Анохина Анна Валентиновна ПОЭТИКА ФАКТА В ПРОЗЕ Р

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Московский педагогический государственный университет» (МПГУ)
На правах рукописи
Анохина Анна Валентиновна
ПОЭТИКА ФАКТА В ПРОЗЕ Р. МЕРЛЯ О
СОВРЕМЕННОСТИ
Специальность 10.01.03. – литература народов стран зарубежья
(западноевропейская литература)
диссертация на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Научный руководитель:
доктор филологических наук, профессор
Трыков Валерий Павлович
Москва – 2015
2
Оглавление
Введение…………………………………………………….….……………3 – 16
Основная часть…………………………………………………..............17 – 182
Глава 1. Теоретические аспекты изучения проблемы соотношения факта
и вымысла в литературе………………………………………………....17 – 40
1.1 Проблема соотношения факта и вымысла: основные термины и
понятия……………………………………………………………………...17 – 29
1.2Взаимодействие факта и художественного образа…………………...29 – 40
Глава 2. Биографический факт в прозе Р. Мерля 1940-х гг................41 – 83
2.1 Ретроспективная композиция в повести «Последнее лето в
Примроле»…………………………………………………..........................41 – 53
2.2 Художественное пространство и время в романе «Уик-энд на берегу
океана»……………………………………………………………………....53 – 68
2.3 Вымышленный герой и его функция в романе «Уик-энд на берегу
океана»……………………………………………………………………....69– 83
Глава 3. Документ и его функция в романе Р. Мерля «Смерть – мое
ремесло»……………………………………………………………….…..84 – 131
3.1 Репрезентация документального материала: способы и функции..84 – 100
3.2 Взаимодействие факта и вымысла в образе Рудольфа Ланга……..100 – 114
3.3 Традиция жанра романа воспитания………....……………………..115 – 131
Глава 4. Факт и его художественная трансформация в романе «За
стеклом»…………………………………………………………………132 – 182
4.1 Исторический факт как основа повествования……………….……132 – 148
4.2 Реальные и вымышленные персонажи: способы создания и функции в
романе…………………………………….……………………………....148 – 165
4.3 Симультанизм как прием интерпретации факта…………...............165 – 182
Заключение……………………………………………………………...183 – 192
Список литературы………………………………………………….....193 – 211
3
Введение
Творческий путь Робера Мерля (1908 – 2004), широкую известность
которому принес роман «Уик-энд на берегу океана» (1949), охватывает более
полувека. Из-под пера французского писателя вышли многочисленные
романы, пьесы, литературно-критические статьи, историко-документальные
работы, его произведения переведены на многие языки мира. Мерль не раз
удостаивался различных премий (Гонкуровская премия (1949), премия
Братства (1962), Мемориальная премия Джона В. Кэмпбелла (1974), премия
Жана Жионо (2003)), а ряд романов писателя был успешно экранизирован.
Робер Мерль говорил, что в его романном творчестве существует две
группы произведений, объединенные интересом писателя к истории: «Мои
первые книги посвящены современной истории. […] Потом, в конце 70-х гг.,
я исследовал историю еще более драматичную, еще более ужасную, в
которой нетерпимость играла главную роль. И это были полвека
гражданской войны во Франции, о которой я рассказал в ―Судьбе
Франции‖»1. В первой группе ряд исследователей выделяет романы о
современности (Н.Ф. Ржевская, С.Э. Богданович)2. К ним в первую очередь
относят «Уик-энд на берегу океана» (1949), «Смерть – мое ремесло» (1952),
«За стеклом» (1970). Их отличительная черта – изображение подлинных
событий современной писателю действительности.Тематически близко к
этой группе еще одно произведение Мерля – «Солнце встает не для нас»
(1987). Однако в основе его сюжета лежат вымышленные события. Вместе с
тем к группе романов о современности примыкает повесть «Последнее лето в
Примроле» (1942, опубл. 2013): в ней писатель отталкивается от фактов
своей биографии. Наличие в основе произведений подлинных сведений
ставит вопрос о том, составляют ли данные тексты структурное единство,
1
Delblat J.-L. Le métier d’ecrire [Эл. ресурс]// URL: http://delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm (Дата обращения:
27.02.2013).
2
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль // Французская литература 1945 – 1990. М., 1995; Богданович С. Э.
Современный французский исторический роман (на примере творчества Робера Мерля): Автореф. дис. …
канд. филол. наук: 10.01.03. Минск, 2007.
4
объединенное общими принципами обработки факта. Таким образом,
объектом исследования становится проза Мерля о современности: повесть
«Последнее лето в Примроле», романы «Уик-энд на берегу океана», «Смерть
– мое ремесло», «За стеклом»; предметом – художественная интерпретация
факта в данных произведениях.
Цель работы – выявить и описать основные приемы литературной
обработки факта и его роль в организации художественного целого в
указанных произведениях Р. Мерля.
Поставленная цель подразумевает необходимость решения ряда
частных задач:
1. охарактеризовать литературоведческие концепции синтеза факта и
вымысла;
2. рассмотреть способы интерпретации биографического факта в
произведениях Мерля 1940-х гг.;
3. проанализировать
приемы
репрезентации
документального
материала и его взаимодействие с авторским вымыслом в романе
«Смерть – мое ремесло»;
4. выявить закономерности художественного воплощения факта в
романе «За стеклом»;
5. установить
взаимосвязь
подхода
к
интерпретации
факта
с
творческой и мировоззренческой эволюцией писателя.
Изучение творчества Р. Мерля в отечественном литературоведении
началось в 1960-е гг. На сегодняшний день существует ряд обзорных статей
(Н.Ф.
Ржевская,
Г.М.
Рягузова,
Ю.П.
Уваров)3,
разбор
отдельных
произведений (Е.М. Евнина, Г.А. Анджапаридзе, Б.А. Песис, Л.А. Зонина,
Ф.С. Наркирьер, Д.В. Затонский и др.)4. Романы Мерля рассматриваются в
3
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль // Французская литература 1945 – 1990. М., 1995; Рягузова Г.М. Современный
французский роман-"предупреждение". Киев, 1984; Уваров Ю.П. Современный французский роман (60-80-е
годы). М., 1985.
4
Евнина Е.М. Современный французский роман 1940—1960. М., 1962; Анджапаридзе Г. А. Потребитель?
Бунтарь? Борец?: Заметки о молодом герое западной прозы 60 – 70-х гг. М., 1982; Песис Б.А. О романе
Робера Мерля «Уик-энд на берегу океана» // От XIX к XX веку: традиция и новаторство во французской
литературе. М., 1979; Зонина Л. А. Тропы времени: Заметки об исканиях французских романистов (60 – 70-е
5
диссертациях
О.А.
исследовательницы
Мельничук,
С.Э.
Н.М.
Богданович5.
В
Онущенко,
контексте
белорусской
развития
жанра
исторического романа изучается цикл «Судьба Франции» в работах В.И.
Фесенко и О.В. Флоровской6.
Одной из первых в отечественной науке обращается к творчеству
Мерля Е.М. Евнина. В работе «Современная французская литература 1940 –
1960» (1962) представлен раздел, посвященный анализу романа «Смерть –
мое ремесло». В первом произведении «Уик-энд на берегу океана» Мерль, с
точки зрения исследовательницы, отказывается от изображения социальных
причин войны, сосредотачивая внимание на ее бессмысленности. Роман
«Смерть – мое ремесло», напротив, обращен к анализу исторического
контекста. Сочетание традиции реализма и модернистских приемов
позволяет показать формирование личности Рудольфа Ланга в связи с
особенностями развития немецкого общества.
В дальнейших исследованиях идея движения Мерля к изображению
проблем
современного
общества
в
их
социально-исторической
обусловленности получает свое развитие7. Так, Г.М. Рягузова в работе
«Современный французский роман-предупреждение» (1984) также отмечает,
что описание событий в первом романе «Уик-энд на берегу океана» лишено
поиска объясняющих их причин. Тогда как последующие произведения
(«Смерть – мое ремесло», «Остров», которому и уделено основное внимание
в статье, «Разумное животное» и «Мальвиль») предлагают критический
анализ состояния общества и осмысление ближайших перспектив его
гг.) М., 1984; Затонский Д.В. Искусство романа и XX век. М., 1973; Наркирьер Ф.С. Французский роман
наших дней. Нравственные и социальные искания. М., 1980.
5
Мельничук О.А. Повествование от первого лица, интерпретация текста: На материале современной
франкоязычной литературы: Дис. … док-ра филол. наук: 10.02.05. М., 2002; Онущенко Н.М. Поэтика цикла
исторических романов Р. Мерля «Судьба Франции»: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.03. М., 2013;
Богданович С.Э. Современный французский исторический роман (на примере творчества Робера Мерля):
Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.03. Минск, 2007.
6
Фесенко В.И. Идейно-художественное новаторство французского исторического романа 70-х гг. ХХ века:
Автореф. дис. … канд. филол. наук. Киев, 1989; Флоровская О.В. Французский исторический роман ХХ века
(60 – 70-е гг.). Кишинев, 1989.
7
Иной взгляд на проблематику первого произведения Мерля – статья Б.А. Песиса «О романе Робера Мерля
―Уик-энд на берегу океана‖» (1969). По мнению исследователя, уже здесь ощущается связь повествования с
социальным контекстом: состоянием предвоенной Франции и т.д. Задача писателя – развенчивание
пацифистских взглядов главного героя Жюльена Майа.
6
развития.
В 1980-е гг. появляется ряд исследований, в которых представлен
анализ романа «За стеклом». В работах «Французский роман наших дней.
Нравственные
и
социальные
искания»
(1980)
Ф.С.
Наркирьера,
«Потребитель? Бунтарь? Борец?: Заметки о молодом герое западной прозы 60
– 70-х гг.» (1982) Г.А. Анджапаридзе на первый план выводится
развенчивание в произведении идеологии гошизма. Близкую трактовку
романа предлагает Л.А. Зонина в книге «Тропы времени: Заметки об
исканиях французских романистов (60 – 70-е гг.)» (1984).Мерль, по мнению
исследовательницы,
взаимодействие
стремится
которых
к
позволяет
созданию
показать
социальных
слабость
типов,
студенческого
протестного движения. В контексте социально-критической литературы 70 –
80-х гг. рассматривает роман «За стеклом» наряду с произведениями
«Мальвиль» и «Мадрапур» Ю.П. Уваров. Общая черта данных текстов, с
точки
зрения
литературоведа,
–
критика
общества
потребления.
Отталкиваясь в романе «За стеклом» от подлинных событий, писатель видит
в них проекцию «буржуазного индивидуализма и его пагубных для личности
последствий»8. Таким образом, доминанта в интерпретации данного
произведения – идея критичного отношения Мерля к гошистскому
движению.
В указанных выше разборах значительное место отводится анализу
социального звучания произведений Мерля. Последующие работы, не отходя
от изучения проблематики творчества, обращаются к исследованию
жанрового своеобразия прежде всего романного наследия писателя. Связано
это, конечно, и с тем, что появляется возможность более полно осмыслить
корпус произведений Мерля.
Обзор творчества французского писателя предлагает Н.Ф. Ржевская в
посвященном Р. Мерлю разделе коллективного исследования «Французская
литература
8
1945
–
1990»
(1995).
Начиная
Уваров Ю.П. Современный французский роман (60-80-е годы). М., 1985. С. 35.
с
обращения
к
7
художественнымформам литературы предыдущих столетий, писатель, с
точки зрения исследователя, затем переходит к новаторским жанрам
политической фантастики и опыту документального письма. Переломным же
моментом Н.Ф. Ржевская считает написание первого произведения цикла
«Судьба Франции», который знаменует поворот к историческому роману.
«Уик-энд на берегу океана» рассматривается как пример произведений о
Второй мировой войне. Тогда как «Смерть – мое ремесло» и «За стеклом»
объединены в группу романов о современности. Общая черта данных
произведений: изображение Мерлем на примере конкретных событий общих
закономерностей развития общества.
Творчеству Мерля посвящены и несколько новейших диссертационных
исследований. О.А. Мельничук в работе «Повествование от первого лица,
интерпретация текста» (2002) изучает роль бессоюзных предложений с точки
зрения
реализации
замысла
писателя
«показать
читателю
историю
превращения ребенка в палача, в робота, лишенного каких бы то ни было
чувств,
подчиняющегося
только
приказам
сверху»9.
Данный
тип
предложений является доминантой текста и выступает характеристикой
главного героя: речь Ланга кратка и лаконична, что демонстрирует
редуцированность мыслительных процессов.
В диссертации белорусской исследовательницы С.Э. Богданович
«Современный французский исторический роман (на примере творчества
Робера Мерля)» (2007)«Уик-энд на берегу океана», «Смерть – мое ремесло»,
«За стеклом» и двенадцать книг цикла «Судьба Франции» рассматриваются
как модификации жанра исторического романа. Первые три произведения
исследовательница относит к жанру исторического романа о современности.
В разделе, посвященном их анализу, С.Э. Богданович останавливается
прежде всего на особенностях поэтики: исследуется композиция романа
«Уик-энд
на берегу океана»;
«Смерть
–
мое
ремесло»
изучается
преимущественно с позиции повествовательной структуры; в романе «За
9
Мельничук О.А. Повествование от первого лица, интерпретация текста: На материале современной
франкоязычной литературы: Дис. … д-ра филол. наук: 10.02.05. М., 2002. С. 234.
8
стеклом» отмечается тяготение к формам романа-хроники и романарепортажа.
Наиболее полное на сегодняшний день исследование творчества Робера
Мерля – диссертация Н.М. Онущенко «Поэтика цикла исторических романов
Р. Мерля ―Судьба Франции‖» (2013). В первой главе работы представлен
обзор творческого пути французского писателя, освещена литературная
традиция, а также концепция истории Мерля. Отталкиваясь от тематической
общности, исследовательница объединяет произведения «Уик-энд на берегу
океана», «Смерть – мое ремесло», «За стеклом» и «Солнце встает не для нас»
как романы о современности. Анализируя их проблематику, Н.М. Онущенко
также подчеркивает принципы освоения исторического материала, которые
будут развиты в цикле «Судьба Франции». В частности, «стремление к
поиску исторической истины, которым пронизаны романы Мерля о
современности»10, и тенденцию к переосмыслению стереотипов во взгляде на
реальные события и личности.
В зарубежном литературоведении имя Мерля нередко возникает в
обзорных работах, посвященных французскому роману или же французской
литературе в целом11. Многочисленные отклики на вышедшие в свет
произведения Мерля появлялись на страницах периодики12. Наряду с этим
можно указать ряд исследований творчества писателя.
Э.Б.
Бойд
рассматривает
французского
в
исследовании
различные
писателя,
«Романы
жанровые
выявляя
многие
Робера
Мерля»
модификации
объединяющие
(1975)
произведений
их
черты:
нарративную структуру, роль второстепенных персонажей, типы героевинтеллектуалов и т.д. «Уик-энд на берегу океана», «Смерть – мое ремесло»,
10
Онущенко Н.М. Поэтика цикла исторических романов Р. Мерля «Судьба Франции»: Дис. … канд.
филологических наук: 10.01.03. М., 2013. С. 25.
11
Peyre H. The contemporary French novel. NY, 1955. 363 p., Nadeau M. Le roman française depuis la guerre. P.,
1970; Flower J. Historical dictionary of French literature.Lanham, Md., 2013 etc.
12
Aragon L. Stendhal et Robert Merle devant le mal historique //Les Lettres françaises, 1953, 24 —30 Oct., № 487;
Aragon L. Webster, Stendhal, Robert Merle // Les Lettres françaises, 1953, 8—15 oct., № 485; Barlatier P. Le
Goncourt à une oeuvre alerte mais désespérée // Droit et liberte, 1949, 9 – 15 décembre, №7; Stil A. Vivre à vingt
ans // L’Humanité, 1970, 5 novembre; Wurmser A. Le monster explique // Lettres Francaises, 1953, 5 – 12 fevr., №
451; Wurmser A. Derrière la vitre // Les Lettres françaises. 1970. 4–10 novembre etc.
9
«За
стеклом»
Анализируя
объединеныв
романы,
группу
исследователь
документальных
указывает
произведений.
некоторые
факты,
использованные в них, однако типичные приемы включения материала и его
трансформации в повествовании не выявляются.
В книге П. Комба «Литература и движение мая 68: произведения,
мифы, критика, писатели: 1968 – 1981» (1984) роман Мерля «За стеклом»
рассматривается в ряду произведений, которые стремились к точному
изображению событий. Внимание уделено не только интерпретации
протестного движения 1968 года, но и поискам в области художественной
формы, активизировавшимся после майской революции. Основанное на
подлинных событиях, произведение Мерля ставит, по мнению Комба, вопрос
о трансформации жанра исторического романа.
Ряд
статей
посвящен
анализу
романа
«Мальвиль».
К.-Ж.
Дюбуа13рассматривает созданную в произведении модель социальных
отношений с точки зрения нравственно-этических основ сосуществования
мальвильцев, разделения социальных ролей между персонажами, роли
сохранения традиции и т.д. Анн Ватель14 исследует изображенную в романе
ситуацию «перелома», которая свидетельствует о начале новой эпохи. В этом
контексте изучается «мессианская» роль Эммануэля Конта, а также
лингвистический, темпоральный и жанровый аспекты произведения.
Еще одно исследование, в котором затрагивается творчество Р. Мерля,
– диссертация М. Дюваль «От одного мерзавца к другому: исследование
романных образов нацистов и их соратников» (2011).Роман «Смерть – мое
ремесло» наряду с произведениями Л. Селина, Дж. Литтелла и др.
анализируется с точки зрения специфики центрального персонажа. Делая
отдельные наблюдения над вхождением в текст произведения фактов
13
Dubois C.-G. Qu'adviendra-t-il si ...demain redevient avant-hier? Expérimentations de politique-fiction dans
Malevil de Robert Merle? // Eidôlon. Fiction d’anticipation politique. Presse universitaire de Bordeau, nov. 2006. №
73.
14
Wattel A. Le charisme messianique d’Emmanuel dans Malevil, de Robert Merle // Voix plurielles. Vol.10. №2.
2013.
[Эл.
ресурс]
//
URL:
http://brock.scholarsportal.info/journals/voixplurielles/article/view/864
(Датаобращения: 12.01.2015);Wattel A. Quand ouvrir sur la fin, c’est commencer par clore… Malevil, de Robert
Merle. // Fins du monde, Cahiers ERTA. №4. Wydawnictwo Universytetu Gdańskiego. Gdańsk, 2013. Р. 95 – 107,
[Эл.ресурс] // URL: http://cwf.ug.edu.pl/ojs/index.php/CE/issue/viewIssue/39/101(Дата обращения: 12.01.2015).
10
биографии Хесса, автор работы выделяет две основные черты личности
Ланга: бесчувственность и асексуальность, исток которой – отсутствие
материнской любви. Данные аспекты образа коменданта Освенцима в романе
Мерля – общие психологические характеристики, составляющие, с точки
зрения исследовательницы, сущность изображения нацистских преступников
в анализируемых произведениях.
Несмотря на то, что романы «Уик-энд на берегу океана», «Смерть – мое
ремесло», «За стеклом» получили освещение в литературоведческих
исследованиях, особенности изображения подлинных сведений в структуре
повествования не стали предметом специального изучения. Между тем
вопрос о месте факта в данных произведениях, как и в повести «Последнее
лето в Примроле» важен и в контексте эстетических взглядов Мерля.
Писатель говорил, что история была предметом его пристального интереса:
«Я всегда питал большую страсть к истории и проводил исследования как
ученый»15, а среди современной литературы он предпочитал «книги по
истории, современной политике, психологии или эссе»16. Развернутых
суждений о роли факта в художественном произведении Мерль не оставил.
Однако отдельные высказывания на данную тему неизменно возникают в его
статьях, предисловиях к романам, интервью.
В различных формах факт присутствует во многих произведениях
Мерля: будь то документальная основа романа «Смерть – мое ремесло» или
использование отдельных научных сведений в таком произведении, как
«Разумное животное». Но писатель говорит о различном подходе к
изображению широко освещенных исторических фактов и малоизвестных
событий: «Когда речь идет о конкретных исторических событиях, фактах и
датах, то я предельно точен. Если же я имею дело с историческим анекдотом,
15
Muratori-Philip A. Robert Merle : « J’ai voulu ressusciter l’histoire par le verbe » // Le Figaro. 1997. 28 août. [Эл.
ресурс] // URL: http://recherche.lefigaro.fr/recherche/access/lefigaro_fr.php?archive=BszTm8dCk78Jk8uwiN
q9T8CoS9GECSHiikTaqR8JFFowC2JLVeu2aFkfQR5%2B%2BFg4gT3L5tWQpMyZy6BaSOXVcw%3D%3D
(Датаобращения: 04.08.2013).
16
Delblat J.-L. Le métier d’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http://delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm
(Датаобращения: 27.02.2013).
11
то даю волю фантазии»17. Тем самым писатель выдвигает критерий
достоверности в отношении исторического факта. Этим обусловливается и
стратегия создания художественного текста, в основу которого положены
реальные события. Так, Мерль объясняет отказ от описания в романе
«Остров» подлинной истории мятежа на корабле «Баунти» недостаточностью
сведений для ее правдивого воссоздания.
Взгляды Мерля на принципы изображения подлинных событий
находятся в русле развернувшейся во второй половине ХХ века дискуссии
относительно взаимодействия факта и художественного начала. Идея их
синтеза
звучит
в
высказываниях
многих
писателей,
для
которых
главенствующим также становится принцип достоверности. Так, Г. Тализ в
интервью говорит об одном из своих произведений: «Мой замысел состоял в
том, чтобы
использовать некоторые приемы
писателя:
сценичность
построения, диалоги и даже внутренние монологи, если человек хорошо вам
знаком»18. Однако для Тализа важным аспектом является узнаваемость
фактов и возможность их проверки, чему служит, например, указание
настоящих имен действующих лиц: «Когда я использую настоящее имя
человека, я говорю читателю, что он может проверить меня. Я хочу показать,
что вы можете писать о реальных людях, их личной жизни, которая всегда
была сферой деятельности автора художественной литературы»19.
С точки зрения Мерля, построение произведения, дающее возможность
верифицировать
факт,
необязательно.
Писатель
не
утверждает
необходимости точного цитирования документов или указания источников
тех
или
иных
сведений.
Напротив,
в
творческом
пересоздании
действительности заложен определенный потенциал раскрытия событий
прошлого и настоящего. Художнику доступно выявление глубинных
взаимосвязей фактов, выведение их на поверхность: «Историки похожи на
17
Попова Н. Два Робера: парижские диалоги // Литературное обозрение, 1988, №11. С. 85.
Roiphe K. Gay Talese, The Art of Nonfiction № 2. The Paris Review, 2009. № 189. [Эл. ресурс] //
http://www.theparisreview.org/interviews/5925/the-art-of-nonfiction-no-2-gay-talese
(Дата
обращения:
15.10.2014).
19
Ibid.
18
12
глубоководных рыб: они освещают, но не видят события. Только поэт видит
их»20. Пути писателя и историка не противоположны: их методы дополняют
друг друга. Мерль не только говорит о возможности синтеза двух принципов
отражения действительности, но и видит их общность: «…правда искусства
может не только примириться с правдой факта, но они имеют очевидное
сходство»21. Художественное повествование о подлинных событиях обладает
синтетичной структурой, которая дает возможность многостороннего
раскрытия исторического явления.
Размышляя об особенностях повествования о реальных событиях,
Мерль указывает на необходимость художественной переработки факта:
«Наибольшая сложность исторического романа заключается в его кажущейся
легкости. Сюжет, кажется, дан вам готовым: нужно лишь его подогреть.
Увы! Все совсем наоборот. Все надо пересоздать: окружающую обстановку,
язык, диалоги, персонажей»22. Однако пути трансформации подлинных
сведений,
с
точки
зрения
писателя,
ограничиваются
критерием
достоверности. Так, в предисловии к роману «Остров» Мерль пишет: «Я уж
не говорю о стиле, о стилизации, которые пришлось бы, пусть это и
нетрудно, выдержать от первой до последней страницы. Я уж не говорю о
подлинных событиях, к которым, худо ли, хорошо ли, я вынужден был бы
приспосабливать характеры своих героев»23. Художественная составляющая,
использованные в произведении приемы создания образов и подлинные
сведения
взаимно
обусловлены,
что
определяет
и
особенности
повествования.
Принцип достоверности очерчивает и сферу функционирования
вымысла в произведении, рассказывающем о реальных событиях: «Другая
сложность этого литературного жанра в столкновении с противоречивым
требованием: в реконструкции эпохи, которую он подразумевает, надо дать
волю воображению, но в то же время ради уважения к Истории необходимо
20
Мерль Р. Театр Революции // Писатели Франции о литературе. М., 1978. С. 387.
Merle R. Préface // Merle R. Fortune de France. P, 1992. P. 6.
22
Merle R. Avant-propos // Merle R. La Pique du jour. P., 1985. P. 5.
23
Мерль Р. Остров. М., 2010. С. 6.
21
13
избегать выдумывания»24. Творческое воплощение исторических фактов
подразумевает особые формы бытования вымысла, а также специфичную
роль художественных средств создания текста. Такой взгляд на структуру
произведений, повествующих о реальных событиях, касается не только
романов, но и документальных жанров. В частности, в предисловии к книге
Ж. Ланглада «Оскар Уайльд, или Правда масок» Мерль пишет: «Жак де
Ланглад написал биографию именно так, как, по-моему, это только и можно
делать: она наполнена персонажами и насыщена фактами», замечая, что
биография становится «не менее увлекательной, чем любой роман»25.
Использование приемов художественной литературы позволяет более полно
раскрыть
подлинные
сведения,
исторические
события
и
личности.
Преобразование факта не ведет к его поглощению художественной
структурой и превалированию вымысла: искажение исторической реальности
в интересах фикционального сюжета, по мнению Мерля, не является
возможным.
Тем
самым
эстетические
установки
писателя
указывают
на
специфичный подход к созданию художественной реальности произведений,
основанных
на
исторических
фактах.
Структура
данных
текстов
характеризуется синтетичной природой и определяется рядом подчиненных
критерию достоверности принципов переработки подлинных сведений.
Таким образом, взаимодействие факта и художественного начала в
прозе Мерля о современности включает ее в русло одной из центральных
тенденций в литературе ХХ века: возникновения синтетичных форм
повествования, в частности – текстов, в которых подлинные сведения играют
главенствующую
роль.
В
современном
литературоведении
проблема
соотношения факта и вымысла носит дискуссионный характер, что
определяет актуальность данного исследования. Изучение прозы Р. Мерля о
современности с точки зрения приемов художественного освоения факта
входит в сферу значимых вопросов науки, связанных с рассмотрением новых
24
25
Merle R. Avant-propos // Merle R. La Pique du jour. P., 1985. P. 5.
Мерль Р. Предисловие // Ланглад Ж. Оскар Уайльд, или Правда масок. М., 1999. С. 18.
14
способов
творческого
воплощения
действительности;
возможностью
выделения художественно-документальной литературы в отдельный вид;
выявлением индивидуально-авторских стратегий синтеза факта и вымысла и
т.д.
Новизна работы определяется обращением к малоизученному аспекту
поэтики Р. Мерля – художественной трансформации факта. Исследование
приемов
интерпретации
подлинных
сведений
позволяет
выявить
типологическую общность повести и романов: рассмотрены способы
репрезентации факта, особенности сюжетостроения и художественной
образности,
обусловленные
синтетичной
природой
текста,
показана
эволюция соотношения факта и вымысла в произведениях. Вместе с тем в
научный оборот введена повесть «Последнее лето в Примроле».
Теоретическая
значимостьработы
заключается
в
расширении
представлений о взаимодействии подлинных сведений и вымысла в
литературе ХХ века; формировании гибридных повествовательных форм;
творческом методе Р. Мерля: художественной функции факта в прозе о
современности,
определяющей
специфику
модели
отражения
действительности в данных произведениях.
Практическая значимостьсостоит в том, что материалы диссертации
могут быть использованы в дальнейшем изучении творческого наследия Р.
Мерля, исследовании проблемы синтеза факта и вымысла во французской и
мировой литературе, а также при разработке курсов лекций и семинаров по
истории зарубежной литературы ХХ века.
Методологической основой данной работы стали 1) исследования
отечественных и зарубежных ученых, посвященные проблеме соотношения
факта и вымысла в литературе, изучению художественно-документальных
жанров (Л.Я. Гинзбург, Д.В. Затонский, Ю.М. Лотман, Ю.В. Манн, Е.Г.
Местергази, В.С. Муравьев, П.А. Николаев, Л.К. Оляндэр, В. Оскоцкий, П.В.
Палиевский,И. Янская, В. Кардин, В.П. Трыков, О.В.Родный, Дж. Холловэлл,
Р. Вебер, Б. Лоунсберри, Ф. Харбер, Р. Барт и др.); 2) работы, посвященные
15
изучению творчества Р. Мерля (Н.Ф. Ржевская, Е.М. Евнина, Ю.П. Уваров,
С.Э. Богданович, Н.М. Онущенко, Г.А. Анджапаридзе, Г.М. Рягузова, Л.А.
Зонина, П. Комб, М. Дюваль, Э.Б. Бойд и др.).
Положения, выносимые на защиту:
1.
Проза
Р.
Мерля
о
современности
составляет
единство,
обусловленное спецификой художественной образности. Факт является
конструктивным
элементом
повествования.
Художественное
целое
произведений создается за счет изменения деталей течения реальных
событий, монтирования фактов, их взаимодействия с вымыслом, что ведет к
формированию синтетичного типа текста. Основываясь на подлинных
сведениях, писатель типизирует их и конструирует в повествовании
собственную модель исторических явлений.
2.
Соотношение «факт – вымысел» в прозе Мерля о современности
динамично. В произведениях 40-х гг. следование историческому течению
событий не является обязательным, а факты могут включаться в
вымышленный сюжет («Уик-энд на берегу океана»). В дальнейшем метод
писателя движется в направлении большей достоверности повествования.
Акцент в ее достижении может смещаться как в сторону содержательной
точности («Смерть – мое ремесло»), так и создания эффекта достоверности
на уровне формы за счет введения элементов документального письма(«За
стеклом»).
3.
Художественной переработке факта служит система персонажей.
Центральные герои, наделенные вымышленными именами или не связанные
с конкретными прототипами, представляют социальные и мировоззренческие
типы, что ведет к обобщению факта. Включение же в повествование образов
реальных исторических личностей обеспечивает связь изображаемых
событий с идеологическими феноменами описываемого социума.
4.
Интерпретация
факта
определяется
взглядом писателя
на
исторический процесс. Его сущность складывается из событийной стороны и
ее
восприятия
участниками
данного
явления.
Этим
обусловлено
16
преимущественное
изображение
факта
с
точки
зрения
персонажей
произведений, внимание к внутреннему миру героев и особенностям их
мировоззрения. Обращаясь к конкретным событиям современности, Мерль
создает на их основе социальный и психологический портрет эпохи.
5.
Введение Мерлем факта в произведение – не только отражение
присущего ХХ веку интереса к достоверной информации. Использование
подлинных сведений и создание синтетичного типа повествования является
для писателя средством обновления художественных форм прошлых
столетий, прежде всего –традицииреалистической литературы.
Структура
исследования
определяется
поставленными
задачами.
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка
использованной литературы.
17
ГЛАВА 1. Теоретические аспекты
изучения проблемы соотношения факта и вымысла в литературе26
1.1 Проблема соотношения факта и вымысла:
основные термины и понятия
Одной из центральных тенденций в развитии литературы ХХ века стал
выход на авансцену произведений, главенствующую роль в которых играет
факт:«Вся наша цивилизация питает пристрастие к эффекту реальности, что
подтверждается развитием таких специфичных жанров, как роман, дневник,
документальная литература, хроника происшествий, исторический музей,
выставка старинных вещей, а в особенности массовое развитие фотографии,
чья единственная отличительная черта (по сравнению с рисунком) – именно
обозначение того, что изображенное событие действительно имело место»27.
Данный вектор в развитии литературы проявляется не только в повышенном
интересе к художественно-документальным жанрам, известным по прошлым
столетиям, но и в возникновении качественно новых форм синтеза факта и
вымысла: документального романа, документальной повести и т.д.28
Происходящее в прошлом столетии активное преодоление границ
художественной и документальной литературы ряд исследователей (как
отечественных, так и зарубежных) связывает с социальными процессами
данного
периода.
Так,
В.В.
Ивашева
видит
в
распространении
документальных жанров одну из тенденций, «в которых и через которые
влияние научно-технического взрыва, произошедшего после Второй Мировой
войны, проявилось и проявляется сегодня»29. Дж. Холловэлл также связывает
возросший интерес литературы к факту с особенностями развития общества
26
Часть материалов, рассмотренных в данной главе, изложены в ранее опубликованной статье автора
диссертации: Анохина А.В. Проблема документализма в современном литературоведении // Знание.
Понимание. Умение. 2013. №4. С. 189–194.
27
Барт Р. Дискурс истории // Система моды. Статьи по семиотике культуры. М., 2003. С. 440.
28
Куприяновский П.В. Проблемы художественно-документальной литературы // Доверие к жизни.
Ярославль, 1981. С. 129; Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн/ non-fiction: Экспериментальная
энциклопедия. Русская версия. М., 2007. С.9.
29
Ивашева В.В. Новые черты реализма на Западе. М., 1986. С. 111.
18
второй половины ХХ века. Реальность 1960-х гг., с точки зрения
исследователя,
«ежедневно
становилась
более
фантастичной,
чем
вымышленное видение даже наших лучших авторов»30, что возрождало
споры о принципах ее отражения. Холловэлл отмечает: стремительно
изменяющаяся действительность не могла быть воплощена средствами
только художественной литературы, вследствие чего необходимым стало
обращение к оперативно откликающейся на события журналистике.
Вместе с тем общей чертой искусства ХХ века, которое называют
«неклассическим» (В.М. Полевой, Н.Б. Маньковская), считают отсутствие
канона31. Современное искусство, с точки зрения, например, У. Эко, «на
уровне
формальных
несостоятельность
структур
постоянно
устоявшегося
упорядоченности, освященных
и
использует
усвоенного
и
языка
показывает
и
традицией»32. Это выражается
норм
как
в
появлении принципиально новых способов художественного освоения
действительности, прежде всего – технических видов искусств, так и
трансформации традиционных форм, их эклектичности и т.д. Отсюда и
особенности литературы этого времени, в которой, как отмечает Д.В.
Затонский,
«…книги,
ломающие
и
интегрирующие
жанры,
экспериментирующие со временем, обновляющие законы композиции,
порождены характером эпохи»33. В этом отношении тенденция к усилению
роли факта, повлекшая за собой и появление новых гибридных жанровых
форм, органично вписывается в литературный процесс данного периода.
Закономерно и то, что проблема соотношения факта и вымысла в
произведениях двадцатого столетия становится объектом пристального
внимания со стороны литературоведения.
В отечественной науке началом систематического изучения данной
проблемы можно назвать 60 – 70-е гг. ХХ века. В этот период всоветской
30
HollowellJ. Factand Fiction.The new journalism and the Nonfiction novel.University of North Carolina Press,
1977.Р. 3.
31
МаньковскаяН.Б. Эстетикапостмодернизма. СПб, 2000; Полевой В.М. Малая история искусств. Искусство
ХХ века. 1901 – 1945. М., 1991.
32
Эко У. Открытое произведение: Форма и неопределенность в современной поэтике. СПб, 2004. С. 307.
33
Затонский Д.В. Художественные ориентиры ХХ века. М., 1988. С. 10.
19
периодике
проводится
ряд
дискуссий,
связанных
с
вопросами
функционирования факта в литературе (например, Вопросы литературы,
1966, №9; Иностранная литература, 1966, №8; Вопросы литературы, 1978, №
12). В западной науке новый виток интереса к проблеме синтеза
художественного и документального был вызван выходом на авансцену
такого феномена, как Новый журнализм. Но, несмотря на более чем
полувековую историю исследований синтеза факта и вымысла в литературе
ХХ века, говорить о наличии единой концепции сложно.
Возрастающее значение факта в литературе получает неоднозначную
оценку. Так, некоторые исследователи видят в нем упадок искусства34;
другие же (например, П.В. Палиевский, Д.В. Затонский) подчеркивают
закономерность возникновения данного вектора в развитии литературы: «не
каприз моды, не спонтанное увлечение, а нечто по-своему органичное, если
угодно – неизбежное»35. А В. Оскоцкий, например, говорит о «пределе
документализма»36, ведь художественный образ не может быть сведен лишь к
факту, включенному в произведение.
Актуализация роли факта в структуре произведений рассматривается,
во-первых, как общая тенденция в литературном процессе ХХ века.
Выражение духа времени видит в этом, например, Р. Барт. В работе «Эффект
реальности» исследователь отмечает, что уже в романах писателей-реалистов
XIX века (в частности – Флобера) все более важную функцию выполняют
приемы исторического повествования. Подобные произведения обязаны
«излагать «то, что реально произошло», отсылка к этой реальности
становится основной; тут уже не важно, что деталь нефункциональна,
главное, чтобы она прямо указывала на «то, что имело место»; «конкретная
реальность» сама по себе является достаточной причиной, чтобы о ней
говорить»37. Стремление к созданию такого типа текстов свойственно, с
34
Вейдле В.В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и художественного творчества.
СПб, 1996.
35
Затонский Д.В. Роман и документ // Вопросы литературы. М. 1978. №12. С. 137.
36
Оскоцкий В. Границы вымысла и пределы документализма // Вопросы литературы.1980.№6. С. 39.
37
Барт Р. Эффект реальности // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М., 1989. С. 398.
20
точки зрения Р. Барта, современному роману. Отсюда и задача, которую
ставят перед собой авторы, – «сделать так, чтобы предмет встречался со
своим выражением без посредников»38.
О закономерности выдвижения факта на первый план в произведении
пишет Ю.М. Лотман. Еще в 30-е гг. XIXвека в сферу художественной
литературы входит традиционно находившийся за ее пределами очерк.
Данный жанр с присущей ему документальностью проникает и в другие
сферы искусства: поэзию, драму, живопись и т.д. Но этот процесс ведет не к
точному воспроизведению действительности, а к появлению повествования, в
котором посредством включения документального материала создается
ощущение
достоверности:
«Даже
непосредственная
«сырая»
действительность – документ, вмонтированный в художественную прозу или
киноповествование, – «материально» оставаясь неизменным, функционально
меняет свою природу коренным образом: распространяя на другие участки
текста вызываемое ею ощущение подлинности, она получает от контекста
признак «сделанности» и становится воспроизведением самого себя»39. В
этом проявляется одна из тенденций в развитии современной литературы – ее
«прозаизация», соотносимая с тяготением к созданию достоверной картины
действительности.
Выход факта на авансцену как черту литературы ХХ века в целом
рассматривает и Д.В. Затонский в статье «Роман и документ» (1978).
Исследователь
пишет
о
закономерности
обращения
художественного
творчества к подлинным сведениям. Однако достоверность изображения
действительности не зависит только лишь от точности приведенной в
произведении информации. Строгая приверженность факту и исключение
вымысла, с точки зрения исследователя, – также «способ утратить
реальность, оставаясь в ее пределах»40, а следование правде возможно до тех
38
Там же. С. 400.
Лотман Ю.М. О структуре художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб, 1998. С.105.
40
Затонский Д.В. Роман и документ // Вопросы литературы. 1978. №12. С. 136.
39
21
пор, пока деталь «не несет на себе непосредственной образной нагрузки» 41.
Специфика
функционирования
факта
рассматривается
исследователем
преимущественно на материале произведений, относимых к литературе
вымысла («Белая гвардия» Булгакова, произведения Фриша, Манна).
Структура повествования в них характеризуется особой ролью подлинных
сведений и специфичными принципами их художественного претворения.
Отмечая в целом возросшее внимание литературы ХХ века к
историческому материалу, в особый пласт выделяют произведения, в которых
факт
выполняет
структурообразующую
функцию.
Однако
нет
терминологического единства в обозначении данного явления. Исследователи
используют в качестве близких по смыслу такие понятия, как художественнодокументальная
литература,
историко-документальная
литература,
документалистика, литература с главенствующим документальным началом,
non-fiction, повествовательный журнализм и т.д. Предлагаемые номинации,
так или иначе, подчеркивают диалектичность художественной природы
текстов. Увидеть это можно, рассмотрев ряд терминов, используемых в
литературоведении.
В литературной энциклопедии терминов и понятий (2001) в статье
«Документальное», написанной В.С. Муравьевым, приведено следующее
определение: «художественная проза, исследующая исторические события и
явления общественной жизни путем анализа документальных материалов,
воспроизводимых целиком, частично или в изложении»42. С точки зрения
исследователя, вымысел в подобных произведениях минимален. Их
особенности обусловлены прежде всего социально-типическими свойствами
использованных фактов.Основополагающим признаком данного пласта
литературы является строгая ориентация на «достоверность и всестороннее
исследование документов»43. Таким образом, понятие «документальное»
выводит на первый план структурообразующую роль факта в произведениях.
41
Там же. С. 141.
Муравьев В.С. Документальное // Литературная энциклопедия терминов и понятий/Под ред. А.Н.
Николюкина. М., 2001. С. 234.
43
Там же. С. 234.
42
22
Но при этом группа текстов, объединенных данным термином, определяется
как вид художественной прозы, отграниченный как от публицистических
жанров, так и от историко-документальной литературы.
В словаре по литературоведению (2004) П.А. Николаева представлена
статья «Документалистика», которая входит в раздел «Публицистика и
журналистика». Понятие «документалистика» объединяет произведения
документального и публицистического характера: статья, очерк, письмо,
репортаж,
мемуары
и
др.44
В
качестве
яркого
примера
«жанра
художественной публицистики» в статье приводится «Архипелаг ГУЛАГ»
А.И. Солженицына. Исследователь видит в нем развитие традиции историкодокументальных и мемуарных произведений прошлых столетий, например,
«Истории Пугачева» А.С. Пушкина и «Былого и дум» А.И. Герцена.
Основными критериями документалистики названы опора на документ и
стремление к изображению подлинных событий. Таким образом, в трактовке
П.А. Николаева, акцент также делается на принципе достоверного
изображения факта, что и определяет структуру произведений. При этом
документалистика включает и публицистические жанры. Тем самым
несколько
иными
предстают
границы
произведений,
объединяемых
понятиями «документалистика» и «документальное», хотя и П.А. Николаев, и
В.С. Муравьев приводят в качестве примеров близкие по структуре тексты.
При всем многообразии терминов, используемых по отношению к
произведениям, где ведущую роль играет факт, можно отметить критерии,
выделяемые большинством исследователей. Центральными признаками
становятся
изображение
подлинных
событий,
включение
реальных
исторических лиц в художественный текст. При этом данные элементы
выполняют структурообразующую роль в повествовании. Так или иначе,
предлагаемые понятия связаны со стремлением очертить синтетичную
природу произведений и особые формы взаимодействия факта и вымысла.
Помимо терминов, обозначающих литературу, основанную на фактах,
44
Документалистика // Николаев П.А. Словарь
http://nature.web.ru/litera/ (Дата обращения: 14.09.2013)
по
литературоведению.
[Эл.ресурс]
//
URL:
23
широко используется понятие «документализм». Его границы предстают
достаточно размытыми: в различных статьях термин употребляется по
отношению не только к художественно-документальным произведениям, но
и к литературе натурализма, историческим романам, произведениям на
историческую тему в целом.
Объем понятия «документализм» связан, во-первых, с тем, какой
критерий положен в его основу: опора при создании произведения на факт
или документ. Так, например, в диссертации Л.К. Оляндэр «Документальнохудожественная проза о Великой Отечественной войне (история развития и
поэтика документальных жанров)» (1992) ставится вопрос об определении
границ документально-художественной литературы. Исследователь приводит
в пример позицию О. Квитченко, согласно которой ключевым моментом в
дифференциации произведений является использование документа как
источника материала. Данный подход, по мнению Л.К. Оляндэр, несмотря на
конкретность предложенного критерия, не позволяет выделить «подлинно
документальные произведения», так как смешиваются тексты, основанные на
настоящих и вымышленных документах. В связи с этим исследовательница
предлагает отталкиваться от принципа достоверности: «только достоверность
факта и документа могут служить критерием документализма, независимо от
того, попал ли факт в книгу через посредника (документ) или прямо из
жизни. Если все элементы целого подчинены принципу достоверности факта,
то такое произведение является строго документальным»45. При том, что
критерий
достоверности
основополагающих
в
факта
чаще
трактовке
всего
является
документализма
одним
из
различными
исследователями, позиция, высказанная в работе Л.К. Оляндэр, влечет за
собой ряд вопросов. В частности, что подразумевается под фактом,
извлеченным «прямо из жизни», и каким образом установить его
достоверность, которая и является для исследователя важнейшим критерием
документальных произведений.
45
Оляндэр Л.К. Документально-художественная проза о Великой Отечественной войне (история развития и
поэтика документальных жанров): Дис. ... док-ра филол. наук: 10.01.02. М., 1992. С. 22.
24
В
большей
части
исследований
проблемы
документализма
высказывается идея, что именно опора на документ позволяет более строго
очертить круг произведений, описываемых данным понятием. Но здесь
необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, сами понятия
«документ», «документальное начало» зачастую получают достаточно
широкую трактовку. К документальным источникам относят как документы
в прямом смысле слова, так и свидетельства очевидцев и участников
событий, мемуары, записи устных рассказов и т.д. Во-вторых, речь идет о
различных формах использования документа: от обращения к нему как
источнику фактов до инкорпорирования в текст литературного произведения
цитат, отдельных фрагментов документа или использования его в авторском
пересказе.
Вместе с тем в исследованиях возникают и близкие к документализму
понятия, которые порой используются в качестве синонимичных, в иных
случаях – описывают различные стороны произведения. Одно из понятий,
которое может отождествляться с документализмом, – документальность.
Проблему
Куприяновский
документальности
в
статье
в
литературе
«Проблемы
рассматривает
П.В.
художественно-документальной
литературы». Очерчивая круг вопросов, связанных с функционированием
документа
(эстетическая
сущность
документальности,
соотношение
документальности и достоверности, жанровая типология46), исследователь
останавливается на определении документальности. Подразумевающее в
широком смысле соответствие изображенного реальности, это понятие
изменяет свои границы применительно к художественным текстам и не
ограничивается только достоверностью описываемого: «Материалом для
строительства образа в данном случае служит изображение подлинной
действительности, а не материализация представлений о ней»47. П.В.
Куприяновский пишет о необходимости различать документальность в
46
Куприяновский П.В. Проблемы художественно-документальной литературы // Куприяновский П.В.
Доверие к жизни. Ярославль, 1981. С. 132.
47
Там же. С. 133.
25
прямом значении (относительно научной литературы, писем, дневников и
т.д.) и документальность как средство конструирования художественного
образа. В этом смысле она свойственна очеркам, художественным
биографиям, мемуарным произведениям и т.д. Создание художественной
реальности
в
данных
текстах
связано
с
«творческим
отбором,
систематизацией и обобщением подлинных фактов и документов, которые,
соединяясь, сцепляясь друг с другом, подчиняясь авторской концепции,
создают определенный идейный и эмоциональный настрой, без коего нет
образного
действительности»48.
воплощения
Документальность
определяется, таким образом, и как творческое отражение реальности,
ориентированное на подлинность изображаемого, и как стилеобразующий
фактор.
Во
многом
на
этом
художественно-документальные
группу,
отграничивая
их
основании
произведения
от
исследователь
в
отдельную
выделяет
жанровую
художественно-публицистических
и
художественно-исторических.
В
ряде
исследований
«документальность»
и
«документализм»
используются в качестве синонимов. В диссертации В.М. Садиловой
«Развитие историко-документального романа в современной советской
литературе» (1984) эти понятия отождествляются. Исследовательница
определяет документализм (и документальность) как прием, связанный с
включением в художественный текст подлинных документов. Все более
активное проникновение фактического материала в произведения в ХХ веке,
с точки зрения В.М. Садиловой, позволяет говорить о документализме как
«стилевой и жанровой особенности современной художественной прозы,
ведущей к эстетизации все новых и новых сторон действительности, к
расширению познавательных возможностей литературы и, следовательно, к
еще
большей
ее
жанровой
дифференциации»49.
Таким
образом,
документализм осмысливается как прием, который в ряде произведений ХХ
48
Там же. С. 133.
Садилова В.М. Развитие историко-документального романа в современной советской литературе: Дис. …
канд. филологических наук: 10.01.02. М., 1984. C. 22.
49
26
века становится основной стратегией создания текста. Подобный процесс,
приводящий
к
появлению
новых
жанровых
форм,
и
составляет
отличительную черту развития литературы двадцатого столетия.
Иная позиция – разграничение понятий «документальность» и
«документализм».
С
«документальность,
точки
зрения
содержащую
О.В.
правду
Родного,
частного
например,
факта,
следует
рассматривать и как форму, в которой реализуется документированность
(включение в текст произведения разного рода документов, топографическая
и хронологическая обусловленность повествования и т.п.), и как основу
художественного воплощения достоверности, т.е. соответствия литературного
произведения
правде»50.
жизненной
Достигаемая
посредством
документальности достоверность является, по Родному, центральным
критерием документализма. При этом документализм выступает в данной
работе
в
большей
степени
как
качество
произведения
в
целом,
заключающееся в ориентированности повествования на соответствие
жизненной правде.
Таким
образом,
как
документальность,
так
и
документализм
подразумевают использование факта в художественном произведении в
качестве структурного элемента. Границы понятия «документализм» могут
расширяться от приема, связанного с включением документального
материала, до свойства, описывающего произведение в целом: не только
формальный момент присутствия факта, но и ориентированность всего текста
на достоверное изображение событий. При этом документализм ХХ века, так
или иначе, рассматривается в контексте формирования специфичного пласта
литературного творчества. Как отмечает А.М. Зверев, данный тип отражения
реальности не тождественен обращающимся к фактам произведениям
прошлых
столетий.
С
точки
зрения
исследователя,
новаторство
документализма ХХ века состоит «не только в том, что он обнаружил
50
Родный О.В. Художественный документализм в русской прозе второй половины XIX – начала XX вв. о
войне и тенденции его развития в современной литературе: Автореф. дис. … канд. филологических наук:
10.01.01. Днепропетровск, 1992. С. 6.
27
способность органично усваивать новейшие художественные приемы –
монтаж, внутренний монолог и т.д., – но в его теснейшей привязанности к
катастрофический реальности XX в., собственно, и потребовавшей подобной
прямоты, достоверности литературного свидетельства, или, во всяком случае,
придавшей совершенно особый драматизм проблеме соотношения факта и
вымысла вискусстве»51.
Одной из новейших работ, посвященных проблеме документализма,
является исследование Е.Г. Местергази «Литература нон-фикшн/non-fiction:
Экспериментальная энциклопедия. Русская версия» (2007). Документализм, с
точки зрения литературоведа, – «современное понятие, описывающее
творчество писателя, так или иначе работающего в эстетике документа»52.
Данныйтермин соотносится с реальным письмом и фактографией53,
важнейшим критерием которых названа достоверность воспроизведения
фактов действительности.
Исследовательница также предлагает и собственный термин в
отношении произведений, основанных на документальном материале, –
«литература с главенствующим документальным началом». Это понятие
получает следующую трактовку: «художественная проза, повествующая о
реальных
событиях
и
лицах
с
привлечением
документальных
свидетельств»54. Необходимо отметить, что документальное свидетельство
включает в себя не только официальный документ, но и записи устных
рассказов и т.д. Таким образом, данный пласт литературы составляют
произведения, характеризующиеся различной природой документального
начала. Их отличительной чертой является опора на факт как конструктивный
51
Зверев А.М. XX век как литературная эпоха // Художественные ориентиры зарубежной литературы XX
века. М., 2002. С. 24 – 25.
