М.В. ЗАЙЦЕВ ПРОБЛЕМА ЖИЗНИ И СМЕРТИ В РОМАНЕ ДЖ.СТЕЙНБЕКА «ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ»* В ХХ веке тема смерти стала одной из ведущих в литературе. Во многом это объясняется самим сознанием прошлого века, принявшего явные апокалиптические черты, вследствие чего эсхатологическое сознание чрезвычайно обострилось. По мысли Ж.Тадье, в художественной литературе XX в. «все крутится вокруг опыта небытия, или, скорее, вокруг самого момента небытия, «реальная жизнь и смерть», вводят новое cogito: «Я мыслю, следовательно, я не существую»… Все очарованы смертью, даже персонажи оказываются живыми мертвецами»1. В творчестве Джона Стейнбека проблема жизни и смерти также занимает одно из ведущих по своей значимости для писателя мест, что особенно отчетливо нашло отражение в романе «Зима тревоги нашей». В нем Стейнбек по-прежнему остается верен своей знаменитой нетелеологической концепции, которая была сформирована под мощным влиянием философии позитивизма. «Нетелеологическая концепция», или «теория нетелеологического мышления», представляет собой объективное наблюдение за явлениями эмпирической действительности, включает в себя фиксацию фактов без поисков первопричин, лежащих в основе явлений, формируя особый научный подход к познанию действительности, дающий, по логике Стейнбека, наиболее полную, ясную и точную картину бытия. И все же, обращаясь к вечной проблеме жизни и смерти, Стейнбек, на наш взгляд, намеренно отходит от принципов нетелеологического мышления, познавательный инструментарий которого оказывается в данном случае крайне ограниченным. В этой связи, полностью разделяем мнение В.А.Маклакова о том, что «не будь противоречия между смертью и жизнью, не будь смерти, позитивизм давал бы ответ на все земное»2. Образ главного героя романа Итена Алена Хоули является той движущей силой, благодаря которой нам и открывается авторское видение жизни и смерти. Итен Ален Хоули, потомок некогда знатной и состоятельной в его родном городе фамилии, входившей в число самых влиятельных и уважаемых семейств Нью-Бэйтауна, предстает перед нами в роли простого продавца в бакалейной лавке итальянского эмигранта, который, в отличие от обанкротившегося Итена, сумел создать мощную, по меркам небольшого американского городка, и процветающую торговую империю. Сам Итен однозначно воспринимается жителями Нью-Бэйтауна прежде всего как жертва «социально-экономических неудач»3 при том, что причина этих неудач кроется, безусловно, в самом Итене. В силу своей природной нравственности, своей душевной щедрости по отношению к окружающим, герой не способен руководствоваться общепринятыми законами ведения успешной торговли, где беспринципность, обман и подлость становятся залогом процветания, а порядочность и честность, наоборот, верной дорогой к банкротству. Примечательно, что сам Стейнбек делил современное ему американское общество на две части: на тех, кто зарабатывает и на тех, на ком зарабатывают. В романе «Зима тревоги нашей» Стейнбек представил подобную модель человеческих взаимоотношений не только, да и не столько в социальном, сколько в глубоком философском плане, напрямую увязав ее с проблемой жизни и смерти. Уже с первых страниц романа ощущается незримое присутствие смерти, ведь действие начинается в Страстную пятницу, в день, когда распяли Спасителя. Эта пятница начинается для Итена Хоули вроде бы совсем буднично – все тот же неизменный ритуал пробуждения семейства, все та же присущая герою ирония, с которой он рассуждает о празднике. И все же сквозь эту кажущуюся будничность Итен начинает ощущать в себе отголоски какой-то странной внутренней перемены, которые все более усиливающейся пульсацией неизменно отдаются в его душе. Не случайно, Итен на протяжении всей первой главы в том или ином контексте произносит строки из Нового Завета, повествующие о смерти Христа, перемежая их собственными ремарками: «Было же около шестого часа дня…» По-нашему, это, наверное, полдень. «И сделалась тьма по всей земле до часа девятого. И померкло солнце». Как же я все это помню? Боже милостивый! Долго же ему пришлось умирать – мучительно долго» (833). Тьма, как символ владычества смерти над жизнью, воцаряется и в окружающем Итена мире и именно в те моменты, когда его внутренний мир проверяется на прочность искушениями обмануть, предать, украсть. Так, в ответ на предложение приезжего коммивояжера скрывать от владельца лавки проценты от заключенных сделок, Итен неожиданно для себя восклицает «Тьма какая!» (848) или когда хозяин лавки Марулло объясняет Итену, что «деньги и дружба – совсем разное… деньги и приветливость – совсем