Экономика рынков, антиэкономика и пределы инновационно
advertisement
Лемещенко П.С. Экономика рынков, антиэкономика и пределы инновационного развития / Моногр.: XXI век: интеллект-революция / Под ред. Ю. М. Осипова, Е.С. Зотовой. – Киев: Нац. Ун-т гос. налог. службы Украины, 2012. С. 271-290 (1.2 п.л.); Лемещенко П.С. Экономика рынков и пределы инновационного развития // Философия хозяйства. – 2012. - № 2. – С. 265-185(1.2 п.л.). Вопреки учебникам в капиталистической действительности преобладающее значение имеет другая конкуренция, основанная на открытии нового товара, новой технологии, нового источника сырья, нового типа организации. Й. Шумпетер. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995, с.128. Economy of markets, antieconomy and limits of innovative development Аннотация. Раскрываются условия, формы и этапы превращения экономики рынков в антиэкономику и утерю в силу этого потенциалов к социально-экономическому развитию. Ключевые слова: экономика рынков, институциональные изменения, инновационный мультипликатор, антиэкономика. Abstract. Terms, forms and stages of transformation of economy of markets, open up in an antieconomy and loss by virtue of it potentials to socio-economic development. Keywords: economy of markets, institutional changes, innovative cartoonist, antieconomy. Современный этап новейшей экономической истории стран бывшего социализма кратко можно выразить следующими категориями: хозрасчет, перестройка, научнотехнический прогресс и ускорение (проблема), рынок, приватизация, инновации, модернизация и развитие. То есть и та, социалистическая система, и нынешняя – рынок – оказались одинаково невосприимчивой к инновациям и активному повышению конкурентоспособности и качества продукции. Но реальность нового века оказалась еще более сложной и жестокой, а истина еще более далекой и загадочной, как и в более ранние времена намечаемых, желаемых политико-экономических перемен и их конкретных результатов. А они, эти результаты за двадцать пять лет, к сожалению и краткосрочные даже чисто экономические стандартные показатели не фиксируют постсоциалистические страны в ранге развитых. Более интегрированные и сложные параметры также не ориентирую создание за последние годы реформ соответствующих условий и потенциала для перспектив к устойчивому, долгосрочному и перспективному развитию. Например, значение ряда индексов Белоруссии и России (в скобках) в 2009 составило: индекса образования – 30 (38), индекса инноваций – 58 (41), индекса ИКТ – 80 (54), индекса знаний – 52 (43), индекс экономического и институционального режима соответственно 137 (127), а итоговое место этих в мире – 73 занимает Белоруссия и 60 Россия1. Крайне низкие для конкурентного развития стран и бизнеса составляют показатели экспорта высокотехнологичной продукции в структуре экспорта в целом каждой страны и особенно низкая доля этой продукции в составе мирового экспорта – 0.3% России и 0.02% Белоруссии. Ресурсная зависимость экономик этих и других стран еще более усилилась, включая и РБ. Но главное даже не это. Главное то, что молодые капиталы этих и других подобных стран не создавая своей особой, новой производительной силы, сформировали необычайную алчность, свойственную алчности ростовщиков, которые самим капиталом 1 www.info.worldbank.org были подвержены критике. Менеджмент же не освоил все приемы организации современного производства и мотивации персонала, пользуется методами управления 2030-х годов прошлого века, усиливая отчуждение труда от своих результатов и фирмы в целом. Оказывается, проповедуемый тезис – частная собственность всегда и автоматически порождает более высокую эффективность – не более чем миф. Работник, все-таки как главная производительная сила современной экономики, непосредственно на нынешних пореформенных предприятиях, не то что не чувствует себя «хозяином», о чем пели идеологи рыночных реформ, но даже не чувствует себя равным экономическим партнером, что как бы литературно предполагает классический рынок труда. Заработные платы, кроме того что могут не выплачиваться месяцами, начисляются по абсолютно неизвестным принципам, а переход на краткосрочные индивидуальные контракты поставил работников в унизительное положение неопределенности своего экономического и социального положения. Норма эксплуатации прямо вышла из разряда аналитических категорий, но если обратиться к коэффициенту Джини, то его показатели свидетельствуют о значительном росте эксплуатации населения. К тому же капитал, что было его главной исторической миссией, не учит работников новым и передовым приемам труда и не обеспечивает самостоятельно внедрение новых технологий, которые бы повышали качество продукции и производительность труда. В конце концов, куда же со своими реформами идти далее «молодым странам с формирующимися рынками», если, как показывают последние кризисные события практики США, Евросоюза, других регионов, все это уже не может выступать политико-экономическим образцом для подражания. «Бывшие коммунистические страны после краха своей системы, сложившейся после второй мировой войны, – пишет Дж. Стиглиц, – выбрали искаженный вариант рыночной экономики. Они поменяли своего прежнего бога Карла Маркса на нового – Милтона Фридмана. Но новая религия не служит им хорошо» [1, с. 273]. И чуть дальше: «Экономика изменилась, причем сильнее, чем хотелось бы думать экономистам… Если США собираются добиться успеха в реформировании своей экономики, то им, возможно, придется начать с реформирования экономической науки» [1, с. 288]. Те же проблемы выбора стратегии, которые, например, стоят перед Белоруссией, Россией, Украиной и другими «молодыми рыночными», но уже не тиграми, а, скорее, робкими агнецами перед более искушенными в рыночных метаморфозах западными странами. Поэтому слова о совершенной конкуренции, которая якобы обеспечит и внедрение новой техники, и повышение качества, и снижение цен и пр. следует признать как некоторую риторику для вводных упражнений студентов начальных курсов. Стратегической же ошибкой следует признать политику реформ с «неопределенным рынком», что позволяет использовать экономические формы первоначального накопления капитала, поскольку уровень развития производительных сил бывших стран социализма, степень профессиональной подготовки кадров, приемы по организации труда и мотивации, формы внутрифирменного планирования и контроля, которые активно использовались в прежние времена, имеющиеся на тот период размеры денежного капитала (!) уже требовали экономических форм постиндустриальной стадии развития. Но поиск этих форм требовал выдержки