Брюханова Ю.М. Аспирант, кафедра новейшей русской литературы, факультет филологии и
advertisement
Брюханова Ю.М. Аспирант, кафедра новейшей русской литературы, факультет филологии и журналистики, Иркутский государственный университет. МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ РОМАНА БОРИСА ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО» Философский роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» отмечен необычной формой художественной целостности: повествование о жизни поэта как будто обособлено от цикла стихотворений, ему принадлежащих. Безусловно, такая структура произведения не случайна и должна работать на общий замысел книги. Задача данной статьи – показать взаимодействие поэтической и прозаической частей романа, определить художественносмысловую связь составляющих. Мы не располагаем никакими письменными источниками, которые бы раскрывали замысел самого Б. Пастернака в отношении композиционной идеи романа. Литературоведческих исследований, полностью посвященных данному вопросу, мы также не встречали. Чаще всего цикл стихотворений Юрия Живаго рассматривается как дополнение к роману «Доктор Живаго», что, с нашей точки зрения, во многом меняет его суть. Обратимся к некоторым высказываниям. И.Н. Сухих, рассуждая о «Докторе Живаго», говорит, что «оправданием и подлинным завершением прозаической формы становятся все-таки стихи из романа» [8, 39]. Заявляя такую точку зрения, исследователь имеет в виду, что, хотя Пастернак больше внимания уделял именно прозаической части романа, воспринимал ее как свой долг, тем не менее, вопреки воле писателя, в своем художественном воплощении стихи превзошли прозу, и поэтому являются ее «оправданием». Отсюда вытекает и предположение, что текст романа постепенно подводит читателя к стихотворному циклу. Прозаическая часть романа, по мнению И.Н. Сухих, достигает своей духовной и идейной высоты во многом благодаря стихам Юрия Живаго. Вопрос о художественной «удаче» или «неудаче» прозаической части романа возник сразу же после появления «Доктора Живаго». Мы считаем нецелесообразным касаться данного аспекта, поскольку Пастернак был, прежде всего, поэтом, лириком, поэтому его прозаические произведения «не подчиняются» законам эпоса. Его лирическое мышление возобладало над эпической формой. Да и сам вопрос о «предпочтении» стихов или прозы бессмыслен. Очевидно, что стихотворения Юрия Живаго и роман «Доктор Живаго» неотделимы друг от друга. Их необходимо рассматривать не с точки зрения иерархических отношений, а с точки зрения синтагматических. Другой исследователь, И. Межаков-Корякин, пишет: «В создании высших культурных ценностей, в служении искусству, в творчестве Пастернак видит путь к бессмертию человеческой личности. Поэтому-то «Доктор Живаго» и заканчивается циклом стихотворений героя романа, являющихся медиумом, с помощью которого личность поэта общается с будущими поколениями. Так утверждается принцип, что общение смертных бессмертно» [2, 102]. Действительно, Живаго обретает бессмертие в творчестве, он продолжает жить в стихах. Если бы его стихотворения были даны внутри текста романа, то они прекратили бы свое «существование» в момент смерти героя. А вынесенные в отдельную главу, за пределы романа, в котором завершилась жизнь героя, они становятся образом воскрешения поэта. Но метафизический смысл бессмертия по Пастернаку кроется гораздо глубже и выходит за рамки понимания бессмертия как приобщения к вечному через «общение смертных» или «служение искусству». Известный исследователь творчества Б. Пастернака И.П. Смирнов в книге «Роман тайн «Доктор Живаго» [7] определяет пастернаковский роман как преамбулу к главному и единственному произведению – стихам Юрия Живаго. С его точки зрения, творческая позиция писателя, его мировоззрение, его решенные и нерешенные вопросы, а также вся жизнь Юрия Живаго и сам роман – все это лишь ради стихотворений и в них самих. И. Смирнов говорит о смерти Юрия Живаго как о закономерности, выполненной миссии. То, что герой должен был сделать, он сделал, а именно: произошло «обожение», как утверждает исследователь. Вся система координат, по Смирнову, строится на богопостижении. Живаго познал Бога, он достиг божественной гармонии, и теперь ему ничего не остается как умереть. Дальнейшая его жизнь – «жизнь-в-тексте» [7, 193]. Развивая эту мысль, Игорь Смирнов говорит о том, что поэзия Юрия Живаго «вдохновлена Христом» [7, 190], она есть доказательство существования Божьего. Таким образом, философские искания Пастернака Смирнов видит как сотворение текста, который открывается как новая форма теоморфного существования. Безусловно, христианский подтекст присутствует в романе, в особенности в стихах Юрия Живаго. Но это христианство не в каноническом его воплощении, и отнюдь не все стихи связаны с этой темой. Героя романа трудно назвать человеком, страстно ищущим Бога, а его смерть, лишенную какого-либо возвышенно-символического описания, – окончанием некоей миссии. Да, Христос – ключевая фигура в стихах Живаго, но что постигает поэт через его образ? В прозаической части романа евангельские мотивы связаны, как правило, не с фигурой главного героя, а с другими персонажами: Н.Н. Веденяпиным, Симушкой Тунцевой и др. Но в стихотворениях Юрия Живаго евангельская тема становится ведущей. С нашей точки зрения, это связано не с богопостижением в каноническом христианском смысле, а с философией Пастернака, в которой особым образом синтезировались христианская мысль о следовании Христа своему предназначению до конца и идея «философии жизни» о бессмертии, являющимся доказательством онтологической сущности Жизни. Жизнь – центральное понятие философии жизни. Представители данного направления видели ее воплощение в воле (А. Шопенгауэр), «жизненном порыве» (А. Бергсон), силе и «воле к власти» (Ф. Ницше) и т.д. Несмотря на некоторые различия данных терминов, в сущности, они олицетворяли бытийную основу мира. «Сила, которая раньше приводила в действие исчезнувшую теперь жизнь, та же, которая действует в цветущей ныне жизни» [9, 484], – писал Шопенгауэр в книге «Мир как воля и представление». Силой этой является воля, которая проявляется в мире в качестве своих представлений (то есть всего существующего). Все есть представление воли. И поскольку воля вечна, то и все ее представления приобщаются к бесконечности в своем единстве в воле. Жизнь как бытийная основа понималась и Пастернаком. Как и для Шопенгауэра, она для него становится объединяющим началом, тем звеном, которое держит мир в равновесии и гармонии. «Все время одна и та же необъятно тождественная жизнь наполняет вселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях. Вы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили» [4, 69], – говорит главный герой романа «Доктор Живаго». Но именно Жизнь становится главной героиней произведения, что заявлено уже в заглавии: «Живаго» – старославянская форма прилагательного «живой». Жизни (не в ее биологическом смысле, а в плане онтологическом) подвластны все, в том числе Христос. Образ Христа так важен был для Пастернака потому, что именно он воплощает в себе служение Жизни до конца, исполнение своего долга и предназначения. В этом идейном контексте не случайно цикл стихов Юрия Живаго открывается стихотворением «Гамлет». Строка из него «чашу эту мимо пронеси» повторяется рефреном в 12-ом стихе («Осень»): «И чашу горечи вчерашней // Сегодняшней тоской превысьте»; и в 25-ом, последнем («Гефсиманский сад»): «Чтоб эта чаша смерти миновала, // В поту кровавом он молил отца» [курсив мой. – Ю.Б.]. Что же связывает эти два образа: Гамлета и Христа? Для прояснения некоторых деталей обратимся к жизни Юрия Живаго. Незадолго до смерти, после продолжительного перерыва, Живаго вновь принимается за писательскую работу. Темой его статей и стихотворений становится город. Но автор-повествователь утверждает, что этих набросков не сохранилось, и ставит вопрос: «Может быть, стихотворение «Гамлет» относилось к этому разряду?» [4, 486], – предоставляя тем самым возможность читателю ответить на него. Если считать, что «Гамлет» – одно из последних стихотворений Юрия Живаго, его можно соотнести с дневниковыми записями того периода. Герой романа пишет: «Шумящая за стеной улица так же тесно связана с современною душою, как начавшаяся увертюра с полным темноты и тайны <…> театральным занавесом» [4, 486]. Это цитата перекликается со стихотворными упоминаниями о театре: «я вышел на подмостки», «играть согласен эту роль», «идет другая драма». Как пишет в своих бумагах Юрий Живаго, «город есть необозримо огромное вступление к