«РУССКИЙ МИР И ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ Об
advertisement
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия 2015. Вып. 3 (59). С. 152–158 Расторгуев Валерий Николаевич, д-р филос. наук, проф. кафедры философии политики и права философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Rv1812@yandex.ru «РУССКИЙ МИР» И ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В. Н. РАСТОРГУЕВ Об истине в последней инстанции и о конкурирующих концептах Статью «“Русский мир” богословский смысл и политические экспликации» вначале бегло прочитал и отложил, чтобы не возвращаться. Но через какое-то время снова взял в руки. Постараюсь объяснить и то, почему прочитал, и из-за чего отложил, и ради чего вернулся… Итак, что заставило дочитать до последней строки еще не опубликованный текст неизвестного мне автора, если времени не хватает даже на так называемые знаковые публикации, которые стали предметом всеобщего обсуждения, а потому требуют, чтобы их знали и узнавали? Отвечу сразу: во-первых, просьба редакции, а во-вторых, что еще важнее, интрига, живой интерес к теме. Удивил и угол зрения, заданный автором, который пообещал уже в названии статьи ни много ни мало прояснить сразу и сакральный, и политический смысл понятия, употребляемого чаще всего без всякого понятия. Для начала соглашусь с автором в том, что выражение «русский мир» взято теперь в оборот едва ли не всеми СМИ и всеми без исключения политиками, но от того оно не стало ни прозрачнее, ни понятнее. Хуже того: чем больше какое-то слово, бытующее в языке на уровне самого общего представления и не прошедшее «научную выучку», используют в публичной сфере, где идет жесткое столкновение интересов, будь то политика или массмедиа, тем меньше в нем остается того, что способно объединить, — общедоступного смысла. К тому же в последние годы в бесчисленных дискуссиях о «русском мире» наши аналитики напустили много теоретического тумана, но так и не предложили ни одной сколько-нибудь заметной и, главное, признанной научной концепции или школы, в рамках которой появился бы известный концепт, раскрывающий идею русского мира. Концептом теперь все чаще называют, по определению Д. С. Лихачева, «алгебраический заместитель сложных значений», то есть особый термин с узнаваемым «авторским клеймом», сразу отсылающим к какой-то известной собеседнику теории. По этому «клейму» любой знающий человек сразу сможет понять, что именно имеется в виду, не начиная пустопорожних споров. Лучший пример — понятие цивилизации, наиболее близко стоящее к обыденному представлению о «русском мире», но в отличие от него уже прошедшее 152 В. Н. Расторгуев. «Русский мир» и цивилизационная идентичность через «жернова науки» — и отечественной, и мировой. Благодаря этому у каждого из нас есть возможность выбрать среди множества уже готовых к использованию концептов цивилизации тот, который в данный момент и в конкретном контексте представляется наиболее правильным или наиболее подходящим. Вот почему специалистам так легко понять друг друга, когда они переходят с общеупотребимого языка «размытых понятий» на строгий язык концептов. Кстати, в статье, ставшей поводом для этого анализа, из всех вариантов автор почему-то останавливается на концепте, выхваченном из работ С. Хантингтона, что само по себе вызывает массу вопросов. Если вам приходится говорить о цивилизации в среде профессионально подкованных людей, знающих предмет, то достаточно сделать всего одно маленькое уточнение — сослаться на тот или иной авторский концепт, чтобы сразу снять все противоречивые толкования вашей позиции. Такое общение конечно же в принципе невозможно в политическом дискурсе и крайне затруднено в любой неоднородной среде, а также в массмедиа и в процессе школьного обучения, во всяком случае на стадии общей (неспециализированной) подготовки. По этой причине большинство людей и не пользуются этим искусством, которое делает дискуссию продуктивной, а мысль отточенной. Чтобы пояснить свою мысль, приведу в качестве иллюстрации простейший случай. Если в беседе на эту тему я сразу уточню, что вкладываю в понятие цивилизации то же самое, что вкладывали в него, к примеру, Н. Я. Данилевский с его теорией культурно-исторических типов или О. Шпенглер, то никому и в голову не придет спрашивать меня о том, как я отношусь к идее «общечеловеческой цивилизации». Согласитесь, это сразу снимает кучу