Сон как один из способов построения иллюзорного

А.П. Павленко
Сон как один из способов построения
иллюзорного пространства В. Пелевина
Сон является довольно распространенным литературным приемом.
В художественных произведениях сны служат самым разнообразным
целям формального построения и художественной композиции всего
произведения и его составных частей, а также идеологической и психологической характеристики действующих лиц и, наконец, изложения
взглядов самого автора.
Н.И. Толстой отмечает пять основных положений о снах: 1) сон
противопоставляется не сну, яви, обычной жизни; 2) сон – перевернутая
явь, явь наизнанку, оборотная, повседневно незримая сторона жизни;
3) сон как смерть; по народным преданиям не является концом жизни,
а лишь переходом в другое состояние, в «параллельную жизнь»; 4) сон
как тот свет; 5) сон – это также открытая граница между настоящим и
прошлым [1: 91].
Сновидения и близкие им проявления бессознательного являются
неотъемлемой частью художественного мира В. Пелевина, характеризующегося полиреальностью, внутренними поисками персонажей, и выполняют дополнительную характерологическую и провиденциальную
функцию, а также оказывают влияние на повествование о фантастически-иллюзорной онейроидной действительности, вследствие смещения
границ между явью и сном.
В русской литературе сон рассматривали как иносказание, аллегорию, просто литературный приём для более оригинального выражения
своих мыслей и чувств. В восточной традиции, и в частности литературной традиции Японии, исходили из буддийских представлений об
окружающем мире. Для буддиста человеческая жизнь – это лишь краткий миг воплощения вечной жизни его души. И поэтому всякая человеческая жизнь – это всего лишь иллюзия, которая порождена сознанием
человека. Что есть сон и что есть жизнь? Буддийская традиция ставит
между ними знак равенства – в отличие от русской, которая превозносит
творческий разум человека и его способности к тому, чтобы преобразить и подчинить себе окружающий мир.
На наш взгляд, в гротескном мире Пелевина буддистский подход к
снам, где существование – иллюзия, более чем очевиден. Большая часть
произведений писателя написана в форме сновидений или других форм
бессознательного: кошмара, бреда, галлюцинаций. Автор постоянно
пытается найти смысл жизни и истинную настоящую цель для своих
героев. Эти поиски заставляют их переходить тонкую грань реальности
посредством сна, наркотических «прозрений», перманентных галлюцинаций.
Сновидения Пелевина также несут в себе созидание иного Мира,
некоторый уход от негативно настроенной реальности также, сон используется как основной способ программирования психического состояния и настроения главного героя.
Действительность, окружающая героев, абсурдна, пошла и банальна. Герои презирают «систему» современного им общества, мира перепроизводства, потребления и так называемой «обязательной успешности». Как следствие – уход от реальности в «потустороннее». Однако
это не самоцель или бегство, а наоборот, способ «видеть глубже» и попытка понять главное про себя, найти ответы на главные вопросы.
Практически в каждом произведении автора встречаются сцены,
так или иначе связанные с «искусственным расширением сознания» или
же фантастическим прозрением главных героев. Наиболее ярко и широко данный прием фантасмагорического искажения проявился там, где
все повествование являет собой странные сны и галлюцинации человека, находящегося на больничной койке и страдающего острой формой
раздвоения личности. В одном случае персонаж настолько погружен в
себя, что для него грань между мечтой и реальностью, между сном и
действительностью смазывается, воспаленный мозг рождает бред, и герой впадает в полусон-полубред, и сам не может точно сказать, сон это,
бред или игра воображения.
Царство иллюзий в ближайшем родстве с сонным царством. А фаза
бодрствования становится адекватна смерти и распаду. Именно счастливая шизоидная, сонная, бредовая или наркотическая раздвоенность
или даже расстроенность бытия-сознания является здесь гарантом некой условной стабильности.
Главный герой «скользит» по граням реальности, перманентно
«выпадая» то из одного, то из другого плана бытия. Но, пространства
реальности настолько полны абсурда и в тоже время детальной реалистичности, что для главного героя (как и для читателя) невозможно
определиться, – где он сейчас находится. «…Ему часто снился один
сон – что он красная бабочка, летающая среди травы. И когда он просыпался, он часто не мог взять в толк, то ли это бабочке приснилось, что
она занимается революционной работой, то ли это подпольщик видел
сон, в котором он порхал среди цветов…» [2: 298].
Постоянное блуждание во снах в разных мирах, в реальной жизни
оборачивается мучительным поиском себя и самоидентификации. Врач
психбольницы ставит Петьке диагноз – «раздвоение ложной личности».
Получается, что настоящая личность как бы вообще отсутствует, исчезает в разнообразных «я». И ни одно из этих «я» нельзя назвать подлинной личностью. Герои романа постоянно рассуждают на эту тему: «На
тебя внутри такая очередь, как при коммунистах за колбасой не было
<…> пока ты ими всеми становиться будешь, жизнь пройдет» [2: 207].
