Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Национальный исследовательский университет
"Высшая школа экономики"»
На правах рукописи
Лебедев Антон Олегович
ИДЕИ ФЕДЕРАЛИЗМА В РОССИЙСКОЙ НАУКЕ
КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ.
Специальность 12.00.02 – конституционное право;
конституционный судебный процесс; муниципальное право
Диссертация на соискание ученой степени
кандидата юридических наук
Научный руководитель:
д.ю.н., профессор М.А. Краснов
Москва, 2013
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ .......................................................................................................... 3
ГЛАВА 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ
ИДЕЙ ФЕДЕРАЛИЗМА .................................................................................... 17
§ 1. Федерализм как политико-правовая ценность: к вопросу о взаимосвязи
конституционализма и федерализма .............................................................. 17
§ 2. Дилемма «общее – национальное» в науке конституционного права и
проблема определения круга источников исследования .............................. 40
§ 3. Становление российской науки конституционного права ..................... 57
ГЛАВА 2. ЭВОЛЮЦИЯ ФЕДЕРАЛИСТСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В
РОССИЙСКОЙ
НАУКЕ
КОНСТИТУЦИОННОГО
ПРАВА
ДОСОВЕТСКОГО ПЕРИОДА ......................................................................... 77
§ 1. Первые шаги федеративной идеи ............................................................ 78
§ 2. Развитие федеративной теории в 1905–1917 годах .............................. 108
§ 3. Образы федеративной России в отечественной конституционноправовой науке второй половины XIX – начала XX веков......................... 140
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ................................................................................................ 168
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ .......................................... 181
2
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность исследования. Нельзя сказать, что труды по федеративной проблематике редко встречаются в отечественной юридической науке.
Скорее, наоборот – те или иные аспекты федеративных отношений довольно
часто становятся предметом диссертационных и иных исследовательских
работ. В то же время исторический аспект развития федеративной идеи в
юридической науке куда реже попадает в поле зрения ученых. Как правило,
в основательных трудах по федерализму освещение взглядов отечественных
дореволюционных конституционалистов не выходит за пределы нескольких
страниц, призванных не столько подробно осветить соответствующие взгляды, сколько придать труду определенный академизм.
К сожалению, стоит признать, что высокий интеллектуальный уровень
работ авторов, которых принято называть дореволюционными или досоветскими, в значительной мере был утрачен за прошедший век. Юридическая
мысль советской эпохи в силу объективных причин не могла принести
больших плодов на ниве исследований проблем федерализма. В связи с этим
наработки дореволюционных юристов представляют несомненный интерес
для полноценного функционирования конституционно-правовой науки.
Важность исторического подхода для развития науки подчеркивается
известным
современным
теоретиком
конституционного
права
Н.А. Богдановой: «Исторический подход лежит в основе любого теоретического исследования. […] Если понятия как первичные теоретические конструкции науки конституционного права не могут не отражать исторические
перемены, тем более немыслимо создание конституционно-правовой теории
без опоры на историческое знание»1.
Однако интерес к федеративным разработкам досоветских государствоведов не носит исключительно академический характер, он имеет значение и
для общественно-политических дискуссий современности. Видные предста1
Богданова Н.А. Система науки конституционного права. Дис. … докт. юрид. наук. М.,
2001.С. 253, 254.
3
вители
дореволюционной
профессуры
(Ф.Ф. Кокошкин,
А.С. Ященко,
С.А. Корф и др.) не преминули возможностью высказаться касательно потенциального обустройства России на федеративных началах. Их взгляды и
аргументация не перестали быть актуальными, а, возможно, наоборот, пройдя
проверку
временем,
приобрели
дополнительный
вес.
Так,
А.Н. Медушевский применительно к основополагающим разработкам дореволюционных конституционалистов отмечает, что их значение «за истекшие
годы стало не меньше, а скорее больше, чем в момент их появления»2. Проблема построения в России эффективно функционирующей федерации, отошедшая за последние несколько лет на второй план политической повестки,
на наших глазах вновь возвращается в разряд горячо обсуждаемых вопросов
современности.
Несмотря на то, что за минувшие два десятилетия не только в конституционном праве, но и в других отраслевых юридических науках была проделана значительная работа по заполнению лакун в нашем знании о наработках
дореволюционных юристов, эта область академической мысли всё еще мало
исследована, что подтверждает актуальность настоящей диссертации.
Степень научной разработанности проблемы. Нельзя сказать, что за
последние двадцать лет тематика настоящего исследования совсем не вызывала интерес. Так, к этим проблемам обращались Б.А. Левитанус3,
В.Г. Пахомов4, Ю.Л. Шульженко5.
В то же время диссертации Б.А. Левитануса и В.Г. Пахомова написаны в
рамках истории политико-правовых учений, в связи с чем воззрения дореволюционных специалистов по конституционному (государственному) праву
отражены в них лишь фрагментарно (особенно это суждение относится к ра2
Медушевский А.Н. Диалог со временем. Российские конституционалисты конца XIX –
начала XX века. М., 2010. С. 13.
3
Левитанус Б.А. Идея федерализма в русской политической и правовой мысли второй
половины XIX – начала XX веков. Дисс. … канд. юрид. наук. СПб., 2004.
4
Пахомов В.Г. Идеи федерализма в истории политико-правовой мысли России (конец
XVIII – XX вв.). Дисс. … докт. юрид. наук. М., 2003.
5
Шульженко Ю.Л. Из истории федерации в России. М., 2005.
4
боте В.Г. Пахомова, которая охватывает развитие федеративной идеи в широких временных рамках – от конца XVIII в. до наших дней, что не могло не
сказаться на глубине анализа и широте привлекаемых источников).
В монографической работе Ю.Л. Шульженко затронут значительный
круг вопросов, касающихся федеративной тематики, в том числе отдельная
глава посвящена взглядам дореволюционных государствоведов на федерацию как форму государственного устройства, проблемы суверенитета в федеративном государстве и т.д. В то же время сама композиция исследования
Ю.Л. Шульженко не предполагает подробного рассмотрения федеративных
идей собственно в рамках науки конституционного права, не обращается автор и к методологическим вопросам федеративной теории.
Отдельные аспекты проблематики государственного устройства в трудах
досоветских ученых-конституционалистов отражены в докторской диссертации В.Н. Корнева6, а также монографии О.Е. Кутафина7.
Следует также отметить коллективный труд «Очерки русской культуры
XIX
века»,
в
части
4
которого
помещен
информативный
очерк
Н.И. Цимбаева, посвященный идее федерализма в отечественной общественной мысли8.
Упоминания заслуживают работы энциклопедического характера, в которых сквозь призму российского либерализма как идейного течения затрагивались вопросы федерализма, возможного построения Россия на федеративных принципах и т.д.9
6
Корнев В.Н. Проблемы теории государства в либеральной правовой мысли России
второй половины XIX – начала XX века. Дис. … докт. юрид. наук. М., 2006.
7
Кутафин О.Е. Российская автономия. М., 2008. С. 5–41.
8
Цимбаев Н.И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной
мысли / Очерки русской культуры XIX века. Т. 4. Общественная мысль. М., 2003. С. 457–
496.
9
Российский либерализм XVIII – начала ХХ века: энциклопедия / отв. ред. В.В. Шелохаев. М., 2010; Российский либерализм: идеи и люди / под общ. ред. А.А. Кара-Мурзы. 2-е
изд., испр. и доп. М., 2007.
5
Взгляды дореволюционных государствоведов на федеративную проблематику находят частичное отражение в ряде работ современных ученых –
специалистов по вопросам федерализма10.
Ввиду того, что разработки зарубежных государствоведов имели зачастую определяющее значение для формирования взглядов российских ученых-юристов на проблематику федеративного устройства, отдельно следует
упомянуть монографическое исследование Н.Ю. Козловой11.
Так как федеративная идея рассматривается в диссертационном исследовании в контексте российской науки конституционного (государственного)
права досоветского периода, то особое значение приобретают работы юристов, исследовавших проблемы возникновения и развития указанного направления научной мысли в России до начала XX века. Сюда, в первую очередь,
относятся
работы
В.М. Гессена,
Н.Я. Куприца,
В.А. Туманова,
Н.А. Богдановой, В.А. Томсинова, Ю.Л. Шульженко, Д.Ю. Шульженко,
А.Б. Дидикина и др.
В итоге, несмотря на наличие отдельных указанных выше работ, нельзя
сказать, что в современной российской юридической науке существует целостное и одновременно детализированное представление о федеративных идеях российских конституционалистов второй половины XIX – начала ХХ веков.
Теоретическая основа исследования (источники исследования). Теоретическую основу диссертации составляют, прежде всего, труды российских и зарубежных юристов – специалистов по конституционному (государственному) праву второй половины XIX – начала XX веков. Данные труды
можно условно разделить на несколько групп.
10
См., например, Глигич-Золотарева М.В. Теория федерализма Александра Ященко / Конституционно-правовые идеи в монархической России / отв. ред. Ю.Л. Шульженко. М.,
2007. С. 106–128; Лебедев А.Н. Периодизация и основные направления развития федеративных идей в Российской империи (конец XVIII в. – начало XX в.) / Труды Института
государства и права Российской академии наук. Из истории отечественного государственного права. 2011. № 3. С. 30–56.
11
Козлова Н.Ю. Буржуазные учения о федерализме XVIII–XIX веков. М., 1988.
6
Во-первых, учебные курсы по государственному праву, в которых затрагиваются вопросы федеративных отношений, формы территориального устройства
государств.
И.Е. Андреевского,
Н.М. Коркунова,
К
данной
категории
В.И. Сергеевича,
М.М. Ковалевского,
можно
отнести
А.Д. Градовского,
А.С. Алексеева,
работы
Б.Н. Чичерина,
В.В. Сокольского,
Н.И. Лазаревского, Ф.Ф. Кокошкина и ряда других авторов.
Во-вторых, специальные академические труды, посвященные вопросам
федерализма. К данной немногочисленной группе работ принадлежат исследования М. Горенберга, А.А. Жилина, А.С. Ященко, С.А. Корфа.
В-третьих, монографические сочинения, в которых вопросы федеративной формы и федерализма рассматриваются наряду с другими проблемами
государственного права. Это, в первую очередь, книги следующих авторов:
Б.Н. Чичерина,
А.Д. Градовского,
С.А. Корфа,
С.А. Котляревского,
М.А. Рейснера и др.
В-четвертых, «страноведческие» труды, посвященные вопросам государственного устройства отдельных государств, в которых среди прочего затрагиваются вопросы федеративных отношений. Следует упомянуть работы
А.Д. Градовского, П.Г. Мижуева, И. Даниловича, П.М. Богаевского.
В-пятых, большую группу источников составляют «околонаучные» исследования, посвященные преимущественно возможности построения федеративного государства в России. Эти работы в основном датированы 1905–
1906 и 1917 годами, когда в силу известных революционных событий вопрос
о форме территориального устройства обновленной России занимал многие
умы. Данные произведения стоят особняком, потому что, с одной стороны,
их сложно непосредственно отнести к академическим работам по государственному праву, с другой, – в них затрагивались конституционно-правовые по
своему содержанию вопросы, а среди их авторов присутствуют весьма известные
ученые-юристы.
К
указанной
группе
относятся
труды
М.В. Вишняка, Е.С. Горского, В.Ф. Динзе, Н.И. Лазаревского, М.Я. Лазерсо7
на, М.Б. Ратнера, М.А. Рейснера, Н.А. Рожкова, Н.В. Казмина, Ф.Ф. Кокошкина, Г.К. Крыжицкого и других авторов.
В-шестых, сочинения иностранных авторов, которые оказали значительное влияние на формирование воззрений представителей российской науки
государственного права на федеративные соединения. Некоторые из данных
трудов были переведены на русский язык (произведения А. Аффольтера,
И. Блюнчли, Д. Брайса, В. Вильсона, Л. Дюги, Г. Еллинека, А. Эсмена).
Учитывая тот факт, что в диссертационной работе рассматриваются некоторые методологические вопросы теории федерализма, в том числе, в контексте типов правопонимания, к источникам исследования могут быть отнесены произведения ряда современных отечественных авторов: Р.Г. Абдулатипова,
Н.В. Варламовой,
М.В. Глигич-Золотаревой,
Н.М. Добрынина,
А.А. Захарова, В.Д. Зорькина, Л.М. Карапетяна, Ю.В. Кима, Н.Ю. Козловой,
И.А. Умновой (Конюховой), В.Н. Лексина, Г.В. Мальцева, М.Н. Марченко,
В.С.
Нерсесянца,
А.В. Пищулина,
А.В. Прохорова,
М.Х. Фарукшина,
В.А. Четвернина, В.Е. Чиркина, В.С. Шевцова, Ю.Л. Шульженко и др.
Объектом диссертационного исследования выступает российская наука конституционного (государственного) права досоветского периода. Для
целей диссертационного исследования понятия «государственное право» и
«конституционное право» используются как синонимы.
Предметом диссертационного исследования являются федеративные
идеи в контексте российской науки конституционного (государственного)
права досоветского периода, история их возникновения, особенности развития, возможная пригодность для построения обновленного Российского государства. Анализ федеративных идей сквозь призму науки государственного права диктует необходимость рассмотрения понятия «федеративное (союзное) государство», взаимосвязанных с ним понятий («конфедерация», «автономия», «унитарное государство», «децентрализация» и т.д.), механизма
функционирования федеративного государства (проблема суверенитета, раз8
граничения полномочий между федерацией и её субъектами), условий генезиса федеративных государств и их распространения в мире.
Целью диссертационного исследования является развитие современного знания о федеративном государстве в отечественной науке конституционного права, о возможностях построения федерации в России на основе реконструкции восприятия федеративных идей в дореволюционной государственно-правовой науке.
Достижение указанной цели предполагает постановку и разрешение следующих задач:
-
раскрытие политико-правовой ценности федерализма в доктрине
конституционализма;
-
раскрытие понятие «российская наука конституционного права»
(проблема соотношения общего и национального компонентов науки), определение круга источников исследования;
-
общая характеристика государственно-правовой науки в дорево-
люционной России, изучение условий её возникновения и развития;
-
обобщение и анализ федеративных идей на этапе возникновения
отечественной науки конституционного (государственного) права;
-
обобщение и анализ федеративных идей на новой ступени разви-
тия конституционно-правового знания в России (начало XX века);
-
обзор и оценка подходов досоветской науки государственного
права к возможной федерализации России.
Хронологические рамки исследования. «Нижняя» граница хронологических рамок диссертации обусловлена возникновением в качестве самостоятельного направления академических исследований отечественной науки
конституционного (государственного) права (вторая половина XIX века),
«верхняя» – кардинальной сменой социально-экономического строя и политических институтов с приходом к власти большевистского правительства
9
(осень 1917 года) и, как следствие, отходом российского государства от правового пути развития, отказом от преемственности и разрушением «старой»
юридической школы.
Методологическая основа диссертационного исследования включает
в себя как общенаучные методы (анализ, синтез, индуктивный и дедуктивный методы, аналогию и сравнение, логическое моделирование, функциональный метод), так и специальные методы характерные для юриспруденции
и исторической науки (историко-генетический, сравнительно-исторический,
формально-юридический, сравнительно-правовой).
Научная новизна исследования проявляется в пяти основных аспектах.
Во-первых, диссертантом предлагается оригинальный подход к определению условий становления науки конституционного права в России.
Во-вторых, обосновывается возможность по-новому взглянуть на содержательное наполнение российской науки конституционного права, что, в
свою очередь, позволяет определиться с кругом привлекаемых для исследования источников.
В-третьих, в диссертационной работе рассматривается нетипично широкий круг позиций дореволюционных специалистов по государственному праву по вопросам, относящимся к федеративной форме государственного устройства, часть из которых либо не освещена в современной конституционноправовой науке, либо раскрыта в недостаточном объеме.
В-четвертых, анализ мнений дореволюционных государствоведов касательно правовой природы федеративного государства позволил не только
найти общее в их взглядах, но и, что не менее важно, подметить различные
исследовательские акценты, которые с позиций сегодняшнего дня дали возможность по-иному взглянуть на вклад отдельных ученых в федеративную
проблематику.
В-пятых, анализ палитры мнений о возможностях и последствиях федеративного переустройства России в дореволюционной науке конституционного права позволил не только обобщить взгляды сторонников и противни10
ков подобной федерализации, но и показать их определенную противоречивость и ограниченность, что в целом может быть оценено как приращение
знания, обогащающее современную конституционно-правовую мысль.
Научная новизна исследования нашла отражение в положениях, выносимых на защиту.
1. Диссертант полагает, что основными предпосылками для становления конституционно-правовой науки являются: 1) наличие возможностей для
ведения свободной дискуссии о конституционно-правовом развитии, в том
числе с иностранными учеными; 2) формирование определенной «критической массы» юристов-исследователей (для чего необходимо развитие юридического образования); 3) становление сети академических коммуникаций,
институтов накопления и передачи знания (университеты, в том числе со
специализированными кафедрами, научные общества, журналы и прочие
элементы профессионализации юридического знания). В России подобные
условия для возникновения национальной науки государственного права
сложились не ранее 60-х годов XIX века.
Отсутствие правовых ограничений публичной власти в той или иной
стране не означает, что в ней нет места конституционно-правовой науке, равно как наличие писаной конституции не гарантирует, что такая наука существует. В то же время реформы, направленные на формирование институтов
правового государства (в частности, реформы императора Александра II), делают актуальными конституционно-правовые исследования, способствуют
свободе научного поиска и тем сам благоприятствуют становлению конституционно-правовой науки.
2. Сведение отечественной науки конституционного права только к национальному компоненту (т.е. в итоге к национальному конституционному
законодательству) фактически означает отрицание федеративной проблематики в дореволюционной государственно-правовой науке (Российская империя, по общему мнению, не рассматривалась в качестве федеративного государства). В то же время труды ученых-государствоведов досоветского перио11
да, посвященные, например, общим вопросам федеративной формы или исследованию федеративных институтов в зарубежных странах, могут быть отнесены к предмету отечественной конституционно-правовой науки.
В связи с этим диссертанту наиболее верным представляется выделение в рамках отечественной науки конституционного права общего компонента (части, раздела), ориентированного на универсальные способы ограничения публичной власти и обеспечения прав человека, и через его призму –
национального компонента, призванного анализировать российскую конституционную модель и практику её реализации. Также целесообразно обособление специального компонента, изучающего особенности воплощения правовой модели федерализма в конституционно-правовом развитии зарубежных государств.
3. К концу XIX века в целом устоялся подход к союзному государству
как к соединению (союзу) государств (государствоподобных образований), в
котором составляющие его члены в пределах, очерченных общесоюзной конституцией, подчиняются власти федерального центра, сохраняя самостоятельность в определенных сферах деятельности. Союзное государство мыслилось не только как более тесное соединение по сравнению с союзом государств, но и имеющее качественно иную юридическую природу. При этом
генезис союзного государства виделся как усиление центростремительных
сил в союзе государств, а не как децентрализация государства.
На рубеже XIX–ХХ веков место первостепенных проблем догматической конструкции союзного государства заняли такие вопросы, как разделение суверенитета и государственный статус субъектов федерации, что обусловлено в значительной мере влиянием немецкой юриспруденции (прежде
всего, идей Г. Еллинека).
В то же время разработанная Еллинеком концепция «несуверенных государств» не выдержала проверки временем. Вопрос о суверенитете и статусе субъектов федерации (если отбросить символическое значение признания
их государственного характера), во-первых, уже фактически решен в совре12
менных федеративных государствах; во-вторых, когда он всё же поднимается, это обусловлено не столько реальными теоретико-юридическими проблемами, сколько остротой политического момента.
4. Б.Н. Чичерин и А.Д. Градовский – наиболее крупные российские государствоведы второй половины XIX века – не уделяли особого внимания
проблемам государственного статуса субъектов федерации, рассматривая
федеративный принцип в качестве гарантии децентрализации публичной
власти (А.Д. Градовский) или раздробления и распределения по различным
центрам правительственной власти (Б.Н. Чичерин). Либеральный посыл в
объяснении федеративных идей, содержащийся в работах Градовского и Чичерина, оказался отодвинут на второй план «союзнической» интерпретацией
природы федеративного государства, проблемами суверенитета и государственного статуса составных частей федерации.
5. В начале XX века в конституционно-правовой литературе союзное
государство продолжало рассматриваться как одна из форм соединения государств, что находится в русле «союзнической» трактовки федерации. В то же
время была заметна и другая линия классификации государственных форм –
в зависимости от степени централизации власти, что в свою очередь несколько ближе к интерпретации федерации как децентрализованного государства.
Союзное государство традиционно разграничивалось, с одной стороны, с
конфедеративным образованием, с другой, – с унитарным государством с автономными частями.
Теоретические черты конфедерации, отличающие её от федеративного
образования (международно-правовой характер объединения; распространения власти на государств-членов, но не их граждан; возможность ликвидации
союза по решению входящих в него субъектов), в практическом плане преломлялись лишь в наличие права сецессии для членов конфедерации и отсутствие такового для субъектов союзного государства.
Субъекты федерации отличались от автономных образований унитарного государства определенной «неприкосновенностью» части своих прав,
13
которые не могут быть отобраны центральной властью и не подлежат с её
стороны контролю. В целом для федеративного государства характерна самостоятельная организация власти субъектов федерации, позволяющая говорить о них как о политических (государственных) образованиях.
6. В российской государственно-правовой науке второй половины XIX
века проблеме возможного построения России на федеративных началах
практически не уделялось внимания. Среди причин можно выделить следующие: общая слабая научная разработанность государственно-правовой
теории; отсутствие «внутреннего» объекта для изучения и, как следствие,
восприятие данной проблемы как сугубо политической; цензурные условия,
не благоприятствующие обсуждению подобных вопросов с университетской
кафедры и т.д.
В политико-правовой мысли середины – второй половины XIX века
довольно условно можно выделить неюридическую (в значительной мере нелиберальную) линию, в рамках которой понятие федерализма трактовалось
весьма расплывчато, а федерализация России в целом приветствовалась. Напротив, идея переустройства России на федеративных началах вызывала
скептическое отношение у большинства государствоведов, придерживавшихся либеральных взглядов. Правда, некоторые юристы либерального направления считали федеративный принцип построения России благом
(М.М. Ковалевский, С.А. Корф). Не наблюдалось единства и в социалистическом
лагере.
В
нем
были
как
приверженцы
идеи
федерации
(Г. Новоторжский, Б.О. Борович, М.А. Рейснер), так и ее противники
(Н.А. Рожков, М.Я. Лазерсон, В.И. Ленин, М.В. Вишняк).
7. Аргументы противников и сторонников федерализации России, выдвинутые на рубеже XIX – XX веков, сохраняют актуальность и в наше время. Обращает на себя внимание скудость доводов «за» федерализацию страны, которые сводились к тезису, что сохранение единства многонациональной, поликультурной, социально неоднородной России невозможно без проведения в жизнь федеративного принципа. Прежде всего (но не всегда), речь
14
шла о федеративном устройстве именно как о способе решения национального вопроса.
Среди основных тезисов противников перекраивания России по федеративному лекалу можно выделить следующие: 1) федеративная форма требует слишком многих условий для своего существования (единая культура
населения, национальность, высокий уровень правового развития и проч.);
2) разделение России по национальному принципу невозможно, поскольку
представители различных национальностей проживают некомпактно, численность народов слишком различна; 3) проблема учета местной специфики,
предоставления определенной степени самостоятельности территориальным
частям государства может быть учтена в рамках развития местного самоуправления, в крайнем случае – автономии; 4) вместо интеграции народов
России в едином правовом государстве федералистские тенденции приводят
к той или иной степени разобщенности, ущемлению прав «нетитульной» нации (в том числе, русских в «национальных» субъектах федерации). Как
следствие, государству с неоднородным национальным составом, каким является Россия, федерализация грозит потерей государственного единства
(развалом страны).
Внутреннее противоречие в отрицательной оценке федеративного переустройства России заключалось в том, что критиковавшие внедрение федеративного принципа в жизнь российского государства либеральные государствоведы, как правило, не уделяли должного внимания сущностной характеристике федерализма как специфического способа ограничения публичной
власти в целях защиты правовой свободы, а также тому, что борьба за сохранение единства государства зачастую сопровождалась ущемлением гражданских прав, или, если сформулировать иначе, территориальная целостность
поликультурного государства в той или иной мере связывалась с авторитарным типом властвования.
Теоретическая и практическая значимость. Осмысление природы федеративного государства и федеративных отношений в отечественной кон15
ституционно-правовой науке с использованием подходов аксиологии и философии права позволяет прийти к ряду важных выводов, способствующих развитию теории федерализма, намечающих неординарные исследовательские
акценты.
Полученные в ходе исследования результаты вносят вклад в развитие
российской науки конституционного права, прежде всего, благодаря уточнению её предмета, определению условий возникновения в России, обогащению историческим знанием (своеобразной реституции крупного блока государственно-правовой мысли дореволюционной России).
Несмотря на то, что работа относится к истории науки конституционного (государственного) права, ряд её положений (например, касательно условий построения федеративного государства, возможности федерализации
России) могут быть использованы в ходе общественно-политических дискуссий сегодняшнего дня, при разработке концепции совершенствования законодательства в сфере федеративных отношений и т.д.
Сформулированные в работе положения могут использоваться также в
ходе преподавания общей части конституционного права, конституционного
права России, специальных курсов, посвященных проблемам федеративной
теории и истории федеративных идей в России.
Апробация результатов исследования. Результаты исследования были
обсуждены на кафедре конституционного и муниципального права НИУ
«Высшая школа экономики», нашли отражение в опубликованных статьях, в
том числе в рецензируемых научных журналах, рекомендованных Высшей
аттестационной комиссией Министерства образования и науки России, изложены в выступлениях диссертанта на научных конференциях.
Структура диссертации включает введение, две главы, объединившие
шесть параграфов, заключение и список использованных источников.
16
ГЛАВА 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ
ИДЕЙ ФЕДЕРАЛИЗМА
В первой главе диссертационной работы мы попытаемся задать некоторую общую канву, в которой будет развиваться дальнейшее исследование.
Представляется, что анализ идей федерализма в отечественной науке
конституционного права дореволюционного периода верно предварить некоторым хотя бы общим рассмотрением ряда спорных вопросов юридической
науки, которые тесно переплетены с проблематикой федеративной теории.
Содержательное наполнение федеративных идей глубоко связано с онтологией и аксиологией права и государства и в этом плане затруднительно
вне рассмотрения и оценки федерализма как политико-правовой ценности, за
рамками типологии правопонимания (первый параграф главы).
Круг источников диссертационного исследования, в конечном счете,
обусловливается уяснением предмета российской науки конституционного
права, что потребовало обозначения позиции диссертанта по вопросу о национальном и общем компоненте данной науки, подходах к определению авторов, чьи работы будут рассматриваться (второй параграф главы).
Продекларированное в названии работы наличие в России 2-й половины XIX – начале XX века конституционно-правовой науки, рассмотрение в
ее контексте федеративных идей предполагает обращение к условиям становления науки государственного права в Российской империи (третий параграф главы).
§ 1. Федерализм как политико-правовая ценность: к вопросу о взаимосвязи конституционализма и федерализма
Научные исследования по вопросам федеративной теории зачастую начинаются с определения соотношения понятий «федерация» и «федерализм»,
17
перечисления принципов федерализма, описания его различных моделей12.
Данный подход, хотя и подкреплен авторитетом научной традиции, но в известном смысле уже набил оскомину и малопригоден для целей получения
нового знания.
За последние два десятилетия в отечественной юридической науке появилось большое количество работ по федеративной проблематике, однако
они не привели к консенсусу в понимании федеративного государства (федерализма), его отличительных черт. Как следствие, ученые насчитывают сотни
определений федерализма, десятки признаков федерации13. Подобная разноголосица объясняется, прежде всего, принципиально отличными методологическими подходами, неодинаковыми мировоззренческими установками исследователей. Глубинная причина этих противоречий, как нам представляется, лежит даже не в рамках науки конституционного права (с точки зрения
современного понимания её предмета), а, скорее, в области философии и теории права, онтологических и аксиологических представлений о праве.
В этом смысле характерен спор Л.М. Карапетяна с В.Е. Чиркиным и
Э.В. Тадевосяном14. В современным мире при формальном анализе конституционных текстов насчитывается 28 федеративных государств15. При чем в
эту группу попадают государства с разными социально-экономическими и
12
См., например, Глигич-Золотарева М.В. Правовые основы федерализма. М., 2006. С. 11–
127; Добрынин Н.М. Российский федерализм: становление, современное состояние и
перспективы. Новосибирск, 2005. С. 16–43; Карапетян Л.М. Федеративное устройство
Российского государства. М., 2001. С. 3–40; Киселева А.В., Нестеренко А.В. Теория федерализма. М., 2002. С. 10 и след.; Фарукшин М.Х. Федерализм: теоретические и прикладные
аспекты. М., 2004. С. 11–73, 139; Федерализм: теория, институты, отношения
(сравнительно-правовое исследование) / отв. ред. Топорнин Б.Н. М., 2001. С. 11–33;
Умнова И.А. Конституционные основы современного российского федерализма. Учебнопрактическое пособие. 2-е изд., исправ. и доп. М., 2000. С. 101 и след.; Черепанов В.А.
Теория российского федерализма. М., 2005. С. 30–63 и др.
13
Абдулатипов Р.Г. Федералогия. Учебное пособие. СПб., 2004. С. 18; Мелкумов А.А. Российская и канадская модели федерации: сравнительный анализ. М., 2010. С. 10–15;
Глигич-Золотарева М.В. Указ. соч. С. 25–27.
14
Карапетян Л.М. Указ. соч. С. 14–17. См. также: Шевцов В.С. Федерализм и Россия (История. Проблемы. Перспективы). Том I. С. 38 и след.
15
См., например, Андерсон Дж. Федерализм: введение/ пер с англ. А. Куряева, Т. Даниловой. М., 2009. С. 1.
18
политическими системами, совершенно неодинаковым уровнем развития демократических институтов и гарантий прав человека. Как следствие, возникает известная дилемма: должна ли юридическая наука признать все эти федерации реальными и строить общее (генерализирующее) понятие федерации
либо необходимо признать наличие псевдофедераций (мнимых федераций) и
не подстраивать под них теорию федерализма16?
Эта дискуссия приобретает особый характер, если вспомнить, что в
числе «подлинных» федераций числился и Советский Союз. По сути, речь
идёт о разном отношении к конституционным текстам (в более широком
смысле – к системе публично-властной регуляции): вправе ли юридическая
наука их дисквалифицировать (т.е. объявлять неправовыми, не соответствующими правовым критериям) либо обязана их воспринимать их как нечто
должное (что не исключает в определенной степени критического отношения
к ним). Разница между указанными позициями заключается в несовпадающих подходах к природе права и государства17, т.е. в типах правопонимания18.
16
Сам Л.М. Карапетян пишет: «Бесспорно, что общие определения, понятия должны развиваться и уточняться в соответствии с исторической практикой и её научным осмыслением. Но при этом не следует забывать, что эти уточнения не могут изменить сущностную
характеристику рассматриваемого явления или предмета» (Карапетян Л.М. Указ. соч. С.
16).
17
Следует отметить, что в литературе по федеративной тематике иногда справедливо отмечают, что последовательное рассмотрение федеративных идей неизбежно выводит исследователей на более общие вопросы юридической науки: «В соц.[иально]полит.[ическом] отношении принципы Ф.[едерализма] внутренне взаимосвязаны с философией естественного права и теорией конституционализма» (Федерализм: энциклопедический словарь. М., 1997. С. 245). В.С. Шевцов пишет: «В конечном же счете истоки современного демократического федерализма восходят к индивиду […] к его основным правам и свободам, их незыблемости (отсюда и идея о «врожденных» правах) и правовой гарантированности. […] Современный демократический федерализм идейно и социально
политически принадлежит к ценностям конституционализма.» (Шевцов В.С. Указ. соч. С.
23, 25).
18
Как отмечал В.С. Нерсесянц, «именно определенный тип правопонимания определяет
парадигму, принцип и образец (смысловую модель) соответствующего философского
познания права и государства» (см.: Нерсесянц В.С. Философия права: учебник для вузов.
2-е изд. М., 2006. С. 20).
19
С известной условностью можно говорить о двух типах правопонимания: позитивистском и непозитивистском19. Как отмечает Н.В. Варламова,
«вырваться за рамки этих типов правопонимания или обосновать несостоятельность их противопоставления пока никому не удавалось»20.
В основе позитивистского типа правопонимания лежит отождествление
права, т.е. правовых норм «с любыми общеобязательными (в силу тех или
иных обстоятельств) и принудительно реализуемыми правилами поведения
(в современном государственно-организованном обществе – фактически, с
теми или иными оговорками, с системой официально-властной регуляции)»21. На практике это означает уподобление права системе норм, установленных государством и обеспечиваемых его принуждением вне зависимости
от содержания этих норм (приравнивание права к закону), т.е. идентифицирующим критерием становится не сущностная характеристика норм, а формальный аспект – кто установил норму и кто может обеспечить её реализацию.
Позитивистская теория права (будь-то юридический или социологический позитивизм) была господствующей в российской юридической науке
дореволюционного периода22. Многие современные отечественные теоретики
права, как правило, прямо не позиционируя себя в качестве сторонников позитивистского правопонимания, тем не менее, в своих работах в том или
19
См.: Мальцев Г.В. Понимание права. Подходы и проблемы. М., 1999 (автор пишет о
двух традициях при формулировании определения права – естественно-правовой и
юридико-позитивистской. С. 11, 12); Четвернин В.А. Введение в общий курс теории права
и государства. Учебное пособие. М., 2003.; Варламова Н.В. Российская теория права в
поисках парадигмы // Журнал российского права. 2009. № 12. С. 68–84; Лапаева В.В. Типы правопонимания: правовая теория и практика. М., 2012. С. 8. Автор условно выделяет
позитивистские и метафизические типы правопонимания.
20
Варламова Н.В. Указ. соч. Цит. по СПС «Консультант Плюс».
21
Там же. В.С. Нерсесянц писал, что в основу юридического позитивизма положена
«трактовка права как творения власти, властная принудительность как в конечном счёте
единственная отличительная особенность права» (см.: Нерсесянц В.С. Философия права.
С. 21).
22
Зорькин В.Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978. С. 8–11, 102–104.
20
ином виде тяготеют к позитивистским подходам к определению права и государства23, пользуются позитивистской методологией24.
При этом в работах по конституционному праву вопросы типологии
правопонимания обычно не рассматриваются и тем самым как бы молчаливо
рецепиируется позитивистское или «смешанное» (эклектичное)25 понимание
права из общей теории права и государства. Как справедливо отмечает
А.В. Пищулин, «позитивизм зачастую выступает в качестве некоего презюмируемого базиса, в том смысле, что работы в отраслевых науках, как правило, не содержат определения права и не отсылают к тому или иному правопониманию. Тем не менее, сама специфика таких исследований, ориентация
на текущую нормативную базу, на действующее законодательство показыва-
23
По оценкам А.В. Яковлева, отождествление права (и государства) с произвольными
велениями власти «можно встретить почти в любом трактате современных российских
авторов, затрагивающих вопросы сущности права и государства» (см.: Яковлев А.В.
Институциональный подход в юридической теории государства. Дисс. … канд. юрид.
наук. М., 2009. С. 24). А.В. Пищулин, с одной стороны, согласен с тем, что позитивизм
является господствующим направлением в отечественной теоретико-правовой мысли:
«[…] позитивизм в настоящее время занимает важнейшее место, в частности, когда речь и
когда речь идет о работах, исследующих источники права, систему современного права,
процесс правотворчества и правоприменения», с другой – отмечает, что «отличительной
чертой современного отечественного позитивизма является попытка осмыслить
социальную и нравственную ценность права» (см.: Пищулин А.В. Юридический
позитивизм в современном правопонимании. Дис. … канд. юрид. наук. М., 2010. С. 110,
108).
24
Среди работ общего (учебного) плана по теории государства и права, в которых
фактически изложен позитивистский подход к определению права, можно указать
следующие: Лазарев В.В., Липень С.В. Теория государства и права: Учебник для вузов. –
2-е изд. М., 2000. Тема 8.; Марченко М.Н. Теория государства: Учебник. 2-е изд., перераб.
и доп. М., 2004. С. 85 и след.; Общая теория права: Учебник для юридических вузов / под
ред. А.С. Пиголкина. М., 1998. С. 83 и след. (автор – Мицкевич А.В.); Теория государства
и права. Курс лекций / под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. 2-е изд., перераб. и доп. М.,
2004. С. 144–145 (автор – Байтин М.И.).
25
К «смешанному» типу правопонимания И.М. Сокольщик относит «противоречивые
представления о государстве и праве, эклектически соединяющие понимание государства
в потестарной (т.е. позитивистской – А.Л.) традиции с утверждениями о высшей ценности
правовой свободы, естественных и неотчуждаемых правах и свободах человека и
гражданина, о правовом государстве. Подобное некритическое соединение взаимоисключающих положений широко используется в постсоветской литературе» (см.: Сокольщик
И.М. Понятие государства в теоретической позитивистской юриспруденции в России,
(конец XIX–XX века). Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. М., 2007. С. 11).
21
ет, что основой здесь является именно современное позитивное правопонимание»26.
На другом полюсе находится непозитивистский тип понимания права и
государства
(он
может
носить
название
либеральный,
либертарно-
юридический или собственно юридический). Его идейной основой является
классический либерализм27 и дошедшая до наших дней соответствующая интеллектуальная традиция с его последовательным индивидуализмом, защитой человеческой свободы в условиях довольно жестко ограниченного государства (работы Дж. Локка, А. Смита, Б. Констана, Г. Спенсера, Л. фон Мизеса, Ф. Хайека и др.)28. В то же время следует иметь в виду, что в современном политико-правовом дискурсе понятие «либеральный» используется преимущественно в другом значении29, что отчасти обусловливает некоторую
терминологическую путаницу. По сути, перенесение постулатов классического либерализма в правовую плоскость и образует данный тип правопонимания.
Если попытаться обобщить суждения современных российских авторов, придерживающихся более-менее последовательно непозитивистского
26
Пищулин А.В. Указ. соч. С. 109, 110.
«Под «классическим либерализмом» обычно понимается набор идей,
пропагандирующих индивидуализм, развитие политических и экономических свобод и
необходимость ограничения государственного вмешательства в жизнь общества» (см.:
Савельева И.М., Полетаев А.В. Классическое наследие. М., 2010. С. 16).
28
Здесь следует сделать некоторое уточнение. В.С. Нерсесянц, считающийся основателем
либертарно-юридического направления в современной российской юриспруденции, свои
теоретические наработки основывал скорее не на идейной платформе классического
либерализма, а на интерпретации философских взглядов Г.Ф. Гегеля (см. его раннюю
работу: Нерсесянц В.С. Право и закон. М., 1983).
29
Как отмечал Л. фон Мизес, «в Соединенных Штатах «либеральный» означает сегодня
комплекс идей и политических постулатов, во всех отношениях противоположных тому,
что под либерализмом понимали предыдущие поколения. Самозваный американский
либерал стремится к всемогуществу правительства, является твердым противником
свободного
предпринимательства
и
отстаивает
всестороннее
планирование,
осуществляемое властями, т.е. социализм. […] Любая мера, направленная на
конфискацию имущества у тех, кто располагает большим, чем средний человек, или на
ограничение прав владельцев собственности, рассматривается как либеральная и
прогрессивная». Мизес Л. фон. Либерализм / пер. с англ. А.В. Куряева. М., 2001. С. 5.
27
22
типа правопонимания30 (В.С. Нерсесянц, В.В. Лапаева, В.А. Четвернин,
Н.В. Варламова и др.), то можно утверждать, что указанный тип правопонимания в качестве критерия, выделяющего нормы права из массива иных социальных регуляторов, обозначает не формальные атрибуты указанных норм
(их установление и поддержания силой публично-властного принуждения
вне зависимости от их содержания), а их сущностные характеристики.
В качестве демаркационной линии, отделяющей правовые нормы от
иных социальных регуляторов, предлагается рассматривать их соответствие
принципу формального равенства. Таким образом, правовыми нормами будут лишь такие нормы, которые определяют поведение людей, исходя из
принципа их формального равенства в свободе, т.е., другими словами, участники правового общения должны рассматриваться как формально равные
свободные индивиды.
Из этого следует целый ряд важных выводов, развитие которых и составляет суть современной либертарно-юридической концепции права и государства. Упомянем некоторые из них. Во-первых, право и свобода становятся связанными друг с другом не случайным образом, а сущностно (генетически). Во-вторых, правовое регулирование становится не универсальным,
существовавшим всюду и везде, а исторически, географически и культурно
(цивилизационно) обусловленным. В-третьих, (по сути, вывод из первых
двух суждений) не любое установленное публичной властью предписание
следует рассматривать в качестве правовой нормы (различение права и закона: выделение правового и неправового законов).
При этом важно отметить, что в современных условиях большинство
исследователей придерживаются, как было уже указано, некоторого эклектического правопонимания, в котором сочетаются как элементы позитивист30
Отметим, что между ними существуют зачастую значительные расхождения. В этом
смысле определенное обобщение их позиций неизбежно ведет к игнорированию ряда
«нестыковок». Понятно, что данная генерализация может заслужить упрек в том, что она
является «средней температурой по больнице», но в рамках настоящей работы для целей
выявления принципиальной разницы между позитивистским и непозитивистским типами
правопонимания без известного упрощения не обойтись.
23
ского, так и непозитивистского типов правопонимания. Между последовательным позитивизмом и последовательным юридическим либерализмом
существует масса разных «ступеней», возможных сочетаний, которые и образуют, как правило, «тип правопонимания» конкретного юриста, ибо исследователи-ортодоксы, придерживающиеся «чистого» юридического позитивизма или юридического либерализма, встречаются редко.
При этом наличие промежуточных «ступеней» отнюдь не означает
размывания границ между типами правопонимания как гносеологически и
аксиологически противоположными концепциями права и государства, как
определенными идеальными моделями. Скорее, речь идёт о том, что юристисследователь, придерживаясь какого-либо исходных ценностных предпочтений31, в той или иной мере проецирует их на определение права и тем самым «тяготеет» к тому или иному типу правопонимания. При этом большинство современных российских исследователей-правоведов не готовы поддержать более-менее последовательно ни юридический позитивизм, ни юридический либерализм. И «тяготеющие» к юридическому позитивизму, и «тяготеющие» к юридическому либерализму делают целый ряд уступок (исключений) из своих исходных посылов и, возможно, в какой-то точке даже сходятся, но в этом «месте встречи» уже сложно понять, имеем ли мы дело с
юридической наукой или уже с набором противоречивых суждений.
Из краткой характеристики типов правопонимания, на наш взгляд,
можно сделать выводы, имеющие значение для настоящего диссертационного исследования по двум крупным проблемам: а) касательно юридической
природы конституционного права и б) интерпретации идей федерализма.
По первой проблеме следует отметить, что существование конституционного права (и, соответственно, науки конституционного права) историче31
Н.В. Варламова справедливо отмечает, что «характер типа правопонимания
предопределяется гносеологическими подходами и аксиологическими предпочтениями,
лежащими в основе его формирования» (см.: Варламова Н.В. Формальное равенство как
универсальный принцип права // Ежегодник либертарно-юридической теории. Выпуск 2.
М., 2009. С. 63).
24
ски и логически не может быть объяснено в рамках позитивистского типа
правопонимания. Конституционно-правовое регулирование рассматривается
как регулирование, налагающее правовые (а, к примеру, не моральные) ограничения на публичную власть (если, конечно, мы не считаем, что популярная
в своё время идея самоограничения государства, носит правовой характер)32.
Именно с наличием правовых ограничений публичной власти генетически
связано возникновение конституционного права. Как провозглашалось в
Декларации прав человека и гражданина 1789 года, «общество, где не обеспечены права и не проведено разделения властей, не имеет Конституции».
Соответственно, объяснение феномена правового ограничения публичной
власти, видимо, и должно составлять punctum puncti33 конституционного права34.
С точки зрения последовательного позитивизма, наиболее ярко выраженным в «командной» теории Дж. Остина, конституционное право – не
32
А.С. Ященко справедливо критиковал Г. Еллинека за теорию самоограничения
суверенной власти, указывая на её «софистичность»: «Самоограничение может быть
нравственным или политическим ограничением, но никак не позитивно-юридическим.
