Русский национальный характер в «Записках охотника

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего образования
«Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского»
На правах рукописи
ВОСКРЕСЕНСКАЯ Наталья Александровна
РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В «ЗАПИСКАХ
ОХОТНИКА» И.С. ТУРГЕНЕВА И ЕГО ВОСПРИЯТИЕ ВО
ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ И ПЕРЕВОДАХ XIX–XX
ВЕКОВ
Специальность 10.01.01 – Русская литература
Диссертация
на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Научный руководитель:
доктор филол. наук,
проф. М.Г. Уртминцева
Нижний Новгород – 2014
2
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ................................................................................................................................................4
ГЛАВА 1.
РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В ЦИКЛЕ
«ЗАПИСКИ ОХОТНИКА» В
ОЦЕНКЕ РУССКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ
ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ 40–60-х ГГ. XIX ВЕКА .....................................................19
1.1 Концепция русского национального характера в историческом аспекте.....................19
1.2 «Записки охотника» в оценке русской критики 40– 60-х гг. XIX века.........................25
1.3 «Записки охотника» в восприятии французской литературной критики 50-х гг.
XIX века......................................................................................................................................................33
ГЛАВА 2. РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В СИСТЕМЕ
МЕТАТЕКСТУАЛЬНЫХ КОМПОНЕНТОВ......................................................................42
2.1 Имя текста: оригинал и его переводческая рецепция .........................................................45
2.2 Предисловие и его роль в формировании восприятия текста читателем .....................57
2.2.1 Функции introduction и avertissement в создании образа русского национального
характера ...................................................................................................................................................59
2.2.2 Литературно-критическая статья в роли предисловия ...................................................73
2.3 Комментарий текста: его художественные функции в оригинале и переводе ...........83
ГЛАВА 3. ОБРАЗ АВТОРА И ЕГО ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ....94
3.1 Категория «автор» в современных отечественных и зарубежных исследованиях ...94
3.2 Речевые контексты образа автора и их художественные функции..............................101
ГЛАВА 4. РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В СИСТЕМЕ
АВТОРСКИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КОНЦЕПТОВ...................................................118
4.1 Художественный концепт как литературоведческая категория...................................119
4.2 Русский характер в авторских вариантах концепта
«ум»: сюжетно-
композиционная мотивация его реализации................................................................................125
4.3 Характерологическая функция концепта «долготерпения»...........................................132
4.4 Концептуализация образа природы и провинции как способ представления
русского национального характера ...............................................................................................140
3
ЗАКЛЮЧЕНИЕ .................................................................................................................................156
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ ...............162
ПРИЛОЖЕНИЯ.................................................................................................................................193
4
ВВЕДЕНИЕ
В конце XX века происходит всплеск интереса к феномену национального
характера, так как
вопрос о национальной
самоидентификации приобретает
особую остроту в связи с глобальными изменениями в современном мире. К этой
проблеме
обращаются
гуманитарной
науки,
исследователи
в
работах
разных
которых
областей
отечественной
акцентируется
исторический1,
богословский2, этнографический3 и другие аспекты. Каждая наука стремится
выработать
свой
терминологический
аппарат
и
дать
свое
понимание
«национального характера», однако отсутствие единства в определении объема
понятия, обозначенное уже в конце XIX века4, когда сложились предпосылки к
обоснованию научного подхода к изучению национального характера, до сих пор
остается одной из проблем в его изучении5.
Одна
из
дискуссионных
национального
характера,
проблем
своеобразная
–
бинарная
«парность»
полярность
русского
положительного
и
отрицательного начал, когда религиозность русского человека уживается с
крайностями атеизма, доброта – с жестокостью, сила воли – с пассивностью,
1
Воробьева Н.Г. Национальный характер и народная история // Национальное и
интернациональное в культуре, фольклоре и языке. Кишинев, 1971. С. 108.
2
Есаулов И.А. Национальное самосознание в русской классической литературе и его
трансформации в отечественном литературоведении [Электронный ресурс] // Трансформации
русской классики: исследовательская база данных. 2014. URL: http://transformations.russianliterature.com/nacionalnoe-samosoznanie-v-russkoj-klassicheskoj-literature-i-ego-transformacii-vliteraturovedenii#_ftnref46 (дата обращения: 06.05.2014).
3
Толстая С.М. Этнолингвистика: современное состояние и перспективы [Электронный
ресурс] // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. 2014. URL:
http://www.ruthenia.ru/folklore/Tolstaja.html (дата обращения: 09.05.2014).
4
Н.А. Бердяев, полагая, что русскому самосознанию присуща целостность мировосприятия,
стремление к крайностям, но в то же время противоречивость, считал, что ему «невозможно
дать строгого научного определения». См.: Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской
автобиографии). М.: Международные отношения, 1990. 336 с.; Его же. Русская идея. М.:
Хранитель, 2007. 288 с.; Его же. Судьба России (Сборник статей , 1914–1917). М.: АСТ, 2005,
336 с.
5
См., например: Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской
литературы. Очерки и характеристики, Л.: Наука, 1976. 413 с.
5
стремление к высшим ценностям – с нигилизмом. Поэтому, с точки зрения
Н.О. Лосского,
такие
понятия,
как
«национальный
характер
страны»
и
«национальный характер народа» не идентичны1.
На важность национальной идеи для отечественной литературы указывал
А.Ф. Лосев,
рассматривая
литературу
как
«кладезь
самобытной
русской
философии»2, поскольку именно в литературных произведениях художественно
воплотилась противоречивость русского
доминанты
национального
характера,
характера. Духовные константы,
«ставшего
своеобразным
магнитом
творческого притяжения»3, исследовали и передавали многие авторы XX века –
М. Шолохов, М. Горький, Л. Леонов и др.
Без обращения к понятию русского национального характера невозможно
исследование творчества большинства русских писателей. Вместе с тем, нельзя не
признать справедливым утверждение о том, что «чаще всего сама категория
национального характера не представлена непосредственно в литературном
произведении, что делает особенно важными
<…> литературоведческие
исследования»4 на эту тему. В отечественном литературоведении и литературной
критике вопрос о национальном характере
является предметом серьезного
изучения и обсуждения.
Проблема русского характера – центральная в творчестве Тургенева. Многие
его современники, пытаясь осознать и объяснить выдающееся положение
писателя в мировой литературе, сходились во мнении, что его главной заслугой
было то, что произведения автора знакомили западного читателя с загадочным
русским характером. Для них Россия Тургенева была «не более чем холстом, на
который несравненный изобразитель человеческой природы наносит свои формы
1
См.: Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М.:
Политиздат. 1991. 368 с.
2
Лосев А.Ф. Русская философия // Из русской думы: портр. отеч. мыслителей с письмами, ст. и
просто раздумьями, сложен. Ю. Селиверстовым в кн.: в 2 т. / сост. Ю. И. Селиверстов. М.:
Роман-газета, 1995. Т. 2. С. 196.
3
См.: Желтова Н.Ю. Проза первой половины XX века: Поэтика русского национального
характера: Монография. Тамбов: Изд-во Тамб. гос. ун-та, 2004. 303 с.
4
См.: Кон И. С. Национальный характер: миф или реальность? // Иностранная литература.
1968. № 9. С. 215–229.
6
и краски в ярком свете мирового простора»1. Американский писатель Г. Джеймс,
преклонявшийся перед «бессмертным Иваном Сергеевичем», писал, что,
«пожалуй, только из его сочинений мы, говорящие на английском, французском,
и немецком языках, получили <…> представление о русском народе. Гений
Тургенева воплощает для нас гений славянской расы, его голос – голос тех смутно
представляемых нами миллионов, которые <…> ждут своего часа, чтобы
вступить
на
арену
цивилизации»2.
И
что
наиболее
важно,
«смутно
представляемыми» миллионы русских были не только для Запада, но и для самих
себя.
Именно к XIX веку Россия вплотную подошла к необходимости национальной
самоидентификации. Роль Тургенева в создании литературного образа русского
национального характера трудно переоценить. Более того, он выступал едва ли не
первым русским писателем, попытавшимся раскрыть европейской культуре его
стороны. Проблема русского
характера, к которой Тургенев обращался
впоследствии во всех своих произведениях, была поставлена в первой большой
работе писателя – цикле «Записки охотника».
«Записки охотника» можно считать одним из знаковых произведений
И.С. Тургенева,
«этико-эстетическим
введением
ко
всему
последующему
творчеству»3 писателя, который сам определил цикл как «лепту, внесенную в
сокровищницу русской литературы» 4.
«Записки
охотника»
были
первым
произведением
И.С.
Тургенева,
переведенным на французский язык, поэтому в сознании французского читателя
писатель долгое время оставался автором этой книги.
Всего насчитывается
восемь переводов цикла (1854, 1858, 1891, 1893, 1927, 1929, 1939, 1969 гг.) и два
отдельных перевода рассказа «Живые мощи» (1874 г., 1930 г.).
1
Кон И. С. Указ. соч. С. 215–229.
Цит. по.: Джеймс Г. Иван Тургенев // Джеймс Г. Женский портрет / пер. М.А. Шерешевская.
М.: Наука, 1981. С. 507.
3
Курляндская Г.Б. От «Записок охотника» к повестям и романам // Спасский вестник, Гос.
мемориальный и природный музей-заповедник "Спасское-Лутовиново". 2004. № 10. С. 15.
4
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. 2-е изд., испр. и доп. М.: "Наука". Письма в
18 т. Т. 2. 1987. С. 144.
2
7
Интенсивность переводов «Записок охотника» во Франции объясняется
многими причинами, важнейшая из которых – неослабевающий интерес к русской
культуре, к ее национальным основам, во многом обусловленный тем, что
Тургенев был для французских писателей, критиков и читателей одним из
наиболее авторитетных источников знаний о России. Невозможно переоценить
значение творчества И.С. Тургенева в истории русско-французских культурных
связей. Без малейшего преувеличения можно сказать, что во второй половине XIX
века именно И.С. Тургенев представлял русскую литературу в Европе и особенно
во Франции. «Ни один русский писатель не вызывал столь пристального
внимания критики, газет и журналов, не был переводим с такой регулярностью,
как Тургенев»1. Находясь в центре литературной жизни России и Запада
(особенно Франции), он по праву мог называться «пропагандистом русской
литературы на Западе»2 и одновременно «пропагандистом западно-европейской
литературы в России»3, оставаясь «столь глубинно, всем своим существом
национальным»4, русским человеком.
Множественность переводов обуславливается попытками французских авторов
«расшифровать» «чужой» национальный код, раскрыть для французского
читателя русский характер.
Исследование первого большого произведения Тургенева «Записки охотника» с
точки зрения представления в нем особенностей русского национального характера и
его интерпретации во французской литературной критике и переводах дает
уникальную возможность изучения проблемы национальной идентичности, а также
русско-французских
литературных
связей,
что
определяет
актуальность
диссертационного исследования.
1
Алексеев М.П. Мировое значение «Записок охотника»// Русская литература и ее мировое
значение. Л.,1989. С. 277.
2
См.: Назарова Л.Н. М.П. Алексеев – главный редактор Полного собрания сочинений и писем
И.С. Тургенева // Россия, Запад, Восток. Встречные течения. К 100-летию со дня рождения
академика М.П. Алексеева. СПб, 1996. С. 53–59.
3
Мостовская Н.И. И.С. Тургенев и русская журналистика 70-х годов XIX века. Л.: Наука, 1983.
215 с.
4
Перпер М.И. Джозеф Конрад о Тургеневе // И.С.Тургенев. Новые материалы и исследования:
сб. ст. М.: Наука, 1967. С. 542.
8
Степень изученности вопроса.
В работах отечественных литературоведов, посвященных проблеме русского
национального характера, в первую очередь были предприняты попытки
обосновать сущностные признаки феномена. Так, русский национальный
характер рассматривается сквозь призму эстетики национального быта1,
национальной
идентичности2;
поднимаются
вопросы
поэтики
русского
национального характера3, эволюции форм его художественного выражения4;
выделяются его константы5. В целом ряде работ проводится исследование
способов его художественной репрезентации, связанное с областью когнитивных
исследований6
и
имагологического
подхода7.
Художественные
формы
воплощения русского национального характера на материале прозы XIX века
были освещены в исследованиях Е.В. Барашковой8, Г.Е. Горланова9, З.Р.
Саитовой10. В связи с концепцией национального образа мира в русской
литературе XIX–XX веков русский национальный характер рассмативается в
1
Овчинина И.А. Этапы творчества A.H. Островского: Эстетика национального быта и
характера: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. М., 2000. 356 с.
2
Кулагин С.А. Проблема национальной идентичности в прозе А.И. Куприна: дис. … канд.
филол. наук: 10.01.01. 2009. 180 с.
3
Желтова Н.Ю. Проза первой половины XX века: Поэтика русского национального характера:
Монография. Тамбов: Изд-во Тамб. гос. ун-та, 2004. 303 с.
4
Лазарева О.В. Проблема русского национального самосознания в прозе И.А. Бунина 1910–
1920-х гг.: формы художественного выражения, эволюция: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01.
М., 2006. 180 с.
5
Тарасова B.M. Новороссийская маринистика как продолжение истории мировой литературной
маринистики: константы национального характера: автореф. дис. … канд. филол. наук:
10.01.01. Краснодар: КубГУ. 2011. 21 с.
6
Перепелицына Ю.Р. Художественная репрезентация национального характера в прозе
А. Яшина: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Ставрополь: СГУ, 2009. 230 с.; Схаляхова С.Ш.
Концепты "венчание", "брак", "семья" как отражение русского менталитета: на материале языка
произведений русской литературы: дис. … канд. филол. наук: 10.02.01. Краснодар, 2008. 170 с.
7
Ощепков А.Р. Образ России по французской прозе ХIХ века: дис. … д-ра филол. наук:
10.01.03. Москва, 2012. 410 с.
8
Барашкова Е.В. Проблема русского национального характера в исторических произведениях
А.К. Толстого: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. М., 2009. 255 с.
9
Горланов Г.Е. Творчество М.Ю. Лермонтова в контексте русского духовного самосознания:
автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. Москва, 2010. 42 с.
10
Саитова З.Р. Проблема национального характера в прозе H.C. Лескова: автореф. дис. … канд.
филол. наук: 10.01.01. Магнитогорск, 2007. 24 с.
9
работе С.В. Шешуновой1. Изучению художественного изображения русского
национального характера на материале прозы и поэзии XX века, когда мировая
культура
приходит
к
необходимости
национальной
самоидентификации,
посвящены работы Я.В. Солдаткиной2, Е.К. Холодковой3, И.В. Дружининой4,
В.Н. Волковой5, А.С. Груши6, Т.Ф. Гришенковой7.
Что касается научных исследований русского национального характера в прозе
И.С. Тургенева, то в большинстве работ его художественное изображение
традиционно рассматривается в контексте
особенностей поэтики Тургенева8,
литературных связей9 и традиций10. Этот вопрос затрагивается в контексте
1
Шешунова C.B. Национальный образ мира в русской литературе: П.И. Мельников-Печерский,
И.С. Шмелев, А.И. Солженицын: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. Дубна, 2006. 368 с.
2
Солдаткина Я.В. Мифопоэтика русской прозы 1930-1950-х годов (А.П.Платонов,
М.А.Шолохов, Б.Л.Пастернак): дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. Москва, 2011. 347 с.
3
Холодкова Е.К. Концепция национального характера в прозе В.П.Астафьева, В.Г. Распутина и
Б.П. Екимова 1990-х – начала 2000-х гг.: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. М., 2009.
22 с.
4
Дружинина В.И. "Смятенный" человек в прозе Л. Бородина: к проблеме национального
характера: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Воронеж, 2009. 154 с.
5
Волкова Н.В. Русский национальный характер в поэзии B.C. Высоцкого. Тверь: Издатель
Кондратьев A.H., 2011. 97 с.
6
Груша С.А. Русский национальный характер в малой прозе Ф.А. Абрамова: дис. … канд.
филол. наук: 10.01.01. Тверь, 2011. 209 с.
7
Гришенкова Т.Ф. Проблема русского национального характера в творчестве B.Г. Распутина:
дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Тюмень, 2004. 153 с.
8
Батюто А.И. Избранные труды. Спб: «Нестор-История», 2004. 960 с.; Гинзбург Л.Я. О
психологической прозе. Л.: Наука, 1971. 464 с.; Кулакова А.А. Мифопоэтика "Записок
охотника" И.С. Тургенева: Пространство и имя: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Москва,
2003. 180 с.; Курляндская Г.Б. И.С.Тургенев: метод, мировоззрение, традиции. Тула: Гриф,
2001. 229 с.; Курляндская Г.Б. Структура повестей и романов И.С. Тургенева 1850-х гг. Тула:
Приокское изд-во, 1997. 255 с.; Курляндская Г.Б. Художественный метод Тургенева-романиста.
Тула: Приокское изд-во, 1972. 344 с.; Прийма Ф.Я. Великий художник слова // Русская
литература. 1968. № 4. С. 10–26.; Прийма Ф.Я. И.С. Тургенев // Русская литература и фольклор.
Л., 1976. С. 366–384.; Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. М. : Сов. писатель, 1968.
433 с.; Шаталов С.Е. Художественный мир И. С. Тургенева. М.: Наука, 1979. 312 с.
9
Манн Ю.В. Тургенев и другие. М.: РГГУ, 2008. 630 с.
10
Аюпов С.М. Эволюция тургеневского романа 1856–1862 гг. Соотношение метафизического и
конкретно-исторического: дис. … д-ра. филол. наук: 10.01.01. Казань, 2001. 414 с.; Бялый Г.А.
Тургенев и русский реализм. М.: Советский писатель, 1962. 245 с.; Егоров О.Е., Савоськина
Т.А., Халфина Н.Н. Романы И.С. Тургенева: проблемы культуры. М.: «Прометей», 2001. 224 с.;
Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века: истоки и эстетическое
своеобразие. Л.: Наука, 1974. 352 с.; Маркович В.М. И.С. Тургенев и русский реалистический
роман XIX века. Л.: «Изд-во Ленинградского Университета», 1982. 208 с.; Петрова Л.М. И.С.
Тургенев: истоки, традиции, новаторство. Орел: Картуш, 2008. 186 с.; Эткинд Е.Г. «Внутренний
10
биографических сведений о писателе1, в связи с изучением системы жанров в
творчестве Тургенева2, субъектной организации его произведений3. История
западно-европейской рецепции творчества Тургенева в целом отражена в
фундаментальных исследованиях В.М. Жирмунского4 и М.П. Алексеева5.
Творчество Тургенева в восприятии французской публицистики освещено в
работах М.К. Клемана6, Э.Р. Савиной7. К роли Тургенева в истории русскоевропейских
литературных
отношений
обращались
Л.В.
Пумпянский8,
А.Ф. Прийма9, Н.П. Генералова10, М.Б. Феклин11. Изучение литературных связей
Тургенева с европейскими литераторами и критиками было предметом серьезных
исследований М.К. Клемана12, М.Г. Ладария13, З.И. Кирнозе1.
человек» и внешняя речь: очерки психопоэтики русской литературы XVIII–XIX вв. М.: Языки
славянской культуры, 1999. 448 с.
1
Зайцев Б.К. Далекое. М.: Советский писатель, 1991. 512 с.; Клеман М.К. Летопись жизни и
творчества И.С. Тургенева. М.: Академия, 1939. С.87–169.; Лебедев Ю.В. Тургенев. М.:
Молодая гвардия, 1990. 607 с.; Топоров В.Н. Странный Тургенев (четыре главы). М.: Изд-во
РГГУ, 1998. 192 с.
2
Беляева И.А. Система жанров в творчестве И.С. Тургенева. М.: Моск.гор.пед. ун-т, 2005.
249 с.
3
Гареева Л.Н. Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как способ
психологического изображения человека: дис. …канд. филол. наук: 10.01.01. Ижевск, 2009.
158 с.; Геймбух Е.Ю. Образ автора как категория филологического анализа художественного
текста: На материале произведений И.С. Тургенева малых форм: дис. …канд. филол. наук:
10.02.01. Москва, 1995. 190 с.
4
Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Избр.тр. Л., Наука.
1979. 493 с.
5
Алексеев М.П. Слово о Тургеневе: рус. лит. и ее мировое значение / отв. ред. В.Н. Баскаков,
Н.С. Никитина; АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Л.: Наука, 1989. 414 с.
6
Клеман М.К. «Записки охотника» и французская публицистика 1854 года // Сборник статей к
сорокалетию А.С. Орлова. М.: Изд-во академии наук СССР, 1934. С.306–314.
7
Савина Э.Р. И.С. Тургенев во французской критике 1850–1880-х годов: дис. … канд. филол.
наук: 10.01.01. Кострома, 2003. 159 с.
8
Пумпянский Л.В. Тургенев и Запад. Сборник. И.С. Тургенев. Материалы и исследования.
Орел: Орлов, правда, 1940. С. 108.
9
Прийма Ф.А. Русская литература на Западе: Статьи и разыскания. Л.: Наука, 1970. 258 с.
10
Генералова Н.П. И.С. Тургенев в контексте русско-европейских литературных связей:
Проблемы биографии и творчества: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. СПб., 2001. 337 с.;
Генералова Н.П. И.С. Тургенев: Россия и Европа. Из истории русско-европейских
литературных и общественных отношений. СПб.: РХГИ, 2003. 584 с.
11
Феклин М. Б. The Beautiful Genius. Тургенев в Англии: первые полвека. Монография. М.:
Изд-во МПГУ и др. [Oxford]: Perspective Publications, 2005. 240 с.
12
Клеман М.К. И.С. Тургенев и Проспер Мериме // Лит. наследство, 1937. С.707–752.
13
Ладария М.Г. И.С. Тургенев и классики французской литературы. Сухуми: Алашара, 1970.
156 с.
11
Неоценимое
значение
для
изучения
проблемы
рецепции
русского
национального характера на Западе имеют исследования отдельных аспектов
деятельности
Тургенева-переводчика
П.Р.
Заборова2,
Н.В.
Измайлова3,
во
французском
Н.Г. Жекулина4, А.С. Климентьевой5.
Об
интересе
к
фигуре
писателя
и
его
наследию
литературоведении и литературной критике свидетельствует значительное
количество работ6,
диссертационных исследований7, посвященных роли
Тургенева в формировании русско-французских литературных отношений.
В начале XXI века были защищены диссертационные работы, затрагивающие
вопрос русского национального характера в творчестве Тургенева, но они крайне
1
Кирнозе, З.И. Произведения П.Мериме и И.С.Тургенева (опыт сопоставительного анализа
новелл Мериме и «Записок охотника» Тургенева) // Художественное сознание и
действительность. СПб., 2004. С.334–341.; Ее же. Россия и Франция: диалог культур: Статьи
разных лет: сб. науч. трудов / редкол.: В. Г. Зусман [и др.]. Нижегородский гос.
лингвистический ун-т им. Н.А. Добролюбова. Нижний Новгород: Б.и., 2002 . 272 с.
2
Заборов П.Р. Из творческой лаборатории Тургенева-переводчика («Иродиада» Г. Флобера) //
Тургенев и его современники. Л., 1977. С. 129–135.
3
Измайлов Н.В. И.С. Тургенев – переводчик Пушкина на французский язык // Пушкин:
Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Л.: Наука. Ленигр. отдние, 1974. Т. 7. Пушкин и мировая литература. С. 185–203.
4
Жекулин Н.Г. Тургенев-переводчик: вопросы теории и практики // И.С. Тургенев. Новые
исследования и материалы / отв. ред. Н.П. Генералова, В.А. Лукина. М.; СПб.: Альянс-Архео,
2009. С. 48–94.
5
Климентьева А.С. И.С. Тургенев – переводчик: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Томск,
2007. 234 с.
6
Так, например, с 1977 года Ассоциация друзей Ивана Тургенева, Полины Виардо и Марии
Малибран, основанная и возглавляемая Александром Звигильским, издает журнал «Кайе»
(«Тетради»), в которых публикует статьи о Тургеневе. См.: L’association des Amis d'Ivan
Tourguéniev, Pauline Viardot, Maria Malibran (A.T.V.M.): «Les Cahiers Ivan Tourguéniev, Pauline
Viardot, Maria Malibran ». В 2010 году Библиотека-читальня им. И.С. Тургенева выпустила
сборник работ А. Звигильского, опубликованных ученым в «Кайе» и переведенных на русский
язык: Иван Тургенев и Франция: сб. статей / пер. с фр.; сост. В.Р. Зубова, Е.Г. Петраш 2-е изд.
М.: Русский путь, 2010. 336 с. (Тургеневские чтения; Вып. 3).
7
Aline Fifil. Le role d'I. S. Tourgueniev dans la diffusion de la litterature russe en france (1856–
1886), Thèse de doctorat en Littérature comparée. Paris 3, 1997. ; Chalaud A. L'individu devant la loi
dans les oeuvres romanesques de G. Flaubert, I. Tourgueniev et F. Dostoievski. Projet de thèse en
Littératures et civilisations comparées, thèse en préparation à Lyon 3 depuis le 03-11-2008.
12
немногочисленны и либо носят частный характер1, либо творчество писателя
рассматривается в контексте литературных связей2.
Таким образом, изучение особенностей авторской презентации русского
национального характера в «Записках охотника», основанное на системном
подходе3, до сих пор не было предметом специального исследования, как,
впрочем, предметом особого исследования не стал вопрос о принципах
критической и переводческой рецепции цикла в целом.
Цель работы – исследование представления русского национального характера
в «Записках охотника»
и
его интерпретации во французской литературной
критике и переводах цикла XIX–XX веков.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
1) выявить общее и различное в оценке русского национального характера в
русской и французской критике XIX–XX веков;
2) определить особенности представления образа автора-рассказчика в речевой
композиции текста Тургенева и его французских переводах;
3) проанализировать метатекстуальные компоненты оригинального текста:
заглавие произведения и рассказов цикла, авторские комментарии, выявить их
роль в создании русского национального характера;
1
Миронова Ю.В. Отражение русской ментальности в концептах художественного текста: На
материале цикла рассказов И.С. Тургенева «Записки охотника»: дис. … канд. филол. наук:
10.02.01. Липецк, 2003. 190 с.
2
Юнусов И.Ш. Проблема национального характера в русской литературе второй половины XIX
века: И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. С.Петербург, 2002. 514 с.
3
В качестве ведущего элемента этой системы мы рассматриваем речевую структуру образа
автора. О «речевой структуре образа автора», «словесных рядах» писал В.В. Виноградов.
Ориентируясь на его понимание «композиционного художественного речевого целого»,
А.И. Николаев, А.Н. Кожин вводят в научный оборот термин «речевая композиция»,
рассматривая ее как систему речевых объединений, «позволяющих развертывать
художественное изображение», реализовывать художественный смысл. См.: Виноградов В.В.
О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971. 239 с.; Кожин А.Н. Введение в
теорию художественной речи: учебное пособие. М.: Флинта, 2014. 269 с.; Николаев А.И.
Основы литературоведения: учебное пособие для студентов филологических специальностей.
Иваново: ЛИСТОС, 2011. 255 с.
13
4)
определить
(переводческие
функции
предисловия
метатекстуальных
и
комментарии,
компонентов
имя
текста)
переводов
в
передаче
инокультурного кода;
5) дать анализ основных авторских концептов, эксплицирующих в цикле
Тургенева русский характер, и выявить особенности их интерпретации во
французских переводах.
Объектом исследования является русский национальный характер в цикле
«Записки охотника», в русской и французской литературной критике и в
переводах книги Тургенева на французский язык XIX–XX веков.
Предмет
исследования
национального
характера
–
в
художественное
«Записках
воплощение
охотника»
и
его
русского
интерпретация
французскими критиками и переводчиками.
Материалом для анализа послужили цикл «Записки охотника», эпистолярное
наследие И.С. Тургенева, русская и французская литературная критика. Впервые в
научный оборот введены все разновременные французские переводы цикла,
выполненные и опубликованные во Франции в 1854–1969 гг.1: перевод Эрнеста
Шаррьера «Записки русского барина, или Картина современного состояния
дворянства и крестьянства в русских провинциях» (1854)2; единственный
авторизованный перевод "Записок охотника" литературного критика, слависта
Ипполита Делаво (1858)3; перевод семи рассказов из цикла в переводе поэта,
драматурга, авторитетного знатока русской литературы Эрнеста Жобера (1891)4;
перевод
1
Ильи
Гальперина-Каминского,
который
разделен
на
два
тома,
Через пять лет после смерти писателя, в 1888 году, выходит безымянный перевод нескольких
рассказов из «Записок охотника», не сохранившийся и, по мнению одного из переводчиков
Л. Жуссерандо, «свидетельствующий о поистине невероятной небрежности». См.: Ivan
Tourgéniev. Récits d’un chasseur. Traduction nouvelle et intégrale avec commentaire, par Louis
Jousserandot. Paris, Payot, 1929. Р. 15. (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев,
перевод наш. – Н.В.).
2
Charrière E. Mémoires d'un seigneur russe ou tableau de la situation actuelle dеs nobles et dеs
paysans dans les provinces russes. Paris, Bibliothèque des Chemins de fer, 1854. 405 p. (Далее:
Charrière E.).
3
Récits d'un chasseur, par Ivan Tourguénef. Traduits par H. Delaveau. Seule édition autorisée par
l'auteur . Paris: E. Dentu, 1858. 559 p. ( Далее: Delaveau H.).
4
Turgеnev, Ivan Sergeevic. Récits d’un chasseur. Traduit par Ernest Jaubert. Paris, 1891. 159 p.
(Далее: Jaubert E.).
14
опубликованных в 1893 и 1927 гг.1; два перевода 1929 года исследователей
творчества Тургенева Анри Монго и Луи Жуссерандо2; перевод девяти рассказов
цикла М. Вимэя (1939)3; перевод Мишеля Ростислава Хофмана (1969)4; а также
два перевода одного из рассказов цикла – «Живые мощи»: Эмиля-Аликса ДюранГревиля (1874)5 и Пьера Барона: «Иван Тургенев. Лукерья. Правдивая история
несчастной больной Святой Руси» (1930)6.
Научная новизна настоящей работы определяется тем, что проведен
комплексный
«Записок
анализ
охотника»,
структурно-содержательных
отражающих
и
тургеневскую
когнитивных
концепцию
единиц
русского
национального характера, установлены особенности передачи его доминирующих
признаков во французской критике и переводах, предложено обоснование для
выделения двух этапов рецепции цикла во Франции. Впервые в научный оборот
введены французские переводы цикла, выполненные и опубликованные во
Франции с 1854 по 1969 гг., проведен их литературоведческий анализ.
В
основе
методологии
исследования
лежат
культурно-исторический,
сравнительно-исторический, структурно-семантический методы, используемые в
рамках комплексного подхода. В работе наряду с приемами классической
компаративистики использовались современные методы рецептивной эстетики,
интерпретативного переводоведения.
1
Récits d’un chasseur. I .Tourguéneff ; trad. de E. Halpérine-Kaminsky. 2-ième éd. Paris : P. Laffitte,
1913. 126 p. (Далее: H.-Kaminsky E., 1913); Récits d’un chasseur par Ivan Tourguéneff. Traduction
et introduction de E. Halpérine-Kaminsky. Paris. Ed. Albain Michel, 1926. 267 p. (Далее: H.Кaminsky E., 1926); Tourgueneff I. Nouveaux récits d’un chasseur. Traduction et introduction de
E. Halperine-Kaminsky. 2-ième éd. Paris: A. Michel, 1927. 287 р. (Далее: H.-Kaminsky E., 1927).
2
Ivan Tourgéniev. Récits d’un chasseur. Traduction nouvelle et intégrale avec commentaire, par Louis
Jousserandot. Paris, Payot, 1929. 649 p. (Далее: Jousserandot L.); Ivan Tourguéniev. Mémoires d’un
chasseur (Zapiski Okhotnika), 1852. Traduit du russe, avec une introduction et des notes, par Henri
Mongault. Paris : Bossard, 1929. 635 p. (Далее:Mongault H.).
3
Tourguenev. Récits d'un chasseur. Traduit du russe par M. Vimay. Paris : Gründ, 1939. 219 p.
(Далее: Vimay M.).
4
Récits d’un chasseur ; Premier amour. Ivan Tourgeniev ; traduction nouvelle et préface par MichelRostislav Hofmann. Genève, 1969. 384 p. (Далее: Hofmann M.-R.).
5
Les Reliques vivantes. Ivan Tourguéneff. Traduit par Durand-Gréville. Le Temps, № 4741, 8 avril,
1874.
6
Ivan Tourguénev. Loukéria. Histoire vraie d’une petite « allongée » de la Sainte Russie. Traduit du
russe par P. Baron. Avant-propos par Antoine Martel. Paris, Kauffmann et C., 1930. 26 p.
15
В связи с заявленной целью исследование опирается на имагологический
метод, основу которого составляет понятие о ментальной природе национальных
особенностей. В частности, анализ проводится в рамках литературоведческой
имагологии.
Теоретической и методологической базой исследования послужили работы
отечественной и зарубежной литературной критики, литературоведения XIX–
XX
вв.
В
диссертации
фундаментальных
трудах
использованы
по
методы,
сформулированные
сравнительно-историческому
в
направлению
литературоведческих исследований А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского,
Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, М.П. Алексеева, П.Р. Заборова, Н.И. Конрада.
Научную базу исследования русско-французских культурных и литературных
связей определяют труды М.П. Алексеева, М.И. Клемана, А.Н. Гиривенко, Э.М. де Вогюэ, Е. Омана и др. При концептном анализе художественного текста мы
опирались
на
работы
С.А.
Аскольдова-Алексеева,
Д.С.
Лихачева,
Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова, В.Н. Телия, А. Вержбицкой и др. В изучении
проблем художественного перевода мы основывались на работах представителей
литературоведческого
и
междисциплинарного
подхода
к
переводу
К.И. Чуковского, А.В. Федорова, Е.Г. Эткинда, Ю.Д. Левина, И. Левого,
Ю.Л. Оболенской и др. Теоретическую базу по имагологическому исследованию
составляют труды М. Кадо, Д. Пажо, Ф.-М. Гийарда, М. Беллера, Ж. Леерсена.
Теоретическая
принципов
значимость
интерпретации
исследования
инонационального
определяется
систематикой
характера
французским
литературным сознанием XIX–XX вв. и выявлением основного для французских
переводчиков параметра, по которому они могут судить о русском характере –
его речевой реализации в тексте оригинального произведения.
Практическая значимость работы заключается в том, что ее результаты могут
быть использованы при чтении курсов и спецкурсов по истории русской
литературы XIX века, творчеству И.С. Тургенева, истории перевода, в частности
художественного перевода, межкультурной коммуникации.
На защиту выносятся следующие положения:
16
1. Вопрос
о
русском
национальном
характере
приобретает
для
И.С. Тургенева особую остроту в период его пребывания во Франции, где была
создана большая часть произведений, составляющих цикл. Анализ материалов
французской литературной критики середины XIX века (в том числе впервые
вводимых в научный оборот) позволяет говорить, что представление
французского читателя о русском характере, изображенном в «Записках
охотника»,
формировалось без учета того, что тургеневская концепция
национального характера в творчестве 40–50-х гг. складывалась постепенно, а
большая часть произведения была создана Тургеневым по воспоминаниям о
России, что стало определяющим отличием в оценке произведения русской
критикой 40–60-х гг. ХIХ века.
2. Особенность композиционной структуры цикла, стержнем которой
является образ автора-рассказчика, заключается в том, что она служит цели
обозначить такие доминирующие черты русского национального характера,
как соприродность, рациональный ум, долготерпение, религиозность.
3. Анализ восьми переводов «Записок охотника» И.С. Тургенева на
французский язык показал, что можно выделить два этапа переводческой
рецепции цикла, один из которых характеризует особенности переводов ХIХ
века (Э. Шаррьер, И. Делаво,
И. Гальперин-Каминский), когда концепция
перевода приближалась к принципам адаптации, и переводов ХХ века,
ориентированных на оригинал (А. Монго, Л. Жуссерандо, М. Вимэй, М.Р. Гофман), отмеченных вниманием к детальному изображению русской
действительности
и
стремлением
как
можно
более
точно
передать
доминирующие черты русского характера, представленные в речевой
структуре образа автора-рассказчика.
4. Метатекстуальные компоненты текста оригинала выполняют важную роль
в формировании представления о русском национальном характере, поэтому
модификация их в переводах играет определяющую роль в осуществлении
коммуникации
и
расшифровке
инокультурных
кодов,
представление французского читателя о русском характере.
формирующих
17
5. Национальный характер в «Записках охотника» получает отражение в
культурообразующих концептах – ум, долготерпение, природа (провинция),
при переводе которых на французский язык происходит частичная потеря
значений концептов оригинального текста, раскрывающихся Тургеневым
опосредованно, через речевые характеристики персонажей и рассказчика.
Достоверность выводов данного исследования основывается на привлечении
к анализу максимально полного объема всех известных к настоящему времени
переводов «Записок охотника» на французский язык и учете критических статей и
эпистолярных материалов, уточняющих особенности восприятия национального
характера французским литературным сознанием.
Апробация результатов работы. Основные положения диссертации были
изложены в виде докладов и сообщений на международных, всероссийских и
региональных
научных
и
научно-практических
конференциях:
научной
конференции «Грехневские чтения – VIII: Словесный образ и литературные
произведения» (Нижний Новгород, 2010), Всероссийской научной конференции с
международным участием «Жизнь провинции как феномен духовности (Нижний
Новгород, 2010),
Международной научной конференции «Русский язык в
контексте национальной культуры (Саранск, 2010), Международной научной
конференции Российского общества преподавателей русского языка и литературы
«Язык, литература, культура и современные глобализационные процессы»
(Нижний Новгород, 2010),
Культура.
Коммуникация»
Всероссийской научной конференции «Язык.
(Ижевск,
2011),
Региональной
конференции
«Лингвистическая семантика (традиции и инновации) (Нижний Новгород, 2011),
Международной научной конференции Российского общества преподавателей
русского языка и литературы «Язык, литература, культура на рубеже XX–XXI
веков» (Нижний Новгород, 2011), Региональной конференции «Лингвистическая
семантика
и
лингвистика
текста
(функционально-коммуникативные
и
национально-культурные аспекты изучения и преподавания иностранных языков
(Нижний
Новгород,
2012),
Региональной
научной
конференции
«Лингвистическая семантика и лингвистика текста» (Н. Новгород, 2013, 2014),
18
Всероссийской
научной
конференции
«Национальные
коды
в
западноевропейской литературе ХХ и XXI веков» (Нижний Новгород, 2013,
2014),
VI
научно-практической
Международной
конференции
«Русско-
зарубежные литературные связи» (Нижний Новгород, 2014).
Результаты диссертационного исследования нашли отражение в 11 публикациях, в
том числе 6 – в рецензируемых журналах, аккредитованных ВАК.
Структура работы определяется поставленными задачами и материалом
исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, имеющих
внутреннюю рубрикацию, заключения, библиографического списка, состоящего из
340 работ, в том числе 53 на иностранном языке, двух приложений.
19
ГЛАВА 1. РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В ЦИКЛЕ
«ЗАПИСКИ ОХОТНИКА» В ОЦЕНКЕ РУССКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ
ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ 40–60-х ГГ. XIX ВЕКА
1.1 Концепция русского национального характера в историческом аспекте
Проблема определения специфики русского национального характера была
поставлена во второй половине XVIII века, что было связано с массовым
внедрением иной культуры в жизнь русского общества. Так, в статье «Нечто о
врожденном свойстве душ российских» (1792, Февр., Апр.; журнал «Зритель»)
П.А. Плавильщикова, одного из создателей русского драматического театра,
высказывалась мысль о том, что «наличие собственного национального характера
стало подвергаться определенному сомнению»1, так как слишком сильным было
влияние французской культуры в дворянской среде. П.А. Плавильщикову вторил
Н.И. Новиков, который в своих сатирических журналах и исторических изданиях
также выступал против преклонения дворянства перед галломанией, ратовал за
уважение к национальной истории2. Именно на воспроизведении фактов
национальной истории, через которые исследователи шли к постижению
национального характера, был сделан акцент как в теоретическом, так и
художественном осмыслении проблемы3.
1
Юнусов И.Ш. Проблема национального характера в русской литературе второй половины XIX
века: И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. С.Петербург, 2002. С. 5.
2
См., например: «Трутень» (1769–1770), «Пустомеля» (июнь и июль 1770), «Живописец»
(1772–1773), «Кошелёк» (1774), «Опыт исторического словаря о российских писателях» (1772),
«Древняя Российская Вивлиофика…» (1773–1776), «Древняя Российская Идрография» (1773).
3
В художественной практике к проблеме воплощения национального самосознания
обращались А.Д. Кантемир, И.И. Дмитриев, М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин и др.
20
Исследования русского национального характера
продолжил А.И. Тургенев, внесший уточнения
в начале XIX столетия
в осмысление национальной
составляющей русской литературы XVIII века. В «Речи о русской литературе»
он, сравнивая творчество западных и отечественных поэтов, пришел к выводу,
что, в отличие от французских, немецких и английских авторов, по
произведениям Ломоносова, Державина, Хераскова, Карамзина невозможно
определить качества русского характера. Считая, что народный «дух» обязательно
должен быть выражен в литературном произведении, А.И. Тургенев был уверен,
что авторам необходимо брать сюжеты и образы из русской истории1.
Эту
идею развивал теоретик романтизма О.М. Сомов: в трактате «О
романтической поэзии» он писал о том, что в каждом писателе должны
«пробиваться черты народные», а «словесность» должна стать «говорящей
картиной нравов, обычаев и образа жизни» 2 народа.
Таким образом, к XIX веку вопрос о национальной доминанте русского
характера, выраженной в языке народа, оказывается в центре внимания русских
писателей. Так, А.С. Пушкин посвятил этому вопросу статью «О народности в
литературе», в которой говорил о том, что «климат, образ правления, вера»
выражают суть русского характера. Именно они, по мнению поэта,
дают
«каждому народу особенную физиономию, которая <…> отражается в зеркале
поэзии»3.
В свою очередь Н.В. Гоголь, рассуждая о русском начале творчества Пушкина,
пришел к выводу, что выразителем национальных качеств своего народа является
прежде всего сам автор. Определяя доминанту русского характера, он утверждал,
что «…истинная народность состоит не в описании сарафана, но в самом духе
народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно
сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами
всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется,
1
Тургенев А.И. Речь о русской литературе // Литературная критика 1800–1820-х годов. М.: Худ.
лит. 1980. С. 44–47.
2
Сомов О.М. О романтической поэзии // Литературно-критические работы декабристов. М.:
Худож. лит., 1978. С. 264.
3
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. М., 1962. Т. 6. С. 267.
21
будто это чувствуют и говорят они сами»1. В дальнейшем Гоголь неоднократно
говорил о том, что сами писатели воплощают в себе то или иное качество
русского народного характера, которое «в них развилось видней»2. Необходимо
уточнить, что представление о народности в литературе менялось, претерпевало
изменения. Н.В. Гоголь использовал для этого слово «национальность», уточняя
тем
самым
значение
«народного»
как
«общенародного»
(значение,
представленное в словаре В.И. Даля, где они являются синонимами)3.
А.А. Григорьев также считал, что «под именем народа <...> разумеется целая
народная личность, собирательное лицо, слагающееся из черт всех слоев народа,
высших и низших, богатых и бедных, образованных и необразованных <…>,
носящее
общую
типическую,
характерную
физиономию,
физическую
и
нравственную»4.
Мысль Н.В. Гоголя развивает В.Г. Белинский, считавший, что «тайна
национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так
сказать, манере понимать вещи»5, а, следовательно, в манере выражать их.
Как видим, Пушкин, Гоголь, Григорьев, Белинский едины в своих суждениях о
характере
национального
начала
в
литературе
как
выражения
«трансисторического „духа народа“», однако «манера „понимать вещи“» – т.е.
отражать в литературе
«национальные
типы мышления,
поведения
и
отношения», которые могут быть обусловлены различными факторами, но
которые опознаются реципиентами вслед за автором произведения так, «будто
1
Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Собр. соч.: в 9 т. М., 1994. Т. 7. С. 261.
Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями: В чем же, наконец, существо русской
поэзии и в чем ее особенность // Собр. соч. В 7 т. Т. 6. М.: Худож. лит., 1986. С. 356–358.
3
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979. Т. 2. 779 с.:
«Национальный, народный или
народу
свойственный;
иногда,
ошибоч.
вм.
простонародный. – ность ж. народность» (С. 493), «Народность, совокупность свойств и
быта, отличающих один народ от другого» (С. 462).
4
Григорьев А.А. Соч.: в 2 т. Статьи. Письма. М.: Художественная литература, 1990. Т. 2.
С. 216.
5
Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина: сб. ст. / сост., вступ. ст. и примеч.
А.М. Гордина. М.: Гослитиздат, 1958. С. 197–202.
2
22
это чувствуют и говорят они сами»1, может существенно различаться в разных
национальных литературах, созданных на различных языках.
Поиски исконных корней нации в истории России, а также влияние западной
культуры, активно внедряемой путем переводов зарубежной литературы, как
художественной,
так
и
естественно-научной,
к
середине
1830-х
годов
сформировали предпосылки для возникновения таких направлений в русской
философской и общественной жизни, как славянофильство и западничество.
Вопрос о характере формирования национального характера, о его «тайне» был
одним из центральных в работах представителей каждого из них.
Влияние
выдающихся
зарубежных
философов
воплотилось
в
трудах
западников2. Западники настаивали на том, что на пути к познанию русской
самобытности невозможно обойти общие условия любой человеческой культуры,
уже выработанные западным развитием, и Россия должна следовать путем более
развитой европейской культуры.
Один из основоположников славянофильства А.С. Хомяков писал, что русский
менталитет определяет «соборность» – духовность русской нации, сохранившей,
в
отличие
от
католиков
и
протестантов
Запада,
дух
первоначального
христианства, идеи православия. Именно православие, в силу исторически
сложившихся обстоятельств, по мнению философа, является основой русского
национального характера3.
Иной подход к определению народности развивал Н.А. Добролюбов, а затем
Д.И. Писарев и другие критики демократического направления. В их понимании
народность – это
отражение интересов исключительно простого народа, и
национальный характер присущ только ему4. В этом подходе к решению вопроса
1
Есаулов И.А. Указ. соч.
П.В. Анненков, В.Г. Белинский, В.П. Боткин, А.И. Герцен, Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин,
М.Н. Катков, А.В. Никитенко, Н.П. Огарёв, В.С. Соловьев, Н.Г. Чернышевский, Б.Н. Чичерин и
др.
3
Хомяков A.C. Предисловие к «Русской беседе» // Сочинения: в 2 т. М.: «Медиум», 1994. Т. 1.
С. 517.
4
См., например: Добролюбов Н.А. Русские классики. М., 1970. 618 с.
2
23
ясно обозначается стремление связать понятие национального с определенной
социальной группой, в первую очередь, с русским крестьянством.
Во второй половине XIX века, с учетом опыта литературной, критической
деятельности предшественников, были созданы работы, в которых получил
обоснование тезис о том, что национальный характер прежде всего проявляет
себя в литературе и в языке литературного произведения. О роли языка в
определении характера народа
писал выдающийся русский языковед и
литературовед А.А. Потебня1. Его идею подхватил и активно развивал его ученик
Д.Н.
Овсянико-Куликовский,
считавший,
что
не
столько
этническое
происхождение, сколько язык, на котором говорит и думает человек, играет
первостепенную роль в определении национальной принадлежности2.
Эта идея в определении русского национального характера оказалась
актуальной для исследователей XX–XXI столетий и была положена в основу
одного из наиболее перспективных научных направлений. Определяющим
фактором в изучении национального своеобразия народа становится изучение его
языковой системы3. Литературоведы и лингвисты приходят к мнению, что трудно
судить о чужом характере, «не укореняясь... в
духовном пространстве
данного языка»4.
Предметом собственно литературоведческого анализа является художественное
воплощение характера в литературном произведении. «Он (характер) нередко
рассматривается таким образом, что исчезает различие между самим характером,
1
Потебня А.А. Язык и народность // Вестник Европы, 1895. Т. V, С. 10–11.
Овсянико-Куликовский Д.Н. Литературно-критические работы: в 2-х томах. М.: Худ.лит.,
1989.
3
См., например: Вьюнов Ю.А. Истоки и основные свойства русского национального
характера // Русская духовная культура. М., 1997. С. 19–35.; Гаспаров Б.М. Лингвистика
национального самосознания [Электронный ресурс]. URL: http:// ihtik.lib.ru/philsoph/index.html
(дата обращения: 12.05.14); Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Константы и
переменные русской языковой картины мира. М.: Языки славянских культур, 2012. 696 с.;
Радбиль Т.Б. Основы изучения языкового менталитета: учеб. пособие. М.: Флинта, Наука, 2010.
328 с.; Савельева Л.В. Современная русская социоречевая культура в контексте этнического
менталитета // Язык и этнический менталитет. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та,
1995. С. 25–44.
4
Колесов В.В. Ментальные характеристики русского слова в языке и в философской
интуиции // Язык и этнический менталитет. Петрозаводск, 1995. С. 14.
2
24
его
историческим,
социологическим
пониманием
и
художественным
воплощением»1, поэтому в процессе анализа основное внимание уделяется
способам его создания, его художественным функциям, а также особенностям
восприятия, то есть тому, что выходит за пределы текста. Таким образом,
сформировавшийся в последнее время системный подход2 включает в себя,
наряду с классическими приемами исследования текста, элементы рецептивного
подхода,
литературной
герменевтики
(феноменологический
подход),
авторологический подход3, концептный анализ и имагологический анализ.
Именно такой подход находит все большее распространение в исследованиях
национального характера в литературных произведениях4.
В
нашем
исследовании
понятие
«русский
национальный
характер»
рассматривается как важнейшая категория литературоведения, в которой
закреплены национальные традиции народа, его психологический склад,
переданный в структуре текста и поэтическом языке. Поскольку литературный
характер проявляется на всех уровнях текста, это дает основание подходить к
изучению
данного
феномена
с
точки
зрения
системного
подхода,
подразумевающего обобщение наблюдений за особенностями содержания,
языковой формы его воплощения, следованием национальным литературным
1
Арутюнов Л.И., Эльсберг Я.Е. О некоторых путях изучения проблемы национального и
интернационального в литературе и искусстве // Национальное и интернациональное в
литературе, фольклоре и языке. Кишинев: Штиинца, 1972. С. 73–77.
2
См., например: Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Литература и методы ее изучения.
Системно-синергетический подход: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2011. 280 с.
3
См., например: Карпов И.П. Авторология русской литературы (И.А. Бунин, Л.Н. Андреев,
А.М. Ремизов): Монография. Йошкар-Ола: Изд-во «Марево», 2003. 448 с.; Его же.
Авторологические парадигмы русской литературы (аспекты, парадигмы): монография. Мар.
гос. университет, 2010. 384 с.
4
См., например: Барашкова Е.В. Проблема русского национального характера в исторических
произведениях А.К. Толстого: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Москва, 2009. 255 с.;
Горланов Г.Е. Творчество М.Ю. Лермонтова в контексте русского духовного самосознания:
автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01. Москва, 2010. 42 с.; Желтова Н.Ю. Проза первой
половины XX века: поэтика русского национального характера: дис. … д-ра филол. наук:
10.01.01. Тамбов, 2004. 424 с.
25
традициям,
формами
диалога
автора
«с
национальной
культурой,
интертекстуальностью, ассоциативностью и т.д.» 1.
Исследование категории русского национального характера в данной работе
связано с категорией «автор», опирается на анализ сюжетно-композиционной
организации и речевой композиции произведения, а также на изучение
когнитивных структур текста – художественных концептов, поскольку «именно
они (а не только система языка) определяют наше мировидение»2, представляют
собой «сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в
ментальный мир человека»3.
1.2 Русский национальный характер в «Записках охотника» в оценке
русской критики 40–60-х гг. XIX века
Впечатление, произведенное «Записками охотника» на все слои образованного
общества, было значительно. По мнению Н.М. Гутьяра, одного из первых
биографов
И.С. Тургенева,
рассказы, «особенно те из них, которые были
написаны в 1847 году, не прошли незамеченными для публики. Однако желаемое
впечатление эти рассказы произвели только тогда, когда они были изданы
отдельной книгой»4, в чем, как нам видится, заключается своеобразие восприятия
цикла русской критикой. Исследование программ «Записок охотника» и всей
творческой истории создания цикла свидетельствует о той огромной роли,
1
Редькин В.А. Русский национальный характер как литературоведческая категория //
Проблемы национального самосознания в русской литературе XX века. Тверь, 2005. С. 26.
2
Миллер Л.В. Лингвокогнитивные механизмы формирования художественной картины мира
(на материале русской литературы): дис…д-ра филол. наук: 10.02.01. СПб., 2004. С. 8.
3
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: «Языки
русской культуры», 1997. С. 40.
4
Гутьяр Н.М. И.С. Тургенев и крестьянский вопрос // Вестник Европы. Т. 3. Май, 1904. С. 32.
26
которую Тургенев отводил композиции цикла1, что, несомненно, не могло не
сказаться на характере восприятия отдельных рассказов, появляющихся в печати
в разное время, и художественного целого.
Уже первый очерк «Хорь и Калиныч», опубликованный в январском номере
«Современника» в 1847 году,
вызвал многочисленные споры и суждения. В
феврале Тургенев получает письмо от И.И. Панаева, который отзывается о первых
рассказах («Петр Петрович Каратаев» печатается в февральском номере) как об
«истинно хороших»2. Вслед за этим письмом Тургенев получает хвалебный отзыв
от В.Г. Белинского, в котором критик передает писателю «общий приговор»:
«Судя по „Хорю“, Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род»3. Свою точку
зрения на природу таланта Тургенева Белинский подтверждает позднее в статье
«Взгляд на русскую литературу 1847 года», замечая, что «он (Тургенев – Н.В.)
всегда должен держаться почвы действительности», иначе
«ему едва ли бы
удалось создать верно такой характер, подобного которому он не встретил в
действительности»4.