политиков, напряжения мозгов ученых, спокойствия населения и, конечно, дистанцирования от провокаторов реформ, младореформаторов, пообещавших капиталистический рай за «500 дней». Сам по себе «рынок» не более чем метафора и он автоматически не может решить тот или иной вопрос. Можно говорить о тех или иных экономических формах, которые в той или иной степени будут отражать внутренние инстинкты различных экономических агентов, уровни рациональности, отражающие тот или иной технологический уровень развития, степень политической зрелости населения, возможности и умение политиков и пр. Все-таки последняя четверть века – это достаточно большой период времени, чтобы довольствоваться крайне скромными показателями материального благополучия и не заметить, скажем, опять – во всех постсоциалистических странах, резкого снижения здесь численности населения, «антисоциалистической» или рыночной деиндустриализации, политико-экономического бесправия и пессимизма абсолютного большинства населения, падения нравственности, культуры и всего того, что составляет содержание социального капитала. В результате уровень производительности труда как общий итог реформы, например, в Беларуси, составляет лишь 75 % уровня производительности труда России, которая по этому показателю отстает от США почти в пять раз и почти в три раза от Германии. Таким образом, принципиальной ошибкой, может быть очередным мифом, является утверждение о том, что переход к рынку автоматически обеспечит экономический прогресс, рост и развитие. Пора бы уже из практики понять, что содержание процедуры перехода к рынку нельзя упрощать, обращаясь лишь к либерализации, приватизации и свободному ценообразованию. Рынок охватывает лишь одну из стадий воспроизводства – обмен. Производство же, а это есть не что иное, как внутрифирменная или индивидуальная творческая деятельность, распределение и потребление, испытывают лишь косвенное влияние не просто спроса, а именно спроса денежного, помноженного на культуру индивида, инфраструктуру конкретной страны, рекламу, формы расчетов, доставки товаров и многое другое. Присуждение Нобелевской премии в 2009 г. О. Уильямсону и Э. Остром обозначило важность разработок и актуализировало проблемы влияния нерыночных факторов и условий (фирма и общественные институты) на экономику (!) и социально-экономическую динамику в целом. Такая же высокая премия П. Даймонда, Д. Мортенсена, К. Писсаридеса в 2010 г. «за анализ рынков с поисковыми трениями» свидетельствует о том, что индивидуальные затраты на рынках труда в поисках лучшего себе применения также снижают общую социально-экономическую эффективность стран. Например, в Беларуси безработица составляет менее 1%, но индивидуальная и общественная производительность труда, как главный экономический показатель деятельности системы, даже ниже, чем в России. Мало кто осознает, что такое положение (официально фиксируемое) не ориентирует на будущее и развитие и рост, поскольку этот фактор – труд – практически исчерпан. Иначе говоря, рынок как институт – далеко не дешевое строение, но кто платит, чем, в какой форме за этот структуру, К тому же рынок породил трансакционный сектор с его издержками, которые, например, в США к концу 80-х годов прошлого столетия составили более половины ВВП. А это уже факт, подтверждающий далеко не блестящую в социально-экономическом отношении систему, институты которой можно воспринимать за образец для реформирующихся стран. Но даже если и принять во внимание решительные мероприятия по приватизации и либерализации как необходимые, то все-таки они абсолютно не являются достаточными. Если бы было все так просто, то индустриальные государства также не нуждались бы ни в каких теориях развития, а развивающиеся страны уже давно бы разорвали порочный круг: бедность → низкая норма сбережений → слабая инвестиционная и инновационная активность → низкая производительность труда → низкие темпы роста → бедность. К сожалению, и об этом пишет уже цитируемый Стиглиц Дж. в своей новой книге, уже 40% населения мира живет около черты или за чертой бедности. Какая же это цивилизация и кто будет обеспечивать развитие и внедрение сектора «новой экономики»? Коносукэ Мацусита – основатель фирмы «Панасоник» выжил в условиях кризиса 1929 г. благодаря своему мастерству, потому что первоначально придумал новую, не принимаемую долго никем форму электрического патрона для лампочки. И лишь после разработки на своей фирме новой ее лучшей и более эффективной модели, которую пришлось долго внедрять уже потом в сознание «рациональных потребителей», «рынок» наконец одобрил этот проект. То же самое можно сказать про клавиатуру пишущей машинки, а ныне и компьютерной клавиатуры, которая имеет весьма неэффективное расположение букв – QWERTY, но которое принято из-за того, что такое расположение когда-то было введено первоначально и было одобрено большинством специалистов, уже использующих такой формат клавиатуры. Если некий человек, как пишет известный по инновационной экономике Й. Шумпетер, «будет пытаться поправить дело с помощью магического заклинания, - например, бормотать: «Спрос Предложение!» или «Планирование и Контроль!», - значит он находится во власти дорационального мышления» [2, c. 172]. В нашей современной ситуации такого «общепринятого», хотя и не осмысленного и тем более нерационального бормотания с разных сторон о модернизации и либерализации, к сожалению, можно услышать довольно много. Достижение нового технологического уровня всегда требует соответствующих затрат: интеллектуальных, психо-эмоциональных, материальных, финансовых. Мы не зря поставили на первое место интеллектуальные и психологические затраты. Как показывает современная практика Японии, Израиля, Беларуси, где ресурсная составляющая имеет значение, она преодолевается, если в стране есть ресурс интеллектуальный. В первую очередь это касается теоретического освоения существующей реальности, выработки стратегии и механизма проведения необходимых изменений начинаются и ими же заканчиваются любые преобразования в экономике, чтобы оценить что было, что получили и каков прогноз будущего. И эта политическая экономия реформ (работы, например, А. Смита, А. Маршалла, Дж. Кейнса и пр.) не есть следствие прямого давления денежно-стоимостных факторов как главных инструментов рыночной системы. «Справедливость… представляет главную основу общественного устройства. Если она нарушается, – пишет А. Смит, – то громадное здание, представляемое человеческим сообществом, воздвигаемое и скрепляемое самой природой, немедленно рушится и обращается в крах» [3, с. 101]. Безусловно, в давлении групп