Юридическая ограниченность предполагает ограниченность от определенных
юридических норм, не зависящих от воли подчиненного им; если же содержание
юридических норм всегда зависит от суверенной власти, то нельзя говорить о том, что они
её ограничивают» (см.: Ященко А.С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории
права и государства. Юрьев, 1912. С. 203–207. Этот капитальный труд был переиздан в
наше время: Ященко А.С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. Тома 1 и 2. М., 2012).
33
Дословно: пункт пунктов (лат.) – основной вопрос, исходная позиция рассуждений.
34
Не будет сильным преувеличением сказать, что в современной учебной литературе по
конституционному праву (будь то курсы по конституционному праву России или
зарубежных стран) не уделяется внимание проблеме существования конституционного
права, т.е. проблеме юридического ограничения публичной власти. Во многом это
продиктовано, видимо, ложно понятой научной «специализацией», в рамках которой
данные вопросы отдаются на откуп даже не теории права и государства, а скорее
философии права. Отчасти причина этого кроется в наследии советской юридической
школы, а отчасти – в естественном желании обойти стороной сложную и неоднозначную
проблему юридизации публичной власти. На этом фоне обращает на себе внимание
государственно-правовая мысль дореволюционной России, в которой вопросы о
взаимоотношении права и государства, ограничении государственной власти правовыми
нормами рассматривался рядом авторов в рамках учебных курсов по государственному
праву. Например, см.: Кистяковский Б.А. Государственное право. М., 1909. С. 57–85 и др.;
Кокошкин Ф.Ф. Лекции по государственному праву. М., 1912. С. 137–146; Елистратов
А.И. Государственное право. М., 1912. С. 40–48; Корф С.А. Русское государственное
право. СПб., 1915. С. 27–40, 49–53.
25
право, а всего лишь, политическая мораль35, ибо за нарушение конституционных норм не могут быть наложены правовые санкции (т.е. отсутствует
критерий реализации норм с помощью публично-властного принуждения).
Такое отношение к конституционному праву36 задается самим определением
права через государство. Как отмечает В.Д. Зорькин, «он [Дж. Остин – А.Л.]
утверждал, что сама государственная власть, будучи суверенной, не может
быть подчинена нормам права, не может быть регламентирована ими в своей
деятельности. […] Последовательно применяя взгляд на право как приказ суверена, адресованный членам политического сообщества, он исключил из
области права конституционное и международное право»37. Наиболее яркий
представитель юридического позитивизма в России – Г.Ф. Шершеневич –
также считал нормы конституционного права этическими, но не юридическими, так как «государственная власть не подчинена праву, потому что требование, обращенное к самому себе под угрозой, не имеет никакого значения. В действительности государственная власть находится всецело под
санкцией общественного мнения, и этим правила ее деятельности переносятся в сферу морали»38.
Действительно, если в качестве критерия, обусловливающего правовой
характер норм, предлагать критерий их производности от институтов пуб35
Austin J. The Province of Jurisprudence Determined. Lecture VI. L., 1832. Как уже в ХХ в.
утверждал наиболее яркий представитель неопозитивизма Г. Кельзен, «всякое
произвольное содержание может быть правом. Не существует человеческого поведения,
которое как таковое – в силу своего содержания – заведомо не могло бы составлять
содержание правовой нормы». Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сб. пер. Вып. 1. М.,
1987. С. 74.
36
Также с последовательной позитивистской позиции не имеет смысла понятие «правовое
государство». Как отмечает В.А. Четвернин, «Понятие “правовое государство” становится
в этой концепции бессмысленным, а сам этот термин представляет собой плеоназм» (см.:
Четвернин В.А. Указ. соч. § 3.4).
37
Зорькин В.Д. Указ. соч. С. 64.
38
Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Тома I–IV. М., 1910. § 33 (Том I); § 58 (Том III).
Цит. по СПС «Гарант». В пику господствующим позитивистским умонастроениям А.А.
Жилин отмечал: «Нам кажется, что теория первенства государства над правом не
правильна. Она не соответствует современному правосознанию и не оправдывается
фактом истории, не будучи в силах удовлетворительно объяснить наличность права
обычного, конституционного и международного» (см.: Жилин А.А. Теория союзного
государства. Киев, 1912. С. 275).
26
личной власти безотносительно к содержанию самих норм и их фактической
реализации в реальном поведении людей, то становится понятным логическая невозможность конституционно-правового регулирования. С позитивистских позиций, даже наличие в стране документа под названием «Конституция» не может служить основанием для признания конституционноправового регулирования правовым регулированием и, соответственно, для
выделения науки конституционного права, ибо суверенная государственная
власть не может ограничить сама себя правовыми рамками.
Среди современной конституционно-правовой монографической литературы можно встретить подходы к определению конституционного права,
тяготеющие к обоим типам правопонимания. Это можно проиллюстрировать
на
работах
известных
конституционалистов
О.Е. Кутафина
и
Н.А. Богдановой. Так, О.Е. Кутафин пишет о предмете конституционного
права: «Таким образом, ведущаяся уже много лет дискуссия об объёме отношений, образующих предмет конституционного права, лишена оснований,
ибо их объём зависит не от выявления тех или иных особенностей отношений, составляющих предмет конституционного права, а, как уже говорилось,
от воли государства, придающего этим отношениям основополагающий характер»39.
Н.А. Богданова обосновывает иной методологический подход: «Исторически сложилось так, что лишь власть, обладающая особыми признаками,
предопределяет существование в системе права именно конституционного
права. К их числу относятся: производность власти от народа; правовые ограничения власти в пользу свободы личности; недопущение сосредоточения
функций государственного властвования у единоличного органа государства
(абсолютизм) или отдельного вида органов (монополизация власти); наличие
институтов контроля за властью как со стороны граждан, их объединений,
39
Кутафин О.Е. Предмет конституционного права. М., 2001. С. 26. Позиция автора
состоит в фактическом отождествлении отрасли конституционного законодательства с
отраслью права и отраслью юридической науки.
27
народа, так и взаимного контроля между органами – основными носителями
государственно-властных функций»40.
Типология правопонимания задаёт и методологические подходы для
интерпретации федеративных идей, оценки их ценностной составляющей
(выявления правового смысла федерализма). Необходимо заметить, что существующая в специальных исследованиях палитра мнений касательно природы федерализма и его отличительных черт в учебной литературе по конституционному праву сильно упрощается и сводится, как правило, к определению понятия федеративного государства как сложного государства, состоящего из государств (государствоподобных образований)41. Позитивистская сущность подобной трактовки федерации (её условно можно назвать
«союзнической» («союзной») интерпретацией) проявляется, прежде всего, в
её ориентации на некритический формальный анализ текстов конституционных актов безотносительно правового содержания понятий и принципов федеративной теории, её ценностных установок.
Данный подход был подвергнут довольно резкой, но во многом справедливой критике в диссертационном исследовании А.В. Прохорова. Исследователь отмечает, что понятие «федерализм» («федерация») в современном
юридическом языке используют в двух разных значениях: «союзность» (от
латинского «foedus» – «союз», «договор») и «нонцентрализм». При этом буквальное значение данного понятия переносят на государства нецентрализованные, тем самым, по сути, создается неверное понимание их правовой при40
Богданова Н.А. Система науки конституционного права. С. 46. В то же время
Н.А. Богданова лишь частично отходит от позитивистской интерпретации права и государства, что проявляется в поддержке ею социологического понимания государства, в
фактическом сведении понятия «конституционализм» лишь к демократическому способу
организации власти и особенно в отнесении к предмету конституционного права строя
государств, публичная власть в которых устроена деспотическим образом (см.: Богданова
Н.А. Указ. соч. С. 45, 46, 185, 186, 222–224).
41
См., например: Авакьян С.А. Конституционное право России. Учебный курс. Т.2. М.,
2005. С. 22, 24–28; Габричидзе Б.Н., Чернявский А.Г. Конституционное право России:
учебник для вузов. М., 2004. С. 500; Конституционное право России: учебник / отв. ред.
Кокотов А.Н., Кукушкин М.И. М., 2008. С. 266–272; Козлова Е.И., Кутафин О.Е.
Конституционное право России: учебник – изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2001. С. 108–120;
Чиркин В.Е. Конституционное право России. – 4-е изд., перераб. и доп. М., 2006. С. 182.
28
роды42. Автор дает определение федеративному государству как государству
нецентрализованному, в котором на конституционном уровне разграничена
компетенция между общегосударственными и региональными органами власти. Федерализм интерпретируется им как принцип территориального рассредоточения государственной власти с целью предотвращения авторитарных тенденций. Он является «атрибутом развитой государственно-правовой
ситуации, развитой правовой культуры, т.е. такой, в которой права человека
(правовая свобода) признаются высшей ценностью и, соответственно, формируется правовое государство»43.
Указанный либерально-юридический подход основывается на том, что,
занимаясь юриспруденцией, исследователь должен используемые им понятия
осмысливать сквозь призму предметно-методологического своеобразия данной науки44. Так как в юридическом либерализме право аксиологически и онтологически связано со свободой формально равных индивидов, то и иные
правовые понятия (их места и роли в системе юридического знания) будут
интерпретироваться с позиций их отношения к правовой свободе.
Вообще о существовании двух различных концептов федерализма почти не говорилось в дореволюционной литературе, редко акцентируют на этом
внимание и сейчас, хотя по факту они задают исследовательские рамки научным разработкам. Ю.В. Ким в целом справедливо пишет: «В категории федеративной государственности имманентно представлены два несовпадающих
контекста. […] В одном случае федерализм (федерация) рассматривается в
интеграционном аспекте. Под таким углом зрения федерализация видится
как объединительный процесс, ведущий к образованию союзов (соединений).
В другом случае федерализм ассоциируется с полицентрическими (полиар42
Прохоров А.В. Федерализм как форма организации власти в правовом государстве.
Дисс. … канд. юрид. наук. М., 2008. С. 12.
43
Там же. С. 13, 14.
44
Б.А. Кистяковский отмечал: «[…] наука государственного права изучает государство
как правовое явление или как создание права; иными словами, наука государственного
права изучает государство постольку, поскольку оно создается и управляется правом»
(см.: Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 57).
29
хическими) организационными структурами, формирующимися в ходе децентрализации»45.
Подход к федерации как к сложному (союзному) государству, состоящему из других государств (государствоподобных образований), на наш
взгляд, имеет два основных недостатка.
Во-первых, он зиждется на исторической интерпретации понятия (генезис федеративных государств как «собирание», «объединение» мелких политических тел), однако не учитывает возможность федерализации унитарного
государства (например, Бельгия в конце XX века).
Во-вторых, он не дает понимания функционального предназначения
принципов федерализма, их взаимосвязи с другими ценностно ориентированными понятиями юридической науки (правовое государство, конституционализм), что противоречит системности терминологического аппарата
юриспруденции.
Критикуя исследовательскую позицию В.Е. Чиркина и ряда других авторов, В.С. Шевцов в концентрированном виде подметил сущностные различия между двумя подходами к определению федерализма (федерации):
«Принципиальному подходу к выделению категории федерации как государственно-правовому и конституционному феномену современного демократического гражданского общества и правового государства противостоит иной
исследовательский подход, которому свойственны, во-первых, рассмотрение
федерации как общеисторической категории и государственного института,
свойственного, по существу, всем эпохам, начиная с античности, и, вовторых, обобщение всех ныне существующих (а потому и современных) государств, оформленных как федерация, в единый «массив», безотносительно
как к демократической, не говоря уже о конституционной и правовой приро-
45
Ким Ю.В. Федеративный режим. М., 2007. С. 30, 31.
30
де этих государств, так и к отнесению формально-федеративных государств
(«квазифедераций») к подлинно федеративным»46.
Здесь, правда, необходимо избегать излишнего упрощения позитивистского подхода к федерализму. Тот факт, что аксиологический компонент не
учитывается при формулировании правового понятия не отрицает того факта, что в реальности федеративные принципы внедряются в общественнополитическую практику для определенных целей (удержание от развала государства, раздираемого внутренними противоречиями; решение национального вопроса; повышение эффективности государственного управления и
т.д.).
По сути, проблема стоит шире – нужно ли в юридической науке учитывать ценностную ориентацию тех или иных понятий или, если уж проводить
нить рассуждений до логического конца, должна ли юридическая наука сочетать описательную функцию с нормативной? Не углубляясь подробно в эти
вопросы, всё-таки отметим, что правовая традиция развивалась именно в
рамках западной цивилизации и была исторически и логически связана с определенным набором индивидуалистических ценностей, которые воплотились в категории «права и свободы человека и гражданина». Система конституционализма, теряя ценностный ориентир (защита прав человека и гражданина посредством ограничения публичной власти), утрачивает и свое содержание. Вне рамок юридического либерализма понятие «конституционализм»
не может быть логически объяснено (в этом смысле понятие «советский конституционализм» является оксюмороном).
Взаимосвязь конституционализма и федерализма также может найти
теоретическое обоснование лишь на основе либеральных принципов. Традиционно считается, что система разделения властей, предотвращая губительную для свободы концентрацию власти, является одним из столпов конституционного правления. Речь идёт, как правило, о разделении властей по
46
Шевцов В.С. Указ. соч. Т. 1. С. 38.
31
функциональному признаку – выделении законодательной власти (нормотворческая
функция),
исполнительной
власти
(исполнительно-
распорядительная (правообеспечительная) функция) и судебной власти
(юрисдикционная функция).
Давно подмечено, что устроенное федеративным образом государство
также обеспечивает предотвращение сосредоточения власти в «одних руках»,
в данном случае – на одном уровне власти. В очерке № 29 «Федералиста»
А. Гамильтон писал: «Власть почти всегда соперничает с властью. Союзное
правительство всегда готово положить конец узурпации правительств штатов, а они в свою очередь также отнесутся к союзному правительству. Народ,
бросая себя на ту или другую чашу весов, безошибочно обеспечит ей перевес. Если права народа нарушаются на одной из них, он может использовать
другую в качестве противовеса»47. Идея всемерной защиты прав и свобод человека и гражданина посредством ограничения публичной власти, являясь
центральным звеном либерального типа правопонимания и содержательным
наполнением принципов конституционализма, предопределяет трактовку федерализма как средства, обеспечивающего «вертикальное» разделение властей.
С юридической точки зрения, «вертикальное» разделение властей проявляется в существовании на территории одного государства двух48 относи-
47
Федералист. Политическое эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона, Дж. Джэя / пер. с англ.
под общ. ред., с предисл. Н.Н. Яковлева, коммент. О.Л. Степановой. М., 2000. С. 191, 192.
48
Н.В. Варламова говорит о «двух и более уровнях власти», подразумевая, видимо, возможность распространения понятия федерализма и на отношения между субъектами федерации и муниципиями, рассмотрения в качестве проявления принципов федерализма
существование третьего уровня публичной власти – местного самоуправления (см.:
Варламова Н.В. Современный российский федерализм: конституционная модель и
политико-правовая динамика. М., 2001. С. 9). О «трехуровневом федерализме» также пишет И.А. Конюхова (Конюхова И.А. Современный российский федерализм и мировой
опыт: Итоги становления и перспективы развития. М., 2004. С. 39). Эта, казалось бы, «новая» идея, пришедшая из американской политико-правовой литературы (см., в частности,
В. Остром), на самом деле, как будет упомянуто в дальнейшем, высказывалась еще
А.Д. Градовским. Действительно, подобный подход перспективен для «нецентралистской» трактовки федерализма и в принципе укладывается в его правовую сущность как
способа обеспечения прав и свобод человека и гражданина путем рассредоточения пуб-
32
тельно независимых уровней публичной власти. Конечно, как и в классическом «горизонтальном» разделении властей, при федеративном устройстве
неверно говорить о полностью независимых друг от друга уровнях власти49.
Скорее, следует указать, что при федеративном устройстве относительная независимость уровней государственной власти сочетается с механизмами взаимного влияния и сдерживания друг друга – некоторым аналогом системы
«сдержек противовесов». Например, субъекты федерации участвуют в изменении общефедеральной конституции, а также в формировании верхней палаты парламента федеративного государства. В то же время федерация имеет
мощнейшее оружие в виде принципа верховенства федерального права (в условиях фактической невозможности установления границ для разрастания
нормотворческой регулирования со стороны федерального парламента) и
преимущественно федеральной судебной системы.
Правовая сущность федеративного государства проявляется в том, что
государственная власть в нем не просто распределяется в «территориальном
разрезе», а рассредоточивается таким образом, что создаётся множество самостоятельных «центров принятия решений», что позволяет не допустить
узурпации власти на федеральном уровне и обеспечить защиту прав и свобод
человека и гражданина. В этом смысле и можно характеризовать федеративное государство как государство нецентрализованное (полицентрическое)50.
личной власти по вертикали. В то же время он заслуживает самостоятельного рассмотрения и обоснования, так как ставит на повестку дня вопрос о гарантиях автономности местного самоуправления, механизме его взаимодействия как в отношениях с общефедеральными органами власти, так и органами власти субъектов федерации.
49
«Обособленность субъектов федерации не означает их абсолютной независимости, а их
политический характер не означает выделения территории субъектов из территории единого федеративного государства», – отмечается в литературе (см.: Киселева А.В., Нестеренко А.В. Указ. соч. С. 20).
50
Следует обратить внимание, что в науке постепенное вырабатывается мнение о необходимости различения понятий «децентрализованное государство» и «федеративное государство» (как нецентрализованное государство). Так, А.В. Захаров пишет: «Американские
теоретики, изучающие федералистскую политическую культуру, постоянно подчеркивают
ее нецентрализованный характер. На это следует обратить особое внимание: речь идет не
о децентрализации, предполагающей добровольный отказ центра от части своих полномочий в пользу нижестоящих уровней власти, а именно об отсутствии централизации как
33
В принципе, необходимо отметить, что в специальных работах по проблемам федерализма вопрос автономного существования двух уровней публичной власти (вертикального разделения властей) упоминается. Однако зачастую он находятся на периферии научного познания, рассматривается
лишь как одна из черт федерализма. В то же время проблема вертикального
разделения властей – не второстепенная и даже не одна из основных для понимания федеративного государства, а составляющая сущность этого правового феномена.
Размывание правового содержания федерализма, как нам представляется, обусловлено интерпретацией данного понятия как «многогранного» и
«динамично развивающегося». В.Е. Чиркин отмечает: «Федерализм в мире
находится в постоянной динамике. Распадаются прежние союзы, исчезают
некоторые федерации, возникают другие. Изменяются принципы (курсив наш
– А.Л.) федерализма»51. Как результат, признаётся существование множества
теорий (доктрин) федерализма, при этом теория «децентрализации государственной власти» является лишь одной из них52.
Многомерность федерализма можно показать на примере работы
И.А. Конюховой. Автор отмечает, что федерализм оказывается наиболее гибким способом гармонизации отношений в странах с полиэтнической культурой; пригоден для государств, в которых идут стагнационные внутритерриториальные конфликты, создающие угрозу территориальной обособленности
и сепаратизма отдельных регионов; служит средством объединения государств и государственных образований, межгосударственной интеграции в
таковой, об одновременном наличии в обществе нескольких (или множества) властных
центров» (см.: Захаров А.В. Европейский федерализм в свете российского опыта // Неприкосновенный
запас.
2003.
№
4
(30).
Режим
доступа:
http://magazines.russ.ru/nz/2003/4/zahar.html (дата посещения – 1 ноября 2012 года). Ю.В.
Ким отмечает, что при децентрализации «центр принятия окончательных решений в целом остаётся тот же, хотя он может быть пространственно распределен. Органы государственной власти решение о децентрализации функций принимают самостоятельно. Ими
же режим децентрализации может быть в одностороннем порядке упразднен, что не свойственно федеративному режиму» (см.: Ким Ю.В. Указ соч. С. 77).
51
Чиркин В.Е. Современное федеративное государство. С. 75.
52
Федерализм: теория и история развития / отв. ред. М.Н. Марченко. М., 2000. С. 19.
34
конфедеративные и иные надгосударственные образований; и, наконец, используется для целей расширения местного самоуправления, децентрализации унитарных государств53. При этом И.А. Конюхова не отрицает, что «если
в качестве принципа федерализм воплощает в себе способ урегулирования
разногласий и объединения людей и их образований на государственном
уровне, то как режим и форма государственного устройства он определяет
разделение государственной власти по вертикали»54.
В качестве образца «компромиссного» (смешанного) подхода к определению федеративного государства можно привести коллективную монографию под редакцией Б.Н. Топорнина. С одной стороны, федеративное государство в ней определяется как союзная государственно-территориальная организация, состоящая из государств или государственных образований. С
другой стороны, обращается внимание, что эта организация основывается на
вертикальном разделении государственной власти между федерацией и её
членами55. При этом в дальнейшем отмечается, что субъект федерации является независимым центром политической воли, обладает конституционно гарантируемой самостоятельностью56.
В то же время ряд авторов (кроме уже упомянутого нами
А.В. Прохорова) явно акцентируют внимание на «вертикальном» разделении
властей как основополагающей черте федеративного государства. Так,
Н.В. Варламова отмечает, что для федерации характерно наличие двух или
более уровней власти, каждый из которых обладает достаточной автономией.
Таким образом, федерация и ее субъекты не находятся в отношениях субординации, а опираются на конституцию, которая разграничивает компетенцию
между ними и устанавливает соответствующие источники доходов. Однако
подобная организация власти возможна лишь «в условиях достаточно разви53
Конюхова И.А. Указ. соч. С. 10.
Там же. С. 19.
55
Федерализм: теория, институты, отношения. Сравнительно-правовое исследование / отв.
ред. Б.Н. Топорнин. М., 2001. С. 21.
56
Там же. С. 33, 75.
54
35
той демократии и конституционализма (разделения властей), гражданского
согласия, открытого и конкурентного процесса принятия политических решений»57.
В сходном ключе объясняет сущность федерализма и Дж. Андерсон.
Он отмечает, что федерализм предполагает наличие «двух конституционно
закрепленных уровней власти, в определенной степени автономных и подотчетных в первую очередь своим избирателям». Соответственно, ответ на вопрос о реальном воплощении федеративных принципов в тех или иных государствах зависит от наличия подлинной конституционно зафиксированной
автономии на обоих уровнях58. А.В. Захаров, рассматривая федеративные
идеи в разных измерениях, пишет, что «философия федерализма – это философия равенства», а федеративная система подразумевает наличие в обществе «нескольких равновеликих центров власти»59. В другое работе автор отмечает, что федерализм подразумевает «системное рассредоточение и рассеяние власти», поэтому унитарно-имперские Советский Союз и современная
Россия «именуются «федеративными» лишь по какому-то недоразумению60.
Интерпретация федеративных принципов в качестве начал, обеспечивающих существование автономных (относительно независимых) уровней
государственной власти, означает существенную корректировку исследовательского фокуса, смещение научных акцентов с вопросов суверенитета и государственного статуса субъектов федерации на проблемы построения сбалансированного механизма взаимодействия уровней государственной власти,
57
Варламова Н.В. Современный российский федерализм. С. 9, 10.
Андерсон Дж. Указ. соч. С. 11.
59
Захаров А. E pluribus unum. Очерки современного федерализма. М., 2003. С. 28, 29.
Здесь, правда, нужно отметить, что автор, будучи политологом, рассматривает право в позитивистском ключе. Соответственно, указанные рассуждения касательно природы федерализма он относит не к характеристике его правовой сущности, а к его культурным основаниям.
60
Захаров А. «Спящий институт»: Федерализм в современной России и в мире. М., 2012.
С. 16. В то же время далее в указанной работе автор, на наш взгляд, несколько дезавуирует выдвинутый им тезис. В интерпретации А. Захарова советский федерализм предвосхитил будущее (т.е. современность), что выразилось в проводимой им политике преференциального отношения к малым народам, ибо философия федерализма «защита того, кто
невелик, от посягательств и произвола» (С. 31).
58
36
который обеспечивал бы, с одной стороны, функционирование единого государства, центральная власть в котором не лишалась бы возможности реализовывать присущие ей функции, с другой – существование «противовеса»
общефедеральному правительству в лице «сильных» региональных органов
власти.
Существование подобного механизма взаимодействия и его направленность на защиту свободы граждан возможны лишь в условиях развитой политической и правовой культуры. В противном случае государство обречено
либо на попрание федеративных принципов авторитарной центральной властью, либо на «феодализацию» региональных властей, которые в условиях
отсутствия эффективного механизма гражданского контроля (прежде всего,
но не только, в виде подотчетности властей корпусу избирателей) вполне
пренебрегают гражданскими свободами, превращая государство в «федерацию деспотий»61. Всё это, как нам представляется, хорошо видно на примере
российской политико-правовой практики последних двух десятилетий.
Вопрос о юридической природе и условиях построения федеративного
государства сообразно заданным ориентирам, конечно, должен быть предметом самостоятельного исследования, поэтому в настоящей работы мы упомянем лишь проблему обеспечения децентрализации государственной власти,
которая преломляется в наличие гарантий самостоятельности органов государственной власти уровня субъектов федерации (или, как отмечают исследователи, «наличие самостоятельных субъектов политико-властной деятельности»62), тем более через эту призму, как представляется, сразу «подсвечиваются» основные проблемы федеративной теории.
61
Термин «федерация деспотий» демонстрирует апофеоз формально-юридического анализа, доводя до логического завершения отсутствие ценностных элементов в позитивистской методологии. В этом плане показательна (и в известном смысле вполне последовательна) позиция В. Иванова, который считает, в частности, ОАЭ деспотической федерацией, отрицает взаимосвязь федеративного устройства с демократическим правлением (см.:
Иванов В. К критике современной теории государства. М., 2008. С. 61–85; Он же. Теория
государства. М., 2010. С. 139–166).
62
Киселева А.В., Нестеренко А.В. Теория федерализма. М., 2002. С. 20, 25.
37
В федералистской литературе высказано мнение, что самостоятельность субъектов федерации как минимум предполагает наличие у них собственной территории, собственной властной компетенции, собственного организационного аппарата её осуществления63. В целом соглашаясь с данным
мнением, мы бы выделили три основных аспекта обеспечения самостоятельности органов государственной власти на уровне субъектов Российской Федерации. Их можно условно назвать как компетенционная самостоятельность, организационная самостоятельность и финансовая самостоятельность.
Компетенционная самостоятельность проявляется в том, что предметы ведения между федеральным центром и субъектами федерации, а также
полномочия между органами на федеральном уровне и уровне субъектов не
могут быть распределены центром в одностороннем порядке. Разграничение
предметов ведения и полномочий преимущественно должно осуществляться
федеральной конституцией, которая, однако, не может находиться «в распоряжении» Федерации: для её изменения в том или ином виде необходимо согласие большинства субъектов. Конечно, регулирование указанных вопросов
в определенной части неизбежно осуществляется общефедеральными законодательными актами, проходящими, однако, через бикамеральный парламент, в котором одна из палат призвана учитывать интересы субъектов федерации, что отражается в порядке её образования (это как раз отчасти и объясняет правовой смысл участия субъектов федерации в осуществлении власти
на общефедеральном уровне).
Организационная самостоятельность состоит в том, что должностные
лица органов государственной власти на уровне субъектов Российской Федерации должны отвечать отвечают за свою деятельность не перед федеральными органами, а перед избирателями в ходе соответствующих выборов64.
63
Там же. С. 20. См. также: Фарукшин М.Х. Указ. соч. С. 29, 30.
С.Н. Чернов пишет: «Центральной характеристикой, относящейся к основе
соответствующего уровня государственности (при федерализме – А.Л.), является
самостоятельность при формировании персонала соответствующих государственных
органов» (Чернов С.Н. Ограничение конституционных прав субъектов Российской
64
38
Однако наличие собственной компетенции и самостоятельное формирование органов власти субъектами Федерации явно недостаточно для относительно независимого их функционирования от федерального центра. Необходимо также наличие самостоятельных источников финансирования соответствующих полномочий, что, наш взгляд, означает ограниченные возможности централизации и перераспределения материальных ресурсов в федеративном государстве65.
Любой из указанных компонентов обеспечения самостоятельности органов государственной власти на уровне субъектов Российской Федерации
заслуживает обособления в самостоятельное направление научных исследований. При этом каждый из них имеет известные «узкие места», обусловливающие конфликты (скрытые или явные) между федеративным центром и
субъектами и одновременно обозначающие основные проблемы федеративной теории.
Компетенционная самостоятельность подрывается разрастанием полномочий общефедеральной власти, которой не помеха и, казалось бы, довольно точно сформулированные положения конституции (яркий пример –
толкование клаузулы о междуштатной торговле Верховным судом США).
Финансовая самостоятельность субъектов федерации ставится под вопрос
политикой кооперативного (перераспределительного) федерализма и практикой обусловленного субсидирования субъектов из федерального бюджета.
Организационная самостоятельность в условиях устойчивых демократических традиций правовых государств подвергается ограничению куда меньше
– и это понятно: находясь в жестких правовых и политических рамках вопросы «что делать» (т.е. компетенция) и «за чей счёт делать» (т.е. финансирование) становятся более важными, чем вопрос «кто делает». Другое дело, что в
странах с неустойчивыми демократическими и правовыми институтами феФедерации федеральными законами // Пробелы и дефекты в конституционном праве и
пути их устранения: Материалы конференции / под ред. С.А. Авакьяна. М., 2008. С. 404).
65
«Кто не собирает своих собственных налогов, тот не обладает подлинной автономией»,
– отмечает Роберт Неф (Неф Р. Да здравствует нонцентрализм! М., 2002. С. 87).
39
деральная администрация имеет больше возможностей (как де-факто, так и
де-юре) для назначения и смещения должностных лиц субъектов федерации,
прежде всего (но не только), в сфере исполнительной власти.
При этом особое значение в федеративных государствах приобретает
суд конституционной юрисдикции, способный дать авторитетное толкование
положениям общефедеральной конституции, разрешать конфликтные ситуации между центром и субъектами федерации. В результате становится важным способ формирования суда (например, путем назначения судей формируемой по региональному принципу палатой парламента – еще одно проявление правового смысла участия субъектов федерации в осуществлении власти на общефедеральном уровне), политико-правовые воззрения судей, общая правовая культура граждан, их уважение к состоявшимся судебным решениям и т.д.
В России, к сожалению, все три указанных аспекта самостоятельности
органов государственной власти на уровне субъектов Российской Федерации
в последние годы в значительной мере сведены «на нет» федеральным законодательством при одобрении со стороны Конституционного Суда Российской Федерации66.
§ 2. Дилемма «общее – национальное» в науке конституционного права и
проблема определения круга источников исследования
Вопрос о содержании понятия «российская наука конституционного
права» (в разрезе общего и национального компонентов) имеет большое зна66
В рамках настоящей диссертации не уместно рассматривать современный отечественный политико-правовой опыт. В то же время по данному вопросу диссертант высказался в
научной печати: Лебедев А.О. Разграничение предметов ведения между Федерацией и её
субъектами: проблемные вопросы прочтения Конституции России // Право. Гражданин.
Общество. Экономика. Сборник статей аспирантов и студентов. № 4. М., 2010. C. 156–
167; Он же. Где вы, общие принципы организации системы органов государственной власти субъектов Федерации? // Власть и общество: грани взаимодействия: материалы IX
Всероссийской научно-практической конференции «Государство, право, управление2009». Часть II. М., 2010. Режим доступа к электронным версиям статей:
http://www.hse.ru/org/persons/4433515 (дата посещения – 1 ноября 2012 г.).
40
чение для определения предмета и круга источников настоящего исследования. Ведь если замыкать российскую науку конституционного права на работах, посвященных «внутрироссийскому материалу», мы лишаемся предмета
диссертационного труда, ибо Россия в дореволюционной период федерацией
не являлась, а идея о наличии федеративных отношений в глубине российской истории не пользовалась академической поддержкой. Однако это не отменяет того факта, что вопросы федеративной формы государства, а также её
применимость к российским условиям обсуждались государствоведами той
поры. В результате перед нами встаёт вопрос как верного уяснения содержания понятия «российская наука конституционного права», так и определения
круга её источников (применительно к федеративной проблематике настоящего исследования).
Дилемма «национальное-общее» в конституционном праве, задевая самым непосредственным образом глубинные аксиологические предпочтения
исследователей, вновь возвращает нас, как будет видно ниже, к коренным
вопросам правопонимания. Саму суть указанной проблемы кратко сформулировал известный российский историк П.Ю. Уваров: «В своём интернациональном обличии наука вообще не имеет границ, и потому термины "Академия российских наук" или "Академия польских наук" звучали бы смешно. Но
при этом слова о размывании национальных школ пока остаются лишь словами, и история как институт знания по-прежнему не существует вне национальной оболочки. Да и выражения "Российская академия наук" или "Польская академия наук" сами по себе смеха не вызывают»67.
Как мы уже отмечали, с точки зрения юридического либерализма, право обладает объективной сущностью как меры поведения формально равных
в свободе субъектов (неслучайно В.С. Нерсесянц, развивая либеральный (либертарно-юридический) подход к праву, назвал одну из своих работ «Право –
67
Уваров П. Но тут всё и кончилось … Россия в роли «великой историографической
державы» / Национальная гуманитарная наука в мировом контексте: опыт России и
Польши / пер. с польск. Н. Кузнецова; отв. ред. Е. Аксер, И.М. Савельева. М., 2010. С. 122.
41
математика свободы»)68. Утверждение об объективной сущности права детерминирует выделение общего и национального в юридической науке. Конечно, конституционный опыт развитых в правовом отношении государств
неодинаков. Его обусловливают культурные, социальные, экономические и
иные особенности исторического развития конкретного государства (в силу
этого и можно говорить, например, о формах правления в современном мире). Но в целом способы правового ограничения публичной власти и обеспечения прав и свобод граждан обладают известной универсальностью69.
В начале минувшего века эту либеральную позицию поддерживал
Н.И. Лазаревский, который отмечал, что наука конституционного права изучает «общие начала», характерные для государственного строя «культурных
государств», но нигде не воплощенные в чистом виде, что и обусловливает
необходимость сравнительного анализа. При этом развитие этих «общих начал» он связывал с установлением нового конституционного строя, принципами которого являются разделение властей, народное представительство и
права гражданской свободы70. Конечно, в современном политико-правовом
68
Нерсесянц В.С. Право – математика свободы. М., 1996.
Как отмечал А.С. Алексеев, «современные культурные государства, несмотря на
существенные различия во внешнем механизме учреждений, покоятся на известных
общих началах, признанных во всех государствах и составляющих характерные черты
современного государства, резко отличающегося от государства античного или
средневекового» (Алексеев А.С. Русское государственное право. Программа. Конспект
лекций. Изд. 3-е, студента Н. Иващенко. М., 1895. С. 8). Схожую позицию занимал
В.М. Гессен: «Повсеместное установление конституционного строя – тождественного
везде и всюду в своих основных началах – облегчает сравнительное изучение
государственного права различных государств. На почве такого изучения возникает
теория конституционного права, как высший синтез государственно-правовых начал,
отвлекаемых от положительного конституционного права отдельных государств» (Гессен
В.М. Общее учение о государстве. Лекции, читанные в С.-Петербургском
политехническом институте. СПб., 1913. С. 17.).
70
См.: Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. I.
Конституционное право. Изд. 2-е. СПб., 1910. С. 1–4. Ср.: «Значение различных народов
для общего государственного права мы определяем сообразно их участию в процессе
политической цивилизации, т.е. человечески устроенного и человечески свободного
общежития. […] Итак, наука общего государственного права в том виде, как мы понимаем
ее, должна представить всеобщее государственное сознание современного
цивилизованного человечества». (Блюнчли И. Общее государственное право. Том I. М.,
1865. С. 9, 10).
69
42
дискурсе слова о «культурных (цивилизованных) государствах (народах)»
смотрятся вызывающе или, по крайней мере, неполиткорректно. Однако несложно заметить, что если вместо «культурных (цивилизованных) государств
(народов)» говорить о «культурах (цивилизациях) правового типа», т.е. таких
культурах, где свобода формально равных субъектов является ведущим
принципом социальной организации, то мы получим верное представление о
предмете науки конституционного права.
С этих позиций понятие «российская наука конституционного права»
не означает наличие какого-либо уникального российского конституционного права (и соответствующей уникальной российской конституционноправовой науки). По сути своей, речь может идти лишь о науке конституционного права в России, в рамках которой происходит изучение отечественными специалистами универсальной (хотя бы по некоторым базовым параметрам) конституционно-правовой материи (общий компонент науки конституционного права) и с этих позиций происходит анализ российской конституционной модели и практики её реализации (национальный компонент
науки конституционного права).
Общий компонент науки конституционного права, таким образом, сориентирован на универсальные способы ограничения публичной власти и
защиты прав и свобод человека: описание и анализ конституционноправового регулирования в наиболее развитых в правовом отношении государствах современности.
Однако в России так сложилось, что данный компонент науки конституционного права развивается, как правило, теми «конституционалистамизарубежниками», кто ориентирован на изучение конституционного опыта,
прежде всего, государств Западной Европы и Северной Америки, а также
специалистами «либерального толка» по общей теории права и государства.
В то же время национальный (собственно российский) компонент науки конституционного права существует несколько обособленно и, как правило,
ориентирован на легистский анализ отечественного конституционного зако43
нодательства71. Подобное положение дел обусловливается, видимо, советским наследием, в рамках которого советское государственное право и буржуазное государственное право (и соответствующие науки) рассматривались
в антагонистическом ключе72. Коррозия советского идейного наследия постепенно, как представляется, «разъедает» и данный подход.
Таким образом, нам представляется более целесообразным и методологически корректным в понятие «российская наука конституционного права»
включать оба указанных компонента (части, раздела) – общий и национальный (условно можно назвать его особенный, российский). Целесообразно
также выделить и специальный компонент, в рамках которого будут аккумулироваться и развиваться знания о конституционно-правовом устройстве
других государств.
Иной методологический посыл применительно к выделению национальной конституционно-правовой науки даёт позитивистское правопонимание. Конечно, как мы уже отмечали, в рамках последовательного позитивизма данный вопрос лишен смысла, так как в отсутствии конституционного
права не может быть и его науки. Однако если отвлечься от данного тезиса и
допустить логический изъян в виде признания существования конституцион71
То, что у нас традиционно называется российской наукой конституционного права, в
дореволюционной России относилось, как правило, к т.н. положительному
государственному праву. В.В. Ивановский писал: «Положительное государственное право
имеет своей задачей изучение какого-либо данного государства. Так как эта организация
формулируется в законодательстве, то и для её изучения необходимо прежде всего
изучение положительного законодательства данной страны». Справедливо считая, что
сама по себе индивидуальность не может служить предметом науки, он отмечал: «Однако
принятие положительного государственного права за особую науку должно быть только
условным […] положительное государственное право не есть наука в истинном смысле
этого слова, но есть совокупность обработанного законодательного материала, без
которого не мыслима и общая наука о государстве» (Ивановский В.В. Русское
государственное право. Т.1. Казань, 1895. С. 4, 5).
72
Следует отметить, что в советское время была выдвинута весьма необычная для этого
периода идея о единой науке советского конституционного права, которая в качестве
своих разделов включала не только советское конституционное право и конституционное
право социалистических стран, но и конституционное право развитых буржуазных
государств и стран, освободившихся от колониальное зависимости (Советское
конституционное право / под ред. С.И. Русиновой и В.А. Рянжина. Л., 1975. С. 21). См:
Богданова Н.А. Система науки конституционного права. С. 54, 55.
44
но-правового регулирования в позитивистской интерпретации государства и
права, то несложно заметить, что отказ от поиска универсальных сущностных критериев правового регулирования не приводит к отрицанию формулы
«общее – национальное» применительно к науке государственного права.
Принцип «каждая страна – свое право» не означает в рамках позитивистской традиции смерть конституционной компаративистики. Ведь никто не
отменял присутствие общих черт в государственных порядках разных стран.
Позитивистская методология сама по себе отнюдь не отрицает наличие определенных закономерностей правового развития и в этом смысле сходства положений конституционных актов государств могут и не носить случайный
характер. Более того, оставаясь в рамках позитивизма, исследователь вполне
может ратовать за расширение прав и свобод человека, разделение властей,
представительное правление и прочие атрибуты современного демократического правового государства. Однако эти элементы в этом контексте являются ситуативными, а не сущностными характеристиками правового способа
социальной регуляции. В этом смысле вполне можно изучать «конституционно-правовой опыт» Советского Союза, Китая, Нигерии и проч. Возникает
логичный вопрос, каким образом подобное отношение к праву обусловливает
выделение в конституционно-правовой науке национального компонента?
Дело в том, что общий компонент национальной науки конституционного права в рамках юридического либерализма имеет в значительной мере
ориентирующий характер, выступает в виде должного. Национальный государственный порядок с этих позиций вполне может быть оценен как противный праву (неправовой). В то же время в рамках юридического позитивизма
происходит дезориентация научного поиска, ибо наука конституционного
права, по сути, не выполняет нормативной функции. Наличие сходных (общих) черт в конституционно-правовом развитии государств объясняется не
объективной сущностью права как меры человеческой свободы, а интеграционными процессами, конвергенцией правовых систем.
45
В условиях, когда действующий правопорядок более-менее отвечает
целям обеспечения прав и свобод, разница между юридическим либерализмом и позитивизмом имеет скорее теоретическое, чем практическое значение, так как национальное конституционно-правовое регулирование в целом
соответствует идеальным установкам общего компонента конституционноправовой науки. Однако когда зазор между реальной конституционной практикой и требованиями защиты правовой свободы индивидов посредством ограничения публичной власти становится слишком большим (о случаях деспотического (тоталитарного) правления мы даже не упоминаем), у конформистски настроенных представителей юридического позитивизма включается «защитная реакция» в виде утверждений об отсутствии какого-либо общего (идеального) конституционного права, наличии особой «суверенной» демократии, особого российского федерализма, особой российской науки конституционного права и проч.
На теоретическом уровне подобные подходы ведут к размыванию границ правовых понятий, некритической систематизации конституционноправового знания. С точки зрения юридического либерализма, попытка приспособления понятийной системы науки конституционного права к культурам неправового типа губительна, она дезориентирует научный поиск73.
В результате в рамках позитивистской традиции в зависимости от ценностных предпочтений того или иного исследователя формируется и индивидуальное отношение к национальным границам науки конституционного
права. Так, Н.С. Бондарь, обращая внимание на угрозу «денационализации
науки конституционного права»74, считает, что «конституционного права во-
73
С этих позиций вызывают возражения попытки пересмотра учения о разделении
властей на основании опыта неразвитых в правовом отношении стран. Например,
выделение т.н. «контрольной власти» по результатам изучения конституционных текстов
Никарагуа, Колумбии, Венесуэлы (см.: Чиркин В.Е. Контрольная власть. М., 2008. С. 78,
79).
74
Как столетие назад писал И.А. Покровский: «И чем далее, тем более идея
национальности в праве теряла свой научный кредит» (см.: Покровский И.А. Основные
проблемы гражданского права. М., 2003. С. 62).
46
обще», основанного на «представлении об общемировом (идеальном, стандартизированном) конституционном праве», не существует. Такой подход, по
мнению автора, является «концептуальным "обоснованием" приоритета международно-правовых норм, так называемых международных стандартов над
нормами национального конституционного права, включая нормы конституции»75. Несколько иной методологический подход исповедует А.С. Автономов: «Наука государственного права охватывает исследования основных
объективных законов, закономерностей и тенденций развития правового регулирования политических отношений на современном этапе. Причем изучаются не только отдельно взятые страны, но также проводится сравнительно-правовой анализ различных стран. Это позволяет лучше понять значимость определенных государственно-правовых институтов и их эволюцию,
систематизировать государственно-правовые нормы на научной основе, выявить то общее в государственно-правовом плане, что присуще всем странам,
разобраться в особенностях отдельных стран (т.е. раскрыть объективный закон государственно-правового развития и его конкретное проявление в единичном)» 76.
Несложно заметить, что А.С. Автономов жёстко не обусловливает границы науки границами государства. Далее, критикуя позицию, отождествляющую конституционное право с конституцией в формальном смысле, он
справедливо пишет: «Но если конституционное право любой страны ориентировать только на конкретную конституцию, то на чем можно строить науку
и как сравнивать "конституционное право" разных стран?»77.
75
Бондарь Н.С. О конституционной модели юриста и роли конституционной
компаративистики в системе юридического образования / Конституционное право и
конституционная компаративистика в системе российского юридического образования:
Сборник докладов. М., 2009. С. 46, 47.
76
Автономов А.С. Правовая онтология политики. К построению системы категорий. М.,
1999. С. 50.