52
Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн/ non-fiction: Экспериментальная энциклопедия. Русская версия.
М., 2007. С. 7.
53
Реальное письмо, по Е.Г. Местергази, – «заимствованный у французских структуралистов термин обычно
описывает произведения, создающиеся на основе декларируемой приверженности документальному факту»
(с. 42); фактография – «характерное для сторонников натурализма стремление в искусстве
«протоколировать» действительность» (с. 42).
54
Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн/ non-fiction: Экспериментальная энциклопедия. Русская версия.
М., 2007. С. 38.
28
элемент, организующий «эстетическую значимость этой литературы»55.
Важный аспект данной работы – предложенная в ней классификация
жанров литературы с главенствующим документальным началом. Е.Г.
Местергази выделяет два вида документальных жанров: 1) чистые
(первичные) (письмо, хроника, исповедь, автобиография и т.д.); 2) сложные
(вторичные):
невымышленный
рассказ,
документальная
повесть,
документальный роман. Автор рассматривает уровни функционирования
данных жанров: первый – обыденная жизнь, где может выступить любой; на
втором
уровне
художественная
правда
опирается
прежде
всего
на
достоверность факта; на третьем же – факт становится предметом вымысла, а
произведение
относится
функционировать
на
к
сфере
втором
и
fiction.
третьем
Сложные
уровнях,
жанры
могут
соответствующих
литературному. Построение жанровой системы основано на формах
взаимодействия художественного и документального начал. И в данном
отношении первый и второй уровень в наибольшей степени соотносится с
пониманием Е.Г. Местергази документализма, так как одним из критериев
этих произведений является достоверность.
Таким образом, усиление роли факта влечет за собой и выделение
особой сферы художественного творчества – литературы с главенствующим
документальным
началом,
по
определению
Е.Г.
Местергази.
В
литературоведении предлагаются различные термины для описания данной
группы произведений, при этом внимание может смещаться как в сторону
факта, так и документа в качестве структурообразующего элемента
повествования. Одно из распространенных понятий –«документализм»,
которое имеет большое количество трактовок: от приема, связанного с
включением фактов в текст, до свойства структуры произведения в целом; в
ряде случаев отождествляется с документальностью, в других – имеет иные
границы, расширяясь до стратегии создания текста и т.д. Вместе с тем можно
выделить
55
Там же. С. 15
несколько
основополагающих
моментов,
на
которых
29
сосредотачивают внимание исследователи. Речь идет, прежде всего, об опоре
на
документальный
следованием
факт.
фактическому
Документализм
не
материалу:
подразумевает
он
определяется
только
творческое
преломление используемых сведений, которое, впрочем, в отношении
художественно-документальной
литературы
ограничивается
принципом
достоверности.
1.2 Взаимодействие факта и художественного образа
Взаимодействие факта и художественного начала носит диалектичный
характер. С одной стороны, основная функция факта – информативная.
Писатель ориентирован на изображение подлинных событий, реальных
личностей и т.д. С другой – включаясь в художественный текст, факт
переходит в сферу эстетического, обогащается новыми смыслами. В нем
видят
не
просто
отсылку
к
реальности,
но
конструктивный,
структурообразующий элемент произведения. В связи с этим важнейшим
моментом в литературоведческих исследованиях становится вопрос о
художественной функции факта, о соотношении факта и образа.
В
понимании
литературный
принципов
текст
включения
внимание
может
подлинных
сведений
сосредотачиваться
как
в
на
информативной стороне факта, его осмыслении в качестве «объективной
реальности»56,
художественном
так
и
на
эстетических
произведении.
Г.Н.
свойствах,
Поспелов
приобретаемых
предлагает
в
понятие
«фактографические образы», «создатели которых […] изображают явления
жизни не ради их типичности, а ради их неповторимой индивидуальности,
если
она
интересна
в
том
или
ином
отношении»57.
Сферой
их
функционирования являются прежде всего мемуарные жанры, воспоминания,
очерки. Исследователь сосредотачивает внимание на фактической точности
данного типа образов, противопоставляя их иллюстративным, тяготеющим к
56
57
Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 2003. С. 141.
Поспелов Г.Н. Введение в литературоведение: Учеб.для филол.спец. ун-тов. М., 1988. С. 41.
30
обобщенности,
и
художественным,
которые
созданы
авторским
воображением. Тем самым основная функция фактографических образов –
достоверное воспроизведение действительности, в связи с чем, по мнению
исследователя, они не подразумевают обобщения явлений реальности.
Другая точка зрения – внимание к принципам творческой переработки
факта. Уже его включение в структуру художественного текста ведет к
трансформации реальных сведений. В произведении «действуют силы, под
влиянием которых научно-историческая информация опредмечивается,
укладываясь в ту или иную сюжетную линию, переоформляясь в зримые
образы,
в
соответствии
с
творческой
индивидуальностью
данного
писателя»58. Идея приобретения фактом эстетической функции – одна из
центральных в статье Ю.В. Манна «К спорам о художественном документе»
(1968): «От подлинного документа художественный берет точность и
непреложность факта. От искусства – свободу владения им и неформальность
связей»59. Здесь же надо заметить, что исследователи не отказывают
литературе, где ведущую роль играет факт, в использовании вымысла.
Напротив, по мнению Манна, он может служить усилению достоверного
звучания повествования. Тем самым следование факту – обязательный
элемент,
но
не
исчерпывающий
специфику
такого
типа
текста.
Достоверность, таким образом, не является синонимом фактографичности, а
документальный образ – не равен факту.
Одной из первых к проблеме взаимодействия факта и вымысла
обратилась Л.Я. Гинзбург, выдвинув идею, что документальную литературу
явлением
искусства
делает
«эстетическая
организованность»60.
Исследовательница отмечает, что факт, включенный в литературный текст,
приобретает новые качества, так как искусство воспроизводит жизнь «в
другом материале (цвета, звука, слова), обрабатывая согласно своим
58
Минералов Ю.И. Да это же литература! («Историческая точность» и художественная условность)//
Вопросы литературы. 1987. № 5. С. 77.
59
Манн Ю.В. К спорам о художественном документе // Манн Ю.В. Тургенев и другие. М., 2008. С. 506.
60
Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. М., 1999. С. 8.
31
правилам и условностям»61. Применительно к документальной литературе
(Л.Я. Гинзбург использует данный термин) проблемы функционирования
факта рассматриваются, в частности, в книге «О психологической прозе»
(1971).
Документальную
«промежуточной»:
художественного
ее
литературу
структура
начала
повествованиясвязаны
исследовательница
и
прежде
определена
подлинных
всего
со
называет
взаимодействием
сведений.
спецификой
Особенности
образности,
не
тождественной литературе вымысла:«в сфере художественного вымысла
образ возникает в движении от идеи к выражающему ее единичному, в
литературе документальной – от данного единичного и конкретного к
обобщающей мысли. Это разные способы обобщения и познания и тем
самым разные типы художественной символики»62. Исследовательница
отграничивает подобные произведения и от собственно документальных
текстов. Подлинные сведения должны приобрести«качество художественного
образа»63, который, с точки зрения Л.Я. Гинзбург, всегда «символичен,
репрезентативен, он единичный знак обобщения»64. Тем самым формы
включения факта в документальной литературе связаны с приобретением им
эстетической, художественной функции.
По мнению Л.Я. Гинзбург, опора на факт является важным признаком
документальной
литературы.
Однако
достижение
достоверности
не
заключается только в непрекословном следовании подлинным сведениям.
Специфика
документальной
литературы
определяется
синтетичным
способом освоения и изображения реальности. Факт – организующий центр
произведения. Но, становясь предметом авторского осмысления, вступая во
взаимодействие с другими, в том числе – вымышленными, элементами
текста, он приобретает обобщенное значение, отражая видение автором
закономерностей изображаемого явления, его связей с действительностью.
61
Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности//Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки.
Л., 1987. С. 11.
62
Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. М., 1999. С. 9.
63
Там же. С. 8.
64
Там же. С. 8.
32
Эта точка зрения развивается в работах П.В. Палиевского. В статье
«Документ в современной литературе» (1978) ставится вопрос о том, не
вытесняет ли факт, учитывая все более активное обращение к нему,
художественный
образ
со
страниц
произведений.
Жизнеподобие
художественного образа, пишет исследователь, заключается в том, что он
«берет у жизни ее принцип, не те или иные внешние ее черты – вот что
главное, – и переносит этот принцип в мысль»65. Схожую функцию
приобретает факт, что позволяет ему стать структурообразующим элементом
произведения. Таким образом, отличительной чертой литературы ХХ века,
повествующей о подлинных событиях, является то, что «документ получил
самостоятельное
эстетическое
значение»66,
а
факт
становится
художественным.
Принципы
соотношения
факта
и
образа
рассматриваются
в
исследовании И. Янской и В. Кардина «Пределы достоверности» (1981). В
работе поднимается следующая проблема: в чем состоит (и есть ли) новизна
документальной
литературы.
Предметом
изучения
становятся
как
документальные романы и повести, так и очерки, биографические жанры.
Исследователи указывают на отличия в роли факта в данных произведениях,
но при этом выделяют и ключевые объединяющие их признаки. В книге
отмечается, что романы и повести, конструктивным элементом которых стал
факт, «вступили в новую для себя фазу», однако «не нарушая законов
жанра»67. Рассматривая сущность таких произведений, исследователи пишут:
при главенствующей роли факта вымысел отнюдь не находится под
запретом.
Однако
на
сферу
его
функционирования
накладываются
ограничения, обусловленные критерием достоверности. Вместе с тем, как и в
других работах, указывается, что ключевой признак повествования –
эстетизация факта: «Документальной литературу делает, как известно,
следование принципу фактической достоверности; художественной она
65
Палиевский П.В. Документ в современной литературе // Палиевский П.В. Литература и теория. М., 1978.
С. 122.
66
Там же. С. 166.
67
Янская И., Кардин В. Пределы достоверности. М., 1981. С. 7.
33
становится вследствие эстетической перестройки материала: отбора деталей,
продуманной композиции, преображения жизненного факта словом»68.
Структура повествования не определяется только степенью соответствия
использованным
источникам.
Подлинные
сведения,
вступая
во
взаимодействие с вымыслом, претерпевают определенные преобразования,
которые, однако, ограничены следованием исторической правде.
Исходя
из
вышесказанного,
основополагающих
моментов,
можно
выделить
характеризующих
видение
несколько
проблемы
соотношения факта и образа в отечественном литературоведении. В центре
внимания находится проблема перехода факта в сферу художественного и
приобретения им эстетической функции. При этом исследователями
подчеркивается не просто правдоподобное воссоздание действительности, но
структурообразующая
роль
факта,
что
обусловливает
и
специфику
художественной образности.
Дискуссия о формах синтеза факта и вымысла разворачивается на
страницах ряда зарубежных исследований. Но проблема организации
художественного целого и роли подлинных сведений получает несколько
иное осмысление. В первую очередь, необходимо отметить тенденцию к
выделению двух пластов литературы: fiction и nonfiction. Последнее понятие
имеет достаточно широкие границы: сюда включаются как произведения,
относимые в отечественной науке к художественно-документальным и
документальным, так и, например, научная литература и т.д. В связи с этим
возникают и более частные обозначения гибридных жанровых форм: во
франкоязычном
мире
используют
«термины
повествовательная
журналистика, большой репортаж»69, а в англоговорящем: литературный
журнализм, литературный репортаж, литература нон-фикшн и т.д.
Вопрос о формах присутствия факта в структуре художественного
текста поднимается в исследовании «Факт и вымысел» (1977) Дж.
68
Тамже. С. 295.
Meuret I. Le journalism littéraire à l’aube de xxi siècle: regards croises entre monde Anglophone et francophone
[Эл. ресурс] //URL: http://contextes.revues.org/5376 (Датаобращения: 10.11.2013).
69
34
Холловэлла. Внимание сосредотачивается на взаимодействии журналистики
и литературы в создании синтетичного типа повествования. Анализируя,
например, роман Т. Капоте «Хладнокровное убийство», исследователь
останавливается
на
таких
его
элементах,
как
«ты-здесь»
эффект,
реконструкция «сцены за сценой», использование диалогов. Концепция
нового подхода к отражению действительности заключается в стремлении
автора сочетать два пути: «непогрешимость точности факта и эмоциональное
воздействие, найденное только в вымысле»70. Таким образом, обязательным
элементом этого типа произведений является достоверность факта. Но здесь
необходимо отметить, что формы реальных сведений, использованных в
тексте, осмысливаются в связи с влиянием журналистики: репортерским
фиксированием событий, вовлеченным свидетельствованием.
Схожий подход можно отметить в книге Р. Вебера «Литература факта»
(1980).Исследователь указывает, наряду с синтезом приемов, еще одну
важную черту: «Произведение нон-фикшн, имеющее литературную цель, или
документированный нарратив как искусство – это форма нон-фикшн, в
которой писатель пытается совместить конфликтные роли наблюдателя и
создателя, журналиста и творца»71. Таким образом, для произведений
nonfictionхарактерно соединение двух позиций: журналиста как наблюдателя
и автора как творца, что влечет за собой и идею художественной переработки
подлинных сведений. Синтез различных повествовательных стратегий
выражается и в том, что роман не видится исследователю наиболее
адекватной формой изображения действительности во второй половине ХХ
столетия: «Я не верю ..., что вымысел был единственным видом письма,
который заслуживал называться «творческим», и я не верю..., что роман был
в данную минуту наиболее жизненной формой той литературы, которая
имела место в Америке»72.
Взаимодействие факта и приемов художественной литературы как
70
Hollowell J. Fact and Fiction.The new journalism and the Nonfiction novel.University of North Carolina Press,
1977.Р. 70.
71
Weber R. The Literature of Fact: Literary Nonfiction in American Writing. Athens (Ohio), 1980. P.3.
72
Ibid. P. 8.
35
основа создания нового типа повествования подчеркивается Б. Лунсберри в
работе
«Искусство
факта»
(1990).
По
мнению
исследовательницы,
невозможно найти терминологическое определение, адекватно описывающее
корпус текстов, относимых к новому журнализму. Произведение, условно
называемое nonfiction, представляет собой сочетание правды факта и
«универсальных истин» искусства. Говоря о синтетичном характере
повествования, исследовательница выделяетего конститутивные черты,
особо отмечая, что текст не просто направлен на точность изображения
действительности, пусть даже его предмет «убедителен, исследование
является
исчерпывающим
использование
различных
и
достоверно
приемов,
разработанным»73,
свойственных
но
на
художественной
литературе. Структура произведения, повествующего о реальных событиях,
обладает синтетичным характером и находится на пересечении достоверного
факта и его художественного представления.
Одно из понятий, используемых в зарубежной науке по отношению к
произведениям, основанным на факте, – «faction». В «Оксфордском словаре
литературных терминов» приводится следующее определение: «недавно
появившееся слово-гибрид, обозначающее работы, которые представляют
подлинные факты в форме вымышленного романа, как «Армии ночи»
Нормана Мейлера»74. Произведения, с одной стороны, характеризуются
установкой на достоверное изображение фактов, с другой – говорится обих
представлении художественными средствами. Вместе с тем не накладывается
ограничений на формы положенного в основу произведений факта: извлечен
ли он из документов или же источник его – судьба автора и т.д. Приведенный
в качестве примера роман Нормана Мейлера в определенном смысле
синтезирует обе формы бытования исторического материала. В основе
произведения – как опыт участия писателя в марше на Пентагон, так и
сведения, касающиеся судеб других участников этого события. Тем самым в
данной трактовке понятия factionречь идет прежде всего о пересоздании
73
74
Lounsberry B. The art of fact: contemporary artists of nonfiction. NY, 1990.Р. 15.
Faction // The Concise Oxford Dictionary of Literary Terms. Oxford, 2001.Р. 94.
36
фактов средствами художественной литературы.
Несколько иным предстает определение, приведенное в «Словаре
американского наследия английского языка»: «Форма литературы или
кинематографа, которая относится к реальным людям или событиям так, как
если бы они были вымышленными, или использует людей или события как
существенный элемент в вымышленном изложении»75. В данном случае
также неткаких-либо ограничений источников факта. Однако в рамки
предложенного в статье определения укладывается и группа произведений,
где изображение реальных событий или людей включается в вымышленный
сюжет. Термин «faction» предстает достаточно широким, подразумевая тип
повествования, в котором создание художественной реальности, очевидно,
опирается на различные принципы.
Данное понятие используется в исследовании «Fact – Fiction– ―faction‖»
(1999). Термин «faction» определяется, как «то поле, в котором тенденция к
фикционализации фактического элемента или к включению факта в
художественные произведения использованы вместе, в связи с чем
фактический статус текста остается скрытым»76. В работе предлагается
отграничивать
данным
сферу
понятием,
документальная
функционирования
от
крайних
(«factualdiscourse»)
произведений,
случаев,
или
где
объединяемых
доминирует
художественная
строго
сторона
(«fictionaldiscourse»). Тем самым faction является промежуточной формой
между литературой вымысла и журналистикой, представляя гибридный тип
текста.
Таким образом, понятие «faction» направлено на определение группы
произведений, в структуре которых взаимодействуют факт и вымысел.
Декларируя центральное положение факта в повествовании, исследователи не
накладывают ограничений на источники материала, вследствие чего понятие
«faction»имеет достаточно размытые границы.
75
Faction // The American Heritage Dictionary of the English Language [Эл. ресурс] // URL:
https://www.ahdictionary.com/word/search.html?q=factions (Датаобращения: 14.12.2014).
76
Zander H. Fact – Fiction – ―faction‖: A study of black south African literature in English. Tübingen, 1999.P. 405.
37
Размышления о сущности произведений, основанных на фактах,
развиваются в исследованиях литературного журнализма. В работах проекта
«Международная ассоциация исследований литературного журнализма»
(―InternationalAssociationforLiteraryJournalismStudies‖)
используется
как
синоним
данный
narrativejournalism,
термин
literaryreportage,
reportageliterature, NewJournalism, nonfictionnovel. Среди работ – статья
Нормана Симса «Проблема и перспектива исследований литературного
журнализма» (2009). Предмет анализа в ней – современное состояние
изучения
литературного
журнализма
и
выделение
критериев,
характеризующих относимые к этому явлению произведения. В пласт
литературного
журнализма
Симс
включает,
в
частности,
романы
представителей Нового журнализма, упоминаются работы ЛЕФовцев, а
также произведения С. Алексиевич и А. Политковской. В один ряд они
объединены в связи с наличием репортажного начала и других признаков
публицистических жанров. Основную задачу изучения литературного
журнализма
Симс
видит
в
определении
«границ
реальности»77.
Исследователь отделяет данную группу произведений от смежных с ней
автобиографии, мемуаров, научных работ, традиционного журнализма,
исторических сочинений. Литературный журнализм выдвигает, по мнению
Симса, требование следования реальным деталям, что выводит его за
пределы литературы вымысла. Проводит исследователь границы между
литературным журнализмом и журналистикой и историей: отличие состоит
прежде всего в форме произведения и установке писателя. В итоге для
исследователя «литературный журнализм говорит о природе нашей
реальности,
несмотря
на
то,
что
наши
интерпретации
неизбежно
субъективны и индивидуальны»78. Тем самым литературный журнализм
находится на границе художественной литературы и работ, критерием
которых является фактическая достоверность. Соединяя в себе эти свойства,
77
Sims N. The problem and the promise of literary journalism studies // Literary journalism studies. Vol. 1, № 1.
2009. P. 8. [Эл.ресурс] // URL: http://www.ialjs.org/wp-content/uploads/2009/05/7-16-sims.pdf (Дата обращения:
12.10.2013).
78
Ibid.
38
литературный журнализм представляет специфичное явление в сфере
художественного творчества.
В аспекте взаимодействия журналистики и литературы трактует
литературный журнализм Ф. Харбер. Данный тип повествования синтезирует
признаки
двух
форм
отражения
действительности(журналистики
и
литературы): «Под названием литературной журналистики писатели создали
форму истории, которая сочетает в себе характеристики обоих дискурсов»79.
Исследователь, тем самым, указывает на возникновение самостоятельного
феномена в художественном творчестве, предложившего оригинальный
способ освоения подлинных сведений.
Подобная позиция высказана и в статье «Литературный журнализм на
заре ХХIвека: пересечения взглядов англоязычного и франкоговорящего
миров» (2012). В ней рассматриваются такие произведения, как «Армии
ночи» Н. Мейлера, романы Тома Вулфа и др. Повествование в них
характеризуется синтетичностью: в отдельных случаях на первый план
может
выходить
как
следование
реальным
фактам,
близость
к
журналистскому отчету, так и эстетические свойства романов. Но, так или
иначе,
специфика
художественной
образности
данных
произведений
определяется взаимодействием присущих журналистике и литературе
приемов изображения действительности.
Обобщая основные положения зарубежных исследований синтеза
факта и вымысла, можно выделить несколько основополагающих аспектов.
Прежде всего, эстетика подобных произведений понимается как особый тип
художественного
сознания,
не
тождественный
ни
литературе,
ни
журналистике в чистом виде. Его специфика связана с тем, что данные
произведения
предлагают
принциптворческого
освоения
реальности,
основанный на синтезировании реального события и художественных
приемов его изображения. Факт занимает центральное положение, а
79
Harbers F. Defying Journalistic Performativity // Croisees de la fiction. Journalisme et literature/ Vyriam
Boucharenc, David Martens & Laurence van Nuiys // Interferencer litteraires #7, nov. 2011. Р. 148 [Эл.ресурс] //
URL: http://interferenceslitteraires.be/node/135 (Дата обращения: 10.11.2013).
39
структура повествования направлена на достоверное воспроизведение
действительности.
Как
и
в
отечественных
исследованиях,
в
зарубежном
литературоведении речь идет о создании гибридных произведений, в
которых
взаимодействуют
конкретный
факт
действительности
и
художественный образ. Художественность и документальность не являются
противопоставленными. Более того, они обогащают друг друга, создавая
синтетичный тип повествования. О взаимопроникновении двух подходов –
художественного и документального – говорит, например, Ж. Женетт.
Исследователь пишет, что четкого формального разграничения фактуального
и
фикционального
повествования
не
существует:
«приемы
«фикционализации» перекочевали за последние десятилетия в некоторые
формы фактуального повествования, такие, как репортаж или журналистское
расследование, в иные, производные жанры, такие, как ―Non-fiction novel‖»80.
Синтез факта и вымысла приобретает в литературе с главенствующим
документальным началом особые формы. Если в произведениях предыдущих
столетий, по выражению П.В. Палиевского, «документ находился в
подчинении и говорил то, что им хотели сказать»81, то в данном случае
жизненный
материал
сохраняет
свою
достоверность
и
становится
конструктивным, структурообразующим элементом текста.
Таким образом, осмысление проблемы синтеза факта и вымысла
связано со специфичным способом отражения действительности. Его
особенности не определяются лишь формальным наличием в повествовании
подлинных
сведений
или
соответствием
содержания
исторической
правде.Основным критерием выделения данных произведений в особый вид
становится структурообразующее положение факта и приобретение им
эстетической
функции.
Такойтип
текста
не
отрицает
вымысла
в
произведении, но подразумевает особые формы его взаимодействия с фактом,
80
Женетт Ж. Фигуры. В 2-х томах. Том 2. М., 1998. С. 406.
Палиевский П.В. Документ в современной литературе // Палиевский П.В. Литература и теория. М., 1978.
С. 127.
81
40
которые ориентированы на достоверное отражение действительности.
Подобный
тип
повествования,
основанный
на
использовании
подлинных сведений в качестве конструктивного элемента, предлагает проза
Р. Мерля о современности. Данный аспект позволяет рассматривать
произведения французского писателя в контекстесформировавшихся в науке
точек зрения на проблему соотношения факта и вымысла в литературе ХХ
века. Ключевыми для анализа прозы Мерля о современности становятся, вопервых, высказанная прежде всего отечественнымиисследователями идея
приобретения фактом эстетической и структурообразующей функций в
повествовании. Во-вторых –проблема достоверностиизложения исторических
сведений, что предполагает особый комплекс художественных приемов их
освоения и определяет формы вымысла. Тем самым изучение произведений
Мерля с точки зрения функционирования факта позволяет выявить
особенностисоздания художественной реальности в данных текстах.
41
ГЛАВА 2. Биографический факт в прозе Р. Мерля 1940-х гг.
2.1. Ретроспективная композиция
в повести «Последнее лето в Примроле»
«Последнее
художественных
лето
в
Примроле»
произведений
(1943)
–
одно
из
первых
Р. Мерля. Отталкиваясь от событий
собственной жизни, писатель строит повесть как воспоминания главного
героя,
заключенного
интерпретации
факта,
немецкого
тем
лагеря,
самым,
о
недавнем
особое
значение
прошлом.
В
приобретает
ретроспективная композиция произведения.
В основе сюжета повести лежит ряд фактов биографии Мерля. Вопервых, это заключение писателя в транзитном лагере (1940 г.), которое
находит свое отражение в начальной части произведения. Второе событие –
летний отдых Мерля с семьей в городе Райоль в 1939 году (в повести –
Примроль), составляющий центральную часть воспоминаний главного героя.
Финальной точкой повести является мобилизация писателя в августе 39-го.
Отбирая факты, составившие основу произведения, Мерль не упоминает о
своем участии в военных действиях (сентябрь 1939 – июнь 1940 гг.): периоде,
предшествующем
попаданию
в
лагерь
и
раскрывающем
причины
заключения. В повести непосредственно сталкиваются две контрастные
модели мира, связанные с проблемой ограничения свободы человека. Тем
самым и конфликт повести проистекает из соотношения ценностных систем,
присущих довоенной жизни и заключению в лагере.
Выстраивая произведение как воспоминания героя, Мерль также
отталкивается от собственного жизненного опыта. В биографии «Робер
Мерль. Жизнь, полная страстей» (2008) приведен отрывок из письма,
написанного в период заключения в лагере: «Я не несчастен. Растянувшись
42
на досках, я мечтаю, я вижу небольшой кусочек голубого неба в окошке,
сегодня хорошая погода. Я думаю о том, что в Райоле уже цветут мимозы,
что моя дочь сейчас играет в саду […] Я думаю и о возвращении, о своей
диссертации, которую закончу, но которая, я боюсь, мне не понадобится
более, если я не получу должность директора…»82 Обращение к прошлому
становится сюжетным стрежнем повести. Однако какие-либо размышления
центрального персонажа о будущем полностью исключены. Тем самым
заключение главного героя предстает в определенном смысле «вакуумом»,
вырваться физически за пределы которого нет возможности. Такой подход
сосредотачивает внимание на обращении к прошлому: это единственный
доступный человеку способ создать картину иной по отношению к лагерю
жизни.
«Последнее лето в Примроле» – произведение, написанное от первого
лица. Мерль не использует жанровых форм автобиографии, дневника,
переписки. Повесть организована как поток сознания главного героя.
Использование приема, разработанного в литературе модернизма, определяет
и структуру текста: ему свойственны фрагментарность, ассоциативность,
смешение различных временных пластов, оценок и суждений героя и т.д.
Значимым в произведении Мерля оказывается лирическое начало, ведь
моноцентричная структура повести направлена на изображение внутреннего
мира центрального персонажа, его эмоций и переживаний.
Субъектом воспоминаний писатель делает вымышленного персонажа –
Жана Додеро. В образе главного героя многочисленны отсылки к биографии
Мерля. Кроме сюжетообразующих фактов, это история отца, погибшего в
рядах французской армии, служба писателя в Метце, а также «его любовь к
гребле на байдарке, в которой он практиковался на средиземноморском
побережье, блуждания по еще дикой природе, частые прогулки на берег
моря, ежедневные походы в Бар-Табак…»83 Воплощенные в судьбе
вымышленного персонажа, данные факты не соотносятся непосредственно с
82
83
Цит. по: Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. La Tour d’Aigues, 2008. P. 97.
Merle P. Postface // Merle R. Dernier été à Primerol. P., 2013. P. 116.
43
биографией писателя, приобретая обобщенный характер. Мерль не только не
связывает описываемые события с собственной личностью. Минимизирована
социальная характеристика Додеро. Не указана ни профессия главного героя,
ни
сфера,
в
которой
он
получил
высшее
образование,
а
среди
немногочисленных фактов прошлого – участие отца Жана в Первой мировой
войне. Таким образом, течение жизни центрального персонажа, как и
особенности его мировосприятия не определяются характером воспитания,
социальным
статусом
Додеро
и
т.д.
Факты
биографии
писателя
преломляются в судьбе одного из представителей французского общества.
Большая часть произведения посвящена рассказу об августе 1939 года.
Однако открывающее повесть изображение лагеря не является только
экспозицией, предваряющей поток воспоминаний. И жизнь в заключении, и
сама работа памяти становятся объектом рефлексии Додеро. Начало повести
Мерля – описание процесса возникновения воспоминаний. Ситуация
позволяет провести параллели с произведениями М. Пруста. Герой в первой
сцене изображен в состоянии между сном и бодрствованием, которое
инициирует работу памяти: «Или же, засыпая, я без усилия переносился в
навсегда ушедшую эпоху моей ранней юности, снова переживая какойнибудь из моих детских страхов, например то, что мой двоюродный дедушка
оттаскает меня за вихры, страх, исчезнувший в день – дата для меня новой
эры, – когда меня остригли. Я забывал об этом событии во время моего сна и
снова вспоминал о нем вскоре после того, как мне удавалось проснуться,
чтобы ускользнуть из рук двоюродного дедушки...»84 Исследователи
отмечают особое значение непроизвольного характера воспоминаний:
«Пруст вновь повторяет, что разум и сознательно действующая память
совершенно бессильны»85. «Инстинктивная» же память «в таких условиях
оказывается как бы основной или единственной жизнетворящей силой
(реален лишь мир, раскрываемый ею, мир прошлого), а вместе с тем и силой
84
85
Пруст М. В сторону Свана. М., 2010. С. 6 – 7.
Андреев Л.Г. Марсель Пруст. М., 1968. С. 72.
44
творческой, подлинным началом искусства»86.
В повести Мерля герой также описывается в некоем пограничном
состоянии. Пробужденный ночью чувством голода, Додеро находится, по его
словам,
в
«трансе»,
который
дает
начало
потоку
воспоминаний:
«Растянувшись на спине, неподвижный на своей доске с лицом и руками,
испачканными угольной пылью, я себя чувствовал необычайно чистыми,
легким, ясным. Так, круг образов начинался» (С. 10)87. Неполное
отождествление героя с реальностью противопоставляется сознательному
восприятию им действительности, что подчеркивается контрастом между
физическим обликом Додеро и его состоянием в процессе воспоминаний.
Лицо и руки главного героя испачканы угольной пылью, которая не раз
упоминается в описании лагеря. Ею покрыто единственное окошко
«стеклянной клетки», где «этот дождь из угля, который падал повсюду,
проникал везде, даже сквозь одежду» (С. 19). Но, обращенный к
собственному
внутреннему
миру,
главный
герой
ощущает
себя
«необыкновенно чистым». Тем самым процесс воспоминания в некотором
смысле выводит героя за пределы действительности заключения.
Контрастны по отношению к физическому состоянию Додеро и
возникающие
воспоминания:
«Столь
близкие
воспоминания,
всегда
одинаковые, во мне поднимались рывками и всегда с небольшим
количеством воды во рту и головокружительной пустотой в желудке. Я
вспоминал в эти моменты абсолютно все, что я ел в своей предыдущей жизни
вплоть до мельчайших деталей еды, которые, я был уверен, давно забыты»
(С. 11). Мерль противопоставляет настоящее и прошлое главного героя:
пространство памяти позволяет Жану восстановить те ощущения, казалось
бы, естественные, которых он лишен в заключении. Как и у Пруста, именно
воспоминание составляет картину подлинного бытия: и в этом отношении
значим непроизвольный характер работы памяти. Но реальность лагеря в
86
Тамже.С. 55.
Merle R. Dernier été à Primerol. P., 2013. Здесь и далее при цитировании данного источника в скобках
указывается номер страницы.
87
45
повести Мерля доминирует над «предыдущей жизнью». Герой упоминает,
что чувство голода вырывает его из «счастливых воспоминаний» (С. 18) о
довоенном времени. Любое рациональное осмысление действительности
сосредоточено вокруг необходимости выживать: мир человека, находящегося
на грани смерти, предельно сужается. В этом смысле обращение к
пространству памяти, вызванное к жизни в состоянии «транса», –
единственный способ в условиях ограничения свободы уйти от лагерной
жизни. Вместе с тем описание процесса воспоминания создает отношения
контраста и между двумя фактами, положенными в основу произведения:
пребыванием героя в лагере и миром Примроля.
Вопрос о принципах жизни заключенных выходит на первый план в
описании их быта. Лагерь в повести – замкнутый мир со своими законами:
Мерль описывает обычный день пленных солдат, систему отношений между
ними и т.д. Восприятие лагеря как особого типа действительности – общая
черта литературы, посвященной данной теме. Так, П. Леви в книге
«Канувшие
и
спасенные»
(1986)
пишет
«о
появлении
universconcentrationnaire»88, характеризующегося особой структурой, которая
является проекцией немецкого милитаризма. Сходный взгляд присутствует в
отечественной лагерной прозе. В частности, в произведениях В. Шаламова
лагерь изображается «как замкнутая иррациональная система», «чьи
основные свойства – индетерминированность, бесчеловечность, безвременье,
тотальный мгновенный распад»89. В описании быта в немецком плену как
особой системы отношений Мерль сосредотачивает внимание на общности
условий для заключенных. Несмотря на форму повествования от первого
лица, лагерники сливаются в коллективный портрет. Главный герой – один
из четырех тысяч «спящих, сдавленных на досках, бородатых, грязных,
запыленных, голодных» (С. 20) пленных солдат. Тем самым и восприятие
Додеро жизни в лагере, и сам факт заключения приобретает более широкое
88
Леви П. Канувшие и спасенные. М., 2010. С. 11.
Михайлик Е. Варлам Шаламов: рассказ «Ягоды». Пример деструктивной прозы // IV Международные
Шаламовские чтения. Москва, 18—19 июня 1997 г.: Тезисы докладов и сообщений. М., 1997. С. 85.
89
46
звучание: в повести воплощена специфичная социальная модель со своей
системой ценностей. Нормой здесь становятся действия, табуированные в
мирной жизни: воровство, убийство, что в итоге ведет к обесцениванию
жизни другого человека.
Важный момент в описании лагеря – влияние условий заключения на
личность пленных. Это выражается, во-первых, в том, что Мерль упраздняет
одну
из
центральных
оппозиций,
присущих
лагерной
прозе:
противопоставление заключенных и лагерного начальства. Так, например, в
документальной повести М. Рольникайте «Я должна рассказать...» (1963)
постоянно фигурирует образ «фашистов», «палачей», которые объединяют
узников гетто, а затем – Штрасденгофа и Штуттгофа в их положении жертвы.
В повести Мерля на наличие немецких солдат указывает лишь две детали:
черный орел на оборотной стороне мисок пленных и наведенный на спящих
арестантов пулемет. Писатель стремится рассмотреть лагерь прежде всего с
точки зрения проблемы нравственного выбора: принять или нет законы
жизни в заключении.
Несмотря
на
тождественность
положения
пленных,
различной
представляется степень их интегрированности в жизнь лагеря. Так, Додеро
говорит о трех группах арестантов, которым противопоставляет себя:
Поляки, Круйя и Черные. Для главного героя они становятся наиболее
отчетливым выражением влияния заключения: «Все крали друг у друга… это
были джунгли… у Круйя это обязательно принимало грандиозные размеры»
(С. 25). Воздействие лагеря выражается и в принципе выделения групп –
национальный
признак.
Так,
Круйя
(североафриканцы)
и
Черные
(представители центральной Африки) – очевидно, сражались по одну
сторону баррикад. Однако в лагере они становятся наиболее враждебно
настроенными группами. Нравственные законы здесь не действуют,
подчиняясь принципу выживания любой ценой: и вчерашние союзники
готовы уничтожать друг друга. Сопоставление с ними оттеняет особенности
мировоззрения Додеро. Так, герой не только не принимает поведения других
47
заключенных, но и отмечает их парадоксальную роль в лагере: «Эти Круйя и
эти Черные… они нас ободряли. Они несли на себе знак невыносимого,
векового, неизгладимого страдания, по сравнению с которым наше было
лишь безобидным подобием. Они возвращали нам чувство собственного
достоинства! Это было необходимо» (С. 25). Таким образом, отталкиваясь от
опыта собственного пребывания в лагере, писатель создает своего рода
проверочную ситуацию, связанную с моральным выбором человека. Условия
жизни в заключении ведут к личностной деградации, что ставит и вопрос о
возможности сохранения нравственного облика. И для главного героя
противостояние законам лагеря становится одной из важнейших задач.
Подобный взгляд на пребывание человека в лагере перекликается с
идеями, высказанными позднее В. Франклом в книге «Сказать жизни «Да»
Психолог в концлагере» (1945). С его точки зрения, условия заключения
всегда оставляют человеку право выбора: «даже в этой ситуации, абсолютно
подавляющей как внешне, так и внутренне, возможно сохранить остатки
духовной свободы, противопоставить этому давлению свое духовное Я»90.
Противостоять принципам жизни лагеря человеку позволяет внутренняя
свобода. Одним из ее проявлений и становится обращение к воспоминаниям:
«Уход в себя означал для тех, кто был к этому способен, бегство из
безрадостной пустыни, из духовной бедности здешнего существования назад,
в собственное прошлое. Фантазия была постоянно занята восстановлением
прошлых впечатлений»91. Схожая идея возникает и в повести Мерля.
Находящийся в заключении, герой не имеет возможности реально выйти за
границы лагеря, будучи в определенной степени интегрированным в эту
систему отношений. Воспоминание в этих условиях – не только единственно
доступная форма активности. Это и одна из попыток сохранить моральнонравственный облик и противостоять забвению подлинных ценностей.
Второй план произведения – воспоминание о Примроле. Обращаясь к
пространству прошлого, герой не стремится ни воссоздать прожитую им
90
91
Франкл В. Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере. М., 2004. С. 92.
Там же. С. 58.
48
жизнь, подвести некий итог, ни указать причины, приведшие его к
заключению в лагере. Предметом воспоминания становится небольшой
временной период – август 1939 года. Изображение прошлого связано в
большой
степени
с
реконструкцией
эмоционально-психологического
состояния главного героя. Лейтмотивом оказывается противопоставление
ощущений Додеро от пребывания в городе и все нарастающей угрозы войны.
Примроль распадается для Додеро на две сферы, связанные с
различным эмоциональным состоянием героя. Неотъемлемая часть города –
природная составляющая: «Ничего важного, скалы, которые разрушаются,
сосны, которые увядают, земли, которые обрушиваются, потоки, которые
прокладывают новые русла. Все это на протяжении веков. Уголок
совершенно девственный и дикий» (С. 34). В произведении постоянно
подчеркивается неизменность образов естественной среды: это «то же» море
и скалы, «сияющее» солнце, цветущая герань. Природа представляет собой
сферу, не зависящую от истории и воли человека. С нахождением на ее лоне
соотносится определенное эмоциональное состояние Додеро: он ощущает
себя в «эйфории» и не раз пребывание в море позволяет ему забыть о
предстоящей войне и обрести покой. С образом природы Примроля
сливаются для героя и люди, из года в год возвращающиеся в этот город. Так,
о Маленькой банде, которая неотделима для него от моря, Додеро говорит
как о «всем Примроле», а созерцание ее дает герою «ежедневную дозу
Красоты» (С. 49). Тем самым, основываясь на частном событии собственной
жизни, писатель представляет Примроль в произведении как пространство,
позволяющее
личности
обрести
состояние
гармонии.
Именно
оно
воспринимается как естественное для человека, ведь даровано независимой
от его воли природой. Потому и занимает столь важное место в
воспоминаниях эмоциональное состояние главного героя: лагерь лишает
заключенных подобных ощущений.
Восприятие Примроля как идиллического пространства постоянно
сталкивается в произведении с мыслями героя об «Истории», которые
49
Додеро называет «тревогой», «заботой». «История» подразумевает прежде
всего события широкого социального контекста: Первая мировая война,
данцигский вопрос и т.д. Именно с размышлениями о них, как и о
предстоящей мобилизации, связаны негативные эмоции главного героя.
Источником конфликта человека и истории, таким образом, становится не
собственно цивилизация, а определенные тенденции в развитии общества,
связанные с нарастанием военной угрозы.
Писатель подчеркивает, что в отличие от природной составляющей,
влияние истории приходит извне: «Каждый полдень из ближайших деревень
ТСФ доставлял мне прямо на пляж тошнотворные порывы Истории» (С. 39).
Как город, так и человек вовлечены в ее течение помимо своей воли.
Сосредотачивая внимание на внутреннем мире главного героя, писатель
подтверждает мысль о бессилии отдельного человека перед потоком истории.
Несмотря на то, что Додеро находится в Примроле, он постепенно
утрачивает те ощущения, которые ранее даровало ему пребывание в этом
пространстве: «Маленькая банда была уже в прошлом. Растянувшись на
трамплине рядом с ними, я слышал короткие фразы, которыми они
обменивались,
далеко,
очень
далеко,
сквозь
пропасть,
уже
как
воспоминания» (С. 51). Попытки Додеро вернуть себе утраченное состояние
покоя оборачиваются неудачей, в чем и выражается основной вектор
развития общества. Уже угроза войны оказывает разрушающее влияние,
вырывая человека из гармоничного существования. Внешняя сила, у которой
нет конкретных выразителей или виновников, вторгается в жизнь человека,
не оставляя ему возможности избежать своего воздействия.
Идея безразличия исторического процесса к отдельной личности
является центральной в многочисленных размышлениях Додеро. Каждое
событие воспринимается героем в преломлении собственной судьбы.
Данцигский вопрос, ввод немецких войск в Польшу и т.д. касается не только
нации: «Это я – Франция в данном случае» (С. 39), – говорит Жан. В
осмыслении Додеро собственной жизни возникают параллели с судьбами
50
людей в других войнах. В них герой также видит доминирование законов
исторического процесса над запросами отдельной личности. Так, рассказ о
гибели отца «во имя нации», «во имя будущего детей» накладывается на
историю самого Додеро, для которого звучат все те же призывы. Тоска по
довоенному прошлому перекликается с судьбой Европы, и для героя его
жизненный путь воплощает историю человека и войны в целом. Речь в
повести
идет
не
об
утраченном
прошлом
конкретной
личности.
Воспоминания главного героя, поток его сознания – это постоянная
рефлексия человека, пытающегося осознать, каковы причины того, что из
века в век конфликты превращают личность в расходный материал войны.
Характер преломления факта в повести позволяет провести параллели с
идеями философии кризиса, в частности – взглядами, изложенными К.
Ясперсом в работе «Духовная ситуация времени» (1931). Философ видит
основной вектор развития общества в превращении «отдельных людей в
функции, огромный аппарат обеспечения изымает их из субстанциального
содержания жизни, которое прежде в качестве традиций влияло на людей»92.
Трансформирование людей в массу, с точки зрения Мерля, также становится
одной из основных характеристик современного исторического процесса, где
главенствуют
интересы
государства.
Выражается
это
не
только
в
коллективном портрете заключенных. В произведении появляются Историки
– люди, прошедшие Первую мировую войну, которые, как и лагерники,
обезличены историческим процессом. Тем самым нивелирование личности
усиливается установлением антигуманных режимов, наиболее отчетливое
выражение
которых
–
война
и
лагерь.
Параллели
с
философией
экзистенциализма не случайны. Как пишет Э. Соловьев, данное учение было
сосредоточено «на проблеме духовной выдержки человека, заброшенного в
иррациональный, вышедший из-под его контроля поток событий»93. И
именно возможность противостояния личности исторической кризисной
92
Ясперс К. Духовная ситуация времени // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 310.
Соловьев
Э.
Экзистенциализм
(историко-критический
очерк)
[Эл.ресурс]
//
http://scepsis.net/library/id_2660.html#a1 (Дата обращения: 19.12.2014).
93
URL:
51
ситуации – одна из центральных проблем в произведении Мерля, которую
писатель и раскрывает на примере судьбы главного героя. В этом смысле
повесть «Последнее лето в Примроле» не только включается в контекст
лагерной
прозы,
мировосприятия
сосредотачивающей
заключенного.
внимание
Произведение
на
изменениях
находится
в
русле
философской мысли ХХ века, отразившей в себе разочарование в
социальном процессе и обратившейся к человеку, его умонастроениями и
переживанию исторического момента.
Таким образом, воспоминания Додеро не дают ответа на вопрос,
каковы же объективные причины попадания главного героя в немецкий
лагерь. Напротив, центральный персонаж максимально отстраняется от
любых попыток найти какой-либо смысл в его положении заключенного.
Предлагая контрастное сопоставление эмоциональных состояний Додеро,
Мерль отчетливо демонстрирует иррациональность и противоестественность
войны. С этим можно связать и выбор периода, ставшего предметом
воспоминаний
главного
героя.
Время
разрушения
гармоничного
существования человека – это и обострение драмы Додеро в его нынешнем
положении пленного, ведь его свобода – как физическая, так и духовная –
тотально ограничена.
Ретроспективная композиция демонстрирует не только стремление
героя найти, пусть и лишь в собственном сознании, утраченное под влиянием
войны состояние гармонии с миром. Помещение Примроля в пространство
памяти указывает и на невозможность восстановить прошлое. Эта черта
проявляется в сопоставлении с романом «Мальвиль» (1972), где также
возникает тема памяти. Произведение представляет собой записи главного
героя Эммануэля Конта, одного из небольшой группы выживших после
ядерного взрыва людей. Он ведет «летопись» после ядерной катастрофы,
разделившей мир на «до и после». По словам Конта, реальность стала
настолько
хрупкой,
что
память
о
прошлом
до
взрыва
является
необходимостью: «Свои бессонные ночи я заполняю тем, что в зыбучих
52
песках этой бескрайней пустыни, в этом прошлом, которое стало прошлым
вдвойне, я расставляю вехи, чтобы не потерять уверенности, что я не утратил
себя самого. Не утратил ощущения, что я существую»94. Этот смысл акта
воспоминания применим и к Додеро, которому память дает «веру», позволяет
противостоять обезличиванию в лагере. Однако в двух произведениях
различным оказывается соотношение прошлого и настоящего. Граница
между двумя состояниями мира в «Мальвиле» проницаема. Герои пытаются
восстановить естественный ход жизни, систему ценностей прошлого:
средством этого выступает летопись, которую ведет Конт. Настоящее и
прошлое выстраиваются в ней в последовательную цепь. Подчеркивается
создание новой истории и тем, что после смерти Конта его записи
продолжает вести Тома. В повести «Последнее лето в Примроле» такой
проницаемости между двумя временными пластами нет. Лагерь и Примроль
–контрастные модели существования, в которых человеку отведено
принципиально различное место.
Непроницаемость прошлого и настоящего подчеркивается и в заглавии
повести «Последнее лето в Примроле», где также заключена ретроспективная
отсылка. Определение «последнее» указывает не только на хронологически
предварявший военное время период, но и на утрату мира Примроля.
Название перекликается с мыслью героя после известия о мобилизации о
том, что ему остался «последний маленький день мира» (С. 92). Эти слова
соотносятся с ощущением Додеро полной утраты идиллии Примроля.
Действительность уже не может дать условий, в которых человек ощущал бы
свою индивидуальность, что подчеркивается финальной фразой повести: «Я
полностью вошел в Историю» (С. 99). Здесь начинается жизнь героя,
вовлеченного в реальность войны, которая не может и не должна быть
объектом воспоминания. Таким образом, название также указывает на рубеж
между прошлым и настоящим. Но вместе с тем сосредотачивает внимание на
пространстве
94
Примроля,
Мерль Р. Мальвиль. М., 2011. С. 9.
в
котором
было
возможно
подлинное
53
существование. Зыбкость настоящего восполняется воспоминанием о том
состоянии значимости собственной личности и гармонии: сам акт обращения
к прошлому становится средством противостояния духовной смерти.
Таким образом, в основу повести писатель кладет факты своей
биографии. Однако Мерль отрывает их от собственной судьбы и стремится
показать влияние исторического процесса на жизнь отдельной личности.
Анализ причинно-следственных связей происходящих событий остается за
пределами замысла писателя. В центре внимания переживание героя, чем
обусловлено и доминирование лирического начала. Ретроспекция придает
особое звучание фактам. Они не просто воплощают два состояния мира и
человека. Помещенный в пространство прошлого, Примроль является
одновременно и символом гармоничного существования, и утраты этого
естественного уклада жизни. История главного героя воплощает в себе
судьбу человека, вовлеченного в поток истории, где единственная форма
духовной активности, оставленная ему, – обращение к пространству
собственной памяти.
2.2 Художественное пространство и время
в романе «Уик-энд на берегу океана»
Первое
произведение
Робера
Мерля,
получившее
широкую
известность, – роман «Уик-энд на берегу океана» (1949), удостоенный
Гонкуровской премии. Это произведение открывает ряд романов о
современности, предметом изображения в которых становятся подлинные
исторические события.
Основа произведения – пережитая Мерлем, сержантом союзных
франко-британских войск, осада Дюнкерка в мае – июне 1940 года. В этот
период вследствие длительного отступления армия оказалась блокирована на
северном побережье Франции, где подвергалась постоянным налетам
немецкой
авиации.
Писатель
воспроизводит
основные
моменты,
54
характеризовавшие этот этап Второй мировой войны: сохраняет точное
указание места действия, описывает авиаудары, процесс эвакуации войск из
города.
Мерль подчеркивал, что источником сюжета стали события его жизни:
«Так, война с моими тремя годами заключения, моим побегом и т.д. мне
преподнесли этот материал»95, а произведение смешивает «опыт реальный и
опыт художественный»96.Писатель не обращается к документальным
материалам
для
воссоздания
блокады
Дюнкерка,
используя
преимущественно факты собственной биографии и дополняя их рассказами
других свидетелей осады (например, история Ниттеля, описание смерти
Сирилли). Отбор сведений не ограничивается их принадлежностью к
периоду блокады северного побережья Франции. Мерль включает в роман и
события своей жизни, относящиеся к предшествовавшему осаде времени
(бомбардировки Арментьера, отсылки к периоду отступления, упоминания о
поражении бельгийской армии). В произведении они присутствуют не только
как воспоминания героев, но и становятся событиями двух изображенных
дней. Тем самым в романе создается вымышленный сюжет о реальных
исторических фактах, который строится вокруг фикционального персонажа
Жюльена Майа. Это не позволяет отнести произведение к разряду nonfiction.
Но функционирование подлинных событий в вымышленном сюжете ставит
вопрос об особенностях интерпретации факта в романе «Уик-энд на берегу
океана».
Подлинные
события
становятся
точкой
отсчета
для
развития
вымышленного сюжета и в ряде других произведений Мерля, в частности –
романе «Остров» (1962). Однако роль факта в данных текстах – «Уик-энд на
берегу океана» и «Остров» – не одинакова. В основе романа «Остров» –
история бунта на корабле «Баунти». Для ее воссоздания писатель изучал
исторические источники, традиции таитян, их язык и т.д. Однако, по
95
DelblatJ.-L. Lemétierd’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http:// delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm (Дата обращения:
27.02.2013).