давления специальных интересов нельзя никак сомневаться, но в литературе и истории экономической мысли этот участок остается за пределами полноценного освещения. Таким образом, не рынок инициировал и обеспечивал эти интеллектуальные затраты на разработку политэкономии реформ. Особенно это касалось классической школы и теории Маркса, где для науки поиск истины и познавательная функция были первостепенными. Не рынок инициировал прямо и конкретные научно-технические разработки. В первую очередь эти затраты, а точнее авансы, делают... исследователи и разработчики научно-технической продукции (!) начиная со школьной скамьи и заканчивая новым знанием, в лучшем случае подтверждающем свое авторство охранной грамотой или патентом. Еще не нашли чего-то подобного на бизнес-план известного исследователя или разработчика, который бы дисконтировал стоимость своих личных затрат в своей деятельности. Обмен информацией и опытом между людьми разных регионов обусловил накопление знаний и использование таких форм организации кустарного производства как кооперация и мануфактура. Старт же промышленной революции положили по хрестоматийному определению аккумуляция научных знаний и открытие Дж. Уаттом в 1757 г. конденсатора, который породил новый источник энергии – паровой двигатель (патент 1784 г.) и, конечно, с нашей точки зрения новую эпоху, новую эру и новый экономический цикл развития. Вокруг этого изобретения начинает вращаться вся хозяйственная система. Но возникает тонкий вопрос: а действительно ли создание этого важнейшего изобретения, заложившего основы новой человеческой цивилизации, связано лишь с кредитной экспансией? Ответ, на наш взгляд, на этот вопрос не просто отрицательный: открытие нового источника энергии, создавшего промышленность, было сделано вопреки этому. Более того, это и другие научно-технические изобретения для кредитных учреждений выступали материальным и нравственно-моральным залогом (!) для финансово-кредитных учреждений, изменивших их ростовщическую идеологию. Возможность серийного производства товаров обусловило снижение цен на популярные товары, а замещение труда основным капиталом, когда машины стали производить машины и технику, привело к удешевлению новых капитальных благ. Это в свою очередь расширило базу ссудного капитала. Еще в 1807 г. было замечено, что паровая машина стоит в два раза дешевле тех лошадей, которых она заменяет. Без этих и других научных открытий и будущих изобретений никакая кредитная экспансия не привела бы к каким-либо качественным изменениям. Подсчитано, что 63.5% научно-технологических новинок принесли ученые, которыми руководило простое любопытство, т.е. свободный поиск. Ориентированный заказ обеспечил «производство» 28% новинок и только 7.7% новинок – это разработки, нацеленные финансово на конкретные специальные задачи [4]. Никто, правда, не подсчитал затрат, разочарований и трагедий людей, не получивших не то что при жизни материальных благ, но даже общественного признания. Более того, в период формирования рынка промышленного капитала фактор труда (парадоксальная фраза, но применяемая экономистами) обеспечивал свое нравственное и интеллектуальное развитие за счет собственных средств и не благодаря, а вопреки существующим на тот период законам распределения. А нынешние системы постсоциалистических стран в буквальном смысле эксплуатируют сложившуюся в прошлом и работающую пока по инерции систему подготовки кадров и сами кадры, приобретшими товарный статус, которых, кстати, еще весьма удачно и эффективно эксплуатируют и в странах «образцового рынка». Таким образом, научно-исследовательская сфера и отрасль образования по своей природе, особенностям производства и специфике продукта, законам его распределения и обмена являются не коммерческой сферой. К тому же научно-исследовательская деятельность сопровождается высокой неопределенностью результатов и риском, специфическими потребительскими свойствами и, следовательно, оценками (ценой), которые далеко непросто оценить постороннему наблюдателю. Действительно, как оценить результаты высокотехнологичной экономики, если даже показатели измерения продукции «старой экономики» подсчитать совсем непросто? Иначе говоря, предложение капитальных благ на рынке имеет лишь косвенную зависимость от денежных стимулов. А именно этот элемент – основной капитал – является исходным материальным условием и фактором инновационного развития. Очевидно, что это давление идет от потребительских благ. Но это всего лишь определенное давление или имплицитный стимул. Самым сложным, а для многих стран и просто невозможным является реальное превращение контуров спроса, равно как и самых общих очертаний предложения капитальных благ в эти реальные капитальные блага 2. К тому же неизвестно какой продукт будет представлен на рынке, а еще более неизвестно, какой из них приобретет «товарный» вид, т.е. включиться не просто в экономический, а в рыночный оборот. Т.е. кривая предложения потребительских товаров вообще не четко выражена. А предложение капитальных благ, активов носит в целом дискретный и неопределенный характер. Уже в последующем, когда есть первые разработки, фирма, имеющая жесткую властную организацию, их производит и предлагает, обеспечивая тем самым другие предприятия новой продукцией. Но если сделать прибыль или прибыльность единственной целью фирмы, как пишут специалисты по стратегическому планированию Кинг У., Клиланд Д., то «это почти неизбежно приведет к ухудшению ее положения в будущем. В этом случае на первый план выйдут объем продаж и уже выпускаемых продуктов, а также использование существующих ресурсов, и внимание к инвестициям, рассчитанным на будущую отдачу, уменьшится до минимума. Таким образом, оставаясь главной целью частной фирмы, прибыль, или прибыльность, должны быть лишь одним из элементов той системы показателей, (подч. – П.Л) в соответствии с которыми устанавливаются цели фирмы и измеряются ее достижения» [5, с.163]. Мы, может быть, повторяясь, но об этом хотим сказать, поскольку и в РБ, и РФ ученых и инженеров пытаются превратить в коммерсантов. С первых дней работы не просто Есть еще один важный и, пожалуй, самый существенный этап превращения капитальных активов в реальный капитал – это этап нахождения на рынке труда квалифицированных работников, имеющих экономическую зависимость от работодателя и добровольного заключения контракта о найме. См.: Современная политэкономия / Под ред. П.С. Лемещенко. – Мн.: Книжный Дом, 2005, с. 36-73, 428-451. Не бывает рынка без капитала, его соответствующих атрибутов, отношений и последствий. 