недоразумений и почти исключает подмену понятий, ибо в каждой из названных концепций уже есть предельно четкий ответ. И напротив, если для меня в данном случае важно говорить о цивилизации как о поступательном движении, которое описывается, к примеру, посредством «волновой» метафоры, то ссылка на Э. Тоффлера сразу исключит надобность спорить о предопределенности судеб локальных цивилизаций и, соответственно, «русского мира». В этом случае хочешь не хочешь, но придется признать, что проблема сводится к унификации процессов развития, а точнее, к поступательному движению, которое протекает по алгоритму «три К»: от кирки до конвейера и от конвейера к компьютеру… Каждый из этих подходов (концептов) имеет право на существование, и все зависит от исследовательского контекста. Но вернемся к статье К. Н. Костюка. Он прав не только в том, что видит, как густой «теоретический туман» размывает контуры проблемы «русского мира», мешает почувствовать ее масштаб — велика она или мала, растет, не ведая границ, или тает, уходит в песок суесловия. Он прав и в другом: в последний год все вдруг почувствовали, что это и не туман вовсе, а удушливый дым пожарища: «русский мир» горит, а где главный очаг, кто поджигатель — в дыму и гари не разберешь. И горит наш мир русский не фигурально, не в умопостигаемых далях за горизонтом реальности, а в самом что ни на есть реальном центре этого тысячелетнего мира — на землях Киевской Руси. Города и села уже превращены в пепелища, тысячи невинных людей заплатили за политическое преступление своими жизнями, у миллионов отняли будущее… А отвлеченные дискуссии про153 Дискуссия должаются, да все те же, как будто и не повеяло гарью. Вот почему и задела эта статья: и начинается она с боли, с горькой темы гражданской войны на Украине, распада «русского мира» и заканчивается отчаянным призывом к братьям: «не убий». Не захочешь, а прочтешь. Теперь несколько слов о том, почему отложил текст и решил вначале не возвращаться? Назову три причины. Первая заключается в том, что автор не отличает научных концептов от понятий, введенных в публичный оборот, но не имеющих за собой ни одной знаковой школы или автора. Именно поэтому он с такой легкостью пытается предложить свое вольное толкование, полагая, что на безрыбье и рак рыба. Более того, он убежден, что в отличие от всех прочих знает истину: «В настоящей статье я бы хотел раскрыть религиозное содержание той истины, которая лежит в основании болезни». Автор даже знает, как ее, истину, правильно «эксплицировать». А это не так. Мало выдвинуть удачную гипотезу и создать хорошую теорию (здесь ее пока нет), важно добиться ее признания в научном сообществе, и не просто признания, но и широчайшего распространения, что и делает концепт узнаваемым. Кроме того, я убежден, что попытка перевести образ «русского мира» в статус особой теории неуместна, как и попытка превратить это понятие в строгий научный термин, но обосную этот вывод чуть позже1. Вторая причина моего разочарования — тот факт, что в статье о «русском мире» и о его огнедышащей ране говорится только в двух разделах — в пространном введении и в заключении. А вся центральная часть текста — это тихий, неторопливый и ровный монолог на полуфилософские, полубогословские отвлеченные и вечные темы — о времени и пространстве, где нет места ни войнам, ни удушливому дыму, ни распадающейся Украине, ни поднимающейся Новороссии. Да и здесь есть то, над чем стоило бы подумать, и здесь приоткрываются автору (не читателю, впрочем, который не готов вслед за автором переключаться — от жаркой публицистики к тихому шепоту) некие тонкие связи между миром «мирским» и православным. (Автор обосновывает свой вывод о том, что с точки зрения церковного сознания мир «открыт только для людей, которые способны прийти в веру и Церковь», а для тех, «кто поражен инаковерием, чьи сердца закрыты для принятия Христовой истины, — мир воцерковленный, мир Церкви, тоже закрыт.) Не вдаваясь в богословскую тематику, замечу, что указанные темы на то и вечные, чтобы я мог выбрать для размышления что-нибудь из философской классики или из святоотеческого наследия, где все эти понятия и образы давно любовно разобраны и разложены по полочкам. Причина третья: не следует смешивать жанры без крайней на то надобности. А в данном случае смешение налицо, а надобности нет. И речь не только о конфликте публицистики и теории, с чем можно смириться, учитывая, что подобный симбиоз стал едва ли не нормой в научных текстах на горячие темы с элементами политической аналитики. Мешает другое: если в длинном романе 1 Замечу в этой связи, что сделанный вывод не распространяется на законотворческую деятельность, где никто не отменял потребность в разработке тезауруса при разработке ряда законов, когда закрепление термина «русский мир», принятого по соглашению, вполне могло бы быть целесообразным. 