РОМАНТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В РОМАНЕ Р.М. РИЛЬКЕ
advertisement
К.Г. ХАНМУРЗАЕВ РОМАНТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В РОМАНЕ Р.М. РИЛЬКЕ «ЗАПИСКИ МАЛЬТЕ ЛАУРИДСА БРИГГЕ»* Романтизм, как известно, сыграл огромную роль в развитии европейского художественного сознания и определил многое в литературе не только девятнадцатого, но и двадцатого столетия. Весьма показателен в этом отношении роман Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге». Обозначить романтическую традицию в этом произведении чрезвычайно важно, поскольку оно воспринимается в современной научной литературе как творение, в котором автор опередил многих новаторов в области романной формы. Ульрих Фюллеборн пишет: Мы по-другому стали воспринимать прозу Рильке, с тех пор как научились читать Джойса, Музиля и Кафку… Мы вдруг обнаружили, что многое из того, что стало известно нам благодаря знаковым произведениям модернизма, можно найти уже у Рильке, в его «Мальте», вышедшем в свет в 1910 году, то есть, раньше всех модернистских романов1. Н.С. Павлова отмечает, что «Мальте» «проложил новые пути европейскому роману»2. Роман Рильке воспринимается сегодня как своеобразное звено, соединяющее романтизм с модернизмом XX века. Внешние свидетельства интереса Рильке к немецкому романтизму довольно скудны. Прямых высказываний на эту тему в статьях и письмах поэта крайне мало. В очерке «Ворпсведе» есть фраза о том, что «любовь немецких романтиков к природе была велика»3; в одном из писем 1912 года Рильке сообщает о том, что читает сказки Гофмана4; в романе Рильке среди писателей, которых читает главный герой, упоминается и Беттина фон Арним, прославившаяся своей книгой «Переписка Гете с ребенком» – «удивительная Беттина создала своими письмами новое измерение, новый простор»5. Кроме того, у Рильке есть стихотворение, навеянное посещением могилы Киейста на озере Ваннзее близ Берлина: … И твои мы проливали слезы, И твоя нас обступала мгла…6 Вот, пожалуй, и все. К тому же близко знавший Рильке австрийский философ Рудольф Касснер, которому поэт посвятил Восьмую Дуинскую элегию, пишет «Рильке не был романтиком, его лирика по многим и совершенно определенным признакам неромантична»7. Казалось бы, говорить об отношении Рильке к немецкому романтизму особых оснований нет. Но это если оставаться на поверхности вещей и судить по чисто внешним обстоятельствам. Сам текст романа Рильке, его художественное целое – высказывание более весомое, чем любые другие. А он говорит о том, что эстетический опыт романтизма не прошел для поэта даром, он им усвоен и дает о себе знать, может быть даже порой помимо воли автора. Неудивительно поэтому, что эта проблема в научной литературе то и дело возникает. Так, Э.Ф. Гофман пишет о «параллелях, которые каким-то образом связывают прозу Рильке с романтической прозой» и проводит сравнительный анализ «Мальте» с «Годви» Брентано8. А.В. Белобратов указывает на связь романа Рильке с анонимным романом эпохи романтизма «Ночные бдения» Бонавентуры9. Е.В. Карабегова отмечает в художественной системе романа «элементы, восходящие к романтическому роману о художнике»10. Многое в романе Рильке свидетельствует о том, что он связан с традицией, идущей от романтизма, мы попытаемся указать на некоторые аспекты этой связи. Прежде всего, конечно, к романтизму отсылает сам герой романа, молодой датчанин из обедневшей аристократической семьи, заброшенный судьбой в Париж и испытывающий все беды и невзгоды одинокого существования в большом современном городе. И хотя, как верно замечает А.