М.А. Макиенко КУРС ЛЕКЦИЙ ПО ДИСЦИПЛИНЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ

М.А. Макиенко
КУРС ЛЕКЦИЙ
ПО ДИСЦИПЛИНЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ
НАУКИ
Лекция 1 Основания научной методологии
Предмет методологии науки
Рассматривая историю науки, можно отметить, что параллельно с процессом
становления науки происходило формирование системы методологического сознания.
Сложившаяся с ХVII в. система познания традиционно была сориентирована в
направлении «сознание-природа», зафиксированном в категориях субъекта и объекта
познания. Структура современной модели знания представляется более сложной,
функционально ориентирующейся на мир человека с учетом его экологической
включенности в мир природы.
Стремление человека к ограничению и управлению хаотическими, случайными
проявлениями социальных, природных и иных сил находит свое выражение в сфере
познания в том, что человек стремится изучать и учится управлять своими
познавательными возможностями, несмотря на всю их безграничность. В процессе
познания человек, посредством установления границ разумного в самом знании, налагает
искусственные пределы на познаваемую реальность, обеспечивая тем самым
поступательное движение в процессе обретения знания об окружающем мире и о себе
самом. Важную роль в этом играет культура, мир высших человеческих ценностей, с
помощью которых они устанавливаются.
Таким образом, определяя феномен знания как явление, принадлежащее
человеческой культуре, с этих же позиций мы должны подойти и к изучению
методологических структур научного знания. В этом случае их можно рассматривать как
часть различного рода духовных технологий, главная особенность которых ориентированность на поисковую деятельность, дающую эвристический эффект. При
этом необходимо учитывать, что выработка, формирование и применение тех или иных
принципов и форм организации познавательной деятельности, исследовательских
операций и процедур, приемов решения конкретных исследовательских задач часто
начинается стихийно, путем проб и ошибок, с постепенным отбором тех из них, которые
ведут к достижению определенных познавательных целей. Но подобный стихийный
процесс характеризуется значительной степенью случайности и неопределенности,
единичности и неповторимости связи средств и результата. В этом случае невозможно
проделать весь путь заново, что означает невыполнимость одного из существенных
свойств науки - регулятивности в ее продуктивном функционировании.
Именно поэтому, становление научного метода связано с тем, что субъект познания
выбирает и использует тот или иной инструмент познания, параллельно устанавливая и
фиксируя взаимосвязь познавательной цели и средств ее достижения, выделяя эту связь из
конкретной исследовательской ситуации и распространяя ее на целые классы
разнообразных, но однотипных познавательных ситуаций. Выявляя устойчивый
инвариантный характер таких связей, тем самым, достигают возможности представить их
в качестве закономерностей самой познавательной деятельности. В этой связи вполне
очевидно, что рациональный научный метод должен рассматриваться как следствие и
носитель определенной научной и даже социокультурной традиции. Как отмечают П.Ф.
Йолон, С.Б. Крымский и др., становление научного метода представляет собой процесс
осознания познавательных действий, который совершается в сфере сознания и
посредством сознания субъекта. Благодаря этому происходит накопление необходимого
опыта, что обеспечивает непрерывность и саму возможность акта познания1.
Таким образом, можно говорить о деятельностной природе научного метода. Она
выражается в том, что его формирование происходит на основе накопления,
суммирования и интегрирования первичного познавательного опыта ученого, что
позволяет конструировать, оформить указанную совокупность в форму разнообразных,
эмпирически найденных, регулятивных норм, методологических схем, исследовательских
рецептов и предписаний, предъявляемых к познавательной деятельности, реализующихся
в ней и обеспечивающих истинность, обоснованность, практичность научных знаний.
Основные проблемы методологии науки: природа научного знания, критерии
научности, проблема обоснования научного знания, проблема классификации наук.
Высшим проявлением методологического сознания выступают те или иные
концептуальные и инструментальные формообразования - системы общих рациональных
принципов, научные методы и приемы, мыслительные операции и процедуры,
определяющие деятельность ученого-исследователя. В данном случае необходимо
подчеркнуть специфику методологического сознания, которое выступает в форме
методологического знания, которое не являющегося знанием о предметах и явлениях
окружающего мира, хотя оно и формируется в процессе отражения объекта и выявления
закономерностей его познания. Методологическое знание - это знание о способах
постижения объекта. «Субъект не просто знает нечто, он также знает способ, в силу
которого он знает это нечто»2. Модифицируясь в разновидность внутренних построений
субъекта познания и получая достоинства истины, методологическое сознание обретает
значение научного метода - всеобщей деятельностной, функциональной формы
методологического сознания, реализуемой в научном творчестве.
В реальной практике ученого формирование методологического сознания и,
соответственно, обретение методологического знания, отработка использования тех или
иных научных методов осуществляется на основе:
1) личного опыта исследователя;
2) группового опыта, на основе которого складывается та или иная интеллектуальная
атмосфера и господствует определенный стиль мышления, позволяющий каждому
исследователю усвоить групповой опыт;
3) исторического опыта познания, апробированного научной практикой и
нашедшего свое оформление и закрепление в парадигмах мышления, в методологических
системах.
Говоря о методологическом знании, следует указать на различие между: а)
методологическим
знанием
как
выражением
и
способом
существования
методологического сознания;
б) методологическим знанием как методологией науки, которое находит свое
выражение в категориальных структурах, в абстракциях, т.е. в знании, имеющим
теоретическую природу. Проведение данной разграничительной линии между
методологическим сознанием и методологической теорией (методологией науки) не
означает их обособленности друг от друга. В процессе реального познания между ними
присутствует тесная генетическая и функциональная взаимосвязь, обуславливающая то,
что в конкретном рассуждении они мыслятся слитно, как одна и та же инструментальная
сфера науки. Их обособленное рассмотрение возможно только тогда, когда возникает
прямая необходимость, вызванная условиями методологического исследования и логикой
рассуждения. Например, тогда, когда ставится задача определить место и роль
методологии, какого-либо отдельного метода, методологического сознания в реальной
См.: Методологическое сознание в современной науке / П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский,
Б.А. Парахонский и др. Киев, 1989. С.15.
2
Там же. С.16.
1
исследовательской практике. В этом случае ярко вырисовывается различие методологии
науки от методологического сознания, которое состоит в том, что методология науки это:
1) теоретическая система методологического знания, представляющая собой учение
о способах, формах, методах и процедурах, операциях, правилах и парадигмах
познавательной деятельности, которая организует и направляет процесс познания на
получение нового знания;
2) учение о необходимых, закономерных, оптимальных связях между средствами
научного познания и его результатами;
3) учение, формирующееся на основе исследования сущности познавательного
инструментария, определения границ его применения, выявления эффективности
использования данного инструментария, в сравнении с иными, по решению поставленных
познавательных задач.
В связи с этим методология науки изучает все обширное поле научного знания
полученного как в результате логических рассуждений, так и в результате стихийных,
непроизвольных, неосознаваемых процессов, происходивших на интуитивном уровне, его
структуру, организацию, различные модели, формы систематизации и объективного
представления.
Современная методология науки представляет собой весьма разветвленную отрасль
знания, которую нельзя соотносить с какой-либо одной теоретической системой. Это
обстоятельство продиктовано тем, что методологическое знание в форме методологии
науки обладает многообразием свойств и применяется в различных направлениях
научного исследования. Такое положение обусловлено тем, что методологические
структуры научного познания генетически восходят к общим моделям культурного
освоения человеком реальности. Возникновение и процесс становления, изменения этих
моделей в сфере творчества, научного поиска весьма тесно связан с действием
психологических факторов: интуицией, бессознательным. Но, как отмечают П.Ф. Йолон,
С.Б. Крымский и др., выработка и закрепление форм и схем поиска, движения к
«озарению» происходит в психологии человека на основе длительной практики
взаимодействия с реальностью, оперирования с реальными объектами. В силу этого корни
бессознательного могут быть прослежены достаточно адекватно на основе анализа
генетических связей, определяющих, конституирующих процесс культурного развития:
«пути, по которым движется мысль, выработаны исторически и включены в систему
цивилизации таким же образом, как все прочие орудия человеческого взаимодействия с
реальностью»3. Они становятся основой для становления и функционирования более
совершенных моделей.
Таким образом, большое значение приобретает анализ бессознательных схем
движения мысли к обретению нового знания. Это важно не только в силу их большей
эффективности по сравнению с сознательно контролируемыми схемами, но и потому, что
прогресс познания представляется, скорее, не как увеличение общей совокупности знаний
о мире, а как совершенствование методологических структур, используемых человеком в
своей деятельности, в своем взаимодействии с реальностью, на основе которого он
обретает и совершенствует знания об окружающем его мире и о себе самом.
Методологические модели и структуры, проявляясь в виде неких бессознательных
форм, фактически представляют собой оттесненные в сферу памяти и познавательного
автоматизма привычные и обыденные формы обретения знания. Исходя из этого, в рамках
методологии науки осуществляется изучение и осмысление существующей практики
научного познания с целью описать и обобщить опыт конкретных наук в постижении
Методологическое сознание в современной науке / П.Ф. Йолон, С.Б. Крымский, Б.А.
Парахонский и др. Киев,1989. С.61
3
реальности, составить рекомендации для последующих исследований. Кроме того,
методология науки оперирует не только в пространстве уже проведенных исследований,
анализируя каждый шаг исследовательской мысли, но и стремится выйти за рамки
описания отдельных методологических процедур в попытке выяснить, как возможно само
знание, и тем самым, становится на почву философского анализа.
Как известно, достижение абсолютной истины невозможно, поэтому познание,
движение к истине бесконечно. Следовательно, можно утверждать, что бесконечность
познания означает и бесконечность процесса совершенствования методологического
потенциала познания, методов обретения нового знания. Определяя метод как особый тип
«средств» и «способов», при использовании которых какая-либо система, функционируя
целенаправленно, оказывается способной добиться необходимого ей эффекта в процессе
взаимодействия с реальностью. Это определение можно дополнить характеристикой
метода как планомерного и последовательного, контролируемого продвижения к
результату. Метод представляется цепью действий и шагов, относительно которой
существуют определенные решения на каждой точке процесса. Причем если каждый шаг
в данной цепи оказывается жестко детерминированным, то метод представлен в форме
алгоритмизации или автоматизации процесса (в основном такие схемы применяются в
технике и вычислениях). Для сферы творческого мышления характерна большая свобода,
спонтанность поведения, выбора и применения тех или иных методов познания. Реализуя
исследовательские интенции методологии, призванной создавать общие структуры
ориентаций, в рамках которых исследователь может эффективно осуществлять свой
поиск, необходимо классифицировать методы научного познания в зависимости от
масштаба, сферы и характера научного исследования.
Основные этапы становления и развития методологии науки
Прежде всего, методологическое знание можно дифференцировать в зависимости от
основополагающих идей, принципов, категорий, которые образуют теоретические
системы различного концептуального содержания и оказывают воздействие на
формирование, характер, стиль научного мышления, на выбор тех или иных методов
научного познания. В ряде исследований данный уровень дифференциации именуется как
философский этап методологического анализа4
Данный этап предполагает мировоззренческую интерпретацию результатов науки,
проведение анализа общих форм и методов научного мышления, его категориального
строя с точки зрения той или иной картины мира. На этом уровне:
1)возникают и выделяются глобальные теоретические системы, такие как
методология диалектического и исторического материализма, методология рационализма,
методология эмпиризма, методология прагматизма, методология позитивизма,
неопозитивизма, постпозитивизма и т.д.
2) описываются те методологические системы, которые задают научному мышлению
необходимые требования, налагают пределы на процесс научного творчества. Среди них
можно указать на методологию рациональности, методологию детерминизма,
методологию историзма, методологию фундаментализма и др.5.
3) реализуются мировоззренческая, гносеологическая и методологическая функции
философии. Это осуществляется посредством рассмотрения всеобщих форм бытия,
законов диалектики, закономерностей функционирования и развития познания,
практической деятельности человека, разработки принципов познавательной и
практической деятельности.
См.: Методология в сфере теории и практики / А.Т. Москаленко, А.А. Погорадзе, А.А.
Чегулин и др. Новосибирск,1988. С. 21.
5 См. Пружинин Б.И. Рациональность и историческое единство научного знания
(гносеологический аспект). - М.,1986. С.11, 59-70.
4
В конкретных научных исследованиях философский подход, философские методы
не всегда учитываются в явном виде, но тем не менее очень часто именно философский
анализ проблемы имеет решающее значение в определении судьбы исследования,
становится отправной точкой в мировоззренческой интерпретации полученных
результатов. В качестве примера в данном случае можно указать на взаимосвязь
становления научного познания, в частности естествознания, в Новое время с
философско-методологическими изысканиями Декарта, Лейбница и др.
Второй этап методологического анализа включает поиск, выделение и изучение
общенаучных принципов, подходов и форм исследования. К этому уровню, прежде
всего, относятся методы теоретической кибернетики, такие как системный подход, метод
идеализации,
формализации,
алгоритмизации,
моделирования,
вероятностный,
статистический и др., нашедшие свое широкое применение в различных областях
современной науки.
Специфика методов данного этапа состоит в их относительном безразличии к
конкретным типам предметного содержания и одновременно в сохранении тех некоторых
общих черт, которые свойственны научному познанию в его развитых формах 6. По своей
сущности и сфере применения эти методы носят общенаучный характер.
Их формирование обусловлено возникновением и бурным развитием наук, в
основании которых лежат теории высокой степени абстрактности, которые, вместе с тем,
приложимы к анализу объектов самых различных классов, например, кибернетика,
семиотика, информатика, математика, формальная логика и др. Начиная с рубежа ХIХ ХХ веков по настоящее время эти факторы инициировали новый этап интеграционнодифференционных процессов в науке,. Они же стали причиной возникновения трех
крупных методологических подходов, связанных с изучением объектов большой степени
сложности: структурно-функционального, структурного и системного.
Структурно-функциональный метод возник в социологии, которая до сих пор
является основной областью его применения. В рамках лингвистики был рожден
структурный метод, позднее перенесенный на антропологию, искусствоведение, историю
и другие гуманитарные научные дисциплины. Системный метод, первоначально
развивавшийся в рамках естественнонаучных дисциплин, в частности биологии, в 50-70-е
годы ХХ в. нашел свое применение в технических науках, а в дальнейшем и в
общественных, гуманитарных дисциплинах.
Анализируя практику применения общенаучных методов и подходов, следует
отметить, что, несмотря на свое широкое распространение и определенную
интегрирующую роль, которую они играют в науке в целом, в каждом конкретном
научном исследовании общенаучные методы требуют определенной модификации,
изменения, в соответствии с его целями и задачами, природой предмета изучения. Только
тогда эти методы могут приобрести конструктивную силу и дать эвристический эффект
при их применении.
Третий этап методологического анализа включает конкретно-научную
методологию, т.е. совокупность методов, принципов исследования и процедур,
находящих свое применение в рамках той или иной отрасли науки. На складывание и
оформление методов конкретно-научного познания существенное влияние оказывают
общие методологические и философские принципы научного познания.
Научный метод в любой отрасли науки представляет собой не только продукт
спонтанной деятельности ума исследователя, но и результат жизненного опыта. Он
определяется также природой исследуемого предмета и служит конкретной практической
цели, организуя и направляя исследовательский процесс на получение нужного
результата.
6
См.: Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности. М.,1978. С.42.
В ходе исследования, в зависимости от сложности поставленных задач, методы их
решения могут изменяться. В сегодняшних условиях углубляющихся интеграционных
процессов и нарастающей дифференциации научного знания характерно применение не
одного какого-либо метода, а целой системы методов и исследовательских приемов,
которые могли возникнуть и получить свое развитие и в смежных, и в достаточно
отдаленных друг от друга областях знания. В силу этого достаточно сложно и
практически невозможно отождествить тот или иной частнонаучный или общий метод с
методом конкретной специальной науки.
Для методов той или иной науки и для конкретного (частного или общего) метода
характерно разное содержание, разные области применения. Так, например,
статистический метод, получил широкое применение в целом ряде научных дисциплин
(математике, физике, химии, биологии, географии, социологии и т.д.), при этом в каждой
из них он нашел свою предметную интерпретацию и специфику применения.
Кроме того, наряду с методами, имеющими широкое применение в большинстве
областей науки, существуют методы, которые используются лишь в отдельных научных
дисциплинах. Например, в рамках биологии используют такой метод, как половая и
вегетативная гибридизация и селекция, что не применяется в других научных
исследованиях.
Выбор конкретного метода в научном исследовании зависит не только от его
предмета, но и от уровня – эмпирического или теоретического. Так, в ходе эмпирического
исследования находят свое применение такие методы, как наблюдение, эксперимент,
описание, статистическая группировка фактов. В свою очередь для теоретического
исследования свойственно использование качественно иных методов: дедукции,
индукции, анализа и синтеза, аналогии, гипотезы.
Таким образом, перед ученым, приступающим к исследованию, к решению какойлибо научной проблемы, встает особая задача, а именно – выбрать из большого
многообразия научных методов и исследовательских приемов такие, которые с
наибольшей эффективностью могут привести к успешному достижению намеченных
целей.
Методологический и исторический анализ развития различных отраслей наук и
демонстрирует некоторую общность норм научного исследования и методов построения
теории приверженцами различных школ, научно-исследовательских программ и
направлений, работающих в рамках одной и той же отрасли науки. Так, В.П. Визгин,
исследуя программные установки авторов различных теорий тяготения (Лоренца,
Пуанкаре, Эйнштейна, Минковского, Абрагама, Нордстрема и др.), выявил, что при всем
различии их подходов, некоторые важные элементы общефизического и
методологического плана являются одинаковыми для всех, например, фундаментальные
принципы сохранения, принцип причинной связи, принципы соответствия, простоты,
симметрии и др. Но, несмотря на данную общность, конкретное проявление этих
принципов различно при их использовании в рамках различных научных школ,
направлений, научно-исследовательских программ7.
Четвертый этап методологического анализа включает дисциплинарную
методологию, представляющую собой совокупность методов, принципов
исследования и процедур, применяемых в той или иной научной дисциплине,
входящей в какую-либо отрасль науки или возникшей на стыке нескольких наук.
На современном этапе развития науки научная дисциплина выступает в качестве
основной формы организации научного знания, ибо является отражением процессов
углубления и специализации научного знания, расширения его сферы, накопления знаний
7
См.: Визгин В.П. Методологические принципы и научно-исследовательские программы.
// Методологические проблемы историко-научных исследований. М.,1982. С.176-179.
об узких проблемных областях, что и приводит к появлению новых научных дисциплин, к
дальнейшему разделению труда в науке.
На дисциплинарном уровне научных исследований применяется множество
различных методов и приемов. Каждый из них имеет свое специфическое значение,
которое обусловлено различными познавательными ситуациями, созданными для решения
той или иной конкретной задачи. В то же время методология какой-либо отдельной
научной дисциплины включает в свои рамки не только средства специального
исследования, например, условия и правила проведения эксперимента, требования к
репрезентации данных, к способам их обработки и т.д., но и методологические средства и
приемы, используемые в смежных науках и научных дисциплинах, а также общенаучные
методологические средства и приемы.
Дальнейший ход процессов интеграции и дифференциации, следствием которых
является образование и выделение новых направлений и дисциплин, новых комплексных
задач, выдвигает перед методологией науки проблему определения специфики каждой
отдельной научной дисциплины и отрасли знания, указывает на необходимость поиска
путей усиления их взаимосвязей и взаимодействия.
Пятый этап методологического анализа включает междисциплинарные
исследования.
Междисциплинарные
исследования
представляют
собой
такую
форму
взаимодействия наук, которая предполагает получение содержательного знания о
предмете исследования на основе построения и функционирования строго
субординированной
системы
предметных
монодисциплинарных
построений,
подчиненной глобальной цели, которая направлена на открытие все больших
возможностей для получения нового, комплексного, всестороннего знания о предмете
исследования.
Данный уровень включает в себя методологию особого типа, для которой характерна
относительная самостоятельность, значительная степень динамичности и возможность
совершенствования в зависимости от нужд научно-исследовательского процесса.
Комплексный метод - это особая форма интеграции исследовательской деятельности,
такой вид взаимодействия наук, который ведет к качественному изменению структуры
научного знания, к зарождению принципиально новых подходов. Это происходит за счет
ломки утвердившегося деления науки на отдельные отрасли, за счет переворота в
утвердившейся методологии.
В каждом комплексном междисциплинарном исследовании в зависимости от целей и
стратегии научного поиска коллектив исследователей вырабатывает определенную
методологическую установку, которая может изменяться в ходе исследовательского
процесса, но в любом случае требуется взаимопонимание между учеными, хотя они, как
правило, являются представителями различных научных дисциплин и отраслей знания.
Только выработав общий методологический язык, общую стратегию научного поиска, что
связано с выходом ученых за пределы своего узко профессионального горизонта,
возможно успешно реализовать обозначенную целевую междисциплинарную программу.
Современные тенденции в развитии методологии науки
В настоящее время междисциплинарные исследования находят широкое применение
в разработке и реализации комплексных целевых программ. В реализации данной задачи,
в поиске возможностей использования всего предыдущего опыта научного познания,
обретения нового знания важную роль играют результаты исследования природы
научного познания, средств и приемов научного исследования, их методологический
анализ, ибо ускоряющийся процесс роста науки в последние десятилетия обуславливает
значительное усложнение ее познавательных средств и методов, что проявляется в
широком распространении математики и знаково-символических средств в различных
отраслях научного знания. Бурное развитие методологических исследований выдвигают в
качестве одной из приоритетных проблему определения предмета и статуса методологии
научного познания, ее сущности и структуры. Очевидно, что в силу своей сложной
системной организации методология науки как специальная философская теория должна
быть теорией методологического применения в ходе научного исследования всего
богатства научного знания, а именно, его онтологических, гносеологических, логических,
социально-исторических, социо-культурных аспектов, которые находят свое выражение в
выработке определенных аксиологических, праксеологических, социально-экономических
и иных принципов, оказывающих воздействие на процесс научного творчества.
Кроме того, осуществляя философско-методологический анализ процесса развития
науки. И ее конкретно-научного методологического аппарата, нельзя не учитывать
мощное опосредующее влияние со стороны тех представлений, которые господствуют в
частных науках, ибо информация о мире, накопленная в рамках этих наук, совершенно
необходима для решения специфических познавательных проблем.
Современная методология науки органично вплетается в ткань науки, в
исследовательский процесс, становясь одним из аспектов познавательной деятельности,
наряду с логическим ее аспектом.
Будучи мощным орудием познавательной деятельности потенциал методологии как
мощного орудия познавательной деятельности раскрывается лишь в определенных
условиях. Представляя собой многоуровневый комплекс различных методик и методов,
она функционирует как целостный организм лишь при последовательном развитии науки
как целостной системы. Но в ряде случаев успешное решение определенных научных
проблем вполне возможно и без осознанного обращения к методологическому анализу,
новому методологическому аппарату. Многие исследователи истории науки обоснованно
отмечают, что успехи некоторых ученых (Г. Мендель, Т. Эдисон, Дж. Дальтон, К.Э.
Циолковский и др.) связаны именно с тем, что у них отсутствовала систематическая
специальная подготовка в той или иной области. Констатация подобных достаточно
многочисленных фактов из истории науки повлияла на постановку и острое обсуждение
проблемы ограничивающего, тормозящего воздействия науки на научное познание. Как
отмечает американский исследователь П. Фейерабенд, «идея метода, содержащего
жесткие, низменные и абсолютно обязательные принципы научной деятельности
сталкивается со значительными трудностями при сопоставлении с результатами
исторического исследования. При этом выясняется, что не существует правила, - сколь бы
правдоподобным и эпистемологически обоснованным оно ни казалось, - которое в то или
иное время не было бы нарушено. Становится очевидным, что такие нарушения не
случайны и не являются результатом недостаточного знания или невнимательности,
которых можно было бы избежать. Напротив, мы видим, что они необходимы для
прогресса науки»8.
Разделяя во многом позицию П. Фейерабенда, тем не менее отметим, что его
«методологический анархизм» не отвергает возможности использования всего
накопленного богатства знания, как научного, так и почерпнутого из мифологии, религии,
обыденной жизни. В силу этого можно заявить о том, что научный метод тесно
взаимосвязан с социокультурным контекстом. Он не является чистой, пустой
мыслительной формой, а представляет собой форму реального человеческого мышления,
конкретного научного поиска, имеющего определенное содержание и значение,
осознанного и актуализированного посредством сложных психологических механизмов и
всегда детерминированного конкретно-историческим уровнем познания и практики.
Таким образом, научный метод никогда не может быть абсолютным, раз и навсегда
данным орудием познавательной деятельности. И поэтому привлечение все новых
предметных областей в качестве объекта методологического анализа способствует
повышению эффективности методологических исследований, позволяет выработать ряд
8
Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.,1986. С.153.
новых методологических средств, чтобы более полно реализовать прогностические
возможности методологии.
Методологические программы Р. Декарта и Ф. Бэкона. Рассуждение о методе и Новый
Органон
БЭКОН Фрэнсис (22 января 1561 — 9 апреля 1626) – английский
государственный деятель и философ, родоначальник английского материализма. Лорд –
канцлер при короле Якове I. Ему принадлежит знаменитая фраза: «Знание – сила».
Основные сочинения Ф. Бэкона:
«Новый органон или истинные указания для истолкования природы»
«Новая Атлантида»
«О достоинстве и приумножении наук».
Предложил идею классификации наук:
По психологическому критерию.
История — это знание, опирающееся на память;
естественная история, описывающую явления природы
гражданскую.
Поэзия основана на воображении.
Философия — знание, опирающееся на рассудок. Выделил
естественную философию,
божественную философию (естественную теологию),
человеческую философию (изучающую мораль и общественные явления).
Критическая часть философии Бэкона – учение об «идолах». Идолами Бэкон
называл препятствия на пути познавательной деятельности человека. Всего выделял
четыре вида идолов:
врожденные «идолы рода» – субъективные свидетельства органов чувств и
заблуждения разума, свойственные всем людям.
«идолы пещеры» – зависимость познания от индивидуальных особенностей,
ограниченность личного опыта людей. Проводит аналогию с мифом о пещере Платона.
«идолы рынка, или площади» – имеют социальные истоки, некорректное
употребление слов в языке.
«идолы театра» – некритическое следование учению, созданному авторитетами.
Свою методологию Бэкон понимал как сочетание эмпиризма и рационализма,
уподобляя ее образу действий пчелы, перерабатывающей собранный нектар эмпирических
знаний в мед теоретической науки, в отличие от муравья, который собирает разрозненные
факты – (плоский эмпиризм) и паука, который извлекает знания из книг (оторванная от
опыта схоластика).
Бэкон различал опыты:
плодоносные, то есть сразу приносящие определенные результаты,
светоносные, практическая польза которых заметна не сразу, но которые в
конечном итоге дают максимальный результат.
Настоящие занятия математикой начались для Лейбница лишь после посещения
Лондона. Лондонское королевское общество могло в то время гордиться своим составом.
Такие ученые, как Бойль и Гук в области химии и физики, Рен, Валлис, Ньютон в области
математики, могли поспорить с парижской школой, и Лейбниц, несмотря на некоторую
подготовку, полученную им в Париже, часто сознавал себя перед ними в положении
ученика. По возвращении в Париж Лейбниц разделял свое время между занятиями
математикой и работами философского характера. Математическое направление все более
одерживало в нем верх над юридическим, точные науки привлекали его теперь более, чем
диалектика римских юристов и схоластиков.
В последний год своего пребывания в Париже в 1676 году Лейбниц выработал
первые основания великого математического метода, известного под названием
«дифференциальное исчисление». Совершенно такой ее метод был изобретен около 1665
года Ньютоном; но основные начала, из которых исходили оба изобретателя, были
различны, и, сверх того, Лейбниц мог иметь лишь самое смутное представление о методе
Ньютона в то время не опубликованном. Факты с достаточной убедительностью
доказывают, что Лейбниц хотя и не знал о методе флюксий, но был подведен к открытию
письмами Ньютона. С другой стороны, несомненно, что открытие Лейбница по
обобщенности, удобству обозначения и подробной разработке метода стало средством
анализа значительно более могущественным и популярным Ньютонова метода флюксий.
Даже соотечественники Ньютона, из национального самолюбия долгое время
предпочитавшие метод флюксий, малопомалу усвоили более удобные обозначения
Лейбница; что касается немцев и французов, они даже слишком мало обратили внимания
на способ Ньютона, в иных случаях сохранивший значение до настоящего времени.
После первых открытий в области дифференциального исчислен Лейбниц должен
был прервать свои научные занятия: он получил приглашение в Ганновер и не счел
возможным отказаться уже потому, что с собственное материальное положение в Париже
стало шатким. На обратном пути Лейбниц посетил Голландию. В ноябре 1676 года
приехал в Гаагу, главным образом, чтобы увидеться с известным философом Спинозой. К
тому времени основные черты философского учения самого Лейбница выразились уже в
открытом им дифференциальном исчислений и в высказанных еще в Париже воззрениях
на вопрос о добре и зле, т.е. на основные понятия морали.
Математический метод Лейбница находится в теснейшей связи с его позднейшим
учением о монадах — бесконечно малых элементах, из которых он пытался построить
вселенную. Лейбниц в противоположное Паскалю, который видел в жизни всюду зло и
страдание, требуя лишь христианской покорности и терпения, не отрицает существования
зла, но пытается доказать, что при всем том наш мир есть наилучший из возможных
миров. Математическая аналогия, применение теории наибольших и наименьших величин
к нравственной области дали Лейбницу то, что он считал путеводною нитью в
нравственной философии. Он пытался доказать, что в мире есть известный относительный
максимум блага и что само зло является неизбежным условием существования этого
максимума блага. Ложна или справедлива эта идея, — вопрос иной, но связь ее с
математическими работами Лейбница очевидна. В истории философии учение Лейбница
имеет огромное значение как первая попытка построить систему, основанную на идее
непрерывности и тесно связанной с нею идее бесконечно малых изменений Внимательное
изучение философии Лейбница заставляет признать в ней прародительницу новейших
эволюционных гипотез, и даже этическая сторона учения Лейбница находится в тесном
родстве с теориями Дарвина и Спенсера.
Рациоанлизм
ДЕКАРТ Рене (латинизированное — Картезий; (1596 – 1650), французский
философ, математик, физик и физиолог, автор фразы «Сомневаюсь, следовательно
существую».
Основные сочинения Р. Декарта:
«Геометрия»
«Рассуждение о методе»
«Начала философии»
«Правила метода» – «квинтэссенция» европейского рационализма:
1) начинать с несомненного и самоочевидного, т. е. с того, противоположное чему
нельзя помыслить,
2) разделять любую проблему на столько частей, сколько необходимо для ее
эффективного решения,
3) начинать с простого и постепенно продвигаться к сложному,
4) постоянно перепроверять правильность умозаключений.
Основные методы Декарта:
Дедукция – «движение мысли», в котором происходит сцепление интуитивных
истин.
«Энумерация» или «индукция» – проверка сделанных шагов на предмет отсутствия
пробелов в рассуждениях
Наука в представлении Декарта это «Универсальная наука», которую он
представлял в виде дерева: корень – метафизика, ствол – физика, плодоносные ветви –
конкретные науки, этика, медицина и механика, приносящие непосредственную пользу.
Учение о методе Г.Лейбница
Философия Готфрида Вильгельма Лейбница (1646-1716) формировалась в полемике
с картезианцами, с одной стороны, и атомистами - с другой
Лейбниц выдвинул столь полную и рационально построенную метафизическую
систему, что, по оценкам современных философов, ее можно представить в виде системы
логических принципов. Сегодня никто не может обойтись в анализе индивидуальности
без знаменитого лейбницевского принципа тождества неразличимых; теперь ему придают
статус логического принципа, однако сам Лейбниц считал его истиной о мире. Подобно
этому, реляционная трактовка пространства и времени и анализ элементов субстанции как
носителей энергии являются фундаментом для разработки понятий механики.
Лейбниц ввел в механику понятие кинетической энергии; он также полагал, что
понятие пассивной материи, существующей в абсолютном пространстве и состоящей из
неделимых атомов, неудовлетворительно как с научной, так и с метафизической точки
зрения. Инерция сама есть сила: наделение движением пассивной материи следовало бы
отнести к разряду чудес. Более того, само представление об атомах вещества абсурдно:
если они протяженны, то делимы, если не протяженны, то не могут быть атомами
вещества. Единственной субстанцией должна быть активная единица, простая,
нематериальная, не существующая ни в пространстве, ни во времени. Лейбниц называл
эти простые субстанции монадами. Поскольку они не имеют частей, то могут получить
существование только с помощью творения и разрушаться только через аннигиляцию.
Монады не способны воздействовать друг на друга. Поскольку единственной
существенной чертой монады является ее активность, все монады однотипны и
отличаются только степенью активности. Существует бесконечный ряд монад, на его
низших ступенях – монады, имеющие видимость вещества, хотя ни одна монада не может
быть полностью инертной. На вершине лестницы находится Бог – наиболее активная из
монад.
Внутренне присущей монадам деятельностью является перцепция, или «зеркальное
отражение», и любая монада есть отражение состояния всякой другой монады. Эти
перцепции достоверны, поскольку монады так созданы, что их состояния находятся в
гармонии друг с другом. Эта «предустановленная гармония» (harmonia praestabilita)
доказывается невозможностью взаимодействия между монадами и одновременно
актуальным характером перцепции. Отношение между душой и совокупностью монад,
образующих тело, – просто один из случаев всеобщего отражения. История каждой из
монад есть развертывание ее состояний согласно ее собственному внутреннему принципу.
Пространство есть «проявление порядка возможных со-существований», а время –
«порядка неустойчивых возможностей». Пространство и время, как их понимают
математики, суть абстракции; их непрерывность есть проявление истинной
непрерывности, принадлежащей ряду реальных существ и их разветывающихся
состояний; их бесконечная делимость есть актуальная бесконечность числа реальных
существ. Каждая монада уникальна тем, что ее «место» в мире является местом в
бесконечном ряду монад, а ее свойства суть функции этого места. Монада отражает мир
именно с данного места, так что невозможно, чтобы существовали два «неразличимых»
существа, которые бы не совпадали. Отсюда – тождество неразличимых.
В отличие от Декарта, Лейбниц разрабатывает свою методологию не с точки зрения
деятельности познающего субъекта, а в качестве структурного закона объективно
наличных предметных связей. В методе Лейбниц видел логику, общую для всех частных
наук, а потому и называл ее "общей наукой" (scientia generalis). Начала всякого познания
должны быть получены, согласно Лейбницу, не путем анализа познающего субъекта, а
путем исследования природы самой истины, т.е. по возможности безотносительно к
познающему Я. Как пишет один из исследователей философии Лейбница, "в этих elementa
rationis нет речи о "нашем" интеллекте и самодостоверности мышления. Анализ истины и
характеристика "достоверности" не нуждаются в том, чтобы соотносить их с
субъективным переживанием".
При этом, однако, Лейбниц полностью разделяет с Декартом, как и с атомистами и
Ньютоном, убеждение в том, что математика - самая достоверная среди наук и что физика
должна строиться на основе математики. Правда, и тут между Лейбницем и Декартом есть
расхождение: Лейбниц сводит математические аксиомы к первичным общелогическим
истинам и, таким образом, не считает аксиомы геометрии далее не разложимыми, как это
полагал Декарт. Математика, по Лейбницу, есть особый случай применения логики. Если,
с точки зрения Декарта, математика представляет собой самый строгий и чистый тип
знания, который должен служить образцом для всей науки, то Лейбниц, напротив,
убежден в том, что "начала", аксиомы математики не первичны, а имеют свои основания в
исходных логических аксиомах.
«Первые истины» в учении Г.Лейбница
Вслед за Декартом Лейбниц различает понятия: 1) темное, 2) ясное, 3) отчетливое.
Темным является то понятие, которого недостаточно, чтобы с его помощью узнать
представляемый им предмет; ясным - то, с помощью которого представляемый им
предмет легко распознается. Однако ясное понятие может быть и неотчетливым - это в
том случае, если мы не в состоянии определенно указать те признаки, с помощью которых
мы отличаем один предмет от другого, как, например, когда речь идет о красном цвете,
кислом вкусе и т.д.: хотя мы ясно различаем красный, голубой и желтый цвета, слепому
мы не в состоянии пояснить, что такое желтое. Отчетливым же, а не только ясным, будет
то понятие, относительно которого нам известны признаки, отличающие представляемый
предмет от любого другого.
По Декарту, ясность и отчетливость - последние и важнейшие признаки истинного
понятия. Лейбниц же не считает отчетливость последним определением истины. Понятие,
говорит он, может быть отчетливым, но неадекватным - в том случае, если признаки
понятия указаны ясно, но познаны смутно, т.е., иначе говоря, если непонятна природа,
сущность этих признаков. Так, например, пробиреры исследуют тяжесть, цвет, кислоту
для того, чтобы отличить золото от других металлов, но они не знают, что такое тяжесть,
что такое кислота. Поэтому и знание ими золота хотя и отчетливо, но неадекватно.
Нетрудно понять, что научное знание, исследующее причины, основания явления, должно
быть адекватным, в то время как для практической деятельности достаточно знания
отчетливого.
Критерий ясности и отчетливости Лейбниц считает еще не вполне достоверным
именно потому, что, как он поясняет, отчетливость предполагает непосредственное
усмотрение признаков, отличающих данный предмет от всех остальных, но при этом сами
признаки известны нам "не через самих себя"; их содержание просто дано нам, но не
понято нами. Чтобы понять признаки "сами через себя", их нужно свести к некоторым
первичным истинам, т.е. в конечном счете к тождественным предложениям. "Если же все,
что входит в отчетливое понятие, в то же самое время познано отчетливо, или если анализ
понятия может быть доведен до конца, то такое знание есть соответственное
(адекватное)". Именно к отчетливому и адекватному знанию должна, по Лейбницу,
стремиться наука: только такое знание является строго достоверным. Однако, как
подчеркивает Лейбниц, отчетливого и адекватного знания трудно, а может быть, даже и
невозможно достигнуть. "Я не знаю, можно ли найти у людей пример такого знания, но
понятие числа очень близко подходит сюда. В большинстве же случаев, особенно при
более продолжительном анализе, мы обращаем внимание не на всю природу предмета
сразу, но пользуемся вместо предметов значками, объяснение которых... ради краткости
опускается, так как оно в нашей власти, или мы думаем, что оно в нашей власти".
Отсюда понятно, что если мы "обращаем внимание на всю природу предмета сразу",
то мы имеем адекватное и в то же время интуитивное знание - наивысший, но и наиболее
трудно достижимый род знания. Если же мы не в состоянии - по причине сложности и
многообразия рассматриваемого предмета - удержать его целиком перед нашим
внутренним взором, то мы вынуждены прибегать к обозначению отдельных определений
(признаков) с помощью символов, и такое знание Лейбниц называет адекватным и
символическим (или слепым).
Почему символическое знание Лейбниц называет "слепым"? Да потому, что мы
можем понимать отдельные знаки (наименования) или припоминать их значение, но не
можем каждый раз устанавливать, не вкралась ли сюда какая-нибудь ошибка, и таким
образом возникает возможность заблуждения. Символическим наше знание является по
необходимости, поскольку человеческий разум не в силах осуществить целиком
интуитивное познание, и как в таковом в нем нет, по Лейбницу, ничего дурного. Но,
чтобы избежать заблуждений, необходимо осуществлять анализ понятий, т.е. произвести
разложение их вплоть до первичных, далее не разложимых, тождественных утверждений,
с тем чтобы раскрыть противоречие, если оно вкралось в понятие и осталось
незамеченным.
Чтобы получить истинное и совершенное знание, недостаточно, как видим,
номинального определения понятия, т.е. перечисления достаточных признаков; для этого
нужно получить "реальное определение, из которого была бы видна возможность бытия
представленного понятием предмета". Для пояснения реального определения Лейбниц
разбирает онтологическое доказательство бытия Бога, предложенное Ансельмом
Кентерберийским и принятое Декартом. Суть доказательства сводится к следующему:
поскольку в число определений понятия Бога (или в число Его совершенств) входит
наряду с другими также и бытие, то, следовательно, Бог существует. Лейбниц считает
такой вывод неправомерным. "Из сказанного, - пишет он, - вытекает лишь, что если Бог
возможен, то Он действительно существует". Ибо, как поясняет Лейбниц, "недостаточно
мыслить Высочайшее Существо, для того чтобы утверждать, будто мы обладаем Его
идеей". Ведь и такое понятие, в котором скрывается не замеченное нами противоречие,
мы тоже можем мыслить. В качестве примера ложной идеи, которая может быть принята
за истинную, Лейбниц приводит понятие "быстрейшего движения", или "наибольшей
скорости". "Предположим, в самом деле, что колесо вертится с наибольшей скоростью;
если продолжить одну из спиц колеса, то конец этой последней будет двигаться быстрее,
чем гвоздь на ободе колеса, и, следовательно, движение гвоздя, противно предположению,
не быстрейшее".
Чтобы вскрыть такого рода самопротиворечивость понятия, нужно произвести его
анализ, который позволит найти его реальное определение, которое есть его возможность.
Определение возможности как отсутствия противоречия в понятии предмета восходит к
Аристотелю и играет очень важную роль в средневековой логике и вообще в
средневековой науке. В соответствии с этой традицией Лейбниц определяет истинную и
ложную идеи: истинна идея, понятие которой возможно, а ложна та, понятие которой
содержит в себе противоречие. Для установления возможности понятия существует, по
Лейбницу, два источника: умозрение и опыт. Первый источник априорный, второй апостериорный. Априорным путем мы идем тогда, когда "разлагаем понятие на его
определяющие условия или на другие понятия, возможность которых известна, и когда
мы знаем, что в них нет ничего несовместимого... Aposteriori возможность предмета
узнается, когда путем опыта найдено, что предмет действительно существует, ибо то, что
фактически существует или существовало, то во всяком случае возможно". Истины,
установленные путем логического анализа понятий, Лейбниц вслед за Гоббсом называет
истинами разума, а те, что получены из опыта, - истинами факта. Особое место среди
истин разума занимают, по Лейбницу, те, непротиворечивость или возможность которых
раскрывается не чисто логически, а с помощью установления способа, которым предмет
может быть воспроизведен, т.е. с помощью конструкции предмета. Этот путь определения
истинности понятия Лейбниц называет определением через причины. Наибольшее
значение конструкция имеет в математике, в частности в геометрии.
Поскольку критерием истинности (возможности) понятия является его
непротиворечивость, то высшим законом логики и, соответственно, высшим принципом
истинного знания Лейбниц считает закон тождества (или, в другой формулировке, закон
противоречия), "без которого не было бы различия между истиной и ложью".
Осуществить подлинный анализ понятия - значит, по Лейбницу, свести его к некоторому
тождественному утверждению типа "А есть А". "Природа истины вообще состоит в том, пишет Лейбниц, - что она есть нечто тождественное". Только тождественные утверждения
"истинны через самих себя", а потому только о них можно сказать, что они совершенно
несомненны и необходимы. "...Тождественные предложения, очевидно, недоказуемы по
своей природе и потому могут поистине называться аксиомами".
Лейбниц убежден, что все истины виртуально тождественны, только эту их
тождественность трудно раскрыть. Осуществить подлинный анализ, восходящий к самым
первым, тождественным положениям, не удалось, считает он, даже античным
математикам, хотя некоторые из них и стремились к этому. "...Не всегда легко прийти к
этому окончательному анализу, и как ни добивались этого геометры, по крайней мере
древние, они еще не достигли этого". Но для создания строгой и достоверной науки
необходимо, по мнению Лейбница, произвести анализ оснований научного знания, в том
числе и математических аксиом.
Анализ математических аксиом
"Я давно уже заявлял, - говорит Лейбниц, - что было бы важно доказать все наши
вторичные аксиомы, которыми обычно пользуются, сведя их к первичным, или
непосредственным и недоказуемым аксиомам, представляющим то, что я... назвал
тождественными предложениями". Доказательством, таким образом, Лейбниц считает
сведение обычной аксиомы к тождественному положению, которое одно только есть в
строгом смысле самоочевидное высказывание. "Я убежден, что для усовершенствования
наук даже необходимо доказывать некоторые предложения, называемые аксиомами..."
Главный недостаток математических аксиом, в частности евклидовых, Лейбниц видит в
том, что они опираются не только на разум, но и на воображение, т.е. являются не чисто
аналитическими предложениями, а значит, не могут претендовать на подлинную
достоверность. "Евклид, - пишет Лейбниц, - отнес к числу аксиом положение, что две
прямые могут пересечься только один раз. Воображение, опирающееся на чувственный
опыт, не позволяет нам представить более одного пересечения двух прямых; но не на этом
следует строить науку, и если кто-нибудь думает, что воображение дает связь отчетливых
идей, то это показывает, что он недостаточно осведомлен относительно источника истин,
и множество предложений, доказываемых посредством других, предшествующих им
предложений, должны им считаться непосредственными".
Лейбниц здесь, по существу, повторяет аргумент Платона, характеризовавшего
геометрию как науку, опирающуюся не только на разум, но и на воображение. Платон
потому и поставил геометрию после арифметики, что считал геометрию менее строгой в
силу ее обращения к пространственным образам, а не к одним только понятиям ума.
Лейбниц, хорошо знакомый с сочинениями Платона и Прокла, разделяет их точку зрения,
что пространственные образы - это смутные, неадекватные идеи, и тот, кто с их помощью
стремится дать определение исходных понятий геометрии, не может этого сделать с
надлежащей строгостью. "Вот почему Евклид за отсутствием отчетливо выраженной идеи,
т.е. определения прямой линии (так как его провизорное определение прямой неясно и он
им не пользуется в своих доказательствах), был вынужден обратиться к двум аксиомам,
которые заменяли у него определение и которыми он пользовался в своих
доказательствах. Первая аксиома гласит, что две прямые не имеют общей части, а вторая что они не заключают пространства. Архимед дал своего рода определение прямой линии,
сказав, что это кратчайшая линия между двумя точками. Но, пользуясь в своих
доказательствах такими элементами, как евклидовы, которые основаны на только что
упомянутых мной двух аксиомах, он молча предполагает, что свойства, указанные в этих
аксиомах, принадлежат определенной им линии".
Но если основания античной геометрии были столь непрочны, то как же следует
отнестись к построенному на них зданию? Что это - строгая научная система, какой
считали геометрию и в античности, и в средние века, и уж тем более в XVII столетии, или
же это просто практическое искусство, способ решения технико-практических задач,
каким с древности считали логистику? В самом деле, если очевидность евклидовых
аксиом носит не чисто логический характер, а опирается и на воображение (что
несомненно), то "Начала" невозможно считать строго научной системой.
Однако Лейбниц столь радикального вывода не делает. Он заявляет, что все же
"лучше было ограничиться небольшим количеством истин этого рода, казавшихся ему
(Евклиду) наипростейшими, и вывести из них другие истины... чем оставить множество их
недоказанными и, что еще хуже, предоставить людям свободу допускать все, что угодно, в
зависимости от настроения". Ибо даже при помощи таких, далеко не первичных аксиом
были сделаны великие открытия, которых не было бы, "если бы древние не захотели
двинуться вперед до того, как они не докажут аксиом, которыми они вынуждены были
пользоваться".
