Эссе о людях другого склада.

Татьяна Черниговская
Феликс
и
Шуберт
…. но не тот Феликс, который Железный (хотя железный), и чьи
порочные
увлечения описывать нет надобности, и не тот Шуберт,
который учился у
оклеветанного Сальери и, начав с оперы
«Увеселительный замок сатаны»
шестьсот
песен, что
написал, не считая прочего, аж
формально роднит его с объектом нашего
сюжета.
Собственно, это эссе можно было бы назвать и просто Два
Феликса, но всё же разница есть, хотя они и одного помёта.
Говоря попросту, это рассказ об интеллектуальных тупицах,
конечно, не
о поляке и австрийце,
сформированной
одноименных
а
о некой людской породе,
умельцами на белковых фабриках по модели
механических прототипов – арифмометров. Чем
прекрасен арифмометр? – тем же, чем старинные кассы, которые,
вместе с бессмертными шумерскими счётами проверяли суммы
покупок и начисляли сдачу. Их хозяйки, знавшие себе цену, важно
крутили ручку справа (левши профнепригодны), скармливая монстру
немыслимое для моего ума
рубь-сорок-девять-три-раза,
триста-
грамм-по-два-двадцать, четыре-по-двадцать-две (могло быть пиво или
пирожные),
плюс-два-двадцать-минус-17копеек-за-бутылку…
И
величавое в виньетках чудище изрыгало непостижимый результат, а
сдача летела в тяжеленную фаянсовую белую штуку, имени у которой
нет, зато есть сбоку углубление для мелочи.
Был у меня аспирант-медик, которого позже мы стали делить с
коллегой-психиатром. Абсолютный отличник. Затворник. Слабого
здоровья, но не устающий никогда.
Бесконечно вежливый. Не
меняющий своих позиций, какие бы аргументы не
внешняя
или
меняющий
внутренняя
интеллектуальная
Или
вдруг
на противоположные и тут же, передумав, обратно.
Скорость, с которой он выполнял
обработки
среда.
бросала ему
задания, включая
любой тип
сложных экспериментальных данных, не поддавалась
объяснению, что дало нам основания заподозрить нахождение у него
в голове арифмометра Феликс (за неимением иных прототипов в
доExelевскую эру). Так он и был для внутреннего пользования назван и
продолжает носить
и подтверждать это гордое имя, несмотря на
весьма успешную европейскую карьеру.
Особенно он сбил нас с ног, когда уже в завершении своей
диссертации умудрился на основе исследований сделать выводы,
противоположные всему, что могло любому понимающему прийти в
голову, и подтвердил это жуткой статистикой. Мы прилагали
титанические усилия, чтобы понять, что это значит и потратили
каждый по многу часов, пытаясь разобраться, как вдруг однорукий
железный бандит, притворявшийся антропоидом, позвонил и весело
сообщил, что он перепутал знаки и всё наоборот. Наши проклятья и
укоры на съедание драгоценного времени
и мозговой ткани не
произвели на него никакого впечатления, как и ничто впоследствии,
где бы он ни работал. В России он (младший научный сотрудник)
вешал на двери табличку о часах приема, чтобы не мешали думать, а
на просьбу помочь подвинуть тяжёлый стол отвечал, что он учёный.
Кончилось тем, что молодые сотрудники института Академии наук
ультимативно потребовали его увольнения. И это его не расстроило, с
тех пор – по Европам. Любит сыр (разделяю). Думаю, что это его
единственная страсть, и он узнал их несметные сотни по деревням Юга
Франции, не опускаясь до традиционно известных. Жены, говорит,
достойной во Франции не имеется. Кто ж сомневался.
Шуберт в нашем сюжете
– клон Феликса (как и железный
прототип). Только он – женщина.
Умная, способная, но, как и
близнец, тупая. Никакого вам Theory of Mind, как и положено
аутистам. Ледяной и даже временами опасный взгляд человека с
поражённой психикой, неприятно высокий с обломами голос, но
непрофессиональным посторонним это незаметно.
Много разных
механических умений, уже компьютерного рода, много языков в CV,
лёгкое перескакивание в другие области знаний с уверенностью в
успешности
вхождения,
выступлением
никаких
волнений-сомнений
перед
в профессиональной среде, ни тени подозрений в
банальности и поверхностности
излагаемого. И
глупые, тупые
ошибки, которые должен бы делать олигофрен, а делают
весьма
способные люди – ибо их матрица проста и неполна, а про нашу
жизнь, где аминокислоты и белки,
рассказали.
Их
будущее
им на белковой фабрике не
печально,
их
разъест
кислота.
Рибонуклеиновая.
Механическое совершенство таких людей никак не соприкасается
с творческой мыслью, интуицией, с малейшей попыткой жить по
форме вещей (и ведь наверняка Феликс читал Канта с Шопенгауэром, но
таким - всё не впрок). Они могут только исполнять алгоритмы,
записанные механиком на вале со штифтиками, и уж
никакая
зазубринка
Везувий
от своего
штифтика
не
ускользнёт,
хоть
извергнись. По мере получения образования и научных степеней,
нарастают и другие интеллектуальные инструменты, типа пружинок
и гирек, как в музыкальных табакерках, или колокольчиков, мембран,
струнок и трубочек, как у карильонов, пианол и фонографов и других
забавных игрушек минувших дней. Не забудем, однако, что главное в
граммофоне
- рупор, а поскольку феликсам и шубертам
нужно
признание, и эта страсть – почище сырной и никогда не утоляется, то
градус
заносчивости
и
банальной
аутичной
уверенности
исключительности и незаменимости терзает их и изводит,
в
как
наркотик, которого всегда мало. Любое возражение является для них
непереносимым оскорблением, они требуют мира, покорно павшего
ниц, и понятно, чем это кончается.
Жалко ли их – вот в чём вопрос… Вы, к примеру, сочувствуете
пылесосу, который всю свою жизнь вынужден глотать пыль и всякую
дрянь? Или компьютеру, который вообще питается чем попало в
гигабайтных количествах? Ноmo sapiens sapiens, говорите… Уверены?
P.S.
Коллега-психиатр предложил хорошую формулировку для
не
зачисления на работу: «Не прошёл тест Тьюринга»
СПб, Март 2012