Белинский разглядел два типа русского мужика, изображенных Тургеневым в
очерке: «Хорь <…> – тип русского мужика, умевшего создать себе значащее
1
См., например: Бродский Н.Л. К истории сложения «Записок охотника» // Тургенев и его
время. Первый сборник / под ред. Н.Л. Бродского. М.; Пт., 1923. С. 312–314.; Генералова Н.П.
Кто был собеседником Тургенева в 1845 году? (У истоков формирования замысла «Записок
охотника») // Тургеневский ежегодник 2002 года. Орел, 2003. С. 17–34.; Грузинский А.Е.
К истории «Записок охотника» // Литературные очерки. М., 1908. С. 220–225.; Ефимова Е.М.
История создания и опубликования «Записок охотника» // И. С. Тургенев. Семинарий. Л., 1958.
С. 108–110.; Клеман М.К. Программы «Записок охотника» // Ученые записки ЛГУ. 1941. № 76.
Серия филологических наук. Вып. 11. С. 88–126.; Клеман М.К. Хронологический указатель
литературных работ и замыслов И. С. Тургенева // И. С. Тургенев (к пятидесятилетию со дня
смерти». Л., 1934. С. 329–387.; Лукина В.А. Творческая история «Записок охотника»
И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. СПб, 2006. 187 с.; Серман И.3. К истории
создания «Уездного лекаря» // И.С. Тургенев (1818–1883–1958). Статьи и материалы. Орел,
1960. С. 60–76.; Скокова Л.И. Когда был написан «Хорь и Калиныч» // Вопросы литературы.
1996. Вып. 4. С. 313–320.; Филюшкина О.В. К вопросу о происхождении «Записок охотника» //
Спасский вестник. Тула, 2002. № 9. С. 133–150.; Янина М.М. К вопросу о композиции «Записок
охотника» И. С. Тургенева // Проблемы реализма и романтизма в литературе: сб. тр. кафедры
русской и зарубежной литературы. Кемерово, 1974. С. 3–23.
2
Измайлов Н. Тургенев и круг «Современника». М.: Академия, 1930. 490 с. С. 11.
3
Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М: Изд-во Академии наук СССР, 1953–1959. Т. 2.
1956. 592 с.
4
Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 г. // Полн. собр. соч.: в 13 т. М: Изд-во
Академии наук СССР, 1953–1959. Т. 10. 1956. С. 346.
27
положение при обстоятельствах весьма неблагоприятных. Но Калиныч – еще
более свежий и полный тип русского мужика: это поэтическая натура в простом
народе»1. Мысль Белинского подхватывает А.И. Герцен. Правда, по его мнению,
Тургенев, «после того как он порылся в самой сердцевине мелочного и грубого
общества, где все притязавшее на более благородную жизнь должно было
заглохнуть от ничтожества жалкого прозябания, – вздумал изобразить по-своему
двух бедных крестьян и наделил, конечно шутки ради, одного – характером Гете,
а другого – характером Шиллера»2.
Но «шутка постепенно исчезла, и поэт
нарисовал нам два различных, серьезных поэтических типа русских крестьян»3.
В отзыве о рассказе «Смерть» критик журнала «Северного обозрения» писал,
что Тургенев «верно и тонко воспроизвел одну из самых замечательных черт
нашего народа – преданность воле бога»4.
Однако не все современники считали, что в своих рассказах Тургеневу удалось
изобразить типы русского национального характера. Так, например, В.П. Боткин
отзывался о рассказе как об «идиллии, а не характеристике двух русских
мужиков». Он оценил в «Записках охотника» «художественность рисунка, тонкую
наблюдательность, поэтизацию природы» и по этому вопросу спорил с
Белинским,
видящим в произведении, в первую очередь,
типическую сущность образов»5. П.В.
«социально-
Анненков сравнивал «Записки» с
«изящными, щеголеватыми лодочками, неоценимыми для прогулок, для
полусерьезных и полушутливых бесед, но мало пригодных к большому, долгому
и серьезному плаванию за богатствами русского духа и русской поэзии»6.
Салтыков-Щедрин считал, что «Сучок, Ермолай, Бирюк, Касьян и другие типы,
1
Там же. Т. 10. С. 345.
В первоначальном варианте рассказа, опубликованного в «Современнике», Хорь сравнивался
с Гете, а Калиныч с Шиллером. При подготовке сборника «Записки охотника» в 1852 году
Тургенев снял сравнение: Тургенев И.С. ПСС и писем в 30 т. Изд. 2-ое, испр. и доп., М.,
"Наука". Сочинения в 12-ти томах. Том 3. Записки охотника 1847—1874. 1979. С. 499. (Далее:
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника)
3
Герцен А.И. О романе из народной жизни в России: <Отрывок> // Н.В. Гоголь в русской
критике: сб. ст. М.: Гос. издат. худож. лит., 1953. С. 331–332.
4
Северное обозрение, 1848. Т. 2. С. 55.
5
Литературная мысль, II. С. 190–192.
6
Русский вестник. М., 1859. № 8. С. 510.
2
28
созданные рукою Тургенева, нимало не знакомили нас с крестьянскою средою, не
потому, чтоб это не были типы вполне живые, а потому что они представлялись
нам уединенными, стоящими в положении исключительном и преисполненном
недомолвок. Нужна была целая крестьянская среда, нужна была такая картина, в
которой крестьянин являлся бы у себя дома и настолько свободным, чтобы
стесняющие его искусственные грани, по крайней мере, не делали для него
обязательною немоту языка, не заставляли его на всяком шагу озираться и
оговариваться»1.
Важно отметить, что у некоторых современников отношение к «Запискам
охотника» менялось. Так, например, К.С. Аксаков, положительно отозвавшийся
об очерке «Хорь и Калиныч» в 1847 году2, прочитав его в составе цикла в 1852
году, поменял свое мнение: «„Хорь и Калиныч“ тот же, и те же в нем достоинства,
но, видно, требования выросли, видно – выросло время: только далеко не так
понравился мне этот рассказ, как прежде»3. Отзыв Аксакова, называвшего весь
цикл «только одним мерцанием какого-то света, не больше»4, по-видимому, был
следствием развернувшейся в 1850-х годах полемики вокруг проблемы
изображения простонародного характера. «Записки» воспринимались частью
современной критики как
«литературный обман»5, суть которого прояснил
П.В. Анненков. Он заключался в том, что, изображая национальный характер,
авторы часто переносили повествовательные приемы из прозы о дворянском
сословии в прозу о представителях народа.
Разладом «между литературной
манерой и бытом» объясняются и критические замечания А.А. Григорьева в адрес
отдельных героев рассказов. Так, например, неправдоподобным он считает
изображение
самого
состязания
в
«Певцах»6,
Акулина
в
«Свидании»
представлялась ему «идеализированной» героиней, которую он сравнивает
1
с
Салтыков-Щедрин. М.Е. Собр. соч. в 20 т. / под. ред. С.А. Макашина, А.С. Бушмина и др. М.:
Худож. лит., 1970. 647 с.
2
Московский литературный и ученый сборник на 1847 год / под.ред. Д. А. Валуева, И. С. и
К. С. Аксаковых. М., 1847. С. 38.
3
Русское обозрение / под. ред. кн. Д. Цертелева, М., 1894. С. 481.
4
Там же.
5
Анненков П.В. Критические очерки. СПб., 2000. С. 69.
6
Москвитянин, учебно-литературный журнал. 1851. Т. 1. № 3. С. 388.
29
Гретхен и Офелией1, Павлуша в «Бежином луге» виделся ему «байроническим
мальчиком»2 и т.д.
Особенность «Записок» заключалась
в том, что входящие в состав цикла
произведения создавались автором на протяжении нескольких лет. Известно, что
большая часть рассказов была написана Тургеневым во Франции (в России были
созданы рассказы «Хорь и Калиныч» и «Петр Петрович Каратаев»)3. Это не
могло не сказаться на восприятии произведения в целом, на тех акцентах, которые
были важны автору при составлении книги, так как рассказы, « напечатанные до
1848 г., проникнуты заметной враждой к крепостному праву; написанные же с
1848 г. носят отпечаток более тоски по родине»4.
Примечательны в этой связи воспоминания Н.И. Сазонова о встрече с
Тургеневым, предположительно в 1845 году5: «Г. Тургенев <…> старался убедить
своих друзей, что человек всегда работает плодотворней на родной почве, а не
вдали от нее. Возражения его противников тоже не были лишены силы, <…>
сущность его (спора – Н.В.) была сформулирована одним из собеседников,
который, обращаясь к г. Тургеневу, сказал: „ Ну хорошо! У вас есть воля и талант,
возвращайтесь
на
родину
и
работайте,
вызовите
из
этой
нездоровой
действительности тот идеал, которого мы ждем и жаждем, покажите нам глубины
русской души, откройте нам тот национальный гений, который до сих пор, повидимому, употреблял все силы свои на то, чтобы подавлять все живое, убивать
всякую свободу!“ »6. И все-таки большую часть своих «Записок» Тургенев пишет
во Франции и, в противоположность своей ранней точке зрения, ему удается
показать «глубины русской души» вдали от родины. Можно предположить, что
именно
1
пространственное
дистанцирование
позволило
Тургеневу
Москвитянин, учебно-литературный журнал. 1851. Т. 1. № 3. С. 390.
Москвитянин, учебно-литературный журнал. 1855. Т. 4. № 15–16. С. 193.
3
Об истории создания цикла см., например: Лукина В.А. Указ. соч.
4
Гутьяр Н.М. Ив. С. Тургенев во Франции (1847–1850) // Вестник Европы, том VI., ноябрь,
1902. С. 118.
5
Генералова Н.П. Кто был собеседником Тургенева в 1845 году? (У истоков формирования
замысла «Записок охотника») // Тургеневский ежегодник 2002 года. Орел, 2003. С. 17–34.
6
Сазонов Н.И. Литература и писатели в России. Иван Тургенев / публ. Б.П. Козьмина //
Литературное наследство. 1941. Т. 41–42. С. 189.
2
30
сосредоточиться на себе, на своем видении проблемы русского характера, которая
приобретает для него особенную остроту во Франции, вдали от родины.
Идея русского национального характера в «Записках охотника» была связана с
воплощением образа крестьянина, которого сам Тургенев ни в коей мере не
поэтизировал. Значительна роль писем Тургенева современникам, в которых он,
формулируя свое понимание русского национального характера, в известной
степени участвовал в полемике, развернувшейся в России после выхода
«Записок» отдельным изданием. Так, в письме к Анненкову, описывая свои
попытки перевести мужиков с барщины на оброк, он замечал: «Но вы знаете
сами <…>, что за птица русский мужик: надеяться на него в деле выкупа –
безумие. Они даже на оброк не переходят, чтобы, во-первых, не „обвязаться“; вовторых, не лишить себя возможности прескверно справлять трехдневную
барщину»1. Действительно, бывшие «подданные» Ивана Сергеевича отличались
«порядочной назойливостью» и Тургенев прекрасно знал, что «бывшие дворовые
в большинстве случаев вовсе не являлись хорошими или достойными людьми»2.
Сам Тургенев объяснял это тем, что «при существовавших во время покойницы
матушки и Николая Николаевича (дяди) порядках удержаться вполне честному
человеку было невозможно»3.
Следует заметить, что в «Записках» изображено не крестьянство в целом, а
преимущественно дворовые люди. Писателя привлекал именно этот тип русского
народа, психология и характер которого были сформированы обстоятельствами
усадебной жизни.
Показательно отношение писателя к широко обсуждаемому, начиная с 1847
года, «миру» – крестьянской поземельной общине. Если вначале Тургенев отнесся
к этой идее сдержанно, то впоследствии стал ее открытым противником. В
частности, о своем неприятии «мира» и споре с К.С. Аксаковым по этому вопросу
1
Письмо к П.В. Анненкову от 7 (19) июня 1861г. // Тургенев И.С. ПСС и писем в 30 т. 2-е изд.,
испр. и доп., М., "Наука". Письма в 18 т. Т. 4. 1987. С. 340.
2
Гутьяр Н.М. И.С. Тургенев и крестьянский вопрос // Вестник Европы. Т. 3. Май, 1904. С.147.
3
Так Турегнев отзывался о своих крестьянах в письме к управляющему Н.А. Кишинскому
9 (21) декабря 1867 года, который жаловался ему на «дворовую язву» Спасского: Тургенев И.С.
Указ. соч. Письма в 18 т. Т. 8. 1990. С. 182.
31
он писал С.Т. Аксакову: «Он (К.С. Аксаков – Н.В.) в „мире“ видит какое-то
всеобщее лекарство, панацею, альфу и омегу русской жизни; а я, признавая его
особенность и свойственность – если можно так выразиться – России, все-таки
вижу в нем одну лишь первоначальную, основную почву – но не более как почву,
форму на которой строится, а не в которую выливается государство. <…> Право
личности им, что ни говори, уничтожается – а я за это право сражаюсь до сих пор
и буду сражаться до конца»1. Тургенев не признавал «придуманных господами и
навязанных народу совершенно чуждых ему демократических социальных
тенденций вроде „общины“ и „артели“»2, из которых приверженцы выводили
теорию «исключительной миссии русского мужика в деле излечения человечества
от вековых его недостатков»3. Его возмущала идея передачи культуры от мужика
образованному классу4. Попрекая Герцена «мистическим преклонением перед
русским тулупом», Тургенев
писал ему: «… а вы лично сами достаточно
обожглись на этом вопросе, чтобы не знать, какая там глушь, и темь, и тирания»5.
Рассуждая о свободе человека, он считал, что «это вопрос физиологический, а
общество рабов <…> попадается на каждом шагу <…> – и изо всех европейских
народов именно русский менее всех нуждается в свободе»6. Выход из положения
он видел как раз в передаче культуры от «образованного класса мужику»:
«Возьмите науку, цивилизацию – и лечите этой гомеопатией
мало-помалу»7,
утверждал «тот несомненный факт, что мы, русские, принадлежим и по языку, и
по породе к европейской семье, „genus Europaeum“, и, следовательно, по самым
1
Письмо к С.Т. Аксакову от 25 мая (6 июня) 1856 г. // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в 18 т.
Т. 3. 1987. С. 98.
2
Письмо Герцену от 13(25) декабря 1867 г. // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в 18 т. Т. 8.
1990. С. 85.
3
Гутьяр Н.М. И.С. Тургенев и крестьянский вопрос // Вестник Европы. Т. 3. Май, 1904. С. 163.
4
Свои возражения на эту теорию И.С. Тургенев изложил, в частности, в письмах к Герцену.
См., например, письмо от 26 сентября (8 октября) 1862 года // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма
в 18 т. Т. 5. 1988. С. 113.
5
Письмо к Герцену от 13 (25) декабря 1867 года // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в 18-ти
томах. Т.8. 1990. С.85.
6
Там же.
7
Там же.
32
неизменным законам физиологии должны идти по той же дороге»1. Тургенев
оспаривал мнение славянофилов о том, «что если в данном случае европеец
поступит так, то русский, только в силу того, что он русский, должен поступить
наоборот»2. Тургенев считал славянофилов «в сущности, вовсе не русскими
людьми, а немцами больше самих немцев», так как «они систематики, а
систематичность чужда русскому человеку». Конечно, Тургенев признавал, что
русские «во многом отличаются от западно-европейских народов». Он полагал,
что русский «гораздо меньше индивидуалист, чем западный европеец», что
«русский человек действительно нравственнее западного, и чувство правды у него
сильнее» 3.
Тургенев в своих спорах со славянофилами «не столько отрицал те качества
русского человека, на которые ссылалось славянофильство, сколько отвергал
выводы из них, делаемые последними»4. В «своей полемике со славянофилами и
Герценом он является», в первую очередь, «патриотом, для которого
благополучие родины дороже личных благ и собственного спокойствия». Повидимому, «только при таких условиях Тургенев мог раскрыть своими
„Записками охотника“ в русском крестьянине „человека“; только при этой любви
он мог обессмертить в поэтических образах те высокие нравственные качества
простого земледельца»5.
И как бы хорошо ни понимал Тургенев русский народ, как бы много он «не
подметил за ним характерных особенностей; но и Тургенев, этот чуткий психолог,
при
всем своем
художественном
даровании, нередко
останавливался
в
недоумении»6. Подготовив к изданию «Записки», 1(13) мая 1852года Тургенев
пишет Луи и Полине Виардо, находясь в ссылке в Спасском: « ... je continuerai mes
études sur le peuple russe, sur ce peuple le plus étrange et le plus étonnant qu’il ait au
1
Письмо к Герцену от 26 октября (8 ноября) 1862 г. // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в 18-ти
томах. Т. 5. 1988. С. 126.
2
Северный вестник: журнал литературно-научный и политический / ред. и изд. А.М. Евреинов,
Б.Б. Глинский и др. СПБ.,1887. Кн. 3. С. 53.
3
Там же.
4
Гутьяр Н.М. И.С. Тургенев и крестьянский вопрос // Вестник Европы. Т. 3. Май, 1904. С. 166.
5
Там же. С. 167.
6
Там же.
33
monde » ‘… я продолжу свои очерки о русском народе, самом странном и самом
удивительном народе во всем мире’1.
Как показал анализ русской критики 40–60-х гг. XIX века, «Записки охотника»
воспринимались современниками прежде всего как галерея народных характеров.
Однако мало кто увидел в произведении попытку Тургенева понять самого себя,
свое отношение к России, что нашло отражение в выборе формы повествования –
«записках», где фигура рассказчика – центральная. Тем не менее, оценка функции
образа рассказчика сводилась к утверждению о том, что это «заезжий гостьпутешественник»2, чье постоянное вмешательство в происходящее (например, в
рассказы мальчиков из «Бежина луга»3) мешает целостному восприятию
изображенного. «Записки», написанные большей частью вдали от родины,
отражают
в
первую
очередь
сугубо
личный
характер
переживаний
и
воспоминаний о России, и без учета этого факта представляется затруднительным
понимание глубинного смысла произведения. К тому же, особенность оценки
русской критикой национального характера в «Записках охотника» видится нам в
том, что суждения современников дополнялись и изменялись по мере появления в
печати отдельных рассказов и очерков цикла.
1.3 «Записки охотника» в восприятии французской литературной критики
50-х годов XIX века
Неудивительно, что загадку русского национального характера старались
разгадать не только в России, но и на Западе.
«Записки охотника» были первым произведением Тургенева, переведенным на
французский язык. Уже в апреле 1854 года во Франции был опубликован перевод
1
Письмо к Луи и Полине Виардо от 1 (13) мая 1852 года // Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в
18 т. Т. 2. 1987. С. 135.
2
Москвитянин, учебно-литературный журнал. 1855. Т. 1. № 4. С. 107–108.
3
Москвитянин, учебно-литературный журнал. 1851. Т. 2. № 6. С. 283.
34
Эрнеста Шаррьера, что само по себе стало знаменательным событием в истории
восприятия Тургенева на Западе.
Перевод Шаррьера появляется в период обострения политических отношений
между Россией и Западом, в разгар Крымской кампании. Только в 1854 году в
одном из крупнейших французских журналов « Revue des deux Mondes » семь из
тридцати статей на литературные и исторические темы были посвящены России,
о которой журнал публикует политические, исторические, географические
обзоры1. Естественно, новое произведение о России, к тому же с интригующим
заглавием «Воспоминания русского барина или картина современного положения
дворянства и крестьян в русской провинции» (с таким названием выходит перевод
Шаррьера), не могло не привлечь к себе внимания. Именно по переводу Шаррьера
французская
литературная
критика
судила
об
особенностях
русского
национального характера.
Своеобразной
«подготовкой»
восприятия
«Записок
охотника»
как
произведения, в котором дана картина современного состояния русского
общества, стала книга маркиза де Кюстини «Россия в 1839 году»2, имевшая
большой успех не только во Франции, но и в России3. Любопытно, что Ипполит
Риго, обозреватель «Journal des débats », начинает анализ «Записок» отсылкой на
эту книгу, предваряя таким образом читательское восприятие книги4. Один из
основных тезисов Риго связан с доказательством идеи о том, что отпечаток
деспотизма лежит на всем русском обществе. Риго считает, что Тургенев тешит
себя некими иллюзиями и находит в русских характерах оригинальность и
разнообразие, которых в них нет. Именно деспотизм, по его мнению, лишает
1
См., например: Léouzon le Duc. La Russie et la civilisation européenne. Paris : Victor Lecou, 1854.
346 p. ; Mornand F., Joubert J. Tableau historique, politique et pittoresque de la Turquie et de la
Russie. Paris: Paulin et Chevalier, 1854. 177 p.
2
Custiny A. La Russie en 1839. Paris : Librairie d’Aymot, 1843. 406 p.
3
Так, например, Герцен, не отрицая многочисленные недостатки произведения Кюстини,
считал, что это « самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем». См.:
Герцен А.И. La Russie. Россия // Собр. соч:. в 30 т. М.: АНСССР, 1956. Т. 6. С. 150–223.
4
Rigault H. Variétés. Mémoires d’un Seigneur russe // Journal des Débats politiques et littéraires.
Paris, 1 juin 1854. Р. III–IV.
35
русского человека этих качеств и создает ощущение монотонности всей русской
литературы.
На основе проведенного нами анализа статьи Риго следует отметить
следующие концептуальные положения, высказываемые критиком. Во-первых,
Риго считает, что Тургенев представляет два типа русского человека: хозяев и
крепостных. Если хозяева надменны и жестоки, подчеркнуто властны или
притворно чувствительны, эгоистичны, тщеславны, то среди крепостных
встречаются честные, здравомыслящие, осознающие свое ужасное положение
люди. И если одни смиряются с ним (например, отец, который специально не
учит грамоте своего ребенка, чтобы тот не осознал тяжесть рабства), то другие,
которых критик называет «спартаками», наоборот, стремятся к свободе. Риго
отмечает, что большинство характеров крепостных изуродовано рабством,
объясняя их пороки подневольным состоянием. Однако в конце статьи критик
указывает на еще один тип русского человека, в котором представлен этот
характер, считая, что такой тип может сформироваться только в России, только в
условиях деспотизма. Герой рассказа (по-видимому, речь идет о Василии
Васильевиче)
–
индивидуальность,
человек,
чувствующий,
как
он
теряет
собственную
страдает от необходимости нести печать всеобщей
похожести. С точки зрения автора статьи, Тургенев блестяще, хотя и несколько
затянуто, раскрывает читателям такой странный, но крайне правдивый характер –
сумасшедшего, считающего себя отражением другого, чьей-то копией, подделкой.
Дав характеристику трех типов русского национального характера, Риго делает
вывод, что Россия – это страна, в которой нет условий для полноценной жизни
человека, ставя таким образом под сомнение саму идею существования русского
национального характера. Считая Россию «краем, областью» Европы, критик
подчеркивает, что, несмотря на попытки быть оригинальной, Россия охотно
копирует Запад и в то же время дурно отзывается о нем. В заключении Риго
позволяет себе напомнить, что без свободы не бывает настоящей оригинальности,
и что деспотизм, угнетающий народ, обедняет искусство.
36
Таким образом, идея «деспотизма» определяет содержание всей статьи, в
которой оценка художественной манеры Тургенева отходит на второй план.
Отмечая потрясающий эффект, производимый на читателя внешне спокойными,
но очень глубокими, характеристиками русской жизни на читателя, Риго не
поясняет, в чем заключается поэтическое достоинство произведения.
Статья И. Риго, как и статьи Ф. Морнана и Леона де Вайи1, « попавшие в одно
русло с антирусскими памфлетами военного 1854 года, имевшими сугубо
тенденциозные цели, быстро потонули в мутных волнах злободневной газетной
клеветы на Россию и, в сущности, имели лишь случайное отношение к Тургеневу
<…> Их не интересовал еще сам Тургенев»2.
Действительно,
Леон
де
Вайи,
писатель,
переводчик,
обозреватель
« L’Athénaeum Français » обращается к переводу «Записок» преследуя, среди
прочих, политические цели. Его обозрение посвящено не только оценке перевода
Шаррьера, но и книге «Россия и европейская цивилизация» Леузона ле Дюк3.
Объясняя внимание к переводу русского автора, де Вайи иронично комментирует:
«Если за год до этого все говорили только об Америке, в настоящий момент все
взгляды прикованы к России. Император Николай, не сумев одержать других
побед, может похвастаться, что победил „Хижину Дяди Тома“. Сочувствие
общественности полностью перенесено с раба на крепостного»4. Оправдывая
изменение заглавия произведения Тургенева Шаррьером, де Вайи отмечает, что
охота – только предлог для прогулок, в которых рассказчик изучает нравы своих
соседей разных сословий: дворян, буржуа и сельских жителей. Его покоряют
«поразительная правдивость набросков, пейзажей, жанровых картин, достойных
лучших фламандских художников»5. Главное достоинство этих небольших картин
он видит в правдивости, в правдивости рисунка, цвета, чувств. Что особенно
1
Mornand F. ; Wailly Léon de. Mémoires d’un seigneur russe // L’Athénaeum Français. Revue
universelle de la Littérature, de la Science et des Beaux-Arts. Paris. 1854. 17/VI.
2
Алексеев М.П. Ламартин и Тургенев // Русская литература на Западе. Том 1. М.; Л.:
Издательство АН СССР, 1948. С. 280.
3
Léouzon le Duc. La Russie et la civilisation européenne. Paris : Victor Lecou, 1854. 346 p.
4
Wailly Léon de. Op. cit.
5
Ibid.
37
привлекает де Вайи в манере Тургенева – это его мастерство психолога, дающего
читателю возможность угадывать скрытые пружины поступков героев, мотивируя
ход повествования. Однако де Вайи не избежал ошибки в объяснении формы
«Записок». Он считал, что Тургенев, выбирая для своего героя занятие охотой,
надевает на него маску, которая позволяет ему наблюдать повсеместное унижение
в стране, где существует крепостное право.
Де Вайи использует перевод Шаррьера и в борьбе со своими литературными
оппонентами – А. Дюма и его приверженцами. Сравнивая творческий метод
А. Дюма и И. Тургенева, критик отдает предпочтение Тургеневу, автору «книги
без
шарлатанства,
без
декламации,
без
нагромождения
событий,
без
преувеличенных характеров»1.
Творческий метод автора «Записок охотника» привлек внимание одного из
теоретиков реализма во Франции – Шанфлери. В одном из писем он советует
своему другу Максу Бюшону купить «Мемуары русского барина», считая их
«интересной книгой»2. Шанфлери, оценивший в первую очередь манеру
Тургенева представлять читателю
крестьянские образы, признает очерки
«правдивыми, в высшей степени замечательными»3, отвечающими установкам
новой реалистической школы.
О Тургеневе как о писателе, но не «пропагандисте», отзывается Барбье
д’Орвийи4. Признавая, что он ни в коей мере не является защитником или
сторонником России, и не отрицая, что это страна варварства и рабства, критик
ставит перед собой задачу охарактеризовать
«Записки»
исключительно как
литературное произведение5. По его мнению, Шаррьеру не было необходимости
обращаться в предисловии к «общественному чувству, раненому в то время
Россией, чтобы привлечь внимание к переводу, так как успех к книге пришел бы
1
Wailly Léon de. Op. cit.
Lettres inédites de Champfleury à Max Buchon // La Revue mondiale. 1919. № 22. P. 223.
3
Ibid.
4
Aurevilly B. J. d’ Tourguéneff // La littérature étrangère. Les oeuvres et les Hommes. Paris :
Alphonse Lemerre, 1893. Р. 141–152.
5
Ibid. P. 150.
2
38
сам собой»1. Причину успеха д’Орвийи видит в «настоящем таланте автора, в
присущем ему хорошем вкусе, в отсутствии излишних притязаний, педантизма»2.
Критик восторженно отзывается о мастерстве Тургенева-пейзажиста, которому
прекрасно удаются картины «северной природы», и Тургенева-портретиста,
задаваясь, тем не менее, вопросом, что же скрывается за «быстрыми
миниатюрами»: «социальные характеры или индивидуальные портреты?»3 Но,
что бы это ни было, д’Орвийи утверждает, что Тургенев, обратившийся к
«человеческой физиономии, перестает быть русским, также, как Стерн перестает
быть
англичанином,
написав
„Тристрама
Шенди“,
„Сентиментальное
путешествие“»4. Статья д’Орвийи, к сожалению, не сыграла особой роли в
восприятии «Записок», так как автор не пользовался особым авторитетом как
критик.
Основной французской статьей, получившей «длительное значение»5, была
статья Проспера Мериме «Литература и крепостное рабство в России»,
опубликованная во влиятельном журнале «Revue des Deux Mondes» 1 июля 1854
года6. Маститый писатель, авторитет которого в области перевода и знатока
русской литературы не вызывал сомнения, дает высокую оценку таланту
Тургенева и его произведению. Мериме также,
как и другие французские
критики, анализирует ситуацию в России и подробно останавливается на вопросе
о
крепостном праве, считая «Записки» «интересным и поучительным
произведением»: «это двадцать две небольшие жанровые картинки <…>
тщательно обработанные, иногда даже слишком, в целом дают очень точную
идею о социальном состоянии России»7. Отличительная черта этого отзыва –
отношение к «Запискам охотника» как к явлению русской литературы в целом.
1
Aurevilly B. J. d’. Op. cit. P. 150.
Ibid. P. 146.
3
Ibid. P. 147.
4
Ibid. P. 148.
5
Алексеев М.П. Ламартин и Тургенев // Русская литература на Западе. Том 1. М., Л.:
Издательство АН СССР, 1948. С. 281.
6
Mérimée P. La littérature et le servage en Russie // Revue des Deux Mondes. Paris : Imprimerie de
J. Claye. T. V. 1 juillet 1854. P. 183–193.
7
Mérimée P. Op. Cit. Р. 184.
2
39
Главное достоинство «Записок», с точки зрения Мериме, это их художественная
ценность, определяемая особой «сдержанной» манерой Тургенева.
Мериме
рассматривает книгу в контексте традиций русской литературы предшествующего
периода. В частности, он указывает на близость тургеневской манеры
детализировать картины русского мира Гоголевской, видя в этом «качество или,
если угодно, недостаток, присущий большинству русских писателей»1.
Статья Мериме печатается впоследствии еще несколько раз, и, как можно
предположить, во многом благодаря этому Тургенев становится известен именно
как автор «Записок». Об этом, в частности, свидетельствует письмо В.П. Боткина
Тургеневу из Москвы от 29 сентября 1856 года, в котором он передает слова
французского актера Верне: «на днях гулял с Григоровичем, встретили мы
французского актера Верне, только вернувшегося из Парижа. Он объявил, что ему
Дюма с братиею поручили передать тебе тысячу любезностей за твои «Записки
охотника», которые они все читали с великим удовольствием»2.
Об этом же свидетельствуют и дальнейшее переиздание перевода Шаррьера3, и
появившийся в 1858 году новый перевод Ипполита Делаво. Первый отзыв на
перевод Делаво появился в «Revue des Deux Mondes»»4. Критик Эжен Летэй дает
обзор нового перевода, вспоминая предыдущий как «очень вольную имитацию
русской книги»5. Летэй отмечает, что нельзя рассматривать произведение
Тургенева как очерки или сцены из жизни провинции, изображающие жизнь
среднего класса6. Герои произведения Тургенева – крестьяне, помещики.
Интересно, что, по мнению обозревателя, объектами наблюдений автора являются
также природа и пейзаж. Летэй считает Тургенева «художником, обладающим
1
Ibid. Р. 185.
В.П. Боткин и И.С. Тургенев: Неизданная переписка 1851–1869. / под ред. Н.Л. Бродского. М.–
Л., 1930. С. 93.
3
В 1855 году перевод был издан вторично. Причем с титула был снят подзаголовок и обозначен
автор: «M. Ivan Tourguénieff ».
4
Letay E. Récits d’un chasseur // Revue des Deux Mondes. Paris : Imprimerie de J. Claye. T. XIII.
1 juillet 1858. P. 251–254.
5
Ibid. Р. 251.
6
Ibid.
2
40
глубоким пониманием природы»1, восхищается его описаниями. Он отмечает, что
персонажи рассказов не «абстрактны», их «индивидуальность, наоборот, вполне
определена»2, поэтому «Записки охотника» следует ценить исключительно как
рассказы талантливого автора, представляющие собой «гармоничное целое»3.
Через несколько лет после выхода перевода И. Делаво можно было говорить о
влиянии цикла на французскую литературу. Если первые отклики на появление
французских переводов показывают преимущественно интерес к очеркам как
явлению, раскрывающему мир иной культуры, то уже в 1860 году появляется
статья русского публициста Н.И. Сазонова, напечатанная в «La Gazette du Nord»,
в которой дан анализ эволюции оценок «Записок» критикой и читателями4.
Связанный с журналистскими и литературными кругами Парижа, он мог
наблюдать, как менялось отношение критиков и читателей к «Запискам
охотника», к Тургеневу. « Имя Тургенева стало впервые известным во Франции
во время гигантского севастопольского конфликта, когда переводчик „Записок
охотника“, который знал русский вполне приблизительно и путал арапник с
арапом, издал этот замечательный сборник под поэтическим названием „Записки
русского дворянина“. Сквозь вольные и невольные ошибки перевода публика всетаки разглядела и оценила несомненный талант автора»5, – пишет Сазонов. Он
объясняет первый интерес публики к «Запискам» надеждой найти в них,
«доверяясь некоторым объявлениям, „разоблачение русских тайн“», однако
заключает, что «затем в Тургеневе нашли другое – поразительную правдивость в
изображении нравов народа, полного нравственной силы и природного ума»6.
Сазонов считает, что «книга эта, которая должна была по расчетам сыграть на
руку кампании, поднятой против России, вместо этого заставляла любить эту
страну, освещая ее полным светом, обнаруживая то, что до сих пор было
1
Letay E. Op.cit. Р. 253.
Ibid. Р. 252.
3
Ibid. Р. 251.
4
La Gazette du Nord. Paris, 1860. № 13, 21.
5
Цит. по: Сазонов Н.И. Литература и писатели в России. Иван Тургенев / публ. Б.П. Козьмина //
Литературное наследство. 1941. №. 41–42. С. 188–201.
6
Там же.
2
41
неизвестно, – русский народ, т.е. существо, до тех пор известное лишь
поверхностно»1.
Итак, анализ литературно-критических откликов на выход первых переводов
«Записок охотника» во французской периодике 1850-х годов показывает, что, как
и в России, отношение к произведению не было однозначным. Учитывая
отношения между Россией и Западом и крайне адаптативную манеру первого
перевода Шаррьера, можно говорить, что вначале книга была интересна
французскому читателю прежде всего как социально-политическое произведение.
Тем не менее, отношение менялось: европейская культура постигала неизвестный
для нее, часто загадочный русский национальный характер, описанный
замечательным тургеневским языком, представление о котором она смогла
получить благодаря второму переводу И. Делаво, направляемому самим
Тургеневым.
1
Сазонов Н.И. Указ. соч. С. 192.
42
ГЛАВА 2. РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В СИСТЕМЕ
МЕТАТЕКСТУАЛЬНЫХ КОМПОНЕНТОВ
Важнейшим
«побудительным
стимулом»
творчества
Тургенева
всегда
выступал диалог с читателем1, что подтверждается субъектной организацией
«Записок охотника»2. Ориентируясь на психологию читательского восприятия,
Тургенев использовал различные приемы для формирования отношения читателя
к выраженной в произведении авторской концепции3. В частности,
такие
метатекстуальные компоненты, как композиция цикла, заглавие произведения и
авторские комментарии отражают тургеневское видение русского
характера,
поэтому при исследовании корпусов переводных текстов изучение специфики
передачи
образа «другого» национального характера является необходимым
условием анализа.
Обращаясь к использованию понятия «метатекстуальность», следует уточнить
различие терминов «паратекст» и «метатекст», каждый их которых является
частным понятием более широкой категории «текст в тексте»4 и имеет некоторые
сходные моменты в понимании.
Большинство исследователей трактуют паратекст, опираясь на определение
французского структуралиста Жерара Женетта, сформулированного в книге
1
Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М.: Сов.
писатель, 1975. С. 104.
2
См., например: Гареева Л.Н. Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как
способ психологического изображения человека: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Ижевск,
2009. 158 с.
3
Здесь, в частности, можно говорить о «тайном психологизме» Тургенева, об искусстве
портрета в его произведении: Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Наука, 1971. 464 с.;
Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века: истоки и эстетическое
своеобразие. Л.: Наука, 1974. 352 с.; Пустовойт П.Г. И.С. Тургенев художник слова М.: Изд-во
МГУ, 1980. 376 с.; Уртминцева М.Г. Говорящая живопись (Очерки истории литературного
портрета): Монография. Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского ун-та, 2000. 124 с.;
Уртминцева М.Г. Литературный портрет в русской литературе второй половины XIX века.
Генезис, поэтика, жанр: Монография. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2005. 232 с.;
Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. М. : Сов. писатель, 1968. 433 с.
4
Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гносис, 1992. 245 с.
43
«Пороги». По мнению Женетта, паратекст – это все те элементы, которые лежат
на пороге текста. Их функцию ученый видит в подготовке читательского
восприятия текста в нужном автору направлении1. Таким образом, паратекст
понимается как периферия литературного текста, совокупность дискурсивных
образований, обрамляющих произведение2, как рамочные компоненты текста3.
Целостность текста в
известной
степени
определяется
прагматическими
функциями паратекста4, их роли в структуре текста, а значит и в формировании
его смысла5. Поэтому паратекст рассматривается как компонент, придающий
тексту не только формальную завершенность, но и направляющий читательскую
рецепцию. Однако основная его роль – структурообразующая, в то время как
метатекстуальность привлекает когнитивный опыт как писателя, так и читателя
произведения. В случае перевода эти отношения осложняются когнитивным
опытом переводчика, что нельзя не учитывать при сопоставительном анализе
оригинала и перевода.
Метатекст является предметом исследования различных наук (философии,
логики, социологии, лингвистики и т.д.). Общим для всех отраслей гуманитарных
знаний является определение метатекста как комплекса текстовых элементов,
выполняющих служебные функции по отношению к
основному тексту.
Специфика метатекста заключается в привлечении внимания читателя к
непонятным или наиболее существенным фрагментам предметного текста.
1
Genette G. Seuils. Paris : Ed. du Seuil, 1987. 398 p.
Derrida J. La dissemination // Derrida J. Hors Livre. Prefaces. Paris, 1972. P. 9–67.; Genette G.
Palimpsestes. La litterature au second degre. Paris: Editions du Seuil, 1982. 467 p.; Lane Ph. La
peripherie du texte. Paris: Nathan, 1992. 160 p.
3
Кржижановский С.Д. Поэтика заглавий. М.: Никитинские субботники, 1931. 32 с.;
Реформатский А.А. Лингвистика и поэтика / сост. В.А. Виноградов. М.: Наука, 1987. 263 с.;
Maingueneau D. Le contexte de l'oeuvre litteraire. Enonciation, ecrivain, societe. Paris: Dunod, 1993.
196 p.; Reuter Y. La quatrieme de la couverture // Pratiques. 1985. № 48. P. 53–75.
4
Foucault P.-M. Les Mots et les Choses. Une archéologie des sciences humaines. Paris : Gallimard,
1966. 405 р.; Kamuf P. The Division of Literature: Or the University in Deconstruction. Chicago:
University of Chicago Press. 1997. 259 р.
5
Ламзина А.В. Заглавие // Введение в литературоведение. М., 2000. С. 94–107.; Чернец Л.В.
Литературное произведение как художественное единство // Введение в литературоведение. М.,
2000. С. 153–177.
2
44
Метатекстуальность, обладая универсальным характером, присутствует в любом
тексте, проявляясь, тем не менее, по-разному.
Так, с точки зрения общефилософского подхода можно говорить о двух
аспектах
понимания
метатекста:
в
русле
учения
Ю.М.
Лотмана,
рассматривающего метатекст как некий код1, либо в рамках теории «чужого
слова» М.М. Бахтина – как свойство диалогичной структуры текста2. В
лингвистике метатекст часто воспринимается не как текст, но как метатекстовые
элементы высказываний, выполняющие коммуникативную функцию3. Ряд
исследователей относится к метатексту как к автономной текстовой единице4.
Неоднозначный подход к метатексту сложился и в теории перевода. В
частности, А. Попович считает, что перевод уже сам по себе является одним из
метатекстов5.
Важно разграничивать авторский и переводческий метатекст. Авторский
метатекст – вводные слова, конструкции и т.д., с помощью которых происходит
диалог между автором и читателем. Переводческий метатекст, возникающий в
процессе создания переводного текста, предполагает как комментирование
реалий, присутствующих в исходном тексте и требующих разъяснения читателю
переводного текста, так и интерпретацию скрытых в нем автором имплицитных
смыслов. Иначе говоря, переводческий метатекст может выполнять вводную,
1
Лотман Ю.М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Спецкурс. Вводные лекции в
изучении текста // Лотман Ю.М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки. 1960–1990 гг.
«Евгений Онегин». Комментарий. СПб., 1995. С. 395–411.
2
Бахтин М.М. Из предыстории романного слова // Бахтин М.М. Литературно-критические
статьи. М.: Художественная литература, 1986. 543 с.
3
Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып 8. М., 1978. С. 402–
421.
4
Гурочкина А.Г. Метаязык, метакоммуникация, метатекст (к объему содержания понятий) //
Исследование познавательных процессов в языке. Серия «Когнитивные исследования языка».
2009. Вып. 5. С. 52–57.; Кашкин В.Б., Князева Д.С., Рубцов С.С. Метакоммуникация
переводчика в примечаниях и комментариях // Язык, коммуникация и социальная среда.
Воронеж: ВГУ, 2008. С. 110–119.
5
Попович А. Проблемы художественного перевода. М.: Высшая школа, 1980. 199 с.
45
описательную,
аналитико-оценочную,
комментирующую
и
пародийную
функции1, создавая дополнительные смыслы текста.
В соответствии с поставленной нами задачей исследования функций
метатекстуальных компонентов оригинального текста и его переводов обратимся
к изучению роли таких структурно-содержательных единиц произведения, как
заглавие
произведения,
предисловие,
постраничные
и
послетекстовые
комментарии – то, что «скрепляет» перевод, без чего он « не может быть до
конца воспринят читателем»2.
2.1 Имя текста: оригинал и его переводческая рецепция
В современном литературоведении исследованию заглавия как важнейшему
элементу художественного произведения уделяется большое внимание3. Заглавие
содержит информацию о структуре художественного текста, в известной степени
направляет его интерпретацию, выражает «основной замысел, идею, концепт
создателя текста», является «компрессированным, нераскрытым содержанием
текста»4. По словам С.Д. Кржижановского, «заглавие – это книга in restricto», а
книга, в свою очередь – «заглавие in extenso»5.
Особую важность приобретает изучение имени текста, если речь идет о
переводе произведения на другой язык, так как это всегда связано с попыткой
1
Остапенко Д.И. Функциональная и структурная характеристика метатекста (на материале
переводческих предисловий и примечаний): автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.19.
Воронеж, 2014. С. 22.
2
Berman A. Pour une critique des traductions : John Donne. Paris : Gallimard, 1995. P. 68.
3
См., например: Богданова О. Ю. Заглавие как семантико-композиционный элемент
художественного текста : на материале английского языка : автореф. дис. ... канд. филол. наук:
10.02.04. Москва, 2009. 18 с.; Имя текста. Имя в тексте: Сб. научн. тр. / отв. ред. Н.И. ИщукФадеева. Тверь: «Лилия принт», 2004. 148 с.
4
Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981. С. 126.
5
Кржижановский С.Д. Поэтика заглавий. М., 1931. С. 2.
46
«примирения» различных ментальностей, основным из показателей которых
является языковая форма, а заглавие уже определяет характер восприятия текста
иной культурой.
Называя
свое
произведение
«Записками»,
Тургенев,
конечно
же,
ориентировался на уже существующую в России традицию обозначать словом
«записки», при всем различии проблематики и стилевой специфики произведений
(В.Л. Пушкин «Записки в стихах» (1834), Н.В. Гоголь «Записки сумасшедшего»
(1835), С.Т. Аксаков «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии»
(1852) и др.),
«жанр, связанный с размышлениями о пережитом и
подразумевающий выражение личного отношения автора или рассказчика к
описываемому»1. Возможно, мысль о подзаголовке рассказа «Хорь и Калиныч»,
закрепленная затем за всем циклом, возникла благодаря популярности в России
английского охотничьего очерка.
Многие современники отлично понимали, что охотничий костюм рассказчика в
«Записках» «маскарадный»2, и «вся книга в целом… также представлялась
читателям в большей мере книгой «нравоописательных», чем «охотничьих»
очерков»3. Исследователи книги Тургенева отмечали, что описание охоты
занимало очень малое место в рассказах «Записок», что они написаны «по
другому поводу и что упоминание охотничьих скитаний или приключений носит
здесь орнаментальный характер»4. Для Тургенева такая «свободная» форма –
«записки» – открывала возможность свободы передвижения и, что самое главное,
возможность
сопровождать
свои
«путешествия»
довольно
объемными
лирическими отступлениями, собственными суждениями о встреченных им
русских характерах. Таким образом, автор-рассказчик дает характеристику своего
видения русской действительности.
1
Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николюкина. М., НПК
«Интелвак», 2003. С. 276.
2
В «Современнике» от 1852 г. в № 1. отд. VI. Смесь. И.И. Панаев напечатал сатирический
фельетон «Литературный маскарад накануне нового года», в котором назвал автора цикла
«странным охотником». Цит. по: Алексеев М.П. Заглавие «Записки охотника» // Тургеневский
сборник. Материалы к полн. собр. соч. и писем И.С. Тургенева. V. Л., 1969. С. 211.
3
Там же. С. 212.
4
Там же.
47
Тем не менее, сравнение с охотничьими очерками «часто сбивало с толку
читателей и критиков»1, особенно европейских, ибо «ни образ «охотника», ни
сами рассказы не отвечали уже сложившемуся во Франции и в Англии
литературному направлению охотничьих очерков»2.
К тому же, французские интерпретаторы столкнулись с трудностями перевода
именно потому, что во французском языке слово «записки» может быть передано
по-разному: mémoires (мемуары, воспоминания; записки) – «письменное
описание, рассказ о событиях, в которых автор участвовал или был свидетелем»3,
доминантой которого является выражение авторской точки зрения; récit (рассказ)
– «описание, устное или письменное, события, правдивого или вымышленного»4,
которое не предполагает ярко выраженной
авторской концепции; journal
(дневник, журнал) – «ежедневное описание событий»5, в котором соотнесены
внутреннее переживание и событие, причем «я» субъективное преобладает над
объективной картиной; и, наконец, carnet (дневник, журнал наблюдений) –
«небольшая тетрадка для заметок различного содержания»6.
Можно предположить, что, останавливаясь на разных способах перевода
заглавия, французские авторы таким образом делали акцент на определенной
функции7, по-разному оценивали его жанровую специфику, что и определяло
принципиальные отличия перевода.
1
Там же.
Скокова Л.И. Памятник двух эпох («Записки охотника» И.С. Тургенева). Изд. 2-е, испр. и доп.
М.: Таус, 2013. С. 36.
3
Le Grand Robert de la langue française. Paris, 2007 ( Большой толковый словарь французского
языка) [Электронный ресурс]. URL: http://lerobert.demarque.com/en/us/dictionnaire-francais-enligne/grand-robert (дата обращения: 12.09.14). (Далее: Le Grand Robert).
4
Le Grand Robert.
5
Ibid.
6
Ibid.
7
Можно выделить следующие функции, присущие любому заглавию: фатическая,
метатекстуальная, идентифицирующая. Эти функции неотъемлемы для каждого заглавия и
будут сохраняться даже в случае любых трансформаций при переводе, что нельзя сказать о
таких функциях заглавия, как экспрессивная,
оперативная,
референтная. Не имея
обязательного характера для всех заглавий, данные функции могут как появляться, так и
исчезать при переводе на другой язык: Malingret L. Les titres en traduction / VI Coloquio da
APFFUE « Les chemins du texte », Santiago de Compostela: Universidade de Santiago de
Compostela. 1998 // M. Arnaldos. Manuel. Mad. : Los títulos literarios, 1998. 2 vols. Vol. II. P. 396407. Наряду с указанными выше функциями, учеными выделяются также: композиционная,
2
48
Первый перевод Эрнеста Шаррьера «Записки русского барина, или Картина
современного состояния дворянства и крестьянства в русских провинциях»
(Mémoires d'un seigneur russe ou tableau de la situation actuelle dеs nobles et dеs
paysans dans les provinces russes) вызвал интерес французской публики к
произведению. Поскольку перевод выходит в тот период, когда отношения между
странами были напряженными и во французской прессе появлялись все более
тенденциозные статьи против правящего класса в России, а Шаррьер жил
некоторое время в России и имел представление о стране, он счел нужным
«присоединиться к происходящему» и позаботился, чтобы «его отношение было
выражено и в заглавии»1.
Этот перевод «подал повод нескольким статьям, помещенным в разных
иностранных журналах»2. Так, в номере от 15 апреля 1854 г. «Bibliographie de la
France» в списке под номером 2110 об этом издании сказано следующее: «… это
перевод книги г. Ивана Тургенева, вышедшей на русском в Москве с заглавием
„Mémoires ou Journal d’un chasseur“»3. В «L’Athenaeum français» от 17 июня 1854
друг Проспера Мериме Леон де Вайи утверждал, что «настоящее заглавие книги
„Journal d’un chasseur“4, имея в виду, что субъективное начало является ведущим
в цикле.
П. Мериме в статье «Крепостное право и русская литература» (1854) также
упрекал Шаррьера в изменении названия и с иронией замечал, что единственной
идейная, функция указания жанровой принадлежности текста. См., в частности: Веселова Н.А.
Заглавие литературно-художественного текста (Антология и поэтика): дис. … канд. филол.
наук: 10.01.08. М., 2005. 237 с.; Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического
исследования. М., 1981. 139 с.; Ермолович Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур.
М.: Р. Валент, 2001. 200 с.; Имя текста, имя в тексте: сб. науч. тр. Тверь: «Лилия Принт», 2004.
148 с.; Кржижановский С.Д. Поэтика заглавий. М., 1931. 32 с.; Левый И. Перевод заглавия //
Искусство перевода / пер. с чешек. М., 1974. С. 170–177.; Лосев А.Ф. Философия имени. М.,
1990. 270 с.; Суперанская А.В. Общая теория имени собственного. М.: Международные
отношения, 1973. 248 с.; Sakhno S. Nom propre en russe: problèmes de traduction // META : Journal
des traducteur. Montréal. 2006. Vol. 5. N° 4. P. 706–718.
1
Mongault H. P. 30.
2
Ibid.
3
Bibliographie de la France , ou Journal général de l’Impremerie et de la Librairie, et des Cartes
géographiques, gravures, lithographes et oeuvres de musiqie, XLIII année. Paris, 1854. Р. 242.
4
L’Athenaeum français : revue universelle de la littérature, de la science et des beaux-arts. Paris, 1854.
Р. 545.
49
причиной считает опасение Шаррьера
«таким простым заглавием ввести в
заблуждение „господ спортсменов“, которые ожидали бы найти здесь сведения о
медведях и рябчиках»1.
Это предположение Мериме имело основание, во-первых, потому, что Шаррьер
провел в России около 10 лет и был хорошо знаком с одним из распространенных
среди помещиков видов досуга. Во-вторых, Мериме мог иметь в виду, что
существует некая связь между замыслом тургеневских «Записок охотника» и
книгой Луи Виардо «Воспоминания об охотах по всей Европе» («Souvenirs de
chasse dans toute l'Europe»). В 1844–1845 годах во французской прессе была
опубликована часть очерков, составивших книгу о русских охотах «Quelques
chasses en Russie» и «Encore des chasses en Russie» (Последние, как отмечала Т. П.
Ден, были хорошо знакомы Тургеневу ещё в рукописи)2.
Споры вокруг перевода заглавия имели для Тургенева принципиальный
характер. С его точки зрения, заглавие Шаррьера не соответствовало его
собственному замыслу, поэтому Тургенев редактирует перевод И. Делаво,
появившийся в 1858 году. Единственный авторизованный перевод выходит с
заглавием «Récits d'un chasseur». Несмотря на то, что Тургенев выступал против
перевода Шаррьера, именно Шаррьер, в целом определяя «Записки охотника» как
«mémoires»,
наиболее
точно
понял
функцию
тургеневского
заглавия,
подготавливающего читателя к доминирующему в произведении авторскому
восприятию событий. Тем не менее, в авторизованном переводе появляется
«récits». Можно предположить, что таким образом Тургенев соглашается с
переводчиком, представлявшим «Записки» как объективную картину русской
действительности.
Таким образом, французские читатели получили два варианта «Записок
охотника», открывавшие возможность их сопоставления. В одном из них акцент
ставится на ярко выраженной авторской концепции, в другом на объективности
изображаемых картин и характеров.
1
Mérimée P. Op. Cit. Р. 184.
Ден Т. П. Записка Тургенева 1857 г. о крепостном праве // Тургеневский сборник. Вып. 4. Л.,
1968. С. 110–111.
2
50
С тем же заглавием «Récits » появляются как два следующих перевода XIX века
(Э. Жобера, 1891; И. Гальперина-Каминского, 1893, 1927), так и более поздние
(Л. Жуссерандо 1929 г., М. Вимэй 1939 г. и М.-Р. Гофмана 1969 г.).
Примечательно, что Л. Жуссерандо в своем предисловии, приводя историю
создания цикла, дает транскрипцию названия « Zapiski Okhotnika », поясняя
французскому читателю, что точный перевод – «les Carnets d’un Chasseur »,
указывая, что рассказы и очерки, составившие цикл, создают цельный образ
России, русского национального характера, проявляющего себя в различных
жизненных ситуациях.