77
Там же. С. 52. Также другая интенция содержится у В.А. Виноградова, который
объясняет отсутствие сравнительных исследований в образовательном процессе неверным
посылом, что каждая национальная правовая система имеет свою собственную
автономность и неповторимость, удручающим совпадением границ правового
47
Н.С. Бондарь и А.С. Автономов вопрос о национальном характере науки конституционного права рассматривают лишь inter alia. Более подробное
обоснование даёт Н.А. Богданова, которая предпринимает попытку соединить, с одной стороны, утверждения о национальном характере науки конституционного права, с другой – о возможности интернационализации конституционно-правового знания, выработке «единой науки российского конституционного права, которая в качестве своих составных частей имеет конституционное право Российской Федерации и конституционное (государственное) право зарубежных государств, объединяемые общей теорией»78.
В изложении Н.А. Богдановой национальные рамки науки конституционного права определяются такими факторами, как «приоритетное внимание
науки изучаемой ею отрасли российского конституционного права», её «приверженность традициям отечественной правовой культуры и исследовательской школе», «взаимодействие с российской общественно-политической
практикой». Отмечается, что «важным ориентиром для российской науки
конституционного права всегда остаются государственная безопасность и
национальные интересы»79.
Интеграционные процессы, сближающие российскую науку конституционного права с аналогичными научными отраслями зарубежных стран,
обусловлены «включением в её систему общепризнанных норм и принципов
международного права и взаимным влиянием национальных конституционно-правовых систем различных стран», «признанием общечеловеческих ценностей и провозглашением идеологического плюрализма»80. При этом интеграционная открытость российской науки конституционного права, по мнению Н.А. Богдановой, не приводит к тому, что она утрачивает свой национальный характер, который обусловливается «самобытностью и неповториисследования с политическими границами (см.: Виноградов В.А. Вызовы юридическому
образованию и сравнительный конституционализм / Конституционное право и
конституционная компаративистика... С. 73).
78
Богданова Н.А. Система науки. С. 58.
79
Там же. С. 52, 53.
80
Там же. С. 58.
48
мостью отрасли внутреннего права как правовой ценности и традициями развития отечественной конституционно-правовой мысли, школы ее изучения»81.
Изложенная позиция весьма похожа на высказанное более века назад
мнение В.В. Ивановского: «Так как каждое государство имеет своё право, то
отсюда следует, что и наука государственного права прежде всего имеет дело
с правом каждого отдельного государства. […] Но на этом дело не останавливается; применяется далее и сравнительное изучение государственного
права различных государств, которое должно привести к констатированию
сходства или различия господствовавших или господствующих в разных государствах юридических воззрений. Таким путём наука государственного
права стремится стать в положение науки теоретической. […] Так как, однако, каждое государство имеет свои нормы, то теория государственного права
стремится воспользоваться из всех этих норм тем, что в них есть общего; и
притом общего по существу, но не по форме. В качестве таких общих начал
могут быть признаны лишь отвлеченные юридические принципы, построенные на основании наиболее общих, встречающихся в каждом законодательстве, государственных норм. Исходя из отвлеченных юридических принципов, теория государственного права строит уже всю систему, пользуясь методом юридической конструкции»82.
В итоге можно отметить, что, с одной стороны, Н.А. Богданова считает
принципиально возможной разработку единой науки конституционного права, которая формируется, в первую очередь, под влиянием либеральных ценностей – главенства прав и свобод человека, разделения властей, демократического правления и т.д. C другой стороны, выработка единой науки конституционного права в интерпретации автора обусловлена интеграционными
81
82
Там же. С. 53.
Ивановский В.В. Учебник государственного права. Казань, 1908. С. 8, 9.
49
процессами в развитии конституционно-правового знания, а не объективной
сущностью права как меры свободы формально равных субъектов83.
Итак, выделение в российской науке конституционного права трех
компонентов (общего, национального, специального) позволяет утверждать,
что изучение федеративных идей в рамках её предмета касается не только
федеративной формы Российского государства, но и общих вопросов федеративной теории, а также федеративного устройства зарубежных государств.
Данный подход имеет важное методологическое значение для настоящего
диссертационного исследования, ибо сведение конституционно-правовой
науки лишь к национальному компоненту и его отождествление с соответствующей национальной системой публично-властной регуляции фактически
означает отрицание наличие федеративных идей в дореволюционной науке
государственного права (ведь Россия не являлась федерацией и никакого
движения к этому до революционных событий 1917 года не было).
Мы ответили лишь на вопрос о широте «покрываемых» российской
наукой конституционного права проблем (применительно к федеративной
тематике), что явно недостаточно для идентификации круга источников исследования. Нас интересует, какие именно труды являются основой российской науки конституционного права в дореволюционный период её развития.
Можно довольно уверенно заявить, что в основе государственно-правовой
науки лежат работы российских ученых-конституционалистов (государствоведов). Но, во-первых, что значит «российский ученый-конституционалист»,
а, во-вторых, исчерпывается ли их трудами предметная область науки?
Если определение «российский» можно интерпретировать как «пишущий на русском языке», то кого относить к ученым-конституционалистам?
Достаточно ли того, что тот или иной публицист (будь он юристом или, скажем, литератором или историком) пишет по федеративной тематике? Видимо, исключительно предметный критерий мало что даст, ибо тогда пришлось
83
Нерсесянц В.С. Философия права. С. 58 и др.
50
бы включать в круг источников колоссальное число абсолютно разноплановых работ – от трудов историка Н.И. Костомарова, философа К.Н. Леонтьева
и революционного мыслителя М.А. Бакунина до классических академических трудов, к примеру, С.А. Корфа или Н.И. Лазаревского. Это неизбежно
размыло бы предметную область исследования, перевело работу в разряд
трудов по истории общественной мысли, правовых и политических учений.
В то же время игнорировать идеи «не юристов» тоже неверно, ибо данный подход искусственно обеднял бы круг источников, «вырывая» идею
«юридического» федерализма из контекста общественной дискуссии соответствующего времени. Как справедливо заметил П.Д. Баренбойм, «многие
крупнейшие фигуры в развитии мировой философии права не были юристами ни по «диплому», ни по роду занятий»84, а автор классической работы
«Английская конституция» Уолтер Бэджэт «не был правоведом; скорее, он
был журналистом, который (как это ни удивительно) не придавал праву особого значения»85. И вообще, писал М. Вебер, «как раз дилетантам мы обязаны многими нашими лучшими постановками проблем и многими познаниями»86. В итоге, как нам представляется, проводить жёсткое сегментирование
(обособление) разных «идей» федерализма всё же не вполне корректно.
Конечно, обсуждение федеративной идеи может происходить на разных дискуссионных площадках, в рамках которых заостряется внимание на
неодинаковых аспектах данной идеи, используются непохожие методы её содержательного анализа, зачастую имеет место несходная интерпретация соответствующих понятий и т.д. В результате попытка «обогатить» идею с позиций междисциплинарного анализа зачастую выливается в построение эклектичной теории, сочетающей различные методологические подходы,
84
Баренбойм П.Д. Философия права и конституционная экономика // Очерки
конституционной экономики. 23 октября 2009 года. / Отв. ред. Г.А. Гаджиев. М., 2009. С.
233.
85
Богданди А. фон. Указ. соч. С. 44. Правда, автор цитируемой статьи считает подобное
«неюридическое» происхождение британского правоведения его уникальной чертой.
86
Вебер М. Наука как профессия и призвание // Избранные произведения. М., 1990. С.
707–745.
51
включающей в свою терминологическую систему нерядоположенные понятия.
В то же время не стоит, на наш взгляд, и преувеличивать различия между подходами разных научных дисциплин. Так, например, в начале ХХ века
общественность интересовала больше возможность будущей федерализации
России и разрешения посредством этого национальных противоречий в рамках российского государства, нежели казавшиеся сугубо юридическими проблемы разделения суверенитета в федеративном государстве. Однако данные
проблемы после «снятия» с них теоретического (а зачастую схоластического)
налёта выливались в злободневные вопросы о распределении власти между
федеральным центром и субъектами федеративного государства, актуальность которых явно выходила за рамки университетских учебников.
Нельзя не учитывать, что академические аудитории не могут быть, с
одной стороны, всецело погружены в пучину общественных дискуссий, с
другой, – полностью изолированы от неё. Первая крайность вела бы к идеологизации преподавания, замещению университетской кафедры трибуной
политического пропагандиста, желанию подменить научные исследования
очерками на злобу дня; вторая – к искусственному изолированию социальной
науки от насущных проблем повседневности, медленному умиранию и неизбежной «неактуальности» академических исследований и учебных курсов,
возобладанию консервативных тенденций в научном сообществе и его самоизоляции. Даже техническим наукам сложно отрешиться «от мира сего», для
гуманитарного же знания – это нонсенс. Но сложно (а зачастую и невозможно) абстрактно провести чёткую грань, за которой кончается научное исследование и начинаются работы других жанров. В этом смысле любой подход
уязвим и подвержен критике.
Нам всё же представляется, что для выделения «ядра» в круге источников необходимо наряду с предметным критерием использовать критерий, условно говоря, профессиональный. Как уже говорилось выше, к концу XIX –
началу ХХ веков государственно-правовая наука достигла определенной сту52
пени своего развития, когда можно уже говорить о формировании «корпорации» юристов-конституционалистов, возникновении специфической профессии. В этом смысле, в первую очередь, наше внимание привлекают труды
профессиональных юристов (зачастую университетских преподавателей, защитивших магистерские (докторские) диссертации, т.е. являющихся учеными-юристами).
Специальные работы, посвященные федерализму, начали появляться
только в начале ХХ века87. Это обусловлено революционными событиями
1905–1907 и 1917 годы, которые, с одной стороны, смягчали цензуру, с другой, – привели к резкой активизации общественного интереса к возможному
построению «новой России» на федеративных началах. Следует также указать на причины, относящиеся, так скажем, к развитию самой науки государственного права. Ведь перед тем, как начать изучение частных (специальных)
конституционно-правовых вопросов, к которым среди прочего относится и
федеративная форма государственного устройства, и достичь на этой ниве
некоторых успехов, необходимо накопить определенную массу работ общего, в том числе учебного, характера.
Видимо, в конце XIX – начале ХХ веков российская юридическая наука
перешла на другую ступень развития, что было обусловлено появлением новых интересных исследований целого ряда ученых. Применительно к
60–80-м годам XIX века вряд ли современный специалист по конституционному праву назовёт много имён видных государствоведов (скорее всего, дело
ограничится
Б.Н. Чичериным,
А.Д. Градовским,
возможно,
В.И. Сергеевичем). Однако, начиная с 1880–90-х годов и до конца Империи,
появилась большая плеяда ученых, исследующих те или иные государственно-правовые проблемы: Н.М. Коркунов, А.С. Алексеев, Ю.С. Гамбаров88,
87
Исключением следует считать работу: Горенберг М. Теория союзного государства в
трудах современных публицистов Германии. СПб., 1891.
88
Ю.С. Гамбаров известен, прежде всего, как специалист по гражданскому праву и
процессу, но нельзя забывать и другой его основательной работы: Гамбаров Ю.С.
Свобода и её гарантии. СПб., 1910.
53
М.М. Ковалевский,
С.А. Котляревский,
Б.А. Кистяковский,
В.М. Гессен,
Ф.Ф. Кокошкин, Н.И. Палиенко, В.Ф. Тарановский, Л.А. Шалланд и др.
В первой половине XIX века, пожалуй, лишь один автор привлекает
наше внимание, с точки зрения тематики диссертации. Речь идёт о
А.П. Куницыне. Недаром именно ему Н.Я. Куприц отдал почти половину
страниц, посвященных государственно-правовой мысли России первой четверти XIX века89. Со второй половины XIX века и до начала ХХ века размышления о союзном государстве, федерализме в целом в работах по государственному праву ограничивался, как правило, несколькими страницами в
трудах по общему и русскому государственному праву. Это труды
И.А. Андреевского,
В.И. Сергеевича,
Б.Н. Чичерина,
А.Д. Градовского,
Н.М. Коркунова и ряда других авторов.
Наибольшей интерес к возможности построения обновленной России
на федеративных принципах приходится как раз на революционные годы начала XX века. Соответственно, можно говорить о двух «вспышках» интереса
к федеративной проблематике: 190690 и 191791 годы. Разумеется, эти работы
писались преимущественно на злобу дня – чтобы в решающие моменты ис89
См.: Куприц Н.Я. Указ. соч. С. 14–28.
См.: Кокошкин Ф.Ф. Областная автономия и единство России. М., 1906; Лазаревский
Н.И. Автономия. СПб., 1906; Лазерсон М.Я. Автономия и федерация. М., 1906; Новоторжский Г. Национальный вопрос, автономия и федерация. М., 1906; Пименова Э.
Единство государства и автономия. СПб., 1906; Поссе В.А. Национальная автономия и
всемирная федерация // Библиотека рабочего. 1906. № 3; Ратнер М.Б. О национальной и
территориальной автономии. СПб., 1906; Сугоняев Т. Автономия. М., 1906; Тимофеев А.Г.
Самоуправление и автономия. СПб., 1906.
91
В фондах Российской государственной библиотеки нам удалось обнаружить более десятка (!) работ по данной тематике, датированных 1917 годом: Вишняк М.В. Автономия и
федерация. Пг., 1917; Горский Е.С. Единая демократическая и федеративная демократическая республика. Одесса, 1917; Данилович И. Швейцарская федерация. Пг., 1917; Динзе
В.Ф. Что такое автономия? Пг., 1917; Казмин Н.В. Что такое союзное государство. Пг.,
1917; Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917; Корф С.А. Федерализм. 2-е изд.
Пг., 1917 (первое издание вышло в 1908 году); Крыжицкий Г.К. Что такое федеративная
республика? (Российская Федерация). Пг., 1917; Ладыженский А.М. Национальная автономия и государственное единство. М., 1917; Маевский И.А. Федерализм. М., 1917; Рейснер М.А. Революция и федерация. Пг., 1917; Рожков Н.А. Уния, федерация и автономия.
М., 1917; Саликовский А.Ф. Что такое автономия и федерация. Пг., 1917; Тис Н. Автономия. Федерация. М., 1917; Ященко А.С. Что такое федеративная республика и желательна
ли она для России. М., 1917.
90
54
тории популяризировать ту или иную точку зрения на один из ключевых вопросов будущего устройства России. Однако обращает на себя внимание, что
наряду с малоизвестными авторами работы по указанной теме были написаны
и
рядом
видных
специалистов
по
государственному
праву:
Н.И. Лазаревским, Ф.Ф. Кокошкиным, С.А. Корфом, А.С. Ященко. Это во
многом было обусловлено тем, что некоторые из них занимались довольно
активной политической деятельностью (например, Ф.Ф. Кокошкин) или
стремились (например, А.С. Ященко) дать публике верное представление о
федерации и автономии, дабы избежать несуразиц и путаницы в этом вопросе (не случайно работа последнего выпущена Московской просветительской
комиссией при Временном комитете Государственной Думы).
Что касается иных работ из указанных нами, то их авторов в большинстве своём нельзя причислить к академическим кругам, т.е. их труды сложно
отнести к условно обозначенному нами «ядру» в круге источников. В то же
время считаем необходимым осветить и их точки зрения по двум причинам.
Во-первых, эти труды важны, так как без них довольно сложно понять интеллектуальную атмосферу тех лет. Во-вторых, они представляют историографический интерес, так как известная нам юридическая литература по данной теме, как правило, не выходит за пределы освещения точек зрения
«стандартного» набора государствоведов92. С этих позиций можно утверждать, что указанные труды могут оказать определенное влияние на развитие
науки конституционного права. По крайней мере, мы постараемся при анализе данных работ избегать их сугубо идеологических компонентов и вычленить собственно конституционно-правовое содержание.
Из работ начала ХХ века, кроме упомянутых нами «вспышек» 1906 и
1917 годов, следует отметить труды, А.А. Жилина и А.С. Ященко93. Работа
92
Более широкий круг источников используется в работе: Кутафин О.Е. Российская
автономия. С. 4–41. Но и в ней многие труды не были привлечены.
93
Жилин А.А. Теория союзного государства. Киев, 1912; Ященко А.С. Международный
федерализм. Идея юридической организации человечества в политических учениях до
55
Ященко «Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства» – самое глубокое исследование федеративной идеи в дореволюционной
науке государственного права и самое цитируемое в настоящее время из работ той эпохи. Знакомство с этим трудом позволяет говорить о его авторе как
об оригинальном мыслителе и редкостном эрудите (особенно с современной
точки зрения). Мало того, что он изложил своеобразное понимание суверенитета в союзном государстве, он к тому же дал обзор всем тогда выделяемым федеративным государствам, что говорит об энциклопедичности его
знаний.
Отдельно в круге источников следует выделить работы иностранных
государствоведов. Дело в том, что российские дореволюционные авторы гораздо чаще ссылались на работы зарубежных, чем отечественных конституционалистов. Правда, постепенно, по мере накопления российских конституционно-правовых текстов, ссылки на русскоязычные работы встречаются всё
чаще и чаще. Но чтобы понять предмет той или иной дискуссии, осмыслить
различные точки зрения, необходимо иметь определенное представление об
исследованиях зарубежных авторов94. В частности, мы остановимся на рассмотрении одного из центральных концептов догматики федеративного государства, привнесенного в отечественную конституционно-правовую науку
немецкой юридической школой, – теории «несуверенных государств». К тому же следует обратить внимание, что труды некоторых иностранных государствоведов были переведены на русский язык (А. Брайса, В. Вильсона,
Ю. Гачека, Л. Дюги, Г. Еллинека, А. Эсмена и др.) и в этом смысле стали
элементом внтурироссийской интеллектуальной среды.
конца XVIII века. М., 1909; Он же. Теория федерализма. Опыт синтетической теории
права и государства. Юрьев, 1912.
94
Достаточно открыть уже упоминавшуюся работу А.С. Ященко «Теория федерализма.
Опыт синтетической теории права и государства», в которой, конечно, имеются ссылки и
на отечественных исследователей, но куда больше обращений к работам европейских и
американских авторов.
56
§ 3. Становление российской науки конституционного права
Анализ исторического пути отечественной конституционно-правовой
науки логично предварить рассмотрением вопроса о периодизации её развития. В конце 1980-х гг. Н.А. Богданова писала о трёх наиболее распространенных критериях периодизации развития науки советского государственного права: «основные этапы развития Советского государства и общества; периоды развития законодательства; особенности развития самой науки, история которой подвергается периодизации». При этом, «первые два основания
имеют в значительной мере характер внешних социально-политических факторов», в то время как последний критерий «заложен в самой науке, отражает
внутренние аспекты её содержания, представленного в исторической динамике». Этот критерий (автор его обозначает как «фактическое состояние науки советского государственного права») является основным, два же первых
лишь «следует учитывать»95. Соответственно, периоды в развитии науки советского государственного права отличаются «качественными параметрами
накопленного государственно-правового знания, на формировании и содержании которого отразились соответствующие времени объективные и субъективные факторы»96.
Позицию Н.А. Богдановой поддерживает и А.Б. Дидикин: «Несмотря
на то, что внешние социально-исторические факторы являются необходимым
условием любых качественных изменений в науке конституционного права,
специфика и возможность таких изменений обусловлена действием, прежде
всего, внутринаучных факторов, к числу которых относятся изменения в научных представлениях об объективности юридического познания, т. е. изменения в теоретико-методологических основаниях конституционноправовой науки (курсив наш. – А.Л.)»97.
95
См.: Богданова Н.А. Наука советского государственного права. С. 22, 23.
Там же. С. 25.
97
Дидикин А.Б. История конституционализма … С. 15.
96
57
Действительно, попытка установить прямую взаимосвязь или, тем более, прямо обусловить развитие науки конституционного права развитием
конституционного законодательства, на наш взгляд, ошибочна, свойственна
для позитивистской традиции правопонимания со свойственным ей отождествлением права и закона. Конечно, юристы изучают, комментируют, критикуют конституцию и акты подконституционного уровня. Содержание действующей конституции, безусловно, оказывает сильное влияние на развитие
науки конституционного права в конкретной стране. Однако это не дает оснований впрямую связывать развитие науки с развитием законодательства.
Понятно, что в советское время в силу идеологических причин «буржуазное» государственное право противопоставлялось советскому и, соответственно, не могла идти речь о единой науке государственного права. Как следствие, в интерпретации Н.А. Богдановой наука советского государственного
права занималась только государственно-правовым развитием собственно
Союза ССР и не включает труды советских исследователей о государственно-правовом развитии «буржуазных государств».
Проблема заключается в том, что замкнутость науки государственного
права на конкретном государстве часто вольно или невольно ведет к отождествлению развития науки конституционного права и с развитием конституционного законодательства. С одной стороны, Н.А. Богданова, как
уже было указано, справедливо ставит во главу угла при решении вопроса о
периодизации развития науки «фактическое состояние науки советского государственного права», отводя развитию советского законодательства лишь
вспомогательную роль, с другой – фактически в тексте работы прослеживается иная линия, в соответствии с которой законодательство начинает детерминировать развитие науки государственного права. Так, применительно к Конституции СССР 1936 года автор пишет, что она «предопределила
тематику государственно-правовых исследований», являлась «правовой ос-
58
новой науки»98. Государственно-правовая мысль в её становлении и развитии
отожествляется автором с развитием знания о государственном праве как
отрасли советского права99. Если дальше развить эту мысль, то можно прямо прийти к позитивистскому выводу о предопределении государственного
права как отрасли советского права советским законодательством100.
Конечно, юридическая наука изучает правовые нормы. Соответственно, наука конституционного права немыслима без конституционно-правовых
норм, ибо в случае их отсутствия наука оказывается беспредметной. Но при
этом принципиально важно, что для ученого привязка конституционноправовых норм к той или иной стране не имеет решающего значения. Это,
конечно, следует понимать не в том смысле, что конституционно-правовые
нормы и институты отрываются от специфического культурного и мировоззренческого контекста, в котором они формировались. Как сегодня осознано
многими исследователями, «культура имеет значение»101. Это означает, что
даже в стране, в которой нет конституционно-правового регулирования, т.е.
не наложено правовых ограничений на функционирование публичной власти,
можно заниматься наукой конституционного права, но на материале стран, в
которых конституционно-правовое регулирование осуществляется и развивается (развитие общего компонента науки конституционного права). Как следствие, возникновение и развитие науки конституционного права напрямую не
связано с наличием конституционных границ публичной власти в конкретной
стране. В конце концов, Российская империя до 1905 года была самодержавной монархией, но это не означает, что не было трудов российских исследователей, развивающих доктрину конституционного права. Другое дело, что
98
Богданова Н.А. Наука советского государственного права. С. 30, 32.
Там же. С. 38.
100
Вполне вероятно, что данный подход был обусловлен не столько исследовательскими
предпочтениями автора, сколько ограничениями идеологического характера, в рамках которых советская наука государственного права тесно связывалась с развитием советского
законодательства.
101
См.: Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному
прогрессу / под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона. М., 2002.
99
59
эта доктрина преимущественно развивалась на основе конституционного
опыта ведущих западноевропейских государств.
Следует также помнить, что конституция и сопутствующее ей регулирование могут иметь фиктивный характер, служить фасадом, прикрывающим глубоко авторитарную сущность публично-властных институтов. Здесь
мы сталкиваемся с проблемой другой рода – тоталитарные режимы за минувшие сто лет достигли больших успехов в деле имитации конституционноправовых институтов развитых в правовом отношении государств.
Указанные соображения показывают, что отсутствие конституционноправовых границ властвования в соответствующей стране не означает, что в
ней нет места конституционно-правовой науке, равно как наличие писаной
конституции не гарантирует, что такая наука существует. Какие же факторы
обусловливают возникновение науки конституционного права? По данному
вопросу И.Д. Левин писал: «Для того чтобы наука государственного права
как юридическая наука возникла и устоялась, необходимо было, чтобы правовое регулирование форм и способов осуществления власти в государстве,
т.е. структуры, образования и деятельности органов государства (что составляет значительную часть его содержания, хотя и не исчерпывает его), достигло известного развития, чтобы сложилась более или менее значительная
система правовых норм, регулирующих эту сферу отношений, чтобы возникли в связи с этим на практике вопросы, требующие юридически обоснованного разрешения, а не просто решения по произволу того или иного лица, обладающего достаточной фактической властью для принятия решения и проведения его в жизнь»102. Правда, И.Д. Левин это считал недостаточным и добавлял, что «для развития науки государственного права как самостоятельной юридической науки […] необходимо было к тому же еще осознание особых черт правового регулирования данных отношений, обусловленных спе-
102
Левин И.Д. Буржуазная наука государственного права. С. 9.
60
цифическим характером предмета регулирования»103. Однако Левин, как истинный государствовед-марксист, сводил эти особые черты к «классовой
функции».
Конечно, становление того или иного общества на путь правового развития даёт толчок юридическим исследованиям, ибо возникает потребность в
теоретическом осмыслении этого движения, его путей и средств104. Но сводить становление науки конституционного права (и науки права вообще)
лишь к этому было бы непозволительным упрощением. Для развития науки
нужна определенная инфраструктура, сеть академических коммуникаций,
институты накопления и передачи знания (университеты, в том числе специализированные кафедры, научные общества, журналы и прочие элементы
профессионализации юридического знания), а также накопление определенной «критической массы» юристов-исследователей, для чего необходимо
развитие юридического образования105.
Можно перечислять и другие необходимые условия, но они пока не
дают ответа на поставленный вопрос о возможности существования науки
конституционного права в дореволюционной России и в советское время.
Ключевым, на наш взгляд, в данной ситуации является вопрос, насколько в
странах, не имеющих конституционных границ властвования, можно изучать
конституционный опыт других государств и давать ему беспристрастные
103
Там же. С. 9.
Роджер Смит пишет: «Юриспруденция, а впоследствии и социальные науки в качестве
академических дисциплин развивались как неотъемлемая часть практического
регулирования общественных отношений. В силу этого данные дисциплины были
нацелены на две (иногда противоположные) идеи сразу: быть систематическими и,
следовательно, – научными, и быть практическими и, следовательно, применимыми в
конкретных случаях» (см.: Смит Р. История гуманитарных наук. М., 2008. С. 61).
105
И.Л. Честнов отмечает: «Наука – это систематическое воспроизводство знаний. Но она
не может быть воспроизведена только к знаниям, а представляет собой еще и социальный
институт, аккумулирующий потребности общества в определенного рода знаниях,
систему научных учреждений, научное сообщество, систему трансляции знаний и
применения их на практике. Таким образом, знания о юридической действительности
были в принципе всегда (по крайней мере, с той поры как эта действительность
сформировалась), а вот юридическая наука – образование достаточно позднее» (см.:
Честнов И.Л. История политических и правовых учений: теоретико-методологическое
введение: учебное пособие. СПб., 2009. С. 31).
104
61
оценки. Вследствие чего важнейшей предпосылкой для развития юридической науки является возможность ведения свободной дискуссии о конституционно-правовом развитии в принципе, т.е. возможность говорить, писать и
иным образом распространять точки зрения, отличающиеся от официально
заданных (если такие имеются). Сюда же примыкает возможность общения с
иностранными коллегами, обучения в зарубежных университетах и проч.
При этом ключевой предпосылкой для свободы научного поиска является определенная автономия академического сообщества от политической
власти. Одной из характерных черт тоталитарных политических режимов является попытка «полного погружения» личности в систему властеотношений,
минимизация сфер, не опосредуемых публичной властью, и, таким образом,
обеспечение тотального контроля над личностью. Применительно к научной
среде это означало, что учёный может заниматься только «одобряемыми»
направлениями исследований. И если в дореволюционной России правовед
мог подать отставку с университетской кафедры и заниматься научными разработками в частном порядке, мог уехать и вести научную деятельность за
границей, как делали, например, М.М. Ковалевский и П.Г. Виноградов, то в
советский период такой возможности не было106.
Логично рассмотреть теперь вышеназванные условия возникновения
науки конституционного права применительно к российской дореволюционной юридической науке. Переходя непосредственно к данному вопросу, мы
сталкиваемся с тем, что невозможно назвать точную дату «возникновения»
российской науки конституционного права. Это обусловлено рядом факторов. Во-первых, нет (и вряд ли она будет) окончательной ясности в вопросе о
том, что представляет собой юриспруденция как социальная наука. Эта та
сфера, в которой невозможно выработать «итоговое решение». Соответст106
Примечательно, что в одном из фундаментальных современных учебных курсов по
конституционному праву высказывается справедливое суждение, что применительно к
советскому периоду вернее говорить не о юридической науке, а о «литературе в области
конституционного права», а (см.: Конституционное (государственное) право зарубежных
стран. Общая часть: Учебник для вузов / рук. авт. колл. и отв. ред. Б.А. Страшун. 4-е изд.,
обновл. и дораб. М., 2007. С. 54, 70).
62
венно, если мы не можем исчерпывающе обосновать, что есть российская
наука конституционного права, мы не в состоянии вынести строгое суждение
касательно времени её возникновения. Во-вторых, можно довольно уверенно
утверждать, что возникновение науки конституционного права – не одномоментное действие, а процесс, который растягивается на многие годы, охватывает жизнь и творческую деятельность не одного поколения юристов. В этом
смысле, возможно, более корректно говорить не о «возникновении», а о
«становлении» российской науки конституционного права, подчёркивая
длящийся характер этого процесса.
В немногочисленных специальных трудах, в которых рассматриваются
вопросы исторического развития науки конституционного права107, её формирование обычно датируется второй половиной XIX – началом ХХ веков. В
дореволюционный период В.М. Гессен связывал становление догматической
науки государственного права, «отечеством» которой является Германия, «с
окончательным торжеством конституционного строя, во второй половине
XIX в.»108. Уже упоминавшийся советский государствовед И.Д. Левин писал,
что «буржуазная» наука государственного права возникла в XIX веке «с её
многочисленными школами и доктринами», оформилась же по существу
«как самостоятельная отрасль буржуазной науки права лишь во второй половине XIX в., а периодом её расцвета можно считать последнюю четверть XIX
и начало ХХ в.»109. В.А. Туманов вторит ему: «Наука государственного права
сложилась как самостоятельная научная дисциплина в условиях буржуазного
107
Нам сложно судить о степени разработки исторических направлений в других
отраслевых юридических науках, однако примечательно мнение В.А. Белова, который,
применительно к науке гражданского права, заметил: «Истории дореволюционной
цивилистической науки к настоящему моменту, по сути, еще не написано» (см.: Белов В.А.
Вводная статья // Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. М., 2009. С. 11).
108
Гессен В.М. Общее учение о государстве. С. 34.
109
Левин И.Д. Указ. соч. С. 23, 34.
63
строя примерно в середине XIX в. Во весь голос она заявила о себе в последней четверти XIX в. и на рубеже нового, XX в.»110.
Примерно к тому же периоду исследователи относят и возникновение
науки конституционного права в России. А.С. Автономов пишет о рубеже
XIX и XX веков.111, Н.А. Богданова несколько сдвигает временные рамки,
связывая становление науки с курсами в Московском университете и трудами Б.Н. Чичерина и Ф.М. Дмитриева, т.е. с 60-ми годами XIX века112.
Ю.Л. Шульженко и Д.Ю. Шульженко относят обособление науки государственного права от других наук ко второй половине XIX века113. Несколько
противоречивую позицию занимает А.Б. Дидикин114, который, с одной стороны, говорит о становлении науки конституционного права в России в начале XIX века, с другой – несколько страницами позже относит генезис данной
науки уже ко второй половине XIX – началу XX веков.
Известный дореволюционный конституционалист С.А. Корф приписывал возникновение русской науки государственного права к середине XIX
века: «В отличие от западной русская наука государственного права ещё
очень молода; только в середине XIX в. находим мы начало её самостоятельности и окончательное выделение в качестве особой дисциплины, из общего
правоведения»115.
110
Современное буржуазное государственное право. С. 5. В недавнем переиздании см.:
Туманов В.А. Избранное. М., 2010. С. 420.
111
См.: Автономов А.С. Указ. соч. С. 122.
112
Богданова Н.А. Истоки и становление государственного права как науки и учебной
дисциплины: вклад ученых и профессоров Московского университета / Конституционное
(государственное) право в Московском университете / Отв. ред. Н.А. Богданова. М., 2005.
С. 18. Позиция Н.А. Богдановой аналогична мнению представителя дореволюционной
профессуры В.В. Сокольского, который писал: «Начиная с 60-х годов, появляется целый
ряд изложений русского государственного права с научным характером» (см.: Сокольский
В.В. Русское государственное право. Одесса, 1890. С. 60).
113
Шульженко Ю.Л., Шульженко Д.Ю. Наука русского государственного права второй
половины XIX века. М., 2010. С. 7, 47.
114
Дидикин А.Б. Становление и развитие конституционного права … С. 7, 15. В другой
своей работе автор относит возникновение науки государственного права всё-таки к
первой половине XIX в. (см.: Дидикин А.Б. История конституционализма … С. 35).
115
Корф С.А. Русское государственное право. СПб., 1915. С. 7.
64
Н.Я. Куприц, назвав свой труд «Из истории государственно-правовой
мысли дореволюционной России»116, видимо, не хотел выносить на суд широкой публики упоминание о дореволюционной науке государственного права. Хотя, как отмечает Н.А. Богданова, в рамках курса, посвященного истории науки советского государственного права, Куприцем выделялась тема
«Из истории русской дореволюционной науки государственного права»117.
Видимо, это обусловлено тем, что сложно было утверждать о наличии науки
государственного права на всём протяжении XIX века, а также тем, что таким образом обходился молчанием сложный для того времени вопрос о преемственности государственно-правовой мысли118.
Н.А. Богданова среди препятствий формирования науки государственного права в России отмечает отсутствие «сложившейся отрасли позитивного
права, которая регулировала бы вопросы власти, правового положения сословий, взаимоотношения верховной власти и поданных», наличие самой самодержавной власти. Как следствие, отмечает автор, «в период своего становления государственно-правовое знание складывалось из комментариев
весьма бедных по содержанию. […] Зарождавшейся науке об устройстве государства и положении в нём подданных оставалось либо прирастать за счёт
вводимых с известной осторожностью в научный оборот сведений о зарубежных правовых нормах и идеях, либо развивать историческое, абстрактнотеоретическое направление, оторванное от позитивного права, но важное для
его создания»119. Как образно писал В.М. Гессен, «до тех пор пока монарх
116
Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России.
М., 1980.
117
Богданова Н.А. Николай Яковлевич Куприц // Конституционное (государственное)
право в Московском университете. С. 178.
118
Н.А. Богданова, в частности, считает, что сложный вопрос о преемственности стал
одной из причин того, что Н.Я. Куприц предпочёл вынести на защиту в качестве
докторской диссертации работу, посвящённую истории науки советского
государственного права, а не дореволюционной науке государственного права (см.:
Богданова Н.А. Николай Яковлевич Куприц. С. 177).
119
Богданова Н.А. Истоки и становление государственного права… С. 9, 10.
65
может сказать о себе «государство – это я» – науке государственного права
нет и не может быть места»120.
С.А. Корф по данному вопросу отмечает: «Главными причинами такого
позднего обособления госуд. права были, во-1-х, общая слабая разработанность науки правоведения, во-2-х, политическое давление и цензурные условия, лишавшие исследователей русской государственности необходимой им
свободы научной работы, а в-3-х, недостаточное, в начале XIX в., развитие
русской культуры и тогдашнего умственного уровня русского общества»121.
Ситуация в российском правоведении XVIII – начала XIX веков характеризовалась почти полным отсутствием научной систематизации правовых
знаний. Н.Я. Куприц описывал этот период как господство школы «законискусников» – практических знатоков законодательства122. Аналогичной позиции придерживается В.А. Томсинов, по мнению которого юриспруденция в
Российской империи до середины XVIII века носила исключительно прикладной («дьяческий») характер, и кардинально это положение не изменилось к первой трети XIX века: «Процесс формирования отечественного научного правоведения, начавшийся с середины XVIII в., не завершился к началу
XIX в. В России не появилось достаточного числа ученых-правоведов, способных обеспечить теоретическую подготовку широкого слоя профессиональных юристов. Но самое главное, что и сама национальная юридическая
наука не смогла выйти из зародышевого состояния»123.
Ситуация 30-50-х годов XIX века описывается В.А. Томсиновым в более оптимистическом духе, он видит серьёзные подвижки в становлении
120
Гессен В.М. Очерки истории науки государственного права. С. 206. В недавнем переиздании см.: Хрестоматия по конституционному праву. Учебное пособие. Том I: История,
теория и методология конституционного права. Учение о конституции / Сост. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб., 2012. С. 53. Это суждение любят цитировать современные
исследователи: Автономов А.С. Указ. соч. С. 122; Богданова Н.А. Истоки и становление
государственного права… С. 10; Туманов В.А. Избранное. С. 420.
121
Корф С.А. Русское государственное право. С. 7.
122
Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли … С. 13.
123
Томсинов В.А. Правовая культура // Очерки русской культуры XIX века. Т.2. Власть и
культура. М., 2000. С. 113, 114, 120, 121.
66
юридической науки, говоря, что «русское правоведение середины столетия
отличалось от правоведения начало его примерно в той же степени, в какой
русская литература Пушкина и Гоголя отличалась от литературы Фонвизина
и Державина»124. Однако было бы неверным, на наш взгляд, распространять
это утверждение и на науку государственного права. Сам автор в основном
описывает развитие изучения и преподавания римского права, истории русского права и т.д., почти не упоминая науку государственного права.
Можно согласиться с критическим суждением Н.Я. Куприца о развитии
государственно-правовой науки того времени: «Университетская государственно-правовая наука тех лет характеризуется апологетикой самодержавия в
сочетании с догматическими описаниями существующей государственной
системы. […] Изложение действующего законодательства даже без комментариев характерно для преподавания государственно-правовых (и вообще
правовых дисциплин) и в других (помимо Московского – А.Л.) университетах Российской империи той эпохи»125. Характерным примером подобного
некритического
описательного
подхода
может
служить
работа
К. Дюгамеля126. Уже в предисловии отмечается, что «исполинский труд» –
Свод законов Российской империи – «слишком пространен, чтобы быть приноровлен к нуждам учащегося юношества», поэтому недостает «краткого
[…] руководства к познанию главных действующих у нас Государственных
Постановлений», и «сей недостаток» автор и пытается исправить127.
124
Там же. С. 138.
Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли … С. 58, 70.
126
Касательно работы К. Дюгамеля профессор О. Эйхельман отмечал: «По условиям
времени, Д. воздержался от критич. замечаний на содержание излагаемых
законоположений. Да они и не требовались от юридич. системы. Как ученик историч.
школы права, Д. иллюстрирует действующую догму историч. замечаниями» (Эйхельман
О. Очерки из лекций по русскому государственному праву. Киев, 1893. C. 25). Уже
упоминавшийся В.В. Сокольский называл работу Дюгамеля «бесцветной» (см.:
Сокольский В.В. Указ. соч. С. 59).
127
Дюгамель К. Опыт государственного права Российской империи. СПб., 1833. С. I, II.
В то же время следует отметить, что другой вышедший в те годы труд – работа
М.П. Клобуцкого «Исследование главных положений основных законов Российской
империи в историческом их развитии» (1839), по мнению В.А. Томсинова, носил более
125
67
Иную позицию отстаивает А.Б. Дидикин, который, как мы уже заметили, видит рождение российской науки государственного права в первой половине XIX века. По мнению автора, уже на рубеже XVIII–XIX веков происходит «формирование научных представлений об объекте и предмете конституционно-правового регулирования», отечественные политические деятели «вносят существенные изменения в содержание принципов конституционализма», таких как принцип верховенства Конституции, принцип приоритета прав человека, принцип разделения властей, принцип федерализма128. Автор также отмечает разработку понятийного аппарата науки и методов научного познания129. Нам всё-таки представляется, что наличие разработок государственно-правового характера в работах А.Н. Радищева, М.М. Сперанского, Н.М. Муравьева и даже явно выделяющегося из общего ряда А.П. Куницына не свидетельствует о возникновении науки конституционного права.
Для этого необходимо, как будет показано ниже, стечение целого ряда факторов.
Завершение царствования императора Николая I, получившее название
«мрачное семилетье», ознаменовалось наступлением среди прочего и на университеты как источники вольнодумства. В частности, это вылилось в исключение преподавания иностранного государственного права из университетских учебных курсов130, а еще раньше – в 1835 году – по высочайшему соизволению из университетской программы был исключен в качестве самостоятельного курс естественного права, видимо, из-за опасения, что он спо-
научный характер, чем работа К. Дюгамеля (см.: Томсинов В.А. Юридическое
образование. С. 255–258).
128
Дидикин А.Б. История конституционализма … С. 36, 37.
129
Там же. С. 40.
130
Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли … С. 69. См. также: Кресин
А.В. Опыт и проблемы преподавания сравнительного правоведения и сравнительного
конституционного права в Украине // Конституционное право и конституционная
компаративистика. С. 174.
68
собен возбудить разного рода дерзновенные мечтания и поколебать устои
российской государственности131.
В целом необходимо отметить, что, несмотря на отдельные заметные
фамилии (такие как, С.Е. Десницкий и А.П. Куницын), говорить о государственно-правовой науке ранее 60-х годов XIX века не приходится. И всё же
полвека царствования императоров Александра I и Николая I оказали влияние на будущее формирование науки государственного права в России. Прежде всего следует отметить развитие высшего образования: учреждение ряда
университетов и Императорского училища правоведения132. Основание Императорского училища правоведения было большим шагом на пути профессионализации юридического знания, что является важной предпосылкой для
его последующего научного осмысления. Известный специалист по русской
истории Р.С. Уортман отмечает: «До царствования Николая I обучение
юриспруденции предполагало лишь умение копировать бумаги и знание канцелярских формальностей»133.
Сложно однозначно оценить вклад систематизации российского законодательства, проведенной под руководством М.М. Сперанского, в развитие
науки государственного права. С одной стороны, становление законодательного регулирования, видимо, является одной из предпосылок развития конституционно-правовой науки. С другой, – как отмечает Р. Кабрияк, «годы,
следующие за принятием какого-либо кодекса, небогаты на реформы, как
будто кодификация опустошает всю законодательную энергию»134. Кабрияк
назвал данное явление «эффектом кристаллизации», отметив, правда, что он
131
См.: Томсинов В.А. Юридическое образование и юриспруденция в России … С. 49–54.
Томсинов В.А. Правовая культура. С. 122, 123.
133
Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской
России / пер. с англ. М.Д. Долбилова при участии Ф.Л. Севастьяновой. М., 2004. С. 12.
Ср.: с высказыванием В.М. Гессена: «[...] место государственного права занимает «наука»
о писании деловых бумаг и, вообще, об обрядностях канцелярского делопроизводства»
(см.: Гессен В.М. Общее учение о государстве. С. 38, 39).
134
Кабрияк Р. Кодификации / пер. с фр. Л.В. Головко. М., 2007. С. 154.
132
69
«в меньшей мере присущ кодификациям – компиляциям»135. Действительно,
в условиях осуществленной систематизации законодательства ученые вместо
развития догматической составляющей науки начинают заниматься комментированием этого законодательства (как это заметно в наши дни!)136. А если
к этому прибавить цензурные условия, то ситуация для развития науки государственного права становится безрадостной. Важно отметить, что негативный характер издания Свода законов вкупе с притеснением свободы научного поиска был отмечен и дореволюционными государствоведами. Так,
А.С. Алексеев писал: «Стали ограничиваться компиляцией и перестановкой
статей Свода, не возводя их к общим началам и научным постановлениями
[…] Тормозом для успешного развития русского государственного права было, однако, не только издание Свода, но и те неблагоприятные условия, которые наступали в течение второй четверти настоящего столетия (XIX в. –
А.Л.) для развития научной деятельности вообще и разработки государственных наук в особенности. Они и привели к полному упадку русского государственного права»137.
В связи с этим вряд ли можно
согласиться с суждениями
В.А. Томсинова, что вследствие издания «Полного собрания» и «Свода законов» Российской империи «характер русской научной юриспруденции неизбежно должен был решительно измениться» и, как следствие, было положено
135
Там же. С. 155.
А.Г. Карапетов применительно к французской цивилистической науке XIX века (после
издания Кодекса Наполеона) пишет: «Ученые перестали замечать реальность. Их зрение
оказалось затуманено авторитетом Кодекса и доктриной разделения властей. В науке стал
доминировать жесткий позитивизм в самой примитивной его форме. […] Все усилия
ученых были брошены, чтобы понять и разъяснить смысл, заложенный в Кодексе» (см.:
Карапетов А.Г. Борьба за признание судебного правотворчества в европейском и
американском праве. М., 2011. С. 10–65). См. также: Давид Р., Жоффре-Спинози К.
Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А. Туманова. М., 1996. С. 50, 51
(§49).
137
Алексеев А.С. Указ. соч. С. 155. Профессор О. Эйхельман занимает несколько иную
позицию: «Задача изложения научной системы русс. госуд. права была через эту
кодификацию облечена и упрощена». Но он сразу делает важное уточнение, признавая,
что в сложных цензурных условиях лишь «историко-догматическая метода […] могла
быть обставлена с полной роскошью» (Эйхельман О. Указ. соч. С. 25).
136
70
«начало формированию науки государственного права в России»138. Так же
мы не считаем, что «формирование государственного права как отраслевой
юридической дисциплины и учебного курса было окончательно закреплено»
университетским уставом 1835 года, в котором предполагалось изучение
российских государственных законов139.
Ю.Л. Шульженко и Д.Ю. Шульженко выделяют четыре фактора, повлиявших на обособление отечественной государственно-правовой науки во
второй половине XIX века: 1) форма правления России, представлявшая собой неограниченную монархию; 2) создание в стране реальных предпосылок
для проведения буржуазных реформ; 3) практическое осуществление таких
реформ; 4) поражение России в Крымской войне, подтвердившее отсталость
социально-экономической и государственной системы140.
Соглашаясь с авторами в том, что реальное обособление государственно-правовой науки приходится именно на вторую половину XIX века, сложно принять предложенные ими факторы становления науки.
Во-первых, пользуясь терминологией Н.А. Богдановой, все они носят
характер внешних социально-политических факторов и не имеют отношения
к внутреннему развитию науки. Во-вторых, довольно очевидно, что эти факторы нерядоположены и, как нам представляется, лишь третий из них может
быть принят без вопросов. Поражение России в Крымской войне само по себе, конечно, не оказало прямого влияния на становление государственноправовой науки, а было, скорее, одной из предпосылок реализации буржуазных реформ. Второй критерий весьма абстрактен и не имеет самостоятельного значения; он должен также рассматриваться в контексте проведения реформ. Что касается формы правления в России, то она скорее сдерживала
развитие науки, чем ему способствовала.
138
Томсинов В.А. Юридическое образование. С. 16, 253.
Дидикин А.Б. История конституционализма … С. 43.
140
Шульженко Ю.Л., Шульженко Д.Ю. Указ. соч. С. 7.
139
71
В итоге можно согласиться с мнением большинства исследователей,
что царствование императора Александра II стало ключевым моментом для
развития науки государственного права. Среди причин, способствовавших
этому, следует указать поворот России в сторону правовой государственности. При этом неверно было бы связывать реформы Александра II и возникновение науки государственного права с юридическим ограничением самодержавной власти. Этого как раз не произошло и в этом смысле научная разработка проблем конституционного права не означала перехода к конституционному правлению. «"Рождение" российского публичного (но не конституционного – А.Л.) права происходит в XIX веке»141, справедливо пишет
Ю.А. Тихомиров. Ю.В. Пуздрач в своём капитальном труде связывает правление Александра II с формированием реальных предпосылок конституционного развития, но исходным пунктом считает события 1905 года142. Но это не
отменяет того, что именно в ходе реформ Александра II в России внедрялись
важные институты правовой государственности. Особо следует отметить
смягчение цензурного гнета и расширение автономии университетов, что
способствовало возникновению форума для свободной дискуссии о конституционно-правовом развитии (пусть не всегда самой России, но хотя бы зарубежных государств)143.
Среди условий возникновения науки государственного права, названных нами выше, следует также отметить развитие сети научных коммуника-
141
Тихомиров Ю.А. Современное публичное право. Монографический учебник. М., 2008.
С. 21.
142
Пуздрач Ю.В. История российского конституционализма IX–XX веков. М., 2004. С.
401, 433.
143
Б.Н. Чичерин в своей записке «Задачи нового царствования» отмечал: «Свобода
необходима для научных исследований – без этого нет умственного развития». Цит. по:
Российский либерализм: идеи и люди / под общ. ред. А.А. Кара-Мурзы. 2-е изд., испр. и
доп. М., 2007. С. 188. В.М. Гессен также писал, что «отрицательное отношение
подозрительного и нетерпимого абсолютизма к обсуждению в печати и с кафедры
вопросов государственного права» было одним из препятствий на пути разработки
догматического направления в западно-европейской науке государственного права (см.:
Гессен В.М. О науке права / Введение в изучение социальных наук. Сб. статей / под ред.
проф. Н.И. Кареева. СПб., 1903. С. 120).
72
ций и в некотором смысле институционализацию конституционно-правового
знания. Можно выявить несколько проявлений такого развития.
Во-первых, именно в это время появляется целый ряд юридических периодических изданий (журналы, газеты, вестники и т.д.)144.
Во-вторых, в отличие от Университетского устава 1835 года Университетский устав 1863 года предусматривал создание кафедры государственного
права, где читалась теория государственного права, государственное право
важнейших иностранных государств, русское государственное право145. На
важность обособленного преподавания конституционно-правовых дисциплин
для развития науки конституционного права обращает внимание А. фон Богданди: «В странах, где академическая программа включает курсы сравнительного конституционного права, последнее разработано намного лучше,
чем в странах, где таких курсов нет. Институционализация определенной области права как предмета преподавания ведет к тому, что профессора уделяют больше внимания учебной литературе, что потенциально ведёт к появлению некоторого фундаментального текста по дисциплине в форме объёмного
трактата»146.
В-третьих, в 1860–80-е годы выходит целый ряд работ, посвященных
государственно-правовой проблематике, в том числе первые полноценные
учебники по русскому государственному праву и государственному праву
зарубежных государств, среди которых особенно выделяются труды
Б.Н. Чичерина и А.Д. Градовского147. Автор, по-видимому, первого учебника
144
См.: Томсинов В.А. Правовая культура. С. 140.
Там же. С. 128, 142; Маклаков В.В. Конституционное право зарубежных стран. Общая
часть. М., 2006. С. III, IV.
146
Богданди А. фон. Доктринальный конструктивизм в прошлом и будущем: стратегия
ответа на насущные проблемы, стоящие перед конституционно-правовой наукой в Европе
// Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 1(74). С. 57.
147
См.: Андреевский И.Е. Русское государственное право. М., 1866; Лохвицкий А. Обзор
современных конституций. Части 1 и 2. СПб., 1865; Чичерин Б.Н. О народном
представительстве. М., 1866; Он же. История политических учений. Части 1–4. М., 1869,
1872, 1874, 1877 (последняя пятая часть вышла в 1902 г.); Он же. Собственность и
государство. Части 1 и 2. М., 1882, 1883; Сергеевич В.И. Русское государственное право.
Конспект лекций М., 1868/9; Он же. Задача и метода государственных наук М., 1871;
145
73
русского государственного права И.Е. Андреевский по этому поводу писал,
что «у нас таких учебников Русского Государственного права вовсе нет, […]
в этом случае нет опыта, нет руководителя, нет возможности, исправляя
ошибки предшественника, учиться у него и идти вперёд. Это самое даёт вместе с тем некоторое право на снисходительный суд к первому опыту Русского
Государственного права»148. Особо следует отметить фундаментальный трехтомный курс А.Д. Градовского «Начала русского государственного права».
Как писал Н.М. Коркунов, «автор ставит вопрос нашего государственного
устройства государственного управления на ту почву, на какую ставит их современное состояние юридической науки на Западе. […] Он первый в своей
книге, не ограничиваясь историческим разъяснением отдельных институтов,
дал им теоретическое юридическое освещение, осмыслил их как юридические
институты, а не только как исторические факты вообще»149.
В-четвертых, отечественные ученые-конституционалисты стали воспринимать своё поле деятельности как специальное направление научных
Градовский А.Д. История местного самоуправления в России. Том I. СПб., 1868; Он же.
Начала русского государственного права. Тома I – III. СПб., 1875, 1876, 1883; Он же.
Германская конституция. Части I и II. СПб., 1875, 1876; Он же. Государственное право
важнейших европейских держав. Том 1. СПб., 1886 и др. Несколько особняком стоят, на
наш взгляд, труды А.В. Романовича-Славатинского: 1) Пособие по изучению русского
государственного права по методу историко-догматическому. Выпуски 1, 2. Киев, 1872;
позднее переработанные в: 2) Система русского государственного права в её историкодогматическом развитии. Часть 1. Основные государственные законы. Киев, 1886.
Придерживаясь указанного в названиях работ метода, автор отмечал, что «в изучение
отечественных учреждений мы не внесем ни общих, отвлеченных требований
теоретического государства, ни соображений, выведенных единственно из сравнения
наших учреждений с иноземными» (см.: Романович-Славатинский А.В. Система русского
государственного права. С. 8.). Сомнительно, чтобы такой подход отвечал запросам того
времени и представлял для нынешней конституционно-правовой науки интерес. Как в
начале XX века писал об этих работах Романовича-Славатинского С.А. Корф, «оба курса
потеряли ныне всякое научное значение» (Корф С.А. Указ. соч. С. 11).
148
Андреевский И.Е. Указ. соч. С. II. Как пишет А.С. Алексеев, «если в первую половину
текущего столетия, появились лишь два, три тщедушных учебника по русскому
государственному праву, то начиная с первых лет царствования Александра II […] у нас
народилась сравнительно богатая политическая литература» (см.: Алексеев А.С. Указ. соч.
С. 162).
149
Цит. по: Краткий очерк жизни и творчества А.Д. Градовского, с приложением четырех
статей А.Д. Градовского. СПб., 1904. С. XXIX. Очерк подписан А.Ш. Как указывает
Ю.В Брояка, автор очерка А.А. Шахматов (см.: Брояка Ю.В. Политико-правовые
воззрения А.Д. Градовского. Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Саратов, 2006. С. 4).
74
исследований, т.е. произошла в некотором смысле их самоидентификация. В
качестве подтверждения можно указать на появление в учебных курсах конца XIX – начала ХХ вв. специальных параграфов, посвященных науке государственного права, в том числе в некоторых из них и отечественной науке
государственного права150. Следует также отметить, что во второй половине
XIX века выходит в переводе на русский язык ряд работ иностранных авторов, посвященных в той или иной мере конституционно-правовой проблематике151. Конечно, для университетских профессоров, свободно владевших,
как минимум, одним, а чаще двумя и более иностранными языками, непосредственно для развития науки государственного права это не играло такой
уж большой роли. Скорее, эти работы предназначались для читающей публики. Но даже изданные для этих целей они, на наш взгляд, способствовали
популяризации государственно-правового знания и конституционного опыта
зарубежных государств, возможно, привлечению новых кадров в науку государственного права, и в этом смысле имели большое значение.
Итак, в рамках настоящей главы диссертационной работы исследовался
ряд методологических вопросов, связанных с федеративной проблематикой в
конституционно-правовой науке.
Рассмотрение федерализма как политико-правовой ценности основано
на несовпадающих концептуальных подходах к объяснению природы права и
150
Корф С.А. Указ. соч. С. 1–13; Гессен В.М. Общее учение о государстве. С. 38–42;
Алексеев А.С. Указ. соч. С. 7–9; Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному
праву. Изд. 2-е. М., 1912. С. 163, 164; Лазаревский Н.И. Лекции по русскому
государственному праву. С. 1–4; Эйхельман О. Указ. соч. С. 19–30.
151
Моль Р. Энциклопедия государственных наук. СПб.; М., 1868; Блюнчли И. Общее
государственное право. М., 1865; Дайси А.В. Основы государственного права Англии.
Введение в изучение английской конституции. СПб., 1891; Аффольтер А. Основные
черты общего государственного права. Казань, 1895; Токвиль А. де. Демократия в
Америке. М., 1897 (правда, первый перевод на русский язык был осуществлен в Киеве
еще в 1861 году: Эткинд А. Иная свобода: Пушкин, Токвиль и демократия в России //
Знамя. 1999. № 6. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/znamia/1999/6/etkin.html (дата
посещения – 1 ноября 2012 г.)); Эсмен А. Основные начала государственного права. М.,
1898 (примечательно, что в этом же году в Петербурге был издан другой перевод данной
книги под ред. В. Дерюжинского с названием «Общие основания конституционного
права»).
75
государства, т.е. на разных типах правопонимания. При этом выявление
функционального предназначения федеративных принципов, их ценностное
наполнение, объяснение связи федеративной теории и доктрины конституционализма возможно в рамках непозитивистской концепции правопонимания (юридического либерализма), согласно которой федерализм выступает
как средство децентрализации публичной власти (т.н. «вертикального» разделения властей) и призван обеспечить права и свободы граждан.
Отечественная наука конституционного права в интерпретации диссертанта состоит из общего компонента (части, раздела), ориентированного на
универсальные способы ограничения публичной власти и обеспечения прав
человека, и через его призму – национального компонента, призванного анализировать российскую конституционную модель и практику её реализации.
Также целесообразно обособление специального компонента, изучающего
особенности воплощения правовой модели федерализма в конституционноправовом развитии. Подобный подход позволяет сделать вывод, что труды
дореволюционных государствоведов, в которых анализировались общие вопросы федеративной формы государства, рассматривался федералистский
опыт зарубежных стран (при отсутствии собственно внутрироссийского
предмета для изучения) могут быть отнесены к предмету отечественной конституционно-правовой науки.
Предлагаемые в диссертационном исследовании условия становления
конституционно-правовой науки как (наличие возможностей для ведения
свободной дискуссии о конституционно-правовом развитии, формирование
корпуса юристов-исследователей, становление сети академических коммуникаций, институтов накопления и передачи знания) сформировались в России не ранее 60-х годов XIX века. Благоприятное влияние на формирование
указанного направления академических исследований оказали, несомненно,
и Великие реформы Александра II.
76
ГЛАВА 2. ЭВОЛЮЦИЯ ФЕДЕРАЛИСТСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В
РОССИЙСКОЙ НАУКЕ КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА
ДОСОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
Построение настоящей главы основано на смешанном подходе. Первые
два параграфа выделены по хронологическому принципу (развитие федеративных идей до и после 1905 года), последний – по тематическому (взгляды
государствоведов на возможную федерализацию России). Данному подходу
есть несколько объяснений.
Во-первых, использование сугубо тематического критерия при описании федеративных идей (например, по институтам) сильно затруднено в виду
совершенно незначительного количества комплексных работ по выбранной
тематике в дореволюционной конституционно-правовой литературе, акцентирования исследовательского интереса на довольно узком круге вопросов
(например, явное преобладание догматических вопросов суверенитета и фактически полное отсутствие наработок по проблемам бюджетного федерализма), которые объективно не укладываются в структуру диссертационного исследования.
Во-вторых, чисто хронологический подход также малопригоден. Отечественная государственно-правовая наука подошла к 1917 году всего лишь с
полувековой историей своего развития. В рамках этого периода навряд ли
возможно выделить и обосновать несколько хронологических отрезков, характеризующихся качественными подвижками в развитии конституционноправового знания. Даже события 1905–1907 годов, безусловно способствовавшие активизации научного поиска, с известной условностью могут рассматриваться как некий водораздел в государственно-правовой науке. Весь
заложенный ими потенциал не успел раскрыться в оставшееся до революционных событий 1917 года десятилетие.
77
§ 1. Первые шаги федеративной идеи
В первой половине XIX века весьма скудная государственно-правовая
литература вопрос о правовой природе федеративных государств не рассматривала. Как мы уже отмечали, некоторым исключением являлась научная
деятельность А.П. Куницына. Будучи преподавателем Царскосельского лицея, он читал свой курс «Право естественное», среди прочих, А.С. Пушкину
и А.М. Горчакову. Под тем же названием в 1818 и 1820 годах А.П. Куницын
издал двухтомный труд152, который в сравнении с читаемым курсом, был изменен153. Так, в напечатанном варианте отсутствует глава «О республиканских образах правления», в которой как раз имеются рассуждения автора о
союзном государстве. У нас есть возможность узнать о взглядах А.П. Куницына благодаря записи его лекций, осуществленной А.М. Горчаковым154.
Воззрения А.П. Куницына по рассматриваемому нами вопросу сводятся к двум небольшим параграфам (217 и 218). Он отмечал, что союзное государство создаётся из многих государств через учреждение верховной власти
над ними посредством договора. Созданное таким образом «одно всегдашнее
152
Куницын А.П. Право естественное. Части I и II. СПб., 1818, 1820. В современном
переиздании см.: Куницын А.П. Право естественное. М., 2011. Вообще о научном уровне
трудов А.П. Куницына не существует единого мнения в государственно-правовой науке.
Н.Я. Куприц писал о нём как о видном и прогрессивном представителе русского
государствоведения и правоведения (Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой
мысли… С. 14). Однако Н.М. Коркунов отмечал, что «напечатанные произведения
Куницына не представляют ничего выдающегося», а его «Естественное право» –
«толковое и талантливое изложение Руссо и Канта, не более» (Коркунов Н.М. История
философии права. Глава IV. § 31. СПб., 1913. В недавнем переиздании см.: Коркунов Н.М.
История философии права. М., 2011. С. 294 и след.). Подобная позиция Коркунова
обусловлена, видимо, во-первых, тем, что он, не был знаком с неизданными работами
А.П. Куницына, а во-вторых, общим его критическим настроем к естественно-правовой
теории. Нам же представляется, что неверно оценивать научное наследие Куницына вне
контекста общего уровня развития государственно-правовой мысли того периода. А так
как соответствующий уровень оставлял желать лучшего, то работы учителя Пушкина и
Горчакова можно признать выделяющимися из общего ряда. Всё, как известно, познаётся
в сравнении.
153
Это, впрочем, не спасло автора от гонений и изъятия книги из библиотек (см. об этом
подробнее: Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли... С. 14–28;
Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. Том I. М.,
1951. С. 724, 725).
154
Избранные… произведения декабристов. С. 591–654; В современном переиздании см.:
Куницын А.П. Энциклопедия прав: Изображение системы политических наук. М., 2010.
78
общество» имеет некие общие цели, и всё, что остаётся за их пределами, сохраняется в распоряжении соединяющихся государств, а учредившие союзное государство члены «остаются отдельными обществами, но имеют взаимные права и обязанности по договору соединения»155.
Понятно, что с позиций юридической науки второй половины XIX века
данное описание не представляет собой значительной гносеологической ценности. В известном смысле оно порождает больше вопросов. Например, не
ясно, федеративное или конфедеративное соединение описывал А.П. Куницын, и вообще различал ли их автор: почти ничего не говорится ни объёме
компетенции союза (есть только намёк на отнесение к оной внешних сношений), ни о характере юридических взаимоотношений между федерацией и её
членами (распространяет ли федерация свою власть непосредственно на население или только на государства-члены, возможен ли выходит из её состава и т.д.). Упоминание договора как основания правовой связи между учреждаемым союзом и его членами как раз может быть истолковано в качестве
указания на конфедеративный тип соединения.
Некоторый интерес представляет рассмотрение А.П. Куницыным союзного государства в главе о республиканском образе правления. На это обращал внимание Н.Я. Куприц156. Правда, следует сказать, что в рамках указанной главы Куницын описывал не только демократический, но и аристократический, а также смешанные образы правления. Поэтому сделать вывод
о «демократической» природе союзного государства у Куницына было бы
неверным, скорее, можно предположить только о неприятии чистой монархией федеративных форм.
Интерес к проблематике союзного государства появляется в отечественной государственно-правовой литературе только в эпоху Великих реформ
Александра II. Однако сколь-нибудь самостоятельной разработки указанного
155
156
Избранные… произведения декабристов. С. 630.
Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли… С. 25.
79
понятия зарождающаяся наука дать не могла – ей оставалось пока лишь цитировать и переводить зарубежных авторов.
В этом плане показательна работа А. Лохвицкого «Обзор современных
конституций», в которой автор со ссылкой на немецкую науку говорит о двух
типах конфедераций: союзе государств и союзном государстве. При этом
ученый отмечает, что «американцы и французы употребляют другие выражения для обозначения этих двух родов соединения: первый тип они называют конфедерацией, конфедеральным правлением, второй национальным
правлением, "конституцией"»157. Легко просматривается осторожный подход
автора: свою интерпретацию союзному государству он не давал, ограничиваясь лишь абстрактными ссылками на «немецкую науку», «французов» и
«американцев».
В переводной работе видного юриста-международника и общественного деятеля Иоганна Блюнчли, являющейся учебным курсом по общему государственному праву, мы, пожалуй, впервые встречаем в русскоязычной государственно-правовой литературе краткое, но более-менее систематическое
изложение теории сложных государственных форм, в ряду которых ученый
обособлял союзное (федеративное) государство158.
В противовес простым государствам автор выделял сложные государственные формы, т.е. «такие, части которых в свою очередь организованы
как государства-члены, или по крайне мере наподобие их». При этом классификация сложных государств как раз давалась И. Блюнчли в зависимости от
степени самостоятельности этих государствоподобных образований. Сначала
государствоведом выделялись «владычествующие государства» с полным
подчинением составных территориальных частей; далее государства, покровительствующие другим странам («вассальным государствам»), при этом последние могут обладать некоторой степенью самостоятельности; метрополии, колонии которых уже дозрели до «организации, сходной с государст157
158
Лохвицкий А. Обзор современных конституций. Часть II. С. 107.
Блюнчли И. Общее государственное право. С. 376–380.
80
вом»; союзы государств и личные унии, предполагающие «полную верховную власть и самостоятельность соединившихся государств», ограниченную
только некоторыми общими целями объединения»; и, наконец, собственно
союзные государства и реальные унии.
Несложно заметить, что автор отступает от общей логики своей классификации. Представленная градация должна завершаться не союзным государством, а как раз союзом государств, так как именно в последнем самостоятельность политических образований представлена в такой степени, что
сам союз является скорее не государством, а «конгломератом государств».
Такая последовательность не случайна, она продиктована, видимо, историческими условиями возникновения федеративных государств: перед своим созданием они представляли собой конфедеративные объединения. Да и сами
союзные государства лишь постепенно укреплялись в своем новом статусе.
Как образно в начале XX века писал Ю. Гачек, «союзное государство не выскакивает в совершенно готовом виде из реторты государственного деятеля,
а лишь постепенно высвобождается, утрачивая мало-помалу следы своего
происхождения»159.
Иоганн Блюнчли рассматривал субъектов союзного государства в качестве вполне действительных государств, которые в пределах своей области
также самостоятельны, как и обычные государства. При этом «в союзном государстве существует организованный коллективный народ и организованные частные народы, причем коллективное государство также свободно в
своих движениях, и также снабжено органами, как и каждое единичное государство».
Важными чертами союзного государства он считал, во-первых, четкое
(«резкое») разграничение компетенции между государствами и употребление
всех средств «к мирному разрешению возможных столкновений», во-вторых,
самостоятельность друг от друга, как мы сказали бы сейчас, органов двух
159
Гачек Ю. Общее государственное право. Часть 3. Право государственного соединения.
Рига, 1912. С. 53.
81
уровней государственной власти («оба правительства и представительные
собрания сколь возможно отделены друг от друга и взаимно независимы»).
По автору, наиболее полно первая черта проявлялась в Северо-Американских
штатах, вторая – в Швейцарском союзе. Указал Блюнчли и на критерий разграничения компетенции в союзном государстве – «коллективное государство» лишь в качестве исключения занимается некоторыми внутренними делами, а в основном сосредотачивается на внешних сношениях.
На русский язык в эти годы была переведена также работа известного
немецкого юриста Роберта фон Моля, который изложил свои взгляды касательно природы сложных государственных образований. Автор считал, что
создание подобных государственных форм обусловлено тем, что отдельные
государства, как правило, небольшие, не в состоянии поддержать своё положение за счет своих собственных сил и средств. Соответственно, если речь
идёт только о нуждах обороны, то создаётся союз государств, если же спектр
потребностей более широкий – союзное государство. Таким образом, в подобных союзах «слабые» государства, по мысли Моля, ищут «сильной» власти, «всем им доставляющей в надлежащей степени защиту и покровительство»160. С этих позиций автор заключал, что образование федеративного государства республиками, а равно монархиями, маловероятно. Оно будет иметь
место лишь в виде «крайней меры на случай нужды», когда государства
«тяжким опытом изведали все внутренние и внешние неудобства раздробления на мелкие государства»161.
Среди первых работ отечественных авторов по государственному праву162 следует отметить труды И.Е. Андреевского163 и В.И. Сергеевича164, в ко-
160
Моль Р. Указ. соч. С. 28, 29.
Там же. С. 558.
162
Уместно упомянуть, что в 1866 году увидела свет работа Б.Н. Чичерина «О народном
представительстве», в которой среди прочего автор рассматривал вопросы
представительства в сложных государствах (Чичерин Б.Н. О народном представительстве.
М., 1866. С. 177 и след.). В настоящем исследовании мы рассмотрим взгляды ученого в
контексте второго издания указанного труда (Он же. О народном представительстве. 2-е
161
82
торых авторы рассматривали вопросы федеративной формы государственного устройства.
И.Е. Андреевский, судя по его учебнику, не уделял значительного внимания научной классификации165. В § 4-12 в одном ряду среди типов (форм)
государств автором рассматривал государства древневосточного мира, греческое и римское государства, древнее германское и ленное государства, а также современные автору английское, французское и русское государства. Сюда же автор помещал и союзное государство. Государствовед фактически выделял два типа союзного государства – Staatenbund (традиционно переводится как «союз государств») и Bundesstaat (собственно «союзное государство»).
Примечательно, что русский перевод понятий Staatenbund и Bundesstaat автор
не даёт, используя при описании того или типа союзного государства немецкие термины.
Определение союзного государства (Bundesstaat) И.Е. Андреевским давалось через описание его отличий от союза государств (впоследствии такой
подход стал довольно традиционным для государственно-правовой науки).
Согласно суждениям автора, члены союзного государства не являются государствами, так как Bundesstaat обладает «точной верховной государственной
властью, исключающей отдельные верховные власти в своих союзных землях». Это позиция отличает И.Е. Андреевского от И. Блюнчли и целого ряда
других государствоведов дореволюционного периода, считавших членов федерации государствами. Наличие «верховной власти» у союзного государства
подтверждается его способностью оказывать воздействие непосредственно
изд. М., 1899). Насколько можно судить, взгляды автора на проблематику союзного
государства не претерпели принципиальных изменений.
163
Андреевский И.Е. Указ. соч. С. 33, 34.
164
Сергеевич В.И. Указ. соч. С. 134–138.
165
Вышедший на русском языке почти одновременно с работой И.Е. Андреевского труд
И. Блюнчли в смысле систематизации конституционно-правового знания продвинулся
значительно дальше.
83
на своих граждан («подданных»)166. В отличие от него союз государств, согласно воззрениям автора, может влиять только на членов союза (государства).
В.И. Сергеевич рассматривал союзное государство как одну из форм
соединения государств. Среди последних он выделял личное соединение
(unio personalis) и реальное соединение (unio realis), которое как раз было
представлено союзом государств и союзным государством. И если unio
personalis объединено под скипетром правителя («неполное» соединение), то
unio realis представляет собой «полную» форму соединения государств,
обеспечиваемую основным законом государства. При этом он считал членов
подобных соединений государствами, признавая, однако, что они сохраняют
«известную долю самостоятельности, которая может быть различна».
По мысли В.И. Сергеевича, провести четкую грань между союзом государств и союзным государством невозможно, ибо историческое развитие
говорит нам о постепенном переходе одной формы в другую. При этом союзное государство он видел «более совершенным» соединением, чем союз
государств. В нем «замечается более крепкая центральная власть», которая
«одарена не только правом законодательства, управления и суда, но и необходимыми средствами для осуществления этих прав; она имеет финансы,
войско и чиновников». Отсюда логично вытекала другая важная черта союзного государства – оно распространяет свою власть непосредственно на граждан, т.е. имеет своих подданных. Наконец, союзное государство обладает
монополией в сфере внешних сношений (как писал автор, «полное представительство по отношению к иностранным державам»).
Известный российский государствовед А.Д. Градовский рассматривал
проблематику союзного государства в своем фундаментальном двухтомном
труде «Германская конституция». Он отмечал, что федеративная форма госу166
При этом И.Е. Андреевский в основном говорит о фискальных полномочиях
Bundesstaat: право учреждать налоги и совершать займы. Такое акцентирование внимания
на финансовой составляющей общефедеральных полномочий продиктовано, видимо,
печальным опытом реализации Статей Конфедерации.
84
дарственного устройства была необычна для политической мысли Старого
Света167. Так, американское политическое устройство, по мысли автора, удивит европейца, привыкшего к наличию в государстве «верховной власти»,
которой подчинены власти местные. Сам по себе взгляд, что в пределах одного государства могут сосуществовать два «параллельных» уровня власти,
каждый из которых самостоятелен в пределах своей компетенции, очерченной Конституцией, – был, по меньшей мере, непривычен для политических
воззрений XIX века168.
Касательно
теоретической
конструкции
союзного
государства,
А.Д. Градовский отмечал: «Теория этой формы далеко не принадлежит к
числу теорий, добытых путем чистого умозрения»169. С этих позиций изложение учения о федеративном государстве есть, прежде всего, описание опыта его построения на конкретных примерах. В силу этого примечательны суждения автора о политической организации Северо-Американских штатов.
Он рассматривал союзное государство в качестве децентрализованного, противопоставляя его государству централизованному, в котором не положено
правового предела компетенции «верховной власти»: «Её законодательству и
распоряжению подпадает каждое явление и правоотношение, важное с государственной точки зрения»170. Иное дело Северо-Американские штаты, в которых власть общефедерального Конгресса строго ограничена конституционными предписаниями171. При этом автор в другом основополагающем труде шел еще дальше, рассматривая в качестве федеративных отношения субъ167
Градовский А.Д. Германская конституция. Часть II. С. 9, 10. А.А. Жилин отмечал: «При
образовании союзных государств на них смотрели иногда как на переходную стадию от
союза государств к унитарному государству, уродливое временное образование, а потому
и отказывались заниматься их природой» (Жилин А.А. Указ. соч. С. 318).
168
В известном смысле он непривычен и для современного российского обывателя,
приучаемого к «властной вертикали».
169
Градовский А.Д. Германская конституция. Часть II. С. 5.
170
Там же. С. 8.
171
ХХ век показал всю эфемерность наложенных на федеральное правительство
ограничений, подорванных, среди прочего, широким толкованием клаузулы о
междуштатной торговле – elegantia juris американского федерализма (см.: Бернам У.
Правовая система США. М., 2006. С. 77 и след.; Фридмен Л. Введение в американское
право. М., 1992. С. 105–116).
85
ектов федерации с муниципиями: «Федеративное начало, проведенное снизу
вверх, обеспечивается как в политических отношениях кантонов и штатов к
центральному правительству, так и в административных отношениях штатов
и кантонов к округам, графствам и общинам»172.
Если соединить эти разрозненные высказывания А.Д. Градовского и
переложить их на современный юридический язык, то мы придём к весьма
оригинальной для государственно-правовой науки того времени мысли, согласно которой федеративный принцип есть принцип децентрализации публичной власти, означающий самостоятельность разных уровней этой власти в
пределах своей компетенции. Примечателен в суждениях А.Д. Градовского и
другой момент. В последней трети XIX века казалось, что есть три «основных» примера союзного государства – Северо-Американские Соединенные
штаты, Швейцария и Германская империя, на почве которых в известном
смысле и создавалась догматическая конструкция данного вида государственного соединения. Но здесь мы встречаем одно немаловажное затруднение
– механизм государственной власти Германской империи по ряду базовых
параметров совсем непохож на механизм Соединенных штатов и Швейцарии
(прежде всего, речь идёт о монархической форме правления, а также о явном
преобладании в империи одного из её субъектов – Прусского королевства).
Однако в условиях господства в юридической науке, с одной стороны, позитивистской школы, склонной в силу своей собственной парадигмы к некритической оценке существующих государственных институтов с позиции права, с другой – немецких государствоведов, желавших скроить теорию федеративного государства по германским лекалам, отнесение Германской империи к разряду союзных государств (пусть и с признанием ее некоторых особенностей) стало преобладающим в правоведении.
А.Д. Градовский, пожалуй, был одним из первых отечественных ученых, который выразил скептическое отношение к федеративному характеру
172
Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Том III. Книга первая. Глава
вторая. Цит. по: СПС «Гарант».
86
тогдашней Германии: «События 1866 и 1870 гг. создали истинно оригинальное политическое устройство. Микель выразился совершенно справедливо:
германское
политическое
устройство
не
есть
ни
союз
государств
(Staatenbund), ни союзное государство (Bundesstaat), ни государство централизованное, это – конституция 1871 года»173.
Впоследствии подобные суждения мы встречаем и у ряда других государствоведов. Так, уже в начале XX века И.А. Маевский отмечал: «Немцы
всячески стараются доказать, что Германская империя есть подлинная федерация, и это заставляет их соответствующим образом конструировать теорию
федерации»174. Н. Казмин с некоторым скепсисом смотрел на Германскую
империи как союзное государство, подчеркивая и неравноправие членов
союза, и неизбираемость Союзного совета, и неравенство палат между собой,
и недостаточное обеспечение прав и гражданских свобод175. Н. Тис касательно Германской империи отмечал, что федеративные начала «пока только
слабы в ней», да к тому «во многом искажены»176. Г.К. Крыжицкий подчеркивал взаимосвязь демократии, свободного сожития народов с федеративными принципами государственного устройства, отмечая не федералистский
характер Германской империи177. К. Кульчицкий (Мазовецкий) считал, что
Германская империя является «в некоторых отношениях пародией на федерацию»178. А.Ф. Саликовский называл Германскую империю «плохим типом»
федерации, так как чувствуется недостаток демократического устройства и
перевес при построении конституционного порядка в пользу Пруссии179. Известный польско-австрийский правовед и социолог Л. Гумплович также относился с сомнением к провозглашению Германской империи союзным го-
173
Градовский А.Д. Германская конституция. Часть II. С. 6, 25.
Маевский И.А. Указ. соч. С. 3.
175
Казмин Н. Указ. соч. С. 31, 32.
176
Тис Н. Указ. соч. С. 21.
177
Крыжицкий Г.К. Указ. соч. С. 8.
178
Кульчицкий (Мазовецкий) К. Автономия и федерация в современных конституционных
государствах. М., 1907. С. 180.
179
Саликовский А.Ф. Указ. соч. С. 6–9.
174
87
сударством. Иное дело союз государств – республик, в котором последние
«сохраняют свой полный суверенитет, совершенно равноправны между собой […] не подчинены никакой высшей власти, в формировании которой сами не принимали бы постоянно периодического и равного участия»180.
Осторожно о форме государственного устройства Германской империи, перспективах развития этого государства в качестве федеративного писал Б.Н. Чичерин: «Пока еще трудно сказать, насколько подобное устройство
может быть прочно. […] Послужит ли такая могучая организация на пользу
государства и человечества, это другой вопрос, на счет которого можно
иметь различные мнения»181. Он отмечал, что союзное устройство более подходит республикам, чем монархическим государствам, которые «гораздо менее способны соединяться в крепкие союзы». Причину этому он видел в том,
что «в республиках народ, соединяясь в общий союз, сохраняет в своих руках
верховную власть. […] Но монарх должен подчиняться иной власти, что противоречит державному его праву, его независимости, и редко может быть согласно с его волей»182.
Причина подобного несоответствия Германской империи канонам федеративного государства кроется в том, что она строилась исходя из прагматических соображений политического характера. В силу этого теоретические
формулы и конституционно-правовой опыт иных федераций мог игнорироваться. Как отмечал А.А Жилин, главный творец Германской конституции
князь Бисмарк «как бы гордился, что новое устройство не может быть подведено под какую-нибудь научную теорию»183.
Крупнейший отечественный правовед той поры Б.Н. Чичерин рассматривал вопрос о федеративном государстве в своём основательном трехтом180
Гумплович Л. Общее учение о государстве / пер. со 2-го нем. изд. И.Н. Неровецкого.
СПб., 1910. С. 262, 263.
181
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Том 1. Кн. 3 Гл. IX. Сравните с его
высказыванием в другой работе: «Сама Империя не прошла ещё через настоящие
испытания» (Чичерин Б.Н. Народное представительство. 2-е изд. С. 265).
182
Чичерин Б.Н. Народное представительство. 2-е изд. С. 256, 264.
183
Жилин А.А. Указ. соч. С. 81, 82.
88
ном «Курсе государственной науки». При этом природа сложных государств
рассматривалась автором как в рамках первого тома (посвящен вопросам
общего государственного права, глава XI книги третьей «Государственное
устройство»), так и в рамках второго (посвящен вопросам политики, глава
VII книги третьей «Политика государственного устройства»)184.
«Сложные государства, – по определению Чичерина, – суть те, в которых несколько государств соединяются вместе, не теряя, однако своей самостоятельности». Автор делил сложные государства на две категории: соединения (унии личные и реальные) и союзы (союз государств и союзное государство). И если государства первой из названных категорий соединены властью одного монарха (при этом каждое из государств, входящих в унию, сохраняет «своё особое устройство»), то в государствах второй категории –
«устанавливается в некоторых отношениях общее устройство».
Главное различие между союзом государств и союзным государством
он усматривал в том, что первое представляет собой «постоянное соединение
самостоятельных государств для известных общих целей», в то время как
второе «есть слияние нескольких государств в одно, но так, что члены сохраняют часть своей самостоятельности».
На основании данного коренного отличия Б.Н. Чичерин выделял ряд
признаков, размежевывающих понятия «союз государств» и «союзное государство». Так, среди прочего, он отмечал, что союзное государство (в отличие от союза государств):
1)
имеет целью не только внешнюю и внутреннюю безопасность, но
и общеполезные учреждения, как-то: дороги, банки и т. п. Следовательно,
здесь соединяются более или менее все государственные цели, хотя не в полном объёме;
2)
может иметь собственное войско, которым оно распоряжается по
усмотрению;
184
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Части 1–3. М., 1894–1898. Цит. по СПС
«Гарант».
89
3)
имея принудительную власть в руках, в случае непокорности ко-
торого-нибудь члена, само исполняет свои решения.
4)
имеет свои собственные финансы, свои источники дохода; может
от своего имени делать долги;
5)
имеет непосредственное отношение к подданным; оно может от
себя издавать законы, для них обязательные, и вынуждать повиновение.
Признавая, что реальные государства могут и не полностью укладываться в очерченные типы («жизненные формы, вообще, не слагаются по
чисто логическим категориям»), автор тем не менее подчеркивал, что различие между союзным государством и союзом государств носит не количественный, а качественный характер.
Достоинства и недостатки союзов государствовед рассмотрел уже при
характеристике политических аспектов государственного устройства в третьем томе своей работы.
К достоинствам федеративной системы автор относил:
1)
раздробление правительственной власти и распределение ее по
различным центрам, что является гарантией свободы;
2)
возможность устроить местное управление согласно с местными
интересами;
3)
больше возможностей для развития всего разнообразия жизни, бо-
лее равномерного распределения общественной и политической жизни, которая «не стягивается к столице в ущерб оконечностям».
Если рассматривать выделенные Б.Н. Чичериным недостатки федеративного устройства, то несложно заметить, что они являются оборотными
сторонами достоинств данной формы государственного устройства:
1)
необыкновенная сложность государственного механизма, как
следствие, его медлительность, возникновение разнообразных затруднений,
для разрешения которых нужен юридический такт и практический смысл.
2)
слабость центральной власти;
90
3)
преобладание местных интересов над общими, которое влечет за
собой все невыгоды мелких государств (деспотизм большинства, плохие местные законы, измельчание целей и взглядов);
4)
неизбежное столкновение интересов при разнообразии местных
особенностей, неминуемые внутренние раздоры при решении крупных вопросов.
Автор полагал, что подобные недостатки требуют особых условий для
возникновения и процветания союзного государства. К ним он относил:
1)
некоторое единство в интересах, нравах, понятиях и учреждениях;
2)
величину соединяющихся государств (союз нужнее для мелких го-
сударств, которые в нем находят опору своей независимости и легче подчиняются центральной власти, нежели более или менее значительные державы);
3)
международное положение союза (нейтральное или обособленное
положение позволяет обходиться более или менее слабой центральной властью, близость же могущественных соседей побуждает раздробленные государства образовать более крепкое единение, нежели простой союз);
4)
особое значение суда (нигде он не играет такой политической ро-
ли, как в союзном государстве, где он призван разрешать всякие пререкания,
возникающие между центральной и местной властью).
В другой своей работе Чичерин также касался вопроса о достоинствах
и недостатках федеративной формы государственного устройства185. В духе
Ш. Монтескье он отмечал, что большое, единичное государство представляет
слишком много опасностей для республиканских учреждений, поэтому республики, как правило, стремятся к ослаблению правительственной власти.
Федеративное устройство же позволяет сочетать легкость самоуправления с
обширностью интересов и внешним могуществом.
185
Чичерин Б.Н. О народном представительстве. 2-е изд. С. 256–265.
91
Выделяемые государствоведом недостатки федераций в целом те же,
что и в его «Курсе государственной науки», однако приведенная аргументация более подробна. Автор не скрывал своего негативного, почти презрительного отношения к господству в федеративном государстве местечковых
интересов над общенациональными. Отдаленный и возвышенный центр противостоит в авторской интерпретации мелочному честолюбию, зависти и посредственности, царящим на местах («в тесных пределах области»). Впрочем,
вскоре подобное отношение ученого несколько проясняется – это не просто
скепсис по поводу маленьких государств, а в целом несколько настороженное отношение к демократическому правлению: «Если демократия вообще
ведет к господству посредственности, то это особенно справедливо в небольших государствах»186.
Немного приоткрывается, на наш взгляд, и завеса тайны над опасениями правоведа касательно ослабления центральной власти в союзных государствах. Он довольно нелиберально провозглашал, что всякое разделение власти само по себе есть зло. Порождаемые подобной децентрализацией распри
и разногласия, раздоры и междоусобия таят особые угрозы для внешней политики государства, ибо «здесь требуются единство воли, сила власти, быстрота действий, а всего этого в союзном государстве нет»187. Необходимость
содержания большой армии ставит по удар республиканские порядки.
В современных условиях сложно оценить «недостатки» федеративного
государства, выделенные Б.Н. Чичериным, как однозначно негативные его
черты. Сильный федеральный центр таит в себе угрозу опасной для правовых
свобод концентрации власти, подавления механизмов «вертикального» разделения властей и политической конкуренции. Расхожий тезис о слабости
федеративных правительств при отражении внешней угрозы (его, к примеру,
выдвигал также А. де Токвиль) возможно и справедливый в условиях XIX
века, на наш взгляд, не выдержал испытание временем. Вторая половина XX
186
187
Там же. С. 260.
Там же. С. 263.
92
века отмечена в определенном смысле поразительным фактом – демократические правовые государства не воюют друг с другом. Частенько воевавшие
между собой на протяжении столетий Великобритания, Франция, Германия,
Австрия (государства – их предшественники) уже более полувека живут
мирно. Соединенные Штаты, единственные, пожалуй, кто за последние десятилетия более-менее полномасштабно использовал военную силу (Корея,
Вьетнам, Афганистан, Ирак), тоже не воюют с себе подобными. Падение авторитарных режимов разного свойства (будь то кайзеровская или гитлеровская Германия, царская или советская Россия) и утверждение ценностей демократии и правового государства резко снижают вероятность крупных военных конфликтов. А уж если вспомнить, что США, считающиеся многими
«главным жандармом» современного мира, являются федеративным государством, то тезис о слабости федеративной формы правления для предотвращения внешних угроз может быть оставлен истории.
Само по себе преобладание местных интересов над интересами общими (в отрыве от содержания данных интересов и механизмов их реализации)
также сложно оценить в отрицательном ключе. Тем более и деспотизм большинства и низкое качество законодательства вполне могут иметь место и даже быть более ярко выраженными на федеральном уровне. Например, не секрет, что по мере роста численности законодательных собраний в них всё более преобладают олигархические тенденции. В то же время общенациональный представительный орган по определению более многочислен, чем аналогичные органы субъектов федеративного государства.
Что же касается сложности государственного механизма, порождаемой
наличием многих раздоров и противоречий, несовпадением интересов, с затруднением, как следствие, реализации общегосударственной политики, решения крупных вопросов, то и здесь федеративному государству лишь с натяжкой можно поставить «минус». Строго говоря, оценка этой черты федеративного государства зависит от того, какая собственно политика реализуется.
Если речь идёт о расширении прав и свобод, упрочнении их гарантий etc., то
93
многоцветный «политический ландшафт» федеративного государства, тормозящий принятие данных решений, действительно может вызвать сожаления и упреки.