2 инновационной, а любой начинающей фирмы желаем извлечь максимальную прибыль и к тому же еще ее обложить налогом. Наверное, это понимание идет от традиций мышления в русле «здравого смысла», когда не хотят учиться, и от примитивного толкования учебников «экономикс», его пропаганды на всех уровнях, а не от понимания сложной реальности системы хозяйственных процессов. На протяжении ряда лет в отрасли «Наука и научное обслуживание» РБ налоговая нагрузка была выше, чем в целом по экономике и другим отраслям народного хозяйства: показатели в целом по экономике она превышает на 40-42%, в промышленности на 29-31 % 3 .Напомним, когда-то Ф. Кенэ, считая занятых кустарным производством бесплодным классом, вообще предложил их деятельность исключить из налогооблагаемой базы. Производительный капитал, таким образом, получил экономический стимул к своему развитию. Ситуация такова, что интересы страны в целом, промышленников, аграриев, научно-исследовательской сферы и других производителей, населения и финансоводенежного капитала не просто могут не совпадать, а они явно противоречивы. О том, что они не совпадают и в нашей стране свидетельствует тот факт, что только эта сфера, пользуясь монопольным правом распоряжения кредитно-денежных ресурсов и привлекая общественные ресурсы, успешно только у себя внедрила необходимые инновации, обеспечив самый высокий рост добавленной стоимости и самую высокую рентабельность после кризиса 2008 г. Если говорить откровенно, то инновационные программы и в Белоруссии, и в других странах, где между политиками и финансовым капиталом сложился молчаливый, но взаимовыгодный альянс, не принесли ожидаемых результатов. Положительные результаты этих программ, равно как программ импортозамещения, к сожалению, может подтвердить только официальная статистика. Но все-таки не белорусская наука виновата в этом, хотя ей можно, безусловно, выдвинуть ряд серьезных претензий. Во-первых, она очень малочисленна – всего лишь 0.6 % от количества занятых по стране в 2009 г. при 3.6 % занятых в органах государственного управления. Во-вторых, она дезорганизована рыночными и частыми административными преобразованиями. А наука – это, прежде всего, люди определенной подготовки и совсем непростой душевной и моральной организации, сложных и не совсем очевидных стимулов. Переход на рынок в два раза сократил количество научных работников страны и особенно ее активной основной части за двадцать с лишним последних лет. Ее, науки, потенциал накапливается десятилетиями, но может быть разрушен достаточно быстро. Это факт исторический. Втретьих, хотя ее денежная отдача и не является главной, все-таки в 2009 г. она даже финансово «самоокупила» себя, обеспечив 0.6 % объема ВВП. Это без внешних положительных эффектов от научно-исследовательской сферы, например, являющейся одним из источников формирования и накопления социального капитала. В-четвертых, время оборота производственного процесса более длительное, имеют принципиальные отличия сам цикл и структурные элементы того, что называют «капиталом науки». О том, что наука не воспроизводит себя практически во всех постсоциалистических странах свидетельствует хотя бы возрастной и профессиональный состав научных кадров. Иначе говоря, общественно-политические и финансовые условия во многих странах таковы, а в постсоциалистических странах эта тенденция выражена наиболее явственно и четко, что этот хозяйственный сектор начал вырождаться как идейно, т.е генерация идей остановилась, так и на кадровом уровне. Безусловно, на решение ввести научно-техническое новшество влияет расчет нормы прибыли в будущем, источник инвестиций, расчет риска. О том, что этот риск значителен, свидетельствует то, что из каждых 100 изделий, которые прошли стадию исследования и разработки, уже 50 не выдерживают производственных и рыночных испытаний, а из 5, которые проходят эти испытания, только 20 приносят коммерческий успех (!). В случае успеха, к тому времени, когда новый продукт доводится до рынка, общая сумма затрат 3 О состоянии и перспективах развития науки в РБ по итогам 2006 г. Мн., 2007, с. 100. фирмы–новатора во много раз превышает затраты на первоначальные исследования, приведшие к фундаментальному изобретению. Исследования и перспективные разработки, ведущие к фундаментальному изобретению, обычно составляет 5-10% общей суммы расходов. Последующие же расходы на проектирование и конструирование продукта обычно составляют около 10-20% , а расходы на подготовку производства и доводку продукта – 40-60% общих расходов. Наконец, начальные производственные расходы составляют от 5 до 15%, а начальные расходы по сбыту – от 10 до 25% общих расходов. Существует также разный временной лаг между исследованием, изобретением и внедренным новшеством в различных отраслях промышленности. Короче этот лаг на производство потребительских товаров, разработки, осуществляемые на правительственные средства, в ВПК, чем в гражданских отраслях. Правительственные заказы и сектор ВПК принципиально отличаются не только размерами финансирования, но и определенностью, устойчивостью заказов, системой контроля за выполнением заключенных контрактов. В гражданских же отраслях внедрение новых разработок существенно запаздывает из-за возрастания риска и неопределенности, которые сопровождают коммерческие начинания и проекты. Но здесь мы хотели бы заметить, что предполагается наличие неких новинок, разработок и пр., которые кто-то по каким-то мотивам и способностям уже разработал или разработает. Есть и другие параметры экономики инноваций. Например, есть смысл рассматривать техническую отдачу, социальную, культурную, институциональную, организационную и коммерческо-денежную отдачу НИР отдельно друг от друга. Но важно подчеркнуть, что эти и другие отдачи от научно-технических работ имеют свои временные лаги отдачи, организационные формы и этапы, а также весьма специфические стратегии реализации. Неодинакова отдача от НИР в экономической и социальной сферах. В традиционной она среднеустойчива, в финансовой – высокая, а в социальной – низкая. Л. Туроу замечает, что за два последних десятилетия продолжительность жизни увеличилась на 4 %, а расходы на здравоохранение возросли на 500 % [6, с. 164]. Все-таки, если говорить в целом, то закон тенденция нормы прибыли к понижению проявляет себя все более очевидно и настойчиво. Речь идет об «уходе» капитала с той точки зрения, что он теряет свою движущую силу производительности. И действительность подтверждает это, ибо конкурентные рынки подводят к появлению монополии со всеми ее атрибутами и проявлениями. Налицо обостряющееся противоречие экономики рынков и хозяйства. Понятие