Но в таком случае возникает другой вопрос: если без предлагаемого Лейбницем
анализа возможно создание столь логически стройной и все-таки весьма достоверной
науки, как античная геометрия, то так ли уж необходим этот анализ? На эту неувязку в
рассуждениях Лейбница обратил внимание В. Каринский в своей работе "Умозрительное
знание в философской системе Лейбница".
Древние философы, рассуждает Лейбниц, так же как и математики, именно в Греции
начали требовать строгости доказательства, стремясь таким образом найти первичные
аксиомы, и, хотя до конца выполнить это требование в математике им и не удалось, все же
достигнутое ими намного превзошло то, что было сделано до них. Греческие математики
не считали возможным принимать за науку то, что дает чувственное представление. Этим,
по Лейбницу, "могут довольствоваться только люди, имеющие в виду практическую
геометрию как таковую, но не те, кто желает иметь науку, которая сама служила бы
усовершенствованию практики. Если бы древние придерживались этого взгляда и не
проявили строгости в этом пункте, то, думаю, они не пошли бы далеко вперед и оставили
бы нам в наследство лишь такую эмпирическую геометрию, какой была, по-видимому,
египетская геометрия и какой является, кажется, китайская геометрия еще и теперь. В
этом случае мы оказались бы лишенными прекраснейших открытий в области физики и
механики, которые мы сделали благодаря нашей геометрии и которые неизвестны там, где
последней нет".
Как видим, Лейбниц, так же как и его предшественники Кеплер, Коперник, Галилей
и Декарт, видит прямую преемственность между механикой нового времени и античной
математикой. Их суждения мы должны принимать во внимание, размышляя о том,
возникла ли в результате научной революции XVII столетия абсолютно новая, не
имеющая ничего общего с античной и средневековой, форма знания или же между новой
и старой наукой была существенная содержательная связь.
Вернемся, однако, к обоснованию математики. Непоследовательность в
рассуждениях Лейбница об основаниях математики отнюдь не случайна. Здесь мы имеем
дело с одной из центральных проблем, унаследованной наукой нового времени от
античности: в чем состоит природа суждений геометрии, чем обусловлена всеобщность и
необходимость этих суждений?
Говоря о том, что довести до конца анализ понятий весьма трудно, Лейбниц, как мы
помним, заметил, что если в человеческом знании и есть аналитическое понятие, то,
пожалуй, это только понятие числа. Определение числа ближе всего к совершенному, а
это последнее имеет место в тех случаях, "когда... анализ вещи простирается в нем вплоть
до первичных понятий, ничего не предполагая, что нуждалось бы в доказательстве
априори своей возможности...". Такое определение понятия вещи Лейбниц называет
реальным и сущностным, отличая от него, как мы уже выше упоминали, определение
реальное и причинное, которое "заключает в себе способ возможного произведения
вещи". В случае причинного определения доказательство возможности, подчеркивает
Лейбниц, тоже осуществляется априорно, но эта априорность, так сказать, более низкого
качества, чем первая, потому что здесь анализ не доводится до конца - до тождественных
положений.
С реальным причинным определением, т.е. с определением предмета посредством
его порождения, или конструкции, мы имеем дело в геометрии. Мы порождаем
геометрические понятия - линии, треугольники, окружности и т.д. - путем движения точки
в пространстве. Таким образом, в качестве предпосылок геометрии, что видно на примере
аксиом, постулатов и определений Евклида, выступают пространство и движение. Именно
в силу этого в геометрии мы имеем дело не с чистым числом, а с величиной, а величина не
тождественна числу, - в этом Лейбниц убежден так же, как Платон, и не склонен к их
чрезмерному сближению, как это делал Декарт. А сближение это было основано у Декарта
на том, что он считал понятия величины, фигуры и движения ясными и отчетливыми и в
этом смысле ничем принципиально не отличающимися от понятия числа. По этому
поводу Лейбниц высказывает следующее возражение: "Можно доказать, что понятие
величины, фигуры и движения вовсе не так отчетливо, как воображают, и что оно
заключает в себе нечто мнимое и относящееся к нашим восприятиям, хотя и не в такой
степени, как цвет, теплота и тому подобные качества, в которых можно усомниться,
действительно ли они существуют в природе вещей вне нас..."
Здесь мы уже можем четко представить себе, в чем состоит расхождение между
Лейбницем и Декартом. Для Декарта протяжение - это первичное понятие, совершенно
отчетливое и далее не разложимое, составляющее исходный принцип его понимания
природы и в то же время (поскольку природа для Декарта есть воплощение
математических законов) лежащее также и в основе математики. Именно поэтому для
Декарта математика - это прежде всего геометрия, притом геометрия уже не вполне
античная, поскольку понятия числа и величины у Декарта, в сущности, не различаются. У
Лейбница, напротив, протяжение - это не первичное, а производное понятие, оно не
обладает отчетливостью и образовано не одним только умом, но умом и воображением, а
значит, оно есть гибрид, как это доказывал Платон. А отсюда следует, что это понятие не
может быть первым началом ни для понимания природы, ни для обоснования математики.
В этом пункте Лейбниц гораздо ближе к античной философии, чем Галилей и Декарт.
Вот еще одно рассуждение Лейбница, проливающее свет на его понимание
математического знания, которое создается при помощи двух различных способностей воображения, или общего чувства, и разума. "Так как душа наша сравнивает (например)
числа и фигуры, находящиеся в цветах, с числами и фигурами, заключающимися в
осязательных ощущениях, то необходимо должно существовать внутреннее чувство, где
соединяются восприятия этих различных внешних чувств. Это и есть то, что называют
воображением, которое обнимает как понятия отдельных чувств, ясные, но смутные, так
и понятия общего чувства, ясные и отчетливые. Эти принадлежащие воображению
ясные и отчетливые идеи составляют предмет математических наук, то есть арифметики
и геометрии, - представляющих науки чистые, и их приложений к природе, составляющих
математику прикладную... Не подлежит сомнению, что математические науки не были бы
демонстративными и состояли бы в простой индукции или наблюдении, - которые
никогда не могут обеспечить полную и совершенную всеобщность истин, заключающихся
в этих науках, - если бы на помощь чувствам и воображению не приходило нечто более
высокое, которое может доставить только один ум".
Те понятия, которые целиком разложимы и могут быть сведены к тождественным
утверждениям, или, иначе говоря, которые полностью аналитичны, Лейбниц считает
созданными самим умом - ближе всего к таким понятиям, как мы уже знаем, стоит, по
Лейбницу, понятие числа. Что же касается геометрических понятий, то они поддаются
анализу настолько, насколько в их создании принимает участие ум, и неразложимы в той
мере, в какой оказываются основанными на общем чувстве, т.е. на воображении. Именно
поэтому доказательство возможности геометрического понятия ведется не через анализ, а
через конструкцию
Философско-методологические идеи немецкой классической философии
Основной вопрос И.Канта: Как возможны априорные синтетические суждения?
Под априорным знанием Кант понимал всеобщие и необходимые, не зависящие от
опыта понятия, под апостериорным знанием — все опытное знание, которое случайно и
единично.
Например, суждение «7 + 5 = 12» универсально (является правилом и не имеет
исключений) и необходимо (должно быть истинным): мы усматриваем, что 7 + 5 не может
быть ничем иным, как 12. Наоборот, апостериорное знание того, что снег бел, не является
неким усмотрением или прозрением, в котором мы постигаем, что снег по цвету с
необходимостью может быть только белым, мы не можем быть уверены в отсутствии
исключений из этого правила.
Априори имеет смысл лишь в связи с опытом, поскольку оформляет опыт.
Аффицируя нашу чувственность (воздействуя на неё), явления опыта пробуждают
одновременно внутреннюю активность человеческого познания, которая проявляется в
человеческой способности совершать не только опытное, но и внеопытное (априорное)
познание. Априорными являются только те знания, которые не зависят от всякого опыта,
чистыми априорными — те, которые имеют всеобщий и необходимый характер, и к
которым не примешивается ничто эмпирическое. Кант исследует, как и при каких
условиях возможно для человеческого мышления чистое трансцендентальное познание
априори.
Принципы (законы) наук, утверждая нечто относительно целых классов предметов,
не могут быть сформулированы на основании одного только опыта (эмпирическим
путём). Кант исследует, возможны ли вообще естествознание, математика и метафизика в
качестве чистых наук, и при каких именно условиях.
Однако априорное знание независимо от опыта только в отношении своей формы,
содержание его получено из опыта. Субъект, начиная познание, заранее обладает
априорными формами познания, которые придают его знанию характер необходимости и
всеобщности. Кант различал априорные формы чувственности (трансцендентальные
формы чувственности, априорные формы созерцания) и априорные формы рассудка
(трансцендентальные формы рассудка), которые придают связность и упорядоченность
хаотическому многообразию чувственного опыта.
Априорные формы чувственности исследуются в трансцендентальной эстетике.
Априорными формами чувственности являются чистые созерцания, с помощью которых
многообразные, разрозненные и не всегда отчетливые восприятия приобретают всеобщую
объективную значимость. Этих форм две — пространство и время. Именно они
обуславливают возможность математики как науки.
Априорные формы рассудка, которые исследуются в трансцендентальной аналитике,
представляют собой априорные чистые понятия рассудка (рассудочные понятия) —
категории. Категории являются теми формами единства и рассудочными предпосылками,
которые сам рассудок с необходимостью присоединяет к многообразному чувственному
материалу, уже организованной априорными формами чувственности. Этот синтез
обеспечивает возможность естествознания как науки. Кант насчитывает 12 категорий,
разделённых на 4 класса: категории количества, категории качества, категории
модальности и категории отношения.
Важнейшее значение имеет проведённое Кантом различие между аналитическими и
синтетическими априорными суждениями (между аналитическим и синтетическим
априори). Вообще в аналитическом суждении субъект уже содержит предикат, а в
синтетическом суждении предикат приписывается чему-то внеположенному (то есть
субъект не мыслится в самом предикате). Высшим основоположением, которому
подчиняются аналитические суждения (принципом, делающим их достоверными),
является логический закон противоречия (то есть они истинны, если не противоречат
себе).
Синтетические априорные суждения расширяют наше знание и в то же время
общезначимы. Они являются идеалом всякого знания. Соответственно, формулируется
вопрос, как возможны априорные синтетические суждения (на каком основании
производится синтез), ведь они не могут быть получены из опыта (апостериори), а только
из чистого разума (априори). Синтетические априорные суждения возможны, поскольку
подчиняются как высшему основоположению трансцендентальному единству
апперцепции («синтетическому единству многообразия созерцания в возможном опыте»,
чистому Я, рассудку, трансцендентальному субъекту), которым является априорное
суждение «я мыслю». Оно является условием возможности подведения многообразия
чувственного представления под априорные понятия единства, высшим условим единства
всех понятий рассудка, вообще высшим условием всех синтезов. В результате суждение
приобретает объективную значимость и становится не просто истинным, а необходимо
истинным суждением.
В трансцендентальной диалектике Кант исследует вопросы, каковы априорные
формы чистого разума как особой познавательной способности, как возможны априорные
синтетические суждения в метафизике, и как возможна метафизика в качестве науки.
Существуют априорные понятия чистого разума — трансцендентальные идеи, отличие
которых от категорий рассудка состоит в том, что они не соответствуют никакому
предмету и выходят за пределы опыта в стремлении завершить всякое рассудочное
познание высшим единством.
Познание в метафизике производится с помощью априорных синтетических
диалектических умозаключений, высшим основоположением которых является сам разум.
Эти умозаключения делятся на три вида: категорические умозаключения (паралогизмы)
обосновывают идею субстанциальности души, гипотетические (антиномии) — идею
Вселенной как целого, дизъюнктивные (идеал) — идею Бога.
Поскольку категорический императив — высшее предписание этики Канта (прежде
всего, в «Критике практического разума») — не основан на опыте, его часто называют
априорным моральным законом, а саму этику Канта — априорной этикой.
Естествознание исследует только действующие причины (механические причины),
но этого недостаточно для описания органической жизни и человеческой деятельности. В
«Критике способности суждения» Кант вводит понятие особого вида причинности —
целевые причины, цели природы. Однако целесообразность природы не познаётся в
опытном исследовании природы, но является особым априорным понятием. Это понятие
может выступать лишь в качестве регулятивного принципа.
Методологическая программа неопозитивизма
Течение неопозитивизма, возникшее в 20-х гг. 20 в. на основе Венского кружка (Р.
Карнан, О. Нейрат, Ф. Франк, Г. Фейгль, X. Рейхенбах и др.). Л. п. выступает как
преемник позитивистской субъективно-идеалистич. традиции, идущей от Беркли, Юма и
махизма. Вместе с тем логич. позитивисты отказываются от характерного для старого
позитивизма и дискредитировавшего себя психо-логич. и биологич. подхода к познанию и
пытаются сочетать субъективно-идеалистич. эмпиризм с методом логич. анализа.
Подобная ориентация связана с реальными проблемами науки 20 в. — всё большим
осознанием роли знаково-символич. средств, с тенденциями возрастающей математизации
и формализации знания, с выявлением зависимости способов рассмотрения
действительности от типа языка и т. д. Однако ати сложные и актуальные проблемы
трактуются логическим позитивизмом в духе субъективизма и конвенционализма.
Знаковосимволич. средства и языковые формы познания превращаются в логическом
неопозитивизме в некий абсолют, а выход филос.методологич. анализа за их пределы
расценивается как неправомерная «метафизика». Подлинно науч. философия, согласно Л.
п., возможна только как логич. анализ языка науки, который должен быть направлен, с
одной стороны, па устранение «метафизики» (т. е. традиц. философии), с другой — на
исследование логич. строения науч. знания с целью выявления «непосредственно
данного» или эмпирически проверяемого содержания науч. понятий и утверждений.
Конечная цель такого исследования усматривалась в реорганизации науч. знания в
системе «единой науки», которая в соответствии с позитивистско-феноменалистским
представлением о природе познания должна была бы давать описание «непосредственно
данного». Для логического позитивизма был характерен ярко выраженный сциентизм,
согласно которому специально-науч. познание (понимаемое при этом в духе позитивизма,
феноменализма и узкого эмпиризма) является единственно возможным типом научнотеоретической деятельности и само по себе обеспечивает достаточные основания для
выработки всеобъемлющего мировоззрения.
Со 2-й пол. 30-х гг. (после переезда осн. представителей в США) Л. п. стал известен
как логич. эмпиризм. Сохраняя неизменными осн. идеи Л. п. периода Венского кружка —
концепцию сведения философии к логич. анализу языка (рассматриваемому, однако, уже
не только как синтаксический анализ, но и как семантический, а в некоторых случаях
предполагающий также обращение к теоретич. прагматике) и положение о теоретич.
оправдания существования объективной реальности, Л. п. на этом этапе вынужден был
отказаться от ряда своих исходных гносеологич. догм,сформулированных в Венском
кружке и выявивших свою несостоятельность при попытках осуществления программы
логич. анализа науки. Так, в качестве базисного «языка наблюдений» логической
позитивизм с кон. 30-х гг. предлагает т. н. вещный язык, выражающий чувственно
воспринимаемые физич. явления, а не язык личных переживаний субъекта. Требование
исчерпывающей верифицируемости каждого осмысленного науч. утверждения заменяется
условием возможности частичной и косвенной подтверждаемости. Логический
позитивизм отбрасывает и принцип сводимости науч. знания к эмпирически данному,
заменяя его принципом возможности эмпирич. интерпретации теоретич. системы. При
этом, однако, в науч. понятиях представители позднего логического позитивизма видят
лишь «удобные» и «целесообразные» формы организации опытных данных, а не
отражение глубинных сторон объективной реальности.
В работах представителей позднего логического позитивизма содержится тенденция
представить вынужденный отход и ревизию своих исходных принципов как некоторое их
развитие или либерализацию. По существу эти принципы приводят к внутренней
противоречивости и эклектичности доктрины позднего логического позитивизма. Так
логическому позитивизму не удалось дать удовлетворительного объяснения гносеологич.
природы и методологич. функций науч. понятий («теоретич. конструктов», по
терминологии Л. п.); выработать адекватный вариант критерия науч. осмысленности,
основанный на ослабленной версии принципа верифицируемости (принципе
подтверждаемости) и на идее частичной эмпирич. интерпретации теоретич. понятий;
предложить чёткие критерии гносеологич. различения т. н. аналитич. и синтетич.
Высказываний
Неокантианский анализ проблем научного знания и его методологии
МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА- направление в неокантианстве, исходящее из
«трансцендентальнологического» истолкования учения Канта. Согласно марбургской
школе, всеобщность и необходимость научного знания объясняются саморазвёртыванием
разума и не зависят от ощущения и «вещи в себе». Кантовский дуализм «преодолевается»
с последовательно идеалистич. позиций: познание отрывается от психики, а предмет
познания отождествляется с понятием о предмете, само же бытие истолковывается как
совокупность чистых понятийных отношений. Осн. представители М. ш. Коген, Наторп и
Кассирер определяют предмет познания «...не как субстанцию, лежащую по ту сторону
всякого познания, а как объект, формирующийся в прогрессирующем опыте...» (К а с-с и p
е p Э., Познание и действительность, СПБ, 1912, с. 384) и «заданный» первоначалом
(Ursprung) мышления и бытия. Соответственно, философия «имеет своею целью
исключительно творч. работу созидания объектов всякого рода, но вместе с тем познает
эту работу в ее чистом законном основании и в этом познании обосновывает» (Наторп П.,
Кант и Мар-бургская школа, в кн.: Новые идеи в философии, сб. 5, СПБ, 1913, с. 99).
Поскольку эти «объекты» суть объекты культуры в целом, мышление, данное в форме
науки и ориентированное на неё, выступает законосообразным творцом культуры.
Отказ от «вещи в себе» как источника чувств. знания приводит М. ш. к
гипертрофированшо активности мышления. Пытаясь преодолеть вытекавший отсюда
субъективизм, её представители прибегают к объективно-идеалистич. допущениям,
постулируя в качестве предпосылок бытия, мышления и нравственности бога (Коген) или
логос (Наторп). Философы М. ш. возводили к трансцендентальным основаниям не только
познание, но культуру в целом, включая правовые, этич. и эстетич. её элементы. В
понимании общества М. ш. исходит из человека как юридич. лица. Поскольку же высшим
юридич. лицом является государство, человек подчиняется его законам. Отсюда аналогия
между математикой и логикой, с одной стороны, юриспруденцией и этикой т- с другой.
Юриспруденция (Rechtswissenschaft) — математика обществ. наук, тогда как этика — их
логика (см. H. Cohen, Ethik des reinen Willens, В., 1904, S. 62—63). Идеи представителей М.
га. служили основой ревизионистской концепции «этич. социализма», стремившейся
дополнить марксизм этикой Канта.
Если марбургская школа в основном ориентировалась на математическое
естествознание, то для фрейбургской характерна ориентация в первую очередь на
социальные науки. Выделяются два главных представителя фрейбургской школы
неокантианства. Один из них - Вильгельм Виндельбанд - известный историк философии,
который 1 мая 1894 года при вступлении в должность ректора Страссбургского
университета выступил с программной речью "История и естествознание". Вильгельм
Виндельбанд - один из наиболее видных представителей фрейбургской школы
неокантианства. Систематическое развитие его взгляды получили в работах другого
неокантианца - Генриха Риккерта - работах, предназначенных развить логику
неокантианского понимания исторической науки. Остановимся более подробно на
основополагающем выступлении Виндельбанда "История и естествознание".
В этой речи Виндельбанд предложил положить в основу классификации наук различие
между науками не по предмету, а по методу. Вопрос состоит, утверждал Виндельбанд, не
столько в уразумении предмета исторического познания и в отграничении его от предмета
естественных наук, сколько в установлении логических и формально-методологических
особенностей исторического познания. Виндельбанд отказывается от деления знания на
науки о природе и науки о духе. Принципом деления должен служить "формальный
характер познавательных целей наук". Одни науки отыскивают общие законы, другие отдельные факты; одни из них - науки о законах, другие - науки о событиях. Первые учат
тому, что всегда имеет место, последние - тому, что однажды было. Первый тип
мышления Виндельбанд называет «номотетическим» (законополагающим). Тип
мышления, противостоящий "номотетическому" (законополагающему), Виндельбанд
называет "идиографическим» (описывающим особенное).
Один и тот же предмет может служить объектом одновременно как
номотетического, так и идиографического исследования. Причина такой возможности в
том, что противоположность между неизменным (общим) и однажды встречающимся в
известном смысле относительна. Так, наука об огранической природе в качестве
систематики - наука номотетическая, но в качестве истории развития - идиографическая.
Итак, Виндельбанд устанавливает различие двух основных методов научного познания и
двух направлений, типов мышления - номотетического и идиографического. Это
различие номотетического и идиографического типов мышления и определяет различие
между естествознанием и историей. В случае естествознания мышление стремится
перейти от установления частного к пониманию общей связи, в случае истории оно
останавливается на выяснении частного, особенного.
Виндельбанд считает, что
идиографический исторический метод находился долгое время в пренебрежении. По его
мнению, пренебрежение всем, кроме общего и родового , есть черта греческого
мышления, перешедшая от элеатов к Платону, который видел как истинное бытие, так и
истинное познание только во всем общем. В новое время глашатаем этого мнения явился
Шопенгауэр, который отказал истории в значении истинной науки именно на том
основании, что она имеет дело только с частным и никогда не достигает общего.
Виндельбанд считает этот взгляд на идиографический метод многовековым
заблуждением. В противоположность ему Виндельбанд подчеркивает, что "всякий
человеческий интерес и всякая оценка, все, имеющее значение для человека, относится к
единичному и однократному". Если это справедливо в отношении к индивидуальной
человеческой жизни, то это "тем более применимо ко всему историческому процессу: он
имеет ценность, только если он однократен". Виндельбанд считает, что в целостное
познание, образующее общую цель всех родов научной работы, должны в одинаковой
мере войти оба метода: и номотетический, и идиографический. Оба эти момента
человеческого знания - номотетический и идиографический - не могут быть сведены к
одному общему источнику. Никакое подведение под общие законы не может вскрыть
последние основания единичного, данного во времени явления. Поэтому во всем
историческом и индивидуальном, заключает Виндельбанд, для нас остается доля
необъяснимого - нечто невыразимое, неопределимое.
В соответствии с этим знаменитая речь Виндельбанда об истории к естествознанию
завершается рассуждением о беспричинности свободы: последняя и глубочайшая
сущность личности, по Виндельбанду, противится анализу посредством общих категорий,
и этот неуловимый элемент «проявляется в нашем сознании как чувство беспричинности
нашего существа, т.е. индивидуальной сводобы». Выступление Виндельбанда «История и
естествознание» наметило новый взгляд на историческое знание в эскизной форме.
Систематическое развитие с позиций, близких к позиции Виндельбанда, этот взгляд
получил в обстоятельных работах Генриха Риккерта. В своей сумме эти работы были
предназначены развить логику неокантианского понимания исторической науки.
Принципы классификации наук Риккерта чрезвычайно близки к принципам
Виндельбанда, но гораздо обстоятельнее развиты. Как и Виндельбанд, Риккерт сводит
различие между науками к различию их методов и полагает, что основных методов
существует два. Всякое научное понятие может иметь задачей либо познание общих,
тождественных, повторяющихся черт изучаемого явления, либо, напротив, познание
частных, индивидуальных, однократных и неповторимых его особенностей. В первом
случае мы имеем дело с естествознанием, во втором - с историей. Естественнонаучное
понятие направлено на общее, историческое - на индивидуальное.
Метод естествознания Риккерт называет "генерализирующий" (обобщающий)
Если метод естествознания - генерализирующий, то метод истории индивидуализирующий. Цель естествознания - выяснение общих законов, т.е. открытие
постоянно повторяющихся, бесконечно воспроизводимых постоянных связей и
отношений. Цель истории - изображение или характеристика "бывающего" как
однократного, индивидуального события, исключающего в силу исконного своеобразия
возможность подведения под понятие "общего закона". Как бы далеко ни простиралась
возможность одновременного применения к единой действительности обоих методов -
генерализирующего и индивидуализирующего - логически они диаметрально
противоположны и взаимно друг друга исключают. Если история пользуется в качестве
элементов своих суждений понятиями об общем, если, далее, естествознанию приходится
иметь дело и с индивидуальными объектами, то этим обстоятельством, по Риккерту, не
может быть устранен или ослаблен факт исконной противоположности
естественнонаучного и исторического родов познания. Логическая противоположность
обоих методов - величайшая, какая только может существовать в сфере науки. Научное
понятие, как утверждает Риккерт, никогда не может быть копией или отражением
предмета. В любом понятии любой науки воспроизводятся только некоторые стороны или
свойства предмета, абстрагированные или отобранные, почерпнутые из его
действительного содержания в соответствии с той точкой зрения, которой
руководствуется эта наука, и в которой сказывается характерный для нее познавательный
интерес. Действительность предмета, по Риккерту, не может быть воспроизведена в
понятии, поскольку она неисчерпаема. Наука преодолевает "экстенсивное" и
"интенсивное" многообразие познаваемой ею эмпирической действительность не тем, что
она его "отражает", а тем, что она «упрощает» это многообразие. Из бесконечно богатого
содержания предметного мира наука вводит в свои понятия не все его элементы, но
только те, которые оказываются существенными. Развивая этот взгляд Риккерт приходит к
убеждению, будто основная противоположность между естествознанием и историей есть
противоположность двух задач и двух принципов отбора, отделения существенного от
несущественного.
Для истории, с точки зрения Риккерта, характерно изображение или повествование
об однократных, однажды случившихся и неповторимых событиях, а для естествознания установление общих принципов всегда сущего. При этом Риккерт подчеркивает, что для
того, «чтобы ясно выразить требуемое различие, я должен буду разделить в понятии то,
что в действительности тесно связано друг с другом,... мне придется совершенно
отвлечься от тех многочисленных нитей, которые соединяют друг с другом обе группы
наук...»
Хотя формально Риккерт признает равноправие естествознания и истории как двух
одинаково возможных и необходимых логических способов образования понятий, но в
разрезе онтологии Риккерт отдает явное предпочтение истории. Одна из существенных
задач риккертовской методологии состоит в доказательстве мысли, будто естествознание
не есть познание действительности. Ища только общего, оно не может в силу своей
природы выйти из круга абстракций, ибо предмет его исследования - общее - не имеет
действительного бытия, возникая только в результате логического отвлечения.
Совершенно невозможно понять смысл философии Риккерта без уснения того, что вся
риккертовская логика истории зиждется на гносеологической критике естествознания.
Недаром главный труд Риккерта называется «Границы естественнонаучного образования
понятий». В своей критике естествознания кантианец Риккерт, по нашему мнению,
перекликается с иррационализмом. При этом особенность Риккерта в том, что у него
антирационалистическая критика познания с наибольшей резкостью проводится по
отношению к наукам естественным.
Риккерт подчеркивает гносеологические границы естествознания, его якобы
неадекватность, удаленность от подлинной действительности. В противовес этому роду
познания Риккерт выдвигает историю как такую науку, в которой предмет познания и
метод познания наиболее отвечают друг другу. История, по Риккерту, возможна как
наука в силу того, что наряду с природой существует культура как особый объект или
особая сфера опыта.
Для характеристики культурных объектов, определения их специфики по сравнению
с природными объектами, Риккерт вводит понятие, которое является важнейшим в его
философии культуры, в философии истории и логике исторических наук. Именно это
понятие дает принцип, с помощью которого историк отделяет «существенное» от
«несущественного». Это понятие «ценность» - важнейшее понятие философии Риккерта.
Только благодаря этому понятию, уверяет Риккерт, становится возможным отличить
культурные процессы от явлений природы. Только это понятие дает принцип, с помощью
которого историк из неисчерпаемого многообразия индивидуальных элементов
действительности образует некоторое целое, отделяет
«существенное» от
«несущественного».
Ценность, по Риккерту, есть «смысл, лежащий над всяким бытием», мир "состоит из
действительностей и ценностей". Как Вы видите, категория "ценности" не только
дополняет категорию бытия, но и сфера "ценностей" у Риккерта противостоит сфере
"бытия", причем таким образом, что противоположность между ними принципиально не
может быть ни уничтожена, ни хотя бы смягчена. Истинная ценность, как ее понимает
Риккерт, есть ценность самодовлеющая, "совершенно независимая от какой бы то ни было
отнесенности к бытию и тем более к субъекту, к которому она обращается".
По Риккерту, о ценности нельзя сказать, что она "есть", но все же ценность
принадлежит к "нечто", а не к "ничто". Истинная ценность, по Риккерту, есть ценность
самодовлеющая, "совершенно независимая от какой бы то ни было отнесенности к бытию
и тем более к субъекту, к которому она обращается". По Риккерту, мир "состоит из
действительности и ценностей". Ценности не относятся ни к области объектов, ни к
области субъектов. Они "образуют совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту
сторону субъекта и объекта". По Риккерту, отношением ценностей к действительности
определяется высшая задача философии. "Подлинная мировая проблема" философии
заключается именно "в противоречии обоих этих царств": царства существующей
действительности и царства несуществующих, но тем не менее имеющих для субъекта
общеобязательную значимость ценностей. Риккерт полагает, что это противоречие
"гораздо шире противоречия объекта и субъекта. Субъекты вместе с объектами
составляют одну часть мира действительности. Им противостоит другая часть - ценности.
Мировая проблема есть проблема взаимного отношения обеих этих частей и их
возможного единства. По Риккерту, все проблемы бытия "необходимо касаются только
частей действительности и составляют поэтому предметы специальных наук", тогда как
для философии "не остается более ни одной чисто бытийной проблемы". Между
философией и специальным знанием существует принципиальная разница, обусловленная
тем, что перед философией лежит задача познания мирового целого. Мировое целое, по
Риккерту, никогда не может быть задачей специальных наук. Целое действительности
принципиально недоступно нашему опыту и никогда не может быть дано нам. А отсюда
следует, заключает Риккерт, что понятие целого действительности "уже не представляет
собой чистого понятия действительности, но что в нем сочетается действительность с
ценностью". Философия как наука начинается там, где кончается сфера чистой
действительности,и где на первый план выступают проблемы "ценности". Основная для
Риккерта антитеза - "действительности" и "ценности" - в последнем счете восходит к
антитезе этической, к противоположности сущего и должного. Здесь важно сделать
существенное дополнение к уже изученным положениям методологии Риккерта.
Отнесение к ценности, по Риккерту, есть условие не одного только исторического
познания. Во всяком теоретическом познании речь также идет об отношении к ценности.
Всякое познавание по своей природе, оказывается, принципиально "практично".
Итак, прототип дуализма бытия и ценности коренится у Риккерта в конфликте
этического сознания - в противоположности сущего и должного. Этическая основа
философии Риккерта, несомненно, восходит к этическому идеализму Канта и Фихте, к их
учению о "примате" практического разума. В концепции Риккерта в иерархии ценностей
высшее место принадлежит религии. "Только религия, - утверждает Риккерт, поддерживает и укрепляет жизнь в настоящем и будущем, сообщая ей ценность, которую
ее собственная частичная сила ей не в состоянии дать".
Философско-психологические и системотехнические основания методологии.
Указанные основания науки актуализируются исходя из основ человеческой
деятельности. В современной научной деятельности применяется проективный
социотехнический подход. Проект – это ограниченное во времени целенаправленное
изменение отдельной системы с установленными требованиями к качеству результатов,
возможными рамками расхода средств и ресурсов и специфической организацией».
Включение в определение отдельной системы указывает не только на целостность
проекта, но и подчеркивает единственность проекта, его неповторимость и признаки
новизны. Многообразие проектов, с которыми приходится сталкиваться в реальной жизни,
чрезвычайно велико. Они могут сильно отличаться по сфере приложения, предметной
области, масштабам, длительности, составу участников, степени сложности и т.п.
Для удобства анализа проектов, систем управления проектами множество
разнообразных проектов может быть класс сифицировано по различным основаниям. Тип
проекта (по основным сферам деятельности, в которых осуществляется проект):
технический, организационный, экономический, социальный, образовательный,
инвестиционный, инновационный, научно-исследовательский, учебный, смешанный.
Класс проекта. В зависимости от масштаба (в порядке его возрастания) и степени
взаимозависимости выделяют следующие классы целенаправленных изменений:
- работы (операции);
- пакеты работ (комплексы технологически взаимосвязанных операций);
- проекты;
- мультипроекты (мультипроект – проект, состоящий из нескольких технологически
зависимых проектов, объединенных общими ресурсами);
Основания методологии - программы (программа – комплекс операций
(мероприятий, проектов), увязанных технологически, ресурсно и организационно и
обеспечивающих достижение поставленной цели);
- портфели проектов (набор не обязательно технологически зависимых проектов,
реализуемый организацией в условиях ресурсных ограничений и обеспечивающий
достижение ее стратегических целей).
Для описания каждого из перечисленных элементов необходимо учитывать цели,
ресурсы, технологию деятельности и механизмы управления. Каждый из этих аспектов
является определяющим для соответствующего класса целенаправленных изменений:
- для мультипроекта существенным является наличие технологических ограничений
(накладываемых на взаимосвязь входящих в него работ и подпроектов) и ресурсных
ограничений;
- для программы существенным (системообразующим) является достижение цели
при существующих ресурсных ограничениях;
- для портфеля проектов существенным является использование единых механизмов
управления (портфель проектов всегда рассматривается «в привязке» к реализующей его
организации), позволяющих наиболее эффективно достигать стратегических целей
организации с учетом ресурсных ограничений.
Исходя из этого фундаментального понятия «проект», мы можем рассматривать с
общих позиций как разновидности проектов:
– научное исследование;
– практические (практикоориентированные) проекты;
– художественные проекты;
– учебные, образовательные проекты в деятельности каждого обучающегося.
Проектирование – это начальная фаза проекта. Действительно, любая продуктивная
деятельность, любой проект требуют своего целеполагания – проектирования. В
практической деятельности осуществляется проектирование экономических, социальных,
технических, экологических и т.д. систем. Проектируется и любое научное исследование,
и любое художественное произведение. Должна проектироваться и учебная деятельность
– с последней в этом отношении, как мы увидим в дальнейшем, далеко не все в порядке.
Перейдем к следующему понятию – ｫтехнология. Современное понимание: технология –
это система условий, форм, методов и средств решения поставленной задачи. Такое
понимание технологии пришло в широкий обиход из сферы производства в последние
десятилетия. А именно тогда, когда в развитых странах стали выделяться в отдельные
структуры фирмы-разработчики ноу-хау: новых видов продукции, материалов, способов
обработки и т.д. Эти фирмы стали продавать фирмам-производителям лицензии на право
выпуска своих разработок, сопровождая эти лицензии детальным описанием способов и
средств производства – то есть технологиями.
Основания методологии
Естественно, любой проект реализуется определенной совокупностью технологий.
Важнейшую роль в организации продуктивной деятельности играет рефлексия –
постоянный анализ целей, задач процесса, результатов. Таким образом, и методология
научного исследования, и методология практической деятельности, и методология
художественной деятельности, и методология учебной деятельности могут быть
построены в логике категории проекта на триединстве фаз проекта:
– фазы проектирования;
– технологической фазы;
– рефлексивной фазы.
Науковедческие основания методологии
Методология как учение об организации деятельности, естественно, опирается на
научное знание. Исследователь,включаясь в научную деятельность, должен достаточно
четко и осознанно представлять себе – что такое наука, как она организуется, знать
закономерности развития науки, структуру научного знания. Ему также необходимо четко
представлять критерии научности нового знания, которое он намерен получить, формы
научного знания, которыми он пользуется и в которых он намерен выразить результаты
своего научного исследования и т.д. – то есть все то, на что он должен будет опираться в
своей научно-исследовательской деятельности для того, чтобы она была осмысленна и
организованна. Точно так же специалист-практик, включаясь в любую инновационную
деятельность, неизбежно должен будет исследовать все то, что для его целей может дать
современная наука. А для этого также необходимо представлять, какие бывают научные
знания, как они строятся и используются, какую специфику имеет та или иная отрасль
научного знания в плане возможностей ее применения в практике и т.д.
Отрасль науки, которая изучает саму науку в широком смысле слова, называется
науковедением. Она включает в себя целый ряд дисциплин: гносеологию, логику науки,
се- миотику (учение о знаках), социологию науки, психологию научного творчества и т.д.
Методология же науки как учение об организации научно-исследовательской
деятельности. Необходимо также еще развести понятия научное познание и научное
исследование. Научное познание рассматривается как общественно-исторический процесс
и является предметом исследований гносеологии. Исследование (научное)
рассматривается как субъективный процесс – как деятельность по получению новых
научных знаний отдельным индивидом – ученым, исследователем или их группой,
коллективом, что является предметом методологии науки (методологии научного
исследования). Научное познание не существует вне познавательной деятельности
отдельных индивидов, однако последние могут что-то познавать (исследовать) лишь
постольку, поскольку овладевают коллективно выработанной, объективизированной
системой знаний, передаваемых от одного поколения ученых к другому.
Научные знания классифицируются по разным основаниям. Например:
– по группам предметных областей знания делятся на математические, естественные,
гуманитарные и технические;
–
по
способу
отражения
сущности
знания
классифицируются
на
феноменталистские
(описательные)
и
эссенциалистские
(объяснительные).
Феноменталистские знания пред- ставляют собой качественные теории, наделяемые
преимущественно описательными функциями (многие разделы биологии, географии,
психология, педагогика и т.д.). В отличие от них эссенциалистские знания являются
объяснительными теориями, строящимися, как правило, с использованием
количественных средств анализа;
– по отношению к деятельности тех или иных субъектов знания делятся на
дескриптивные (описательные) и прескрептивные, нормативные, содержащие
предписания, прямые указания к деятельности. Оговорим здесь, что содержащийся в
данном подразделе материал из области науковедения, в том числе гносеологии, имеет
дескриптивный характер, однако он, во-первых, необходим как ориентир для любого
исследователя; во-вторых, он является в определенном смысле основой для дальнейшего
изложения прескрептивного, нормативного материала, относящегося непосредственно к
методологии научной деятельности;
– по функциональному назначению научные знания классифицируются на
фундаментальные, прикладные и разработки;
– и так далее (классификаций научных знаний существует много).
Для данного курса наиболее существенной является классификация научного знания
по отнесению к формам мышления – разделение знаний на эмпирические и теоретические.
Эмпирическое знание – это установленные факты науки и сформулированные на
основе их обобщения эмпирические закономерности и законы. Соответственно,
эмпирическое исследование направлено непосредственно на объект и опирается на
эмпирические, опытные данные. Эмпирическое знание, будучи совершенно необходимой
ступенью познания, так как все наши знания возникают в конечном счете из опыта, все же
недостаточно для познания глубоких внутренних закономерностей возникновения и
развития познаваемого объекта.
Теоретическое знание – это сформулированные общие для данной предметной
области закономерности, позволяю- щие объяснить ранее открытые факты и
эмпирические закономерности, а также предсказать и предвидеть будущие события и
факты. Теоретическое знание трансформирует результаты, полученные на стадии
эмпирического познания, в более глубокие обобщения, вскрывая сущности явлений
первого, второго и т.д. порядков, закономерности возникновения, развития и изменения
изучаемого объекта. Чтобы понять эти различия, приведем такой пример. Известный из
школьного курса физики закон Ома – эмпирический закон. Или газовые законы БойляМариотта, Шарля и Гей-Люссака – это также эмпирические законы. А обобщающее эти
газовые законы на основе молекулярно-кинетической теории (модель идеального газа)
уравнение Клапейрона-Менделеева – это теоретическое знание.
Оба вида исследований – эмпирическое и теоретическое – органически
взаимосвязаны и обусловливают развитие друг друга в целостной структуре научного
познания. Эмпирические исследования, выявляя новые факты науки, стимулируют
развитие теоретических исследований, ставят перед ними новые задачи. С другой
стороны, теоретические исследования, развивая и конкретизируя новые перспективы
объяснения и предвидения фактов, ориентируют и направляют эмпирические
исследования.
Лекция 2 Социокультурная детерминация научного познания
Внутренние и внешние факторы развития науки.
Наука играет в развитом обществе весьма значимую роль, и повышенный интерес к
ней социологии вполне закономерен. Не только наука является одной из решающих сил
общественного развития, но и общество во многом определяет ход и специфику научного
познания. Интерес к проблематике социокультурной обусловленности научного познания
постепенно выделил её в качестве особого предмета исследования. Именно на этой почве
активизировались исследования, представленные социологией научного знания.
Социология науки имеет достаточно прочную традицию, представленную идеями
К.Маркса, Э.Дюркгейма, М.Вебера, К. Мангейма. В 50-60-х гг 20 века в работах
американского социолога Р.Мертона была предложена социологическая модель науки,
которая сыграла существенную роль в ориентации современных исследований в этой
области. Р.Мертон исследовал влияние на рост современной науки экономических,
технических и военных факторов. Но главной областью его иследований был анализ
ценностно-нормативных структур, которые определяют поведение человека науки и
которые Мертон обозначил как «научный этос» (нрав,обычай, характер). Всвоих ранних
работах он продолжил и развил поход М.Вебера к анализу социальных истоков
новоевропейской науки, важнейшим из которых он считал связь зарождающейся науки с
пуританской религиозной моралью. Позднее Мертон сформулировал концепцию научного
этоса как набора ценностей и норм, регулирующих научную деятельность. К их числу
Мертон относил универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный
скептицизм. Эта ценностно-нормативная структура, согласно Мертону, устойчиво
воспроизводится в историческом развитии науки и обеспечивает ее существование. На её
основе формируется система конкретных предпочтений, запретов, санкций и поощрений.
Они, в свою очередь, конкретизируются применительно к тем или иным социальным
ролям в рамках института науки. Система институциональных ценностей и норм
стимулирует научный поиск, ориентирует на открытие нового. Открытие поощряется
признанием коллег (званиями, почетными наградами и т.д.). Такого рода поощрения
ценятся в науке больше чем денежное вознаграждение.
Поскольку открытие является главной ценностью, значительное место в научных
сообществах занимают приоритетные споры. Они, согласно Мертону, также регулируются
научным этосом. Невыполнение совокупности этих норм порождает отклоняющееся,
девиантное поведение ученых (плагиат, шельмование конкурентов и т.п.). В дальнейших
исследованиях социологов науки было показано, что выделенные Мертоном ценности и
нормы в реальной научной деятельности могут в конкретных ситуациях
модифицироваться и даже заменяться альтернативными. Американский социолог
И.Митрофф показал на конкретном материале проведенных им исследований, что в
коммуникациях сообщества в ряде конкретных ситуаций эффективными оказываются
регуляторы, альтернативные тем,которые обозначил Мертон. Принцип унивсализма,
который предполагает оценку научных результатов в соответствии с объективными,
внеличностными критериями, в реальной практике не соблюдается. Оценки учеными
результатов своих коллег всегда личностны, эмоционально окрашены. К своим
собственным идеям исследователь чаще всего не относится критически, как это
предполагает мертоновский принцип организованного скептицизма, а отстаивает их,
даже когда сообщество скептически относится к полученным результатам. Открытость
исследований, полагаемая принципом коллективизма часто нарушается режимом
секретности. М. Малкей, американский социолог науки, в своей книге «Наука и
социология знания» отмечал несколько возможностей интерпретации исследований
Мертона и Митроффа. Первый подход связан с утверждением неполноты выделенных
Мертоном компонентов системы институциональных ценностей науки, второй – со
скептицизмом в самом существовании таких универсальных ценностей. Многие западные
социологи науки считают, что поскольку ценностная структура научного этоса
исторически меняется и в конкретной практике научных сообществ могут применяться
альтернативные ценности, сомнительно существование непреходящих, устойчивых
институциональных ценностей.
Из того факта, что в ряде конкретных ситуаций отдельные ученые не соблюдают
строго и неукоснительно общие принципы научного этоса, не следует, что эти принципы
не имеют регулятивной функции и вообще не нужны. Здесь примерно та же ситуация, как
и в следовании принципам нравственности, высказанным в библейских заповедях.
Заповедь «не убий» является идеалом, а в реальной жизни она нарушается. Есть убийства,
за которые следуют самые суровые наказания, и есть убийства, например на войне, при
защите страны, за которые награждают. Однако отсюда не следует, что идеал «не убий»
не играет в общественной жизни накакой роли. Если этот запрет упразднить, то
практически это означало бы поощрение убийства, и общество быстро бы превратилось в
войну всех против всех.
Социология науки центрирует внимание на функционировании и развитии науки как
социального института. В сферу её проблематики попадают, прежде всего, коммуникации
исследователей, организация сообществ, поведение ученых и их различные роли в
сообществе, отношения между различными сообществами, влияние на науку
экономических, политических факторов и т.п. Бесспорно, эти аспекты важны для
понимания науки. Но здесь возникает вопрос: достаточны ли они, чтобы выявить
закономерности её развития? Во второй половине 20-го века в западной философии и
социологии науки обозначились два альтернативных подхода к исследованию
исторического развития науки. В первом развитие науки объяснялось из самого себя –
здесь акцент делался на содержании научного познания, истории научных идей, развитии
концептуального аппарата науки. Этот подход получил название интернализма. Одним из
родоначальником интернализма был Александр Владимирович Койре (Койранский) –
французский философ и историк науки, родившийся в Таганроге в 1882 (1882-1964).
Второй подход ориентировался на анализ влияния на науку социальных факторов. Он
получил название экстернализма. Каждый из этих подходов имел определенные
модификации, представленные «сильной» и «ослабленной» версиями. В частности
сильная версия интернализма была представлена в позитивистской традиции, которая
вообще игнорировала социокультурную детерминацию научного познания. Ослабленная
версия интернализма представлена рядом постпозитивистских концепций философии
науки, которые признавали влияние социокультурных факторов на научное познание. Но
они рассматривались как интегрированные в логику объективного роста знания
(К.Поппер, И. Лакатос, С. Тулмин).Ослабленная версия экстерналистского подхода была
представлена, например, в работах Р. Мертона. Он признавал, что социология науки
должна взаимодействовать с философией и методологией науки. Без этого
взаимодействия, сама по себе она не имеет средств анализа того, как развиваются научные
идеи. Социология науки ставит целью выявить социальные условия и мотивы
исследовательской деятельности. Она имеет свой особый предмет, отличный от предмета
философии науки. Сильная же версия экстерналистского подхода полагает, что поскольку
развитие знания социально детерминировано, то социология науки поглощает
проблематику философии и методологии науки. Основанием для такой точки зрения
является тезис, что для роста научного знания решающими служат процедуры его
социального конструирования в деятельности ученых в лабораториях, цепочки их
решений и обсуждений, коммуникации исследователей, осуществляющих выбор той или
иной концепции. Эта позиция довольно четко излагается К. Кнорр-Цетиной,
специалистом в области микросоциологических исследований науки. Она считает
познавательное отношение «природа – научное знание» внешним для науки и не
раскрывающим механизмы формирования знания. Главными характеристиками этих
механизмов она полагает социальные отношения исследователей в рамках научной
лаборатории. В настоящее время обозначенные подходы (интернализм, экстернализм)
сохраняются. Вместе с тем все актуальнее становится задача разработки таких концепций
развития науки, которые интегрировали бы позитивные элементы, содержащиеся как в
интерналистских, так и в экстерналистских подходах.
Влияние внешних факторов на развитие науки.
Первые исследования по социологии науки начались в 1930-е годы. Среди них
работы Роберта Мертона (1910—2003) «Наука, технология и общество в Англии XVII в.»