В. Белобратов, «одиночество Мальте ведет его не в глухие леса и дальние поля романтических литературных пейзажей»11, все же в своих глубинных основах это романтический тип личности, его модификация. Это человек, постоянно погруженный в себя и ведущий интроспективный образ жизни, это не просветительский Робинзон, у которого, как пишет Ральф Фокс, «все интересы находятся вне его самого»12. На протяжении всего романа Мальте размышляет о «жизни, ускользнувшей вовнутрь и запрятавшейся так глубоко, что к ней почти не осталось подступа» [70]. Для Рильке всегда была важна установка на субъективность во всем – в жизни и в творчестве. Молодому поэту в известном письме он советовал: «Вы смотрите вовне, а это первое, чего вы не должны делать… Уйдите в себя»13. Рильке написал роман не просто о жизни, а о внутренней жизни индивида, потому что все, что видит его герой, пропущено через его сердце, увидено не столько глазами, сколько душой. «Чем больше ты выглядываешь наружу, – говорит Мальте, – тем больше ворошишь то, что засело внутри» [143]. Это, в сущности, романтическая манера смотреть на вещи, когда человек видит все внутренним взором, когда все увиденное пропускается через себя, когда на переднем плане не фиксация и опись увиденного, не инвентаризация человеческого опыта, а интимное переживание и осмысление его. «На крыльях души, – говорит Штернбальд, герой романа Тика, – стараюсь достигнуть того, за чем другому достаточно протянуть руку»14. Эти слова – своего рода формула романтического жизнеотношения вообще, в основе поведения Мальте лежит именно этот принцип. Многочисленные описания неблагополучия внешнего мира – больные, калеки, чудаки, прокаженные, различные формы социальной отверженности не остаются в романе зарисовками с натуры, «картинками с выставки», они уже давно переместились во внутренний мир героя и превратились в одну большую душевную рану – «во мне есть глубина, о которой я не подозревал. Все теперь уходит туда» [20]. Мальте тоже мог бы сказать о себе словами новалисовского ученика из Саиса – «меня все возвращает в самого себя»15. Мальте, каким он предстает в романе, воплощает собой личность, «в чьем внутреннем мире, – по словам Ф. Шлегеля, – вырос и созрел универсум»16. Отношение Мальте к миру в основе своей соответствует известной романтической модели, здесь тоже высокоразвитая личность страдает посреди косного мира расхожих понятий и представлений подавляющего большинства. В романе можно выделить три уровня вполне романтического разочарования героя. Это прежде всего обычные люди, жизнь которых «идет, не сообразуясь ни с чем, как в пустой комнате часы» [33], которые «судят, рядят и действуют, и если им трудно, виною только внешние обстоятельства» [143]. Герой не возносит себя над ними, он живот среди них, очень сильно от них отличаясь и в то же время подверженный тем же социальным страданиям, что и они. Отношение Мальте к людям не высокомерно – отстраненное, а сострадательно – понимающее. Но его не покидает ощущение, что люди «застряли на житейской поверхности» [32]. Другой уровень разочарования героя связан с его восприятием истории, которую, судя по многочисленным экскурсам его в прошлое, он понимает вполне по-шлегелевски как «взаимодействие свободы и природы»17. Вставные эпизоды из эпохи русской смуты XXII века, судьбы Гришки Отрепьева и бургундского герцога Карла Смелого, а также некоторых других исторических деятелей должны свидетельствовать о том, что абсурд человеческого существования неизменен в своих фундаментальных проявлениях и бесконечен. То есть, в истории Мальте видит то же, что и в современности – что было, то и будет вновь. История преподнесена Рильке как нечто никогда не становящееся прошлым. Где кончается прошлое и начинается настоящее – у Рильке непонятно, для него бытие человека есть нечто целое и неделимое, как и у романтиков. «Я говорил себе, – рассуждает Мальте, – что каждый волен проводить рубежи, но все они условны… Всякий раз, как я пробовал наметить рубеж, жизнь давала мне понять, что знать о нем ничего не желает» [144]. Отсюда и третий, можно сказать, бытийный уровень разочарования Мальте. Он духовно травмирован не отдельными, поправимыми при случае бедами, а экзистенциальным ужасом бытия, тем, что в жизни все именно так и по-другому просто не бывает, что человек с самого начала пребывает в этом мире в атмосфере не случайного, а совершенно естественного и неустранимого неблагополучия. «Лучше сразу отметить кое-какие вещи, не поддающиеся переменам, – говорит Мальте, – не сожалея о них и даже не рассуждая» [142]. Он приемлет странный и непоколебимый характер мироустройства в целом, предполагающий с самого начала бессилие человека перед лицом болезней, несчастных случаев, насилия и смерти. Но в рамках этой безысходной зависимости