НИР-мультипликатора позволяет глубже осознать это противоречие [7, с. 185-196]. Он представляет собой отношение объема вложений в НИР, требуемого для разработки продукции, к объему инвестиционного капитала, необходимого для производства и продажи этой продукции. Иначе говоря, компания с большей охотой истратит доллар, а не 10 или 100 долл. инвестиций на каждый доллар, вложенный в НИР. Если новые технологии требуют крупных инвестиций в новые заводы, они теряют свою привлекательность. Отсюда: НИРмультипликатор = Объем вложений в НИР / Инвестированный капитал = Прибыли на инвестированный капитал / Отдача НИР. Анализ показывает, что диапазон изменения НИР-мультипликатора просто поразителен, так как в разных отраслях его значения соотносятся как 1:100. Ответ на вопрос о причинах данного явления лежит в двух плоскостях. Первое, разные отрасли имеют в своем производстве разное соотношение технического, стоимостного и органического соотношения капиталов. Следовательно, это будет создавать и разную по величине добавленную стоимость, которая лежит в основе прибыли. Вторая причина, объясняющая колебания НИР-мультипликатора, заключается в том, что отрасли, а, следовательно, и фирмы отличает друг от друга время и скорость оборота их активов. Иначе говоря, уровень коммерционализации их отличает друг от друга. Но рыночная экономика не может нормально функционировать, а ее фирмы, работающие в коммерческих отраслях, получать свою прибыль, если не будет фирм не коммерческих и общественных благ, соответствующей инфраструктуры, которые создаются за счет всего общества и с участием индивидов, работающих в этих предприятиях и учреждениях. Ведь последние осуществляют общественно-полезную функцию и задачи, позволяющие рынку, а, следовательно, и фирмам, минимизировать трансакционные издержки, достигая коммерческого эффекта. Перевод на рыночные основы медицины создал в США медицинский капитал, но и проблемы качества и цены медицинских услуг. Это противоречие экономики и хозяйства еще проявилось с очевидностью и в том, что во всех странах бывшего социализма, где были приняты рыночные инновации в качестве системных свойств в национальных экономических моделях, продолжительность жизни упала на 10-15 лет, а численность статусного населения стран сократилась приблизительно на 10 %. Можно посмотреть на «рынок труда» западных стран, где потеряла свою значимость и стимулы образование в целом и высшее в том числе. Парадокс, но основными донорами, осуществляющих научно-техническую поддержку здесь, являются молодые люди из более бедных стран, в которых еще более несовершенный рынок создает условия для недоиспользования более подготовленного человеческого капитала. В этом наблюдается два момента. На один из них обратил внимание Нобелевский лауреат А.Сен, который в этой перекачке человеческого капитала усмотрел факт кредитования более богатых стран странами бедными, которые не просто тратят свои средства, финансируя образовательную сферу, но еще и теряют национальные высококвалифицированные кадры, а что более важно – теряют в условиях глобальной миграции возможности для формирования научно-технического потенциала и роста социального капитала страны в целом. Ситуация, типичная для Беларуси, объясняющая, мягко говоря, слабые достижения страны в наращивании и тем более реализации своих научно-технических и технологических преимуществ. И в этом еще одна из причин, объясняющих экстенсивность экономического роста не только нашей страны, но и других стран СНГ, государств мира, пытающихся уже более пяти десятков лет разорвать порочный круг политической независимости, бедности, экономической зависимости. К тому же современный рынок высокотехнологичной продукции с большой натяжкой можно назвать «рынком» или капиталом. Люди привыкли пользоваться привычными категориями и даже не замечают того обстоятельства, что пятый и шестой технологический способы производства функционирует уже не по законам свободного рынка и соответствующих атрибутов. Это весьма монополизированная и жестко властная структура, регламентируемая уже даже не ведущими известными странами. В настоящее время распространение и движение высоких технологий строго контролируется ТНК и ими же определяется, контролируется. Сфера денег и денежных отношений в современной экономике получила достаточно сильное распространение и развитие, проникнув в настоящее время даже в те области деятельности людей, которые лишь косвенно соприкасаются с этим феноменальным материалом. Фиктивный капитал породил виртуальную экономику, а вместе с ними и фиктивные доходы, включающие международные рентные доходы. Одно из противоречий современной мир-экономики лежит в плоскости столкновения интересов денежной экономики и ее доминирующей спекулятивной нормы поведения с нравственно-этическими и моральными ценностями человека. Мы хотим обратить внимание на рентоориентированность и утерю инновационно-производительной мотивации современного бизнеса. Последний больше «предпринимает», чтобы не создать какое-то полезное благо, о чем говорил А.Смит, подчеркивая это нравственное условие получения прибыли, а перераспределить или выступить посредником и «зарабатывать» на трансакционных операциях. Деньгами создается платежеспособный спрос лишь на высокорентабельные, а не общественно-полезные инновационные продукты, формирующие критическую массу научно-технического прогресса, обеспечивающую, в конечном счете, и коммерческие устремления экономики страны в целом. Банковская система является производной от реальной экономики и во всех странах по преимуществу формируется не из собственного, а из привлеченного капитала. Для того чтобы убедиться в этом, необходимо лишь посмотреть на пассивы любого банка и банковской системы мира. Транснациональные банки контролируют сегодня до 1/2 мирового промышленного производства, 2/3 международной торговли, около 4/5 мирового банка открытий, патентов, лицензий и технологий. Вследствие этого экономики стран как экспортирующих, так и принимающих капиталы сами становятся все более транснациональными и зависимы от возникших наднациональных рынков и международных институтов. Сегодня международные институты, включая ТНК и ТНБ, экспертные и бюро по стандартизации, являются главными законодателями (техническими, программными, инновационными), регуляторами и основными пользователями первичного продукта информационной деятельности. На этой первичной стадии страны, включенные в «первый список», извлекают глобальную ренту через институциональные инновации, обеспечивающие выгоды «первопроходцам». Ее доля в мировом валовом продукте достигает почти одну треть общего объема. В последующем происходит дальнейшее перераспределение далеко не по рыночным эквивалентным принципам и законам. Законы этой стадии распределения и перераспределения никак не отвечают известным экономической теории законам распределения совокупного общественного продукта: равенство предельных издержек предельным выгодам и закону спроса. Новые законы основаны не на экономике, к сожалению, а на праве формирования новых институтов. Эта совершенно новая социально-экономическая проблема, куда пока ни экономисты, ни социологи, ни политологи не устремляю свой исследовательский взор. Кроме того, что за последние полстолетия экономическое неравенство между странами и людьми резко увеличилось, возникла новая форма эксплуатации и неравенства – информационная, т.