154 В. Н. Расторгуев. «Русский мир» и цивилизационная идентичность можно часами разбираться в переплетении десятка-другого сюжетных линий и судеб, то в небольшой статье для научного журнала — это уже явный перебор, даже когда речь идет о политических экспликациях и о богословском смысле таких понятий, как «русский мир». Отсюда недоговоренность, скороговорка, легкость суждений при широчайшем разбросе запредельно важных тем, бегло затронутых в небольшом тексте. Почти в каждом суждении скрыта (и похоронена) такая тема. Одна из них — более чем сомнительное утверждение о неких кремлевских идеологах, с подачи которых якобы вошло в оборот выражение «русский мир». Откуда такая информация или дезинформация, если чиновники на всех этажах власти до сих пор произносят слово «русский» не вполне уверенно, оглядываясь по сторонам? В том же ряду и не вполне внятные рассуждения об идеологии Новороссии, и пафосные умозаключения о внутрицерковном кризисе или даже расколе, и действительно актуальная, но требующая истолкования идеологема о «конфликте патриотизмов» (национал-патриотов «украинской закваски» и национал-патриотов «русского мира»). Сказанное касается и множества других тем, требующих если и не детализации, то в любом случае предельно деликатного анализа. Но чего нет, того нет. Почему же я вернулся к статье (через месяц после прочтения)? Назову тоже две причины. Во-первых, что-то в статье есть такое, чего нет во многих других. Наверное, это что-то — искреннее желание автора вернуть мир в души людей, а такое желание ни политической науке, ни богословию не помеха, что особенно заметно в наши дни. А во-вторых, грех не воспользоваться поводом, чтобы не подумать сообща о том, что такое русский мир и почему сегодня так мало совпадений в представлениях о его природе, проблемах и будущности. Не множь сущее Теперь подошло время пояснить уже озвученную мысль о том, почему не следует столь усердно создавать все новые и новые теории «русского мира». И дело не только в том, что их крайне трудно ввести в научный оборот, поскольку все «фабрики мысли», то есть научные и аналитические центры, «производящие смыслы» для текущей политики, находятся далеко за пределами нашей страны. У нас пока еще происходит болезненный процесс зарождения и становления первых оригинальных научных школ в области политической философии и аналитики (одна из них — школа Александра Панарина — автора самобытной теории Православной цивилизации, созданная на философском факультете МГУ). Что же касается конкурентоспособных богословских школ в России, то здесь нет единого мнения, как следует относиться к процессу их зарождения, который может обернуться, как все понимают, некритическим заимствованием идей и методологических принципов, чуждых духу православия. Но главное обоснование тезиса об особой осторожности в вольных теоретических построениях, объясняющих природу русского мира, состоит в другом: со времен Аристотеля каждому, вероятно, известен, хотя бы в самой общей форме, методологический принцип бережливости, названный позднее «бритвой Оккама», согласно которому не следует множить сущности без необходимости. 155 Дискуссия Поэтому мне импонирует четкая позиция, в соответствии с которой образ русского мира тесно сливается в массовом сознании и в сознании специалистов, изучающих феномен русскости или историю становления России как мировой державы, культурные границы и духовное влияние которой несравненно шире ее необъятной территории, с представлением о русской (или российской) православной цивилизации. Найти различия между указанными понятиями (мир и цивилизация — русская, российская и православная), разумеется, нетрудно, если поставить перед собой такую задачу, но это будет целесообразным только в одном случае: если поставленная задача приумножает наши знания, позволяет, к примеру, по-новому и неожиданно взглянуть на традиционную проблему. Как правило, такие задачи представляют значительный интерес для узкого цеха