И только один автор – Анри Монго – возвращается к определению жанра как
« Mémoires». В предисловии Монго отмечает, что настоящее название – «Zapiski
Okhotnika (Mémoires, Journal, Carnet d’un chasseur)»: «Я посчитал нужным
привести здесь настоящее название книги, хотя во Франции она более известна
под другим. <...> Настоящее заглавие для „Записок Охотника“ он (Тургенев –
Н.В.) считал „Mémoires d’un chasseur“». Монго уточняет, что он переводит
заглавие таким образом, «поскольку это наиболее точный перевод и именно он
передает субъективное начало русского варианта»1, выражающее авторское
видение национального характера.
Тургеневская
концепция
русского
характера
прослеживается
также
в
принципах наименования рассказов и очерков цикла. Так, большую группу
составляют заглавия, включающие имена собственные. Такие заглавия имеют
двойственную природу. Само по себе заглавие – это имя текста, то есть его
главный
представитель
и,
в
некоторых
случаях,
заместитель.
Заглавие
олицетворяет текст, даёт ему способность обрести место в системе культуры.
Содержащееся в заглавии имя собственное – это, как правило, имя персонажа или
наименование места действия в художественном произведении. Имя персонажа,
вынесенное в заголовок, наиболее явно реализует именную функцию заглавия,
«являет смысл и персонажа, и текста»2.
1
2
Mongault H. Р. 31.
Веселова Н.А. Указ. соч. С. 28.
51
Используя в заглавиях имена героев, Тургенев уходит от схематичного образа
русского человека и обращает внимание читателя на их личностные качества.
Однако при этом Тургенев также выносит в заглавие неперсонифицированных
персонажей («Ермолай и мельничиха», «Уездный лекарь», Мой сосед Радилов»,
«Однодворец Овсяников», «Татьяна Борисовна и ее племянник» [Курсив наш. –
Н.В.]). Сочетание «частного» и «общего» делает типичными характеры,
воплощенные в героях рассказов, имена которых писатель выносит в заглавие.
Следовательно, через представленные типы складывается общая картина о
русском национальном характере.
Показателен пример заглавия очерка «Хорь и Калиныч».
Индивидуальные
черты характеров героев подчеркнуты уже тем, что им даны имена не только не
похожие, но и образованные грамматически по разным принципам (Хорь –
образное сравнение, ставшее прозвищем, Калиныч – отчество, ставшее именем)1.
Вынесенные в заглавие имена собственные формируют смысловое поле, которое
становится основой их читательского предпонимания, так как Тургенев реализует
в них представление о разных сторонах русского характера. Имя собственное
Хорь имеет форму прозвища и происходит из сравнения главного героя с хорьком
–
проворным
и
хитрым
зверем,
что
соответствует
характеру
Хоря,
воплощающего у Тургенева рациональный ум русского человека. Отчество
Калиныч,
по-видимому,
восходит
к
древнерусскому
имени
«Калина»,
обозначающее название ягоды, имеющей целебные свойства2, или же к
церковному имени «Каллиник», что в переводе с греческого означает «победа
красоты»3. Оба эти значения реализуются в образе персонажа, носителя
1
Лотман Л. М. И. С. Тургенев // История русской литературы: в 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит.
(Пушкин. Дом). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980–1983. Т. 3. Расцвет реализма: История
русской литературы. 1982. С. 123.
2
До введения на Руси христианства наречение ребёнка именем, представляющим собой
название животного или растения, было очень распространённой традицией. Это
соответствовало языческим представлениям человека о мире. Древнерусский человек, живший
по законам природы, сам представлял себя частью природы. См.: Суперанская А.В. Общая
теория имени собственного. М.: Международные отношения, 1973. 248 с.
3
Крестильное мужское имя Каллиник происходит от греческих kallos – ‘красота’, nike –
‘победа’, т.е. «добрый победитель». См.: Словарь личных имен [Электронный ресурс]. URL:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/personal_names (дата обращения: 23.07.14).
52
природного начала русского национального характера, одаренного удивительным
чувством красоты.
Практически во всех переводах мы можем наблюдать утерю заглавием
тургеневской мысли о двойственной природе русского характера. Имена
собственные
Хорь
и
Калиныч
переведены
с
использованием
принципа
транслитерации: Khor et Kalinitch. Как прозвище Khor, несоотносимое ни с каким
именем, так и отчество Kalinitch, непривычная для европейцев форма именования
по отцу, будут одинаково непонятны французскому читателю. А. Монго
переводит один из антропонимов – Хорь (Le Putois), транслитерируя тем не менее
отчество Калиныч, а Л. Жуссерандо переводит оба имени в примечании, поясняя,
что Хоря прозвали так из-за жизни в лесу, в отдалении от других крестьян.
Однако даже такие пояснения не отражают тургеневской идеи о двойственности
русского характера, поскольку французский читатель не обладает достаточным
когнитивным опытом, чтобы полностью понять «говорящие» имена героев
очерка.
Перевод русских отчеств является сложной задачей для французских
переводчиков. Учитывая тот факт, что для европейской культуры само
употребление данной формы именования непривычно, восприятие затрудняется
вдвойне, когда автор употребляет разные варианты отчеств, использует их как
вместе с именем, так и отдельно, что тоже несет определенный стилистический
эффект. Так, например, при переводе «Петр Петрович Каратаев» авторы XIX века
ограничиваются
передачей
фамилии
«Karataeif »,
упуская
«чужой»
для
французского читателя элемент – отчество. Переводчики XX столетия переводят
отчество, так как данная реалия уже не является новой для европейской культуры:
«Рiotre Pétrovitch Karataiev». Тем не менее, ни один из них не раскрывает
смысловую нагрузку имени «Петр», которое в переводе с греческого значит
«скала, камень». «Двойное» имя должно только закреплять это значение, но
Тургенев наделяет персонажа фамилией «Каратаев», которая меняет смысл
имени, поскольку может восходить к прозвищу «Каратай», обозначающему
«короткий», или связано со значением татарского слова «смотрящий», то есть «не
53
участвующий».
Таким образом, полное наименование героя говорит о его
недолгой «крепости», «безвольности»1. Каратаев крадет крепостную, но у него не
хватает сил удержать ее, не хватает умения (крепости) вести хозяйство,
определиться на службу. В этом персонаже воплощается неприспособленность к
жизни, бесприютность, непрактичность, при этом в сочетании со страстностью
натуры, что весьма характерно для русского человека. Имя «ведет» героя к
трагическому финалу, разрушившему его жизнь. Вслед за Калинычем, Касьяном,
Ермолаем Петр Петрович Каратаев воплощает, по замыслу Тургенва, «характер
чисто русский»2, тип «русака»3.
Интересным кажется прием, использованный некоторыми переводчиками при
передаче заглавий, содержащих имя собственное. Они переводят имя, ставя его
при этом в кавычки, и направляют читательское восприятие. Например, А. Монго
переводит имя «Бирюк» как Le « Loup-garou », раскрывая внутреннюю форму
имени, но указывая на его непрямое употребление.
В «Записках охотника» Тургенев выносит в заглавие целый ряд топонимов,
каждый из которых по-своему отражает особенности национального характера.
Они определяют художественное пространство рассказов и, разделяясь на
природные (Малиновая вода, Бежин луг, Красивая Меча) или провинциальные
(Уездный лекарь, Льгов, Лебедянь, Гамлет Щигровского уезда),
передают
основную идею Тургенева о том, что русский характер представлен в «человеке
природы», человеке из провинции.
Так, например, интересно движение мысли Тургенева при выборе заглавия к
рассказу «Лебедянь». В черновых набросках рассказ назывался «Рраклион и
Ситников», затем Тургенев меняет заглавие на «Ярмарка», и лишь потом
приходит к настоящему варианту. В смене заглавия прослеживается расширение
авторской задачи. Тургенев уходит от представления двух характеров
к
обобщенному
и
1
описанию
как
персонифицированных,
так
Виноградов В.В. О художественной прозе / В.В. Виноградов. М.: Гос. изд-во, 1930. 186 с.
Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Полн. собр. соч. в 13 т. М: Изд-во
Академии наук СССР, 1953–1959. Т. 10. 1956. С. 31.
3
Первоначальное название рассказа «Петр Петрович Каратаев» – «Русак», под ним рассказ
выходит в «Современнике». См.: Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 373.
2
54
неперсонифицированных героев. Действительно, в центре внимания авторарассказчика – его впечатления от ярмарки, которая собирает все слои населения
русской провинции воедино – «людей всякого звания, возраста и вида»1. Но
авторское видение русской жизни и судьбы русского человека «привязывается»
Тургеневым к Лебедяни, к местечку, статус которого Тургенев даже не
определяет. Во-первых, очень важно, что Тургенев помнит это место, соотносит
его с определенным топонимом через пять лет после того, как он получает
сильное впечатление от встречи с отставным поручиком Виктором Хлопаковым,
князем Н., во-вторых, цель Тургенева – не ярмарка, его цель – показать, что она
могла происходить в любом маленьком провинциальном местечке. Таким
образом, Лебедянь становится символом неизменности. В этом месте, или в
любом другом можно встретить разные типы
русского человека, такого,
например, как Хлопаков – тип русского человека, который считает возможным
кричать «рраклион», «подделываться к богатым петербургским шалунам»2,
бессмысленно и бездарно проводить свою жизнь. При этом значение имени
«Лебедянь»
(лебеда, сорная, горькая трава) перекликается с «сорной» и
«горькой» жизнью Хлопакова.
Показательно «попадание» рассказчика в Лебедянь: «Одна из главных выгод
охоты, любезные мои читатели, состоит в том, что она заставляет вас
беспрестанно переезжать с места на место, что для человека незанятого весьма
приятно»3. Охотник свободен не только в своих перемещениях, но и в получении
впечатлений.
Мотивация попадания во Льгов иная, чем в «Лебедяне». Охотник уже не сам
перемещается, во Льгов его зовет Ермолай: « – Поедемте-ка во Льгов, – сказал
мне однажды уже известный читателям Ермолай»4. В отличие от Лебедяни,
Тургенев дает подробное описание Льгова: «Льгов – большое степное село с
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 173.
Там же. С. 175.
3
Там же. С. 172.
4
Там же. С. 75.
2
55
весьма древней каменной одноглавой церковью и двумя мельницами…»1. Такое
описание
становится
контрастом
для
появления
охотника
Владимира,
представляющего собой нечто пародийное, неестественное на фоне Ермолая и
Сучка. Появление во Льгове дает рассказчику возможность представить еще один
чрезвычайно любопытный характер – вольноотпущенного дворового человека.
Название ключа «Малиновая вода» также выбрано Тургеневым неслучайно, так
как в этом имени актуализируется не значение «малина, как ягода» (которое видят
большинство переводчиков: «framboise» – ‘малина’), но значение «очень
приятный, весьма хороший»2. В таком понимании выбор ключика «с веселым и
болтливым шумом», «холодной и серебристой влагой»3 вписывается в описание
природы, которое предваряет встречу рассказчика со Степушкой и является
частью портретной характеристики персонажа.
Французские авторы по-разному решают проблему перевода заглавий,
содержащих топонимы, особенно сохранившие внутреннюю форму. В частности,
при передаче имени собственного «Малиновая вода» или «Касьян с Красивой
Мечи» ими используются приемы
полного перевода: «L’Eau de Framboise»;
частичного перевода: «Malinova» / « La source Malinova », «Kassiane, de la Belle
Métcha»; транслитерации: «Kassiane de la Krassivaia Metchа». Как представляется,
при полном переводе и транслитерации не удается
передать семантическую
наполненность имени оригинала, крайне важную для Тургенева.
Поскольку Тургенев не сосредотачивается на социальной характеристике
персонажей, у него мало заглавий, передающих положение человека в обществе:
«Однодворец Овсяников», «Бурмистр», «Два помещика».
Тем показательней подход Э. Шаррьера, который, фиксируя
свою
интерпретацию смысла произведения, часто искажающую авторскую позицию, не
сводимую только к критике социальной действительности, не останавливается на
изменении заглавия всего произведения, но, расставляя «правильные», по его
мнению, акценты, изменяет или добавляет пояснения практически к каждому
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 75.
Словарь русского языка / под ред. Д.И. Ушакова, С.Е. Крючкова. М.: Дрофа, 2012. 320 с.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 30.
2
56
названию рассказа.
Следуя обозначенной в предисловии
задаче показать
«картину нравов» России, он часто уточняет социальное положение персонажей,
лишая их таким образом индивидуальности: Khor et Kalinytch. Serfs russes dans les
campagnes ‘Хорь и Калиныч. Русские крепостные в деревне’; Ermolai et la
meunière. Serfs russes dans les villes ‘Ермолай и Мельничиха. Русские крепостные
в городе’; L’eau de framboise, ou le velmoje russe ‘Малиновая вода или русский
вельможа’; L’odnodvoretz. Grande, petite noblesse et bourgeoisie en Russie
‘Однодворец. Крупное и мелкое дворянство и буржуазия в России’; Lgof.
Condition mobile des serfs ‘Льгов. Изменчивые условия жизни крепостных’; Le
Bourmistre. Serfs et intendants en Russie ‘Бурмистр. Крепостные и управляющие в
России’; Le comptoir, ou la domesticité en Russie ‘Контора или служба в Росси’;
Karataef ou la maîtresse esclave ‘Каратаев или крепостная-любовница’ (Курсив
наш. – Н.В.).
Итак, как для самого Тургенева, так и для французских переводчиков цикла
наиболее важным оказывается отражение в заглавии субъективного начала,
авторской позиции, организующей всю структуру цикла. При всем многообразии
французских
переводов заглавия определение жанровой специфики «Записок
охотника» французской критикой как «mémoires», по-видимому, надо считать
наиболее точным. Не искажая объективный смысл произведения, такой подход в
интерпретации
наиболее
точно
отражал
особенности
функционирования
«русского кода» во французских переводах. Именно такой выбор соответствовал
задаче Тургенева, ведь в «Записках охотника» центральное место принадлежит
автору-рассказчику: его точка зрения преобладает на всех уровнях произведения,
образ автора скрепляет воедино разрозненные впечатления и воспоминания,
художественно воплощенные в цикле. Авторская оценка изображаемого заложена
также в принципах озаглавливания рассказов, причем важная роль отведена
именам собственным, которые, по замыслу Тургенева, отражают его видение
русского характера. Вынося в заглавия имена персонажей или места, Тургенев
показывает самые разнообразные формы проявления доминирующих черт
русского характера. Перевод таких заглавий оказался крайне сложной задачей
57
для французских авторов: почти во всех переводах мы наблюдаем утерю
тургеневской мысли
о сложности характера русского человека, о его
многогранности.
2.2 Предисловие и его функции в формировании восприятия текста
читателем
В представлении «Записок охотника» французскому читателю значительную
роль выполняло предисловие, которым «открывался» текст. Даже если в
предисловии речь не шла конкретно о подготовке читателя к суждениям об
особенностях русского национального характера, оно выполняло важную
интерпретирующую функцию.
Предисловие, как один из видов переводческого метатекста, представляет
собой «вводную статью критического, текстологического, исторического и т. п.
содержания, предпосылаемую книге, чтобы сообщить читателю те или иные
сведения, необходимые для более адекватного понимания текста»1, и обладает, в
первую очередь, комментирующим характером. К тому же, предисловие
«заставляет» перевод поддерживать идеи или предубеждения, уже существующие
в той культуре, на язык которой переводятся иностранные произведения2.
Переводческое предисловие облегчает вхождение произведения в другую
культуру и восприятие его читателем.
Выделяют следующие сущностные признаки любого предисловия, в том числе
переводческого: тезисность, аннотация, прагматичность, концептуальность,
1
Литературная
энциклопедия
[Электронный
ресурс]
//
Академик.
URL:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_literature/3792/ (дата обращения: 19.06.14).
2
Burke P. Cultures of translation in early modern Europe // Cultural Translation in Early Modern
Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. Р. 20.
58
энциклопедичность1. Не являясь обязательными для всех компонентов2, они, тем
не менее, могут определять структуру и содержание предисловия.
Исследование предисловий, предпосланных рассматриваемым переводам,
свидетельствует о том, что в каждом из них существует как минимум четыре
блока информации, обращенной к читателю:
1) сведения об авторе (его биографии и литературном творчестве);
2) сведения о самом тексте (истории создания и публикации, анализ содержания
и поэтики);
3) пояснение переводческой стратегии, оценка своего и чужих переводов;
4) информация об издании с указанием получателя3.
Переводческая интенциональность французских авторов прослеживается уже в
типе предисловия, выбранного ими. Так, например, в
существующих
переводов
«Записок»
представлено
семи
3
из восьми
различных
вида
предисловия. М.-Р. Гофман и Э. Жобер свое введение называют «préface» – «texte
placé en tête (d'un livre) et qui sert à le présenter au lecteur»4 ‘текст в начале книги,
представляющий ее читателю’. Э. Шаррьер, И. Гальперин-Каминский5, А. Монго,
Л. Жуссерандо предваряют перевод формой «introduction» – «texte préliminaire et
explicatif placé en tête d'un ouvragе»6 ‘подготовительный и объяснительный текст в
начале произведения’. Причем такая форма более связана с сюжетом, более
дидактична, чем «préface» («L'introduction est plus étroitement liée au sujet, plus
didactique que la préface»)7, так как последняя воспринимается внешним
1
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. Изд. 5-е., стереотипное. М.:
КомКнига, 2007. С. 59.
2
Там же.
3
Подобная структурно-содержательная модель предложена Д.И. Остапенко, которая
оговаривает вариативный характер компонентов и отмечает их метатекстуальную сущность
ввиду
пояснительного и оценочного характера: Остапенко Д.И.
Функциональная и
структурная характеристика метатекста (на материале переводческих предисловий и
примечаний): дис. … канд. филол. наук: 10.02.19. Воронеж, 2014. С 202.
4
Le Grand Robert.
5
Интересно отметить, что «introduction» появляется у Гальперина-Каминского только в издании
1926 г., в то время как во втором издании 1913 г. он дает лишь небольшой « avant-propos »,
краткое предисловие на 1 страницу.
6
Le Grand Robert.
7
Le Grand Robert.
59
элементом по отношению к тексту: « extérieur au corp de l’ouvrage »1. И. Делаво
использует «avertissement» – предисловие, призванное привлечь внимание
читателя к некоторым особым местам произведения: «qui fixe l'attention sur les
points particuliers de l’oeuvre»2.
Таким
образом,
уже
до
прочтения
предисловия
можно
говорить
о
прагматической установке переводчиков. Так, в переводах с «introduction»
читатель ожидает найти развернутую предваряющую информацию об авторе и, в
отличие от «préface», самом произведении, в то время как И. Делаво, повидимому, в соответствии с пожеланиями самого Тургенева, расставляет
определенные акценты.
Обратимся к анализу предисловий к переводам. Мы посчитали необходимым
отдельно рассмотреть переводы XIX века (Э. Шаррьера, И. Делаво, И.
Гальперина-Каминского3) и XX века (А. Монго, Л. Жуссерандо, М.-Р. Гофмана),
чтобы проследить те изменения, которые характеризуют два этапа переводческой
интерпретации концепции русского национального характера в «Записках
охотника» во Франции.
2.2.1 Функция «introduction» и «аvertissement» в создании образа русского
национального характера
Тип предисловия « introduction » не случайно предваряет первый перевод
Тургенева во Франции, который был сделан Э. Шаррьером, поскольку его
основная роль заключалась в том, чтобы убедить читателя в полноте и
1 Dictionnaire des synonymes et des équivalences / J. Lecointe. Paris : Librairie Générale Française,
1993. P. 200.
2
Dictionnaire des synonymes de la langue française par René Bailly. Paris: Librarie Larousse, Paris
VI, 1947. P. 458.
3
Предисловие Гальперина-Каминского мы отнесли к XIX веку, несмотря на публикацию
анализируемых изданий в 1913, 1926 и 1927 гг., так как сам перевод был сделан в 1893 году. К
тому же, содержательная сторона его предисловий сильно отличается от предисловий XX века,
которые мы разбираем с точки зрения смыслового и структурного единства.
60
достоверности сообщаемых сведений об авторе и его произведении. Эти
суждения сопровождались замечаниями об особенностях повествовательной
манеры Тургенева.
В предисловии Шаррьер указывает, что в России читатель знакомился с
«Записками охотника»
постепенно, в то время как публикация произведения
отдельной книгой как в России (1852), так и во Франции (1854) существенно
меняет восприятие отдельных составляющих ее рассказов, как и книги в целом.
«Сцены из русской жизни, – как определяет общий пафос произведения Шаррьер,
– имеют особое влияние на читателя, только взятые все месте»1.
Переводчик сразу предупреждает читателя, чтобы тот не искал в книге пылких
обвинительных речей против крепостного права, не ожидал увидеть в ней
«манеры, к которой так привыкло европейское общество»2. Талант Тургенева он
характеризует как «сдержанный»3: Тургенев как автор не проявляет явно свои
идеи, но оставляет читателя наедине с произведением. Признавая оригинальность
тургеневского психологизма, Шаррьер уверен, что книга является оригинальным
образцом новой литературной манеры, достойной изучения.
Тем не менее, Шаррьер замечает, что даже такая субъективная форма
изображения русской жизни не скрывает картину бесчинств и безнаказанности
правящих слоев и угнетения крепостных, приводя в качестве примера «ужасный»4
рассказ «Бурмистр» и «шедевр точного описания», гениального в своей
«экспрессивной краткости»5 – рассказ «Бирюк», в котором
бедственное
состояние угнетенных проявляется во всей силе, так как Бирюк, сам
подневольный, вынужден наказывать своего же брата-крестьянина.
Анализируя стиль Тургенева, переводчик убеждает французского читателя в
том, что « чаще всего автор скрывает свои атаки под пикантной иронией, чтобы
показать эту ужасную систему крепостного права в форме гротеска»6. Например,
1
Charrière E. P. I.
Ibid. P. II.
3
Ibid. P. III.
4
Ibid. P. IV.
5
Ibid. P. V.
6
Charrière E. P.III.
2
61
рассказы «Льгов» и «Контора» видятся ему «забавными картинами», пафос
которых Шаррьер определяет как
«комический»1; комментируя рассказ «Два
помещика», он представляет сюжетную ситуацию наказания крепостного как
«забавную» историю2.
Отмечая талант Тургенева, Шаррьер, однако, отрицает оригинальность его
«манеры создавать характеры»3 и считает, что писатель следует традиции
жанровых картинок, присущей любой другой литературе. В «Уездном лекаре» и
«Свидании» он видит лишь изображение загадочной женской души или идиллии
влюбленных, которые можно встретить у многих других моралистов. Суждение
Шаррьера противоречиво (с одной стороны, он говорит об оригинальности
Тургенева, с другой, отказывает ему в ней) и даже неверно, поскольку
моралистический пафос не характерен для Тургенева. Правда, переводчик
признает, что в интерпретации Тургенева, благодаря его таланту, характеры
получают отличительные русские черты, но не уточняет какие.
Шаррьер объясняет, что его главная задача – разъяснить читателю, что
социальная
направленность
доминирует
у
Тургенева,
что
объясняется
объективным изображением жизни в стране, «где правящим классом является
аристократия»4. Книга Тургенева, по мнению переводчика, – это «захватывающая
картина нравов России», «серия глав», в которых «личные переживания автора
невольно уступают место проблемам социальным»5. Более того, Шаррьер не дает
характеристику жанровой принадлежности «Записок», утверждает, что «такая
вынужденно скромная и сдержанная форма скрывает под собой одно из самых
смелых и появившихся весьма кстати произведений, которое оказывает сильное
влияние на умы всей нации»6. Следует особо отметить, что на обложке книги нет
имени автора, которое заменено примечанием: «перевод с русского Эрнеста
1
Ibid. P. IV.
Ibid. P. V.
3
Ibid. P. VIII.
4
Ibid. Р. III.
5
Ibid. IX.
6
Ibid.
2
62
Шаррьера». О том, что настоящим автором оригинального произведения является
Тургенев, читатель мог узнать только из предисловия.
Следуя одной из основных задач своего перевода – дать критику нравственных
устоев русского крепостного права, Шаррьер отмечает, что автор невольно
подчиняет свои собственные мысли и переживания социальным идеям.
Переводчик считает, что «эти картины становятся открытием для самих русских»,
поскольку в них Тургенев описывает «нравы наименее доступного слоя
общества»1. И чем менее ожидаемо было произведение, тем более полное
впечатление оно произвело. Шаррьер характеризует произведение как «одну из
смелых книг, написанных так кстати», сравнивая его с «Хижиной дяди Тома»,
вышедшей одновременно с циклом, в 1854 году.
Характеризуя образы помещиков, Шаррьер пишет о «неистовстве их прихотей
и
о
чрезмерном
расточительстве,
животной
глупости,
вызванной
их
неограниченными желаниями, непросвещенности и грубости»2. При этом
переводчик полагает, что винить во всем следует скорее обычаи и нравы,
пришедшие из «старинного русского общества», чем самих вельмож.
На примере рассказа «Петр Петрович Каратаев» Шаррьер объясняет читателю,
что «даже настоящее чувство в таком обществе страдает из-за самовлюбленности
и упрямства»3 русского помещика. Крепостные настолько свыкаются со своим
подневольным положением, что становятся «апатичными и бесчувственными»4.
Стремясь к объективности суждений, Шаррьер говорит и об исключениях из
общего правила. Он признает, что Тургенев создает характеры, в которых живет
чувство природной свободы и независимости, имея в виду Хоря. Правда,
переводчик констатирует, что таких характеров крайне мало в русской
действительности. Но именно на фоне таких характеров еще более ярко
проявляется под пером Тургенева «безумие и глупость вельмож, которые могут
1
Charrière E. Р. VI.
Ibid. Р.VI.
3
Ibid. Р. VI.
4
Ibid. Р. VII.
2
63
существовать, лишь окружив себя устоями старых варварских времен»1. Весьма
показательно, пишет Шаррьер, что
порождает
«варварство», в силу своей наивности,
такие интересные характеры, как
однодворец Овсянников,
Чертопханов и Недопюскин. Характеризуя эти типы русского национального
характера, Шаррьер утверждает, что эксцентричность и странность этих
персонажей не мешает говорить о благородстве их натуры, впрочем, по мнению
французского автора, даже такие представители высшего сословия, к которым
Тургенев относится снисходительно, «морально ниже крепостных»2. «Природная
простота деревенских нравов» в любом случае превосходит «смешную
неестественность»3 представителей правящего класса. Важно то, что при всей
противоречивости суждений Шаррьер верно понимает замысел Тургенева и не
сосредотачивается на том, что национальный характер в «Записках» представлен
автором только в образах русских крестьян.
Обращаясь к рассказу «Гамлет Щигровского уезда», Шаррьер довольно смело
рассуждает о различиях в характере разных народов и «русском юморе», хотя
саму ситуацию трагической исповеди безымянного героя трудно представить как
юмористическую. В контексте суждения о русском национальном характере цель
Тургенева заключается в том, чтобы показать историческую бесплодность людей
40-х годов типа Василия Васильевича, не нашедших своего места в жизни.
Представляя читателю характеры героев рассказов «Бежин луг», «Певцы»,
«Касьян с Красивой мечи», Шаррьер признает их оригинальность, но не видит
всей духовной красоты национального характера, значительно сужая его масштаб.
Так, интерпретируя рассказ «Бежин луг», он отмечает его как вещь, в которой
представлен лишь свод русских суеверий, не заметив, что этот сюжетный мотив
раскрывает одну из особенностей национального мышления (ее фольклорную
составляющую).
Заключительный вывод Шаррьера о том, что «славянская раса, что бы она о
себе не говорила, в сущности малозаметна и для поэзии не может предложить
1
Шаррьер приводит в пример рассказ «Малиновая вода».
Charrière E. P. VIII.
3
Ibid.
2
64
что-нибудь более или менее новое, не может выйти за рамки народных песен и
сказаний, оставаясь по-детски простой и даже монотонной»1, абсолютно
несостоятелен. Выдвинув это «обвинение», Шаррьер никак не мотивирует
сказанное,
обрывая
комментарий,
«дабы
не
предвосхищать
восприятие
читателя»2.
И в этом контексте совершенно справедливым представляется возмущение
Тургенева,
характеризующего
француз!»3. В
работу
Шаррьера:
«Каков
бессовестный
письме к Аксакову Тургенев резко критикует это издание:
«Получил я наконец французский перевод моих „Записок“ – и лучше бы, если б
не получил их! Этот г-н Шарриер чёрт знает что из меня сделал – прибавлял по
целым страницам, выдумывал, выкидывал – до невероятности»4. Политическая
подоплека издания «Записок» как в России, так и во Франции, проговаривается
весьма отчетливо, поэтому Тургенев особенно сердит за слишком вольное
обращение с его произведением, которое может повредить ему во мнении
французской
публики.
События,
что
сопровождали
появление
«Записок
охотника» в России, заставляют Тургенева выступить с официальным заявлением.
В письме к редактору „Journal de St. Pétersbourg“ он
вынужден публично
протестовать против интерпретации Шаррьера: «Позвольте обратиться к Вам с
просьбою о напечатании прилагаемого письма.
Мне недавно попался в руки
французский перевод одного из моих сочинений, напечатанного года два назад в
Москве. Этот перевод, неизвестно почему-то названный „Записками русского
барина“ – „Mémoires d'un seigneur Russe“, подал повод к нескольким статьям,
помещенным в разных иностранных журналах. Вы легко поймете, м. г., что мне
нe идет вступать в прения с моими критиками, слишком, впрочем, ко мне
благосклонными, но я чувствую потребность протестовать против заключений,
которые многие из них сочли возможным извлечь из моей книги. Я протестую
против этих заключений и против всех выводов, которые можно из них сделать,
1
Charrière E. P. XI.
Ibid.
3
Тургенев И.С. Указ.соч. Письма в 18 т. 1982. Т. 2 (Письма 1850–1854). C. 223.
3
Там же.
2
65
протестую как писатель, как честный человек и как русский; смею думать, что те
из моих соотечественников, которые меня читали, отдали справедливость моим
намерениям, а я и не добивался никогда другой награды»1. При этом Тургенев так
отзывается о переводе: «… вряд ли найдется много примеров подобной
литературной мистификации. Не говорю уже о бессмыслицах и ошибках,
которыми он изобилует, – но, право, нельзя себе представить все изменения,
вставки, прибавления, которые встречаются в нем на каждом шагу. Сам себя не
узнаешь. Утверждаю, что во всех „Записках русского барина“ нет четырех строк,
правильно переведенных <…> Вы понимаете, м.г., что с такой системой перевода
можно дать полный разгул своей фантазии, и г. Шарриер не преминул это
сделать. Он кроит, режет, изменяет, заставляет меня, по произволу, плакать,
смеяться, подсмеиваться, и за это-то я наиболее сердит на него»2.
Опасения Тургенева были далеко не беспочвенны. Как известно, в апреле 1852
года он был арестован, а в мае выслан в Спасское. Формальный повод – за
публикацию им в Москве статьи о Гоголе. Однако сам Тургенев был убежден, что
истинной причиной была публикация „Записок охотника“, о чем он сообщал в
письме к Луи и Полине Виардо: «я нахожусь под арестом <...> за то, что
напечатал в одной московской газете статью, несколько строк о Гоголе. Это
только послужило предлогом – статья сама по себе совершенно незначительна, но
на меня уже давно смотрят косо, привязались к первому представившемуся
случаю <...> и кстати обрадовались случаю одновременно наложить запрещение
на мою литературную деятельность»3.
В результате, Тургенев дает согласие работать над переводом «Записок
охотника», за который принимается И. Делаво.
И. Делаво, в отличие от Шаррьера, выбирает иной тип предисловия –
avertissement, которое предполагает привлечение внимания читателей к особым
местам
произведения,
в
данном
случае,
к
особенностям
тургеневского
психологизма в изображении им типов русского национального характера.
1
Тургенев И.С. Указ. соч. Письма в 18 т. Т. 2 (Письма 1850–1854). С. 221.
Там же.
3
Там же. С. 98.
2
66
Делаво признается, что взялся за перевод настолько сложного произведения
только благодаря поддержке самого автора. Он объявляет, что не идет по
«удобному»1 пути, по которому пошел Шаррьер, он сам полностью покорился
всем требованиям, предъявляемым переводчику, и уверяет, что на страницах его
перевода читатель не найдет ни малейшей детали, которой не было бы в
оригинальном тексте, за исключением непреднамеренной ошибки. К тому же,
стараясь избежать упреков, предъявляемых Шаррьеру, Делаво отмечает, что
просил Тургенева самого проверить перевод, на что тот любезно согласился.
В предисловие переводчика по желанию самого Тургенева было включено уже
упоминавшееся нами письмо к редактору газеты St. Petersbourg. Перепечатка эта
объясняется тем, что авторизированный перевод Делаво, принципиально
отличавшийся от перевода Шаррьера, должен был аннулировать в глазах
французских читателей и критики первый перевод «Записок охотника».
Представляя мотивы, побудившие его взяться за перевод «Записок», Делаво
комментирует свое решение тем, что перевод Шаррьера – вольная имитация
книги Тургенева, объясняемая плохим знанием русского языка и
желанием
французского переводчика улучшить стиль Тургенева.
Одним из важных тезисов в предисловии Делаво становится суждение о
русском языке, в целом трудном для перевода, осложненном особым характером
передачи национального самосознания, носителем которого, наряду с дворянским
сословием, является и русский народ, русское крестьянство.
Что касается изменений, внесенных Шаррьером намеренно в русский текст,
Делаво призывает отнестись к ним не слишком строго. Он объясняет это тем, что
в момент выхода перевода в моде больше, чем когда бы то ни было, оказываются
«преувеличения и плохой вкус»2, имея в виду то, что перевод Шаррьера был
своего рода ответом на социальный заказ французской публики, переживающей
эпоху увлечения идеей демократии.
1
2
Delaveau H. P. VII.
Ibid. P. II.
67
Делаво утверждает, что все бестактные переделки, которые Шаррьер внес в
текст Тургенева, вовсе не исказили полностью «деликатные»1 очерки автора. В
интерпретации Шаррьера осталась большая часть тех «тонких и трогательных
штрихов»2, которые делают оригинальное произведение таким ценным. Делаво
отдает должное Шаррьеру в том, что последний мог их убрать, но не стал этого
делать.
Переводчик
восторженно
говорит
об
идее
создания
произведения,
раскрывающего европейскому читателю характер крайне интересного народа,
который, впрочем, к стыду «нашего (XIX – Н.В.) века, согнут под отвратительным
ярмом крепостного права»3. Он восхищается смелостью писателя издать такое
произведение в стране, где во всей своей силе проявляется настолько
«подозрительная»4 власть.
Главным героем Тургенева, – пишет Делаво, –
является
подневольный
человек, о котором до него никто в России не писал. Переводчик совершенно
справедливо замечает, что Тургенев не идеализирует русского мужика, не
скрывает его недостатки. Портреты его персонажей отличаются крайней
правдивостью («качество, недоступное никому из подражателей Тургенева
в
России»5). И если картина крепостнической действительности, нарисованная
Тургеневым, вызывает отвращение, то истоки ее надо видеть в реальной жизни.
Тургенев ограничивается лишь «добросовестным изображением сцен и нравов, с
которыми он сталкивается, путешествуя с ружьем по разным провинциям
России»6. Делаво предупреждает читателя: в этом произведении он не найдет
ничего романтического. Это серьезное и беспристрастное исследование русских
характеров, познакомившись с которыми, читатель сможет узнать русского
крестьянина так, как будто бы сам провел всю жизнь в России.
1
Delaveau H. P. II.
Ibid. P. IX.
3
Ibid.
4
Делаво в этой связи упоминает о цензуре, которая долго не допускала второе издание
Тургенева в России
5
Ibid. P. X.
6
Ibid.
2
68
Автор отмечает, что Тургенев, оставаясь верным правилу правдивого
изображения, «ограничивается лишь замечаниями и воспоминаниями»1, полагая,
что «психологический анализ не в его (Тургенева – Н.В.) духе», что «автор редко
позволяет нам проникнуть в тайники»2 души русских крестьян. Однако Делаво
отмечает, что «нет ничего красноречивей, чем его молчание; взгляд, вздох,
малейший жест под его пером скажут больше, чем все анализы»3 (позднее эту
черту творческого метода Тургенева назовут «тайным психологизмом»).
Характеризуя особенности «психологизма» Тургенева, Делаво говорит, что
писателю «удается избежать монотонности и вульгарности в изображении»,
которая обусловлена в первую очередь самим предметом изображения,
«поэтичностью»4
русского
крестьянина,
чертой
русского
национального
характера, которую он объясняет органичной связью русского человека с миром
природы.
Делаво не ограничивается в предисловии замечаниями общего характера и
перечисляет наиболее значительные, с его точки зрения, рассказы, в которых
проявляются доминирующие черты русского характера: «Бурмистр», «Льгов»,
«Два помещика», «Хорь и Калиныч», «Касьян», «Бежин луг», «Певцы», «Бирюк»,
«Ермолай и мельничиха»5.
На основе этого обзора Делаво выделяет следующие черты русского
национального характера, особенности его психологического склада: чувство
собственного достоинства («Хорь и Калиныч»); религиозность («Касьян с
Красивой мечи»), как несомненную отличительную черту русского человека6;
поэтичность, которую Делаво представляет весьма своеобразно: это и близость к
природе («Бежин луг»), и способность выразить и увлечь слушателей звуками
песни («Певцы»). Однако, по мнению Делаво, представление читателя о русском
1
Delaveau H. P. XI.
Ibid.
3
Ibid.
4
Ibid. P. XII.
5
В Приложении 1 приводится оригинальный текст и перевод части предисловия И. Делаво,
посвященной его представлению о русском национальном характере.
6
Ibid. P.XIII–XIV.
2
69
национальном характере будет далеко неполным, так как Тургенев показывает
лишь те стороны, которые вызывают симпатию к русскому мужику. В качестве
доказательства справедливости этого суждения, Делаво ссылается на героев
рассказов «Бирюк», «Ермолай и мельничиха», «Бурмистр», «Льгов», «Два
помещика», акцентируя в них такие присущие им черты, как «мрачность»,
«угрюмость», «безжалостность» (Бирюк), пренебрежительное отношение к
женщинам (Ермолай), «лицемерие» (Бурмистр), объясняя отрицательные черты
русского
мужика
социальными
условиями,
в
которых
он
вынужден
существовать1.
Таким образом, в своем avertissemеnt Делаво предваряет восприятие
произведения, обращая внимание читателя на особенности тургеневского
психологизма в изображении им типов русского национального характера.
Следующий
этап
в
представлении
французской
публике
русского
национального характера связан с деятельностью И. Гальперина-Каминского.
Являясь автором краткого вступления к изданию «Записок охотника» в 1913 году,
он повторяет уже сказанное другими (например, отмечает вклад Тургенева в
освобождение крепостных, сравнивая значение настоящего цикла с эффектом,
произведенным
книгой
Гарриет
Бичер
Стоу
«Хижина
дяди
Тома»:
«замечательные рассказы заслуживают стать классическими во Франции»
благодаря «настоящей эпопее страданий крепостных», представленной в
«простой и даже скромной форме»2). В предисловиях к переводам 1926 и 1927
годов – introductions – в которых помимо комментариев содержательного плана
он подробно останавливается на
исследовании творческой истории «Записок
охотника», издания цикла в России3 и восприятии его переводов в Европе4.
1
Delaveau H. P XIII–XIV.
H.-Kaminsky E., 1913. Р. 5.
3
Переводчик объясняет скромное издание первых рассказов в разделе «Смеси»
«Современника», так же, как и само название «Записки», «уловкой», «сбивающей с толку»
цензуру «деспотичного режима» Николая I. Он считает, что «невинные» на первый взгляд
«Записки» представляют собой «обвинительную речь» против крепостного права.
4
Автор обращается, в частности, к истории публикации своего перевода и объясняет разницу в
34 года между выходом первой части перевода в 1893 году и появление второй в 1927 году
финансовыми трудностями и сложностями, возникшими в связи со смертью Полины Виардо,
2
70
Гальперин-Каминский наполняет предисловия биографическими деталями из
жизни Тургенева, цитирует отзывы европейских литераторов и критиков на
произведение Тургенева (так, он приводит суждения Ж. Брандеса, П. Мериме, Э.М. де Вогюэ, Э. де Гонкура, А. Доде, Ж. Санд, У. Жалу, Л. Пича, И. Тэна, Г. де
Мопассана, некоторых польских, чешских и итальянских критиков). В начале
предисловия ко второй части перевода «Записок» Гальперин-Каминский прямо
говорит, что пользуется возможностью представить читателю сведения, не
включенные в первую часть1.
Гальперин-Каминский утверждает, что незадолго до смерти сам Тургенев в
разговоре с ним2
сожалел, что его «Записки» так и остались по-настоящему
неизвестны французской публике. Свое желание переводить произведение
Тургенева автор объясняет личной просьбой писателя, переданной после его
смерти Полиной Виардо, «издать более верный перевод его любимого
произведения»3. Поскольку до этого Гальперин-Каминский уже опубликовал «ко
всеобщему удовольствию»4 перевод романа «Накануне» и двух повестей «Первая
любовь» и «Фауст», то он с огромным «рвением» согласился взяться за новый
перевод «Записок».
наследницы Тургенева, ее зятя Жоржа Шамеро и издателя Поля Олендорфа, в типографии
которых и печатался перевод.
1
Тем не менее, хотелось бы отметить несколько поверхностный подход к исследованию
переводов цикла. Так, в первой части Гальперин-Каминский дает отзыв на перевод с заглавием
Шаррьера, но в сноске отсылает его к 1858 году, путая таким образом его с переводом Делаво.
Во второй части возвращается к переводу Шаррьера, исправляет свою ошибку с датой, но
делает новую, представляя перевод Делаво 1857 годом. Странными представляются замечания
исследователя, претендующего на подробный историко-литературный анализ: «если я не
ошибаюсь», «…так сам узнал о его (переводе Делаво – Н.В.) существовании только недавно». О
неточностях Гальперина-Каминского в обращении с датами говорил также Л. Жуссерандо в
предисловии к своему переводу. Необходимо отметить, что Жуссерандо крайне отрицательно
относился к работе Гальперина-Каминского с переводами «Записок охотника». В частности, он
упрекал его в вольном обращении с оригинальным текстом и считал, что Гальперин-Каминский
переводил не текст Тургенева, но интерпретацию Шаррьера
2
Это свидетельство противоречит существующему мнению, что Гальперин-Каминский не был
знаком с Тургеневым. См.: Н.П. Генералова Три французских издателя Тургенева (по
неизданной переписке) // Звигильский А. Иван Тургенев и Франция: сб. статей / пер. с фр.; сост.
В.Р. Зубова, Е.Г. Петраш. 2-е изд. М.: Русский путь, 2010. С. 263.
3
H.-Kaminsky E., 1926. Р. 6.
4
Ibid.
71
Основной тезис Гальперина-Каминского, вокруг которого выстраивается все
предисловие, – мысль о том, что «Записки охотника» помогли самим русским
узнать «суть» крепостного мужика, раскрыть «постоянные черты»1 его характера
– покорность и кроткость. Однако тайна «русского сфинкса», тайна русского
национального характера так и не была разгадана Тургеневым: изображенные им
крестьяне и дворовые мужики никак не объясняют жестокость бунтов Разина и
Пугачева, где проявилась «дикая распущенность русских масс»2. Рассуждая о
скрытой угрозе, которую Тургенев чувствовал в человеке из народа, ГальперинКаминский вспоминает рассказ Тургенева из «Стихотворений в прозе»
«Чернорабочий и белоручка» и приводит свой перевод этого рассказа
на
французский, оговариваясь, что до него произведение никто не переводил.
Переводчик считает, что это и есть «скрытая сторона»3 русского характера, та,
что объясняет его
состояние в момент кризиса. Он отказывает Тургеневу в
способности видеть эту сторону, так как «уравновешенный»4 гений писателя
позволяет ему наблюдать лишь за постоянными свойствами русского характера.
В заключении Гальперин-Каминский сравнивает понимание
Тургеневым
русского характера с представлением Достоевского и Толстого о национальных
особенностях русского человека и утверждает, что последние «отодвинули в
тень»5 Тургенева, так как
вошли в литературу позже и, соответственно,
представляются более интересными читателям. Переводчик убежден, что
необходимо вернуться к «Запискам», так как время показало, что Тургенев
занимает видное место в ряду великих русских писателей, раскрывающих
особенности русского национального характера. Гальперин-Каминский находит
Тургенева очень простым для перевода автором, в отличие от Толстого и
Достоевского. Если они в своем стремлении «проникнуть в душу читателя,
донести до него идею»6, часто повторяют одну и ту же мысль, что, несомненно,
1
H.-Kaminsky E., 1926. Р. 6.
Ibid. P.13.
3
Ibid. P.15.
4
Ibid. P.16.
5
Ibid. P. 25.
6
Ibid.
2
72
добавляет привлекательности оригиналу, но вызывает трудности при переводе, то
передача «простого, ясного, практически безупречного стиля Тургенева»1 не
может вызывать сложности у переводчика. Считая стиль Тургенева настолько
«французским», что «иногда кажется, будто это французские книги, написанные
русским языком», Гальперин-Каминский называет «кощунством» изменения в
оригинальном тексте»2 и претендует на «абсолютно верный и точный перевод»3.
Несмотря на это утверждение, переводчик все же оставляет за собой право
немного «облегчить»4 текст Тургенева.
Итак, публикация «Записок» и оценка представленного в них русского
национального характера сопровождалась двумя типами предисловий, у каждого
из которых была своя задача: introduction и avertissement. Если в предисловии
introduction Шаррьер сосредотачивается в первую очередь на комментировании
текста Тургенева и на анализе его повествовательной манеры, то этап introduction
Гальперина-Каминского
весьма
существенно
отличается
от
социально
направленного предисловия Э. Шаррьера тем, что расширяются его задачи: в нем
значительное место уделено не только информации о самом тексте «Записок
охотника», но и его творческой истории, истории восприятия цикла в России и в
Европе, оценке других переводов, а суждения о своеобразии стиля Тургенева
даются в сравнении со стилем Л. Толстого и Ф. Достоевского.
Avertissement И. Делаво обращено к анализу психологических особенностей
русского национального характера, изображенных писателем.
1
H.-Kaminsky Е., 1926. Р. 6.
Ibid.
3
Здесь нам кажется интересным привести суждение о переводческой деятельности ГальперинаКаминского Е.Д. Гальцовой: «Судя по отзывам <…> у переводов Гальперина-Каминского была
не очень хорошая репутация, они считались далекими от оригинала»: Гальцова Е.Д. История
рукописи как прием переводческой адаптации: «Подпольный дух» (1866) ГальперинаКаминского и Мориса, по произведениям Ф.М. Достоевского // Текстология и генетическая
критика: Общие проблемы, теоретические перспективы: Сб. ст. по результатам российскофранцузского коллоквиума, проходившего в ИМЛИ РАН 25—26 сентября 2000 г. в рамках
программы научного сотрудничества между ИМЛИ РАН и ИТЕМ (Институт современных
текстов и рукописей) НЦНИ Франции. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 122.
4
Переводчик дает такое пояснение, помня об упреках, которые ему предъявляли в связи с
адаптативным переводом Достоевского.
2
73
Тем не менее все авторы представляют французскому читателю «Записки
охотника» в первую очередь как произведение, в котором Тургенев раскрывает
типы русского национального характера, отмечая покорность, религиозность,
чувство собственного достоинства и поэтичность как доминирующие черты
русского народа.
2.2.2 Литературно-критическая статья в роли предисловия
Предисловия к переводам А. Монго,
Л. Жуссерандо и М.-Р. Гофмана
представляют собой более полные и разносторонние исследования, чем
предисловия к переводам XIX века, поскольку авторы выступают не только в
роли переводчиков, но биографов, критиков и комментаторов. При этом каждый
из них обнаруживает свое понимание русского национального характера.
А. Монго и Л. Жуссерандо определяют свое предисловие как «introduction», а
М.-Р. Гофман останавливается на форме « préface »; общим объединяющим их
началом является ярко выраженная аналитичность, определяющая их структуру и
логику построения. Во-первых, это рассуждение о творческой истории, вовторых,
суждения о структуре цикла, его композиции; в-третьих, попытка
обоснования
типологии
русского
национального
характера;
в-четвертых,
замечания о специфике художественного метода Тургенева, в-пятых, анализ
лингвистики текста, проблем передачи на французский язык особенностей
русского национального характера.
В предисловиях XX века прослеживается два основных типа представления
русского характера.
А. Монго и
М.-Р. Гофман идут в русле исследования композиции цикла,
придерживаются той последовательности, в которой рассказы вошли в
74
отдельный выпуск, следуя за тургеневским замыслом построения цикла –
раскрыть русский национальный характер в двух его проявлениях: рационализме
и романтизме. Тургенев, как известно, очень серьезно относился к композиции
цикла1. Главные черты русского национального характера
предстают уже в
первом очерке «Хорь и Калиныч», затем постепенно Тургенев расширяет
кругозор знаний читателя о его своеобразии. Характеры Хоря и Калиныча, «как
два полюса магнита, начинают притягивать к себе всех последующих, живых
героев книги»2. Так, например, близость Калиныча к природе затем воплощается
в образе Ермолая и Касьяна, в которых «соприродность» – доминанта русского
национального характера – уточняется и закрепляется в сознании читателя.
Софрон «перенимает» от Хоря рациональный ум, другую важную сторону
характера, присущего русскому человеку, но в его худшем проявлении, а в образе
однодворца Овсянникова демонстрируется практичность в хорошем смысле.
Далее Тургенев «выводит своих героев к природе: от Хоря и Калиныча – к Лесу и
Степи»3. Собственно, переводчики анализируют не те «Записки охотника»,
которые появились во Франции в начале 1850-х годов, а несколько иное
произведение (в начале XX века они имеют возможность опираться не только на
публикацию 1852 г., но и на более позднюю 1880 г.), что очень важно иметь в
виду, обращаясь к анализу предисловий XX века, поскольку они следуют
тургеневской логике окончательного варианта.
Иной подход к выстраиванию концепции русского национального характера
воплощает Л. Жуссерандо, ориентируясь на историю публикаций цикла в России,
на хронологию появления отдельных рассказов в «Современнике», ставя, повидимому, перед собою цель показать французскому читателю, как рождались
элементы художественного целого. Более того, Жуссерандо считает, что «в
произведении такого жанра, когда представлены отдельные части, к тому же
1
См., например: Клеман М.К. Указ. соч.; Лукина В.А. Указ. соч.; Программы «Записок
охотника» // Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 373.
2
Лебедев Ю.В. Литература. Учеб. пособие для учащихся 10 класса средней школы
[Электронный ресурс]. URL: http://www.turgenev.org.ru/e-book/vechnoe/prihod_i_vechnoe6.htm
(дата обращения: 16.02.14).
3
Там же.
75
публикующиеся с большими интервалами, возможен только хронологический
порядок»1. Переводчик пытается представить французскому читателю то, как в
сознании Тургенева складывалось представление о русском национальном
характере. Он считает, что история публикаций отражает эволюцию Тургенева и
его видения характера русского человека. Он называет цикл «практически
импровизированным сочинением», утверждая, что в нем «не нужно искать
строгого плана»2. Жуссерандо скрупулезно анализирует
творческую историю
появления
рассказ
рассказов
в
«Современнике»
и
каждый
предваряет
комментарием с указанием даты выхода номера журнала с напечатанным в нем
рассказом3. Переводчик справедливо отмечает, что рассказчик описывает одни и
те же ситуации именно потому, что такой повтор иллюстрирует, как
изображаемые характеры приобретают все новые черты. Таким образом
Жуссерандо показывает, что свойства русского национального характера в
сознании Тургенева не являются константами, а претерпевают существенные
изменения.
Переводчик утверждает, что «Записки охотника» являются глубоко личным
произведением, для него оно «наиболее живое», так как в нем «человека больше,
чем автора»4. В результате, в решении автора дополнить позднее цикл тремя
рассказами Жуссерандо видит только желание добавить личных воспоминаний5,
но не желание сделать образ народного характера законченным, что объясняется
его концепцией хронологического принципа публикации рассказов, а не
следованию логике Тургенева в выстраивании русского национального характера.
А. Монго также комментирует причины включения Тургеневым в издание
1874 года рассказов «Конец Чертопханова», «Живые мощи» и «Стучит!».
Исследователь объясняет отказ Тургенева от идеи опубликовать «Живые мощи» в
1
Jousserandot L. P. 8.
Ibid.
3
К некоторым рассказам Жуссерандо дает более обширное объяснение. Так, например, рассказ
«Стучит!» он предваряет историей его появления на французском языке в газете « Le Temps» и
лишь последующей публикацией на русском языке с указанием «перевод с французского»:
Jousserandot L. P. 625.
4
Ibid. P. 8.
5
Ibid.
2
76
первом издании тем, что изображенные лица и события отражали первые острые
непосредственные переживания автора, запечатлели острую эмоциональную
реакцию писателя, что и стало мотивом для отказа
«публиковать их в тот
момент»1. «Конец Чертопханова» переводчик считает хоть и «занимательным»
рассказом, но создающим впечатление «остатков» 2, не замечая, что продолжение
рассказа о Чертопханове расширяет созданную Тургеневым картину оскуднения
дворянского сословия в рассказе «Чертопханов и Недопюскин». Если в первом
рассказе идея вырождения дворянства главная, то в «Конце Чертопханова»
Тургенев художественно оформляет мысль о губительности самодержавия для
личного достоинства человека3.
Рассказ «Стучит!», по его мнению,
освещал крестьянский характер
«мертвенно-бледным светом»4 и совершенно не вписывался в тональность всех
предыдущих рассказов.
Таким образом,
переводчик возвращается к мысли
Гальперина-Каминского о том, что Тургенев, будучи знатоком души русского
мужика, не смог тем не менее до конца разгадать тайну национального характера,
сосредотачиваясь преимущественно на изображении его положительных качеств.