(1938г) и «Наука и социальный порядок» (1937г.), в которых Мертон формулирует
институциональную концепцию науки. Критика и переосмысление концепции Мертона
содержится в работах Майкла Малкея (р. 1936).
В отечественном науковедении аспектами социологии науки активно занимались
Владислав Жанович Келле и Самуил Аронович Кугель. Организационной базой
социологических исследований науки в СССР стал Институт истории естествознания и
техники имени С. И. Вавилова (ИИЕТ), в котором в 1979 году был сформирован сектор
социологических проблем науки. В 1996 году Центр социолого-науковедческих
исследований был открыт в филиале ИИЕТ РАН в Санкт-Петербурге (руководитель Н. А.
Ащеулова).
Цель (основная задача) науки, с точки зрения Мертона, заключается в постоянном
росте массива удостоверенного научного знания. Для достижения этой цели необходимо
следовать четырём основным императивам научного этоса: универсализм (внеличностный
характер научного знания), коллективизм (сообщения об открытиях другим учёным
свободно и без предпочтений), бескорыстие (выстраивание научной деятельности так, как
будто кроме постижения истины нет никаких интересов) и организованный скептицизм
(исключение некритического приятия результатов исследования).
По мнению Мертона функциональный смысл указанных императивов ставит
каждого учёного перед следующим набором альтернатив:
 как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но не
торопиться с публикациями
 быть восприимчивым к новым идеям, но не поддаваться интеллектуальной моде
 стремиться добывать знание, которое получит высокую оценку коллег, но работать,
не обращая внимания на оценку результатов своих исследований
 защищать новые идеи, но не поддерживать опрометчивые заключения
 прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы,
но при этом помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество
 быть тщательным в формулировках и деталях, но не быть педантом
 всегда помнить, что знание универсально, но не забывать, что всякое научное
открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено
 воспитывать новое поколение учёных, но не отдавать преподаванию слишком
много времени
 учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него.
Наука как социальный институт. Это достаточно большая отрасль народного
хозяйства. На сегодняшний день в государственную систему научных учреждений входят
сотни институтов и центров Российской Академии Наук (РАН), а также научные
институты и центры Российской Академии Образования (РАО), Российской Академии
Медицинских Наук (РАМН), Российской Академии, Сельскохозяйственных Наук
(РАСХН), Российской Академии, Архитектуры и Строительных Наук (РААСН),
Российской Академии Художеств (РАХ), свыше полутора тысяч отраслевых научноисследовательских институтов. В научно - исследовательских институтах и центрах
работают от нескольких десятков научных сотрудников до нескольких тысяч в крупных
НИИ, а в некоторых оборонных НИИ ранее работало до нескольких десятков тысяч
человек. Основными структурными подразделениями в научных институтах и центрах
являются (по степени убывания численности сотрудников): отделы, лаборатории,
секторы, группы. К научным учреждениям относятся также многочисленные
технологические и проектные институты, конструкторские бюро, научные библиотеки,
музеи и заповедники, зоопарки и ботанические сады. В последнее время широкое
распространение стали получать так называемые научно-технологические парки –
объединения небольших хозрасчетных научно-прикладных фирм, которые проводят
исследования при крупных университетах, ВУЗах, институтах или промышленных
предприятиях и свои результаты внедряют в производство посредством продажи новых
технологий. Значительная часть научного потенциала в любой стране всегда
сосредоточена в высших учебных заведениях. Это объясняется, с одной стороны, тем, что
для обеспечения высокого уровня преподавания в высшей школе необходимы
высококвалифицированные научно-педагогические кадры. С другой стороны, это
позволяет научную молодежь со студенческой поры привлекать к научным
исследованиям. В высших учебных заведениях – университетах, академиях и институтах –
работают в зависимости от численности студентов ВУЗа от нескольких сот до нескольких
тысяч человек профессорско-преподавательского состава. Основным педагогическим и
одновременно научным структурным подразделением ВУЗа является кафедра.
Кроме того, научная работа ведется также в отраслевых институтах (академиях,
университетах) повышения квалификации, например в институтах, академиях повышения
квалификации работников образования, которые имеются во всех регионах Российской
Федерации.
Никакая научная работа невозможна без соответствующей инфраструктуры. Это так
называемые органы и организации научного обслуживания: научные издательства,
научные журналы, научное приборостроение, и т.д., что является как бы подотраслью
науки как социального института. Наука как социальный институт может
функционировать лишь при наличии специально подготовленных квалифицированных
научных кадров. Подготовка научных (научно-педагогических) кадров осуществляется
через аспирантуру или соискательство на уровне ученой степени кандидата наук.
Из числа кандидатов наук через докторантуру или соискательство готовятся
научные (научно-педагогические) кадры высшей квалификации – на уровне ученой
степени доктора наук. Наряду с учеными степенями преподавателям высших учебных
заведений, институтов повышения квалификации присваиваются ученые звания как
ступени их педагогической квалификации: доцента (в основном из числа кандидатов наук
при наличии стажа преподавательской работы в ВУЗе и опубликованных научных трудов)
и профессора (в основном из числа докторов наук при наличии крупных научных работ учебников, монографий и т.д.).
Математический, физический, гуманитарный и процедурно-методические эталоны
научности.
Идеал научности представляет собой систему познавательных ценностей и норм,
выбор, статус и интерпретация которых зависят от широкого познавательного и
социокультурного контекста.
Важно, однако, подчеркнуть, что социокультурная составляющая не находит своего
прямого и непосредственного выражения в содержании идеала научности. Его
содержание составляют характеристики научного знания: описание и объяснение,
построение и организация знаний, доказательность и обоснование. Выбор и
интерпретация этих характеристик в существенной мере зависят от социокультурных
факторов. Параллельно научному исследованию, а на первых этапах даже опережая его,
происходит процесс осознания этих критериев в качестве регулятивных норм, т.е. процесс
их конструирования в качестве стандартов и идеалов научно-познавательной
деятельности.
Структура идеала научности в первом приближении может быть представлена в виде
пирамиды когнитивных ценностей и основанных на них требований, предъявляемых к
результатам научно-познавательной деятельности. Идея иерархической структуры
научного познания получила достаточно отчетливое выражение уже у И.Канта в его
различении «понятия науки» и «науки в собственном смысле». «Всякое учение, – писал
Кант, – если оно есть система, т. е. некоторая совокупность познания, упорядоченного
согласно принципам, называется наукой». Кант утверждал также, что «в любом частном
учении о природе можно найти науки в собственном смысле слова лишь столько, сколько
имеется в ней математики». По поводу вершины пирамидальной структуры идеала
научности существует относительное единство взглядов. Ориентированность на
истинность соответствует наиболее фундаментальным познавательным интересам
человеческого рода и общей тенденции развития научного познания. Основание этой
пирамиды составляют минимальные требования научности, которые сформулированы
ранее. Но при всей существенности универсальных характеристик научности их
демаркационная сила и эвристический потенциал все же невысоки. Большую значимость с
современной точки зрения имеют требования научности, занимающие в общей пирамиде
норм более высокую ступень. Эти требования также образуют некоторые целостные
формирования, объединения и представляют собой то, что И.Кант имел в виду под
выражением «наука в собственном смысле». Предметом нашего дальнейшего
специального исследования будут идеалы, претендующие на роль выражения «науки в
собственном смысле». В современности идеал научности претерпевает существенные
изменения. Происходит, можно сказать, радикальный, качественный переход от веками
утвердившихся классических представлений о науке к некоторому новому, еще
формирующемуся ее образу и идеалу.
Этот переход выражается:
 в кризисе классических представлений об идеале научного знания во всех его
формах и модификациях;
 в выявлении, анализе и резкой критике его фундаментальных основоположений;
 в выдвижении альтернатив основоположениям классического идеала научности;
 в попытках выдвижения новых эталонов, образцов научности.
В этих условиях открытыми и весьма острыми являются многие вопросы, связанные
с идеалом научности. Какова общая тенденция развития идеалов научности? Возможны
ли иные, альтернативные современные формы и идеалы научности? Какие формы
научности, в наибольшей мере, соответствуют идее гуманно-ориентированного,
управляемого научно-технического прогресса?
Классический идеал научности
Классический идеал научности имеет «твердое ядро», состоящее из ряда регулярно
воспроизводимых, стабильно действующих основоположений. Эти основоположения
тесно вплетены в интеллектуальную традицию, сформировавшуюся еще в античности, а
потому длительное время имели характер некоторых очевидностей, альтернатива которым
большей частью не только не формулировалась, но даже и не осознавалась. Выявление и
рациональное критическое обсуждение основоположений классического идеала
становятся возможными лишь в современности, когда после длительнейшей эпохи
развития наступает его фундаментальный кризис и отчетливо намечается переход к
существенно иным представлениям об идеале научного знания. Однако, несмотря на
очевидный кризис, фактически все основоположения классического идеала научности
находят своих активных защитников вплоть до сегодняшнего дня. По поводу ряда
основоположений и их возможных альтернатив ведутся активные дискуссии, исход
которых еще далеко не очевиден. Некоторые из них действительно имеют непреходящую
ценность и в уточненной, модифицированной форме должны пойти в структуру нового,
формирующегося идеала научности.
Одним из центральных основоположений классического идеала научности является
истолкование в нем статуса истины. Истинность является не только нормативной
ценностью, но и необходимой описательной характеристикой любых познавательных
результатов, претендующих на научность. В соответствии с этими классическими
представлениями наука не должна содержать «никакой примеси заблуждений». Данное
основоположение наряду с неадекватным, ошибочным имеет также важный
непреходящий смысл. По сути дела, здесь переплетены два утверждения:
во-первых, правильное, согласно которому истинность является центральным, наиболее
сильным регулятивом научно-познавательной деятельности; во-вторых, ошибочное,
согласно которому истинность должна быть необходимым атрибутом всех
познавательных результатов, претендующих на научность.
Фундаментализм - Подлинное научное знание должно быть обосновано
фундаментальным образом. Данное основоположение в современности чаще всего
обозначают - «фундаментализм». Фундаменталистская парадигма получила выражение во
многих видах и формах. Однако при всем этом многообразии главной, центральной,
базисной для нее была ориентация на принцип достаточного основания. Уже во времена
античности обнаруживается отчетливо выраженное стремление обладать не просто
мнением, возможно даже и истинным, но прочным и надежным знанием, которое не
давало бы никаких поводов для сомнений в его истинности. Поэтому суть собственно
научного познания усматривалась в решении задачи обоснования. Долгая история
фундаменталистской парадигмы есть история постоянных поисков «начал познания»,
исходного пункта для процесса обоснования, «надежного фундамента», на который могла
бы опираться (сводиться к нему или выводиться из него) вся система научных знаний.
К этому фундаменту предъявлялись весьма жесткие требования. Он должен был
быть абсолютно достоверным и надежным. Если такой фундамент найден, все остальные
теоретико-познавательные проблемы, согласно фундаменталистским представлениям,
решаются достаточно просто. Остается лишь с помощью этого фундамента очистить зерна
истин от плевел лжи, заблуждений и, сняв тем самым вопрос о гипотетичности,
проблематичности всего остального знания, возвести величественное здание «строгой
науки». В современности фундаменталистская парадигма подвергается сильнейшей
критике. Вместе с тем имеются и ее защитники. Независимо от исхода дискуссии на
основе общих соображений можно утверждать: обоснование является важнейшей
процедурой научного познания, а признак обоснованности – необходимой
характеристикой и универсальным критерием научности. Однако на основе только общих
соображений уже нельзя сказать, какое конкретное место признак обоснованности будет
занимать в иерархической системе норм нового идеала научности. Ответ на данный
вопрос требует исследования как возможностей потенциала фундаменталистской
парадигмы, тенденций ее исторического развития, так и аргументов, выдвигаемых в
рамках противоположной, антифундаменталистской тенденции.
Методологический редукционизм - основу методологического редукционизма
составляет представление о возможности выработки некоторого универсального (в
историческом и предметном планах) стандарта научности. Это представление служит
питательной почвой двух главных гипотез, определяющих стратегию методологического
редукционизма. Согласно первой из них, нормативный стандарт научности может быть
сформулирован на базе «наиболее развитой» и «совершенной» области познания или даже
теории. Согласно второй, которая может варьироваться по степени жесткости, все прочие
области познания подтянутся к выработанному таким образом единому стандарту
научности. В соответствии со стратегией методологического редукционизма, сегодня
многие ученые и философы эталон научности усматривают в естествознании, а в самом
естествознании чаще всего обращаются к физике. Имеется тенденция рассматривать эту
область научного познания в качестве всеобщего образца. Ориентация на физику ни в
истории, ни в современности не является единственной. В истории философии и
методологии науки известны мощные попытки реализовать стратегию методологического
редукционизма и построить соответствующие идеалы на основе выдвижения в качестве
образцового, эталонного типа познания не только физики, но и математики и социальногуманитарных наук. Однако сегодня возникает вопрос и о возможностях и потенциале
стратегии методологического редукционнзма в целом.
Социокультурная автономия научного знания и методологического стандарта
научности - в соответствии с классическими представлениями фундаменталистски
обоснованное научное знание и сами стандарты его обоснования должны быть полностью
независимыми от социокультурных (социально-экономических, культурно-исторических,
мировоззренческих, социально-политических) условий их формирования. Выводы науки
должны осуществляться в соответствии с универсальными стандартами обоснования и
определяться только самой изучаемой реальностью независимо от социокультурных
условий ее изучения. Данное основоположение классического идеала научного знания на
первый взгляд представляется простой модификацией тезиса о фундаменталистской
обоснованности. Действительно, оба эти основоположения тесно взаимосвязаны. Но все
же последнее из них имеет для классических представлений об идеале научности
наиболее существенный характер. Отказ от фундаменталистской парадигмы далеко не
всегда влечет за собой отказ от представлений о социокультурной автономии научного
знания и его методологических стандартов. Именно по данному вопросу сегодня ведутся
наиболее острые дискуссии, и именно здесь намечается наиболее радикальный отход от
классических представлений о научности. Нередко в этих дискуссиях отстаиваются
гипертрофированные полярные позиции: либо полная социокультурная автономия науки,
либо такая трактовка детерминации науки социокультурными факторами, которая ведет к
фактически полной релятивизации научного познания. Ясно, что реально речь должна
идти о степени и глубине, формах воздействия социокультурных факторов на науку.
Однако ответ на этот реальный вопрос, конечно же, невозможен без анализа аргументов,
выдвигаемых в рамках обеих полярных позиций. Таким образом, к числу главных
основоположений классического идеала научности можно отнести: выдвижение
истинности в качестве описательной и, разумеется, нормативной характеристики,
фундаменталистскую обоснованность, методологический редукционизм, идею
социокультурной автономии научного знания и его методологических стандартов.
Данные основоположения далеко не всегда в явной форме, но всегда в качестве некоторых
самоочевидных являлись исходными принципами, точнее даже, базовым фоном
множества конкретных философско-методологических программ, в которых
формулировался, развивался и модифицировался классический идеал научного знания. В
самих этих конкретных философско-методологических программах «твердое ядро»
основоположений окружалось таким мощным защитным поясом дополнительных
утверждений и аргументов, в котором угасали фактически любые возможные
альтернативы. Рассмотрение основоположений классического идеала научности в чистом
виде становится возможным лишь на определенном этапе в результате взаимодействия
ряда факторов: развития самого конкретно-научного познания, изменения социальнокультурной ситуации, изменения характера соотношения науки и общества. К числу
важнейших факторов, приведших к фундаментальному кризису классического идеала
научности, относится накопление кризисов конкретных философско-методологических
программ, базировавшихся на классических основоположениях. На определенном этапе
происходит как бы переключение «гештальта», и эти кризисы, расценивавшиеся ранее как
частные неудачи реализации классических основоположений, начинают осознаваться как
симптом гораздо более существенного, фундаментального кризиса.
Формы классического идеала - конкретные философско-методологические
программы, в которых получил свое выражение классический идеал научного знания,
характеризуются колоссальным разнообразием. Тем не менее, важнейшие формы
выражения классического идеала научности связаны с некоторыми реальными образцами
научного знания. Разумеется, прямое отождествление идеалов научности и реальных
образцов знания недопустимо. Однако все попытки вывести идеал научности даже из
каких-либо самых общих априорных положений всегда завершались, в конечном счете,
обращением к вполне конкретным, но, как правило, некритично, слепо воспринятым, а
потому абсолютизируемым чертам научной практики. Связь философскометодологических представлений об идеале научного знания с реальными образцами,
эталонами в значительной степени определяется и одним из главных основоположений
классического идеала – методологическим редукционизмом, в соответствии с которым
идеал научности должен формулироваться на базе «наиболее развитой» и «совершенной»
области знания. Кроме того, как хорошо известно, в случае материального воплощения в
реальном образце нормативно-ценностное значение такого идеала существенно
возрастает. Реально в истории в качестве важнейших форм воплощения классических
принципов научности выступали математика, естествознание (преимущественно физика),
гуманитарные науки. Соответственно основными фирмами выражения классического
идеала являлись: математический идеал научности, физический идеал научности,
гуманитарный идеал научности. Поскольку расцвет каждого из них приходится на
определенные исторические периоды, постольку эти идеалы могут рассматриваться и как
определенные исторические этапы развития классического идеала научности.
Дисциплинарные эталоны научности
Математический идеал - еще в античности формируется представление о научности
как наиболее полно воплощенное в математическом знании. Согласно взглядам античных
мыслителей, достоверное знание получают двумя путями. Во-первых, посредством
мимезиса (припоминания) или умозрения. Таким способом пытались найти «первые
начала», общие принципы, которые могли бы быть основой, фундаментом достоверного
знания. Во-вторых, это и был путь построения науки методом логической аргументации и
дедукции из найденных первых начал более частных положений, следствий.
Физический идеал - формирование нового физического идеала происходит в
обстановке, возникшей в связи с бурным развитием экспериментальных исследований.
Многие из основополагающих черт нового идеала были сформулированы Ф.Бэконом,
который писал: «Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он коренится
в эксперименте». С позиций этого идеала существенному переосмыслению подвергается,
прежде всего, значимость математики в познании. Бэкон осознанно рассматривает
математику как вспомогательное средство, как «приложение к естественной философии».
Локк, разграничив науки на три разряда, помещает математику в раздел «естественной
философии», где центральное место занимает физика. Наконец, от Беркли через Юма
вплоть до неопозитивизма и современной «философии науки» ведет свое начало
трактовка математики как конвенциональной, аналитической дисциплины, как лишь
аппарата, инструментального средства научного познания. Подобная интерпретация
математики означает по существу лишение ее статуса науки. Эталоном
естественнонаучного идеала первоначально выступала механика, которую сменил, по
сути, весь комплекс физического знания. Ориентация на этот идеал в химии ярко была
выражена, например, Бертло, в биологии – Шлейденом, а Гельмгольц прямо утверждал,
что «конечная цель» всего естествознания – «раствориться в механике».
Его влияние отчетливо обнаруживается и в традиционно гуманитарных областях.
Воспринятый социально-гуманитарными науками физико-математический идеал, начиная
с XVII в. и вплоть до современности стимулировал многочисленные попытки построения
«социальной механики», «социальной физики», «социальной инженерии». В
современности в наиболее сильной и резкой форме ориентация на физический идеал была
выражена в неопозитивизме, представители которого настаивали на универсальном и
однозначном, решающем значении процедур верификации и фальсификации,
осуществляемых в конечном итоге через физические приборы. Несомненно, комплекс
физических наук демонстрирует высокоразвитое знание. Но насколько полны и
совершенны выявляющиеся в нем требования научности? Какова надежда на возможность
подтягивания к ним других областей знания? Прежде чем пытаться ответить на эти
вопросы, охарактеризуем кратко сами требования. Центральная роль в этом типе
научности принадлежит эмпирическому базису. По сравнению с математическим типом
знания, где допустимы любые логически возможные аксиомы, физическая аксиоматика
имеет фактуальный характер, детерминирована имеющейся эмпирической информацией.
Физическое знание рассматривается как гипотетико-дедуктивное, а потому как
имеющее в той или иной степени вероятностный характер. Заключения физики не так
непреложны, логически допустимо нарушение ее законов в отличие от математических
формул.
Ценность научной гипотезы определяется здесь, прежде всего, плодотворностью ее
прогностической силы, открываемыми ею возможностями предвидения новых фактов и
явлений.
Познавательный интерес физического исследования фиксирован не столько на
предельной строгости и законченности теории, сколько на раскрытии реального
содержания теоретических положений, на развитии теории с целью охвата ею большего
класса явлений.
Физический стандарт научности, безусловно, доказал свою высокую эвристичность
при создании многих теорий, составляющих гордость современной науки.
Вместе с тем стремление придать ему всеобщий характер встречается сегодня с
довольно серьезными возражениями и препятствиями.
Например, связанные с абсолютизацией физикалистского идеала интерпретаций
математики – либо как сугубо эмпирической дисциплины, либо как только «языка науки»
– явно односторонни и не выражают ее действительной природы. Математика является
полноправной наукой, но это не означает необходимости следования в ней требованиям
физического идеала. Так, Дж. Бернал отмечает, что господство ньютоновского идеала
научности имело значительные негативные последствия для развития математики. «В
Англии, – пишет Бернал, – это обстоятельство сдерживало развитие математики вплоть до
середины XIX в.»
Серьезные трудности возникают при распространении данного стандарта научности
на биологическое знание. Нередко это ведет к констатациям «теоретической незрелости
биологии, принижению значимости специфики биологического знания, особенностей
собственно биологического содержания.
Еще более серьезные трудности возникают при распространении значимости этого
стандарта научности на социально-гуманитарное знание. Как метко заметил в свое время
Н.К.Михайловский, абсолютизация физического стандарта приводит к такой постановке
общественных вопросов, при «которой естествознание дает Иудин поцелуй социологии».
Объективизм «любой ценой» часто ведет к проявлению непризнанного, скрытого
субъективизма, к функционированию псевдообъективности.
Гуманитарный идеал
В центре внимания сторонников гуманитарного идеала – активная роль субъекта в
познавательном процессе: в формировании научного знания, в определении путей и
методов исследовательской деятельности, в оценке ее результатов. Разумеется, активность
субъекта в определенных аспектах признается и сторонниками математического и
естественнонаучного идеалов. Никакое познание просто немыслимо без участия
познающих-субъектов. Тем не менее, различия в трактовке вопроса о роли субъективного
фактора в познавательном процессе между приверженцами различных идеалов очень
существенны.
Во-первых, сторонники гуманитарного идеала настаивают на более широкой
трактовке самого субъекта познания. Под субъектом познания они хотели бы понимать не
только носителя «разума», но и человека во всем богатстве его способностей и
возможностей, со всеми его чувствами, желаниями и интересами. Во-вторых, роль
субъекта, согласно взглядам сторонников гуманитарного идеала, не сводится только к
участию в познавательном процессе как таковом, но распространяется также на оценку
познавательных результатов. Другими словами, такие субъективные факторы, как
интересы, потребности, цели, входят в сами стандарты оценки научности гуманитарного
знания. Такое понимание особенностей гуманитарного познания явно не согласуется с
классическими представлениями об идеале научности и вступает в противоречие с одним
из главнейших его основоположении о социокультурной автономии научного знания и
методологического стандарта научности. Специфика гуманитарных наук действительно
состоит в том, что они, в конечном счете, ориентированы на получение результатов,
соотносящихся с целями, ценностными установками развивающегося социальноисторического субъекта.
Конечно, гуманитарные науки продуцируют постоянно расширяющееся специальное
знание, демонстрируя тем самым очевидный познавательный прогресс. Однако вся эта
внутринаучная работа, как отмечают приверженцы гуманитарного идеала научного
знания, получает свой подлинный смысл и значение лишь тогда, когда она включается в
связь с общими интересами, которые придают фактам соответствующий ценностный
статус. Для приобретения культурного влияния, что составляет основную задачу
гуманитарных наук, они должны превратить специальное знание в ценностно-отнесенное
и сделать его достаточно общим достоянием.
Отсюда вытекает то важное обстоятельство, что социокультурная реальность время
от времени рассматривается новыми глазами, с точки зрения иной системы интересов,
сложившихся в новых социально-исторических условиях. История гуманитарных наук, по
их мнению, зависит не только, а может быть, и не столько от специального
познавательного прогресса, сколько от исторических изменений общей системы социокультурных интересов. И все же общественный интерес в науке не может, не должен
подменять научных интересов. Помимо социокультурной, всякое научное познание, в том
числе и гуманитарное, непременно должно характеризоваться внутренней, предметной
обусловленностью. Утрата этой обусловленности есть, по сути, утрата научности, ее
важнейшего, наиболее существенного атрибута. Поэтому общественный интерес в своем
непосредственном виде и в гуманитарном познании не может быть решающим критерием
научности. Его применение предполагает обязательное сочетание с другими
общенаучными нормами, критериями или, говоря шире, традициями.
Гуманитарное познание должно реализовываться не вне, а непременно в рамках
достаточно широко трактуемого общенаучного подхода. Сам по себе гуманитарный идеал
научности не может претендовать поэтому на совершенно самостоятельное значение даже
в своей «собственной» предметной области. Однако, когда основы научности в основных
моментах уже определились, гуманитарный идеал способен внести и вносит
существенную коррекцию в общие представления о научности, более того, может
рассматриваться как переходная ступень к некоторым новым представлениям о
научности, выходящим за рамки классических основоположений.
Итак, можно сделать совершенно определенный вывод: ни одна из программ не
привела к достаточно успешной реализации классических основоположений. Ни один из
вариантов фундаменталистской парадигмы не привел к обнаружению такой
окончательной познавательной инстанции, которая была бы в состоянии совершенно
однозначно отделить истинное научное знание от ложных, неадекватных представлений.
Предложенные стандарты не были достаточно жесткими, чтобы гарантировать отсутствие
всяких «инородных» включений в «тело» науки. Так, математический стандарт
«пропускал» мимикрирующие под него различные схоластические и натурфилософские
построения. Физический стандарт, даже в его наиболее жесткой позитивистской
интерпретации, с одной стороны, отсекал значительную часть самой науки, с другой –
допускал в «тело» науки различные абсурдные построения вроде астрологии и магии, так
как эти построения могли случайным образом получить эмпирическое подтверждение.
Социально-гуманитарный стандарт, как хорошо известно, далеко не в состоянии
гарантировать исключения разных субъективистских, «идеологических» (в смысле
ложного сознания) спекуляций. Несостоятельным оказался и методологический
редукционизм. Ни одна из программ подчинения всего знания какому-либо одному из
идеалов не была успешно реализована до конца. Это, конечно, вовсе не означает, что
такие усилия были безосновательны и совершенно бесплодны. Как раз напротив, часто
они приводили к положительным результатам, способствуя, в конечном счете, развитию
науки. Но нельзя забывать, что подобные попытки имели и немало негативных
последствий. Поэтому в выработке современных представлений о системе норм и
стандартов научности ориентация лишь на одну из областей знания представляется явно
несостоятельной. Необходимо исходить из факта наличия существенно различных форм
реального научного знания, особых типов научности. Единство науки, так же как и
единство мира, вовсе не должно означать их единообразия. Наличие особых форм, типов
научности определяется, прежде всего, многообразием форм объективной
действительности, отражаемой в науке, а также тем, что наука представляет собой
многофункциональный феномен, удовлетворяющий весьма различные потребности
современной культуры, как материальной, так и духовной, что, в свою очередь, находит
определенное отражение в структуре научности. Наконец, завершая выводы относительно
проблем реализации классических основоположений, необходимо отметить, что в связи с
существенными особенностями гуманитарных наук, а также резко возросшей связи всей
науки с потребностями общества под сомнение поставлено положение о социокультурной
автономии научного знания и методологического стандарта научности. Все это дает
основание говорить о кризисе классических представлений об идеале научного знания во
всех его формах и модификациях. Осуществляемая в современности критика этих
основоположений в чистом виде сопровождается выдвижением альтернатив, являющихся
в большинстве случаев прямыми антитезами классическим основоположениям. Это
антифундаментализация, плюрализация, экстернализация в трактовке идеала научности.
Именно в русле данных тенденций и идет формирование новых, существенно иных
представлений об идеале научности.
Виды
критериев
научности:
универсальные,
исторически
преходящие,
дисциплинарные
Считается, что именно критерии научности позволяют субординировать продукты
познания с позиций принадлежности или отдаленности их от науки. Автор монографии
«Критерии научности» В. Ильин подчеркивает, что критерии научности задаются
диспозициями (набором предписаний, инструкций, рекомендаций, императивов,
запретов), санкциями (вступающими в силу вследствие игнорирования или деформации
диспозиций), условиями (фиксирующим»! особенности возможных ситуаций в науке).
Поскольку критерии научности неоднопоряд-ковы, их следует классифицировать и,
согласно мнению В. Ильина, подразделить на три группы.
1. Критерии группы «А» отделяют науку от ненауки при помощи формальной
непротиворечивости, опытной проверяемости, рациональности, воспроизводимости,
интерсубъективности.
2. Критерии группы «Б» представляют собой исторически преходящие нормативы,
требования к рнтологическим схемам, гипотезам существования. Они фиксируют
культурно-стилистические размерности мышления ученых.
3. Критерии группы «В» составляют дисциплинарные критерии научности,
предъявляемые к профессионально расчлененным отраслям знания. Они представляют
собой инструмент аттестации конкретных видов знания и деятельности, отображающие
частные параметры науки.
Неоднозначность логики построения научного знания отмечена многими
философами. Так, М. Мамардашвили в монографии «Формы и содержание мышления»
подчеркивает, что в логическом аппарате науки необходимо различать два типа
познавательной деятельности. К первому отнесены средства, позволяющие получить
массу новых знаний из уже имеющихся, пользуясь доказательством и логическим
выведением всех возможных следствий. Однако при этом способе получения знания не
производится выделение принципиально нового мыслительного содержания 9 предметах
и не предполагается образование новых абстракций. Второй способ предполагает
получение нового научного знания «путем действия с предметами», которые
основываются на привлечении содержания к построению хода рассуждений9. Здесь речь
идет об использовании содержания в каком-то новом плане, никак не следующем из
логической формы имевшихся знаний и любой их перекомбинации, а именно о «введении
в заданное содержание предметной активности».
Логические критерии научного знания.
Непротиворечивость
Рассмотрим два смысла непротиворечивости:
непротиворечивость относительно отрицания. «Единственным ограничением,
накладываемым на возможные типы противоречий в теориях, является недопустимость
логического противоречия. Противоречия же фактов теории допустимы». (Противоречие
фактов теории может быть снято, например, другой интерпретацией). Критерий в данном
смысле — одно из требований дискурсивного (рассудочного) типа мышления — не
способствует экспликации (лат. explicatio — истолкование, объяснение) высших истин, да
и нашего обыденного окружения. Таким образом, требование непротиворечивости в
данном смысле также ограничивает область применения соответствующего знания;
семантическая непротиворечивость.По словам А.Ф.Лосева, чистая наука есть
«совершенно отвлеченная наука как система логических и числовых закономерностей». В
самом деле: даже в дисциплинах естественнонаучного профиля методом науки является
построение абстрактных (отвлеченных от конкретной реальности) моделей. Например,
модель, описывающая абстрактные процессы механикой Ньютона в Евклидовом
пространстве. Применение же в каждом конкретном случае данной модели влечет
ошибку, связанную, например, с неоднородностями и искривлениями реального
пространства.
Таким образом, критерий непротиворечивости в данном смысле эффективен с
позиций относительных истин, но с позиций абсолютных истин наука ему не отвечает (он
оказался сильным). Область применения данного критерия научности ограничена.
Полнота «С формально-логической точки зрения система считается полной, если:
1) все истинные утверждения, которые формулируются в ее языке, могут быть
доказаны (семантическая полнота);
2) присоединение к ней в качестве аксиомы какого-то недоказуемого в ней
утверждения ведет к противоречию (синтаксическая полнота)».
Эмпирические критерии научности
Верификация
Цель науки состоит, согласно неопозитивизму, в формировании базы эмпирических
данных в виде фактов науки, которые должны быть репрезентированы языком,
недопускающим двусмысленности и не выразительности. В качестве такого языка
логическим эмпиризмом был предложен логико-математический понятийный аппарат,
отличающийся точностью и ясностью описания изучаемых явлений. Предполагалось, что
логические термины должны выражать познавательные значения наблюдений и
экспериментов в предложениях, признаваемых эмпирической наукой как предложения
"языка науки".
С введением "контекста открытия" логическим позитивизмом была сделана попытка
переключаться на анализ эмпирических утверждений с точки зрения их выразимости с
помощью логических понятий, исключив, тем самым, из логики и методологии вопросы,
связанные с открытием нового знания.
При этом эмпирическая эпистемология наделялась статусом основания научного
знания, т.е. логические позитивисты были уверены, что эмпирический базис научного
знания формируется исключительно на основе языка наблюдения. Отсюда и общая
методологическая установка, предполагающая редукцию теоретических суждений к
высказываниям наблюдения.
Принцип верификации предусматривал признание обладающими научной
значимостью только те знания, содержание которых можно обосновать протокольными
предложениями. Поэтому факты науки в доктринах позитивизма абсолютизируются,
обладают приматом перед другими элементами научного знания, ибо, по их мнению они
определяют содержательный смысл и истинность теоретических предложений.
Иными словами, согласно концепции логического позитивизма "существует чистый
опыт, свободный от деформирующих влияний со стороны познавательной деятельности
субъекта и адекватный этому опыту язык; предложения, выражаемые этим языком,
проверяются опытом непосредственно и не зависит от теории, так как словарь,
используемый для их формирования, не зависит от теоретического словаря"[1].
Фальсификационизм
К. Поппер предложил другой критерий истинности научного утверждения —
фальсификации.
Наука, по Попперу, — динамическая система, предполагающая непрерывное
изменение и рост знания. Это положение детерминировало иную роль философии науки в
научном познании: отныне задача философии сводилась не к обоснованию знания, как это
было в неопозитивизме, а к объяснению его изменения на основе критического метода.
Так, в "логике научного открытия" Поппер пишет: "центральной проблемой теории
познания всегда была и остается проблема роста знания", а "… наилучший же способ
изучения роста знания — изучение роста научного знания"[3]. В качестве основного
методологического инструмента для этой цели Поппер вводит принцип фальсификации,
смысл которого сводится к проверке теоретических утверждений эмпирическим опытом.
Чем же фальсифицируемость лучше верифицируемости и какова логика рассуждения
Поппера?
Объявив задачей методологии изучение механизмов роста научного знания, Поппер
основывается на понятой и воспринятой реальности, из которой состоит сфера научного
познания. По его глубокому убеждению, наука не может иметь дело с истинной, ибо
научно-исследовательская деятельность сводится к выдвижению гипотез о мире,
предположений и догадок о нем, построению вероятностных теорий, и законов; таков
общий путь познания мира и приспособления наших представлений о нем. Поэтому было
бы, мягко говоря, несерьезно какие-то из этих представлений принимать за истинных, а от
каких-то отказаться, т.е. нет универсального механизма, который бы мог выявить из
многообразия существующих знаний какие из них истинные, а какие являются ложными.
Поэтому задача философии заключается в том, чтобы найти такой способ, который
бы позволил нам приблизиться к истине. В логико-методологической концепции Поппера
находится такой механизм в виде принципа фальсификации. К. Поппер считает, что
научными могут быть только те положения, которые опровергаются эмпирическими
данными. Опровержимость теорий фактами науки, следовательно, признается в "логике
научного открытия" критерием научности этих теорий.
Логическая модель Поппера предполагает новую концепцию развития. Необходимо
отказаться от поиска идеала, окончательно верного решения, и искать оптимальное,
удовлетворительное решение.
Экстралогические критерии научности
Особое внимание привлекает к себе принцип простоты, который может быть
обоснован как онтологически, со ссылкой на гармонию и завершенность, объективно
присущую миру, так и с синтаксической и прагматической точек зрения. Понятие
синтаксической простоты, как отмечают исследователи, задается представлением
оптимальности, удобства применяемой символики, способов кодирования, трансляции.
Понятие прагматической простоты эксплицируется контекстуально посредством введения
представлений о простоте экспериментальных, технических, алгоритмических аспектов
научной деятельности. И именно из этого принципа простоты, с которым связывают
стройность, изящность, ясность теории, вытекает эстетический критерий научности profreglament.ru. В высказываниях многих ученых прочитывается тяга и тоска по красоте
теории. «Темные понятия» уже с самого первого взгляда свидетельствуют о
неудовлетворительности теории.
Когда речь заходит об эстетическом критерии, то с необходимостью следует
ссылка на Пола Дирака, которому принадлежит суждение: «Красота уравнений важнее,
чем их согласие с экспериментом». Альберт Эйнштейн также предлагал применять к
научной теории критерий внутреннего совершенства.
Внедрение идеалов эстетичности в чуждую эстетике и художественному видению
мира автономную сферу строгой науки само по себе является огромной проблемой.
Кеплеру (1571—1630) принадлежит труд с примечательным названием «Гармония мира».
В эпоху средневековья идеи, связанные с постижением скрытых и тайных свойств
природы, формирова-лисьчна основе магико-символического описания явлений. Идея
гармонии мира и образ Солнца как центральный объединяли и древнюю тайную мудрость
герметизма, и новое видение мира, связанное с деятельностью Кеплера и Галилея (1564—
1642). Например, принцип, используемый Бруно (1548—1600) и Коперником, состоящий
в том, что Земля есть некоторый организм, части которого вынуждены двигаться вместе
со всем целым, по свидетельству П.Фейерабенда, мог быть взят из Discourse of Hermes to
Tot. Коперник однажды упоминает Гермеса Трисмегиста, обсуждая положение Солнца, а
именно: «Однако в центре покоится Солнце... которое Трисмегист называет видимым
Богом». Тем самым уже в древней герметической философии мы сталкиваемся с
совершенно правильным восприятием гелиоцентрической Вселенной, которое
основывается на весьма отличной от научно-рациональной в современном смысле этого
слова аргументации - profreglament.ru. Однако для обоснования гелиоцентричности
Вселенной греческой и европейской цивилизации потребовался длительный, исчисляемый
веками и множеством заблуждений путь.
Особое место в массиве критериев научности отведено когерентности. Она
обеспечивает согласованность, взаимосвязанность полученных исследовательских
результатов с теми знаниями, которые уже были оценены как фундаментальные. Тем
самым когерентность обеспечивает сохранность науки от проникновения в нее
претенциозных, не имеющих достаточных оснований суждений и положений.
Нередко указывают также и на прагматический критерий научного знания,
логически вытекающий из существующего как императив требования простоты. Критерий
строгрсти в науке имеет также немаловажное значение. Понятие научной строгости
входит в критерий объективности. Э.Агацци определяет научную строгость «как условие,
предполагающее, что все положения научной дисциплины должны быть обоснованными и
логически соотнесенными».
Иногда законы природы сравнивают с запретами, в которых не утверждается чтолибо, а отрицается. К примеру, закон сохранения энергии выражается в суждении типа:
«Не существует вечного двигателя». Поскольку мы не можем исследовать весь мир для
того, чтобы убедиться в несуществовании всего того, что запрещается законом, того, что
«нечто не существует, никогда не существовало и не будет существовать», с процедурой
фальсифицируемости связывают исключительно эмпирический критерий научности. В
отличие от фальсифицируемости фальсификация представляет собой методологическую
процедуру, устанавливающую ложность гипотезы или теории в соответствии с правилами
классической логики - profreglament.ru. При фальсификации должны быть
сформулированы научные правила, усматривающие, при каких условиях система должна
считаться фальсифицируемой. Фальсификация основывается на фальсифицируемой
гипотезе, которая имеет эмпирический характер.
Лекция 3 Идеалы и нормы современного научного исследования
Природа и структура идеала научности
Обратимся вначале к анализу идеалов и норм исследования. Они включают в себя
идеалы и нормы: 1) доказательности и обоснования знания, 2) объяснения и описания и,
наконец, 3) построения и организации знания. Это - основные формы, в которых
реализуются и функционируют познавательные идеалы и нормы науки. В их содержании
можно обнаружить несколько взаимосвязанных уровней. Первый из них представлен
нормативными структурами, общими для всякого научного исследования. Это инвариант, который конституирует науку, отличая ее от других форм познания
(искусства, обыденного познания, религиозного и мифологического отражения мира и
т.п.). На каждом этапе исторического развития этот уровень конкретизируется
посредством исторически преходящих установок, свойственных науке соответствующей
эпохи. Система таких установок - представлений о нормах объяснений, описания,
доказательности, организации знаний и т.д. выражает стиль мышления этой эпохи и
образует второй уровень в содержании идеалов и норм исследования.
Например, идеалы и нормы описания, принятые в науке средневековья, радикально
отличаются от тех, которые характеризовали науку нового времени. Нормативы
объяснения и обоснования знаний, принятые в эпоху классического естествознания,
отличаются от современных.
Наконец, в содержании идеалов и норм научного исследования можно выделить
третий уровень. В нем установки второго уровня конкретизируются применительно к
специфике предметной области той или иной науки - физики, биологии, химии и т.п.
Очевидно, например, что современная биология не может обойтись без идеи
эволюции. Соответственно, методы историзма органично включатся в систему ее
познавательных установок.
Физика же пока не прибегает в явном виде к этим методам. Если для биологии идея
развития распространяется даже на законы живой природы (эти законы возникают вместе
со становлением живой материи), то физика до последнего времени вообще не ставила
проблемы происхождения действующих во Вселенной физических законов. Характерно,
что фундаментальный постулат физического исследования - принцип воспроизводимости
эксперимента интерпретируется как принцип неизменности физических законов.
Эксперимент, произведенный в разные моменты времени, при прочих равных условиях
должен дать один и тот же результат. Без этого норматива физика не может существовать.
Но в понимание прочих равных условий традиционно вкладывается тот смысл, то и в
различные моменты времени законы природы действуют одинаково. Иначе говоря, во
времени нет выделенных точек, в которых бы менялся характер изучаемых физикой
законов. Эта нормативная установка глубоко проникает в ткань физического
исследования. Она осмысливается в системе физического знания как принцип
однородности времени, с которым, согласно теореме Неттер, неразрывно связан закон
сохранения энергии.
До сих пор физика не подвергала сомнению принцип однородности времени. У нее
не было веских оснований считать изучаемые ею объекты и их законы исторически
возникающими на определенном этапе развития природы. Однако развитие современной
физики и космологии привело к идее сингулярной временной точки, с которой начинается
отсчет физического времени Метагалактики. Вероятно, что физические законы, с
которыми мы имеем дело на современном этапе эволюции Вселенной, формировались в
начале «большого взрыва», а до этого момента они существовали в ином,
трансформированном виде. Во всяком случае, многим физикам идем истории всех
физических объектов, включая элементарные частицы, уже не кажется крамольной, равно
как и идея становления законов, управляющих этими объектами. В физике элементарных
частиц уже сегодня можно найти ряд зародышевых представлений, которые впоследствии
могут привести к формированию эволюционного подхода, вызвать соответствующую
коренную перестройку норм исследовательской деятельности. Но это - дело будущего
(возможно, ближайшего). Пока же можно констатировать довольно существенное
различие в специфике нормативных структур физики и тех естественных наук (биология,
геология и т.д.), для которых органична идея эволюции.
Идеи И. Пригожина выступают первой наиболее значимой исследовательской
программой перестройки современной физики на базе эволюционных представлений.
Характерно, что в рамках этой программы, по существу, представлены вопросы и о новых
нормативах физического исследования. В частности, идея об иерархии внутренних времен
и операторного представления времени в физике9 может быть расценена как первая
попытка предложить схему пространственно-временных измерений с позиций
эволюционного подхода к анализу физических объектов.
В нормативных структурах науки выражены основные характеристики метода, а
метод должен соответствовать объекту. Поэтому специфика исследуемых объектов
непременно сказывается на характере идеалов и норм научного познания и каждый новый
тип системной организации объектов, вовлекаемый в орбиту исследовательской
деятельности, как правило, требует трансформации идеалов и норм научной дисциплины.
Но не только спецификой объекта обусловлено функционирование и развитие идеалов и
нормативных структур науки. В их системе выражен определенный образ познавательной
деятельности, представление об обязательных процедурах, которые обеспечивают
постижение истины. Этот образ всегда имеет социокультурную размерность. Он
формируется в науке, испытывая влияние мировоззренческих структур, лежащих в
фундаменте культуры той или иной исторической эпохи, и несет на себе отпечаток этого
влияния. Последнее определяет специфику обозначенного выше второго слоя содержания
идеалов и норм исследования, который выступает базисом для формирования
нормативных структур, выражающих особенности различных предметных областей
науки. Именно в рассматриваемом слое содержания идеалов и норм науки отчетливо
прослеживается их зависимость от культуры эпохи, от доминирующих в ней
мировоззренческих установок и ценностей. Поясню сказанное примером. Известный
естествоиспытатель XVIII столетия Ж. Бюффон, знакомясь с трактатами натуралиста
эпохи Возрождения У. Альдрованди, выражал крайнее недоумение по поводу ненаучного
способа описания и классификации явлений. Например, в трактате о змеях Альдрованди
наряду со сведениями, которые и естествоиспытатели последующих эпох отнесли бы к
научному описанию (виды змей, их размножение, действие змеиного яда и т.д.), включил
описание чудес и пророчеств, связанных с тайными знаками змеи, сказания о драконах,
сведения об эмблемах и геральдических знаках, созвездиях Змеи, Змееносца, Дракона и
связанных с ними астрологических предсказаниях и т.п.10
Такие способы описания - отголоски познавательных идеалов, характерных для
культуры средневековья. Они были порождены доминирующими в ней
мировоззренческими установками, которые определяли восприятие, понимание и
познание человеком мира. В системе таких установок земной, человеческий мир
(микрокосм) представлялся как воплощение божественного архетипа - “мира высших
сущностей” и воспринимался как “уменьшенное воспроизведение” универсума
(макрокосма). Сущность мира усматривалась в акте его творения, а закон творения
интерпретировался как закон аналогии: человек, согласно христианскому мировоззрению,
создан по образу и подобию бога, а человеческий мир - по аналогии с “божественным
порядком высших сущностей”.
Познание мира трактовалось как расшифровка смысла, вложенного в вещи и
события актом божественного творения. Последние же рассматривались как дуально
расщепленные вещи и события - их природные свойства воспринимались одновременно и
как знаки божественного помысла, воплощенного в мире.
В соответствии с этими мировоззренческими презумпциями формировались идеалы
объяснения и описания, принятые в средневековой науке. Описать вещь или явление значило не только зафиксировать признаки, которые в более поздние эпохи (в науки
нового времени) квалифицировались как природные свойства и качества вещей, но и
обнаружить “знаково-символические” признаки вещей, их аналогии, “созвучия” и
“перекличку” с другими вещами и событиями универсума.
9
Пригожин И. От существующего к возникающему. М., 1985. С. 201-213, 232-236, 246-255
Фуко М. Слова и вещи. М., 1977. С. 87
10
Поскольку вещи и явления воспринимались как знаки, а мир трактовался как
своеобразная книга, написанная “божьими письменами”, постольку словесный или
письменный знак и сама обозначаемая им вещь могли быть уподоблены друг другу.
Отсюда в описаниях и классификациях средневековой науки реальные признаки вещи
часто объединяются в единый класс с символическими обозначениями и языковыми
знаками. С этих позиций вполне допустимо, например, сгруппировать в одном описании
биологические признаки змеи, геральдические знаки и легенды о змеях, истолковав все
это как различные виды знаков, обозначающих некоторую идею (идею змеи), которая
вложена в мир божественным помыслом.