96
Цит. по: Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. LaTourd’Aigues, 2008. Р. 125.
55
признанию Мерля, он «решил выбросить за борт Историю с большой буквы
и рассказать просто историю поселенцев острова Питкерн так, чтобы
реальные события послужили лишь схемой…»97 Отталкиваясь от факта
мятежа, писатель создает вымышленный сюжет: изображение жизни героев
на необитаемом острове продиктовано авторским вымыслом. Структура
романа «Уик-энд на берегу океана» несколько иная. Подлинные события
служат не только сюжетной схемой, но и основой многочисленных эпизодов
текста. Среди них – встреча с Ниттелем, неудачная попытка эвакуации Майа,
рассказ о смерти Сирилли, пережитая в доме Жанны бомбардировка и т.д.
Тем самым факт становится конструктивным элементом повествования, что
определяет и особенности создания художественного целого романа.
Обращение к факту ставит вопрос и о соотношении романа «Уик-энд
на берегу океана», как и всей прозы Мерля о современности, с формами
повествования о реальных событиях в литературе предыдущих столетий. Так,
французскому историческому роману эпохи романтизма, с точки зрения Б.Г.
Реизова, а затем – и романуXIXвека о современности, были свойственны
«тщательное исследование эпохи в ее основных особенностях, в ее
противоречиях и проблемах, то же кропотливое воспроизведение нравов,
домов, костюмов и мод, то же изучение «проклятых вопросов», мучающих
совестливых
молодых
людей,
тот
же
историзм,
рассматривающий
современность как результат прошлогои переход к будущему, и та же
попытка рассматривать нравственные особенности современников как
следствие глубоких общественных причин»98. Традиция исторического
романа В. Скотта, А.Дюма и др. проявляется в цикле Мерля «Судьба
Франции», о чем подробно рассказано в исследовании Н.М. Онущенко99. Но
в известной степени писатель перенимает указанные Б.Г. Реизовым
принципы, повествуя и о событиях современности. Впрочем, это говорит и
об общей ориентации творчества Мерля на образцы литературы XIX века,
97
Мерль Р. Остров. М., 2010. С. 6.
Реизов Б.Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма. Л., 1958. С. 564.
99
Онущенко Н.М. Поэтика цикла исторических романов Р. Мерля «Судьба Франции»: Дис. … канд.
филологических наук: 10.01.03. М., 2013. С. 37 – 53.
98
56
чего не отрицал и сам писатель100. Однако с точки зрения как предмета
изображения,
современности
так
и
роли
выходит
за
факта
проза
французского
рамки
традиции
писателя
исторического
о
романа.
Подлинные сведения становятся основой сюжета произведенийв целом и его
отдельных эпизодов, равно как и за персонажами в большинстве случаев
стоят прототипы.Тем самым факт определяет структуру повествования.
Несмотря на включение в романе «Уик-энд на берегу океана» реальных
сведений в вымышленный сюжет, писатель следует критерию достоверности
в их изложении, сохраняет основополагающие моменты описываемых
событий.
В
этом
смысле
проза
Мерля
продолжает
вектор,
заданныйпоявившимися в первой половине ХХ века документальнокритическими произведениями о современности (в частности – роман
«Огонь»А. Барбюса)101, факт в которых выполняет структурообразующую
функцию.
Один из способов художественной интерпретации факта в романе
«Уик-энд на берегу океана» − пространственно-временная организация
произведения. Сюжет ограничен пространством Дюнкерка и периодом двух
дней. Мерль называл локальность действия одним из своих эстетических
принципов: «Многие критики справедливо отмечали, что большая часть моих
книг сосредоточена вокруг определенной группы людей в замкнутом
пространстве. Но, в итоге, в жизни мы всегда внутри маленькой группы. Это
изображениечеловечества
в
миниатюре»102.
Подобная
структура
произведения продиктована, с одной стороны, фактической основой –
событием осады, показанной с позиции блокированных в городе людей. Но
реализация данного подхода не ограничивается только следованием
исторической правде.
Выбор в качестве объекта изображения конкретного события или
100
DelblatJ.-L. Lemétierd’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http:// delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm (Датаобращения:
27.02.2013).
101
Краутман Т.Е. Французский исторический роман ХХ века: тезаурусная модель М. Дрюона. М., 2014. С.
23.
102
DelblatJ.-L. Lemétierd’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http://delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm (Дата обращения:
27.02.2013).
57
отдельного этапа Второй мировой войны – черта ряда произведений,
посвященных данной теме. Примером могут служить романы «Нагие и
мертвые» Н. Мейлера (Филиппинская операция), «Там, где больше трава не
растет» Ж. Маньяна (уничтожение Орадур-сюр-Глана), «Тонкая красная
линия» Дж. Джонса (битва за Гуадалканал). Так, в романе «Нагие и мертвые»
(1948)Мейлер отталкивается от собственного участия в кампании на
Филиппинах. Формально ограниченное рамками одной операции, действие в
произведении расширяется, в частности, за счет отступлений, именуемых
«Машина времени». Писатель обращается к прошлому героев, указывая
социальные причины, приведшие их в армейский стан, результатом чего
становится
и
участие
во
Второй
мировой
войне:
«Социальная
и
психологическая характеристика облика персонажей «Машины времени»
способствует более глубокому пониманию их настоящего поведения»103, а
события выходят за рамки описываемой операции. Как пишет А.М. Зверев,
«в
итоге
война,
показываемая
на
малом
хронологическом
и
пространственном «плацдарме», осмысляется не только в своей целостности,
как ее постигал солдат-американец, но и в прямой соотнесенности с
предшествовавшими ей социальными потрясениями»104.
В несколько ином ключе воплощаются исторические события в романе
Дж.
Джонса
«Тонкая
красная
линия»
(1962).
Основа
сюжета
–
Гуадалканальская кампания. Повествуя о судьбах солдат-участников этой
битвы, Джонс, как и Мейлер, уделяет большое внимание происходящим в
сознании персонажей изменениям. Несмотря на локальные рамки действия,
изображенные события связываются с внешним миром. Герои, заброшенные
на остров, проходят через сражения, а затем покидают это пространство:
одни – для мирной жизни, другие – для продолжения войны. Таким образом,
в данных романах отдельная кампания Второй мировой войны оказывается
связанной с социально-историческим контекстом, осуществляется выход за
103
Шлямович Л.А. Творческая эволюция Нормана Мейлера: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.05. М., 1985. С.
48.
104
Зверев А.М. Движение времени – движение темы // Вторая мировая война в литературе зарубежных
стран. М., 1985. С. 520.
58
ее границы, что служит средством обобщения положенного в основу факта.
Мерль
предлагает
несколько
иной
подход
к
репрезентации
исторического события. Продиктованная фактической основой локальность
действия в определенном смысле абсолютизируется в романе. Осажденный
город лишен связи с внешним миром: выражается это не только в описании
исключительно Дюнкерка, но и в том, что герои не могут выйти за его
пределы, равно как и никто не проникает в город извне.
Замкнутость пространства, во-первых, характеризует взгляд писателя
на операцию «Динамо»: организованную британской стороной эвакуацию
союзной армии из блокированного города. Несмотря на негативные аспекты
вывода войск (прежде всего селективный подход к эвакуации), он оказался
одним из самых эффективных в ходе Второй мировой войны: «Несомненным
успехом операции является то, что в первых числах июня удалось спасти от
гибели или от немецкого плена четверть миллиона человек из состава
английских экспедиционных сил. Возвращение в Англию ядра кадровой
армии было ее подлинным триумфом»105. В романе Мерля эвакуация
получает
иную оценку.
Во-первых, внимание сосредотачивается
на
избирательности вывода солдат. Об этом аспекте операции «Динамо»
писатель говорил позже в одном из интервью: «―Только англичане! Только
англичане!‖ – кричали они. Это было отвратительно. Они эвакуировали, не
заботясь о своих союзниках. Они не хотели оставить меня на борту...» 106
Подобную атмосферу Мерль воспроизводит в романе, описывая процесс
эвакуации: «Там стоял английский офицер такого неестественно высокого
роста, что на целую голову возвышался над толпой. Он размахивал обеими
руками и, не переставая, кричал всего одну фразу, сначала по-английски,
потом по-французски:
105
Дивайн Д. Девять дней Дюнкерка // Величайший позор Британии. От Дюнкерка до Крита. 1940 – 1941.
М., 2011. С. 6.
106
Gandillot Th. Robert Merle: J’ai toujours cru en mon succès // Express. P., 2003. N 2725. P. 64-67. [Эл.ресурс]
// URL: http://www.lexpress.fr/informations/j-ai-toujours-cru-en-mon-succes_653160.html (Дата обращения:
15.03.2013).
59
– Англичане направо! Французы налево!»(C. 61)107
Для французской части войск эвакуация изначально оказывается
иллюзией – и они обречены находиться в осажденном городе, постоянно
ощущая угрозу смерти.
Вместе с тем операция «Динамо» не предстает реальной возможностью
покинуть город и для британских солдат: в произведении нет ни одного
описания удачного рейда английских кораблей. Причины неэффективности
эвакуации Мерль видит не только в постоянных налетах немецкой авиации,
но и в самой организации вывода войск: «Между берегом и грузовыми
судами беспрерывно, не спеша, ходили три, а может, и четыре маленьких
зеленых лодки. И каждый раз лодка доставляла на судно от силы полдюжины
томми. Майа ошалело следил за их снованием. Как при таких темпах можно
переправить через канал целую армию?» (С. 66) Эвакуация не согласуется с
количеством блокированных в городе людей, а корабли, как подмечают
ждущие на берегу солдаты, грозят развалиться от старости. Тем самым
Мерль показывает: вывод войск как будто обречен на провал, ведь он не
учитывает реального положения дел в осажденном городе.
Схожая позиция по отношению к операции «Динамо» прослеживается
в романе И. Макьюэна «Искупление» (2001). Осажденный город становится
местом действия во второй части произведения. Писатель предлагает иной
ракурс – изображение с позиции английского солдата, который, в отличие от
являющихся французами героев романа Мерля, имел возможность попасть на
британские корабли. Но и Макьюэн описывает «разрушающуюся и
проигравшую армию, которая представляет собой смешение героических и
противоречивых попыток сохранения себя»108, создавая представление об
иллюзорности эвакуации: «На молу люди, выстроившиеся в длинную
очередь по шесть-восемь человек в ряд, стояли на мелководье: одни по
колено в воде, другие по пояс, третьи по грудь – и ждали. Но на водной глади
107
Мерль Р. Уик-энд на берегу океана // Мерль Р. Смерть – мое ремесло. Уик-энд на берегу океана. СПб,
2001. Здесь и далее при цитировании данного источника в скобках указывается номер страницы.
108
Bentley N. Ian McEwan, Atonement // Bentley N. Contemporary British Fiction. Edinburgh, 2008.P. 151.
60
не было ничего, если не считать расплывчатых пятен на горизонте – это
горели корабли, подбитые с воздуха»109. Общие черты во взгляде писателей
указывают на неоднозначность в оценке итогов операции «Динамо». Здесь
звучит в первую очередь критика политики Британии и Франции, приведшей
войска к их нынешнему положению в осажденном городе. Действия
государств-союзников не менее чем налеты немецкой авиации, обрекают
людей на гибель.
Считая одной из причин поражения союзных войск нерациональные
действия
правительства,
Мерль
следует
распространенной
трактовке
поражения Франции и блокады ее северного побережья. Так, М. Блок в книге
«Странное поражение. Свидетельство, записанное в 1940 году» также
описывает превращенный в руины Дюнкерк, пишет о дезорганизации солдат,
находящихся в осажденном городе, нерациональности процесса эвакуации.
Причиной разгрома войск названы стратегические просчеты, допущенные
союзными
государствами:
«Одним
словом,
наши
военачальники,
в
обстановке неразберихи и споров, вели войну так же, как делали это в 1915 –
18 годах. Немцы же жили настоящим и вели войну 1940 года»110. Блок видит
в поражении результат не только действий военного руководства, но и
состояния Франции 30-х гг., в частности – социального расслоения во
французском
обществе.
Мерль,
косвенно
отсылая
к
социальной
обусловленности блокады Дюнкерка, не ставит своей задачей найти причины
осады. Описание эвакуации – это еще одна возможность показать
обреченность человека, который оставлен перед лицом неминуемой смерти.
Замкнутость пространства в романе Мерля – не только характеристика
процесса эвакуации. Для героев осажденный город противопоставлен миру
вне его: «Казалось, ничего не стоит достичь того берега. Мысль устремлялась
туда, одним порывом, в одно мгновенье. А на том берегу начинался иной, не
тронутый войною мир. Там, на том берегу, порядок, покой, там все надежно»
(С. 73). В сознании Майа сталкиваются не конкретно Британия и Дюнкерк,
109
110
Макьюэн И. Искупление. М.; СПб, 2012. С. 361.
Блок М. Странное поражение. Свидетельство, записанное в 1940 году. М., 1999. С. 75.
61
но блокированный город и пространство, не затронутое военными
действиями. Тем самым и факт осады получает обобщенное звучание: он
становится воплощением войны, лишенной основ мирной жизни, – порядка и
надежности. Эта идея возникает на протяжении всего романа, становясь
неотъемлемой характеристикой осады. События, с точки зрения человека,
лишены логических связей: в качестве единственно возможного объяснения
происходящего из уст персонажей не раз звучит фраза «так получилось». Тем
самым роман «становится больше чем свидетельством или репортажем о
сражении и эвакуации в Дюнкерке. Автор пытается включить судьбу
типичных персонажей в общее течение войны»111.Описывая один эпизод
войны, Мерль дает обобщенное представление об ее абсурдности.
Одним
становится
из
аспектов
описание
раскрытия
реалий
идеи
осажденного
иррациональности
города.
В
войны
репрезентации
пространства Дюнкерка можно отметить черты кинематографичности –
характеристики «текста с монтажной техникой композиции, в котором
различными, но прежде всего композиционно-синтаксическими средствами
изображается динамическая ситуация наблюдения»112. Главный герой
становится своеобразным ракурсом в изображении города: объекты
пространства появляются в том порядке, как их воспринимает Майа. В
романе создается эффект непосредственного наблюдения за происходящим:
положенный в основу факт не просто констатируется, но предстает в своем
развитии и восприятии человеком, переживающим описываемое событие.
Создание ситуации наблюдения призвано не только визуализировать
пространство города, но и показать происходящие в нем изменения. В
романе часто возникают эпизоды, в которых за короткий промежуток
времени в поле зрения Майа несколько раз попадают одни и те же
пространственные объекты. Так, во время одной из бомбардировок герой
укрывается в гараже: «Огляделся вокруг. Стены, очевидно, кирпичные. [...]
Так что воздушная волна ему вроде не страшна. Да еще на дверях
111
112
Nadeau M. Le roman français depuis la guerre. P., 1970. P. 45.
Мартьянова И.А. Кинематограф русского текста. СПб, 2011. С. 7.
62
металлические жалюзи» (С. 77). Создается представление о надежности
убежища, которое способно уберечь героя от смерти. Но буквально через
несколько мгновений вид гаража изменяется: «Майа снова оглядел гараж.
Десятки маленьких пробоин, сквозь которые просачивался дневной свет,
усеивали стены в местах попадания. Очевидно, бомба разорвалась рядом, на
улице, всего в нескольких метрах от гаража. Машину покорежило, ветровое
стекло превратилось в сплошное крошево» (С. 78). Изменяя детали, писатель
показывает, что ощущение защищенности, которое испытывал Майа,
иллюзорно. В осажденном городе не действуют обычные для мирного
времени категории надежности и постоянства: подвергается разрушению
гараж, уничтожен во время бомбардировки дом, в котором некоторое время
назад находился Майа, и т.д. Динамичность в изображении пространства
демонстрирует не только зыбкость окружающей действительности, но и
дезориентацию человека. Майа, как и другие персонажи, не может
руководствоваться привычными представлениями о мире, свойствах того или
иного объекта реальности, что становится одной из характеристик
абсурдности осады. Тем самым человек лишается и возможности сохранить
собственную жизнь, оказываясь беззащитным перед лицом войны.
Черты кинематографичности проявляются также в монтировании
различных пространственных планов. Так, в романе соотносятся описания
природной стихии и детализированные изображения реалий Дюнкерка.
Примером этому может служить эпизод у Санатория, который покидают
герои. Попадающие в поле зрения Майа природные образы: «На небе попрежнему сияло солнце Лазурного Берега. Пахло близким морем. Если
хорошенько прислушаться, то можно было различить всплеск волны,
умиравшей на песке. Майа жадно глотал свежий воздух... Вдруг он
почувствовал себя ужасно счастливым. Он удивился, что все части тела при
нем, что не чувствуется уже запаха эфира, что не видно уже крови» (С. 54), –
сменяются изображением мертвых тел, сложенных у стены Санатория: «Они
проходили мимо трупов. Все теперь было в порядке. Воинской шеренгой
63
выстроены носилки, словно для последнего парада. Но, очевидно, у солдат
было плоховато с глазомером. Одни тюки получились явно больше, чем
положено. Другие же значительно меньше нормы. Майа заметил на одних
носилках две левые ноги» (С. 55). Осажденный город в определенном смысле
противопоставляется природе: на место дарованного ею ощущения жизни
ставится смерть. Мир природы продолжает существовать, несмотря на
происходящие социальные процессы. Писатель не раз подчеркивает его
неизменность: «Лучи солнца все так же играли на кузовах брошенных
машин…» (С. 7), «А море было все такое же неподвижное…» (С. 73) и т.д.
Тем самым и ощущение жизни, которое испытывает герой, воспринимается
как естественное для человека. Осада же вырывает его из этого состояния.
Таким образом, война не только противостоит принципам мирной
действительности, но и выходит за рамки естественного хода жизни.
Схожее противопоставление присутствует в повести Мерля «Последнее
лето в Примроле». Оппозиция возникает прежде всего из сопоставления в
воспоминаниях героя, заключенного немецкого лагеря, о лете 1939 года двух
эмоциональных состояний: ощущения покоя, связанного с нахождением на
лоне природы, и вызванной мыслями о приближающейся войне «тревоги»,
вырывающей Додеро из этой гармонии. Но в повести писатель отталкивается
в первую очередь от субъективных переживаний главного героя, в которых
проявляется его тоска по утраченной мирной жизни. Восстановить ее
оказывается возможным только в воспоминаниях. В романе «Уик-энд на
берегу океана» писатель делает объектом изображения непосредственно
период войны. Разлад проявляется не только в мироощущении героя, но и в
физической смерти человека. Тем самым на примере осады показана
общность
судеб
людей,
оказавшихся
вовлеченными
в
военную
действительность.
Доминирующие в описании города картины уничтоженных зданий, тел
людей,
убитых
в
ходе
бомбардировок,
являются
и
показателем
происходящих в сознании человека изменений: смерть перемещается из
64
области экстремального опыта в сферу повседневного. Неслучайно ракурсом
в изображении пространства Дюнкерка писатель делает Майа: это
единственный персонаж, который постоянно подмечает неестественность
происходящих событий. Большая же часть героев романа привыкает к
соседству смерти: так, Александр будто не видит лежащих недалеко от их
фургона тел убитых людей; мертвый человек – «вернее, полчеловека, от
живота до ног» (С. 117) – вызывает смех у проходящих мимо солдат; для
Жанны обычным становится открывать окна во время бомбардировок, чтобы
не разбились стекла и т.д. Осада предстает символом войны и потому, что в
ней
отчетливо
выражены
особенности
существования
человека
в
экстремальных обстоятельствах. Пребывание на войне неизменно ведет к
возникновению иного, чем в мирной действительности, восприятия
собственной и чужой смерти, которая становится неотъемлемой частью
повседневной жизни.
Таким образом, специфика художественного пространства связана с
изображение осады как микромодели войны, в которой заключен человек. В
описании
реалий
характеризующих
города
взгляд
находит
писателя
свое
на
воплощение
военную
ряд
черт,
действительность:
привносимые ей разрушения и смерть, разрыв обычных для мирной жизни
логических связей и распад ценностных представлений.
Время в произведении, как и пространство, ограничено: сюжет замкнут
рамками двух дней. Но если в описании места действия роман выстраивается
вокруг реальных объектов Дюнкерка (Брей-Дюн, Зюйдкот), то в отношении
хронологии Мерль отказывается от указания конкретного периода. Вопервых, тем самым писатель придает обобщенное звучание факту,
положенному в основу произведения: события не соотносятся с конкретным
этапом осады. Во-вторых, указанный как в заглавии романа, так и в названии
его отдельных частей: «Суббота. Утро», «Суббота. После полудня»,
«Воскресенье. Утро», «Воскресенье. После полудня»– временной период, как
отмечают исследователи, становится средством интерпретации факта: «С
65
горькой иронией Мерль называет эти дни паники и развала английской
формулой еженедельного отдыха– уик-энд– конец недели»113.
Отсутствие конкретной хронологической привязки событий предстает
характеристикой жизни в осажденном городе. Возможность точного
определения времени соотносится героями с мирной действительностью:
«Он машинально поглядел на часы. Стрелки показывали половину пятого.
Тут только он вспомнил, что забыл вчера часы завести, и поднес их к уху. И,
несмотря на грохот зениток, он расслышал четкое тиканье секундомера.
Родной милый звук, дошедший к нему из далекой дали, нескончаемое
тихонькое постукивание, говорившее о том, что жизнь на земле еще не
умерла, что где-то, не здесь, конечно, продолжают идти часы, упорствует
надежда» (С. 78). Писатель вновь, как и в отношении пространства,
показывает нарушение привычных для человека законов жизни. В Дюнкерке
нет как такового движения времени – отсюда и отсутствие точных
хронологических маркеров действия. Подчеркивается это определенным
композиционным параллелизмом. Сюжет складывается из схожих событий,
повторяющихся в ходе произведения. Так, например, в начале романа во
время одной из бомбардировок Дьери отправляется за водой, рядом
разрывается снаряд, но герой лишь легко ранен. В финальных сценах
произведения уже другой персонаж – Александр – идет к колодцу, но
очередная бомба становится причиной его смерти. Вымышленный эпизод
позволяет отчетливее выразить идею абсурдности войны. Течение жизни, тем
самым, определяется не выбором человека или его ожиданиями, а волей
случая, который порожден постоянными артобстрелами и авиаударами
немецких войск.
Невозможность вырваться из череды повторяющихся событий выходит
на первый план в сцене смерти Жюльена Майа. Находясь в доме Жанны во
время одной из бомбардировок, главный герой уговаривает девушку
покинуть дом, ведь здесь они обречены на смерть. Но его слова постоянно
113
Песис Б.А. О романе Робера Мерля «Уик-энд на берегу океана» // От XIX к XX веку: традиция и
новаторство во французской литературе. М., 1979. С. 351.
66
прерываются мыслями о том, что все происходящее уже было: «Он все еще
стоял у изножья постели. Смотрел на нее, и ему казалось, он уже смотрел на
нее точно таким же взглядом. Стоял у изножья постели, как раз на этом
самом месте, смотрел на нее и говорил: «Значит, идешь?» Стало быть, все
повторялось снова, даже отдельные мгновения. И будут без конца
повторяться» (С. 213). Чем чаще возникают подобные мысли, тем меньше
герой сопротивляется надвигающейся смерти. В итоге пассивность Майа в
финальной сцене и его гибель связаны не с чувством страха перед лицом
смерти или же случайностью, а вызваны осознанием невозможности
противостоять абсурду. Локальный период двух описываемых дней осады
перерастает в изображение череды однообразных событий, составляющих
сущность войны. Вовлеченный в них, человек уже не может самостоятельно
определять течение своей жизни.
Выход за хронологические рамки двух дней осуществляется только во
внутреннем времени героев. Предметом их воспоминаний становятся мирная
жизнь или военные события, происходившие до осады. Однако ни в том, ни в
другом случае они не выступают в качестве объяснения причин блокады
Дюнкерка. Воспоминания героев о предварявшем войну времени связаны
прежде всего с тоской по «утраченному идеалу мирной жизни»114. В такой
функции выступает, например, рассказ Ниттеля, имеющий под собой
подлинную основу. В романе Мерль сосредотачивает внимание на контрасте
между нынешним положением героя и укладом его довоенной жизни.
Рассказ Ниттеля о его работе ночным шофером, семье и т.д. разрывается
описаниями мертвой девушки, которую он теперь везет по городу:
– Малый у монахов учится,– добавил он скромно.– Я сам, заметь,
попам ни на грош не верю. Ихним адом меня не запугаешь, в ихний рай я не
верю, но детишки– дело другое. Я, видишь ли, предпочитаю платить, лишь
бы у малого были принципы.
Несколько минут он молча тащил тележку, которая подпрыгивала на
114
Евнина Е.М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940—1960. М., 1962. С. 233.
67
камнях мостовой. Платье покойницы снова задралось, и на солнце
подрагивали ее розовые ляжки.
– Жене моей не на что было жаловаться,– повторил Ниттель (С. 15 –
16).
Выстраивая сцену подобным образом, писатель демонстрирует иронию
войны, которая «выворачивает наизнанку» жизнь человека. Включение
событий прошлого соотносится с их переосмыслением с точки зрения
нынешнего положения героя: «...до той сволочной войны мы нельзя сказать,
чтобы уж такие несчастные были. По-моему, даже скорее счастливые. Только
как-то до нас это не доходило. А вот теперь поняли» (С. 18). Обращение к
воспоминаниям о мирной жизни не указывает каких-либо причин попадания
человека на фронт, не восстанавливает исторических событий, приведших к
началу войны. Писатель прежде всего изображает изменения, происходящие
в жизни героев, создавая представление о двух контрастных состояниях
действительности: мира и войны.
Схожую функцию выполняют и воспоминания о подлинных военных
событиях, предварявших осаду: авиаудары по Арментьеру, отступление
войск и поражение бельгийской части армии и т.д. Но они также не
выявляют причин, приведших к блокаде города, а демонстрируют
свойственную войне алогичность: «Вдруг Александр вспомнил отступление.
... Не так ужасно было ощущение опасности, даже сам разгром армии. Для
него лично, для Александра, самым страшным была всеобщая разруха» (С.
39). Писатель дает отсылку к отступлению войск, итогом которого и стала
блокада Дюнкерка. Но, упоминая это событие, Мерль выводит на первый
план неприятие героем присущих периоду отступления разрушений.
Обращение к прошлому ассоциативно связывается с нынешним положением
солдат: Александр приходит к выводу, что и здесь, в осажденном городе, «не
удастся пожить спокойно» (С. 39), ведь скоро придут немцы, а вместе с ними
– новые разрушения. Сходную роль играет и воспоминание Майа о
бомбардировках Арментьера: в сознании героя оно появляется в контексте
68
его размышлений об алогичности положения солдат в Дюнкерке. Сталкивая
различные исторические факты, писатель выделяет в них общую черту –
идею абсурдности. Подобное соотношения событий прошлого и описания
осады расширяет и звучание блокады от частного события до воплощения
авторского взгляда на войну.
Таким образом, осада не соотносится с конкретными историческими
причинами, писатель лишает ее какой-либо предыстории. Подход к
изображению факта отличает произведение от других романов Мерля о
современности – в частности, «За стеклом». Основная часть действия в нем
также ограничена рамками одного дня и одного пространства. Но писатель
предваряет повествованием кратким экскурсом в историю Нантера. Таким
образом, как события 22 марта, так и состояние общества в целом
включаются в конкретный социально-исторический контекст. В романе
«Уик-энд на берегу океана», по словам Е.М. Евниной, «нет ни попытки
разобраться в социальных причинах поражения, ни растущего сознания и
возмущения масс»115. Осада воплощает в себе микромодель войны,
девальвирующей ценность человеческой жизни: как с точки зрения героев,
так и с позиции писателя объективных причин такого положения человека
быть не может.
Осада Дюнкерка предстает в романе как действительность, в которой
разрушены привычные логические, временные связи, а определяющей
становится воля случая. Пространственная и временная замкнутость
произведения обусловлена не только положенным в основу событием. Она
иллюстрирует и ограниченность свободы выбора человека, заброшенного в
поток истории. Писатель осмысливает осаду не как конкретный этап Второй
мировой войны, но как микромодель войны в целом, независимо от
исторических
или
социальных
причин,
с
характерными
для
алогичностью и повседневностью смерти.
115
Евнина Е. М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940 – 1960. М., 1962. С. 234.
нее
69
2.3 Вымышленный герой и его функция
в романе «Уик-энд на берегу океана»
Одной из характерных черт произведений, появившихся после Второй
мировой
войны
и
посвященных
ее
событиям,
называют
форму
«своеобразного лирического романа, когда все происходящее показывается
автором через сознание центрального героя (Гаскар, Мерль, Лану)»116.
Подобный подход реализуется в романе «Уик-энд на берегу океана» Р.
Мерля, что определяет специфику художественного воплощения факта.
В изображении событий осады значительную роль играет их оценка
героями произведения. Воплощение факта связано, во-первых, с избранным
ракурсом:
взглядом
простых
солдат,
оказавшихся
пленниками
блокированного города. В романе практически отсутствует описание
событий с позиции автора. Большая часть сцен связана с диалогами и
полилогами героев или же изображением их внутренней речи. В центре
внимания находятся как происходящие события, становящиеся объектом
рефлексии персонажей, так и вопросы смысла войны, положения человека в
осажденном городе. Тем самым факт возникает, в том числе, отраженным во
взглядах, судьбах различных героев. Подобный подход свойственен
произведениям Мерля о современности, что определяет и широкое
использование форм несобственно-прямой речи, приема потока сознания и
т.д.: «Смерть – мое ремесло» представляет собой повествование от лица
центрального героя Рудольфа Ланга; в романе «За стеклом» значительное
место
отведено
потоку
сознания
многочисленных
персонажей,
составляющих микромир университета Нантера. В романе «Уик-энд на
берегу океана» преломление реального исторического события в сознании
героя, переживающего его, определяется особенностями построения системы
116
Евнина Е. М. Современный французский роман 1940 – 1960. М., 1962. С. 289 – 290.
70
персонажей, где центральное место занимает Жюльен Майа. Вместе с тем его
мировосприятие – доминирующее, но не единственное в произведении.
Персонажи романа демонстрируют различные модели поведения человека,
ощущающего постоянную угрозу смерти. Тем самым биографический факт,
преломляясь в судьбах различных героев, выходит за рамки частного опыта
писателя.
Организующий центр романа – фигура Жюльена Майа: «Через
сознание Майя проходят бесчисленные встречи на дорогах войны, люди,
которых он больше никогда не увидит и которые, каждый на свой лад,
выражают страх и недоумение адом войны и тоску по утраченному идеалу
мирной жизни»117. Главный герой наделен автобиографическими чертами:
его художественная судьба – «это история сержанта Мерля. У них
одинаковые звания, они прекрасно владеют английским, знают творчество
Шекспира»118; Майа переживает события жизни писателя. Но, несмотря на
ряд отсылок к личности автора, центральный персонаж романа является
вымышленным. Отрыв героя от фигуры писателя проявляется не только в
изменении имени. Судьба Майа в произведении не определяется течением
жизни Мерля, складывается из реальных и вымышленных событий. Тем
самым и факт, положенный в основу романа, не соотносится с конкретным
прототипом и особенностями его жизненного пути.
Нетождественность художественной судьбы героя и жизненного пути
писателяподчеркивается в приемах построения образа Майа. Данный
персонаж представляет тип, который не получит широкого распространения
в дальнейшем творчестве Мерля. Прежде всего писатель не останавливается
на объяснении социальной детерминированности характера главного героя
романа. В этом отношении
в его
образе развиваются принципы,
использованные при создании центрального персонажа повести «Последнее
лето в Примроле» Жана Додеро. В основе произведения также события
жизни Мерля, а герой носит отчасти автобиографический характер. Писатель
117
118
Евнина Е.М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940 – 1960. М., 1962. С. 233.
Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. La Tour d’Aigues, 2008. P. 124.
71
включает минимальное количество сведений о прошлом Додеро: известно
лишь, что у него есть высшее образование, отец участвовал в Первой
мировой войне. При этом не конкретизируется ни род деятельности героя, ни
характер воспитания и т.д. Тем самым особенности личности, как и
мировоззрение Додеро не объясняются социальными причинами. В образе
Майа эта черта выступает еще более отчетливо. О его жизни до войны не
известно ничего: на все вопросы о прошлом герой отвечает фразой «Да так,
ничего особенного» (С. 14). Специфика мировосприятия и оценки событий
осады центральным персонажем романа не определяется социальными
условиями становления его личности. Вместе с тем взгляд героя на
действительность не связывается напрямую и с мировоззрением писателя, а
характеризует общие нравственные принципы, что выводит роман за
границы жизненного опыта Мерля. Таким образом, факт в романе предстает
в преломлении судьбы не конкретного социального типа, а сталкивается с
системой ценностей одного из многих людей, оказавшихся на войне.
Центральный аспект мировоззрения Майа – ощущение алогичности
военной реальности: «В мирное время жизнь сложна и гармонична.
Встречаешь одних и тех же людей, снова их видишь, теряешь из виду, потом
снова встречаешь. Любая история твоей жизни завязывается и развязывается
гармонично, как в классических трагедиях. А на войне все разъято,
нелогично, не имеет ни продолжения, ни связи» (С. 22). Абсурд проявляется
не просто в разрыве привычных причинно-следственных связей событий. Его
центральным моментом для героя становится насильственная смерть.
Объясняя свое неприятие войны, Майа говорит: «Главная причина вот какая
– убивать людей абсурдно, потому что приходится делать это снова и снова.
Вот потому-то в войне вообще не бывает победителей» (С. 134). И события
осады выступают квинтэссенцией такого состояния мира: ситуация, в
которой вынуждены находиться люди, движется к единственному итогу –
неминуемой насильственной смерти. Противостояние этой действительности
герой видит в следовании собственным моральным принципам, которые в
72
первую очередь ориентированы на сохранение своей и чужой жизни.
Образ главного героя отсылает к философии экзистенциализма. Но
ощущение абсурда связывается с восприятием Майа войны, а не
действительности в целом. Если для героев Сартра, как пишет Л.Г. Андреев,
«нет смысла вообще, нет обусловленности, причинности – мир абсурден»119,
то для Майа в прошлой, довоенной, жизни существовала возможность
гармонии. Так, герой отмечает, что был, в сущности, счастлив. Такое
отношение Мерль подчеркивает и тем, что Майа старается не связывать себя
с действительностью осажденного города ни духовно, ни материально
(например, в отличие от других персонажей он не соблюдает правила своего
места в фургоне; Жюльен – единственный, у кого нет своей кружки и т.д.).
Тем самым абсурд характеризует осаду как особый тип состояния
действительности.
Исторический
факт
Второй
мировой
войны,
представленный в преломлении сознания главного героя, выводит эту черту
– алогичность – на первый план: хаос в жизнь человека вносит не смерть как
таковая, а конкретные аспекты блокады Дюнкерка, артобстрелы и налеты
немецкой авиации.
Делая главного героя носителем специфичного мировоззрения, Мерль
ставит вопрос о том, насколько возможно следование собственным
нравственным принципам в условиях осады. Писатель в определенном
смысле сталкивает в романе сознательные действия центрального персонажа
и поступки, имеющие бессознательную мотивацию.
Действия, имеющие под собой рациональную основу, укладываются в
рамки мировосприятия Майа. Писатель обычно предваряет их описанием
развития мысли. Таковым выступает, например, решение героя вмешаться в
спор Ниттеля и лейтенанта: «Худо дело, – подумал Майа, – а главное, по
моей вине. Не будь меня здесь, Ниттель не стал бы упрямиться. А этот
молокосос вполне способен его укокошить. Пример, дисциплина... А ему,
голубчику, всего двадцать, он, видите ли, Францию спасает...» (С. 10).
119
Андреев Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и ХХ век. М., 2004. С. 53.
73
Центральным моментом здесь становится нежелание допустить смерть
одного из участников конфликта – тем самым Жюльен стремится разрешить
ситуацию в рамках собственной мировоззренческой позиции.
В ином ключе изображены поступки, которые противоречат взглядам
героя.Можно
выделить
ряд
ключевых
сцен,
демонстрирующих
происходящие в психике Майа изменения. Мерль перерабатывает ряд
фактов, совмещая в художественной судьбе героя события своей жизни,
свидетельства других людей, вымышленные эпизоды. Их взаимодействие не
определяется историческим течением событий осады или жизненным путем
писателя. На первый план писатель выводит бессознательную мотивацию
действий главного героя. Примером этому может служить эпизод неудачной
попытки Майа эвакуироваться, который имеет биографическую основу.
Писатель рассказывал в интервью, что более всего поразило его в этом
событии: «то, что меня поразило больше всего – то, что люди не хотели
прыгать в море. Вы понимаете, я верю, что на то были причины. Корабль
разрушался. Корабль был очень-очень высоко, а море было глубоким. Я
понимаю, что люди боялись погибнуть»120. В романе факт жизни писателя
переосмысливается
изменений.
позиции
Находясь
бомбардировке,
принципу
с
Майа
ценности
на
происходящих
горящем
изначально
человеческой
в
корабле,
действует
жизни:
сознании
который
согласно
пытается
человека
подвергся
собственному
найти
Джебета,
уговаривает Аткинса покинуть корабль и доплыть до берега, где их ждет
спасение. Но главный герой оказывается перед лицом смерти: Аткинс,
охваченный паникой, не только не способен сам прыгнуть за борт, но и не
дает сделать этого Майа. В описании дальнейших действий Жюльена
писатель отказывается от изображения их сознательной мотивировки:
«Внезапно его оставили последние силы. Он чувствовал себя опустошенным
до дна, тупым. Уже не понимал, где он, что он делает. Знал только одно –
Аткинс как можно скорее должен отпустить его. [...] И вслепую ударил.
120
Transcript of an interview with Robert Merle, Neuilly, May 1972 // Boyd E.B. The novels of Robert
Merle.Durham, 1975.P. 230.
74
Ударил, не оборачиваясь. И в тот же миг почувствовал, что откуда-то с
огромной высоты летит вниз» (С. 113). Страх смерти заставляет Майа
преступить собственный моральный кодекс. Переживание паники ведет
героя к таким действиям, которые не соотносятся с нормами нравственности,
социальными рамками поведения. Поступок героя, на первый взгляд,
оправдан, ведь он борется за свою жизнь. Но вместе с тем писатель ставит и
иной вопрос: почему человек вынужден находиться в такой реальности, где
сохранение собственной жизни может быть сопряжено со смертью другого?
Поступки, совершаемые бессознательно, задают определенный вектор
трансформации сознания героя. Действия Майа, начиная с того, что он не
может объяснить, зачем стрелял в крысу, все в большей степени
противоречат неприятию героем войны. Связывая поступки героя с общей
иррациональностью осады, писатель вновь отсылает к экзистенциализму. В
этом ключе Мерль переосмысливает еще одно подлинное событие, о котором
он узнал, ужебудучи заключенным немецкого лагеря, – убийство двух
английских солдат. Эта сцена заставляет вспомнить эпизод с выстрелом
главного героя в араба в романе А. Камю «Посторонний» (1942). Действия
Мерсо не имеют логического обоснования: «Во мне все напряглось, пальцы
стиснули револьвер. Рукоятка была гладкая, отполированная, спусковой
крючок поддался – и тут-то, сухим, но оглушительным треском, все и
началось. Я стряхнул с себя пот и солнце. Я понял, что разрушил равновесие
дня... Тогда я еще четыре раза выстрелил в распростертое тело, пули уходили
в него, не оставляя следа»121. У героя его поступок не вызывает сожаления:
он вырвался за границы общепринятой морали и «возвещает правду
извечного неразумия бытия, где нет верховного создателя, нет указаний
провидения, над раскрытием которых стоило бы биться уму, чтобы
проложить дорогу к счастью»122. Сходным предстает описание убийства
солдат, совершенного центральным персонажем романа Мерля: «Майа
121
Камю А. Посторонний // Камю А. Посторонний. Миф о Сизифе. Недоразумение. М., 2007. С. 55.
Великовский С.И. Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика
Альбера Камю. М., 1973. С. 65.
122
75
выстрелил. Хулиган опустился на колени, руки он выбросил вперед, открыл
рот и все мотал головой, как бы говоря «нет». Майа снова нажал на курок.
Его враг упал ничком, вцепился было в край постели, но пальцы разжались, и
он сполз на пол, увлекая в своем падении покрывало. […] Майа перегнулся
через кровать и, опершись ладонью о матрас, разрядил всю обойму» (С. 157).
В мире осажденного города подобные действия оказываются допустимыми.
Но
ни
принятие
ответственности
за
них,
ни
осознание
хаоса
действительности не может стать оправданием произошедшего. Для героя
Мерля, как и для самого писателя, существует разница «выстрелить или нет»:
Майа кажется странным то, что другие рассматривают его поступок как
правильный
и
закономерный.
Мысль
о
противоестественности
происходящего – центральная и в основанной на подлинных событиях сцене
бомбардировки, пережитой в доме Жанны. Герой не испытывает страха,
находясь на грани смерти: внимание сосредоточено на все более отчетливо
оформляющейся в его сознании мысли о бессилии человека перед законами
войны. Абсурд оборачивается не принципом «все дозволено», а ведет к
ограничению свободы личности: он лишается права выбора, будучи
вынужден преступать свои моральные принципы.
В
итоге
герой
лишен
и
последней
возможности
проявления
собственной воли. Майа хотел совершить самоубийство, как только
почувствует неотвратимость своей гибели. Тем самым он противопоставил
бы насильственной смерти акт выбора. Однако в финале писатель показывает
полное торжество войны над отдельным человеком, завершая произведение
фразой «И Майа даже не успел понять, что это была смерть» (С. 218).
Отступление от биографической основы и вымышленный финал романа
обусловлены взглядом писателя на войну. Для человека не остается ни права
выбора, ни возможности самоопределения: найти какую-либо опору в
абсурде массового уничтожения людей невозможно. Таким образом, ставя в
центр произведения вымышленного персонажа, писатель не только обобщает
факт осады, отрывая его от собственного биографического опыта. Мерль
76
конструирует образ человека ХХ века, поставленного в условия войны.
Переработка фактов, составляющих художественную судьбу Майа, и их
взаимодействие
с
вымышленными
эпизодами
определяются
идеей
разрушения нравственных систем личности и обществапод влиянием
исторического процесса. Путь героя в произведении выводит на первый план
и обостряет идею бессмысленности взаимного уничтожения людьми друг
друга,
ведь
даже
осознание
абсурда
происходящего
не
позволяет
противостоять обстоятельствам.
Представленная в романе «Уик-энд на берегу океана» точка зрения на
войну отличается от оценки этого феномена в последующих произведениях
Мерля. Антивоенный пафос в целом свойственен творчеству писателя, а
ценность человеческой жизни остается в центре внимания. Но, например, в
романе «Мальвиль» вооруженное противодействие обитателям Ла-Рока
выступает как защита мирного сосуществования людей, тем самым получая в
некотором смысле рациональное обоснование. В романе «Уик-энд на берегу
океана» за пределами текста остаются цели, обусловливающие как участие
французов в войне, так и действия немецкой стороны. И собственно факт
осады, и конкретные события произведения, связанные со смертью того или
иного персонажа, не имеют логического объяснения. Вместе с тем здесь, как
и в повести «Последнее лето в Примроле», прослеживается одна из
магистральных тем творчества Мерля – проблема обесценивания личности в
современном обществе. Но в данных произведениях она связана, в первую
очередь, с описанием событий войны. В дальнейшем она займет важное
место в оценке писателем пути развития социума, где потребности человека
подавляются интересами государства.
Выдвигая на первый план идею абсурдности осады, Мерль во многом
следует традиции пацифистских произведений, посвященных Первой
мировой войне. Их общая черта – дегероизация ее событий, отрицание
взаимного уничтожения людьми друг друга. Примером этому являются, в
частности,«―Жизнь мучеников‖ (1917) и ―Цивилизация‖ (1918) Жоржа
77
Дюамеля. В этих книгах высказана жестокая правда о страданиях
раненых»123. Говоря о романе Мерля, параллели можно провестис романом Р.
Доржелеса «Деревянные кресты» (1919).
Роман имеет под собой реальную основу: отталкиваясь от собственного
участия в военных действиях, «Доржелес воскрешает также свидетельства
своих товарищей по битве»124, изменяя при этом места действия, давая
вымышленные имена персонажам. В описании войны подчеркивается ее
противоестественный характер: «отдых» войск состоит из описаний убитых и
раненых людей, разрушенных домов и деревянных крестов, выбирающих
среди солдат тех, «которые завтра должны будут присоединиться к ним»125.
Значимое место в раскрытии концепции войны занимает, как впоследствии и
в
романе
Мерля,
восприятие
происходящего
непосредственными
участниками событий. Несмотря на наличие героя-повествователя Жака
Лашера, писатель обращается и к оценке войны другими персонажами.
Примером этому становится образ Жильбера Демаши. Очарованный
романтическим ореолом сражений в начале произведения: «Новоприбывший
ничего не ответил, думая, конечно, что его хотят поразить. И, напрягши слух,
не слыша разглагольствований Сюльфара, он прислушался к орудийным
выстрелам, сотрясавшим воздух, и его тянуло туда, по ту сторону
голубеющих склонов, к неведомой равнине, где разыгрывалась дурманящая
своими опасностями война»126, герой в финале романа убеждается в
бессмысленности войны и неизбежности смерти. Умирающий в лесу,
Демаши уже иначе оценивает действительность: «А этот кусок голубой
материи – неужели это еще один труп? Да, еще один... Страх охватил его.
Как это он один живой оказался в этом лесу, который подвергся такому
обстрелу? Чтобы лежать здесь, разве не следует быть таким же безмолвным,
как они, быть таким же холодным, как они? Это неизбежно, смерть ждет
123
Наркирьер Ф.С. Французские писатели в годы первой мировой войны // История французской
литературы. Т. 4. М., 1963. С. 18.
124
Rieuneau M. Roland Dorgelѐs // Rieuneau M. Guerre et révolution dans le roman français de 1919 à 1939. P.,
1974. P. 36.
125
Доржелес Р. Деревянные кресты. Л. М., 1925. С. 22.
126
Там же. С. 7.
78
его...»127. Война дегероизируется: описание сражений и смерти лишено
патриотического или романтического пафоса. Единственной победой может
стать только сохранение собственной жизни. Тем самым в произведениях
возникает проблема этики войны, которая ставит человека в условия
необходимости убивать и постоянно ощущать угрозу собственной смерти. В
противовес различным концепциям войны, которые трактуют ее как прогресс
или же видят в борьбе с врагом духовный подвиг человека, Мерль вслед за
пацифистскими романами не находит в событиях осады таких целей, которые
обосновали бы для человека необходимость его смерти.
Особенности воплощения в романе «Уик-энд на берегу океана» осады
Дюнкерка раскрываются и во взаимодействии главного героя с другими
персонажами произведения. Их общая черта – противопоставление Майа в
отношении мировоззрения. В столкновении взглядов героев романа можно
выделить две оппозиции: во-первых, персонажи, представленные только
внешней речью; во-вторых, наделенные как внешней, так и внутренней
речью герои.
Среди центральных персонажей наделены только внешней речью
Дьери и Жанна. Данные герои, в отличие от Майа, не осознают абсурдности
войны: они интегрированы в мир осажденного города и находят в нем смысл
своего существования. Так, Дьери собирается торговать обувью, когда в
город войдут немцы: «Я буду продавать обувь гражданскому населению, и,
конечно, уж не здесь. Самое сложное […] это вопрос транспорта... именно
транспорта... Заметь, кстати, что грузовик у меня есть. Значит, с этой
стороны все в порядке. Надо, чтобы фрицы пропускали мой груз, когда будет
налажено сообщение» (С. 144). Все его действия подчиняются этой цели:
Дьери находит возможность собирать товары для организации будущей
торговли, приобретает необходимые документы, чтобы не попасть в
немецкий плен и т.д. Помимо этого и другой человек становится для героя
лишь средством достижения поставленной задачи. Дьери, например,
127
Там же. С. 164.
79
предлагает Майа сотрудничество, потому что ему будет нужен переводчик.
Подобные черты свойственны и образу Жанны. Ее цель – защита дома:
«Может, это глупо, но мне почему-то кажется, если я уйду из дому, его
разбомбят, а если я останусь, с ним ничего не случится в награду за мою
храбрость» (С. 173). Быт девушки соотносится с условиями осады: чтобы
защитить дом от разграбления солдатами, она придумывает историю о
бабушке и дедушке, которые пережидают бомбардировку в погребе;
привыкает прятаться во время авианалетов. Майа, как и ранее сестра Жанны,
становится для нее одним из средств сохранения дома. Неслучайно именно с
этой героиней, которая все больше вовлекает Жюльена в жизнь осажденного
города, и связывается смерть Майа. Таким образом, данные персонажи –
Дьери и Жанна – демонстрируют одну из черт военной действительности.
Жизнь,
построенная
сообразно
ее
условиям,
неизменно
ведет
к
обесцениванию другого человека, разрушению нравственного ценза.
Другая оппозиция – соотношение взглядов Майа и персонажей,
наделенных элементами внутренней речи: Пино, Александр, Пьерсон.
Данные герои так или иначе осознают абсурдность жизни в Дюнкерке (что
противопоставляет их и образам Дьери и Жанны). В характеристике
восприятия персонажами осады значимым моментом является соотношение
тем, затронутых во внешней и внутренней речи. Вопросы смысла пребывания
солдат в Дюнкерке, на войне в целом (за исключением разговора Майа с
Пьерсоном) не становятся предметом открытого обсуждения. Так, когда
Майа начинает говорить об обреченности людей, блокированных в городе,
его собеседник Александр отчаянно пытается вернуть диалог в прежнее
русло – разговору о своей жене. Тем самым, за исключением Жюльена, никто
из героев не готов открыто признать принципиальное отсутствие смысла в
войне – отсюда и стремление избежать вопросов о сущности их положения в
городе.
Персонажи, наделенные внутренней речью, воплощают различные
модели сопротивления войне. Так, Пино стремится активно бороться с
80
бомбардировками. Выражением этого выступают не только попытки сбивать
немецкие самолеты из пулемета, который он постоянно носит с собой. Герой
видит противостояние войне и в том, что ему удается сохранить свою жизнь:
«―Отбомбились, – сказал Пино, лукаво и удовлетворенно улыбаясь. – Теперь
конец‖.
Значит, теперь работа кончилась, Он их, фрицев, здорово обвел. Они,
фрицы, хотели его убить своими бомбами, да только у них ничего не
вышло...» (С. 84) Выживший в ходе бомбардировки, герой оценивает это как
свой волевой акт, тем самым утверждая и свободу выбора. Но писатель
показывает иллюзорность этих представлений. Пино оговаривается, что от
смерти его спасает случайность: «...и мне тоже здорово подвезло, я как раз
находился выше, на площадке» (С. 79). Тем самым в осажденном городе
человек лишен возможности руководить своей жизнью. Над ней главенствует
случай, проявляющийся в том, насколько далеко сегодня упадет очередной
снаряд. Писатель показывает беспомощность героя перед лицом войны, где
попытка активного противления оказывается безрезультатной.
Иной тип противостояния войне представляет Александр. В своих
размышлениях он исходит из той же точки, что и Майа – понимания разлада,
привносимого войной в привычный уклад жизни: «Ужасное это было
отступление. […] Беспорядок непоправимый, чуть ли не во вселенском
масштабе! Александр даже мысли не допускал, что такое возможно» (С. 39).