Современные философы, социологи и искусствоведы говорят о
прогрессирующем возрастании роли архаических черт в культуре постмодерна, о приходе эпохи своеобразной неоархаики и возрастании роли
магического в современной культуре [3: 221-236]. Эти процессы оказывают влияние на социокультурную роль сновидения.
Исследователь Л.С. Гоц отмечает, что «…характерной чертой презентации сновидения в современной культуре является прогрессирующее ее усложнение, причем это характерно для различных сегментов
культуры» [4: 299-300].
Так, в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота» описываются два
плана бытия, два перекликающихся сновидения: Петру Пустоте, пациенту психиатрической клиники, в 90-е гг. XX в., снится, что он Петька в
дивизии Чапаева, и наоборот, Петька страдает по ночам от кошмаров, в
которых он заключен в психдиспансер. Два равноправных плана реальности в данном произведении сами для себя являются бодрствованием,
а друг для друга – сновидением.
В то же время оба состояния (сна и яви) настолько наполнены
конкретными деталями и признаками реальности, что ни на секунду
не заставляют усомниться в правдивости происходящего. Затем Пелевин идет дальше, погружая главного героя в более глубокие миражи и
фантасмагорические галлюцинации, ведя его и читателя сквозь кривые
зеркала нереального, заставляя их преломлять суть повествования под
разными углами и тем самым помогая осмыслить главную мысль произведения с множества сторон.
Галлюцинации, порожденные сном, и сны, порожденные галлюцинациями, – таким автор видит реальность бытия и именно здесь – в гротескных сочетаниях фетишей поп-культуры, исторических событий, религиозных понятий и абсурдных диалогов, наполненных глубоким философским смыслом, он ищет ответы на главные задаваемые вопросы:
Кто мы? Зачем мы здесь? Где наше место в этом мире? Что есть
свет и тьма для каждого из нас? Призрачные альтернативы, из множества которых никогда не будет извлечен единственный выбор, придают
пелевинским конструкциям определенный смысл и гармонию.
Находясь под воздействием наркотических веществ, герои Пелеви-
на путешествуют за пределами сознания, пытаясь понять истину. Автор
использует все пути и приёмы преобразования, широко пользуясь той
свободой, что предоставляет ему мир снов и галлюцинаций.
Сон одного из действующих лиц может служить как бы рамкой, или
обрамлением, основного сюжета, своеобразно подчеркивая его и выделяя на фоне второстепенных подробностей. Кроме этого, сновидение
может быть формой для развития основного сюжета, где все литературное произведение будет содержанием сна одного из действующих лиц.
В связи с этим обратимся к небольшому произведению автора «Девятый сон Веры Павловны», где сон становится основной формой повествования. С первых строк Пелевин вводит интригу – открытие «великой тайны жизни» главной героине Вере. Абсурдность ситуации тем
нарочитее, что «таинство» происходит в общественном туалете, а сама
Вера и ее подруга Маняша (единственный персонаж, который вступает
с ней в непосредственный контакт на протяжении всего рассказа) являются уборщицами этого туалета. Обе понимают, что грядут перемены.
Однако только Вера точно осознает, чем эти перемены реально вызваны.
Сон рисует картину новой жизни перестроечного общества, где
всё изменяется. В туалетном мире (аллегория на всё общество) начинается «невиданная роскошь»: «… бледный советский кафель на стенах
заменили на крупную плитку с изображением зелёных цветов … кабинки обшили пластиком под орех; вместо строгих унитазов победившего социализма поставили какие-то розово-фиолетовые пиршественные
чаши….» [5: 126].
Финал произведения – это финал сна Веры Павловны, просыпающейся в своей комнате, где-то в дореволюционной России. Пелевин не
случайно в названии своего произведения обыгрывает одну из глав романа Чернышевского «Что делать?». Здесь намек на некое продолжение
хрестоматийного для России вопроса, выливающегося в «вещий сон» о
ее будущем.
В результате включения в пелевинский текст картин сновидений
и галлюцинаций граница между рациональной и иррациональной сферами постепенно разрушается. Возникает гротескная картина мира.
Вспышки озарения в понимании фундаментальных вещей бытия – вот
та художественная задача, которую Пелевин пытается решить, вводя в
текст сон или галлюцинацию.
Библиографический список
1.
Толстой Н.И. Славянские народные толкования снов и их мифологическая
основа // Сон – семиотическое окно. Сон и событие. Сновидение и текст:
ХХVI Випперовские чтения; под ред. И.Е. Даниловой. М., 1993.
2.
3.
4.
5.
Пелевин В.O. Чапаев и Пустота. М., 2009.
Ионин Л.Г. Подступы к новой магической эпохе // Постмодерн: новая магическая эпоха: Сб. статей. Харьков, 2002. С. 221-236.
Гоц Л.С. Рынок сновидений в культуре постмодерна // Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 5. РГГУ. М., 2008
Пелевин В.O. Девятый сон Веры Павловны. М., 2008.