Истина как высшая познавательная ценность
Впервые философское понятие истины введено Парменидом как
противопоставление мнению. Основным критерием истины признавалось тождество
мышления и бытия. Наиболее разработанной теорией истины в античной философии
выступала концепция Платона, согласно которой истина есть сверхэмпирическая идея
(вечный «эйдос истины»), а также вневременное свойство остальных «идей».
Причастность человеческой души миру идей связывает душу с истиной. В средневековой
философии Августин, опиравшийся на взгляды Платона, проповедовал учение о
врождённости истинных понятий и суждений (в XVII в. эта концепция развивалась
Р.Декартом). Начиная с XIII в. была распространена теория Фомы Аквинского,
придерживавшегося учения Аристотеля и развивавшего это учение с позиции
гармонического единства познающего разума и верующего (христианского) мышления.
До сих пор наиболее распространенной концепцией истины является
корреспондентская или классическая концепция истины. Её основные положения
сформулированы Аристотелем, главное из них сводится к формуле:- истина есть
соответствие вещи и интеллекта (лат. veritas est adaequatio rei et intellectus). В
классическом смысле истина — это адекватная информация об объекте, получаемая
посредством чувственного и интеллектуального изучения либо принятия сообщения об
объекте и характеризуемая с позиции достоверности. Более упрощенная трактовка
совпадает с таким тезисом:- истина есть адекватное отображение действительности в
сознании.
Понимание истины как соответствия знаний и вещей было свойственно в античности
Демокриту, Эпикуру, Лукрецию. Классическая концепция истины признавалась Фомой
Аквинским, Г. Гегелем, К. Марксом и другими мыслителями. В частности, французские
философы-сенсуалисты (например, Э. Кондильяк) определяли истину, постулируя её в
своих формулах в принципе как адекватное отображение действительности и тем самым
присоединяясь к приверженцам корреспондентской теории. Общая ориентация на
классические воззрения присуща также и некоторым философам XX в. (А. Тарский, К.
Поппер и др.).
В классической концепции действительность трактуется, главным образом, как
объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания.
Действительность включает в себя не только воспринимаемый мир, но и субъективную,
духовную сферу. Особым образом здесь следует сказать о познании; его результат
(истина), а также сам объект познания понимаются неразрывно связанными с предметночувственной деятельностью человека. Позднее к этому прибавилось понимание истины не
только как статичного явления, но и как динамичного образования или процесса.
Некоторые сторонники классической концепции трактовали истину более
возвышенно, но также и более неопределенно. Они понимали истину как свойство
субъекта, совпадающее с его согласием с собой, комплексом априорных форм
чувственности и мышления (И. Кант) или даже в виде вечного, вневременного,
неизменного и безусловного свойства идеальных объектов (Платон, Августин).
Сторонники таких воззрений составляли достаточно многочисленную группу философов.
Они видели истину в идеале, в некотором недостижимом пределе. Это понимание долгое
время господствовало, имея таких последователей как Р. Декарт, Б. Спиноза, Г. Лейбниц,
И. Фихте и другие мыслители.
В границах ещё одного направления, эмпиризма, истина понималась как
соответствие мышления ощущениям субъекта (Д. Юм в XVIII в., Б. Рассел в ХХ в.), либо
в качестве совпадения идей и поступков со стремлениями личности (У. Джемс, Х.
Файхингер). Р. Авенариус и Э. Мах понимали истину как согласованность ощущений. М.
Шлик и О.Нейрат рассматривали истинность как последовательную связь предложений
науки и чувственного опыта. Конвенционалисты (например, А. Пуанкаре) утверждали, что
дефиниция истины и её содержание носят условно-договорный характер.
С конца XIX — середины XX вв. в философии усиливается иррационалистический
подход к пониманию истины. Ф. Ницше связывал истину с идеями вечного возвращения и
переоценки ценностей. Ж.-П. Сартр считал, что сущность истины есть свобода;
экзистенциалисты в целом противопоставляли объективной истине представление о
личной истине, в границах которой интуитивно раскрывается бытие в его подлинности.
Согласно наиболее распространенным воззрениям в западной философии середины
XX в. истина есть особый идеальный объект (Ж. Маритен, Н. Гартман и др.). Такое
понимание истины неразрывно связано с пониманием бытия как трансцендентного,
сверхчувственного и рационально до конца не постижимого феномена.
Одним из важных итогов философских исследований выступает различие между
абсолютной и относительной истиной. Абсолютная истина — это полное, исчерпывающее
знание о мире как о сложно организованной системе. Относительная истина — это
неполное, но в некоторых отношениях верное знание о том же самом объекте.
Также необходимо выделить тезис о конкретности истины. Конкретность истины
есть зависимость знания от связей и взаимодействий, присущих тем или иным явлениям,
от условий, места и времени, в которых знания существуют и развиваются. В содержание
этого тезиса входит идея, которая была востребована в сравнительно позднее время при
достижении понимания мира как динамичного целого, изменяющейся материальной
системы.
В некотором смысле доводя эту точку зрения до логического завершения, теоретики
постмодернизма (Ж. Деррида, Ж. Делез) изображали познание в качестве обреченного на
неудачу процесса вечной «погони» за истиной как иллюзией или «симулякром».
Абсолютная истина — источник всего, то, из чего все изошло. Абсолютная истина
не есть истина как процесс, она статична, неизменна (если она динамична, то она может
стать более или менее абсолютной, следовательно, становится относительной истиной).
Именно познание абсолютной истины есть то благо, к которому должна стремиться
философия, однако чаще наблюдается уход современной философии от онтологических
вопросов. Человеческий разум всегда будет ограничен определенными рамками, и у него
нет возможности раскрыть полностью абсолютную истину. В некоторых религиях (в
частности, в христианстве) эта проблема преодолевается тем, что абсолютная истина сама
открывается человеку, поскольку признается личностность последней (абсолютная истина
есть Бог). Другого адекватного решения вопроса об абсолютной истине философия
предложить не смогла, т.к. философские системы ограничены по вышеуказанной причине
ограниченности создавшего их человеческого разума, и создаваемые ими категории,
претендующие на название "абсолютная истина", отрицают сами себя (кстати, в
диалектическом развитии), что в приводит к нигилизму. Последний в общих чертах
сводится к утверждению, что "всякая истина относительна", которое тоже характеризуется
самоотрицанием, поскольку носит характер абсолютный.
Относительная истина — философское понятие, отражающее утверждение, что
абсолютная истина (или истина в последней инстанции) труднодостижима. Согласно этой
теории, можно только приближаться к абсолютной истине, и по мере этого приближения
создаются новые представления, а старые отбрасываются. Теории, утверждающие
существование абсолютной истины, часто называют метафизикой, относительной
истины — релятивизмом. Понятие относительной истины используется в учении о
диалектике. Разновидностью относительной истины является правда. Относительная
истина всегда отражает текущий уровень нашего знания о природе явлений. Например,
утверждение «Земля вертится»— абсолютная истина, а утверждение о том, что вращение
Земли происходит с такой-то скоростью,— относительная истина, которая зависит от
методов и точности измерения этой скорости.
Основоположения классического идеала научности
Перестройка идеалов и норм средневековой науки, начатая в эпоху Возрождения,
осуществлялась на протяжении довольно длительного исторического периода. На первых
порах новое содержание облекалось в старую форму, а новые идеи и методы
соседствовали со старыми.
Поэтому в науке Возрождения мы встречаем наряду с принципиально новыми
познавательными установками (требование
экспериментального подтверждения
теоретических построений, установка на математическое описание природы, и довольно
распространенные приемы описания и объявления, заимствованные из прошлой эпохи.
Показательно, что вначале идеал математического описания природы утверждался в
эпоху Возрождения, исходя из традиционных для средневековой культуры представлений
о природе как книге, написанной “божьими письменами”. Затем эта традиционная
мировоззренческая конструкция была наполнена новым содержанием и получила новую
интерпретацию: “Бог написал книгу природы языком математики”.
Итак, первый блок оснований науки составляют идеалы и нормы исследования. Они
образуют целостную систему с достаточно сложной организацией. Эту систему, если
воспользоваться аналогией А. Эддингтона, можно рассмотреть как своего рода “сетку
метода”, которую наука “забрасывает в мир” с тем, чтобы “выудить из него определенные
типы объектов”. “Сетка метода” детерминирована, с одной стороны, социокультурными
факторами, определенными мировоззренческими презумпциями, доминирующими в
культуре той или иной исторической эпохи, с другой - характером исследуемых объектов.
Это означает, что с трансформацией идеалов и норм меняется “сетка метода”, и,
следовательно, открывается возможность познания новых типов объектов.
Особенности современного идеала научности: антифундаментализм, плюрализм,
экстернализм
Новый, неклассический идеал научного знания находится еще в процессе
формирования. Этот процесс идет по двум основным направлениям: во-первых, он
проявляется в резкой критике основоположений классического идеала; во-вторых,
выражается в попытках формулировки некоторых позитивных альтернатив классическому
идеалу научного знания. Рассмотрим формирование нового идеала научного знания
последовательно по этим двум основным направлениям. Формирование нового идеала
научности через критику классического идет, как было указано выше, по линии
антифундаментализации, плюрализации, экстернализации. В чем суть этих тенденций,
отчетливо проявляющихся в современной мировой философии и методологии науки?
Антифундаментализация - фундаменталистская парадигма на протяжении всего
огромного по длительности срока своего существования претерпевала перманентный
кризис. Обосновывающие инстанции, с которыми связывали надежды окончательного
обоснования, с течением времени обнаруживали свое несовершенство и
проблематичность. Как крупнейшее изменение в рамках фундаменталистской парадигмы
можно рассматривать переход от математического идеала к физическому идеалу
научности и связанную с этим переходом смену обосновывающих инстанций. В первом
случае в качестве идеальной обосновывающей инстанции выступали аксиомы и
постулаты разума, во втором – познавательные элементы эмпирического уровня.
Относительно более мелкие изменения фундаменталистской парадигмы происходили в
рамках как математического, так и физического идеалов. В основном они были связаны с
различной интерпретацией обосновывающих инстанций. Так, в рамках математического
стандарта научности постепенно отказались от требований самоочевидности и
наглядности, предъявлявшихся к аксиомам и постулатам на ранних стадиях развития
этого стандарта. Эти требования были заменены требованиями полноты, независимости,
непротиворечивости системы аксиом. Существенно различным образом, как хорошо
известно, трактовались обосновывающие инстанции в рамках эмпирической традиции,
тесно связанной с физическим идеалом: «факты», «комплексы ощущений»,
«протокольные предложения» и т.д.
Однако, несмотря на постоянно переживаемый, перманентный кризис,
фундаменталистская парадигма всякий раз успешно выходила из него посредством
выдвижения новых окончательных обосновывающих инстанций, либо путем снятия
сомнений в совершенстве традиционного фундамента, либо посредством его новых
интерпретаций. Радикальное сомнение в состоятельности фундаменталистской парадигмы
в целом объективно возможным становится на базе широкого развития гуманитарных
наук и осознания особенностей реальных норм и ценностей осуществляемого в них
познания реальности. Гуманитарное познание по своей сути является принципиально не
замкнутым, открытым по отношению к социально-культурным воздействиям.
Субъективные элементы социально-исторического порядка являются неотъемлемой
составной частью гуманитарно-научных, исследований. Социально-культурная
обусловленность гуманитарного познания в сочетании с идеей исторической
изменчивости социально-культурных факторов, строго говоря, гасит любую надежду на
достижение окончательной его обоснованности. Однако ранние выразители и защитники
гуманитарного идеала не решались еще на радикальный разрыв с классическими
представлениями о научности. В целях достижения классической фундаменталистской
обоснованности в гуманитарном познании неокантианцы, в частности Риккерт,
приписывали статус обосновывающей инстанции системе ценностей, помещая ее в особое
царство, лежащее «по ту сторону» субъекта и объекта. Дильтей считал главной задачей
гуманитарных наук достижение подлинного понимания замыслов творцов и смысла их
произведений, мотивов поведения исторических деятелей, социокультурной значимости
исторических событий. Эту задачу вполне в духе фундаментализма он видел возможным
разрешить посредством специфических герменевтических методов, которые приводят к
достижению единства между интерпретатором и интерпретируемым. Одним из главных
приемов при этом является так называемый эпистемологический или герметический круг,
в движении по которому интерпретатор, соотносясь с реальностью, постоянно уточняет
смысл интерпретируемых текстов или исторических событий. Несмотря на объективную
возможность преодоления фундаменталистской парадигмы с позиций гуманитарного
идеала, эта возможность не была реализована его ранними сторонниками и выразителями.
Гораздо более существенной по своим последствиям для судьбы фундаменталистской
парадигмы оказалась имманентная критика естественнонаучного варианта классического
идеала научности, и, прежде всего, кризис логического позитивизма. Здесь важно
отметить ключевое значение переинтерпретации роли интерсубъективного опыта для
научного познания, осуществленной в концепции К.Поппера.
Опыт в концепции Поппера не является больше фундаментом, обосновывающей
инстанцией познания, его функция состоит исключительно в том, что он представляет
собой критическую, т.е. потенциально опровергающую, инстанцию для различных
познавательных конструкций, выдвигаемых научных гипотез. Значение опыта состоит не
в подтверждении, а в опровержении, фальсификации научных гипотез. Непосредственным
и ближайшим следствием такого переосмысления функции опыта является
«фаллибилизм», учение о гипотетическом характере познания, оставшемся без
поддерживающего его фундамента. «Коперниканский переворот» в учениях о познании и
науке, которым мы обязаны, прежде всего, К.Попперу, – пишет Х.Шпиннер, – есть
переход от ориентированного на оправдание эпистемологического центризма и
фундаментализма к фаллибилизму». Антифундаменталистские идеи и представления в
современности пытаются распространить не только на естествознание, но и на
математику. Так, И.Лакатос, как известно, в свое время дал «квазиэмпиристскую»
трактовку математики, важным элементом которой было отрицание ее
фундаменталистской обоснованности (посредством очевидных аксиом) и особой
надежности. Еще ранее антифундаменталисткая трактовка математики, но в существенно
другой форме была дана Л.Витгенштейном. Наиболее обстоятельная и целенаправленная
критика фундаментализма в его обобщенном виде осуществлена представителями
«критического рационализма» Г.Альбертом и Х.Шпиннером.
«Трилемма Мюнхаузена»: бесконечный регресс в обосновании; эпистемический круг;
произвольная остановка процесса обоснования
Г.Альбертом было выдвинуто и многократно воспроизведено радикальное, как ему
представляется, возражение против обобщенной фундаменталистской модели научного
познания. Это возражение, состоящее в обнаружении порочного недостатка в самой
структуре фундаменталистской парадигмы, получило наименование «трилеммы
Мюнхаузена». Классический познавательный идеал, по мнению Альберта, встречается с
радикальными затруднениями в своих попытках обнаружения «фундамента», «последнего
основания» для всей познавательной конструкции. Всякая попытка абсолютного
обоснования оказывается такой же безнадежной, как и попытка вытащить себя из болота
за собственные волосы. Требование абсолютного обоснования ведет к трем возможным,
но равным образом неприемлемым решениям: бесконечному регрессу, который
неосуществим; эпистемологическому кругу, который неэффективен; остановке процесса
обоснования, которая всегда в той или иной степени произвольна. Таким образом,
антифундаменталистская тенденция выглядит достаточно мощной и представительной.
Она просматривается в истолковании всех важнейших областей научного познания:
математического, естественнонаучного, гуманитарного. В ней выражен действительно
существенный отход от классических представлений об идеале научного знания. Следует
отметить, что здесь излишне резко противопоставляются процессы обоснования и
развития знания. Между тем такого резкого различия в развитии научного знания нет и
быть не может. Обоснование – важнейшая научная процедура, неотъемлемая часть
научного арсенала. В действительности обоснование является неотъемлемым моментом
развития науки. Критика фундаментализма и противопоставление обоснования и развития
знаний имеют глубокий смысл и огромное значение в нормативно-ценностном аспекте.
Реально здесь речь идет о статусе обоснования как норматива научности. Объективно
критика фундаментализма ведет к понижению статуса этого норматива, к ликвидации
претензий признака обоснованности в его традиционной трактовке быть ведущим в новом
познавательном идеале.
Плюрализм на уровне эмпирического описания, на уровне конкретно-научных теорий,
на уровне стандартов научности.
Плюрализация - в современной западной философии и методологии науки наиболее
влиятельны концепции, в которых наука рассматривается не как единое, связанное целое,
а как совокупность различного рода парадигм (Кун), эпистем (Фуко), исследовательских
программ (Лакатос), исследовательских традиций (Лаудан), идеалов естественного
порядка
(Тулмин),
методологических
стандартов,
определяемых
разными
познавательными интересами (Хабермас). Широкую известность и большое влияние
приобрела методологическая концепция П.Фейерабенда, где плюралистическая тенденция
в истолковании науки доведена до своего логического предела. Идея плюрализма
научного познания объединяет сегодня западных философов самых различных
направлений: постпозитивизма, герменевтики, структурализма, социологии знания.
Получив свое первоначальное выражение главным образом в концепциях методологов,
ориентированных на социально-гуманитарные науки, идея плюрализма приобрела
наивысшую популярность и силу последующего использования ее в концепциях
постпозитивистов, ориентированных, как известно, на комплекс естественнонаучных,
главным образом физико-математических, концепций. Причины столь широкого, почти
всеобщего распространения плюралистических трактовок науки коренятся не только в
общем усилении идеи плюрализма в современной культуре. Не в последнюю очередь это
явление порождено прогрессом самого научного познания:
 интенсивным
обновлением
и
существенным
преобразованием
фундаментальнейших научных понятий, открытием новых методов,
 расширившимся многообразием исследовательских подходов,
 возрастанием воздействия науки на все стороны общественной жизни,
 усилением интереса к науке,
 расширением конкретных знаний об этом уникальном феномене современности.
Весь этот комплекс факторов сделал особенно очевидной несостоятельность долгое
время господствовавших в философии и методологии идей о социальной автономии
науки, кумулятивном характере научного прогресса и методологическом единообразии
всех областей научного знания. Кризис этих идей в современной методологии науки
повлек за собой их вытеснение большей частью противоположными. Уровни, формы,
виды выражения плюралистической позиции в истолковании науки весьма различны.Она
может выражаться на уровне эмпирического описания, например, таких наук, как
социология, психология, социогеография. Другой уровень выражения плюрализма –
теоретически обоснованный. В свою очередь, теоретически обоснованный плюрализм
также разнообразен. С точки зрения одних методологов, например И.Лакатоса,
Г.Альберта, плюрализм, многообразие допустимы и должны быть признаны позитивными
по отношению к исследовательским подходам и конкретно-научным теориям об одной и
той же предметной области, но не по отношению к стандартам их оценки, т.е. не по
отношению к стандартам научности. Другие методологи (П.Фейерабенд, Х.Шпиннер)
идут гораздо дальше и не только распространяют плюрализм на стандарты научности, но
утверждают о фактической равноценности стандартов научности и иных познавательных
стандартов. Так, Фейрабенд исходит из того, что разделение науки и ненауки не только
искусственно, но и вредно для развития познания. Для развития познания важно получать
определенные содержательные результаты, а не тупоумно следовать одному
определенному стандарту, превращая его в фетиш. «Все методологические предписания, –
утверждает Фейерабенд, – имеют свои пределы, и единственным «правилом», которое
сохраняется, является правило «все дозволено».Развивая эту мысль, он идет до конца и
пытается доказать фактическую равнозначность науки и мифа. В этих рассуждениях
имеется определенный рациональный смысл. Критика Фейерабендом априорного
убеждения в превосходстве современной научно-технической цивилизации является
справедливой. Достижения ранних культур весьма значительны даже в сопоставлении с
нашим временем.
Справедливым представляется и предложение Фейерабенда рассматривать иные
традиции и формы человеческого существования не только и не столько в качестве
музейных экспонатов, сколько в качестве открытых возможностей нашей собственной
жизни. Особенно актуально это в современных условиях, когда выявились не только
достижения, но и проблемы, противоречия современной научно-технической
цивилизации. И все же, учитывая все эти реальные аспекты, обусловившие позицию
Фейерабенда, нельзя согласиться с его тезисом о фактической равнозначности науки и
мифа. Научное теоретическое понимание даст гораздо более широкий по своему охвату
срез объективной действительности и в отличие от других форм понимания дает
объяснение наиболее существенным объектам современной жизненной практики –
технологическим системам.
Что касается альтернативных проектов человеческого существования, то по
современным оценкам, как подчеркивалось выше, они могут иметь лишь
вспомогательное, но не ведущее значение для решения современных фундаментальных
проблем развития человеческого рода. Нет абсолютной равнозначности и между
различными стандартами научности. В противоположность Фейерабенду можно все же
утверждать, что дозволено не все, не всегда и не везде. Плюралистическая тенденция, так
же как и антифундаменталистская, имеет, прежде всего, критическую направленность,
ведет к преодолению классических представлений об идеале научного знания. Однако
если антифундаментализм подрывает классический идеал как бы изнутри, раскрывая
несостоятельность идеи абсолютной обоснованности, то плюрализация подрывает
монополистические притязания классического идеала преимущественно извне,
демонстрируя и обосновывая множественность и эффективность иных идеалов и
стандартов. Связь антифундаменталистской и плюралистической тенденций
обнаруживается не только в общекритической направленности, но и еще в одном, с точки
зрения целей нашего исследования особенно важном и существенном плане. Для обеих
тенденций характерно рассмотрение в качестве эталонного не состояния готовой,
завершенной науки, а науки, находящейся «на марше», в процессе развития. Другими
словами, в соответствии с этими двумя тенденциями наука и выработанные в ней
методологические стандарты все больше рассматриваются не как самоцель, а как средство
решения проблем. На смену фундаменталистской обоснованности как ведущей ценности в
классическом идеале научности все больше выдвигается критерий эффективности в
решении проблем: способность науки быть эффективным средством решения
разнообразных познавательных проблем.
Важно отметить, что даже в крайней анархистской форме плюрализма эта ценность
сохраняет особое значение, являясь универсальной по отношению ко всем системам
методологических стандартов. Так, Шпиннер прямо указывает, что «способность науки
решать проблемы» является общей основой сравнения, «метаметодологическим
стандартом». И даже у Фейерабенда эпистемологические стандарты обязаны доказать
свою эффективность в решении проблем определенной формы жизненной практики.
Таким образом, способность решать проблемы выдвигается в качестве ведущей ценности
нового, формирующегося идеала научности. Сам новый формирующийся идеал научности
в соответствии с этой тенденцией должен допускать различные наборы методологических
стандартов, объединяемых в относительно самостоятельные идеалы научности,
конкурируя друг с другом в решении научных проблем.
Экстернализм как отказ от социальной автономии науки
Экстернализация - экстерналистская тенденция, все более проявляющаяся в
современной методологии науки, выражает наиболее радикальный разрыв с
классическими представлениями об идеале научного знания.
Фундаменталистски обоснованное научное знание, согласно классическим
представлениям, должно быть полностью независимым от социальных (социальноэкономических,
культурно-исторических,
мировоззренческих,
социальнопсихологических) условий его формирования; выводы науки должны определяться только
самой изучаемой реальностью, но не социальными условиями ее изучения.
Строго говоря, сами процедуры обоснования и интерсубъективной проверки для
классических представлений о научности имели подчиненное значение. Эти процедуры
должны были обеспечить полную социальную автономность, независимость и
стабильность, а тем самым, как казалось, и объективность продуктам научной
деятельности.
Принятие общего тезиса о социальной обусловленности научной деятельности
сочетается обычно с существенно различными представлениями и оценками относительно
характера и степени этой обусловленности. Для правильного понимания сути проблемы
принципиально важно учитывать, по крайней мере, три аспекта науки:
актуальное исследовательское поведение ученых;
методологические стандарты оценки результатов научно-исследовательской
деятельности;
содержание научных утверждений, гипотез, теорий и т.д.
Сегодня фактически не подвергается сомнению важная роль социокультурных
факторов в первом из этих аспектов. Общие социально-культурные условия, а также
моральные нормы и даже личная склонность могут воздействовать на выбор проблемы
исследования,
наиболее
эффективного
метода
исследования.
Социальные,
мировоззренческие, политические факторы могут значительно стимулировать либо
затормаживать исследования в какой-либо частной проблемной сфере, исследовательской
области.
Таким образом, согласно современным представлениям, в данном аспекте
социокультурные ценности входят в научно-исследовательский процесс важным
мотивирующим фактором.
Подчеркивая общее согласие по данному вопросу в наше время, отметим, однако,
что для классических представлений было характерно убеждение в возможности создания
«логики открытия», которая бы позволяла вне зависимости от всяких внешних
социокультурных условий получать важные познавательные результаты. Так что
современное согласие есть результат довольно длительного развития, в ходе которого
происходило постепенное смягчение ригоризма методологического мышления в
отношении зависимости научного познания от социокультурных ценностей.
Эта общая позитивная тенденция в методологическом мышлении приводит к
попыткам некоторых методологов, главным образом представителей «социологии
знания», доказать возможность прямого влияния социокультурных факторов на
содержание научных утверждений, гипотез и т.д. (т.е. третий из выделенных аспектов
науки). Однако ни одна из известных попыток не оказалась успешной.
Таким образом, мы не можем согласиться с тезисом о прямом влиянии внешних
факторов на научное знание.
Это влияние всегда опосредовано определенными методологическими стандартами.
Что касается самих методологических стандартов, образующих в целом некоторый
идеал научности (второй из выделенных нами аспектов науки), то они, взятые в
комплексе, как уже неоднократно подчеркивалось выше, являются сложными
образованиями, испытывающими двоякую детерминацию.
С одной стороны, они детерминированы тем или иным познавательным интересом
человеческого рода, находящим преломление в определенных культурно-исторических
условиях. С другой – они детерминированы тем аспектом объективной реальности, тем
классом решаемых с помощью этого стандарта проблем, на который направлен
соответствующий познавательный интерес.
Как уже отмечалось, каждый из выделенных нами ведущих классических идеалов
научности (математический, физический, гуманитарный) имеет в своей основе
определенную базисную познавательную ориентацию, определяющую характер
задаваемых бытию вопросов, особую комбинацию методов, приемов и процедур для
получения ответов на эти вопросы и, что самое главное, определяющую, в конечном
счете, специфическую интерпретацию требований научности, их иерархию в этом идеале:
математический идеал ориентирован на изучение возможных миров, физический идеал –
на постижение объективного мира, гуманитарный идеал исследует реальность в аспекте
норм, идеалов и ценностей.
Каждая из базисных познавательных ориентаций прочно укоренена в самой
структуре человеческой деятельности:
первая имеет своим истоком универсальные свойства человеческой деятельности как
материальной, так и идеальной;
вторая вытекает преимущественно из интересов практической, предметной
деятельности; третья коренится в потребностях расширения и укрепления
межчеловеческого общения.
Однако лишь в зависимости от конкретно-исторических условий ведущие базисные
познавательные ориентации могут получить соответствующее развитие и привести к
возникновению соответствующих познавательных идеалов. Например, формирование
математического идеала научности в значительной степени определялось своеобразными
социально-экономическими условиями античного общества. Стремление к рациональному
объяснению, логической последовательности в рассуждениях, строгой доказательности,
т.е. условия, на основе которых только и мог развиться идеал дедуктивной теории,
выведенный из очевидных принципов, существенным образом определялось, в частности,
политическими особенностями древнегреческой жизни.
Демократическое устройство греческого общества, хотя и на рабовладельческой
основе, давало определенный простор для развития личности, а интенсивная политическая
жизнь требовала развития искусства аргументации, причем аргументации именно
рациональной. Такая же конкретно-историческая связь обнаруживается и в случае
формирования естественнонаучного идеала научности. Прогресс техники, производства в
новых социально-экономических условиях нарождающегося капиталистического строя
оказал самое серьезное воздействие на развитие научного познания. Складывающаяся в
современности конкретно-историческая ситуация, поставившая под вопрос само
существование человеческого рода, настоятельно требует рассмотрения действительности
не только в аспекте, хотя и важных, но все же частных перспектив, но и в аспекте
универсальных человеческих потребностей и ценностей. Также и эта потребность,
разумеется, фундаментальнейшим образом укоренена в структуре человеческой
деятельности, но никогда ранее целостное видение реальности не требовалось с такой
настоятельной необходимостью и не осознавалось с такой трагической ясностью, как
сегодня. Данное обстоятельство, должно найти свое отражение в представлениях о новом
идеале научности, его ведущих ценностях.
Рассмотренные нами основные тенденции критики классического идеала научности
– антифундаментализация, плюрализация, экстернализация – не только и даже не
столько продукт имманентного развития чистого методологического мышления. В
качестве важнейшего фактора их развертывания выступает сама современная
историческая ситуация. Эти тенденции имеют не только критический, разрушительный
характер по отношению к классическому идеалу научного знания, но и содержат в себе
определенный зародыш нового идеала научности, отвечающего потребностям
рассмотрения реальности в аспекте универсальных человеческих ценностей. В
соответствии с этими тенденциями стандарты научности лишаются своей обособленной
самоценности и во все большей степени рассматриваются как средство решения проблем,
стоящих
перед
человечеством.
Способность
решать
проблемы,
оттесняя
фундаменталистскую обоснованность, выдвигается в качестве ведущей ценности нового,
формирующегося
идеала
научности.
Происходит
решительный
отказ
от
методологического редукционизма, а его место прочно занимает представление о
необходимости разных стандартов и идеалов научности, что, естественно, в гораздо
большей степени отвечает универсальному познавательному интересу. Методологическое
мышление становится гораздо менее ригористичным и гораздо более терпимым, что
отвечает и общим тенденциям развития научного познания. Происходящие в
современности изменения в методологическом мышлении касаются не только трактовки
соотношения указанных вариантов классического идеала научности и определенных
сдвигов в понимании сравнительной значимости универсальных характеристик
научности. В русле развития общей экстерналистской тенденции сегодня осуществляются
попытки позитивной формулировки нового идеала научности, претендующего быть
выражением «науки в собственном смысле». К числу наиболее мощных из них можно
отнести концепцию «финализации науки», выдвинутую Штарнбергской группой
методологов. В рамках этой концепции в качестве эталонного выдвинут особый тип
научного познания, в котором интегрированы как внутренние, объективные
закономерности развития науки, так и социальные цели и потребности. Выделение такого
слоя теоретико-научных исследований разрушает традиционный взгляд, резко
разделяющий науки на фундаментальные и прикладные. Согласно традиционным
представлениям, фундаментальные науки развиваются полностью автономно в
соответствии с внутренней логикой предмета; - прикладные науки, напротив,
определяются внешними, практическими потребностями и задачами и представляют
собой простое применение полученных в фундаментальных исследованиях результатов.
Такое развитие науки, конечно, имеет место, но не оно является главным предметом
интереса методологов Штарнбергской группы. Они обращаются к случаям, когда
существующих научных знаний оказывается недостаточно для достижения социально
детерминированных целей в тех предметных областях, которые входят в сферу
компетенции уже имеющейся в наличии фундаментальной теории. Финализация есть
«особого рода теоретическое развитие определенных внешним образом проблемных
областей на базе существующих общих теорий (физика плазмы, металлургия в рамках
физики твердого тела, сельскохозяйственная химия)»: это есть «процесс, в котором
внешние по отношению к науке цели становятся ведущими в развитии теории». Речь идет
о таком типе развития науки, который, с одной стороны, представляет собой род
фундаментальных исследований, а с другой – детерминирован внешними целями
применения.
Главным условием финализации является определенный уровень развития, зрелости
той или иной научной дисциплины. В развитии естественнонаучных дисциплин
штарнбергцы выделяют 3 стадии: исследовательскую или допарадигматическую,
парадигматическую, постпарадигматическую. Исследовательская стадия охватывает
развитие дисциплины до выдвижения теории о какой-либо специальной
исследовательской области. Здесь преобладает эмпирическая стратегия: эксперименты,
описания, классификации. Эти исследования могут осуществляться в соответствии с
внешними, социальными целями. Однако это еще не финализация, а функционализация.
Наука реагирует здесь на внешние цели еще не специфическим теоретическим способом.
Примером такого развития может служить исследование патогенеза человеческого
организма в медицине хронических заболеваний. Здесь нет парадигматической теории.
Биология этой исследовательской области находится в исследовательской фазе. Целью
клинических
исследований
хронических
заболеваний
является
оптимизация
терапевтического лечения. Исследование состоит, например, в систематических
вариациях «дозы», «длительности», «комбинаций» при лечении медикаментами.
Парадигматическая стадия состоит в разработке и подтверждении основополагающей для
какой-либо предметной области научной теории. Это развитие не допускает ориентации
на внешние цели. Примером может служить разработка «центральной догмы»
молекулярной генетики с 1953 г. Результатом такого развития является достаточно
развитая, зрелая теория, которая доминирует в данной исследовательской области.
Наконец, постпарадигматическая фаза или фаза финализации состоит в специализации
теории для решения определенных социально значимых проблем. Однако эта
специализация не есть простое логико-математическое выведение результатов из уже
имеющихся в наличии теорий; это скорее развитие специальных теорий и, следовательно,
продолжение фундаментальных исследований в какой-либо исследовательской области. В
то же время этот процесс в существенной мере детерминирован не внутренними, а
внешними целями применения. Внешние цели действуют регулятивно уже в процессе
специализации теорий. Они определяют исследовательскую проблему и требуют такого
развития общей теории, для которой нет внутринаучной необходимости. В качестве
примеров такого рода развития штарнбергцы приводят создание агрохимии Ю.Либихом
на основе «методологической зрелости» органической химии, разработку для решения
практических проблем теории пограничного слоя в гидродинамике.
Важно отметить то, что появление такого рода идей весьма симптоматично для
развития современных представлений об идеале научного знания. Ведь главные
методологические особенности выделенного штарнбергцами научно-теоретического
развития как раз и укладываются в общее русло рассмотренных изменений в
методологическом сознании. Более того, можно сказать, что этот слой исследований во
многих аспектах конкретизирует, материализует достаточно общие, абстрактные
тенденции и линии этих изменений. Новый идеал научности находится еще в стадии
формирования и самоопределения. Но его основные тенденции угадываются достаточно
отчетливо:
 замена
фундаменталистской
обоснованности
науки
«сверхкритерием»
способностью решать проблемы,
 допустимость множественности относительно частных идеалов научности,
 смягчение ригоризма в отношении независимости науки от социокультурных
ценностей
и
даже
специальная
социально-практическая
ориентированность
определенного слоя фундаментальных научных исследований.
Об относительном завершении этапа формирования нового идеала научности можно
будет говорить лишь тогда, когда методологические идеи и тенденции обретут свое
устойчивое материальное воплощение в каком-либо реальном образце научного знания. В
настоящее же время мы можем зафиксировать лишь отдельные попытки материализации
новых методологических идей в представлений, не находящих, однако, достаточно
широкого признания в качестве эталона научности, сопоставимого с классическими
эталонами. Это относится к выделению штарнбергцами в качестве эталонного особого
слоя социально-практически ориентированных фундаментальных научных исследований.
Вместе с тем также и в отношении материализации новых представлений о научности с
достаточной определенностью могут быть указаны некоторые ведущие тенденции. Дело в
том, что в реальном научном познании могут быть зафиксированы определенные
изменения, которые во многих аспектах соответствуют изменениям, происходящим в
современном методологическом сознании. Суть структурных сдвигов, происходящих в
современной науке, может быть определена как переход от стратегии преимущественно
дисциплинарного, предметно-фундаменталистского развития научного познания к
проблемно-ориентированным
формам
научно-исследовательской
деятельности.
Изменяется и характер решаемых современной наукой проблем: во все большей степени
это оказываются комплексные проблемы, имеющие фундаментальную социальнопрактическую и социально-культурную значимость. Соответственно увеличиваются
объемы, удельный вес и спектр комплексных междисциплинарных научных
исследований. Наряду с техническими науками классического типа, опирающимися, как
правило, на одну базовую научную теорию, все более широкое распространение получают
комплексные научно-технические дисциплины и исследовательские комплексы. Пожалуй,
наиболее адекватное материальное воплощение новые методологические идеи и
представления находят в таком новом исследовательском комплексе знаний, как экология.
Разумеется, экологический исследовательский комплекс еще чрезвычайно далек от
совершенства, которое обычно связано с представлением об эталоне научного знания.
Однако методологическое своеобразие этого комплекса выявляется уже достаточно
отчетливо. Развитие и соотношение когнитивных структур в социальной экологии в
существенной мере определяются социальными потребностями и интересами. Притязания
на истинность в ней сочетаются с нормативной ориентированностью. Предметом
социальной экологии являются «обмен веществ», взаимодействия человека, общества и
природы, которые образуют определенную систему. А ее главная задача состоит в
определении оптимальных условий равновесности и воспроизводимости этой системы.
Совершенно ясно, что определение условий и масштабов для воспроизведения данной
системы невозможно без учета норм человеческого существования, форм и целей
человеческого освоения природы. К тому же, сама экология, подобно медицине,
предписывает обществу определенные масштабы, нормы, дозволенные особенностями
природной среды.
Вопрос о новом, наиболее адекватном эталоне научности еще открыт. Однако в
соответствии с имеющейся достаточно стойкой тенденцией в их число включают, прежде
всего, такие области знаний, в которых наиболее ощутимо воздействие социокультурных
факторов. Поиск такого рода эталонов идет в общем русле гуманитаризации науки.
Завершая рассмотрения различных форм и идеалов научности, следует еще раз
обратить внимание на их существенное многообразие. Панорама научности,
представленная в более глубоком ракурсе философского зеркала, оказывается гораздо
более сложной и разнообразной, нежели чем при ее достаточно поверхностном отражении
в рамках дилеммы сциентизм – антисциентизм. Поэтому и оценки различных форм и
идеалов научности не могут быть столь же жестокими и однозначными, как это имеет
место в рамках данной дилеммы.
Более того, следует обратить внимание на тот факт, что относительная нормативноценностная победа одного из основных идеалов научности в социально-историческом
плане объективно не влекла за собой отмены либо разрушения методологических
ценностей, объединяемых прежним идеалом. Хотя отдельные субъективные попытки
такого рода неоднократно предпринимались, процесс целостного перехода к новому
идеалу завершился, как правило, лишь статуса прежнего идеала, переводом его в разряд
вспомогательных, инструментальных. Каждый из рассмотренных основных идеалов имеет
не только преходящие социально-исторические основания, но, как неоднократно
подчеркивалось, гораздо более прочную «укорененность» в самой структуре человеческой
деятельности. Данные соображения заставляют еще глубже осознать качественную
определенность и несводимость зафиксированных форм и идеалов научности. Поэтому
формирование новых идеалов не может и не должно приводить к их односторонней
монополии, затрудняющей возможности научного познания реальности в иных
перспективах и срезах. Единство научного знания достигается не поглощением одного его
вида за счет другого, а на пути полного развития всех его типов и соответствующих
идеалов научности. Однако методологическое своеобразие этого комплекса выявляется
уже достаточно отчетливо.
Виды открытий
А.Эйнштейн в свое время писал, что физик-теоретик «в качестве фундамента
нуждается в некоторых общих предположениях, так называемых принципах, исходя из
которых, он может вывести следствия. Его деятельность, таким образом, разбивается на
два этапа. Во-первых, ему необходимо отыскать эти принципы, во-вторых, развивать
вытекающие из этих принципов следствия. Для выполнения второй задачи он
основательно вооружен еще со школы. Следовательно, если для некоторой области и
соответственно совокупности взаимосвязей первая задача решена, то следствия не
заставят себя ждать. Совершенно иного рода первая из названных задач, т.е. установление
принципов, могущих служить основой для дедукции. Здесь не существует метода,
который можно было бы выучить и систематически применять для достижения цели». Мы
будем заниматься главным образом обсуждением проблем, связанных с решением задач
первого рода, но для начала уточним наши представления о том, как решаются задачи
второго рода. Представим себе следующую задачу. Имеется окружность, через центр
которой проведены два взаимно перпендикулярных диаметра. Через точку А,
находящуюся на одном из диаметров на расстоянии 2/3 от центра окружности О,
проведем прямую, параллельную другому диаметру, а из точки В пересечения этой
прямой с окружностью опустим перпендикуляр на второй диаметр, обозначив их точку
пересечения через С. Нам необходимо выразить длину отрезка АС через функцию от
радиуса. Как мы будем решать эту школьную задачу. Обратимся для этого к
определенным принципам геометрии, восстановим цепочку теорем. При этом мы
пытаемся использовать все имеющиеся у нас данные. Заметим, что раз проведенные
диаметры взаимно перпендикулярны, треугольник ОАС является прямоугольным.
Величина ОА=2/Зr. Постараемся теперь найти длину второго катета, чтобы затем
применить теорему Пифагора и определить длину гипотенузы АС. Можно попробовать
использовать и какие-то другие методы. Но вдруг, внимательно посмотрев на рисунок, мы
обнаруживаем, что ОАВС - это прямоугольник, у которого, как известно, диагонали
равны, т.е. АС=ОВ. 0В же равно радиусу окружности, следовательно, без всяких
вычислений ясно, что АС=r. Вот оно - красивое и психологически интересное решение
задачи. В приведенном примере важно следующее.
Во-первых, задачи подобного рода обычно относятся к четко определенной
предметной области. Решая их, мы ясно представляем себе, где, собственно, надо искать
решение. В данном случае мы не задумываемся над тем, правильны ли основания
Евклидовой геометрии, не нужно ли придумать какую-то другую геометрию, какие-то
особые принципы, чтобы решить задачу. Мы сразу истолковываем ее как относящуюся к
области Евклидовой геометрии.
Во-вторых, эти задачи необязательно стандартные, алгоритмические. В принципе их
решение требует глубокого понимания специфики рассматриваемых объектов, развитой
профессиональной интуиции. Здесь, следовательно, нужна некоторая профессиональная
тренированность. В процессе решения задач такого рода мы открываем новый путь. Мы
замечаем «вдруг», что изучаемый объект можно рассматривать как прямоугольник и вовсе
не нужно выделять в качестве элементарного объекта для формирования правильного
пути решения задачи прямоугольный треугольник.
Конечно, приведенная выше задача очень проста. Она нужна лишь для того, чтобы в
целом очертить тип задач второго рода. Но среди таких задач существуют и неизмеримо
более сложные, решение которых имеет большое значение для развития науки.
Рассмотрим, например, открытие новой планеты Леверье и Адамсом. Конечно, это
открытие - большое событие в науке, тем более, если учесть, как оно было сделано:
 сначала были обсчитаны траектории планет;
 потом было обнаружено, что они не совпадают с наблюдаемыми;
 затем было высказано предположение о существовании новой планеты;
 потом навели телескоп в соответствующую точку пространства и... обнаружили
там планету.
Но почему это большое открытие можно отнести только к открытиям второго рода?
Все дело в том, что оно было совершено на четком фундаменте уже разработанной
небесной механики. Хотя задачи второго рода, конечно, можно подразделять на
подклассы различной сложности, Эйнштейн был прав, отделяя их от фундаментальных
проблем. Ведь последние требуют открытия новых фундаментальных принципов, которые
не могут быть получены какой-либо дедукцией из существующих принципов. Конечно,
между задачами первого и второго рода существуют промежуточные инстанции, но мы не
будем их здесь рассматривать, а перейдем сразу к задачам первого рода. Таких проблем
возникало перед человечеством, в общем-то, не так уж много, но решения их всякий раз
означали громадный прогресс в развитии науки и культуры в целом. Они связаны с
созданием таких фундаментальных научных теорий и концепций, как геометрия Евклида,
гелиоцентрическая теория Коперника, классическая механика Ньютона, геометрия
Лобачевского, генетика Менделя, теория эволюции Дарвина, теория относительности
Эйнштейна, квантовая механика, структурная лингвистика. Все они характеризуются тем,
что интеллектуальная база, на которой они создавались, в отличие от области открытий
второго рода никогда не являлась строго ограниченной.
Если говорить о психологическом контексте открытий разных путей, то, вероятно,
он одинаков. - В самом поверхностном виде его можно охарактеризовать как
непосредственное видение, открытие в полном смысле этого слова. Человек, как считал
Декарт, «вдруг» видит, что проблему нужно рассматривать именно так, а не иначе. Далее
следует заметить, что открытие никогда не бывает одноактным, а носит, так сказать,
«челночный» характер. Сначала присутствует некое ощущение идеи; потом она
проясняется путем выведения из нее определенных следствий, которые, как правило,
уточняют идею; затем из новой модификации выводятся новые следствия и т.д. Но в
гносеологическом плане открытия первого и второго родов различаются радикальнейшим
образом.
Историческая обусловленность фундаментальных открытий
Попытаемся представить себе решение задач первого рода. Выдвижение новых
фундаментальных принципов всегда связывалось с деятельностью гениев, с озарением, с
какими-то тайными характеристиками человеческой психики. Великолепным
подтверждением такого восприятия этого рода открытий является борьба ученых за
приоритет. Сколько было в истории острейших ситуаций во взаимоотношениях между
учеными, связанных с их уверенностью в том, что никто другой не мог получить
достигнутых ими результатов. Например, известный социалист-утопист Ш.Фурье
претендовал на то, что он раскрыл природу человека, открыл, как надо устроить
общество, чтобы в нем не было никаких социальных конфликтов. Он был убежден, что
если бы родился раньше своего времени, то помог бы людям решить все их проблемы без
войн и идеологических конфронтаций. В этом смысле он связывал свое открытие со
своими индивидуальными способностями. Как же все-таки появляются фундаментальные
открытия? В какой мере их осуществление связано с рождением гения, проявлением его
уникального дарования? Обращаясь к истории науки, мы видим, что такого рода открытия
действительно осуществляются незаурядными людьми. Вместе с тем обращает на себя
внимание тот факт, что многие из них делались независимо друг от друга несколькими
учеными практически в одно время.
Н.И.Лобачевский, Ф.Гаусс, Я.Больяи, не говоря уже о математиках, которые
развивали основы такой геометрии с меньшим успехом, т.е. целая группа ученых,
практически одновременно пришли к одним и тем же фундаментальным результатам. Две
тысячи лет люди бились над этой проблемой пятого постулата геометрии Евклида, и
«вдруг», в течение буквально 10 лет, ее разрешает сразу десяток людей. Ч.Дарвин впервые
обнародовал свои идеи об эволюции видов в докладе, прочитанном в 1858 г. на заседании
Линнеевского общества в Лондоне. На этом же заседании выступил и Уоллес с
изложением результатов исследований, которые по существу совпадали с дарвиновскими.
Специальная теория относительности носит, как известно, имя А.Эйнштейна, который
изложил ее принципы в 1905 г. Но в том же 1905 г. подобные результаты были
опубликованы А.Пуанкаре. Совершенно удивительно переоткрытие менделевской
генетики в 1900 г. одновременно и независимо друг от друга Чермаком, Корренсом и де
Фризом. Подобных ситуаций можно найти в истории науки огромное количество. И коль
скоро дело обстоит так, что фундаментальные открытия делаются почти одновременно
разными учеными, то, следовательно, имеется их историческая обусловленность. В чем же
она в таком случае заключается?
Пытаясь ответить на этот вопрос, сформулируем следующее общее положение.