В отличие от главного героя, который не принимает разрушительного
характера войны, Александр пытается противодействовать ему, строя быт
солдат сообразно принципам мирной жизни. Он следит за «очагом»,
приспосабливает ящик для медикаментов для хранения продуктов, делает
кружки из консервных банок и т.д. Условие спокойного существования и
сохранения жизни для данного героя – соблюдение порядка: «Значит, опять
все в порядке, думал Александр. Мясо в котелке, пустая банка в ящике для
мусора, а он, Александр, варит обед» (С. 23). Однако и его позиция
оказывается непродуктивной. Как и в случае с Пино, писатель развенчивает
81
ее через описание событий, происходящих с Александром. Цепочка
случайностей врывается в упорядоченный мир героя. Майа случайно
проливает воду и должен пойти к колодцу, однако травмирует ногу. Идти за
водой берется Александр – и оказывается убит разорвавшимся недалеко
снарядом. Тем самым и попытки привнесения в реальность осажденного
города
принципов
мирной
жизни
не
способны
спасти
человека.
Действительность разделена на две сферы: войны и мира – между которыми
существует непреодолимая граница.
Таким образом, данные персонажи демонстрируют невозможность
отдельного человека противодействовать войне. Но воля случая проистекает
не из хаотичности бытия в целом. В романе она получает конкретное
историческое проявление – налеты немецкой авиации, которые и нивелируют
индивидуальные
модели
поведения.
Тем
самым,
не
обращаясь
к
исторической детерминированности описываемых событий, писатель ставит
вопрос об ответственности за подобное состояние социума, ведь у смерти
есть причина, порожденная приказом группы людей. Преодоление войны
зависит, таким образом, не от действий отдельного человека, а от мер,
предпринятых в рамках общественной системы.
Единственный пример открытого столкновения мировоззренческих
позиций – диалог Пьерсона и Майа. Герои представляют контрастные
взгляды на происходящее: Пьерсон говорит о необходимости наличия какойлибо цели, тогда как Майа отвергает войну в любых ее проявлениях. Однако
попытка героев проникнуть во внутренний мир друг друга не оказывается
продуктивной. Связано это и с тем, что взгляды данных персонажей
внутренне противоречивы. Так, Пьерсон, говоря об обязательном наличии
для человека смысла в войне, признает: «Если на такой позиции не
продержишься, попытайся найти другую» (С. 132). Но в итоге взгляды этого
героя указывают на невозможность обретения твердых жизненных позиций в
военной реальности.
В этом же диалоге проявляются и противоречия в позиции Майа. На
82
вопрос о том, почему он не принимает истории, герой отвечает: «Да разве я
отделяю... Меня отделило. Это все равно что сказать гомосексуалисту, не
смей, мол, не любить женщин» (С. 130). Майа не хочет сознавать себя частью
исторического процесса, военной действительности. Однако практически
сразу из его уст звучит мысль противоположная: «Я участник матча, не
будучи его участником» (С. 132). Сам герой указывает, что вовлеченность в
историю не зависит от его выбора. Если в случае с Александром и Пино
писатель развенчивал индивидуальные стратегии поведения в условиях
осады, то в диалоге Пьерсона и Майа развивается мысль о принципиальной
невозможности придать смысл пребыванию в военной реальности. Даже
понимание абсурдности блокады не позволяет герою противостоять влиянию
исторических
обстоятельств.
Взгляды
персонажей
оказываются
противоречивыми потому, что в хаосе не может быть универсальной модели,
отрицающей
или
принимающей
действительность
осады,
которая
«превращается в романе Мерля в грандиозный символ бессмысленности,
абсурдности, бесчеловечности войны»128.
Таким образом, доминантой в интерпретации факта в романе
становится его преломление в судьбах различных персонажей, где
центральное
место
занимает
Жюльен
Майа.
Писатель
сохраняет
достоверность на уровне воспроизведения основных моментов осады
Дюнкерка, включает в повествование и другие события своей жизни, однако
функционируют они в вымышленном сюжете и судьбах вымышленных
персонажей. Тем самым составившие основу произведения события выходят
за рамки биографического опыта писателя. Мерль не стремится создать
широкое
эпическое
полотно,
воспроизводящее
блокаду
Дюнкерка,
осмыслить причины войны или попадания главного героя на нее. Фокус
внимания перемещается на проблему человека, находящегося в потоке
истории, что обусловливает и особенности интерпретации факта. Предлагая в
романе модели поведения людей в условиях осады, писатель не придает
128
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль // Французская литература 1945 – 1990. М., 1995. С. 379.
83
историческому событию различные смыслы, трактовки, связанные с
индивидуальным восприятием персонажей. Осада получает в произведении
однозначную оценку: в ней Мерль видит воплощение войны с ее
хаотичностью
и
обесцениванием
личности,
противостоять индивидуальная воля человека.
которому
не
в
силах
84
ГЛАВА 3. Документ и его функция
в романе Р. Мерля «Смерть – мое ремесло»
3.1 Репрезентация документального материала: способы и функции
Роман «Смерть – мое ремесло» (1952) Робер Мерль называл образцом
работы над художественным произведением: «Всегда присутствует работа с
документом. Мы не выдумываем жизнь, мы ее наблюдаем. Конечно, я
использую свое воображение, но отталкиваясь от фактов. […] После работа,
талант, но сначала документ. «Смерть – мое ремесло» стал образцом по
причине очень строгого подхода и разработки темы»129. В основе
произведения – жизнь реальной исторической личности: коменданта
Освенцима, носящего в романе имя Рудольфа Ланга. Воссоздание его судьбы
опирается на обширный документальный материал, что ставит вопрос о его
роли и специфике воплощения в художественном тексте.
Наличие
документальной
основы
как
одна
из
характерных
особенностей романа подчеркивается исследователями. Так, по мнению Г.М.
Рягузовой, произведению свойственна особая «манера повествования,
которая опирается на глубокий документальный характер»130. Е.М. Евнина
утверждает, что «…широкое использование документальных материалов […]
легло в основу характеристики героя романа и всех его страшных
―деяний‖»131. О взаимодействии документального и вымышленного в
произведении пишут А.Ф. Строев и Ф.С. Наркирьер: «Смерть – мое ремесло»
–
не
«сырой
документальный
материал,
сам
по
себе
достаточно
красноречивый...», а «материал, прошедший сложную художественную
обработку»132. Синтетичный характер произведения проявляется и в указании
на его жанровую специфику: «Роман построен подобно мемуарным
129
Tusseau J.-P. Robert Merle: homme de tolerance, ecrivain rigoureux // Nuit blanche, magazine du livre, №67,
1997. Р. 40 – 41.
130
Рягузова Г.М. Современный французский роман-"предупреждение". Киев, 1984. С. 51.
131
Евнина Е.М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940—1960, М., 1962. С. 253.
132
Наркирьер Ф.С., Строев А.Ф. Французская литература о войне и Сопротивлении: от документальности к
эпичности // Вторая мировая война в литературе зарубежных стран. М., 1985. С. 245
85
запискам»133.
«вымышленные
Схожее
определение
мемуары
коменданта
предлагает
О.О.
Несмелова:
Освенцима,
человека
реально
существовавшего»134, отмечая, что роман находится на рубеже сфер
художественной
литературы
и
non-fiction.
Как
использование
документального материала, так и избранная форма повествования – от лица
главного героя – определяют синтетичный характер произведения Мерля.
В основе романа «Смерть – мое ремесло» – биография Рудольфа Хесса,
коменданта Освенцима в период с 1940 по 1943 гг. Центральными
источниками, использованными в работе над произведением, сталикнига
Густава Гилберта «Нюрнбергский дневник» (1947), автобиография Рудольфа
Хесса, а также материалы Центра современной еврейской документации в
Париже. Важным аспектом романа является достоверность изображенных
событий, что особо подчеркивает Мерль: «…все – за исключением имени –
подлинно в истории Рудольфа Ланга. Все факты его жизни, его карьеры.
Ведь чтобы рассказать о том, как возникла фабрика смерти в Освенциме, я
проделал работу историка: камень за камнем, документ за документом я ее
воссоздал по архиву Нюрнбергского процесса»135. Такой подход к
воплощению факта отличает «Смерть – мое ремесло» от романа «Уик-энд на
берегу океана», где подлинные события функционируют в вымышленном
сюжете. В повествовании о коменданте Освенцима документальное начало
становится главенствующим, а действие разворачивается согласно основным
событиям жизни прототипа главного героя.
О
работе
над
произведением
Мерль
рассказывает
в
статьях
«Величайший палач современности» (1959) и предисловии к изданию романа
1972 года. Писатель отмечает, что источники – прежде всего «Нюрнбергский
дневник» и автобиография – характеризуются для него различной степенью
достоверности: книга Гилберта рассказывает «правду о личной жизни»
133
Злобин С. Роботы смерти. (Исповедь палача Освенцима) [Эл.ресурс] // URL: http://lib.rus.ec/b/149953/read
(Дата обращения: 24.02.2013).
134
Несмелова О.О. Война, фашизм, тоталитаризм – средствами nonfiction // Филология и культура
Philologyandculture. 2012. № 4. С. 27.
135
Мерль Р. От автора // Мерль Р. Разумное животное. М., 1969. С. 5
86
коменданта Освенцима, тогда как автобиография – «о его объективной
деятельности в лагерях»136. Оценка автором различных источников в большой
степени определяет специфику их функционирования в романе.
«Нюрнбергский дневник» Густава Гилберта, американского психолога,
работавшего на Нюрнбергском процессе, основан на материалах допросов,
бесед, психологических исследований обвиняемых. Цель своей книги
Гилберт видел в выяснении того, «что же побуждало людей к вступлению в
ряды нацистов и на их деяния»137. Среди немецких функционеров, с
которыми работал Гилберт, был Рудольф Хесс. Сведения о коменданте
Освенцима по сравнению с другими заключенными и свидетелями не столь
обширны. В центре внимания находится психологическая структура
личности Хесса: Гилберт затрагивает вопросы отношения коменданта
Освенцима к своей семье, объяснения мотивов деятельности в концлагере и
т.д. Именно с этой точки зрения представлял интерес для Мерля
«Нюрнбергский дневник», благодаря которому «сущность его (коменданта
Освенцима. – А.А.) жизни нам известна»138. Различные комментарии Хесса
относительно фактов его биографии нашли свое воплощение в романе
«Смерть – мое ремесло».
Второй центральный источник – автобиография Рудольфа Хесса,
носящая в оригинале название «Моя душа. Становление, жизнь и
переживания» (1946 – 1947). Она написана в период заключения коменданта
Освенцима в тюрьме Кракова. Хесс подробно освещает факты своей жизни:
детские годы, службу в немецкой армии, затем – системе концлагерей от
Дахау до Освенцима с подробным описанием их работы, вплоть до краха
Третьего Рейха. Вторую часть составляют записки Хесса: «Окончательное
решение еврейского вопроса в КЛ Освенцим» и «Рейхсфюрер СС Генрих
Гиммлер». Говоря об автобиографии, Мерль отмечает, что комендант
136
Merle R. Le plus grand assassin des temps moderne // Les lettres francaises. №782. 16 – 22.07.1959. Р. 9.
ГилбертГ. Нюрнбергскийдневник. М., 2012. С. 3.
138
Merle R. Preface // La mort est mon métier. P., 2010. Р. I.
137
87
Освенцима писал ее, «нагло обманывая»139. Такая оценка касается прежде
всего попыток объяснения Хессом своих действий. Тогда как в описании
событий жизни главного героя романа писатель в большой степени следует
автобиографии.
Особенности
отбора
фактов
связаны
и
с объемом
представленных в данном источнике сведений. В автобиографии меньше
внимания уделено событиям детства: «Характерно, что Хесс в своих
мемуарах почти полностью обходит молчанием ту часть своей жизни, когда
он
не
был
солдатом»140.
Этим
обусловлены
формы
воплощения
документального материала в романе. Описание подросткового возраста
несет в себе большую долю вымысла по сравнению с изображением жизни
Ланга, начиная со вступления в ряды немецкой армии.
Таким образом, роман «Смерть – мое ремесло» имеет под собой
обширную документальную основу. Характер использования материалов
обусловлен оценкой писателем приводимых в источниках сведений, что
определяет особенности их взаимодействия в произведении.
Обращение Мерля к проблеме концентрационных лагерей в большой
степени было продиктовано его видением развития современного общества, в
частности – забвением истории Второй Мировой войны. Об этом писатель
говорит в предисловии к роману: «Непосредственно после 1946 года во
Франции появилось большое количество волнующих свидетельств о лагерях
смерти по ту сторону Рейна. Но этот расцвет оказался кратким. Возвращение
Германии к обычной жизни отмечено закатом концентрационной литературы
в Европе. Воспоминания о доме смерти мешали политике Запада: и они были
забыты»141. Произведения, посвященные теме концентрационных лагерей,
составили
особый
пласт
литературы.Однако
Мерль
предлагает
несвойственный большей части «лагерной прозы» ракурс в раскрытии
данной проблемы.
Тема концентрационных лагерей развивается, с одной стороны, в
139
Ibid. Р. II.
Merle R. Le plus grand assassin des temps modernes // Les lettres francaises. 16 – 22.07.1959. №782. P. 9.
141
Merle R. La mort est mon métier. P., 2010. P. I.
140
88
свидетельствах
узников.
После
войны
было
опубликовано
большое
количество воспоминаний бывших заключенных немецких лагерей (книги М.
Либстера,
В.
Франкла,
П.
Леви
и
т.д.).
С
другой
стороны
–
автобиографические произведения, находящиеся на границе художественной
и
документальной
литературы
(например,
романы
И.
Кертеса,
документальная повесть М. Рольникайте «Я должна рассказать…» и т.д.). В
работах таких исследователей, как Ф. Менар, Н. Эйниш, М. Поллак, М.
Борнан звучит мысль о том, что достоверность этих текстов зависит не от
«степени условности» (роман ли это или дневник). Она основывается на
тождественности писателя и героя, ведь «нет сомнения в том, что автор
пережил то, о чем говорит»142. Примером этому могут служить произведения
И. Кертеса. В их основе – события жизни писателя, который был
заключенным Освенцима и Бухенвальда. В романе «Без судьбы» (1975)
лагерная действительность описывается с точки зрения главного героя Дердя
Кевеша, а сам «писатель остается незримым […]: он не просто позволяет
нарратору
максимально
возможную
степень
непосредственности,
но
зачастую сам отождествляется с ним»143. История главного героя отсылает к
жизненному пути Кертеса. Писатель уделяет пристальное внимание тому,
каким образом влияет мир концентрационных лагерей на личность пленных.
Центральный
персонаж
возвращается
из
Бухенвальда
человеком,
пережившим не только физические страдания, но и духовно, нравственно
сломленным. Тема Освенцима продолжается в романе Кертеса «Кадиш по
нерожденному
ребенку»
(1990).
Произведение
представляет
собой
непрерывный монолог главного героя, бывшего заключенного фабрики
смерти. Пережитое в концентрационном лагере и судьба «заклейменного
еврея» становятся тем опытом, который невозможно отринуть. Но главный
герой не только не может, но и не хочет отказываться от этих воспоминаний:
«…я все же пережил что-то такое, посмотрел в глаза чему-то такому, знаю,
142
Heinich N., Pollak M. Le témoignage//Actes de la recherche en sciences social. 1986. Juin.Vol.62-63. P. 19.
Гусев Ю. Знак Освенцима. О творчестве Имре Кертеса [Эл.ресурс] // URL: http://noblit.ru/node/1146 (дата
обращения: 14.12.2012).
143
89
раз и навсегда, необратимо знаю что-то такое, от чего не отрекусь никогда и
ни за какую цену, кричал я»144. Опыт Освенцима лишает человека будущего:
даже свое призвание писателя герой осознает как путь к смерти.
Таким образом, доминантой в раскрытии темы концентрационных
лагерей является мировосприятие узника, чаще всего – автобиографического
персонажа. Освенцим (шире – феномен концентрационных лагерей)
осмысливается как опыт духовной деградации, преодолеть которую и
восстановить личностную целостность невозможно.
Мерль предлагает принципиально иной подход к изображению
концлагеря: не с позиции жертвы, а с точки зрения «палача». В центре
внимания оказывается вопрос, связанный со становлением системы
концлагерей и пути человека к массовым убийствам. Но, несмотря на
избранный ракурс изображения, с основным пластом концентрационной
литературы
произведение
противоречащей
ценности
роднит
идея
человеческой
возникновения
жизни
и
системы,
направленной
на
уничтожение людей.
Особенности воплощения в романе документального материала, как и
взгляд на личность коменданта Освенцима связаны с определенными
изменениями в творческой манере Мерля. Несмотря на относительно
небольшое время, прошедшее между написанием романов «Уик-энд на
берегу океана» и «Смерть – мое ремесло», во втором произведении заметно
усиливается
внимание
писателя
к
социальной
детерминации
как
описываемых событий, так и формирования героев. Иной подход к созданию
художественной реальности можно связать и с фактами биографии Мерля. В
начале 50-х гг. он все более активно участвует в общественной жизни
страны, в частности – вступает в группу, близкую по своим взглядам Новым
левым. В этом проявляется и интерес писателя к событиям современности.
Некоторые черты, характеризующие движение взглядов Мерля, очевидны
уже в пьесе «Сизиф и смерть» (1950).
144
Кертес
И.
Кадиш
по
нерожденному
ребенку
[Эл.ресурс]
//
URL:
http://royallib.com/read/kertes_imre/kadish_po_nerogdennomu_rebenku.html#0 (Дата обращения: 15.07.2014).
90
В основе пьесы лежит миф о Сизифе. Писатель строит произведение
непосредственно вокруг бунта этого героя: забрав у Смерти золотое перо,
Сизиф тем самым лишает ее власти и вынуждает находиться в своем доме.
Следуя основным событиям мифа, Мерль вносит некоторые изменения в
сюжет. Местом действия в пьесе становится постоялый двор, хозяином
которого и является главный герой. В противоположность мифам, которые
«рисуют Сизифа хитрецом, способным обмануть даже богов и вступающим с
ними в конфликты»145, в произведении Мерля бунт против установленного
богами порядка совершен обычным человеком, стремящимся к обретению
свободы.
Вместе с тем Мерль «вводит в античный миф остросоциальное и
политическое звучание»146. Персонажи пьесы соотносятся с различными
социальными слоями. Так, Смерть, которая в произведении Мерля
оказывается мужчиной, описывается следующим образом: «Это типичный
чиновник-бюрократ, лысый, одетый во все черное, с люстриновыми
нарукавниками. Под мышкой у него огромная регистрационная книга»147.
«Сакральный» статус Смерти определен прежде всего статьями и законами,
которым подчиняются и всемогущие боги. Создавая в пьесе определенную
иерархическую
взаимоотношений
систему,
богов
писатель
и
человека.
переосмысливает
характер
Первые
властны
уже
не
противопоставить что-либо воле смертных: ни Смерть, ни Арес не могут
самостоятельно вернуть золотое перо и подвергнуть Сизифа наказанию.
Самым
страшным
последствием
бунта
главного
героя
оказывается
разрушение привычных основ существования общества, а не конфликт с
богами: «Человеческое общество поколеблено в своей основе: армия,
полиция, лишенные авторитета, который им обеспечивала моя власть,
становятся предметом насмешки. […] Недалеко то время, когда раб
восстанетпротив своего господина, бедный против богатого, чернь против
145
Ботвинник М.Н. Сизиф // Мифы народов мира. Энциклопедия. М., 1980. Т.2. С. 439.
Евнина Е.М. Книги Робера Мерля // Иностранная литература, 1964. № 9. С. 263.
147
Мерль Р. Сизиф и смерть // Иностранная литература, 1955. № 4. С. 7.
146
91
знати»148. Тем самым и бунт Сизифа переносится из сферы борьбы с богами в
пласт противостояния иерархической системе, где одни социальные группы
подавляются другими. Подчеркивается это и тем, что вернуть власть Смерти
удается только с помощью коринфской знати: именно они, боясь лишиться
своего положения в обществе, забирают у Сизифа золотое перо. Такая
трактовка мифа получит свое развитие в более поздней пьесе Мерля «Новый
Сизиф» (1957). В ней писатель введет образы Плебеев, целью которых так же,
как и главного героя, является борьба за справедливость и равенство в
обществе. Конфликт между человеком и обладающими властью архонтами,
сосредоточенный в первой пьесе вокруг оппозиции Сизиф – Боги,
перемещается в плоскость противостояния общественных классов. Отсюда
возникает и идея продолжения борьбы за социальное равенство, несмотря на
гибель главного героя. Но уже в пьесе «Сизиф и смерть», отталкиваясь от
мифологического сюжета, писатель обращается к анализу структуры
общества и причин ее становления и функционирования. В отличие от
повести «Последнее лето в Примроле» и романа «Уик-энд на берегу океана»
социально-историческая ситуация осмысливается уже не как доминирующая
над волей героя, а конструируется самим человеком.
Данный подход отчетливо проявляется в романе «Смерть – мое
ремесло». Мерля интересует не только конкретная судьба коменданта
Освенцима, но причины формирования его личности, с чем связаны и
особенности художественного претворения документального материала.
Замысел своего произведения писатель видит в том, чтобы выявить, каким
образом«индивид, принадлежащий к человеческому обществу, может стать
столь бесчеловечным»149. В поле зрения Мерля оказывается исторический
контекст возникновения концлагерей и установления нацизма, социальные
истоки формирования личности коменданта Освенцима.
Жизненный путь Рудольфа Ланга, вокруг которого строится роман, в
большой
148
149
степени
соответствует
биографии
Хесса.
Основываясь
Там же. С. 10.
Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. LaTourd’Aigues, 2008. P. 145.
на
92
документальных сведениях, писатель практически не использует прямого
цитирования фрагментов использованных источников. Факты входят в
произведение в изложении автора, тем самым документализм является
скрытым.
Такой
подход
в
целом
свойственен
романам
Мерля
о
современности. Наряду с этим писатель допускает и ряд отступлений от
документальной основы, внося некоторые коррективы в описываемые
события.
Во-первых, сохраняя верность факту, Мерль в некоторых случаях
изменяет
по
комендантом
сравнению
Освенцима
с
документальными
объяснение
источниками
собственных
данное
действий.
В
автобиографии Хесс отводит значительное место не только изложению
событий жизни, но и их комментированию. Так, комендант Освенцима
рассказывает о своем отношении к переводу на службу в систему
концлагерей: «Меня не беспокоило то, что у предложения Гиммлера
[вступить] в кадровые СС, в охранную часть концентрационного лагеря,
оказалось такое дополнение, как концентрационный лагерь. Это понятие
было для меня чуждым. Я просто не мог его осознать. В Померании мы жили
уединенно, и там едва ли можно было услышать что-то о КЛ»150. Хесс
подчеркивает, что ему была неизвестна сущность будущей деятельности, тем
самым в определенном смысле снимая с себя ответственность: «Гесс бережет
себя от признаний в убийстве, которое почти ежедневно совершалось под его
руководством в тысяче разных форм»151. В произведении Мерля факты
лишаются объяснений, связанных с попытками оправдать свои действия. В
этом аспекте можно сопоставить отрывки из автобиографии и романа,
повествующие об одних и тех же событиях, например, первых опытах по
уничтожению людей газом. В автобиографии Хесс описывает их следующим
образом: «Лишь спустя несколько часов двери открыли и помещение
проветрили. Тут я впервые увидел массу удушенных газом. Меня охватило
150
88. Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса [Эл.ресурс] // URL:
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.2013).
151
Брозат М. Предисловие // Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
[Эл.ресурс] // URL: http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
93
неприятное чувство, даже ужас, хотя смерть я представлял более страшной.
Снова и снова я представлял муки удушаемых. Впрочем, трупы не имели
каких-либо следов судорог… Мне приказали, я должен был выполнить
приказ. … Но теперь я успокоился: все мы будем избавлены от кровавых
бань, да и жертвы до последнего момента будут испытывать щадящее
обращение»152. Во-первых, рассказывая о впечатлениях от результатов
использования газа для уничтожения людей, Хесс акцентирует внимание на
негативных эмоциях, вызванных видом убитых. Во-вторых,говорится о
необходимости следовать долгу. Комендант Освенцима в некотором смысле
отстраняется от совершаемых убийств, оправдывая свою деятельность
приказом. Наконец, Хесс пытается придать использованию газа «Циклон Б»
«гуманное» звучание. Он не видит следов мучений на трупах, говорит о
«щадящем обращении» с заключенными. Тем самым воссоздание события в
автобиографии сопряжено с желанием коменданта Освенцима снять с себя
вину за содеянное, найти рациональное объяснение функционированию
системы уничтожения людей.
Несколько иначе описывает это событие Мерль в романе: «Заперев
двести непригодных в зале, я приказал высыпать содержимое коробки
«Циклон Б» через отверстия. Сразу же в камере поднялись вопли, дверь и
стены сотряслись от ударов. Затем крики начали стихать, удары становились
все слабее, и через пять минут наступила полная тишина. Я отдал приказ
эсэсовцам надеть противогазы и открыть все окна и двери. Подождав еще
несколько минут, я первым вошел в зал. Смерть сделала свое дело. Успех
опыта превзошел все мои ожидания. Достаточно оказалось килограммовой
коробки, чтобы за десять минут уничтожить двести единиц»153 (С. 430).
Сохраняя достоверность на уровне фактов, писатель изменяет акценты в
описании события. Героя не волнует ни вид трупов, ни суть производимого
действия. Оценка результатов использования газа связана исключительно с
152
Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
[Эл.ресурс] // URL:
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
153
Мерль Р. Смерть – мое ремесло // Мерль Р. Смерть – мое ремесло. Уик-энд на берегу океана. СПб,
2001.Здесь и далее при цитировании данного источника в скобках указывается номер страницы.
94
возможностью выполнить приказ рейхсфюрера: Ланг говорит об успехе
эксперимента. Смерть предстает в его восприятии обыденным событием,
полностью
оправданным
поставленной
целью.
В
таком
же
ключе
переосмысливаются и другие факты биографии: смерть сослуживца во время
сражений Первой Мировой войны, разработка крематориев и т.д. Тем самым,
изменяя характер восприятия событий главным героем, писатель воплощает
психологический тип личности, доминирующая черта которого – стремление
выполнить приказ.
Следующая форма отступления от документальной основы – изменение
имен действующих лиц, в том числе – главного героя. Несмотря на то, что
практически за всеми персонажами стоят реальные прототипы, описываемые
события отрываются от конкретных личностей. Этому принципу писатель
следует в описании семьи главного героя, давая вымышленные имена или же
не указывая их. Особенности воспитания, с точки зрения Мерля,
определяются не конкретной моделью отношений, свойственной семье
будущего коменданта Освенцима. На ее примере писатель воплощает уклад,
основанный на религиозности и патриархальности, характерной для
немецкого общества первой половины ХХ века в целом.
В романе изменены имена и широко известных исторических
личностей. Так, прототипом Кельнера является Пауль Блобель. В романе его
образ связывается с проводимой им «особой операцией 1005». Мерль
сохраняет реальное место действия – лагерь Кульмхоф, где были
осуществлены первые эксперименты, а также основные моменты операции:
уничтожение тел с помощью зажигательных бомб и последовавшая за этим
разработка системы сжигания трупов. Иные же факты биографии Блобеля
остаются
за
границами
повествования.
Такое
построение,
конечно,
обусловливается ракурсом изображения событий: с позиции Рудольфа Ланга.
Но вместе с тем, создавая образ Кельнера, Мерль останавливается на тех
событиях,
которые
характеризуют
концентрационных лагерей.
его
роль
в
разработке
системы
95
Такой же подход сохраняется и в образе Вульфсланга, в котором
угадываются черты Адольфа Эйхмана. В романе этот персонаж – один из
руководителей
«окончательного
решения
еврейского
вопроса».
В
автобиографии Хесс говорит, что Эйхман обладал полной информацией о
количестве убитых заключенных: «Эйхман и его постоянный заместитель
Гюнтер одни знали точно количество всех уничтоженных»154. Мерль
абсолютизирует эту черту. Функция Вульфсланга – обеспечение связи между
рейхсфюрером и комендантом Освенцима, которая заключается в ведении
статистики: «Согласно приказу рейхсфюрера, общее количество должно быть
известно только мне. Другими словами, мне и только мне надлежит подвести
общий итог тем данным, которые вы мне сообщите, и составить для
рейхсфюрера полную статистику» (С. 413). Тем самым в данном персонаже
Мерль также сосредотачивает внимание на фактах, связанных исключительно
с концентрационными лагерями. Предлагая подобный взгляд на личность
немецких функционеров, писатель отходит от идеи создания системы лагерей
смерти небольшой группой людей. Вульфсланг, как и Кельнер, наряду с их
ролью в организации системы концлагерей, воплощают и особый тип
восприятия действительности. Их характеризует бесстрастное отношение к
собственной деятельности, осмысливаемой в рамках отданного приказа.
Таким образом, в основе становления и функционирования системы
концентрационных лагерей лежит уклад общества, порождающий подобное
мироощущение.
Настоящее имя в романе сохраняется только у Гиммлера. Речь данного
персонажа в наибольшей степени соответствует документальным сведениям.
В романе Гиммлер выступает проводником идей нацисткой партии: именно в
его словах звучат основные догматы НСДАП. Тем самым и описываемые
события, и формирование личности Ланга прочно связываются с влиянием
идеологии нацизма. Частная судьба коменданта Освенцима становится в
произведении проекцией проводимой государством политики.
154
Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
[Эл.ресурс] // URL:
96
Отсутствие указания конкретных прототипов персонажей – прием,
нередко используемый в произведениях, повествующих о подлинных
событиях. Так, в романе А. Барбюса «Огонь» (1916) в ряде эпизодов цитаты
из дневников писателя переданы героям, чьи имена не названы. Например, в
дневниках присутствует следующий фрагмент: «А. говорил: Крупная атака,
какое это, должно быть, великолепное зрелище. – Знаешь, старина, с таким
же успехом и корова могла бы сказать: Какое это, должно быть,
великолепное зрелище, когда на бойни Ла-Вийет гонят стадо быков. Вот в
точности, что сказала бы эта корова»155. В романе этот отрывок возникает в
разговоре героя-повествователя с Паради и одним из стрелков:
– Помнишь ту бабенку в кафе? Она болтала об атаках, пускала слюни и
говорила: «Ах, это, наверно, очень красиво…»
Стрелок, который лежит, распластавшись в гнусной грязи, поднимает
голову и восклицает:
– «Красиво»! Да, черта с два! Нечего сказать! Может быть, корова тоже
говорит «красиво», когда на бойни в Ла-Виллет гонят стадо быков.156
Использованные цитаты вкладываются в уста абстрактных героев, хотя
в романе присутствуют и реальные персонажи, названные их подлинными
именами. Фраза о красоте сражений произнесена одной из дам в кафе.
Критика же такого взгляда на войну звучит в словах стрелка, чье имя не
названо. Барбюс сталкивает не точки зрения конкретных людей, но два типа
мировосприятия:
находящегося
далекого
в
гуще
от
реалий
сражений.
войны
человека
Справедливость
и
солдата,
слов
стрелка
подчеркивается и описанием условий, в которых они произнесены. Герой,
как и другие солдаты, «лежит на животе в гнусной грязи». Характер
переработки документального материала в романе направлен на изображение
подлинного лика войны. Она лишена каких-либо романтических покровов:
писатель выводит на первый план ее разрушительный характер. Таким
образом, включая фрагменты дневников в речи героев, не связанных с
155
156
Барбюс А. Дневник военных лет // Барбюс А. Огонь. М., 1985. С. 233.
Барбюс А. Огонь. М., 1985. С. 204.
97
конкретными прототипами, писатель делает их слова характеристикой войны
в целом.
Тем самым изменение подлинных имен в романах призвано расширить
звучание использованных в произведениях документальных материалов. Но
если в романе «Огонь» за рядом героев сохранены их настоящие имена, то в
произведении Мерля большая часть персонажей романа не соотносится с
конкретными прототипами. Их действия не могут быть объяснены
индивидуальными особенностями отдельного человека. Художественное
воплощение документального материала в романе «Смерть – мое ремесло»
направлено на выявление основных особенностей общественной системы и
формирования личности в ее условиях.
Еще одним приемом трансформации фактов в романе можно назвать
изменение отдельных деталей события: места действия, названий отрядов,
где проходил службу Ланг и т.д. Такие отступления от документальной
основы писатель допускает в первую очередь в изображении жизни главного
героя до службы в системе концлагерей.
Описывая судьбу Ланга от подростковых лет до назначения на службу в
Дахау, писатель отталкивается от основных этапов биографии Хесса. Но при
этом Мерль часто лишает их конкретной пространственной отнесенности.
Так, не указывается город, где живет семья Ланга: дано только название
улицы. Такого же рода отступления от биографии прототипа Мерль допускает
в изображении службы Ланга в рядах немецкой армии. В романе сохраняется
связь событий с основными этапами истории Германии: главный герой (как и
Хесс) участвует в военных действиях в Турции, Сирии, Прибалтике и т.д.
Однако на более частном уровне возникает условность описания: появляются
вымышленные 23-й полк Б., отряд Россбаха, стоящий в В. и т.д. Факты
биографии, лежащие в основе романа, выходят за пределы конкретного
жизненного опыта Р. Хесса. События предстают как возможные в рамках
любого отряда, сражения и т.д. Таким образом, приемы трансформации
фактов в описании жизни Ланга до службы в системе концентрационных
98
лагерей направлены на изображение общих тенденций в развитии Германии.
В поле зрения писателя – особенности социально-исторического контекста
становления личности будущего коменданта Освенцима.
Несколько
иной
подход
используется
при
изображении
концентрационных лагерей. В романе достаточно точно описывается порядок
разработки системы уничтожения людей, ее функционирование и т.д. Вопервых, наиболее полное отражение в романе получают факты, связанные с
работой Ланга по развитию Освенцима. В автобиографии Хесс значительное
место отводит описанию положения заключенных, действий надзирателей,
своей оценке телесных наказаний и т.д. В романе же эти моменты полностью
исключены: для Ланга люди существуют в качестве «единиц», его не
интересуют ни заключенные, ни другие эсэсовцы. Выражается это, например,
и в том, что комендант Освенцима не обращает внимания на переживания
Зецлера, считая, что руководить человеком на службе должен только долг
офицера. Тем самым, исключая любые рассуждения из сознания главного
героя, писатель подчеркивает основную черту человека, стоявшего у истоков
«фабрики смерти», – конформность личности.
Во-вторых, в описании разработки методики уничтожения людей в
Освенциме акцент перенесен на участие Ланга. В автобиографии Хесс
акцентирует внимание на том, что значительную роль в развитии системы
концентрационных лагерей играли другие функционеры, а не только (и не
столько) он сам: «Что стало тем временем с шутцхафтлагерем? Руководство
шутцхафтлагеря прилагало все усилия, чтобы сохранить традиции Айке в
обращении с заключѐнными. Сюда же были подброшены «улучшенные
методы», вынесенные Фричем из Дахау, Паличем из Заксенхаузена и
Майером из Бухенвальда»157. Хесс подчеркивает, что система лагерей смерти
– результат действий группы людей, что распределяет ответственность за ее
организацию между ними.
В романе основные этапы создания КЛ Освенцим сосредоточены
157
Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
[Эл.ресурс] // URL: URL:
99
вокруг главного героя. Так, например, идея применения «Циклона Б»
действительно принадлежала Хессу, однако первые опыты проводил его
помощник Фрицш, и, как пишет комендант Освенцима, без его ведома. В
романе же разработка всего проекта (за исключением частных аспектов)
осуществляется именно Лангом. В его образе концентрируются все аспекты
создания концлагеря: от того, что именно при нем разрастается Освенцим, до
мельчайших подробностей разработки планов газовых камер. Вместе с тем
Мерль в романе изображает не только Освенцим, но систему концлагерей,
которая создавалась, начиная с 1933 года. Упоминания о посещениях Лангом
других лагерей показывают, с одной стороны, массовость «проекта» НСДАП.
С другой стороны, КЛ Освенцим становится своего рода квинтэссенцией
нацизма и проводимой им политики, а Ланг – абсолютизированным
воплощением такого типа личности, который в своем стремлении к
подчинению может собрать воедино все «достижения» лагерной системы и
создать «фабрику смерти».
Таким образом, характер воплощения фактов двух этапов жизни Ланга
предстает различным. Обобщая события, касающиеся периода жизни до
службы в концлагере, писатель приводит их к конкретному историческому
итогу – возникновению и функционированию «фабрики смерти». Тем самым
и становление системы концлагерей осмысливается как итог пути развития
общества, не ограничиваясь рамками биографии отдельной личности.
Исходя из сказанного выше, можно сделать вывод, что сюжет романа
«Смерть – мое ремесло» в большой степени определяется положенным в его
основу документальным материалом. Это проявляется не только в образе
Рудольфа Ланга, но и других персонажах, а также описании исторических
событий и т.д. При этом писатель подвергает использованные факты
определенной
трансформации,
где
можно
выделить
ряд
наиболее
распространенных приемов. Во-первых, вымышленные имена героев,
имеющих реальных прототипов; во-вторых – изменение деталей событий:
топонимов,
названий
отрядов
и
т.д.
–
при
сохранении
сущности
100
описываемого; в-третьих, отбор фактов, связанных с развитием системы
концентрационных лагерей, и сосредоточение их вокруг образа Рудольфа
Ланга. Тем самым Мерль придает обобщенное звучание документальному
материалу, воплощая в судьбе коменданта Освенцима жизненный путь
типичного представителя немецкого общества первой половины ХХ века.
3.2 Взаимодействие факта и вымысла в образе Рудольфа Ланга
Роман «Смерть – мое ремесло» строится как повествование от лица
главного героя Рудольфа Ланга. Особое внимание уделено процессам,
происходящим в его сознании. В изображении внутреннего мира героя
важную роль играет взаимодействие фактов различных источников и
вымышленных элементов в описании психики.
В образе Ланга прослеживается синтез двух тенденций: с одной
стороны, пристальное внимание Мерля к психике героя, выявление его
характерологических особенностей, с другой – автор подчеркивает в
центральном персонаже «кровную связь с породившей и сформировавшей
его системой»158, раскрывает социальную обусловленность его личности. На
взаимодействии этих аспектов строится образ главного героя. Соотношение
событий жизни Ланга и проявлений внутреннего мира – значимый момент в
интерпретации документального материала в романе Мерля. Одним из
способов репрезентации психологической структуры личности является
интроспекция – «прием или способ изображения динамики внутренней
жизни героя (возникновения и смены его настроений, переживаний,
деятельности сознания, а также тех или иных проявлений бессознательного)
либо извне, с точки зрения безличного повествователя, либо изнутри – как
процесс его (героя) самосознания»159. Используя форму повествования от
первого
лица,
писатель
изображает
изменения
психики
коменданта
Освенцима, которые становятся одним из элементов движения сюжета.
158
159
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль //Французская литература 1945 – 1990. М., 1995. С. 379.
Тамарченко Н.Д. Интроспекция // Поэтика: слов.актуал. терминов и понятий М., 2008. С. 83.
101
Повествование от лица главного героя – прием, к которому Мерль не
раз обращается в своем творчестве: например, в романах «Мальвиль» (1972),
«Мадрапур» (1976), «Солнце встает не для нас» (1986). Однако писатель
говорил об отличиях в функции данной формы изображения событий в
различных произведениях: «Тот факт, что персонаж использует я, дает
ощущение непосредственности. У читателя создается впечатление, что перед
ним
находится
друг,
который
рассказывает
ему
свою
историю.
Действительно, рассказчик на меня похож, за исключением романа «Смерть –
мое ремесло»160. Мерль подчеркивает различия между комендантом
Освенцима и собственным мироощущением: «Это было очень сложно, так
как он во всех смыслах противоположен мне. Он абсолютно бесчеловечен,
тогда как я очень гуманен…»161 Таким образом, передавая право голоса
главному герою, писатель стремится максимально дистанцироваться от него.
Персонифицированный повествователь представляет иное, нежели авторское
сознание. Внутренний мир коменданта Освенцима, наряду с событиями его
жизни, становится объектом свидетельствования в романе.
В воссоздании внутреннего мира главного героя можно выделить два
основных аспекта. Во-первых, взаимодействие фактов автобиографии и
«Нюрнбергского дневника» в описании процессов сознания Ланга; во-вторых
– включение вымышленных элементов в изображении внутреннего мира
центрального персонажа: фантазий и галлюцинаторных состояний.
Взаимодействие
фактов
двух
центральных
документальных
источников, использованных писателем, имеет ряд особенностей. Во-первых,
в случае противоречия между автобиографией и «Нюрнбергским дневником»,
Мерль отдает предпочтение книге Гилберта. Во-вторых, использованы
различные приемы монтирования фактов в описании подросткового возраста
Ланга и в изображении мотивационной сферы психики героя на протяжении
всего произведения.
160
Tusseau J.-P. Robert Merle: homme de tolérance, écrivain rigoureux//Nuit blanche, le magazine du livre. 1997.
№ 67. Р. 41.
161
Delblat J.-L. Le métier d’écrire [Эл. ресурс] // URL: http://delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm
(Датаобращения: 27.02.2013).
102
Изображение подросткового возраста главного героя романа, как уже
было сказано, характеризуется большей долей вымысла. Включение фактов в
данной части произведения имеет свои особенности, связанные в первую
очередь с описанием формирования личности Ланга. Большая часть
повествования о семье главного героя опирается не на конкретные события
жизни Хесса (за исключением нанесения травмы однокласснику и
последовавшего за этим наказания). Мерль конструирует вымышленные
сцены, в которых соотносятся разрозненно представленные в «Нюрнбергском
дневнике» и автобиографии сведения относительно семьи коменданта
Освенцима. Примером этому может служить сцена, в которой отец сообщает
Рудольфу о своем решении выбрать для него путь священнослужителя.
Желание отца видеть в будущем сына пастором – факт, о котором
упоминается и в автобиографии коменданта Освенцима, и в «Нюрнбергском
дневнике». В данном случае писатель отталкивается от тех оценок типа
семейных отношений, которые были высказаны Хессом в беседах с
Гилбертом. Комендант Освенцимаговорит, что вырос в семье со строгими
католическими традициями, а отец «был самым настоящим ханжой, очень
строгим и фанатичным. Я узнал, что когда на свет появилась моя младшая
сестра, он дал торжественное обещание, что сделает из меня пастора; после
этого он принял целибат. И все мое воспитание было подчинено одной идее –
сделать из меня пастора»162. В отличие от автобиографии, где Хесс говорит
об определенном интересе со своей стороны к миссии священнослужителя, в
беседах с Гилбертом это решение связывается с религиозностью и
авторитарностью отца.
Такой
трактовке
следует
Мерль.
Во-первых,
создаваемая писателем сцена, в которой Рудольфу сообщается о выбранной
для него судьбе, предваряется указанием на патриархальный уклад семьи
Лангов. Не только главный герой боится наказания за свое опоздание, но и
другие члены семьи испытывают страх перед отцом. Каждый в доме
выполняет свою функцию, а выход за рамки сложившегося порядка повлечет
162
Гилберт Г. Нюрнбергский дневник. М., 2012. С. 229.
103
за
собой
неодобрение
со
стороны
Ланга-старшего.
Мерль
создает
представление о главенствующем положении отца, воля которого определяет
уклад жизни других членов семьи. Тем самым рассказ о выборе пути
священнослужителя для Рудольфа в определенном смысле подготавливается,
становясь проекцией семейных отношений.
Во-вторых, в романе данный факт представлен как разговор отца с
Рудольфом. Значительное внимание уделяется восприятию сыном слов
Ланга-старшего. Сообщая о своем решении, отец не предполагает даже
возможности несогласия с ним, пресекая любое проявление собственного
мнения у Рудольфа:
– И тогда я дал Пресвятой деве торжественный обет: если ребенок,
которого родит жена, будет сыном, я посвящу его служению Пресвятой деве.
Он взглянул мне в глаза:
– Родился сын – такова была воля Пресвятой девы.
Я вдруг совершил отчаянный поступок – я встал.
– Сядь, – сказал он, не повышая голоса.
– Но, отец...
– Сядь.(С. 228)
Писатель показывает воздействие авторитетной личности, ведь именно
отец обладает властью в семье, на сознание главного героя. Проявление
собственногомнения у Рудольфа неизменно подавляется, что в итоге и
закладывает базу его стремления к подчинению. Тем самым писатель на
примере
данного
факта
показывает,
каким
образом
происходит
формирование конформной личности главного героя.
В этой же сцене возникает и еще одна характеристика отношений с
отцом, данная Хессом в беседах с Гилбертом:«Что меня превратило в такого
упрямца и, вероятно, впоследствии оттолкнуло от людей, так это то, как он
заставлял меня почувствовать, что своими провинностями я поступаю
несправедливо по отношению к нему лично и что он, поскольку я куда ниже
его по своим духовным качествам, несет ответственность перед Господом за
104
мои грехи»163. В романе эти слова звучат непосредственно из уст отца
Рудольфа: «Я возвратился в Германию... признался во всем... твоей матери...
и решил... что отныне... взвалю на свои плечи... помимо собственных
грехов... грехи детей... жены... и буду... вымаливать прощение... у бога... за
них... как за себя» (С. 228). Нравственное превосходство отца становится не
просто ощущением, возникающим у Рудольфа, а намеренно формируемой у
него чертой личности. Герой постоянно сталкивается с мыслью, что он не
достоин нести ответственность за собственные действия, в сущности –
определять течение своей жизни. Слова отца о том, что он принимает на себя
грехи других членов семьи, несколько раз возникают в романе. Так же, как и
в эпизоде с выбором для главного героя пути священнослужителя, неизменно
они сопряжены с тем, что Рудольф оказывается неспособен противоречить
воле отца. Тем самым конструирование сцены писателем направлено на
изображение механизмов формирования личности главного героя. Сходным
образом трактуется и ряд других фактов биографии Хесса: эпизод с
нанесением
травмы
однокласснику,
сцена
исповеди,
желание
стать
миссионером и т.д. В действиях отца писатель подчеркивает подавление воли
Рудольфа, которое ведет ко все большему растворению во внешней
определяющей его жизнь силе. Мерль, тем самым, указывает социальные
корни становления Ланга, связывая их с авторитарной моделью семейного
воспитания.
Второй
формой
монтирования
сведений
является
изображение
мотивационной сферы Ланга на протяжении всего романа. Отталкиваясь от
документальной основы, Мерль в определенном смысле сталкивает сознание
и подсознание героя: в первом неизменно присутствует мотив долга; в другом
в тех же ситуациях – вина, страх, стыд. Как в автобиографии, так и в
«Нюрнбергском дневнике» Хесс подчеркивал, что все его действия были
обусловлены приказом: «…если принять во внимание все то, чему нас учили,
сама мысль о том, что можно отказаться выполнить приказ, просто не могла
163
Гилберт Г. Нюрнбергский дневник. М., 2012. С. 230.
105
прийти нам в голову – независимо от того, какой это был приказ… Мне
кажется, вам просто не понять наши устои. Разумеется, я был обязан
подчиниться любому приказу. И теперь за это расплачиваюсь»164. В романе
чувство долга становится буквально лейтмотивом образа Ланга, и смысл
своего существования он определяет именно в таком ключе: «Какое значение
имеет, что думаю лично я? Мой долг – повиноваться» (С. 503). Потребность
героя в повиновении Мерль подчеркивает, вводя в повествование эпизоды,
когда Рудольф оказывается свободен от влияния авторитетной силы. Даже в
таких случаях Ланг продолжает механически воспроизводить авторитарные
отношения: так было после смерти отца, так он действует, работая на
строительстве моста, и т.д.
Иным предстает описание подсознания в тех ситуациях, когда Ланг
сталкивается с необходимостью выполнить приказ авторитетной силы. Мерль
выводит на авансцену чувства, которые испытывает герой: вина, страх, стыд.
В данном случае писатель обращается к материалам «Нюрнбергского
дневника»: Хесс говорил о постоянном ощущении вины перед отцом. В
романе Мерль не локализует это чувство только лишь описанием семейных
отношений. Вина сопровождает героя на протяжении всего повествования:
начиная с общения с отцом: «И как всегда [...] меня охватывало чувство
неловкости и какой-то вины, будто я был причиной тому, что такое почти
богоподобное существо, как мой отец, – ничто» (С. 227), и заканчивая
отношением к верхушке нацистской партии: «И в тот же миг стыд волной
захлестнул меня – я предал рейхсфюрера, открыл жене государственную
тайну» (С. 486). Однако на протяжении романа изменяется природа
возникновения этого чувства в сознании героя. Изначально продиктованная
воздействием отца, затем вина проявляется в моменты неспособности Ланга
выполнить приказ. И в этих ситуация неизменно возникают образы,
символизирующие отца Рудольфа: ощущение дрожи и холода, которое
испытывает главный герой, глаза и голос отца, черный цвет. Тем самым
164
Гилберт Г. Нюрнбергский дневник. М., 2012. С. 215.
106
Мерль постоянно отсылает к социальным причинам формирования личности
коменданта Освенцима. Вместе с тем мотив долга, который многие
исследователи считают доминирующей чертой характера Ланга (например,
М. Дюваль, Н.Ф Ржевская и др.), не исчерпывает для писателя сущности
героя. Стремление выполнить приказ – лишь внешняя мотивация, а
ощущение вины продиктовано не только желанием избежать деструктивных
эмоций, на что указывает Э.Б. Бойд. Истоки конформности Ланга – в
ощущении собственной несостоятельности, что отчетливо показывает Мерль.
Права строить собственную систему ценностей Рудольф был лишен с
детских лет – ведь он морально стоит несоизмеримо ниже своего
богоподобного отца. Все, что остается Лангу, – следовать указаниям
авторитетной силы, что и позволяет избегать деструктивных эмоций.
Внутренний мир коменданта Освенцима отсылает к проблеме
авторитарной личности, получившей свое теоретическое обоснование в
работах исследователей Франкфуртской школы (Э. Фромм, Т. Адорно и др.).
По их мнению, данный психотип стал основой массового принятия
идеологии нацизма. Авторитаризм определяется исследователями как
тенденция к отказу «от независимости своей личности», желание «слить свое
Я с кем-нибудь или с чем-нибудь»165. Чувство вины в структуре такой
личности – один из основополагающих элементов. Но продиктовано оно
прежде всего страхом оказаться вне авторитетной силы, так как в этом случае
появляются чувства «неуверенности, незащищенности, поскольку действия
против воли авторитета предполагают возможность быть наказанным и, что
еще хуже, быть отвергнутым авторитетом»166. Такая необходимость следовать
требованиям внешней силы показана в романе. Мерль акцентирует внимание
на том спокойствии, которое испытывает Ланг, ощущая принадлежность к
внешней силе: «Потом я вспомнил о партии и почувствовал себя
счастливым»167. Возводя мотивы деятельности героя к необходимости
165
Фромм Э. Бегство от свободы. М., 2012. С. 140.
Фромм Э. Человек для себя. Исследование психологических проблем этики. М., 2010. С. 167.
167
Мерль Р. Смерть – мое ремесло // Мерль Р. Смерть – мое ремесло. Уик-энд на берегу океана. СПб, 2001.
166
107
подчиняться, писатель тем самым показывает несостоятельность Рудольфа
как личности. Постоянно переживая чувства стыда, вины, страха, Ланг не
способен существовать вне авторитетной силы, что вновь заставляет
вспомнить слова Фромма: «Общая черта всего авторитарного мышления
состоит в убеждении, что жизнь определяется силами, лежащими вне
человека, вне его интересов и желаний. Единственно возможное счастье – в
подчинении этим силам»168.