Размышляя о причинах, побудивших Тургенева
публиковать рассказ, Монго
выдвигает гипотезу о том, что «Стучит!» вобрал в себя замыслы четырех
набросков, оставшихся неопубликованными, над которыми Тургенев работал
одновременно с рассказом, но оставленными по разным причинам (что-то он
посчитал неинтересным, что-то недопустимым для представления цензуре)5.
Особое внимание Монго уделяет рассказу «Землеед». Он убеждает читателя, что
Тургенев, обладая превосходным чувством художника, не стал публиковать
рассказ, понимая, что такой «чрезмерный цвет совершенно не гармонировал с
1
По-видимому, переводчик имеет в виду, что реальным прототипом Лукерьи была крестьянка
Клавдия из принадлежавшего матери Тургенева села Спасское-Лутовиново, о которой, в
частности Тургенев рассказывает в письме к Л. Пичу от 22 апреля н. ст. 1874 года: Тургенев
И.С. Указ. соч. Письма в 18 т. Т. 13. 2002. С. 59.
2
Сам Тургенев объяснял отсутствие рассказов в первом собрании «Записок охотника» тем, что
они «не имели прямого отношения к главной мысли, руководившей тогда автором»:
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника.
3
Скокова Л.И. Памятник двух эпох. С. 91.
4
Мongault H. P. 29.
5
Ibid.
77
законченной, совершенной палитрой цикла»1, да и цензура не пропустила бы его.
Тем не менее, замысел подобного рассказа свидетельствует, по мнению
переводчика, о том, что в определенный момент Тургенев задумывался об
описании «другой стороны» народного характера.
Переводчики не оспаривают факт, что важной темой «Записок охотника»
являтся
изображение жизни
предложение
Тургенева
по
крепостных
улучшению
представленного в Министерство2,
реформы в Спасском и
крестьян
(А.
экономики
Монго
приводит
русского
села,
его «аннибалову клятву», экономические
речь на обеде у Мани, записанную Э. Гонкуром3),
однако все они дружно отвергают идею о том, что «Записки» – русский вариант
«Хижины Дяди Тома». Только в одиннадцати рассказах, замечает А. Монго,
«Тургенев поднимает вопрос о крепостном праве, и почти все они написаны в
1847–1848 годы, до отъезда из России, а остальные продиктованы тоской по
Родине». За исключением четырех рассказов («Петр Петрович Каратаев»,
«Ермолай и мельничиха», «Бурмистр», «Малиновая вода») остальные написаны
вовсе не в резкой манере, но иронично и даже где-то «жизнерадостно»4.
Переводчики верно понимают мысль Тургенева о том, что народный характер
являет собой «русские типы, принадлежащие к разным классам»5. Они также
обращают внимание читателя, что для Тургенева народный характер проявляется
исключительно в провинциальном обществе, поэтому рассказы Тургенев
представил в форме воспоминаний охотника о встреченных им во время
«прогулок» лицах.
Тургенев делает вид помещиков отвратительными благодаря сравнению с
крестьянами, не переходя, тем не менее, к преувеличению, карикатуре. Среди
большого количества персонажей, зачастую «гораздо более положительными,
самыми интересными»6 оказались крестьяне. Именно их образы, по мнению
1
Мongault H. P. 29.
Ibid. P. 34.
3
Ibid. P. 35.
4
Ibid. P. 37.
5
Ibid.
6
Ibid. P. 39.
2
78
переводчиков, и очаровали читателя, которому Тургенев по-настоящему открыл
деревню. До Тургенева ее представляли некой «клоакой», дурно пахнущей,
населенной «грубыми и глупыми существами»1.
Авторы предисловий задаются вопросом об объективности, как свойстве
тургеневской манеры представления русского национального характера и
расходятся во мнении о том, насколько беспристрастен Тургенев по отношению к
русскому крестьянину.
Так, М.-Р. Гофман считает, что Тургенев
не идеализирует крестьян, «не
надевает на них корону»2, более того, он не закрывает глаза на недостатки даже
своих самых положительных персонажей. В качестве примера он обращается к
рассказу «Певцы», в котором Тургенев, представив в начале персонажей
«благородными артистами»3, поднявшимися над своим ужасным положением, в
конце
создает сцену отвратительного разгула, в котором участвуют певцы.
Тургенев показывает, по мнению Гофмана, как может меняться характер русского
человека, поставленного в ситуацию нравственного выбора: переводчик
вспоминает крепостных, развращенных своими хозяевами, которые становятся
заносчивыми фатами и, пользуясь своим положением, издеваются над себе
подобными даже больше, чем их господа4. Таким образом, Гофман признает, что
Тургенев не наделяет крестьян какими-то исключительными качествами и
достоинствами, но они, тем не менее, вызывают симпатию и трогают читателя,
поскольку, с одной стороны, в них есть «что-то бесконечно человеческое, в их
любви к ближнему и к природе, в их снисходительности к другим, в их смирении,
граничащим с фатализмом»5, а с другой, крестьянам присущ также природный ум,
«инстинктивная мудрость»6. А. Монго, напротив,
описании
1
Тургенева
Мongault H. P. 39.
Hofmann M.-R. P. XVIII.
3
Ibid.
4
Ibid.
5
Ibid.
6
Ibid.
7
Мongault H. P. 39.
2
представлен
еще
уверен, что крестьянин в
«сильно
идеализированным»7.
79
Л. Жуссерандо, в свою очередь, также задается вопросом, не слишком ли
Тургенев идеализировал мужика и правда ли все помещики были настолько
глупы, трусливы, разнузданы, какими он нам их часто рисует. Однако он
полагает, что Тургенев был слишком умен и образован, чтобы не видеть всей
сложности возникших в обществе проблем и не понимать, что крестьянин,
недостатки которого он не скрывал, не имел возможности в создавшихся
условиях быть иным. Исследователь утверждает, что Тургенев избегал слишком
явно вставать на чью-либо сторону, ему было достаточно создать правдивые
картины общей ситуации в России, «вложить в них душу художника и сердце
патриота»1.
Под
ироничными
и
карикатурными
картинками,
которые
представляли собой «Записки охотника», Л. Жуссерандо рассмотрел «самые
тонкие чувства, жалость к угнетенному простому народу, наделенного тем не
менее, чувстом собственного достоинства»2. Он допускает, что Тургеневу ближе и
симпатичнее крестьяне и «бедные интеллектуалы»3, чем знатные помещики и
государственные мужи.
В своем предисловии Жуссерандо использует статью Тургенева 1860 года
«Гамлет и Дон Кихот», которая дает ему основание для утверждения, что
Тургенев видит в русском национальном характере две стороны, воплощенные в
типах «гамлета» и «дон кихота»: человека, сомневающегося и слепо бросающего
вызов судьбе, и человека, уверенного в себе и добивающегося своей цели.
Жуссерандо пытается переложить такое понимание особенностей характера на
героев «Записок». В Чертопханове, человеке сильных страстей, необузданном,
защищающем всех слабых и угнетенных, «дон кихоте степей»4, со всей своей
надменностью, вспышками гнева, впрочем, быстро проходящими, Жуссерандо
видит тип русского характера, воплощающий собой идею богатырства,
восходящую к русскому фольклору, к образу Ильи Муромца. Следуя
тургеневской мысли, переводчик говорит о другой стороне характера –
1
Jousserandot L. P. 9.
Ibid.
3
Ibid.
4
Ibid. P. 10.
2
80
идеальной, носителям которой, впрочем, не хватает «оригинальности», почему
они вынуждены существовать в рутине обыденной жизни, осознав, что не
способны действовать, разочаровавшись во всем и отгородившись от мира
горькой иронией. Такие «гамлеты» вызывают жалость, потому что жаждут лишь
исчезнуть из мира, приготовившего им только разочарования. Долготерпение в
таких характерах часто приводит их в ситуацию трагической безысходности.
Вслед за Тургеневым Жуссерандо утверждает, что русский национальный
характер несет в себе черты общечеловеческие, выходящие за рамки своей
национальности.
Таким образом, Жуссерандо пытается не только пояснить конкретный текст
«Записок охотника», который он переводит, но пытается выйти за его пределы и
объяснить заложенный в нем смысл, обращаясь к другим произведениям
писателя. Переводчик следует своим принципам представления русского
национального характера, выводя его особенности из эволюции взглядов
Тургенева.
Многие
особенности
поэтики
Тургенева
переводчики
объясняют
его
«универсальностью». Важно отметить, что одним из истоков «универсальной»
натуры писателя практически все французские авторы считают особенность его
биографии, придавая автобиографизму большое значение. Воспитание Тургенева,
заставившее его по-особенному относиться к крестьянину, к русской природе, а
также годы, проведенные за границей, повлияли на его литературное творчество.
Именно это, по мнению французских авторов, позволяет говорить, что Тургенев –
«немного из наших (французов – Н.В.)», и в то же время до конца русский во всех
отношениях»1. Важно то, что Тургенев, проводя большую часть жизни вдали от
России, мог смотреть на русский народный характер глазами европейцев,
оставаясь при этом навсегда русским человеком. Именно поэтому Тургенев
«схватывал на лету идеи, волновавшие современников, и совершенным образом
передавал их воздействие на умы России»2. Переводчики отмечают такие черты
1
2
Jousserandot L. P. 8.
Hofmann M.-R. P. XVI.
81
его литературной манеры, как стремление «прямо говорить то, на что другие
могли лишь смутно намекать»1, на беспристрастность и «раздражающую
критиков объективность»2.
Своеобразие психологизма Тургенева отмечается всеми переводчиками. Они
замечают, что «обычно Тургенев является молчаливым слушателем, редко
вставляет реплику»3, «старательно избегает разговоров, оценок увиденного»4,
оставляет читателю возможность размышлять, испытывать симпатию, жалость
или раздражение и делать выводы. Такая манера стороннего наблюдателя, по
мнению
французских
авторов,
«только
добавляет
подлинной
ценности
рассказам»5.
Оценка тургеневской манеры «выстраивать и преподносить характеры»6
сравнивается в предисловиях с приемами письма, характерными для драматургии.
Так, в некоторых рассказах со «статическими описаниями»7 («Хорь и Калиныч»,
«Бежин луг», «Малиновая вода») они видят сходство с «драмами в миниатюре»8
(«Свидание», «Бирюк»). В них повествователь с совершенным искусством
показывает движения души через внешние жесты, когда чувства не объясняются,
не комментируются и не анализируются. Проявлением «крайнего» лиризма,
«апогеем» искусства изображения Тургеневым русских характеров9 переводчики
признают ситуацию в «Певцах», сравнивая сцену в кабачке с «certamen» –
античным состязанием поэтов.
Талант Тургенева-пейзажиста покоряет всех французских авторов: в его
рассказах «природа доминирует во всем»10, Тургенев «не только замечает
мельчайшие детали, но и умеет их передать с удивительной точностью»11, что
1
Hofmann M.-R. P. XVI.
Ibid.
3
Ibid. P. XVII.
4
Ibid.
5
Ibid
6
Ibid. P. XVIII.
7
Ibid. P. XIX.
8
Ibid.
9
Ibid.
10
Mongault H. P. 49.
11
Jousserandot L. P. 11.
2
82
«придает особенный шарм произведению»1, а значит и изображенным в нем
характерам.
«Богатый, мягкий, нежный»2 язык Тургенева восхищает переводчиков и
заставляет их признать, что «Записки охотника» могут быть «самым лучшим
стилистическим творением»3 писателя. Этим они объясняют свое стремление к
точной передаче «сути и формы, восхитительного стиля Тургенева <…> чтобы
читатели
перевода могли испытать такое же неизгладимое впечатление, как
русская публика, знакомая с оригиналом»4 и почувствовать «исключительное
разнообразие тона, серьезного, насмешливого, полного свежести и поэзии,
разговорного и просторечного»5, присущего русскому крестьянину. При этом
авторы отмечают, что некоторые поговорки, выражения,
любопытные слова
«настолько уникальны, что не представлены даже у Даля»6. А. Монго признается,
что ему пришлось заменить многие из диалектных слов тургеневского текста (так
как объяснить их в примечаниях было бы затруднительно), увеличив тем самым
риск потерять важную составляющую особенности тургеневского изображения
русского национального характера.
Итак, предисловия к переводам XX века представляют собой развернутые
вступительные литературно-критические статьи с компонентами-показателями
метатекстуального характера: переводчики обращаются к творческой истории
«Записок охотника», к
композиции
цикла, поэтической манере Тургенева и
языку рассказов, привлекая внимание французского читателя к тому, что все
составляющие произведения служат для изображения русского национального
характера. При этом можно говорить о двух основных подходах к его
представлению:
исследование
композиции
цикла,
отредактированной
Тургеневым, отражающей его логику видения русского характера, и следование
истории создания «Записок», которая передает эволюцию творческих взглядов
1
Mongault. P. 50.
Ibid. P. 49.
3
Ibid.
4
Ibid. P. 53.
5
Jousserandot L. P. 16.
6
Ibid. P. 11.
2
83
писателя. Возможность (в отличие от переводчиков XIX века) опираться на
творческое наследие Тургенева определило и способ интерпретации русского
национального характера, в котором авторы переводов отмечали такие
доминирующие черты, как рациональность (ум),
долготерпение как форма
проявления чувства собственного достоинства и соприродность, истоки которой,
с их точки зрения, следует искать в русском фольклоре.
2.3 Комментарий текста: его художественные функции в оригинале и
переводе
Важную роль в понимании авторского замысла играют авторские комментарии:
«слова – лишь материальная форма высказывания авторской идеи, которую
читатель / слушатель дополняет уже известной ему информацией»1.
В первую очередь,
понятий, как
необходимо определить метатекстуальную роль
«примечание» и «комментарий».
таких
Оба относятся к справочно-
пояснительной части книги, но «если примечание ограничивается только
справкой, то комментарий обязательно добавляет к любой справке толкование
сообщаемых сведений под углом зрения раскрытия авторского замысла,
авторской концепции произведения»2. Таким образом, комментарии являются
разновидностями примечаний и в данной диссертационной работе будут
рассматриваться в качестве пояснительной информации комментирующего
характера и использоваться как синонимы.
Комментарии в тексте Тургенева можно объединить в несколько групп. Причем
у Тургенева основной тип расположения комментариев по отношению к тексту –
1
Lededer M., Seleskovitch D. Interpréter pour traduire. Paris: Didier, 2001. P. 38.
Справочник издателя и автора: редакционно-изд. оформление издания / А.Э. Мильчин,
Л.К. Чельцова. 2-е изд., испр. и доп. М.: ОЛМА-пресс, 2003. С. 486.
2
84
это подстрочные комментарии, которые подразумевают необходимость прочтения
этих комментариев по мере чтения текста. Это также выражение авторской точки
зрения, в которой проявляется отношение к изображаемому.
Обратимся к анализу авторских комментариев, которые так или иначе связаны
с проблемой русского национального характера. Во-первых, Тургенев объясняет
диалектные слова и выражения, во-вторых, комментирует охотничьи термины, втретьих, дает пояснения к употреблению имен собственных.
Для раскрытия характера русского крестьянина Тургенев сознательно вводит в
язык своих рассказов диалектизмы, причем разговорные выражения, которые он
комментирует,
Тургенев
вкладывает
преимущественно
в
речь
крестьян.
Интересно, что большая часть принадлежит крестьянским мальчикам из рассказа
«Бежин луг»1: в их разговоре встречаются «рольни», «лисовщики», «казюли»,
«сугибель», «бучило»; они называют солнечное затмение «предвиденьем
небесным», вспоминают поверье о Тришке, в основе которого, по мнению
Тургенева, лежит сказание об антихристе. По-видимому, писатель намеренно
подчеркивает
народное
начало
именно
в
этом
рассказе,
«одном из принципиально важных для Тургенева произведений»2.
В речи самого рассказчика Тургенев поясняет в первую очередь охотничьи
термины: соловьи с «лешевой дудкой», «кукушкиным перелетом»; объясняет, что
такое «битюк», «площади», «поршок». Однако таких комментариев крайне мало3
и можно предположить, что Тургенев использует их, чтобы «напомнить»
читателю, что рассказчик – охотник, поскольку на самом деле охота выполняет
лищь функцию «рамки»4, охотничий костюм позволяет рассказчику знакомиться
с помещиками, крестьянами, дворовыми людьми, рассказчик путешествует и «как
будто вписывает себя в природу»5.
1
9 из 14 диалектных выражений встречаются в этом рассказе.
Муратов А.Б. Автор-рассказчик в рассказе Тургенева «Бежин луг» //Автор и текст. Сб. статей /
под ред. В.М. Марковича и Вольфа Шмидта. СПб, 1996. С. 180.
3
Всего 7.
4
Эйхенбаум Б. М. Вступительный очерк // Тургенев И.С. Записки охотника. Пг., Лит.-изд. отд.
Наркомпроса, 1918. С. IV.
5
Скокова Л.И. Памятник двух эпох. («Записки охотника» И.С. Тургенева). М.: Таус, 2013.
С. 41.
2
85
Тургенев редко комментирует имена собственные, используемые им в
рассказах, поскольку в большинстве случаев они общепонятны русскому
читателю, либо сохраняют прозрачную внутреннюю форму. Однако если он дает
примечания к топониму или антропониму, то идет дальше простого объяснения
имени и поясняет особенности характера жителей упоминаемой местности или
черты, присущие человеку с объясняемым прозвищем. К примеру, в рассказе
«Татьяна Борисовна и ее племянник» внук дворового Поликарпа родом из
Амченска. Это мальчик «быстроглазый», бойко разговаривающий с дедом,
грозящий дать «в пузо кулаком» какому-нибудь «мусье», не соглашаюшийся
повторять за Поликарпом «разбойник Бонапартишка», пока дед ему что-нибудь
не даст. Такой портрет естественно дополняется комментарием Тургенева, что
жители Амченска – в простонародье город Мценск – «ребята бойкие», и
приведенное выражение «амчанина на двор», которое «сулят недругу»1.
Переводческие комментарии являются одним из способов преодоления как
межъязыковой, так и межкультурной ассиметрии: «комментарий – это перевод,
перевод чужой культуры на язык наших мыслей и чувств»2. Основная задача
комментария переводчика – элиминация лакун в переводном тексте, вызванных
наличием лингвистических и культурных реалий оригинального текста.
Одна из проблем комментирования текста в примечаниях заключается в том,
что, поясняя смысл отдельных слов и выражений, они могут разрушить
«миметический эффект», т.е. помешать созданию «иллюзии переживания
читателем описываемых событий»3. Между тем, комментарии позволяют
сохранить в переводном тексте элементы чужой лингвокультуры и являются
дополнительной
информацией
для
читателя.
Поэтому
при
адаптации
произведения в принимающей лингвокультуре наличие или отсутствие (как и
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 130.
Гаспаров М.Л. Ю.М. Лотман и проблемы комментирования // Новое литературное
обозрение. 2004. № 66. С. 72.
3
Landers C. Literary Translation. A Practical Guide. Clevedon: Multilingual Matters, 2001. P. 93.
2
86
характер) переводческих комментариев объясняется общей
переводческой
стратегией1.
Переводчик ориентируется как на исходную, так и на принимающую
лингвокультуру
и,
комментируя
текст,
стремится
сохранить
характер
коммуникативной ситуации, созданной автором, а также эквивалентно передать
референтную ситуацию с учетом фоновых знаний читателей, на язык которых он
переводится. Вербальный или культурный код текста оригинала нуждается в
пояснении при наличии лингвистических и культурологических лакун в
когнитивных знаниях читателей. Основная функция примечаний – пояснительная.
В случае включения в комментарий сведений об авторе оригинального
произведения, об истории создания произведения, а также его анализа нам
представляется возможным говорить о его вводной и аналитической функциях2.
Прибегая к комментированию, переводчик часто корректирует авторские смыслы
оригинального текста в соответствии со своими прагматическими установками,
поэтому выделяют еще волюнтативную и оценочную функции примечаний.
Все переводчики «Записок охотника» используют подстрочные примечания,
определяя
таким
образом
их
необходимость
при
понимании
смысла
произведения. Только А. Монго выносит свои комментарии после текста: он
считает, что читателям, заинтересованным в пояснениях, такие комментарии
будут полезны, в то время как другие смогут не отвлекаться от текста3. Однако
Монго оставляет подстрочные комментарии самого Тургенева, признавая тем
1
Так, например, Л. Жуссерандо полагает, что в «ближайшее время изучению России во
Франции будут уделять огромное внимание, но переводов произведений великих русских
писателей с комментариями и объяснениями практически нет» (Jousserandot P. 16). В связи с
этим он сопровождает свой перевод «Записок» многочисленными развернутыми
комментариями. В процессе анализа нами было отмечено 1245 комментариев в переводе Л.
Жуссерандо. Для сравнения: у А. Монго – 326 комментариев; количесто примечаний и
комментариев других переводчиков гораздо меньше: Э. Шаррьер: 146; И. Делаво: 163; И.
Гальперин-Каминский: 78 (42 – в первой части и 36 – во второй); М.-Р. Гофман: 18. Именно два
серьезных исследователя XX века А. Монго и Л. Жуссерандо отдельно отмечают в
предисловиях, что их переводы снабжены «обширными комментариями».
2
В работе Д.И. Остапенко (указ. соч.) наряду с предложенными нами функциями выделяется
функция описательная.
3
Mongault H. Р. 32.
87
самым
важность
авторских
примечаний
для
понимания
русской
действительности.
С точки зрения информации мы выделили в переводах на французский язык
следующие
комментарии,
группы
переводческих
восполняющие
комментариев:
фоновые
знания
культурологические
бытового,
социального,
исторического характера, и лингвистические примечания, поясняющих факты
чужого языка (в том числе, устойчивые выражения, пословицы, диалектные
употребления, особенности произношения, грамматических и синтаксических
конструкций, значения имен собственных).
Для
переводов
XIX
века
характерно
преобладание
комментариев,
объясняющих реалии русского быта и социального устройства.
Э. Шаррьер дает в основном краткие примечания и лишь иногда объясняет
явления, связанные с тем или иным понятием. Так, например, он приводит
обширное пояснение, кто такие «однодворцы»1, акцентируя внимание читателя на
их практически бесправном положении в обществе. Однако в Овсянникове
автора-рассказчика
привлекает
в
первую
очередь
русское
начало,
его
самобытность, но не социальное положение. К тому же Шаррьер изменяет таким
образом идею, волновавшую Тургенева в 40-50-х годах, и развиваемую им в
последующих произведениях – мысль о постепенной гибели дворянского
сословия. Овсянников выражает мысль автора о том, что «старое вымерло, а
молодое не нарождается»: ему «старого времени особенно хвалить не из чего»2,
да и «молодые господа больно мудрят»3. Комментируя рассказ «Бежин луг»,
Шаррьер обращает внимание читателя, на то, что у Феди «были точно его
сапоги – не отцовские»4 и приводит подробный комментарий о том, что крестьяне
в России часто имеют только одну пару обуви на всю семью, которую могут
надеть только по решению главы семьи и которую никогда не носят в плохую
1
Charrière E. P. 69–70.
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 39.
3
Там же. С. 44.
4
Там же. С. 61.
2
88
погоду, чтобы не испортить1. Тем самым переводчик идет вразрез с замыслом
Тургенева, который не только не стремится показать социальное неравенство
мальчиков, но, напротив, утверждает, что дети являются частью природы, и
природа их всех уравнивает, лишает «нравственной уродливости»2.
И. Делаво чаще дает подробные пояснения традиций, обычаев и
нравов
русской действительности. К примеру, перевод фразы г. Пеночкина «…ваше дело
пить да на печи лежать»3 он сопровождает объяснением, что «зимой русские
крестьяне спят на небольшом помосте, сооруженном над печкой в нескольких
футах от потолка»4. На рассказ Сучка из «Льгова» о том, что он был при барыне
казачком, Делаво приводит комментарий, в котором рассказывает читателю о
традиции помещиков одевать казачком кого-либо из дворовых5. Благодаря
скрупулезной работе переводчика с текстом и помощи Тургенева6 французский
автор дает развернутые комментарии, призванные пояснить особенности чужой
для
читателя
культуры,
максимально
приблизить
его
к
описываемой
действительности, показать, как тяжелые условия, в которых живет крепостной,
влияют на особенности русского характера.
В переводах И. Гальперина-Каминского примечаний немного и, как правило,
он лишь кратко объясняет основные бытовые и социальные реалии, такие, как
«pomiéstchik », «telejka », « kvass », « laptis », « baba », «dvorovi », «mechtchanine »,
« grivennik », « balalaika », « pristiajnaia », « yamtschik».
Преводчики XX века используют больше комментирующих элементов,
поскольку их переводы во временном плане дальше от текста Тургенева и им
приходится подробно пояснять все виды реалий: бытовых, культурных,
социальных, исторических. Так, они используют дополняющий метатекст при
реноминации реалий-топонимов. Например, в рассказе «Петр Петрович Каратаев»
1
Charrière E. Р. 111.
Скокова Л.И. Памятник двух эпох («Записки охотника» И.С. Тургенева). С. 49.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 94.
4
Delaveau Н. P. 24.
5
Ibid. P. 126.
6
Mongault H. Р. 31.
2
89
А. Монго сопровождает перевод «шитые руковицы торжсковские» пояснением,
что Торжок – «главный уездный город Тверской области, прославившийся своим
кожевенным заводом, на котором изготавливают кожу, известную во Франции как
«кожа из России» (Chief-lieu de district dans la province de Tver, dont les tanneries
sont renommés. On y fabrique notamment le cuir connu en France sous le nom de « cuir
de Russie »)1. Тем самым переводчик помогает читателю лучше представить,
каким вниманием окружил Петр Петрович свою возлюбленную Матрену.
В отличие от авторов XIX века переводчики XX столетия обращают большое
внимание на объяснение лингвистических реалий. Они поясняют устойчивые
выражения, архаизмы, диалектизмы, присутствующие в русском тексте, которые,
по
замыслу
Тургенева,
должны
передать
национальную
специфику.
Л. Жуссерандо преимущественно переводит реалию на французский, а в
примечании транслитерирует слово или выражение, затем объясняя их. Так, в
тексте рассказа «Гамлет Щигровского уезда» он переводит выражение «эка
невидаль» – « en voilà une rareté» (rareté – редкость), но дает сноску: « Névidal’: un
prodige, une chose qu’on n’a jamais vue. Dans le même sens: névidalchina »
‘Невидаль: чудо, нечто, что никто никогда не видел. В таком же значении:
невидальщина’2. При передаче поговорок и пословиц Жуссерандо также дает
дословный перевод в тексте и подробное объяснение в примечании, которые,
однако, не всегда отражают тургеневский смысл. Например, пословицу «знай
сверчок свой шесток», произнесенную Василием Васильевичем в «Гамлете
Щигровского уезда»3, он передает как «au grillon, le coin de l’âtre » ‘место сверчка
– за очагом’ и в объяснении добавляет: « Proverbe pour dire : A chacun son métier.
Variante: Au chat, sa corbeille pour dormir » ‘Пословица со значением: Пусть
каждый делает свое дело. Вариант: Каждому коту своя корзина для сна’4. При
такой интерпретации Жуссерандо теряет идею Тургенева о собственной
ничтожности, которую ощущает герой в описанной им ситуации. В переводе
1
Mongault H. P. 609.
Jousserandot L. P. 347.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 191.
4
Jousserandot L. P. 378.
2
90
А. Монго
таких
комментариев
гораздо
меньше,
поскольку
переводчик
предпочитает заменить русские выражения французскими в тех случаях, когда
ему не представляется возможным «перекодировать» для французского читателя
русскую реалию или французское выражение несет в себе близкое значение1.
Имена собственные в тексте Тургенева часто получают дополнительные
коннотации. Например, в рассказе «Два помещика» солидные мужики носят
имена «Мишка» и «Юшка». Монго обращает на это внимание читателей,
комментируя следующим образом: « Iouchka est un diminutif familier de Iourii
(Georges); appliqué à un vieillard de 80 ans, il fait sourire; Stiégounov traite toujours
ses gens en gamins : Michka (dim. fam de Mikhail, Michel) doit être, lui aussi, d’âge
respectable » ‘Юшка – сокращенный разговорный вариант Юрия (Georges);
примененное к восьмидесятилетнему старику, оно вызывает улыбку; Стегунов
всегда обращался со своими людьми как с мальчишками; Мишка (сокр. разг. от
Михаила (Michel) также, должно быть, имеет почтенный возраст’2. А. Монго по
мере возможности дает русскому имени французский эквивалент, но сразу
оговаривается, что в силу «значительных» различий русских и французских имен
и «иногда
в силу местных особенностей» сохраняет именам их «русскую
форму»3: « Akim est une forme familière de Iakinf (Hyacinthe) » ‘Аким – разговорный
вариант имени Иакинф’4, « Stiopa, Stiopouchka, diminutif de Stépane (Etienne) »
‘Степа, Степушка – сокращенное от Степан’5, оставляя без внимания, например,
смысловой анализ уменьшительно-ласкательного суффикса в применении к
имени Степан. Переводчики XIX века редко поясняют имена собственные, лишь
иногда давая краткие пояснения к говрящим именам: « Soutchok » – «bois sec »
‘сухая деревяшка’6, «Striganikha» – « la tondue » ‘коротко остриженный человек’7,
« Diki-Barine » – «le maître sauvage » ‘дикий хозяин’8. Такие неполные
1
Об этом он пишет в предисловии к переводу.
Mongault H. P. 596.
3
Mongault H. P. 567.
4
Ibid.
5
Ibid. P. 574.
6
Н.-Кaminsky E., 1926. Р. 128.
7
Н.-Кaminsky E., 1927. Р. 57.
8
Delaveau H. P. 336.
2
91
комментарии не только не передают особенности употребления имен, но
зачастую не соответствуют действительности. Например, прозвище «Моргач» в
«Певцах»
объясняется как
«M. Cligneur » ‘Г. Моргающий’1, что никак не
помогает в понимании характера этого расчетливого человека с «крошечными,
лукавыми „гляделками“», которые «никогда не смотрят просто – все
высматривают, да подсматривают»2.
Важным средством создания образов помещиков в рассказах Тургенева служит
употребление ими иностранных (в основном, французских) слов и выражений.
Французская речь, которая звучит среди провинциального дворянства, – это тоже
существенный показатель состояния культуры: использование иностранных слов
демонстрирует дистанцию, разделяющую помещиков и крепостных. Такая
отстраненность подчеркивается копированием дворовыми людьми иностранной
речи. В речи крестьян иностранные слова транскрибируются русскими буквами,
причем в большинстве случаев они употребляются с ошибками. Например, в
рассказе «Татьяна Борисовна и ее племянник» слуга Поликарп воспитывает
своего внука Васю и поясняет, что, если бы не
победа князя Кутузова над
«Бонапартишкой», то его бы «теперь какой-нибудь мусье палкой по маковке
колотил», подошел бы этак …, сказал бы: коман ву порте ву? – да и стук, стук»3.
На фоне разговорной речи крестьян французские слова выглядят еще более
комично, переданные на русском языке: «А я бы его в пузо кулаком». – «А он бы
тебе: бонжур, бонжур, вене иси, – да за хохол, за хохол» – «А я бы его по ногам,
по ногам, по цибулястым-то» <…> «А он бы пардон закричал: пардон, пардон,
севуплей!» – «А мы бы ему: нет тебе севуплея, француз ты этакой!»4. Все
французские переводчики, кроме Гальперина-Каминского, стараются донести до
читателя тургеневскую иронию и передают выражения на французском с
ошибками. При этом некоторые отмечают в комментариях, что в тексте Тургенева
такие обороты передаются на русском языке.
1
Delaveau H. Р. 345.
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 152.
3
Там же. С. 131.
4
Там же.
2
92
Способом
создания
портрета
помещиков
служит
также
неправильное
употребление ими французских выражений. К примеру, в кульминационной сцене
разговора г. Пеночкина с притесняемыми крестьянами в рассказе «Бурмистр»
помещик произносит « C’est le mauvais côté de la médaille... » ‘Это оборотная
сторона медали…’1. Тургенев намеренно заставляет Пеночкина использовать
руссизм « le mauvais côté » вместо французского « le revers de la médaille »2,
следуя таким образом замыслу создания портрета Пеночкина в сатирических
тонах. На это указывает в примечаниях А. Монго, поясняя французскому
читателю мысль Тургенева. Однако остальные переводчики не акцентируют
внимание на неверном употреблении французского устойчивого выражения, а
некоторые совсем опускают важную для понимания образа помещика деталь и
используют в переводе правильный вариант.
В целом, Тургенев достаточно часто использует иностранные вставки для
привлечения внимания читателя к тем или иным характерным деталям в
портретах
героев.
Важный
образ
для
понимания
характера
русского
крестьянина – охотник Владимир из рассказа «Льгов». Представляя его,
рассказчик в первую очередь описывает его одежду, причем авторское отношение
проявляется в употреблении французских слов при описании цвета панталонов:
гри-де-лень и блё-д-амур. Такие изысканные цвета – оттенок бледно-фиолетового,
отливающий голубым и голубовато-серый – выглядят неуместными на фоне
остального портрета: «синий сильно потертый сюртук», панталоны, «наскоро
засунутые в дырявые сапоги»3, и подчеркивают «ненастоящесть» дворового
вольноотпущенного человека, указывают на оторванность его от своей среды4.
Из всех переводчиков только А. Монго и Л. Жуссерандо отмечают в
примечаниях, что Тургенев намеренно использует французские слова. Остальные
не только не дают пояснений, но даже сокращают описание цвета до «серый»,
что, несомненно, обедняет созданный Тургеневым портрет.
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 94.
Мongault H. P. 590.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 50.
4
Уртминцева М.Г. Говорящая живопись (Очерки истории литературного портрета):
Монография. Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского университета, 2000. С. 38–39.
2
93
Показательно, что переводчики XX века не только дают культурологические и
лингвистические примечания, направляя читательское понимание русской
действительности, но и прямо говорят о тургеневском видении русского
национального характера. В комментарии к очерку «Хорь и Калиныч»
Л. Жуссерандо
мужика,
поясняет, что Калиныч первым представляет тип русского
«которому Тургенев симпатизирует» и даже идеализирует: мягкий,
мечтательный, бескорыстный идеалист, живущий в гармонии с природой»1. Что
касается Хоря, то его Жуссерандо считает практически исключением в ряду
крестьянских
образов
«сентиментальных
и
безропотных
мечтателей,
художников»2. В образе Калиныча переводчик верно отмечает природный ум
крестьян и противопоставляет его «холодному уму» рационального Хоря. Но если
черты, присущие Калинычу, будут уточняться, по мнению переводчика, в образе
Касьяна и Лукерьи3, то Хоря Жуссерандо ставит обособленно, так как все
остальные «умные» герои Тургенева являются, по его убеждению, негодяями и
жуликами4.
Проведенный анализ показал, что авторские комментарии в тексте «Записок
охотника» дают основание говорить о ведущей роли автора-рассказчика в
создании русского национального характера. Его точка зрения организует весь
цикл, соединяя воедино написанные в разные время части произведения. Цель
переводческих
комментариев
–
раскрыть
читателю
образ
действительности и объяснить свое видение русского характера.
русской
При этом
переводы XX века Л. Жуссерандо и А. Монго являются серьезными
исследованиями,
в
которых
переводчики
культурологических комментариев
дают
помимо
подробных
лингвистические примечания, облегчая
читателю вхождение не только в мир другой культуры, но и в художественный
мир Тургенева и прямо обозначают особенности национального характера.
1
Jousserandot L. P. 27.
Ibid. P. 37.
3
Ibid. P. 27.
4
Ibid. P. 37.
2
94
ГЛАВА 3. ОБРАЗ АВТОРА И ЕГО ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
В современных исследованиях национальный характер рассматривается как
литературная категория, включающая три составляющие: характер героя,
характер субъекта повествования и интенция читательского восприятия. Суть
такого подхода определяется тем, что сложное единство не сводимо только к
психологическому складу конкретной личности,
но требует также анализа
содержательной формы, изучения особенностей воплощения национального
языка в художественной речи, элементов поэтики, то есть всех форм воплощения
автором диалога с национальной культурой1.
Исследование образа автора в произведении при таком комплексном подходе к
изучению национального характера является доминантой анализа, так как через
призму его видения событий, героев и всей окружающей его действительности в
сознании читателя формируется представление о том, что собой являет
национальный характер в созданных автором произведениях. Именно с этих
позиций мы обратились к изучению «Записок охотника».
3.1 Категория «автор» в современных отечественных и зарубежных
исследованиях
В современной филологии важной является проблема автора в художественном
произведении2. «Центральным „персонажем“ литературного процесса стало не
1
Редькин В.А. Русский национальный характер как литературоведческая категория //
Проблемы национального самосознания в русской литературе XX века. Тверь, 2005. С. 26.
2
См., например: Автор как проблема теоретической и исторической поэтики: сб. науч. статей: в
2-х ч. / Учреждение образования «Гродненский гос. ун-т им. Янки Купалы»; редкол.:
95
произведение, а его создатель, центральной категорией поэтики — не стиль или
жанр, а автор»1, потому «образ автора и структура повествования являются сегодня
едва ли не центральными проблемами литературоведения…»2.
Одним из первых в отечественной науке обратился к исследованию образа автора
В.В. Виноградов3. Он отмечал, что в каждом произведении неизменно присутствует
«своеобразный „актёрский“ лик писателя»4. Отмечая недостатки биографического
метода в исследовании проблемы, Виноградов ставит вопрос о том, как
реконструировать образ писателя на основании его произведений, обосновывая идею
об образе автора как семантико-стилистической структуре.
В известной степени данная концепция образа автора близка М.М. Бахтину,
который рассматривал автора не как реально существующее лицо или героя
произведения, а как совокупность творческих принципов писателя. Предлагаемый
исследователем термин «автор-творец» соотносится с понятием «вненаходимость
событию жизни», которая характеризуется им как особый вид причастности,
«божественности» художника. Бахтин считает, что автор «должен находиться на
Т.Е. Автухович (отв. ред.) и др. Минск: РИВШ, 2007. Ч. 1. 240 с.; Автор и текст: сборник статей
/ под. ред. В.М. Марковича и В. Шмида. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. 470 с.;
Балабанова И.Н. Бахтин и маски: проблема автора // The seventh international Bakhtin conference.
June. 26-30, 1995. Book I. Moscow, 1995. P. 64–70.; Большакова А.Ю. Теория автора в
современном литературоведении // Известия РАН. 1998. Т. 57. № 5. С. 15–24.; Власенко Т.Л.
Литература как форма авторского сознания. М.: Логос, 1995. 200 с.; Журчева О.В. Формы
выражения авторского сознания в русской драме XX века: автореф. дис. … д-ра филол. наук:
10.01.01. Самара, 2009. 43 c.; Карпова В.В. Автор в современной русской постмодернистской
литературе (на материале романа А. Битова «Пушкинский дом»). Борисоглебск, 2005. 139 с.;
Малычева Н.В. Категория «автор» и «образ автора» в художественном тексте // Язык как
система и деятельность. Ростов-на-Дону: РГУ, 2005. С. 87–94.; Осьмухина О.Ю. Русская
литература сквозь призму идентичности: маска как форма авторской репрезентации в прозе XX
столетия. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2009. 286 с.; Фаустов А.А. Авторское поведение в
русской литературе. Середина XIX века и на подступах к ней. Воронеж: Изд-во Воронежского
ун-та. 1997. 108 c.
1
Аверинцев С.С. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика.
Литературные эпохи и типы художественного сознания. Сб. статей. М.: Наследие, 1994. С. 33.
2
Манн Ю.В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы
художественного сознания М., 1994. С. 431–480.
3
Виноградов В.В. О художественной прозе. М.: Гос. изд-во, 1930. 186 с.
4
Там же. С. 311.
96
границе создаваемого им мира как активный творец его, ибо вторжение его в этот мир
разрушает его эстетическую устойчивость»1.
В отечественном литературоведении идеи М.М. Бахтина, В.В. Виноградова были
положены в основу так называемой «теории автора», сложившейся в 50-е годы XX
века. В работах Б.О. Кормана2 конца 50-х – начала 60-х гг. были сформулированы и
обоснованы основные положения этой теории, в которой проблема автора
рассматривается «как проблема сознания, позиции автора в литературном
произведении, где все
«внимание сосредоточено на изучении форм выражения
сознания автора в художественном тексте», то есть структуры деятельности
художественного субъекта3. Исследования по проблеме автора были развиты
ученицей Б.О. Кормана Н.А. Ремизовой и результаты были
изложены в
«Библиографическом указателе по проблеме автора в художественном тексте»4.
В некоторой мере на труды отечественных исследователей повлияла концепция
«смерти автора»
французского семиолога и литературоведа Ролана Барта5.
Исследования Барта неоднократно подвергались критике, согласно которой «автор
<…> может быть устранен из художественных произведений и их текстов лишь
посредством не весьма надежных интеллектуальных ухищрений»6.
На рубеже XX–XXI веков проблема автора решается целым рядом
отечественных литературоведов и лингвистов (Н.Т. Рымарем и В.П. Скобелевым,
В.В. Прозоровым, Н.Д. Тамарченко, В.В. Хализевым, Н.С. Валгиной). В это же
время выходит в свет работа В. Шмида «Нарратология» (2003), в которой были
1
Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. Философская эстетика 1920-х годов / под ред.
С.Г. Бочарова, Н. И. Николаева. М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. С. 248.
2
См., например: Корман Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы / сост. и авт.
предисл. В.И. Чулков. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1992. 235 c.; Его же. Изучение текста
художественного произведения. М.: Просвещение, 1972. 110 с.; Его же. Итоги и перспективы
изучения проблемы автора // Страницы истории русской литературы / под. ред. Д.Ф. Маркова.
М.: Наука, 1971. С. 199–207.
3
Рымарь Н.Т. Теория автора и проблема художественной деятельности / Н.Т. Рымарь,
В.П. Скобелев. Воронеж: Логост-Траст, 1994. С. 7–8.
4
Библиографический указатель по проблеме автора в художественной литературе: в 2 ч. /
Н.А. Ремизова (ч. I), А.Ю. Чикурова (ч. II), под ред. Д.И. Черашняя. 2-е изд., расш. Ижевск,
2010. 269 с.
5
Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / пер. с фр.; под ред. Г.К. Косиковой. М.:
Прогресс, 1989. С. 387.
6
Хализев В.Е. Теория литературы: Учебн. 3-е изд. М.: Высш. шк., 2002. С. 85.
97
изложены основные положения западной теории повествования: автор (или
нарратор) может быть «конкретным», «фиктивным» и «абстрактным», а главным
критерием
в
типологии
автора
считается
оппозиция
«диегетический
–
недиегетический», призванная заменить традиционное противопоставление «личное
повествование» (от первого лица) – «безличное повествование» (от третьего лица)1.
Несмотря на некоторые различия в терминологии, можно проследить тенденцию
к разграничению трёх основных составляющих категории «автор»: автора как
реальное лицо, образ автора как часть текста и «прототип».
Во-первых, говорят об «авторе биографическом»2 – реальной личности,
создающей произведение. При таком подходе к определению понятия «автор»
различают автора коллективного или индивидуального, имя автора может быть
известно или утаено в случае анонимности, взятия псевдонима или мистификации.
Другой подход к исследованию категории «автор» – изучение образа автора,
являющегося
частью
художественной
действительности,
«автором
в
его
внутритекстовом, художественном воплощении»3, имеющего различные формы
проявления в зависимости, главным образом, от родовой и жанровой принадлежности
произведения. Иначе говоря, автор в этом значении – это субъект, от которого
предлагается текст.
И, наконец, существует позиция исследователей, использующих понятие
«прототип образа автора»4, связанное с обликом реального автора, но не
тождественное ему. «Дух авторства», «творец, присутствующий в его творении как
целом, имманентный произведению»5 – это отражение авторской личности в тексте.
Можно отметить основную тенденцию в исследованиях данной категории – это
стремление синтезировать литературоведческий и лингвистический подход к анализу
текста.
1
Шмид B. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 84.
Прозоров В.В. Автор // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные
понятия и термины / Под. ред. Л. В. Чернец. М., 1999. С. 11.
3
Прозоров В.В. Указ. соч. С. 11–21.
4
Теория текста: учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. В 2 т. Т. 1. Теория
художественного дискурса. Теоретическая поэтика / Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа,
С.Н. Бройтман, под ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Издательский центр «Академия», 2004. 512 с.
5
Хализев В.Е. Теория литературы: Учебн. 3-е изд. М.: Высш. шк., 2002. С. 69.
2
98
Так, работы И.П. Карпова знаменуют рождение новой отрасли гуманитарной науки
– авторологии, в рамках которой автор рассматривается как субъект литературнохудожественной деятельности, а литературно-художественное произведение – «как
объективация экзистенциальных сил человека»1. Одной из главных задач
авторологии, по мнению Карпова, является выработка авторологической парадигмы,
которая должна включать следующие элементы: «интенциальное содержание
авторского сознания», «хронотопическая определенность авторского видения»,
«авторское
двоемирие»,
«художественная
предикация»,
«авторская
эмоциональность», «рациональные силы» и «авторская именующая деятельность»2.
Анализ литературно-художественного произведения, согласно И.П. Карпову,
должен начинаться с определения интенциального содержания авторского сознания.
Данное понятие трактуется как конкретное воплощение авторского мировидения, «то,
о чем говорится в произведении, на какие сферы жизни и внутреннего мира человека
указывает автор»3. В результате объективации в слове авторского сознания возникает
образно-предметный мир, который всегда хронотопически определен. При этом
исследователь имеет в виду пространственно-временную организацию не только мира
изображенного, но и самого авторского видения и оценки действительности.
Исследование
литературно-художественного
произведения
базируется
на
аналитическом подходе к интерпретации произведения и представляет собой
последовательный анализ его структурных и смысловых планов, образующих
авторологическую парадигму, с целью определения её ключевых характеристик и
конструирования субъекта литературно-художественной деятельности – автора –
через словесную форму его объективации.
1
Карпов И.П. Авторологические парадигмы русской литературы (аспекты, парадигмы): Моногр.
Йошкар-Ола: Мар. гос. ун-т, 2010. С. 5.
2
Карпов И.П. Авторологические парадигмы русской литературы (аспекты, парадигмы):
Моногр. Йошкар-Ола: Мар. гос. ун-т, 2010. С. 5.
3
Карпов И.П. Авторологическая парадигма / И.П. Карпов, Н.Н. Старыгина, Е.С. Ярыгина //
Филологический анализ текста: концептуальность и аналитизм: Материалы Всероссийской
научной конференции (г. Йошкар-Ола, 16-19 октября 2006 года). Йошкар-Ола, 2007. С. 12.
99
При комплексном подходе к изучению категории «автор» нельзя не учитывать
коммуникативную
структуру
художественного
текста
и
особенности
самопрезентации субъекта повествования как составляющий её элемент.
В основе создания текста, независимо от его специфики, лежат категории и
факторы
текстообразования,
которые
понимают
как
«причины,
условия,
определяющие и стимулирующие отбор и организацию языковых средств,
необходимых для построения текста»1. Категории текстообразования имеют
первостепенное значение и определяют текстообразующие факторы. В качестве
основных категорий текстообразования выделяют образ автора и образ адресата,
«отличающиеся
антропоцентрической
сущностью,
универсальностью,
глобальностью…»2.
Образ автора организует текст, определяет все элементы его структуры. Это
«концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему
речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком
или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием,
фокусом целого»3. Образ автора скрепляет все единицы текста в единое смысловое и
структурное целое4. Таким образом, текст понимают не «только как формальную
организацию темарематических последовательностей», но как «единство формальных
и содержательных элементов с учётом целевой установки, интенции автора, условий
общения и личностной ориентации автора…»5.
Образ автора в художественном тексте имеет особые способы и средства
воплощения, среди которых особо показательным является выбор субъекта
повествования. Читатель имеет дело не непосредственно с автором, но с образом
повествователя, который организовывает повествование, стоит непосредственно за
текстом.
1
Купина H.A. Лингвистический анализ художественного текста: учеб. пособие для студентовзаочников V курса фак. яз. и лит. пед. ин-тов М.: Просвещение, 1980. С. 38–39.
2
Болотнова Н.С. Филологический анализ текста: Учебное пособие. 4-е изд. М.: Флинта: Наука,
2009. С. 312.
3
Виноградов В.В. Проблема образа автора в художественной литературе // О теории
художественной речи. М., 1971. 240 с.
4
Виноградов В.В. О языке художественной литературы М.: Гослитиздат, 1959. С. 90.
5
Валгина Н.С. Указ. соч. С. 54.
100
Понятие «образ повествователя» тесно
связано с термином «повествование».
Повествование в широком смысле включат в себя «событие, о котором
рассказывается» и «событие самого рассказывания»1. При этом в событии
рассказывания необходимо различать рассказ персонажа, адресованный слушателямперсонажам,
и
рассказ
повествующего
субъекта,
адресованный
читателю
(«собственно повествование»).
Повествование
рассматривается также как «совокупность фрагментов текста
эпического произведения, приписанных автором-творцом «вторичному» субъекту
изображения
и
речи
(повествователю,
рассказчику)
и
выполняющих
«посреднические» (связывающие читателя с художественным миром) функции»2.
Формы
представления
авторства
в
художественном
тексте
сложны
и
многообразны, в связи с чем было сделано множество попыток наметить основные
повествовательные типы.
В
литературоведении
принято
различать
два
основных
типа
субъекта
повествования – повествователь и рассказчик. Определяющее значение имеет
критерий тождественности и нетождественности мира повествующего субъекта и
персонажей. Выделяется повествование от третьего лица и повествование от первого
лица. Того, кто ведет повествование от третьего лица, не называет себя (не
персонифицирован), допустили обозначать термином повествователь. Ведущего
рассказ от первого лица принято называть рассказчиком3. «Повествователь – тот, кто
сообщает читателю о событиях и поступках персонажей, фиксирует ход времени,
изображает облик действующих лиц и обстановку действия, анализирует внутреннее
состояние героя и мотивы его поведения, характеризует его человеческий тип …, не
будучи при этом ни участником событий, ни … объектом изображения для кого-либо
из персонажей»4. «Рассказчик – персонифицированный субъект изображения и/или
1
Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит.,
1975. С. 403.
2
Теория текста: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. В 2 т. Т. 1. Теория
художественного дискурса. Теоретическая поэтика / Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа,
С.Н. Бройтман, под ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Издательский центр «Академия», 2004. С. 235.
3
Кayser W. Wer erzählt den Roman?// Kayser W. Die Vortragsreise. Studien zur Literatur. Berne,
1958. P. 82–10.
4
Теория текста. С. 238–239.
101
«объективированный» носитель речи; он связан с определенной социальнокультурной и языковой средой, с позиции которой … и ведется изображение других
персонажей»1. Рассказчик занимает «внутреннюю» позицию по отношению к
границам произведения.
Говорят о трех важных разновидностях повествования от первого лица,
выделяемые в зависимости от того, кто является рассказчиком: автор-рассказчик;
рассказчик, не являющийся героем; герой-рассказчик. Кроме того, выделяют особую
форму повествования – несобственно-прямую речь, т.е. высказывание от лицаповествователя, выдержанное в речевой манере героя.
Итак, современная гуманитарная наука тяготеет к синтезу существующих
подходов к проблеме автора, о чём свидетельствует выделение авторологии как
новой научной отрасли, методология которой базируется на принципах
литературоведческого и лингвистического анализов художественного текста.
Важнейшими критериями для характеристики субъекта повествования, лежащими
в основе выбранных для рассмотрения классификаций, являются его позиции по
отношению к миру художественной действительности и к истинному автору,
степень выявленности его образа и присутствия в тексте, а также формы его
художественной
предикации.
Разные
трактовки
понятия
«повествование»
приводят к различному отбору материала для анализа его субъекта. В данной
работе мы будем опираться на подход В.В. Виноградова, а также И.П. Карпова, не
исключающего речь персонажа из понятия «повествование», с целью более
полного анализа словесной деятельности автора.
3.2 Речевые контексты образа автора и их художественные функции
Исследуемый текст «Записок охотника», а также переводов цикла дает
возможность проследить, как образ автора проявляет себя в речевой композиции,
1
Теория текста. С. 241.
102
которую мы будем понимать как систему языковых, речевых объединений,
«позволяющих развертывать художественное изображение», реализовывать
художественный смысл1. Анализ речевой композиции предполагает интерес к
«принципам построенности речи»2, к проблеме взаимосвязи компонентов, их
взаимообусловленности. Художественное содержание раскрывается в «смене и
чередовании разных функционально-речевых стилей, разных форм и типов речи,
в своей совокупности создающий целостный и внутренне единый „образ автора“»3.
Интересно
проследить
переводческую
рецепцию
одного
из
наиболее
характерных в отношении представления о нравственных доминантах русского
характера рассказов цикла – «Бирюк», где особенности национального мира
проявились в кризисной ситуации нравственного выбора, который совершают и
автор-рассказчик, и Фома, и пойманный Бирюком мужик-порубщик.
Ситуация нравственного выбора определенным образом связана со структурой
сюжета. Эта ситуация – кульминационная, в ней «сходятся» все этапы развития
конфликта, она подготавливается всем ходом развития сюжета. Поскольку речь
идет о переводческой рецепции, попытаемся проследить, как Тургенев в своем
повествовании «готовит» художественное решение ситуации нравственного
выбора, используя тот или иной тип речевой организации текста. Рассмотрим,
каким образом Тургенев, согласно собственной концепции характера персонажа и
образа автора-рассказчика,
выстраивает повествование, используя,
в связи с
определенным этапом движения сюжета, тот или иной тип речевой конструкции.
Экспонирует конфликт описание встречи рассказчика с Бирюком во время
грозы.
Образ
грозы,
создающий
определенный
эмоциональный
настрой
экспозиции рассказа, вводит читателя и в экспозицию образа Бирюка,
предстающего перед нами как явление природной стихии, ее неотъемлемая часть.
Именно во время грозы, при свете молнии («белая молния осветила его с головы
1
Кожин А. Введение в теорию художественной речи: учеб. пособие. М.: Флинта, 2014. 269 с.