Фундаментальные открытия всегда возникают в результате решения фундаментальных
проблем. Прежде всего, обратим внимание на то, что, когда мы говорим о
фундаментальных проблемах, мы имеем в виду такие вопросы, которые касаются наших
общих представлений о действительности, ее познании, о системе ценностей,
руководящей нашим поведением. Фундаментальные открытия часто трактуются как
решения частных задач и не связываются с какими-либо фундаментальными проблемами.
Скажем, на вопрос, как была создана теория Коперника, отвечают, что исследования
показывали несоответствие наблюдений и тех предсказаний, которые делались на базе
птолемеевской геоцентрической системы, и поэтому возник конфликт между новыми
данными и старой теорией. На вопрос, как была создана неевклидова геометрия, дается
такой ответ: в результате решения проблемы доказательства пятого постулата геометрии
Евклида, который никак не могли доказать.
Гелиоцентрическая система Коперника
Посмотрим с этих позиций на особенности процесса фундаментальных открытий,
начав наш анализ с изучения истории создания гелиоцентрической системы мира.
Представление Коперниковой системы мироздания как возникшей из-за несоответствия
астрономических наблюдений геоцентрической модели мира Птолемея не соответствует
историческим фактам. Во-первых, система Коперника вовсе не описывала наблюдаемые
данные лучше, чем птолемеевская система. Кстати, именно поэтому ее отвергали философ
Ф.Бэкон и астроном Т.Браге. Во-вторых, даже если допустить, что птолемеевская модель
имела какие-то расхождения с наблюдениями, нельзя отвергнуть и ее возможности
справиться с этими расхождениями. Ведь поведение планет представлялось в этой модели
с помощью тщательно разработанной системы эпициклов, которая могла описывать сколь
угодно сложное механическое движение. Иными словами, никакой проблемы
согласования движения планет по птолемеевской системе с эмпирическими данными
просто не существовало. Но как же тогда могла возникнуть и тем более утвердить себя
система Коперника? Чтобы понять ответ на этот вопрос, нужно осознать суть
мировоззренческих новшеств, которые она несла с собой.
Во времена Коперника господствовало теологизированное аристотелевское
представление о мире. Суть его заключалась в следующем. Мир создан Богом специально
для человека. Для человека создана и Земля как место его обитания, помещенное в центр
мироздания. Вокруг Земли движется небесный свод, на котором расположены все звезды,
планеты, а также сферы, связанные с перемещением Солнца и Луны. Весь небесный мир
предназначен для того, чтобы обслуживать земную жизнь людей. В соответствии с этой
установкой, весь мир делится на подлунный (земной) и надлунный (небесный).
Подлунный мир - это бренный мир, в котором живет каждый отдельный смертный
человек. Небесный мир - это мир для человечества вообще, вечный мир, в котором
действуют свои законы, отличные от земных. В земном мире справедливы законы
аристотелевской физики, согласно которой все движения осуществляются в результате
непосредственного воздействия каких-то сил. В небесном мире все движения
осуществляются по круговым орбитам (система эпициклов) без воздействия каких-либо
сил. Коперник радикально изменил эту общепринятую картину мира. Он не просто
поменял местами Землю и Солнце в астрономической схеме, но изменил место человека в
мире, поместив его на одну из планет, перепутав земной и небесный миры.
Разрушительный характер идей Коперника был ясен всем. Протестантский лидер
М.Лютер, который к астрономии не имел никакого отношения, высказался в 1539 г. по
поводу учения Коперника следующим образом: «Дурак хочет перевернуть вверх дном все
искусство астрономии. Но, как указывает Священное писание, Иисус Навин велел
остановиться Солнцу, а не Земле». Могла ли какая-то незначительная причина вызвать
столь новые радикальные идеи? Что человек делает, когда ему в палец попадает заноза?
Он, конечно, пытается вытащить занозу, подлечить палец. Но если началась гангрена,
тогда он не пожалеет и целой руки. Проблемы точного описания наблюдаемых
траекторий планет, как уже говорилось, не могли быть основанием для столь смелых и
решительных действий.
Также, следует иметь в виду, что астрономия того времени содержала и немалые
возможности для довольно существенных новаций. Так, Тихо Браге, решая
астрономические проблемы, связанные с усовершенствованием расчетов траекторий
планет, предложил в полном соответствии с традиционным мировоззрением новую
систему, в которой вокруг Земли вращалось Солнце, а вокруг Солнца - все остальные
планеты. Зачем же Копернику понадобилось выдвигать свои идеи? По-видимому, он
решал какую-то свою фундаментальную проблему. Что это была за проблема? И
Птолемей, и Аристотель, и Коперник исходили из того, что в небесном мире все движения
происходят по окружностям. Вместе с тем, еще в античности была высказана глубокая
мысль, что природа в принципе проста. Эта мысль стала со временем одним из
фундаментальных принципов познания действительности.
Вместе с тем наблюдательная астрономия обнаружила к тому времени следующее.
Хотя птолемеевская модель мира обладала возможностями сколь угодно точного
описания любой траектории, для этого было необходимо постоянно изменять количество
эпициклов (сегодня - одно количество, завтра - другое). Но в таком случае получалось, что
планеты вовсе и не двигаются по эпициклам. Получается, что эпициклы не отражают
реальных движений планет, а являются просто математическим приемом описания этого
движения. Кроме того, по системе же Птолемея получалось, что для описания траектории
одной планеты надо вводить огромное число эпициклов. Усложненная астрономия плохо
выполняла свои практические функции. В частности, было очень трудно вычислить даты
религиозных праздников. Эта трудность настолько четко осознавалась в то время, что
даже сам папа римский счел необходимым произвести реформы в астрономии. Коперник
увидел, что два фундаментальных мировоззренческих принципа его времени - принцип
движения небесных тел по кругу и принцип простоты природы явно не реализуются в
астрономии. Решение этой фундаментальной проблемы и привело его к великому
открытию.
Геометрия Лобачевского
Перейдем к анализу другого открытия - открытия неевклидовой геометрии.
Попытаемся показать, что и здесь речь шла о фундаментальной проблеме. Рассматривая
этот пример, мы выясним ряд других важных моментов истолкования фундаментальных
открытий. Создание неевклидовой геометрии обычно представляется в виде решения
известной проблемы пятого постулата геометрии Евклида. Эта проблема заключалась в
следующем. Основу всей геометрии, как это следовало из системы Евклида, представляли
пять следующих постулатов:
1)
через две точки можно провести прямую, и притом только одну;
2)
любой отрезок может быть продолжен в любые стороны до бесконечности;
3)
из любой точки как из центра можно провести окружность любого радиуса;
4)
все прямые углы равны;
5)
две прямые, пересеченные третьей, пересекутся с той стороны, где сумма
внутренних односторонних углов меньше
Уже во времена Евклида стало ясно, что пятый постулат слишком сложен по
сравнению с другими исходными положениями его геометрии. Другие положения
казались очевидными. Именно из-за их очевидности они рассматривались как постулаты,
т.е. как то, что принимается без доказательств. Вместе с тем еще Фалес доказал равенство
углов при основании равнобедренного треугольника, т.е. положение, значительно более
простое, чем пятый постулат. Отсюда ясно, почему к этому постулату всегда относились с
подозрением и пытались представить его теоремой. И у самого Евклида геометрия
строилась так, что сначала доказывались те положения, которые не опираются на пятый
постулат, а потом уже этот постулат использовался для развертывания содержания
геометрии. Интересно то, что пятый постулат геометрии Евклида стремились доказать как
теорему, сохраняя при этом убежденность в его истинности, буквально все крупные
математики вплоть до Н.И.Лобачевского, Ф.Гаусса и Я.Больяи, которые в конце концов и
решили проблему. Их решение складывается из следующих моментов:
 пятый постулат геометрии Евклида действительно является постулатом, а не
теоремой;
 можно построить новую геометрию, принимая все Евклидовы постулаты, кроме
пятого, который заменяется его отрицанием, т.е., например, утверждением, что через
точку, лежащую вне прямой, можно провести бесконечное число прямых, параллельных
данной.
В результате такой замены и была построена неевклидова геометрия. Поставим
теперь следующие вопросы. Можно ли считать, что только стремление доказать пятый
постулат привело к созданию неевклидовых геометрий? Почему в течение двух
тысячелетий ни у кого не возникало даже мысли о возможности построения неевклидовой
геометрии? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории науки. До Лобачевского,
Гаусса, Больяи на Евклидову геометрию смотрели как на идеал научного знания. Этому
идеалу поклонялись буквально все мыслители прошлого, считавшие, что геометрическое
знание в изложении Евклида является совершенным. Оно представлялось образцом
организации и доказательности знания. У Канта, например, идея единственности
геометрии была органической частью его философской системы. Он считал, что
Евклидово восприятие действительности является априорным. Оно есть свойство нашего
сознания, и потому мы не можем воспринимать действительность иначе. Вопрос о
единственности геометрии был не просто математическим вопросом. Он носил
мировоззренческий характер, был включен в культуру. Именно по геометрии судили о
возможностях математики, об особенностях ее объектов, о стиле мышления математиков
и даже о возможностях человека иметь точное, доказательное знание вообще. Откуда же
тогда возникла сама идея возможности различных геометрий? Почему Н.И.Лобачевский и
другие ученые смогли прийти к решению проблемы пятого постулата? Обратим внимание
на то обстоятельство, что время создания неевклидовых геометрий было кризисным с
точки зрения решения проблемы пятого постулата Евклида. Хотя математики занимались
этой проблемой в течение двух тысячелетий, у них при этом не возникало никаких
стрессовых ситуаций по поводу того, что она так долго не решается. Они думали, видимо,
так:- геометрия Евклида - это великолепно построенное здание; - правда, в ней имеется
некоторая неясность, связанная с пятым постулатом, однако, в конце концов, она будет
устранена.
Проходили, однако, десятки, сотни, тысячи лет, а неясность не устранялась, но это
никого особенно не волновало. По-видимому, логика здесь могла быть такая: истина одна,
а ложных путей сколько угодно. Пока не удастся найти правильное решение проблемы, но
оно, несомненно, будет найдено. Утверждение, содержащееся в пятом постулате, будет
доказано и станет одной из теорем геометрии. Но что же случилось в начале XIX в.?
Отношение к проблеме доказательства пятого постулата существенно меняется. Мы
видим целый ряд прямых заявлений по поводу весьма неблагополучного положения в
математике в связи с тем, что никак не удается доказать столь злополучный постулат.
Наиболее интересным и ярким свидетельством этого является письмо Ф.Больяи его сыну
Я.Больяи, который стал одним из создателей неевклидовой геометрии. «Молю тебя, писал отец, - не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий; ты
затратишь на это все время, а предложения этого вы не докажете все вместе. Не пытайся
одолеть теорию параллельных линий ни тем способом, который ты сообщаешь мне, ни
каким-либо другим. Я изучил все дуги до конца; я не встретил ни одной идеи, который бы
я не разрабатывал. Я прошел весь беспросветный мрак этой ночи, и всякий светоч, всякую
радость жизни я в ней похоронил. Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее
не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего
твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни. Этот беспросветный мрак
может потопить тысячи ньютоновских башен. Он никогда не прояснится на земле, и
никогда несчастный род человеческий не будет владеть чем-либо совершенным даже в
геометрии». Почему такая реакция возникает только в начале XIX в.? Прежде всего,
потому, что в это время проблема пятого постулата перестала быть частной, которую
можно и не решать. В глазах Ф.Больяи она предстала как целый веер фундаментальных
вопросов.
Как вообще должна быть построена математика? - Может ли она быть построена на
действительно прочных основаниях? - Является ли она достоверным знанием? - Является
ли она вообще логически прочным знанием? Такая постановка вопроса была обусловлена
не только историей развития исследований, связанных с доказательством пятого
постулата. Она определялась развитием математики в целом, в том числе ее
использованием в самых различных сферах культуры. Вплоть до XVII в. математика
находилась в зачаточном состоянии. Наиболее разработанной была геометрия, были
известны начала алгебры и тригонометрии. Но затем, начиная с XVII в. математика стала
бурно развиваться, и к началу XIX в. она представляла довольно сложную и развитую
систему знаний. Прежде всего, под влиянием потребностей механики были созданы
дифференциальное и интегральное исчисления. Значительное развитие получила алгебра.
В математику органично вошло понятие функции (активно использовалось большое
количество различных функций во многих разделах физики). Сложилась в достаточно
целостную систему теория вероятности. - Сформировалась теория рядов. Таким образом,
математическое знание выросло не только количественно, но и качественно. Вместе с тем
появилось большое число понятий, которые математики не умели истолковать. Например,
алгебра несла с собой определенное представление о числе. Положительные,
отрицательные и мнимые величины были в равной мере ее объектами. Но что такое
отрицательные или мнимые числа, этого никто не знал вплоть до начала XIX в. - Не было
ясного ответа и на более общий вопрос: что вообще есть число? А что такое бесконечно
малые величины? - Как можно обосновать операции дифференцирования,
интегрирования, суммирования рядов? - Что представляет собой вероятность? В начале
XIX в. никто не мог ответить на эти вопросы. Короче говоря, в математике к началу XIX
в. сложилась в целом сложная ситуация. С одной стороны, эта область науки интенсивно
развивалась и находила ценные приложения, - с другой - она покоилась на очень неясных
основаниях. В такой ситуации по-другому была воспринята и проблема пятого постулата
геометрии Евклида. Трудности истолкования новых понятий можно было понять так: то,
что неясно сегодня, станет ясным завтра, когда соответствующая область исследований
получит достаточное развитие, когда будет сосредоточено достаточно интеллектуальных
усилий для решения проблемы. Проблема пятого постулата существует, однако, уже два
тысячелетия. И до сих пор у нее нет решения.
Может быть, эта проблема устанавливает некий эталон, для истолкования
современного состояния математики и уяснения того, что есть математика вообще?
Может быть, тогда математика - это вовсе и не точное знание? В свете таких вопросов
проблема пятого постулата перестала быть частной проблемой геометрии. Она
превратилась в фундаментальную проблему математики. Этот анализ дает нам еще одно
подтверждение той идеи, что фундаментальные открытия суть решения фундаментальных
проблем. Он показывает также, что фундаментальными проблемы становятся в рамках
культуры, т.е., иначе говоря, фундаментальность исторически обусловлена. Но в рамках
культуры не только формируются фундаментальные проблемы, в них, как правило,
подготавливаются и многие компоненты их решения. Отсюда становится ясным, почему
такие проблемы решаются именно в данный момент, а не в какое-либо иное время.
Рассмотрим опять же в связи с этим процесс создания неевклидовой геометрии.
Обратим внимание на следующие интересные фрагменты истории исследований в этой
области. Доказательства пятого постулата Евклида проводились на протяжении двух
тысячелетий, но при этом они считались задачей второго рода, т.е. постулат
представлялся теоремой Евклидовой геометрии. Это была задача с четко фиксируемым
фундаментом для ее разрешения. Однако во второй половине XVIII в. появляются
исследования, в которых высказывается мысль о неразрешимости данной проблемы. В
1762 г. Кюгель, публикуя обзор исследований этой проблемы, приходит к выводу, что
Евклид был, по-видимому, прав, считая пятый постулат именно постулатом. Независимо
от того, как относился к своему выводу Кюгель, его вывод был очень серьезным, так как
провоцировал следующий вопрос: если пятый постулат геометрии Евклида действительно
является постулатом, а не теоремой, то что же такое постулат? Ведь постулатом считалось
положение очевидное, а потому не требующее доказательства. Но подобный вопрос уже
не являлся вопросом второго рода. Он представлял уже метавопрос, т.е. выводил мысль на
философско-методологический уровень.
Итак, проблема пятого постулата геометрии Евклида начинала порождать совсем
особый род размышлений. Перевод этой проблемы на метауровень придал ей
мировоззренческое звучание. Она перестала быть проблемой второго рода. Другой
исторический момент. Весьма любопытными представляются исследования,
проводившиеся во второй половине XVIII в. Ламбертом и Саккери. Об этих
исследованиях знал Кант, который не случайно говорил о гипотетическом статусе
геометрических положений. Если вещи-в-себе характеризуются геометрически, то почему
бы им ставил вопрос Кант, не подчиняться какой-либо иной геометрии, отличной от
Евклидовой? Ход рассуждений Канта был навеян идеями абстрактной возможности
неевклидовых геометрий, которые высказывались Ламбертом и Саккери. Саккери,
пытаясь доказать пятый постулат геометрии Евклида в качестве теоремы, т.е. смотря на
него как на проблему ординарную использовал способ доказательства, называемый
«доказательством от противного». Ход рассуждений Саккери был, вероятно, следующим.
Если мы примем вместо пятого постулата утверждение, ему противоположное, соединим
его со всеми другими утверждениями Евклидовой геометрии и, выводя следствия из такой
системы исходных положений, придем к противоречию, то тем самым мы докажем
истинность именно пятого постулата. Схема этого рассуждения очень проста. Может быть
либо А, либо не-Д, и, если все остальные постулаты истинны и мы допускаем не-А, а
получаем ложь, значит, истинно именно А. Используя этот стандартный прием
доказательства, Саккери стал развертывать систему следствий из своих предположений,
стремясь обнаружить их противоречивость. Таким образом он вывел около 40 теорем
неевклидовой геометрии, по противоречий не обнаружил. Как же он оценил
складывающуюся ситуацию? Считая пятый постулат геометрии Евклида теоремой (т.е.
задачей второго рода), он просто заключил, что в его случае метод «доказательства от
противного» не работает. Итак, смотря на эту проблему как на проблему второго рода, он,
имея в руках новую геометрию, не смог правильно истолковать ситуацию.
Отсюда следуют два вывода: во-первых, в определенном смысле новая геометрия
появилась в культуре уже до того, как была открыта неевклидова геометрия. Во-вторых,
именно верная оценка проблемы пятого постулата, т.е. трактовка ее как проблемы
первого, а не второго рода, позволила Н.И.Лобачевскому, Ф.Гауссу и Я.Больяи прийти к
решению проблемы и создать неевклидову геометрию. Надо было понять саму
возможность создания таких геометрий. Саккери допускал ее лишь как логическую,
сделав конструктивный шаг в решении проблемы евклидовского постулата в
традиционном стиле. Но он вовсе не рассматривал ее всерьез. Как и вслед за ним Кант,
считавший, что неевклидовы геометрии невозможны, хотя и логически допустимы. Таким
образом, история не только подготавливает проблему, но и во многом определяет
направление и возможность ее решения. Рассмотрим в таком ракурсе коперниканскую
революцию. Как хорошо известно, вовсе не Коперник открыл гелиоцентрическую
систему. Ее создал Аристарх еще в античности. Может быть, Коперник не знал об этом?
Да ничего подобного! Он знал и ссылался на Аристарха. Но тогда почему же говорят о
коперниканской Дело в том, что Коперник перенес уже известную модель в совершенно
новую культурную среду, поняв, что с ее помощью можно решить целый ряд проблем. В
этом как раз и заключалась суть его революции, а вовсе не в создании гелиоцентрической
системы.
Открытие Менделя
Рассмотрим теперь вопрос о культурной подготовке открытий на примере открытия
Менделя. В этом открытии присутствуют не только так называемые законы Менделя,
представляющие эмпирические закономерности, о которых обычно говорят, но и система
очень важных теоретических положений, которая, по сути дела, и определяет значимость
открытия Менделя. Более того, эмпирические закономерности, установление которых
приписывается Менделю, вовсе и не были им установлены. Они были известны еще до
него и изучались Сажрэ, Найтом, Ноденом. Мендель, собственно, только уточнил их.
Существенно и то, что его открытие имело методологическое значение. Для биологии оно
давало не только новую теоретическую модель, но и систему новых методологических
принципов, с помощью которых можно было изучать очень сложные явления жизни.
Мендель предположил наличие некоторых элементарных носителей наследственности,
которые могут свободно комбинироваться при слиянии клеток в процессе
оплодотворения. Именно это комбинирование зачатков наследственности, которое
осуществляется на клеточном уровне, дает различные типы наследственных структур.
Такая теоретическая модель включает в себя ряд очень важных идей.
Во-первых - это выделение элементарных носителей на уровне клетки. Обосновывая такое выделение, Мендель опирался, очевидно, на теорию клеточного
строения живого вещества. Она была очень важной для него. Мендель познакомился с
основными ее положениями в курсе лекций Унгера в Венском университете. Унгер был
одним из новаторов использования физико-химических методов в исследовании живого.
При этом он считал, что эти исследования должны доходить до уровня клетки. Во-вторых,
Мендель считал, что законы, управляющие носителями наследственности, столь же
определенны, как и законы, которым подчиняются физические явления. Очевидно, здесь
Мендель исходил из общей мировоззренческой установки, которая глубоко укоренилась в
культуре того времени, т.е. установки о закономерности природы, которая
распространялась и на явления наследственности. В-третьих, Мендель реализовывал в
своих исследованиях общий идеал физического познания мира, согласно которому
следует выявить элементарный объект, найти законы, управляющие его поведением и
потом, опираясь на эти знания конструировать более сложные процессы, описывая и
объясняя их особенности. В-четвертых, Мендель предположил, что законы, управляющие
его элементарными носителями, суть вероятностные законы. Для 1865 г., в котором он
опубликовал свое открытие, это была очень новая идея. Ведь именно в то время
вероятностные представления начали вводиться в физику. Чуть раньше - в 30-х годах вероятностное описание явлений действительности вошло в культуру благодаря работам
Кетле по социальной статистике. Мендель заимствовал идеи вероятностного описания
именно из социальной статистики. Кроме того, Мендель предполагал, что его теория
позволит объяснить наследственность лишь в том случае, если она будет подтверждена
опытом. Это было очень важно, тем более что в науке того времени явления жизни, как и
многие другие явления, объяснялись спекулятивным образом. Но как могло быть
произведено сопоставление этой теории с опытом в биологии? Для Менделя здесь
возникла новая проблема. Сопоставление должно было осуществляться на базе
статистической обработки элементарных данных. Именно неумение обрабатывать
статистический материал, по мнению Менделя, не позволило, например, Нодену
установить правильные количественные соотношения в расщеплении признаков. Наконец,
надо отметить, что менделевский экспериментальный подход в биологии был
спланирован на очень длинное время. Сам Мендель проводил эксперименты около десяти
лет, реализуя заранее намеченную программу исследований. Успех его экспериментов
был связан, прежде всего, с выбором материала. Менделевские законы наследственности
очень просты, но проявляются фактически на небольшом количестве биологических
объектов. Одним из таких объектов является горох, для которого к тому же надо было
выбрать чистые линии. Этим отбором Мендель занимался два года. Он четко представлял
себе, следуя физическому идеалу, что объект, который он выбирает, должен быть
простым, полностью контролируемым во всех своих изменениях. Только тогда и можно
установить точные законы. Конечно, Мендель не представлял наверняка всех деталей,
которые он получит в будущем. Но несомненно то, что все его исследования были четко
спланированы и опирались на систему теоретических взглядов о закономерностях
наследования. Он принципиально не мог сделать и одного шага по этому пути, если бы у
него не было заранее достаточно разработанных теоретических идей. Таким образом,
открыто Менделя включает в себя не просто обнаружение совокупности эмпирических
закономерностей, которые были им не столько открыты, сколько уточнены. Главное - в
том, что Мендель впервые построил теоретическую модель явлений наследственности,
которая опиралась на выделение ее элементарных носителей, подчиняющихся
вероятностным законам. Особого внимания заслуживает сама система идей
методологического характера, связанных с оценкой роли в науке статистики, вероятности
и планирования эмпирических исследований. Открытие Менделя не было случайным.
Оно, как и другие фундаментальные открытия, обусловлено особенностями культуры его
времени, как европейской, так и национальной. Но почему это выдающееся открытие
было сделано именно Менделем-монахом и почему именно в Моравии, по существу
периферии Австрийской империи? Попробуем ответить на эти вопросы. Мендель был
монахом августинианского монастыря в Брно, который сосредоточил в своих стенах
множество мыслящих и образованных людей. Так, настоятель монастыря Ф.Ц.Напп
считается выдающимся деятелем моравской культуры. Он активно содействовал развитию
образования в своем крае, интересовался естествознанием и занимался, в частности,
проблемами селекции. Среди монахов этого монастыря был Т.Братранек, ставший
впоследствии
ректором
Краковского
университета.
Братранека
привлекали
натурфилософские представления Гете, и он писал работы, в которых сравнял
эволюционные идеи Дарвина и великого немецкого поэта. Еще один монах этого
монастыря - М.Клацель страстно увлекался учением Гегеля о развитии. Он интересовался
закономерностями образования растительных гибридов, проводил опыты с горохом.
Именно от него Мендель унаследовал участок для своих опытов. За свои либеральные
взгляды Клацель был изгнан из монастыря и уехал в Америку.
В монастыре проживал и П.Кржижковский, реформатор церковной музыки,
впоследствии ставший учителем известного чешского композитора Л.Яначека. Мендель с
детства проявлял большие способности в изучении наук. Стремление получить хорошее
образование и избавиться от тяжелых материальных забот привело его в 1843 г. в
монастырь. Здесь, изучая богословие, он вместе с тем проявил интерес к земледелию,
садоводству, виноградарству. Стремясь получить систематические знания в этой области,
он слушал лекции по этим предметам в философском училище в городе Брно. Еще совсем
молодым человеком Мендель преподавал латинский, греческий и немецкий языки, а
также курс математики и геометрии в гимназии города Зноймо. С 1851 по 1853 г. Мендель
изучал естественные науки в Венском университете, а с 1854 г., в течение 14 лет,
преподавал в училище физику и природоведение. В своих письмах он часто называл себя
физиком, проявляя большую привязанность к этой науке. До конца своей жизни он
сохранял ее к различным физическим явлениям. Но в особенности его занимали проблемы
метеорологии. Когда его избрали настоятелем монастыря, у него уже не было времени
проводить свои биологические опыты, к тому же у него ухудшилось зрение. Но он до
самой смерти занимался метеорологическими исследованиями и при этом особенно
увлекался их статистической обработкой. Уже эти факты из жизни Менделя дают нам
представление о том, почему Мендель-монах смог сделать научное открытие. Но почему
это открытие произошло именно в Моравии, а не, скажем, в Англии или Франции,
которые являлись в то время несомненными лидерами в развитии науки? Во время жизни
Менделя Моравия была частью Австрийской империи. Ее коренное население
подвергалось сильным притеснениям, а гамбургские монархи не были заинтересованы в
развитии моравской культуры. Но Моравия была чрезвычайно благоприятной страной для
развития сельского хозяйства. Поэтому в 70-е годы XVIII в. гамбургская правительница
Мария Терезия, проводя экономические реформы, повелела организовать в Моравии
сельскохозяйственные общества. Чтобы больше собирать продукции с земли, всем, кто
ведет
хозяйство,
предписывалось
даже
сдавать
экзамены
по
основам
сельскохозяйственных наук. В результате в Моравии стали создаваться
сельскохозяйственные школы, началось развитие сельскохозяйственных наук. В Моравии
сложилась весьма значительная концентрация обществ сельскохозяйственного профиля.
Их было, пожалуй, больше, чем в Англии. Именно в Моравии впервые заговорили о
селекционной науке, которая внедрялась и в практику. Уже в 20-е годы XIX в. в Моравии
местные селекционеры активно используют метод гибридизации для выведения новых
пород животных и особенно новых сортов растений. Проблемы селекционной науки
колоссально обострились как раз на рубеже XVIII и XIX вв., поскольку бурный рост
промышленности
и
городского
населения
требовал
интенсификации
сельскохозяйственного производства.
В этой обстановке раскрытие законов наследственности имело большое
практическое значение. Проблема эта остро стояла и в теоретической биологии. Ученые
XIX в. довольно много знали и о морфологии, и о физиологии живого. Благодаря теории
естественного отбора Ч.Дарвина удалось понять сущность процесса эволюции жизни на
Земле. Однако законы наследственности оставались непознанными. Иными словами,
создалась явно выраженная проблемная ситуация фундаментального характера.
Замечательные и даже во многом удивительные результаты, полученные Менделем, также
коренились в культуре того времени. В этом смысле особенно показательна идея
вероятностного характера законов наследственности. Она была заимствована Менделем
из социальной статистики, которая благодаря, прежде всего, работам А.Кетле привлекала
в то время к себе всеобщее внимание. Расширяющаяся в то время практика
статистической обработки эмпирического материала как в социальной статистике, так и в
физике, несомненно, способствовала ее распространению на область явлений жизни.
Вместе с тем стремление выделить элементарные единицы наследования и на основании
их взаимодействия объяснить особенности процесса наследования в целом представляло
явное следование физической методологии познания.
Этот идеал был четко сформулирован уже в начале XIX в. И он активно проникал во
все науки. Кстати говоря, именно следуя ему, в биологии стали все шире применять
физико-химические методы. В психологии Герберт проводил исследования, прямо
руководствуясь этим идеалом. На него ориентировался О.Конт, обосновывая
необходимость создания социологии. По этому же пути следовал Мендель в изучении
явлений наследственности. Идея построить научную теорию наследования на уровне
клетки могла возникнуть только в середине XIX в. Наконец, если говорить о таких
деталях, как выбор самого объекта исследования - гороха, то свойства расщепления,
доминантности этого объекта обнаружили и конце XVIII - начале XIX в. Имеется целый
ряд работ, в которых описывались эти свойства, которые и привлекли внимание Менделя.
Одним словом, здесь, как и в других примерах, мы видим, что фундаментальные открытия
являются решением фундаментальной проблемы. Они всегда исторически подготовлены.
Подготовленной оказывается не только сама проблема, но и компоненты ее решения. Но
это не должно создавать иллюзию, что для такого рода открытий вовсе и не нужны гении.
Осознание фундаментальной проблемы, нахождение реальных путей ее решения требуют
огромного интеллекта, широкой образованности, целеустремленности, которые и
позволяют ученому лучше других чувствовать дыхание времени.
Лекция 4 Эмпирические методы научного познания
Достаточно четко фиксация теоретического и эмпирического уровней познания была
осуществлена именно в позитивизме 30-х гг. ХХ века, в работах, посвященных анализу
языка науки. В них было указано на различие в смыслах теоретических и эмпирических
терминов, средств исследования, а также различие в специфике методов и характера
предметов исследования и др. Рассмотрим их более пристально:
во-первых, эмпирическое исследование базируется на непосредственном
практическом взаимодействии исследователя с изучаемым объектом, которое
предполагает осуществление наблюдений и экспериментальную деятельность. Именно
поэтому средства эмпирического исследования включают в себя приборы, приборные
установки и другие средства наблюдения и эксперимента. В теоретическом исследовании
непосредственное практическое взаимодействие с объектами отсутствует. Объект
изучается только опосредованно, в мысленном эксперименте, но не в реальном;
во-вторых, различаются понятийные средства эмпирического и теоретического
исследования. Эмпирический язык науки имеет сложную организацию, в которой
взаимодействуют эмпирические термины и термины теоретического языка.
Особенность эмпирических терминов, как указывают Г.И. Рузавин, В.С. Степин и
др., состоит в том, что они отражают особые абстракции – эмпирические объекты,
которые не идентичны и не тождественны объектам реальности. Эмпирические объекты –
это абстракции, отражающие в действительности только некоторый набор свойств и
отношений вещей. Такое понимание обусловлено тем, что в эмпирическом познании
реальные объекты представлены в образе идеальных объектов, имеющих строго
фиксированное, ограниченное число признаков, в то время как реальному объекту
присуще бесконечное число признаков, в силу постоянного движения, взаимодействия с
другими объектами11.
В основе теоретического языка лежат теоретические термины, отражающие
теоретические идеальные объекты (или идеализированные, абстрактные объекты,
теоретические конструкции). Эти объекты представляют собой логическую
реконструкцию действительности. Они могут быть наделены не только признаками,
которыми обладают реальные объекты, но и теми, которыми не обладает ни один такой
объект. Примерами подобных идеальных объектов является материальная точка,
абсолютно черное тело, идеальный товар, который обменивается на другой товар в
соответствии с законом стоимости и др.12;
в-третьих, в реальности невозможно сущность объекта отделить от явления.
Сущность объекта проявляется через взаимодействие с другим объектом. В теоретическом
исследовании задачей является познание сущности объекта в чистом виде. Введение в
теорию абстрактных, идеализированных объектов позволяет решить эту задачу;
в-четвертых, для эмпирического и теоретического уровней познания характерны
разные методы исследовательской деятельности. В эмпирических исследованиях
проводится реальный эксперимент и наблюдение, которые дополняют методы
эмпирического описания, ориентированные на устранение субъективных наслоений для
создания объективной характеристики изучаемых явлений.
Для теоретического исследования характерны иные методы: идеализация (метод
построения идеализированного объекта), мысленный эксперимент с идеализированными
объектами, который в некоторой степени заменяет реальный эксперимент с реальными
объектами, особые методы построения теории (восхождение от абстрактного к
конкретному, аксиоматический
и гипотетико-дедуктивный
методы), методы
исторического и логического исследования и т.д.;
в-пятых, различие в средствах и методах исследования на эмпирическом и
теоретическом уровнях связано со спецификой предмета исследования на каждом из них.
Она обусловлена разностью предметных срезов, разностью аспектов изучения на каждом
уровне, даже если исследователь имеет дело с одной и той же объективной реальностью.
Эмпирическое исследование в своей основе ориентировано на изучение явлений и
зависимостей между ними. Здесь сущностные связи высвечиваются в явлениях, но не
выделяются в чистом виде, как это имеет место на теоретическом уровне познания, где
сущность объекта представлена через указание ряда законов, которым он подчиняется.
Задача теории состоит в том, чтобы расчленяя сложную сеть законов на компоненты,
затем воссоздать их взаимодействие, тем самым раскрывая сущность объекта.
Методы эмпирического уровня научного познания
Наблюдение – процесс восприятия предметов и явлений с целью их познания.
11
См.: Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-методологический анализ. М.,1978. С.12;
Степин В.С. Теоретическое знание. М.,2000. С.104.
12
См.: Рузавин Г.И. Указ. соч. С.46.
Измерение – процесс представления свойств реальных объектов в виде
количественной величины.
Эксперимент – процесс воздействия на реальный объект или его изучение в
заданных условиях.
Дадим общее понимание методов эмпирического уровня
Научное познание отличается наличием специальных методов. В самом общем
смысле метод – это способ получения истинного знания. Научный метод может быть
представлен
как
система
правил,
разворачивающихся
в
определенной
последовательности, результатом чего является новое знание. С учетом деления научного
знания на эмпирический и теоретический уровни выделяют эмпирические и
теоретические методы. Эмпирическое исследование предполагает выработку
исследовательской программы, организацию, описание наблюдаемых данных, их
классификацию и первичное обобщение.
Основная задача эмпирического познания - собрать, описать, накопить факты,
произвести их первичную обработку, ответить на вопросы: что есть что? что и как
происходит?
Факт - основное понятие эмпирического познания. Он обозначает, фиксирует
реальность в статусе объекта исследования. Факт может быть действительно "упрямой
вещью", но только во всей своей полноте. Непроверенные факты, факты с большей долей
фантазии, надуманные факты и т.д. могут стать основанием для спекуляций,
сомнительных выводов, заблуждений и даже лжи. Все это заставляет исследователя
рассматривать факт не как цель, а как отправную точку отсчета в познании. В то же время
без фактофиксирующей деятельности подлинное познание не может осуществиться.
Эту деятельность обеспечивают: наблюдение, описание, измерение, эксперимент.
Наблюдение - это преднамеренное и направленное восприятие объекта познания с
целью получить информацию о его форме, свойствах и отношениях. Специфика
наблюдения состоит в том, что оно не включает в себя непосредственного физического
воздействия на объект. Но при этом процесс наблюдения не является пассивным
созерцанием. Это активная, направленная форма гносеологического отношения субъекта
по отношению к объекту, усиленная дополнительными средствами наблюдения, фиксации
информации и ее трансляции.
К наблюдению предъявляются достаточно четкие требования: цель наблюдения;
выбор методики; план наблюдения; контроль за корректностью и надежностью
полученных результатов; обработка, осмысление и интерпретация полученной
информации. Последнее требует особого внимания. С одной стороны, фактофиксирующая
деятельность претендует на поставку достоверной информации. С другой стороны, эта
информация несет на себе печать субъективности (см.: Ф. Бэкон об идолах "рода" и
"пещеры"). Иногда исследователь сам себя загоняет в угол, стараясь увидеть то, чего нет в
действительности, или же наоборот, не замечает того, что очевидно всем, кроме него, ибо
"это" противоречит принятой им идее объекта. Элементарное по своей природе
наблюдение оказывается далеко не простым. Будучи первичным генератором фактов,
наблюдение может быть дорогой к истине, а может проложить путь к заблуждению.
Отсюда необходимость особого внимания к наблюдению, четкое выполнение всех
требований этой операции познания, а кроме того, осуществление контрольного
наблюдения.
В связи с этим в методологии науки уделяют особое внимание составляющим
наблюдения: объекту наблюдения, средствам, условиям наблюдения, системе знаний,
исходя из которой, задают цель наблюдения и интерпретируют его результаты. Объект
наблюдения – это всегда сознательно выделенная исследователем часть мира. В
зависимости от доступности объекта наблюдение разделяют на непосредственное и
косвенное. При непосредственном наблюдении ученый сам созерцает избранный объект.
Но некоторые объекты изучения современной науки не поддаются такому наблюдению.
Например, многие объекты астрономии или объекты квантовой механики. Тогда о
свойствах таких объектов ученый судит на основании данных об их взаимодействии с
другими объектами. В этом плане косвенное наблюдение опирается на предположение об
определенных закономерных связях между объектами. С ростом косвенности наблюдений
возрастает роль доопытных допущений и связанных с ними толкований. Предмет прямых
наблюдений исчерпывается данными восприятия или показаний приборов. Предмет
косвенных наблюдений скрыт за данными восприятий и показаний приборов. В таком
случае фиксация именно их в качестве связанных со скрытым предметом наблюдения
целиком зависит от доопытных допущений. Чем косвеннее и маловероятнее предмет
наблюдения, тем больше претензий к доопытным допущениям, ибо тем больше нужно
оправданий для данных наблюдений, чтобы считать их связанными со скрытым
предметом наблюдения. Например, чем отдаленнее эпоха прошлого, тем пространнее и
важнее допущения, оправдывающие относимость к ней ископаемых свидетельств о ней в
настоящем
Средства наблюдения – это научный инструментарий – микроскопы, телескопы,
фотоаппараты, которые использует исследователь для расширения возможностей
наблюдения. Одно из важных условий наблюдения заключается в том, что собранные
данные носят интерсубъективный характер, т.е. могут быть получены и другим субъектом
наблюдения. Данные восприятий, не использующих приборы, зависят от индивидуальных
особенностей исследователей: физиологических характеристик органов чувств,
внимательности и предпочтений. Повторение и сравнение результатов наблюдения
различных исследователей позволяют установить усредненные значения данных в
качестве общезначимых.
Наиболее проблематичным этапом наблюдения является интерпретация данных
наблюдения и гипотеза или теория, которая позволяет проводить целенаправленное
наблюдение. С одной стороны, исследователь, сориентированный гипотезой, будет
осуществлять целенаправленное наблюдение, с другой стороны, он может не принимать
во внимание данные, которые не укладываются в данную гипотезу. Особой сложностью
отличается наблюдение в социальных науках, где его результаты во многом зависят от
личности наблюдателя и его отношения к изучаемым явлениям.
Описание как бы продолжает наблюдение, оно является формой фиксации
информации наблюдения, его завершающим этапом. С помощью описания информация
органов чувств переводится на язык знаков, понятий, схем, графиков, обретая форму,
удобную для последующей рациональной обработки (систематизации, классификации,
обобщения и т.д.). Описание осуществляется не на базе естественного языка с его
аморфностью, амбивалентностью, полисемантикой, а на базе искусственного языка,
который отличается логической строгостью и однозначностью. Описание может быть
ориентировано на качественную или на количественную определенность. Количественное
описание требует фиксированных измерительных процедур, что обусловливает
необходимость расширения фактофиксирующей деятельности субъекта познания за счет
включения такой операции познания, как измерение.
Шагом к достижению объективности данных наблюдения служит использование
приборов. Как действующий по объективным законам и свойствам прибор дает
объективные (не зависящие от субъекта) показания. Но, будучи воплощением замысла
субъекта, прибор избирательно регистрирует воздействия наблюдаемого объекта,
существенно или несущественно измененные помехами. Кроме того, приборы могут быть
различными по принципам действия и чувствительности, что дает разнобой объективных
данных о предмете наблюдения.
Измерение. Качественные характеристики объекта, как правило, фиксируются
приборами, количественная специфика объекта устанавливается с помощью измерений.
Измерение - это прием в познании, с помощью которого осуществляется
количественное сравнение величин одного и того же качества.
Измерение отнюдь не второстепенный прием, это некая система обеспечения
познания. На его значимость указал Д. И. Менделеев, заметив, что знание меры и веса это единственный путь к открытию законов. В процессе измерения субъект познания,
устанавливая количественные отношения между явлениями, открывает некоторые общие
связи между ними. Измеряя те или иные физические величины массы, заряда, силы тока,
субъект познания вскрывает качественную определенность исследуемого объекта, его
существенные свойства. Можно выделить «правила измерения» (Никифоров А.
Философия науки: истроия и теория. – М.: Идея-Пресс, 2006. – 264 с. – С. 141-142). К
таковым относятся:
1.
Правило единицы измерения. Мы должны выбрать некоторое тело или
естественный процесс и охарактеризовать единицу измерения посредством этого тела или
процесса.
2.
Правило эквивалентности: если физические значения измеряемых величин
равны, то должны быть равны их числовые выражения.
3.
Если физические значения одной величины больше или меньше
физического значения другой величины, то числовое выражение первой должно быть
больше или равно числового выражения второй.
4.
Правило аддитивности: числовые значения суммы двух физических
значений некоторой величины должны быть равны сумме числовых значений этой
величины. Но есть величины, которые не подчиняются данному правилу, их называют
«неаддитивные величины». Примером таковых является температура.
Эксперимент. В отличие от обычного наблюдения, в эксперименте исследователь
активно вмешивается в протекание изучаемого процесса с целью получить
дополнительные знания. Эксперимент - это особый прием (метод) познания,
представляющий системное и многократно воспроизводимое наблюдение объекта в
процессе преднамеренных и контролируемых пробных воздействий субъекта на объект
исследования. Можно выделить три составляющих эксперимента: познающий субъект,
средства эксперимента, объект экспериментального исследования.
В эксперименте субъект познания изучает проблемную ситуацию, чтобы получить
исчерпывающую информацию. Исследуемый объект наблюдения контролируется в
специально заданных условиях, что обеспечивает возможность фиксировать все свойства,
связи, отношения, меняя параметры условий. Иными словами, эксперимент - это наиболее
активная форма гносеологического отношения в системе "субъект-объект" на уровне
чувственного познания.
Обеспечение доступности и воспроизводимости делает эксперимент одним из
наиболее эффективных средств проверки гипотез и теоретических выводов. Особая
активность субъекта познания в эксперименте не ставит под сомнение объективное
содержание знаний, ибо эксперимент не "создает" объект познания, а только работает с
ним, вступая в состояние "диалога", а не ограничиваясь односторонним "монологом".
И тем не менее, поскольку экспериментатор задает условия, то эксперимент таит в
себе опасность "перекоса", переоценки одних свойств и отношений и недооценки других.
Все это требует от исследователя особой технологической дисциплины. Последняя
включает: формулировку проблемы и выдвижение рабочей гипотезы ее решения;
определение параметров эксперимента и создание экспериментальной установки
(обстановки); обеспечение контроля за условиями эксперимента и возможности
повторного контроля; фактофиксирующую деятельность субъекта познания и описание
полученного результата. Учитывая особые возможности эксперимента, его часто
применяют для проверки научных гипотез, и в этом смысле эксперимент является одной
из форм практики, выполняет функцию критерия истинности теоретического знания.
В зависимости от целей, предмета исследования, характера используемой
экспериментальной техники и других факторов возможны разнообразные классификации
видов экспериментов. Например, по познавательным целям эксперименты делятся на
проверочные и поисковые (проверяются определенные гипотезы, ищутся новые данные
для расширения опытной основы выдвигаемого предположения или уточнения его
содержания). По характеру исследуемого объекта можно различать физические,
химические, биологические, психологические, социальные эксперименты. По доступности
объекта исследования различают прямые и модельные эксперименты. По методу и
результатам исследования все эксперименты можно разделить на качественные и
количественные. С точки зрения заданности характеристик исследуемого объекта
различают статистические и нестатистические эксперименты. В статистических
экспериментах (биологии, агрономии, технологии и др.) первоначальные величины
заданы статистически, поэтому создание таких экспериментов с самого начала
предполагает использование методов статистики и теории вероятностей. В
нестатистических экспериментах исследуемые величины заданы индивидуально,
однозначно; в них статистика используется только для оценки результатов исследования.
Выделяют также качественный и количественный эксперименты. Качественный
устанавливает наличие или отсутствие предполагаемого свойства, признака исследуемого
объекта. Количественный эксперимент более сложный, ибо его процедуры ориентированы
на измерение тех величин, которые выражают качественную определенность объекта, его
сущность.
В области теоретического знания зарекомендовал себя мысленный эксперимент. Он
представляет собой систему продуманных процедур над идеализированными объектами.
В практику социальной действительности широко внедряется социальный
эксперимент, ориентированный на обеспечение новых форм социальной организации и
оптимизации общественного регламента. Специфика социального эксперимента
заключается в том, что субъект познания имеет дело с особым объектом. В качестве
объекта познания выступают люди. Это обстоятельство накладывает на экспериментатора
повышенную ответственность. Содержание и процедуры социального эксперимента
предполагают обусловленность их не только моральными, но и правовыми нормами.
В тех случаях, когда прямое экспериментальное исследование объекта невозможно,
затрудненно, экономически нецелесообразно или нежелательно, прибегают к модельному
эксперименту, в котором исследованию подвергается не сам объект, а замещающая его
модель. Модель - объект произвольной природы, который отражает главные, с точки
зрения решаемой задачи, свойства объекта моделирования. Главные функции модели упрощение получения информации о свойствах объекта; передача информации и знаний;
управление и оптимизация объектами и процессами; прогнозирование; диагностика.
Единая классификация видов моделирования затруднительна в силу многозначности
понятия «модель» в науке и технике. Её можно проводить по различным основаниям: по
характеру моделей, по характеру моделируемых объектов; по сферам приложения
(моделирование в технике, в физических науках, в химии, моделирование процессов
живого, моделирование психики и т. п.) и его уровням («глубине»), начиная, например, с
выделения в физике моделирования на микроуровне. В связи с этим любая классификация
методов моделирования обречена на неполноту, тем более, что терминология в этой
области опирается не столько на «строгие» правила, сколько на языковые, научные и
практические традиции, а ещё чаще определяется в рамках конкретного контекста и вне
его никакого стандартного значения не имеет (типичный пример — термин
«кибернетическое» моделирование).