разное» (846), он вдруг удивительно отчетливо начинает чувствовать «всю тяжесть тьмы, сделавшейся по всей земле» (846). И в дальнейшем это ощущение тьмы в Итене только усиливается. Искушения, преследующие героя, тем сильнее, чем явственнее он ощущает свое одиночество в окружающем его мире, живущем по другим, чуждым Итену, законам, согласно которым смысл человеческой жизни заключается в постоянной, ни на миг непрекращающейся борьбе с другими индивидуумами за право обладанием большими, нежели у остальных, материальными благами, от которых напрямую зависит общественное признание и уважение. И не случайно Итен называет Страстную пятницу поистине «ужасным праздником», ведь именно в этот день он особенно остро осознает свое неизбывное одиночество в чужом для него мире: «И так каждый год, с раннего детства… только год от года мне все тяжелее, потому…наверное, потому, что, понятнее. Я слышу эти слова и в них звучит такое одиночество: «Lama sabach thani» (Господи, зачем ты меня оставил?)» (851). И герой, произнося слова Иисуса, быть может, даже и не осознает до конца, что он, по сути, и сам вопрошает у Господа, ведь он также одинок, как и Спаситель, пришедший в жестокий и страшный мир. Единственное место, где Итен не чувствует свое одиночество – это небольшое углубление в каменной кладке разрушенного временем причала, который некогда принадлежал семейству Хоули и к которому приставали корабли его предков. Он приходит в это место, называемое им Убежище, каждый раз накануне «больших перемен» (869), и только здесь он находит ответы на самые трудные вопросы, только здесь чувствует свою неподвластность влиянию окружающего его мира, его страстей и преходящих истин. Исключительность этого места заключается в том, что здесь, как в некоем подобии родовой усыпальнице, герой крайне обостренно ощущает неразрывную связь со своими предками, мыслит себя на пути своего рода, и, более того, начинает жить жизнью своего рода. Не случайно, каждый раз приходя в Убежище, Итен непременно вспоминает, воскрешает в памяти образ своего деда, Старого шкипера, или образ горячо любимой им тетушки Деборы, ведь только память «объединяет поколения и становится главной жизнетворной силой, что противостоит любым разрушениям, силам времени, пространству, смерти, небытию, одиночеству»4. Даже в собственной семье Итен не перестает быть одиноким, наоборот, не находя в собственном доме понимания, это ощущение многократно усиливается. Жена Мэри, утешая и оправдывая мужа за их скромное материальное положение, невольно заставляет Итена, не нуждающегося в таком утешении и оправдании, чувствовать свою ущербность и вину перед семьей, которую он, не желая поступаться своими нравственными устоями, обрекает на лишения. Вместе с тем, Мэри, с мастерством гипнотизера, при любом удобном случае внушает мужу, что тот непременно будет, более того, обязан быть богатым. Ведь именно богатство ему нагадала на картах местная обольстительница Марджи Янг-Хант, и не беда, что все нагаданное было, скорее всего, ее выдумкой, в любом случае, отказываться от своей судьбы бессмысленно. Итен понимает, что для Мэри деньги «означают новые занавески и возможность дать детям образование» (871), но вместе с тем, он со всей ясностью осознает, какую цену ему самому необходимо будет заплатить за такое общественно признанное финансовое благополучие. Он понимает это и все же соглашается ради счастья семьи начать жить по тем, чужим правилам и законам. И вот уже герой, пытаясь сломить сопротивление своего внутреннего мира, постулирует совсем новую для себя модель человеческих взаимоотношений: Есть пожиратель и есть пожираемые. Вот истина, которую не мешает запомнить. Что ж, пожиратели безнравственнее пожираемых? Все ведь мы в конце концов станем пожираемыми – всех нас пожрет земля, даже самых жестоких и самых хитрых (872). Очевидно, что герой, возводя данный софизм в ранг истины, пытается заранее оправдать все свои будущие деяния. Более того, Итен верит в то, что, добившись общепринятыми методами успеха и благополучия, он сможет без особых потерь воскресить в себе свой прежний внутренний мир, прежнего себя: Передо мной была лишь одна, вполне определенная цель, и я знал, что, достигнув ее, я вновь вернусь к прежним нормам поведения. Я не сомневался, что это возможно. Ведь не сделала же война из меня убийцу, хотя какое-то время я убивал людей (1034). И Итен начинает действовать последовательно и наверняка, как будто и не было того прежнего, «жертвы социально-экономических неудач», выбирая при этом сколь эффективный, столь и грязный метод достижения поставленной цели – предательство. Так, узнав, что