Мальте пытается остаться свободным. Эту свободу, возможно даже, иллюзорную, дает ему погружение в себя. У Мальте есть свои радости, которые роднят его с романтическими героями, ибо связаны в основном с духовными ценностями, с творческим началом. Лучше всего он чувствует себя в библиотеке: Я сижу и читаю поэта… Ах, как же хорошо быть среди читающих. Отчего люди всегда не такие? Я, может быть, самый жалкий из этих читающих, иностранец, и у меня – мой поэт. Хоть я беден. Хоть на костюме, который я бессменно таскаю, кой-какие места подозрительны, хоть против моих башмаков можно кое-что возразить… [42]. Один из исследователей романа, Альфред Фогт, справедливо полагает, что «Мальте» – «это еще и книга о пути поэта в мир»18. Герой романа – личность творческая, он написал этюд о венецианском художнике Карпаччо, драму «Супружество» и «коекакие стихи» [29]. Многими чертами своего творческого облика он напоминает художников из произведений немецких романтиков. Прежде всего своим высоким недовольством тем, что сделано, постоянными поисками и сомнениями. Герой не столько творит, сколько размышляет над тем, как бы это следовало делать, над теоретическими проблемами творчества. Рильке, как и романтиков, интересует не сам процесс творчества, а внутренний мир человека, который собирается творить. Ситуация, в которой находится Мальте как художник, сродни той, в которой пребывает Франц Штернбальд, герой известного романа Людвига Тика, не столько рисующий картины, сколько рассуждающий о том, как их надо рисовать и остающийся к концу романа подающим большие надежды молодым художникам. Обращает на себя внимание и то, как Мальте понимает сущность поэзии, природу поэтического творчества. Он недоволен своими стихами, в них слишком много чувства в ущерб всему остальному: «Ах, но что пользы в стихах, написанных так рано! Нет, с ними надо повременить, надо всю жизнь собирать смысл и сладость, и тогда, быть может, разрешишься под конец десятью удачными строками. Стихи ведь не то, что о них думают, не чувства (чувства приходят рано), стихи – это опыт. Ради единого стиха нужно повидать множество городов, людей и вещей, надо понять зверей, пережить полет птиц, ощутить тот жест, каким цветы раскрываются утром…» [29]. Это удивительным образом совпадает с концепцией поэтического творчества, лежащей в основе романа Новалиса «Генрих фон Офтердинген», посвященного становлению поэта. Чтобы начать писать стихи, герой должен познать практическую жизнь, природу, историю, дальние страны, любовь и многое другое, то есть, обрести определенный жизненный опыт. Старый поэт Клингсор наставляет будущего поэта Генриха и считает, что нет ничего более необходимого поэту, чем понимание сущности всякого дела… Воодушевление без разума бесполезно и опасно… Молодой поэт должен быть как можно более умерен и разумен… Поэзия требует, чтобы к ней относились, как к строгому искусству…, она основывается всецело на опыте…19 Целый ряд частных моментов свидетельствует о связи романа Рильке с немецким романтическим романом. За всем внешним, что он видит, Мальте прозревает внутреннюю суть, «невидимую реальность; которая аналогична романтическому «инобытию»; она открывается поэту и недоступна обывателю. Да и чудесное понимается в «Записках Мальте Лауридса Бригге» в романтическом духе – как свойство самой реальности: «Мы оба сходились на том, что сказок не любим. Мы иначе понимали чудесное. Самым чудесным мы находили то, что происходит в действительности» [80]. От романтизма у Рильке и соотношение философского и художественного, их взаимопроникновение. Имплицитное, «растворенное» присутствие философии в романе – это романтическая манера философствовать. «Разобщение поэта и мыслителя, – писал Новалис, – только видимость, и оно в ущерб обоим…»20. Рильке не раз говорил, что он не интересуется философией, но его поэзия, его роман богаты глубокими мыслями и идеями, и философы проявляют к его творчеству огромный интерес. По свидетельству французского исследователя Ж.