С введением модели структура эксперимента существенно усложняется –
исследователь имеет дело уже не с самим объектом, а с объектом, его замещающим. В
этом случае увеличивается роль теоретической стороны эксперимента, так как возникает
необходимость обосновать возможность экстраполяции данных, полученных при
изучении модели на реальный объект. Экстраполяция - процедура переноса знаний с
одной предметной области на другую, еще не изученную. Моделирование необходимо
предполагает использование абстрагирования и идеализации. Отображая существенные (с
точки зрения цели исследования) свойства оригинала и отвлекаясь от несущественного,
модель выступает как специфическая форма реализации абстракции, т. е. как некоторый
абстрактный идеализированный объект. При этом от характера и уровней лежащих в
основе моделирование абстракций и идеализаций в большой степени зависит весь процесс
переноса знаний с модели на оригинал; в частности, существенное значение имеет
выделение трёх уровней абстракции, на которых может осуществляться моделирование:
уровня потенциальной осуществимости (когда упомянутый перенос предполагает
отвлечение от ограниченности познавательно-практической деятельности человека в
пространстве и времени), уровня «реальной» осуществимости (когда этот перенос
рассматривается как реально осуществимый процесс, хотя, быть может, лишь в некоторый
будущий период человеческой практики) и уровня практической целесообразности (когда
этот перенос не только осуществим, но и желателен для достижения некоторых
конкретных познавательных или практических задач).
На всех этих уровнях, однако, приходится считаться с тем, что моделирование
данного оригинала может ни на каком своём этапе не дать полного знания о нём. Эта
черта моделирования особенно существенна в том случае, когда предметом
моделирование являются сложные системы, поведение которых зависит от значительного
числа взаимосвязанных факторов различной природы. В ходе познания такие системы
отображаются в различных моделях, более или менее оправданных; при этом одни из
моделей могут быть родственными друг другу, другие же могут оказаться глубоко
различными. Поэтому возникает проблема сравнения (оценки адекватности) разных
моделей одного и того же явления, что требует формулировки точно определяемых
критериев сравнения. Если такие критерии основываются на экспериментальных данных,
то возникает дополнительная трудность, связанная с тем, что хорошее совпадение
заключений, которые следуют из модели, с данными наблюдения и эксперимента ещё не
служит однозначным подтверждением верности модели, т. к. возможно построение
других моделей данного явления, которые также будут подтверждаться эмпирическими
фактами. Отсюда — естественность ситуации, когда создаются взаимодополняющие или
даже противоречащие друг другу модели явления; противоречия могут «сниматься» в
ходе развития науки.
Как уже было сказано, указанные выше эмпирические методы познания являются
основой для формирования фактов. Термин «факт» многозначен. В данном случае этот
термин можно интерпретировать как события, независящие от человека или как
высказывания об определенных событиях. Во втором случае факт допускает оценку с
позиции его истинности – ложности. Для того чтобы высказывание получило статус
научного факта оно должно описывать результат статистических данных. Это
статистическая обработка множества данных, которая позволяет удалить случайные
элементы и вместо множества высказываний о данных позволяет получить резюме о них,
которое и приобретает статус научного факта.
Как уже было указано, эмпирическое познание способно обнаружить действие
объективного закона, но, изучая конкретные реальные явления и связи между ними, оно
фиксирует его в форме эмпирических зависимостей, которые отличаются от
теоретического закона. Эмпирическая зависимость – результат индуктивного обобщения и
представляет собой вероятностное знание, а теоретический закон – это всегда достоверное
знание, получение которого требует особых исследовательских процедур. Как отмечает
В.С. Степин13, увеличение опытов не делает эмпирическую зависимость достоверным
фактом, ибо индукция всегда имеет дело с незаконченным, неполным опытом. Сколько бы
мы ни проделывали опытов и ни обобщали их, простое индуктивное обобщение опытных
результатов не ведет к созданию теории. Теория не строится путем индуктивного
обобщения опыта.
13
Степин В.С., Горохов В.Г.,. Розов М.А. Философия науки и техники. М.,1995. С.187.
Проводя различие эмпирического и теоретического уровней научного познания по
предмету, средствам и методам исследования не следует полагать, что это различие
присутствует в реальной исследовательской деятельности ученого. Выделение и
самостоятельное рассмотрение каждого из них представляет собой абстракцию. В
реальном исследовании эти два слоя познания всегда взаимодействуют. Но выяснение и
анализ строения каждого уровня познания, выявление их взаимосвязей позволяет
детализировать представления о структуре научной деятельности, поскольку как
эмпирический, так и теоретический уровни имеют сложную системную организацию. В
структуре этих систем можно выявить особые слои знания и порождающие их
познавательные процедуры.
Внутренняя структура эмпирического исследования. Рассматривая внутреннюю
структуру эмпирического исследования, можно установить наличие двух подуровней: 1)
наблюдения и эксперименты, позволяющие получить некоторые данные наблюдения; 2)
познавательные процедуры, позволяющие перейти от данных наблюдения к
эмпирическим зависимостям и фактам. Выделение этих подуровней связано с различием
между данными наблюдения и эмпирическими фактами, что было установлено в
позитивистской философии науки 20-30-х гг. ХХ века. Благодаря логике, эмпиризм
приобрел в это время новое дыхание. С помощью новой логики представители
позитивизма Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Б. Рассел и др. полагали возможным
редуцировать все знание, свести его к терминам наблюдения с помощью логикоматематических средств. Особая скурпулезность в деле логической реконструкции
чувственного опыта с целью добиться его «чистоты», и, таким образом, обеспечить
прочность этого фундамента познания, характерна для исследований Р. Карнапа. Он
вводит понятие «элементарный опыт», под которым подразумевается неорганизованный
индивидуальный опыт в определенный момент времени. Главное отношение,
связывающее множество элементарных опытов, есть припоминание сходства. Сходство
элементарных опытов образует «круг сходства» из которого выводится понятие
«чувственного качества». Это качество представляют элементарные опыты, образующие
«класс качеств». Карнап пытался логически реконструировать известные пять чувств.
Каждое чувство в его интерпретации – большой класс качеств, которые связаны друг с
другом цепью сходств. Пять чувств отделены друг от друга разрывом в цепи. Каждое
чувство имеет различное число измерений. Зрение, например, имеет пять измерений: два
пространственных и три цветовых (оттенок, яркость, насыщенность). Измерения
определяются математически. Затем двумерное визуальное поле проецируется на
трехмерное пространство. Однако все эти блестящие и изощренные процедуры не
привели Р. Карнапа к желаемым результатам.
В результате дискуссии относительно того, что может служить эмпирическим
базисом науки, было отвергнуто предположение о том, что это непосредственные
результаты опыта – данные наблюдения.
Понятие наблюдения. Структура акта наблюдения. Данные наблюдения в языке
науки выражаются в форме особых высказываний – записей в протоколах наблюдения,
называемых протокольными предложениями. В протоколе наблюдения содержатся
сведения о том, кто наблюдал, время наблюдения, описываются приборы, если они
использовались в ходе наблюдения. Протокольные предложения формулируются в форме
высказываний типа: «NN наблюдал, что после увеличения давления стрелка на приборе
показывает цифру 7», «NN наблюдал изменение цвета раствора АВ в пробирке после
увеличения концентрации вещества А».
В социологических опросах в роли протокола наблюдения выступает анкета с
ответом опрашиваемого.
Анализ смысла протокольных предложений показал их отягощенность
субъективными наслоениями, т.к. они содержат не только информацию об изучаемых
явлениях, но и включают ошибки наблюдателя, приборов, воздействие внешних факторов
и т.п. Как указывает М. Малкей, «один из фундаментальных выводов психологов состоит
в том, что наблюдения никогда не могут быть столь пассивными, как того требует
стандартная концепция науки»14. Жажда власти, денег, престижа и т.д. влияют на
интеллектуальную предубежденность ученых. Кроме того, как отмечал еще Аристотель,
удивление представляет собой важный фактор, активно влияющий на деятельность
ученых. Поэтому проблема поиска и выявления форм эмпирического знания, которые бы
имели интерсубъективный статус, содержали бы объективную информацию, нашла свое
решение в выдвижении иного эмпирического базиса науки. В этом качестве выступает
эмпирический факт.
Факты фиксируются на языке науки в форме высказываний типа: «ускорение,
приобретаемое телом, зависит от действующей на него силы», «за прошедший
календарный год в городе родилось больше мальчиков, чем девочек» и т.п. Различие
между выражением данных наблюдения и эмпирического факта очевидно. Оно проходит
по линии устранения влияния познающего субъекта на результаты наблюдения. Но
именно здесь и возникает проблема, – каким образом возможно осуществление перехода
от данных наблюдения к эмпирическим фактам, и что гарантирует объективный статус
последних? Разработка этой проблематики в рамках позитивистской философии и
методологии науки не привели к ее окончательному решению.
В работах отечественных философов науки, таких, как В.С.Степин, М.А. Розов, В.Г.
Горохов, Г.И. Рузавин и др., представлен иной – деятельностный подход – к
рассмотрению структуры и функций эмпирического познания и его подуровней.
Условия наблюдения. Анализируя структуру и функции научного наблюдения, они
установили его деятельностный характер, ибо проведение наблюдения предполагает его
предварительную организацию и осуществление контроля в ходе этого процесса.
Особенно отчетливо деятельностная природа эмпирического исследования проявляется
при осуществлении наблюдения в ходе реального эксперимента. По традиции
эксперимент противопоставляется наблюдению вне эксперимента, но В.С. Степин и др.,
не отрицая специфики этих двух видов познания, указывают на их общие родовые
признаки, которые состоят в следующем:
во-первых, в деятельностном отношении субъекта к объекту в процессе
осуществления наблюдения и эксперимента;
во-вторых, не только в эксперименте, но и в процессе научного наблюдения природа
дана наблюдателю не в форме созерцания, а в форме практики. Исследователь всегда
выделяет в природе или создает искусственно из природных материалов некоторый набор
объектов, каждый из которых фиксируется по определенному набору признаков и
используется в качестве средств наблюдения и эксперимента;
в-третьих, средства эксперимента и наблюдения (т.е. некоторый набор искусственно
выделенных исследователем объектов) в соотношении с изучаемым объектом, составляют
структуру систематического наблюдения и эксперимента, которая в процессе познания
переходит от исходного состояния к конечному через взаимодействие изучаемого объекта
со средствами наблюдения или эксперимента.
Что послужило основанием для подобных выводов?
1)
Рассматривая предметную структуру экспериментальной практики,
по мнению В.С. Степина, можно отметить ее представленность в двух аспектах: а) как
взаимодействие объектов, протекающее по естественным законам и б) как искусственное,
организованное человеком действие.
В первом аспекте мы можем рассматривать взаимодействие объектов как некоторую
совокупность связей и отношений действительности, где ни одна из этих связей актуально
не выделена в качестве исследуемой. В этом случае любая из них может выступать в
качестве объекта познания. Учет же второго аспекта позволяет выделить ту или иную
14
Малкей М. Наука и социология знания. М.,1983. С.76.
связь в ее соотношении с целями познания и, таким образом, зафиксировать ее в качестве
предмета исследования. Тогда явно или неявно совокупность взаимодействующих в опыте
объектов будет организовываться в систему определенных отношений, где целый ряд их
реальных связей оказывается несущественным. Функционально выделяться будет лишь
некоторая группа отношений, характеризующая изучаемую часть реальности. Т.е.
проведение эксперимента в определенных познавательных целях требует от субъекта
осуществления определенной организационной деятельности, направленной на
искусственное ограничение проявлений, связей, взаимодействующих в опыте объектов.
Система знаний, задающая цель наблюдения и интерпретирующая его результаты.
Ставя перед собой некоторые познавательные цели, мы сталкиваемся с подобной
ситуацией и в случае проведения наблюдения.
Научные наблюдения, будучи целенаправленно организованными, должны
осуществляться на систематической основе, т.к. только в этом случае можно выделить те
или иные закономерности в проявлении функциональных свойств объектов окружающей
нас реальности. Случайные наблюдения, хотя и могут дать импульс открытию, должны
затем переходить в систематические, чтобы стать основой выявления определенных
закономерностей. Это необходимо по той причине, что мы имеем дело с постоянно
изменяющейся реальностью и наше положение как наблюдателей также изменяется в
пространстве и времени. В силу этого, осуществляя наблюдение, мы можем
зафиксировать те или иные закономерности в проявлении функциональных свойств
объектов только через осуществление систематических наблюдений, через выделение
существенных, очевидных свойств объектов и абстрагирование от несущественных.
Очевидно, что и в эксперименте, и в наблюдении фиксация существенных свойств у
взаимодействующих объектов возможна только на основе предварительного выверения
этих свойств в ходе практического употребления на предмет выявления их у объектов.
Проведение этой операции в последующем позволяет стабильно воспроизводить
указанные свойства объектов как в условиях будущей экспериментальной ситуации, так и
в ходе систематического наблюдения. Например, в экспериментах по изучению законов
колебания маятника Земля выступает не просто как природное тело, а как своеобразный
искусственно изготовленный объект человеческой практики, т. к. для природного объекта
«Земля» данное свойство маятника – колебание – не представляет чего-то
экстраординарного по сравнению с другими свойствами. Колебательное свойство
маятника, существуя реально, выступает на передний план только в системе определенной
человеческой практики.
Отсюда специфика эксперимента заключается в том, что эксперимент представляет
собой форму природного взаимодействия фрагментов природы, которые представлены в
нем как объекты с функционально выделенными свойствами. Более того, в развитых
формах эксперимента такие объекты изготавливаются искусственно. К ним относятся
прежде всего приборные установки, с помощью которых проводится экспериментальное
исследование. Например, в современной ядерной физике это могут быть установки,
испускающие пучки частиц, стабилизированных по определенным параметрам (энергия,
поляризация, пульс); мишени, бомбардируемые этими пучками; приборы,
регистрирующие результаты взаимодействия пучка с мишенью.
Подобная ситуация характерна и для процесса наблюдения. Например, уже в IV в. до
н.э. в египетской и вавилонской астрономии появляется зодиак, состоящий из 12 участков
по 30 градусов, как стандартная шкала для описания движения Солнца и планет15.
Использование созвездий зодиака в функции шкалы делает их средствами наблюдения,
своеобразным приборным устройством, позволяющим точно фиксировать изменение
положения Солнца и планет. Причем по мере проникновения в астрономию
15
См.: Нейгебауер О. Точные науки в древности. М.,1968. С.111.
математических методов градуировка небесного свода становится все более точной и
удобной для проведения измерений.
Конечная цель естественно-научного исследования состоит в том, чтобы найти
законы, вычленить существенные связи объектов, которые управляют природными
процессами, и на их основе предсказать возможные состояния в будущем, то предметом
исследования в глобальном плане выступают существенные связи и отношения
природных объектов. На теоретическом уровне они отображаются в чистом виде через
систему соответствующих абстракций. На эмпирическом уровне они изучаются по их
проявлению в непосредственно наблюдаемых эффектах. Конкретизируя глобальную цель
познания для каждого из его уровней - можно отметить, что в экспериментальном
исследовании она выступает в форме специфических задач, которые сводятся к тому,
чтобы установить, как некоторое начальное состояние испытуемого фрагмента природы в
зафиксированных условиях порождает его конечное состояние. В целях решения такой
локальной познавательной задачи вводится особый предмет изучения, в качестве которого
выступает объект, изменение состояний которого прослеживается в опыте.
В случае проведения систематических наблюдений мы сталкиваемся с подобной же
ситуацией. Выявление закономерностей является итогом сложного пути от случайной
регистрации нового явления к выяснению основных условий и природы его
возникновения через серию наблюдений. При этом организация серий систематических
наблюдений, по сути, предстает в качестве квазиэкспериментальной деятельности, т.к.
предполагает выделение свойств у объектов природы, которые будет описывать
исследователь и четкую фиксацию объекта, изменение состояний которого будет
изучаться в процессе наблюдения.
Виды наблюдения. Измерения. Качественные, сравнительные и количественные
понятия.
Различие между данными наблюдения и эмпирическими фактами как особыми
типами эмпирического знания было зафиксировано еще в позитивистской философии
науки 30-х годов. В это время шла довольно напряженная дискуссия относительно того,
что может служить эмпирическим базисом науки. Вначале предполагалось, что ими
являются непосредственные результаты опыта - данные наблюдения. В языке науки они
выражаются в форме особых высказываний - записей в протоколах наблюдения, которые
были названы протокольными предложениями.
В протоколе наблюдения указывается, кто наблюдал, время наблюдения,
описываются приборы, если они применялись в наблюдении, а протокольные
предложения формулируются как высказывания типа: "NN наблюдал, что после
включения тока стрелка на приборе показывает цифру 5", "NN наблюдал в телескоп на
участке неба (с координатами x,y) яркое световое пятнышко" и т.п.
Если, например, проводился социологический опрос, то в роли протокола
наблюдения выступает анкета с ответом опрашиваемого. Если же в процессе наблюдения
осуществлялись измерения, то каждая фиксация результата измерения эквивалентна
протокольному предложению.
Анализ смысла протокольных предложений показал, что они содержат не только
информацию об изучаемых явлениях, но и, как правило, включают ошибки наблюдателя,
наслоения внешних возмущающих воздействий, систематические и случайные ошибки
приборов и т.п. Но тогда стало очевидным, что данные наблюдения, в силу того что они
отягощены субъективными наслоениями, не могут служить основанием для
теоретических построений.
В результате была поставлена проблема выявления таких форм эмпирического
знания, которые бы имели интерсубъективный статус, содержали бы объективную и
достоверную информацию об изучаемых явлениях.
В ходе дискуссий было установлено, что такими знаниями выступают эмпирические
факты. Именно они образуют эмпирический базис, на который опираются научные
теории.
Проиллюстрируем это на простом примере. Допустим, что в рамках классической
механики изучается движение относительно поверхности земли массивного тела
небольших размеров, подвешенного на длинной нерастягивающейся нити. Если
рассматривать такое движение только как взаимодействие природных объектов, то оно
предстает в виде суммарного итога проявления самых различных законов. Здесь как бы
"накладываются" друг на друга такие связи природы, как законы колебания, свободного
падения, трения, аэродинамики (обтекание газом движущегося тела), законы движения в
неинерциальной системе отсчета (наличие сил Кориолиса вследствие вращения Земли) и
т.д. Но как только описанное взаимодействие природных объектов начинает
рассматриваться в качестве эксперимента по изучению, например, законов колебательного
движения, то тем самым из природы вычленяется определенная группа свойств и
отношений этих объектов.
Прежде всего взаимодействующие объекты - Земля, движущееся массивное тело и
нить подвеса - рассматриваются как носители только определенных свойств, которые
функционально, самим способом "включения" их в "экспериментальное взаимодействие",
выделяются из всех других свойств. Нить и подвешенное на ней тело предстают как
единый предмет - маятник. Земля фиксируется в данной экспериментальной ситуации 1)
как тело отсчета (для этого выделяется направление силы тяжести, которое задает линию
равновесия маятника) и 2) как источник силы, приводящий в движение маятник.
Последнее в свою очередь предполагает, что сила тяжести Земли должна рассматриваться
лишь в определенном аспекте. А именно, поскольку, согласно цели эксперимента,
движение маятника представляется как частный случай гармонического колебания, то тем
самым учитывается лишь одна составляющая силы тяжести, которая возвращает маятник
к положению равновесия. Другая же составляющая не принимается во внимание,
поскольку она компенсируется силой натяжения нити.
Описанные свойства взаимодействующих объектов, выступая в акте
экспериментальной деятельности на передний план, тем самым вводят строго
определенную группу отношений, которая функционально вычленяется из всех других
отношений и связей природного взаимодействия. По существу описанное движение
подвешенного на нити массивного тела в поле тяжести Земли предстает как процесс
периодического движения центра массы этого тела под действием квазиупругой силы, в
качестве которой фигурирует одна из составляющих силы тяготения Земли. Эта "сетка
отношений", выступающая на передний план в рассматриваемом взаимодействии
природы, и есть та объектная структура практики, в рамках которой изучаются законы
колебательного движения.
Допустим, однако, что то же самое движение в поле тяжести Земли тела,
подвешенного на нити, выступает как эксперимент с маятником Фуко. В этом случае
предметом изучения становится иная связь природы - законы движения в инерциальной
системе. Но тогда требуется выделить совершенно иные свойства взаимодействующих
фрагментов природы.
Фактически закрепленное на нити тело функционирует теперь только как
движущаяся масса с фиксированным относительно Земли направлением движения. Строго
говоря, при этом система "тело плюс нить в поле тяжести" уже не рассматривается как
маятник (поскольку здесь оказывается несущественной с точки зрения изучаемой связи
основная характеристика маятника - период его колебания). Далее, Земля, относительно
которой рассматривается движение тела, теперь фиксируется по иным признакам. Из
всего многообразия ее свойств в рамках данного эксперимента оказываются
существенными направление оси вращения Земли и величина угловой скорости вращения,
задание которых позволяет определить кориолисовы силы. Силы же тяготения в принципе
уже не играют существенной роли для целей экспериментального исследования
кориолисовых сил. В результате выделяется новая "сетка отношений", которая
характеризует изучаемый в рамках данного эксперимента срез действительности. На
передний план выступает теперь движение тела с заданной скоростью вдоль радиуса
равномерно вращающегося диска, роль которого играет плоскость, перпендикулярная оси
вращения Земли и проходящая через ту точку, где в момент наблюдения находится
рассматриваемое тело. Это и есть структура эксперимента с маятником Фуко,
позволяющего изучать законы движения в неинерциальной (равномерно вращающейся)
системе отсчета.
Аналогичным образом в рамках анализируемого взаимодействия природы можно
было бы выделить объектные структуры иного типа, если данное взаимодействие
представить как разновидность экспериментальной практики по изучению, например,
законов свободного падения или, допустим, законов аэродинамики (разумеется,
отвлекаясь при этом от того, что в реальной экспериментальной деятельности такого рода
опыты для данной цели не используются). Анализ таких абстрактных ситуаций хорошо
иллюстрирует то обстоятельство, что реальное взаимодействие природы может быть
представлено как своего рода "суперпозиция" различного типа "практических структур",
число которых в принципе может быть неограниченным.
В системе научного эксперимента каждая из таких структур выделяется благодаря
фиксации взаимодействующих объектов по строго определенным свойствам. Эта
фиксация, конечно, не означает, что у объектов природы исчезают все другие свойства,
кроме интересующих исследователя. В реальной практике необходимые свойства
объектов выделяются самим характером оперирования с ними. Для этого объекты,
приведенные во взаимодействие в ходе эксперимента, должны быть предварительно
выверены практическим употреблением на предмет существования у них свойств,
стабильно воспроизводящихся в условиях будущей экспериментальной ситуации. Так,
нетрудно видеть, что эксперимент с колебанием маятника мог быть осуществлен лишь
постольку, поскольку предшествующим развитием практики было строго выявлено, что,
например, сила тяжести Земли в данном месте постоянна, что любое тело, имеющее точку
подвеса, будет совершать колебания относительно положения равновесия и т.п. Важно
подчеркнуть, что вычленение этих свойств стало возможным лишь благодаря
соответствующему практическому функционированию рассматриваемых объектов. В
частности, свойство Земли быть источником постоянной силы тяготения многократно
использовалось в человеческой практике, например, при перемещении различных
предметов, забивании свай с помощью падающего груза и т.п. Подобные операции
позволили функционально выделить характеристическое свойство Земли "быть
источником постоянной силы тяжести".
В этом смысле в экспериментах по изучению законов колебания маятника Земля
выступает не просто как природное тело, а как своеобразный "искусственно
изготовленный" объект человеческой практики, ибо для природного объекта "Земля"
данное свойство не имеет никаких "особых привилегий" по сравнению с другими
свойствами. Оно существует реально, но на передний план как особое, выделенное
свойство выступает только в системе определенной человеческой практики.
Экспериментальная деятельность представляет собой специфическую форму природного
взаимодействия, и важнейшей чертой, определяющей эту специфику, является именно то,
что взаимодействующие в эксперименте фрагменты природы всегда предстают как
объекты с функционально выделенными свойствами.
В развитых формах эксперимента такого рода объекты изготовляются искусственно.
К ним относятся в первую очередь приборные установки, с помощью которых проводится
экспериментальное исследование. Например, в современной ядерной физике это могут
быть установки, приготовляющие пучки частиц, стабилизированные по определенным
параметрам (энергия, пульс, поляризация); мишени, бомбардируемые этими пучками;
приборы, регистрирующие результаты взаимодействия пучка с мишенью. Для наших
целей важно уяснить, что само изготовление, выверка и использование таких установок
аналогичны операциям функционального выделения свойств у объектов природы,
которыми оперирует исследователь в описанных выше экспериментах с маятником. В
обоих случаях из всего набора свойств, которыми обладают материальные объекты,
выделяются лишь некоторые свойства, и данные объекты функционируют в эксперименте
только как их носители.
С таких позиций вполне правомерно рассматривать объекты природы, включенные в
экспериментальную ситуацию, как "квазиприборные" устройства независимо от того,
получены они искусственным путем или естественно возникли в природе независимо от
деятельности человека. Так, в экспериментальной ситуации по изучению законов
колебания Земля "функционирует" как особая приборная подсистема, которая как бы
"приготовляет" постоянную силу тяготения (аналогично тому, как созданный человеком
ускоритель при жестко фиксированном режиме работы будет генерировать импульсы
заряженных частиц с заданными параметрами). Сам маятник играет здесь роль рабочего
устройства, функционирование которого дает возможность зафиксировать характеристики
колебания. В целом же система "Земля плюс маятник" может быть рассмотрена как
своеобразная квазиэкспериментальная установка, "работа" которой позволяет исследовать
законы простого колебательного движения.
В свете сказанного специфика эксперимента, отличающая его от взаимодействий в
природе "самой по себе", может быть охарактеризована так, что в эксперименте
взаимодействующие фрагменты природы всегда выступают в функции приборных
подсистем. Деятельность по "наделению" объектов природы функциями приборов будем в
дальнейшем называть созданием приборной ситуации. Причем саму приборную ситуацию
будем понимать как функционирование квазиприборных устройств, в системе которых
испытывается некоторый фрагмент природы. И поскольку характер взаимоотношений
испытуемого фрагмента с квазиприборными устройствами функционально выделяет у
него некоторую совокупность характеристических свойств, наличие которых в свою
очередь определяет специфику взаимодействий в рабочей части квазиприборной
установки, то испытуемый фрагмент включается как элемент в приборную ситуацию.
В рассматриваемых выше экспериментах с колебанием маятника мы имели дело с
существенно различными приборными ситуациями в зависимости от того, являлось ли
целью исследования изучение законов колебания или законов движения в равномерно
вращающейся системе. В первом случае маятник включен в приборную ситуацию в
качестве испытуемого фрагмента, во втором он выполняет совершенно иные функции.
Здесь он выступает как бы в трех отношениях: 1) Само движение массивного тела
(испытуемый фрагмент) включено в функционирование рабочей подсистемы в качестве ее
существенного элемента (наряду с вращением Земли); 2) Периодичность же движения
маятника, которая в предыдущем опыте играла роль изучаемого свойства, теперь
используется только для того, чтобы обеспечить стабильные условия наблюдения. В этом
смысле колеблющийся маятник функционирует уже как приготовляющая приборная
подсистема; 3) Свойство маятника сохранять плоскость колебания позволяет использовать
его и в качестве части регистрирующего устройства. Сама плоскость колебания здесь
выступает в роли своеобразной стрелки, поворот которой относительно плоскости
вращения Земли фиксирует наличие кориолисовой силы. Такого рода функционирование
взаимодействующих в опыте природных фрагментов в роли приборных подсистем или их
элементов и выделяет актуально, как бы "выталкивает" на передний план, отдельные
свойства этих фрагментов. Все это приводит к функциональному вычленению из
множества потенциально возможных объектных структур практики именно той, которая
репрезентирует изучаемую связь природы.
Такого рода связь выступает как объект исследования, который изучается и на
эмпирическом, и на теоретическом уровнях познавательной деятельности. Выделение
объекта исследования из совокупности всех возможных связей природы определяется
целями познания и на разных уровнях последнего находит свое выражение в
формулировке различных познавательных задач. На уровне экспериментального
исследования такие задачи выступают как требование зафиксировать (измерить) наличие
какого-либо характеристического свойства у испытуемого фрагмента природы. Однако
важно сразу же уяснить, что объект исследования всегда представлен не отдельным
элементом (вещью) внутри приборной ситуации, а всей ее структурой.
На примерах, разобранных выше, по существу было показано, что соответствующий
объект исследования - будь то процесс гармонического колебания или движение в
неинерциальной системе отсчета - может быть выявлен только через структуру
отношений, участвующих в эксперименте природных фрагментов.
Аналогичным образом обстоит дело и в более сложных случаях, относящихся,
например, к экспериментам в атомной физике. Так, в известных опытах по обнаружению
комптон-эффекта предмет исследования - "корпускулярные свойства рентгеновского
излучения, рассеянного на свободных электронах" - определялся через взаимодействие
потока рентгеновского излучения и рассеивающей его графитной мишени при условии
регистрации излучения особым прибором. И только структура отношений всех этих
объектов (включая прибор для регистрации) репрезентирует исследуемый срез
действительности. Такого рода фрагменты реальных экспериментальных ситуаций,
использование которых задает объект исследования, будем называть в дальнейшем
объектами оперирования. Данное различение позволит избежать двусмысленности при
использовании термина "объект" в процессе описания познавательных операций науки. В
этом различии фиксируется тот существенный факт, что объект исследования не
совпадает ни с одним из отдельно взятых объектов оперирования любой
экспериментальной ситуации. Подчеркнем также, что объекты оперирования по
определению не тождественны "естественным" фрагментам природы, поскольку
выступают в системе эксперимента как своеобразные "носители" некоторых
функционально выделенных свойств. Как было показано выше, объекты оперирования
обычно наделяются приборными функциями и в этом смысле, будучи реальными
фрагментами природы, вместе с тем выступают и как продукты "искусственной"
(практической) деятельности человека.
Наблюдения выступают в этом случае не просто фиксацией некоторых признаков
испытуемого фрагмента. Они несут неявно информацию и о тех связях, которые породили
наблюдаемые феномены.
Но тогда возникает вопрос: справедливо ли сказанное для любых наблюдений? Ведь
они могут быть получены и вне экспериментального исследования объекта. Более того,
наблюдения могут быть случайными, но, как показывает история науки, они весьма часто
являются началом новых открытий. Где во всех этих случаях практическая деятельность,
которая организует определенным способом взаимодействие изучаемых объектов? Где
контроль со стороны познающего субъекта за условиями взаимодействия, контроль,
который позволяет сепарировать многообразие связей действительности, функционально
выделяя именно те, проявления которых подлежат исследованию?
Ответы на эти вопросы и могут показаться неожиданными. Они состоят в
следующем.
Научные наблюдения всегда целенаправленны и осуществляются как
систематические наблюдения, а в систематических наблюдениях субъект обязательно
конструирует приборную ситуацию. Эти наблюдения предполагают особое
деятельностное отношение субъекта к объекту, которое можно рассматривать как
своеобразную квазиэкспериментальную практику. Что же касается случайных
наблюдений, то для исследования их явно недостаточно. Случайные наблюдения могут
стать импульсом к открытию тогда и только тогда, когда они переходят в систематические
наблюдения. А поскольку предполагается, что в любом систематическом наблюдении
можно обнаружить деятельность по конструированию приборной ситуации, постольку
проблема может быть решена в общем виде. Несмотря на различия между экспериментом
и наблюдением, вне эксперимента оба предстают как формы практически деятельностного
отношения субъекта к объекту. Теперь остается доказать, что систематические
наблюдения предполагают конструирование приборной ситуации. Для этого мы
специально рассмотрим такие наблюдения, где заведомо невозможно реальное
экспериментирование с изучаемыми объектами. К ним относятся, например, наблюдения
в астрономии.
Рассмотрим один из типичных случаев эмпирического исследования в современной
астрономии - наблюдение за поляризацией света звезд в облаках межзвездной пыли,
проводившееся с целью изучения магнитного поля Галактики.
Задача состояла в том, чтобы выяснить, каковы величина и направление
напряженности магнитного поля Галактики. При определении этих величин в процессе
наблюдения использовалось то свойство частиц межзвездной пыли, что они
ориентированы магнитными силовыми линиями Галактики. В свою очередь об этой
ориентации можно было судить изучая эффекты поляризации света, проходящего через
облако пыли. Тем самым параметры поляризованного света, регистрируемые приборами
на Земле, позволяли получить сведения об особенностях магнитного поля Галактики.
Нетрудно видеть, что сам процесс наблюдения предполагал здесь предварительное
конструирование приборной ситуации из естественных объектов природы. Звезда,
излучающая свет, функционировала как приготовляющая подсистема, частицы пыли,
ориентированные в магнитном поле Галактики, играли роль рабочей подсистемы, и лишь
регистрирующая часть была представлена приборами, искусственно созданными в
практике. В результате объекты: "звезда как источник излучения", "облако межзвездной
пыли", "регистрирующие устройства на Земле" - образовывали своего рода гигантскую
экспериментальную установку, "работа" которой позволяла изучить характеристики
магнитного поля Галактики.
В зависимости от типа исследовательских задач в астрономии конструируются
различные типы приборных ситуаций. Они соответствуют различным методам
наблюдения и во многом определяют специфику каждого такого метода. Для некоторых
методов приборная ситуация выражена настолько отчетливо, что аналогия между
соответствующим классом астрономических наблюдений и экспериментальной
деятельностью прослеживается с очевидностью. Так, например, при определении угловых
размеров удаленных космических объектов - источников излучения - широко
используется метод покрытия наблюдаемого объекта Луной. Дифракция излучения на
краях Луны позволяет с большой точностью определить координаты соответствующего
источника. Таким путем были установлены радиокоординаты квазаров, исследован
характер рентгеновского излучения Крабовидной туманности (был получен ответ на
вопрос, является ли источником радиоизлучения вся туманность, либо внутри нее
находится точечный рентгеновский источник); этот метод широко применяется при
определении размеров некоторых астрономических объектов. Во всех наблюдениях
такого типа Луна используется в качестве передвижного экрана и служит своеобразной
"рабочей подсистемой" в приборной ситуации соответствующих астрофизических опытов.
Довольно отчетливо обнаруживается приборная ситуация и в наблюдениях,
связанных с определением расстояния до небесных объектов. Например, в задачах по
определению расстояния до ближайших звезд методом параллакса в функции прибора
используется Земля; при установлении расстояний до удаленных галактик методом
цефеид этот класс переменных звезд также функционирует в качестве средств
наблюдения и т.д.
Правда, можно указать и на такие виды систематических наблюдений в астрономии,
которые на первый взгляд весьма далеки от аналогии с экспериментом. В частности, при
анализе простейших форм астрономического наблюдения, свойственных ранним этапам
развития астрономии, нелегко установить, как конструировалась в них приборная
ситуация. Тем не менее здесь все происходит аналогично уже рассмотренным случаям.
Так, уже простое визуальное наблюдение за перемещением планеты на небесном своде
предполагало, что наблюдатель должен предварительно выделить линию горизонта и
метки на небесном своде (например, неподвижные звезды), на фоне которых наблюдается
движение планеты. В основе этих операций по существу лежит представление о небесном
своде как своеобразной проградуированной шкале, на которой фиксируется движение
планеты как светящейся точки (неподвижные же звезды на небесном своде играют здесь
роль средств наблюдения). Причем по мере проникновения в астрономическую науку
математических методов градуировка небесного свода становится все более точной и
удобной для проведения измерений. Уже в IV столетии до н.э. в египетской и вавилонской
астрономии возникает зодиак, состоящий из 12 участков по 30 градусов, как стандартная
шкала для описания движения Солнца и планет. Использование созвездий зодиака в
функции шкалы делает их средствами наблюдения, своеобразным приборным
устройством, позволяющим точно фиксировать изменение положения Солнца и планет.
Таким образом, не только в эксперименте, но и в процессе научного наблюдения
природа дана наблюдателю не в форме созерцания, а в форме практики. Исследователь
всегда выделяет в природе (или создает искусственно из ее материалов) некоторый набор
объектов, фиксируя каждый из них по строго определенным признакам, и использует их в
качестве средств эксперимента и наблюдения (приборных подсистем).
Отношение последних к изучаемому в наблюдении объекту образует предметную
структуру систематического наблюдения и экспериментальной деятельности. Эта
структура характеризуется переходом от исходного состояния наблюдаемого объекта к
конечному состоянию после взаимодействия объекта со средствами наблюдения
(приборными подсистемами).
Жесткая фиксация структуры наблюдений позволяет выделить из бесконечного
многообразия природных взаимодействий именно те, которые интересуют исследователя.
Конечная цель естественно-научного исследования состоит в том, чтобы найти
законы (существенные связи объектов), которые управляют природными процессами, и на
этой основе предсказать будущие возможные состояния этих процессов. Поэтому если
исходить из глобальных целей познания, то предметом исследования нужно считать
существенные связи и отношения природных объектов.
Но на разных уровнях познания такие связи изучаются по-разному. На
теоретическом уровне они отображаются "в чистом виде" через систему соответствующих
абстракций. На эмпирическом они изучаются по их проявлению в непосредственно
наблюдаемых эффектах. Поэтому глобальная цель познания конкретизируется
применительно к каждому из его уровней. В экспериментальном исследовании она
выступает в форме специфических задач, которые сводятся к тому, чтобы установить, как
некоторое начальное состояние испытуемого фрагмента природы при фиксированных
условиях порождает его конечное состояние. По отношению к такой локальной
познавательной задаче вводится особый предмет изучения. Им является объект,
изменение состояний которого прослеживается в опыте. В отличие от предмета познания
в глобальном смысле его можно было бы называть предметом эмпирического знания.
Между ним и предметом познания, единым как для эмпирического, так и для
теоретического уровней, имеется глубокая внутренняя связь.
Когда в эксперименте и наблюдении исследователь регистрирует конечное
состояние O2 испытуемого объекта, то при наличии фиксированной приборной ситуации
и начального O1 состояния объекта это эквивалентно нахождению последнего
недостающего звена, которое позволяет охарактеризовать структуру экспериментальной
деятельности. Определив эту структуру, исследователь тем самым неявно выделяет среди
многочисленных связей и отношений природных объектов связи (закономерности),
которые управляют изменением состояний объекта эмпирического знания. Переход
объекта из состояния O1 в состояние O2 не произволен, а определен законами природы.
Поэтому, многократно зарегистрировав в эксперименте и наблюдении изменение
состояний объекта, исследователь неявно фиксирует самой структурой деятельности и
соответствующий закон природы.
Объекты эмпирического знания выступают здесь в качестве своеобразного
индикатора предмета исследования, общего как для эмпирического, так и для
теоретического уровней.
Фиксация
предмета
исследования
в
рамках
экспериментальной
или
квазиэкспериментальной деятельности является тем признаком, по которому можно
отличить эксперимент и систематические наблюдения от случайных наблюдений.
Последние суть наблюдения в условиях, когда приборная ситуация и изучаемый в опыте
объект еще не выявлены. Регистрируется лишь конечный результат взаимодействия,
который выступает в форме эффекта, доступного наблюдению. Однако неизвестно, какие
именно объекты участвуют во взаимодействии и что вызывает наблюдаемый эффект.
Структура ситуации наблюдения здесь не определена, а поэтому неизвестен и предмет
исследования. Вот почему от случайных наблюдений сразу невозможен переход к более
высоким уровням познания, минуя стадию систематических наблюдений. Случайное
наблюдение способно обнаружить необычные явления, которые соответствуют новым
характеристикам уже открытых объектов либо свойствам новых, еще не известных
объектов. В этом смысле оно может служить началом научного открытия. Но для этого
оно должно перерасти в систематические наблюдения, осуществляемые в рамках
эксперимента или квазиэкспериментального исследования природы. Такой переход
предполагает построение приборной ситуации и четкую фиксацию объекта, изменение
состояний которого изучается в опыте. Так, например, когда К.Янский в опытах по
изучению грозовых помех на межконтинентальные радиотелефонные передачи случайно
натолкнулся на устойчивый радиошум, не связываемый ни с какими земными
источниками, то это случайное наблюдение дало импульс серии систематических
наблюдений, конечным итогом которых было открытие радиоизлучения области
Млечного Пути. Характерным моментом в осуществлении этих наблюдений было
конструирование приборной ситуации.
Главная задача здесь состояла в том, чтобы определить источник устойчивого
радиошума. После установления его внеземного происхождения решающим моментом
явилось доказательство, что таким источником не являются Солнце, Луна и планеты.
Наблюдения, позволившие сделать этот вывод, были основаны на применении двух типов
приборной ситуации. Во-первых, использовалось вращение Земли, толща которой
применялась в наблюдении в функции экрана, перекрывающего в определенное время
суток Солнце, Луну и планеты (наблюдения показали, что в моменты такого перекрытия
радиошум не исчезает). Во-вторых, в наблюдении исследовалось поведение источника
радиошума при перемещении Солнца, Луны и планет на небесном своде относительно
линии горизонта и неподвижных звезд. Последние в этой ситуации были использованы в
качестве реперных точек (средств наблюдения), по отношению к которым фиксировалось
возможное перемещение источника радиошума. Вся эта серия опытов позволила в
конечном итоге идентифицировать положение источника с наблюдаемыми в каждый
момент времени суток и года положениями на небосводе Млечного Пути.
Характерно, что в последнем шаге исследований К.Янского уже была четко
обозначена предметная структура наблюдения, в рамках которой изучаемый эффект
(радиошум) был представлен как радиоизлучение Млечного Пути. Было выделено
начальное состояние объекта эмпирического знания - положение источника радиошума на
небесном своде в момент T1, конечное состояние - положение источника в момент T2 и
приборная ситуация (в качестве средств исследования фиксировались: небесный свод с
выделенным на нем расположением звезд, линия горизонта, Земля, вращение которой
обеспечивало изменение положений радиоисточника по отношению к наблюдателю, и
наконец, приборы - регистраторы радиоизлучения). Наблюдения с жестко фиксированной
структурой названного типа позволили раскрыть природу случайно обнаруженного
эффекта радиоизлучения Млечного Пути.
Таким образом, путь от случайной регистрации нового явления к выяснению
основных условий его возникновения и его природы проходит через серию наблюдений,
которые отчетливо предстают в качестве квазиэкспериментальной деятельности.
Важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Само осуществление
систематических наблюдений предполагает использование теоретических знаний. Они
применяются и при определении целей наблюдения, и при конструировании приборной
ситуации. В примере с открытием Янского систематические наблюдения были
целенаправлены теоретическими представлениями о существовании разнообразных
космических источников радиоизлучения. В примере с исследованием магнитного поля
Галактики при конструировании приборной ситуации в явном виде использовались
представления классической теории электромагнитного поля (рассмотрение поля как
конфигурации силовых линий, применение законов поляризации света и т.п.).
Все это означает, что наблюдения не являются чистой эмпирией, а несут на себе
отпечаток предшествующего развития теорий.
В еще большей мере это относится к следующему слою эмпирического познания, на
котором формируются эмпирические зависимости и факты.
Понятие научного факта. Основные трактовки взаимоотношения фактов и теории.
Понятие факта. С появлением и становлением научного знания вырабатывается
специальный подход к мировосприятию, специальный язык и стиль мышления
специфическая методология исследования, где одну из ключевых ролей играет
доказательство – формальное или фактуальное и где ничто не может восприниматься на
веру. Такими основаниями научного познания становятся факты. Что же это такое – факт?
Факт, по мнению Елсукова А.Н.1 - это то, в истинности чего мы не сомневаемся, это
нечто самоочевидное и истинное, но и то, что не исключает своего обоснования и
подтверждения. Отсюда - двойственность факта: факт представлен как непосредственно
созерцаемое, а, с другой стороны, у факта также существует и логическая схема
воспринимаемых явлений (то есть факт – это и обозначенная действительность и элемент
научного знания). Такая двойственность обусловлена историческим ходом развития
науки. Первоначально, на первых стадиях развития естествознания, представления о
фактах предполагали их понимание как о явлениях самой действительности. Само
научное познание, строящееся на описательно-эмпирической практике, опиралось в
основном на фиксацию внешних признаков предметов, на сбор эмпирических сведений.
Не случайно многие открытия в сфере географии, геологии, биологии и других наук
сводились к обнаружению новых объектов (будь-то остров, океан, море, минерал, вид
животного или растения и т.д.) и возможному более полному его описанию. Такой объект,
по сути, и отождествлялся с новым фактом в уже обозначенном смысле. Подобное
представление о фактах распространено широко и сейчас в сфере обыденного знания,
следственной практики, художественном творчестве и т.д. Здесь факты – это реальные
события, воспринимаемые и фиксируемые человеком непосредственно. Поэтому в
общепринятых представлениях процесс поиска научных фактов понимается как процесс
простого наблюдения и описания реальных явлений.
Другая сторона факта, значащая, что он является элементом научного знания, в
плане научного признания оформилась позже. Это связано с особенностью близкого к
современному или современного типа познания, когда человек столкнулся с познанием
таких объектов, которые он вообще не способен непосредственно воспринимать и
наблюдать. Отсюда происходит отказ от трактовки факта как того, что можно
поверхностно наблюдать. Более того, исследования показали, что факты не только не
1
Природа научного познания: Логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 153.
являются результатом простого созерцания и описания явлений действительности, а
выступают в качестве сложного итога познавательной деятельности, где происходит
синтез различных форм мировосприятия (сенсуального и рационального, эмпирического и
теоретического). Взять, к примеру, открытие электрона. Свести этот результат к итогу
познавательной деятельности, основанной на наблюдении, невозможно, поскольку он был
выведен косвенным путем. Причем открытие электрона – это не одноразовый момент, а
итог почти столетних исследований в области электрических явлений. Здесь поработали
не только экспериментаторы (типа М. Фарадея), но и теоретики (ведь отрицать роль
античных атомистов Демокрита и Левкиппа в общем результате также нельзя). Но и само
открытие было основано не на прямых сведениях наблюдения, а на предполагаемых
расчетах. Поэтому очевидно, что в науке существует теоретический способ анализа,
который определяется логической и статистической формами исследовательской
деятельности.
Двойственная ситуация в интерпретации факта в итоге приводит к аналогичной
оценке. С одной стороны, факт – это явление действительности, а, с другой стороны, он не
является элементом действительности. Но несмотря на подобную противоречивость, сия
способность свидетельствует о полноценном познавательном результате, в котором
совмещаются, дополняются действительность и рациональные моменты ее
конструирования. Поэтому факт и онтологичен, и логичен. Просто в зависимости от
контекста ситуации исследования предпочтения дается той стороне факта, которая для
субъекта выглядит наиболее приемлемой. Отсюда формируется необходимость, связанная
с возможностью оперирования фактами, как в онтологическом, так и в логическом плане.
Также важным моментом анализа научного факта является стремление к такому его
пониманию, которое будет всесторонним. Это можно попытаться обозначить следующим
определением. Научный факт является таким научным знанием, сущность и значение
которого раскрывается в теоретическом осмыслении, допускающим логическое
редуцирование
к
чувственно-практическим
формам
познания,
реализуемым
2
непосредственно или косвенным путем. Такое определение свидетельствует о том, что
односторонне понимание факта (или как элемента действительности, или как логической
конструкции) будет ограничивающим научное познание, порождая в последнем
случайности, ошибки и различные апломбы. Поэтому следует осуществлять
двухстороннюю работу в отношении научных фактов. Необходимо осторожно и гибко
интерпретировать исходные данные (ведь в прежних взглядах они отождествлялись с
понятием «факт»), но также не надо делать легкомысленных следствий при осмыслении
тех данных, которые мы вывели в результате исследований. Для такого рода операций
используются различные процедуры чувственно-практического и логико-теоретического
характера. Так, к примеру, исходные данные подвергают логико-теоретической и
математической обработке. Эти данные обобщают, классифицируют, типологизируют, с
ними устанавливают «регулярности» эмпирического плана, статистически обрабатывают,
подвергают объяснению и интерпретации. И, наоборот, идеи, догадки, гипотезы выносят
на поле эксперимента с целью обнаружения на практике существования предполагаемых
объектов или явлений.