Если же речь идёт как раз о противоположном – о введении мер по ограничению прав и свобод, вторжению в частную жизнь граждан, расширению неоправданного государственного присутствия в тех или иных сферах
общественной жизни, то здесь как раз данный «минус» легко превращается в
«плюс»: пока между политиками идёт борьба, граждане могут «спать спокойно» в свободном обществе. Можно, конечно, по-разному расставлять
идеологические акценты в приведенных выше суждениях, но в любом случае
у «простого» государственного механизма достоинства примерно такие же,
как и у «вертикали» власти.
Н.М. Коркунов рассматривал вопрос о формах соединения государств
во вводной части своего учебного курса188. Он выделял два вида соответствующих соединений – унию и федерацию. И если первую он описывал лишь
как «случайное династическое соединение», то вторую – как соединение государств с целью «совместного осуществления союзной властью общих им
задач государственной жизни». Ученый рассматривал процесс образования
федерации в контексте объединительных тенденций, отмечая, что она способна «согласить всё усиливающуюся тенденцию к политической интеграции, к образованию крупных, могущественных держав, с сохранением известной самостоятельности за более мелкими политическими союзами»189.
Федерация являлась, согласно авторскому подходу, собирательным понятием, включающим союз государств («старая, неполная форма соединений
государств») и союзное государство («новая форма, возникшая только в конце прошлого (XVIII – А.Л.) столетия»). Характеризуя правовую природу союзного государства, Н.М. Коркунов почти сразу обозначал ключевую проблему теории федеративной формы: чем собственно отличается статус про188
189
Коркунов Н.М. Русское государственное право. С. 149–158.
Там же. С. 151.
94
винций простого государства от статуса субъектов федерации? Ответ, согласно которому члены союзного государства, в отличие от территориальных
единиц унитарного государства, являются государствами, порождает в свою
очередь проблему выделения характерных признаков государства. И в этом
вопросе у Коркунова нет оригинального решения – он присоединился к мнению Г. Еллинека, отрицавшего за суверенитетом роль отличительной черты
государства.
Тем самым мы подступаем, с одной стороны, к чрезвычайно сложной, с
другой – довольно схоластической теме. Вполне оправданное желание найти
разницу в правовом статусе между провинциями децентрализованного государства и субъектами государства федеративного (и соответственно, между
самими государствами унитарными и федеративными) приводило (и, что характерно, приводит до сих пор) ученых-конституционалистов и теоретиков к
бесконечной дискуссии о природе суверенитета в федеративном государстве
и государственном статусе субъектов федерации.
Логическая последовательность аргументов в этом споре была кратко
следующая: если выдвигался тезис о государственном характере субъектов
федерации, то следовал далее вопрос об отличительных признаках государства в ряду территориальных коллективов, а так как такой признак обычно
виделся в наличие у государства суверенитета, то ставился вопрос о наличии
в том или ином виде суверенитета у субъектов федерации (коли они являются государствами). Известным «ответвлением» (но не принципиальным изменением хода дискуссии!) от данной цепочки рассуждений являлась весьма
популярная на рубеже веков позиция ряда видных немецких государствоведов (П. Лабанда, Г. Еллинека и др.), заключающаяся в отрицании за суверенитетом роли отличительного признака государства. При этом «новым» признаком государства была провозглашена способность организоваться на основании «собственного права». Как отмечал Еллинек, «самостоятельная господствующая власть характеризуется, таким образом, прежде всего тем при95
знаком, что организация её основана исключительно на её собственных законах»190.
Учитывая, что на рубеже XIX–XX веков взгляды Георга Еллинека получили широкое признание в российской академической литературе191, целесообразно будет несколько подробнее остановиться на теоретических разработках немецкого государствоведа. В известном упрощении «концепция Еллинека» сводится к следующему192: член федерации в пределах своей компетенции (т.е. то, что не было отдано общефедеральному правительству) полностью самостоятелен – он сам организует (нормирует) своё законодательство, управление и суд, в этой части над ним нет никакой вышестоящей государственной власти (государственного органа). Он называл подобный публично-властный территориальный коллектив несуверенным государством.
Его отличие от суверенного государства заключается в том, что последнее
может – в пределах установленных или признанных им границ – совершенно
свободно нормировать содержание своей компетенции. Несуверенное государство действует свободно только в пределах, определенных для его государственного ведения. Соответственно, над автономными провинциями унитарных государств господствует вышестоящая власть, которая не только определяет объём их компетенции, но и может в том или ином виде вмешиваться и контролировать их текущую деятельность.
Критике подобные подходы подверглись почти сразу после их обнародования. Так, к примеру, в принципе концепцию суверенитета ставил под
сомнение видный французский юрист Леон Дюги, фундаментальный труд
190
Еллинек Г. Право современного государства. Том первый. Общее учение о государстве.
Изд. 2-е. СПб., 1908. С. 361.
191
В подтверждении этого можно указать на тот факт, что в начале XX века на русский
язык был переведен и несколько раз издан не только его капитальный труд «Право современного государства», но и целый ряд других его работ. Недаром А.Т. Снарский писал о
Г. Еллинеке: «крупный авторитет, на которого постоянно все ссылаются» (Снарский А.Т.
Автономия или федерация. СПб., 1907. С. 42). К. Кульчицкий (Мазовецкий) называл разработанную им теорию «несуверенных государств» «господствующей в науке государственного права, особенно в немецкой» (Кульчицкий (Мазовецкий) К. Указ. соч. С. 132).
192
Еллинек Г. Указ. соч. С. 355–364 и др. Краткий обзор взглядов П. Лабанда и
Г. Еллинека см. также: Жилин А.А. Указ. соч. С. 99–108.
96
которого в 1908 году вышел на русском языке193. Он подчеркивает, что понятие «суверенитет» было изобретено для характеристики унитарного государства. Однако политико-правовая реальность конца XVIII – начала XIX веков
выдвинула новые федеративные формы государственной организации общественной жизни194. В результате юридическая наука попыталась приспособить старую теорию к новым условиям. И все попытки приспособления, по
мысли Л. Дюги, оказались тщетны, ибо на ключевой вопрос, чем всё-таки
субъект федеративного государства отличается от автономной провинции
унитарного государства ответа так найдено и не было. В результате Дюги заключил, что «каково бы ни было понятие, составленное относительно суверенитета, нельзя, сохраняя эту концепцию, основанную на личности государства, создать юридически удовлетворительную конструкцию федеративного
государства»195. Соответственно, критиковал французский ученый и концепцию «несуверенных государств»196.
Действительно, в свете современного положения дел концепция
Г. Еллинека кажется весьма сомнительной. Идея о субъектах федерации – государствах, которые в рамках своей компетенции полностью самостоятельны, не выдерживает критики.
Во-первых, стало очевидно, что кажущаяся полнота власти субъектов
федерации размывается в силу отсутствия четкой грани между компетенцией
субъекта и самой федерации. Расширение сферы деятельности федеральной
администрации – характерная черта американской конституционной системы
XX века. И для этого нет необходимости в изменении Конституции США –
достаточно централистской позиции Верховного Суда, а уж он найдёт необходимые инструменты толкования конституционного текста, формально не
193
Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства. М., 1908. С. 179–194.
Как отмечал Вудро Вильсон, «федеративное государство, как известно, есть создание
новейшего политического мира. Древность даёт нам довольно примеров конфедераций, но
ни одного федеративного государства». Вильсон В. Государство. Прошлое и настоящее
конституционных учреждений. М., 1905. С. 504, 505.
195
Дюги Л. Указ. соч. С. 194.
196
Там же. С. 180–187. См. также: Кульчицкий (Мазовецкий) К. Указ. соч. С. 131–133.
194
97
меняя его. О «сверхцентралистской» позиции Конституционного Суда Российской Федерации мы уже высказались в научной печати197.
Во-вторых, даже в оставшейся после наступления центра части своей
компетенции субъект федерации отнюдь не всевластен. Он должен следовать
некоторым общеправовым принципам, установленным зачастую федеральной конституцией в интерпретации суда конституционной юрисдикции (например, принципу запрета дискриминации или надлежащей правовой процедуры).
В-третьих, в современных условиях от вмешательства со стороны центральной власти бывают лучше защищены по сравнению с субъектами федеративного государства, к примеру, муниципальные сообщества (образования), которым конституционным образом могут быть гарантированы области
полностью самостоятельной деятельности. Однако сложно утверждать в силу
этого их государствоподобный характер.
Но проблема, на наш взгляд, даже не в этом – всё-таки взгляды Еллинека являются, как мы уже отмечали, частным случаем общей дискуссии о
государственном статусе субъектов федерации и приспособлении теории суверенитета к федеративным государственным формам.
Вызывает сомнения, имеет ли спор о государственном характере субъектов федерации или о «разделении» суверенитета между федеральным центром и членами федерации, кроме политической собственно научную составляющую. Значение для юридической науки эта дискуссия может иметь лишь
тогда, когда из-за признания за субъектами федерации определенного государственного статуса непосредственно следуют юридические выводы об объеме компетенции субъекта, возможности его выхода из состава федерации,
иных аспектах взаимоотношений с центральной властью.
197
См.: Лебедев А.О. Разграничение предметов ведения между Федерацией и её
субъектами: проблемные вопросы прочтения Конституции России // Право. Гражданин.
Общество. Экономика. Сборник статей аспирантов и студентов. № 4. М., 2010. C. 156–167.
98
Однако при ближайшем рассмотрении данные вопросы, на наш взгляд,
почти лишены правового содержания. Проблема государственного статуса и
суверенитета субъектов федерации имеет два аспекта. Первый – чисто символический. Признание особого политико-юридического характера территориального коллектива в известном смысле благоприятно сказывается на самосознании его населения (имеются и соответствующие атрибуты «государственности»: флаг, герб, гимн, награды, представительства за рубежом в отсутствии реальной потребности в них и т.д.).
Второй аспект сугубо политический. Он хорошо виден при рассмотрении вопроса «о правах штатов» в США в XIX столетии. Именно тогда проблема суверенитета (понятие, которого, кстати, не знает Конституция США)
и государственного статуса штатов имела самое непосредственное политическое значение и, соответственно, общественное звучание (вспоминается,
прежде всего, Дж. Кэлхун)198. Однако как только политические страсти улеглись, данные проблемы утратили научное значение. Тон в обсуждении вопросов суверенитета, как известно, задавала немецкая государственноправовая наука, что было обусловлено опять-таки политико-правовой реальностью второй половины XIX века, в определенном смысле желанием «приспособить» конструкции федеративного государства под нужды строительства Германской империи.
В настоящее время представляется очевидным тот факт, что взаимоотношения «субъект-федерация» детерминируются общефедеральной конституцией, причем в ее интерпретации органом конституционной юрисдикции.
На наш взгляд, по-другому в современных демократических правовых госу198
И.Д. Левин отмечал применительно к политико-правовой реальности Соединенных
Штатов, что «вопрос о суверенитете имел вполне определенный практический аспект»,
юридические конструкции лишь скрывали «вполне реальные интересы той или иной
части правящей верхушки». В результате: «"Теоретический" спор был разрешен силой
оружия. Победа северных штатов над южными сняла вопрос о правах штатов. Права
сецессии и нуллификации были сняты с порядка дня» (см.: Левин И.Д. Суверенитет. СПб.,
2003 [1948]. С. 291, 293). От себя заметим, что «теоретический» спрос о суверенитете
штатов был инспирирован политическими соображениями и вполне логично, что с
отпадением этих соображений, он сошёл на нет.
99
дарствах быть и не может. Идея, что субъект федерации – государство, поэтому он может, например, нуллифицировать федеральный закон, выйти из
федерации, присвоить себе федеральную компетенцию etc. зиждется, в конечно счете, не на правовом, а на силовом способе разрешения конфликтов
между федерацией и её субъектами. Если окажется «сильнее» субъект, то он
действительно «правомочен» и его соответствующие действия «конституционно оправданны», что может означать распад страны. Если же окажется
«сильнее» федерация, то уже её действия будут интерпретироваться как «водворение конституционного порядка» в подтверждение тому, что союз субъектов является «нерасторжимым».
Необходимо понимать, что те или иные наработки ученых касательно
правовой природы понятий «суверенитет» и «государство» используются в
политических баталиях не в силу их научной аргументированности и наличия реальных правовых вопросов199. В условиях отсутствия communis opinio
doctorum200 апелляции к суверенитету и государственному статусу в практическом смысле зачастую носят откровенно спекулятивный характер, маскируют слабость собственно юридической аргументации201.
Кроме собственно теории «несуверенного государства» в работе
Г. Еллинека представляют научный интерес рассуждения автора о видах го-
199
Как отмечает Н.Ю. Козлова, дискуссия в российской юридической науке вокруг суверенитета субъектов федерация «носит скорее политический, нежели юридический характер» (см.: Политико-правовые ценности: история и современность / под ред. В.С. Нерсесянца. М., 2000. С. 153).
200
Общее мнение сведущих (ученых) (лат.).
201
Хрестоматийным примером в наше время служит Определение Конституционного
Суда Российской Федерации от 4 декабря 2007 г. № 797-О-О (Собрание законодательства
Российской Федерации. 2007. № 52. Ст. 6533). В особом мнении по данному делу судья
А.Л. Кононов отмечал: «Представляется, что многократное, как заклинание, не имеющее
конкретного смысла, обращение к понятию суверенитета, отягощенному спорными
правовыми проблемами, оправдывающему умаление или ограничение политических прав
во имя интересов государства или якобы публичного интереса, не только проявляет
слабость аргументации юридического решения, но и обнаруживает полную девальвацию
этих понятий, противоречит всей концепции прав и свобод, несовместимой с идеологией
суверенной государственности и уж во всяком случае не являющейся равнозначной
ценностью».
100
сударственных соединений202. Прежде всего государствовед выделял государственные соединения в широком значении, под которыми понимал «основанное на правовом титуле, длящееся отношения между двумя или несколькими государствами». «В этом смысле – отмечал Еллинек – все государства,
соединенные общностью международного права, образуют одно великое общение». Однако данные соединения носят социальный, а не правовой характер, который должен основываться на договорах. Автор выделял два типа подобных договоров (и, соответственно, правовых соединений): единичные договоры и соглашения, «предполагающие длящуюся общность определенных
государственных интересов»203.
К государственным соединениям в тесном смысле немецкий ученый
относил соединения государств политического характера, «основанные на
цели государства охранять и укреплять его могущество». Они отличаются от
правовых соединений государств, основанных на единичных договорах и соглашениях тем, что последние «обнимают только узко ограниченную область
деятельности контрагентов», в то время как политические соединения преследуют куда более масштабные цели. Отдельно автор останавливался на
мнимых соединениях государств, которые с юридической точки зрения являются соединениями не государств, а государствоподобных образований
(страны, «по своему характеру аналогичные государству», но всё-таки не являющиеся таковыми и находящиеся «в стадии превращения», например, Канада или Австралия в их отношениях с Великобританией)204.
Иное дело – соединения государств в правовом смысле. К ним
Г. Еллинек относил основанные на международном праве отношения зависимости (прежде всего протектораты), государство сюзеренное в его отношении с государствами вассальными (государство государств), монархиче-
202
Еллинек Г. Указ. соч. С. 545–583.
Там же. С. 546, 547.
204
Там же. С. 548–550.
203
101
ские соединения (личная и реальная унии), союзы государств205. В их ряду
немецкий государствовед рассматривал и союзные государства, останавливаясь на них более подробно206.
Союзное государство характеризовалось автором как суверенное государство, власть которого исходит от его отдельных членов, образующих одно
государственное целое. При этом в пределах общефедеральной компетенции
члены федеративного государства «теряют свой государственный характер»,
сохраняя его в остальной части. Важной чертой союзного государства, как
видно из приведенного определения, Г. Еллинек считал участие в той или
иной форме членов объединения в формировании общефедеральных органов
(или более широко: «права участия в осуществлении союзной государственной власти»).
В целом немецкий государствовед не без оптимизма смотрел на будущее федеративной формы государственного устройства, отмечая, что она является «единственной здоровой и нормальной формой соединения». Её активное развитие отмечалось автором и в Европе, и на Американском континенте, и в раскинувшейся по всему миру Британского империи. Еллинек видел в союзном государстве верный способ обеспечить бытие мелких и средних политических тел, их «прекарное (т.е. в зависимости от доброй воли, при
условии покровительства – А.Л.) существование» в условиях защиты от
внешнего вторжения207.
Профессор
Императорского
Новороссийского
университета
В.В. Сокольский в своём учебном курсе выделял два критерия классификации государств: по их сложности и по их внутреннему организационному
принципу208. С точки зрения первого критерия, государства делятся на простые (в т.ч. личные унии) и сложные (союзное государство и государство государств). Разница между этими двумя типами заключается в том, что про205
Там же. С. 550–569.
Там же. С. 569–583.
207
Там же. С. 582, 583.
208
Сокольский В.В. Указ. соч. С. 10–15.
206
102
стое государство над подданными и территорией господствует «во всех отношениях», а сложное – не господствует непосредственно (государство государств) или же господствует «в известной сфере отношений» (союзное государство).
Возникновение союзного государства автор интерпретировал только в
контексте соединения нескольких ранее независимых государств, но не децентрализации простого государства. Он подчеркивал, что организация союзного государства в отличие от межгосударственного объединения основывается не на международных соглашениях, а на внутреннем законодательстве. Примечательно, что ученый избегал называть субъекты федерации государствами (несуверенными государствами), а использовал для этих целей более «мягкий» термин «государствоподобные организмы»209.
Фактически для обозначения собственно конфедеративных образований автор использует два понятия: государство государств и союз государств. Их схожая черта заключается в том, что оба вида объединений господствуют над государствами (государствоподобными организмами), но не
над
населением.
При
этом
государство
государств,
по
мысли
В.В. Сокольского, понятие историческое, являющееся ступенью в процессе
распада простого государства (по сути, империи) 210. Одновременно союз государств интерпретировался государствоведом в другом ключе – собственно
как соединение государств (являющееся не государством, а межгосударственным объединением) с целью решения ряда общих задач (прежде всего,
209
Стоит отметить, что аналог данного термина – государствоподобные образования –
закрепился в отечественной науке конституционного права и нередко используется при
характеристике федеративного государства и в настоящее время.
210
В вышедших на русском языке работах дореволюционного периода такой тип
соединения как государство государств рассматривался не часто. Так, мы можем найти
небольшое упоминание о них в переводных работах Г. Еллинека (Еллинек Г. Указ. соч.
С. 554, 555) и Ю. Гачека (Гачек Ю. Указ. соч. С. 17,18), труде А.А. Жилина (Жилин А.А.
Указ. соч. С. 300–304). Гачек приводил современный ему пример соединения (Османская
империя по отношению к Самосу и Египту), а Еллинек в таком качестве рассматривал
англо-индийскую империю в отношении к признающим её верховенство соседним
государствам. В целом из описания видно, что подобные государственные формы
принадлежат истории.
103
оборонительной). Видимо, в силу ситуативного (нетипичного, исторически
преходящего) характера обозначаемой понятием «государство государств»
формы соединения, указанный термин не закрепился в государственноправовой науке.
Известный французский государствовед профессор Парижского университета А. Эсмен в своей работе «Еlements de droit constitutionnel», дважды
переведенной в 1898 году на русский язык, в качестве ключевого вопроса при
разграничении государств единых (унитарных) и федеративных рассматривал проблему разделения суверенитета. И если в первом типе государств суверенитет не раздроблен, то в государствах федеральных он делится между
самой федерацией и её субъектами, а в конфедеративных объединениях он
остаётся только за участниками союза211.
Приват-доцент Санкт-Петербургского университета М.И. Свешников в
Пособии к лекциям по русскому государственному праву212 воспроизводил
весьма подробную классификацию государств, предложенную Г. Еллинеком.
Не останавливаясь на ней детально, отметим, что федерация (союзное государство) попала в разряд организованных государственных соединений213
юридического характера вместе с конфедерацией, реальной унией и международными административными, почтовыми, телеграфными и иными союзами. Свешников не углублялся в рассмотрение правовой природы союзного
государства, соглашаясь с тем, что рассмотрение данного вопроса в свете отнесения к федерациям не только республиканским образом устроенных Соединенные Штаты и Швейцарии, но и Германской империи, представляет известную сложность.
С точки зрения интерпретации федеративных принципов государственного устройства, привлекает наше внимание фундаментальное трехтом211
Эсмен А. Указ. соч. С. 5–8.
Свешников М.И. Русское государственное право. Том 1. Выпуск 1. Общая теория. СПб.,
1895. С. 205–212.
213
Кроме соединений государств М.И. Свешников выделял также простые государства, в
которых «власть суверенна на всей свое территории». Сюда он относил среди прочего и
Российскую империю (С. 212, 213).
212
104
ное сочинение Д. Брайса «Американская республика», переведенное в конце
XIX века на русский язык. Глава XXX части I указанного сочинения носит
название «Достоинства федеративной системы» и в целом даёт представление об авторской позиции по рассматриваемым вопросам214.
Д. Брайс не пытался излагать «высокую» теорию о юридической природе федеративного государства, его соотношении с другими видами государственных образований. По сути, он рассматривал федерализм как одну из
ступеней децентрализации. Примечательно, что подобная «нонцентралистская» интерпретация федерализма обуславливала схожесть его правовой
природы с правовой природой местного самоуправления, которое рассматривается Брайсом в этой же главе. И если федерализм позволяет «приноравливать свою администрацию к законам каждой местности», то самоуправление
«служит ручательством за хорошее управление местными делами».
Следует подчеркнуть взаимосвязь федеративного государственного
устройства с принципами правового государства у британского государствоведа, ибо федерализм предохраняет «от возникновения такого деспотического центрального правительства, которое присваивает себе все права и угрожает личным правам граждан». Среди оригинальных достоинств федеративной системы у Д. Брайса можно указать, что она даёт возможность проводить
«такие законодательные и административные эксперименты, на которые было бы опасно решиться в стране с централизованной правительственной властью».
Своеобразно отношение к союзному государству А.С. Алексеева215.
Фактически он рассматривал федеративный принцип, говоря современным
языком, как способ управления большим государством. Необъятные пространства и многочисленность населения обусловливают сложность для государственной власти «равномерно воздействовать на все части своей об214
Брайс Д. Американская республика. Часть 1. Национальное правительство. М., 1889.
С. 384–392.
215
Алексеев А.С. Русское государственное право. С. 168–170.
105
ширной территории и везде в одинаковой степени стоять на страже интересов разнородного и раскинутого на большом пространстве населения». Требуется, по мысли автора, определенное искусство, чтобы управлять «сложной и разветвленной системой учреждений», при этом являющейся «живой
силой» при взаимодействии с населением.
Способ решения этой трудной задачи предопределяется особенностями
генезиса больших государств, ибо они «не вступают в историю готовыми историческими телами». Конкретная форма объединения «мелких политических тел», согласно А.С. Алексееву, зависит как от характера «политического
быта» государства-объединителя, так, соответственно, и от степени «политической зрелости» объединяемых политических образований. Однако дальнейшая классификация проводилась автором исходя только из второго критерия. Вопрос об особенностях политической жизни сплачивающего центра и
её влиянии на форму создаваемого объединения оставлен автором в стороне.
Думается, это не случайно, ибо утверждения о влиянии на создаваемое объединение особенностей политической организации, с одной стороны, государства-объединителя, с другой – объединяемых политических образований
находятся в известном диалектическом противоречии216.
Итак, А.С. Алексеев отмечал, что «чем политически зрелее объединяющиеся части, тем более предоставляется им самостоятельности и тем более оснований для образования федеративного государства и, наоборот, чем
менее развиты сливающиеся в политическое целое области, тем более условий для образования унитарного и централизованного государства». В результате автор выделял три группы государств с «обширной территорией»:
1) государства, в которых составные части равны в своей самостоятельности (это как раз федеративные государства: Германская империя, Северо-Американские Штаты, Швейцарский союз);
216
Действительно, только ли уровень политической зрелости Финляндии, Польши,
Кавказа и т.д. предопределил характер и форму их присоединения к Российской империи?
А разве сам тип имперской государственности её российской спецификой не задавал
известные рамки этому процессу?
106
2) государства, в которых составные части самостоятельны, но неравноправны, выделяется метрополия (Британская империя);
3) государства, в которых присоединенные части утратили самостоятельность, слившись с присоединившим их государством (Россия).
Сложно не подметить определенную противоречивость приведенной
классификации. Во-первых, автор подспудно ассоциировал федеративный
принцип с обширными по своей территории государствами. Действительно,
Северо-Американские Штаты и Германская империя – крупные государства,
но разве можно причислить к таким приводимый самим автором в качестве
примера Швейцарский союз? Во-вторых, равная самостоятельность субъектов федерации в самом деле характерна для Северо-Американских Штатов,
но с большой натяжкой можно отнести к этой категории Германскую империю, в которой Пруссия занимала особое положение. В-третьих, утверждение, что присоединившиеся к России части утратили свою самостоятельность, тоже не может быть принято без оговорок. Какое бы ни было решение
вопроса о юридической стороне взаимоотношений Империи и Финляндии,
невозможно отрицать, что последняя обладала совершенно особым статусом,
выделявшим её из числа российских провинций.
Именно при рассмотрении вопроса о положении Финляндии в составе
Российского империи А.С. Алексеев выделял четыре формы «соединения государств»: инкорпорация, союзное государство, союз государств и личная
уния. Он довольно традиционно для того времени определял понятие союзного государства на контрасте с понятием союза государств. По мысли автора, образование союзного государства, во-первых, означает утрату его составными частями суверенитета и, как следствие, государственного статуса
(соответственно, при союзе государств составляющие его члены сохраняют
суверенитет и государственное состояние); во-вторых, составные части союзного государства продолжают «жить, как более или менее самостоятельное целое», но при этом центральная власть будет являться «источником и
последним судьёй» их самостоятельности (это обусловлено тем, что правовая
107
связь между субъектами федерации зиждется на законе, а не на международном договоре, как при союзе государств).
Остается заключить, что водораздел между союзом государств и союзным государством более-менее проведен автором (по крайне мере, формально-юридически), однако, ясного отличия союзного государства от государства простого, в котором провинциям тоже может быть предоставлена довольно широкая степень самостоятельности, у А.С. Алексеева мы не находим.
§ 2. Развитие федеративной теории в 1905–1917 годах
В известном смысле колокол XX века пробил в России лишь в 1905 году. Первая русская революция сотрясла устои государственности и привела к
изданию Манифеста 17 октября, даровавшего политические и гражданские
свободы, и созыву Государственной Думы. Казалось, что многовековая самодержавная Россия постепенно погружается в пучину истории и на свет выходит новое государство. Однако недолго, как известно, длилась «весна дуалистической монархии» – соправление Императора и Думы (ещё быстрее
окончится век Временного правительства 1917 года). Символично, что конец
«старой» Росси совпал по времени с уходом столпов государственноправовой науки второй половины XIX века. В начале 1904 года не стало
Б.Н. Чичерина, в конце того же года – Н.М. Коркунова.
Происходящие перемены не могли не затронуть конституционноправовую мысль. Конечно, изменения в большей мере отразились не на академической литературе, консервативной по своему определению, а на общественной жизни российских государствоведов (не секрет, что многие, к примеру, были деятелями партии кадетов), на их возможности свободно размышлять над обустройством обновляемой России. Но и ex cathedra стали заметны подвижки. Это, прежде всего, выразилось в резком возрастании научного и околонаучного интереса к федеративной тематике. И если литература
второй половины XIX века касалась федеративных государственных форм
108
лишь вскользь, то в начале XX века появляются самостоятельные монографические работы по данной теме (уже упоминавшиеся труды А.С. Ященко, а
также А.А. Жилина, Ф.Ф. Кокошкина, С.А. Корфа, К. Кульчицкого (Мазовецкого) и др. авторов).
Остановимся более подробно на рассмотрение взглядов государствоведов. Вопрос о юридической природе федеративного государства продолжал
оставаться
в
числе
сложных
научных
проблем
того
времени.
С.А. Котляревский заметил, что «едва ли какой-нибудь отдел государственного права доставил юристам так много хлопот, как именно вопрос о федеративном государстве; в связи с ним пришлось пересматривать, казалось бы,
прочно установившиеся положения публичного права, – например понятие
суверенитета в государстве»217. Объяснение этому он видел отчасти в том,
что государственно-правовая наука привыкла описывать реально существующие типы государственных образований, которые имели преимущество
унитарный характер. Соответственно, «как обыкновенно бывает, впечатления от политической действительности возводились в рациональные нормы,
признававшиеся необходимыми для политических соединений всех типов»218.
Одной из ключевых проблем в теоретической конструкции федеративного государства являлось, по мысли С.А. Котляревского, его отграничение
от государства унитарного. Автор признавал, что степень федерализации
(децентрализации) как в федеративных, так и в унитарных государствах может быть весьма различной и для познания реального характера власти в
данном государстве эти различия имеют большую важность. В то же время
юридический метод не в состоянии остановиться на таком постепенном переходе понятий, ибо как бы далеко ни шла в данном унитарном государстве
децентрализация, его качественное отличие от государства федеративного
сохраняется для юриспруденции в полной силе. По данному сущностному
217
218
Котляревский С.А. Конституционное государство. С. 56 и след.
Там же. С. 56.
109
вопросу государствовед не встречал среди юристов особенного единогласия.
Котляревский считал понятия «федерализация» и «децентрализация» однотипными, различающимися не качественно, а количественно, указывая, что
всё зависит от степени распределения власти между центром и отдельными
частями. Данное распределение раскрывается в двух аспектах: компетенция
власти и её самостоятельность. Как раз с точки зрения степени самостоятельности власти автор и выстраивал, условно говоря, «лестницу децентрализации».
В рамках государств, имеющих унитарный строй, он выделял государства бесспорно унитарные, но характеризующиеся некоторой степенью административной децентрализации (т.е. в которых осуществлена передача
особых полномочий агенту центральной власти на месте), а также унитарные, но обладающие институтами самоуправления на местах. Далее идут политические тела собственно федеративного характера (союзное государство,
реальная уния, союз государств). Здесь, однако, С.А. Котляревский не составляет своего особого мнения касательно различия между указанными образованиями, воспроизводя мнения ряда немецких государствоведов.
Вместе с тем в анализе Котляревского есть одна, по нашему мнению,
весьма примечательная черта. Анализ этот, с точки зрения самого автора, носит скорее политический, а не юридико-догматический характер219. Градация
государств по степени самостоятельности их частей, по словам ученого, проведена им с позиции политической морфологии. В конце соответствующего
раздела он вновь возвращается к проблеме разграничения унитарного и федеративного государств, отмечая, что для политика (sic! – А.Л.) как теоретика, так и практика – унитарное и федеративное государства не могут противопоставляться в виде двух абсолютно противоположных типов, не имеющих
219
Н.В. Кроткова, исследователь творчества С.А. Котляревского, отмечает: «Понимая
недостаточность формально-юридического метода, Котляревский считает необходимым
дополнить его анализом реального функционирования государственных институтов.
Данный подход он называет политико-морфологическим» (см.: Кроткова Н.В.
Государственно-правовые взгляды С.А. Котляревского. М., 2011. С. 17).
110
переходных форм. Далее он писал, что существует две параллельные тенденции: с одной стороны, к объединению мелких политических тел, с другой – к
самостоятельности частей в сложившемся крупном политическом соединении. Кажущаяся противоположность указанных тенденций снимается тем,
что политическая мудрость требует привить известные элементы федерализма государству строго унитарному – требует в интересах самого государственного единства (С.А. Котляревский ссылался на Д. Брайса)220. Интерпретация федеративного государства через призму децентрализации (пусть даже
такой анализ объявлялся автором политическим – по другому его, видимо,
сложно было аттестовать в условиях догматизма «классической» юриспруденции) имела значительный прогностический потенциал для развития отечественной конституционно-правовой науки, который, однако, не был реализован в дореволюционный период её развития.
Мысль об известной синонимичности понятий децентрализации и федерализация получила отражение также и в сборнике статей «Конституционное государство», одним из авторов которого был С.А. Котляревский. Рассматривая статус двухпалатного парламента, он отмечал, что одна палата как
бы воплощает момент государственного единства, а другая – момент многообразия. Роль второй палаты не сводилась автором к обеспечению интересов
субъектов федерации – в исторической перспективе она могла бы стать выразителем как местных интересов, отстаиваемых избираемыми органами самоуправления, так и национальных интересов населяющих государство народностей. Государство с подобным устройством, по мысли Котляревского, может развиваться в направлении культурно-федеративном221.
Польский автор К. Кульчицкий (Мазовецкий) в переведенной на русский язык работе понятие «федерация» рассматривал как собирательное наименование для союза государств и союзного государств. Ученый определял
её как «соединение нескольких государств в интересах достижения общих
220
221
Котляревский С.А. Конституционное государство. С. 79.
Конституционное государство. Сборник статей. 2-е изд. СПб., 1905. С. 307–313.
111
целей при помощи союзной власти, при условии сохранения за каждым государством его самостоятельности». Союз государств он считал отходящей,
«устарелой» формой федерации, в то время как союзные государства, отличительной чертой которых автор называл сильную центральную власть, по
его мнению, имели все шансы на дальнейшее развитие и образование. Отмечая, что федерация не противоречит ни монархической, ни республиканской
форме правления, государствовед признавал, что в Германской империи федерация не выступает в своей чистой форме222.
Среди черт, отличающих Германскую империю от Соединенных Штатов и Швейцарии, ученый выделил следующие:
1)
весьма обширные законодательные полномочия федерального
парламента при отсутствии у федерации своей собственной администрации;
2)
«страшное неравенство» между членами Союза (Пруссия факти-
чески управляет Империей);
3)
делегаты Союзного Совета (прообраз современного Бундесрата –
А.Л.) являются членами правительств субъектов федерации и, как следствие,
лишены самостоятельности223.
Обобщая результаты рассмотрения разных типов федеративного государства, автор заключал, что данная форма политического строя является
чрезвычайно гибкой и легко приспосабливающейся к требованиям времени224.
Довольно серьезному академическому рассмотрению подверг государственные формы в своем учебном курсе известный конституционалист начала XX века Н.И. Лазаревский. В зависимости от степени централизации власти он следующим образом классифицировал их225:
1) государства «чисто унитарные»;
222
Кульчицкий (Мазовецкий) К. Указ. соч. С. 129, 130.
Там же. С. 171.
224
Там же. С. 180.
225
Лазаревский Н.И. Русское государственное право. 3-е изд. СПб, 1913. С. 215 и след.
223
112
2) государства с самоуправлением, в которых местные дела осуществляют независимые от центрального правительства органы (иерархически не
подчинены и не формируются ими), которые, однако, не обладают законодательной компетенцией;
3) автономии. «Слово это в науке, – писал ученый, – не имеет твердо
установленного значения»226. В то же время в отличие от самоуправляющихся единиц автономии, как правило, обладают законодательной властью, полученной от центрального правительства;
4) союзные государства;
5) союзы государств, в которых центральное правительство не может
непосредственно воздействовать на население, отсутствие у него своих административных и судебных органов;
6) унии.
Весьма лаконично Н.И. Лазаревский охарактеризовал союзное государство, отметив, что в нем имеется ряд подчиненных центральной власти властей. Подобная краткость обусловлена тем, что «юридическая природа союзного государства […] вызывает ряд затруднений, и некоторые из них до сих
пор не могут считаться разрешенными»227. Автор попытался обобщить подобные проблемные места и выделить, если это было возможно, преобладающее в научной среде мнение. Итак, к наиболее сложным вопросам касательно природы союзного государства он отнес следующие:
1) Кто собственно является государством?
2) Кто является сувереном?
3) Как возникает союзное государство?
4) В чем разница между государствами, входящими в союз, и автономными провинциями?
226
Там же. С. 217. «Понятие "автономия" даёт почву для софизмов», – писал автор в 1906
году (см.: Лазаревский Н.И. Автономия. С. 4).
227
Лазаревский Н.И. Русское государственное право. С. 221.
113
Н.И. Лазаревский отмечал, что господствующее академическое мнение
наделяло государственным статусом и сам союз и входящих в него членов,
при этом в качестве суверена рассматривало только само союзное государство. В то же время удобоваримого ответа на вопрос о том, чем всё-таки члены
союза отличаются от наделенных автономией провинций унитарного государства, выработано не было. Правда, была подмечена особенность, что закрепляет взаимоотношения межу федерацией и её членами конституция, в то
время как автономии учреждаются и наделяются компетенцией посредством
законов, изданных центральной властью. Примечательно, что ученый вполне
допускал создание федеративного государства не только путём объединения
ранее существовавших государств, но и посредством децентрализации доселе
единого государства228. В целом, Лазаревскому нельзя отказать в умении довольно стройно и логично для работ такого плана изложить основные проблемы теории союзного государства, не дававшие покоя ученым умам второй
половины XIX – начала XX веков.
В более ранней своей работе государствовед несколько подробнее рассматривал вопрос о соотношении правового статуса автономии и субъекта
федерации229. В федеративном государстве, по мысли автора, у членов союза
имеется «на праве полной собственности» определенный круг дел, т.е. область, где они целиком самостоятельны (в том числе, кстати, и по вопросу о
самой организации данного государства), правовой гарантией которого выступает конституция союзного государства. Автономия же, наоборот, осуществляет не свои, а чужие права и в силу этого контролируется центральной
властью. Если обобщать, то самой важной чертой, отличающей автономное
образование в составе унитарного государства от члена федерации, является
«неприкосновенность» части прав последнего для вторжения со стороны
228
См. также совпадающее мнение: Ладыженский А.М. Указ. соч. С. 24. Е.С. Горский
считал, что существуют два пути создания союзного государства: а) посредством
объединения государств; б) переход в федерацию через расширяющуюся автономию.
(Горский Е.С. Указ. соч. С. 22).
229
Лазаревский Н.И. Автономия. С. 9–12, 15.
114
центральной власти230. Здесь Н.И. Лазаревский, на наш взгляд, довольно тонко замечает, что в противовес союзному государству, если бы центральная
власть захотела вернуть часть прав, отданных автономии, то с точки зрения
права не возникло бы ни малейшего в том затруднения. Другое дело, позволим себе продолжить мысль автора, то, что возможно юридически, может
быть абсолютно неприемлемым политически231.
Другой видный представитель государственно-правовой науки начала
XX века Ф.Ф. Кокошкин в рамках учебного курса по общему государственному праву отдельно рассматривал вопрос о соединении государств (глава
IX)232. При этом собственно к соединениям государств он относил только такие, в которых объединяющиеся части не утрачивают своего государственного статуса (из чего следовало, что Итальянское королевство, например, он не
рассматривал в качестве соединения государств).
Он выделял два типа подобного соединения: международно-правовое, в
котором область взаимодействия государств ограничивается только внешними сношениями без создания как такового единого государственного организма, и государственно-правовое, в котором уже устанавливается подчинение одного государства другому или всех соединившихся государств образовавшемуся из них сложному союзу. К первому типу соединений правовед относил союз государств (конфедерацию), в том числе реальную унию, и протекторат; ко второму – союзное государство (федерацию) и сюзеренитет.
Характеристика союзного государства у Ф.Ф. Кокошкина не отличается особой оригинальностью (да и не может отличаться, ведь ей посвящено
230
Среди прочих, аналогичное мнение см.: Борович Б.О. Что должно решать
учредительное собрание. Харьков, 1917. С. 17–19; Тимофеев А.Г. Указ. соч. С. 11, 12.
231
С позиции сегодняшнего дня сложно оценить, например, процесс деволюции в
Великобритании. Формально юридически всесильный британский парламент является
узником политической целесообразности. И то, что допустимо в теории, совершенно
немыслимо в практической деятельности. Поэтому раз «отданные» полномочия
Шотландии, Уэльсу и Северной Ирландии могут уже никогда не вернуться назад и в этом
смысле стать таким же элементом политико-правовой традиции как, скажем, «спящее»
вето королевы.
232
Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному праву. С. 297–306.
115
менее одной страницы текста), но обращает на себя внимание определенное
движение авторской мысли в сторону интерпретации принципов федерализма, как обеспечивающих «вертикальное» разделение властей: «При федеративном устройстве, – писал автор, – кроме разделения властей в смысле теории Монтескье, существует еще разделение каждой из трех функций власти
между союзным государством и его отдельными членами»233.
В традиционном ключе государствовед описывал и отличия союза государств от союзного государства (конфедерация основана на международном праве, федерация – на объективном праве, установленном путем всеобщего соглашения и закона или обычая; субъекты федерации в отличии от
членов конфедеративного соединения не сохраняют суверенитет; конфедерация является субъектом права лишь для целей международного общения государств). Что примечательно, автор признвал, что указанные отличия носят
теоретический характер, в то же время наиболее значимым «практическим»
отличием федерации от конфедерации является наличие у членов последней
jus secessionis – права выхода из союза.
Ф.Ф. Кокошкин рассматривал также вопрос об отличии союзного государства, в состав которого входят государства-члены, от государства единого, но децентрализованного, части которого могут обладать известной долей
самостоятельности. Ученый признавал, что данный вопрос не лишен научной
сложности, ибо, во-первых сложный характер в определенной степени присущ не только федеративному, но и всякому сколь-нибудь крупному государству234; во-вторых, внутренне разделение государства на «высших ступенях своего развития» представляет значительное сходство с федеративным
устройством. Высшей ступенью децентрализации для составных частей единого государства является, по мысли конституционалиста, законодательная
233
Там же. С. 302.
Это суждение перекликается с мыслью Л. Гумпловича, который считал использование
термина «сложное государство» известной условностью: «так как все большие
государства вырастают из малых […] то нет, строго говоря, ни одного большого
государства, которое не являлось бы в этом смысле сложным» (Гумплович Л. Указ. соч.
С. 258).
234
116
децентрализация, называемая им также областной автономией. Соответствующие территориальные союзы имеют, согласно автору, местные законодательные собрания, организация которых, как правило, определяется всецело
или отчасти местным законодательством. В силу этого они обладают частичной политической самостоятельностью и занимают срединное положение
между местным самоуправлением и несуверенными государствами (членами
федерации).
В другой своей работе, носящей скорее общественно-политический,
чем академический характер, Ф.Ф. Кокошкин подчеркивал два принципиальных различия в положении областной автономии (автономной провинции
нефедеративного государства) по сравнению с субъектом федерации235. Вопервых, члены федерации имеют не только свои местные законодательные
собрания, но и независимые от центральной власти правительства, а вовторых, в федерации местные законы издаются исключительно местными органами без участия центральной власти. Таким образом, автономная область,
по мысли автора, куда ближе к развитому местному самоуправлению, чем к
субъекту федеративного государства.
Небезынтересен подход профессора В.А. Савальского к природе федеративного государства, нашедший отражение в его курсе по государственному праву в Императорском Варшавском университете. Предложенная государствоведом классификация государств на простые и сложные, т.е. состоящие из нескольких государств, куда он относил федерации, конфедерации и
государства, в состав которых входят автономные области, – не отличается
особой оригинальностью (за исключением, пожалуй, последнего вида государственных образований)236.
В то же время обращает на себя внимание тот факт, что ученый считал
уместным рассматривать указанным образом не все, а только конституцион235
Кокошкин Ф.Ф. Областная автономия и единство России. С. 6, 7.
Савальский В.А. Государственное право. Общее и русское. Конспект лекций. Часть II.
Варшава, 1913. С. 184.
236
117
ные государства. Подробный анализ понятия «конституционное государство»
у В.А. Савальского выходил бы за рамки настоящего диссертационного исследования. Однако отметим, что профессор вкладывал в данный термин
собственно либеральное содержание: «Конституционное государство такое,
которое соответствует идее права. Но идея права есть свобода. […] Свобода
является принципом всех учреждений конституционного государства, которые получают смысл и значение её гарантий: и сама свобода и её гарантированность имеют степени, так что можно говорить о степенях конституционности: наибольшее количество граждан пользуется наибольшим количеством
свобод, которые имеют наибольшее количество гарантий»237.
Автор считал вполне уместным рассматривать членов федерации в качестве суверенных государств, отмечая, что вопрос о суверенности политико-территориального образования зависит от того, подчиняется ли оно своему собственному праву (и тогда оно суверенно, пусть и в определенной степени) или чужому праву. Так как члены федерации принимают участие в
создании общефедерального права, то последнее может рассматриваться как
их собственное право, следовательно, можно говорить об их суверенности238.