хозяин его лавки, итальянец Марулло незаконно прибыл в США, Итен сообщает об этом в эмиграционную службу, рассчитывая, что Марулло, оказавшись перед фактом депортации, продаст ему лавку намного дешевле ее реальной стоимости. Итен на этом не останавливается. Этого уже мало, ведь дух денег, вызванный им, требует все новых и новых жертв. И выбор падает на человека, ближе и дороже которого нет никого у Итена, на друга детства Дэнни. Не сумевший выстоять под гнетом жизненных неудач, вконец спившийся, потерявший всякую связь с былым обликом джентльмена, Дэнни для Итена «все равно что брат родной» (866), и каждый раз одалживая ему доллар на выпивку, Итена надолго одолевают муки совести, за то, что не смог его уберечь от падения, не поддержал вовремя. Все, что осталось у Дэнни от былого богатства его почтенной в городе фамилии-это луг, перешедший к нему по наследству. Желая заполучить этот луг, единственно подходящую в городе площадку под строительство аэропорта, Итен приносит Дэнни тысячу долларов, якобы на оплату его лечения от алкоголизма, но при этом рассчитывая, что эта тысяча убьет Дэнни и луг отойдет к нему. Но все происходит по-иному сценарию, нежели планировал герой. Марулло, ожидающий высылки в Италию и не имеющий в США никакой родни, дарит лавку Итену. Дэнни пишет расписку и завещание, в которых передает луг Итену в полное владение, после чего кончает жизнь самоубийством, осознав, что скрывалось за благими дружескими намерениями. И только с этой смертью Итен начинает понимать: пути назад уже нет, дверь за ним захлопнулась и прежнего Итена Хоули уже не воскресить, он умер вместе с Дэнни. Дух наживы, выпущенный героем наружу, превратил его за несколько недель в того, в кого не смогла превратить даже война- превратила в жестокого и беспощадного убийцу, коварного предателя, способного убивать беззащитных и предавать близких. Итен ощущает, что та «вполне определенная цель», которую он ставил перед собой, априори не досягаема, она подобно трясине, затягивает все глубже и глубже, превращая человека в живого мертвеца, наполняя душу его холодом и мраком смерти. Не случайно герой замечает: «Мне и жарко, и холодно, я и полон и пуст… и я очень устал» (1049). Крайне символичным, в этой связи, представляется сон Итена, в котором ему снится уже умерший Дэнни. Герой, встречает его в аэропорту5 и, узнав, целует его, подобно Иуда Христа. Эта аналогия становится столь явственной для самого Итена, что тот в ужасе просыпается в сильнейшем ознобе. С этого момента Дэнни преследует его во сне и наяву, он окружает героя со всех сторон, рана, которая, в надеждах Итена, должна была зарубцеваться и обрасти забвением, «подобно тому, как осколок снаряда обрастает хрящом» (1053), оказалась смертельной. Теперь, с горечью вспоминая о том, «дневном мире», в котором он жил когда-то, герой желает для себя самого только одного – забвения, ведь забвение, по мысли Итена, – «это тот же душевный покой» (1101). Не находя спасения в самом себе, Итен снова хочет найти его в приобщении к своим предкам, к своему роду, понимая, что только прошлое соединяет его с настоящим, только прошлое способно воскресить в нем того прежнего Итена. Но герой забывает, что его предки еще более строгие судьи, чем он сам: Я тащился домой через минное поле истины. Будущее было засеяно всхожими зубами дракона. И удивительно ли, что мне захотелось причалить к прошлому. Но на моем пути стала тетушка Дебора – бьющий влет стрелок по всякого рода лжи, и глаза у нее были как два горящих вопроса (1068). В этой связи выглядит символичным эпизод в VI главе романа, когда Итен, не решаясь сделать первый шаг на пути к ожидающему его богатству, мысленно обращается за советом к своему деду Старому шкиперу, чьи наставления указывали герою всегда верный курс в океане жизненных сомнений и заблуждений. Но в этот раз Итен, к своему удивлению, не получает точного ответа на свой вопрос: «И впервые Старый шкипер отказался дать мне команду. "Сам все решай. Что одному на пользу, другому во вред, а наперед не угадаешь"» (921). Итен не получает команды, потому что наступил тот, пожалуй, самый важный в жизни любого человека момент, когда никто кроме него самого не может принять решения. Ведь только приняв это решение и пройдя весь путь до конца, человек постигает то, что раньше для него было скрыто за бесчисленными миражами земных перспектив. Итен проходит свой путь до конца, и придя в Убежище с твердым намерением не возвращаться более в тот чужой мир, ему открывается истинный смысл и предназначение человека, тайна его личного бессмертия. Именно этот эпизод последней главы романа