В итоге следует отметить, что факт как элемент знания не может быть результатом
единичного наблюдения, а является единицей знания, совмещающей в себе разнородные
формы эмпирического и теоретического характера (хотя такое абсолютно не может быть
исключено).
Статус научного факта в познании. Как мы уже выяснили, ход и результаты
научного познания в очень большой степени зависят от умения правильного
оперирования фактами. Поэтому всегда важно представлять, какова природа научного
2
Природа научного познания: Логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 156.
факта. От этого знания будет зависеть статус самого факта и результат познавательного
процесса.
В гносеологическом аспекте следует разводить по своему статусу два вида фактов:
«сырой» и «научный». Под «сырым» (еще его называют «грубым», «натуральным»)
фактом в науке понимают определенную сторону действительности, ту или иную ее
конкретную часть. Правда, следует уточнить особенности стороны действительности,
которая представлена в качестве «сырого» факта. Во-первых, не следует отождествлять
сырой факт с объективной реальностью. Ее наличие уже само по себе есть свидетельство
факта, но она не является совокупностью фактов. Во-вторых, сырой факт – это не
обязательно компонент объективного мира, это может быть компонент чего-либо иного.
Под «научным фактом» понимается определенная форма знания, более или менее
логически обработанный сырой факт. Иными словами, это та сторона или часть
действительности, которая превратилась в объект исследования и уточнена субъектом
исследования с помощью средств измерения, описания и др. Отсюда, особенностью
научного факта будет являться тот фактор, что он (факт) всегда уже частично или
полностью интерпретирован. Ведь даже в процессе первоначальной обработки он
приобретает специфический вид. Не случайно термин «факт» проистекает в
этимологическом плане от латинского «factum», что означает «сделанное». Наш
известный физиолог И.П. Павлов подчеркивал по этому поводу, что в научном познании
факт просто так не увидишь, для этого необходимо наличие теории. Без теории
выявленный факт не будет до определенного времени (а то и никогда) научным. В
подобном понимании природы научного факта И. Павлов неодинок. Л. де Бройль также
полагает, что научный факт не может получиться на пустом месте. Для его появления
должна осуществиться определенная работа нашего ума. А. Пуанкаре аналогично
полагает, считая, чтобы факт стал научным, его следует перевести из сырого факта на
научный язык. А финский исследователь Р. Мюккиели даже обозначает несколько
признаков, которыми может характеризоваться научный факт. К таким признакам 3
относятся:
1.
Очищенность от сопутствующих случайных элементов.
2.
Установленность посредством надежно контролируемых средств.
3.
Уточненность, правильность и проверенность.
4.
Теоретическая обоснованность и интерпретированность.
5.
Искусственность, поскольку факт был подвержен субъективному влиянию.
6.
Совместимость с каким-либо методом или теорией.
7.
Согласованность с другими фактами, ибо, как уже говорилось ранее,
изолированный факт нельзя рассматривать как научный факт.
Таким образом, можно говорить о том, что с точки зрения гносеологии научный
факт представляет собой обязательную подтверждаемость своего наличия эмпирическими
данными об объективно существующем единичном элементе действительности, которая
трансформирована субъектом и стала фактом его сознания. Поэтому наш отечественный
философ Б.М. Кедров характеризует еще и факт как дискретный эмпирический материал,
из которого и на основе которого строится знание науки.
Такое понимание научного факта связано в первую очередь с особенностями учета
эмпирического материала в современной науке. Специфика данного процесса заключается
в том, что сильно возросло число этого эмпирического материала и стало необходимостью
использовать особые методики подсчета. Отсюда возрастает роль статистических
методов. Такая форма очень удобна и практична. Мало того, что статистическая методика
увеличивает точность подсчета, она еще позволяет учитывать такой момент как
статистическая вероятность (то есть мы можем предполагать возможность обнаружения
того или иного факта). Более того, А.И. Ракитов считает, что сам факт по своей природе
3
Цитировано по: Гиргинов Г. Наука и творчество. М., 1979. С. 100.
является статистическим компонентом.4 Поэтому научный факт должен отличаться от
сырого факта тем, чтобы его статистическая вероятность была тождественна логической
вероятности, а если между ними и возникло различие, то оно должно быть как можно
меньше.
Важность разведения понятий «научный факт» и «сырой факт» необходима еще и
для того, чтобы устранить возможность спекуляции на их основе. Для этого и нужно
использовать статистический и логический способы проверки фактов на их научность.
Поскольку только таким образом имеется шанс разобраться в природе факта. А это
значит, что для современной гносеологии явно недостаточно, если ученый просто
сообщит об открытии какого-то факта. Ему следует также указать (и как можно более
информированно насыщенный) способ, каким он получил или установил этот факт,
указать подробности, которые имели значения для его установления. Такая специфика
позволит опереться исследователю в дальнейшем на воспроизводимость эмпирического
материала в содержании факта. Единственно, что это требование не может относиться к
уникальным и неповторимым фактам научного познания (таким, как исторические
факты). А в целом идеал науки строится на основе такого понимания и такой
характеристики научных фактов, чтобы любой исследователь всегда, если ему
понадобится, мог бы их воспроизвести.
Конечно, познавательное значение фактов ничем нельзя заменить. Именно поэтому
основа научного творчества завязана на сфере фактов. Здесь существуют свои резоны.
Один из них (наиболее основной) – это способ избежать субъективного произвола,
преодолеть или не допустить его совсем. Поэтому необходимость фактической базы для
познавательной деятельности, понимание ее приоритета нельзя подменять культовым
отношением к фактам, суеверным поклонением перед ними. Надо помнить, что факты не
всесильны, их убедительность и четкость - лишь следствие степени и глубины научной
интерпретации и логической доказательности. А здесь важен аспект меры. Ведь
экспериментатор не должен идти дольше самого факта, подвергая себя риску впасть в
заблуждение. Творческое искусство как раз и строится на таком умении оперировать
фактами, когда улавливается точная ограниченность сферы применения самого факта.
Ведь факт сам по себе ограничен в гносеологическом смысле еще и потому, что в нем
обозначено не только то, что является свидетельством правоты исследователя, но много
сторонних, побочных компонентов, часто мешающих обнаружить нужный материал.
Искусство исследователя и будет заключаться в том, что он сможет элиминировать
ненужные компоненты.
Еще одной стороной работы с фактами следует пользоваться осторожно. Эта
сторона является эффектом «идолопоклоннического» отношения к фактам, когда не
столько субъект злоупотребляет своими эвристическими способностями, сколько он
надеется на то, что сами факты дадут ответ на поставленные вопросы. Конечно же, нельзя
ожидать от фактов того, что они «заговорят» языком науки. Ведь научность факта, как
уже не раз отмечалось, заключается в его интерпретированности. Естественно, что
многосторонность факта создает условия для использования таких интерпретаций,
которые не совсем четко будут освещать содержимое факта. Но тем не менее дистанцию
между фактичностью как таковой и фактичностью как научным критерием следует
сохранять. А это значит, что по отношению к таким явлениям необходимо применять со
всей строгостью методы и стиль научного мышления. Тогда факты для ученого, по
меткому выражению И. Павлова, должны стать воздухом.
Исходя из обозначенных особенностей интерпретации факта, в современной
философии науки можно выделить два подхода к его пониманию. Первый подход
заключается в утверждении, что научные факты лежат вне теории и совершенно не
зависят от нее. Никифоров А.Л. такой подход называет «фактуализмом». Вторая
4
См.: Проблемы логики научного познания. М., 1964. С. 388.
концепция, по-другому формулирующая вынесенный вопрос, опирается на следующий
тезис: научные факты лежат в рамках теории и полностью ею детерминируются. По
мнению все того же А.Л. Никифорова, такой подход можно назвать «теоретизмом».
Последователи «фактуализма» опираются на утверждение, что факт по своей
природе автономен и поэтому не зависим от теории. Чаще всего подобный образ факта
ими ассоциируется с чувственным образом, а последний, по их мнению, не зависим от
языка. Поэтому если идет речь о выражении этих образов в мыслительной форме, то
«фактуалисты» стараются разводить предложенные теории и предложения, описывающие
автономные факты. Спецификой предложений о чувственных образах является то, что это
предложения о чистых чувственных явлениях. В любом случае «фактуалисты» пытаются
отстаивать линию на противопоставление теории и фактов. Это порождает некоторые
особенности понимания познавательного процесса. Одна из таких особенностей
заключается в допущении инвариантности фактов и языков наблюдения по отношению к
сменяющим друг друга теориям. Такая установка приводит к формированию
кумулятивисткого подхода в познавательной деятельности. Поскольку получается, что раз
факт не зависим от теории, то их количество будет только накапливаться. К тому же, в
подобном понимании, по сути, не учитывается исторический фактор. Как будто
получается, что раз факт стал научным, то это уже навеки. Теория в таком случае
низводится до инструмента, играющего второстепенную роль в познании. А понастоящему надежным, достоверным, научным знанием будет знание фактов (неизменных
по своему статусу). Второстепенную и пассивную роль «фактуализм» отводит и для
исследователя, его творческого потенциала. Все идет от фактов, а роль ученого
заключается в том, чтобы их лишь фиксировать. Хотя ими («фактуалистами»)
допускается, что теория может поощрять деятельность по поиску и созданию новых
фактов, но тем не менее ее роль вторична. Ученый играет в рамках этого подхода лишь
роль «фотографа», задача которого скопировать, изобразить фрагмент действительности.
Последователи же «теоретизма», соглашаясь с особенностями трактовки роли
фактов в «фактуализме», настаивают на глубокой связи, существующей между теорией и
фактами. Наиболее четко данная позиция наблюдается в концепции видного «теоретиста»
и постпозитивиста Т. Куна. Вводимое им понятие «парадигма» (как «сверхтеория»)
определяет не только идеалы и нормы научного познания, но и обязательным образом
влияет на глубину и характер интерпретации фактов.
Теоретизм, в противовес фактуализму, с явной очевидностью старается
продемонстрировать зависимость фактов от теорий. Отсюда теоретизм (и в лице Т. Куна)
порождает понимание научного познавательного процесса как антикумулятивного. Ведь
теперь факты утрачивают автономный статус, а, следовательно, теория может развиваться
не за счет старых фактов (вечных, с точки зрения фактуализма), а за счет их новых
интерпретаций. Тогда получается, что наука не идет по пути накопления новых фактов,
поскольку осложняется само понятие «новый факт». То ли это в буквальном смысле
новый факт, а то ли это его очередная трактовка. Любое научное открытие, таким
образом, меняет мир, поскольку дает его иную интерпретацию.
Схожие с Т. Куном взгляды излагает и другой исследователь П. Фейерабенд. По П.
Фейерабенду, факт представляет собой синтез чувственного восприятия с таким
предложением, которое он характеризует «естестственной интерпретацией» восприятия.
Например, любое действие всегда может выражено двойственным образом. Как
чувственный образ и как предложение, содержащее в себе описание того, что происходит.
П. Фейерабенд считает, что чувственные образы формируются посредством
«естественных интерпретаций», в результате чего мы получаем уже совершенно иной
факт.
Зависимость фактов от теории очень велика, по версии «теоретизма». Причем
степень этой зависимости настолько сильная, что каждая теория, по сути, владеет своими
специфическими фактами. Факты целиком утрачивают свою автономность, устойчивость.
Такой эффект порождает особое понимание процесса научного познания. Раз факты
определяются только через теоретические положения, то различия между теориями будут
проявляться в различиях между фактами. Получается, что один и тот же факт в разных
теориях будет понят как несколько разных. А это ведет, помимо уже обозначенного
антикумулятивизма, к несоизмеримости различных научных теорий. Разные теории,
следовательно, не могут иметь общую эмпирическую базу, общий язык и т.д. Предыдущее
знание не может быть передано в новую систему знаний, и, таким образом, оно
отбрасывается. В науке поэтому не может существовать преемственности, а факты не
могут составить конкуренцию теории, заставить на их основе принять или отвергнуть эту
теорию. По сути, данное направление не признает никаких ограничений в отношении
познающего субъекта. Все в его творческом потенциале.
«Теоретизм» демонстрирует всемогущество теории в познавательной деятельности.
Теория формирует концептуальный аппарат, закладывает значения понятий, стимулирует
изобретение приборов и инструментов, ставит в зависимость чувственное восприятие и
определяет факты. В теории возникает собственный, автономный мир, который закрыт от
внешней критики, и поэтому она (критика) не способна его разрушить. Здесь удобна
ассоциация мира теории с миром человека, где «я» человека выступает в роли всесильного
хозяина. Так и «теоретизм» допускает эвристический потенциал (де-факто, это произвол)
субъекта в познавательную среду без всяких ограничений.
Естественно вполне напрашивается мысль, что «фактуализм» и «теоретизм» - это
крайние позиции, пусть содержащие много чего важного, общего и осмысленного, но все
же не дающие достоверного представления о роли фактов в познании. С одной стороны,
нельзя не согласиться с «фактуализмом» в том, что факты в какой-то мере автономны по
отношению к теории. Иначе теряется смысл самого использования такой формы фиксации
действительности для научного познания как факт. Ведь должна же теория чему-то
соответствовать, а то, чем она отличается от любой мысли человека? С другой стороны,
нельзя не признавать существующую зависимость фактов от теории (как тогда
взаимосвязаны эти два компонента процесса научного познания; естественно и то, что
факты, по словам П. Фейерабенда, «теоретически нагружены», а, значит, теория влияет на
наше миропонимание). Поэтому уклон в одну или другую сторону неуместен, он будет
лишь свидетельствовать об абсолютизации одного из важных компонентов,
составляющих собой процесс научного познания. Отсюда важно осознавать
относительность их отношений в познании. А это значит, что научные факты до какого-то
определенного момента не зависимы от теории и, наоборот, с какого-то определенного
момента научный факт начинает в большей мере проявлять свою зависимость от теории.
К тому же, следует сказать, что возникающая зависимость и независимость также имеют
границы. Поэтому нет абсолютно не зависимых от теорий фактов, так же, как нет
абсолютно поглощающих факты теорий. А все попытки абсолютизации факта и теории
связаны с упрощенным, «одномерным» пониманием. Отсюда и берется позиция, что, к
примеру, факт- это или чувственный образ, или предложение, или элемент реальности.
Такой подход и заставляет сводить все многообразие факта к какому-то одному из его
аспектов: либо к языковому, либо к чувственному, либо к физическому. А это уже
заставляет вас заранее следовать за теми логическими выводами, которые вытекают из
любого аспекта. Если факт – элемент действительности, то он уже никоем образом не
может зависеть от теории; если факт – элемент чувственного образа, то он будет
определяться особенностями перцепции человека; и если факт, наконец, - элемент языка,
то он, наоборот, будет не зависим от реальности и от чувственного восприятия, а
полностью исходит из логических законов и положений теории. Поэтому очень важным
вопросом становится «устройство» факта, его структуры.
Здесь важно отметить следующее обстоятельство – осуществление систематических
наблюдений предполагает использование теоретических знаний, ибо они являются
условием определения целей наблюдения. На них опирается исследователь, когда
пытается зафиксировать объекты со строго определенными свойствами, чтобы в
дальнейшем осуществить наблюдения за их развитием и взаимодействием. По этому
поводу английский социолог, философ науки М. Малкей отмечает, что результаты
научного наблюдения во многом вызваны вполне конкретными специфическими
действиями ученого, ибо «наблюдатель сам вызывает к жизни динамические
последовательности сигналов и сам же реагирует на них»16. Результаты
непосредственного наблюдения соотносятся учеными с уже заданными до опыта
теоретическими представлениями и интерпретируются в соответствии с ними. Как
отмечают В.С. Степин, Л.М. Томильчик, Г.И. Рузавин и др., в наибольшей степени эта
зависимость обнаруживается в процессе формирования эмпирических зависимостей и
фактов17. А, поскольку этот процесс предполагает элиминацию из наблюдений
содержащихся в них субъективных моментов – ошибок наблюдателя, случайных помех,
ошибок приборов и пр. – для получения достоверного объективного знания о явлениях, то
подобный переход должен предполагать осуществление как минимум двух
познавательных процедур:
Во-первых, рациональную обработку данных наблюдения и поиск в них
устойчивого, инвариантного содержания. Она включает в себя процесс сравнения данных
множества наблюдений, выделение в них повторяющихся признаков и устранения
случайных возмущений и погрешностей, связанных с ошибками наблюдателя. Если в
процессе наблюдения производились измерения с записью данных в виде чисел, то для
получения эмпирического факта проводится статистическая обработка результатов
измерений с целью поиска среднестатистических величин из множества данных. При этом
необходимо отметить, что измерения позволяют более строго упорядочить, сделать более
достоверной и достаточно однообразно понимаемой информацию об исследуемых
процессах. Измерения позволяют ввести в исследования математику, которая
представляет собой одну из важнейших форм выражения закономерностей бытия.
Если в наблюдении использовались приборные установки, то наряду с протоколами
наблюдения составляется протокол контрольных испытаний приборов, где фиксируются
их возможные систематические ошибки. Ошибки приборов учитываются при
статистической обработке данных наблюдения. Они элиминируются из наблюдений в
процессе поиска их инвариантного содержания. Благодаря этой операции не только
достигается единство накопленного знания, но и увеличивается степень его
достоверности;
Во-вторых, для установления факта необходимо истолкование выявляемого в
наблюдениях инвариантного содержания, для чего используются ранее полученные
теоретические знания.
Таким образом, в формировании факта участвуют теоретические знания, которые
были ранее проверены независимо. При этом новые факты могут служить основой
развития новых теоретических идей и представлений и, в свою очередь, превратившись в
достоверное знание, быть использованы в процедурах интерпретации при эмпирическом
исследовании других областей действительности и формировании новых фактов.
Подобная точка зрения о теоретической нагруженности эмпирического базиса нашла
свое разнообразное концептуальное оформление в теории парадигм Т. Куна, научноисследовательских программ И. Лакатоса и др.
Также можно найти массу примеров тесного взаимодействия эмпирического и
теоретического знания и в истории становления научного познания. Один из подобных
примеров, связанных с развитием электромагнитной теории, приводится Л. де Бройлем –
известным французским физиком – в работе «По тропам науки» (М.,1962): «Как известно,
16
Малкей М. Наука и социология знания. М.,1986. С.86.
См.: Степин В.С., Томильчик Л.М. Практическая природа познания и методологические
проблемы современной физики. Минск,1970. С.24; Рузавин Г.И. Указ. соч. С.18-20.
17
серьезное внимание физиков к теории Максвелла было привлечено работами Генриха
Герца. Герц не только придал теории Максвелла простую и стройную математическую
форму, чем та, в которую облек ее автор, но с помощью известных опытов он установил,
что электрические колебательные системы излучают электромагнитные волны, свойства
которых полностью аналогичны свойствам световых волн, и таким образом подвел
экспериментальную базу под гениальное предположение Максвелла, согласно которому
световые волны являются лишь частной разновидностью электромагнитных волн,
соответствуя некоторому интервалу значений длин волн»18.
Отмечая ценность и экспериментального и теоретического начал познания,
отечественный исследователь Ю.В. Сачков указывает на специфику их взаимного
существования и взаимодействия, которая, по его мнению, заключается, с одной стороны,
в их не сводимости друг к другу, а с другой, в их неотделимости друг от друга. «Опытное,
экспериментальное начало практически представляет собою своеобразное чувственное
анализирование действительности. Именно опыт представляет первичные, базовые
данные (факты), которые образуют фундамент науки. Теоретический анализ имеет своей
целью описать и объяснить опытные данные. Теория вскрывает связи в мире чувственных
восприятий и тем самым придает им смысл. Активное взаимопроникновение опытного и
теоретического начал в познании есть выражение того факта, что человек познает руками
и головой на основе синтеза материального действия и свободно развивающейся мысли.
Основным, наиболее значимым результатом подобного взаимодействия опытного и
теоретического начал познания является разработка научной теории как относительно
целостной и замкнутой системы знаний об исследуемых процессах»19.
Подобная точка зрения характерна не только для отечественной философии науки.
Ограниченные познавательные возможности эмпирического уровня научного познания
проявили себя и стали очевидны еще древнегреческим философам. Они придали импульс
поиску и обоснованию иных принципов познания. Известный исследователь науки Ст.
Тулмин в своей работе «Человеческое понимание» (М.,1984) говорит о том, что поиск
«беспристрастной рациональной точки зрения» было одним из исходных пунктов всей
традиции западной философии. Уже Гераклит настаивал на том, что свидетельства чувств
относятся только к частным моментам и положениям, а для того, чтобы судить о
противоречиях в этих свидетельствах, мы нуждаемся в каких-то более постоянных
теоретических принципах. «Если к тому же такая же изменчивость и случайность
подрубают основы языка, как вслед за ним делал вывод Кратил, то мы вдобавок
нуждаемся в каких-то более постоянных критериях, чтобы гарантировать общепринятые
значения слов»20. Именно поэтому, отмечает далее Ст. Тулмин, «рациональная
потребность в беспристрастной точке зрения остается настоятельной и законной. Выбор
все еще остается выбором между применением превосходящей силы и уважением к
нелицеприятной дискуссии, между авторитарным навязыванием мнений и внутренним
авторитетом хорошо обоснованных аргументов»21.
В значительной степени доминирование последнего обстоятельства обуславливает
роль и значение, отводимую теории в научном познании.
Структура научного факта. Социально-культурная относительность фактов
Каждый научный факт является сложным, целостным образованием, в котором
присутствует сразу несколько компонентов, между которыми сложились определенные
взаимодействия.
18
Бройль Л. де По тропам науки. М.,1962. С.16-17.
Сачков Ю.В. Статистические данные как эмпирический базис социальных наук //
Вопросы философии. 1999. №7. С.80.
20
Тулмин Ст. Человеческое понимание. М.,1984. С.59.
21
Там же. С.63.
19
Любой факт должен быть обязательно выражен языком, если он хочет иметь статус
научного факта. Это не значит, что необходимость быть обозначенным в языке делает
факт научным. Но это важное условие. Поэтому каждый должен быть обязательно
выраженным в предложении или предложениях. Никифоров А.Л. вводит даже
специальное понятие по такому случаю – «лингвистический компонент» факта.5 Вторым
компонентом научного факта он предлагает считать «перцептивный компонент», под
которым следует понимать определенный чувственный образ или несколько чувственных
образов, синтезированных в единое целое, которые включены в процесс установления
научного факта. Наличие в факте перцептивного компонента очень важно, ибо он
обозначает способ, каким человек может непосредственно взаимодействовать с вещами
реального мира. Еще Д. Юм показал значимость органов чувств для процесса познания,
констатировав, что все нами воспринимаемое из внешнего мира является деятельностью
органов чувств. Любой факт поэтому не может быть выявлен без участия органов чувств.
Другое дело, что современная наука заставляет говорить о двойственном значении этих
органов в познании. Если речь идет о восприятии непосредственном, выражаясь языком
современных исследователей, восприятии «человекоразмерного мира», то перцептивный
компонент представлен в устанавливаемых фактах очень явно. Если речь идет о
восприятии посредством каких-либо технических устройств, приборов и т.д., выражаясь
также языком современных исследователей, восприятии «микромиров» и «мегамиров», то
перцептивный компонент выражен слабее.
Выявленные компоненты факта позволяют думать об их едином целостном
присутствии в самом факте. Не случайно большинство исследователей факт понимает как
синтез чувственного образа и предложения (такие исследовали, как Т. Кун, П. Фейерабенд
и др.). Но уже обозначенные компоненты факта заставляют усомниться в таком
понимании структуры факта. Указанные компоненты – это наиболее явные элементы,
которые можно обнаружить в факте. Однако сложнее всего в факте обнаружить третий
его компонент – материально-практический. Этот компонент представляет собой
совокупность приборов и инструментов, а также совокупность практических действий с
этими техническими средствами, которые применяются при установлении факта.
Материально-практический компонент - наиболее игнорируемый исследователями
элемент факта. Это связано с тем, что влияние технических средств познания
воспринимается как автоматическое. Ведь приборы и инструменты кажутся
«продолжением органов чувств» человека, поэтому либо отождествляются с ними, либо
вообще не берутся в учет. А это не так. Ведь большое количество научных фактов вообще
не могло бы существовать без материально-технического компонента. Кроме того, именно
данный компонент является условием преемственности в науке, поскольку в его задачу не
входит ни установление факта, ни его интерпретация. Аспект преемственности с большей
очевидностью демонстрирует необходимость наличия и немалую значимость этого
компонента в факте. Попробуем, к примеру, задаться вопросом: «Как факты одной
исторической эпохи или культуры могут быть сохранены или переданы другим эпохам
или культурам?». Понятно, что такая передача или сохранение возможны при фиксации
установленных фактов в знаковых системах, причем с тем условием, что эти знаковые
системы могли быть понятны представителям другой культуры или эпохи. Другой вопрос:
достаточно ли этого и будет ли такой трансфер эквивалентным. Как показывает А.Л.
Никифоров, что если бы Лавуазье захотел сообщить древнегреческим ученым, что
существует такой газ, как кислород, он бы не мог это осуществить лишь за счет перевода
подобной информации на древнегреческий язык, потому что, даже если древние греки и
поняли содержимое такого предложения, суть его осталась бы для них загадкой. Ибо, если
факт, содержащийся в предложении, соотнести с материально-практическими средствами
5
См.: Никифоров А.Л. Философия науки: История и методология (учебное пособие). М.,
1998. С. 155 – 171.
познания древнегреческой науки, то именно в этой сфере и возникает основное
непонимание. Поэтому очень важно создавать условия и для возможностей, имеющихся
материально- практических средств подтверждать те идеи, реалии, которые человек
способен устанавливать. Как в свое время С. Тулмин вывел формулу научной проблемы,
чей смысл приблизительно можно схематически показать следующим образом: Научная
проблема  Творческий потенциал – Материальные возможности, так и сейчас, можно
констатировать, что факт для науки возможен только в границах ее материальнопрактических средств. Поэтому важность материально-практического компонента нельзя
отрицать при анализе научного факта.
Таким образом, факт включает в себя три компонента: лингвистический,
перцептивный и материально-практический. Только их целостное единство позволяет
сказать, что факт установлен. Если же хоть один компонент его выпадет из этого
единства, то разрушится и факт. Поэтому ни «фактуализм», «теоретизм» реально не
позволяют анализировать, что такое «факт», в чем заключается его гносеологическая роль
и ряд других важных вопросов.
Обладая неоднородной структурой, факт также нельзя представить в качестве
статистического образования. Факт – это не обязательно результат, факт – это также
процесс. Процессуальность факту задают те отношения, которые существуют между его
компонентами. К тому же, эти взаимоотношения носят достаточно сложный характер.
Посмотрим, к примеру, на отношения лингвистического компонента и материальнопрактического. Ясно, что эти компоненты влияют друг на друга. В лингвистическом
компоненте всегда представлены выражения о некотором фрагменте действительности,
которые естественным образом способствуют разработке технических средств для
познания этого фрагмента. Сложнее обозначить влияние лингвистического компонента на
перцептивный. Однако не признавать такое влияние, то есть не признавать, что наши
знания не влияют на наше восприятие мира, нельзя. Перцептивный компонент так же, как
и лингвистический, влияет на материально-практический, поскольку все технические
средства познавательной деятельности обязательно рассчитаны на то, что они будут
непосредственно контактировать с органами чувств. Влияет перцептивный компонент и
на лингвистический, просто обозначить такое влияние явным образом сложно. И очень
очевидно
влияние
материально-практического
компонента
на
компоненты
лингвистический и перцептивный. Вышеприведенный пример относительно возможности
понимания явления кислорода древнегреческими учеными ярко это демонстрирует. Все
взаимоотношения и заставляют понимать факт в плане его результативного
процессуального единства.
Следует также сказать, что трехчленная структура факта не позволяет к нему
применить традиционное понимание истины (как отражение действительности и
логическая непротиворечивость). Поэтому факты необходимо рассматривать
относительно тех социокультурных детерминант, которыми они обусловлены. Например,
факт того, что масса – это величина непостоянная не может быть фактом в той системе
представлений, где такие понятия как пространство и время рассматриваются как
абсолютные. Ибо, следовательно, тогда существует единая реальность, в которой
присутствуют универсальные законы для всех элементов этой реальности. А то, что могут
существовать другие системы миров, с иными законами, здесь не допускается. Поэтому в
классической механике масса – величина постоянная, с точки зрения специальной теории
относительности, масса – это величина временная, которая представляет собой особый
вид энергии.
Вопрос взаимоотношения факта и истины важен еще и потому, что он является
ключевым в рамках проблемы критериев познания. Ведь что позволяет реализовать
фактическая основа в познании: она не дает нам реальное дублирование действительности
или лишь интерпретирует то, что там происходит? Вообще, учитывая трехчленную
структуру факта, мы понимаем, что такой вопрос неуместен, ибо тем самым нами
разрушается факт. В нем есть лингвистический компонент, который и фиксирует в себе
представления о мире. Другой вопрос, а что лингвистический компонент реализует в
факте: он его «описывает» или «выражает»? Получается, что решая проблему структуры
факта в познании, мы выходим на вопрос, как соотносятся между собой язык и внешний
мир?
Традиционно считается, что термины в своих значениях исходят только из тех
объектов и отношений между ними, к которым эти термины относятся. А в предложениях
реальность несколько искажается за счет его контекста. Автор данной теории значения Л.
Витгенштейн устраняет факт, нарушая его структуру. Это происходит от того, что
перцептивный компонент, имеющий, пожалуй, по-настоящему и индивидуальную, и
субъективную основу, в такой интерпретации элиминируется. Поэтому для научного
факта лингвистический компонент не должен «выражать» или «описывать» сам факт.
Существуют взаимодействия между компонентами факта, но они не должны приводить к
полной подмене одного компонента другим. Иначе мы повторяем судьбу онтологического
доказательства существования бытия Бога, выдвинутого Ансельмом Кентерберрийским.
Напомним его суть: если есть мысль о Боге, значит, есть и Бог. Сказать, что Бога нет,
значит сказать, что круг не круглый. Такая мысль и элиминирует существование бытия
бога как научного факта. Не случайно И. Кант, опровергнув онтологическое
доказательство бытия Бога, заметил, что сколько ни говори сладко, сладко не станет. Как
раз таким примером он показал, что нельзя подменять различные компоненты
действительности (в данном случае, чувственные на мыслительные). Другое дело, что
если учитывать сложность взаимодействия структурных компонентов факта, как тогда
следует интерпретировать их роль в познавательной деятельности? Если раньше, как уже
писали, факт необходимо было открыть в буквальном смысле, то сейчас понятно, что
такой процесс носит куда более сложный характер. Понятно, что однозначно говорить об
открытии фактов нельзя. Сказать «открыть» - это значит предположить, что он
существует, но скрыт от нас. По сути, такое понимание – это метафизическое понимание.
А метафизика не позволяет нам учесть факт в его структурной целостности, так как
обращает внимание на какой-то один его компонент. К тому же, такой подход игнорирует
активность субъекта, его эвристический потенциал, сводя суть познания лишь к
пассивному отражению реальности. Поэтому факт – это не только фрагмент реальности,
но и фрагмент субъективного начала, привносимый человеком в реальность. Нет готовых
фактов в познании, факт всегда творится в сфере соприкосновения объективного и
субъективного начал. Чтобы факт состоялся, нужно не только обозначить в нем
перцептивный компонент, лингвистический компонент, но и материально-практический
компонент.
С такой позиции и легче представить влияние различных составляющих процесса
научного познания на факт, чтобы избежать крайностей «фактуализма» или «теоретизма».
Так, к примеру, теперь легче понять характер влияния теории на факт. Это влияние есть,
но оно не абсолютно, оно не устраняет его самостоятельность. Скорее всего, теория
влиятельна на лингвистический компонент факта (на предложения, в которых
сформулированы положения теории). Далее уже идет косвенное, опосредованное влияние
на другие компоненты факта. Ведь на базе лингвистического компонента строятся
представления о приборах и инструментах, с помощью которых проводится исследование.
Так проявляется влияние на материально-практический компонент. По аналогии строится
влияние и на перцептивный компонент.
Но для понимания того, что факт представляет собой автономную структуру
научного познания, следует показать и обратное (то есть в чем теория не может влиять на
факт). Для начала необходимо упомянуть, что не одна теория направлена на компоненты
факта. Другие теории также могут оказывать это влияние, а значит, и компоненты факта
будут иметь другую интерпретацию, с их точки зрения. Необходимо упомянуть и о
влиянии культурных и исторических представлений, которые выступают в качестве
определенных «фильтров» для познавательного процесса. Более того, материальнопрактический компонент позволяет лингвистическому компоненту выступать в качестве
независимой составляющей факта. Это легко продемонстрировать на такой функции
материально-практического компонента, как коммуникативная функция. Аккумулируя
технические действия, теории вынуждены вводить в свои рамки термины, обозначающие
технические средства в других теориях. Тем самым происходит взаимообогащение, с
одной стороны, и, с другой стороны, лингвистический компонент обретает роль активного
участника процесса научного познания. Также следует обратить внимание, что из данного
констатации можно вывести следующую структуру лингвистического компонента. В него
должны входить язык родной теории, языки других теорий, обыденный язык. Отсюда еще
лучше просматривается «невзаимозаменимость» теорий (как просто совокупности
предложений). Теория наиболее сильно влияет на ту структуру лингвистического
компонента, которая состоит из ее языка. И, наоборот, менее влияет (если влияет вообще)
на те части, которые состоят из языка других теорий и обыденного языка. Получается, что
если лингвистический компонент факта рассматривать целостно, то факт обладает
собственным языком. Этот язык далеко не тождественен языку теории. Не случайно А.Л.
Никифоров говорит об особом фактуальном языке. Причем понимание фактуального
языка еще более осложняется, если начать рассматривать его взаимодействие с
перцептивным и материально-практическим компонентами. Но и сами отношения
фактуального языка и языка теории, использующей в своих рамках обозначенный факт,
сложно назвать простыми.
Чтобы такое взаимодействие началось, требуется «перевод» фактуального языка на
язык теории. Это предполагает замену терминов обыденного языка и языка других теорий
терминами основной теории, что упрощает значения понятий в сторону элиминирования
ненужного содержания других языков (обыденного и других теорий). Подобный процесс
приводит к тому, что утрачивается понимание того, с помощью каких средств были
получены данные факты. И только после этого возможна привязка полученных терминов
к языку теории, что предполагает на деле истинностную оценку нового знания по
отношению к теории.
Таким образом, изучение структуры научного факта позволяет нам лучше понять
характер процесса научного познания, роль фактического материала в его становлении.
Очевидно и то, что наиболее подвижная, динамичная часть факта – это его
лингвистический компонент. Но и он обладает некоторым «иммунитетом» по отношению
к теории. Что касается таких компонентов, как перцептивный и материальнопрактический, то они еще менее подвержены влияниям, хотя и такое не исключается.
Структура факта также позволяет нам понять, в какой части научное познание
кумулятивно, а в какой - нет. Аккумуляция происходит в большей мере в материальнопрактическом и перцептивном компоненте, а отказ от преемственности наиболее четко
просматривается в лингвистическом компоненте. Поэтому факт как автономный
компонент научного познания следует признать важнейшим элементом этого процесса.
Научный факт и современная наука. Те изменения, которые произошли в физике ХХ
века, заставляют нас затронуть вопрос о возможностях фактического обозначения
материала теорий. Это, в первую очередь, связано с появлением квантовой механики,
которая очень резко приводит к изменениям представлений о реальности. И эти
изменения нельзя не упомянуть в свете уже оговоренного понимания факта во всей
сложности его структуры.
Квантовая механика предлагает новый способ познания явлений природы. Но
сложность этого подхода заключается в том, что квантовая механика никак не
укладывается в общие логические схемы традиционной познавательной деятельности. Как
говорил Р. Фейнман, «многие так или иначе поняли теорию относительности… Но, мне
кажется, я смело могу сказать, что квантовой механики никто не понимает». 6 Вот в
подобной сложности и заключается особенность интерпретации квантовой механикой
понятия «факт». Исследователь Р.А. Аронов7 видит несколько причин этих трудностей.
Первую причину он связывает с наличием многочисленных попыток интерпретации
уравнений квантовой механики как некоего теоретического образа физических волн,
распространяющихся в пространстве, которые оказались несостоятельными. В результате
физики вынуждены были принять статистическую интерпретацию волновой функции.
Волновой функцией считается элемент теории, благодаря которому можно определить
вероятность скачкообразного перехода квантового объекта от исходного состояния к
одному из возможных. Отсюда вырастает проблема. Что же исследует в качестве объекта
квантовая механика: природные явления или способ мышления, происходящего в
природе? А такая постановка вопроса позволяет не сразу нам понимать факт в
обозначенном виде. Ведь что дает тогда квантовая механика, как она видит свой объект?
Она исследует, по сути, распределение вероятности для возможных измерений потому,
что она дает модель для изображения реальных пространственно-временных событий, но
не только на языке определенных количественных значений физических величин, а также
на языке волновых функций, представляющих собой состояние объектов до, вне и
независимо от характера опыта, осуществляемого в познании. То есть в таком ракурсе
утрачивается понятие «реальность», которое могло бы означать некое соответствие между
познаваемым (тем, что познается) и знанием (тем, что содержит в себе информацию о
познаваемом). Другая причина сложности понимания термина «факт» заключается в том,
что квантовая механика использует некоммутативные измерения. Некоммутативные
измерения – это те измерения, которые от перемены мест сомножителей меняют само
произведение. Формулой некоммутативный аспект измерений можно показать
следующим образом: ab – ba  0. В традиционной науке (классической физике) все
измерения коммунитативны, то есть произведение ab ничем не отличается от
произведения ba. Такое положение приводит к тому, что факт перестает восприниматься
как тот материал, с помощью которого можно определить, достоверно ли знание теории
или нет. Утрачивается один из важнейших показателей его научности – постоянность и
воспроизводимость. Физическая реальность становится тогда относительной, и без
прибора нельзя мыслить об элементе физической реальности. В соответствии с такой
позицией свойства квантовых объектов существуют и проявляются до какого бы то ни
было взаимодействия с прибором, но лишь как относительные, зависимые друг от друга.
И тогда о них можно говорить как о некоторого рода склонностях или возможностях,
которые могут проявиться в качестве не зависимых друг от друга сущностей в будущем,
когда соответствующее взаимодействие осуществится. Тогда измерение фиксирует, на
самом деле, не свойства квантовых объектов, а их классические проекции на прибор. А
тот факт, что в результате наблюдения с помощью прибора квантовый объект с
определенной вероятностью окажется в точке х, не зависит от того, существует
соответствующая физическая ситуация объективно реально, вне и независимо от
деятельности познающего субъекта или же она создана искусственно. Квантовая механика
демонстрирует, что при помощи наших органов чувств мы не определяем значение
физических величин (например, координату или импульс), характеризующих
дополнительные свойства квантового объекта до акта их измерения познающим
субъектом-наблюдателем. Мы определяем другое – их неквантовые, классические
проекции на прибор, с помощью которых затем воссоздаем те величины (которые
называются квантовые), что имелись до, вне и независимо от акта измерения. А вот эта
6
Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1968. С. 139.
Аронов Р.А. Об основаниях «нового способа мышления о явлениях природы». //
Вопросы философии. 2001. 5. С. 149 - 158.
7
разница и проявляется в некоммутативных измерениях. Поэтому существующее
понимание факта и ломается в положениях квантовой механики.
Третьей причиной сложности интерпретации факта является неоправданное
«злоупотребление языком». Это «злоупотребление» не следует понимать буквально,
«злоупотребление» касается предмета исследования квантовой механики – микромира. А
это язык волновых функций, некоммутативных измерений. К тому же, к особенностям
исследования квантовых объектов следует отнести достаточно частое и глубинное
присутствие субъекта в описаниях многих показателей изучаемых явлений. Субъективное
присутствие – это знак того, что очень важно понимание тех средств, которые выступают
в роли посредников в познавательной деятельности между субъектом и объектом. Ведь
что такое прибор: прибор – это способ постановки вопроса перед природой. Поэтому язык
– это постоянная интерпретация исследуемого мира во всех возможных квантовых
свойствах. Отсюда и рождается ощущение того, что языком злоупотребляют, что не
существует данного раз и навсегда описания объекта, а его необходимо каждый раз
постоянно анализировать.
Тем не менее, квантовая механика не отказывается от идеала научности, по
которому в науке осуществляется поиск таких представлений о реальности, который
будет независим от измерений. То, что подобная цель заявлена, но классические
представления пока еще не позволяют основательно понять квантовую механику,
является, на взгляд автора, гарантией успешного формирования модели научного
познания в современных условиях. Скорее всего, факт получит какую-то новую
интерпретацию, в его структуру попадет какой-нибудь дополнительный компонент.
Понятие эксперимента. Структура эксперимента. Классификации экспериментов. Этапы
проведения эксперимента
Эксперимент представляет собой один из методов эмпирических исследований,
проводимый с целью отыскания причинных связей или проверки гипотезы. Он является
основой, так называемых, каузальных исследований. История эксперимента в социальных
науках начинается с работ Джона Стюарта Миля (1843-1930). Миль исходил из того, что
природа достаточно регулярна и единообразна. Ее регулярность заключается в том, что
все события подчиняются цепочкам причинных связей. Единообразие же обеспечивает
стабильность этой регулярности. Причина некоторого события А, согласно Милю, - это
сумма условий, из которых необходимо и достаточно следует А. Если такая причина
существует, а она обязана существовать, то ее можно отыскать исходя из суммы
наблюдений, используя специальную экспериментальную технику. Цель предложений
Миля состояла в том, чтобы дать методы, которые позволили бы «отфильтровать»
причинные связи из всех возможных. Суть техники Миля - в систематической сортировке
цепочек наблюдаемых явлений с использованием определенных правил.
Идеальный эксперимент, основанный на методе единственного сходства и методе
единственного различия, предложенных Милем, имеет следующую структуру:
Х
¬Х


А
¬А
(1)
В идеальном эксперименте доказывается необходимость и достаточность условия
Х для того, чтобы вызвать А (Х вызывает А – достаточность, и никакое другое явление не
может вызвать А – необходимость). Однако на практике условия Х добиться практически
невозможно, так как надо проверить все возможные варианты, кроме А. Исследование
должно охватить все существующие предметы, и получается бесконечно долгим. Поэтому
в реальном эксперименте следуют лишь методу единственного различия Миля и берут
некоторое В, отличное от Х. В этом случае, реальный эксперимент не показывает
необходимости, а показывает лишь достаточность условия. Структура эксперимента при
этом получается следующей (2):
Х
В


А
С
(2)
Обычно в ходе эксперимента используются две группы – контрольная группа и
экспериментальная группа. Экспериментальной группе предъявляется некое условие
(один из уровней независимой переменной) -- в нашем примере Х. Это условие является
единственным различием, претендующее на роль причины интересующего нас явления А,
а контрольной группе этого условия не предъявляют. Если в экспериментальной группе
явление А наблюдалось (эффект независимой переменной), а в контрольной – нет (С), то
мы можем сделать вывод о том, что предполагаемой причины Х было достаточно, чтобы
вызвать А.
Основная идея эксперимента как метода -- это сравнение условий, где исследователь
управляет появлением или непоявлением некоторого события (в нашем примере -- Х) и
фиксирует результат. Контроль
в эксперименте осуществляется при помощи
непосредственного воздействия (Х происходит или не происходит по воле исследователя),
что дает нам основание для сравнения. Мы требуем от эксперимента повторяемости.
Сравнение, воздействие и постоянство - это и есть основные свойства эксперимента.
Экспериментальные методы, в той форме, в которой они были предложены Милем,
не требуют статистической обработки данных, а эксперимент в форме (2) может быть
применен и для единичного случая. При этом гипотеза может быть и эмпиристической, и
рациональной по форме. Это уникальное свойство эксперимента выделяет его среди всех
других методов исследования, широко используемых в социальных науках.
В 1893 г. Вильям Минто предложил дополнить экспериментальные правила Миля
вероятностью и исследованием средних величин. Минто считал, что средние
наблюдаемых явлений остаются постоянными. Постоянство средних зависит от
постоянства причин, а всякая перемена в средних происходит вследствие какой-либо
перемены в производящих условиях. Это позволяет существенно доработать милевский
метод единственного различия и, следовательно, схему эксперимента (2), введя в него
вероятность и сбор статистики. При этом вместо того, чтобы говорить о
появлении/непоявлении события, разговор будет вестись о появлении/непоявлении
некоторого среднего от группы событий. Одной из существенных недостатков подобной
доработки является проблема игнорирования противоречащих наблюдений.
Классическая схема эксперимента была несколько видоизменена Фишером. Фишер
ввел в схему эксперимента идею отрицания нуль-гипотезы. Пусть требуется узнать,
различаются ли результаты в экспериментальной (мы наблюдаем эффект -- А) и
контрольной группе (эффекта быть не должно -- С). Если признать вероятностную
природу измеряемой величины, то, с точки зрения статистики, это будет означать, что в
благоприятном случае результаты обоих групп – это выборки из двух различных
генеральных совокупностей (совокупностей с двумя разными распределениями).
Построенная от противного нуль-гипотеза будет утверждать, что обе выборки
принадлежат к одной генеральной совокупности, т.е. разница в эффектах отсутствует или
может быть объяснена случайной ошибкой. Статистические тесты (например, Т-критерий
Стьюдента или U-критерий Манна-Уитни) могут показать вероятность того, что две
случайным образом взятые выборки принадлежат к одной генеральной совокупности.
Если эта вероятность мала, то нуль-гипотеза может быть отброшена, т.е. можно сделать
заключение, что утверждение «результаты обоих групп являются случайными выборками
одной генеральной совокупности» неверно (правильнее было бы сказать -- маловероятно).
Следует учитывать, что единственный вывод, который правомочно сделать после
статистической обработки данных эксперимента состоит в факте отрицания нульгипотезы, а не в «подтверждении» исследовательской гипотезы.
Существуют несколько основных экспериментальных схем, удовлетворяющих
структуре эксперимента (2).
Контрольную и экспериментальную группу подбирают случайным образом или так,
чтобы важные для исследователя характеристики совпадали в обоих группах (см.
рандомизация). Перед экспериментом можно провести претест. С теоретической точки
зрения в претесте нет никакой необходимости, так как распределение по условиям или
случайный выбор участников должны гарантировать статистическое сходство обеих
групп. Напротив, претест может как-либо повлиять на участников, и для проверки этого
потребуется иметь дополнительную экспериментальную и контрольную группу, где
претест не проводился (такая схема была предложена в 1949 году американским ученым
Ричардом Соломоном и носит его имя). Если воспользоваться схемой Соломона, то
простейший эксперимент превратится в факторный эксперимент, где одной из
переменных, кроме той, что нас изначально интересовала, будет наличие претеста.
Основными этапами проведения эксперимента являются:
Выбор цели эксперимента;
Выбор исходных данных;
Планирование;
Выбор оборудования;
Проведение эксперимента;
Обработка результатов;
Анализ результатов.