Профессор юридического факультета Гельсингфорского университета
С.А. Корф считал, что уже к середине XVIII столетия наметился упадок старого принципа автократической централизации государства, постепенно государство стало утрачивать «свои прежние атрибуты всемогущества и самодовления»239. На авансцену мировой истории вышли новые публичновластные формы, которые, однако, не были построены по единому лекалу.
Наоборот, в реальности мы имеем «большое количество переходных форм от
простой провинции к суверенному государству и от последнего к государству сложному и федеративному», при этом переходы между этими формами
237
Там же. С. 178, 140 и др.
Там же. С. 95, 96.
239
Корф С.А. Федерализм. С. 80, 94.
238
118
«мало ясны и постепенны»240. Государство, согласно С.А. Корфу, потеряло
монополию на правотворчество, и очаги последнего возникают вне государственного организма. Соответственно, дифференциация этих новых форм
есть не что иное, как распределение властных полномочий, градация источников и ступеней правотворчества. В виду изложенного автор выделял «ступени и формы правотворчества»241:
1) децентрализация (предоставление некоторой самостоятельности местным органам власти);
2) самоуправление (местные единицы становятся источниками правотворчества);
3) автономия (дальнейшее расширение самоуправления, наличие законодательных полномочий);
4) несуверенное государство, применительно к которому центральная
власть не имеет механизмов принуждения в части правотворчества;
5) полная государственность.
Именно две последние формы являются собственно государствами и
имеют, по мысли автора, принципиальное отличие от других уровней правотворчества: только они способны осуществлять право принуждения в отношении нижестоящих социальных единиц. «Раз подобное право принуждения
существует, – писал С.А. Корф, – мы имеем, с одной стороны, ту (социальную единицу. – А.Л.), которая располагает этим правом, – государство, а с
другой стороны, ту, которая может принуждаться – провинцию, общину и
т.д., но не государство»242. По сути, автор изложил ключевое различие между
240
Там же. С. 94. Думается, изучение судьбы британских колоний – Канады и Австралии,
постепенно освобождавшихся из-под влияния метрополии и перешедших к концу XIX –
началу XX веков к состоянию «несуверенных государств», обусловило подобную
авторскую позицию. Корф писал: «трудно, часто и невозможно установить единый
момент превращения данного общества, провинции или другой какой-либо социальной
единицы в государство» (Корф С.А. Государственное устройство Канады // Вопросы
права. Журнал научной юриспруденции. Книга V (1). 1911. С. 99). См. также: Корф С.А.
Автономные колонии Великобритании. СПб., 1914.
241
Корф С.А. Федерализм. С. 97–105.
242
Корф С.А. Русское государственное право. С. 44.
119
членом союзного государства и провинцией – последняя имеет над собой государственную власть, которая обладает правом принуждения. По этой логике несуверенное государство – субъект федерации не может быть в одностороннем порядке принужден в плане правотворчества, «над ним» нет другого
государства, поэтому он сам является пусть не суверенным, но всё же государством.
Несложно заметить, что именно в рамках последних двух форм логично рассуждать о союзе государств и союзном государстве. Союз государств,
по мысли автора, возникает тогда, когда в область совместной администрации государств включается политическая цель, что отличает его от простого
«международного единения». В то же время союз государств отличается от
союзного государства «с те п е н ь ю (р а з р я д ка автора. – А.Л.) правовой связанности составных его частей»243. Однако С.А. Корф конкретизировал эту
«степень» только применительно к юридической невозможности несуверенных государств покинуть союзное государство (в отличие от членов конфедерации).
Профессор королевской академии в Познани Юлиус Гачек третью
часть своего труда «Общее государственное право» посвятил вопросам государственного соединения. В указанной работе ученый сразу постулировал
ключевой момент в проблематике государственных соединений: краеугольными камнями юридического учения о них служат понятия государства и суверенитета. И такой подход, как мы уже видели, был в целом типичен для государственно-правовой литературы того времени. Сообразно заданным ориентирам автор предлагал различать «государственные соединения, в которых
одна из соединившихся частей не есть ещё государство, а только будущее государство, государственный фрагмент; далее такие соединения, в которых
одна часть хотя уже есть государство, но не равноценна с другою частью; на-
243
Корф С.А. Федерализм. С. 97–105.
120
конец, такие, где обе части pares, равны, т.е. являются в равной степени государствами»244.
В качестве соединений государств с государственными фрагментами
Ю. Гачек рассматривал «публичные союзы, выросшие за пределы самоуправляющихся единиц, но еще не наделенные признаками государства». Если, несколько упрощая, говорить по сути, то автор анализировал и пытался
классифицировать разные формы колониальной зависимости, что потеряло в
настоящее время всякую актуальность245.
Соединения неравноправных государств Гачек называл «авторитарными союзами государств». Сюда он относил уже упоминавшиеся нами и принадлежащие ныне истории государства государств, а также международноправовые протектораты. К равноправным соединениям государств, по мысли
автора, принадлежат товарищеские союзы государств и сообщества государства (alliance, административный союз и т.д.), разница между которыми ученым не разъясняется. В этой же группе находятся унии, союзы государств,
союзные государства, а также государственные соединения, покоящиеся на
«чисто фактических нормах, на конвенциональных правилах» (сюда государствовед относил отношения Великобритании и Ирландии к самоуправляющимся колониям)246.
Государствовед признавал известную подвижность границы между
союзом государств и союзным государством, её определенную обусловленность историческим развитием соответствующих форм государственности,
ибо «строг и точен мир понятий, но не мир реальных явлений»247. Это, однако, не мешало Ю. Гачеку в качестве главного межевого знака, разделяющего
данные формы соединений государств, указать на международно-правовой
характер союза государств в противовес государственно-правовому характеру союзного государства.
244
Гачек Ю. Указ. соч. С. 8.
Там же. С. 9–17.
246
Там же. С. 17–21.
247
Там же. С. 54.
245
121
Вопросы суверенитета и характера возникновения соединений выступают в качестве дополнительных критериев разграничения союза государств
и союзного государства. Ю. Гачек поддерживал мнение, что субъекты союзного государства являются также государствами, но не суверенными (в отличие от суверенных государств-членов союза государств), а также, что союзное государство возникает в результате фактического, а не юридического
(как в союзе государств) процесса248.
В зависимости от субъекта (носителя) государственного суверенитета
государствовед классифицировал союзные государства (объявившие себя таковыми к началу XX века) на три вида: народно-суверенные, парламентарные и конституционные союзные государства (под благозвучным названием
«конституционные союзные государства» скрывалась монархическая Германская империя)249.
Теория «несуверенных государств» поддерживалась известным российским дореволюционным юристом А.А. Жилиным, плотно занимавшимся
разработкой теоретической конструкции союзного государства. Он считал
верным взгляд, согласно которому отличительным признаком государства
является наличие самостоятельного права повелевать свободными людьми, а
также организовывать свой строй250. Союзное государство в этом контексте
являло собой соединение несуверенных государств, которое было соединением: во-первых, организованным; во-вторых, государственно-правового характера; в-третьих, основанным на началах равенства субъектов. Таким образом, союзное государство, с одной стороны, отличалось от реальной унии и
союза государств, которые хотя и были соединениями организованными и
основанными на равенстве составных частей, но имели международноправовой характер, с другой – сюзеренитета, который в свою очередь был со-
248
Там же. С. 58–62.
Там же. С. 85.
250
Жилин А.А. Указ. соч. С. 268, 279.
249
122
единением государственно-правовым, но с неравным правовым статусом
членов и не организованными государственными связями251.
Применительно к союзу государств международно-правовой характер
означал, что составляющие его члены являются суверенными государствами.
Наиболее зримым признаком суверенитета А.А. Жилин считал право выхода
членов союза из него, которое действует даже тогда, когда выход из союза
прямо запрещен – международный договор, лежащий в основании данного
вида соединения, не может отнять это право у государства. Другие черты
союза государства (распространение власти союза на государства, а не на их
граждан; принятие решений касательно союзного устройства единогласным
решением его членов и т.д.), хотя характерны для большинства исторических
примеров данного типа соединений, не являются определяющими для его
юридического понятия252.
Соответственно, в противовес союзу государств федеративное государство не может быть прекращено волей входящих в него субъектов. Характерной чертой союзного государства, по мысли А.А. Жилина, является участие
составляющих его государств-членов в образовании «верховной воли» союзного государства, т.е. участие в его суверенитете. Однако подобное участие
не означает ни разделения суверенитета, ни разделения единой государственной власти – есть только разделение государственных задач. В практическом плане участие государств-членов в общефедеральной власти проявляется в том, что она состоит не только из национальных, но и из федеральных
органов, в образовании которых как раз и принимают участие члены союзного государства. При этом участвовать в образовании федеральных органов
государства-члены могут и не на равных началах (Германская империя)253.
Достоинства и недостатки федеративной формы, выделенные ученым,
в значительной мере соответствуют взглядам Б.Н. Чичерина по данному во251
Там же. С. 283, 284, 297, 298.
Там же. С. 304–310.
253
Там же. С. 331–339.
252
123
просу. Так, к положительным чертам союзного государства А.А. Жилин относил:
1) возможность в крупном политическом теле одновременно обеспечить и удовлетворение местных нужд населения (дела внутреннего управления) и решение задач общенационального характера;
2) более сложную и разнообразную политическую жизнь, в которой не
может быть такое ненормального явления, как притяжение к столице лучших
сил страны254;
3) защита от деспотизма как со стороны монарха, так и от толпы255.
Главный же недостаток федеративного правления кроется в слабости
власти, что чревато местным сепаратизмом, способным сотрясти основы государственного строя. Как следствие, союзное государство устойчиво, когда
составляющие его субъекты примерно одинаковы по величине и степени
культурности их населения.
Ярким и не нуждающимся в особом представлении разработчиком федеративной теории в России в начале XX века по праву являлся А.С. Ященко.
Пожалуй, он единственный ученый, чье имя всплывает в памяти у современных юристов при упоминании федеративной идеи в дореволюционной правовой науке. Можно по-разному относиться к его интеллектуальному наследию, но очевидно, что его труд «Теория федерализма. Опыт синтетической
теории права и государства» – наиболее основательное исследование по данной теме в русской академической литературе того периода и, вполне возможно, вообще во всей отечественной юридической литературе.
Следует начать с того, что А.С. Ященко в своей работе «Международный федерализм…» выделял два аспекта федеративной идеи, относящихся к
разным областям государственно-правовой реальности. Во внутреннюю
жизнь государств федерализм привносит оздоровительный импульс против
254
«Здесь государство не уподобляется организму с непомерно развитой головой и слабо
развитыми всеми остальными членами», – отмечал ученый. Да, не довелось автору
увидеть современную «федеративную» Россию.
255
Там же. С 346–348.
124
чрезмерной централизации государственной власти, одновременно в сфере
международных сношений, являвшихся на тот момент ещё весьма архаичными, он служит задачам установления порядка и гармонии256. Такое понимание федерализма позволило ученому «помирить» две в определенной мере
противоположные интерпретации федеративного принципа как начала, с одной стороны, союзного, с другой – децентралистского. Федеративный подход в международном общении государств играл у государствоведа очень
важную роль. «Вопрос об общечеловеческой организации, – отмечал
А.С. Ященко – есть вопрос о переходе от состояния аморфного общения к
общению федеративному»257.
Государствовед выделял несколько форм258 политических союзов,
классифицируя их с точки зрения отношений части и целого (или, подругому, по степени связанности воли частей, вступающих в соединение;
степени зависимости частей от целого): аморфный (политические отношения
не выливаются в определенную организацию, а сохраняют самопроизвольный характер), федеративный (отношения между целым и частями устанавливается соглашением), и централистский (компетенция частей государства
целиком зависит от воли всего союза). В рамках федеративного типа политической организации автор обособлял федерацию и конфедерацию. И если в
первой условия соединения устанавливаются и изменяются лишь согласным
(совместным) действием целого и частей, то во второй – существование объединения обусловлено решением как самого союза, так и каждого из его частей259.
При этом особенности юридической природы федеративного государства заключаются в том, кому принадлежит в союзе суверенная власть и каково отношение между федерацией и её членами. Признаком суверенитета
256
Ященко А.С. Международный федерализм. С. XX. Второму ракурсу федеративной идеи
как раз и был посвящен данный труд.
257
Там же. С. 356.
258
В «Теории федерализма…» (С. 263) автор писал о трех основных путях образования
политической организации, что, на наш взгляд, не совсем точно.
259
Ященко А.С. Международный федерализм. С. 354.
125
автор считал «способность свободно определять в пределах права свою собственную компетенцию»260. Впоследствии правовед рассуждал уже о федеративном государстве в русле проблем компетенции союза и его частей. Так,
А.С. Ященко отмечал, что политический союз, где компетенция и целого и
частей точно установлена и её видоизменение зависит от согласного решения
целого и частей, является федерацией, сразу добавляя: здесь суверенитет
принадлежит совместно целому и частям261. Главное отличие унитарного государства от федерации виделось ученому в том, что в последней «центральной власти и централизации поставлены такие границы, которые не могут
быть перейдены», т.е. дано твердое определение компетенции союзной власти262. В результате в федеративном государстве обеспечивается не только
единство и сила целого, но и свобода союзных частей.
Вообще следует отметить, что в «Международном федерализме…» у
А.С. Ященко легко читается взаимозаменяемость (синонимичность) понятий
«суверенитет» и «компетенция». Суверенная власть та, которая самостоятельно нормирует свою компетенцию (суверенитет тождественен праву на
компетенцию), вопрос о суверенной власти есть лишь вопрос о суверенном
органе власти (т.е. о его компетенции), независимость (суверенность) власти
федерации и её членов означает, что каждая из них имеет свою самостоятельную сферу деятельности (свои функции), т.е. соответствующие органы
власти обладают своей собственной компетенцией263. При этом центральная
власть в федеративном государстве не может в одностороннем порядке расширить свою компетенцию.
Легко можно развить суждения ученого. Что значит иметь региональные органы власти, обладающие компетенцией, не зависящей от центральной
власти? Это есть верный признак наличия в государстве самостоятельного
уровня публичной власти, не подчиненного в области своей деятельности
260
Там же. С. 360, 362.
Там же. С. 366.
262
Там же. С. 365.
263
Там же. С. 355, 363, 364.
261
126
центральному правительству. Другой вопрос – насколько широки эти гарантии «независимости», каким образом они обеспечены юридически? Автор
говорил о твердом определении компетенции союзной власти, явно имея в
виду её четкое отграничение от компетенции субфедерального уровня власти. Но каким образом можно обеспечить соблюдение этого водораздела?
Думается, что А.С. Ященко задал в «Международном федерализме…» лишь
общее направление движения конституционно-правовой мысли.
Изложенные выше авторские идеи нашли развитие в его «Теории федерализма…». «Центр тяжести федеративной теории, – писал ученый, – должен
находиться в вопросе о том, как образуется полнота и верховенство власти в
данном союзе, какая степень в образовании суверенной воли принадлежит
центральной власти и какая союзным властям»264. Как мы видим, авторский
ход мыслей не изменился по сравнению с предшествующей работой. Далее
он последовательно критиковал разные федеративные теории, подразумевая
под ними теории суверенитета в союзном государстве – теорию делимости
суверенитета, теорию суверенитета штатов, теорию суверенитета федерального государства и, наконец, теорию участия штатов в образовании федерального суверенитета265.
Последнее учение правовед считал наиболее близко подошедшим к истинному объяснению природы федеративного государства, но всё равно не
вполне удовлетворительным. Отстаиваемый разработчиками данной теории
принцип участия частей федерального государства в образовании суверенной
воли важен для понимания его сути, но явно недостаточен. А.С. Ященко проводил параллель, отмечая, что участие граждан унитарных государств в избрании парламента, т.е. в самой сущности суверенитета, не делает данные
государства федерациями граждан. При этом, по мнению автора, граждане в
отличие от субъектов федерации не имеют субъективного права участия в
264
265
Ященко А.С. Теория федерализма. С. 265.
Там же. С. 267–296.
127
образовании суверенной воли266. Для того, чтобы государство было признано
федеративным, недостаточно одного участия субъектов федерации в образовании суверенной воли, необходимо также «самостоятельная организация
местной власти»267. Федеративным государством, таким образом, является
государство, в котором суверенная воля образуется двойным участием (решением) как всего народа, так и народа всех штатов (субъектов).
Соответственно, суверенитет в такой интерпретации есть не что иное,
как «синтез верховной правительственной власти, получающийся от совместного действия нескольких политических органов»268. С этих позиций сущность федерализма заключается в определенном равновесии центральной и
местной властей, при котором они не рядом друг с другом (теория разделения суверенитета) и не одна над другой (унитарная теория), а «друг с другом
и друг в друге»: именно совокупность центральной и местной властей образует власть общегосударственную. Общая государственная власть имеет в
своём основании двойной источник: в воле всего населения вместе (центральная власть) и в воле населения отдельных политических единиц («местная власть» субъектов федерации), в силу чего данная политическая форма
характеризуется автором как дуалистическая269.
Примечательно, что вопрос о том, как именно разделена компетенция
между союзной властью и властями штатов, по мысли А.С. Ященко, не затрагивает сущности федеративной организации. Федеративный принцип
объясняет лишь как организовано соединение частей в политическое целое,
вопрос же, что именно находится в ведении центра и субъектов отнесен автором к вопросам автономности. Соответственно, ключевой вопрос федеративной формы заключается не в том, как много прав у центра и регионов, а в
том, «какой объем власти принадлежит тому федеральному органу, в кото266
Здесь, правда, возникает вопрос – почему право участия граждан в образовании
суверенной воли (т.е. право избирать своих представителей в общенациональный
парламент) автор не рассматривает в качестве субъективного права?
267
Там же. С. 296, 297.
268
Там же. С. 300.
269
Там же. С. 319–321.
128
ром представлены штаты в их особности»270. При этом государствовед считал
принципиально важным не смешивать понятия децентрализации и автономии
с понятием федерализма. Децентрализация (как собирательное понятие для
автономии и самоуправления) означает передачу в той или иной форме компетенции центрального учреждения местным учреждениям, которые хотя и
могут формироваться центральной властью, но действуют самостоятельно
(децентрализация административная), решение местных дел не представителями центральной власти, а лицами, избранными местным населением (децентрализация демократическая)271. В действительности автономные части
унитарных государств могут обладать большей самостоятельностью, большим объемом компетенции, чем субъекты государства федеративного. «Самостоятельность Канады, – писал А.С. Ященко, – неизмеримо обширнее самостоятельности какого-нибудь кантона Швейцарии или штата Северной
Америки, но никакого федерализма в отношениях её к Англии нет»272.
Естественно, учитывая особенности генезиса федеративных государств, федерированные части обычно обладают весьма широкой автономией, но это не является необходимой чертой данного политического тела: скорее наоборот, «федерализм стремится свести к одному правительственному
центру многие дотоле самостоятельные центры»273. Он представляет собой
не что иное, как выражение «политической интеграции человеческих обществ», децентрализация в свою очередь является выражением «политической дифференциации обществ»274. Это, однако, не исключает того, что федеративное устройство обычно используется как средство для достижения
цели обеспечения автономности его частей, как механизм политической децентрализации275. Интегративной функции федерализма автор придавал яв-
270
Там же. С. 348.
Там же. С. 338, 339.
272
Там же. С. 343.
273
Там же. С. 345.
274
Там же. С. 358, 359.
275
Там же. С. 346, 359.
271
129
ное предпочтение, отмечая, что факты истории276 свидетельствуют исключительно в её пользу. «Федерализм есть путь соединения, а не разъединения
[…] необратимое назад движение политической интеграции», – таков вывод
А.С. Ященко277.
Ученый скептически относился к распространенному мнению о том,
что федеративное государство сочетает в себе достоинства малых и больших
государственных форм, избегая их недостатков. Уменьшение числа малых
государств, объединяемых в федеративное политическое тело, будет способствовать сокращению числа войн и иных междоусобных конфликтов, представляя собой «громадный прогресс и возрастание силы по сравнению с разрозненным политическим состоянием»278. Однако в сопоставлении с государствами унитарными федерации слишком не устойчивы, слабы в военном
отношении. «Всевозможные сдержки и противовесы, – отмечал правовед –
приводят к неизбежной потери энергии. Следовательно, федерация всегда
будет в положении менее выгодном в случае борьбы с унитарным государством одинаковой силы»279. В авторской интерпретации федеративное государство предстает слабым, неустойчивым политическим образованием, а федерализм – не политическим идеалом, образом должного правления, а лишь
«временным соглашением в процессе объединения дотоле разъединенных
обществ»280.
Несложно заметить, что А.С. Ященко во главу угла при определении
понятия федеративного государства ставил исключительно формальный аспект организации государственной власти. Если переложить на современный
276
«Централизованное государство, – отмечал Ященко, – часто переходит к
децентрализации, но нет примеров федерализации унитарного государства» (там же.
С. 364).
277
Там же. С. 362, 363. В своей работе А.С. Ященко неоднократно возвращается к этой
мысли. Так, пятую главу он начинает с утверждения, что «федерализм есть политическое
средство национального и интернационального о б ъ е д и н е н и я » (р а з р я д к а автора –
А.Л.). […] Эта роль и значение федерализма подтверждается всей политической
историей» (там же. С. 397).
278
Там же. С. 368.
279
Там же. С. 368.
280
Там же. С. 370.
130
язык несколько туманные рассуждения о дуалистическом характере суверенитета, то, по сути, речь идёт об особой схеме построения федеральных органов власти, когда в их формировании тем или иным образом принимают
участие субъекты федерации. Наиболее яркий пример подобного подхода –
формирование верхних палат федеральных парламентов региональными органами власти, либо населением соответствующих регионов. Однако проблема заключается в том, что при таком подходе, с одной стороны, мы не получаем возможности исключить из числа федераций тоталитарный Советский Союз и ряд иных «квазифедераций», с другой стороны, должны к ним
причислить государства считающиеся традиционно унитарными, но имеющие избираемые по региональному принципу верхние палаты. Указанное затруднение, видимо, осознавалось автором, в силу чего он писал не только об
участии субъектов федерации в образовании общефедеральной власти, но и
том, что в федеративном государстве определяется граница разрастанию центральной власти, а «местная» (региональная) власть должна быть вполне самостоятельна в сфере своей ответственности. Однако именно этот важный
нюанс федеративной теории, как мы уже отмечали, государствоведом подробно не рассматривался.
Другой значимый аспект воззрений ученого заключается в поддержке
им т.н. «союзной» интерпретации федеративного устройства. Нельзя не отметить, что А.С. Ященко был одним из немногих отечественных дореволюционных исследователей, довольно четко указавший на два разных подхода к
объяснению юридической природы федеративного государства. Одно объяснение акцентирует внимание на союзнической природе федерализма как
средства объединения политических тел, другое – указывает на его важность
как способа децентрализации публичной власти. Обе интерпретации зачастую упоминались в трудах юристов, однако они не рассматривались как противоположным образом определяющие правовое содержание федеративных
принципов.
131
Из текста Ященко довольно явно следует понимание противоречия
этих двух начал. В «Международном федерализме…» автор отчасти попытался решить эту дилемму, кратко упомянув, что союзнический подход к федерализму можно отнести к сфере международного общения государств, а
децентралистский – к внутригосударственным отношениям. Однако в «Теории федерализма» он явно придавал универсальный характер союзническому
пониманию федерализма, специально доказывая, что децентрализация и федерализм – понятия не близкие, в определенном смысле даже противоположные. Основной аргумент в защиту данного подхода – исторические обстоятельства возникновения федераций, характеризующиеся собиранием дотоле
разрозненных политических тел, а не федерализацией унитарных государств.
Против указанного объяснения можно выдвинуть аргументы двоякого толка.
Во-первых, всё же ход истории не подтверждает тезис, что федерализм
лишь ступень на лестнице централизации. Да, ученый не отрицал возможность децентрализации унитарных государств, однако считал, что переход
последних в федеративную форму почти невероятен. Однако перед нами
пример Бельгии, принявшей сравнительно недавно федеративный образ
правления. Конечно, бельгийский федерализм довольно своеобразен, стал
следствием тлеющих внутренних конфликтов, но это не мешает ставить под
сомнения тезисы А.С. Ященко.
Есть, на наш взгляд, и более разительный пример – Российская Федерация. Авторская логика отрицает федерализацию России (федерализацию в
понимании Ященко), однако Российское государство последних двадцати лет
при всех оговорках в целом отвечает заявленным государствоведом формальным критериям федеративной формы281.
Во-вторых, вызывают некоторые возражения и методологические подходы правоведа. По сути, у автора правовые понятия являлись исторически
281
Конечно, можно долго указывать на квазифедеративные черты современной России.
Однако с позиций начала ХХ века (и с точки зрения сегодняшнего дня) Германская
империя была тоже весьма далека от федеративного идеала, что не мешало А.С. Ященко
писать о немецком федерализме.
132
детерминированными (в том смысле, что союзническая интерпретация федерализма объясняется особенностями возникновения реальных федеративных
государств). Не отрицая важность исторического подхода, всё же следует обратить внимание на необходимость уяснения функционального предназначения правовых понятий (их места и роли в правовой системе). Историческое
объяснение правовых понятий сужает возможность их содержательного развития (раз федеративные государства создавались преимущественно путем
объединения политических образований, значит, и федерализм должен трактоваться как средство государственно-правового объединения). Такой подход
явно снижает эвристический потенциал юриспруденции.
Продолжая рассмотрение позиций отечественных государствоведов
начала ХХ века, коснемся рассуждений А.А. Байкова, который рассматривал
проблему федеративного соединения в контексте властных и междувластных
отношений282. Он считал, что федерация сочетает в себе как властные отношения (что характерно для простого государства), так и междувластные (характерно для межгосударственных объединений), что делает федерацию как
систему отношений значительно более устойчивой и, в известном смысле,
более совершенной. Это обусловлено, с одной стороны, тем, что союзная
власть господствует над государствами, входящими в состав федерального
целого, с другой стороны – местная власть в рамках её компетенции «управомочена к осуществлению различных актов законодательства, суда и управления; единственное, что её ограничивает – это перевес союзной, требование
воздержания, бездействия в случае столкновения с федеральной властью;
здесь имеются две власти, одинаково правомерные, но не равноправные»283.
В результате автор видел отличие членов федеративного государства от простых самоуправляющихся территориальных единиц в том, что «власть их яв282
Байков А.А. Междувластные и властные отношения в теории права (опыт теоретикопознавательного построения). Ярославль, 1912. С. 363–368. С некоторой условностью
можно сказать, что властные отношения, согласно А.А. Байкову, – это отношения
субординации, а междувластные – координации.
283
Там же. С. 365.
133
ляется юридически самобытной, первоначальной, непроизводной, и что деятельность их подлежит отрицательному, а не положительному контролю со
стороны федеральной власти»284.
М.В. Вишняк, еще один автор начала века, рассматривал федерацию
как особую разновидность автономии, которая, по его мнению, подразумевает децентрализацию государственной власти (передачу публично-властных
функций из центра на места)285. Соответственно, он выделял законодательную автономию и автономию в области управления. При том последняя не
представляла для юриста особого интереса, так как в той или иной мере она
свойственна почти любому более-менее крупному государству (даже в России он видел «куцую» автономию подобного вида): «централизованное государство вынуждается передоверять местам свою власть, децентрализовать
свое управление, а потом и законодательство»286. Из этой цитаты видно, что в
известном смысле постепенная автономизация – удел всякого большого централизованного государства.
Принципиальное значения для разграничения понятий «автономия» и
«федерация» имел, согласно М.В. Вишняку, характер децентрализации. Если
речь идет о том, что центральная власть передает ряд своих функций на низовой уровень, но в то же время у неё сохраняется юридическая возможность
«взять обратно» отданное – то перед нами автономия. При федеративном
устройстве ситуация противоположная – центру указывают, что он вправе
делать287. Как видим, вопрос о разграничении указанных понятий, в конечном счете, сводился к юридическому характеру полномочий, осуществляемых на местах, находятся ли они в исключительном распоряжении центра
(автономия), либо установлена невозможность их одностороннего изъятия
без согласия субъектов (федерация). При этом автор полагал, что не имеет
значения собственно объем полномочий у автономии и члена федеративного
284
Там же. С. 368.
Вишняк М.В. Автономия и федерация. С. 3.
286
Там же. С. 5, 13.
287
Там же. С. 11–19.
285
134
государства – автономная единица вполне может обладать и более весомой
компетенцией, чем субъект федеративного государства.
В этом контексте значима и предложенная правоведом классификация
федеративных государств, в основу которой положен критерий равноправия
субъектов федерации, проявляющейся в формировании соответствующей палаты парламента (равноправные субъекты в Швейцарии и СевероАмериканских Штатах, привилегированное положение Пруссии в Германской империи)288. В работе М.В. Вишняка фактически присутствовала и другая черта, отличающая автономию от федерации, – генезис происхождения
этих форм государственного устройства. Если к автономии государство движется путем постепенной децентрализации, то при федерации происходит
обратное – соединение раннее существовавших государств в одно целое. Думается, что причиной такой обусловленности является не теоретикоправовые аргументы, а, скорее, реальный конституционный опыт создания
федеративных государств. Хотя тот факт, что данному аспекту разграничения федерации и автономии автор придавал значение, подтверждается его
характеристикой обустроенной по федеративному лекалу «новой» России, в
которой местные парламенты «будут осуществлять власть по происхождению автономную, по сути – федеративную»289.
Обобщая рассуждения М.В. Вишняка, несложно заметить их некоторую противоречивость. Начав с утверждения, что федерация представляет
собой особый вид автономии, де-факто в дальнейшем он дезавуировал данный тезис, показав принципиальное отличие данных форм как по характеристике их происхождения, так и по юридической природе осуществляемых на
местах полномочий.
Несколько иной подход находим мы у М.Я. Лазерсона. Он также рассматривал автономию как порождение центральной власти, которая, во288
Отметим, что в дальнейшем автор высказался критически в отношении верхней палаты
парламента, которая является «тормозом всякого законодательного начинания» (там же.
С. 25).
289
Там же. С. 25.
135
первых, наделяет её компетенцией по сравнительно небольшому кругу вопросов и может её сузить; во-вторых, оставляет за собой «право надзора» в
отношении переданных таким образом полномочий290. В федерации же наоборот, «части соединяются в целое и дают ему права»291. Особое значение
автор придавал и наличию второй палаты парламента, которая в федеративном государстве отвечает за центробежные тенденции (что, заметим от себя,
не рассматривается автором в качестве негативного явления) и должна формироваться из равного числа членов от субъектов, ибо «сила стремления к
сохранению не определяется величиной или богатством отдельного государства-члена»292.
И.А. Маевский рассматривал федерацию как союз самостоятельных
(суверенных) государств, учрежденный на основании договора с целью создания единой сплоченной нации. Ключевое значение при характеристике федеративного государства автор придавал не объему компетенции союза и его
членов, а способу организации центральной власти. Он выделял федеральные
органы власти двух типов: одни имеют целью сохранить в неприкосновенности права союзных государств, другие – проводят унитарные (центростремительные) тенденции. Соответственно, первый тип органов образуют делегаты
членов союза, которые и легитимируют общефедеральное правительство293.
В этом и проявляется основное отличие федеративного государства от унитарного, в котором местная власть не принимает участия в образовании центральной власти. В то же время понятие «автономии» автор как раз рассматривал в русле разграничения полномочий между центром и регионами, наделения последних широкой компетенцией, считая, что связь между автономией и федерацией проявляется лишь в том, что в последней «автономия встре-
290
Лазерсон М.Я. Указ. соч. С. 12, 20.
Там же. С. 30.
292
Там же. С. 34. Схожую позицию в 1917 году высказывал А.М. Ладыженский,
отмечавший, что верхняя палата парламента призвана обеспечить равенство «маленьких»
и «больших» (Ладыженский А.М. Указ. соч. С. 20).
293
Маевский И.А. Указ. соч. С. 8, 9, 13.
291
136
чает наиболее действенное обеспечение»294. При этом И.А. Маевский считал,
что надлежащая организация союза предполагает, что федеральное правительство «сносится» с населением посредством союзных правительств, т.е.
исполнительные полномочия концентрируются преимущественно на уровне
членов союза.
В контексте системы разделения властей в т.н. «народном государстве»
(с точки зрения терминологии сегодняшнего дня мы бы назвали такое государство просто демократическим – А.Л.) рассматривал федеративный принцип М.А. Рейснер295. Он отметил неизбежное противоречие между народом и
личностью в демократической идеологии. Если теория разделения властей в
интерпретации Локка-Монтескье призвана была, по мысли автора, обеспечить свободу личности, то в народном государстве она должна обеспечить
неприкосновенность власти народа-суверена. Разрешение дилеммы «личность-народ» автор видел в множестве публично-властных территориальных
коллективов, в которых входит конкретный индивид (община, колония,
штат). При этом всё большему и, соответственно, всё более удаляющемуся от
индивида коллективу даётся всё меньший и более «абстрактный» объём компетенции. При этом даже самый маленький и «близкий» к гражданину коллектив, обладающий наибольшим объёмом компетенции, – община – имеет
«несравненно меньший» объём прав, чем остается за индивидом296.
Рассматривая данный вопрос на примере Северо-Американских Соединенных Штатов, М.А. Рейснер отмечал, что федерация штатов как раз и является самым крупным территориальным коллективом, которому, однако,
даётся самая куцая по своему содержанию власть. Соответственно, при федеративном устройстве народ делит сам себя на целый ряд всё более широких территориальных союзов, что означает, по сути, не что иное, как ограничение народного суверенитета, в результате которого совершается «превра294
Там же. С. 10.
Рейснер М.А. Государство. Часть III. Государственные формы. М., 1912. С. 259–263.
296
Там же. С. 255–257.
295
137
щение абсолютного, неограниченного владыки в умеренного и ограниченного государя»297.
Если не обращать особого внимания на «руссоистский налет» в рассуждениях правоведа, который, на наш взгляд, не играет такой уж принципиальной роли в логических построениях автора, мы в целом придем к либеральной трактовке федеративного принципа как ограничивающего государственную власть в целях защиты свободы граждан. Этот мотив ещё более
четко звучит в другой его более поздней работе, датированной 1917 годом и
носящей явно публицистический характер. В ней он прямо писал, что близость власти к народу, её очерченность узкими границами обеспечивает разделение властей, которое и есть «величайшая защита свободы», главный признак государства союзного298.
С этих позиций автор вполне обоснованно критиковал Германскую империю как «ненастоящую» федерацию или, пользуясь словами самого
М.А. Рейснера, федерацию «совершенно особого типа». Особенно вызывали
нарекания у ученого, во-первых, весьма фрагментное проведение в империи
демократического принципа, в результате чего народ, представленный в империи, и народ, представленный в отдельных государствах, ничего общего
между собой не имеют; и, во-вторых, явное формальное и фактическое доминирование Пруссии. В результате правовед заключал, что Германия, скорее, реальная уния государств, чем федерация299.
Также в связке «автономия-федерация» рассматривал вопрос о природе
союзного государства А.Ф. Саликовский300. Автор, по сути, отождествлял
субъектов федеративного государства с автономными образованиями, но не
со всякими, а имеющими политический (государственный) характер. Он отмечал, что понятие «автономия» в точном переводе означает «самозаконность», т.е. право издавать законы, но это право находится под контролем
297
Там же. С. 259.
Рейснер М.А. Революция и федерация. С. 31.
299
Рейснер М.А. Государство. С. 262, 263.
300
Саликовский А.Ф. Указ. соч. С. 20–22.
298
138
центральной власти. Права же автономной области федеративного государства шире, т.к. она может без контроля проводить в жизнь изданные местными законодательными палатами законы в области внутренних дел. Соответственно, разграничение компетенции между центром и субъектами определяется федеральной Конституцией.
На примере Германской империи А.Ф. Саликовский рассуждал, что
федеративный строй делает государство «чрезвычайно сильным», при этом
объединяющиеся в союз государства не утрачивают самостоятельность (остаются «свободно управляющимися»), которая интерпретировалась им как
независимость при решении вопросов внутренней жизни. Считая Германскую империю «плохим типом» федерации, автор отдавал предпочтение в
качестве образца федеративных начал Северо-Американским Соединенным
Штатам. На их примере Саликовский подчеркивал, среди прочего, важность
верхней палаты для федеративного государства. Он отмечал, что в унитарных государствах зачастую задача верхних палат сводится к борьбе с демократическим характером деятельности нижних палат, в то время как в государствах союзных верхняя палата – «хранительница федерации», защищающая последнюю от возможных посягательств на неё нижней палаты и президента301.
Профессор Императорского университета Святого Владимира в Киеве
П.М. Богаевский называл федерациями соединения, создающие единую союзную власть, но при этом сохраняющие компетенцию во всём, что не передано союзу. Признавая, что в основном федерация создаётся путём объединения ранее независимых политико-территориальных образований, он тем не
менее считал возможным её создание путём децентрализации, когда «единое
целое распадается на части, сохраняющие друг с другом связь»302.
Автор выделял два условия процветания федеративного соединения:
301
302
Там же. С. 6–9, 16.
Богаевский П.М. Соединенные штаты как приме федерации. Киев, 1917. С. 1, 2.
139
а) части, образующие целое, должны действительно нуждаться хотя бы
в некоторой самостоятельности и пользоваться ей не во вред целому;
б) части ради «общих нужд» обязаны в рамках союзной конституции
подчиняться власти целого и отказаться от проявлений своей самостоятельности303. При этом участие законодательных установлений или конвентов отдельных штатов в изменении федеральной конституции рассматривалось
П.М. Богаевским как «знаменательная особенность федераций»304.
§ 3. Образы федеративной России в отечественной конституционноправовой науке второй половины XIX – начала XX веков
Вопрос о возможности и последствиях превращения России в федеративное государство (ее федерализации) не пользовался большой популярностью у дореволюционных правоведов. Ему посвящены были, как правило,
лишь мимолетные упоминания в учебной и монографической литературе по
государственному праву. Чтобы, например, понять отношение А.А. Жилина
или А.С. Ященко к возможности федеративного будущего для российского
государства, необходимо терпеливо пролистать их академические труды,
чтобы не на первой сотне страниц найти весьма сдержанное и краткое суждение на этот счет, причем зачастую – скептического свойства305. В то же
время, эти вопросы могли рассматриваться конституционалистами в специ-
303
Там же. С. 2.
Там же. С. 8.
305
Как безапелляционно отмечал Н.М. Коркунов, «Россия – единое государство. Она
никогда не образовала и не образует ни федерации, ни унии» (Коркунов Н.М. Русское
государственное право. С. 188). В.Н. Корнев пишет, что Н.И. Лазаревский – один из
видных российских конституционалистов начала XX века – «отмалчивался» по вопросу
федеративного устройства России (Корнев В.Н. Указ. соч. С. 375). Аналогичные
замечания находим у Ю.Л. Шульженко: «Сторонников создания в России федерации
среди дореволюционных профессоров, ученых-юристов фактически не было.
…подавляющее большинство из них вообще не высказывалось по данным вопросам»
(Шульженко Ю.Л. Из истории федерации в России. С. 118). См. также: Левитанус Б.А.
Указ. соч. С. 8.
304
140
альных брошюрах (такие работы вышли в революционном 1917 году у
С.А. Корфа, Ф.Ф. Кокошкина, А.С. Ященко).
Российская империя, как известно, вплоть до своего крушения была государством унитарным. Хотя следует отметить, что ее территориальные части обладали разным объемом прав и обязанностей в отношении центральной
самодержавной (по крайней мере, до 1905 года) власти306. Особенно подробно в дореволюционной литературе была рассмотрена проблема правового
положения в империи Великого княжества Финляндского. Однако этот вопрос в рамках настоящего исследования не рассматривается, так как, вопервых, ответы, данные на него учеными, уже были обобщены в дореволюционной литературе307; во-вторых, он имеет, скорее, сугубо исторический интерес; в-третьих, в статусе Великого княжества Финляндского было так много уникального, что вряд ли на данном примере возможно строить какиелибо научные обобщения; наконец, в-четвертых, среди различных позиций
по этому вопросу, высказанных в литературе, утверждение о федеративном
характере отношений между империей и Финляндией не пользовалось поддержкой.
Таким образом, в российском государствоведении не было реального
«внутреннего» объекта познания, а потому устройство союзных государств
изучалось, прежде всего, на примерах Германской империи, СевероАмериканских Соединенных Штатов и ряда других государств. Разработка
же вопроса о возможных путях и последствиях федерализации России относилась больше к области политической и была в этом смысле небезопасна,
так же как были небезопасны рассуждения о введении народного представи-
306
В дореволюционной литературе отмечалось, что бoльшая или меньшая степень
автономии отдельных частей Российской империи была известна русскому государству на
протяжении XVIII–XIX веков (Украина, Лифляндия, Эстляндия, Курляндия, Царство
Польское, Бессарабия), но к концу XIX века оказалась (за исключением Финляндии)
почти полностью изжита (см.: Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права.
СПб., 1911. С. 277 и далее, 461).
307
Куплеваский Н.О. Справка о мнениях 25-ти русских ученых, специалистов права, по
вопросу о юридическом положении Финляндии в составе Русской Империи. СПб., 1910.
141
тельства, создании ответственного министерства, внедрении системы разделения властей и проч. Однако сводить причины скромного освещения в литературе по государственному праву вопроса о возможности федеративного
государственного устройства России лишь к соображениям цензурного характера, отсутствию внутрироссийского «материала», нежеланию смешивать,
так скажем, академическое правоведение и политические требования было
бы, на наш взгляд, некоторым упрощением истинного положения дел.
Мы склонны предположить, что проблема заключалась в конфликте
«профанного» и профессионального знания. В начале ХХ века юридическое
академическое сообщество (в отличие от значительной части интеллектуальной элиты, в том числе националистически настроенной и, как правило, не
имеющей систематического правововедческого образования), в большинстве
своем видело всю сложность и неоднозначность построения обновленной
России на федеративных началах. Абстрактно поданная (вне узких и тяжеловесных рамок юридических исследований) федеративная идея привлекательна и, – что немаловажно в контексте политической борьбы начала XX века, –
довольно туманна; от нее веет некоей свободой, раскрепощением, либерализмом, она сулит возможность решения национального вопроса. Либералам
тяжело отказываться от таких идей только из-за неких «объективных условий», которые-де обусловливают ее нежизнеспособность на российской почве.
Итак, перспектива федерализации России, строго говоря, не воспринималась в дореволюционной науке как собственно научная, – скорее, как некий политический проект. Эта идея создавала определенный общественнополитический фон, который, с одной стороны, не относился непосредственно
к предмету науки, с другой – не мог в той или иной мере не оказывать влияния на разработку концепции союзного государства. Тем более, что применительно к проблеме федеративного устройства насущные проблемы легко
трансформируются в теоретические вопросы, – например, о возможности по142
строения федеративного государства в многонациональной и мультикультурной стране.
Понятие «федерация» и производные от него были привнесены в российскую общественно-политическую лексику в начале XIX века. Как отмечает А.В. Прохоров, «в русском языке группа слов "федерация", "федерализм"
появилась в первой половине XIX в. и была заимствована из западноевропейских языков, прежде всего из французского, где с XIV в. было в употреблении слово foederation, с 1748 г. в словарях фиксируется слово foederatif, а с
1789 г. – foederal»308.
Среди причин распространения указанных понятий Н.И. Цимбаев называет влияние общеевропейских просветительских идей, сочинений Монтескье, событий Великой французской революции. При этом «реалии Гельветической республики, Рейнского союза или образованной в 1812 г. польской
Генеральной конфедерации дали русским современникам для понимания
смысла федерализма больше, чем события, происходившие на Американском
континенте»309. Именно в это время, на наш взгляд, были сформированы и,
что самое важное, теоретически обоснованы два основных подхода к построению в России федеративной государственности. Данные подходы были
ясно сформулированы в основных документах Северного и Южного обществ
декабристов – «Конституции» Никиты Муравьева310 и «Русской Правде»
Павла Пестеля соответственно.
308
Прохоров А.В. Указ. соч. С. 29. Автор ссылается в том числе на следующую работу:
Яновский Н.М. Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту. СПб., 1803–1806.
Ч. 3. С. 956.
309
Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 457. Аналогичную мысль – о том, что революция в Америке
конца XVIII века оказала на развитие и распространение идей федерализма в то время не
такое большое влияние, как события в Старом свете (интеллектуальном, политическом и
экономическом центре тогдашнего мира), – высказывали и другие авторы (см.: История
буржуазного конституционализма XVII–XVIII вв. М., 1983. С. 9; Туманов В.А. Избранное.
С. 453).