Таким образом, описание мотивационной сферы Ланга строится на
основе синтеза документальных сведений. Особенности их взаимодействия
выявляют и взгляд писателя на природу подчинения главного героя.В основе
стремления Ланга следовать приказу лежит сформированное еще в
подростковом
возрасте
чувство
вины,
поддерживаемое
ощущением
превосходства авторитетной силы, что и является решающим мотивом в
действиях
главного
конформности
героя.Подчеркивая
Ланга,
Мерль
не
социальную
просто
детерминацию
показывает
корни
ее
формирования.Писатель демонстрирует, как эти чувства искусственно
поддерживаются социумом: например, Гиммлер намеренно заставляет
Рудольфа стыдиться того, что он посмел усомниться в рейхсфюрере. Тем
самым
образ
главного
героя
наглядно
показывает,
каким
образом
взращивалась личность нацистского преступника.
Подобный взгляд на природу подчинения Ланга внешней силе отличает
роман Мерля от других произведений, в которых появляется фигура
коменданта Освенцима. В частности, это касается романов У. Стайрона
«Выбор Софи» (1979) и Дж. Литтелла «Благоволительницы» (2006).
В романе У. Стайрона образ Хесса возникает в рассказе Софи, бывшей
заключенной концлагеря. История их взаимоотношений предваряется
отступлением,
посвященным
личности
коменданта
Освенцима.
Американский писатель так же, как и Мерль, ставит вопрос о том, «какая
С. 365.
168
Фромм Э. Бегство от свободы. М., 2012. С. 168.
108
среда породила этого современного готического урода»169. Давая отсылки к
некоторым
фактам
биографии
Хесса,
Стайрон
называет
одной
из
центральных черт его личности стремление к подчинению: «это был своего
рода служебный механизм с вакуумом вместо морали, из которого высосано
все»170. Но раскрывает эта идея иным, нежели в произведении Мерля, путем.
Отталкиваясь от одних и тех же документальных источников, писатели поразному трактуют ряд аспектов автобиографии Хесса. Для Мерля данное
комендантом Освенцима объяснение собственных действий является ложью,
связанной с желанием снять с себя ответственность за содеянное. Стайрон в
этой
черте
автобиографии
видит
двойственность
личности
Хесса:«…угрызения совести, даже раскаяние время от времени нападали на
него, как бы возвещая о некоей странной болезни, – вот эта-то уязвимость,
что-то человеческое, появляющееся в неумолимом и послушном роботе, и
делает
его
мемуары
столь
поразительными,
столь
страшными
и
поучительными»171. Исходя из такого взгляда, писатель повествует об
истории взаимоотношений Хесса и Софи.Обещание коменданта Освенцима
спасти сына Софи Яна выглядит неожиданными и не свойственным для
героя, в чем и проявляется противоречивость его личности. Однако в итоге
руководитель «фабрики смерти» не сдерживает данного слова. Писатель
оставляет за границами повествования мотивацию действий данного
персонажа, однако, очевидно, в нем побеждает долг офицера. В итоге
комендант Освенцима изображается «исполнительным и самолюбивым
чиновником, одержимым чувством долга, убежденным в том, что он служит
Третьему рейху и своему народу»172.
Образ коменданта Освенцима также появляется в романе Дж. Литтелла
«Благоволительницы». Он предстает в восприятии главного героя офицера
СС Максимилиана Ауэ, от лица которого ведется повествование. Литтелл
169
Стайрон У. У. Выбор Софи. М., 1991. С. 227.
Там же. С. 229.
171
Там же. С. 229 – 230.
172
Гиль О.Л. Роль документального начала в романе У. Стайрона «Выбор Софи» // Ученые записки
Комсомольского-на-Амуре государственного университета, 2011, № 1 – 2. С. 52.
170
109
предлагает изображение Хесса в период его управления лагерем Освенцим.
Создавая образ Хесса, писатель отталкивается, очевидно, не только от
автобиографии коменданта Освенцима, но и от показаний бывших узников
концлагеря (в частности, Станислава Дубеля и Янины Щурек). Значительное
внимание уделяется отношению Хесса к деятельности в системе КЛ. Литтелл
также выводит на первый план стремление коменданта выполнить
поставленную перед ним задачу. Но видение этой черты личности имеет свои
особенности. Главный герой отмечает, что Хесс был «абсолютно типичным
офицером Инспекции концентрационных лагерей, без воображения и
фантазии...»173 Действия коменданта Освенцима предстают обусловленными
не только долгом перед Третьим Рейхом, но и карьеризмом: демонстрируя
вышестоящему
офицеру
Ауэ
особенности
работы
концлагеря,
он
подчеркивает свою роль в ее организации. Вместе с тем Хесс абсолютно
отрешен
от
нравственной
стороны
выполняемой
им
в
Освенциме
деятельности. Более того – лагерь становится ресурсом для достижения
собственного благополучия. Литтелл включает в роман описание семьи и
дома Хесса. Его жилище обустроено за счет заключенных, на сыне Клаусе
надета курточка, которую «папа принес из лагеря»174. Хесс не только
разрабатывает систему уничтожения людей, но и извлекает из этого выгоду,
не согласующуюся с постулатами нацизма. Такое отношение к деятельности
отличает коменданта Освенцима от ряда других немецких функционеров,
появляющихся в романе. Из уст, например, Эйхмана или Мюллера часто
звучат фразы о долге перед государством. В этом смысле комендант
Освенцима оттеняет образ главного героя, который, будучи также ярым
национал-социалистом, все же задумывается о сущности происходящего. Но
вместе с тем Хесс становится одним из тех персонажей, которые
подтверждают постоянно звучащую в романе мысль об отсутствии выбора у
человека перед лицом истории. Несмотря на все отличия в мироощущении,
герои одинаково невиновны и виновны в происходящем.
173
174
Литтелл Дж. Благоволительницы. М., 2012. С. 491.
Тамже. С. 508.
110
Однако необходимо отметить точки соприкосновения в оценке тремя
писателями личности коменданта Освенцима. Так или иначе, подчеркивается
его безразличие к нравственной стороне службы в концлагере и стремление к
тщательному выполнению поставленной задачи. Различным образом трактуя
продиктованные автобиографией черты личности Хесса, писатели видят в
нем одного из типичных представителей национал-социалистической
Германии, а в более широком смысле – тоталитарного государства.
Еще один аспект изображения внутреннего мира Ланга в романе Мерля
– включение вымышленных фрагментов, в частности – фантазий и
болезненных галлюцинаторных состояний. Данные проявления психики
соотносятся с периодом формирования личности будущего коменданта
Освенцима. Они возникают в те моменты, когда герой остается вне влияния
внешней силы или же находится в состоянии скрытого конфликта с ней.
Следовательно, фантазии и галлюцинации в большой степени характеризуют
способность Ланга к формированию альтернативных моделей поведения.
Фантазии Ланга носят деструктивный характер: предметом их
становится либо собственная смерть, либо уничтожение кого-либо. Так,
главный герой представляет свою смерть после разговора с отцом: «Я умер.
Стоя на коленях, вся семья молилась у моей постели. Мария плакала. Это
продолжалось довольно долго. Наконец отец поднялся с колен – черный,
худой, вышел деревянным шагом из комнаты, заперся в своем ледяном
кабинете и сел у открытого настежь окна. Он сидел и ждал, чтобы дождь
прекратился и можно было закрыть окно. Но теперь это было ни к чему. Меня
не стало на этом свете, я уже не мог сделаться священником и быть
заступником за него перед богом» (С. 231). Картина, созданная воображением
Ланга,
становится
практически
зеркальным
отражением
только
что
состоявшейся беседы: теперь отец стоит у окна, ощущая холод, тогда как сын
оказывается на его позиции. Если в реальности Ланг-старший берет на себя
грехи других членов семьи, то в нарисованной сознанием картине уже
Рудольф – заступник отца. С одной стороны, фантазия предстает
111
своеобразным протестом, ведь Ланг разрушает предопределенный для него
путь жизни, правда, находя выход только в смерти. С другой – бунт
проявляется в рамках принятой в семье главного героя системы отношений с
той лишь разницей, что авторитетной личностью становится Рудольф,
наказывающий отца. Таким образом, создаваемые в воображении героя
ситуации демонстрируют неспособность Ланга выйти за рамки принятой
модели поведения.
Те же черты личности Рудольфа проявляются и в фантазиях, связанных
с уничтожением других людей. Возникающие в сознании героя образы
проникнуты культом военной службы. Ланг представляет себя солдатом:
«дворец осажден неграми, рядом со мной падает сраженный солдат, я
поднимаю его ружье и стреляю… стреляю… с поразительной меткостью» (С.
233). Главный герой восхищается дядей-военным, предками, посвятившими
себя службе в немецкой армии, чьи портреты висят в доме, что, конечно,
объясняет и возникновение подобных фантазий. Но вместе с тем писатель
задает доминанту личности – деструктивность, ведь в воображении героя
возникают картины убийства людей. Включение данных элементов психики
Ланга – не только средство характеристики главного героя. Фантазии уходят
со страниц романа, и связано это с тем, что агрессия получает возможность
выхода во внешний мир: главный герой вступает в ряды немецкой армии и
получает возможность уничтожать людей. Писатель, тем самым, показывает
и особенности становления Германии, которая в итоге делает убийство во
имя государства социально приемлемым действием.
Схожую функцию выполняет и описание болезненных состояний
Ланга. Галлюцинации возникают в тех ситуациях, когда главный герой
оказывается вне влияния авторитетной силы: разочаровывается в религии,
вынужден оставить службу в немецкой армии и т.д. Неприспособленность
Рудольфа
самостоятельно
определять
свой
жизненный
путь
Мерль
показывает в том, что мир фактически теряет для главного героя свои
очертания. Он видится Лангу в белых пятнах, лишается пространственных
112
ориентаций: «Передо мной замелькали лица прохожих, они вырастали, потом
исчезали, внезапно превращались в круги: глаза, нос, рот, их цвет – все
стиралось, оставались лишь белесые диски, похожие на белки слепца.
Постепенно они приближались ко мне, увеличиваясь и трясясь, как студень»
(С. 310). Конструировать собственную модель мира герой не способен –
отсюда его стремление любыми средствами защищать систему ценностей,
данную авторитетной силой. И все, что подвергает ее сомнению, Рудольф
готов уничтожать. Этим обусловлено агрессивное разрешение Лангом
конфликтов с рабочими на заводе, нанесение травмы Вернеру и т.д. Характер
взаимодействия главного героя с внешним миром подразумевает и вопрос о
том, может ли авторитаризм стать основой построения общества. Однако, как
показывает писатель, Рудольф не воспринимает «Другого» как личность, а
потому человек, действия которого выходят за рамки данной внешней силой
системы отношений, может и должен быть уничтожен.
Таким образом, включение вымышленных элементов в изображение
психики героя не только акцентирует внимание на авторитарности его
личности. Фантазии и галлюцинации присутствуют в изложении судьбы
Ланга до его вступления в нацистскую партию. Это событие является
своеобразным рубежом в становлении личности Рудольфа: связывая себя с
НСДАП, герой отмечает, что отныне вся его жизнь посвящена долгу.
Демонстрирующие неспособность Рудольфа существовать вне влияния
внешней силы, фантазии и галлюцинации исчезают в тот момент, когда
будущий комендант Освенцима органично вписывается в мир Третьего
Рейха, тем самым характеризуя и изменения, происходящие в обществе.
Взаимодействие главного героя с внешним миром характеризуется
определенной
двойственностью.С
одной
стороны,
в
образе
Ланга
подчеркивается его связь с окружающей действительностью. Размышления
героя так или иначе связаны с материальными аспектами: обустройством
фермы, которую предлагает Рудольфу Иезериц, или разработкой проекта
концлагеря. Как и сам герой на протяжении всего произведения обретает
113
покой, производя автоматические, не требующие аналитики действия:
считает шаги, чистит обувь и т.д. Ланг не только включен в общественную
систему
Третьего
Рейха,
но
и
привязан
к
материальной
стороне
действительности. Но, с другой стороны, оставаясь вне влияния внешней
силы, герой теряет вместе с ориентирами для действий и физические
очертания мира, которые, казалось бы, не зависят от общественной системы.
В рамках предложенного социумом типа отношений Ланг находит
единственный способ сохранять связь с окружающей действительностью.
Разрушая, он вновь обретает утерянное ощущение материальности мира: «Я
ничего не отвечал, смотрел, как мебель чернеет и коробится в огне, и все
вещи становились как бы ощутимее – ведь я мог их уничтожать» (С. 327). В
итоге герой, столь прочно связанный с внешней реальностью, не способен
создавать собственную модель мира. Даже привычные вещи и действия Ланг
не может наполнить новыми смыслами, выходящими за рамки той системы
ценностей, которая сопутствовала его становлению, – отсюда и полная
дезориентация героя.
Подобный
способ
идентификации
с
миром
имеет
двойную
направленность: с одной стороны, Рудольф поглощает устои общества и
растворяется в нем. Но чем больше он подчиняется, впитывает догматы
внешнего
мира
–
индивидуальности
тем
и
больше
становится
он
отчуждается
массовым
от
продуктом
собственной
общества.
Погруженный в ограниченную систему социальных отношений, герой
становится не личностью, а совокупностью выполняемых им функций. И
именно это в итоге и приводит к сухим, лишенным эмоций ответам Ланга на
слушаниях Нюрнбергского процесса, к отношению к людям как единицам, а
не живым существам.
Таким образом, сознание главного героя лишено аналитического
осмысления происходящего, внутренний мир характеризуется набором
типичных эмоций. Продуцируемая государством модель личности не требует
от человека критичного отношения ни к действительности, ни к самому себе:
114
«В эсэсовских частях не нужны люди, которые мучаются какими бы то ни
было душевными конфликтами» (С. 386), – говорит Гиммлер. В итоге
нравственность и мораль главному герою заменяют постулаты нацистской
«веры». Именно это и стало для Мерля самым ужасающим в личности Хесса
и потому заняло центральное место в изображении Ланга в романе:
«Существовали под нацизмом сотни, миллионы таких, как Рудольф Ланг,
нравственных внутри безнравственности, сознательных без сознания,
маленьких работников, которых их основательность и их «заслуги» вели по
карьерной лестнице. Все то, что сделал Рудольф, он сделал не от злобы, а во
имя категорического императива, верности власти, подчинения порядку,
уважения к Государству. Кратко говоря, в качестве человека долга, и в этом он
действительно ужасен»175. Тем самым писатель ставит вопрос и о
коллективной ответственности за произошедшее: каким образом могло
появиться государство, в котором смерть становится для человека ремеслом.
Итак, значительное место в образе Рудольфа Ланга занимает
изображение процессов, происходящих в психике главного героя. В
описании внутреннего мира Мерль ориентируется на документальные
источники, отталкиваясь от данных Хессом объяснений мотивов своих
действий.
Монтируя
в
романе
различные
факты
и
дополняя
их
вымышленными элементами, писатель предлагает свою концепцию личности
нацистского преступника, центральная черта которой – авторитарное
подчинение. Особенности претворения документального материала связаны
не только с раскрытием характерологических особенностей коменданта
Освенцима, но и с выявлением путей формирования подобного типа
мироотношения и его социальной детерминацией.
175
MerleR. Lamortestmonmétier. P., 2010. P. III.
115
3.3 Традиция жанра романа воспитания176
Одним из аспектов синтеза художественного и документального в
романе «Смерть – мое ремесло» становится обращение писателя к жанровой
форме, разработанной в литературе вымысла, – традиции романа воспитания.
Роман
воспитания
стал
объектом
пристального
изучения
в
литературоведении. Данный жанр рассматривается в отечественной науке в
работах таких исследователей, как М.М. Бахтин, А.В. Диалектова, С.В.
Гайжюнас, И.А. Влодавская, В.Н. Пашигорев и другие. Основополагающей
характеристикой
романа
воспитания
М.М.
Бахтин
называет
образ
становящегося героя. Среди пяти типов романа с динамическим героем
исследователь выделяет реалистический, в котором «становление героя
дается в неразрывной связи с историческим становлением»177. Вокруг этой
черты – образа становящегося героя – выстраивают систему жанровых
признаков романа воспитания и другие исследователи. Так, А.В. Диалектова
в
работе
«Воспитательный
роман
в
немецкой
литературе
эпохи
просвещения» (1972) подразумевает под романом воспитания «произведение,
доминантой всего построения которого является процесс воспитания героя:
жизнь для героя становится школой, а не ареной для борьбы»178. Среди
других признаков данного жанра исследовательница называет изображение
становления героя в соотношении с внешним миром; движение к духовному
и физическому идеалу; построение сюжета вокруг центрального персонажа,
проходящего свое развитие на протяжении произведения и т.д. Схожие черты
указывает И.А. Влодавская в работе «Поэтика английского романа
воспитания начала ХХ века: Типология жанра» (1983). Актуальность данного
жанра, по мнению исследовательницы, заключается в «сосредоточенности на
кардинальной проблеме бытия – проблеме человека в окружающем мире,
176
Часть материалов, рассмотренных в данномпараграфе, изложены в ранее опубликованной статье автора
диссертации:Анохина А.В. «Смерть – мое ремесло» Р. Мерля: традиция романа воспитания как средство
репрезентации факта // Филология и культура. Philology and Culture. 2014. №3 (37). С. 32 – 37.
177
Бахтин М.М. К «роману воспитания» // Собрание сочинений. Т.3: Теория романа (1930 – 1961 гг.). М.,
2012. С. 331.
178
Диалектова А.В. Воспитательный роман в немецкой литературе эпохи просвещения. Саранск, 1972. С. 35.
116
цели и смысле его существования»179, а хронотоп произведения подчиняется
идее ученичества.
Таким образом, можно выделить ряд признаков романа воспитания, на
которых акцентируют внимание исследователи: образ становящегося героя,
принцип моноцентрической композиции, наличие образов наставников,
изображение мира как «школы» жизни и движение развития центрального
персонажа к идеалу, связь героя с исторической реальностью.
Претерпевающий изменения на протяжении всего своего развития, в
двадцатом столетии роман воспитания приобретает специфичные черты.
А.Н. Садриева, изучая данный жанр в качестве социальной институции,
связывает его эволюцию в ХХ веке с разрушением привычных культурных и
социальных моделей: «Прежние жизненные модели, культурные нормы и
практики больше не воспринимаются субъектом как образцовые. Его
культурный мир перестает быть самопонятным, теряет четкость границ и
целостность внутренней структуры»180. Послевоенное время характеризуется
и изменением представлений о нормативно-образцовом поведении и
стратегиях воспитания молодого поколения. Эти процессы влекут за собой
определенную трансформацию признаков романа воспитания, связанного с
репрезентацией социально-культурных идеалов эпохи. Вопрос о принципах
формирования
системы
ценностей
поставил
и
национал-социализм.
Обращаясь к жанру романа воспитания, Мерль осмысливает предложенные
данной идеологией постулаты построения общества.
Произведение Мерля строится как классический роман воспитания «с
точным описанием его (Ланга. – А.А.) семьи, домашней обстановки и его
ближайших «учителей» в разные периоды немецкой истории, начиная с
кануна первой мировой войны и вплоть до разгрома гитлеризма и
Нюрнбергского процесса 1945 г.»181. Следуя традиции данного жанра,
179
Влодавская И.А. Поэтика английского романа воспитания начала XX века: Типология жанра: Автореф.
дис. … док-ра филол. наук: 10.01.05. Киев, 1983. С. 1.
180
Садриева А.Н. Трансформация западноевропейского романа воспитания в культурном контексте
современности: Автореф. дис. … канд. культурологии: 24.00.01. Екатеринбург, 2007. С. 17.
181
Евнина Е. М. Современный французский роман 1940 – 1960. М., 1962. С. 235.
117
«Смерть
–
мое
ремесло»
имеет
моноцентричное
построение,
где
доминирующим является взгляд на мир центрального персонажа. Обращение
к форме романа воспитания является средством интерпретации факта, ведь
«чудовищные явленияXXвека становятся особенно страшными, когда о них
повествуется в форме, родившейся в «патриархальные», «идиллические»
времена»182. Взаимодействие избранного жанра и документального материала
направлено
на
характеристику
изменений
окружающей
героя
действительности: писатель анализирует те идеалы, которые предлагает
общество. Вместе с тем обращение к роману воспитания подразумевает и
определенные
принципы
отбора
и
преобразования
документального
материала.
Сюжет романа воспитания «строится как исчерпывающая, все
охватывающая история личности, где изображается вся жизнь, а иногда –
молодые годы героя»183. Описывая в романе судьбу Ланга с подростковых лет
до слушаний Нюрнбергского процесса, Мерль организует факты как ряд
последовательно сменяющих друг друга этапов формирования Рудольфа.
Каждый период связан с наличием внешней силы, которая руководит
действиями главного героя, и завершается ее падением в глазах Ланга.
Первоначально определяющей жизненный путь героя является воля отца.
После его смерти Рудольф оказывается во власти армейской системы, а затем
– Третьего Рейха, поражением которого и завершается путь коменданта
Освенцима. Мир, в котором находится Ланг, становится для него «школой»,
формирующей у Рудольфа определенный тип мироотношения. Однако смена
этапов определяется не только переходом от одной внешней силы к другой.
Каждый последующий период развития главного героя характеризуется все
возрастающимстремлением к подчинению – авторитаризмом. Подобная
динамика
развития
личности
Ланга
проявляется
в
характере
его
взаимоотношений с внешним миром. Если в подростковом возрасте у него
182
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль // Французская литература 1945 – 1990. М., 1995. С. 379.
Гайжюнас С.В. Роман воспитания. Поэтика и типология жанра: Автореф. дис. … канд. филол. наук:
10.01.08. М., 1980. С. 12.
183
118
еще существуют неформальные контакты со сверстниками (хотя и
завершаются они неудачно, как в ситуации с Вернером), то в дальнейшем
необходимость общения с другими людьми полностью обусловливается
представлениями героя о долге и необходимостью выполнить приказ.
Восприятие Лангом действительности все в большей степени определяется
той картиной мира, которую предлагает авторитетная на данный момент сила.
В своем стремлении следовать приказу герой проходит путь от страха перед
гневом отца до возможности убийства не только заключенных концлагеря, но
и собственных детей во имя долга.
Внутри каждого этапа можно выделить центральные события,
характеризующие особенности становления Ланга: нанесение однокласснику
травмы, смерть сослуживца во время сражений в Турции, первые
эксперименты по уничтожению людей в концлагере и т.д. Имеющие
документальную основу, эти факты претерпевают изменения в романе. В
описании подросткового возраста таким событием выступает эпизод, в
котором по вине Ланга его одноклассник Ганс Вернер ломает ногу. В
автобиографии эта ситуация предстает случайностью: во время игры Хесс
неумышленно толкнул одноклассника и тот, неудачно упав, получил травму.
В романе Мерль изменяет течение события. Насмешки Ганса над
религиозностью отца Ланга и принятой в семье моделью поведения
вызывают агрессивную реакцию главного героя: «Я набросился на него с
кулаками. Он отступил, поскользнулся на мокром снегу, попытался
сохранить равновесие, но упал, подвернув ногу» (С. 239). Переосмысливая
факт подобным образом, Мерль выводит на первый план одну из доминант
личности Рудольфа: он не принимает критики в адрес авторитетной силы.
Действия главного героя бессознательны. Но в этом проявляется и еще одна
сторона его личности. Кроме агрессии, иного пути отстоять данную отцом
систему
ценностей
Ланг
найти
не
может,
ведь
он
не
приучен
самостоятельновырабатывать модели поведения.
Однако защита отца оборачивается наказанием с его стороны, ведь
119
Рудольф поступил вопреки установленным им правилам. Данное событие
Мерль считал одним из решающих в становлении коменданта Освенцима.
Писатель подчеркивает в статье «Величайший палач современности», что эта
ночь – «сцена страха и насилия» – «стала потрясением для его
чувствительности»184, так как Рудольф был отвергнут авторитетной
личностью – отцом. В итоге для главного героя единственным способом
избежать неприятия со стороны внешней силы оказывается точное
следование ее требованиям. Ланг разочаровывается в религии, но не может
выйти из-под власти отца. Исчезает и существовавший до этих событий
внутренний протест против авторитетной силы: Рудольф, например, не хотел
быть священником, несмотря на решение отца. Таким образом, в описании
семейного воспитания писатель показывает механизмы формирования
авторитарности личности, которые и становятся решающими в дальнейшем
развитии героя.
Взгляд Мерля на личность нацистского преступника соотносится с
появившимися в 30 – 50-е гг. ХХ века исследованиями феномена массового
принятия нацизма. В частности, В. Райх в работе «Психология масс и
фашизм» (1933) утверждает, что в основе установления идеологии нацизма
лежит распространенная в Германии модель авторитарной семьи. Данный
тип отношений связывается с ролью религии в воспитании и подавлением
личности. Этим аспектам в видении истоков принятия национал-социализма
следует Мерль, изображая в романе семью Ланга. Но во взгляде на природу
подавления героя писатель отходит от концепции Райха. Последователь
Фрейда, австро-американский психолог связывает установление фашизма с
такой моделью отношений, которая ведет к вытеснению естественных
потребностей и необходимости их компенсации: «сексуальное вытеснение
усиливает политическую реакцию, превращает массового индивидуума в
пассивную аполитичную личность и создает вторичную силу в структуре
личности
184
–
искусственную
потребность,
которая
активно
Merle R. Le plus grand assassin des temps modernes // Les lettres francaises, №782, 16 – 22.07.1959. P. 9.
120
поддерживаетавторитарный
строй»185.
В
своем
понимании
феномена
фашизма Райх синтезирует роль иррациональных структур личности и
особенности общественной системы. Однако ключевым моментом остается
подавление сексуального влечения. Для Мерля проблема вытеснения
естественных потребностей уходит на второй план. Авторитарная модель
семейных отношений связывается прежде всего с созданием у личности
представления
о
морально-нравственном
превосходстве
авторитетной
личности. Тем самым в центре внимания писателя оказываются социальные
причины становления будущего коменданта Освенцима, связанные с
продуцируемым семьей типом межличностного взаимодействия.
Следующим событием, демонстрирующим усиление авторитарности
героя, является эпизод сражения с турками, в котором погибает Шмитц. В
автобиографии комендант Освенцима пишет, что сослуживец был убит,
находясь за своим оружием. Хесс не имеет никакого отношения к смерти
солдата, более того – комендант Освенцима говорит о вызванном видом
мертвого человека страхе и желании уйти с поля боя. Однако он вынужден
открыть
огонь
по
противнику,
несмотря
на
охватывающую
его
неуверенность: «Теперь я делал выстрел за выстрелом, как меня учили на
курсах, но тоже не совсем уверенно. […] Хотя после первых выстрелов я стал
целиться гораздо точнее, я не знаю, попал ли еще в кого-то во время этого
сражения. Я был слишком взволнован»186. В романе течение этого события
изменяется. Мерль выводит на первый план мотив долга, который руководит
главным героем. Ланг не просто следует отданному унтер-офицером приказу
«Последний, кто останется в живых, доставит назад пулемет» (с. 275), но и
вынуждает других выполнять его. Не позволяя Шмитцу уйти с поля боя,
герой становится косвенной причиной смерти сослуживца. В отличие от
ситуации с Вернером, теперь Рудольф не испытывает никаких эмоций из-за
гибели человека. Он продолжает методично стрелять по врагу до тех пор,
185
РайхВ. Психологиямассифашизм. СПб, 1997. С. 57.
Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
186
[Эл.ресурс] // URL:
121
пока сам не оказывается ранен. Мерль показывает усиление значимости
долга для главного героя: приказ может оправдать любые действия. Именно в
таком направлении идет и дальнейшее развитие Ланга. Действуя согласно
приказу, герой уничтожает арабские деревни, а затем – разрабатывает
систему концентрационных лагерей. Тем самым усиление авторитарности
как вектор развития личности главного героя неизменно оказывается
связанным с деструктивностью по отношению к внешнему миру. Начиная со
случайно нанесенной однокласснику травмы и сражений с воображаемыми
врагами, Ланг движется по пути причинения все большего вреда
окружающим людям: от единичных убийств к массовым, делая смерть своим
ремеслом. Таким образом, перестроение фактов биографии Хесса в романе
демонстрирует усиление авторитаризма личности главного героя. Рудольф
Ланг, тем самым, воплощает специфичный тип личности – «человек
долга»187, как характеризует его Мерль в предисловии к роману.
Однако авторитарность как характерологическая черта личности не
становится исчерпывающим объяснением как действий главного героя, так и
разработки системы массового уничтожения людей. В романе воспитания
«важную роль играют так называемые персонажи-спутники главного героя
на разных этапах его жизни», «способствующие пробуждению или
воспитанию той или иной стороны личности»188. Наличие своеобразных
учителей – важный момент во взгляде писателя на личность Хесса, о чем
Мерль пишет в статье «Величайший палач современности»: «Из церкви
сирота Хесс попал в армию и нашел тотчас отца в лице капитана, которого он
высоко чтил и который привел его к армейскому делу. Начиная с этого
момента, внешняя жизнь Хесса выглядит как переход от господства одного
отца к другому»189. Исходя из такого видения жизненного пути коменданта
Освенцима, писатель переосмысливает роль ряда исторических личностей в
становлении Хесса. Мерль выводит на первый план те идеи, которые каждый
187
Merle R. Preface // La mort est mon métier. P, 2010.P. III.
Гайжюнас С.В. Роман воспитания. Поэтика и типология жанра: автореф. дис. … канд. филологических
наук: 10.01.08. М., 1980. С. 10.
189
Merle R. Le plus grand assassin des temps modernes // Les lettres francaises, 16 – 22.07.1959, №782. P. 9.
188
122
из данных персонажей привносит в сознание Ланга.
Этапы
личности,
становления
оказывающей
главного
решающее
героя
в
характеризуются
данный
момент
наличием
влияние
на
формирование мироощущения Ланга. Наставниками героя в разные периоды
его жизни становятся отец, ротмистр Гюнтер, Иезериц и Гиммлер.
Последовательно сменяясь, эти персонажи дают Рудольфу те установки,
которые в итоге приведут Ланга к разработке системы массового
уничтожения людей. В романе Мерль усиливает связь этих персонажей с
определенными социальными институтами. Тем самым и привносимые ими
идеи становятся проекцией общественной системы.
Первый учитель Рудольфа Ланга – его отец. Он не только формирует у
героя модель поведения, основанную на подчинении внешней авторитетной
силе. Отец закладывает в сознание Ланга идеи, составляющие образ
настоящего немца: он должен выполнять все «основательно», а «немецкая
добродетель – это пунктуальность» (С. 221). Тем самым у героя формируют
социально приемлемую модель поведения, которой Рудольф должен
руководствоваться в своих действиях. Уже в период семейного воспитания у
Ланга создается представление об образе настоящего немца, то есть
своеобразный национальный идеал. Наряду с этим и неприязнь к евреям
также появляется в романе до описания периода установления нацизма,
связываясь с семьей главного героя. Но ни одна из этих идей не приводила к
прямой агрессии по отношению к представителям другой нации. В романе
упоминается, что родители Ланга, хотя и презирали евреев, все же
сотрудничали с ними. Таким образом, Мерль указывает на существовавшие
уже в лоне семьи предрассудки – прежде всего культ немца и Германии,
которые будут лежать в основе принятия Лангом идей национал-социализма.
Развитие
идеи
расового
превосходства
и
служения
Германии
продолжает следующий наставник Ланга, которого выделяет Мерль, –
Гюнтер. Об особой роли ротмистра в своей жизни Хесс говорил в
автобиографии: именно этот человек помог ему попасть на фронт. В романе
123
Гюнтер наделяется функцией учителя Ланга. Из его уст герой слышит те
догматы, которые затем лягут в основу принятия нацистской идеологии:
«Моя церковь – это Германия!» (С. 270), а самый большой грех – «быть
плохим немцем» (С. 269). Эти слова становятся для Рудольфа оправданием
любого приказа, ведь действует он во благо своего государства. Добавляет
свою заповедь к образу настоящего немца и фон Иезериц: «хороший немец
должен оставить после себя потомство» (С. 375). Слова, высказанные
вышестоящей авторитетной личностью, определяют выбор главного героя.
Лишь после этого Рудольф соглашается на брак, а в своей будущей жене
видит прежде всего настоящую немку. Становление Ланга, таким образом,
обусловлено не только авторитаризмом личности. Постоянно связывая
формирование Рудольфа с представлениями о национальном идеале, автор
отражает существовавшие в скрытой форме в немецком обществе
предрассудки. Именно на них нанизываются все новые установки, которые
приводят к формированию определенного типа мировоззрения в немецком
обществе. Под влиянием наставников в сознании главного героя не только
создается культ Германии, но и представление о том, что ее интересы
превосходят потребности и волю отдельного человека.
На базу, созданную предыдущими наставника, опирается принятие
Лангом нацистской идеологии, символом которой предстает Гиммлер.
Писатель не только показывает ту непосредственную роль, которую он играл
в жизни Хесса. В образе рейхсфюрера сосредоточены приказы, исходившие и
от других немецких функционеров. Так, например, о переходе на службу в
систему концлагерей Хессу сообщает Айке:«Вскоре появился Айке, и я
подошел к нему с рапортом. Я попросил его в виде исключения отправить
меня обратно в подразделение – ведь я душой и телом был солдат, и только
желание снова стать солдатом вообще привело меня в кадры СС. Он хорошо
знал мой жизненный путь и поэтому считал меня – благодаря испытанному
на своей собственной шкуре опыту общения с заключенными – особенно
124
пригодным»190. В романе это решение доносит до главного героя Гиммлер:
«Я намерен для начала доверить вам какой-нибудь пост в управлении
Дахауского концлагеря» (С. 395). Тем самым в романе именно рейхсфюрер
действует от имени НСДАП. Гиммлер становится своеобразным символом
Третьего Рейха, что связывает и формирование главного героя с влиянием
идеологии нацизма и воздействием правящей партии.
Связь Гиммлера с НСДАП проявляется и в следовании исторической
точности в изображении данного персонажа. Воспроизведение его слов в
романе характеризуется наибольшей степенью достоверности. Касается это,
прежде
всего,
включения
фрагментов,
связанных
с
ретрансляцией
политических установок Третьего Рейха. Так, в автобиографии Хесса
приводится речь Гиммлера: «Фюрер распорядился об окончательном
решении еврейского вопроса; мы, СС, будем выполнять этот приказ. […] я
выбрал Освенцим – во-первых, из-за его удобного для транспорта
расположения, а во-вторых, потому, что это место легко сделать
недоступным и замаскировать. […] и выполнять данное задание будете вы.
[…]
Евреи – извечные враги немецкого народа, и они должны быть
истреблены. […] Если биологические основы еврейства не удастся подорвать
сейчас, когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ»191.
В романе сохранены основные положения, высказанные Гиммлером.
Описывая сцену встречи рейхсфюрера с Лангом, Мерль следует и тем
деталям, которые подчеркивал Хесс: например, отсутствие во время этого
разговора адъютанта, в иных случаях неизменно находившегося при
Гиммлере. Тем самым писатель сохраняет наибольшую среди других
персонажей достоверность в передаче основных установок нацистской
идеологии и в описании одного из наиболее известных нацистских
функционеров.
190
Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml (Дата обращения: 03.06.13).
191
Там же.
[Эл.ресурс] // URL:
125
Вместе с тем Мерль вносит и определенные коррективы в изображение
данного события в романе. Во-первых, рейхсфюрер в отличие от
приведенного в автобиографии Хесса фрагмента подчеркивает «особые
качества» Ланга, связанные с действиями во имя государства. Тем самым
герой получает поощрение со стороны внешней силы, что определяет его
дальнейшие действия. Во-вторых, речь Гиммлера предстает в романе как
диалог с Лангом. Писатель не только передает сущность слов рейхсфюрера,
но и показывает реакцию героя на них:
«Он произнес раздельно:
– Штурмбанфюрер, в момент, когда немецкая молодежь сражается с
большевиками, вправе ли мы подвергать немецкий народ такому риску?
Я ответил, не задумываясь:
– Нет, господин рейхсфюрер» (С. 408).
Ланг некритично подходит к словам Гиммлера, что наглядно
характеризует
его
отношение
к
авторитетной
личности.
Внешняя
диалогичность оборачивается лишь тем, что главный герой принимает все
высказанные рейхсфюрером «предложения».
В-третьих, включение речи Гиммлера связано с ее перестроением. В
приведенном в автобиографии фрагменте рейхсфюрер первоначально
указывает сущность приказа Гитлера и причины, по которым именно
Освенцим был избран для «окончательного решения еврейского вопроса». В
романе же точкой отсчета в словах Гиммлера становится идея угрозы
Германии: «Фюрер, считает, что, если мы не уничтожим евреев теперь же,
позже они уничтожат немецкий народ. Вопрос стоит так: мы или они» (С.
407). Только после этого включаются иные аспекты речи Гиммлера,
связанные с ролью Освенцима в создании системы уничтожения людей и т.д.
Писатель выводит на первый план ту идею, которая составляла сущность
пропаганды нацизма: в немецком обществе «законным считалось любое
преступление, совершенное во имя Volk»192. Концлагеря в словах Гиммлера
192
Кунц К. Совесть нацистов. М., 2007. С. 121.
126
предстают как защита от «врагов национал-социалистического государства»
(С. 394) и необходимая мера в «окончательном решении еврейского вопроса»
(С. 407). Таким образом, включение речи рейхсфюрера в роман не только
постулирует основные идеи НСДАП, но и показывает методы воздействия
проводника воли партии Гиммлера на сознание рядового эсэсовца. Глава СС
заостряет те идеи, которые Ланг получил ранее: указывает конкретного врага
Германии. Практически точно повторяя именно слова рейхсфюрера, Рудольф
будет объяснять свою деятельность в лагере: «Ведь ты знаешь, евреи наши
главные враги. Это они развязали войну. Если мы не уничтожим их теперь,
то позже они уничтожат немецкий народ» (С. 487). Путь Ланга к разработке
системы массового уничтожения людей, таким образом, обусловлен
формированием особой картины мира, в центре которой – Германия.
Передавая в романе слова фюрера через призму восприятия героя, Мерль
отражает
именно
те
аспекты,
на
которых
фокусируется
сознание,
сформированное обществом: «Германия, Германия превыше всего!» (С.
393)Наставники Ланга не просто приучают его к подчинению. Мерль вносит
коррективы в документальную основу, выводя на первый план связь
учителей главного героя с различными социальными институтами: семьей,
армией, партией и т.д. Тем самым и предлагаемые ими идеи предстают как
официальная мораль, а личность Ланга становится проекцией создаваемого
государством типа мироотношения.
Постоянная связь предлагаемых главному герою «заповедей» с
представлениями о расовом превосходстве немцев неслучайна. Именно
расизм Мерль назовет в статье «Идеология нацизма» (1961) «краеугольным
камнем этой идеологии»193. Истоки установления нацизма писатель видит в
реакционном строе, присущем ряду стран Европы в первой половине ХХ
века. В сознании людей, прежде всего представителей среднего класса,
существуют определенные предрассудки, связанные с национальным
идеалом. Но, по словам Мерля, ни противостояние коммунистам, ни борьба с
193
Merle R. L’idéologie nazie // Droit et Liberté. Avril 1961. №199. P. 6.
127
представителями Союзных держав не могли стать основой для объединения
нации. С точки зрения писателя, посредством развернутой пропаганды
нацизм вывел на первый план существовавшую ранее идею «голубой крови»
и предложил немцу образ врага – еврея. Подобные пути установления
нацизма показаны в романе. Неизменно врага немецкого народа герою
преподносит общество: один из рупоров НСДАП «Фѐлькишер Беобахтер»,
выступления Гиммлера – проводника идей нацизма, слова фюрера, который
«раз и навсегда определил, в чем состоит честь эсэсовца… ―Твоя честь – это
верность‖» (С. 392). Тем самым Мерль подчеркивает, что формирование
мировоззрения героя – это результат планомерной пропаганды, которая
сделала установки нацизма обыденным сознанием миллионов немцев.
В итоге для героя (как и для других эсэсовцев, образы которых
появляются в романе) служба в концлагере и уничтожение евреев мыслятся
как добродетель, а разработка системы лагерей смерти провозглашается
долгом настоящего немца. К. Кунц в книге «Совесть нацистов» пишет:
«Дорога к Аушвицу была вымощена праведностью»194. В этом отношении
очень точно характеризует Ланга фраза «Без вероисповедания, но верующий»
(С. 347) как типичная характеристика нациста, все действия которого
совершаются во имя Германии.Главный герой так же, как и другие эсэсовцы
в романе, следуя понятиям чести, принятым в нацистском обществе,
методично уничтожает «недочеловека» во имя своего государства и
становится «идеальным исполнителем гитлеровского плана организованного
уничтожения людей»195.
Итак,
соотношении
писатель
с
рассматривает
становление
социально-политической
ситуацией
главного
Германии
героя
в
первой
половины ХХ века. В связи с этим еще один жанровый признак романа
воспитания – движение героя к «единственному идеалу – стать человеком в
полном смысле этого слова, быть полезным для общества»196 – приобретает в
194
Кунц К. Совесть нацистов. М., 2007. С. 24.
Евнина Е.М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940 – 1960. М., 1962. С. 242.
196
Диалектова А.В. Воспитательный роман в немецкой литературе эпохи просвещения. Саранск, 1972. С. 36.
195
128
романе «Смерть – мое ремесло» двойственный характер. С точки зрения
нацизма, герой действительно полезен для общества. Основноекачество,
которое требуется от человека, – выполнение приказа: «Эсэсовец должен
быть готов прикончить собственную мать, если получит на то приказ» (С.
386). Ланг, полностью подчиненный авторитетной силе, способен выполнить
любой указание, не зависимо от его сущности. В этом смысле он воплощает в
себе идеал, формируемый немецким обществом периода Третьего Рейха.
Сложившееся у главного героя отношение к миру постоянно поддерживается
со стороны государства. Убивая людей во время Первой Мировой войны,
Рудольф получает все более высокие звания и награды; за службу в системе
концлагерей – устное поощрение Гиммлера, олицетворяющего власть и т.д.
Тем самым главный герой становится образцом того типа личности, который
создается нацистской Германией, шире – авторитарным обществом.
Однако связь Ланга с обществом носит неоднозначный характер. На
каждом этапе становления Рудольфа писатель включает вымышленные
ситуации, в которых «мораль» главного героя сталкивается с моделью
поведения других людей, чаще всего – представителей среднего слоя
населения: рабочие, строители (среди которых, правда, также есть члены
НСДАП). Примером этому может служить работа Ланга на заводе, где
отчетливо
проявляется
конформность
личности
главного
героя
и
неспособность включаться в иные, чем авторитарная системы отношений.
Излишнее усердие Рудольфа в выполнении своих обязанностей может
привести к тому, что Карл, один из работников, останется без средств к
существованию. Ланг оказывается перед выбором: принять систему
ценностей, основанную на значимости интересов другой личности, или же
продолжать строго следовать отданному приказу. Для Рудольфа ответ не
вызывает сомнений: «Меня это все не интересует. Для меня вопрос ясен. Мне
дали работу, и я должен выполнять ее хорошо, основательно» (С. 317).
Приказ главенствует в сравнении с потребностями отдельной личности и
ценностными системами, принятыми в данной социальной группе. Тем
129
самым
Рудольф
не
способен
стать
органичной
частью
общества,
существующего вне авторитарной морали. Таким же образом строится и
описание работы героя на строительстве моста: Ланг не может выполнить
данное ему задание, что приводит его к мысли о самоубийстве. Сталкиваясь с
иной системой ценностей, он не готов ее критично оценить и сделать какиелибо выводы из неудачного опыта пребывания в коллективе. Таким образом,
проблема взаимодействия Рудольфа Ланга с обществом получает полемичное
разрешение. Писатель в определенном смысле изменяет вектор развития
сюжета романа воспитания. Предлагаемая система воспитания, сущность
которой
в
подавлении
человека,
ведет
героя
не
к
духовному
совершенствованию, а к личностной деградации.
Взаимосвязь становления коменданта Освенцима с социальным
контекстом проявляется и в постоянных отсылках к историческому пути
Германии: «Строгая датированность и самая тесная связь личной истории с
политическими факторами эпохи свойственны при этом повествованию
Робера Мерля, построенному в соответствии с главными историческими
этапами, которыми Германия шла к преступлениям, совершенным ею во
время второй мировой войны»197. Упоминаемые в романе факты истории не
ограничиваются сведениями, приведенными в автобиографии Хесса. В
романе возникают отсылки к событиям, происходившим на фронтах Первой
Мировой войны, действиям правительства Пуанкаре и т.д. Мерль не только
характеризует личность Ланга, но и создает представление об историческом
пути Германии к возникновению национал-социалистическому государства.
Движение через внешние и внутренние военные конфликты приводит к
установлению строя, санкционирующего убийство человека.
В пути Ланга к руководству «фабрикой смерти» находят отражение и
основные вехи становления подобного типа общественного устройства. Если
первоначально авторитетной силой для героя является конкретный человек –
его отец, то затем Рудольф попадает во власть специфичной системы,
197
Евнина Е.М. Робер Мерль // Современный французский роман 1940—1960. М., 1962. С. 236.
130
основанной на иерархии, – армии. Итогом же становится принятие героем
нацизма – мировоззрения, универсального для всех сфер жизни, всех слоев
населения. Как пишет К. Кунц в книге «Совесть нацистов», «Нацизм
предложил всем этническим немцам независимо от того, принадлежат они к
партии или нет, всеобъемлющую систему ценностей»198. Такой характер
установления нацистской идеологии показывает Мерль. Развитие Германии,
как и жизненный путь Ланга, характеризуется все увеличивающимся
масштабом внешней силы, которая в итоге достигает уровня национальной
идеологии. Мерль отмечал в предисловии к роману, что история Германии
воплощает
для
него
путь
любого
государства,
чьи
«действия
не
контролируются больше общественным мнением»199. Таким образом, в
судьбе Ланга отражается не просто движение к национал-социалистическому
государству, но к особой социальной системе. Становление Третьего Рейха
основано на обесценивании личности: не только «врагов», но и собственных
граждан,
которые
не
менее чем
евреи
являются для
государства
«единицами».
Таким образом, роман «Смерть – мое ремесло» опирается на обширный
документальный материал. Сюжет произведения строится в соответствии с
основными вехами судьбы прототипа главного героя Рудольфа Хесса, а
одним из принципов воссоздания факта в романе Мерль называет
достоверность.
Тем
самым
произведение
представляет
собой
тип
повествования об исторических событиях, где главенствующую роль играет
документальное начало. Однако, следуя фактам, писатель представляет их
художественными средствами. Данный подход проявляется, в том числе, и в
выборе жанровой формы, разработанной в литературе вымысла. Организуя
документальный материал в соответствии с основными признаками романа
воспитания, Мерль вносит определенные коррективы в факты биографии
Хесса.
Использование
данной
жанровой
формы
позволяет
дать
характеристику не только личности главного героя, но и системы ценностей,
198
199
КунцК. Совестьнацистов. М., 2007. С. 290.
Merle R. Preface // La mort est mon métier. P, 2010. P. II – III.
131
предложенной нацизмом. Развитие героя – не совершенствование личности, а
духовная деградация. История коменданта Освенцима Рудольфа Ланга
выходит за рамки жизни конкретной личности, а становление главного героя
воплощает в себе путь формирования личности нацистского преступника.
132
ГЛАВА 4. Факт и его художественная трансформация
в романе «За стеклом»
4.1 Исторический факт как основа повествования
Взлет протестных движений по всему миру в 60-е гг. ХХ века стал
явлением не только социального порядка, но и вызвал бурный отклик в
искусстве. Происходившие события повлекли за собой возникновение
многочисленных произведений, посвященных данному периоду истории.
Среди них – роман Р. Мерля «За стеклом» (1970). В нем после ряда романоваллегорий писатель вновь обращается к повествованию о подлинных
событиях современности.
Основа
произведения
представителями
–
события
леворадикальных
22
марта
студенческих
1968
групп
года,
был
когда
захвачен
административный корпус университета Нантера. Задачу романа писатель
видел в исследовании «сообщества нантерцев, разделенного на подгруппы:
изучение бидонвилля, изучение университетского гетто и внутри его – гетто
студентов-революционеров»200.
Для
воплощения
замысла
Мерль,
преподаватель университета Нантера, обращается не только к собственному
жизненному
опыту,
но
использует
и
документальные
источники,
рассказывающие о протестном движении 1968 года во Франции.
Воссоздание
событий
опирается,
во-первых,
на
материалы
проведенных Мерлем интервью со студентами университета Нантера. На
основании этих бесед писатель составил обобщение, выявив основные
мировоззренческие группы молодых людей и центральные проблемы,
свойственные их среде: «Студент, часто студентка, в этом гуманитарном
университете принадлежит в большей части к классам зажиточным […].
Влияние семьи остается доминирующим, и их взгляды избавлены от духа
200
Цит. по: Dubois C.-G. Qu'adviendra-t-il si ...demain redevient avant-hier? Expérimentations de politique-fiction
dans Malevil de Robert Merle? // Eidôlon. Fiction d’anticipation politique. Presse universitaire de Bordeau, nov.
2006. № 73. Р. 62.
133
критики. Без открытых признаний в расовой ненависти, но с непонятным
отвращением к черным и азиатам. За этим стоит скрытый антисемитизм.
«Сексуальные проблемы» редко решены среди большинства студентов
старше двадцати одного года…»201 Интервью направлено на изучение
мировоззрения молодого поколения, сформированного в послевоенный
период, – отсюда и проблематика бесед, которую задает Мерль. О
затронутых писателем в разговорах со студентами темах рассказывается в его
биографии: это вопросы, касающиеся как политических взглядов, так и
частной жизни молодых людей202. Результаты этой работы, по признанию
писателя, позволили ему глубже проникнуть в мир студенчества, который и
становится центральным объектом изображения в романе.
Двумя другими источниками сведений, на использование которых
указывает в биографии писателя его сын Пьер Мерль, являются книги
Даниэля и Габриэля Кон-Бендитов «Гошизм. Лекарство от старческой
болезни коммунизма» (1968) и Жана Бертолино «Бунтовщики» (1969). В
книге
братьев
Кон-Бендитов
повествуется
о
центральных
акциях
леворадикального движения во Франции в конце 60-х гг. Наряду с этим
внимание уделено анализу идеологии протестного движения в западной
Европе, что касается не только студенческих акций, но и борьбы рабочих и
т.д. В рассказе особытиях 22 марта 1968 года подчеркивается их значимость в
дальнейшем развитии протеста. Авторы пишут, что университетская власть
была охвачена паникой, ознакомившись с принятой во время захвата
резолюцией. Таким образом, оккупация зала Совета осмысливается в ряду
важных этапов гошистского движения.
«Бунтовщики» Ж. Бертолино – достаточно подробный рассказ о
событиях 1967 – 1968 гг. Французский репортер сосредотачивает внимание
на течении основных акций, рассказывает о лидерах леворадикалов, вместе с
тем представляя и идеологические основы гошистского движения, прежде
всего – работы Г. Маркузе. Событиям, произошедшим 22 марта в
201
202
Цит. по: Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. La Tour d’Aigues, 2008. P. 270.
Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. La Tour d’Aigues, 2008. Р. 269 – 271.
134
университете Нантера, посвящена последняя глава книги. Бертолино
определяет их как этап зарождения будущей «майской революции». Тем
самым, как и Кон-Бендит, он подчеркивает важную роль захвата зала Совета
в развитии протеста.