Николаев А. И. Основы литературоведения: учеб. пособие для студентов филологических
специальностей. Иваново: ЛИСТОС, 2011. 255 с.
3
Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971. 239 с.
2
103
до ног»1) Тургенев представляет нам героя. Его фигура, замечает рассказчик,
«словно выросла из земли»2. Этот важнейший вводный мотив оказывается потерян
первыми переводчиками Э. Шаррьером и И. Гальпериным-Каминским, которые
переводят это так: « Tout à coup, à la lueur d’un éclair j’aperçu une haute figure
d’homme, dont je me mis à suivre les mouvements. Cette figure semblait croître en
avançant près de ma drojka » ‘Вдруг в свете молнии я заметил высокую фигуру
человека, за движениями которого я начал следить. Эта фигура, казалось,
выросла перед моими дрожками’3. Как видим, центральным персонажем эпизода
в переводах оказывается «я» рассказчика, тогда как Тургенев в этой сцене явно
сосредоточивает внимание читателя на леснике, принимающим решение
проводить барина к себе в избу. В этой сцене Тургенев внимателен не только к
действиям лесника:
он вводит в повествование опосредованный голос
рассказчика, который отмечает, что лошадь «шлепала по грязи, скользила,
спотыкалась» 4, в то время, как Фома уверенно шагал сквозь дождь и мрак.
Э. Шаррьер, посчитав недостаточным такое лаконичное описание процесса
движения в оригинале, распространяет его: «J’avais du chagrin à voir ma pauvre
Diane pétrir la boue, glisser dedans, s’en dépêtrer pour y rentrer plus loin, mais sans
s’écarter en quelque sorte du courant de mon haleine et du son de ma voix » ‘Я с
огорчением видел, как моя бедная Диана месила грязь, скользила в ней, выбиралась
оттуда, чтобы идти дальше, но не отходя от меня далеко, чтобы чувствовать
мое дыхание и звук моего голоса’5, включая в описание эпизода то, чего нет в
оригинале – собаку охотника. Темп рассказа замедляется, что приводит к сбою
ритма повествования и лишает
перевод смыслового и эмоционального
эквивалента. Эти существенные отклонения от оригинала в интерпретации
Шаррьера допускаются достаточно часто. Например, образ грозы представлен им
как « ouragan » ‘ураган’, явление, не характерное для средней полосы России;
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 156.
Там же. С. 155
3
H.-Kaminskу Е. P. 232.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 156.
5
Charrière E. P. 198.
2
104
выражение «В лесу чуть-чуть светлело»1, характеризующее состояние природы,
он представляет
как впечатление субъекта рассказа: « dans le bois on ne voyait
guère à plus de trois pas» ‘в лесу не было видно дальше, чем на три шага’2..
Для того чтобы передать «звучный»3 голос лесника, четыре переводчика
выбирают в качестве эквивалента слово «sonore » ‘звонкий, звучный, громкий’ 4.
Однако нюансы значения этого слова заставляют сомневаться, что французский
читатель почувствует сравнение с грозой, так как « sonore » – « qui a un son
agréable et éclatant; qui sonne bien … bien » ‘то, что имеет звук приятный и
громкий, то, что звучит хорошо’5. Напротив, выбор другими авторами
эквивалента « rétissante »6, переводящийся также ‘звонкий, звучный, громкий’, но в
значении которого явно преобладает идея «раската, взрыва, много звука»
(« nettement dominé par l’idée d’éclat; il suppose un grand son, beaucoup de son »7),
сохраняет идею Тургенева.
В двух ключевых моментах рассказа – когда Бирюк хватает мужика-вора и
когда отпускает его – образ лесника наиболее сближается с образом грозы: его
«железный» голос «гремит». Полностью передать эффект психологического
параллелизма в обоих случаях не удается ни одному из переводчиков. Ближе всех
подошел к передаче эмоционального накала сцены А. Монго. При переводе сцены
поимки крестьянина он сохраняет оба образных средства, передавая состояние
Бирюка: «загремел вдруг железный голос Бирюка»8 – «tonna soudain la voix
inflexible du Loup-garou»9. «Tonner» ‘греметь’, употребляется
в неличном
выражении «il tonne » ‘гром гремит’; «inflexible» – «qui manque de souplesse; que
rien ne peut fléchir ni émouvoir; qui résiste à toutes les tentatives de persuasion, à toutes
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 159.
Charrière E. P. 203.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 155.
4
Charrière Е. P. 198; Mongault Н. P. 274; Vimay М. P. 100; Hofmann М.-Р. P. 160.
5
Dictionnaire des Synonymes de la langue française par René Bailly. Paris: Librarie Larousse, Paris
VI, 1947. 626 р.
6
Delaveau H. P. 55; H.-Kaminsky E. P. 232; Jousserandot L. P. 160.
7
Dictionnaire des Synonymes de la langue française. Р. 552.
8
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 159.
9
Mongault Н. P. 279.
2
105
les influences » ‘несгибаемый; непреклонный, твёрдый, неумолимый’1. Однако
переводя фразу « Молчать! – загремел лесник»2, он использует глагол «hurler»
‘crier de toutes ses forces ‘кричать изо всех сил’3. Другие переводчики лишь
частично воспроизводят ситуацию, используя метафору «громовой голос»: Бирюк
‘закричал громовым голосом’ («cria tout à coup une voix de tonnerre »4, « s’écria
tout à coup Biriouk d’une voix tonnante »5; «Молчать! – загремел лесник» –
«Silence ! – cria le forestier d’une voix tonnante »6, «Silence ! – cria le forestier d’une
voix de tonnerre »7 или сохраняя глагол «tonner », но не придавая значения
образности выражения «железный голос»: « tonna soudain la voix dure de Loupgarou »8 (dur – « désagréable par son caractère rude, sans nuances » ‘неприятный изза своей жесткости, отсутствия оттенков’9). И. Г.-Каминский совсем не придает
значения данному художественно-изобразительному приему, использованному
Тургеневым, и переводит в обоих случаях нейтральным « Cria tout à coup la voix
forte de Biriouk » ‘Раздался вдруг громкий голос Бирюка’ и «Silence ! cria le
forestier » ‘Тишина! – закричал лесник’10.
Бирюк может «затихнуть», так же как затихает природа: «промолвить
спокойным голосом», «бормотать»11. Такая «соприродность» героя отмечается
всеми переводчиками, однако состояние спокойствия по-разному прочитывается
ими. Г.-Каминский не отражает ее в переводе. Э. Шаррьер и Л. Жуссерандо
используют слово « tranquille » ‘спокойный’ 12, однако во французском языке это
слово употребляется для характеристики человека, спокойного ‘по природе, по
темпераменту, т.е. вообще, постоянно ’ – «tranquille est absolu, il désigne ce qui est
1
Le Grand Robert.
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 159.
3
Le Grand Robert.
4
Charrière E. P. 203.
5
Delaveau H. P. 62.
6
Ibid. P. 67.
7
Jousserandot L. P. 255.
8
Hofmann M.-R. P. 164.
9
Le Grand Robert.
10
H.-Kaminsky E. P. 237, 241.
11
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 156, 159.
12
Charrière E. P. 199.; Jousserandot L. P. 245.
2
106
calme par nature, par tempérament ctd en général, d’une manière stable »1. Более
точны в передаче состояния тургеневского героя И. Делаво и М. Вимэй, которые
переводят его определением « calme » ‘спокойный’ 2, т.к. во французском языке
оно выражает состояние в определенный момент – « est relatif, se dit de ce qui est
sans agitation, pour le moment du moins »3 или « pondéré », «расширяющим»
значение « calme », уточняя таким образом
внутреннюю мотивацию ‘некой
медлительности, которая предполагает раздумье’ (« idée d’une certaine lenteur qui
fait supposer la réflexion »4) . Такой перевод наиболее адекватно передает
внутреннюю сосредоточенность лесника, готовит его поведение в ситуации
нравственного выбора.
Нравственная ситуация, возникшая в результате душевной борьбы героя,
движет сюжет к кульминации. Она происходит в избе лесника, поэтому интерьер
и предметно-бытовые детали – что неоднократно отмечалось исследователями
Тургенева5 – несут важную смысловую нагрузку, создавая образ места действия,
данного в восприятии рассказчика. Однако переводчики сосредоточены на
воспроизведении деталей интерьера мужицкой избы, которые интересуют их
прежде всего. Образ «небольшой избушки», «закоптелой, низкой и
пустой
комнаты без полатей и перегородок»6, вызывает различные интерпретации у
французских авторов. И. Делаво и Л. Жуссерандо в своих переводах посчитали
необходимым представить картину более отчетливо и в результате в тексте
первого появляется добавление « elle était… dégarnie des ustensiles que l’on
rencontre ordinairement chez le paysan » ‘она была лишена тех предметов
домашней утвари, которые обычно встречаются в крестьянских избах’7, а
1
Dictionnaire des Synonymes de la langue française.
Delaveau H. P. 56.; Vimay M. P. 101.
3
Dictionnaire des Synonymes de la langue française.
4
Le Grand Robert.
5
См., например, Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. М.: Советский писатель, 1958.
564 с.; Кулешов В.И. О смене «манер» в «малой» прозе И.С. Тургенева // Этюды о русских
писателях (исследования и характеристики). М., 1982. С. 132–161.; Уртминцева М.Г.
Литературный портрет в русской литературе второй половины XIX века. Генезис, поэтика,
жанр: Монография. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2005. 232 с.
6
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 156.
7
Delaveau H. P. 57.
2
107
второй делает сноску, подробно объясняя, что такое полати и
перегородки,
отсылая читателя к французскому эстампу с изображением русской избы1. Однако
в оригинале лаконизм описания не столько подчеркивает бедность избы лесника,
сколько передает впечатление рассказчика,
намеренно сосредоточивающего
внимание читателя на фигуре Фомы: нищета внутреннего убранства избы
контрастно противопоставлена богатырской фигуре Фомы, которого не сломили
несчастья,
не
лишили
чувства
собственного
достоинства.
Добавленные
разъяснения или сноски, конкретизируя образ места действия, мало что могли
пояснить в характере Бирюка, так как в этой части повествования преобладает
точка зрения рассказчика, для которого нищета крестьянской избы – явление
обыкновенное, а поведение Фомы – необыкновенное, исключительное. Будучи
охотником, рассказчик много ходит и уже не первый раз видит мужицкое жилье.
Романтическое
восприятие
рассказчиком
Фомы
–
«молодец»
–
резко
контрастирует с убогостью его быта. У переводчиков уходит тургеневский
романтический подтекст, они фиксируют свое внимание на нищенской
обстановке избы, так как французскому читателю интересны как раз подробности
быта.
Так же, как в передаче интерьера, в портретной характеристике Фомы не
столько важно, как он выглядит, сколько то, как он увиден рассказчиком:
«высокого роста, плечист, сложен на славу», «суровое и мужественное лицо»; ей
свойственна положительная коннотация: «Редко мне случалось видеть такого
молодца»2. Эти параметры внешнего облика Бирюка сохраняют практически все
переводчики за исключением Гальперина-Каминского, который дает эквивалент
«un homme aussi beau » ‘красивый’ 3, не передавая значение «сильный, крепкого
сложения
1
молодой
мужчина»;
бравый,
статный
мужчина»4.
Однако
Л. Жуссерандо ссылается на репродукцию эстампа Лепрэнса в книге Емиля Омана,
преподавателя Сорбонны, «Россия в 18 веке»: E. Haumant. La Russie au XVIII ième siècle Société
française d'éditions d'art, L.-Henry May, 1904. 286 p.
2
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
3
H.-Kaminsky E. P. 234.
4
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Русский язык: Т. 2 И –
О, 1979. 779 с.
108
характеристика героя в тексте Тургенева «смело глядели небольшие карие глаза»1
у многих французских авторов вызывает затруднение и при переводе появляется
отрицательная коннотация – « petits yeux » , « peu ouverts »2, ‘маленькие глазки’,
причем Э. Шаррьер делает их неодинакового цвета: «vairons»3 . Только А. Монго
улавливает этот нюанс и предпочитает не переводить «небольшие» совсем во
избежание неадекватного восприятия героя, однако и здесь теряется важный
смысловой акцент оригинала, соединившего в характеристике взгляда персонажа
наречие «смело» и определение «небольшие».
Важную роль в создании облика персонажа играет его прозвище – Бирюк. Оно
дает название всему рассказу и направляет читательское восприятие.
Смысл
слова поясняет сам автор в сноске, в начале рассказа: «Бирюком называется в
Орловской губернии человек одинокий и угрюмый»4. Хотелось бы отметить, что
первая публикация рассказа этой сноски не имела и была добавлена Тургеневым
позднее, так как не только французскому, но и русскому читателю диалектизм
«бирюк» был непонятен. Однако все переводчики, кроме А. Монго, уже в
заглавии объясняют значение слова «бирюк», дают подробные комментарии, то
есть они идут от текста к названию: прочитав рассказ, они уже составили мнение
о Бирюке. К тому же, А. Монго и М.-Р. Гофман вместо прозвища, называют
лесника «Le Loup-garou » ‘оборотень; нелюдим’, то есть значительно изменяют
смысловое наполнение диалектизма. Так теряется очень важная в характеристике
героя деталь, поскольку поведение Бирюка не совпадает со смысловой
доминантой этого прозвища, тем более, что автор, Тургенев, дает своему герою
«говорящее» имя – Фома, смысл которого восходит к Евангелию. Фома –
«человек, который упорно стоит на своём, не верит очевидному» [апостол Фома
не хотел верить в воскресение Иисуса Христа до тех пор, пока не прикоснулся к
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 159.
Delaveau H. P. 28; Vimay M. P. 103; Jousserandot L. P. 247.
3
Charrière E. P. 200.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
2
109
его ранам]»1. Фома у Тургенева, действительно, упорно стоит на своем
(«воровать никому не следует»),
не верит очевидному (сомнение): не хочет
признать за мужиком-порубщиком права воровать, до тех пор, пока, отчаявшись,
мужик-порубщик не срывается на бунт. Как видим, имя собственное выполняет
не только номинативную, но и характерологическую функцию в рассказе.
Переводя рассказ, А. Монго, Л. Жуссерандо и М. Вимэй дают сноску: «Foma –
Thomas».
Имя апостола Thomas во французской языковой картине мира
«говорящее» (так же, как и Фома в русском языке) и проведенная параллель
позволяет читателю переводного текста лучше понять замысел И.С. Тургенева.
Особого
смыслового
и
эмоционального
эффекта
Тургенев
достигает
противопоставленными в семантической композиции образами яркого света
грозы на улице и слабой лучины в избе лесника: «…при свете молнии увидал
небольшую избушку <…> Из одного окошечка тускло светил огонек», «Лучина
горела на столе, печально вспыхивая и погасая»2. Обращает на себя внимание тот
факт, что только один из французских авторов, Л. Жуссерандо, использует
казалось бы полный эквивалент к слову ‘тусклый’ – « terne »3. Все остальные
переводят как «faible » ‘слабый’4, « petite » ‘маленький’5 « pauvre » ‘бедный’6.
Анализ значения « terne » показывает, что в нем присутствует нюанс « qui n'attire
ni ne retient l'intérêt; sans couleur et sans force, sans expression » ‘не привлекает
внимания, бесцветный, бессильный, невыразительный’7. Как видим, в этом случае
перевод не нарушает семантику тургеневского текста и передает существенный
для эмоционального восприятия смысловой оттенок. Важно, что сцена бунта
мужика в избе происходит «при свете фонаря»8, то есть Тургенев, меняя
освещенность места действия, усиливает смысловой потенциал ситуации.
1
Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и
значений / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова; под общей ред.
Н. Ю. Шведовой. М.: "Азбуковник". Т 1. 1998. 807 с.
2
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 156.
3
Jousserandot L. P. 245.
4
Charrière E. P. 199.; Delaveau H. P. 56.; Mongault H. P. 275.
5
H.-Kaminsky E. P. 232.
6
Vimay M. P. 101.
7
Le Grand Robert.
8
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
110
Поэтому переводчикам пришлось давать сноски с объяснениями того, что такое
лучина, или использовать описательный перевод: « une tige de fer portant une
loutchine » ‘железный стержень, в который вставлена лучина’1 и сноска;
« loutcina »2 и сноска; « un bâton de résine » ’палочка со смолой’3 и затекстовая
сноска; « un lumignon – un bâton de résine » ‘заженный кончик фителя – палочка
со
смолой’4.
При
этом,
как
известно,
теряется
эстетическая
функция
художественного текста и смысловая нагрузка образа ослабляется. В переводе И.
Г.-Каминского лучина превращается в « une torche » ‘факел’5 без каких-либо
объяснений. По-видимому, образ факела возникает в сознании переводчика
потому, что горящая лучина по форме своей напоминает факел. Таким образом,
Г.-Каминский делает акцент на образной ассоциативности восприятия, проводя
аналогию с известным французскому читателю способом освещать темное
помещение.
Диалогичность композиции рассказа составляет особенную трудность при
переводе. Несмотря на то, что рассказчик не является сторонним наблюдателем,
его отношение проявляется через прямую оценку («Я посмотрел кругом – сердце
во мне заныло: не весело войти ночью в мужицкую избу»6) – именно детали,
самые тонкие штрихи воссоздают перед читателем портрет главного героя.
Следует отметить, что передача прямой оценки не представляет сложности для
французских переводчиков.
Рассказчик, составив уже первое мнение о леснике, приводит отзывы о нем
мужиков. Так, при смене точки зрения, раскрывается еще один пласт в характере
персонажа. Французским авторам непросто интерпретировать и передать
отношение к Бирюку местных мужиков, которые «боялись его как огня»7, так как
речь крестьян наполнена разговорными выражениями. «Мастер своего дела»8,
1
Charrière E. P. 199.
Delaveau H. P. 57.; Jousserandot L. P. 246.
3
Mongault H. P. 275.
4
Hofmann M.-R. P. 161.
5
H.-Kaminsky E. P. 253.
6
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
7
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
8
Там же.
2
111
лесник во французских текстах предстает «активным» (il n’y avait jamais eu un
homme si actif »1, « jamais homme n’avait eu son activité »2), «бдительным»
(«remplir avec autant de vigilance les fonctions »3), «не имеющим себе равных»
(« jamais on n’avait vu son pareil»4).
Не находится полных эквивалентов к
оборотам «и ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку
не идет». В передаче характеристики «силен, дескать, и ловок как бес»5 не
сохраняется смысловая наполненность выражения, так как все переводчики
используют выражение «comme un diable » ‘очень, сильно, ужасно’6, в котором
основное значение связано с показателем интенсивности предпринятых действий.
Представляя читателю диалог рассказчика с Бирюком, Тургенев фиксирует
внимание на том, как сталкивается в сознании повествователя оценка Фомы
мужиками и восприятие увиденного рассказчиком. Когда барин говорит, что
слышал о леснике, что тот никому «спуску не дает», Бирюк отвечает, что
«справляет свою должность» (в переводах нейтральное «выполняю свои
обязанности») и что «даром господский хлеб есть не приходится»7 (переводится
«нужно заслужить», «не ворую хлеб, который ем», «не следует есть барский
хлеб, ничего не делая», «нужно его заработать»). «Никому спуску не давать»
значит «не прощать кому-либо, не оставлять без возмездия проступки, вредные
действия и т. п.»8, « не оставить без наказания, не делать поблажек кому-либо »9.
Но Фома не наказывает, он сторожит, исполняя свой долг так, как он его
понимает. Выражение «никому спуску не даешь» переводится, как « traquer le
pauvre monde » ‘травить несчастный народ’10, « impitoyable » ‘безжалостный,
1
Charrière E. P. 200.
H.-Kaminsky E. P. 234.
3
Delaveau H. P. 58.
4
Mongault H. P. 276.; Hofmann M-R. P. 161.
5
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
6
Charrière E. P. 200.; Delaveau H. P. 58.; H.-Kaminsky E. P. 234.; Vimay M. P. 103.;
Jousserandot L. P. 247.; Mongault H. P. 276.; Hofmann M-R. P. 161.
7
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157.
8
Фразеологический словарь русского литературного языка: около 13 000 фразеологических
единиц. 3-е изд., испр. / под. ред. А.И. Федорова. М.: АСТ, 2008. 879 c.
9
Фразеологический словарь русского языка / под ред. А.И. Молоткова. М, 1978. 543 с.
10
Charrière E. P. 200.
2
112
беспощадный’ 1 , « sans pitié » ‘без жалости’ 2, « ne pardonne à personne » ‘никому
не прощаешь’3,
несмотря на то, что во французском языке существуют
фразеологизм «mener qn tambour battant» ‘держать в руках, держать в ежовых
рукавицах, сурово обходиться, не давать спуску; не давать передышки, не давать
ни отдыху, ни сроку’, а с 1875 года в словаре зафиксировано выражение «à la
redresse », бывший арготизм, перешедший в разговорную речь, употребляющийся
по отношению к
противодействует».
человеку, «способному
Таким
образом,
в
наказать
некоторых
тех, кто ему
переводах
сознание
нравственного долга Бирюка представляется как проявление жестокости и
беспощадности. Необходимо отметить, что в подтексте этой небольшой по
объему сцены кроется ответ на крайне важный для понимания русского характера
вопрос: «почему все мужики ненавидят Бирюка?»: ненависть мужиков к своему
брату мужику, охраняющему барское добро, зиждется на том, что он, пожалуй,
единственный во всем уезде человек, который считает, что за воровство следует
наказывать. Его поведение в описываемой ситуации ставит под сомнение
справедливость вынесенного ему крестьянским миром приговора.
Важным средством создания образа служит речь лесника, поданная в рассказе
на фоне речевого высказывания его дочери. Оба плана соединяет авторская речь,
в которой преобладают глаголы, обозначающие не только процесс высказывания,
но также чувства и действия, сопутствующие ему, в то время как французские
переводчики используют в основном нейтральные глаголы –
«отвечать»,
в
которых
потеряно
стилистическое
«говорить» и
своеобразие
характеристики. Речь Бирюка богата разговорной лексикой,
речевой
просторечиями:
«чай», «окромя», «вишь», «коли», «а этак я, пожалуй, и прозеваю его». «Мы его
духом поймаем»4, говорит лесник, направляясь за порубщиком. Переводчики поразному подходят к передаче
этого выражения. Некоторые выделяют нюанс
значения «быстро»: «empoigner en un tour de main » ‘схватить в два счета’
1
Delaveau H. P. 59.; Hofmann M.-R. P. 162.
Mongault H. P. 277.
3
H.-Kaminsky E. P. 235.; Jousserandot L. P. 248.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 158, 159.
2
113
(разг.)1; «prendre bientôt » ‘быстро возьмем’ 2; другие упускают его: « attraper »
‘поймать, схватить’3; « surprendre » ‘заставать, захватывать врасплох,
застигать’4; « mettre la main au collet » ‘схватить, сцапать’5. И хотя
Л. Жуссерандо использует слово возвышенного стиля « pincer prestement »
‘ловить, сцапать живо’6, в сноске он объясняет: « doukhom, не переводя дыхания,
т.е. быстро. Выражение пришло от «выпить одним духом». Оно очень часто
встречается в былинах»; он единственный пытается передать значение «на одном
дыхании». В авторском восприятии «тоненький голосок» дочки Бирюка, на
который обращает внимание рассказчик (тоненький – « petite » ‘маленький’,
« fluette»7, но данное значение фиксируется в словаре только с 1858 г., никак не
переводится у Шаррьера и Г.-Каминского),
получает дополнительную
характеристику ее манеры говорить: она произносит слова «едва внятно»,
«прошептала», «Улитой (не литературное «Улита»!)», проговорила она, еще
более понурив свое печальное личико»8. Рассказчик «подстраивается» под речь
лесника и его дочки: «знать», «аль», что крайне важно: в этом проявляется
стремление рассказчика расположить к себе Фому, заставить его раскрыться.
Однако этот важный смысловой эффект оригинала практически невозможно
передать эквивалентно на чужом языке, хотя некоторые переводчики пытаются
сделать это с помощью лексических средств («donc» ‘итак, так’, «apparemment»
‘вероятно, по-видимому, очевидно’, «probablement» ‘вероятно, возможно’) или
синтаксических средств (например, используя прямой порядок слов в вопросе),
передающих эффект просторечности. Бирюку приходится хотя бы немного
рассказать барину о себе, но делает он это неохотно, отвечает односложно.
Бесспорно, во всех речевых высказываниях преобладает авторская точка зрения,
которая организует и ключевую сцену рассказа – сюжетную ситуацию
1
Charrière E. P. 202.
Delaveau H. P. 61.
3
Мongault H. P. 279.
4
H.-Kaminsky E. P. 237.
5
Hofmann M.-R. P. 163.
6
Jousserandot L. P. 250.
7
Hofmann M.-R. P. 160.
8
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 157,158.
2
114
нравственного выбора, являющуюся смысловым центром рассказа, когда
конфликт достигает своей кульминации как в событийном, так и в эмоциональном
плане. Эта сцена предваряется важным замечанием рассказчика об атмосфере,
предшествующей действию: «кузнечик кричал в углу…дождик стучал по крыше и
скользил по окнам; мы все молчали»1 – такой была предгрозовая ситуация в избе.
К тому же, метафорический образ грозы, развернутый Тургеневым в параллель с
природной стихией, также определяет атмосферу в избе во время бунта мужикапорубщика, который угрожает Фоме, не стесняясь барина.
В центре происходящего – рассказчик, его понимание того, что происходит, но
это понимание скорее обозначено, чем изображено. Тургенев – мастер
«скрытого», «тайного» психологизма2. Внутреннее состояние героя, изменения,
происходящие с ним, он, как правило, передает опосредованно, через мимику,
жесты, оставляя простор
воображению читателя. Рассказчик молчит, но его
внутренняя речь фиксирует то, что он видит и чувствует. Сначала лесник говорит
«сурово», он «сидит около стола, опершись головою на руки»3 и не отвечает на
просьбы мужика.
Молчание также является у Тургенева средством создания
характера. Внешне Бирюк тверд в своем мнении («Воровать никому не след», «А
ты все-таки воровать не ходи»), затем как бы оправдывает себя: «Я тоже
человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится»4.
Произносится все это в присутствии рассказчика, который, по сути, является для
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
Бялый Г.А. Русский реализм конца 19 века. Изд-во Ленинградского ун-та, 1973г. 168 с.;
Курляндская Г.Б. Эстетический мир И.С. Тургенева. Орел, 1994. 343 с.; Гинзбург Л.Я. О
психологической прозе. Л.,1971. 464 с.; Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь:
Очерки психопоэтики русской литературы ХVIII – ХIХ веков. М., 1999. 446 с.; Шаталов С.Е.
Художественный мир И. С. Тургенева. 1979. 312 с. ; Маркович В.М. И.С. Тургенев и русский
реалистический роман XIX века. Л.,1982. 208 с.; Пустовойт П.Г. И.С. Тургенев – художник
слова. М.: Изд-во Московского университета, 1987. 303 с.; Есин А.Б. Принципы и приемы
анализа литературного произведения: учебное пособие. М.: Флинта, Наука, 2000. 248 с. ;
Merimée P. Le servage et la litterature en Russie // Revue des deux mondes. 1854. 15/ VII. P. 184189. (П. Мериме в статье «Крепостничество и литература в России» отмечал особенность
психологизма Тургенева. Он писал о манере автора «представлять рассказчика
путешествующим», встречающим представителей разных слоев. «Охотник любит разговорить
людей, описать их манеру поведения, жесты, рассказать их историю и оставить читателя самого
комментировать и делать выводы»).
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160, 161.
2
115
него тем символом наказания, ради которого он «не дает спуску». Бирюк,
подчиненный такому же барину – «человек подневольный»,
в некоторых
переводах заменяется на « serf » ‘крепостной’. Но «крепостной» – это в первую
очередь социальное положение, а во фразе Бирюка важно, что «подневольный» –
это человек, «справляющий свою должность». Удачными, на наш взгляд,
являются выражения « je ne suis pas mon maître » ‘я не хозяин себе’
dépend pas de moi » ‘это не зависит от меня’ 2. Конечно,
1
и « ça ne
выразительность
разговорного языка не сохраняется, но смысловой нюанс переводчики передают
довольно точно.
Слова Бирюка «Я бы его, для вашей милости, в чуланчик запер, <…> да вишь,
засов…»3 свидетельствуют о том, что лесник понимает мужика и сочувствует
ему, но с него «взыщут», ему «не приходится» жалеть крестьянина.
Бирюк
пытается урезонить мужика, так как вся эта сцена происходит при барине: «Пьян
ты, что ли, что ругаться вздумал? С ума сошел, что ли?»4. Конфликт,
переживаемый Бирюком, поистине трагический: в нем борются чувство жалости
и сознание долга, которое делает принятие решения очень тяжелым для лесника.
Однако эта борьба передана точной фиксацией внешней формы ее проявления
рассказчиком.
Кульминационная сцена является очень сложной в речевом отношении: барин
молчит, мужик произносит монотонно «отпусти», Бирюк повторяет одно и то
же: «воровать никому не след». Тургенев сосредотачивает внимание читателя на
диалоге, однако диалогичность ситуации внешняя. Диалог – это, в сущности,
монолог мужика, сопровождаемый комментарием рассказчика, передающим
интонацию говорящего (у мужика голос
«глухой и разбитый», «унылое
отчаяние», его «подергивало, словно лихорадка его колотила»5). Тургенев так
выстраивает эту сцену, что перевести ее очень трудно, поэтому переводчики
1
Mongault H. P. 282.
Hofmann M.-R. P. 165.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
4
Там же. С. 161.
5
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160, 161.
2
116
сосредотачиваются на фиксации внешнего события, пытаются как можно более
точно перевести слова диалога.
Важно заметить, что Тургенев, создавая образ речи Бирюка, использует
ритмический повтор
героем таких фраз, как: «знаю я вас», «а то у меня,
знаешь?» и «да я тебя», «да я его»1. Такие повторы не только являются
стилистическим средством имитации устной разговорной речи, но и помогают
раскрыть устойчивую черту характера лесника. Бирюк
следит за порядком,
«справляет свою должность», поэтому его высказывания не воспринимаются
угрожающе, они «для порядка». В результате, конечное «да я его» не привносит
несоответствия слова и действия, читатель понимает, что это только присказка у
лесника. И что самое главное, такие повторы – показатель того, что Бирюк не
вступает в диалог с мужиком. Это присловие человека, который остается при
своем мнении, что «воровать не след». Во французских текстах повтор передается
по-разному и утрачивает свою характерологическую функцию.
Обращает на себя внимание то, что, в отличие от эмоциональной речи мужика,
интонацию Бирюка рассказчик не передает, что может быть интерпретировано
как отрицательное отношение к происходящему, ведь барин знает сложившееся в
народе мнение о Фоме. Тем важнее то состояние «крайнего изумления» барина, в
которое он приходит после того, как Бирюк «гремит» на крестьянина,
выталкивает его вон: «Убирайся к черту со своей лошадью»2 и кричит на барина.
Во французском языке нельзя грамматически передать разницу «крикнуть комулибо» и «крикнуть на кого-либо» и все переводчики теряют такой важный нюанс.
Только М. Вимэй использует глагол «apostropher » ‘резко заговорить с кемлибо’ 3, раскрывая предельную напряженность в состоянии героя.
Композиционно Тургенев обрамляет кульминационную ситуацию речевым
высказыванием Бирюка: « – Эк его, какой полил, – заметил лесник, – переждать
придется»4
1
и «знать, дождика-то вам не переждать»1. Тургенев оставляет
Там же.
Там же. С. 162.
3
Vimay M. P. 111.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
2
117
читателю возможность самому объяснить загадку поступка Фомы, не дожидаясь,
когда на вопрос ответит сам автор или его герой. Это замечание И. Г.-Каминский,
И. Делаво, М. Вимэй переводят, не учитывая его роли в сюжетном построении:
«дождик скоро не закончится». В переводе Э. Шаррьера смысл высказывания (в
знании лесником характера природного явления (мелкий моросящий дождик
может идти долго) изменен – барин нетерпелив: « attendre ici la fin de la pluie,
vous n’en auriez pas vous-même la patience » ‘ждать здесь окончания дождя вам
самому терпения не хватит’ 2.
Примечательно, что Тургенев лишает мужика-порубщика индивидуальных
черт. Его портрет предельно обобщен («испитое, морщинистое лицо, нависшие
желтые
брови,
беспокойные
глаза,
худые
члены»3),
как
лишены
индивидуальности его угрозы Бирюку: «Ну на, ешь, на, подавись, на, душегубец,
окаянный: пей христианскую кровь»4. Он произносит то, что мог бы сказать
Бирюку любой такой же крестьянин (вспомним высказывание лесника «ваша вся
слобода такая – вор на воре»5).
Таким образом, в рассказе «Бирюк» представлены три ипостаси русского
национального
характера:
терпение,
бунтарство
и
созерцательность,
проявившиеся в кульминации произведения, однако переводчики сосредоточены
на интерпретации какой-то одной из этих черт национального менталитета,
поэтому «тайна» национальной психологии лишь приоткрывается, а русский
характер так и остается загадкой. Но все же французские авторы не теряют
надежду передать свое понимание русского характера.
1
Там же. С. 162.
Charrière E. P. 206.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 160.
4
Там же. С. 161.
5
Там же. С. 160.
2
118
ГЛАВА 4. РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР В СИСТЕМЕ
АВТОРСКИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КОНЦЕПТОВ
В результате возросшего в последнее время внимания к «соотношению языка и
мира художественного смысла»1 в практику литературоведческого исследования
включается изучение художественных концептов, отражающих специфику
художественной картины мира писателя2. Обращение к анализу концептов в
художественном произведении становится всё более актуальным в связи с
вошедшим в современное научное сознание системным подходом к изучению
литературы3. Нам представляется необходимым применение анализа авторских
концептов, поскольку он позволяет «смоделировать структуру языкового
сознания автора в виде концептосферы исходного текста»4, что в дальнейшем
дает возможность оценить степень адекватности его перевода.
Специфика национального характера отражается в художественной картине
мира определенной нации и в индивидуально-авторской картине мира в
частности. Художественная картина мира рассматривается «как совокупность
специфических когнитивных структур, представленных в той или иной форме в
1
Миллер Л.В. Лингвокогнитивные механизмы формирования художественной картины мира
(на материале русской литературы): дис…д-ра филол. наук: 10.02.01. СПб, 2004. С. 5.
2
См., например: Васильева Т.И. Литературоведческий подход к изучению художественного
концепта // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 7
(18): в 2-х ч. Ч. 1. С. 51–54.; Котукова Е. Ю. Концептосфера творчества в ранней прозе
Б. Пастернака: аксиология художественного пространства: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01.
Магнитогорск, 2009. 192 с.; Тарасова И.А. Художественный концепт: диалог лингвистики и
литературоведения // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010.
№ 4(2). С. 742–745.; Художественная реальность и литературный концепт: Сб. материалов
Междун. науч. конференции «Лингвитические основы межкультурной коммуникации»
(Н. Новгород, 20–22 сентября 2007 г.). Н. Новгород: изд-во НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2007.
208 с.
3
См., например: Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Литература и методы ее изучения.
Системно-синергетический подход: учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2011. 280 с.
4
Александрович Н.В. Концептосфера художественного произведения и средства её
объективации в переводе: На материале романа Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» и его
переводов на русский язык: Монография. М.: Флинта: Наука, 2009. С. 5.
119
индивидуальном
сознании
и
в
коллективном
бессознательном»1
–
художественных концептах.
Для представления авторского понимания русского характера рассмотрим
ключевые, на наш взгляд, концепты индивидуальной картины мира Тургенева.
4.1 Художественный концепт как литературоведческая категория
Для изучения идейной и художественной концепции автора, «стоящего за
текстом»2, важен, помимо прочего, анализ индивидуально-авторских концептов,
поскольку
«аналитические
методы,
опыт
разложения
художественно-
эстетических феноменов на мельчайшие составляющие уже не отвечает
требованиям времени. Специфика вхождения этих феноменов в культуру требует
новых синтезирующих концепций, объединяющих в систему ментальность, язык
и культуру»3.
Определение
художественного
концепта,
разграничение
между
художественным и лингвокультурным, «познавательным» концептом является
одной из основных проблем, не имеющих однозначного решения.
Так, например, С.А. Аскольдов, называя художественные концепты «точками
сложнейших соцветий мысленных конкретностей», «сростком возможных
образных формирований, определяемых семантикой художественного слова»4,
отмечал и расплывчатость, и психологическую сложность художественного
концепта. Вместе с тем, он первый выделил отчётливое разграничение между
1
Миллер Л.В. Указ. соч. С. 9.
Болотнова Н.С. Когнитивное направление в лингвистическом изучении художественного
текста. Томск, 2004. 152 с.
3
Миллер Л. Указ. соч. С. 82.
4
Аскольдов С.А. Концепт и слово. М.: Academia, 1997. C. 268.
2
120
художественными
концептами
и
«концептами
познавательными»1.
В
познавательном концепте нет эмоциональной и иррациональной составляющих, в
то время как художественный концепт – это «комплекс того и другого, то есть
сочетание понятий, представлений, чувств, эмоций, иногда даже волевых
представлений»2.
Художественный концепт понимается как «сложное ментальное образование,
принадлежащее не только индивидуальному сознанию, но и психоментальной
сфере определённого культурного сообщества»3, и отражает «универсальный
художественный опыт, зафиксированный в культурной памяти и способный
выступать в качестве фермента и строительного материала при формировании
новых художественных смыслов»4. Исследователи отмечают, что «в отличие от
обобщённых
познавательных
концептов
художественные
концепты
индивидуальны, личностны, размыты, и психологически более сложны. Чем
богаче культурный и эмоциональный опыт поэта, тем глубже и обширнее его
концепты»5. Художественный концепт также характеризуется как «единица
сознания поэта или писателя, которая получает свою репрезентацию в
художественном произведении или совокупности произведений и выражает
индивидуально-авторское
описывается
как
осмысление
«квант
сущности
структурированного
предметов
знания
и
о
явлений»6;
вторичной
действительности, создаваемой в тексте художественного произведения»7;
определяется как некая единица индивидуального сознания автора, его
концептосферы, которая вербализуется в художественном тексте (что не
исключает возможности эволюции концептуального содержания от одного
1
Аскольдов С.А. Указ. соч.
Там же. С. 274.
3
Миллер Л.В. Указ соч. С. 85.
4
Там же. С. 42.
5
Там же. С. 85.
6
Беспалова О.В. Концептосфера поэзии Н. Гумилёва в её лексикографическом представлении:
Автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01. СПб., 2002. С. 6.
7
Клебанова Н. Формирование и способы репрезентации индивидуально-авторских концептов в
англоязычных прозаических текстах: афтореф. дис. …канд. филол. наук.: 10.02.04. Тамбов,
2005. С. 22.
2
121
периода
творчества
к
другому);
как
«базовое
перцептивно-когнитивно-
аффективное образование динамического характера»1.
Вышеизложенные определения подчёркивают разные особенности и стороны
данного феномена, тем самым подтверждая его многогранность. В данной работе
художественный концепт понимается как ментальная единица индивидуальноавторской картины мира, реализующаяся как в семантическом, так и в
ассоциативном контексте
художественного произведения данного
автора.
Художественный концепт является культурным наследием и характеризует
национальную картину мира данного народа. Важным в понимании природы
авторского художественного концепта представляется то, что он заключает в себе
не только «потенцию к раскрытию образов, но и разнообразные эмотивные
смыслы, тяготеет к образам и включает в себя их»2.
В структуре художественного концепта выделяют предметный, понятийный,
ассоциативный, образный, символический, ценностно-оценочный слои3, между
которыми наблюдается очевидная связь. Наиболее значимым для понимая самой
сути художественного концепта, по нашему мнению, является ассоциативный
слой, что объясняется
«ассоциативностью речемыслительной деятельности
автора и адресата, вступающих в диалог на основе текста»4.
Принципиальное значение для исследования художественного концепта в
произведении имеет тот факт, что данный концепт существует
только при
вербальной реализации, даже если одноименный концепт-универсалия может
быть репрезентирован невербально. То есть содержание художественного
концепта определяется только путём исследования авторского словоупотребления
в конкретном тексте, семантика репрезентантов которого может иметь большее
количество коннотаций, чем значения лексем, вербализующих языковой концепт5.
1
Залевская А. Языковое сознание: вопросы теории. М., 2003. С. 4–7.
Маслова В.А. Лингвокультурология: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. 4-е изд.,
стереот. М.: Академия, 2010. 208 с.
3
Тарасова И.А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект. Саратов, 2003. С. 75.
4
Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика текста: Словарь-тезаурус. Томск: Изд-во ТГПУ.
2008. С. 198–207.
5
Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки, 2003.
168 с.
2
122
Таким образом, в произведении художественный концепт представлен в особой
языковой форме, соответствующей эстетическому видению мира автора1.
Вопрос о методах анализа художественного концепта до сих пор остаётся
открытым, что объясняется его сложной и неоднозначной природой2. В качестве
исследования определённого типа художественного концепта предлагается,
например,
методика
послойного
анализа,
при
которой
необходимо
последовательно выделять слои концепта, где компоненты концепта могут быть
выявлены
с
помощью
энциклопедической
самого
литературы3.
контекста
Также
или
специальной
используется
научной
и
коммуникативно-
когнитивный методологический подход к анализу художественного концепта и
«применяется методика моделирования текстовых и межтекстовых ассоциативносмысловых полей художественных концептов в их взаимосвязи»4. Предлагаются
методики, основанные на пошаговом описании его структуры (ядро, ближняя и
дальняя структура), и дальнейший анализ его репрезентации. Данный способ
состоит из двух этапов: «описание фрагмента языковой картины мира и анализ
соответствующего концепта на материале конкретных текстов»5. Разрабатывается
особый метод аппликации (наложения), суть которого состоит в «совмещении и
1
Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика текста: Словарь-тезаурус. Томск: Изд-во ТГПУ.
2008. С. 19–23.
2
См., например: Александрович Н.В. Концептосфера художественного произведения и
средства её объективации в переводе: На материале романа Ф.С. Фицджеральда «Великий
Гэтсби» и его переводов на русский язык: Монография. М.: Флинта: Наука, 2009. 184 с.;
Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и
практика: Учебник; Практикум. М.: Флинта: Наука, 2004. С. 58.; Болотнова Н.С. О методике
изучения ассоциативного слоя художественного концепта. Сер. Гуманитарные науки
(Филология). 2007. 240 с.; Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика текста: Словарьтезаурус. Томск: Изд-во ТГПУ. 2008. 384 с.; Кубрякова, Е.С. Язык и знание: На пути получения
знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира.
Монография. РАН ИЯ. М.: Языки славянской культуры, 2004. 555 с.; Никитина С.Е. О
концептуальном анализе в народной культуре. М.: Наука, 1991. 204 с.; Попова З.Д., Стернин
И.А. Введение в когнитивную лингвистику. Кемерово, 2004. 189 с.; Фещенко О.А. Концепт
«Дом» в художественной картине мира М.И. Цветаевой (на материале прозаических
произведений): дис. …канд. филол. наук: 10.02.01. Краснодар, 2005. 216 с.
3
Тарасова И.А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект. Саратов, 2003. С. 29–30.
4
Болотнова Н.С. О методике изучения ассоциативного слоя художественного концепта. Сер.:
Гуманитарные науки (Филология). 2007. С. 26.
5
Новосельцева В.А. Концептуализация времени в русской фразеологии и художественных
текстах: На материале произведений 40–80-х гг. XIX века: дис. …канд. филол. наук: 10.02.01.
Краснодар, 2005. С. 41.
123
анализе общеязыковой, общепоэтической и индивидуально-авторской картин
мира»1. Предлагается метод, направленный на смысловую интерпретацию
содержания художественного концепта с последующей его реконструкцией. Он
основан на сопоставлении генетически тождественных контекстов и реализуется
«посредством
указания
на
некоторое
неструктурированное
множество
тематически связанных художественных высказываний, означивающих концепт в
различных текстах. Суммирование таких «означиваний» дает возможность
говорить о содержании концепта»2. В качестве адекватной единицы
анализа
концепта исследователи видят художественное высказывание, определяя его как
«особую текстуальную форму проявления концептуального смысла, являющуюся
сложным единством языковой формы, смысловой и эмоционально-оценочной
информации»3.
Одним из фундаментальных трудов в области изучения основополагающих
концептов
«Константы:
русской
действительности
словарь
русской
является
культуры»4.
работа
Ю.С.
Культурная
Степанова
составляющая
художественного концепта, безусловно, необходима для постижения авторских
смыслов, заложенных в нем, и учитывалась нами при анализе выбранных
концептов. Однако в данном словаре речь идет в первую очереь о константах
русской культуры, «взятых, прежде всего, в момент их ответвления от
европейского культурного фонда или фона»5. Вследствие выбранного предмета,
словарные статьи включают в себя этимологию концепта, его формирование в
ранней европейской истории, русской истории (в той или иной степени) и
функционирование на сегодняшний день, «с пунктирно прочерченной связью
между ними»6. К тому же материалом для «Словаря» послужили в первую
очередь различные языковые данные этимологических, толковых и других
1
Жук М.И. Концепты Вера–Надежда–Любовь в идиостиле Б. Окуджавы: автореф. дис. …канд.
филол. наук. Владивосток, 2007. С. 9.
2
Миллер Л.В. Указ. соч. С. 117.
3
Там же. С. 43.
4
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: «Языки
русской культуры», 1997. 824 с.
5
Там же. С. 7.
6
Степанов Ю.С. Указ. соч. С. 7.
124
словарей, а словоупотребление и толкование слов в текстах художественных
произведений занимают небольшое место и носят, прежде всего, иллюстративный
характер.
В нашем исследовании мы будем объяснять особенности функционирования
авторских художественных концептов в произведении,
основываясь на
семантическом выводе её компонентов из совокупности языковых единиц,
раскрывающих одну тему. Основные этапы анализа концептов будут заключаться
в установлении ключевого слова-репрезентатна в произведении, определении его
словарного значения и изменений его смысла в зависимости от авторского
наполнения
слова,
художественного
контекста,
и
в
исследовании
его
ассоциативного слоя, выраженного в речевой композиции произведения.
Так как каждое художественное произведение – это индивидуальное видение
мира, то соответствия между оригиналом и переводом могут варьироваться, что
осложняет описание концептосферы. Эту проблему решает анализ концептов
художественного текста, который предполагает выявление набора ключевых слов
текста, определение базового концепта или концептов и их описание.
Художественное произведение сообщает нам
о реальном или вымышленном
мире и его несущими компонентами являются художественные концепты. В
процессе художественного перевода такой концепт подвергается процедуре
развёртывания.
И
если
признать
возможность
огромного
количества
интерпретаций художественного текста и его неоднозначную природу, то встает
вопрос, как определить границы понимания текста, его интерпретации.
Необходимо сопоставить тексты оригинала и перевода на разных уровнях
речевой реализации, чтобы понять и интерпретировать текст. Это возможно при
концептном подходе, в основе которого лежит анализ, направленный на
исследование концептного каркаса текста, задающего его тематику, структуру,
содержание. Заметим, что концептный анализ как этап критического осмысления
произведенияп учитывает и предполагает включение литературоведческого,
когнитивного,
лингвистического,
прагматического,
культурологического
аспектов. В концептный анализ входят способы обнаружения концептов и
125
репрезентация их содержания. В ходе такого исследования необходимо
учитывать, что художественная картина мира как сложное
системное
образование включает в себя такие системы, как художественная картина мира на
определённом
этапе
развития
художественной
культуры,
картина
мира,
сформированная в рамках целого направления в искусстве, индивидуальноавторская картина мира. В процессе перевода две концептные системы, автора и
переводчика, вступают во взаимодействие, а применение концептного анализа
позволяет установить степень этого взаимодействия, т.е. определить, насколько
адекватно передана концептосфера художественного произведения в переводах.
Итак, с литературоведческой точки зрения концепт является
единицей
когнитивно-содержательного плана и выполняет важную роль в процессе
создания характера героя,
системы образов, присутствует на всех уровнях
структуры текста. Рассмотрим основные функции наиболее важных для
тургеневской системы концептов, которые он использует при создании русского
национального характера. Однозначного определения доминирующей черты у
Тургенева нет, но проведенный нами анализ авторской позиции, сюжетнокомпозиционных и речевых особенностей произведения позволил определить в
цикле «Записки охотника» четыре доминирующих концепта, в которых
воплощается Тургеневская концепция русского национального характера:
концепт «ум», «долготерпение», «природа» и «провинция».
4.2 Русский характер в авторских вариантах концепта «ум»: сюжетнокомпозиционная мотивация его реализации
Авторская идея о своеобразии русского национального характера получила свое
художественное воплощение в смысловом наполнении концепта «ум». Мы
обращаемся к анализу очерка «Хорь и Калиныч», рассказов «Малиновая вода» и
«Бурмистр», поскольку в них отражена последовательность реализации идеи
126
Тургенева о национальном характере, так как заявленная в первом рассказе цикла
«Хорь и Калиныч» двойственная природа русского характера получает свое
инвариантное воплощение в рассказах «Бурмистр» и «Малиновая вода».
Уже в первом рассказе «Хорь и Калиныч» происходит наращивание
актуального слоя концепта, в первую очередь, в системе авторской речи,
объединяющей персонажные речевые потоки, а также объективирующей
обстоятельства, характеризующие героев. Представление Хоря рассказчиком
создано «в расчете на активное сотворчество читателя»1: «На пороге избы
встретил меня старик – <…> сам Хорь <…> Склад его лица напоминал
Сократа…»2. Однако важно не внешнее сходство Хоря и Сократа, важен диалог
между Хорем и рассказчиком: характер героя раскрывается рассказчиком через
его умение вести сократический, «умный» диалог3. Существенно, что об
особенностях русского национального характера автор узнает также из «простой,
умной речи»4 Хоря: из расспросов мужика рассказчик вынес убеждение о «силе и
крепости» русского мужика, «здравый смысл» которого помогает ему «смело
глядеть вперед» и идти на «преобразования»5.
Суждения Хоря, относящиеся к оценке героем различных типов житейских
ситуаций, рационально-афористичны: «кто без бороды живет, тот Хорю и
набольший», «Бабы ведь народ глупый», «И хорошо, батюшка делаешь; стреляй
себе на здоровье тетеревов да старосту меняй почаще»6. Практический взгляд
Хоря на жизнь дает приращение к смысловой доминанте концепта: ум – это
умение жить, примеряясь к обстоятельствам.
В целях реализации доминанты концепта «ум» Тургенев выстраивает
синонимические ряды, придавая им характерологическую функцию. Хорь –
человек «умный», «себе на уме», «бестия», «положительный, практический»,
1
Уртминцева М.Г. Говорящая живопись (Очерки истории литературного портрета):
Монография. Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского университета, 2000. С. 39.
2
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 6.
3
Уртминцева М.Г. Указ соч. C. 39.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 10.
5
Там же.
6
Там же. C. 12, 18.
127
«административная
голова»,
«рационалист».
Он
«чувствовал
свое
достоинство», «понимал действительность», «говорил мало» и «разумел про
себя», «возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь»1.
Образ
героя
представлен
также
через
детали
бытовой
обстановки,
«изображение „вписанных“ в нее других персонажей»2. Так, например,
знакомство с Хорем предваряет описание его хозяйства: «изба <…> с чистыми
бревенчатыми стенами, тяжелый образ в серебряном окладе, липовый стол
<…> выскоблен и вымыт», кружка «большая», квас «хороший», «сытый пегой
жеребец, запряженный в телегу»; семьи, в частности, его сыновей – «шесть
молодых великанов»3.
Полной его противоположностью является Калиныч, не имеющий ни семьи, ни
хозяйства, не практичный, не рациональный. «Ум» Калиныча в авторском
комментарии характеризует иной синонимический ряд: «идеалист», «романтик»,
«восторженный и мечтательный», «добродушный, кроткий, беззаботный,
ясный»4.
Тургенев, не употребляя слово «ум» по отношению к Калинычу, активизирует
читательское восприятие этого типа «ума» иным способом, характеристику
Калинычу он дает в слове г-на Полутыкина: «добрый мужик», «усердный и
услужливый»5. Тургенев не используя слово «ум», убеждает читателя в том, что
рациональный, житейский ум
Хоря ощущает настоятельную потребность в
общении с «умом» Калиныча – воплощением идеального начала русского
национального характера, живущего в гармонии с природой и с самим собой.
Свидетельство тому – финальный эпизод рассказа, в котором Хорь вдруг
предстает в ином обличии: он начинает подпевать Калинычу, взявшему в руки
балалайку, «жалуясь на свою долю»6.
1
Там же. С. 10–15.
Уртминцева М.Г. Литературный портрет в русской литературе второй половины XIX века.
Генезис, поэтика, жанр. С. 215.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 9.
4
Там же. С. 10–17.
5
Там же. C. 11.
6
Там же. С. 18.
2
128
«Благоговение» Калиныча перед Полутыкиным, господином, данном ему
волею Божьей, не имеет под собой рационального начала, это инстинктивное
желание исполнять свой долг человека, быть усердным в служении другим,
делать добро по зову сердца. Таким образом, намеченное в начале рассказа
противопоставление Хоря и Калиныча снимается: анализ функций концепта
показывает, что герои рассказа – не два типа национального характера, а разные
формы его проявления; а авторская ремарка, соединившая в бессоюзном
предложении
результат
промежуточных
наблюдений
автора
не
противопоставляет героев, а показывает сложность и неоднозначность оценки
Тургеневым своих «новых знакомцев»1.
В рассказе «Бурмистр» Тургенев продолжает начатое в первом рассказе цикла
формирование представления о характере ума русского человека. Автор делает
Софрона, так же как и Хоря, носителем рационального начала. Он содержит
именье своего барина в «отличном порядке», знает, как «удоблетворить
посредственника», «заявить благодарность»2 становому. Показательна речь
бурмистра: в первую встречу с барином он «заговаривает нараспев и с таким
умилением на лице, что вот-вот, казалось, слезы брызнут», на другой день
«говорил он гораздо меньше вчерашнего, глядел зорко и пристально в глаза
барину, отвечал складно и дельно». Но даже «увлеченный порывом чувств», он
«все напирал на то, что земли-де у них маловато, прикупить бы не мешало»3.