жизни каждого из нас» [4, 486]. Таким образом, город – театральные подмостки, где каждый играет свою роль, которая дана ему судьбой. Эта мысль рождается у героя гораздо раньше. Еще в 1917 году в Москве Юрий Живаго работал над созданием произведения под названием «Игра в людей». Это был своеобразный дневник, куда он включал и стихотворения, и прозу, и какие-либо свои замечания, наблюдения. Большинство мыслей было следствием сознания того, что «половина людей перестала быть собой и неизвестно что разыгрывает» [4, 183]. То есть люди выбились из естественного хода вещей и стали играть не свои роли. По мысли «Гамлета», каждому человеку предназначено нести свой крест, испить свою чашу, и подвиг заключается в выполнении этой миссии до конца. Кем же был Гамлет для Пастернака? «Гамлет отказывается от себя, чтобы «творить волю пославшего его». «Гамлет» не драма бесхарактерности, но драма долга и самоотречения» [5, 75], – напишет Пастернак после работы над переводом шекспировской трагедии. Таким образом, Гамлет символизирует добровольное исполнение своего долга, подчинение стихии жизни, что становится условием бессмертия. Несмотря на строку «Но продуман распорядок действий, // И неотвратим конец пути», выбор остается за человеком: следовать ему этим путем или нет. Христос – человек, который проходит свой путь до конца. Через его образ поэт «возвещает о святости частной жизни, причем в это понятие он вкладывает содержание самое обыкновенное, но поднятое до образца и символа. Подражание Христу для Пастернака – это превращение индивида в личность» [6]. Весь цикл стихотворений Юрия Живаго – мистерия выбора человеком жизненного пути. Особенностью христианства Пастернака является его антропологическая направленность. Для него Христос – это прежде всего человек, человекобог, а уже потом сын Божий, богочеловек. Не случайно в стихотворении «Гефсиманский сад» Христос называет себя «Сыном Человеческим». Христианство Пастернака – это больше вера в человека, чем вера в Бога. В книге «Поэзия Бориса Пастернака» В. Альфонсов пишет о докторе Живаго: «Религиозность его особая, не мистическая и не из страха перед небытием – скорее телесная и очень определенная» [1, 283]. Такое ощущение возникает из-за того, что «религиозность» эта основана на человеческих чувствах, переживаниях, ощущениях и направлена на человека. В философии подобные воззрения именуются христианской антропологией и подразумевают проекцию религиозного учения на идеологию человеческого существования. В связи с этим меняется и представление о бессмертии. В романе утверждается мысль о бессмертии человека не где-либо и когда-нибудь, не после Страшного Суда, а здесь и сейчас. В цикле стихотворений к роману не иллюстрированы отдельно моменты Распятия Христа и Его Воскресения. Они лишь упоминаются, однако не только в «библейских», но и в так называемых «бытовых» стихах Живаго, то есть в проекции на современность. «Смерть можно будет побороть // Усильем Воскресенья», – заявлено почти в начале цикла, в стихотворении «На Страстной» (3), хотя завершающим станет «Гефсиманский сад», где рисуется картина последней ночи Христа перед распятием. То есть историческая хронология нарушается, но этот аспект был не важен для Пастернака, композиция отвечает его идее бессмертия. Во-первых, роман заканчивается не смертью героя, а его творческим воплощением в стихах. Во-вторых, заключительным аккордом в стихотворном цикле становится не Распятие и Воскресение Христа после смерти, а утверждение Воскресения еще до смерти, осознание его в жизни. Сопоставляя мировоззрение Пастернака не просто с христианскими идеями, а преломленными в зеркале «философии жизни», мы основываемся на восприятии поэтом жизни как иррациональной, творческой, всеобъемлющей стихии. Такое понимание жизни проявляется уже в его раннем творчестве (особенно явно – в цикле «Сестра моя – жизнь. Лето 1917 года»). Композицию романа «Доктор Живаго», его прозаическо- стихотворную структуру в отношении судьбы героя можно рассматривать как перифраз слов А. Шопенгауэра: «Утверждения: «я погибаю, но мир продолжает существовать» и «мир погибает, но я продолжаю существовать» – в сущности не имеют различия» [9, 514]. Только в отношении Пастернака следовало бы добавить: «…существовать в искусстве». Искусство «неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь» [4, 103], – это стало ясно Живаго на похоронах, в момент прощания с умершей Анной Ивановной, матерью Тони. Смерть, претворенная в жизнь, – та форма бессмертия человека, которую дает творчество. Физически человек конечен, но жизнь, частью которой он является, бесконечна. Поэтому стихи в романе олицетворяют абсолютную свободу проявления жизненной стихии в ее творческом воплощении. Творчество – это образ творения жизни. Осознавать бессмертие, то есть связь со всем миром, свою причастность жизни, может не каждый человек. Это процесс духовного развития. Познание жизни и обретение бессмертия открываются через сопереживание миру, через чувства, сильнейшим из которых является любовь. Любовь к ближнему, по словам Николая Николаевича, это «высший вид живой энергии», который является первой и главной составляющей по «разгадке смерти и ее будущему преодолению» [4, 13]. Человек – индивидуалист, и в первую очередь он жаждет бессмертия для себя. Но только любовь дает ему возможность ощутить бессмертие через причастность к другим людям, к их существованию. Человеку, открывшему свои чувства для других, легко отождествить себя с ними. «Человек в других людях и есть душа человека <…> В других вы были, в других и останетесь» [4, 69], – говорит Юрий Живаго. Из этого переживания всерастворения и возникает чувство собственной бесконечности: «я кончился, а ты жива» («Ветер» из стихотворений Юрия Живаго). Любовь принимается Пастернаком в самых разных ее воплощениях, поэтому его христианское чувство любви к ближнему окрашивается чувственным, порой даже эротическим, подтекстом. Это особенно ярко показано в стихотворениях «Магдалина I» и «Магдалина II», где так вещественно-подробно и ощутимо чувство героини: «Но объясни, что значит грех, // И смерть, и ад, и пламень серный, // Когда я на глазах у всех // С тобой, как с деревом побег, // Срослась в своей тоске безмерной». Для Пастернака (и его литературного героя) духовно-возвышенное и чувственнотелесное составляют единство, через которое и открывается мир. Поэтому возникают строки: «И жар соблазна // Вздымал, как ангел, два крыла // Крестообразно» («Зимняя ночь»). В данном философском контексте символом восприятия жизни и особого христианства Пастернака становится рисунок, сделанный Пастернаком в своем альбоме [3]. Он представляет собой четыре восклицательных знака, условно обозначающих четыре окончания креста, и подписан: «Мой крест». Это символ острого душевного переживания жизни. Личные переживания являются условием творческого акта. В лирике, как известно, частное дорастает до всеобщего масштаба, позволяя ощутить поэту единство с другими судьбами и Жизнью во всех ее проявлениях. И через осознание это единства рождается ощущение бессмертия. Такова, на наш взгляд, эстетическая философия Пастернака. Лирические тексты романа не преодолевают его прозаическую плоть, но вырастают из неё и открывают путь в бессмертие. Таким образом, принцип дополнительности, по которому сосуществуют стихи к роману и прозаический текст, демонстрирует их философскую и художественную равноценность. Литература 1. Альфонсов В. Поэзия Бориса Пастернака. – Л.: Сов. писатель, 1990. 2. Межаков-Корякин И. К проблеме личности в романе «Доктор Живаго» // Сборник статей, посвященных творчеству Б.Л. Пастернака. – München, 1962. – С. 84-102. 3. Альбом «Бюро злых надписей и вариантов. Чрево Пастернака…» // РГАЛИ, фонд 379, опись 2, ед. хр. 52. 4. Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений: В 11 т. Т. IV. Доктор Живаго, 1945 - 1955. – М.: СЛОВО/SLOVO, 2004. 5. Пастернак Б.Л. Замечания к переводам из Шекспира // Полное собр. соч.: В 11 т. Т. V. / сост., коммент. Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак. – М.: СЛОВО/ SLOVO, 2004. – С. 72-90. 6. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Очерк исследований о Б. Пастернаке [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://edu.novgorod.ru/fulltext/167/past301002.rtf (21 марта 2009). 7. Смирнов И.П. Роман тайн «Доктор Живаго». – М.: «Новое литературное обозрение», 1996. 8. Сухих И.Н. Живаго жизнь: стихи и стихии // Пастернак Б. Доктор Живаго. – СПб.: Азбука-классика, 2004. 9. Шопенгауэр А. О воле в природе. Мир как воля и представление. – Т. II. – М.: Наука, 1993.