Книги Кон-Бендитов и Бертолино, таким образом, дают обширные
сведения относительно идеологии леворадикальных групп и включают
описания совершенных ими протестных акций. В романе Мерля материалы
данных источников находят свое воплощение, прежде всего, в репрезентации
мировоззрения студентов-гошистов и изображении основных событий,
связанных с подготовкой и проведением ультралевыми группами захвата зала
Совета 22 марта 1968 года.
Сюжет произведения Мерля, развивающийся вокруг акции гошистов,
складывается из линий отдельных персонажей, большая часть которых –
вымышленные герои. Выбор в качестве центральных действующих лиц
студентов, преподавателей и т.д. согласуется с замыслом писателя: «Однако
для романиста, который стремится восстановить истинную сущность
момента, освободив его от торжественного грима, наложенного Историей, 22
марта – часть нантерского быта, и этот день не может быть вырван из
повседневности»203. Однако исторические сведения не становятся в романе
только фоном, на котором разворачиваются вымышленные события. Факт
входит в произведение как в качестве сюжетной канвы, так и является
основой для создания сцен, рассказывающих об акциях гошистов.
Подлинные события преломляются в сюжетных линиях вымышленных
персонажей, но вместе с тем сосредотачивают истории отдельных героев
вокруг единого стержня. Действие романа прочно связано с исторической
основой, что выражается, во-первых, в особенностях пространственновременной организации произведения; во-вторых – изображении реальных
исторических лиц и подлинных событий, связанных с гошистским
движением.
203
Мерль Р. Предисловие автора // Мерль Р. За стеклом. М., 2010. С. 6.
135
Художественное время и пространство в романе «За стеклом»
приближены
к
реальному
развитию
описываемых
событий.
Сюжет
определяется движением исторического факта: основная часть действия
ограничена пределами университета Нантера и временными рамками одного
дня. Особенности пространственно-временной организации произведения
становятся и одним из средств интерпретации реальных сведений.
В организации художественного пространства и времени в романе «За
стеклом» можно отметить черты репортажа. Задачу данного жанра
связывают с созданием «эффекта присутствия»: «читатель должен как бы сам
видеть все происходящее на месте события, как бы слышать голоса его
участников»204. Данный принцип осуществляется, во-первых, посредством
детализированного изображения: «Этот эффект достигается прежде всего
использованием в тексте репортажа деталей и подробностей, помогающих
репортеру нарисовать зримую картину действительности»205. Во-вторых,
эффект
непосредственного
хронологической
наблюдения
последовательности
реализуется
в
следовании
изображаемых
событий:
«…репортажное описание подчиняется временным рамкам события, факты
должны выстраиваться в некоей заданной последовательности»206. Подобный
подход проявляется в пространственно-временной организации романа «За
стеклом». Изображая нантерский университет, писатель описывает его
реальные объекты. Мерль предлагает детализированные картины здания
факультета: «Планировка этих четырех вассальных корпусов на всех этажах
одинакова: по внешней стороне здания расположены парадные помещения
(небольшие аудитории, читальные залы отделений, кабинеты профессоров), а
по внутренней стороне, вдоль коридора, делающего поворот под прямым
углом, – службы (лестничная клетка, туалеты, кладовки)…»207 (С. 39). Давая
204
Гуревич
С.М.
Газета
вчера,
сегодня,
завтра
[Эл.ресурс]
//
URL:
http://evartist.narod.ru/text10/05.htm#%D0%B7_06 (Дата обращения: 19.05.2014).
205
Там же.
206
Ким М.Н. Технология создания журналистского произведения [Эл.ресурс] // URL:
http://evartist.narod.ru/text/71.htm (Дата обращения: 19.09.2014).
207
Мерль Р. За стеклом. М., 2010. Здесь и далее при цитировании данного источника в скобках указывается
номер страницы.
136
подробные
описания
помещений
и
самого
здания,
Мерль
создает
достоверный фон развития действия. События же, длящиеся около 20 часов,
изображены согласно их историческому течению: тем самым читатель может
наблюдать за их развитием. Эффект достоверности создается не только
следованием течению описываемого дня. Историческая конкретность
акцентируется указанием времени того или иного события, которым писатель
предваряет части произведения. В романе, таким образом, представлена
наглядная картина происходящих событий, приближенных к их реальным
пространственным и временным рамкам. Особенности построения текста
направлены
на
возникновение
свойственного
репортажу
«эффекта
присутствия».
Исследователи отмечают, что «…в репортаже наглядность несет чисто
информативную функцию, функцию сообщения о вполне конкретном
событии, происшествии и пр.»208. В романе «За стеклом» детализация
пространства
–
это
не
только
непосредственное
наблюдение
за
происходящим, но и характеристика системы взаимоотношений общества
Нантера. Так, описание здания факультета несет в себе оценку системы
управления университетом: «Подобно средневековому феодалу, имевшему
право на собственную голубятню, администрация Фака, дабы никто не
усомнился в том, что администрировать куда важнее, чем преподавать,
получила в удел башню, надменно вознесшую свои восемь этажей над
четырѐхэтажными корпусами, отведенными для выполнения скромных
педагогических задач» (С. 39). Изображение административного корпуса
соотносится с функциями управленческих структур университета и статусом,
отведенным им обществом. Мерль пишет, что администрация «получила»
башню, следовательно – иерархическая система управления привнесена
извне и является своего рода «государственным заказом». Таким образом,
описание пространственных объектов становится средством выражения
авторской концепции изображаемых в романе событий.
208
Тертычный А.А. Жанры периодической печати. М., 2006. С. 106.
137
Второй
момент,
исторического
характеризующий
факта, –
особенности
интерпретации
приобретение пространственными объектами
значения символа. В частности, исследователи отмечают, что детальюсимволом в романе становится стекло: «Это не только стеклянные стены,
напоминающие
«аквариум»
здания
нантерского
университета,
но
и
обозначение той невидимой, но непроницаемой оболочки, в которую замкнут
каждый индивид»209. Символический смысл получает и модель университета,
находящаяся в кабинете декана Граппена. Если существующие недостатки
можно было бы объяснить тем, что строительство Нантера еще не завершено,
то модель показывает конечный результат, соответственно – запрос общества.
Здание
факультета
выполнения
своих
предстает
изначально
непосредственных
неприспособленным
задач.
Абсурдность
для
проекта
нантерского университета подчеркивается и словами декана Граппена,
представителя административной власти: «…по сути дела, студентов в нем
вообще не было, не было ни университетского общежития, также
оставшегося вместе со своими неразрешимыми проблемами за пределами
целлофанового колпака, ни даже, как это ни невероятно, – библиотеки.
Теперь, через четыре года после открытия Фака, его строения выбирались из
грязи, точно укоряя строителей, – просто неслыханно, никогда еще не было
университета,
спроектированного
без
книгохранилища.
Беспорядок
начинался с проекта» (С. 57). Здание факультета не учитывает прежде всего
запросов будущих студентов и преподавателей, что предстает результатом
развития системы образования в целом. Эта идея проходит через весь роман.
Человек
заменяется
«моделью»,
которая
характеризуется
рядом
потребностей: в университете молодым людям отведено «восемьдесят
сантиметров для сна» (С. 27), рест, в котором можно купить бутерброд
«стандартного размера» (С. 84), аудитория с микрофоном, вмещающая около
двухсот единиц студентов. Мысль об обесценивании человека возникает и в
других произведениях Мерля. В аспекте социального неравенства эта идея
209
Уваров Ю.П. Современный французский роман (60-80-е годы): Учеб.пособие для студентов ин-тов и фак.
иностр. яз. М., 1985. С.34.
138
рассматривается в романе «Остров». Подавление таитян со стороны
британцев, которые «привозят на остров семена ненависти, жажды власти,
алчности, презрения к людям с иным, чем у них, цветом кожи, – то есть
законы и обычаи своего общества»210, приводит к кровопролитной войне
между представителями двух рас. Вопрос о принципах взаимодействия
людей ставится и в романе «Мальвиль», где «маленькое общество французов,
чудом оказавшихся во время взрыва в винном погребе старинного
феодального замка, а потому и уцелевших, начинает «с нуля»211, на
основании учета потребностей каждого из уцелевших жителей. Как все
нарастающая угроза войны во имя интересов власть имущих проявляется
тенденция к обесцениванию жизни человека в таких произведениях, как
«Разумное животное» и «Солнце встает не для нас». Но в романе «За
стеклом» писатель показывает процесс девальвации личности на примере
конкретного исторического события, в котором и сосредоточены основные
черты развития общества.
Как и пространственные границы произведения, временные рамки
центральной части романа ограничены положенным в основу фактом.
Писатель
расширяет
описываемые
события
за
счет
обращения
к
предварявшему их периоду истории. В данном отношении необходимо
отметить два момента: во-первых, авторское вступление, рассказывающее об
истории
Нантера;
во-вторых,
воспоминания
персонажей,
в
которых
сосредоточены события, непосредственно предшествовавшие акции 22 марта.
Роман открывается небольшим вступлением, представляющим собой
изложение истории Нантера. Эта часть произведения является наиболее
объемным фрагментом речи автора. Рассказывая о развитии Нантера, начиная
с небольшого сосредоточенного вокруг аббатства Святой Женевьевы
пригорода до его состояния в 1968 году, Мерль не только совершает
исторический экскурс. Позиция писателя по отношению к описываемым
событиям проявляется уже в выборе фактов, переданных в данном
210
211
РягузоваГ.М. Современный французский роман-"предупреждение". Киев, 1984. С. 55.
Ржевская Н.Ф. Робер Мерль // Французская литература 1945-1990. М., 1995. С.382.
139
фрагменте. Описывая в нескольких абзацах историю со Средних веков до XX
века, Мерль более подробно останавливается на процессах, происходящих в
двадцатом столетии: эпохе активного индустриального развития.
Начиная рассказ об истории Нантера со Средних веков, Мерль уже
здесь отмечает ту точку, которая определит развитие пригорода в
дальнейшем: «Паломничества прекратились, материализм одержал верх» (С.
11). Некогда привлекательный для человека, город постепенно приходит в
упадок: касается это как духовной жизни людей, так и последовательного
вытеснения из Нантера природы. Пригород становится своего рода объектом
экспансии со стороны промышленной цивилизации: «Столица пожирала
пространство все дальше и дальше на запад. Она была ненасытна: ей нужны
были пути сообщения, автострада, развязки, стоянки для автомашин,
исполинский выставочный павильон» (С. 13). Но постепенно объектом
потребления становится и сам человек: на смену ему приходят «машины
говорящие,
пишущие,
фотокопировальные,
счетные,
думающие,
приказывающие» (С. 13). История Нантера заключает в себе одно из
центральных положений во взгляде писателя на современное общество:
мысль о деградации человеческого духа, которая во многом станет
определяющей в интерпретации событий 22 марта.
В
контекст
поглощения
Нантера промышленной
цивилизацией
вписывается и появление в пригороде университета. Строительство
факультета обусловлено резко возросшим числом студентов в период с 1962
по 1968 гг. Результат этого представлен в произведении. Университет
переполнен, образование, как и сам человек, низвергается до уровня товара,
ценность которого определяется запросами индустриального общества. Не
случайно Мерль описывает состояние древней Сорбонны в 60-е гг. ХХ века
следующим образом: «Избыток сырья тормозил нормальную работу
механизма» (С. 14). С точки зрения писателя, вся образовательная система
подчинена интересам производительности, а студенты становятся лишь
расходным материалом для создания будущих «винтиков» системы.
140
Идея репрессивности общества позволяет провести параллели с
концепцией Г. Маркузе. С точки зрения американского социолога, основная
черта современного социума – подавление естественных потребностей в
интересах господствующего принципа производительности: «Развитие
индустриальной цивилизации – это царство комфортабельной, мирной,
умеренной, демократической несвободы, свидетельствующей о техническом
прогрессе. В самом деле, что может быть более рациональным, чем
подавление индивидуальности в процессе социально необходимых, хотя и
причиняющих страдания видов деятельности…»212Такая стратегия развития
общества направлена на создание иллюзии благополучия, которая ведет к
отчуждению индивида и становится инструментом контроля со стороны
власти.История Нантера будто иллюстрирует идеи социолога, демонстрируя,
как все новые создаваемые обществом потребности лишают человека
внутренней
свободы
и
возможности
формирования
личностной
независимости. Рассматривая захват зала Совета как итог подобного
становления социума, Мерль показывает объективные причины, которые
порождают протестные настроения и заставляют молодых людей искать
новые ценностные ориентиры в мире. Таким образом, предваряя основную
часть романа обращением к истории Нантера, писатель указывает, что
составившие основу произведения события – не сиюминутная акция,
вызванная к жизни действиями небольшой группы людей, а закономерный
отклик на общие тенденции развития Франции.
Второй момент, связанный с расширением временных границ
повествования, – обращение к предварявшим события 22 марта акциям
гошистов. Если историю Нантера излагает автор, то о действиях
леворадикальных групп рассказывают преимущественно сами студенты. Тем
самым писатель не только рисует картину гошистского движения, но и
показывает его осмысление молодыми людьми, то есть основной на данный
момент силой.
212
Маркузе Г. Одномерный человек //Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование
идеологии развитого индустриального общества. М., 2003. С. 264.
141
Так, в романе несколько раз повествуется о захвате женского
общежития в марте 1967 года. Неизменно об этом событии говорит Давид
Шульц, один из представителей анархистов. На основании его видения роли
данной акции возникает представление и о доминантах в оценке собственной
деятельности леворадикальными студентами. В изложении события писатель
не отступает от его исторического течения: упоминается о причинах захвата,
«черном списке», показана и та полемика относительно сущности акции, о
которой говорил в своей книге Кон-Бендит. В двух ситуациях рассказа о
захвате – разговор Давида с Брижитт и выступление Шульца во время
оккупации зала Совета – звучит утверждение о первой победе гошистов в
борьбе с репрессивным обществом: «Значение марта шестьдесят седьмого в
том, что именно тогда мы впервые нанесли массированный удар по одному
из основных табу, установленных властями» (С. 35). Такое восприятие
коррелирует с приведенной в книге Кон-Бендитов оценкой: «это волнение,
которое направлено в Нантере против порядка университетского городка,
должно было в следующем году выйти на уровень национальный»213. Но в
романе писатель сталкивает видение акции леворадикальных студентов с
действительностью Нантера 1968 года. Студенты говорят о действенном шаге
на пути к освобождению от социальных ограничений, но тут же упоминают
об укорененности запретов в сознании молодых людей. Тем самым описание
событий прошлого в восприятии студентов показывает, что гошисты
переоценивают значение своих акций. Об этой черте леворадикального
движения говорится и в социологических исследованиях: «стремление
всякий протест по конкретному поводу взвинтить до «сотрясения устоев»» 214.
Захват женского общежития не привел к каким-либо изменениям в
административной структуре университета, тем более – не стал точкой
отсчета реорганизации общественной системы. На данный момент Мерль
показывает несоответствие представлений студентов о масштабе их акций
213
Cohn-BenditD. Legàuchisme: Remède à lamaladiesénileducommunisme. P., 1968. Р. 28.
Мяло К.Г. Под знаменем бунта: (Очерки по истории и психологии молодежного протеста 1950 1970-х
гг.). М., 1985.С. 69.
214
142
реальности, и 22 марта остается, по словам писателя, обычным днем «для
большинства из них даже тогда, когда движение протеста приобрело
характер драматический»215.
Если о событиях внутри университета студенты упоминают достаточно
часто, то акции, прошедшие вне стен Нантера, остаются за пределами
осознания молодыми людьми. Так, о разгоне марша против ОАС у метро
Шаронн большинству студентов не известно: «Парень посмотрел на него с
сомнением, поколебался, но замолчал. Он только недавно приобщился к
политике и не знал, что произошло у метро Шаронн» (С. 273). Наряду с этим
из уст молодых людей не звучат и слова о протестном движении в других
странах, часто возникающие на страницах книг Кон-Бендитов и Бертолино,
имена лидеров и идеологов леворадикального движения. Тем самым характер
обращения студентов к прошлому указывает на узость их взглядов, из чего
проистекает и специфика акций молодых людей. Действия гошистов
ограничены
пределами
университета
Нантера,
который
становится
единственным объектом их протеста. Несмотря на широту идей и
глобальный характер проблем, которые ставят леворадикальные группы,
захват административной башни так и остается локальной акцией, важной в
большой степени только для самих студентов.
Таким образом, в основе художественной версии событий лежит
реальное время и пространство, что и определяет внешнюю замкнутость
действия. Акцентируя внимание на отдельных деталях пространства
университета, включая в роман акции, предварявшие захват зала Совета,
писатель разрывает локальные рамки положенного в основу факта и
связывает его с широким социальным контекстом. Тем самым события 22
марта 1968 года становятся не только обобщенной картиной студенческого
движения, но и демонстрируют основные черты современного писателю
общества.
Связывает повествование с конкретными историческими событиями не
215
Мерль Р. Предисловие автора // Мерль Р. За стеклом. М., 2010. С. 6.
143
только
пространственно-временная
маркированность,
но
и
описание
подлинных фактов, рассказывающих о действиях гошистов 22 марта 1968
года. Как и в романе «Смерть – мое ремесло», сведения входят в
произведение преимущественно в авторском изложении. Делая реальные
события элементами сюжета, Мерль сохраняет сущность происходившего, но
при этом подвергает факт определенной трансформации. Вносимые
коррективы связаны прежде всего с тем, что большая часть действующих лиц
– вымышленные персонажи. В качестве примера можно привести ряд
эпизодов, построенных на основе факта.
Подлинным
событием,
описанным
в
романе,
является
эпизод
вторжения студентов на концерт с целью сообщить о захвате зала Совета. Об
этой акции гошистов пишет Бертолино: «Вдруг открывается дверь. Десяток
неопрятно одетых и взлохмаченных студентов появляется среди музыкантов.
Дирижер оркестра застывает в недоумении. Палочка скользит в его руках.
Скрипачи приходят в оцепенение, разлажено звучат их струны. Вид
почетных гостей, удрученных произошедшим. Щеголи, вырванные из их
наслаждения музыкой, открывают рты, хмурят брови, раздается выдох,
разрушающий эйфорию. Густая тишина сопровождает эту метаморфозу.
Бешеные с одинаково дерзкими лицами и одинаковым пренебрежением к
буржуазным развлечениям одновременно выкрикивают…»216 В изложении
этого события в книге «Бунтовщики» значительное внимание уделено
реакции аудитории на вторжение и призыв молодых людей. Эффект
неожиданности,
произведенный
их
появлением
в
зале,
сменится
негодованием, вызванным речью студентов. Бертолино в некотором смысле
противопоставляет «неопрятных» гошистов и пришедших на концерт
представителей обеспеченных слоев населения – именно с этим контрастом и
связывается неудача призыва присоединиться к протесту леворадикальных
групп.
Описание этого события в романе Мерля следует основным моментам,
216
Bertolino J. Les trublions. Reportage photographique Bertolino-Sipahioglo. P., 1969. P. 339.
144
указанным Бертолино, начиная с оцепенения дирижера и музыкантов и
заканчивая негативной реакцией слушателей концерта. Но писатель
предваряет произнесенную гошистами речь рассказом об их действиях после
входа в зал: «В тот момент, когда дирижер стал постукивать палочкой по
пюпитру, требуя тишины от оркестрантов и тем самым косвенно также и от
зала, в правом проходе показалась дюжина нечесаных студентов в джинсах и
свитерах. В группе была всего одна девушка […] она царица этого грозного
жужжащего роя, который кружит, точно не решаясь сесть, по проходу, меча
во все стороны наглые взгляды. Постукивание дирижерской палочки
постепенно заглушило какофонию настраиваемых инструментов, стало тихо.
Девушка вертелась в центре роя, от которого наконец отделился парень,
высокий, белокурый, широкоплечий» (С. 299 – 300). Дерзкие студенты
превращаются в произведении Мерля в «рой», «нестойкий революционный
строй», который в нерешительности ходит по залу. Тем самым создается и
представление о некоторой неподготовленности обращения к слушателям
концерта, отсутствии четкого плана действий у студентов. Неслучайно не раз
подчеркивается в романе столь ценимая гошистами спонтанность их акций.
Однако оборачивается она, как показывает Мерль, непродуманностью
действий.
В изложении речи молодых людей, обращенной к слушателям
концерта, писатель также следует книге Бертолино. Тождественен и итог
призыва гошистов: студенты изгнаны из зала. Однако такой результат имеет
в романе несколько иные причины. Мерль не указывает на принадлежность
аудитории к более обеспеченным социальным слоям. Отказ присоединиться
к протесту обусловлен тем, что идеологию леворадикальных групп
разделяют отнюдь не все. Таким образом, переосмысление данного факта в
романе связано с одним из центральных моментов во взгляде писателя на
события 22 марта и студенческое движение в целом. Действия гошистов
замкнуты не только границами университета, но и пределами небольшой
группы молодых людей.
145
В воспроизведении событий Мерль не всегда отталкивается от
документальных источников. Таковым выступает, например, изображение
начального этапа захвата зала Совета. Описание этого события в книге
Бертолино выводит на первый план роль лидера – Кон-Бендита, и
возникающее между различными группами единение в ходе акции:
«Бешеные выстраиваются плотными рядами. Кон-Бендит открывает марш.
Их 142. […] Необычное шествие врывается в башню. […] После
непродолжительного
восставшие
молчания,
располагаются
в
нескольких
секунд
символизирующем
замешательства,
высшую
власть
преподавателей помещении, занимая их места, и сразу происходят
поразительные изменения. Шум прекращается. Смешки и крики исчезают,
серьезность и решимость появляются в креслах притеснителей, показывая
важность
их
действия.
Противоречия
вдруг
преодолены.
«Прямая
демократия» устанавливается»217. Предлагая описание этого события в
романе, Мерль скорее полемизирует с трактовкой Бертолино. Писатель не
отходит от исторической правды: он обращается к тому варианту событий,
который позже изложит, например, Антуан Перро в статье «История захвата
зала Совета»218. Рассказывая о начальном этапе захвата административной
башни, журналист упоминает о расхождениях во взглядах студентов
относительно места оккупации: остаться ли на нижнем этаже башни или
занять зал Совета. Кон-Бендит придерживается первой точки зрения, но в
ходе споров принимает мнение большинства. В романе эта дискуссия
находится в центре внимания. Писатель выстраивает сцену таким образом,
что возникшее локальное расхождение между гошистами перерастает в
картину неорганизованности студенческого движения: «Шульц уже устал
стоять, привалясь к двери лифта, было тесно, жарко, дискуссия не двигалась
с места. Ребята тоже устали, это было заметно, по углам начались ссоры,
одни хотели говорить, другие им не давали, брали слово известные всем
217
Bertolino J. Les trublions. Reportage photographique Bertolino-Sipahioglo. P., 1969. P. 338.
Perraud A. L’histoire de la prise de la sale du conseil // Mediapart, 21 mars 2008 [Эл. ресурс] // URL:
http://www.mediapart.fr/journal/culture-idees/210308/l-histoire-de-la-prise-de-la-salle-du-conseil (Датаобращения:
12.08.2014).
218
146
ребята, но их никто не слушал» (С. 256). Молодые люди постепенно уходят
все дальше от цели захвата – протеста против ареста гошистов за атаку
«Америкэн экспресс». В своей трактовке событий писатель спорит с тем
значением, которое придавали акциям леворадикальные студенты и которое
разделял ряд преподавателей Нантера. О символичности захвата именно зала
Совета пишет Д. Анзье: «Вечером, под именем протеста, ситуационисты,
анархисты, троцкисты, маоисты Нантера осуществили действие, которое
приобретет символический смысл»219. Но в романе «За стеклом» этот смысл
оккупации административной башни отходит на второй план. Показывая
полемику студентов, Мерль включает еще один момент, которые выходит за
рамки исторической правды. В итоге спор разрешается отнюдь не в пользу
символического значения акции или рациональности нахождения на первом
этаже. Студенты выбирают более комфортные условия: «Товарищи, нельзя
же так спорить всю ночь, стоя на ногах. В зале Совета есть кресла, кресел
хватит почти на всех, я сам видел!» (С. 257) Внося некоторые коррективы в
течение
описываемого
события,
Мерль
показывает
особенности
леворадикального движения в студенческой среде. Его центральная
характеристика – разобщенность и неразработанность идеологии, отсутствие
у групп единой линии поведения.
Таким образом, изображение широко известных исторических фактов в
романе «За стеклом» следует их историческому течению. Писатель сохраняет
информативную функцию факта, указывая на подлинные события. Их
трансформация осуществляется преимущественно на уровне описания
действий вымышленных персонажей. Тем самым писатель на примере
конкретных фактов выявляет основные черты гошистского движения в
студенческой среде.
Вместе
с
тем
художественное
воплощение
фактов
в
романе
обусловлено и взглядом Мерля на принципы создания литературного
произведения. Писатель отмечал, что неотъемлемыми элементами романа
219
Epistémon (Didier Anzieu) CesidéesquiontébranlélaFrance. Nanterre, novembre 1967– juin1968. P., 1968. Р. 46.
147
для него являются психологически разработанные персонажи, диалоги,
связный сюжет и т.д.220Эти же приемы построения произведения Мерль
использует, описывая и исторические факты, что было свойственно и
романам «Уик-энд на берегу океана», «Смерть – мое ремесло».
Воплощение
подлинных
событий
средствами
художественной
литературы выделяют в качестве центральной черты произведений Нового
журнализма. Так, например, о романе Н. Мейлера «Песнь палача» А.Б.
Гвоздев пишет, что в нем «используются многие приемы традиционной
художественной литературы (тщательный творческий отбор фактов и
деталей, создание сложных характеров, несколько взаимопереплетающихся
сюжетных
линий
и
д.)»221.
т.
Подобное
построение,
по
мнению
исследователя, ведет к приобретению подлинными событиями свойств
художественного образа. Тем самым осуществляется синтез документального
и художественного и создается особый тип повествования. Отмечая
некоторые близкие черты в приемах интерпретации факта в романах Мерля и
произведениях Нового журнализма, сложно говорить о каком-либо влиянии.
Речь идет, скорее, о типологическом сходстве, отражающем общую черту
развития литературы ХХ века: усиление роли факта, которое ведет к
появлению синтетичных художественных форм.
Итак, сюжет романа «За стеклом» определяется течением положенных
в основу событий 22 марта 1968 года. В воссоздании фактов, связанных с
действиями
гошистов,
писатель
отталкивается
от
документальных
источников. Сохраняя основные моменты развития исторических событий,
Мерль вносит в них коррективы на уровне действий вымышленных
персонажей, их восприятия происходящего. Характер переосмысления факта
связан с оценкой автором не только описываемой акции 22 марта, но и
протестного
движения
неорганизованности,
220
в
целом.
замкнутости
в
Акцентируя
внимание
пределах
университета,
на
его
Мерль
Delblat J.-L. Le métier d’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http:// delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm
(Датаобращения: 27.02.2013)
221
Гвоздев А.Б. Исторические романы Гора Видала в контексте «нового журнализма»: Дис. … канд.
филологических наук: 10.01.03. Н.Новгород, 2007. С. 79.
148
показывает и локальность идей и действий студентов-гошистов. Тем самым и
леворадикальное движение на данном этапе не способно принять широкий
размах и выйти на уровень масштабных социальных перемен.
4.2 Реальные и вымышленные персонажи:
способы создания и функции в романе
Р. Мерль писал, что на страницах романа «За стеклом» присутствуют
как вымышленные персонажи, так и герои, за которыми стоят реальные
прототипы: «Меня ни в коей мере не смущает сосуществование в моем
романе персонажей реальных (декан Граппен, асессор Боже, ученый
секретарь Ривьер, студенты: Кон-Бендит, Дютей, Тарнеро, Ксавье Ланглад) и
вымышленных (все остальные герои романа, которых я здесь не называю)»
(С. 6). Способы создания персонажей и принципы их взаимодействия –
значимый аспект соотношенияфакта и вымысла в произведении.
Интерпретации факта служит система персонажей. Герои, за которыми
стоят реальные прототипы, – в большей части широко известные
исторические личности. Но эти персонажи не являются ведущими в
произведении. Так, например, Кон-Бендит действует в ограниченном числе
сцен, что обусловлено его действительным участием в акции 22 марта. Он
появляется только в самый пик событий – описаниизахвата зала Совета.
Однако если отталкиваться от сведений, приведенных в книге Бертолино,
рыжий Дани играл, например, важную роль в собрании представителей
леворадикальных групп. Мерль минимизирует участие Кон-Бендита в жизни
университета, следовательно – и в студенческом протестном движении.
Вместе
с
тем
совершаемые
реальными
персонажами
действия
и
высказываемые ими идеи связываются с конкретными личностями и
социальными институтами, которые они представляют: декан Граппен –
администрация университета, Кон-Бендит – леворадикальное протестное
движение, как и Дютей, Ланглад. Таким образом, описываемые в романе
149
события соотносятся с феноменами социальной жизни 60-х гг.
Несмотря на то, что в основе произведения лежит подлинное
историческое событие, Мерль выводит на авансцену вымышленных героев.
Писатель отмечает в предисловии к роману: «все персонажи первого плана
вымышленные, их портреты составлены из черт разных людей, с которыми
мне довелось столкнуться за годы моей преподавательской деятельности, не
обязательно даже в Нантере»222. Именно в судьбах этих героев преломляются
факты, составившие основу произведения. Не связанные с конкретными
личностями, данные персонажи воплощают в себе основные типы,
составлявшие микромир Нантера. В поле зрения Мерля представители
различных политических групп и аполитичные студенты, профессора и
ассистенты, администрация факультета, рабочие-иммигранты и т.д. Отрыв
персонажей от конкретных прототипов – прием, который Мерль использовал
в романе «Смерть – мое ремесло». Изменяя имена большей части его героев
и внося некоторые коррективы в документальный материал, писатель
воплощает на основе биографии Р. Хесса собственную концепцию
нацистского преступника. Данный подход к созданию персонажей направлен
на обобщение факта и выявление в нем закономерностей общественной
системы. Отражая в вымышленных героях основные мировоззренческие и
социальные типы, писатель в романе «За стеклом» фокусирует внимание на
восприятии ими леворадикальной идеологии и деятельности гошистов. Тем
самым описываемые события рассматриваются с точки
зрения
их
распространения в обществе в целом, а не оценке конкретными личностями.
Оппозиция «реальный – вымышленный» не становится решающей в
определении
функции
персонажей
в
повествовании.
Характер
взаимодействия героев обусловлен замыслом писателя «описать будничную
жизнь студентов Нантера»223.
Схожим образом выстраивает систему персонажей П. Рамбо в
произведении «1968. Исторический роман в эпизодах» (1998). Основанный на
222
223
Мерль Р. Предисловие автора // Мерль Р. За стеклом. М., 2010. С. 7.
Тамже. С. 6.
150
документах, свидетельствующих о событиях Красного мая, роман Рамбо в
своей структуре имеет ряд параллелей с произведением Мерля. Основными
принципами построения текста становится следование хронологическому
течению событий (описывается период с 4 по 30 мая 1968 г.), подробное
воспроизведение
реалий,
монтажная
структура
(которая
во
многом
определяется формой «романа с продолжением»). Так же как и в
произведении Мерля, на страницах романа взаимодействуют реальные и
вымышленные персонажи, с позиции которых описывает действительность
автор. Как и в романе «За стеклом», вымышленными являются студенты, их
родители, тогда как среди исторических личностей – де Голль, Фуше, КонБендит (вновь далеко не ведущий образ в повествовании) и т.д. Писатель
создает коллективный портрет молодого поколения, показывая палитру часто
контрастных взглядов на события Красного Мая. Общий подход к созданию
системы персонажей, где факт изображается с точки зрения представителей
различных социальных групп, указывает на неоднозначность оценки
протестного движения, леворадикальной идеологии, а вместе с тем – и итогов
событий 1968 года.
Особенности системы персонажей в романе «За стеклом» обусловлены
не только задачей показать вовлеченность в протест различных социальных
групп. В центре внимания оказывается мировоззрение героев произведения.
Но изображая взгляды вымышленных и имеющих реальных прототипов
персонажей, Мерль использует различные приемы. Герои, представляющие
исторических личностей, не всегда наделены внутренней речью. Например,
Кон-Бендит, Ланглад, Дютей, одни из известных фигур леворадикального
движения, обладают только внешней речью. Тогда как в других случаях, как
пишет П. Комб, Мерль «не стесняется делиться с нами душевным состоянием
декана Граппена и его асессора вечером 22 марта»224.
В изображении реальных личностей на страницах произведения Мерль
в большей степени следует исторической правде. Так, Ланглад появляется в
224
Combes P. La littérature & le mouvement de mai 68: Ecriture, mythes, critique, écrivains, 1968-1981. P., 1984.
Р. 146.
151
романе только лишь в сцене захвата зала Совета, что обусловлено реальными
событиями. Наиболее отчетливо такой подход проявляется в образе КонБендита. Изображая одного из лидеров анархистов, Мерль отталкивается от
документальных
источников:
автор
бихевиористским,
содержащим
почти
ограничивается
точное
«описанием
цитирование
устных
выступлений»225. Так, например, в текст романа включена оценка КонБендитом коммунистической партии, почерпнутая из книги «Гошизм»: «И не
удивительно, что студенты-коммунисты, верные своей партии, как Эдип
своей судьбе, сделали все, чтобы остановить это волнение»226. В книге
братьев Кон-Бендитов данная фраза возникает в контексте рассказа о
столкновении студентов с полицией в мае 1968 года, когда революция
приобрела более широкие масштабы и вышла на улицы городов. Тем самым и
критика бездействия коммунистов выглядит более обоснованной, ведь в
данный период к протестному движению уже присоединились и профсоюзы.
В романе «За стеклом» Мерль приводит эту цитату в описании захвата зала
Совета, добавляя иной финал: «Товарищи, мы с интересом отметили, что
студенты-коммунисты, верные своей партии, как Эдип своей матери, не хотят
причинить ни малейшего огорчения буржуазному университету»(С. 347).
Включая фразу в такой контекст, писатель изменяет ее звучание и дает оценку
гошистскому движению. Действия студентов сосредоточены в стенах
университета, который является даже в устах главного идеолога анархистов
центральным объектом критики.
Вместе с тем именно Кон-Бендит провозглашает один из основных
документов, принятых во время оккупации административной башни, –
резолюцию 22 марта. В романе включен только тот ее фрагмент, который
связан с действиями деголлевской полиции во время протестной акции у
«Америкэн
экспресс»:
«В
связи
с
манифестацией,
организованной
Национальным комитетом защиты Вьетнама во имя победы вьетнамского
народа над американским империализмом, активисты этой организации были
225
226
Ibid. Р. 147.
Cohn-Bendit D. et G. Le gàuchisme: Remède a la maladie senile du communisme. P., 1968. P. 61.
152
арестованы полицией частично на улице, частично у себя дома. В качестве
предлога были выдвинуты имевшие место в последние дни нападения на
некоторые американские здания в Париже. Перед нами вновь возникает
проблема полицейских репрессий, направленных на подавление всех форм
политической борьбы. Правительство сделало еще один шаг – теперь
активистов арестовывают уже не только во время манифестаций, но и дома»
(С. 343). Однако писатель исключает несколько присутствующих в
подлинной резолюции положений, связанных с действиями правительства в
отношении гошистов. В оригинале этот фрагмент звучит следующим
образом: «Перед нами вновь возникает проблема полицейских репрессий.
После вторжения в Нантере и Нанте полицейских в штатском – ―Черные
списки‖, после ареста и заключения под стражу тридцати рабочих и
студентов в Кане, после продолжающихся рейдов, арестов студентов в
университете – правительство сделало еще один шаг – теперь активистов
арестовывают уже не только во время манифестаций, но и дома»227. Указание
в подлинной резолюции на другие акции гошистов расширяет представление
о движении протеста. Им охвачен ряд городов Франции, вовлечены
представители различных социальных групп. Привнесенные писателем в
романе изменения, с одной стороны, демонстрируют локальность протеста,
который замкнут пределами Нантера. Вместе с тем не приведено и
положение
резолюции,
связанное
с
участием
рабочих
в
акциях
леворадикальных групп. Этот аспект в целом остается за гранью осмысления
молодых людей, сводясь лишь к размышлениям Шульца на данную тему и
спорам о рациональности ухода студентов работать на заводы. Наряду с этим
провозглашение резолюции Кон-Бендитом не является исключительно данью
исторической правде. Даже лидер анархистов отграничен от широкого пласта
социальных проблем. Сохраняя подлинное имя героя и включая фрагменты
документов в его речи, писатель изображает рыжего Дани «рупором»
гошизма. Его образ прочно связывает описываемые события с идеологией
227
Cohn-Bendit D. et G. Le gàuchisme: Remède a la maladie senile du communisme. P., 1968. P. 50.
153
Новых левых. Потому и недостатки резолюции, как и сама акция 22 марта,
обусловлены сложившейся у студенческих групп идеологической системой,
провозвестником которой и выступает Кон-Бендит, а не определяются
действиями отдельных представителей Нантера.
Похожую роль играет в романе «Смерть – мое ремесло» образ
рейхсфюрера СС Гиммлера. Как и Кон-Бендит, данный персонаж предстает
символом идеологической системы – нацизма. Создавая образ Гиммлера,
Мерль также использует практически точное цитирование его речей, в
которых воплощены основные постулаты НСДАП и политики Третьего
Рейха. Тем самым действие произведения связывается не только с реальными
личностями, но и с социальными институтами, существующими в данной
общественной
системе.
Частный
факт
становится
для
писателя
возможностью рассмотреть сущностные черты современного ему социума.
Если Кон-Бендит наделен только внешней речью, то ряд других героев
романа «За стеклом», прежде всего представляющих структуру университета,
обладают
и
речью
внутренней.
Наиболее
отчетливо
особенности
взаимодействия двух типов речи выражены в образах студентов. В
соотношении затронутых в различных сферах речи тем можно выделить два
момента. Как внешнюю, так и внутреннюю речью героев пронизывают
вопросы, связанные с особенностями гошистского движения. Предметом же
преимущественно внутренних монологов становятся проблемы построения
отношений со сверстниками и тема семьи. Вопросы, являющиеся предметом
внутренней речи, чаще всего не находят своего отражения во внешней.
Диалоги и монологи персонажей характеризуются недосказанностью. Даже в
достаточно откровенном разговоре Жаклин и Менестреля после попытки
самоубийства героини остаются сокрытые от собеседника переживания. Тем
самым
в
соотношении
проблематики
внешней
и
внутренней
речи
проявляются особенности коммуникации в среде университета.
Изложение политических взглядов студентов-гошистов опирается на
документальные источники: книги Кон-Бендитов и Бертолино. Однако в
154
отличие от образа рыжего Дани в данном случае сведения приводятся в
авторском пересказе (за исключением лозунга: «Товарищи, – заключила
девушка тем же мягким и невозмутимым голосом, –Нантер– это наш
Вьетнам. Будем бороться до окончательной победы, какпартизаны
ФНО!»(С. 254)). Наиболее полно основные идеи гошистов представлены в
речи Давида Шульца. Изложение взглядов леворадикальных групп устами
студента-анархиста связано и с тем, что именно «анархизм сыграл заметную
роль в оформлении леворадикального сознания и политического облика
движений протеста 60-х годов»228. В словах данного персонажа сосредоточен
ряд высказанных в книге «Гошизм» положений, касающихся сущности
леворадикального
движения:
оценка
университета
как
проекции
репрессивного общества; принципиальное отсутствие лидера в гошистских
группах; значение, придаваемое акциям протеста и т.д. Воплощая их в речи
вымышленного
героя,
писатель
не
только
показывает
особенности
восприятия леворадикальной идеологии студентами, но и непосредственно
соотносит декларируемые ими идеи и действия молодых людей. Так, в книге
Кон-Бендитов
указывается
на
необходимость
борьбы
с
основными
элементами образовательной системы:«Посредственность обучения – или
обучение посредственности – в университете не случайно; напротив, это
стиль жизни цивилизации, в которой сама культура стала товаром, а
отсутствие
критического
мышления
–
самая
надежная
гарантия
«рентабельной» специализации в этом «университете-предприятии» […]
Единственный
способ
противостоять
такой
глупости
–
атаковать
академические ограничения […]: программы, экзамены, основные курсы,
проведение конкурсных вступительных испытаний»229. Принципы обучения
в университете подчинены интересам производства, что делает его частью
репрессивной модели общества. Но протест против образовательной системы
– только один из методов борьбы гошистов, наряду с акциями в других
228
Баталов Э.Я. Философия бунта (критика идеологии левого радикализма) [Эл.ресурс] // URL:
http://coollib.com/b/127810/read (Дата обращения: 04.04.2014).
229
Cohn-Bendit D. et G. Le gàuchisme: Remède a la maladie senile du communisme. P., 1968. P. 34.
155
сферах, о которых упоминается в книге Кон-Бендитов. Сходные идеи в
романе высказывает Шульц, объясняя сущность действий леворадикальных
студентов: «Я со своей стороны считаю, что отказ стать орудием
эксплуатации, оплачиваемой буржуазией, – это прежде всего отказ от того,
что позволяет занять доходное место в системе эксплуатации народа: от
университетской степени. Поэтому я еще раз предлагаю нашим товарищам
эмэлам и товарищам из IV Интернационала присоединиться к активному
бойкоту июньской сессии» (С. 233). Борьба с системой обучения, в отличие
от книги Кон-Бендитов, позиционируется студентами как главенствующая
задача в разрушении устоев общества, что ограничивает и действия молодых
людей: Нантер становится едва ли не единственным объектом протеста.
Сталкивая в романе теоретические постулаты и акции леворадикальных
студентов, писатель, тем самым, показывает локальность протеста. Сходным
образом входят в произведение и другие идеи, высказанные в книге КонБендитов. Отсутствие лидера в группах как знак освобождения человека
оборачивается разобщенностью гошистов во время акций протеста; захват
женского общежития, возведенный в ранг сокрушительного удара по
репрессивному обществу, не приносит значимых результатов и т.д. Писатель
не отрицает революционного потенциала молодых людей и разделяет их
стремление к социальным переменам. Однако способны ли они на данный
момент стать ведущей силой бунта, с точки зрения Мерля? Роман показывает,
что громкие призывы к борьбе с подавлением личности так и остаются
словами, не перерастая в реальные действия.
Тем самым сведения из книги Кон-Бендитов «Гошизм» становятся
основой,
вокруг
леворадикальных
которой
групп
в
выстраивается
романе.
Не
изложение
связанные
с
идеологии
конкретными
историческими личностями, эти положения характеризуют особенности
восприятия гошистских идей в студенческой среде, шире – молодым
поколением.
Политические
воззрения
гошистов
Нантера
предстают
неразработанными. За идеей разрушения – как локально структуры
156
университета, так и общества в целом – студенческое движение не вносит
конструктивных предложений по реорганизации социальной системы.
Протест носит нигилистический характер, а цели молодых людей имеют
обобщенный, абстрактный вид.
Вопросы, связанные с гошистским движением, сталкиваются не только
с действиями леворадикальных студентов, но и с пристальным вниманием
героев к проявлениям собственного внутреннего мира. Движение мысли
персонажей становится одной из доминант произведения. Изображая
внутренний мир героев, Мерль обращается к приему потока сознания.
Поток сознания переводит повествование в сферу внутреннего мира
персонажа,
создавая
«эффект
непосредственной
передачи
реального
функционирования психической жизни человека»230. Т.В. Балашова называет
одной из центральных черт потока сознания соединение двух уровней: «вопервых, характеристика самого процесса мысли, как правило, алогичной,
путаной, отражающей абсурдность самого мира; во-вторых, характеристика
манеры передачи этой мысли – с нерасчлененным речевым потоком,
повторами, смешением как временных планов, так и разнонаправленных
оценочных суждений, вовлекаемых в общее русло внутреннего монолога»231.
Обращаясь
к
данному
приему,
писатель
использует
сходные
с
модернистскими романами способы передачи движения мысли героев. Поток
сознания развивается ассоциативно, нелинейно, переключаясь с одной темы
на другую, и входит в роман в форме несобственно-прямой речи или же
повествования от первого лица: «Ну конечно, типичный мазохизм – она дал
мне по морде, и я в восторге; в те времена, когда я еще ходила к исповеди,
аббат меня бранит, а я так и сияю, теперь они, говорят, даже бранить
перестали и покаяния не налагают: зачем тогда исповедь?» (С. 217)
Обращаясь к данному приему, Мерль не только показывает движение
внутренних размышлений персонажей, но и представляет описываемые
230
Рымарь Н.Т. Поток сознания // Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий. /Главн. научн. ред.
Н.Д. Тамарченко. М., 2008. С. 179.
231
Балашова Т.В. Поток сознания // Художественные ориентиры зарубежной литературы ХХ века. М., 2002.
С. 159.
157
события в многообразии их оценок разными героями.
Использование приема потока сознания подразумевает взаимодействие
двух пластов повествования: описания мира внешнего (материального) и
внутреннего, представленного процессами психики. Например, в романе В.
Вулф доминантой становится внутренний мир, а «между фрагментами потока
сознания
есть
лишь
едва
намеченные
опоры
для
«объективных»
описаний»232. Поток сознания обрамляется внешним миром: так, Люси,
готовящая дом Клариссы Дэллоуэй к приему, погружается в мир своих
фантазий, которые завершаются в тот момент, когда в них врывается
реальность. Схожим образом строит повествование Мерль. Описание
движения мысли героев чаще всего ограничивается авторской речью:
писатель может называть персонажа, давать описание внешности или
пространства, в котором происходит действие. Однако в романе «За стеклом»
изменяется соотношение внутреннего мира героев и внешней реальности.
Примером этому может служить сцена лекции Фременкура. Слова
преподавателя являются демаркационной линией между потоками сознания
различных персонажей: «Задрав подбородок, скрестив руки на своей
целомудренной груди, она (Франс Доссель. – А.А.) неодобрительно смотрела
на Фременкура. Фрейд, нескончаемыйФрейд. Еемини-магзаписываллекцию.
„Не
does
not
think
in
terms
of
hatred
as
a
revenger
should.
Hecanonlythinkintermsofsexualjealousy".ЖозеттЛашо,тихонькоподергиваякоси
цы,
пристальновглядываласьвдеревостола.
Сентябрьский
лес,
сыро,
прохладно, на нее нахлынули сладкие грезы, она с радостью отдалась им,
действие разворачивалось перед нею, и в то же время она сама рассказывала
себе все это, поток слов бежал, ни обо что не спотыкаясь, легко скользя от
фразы к фразе, обтекая самые трудные согласные ("п", "б", "к")» (С. 168).
Обращение к потоку сознания не только позволяет показать развертывание
мысли героев. Образовательный процесс является одним из основных
объектов критики со стороны гошистов. Однако мысли находящихся на
232
Там же. С. 168.
158
лекции героев за исключением Дениз Фаржо далеки от постижения
достоинств и недостатков принципов обучения. Тем самым лекция не только
позволяет
соотнести
характеризует
и
противостояние
потоки
движение
с
сознания
протеста:
образовательной
различных
вовлеченные,
системой,
персонажей.
как
Она
кажется,
студенты
в
предстают
погруженными в личные переживания. Наряду с этим поток сознания – это и
средство вывести повествование за обусловленные положенным в основу
романа фактом границы Нантера. Предметом осмысления студентов является
жизнь
вне
университета,
воспоминания
о
семьях
и
т.д.
Центром
повествования у Мерля становится не просто сознание героев, но и
возможность через него обратиться к проблемам формирования личности,
влияния семейного воспитания, особенностям межличностного общения. Тем
самым поток сознания – это способ моделирования внешней по отношению к
Нантеру реальности, что позволяет соотносить события, происходящие
внутри университета, с социальной жизнью Франции.
Наиболее полно в романе представлен внутренний мир студентов.
Писатель изображает также и движение сознания преподавателей. Но их
размышления сосредоточены в первую очередь вокруг сложившейся в
Нантере ситуации (негативная оценка Рансе протестного движения;
размышления Фременкура о мировоззрении студентов; мысли Дельмона о
возможном развитии его карьеры и т.д.). Внутренний мир молодого
поколения в большей степени сфокусирован на личностных проблемах.
В романе можно выделить ряд доминирующих в сознании молодых
людей тем. Среди них – проблема построения отношений в студенческой
среде. Осмысление данной темы связано с пронизывающей размышления
молодых людей идеей высвобождения Инстинкта. Частота обращения
студентов к ней характеризует сложившуюся у них систему ценностей: «Ища
мотивы своих и чужих поступков, герои романа, можно сказать, беспрерывно
фрейдируют»233. Примером этому могут служить размышления Давида
233
Амбарцумов Е. Как разбивалось стекло // Мерль Р. За стеклом. М., 1972. С. 13
159
Шульца:
«Инстинкт,
согласен,
сексуальные
потребности,
здоровое,
откровенное животное влечение. Что касается «чувств» (в кавычках), из этой
собственнической мелкобуржуазной ловушки я давно уже выбрался: мой
носовой платок, мой галстук, моя жена. Смех. Ханжество. Отчуждение в
последней степени. В сущности, идеалом было бы сообщество девчонок и
ребят, в котором каждый принадлежал бы всем» (С. 28). Подобный взгляд на
мир представителя гошистских групп обусловлен и тем, что их идеология
была вдохновлена концепцией Г. Маркузе. В работе «Эрос и цивилизация»
(1955) социолог пишет: «с развитием господства развертывается конфликт
между сексуальностью и цивилизацией»234. Способ преодоления этого
процесса Маркузе видит в построении нерепрессивного типа общества. В
нем
человек
должен
сформированных
получить
обществом
возможность
ложных,
а
удовлетворения
естественных
не
потребностей.
Доминирующее место среди них занимает Эрос. В таком ключе трактуют
действительность и студенты-гошисты в романе Мерля. Но если для
представителей леворадикальных групп идея освобождения естественных
потребностей обусловлена их идеологическим полем, то ее наличие в
сознании аполитичных студентов – особенность молодого поколения как
социального
и
психологического
среза.
Ей
проникнуты
фантазии
Менестреля, мысли Брижитт и Жаклин. Лозунг Красного мая «Реальность –
это мои желания» находит буквальное воплощение в стремлении молодых
людей творить действительность в соответствии с собственными запросами.
С одной стороны, сознание студентов наполнено прогрессивными идеями,
ведь удовлетворение естественных потребностей, по их мнению, – один из
способов освобождения человека от пут современного общества. Однако
обращаясь к внутреннему миру молодых людей, Мерль показывает
противоречия между декларируемыми идеями и их реализацией. Постоянно
возникающая в сознании героев мысль о высвобождении Инстинкта ложится
в основу образа прогрессивной личности. Несоответствие этому критерию –
234
Маркузе Г. Эрос и цивилизация // Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование
идеологии индустриального общества. М., 2003. С. 47.
160
признак принадлежности к репрессивному обществу не зависимо от того,
каких взглядов придерживается человек. Таким образом, следование идее
«Великого отказа», с точки зрения Мерля, не приводит к постулируемой
молодыми людьми свободе. Несмотря на то, что 22 марта гошисты
планируют акцию протеста, их размышления посвящены отнюдь не
предстоящему захвату зала Совета. Замкнутость протеста обусловлена не
только сосредоточенностью борьбы на образовательной системе, но и
погруженностью молодых людей во внутренние переживания.