е. разнодоступность стран и людей к достоверной (!) и научной (!) информации. Согласно данным ООН и ОЭСР, более 87% всех расходов на НИОКР сосредоточено в 31 стране, составляющих не более 13.4% общего количества национальных хозяйств. Остальные же 86.6% хозяйств по своему уровню расходов и качества научно-технических разработок не создают критической массы для действительно инновационных технологий или продуктов, имеющих реально конкурентный уровень, а не какие-то придуманные бюрократами рейтинговые параметры. «Нам следует помнить, – подчеркивал П. Кругман, – что экономические доктрины, использовавшиеся для оправдания строительства западных империй в конце XIX века, оказались ошибочными, полагая колонии ценными рынками и источниками сырья» [8, с. 545]. И в другом месте: «Вы спрашиваете, есть ли хорошие экономисты или эксперты по системе социального обеспечения? Считайте, что они, как Фауст заключили сделку – продали свои души, но не за силу или богатство (хотя, может, и за них тоже), а за реформу» [8, с. 242]. Это означает, что миф о рынке как инновационной форме нуждается в серьезном научном расщеплении и адаптации к существующим реальностям. Парадокс очевиден: экономика в аристотелевском понимании породила антиэкономику, направленную в глобальных процессах против человека и его социально-культурной основы и широкой хозяйственной деятельности в целом. В первую очередь это проявляется в безработице, инфляции, возросшей депрессивности и антикультуре. Человек создал, казалось бы, адекватную для своей сути институциональную модель, которую назвали рынком, но который сразу же выставил за свои пределы неудачников. И не потому что они не нужны и общественно бесполезны в своей деятельности. Они не нужны главному агенту рынка – капиталу, который считает для себя предельную эффективность труда, хотя в организационно-экономическом смысле эта категория мало содержательна. Произошло дальнейшее расщепление капитала: уже не только получили самостоятельное движение капитал-собственность и капитал-функция, но капитал- интеллект и капитал-институт. Конечно, появились и новые субъекты этих видов капиталов или, иначе говоря, новые капиталисты. Вместе с аккумуляцией финансовых активов и их гибких форм интеграции интеллектуально-институциональное напряжение и поиск устремились в разработку новых видов и сфер деятельности, поскольку «старые» и привычные были уже заняты. Финансовый капитал устремился в сферу деятельности и создания интеллектуальной собственности, создав ей денежные рамки и мотивы. Отдельный и серьезный возникает вопрос о форме собственности на научно-технические разработки и авторском праве. Д. Норт решение этой проблемы связывает с третьей экономической революцией. Новая технология, подобно всему новому знанию, является общественным благом и люди, приобретающие его, не уменьшают его объема для других. Поэтому для повышающейся эффективности к новому знанию должен бы быть доступ бесплатным. Однако это приведет к тому, что не будет дополнительных стимулов для потенциальных изобретателей. Чтобы создание инноваций сделать привлекательными, надо за создателем закрепить права регулирования выпуска этих разработок. Это суть дилеммы прав на интеллектуальную собственность. Но, однако, если бы мы и были в совершенстве наделять такими правами, все равно, остается следующая проблема. По недавним подсчетам около 80% выгод от этих «защищенных» изобретений используется все-таки другими. А если изобретатели не очень альтруистичны, то общества будет иметь тенденцию «недопроизводства» нового знания. Это сегодня очень чувствуется в разных сферах деятельности. Возникла также новая форма частной собственности – право отдельных структур инициировать и разрабатывать юридические нормы и правила, т.е. производить формальные институты, их контролировать, выстраивая по крайне сомнительным методикам рейтинги конкурентоспособности стран, фирм, устойчивости банков. Кризис 2008 года показал ущербность и, мягко говоря, субъективизм, данной системы оценок, далекой, кстати, от рыночных принципов оценок. Существенно возрос и спрос на работников такого рода: юристов, финансистов, международников, управленцев, политиков. Для подтверждения можно посмотреть, что и у нас в республике именно эти специальности пользуются наибольшей популярностью. Безусловно, в этих сферах обнаруживаются и более изящные с точки зрения организации и создания механизмов формы перераспределения доходов. Именно перераспределения, а не производства продуктов, услуг, а, следовательно, и производства и распределения добавленной стоимости, обоснованных ранее в канонах классической политэкономии. Мировую экономическую политику делают, таким образом, и создают люди, извлекающие глобальную ренту в прямой и косвенной форме. Ее размеры уже превышают размеры монопольной прибыли, о которой когда-то критически говорили экономисты, позволяющие разделить и построить мир в зависимости от аккумулированного мирового национального богатства. Есть сегодня постиндустриальный коммунизм, «работающий» по абсолютно другим политико-экономическим принципам и законам, если использовать традиционную терминологию, и капиталистический рынок с известными понятиями, а есть феодально-патриархальная система или периферийный капитализм. Каждый из этих подмиров извлекает свои доходы, которые позволяет (!) сегодня сделать установленная институциональная система. Глобальная экономика, по сути, представляет собой эпоху неоимпериализма, где метакапитал задает целевую функцию, направление и траекторию воспроизводственного процесса. И только раскрыв истинные законы его движения можно рассчитывать на успех продвижения современной мир-экономики в направлении не какого-то неопределенного состояния равновесия, а действительного развития. Ведь экономический рост без развития – это уже исторический факт. Информационное общество, о котором сегодня много говорят, безусловно, повлияло на воспроизводственный цикл и все его аспекты частного и общего характера. Однако это общество нигде не состоялось полностью. Университеты нигде не заменили и не заменят промышленную корпорацию, а знание по-прежнему органически не инкорпорировано в процесс, капиталистического производства. В большей степени инновационность проникла в финансово-банковскую сферу, охватив отдельные части потребления и политический процесс. Но наиболее характерным является проникновение в той или иной степени во все сферы знаковой манипуляции. В обществе постмодерна знаки теряют связь с самими вещами, которые они представляют, и становятся замкнутыми на себя, т.