В рассказе актуализируется смысловой пласт концепта, связанный с основной
антикрепостнической идеей всего цикла4. Тургенев раскрывает сущность
практической стороны русского ума, сопоставляя речевую манеру высказывания
барина и мужика о бурмистре. Аркадий Павлович Пеночкин говорит о бурмистре,
как о «государственном человеке», называет его «une forte tête (умная голова)»,
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. Тургенев С. 12.
Там же. С. 131.
3
Там же. С. 130, 132.
4
Известно, что рассказ написан в Зальцбрунне под влиянием Белинского. Ранее не датируя
свои произведения, Тургенев точно обозначает время и место написания, очевидно, отдавая
дань уважения Белинскому и его идеям, выраженным в знаменитом «Письме к Гоголю», также
датированном июлем 1847 г.
2
129
«молодец»1. В его понимании Софрон –
подданный, служащий ему верой и
правдой. Но барин не видит то, что видят в нем крестьяне, то есть истинную
сущность Софрона. Автор доверяет высказать правду о нем крестьянину
Анпадисту, раскрывшему настоящую причину служения бурмистра господину:
«Да ведь Шипиловка только что числится за тем, как бишь его, за Пенкинымто; ведь не он ей владеет: Софрон владеет»2. Ум Софрона «звериный», он
предан барину как «пес»3, но о себе, своем благе не забывает: пес (Софрон) не
только охраняет добро хозяина, но и ластится к нему, заискивает.
Таким образом, в тексте рассказа происходит несколько приращений
актуального слоя концепта, в том числе и за счет определений Софрона пофранцузски: «Quel gaillard! » ‘Каков молодец!’, которое вводится в текст рассказа
в речи Полутыкина. Поэтому, во-первых, рациональная составляющая русского
«ума», положительная у Хоря, приобретает отрицательную коннотацию в образе
бурмистра. Во-вторых, Тургенев показывает, насколько «ум» барина отличается
от «ума» мужика, насколько сложными были отношения между крепостными и их
господами.
Если Хорь и бурмистр являются носителями практичной стороны русского
характера, то линия, идущая от «нерационального»
Калиныча получает
продолжение в рассказе «Малиновая вода». Степушка – это герой, в котором
проявляются
такие
черты
национального
характера,
как
кротость
и
безответность. «Ум» этого героя представлен в авторской характеристике.
Рассказчик говорит о нем как о человеке без прошлого, без связей, без родства,
человека, о котором никто не говорил, отсутствия которого никто не замечал. У
Степушки, в отличие от Калиныча, которому содержать хозяйство в исправности
не давал барин, не было ничего своего: «Проживал он летом в клети, позади
курятника, а зимой в предбаннике; в сильные морозы ночевал на сеновале»4.
Описывая его существование, автор делает акцент на таком качестве ума русского
1
Там же. С. 127.
Там же. С. 136.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 132.
4
Там же. С. 32.
2
130
мужика, как умение приспособиться к обстоятельствам. Степушка даже «в
праздничные дни, дни всеобщего жалования… он не являлся…, не кланялся», так
как он «вечно хлопотал… и все для еды, для одной еды»1.
Как
видим,
в
авторской
картине
мира
умение
приспособиться
к
обстоятельствам реализовано в образах таких несхожих друг с другом героев как
Хорь, Софрон, Калиныч и Степушка, однако Тургенев по-разному мотивирует
причины, по которым его герои проявляют эту черту национального характера,
выявляя таким образом особенности психологического склада русского человека.
Итак, Тургенев снимает видимое впечатление о двойственности русского
национального характера, заявленного в «Хоре и Калиныче». Концептный анализ
рассказов цикла показывает, что рассмотренные типы русского человека
воплощают не двойственность, а его разные стороны.
В решении проблемы создания обобщенного образа русского «ума» Тургенев в
«Записках
охотника»
в
известной
степени
определил
особенности
функционирования концепта «ум», зафиксированное гораздо позднее в различных
словарях русского языка. В толковом словаря Вл. Даля (1882) понятие ума
трактуется как «общее названье познавательной и заключительной способности
человѣка, способность мыслить; это одна половина духа его, а другая нравъ,
нравственность, хотенье, любовь, страсти (выделено автором – Н.В.); въ
тѣсн. знчн. ум или смыслъ, разсудокъ, есть прикладная, обиходная часть
способности этой (ratio, Verstand), низшая степень, а высшая, отвлеченная:
разумъ, (intelectus, Vernunft)»2. Однако данный словарь, как известно, фиксирует
явления живого языка и не отражает особенности языка литературного, языка
«Записок охотника» Тургенева. В этой связи показательно объяснение слова «ум»
в словаре древнерусского языка И.И. Срезневского (1893), который фиксирует
письменные языковые явления. Любопытно, что в данном словаре мы находим
аналогичную Далю трактовку: «Умъ – душа, совокупность духовных сил
1
Там же. С. 33.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Русский язык. Т. 4.,
1980. С. 494.
2
131
(выделено автором – Н.В.); – способность мыслить и познавать, разумъ; – мысль;
– разумѣнiе, пониманiе; – знанiе, умѣнiе; – разсудокъ»1. То есть употребление
слова ум означало и разум, и мысль, и душу, что отражало то значение, в
соответствии с которым концепт «ум» функционирует в тексте Тургенева.
В «Записках охотника», как впрочем, и в других произведениях Тургенева,
именно контекст, в котором преобладает позиция автора-повествователя,
становится определяющим для реализации концепта. Рассмотренная нами
последовательность рассказов показала, что приращение актуального слоя
концепта, связанное с контекстом, многообразие его проявлений в русском
национальном характере является проблемой
интерпретации национальной
специфики концепта «ум» русскими читателями и критиками.
Во французских переводах концепт «ум», один из ключевых в цикле
Тургенева, получает самое различное толкование, так как не всегда авторам
переводов удается реализовать многозначность того или иного слова и связать его
с контекстом. К тому же трудность при интерпретации концепта возникает уже
при восприятии слова-репрезентанта2. Эквивалентами слова во французском
языке являются esprit, воплощающее значение «ум, интеллектуальная сторона»3;
intelligence – качество ума, связанное с умением быстро адаптироваться4; raison,
которое понимается как мыслительная способность человека, позволяющая ему
понимать, судить и действовать в соответствии со своими убеждениями,
способность мыслить, рассматриваемая в общем, абстрактном значении,
1
Срезневский И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по письменнымъ
памятникамъ. В 3 т. Т. 3. Санктпетербург: Типографiя императорской академiи наукъ, 1912.
Ст. 1211.
2
См., например: Голованевская М.К. Ментальность в зеркале языка: некоторые базовые
мировоззренческие концепты французов и русских. М.: Языки славянских культур, 2009.
375 с.; Колесов В.В. Философия русского слова. СПб.: ЮНА, 2002. 448 с.; Сергеева Н.М. Ум и
разум // Антология концептов / под ред. В.И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. Волгоград:
Парадигма, 2005. 352 с. С. 286 – 305.; Kiefr X . L’esprit. Le fonctionnalisme selon Daniel Dennette
ou :
Dennette
a-t-perdu
l’esprit ?
[Электронный
ресурс].
URL:
http://www.philopsis.fr/IMG/pdf_esprit-denett-kieft.pdf (дата обращения: 25.04.14).
3
Le Grand Robert.
4
Ibid.
132
правильно судить и применять эти суждения в действии1. Таким образом, можно
утверждать, что во французском языке не существует точного эквивалента
русскому «ум», в тех его значениях, которые были крайне важны для Тургенева.
Перевод данного понятия затруднителен для французских авторов, они
вынуждены искать варианты, исходя из особенностей контекста. Проведенный
анализ показал2, что представление рациональной составляющей характера
(хитрость, практичность, ловкость) не вызвало трудности у французских
переводчиков, а интерпретация субъективно-авторского аспекта восприятия
духовного начала (добродушие, открытость, вера в добро) русского человека,
часто невербализуемого в тексте, стала объективной причиной неточной передачи
значения концепта.
4.3 Характерологическая функция концепта «долготерпение»
Концепт опосредованно реализуется во всех рассказах Тургенева. Так, терпение
у Василия Васильевича в «Гамлете Щигровского уезда» – это терпение человека,
который не нашел себя. Это вариант долгого терпения, которое синонимично
смирению и, более того, утрате самого себя. Терпение Бирюка – еще один
вариант тургеневского решения художественного изображения долготерпения.
Его смирение, покорность судьбе, тем не менее,
не исключает чувства
собственного достоинства, уважения к самому себе, не лишает героя ярких,
индивидуальных черт. Касьян с Красивой Мечи также является символом
долготерпения,
поддерживаемого
ощущением
собственной
соприродности,
неуничтожимости веры человека в окружающую его природу. Особое внимание
Тургенев обращает на долготерпение русской женщины. Так, в
рассказах
«Ермолай и мельничиха», «Свидание», «Петр Петрович Каратаев» в женских
1
Ibid.
Подробный анализ интерпретации концепта «ум» французскими переводчиками представлен
в Приложении 2.
2
133
образах воплощено субстанциональное начало, присущее русскому характеру –
его покорность судьбе.
Важно, что в «Записках охотника» Тургенев представляет читателю различные
формы долготерпения, не соотнося их с социальной принадлежностью героев.
Так, например, «долго терпят» и дворяне-помещики Тихон Иваныч Недопюскин,
которым «судьба забавлялась»1, и Петр Петрович Каратаев, пострадавший по
прихоти вздорной помещицы, и крепостной Степушка в «Малиновой воде» или
вольноотпущенный дворовый Владимир («Льгов»).
В рассказах цикла эта природная черта русского характера, кажется, не
связывается Тургеневым с религиозными чувствами. Но если рассматривать
композиционную структуру и постепенное складывание периферийного слоя
концепта, то можно заметить, что в расположении рассказов в цикле автор
«наращивает» семантику долготерпения, определенным образом направляя
впечатление читателя. В данном случае рассказ «Живые мощи», добавленный
Тургеневым позднее, ставит окончательный акцент в интерпретации автором
природы долготерпения русского человека.
Многие исследователи, обращаясь к рассказу «Живые мощи», в первую
очередь отмечали, что в главной героине Лукерье Тургенев воплотил такие
качества русского человека, как религиозное смирение и терпение2. Сам писатель
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 281.
См., например: Антонова М.В. Житийное в облике Лукерьи (рассказ И.С. Тургенева «Живые
мощи») // Спасский вестник. Тула, 2004. Вып. 11. С. 65–74.; Буданова Н.Ф. Рассказ Тургенева
«Живые мощи» и православная традиция (к постановке проблемы) // Русская литература, 1995.
No 1. С. 188–193.; Головко В.М. Черты национального архетипа в мифологеме Христа
произведений И.С. Тургенева // Евангельский текст в русской литературе XVIII–XIX веков. Сб.
статей. Петрозаводск, 1994. С. 231.; Дедюхина О.В. Сны и видения в рассказе И.С. Тургенева
«Живые мощи» как компоненты жанра жития // Проблемы славянской культуры и
цивилизации: Материалы IХ Международной научно-методической конференции, 24 мая 2007.
Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2007. С. 143–146.; Дробленкова Н.Ф. «Живые мощи». Житийная
традиция и «легенда» о Жанне д’Арк в рассказе Тургенева // Тургеневский сборник: материалы
к полн. собр. соч. и писем И.С. Тургенева / ред.: Н. В. Измайлов, Л. Н. Назарова. Ленинград:
Наука. Ленингр. отд-ние, 1969. Вып. V. С. 289–302.; Калашникова И.А. Смысловая роль
эпиграфа в очерке И.С. Тургенева «Живые мощи» // Свято-отеческие традиции в русской
литературе: сб. мат-лов II Всерос. науч. конф. с междунар. участием. Ч. I. Омск: Вариант-Омск,
2009. С. 104–114.; Костромичева М.В. Мифологический контекст в рассказе И.С. Тургенева
«Живые мощи» // Спасский вестник. 2005. Вып. 12 [Электронный ресурс].
URL:
http://www.turgenev.org.ru/e-book/vestnik-12-2005/
kostromichova.htm
(дата
обращения:
2
134
в одном из писем
конца 1873 года к Я. Полонскому сделал замечание,
касающееся его собственной интерпретации рассказа «Живые мощи»: «Есть у
меня один недоконченный отрывок из "Записок охотника" – разве это послать?
Очень он короток и едва ли не плоховат, но идет к делу, ибо в нем выводится
пример русского долготерпения»1. Именно это свойство характера русского
человека легло в основу сюжета очерка, определило его стилевую манеру, что и
было отмечено в ряде отзывов отечественной критики, скорее негативных, чем
положительных2. Однако
во французских литературных кругах публикация
перевода рассказа в одном из влиятельных изданий « Le Temps » 8 (20) апреля
1874 года вызвала противоположную, восторженную реакцию критиков и
профессиональных литераторов3. В чем же была причина такого явного
несоответствия в оценках идейного и эстетического значения произведения
русской и французской критикой? Одной из причин такого разногласия стали
принципы интерпретации текста, основанные на стремлении русской критики
дать оценку произведения, исходя из особенностей творческого метода
Тургенева,
в
сосредоточила
то
время
внимание
как
на
французская
характере
литературная
включения
общественность
читателя
в
систему
художественного мышления автора, на сфере концептуальной, выраженной
прежде всего в стилистике текста, его концептосфере, в первую очередь на
концепте «долготерпение»4.
Данный концепт репрезентирован в рассказе Тургенева эпиграфом, взятым из
стихотворения Ф. Тютчева «Эти бедные селенья» (1857): «Край родной
долготерпенья – Край ты русского народа!» Следует отметить, что уже
в
12.04.14).; Солодовник В.Н. Загадочная Лукерья. Проблемы восприятия западной критикой
«русской религиозной духовности» (на материале рассказа И.С. Тургеенва «Живые мощи») //
Вестник Московского государственного областного университета. № 2, 2009. С. 160–170.
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 87.
2
Михайловский Н.К. «Из литературных и журнальных заметок» ( «Отечественные Записки»,
1874, No 4)/ Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. СПб., 1907. Т. 2. С. 408–409.; Шелгунов Н.В.
Дело, 1874, No 4, отд. "Современное обозрение". С. 63.
3
Zviguilsky A. Les écrivains français d'après leur correspondance inédite avec Ivan Tourgueniev //
Cahiers. Ivan Tourgueniev, Pauline Viardot. Maria Malibran. No 1, Octobre 1977.
4
Художественное восприятие: сб. науч. статей / под ред. Б.С. Мейлаха. Ленинград, 1971.
С. 22–26.; Выготский Л.С. Психология искусства. Издание третье. М.: Искусство, 1986. 326 с.
135
эпиграфе
концепт
функционирует
за
счет
ассоциативных
приращений,
расширяющих семантику слова «долготерпение»1, направляя читательскую
интенцию восприятия текста. Понимание авторского видения долготерпения
русского народа складывается в результате межтекстовых смысловых связей
эпиграфа и очерка.
При переводе слова «долготерпение» в эпиграфе к рассказу обнаруживается
несовпадение восприятия концепта переводчиками. Слова
долготерпение во
французском языке нет, поэтому анализ иноязычных переводов слова показывает
особенности восприятия русского качества через представление уровней смысла
понятия «долготерпение».
Так, одни авторы используют в качестве перевода стихотворения Тютчева
вариант,
где
терпеливость’2.
долготерпение
Другие
передается
приводят
долготерпение – la longue endurance
перевод
3
словом
Шарля
patiencе
Салмона,
'терпение,
в
котором
– приобретает дополнительное значение –
‘способность сопротивляться усталости, страданию’4. Таким образом, в переводах
концепт «долготерпение» или не репрезентируется в той же мере, что и в
оригинальном тексте, или, наоборот, является практически эквивалентным
смыслу, реализованному в тексте И. Тургенева, так как словосочетание усиливает
1
Слово долготерпение встречается в словаре древнерусского языка И.И. Срезневского:
«дълготьрпѣниѥ, Мин. 1096; дълготьрпѣти, Мин. 1096; дълготьрпѣливыи, Мин. 1097»
(Срезневский И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по письменнымъ
памятникамъ. В 3 т.. Т. 1. А – К., Санктпетербург: Типографiя императорской академiи наукъ,
1893. С. 389.). В словаре В. Даля «Терпѣть, терпливать, выносить, переносить, сносить,
нуждаться, страдать; //крепиться, об(пере)могаться, мужаться, держаться, стоять не изнемогая,
не унывая; // ожидать, выжидать чего лучшего, надеяться, быть кротким, смиряться; //Терпение,
состояние и свойство по глаг.» (Даль В.И. Указ. соч. Т. 1. А – З, 1978; Т.2 И – О, 1979; Т.4. Р –V,
1980. С. 401.).
2
H.-Kaminsky Е., 1927. Р. 237. «Patience, n. f. ÉTYM. 1120, pacience; du lat. patientia, de pati «
souffrir » (страдать). Trait de caractère, comportement (considéré comme une vertu), qui consiste à
savoir souffrir sans se plaindre, à supporter sans révolte et sans colère les désagréments, les malheurs
de la vie, les défauts, les actions d'autrui ‘Черта характера, поведение (считается достоинством,
добродетелью), которое заключается в умении страдать не жалуясь, переносить без возмущения
и гнева неприятности, тяготы жизни, недостатки других и их действия ’: Le Grand Robert.
3
Mongault H. P. 517.
4
Endurance, n. f. ÉTYM. XIVs.; dial. jusque vers 1870; de endurer (от гл. выносить, сносить,
терпеть, претерпевать, подвергаться.) Aptitude à résister à la fatigue, à la souffrance: Le Grand
Robert.
136
смысловую наполненность выражения la longue endurance путем «удвоения»
значения долготерпения через семантику существительного endurance и
прилагательного longue (долгий), что акцентирует
значение «длящееся,
продолжающееся» страдание и героини, и, что очень важно, восприятие его
автором-рассказчиком1.
Словосочетание живые мощи, вынесенное в заглавие, также является
дополнительным репрезентантом концепта «долготерпение». По семантическому
наполнению
определяющим
такое
словосочетание
особенность
является
прочтения
смысловой
текста.
Анализ
оппозицией,
толковых,
этимологических словарей2 позволяет предположить, что живой – производное от
слова «жить» – кто живет, в ком есть жизнь, немертвый, а мощи (= мошти) – тело
умершего, прославленное чудесами, а также (=мочи, могу) силы телесные и
духовные. Таким образом, словосочетание живые мощи
1
несет в себе два
«Patience se dit de la persévérance, de la constance, qui fait que l’on exécute une chose, que l’on
poursuit un dessein, malgré la lenteur des progrès, malgré les difficultés, les obstacles, les peines, les
dégoûts – ‘выполнять, совершать ч-л, исполнять замысел несмотря на «медленность успеха,
достижения», трудности, препятствия, страдания, муки, разочарования’». Endurer présente celui
qui souffre comme montrant de la résignation ou comme ayant besoin d’une longue patience, parce
que le mal dure, se prolonge ‘говорят о том, кто страдает, проявляя покорность судьбе, смирение,
безропотность или о том, кто нуждается в «долгом терпении» (longue patience ) т.к. горе
« длится, продолжается» ’» (Dictionnaire des Synonymes de la langue française).
2
В словаре В. Даля живой – « кто жив, кто живет, живущий, в ком или в чем есть жизнь; о
человеке и животном: дышащий, не умерший, не мертвый, сохраняющий признаки земной
жизни; о душе: одаренный духовною, бесплотною жизнию, или же не погибший во зле и лжи,
спасенный». Слово мощи помечается как родственное слово к «мочь»: «мочь и могти, или
мочи, мощи; могу, можешь, быть в силах, в состоянье сделать что, по силам телесным,
умственным, по власти, средствам и пр.; Быть здоровым, помогать», передавая значение силы
физической. Существительное единственного числа мощь определяется как «сила телесная и
духовная, могущество, могута; здоровье, крепость», а множественное число от него – мощи –
«нетленное тело угодника Божия» (Даль В.И. Указ. соч. Т. 1. А – З, 1978; Т. 2 И – О, 1979. С.
537, 354). В словарях С.И. Ожегова и А.П. Евгеньевой живой – «такой, к-рый живет, обладает
жизнью»2, мощи – «высохшие останки людей, почитаемые церковью святыми и чудотворными.
Живые мощи (разг.) – об очень исхудалом человеке» (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый
словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений/ Российская академия наук.
Институт русского языка им. В.В. Виноградова / 4-е изд., доп. М.: Азбуковник, 1997. С. 368.;
Словарь русского языка: В 4 т./ под ред. А.П. Евгеньевой. М.: Рус. яз., 1985–1988. С. 306.).
Срезневский И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по письменнымъ
памятникамъ. Т. 1.А – К. С. 447.; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т.
М.: Наука, 1964–1973 [Электронный ресурс]. URL: http://vasmer.narod.ru/p203.htm (дата
обращения: 08.04.2014).; Шанский Н.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского
языка., М.: Прозерпина, 1994. С. 192.
137
смысловых плана: бытовой (физическая мощь или немощь) и сакральный
(духовная сила). «Живые мощи» – второе, условное имя Лукерьи, которое связано
с представлением о (долго)терпении, как качестве, приведшем ее к духовной
мощи (мощи живые), с помощью которой она преодолела физическую немощь
(ее тело мощи).
Cимволичным является не только прозвище Лукерьи «живые мощи», но и её
имя. Значение имени Гликерия или Лукерия – «сладкая (греч.), мц. (мученица)»1.
Святая Гликерия Гераклейская мученически пострадала за Христову веру во II
веке во время правления императора Антонина. Святые мощи ее прославились
истечением целебного мира, то есть обладают свойством физического и
морального воздействия. Лукерья-мученица испытывает много страданий, но она
смиряется, терпит. Следовательно, имя собственное выполняет не только
номинативную, но и характерологическую функцию в рассказе «Живые мощи» и
является
еще
одним
средством
языковой
вербализации
концепта
«(долго)терпения»2.
Важным способом презентации концепта
появляется
субъективно-авторский
аспект
становится речь рассказчика, где
восприятия
терпения
Лукерьи.
Тургенев комментирует мимику, жест, манеру Лукерьи говорить: «Я… опятьтаки не мог не подивиться вслух ее терпению», «Изумляло меня собственно то,
что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь
и не напрашиваясь на участие»3, подтверждая собственные наблюдения
индивидуальным наполнением концепта в речи героини: « А что будешь делать?
Лгать не хочу – сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась»,
«Нет, что бога гневить? – многим хуже моего бывает»4.
Некоторые переводчики испытывают трудности в определении нравственного
состояния Лукерьи, о чем свидетельствуют лексические средства передачи
индивидуального концепта. Например, состояние, которое Лукерья определяет
1
Шипов Я.А. Православный словарь. М.: Современник, 1998. С. 190.
Переводя рассказ, большинство переводчиков дают в своих комментариях сноску: Glycère
(Гликерия), тем самым позволяя читателям лучше понять замысел И.С. Тургенева.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 336, 329.
4
Там же. С. 330.
2
138
как томно, переводится французскими авторами либо «triste» ‘грустный,
печальный; унылый, скучный; жалкий, плачевный; несчастный; плохой,
скверный’1, либо «pénible » ‘тяжёлый, печальный; мучительный’2, либо «dur»
‘суровый, тяжелый, трудный’3. Или «иным еще хуже бывает» переводится как «il
y en a de bien plus maleureux que moi» ‘есть еще несчастнее, чем я’4; «рour certains
il est plus dur encore» ‘некоторым еще тяжелее бывает’5. Французские авторы не
всегда, по нашему мнению, верно интерпретируют нюансы в речи героини. Так,
обтерпелась
они выражают
одинаковым лексическим способом («prendre
patience» ‘набраться терпения’), но у всех это словосочетание стоит в прошедшем
времени, а у Монго – в настоящем («je prends patience »6), не передавая уже
свершившегося в душе Лукерьи смирения со своей долей и готовности к
(долго)терпению.
Для понимания концепта «долготерпения» высказывание Лукерьи «иным еще
хуже бывает»7, как и реплика рассказчика «Это каким же образом?» крайне
важны, поскольку в этом диалоге обнаруживается расхождение концептов
рассказчика и автора8: для первого сложно представить судьбу тяжелее судьбы
Лукерьи, в то время как авторский концепт включает в себя долготерпение не
только больной крестьянки, но всех страдающих и терпящих людей.
Показательно также, что автор вводит в повествование слова Лукерьи «– Эх,
барин! – возразила она. – Что это Вы? Какое такое терпение? Вот Симеона
Столпника9 терпение было точно великое»1, несущие в себе смысловую
1
H.-Kaminsky E., 1927. P. 244., Durand-Gréville. Op. cit. P. II.
Jousserandot L. P. 68.
3
Mongault H. P.; Baron P. Op. cit. P. 10.
4
E. Halperine-Kaminsky. С. 244.
5
Mongault H. P. 523.
6
Ibid.
7
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 330.
8
Карпов И.П. Авторология русской литературы (И.А. Бунин, Л.Н. Андреев, А.М. Ремизов):
монография. Йошкар-Ола: Изд. «Марево», 2003. 448 c.
9
Симеон Столпник – «замечательный христианский аскет <…> До 18 летнего возраста Симеон
был пастухом у своих родных, потом тайно бежал в монастырь. <…> Прожил в нем два года
<…> Настоятель принужден был его уволить за его самоистязания <…> он поселился на самом
верху горы и окружил свою келью забором, сделал железную цепь и привязал себя за ногу к
забору. Вскоре С. стал известным не только как аскет, но и как духовный наставник. <...> В
423 г. С. показал новый пример подвижничества – столпничество. Оно заключалось в том, что
2
139
доминанту индивидуального концепта «долготерпение», заключающуюся в
смирении. У некоторых переводчиков это высказывание имеет такую же
смысловую наполненность: «une grande patience» – ‘большое, великое терпение’2,
у других совсем опускается: «...de quelle patience parlez-vous là? Saint Siménon, à
la bonne heure ! Il en avait lui...» 3 ‘Какое там терпение? Вот у Симеона Столпника
оно было’.
Итак, в последовательности включения рассказов в цикл Тургенева заключен
важный смысл. Рассмотренные нами способы презентации авторского концепта
«долготерпение» показывает, что писатель неслучайно включил рассказ «Живые
мощи» в цикл гораздо позднее, чем были написаны остальные рассказы. Таким
образом он подводит итог, добавляет христианский мотив в идею долготерпения
русского человека.
Мысль Тургенева о том, что долготерпение русского человека объясняется его
христианским смирением, не все переводчики смогли передать точно, упуская
такую важную составляющую русского национального характера, как его
религиозность. Концепт в переводах не всегда имеет такую же смысловую
наполненность, как в оригинальном тексте. Это объясняется тем, что способы его
вербализации в речи рассказчика и героев не могут быть эквивалентно переданы
на французском языке в силу его лексических и грамматических особенностей.
он ставил столб, твердо укрепленный, а на вершине имевший площадку для стояния и сидения
и окруженный стеною, за которую никто не имел права входить. Отсюда он говорил проповеди
и вел беседы. На этой площадке он проводил большую часть времени и, таким образом, он
подвизался более сорока лет, предаваясь непристанной молитве»: Полный православный
богословский энциклопедический словарь: в 2-х т. СПб. Т. 2: 2059–2060.
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 337.
2
Durand-Gréville. P. ; Halperine-Kaminsky С. 255.; Jousserandot. P. 620.
3
Mongault H. P. 532.
140
4.4 Концептуализация образа природы и провинции как способ
представления русского национального характера
Тургеневское восприятие природы берет свое начало в традиции немецкого
романтизма начала XIX века, в «философии природы» Шеллинга, видящего в ней
живое начало всего существующего в мире, наделявшего ее сознанием и
подчинявшего ее действию особенных внутренних законов1.
Пристальное
внимание Тургенева к деталям в описаниях природы можно объяснить именно
желанием показать природу во всех ее «живых проявлениях»2.
Несомненно, первостепенную роль в формировании отношения Тургенева к
природе сыграла также идея Ж.-Ж. Руссо о « l’homme de la nature» – «человеке
природы», «естественном человеке»3. Ощущение себя как части природы –
неотъемлемая часть мировоззрения Тургенева. Особенно важно для него чувство
соприродности, характерное для рассказчика, чем можно объяснить выбранную
им жанровую форму – записки охотника. Очевидно, к мотиву путешествия,
дороги, характерному для Руссо, восходит тургеневский замысел «странствий по
природе»4. Для него это свободное, ничем не связанное перемещение. Иногда
рассказчик даже как будто подчиняется природным условиям, которые приводят
его к встрече с очередным персонажем. Так, например, в рассказе «Бежин луг»
описание «блужданий» потерявшего дорогу охотника-рассказчика «создает у
читателя эмоцию ожидания, которая разрешается встречей с мальчиками,
стерегущими табун»5.
1
См.: Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л.: Художественная литература, 1973. 566 с.
Тургенев И.С. ПССС и писем. Т. 4. М., 1980. С. 516. На детальное описание природы
обращали внимание многие тургеневеды. См., например: Бялый Г.А. Тургенев и русский
реализм. М.: Советский писатель, 1962. 245 с.; Курляндская Г.Б. Художественный метод
Тургенева-романиста. Тула: Приокское книжное изд-во, 1972. 344 с.
3
См., в частности: Скокова Л.И. И. Тургенев и Руссо // Спасский вестник. Орел: Гос. музей
И.С. Тургенева, 2003, № 10.
4
Скокова Л.И. Памятник двух эпох («Записки охотника» И.С. Тургенева). Изд. 2-е, испр. и
доп.М.: Таус, 2013. С. 42.
5
Муратов А.Б. Автор-рассказчик в рассказе Тургенева «Бежин луг» //Автор и текст. Сб. статей.
Под ред. В.М. Марковича и Вольфа Шмидта. СПб, 1996. С. 184
2
141
Природа для Тургенева – это тайна, которую нельзя разгадать, но можно
почувствовать. Поэтому ему так важен принцип психологического параллелизма:
через описание природы Тургенев пытается понять доминирующее в данный
момент в человеке психологическое состояние. Все пейзажные зарисовки в его
произведении – это важная психологическая подготовка читателя к последующим
событиям, либо некое эмоциональное «послевкусие», когда рассказчик еще не
может сформулировать своей оценки и пытается найти психологическую опору в
состоянии окружающей природы.
Соприродность русского человека актуализируется во всех рассказах цикла и
можно установить несколько способов реализации этого концепта при создании
образа национального характера.
Во-первых, это общая композиция «Записок охотника», которая открывается
очерком «Хорь и Калиныч», где в образе главных героев реализуется концепт
«природа»: Тургенев представляет «породу» людей, подчеркивая тем самым их
близость к природе. Любопытно, что, представляя свое описание орловского и
калужского мужика, Тургенев дает определение местности («распаханные поля,
близ оврага, кое-как превращенного в грязный пруд» орловской деревни и избы
Калужской губернии, стоящие «вольней и прямей», ее «засеки … на сотни,
болота на десятки верст»1), сразу обозначая таким образом природный локус.
Пейзажные зарисовки у него постоянно служат способом аргументации,
убеждения читателя в том, что взаимоотношение с природой помогает понять
человека: место, где он обитает, отношение к этой местности, к природным
явлениям составляют суть русского национального характера. Завершается цикл
рассказом «Лес и степь», где лес и степь – символичное пространство, с которым
связаны особенности русского национального характера. Этот рассказ является
своеобразным обращением к читателю, а стихотворный эпиграф к нему –
лирическим изображением чувств, охватывающих автора. Для рассказчика
ощущение природы – важная часть его жизни. Практически во всех рассказах
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 7.
142
Тургенев так или иначе связывает с окружающим миром героя свое собственное
мировосприятие.
Во многих исследованиях, посвященных «Запискам охотника», отмечается, что
изображение
природы
является
важным
характерологическим
свойством
тургеневского повествования – психологического параллелизма1.
Наиболее ярко прием психологического параллелизма находит воплощение в
рассказе «Бежин луг». Описание природы сопровождает рассказы крестьянских
мальчиков. Все эти рассказы полуфольклорного, полумифологического характера
объясняют, что человека окружает загадочный, таинственный мир, который
может помогать, а может и нести опасность. Сам рассказ в целом построен на
представлении восприятия природного начала, носителями которого являются
мальчики. Это восприятие сопровождается описанием разных состояний
природы. Начинается рассказ с описания «прекрасного июльского дня», в один из
которых рассказчик охотился за тетеревами: «небо ясно; утренняя заря не пылает
пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце – не огнистое, не
раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но
светлое и приветливо лучезарное». Цвета природы ясные, «подобны блеску
кованого серебра», облака «золотисто-серые, с нежными белыми краями»,
небосклон «бледно-лиловый», «краски все смягчены; светлы, но не ярки»; природа
спокойна: облака проникнуты светом, цвет не изменяется, «нигде не темнеет, не
густеет гроза», солнце «закатилось также спокойно, как спокойно взошло на
небо», «на всем лежит печать какой-то трогательной кроткости»2. Но вот
«вечерняя заря погасла, … начинали густеть и разливаться холодные тени» и
охотник понимает, что заблудился, его «тотчас охватила неприятная,
неподвижная сырость», ходить по «густой высокой траве» ему становится «както жутко»3. «Ночь приближалась и росла, как грозовая туча», «лилась
темнота», «все кругом быстро чернело и утихало», «нигде не мерцал огонек, не
1
См., например: Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Наука, 1971. 464 с.;
Курляндская Г.Б. И.С.Тургенев: метод, мировоззрение, традиции. Тула: Гриф, 2001. 229 с.
2
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 86.
3
Там же. С. 87.
143
слышалось никакого звука» и охотник «окончательно удостоверился в том, что
заблудился совершенно»1. Уже с первых слов рассказа в авторском концепте
актуализируется смысловой пласт, связанный с ощущениями рассказчика,
передающихся через изменения в природе: «громадными кругами вздымался
угрюмый мрак», все вокруг «немо и глухо» и охотником овладевает «странное
чувство», сердце у него сжимается. Движется природа и движется рассказчик;
движение природы приводит его к костру и картина сразу становится «чудесной»:
«Темное чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со
всем своим таинственным великолепием. Сладко стеснялась грудь, вдыхая тот
особенный, томительный и свежий запах – запах русской летней ночи»2.
Крестьянские мальчики живут в полном единении с природой3, поэтому охотник
чувствует рядом с ними не угрозу, исходящую от окружающего мира, а
спокойствие и гармонию, он снова способен разглядеть красоту природы.
На движения ночной природы откликаются мальчики, рассказывая друг другу
разные истории: плеснуло что-то в реке, «звездочка покатилась» и Костя
вспоминает про русалку; раздается «протяжный, звенящий, почти стенящий
звук» и Ильюша начинает рассказ про утопленника; белый голубок залетел в свет
костра и ребята говорят о «предвиденье небесном» и поверье о Тришке4. Природа
тоже отзывается таинственным шумом на рассказы мальчиков: Ильюша едва
заканчивает историю об утопленнике, как «вдруг обе собаки разом поднялись, с
судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке»5.
Мысль о таинственноя стороне природы не пропадает даже после рассказа
Павла о бочаре Вавиле. Рассказчик возвращается к описанию «торжественной и
царственной» ночи, в которой «вы как будто смутно чувствовали сами
стремительный,
таинственности
1
безостановочный
постепенно
бег
входит
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 88.
Там же. С. 90.
3
Скокова. Памятник двух эпох. С. 48.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 94.
5
Там же. С. 96.
6
Там же. С. 100.
2
земли»6.
После
рациональное:
этого
«странный,
в
мотив
резкий,
144
болезненный крик» Павел объясняет как крик цапли, Федя заговаривает с Ваней о
его сестре. Завершает рассказ описание наступления утра, когда «свежая струя»
воздуха разбудила охотника, «небо светлело, холодело, синело», «кое-где стали
раздаваться живые звуки, голоса, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать
над землею», «полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого
горячего света
<…> Все зашевилилось, проснулось, запело, зашумело,
заговорило»1. Однако рассказчик не заканчивает на этом свое повествование,
последними фразами о смерти Павла он возвращает читателя к «воле всесильного
случая, за которым стоят тайны» природы, что соответствует идеям Тургенева о
«всеприродности» человеческого бытия 2.
Проблема интерпретации специфики авторского концепта французскими
переводчиками вызвана тем, что в тексте Тургенева он выражается имплицитно.
Трудность его передачи в переводах проявляется уже с первых строк рассказа. У
всех авторов, кроме А. Монго, исчезает важная для понимания психологического
состояния рассказчика характеристика «прекрасный» июльский день, который в
их передаче остается просто «хорошим» днем –«beau jour»3, «belle journée»4.
Внутреннее ощущение охотника эксплицируется также в описании «приветливо
лучезарного» солнца: природа принимает рассказчика, она не таит в себе угрозы.
В переводах XIX века эта деталь тургеневского пейзажа теряется, солнце
представляется как ‘мягко лучезарное, нежно лучезарно’ – « un éclat redieux et
doux »5, « doucement redieux »6, « mollement redieux »7. Авторы XX века сохраняют
смысловую нагрузку слова, используя производные от « accueil » ‘прием’, в их
переводах солнце светится как будто для того, чтобы оказать радушный прием
1
Там же. С. 105.
Муратов А.Б. Указ. соч. С. 191.
3
Charrière E. P. 104., H.-Kaminsky E. P. 140., Hofmann M-R. P. 89.
4
Jousserandot L. P. 472.
5
Delaveau H. P. 254.
6
Charrière E. P. 104.
7
H.-Kaminsky E. P. 140.
2
145
(« radieux comme pour vous faire bon accueil »1, « son éclat même garde une fraîcheur
accueillante »2, « son éclat est d’une rassurante fraîcheur »3).
Образ солнца, света в рассказе сквозной. В семантической композиции ему
противопоставлены образы «мрака» и «темноты»4, олицетворяющие неспокойное,
тревожное состояние рассказчика. При его передаче французские переводчики
используют в основном
слова « sombre »,
в семантике которого заложено
значение угрозы – «рeu clair, et par là triste, menaçant, sinistre»5 ‘мало освещенный
и вследствии этого грустный, угрожающий, зловещий’ и « ténèbre » ‘тьма, мрак’,
усиливающее значение « obscur » – «недостаток света, малое освещение» (« qui
est privé de lumière »6) нюансом «полная темнота» ‘obscurité profonde’.
Отдельно хотелось бы привести анализ перевода Э. Шаррьера, в котором не
передается не только эта оппозиция, но и по-своему расставляются другие
акценты. Так,
Шаррьер полностью снимает ощущение тревоги, охватившей
охотника, добавляя, что «холодные тени» (les ombres <…>étaient froides) могли
причинить вред его здоровью, поскольку он был «разгорячен активной охотой»
(mon corps échauffé à l’excès par une chasse si active) . «Неприятная, неподвижная
сырость» (une humidité fort maligne)7, передающая чувства охотника, также
переносится на физическое состояние, она становится «вредной для здоровья»
(néfaste);
по той же причине ходить по траве рассказчику не «жутко», а
«неосторожно» (peu prudent8). Шаррьер также не обращает внимания на
ключевую фразу тургеневского текста при встрече с мальчиками о том, что
«картина была чудесная». Таким образом, концепт «природа» в тексте Шаррьера
не выполняет оценочной функции, характерной для него в тексте Тургенева.
1
Jousserandot L. P. 472.
Mongault H. P. 175.
3
Hofmann M.-R. P. 89.
4
Маслова В.А. Введение в когнитивную лингвистику: учебное пособие. 4-е изд. М.: Флинта:
Наука, 2008. С. 116.
5
Le Grand Robert.
6
Ibid.
7
Charrière E. P. 105.
8
Ibid. P. 106.
2
146
Более того, в самом конце повествования, когда охотник сообщает о смерти
Павла, Шаррьер заставляет его добавить, что он вынужден продолжить «и без
того слишком длинный рассказ» (...ce récit, déjà peut-être trop long)1, аннулируя
тем самым роль концепта «природа» в тургеневском произведении.
Природа становится своеобразным критерием в оценке героев рассказов. Как
правило, все серьезные события в «Записках охотника», которые ложатся в
основу сюжета, происходят на природе, которая проявляет сущностные черты
характеров персонажей. Крестьяне изображаются либо на фоне природы, либо
они в большей или меньшей степени связаны с природой, либо показано
неприятие ими окружающей природы, поэтому в тургеневской картине мира «от
степени этой связи с природой зависит их (героев – Н.В.) нравственный уровень»2.
Для Тургенева человек, который не понимает природу, является носителем сугубо
отрицательных качеств3. В рассказе «Свидание» встреча крестьянской девушки
Акулины с «избалованным камердинером молодого, богатого барина»4 «вписана»
в изображения осенней природы, передающие сопереживание охотника тому,
чему он стал свидетелем. Первый пейзаж, несмотря на осенние краски, выражает
светлые чувства рассказчика: мелкий дождик сменялся «теплым солнечным
сиянием», «из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как
прекрасный глаз», вокруг раздавалась «едва слышная, дремотная болтовня»
листьев, роща «озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось», «тонкие
стволы <…> берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка», «все
кругом слегка синело»5. Это описание естественно сменяется описанием Акулины:
девушка является частью природы, она похожа на молоденькую березку. Однако
уже в этот пейзаж Тургенев вносит тревожную деталь – описание осины: «Я,
признаюсь, не слишком люблю это дерево – осину – с ее бледно-лиловым стволом
и серо-зеленой, металлической листвой…; не люблю я вечное качание ее круглых
1
Charrière E. P. 131.
Скокова Л.И. Памятник двух эпох. С. 65.
3
Показательно, что при описании дворян, природа «словно исчезает»: Тургенев не причисляет
их к типу «естественного человека», изображает их «социальными» людьми: Там же.
4
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 243.
5
Там же. С. 240–241.
2
147
неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам»1. Осина
кажется рассказчику неестественной, так же как неестественным ему кажется
вырванный из своей среды Виктор Александрыч, который разрушает душевную
гармонию Акулины, вместе с которой разрушается для рассказчика восприятие
гармонии природной. В осеннем пейзаже он теперь видит «унылый страх
недалекой зимы»: небо уже не лазурное, но «бледно-ясное», «лучи его тоже как
будто поблекли и похолодели: они не сияли, они разливались ровным, почти
водянистым светом», «порывистый ветер быстро мчался мне навстречу через
желтое, высохшее жнивье», «стремились мимо маленькие, покоробленные
листья», роща «вся дрожала и сверкала мелким сверканьем»; рассказчику «стало
грустно» 2.
Итак, Тургенев ведет читателя от описаний природы к пониманию
изображенных характеров, создает цельный образ и раскрывает доминирующую
черту русского характера – близость к природе. Природа для Тургенева – это та
среда, где живет русский человек, именно поэтому исконно русские характеры
проявляются только в провинции, будь то уездный город, дворянская усадьба,
крестьянская деревня или отдельная мужицкая изба.
Образ
русской
провинции
является
своеобразным
«общим
местом»
практически во всех произведениях русской литературы XIX века. В творчестве
одних художников провинция, являясь постоянным местом жительства героев,
определяет их мировоззрение и является мотивировкой поведения, для других
авторов – возможность выявить особенности характера персонажа связывается с
их физическим перемещением из столичного пространства в провинцию (или,
наоборот, из провинции в столицу). Важно отметить, что если образ столицы
чаще всего однозначен, то образ провинции – полисемантичен. В зависимости от
идейно-содержательного замысла произведения, специфики героев, провинция
может иметь как положительные, так и отрицательные коннотации.
1
2
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 241.
Там же. С. 248.
148
Концепт «провинция» в произведении Тургенева также выражает авторскую
точку зрения, хотя и опосредованно, реализуясь, как правило, в сложном
взаимодействии сюжетных, композиционных мотивов повествования, системе
образов персонажей.
Экскурс в историю понятия «провинция» позволяет уточнить не только
семантические
границы
слова,
но
и
проследить
особенности
его
функционирования в произведении Тургенева,
Одно из первых значений слова как в западноевропейских языках, так и в
русском,
связано
с
определением
характеристики
административно-
территориальных границ1. Так, в словаре Даля провинция – «губерния, область,
округ; уезд»2. Важное определение понятия дано в Российском гуманитарном
энциклопедическом словаре: «В России П. впервые была учреждена в России при
Петре I …однако провинц. деление в России в это время не получило
распространения. После проведения губ. реформы 1707—10 П. становится
промежут. звеном между уездом и губ. В рез. обл. реформы 1719 П.
превращаются в основную терр.-адм. единицу и сохраняются до губ. реформы
1775»3.
Следствия
этой
реформы
оказываются
определяющими
для
функционирования слова в русском языке: как только произошла отмена
административно-территориального деления государства на провинции, слово
потеряло значение термина. Таким образом, в России слово «провинция» уже в
XIX веке употреблялось преимущественно как собирательное существительное.
Один из важных аспектов значения слова – определение локуса, которое
указывало на то, что провинция – это местность, находящаяся вдалеке от
столицы или крупных культурных центров, вообще – территория страны в
1
Вестстейн В. Слово «провинция» в некоторых западноевропейских языках [Электронный
ресурс]. URL: magazines.russ.ru/urnov/2000/3/hr (дата обращения: 15.12.13).
2
Даль В.И. Указ. соч. Т. 3. М., 1980. С. 472.
3
Российский гуманитарный энциклопедический словарь: В 3 т. [Электронный ресурс]. М.:
Гуманит. изд. центр ВЛАДОС: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2000. URL:
slovari.yandex.ru/~книги/Гуманитарный словарь/Провинция (дата обращения: 15.12.13).
149
отличие от столиц1, «вся страна, кроме столицы» (Жить в провинции, не в
столице)2. Именно с таким значением в современном русском языке связаны не
только нейтральные характеристики, но и оценочные, негативные: «употр. как
символ косности, отсталости3; со времен Римской империи слово "П."
приобретает
неск.
уничижительный
противопоставлении
столичному
пренебрежительная
оценка
провинциальный
простоватый»5;
(в
центру»4.
оказывается
переносном
провинциал
оттенок
–
В
отсталой
производных
зачастую
значении)
периферии
–
еще
словах
более
«отсталый,
«наивно-простоватый
человек
в
ее
такая
явной:
наивный
и
(перен.)»6.
Пейоративную коннотацию провинции часто добавляют прилагательные ее
ближайшей периферии: например, «глухая». Показателен ряд синонимов к слову
провинция и ее производным: «глушь, трущоба, захолустье, глухомань; отсталый,
наивный, простоватый и т.д.»7.
Такая многозначность слова свидетельствует о сложности явления провинции,
о различных ракурсах ее восприятия и оценки, как в бытовом общении, так и в
практике художественного творчества, где закрепляется представление о ее
реальной и ментальной неоднородности.
Важно
понять,
провинциального
1
как
присутствует
пространства,
в
остается
произведении
ли
оно
авторская
нейтральным,
оценка
какие
Толковый словарь русского языка: в 4 т [Электронный ресурс] / под ред. Д.Н. Ушакова.
Репринтное издание: М., 1995; М., 2000. URL: www.slovopedia.com/3/192-0.html (дата
обращения: 23.01.14).
2
Даль В.И. Указ. соч. Т. 3. М., 1980.
3
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и
фразеологических выражений/ Российская академия наук. Институт русского языка им.
В.В. Виноградова / 4-е изд., доп. М.: Азбуковник, 1997. С. 606.
4
Российский гуманитарный энциклопедический словарь.
5
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Указ. соч. С. 606.
6
Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Под ред. Д.Н. Ушакова.
7
Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений [Электронный ресурс] / под ред.
Абрамова Н., Переферкович Н. М., 2006. Режим доступа: www.slovopedia.com/11/207-0.html (дата
обращения: 23.01.14).
150
художественные цели преследует автор, наделяя провинцию положительными
или отрицательными качествами.
Своеобразие ранних произведений Тургенева заключается в том, что и в
«Параше», и в «Помещике», и в лирических стихотворениях 1830-х-40-х годов
действие разворачивается в деревне, в усадьбе, поэтому обращение писателя к
провинциальному сознанию в «Записках охотника» является логическим
продолжением избранного аспекта изображения. В «Записках» локус места
действия – Калужская, Орловская, Тульская губернии. Однако провинциальное
пространство в «Записках» Тургенева не является единым целым. Действие
разворачивается в уездном городке («Уездный лекарь»), в местах, максимально
приближенных к природе, – в селе (большое село Шумихино, степное село
Льгов), деревне (Юдины выселки, «заглазная», глухая деревня в очерке
«Стучит!»), усадьбе (усадьба Хоря), поместье (именье Аркадия Павлыча
Пеночкина, поместье Радилова), хуторе и избе мужика (хозяйство однодворца
Овсянникова, изба Ермолая, Бирюка) и непосредственно на лоне природы, в
самих природных топосах – река, лес, поле, луг, дорога («Бежин луг», «Лес и
степь» и т.д.).
Показательными становятся у Тургенева приметы столичного образа жизни
некоторых героев, чуждые для пространства провинции и ее менталитета.
Иронично описывается г-н Полутыкин, который «завел у себя в доме французскую
кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении
естественного вкуса каждого кушанья»1. Неестественными выглядят столичные
привычки Аркадия Павлыча Пеночкина. И хотя «обеды задает он отличные,
принимает гостей ласково, а все-таки неохотно к нему едешь», да и «дворовые
люди Аркадия Павлыча посматривают <…> что-то исподлобья»2. Последним
комментарием о дворовых людях Пеночкина рассказчик ставит под сомнение все
преимущества столичной жизни перед жизнью провинциальной. Крестьяне
«глядят
1
2
исподлобья»,
то
есть
«насупясь,
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 8.
Там же. С. 125.
недоверчиво,
со
скрытным
151
неудовольствием»1. На фоне естественной жизни провинции характер Пеночкина
выглядит искусственным, оторванным от жизни, и дворовые люди не доверяют
ему. Французским переводчикам тяжело найти полный эквивалент русскому
выражению, поэтому они выбирают либо оборот «regarder en dessous »
2
–
« regarder obliquement, en baissant les yeux »3 ‘смотреть не прямо, опустив глаза’
либо прилагательное «taciturne»4 ‘молчаливый, неразговорчивый’ – « qui par
nature parle peu, reste silencieux; qui n'est pas d'humeur à faire la conversation »5 ’тот,
кто по своей природе говорит мало; тот, у кого нет настроения разговаривать’.
При этом теряется важная мысль о народном недовольстве столичным барином.
Отношение Тургенева к «столичности» прослеживается через авторские
описания персонажей. Например,
представляя г-на Зверкова,
он использует
следующий синонимический ряд: «наружность <…> мало располагала в его
пользу, лукаво выглядывали мышиные глазки, тонкие губы беспрестанно
шевелились и приторно улыбались»; жена его «пухлая, чувствительная, слезливая
и злая – дюжинное и тяжелое созданье»6. В этих описаниях, также как в
характеристике г. Пеночкина, на первый план выводится «неестественность»
столичных господ; приторность, слезливость, чувствительность соединяется в них
со злым и тяжелым характером. Французские авторы внимательно отнеслись к
воссозданию важного для понимания авторского отношения ассоциативного ряда:
улыбка г-н Зверкова «была натянутой» (« son sourire avait quelque chose de
contraint »7, « composé »8), «приторной» (« doucereux »9), то есть ненастоящей.
Однако никому из переводчиков, кроме И. Делаво,
не удалось до конца
сохранить «тонкость» тургеневской характеристики; в их интерпретации «пухлая»
1
Даль В.И. Указ. соч. 1979. Т. 2.
Charrière E. P. 157., Mongault H. P. 231., Jousserandot L. P. 157.
3
Le Grand Robert.
4
H.-Kaminsky E. P. 191., Hofmann M.-R. P. 128
5
Le Grand Robert.
6
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 26.
7
Delaveau H. P. 45., Jousserandot L. P. 82.
8
Charrière E. P. 30.
9
H.-Kaminsky E. P. 57, Mongault H. P. 88.
2
152
жена г-на Зверкова превращается в «раздувшуюся» ‘bouffie’ 1, «дородную
толстуху» ‘grosse dondon’2.
Речевые характеристики «столичных» героев стилистически контрастируют как
с речью самого рассказчика, так и с речью остальных персонажей. Часто этой
цели служат иностранные вставки. Французская речь помещика Пеночкина
состоит из клише: «Mais c’est impayable!», «Mais comment donc!»3 (Забавно!, Как
же!);
при
описании
отставного
поручика
Виктора
Хлопакова,
«подделывающегося к богатым петербургским шалунам»4, используется русская
транслитерация – знак плохого французского произношения: «Жэм-са»5.
Претензии на «столичность» иронично выведены Тургеневым в рассказе
«Татьяна Борисовна и ее племянник»: смешно выглядит «старая девица лет
тридцати восьми с половиной, существо добрейшее, но исковерканное,
натянутое и восторженное», рассуждающая о «Гете, Шиллере, Беттине и
немецкой философии»6 по сравнению с Татьяной Борисовной, «которая так
просто и хорошо себя держит, так свободно чувствует и мыслит, … что
поистине невозможно ей не удивляться»7. Автор подчеркивает, что достоинства
его героини рождается не из «воспитания», которое, впрочем, определяется как
умение говорить по-французски, они «точно родились с ней»8. Снова на первый
план Тургенев выдвигает противопоставление природной естественности Татьяны
Борисовны и манерности «старой девицы». Французским переводчикам сложнее
всего было передать значение главной для понимания этого противопоставления
характеристики
« minaudière »9
1
«исковерканная».
‘жеманная’,
Некоторые
« bouleversée »10
используют
‘взволнованная’,
определение
« manièrée »1
Jousserandot. P. 82.; Charrière. P. 30.; H.-K. P. 57.
Mongault H. P. 88.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 125.
4
Там же. С. 175.