-Ф. Анжелло, Мартин Хайдеггер однажды сказал, что его философия, в сущности, есть не что иное, как развитие в терминах и категориях того, что Рильке высказал в художественной форме. В романе Рильке есть отдельные места, очень похожие на то, что можно найти в романах романтиков. Так, описание гобеленов с изображением дамы и единорога в старом замке Буссак напоминает описание памятника Виолетты в романе Брентано «Годви», тип экфрасиса – тот же. Известные рассуждения Мальте, где он пытается подвести какие-то итоги развития человечества в разных областях – «возможно ли, что все существенное и нужное еще не увидено, не опознано и не сказано? Что тысячелетья, которые были отпущены нам на то, чтобы смотреть, размышлять и записывать, промелькнули школьной нерешенной…» и т.д. [32] – заставляют вспомнить аналогичное место из «Ночных бдений» Бонавентуры, где ночной сторож обращается с речью к своим согражданам, в которой он бросает взгляд на мировую историю – после Адама минул длинный ряд годов – что мы создали за это время? Я утверждаю: ровным счетом ничего… Воздайте должное истине, создано ли нами хоть что-нибудь стоящее? Например, вы, философы, разве вы до сих пор сказали что-нибудь существеннее того, что вам нечего сказать? Вы, ученые, добились ли вы всей вашей ученостью чегонибудь?..21 И, наконец, сама художественная структура романа Рильке отсылает читателя к тому пониманию жанра, которое сложилось в эпоху романтизма. Это свободная форма, включающая в себя записки, размышления, лирические эссе, стихотворения, притчи, воспоминания о детстве и юности. И в то же время, как заметил У. Фюллеборн, «роман Рильке можно назвать каким угодно, только не бесформенным»22. В нем царит то, что Ф. Шлегель определил как «пленительно оформленный хаос»23. Для него характерна романтическая фрагментарность и открытый финал, когда кончаться нечему, Мальте мог бы сказать о себе словами шлегелевского героя – «мой жизненный путь был окончен, но он не был завершен»24. Примечания Ханмурзаев К.Г. Романтическая традиция в романе Р.М. Рильке «Записки Мальте ла Уридса Бригге» // Литература XX века: итоги и перспективы изучения. Материалы Пятых Андреевских чтений. Под редакцией Н.Н. Андреевой, Н.А. Литвиненко и Н. Т. Пахсарьян. М., 2007. С. 133 – 139. * 1 Materialien zu Rainer Maria Rilke «Die Aufzeichungen des Malte Laurids Brigge». Frankfurt am Main, 1974. S. 176. 2 Павлова Н.С. «Записки Мальте Лауридса Бригге» Р.М. Рильке как образец романной прозы XX века // На пути к произведению. К 60-летию Н.Т. Рымаря. Самара, 2005. С. 253. 3 Рильке Р.М. Bopncвege. Огюст Роден. Письма. Стихи. М., 1971. С. 62. 4 Рильке Р.М. Bopncвege…, c. 54. 5 Рильке Р.М. Записки Мальте Лауридса Бригге. М., 1988. C. 147. Цитаты из романа приводятся далее по этому изданию с указанием страницы в скобках. 6 Бог Нахтигаль. Немецкая и австрийская поэзия двух веков в переводах А. Карельского. М., 1993. С. 70 7 Kassner R. Rilke. Pfullingen, 1976. S. 19. 8 Hoffmann E.F. Brentano-Anкlange in Rilkes Prosa // Rilke heute. Beziehungen und Wirkungen. Frankfurt am Main, 1975. S. 71. 9 Белобратов А.В. «Свое» и «чужое» в романе Р.М. Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге» // На пути к произведению… Самара, 1005. C. 264. 10 Карабегова Е.В. Роман Р.М. Рильке «Записки Мальте Лауридса Бриге» и жанр романа о художниках в немецкой литературе XX века // Вестник УРАО, 1 (2005). C. 108. 11 Белобратов А.В. «Свое» и «чужое» в романе Р.М. Рильке…, с. 258. 12 Фокс Р. Роман и народ. М., 1960. С. 103. 13 Рильке Р.М. Bopncвege…, с. 184. 14 Тик Л. Странствия Франца Штернбальда. М., 1987. С. 40. 15 Новалис. Ученики в Саисе // Немецкая романтическая повесть. М.-Л., 1935. Т. 1. С. 112. 16 Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М., 1983. Т. 1. С. 297. 17 Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика…, с. 77. 18 Materialien zu Rainer Maria Rilke «Die Aufzeichungen des Malte Laurids Brigge»…, s. 153. 19 Новалис. Гейнрих фон Офтердинген. М., 1923. C. 117 – 125. 20 Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. C. 94. 21 Бонавентура. Ночные бдения. М., 1990. C. 61. 22 Materialien zu Rainer Maria Rilke «Die Aufzeichungen des Malte Laurids Brigge»…, s. 188. 23 Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика…, c. 371. 24 Шлегель Ф. Люцинда // Немецкая романтическая повесть. М.-Л., 1935. Т. 1. C. 91.