310
Избранные… произведения декабристов. С. 295–329. Существует несколько вариантов
«Конституции» Н. Муравьева: один, – видимо, первоначальный, – обнаружен в бумагах
князя С.П. Трубецкого, другой – доработанный после обсуждения и критики – найден в
бумагах И.И. Пущина, третий написан самим Никитой Муравьевым в казематах крепости.
При этом федеративная идея находит отражение в первом проекте, слабее проявляется во
143
В первоначальном варианте своей «Конституции» Муравьев писал:
«Народы малочисленные бывают обыкновенно добычею соседей и не пользуются независимостью. Народы многочисленные пользуются внешнею независимостью, но обыкновенно страдают от внутреннего утеснения и бывают
в руках деспота орудием притеснения и гибели соседних народов. Обширность земель, многочисленное войско препятствуют одним быть свободными; те, которые не имеют сих неудобств, страждут от своего бессилия. Федеральное или союзное правление одно бы разрешило сию задачу, удовлетворило всем условиям и согласило величие народа и свободу граждан»311. Фактически Н. Муравьев, как до него Александр Гамильтон в «Федералисте»,
воспринял предложенную Ш. Монтескье интерпретацию федеративного государства как соединения достоинства малых государств (т.е. возможность
республиканского правления, обеспечивающего свободу) с достоинствами
государств больших (т.е. «внешней силой монархического правления») без
недостатков тех и других (ибо «небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие – от внутренней язвы»312). Обращает на себя внимание
то, что Муравьев выступал за федеративное разделение территории государства прежде всего по экономико-хозяйственному, а не по национальному
критерию. С этой точки зрения важно отметить, что федерализм в России являлся для Н. Муравьева, в первую очередь, средством обеспечения свободы
граждан, а не решения национального вопроса как такового. Другое дело,
что в переустроенной свободной России национальный вопрос мог бы разрешиться (или, по крайней мере, «смягчиться»). По сути, не будет большим
преувеличением сказать, что Н. Муравьев был первым отечественным провозвестником собственно либеральной интерпретации федерации как спосо-
втором и практически отсутствует в третьем (см. подробнее: Шульженко Ю.Л. Из истории федерации в России. С. 42–51).
311
Избранные… произведения декабристов. С. 295, 296.
312
Монтескье Ш.Л. О духе законов. Книга IX. Глава 1 (см.: Монтескье Ш. Л. Избранные
произведения / Общ. ред. и вступ. ст. М.П. Баскина. М., 1955); Федералист. С. 72–77.
144
ба сохранения гражданских свобод, обеспечивающего при соответствующем
переустройстве России ее будущее развитие и процветание.
У истоков другой интеллектуальной традиции стоит Пестель. Он не
просто высказал отрицательное отношение к возможной федерализации России, провозгласив ее «единой и неразделимой», но и сформулировал аргументы в поддержку своей позиции, которые в значительной мере легли в основу критики построения России на федеративных началах, звучавшей на
протяжении следующих двухсот лет. Подход Пестеля к явлению федеративного государства высказан в § 4 главы 1 его «Русской Правды»313. К федеративным Павел Пестель относил те государства, в которых области, их составляющие, хотя и признают общую над собою верховную власть и обязываются совокупно действовать во всех сношениях внешних, однако, сохраняют право «законы делать и постановления издавать для собственного своего внутреннего гражданского и политического образования»314. При этом во
внутренних делах составляющие федеративное государство образования не
полностью самостоятельны. По мысли Пестеля, права издавать законы, образовать общественные учреждения и распоряжаться государственными делами в федеративном государстве разделяются между общею верховною властью и частными областными властями. Указал автор косвенным образом и
на критерий разграничения компетенции во внутренних делах (верховная
власть в федеративном государстве не издает законы, а только советует, так
как не может иначе привести свои законы в исполнение, как посредством областных властей, не имея других принудительных средств), тем самым отнеся к вeдению федерального центра нормотворческую функцию, а к вeдению
субъектов федеративного государства – исполнительную. В этом как раз и
кроется, по мнению Пестеля, основной недостаток федеративного государства: центральная власть слишком слаба, чтобы принудить субъекты федера313
Восстание декабристов. Документы. М.-Л., 1958. Т. 7. Цит. по: http://vivovoco.rsl.ru (дата посещения – 1 ноября 2012 года).
314
Здесь и далее цитируется § 4 главы 1 «Русской Правды».
145
ции к исполнению своих решений, что особенно опасно при наступлении неприятеля. Кроме того, любовь к отечеству будет замещена любовью к одной
своей области, области будут с недоверием смотреть на верховную власть.
Все эти «семена к разрушению» могут взойти в России «при обширном ее
пространстве и большом количестве различных племен и народов, ее населяющих», которые «различными гражданскими законами судятся», «различные языки говорят», «различные веры исповедуют», «различные происхождения имеют». Если все это еще более усилить чрез федеративное образование государства, окажется фактически восстановлена удельная Русь с ее раздробленностью и, в конечном счете, Россия потеряет не только свое могущество, величие и силу, но, возможно, и «бытие свое между большими или
главными государствами».
Обобщая размышления Пестеля, Н.И. Цимбаев отметил, что он «намеревался построить предельно централизованное государство с жесткой и даже жестокой национальной и конфессиональной унификацией»315. По сути, в
«Русской Правде» озвучена ставшая хрестоматийной мысль, согласно которой сила и могущество российского государства неразрывно связаны (sine
qua non) 316 c наличием в ней единой централизованной власти или, используя
современный язык пропаганды, «властная вертикаль – залог процветания
России». П. Пестель и наследующая ему интеллектуальная традиция игнорируют упоминавшееся замечание Монтескье, поддержанное авторами сборника «Федералист» и Н. Муравьевым, о фактической невозможности сочетания
гражданских свобод с жестко централизованной властью: боязнь распада
«разношерстной» страны у него перевешивала угрозу подавления свободы.
Во второй половине XIX века федеративная идея получила широкие
«права гражданства» в отечественном интеллектуальном пространстве. Однако благодарить за это следует не юристов, а ряд революционных мыслителей, философов и историков (таких, как Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев,
315
316
Цимбаев Н.И. Указ. соч. С.461.
Дословно: то, без чего невозможно (лат.) – необходимое и обязательное условие.
146
М.А. Бакунин, Н.И. Костомаров, М.П. Драгоманов и др.), которые, обращаясь к федеративной тематике в своих трудах, способствовали ее популяризации на российской почве, зачастую рассматривая федерализацию как благо
для России, в том числе с точки зрения решения национального вопроса.
Нецелесообразно останавливаться подробно на рассмотрении взглядов
указанных деятелей: во-первых, поскольку относить их теоретические построения собственно к предмету дореволюционной государственно-правовой
науки было бы значительной натяжкой, а, во-вторых, их взгляды на федеративную идею уже достаточно освещены в отечественной литературе по
юриспруденции317. В то же время представляется возможным сделать одно
важное замечание касательно их воззрений на федеративную идею.
Немаловажно, что перечисленные авторы не являлись профессиональными юристами. Возможно, вследствие этого федерализм мыслился ими как
некое весьма аморфное общественно-политическое явление, приспособленное в той или иной мере к отстаиваемым ими воззрениям, доктринам, политико-философским системам обустройства России и мира. В результате,
сколь-нибудь строгий научный анализ соответствующих понятий в их работах вполне естественно отсутствует, а в целом их федералистские политикоправовые построения носили в значительной мере утопический характер.
Примечательно, что в значительной степени благодаря их работам получает
«второе дыхание» пришедшаяся по вкусу ряду современных российских правоведов идея П. Пестеля о том, что федеративные черты были присущи великокняжеской Руси318. Широкая известность указанных выше авторов вкупе
317
Так, в диссертации Б.А. Левитануса довольно подробно рассмотрены воззрения
Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, М.А. Бакунина (см.: Левитанус Б.А. Указ. соч. С. 10–
77). О взглядах М.П. Драгоманова и литературе о нем см.: Шульженко Ю.Л. Из истории
федерации в России. С. 53–60. Федералистским воззрениям Н.И. Костомарова посвящено
самостоятельное диссертационное исследование: Фокина Н.В. Принцип федерализма в
историко-политическом творчестве Н.И. Костомарова (1817–1885). Автореф. дисс. …
канд. полит. наук. М., 2007. См. также: Ященко А.С. Теория федерализма. С. 754 и далее.
318
Глигич-Золотарева М.В. Правовые основы федерализма. С. 141; Добрынин Н.М.
Федерализм: историко-методологические аспекты. Новосибирск, 2005. С. 33; Он же.
Российский федерализм... С. 46. Как отмечает Н.И. Цимбаев, «оставаясь в рамках
147
со слабой теоретической проработкой федеративной проблематики в их трудах сыграла с последней злую шутку. Эти мыслители, несомненно, внесли
большой вклад в популяризацию идеи федерализма на российской почве. Но,
как это часто бывает, популяризация идет рука об руку с профанацией знания.
В целом можно отметить, что федеративная проблематика, как в силу
слабой научной разработанности государственно-правовой теории второй
половины XIX века, так и ввиду ее «неблагонадежности» и недостаточной
«академичности» для юридических исследований, почти не находила отклика
собственно у представителей правовой науки. Из отдельных работ отечественных государствоведов этого периода стоит упомянуть сборник статей
А.Д. Градовского319. Примечательно, что указанный автор трактовал проблему соотношения государственного единства и национального самоопределения в целом в либеральном духе. Он отмечал, что национальный вопрос «вытекает из факта признания в народе нравственной и свободной личности,
имеющей право на самостоятельную историю, следовательно, на свое государство», прочно связав таким образом свободу, государство и национальное
самоопределение320. При этом автор вполне признавал, что союзное государство может быть средством, до некоторой степени смягчающим национальные противоречия. О федеративной Швейцарии он писал, что в ней «существование национальных особенностей вполне обеспечено»321. Будучи сторонником национального государства (которое, однако, не является «догматом»,
а лишь относительной истиной, общим правилом), А.Д. Градовский довольно
точно указал, что соединение в одно государственное целое многонацио-
серьезной научной традиции, говорить о давних исторических корнях российского
федерализма не приходится» (см.: Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 466–468).
319
Градовский А.Д. Национальный вопрос в истории и литературе. СПб., 1873. Отметим,
что данный вопрос рассматривался Градовским не в учебной литературе, а в
публицистических статьях. В этом смысле «нейтральность» академических трудов была
сохранена.
320
Там же. С. II, 12, 19.
321
Там же. С. 24.
148
нальных империй есть верная дорога к утрате свободы. Он считал, что, как
правило, государство только тогда является прочным, когда оно построено на
основании народности и служит национальной цели. При этом, по мнению
Градовского, «искусственные государства […] не могут обеспечить коренных условий гражданской свободы. Созданные обыкновенно насилием, они
должны направить все свои средства на сохранение и поддержание своего
искусственного единства»322.
Спустя почти полвека, уже на закате старой России, профессор
Н.А. Гредескул писал, что «всякая угнетаемая национальность […] становится ядом, становится гниющей язвой, становится внутренней гангреной для
государства»323. Соглашаясь принципиально с А.Д. Градовским, он, однако,
не разделял скепсиса последнего касательно многонационального государства, отмечая, что национальный вопрос нарушает внутреннее спокойствие государства и лишает его граждан свободы, «если национальности в государстве принудительно денационализируются, – если им не дано свободы национального развития, если государство для них только господство и властвование, а не отечество. Но все это получает совсем другой вид, когда права национальностей уважаются и охраняются»324. По сути, мысль Н.А. Гредескула
заключается в том, что Россию (как и иное многонациональное государство)
можно так обустроить внутренне, чтобы обеспечить права национальных
меньшинств и тем самым скрепить Россию не силой, а свободой. Здесь мы
видим два ключевых вопроса: возможно ли изменением внутреннего устройства государства сколь-нибудь полно решить национальный вопрос, и должно ли это внутреннее устройство быть непременно основано на федеративных принципах.
Уже при рассмотрении первого вопроса мы сталкиваемся с известным
противоречием: да, предоставление отдельным частям государства некоторой
322
Там же. С. 28.
Гредескул Н.А. Россия и ее народы. Пг., 1916. С. 30.
324
Там же. С. 36.
323
149
степени самостоятельности может умерить пыл отдельных лидеров национальных движений, но в то же время на арену явятся другие деятели, которые
потребуют еще большего обособления, еще больших прав325. Остановить
этот процесс по мере движения государства по правовому пути будет все
сложнее и сложнее, ибо жесткие (репрессивные) действия центральной власти уже будут политически и юридически неприемлемы. И здесь на горизонте появляется пестелевская угроза гибели «великой России».
В начале XX века Н.И. Лазаревский отмечал, что репрессии были бы
бесполезны с точки зрения русификации национальных окраин, но могут
быть эффективны, если направлены против национальной верхушки326. По
мысли автора, в борьбе правительства и национальности, в конце концов, уступить должно правительство, так как оно единственное, кто может уступить327. На наш взгляд, довольно точен прогноз ученого касательно перехода
многонациональных империй к развитым в правовом отношении формам государственности: «напряженность автономистских стремлений неминуемо
страшно возрастет, как только совершится переход к конституционному правовому строю»328. Но это еще не означает введения принципа «держать и не
пущать», – по крайней мере, это было неприемлемо для в целом либерально
мыслящей академической профессуры. Тем более, разные части России находились на разных ступенях культурной и политической зрелости. Все это
усугублялось проблемой смешанного расселения народностей, когда на одной и той же территории живут разные национальные группы, или расселе325
А.С. Ященко отмечал, что «нет такой политической панацеи, которая могла бы
устранить все конфликты, возникающие на национальной почве. Соответственно степени
национального объединения для разрешения национальной проблемы может служить та
или иная политическая форма: для нации вполне объединенной – унитарное государство;
для нации раздробленной, но стремящейся к единению, – федерализм; для
национальностей уже объединенных единой государственной жизнью, но взаимно
уравновешивающих друг друга, – автономия и децентрализация; для национальностей,
входящих как незначительный элемент в общегосударственную жизнь, – права общей
индивидуальной свободы, поскольку они могут иметь отношение к проявлению
национального сознания» (см.: Ященко А.С. Теория федерализма. С. 386).
326
Лазаревский Н.И. Автономия. С. 23, 24.
327
Там же. С. 27.
328
Там же. С. 32.
150
ние представителей одной национальности территориально некомпактно. Но
обязательно ли для решения национальных проблем строить федеративное
государство или достаточно, к примеру, развития местного самоуправления и
предоставления отдельным частям государства прав автономии?
Либеральную интерпретацию в духе Ш. Монтескье и Н. Муравьева давал союзному государству во второй половине XIX века Б.Н. Чичерин. Он
писал: «Союзные государства имеют целью соединить выгоды больших государств и малых, сохранить местную свободу и самоуправление, образовавши, однако, достаточную политическую силу, чтобы противостоять
внешним врагам и обеспечить совокупные интересы народа»329. Подобно А.
де Токвилю, Чичерин отмечал, что раздробление правительственной власти и
распределение ее по различным центрам дает большие гарантии свободе 330.
При этом касательно национальной основы федеративного государства
Б.Н. Чичерин заметил, что оно лишь в исключительных случаях выходит из
пределов народности. В другой своей работе Чичерин, признавая «могучее
стремление собрать каждую народность в отдельное политическое тело»
юридически несостоятельным и фактически неосуществимым («племенные
группы так перепутаны между собой, что невозможно их разделить»), отмечал, что «ничто так не разъединяет общество, а потому так не мешает развитию свободных учреждений, как различие народностей, входящих в состав
государства»331. Не отрицая, что разнообразие народностей не всегда приносит исключительно вред государственному организму («однородная масса
слишком склонна к односторонности и исключительности»), он указывал на
329
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Том III. Книга третья. Глава VII.
Алексис де Токвиль в своей знаменитой работе «Демократия в Америке» писал, что
федеративная система создается для того, «чтобы соединить воедино те преимущества,
которыми обладают как большие, так и маленькие страны» (С. 136); он видел в ней
«самый верный залог процветания и свободы человечества» (С. 142). При этом защиту от
тирании он усматривал в особом рассредоточении власти, при котором «сила власти
становится менее непреодолимой и не столь опасной, но при этом власть вовсе не
разрушается» (С. 72). (Де Токвиль А. Демократия в Америке / Пер. с фр. Предисловие Г.
Дж. Ласки. М., 1992).
331
Чичерин Б.Н. О народном представительстве. 2-е изд. С. 587–590.
330
151
нежелательность участия «враждебной народности в общем представительстве»: «лучше не распространять конституционных прав на тот край, в котором господствует враждебная народность»332.
Научная
и
политическая
деятельность
Н.Я. Данилевского,
К.Н. Леонтьева, М.А. Бакунина, Н.И. Костомарова, М.П. Драгоманова, а также государствоведов А.Д. Градовского и Б.Н. Чичерина принадлежит XIX
веку. В то же время, своеобразная «вспышка» интереса к федеративной проблематике приходится, как уже было сказано, на начало XX века с его революционными событиями, обусловившими поворот России в сторону конституционной государственности. При этом единства взглядов на возможную
федерализацию государственного устройства России не наблюдалось.
Примечательно, что современные исследователи несколько расходятся
в оценке популярности федеративной идеи в дореволюционной России. Так,
Н.И. Цимбаев пишет: «На рубеже XIX–XX вв. практически все оппозиционные самодержавию оттенки революционной и либеральной общественности
не отвергали принцип федерализма в качестве основы будущей российской
государственности»333. Следует сказать, что автор связывает свой довод со
слабой осмысленностью федеративной проблематики в дореволюционном
общественно-политическом дискурсе: «Но ни в программных документах, ни
в партийной публицистике мы не находим сколь-нибудь детальной разработки федеративных начал. Признание прав отдельных народов Российской империи на национально-культурную автономию, отрицание политики русификации […] понимались как важнейшие слагаемые федерализма. Проблемы
государственного строительства […] не ставились и не обсуждались. По сути
дела, традиционный политический строй, имперская государственность
осознанно или неосознанно противополагались принципам федерализма без
сколь-нибудь серьезного уяснения их пригодности для России»334.
332
Там же. С. 590–595.
Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 475, 476.
334
Там же.
333
152
Несколько иную позицию отстаивает Ю.Л. Шульженко, проанализировавший программы 16 политических партий в России начала XX века. В результате автор выяснил, что программные документы лишь двух партий
(партии социалистов-революционеров и Радикальной партии) говорят о возможности будущей федерализации России, но и то весьма аккуратно и в ограниченном плане. Куда охотнее партии высказывались за развитие местного
самоуправления, иногда – за предоставление отдельным частям Российского
государства автономии. В то же время идея федерализации России закономерно пользовалась большей популярностью у националистических партий
на окраинах империи335.
Представляется,
что
различия
в
оценках
Н.И. Цимбаева
и
Ю.Л. Шульженко обусловлены двумя факторами. Во-первых, исследователи
описывают разные исторические периоды. Если Н.И. Цимбаев характеризует
политико-правовую мысль XIX века (может быть, не вполне обоснованно
распространяя
свои
суждения
на
рубеж
XIX
и
XX
веков),
то
Ю.Л. Шульженко анализирует интеллектуальную картину начала XX века.
Во-вторых, видимо, Н.И. Цимбаев предпринял не совсем удачную попытку
обобщить весь спектр мнений по поводу федерализации России, тем самым
проигнорировав те принципиальные различия, которые существовали внутри
него. В этом смысле суждения Н.И. Цимбаева вполне корректны применительно к указанной нами «неюридической» линии интерпретации федерализма второй половины XIX века, но не могут быть приняты в качестве общей характеристики общественно-политической дискуссии периода второй
половины XIX – начала XX века.
В рамках либеральной линии развития России (приверженцами которой было большинство наиболее видных юристов-государствоведов) сформировалось в целом негативное отношение к возможности построения новой
России на федеративных началах. В литературе отмечается, что либеральное
335
Шульженко Ю.Л. Из истории федерации в России. С. 81–84.
153
решение национального вопроса (соединение федеративной проблематики с
национальным вопросом было характерно для российской общественной
дискуссии конца XIX – начала XX веков) зиждилось на интеграции этнонациональных культур в едином правовом государстве и гражданском обществе, в том числе посредством создания территориальных автономных единиц,
границы которых не должны были определяться этническим составом населения. При этом сама идея федерализации России большинством отечественных либералов (деятелями конституционно-демократической партии) отвергалась даже в условиях 1917 года336.
Примечательна позиция одного из ведущих дореволюционных исследователей проблемы федерализма – А.А. Жилина. Он писал, что много требуется благоприятных условий для осуществления союзного государства,
отмечая на примере образования Соединенных Штатов Америки, что «общи
были нравы и национальность, общи враги»
337
. В силу этого автор считал,
что союзное государство вряд ли получит широкое распространение и уж тем
более вытеснит собой государство унитарное. В итоге Жилин делал скептический вывод и по поводу возможной федерализации России, выражая опасение, что превращение России в союзное государство было бы ее гибелью,
поскольку большим европейским государствам возможно существовать в
форме союзного государства лишь в том случае, когда население их все-таки
представляет одну нацию338.
Ему вторил знаток союзного государства А.С. Ященко: «В качестве условия существования федерализма необходимо, чтобы соединяющиеся страны были достаточно близки друг к другу по географическому положению,
истории и другим элементам»339. Он, подобно А.А. Жилину, замечал: «Ника-
336
Российский либерализм XVIII – начала ХХ века. С. 618–625; 983, 984.
Жилин А.А. Указ. соч. С. 350, 351.
338
Там же. С. 352.
339
Ященко А.С. Теория федерализма. С. 365. Как отмечал автор уже в работе 1917 года,
«федеративная форма вся построена на соглашениях, на взаимных уступках, очень
хрупкая, неустойчивая и слабая», она требует «исключительного духа законности» и
337
154
кая областная децентрализация или федерация, как бы она организована ни
была, не может разрешить национального вопроса, так как […] в одной и той
же области живут люди различных национальностей»340.
Рассматривая федеративный строй в целом как промежуточную ступень на лестнице унитаризма, применительно к России А.С. Ященко отмечал,
что у нас федерализм мыслим лишь как раздробление единой суверенной
власти, и потому должен быть безусловно осужден. Взамен он выдвигал
идею содействия разумному и целесообразному самоуправлению, которое
«должно не ослаблять, а усиливать государственное целое, не разъединять
людей, а соединять их, сближать в общей солидарной работе; поэтому нужно
высказаться против политической децентрализации по племенным, провинциально-национальным признакам»341. При этом Ященко критиковал сторонников «национальной федерализации России», указывая, что в ней «области
с не русским населением составляют окраины и имеют ничтожное значение
по сравнению с общей массой имперского населения, которое, конечно, ни в
каких федеральных и договорных отношениях с этими областями быть не
может»342.
Своеобразна позиция С.А. Котляревcкого343. Он считал, как уже было
отмечено, что децентрализация и федерализация – явления, отличающиеся
количественно, а не качественно, и в этом смысле вполне можно говорить о
более или менее «федерализованных» государствах344. Для России, по мысли
автора, больше подходит такая форма децентрализации, как местное самоуправление: «В настоящее время России предстоит широкая реформа местного самоуправления в смысле решительного перемещения и власти, и материальных средств из центра на места (да, реформа эта России все еще предуважения к решениям беспристрастного и нейтрального суда (см.: Ященко А.С. Что такое
федеративная республика. С. 28).
340
Ященко А.С. Теория федерализма. С. 392.
341
Там же. С. 786, 787.
342
Там же. С. 788.
343
Котляревский С.А. Конституционное государство. С. 58 и далее.
344
Там же. С. 58, 69.
155
стоит – А.Л.). Это вытекает уже из размеров империи, а также из ее экономического, географического и племенного разнообразия»345.
Ф.Ф. Кокошкин в революционном 1917 году выпустил брошюру «Автономия и федерация», в которой сформулировал свое отношение к федерализации российского государства. Он не отрицал, что децентрализация (будь
то местное самоуправление, местная автономия или федерация) «всегда служит могущественным средством для удовлетворения потребности народностей в самоопределении», однако, не является единственным средством для
этой цели, приводя в пример унитарную мирно живущую, но не мононациональную Бельгию346. Здесь отметим, что с позиций современности пример
Бельгии (или, скажем, Канады) доказывает как раз обратное: национальные
противоречия вполне способны стать причиной распада даже развитых в
правовом отношении государств (или, по крайней мере, источником постоянной социально-политической напряженности внутри них).
В то же время Ф.Ф. Кокошкин вполне справедливо подчеркивал, что
«децентрализация не может служить исключительно только цели национального самоопределения», указывая при этом на смешение (отождествление) в
обыденном сознании национального вопроса и проблемы децентрализации и,
соответственно, федерализации России и удовлетворения национальных потребностей347. Он указывает на причины, препятствующие возможности устройства федеративно-национального государства, среди которых применительно к России выделяется «крайняя неравномерность численности всех национальностей […] и неравномерность занимаемых ими территорий» и, как
следствие, невозможность сколь-нибудь удовлетворительного распределения
полномочий между центральной властью и местными властями составных
частей федеративного государства, а также непреодолимые сложности при
345
Там же. С. 63.
Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. С. 3, 4.
347
Там же. С. 4, 5.
346
156
формировании второй палаты общегосударственного парламента, в которой
должны быть представлены национальности, населяющие Россию348.
В результате Ф.Ф. Кокошкин пришел к выводу, что разделение России
по национальному принципу логически ведет к образованию не федерации, а,
в лучшем случае, союза государств, конфедерации. На данную же форму
«политического сожития народов»349 автор смотрел скептически и по этой
причине выступал за развитие в России местного самоуправления, а также за
децентрализацию законодательства. В качестве аргументов в пользу последней он выдвигал невозможность учета всех местных особенностей общегосударственным парламентом, его сильную перегруженность в случае принятия
на себя всей полноты законодательной компетенции. При этом, по мысли автора, подобная законодательная автономия должна распространяться на довольно ограниченный круг вопросов (автономия с компетенцией «чисто провинциального типа»350).
Завершая изложение взглядов Ф.Ф. Кокошкина отметим, что он вовсе
не исключал в будущем переустройства России по федеративному принципу
(«федеративная русская республика – мой идеал», – писал автор), а предлагал
лишь сделать первые шаги по пути децентрализации, наиболее уместные в
тяжелых условиях 1917 года, ведь «осуществление федерации представляется гораздо более сложным, чем осуществление только такой автономии, о которой я говорил»351. В то же время «в будущей свободной России не могут
быть закрыты пути для удовлетворения каких-нибудь справедливых требований»352. Заметим от себя, что остается неясным, каким же образом «в будущей свободной России» могут быть сняты возражения против ее федерализации, выдвинутые Ф.Ф. Кокошкиным.
348
Там же. С. 6–13.
Там же. С. 15, 16.
350
Там же. С. 18–22.
351
Там же. С. 24.
352
Там же. С. 30.
349
157
Умеренно «федералистскую» позицию занимал К. Кульчицкий (Мазовецкий), который видел в федеративном государстве в значительной степени
способ учета местных особенностей, – в том числе, по-видимому, и национальных. Он считал, что федеративный строй восполняет недостатки, присущие государствам, состоящим из многих разнородных частей. При этом
автор признавал ошибочным разбивать на федеративные части единое в
культурном, хозяйственном и национальном смысле государство. Как следствие, заключал он, «роль федерализма в том и заключается, что он соединяет единство, где необходимо, с разнородностью»353. При таком понимании
союзного государства, казалось бы, государствовед должен был симпатизировать федерализации России. Однако его позиция умереннее. Он вполне
справедливо отмечал, что по мере введения конституционного строя центробежно-автономистские стремления усилятся, и добиваться автономии будут
не только отдельные народы, входящие в состав Империи, но и «коренные
области, развивающиеся вдали от главных центров государственной жизни»
354
. Указанная проблема, а также невозможность применения одних и тех же
законов в таком «неоднородном» государстве, каким является Россия, приводили К. Кульчицкого к мысли о предоставлении отдельным частям империи
разной степени автономии.
При этом идея федеративного строя, по мнению автора, не могла быть
реализована в России в «чистой форме», т.е. так, чтобы отдельные части России обладали такой же государственной самостоятельностью, что штаты в
Соединенных Штатах Америки и кантоны в Швейцарии, в силу огромного
количественного преобладания в государстве русского народа, а также из-за
снижения таким образом ее международного значения. В то же время он
вполне допускал в будущем преобразование российского государства в федеративное, но по образцу Германской империи355.
353
Кульчицкий (Мазовецкий) К. Указ. соч. С. 181, 182.
Там же. С. 188.
355
Там же. С. 189, 190.
354
158
Небезынтересна критика идей как автономизации, так и федерализации
России, проведенная А.Т. Снарским в работе «Автономия или федерация».
Наряду с государствами строго централизованными и союзными, в которых
каждое из государств пользуется широкой самостоятельностью, но поступается частью своих державных прав в интересах всего союза, он выделял третий «тип» государства, наиболее желательный для России: единое и неделимое, но децентрализованное, в котором центральная власть уступает часть
своих полномочий областным или колониальным парламентам, содействуя,
по сути, развитию местного самоуправления356. К условиям, необходимым
для создания федеративного государства, он относил следующие:
1)
страны, образующие федерацию, должны быть сходны (по исто-
рии, расе, религии и т.д.), т.е. относить себя к одной национальности;
2)
если это невозможно, они должны, по крайней мере, симпатизи-
ровать друг другу;
3)
отдельные члены федерации не должны быть слишком могуще-
ственны;
4)
необходима хорошо построенная конституция;
5)
в обществе должно царить чувство законности (в виде уважения
судебных решений, в том числе в части признания возможности судов признавать решения администрации не соответствующими конституции)357.
Глядя на выделенные А.Т. Снарским условия, вполне понятно, что
многих из них он не находил в России начала XX века. Так, его по мнению, в
России отсутствует уважение к суду, существуют большие проблемы с за-
356
Снарский А.Т. Указ. соч. С. 4, 5.
Там же. С. 33–35. Последняя мысль напоминает тонкое замечание английского
классика А.В. Дайси: «нация, которая не признает безапелляционности хотя бы
ошибочных приговоров, едва ли способна образовать федеральное государство» (см.:
Дайси А.В. Указ. соч. С. 206). Российский автор М.А. Лебедев также обращал особое
внимание на важность наличия в федеративном государстве конституционного суда, в
основу исполнения решений которого будут положены «сила общественного мнения,
убеждение в ценности федерации […] сила чувства законности» (см.: Лебедев М.А. Указ.
соч. С. 7, 8).
357
159
конностью («Не ближе ли нам знаменитое: “Чего моя нога хочет?”»358), к тому же «нет и тени “симпатии” между народами»359. Негативное отношение
этого автора не только к федерализации, но даже автономизации России в
значительной мере обусловлено тем, что он выступал решительно против потакания националистическим чувствам. В политических целях автономии он
видел не только (и даже не столько) формальный компонент (осуществление
власти на определенной территории), но и, так скажем, национальный
(«культ национальности»), весьма опасный для территориальной целостности360.
Схожие условия образования федерации выделял П.М. Богаевский. На
примере Соединенных Штатов автор обращал внимание на важность для
создания и процветания федеративного государства чувства законности и
уважения судебных решений. «Чувство законности, – отмечал Богаевский, –
веками подчиняющее себе душу населения […] верное средство, чтобы федеральный суд в глазах североамериканского населения был стражем конституции». При этом само население, по мысли ученого, должно обладать некоторой общностью (оно связывается «общими идеями, языком и чертами характера»)361.
Отрицал национальный принцип при построении федеративного государства Е.С. Горский. Изучая опыт Северо-Американских Соединенных
Штатов и Швейцарии, он писал, что «федеративность отнюдь не создали в
Америке на основе национальных различий населения отдельных штатов […]
точно так же не национальные различия определяют собой федеративность
Швейцарской республики»362. Из этих наблюдений он делал вполне логич-
358
Снарский А.Т. Указ. соч. С. 34.
Там же. С. 37.
360
Там же. С. 50, 51.
361
Богаевский П.М. Указ. соч. С. 22, 24.
362
Горский Е.С. Указ. соч. С. 20, 21. Иной точки зрения придерживался Г.К. Крыжицкий.
Рассматривая федерацию как «союз народов», он считал, что в Северо-Американских
Соединенных Штатах маленькие народы соединялись в один большой (см.: Крыжицкий
Г.К. Указ. соч. С. 4). Ср. также с утверждением И. Даниловича: «Всякий швейцарец
359
160
ный вывод, что не национальным, а политическим моментом определяется
происхождение федерации и национальный вопрос неправильно примешан к
вопросу федеративному. Отмечая, что федеративность вообще не может быть
сразу насаждена «по щучьему велению», Горский скептически смотрел на
федерализацию России, так как не находил необходимых к тому исторических условий и политических навыков и традиций и ратовал за развитие местного самоуправления363.
Представляет определенный научный интерес изданная Всероссийским
национальным союзом (консервативная националистически настроенная политическая партия начала XX века – А.Л.) работа А.А. Сидорова, в которой
он выделял два пути решения «инородческого вопроса»: «обрусение» и предоставление национальным окраинам в том или ином виде автономии (с постепенным обращением России в федерацию)364. Выступая против федеративного пути развития России, автор утверждал, что и в Соединенных Штатах Америки, и в Швейцарии, и в Германской империи федеративное начало
было «сплачивающим, а не раскалывающим», для России же федеративная
идея является началом, ослабляющим ее единство365. При этом следует отметить, что автор не отрицал возможности развития в единой России административной децентрализации и местного самоуправления 366. В качестве аргумента против той или иной степени политической обособленности народов
России Сидоров выдвигал уже известный нам тезис о невозможности выделения в составе империи национальных частей в силу смешанного проживания населяющих ее народностей («ничего другого кроме раздоров и анархии
не получилось бы»367). При этом характерно, что Сидоров использовал словосочетание «федеративный принцип» и его синонимы, фактически, для оботвердо помнит, что он не немец, не француз, не итальянец, но швейцарец» (см.: Данилович
И. Указ. соч. С. 4).
363
Горский Е.С. Указ. соч. С. 22, 24.
364
Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России. М., 1912. С. 5.
365
Там же. С. 46.
366
Там же. С. 62.
367
Там же. С. 56, 57.
161
значения широкой группы понятий. По сути, любая форма политической
обособленности (политической децентрализации) тех или иных частей империи подпадает, по мысли автора, под категорию «федеративных начал»:
«Мысль о переустройстве России на федеративных началах нашла себе выражение не только в предоставлении автономии Финляндии и Царству Польскому, но и в конституционных проектах Сперанского и Новосильцева»368.
Следует, на наш взгляд, обратить внимание на два важных замечания
А.А. Сидорова. Во-первых, потакание «обособленческим» умонастроениям
может привести к ущемлению прав собственно русского населения национальных окраин («при таком настроении наших инородцев русские в федеративной России оказались бы в роли илотов»369). Во-вторых, российская объединительная политика зачастую несла входящим в состав государства народностям просвещение и культуру, причем Россия, по мнению автора, заботилась более о просвещении и подъеме культурно-экономического уровня своих окраин, чем центра370. Понятно, что данные аргументы не лишены известного националистического окраса, но это не мешает им иметь определенное
значение для современной конституционно-правовой науки. Сложно спорить
с тем, что в соображенияx Сидорова есть некоторое рациональное зерно. Это
подтверждается как опытом Российской империи (о чем писал сам автор) и
Советского Союза, так и современной политико-правовой реальностью, в которой имеют место и притеснения русских на национальной основе в ряде
постсоветских государств и даже субъектов Российской Федерации, и направление миллиардов бюджетных средств в некоторые республики (субъекты РФ) для их «умиротворения». Но рассуждения по данному вопросу редко
можно встретить в отечественной юридической науке, что обусловлено, видимо, восприятием указанной тематики как политически ангажированной,
отчасти даже экстремистки окрашенной. При этом, на наш взгляд, вопрос о
368
Там же. С. 10.
Там же. С. 59.
370
Там же. С. 60, 61.
369
162
том, насколько нынешний территориальный состав Российской Федерации
обеспечивает достижение конституционной цели – обеспечения прав и свобод человека и гражданина, – явно имеет и правовое содержание.
Среди сторонников федерализации России не много имен известных
дореволюционных правоведов – представителей академических кругов, в их
числе М.М. Ковалевский и С.А. Корф. Они симпатизировали (прямо или косвенно) применению федеративного принципа на российской почве, рассматривали его как средство сглаживания национальных, социальных и иных
противоречий.
М.М. Ковалевский так писал о федеративном принципе: «Пестрота национального состава, различие исторических судеб объединяемых государством племен и народностей, резкое противоречие экономических интересов
отдельных областей, – все это вместе взятое является причиной, по которой
единство может быть поддержано только при федеративном устройстве»371.
Оптимистически смотря на распространение в будущем федеративной формы государственности, он отмечал опасность насильственного подавления
национальных устремлений для установления конституционных порядков:
«Где федеративному принципу не удалось примирить на почве полусамостоятельности или по меньшей мере областной автономии расходящиеся интересы разноплеменных территориальных групп, где центробежные силы искусственно сдерживаются ради не только целостности и единства, но и однообразия государственных порядков, там национальный вопрос […] в значительной мере препятствует водворению политической свободы»372.
371
Ковалевский М.М. Общее конституционное право. Лекции. Часть 2. СПб., 1908. С. 34.
Ср. с высказываниями Н. Тиса, отмечавшего, что в государстве однородном в культурном,
экономическом и национальном плане вполне достаточно развития автономии и местного
самоуправления, но в государстве, населенном разными народностями, лишь «федерализм
обеспечивает сохранение каждой национальностью индивидуальных особенностей» (см.:
Тис Н. Указ. соч. С. 19, 20). Схожих взглядов придерживался и А.Ф. Саликовский,
считавший, что в федеративном государстве «каждый народ, каждая национальность
получили бы […] помещение, приспособленное к их нуждам и запросам» (см.:
Саликовский А.Ф. Указ. соч. С. 4 и далее).
372
Ковалевский М.М. Указ. соч. С. 34, 35.
163
С.А. Корф считал, что при условии обеспечения внутренней самостоятельности «не страшна более федерация или соединение в одно целое с соседней национальностью; это и есть основной политический мотив федерализма»373. Он отмечал также, что принцип федерализма способен удовлетворить потребность народов в национальном самоопределении и тем самым
умиротворить «вековые конфликты народностей, населяющих Россию»374.
В необычной для университетского ученого экспрессивной манере писал
о
федерации
придерживавшийся
социалистических
взглядов
М.А. Рейснер375. Поддерживая переустройство России на федеративный лад,
он считал, что при ее разделении на первый план следует ставить хозяйственную организацию местности376. При этом, по мысли автора, национальный вопрос в союзном государстве не должен стоять во главе угла. «Не национальность должна стоять на первом месте, а свобода»377, – утверждал
М.А. Рейснер, видя в союзной республике залог свободы, которая и должна
разрешить национальные противоречия.
Другой представитель юридических кругов, эсер М.В. Вишняк, не исключая возможности создания федерации в России в будущем, отмечал в
1917 году, что «федерацию мы обустроить не можем, так как перед нами –
великое, необъятное по пространству и многочисленности государство»378.
Но при этом его видение государственного устройства новой России все же
тяготеет к «умеренной» федералистской модели. Так, он поддерживал идею
разделения России на «штаты», которые могут создаваться как по нацио373
Корф С.А. Федерализм. С. 109.
Там же. С. 3.
375
Примечательно, что М.А. Рейснер был одним из немногих государствоведов начала XX
века, кто интерпретировал федеративный принцип как ограничивающий публичную
власть в целях защиты гражданской свободы. При федеративном устройстве, по мысли
автора, «народ-самодержец делит сам себя на целый ряд все более широких
территориальных союзов», что означает ограничение народного суверенитета и
«превращение абсолютного, неограниченного владыки в умеренного и ограниченного
государя» (см.: Рейснер М.А. Государство. С. 259).
376
Рейснер М.А. Революция и федерация. С. 28.
377
Там же. С. 31, 32.
378
Вишняк М.В. Указ. соч. С. 22, 25.
374
164
нальному, так и по иным признакам, считая, что действующие на данном
уровне местные парламенты будут осуществлять власть по происхождению
автономную, а по сути – федеративную. В частности, он предлагал дать российским «штатам» (областям), а также части российского населения возможность налагать запрет на издание законов центральной властью379 (видимо,
некий аналог института народного вето, известного правопорядкам ряда государств – А.Л.).
Еще один придерживавшийся социалистических взглядов юрист –
М.Я. Лазерсон – выделял две формы, в которых возможна жизнь «многонародного государства»: автономию и федерацию380. При этом он в значительной степени отождествляет унитарное и мононациональное государство, говоря об «однонациональном едином (или т.н. унитарном) государстве»381.
Будущую Россию он определял как республиканское государство национальностей, в состав которого войдут персональная и территориальная автономия382. Чисто территориальная автономия в России едва ли применима, так
как не все национальности проживают компактно. При этом важно отметить,
что, по мысли М.Я. Лазерсона, территориальная и персональная автономии
могут строиться и не по национальному критерию («суть формы, в которые
можно влить разное содержание»383). В силу сложности размежевания национальностей, о которой шла речь выше, он сомневался в возможности переустройства России на чисто федеративной основе384.
Не имеет особого смысла подробно останавливаться на широко известных взглядах на федеративное устройство государства В.И. Ульянова (Ленина). Отметим лишь, что Ленин как прагматичный политик, негативно относясь к децентрализации государства и федеративному принципу его построения, не исключал возможности его применения (реального или мнимого) в
379
Там же. С. 29–31.
Лазерсон М.Я. Указ. соч. С. 7.
381
Там же. С. 33.
382
Там же. С. 38.
383
Там же. С. 25, 26.
384
Там же. С. 37, 38.
380
165
конкретных исторических условиях («шаг вперед при известных условиях»),
что и было продемонстрировано партией большевиков в революционную пору385.
Его коллега по идеологическому лагерю, историк и общественный деятель Н.А. Рожков критиковал автономию и федерацию, отмечая, что они
«прямо вредны для рабочего класса», так как дробят его, тем самым уменьшая его силу386. Считая стремление к автономии и федерации «буржуазными», он писал, что в демократическом государстве национальный вопрос не
будет стоять остро, и для национальностей вполне достаточно обеспечить
национально-культурную автономию, в России же федералистские устремления обусловлены «реакцией против насилия и гнета царизма»387.
С идеологической точки зрения рассматривал вопрос автономизации
или федерализации России социалист-революционер Г. Новоторжский. В целях обустройства России как братского союза народов он вполне допускал
сначала размежевание народов, а потом установление между ними союзнических отношений388. Он не видел беды даже в развале российского государства, поскольку это не противоречило (а в определенном смысле даже способствовало) целям классовой борьбы, через призму которой он и смотрел на
вопросы территориального разделения будущего России389.
385
См.: Ленин В.И. «О манифесте "Союза армянских социал-демократов"» // Полн. собр.
соч. Т. 48; Ленин В.И. Социалистическая революция и право наций на самоопределение //
Там же. Т. 27; Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу // Там же. Т. 24
и др. Текст Полного собрания сочинений В.И. Ленина см.: http://vilenin.eu (дата посещения – 1 ноября 2012 года).
386
Рожков Н.А. Указ. соч. С. 13. На опасность дробления единой cилы рабочего класса
при федеративном государственном устройстве указывал и другой сторонник
социалистической идеи Б.О. Борович (см.: Борович Б.О. Указ. соч. С. 21, 22).
387
Рожков Н.А. Указ. соч. С. 8–10. Примечательно, что другой представитель
социалистического лагеря – В.А. Поссе – считал, что пролетарская революция не
уничтожит национальностей, социалистическое общество навряд ли сотрет национальные
различия, но «свободная федерация общин» поможет в решении национального вопроса
(см.: Поссе В.А. Указ. соч. С. 28).
388
Новоторжский Г. Указ. соч. С. 16, 21.
389
Там же. С. 25, 32.
166
Итак, в настоящей главе мы проследили развитие федеративной мысли
в досоветской России по двум основным направлениям. Первое направление
касалось разработки теоретической конструкции федеративного государства
в конституционно-правовой науке. Досоветские государствоведы прошли
путь от самой общей характеристики правовой природы союзного государства и осторожного перевода зарубежных авторов до полноценных монографических исследований и формулирования собственного видения на сложные
вопросы федеративной формы. При этом на рубеже XIX–XX веков в юридической науке стали заметны и разные интерпретации федеративных принципов, неодинаковые исследовательские акценты в федеративной теории. В то
же время поступательное развитие государственно-правовой науки было
прервано революционными событиями 1917 года и последовавшей гражданской войной.