5
О передаче иностранных вставок во французских переводах мы подробнее говорили в разделе
2.3 Комментарий текста: его художественные функции в оригинале и переводе.
6
Там же. С. 188.
7
Там же. С. 185.
8
Там же.
9
Mongault H. P. 321.; Hofmann M.-R. P. 195.
10
Charrière E. P. 241.
2
153
‘манерная’, другие просто упускают это определение2. При этом теряется
смысловая составляющая, присущая русскому слову «изломанный условиями
жизни, неправильным воспитанием и т.п.»3. И. Делаво ближе других подошел к
пониманию характеристики, используя при переводе выражение « d’un esprit
faux »4 ‘заблуждающийся ум’. Тем не менее, такая трактовка также не дает
читателю верного восприятия сравнения, так как «исковерканная старая девица»
«изуродована нравственно»5, а Делаво переносит акцент на интеллектуальные
качества героини6.
Интересно, что Тургенев не употребляет само слово «провинция», реализация
концепта
происходит,
в
частности,
в
наименовании
вещей,
предметов,
неизвестных в столице. То, что действие происходит в провинции, отдаленном от
центра месте, совершенно особенном мире, автор постоянно подчеркивает: «я,
человек неопытный и в деревне не «живалый» (как у нас в Орле говорится)»7,
«…пруд, по краям и кое-где посередине заросший густым тростником, поорловскому – майером»8, «сложен он был … «сбитнем», как говорят у нас»9 и т.д.
Никто из переводчиков, за исключением Л. Жуссерандо, не придал должного
значения тургеневским маркерам «провинциальности» описываемых событий.
По-видимому, затрудняясь с пониманием и переводом диалектизмов («живалый»,
«майер», «сбитень»), французские авторы предпочли не переводить их, либо
попытались заменить на слова литературного языка, которые не передают
национальный колорит провинциальных выражений. Например, переводчики
упускают во французском тексте пояснения рассказчика о том, что тростник в
Орловской губернии называется «майером», не используют в описании Дикого
Барина характеристику «сбитень», данную ему охотником; слово «не живалый»
1
Jousserandot L. P. 302.
H.-Kaminsky E., 1927. P. 27.
3
Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный.
4
Delaveau H. P. 433.
5
Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный.
6
Значение слова «esprit» подробно анализируется в разделе 4.2, посвященном анализу концепта
«ум».
7
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 16.
8
Там же. С. 75.
9
Там же. С. 217.
2
154
они заменяют на «...n’ai point habité à deumeure la campagne »1 ‘я никогда не жил
долго в деревне’, «comme j’avais peu vécu à la compagne »2 ‘я мало жил в деревне’.
Однако в «Записках охотника» нет явного противопоставления столицы и
провинции, это противопоставление реализовано в подтексте и является
предметом размышления автора-рассказчика. Автора интересуют в первую
очередь черты национального русского характера, суть которого проявляется
наиболее ярко там, где нет явного изображения социального конфликта.
Тургеневу важна психологическая картина. Тип характера Тургенев выбирает не
сам по себе, он идет от жизненной ситуации, которая и раскрывает особенности
психологического облика персонажа.
Психологии героя «пограничного» типа Тургенев посвятил очерк «Гамлет
Щигровского уезда»: психологический портрет Василия Васильевича создается
автором «на границе» нравственных позиций: с одной стороны, он стремится
быть оригинальным (ты будь хоть глуп, да по-своему!3), с другой – пытается
подражать «роковой личности» (…назовите меня Гамлетом Щигровского уезда4),
что оборачивается для провинциального философа настоящей трагедией. В
другом рассказе цикла – «Свидании» – ирония, звучащая при описании
камердинера Виктора Александровича («Свидание»), направлена вовсе не на
героя очерка: автор выносит строгий вердикт тем ложным нравственным
принципам, которые чужды русскому человеку.
Итак, помимо смыслозначения концепта «провинция» как собирательного
образа всей России кроме столицы, в цикле на первый план выходит другое
значение пространства провинции как места, которое формирует
русский
национальный характер. В «Записках охотника» провинциальная (уездная,
губернская Россия) становится художественным образом, олицетворяющим одно
из доминирующих свойств русского человека – близость к природе. Хотя само
слово «природа» Тургенев практически не употребляет в рассказах, однако этот
1
Charrière E. P. 14.
Delaveau H. P. 322., Mongault H. P. 70.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. С. 259.
4
Там же. С. 273.
2
155
концепт играет очень важную роль в передаче смысла текста. Эта составляющая
концепта
раскрывается
Тургеневым
опосредованно,
через
речевые
характеристики персонажей и рассказчика, где каждое слово несет высокую
смысловую нагрузку, и характеризует стремление автора понять душевное
состояние окружающих его людей, в которых проявляются черты русского
национального характера. Такая реализация актуального слоя концепта вызывает
трудности у переводчиков, что приводит к частичной потере значения концепта.
156
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Исследование русского национального характера в «Записках охотника»
показало, что
представление писателя
о его доминирующих чертах –
рациональный ум, терпение, соприродность, религиозность – складывались у
Тургенева постепенно, так как сам цикл формировался в течение нескольких лет.
В основе композиции цикла отразилось стремление Тургенева дать свою версию
того, что собой представляет русский национальный характер. Писатель открывал
перед читателем его многогранность, выстраивая последовательность рассказов
не в той хронологической последовательности, в которой они были созданы.
Проблема представления русского национального характера получила для
писателя особую важность в период его пребывания вдалеке от родины, где он
пишет практически все рассказы, составляющие «Записки». В каждом из них
отразился личный характер восприятия Тургеневым русской действительности,
претерпевший изменения, что не всегда учитывалось русской и французской
литературной критикой, а также некоторыми переводчиками.
Так, если первые оценки произведения в России были обусловлены тем, что
материалом для анализа становились отдельные публикации рассказов, то во
Франции «Записки охотника» выходят сразу законченным произведением, что
определило их интерпретацию французской литературной критикой и стало
основой для осуществления переводов.
Называя свое произведение «Записками», Тургенев следовал жанровой
традиции, которая сложилась в русской и западной литературе до него, и
акцентировал в заглавии тот пласт содержания, который был связан с
размышлениями о пережитом, с выражением личного отношения авторарассказчика к предмету изображения. Этот важный для писателя акцент,
вынесенный в заглавие, имя текста, был по разному передан французскому
читателю, что и определило особенности его восприятия читателем. «Записки
охотника» и проблема национального характера, поставленная в нем, нашла
157
отражение в таких заглавиях, как mémoires – письменное описание, рассказ о
событиях, доминантой которого является выражение авторской точки зрения; récit
– описание события, которое не предполагало сосредоточенность внимания на
субъективности ярко выраженной
авторской концепции; journal
– описание
событий, в котором субъективное преобладает над объективной картиной; и,
наконец, carnet – заметки различного содержания. Определение жанровой
специфики «Записок охотника» французской критикой как
«mémoires»,
как
показал проведенный нами анализ, надо считать более точным, так как для самого
Тургенева наиболее важным является обозначенное в определении субъективное
начало.
Точка зрения автора-рассказчика организует структуру повествования и
воплощается в речевой композиции текста. Доминирующей авторской позиции
подчиняется художественная мотивация каждого из рассказов, проявляющаяся в
динамике порождения текста, в особенностях развертывания его композиционноречевой структуры, в создании образного строя произведения, что, безусловно,
отражается и на характере его критической рефлексии, а также переводческой
интерпретации. В этой связи особую значимость приобретает функция такого
метатекстуального компонента, как предисловие, которое настраивало читателя
на определенный подход к интерпретации произведения.
Когда Тургенев публикует отдельным изданием «Записки охотника», он не
снабжает его предисловием. Тем показательнее становятся переводческие
предисловия, которые выполняют роль экспозиции текста, представляя его
читателю и направляя его восприятие произведения. Нами выделено три типа
предисловия: «préface» – краткий текст в начале книги, представляющий ее
читателю
(М.-Р. Гофман, Э. Жобер),
«introduction» – подготовительный и
объяснительный текст в начале произведения (Э. Шаррьер, И. ГальперинКаминский, А. Монго, Л. Жуссерандо),
«avertissement» – предисловие,
призванное привлечь внимание читателя к важным, с его точки зрения, местам
произведения (И. Делаво).
158
Публикация «Записок охотника» во Франции в XIX веке и оценка
представленного в них русского национального характера сопровождалась
предисловиями, в которых авторы сосредоточились на комментировании текста
Тургенева, на истории восприятия цикла в России и в Европе, оценке других
переводов, на анализе психологических особенностей русского национального
характера, изображенных писателем.
Предисловия XX века созданы в жанре литературно-критической статьи: они
представляют собой более полные и разносторонние исследования, чем
предисловия к переводам XIX столетия, в них авторы выступают не только в роли
переводчиков,
но
биографов,
критиков
и
комментаторов;
им
присуще
преобладание аналитического начала над описательным. В этих предисловиях
рассматривается не только творческая история цикла, его композиция, но и
поэтическая манера Тургенева, так как эти сведения, по мнению переводчиков,
необходимы для более глубокого понимания русского национального характера.
Тем не менее, все авторы представляют французскому читателю «Записки
охотника» в первую очередь как произведение, в котором Тургенев показывает
такие черты русского национального характера, как покорность, религиозность,
поэтичность, долготерпение (как форма проявления чувства собственного
достоинства), рациональность (ум), соприродность (истоки которой, с их точки
зрения, следует искать в русском фольклоре), что в целом соответствовало
концепции Тургенева.
Важную роль в представлении тургеневского понимания национального
характера играют авторские комментарии. Существенно, что по всему тексту
«Записок охотника» Тургенев делает всего 26 комментариев. Решая проблему
русского национального характера, Тургенев раскрывает смысл диалектных слов
и выражений, комментирует охотничьи термины, дает пояснения к употреблению
имен собственных, намеренно подчеркивая народно-поэтическое начало русского
характера в собственных примечаниях к тексту.
Сложность
критикой
объяснения
русского
характера
французской
литературной
заключалась в том, что стремление постичь его «тайну» потребовало
159
введения значительных сведений об особенностях русской действительности,
которая формировала национальное самосознание русского человека. Можно
отметить,
что
в
предисловиях
переводчиков
содержится
мотивация
комментариев, расширяющих и углубляющих представление французского
читателя о России. В процессе анализа нами было отмечено 1245 примечаний,
сделанных Л. Жуссерандо, у А. Монго – 326 комментариев,
в переводе
Э. Шаррьера их 146, И. Делаво приводит 163 комментария, И. ГальперинКаминский – 78 (42 – в первой части и 36 – во второй), М.-Р. Гофман
сопровождает перевод лишь 18 комментариями.
Для переводов XIX века характерно преобладание комментариев, поясняющих
реалии русского быта и социального устройства. Что касается XX столетия, то
здесь дан более развернутый комментарий, необходимость которого объясняется
значительным временным отстоянием текста оригинала и его представления
французскому читателю.
Своеобразие авторской личности проявляется в вербальных средствах
репрезентации
характерных для Тургенева концептов и позволяет понять
языковую и концептуальную картины мира автора, его идиостиль. Многослойная
структура концептов полнее раскрывает художественное содержание текста,
однако определяющим является авторский способ реализации смысла концептов,
что подтверждается не только анализом художественной структуры очерка, но и
находит отражение в заглавии всего цикла «Записки охотника».
Анализ речевой композиции цикла «Записки охотника» показал, что
доминирующими
характер,
концептами,
являются
«ум»,
представляющими
«долготерпение»,
русский
«природа»
и
национальный
«провинция».
Национальная специфика концепта «ум», художественно выраженная в «Записках
охотника», заключается в гармоничном сочетании рациональной и духовной
стороны русского ума. В цикле идея русского национального характера связана
также с презентацией такого свойства как долготерпение, истоки которого
Тургенев видит в религиозности русского человека, хотя в тексте Тургенева нет
прямых рассуждений о религии. По мысли Тургенева,
сущностные черты
160
русского характера раскрываются только в тесной связи с природой, в провинции.
Концепты «природа» и «провинция» являются смыслообразующими, несмотря на
то, что в произведении представлены опосредованно. Данные концепты в цикле
Тургенева характеризуют русский национальный характер не только на уровне
образов героев, но и через оценку этого качества в народной среде и авторомрассказчиком, охотником.
Именно потому, что в произведении Тургенева концепты не находят прямого
выражения, существуют определенные трудности в их интерпретации, в
частности, в передаче специфики их актуализации в русской действительности и
творчестве Тургенева особенно.
Несмотря на трудности, возникающие при переводе концептов, объясняющиеся
в первую очередь нюансами их речевой презентации в оригинальном тексте,
французские авторы в целом верно определили
концепты индивидуальной
картины мира Тургенева, выполняющие ключевую роль для представления
авторского видения русского национального характера.
Если концепция русского национального характера в «Записках охотника»
складывалась постепенно, отражая эволюцию взглядов писателя на основы
русской действительности, то и восприятие произведения во Франции также
претерпевало изменения. Анализ восьми французских переводов «Записок
охотника», осуществленных более чем за сто лет, позволяет говорить о двух
этапах
переводческой
интерпретации
русского
характера,
художественно
воплощенного Тургеневым в цикле: переход от адаптативного, ориентированного
на читателя, принципа перевода, присущего XIX веку, к ориентированному на
оригинал переводу XX века. Изменение в принципах подходов переводчиков
вызвано не только социокультурными обстоятельствами, но и тем, что
переводчики XX века, в отличие от авторов XIX века, имели возможность
проследить эволюцию представления писателя о русском характере, опираясь не
только на дополненный и отредактированный Тургеневым текст, но и на
созданную за это время научную базу в области исследования творческого
наследия Тургенева как в России, так и за рубежом.
161
Данная диссертационная работа,
впервые осмысливающая презентацию
русского национального характера в произведении Тургенева и его рецепцию
французским литературным сознанием более чем за столетие, привлекает
внимание к отсутствию научных исследований, посвященных систематике
принципов интерпретации русского национального характера французской
культурой на материале художественных текстов и их переводов. В перспективах
данного исследования – расширение корпуса текстов Тургенева с целью анализа
эволюции
его
литературных
концепции
жанрах
русского
писателя,
а
национального
также
характера
сопоставительное
в
других
изучение
франкоязычных и англоязычных переводов «Записок охотника» в аспекте
национально-культурных особенностей интерпретации русского характера.
162
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Источники
1.
Анненков, П.В. Критические очерки: очерки, эссе / П.В. Анненков; под. ред.
И.Н. Сухих. – СПб: Изд-во Рус. Христианского гуманит. ин-та, 2000. – 416 с.
2.
Анненков, П.В. О мысли в произведениях изящной словесности /
П.В. Анненков // Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX века / подгот.
текста, сост., вступ. статья и примеч. В. К. Кантора и А. Л. Осповатова. – М.:
искусство, 1982. – 544 с.
3.
Белинский, В.Г. Взгляд на русскую литературу / В.Г. Белинский // Полн.
собр. соч.: в 13 т. – М: Изд-во Академии наук СССР, 1953–1959. – Т.10. –
1956. – С. 279–359.
4.
Белинский, В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. / В.Г. Белинский // М: Изд-во
Академии наук СССР, 1953–1959. – Т.2. – 1956. – 592 с.
5.
В.П. Боткин и И.С. Тургенев: Неизданная переписка 1851–1869 / под ред.
Н.Л. Бродского. – М.–Л., 1930. – 350 с.
6.
Герцен, А.И. La Russie. Россия / А.И. Герцен // Собр. соч. в 30 т. – М.:
АНСССР, 1956. – Т. 6. – С. 150–223.
7.
Герцен, А.И. О романе из народной жизни в России / А.И. Герцен //
Н.В. Гоголь в русской критике: сб. ст. – М.: Гос. издат. худож. лит., 1953. –
С. 328–332.
8.
Гоголь, Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями: в чем же, наконец,
существо русской поэзии и в чем ее особенность / Н.В. Гоголь // Собр. соч.: в
7 т. – М.: Худож. лит., 1986. – Т.6. – С. 173–369.
9.
Гоголь, Н.В. Несколько слов о Пушкине / Н.В. Гоголь // Собр. соч.: в 9 т. –
М., 1994. – Т.7. – 617 с.
10. Григорьев, А.А. Соч.: в 2 т. Статьи. Письма / А.А. Григорьев. – М.:
Художественная литература, 1990. – Т.2. 510 с.
11. Ден, Т.П. Записка Тургенева 1857 г. о крепостном праве / Т.П. Ден //
Тургеневский сборник: материалы к полн. собр. соч. и писем И.С. Тургенева /
163
ред.: Н. В. Измайлов, Л. Н. Назарова – Ленинград: Наука. Ленингр. отд-ние,
1968. – Вып. 4. – С. 110–111.
12. Джеймс, Г. Женский портрет / Г. Джеймс; пер. М.А. Шерешевская. – М.:
Наука, 1981. – 592 с.
13. Добролюбов, H.A. О степени участия народности в развитии русской
литературы:
«Очерк
истории
русской
поэзии»
А.Милюкова
/
Н.А. Добролюбов // Собр. соч.: в 3 т. – М.: Худож. лит., 1986. – Т.1. – C. 349–
415.
14. Добролюбов, Н.А. Русские классики / Н.А. Добролюбов. – М., 1970. – 618 с.
15. Михайловский,
Н.К.
Из
литературных
и
журнальных
заметок
/
Н.К. Михайловский. – СПб.: Изд-во «Лань», 2013. – 24 с.
16. Москвитянин, учебно-литературный журнал / под. ред. М.П. Погодина. – М.,
1851. – Т. 2. – № 6.
17. Москвитянин, учебно-литературный журнал / под. ред. М.П. Погодина. – М.,
1855. – Т. 1. – № 4.
18. Московский литературный и ученый сборник на 1847 год / под. ред.
Д. А. Валуева, И. С. и К. С. Аксаковых. – М., 1847. – С. 38.
19. Пушкин, А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. / под ред. Д. Д. Благого, С. М. Бонди,
В.В. Виноградова. – М., 1962. – Т.6. – 583 с.
20. Салтыков-Щедрин, М.Е. Собр. соч.: в 20 т. / ред. С.А. Макашин,
А.С. Бушмин и др. – М.: Худож. лит., 1970. – 647 с.
21. Северное обозрение: учебно-литературный журнал. СПб.: Изд. Ф. К. Дершау,
1848. – Т. 2. – 59 с.
22. Северный вестник: журнал литературно-научный и политический / ред. и изд.
А.М. Евреинов, Б.Б. Глинский и др. – СПб.,1887. – Кн. 3. – 53 с.
23. Сомов, О.М. О романтической поэзии / О.М. Сомов // Литературнокритические работы декабристов. – М.: Художеств. лит., 1978. – С. 234–272.
24. Тургенев, А.И. Речь о русской литературе / А.И. Тургенев // Литературная
критика 1800–1820-х годов. – М.: Худ. лит., 1980. – С. 44–47.
164
25. Тургенев, И.С. Литературные и житейские воспоминания / И.С. Тургенев //
Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения в 12 т., Изд. 2-е, испр. и
допол. – М., «Наука». – Т.11. – 1983. – С. 7–163.
26. Тургенев, И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма в 18 т. /
И.С. Тургенев. – Изд. 2-е, испр. и допол. – М., «Наука», 1982. – Т. 2 (Письма
1850-1854). – 624 с.
27. Тургенев, И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма в 18 т. /
И.С. Тургенев. – Изд. 2-е, испр. и допол. – М., «Наука», 2002. – Т. 13 (Письма
1874 г.). – 558 с.
28. Тургенев, И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Сочинения в 12 т. /
И.С. Тургенев. – Изд. 2-е, испр. и допол. – М., «Наука». – Т. 3. Записки
охотника 1847–1874. – 1979. – 526 с.
29. Хомяков, A.C. Предисловие к «Русской беседе» / А.С. Хомяков // Сочинения:
в 2 т. – М.: «Медиум», 1994. – Т. 1. – 587 с..
30. Шелгунов, Н.В. Дело, 1874. – No 4, отд. "Современное обозрение".
31. Aurevilly, B. J. d’ Tourguéneff / B.J. d’Aurevilly // La littérature étrangère. Les
oeuvres et les Hommes. – Paris : Alphonse Lemerre, 1893. – Р. 141–152.
32. Bibliographie de la France , ou Journal général de l’Impremerie et de la Librairie,
et des Cartes géographiques, gravures, lithographes et oeuvres de musiqie, XLIII
année. – Paris, 1854. – 640 p.
33. Bonnin, P. Impressions et souvenirs / Р. Bonnin // Le Temps. – Paris, 1872. Р. II.
34. Charrière, E. Mémoires d'un seigneur russe ou tableau de la situation actuelle dеs
nobles et dеs paysans dans les provinces russes / E. Charrière. – Paris, Bibliothèque
des Chemins de fer, 1854. – 405 p.
35. Custiny, A. La Russie en 1839 / A. Custini. – Paris : Librairie d’Aymot, 1843. –
406 p.
36. Ivan Tourgéniev. Récits d’un chasseur / Traduction nouvelle et intégrale avec
commentaire, par Louis Jousserandot. – Paris, Payot, 1929. – 649 p.
165
37. Ivan Tourguénev. Loukéria. Histoire vraie d’une petite « allongée » de la Sainte
Russie / traduit du russe par P. Baron ; avant-propos par Antoine Martel. – Paris,
Kauffmann et C. – 26 p.
38. L’Athenaeum français : revue universelle de la littérature, de la science et des
beaux-arts. – Paris, 1854. – 1240 p.
39. La Gazette du Nord. –Paris, 1860. – № 13, 21.
40. Landers, C. Literary Translation. A Practical Guide / C. Landers. – Clevedon:
Multilingual Matters, 2001. – 214 p.
41. Lane, Ph. La peripherie du texte / Ph. Lane. – Paris: Nathan, 1992. – 160 p.
42. Duc, L. le. La Russie et la civilisation européenne /L. Le Duc. – Paris : Victor
Lecou, 1854. – 346 p.
43. Les Reliques vivantes. Ivan Tourguéneff. Traduit par Durand-Gréville. – Le
Temps, № 4741, 8 avril, 1874.
44. Letay, E. Récits d’un chasseur / E. Letay // Revue des Deux Mondes. – Paris :
Imprimerie de J. Claye. – T. XIII. – 1 juillet 1858. – P. 251–254.
45. Lettres inédites de Champfleury à Max Buchon // La Revue mondiale. –Р., 1919. –
№ 22. – P. 223.
46. Mazon, A. Manuscrits parisiens d’Ivan Tourguénev. Notices et extraits par André
Mazon / A. Mazon. – P.: Champion, 1930. – 200 p.
47. Mérimée, P. Ivan Tourguénef / P. Mérimée // Moniteur. 1868. № 146. Р. 721–730.
48. Mérimée, P. Le servage et la littérature en Russie / P. Mérimée // Revue des Deux
Mondes, 1854. 15/VII. C. 184–189.
49. Mornand, F. Tableau historique, politique et pittoresque de la Turquie et de la
Russie Publisher / F. Mornand, J. Joubert. – Paris, Paulin et Chevalier, 1854. –
177 p.
50. Récits d’un chasseur ; Premier amour. Ivan Tourgeniev / traduction nouvelle et
préface par Michel-Rostislav Hofmann. – Genève, 1969. – 384 p.
51. Récits d’un chasseur. I .Tourguéneff ; trad. De E. Halpérine-Kaminsky. – Paris :
P. Laffitte, 1926. – 267 p.
166
52. Récits d’un chasseur. I .Tourguéneff / trad. de E. Halpérine-Kaminsky. 2-ième
éd. – Paris : P. Laffitte, 1913. – 126 p.
53. Récits d'un chasseur, par Ivan Tourguénef / traduits par H. Delaveau. – Seule
édition autorisée par l'auteur. – Paris : E. Dentu, 1858. – 559 p.
54. Rigault, H. Variétés. Mémoires d’un Seigneur russe / H. Rigault // Journal des
Débats politiques et littéraires. – Paris, 1 juin 1854. – Р. III–IV.
55. Tourgueneff, I. Nouveaux récits d’un chasseur / traduction et introduction de
E. Halperine-Kaminsky. – 2-ième éd. – Paris : A. Michel, 1927. – 287 р.
56. Tourguenev. Récits d'un chasseur / traduit du russe par M. Vimay. – Paris : Gründ,
1939. – 219 p.
57. Tourguéniev. Mémoires d’un chasseur (Zapiski Okhotnika), 1852 / traduit du
russe, avec une introduction et des notes, par Henri Mongault. – Paris : Bossard,
1929. – 635 p.
58. Turgеnev, Ivan Sergeevic. Récits d’un chasseur / traduit par Ernest Jaubert. – Paris,
1891. – 159 p.
59. Wailly, Léon de. Mémoires d’un seigneur russe / Léon de Wailly // L’Athénaeum
Français. Revue universelle de la Littérature, de la Science et des Beaux-Arts. –
Paris, 1854. – 17/VI.
60. Zviguilsky, A. Les écrivains français d'après leur correspondance inédite avec Ivan
Tourgueniev / A. Zviguilsky // Cahiers. Ivan Tourgueniev, Pauline Viardot. Maria
Malibran. Paris. No 1, Octobre 1977. Р. 17–29.
Научно-критическая литература
61. Аверинцев, С.С. Категории поэтики в смене литературных эпох /
С.С. Аверинцев // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы
художественного сознания: сб. статей. – М.: Наследие, 1994. – С. 3–38.
62. Автор и текст: сборник статей / под. ред. В.М. Марковича и В. Шмида. –
СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 1996. – 470 с.
63. Автор как проблема теоретической и исторической поэтики: сборник
научных статей: в 2-х ч. / Учреждение образования «Гродненский гос. Ун-т
167
им. Янки Купалы»; редкол.: Т.Е. Автухович (отв. ред.) и др. – Минск: РИВШ,
2007. – Ч. 1. – 240 с.
64. Аксаков,
К.А. Эстетика и литературная критика / К.А. Аксаков. – М.:
Искусство, 1995. – 526 с.
65. Александрович, Н.В. Концептосфера художественного произведения и
средства
её
объективации
в
переводе:
На
материале
романа
Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби» и его переводов на русский язык:
Монография / Н.В. Александрович. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 184 с.
66. Алексеев,
М.П.
Тургеневский
Заглавие
сборник:
«Записки
материалы
охотника»
к
полн.
/
М.П.
собр.
Алексеев
соч.
и
//
писем
И.С. Тургенева / ред.: Н.В. Измайлов, Л. Н. Назарова – Ленинград: Наука.
Ленингр. отд-ние, 1969. – Вып. V. – С. 210–218.
67. Алексеев, М.П. Ламартин и Тургенев / М.П. Алексеев // Русская литература
на Западе. – М.; Л.: Издательство АН СССР, 1948. –Том 1. – С. 280–299.
68. Алексеев, М.П. Мировое значение «Записок охотника» / М.П. Алексеев //
Русская литература и ее мировое значение. – Л.: Наука, Ленингр. отдние,1989. – 410 с.
69. Алексеев, М.П. Слово о Тургеневе: рус. лит. и ее мировое значение /
М.П. Алексеев; отв. ред. В.Н. Баскаков, Н.С. Никитина; АН СССР. Отд-ние
лит. и яз. – Л.: Наука, 1989. – 414 с.
70. Антонова, М.В. Житийное в облике Лукерьи (рассказ И.С. Тургенева «Живые
мощи») М.В. Антонова // Спасский вестник / ред.-сост. Е.Н. Левина. – Тула,
2004. – Вып. 11. – С. 65–74.
71. Арутюнов, Л. И. О некоторых путях изучения проблемы национального и
интернационального
в
литературе
и
искусстве
/
Л.И.
Арутюнов,
Я.Е. Эльсберг // Национальное и интернациональное в литературе, фольклоре
и языке. – Кишинев: Штиинца, 1972. – С. 73–77.
72. Аскольдов, С.А. Концепт и слово / С.А. Аскольдов. – М.: Academia, 1997. –
280 с.
168
73. Аюпов, С.М. Эволюция тургеневского романа 1856–1862 гг. Соотношение
метафизического и конкретно-исторического: дис. … д-ра филол. наук:
10.01.01 / Аюпов Салават Мидхатович. – Казань, 2001. – 414 с.
74. Бабенко, Л.Г. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и
практика: учебник; практикум / Л.Г. Бабенко, Ю.В. Казарин. –
Флинта:
Наука, 2004. – 446 с.
75. Балабанова, И.Н. Бахтин и маски: проблема автора / И.Н. Балабанова // The
seventh international Bakhtin conference. June. 26-30, 1995. – Book I. – Moscow,
1995. – P. 64–70.
76. Барашкова, Е.В. Проблема русского национального характера в исторических
произведениях А.К. Толстого: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Барашкова
Екатерина Валентиновна. – Москва, 2009. – 255 с.
77. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: пер. с фр. / Р. Барт; под ред.
Г.К. Косиковой. – М.: Прогресс, 1989. – 616 с.
78. Батюто, А.И. Избранные труды / А.И. Батюто. – Спб: «Нестор-История»,
2004. – 960 с.
79. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет /
М.М. Бахтин. – М.: Худож. лит., 1975. – 504 с.
80. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи / М.М. Бахтин. – М.:
Художественная литература, 1986. – 543 с.
81. Бахтин, М.М. Собр. соч.: в 7 т. / М.М. Бахтин; под ред. С.Г. Бочарова,
Н.И. Николаева. – М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. –
Т. 1. Философская эстетика 1920-х годов – 958 с.
82. Беляева, И.А. Система жанров в творчестве И.С. Тургенева / И.А. Беляева. –
М.: Моск. гор. пед. ун-т, 2005. – 249 с.
83. Бердяев, Н.А. Русская идея / Н.А. Бердяев. – М.: Хранитель, 2007. – 288 с.
84. Бердяев,
Н.А.
Самопознание
(опыт
философской
автобиографии)
/
Н.А. Бердяев. – М.: Международные отношения, 1990. – 336 с.
85. Бердяев, Н.А. Судьба России (Сборник статей , 1914-1917) / Н.А. Бердяев. –
М.: АСТ, 2005. – 336 с.
169
86. Берковский, Н.Я. Романтизм в Германии / Н.Я. Берковский. – Л.:
Художественная литература, 1973. – 566 с.
87. Беспалова, О.В. Концептосфера поэзии Н. Гумилёва в её лексикографическом
представлении: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01 / Беспалова Ольга
Евгеньевна. – СПб., 2002. – 39 с.
88. Библиографический указатель по проблеме автора в художественной
литературе: в 2 ч. / Н.А. Ремизова (ч. I), А.Ю. Чикурова (ч. II); под ред.
Д.И. Черашняя. – 2-е изд., расш. – Ижевск: Удмуртский госуниверситет,
2010. – 269 с.
89. Богданова,
О.Ю.
Заглавие
как
семантико-композиционный
элемент
художественного текста: на материале английского языка: автореф. дис. ...
канд. филол. наук: 10.02.04 / Богданова Оксана Юрьевна. – Москва, 2009. –
18 с.
90. Болотнова, Н.С. Когнитивное направление в лингвистическом исследовании
художественного текста / Н.С. Болотнова // Поэтическая картина мира: слово
и концепт в лирике серебряного века: мат-лы VII Всеросc. науч.–практ.
семинара / под ред. Н.С. Болотовой. – Томск: Томский гос. пед. ун-т, 2004. –
С. 7–19.
91. Болотнова, Н.С. Коммуникативная стилистика текста: словарь-тезаурус /
Н.С. Болотнова. – Томск: Изд-во ТГПУ. 2008. – 384 с.
92. Болотнова, Н.С. О методике изучения ассоциативного слоя художественного
концепта / Н.С. Болотнова // Вестник ТГПУ. Сер. Гуманитарные науки
(Филология). – Томск: Изд-во ТГПУ, 2007. – Вып. 2(65). – С. 74–79.
93. Болотнова,
Н.С.
Филологический
анализ
текста:
учеб.
пособие
/
Н.С. Болотнова. – 4-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 520 с.
94. Большакова, А.Ю. Теория автора в современном литературоведении /
А.Ю. Большакова // Известия РАН. – 1998. Т. 57. – № 5. – С. 15–24.
95. Бродский, Н.Л. К истории сложения «Записок охотника» // Тургенев и его
время. Первый сборник / Н.Л. Бродский. – М.; Пт., 1923. – С. 312–314.
170
96. Буданова, Н.Ф. Рассказ Тургенева «Живые мощи» и православная традиция
(к постановке проблемы) / Н.Ф. Буданова // Русская литература. – 1995. –
No 1. – С. 188–193.
97. Бялый, Г.А. Тургенев и русский реализм / Г.А. Бялый. – М.: Советский
писатель, 1962. – 245 с.
98. Васильева, Т.И. Литературоведческий подход к изучению художественного
концепта / Т.И. Васильева // Филологические науки. Вопросы теории и
практики. – Тамбов: Грамота, 2012. – № 7 (18): в 2-х ч. – Ч. 1. – С. 51–54.
99. Вежбицкая, А. Метатекст в тексте / А. Вежбицкая // Новое в зарубежной
лингвистике. – Вып 8. – М., 1978. – С. 402–421.
100. Веселова, Н.А. Заглавие литературно-художественного текста (Антология и
поэтика): дис. … канд. филол. наук: 10.01.08 / Веселова Наталья
Анатольевна. – М., 1998. – 236 с.
101. Вестстейн, В. Слово «провинция» в некоторых западноевропейских языках
[Электронный
ресурс]
/
В.
Вестстейн.
–
URL:
magazines.russ.ru/urnov/2000/3/hr (дата обращения: 15.12.13).
102. Виноградов, В.В. О теории художественной речи / В.В. Виноградов. – М.:
Высшая школа, 1971. – 239 с.
103. Виноградов, В.В. О художественной прозе / В.В. Виноградов. – М.: Гос. издво, 1930. – 186 с.
104. Виноградов, В.В. Проблема образа автора в художественной литературе /
В.В. Виноградов // О теории художественной речи. – М.: Высш. шк., 1971. –
240 с.
105. Власенко, Т.Л. Литература как форма авторского сознания / Т.Л. Власенко. –
М.: Логос, 1995.– 200 с.
106. Волкова, Н.В. Русский национальный характер в поэзии B.C. Высоцкого /
Н.В. Волкова. – Тверь: Издатель Кондратьев A.H., 2011. – 97 с.
107. Выготский, Л.С. Психология искусства / Л.С. Выготский. – 3-е изд. – М.:
Искусство, 1986. – 326 с.
171
108. Вьюнов, Ю.А. Истоки и основные свойства русского национального
характера / Ю.А. Вьюнов // Русская духовная культура. – М.,1997. – С. 19–
35.
109. Гак, В.Г. Беседы о французском слове: из сравнительной лексикологии
французского и русского языков / В.Г. Гак. – 5-е изд. – М.: КомКнига, 2010. –
336 с.
110. Гак, В.Г. Русский язык в сопоставлении с французским: учеб. пособие /
В.Г. Гак. – 6-е изд. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. – 264 с.
111. Гак, В.Г. Теория и практика перевода: французский язык: учеб. пособие /
В.Г. Гак, Б.Б. Григорьев. – 9-е изд. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ»,
2009. – 464 с.
112. Гак, В.Г. Язык как форма самовыражения народа / В.Г. Гак. – М.: Наука,
2000. – 168 с.
113. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования /
И.Р. Гальперин. – М.: Наука, 1981. – 138 с.
114. Гальцова, Е.Д. История рукописи как прием переводческой адаптации:
«Подпольный
дух»
(1866)
Гальперина-Кааминского
и
Мориса,
по
произведениям Ф.М. Достоевского / Е.Д. Гальцова // Текстология и
генетическая критика: общие проблемы, теоретические перспективы: сб. ст.
по результатам российско-французского коллоквиума, проходившего в
ИМЛИ РАН 25—26 сентября 2000 г. в рамках программы научного
сотрудничества между ИМЛИ РАН и ИТЕМ (Институт современных текстов
и рукописей) НЦНИ Франции. – М.: ИМЛИ РАН, 2008. – С. 113–135.
115. Гареева, Л.Н. Субъектная организация произведений И.С. Тургенева как
способ психологического изображения человека: дис. …канд. филол. наук:
10.01.01 / Гареева Лилия Наилевна. – Ижевск, 2009. – 158 с.
116. Гаспаров, Б.М. Лингвистика национального самосознания [Электронный
ресурс] / Б.М. Гаспаров. – URL: http:// ihtik.lib.ru/philsoph/index.html (дата
обращения: 12.05.14).
172
117. Гаспаров, М.Л. Ю.М.
Лотман и проблемы комментирования / М.Л.
Гаспаров – М.: Новое литературное обозрение. 2004. – № 66. – С. 70–74.
118. Геймбух, Е.Ю. Образ автора как категория филологического анализа
художественного текста: На материале произведений И. С. Тургенева малых
форм:
дис. …канд. филол. наук: 10.02.01 / Геймбух Елена Юрьевна. –
Москва, 1995. – 190 с.
119. Генералова,
Н.П.
И.С.
Тургенев
в
контексте
русско-европейских
литературных связей: проблемы биографии и творчества: дис. … д-ра филол.
наук: 10.01.01 / Генералова Наталья Петровна. – СПб., 2001. – 337 с.
120. Генералова, Н.П. И.С. Тургенев: Россия и Европа. Из истории русскоевропейских литературных и общественных отношений / Н.П. Генералова. –
СПб.: РХГИ, 2003. – 584 с.
121. Генералова, Н.П. Кто был собеседником Тургенева в 1845 году? (У истоков
формирования
замысла
«Записок
охотника»)
/
Н.П.
Генералова
//
Тургеневский ежегодник 2002 года. – Орел, 2003. – С. 17–34.
122. Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе / Л.Я. Гинзбург. – Л.: Наука, 1971. –
464 с.
123. Голованевская, М.К. Ментальность в зеркале языка: некоторые базовые
мировоззренческие концепты французов и русских / М.К. Голованевская. –
М.: Языки славянских культур, 2009. – 375 с.
124. Головко, В.М. Черты национального архетипа в мифологеме Христа
произведений И.С. Тургенева / В.М. Головко // Евангельский текст в русской
литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. –
Петрозаводск, 1994. – С. 231–248.
125. Горланов, Г.Е. Творчество М.Ю. Лермонтова в контексте русского духовного
самосознания: автореф. дис. …
д-ра филол. наук: 10.01.01 / Горланов
Геннадий Елизарович. – Москва, 2010. – 42 с.
126. Гришенкова, Т.Ф. Проблема русского национального характера в творчестве
B.Г. Распутина: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Гришенкова Татьяна
Федоровна. – Тюмень, 2004. – 153 с.
173
127. Грузинский, А.Е. К истории «Записок охотника» / А.Е. Грузинский //
Литературные очерки. – М.: Изд. фирма "Сотрудник школ" (Печатня
А.Снегиревой), 1908. – С. 220–225.
128. Груша, С.А. Русский национальный характер в малой прозе Ф.А. Абрамова:
дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Груша Светлана Александровна. –
Тверь, 2011. – 209 с.
129. Гурочкина, А.Г. Метаязык, метакоммуникация, метатекст (к объему
содержания понятий) / А.Г. Гурочкина // Исследование познавательных
процессов в языке. Серия «Когнитивные исследования языка». Сб. науч.
трудов. – М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Издательский дом ТГУ
им. Г.Р. Державина, 2009. –Вып. 5. – С. 52–57.
130. Гутьяр, Н.М. И.С. Тургенев и крестьянский вопрос / Н.М. Гутьяр // Вестник
Европы. – Май, 1904. – Т. 3. – С. 129–167.
131. Гутьяр, Н.М. Ив. С. Тургенев во Франции (1847–1850) / Н.М. Гутьяр
//
Вестник Европы. – Ноябрь, 1902. – Том VI. – С. 94–136.
132. Дедюхина, О.В. Сны и видения в рассказе И.С. Тургенева «Живые мощи» как
компоненты жанра жития / О.В. Дедюхина // Проблемы славянской культуры
и цивилизации: Материалы IХ Международной научно-методической
конференции, 24 мая 2007. – Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2007. – С. 143–146.
133. Дробленкова,
Н.Ф. «Живые мощи». Житийная традиция и «легенда» о
Жанне д’Арк в рассказе Тургенева / Н.Ф. Дробленкова // Тургеневский
сборник: материалы к
полн. собр. соч. и писем И.С. Тургенева / ред.
Н.В. Измайлов, Л.Н. Назарова. – Ленинград: Наука. Ленингр. отд-ние, 1969. –
Вып. V. – С. 289–302.
134. Дружинина, В.И. «Смятенный» человек в прозе Л. Бородина: к проблеме
национального характера: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Дружинина
Вера Ивановна. – Воронеж, 2009. – 154 с.
135. Егоров, О.Е. Романы И.С. Тургенева: проблемы культуры / О.Е. Егоров,
Т.А. Савоськина, Н.Н. Халфина. – М.: Изд-во МГПИ им. В.И. Ленина
«Прометей», 2001. – 224 с.
174
136. Ермолович, Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур /
Д.И. Ермолович. – М.: Р. Валент, 2001. – 200 с.
137. Есаулов,
И.А.
Национальное
самосознание
в
русской
классической
литературе и его трансформации в отечественном литературоведении
[Электронный ресурс] / И.А. Есаулов // Трансформации русской классики:
исследовательская база данных, 2014. – URL: http://transformations.russianliterature.com/nacionalnoe-samosoznanie-v-russkoj-klassicheskoj-literature-i-egotransformacii-v-literaturovedenii#_ftnref46 (дата обращения: 06.05.14).
138. Есин, А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: учеб.
пособие / А.Б. Есин. – 3-е изд. – М.: Флинта, Наука, 2000. – 248 с.
139. Ефимова, Е.М. История создания и опубликования «Записок охотника» /
Е.М. Ефимова // И.С. Тургенев. Семинарий. – Л.: Гос. учебно-пед. изд-во
Мин. Просвещения РСФСР, 1958. – С. 108–110.
140. Жекулин, Н.Г. Тургенев-переводчик: вопросы теории и практики /
Н.Г. Жекулин // И.С. Тургенев. Новые исследования и материалы / отв. ред.
Н.П. Генералова, В.А. Лукина. – М.; СПб: Альянс-Архео, 2009. – С. 48–94.
141. Желтова, Н.Ю. Проза первой половины XX века: Поэтика русского
национального характера: Монография / Н.Ю. Желтова. – Тамбов: Изд-во
Тамб. гос. ун-та, 2004. – 303 с.
142. Жирмунский, В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад.
Избр.тр / В.М. Жирмунский. – Л.: Наука, 1979. – 493 с.
143. Жук, М.И. Концепты Вера–Надежда–Любовь в идиостиле
Б. Окуджавы:
автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Жук Максим Иванович. –
Владивосток, 2007. – 45 с.
144. Журчева, О.В. Формы выражения авторского сознания в русской драме XX
века: автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01 / Журчева Ольга
Валентиновна – Самара, 2009. – 43 c.
145. Заборов,
П.Р.
Из
творческой
лаборатории
Тургенева-переводчика
(«Иродиада» Г. Флобера) / П.Р. Заборов // Тургенев и его современники. – Л.:
Наука, 1977. – С. 129–135.
175
146. Зайцев, Б.К. Далекое / Б.К. Зайцев. – М.: Советский писатель, 1991. –512 с.
147. Залевская, А. Языковое сознание: вопросы теории / А. Залевская // Вопросы
психолингвистики. – М. Ин-т языкознания РАН, 2003. – № 1. – С. 30-35.
148. Зализняк, А.А. Константы и переменные русской языковой картины мира /
А.А. Зализняк, И.Б. Левонтина, А.Д. Шмелев. – М.: Языки славянских
культур, 2012. – 696 с.
149. Звигильский, А. Иван Тургенев и Франция: сб. статей / А. Звигильский; пер. с
фр.; сост. В.Р. Зубова, Е.Г. Петраш. – 2-е изд. – М.: Русский путь, 2010. –
336 с.
150. Зинченко, В.Г. Литература и методы ее изучения. Системно-синергетический
подход: учеб. пособие / В.Г. Зинченко, В.Г. Зусман, З.И. Кирнозе. – М.:
Флинта: Наука, 2011. – 280 с.
151. Измайлов, Н.В. И.С. Тургенев – переводчик Пушкина на французский язык /
Н.В. Измайлов // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус.
лит. (Пушкин. Дом). – Л.: Наука. Ленигр. отд-ние, 1974. – Т. 7. Пушкин и
мировая литература. – С. 185–203.
152. Измайлов, Н.В. Тургенев и круг «Современника» / Н.В. Измайлов. – М.:
Академия, 1930. – 490 с.
153. Имя текста, имя в тексте: сб. науч. тр. / отв. ред. Н.И. Ищук-Фадеева. – Тверь:
«Лилия Принт», 2004. – 148 с.
154. Калашникова, И.А. Смысловая роль эпиграфа в очерке И.С. Тургенева
«Живые мощи» / И.А. Калашникова // Свято-отеческие традиции в русской
литературе: сб. мат-лов II Всерос. науч. конф. с междунар. участием. – Омск:
Вариант-Омск, 2009. – Ч. I. – С. 104–114.
155. Карпов, И.П. Авторологические парадигмы русской литературы (аспекты,
парадигмы): монография / И.П. Карпов. – Мар. гос. университет, 2010. –
384 с.
156. Карпов, И.П. Авторологическая парадигма / И.П. Карпов, Н.Н. Старыгина,
Е.С. Ярыгина // Филологический анализ текста: концептуальность и
аналитизм: материалы Всеросс. Науч. конференции (Йошкар-Ола, 16–19
176
октября 2006 г.) / отв. ред. И. П. Карпов, Н. Н. Старыгина, Е. С. Ярыгина. –
Йошкар-Ола: МГПИ им. Н. К. Крупской; Лаборатория аналитической
филологии, 2007. – С. 5–16.
157. Карпов, И.П. Авторология русской литературы (И.А. Бунин, Л.Н. Андреев,
А.М. Ремизов): монография / И.П. Карпов. – Йошкар-Ола: Изд. «Марево»,
2003. – 448 с.
158. Карпова, В.В. Автор в современной русской постмодернистской литературе
(на материале романа А. Битова «Пушкинский дом») / В.В. Карпова. –
Борисоглебск, 2005. – 139 с.
159. Кашкин,
В.Б.
Метакоммуникация
переводчика
в
примечаниях
и
комментариях / В.Б. Кашкин, Д.С. Князева, С.С. Рубцов // Язык,
коммуникация и социальная среда. – Воронеж: ВГУ, 2008. – С. 110–119.
160. Кирнозе,
З.И.
сопоставительного
Произведения
анализа
П.Мериме
новелл
Мериме
и
И.С.Тургенева
и
«Записок
(опыт
охотника»
Тургенева) / З.И. Кирнозе // Художественное сознание и действительность. –
СПб., 2004. – С.334–341.
161. Кирнозе, З.И. Россия и Франция: диалог культур: Статьи разных лет: сб.
науч. трудов / З.И. Кирнозе; редкол.: В. Г. Зусман [и др.]. Нижегородский
гос. лингвистический ун-т им. Н.А. Добролюбова. – Нижний Новгород: Б.и.,
2002. – 272 с.
162. Клебанова, Н.Г. Формирование и способы репрезентации индивидуальноавторских концептов в англоязычных прозаических текстах: афтореф. дис.
…канд. филол. наук: 10.02.04 / Клебанова Надежда Геннадьевна. – Тамбов,
2005. – 30 с.
163. Клеман, М.К. «Записки охотника» и французская публицистика 1854 года /
М.К. Клеман // Сборник статей к сорокалетию А.С. Орлова. – М.: Изд-во
академии наук СССР, 1934. – С. 306–314.
164. Клеман, М.К. И.С. Тургенев и Проспер Мериме / М.К. Клеман //
Литературное наследство. – М.: Журнально-газетное объединение, 1937. –
Т. 31–32. – С. 707–752.
177
165. Клеман, М.К. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева / М.К. Клеман. –
М.: Академия, 1939. –С. 87–169.
166. Клеман, М.К. Программы «Записок охотника» / М.К. Клеман // Ученые
записки ЛГУ. Серия филологических наук. – Л.: ЛГУ,1941. – № 76.–
Вып. 11. – С. 88–126.
167. Клеман, М.К. Хронологический указатель литературных работ и замыслов
И.С. Тургенева / М.К. Клеман // И.С. Тургенев, 1883-1933: сб. ст. (к
пятидесятилетию со дня смерти). – Л.: ОГИЗ-ГИХЛ, 1934. – С. 329–387.
168. Климентьева, А.С. И.С. Тургенев – переводчик: дис. … канд. филол. наук:
10.01.01 / Климентьева Александра Сергеевна. – Томск, 2007. – 234 с.
169. Ковалев, В.А. "Записки охотника" И.С. Тургенева: вопросы генезиса /
В.А. Ковалев; отв. ред. В. Г. Базанов. – Л.: Наука, 1980. –131 с.
170. Кожин, А.Н.
Введение в теорию художественной речи: учеб. пособие /
Н.А. Кожин. – М.: Флинта, 2014. – 269 с.
171. Колесов, В.В. Философия русского слова / В.В. Колесов. – СПб.: ЮНА,
2002. – 448 с.
172. Колесов, В.В. Ментальные характеристики русского слова в языке и в
философской интуиции / В.В. Колесов // Язык и этнический менталитет: сб.
ст. – Петрозаводск, Изд-во Петрозаводск, ун-та, 1995. – С.13–24.
173. Кон, И.С. Национальный характер: миф или реальность? / И.С. Кон //
Иностранная литература: сб. ст. / под ред. И.С. Кон. – М., 1968. – №9. –
С. 215–229.
174. Корман, Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы / сост. и авт.
предисл. В.И. Чулков / Б.О. Корман. – Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1992. –
235 c.
175. Корман,
Б.О.
Изучение
текста
художественного
произведения
/
Б.О. Корман. – М.: Просвещение, 1972. – 110 с.
176. Корман,
Б.О.
Б.О. Корман //
Итоги
и
Страницы
перспективы
истории
изучения
русской
Д.Ф. Маркова. – М.: Наука, 1971. – С. 199–207.
проблемы
литературы
/
автора
под.
/
ред.
178
177. Костромичева, М.В. Мифологический контекст в рассказе И.С. Тургенева
«Живые мощи» / М.В. Костромичева // Спасский вестник. / ред.-сост.
Е.Н. Левина. – Тула : ИПП "Гриф и К", 2005. – Вып. 12. – С. 70–78.
178. Котукова, Е.Ю. Концептосфера творчества в ранней прозе Б. Пастернака:
аксиология художественного пространства: дис. … канд. филол. наук:
10.01.01 / Котукова Елена Юрьевна. – Магнитогорск, 2009. – 192 с.
179. Кржижановский, С.Д. Поэтика заглавий / С.Д. Кржижиновский. – М.:
Никитинские субботники, 1931. – 32 с.
180. Кубрякова, Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части
речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. Монография /
Е.С. Кубрякова; РАН ИЯ. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 555 с.
181. Кулагин, С.А. Проблема национальной идентичности в прозе А.И. Куприна:
дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Кулагин Сергей Александрович. –
Тамбов, 2009. – 180 с.
182. Кулакова,
А.А.
Мифопоэтика
"Записок
охотника"
И.С.
Тургенева:
Пространство и имя: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Кулакова Анна
Анатольевна. – Москва, 2003. – 180 с.
183. Купина, H.A. Лингвистический анализ художественного текста: учеб.
пособие для студентов-заочников V курса фак. яз. и лит. пед. ин-тов /
Н.А. Купина. – М.: Просвещение, 1980. –78 с.
184. Купреянова, Е.Н. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и
характеристики / Е.Н. Купреянова, Г.П. Макогоненко. – Л.: Наука, 1976. –
413 с.
185. Курляндская, Г.Б. И.С. Тургенев. Мировоззрение, методы и традиции /
Г.Б. Курляндская. – Тула: Гриф и К, 2001. – 229 с.
186. Курляндская, Г.Б. От "Записок охотника" к повестям и романам /
Г.Б. Курляндская // Спасский вестник / Гос. мемориальный и природный
музей-заповедник
И.С.
Тургенева
"Спасское-Лутовиново";
отв.
ред.
В.А. Громов. – Орел: [б.и.], 1992. – Вып.10: Спасский вестник / ред.-сост.
Е.Н. Левина. – Тула: Гриф и К, 2004. – С. 15–27.
179
187. Курляндская, Г.Б. Структура повестей и романов И. С. Тургенева 1850-х гг. /
Г.Б. Курляндская. – Тула: Приокское изд-во, 1997. – 255 с.
188. Курляндская,
Г.Б.
Художественный
метод
Тургенева-романиста
/
Г.Б. Курляндская. – Тула: Приокское книжное изд-во, 1972. – 344 с.
189. Ладария, М.Г. И.С. Тургенев и классики французской литературы /
М.Г. Ладария. – Сухуми: Алашара, 1970. – 156 с.
190. Лазарева, К.В. Мифопоэтика "таинственных повестей" И.С. Тургенева /
К.В. Лазарева. – Ульяновск: УлГПУ, 2008. – 221 с.
191. Лазарева, О.А. Проблема русского национального самосознания в прозе
И.А. Бунина 1910–1920-х гг.: формы художественного выражения: дис. …
канд. филол. наук: 10.01.01 / Лазарева Ольга Владимировна. – Москва,
2006. –180 с.
192. Ламзина, А.В. Заглавие / А.В. Ламзина // Введение в литературоведение. –
М., 2000. – С. 94–107.
193. Лебедев, Ю.В. Литература. Учебное пособие для учащихся 10 класса средней
школы
[Электронный
ресурс]
/
Ю.В.
Лебедев.
–
http://www.turgenev.org.ru/e-book/vechnoe/prihod_i_vechnoe6.htm
URL:
(дата
обращения: 16.02.14).
194. Лебедев, Ю.В. Тургенев / Ю.В. Лебедев. – М.: Молодая гвардия, 1990. –
607 с.