представителей научного сообщества, но совершенно не волнуют большую часть людей, которых волнует главное — как сберечь «русский мир», сохранить свою национальную и цивилизационную принадлежность в условиях все сокрушающего влияния «шаблонизации» мышления. Задачу сбережения «русского мира» сегодня невозможно проигнорировать уже по той причине, что его распад инициируется извне и оборачивается невероятными бедствиями для многих миллионов граждан великой страны, разделенной искусственными границами. Гражданская война на Украине, унесшая жизни десятков тысяч людей и лишившая достойного и безопасного будущего всех остальных, — пример того, что означает крушение «русского мира» на отдельно взятой территории. Для того чтобы проиллюстрировать эту мысль, сошлюсь на четкую позицию Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, который показывает, как можно сочетать глубокое философско-богословское понимание темы с популярным толкованием. Выступая в авторской программе «Слово пастыря», вышедшей в эфир 6 сентября 2014 г., Предстоятель ответил на вопрос телезрителя о месте России в современном мире, особо выделив тот факт, что Русский мир — это цивилизационное, а не политическое понятие: «Русский мир — это и духовное, и культурное, и ценностное измерение человеческой личности. Русские, даже которые именуют себя русскими, могут к этому миру и не принадлежать, потому что говорить на русском языке или понимать русский язык — это не единственное условие принадлежности к Русскому миру. И мы знаем, что очень многие не связывают себя ни с русской традицией, ни с духовностью, ни с культурой, а живут иными взглядами, убеждениями и теряют связь со своей собственной цивилизацией. <…> Если говорить о цивилизации, то Россия принадлежит к цивилизации более широкой, чем Российская Федерация. Эту цивилизацию мы называем Русским миром. Русский мир — это не мир Российской Федерации, это не мир Российской империи. Русский мир — от киевской купели Крещения. Русский мир — это и есть особая цивилизация, к которой принадлежат люди, называющие сегодня себя разными именами — и русские, и украинцы, и белорусы. К этому миру могут принадлежать люди, которые вообще не относятся к славянскому миру, но которые восприняли культурную и духовную составляющую этого мира как свою собственную»2. 2 Официальная хроника Московского Патриархата text/3730705.htmlhttp://www.pravoslavie.ru/news/73458.htm). 156 (http://www.patriarchia.ru/db/ В. Н. Расторгуев. «Русский мир» и цивилизационная идентичность Принцип бережливости в отношении к языку, в первую очередь научному, дает нам существенное преимущество, позволяя максимально сузить зазор, с необходимостью возникающий между конкурирующими научными концепциями, теориями и школами, с одной стороны, и языком публичной политики — с другой. Кроме того, такое «согласие» благотворно влияет и на язык повседневного общения, расширяя степень взаимопонимания между «обычными» людьми, многие из которых имеют достаточное образование, чтобы пользоваться терминами, взятыми из научного лексикона. Это позволяет, кстати, критически воспринимать речи политиков. Не умножая сущности без надобности, мы снижаем риск подмены понятий, так как «по умолчанию» принимаем то инвариантное (общепринятое) значение понятий, которое представляется приемлемым для поддержания диалога. При этом при любом затруднении образованному человеку ничто не мешает либо заглянуть в справочники, либо, если они не найдут качественной справочной литературы (а это действительно сложно даже в эпоху «цифрового общества»), обратиться, как уже говорилось, к наиболее известным авторским концепциям, трудам, то есть к живому источнику мысли. Я остановлюсь только на самых общих подходах к теме и не буду сейчас вдаваться в тонкости базовых цивилизационных теорий и концепций, идущих от теории культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского. Однако напомню, что в 2015 г. это имя должно часто звучать и в связи со 130-летием со дня его кончины, и в силу обостренного интереса к цивилизационной идентичности России. И это обнадеживающий факт: чем лучше мы будем знать наследие отечественных и зарубежных мыслителей, озабоченных судьбами «русского мира», тем тоньше и точнее будет наше восприятие проблемы. Еще один очень сильный образ, который давно существует, но который также требует осмысления в рамках нашей темы, — это представление о России