Второе направление исследований имело околонаучный характер и касалось возможной (желательной или пагубной) федерализации России. До
начала XX века оно развивалось во многом подспудно и находило лишь
фрагментарное отражение в работах ученых-конституционалистов. Революционные события 1905 года резко активизировали общественный интерес к
данной проблематике, появилась возможность открытого участия в дискуссиях, которой воспользовались, в том числе, и видные представители юридической академической науки. При этом и сторонниками и противниками федеративного переустройства России были озвучены аргументы, которые остаются актуальными и по нынешний день.
167
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Существующее в юридической литературе многообразие подходов к
определению понятия «федерализм», формулированию его принципов показывает не только плодотворное развитие правовой теории, но и (или даже –
прежде всего) её кризисное состояние. Причина подобной разноголосицы
уходит корнями в разные типы правопонимания, а в конечном итоге в несовпадающие аксиологические предпочтения исследователей.
Методология юридического позитивизма, отрицающая ценностное наполнение правовых понятий и ориентированная на формальной анализ публично-властной регуляции, в конечном итоге оказывается бессильной перед
инфляцией федеративной теории, выражающейся в использовании федеративных (квазифедеративных) форм резко отличными по социальнополитическому и экономическому устройству государствами. Попытка «приспособления» федеративных идей, проводящаяся под эгидой их «динамичного развития», пригодности к решению совершенно разных политикоправовых целей, в итоге размывает их правовое содержание и дезориентирует научный поиск.
В рамках юридического либерализма подчеркивается необходимость
рассмотрения правовых понятий сквозь призму обеспечения классических
прав и свобод человека и гражданина, защита которых становится максимой
права (правового регулирования). Это обусловливает интерпретацию федеративных принципов как начал, обеспечивающих «вертикальное» разделение
властей, т.е. гарантирующих права и свободы человека путем определенного
рассредоточения публичной власти, создания множества относительно самостоятельных властных центров («чаш весов», на которые «бросает» себя народ, дабы сохранить свободу – по образной терминологии А. Гамильтона).
Либерально-правовой подход к учению о федеративном государстве и
федерализме более приемлем не столько с точки зрения его большой научной
строгости (логической непротиворечивости) – в конце концов, последова168
тельный позитивизм тоже логичен, – а, скорее, ввиду того, что он позволяет
наполнить данное учение ценностным содержанием, показать его взаимосвязь (историческую и логическую) с концепцией естественного права и ограниченного (конституционного) правления.
Ориентация федеративной теории на «вертикальное» разделение властей предопределяет смещение исследовательского фокуса с традиционных
уже в течение полутора веков проблем суверенитета и государственного статуса субъектов федерации на вопросы построения механизма взаимодействия
федерального центра и субъектов федерации с тем, чтобы первый не лишался
возможности осуществления возложенных на него функций, а последние –
могли служить ему надежным противовесом, призванным предотвратить губительную для правовой свободы концентрацию власти.
Таким образом, вопрос правовых гарантий относительно самостоятельного политико-правового статуса субъектов федерации представляется
центральной проблемой федеративной теории. Можно условно выделить три
основных аспекта обеспечения указанной самостоятельности.
Во-первых, компетенционная самостоятельность, подразумевающая
невозможность одностороннего изменения общефедеральной властью конституционно гарантируемых предметов ведения и полномочий субъектов федеративного государства.
Во-вторых, организационная самостоятельность, заключающаяся в
подотчетности органов власти субъектов федерации соответствующему корпусу избирателей, а не центральному правительству.
В-третьих, финансовая самостоятельность, предполагающая наличие у
регионов в значительной мере самостоятельных источников финансирования
собственных полномочий и, как следствие, ограничивающая возможности
перераспределительной политики федерального центра.
Вопрос о предмете российской науки конституционного права был важен для определения круга источников исследования. Сведение данной науки только к национальному компоненту (национальной системе публично169
властной регуляции) фактически означает отрицание федеративной проблематики в дореволюционной государственно-правовой науке (Российская империя, по общему мнению, не рассматривалась в качестве федеративного государства). В то же время труды ученых-государствоведов дореволюционного периода, посвященные, например, общим вопросам федеративной формы
или исследованию федеративных институтов в зарубежных страна, вполне
могут быть отнесены к предмету отечественной конституционно-правовой
науки.
Подходы к содержательному наполнению российской науки государственного права зависят от аксиологических и иных предпочтений исследователей и в силу этого разнятся: от отрицания наличия общего (универсального) конституционного права (и его науки, соответственно) до выделения общего компонента конституционно-правовой науки, основанного, правда, на
сближении (конвергенции) правовых систем. Так как на современном этапе
это сближение идёт в основном под знаменем признания прав и свобод человека, ограничения и демократизации публично-властных институтов и прочих в целом либеральных ценностей, то общий компонент науки конституционного права в рамках юридического либерализма и юридического позитивизма содержательно может в значительной мере совпадать, что, однако,
не отменяет различий в методологических основаниях данных типов правопонимания.
Наиболее верным представляется выделение в рамках указанного направления научного поиска общего компонента (части, раздела), ориентированного на универсальные способы ограничения публичной власти и обеспечения прав человека, и через его призму – национального компонента, в рамках которого происходит анализ российской конституционной модели и
практики её реализации. Также целесообразно обособление специального
компонента, изучающего особенности воплощения правовой модели федерализма в конституционно-правовом развитии зарубежных государств.
170
Правильное определение круга источников исследования являлось
важным методологическим звеном работы. Представляется, что для этих целей наряду с предметным критерием (рассмотрение в рамках работы конституционно-правовых по своей природе вопросов) нужно учитывать и субъектный критерий – в первую очередь рассматривать труды профессиональных
юристов (зачастую университетских преподавателей,
защитивших маги-
стерские (докторские) диссертации). Иные работы рассматривались в контексте их влияния на развитие конституционно-правовой мысли, воссоздания
интеллектуальной атмосферы тех лет.
Рассмотрение федеративных идей в рамках отечественной конституционно-правовой науки обусловило особое внимание к становлению указанной
отрасли юридического знания в Российской империи.
К
основным
предпосылками
для
становления
конституционно-
правовой науки в ходе исследования были отнесены: 1) наличие возможностей для ведения свободной дискуссии о конституционно-правовом развитии, в том числе с иностранными учеными; 2) формирование определенной
«критической массы» юристов-исследователей (для чего необходимо развитие юридического образования); 3) становление сети академических коммуникаций, институтов накопления и передачи знания (университеты, в том
числе со специализированными кафедрами, научные общества, журналы и
прочие элементы профессионализации юридического знания). В России подобные условия для возникновения национальной науки государственного
права сложились не ранее 60-х годов XIX века.
Отсутствие правовых ограничений публичной власти в соответствующей стране не означает, что в ней нет места конституционно-правовой науке,
равно как наличие писаной конституции не гарантирует, что такая наука существует. В то же время реформы, направленные на формирование институтов правового государства (в частности, реформы императора Александра II),
делают актуальными конституционно-правовые исследования, способствуют
171
свободе научного поиска и тем сам благоприятствуют становлению конституционно-правовой науки.
Первые упоминания о союзном государстве мы встречаем в лекционном курсе А.П. Куницына, который, однако, в этой части опубликован при
жизни ученого не был, а сохранился по записям его царскосельского ученика
А.М. Горчакова. Однако сколь-нибудь стройной концепции союзного государства обнаружить ещё не удаётся – имеются лишь отдельные замечания, по
которым сложно судить, различал ли государствовед союз государств и союзное государство, каков объём компетенции последнего и его взаимоотношения со своими составными частями.
Догматические вопросы сложных государственных форм начинают интенсивно освещаться в государственно-правовой литературе, начиная с 60-х
годов XIX века: именно в эти годы в России выходят переводные труды
И. Блюнчли и Р. Моля, первые отечественные учебные курсы по государственному праву И.Е. Андреевского и В.И. Сергеевича, работы А. Лохвицкого
и Б.Н. Чичерина. Позже увидели свет научные изыскания А.Д. Градовского,
Н.М. Коркунова, А.С. Алексеева и ряда других авторов.
Вполне естественно, что на первых порах отечественные ученые писали о союзном государстве лишь в самых общих чертах, выступая не исследователями, а лишь переводчиками иностранных авторов. Особенно это заметно у А. Лохвицкого и И.Е. Андреевского, который даже не вводил русские
аналоги двух типов союзного государства, обозначая их немецкими терминами Bundesstaat и Staatenbund.
К концу XIX века в целом устоялся подход к союзному государству как
к соединению (союзу) государств (государствоподобных образований), в котором составляющего его члены подчиняются в пределах, очерченных общесоюзной конституцией, власти федерального центра, сохраняя самостоятель-
172
ность в остальных сферах деятельности390. Союзное государство мыслилось
как более тесное соединение по сравнению с союзом государств, имеющее,
однако, уже качественно иную юридическую природу. При этом генезис союзного государства виделся как усиление центростремительных сил в союзе
государств, а не как децентрализация простого государства, что обусловливалось, видимо, условиями возникновения реальных федеративных государств.
На рубеже веков место первостепенных проблем догматической конструкции союзного государства заняли такие вопросы, как разделение суверенитета и государственный статус субъектов федерации, что обусловлено в
значительной мере влиянием немецкой юриспруденции (прежде всего,
Г. Еллинека). Разрабатывавшаяся германскими учеными концепция «несуверенных государств» получила «права гражданства» в отечественной конституционно-правовой науке. Так, Н.М. Коркунов не рассматривал подробно
юридического природу союзного государства (в рамках его учебного курса
«Русского государственного права» это было бы едва ли уместно), не отстаивал оригинальную точку зрения по данным проблемам, а присоединялся к
позиции Г. Еллинека.
В то же время, по нашему мнению, теория Еллинека не выдерживает
проверки временем. Вопрос о суверенитете и государственном статусе субъектов федерации (если отбросить символическое значение признания их государственного характера), во-первых, уже фактически решен в современных
федеративных государствах; во-вторых, когда он всё же поднимается, это
обусловлено не столько реальными теоретико-юридическими проблемами,
сколько остротой политического момента. Является примечательным тот
факт, что Б.Н. Чичерин и А.Д. Градовский – наиболее крупные российские
государствоведы той поры – не уделяли особого внимания указанным проблемам.
390
Можно заметить, что подобное понимание союзного государства не сильно изменилось
за прошедшие полтора века.
173
А.Д. Градовский рассматривал федеративный принцип в качестве гарантии децентрализации публичной власти, допуская его распространение не
только на отношения «федерация – субъект федерации», но и на отношения
между субъектами федерации и муниципальными образованиями. Данная
интерпретация близка к пониманию федерализма как начала, обеспечивающего «вертикальное» разделение властей. Государствовед был одним из первых, кто выразил в отечественной конституционно-правовой науке сильное
сомнение касательного федеративного характера Германской империи.
Как нам представляется, синонимична изложенному выше и позиция
Б.Н. Чичерина, который обращал внимание, что в союзном государстве достигается раздробление и распределение по различным центрам правительственной власти. Это благоприятствует свободе особенно в больших государствах, в которых централизованное государственное устройство таит в себе
опасность для республиканских учреждений. Однако федеративное правление имеет и недостатки, которые являются оборотной стороной его достоинств. Разделение власти, политическая децентрализация ведут к раздорам и
междоусобицам, ослабляют силу государства, что в наибольшей степени
опасно в условиях внешней угрозы.
В то же время, с точки зрения современного восприятия отечественной
науки конституционного права второй половины XIX века, либеральный посыл
в
объяснении
федеративных
идей,
содержащийся
в
работах
А.Д. Градовского и Б.Н. Чичерина, оказался отодвинут на второй план «союзнической» интерпретацией природы федеративного государства, проблемами суверенитета и государственного статуса составных частей федерации.
Проблематика юридической природы федеративного государства продолжала оставаться в центре внимания государствоведов в начале XX века и
числиться в ряду наиболее спорных вопросов науки конституционного права.
При этом количество дискуссионных аспектов федеративной теории в сравнении с академической мыслью второй половины XIX века не уменьшилось,
а, наоборот, увеличилось: Что считать государством и кто обладает в нем су174
веренитетом? Как определить федерацию и соотнести её с автономией и децентрализацией? Как возникают союзные государства и могут ли унитарные
страны перейти в разряд федеративных? Есть ли будущее у федеративных
государств или эта лишь переходная форма политических тел?
В целом в конституционно-правовой литературе союзное государство
продолжало рассматриваться как одна из форм соединения государств
(Ф.Ф. Кокошкин, А.А. Жилин, Ю. Гачек), что находится в русле «союзнической» трактовки федерации. В то же время была заметна и другая линия
классификации государственных форм – в зависимости от степени централизации власти (С.А. Котляревский, С.А. Корф, Н.И. Лазаревский), что в свою
очередь несколько ближе к интерпретации федерации как децентрализованного государства. Котляревский прямо писал об однотипности понятий «федерализация» и «децентрализация», признавая, однако, политический, а не
юридико-догматический
характер
такого
анализа.
В
то
же
время
А.С. Ященко использовал термин «децентрализация» как собирательное понятие для автономии и самоуправления и таким образом отмежёвывал его от
федерализма, понимаемого как движение в сторону политической интеграции.
Союзное государство традиционно разграничивалось, с одной стороны,
с конфедеративным образованием, с другой – с унитарным государством с
автономными частями. Теоретические черты конфедерации, отличающие её
от федеративного образования (международно-правовой характер объединения; распространения власти на государств-членов, но не их граждан; возможность ликвидации союза по решению входящих в него субъектов), в
практическом плане преломлялись лишь в наличие права сецессии для членов конфедерации и отсутствие такового для субъектов союзного государства (Ф.Ф. Кокошкин, С.А. Корф, А.А. Жилин).
Субъекты федерации в отличие от автономных образований унитарного государства характеризовались в науке определенной «неприкосновенностью» части своих прав, которые не могут быть отобраны центральной вла175
стью и не подлежат с её стороны контролю (Н.И. Лазаревский, С.А. Корф,
М.В. Вишняк, А.Ф. Саликовский); могут самостоятельно нормировать свою
компетенцию (А.С. Ященко); имеют не только представительные органы
власти,
но
и
независимые
от
центральной
власти
правительства
(Ф.Ф. Кокошкин); принимают непосредственное участие в образовании центральной власти (М.А. Рейснер). В целом для федеративного государства характерна
самостоятельная
организация
власти
субъектов
федерации
(А.С. Ященко), позволяющая говорить о них как о политических (государственных) образованиях (А.Ф. Саликовский).
Научное наследие А.С. Ященко – наиболее крупного русского «федералиста» начала XX века – с позиций современности производит двоякое
впечатление. С одной стороны, его труд «Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства» по глубине охвата темы и оригинальности мысли не знает себе равных в отечественной конституционноправовой науке. Ученый не только сумел выработать собственные подходы к
проблематике суверенитета в федеративном государстве, но также осветил
ряд малозамеченных, но критически важных аспектов федеративной теории.
С другой стороны, государствовед оставался в границах формальноисторического объяснения юридических понятий, что, как нам думается, не
позволяет в полной мере раскрыть правовую природу федеративного государства (его функциональное предназначение), обнаружить ценностное наполнение правовых понятий, сужает познавательные возможности юридической науки.
Видимо, впервые собственно теоретическое обоснование преимуществ
и недостатков «федерализации» России было дано еще в программных документах декабристских обществ – «Конституции» Н. Муравьева и «Русской
Правде» П. Пестеля. Муравьев трактовал федеративный принцип в либеральном духе (не без влияния Ш. Монтескье и авторов сборника «Федералист») – как соединение достоинств больших и малых государств, обеспечивающее соединение «внешней силы монархического правления» со свободой
176
граждан. Пестель, напротив, видел в федерализации «разношерстной» России
угрозу ее государственному единству.
В государственно-правовой мысли середины – второй половины XIX
века довольно условно можно выделить неюридическую (в значительной мере нелиберальную) линию, в рамках которой понятие федерализма трактовалось весьма широко, расплывчато, и федерализация России в целом приветствовалась. Данной позиции придерживался ряд видных общественных деятелей XIX века, причем относившихся к разным мировоззренческим течениям (М.А. Бакунин, К.Н. Леонтьев, Н.Я. Данилевский, Н.И. Костомаров,
М.П. Драгоманов). Труды указанных авторов, с одной стороны, способствовали популяризации федеративной идеи, с другой – в значительной степени
ее профанировали. Поданный ими вне более или менее строгих рамок юридических понятий федеративный принцип привлекателен, как и многие абстрактные идеи (такие, как «свобода», «справедливость», «равенство» и т.д.),
означающие одновременно все, что угодно соответствующему мыслителю, и
ничего конкретно.
Собственно в российской государственно-правовой науке второй половине XIX века проблеме возможного построения новой России на федеративных началах практически не уделялось внимания. Среди причин можно
выделить следующие: общая слабая научная разработанность государственно-правовой теории; отсутствие «внутреннего» объекта для изучения и, как
следствие, восприятие данной проблемы как политической; цензурные условия, не благоприятствующие обсуждению подобных вопросов с университетской кафедры и т.д.
Активизация политической жизни России в революционных условиях
начала XX века привела к резкому оживлению общественной дискуссии о
политико-правовом укладе будущей России, в том числе о желаемой форме
ее территориального устройства. В то же время, данная полемика нашла
весьма умеренное отражение в учебных курсах по государственному праву,
авторы которых, в силу обычной академической сдержанности изложения,
177
ограничивались отдельными замечаниями по указанному вопросу. Однако
ряд видных специалистов по государственному праву (Ф.Ф. Кокошкин,
С.А. Корф, А.С. Ященко) посвятили проблеме федеративного (союзного) государства отдельные брошюры, в которых высказывались о возможностях
федерализации России.
Несколько упрощая подход к проблеме, можно заключить, что идея переустройства России на федеративных началах вызывала скептическое отношение у большинства придерживавшихся либеральных взглядов государствоведов конца XIX – начала XX века (Б.Н. Чичерин, А.С. Ященко,
А.А. Жилин, Ф.Ф. Кокошкин, С.А. Котляревский и др.). В то же время, отдельные юристы – представители академических кругов, несмотря на присущий им либеральный характер мысли, считали федеративный принцип построения России благом (М.М. Ковалевский, С.А. Корф). Не наблюдалось
единства и в социалистическом лагере (будь то члены РСДРП, партии эсеров
или сторонники иных течений социалистической мысли). При этом среди социалистов были как приверженцы идеи федерации (Г. Новоторжский,
Б.О. Борович,
М.А. Рейснер),
так
и
ее
противники
(Н.А. Рожков,
М.Я. Лазерсон, В.И. Ленин, М.В. Вишняк).
Если попытаться обобщить аргументы как противников, так и сторонников федерализации России, несложно заметить скудость аргументации последних. По сути, все доводы «за» сводились к тезису о том, что сохранение
единства такого многонационального, поликультурного, социально неоднородного государства, каким является Россия, невозможно без проведения в
жизнь федеративного принципа. Прежде всего (но не всегда), речь шла о федеративном устройстве именно как о способе решения национального вопроса. При этом мысль о федерации как гарантии свободы граждан (вне связи с
национальными проблемами) поборниками федеративного обустройства
России, как правило, либо вообще не упоминалась, либо присутствовала
лишь на заднем плане. В целом их позиция страдает известной однобокостью, слабой теоретической проработкой федеративных принципов.
178
Куда разнообразнее аргументы противников перекраивания России по
федеративному лекалу. Среди основных их тезисов можно выделить следующие: 1) федеративная форма требует слишком многих условий для своего существования (единая культура населения, национальность, высокий
уровень правового развития и проч.); 2) разделение России по национальному принципу невозможно, поскольку представители различных национальностей проживают некомпактно, численность народов слишком различна;
3) проблема учета местной специфики, предоставления определенной степени самостоятельности территориальным частям государства может быть учтена в рамках развития местного самоуправления, в крайнем случае – автономии; 4) вместо интеграции народов России в едином правовом государстве
федералистские тенденции приводят к той или иной степени разобщенности,
ущемлению прав «нетитульной» нации (в том числе, русских); как следствие,
государству с неоднородным национальным составом, каким является Россия, федерализация грозит потерей государственного единства (развалом
страны).
Обобщая высказанные суждения, можно заметить, что существует определенное внутреннее противоречие в либеральной оценке федеративного
переустройства России. С одной стороны, либерализм Н. Муравьева игнорирует тот факт, что построение федеративного государства зависит от целого
ряда условий исторического, географического, политического, социального и
иного свойства, наличие которых в Российской империи XIX века, мягко говоря, вызывало сильные сомнения. В целом, следует заключить, что идея перестройки Российской империи первой трети XIX века (т.е. периода деятельности декабристских обществ) «на федеративный лад» страдала известным
утопизмом. С другой стороны, преимущественно либеральные государствоведы конца XIX – начала XX веков, в большинстве своем, как было сказано
выше, критиковавшие внедрение федеративного принципа в жизнь российского государства, как правило, не уделяли должного внимания сущностной
характеристике федерализма как специфического способа ограничения пуб179
личной власти и обеспечения гражданских свобод (федерализм понимается в
этом случае как «вертикальное» разделение властей). Эта пришедшая из Северной Америки и подхваченная А. де Токвилем мысль была развита, как
уже было сказано, Н. Муравьевым, позже – Б.Н. Чичериным, отчасти
Ф.Ф. Кокошкиным и М.А. Рейснером.
Дореволюционные конституционалисты преимущественно считали,
что в России при сохранении или даже расширении ее имперской многонациональности возможно построение конституционного государства, основанного на местном самоуправлении и автономии отдельных ее частей. Видя
противоречие в формуле «единая Россия – федеративная Россия», они не усматривали его в тезисе «единая Россия – свободная Россия». По сути, не уделялось должного внимания тому факту, что борьба за сохранение единства
государства зачастую сопровождалась ущемлением гражданских свобод;
или, если сформулировать это иначе, территориальная целостность поликультурного государства в той или иной мере связывалась с авторитарным
типом властвования (насколько она реально обеспечивалась и обеспечивается в настоящий момент – вопрос дискуссионный). Таким образом, можно
заключить: чтобы обеспечить гражданскую свободу, надо дать национальным окраинам, население которых наиболее отличается по своему культурному складу от основной массы русского населения, возможность выхода из
состава российского государства. Данный вывод был для многих неприемлем
в дореволюционной России, неприемлем он для многих и сейчас391.
391
В новейшей российской истории дилемма «свобода граждан – территориальная
целостность государства» встала перед Конституционным Судом РФ в т.н. «чеченском
деле» (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 31 июля 1995 г.
№ 10-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 33. Ст. 3424), и он,
расколовшись, вынес (на наш взгляд, вопреки установленной Конституцией России
иерархии ценностей) решение в пользу сохранения территориальной целостности
государства.
180
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
I. Издания XIX – начала XX веков
Алексеев А.С. Русское государственное право. Программа. Конспект
лекций. Изд. 3-е, студента Н. Иващенко. М., 1895.
2. Андреевский И.Е. Русское государственное право. Том I. СПб.; М.,
1866.
3. Аффольтер А. Основные черты общего государственного права. Казань, 1895.
4. Байков А.А. Междувластные и властные отношения в теории права
(опыт теоретико-познавательного построения). Ярославль, 1912.
5. Блюнчли И. Общее государственное право. Том I. М., 1865.
6. Блюнчли И. Международное право цивилизованных государств. М.,
1877.
7. Богаевский П.М. Соединенные штаты как пример федерации. Киев,
1917.
8. Борович Б.О. Что должно решать учредительное собрание. Харьков,
1917.
9. Брайс Д. Американская республика. Часть 1. Национальное правительство. М., 1889.
10. Введение в изучение социальных наук. Сб. статей / под ред. проф.
Н.И. Кареева. СПб., 1903.
11. Вильсон В. Государство. Прошлое и настоящее конституционных учреждений. М., 1905.
12. Вишняк М.В. Автономия и федерация. Пг., 1917.
13. Гамбаров Ю.С. Свобода и её гарантии. СПб., 1910.
14. Гачек Ю. Общее государственное право. Часть 3. Право государственного соединения. Рига, 1912.
15. Гессен В.М. Общее учение о государстве (лекции, читанные в С.Петербургском политехническом институте). СПб., 1912.
16. Гессен В.М. Основы конституционного права. М., 1918.
17. Горенберг М. Теория союзного государства в трудах современных
публицистов Германии. СПб., 1891.
18. Горский Е.С. Единая демократическая и федеративная демократическая республика. Одесса, 1917.
19. Градовский А.Д. Германская конституция. Часть I. СПб., 1875; Часть
II. СПб., 1876.
20. Градовский А.Д. История местного самоуправления в России. Том I.
СПб., 1868.
181
1.
21. Градовский А.Д. Национальный вопрос в истории и литературе. СПб.,
1873.
22. Градовский А.Д. Начала русского государственного права. Том I.
СПб., 1875; Том II. СПб., 1876; Том III. СПб., 1883.
23. Градовский А.Д. Государственное право важнейших европейских
держав. Том I. // Собрание сочинений. Том IV. СПб., 1900.
24. Горский Е.С. Единая демократия и федеративная демократическая
республика. Одесса, 1917.
25. Гредескул Н.А. Россия и ее народы. Пг., 1916.
26. Грушевский М.С. Национальный вопрос и автономия. СПб., 1907.
27. Гумплович Л. Общее учение о государстве / пер. со 2-го нем. изд. И.
Н. Неровецкого. СПб., 1910.
28. Дайси А.В. Основы государственного права Англии. Введение в изучение английской конституции. М., 1907.
29. Данилович И. Швейцарская федерация. Пг., 1917.
30. Де Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1897.
31. Динзе В.Ф. Что такое автономия? Пг., 1917.
32. Драгоманов М.П. Собрание политических сочинений. Том 1–2. Париж, 1906.
33. Дунаев В.И., Никитский А.А. Очерки науки о государстве. М., 1909.
34. Дюгамель К. Опыт государственного права Российской империи.
СПб., 1833.
35. Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства. М.,
1908.
36. Еллинек Г. Право современного государства. Том первый. Общее учение о государстве. Изд. 2-е. СПб., 1908.
37. Елистратов А.И. Государственное право. М., 1912.
38. Жилин А.А. Теория союзного государства. Киев, 1912.
39. Ивановский В.В. Русское государственное право. Т.1. Казань, 1895.
40. Казмин Н.В. Что такое союзное государство. Пг., 1917.
41. Камаровский Л.А. Вопрос о международной организации. Соединённые штаты Европы. М., 1905.
42. Кистяковский Б.А. Государственное право. М., 1909.
43. Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. М., 1916.
44. Ковалевский М.М. Общее конституционное право. Лекции. СПб.,
1908.
45. Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917.
182
46. Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному праву. Изд. 2-е.
М., 1912.
47. Кокошкин Ф.Ф. Областная автономия и единство России. М., 1906.
48. Конституционное государство. Сборник статей. 2-е изд. СПб., 1905.
49. Коркунов Н.М. История философии права. СПб., 1913.
50. Коркунов Н.М. Русское государственное право. Том I. Введение и
общая часть. Издание шестое. СПб., 1908.
51. Корф С.А. Автономные колонии Великобритании. СПб., 1914.
52. Корф С.А. Государственное устройство Канады // Вопросы права.
Журнал научной юриспруденции. Книга V (1). 1911.
53. Корф С.А. Русское государственное право. СПб., 1915.
54. Корф С.А. Федерализм. 2-е изд. Пг., 1917.
55. Котляревский С.А. Власть и право. Проблема правового государства.
М., 1915.
56. Котляревский С.А. Конституционное государство. Опыт политикоморфологического обзора. СПб., 1907.
57. Краткий очерк жизни и творчества А.Д. Градовского, с приложением
четырех статей А.Д. Градовского. СПб., 1904.
58. Крыжицкий Г.К. Что такое федеративная республика? (Российская
Федерация). Пг., 1917.
59. Кульчицкий (Мазовецкий) К. Автономия и федерация в современных
конституционных государствах. М., 1907.
60. Куницын А.П. Право естественное. Части I и II. СПб., 1818, 1820.
61. Куплеваский Н.О. Русское государственное право. Т.1. Харьков, 1902.
62. Куплеваский Н.О. Справка о мнениях 25-ти русских ученых, специалистов права, по вопросу о юридическом положении Финляндии в составе Русской Империи. СПб., 1910.
63. Ладыженский А.М. Национальная автономия и государственное единство. М., 1917.
64. Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Том
I. Конституционное право. Изд. 2-е. СПб., 1910.
65. Лазаревский Н.И. Русское государственное право. 3-е изд. СПб., 1913.
66. Лазаревский Н.И. Автономия. СПб., 1906.
67. Лазерсон М.Я. Автономия и федерация. М., 1906.
68. Лебедев М.А. Российская федеративная республика. Ирбит, 1917.
69. Лохвицкий А. Обзор современных конституций. Части I, II. СПб.,
1865.
70. Маевский И.А. Федерализм. М., 1917.
183
71. Мартенс Ф.Ф. Лекции по государственному праву. СПб., 1892.
72. Меркель А. Юридическая энциклопедия / перевод с немецкого. М.,
1902.
73. Мижуев П.Г. Главные федерации современного мира. СПб., 1907.
74. Моль Р. Энциклопедия государственных наук. М., 1866.
75. Нелидов Н.К. Система курса общего государственного права. Казань,
1874.
76. Новоторжский Г. Национальный вопрос, автономия и федерация. М.,
1906.
77. Новоторжский Г. Что такое правовое государство. Берлин, 1914.
78. Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911.
79. Орландо В. Принципы конституционного права М., 1907.
80. Палиенко Н.И. Суверенитет. Историческое значение идеи суверенитета и ее правовое значение. Ярославль, 1903.
81. Пименова Э. Единство государства и автономия. СПб., 1906.
82. Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 2003.
83. Поссе В. Национальная автономия и всемирная федерация // Библиотека рабочего. 1906. № 3.
84. Ратнер М.Б. О национальной и территориальной автономии. СПб.,
1906.
85. Рейснер М.А. Государство. Часть III. Государственные формы. М.,
1912.
86. Рейснер М.А. Революция и федерация. Пг., 1917.
87. Рожков Н.А. Уния, федерация и автономия. М., 1917.
88. Романович-Славатинский А.В. Пособие по изучению русского государственного права по методу историко-догматическому. Выпуски 1, 2.
Киев, 1872.
89. Романович-Славатинский А.В. Система русского государственного
права в её историко-догматическом развитии. Часть 1. Основные государственные законы. Киев, 1886.
90. Савальский В.А. Государственное право. Общее и русское. Конспект
лекций. Часть II. Варшава, 1913. С. 184.
91. Саликовский А.Ф. Что такое автономия и федерация. Пг., 1917.
92. Свешников М.И. Русское государственное право. Том 1. Выпуск 1.
Общая теория. СПб., 1895.
93. Сергеевич В.И. Русское государственное право. М., 1868–1869.
94. Сергеевич В.И. Задача и метода государственных наук М., 1871.
95. Снарский А.Т. Автономия или федерация. СПб., 1907.
184
96. Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России. М.,
1912.
97. Сокольский В.В. Русское государственное право. Одесса, 1890.
98. Спекторский Е.В. Государственное право общее и иностранное. Лекции, изданные студентами юридического факультета Императорского
Варшавского Университета. Варшава, 1910.
99. Сугоняев Т. Автономия. М., 1906.
100.Тимофеев А.Г. Самоуправление и автономия. СПб., 1906.
101.Тис Н. Автономия. Федерация. М., 1917.
102. Фортунатов С.С. История политических учений в Соединённых
Штатах. М., 1879.
103. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Части 1–3. М., 1894–1898.
104. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1866.
105. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. 2-е изд. М., 1899.
106. Шалланд Л. Юридическая природа территориального верховенства:
Историко-догматическое исследование. СПб., 1903.
107. Шалланд Л.А. Русское государственное право. Юрьев, 1908.
108. Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Тома I–IV. М., 1910.
109. Эйхельман О. Очерки из лекций по русскому государственному праву Киев, 1893.
110. Эсмен А. Общие основания конституционного права. СПб., 1898.
111. Эсмен А. Основные начала государственного права. М., 1898.
112. Ященко А.С. Международный федерализм. Идея юридической организации человечества в политических учениях до конца XVIII века.
М., 1909.
113. Ященко А.С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права
и государства. Юрьев, 1912.
114. Ященко А.С. Что такое федеративная республика и желательна ли
она для России. М., 1917.
II. Издания второй половины XX – начала XXI веков
115. Авакьян С.А. Конституционное право России. Учебный курс. Т.2.
М., 2005.
116. Андерсон Дж. Федерализм: введение/ пер с англ. А. Куряева, Т. Даниловой. М., 2009.
117. Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России. В 3-х книгах. Кн. 1. М., 1992.
118. Абдулатипов Р.Г. Федералогия. Учебное пособие. СПб., 2004.
185
119. Автономов А.С. Правовая онтология политики. К построению системы категорий. М., 1999.
120. Андреева Г.Н. Советская наука государственного права буржуазных
стран (1917–1936 гг.). Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1980.
121. Аринин А.Н. К новой стратегии развития России. Федерализм и гражданское общество. М., 2000.
122. Баренбойм П.Д. Философия права и конституционная экономика //
Очерки конституционной экономики. 23 октября 2009 года. / Отв. ред.
Г.А. Гаджиев. М., 2009.
123. Белов В.А. Вводная статья // Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. М., 2009.
124. Бернам У. Правовая система США. М., 2006.
125. Богданди А. фон. Доктринальный конструктивизм в прошлом и будущем: стратегия ответа на насущные проблемы, стоящие перед конституционно-правовой наукой в Европе // Сравнительное конституционное обозрение. 2010. № 1(74).
126. Богданова Н.А. Наука советского государственного права: историкотеоретическое исследование. М., 1989.
127. Богданова Н.А. Система науки конституционного права. Дис. … д-ра
юрид. наук. М., 2001.
128. Брояка Ю.В. Политико-правовые воззрения А.Д. Градовского. Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Саратов, 2006.
129. Валицкий А. Философия права русского либерализма. М., 2012.
130. Варламова Н.В. Российская теория права в поисках парадигмы //
Журнал российского права. 2009. № 12.
131. Варламова Н.В. Современный российский федерализм: конституционная модель и политико-правовая динамика. М., 2001.
132. Варламова Н.В. Формальное равенство как универсальный принцип
права // Ежегодник либертарно-юридической теории. Выпуск 2. 2009.
133. Вебер М. Наука как профессия и призвание // Избранные произведения. М., 1990. С. 707–745.
134. Габричидзе Б.Н., Чернявский А.Г. Конституционное право России:
учебник для вузов. М., 2004.
135. Глигич-Золотарева М.В. Правовые основы федерализма. М., 2006.
136. Глигич-Золотарева М.В. Теория и практика федерализма: системный
подход. Новосибирск, 2009.
186
137. Глигич-Золотарева М.В. Теория федерализма Александра Ященко /
Конституционно-правовые идеи в монархической России / отв. ред.
Ю.Л. Шульженко. М., 2007.
138. Де Токвиль А. Демократия в Америке / Пер. с фр. Предисловие
Г. Дж. Ласки. М., 1992.
139. Дидикин А.Б. История конституционализма в России. Учебнометодическое пособие. Новосибирск, 2009.
140. Дидикин А.Б. Становление и развитие конституционного права России как отраслевой юридической науки. Автореф. дисс. … канд. юрид.
наук. М., 2009.
141. Добрынин Н.М. Российский федерализм: становление, современное
состояние и перспективы. Новосибирск, 2005.
142. Добрынин Н.М. Федерализм: историко-методологические аспекты.
Новосибирск, 2005.
143. Захаров А. E pluribus unum. Очерки современного федерализма. М.,
2003.
144. Захаров А.В. Европейский федерализм в свете российского опыта //
Неприкосновенный запас. 2003. № 4 (30).
145. Захаров А. «Спящий институт»: Федерализм в современной России и
в мире. М., 2012.
146. Зорькин В.Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978.
147. Иванов В. К критике современной теории государства. М., 2008.
148. Иванов В. Теория государства. М., 2010.
149. Избранные социально-политические и философские произведения
декабристов. Том I. М., 1951.
150. История буржуазного конституционализма XVII – XVIII веков. М.,
1983.
151. Кабрияк Р. Кодификации / пер. с фр. Л.В. Головко. М., 2007.
152. Карапетов А.Г. Борьба за признание судебного правотворчества в
европейском и американском праве. М., 2011.
153. Карапетян Л.М. Федеративное устройство Российского государства.
М., 2001.
154. Киселева А.В., Нестеренко А.В. Теория федерализма. М., 2002.
155. Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России: учебник
– изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2001.
156. Козлова Н.Ю. Буржуазные учения о федерализме XVIII – XIX веков.
М., 1988.
187
157. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая
часть: Учебник для вузов / рук. авт. колл. и отв. ред. Б.А. Страшун. 4-е
изд., обновл. и дораб. М., 2007.
158. Конституционное (государственное) право в Московском университете. / Отв. ред. Н.А. Богданова. М., 2005.
159. Конституционное право и конституционная компаративистика в системе российского юридического образования: Сборник докладов. М.,
2009.
160. Конституционное право России: учебник / отв. ред. Кокотов А.Н.,
Кукушкин М.И. М., 2008.
161. Конюхова И.А. Современный российский федерализм и мировой
опыт: Итоги становления и перспективы развития. М., 2004.
162. Корнев В.Н. Проблемы теории государства в либеральной правовой
мысли России второй половины XIX – начала XX века. Дис. … докт.
юрид. наук. М., 2006.
163. Кроткова Н.В. Государственно-правовые взгляды С. А. Котляревского. М., 2011.
164. Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют
общественному прогрессу. / под ред. Л. Харрисона и С. Хантингтона.
М., 2002.
165. Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России. М., 1980.
166. Кутафин О.Е. Предмет конституционного права. М., 2001.
167. Кутафин О.Е. Российская автономия. М., 2008.
168. Лапаева В.В. Типы правопонимания: правовая теория и практика. М.,
2012.
169. Лебедев А.Н. Периодизация и основные направления развития федеративных идей в Российской империи (конец XVIII в. – начало XX в.) /
Труды Института государства и права Российской академии наук. Из
истории отечественного государственного права. 2011. № 3.
170. Левин И.Д. Буржуазная наука государственного права. М., 1960.
171. Левин И.Д. Суверенитет. СПб., 2003.
172. Левитанус Б.А. Идея федерализма в русской политической и правовой мысли второй половины XIX – начала XX веков. Дисс. … канд.
юрид. наук. СПб., 2004.
173. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. – 5-е изд. М., 1967.
174. Маклаков В.В. Конституционное право зарубежных стран. Общая
часть. М., 2006.
188
175. Мальцев Г.В. Понимание права. Подходы и проблемы. М., 1999.
176. Медушевский А.Н. Диалог со временем. Российские конституционалисты конца XIX – начала XX века. М., 2010.
177. Мелкумов А.А. Российская и канадская модели федерации: сравнительный анализ. М., 2010.
178. Мизес Л. Либерализм / пер. с англ. А.В. Куряева. М., 2001.
179. Модели общественного переустройства России. XX век. / отв. ред.
В.В. Шелохаев. М., 2004.
180. Монтескье Ш.Л. Избранные произведения / Общ. ред. и вступ. ст. М.
П. Баскина. М., 1955.
181. Национальная гуманитарная наука в мировом контексте: опыт России и Польши / пер. с польск. Н. Кузнецова; отв. ред. Е. Аксер, И.М.
Савельева. М., 2010.
182. Нерсесянц В.С. Право и закон. М., 1983.
183. Нерсесянц В.С. Право – математика свободы. М., 1996.
184. Нерсесянц В.С. Философия права: учебник для вузов. 2-е изд. М.,
2006.
185. Неф Р. Да здравствует нонцентрализм! М., 2002.
186. Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество / пер. с англ. С.А. Егорова, Д.К. Утегеновой. Предисл. А. Оболонского. М., 1993.
187. Очерки русской культуры XIX века. Т. 2. Власть и культура. М.,
2000.
188. Очерки русской культуры XIX века. Т. 4. Общественная мысль. М.,
2003.
189. Пахомов В.Г. Идеи федерализма в истории политико-правовой мысли России (конец XVIII – XX вв.). Дисс. … докт. юрид. наук. М., 2004.
190. Пищулин А.В. Юридический позитивизм в современном правопонимании. Дис. … канд. юрид. наук. М., 2010.
191. Прохоров А.В. Федерализм как форма организации власти в правовом государстве. Дис. … канд. юрид. наук. М., 2008.
192. Пуздрач Ю.В. История российского конституционализма IX–XX веков. М., 2004.
193. Российский либерализм XVIII – начала ХХ века: энциклопедия / отв.
ред. В.В. Шелохаев. М., 2010.
194. Российский либерализм: идеи и люди / под общ. ред. А.А. КараМурзы. 2-е изд., испр. и доп. М., 2007.
195. Савельева И.М., Полетаев А.В. Классическое наследие. М., 2010.
189
196. Смит Р. История гуманитарных наук. М., 2008.
197. Сокольщик И.М. Понятие государства в теоретической позитивистской юриспруденции в России (конец XIX – XX века). Автореф. дисс.
… канд. юрид. наук. М., 2007.
198. Тихомиров Ю.А. Современное публичное право. Монографический
учебник. М., 2008.
199. Туманов В.А. Избранное. М., 2010.
200. Туманова А.С., Киселев Р.В. Права человека в правовой мысли и законотворчестве Российской империи второй половины XIX – начала
XX века. М., 2011.
201. Умнова И.А. Конституционные основы современного российского
федерализма. Учебно-практическое пособие. 2-е изд., исправ. и доп.
М., 2000.
202. Умнова (Конюхова) И.А. О конституционном принципе субсидиарности как основе гармонизации экономических интересов федерации и
ее субъектов // СПбГУЭФ. Ученые записки юридического факультета.
Выпуск 12(22). 2008.
203. Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в
императорской России / пер. с англ. М.Д. Долбилова при участии Ф.Л.
Севастьяновой. М., 2004.
204. Фарбер И.Е. К вопросу о предыстории науки государственного (конституционного) права // Конституция СССР: проблемы государствоведения и советского строительства. М., 1980.
205. Фарукшин М.Х. Федерализм: теоретические и прикладные аспекты.
М., 2004.
206. Федерализм: теория, институты, отношения. Сравнительно-правовое
исследование / отв. ред. Б.Н. Топорнин. М., 2001.
207. Федерализм: теория и история развития / отв. ред. М.Н. Марченко.
М., 2000.
208. Федералист. Политическое эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона, Дж.
Джэя / пер. с англ. под общ. ред., с предисл. Н.Н. Яковлева, коммент.
О.Л. Степановой. М., 2000.
209. Фокина Н.В. Принцип федерализма в историко-политическом творчестве Н.И. Костомарова (1817–1885). Автореф. дисс. … канд. полит.
наук. М., 2007.
210. Фридмен Л. Введение в американское право. М., 1992.
190
211. Хрестоматия по конституционному праву. Учебное пособие. Том I:
История, теория и методология конституционного права. Учение о
конституции / Сост. Н.А. Богданова, Д.Г. Шустров. СПб., 2012.
212. Черепанов В.А. Теория российского федерализма. М., 2005.
213. Честнов И.Л. История политических и правовых учений: теоретикометодологическое введение: учебное пособие. СПб., 2009.
214. Четвернин В.А. Введение в общий курс теории права и государства.
Учебное пособие. М., 2003.
215. Чиркин В.Е. Конституционное право России. – 4-е изд., перераб. и
доп. М., 2006.
216. Чиркин В.Е. Контрольная власть. М., 2008.
217. Чиркин В.Е. Современное федеративное государство. М., 1997.
218. Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сб. пер. Вып. 1. М., 1987.
219. Шевцов В.С. Федерализм и Россия (История. Проблемы. Перспективы). Том I. М., 2008.
220. Шульженко Ю.Л. Из истории федерации в России. М., 2005.
221. Шульженко Ю.Л. Отечественная наука государственного права
(1905 г. – октябрь 1917 г.). М., 2012.
222. Шульженко Ю.Л., Шульженко Д.Ю. Наука русского государственного права второй половины XIX века. М., 2010.
223. Эткинд А. Иная свобода: Пушкин, Токвиль и демократия в России //
Знамя. 1999. № 6.
224. Яковлев А.В. Институциональный подход в юридической теории государства. Дисс. … канд. юрид. наук. М., 2009.
191