С темой «одиночества и некоммуникабельности»235связана и взаимная
оценка персонажами друг друга. При наличии, как кажется, общих идей,
характеризующих прогрессивное поведение, студенческой среде свойственно
отчуждение. Существующая разобщенность проявляется не только в
отношениях персонажей, которые в романе не контактируют напрямую, но и
в тех случаях, когда формально присутствует диалог. Взаимная оценка, не
выходящая за границы внутренней речи персонажей, часто связана с
негативным восприятием другого. Пример этому – взаимоотношения Давида
и Брижитт. Анархистские модели поведения Шульца вызывают неприятие у
девушки, тогда как героиня, с точки зрения студента-гошиста, «напичкана
всяческими табу» (С. 35). В большой степени на примере этих персонажей
писатель демонстрирует, что культ естественных потребностей так же, как и
социальные нормы репрессивного общества, ведет к отчуждению между
молодыми людьми. Тема разобщения проявляется и в изображении
студентов, не вовлеченных в политические группы. Наглядно это показано в
диалогах Моники Гюткен и Мари-Жозе Лануай. Писатель разрывает речь
Мари-Жозе возникающими в ответ на ее слова мыслями Моники: «Нет, нет,
Моника, уверяю тебя, я некрасива (повтор), ну, не очень красива, но мне
кажется, я могу рассчитывать на свое обаяние. (Как же, как же!) Когда я хочу
понравиться мальчику, я не пускаюсь сразу во все тяжкие, как Мари-Анн (я
киваю головой)…» (С. 166) Своеобразный диалог между внешней речью
235
Мерль Р. Предисловие автора // Мерль Р. За стеклом. М., 2010. С. 7.
161
одной героини и внутренней другой показывает взаимную неприязнь
собеседниц: ощущение одиночества вызвано в том числе и различиями в
социальном статусе. Тем самым свойственное существующему типу
общества разделение между людьми не исчезает и в рамках новой модели
отношений, которую пытаются строить студенты. И в этом смысле Мерль
полемизирует с высказанными Маркузе идеями. Писатель не отрицает
необходимости изменений социальной системы и показывает объективные
причины, лежащие в основе протеста. Осуществляемые реформы усложняют
систему
получения
высшего
образования,
студенты
осознают
ограниченность числа рабочих мест и т.д. Однако Мерль не абсолютизирует
и
поклонение
Инстинкту,
в
которое
перерастают
идеи
студентов.
Категорически отказываясь от свойственных современному обществу
моделей отношений: университетской, семейной и т.д. – молодые люди
создают новую систему ограничений. В итоге протестное движение в
студенческой среде не становится действенным методом изменения
общества. Предлагаемые леворадикальными группами принципы построения
нового общества ведут не к освобождению человека, а вновь к его
подавлению, ведь без соответствия критерию прогрессивности не возможно
полноценно войти в мир сверстников.
Наряду
с
вопросами
взаимоотношений
в
студенческой
среде,
предметом осмысления молодых людей становится тема семьи. В отличие от
проблемы высвобождения Инстинкта, которая получает, пусть и не в полном
виде, свое осмысление в диалогах героев, размышления о семье остаются
предметом в большей степени внутренней речи персонажей. В оценке семьи
как социального института Мерль выводит на первый план общие во взглядах
молодых
людей
тенденции:
она
воплощает
для
студентов
модель
репрессивного общества и становится проводником законов-ограничений,
подавляющих их потребности. Примером такого отношения могут служить
слова Жаклин Кавайон: «ах, как хорошо, что я наконец набралась мужества и
бросила их, переселилась в общагу, вообще-то они ничего, мои предки, но
162
угнетают, сковывают, допрашивают… я, с моим идиотским воспитанием, с
этим заранее продуманным неведением, в котором меня держали, запретами
и предрассудками, с маминым кудах-тах-тах и катехизисом монахинь, – я в
итоге ровным счетом ничего не знаю…» (С. 61) Более резкие оценки
проповедуемым семьей ценностям дает Давид: «…ну подумай, папа, какое
будущее ты мне готовишь? Колесико потребительской буржуазной системы?»
(С. 77). Критика семьи для молодых людей соотносится с противлением
общественной
системе.
Такой
позиции
придерживаются
не
только
политически активные студенты, но и те, кто стоит в стороне от гошистских
групп. Так, Менестрель стесняется своей наследственности, «тщательно
скрываемой от товарищей» (С. 22). Студенты уже в своем решении жить в
общежитии видят революционный акт, направленный против современного
общества. Но в итоге иные социальные институты, кроме семьи и
университета остаются за пределами действий леворадикальных групп
Нантера. Равно как и после захвата зала Совета студенты вновь
возвращаются в свои «кельи» в общежитии, не выводя протест на более
высокий уровень. В итоге желание оторваться от принятых в обществе
социальных норм, которые для молодых людей символизирует семья, уводит
героев все дальше от реальной борьбы.
Таким образом, соотношений тем, затронутых во внешней речи, и
проблемное
поле
потока
сознания
персонажей
раскрывает
скрытые
противоречия, которые Мерль видел в сообществе молодых людей. Герои,
чьи речи наполнены прогрессивными идеями и стремлением разрушить
подавляющие личность запреты, погружены в частные проблемы. Тем
самым, используя прием потока сознания, писатель дает оценку и гошизму:
сталкивая положенные в основу произведения факты и их восприятие
героями, писатель ставит вопрос, насколько данные леворадикальные идеи
могут стать базой для построения общественной системы.
Наконец,
характеризует
студенческую
среду
и
количественное
соотношение затронутых во внутренней и внешней речи проблем. Если
163
вопросы образования или тема взаимоотношений со сверстниками переходят
от одного персонажа к другому, то важная для Мерля проблема забвения
истории возникает значительно реже. Так, среди студентов вспоминает о
Второй мировой войне и Холокосте только Даниель Торонто: «…я
восхищаюсь Анной, она может сказать: «Осточертели мне мои старики со
своими рассказами об Освенциме, мне двадцать лет, я хочу жить и не желаю
забивать себе голову всякими воспоминаниями». Она права, Анна, но какая
польза твердить себе «она права», если я все равно боюсь, что преследования
начнутся снова» (С. 41). Отсутствие мыслей о столь недавнем трагическом
прошлом Европы свойственно всем героям-студентам. Такое построение
образов молодых людей придает и новые черты осмыслению протестного
движения. Его сосредоточенность на противостоянии принципам жизни
старшего поколения писатель связывает с особенностями социального опыта
студентов. Об этом говорит в романе профессор Фременкур: «Странно, что
война, так много значившая для нас, для них только нудная страница в
учебнике истории. Ладно. Не будем возмущаться. Они могут обзывать ряды
республиканской безопасности эсэсовцами, так как им не пришлось видеть
эсэсовцев в деле. Они высмеивали либерализм, так как всегда жили в
обществе, где демократические свободы гарантированы законом. Они
разоблачают потребительское общество, так как сами никогда не голодали.
Нужно помнить, что их опыт и наш лежит в разных плоскостях» (С. 162).
Тема забвения истории – одна из важных тенденций, которую отмечал
писатель в развитии современного общества. Именно она, по мнению
писателя, может привести к новым глобальным конфликтам. Эта идея звучит
в романе «Разумное животное» (1965): «То, что Гитлер, с его не такими уж
большими возможностями, делал с откровенным цинизмом, мы, обладая
колоссальными средствами, осуществляем во имя морали»236. О нарастании
военной угрозы Мерль упоминает и в одном из писем, отрывок которого
приведен в биографии писателя: «…нацизм находится больше не в Рейне, а
236
Мерль Р. Разумное животное. М., 1969. С. 147.
164
по ту сторону океана. Неужели все начинается сначала? Я себя об этом
спрашиваю каждый день с большой тревогой»237. Мерль опасается нового
витка обесценивая человеческой жизни, к которому ведут и присущие
студенческой среде противоречия, погруженность в частные проблемы.
Родившиеся после Второй Мировой войны, молодые люди не знают
разрушительных 40-х гг., а благополучное существование воспринимается
ими как неотъемлемый атрибут жизни. Отсюда и предмет критики гошистов
– требование не увеличения социальных благ, а коренного переустройства
мира. Но за пределами воззрений молодых людей остается не только
недавнее прошлое, но и положение малообеспеченных слоев населения
(рабочих, иммигрантов и т.д.). Тем самым особенности протестного
движения объясняются не только политическими воззрениями студентов:
«для Робера Мерля политическое недовольство не является единственным
аспектом студенческой революции»238. Их истоки лежат в социальном опыте
молодого поколения, что наглядно показывает писатель, сталкивая в романе
действия гошистов и присутствующие во внутреннем мире переживания.
Таким
образом,
в
существующих
противоречиях
между
постулируемыми студентами идеями и проявлениями внутреннего мира
писатель видит и одни из центральных причин локальности протестного
движения в студенческой среде. В итоге как акция 22 марта, так и движение
гошистов в целом на данном этапе не приносит значимых результатов.
Близкий к такому взгляд на майскую революцию высказывает в романе
«Ирреволюция» (1971) П. Лене. Действие произведения разворачивается в
октябре 1968 года. Главный герой, от лица которого ведется повествование,
говорит, что май дал ему надежду на единение людей и переустройство мира.
Однако ожидания не оправдались, что он осознает несколько месяцев спустя:
«Мы совершили ирреволюцию, а не революцию, потому что ни один из тех,
кто должен был совершить эту революцию, ни один из нас не надеялся
обрести в ней полное удовлетворение. Мы, может, и обладали тем, что нужно,
237
238
Цит. по: Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. La Tour d’Aigues, 2008. Р. 265.
Boyd E.B The novels of Robert Merle. Durham. 1975. P. 34.
165
чтобы изменить мир; но себя мы изменить не могли»239. Общие черты в
оценке протестного движения конца 60-х гг. указывают на неоднозначность
итогов майской революции и отсутствие единого взгляда на гошизм.
Итак, основными способами создания как вымышленных, так и
имеющих реальных прототипов персонажей становятся их внешняя и
внутренняя речь. Уделяя значительное внимание внутреннему миру
нантерцев, писатель преломляет положенные в основу произведения факты
через
призму
восприятия
героев.
Тем
самым
Мерль
анализирует
мировоззрение прежде всего студентов как представителей молодого
поколения 60-х гг. ХХ века, выводя из типичных для их взглядов проблем
причины существования и развития протестного движения. Положенные в
основу романа события становятся проекцией не только определенного
идеологического движения, но и проявлением особенностей студенчества как
социального и психологического среза.
4.3 Симультанизм как прием интерпретации факта
Одним из средств интерпретации факта в романе «За стеклом» является
полифоничная структура повествования. Многоступенчатаядействительность
университета Нантера, которую составляют различные мировоззренческие и
социальные типы, проявляется в произведении во взаимодействии точек
зрения различных персонажей.
Ограниченное рамками одного дня действие романа «За стеклом»
состоит из сюжетных линий различных героев. Подобную структуру текста
Мерль использовал несколькими годами ранее в историко-документальной
книге «Монкада. Первая битва Фиделя Кастро» (1965). С этим произведением
роман «За стеклом» имеет ряд параллелей.
«Монкада» повествует об одной из первых акций фиделистов – атаке
казарм Монкады, давшей начало революционному движению на Кубе.
239
ЛенеП. Ирреволюция // Трифранцузскиеповести. М., 1975. С. 249.
166
Документальное повествование сочетает в себе изложение событий в
авторском
пересказе
и
включение
материалов
интервью
с
непосредственными участниками данной акции. Помимо описания событий
атаки казарм, писатель рассказывает о судьбах монкадистов. Мерль указывает
их происхождение, род деятельности и т.д.: «Исраэль Тапанес работал в
Гаване помощником бухгалтера. Этому худому узколицему юноше с длинным
тонким носом и ярко блестевшими черными глазами было двадцать шесть
лет. Родом из Матансаса, он несколько дней назад ездил с родителями на
кладбище…»240 Обращение к биографии фиделистов создает представление о
причинах зарождения революционного движения: большая часть участников
атаки Монкады – выходцы из наименее обеспеченных слоев населения.
Соотношение
фрагментов,
посвященных
отдельным
монкадистам,
демонстрирует широту распространения революционных настроений. Так,
рассказ о Ринато Гитаре монтируется с повествованием о Хосе Понсе: «Хосе
Понсе, живший на другом конце острова, в провинции Пинар-дель-Рио,
понял это значительно раньше…»241 Внимание к жизненному пути отдельных
участников атаки Монкады, тем самым, призвано отразить социальные
причины зарождения революционного движения на Кубе: прежде всего
авторитарную политику правительства и бедственное положение рабочих,
мелких предпринимателей.
В романе «За стеклом» писатель также уделяет внимание социальному
контексту формирования студентов, в будущем – участников «майской
революции». Рассказывая о семьях молодых людей, Мерль показывает истоки
бунта. Но в данном случае писатель, скорее, выявляет слабые места протеста
студентов. Еще в «Монкаде» Мерль высказывает мысль, что условия жизни
европейцев, которые вызывают у них негодование, несравнимо лучше
положения кубинцев. Французы далеки от реальных социальных проблем –
отсюда и непонимание революции на острове Свободы. В романе «За
стеклом» этот аспект критики европейцев получает свое развитие. Так же как
240
241
Мерль Р. Монкада. Первая битва Фиделя Кастро. М., 1968. С. 79.
Там же. С. 14.
167
и в «Монкаде», описывая условия формирования студентов, писатель
демонстрирует ограниченность взгляда молодых людей на общественную
систему. Являясь в большей части выходцами из обеспеченных семей,
студенты делают этот образ жизни объектом критики, тогда как иные
общественные проблемы – за гранью их осмысления.
Описывая атаку казарм, писатель показывает события глазами их
участников. Включая фрагменты интервью монкадистов, Мерль представляет
их в форме прямой и несобственно-прямой речи революционеров, их
внутренних размышлений. Тем самым важным моментом в репрезентации
фактов становится их изображение такими, какими они переживаются
непосредственными участниками событий. Из их историй в книге
складывается
общая
картина
оказываются
особенности
атаки
Монкады.
мировосприятия
В
центре
фиделистов,
внимания
что
также
являетсянеотъемлемым аспектом изображения исторического события. Таким
же образом строится и роман «За стеклом»: повествование сплетается из
сюжетных линий многочисленных персонажей произведения.
Внимание к роли непосредственных участников исторических событий
проявляется и в особенностях изображения лидера революционного
движения Фиделя Кастро. Мерль указывает на его особое положение, и
вынося имя в заглавие книги, и указывая на отличительные черты его
личности. Так, в устах Сантамарии звучит следующая характеристика
Фиделя: «…душа нашего ―Движения‖»242. Но, несмотря на то, что автор
подчеркивает его значимость для революции, Кастро действует наряду с
другими участниками атаки, которым в книге уделено не меньше внимания.
Близкий подход – и в романе «За стеклом». Центральные фигуры
гошистского протеста оказываются не на первых ролях. Тем самым,
специфика изображения лидеров революционных движений демонстрирует и
взгляд писателя на историческое событие, которое не определяется
действиями отдельного человека.
242
Там же. С. 23.
168
Общие черты в построении двух произведений Мерля можно связать с
его концепцией истории. Сущность факта состоит не только в его
событийной стороне, но и связывается с особенностями мировоззрения
людей данного общества. Подобный взгляд на историческое событие
отсылает к идеям Школы Анналов. Одним из положений их концепции
является представление о том, что история становится историей людей:
«предметом истории является человек. Скажем точнее – люди»243. О влиянии
школы «Анналов» в романах цикла «Судьба Франции» пишет в диссертации
Н.М. Онущенко. Исследователь утверждает, что «Мерль делает попытку
преодолеть разрыв между традиционным подходом и новыми тенденциями,
совместить событийную историю и историю повседневности, облачая их в
форму увлекательного романа»244. О таком подходе можно говорить уже в
отношении романа «За стеклом». Писатель, сохраняя приверженность
фактам
истории,
значительное
внимание
уделяет
мировоззрению
представителей различных социальных слоев. И в других произведениях
Мерля о современности наряду с событиями значительное место отведено
внутреннему миру героев и их восприятию общественных явлений. Тем
самым историческая ситуация складывается не только из конкретных фактов,
но и, что связывает со взглядами представителей «Новой исторической
науки», духовной жизни людей, которые и являются действующими лицами
данных событий.
В книге «Монкада» писатель выводит образы реальных фиделистов,
что, конечно, обусловлено и ее формой – историко-документальное
произведение. Но вместе с тем описание подлинных участников атаки
связано и с тем, что Мерль изображает начальный этап кубинской
революции. В данной период ряды сторонников Фиделя Кастро были малы.
И указание конкретных людей в полной мере отражает эту особенность
движения монкадистов. В романе «За стеклом» основные действующие лица
243
Блок М. Апология истории, или ремесло историка. М., 1973. С. 18.
Онущенко Н.М. Поэтика цикла исторических романов Р. Мерля «Судьба Франции»: Дис. … канд.
филологических наук: 10.01.03. М., 2013. С. 56.
244
169
вымышленные. Писатель создает обобщенные типы, представляющие
взгляды определенных групп, что становится средством интерпретации
положенного в основу произведения факта.
В предисловии к роману «За стеклом» Мерль называет основным
принципом
соотнесения
сюжетных
линий
отдельных
персонажей
симультанизм. В качестве самостоятельного художественного метода
симультанизм складывается в начале ХХ века. Этот прием в искусстве
понимается
как
взаимодействие
«модулей»,
фрагментов
(объектов),
относящихся к различным видам художественного продуцирования, и
одновременное воздействие их в виде законченного целого нареципиента»245.
Задача
симультанизма
заключается
в
преодолении
ограниченности
сенсорного восприятия человека и создании многогранной картины
изображаемого объекта. В итоге произведение включает в себя такие
компоненты предмета, «которые могут восприниматься только в разные
моменты времени (разные ракурсы или разные состояния)», либо «отдельных
сцен, каждая из которых дается со своей пространственной позиции»246. В
романе «За стеклом» таким объектом изображения становится университет
Нантера.
Различными
сторонами
этого
микромира
являются
мировоззренческие позиции персонажей, чьи жизни, по словам Мерля,
«протекают обособленно друг от друга и параллельно в одном и том же месте
и в одно и то же время»247.
Принципом соотнесения точек зрения различных персонажей в романе
является не только единовременность происходящих событий. В призме
судеб
героев
действительности:
предстают
как
образования,
ключевые
проблемы
взаимоотношений
социальной
студентов
и
преподавателей; так и основные события 22 марта: собрание гошистов,
захват зала Совета. Симультанная структура текста отчетливо проявляется в
245
Петров М.А. Симультанность в искусстве. Культурные смыслы и парадоксы. М., 2010. С.19.
Грибер Ю.А. Внутреннее пространство живописного полотна// Сорокинские чтения «Актуальные
проблемы
социологической
науки
и
социальной
практики».
[Эл.ресурс]
//
URL:
http://lib.socio.msu.ru/l/library?e=d-000-00---0sor--00-0-0 (Дата обращения: 25.10.2012).
247
Мерль Р. Предисловие автора // Мерль Р. За стеклом. М., 2010. С. 7.
246
170
описании оккупации административного корпуса. Для леворадикальных
студентов это время приобретает исторический смысл: ведь они захватывают
башню, символ репрессивной власти, тем самым продолжая свою
революционную борьбу. Но на этот же временной отрезок дано еще два
взгляда: страдающего от сердечного приступа профессора Н., а также людей,
собравшихся на концерт классической музыки. Все события Мерль сплетает
единой нитью: проходящей в данный момент акцией студентов. Но реакция
героев на нее различна. Для слушателей концерта известие о захвате зала
Совета не прерывает обычного течения дня. Тогда как профессор Н. в это же
время оказывается на пороге смерти. Преломляя событие в сюжетных линиях
различных персонажей, Мерль показывает, что на вопрос о значении акции
гошистов нет единого ответа, а их действия лишаются своей весомости в
сравнении
с
борьбой
человека
за
жизнь.
Таким
образом,
прием
симультанизма призван соотнести в романе события жизни персонажейпредставителей
различных
социальных
и
мировоззренческих
групп.
Писатель, с одной стороны, показывает разные стороны описываемых
фактов, с другой – исследует феномен студенчества и особенности
взаимоотношений людей.
В романе можно выделить несколько принципов соотнесения точек
зрения персонажей. Во-первых, значимым является, непосредственно
сталкиваются в повествовании те или иные герои (то есть существует ли
диалог)
или
же
«дистантно»:
таким
образом
отражено
реальное
взаимодействие различных представителей Нантера, уровень восприятия ими
идей друг друга. Во-вторых, в произведении проявляется два уровня
соотношения точек зрения: мировоззрения, обусловленные различным
социальным статусом, и позиции по отношению к действительности,
сформированные разными национальными культурами.
Важным моментом в интерпретации событий 22 марта становится
взаимодействие в романе представителей леворадикальных групп. Один из
наиболее ярких образов студентов-гошистов – анархист Давид Шульц.
171
Данный персонаж излагает принципы построения общества с точки зрения
новых левых, которые разделяет большаячасть молодых людей. Центральной
чертой современной модели социальных отношений Давид называет
подавление свободного существования человека: «каждый из профессоров …
следит, как с вышки, за двенадцатью тысячами покорных студентов, за
двенадцатью тысячами домашних животных, которых нужно направить в
загон, набить «объективными» знаниями, а потом подвергнуть отбору и
вернуть обществу в виде совершенных служащих капиталистической
системы» (С. 78). Особенности восприятия данного положения различными
группами становятся средством оценки формы протеста. Несмотря на
наличие общей идеи во взглядах гошистов, их движение не предстает
единым. Исследователи событий 60-х гг. отмечают, что в среде новых левых
существовало множество небольших политических сообществ. С.Г. Айвазова
в книге «Левый радикализм в идейно-политической жизни Франции, 1958 –
1981» (1986) указывает, что наряду с тремя основными группами:
анархистами, маоистами и троцкистами, внутри каждой были и еще более
мелкие объединения. Например, в среде троцкистов – ламбертиская,
паблистская,
увриевристкая
группы.
Такой
характер
существования
гошистского движения отчетливо проявляется в сцене собрания ультралевых
студентов в преддверии захвата административного корпуса. Это событие –
одно из центральных в череде действий леворадикальных групп 22 марта.
Собрание описано в книге Бертолино. Согласно ей, во-первых, в нем
принимал участие Кон-Бендит. В его словах внимание сосредоточено на
аресте гошистов за атаку «Америкэн экспресс», что и поставило вопрос об
ответных мерах студентов. В романе Мерль исключает фигуру рыжего Дани
из
описания
представителей
отталкиваться
собрания,
тем
отдельных
от
сведений,
самым
перенося
политических
приведенных
акцент
групп.
в
на
позицию
Во-вторых,
книге
если
«Бунтовщики»,
необходимость ответить на арест гошистов разделяли представители всех
групп. Предметом же обсуждения был вопрос о конкретном месте оккупации:
172
корпус ли социологов или зал Совета. Мерль показывает, что обсуждение
студентов-гошистов быстро переходит от изначальной цели собрания к
спорам относительно справедливости взглядов той или иной политической
группы. Расхождения касаются одной из центральных для протестного
движения проблем – реформы Фуше. Для одних она «направлена на подрыв
всей системы образования в масштабе страны» (С. 227), для анархов
символизирует «технократическое приспособление его (образования) к целям
экономической экспансии» (С. 228), а маоисты вообще не считают реформу
значимой. Строгая приверженность гошистов взглядам своих групп не
позволяет им достичь единства даже в отношении проблемы образования,
которая их непосредственно касается. В итоге это и приводит к
неспособности бунта в таком виде стать ведущей силой революции, какой
сами студенты себя считали. Политические группы изолированы друг от
друга. В этом Мерль видит одну из причин неудачи акции 22 марта, ведь
завершается она тем, что «объявляется перерыв Революции на сон» (С. 348).
Противопоставленным Давиду можно назвать образ Менестреля.
Именно
эти
герои
являются
наиболее
яркими
представителями
леворадикальных групп и не вовлеченных в политическое движение
студентов. Фрагменты, посвященные Давиду и Менестрелю, в большинстве
случаев соседствуют в романе. Данные персонажи часто дают контрастные
оценки происходящим событиям, прежде всего – деятельности гошистов.
Если Давид видит в протестном движении реальную силу, то для Менестреля
– это «школярство». Важными для писателя представляются причины такого
отношения к леворадикальным группам. Менестрель, в отличие от Давида,
должен самостоятельно обеспечивать свое существование. Его слова о
желании Бушюта присоединиться к анархистам можно отнести к движению в
целом: «В худшем случае ты рискуешь быть на год исключенным из Нантера,
а на это тебе плевать, отец пошлет тебя в Германию или в Англию, и первого
числа каждого месяца ты будешь получать вместо чека во франках чек в
фунтах или в марках. Иными словами, над тобой не каплет, ты под
173
крылышком буржуазного общества» (С. 141). Отношение к действительности
обусловливается социальными факторами, которые и влекут за собой
расслоение в среде молодых людей. Соотнося позиции двух персонажей,
Мерль в некотором смысле сталкивает с жизнью постулаты концепции
Маркузе о революционности студенческих групп. Американский социолог
утверждал, что именно этот слой населения должен стать одним из ведущих в
протестном движении. Мерль не отрицает потенциала студентов (что
выражалось в открытой поддержке писателем студенческого движения в 1967
году:«Осмелюсь сказать, эти дьяволы выполняют с определенным родом
ярости функцию, которая в высшей степени едина и для студентов, и для
интеллектуалов: они выступают против существующих порядков»248). Но так
или иначе молодые люди оказываются связаны с обществом, которое
стремятся ниспровергнуть. Осознают это и сами герои. Давид говорит: «она
въелась в тебя, эта буржуазия, отпустит тебя на волю, а потом – хоп – рванет,
как понадобится, узду и втянет обратно. Она все втягивает в себя, даже
движение протеста» (С. 78). Гошистские группы существуют за счет
обеспеченности их участников со стороны общества. Находящиеся в
зависимости от него, герои не могут стать подлинной силой и вывести свой
протест за пределы университета. Нового витка студенческое движение
достигает только после присоединения к нему рабочих в мае 1968 года:
«Начавшись с массовых выступлений студентов, которые протестовали
против полицейских репрессий и требовали реформы высшей школы, это
движение вылилось в общенародную забастовку, сопровождавшуюся почти
повсеместным занятием французскими рабочими и служащими предприятий
и учреждений. Движение привело к отставке правительства и в конечном
счете
–
президента
Франции
генерала
де
Голля»249.
Восприятие
действительности студенчеством характеризуется и еще одной чертой.
Декларируя необходимость разрушения репрессивной модели общества, они
имеют крайне расплывчатое представление о его новой структуре. Такая
248
249
Цит. по: Merle P. Robert Merle. Une vie de passions. Biographie. LaTourd’Aigues, 2008. Р. 275.
Амбарцумов Е. Как разбивалось стекло// Мерль Р. За стеклом. М., 1972. С 6.
174
оценка
Мерлем
протеста
студентов
коррелирует
с
действительным
положением дел. К.Г. Мяло в работе «Под знаменем бунта» акцентирует
внимание на том, что объектом протеста был «капиталистический мир».
Однако конкретных принципов, на которых должна быть построена новая
действительность, студенты не предлагают. Таким образом, в движении
протеста писатель отмечает присущие ему противоречия. Прочно связанные с
существующей общественной моделью, студенты не могут ни выйти за ее
пределы, ни предложить иную систему ценностей.
Другой уровень столкновения точек зрения в романе – сопоставление
взглядов студентов и преподавателей. Различие их оценки действительности
связано с социальным положением. Существующее между двумя группами
расслоение проявляется уже в построении сцен. Студенты и преподаватели
практически не фигурируют (за исключением описания лекции и разговора
Фременкура со студенткой) в рамках одних эпизодов. Их позиции по
отношению к ключевым вопросам социальной действительности соотносятся
дистантно. Писатель показывает, во-первых, отсутствие открытого диалога
между представителями двух социальных групп. Во-вторых – выводит на
первый план существующее между ними разделение. Контраст их положения
в обществе подчеркивается описанием пространств, в которых находятся
персонажи. Если комнаты студентов – это «особый холостятский мир,
одиночные камеры» (С. 27), то профессорский клуб – просторный зал с
удобными креслами и неслыханной изысканностью – «гигантское стекло
было задернуто тонким занавесом, оберегавшим профессорские взоры от
лицезрения серых стандартных домов» (С. 171). С точки зрения студентов,
преподаватели становятся проводниками репрессивной власти, которая
наделяет их рядом привилегий. Такое положение ведет к отчуждению между
данными социальными группами, каких бы взглядов ни придерживались их
представители.
Однако и во взглядах преподавателей существуют расхождения.
Писатель выделяет две группы: Фременкур, Бергез и Арнольд – либерально
175
настроенная профессура, и заведующий отделением Рансе, отстаивающий
существующую систему. Их внимание сосредоточено на тех же вопросах,
которые являются предметом осмысления студентов: леворадикальное
движение, реформа образования, система управления университетом и т.д.
Профессора-либералы в целом разделяют идею необходимости изменения
существующей общественной модели. Особенность их взглядов – поиск
причин студенческого бунта, которые они видят в нынешней социальной
обстановке: «Массовое обучение, жестокая конкуренция, ограниченность
спроса, с которой они сталкиваются по окончании, а в самом университете –
никакой возможности влиять на систему обучения, программы и методы. […]
...стремление
установить
студенческую
власть
родилось
из
этого
противоречия» (С. 176). Однако, оценивая студенческое движение, данные
преподаватели подчеркивают его слабые места: «отказ студенческого
движения сформулировать свои цели и создать свою организацию… такая
позиция присуща… целому идейному течению», «структурализм, новый
роман,
студенческое
движение:
три
антигуманистические
попытки,
свидетельствующие, возможно, о том, что человек устал быть человеком» (С.
177). Таким образом, либеральная профессура разделяет ряд позиций
гошистов, в частности – видение в современном обществе тенденций к
подавлению человека. Однако та форма, которую принимает бунт, не кажется
данным преподавателям продуктивной.
Противоположную позицию отстаивает Рансе, символизирующий
административную иерархическую власть. Он отделен как от студентов, так и
от других преподавателей. Оценка бунта Рансе связана в большей степени со
страхом утратить свои привилегии, нежели с попыткой понять причины
протестных настроений: «Если мы будем попустительствовать, они в один
прекрасный день явятся сюда, займут наши кабинеты, экспроприируют наши
телефоны и загадят наши архивы» (С. 50). Образ Рансе отсылает к концепции
«общества спектакля» Ги Дебора. Согласно этой теории в современном
обществе доминирующую роль играет копия, которая опосредует и
176
человеческие отношения: «Спектакль – это не совокупность образов, но
общественные отношения между людьми, опосредованные образом»250.
Таковым предстает мир Рансе: отдельный кабинет с «псевдороскошью»
обстановки или привилегия пользоваться лифтом становятся для него
знаками особого, более высокого, положения. Использованная писателем
морфема «псевдо» дает оценку и положению Рансе в социальной системе.
Столь ценимые им возможности, которыми наделило его общество, – это в
сущности псевдоположение, ширма, скрывающая его от реальных проблем.
Впрочем, как и многих других преподавателей, взоры которых защищены от
вида бидонвилей. Таким образом, человек оказывается во власти фетиша,
будь то положение в обществе, или толща диссертации, которая ведет к
увеличению возможностей потребления. Но вовлечены в эту систему не
только Рансе и другие представители системы администрирования, но и сами
гошисты. Отрицая «спектакль» и ложные потребности, формируемые
обществом, они лишь создают их новые формы под видом прогрессивных
идей.
Взаимодействие в романе точек зрения преподавателей характеризует и
еще одну тенденцию, свойственную описываемому периоду. В романе
отчетливо звучит мысль о растущих противоречиях между профессорами и
ассистентами, которые оказываются ближе к идеям своих учеников. Эта
тенденция наиболее отчетливо выражена в образе Дельмона: «Коллизия
профессор Рансе – ассистент Дельмон великолепно иллюстрирует бурно
развивающийся процесс социальной поляризации современной западной
интеллигенции»251.
В
открытую
фазу
это
расхождение
между
преподавательскими группами в романе не переходит: противоречия еще
скрыты, тогда как в мае 1968 года профессора и ассистенты нередко
оказывались по разные стороны баррикад.
Таким
образом,
причины
конфликта
между
студентами
и
преподавателями лежат, с одной стороны, в отчуждѐнности их миров,
250
251
Дебор Г. Э. Общество спектакля. М., 2000. С. 23
Амбарцумов Е. Как разбивалось стекло// Мерль Р. За стеклом. М., 1972. С. 18.
177
обусловленной общественной системой. Отождествляя в своем сознании
людей старшего поколения с властью, молодые люди с присущим им
максимализмом отвергают любые возможности компромисса. Бунт в итоге
сводится к противостоянию с представителями педагогического состава,
символ власти которых и оккупирован молодыми людьми. Попытки же
преподавателей понять сущность движения гошистов так и остаются в
рамках высказанных идей и не приводят к сближению двух социальных
групп. События 22 марта 1968 года предстают проверочной ситуацией для
взглядов как студентов, так и преподавателей. Таким образом, роман
становится не только описанием акции гошистов, но и изображением
ценностных систем двух поколений, что ставит вопрос об их состоятельности
в условиях изменяющегося общества.
Показывая противоречия различных групп: отчуждение в студенческой
среде, противостояние студентов и преподавателей, писатель объединяет их
точки зрения в сопоставлении с позицией «третьих лиц». В данной функции
выступают прежде всего представители обслуживающего персонала и
рабочие-арабы, то есть те социальные группы, за права которых также
борются гошисты. Разделение, существующее между рабочими и студентами,
П. Комб называет одной из центральных тем произведений о Мае 1968: «Эта
глубокая изоляция проявляется, главным образом, внутри протестной
компании в разрушении существующих надежд: это утрата всех грез о союзе,
разрыв с рабочими»252. В романе «За стеклом» служащие университета
говорят о студентах: «Вот уж никогда не скажешь, что образованные:
грязные, невоспитанные, невыдержанные, вечно сквернословят, технический
персонал ни в грош не ставят. А еще говорят, что защищают интересы
пролетариата» (С. 86). Несмотря на внутренние противоречия, группы
студентов объединяются несоответствием действий декларируемым целям
протеста. Слова Шульца об «известном отставании теории от практики» (С.
38) в действительности оборачиваются несостоятельностью как раз методов
252
Combes P. La littérature & le mouvement de mai 68: Ecriture, mythes, critique, écrivains, 1968-1981. P., 1984.
P. 153.
178
молодых людей, которые не ведут к сближению с другими социальными
слоями.
В характеристике мира Нантера появляется и еще одна доминанта.
Точки
зрения
представителей
университета
отождествляются
в
противопоставлении взглядам алжирцев. Еще строящийся, Нантер окружен
бидонвилями, населенными рабочими-иммигрантами. Среди них писатель
выделяет молодого алжирца Абделазиза. Данный персонаж в полной мере
показывает взгляд на университет извне. Он не только не включен в
деятельность гошистов, но и представляет другое национальное сознание.
Именно Абделазизу в произведении отведено наибольшее пространство речи
от первого лица: герой является представителем иной культуры, выразить
которую наиболее полно может только он сам, а не автор-француз.
Надо заметить, что на строительстве Нантера работали и представители
других наций: в частности, португальцы, о чем Мерль упоминает в начале
произведения. Но писатель не случайно
акцентирует
внимание на
представителях африканской страны. Радикализация студенческого движения
происходила именно вокруг войны в Алжире. Однако в словах гошистов эта
тема возникает лишь в тот момент, когда Давид реально сталкивается с
рабочими из этого государства. Сосредоточенный на акциях внутри
университета, бунт «отгораживается» от мира бидонвилей, проблемы
иммигрантов, что можно связать с особенностями формирования сознания
молодых людей (неслучайно Абделазиз – ровесник студентов). В этом смысле
развивается затронутая в романе «Остров» проблема взаимоотношений
европейцев
и
представителей
колонизированных
стран.
Представляя
аллюзию на войну в Алжире: «Я писал «Остров» под влиянием войны в
Алжире. В этой книге Англичане – это французы и Таитяне – алжирцы»253,–
Мерль отражает особенности позиции колонизаторов по отношению к
таитянам. Интересы последних ущемляются в интересах британцев. В
романе «Остров» этот конфликт получает насильственное разрешение. В
253
Delblat J.-L. Le métier d’ecrire [Эл. ресурс] // URL: http://delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm
(Датаобращения: 27.02.2013).
179
повествовании же о событиях 22 марта 1968 года он находится в некотором
смысле в скрытой фазе: идеи студентов связаны с поиском компромисса в
отношениях с представителями бывшей колонии Франции. Однако между
европейской цивилизацией и страной третьего мира все еще проходит
граница.
Различный уровень жизни во Франции и Алжире показан в
опосредованном включении в роман действительности североафриканской
страны. Прочтение письма жены Моктара вызывает следующий комментарий
Абделазиза: «А у меня, когда я слышу все это, сердце сжимается, потому что
у маленького Мустафы – паратиф, а там, в глуши, теперь, когда нет больше
болгарских врачей, вообще нет никого, кто мог бы лечить» (С. 90). Франция
преодолела такого рода проблемы. Тогда как Алжир являет собой страну
Третьего мира, «глушь», где нет условий для сохранения жизни ребенка. Эта
ситуация выражает крайнее различие между условиями существования
людей в данных странах, а вместе с тем – и неспособность студентов
осознать цели своей борьбы.
Попытка преодоления мировоззренческих отличий, сформированных
разной культурой и разным уровнем жизни, представлена в романе
пересечением сюжетных линий Давида и Абделазиза. Стремление героев
понять внутренний мир друг друга так и не приводит к успеху. Для Давида
Абделазиз остается человеком с «мелкобуржуазными стремлениями».
Прогрессивные идеи Шульца, желавшего помочь рабочему-алжирцу, Мерль
разрушает одним случайным замечанием относительно вида из окна комнаты,
которую он предлагает Абделазизу: «обставлено по-дурацки, и посмотри, что
за вид – окно выходит на бидонвиль» (С. 153). Сопоставление в романе точек
зрения алжирцев и студентов указывает на ограниченность движения
протеста и локальность акции 22 марта в столкновении с подлинными
социальными проблемами. Позднее в одном из интервью Мерль скажет о
движении протеста: «Май 68 не был революцией, только шуткой студентов,
180
которая продлилась слишком долго»254.
Введение в роман фигуры алжирца показывает и еще одну сторону
французского общества, которую отметил Мерль в ходе бесед со студентами.
Писатель говорит о наличии в обществе расистских тенденций. В
произведении упоминается о негативном, подчас – агрессивном отношении
французов к жителям бидонвилей: «Как? – восклицали отцы. – Наши дочери,
которых мы так заботливо пестовали, будут изгнаны в промышленное
предместье, заражены коммунизмом, изнасилованы бидонвилями? […] Еще
до того, как первая студентка рискнула ступить на территорию Нантера,
североафриканцам уже был вынесен обвинительный приговор» (С. 15). Но
проявляется такое отношение не только на уровне мировоззрения, но и в
политике по отношению к иммигрантам. Франция обеспечивает алжирцев
рабочими местами – формально дает им средства к существованию. Но
Мерль
в
романе
низкооплачиваемая,
отмечает,
опасная
что
для
иммигрантам
здоровья
предоставляется
работа:
«Это
были
североафриканцы. Ясное дело. Самая тяжелая работа и самые низкие
заработки» (С. 79). Тем самым писатель характеризует и политику Франции:
алжирцы
в
сущности
и
по
сей
день
остаются
представителями
колонизированной страны, потребности которых оцениваются несравнимо
ниже, нежели запросы европейцев.
Отнюдь не идеализируется в романе и среда арабов. Писатель
показывает так называемый «черный расизм». Лишь Абделазиз, родившийся
уже на излете колониального периода в Алжире, готов идти на контакт с
французами. Каддур и Моктар, напротив, высказывают ненависть к
представителям европейской нации: «Симпатичных руми нет. Нет. Нет» (С.
84), – говорят алжирцы Абделазизу. Но в итоге объектом агрессии
оказываются не французы, а другие представители северной Африки. Так, в
сцене увольнения алжирцев со стройки виновным для них является не
начальник, а Абделазиз. Именно он был вынужден сделать выбор, кто же из
254
Gandillot Th. Robert Merle "J'ai toujours cru en mon succes" [Эл. ресурс] // Express. P., 2003. N 2725. // URL:
http://www.lexpress.fr/informations/j-ai-toujours-cru-en-mon-succes_653160.html (Дата обращения: 15.03.2013).
181
его товарищей сохранит работу. Юсеф готов убить своего соотечественника,
и Абдель должен скрываться от алжирцев. В таком перенесении вины на
Абделазиза проявляется попытка проекции своей агрессии на доступный
объект, которому можно отомстить. Подобное изображение среды алжирцев
отсылает к идеям одного из теоретиков колониализма Франца Фанона
(который также был и одним из тех, чьи труды питали среду анархистов).
Сознание жителей колонизированной страны, с точки зрения Фанона,
наполнено ненавистью к представителям западной цивилизации: «Однако
выходит так, что, заслышав речь о западной культуре, местный житель
достает нож или, по меньшей мере, проверяет, что тот находится в пределах
быстрой досягаемости»255. Такой тип взаимоотношений исследователь
называет следствием колониальной политики. Местный житель находится в
состоянии постоянного напряжения, однако найти выход эта агрессия не
может. В таких условиях месть переносится на соотечественников:
«Несмотря на явную угрозу наказания, местный житель хватается за нож при
самой незначительной враждебности или/и агрессивности, которую он может
прочесть во взгляде соотечественника, брошенного на него. Дело в том, что
ему не остается ничего кроме, как защищать свою индивидуальность перед
лицом своего брата. […] С головой погружаясь в кровную месть, местный
житель пытается убедить себя в том, что никакого колониализма не
существует, что все, как прежде, что история продолжается»256. Подобный
взгляд алжирцев на мир показывает и Мерль. Несмотря на потерю Францией
всех колоний и утверждение демократического строя, как представители
европейской страны, так и североафриканцы все еще находятся во власти
представлений о превосходстве западной цивилизации, что порождает и
конфликты внутри среды арабов. Но взаимная ненависть не является
конструктивной
стратегией
разрешения
существующих
противоречий.
Преодолеть их на данном этапе оказываются не способны ни французы, ни
255
Фанон Ф. Отрывки из книги «Весь мир голодных и рабов» // Антология современного анархизма и левого
радикализма. В 2-х тт. Т. 2.: Флирт с анархизмом. Левые радикалы. М., 2003. С. 23.
256
Там же. С. 34.
182
африканцы.
Таким образом, столкновение в романе взглядов алжирцев и
французов-представителей Нантера не только указывает на локальность
движения протеста и отдаленность студентов от тех классов, за права
которых они сражаются, разобщенность, присущую микросоциуму Нантера.
Именно такое построение текста позволяет выявить и объединяющие все
группы героев черты. Отталкиваясь от конкретного исторического события,
писатель
выводит
на
первый
план
обусловливающие
его
течение
макрофакторы: прежде всего, общие тенденции в развитии общества и
специфику национального самосознания французов.
Итак, система точек зрения в романе формируется вокруг ряда
основополагающих
проблем,
характеризующих
мир
Нантера.
Многоплановость восприятия действительности становится одной из
доминант построения художественного мира. Писатель не просто передает
события, но и показывает их в восприятии представителей множества
социальных групп, создавая несколько уровней соотнесения точек зрения.
Факт, изображенный через призму различных мировоззрений, получает
неоднозначную оценку, которая демонстрирует и идейные расхождения,
свойственные обществу. Представленная в различных оценках, реальность
Нантера, а шире – Франции отражает отсутствие единого ориентира,
способного стать ведущим для человека. Делая центром повествования
захват зала Совета, Мерль выводит его за границы локальной акции 22 марта
1968 года, связывая его с особенностями социального контекста и
национального самосознания представителей французского общества.
183
Заключение
Проблема взаимодействия реальности и литературы приобрела новые
измерения в культурном сознании ХХ века. Изображение фактов, подлинных
событий и личностей в художественном повествовании становится одной из
доминант
литературного
процесса.
Эта
тенденция
отразилась
в
произведениях Р. Мерля о современности: «Последнее лето в Примроле»,
«Уик-энд на берегу океана», «Смерть – мое ремесло», «За стеклом». Они
объединены не только тематически, но и тем, что факт является
конструктивным элементом: играет сюжетообразующую роль; лежит в
основе отдельных эпизодов; определяет особенности пространственновременной организации; проявляется на уровне прототипов героев; входит в
текст в качестве цитат и т.д. С точки зрения организации художественного
целого данные произведения составляют особую группу в творчестве
французского писателя.
Обращение Мерля к изображению подлинных событий выглядит
закономерным
в
контексте
его
эстетических
воззрений.
Изучение
документов, с точки зрения писателя, – неотъемлемая часть работы над
произведением, которое должно создавать впечатление основательного
знакомства автора с описываемым явлением. В этом отношении проза о
современности предстает наиболее полным выражением данной тенденции,
ведь повествование не просто правдоподобно, но подлинные сведения
становятся центральным предметом изображения.
Границы факта и вымысла в произведениях Мерля подвижны. Анализ
прозы о современности в диахроническом разрезе позволяет говорить об
изменении подхода к воплощению подлинных сведений, обусловленном
развитием мировоззрения и творческой манеры писателя.
Первые произведения Мерля – «Последнее лето в Примроле» и «Уикэнд на берегу океана» – составляют идейно-тематическое единство. В их
основе лежат факты биографии писателя, связанные с его участием во
184
Второй мировой войне. Но Мерль не стремится задокументировать
собственный кризисный жизненный опыт. Художественная трансформация
факта определяется задачей писателя: показать не батальные сцены, а
переживания человека, вовлеченного в военную действительность. В центре
произведений – автобиографические персонажи (Жан Додеро и Жюльен
Майа), через призму восприятия которых преимущественно изображены
события.Герои наделены вымышленными именами, минимизирована их
социальная характеристика. Факт, не соотнесенный в романе с жизненным
путем
писателя,
расширяет
свое
звучание.
Ощущение
героями
противоестественности войны – чувства, свойственные любому человеку. В
этом отношении прежде всего роман «Уик-энд на берегу океана» близок к
пацифистской литературе о Первой мировой войне. Вместе с тем – трактовка
факта находится в русле общих умонастроений эпохи, в первую очередь –
философии экзистенциализма, с чем также связано внимание к переживанию
трагизма военных обстоятельств отдельной личностью.
Средством типизации фактов выступает их противопоставление
мирному
устройству
жизни,
что
проявляется
в
пространственной
организации произведений, оценке героями прошлого и настоящего. Особую
роль играет столкновение мира природы и реалий войны: события
иррациональны не только с точки зрения конкретного человека. Они выходят
за рамки естественного течения жизни. Оппозиция двух состояний
действительности, реализованная на различных уровнях повествования,
является
центральным
принципом
обобщения
факта
в
данных
произведениях. Им обусловлено взаимодействие событий биографии
писателя, свидетельств других людей и вымышленных эпизодов. Они не
выстраиваются в последовательную цепь, разъясняющую обстоятельства
войны; не определяется их включение в текст и хронологиейразвития
исторических событий, что отличает произведения 40-х гг. от последующих
романов о современности. Соединяя вымышленные и реальные эпизоды,
писатель развертывает обобщенную картину войны как таковой. Но если в
185
повести «Последнее лето в Примроле»события жизни Мерля являются
ключевыми моментами развития действия, то в романе «Уик-энд на берегу
океана»подлинные сведения инкорпорированы в вымышленный сюжет – и
произведение относится к сфере литературы вымысла.
В двух следующих романах о современности: «Смерть – мое ремесло»
и «За стеклом» – подход к воплощению факта предстает несколько иным.
Изменения
связаны,
во-первых,
с
отмеченным
исследователями
применительно ко всему творчеству Мерля возрастающим значением анализа
социально-исторических закономерностей развития общества. Во-вторых, в
произведениях усиливается документальное начало, что также определяет
особенности интерпретации подлинных сведений.
В романе «Смерть – мое ремесло» документ занимает главенствующее
место. Лежащая в основе биография коменданта Освенцима определяет
течение сюжета, особенности художественного времени и пространства,
практически за всеми персонажами стоят реальные личности и т.д. В отличие
от
первых
произведений
детерминированность
в
центре
описываемых
внимания
писателя
событий.
социальная
Художественная
интерпретация факта осуществляется прежде всего монтированием сведений
и незначительными отступлениями от документальной основы. Приемы
трансформации материала – изменение имен персонажей, отдельных деталей
течения событий, топонимов, названий отрядов, сосредоточение фактов,
связанных с разработкой КЛ Освенцим, вокруг Рудольфа Ланга и т.д. –
направлены
на
раскрытие
социально-психологической
природы
формирования личности нацистского преступника. Этой задаче служит и
взаимодействие различных сведений и вымысла в конструировании
внутреннего мира главного героя. Писатель не стремится создать образ
реального человека. Трактуя продиктованные документальной основой
черты психики в духе концепции авторитарной личности, Мерль воплощает в
главном герое социальный тип.
Синтез художественного и документального проявляется в выборе
186
формы романа воспитания, в соответствии с признаками которого
структурированы подлинные сведения. Обращаясь к данному жанру, Мерль
анализирует не только факты биографии Хесса, но и социально-культурные
идеалы,
предложенные
нацизмом.
Жизненный
путь
главного
героя
становится примером формирования образцового эсэсовца. На материале
биографии
коменданта
Освенцима
создан
художественный
образ,
воплощающий авторскую концепцию личности нацистского преступника.
При этом произведению свойственна высокая степень соответствия
документальной основе – тем самым роман «Смерть – мое ремесло» по
сравнению с другими произведениями Мерля о современности наиболее
близок к сфере non-fiction.
Подлинные события, воссозданные с опорой на документальный
материал, становятся предметом изображения в романе «За стеклом».
Развитие сюжета обусловлено пространственными и временными рамками
положенного в основу факта – событий 22 марта 1968 года. Подчеркивается
связь с исторической действительностью и введением в повествование сцен,
рассказывающих о подлинных действиях гошистов в указанный день.
Несмотря на акцентированную связь повествования с реальным событием,
факт расширяет свое звучание. Символическое значение пространственных
объектов, выбор сведений в открывающем роман историческом экскурсе,
изменение деталей в описании действий гошистов делают акцию 22 марта
логическим итогом становления репрессивного типа общества.
В отличие от романа «Смерть – мое ремесло» центральные персонажи
данного
произведения
не
имеют
конкретных
прототипов.
Герои
представляют основные социальные типы университета Нантера. В их
образах репрезентированы материалы интервью со студентами, сведения
книг Кон-Бендитов и Бертолино, касающиеся прежде всего идеологии и
взгляда молодых людей на действительность. Связывая их с вымышленными
образами, писатель дает обобщенное представление о мировоззренческой
системе французского общества. Взаимодействие событий и внутренней и
187
внешней
речи
персонажей,
симультанная
структура
повествования
определяют особенности интерпретации факта. Захват зала Совета и феномен
гошизма в целом приобретают неоднозначное звучание. В конкретном
историческом
факте
Мерль
видит
выражение
психологических
и
мировоззренческих особенностей молодого поколения 1960-х гг., специфики
национального самосознания французов.
Несмотря на привлечение документальных источников, «За стеклом»
свойственна большая доля вымысла по сравнению с романом «Смерть – мое
ремесло».
Но
вместе
с
тем
писатель
подчеркивает
конкретность
описываемых событий на уровне формы произведения, что выделяет роман
«За стеклом» в кругу прозы Мерля о современности. Повествованию
присущи черты репортажа, хроники и иные элементы документального
письма, что становится средством достижения эффекта достоверности.