е. развеществление. Знаки, отделившись от товара, приобрели самостоятельное движение и существование, понятие «марка», «бренд» прочно вошло в научно-промышленный и обыденный оборот. Экономический процесс перемещается из сферы производства, где ранее начиналась жизнь товара, в студию, бюро, агентство, консалтинговую компанию. Цена также стала психологическим образом, потеряв связь с затратами, стоимостью и даже с потребительной стоимостью. Можно обратить внимание как объясняют, а точнее интерпретируют стремительную динамику цен, например, на нефть или продовольствие – засуха, неурожай, избирательная компания в США и пр. Агроэкономика превратилась в агробизнес, размер прибыли которого уже не увязывается с объемами выпускаемой продукции, а с биржевыми виртуальными сделками, формирующие повышающие тенденции цен для обеспечения прибыли. Биржа и другие посредники основательно разорвали спрос и предложение (потребителя и производителя), вокруг чего и проявляются новации в этой сфере. Тут мы вынуждены заметить, что через кредитование пытаются финансово-банковские структуры стимулировать деятельность бирж как основного посредника между производительным и спекулятивным капиталом. «Прибыли фондовой биржи, - пишет Ф. Хайек, - заработанные в период повышения стоимости капитала в денежном выражении, которые не соответствуют пропорциональному увеличению капитала сверх объема, требующего для воспроизведения эквивалента текущего дохода, и не являются доходом (подч. – П.Л.), а также их использование для потребления, могут привести к разрушению капитала» [9, p. 83-134]. Вот так фиктивный капитал, помноженный на фиктивные прибыли, инициируемые государственным империализмом, породили очередной мировой экономический кризис 1974-1975 гг. и другие мировые кризисы. Таким образом, эволюция экономических форм вместе с информационно-коммуникативными изменениями привела к симуляции инноваций. Современные технологии коммуникации обусловили тиражирование информации и манипуляция сознанием, но почти никак не обеспечили производство нового знания или дельта знания. В частности, создаются бренды, т.е. определенные символы, воздействующие по преимуществу не на сознание (знание) человека, а на его подсознательную сферу. Однозначно можно сказать, что выделились в особую отрасль информационных технологий, направленных на формирование нужных бизнесу вкусов и потребностей, которые бы быстро и без особых рисков обеспечивали его истинный интерес – прибыли, даже если они без производства, или даже если они разрушают, «разламывают» как говорили те же Л. Туроу и Дж. Сорос, сложившуюся цивилизацию. В силу названных выше изменений нельзя не заметить, что изменилась и конкуренция. Товары конкурируют уже не на основе их потребительских свойств и адекватной рациональной о них информации, а в рамках формируемой иррациональности и субъективных эмоциональных переживаний. Оказывается, экономически более эффективно симулировать инновацию, чем на самом деле разрабатывать ее и внедрять. Совершаются небольшие косметические изменения с соответствующей информационной проработкой массового сознания – товар переходит в ранг инновационного продукта. Реальное качество товара при этом может существенно снижаться. С авторской точки зрения такое наблюдается с «евроремонтом» жилья, которое хрупкое и ненадежное, где не всегда используются экологически чистые материалы. «Красивые» продукты питания «еврокачества» также не выдерживают никакой критики с точки зрения реального качества. Возможным стало такое потому, что сформировалась новация в виде метакапитала. Он явился следствием глубокой интеграции финансового капитала, организованного капитал-интеллекта в виде отдельных научных учреждений и СМИ и капиталинститута, сросшегося с рядом государственных институтов. Это иногда называется государственно-частное партнерство, которое и в Беларуси сейчас обсуждается для своего внедрения. Следствием этого явилось то, что законы права и политики, олицетворяющие реализацию далеких от национально-государственных интересов, подавили и узурпировали законы экономические страны. Нравственно-этические законы и принципы вообще исчезли из правил человеческого общения в этой эпохе. А в результате, как пишет Нобелевский лауреат П. Кругман, начинаешь ощущать, что «словно отменили закон всемирного тяготения. Ловкие юнцы – только что из колледжа – в одночасье становятся мультимиллионерами. Компании, о которых никто и не слыхивал, вдруг оказываются стоящими 20 миллиардов и использовали свои раздутые до небес акции, чтобы захватить старые надежные предприятия» (подч. – П. Л.) [8, с. 55]. Речь идет в данном случае о механизме политико-экономического влияния и захвата метакапиталом капитала производительного, вынужденного играть по правилам симуляции инновационной активности. В реальности такие отношения инновационного симулякра приводят к архаизации производства в глобальном масштабе и, конечно, в отдельных странах. Автоматизированные и роботизированные предприятия не заменили дешевый труд детей и женщин из Китая, Малайзии и пр. в сборочных цехах этих стран. Беларусь также попадает в эту мировую политику архаизации, поскольку дешевый, но высококвалифицированный труд преподносятся как основные аргументы в пользу привлечения иностранных инвестиций. Возникает вопрос, каких?, какого технологического уровня? Так вот, ни в одной постсоциалистической стране не построено предприятий, дающих шаг к постиндустриальному этапу развития, чем обеспечивается формирование типичного периферийного капитализма, зависимого от метакапитала, но жестко эксплуатирующего собственное население. Уровень зарплаты и продолжительность жизни населения могут убедить в этом даже самого большого скептика. Если исходить из долгосрочных тенденций развития, то не ставка банковского процента является экономическим регулятором, а рентабельность инновационных отраслей. Иначе