становится своеобразным ключом, открывающим для нас мир авторского восприятия феноменов жизни и смерти. Важно то, что смерть в романе «Зима тревоги нашей» абсолютно не физиологична, более того, она по-нашему мнению, антифизиологична. Смерть физическая всегда подчиняется законам времени, она, как это ни странно, включена в круговорот всего сущего, где умирание неизменно влечет за собой рождение. Здесь же другое. В романе смерть физическая отделена авторским мирочувствием от того трехмерного пространства смерти, которое многими философами определяется как Вселенский хаос, тот хаос, где жизнь оказывается погруженной, но вместе с тем, и это крайне важно, не поглощенной смертью. И это тот уникальный случай, когда в космосе смерти происходит сакральная инициация рождения. Здесь мы оказываемся в непосредственной близости от понимания метафизики жизни в романе. И в этой связи особенно важным представляется эпизод, когда сотрудник иммиграционной службы передает Итену слова Марулло, объясняющие его решение подарить лавку именно Итену; вот эти слова: Это вроде расчетов за электричество. Напутаешь – расплачивайся потом. А вы, так сказать, его взнос авансом, чтобы свет не выключили, чтобы огонь не погас (1067). И герой сразу распознает истинный, потаенный смысл переданных ему слов. Чтобы огонь не погас – вот главное предназначение человека, вот его изначальная и вечная миссия. Обращаясь к природе данного символа, можно говорить о том, что огонь символизирует в романе жизнь и память в их неразрывном, гармоничном единстве, и, более того, в их тождественности. Ведь пока жива память о человеке, пока горит огонь светлой, именно светлой памяти о нем в сердцах других, жив и сам человек, горит и его огонь, и, что самое важное, горят огни его рода. В этом и есть залог личного бессмертия, в этом – единственное спасение души, и это полностью совпадает с видением проблемы жизни и смерти самого Стейнбека. Человек уходит из земного мира, но тьма и хаос смерти не способны поглотить жизнь, заключенную в огне. Схожее восприятие природы памяти находим и в русской философии: Сущность памяти в спасении образов жизни от власти времени. Не сбереженное памятью прошлое проходит во времени, – сбереженное обретает вечную жизнь6. Таким образом, смерть в романе «Зима тревоги нашей» можно определить как анти-память, как забвение, даруемое хаосом. Вот почему к Итену вместе с пониманием того, что его огонь погас навечно, что его деяния не оставили памяти о нем, тут же приходит острое желание попасть не домой, а «по ту сторону дома, где загораются огни». Ведь та сторона дома – это и есть Вселенский хаос, в котором Итену будет даровано столь желаемое им забвение. Для Итена мучительно тяжело чувствовать в себе все еще горящий огонь Марулло, огонь Старого шкипера и тетушки Деборы, ему не представляется возможным дальше длить свое физическое существование на земле в мире вечной темноты: «Когда огонь гаснет, становится так темно, что лучше бы он совсем не горел. Мир полон темных обломков крушения». И герой уже готов уйти по ту сторону дома, как вдруг обнаруживает у себя случайно взятый из дому семейный талисман, кусок кварца, хранившийся в семьях Хоули с незапамятных времен: «Я не сразу вытащил его из мокрого кармана. И у меня на ладони он вобрал в себя весь свет, все огни и стал темно-темно красный». В этот момент Итен понимает: он не вправе прервать своей смертью жизнь всего рода, не вправе погасить те огни, которые горят внутри него. И герой уходит из Убежища. Ведь он должен передать талисман его новой владелице, своей дочери, чтобы «еще один огонь не погас» (1115), а с ним и все огни талисмана. Таким образом, именно преемственность поколений и родовая память становятся в романе Стейнбека главными жизнетворными силами, способными даровать личное бессмертие человеку, а через него и бессмертие всему роду. Примечания Зайцев М.В. Проблема жизни и смерти в романе Дж. Стейнбека «Зима тревоги нашей» // Литература XX века: итоги и перспективы изучения. Материалы Пятых Андреевских чтений. Под редакцией Н.Н. Андреевой, Н.А. Литвиненко и Н. Т. Пахсарьян. М., 2007. С. 168 – 174. * 1 Tadie J-Y. Le roman au XX siecle. P.,2002. P.64 Маклаков В.А. Толстой и большевизм. Речь. Париж, 1921. С. 6. 3 Стейнбек Дж. Зима тревоги нашей. СПб., 2001. Далее текст цитируется по данному изданию с указанием страниц в скобках. 4 Крутикова Л.В. «В этом злом и прекрасном мире…» // И.А.Бунин: PRO ET CONTRA.- М., 2001. С.183. 5 Возможно, встреча Итена и Дэнни происходит именно в том аэропорту, который будет позднее построен на месте луга Дэнни. 6 Степун Ф.А. Встречи. М., 1993. С. 118. 2