Таким образом, претерпевает определенные изменения подход Мерля к
интерпретации факта. В произведениях 1940-х гг. подлинные сведения
рассматриваются вне их социальной детерминированности, а следование
сюжета историческим событиям не является обязательным критерием. В
двух
последующих
романах
усиливается
установка
писателя
на
достоверность повествования. Общими чертами данных произведений
является обусловленность сюжета положенным в основу историческим
фактом,
включение
содержательной
документальных
точности,
внесение
сведений
черт
с
сохранением
документального
их
письма
(автобиографических, публицистических жанров).
Несмотря на определенные отличия в приемах интерпретации факта,
можно проследить ряд закономерностей художественного воплощения
подлинных
сведений,
в
разной
степени
присущих
всем
четырем
произведениям.
Структура произведений определяется двойственной задачей: с одной
стороны, ориентацией на достоверность в изображении реальных событий и
личностей; с другой – стремлением к художественному обобщению факта.
188
Используя в повествовании подлинные сведения, Мерль преобразует их в
соответствии со своими эстетическими установками: включает факты в
собственном изложении; конструирует диалоги и сцены, в которых
фигурируют те или иные материалы; пересоздает образы исторических
личностей и т.д. Творческая переработка реальных сведений проявляется и в
использовании художественных средств: детали, приема контраста, потока
сознания, психологизма, многолинейности сюжета и т.д. Подлинные факты
писатель воплощает в форме романа, выявляя их эстетическую значимость.
Изображение широко известных или документально зафиксированных
событий в произведениях в большой степени следует их реальному
развитию. Трансформация факта происходит прежде всего за счет изменения
отдельных деталей его течения, привнесения новыхили исключении какихлибо аспектов. Например, в романе «Уик-энд на берегу океана» не говорится
об удачных рейдах британских кораблей, что подчеркивает атмосферу
обреченности пленных Дюнкерка. В романе «Смерть – мое ремесло» даны
вымышленные названия отрядов, в которых проходил службу комендант
Освенцима: данные факты рассматриваются как типичные для развития
немецкого общества в целом. В романе «За стеклом» изменены мотивы
неприятия слушателями концерта призыва присоединиться к захвату зала
Совета, в чем проявляется локальность распространения гошистских идей.
Сохраняя достоверность описываемых фактов, Мерль типизирует события и
выводит на первый план их сущностные, с его точки зрения, черты.
Следование
факту
проявляет
себя
в
организации
сюжета
в
соответствии с течением подлинного события, использовании реальных
сведений в качестве основы сцен и т.д. Но Мерль не исключает вымысел из
своих произведений. В повествование включены вымышленные персонажи,
введены фикциональные сюжетные линии, что становится значимым
аспектом интерпретации факта. Вымысел сосредоточен преимущественно в
описании частной жизни героев, их восприятии событий. Даже в наиболее
полно воспроизводящем документальную основу романе «Смерть – мое
189
ремесло» появляется, например, выходящий за рамки биографии Хесса образ
Марии, подчеркивающий атмосферу авторитарности в семье Ланга.
Взаимодействие факта и вымысла выводит на первый план отдельные
стороны описываемых явлений, не нарушая при этом достоверности широко
известных событий. Тем самым, отталкиваясь от подлинных сведений и
достраивая их с помощью вымысла, Мерль создает в произведениях
собственную модель исторических событий.
Синтетичный характер повествования проявляется и в подходе к
созданию персонажей. Взаимодействие факта и вымысла выражается как в
наличии прототипов, так и в том, что фикциональные герои становятся
носителями документальных сведений (например, Давид Шульц в романе «За
стеклом»).
Центральные
персонажи
произведений
Мерля
неизменно
наделены вымышленными именами. Данный прием отличает подход
французского писателя к воплощению факта от романов «Хладнокровное
убийство» Т. Капоте или «Песнь палача» Н. Мейлера, например. В данных
произведениях сохранены подлинные имена действующих лиц. Типичность
описываемых событий в контексте социально-исторического развития США
достигается прежде всего монтированием фактов и воплощением их с
помощью средств художественной литературы. Мерль не связывает героев с
конкретными прототипами – события в произведениях не предстают
обусловленными жизненным путем реальных личностей. Вместе с тем в
персонажах выводятся на первый план отдельные черты личности,
продиктованные положенными в основу фактами (Додеро и Майа –
обостренное ощущение абсурдности войны; Ланг – авторитарность;
студенты-герои романа «За стеклом» – идея высвобождения Инстинкта и
противления университетской системе). Писатель создает в произведениях
художественные образы, представляющие социальные и мировоззренческие
типы. Использованные сведения, тем самым, предстают как возможные в
жизни одного из представителей описываемого социума.
Наряду с вымышленными персонажами в романах «Смерть – мое
190
ремесло»
и
«За
стеклом»
появляются
образы
широко
известных
исторических личностей, наиболее значимые из которых – Гиммлер и КонБендит. Их изображение характеризуется наибольшей достоверностью, что
выражается не только в сохранении подлинных имен. В отличие от других
персонажей они фигурируют в романах только в тех событиях, участниками
которых были в действительности, а в речи использованы фрагменты
документов, прежде всего – включающих основные постулаты нацизма и
гошизма. Сохраняя максимальную достоверность вданных образах, писатель
связывает
и
описываемые
идеологическими
системами.
в
произведениях
Создавая
события,
вымышленных
личности
и
с
реальных
персонажей в соответствии с собственными представлениями о том или ином
социальном типе, структуре общества, писатель переходит от изображения
судеб конкретных людей к анализу проблем поколения в целом.
Взаимодействие факта и художественного начала проявляется не
только во включении Мерлем подлинных сведений в повествование в
качестве конструктивного элемента. Появление и активное развитие все
новых,
более
точных,
средств
фиксации
явлений
действительности
(фотография, документальное кино и т.д.) оказывает свое влияние на
литературу, что ведет к конструированию новых синтетичных жанров.
Повышенный интерес к достоверному воплощению реальности выразился и
в привнесении черт документального письма в художественные тексты. Этот
прием не нов в литературе, но в ХХ веке такой подход становится одной из
закономерностей. Примером этому является и синтезирование журналистики
и
литературы
в
произведениях
Нового
журнализма,
и
имитация
документального повествования (например, роман Г. Белля «Групповой
портрет с дамой»). Эту сторону взаимодействия художественного и
документального отражают произведения Мерля о современности. Писатель
придает
им
черты
кинематографичности,
использует
элементы
документальных жанров, которые взаимодействуют с признаками собственно
художественных: произведения Мерля синтетичны как с точки зрения
191
содержания, так и в отношении формы.
Взаимодействие факта и вымысла, таким образом, проявляется в
содержательной стороне произведений, способах создания персонажей,
особенностях
формы
повествования,
что
и
определяет
специфику
художественного целого. Но общность подхода к творческой переработке
факта определяется не только рядом структурных элементов, но и
обусловлена мировоззрением писателя.
Отбор и взаимодействие фактов, их соотношение с вымыслом связаны с
близостью взглядов писателя к неомарксизму, прежде всего – идеям
Франкфуртской школы. Разделяя мнение ее представителей, Мерль видит в
современном обществе тенденцию ко все большему отчуждению человека и
превращению личности в трудовую единицу. Уже в повести «Последнее лето
в Примроле» и романе «Уик-энд на берегу океана» события жизни писателя
иллюстрируют
обесценивание
личности
в
интересах
вышестоящих
социальных сил. Наиболее отчетливо такое видение современности
проявляется в романе «За стеклом». В произведениях 1940-х гг. и романе
«Смерть – мое ремесло» в поле зрения писателя кризисные моменты
истории: война и установление нацистского режима. В романе «За стеклом»
проблема подавления личности рассматривается на примере событий мирной
жизни, то есть является чертой развития общества в целом. Таким образом,
факты, биографические или документальные, предстают в произведениях
выражением взгляда писателя на современность.
Особенности художественного воплощения факта в произведениях о
современности можно связать и со взглядом Мерля на исторический процесс.
Сущность социальной ситуации заключается, с точки зрения писателя, не
только в ее событийных проявлениях, но и мировосприятии людей данного
общества. Таким взглядом на исторический процесс обусловлен, во-первых,
ракурс в изображении факта: преимущественно в восприятии героев. Вовторых – отбор материала, использованного в произведениях: Мерля
интересуют
сведения,
касающиеся
внутреннего
мира
прототипов
192
персонажей, их мировоззрения и т.д. Сталкивая события и проявления
психики героев, писатель на материале конкретных событий не только
раскрывает
особенности
социальной
структуры.
Мерль
создает
психологический портрет эпохи, анализирует предложенные ей ценностные
системы, рассматривает вопрос о месте отдельной личности в историческом
потоке.
Таким образом, структура произведений Мерля о современности
характеризуется синтетичным характером. В повествовании соединяются
подлинные сведения и вымысел, художественное начало. Творческая
переработка исторического материала происходит за счет его эстетического
освоения, организации сведений: их отбора и монтирования, взаимодействия
с вымыслом, заострения отдельных сторон факта. Подлинные события,
реальные личности становятся в произведениях художественными образами,
выражающими авторскую модель описываемых явлений и взгляд писателя на
современный исторический процесс в целом.
Использование факта как конструктивного элемента в произведениях
Мерля – не только стремление к осмыслению событий современности.
Писатель отмечал свое неприятие литературы второй половины ХХ века,
провозглашающей, в частности, смерть романа. В своих произведениях
Мерль
ориентируется
на
модели
повествования,
разработанные
в
предыдущие столетия, прежде всего – реалистической литературе, отвергая
любые обвинения в старомодности. В этом смысле обращение к факту – это
и способ противостояния разрушению романной формы со столь ценимыми
писателем
психологизмом,
разработанностью
персонажей,
связным
сюжетом, диалогами и т.д. Вводя в произведения подлинные сведения,
Мерль конструирует новые формы повествования. Тем самым проза
французского писателя о современности становится иллюстрацией усиления
роли факта как одной из продуктивных и сохраняющих свое значение и по
сей день моделей развития литературы.
193
Список литературы
Источники
1. Мерль, Р. За стеклом / Р. Мерль – М.: Астрель, 2010.– 349 с.
2. Мерль, Р. Мадрапур / Р. Мерль.– М.: Астрель, 2010.– 380 с.
3. Мерль, Р. Мальвиль / Р. Мерль. – М.: Астрель, 2011.– 606 с.
4. Мерль, Р. Монкада. Первая битва Фиделя Кастро / Р. Мерль. – М.:
Издательство «Прогресс», 1968. – 341 с.
5. Мерль, Р. Новый Сизиф / Р. Мерль // Пьесы современной Франции / общ.
ред Ж. Сория. – М.: Искусство, 1960. – С. 589 – 650 с.
6. Мерль, Р. Остров / Р. Мерль. – М.: Астрель, 2010.– 510 с.
7. Мерль, Р. Предисловие / Р. Мерль // Ланглад, Ж. Оскар Уайльд, или
Правда масок.– М.: Молодая гвардия, 1999.– С. 15 – 19.
8. Мерль, Р. Разумное животное / Р. Мерль. – М.: Молодая гвардия, 1969.–
384 с.
9. Мерль, Р. Сизиф и смерть / Р. Мерль // Иностранная литература. – 1955.–
№ 4.–С. 4 – 16.
10.Мерль, Р.Смерть – мое ремесло. Уик-энд на берегу океана / Р. Мерль.–
СПб. : Кристалл, 2001.– 510 с.
11.Мерль, Р. Солнце встает не для нас / Р. Мерль // Иностранная литература.
– 1988.– № 10. – С. 143 – 179.
12.Мерль, Р. Театр Революции / Р. Мерль // Писатели Франции о литературе:
сб. статей: пер. с фр. / ред. Г. Великовская. – М.: Прогресс, 1978.–C. 385–
388.
13.Мерль, Р. Три гения русской литературы / Р. Мерль// Иностранная
литература. – 1984. – №11. – С. 244 – 245.
14.Барбюс, А. Огонь / А. Барбюс. – М.: Издательство «Наука», 1985. – 504 c.
15.Бѐлль, Г. Групповой портрет с дамой / Г. Бѐлль. – М.: АСТ: Астрель,
2011. – 413 с.
16.Вулф, В. Орландо: Романы / В. Вулф. – М.: Эксмо, 2007. – 608 с.
194
17.Гесс, Р., Броад, П., Кремер, И.,Освенцим глазами СС / Р. Гесс, П. Броад,
И. Кремер. – Краков: Издание Государственного музея Освенцима, 1975.
– 306 с.
18.Гесс, Р. Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа
Гесса
[Электронные
ресурс]
/
Р.
Гесс.–
Режим
доступа:
http://samlib.ru/c/chizhow_j/new-hoess.shtml – Дата обращения: 03.06.2013.
19.Гилберт, Г. Нюрнбергский дневник / Г. Гилберт. – М.: Вече, 2012. – 480 с.
20.Джонс, Дж. Тонкая красная линия / Дж. Джонс. – М.: ЗАО Изд-во
Центрполиграф, 2002. – 655 с.
21.Доржелес,Р. Деревянные кресты / Р. Доржелес. – Л. – М.: Книга, 1925. –
181 с.
22.Камю, А. Посторонний / А. Камю // Камю, А. Посторонний. Миф о
Сизифе. Недоразумение. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ,
2007.– С. 5 – 108.
23.Капоте, Т. Хладнокровное убийство / Т. Капоте. – СПб. : Азбука, Азбука Аттикус, 2011. – 480 с.
24.Кертес, И. Без судьбы / И. Кертес. – М.: Текст, 2007. – 297 с.
25.Кертес, И. Кадиш по нерожденному ребенку [Электронный ресурс] / И.
Кертес–
Режим
доступа:
http://royallib.com/read/kertes_imre/kadish_po_nerogdennomu_rebenku.html#
0 – Дата обращения: 15.07.2014.
26.Леви, П. Канувшие и спасенные / П. Леви. – М.: Новое издательство,
2010.– 196 с.
27.Леви, П. Человек ли это? / П. Леви. – М.: Текст, 2001. – 201 с.
28.Лэне, П. Ирреволюция / П. Лене // Три французские повести / К Галлуа,
Ж. Пелегри, П. Лэне. – М.: Прогресс, 1975. – С. 173 – 271.
29.Либстер, М. В горниле ужаса. Рассказ человека, прошедшего через
фашистский террор / М. Либстер.– М.: Особая книга, 2007. – 192 с.
30.Литтелл, Дж. Благоволительницы / Дж. Литтелл. – М.: ООО «Ад
Маргинем Пресс», 2012. – 800 с.
195
31.Макьюэн, И. Искупление / И. Макьюэн. – М.; СПб. : Домино, 2012. – 544
с.
32.Маньян, Ж. Там, где трава не растет / Ж. Маньян. – М.: Издательство
иностранной литературы, 1954. – 223 с.
33.Мейлер, Н. Нагие и мертвые / Н. Мейлер. – М.: Воениздат, 1972. – 573 с.
34.Писатель и современность. Документальная проза писателей Запада. 60-е
гг. / сост. А. Файнгар– М.:Прогресс, 1972.– 444 с.
35.Пруст, М. В сторону Свана/ М. Пруст. – М.: АСТ: Астрель, 2010.– 509 с.
36.Рамбо, П. 1968: исторический роман в эпизодах / П. Рамбо. – М.:
Ультра.Культура, 2004. – 252 с.
37.Рольникайте, М. Я должна рассказать / М. Рольникайте // Рольникайте, М.
Я должна рассказать. – Екатеринбург: Гонзо, 2013. – С. 15 – 202.
38.Стайрон, У. Выбор Софи / У. Стайрон. – М.: Радуга, 1991. – 717 с.
39.Merle, R. Amelia ou la derniere gageure d’Henry Fielding / R. Merle // Les
lettres françaises. – 1956. – 9 – 15 février. – P. 3.
40.Merle, R. Dernier été à Primerol/ R. Merle. – P.: Ed. de Fallois, 2013.– 123 р.
41.Merle,R. Derrierla vitre/ R. Merle. – P.: Folio, 2008. – 540 р.
42.Merle, R. L’abbé et les étudiants/ R. Merle// Les lettres françaises.– 1960. – 30
juin – 6 juillet.–№ 831. – P. 1.
43.Merle, R. L’enfant grec / R. Merle// Les lettres françaises.– 1960. – 9 nov. –
№848. – P. 9.
44.Merle, R. L’idéologie nazie / R. Merle// Droit et Liberté.– Avril 1961. – №199.
– P. 6.
45.Merle, R. La fortune de France/ R. Merle. – P. : Fallois, 1992. – 448 p.
46.Merle, R. La mort est mon métier/ R. Merle. – P. : Folio, 2010. – 370 р.
47.Merle, R. La Pique du jour/ R. Merle. – P. : Plon, 1985.– 471 p.
48.Merle, R. Le plus grand assassin des temps modernes/ R. Merle // Les lettres
françaises.– 1959.– 16 – 22 juillet.– №782.– Р. 9.
49.Merle, R. Les roumains contre le racisme/ R. Merle// Les lettres françaises.–
196
1955.– 24 – 30 novembre.– № 595.– Р. 8.
50.Merle, R. Mauriac et De Gaulle/ R. Merle// Les lettres françaises.– 1960. – 4 –
17septembre.– №836.– Р. 1 – 2.
51.Merle, R. Révolte d’une ―cryptocolonie‖ / R. Merle// Les lettres françaises.–
1960. – 21 – 27 juillet.– № 834. – Р. 1.
52.Merle, R. Sur une lettre de J.-P.Sartre / R. Merle// Les lettres françaises.–
1960.– 6 – 12octobre.– №844. – Р. 5.
53.Merle, R. Tolstoi devant les écrivains d’aujourd’hui. Le profonde honnêteté de
son art / R. Merle// Les lettres françaises. – 1960. – 15 – 21 septembre. –
№841. – Р. 9.
54.Merle, R. Week-end à Zuydcoote / R. Merle. – P.: Gallimard, 1964. – 250 p.
Научно-критическая литература
55.Адорно,Т.
Исследованиеавторитарнойличности/
Т.
Адорно.
–
М.:
Серебряные нити, 2001. – 416 с.
56.Айвазова,С.Г.
Левыйрадикализмвидейно-политическойжизниФранции
1958 – 1981 / С.Г. Айвазова– М.: Наука, 1986. – 148 с.
57.Амбарцумов, Е. Как разбивалось стекло/ Е. Амбарцумов // Мерль, Р. За
стеклом.– М.: Издательство «Прогресс», 1972. – С. 5 – 29.
58.Анджапаридзе, Г. А. Потребитель? Бунтарь? Борец?: Заметки о молодом
герое западной прозы 60 – 70-х гг. / Г.А. Анджапаридзе.– М.: Молодая
гвардия, 1982.– 190 с.
59.Андреев, Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и ХХ век / Л.Г.
Андреев. – М.: Гелеос, 2004.– 416 с.
60.Андреев, Л.Г. Марсель Пруст / Л.Г. Андреев. – М.: Высшая школа, 1968.–
95 с.
61.Анохина, А.В. Приемы создания персонажей в романе Р. Мерля «За
стеклом» / А.В. Анохина // Альманах современной науки и образования. –
2014. – №12. – С. 14 – 17.
62.Анохина,
А.В.
Проблема
документализма
в
современном
197
литературоведении / А.В. Анохина // Знание. Понимание. Умение. – 2013.
– №4. – С. 189–194.
63.Анохина, А.В. «Смерть – мое ремесло» Р. Мерля: традиция романа
воспитания как средство репрезентации факта / А.В. Анохина// Филология
и культура. Philology and Culture. – 2014. – №3 (37). – С. 32 – 37.
64.Анохина, А.В. Симультанизм как прием интерпретации факта в романе Р.
Мерля «За стеклом» / А.В. Анохина // Преподаватель XXI век. – 2014. – №
3. – Часть 2. – С. 336 – 344.
65.Арендт, Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме / Х. Арендт. –
М.:Европа, 2008. – 424 с.
66.Балашова, Т.В. Поток сознания / Т.В. Балашова // Художественные
ориентиры зарубежной литературы ХХ века / Под ред. А.П. Саруханян. –
М.: ИМЛИ РАН, 2002.– С. 158 – 192.
67.Барт, Р. Дискурс истории / Р. Барт // Система моды. Статьи по семиотике
культуры / Р. Барт. – М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. – С. 427
– 441.
68.Барт, Р. Эффект реальности / Р. Барт // Избранные работы: Семиотика:
Поэтика / Р. Барт. – М.: Прогресс, 1989.– С. 392 – 400.
69.Баталов, Э.Я. Философия бунта (критика идеологии левого радикализма)
[Электронныйресурс]
/
Э.Я.
Баталов–
Режим
доступа:
http://coollib.com/b/127810/read – Дата обращения: 04.04.2014.
70.Бахтин, М.М. К «роману воспитания» / М.М. Бахтин// Собрание
сочинений. Т.3: Теория романа (1930 – 1961 гг.). – М.: Языки славянских
культур, 2012.– С. 218 – 336.
71.Блок, М. Апология истории, или ремесло историка/ М. Блок.– М.: Наука,
1973. – 232 с.
72.Блок, М. Странное поражение: Свидетельство, записанное в 1940 году /
М. Блок. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1999. – 287 с.
73.Богданович, С. Э. Современный французский исторический роман (на
примере творчества Робера Мерля): автореф. дис. … канд. филол. наук:
198
10.01.03. / Богданович Светлана Эдуардовна. – Минск, 2007. – 21 с.
74.Ботвинник, М.Н. Сизиф
/ М.Н. Ботвинник // Мифы народов мира.
Энциклопедия. (В 2 томах) / Гл. ред. С.А. Токарев.– Т.2.– М.: Советская
энциклопедия, 1980. – С. 439.
75.Ванейгем, Р. Революция повседневной жизни:трактат об умении жить для
молодых поколений / Р. Ванейгем.– М.: Гилея, 2005. – 288 с.
76.Вейдле, В.В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного
и художественного творчества/ В.В. Вейдле. – СПб. : Axiōma, 1996.– 332
с.
77.Великовский, С.И. Грани «несчастного сознания». Театр, проза,
философская эссеистика, эстетика Альбера Камю / С.И. Великовский. –
М.: Искусство, 1973. – 240 с.
78.Влодавская, И.А. Поэтика английского романа воспитания начала XX
века: Типология жанра / И.А. Влодавская. – Киев: Вища школа, 1983.–
181 с.
79.Гайжюнас, С.В. Роман воспитания. Поэтика и типология жанра: автореф.
дис.
…
канд.
филол.наук:
10.01.08
/
Гайжюнас
Сильвестрас
Владиславович.– М., 1980.– 23 с.
80.Галинская,И.Л.
Документальная
проза
Нормана
Мейлера
/
И.Л.
Галинская. – М.: ИНИОН, 2009. – 106 с.
81.Гвоздев, А.Б. Исторические романы Гора Видала в контексте «нового
журнализма»: дис. … канд. филол. наук: 10.01.03 / Гвоздев Алексей
Борисович. – Н.Новгород, 2007. – 177 с.
82.Гиль, О.Л. Роль документального начала в романе У.Стайрона «Выбор
Софи» / О.Л. Гиль // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре
государственного университета.– 2011.– № 1 – 2 (5).– С. 50 – 54.
83.Гиль, О.Л. Роль документального начала в романе У.Стайрона «Выбор
Софи» / О.Л. Гиль // Ученые записки Комсомольского-на-Амуре
государственного университета.– 2011. – № 1 – 2 (6). – С. 36 – 40.
84.Гинзбург, Л.Я.Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки /
199
Л.Я. Гинзбург.– Л.: Советский писатель, 1987. – 400 с.
85.Гинзбург,Л.Я. О психологической прозе / Л.Я. Гинзбург. – М.:Intrada,
1999. – 415 с.
86.Грибер,
Ю.А.
Внутреннее
пространство
живописного
полотна//
Сорокинские чтения «Актуальные проблемы социологической науки и
социальной практики» [Электронный ресурс] / Ю.А. Грибер – Режим
доступа: http://lib.socio.msu.ru/l/library?e=d-000-00---0sor--00-0-0 – Дата
обращения: 25.10.2012.
87.Гуревич, А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов» / А.Я. Гуревич. –
М.: Индрик, 1993. – 328 с.
88.Гуревич, С.М. Газета вчера, сегодня, завтра [Электронный ресурс] / С.М.
Гуревич.
–
Режим
http://evartist.narod.ru/text10/05.htm#%D0%B7_06
доступа:
–
Дата
обращения:
19.05.2014.
89.Гусев, Ю. Знак Освенцима. О творчестве Имре Кертеса [Электронный
ресурс] / Ю. Гусев– Режим доступа:
http://noblit.ru/node/1146– Дата
обращения: 14.12.2012.
90.Дебор, Г. Э. Общество спектакля / Г.Э. Дебор. – М.: Логос, 2000. – 184 с.
91.Диалектова, А.В. Воспитательный роман в немецкой литературе эпохи
просвещения: Учеб.пособие для студентов филол. фак. / А.В. Диалектова.
– Саранск, 1972.– 70 с.
92.Дивайн, Д. Девять дней Дюнкерка / Д. Дивайн // Величайший позор
Британии. От Дюнкерка до Крита. 1940 –1941 / Д. Дивайн, В. Гончаров. –
М.: Вече, 2011. – С. 5 – 227.
93.Документальное и художественное в современном искусстве / ред. кол.:
В. М. Полевой, С. И. Фрейлих, Т. М. Сурина. – М.: Мысль, 1975. – 277 с.
94.Дубин, Б. Последнее восстание интеллектуалов / Б. Дубин // Вокруг света.
– 2011. – №12. – С. 132 – 146.
95.Дубин, Б. Свидетель, каких мало [Электронный ресурс] / Б. Дубин. –
Режим
доступа:
http://lib.rus.ec/b/351380/read–
Дата
обращения:
200
30.09.2013.
96.Евнина, Е.М. Книги Робера Мерля / Е.М. Евнина // Иностранная
литература.– 1964.– № 9.– С. 261 – 264.
97.Евнина, Е.М. Современный французский роман. 1940– 1960 / Е.М.
Евнина. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1962.– 518 с.
98.Женетт, Ж. Вымысел и слог / Ж. Женетт // Фигуры. В 2-х томах. / Ж.
Женетт. – Т. 2. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. – С. 342 – 452.
99.Жлуктенко, Н.Ю. Английский психологический роман XX века / Н.Ю.
Жлуктенко. – Киев: Выща школа, 1988. – 157 с.
100. Затонский, Д.В. Искусство романа и XX век / Д.В. Затонский. –
М.:Художественная литература, 1973. – 534 с.
101. Затонский, Д.В. Роман и документ / Д.В. Затонский// Вопросы
литературы. – 1978. – №12. – С. 135 – 162.
102. Затонский, Д.В. Художественные ориентиры ХХ века / Д.В.
Затонский.– М.: Советский писатель, 1988. – 413 с.
103. Зверев, А.М. XX век как литературная эпоха / А.М. Зверев //
Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века / Под ред.
А.П. Саруханян. – М.: ИМЛИ РАН, 2002. – С. 6 – 46.
104. Зверев, А.М. Движение времени – движение темы / А.М. Зверев//
Вторая мировая война в литературе зарубежных стран/ отв. ред.: П.М.
Топер. – М.: Наука, 1985.– С. 509 – 548.
105. Злобин, С. Роботы смерти. (Исповедь палача Освенцима)[Электронный
ресурс] / С. Злобин – Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/149953/read – Дата
обращения: 24.02.2013.
106. Зонина, Л. А. Тропы времени: Заметки об исканиях французских
романистов (60 – 70-е гг.) / Л.А. Зонина. – М.: Художественная
литература, 1984. – 263 с.
107. Ивашева, В.В. Новые черты реализма на Западе / В.В. Ивашева. –
М.:Советский писатель, 1986. – 288 с.
108. История французской литературы. В. 4-х тт. / И.И. Анисимов, Е.М.
201
Евнина,
Ф.С.
Наркирьер,
А.И.
Пузиков,
М.А.
Яхонтова.–
М.:
Издательство Академии наук СССР, 1963. – Т.4. – 646 с.
109. История
французской
литературы:
Учеб.для
филол.
спец.
вузов/Л.Г.Андреев, Н.Г.Козлова, Г.К.Косиков. – М.: Высшая школа, 1987.
– 543 с.
110. Ким,
М.Н.
Технология
произведения[Электронный
ресурс]
создания
/
М.Н.
журналистского
Ким.–Режим
доступа:
http://evartist.narod.ru/text/71.htm –Дата обращения: 19.09.2014.
111. Ковальченко, И.Д. Методы исторического исследования / И.Д.
Ковальченко. – М.: Наука, 2003.– 486 с.
112. Краутман, Т.Е. Французский исторический роман ХХ века: тезаурусная
модель М. Дрюона / Т.Е. Краутман. – М.: Флинта, 2014. – 184 с.
113. Критический реализм ХХ века и модернизм / Ред. кол.: Н.Н. Жегалов и
др.– М.: Наука, 1967. – 284 с.
114. Кунц, К. Совесть нацистов / К. Кунц. – М.: Ладомир, 2007.– 400 с.
115. Куприяновский,П.В.
Проблемы
художественно-документальной
литературы / П.В. Куприяновский// Куприяновский,П.В. Доверие к
жизни.– Ярославль: Верх.-Волж. Кн. Изд-во, 1981.– С. 128 – 144.
116. Лотман, Ю.М. О структуре художественного текста / Ю.М. Лотман//
Лотман, Ю.М.Об искусстве.– СПб: Искусство-СПб, 1998. – С. 14 – 285.
117. Манн Ю.В. К спорам о художественном документе / Ю.В. Манн //
Манн, Ю.В. Тургенев и другие. – М.: Рос.гос. гуманит. ун-т, 2008. – С.
492 – 511.
118. Маньковская, Н.Б. Эстетика постмодернизма / Н.Б. Маньковская. –
СПб. : Алетейя, 2000.– 346 с.
119. Маркузе,Г. Очерк об освобождении / Г. Маркузе. – М.: Прогресс, 1970.
– 80 с.
120. Маркузе, Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование
идеологии развитого индустриального общества / Г. Маркузе. – М.: ООО
«Издательство АСТ», 2003. – 526 с.
202
121. Мартьянова, И.А. Кинематограф русского текста / И.А. Мартьянова. –
СПб. : Свое издательство, 2011.– 240 с.
122. Мельничук, О.А. Повествование от первого лица, интерпретация
текста: На материале современной франкоязычной литературы: дис. …
док-ра филологических наук: 10.02.05 / Мельничук Ольга Алексеевна–
М., 2002. – 323 с.
123. Местергази,
Е.Г.
Литература
нон-фикшн/
non-fiction:
Экспериментальная энциклопедия. Русская версия / Е.Г. Местергази. –
М.: Совпадение, 2007. – 328 с.
124. Минералов, Ю.И. Да это же литература! («Историческая точность» и
художественная условность) / Ю.И. Минералов// Вопросы литературы. –
1987. – № 5. – С. 62 – 105.
125. Михайлик,
Е.
Варлам
Шаламов:
рассказ
«Ягоды».
Пример
деструктивной прозы / Е. Михайлик//IV Международные Шаламовские
чтения. Москва, 18—19 июня 1997 г.:Тезисы докладов и сообщений. – М.,
1997.– С. 74 – 85.
126. Муравьев, В.С. Документальное/ В.С. Муравьев// Литературная
энциклопедия терминов и понятий/Под ред. А.Н. Николюкина. – М. : НРК
«Интелвак», 2001. – С. 234.
127. Мяло, К.Г. Под знаменем бунта. (Очерки по истории и психологии
молодежного протеста 1950 1970-х гг.) / К.Г. Мяло. – М.: Молодая
гвардия, 1985.–287 с.
128. Наркирьер, Ф.С., Строев, А.Ф. Французская литература о войне и
Сопротивлении: от документальности к эпичности / Ф.С. Наркирьер, А.Ф.
Строев // Вторая мировая война в литературе зарубежных стран / отв.
ред.: П.М. Топер. – М.: Наука, 1985.– С. 236 – 265.
129. Наркирьер, Ф.С. Французский роман наших дней. Нравственные и
социальные искания / Ф.С. Наркирьер. – М.: Наука, 1980. – 340 с.
130. Несмелова, О.О. Война, фашизм, тоталитаризм – средствами nonfiction/
О.О. Несмелова // Филология и культура.Philologyandculture.– 2012.– №
203
4.– С. 26 – 29.
131. Николаев П.А. Документалистика [Электронный ресурс] // Словарь по
литературоведению/
П.А.
Николаев
–
Режим
доступа:
http://nature.web.ru/litera/ – Дата обращения: 14.09.2013.
132. Оляндэр, Л.К. Документально-художественная проза о Великой
Отечественной войне (история развития и поэтика документальных
жанров): дис. … док-ра филол. наук: 10.01.02 / Оляндэр Луиза
Константиновна. – М., 1992. – 367 с.
133. Онущенко, Н.М. Поэтика цикла исторических романов Р. Мерля
«Судьба Франции»: дис. … канд. филол. наук: 10.01.03 / Онущенко
Наталия Михайловна. – М., 2013. – 209 с.
134. Оскоцкий, В. Границы вымысла и пределы документализма / В.
Оскоцкий // Вопросы литературы.– 1980.– №6.– С. 29 – 58.
135. Палиевский, П.В. Документ в современной литературе / П.В.
Палиевский // Палиевский, П.В.Литература и теория.– М.: Современник,
1978.– С. 121 – 167.
136. Патрушев, А.И. Германия в ХХ веке: учеб.пособие / А.И. Патрушев. –
М.: Дрофа, 2004. – 432 с.
137. Пашигорев, В.Н. Роман воспитания в немецкой литературе XVIII – XX
веков. Генезис и эволюция: дис. … д-ра филол. наук: 10.01.03 / Пашигорев
Владимир Николаевич. – М., 2005. – 333 с.
138. Песис, Б.А. О романе Робера Мерля «Уик-энд на берегу океана» / Б.А.
Песис // Песис, Б.А. От XIX к XX веку: традиция и новаторство во
французской литературе.– М.: Советский писатель, 1979.– С. 350 – 356.
139. Петров, М.А. Симультанность в искусстве. Культурные смыслы и
парадоксы / М.И. Петров. – М.: Индрик, 2010. – 176 с.
140. Полевой, В.М. Малая история искусств. Искусство ХХ века. 1901 –
1945 / В.М. Полевой. – М.:Искусство, 1991. –303 с.
141. Попова, Н. Два Робера: парижские диалоги / Н. Попова // Литературное
обозрение. – 1988. – №11. – С.85–87.
204
142. Поспелов, Г.Н. Введение в литературоведение: Учеб.для филол.спец.
ун-тов / Г.Н. Поспелов, П.А. Николаев, И.Ф. Волков. – М.: Высшая
школа, 1988. – 528 с.
143. Райх, В. Психология масс и фашизм / В. Райх. – СПб. :
Университетская книга, 1997. – 378 с.
144. Реизов, Б.Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма /
Б.Г. Реизов. – Л.: Государственное издательство художественной
литературы, 1958. – 567 с.
145. Ржевская, Н.Ф. Робер Мерль / Н.Ф. Ржевская // Французская
литература 1945– 1990 / Ред. Балашов Н.И.– М.: Наследие, 1995. – С. 377
– 385.
146. Родный, О.В. Художественный документализм в русской прозе второй
половины XIX – начала XX вв. о войне и тенденции его развития в
современной литературе: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 /
Родный Олег Владимирович.–Днепропетровск, 1992. – 18 с.
147. Рымарь, Н.Т. Поток сознания / Н.Т. Рымарь// Поэтика: Словарь
актуальных терминов и понятий. /Главн. научн. ред. Н.Д. Тамарченко. –
М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008.– С. 179 – 180.
148. Рягузова, Г.М. Современный французский роман-«предупреждение» /
Г.М. Рягузова. – Киев: Наук.думка, 1984. – 208 с.
149. Садилова,
В.М.
Развитие
историко-документального
романа
в
современной советской литературе (И. Стаднюк, А. Чаковский): дис. …
канд. филол. наук: 10.01.02 / Садилова Валерия Михайловна. – М., 1984. –
192 с.
150. Садриева,
А.Н.
Трансформация
западноевропейского
романа
воспитания в культурном контексте современности: автореф. дис. …
кандидата культурологии: 24.00.01 / Садриева Анастасия Николаевна. –
Екатеринбург, 2007.– 22 с.
151. Семенов, А.Л. Май 1968 г. во Франции / А.Л. Семенов // Левые в
Европе ХХ века: люди и идеи / Под ред. Н.П.Комоловой, В.В.Дамье. – М.:
205
ИВИ РАН, 2000. – С. 234 – 263.
152. Современность истории. Беседа с Р. Мерлем о книге «Судьба
Франции» // Иностранная литература. – 1979. – №2. – С. 273.
153. Соловьев,
Э.Экзистенциализм
[Электронный
ресурс]
/
Э.
(историко-критический
Соловьев
–
Режим
очерк)
доступа:
http://scepsis.net/library/id_2660.html#a1– Дата обращения: 19.12.2014.
154. Тамарченко, Н.Д. Интроспекция / Н.Д. Тамарченко// Поэтика: Словарь
актуальных терминов и понятий. /Главн. научн. ред. Н.Д. Тамарченко. –
М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008.– С. 83 – 84.
155. Тарасов, А.Н.Inmemoriamanno 1968 [Электронный ресурс] / А.Н.
Тарасов – Режим доступа: http://scepsis.net/library/id_550.html– Дата
обращения: 18.08.2014.
156. Тертычный, А. А. Жанры периодической печати / А.А. Тертычный. –
М.: Аспект Пресс, 2006.– 312 с.
157. Трыков, В.П. «Героические жизни» Р. Роллана: проблема жанра: дис. ...
канд. филол. наук: 10.01.05 / Трыков Валерий Павлович. – М., 1989. – 261
с.
158. Трыков, В.П. Французский литературный портрет XIXвека / В.П.
Трыков. – М.: Наука, 1999.– 360 с.
159. Тун, Н. Документ или вымысел? / Н. Тун // Вопросы литературы.–
1978. – №12.– С. 37 – 41.
160. Уваров, Ю.П. Современный французский роман (60– 80-е годы) / Ю.П.
Уваров. – М.: Высшая школа, 1985.– 96 с.
161. Фанон, Ф. Отрывки из книги «Весь мир голодных и рабов» //
Антология современного анархизма и левого радикализма. В 2-х тт. Т. 2.:
Флирт с анархизмом. Левые радикалы / Ф. Фанон. – М.: Ультра.Культура,
2003. – С. 15 – 78.
162. Февр, Л. Бои за историю / Л. Февр. – М.: Наука, 1991. – 629 с.
163. Федотова,
О.С.
Интроспекция
персонажа
англоязычной
художественной прозы – новая категория текста / О.С. Федотова. –
206
Рязань:Ряз. гос.ун-т им. С.А. Есенина, 2009. – 140 с.
164. Фесенко, В.И. Идейно-художественное новаторство французского
исторического романа 70-х гг. ХХ века: автореф. дис. … канд. филол.
наук: 10.01.05 / Фесенко В.И. – Киев, 1989.– 16 с.
165. Флоровская, О.В. Французский исторический роман ХХ века (60 – 70-е
гг.) / О.В. Флоровская. – Кишинев: Штиинца, 1989. – 127 с.
166. Франкл, В. Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере / В. Франкл. –
М.: Смысл, 2004. – 173 с.
167. Фромм, Э. Бегство от свободы / Э. Фромм. – М.: АСТ: Астрель, 2012.–
284 с.
168. Фромм, Э. Человек для себя. Исследование психологических проблем
этики / Э. Фромм.– М.: АСТ Москва, 2010.– 350 с.
169. Шлямович, Л.А. Творческая эволюция Нормана Мейлера: дис. … канд.
филол. наук: 10.01.05 / Шлямович Лидия Абрамовна.– М., 1985.– 242 с.
170. Эко, У. Открытое произведение: Форма и неопределенность в
современной поэтике / У. Эко. – СПб. : Академический проект, 2004. –
384 с.
171. Янская, И., Кардин, В. Пределы достоверности / И. Янская, В. Кардин.
– М.: Советский писатель, 1981. – 407 с.
172. Ясперс, К. Духовная ситуация времени / К. Ясперс // Ясперс, К. Смысл
и назначение истории.– М.: Политиздат, 1991. – С. 288 – 418.
173. Aragon,L.StendhaletRobertMerledevantlemalhistorique/
L.
Aragon
//
LesLettresfrançaises. – 1953.– 24 – 30 Oct.– № 487.– Р. 6.
174. Aragon, L. Webster, Stendhal, Robert Merle / L. Aragon // Les Lettres
françaises.– 1953.– 8 – 15 oct.– № 485. – Р.5.
175. Barlatier, P. Le Goncourt à une oeuvre alerte mais désespérée / P. Barlatier //
Droit et liberte.– 1949.– 9 – 15 déc.– №7.– P. 5.
176. Bentley, N. Ian McEwan, Atonement / N. Bentley // Contemporary British
Fiction / Bentley N. – Edinburgh: Edinburgh University Press, 2008.– Р.148–
159.
207
177. Bertolino, J. Les trublions. Reportage photographique Bertolino-Sipahioglo /
J. Bertolino. – P.: Stock, 1969. – 396 р.
178. Bornard, M. Témoignage et fiction, Récits de rescapés dans la littérature de
langue française (1945– 2000) / M. Bornard. – Genève: Droz, 2004. – 256 р.
179. Boyd, E.B. The novels of Robert Merle / E.B. Boyd. – Durham:Durham,
1975.– 262 р.
180. Braudeau, M. Le Roman français contemporain / M. Braudeau. – P.:
Ministère des Affaires étrangères, 2002.– 174 р.
181. Cohn-Bendit, D. et G. Le gàuchisme: Remède a la maladie senile du
communisme / D. et G. Cohn-Bendit. – P.: Editions du Seuil, 1968.– 271 р.
182. Combes, P. La littérature & le mouvement de mai 68: Ecriture, mythes,
critique, écrivains, 1968– 1981 / P. Combes.– P.: Seghers, 1984.– 319 р.
183. Crouzet, F. Le phénomène Merle[Электронныйресурс] / F.Crouzet // Le
figaro.–
1997.–
28
août–
Режимдоступа:http://recherche.lefigaro.fr/recherche/access/lefigaro_fr.php?arc
hive=BszTm8dCk78Jk8uwiNq9T8CoS9GECSHiikTaqR8JFFrUXxL2pReohMr
5hZ%2BLgtZHx7pQv9yilU6Zy6BaSOXVcw%3D%3D–
Датаобращения:
04.08.2013.
184. Delblat,J.-L. Lemétierd’ecrire [Электронныйресурс] / J.-L. Delblat–
Режимдоступа: http:// delblat.free.fr/texte/essais/merle.htm– Датаобращения:
27.02.2013.
185. D'Estienne d'Orves, N. Robert Merle, dernier hobereau des lettres françaises
[Электронныйресурс] / N. D'Estienne d'Orves // Le Figaro.– 2001.– 12 avril–
Режимдоступа:
http://recherche.lefigaro.fr/recherche/access/lefigaro_print-
afficher.php?archive=BszTm8dCk78Jk8uwiNq9T8CoS9GECSHiGrs4sodT12a
xKagO3%2FBRI7TXs1OqwyJ06qmwOZUuaUmZy6BaSOXVcw%3D%3D–
Датаобращения: 04.08.2013.
186. Dubois,
C.-G.
Qu'adviendra-t-il
si
...demain
redevient
avant-hier?
Expérimentations de politique-fiction dans Malevil de Robert Merle? / C.G.Dubois// Eidôlon. Fiction d’anticipation politique. – Presse universitaire de
208
Bordeau.– nov. 2006. – № 73. – Р. 61 – 81.
187. Duval, M. D’un salaud l’autre: etude de la figure Romanesque des Nazis et
de leurs collaborateurs:PhD diss / M. Duval.– Iowa: University of Iowa, 2011.–
238 р.
188. Epistémon
(Didier Anzieu) CesidéesquiontébranlélaFrance. Nanterre,
novembre 1967–juin1968 / Epistémon. – P.: Fayard, 1968. – 127 p.
189. Faction // The American Heritage Dictionary of the English Language
[Электронныйресурс]
–
Режимдоступа:
https://www.ahdictionary.com/word/search.html?q=factions
–
Датаобращения: 14.12.2014.
190. Faction // The Concise Oxford Dictionary of Literary Terms / Ch. Baldick–
Oxford: Oxford University Press, 2001. – Р. 94.
191. Fauvet-Mycia, C. «J'ai ma place et je m'en contente» [Электронныйресурс]
/ C. Fauvet-Mycia // Le Figaro. – 2004.– 31 mars– Режимдоступа:
http://recherche.lefigaro.fr/recherche/access/lefigaro_printafficher.php?archive=BszTm8dCk78Jk8uwiNq9T8CoS9GECSHihFgBRxmZa
xdM1iPlJ3TuDl4JNq3Za03kIPIkmxUvP3aZy6BaSOXVcw%3D%3D–
Датаобращения: 04.08.2013.
192. Flower, J. Historical dictionary of French literature / J.Flower. – Lanham,
Md.: The Scarecrow Press, 2013. – 586 p.
193. Gandillot, Th. Robert Merle: J’ai toujours cru en mon succès
[Электронныйресурс] / Th.Gandillot// Express. – P., 2003. – № 2725. – P. 6467. – Режим доступа: http://www.lexpress.fr/informations/j-ai-toujours-cruen-mon-succes_653160.html– Датаобращения: 15.03.2013.
194. Godard, H. La crise de la fiction. Chronique, roman-autobiographie,
autofiction / H. Godard // L'éclatement des genres au XXe siècle. –Р.: Presses
de la Sorbonne Nouvelle, 2001. –P. 81 – 91.
195. Harbers, F. Defying Journalistic Performativity[Электронныйресурс] / F.
Harbers //Croisees de la fiction. Journalisme et literature/ Vyriam Boucharenc,
David Martens & Laurence van Nuiys//Interferencer litteraires.– nov. 2011. –
209
№7.–
Режимдоступа:
http://interferenceslitteraires.be/node/135
–
Датаобращения: 10.11.2013.
196. Heinich, N. Le témoignage, entre autobiographie et roman: la place de la
fiction dans les récits de déportation / N.Heinich// Mots. – septembre 1998.–
№56.– Р. 33– 49.
197. Heinich, N., Pollak, M. Le témoignage/ N.Heinich, M.Pollak //Actes de la
recherche en sciences social.– juin 1986. – Vol.62 –63.– Р. 3 – 29.
198. Hollowell, J. Fact and Fiction. The new journalism and the Nonfiction novel
/ J.Hollowell. – Chapel Hill:University of North Carolina Press, 1977. – 190 р.
199. Lounsberry, B. The art of fact: contemporary artists of nonfiction /
B.Lounsberry. – NY: Greenwood, 1990.– 214 р.
200. Merle, P.Robert Merle. Une vie de passions. Biographie / P. Merle.– La
Tour d’Aigues: Edition de l’Aube, 2008.– 442 р.
201. Mesnard, Ph. Écritures d’après Auschwitz / Ph. Mesnard //Tangence. –
2007. – № 83. – Р. 25–43.
202. Meuret, I. Le journalism litteraire a l’aube de xxi siècle: regards croises entre
monde Anglophone et francophone [Электронныйресурс]/ I.Meuret –
Режимдоступа:
http://contextes.revues.org/5376–
Датаобращения:
10.11.2013.
203. Muratori-Philip, A. Robert Merle: «J’ai voulu ressusciter l’histoire par le
verbe» [Электронныйресурс] / A.Muratori-Philip // Le Figaro.– 1997.– 28
–
août.
Режимдоступа:http://recherche.lefigaro.fr/recherche/access/lefigaro_fr.php?ar
chive=BszTm8dCk78Jk8uwiNq9T8CoS9GECSHiikTaqR8JFFowC2JLVeu2aF
kfQR5%2B%2BFg4gT3L5tWQpMyZy6BaSOXVcw%3D%3D–
Датаобращения: 04.08.2013.
204. Nadeau, M. Le roman francais depuis la guerre / M.Nadeau. – P.: Gallimard,
1970. – 317 р.
205. Perraud,
A.
L’histoire
[Электронныйресурс]
/
de
la
A.Perraud
prise
//
de
la
Mediapart.–
sale
du
conseil
21
mars
2008.–
210
Режимдоступа: www.mediapart.fr/ journal/culture-idees/210308/l-histoire-dela-prise-de-la-salle-du-conseil– Датаобращения: 12.08.2014.
206. Peyre, H. The contemporary French novel / H.Peyre. – NY: Oxford
university press, 1955. – 363 p.
207. Rieuneau, M. Roland Dorgelѐs / M.Rieuneau // Guerre et révolution dans le
roman français de 1919 à 1939 / Rieuneau M. – P. : Klincksieck, 1974. – P. 29
– 51.
208. Roiphe, K. Gay Talese, The Art of Nonfiction No. 2. [Электронныйресурс]
/ K. Roiphe.– TheParisReview.– 2009. – № 189. – Режим доступа:
http://www.theparisreview.org/interviews/5925/the-art-of-nonfiction-no-2-gaytalese– Дата обращения: 15. 10. 2014.
209. Ross, K. May’68 and its afterlives / K.Ross. – London; Chicago: The
university of Chicago Press, 2002. – 238 p.
210. Sims, N. The problem and the promise of literary journalism studies
[Электронныйресурс] / N.Sims // Literary journalism studies. – Vol. 1.– № 1.
–
2009.
–
P.
8.
–
Режимдоступа:
http://www.ialjs.org/wp-
content/uploads/2009/05/7-16-sims.pdf– Датаобращения: 12.10.2013.
211. Stil, A. Vivre à vingt ans / A.Stil // L’Humanité. – 1970. – 5 novembre. – P.
10.
212. Tusseau, J.-P. Robert Merle: homme de tolerance, ecrivain rigoureux / J.-P.
Tusseau // Nuit blanche, magazine du livre. – 1997. – №67. – Р. 38 – 44.
213. Vercier, B., Lecarme, J. La litterature en france depuis 1968 / B.Vercier,
J.Lecarme.– P.: Bordas, 1982.– 320 р.
214. Wattel, A. Le charisme messianique d’Emmanuel dans Malevil, de Robert
Merle[Электронныйресурс] / A.Wattel//Voix plurielles.– Vol.10.– №2. –
–
2013.
Режимдоступа:
http://brock.scholarsportal.info/journals/voixplurielles/article/view/864
–
Датаобращения: 12.01.2015.
215. Wattel, A. Quand ouvrir sur la fin, c’est commencer par clore… Malevil, de
Robert
Merle[Электронныйресурс]
/
A.Wattel//Fins
du
211
monde.CahiersERTA.– №4.– Wydawnictwo Universytetu Gdańskiego.–
Gdańsk,
2013.–
Р.
95–
107.
–
Режимдоступа:
http://cwf.ug.edu.pl/ojs/index.php/CE/issue/viewIssue/39/101
–
Датаобращения: 12.01.2015.
216. Weber, R. The Literature of Fact: Literary Nonfiction in American Writing /
R.Weber.– Athens (Ohio):Ohio University Press, 1980.– 181 р.
217. Wurmser, A. Derrière la vitre / A. Wurmser// Les Lettres françaises. – 1970.
– 4–10 nov. – P. 6–7.
218. Wurmser, A. Le monster explique / A. Wurmser // Les Lettres Francaises. –
1953. – 5 – 12 fevr. – Р. 6.
219. Zander, H. Fact – Fiction – ―faction‖: A study of black south African
literature in English / H.Zander. – Tübingen: Narr, 1999. – 550 p.