как о государстве-цивилизации. Сильная держава — самый надежный гарант сохранения «русского мира» и нашей цивилизационной идентичности. Данилевский сравнивал Российское государство с прочной «скорлупой» русской цивилизации, подчеркивая, что без ядра и скорлупа не нужна. Он лучше других, к слову, объяснил популярно причину, казалось бы, необъяснимой ненависти ко всему русскому, которая так выпукло проявляется в «европеизме» многих наших западников, в том числе и тех, кто совершенно искренне полагает, что попытки ослабить Российское государство и даже разоружить его предпринимаются исключительно в интересах ее граждан и народов. Данилевский писал об этом феномене так, как будто провидел процесс «европеизации Украины» наших дней и, соответственно, поляризации позиций среди тех, кто относит себя к интеллектуалам, а также тех, кто действительно относится к этой категории, — творцов идей, духовных водителей, властителей дум. Данилевский писал: «Если в самом деле европеизм заключает в себе все живое, что только есть в человечестве, столь же всесторонен, как и оно, в сущности, тожествен с ним; если все, что не подходит под его формулу, — ложь и гниль, предназначенные на ничтожество и погибель, как все неразумное, то не надобно ли скорей покончить со всем, что держится на иной почве своими корнями? 157 Дискуссия К чему заботиться о скорлупе, не заключающей в себе здорового ядра, — особенно ж к чему стараться о придании большей и большей твердости этой скорлупе? Крепкая внешность сохраняет внутреннее содержание; всякая твердая, плотная, компактная масса труднее подвергается внешнему влиянию, не пропускает животворных лучей света, теплоты и оплодотворяющей влажности. Если внешнее влияние благотворно, то не лучше ли, не сообразнее ли с целью широко открыть ему пути, расшатать связь, сплачивающую массу, дать простор действовать чуждым, посторонним элементам высшего порядка, вошедшим, по счастью, кое-где в состав этой массы? Не скорее ли проникнется через это и вся масса влиянием этих благодетельных элементов? Не скорее ли, в самом деле, проникнется европеизмом, очеловечится вся Русь, когда ее окраины примут европейский склад, благо в них есть уже европейские дрожжи, которые — только не мешайте им — скоро приведут эти окраины в благодетельное брожение. Это брожение не преминет передаться остальной массе и разложить все, что в ней есть варварского, азиатского, восточного; одно чисто западное останется. Конечно, все это произойдет в том только случае, когда в народных организмах возможны такие химические замещения, но в такой возможности ведь не сомневается просвещенный политический патриотизм. Зачем же мешать благодетельному химическому процессу? Corpora non agunt nisi fluida («Живут только мягкие тела» (лат.))3. И действительно, одних Россия страшила своей мнимой косностью и реальной приверженностью к традиционализму, что вполне объяснимо: ни одна страна-цивилизация «не вписывается» в унифицированные схемы построения нового порядка, а Россия, как самая крупная страна в мире, обладающая критической массой стратегических ресурсов, тем более. Других, напротив, Россия всегда и тоже не без оснований — пугала своей непредсказуемостью, скрытой динамикой, способностью в одночасье сломать любые традиции и ограничения, перевернуть все представления о возможном и невозможном. Как, скажите, строить новый порядок рядом с такой глыбищей? *** За пределами статьи остались едва ли не важнейшие темы, связанные, к примеру, с законодательным определением границ «русского мира», о чем уже упоминалось, с судьбой наших соотечественников — наследников великой цивилизации, имеющих право на свое наследие. В этом контексте следует упомянуть и о перспективах реинтеграционной стратегии, которая могла бы обеспечить право наследования и которая открылась в результате воссоединения Крыма. По сути, сам факт свободного волеизъявления граждан Крыма и России сделал эту стратегию политической и геополитической реальностью, хотя она нигде не прописана и даже не осмыслена как должно. Все это требует внимательного отношения к столь острому понятию, способному и объединять, и разделять, каким и является «русский мир». Но главное — это особое отношение к той подлинно народной жизни, которая стоит за понятиями, образами, концептами и сто́ит намного дороже, чем любая теория или схема. 3 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 66–67. 158