говоря, ставки рефинансирования, которыми пытаются регулировать разнородную экономическую систему, в конечном итоге дают возможность всегда начинать и «выигрывать» самому мощному, но все же посреднику – банковскому капиталу. А если учесть, что последний по своим размерам, проводимой процентной, организационной политике и социально-экономической зрелости находится на уровне философии малого бизнеса, то вполне объяснима его неустойчивость и ростовщическая направленность. К тому названную выше норму – норму прибыли высокотехнологичных отраслей – следует, если привязаться к экономической практике Белоруссии, планового социально-экономического показателя. Это будет действительно рыночный показатель и именно он определяет будущее и текущее «здоровье» социально-экономической системы страны. Если же он ниже банковского процента, и тем более ниже рентабельности в промышленности, то часть дохода следует изымать в бюджет и перераспределять в пользу наукоемких отраслей. Проблема формирования научно-технических кадров во многих странах, и РБ, к сожалению, здесь не является исключением, противодействует научно-техническому развитию. Технологии – это, прежде всего, знания и умения. Нет знаний, нет технологий и нет стратегически перспективных инноваций. Управление же подготовки кадров высшей квалификации посредством стандартов еще больше снижает научно-технический потенциал развития страны. Но такую стратегию диктует рынок, ибо обмен, а, следовательно, и прибыль зависят от скорости и массы реализованной продукции. К тому же такая «массовость» подготовки кадров значительно дешевле и проще. Пожалуй, выскажем крамольную мысль, что в реформах образования (и школы и вузов) нет строгой целевой функции, которая бы органически вытекала из той правильной стратегии, которая принята страной. Речь идет о создании инновационной экономики и о сознании этого процесса на всех уровнях. Всеобщая «стандартизация» и «тестизация» достигает цели контроля не знания школьников или студентов, а узнавания в подсказанных ответах уже существующих часто устаревших просто сведений. Стандарты и тесты никак не приводят к генерации нового знания, что крайне необходимо для реализации поставленных задач на повышение конкурентоспособности экономики через инновационную стратегию. То, что профессорская должность в шкале приоритетов молодых выпускников школ и вузов занимает почти последнее место, уже нарушила преемственность кадров в научно-технической сфере. И это подтверждается статистическими данными о возрасте и научной квалификации кадров в Белоруссии, России и других странах с такой политикой образования, где уже разрушился слишком большой объем знаний, умений, навыков, опыта и пр. Речь идет о разрушенном социальном капитале прежней системы и не сформированным социальном капитале формируемой системы. Поэтому экономики потеряли основы для дальнейшего накопления знаний, а, следовательно, и для развития. Таким образом, инновационная экономика является частным случаем развития и не может быть правильно понята, если ее рассматривать через призму «традиционной» экономической теории. В последней в силу идеологических и финансово-практических соображений сложная и необходимая проблема развития была заменена на экономичсекий рост. Расширенный междисциплинарный политико-экономический подход позволяет зафиксировать новое качество роста и эволюционные проблемы современной мирэкономики как целостной хозяйственной формы и самостоятельной аналитической единицы. Это система, в которой институциональная составляющая является доминирующей. Совокупность институтов определяет и задает, в конечном счете, степень инновационности или «традиционности» экономической политики. Поэтому институциональные инновации не могут не иметь приоритета, как в инновационной практике, так и в научных исследованиях, государственном строительстве. Итак, в процессе своей эволюции «экономика рынков» (термин М. Алле) создала очень серьезные разрушительные силы и антиинновационные тенденции. Отвергать данное, значит не видеть в сложившейся современной экономике никаких изъянов, чтобы пытаться как-то преодолевать последние. Это, во-первых. Во-вторых, рынок как институт охватывает в позитивном ключе влияния лишь определенную сферу, поскольку далеко не все отрасли и позиции общественного развития прямо и непосредственно реагируют на денежно-прибыльную мотивацию и предпочтения. «Фабрика, хотя она работает для рынка, – пишет Дж. Хикс, – приобретает необходимые материалы и оборудование, нанимает необходимых работников на рынке, по своей внутренней структуре является нерыночной организацией» [10, с. 28]. В-третьих, не бывает абстрактного и идеального рынка. Это система институционального устройства, зависимая от многих составляющих, включая инстинкты, мотивы, предпочтения, политические традиции, правовые отношения и нормы и пр. Идеи по стратегическому развитию стран выходят за рыночную идеологию, обеспечивающую интерес праздного класса, и поэтому даже если и что есть, оно не воспринимается внутренним метаинститутом – государством, слугами, его представляющих и, естественно, имеющим жестко коммерческое начало, слабым малым и средним бизнесом. Эффективность научно-технической стратегии определяется выверенной и согласованной политики державного интереса с интересами крупных корпораций и уже затем дополненных мотивами и запросами малого и среднего бизнеса. Литература 1. 2. 3. 4. Стиглиц Дж. Крутое пике. М., 2011. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. Смит А. Теория нравственных чувств. М., 1997. Сухотин А. К. Превратности научных идей. М., 1991. Кинг У., Клиланд Д. Стратегическое планирование и хозяйственная политика / Пер. с англ. М., 1982. 6. Экономика знания и инноваций: перспективы России / Под ред. А. В. Бузгалина. М., 2007. 7. Лемещенко П. С. «Усталость» рынка, или антиинновационные тенденции институциональной архитектоники современной хозяйственной системы» // Философия хозяйства. 2011, № 3. 8. Кругман П. Великая ложь. М., 2004. 9. Hayek F. A. The Maintenance of Capital. Economica. August, 1934, chap. 3. 10. Хикс Дж. Теория экономической истории. М., 2006. 5. Лемещенко Петр Сергеевич, заведующий кафедрой теоретической и институциональной экономики, докт. экон. наук, профессор; (220030, комн. 203, 410, кафедра теор. и инстит. экономики, эконом. факультет, Белорусский государственный университет, пр-т Независимости, 4, г. Минск, Республика Беларусь; тел.: сл. 222 35 93, 222 36 01; адрес дом.: 220100, д. 78, кв. 493, ул. М. Богдановича, Минск, т/факс 331 96 64; e-mail: индивидуальн. - liamp@bsu.by; кафедры - caftiec@bsu.by.