195. Левый, И. Перевод заглавия / И. Левый //
Искусство перевода / пер. с
чешск. – М., 1974. – С. 170–177.
196. Лихачев, Д.С. Концептосфера русского языка / Д.С. Лихачев // Очерки по
философии художественного творчества. – СПб.: Блиц, 1999. – C. 147–165.
197. Лосев, А.Ф. Русская философия / А.Ф. Лосев // Из русской думы: портр.
отеч.
мыслителей
с
письмами,
ст.
и
просто
раздумьями,
сложен.
Ю. Селиверстовым в кн.: в 2 т. / сост. Ю. И. Селиверстов. – М.: Роман-газета,
1995. – Т. 1. – 255 с.; Т.2. – 253 с.
198. Лосев, А.Ф. Философия имени / А.Ф. Лосев. – М.: Изд-во МГУ, 1990. – 270 с.
180
199. Лосский, Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер
русского народа / О.Н. Лосский. – М.: Политиздат, 1991. – 368 с.
200. Лотман, Л.М. И.С. Тургенев / Л.М. Лотман // История русской литературы: в
4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние,
1982. – Т. 3. Расцвет реализма: История русской литературы. 1982. – С. 120–
159.
201. Лотман, Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века: истоки и
эстетическое своеобразие / Л.М. Лотман. – Л.: Наука, 1974. – 352 с.
202. Лотман, Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. – М.: Гносис, 1992. – 245 с.
203. Лотман, Ю.М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Спецкурс.
Вводные лекции в изучении текста / Ю.М. Лотман // Пушкин: Биография
писателя.
Статьи
и
заметки.
1960–1990
гг.
«Евгений
Онегин».
Комментарий. – СПб, 1995. – С. 395–411.
204. Лукина, В.А. Творческая история «Записок охотника» И.С. Тургенева: дис. …
канд. филол. наук / Лукина Валентина Александровна. – СПб., 2006. – 187 с.
205. Малычева, Н.В. Категория «автор» и «образ автора» в художественном
тексте / Н.В. Малычева // Язык как система и деятельность. – Ростов-на-Дону:
РГУ, 2005. – С. 87–94.
206. Манн, Ю.В. Автор и повествование / Ю.В. Манн // Историческая поэтика.
Литературные эпохи и типы художественного сознания: сб. статей / под. ред.
П.А. Гринцер. – М., 1994. – С. 431–480.
207. Манн, Ю.В. Тургенев и другие / Ю.В. Манн. – М.: РГГУ, 2008. – 630 с.
208. Маркович, В.М. И.С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века /
В.М. Маркович. – Ленинград: «Изд-во Ленинградского Университета»,
1982. – 208 с.
209. Маслова, В.А. Введение в когнитивную лингвистику: учеб.пособие /
В.А. Маслова. – 4-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2008. – 296 с.
210. Маслова, В.А. Лингвокультурология: учеб. пособие для студ. высш. учеб.
заведений / В.А. Маслова. – 4-е изд., стереот. – М.: Академия, 2010. – 208 с.
181
211. Миллер, Л.В. Лингвокогнитивные механизмы формирования художественной
картины мира (на материале русской литературы): дис … д-ра филол. наук:
10.02.01 / Миллер Людмила Владимировна. – СПб., 2004. – 303 с.
212. Миронова,
Ю.В.
Отражение
русской
ментальности
в
концептах
художественного текста: На материале цикла рассказов И.С. Тургенева
«Записки охотника»: дис. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Миронова Юлия
Вячеславовна. – Липецк, 2003. – 190 с.
213. Мостовская, Н.И. И.С. Тургенев и русская журналистика 70-х годов XIX
века / Н.И. Мостовская. – Л.: Наука, 1983. – 215 с.
214. Муратов, А.Б. Автор-рассказчик в рассказе Тургенева «Бежин луг» /
А.Б. Муратов //Автор и текст. Сб. статей. Под ред. В.М. Марковича и Вольфа
Шмидта. – СПб., 1996. – С. 179–192.
215. Назарова, Л.Н. М.П. Алексеев – главный редактор Полного собрания
сочинений и писем И.С. Тургенева / Л.Н. Назарова // Россия, Запад, Восток.
Встречные
течения.
К
100-летию
со
дня
рождения
академика
М.П. Алексеева. – СПб., 1996. – С. 53–59.
216. Никитина, С.Е. О концептуальном анализе в народной культуре /
С.Е. Никитина. – М.: Наука, 1991. – 204 с.
217. Николаев, А.И. Основы литературоведения: учеб. пособие для студентов
филологических специальностей / А.И. Николаев.
– Иваново: ЛИСТОС,
2011. – 255 с.
218. Николина, Н.А. Филологический анализ текста: учеб. пособие для студентов
высш. пед. учеб. заведений / Н.А. Николина. – М.: Академия, 2003. – 256 с.
219. Новосельцева, В.А. Концептуализация времени в русской фразеологии и
художественных текстах: На материале произведений 40–80-х гг. XIX века:
автореф. дис. …канд. филол. наук: 10.02.01 / Новосельцева Виктория
Анатольевна. – Краснодар, 2005. – 23 с.
220. Нохейль, Р. Тургенев и филосовские течения XIX века / Р. Нойхель //
И.С. Тургенев: мировоззрение и творчество, проблемы изучения: межвуз. сб.
науч. тр. – Орел, 1991. – С. 11–24.
182
221. Овсянико-Куликовский, Д.Н. Литературно-критические работы: в 2 т. /
Д.Н. Овсянико-Куликовский. – М.: Худ. лит., 1989. – 540 с.
222. Овчинина,
И.А.
Этапы
творчества
A.H.
Островского:
Эстетика
национального быта и характера: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01 /
Овчинина Ирина Алексеевна. – М., 2000. – 356 с.
223. Остапенко, Д.И. Функциональная и структурная характеристика метатекста
(на материале переводческих предисловий и примечаний): автореф. дис. …
канд. филол. наук.: 10.02.19 / Остапенко Дарья Игоревна. – Воронеж, 2014. –
27 с.
224. Осьмухина, О.Ю. Авторская маска как форма воплощения творческой
индивидуальности
писателя
/
О.Ю.
Осьмухина
//
Творческая
индивидуальность писателя: теоретические аспекты изучения: сб. материалов
междунар. науч. конф. – Ставрополь: Изд-во Ставропольского гос. ун-та,
2008. – С. 17–22.
225. Осьмухина, О.Ю. Русская литература сквозь призму идентичности: маска как
форма авторской репрезентации в прозе XX столетия / О.Ю. Осьмухина. –
Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2009. – 286 с.
226. Ощепков, А.Р. Образ России по французской прозе ХIХ века: дис. … д-ра
филол. наук: 10.01.03 / Ощепков Алексей Романович. – Москва, 2011. – 410 с.
227. Перепелицына,
Ю.Р.
Художественная
репрезентация
национального
характера в прозе А. Яшина: дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 /
Перепелицына Юлия Ростиславовна. – Ставрополь: СГУ, 2009. – 230 с.
228. Перпер, М.И. Джозеф Конрад о Тургеневе / М.И. Перпер // И.С.Тургенев.
Новые материалы и исследования: сб.ст. – М.: Наука, 1967. – С. 541–544.
229. Петрова,
Л.М.
И.С.
Тургенев:
истоки,
традиции,
новаторство
/
Л.М. Петрова. – Орел: Картуш, 2008. – 186 с.
230. Полный православный богословский энциклопедический словарь: в 2 т. / изд.
П. П. Сойкина. – СПб., б. г. — Т. 2. – 1602 с.
231. Попова, З.Д. Введение в когнитивную лингвистику / З.Д. Попова,
И.А. Стернин. – Кемерово, 2004. – 189 с.
183
232. Попова,
З.Д. Очерки
по
когнитивной лингвистике /
З.Д. Попова,
И.А. Стернин. – Воронеж: Истоки, 2003. – 168 с.
233. Попович, А. Проблемы художественного перевода / А. Попович. – М.:
Высшая школа, 1980. – 199 с.
234. Потебня, А.А. Язык и народность / А.А. Потебня // Вестник Европы: журнал
истории, политики, литературы / под ред. М.М. Стасюлевич. – М.:
Университ. Типогр., 1895. – Т. V. – С. 10–11.
235. Поэтика: слов. актуал. терминов и понятий / под ред. Н.Д. Тамарченко. – М.:
Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. – 358 с.
236. Прийма, Ф.А. Русская литература на Западе: статьи и разыскания /
Ф.А. Прийма. – Л.: Наука, 1970. – 258 с.
237. Прийма, Ф.Я. Великий художник слова / Ф.А. Прийма // Русская литература /
под. ред. В.В. Тимофеевой. – Л.: Наука, Ленингр. отд.: 1968. – № 4. – С. 10–
26.
238. Прийма, Ф.Я. И.С. Тургенев / Ф.А. Прийма // Русская литература и
фольклор. – Л.: Наука, 1976. – С. 366–384.
239. Прозоров, В.В. Автор / В.В. Прозоров // Введение в литературоведение.
Литературное произведение: основные понятия и термины / под. ред.
Л.В. Чернец. – М.: Высш. шк., 1999. – С. 11–21.
240. Пумпянский, Л.В. Тургенев и Запад / Л.В. Пумпянский // И.С. Тургенев.
Материалы и исследования. – Орел: Орлов, правда, 1940. – С. 90–107.
241. Пустовойт, П.Г. И.С. Тургенев художник слова / П.Г. Пустовойт. – М.: Издво МГУ, 1980. – 376 с.
242. Радбиль, Т.Б. Основы изучения языкового менталитета: учеб. пособие /
Т.Б. Радбиль. – М.: Флина, Наука, 2010. – 328 с.
243. Размышления о России и русских. «Вторая философия» русского человека /
сост. С.К. Иванов. – М.: Московская школа политических исследований,
2006. – 616 с.
184
244. Редькин, В.А. Русский национальный характер как литературоведческая
категория / В.А. Редькин // Проблемы национального самосознания в русской
литературе 20 века: сб. науч. трудов. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2005. – 244 с.
245. Рымарь,
Н. Т., Скобелев, В.П. Теория автора и проблема художественной
деятельности / Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. – Воронеж: Логост-Траст, 1994. –
261 с.
246. Саввина, Э.Р. И.С. Тургенев во французской критике 1850–1880-х годов:
дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Савина Элла Рафитовна. – Кострома,
2003. –159 с.
247. Савельева, Л.В. К проблеме адекватности перевода русских этнокультурных
концептов / Л.В. Савельева // Русский язык как иностран.: Теория.
Исследования. Практика. Вып. VI. / отв. ред. И.П. Лысакова. – СПб: изд.
РГПУ им. Герцена, 2003. – С. 44–52.
248. Савельева, Л.В. Современная русская социоречевая культура в контексте
этнического менталитета / Л.В. Савельева // Язык и этнический менталитет. –
Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. – С. 25–44.
249. Сазонов, Н.И. Литература и писатели в России. Иван Тургенев / публ.
Б.П. Козьмина // Литературное наследство. – М., 1941. – Т. 41–42. – С. 188–
201.
250. Саитова, З.Р. Проблема национального характера в прозе H.C. Лескова:
автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Саитова Зульфия Ринатовна. –
Бирск, 2007. – 24 с.
251. Сергеева, Н.М. Ум и разум / Н.М. Сергеева // Антология концептов / под ред.
В.И. Карасика, И. А. Стернина. – Волгоград: Парадигма, 2005. – Т.1. – 352 с.
252. Серман, И.3. К истории создания «Уездного лекаря» / И.З. Серман //
И.С. Тургенев (1818–1883–1958). Статьи и материалы. – Орел, 1960. – С. 60–
76.
253. Скокова, Л.И. Памятник двух эпох («Записки охотника» И.С. Тургенева) /
Л.И. Скокова. – Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: Таус, 2013. – 120 с.
185
254. Скокова, Л.И. И. Тургенев и Руссо [Электронный ресурс] / Л.И. Скокова //
Спасский вестник. – Орел: Гос. музей И. С. Тургенева, 2003, – № 10. – URL:
http://www.vicentini.ru/e-book/vestnik-10-2003/index.html
(дата
обращения:
16.10.14).
255. Скокова, Л.И. Когда был написан «Хорь и Калиныч» / Л.И. Скокова //
Вопросы литературы / глав. ред. И. О. Шайтанов. – М., 1996. – Вып. 4. –
С. 313–320.
256. Солдаткина,
Я.В.
Мифопоэтика
русской
прозы
(А.П.Платонов, М.А.Шолохов, Б.Л.Пастернак): дис. …
1930-1950-х
годов
д-ра филол. наук:
10.01.01 / Солдаткина Янина Викторовна. – Москва, 2011. – 347 с.
257. Солодовник, В.Н. Загадочная Лукерья. Проблемы восприятия западной
критикой «русской религиозной духовности» (на материале рассказа
И.С. Тургеенва «Живые мощи») / В.Н. Солодовник // Вестник Московского
государственного областного университета. – М., 2009.– № 2. – С. 160–170.
258. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования /
Ю.С. Степанов. – М.: «Языки русской культуры», 1997. – 824 с.
259. Суперанская, А.В. Общая теория имени собственного / А.В. Суперанская. –
М.: Международные отношения, 1973. – 248 с.
260. Схаляхова, С.Ш. Концепты «венчание», «брак», «семья» как отражение
русского
менталитета:
на
материале
языка
произведений
русской
литературы: дис. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Схаляхова Саида
Шамсудиновна. – Краснодар, 2008. – 170 с.
261. Тарасова, B.M. Новороссийская маринистика как продолжение истории
мировой литературной маринистики: константы национального характера:
автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Тарасова Виктория
Михайловна. – Краснодар: КубГУ, 2011. – 21 с.
262. Тарасова, И.А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект /
И.А. Тарасова. – Саратов, 2003. – 280 с.
186
263. Тарасова,
И.А.
Художественный
концепт:
диалог
лингвистики
и
литературоведения / И.А. Тарасова // Вестник Нижегородского университета
им. Н.И. Лобачевского. – Н.Новгород, 2010. – № 4(2). – С. 742–745.
264. Теория текста: учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. В
2 т. – Т. 1. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика /
Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, С.Н. Бройтман, под ред. Н.Д. Тамарченко. –
М.: Издательский центр «Академия», 2004. – 512 с.
265. Толстая С.М. Этнолингвистика: современное состояние и перспективы
[Электронный ресурс] / С.М. Толстая // Фольклор и постфольклор: структура,
типология,
семиотика
–
2014.
–
URL:
http://www.ruthenia.ru/folklore/Tolstaja.html (дата обращения: 09.05.14).
266. Топоров, В.Н. Странный Тургенев (четыре главы) / В.Н. Топоров. – М.: Издво РГГУ, 1998. – 192 с.
267. Уртминцева, М.Г. Говорящая живопись (Очерки истории литературного
портрета): Монография / М.Г. Уртминцева. – Нижний Новгород: Изд-во
Нижегородского университета, 2000. – 124 с.
268. Уртминцева, М.Г. Литературный портрет в русской литературе второй
половины
XIX
века.
Генезис,
поэтика,
жанр:
Монография
/
М.Г. Уртминцева. – Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2005. – 232 с.
269. Фаустов, А.А. Авторское поведение в русской литературе. Середина XIX
века и на подступах к ней / А.А. Фаустов. – Воронеж: Изд-во Воронежского
ун-та. 1997. – 108 c.
270. Фёдоров, А.В. Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы):
учеб. пособие / А.В. Федоров. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ,
2002. – 416 с.
271. Феклин, М. Б. The Beautiful Genius. Тургенев в Англии: первые полвека.
Монография / М.Б. Феклинг. – М.: Изд-во МПГУ и др. [Oxford]: Perspective
Publications, 2005. – 240 с.
187
272. Фещенко, О.А. Концепт Дом в художественной картине мира М.И. Цветаевой
(на материале прозаических произведений): дис. …канд. филол. наук:
10.02.01 /Фещенко Ольга александровна. – Краснодар, 2005. – 216 с.
273. Филюшкина, О.В. К вопросу о происхождении «Записок охотника» /
О.В. Филюшкина // Спасский вестник. – Тула, 2002. – № 9. – С. 133–150.
274. Хализев, В.Е. Теория литературы: учебник / В.Е. Хализев. – 3-е изд. – М.:
Высш. шк., 2002. – 437 с.
275. Холодкова,
Е.К.
Концепция
национального
характера
в
прозе
В.П. Астафьева, В.Г. Распутина и Б.П. Екимова 1990-х – начала 2000-х гг.:
автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Холодкова Екатерина
Константиновна. – М., 2009. – 22 с.
276. Храпченко, М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие
литературы / М.Б. Храпченко. – М.: Сов. писатель, 1975. – 408 с.
277. Художественная реальность и литературный концепт: сб. материалов
Междун. науч. конференции «Лингвитические основы межкультурной
коммуникации» (Н. Новгород, 20–22 сентября 2007 г.). – Н. Новгород: изд-во
НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2007. – 208 с.
278. Художественное восприятие: сб. науч. статей / под ред. Б.С. Мейлаха. – Л.:
Наука, 1971. 388 с.
279. Цейтлин, А.Г. Мастерство Тургенева-романиста / А.Г. Цейтлин. – М.: Сов.
писатель, 1968. – 433 с.
280. Чернец, Л.В. Литературное произведение как художественное единство
Л.В. Чернец // Введение в литературоведение. – М., 2000. – С. 153–177.
281. Шаталов, С.Е. Художественный мир И. С. Тургенева / С.Е. Шаталов. – М.:
Наука, 1979. – 312 с.
282. Шешунова,
C.B.
Национальный
образ мира в
русской литературе:
П.И. Мельников-Печерский, И.С. Шмелев, А.И. Солженицын: дис. … д-ра
филол. наук: 10.01.01 / Шешунова Светлана Всеволодовна. – Дубна, 2006. –
368 с.
188
283. Шмид, B. Нарратология / В. Шмид. – М.: Языки славянской культуры, 2003. –
312 с.
284. Эйхенбаум, Б.М. Вступительный очерк / Б.М. Эйхенбаум // Тургенев
И.С. Записки охотника. – Пг., Лит.-изд. отд. Наркомпроса, 1918. – С. III—
VIII.
285. Эйхенбаум, Б.М. О прозе: сб. статей / Б.М. Эйхенбаум; сост. и подгот. текста
И. Ямпольского; вст. Ст. Г. Бялого. – Л.: Худож. лит., 1969. – 504 с.
286. Эткинд, Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь: очерки психопоэтики
русской литературы XVIII–XIX вв. / Е.Г. Эткинд. – М.: Языки славянской
культуры, 1999. – 448 с.
287. Юнусов, И.Ш. Проблема национального характера в русской литературе
второй половины XIX века: И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, Л. Н. Толстой:
дис. … д-ра филол. наук: 10.01.01/ Юнусов Ильдар Шайхенурович. –
С.-
Петербург, 2002. – 514 с.
288. Янина М.М. К вопросу о композиции «Записок охотника» И. С. Тургенева /
М.М. Янина // Проблемы реализма и романтизма в литературе: сб. трудов
кафедры русской и зарубежной литературы. Кемерово, 1974. С. 3–23.
289. Berman, A. Pour une critique des traductions : John Donne / А. Berman. – Paris:
Gallimard, 1995. – 275 p.
290. Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle française: 1839–1856. – Paris:
Fayard, 1967. – 546 p.
291. Carré, J.-M. Les écrivains français et le mirage allemand. 1800–1940 / J.M. Carré. – Paris: Boivin, 1947. – 223 p.
292. Derrida, J. La dissemination / J. Derrida // Hors Livre. Prefaces. – Paris, 1972. –
P. 9–67.
293. Foucault, P.-M. Les Mots et les Choses. Une archéologie des sciences humaines /
P.-M. Foucault. – Paris : Gallimard, 1966. – 405 р.
294. Genette, G. Seuils / G. Genette. – Paris: Ed. du Seuil, 1987. – 398 p.
295. Genette, G. Palimpsestes. La litterature au second degre/ G. Genette. – Paris:
Editions du Seuil, 1982. – 467 p.
189
296. Guyard, M.-F. La littérature comparée / M.-F Guyard. – P.: PUF, 1951. – 128 р.
297. Imagology.
The
cultural
construction
and
literary
représentation
of
nationalcharacters: A critical survey / Ed. By M. Beller and J. Leerssen. –
Amsterdam–NY, 2007. – 476 p.
298. Kamuf, P. The Division of Literature: Or the University in Deconstruction /
P. Kamuf. – Chicago: University of Chicago Press, 1997. – 259 р.
299. Kiefr, X. L’esprit. Le fonctionnalisme selon Daniel Dennette ou : Dennette a-tperdu
l’esprit ?
[Электронный
ресурс]
/
X.
http://www.philopsis.fr/IMG/pdf_esprit-denett-kieft.pdf
Kiefr.
(дата
–
URL:
обращения:
25.04.14).
300. Lededer, M. Interpréter pour traduire / M. Lededer, D. Seleskovitch. – Paris:
Didier, 2001. – 311 p.
301. Maingueneau, D. Le contexte de l'oeuvre litteraire. Enonciation, ecrivain, societe /
D. Maingueneau. – Paris: Dunod, 1993. – 196 p.
302. Malingret, L. Les titres en traduction / VI Coloquio da APFFUE « Les chemins du
texte », Santiago de Compostela: Universidade de Santiago de Compostela, 1998 /
L. Malingret // M. Arnaldos. Manuel. Mad. : Los títulos literarios, 1998. – 2 vols. –
Vol. II. – P. 396–407.
303. Pageaux, D.-H. L'imagerie culturelle: de la littérature comparée à l'anthropologie
culturelle / D.-H. Pageaux // Synthesis. 1983. – № 10. – P. 79–88.
304. Pageaux, D.-H. Une perspective d'études en littérature comparée: l'imagerie
culturelle D.-H. Pageaux // Synthesis. – 1981. – № 8. – P. 169–185.
305. Pageaux, D.-Н. De l'imagerie culturelle à l'imaginaire / D.-Н. Pageaux // Précis de
littérature comparée. – P.: PUF, 1989.
306. Kayser, W. Wer erzählt den Roman?// Kayser W. Die Vortragsreise. Studien zur
Literatur / W. Kayser.– Berne, 1958. – P. 82–101.
307. Reuter, Y. La quatrieme de la couverture / Y. Reuter // Pratiques. – P.,1985. –
№48. – P. 53–75.
308. Sakhno, S. Nom propre en russe: problèmes de traduction / S. Sakhno // META :
Journal des traducteur. – Montréal. 2006. – Vol. 5. – N° 4. – P. 706–718.
190
Справочная литература
309. Брокгауз, Ф.А. Энциклопедический словарь. Совр. Версия / Ф.А. Брокгауз,
И.А. Ефрон. – М.: Эксмо, 2003. – 672 с.
310. Даль, В.И.
Толковый
словарь
живого великорусского языка: в 4 т. /
В.И. Даль. – М.: Русский язык, 1979. – Т.2. – 779 с.
311. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. /
В.И. Даль. – М.: Русский язык, 1980. – Т.3. – 555 с.
312. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка:
в 4 т. /
В.И. Даль. – М.: Русский язык, 1980. – Т.4. – 683 с.
313. Дворецкий, И.Х. Латинско-русский словарь / И.Х. Дворецкий. – М.: Русский
язык, 1976. – 1096 с.
314. Ефремова, Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского
языка / Т.Ф. Ефремова. – М.: Изд-во Дрофа, Русский язык, 2000. – 1233 с.
315. Золотые россыпи: Русские народные пословицы и поговорки / сост.
А. Жигулёв. – Красноярск: Офсет, 1993. – 288 с.
316. Иллюстрированный энциклопедический словарь Терра-Лексикон.
– М.,
Терра, 1998. – 667 с.
317. Крылов, Г.А. Этимологический словарь русского языка / Г.А. Крылов. –
СПб.: ООО «Полиграфуслуги», 2005. – 432 с.
318. Литературная энциклопедия [Электронный ресурс] // Академик.– URL:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_literature/3792 (дата обращения: 19.06.14).
319. Новейший философский словарь: 3-е изд., испр. / сост. А.А. Грицанов. –
Минск: Книжный Дом, 2003. – 1280 с.
320. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / С.И. Ожегов. – М.: АЗЪ, 1997. – 763 с.
321. Ожегов,
С.И.
Толковый
словарь
русского
языка:
80000
слов
и
фразеологических выражений / Ожегов С.И., Шведова Н.Ю.; Российская
академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. – 4-е изд.,
доп. – М.: Азбуковник, 1997. – 944 с.
191
322. Репкин, В.В. Учебный словарь русского языка / В.В. Репкин. – Харьков:
Инфолайн, 1993. – 656 с.
323. Российский гуманитарный энциклопедический словарь: в 3 т. – М.: Гуманит.
изд. центр ВЛАДОС: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2002. – Т. 3: П – Я. –
704 с.
324. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений [Электронный
ресурс] / под ред. Н. Абрамова, Н.М. Переферкович, 2006.
– URL:
http://www.slovopedia.com/11/211/999662.html (дата обращения: 23.01.14).
325. Словарь русского языка: в 4 т./ под ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Рус. яз.,
1985–1988.
326. Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Рус. яз., 1981–
1984. – 800 с.
327. Словарь русского языка / под ред. Д. И. Ушакова, С.Е. Крючкова. – М.:
Дрофа, 2012. – 320 с.
328. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. / под ред.
В.В. Виноградова. М.-Л.: Наука, 1948–1965.
329. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т./ под ред. В.И.
Чернышева. – Т.16. – М.-Л.: Наука,1964. – 1610 с.
330. Справочник издателя и автора: Редакционно-изд. оформление издания /
А.Э. Мильчин, Л.К. Чельцова. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: ОЛМА-пресс,
2003. – 800 с.
331. Срезневский, И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по
письменнымъ памятникамъ. В 3 т. / И.И. Срезневский. – Т. 1. А – К.,
Санктпетербург.: Типографiя императорской академiи наукъ, 1893. – 771 c.
332. Срезневский, И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по
письменнымъ памятникамъ. В 3 т. / И.И. Срезневский. – Т. 3. –
Санктпетербург.: Типографiя императорской академiи наукъ, 1912. – 996 с.
333. Тихонов,
А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: в 2 т. /
А.Н. Тихонов. – М.: Рус. яз., 1990. – 888 с.
192
334. Толковый словарь русского языка: в 4 т. [Электронный ресурс] / под ред.
Д.Н. Ушакова.
–
Репринтное
издание:
М.,
1995;
М.,
2000–
URL:
http://www.slovopedia.com/3/211/845302.html (дата обращения: 23.01.14).
335. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка: в 4-х т. [Электронный
ресурс].
/
М.
Фасмер.
–
М.:
Наука,
1964–1973.
–
URL:
http://vasmer.narod.ru/p203.htm (дата обращения: 08.04.14).
336. Этимологический словарь русского языка / Н.М. Шанский, Т.А. Боброва. –
М.: Прозерпина, 1994. – 400 с.
337. Шипов, Я.А. Православный словарь / Я.А. Шипов. – М.: Современник,
1998. – 271 с.
338. Dictionnaire des synonymes de la langue française par René Bailly. – Paris:
Librarie Larousse, Paris VI, 1947. – 626 р.
339. Dictionnaire des synonymes et des équivalences / J. Lecointe. – Paris : Librairie
Générale Française, 1993. – 354 p.
340. Le Grand Robert de la langue française. Paris, 2007 (Большой толковый словарь
французского
языка)
[Электронный
ресурс].
–
URL:
http://lerobert.demarque.com/en/us/dictionnaire-francais-en-ligne/grand-robert
(дата обращения: 12.09.14).
193
Приложение 1
Предисловие к изданию перевода «Записок охотника» И. Делаво
Récits d'un chasseur, par Ivan Tourguénef. Traduits par H. Delaveau. Seule édition
autorisée par l'auteur. – Paris: E. Dentu, 1858. – 559 p.1
Avertissement
Quant à passer en revue les diverses pièces de ce recueil, je ne le crois point
nécessaire ; le lecteur saura fort bien, sans mon secours, distinguer celles qui sont les
plus dignes de fixer son attention. Cependant, aux personnes qui voudraient se borner à
feuilleter le volume, il est bon d’indiquer les nouvelles qui caractérisent le mieux le
paysan russe. La triste et humiliante situation où il se trouve est admirablement dépeinte
dans trois récits : le Bourmistre, Lgov et les Deux Propriétaires. Le premier surtout
mérite d’être remarqué ; l’auteur y montre des paysans vivants sous une double
opression ; on les voit aux prises avec un intendant hypocrite et brutal, comme il y en
tant en Russie, et un de ces propriétaires qui, sous les formes d’un homme du monde,
cachent l’insensibilité et l’égoisme calculateur du commerçant le plus madré. Sans
doute, il existe un petit nombre de seigneurs qui ne rappellent en rien cet odieux et
ridicule personnage, et l’auteur en dépeint loyalement plusieurs dans ses récits, mais, ce
ne sont là que des accidents heureux, comme on l’a dit du pouvoir. On est surpris
d’apprendre, en lisant les deux autres études, à quel point sont souvent poussées en
Russie, d’une part la tyrannie des seigneurs, et de l’autre la bassesse que la servitude
impose aux hommes qui les approchent. Mais il ne faut point croire que tous les paysans
russes soient dans cet état de dégradation ; ils se relèvent au plus léger souffle de liberté,
comme l’herbe flétrie que frappe un rayon de soleil. Prenons les hommes que l’auteur
nous montre dans la nouvelle intitulée Kor et Kalinitch ; ils ne le cèdent assurement pas,
1
Мы ограничились представлением в приложении лишь той части предисловия, которая
непосредственно касается нашей проблемы. В перспективе нашей работы – полный перевод
предисловия, который может быть введен в научный оборот.
194
pour l’intelligence et la dignité, aux paysans des pays les plus éclairés, et l’emportent
sur eux à beaucoup d’autres égards. Les sentiments qui nous attachent au foyer
domestique et qui en éloignent le plus sûrement les inquiétudes et les désirs, sources
ordinaires de révolutions, règnent encore généralement sous l’humble toit du paysan
russe, le sentiment religieux surtout ; pour en demeurer convaincu il faut suivre
attentivement les discours de Kaciane : on entendera sortir de la bouche d’un pauvre
serf des paroles qui accusent une inspiration puissante et dont la forme a quelque chose
de biblique. L’homme qui parle ainsi n’est point une exception ; les pensées qu’il
exprime sont communes à presque tous les sectaires russes, et le nombre de ceux-ci est
très-considérable. Mais au sentiment religieux qui le soutient et le guide dans sa pénible
carrière le paysan russe joint un tour d’esprit gracieux et poétique ; les pages charmantes
intitulées la Prairie semblent avoir pour objet principal de mettre en évidence cette
disposition naturelle. L’auteur s’est plu à y exposer avec détail une partie des idées
supertitieuses qui, en Russie, peuplent encore l’imagination du paysan. C’est dans cette
nouvelle que le talent descriptif dont nous avons parlé plus haut est surtout frappant : M.
Tourguénef nous promène longuement au milieu d’une de ces plaines immenses qui se
trouvent au centre de la Russie, et on le suit sans éprouver la moindre fatigue. Enfin,
personne n’ignore que le paysan russe se fait remarquer aussi par une véritable passion
pour la musique. Ce dernier trait de caractère a fourni à l’auteur une de ses meilleures
études ; elle est intitulée les Chanteurs, et, ainsi que son titre l’indique, nous y assistons
à un concert champêtre qui est plein d’intétrêt.
Après avoir parcouru les pièces que je viens d’indiquer, le lecteur ne saurait se
refuser sans doute à reconnaître le talent de M. Tourguénef ; mais il aurait une idée
encore fort incomplète du peuple russe ; car, dans presque toutes ces études, l’auteur ne
s’est attaché à présenter son sujet que par les côtés qui sont les plus propres à éveiller
notre sympathie. Le paysan russe en offre d’autres qui attiédissent un peu ce sentiment.
On rencontre souvent dans les villages des hommes que la Providence semble tenir en
réserve pour châtier un jour les partisans obstinés du servage ; tels sont, entre autres,
deux paysans avec lesquels nous faisons connaissance dès le début du livre dans les
pièces intitulées : Birouk et Jermolai et la Meunière. Dans la première, l’homme
195
sombre et impitoyable que l’auteur nous dépeint est esquissé rapidement, mais le
fantastique personnage qui figure dans le seconde est étudié avec beaucoup de soin.
Parmi les traits qui le distinguent, il en est un malheureusement général chez le peuple
russe ; c’est un dédain, un mépris pour les femmes qui rend le sort de celles-ci des plus
tristes. Cela ne doit point nous surprendre ; il faut au contraire s’étonner que
l’oppression et la misère n’aient point communiqué au paysan russe une plus grande
sauvagerie ; il le doit sans doute aux croyances que le christianisme a développées dans
son esprit inculte.
Mais je m’arrête, car il faudrait citer presque toutes les pièces de ce recueil ; il n’en
est pas une qui ne soit à la fois instructive et intéressante. On doit encore à l’auteur
quelques autres nouvelles et plusieurs pièces de théâtre qui ont été accueillies avec
faveur ; mais les Récits d’un Chasseur sont toujours le plus beau fleuron de sa couronne
littéraire, et jusqu’à présent, je le répète, aucun écrivain n’a dépeint le paysan russe avec
plus de talent et de vérité.
H. DELAVEAU.
Я не считаю необходимым подробно разбирать рассказы книги, поскольку
читатель сам, без моей помощи, прекрасно сможет отличить самые достойные его
внимания. Тем не менее, для тех, кто желал бы ограничиться лишь беглым
просмотром книги, будет неплохо указать на рассказы, которые лучше всего
характеризуют русского крестьянина.
Положение русского крестьянина унизительно, что великолепно отражено в
рассказах «Бурмистр», «Льгов» и «Два помещика». Они наводят на печальные
размышления. Особенно ярко это проявляется в «Бурмистре», в этом отношении
он особенно характерен. В нем автор показывает крестьян,
живущих под
двойным гнетом: лицемерного и жестокого управляющего, каких много на Руси,
и одного из тех хозяев, которые под маской
светского человека прячут
бесчувственность и расчетливость, присущие самому хитрому лавочнику.
196
Несомненно, есть в России и другие господа, которые не похожи на этого
отвратительного и нелепого персонажа, но они являются лишь счастливым
исключением.
Читая два других рассказа, поражаешься, до какой степени в России доходит, с
одной стороны, тирания господ, с другой, нравственное несовершенствонизость
крепостных людей, которая вызвана их подневольным положением. Однако ни в
коем случае нельзя считать, что унижения, которым они подвергаются, лишают
их человеческих достоинств. Среди них есть те, кто оживает от малейшего
дуновения свободы, как увядшая трава поднимается от солнечных лучей. Возьмем
крестьян, которых автор представляет в рассказе «Хорь и Калиныч»: они,
несомненно, не уступают ни в уме, ни в чувстве собственного достоинства
крестьянам более просвещенных стран, и даже превосходят их во многих других
отношениях.
Чувства, которые
связывают человека с домашним очагом и которые
прогоняют волнения и стремления, приводящие к революциям, еще царят, как
правило, под крышей смиренного русского крестьянина. Главное из них – это
религиозность. Чтобы в этом убедиться, нужно внимательно слушать речь
Касьяна: из уст бедного крепостного можно услышать слова, форма которых
имеет нечто библейское, поэтому они сильно воздействуют на читателя. Мысли,
которые он выражает, являются общими практически для всех религиозных
фанатиков
в
России,
число
которых
очень
значительно.
Но
помимо
религиозности, которая поддерживает и направляет русского крестьянина на его
тяжелом пути, русский мужик обладает добрым и поэтическим складом ума.
Прелестные страницы рассказа «Бежин луг» имеют, по-видимому, задачу
раскрыть эту
природную склонность. Автор находит удовольствие подробно
описать некоторые суеверные представления, которые все еще наполняют
воображение русского крестьянина. Именно в этом рассказе наиболее поражает
изобразительный талант писателя, о котором мы говорили ранее. Г-н Тургенев
долго водит нас по одной из огромных равнин, которые расположены в центре
России, и мы следуем за ним, не испытывая ни малейшей усталости.
197
Наконец, все знают, что русский народ отличается настоящей страстью к
музыке. Эта черта характера дала автору идею одного из его лучших рассказов –
«Певцы»,
в
котором
мы
становимся
свидетелями
крайне
интересного
деревенского концерта.
Прочитав рассказы, на которые я указал, читатель не сможет не признать
талант г-на Тургенева. Но он получит неполную картину русского человека, так
как почти во всех своих рассказах автор старается представить предмет
изображения исключительно с лучшей стороны, чтобы вызвать нашу симпатию.
Но русский мужик имеет и другие качества, которые ослабляют это чувство. В
деревнях часто встречаются тип мужика, которого Провидение, кажется, держит в
запасе, чтобы однажды покарать упорных сторонников крепостного права.
Таковы, например, два крестьянина, с которыми мы знакомимся в начале книги в
рассказах «Бирюк» и «Ермолай и мельничиха». В первом характер угрюмого и
безжалостного мужика, которого нам описывает автор, лишь слегка намечен. Но
странный персонаж второго рассказа описан с большой тщательностью. Среди
черт, которые его отличают, он имеет одну, которая, к сожалению, присуща всему
русскому народу – пренебрежение, и даже презрение к женщине, что делает ее
судьбу крайне тяжелой. Это не должно нас удивлять, напротив, нужно
удивляться, что угнетенное состояние и нищета не вызвали в русском мужике
еще большую дикость. Причиной этому, несомненно, является вера, которую
христианство развило в их непросвещенных душах.
Но я останавливаюсь, поскольку иначе нужно приводить почти все рассказы
книги. Нет ни одного, который не был бы одновременно поучительным, и в то же
время интересным. У писателя есть еще несколько других рассказов и множество
пьес, которые были приняты с благосклонностью, но «Записки охотника» всегда
будут оставаться главным украшением его литературной короны. До сих пор, я
повторю, ни один автор не изобразил русского крестьянина с большим талантом и
правдивостью.
И. Делаво
198
Приложение 2
Концепт «ум» во французских переводах
Трудность при интерпретации концепта возникает уже при восприятии словарепрезентанта. Эквивалентами слова во французском языке являются esprit,
intelligence, raison. К анализу понятий, в том числе сопоставительному,
обращались как русские, так и французские исследователи1.
Esprit пришло во французский из латинского: spiritus – souffle ’дыхание,
воздух‘. Spiritus также обозначает «божественное дыхание» : «Souffle de Dieu;
inspiration venant de Dieu» . Из этого значения – во французском – душа: «Principe
de la vie incorporelle de l'homme; être immatériel, incorporel (нематериальное
существо)». От латинского значения «склад ума, менталитет»
в XII веке во
французском появляется значение «ум, интеллектуальная сторона» – la réalité
pensante (мыслящее начало)2.
Ни в одном из проанализированных французских текстов esprit не встречается
при переводе русского «ум», «умный» (в значении «практичный»). Это можно
объяснить тем, что, хотя в употреблении слова рациональное преобладает над
духовным (как и в русском), анализ коннотаций3 показывает, что данное понятие
характеризует человека не с точки зрения его прагматических возможностей, но
его интеллектуальных качеств.
Так же как и esprit, raison – качество человека. Raison произошло от латинского
rationem, аккузатива ratio
‘считать, подсчитывать’. Латинское слово имеет
разные значения: счет, дела, отношения, мышления, разум, прием, метод,
1
См., например: Голованевская М. К. Ментальность в зеркале языка: некоторые базовые
мировоззренческие концепты французов и русских. М.: Языки славянских культур, 2009.
375 с.; Колесов В.В. Философия русского слова. СПб.: ЮНА, 2002. 448 с.; Сергеева Н.М. Ум и
разум // Антология концептов / под ред. В.И. Карасика, И. А. Стернина. Т. 1. Волгоград:
Парадигма, 2005. 352 с. С. 286 – 305.; Kiefr X . L’esprit. Le fonctionnalisme selon Daniel Dennette
ou :
Dennette
a-t-perdu
l’esprit ?
[Электронный
ресурс].
URL:
http://www.philopsis.fr/IMG/pdf_esprit-denett-kieft.pdf (дата обращения: 25.04.14).
2
Le Grand Robert.
3 Dictionnaire des synonymes de la langue française.
199
суждение1). У французского raison многие сохраняются, но происходит и отход
от латинских смыслов: raison понимается как: мыслительная способность
человека, позволяющая ему понимать, судить и действовать в соответствии со
своими убеждениями (‘La faculté pensante et son fonctionnement, chez l'homme; ce
qui permet à l'homme de connaître, juger et agir, conformément à des principes’), как
способность мыслить, рассматриваемая в общем, абстрактном значении,
правильно судить и применять эти суждения в действии (‘La faculté de penser,
considérée d'un point de vue général et abstrait, en tant qu'elle permet à l'homme « de
bien juger (cit. 31, Descartes) et de distinguer le –vrai du faux », et d'appliquer ce
jugement à l'action’). Следовательно, особенность данного понятия в том, что оно
связано с действием, а не с состоянием.
Следующий эквивалент русского «ума» – intelligence. Во французский язык
слово пришло из латинского от intelligentia – «понимание».
Этот нюанс
прослеживается во всех значениях слова: способность знать, понимать (‘Faculté de
connaître, de comprendre’), приспосабливаться к новым ситуациям (‘Aptitude (d'un
être vivant) à s'adapter à des situations nouvelles, à découvrir des solutions aux
difficultés qu'il rencontre’). Таким образом, intelligence – качество ума, связанное с
умением быстро адаптироваться (‘Qualité de l'esprit (d'une personne) qui comprend
et s'adapte facilement; caractère d'une personne intelligente’)2.
Проведенный анализ словарных статей показал, что во французском языке не
существует точного эквивалента русскому «ум», в тех его значениях, которые
были крайне важны для Тургенева. Каждое из слов обладает коннотацией, не
присущей русскому языковому сознанию. Важно отметить, что во французских
определениях отсутствует сема «хитрость»
– качество, тесно связанное с
понятием «практичность», свойственной героям Тургенева. Перевод данного
понятия затруднителен для французских авторов, они вынуждены искать
варианты, исходя из особенностей контекста.
1
2
Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М.: Русский язык, 1976. С. 852.
Le Grand Robert
200
Так, переводчики находят следующие единицы, передающие значение «умение
жить», заключенное в концепте оригинального текста очерка «Хорь и Калиныч»:
Умный1
– intelligent2 ‘умный, понятливый, смышлёный, сообразительный,
толковый’; malin3 ‘хитрый, себе на уме, сообразительный’; pas bête4 ‘не глупый’;
très avisé5 ‘осторожный, осмотрительный, рассудительный, сообразительный,
дальновидный’.
Себе на уме6 – être maître de soi-même7 ‘быть хозяином самому себе’; est sur ses
gardes8 ‘быть начеку, настороже; соблюдать крайнюю осторожность’; sait garder
sa pensée9 ‘держать мысли при себе’; ne pas perdre sa carte10– «être réaliste, garder
la tête sur les épaules, réagir rapidement avec à-propos, garder tout son sang-froid»
‘быть реалистом, быстро и кстати действовать, сохранять хладнокровие’, il sait ce
qu’il dit et il sait ce qu’il veut11 ‘он знает, что говорит и знает, что хочет’.
Разумел про себя12 –méditait13 ‘размышлял’; prenait note de tout14 ‘все замечал’;
réfléchissait15 ‘размышлять, думать’; avait des arrière-pensées16 ‘имел задние
мысли’.
Умная речь17 – parole sensée18 (рассудительный, толковый, здравомыслящий);
spirituel langage19 (spirituel – plein (полный) d'esprit).
В пояснениях к рассказу «Хорь и Калиныч» Анри Монго упоминает о том, что
в тексте «Современника» Тургенев сравнивал Хоря с Гете, а Калиныча – с
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 10.
Delaveau H. P. 311.
3
H.-Kaminsky E., 1926. P. 32, Hofmann M.-R. P. 6.
4
Mongault H. P. 61., Jousserandot L. P. 24.
5
Charrière E. P. 5.
6
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 12.
7
Delaveau H. P. 316.
8
Mongault H. P. 65.
9
H.-Kaminsky E. P. 36.
10
Jousserandot L. P. 29.
11
Hofmann M.-R. P. 9.
12
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 14.
13
Charrière E. P. 12.; Mongault H. P. 68.
14
Delaveau H. P. 319.
15
H.-Kaminsky E., 1926. P. 39.; Jousserandot L. P. 33.
16
Hofmann M.-R. P. 11.
17
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 17.
18
Delaveau H. P. 324. ; Jousserandot L. P. 37. ; Mongault H. P. 71.
19
Charrière E. P. 15. ; Halpérine-Kaminsky E., 1926. P. 42.
2
201
Шиллером1. Тем самым он настраивает читателя на верное восприятие двух
сторон русского характера – рационализма Хоря и романтизма Калиныча. В
предисловии к изданию «Записок охотника» Анри Монго называет Хоря ce porteparole du bon sens paysan2 (выразитель мнения крестьянского здравого смысла),
именно так трактуя авторскую интенцию.
Если передача таких смысловых оттенков концепта «ум», как рациональный,
удалась
переводчикам
при
раскрытии
характера
Хоря,
то
правильно
интерпретировать «звериный» ум Софрона, то есть глубже передать эту сторону
русского концепта, как представляется, авторам было гораздо сложнее. В
некоторых переводах акцентировано значение, которое важно Тургеневу, и
отраженно в характеристике Софрона Анпадистом: «Умен, больно умен»3, что в
переводе
передано un madré ‘хитрый, себе на уме’ с добавлением значения
compère4 ‘ловкач, пройдоха’;
показан существующий в оригинале оттенок
смысла, появляющийся при повторении одного и того же слова, при этом
использовав два эквивалента. В переводе выражения «И богат же, бестия?»5 –
et il a du foin dans ses bottes, l’animal
6
(он имеет деньгу, кое-что в кубышке,
животное) реализуется то значение, которое достаточно верно передает его
смысл, так как в нем актуализируется негативная характеристика человека,
который действует инстинктивно, проявляет большую жизненную силу - Personne
qui agit par instinct, qui fait preuve d'une grande vitalité.
Финальная фраза
Анпадиста о Софроне «Зверь – не человек; сказано: собака, пес, как есть пес»7 не
совсем точно передает заложенный в ней Тургеневым смысл, переведенная как
«Une brute, que je vous dis, un chien, un chien enragé!»8. В пределах одной фразы
соединяется значение
1
слов brute – cкот, зверь, скотина, животное (о грубом
Mongault H. P. 570.
Ibid. P. 33.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 136.
3
Mongault С. 247.
4
Ibid.
5
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 136.
6
Mongault С. 247.
7
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 136.
8
Mongault С. 247.
2
202
человеке) и un chien – собака, пес; презренный, ничтожный человек, дополняя
значение последнего прилагательным enragé ‘бешеный’. Поэтому в переводе у
Софрона не ум как качество человека (вспомним у Тургенева Зверь – не человек!),
а звериная хватка, что, безусловно, соответствует натуре бурмистра. Однако из
перевода исчезает смысл, важный автору: пес (Софрон) не только охраняет добро
хозяина, но и ластится к нему, заискивает, поэтому дважды повторенное пес, как
есть пес, исчезнувшее из перевода, значительно обедняет его.
У других переводчиков «Умен, больно умен» переводится «il est habile, très
habile»1, при этом подчеркивается ловкость и проворство Софрона; «И богат же,
бестия – et riche! Ah ! l’animal»2, ставит акцент на том, что он богат (riche ),
«Зверь – не человек; сказано: собака, пес, как есть пес»3 переводится «Ce n’est pas
un homme, c’est un chien, ou plutôt...en un mot, c’est un fauve»4, то есть ‘это не
человек, собака или скорее … одним словом, дикий зверь, хищник’. Как видим,
финал фразы более соответствует смыслу оригинала, хотя ритм перевода,
перебивающийся многоточием, не совсем точно передает слова Анпадиста,
произнесенные на одном дыхании.
Передача субъективно-авторского аспекта восприятия духовной стороны
русского «ума» также вызывает трудности у
переводчиков. Рассмотрим
особенности перевода описания внешнего вида Калиныча, в котором отражена
суть его натуры.
Авторские характеристики Калиныча не всегда верно интерпретируются во
французских
текстах.
В
оригинальном
тексте
Тургенева
у
Калиныча
добродушное лицо5; в переводах это представлено так: – sa bonne (доброе) facе6;
l’air (вид) de bonté7 (доброта), une bonne figure8. Выбор прилагательного добрый и
существительного доброта объясняется тем, что во французском языке
1
H.-Kaminsky E., 1926. P. 206.
Ibid.
3
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 136.
4
H.-Kaminsky E., 1926. P. 206.
5
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 10.
6
Mongault С. 62.
7
H.-Kaminsky E., 1926. P. 33.
8
Delaveau H. P. 312.; Jousserandot L. P. 25.
2
203
эквивалента, несущего в себе все нюансы русского понятия «добродушный», не
существует. Поэтому
выражение «добрый мужик»1
интерпретировано
переводчиками следующим образом: un brave (честный, славный) garçon2; un
bon (хороший) moujik (paysan)3, un brave homme, un bon paysan4. Однако для
Тургенева важна именно доброта души героя, его открытость, а не то, что он
«добрый», «славный».
«Кроткое и ясное лицо»5 – visage doux ‘спокойный, кроткий, податливый;
послушный’ et serain6 (‘ясный, безмятежный спокойный’: dont le calme provient
d'une paix morale qui n'est pas troublée7 – спокойствие, причиной которого является
мир в душе; тот, кто ничем не озабочен); «visage doux et tranquille»8 (спокойный;
слово употребляется для характеристики человека, спокойного ‘по природе, по
темпераменту, т.е. вообще, постоянно ’ – «tranquille est absolu, il désigne ce qui est
calme par nature, par tempérament ctd en général, d’une manière stable »9), visage
doux et claire (светлый, прозрачный, чистый, ясный)10, l’expression franche
(открытый, чистосердечный, искренний, прямой)
et naive de ses traits
11
, bon
visage, front sérain12.
«Кроткого нрава»13 – l’humeur douce14; caractère doux15. Переводчики
используют одно прилагательное, которое наиболее близко русскому кроткий
(doux, douce – спокойный, кроткий, податливый; послушный: qui ne heurte, ne
blesse personne, n'impose rien, ne se met pas en colère16 – человек, не оскорбляющий
1
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 11.
Mongault С. 63.
3
Delaveau H. P. 314.; H.-Kaminsky E., 1926. P. 34.; Hofmann M.-R. P. 8.; Jousserandot L. P. 27.
4
Charrière E. P. 8.
5
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 11.
6
Mongault С. 63.; Hofmann M.-R. P. 8.
7
Le Grand Robert.
8
H.-Kaminsky E., 1926. P. 34.
9
Dictionnaire des Synonymes de la langue française.
10
Jousserandot L. P. 27.
11
Delaveau H. P. 313.
12
Charrière E. P. 7.
13
Тургенев И.С. ПССиП. Записки охотника. C. 10.
14
Mongault С. 62.
15
Delaveau H. P. 313.; H.-Kaminsky E., 1926. P. 33.; Jousserandot L. P. 26.
16
Le Grand Robert.
2
204
других, ни на чем не настаивающий, не впадает в ярость). Тем не менее, оно
лишено той смысловой нагрузки, которая заключается в русском слове
«кроткий». В данном случае оно несет на себе «отсвет» значения слова «ясный»,
то есть, человек,
светлый, одухотворенный, к которому тянутся другие,
испытывая потребность в общении. Таким образом, теряется важнейшая
составляющая той части русского «ума», которую воплощает в себе тип русского
человека, представленный в образах Калиныча и Степушки: инстинктивное
умение приспособиться к обстоятельствам
Переводя рассказ «Малиновая вода», авторы транскрибируют имя Степушка,
не давая пояснений. Французский читатель изначально не получает полного
представления о характере героя, не имея возможности «прочитать» все авторские
коннотации в уменьшительно-ласкательной форме имени.
При описании Степушки Тургенев использует глаголы приютился, притулился,
обитал, витал, хлопотал, возился (втихомолку), раскрывая «ум» героя через его
действия.
Во французских текстах притулился опускается, только Л. Жуссерандо дает
перевод, заключая слово в кавычки – s’était « gîté » ‘ютиться, укрыться, найти
пристанище’ – и приводя объяснение в сноске (Pritoulit’sa. Expression orélienne,
d’après Tourgueniev, qui signifie : se mettre à couvert dans une hutte basse, (de toulit’
courber) ‘как отмечает Тургенев, орловское выражение, которое обозначает
укрыться в низкой лачуге; от тулить сгибаться’)1. Приютился переводится как se
réfugia2 (укрылся) , se blottir3 (свернуться клубочком, съёжиться; прикорнуть);
chercher un asile4, il avait trouvé refuge5 (найти убежище, пристанище). Как видно
из
сравнения,
некоторые
переводчики
лучше
заключенные в глаголе «притулиться» и
эквивалент, наиболее близкий к русскому слову.
1
Jousserandot L. P. 215.
.Mongault С. 99.
3
H.-Kaminsky E., 1926. P. 67.
4
Delaveau H. P. 75.
5
Jousserandot L. P. 215.
2
чувствуют
пытаются найти
все
смыслы,
французский
205
Обитал, витал переводится практически всеми французскими авторами одним
словом: végétait1 (прозябать; влачить жалкое существование: аvoir une activité
réduite; vivre dans une morne (мрачный, угрюмый, хмурый, сумрачный) inaction,
dans l'inertie; mener une existence insipide (бесцветный; невыразительный;
скучный)), либо planer2, что в переносном значении можно перевести «витать,
парить» (Perdre tout contact avec la réalité, avec autrui, sous l'effet de préoccupations
intellectuelles ou d'une distraction
‘потерять всякую связь с реальностью, с
окружающими из-за раздумий или рассеянности’)3.
1
Delaveau H. P. 75.
H.-Kaminsky E., 1926. P. 67.
3
Le Grand Robert.
2