Выбор цели эксперимента. Значение выбора цели всегда является очень значимой и
существенной задачей при проведении эксперимента и сказывается на всех последующих
этапах и аспектах планирования и анализа эксперимента. В первом приближении, имеется
в виду упрощенный эксперимент, когда целью эксперимента является оценка состояния
технологического процесса как физической системы , находящейся в n-числе состояний,
максимальная полученная информация I может быть определена как:
I = lq2n; (6.1)
Затраты на эксперимент в этом случае зависят от числа состояний системы, то есть
технологического процесса. При исследовании систем с множеством различных факторов,
влияющих на процесс работы системы , механизмы работы которых далеко не полностью
известны, эксперимент может расчленяться на ряд более простых экспериментов,
проводимых при определенных уровнях одних факторов с целью изучения влияния
других. Общий результат оценивается не непосредственно, а по совокупности параметров,
полученных после обработки данных. Такой эксперимент требует внушительных затрат
времени, вовлечения значительных технических и материально-финансовых средств.
Основные разновидности эксперимента по характеру цели его проведения
следующие:
выяснение механизма явления - построение математической модели явления,
процесса;
уточняющий - уточнение параметров математической модели процесса;
экстремальный - определение условий ведения процесса ,удовлетворяющего
некоторым критериям оптимальности;
сравнительный - обоснование выбора из ряда возможных процедуры или метода
проведения эксперимента;
отсеивающий - оценка факторов и исключение из модели процесса несущественных;
контрольный - оценка соответствия параметров продукции заданным требованиям
на нее.
Выбор исходных данных заключается в выборе набора варьируемых (или
учитываемых) факторов и отклика, в выборе модели или семейства моделей ,
потенциально пригодных для описания исследуемого объекта или процесса. При этом
определяется возможность измерения отклика, точность измерения. Если отклик
неизмерим ,то следует определить, из каких измеренных выходных переменных он может
быть определён путём обработки. Оцениваются также диапазоны варьирования факторов,
определяются условия влияния факторов на отклик и отсеиваются те, которыми можно
пренебречь, и те , которые следует стабилизировать и т.д.
Планирование является основным этапом работы. При планировании определяется:
последовательность проведения опытов;
число повторных опытов или объём выборки экспериментальных образцов;
определяется количество и конкретные значения уровней факторов;
оценивается точность задания уровней факторов.
Полное число возможных вариантов опытов определяется как:
N = P k; (6.2)
где к – число факторов,P – число уровней ,на которых варьируется каждый фактор.
Например ,если число уровней 5 при числе факторов тоже 5,то для перебора всех
вариантов нужно провести 3125 опытов, а при 10 факторах и 4 уровнях число опытов
превысит миллион.
На стадии планирования формируются требования к характеристикам
используемого оборудования и приборов, определяются способы обработки результатов
,разрабатываются методики измерения факторов и отклика. Весь процесс планирования
должен проводиться под знаком эффективности, то есть сравниваться то ,что необходимо
получить с тем чем располагаем.
Выбор оборудования (измерительных приборов, устройств задания влияющих
факторов, материалов, комплектации и т.п.) связан с учётом требований к диапазонам
варьируемых факторов в процессе эксперимента, интервалов между уровнями внутри
диапазонов, к быстродействию(динамике проведения процесса) и т. п.Точность
используемых приборов и оборудования должна соответствовать требуемой
достоверности ведения процесса и не всегда должно быть стремление к максимальной
точности ,чтобы не повысить затраты на более дорогое оборудование или временные
затраты на проведение повторных опытов.
Проведение эксперимента осуществляется в соответствии с разработанным планом.
Набор значений уровней факторов и откликов документируются, может проводиться
первичная обработка данных.В основном осуществляются автоматизированное
управление экспериментом с использованием средств вычислительной и техники, а в
последнее время ПЭВМ.
Обработка результатов связана с построением функции преобразования
исследуемого объекта, оценкой её параметров, оценкой погрешности или коррекцией
результатов эксперимента, построением спектральных, корреляционных характеристик
исследуемых процессов. Значения откликов при этом должны быть адекватны данным
алгоритма обработки.
Анализ результатов проводится с целью интерпретации и принятия решений по
соответствию исследуемого процесса реальному технологическому процессу. При этом
могут быть решения о прекращении эксперимента ,либо продолжении, изменении
направления ведения и объёма эксперимента, приёмки и отбраковки продукции и т.п.
Таким образом, мы видим, что эмпирический и теоретический уровни научного
знания имеют сложную структуру. Наличие прямых и обратных связей между каждым из
этих уровней, их объединение в относительно самостоятельные блоки, детерминирующее
воздействие со стороны внешней социокультурной среды требуют рассматривать научное
знание как целостную, самоорганизующуюся систему. Подобное понимание научного
знания определяет и позволяет активизировать стратегию научного поиска на
современном этапе.
Лекция 5 Теоретические методы научного знания.
Переходя к анализу теоретического уровня познания изначально можно выделить в
нем наличие двух подуровней.22
Первый уровень образуют частные теоретические модели и законы, выступающие в
качестве теорий, раскрывающих сущность достаточно ограниченной области явлений.
Второй подуровень образуют развитые, общезначимые, фундаментальные научные
теории, включающие частные теоретические законы в качестве следствий
фундаментальных теорий.
Так, законы и теоретические модели, характеризующие отдельные виды
механического движения: законы Кеплера о движении планет вокруг Солнца, законы
Галилея о свободном падении тел и др. могут выступать в качестве примера теорий
первого подуровня, а теоретические законы ньютоновской механики, обобщившие все эти
теоретические знания, выступают в качестве примера развитых теорий, относящихся ко
второму подуровню теоретических знаний.
Теория как система научного знания. Предмет теории. Состав теории. В структуре
теории принято выделять следующие основные компоненты:
1) исходную эмпирическую основу, которая включает множество зафиксированных
в данной области знания фактов, достигнутых в ходе экспериментов и требующих
теоретического объяснения;
2) исходную теоретическую основу — множество первичных допущений,
постулатов, аксиом, общих законов, в совокупности описывающих идеализированный
объект теории;
3) логику теории — множество допустимых в рамках теории правил логического
вывода и доказательства;
4) совокупность выведенных в теории утверждений с их доказательствами,
составляющую основной массив теоретического знания.
Методологически центральную роль в формировании теории играет лежащий в её
основе идеализированный объект — теоретическая модель существующих связей
реальности, представленных с помощью определённых гипотетических допущений и
идеализаций. Построение идеализированного объекта — необходимый этап создания
любой теории, осуществляемый в специфических для разных областей знания формах.
Идеализированным объектом в классической механике является система материальных
точек, в молекулярно-кинетической теории — множество замкнутых в определённом
объёме хаотически соударяющихся молекул, представляемых в виде абсолютно упругих
материальных точек, и т. д.
Структура теоретического знания строится на основе тех объектов, на которые оно
направлено, на основе конструктов (абстрактных объектов) теоретического языка, на
основе взаимодействия между этими двумя составляющими. Наличие подобной
«обустроенности» теории заставляет предположить о ее сложной структуре, обладающей
соответствующей иерархической упорядоченностью. Первой системной составляющей
структуры научной теории является фундаментальный закон теории (или множество
законов). Сами фундаментальные законы обладают сложной подсистемной структурой,
основным компонентом которой выступает модель исследуемой реальности. Суть такой
модели в том, что она представляет собой идеализированную схему реальности, которая
подчиняется действию фундаментального закона теории и предлагает свою опытную
проверку посредством особых процедур проявления ее абстрактных объектов в
реальности. Для примера: в классической механике и у Ньютона такими абстрактными
объектами, на которых строилась теоретическая модель, выступали объекты, выраженные
терминами «сила», «материальная точка», «инерциальная система отсчета». Соотношение
этих объектов приводит в классической механике к образованию теоретической модели,
22
См.: Степин В.С. Теоретическое знание. М.,2000. С.110-126; Рузавин Г.И. Указ соч.
С.14-15.
которая, в свою очередь, является «посредником» между реальностью и
фундаментальным законом, регулирующим созданную теоретическую модель. Поэтому
возникает следующая характеристика теоретической модели и сути самого
фундаментального закона: мир существует посредством механического движения как
перемещения «материальной точки» по континууму точек пространства «инерциальной
системы отсчета под воздействием «силы».
Надо при этом помнить, что одну модель, которая находится в основании теории,
следует отличать от других видов моделей, которые используются в научном познании.
Для обозначения такого отличия наш отечественный исследователь В.С. Степин
предлагает основную теоретическую модель называть фундаментальной теоретической
силой1. В основе теории и ее фундаментального закона (или законов) лежит
фундаментальная теоретическая сила.
Но поскольку теория всегда шире тех законов, которые ее составляют,
исследователи дополняют структуру теории еще и частыми теоретическими схемами. Они
являются вспомогательными и на этом основании подчинены фундаментальной
теоретической схеме. В то же время вспомогательный характер частных теоретических
схем не предполагает их «поглощаемость» теории, поэтому они не зависимы от
фундаментальной теоретической схемы. Просто в случае явного противоречия последних
фундаментальной теоретической схеме, они элиминируются из теории.
Объекты, на которые направлены частные теоретические схемы, носят
специфический характер. Они могут быть сформированы частным образом (посредством
предшествующей эмпирической формы познания), а могут возникнуть на основе
абстрактных образов (конструктов) фундаментальной теоретической схемы, быть их
своеобразной проекцией. Поэтому различия между объектами исследования в частной
теоретической схеме и в фундаментальной теоретической схеме будут проявляться через
содержание фундаментальных законов и частных законов. Такое положение дел в
структуре теоретического знания легко продемонстрировать на примере классической
механики. Здесь в качестве одного из абстрактных образов фундаментальной
теоретической схемы выступает Бог. Ньютон писал: «Мне кажется вероятным, что Бог
вначале сотворил материю в виде твердых, обладающих массой, цельных, непроницаемых
и подвижных частиц, наделенных такими размерами, пропорциями, формами и другими
качествами, которые наилучшим образом отвечают той цели, для которой он сотворил их;
и что эти частицы, будучи цельными, несравненно плотнее любого пористого тела, из них
составленного; и они настолько плотны, что никогда не изнашиваются и не разбиваются,
и ни одна сила не может разделить то, что Бог сотворил единым при своем
первотворении»2. То есть Бог у Ньютона характеризуется в виде самого общего, по сути
цельного, образа, который даже не следует анализировать. И в то же время Ньютон не
может игнорировать ситуации, когда возникают какие-либо частные моменты в функции
материального мира (то есть, когда частная ситуация противоречит фундаментальному
теоретическому закону) и когда возникали ситуации, которые Ньютон не мог объяснить
посредством выведенных фундаментальных законов. В таких случаях великий физик
ссылался на самый абстрактный образ фундаментальной теоретической схемы (на его
действие) – на Бога. Бог всегда присутствует во вселенной, чтобы исправлять те
противоречия, которые возникают в познании.
Частные теоретические схемы не обязательно могут возникать в рамках
сложившейся теории. Появление теории может быть следствием существующих частных
теоретических схем, которые ей предшествовали и послужили основанием. Примером
такого хода возникновения теории может послужить история формирования многих
научных теорий. Так, многие электрические явления, выражающие частные аспекты
1
2
См.: Природа научного познания: логико-методологический аспект. Минск, 1979. С. 183
Цит. по Капра Ф.. Дао физики. СП б., 1994. С.48.
функционирования электричества, были открыты задолго до появления теории
электромагнитного поля. В частности, Фарадей открыл явления электромагнитной и
электростатистической индукции. Главное то, что, послужив основой формирования
теории, частные теоретические схемы могут войти в нее, преобразовавшись в
фундаментальную теоретическую схему, а могут сохранить свой статус. При этом важно
их участие в развитии теории. Такое развитие, как правило, идет несколькими способами.
Это и логические операции, это и математизация, и формализация, это и мысленные
эксперименты по отношению к абстрактным объектам теоретических схем. За счет
подобных операций происходит сведение фундаментальных теоретических схем к
частным и наоборот. А это, как показывает опыт, добавляет потенциал эвристических
возможностей для теории вообще. Получается, что теория в своей фундаментальной и
частной структурности способна развиваться не только дедуктивно, но и индуктивно.
Индукция реализуется за счет тог, что осуществляется посредством анализа эмпирически
данной реальности, когда фундаментальная теоретическая схема накладывается на
имеющиеся эмпирические данные. В результате мы можем обнаружить ограничение и
увеличение экспликативной возможности теории. Эта возможность увеличится, если мы
увидим то, что теория объясняет даже больше данных, чем это предполагалось. И,
наоборот, получится обратное, если теория не сможет объяснить даже те эмпирические
данные, которые, как предполагалось, она и должна была объяснять. Если эвристический
потенциал снижается, то возникает условие для появления основания, на котором может
быть сформирована частная теоретическая схема. Она может входить в теорию, но
оставаться при этом автономной.
Структура первоисточника теоретического знания, обрисованная в пособии,
позволяет четче понять характер формирования научного знания, с одной стороны, а, с
другой стороны, показывать, что теория – это не только результат, итог научной
познавательной деятельности, но еще самостоятельный уровень, достаточно автономный
при этом, на котором осуществляется (не прекращается) познавательная деятельность.
Особенно это становится очевидным при исследовании второй составляющей структуры
теории – научной картины мира.
Научная картина представляет собой систему особых образований и связей между
ними, которая выражается как идеальная модель той части действительности, которая
исследуется. Такую модель нельзя отождествлять с фундаментальной и частной
теоретическими схемами, поскольку она является условием формирования теории в
общем, а не формой согласования законов теории с эмпирическими данными. По сути,
такая идеальная модель как научная картина мира закладывает основы мировидения
любой части познаваемой реальности в зависимости от той исторической эпохи, когда
проводится изучение избранного объекта. В истории данный конструкт очень четко
обозначен в рамках классической механики. Помимо чисто научной конструкции (типа
«материальная точка», «сила» и т.д.), Ньютон использует такие описания
действительности, которые не связаны с фундаментальными и частными теоретическими
схемами и законами, в этих схемах заключенными. Описание мира, не отождествляемое с
фундаментальными и частными законами классической механики, сводилось к
утверждению, что все физические явления происходят в трехмерном пространстве. Это
абсолютно не меняющееся, которое всегда находится в состоянии покоя. Все изменения в
физическом мире характеризовались в терминах абсолютного времени, имевшем три
основные формы, – прошлое, настоящее и будущее. Данные качества « абсолютное
пространство», «абсолютное время» и другие представляют собой основания, на базе
которых функционирует мир физических объектов, описываемых в возникающих
научных теоретических схемах. Из истории науки известно еще два типа научных картин
мира, помимо указанной. Это электромагнитная и квантово-релятивистская картина мира.
Научная картина мира закладывает следующие основания для развития сугубо
теоретических положений: она вводит представления об объектах, которые сами и во
взаимодействии подвергаются исследованию, демонстрируют основные особенности
функционирования избранных объектов, дает основные представления пространственновременных характеристик. Изменение таких позиций может привести к тому, что теория
утратит те основания, из которых выводится ее аксиоматические начала. Поэтому переход
от одной научной картины мира к другой значит то, что самым кардинальным образом
изменятся положения научных теорий.
Важно представлять, как формируется научная картина мира. Она складывается в
результате синтеза знаний, который возникает в результате функционирования различных
наук и содержит в себе общие (самые общие) представления о мире в соответствующих
исторических этапах развития. Научная картина мира содержит в себе абсолютно
различную информацию, как о природе, так и об обществе.
Самое главное при формировании научной картины мира – это понимание процесса
синтеза знаний различных наук. Синтез – очень сложная процедура, поскольку
предполагает собой установление связей между предметами наук. Такое установление
связей между предметами наук исходит из картины мира той науки, которая вовлекается в
процесс синтеза. Необходимо оговорить здесь такой момент, что особенность
исследования предмета отдельной научной дисциплиной проявляется в структуре знания
этой науки. А значит, что образуемая ею картина мира будет учитывать эту особенность
понимания предмета отдельной наукой. Следовательно, научная картина мира включает в
себя целостную картину мира, содержащую в себе все научные дисциплины и
специальную картину мира, где дан фрагмент или аспект реальности. Следует при этом
заметить, что общая картина мира не предполагает абсолютное поглощение специальной
картины мира. Последняя включается в общую картину как фрагмент или аспект, не
утрачивая своей самостоятельности, иначе бы она утратила свою специфику.
Картина мира отдельной науки направлена, в первую очередь, на систематизацию
знаний в ее рамках. Именно благодаря такому императиву, в теории формируется
составляющие различных типов: фундаментальные и прикладные. Более того, целые
теории могут возникнуть на основании подобного критерия, то есть теория в целом может
стать фундаментальной или прикладной. Помимо систематизации знаний, которая
реализуется при формировании научной картины мира, последняя функционирует и как
исследовательская программа. В этой функции ее задача определяется необходимостью
постановки целей исследования и выбора соответствующих методологических средств. В
этом отношении научная картина мира также демонстрирует свою фундаментальную
основательность для теоретического знания, поскольку изменение приемов исследования
сразу повлечет за собой изменение научных результатов. Например, И. Ньютон, желая
заменить основное определение массы «как количества материи» на определение массы
«как меры инерции», заставил несколько измениться саму научную картину мира. Это
проявилось в том, что уже другой исследователь Л. Эйлер использует свойство «обладать
инерцией» на паритетных началах со свойством «быть твердыми и непроницаемыми», а
научная картина мира в качестве основного определения массы признает определение ее
«как меры инерции».
Однако не следует считать, исходя из вышеприведенного примера, что
формирование научной картины связано только лишь с внутренним процессом научного
исследования. Важно понимать, что на становление и развитие научной картины мира
влияют и внешние факторы, такие, как взаимодействие науки с другими сферами
культуры. Такое взаимодействие очень сложно и имеет многоуровневую практику,
поскольку оно происходит не только в области духовной культуры, но и при
опредмечивании научных знаний в производстве, в бытовой деятельности и т.д. Это
взаимодействие порождает формирование таких предметов, которые превращаются в
эталонные образцы, стимулирующие в дальнейшем совершенствование новых знаний в
ходе познавательной деятельности.
Виды научных теорий
1. Эмпирические
и фундаментальные. Совокупность эмпирических законов,
терминов и соответствующий математический аппарат в совокупности составляют
эмпирическую теорию. Эмпирическая теория является обобщением экспериментальных
данных. Теория объясняет конкретное событие, но не описывает сущности явления. Так
например, законы И. Кеплера. Он на основе наблюдений Тихо Браге выяснил, что
движение планет осуществляется по эллипсу и выявил, что это движение не равномерно, а
соответствует определенным законам – законам Кеплера. Фундаментальные теории – те, в
которых ученый имеет дело с наиболее абстрактными идеальными объектами.
Фундаментальные теории включают в себя осмысление наиболее общих вопросов
развития и функционирования мира. Здесь возникает попытка свести воедино все частные
законы, найти их глубинную сущность. Фундаментальные теории дают не только
описание, но и объяснение изучаемых явлений. Примером могут выступать законы И.
Ньютона – исходя из закона тяготения, становится возможным объяснить законы
движения любых тел.
2. Гипотетико-дедуктивные и аксиоматические. Объяснительная теория имеет
гипотетико-дедуктивную структуру. Основанием теории служит набор исходных понятий
(величин) и фундаментальных принципов (постулатов, законов), включающих только
исходные понятия. Именно этот базис фиксирует тот угол зрения, под которым
рассматривается реальность, задает ту область, которую охватывает теория. Исходные
понятия и принципы выражают основные, наиболее фундаментальные связи и отношения
изучаемой области, которыми определяются все остальные ее явления. Так, основанием
классической механики являются понятия материальной точки, силы, скорости и три
закона динамики; в основе электродинамики Максвелла лежат его уравнения,
связывающие определенными соотношениями основные величины этой теории;
специальная теория относительности опирается на уравнения А. Эйнштейна и т.д.
Со времен Евклида дедуктивно-аксиоматическое построение знания считалось
образцовым. Объяснительные теории следуют этому образцу. Однако если Евклид и
многие ученые после него полагали, что исходные положения теоретической системы
представляют собой самоочевидные истины, то современные ученые понимают, что такие
истины найти нелегко, и постулаты их теорий служат не более чем предположениями о
глубинных причинах явлений. История науки дала достаточно много свидетельств наших
заблуждений, поэтому основоположения объяснительной теории рассматриваются как
гипотезы, истинность которых еще нуждается в доказательстве. Менее фундаментальные
законы изучаемой области дедуктивно выводятся из основоположений теории. Поэтомуто объяснительная теория и называется «гипотетико-дедуктивной».
В философии проблема построения знания обсуждалась в рамках логического
позитивизма. В 1925 г. на кафедре натуральной философии Венского университета,
которую после смерти Э. Маха возглавил М. Шлик, собралась группа молодых ученых,
поставивших перед собой смелую цель - реформировать науку и философию. Эта группа
вошла в историю под именем "Венского кружка" философов. В него входили сам М.
Шлик, Р. Карнап, вскоре ставший признанным лидером нового направления, О. Нейрат, Г.
Фейгль, В. Дубислав и др. После прихода к власти в Германии нацистской партии члены
кружка и их сторонники в Берлине, Варшаве и других научных центрах континентальной
Европы постепенно эмигрировали в Англию и США, что способствовало
распространению их взглядов в этих странах
Модель науки логического позитивизма возникла в результате истолкования с точки
зрения этих принципов структуры символической логики. В основе науки, по мнению
неопозитивистов, лежат протокольные предложения, выражающие чувственные
переживания субъекта. Истинность этих предложений абсолютно достоверна и
несомненна. Совокупность истинных протокольных предложений образует твердый
эмпирический базис науки. Для методологический концепции логического позитивизма
характерно резкое разграничение эмпирического и теоретического уровней знания.
Однако первоначально его представители полагали, что все предложения науки - подобно
протокольным предложениям - говорят о чувственно данном. Поэтому каждое научное
предложение можно свести к протокольным предложениям - подобно тому, как любое
молекулярное предложение экстенсиональной логики может быть разложено на
составляющие его атомарные предложения. Достоверность протокольных предложений
передается всем научным предложениям, поэтому наука состоит только из достоверно
истинных предложений.
С точки зрения логического позитивизма, деятельность ученого в основном должна
сводиться к двум процедурам: 1) установление протокольных предложений; 2)
изобретение способов объединения и обобщения этих предложений. Научная теория
мыслилась в виде пирамиды, в вершине которой находятся основные понятия (величины),
определения и постулаты; ниже располагаются предложения, выводимые из постулатов;
вся пирамида опирается на совокупность протокольных предложений, обобщением
которых она является. Прогресс науки выражается в построении таких пирамид и в
последующем слиянии теорий, построенных в некоторой конкретной области науки, в
более общие теории, которые в свою очередь объединяются в еще более общие и так
далее, до тех пор, пока все научные теории и области не сольются в одну громадную
систему - единую унифицированную науку. В этой примитивно-кумулятивной модели
развития не происходит никаких потерь или отступлений: каждое установленное
протокольное предложение навечно ложится в фундамент науки; если некоторое
предложение обосновано с помощью протокольных предложений, то оно прочно занимает
свое место в пирамиде научного знания.
В таком случае значительная часть научной информации носит характер выводных
суждений, т.е. суждений, не полученных путем непосредственного восприятия каких-то
фрагментов действительности, а выведенных из других суждений, которые как бы
извлечены из их содержания. Логическим средством получения таких выводных знаний и
является умозаключение, т.е. мыслительная операция, посредством которой из некоторого
количества заданных суждений выводится иное суждение, определенным образом
связанное с исходным. Все умозаключения можно квалифицировать как индуктивные и
дедуктивные.
Дедуктивным называют такое умозаключение, в котором вывод о некотором
элементе множества делается на основании знания общих свойств всего множества.
Например: "Все металлы обладают ковкостью. Медь — металл. Следовательно, медь
обладает ковкостью".В этой связи под дедуктивным методом познания понимают именно
дедуктивное умозаключение. Таким образом, содержанием дедукции как метода познания
является использование общих научных положений при исследовании конкретных
явлений.
Дедукция выгодно отличается от других методов познания тем, что при истинности
исходного знания она дает истинное выводное знание. Однако было бы неверным
переоценивать научную значимость дедуктивного метода, поскольку без получения
исходного знания этот метод ничего дать не может. Поэтому ученому прежде всего нужно
научиться пользоваться индукцией.
Под индукцией обычно понимается умозаключение от частного к общему, когда на
основании знания о части предметов класса делается вывод о классе в целом. Однако
можно говорить об индукции в более широком смысле слова как о методе познания, как о
совокупности познавательных операций, в результате которых осуществляется движение
мысли от менее общих положений к положениям более общим. Следовательно, разница
между индукцией и дедукцией обнаруживается только прежде всего в прямо
противоположной направленности хода мысли.
Обобщая накапливаемый эмпирический материал, индукция подготавливает почву
для выдвижения предположений о причине исследуемых явлений, а дедукция,
теоретически обосновывая полученные индуктивным путем выводы, снимает их
гипотетический характер и превращает в достоверное знание.
Индукция (или обобщение) бывает полная и частичная. Полная индукция состоит в
исследовании каждого случая, входящего в класс явлений, по поводу которого делаются
выводы. Подобная возможность представляется редко, поскольку отдельных случаев
бесконечное множество. Таким образом, мы делаем обобщение на основе изучения
типичных случаев. Но индукция на основе ограниченного объема данных не приводит к
универсальным, или широко применимым, принципиальным заключениям. Процесс
получения средней величины не есть умозаключение, а только перечисление, приводящее
к суммарным данным. Впрочем, такие методы очень ценны как ступени, ведущие к
окончательным доказательным данным по специальным вопросам. Почти все
статистические показатели — суммарный итог отдельных перечней.
Поскольку большинство приводимых в научных текстах показателей являются
итогом перечней отдельных примеров, есть необходимость привести способы
обоснованности их использования в таких текстах, основываясь на рекомендациях,
даваемых известным американским специалистом по ораторскому искусству Полем
П.Сопером в книге "Основы искусства речи".
Первый способ — установить, правилен ли пример, положенный в основу
обобщения, поскольку неправильность такого примера может резко подорвать доверие не
только к данному обобщению, но и к самому автору научной работы.
Второй способ — выяснить, имеет ли пример отношение к заключению. Допустим,
что краска марки А стоит дешевле, чем краска марок Б, В и Г. Казалось бы, неизбежен
вывод, что краска марки А выгоднее других. Но такое заключение было бы
неправильным, потому что приведенные примеры не обладают качеством относимости к
выводу. Они относимы только к заключению, что краска марки А самая дешевая. Лучшие
качества краски других марок делает их более выгодными. Это одна из самых обычных
ошибок в индуктивных заключениях.
Третий способ — определить, достаточно ли приведено примеров. Решение вопроса,
достаточно ли взято примеров, зависит от их количества, способа отбора и
видоизменяемости. Взяв наугад два случая некомпетентности отечественных
бизнесменов, еще нельзя прийти в выводу, что все наши бизнесмены — люди
некомпетентные. В России много тысяч пред-принимателей. При отборе нескольких
примеров большую роль играет фактор случайности. Российские бизнесмены, как и
вообще все люди, очень различны.
Четвертый способ — установить, типичны ли подобранные примеры. Этот способ
проверки имеет прямое отношение к изложенному выше. Достаточно или недостаточно
примеров, зависит от того, насколько они типичны.
Теоретические знания являются основным знанием науки, поскольку в нем
представляются результаты исследований различных ученых. Теоретическое знание
представляет собой сложную развивающуюся систему, в которой по мере трансформации
возникают все новые уровни организации. Это приводит к тому, что теоретическое знание
постоянно эволюционирует.
В том, что целью научного познания являются достижения истинного знания,
представленного в теории, и в том, что, даже достигнув подобного статуса, теория
постоянно меняется, и состоит загадка теоретического знания. Чтобы понять, почему
такое возможно, необходимо проанализировать характер теоретического уровня познания,
структуру теоретического знания и ряд других моментов. Поскольку теория является
«квинтэссенцией» научного познания, постольку в ее сути заключается природа научного
познания.
Теория представляет собой то состояние исследования действительности, которое
достигнуто учеными на данный момент времени, по сути, теорией можно считать форму
достоверного научного знания о некоторой совокупности объектов, представляющих
собой систему взаимосогласованных утверждений и доказательств, также содержащую
методы объяснения и предсказания предметов и явлений исследовательской области. В
таком ракурсе теория противопоставляется эмпирическому знанию и отличается от него
достоверностью содержащегося в ней научного знания, обобщенным описанием
исследуемых в ней явлений; обозначением в качестве своего основания исходных
утверждений и множества утверждений, получаемых из исходных путем вывода или
доказательства. Теория обладает поэтому той специфической чертой, благодаря которой в
ней возможен переход от одного положения к другому без всяких ссылок на опытные
данные (в этом, кстати, и заключена возможность теории предсказывать ход процессов).
Характерными чертами теории можно обозначить ее всеобщность и
универсальность. Универсальность проявляется в том, что любая теория в качестве своего
объекта рассматривает все предметы и явления, которые попали в ее поле зрения (даже
несмотря на то, что эти объекты могут быть единичными и неповторимыми). Данная
возможность быть общей (одинаково относится ко всем исследуемым объектам) и есть
факт универсальности теории. Если бы теория не могла подобным образом
интерпретировать свою исследовательскую базу, то тогда она была сугубо эмпирической
формой познания. Подобная универсальность очевидна и при этимологически анализе.
Термин «теория» ( от греч. «ύέωρία») означал «рассмотрение», «исследование», что в
первую очередь относится к особенности исследуемого процесса, а не к его
направленности. Поэтому для теории любой объект равнозначен, дифференциация же
возникает в ходе установления степени достоверности содержащегося в нем знания.
Всеобщность и универсальность теории, являясь отличительными позитивными ее
чертами, с одной стороны, с другой стороны, приводят знания теории к особому
объяснению и описанию действительности, на которые это знание направлено. Данная
специфика констатирует, что знания, подвергаясь процедурам обобщения и
универсализации, преломляет представления положений теории о действительности.
Проще говоря, эти знания «огрубляются». Основной формой проявления «огрубления»
выступает процесс единообразия как знаний, так и действительности, представления о
которой мы черпаем из содержания знания. Единообразие знания происходит
посредством двух моментов: во-первых, мы приводим знания к единой логической форме,
а во-вторых, через понимание эмпирического опыта, как характерной для всех предметов
и явлений форме, подводить исследуемые объекты к единому знаменателю, таким
способом теоретическое знание пытается обозначить неявную мысль, что
действительность в своем эмпирическом и теоретическом освещении устойчива и
неизменна. Именно указанные свойства выступают основанием для того, чтобы признать
теорию и теоретический уровень познания в качестве высшего уровня науки и самого
достоверного уровня науки.
Еще одной важнейшей чертой теории является то, что теоретическое знание
необходимо по характеру своей взаимообусловленности. Это значит, что элементы
теоретического знания между собой «сплетены» необходимыми связями. Необходимый
характер теоретического знания следует из той неизбежной трансформации знания,
которую оно претерпевает на пути теоретического оформления. Это процедуры
универсализации и обобщения, приводящие к единообразию. А как мы уже сказали, одной
из форм «единообразия» является логическая обработка содержащегося в теории знания,
поэтому знание, не прошедшее такую обработку, автоматически не считается
теоретическим знанием.
Другой чертой, характерной для теории, являются ее представительность и
репрезентативность. Теория должна строиться таким способом, чтобы в ней можно было
четко представить каждый предмет, ею исследуемый. Отсюда выходит еще одно
требование к научному знанию – его эксплицитность. Теория должна как можно
адекватнее избавляться от имплицитности. Даже если неявные знания лежат «на
поверхности», они все равно должны быть уточнены. С данной процедурой, часто
реализуемой в теории, связать такое явление и понятие как « метатеория», традиционно
под метатеорией познания и выступает анализ, направленный на раскрытие сущности
структуры, потенциала, применимости, эксплицитности теории. Главным признаком
метатеоретичности является превращение самой теории, ее структуры и содержания в
объект теоретического исследования.
Метатеория, тем не менее, характеризуется также как простая научная теория. Это
означает, что она должна соответствовать всем критериям научного знания и содержать в
себе те черты, которые мы описали выше. Единственно, что в метатеоретическом
характере исследования очевидней проявляется, так это то, что оно лучше демонстрирует
многоуровневость, многозначность теоретического исследования. Например, при
непосредственном (обыденном) исследовании объекта для нас он предстает в качестве
только чувственного объекта, а в ходе теоретического исследования мы уже видим что-то
большее (то, что осталось за рамками чувственного познания, тем более при
метатеоретическом исследовании. Когда мы можем анализировать не только чувственные
данные, но рационально осмысленные идеи и т.д. Не случайно приставка «мета» означает
в переводе с греческого «позади», «вслед за», что этимологически подчеркивает
появление еще одного уровня действительности, который остался вне внимания в
прошлый раз исследования. Как правило, функции метатеоретического исследования
всегда выполняла философия, иногда это делали какие-то конкретные науки. Говоря о
метатеоретической функции исследования, которая возможна по отношению к научной
теории, следует указывать на ее как положительные, так и отрицательные свойства. К
положительным можно отнести то, что благодаря метатеории, ученый имеет возможность
более детального раскрытия степени исследованности объекта, степени опосредованности
связей данной теории с действительностью, процесса абстрагирования и формализации
знания, символического аппарата теории и т.д. Но имеются и отрицательные свойства. К
таковым можно отнести те опасности, которые содержатся в возникающем уклоне
психологического порядка, что предполагает собой разрыв между теорией и
действительностью, направленность только на символические аспекты теоретизации и т.д.
Поэтому метатеоретичность полезна только тогда, когда она укрепляет логическую
связанность и эвристический потенциал теории.
Логическая связанность теоретического знания. Аксиоматизация и формализация
научных теорий. Аксиомы, постулаты и теоремы.
Аксиоматизация - один из способов дедуктивного построения научных теорий, при
котором: 1) выбирается некоторое множество принимаемых без доказательства
предложений определенной теории (аксиом); 2) входящие в них понятия явно не
определяются в рамках данной теории; 3) фиксируются правила определения и правила
вывода данной теории, позволяющие вводить новые термины (понятия) в теорию и
логически выводить одни предложения из других; 4) все остальные предложения данной
теории (теоремы) выводятся из аксиом на основе правил вывода данной теории.
Первые представления об аксиоматическом методе возникли в Древней Греции
(Элеаты, Платон. Аристотель, Евклид). В дальнейшем делались попытки
аксиоматического изложения различных разделов философии и науки (Спиноза, Ньютон).
Для этих исследований было характерно содержательное аксиоматическое построение
определенной теории (и только ее одной), при этом основное внимание уделялось
определению и выбору интуитивно очевидных аксиом. Начиная со второй половины 19 в.,
в связи с интенсивной разработкой проблем обоснования математики и математической
логики, аксиоматическую теорию стали рассматривать как формальную (а с 20—30-х гг.
20 в — как формализованную) систему, устанавливающую соотношения между ее
элементами (знаками) и описывающую любые множества объектов, которые ей
удовлетворяют. При этом основное внимание стали обращать на установление
непротиворечивости системы, ее полноты, независимости системы аксиом. В связи с тем,
что знаковые системы могут рассматриваться или вне зависимости от содержания,
которое может быть в них представлено, или с его учетом, различаются синтаксические и
семантические аксиоматические системы (лишь вторые представляют собой собственно
научные знания). Это различение вызвало необходимость формулирования основных
требований, предъявляемых к ним, в двух планах: синтаксическом и семантическом
(синтаксическая и семантическая непротиворечивость, полнота, независимость аксиом).
Анализ формализованных аксиоматических систем привел к установлению их
принципиальных ограниченностей, главная из которых является доказанная К. Гёделем
невозможность полной аксиоматизации достаточно развитых научных теорий (например,
арифметики натуральных чисел), откуда следует невозможность полной формализации
научного знания. Аксиоматизация является лишь одним из методов построения научного
знания, но ее использование в качестве средства научного открытия весьма ограниченно.
Аксиоматизация осуществляется обычно после того, как содержательно теория уже в
достаточной мере построена, и служит целям более точного ее представления, в частности
строгого выведения всех следствий из принятых посылок В последние 30—40 лет
большое внимание уделяется аксиоматизации не только математических дисциплин, но и
определенных разделов физики, биологии, психологии, экономики, лингвистики, включая
теории структуры и динамики научного знания.
Формализация (от лат. forma - вид, образ) - отображение результатов мышления в
точных понятиях и утверждениях. При формализации изучаемым объектам, их свойствам
и отношениям ставятся в соответствие некоторые устойчивые, хорошо обозримые и
отождествимые материальные конструкции, дающие возможность выявить и
зафиксировать существенные стороны объектов. Формализация уточняет содержание
путем выявления его формы и может осуществляться с разной степенью полноты.
Выражение мышления в естественном языке можно считать первым шагом
формализации. Дальнейшее углубление достигается введением в обычный язык разного
рода специальных знаков и созданием искусственных языков. Логическая формализация
направлена на выявление и фиксацию логической формы выводов и доказательств.
Полная формализация теории имеет место тогда, когда совершенно отвлекаются от
содержательного смысла ее исходных понятий и положений и перечисляют все правила
логического вывода, используемые в доказательствах. Такая формализация включает в
себя три момента: 1) обозначение всех исходных, неопределяемых терминов; 2)
перечисление принимаемых без доказательства формул (аксиом); 3) введение правил
преобразования данных формул для получения из них новых формул (теорем). В
формализованной теории доказательство не требует обращения к содержанию
используемых понятий, их смыслу. Доказательство является здесь последовательностью
формул, каждая из которых либо есть аксиома, либо получается из аксиом по правилам
вывода. Проверка такого доказательства (но не его отыскание) превращается в чисто
механическую процедуру, которая может быть передана вычислительной машине.
Формализация играет существенную роль в уточнении научных понятий. Многие
проблемы не могут быть не только решены, но даже сформулированы, пока не будут
формализованы связанные с ними рассуждения. Так обстоит дело, в частности, с широко
используемым понятием алгоритма и вопросом о том, существуют ли алгоритмически
неразрешимые проблемы. Только с формализацией арифметики появилась возможность
поставить вопрос, охватывает ли формализованная арифметика всю содержательную
арифметику. Как показал К. Гёдель, достаточно богатая содержанием теория
(охватывающая арифметику натуральных чисел) не может быть полностью отображена в
ее формализованной версии; как бы ни пополнялась дополнительными утверждениями
последняя, в теории всегда останется невыявленный, неформализованный остаток
Теории и модели
Теоретическая модель представляет собой совокупность абстрактных объектов
(теоретических конструктов, между которыми установлены строго определенные связи и
отношения). Относительно этих абстрактных объектов теоретической модели и
формулируются теоретические законы. Именно поэтому теоретический закон может быть
использован при объяснении реальной ситуации опыта только в том случае, если
теоретическая модель ранее была обоснована с точки зрения ее способности отображать
существенные связи действительности, проявляющиеся в подобных ситуациях. С этой
точки зрения обнаружение соотношения неопределенностей В.Гейзенбергом в 1927 г.
демонстрирует пример обоснования теоретического факта на основе создания
теоретической модели из абстрактных объектов. Это соотношение относится в своей
простейшей форме к ситуации, когда мы имеем материальную частицу массой м,
двигающуюся в пространстве, пусть это будет одномерное пространство R с координатой
х, со скоростью υ. Тогда В. Гейзенберг доказал, что в квантовой теории, если мы пробуем
измерить координату и скорость, мы не можем измерить их одновременно сколь угодно
точно. Между ошибками измерения Δх и Δυ этих переменных существует взаимнообратное соотношение, ΔхΔυ ≈ h/m, где h – постоянная Планка.
Постоянная Планка – это то, что характеризует наше вхождение в квантовый мир.
Если она равняется нулю, то мы находимся в мире классической физики. Если она
отлична от нуля, то мы попадаем в мир квантовых явлений. Предметы макро и мега миров
настолько велики, что постоянная Планка может считаться равной нулю. Для электронов
и атомов это уже неверно (так, для электрона h/m ≈ 1 см2 (сек). Наличие подобного
соотношения связано с тем, что квантовые частицы одновременно проявляют и волновые
свойства, при этом длина волны λ связана со скоростью υ частицы соотношением де
Бройля: mυ = h/λ в которое входит постоянная Планка23.
Таким образом, мы видим, что данное соотношение было выведено на основе
построения теоретической модели, включавшей в свою структуру такие абстрактные
объекты, как материальная частица, одномерное пространство, координата, постоянная
Планка. На основе рассмотрения этой теоретической модели была выявлена
закономерность ΔхΔυ ≈ h/m.
Интерпретация этой ситуации позволила Бору сформулировать новую, теоретически
выведенную закономерность24, состоявшую в том, что у нас есть разные приборы для
измерения координаты и скорости. Но это не просто разные приборы. Измеряя либо одну
переменную, либо другую, мы находимся в разных экспериментальных ситуациях,
которые невозможно соединить вместе. Эти ситуации являются дополнительными: либо
мы смотрим в микроскоп и как можно более точно локализуем, где находится частица,
либо мы ставим дифракционную решетку и пытаемся измерить длину волны λ, чтобы
найти скорость.
В качестве другого примера можно привести теорию атома водорода, выдвинутую
Н. Бором в 1913 г. Хотя все основные свойства и зависимости между теоретическими
объектами в процессе построения данной теории можно было выразить чисто
математически с помощью трех постулатов Бора, для облегчения рассуждений была
построена наглядная модель, в которой атом водорода напоминает солнечную систему, в
которой вокруг ядра вращается единственный электрон.
Данные примеры демонстрируют одну характерную особенность теоретически
развитых научных дисциплин, таких, как физика, химия и др. – это применение
количественных методов исследования. Законы их теорий формулируются на языке
математики. Признаки абстрактных объектов, образующих теоретическую модель,
выражаются в форме физических величин, а отношения между этими признаками – в
форме связей между величинами, входящими в уравнение. При этом теоретическая
модель, выполняя роль основы интерпретации той или иной математической формулы,
тем самым позволяет посредством решения уравнений и анализа результатов развернуть
23
См.: Паршин А.Н. Дополнительность и симметрия // Вопросы философии. 2001. №4.
С.85.
24
См.: Там же. С.86.
содержание теоретической модели. Через выявление всего богатства связей и отношений,
заложенных в теоретической модели, можно добиться получения новых знаний об
исследуемой реальности.
Значительная роль, отводимая теоретическим моделям в процессе создания теорий и
формулирования законов, их взаимосвязь с соответствующим математическим
формализмом, требует отдельного выделения и рассмотрения. Поэтому такие модели
обозначаются как теоретические схемы, ибо играют роль схем объектов, исследуемых в
теории. Кроме того, во многом это необходимо сделать для того, чтобы отличить
теоретические модели от других типов моделей (натуральных, аналоговых, знаковых,
вероятностных и пр.25), некоторые из которых служат средством построения теории, но не
включаются в ее состав.
В соответствии с указанными подуровнями теоретического знания можно говорить о
теоретических схемах в составе фундаментальной теории и в составе частных теорий.
Отличие их состоит в том, что в основании фундаментальной теории лежит теоретическая
схема, построенная из небольшого набора базисных абстрактных объектов, конструктивно
независимых друг от друга. Относительно нее формулируются фундаментальные
теоретические законы. Частные же теоретические схемы подчинены фундаментальной, но
по отношению друг к другу могут иметь независимый статус. Например, механика
отчетливо представлена несколькими относительно независимыми разделами: механика
малых колебаний, вращения твердого тела и т.д., составляющих фундаментальную
теоретическую схему. В свою очередь, каждый из разделов образован системой своих
специфических объектов; в механике малых колебаний - это «амплитуда», «период
колебания»; в механике твердого тела – «главный момент инерции», «мгновенная ось
вращения» и др. Они образуют частные теоретические схемы.
Говоря о частных теоретических схемах, необходимо подчеркнуть специфику
образующих их абстрактных объектов: 1) они могут быть сконструированы на основе
абстрактных объектов фундаментальной теоретической схемы, выступая как их
модификация. Кроме того, в связи с тем, что теория не представляет собой линейной
организации, то построение частных теоретических схем и связанных с ними уравнений
может предшествовать образованию развитой фундаментальной теории. Более того, как
отмечает В.С. Степин26, возможно параллельное существование частных теоретических и
фундаментальных теоретических схем, описывающих одну и ту же область
взаимодействия, но с альтернативных позиций. Это, например, характерно для периода
становления электромагнитной теории (См: Кун Т. Структура научных революций.
М.,1977.), когда было выдвинуто множество теорий, объяснявших явления электричества
и магнетизма. Например, Фарадея, схема которого базировалась на идеи близкодействия и
Ампера, основывавшейся на принципе дальнодействия.
Альтернативные схемы, как это было показано в работах отечественных и
зарубежных исследователей: Т. Куна, В.С. Степина и др., после образования
фундаментальной теории или отбрасываются, или включаются в ее состав в
трансформированном виде;
2) одни из них играют роль основных объектов теории, другие могут вводиться
относительно независимо от остальных абстрактных объектов частной теории.
Таким образом, развитая научная теория представляет собой сложную, иерархически
организованную систему теоретических схем и законов.
Истинность теории
25
Бургин М.С., Кузнецов В.И. Введение в современную точную методологию науки.
М.,1994. С.142-149.
26
См.: Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.,1995.
С.207.
Исходным пунктом рассуждений о том, что вероятность может быть
охарактеризована и в ходе абстрактного (теоретического) уровня познания, является
мысль о ее (вероятности) наличии в ходе чувственного уровня познавательной
деятельности, когда существует прямой, непосредственный контакт между субъектом и
объектом. Понятно, что отсутствие подобного контакта вряд ли будет способствовать
элиминации вероятности и на уровне абстрактного (теоретического) познания.
Абстрактное познание мира строится на основе мыслительных процессов. Очевидно,
что мышление не является непосредственной формой отражения объективной реальности.
Мышление, тем более абстрактное, опосредованно, отвлеченно, конструктивно,
ориентированно на смыслопорождение, а не смыслопрочтение. Мышление может
отражать мир как послечувственное восприятие, так и до (прогноз, предвидение). Причем
в процессе мышления возможно такое изображение свойств объективного мира, которые
могут быть недоступны чувственным способам восприятия (даже с помощью приборов).
Тем самым, мышление способно самостоятельно, не опираясь на чувственный опыт,
углубляться в сущность предметов, явлений, процессов, существующих в мире. По сути
мышление расширяет наши границы мировидения, делает наши способности в
познавательной деятельности более адекватными. Именно поэтому абстрактный
(теоретический) уровень познания не может избегать вероятностных форм постижения
мира. Во-первых, потому что этот уровень обладает самостоятельным статусом и не
зависим от чувственного познания, а, следовательно, может обойтись без эмпирического
подтверждения своих суждений (а это возможно только через вероятностные способы
функционирования). Во-вторых, потому что абстрактный (теоретический) уровень
познания в силу способности мышления расширять границы мировидения человека
находится постоянно в «пограничном состоянии», на грани «известного» и
«неизвестного», а, следовательно, также вынужден работать на основе вероятностных
способов. Не случайно в классической концепции науки одним из критериев истины
являлась практика, как форма реализации (проверки) вероятностных идей в жизни.
Опять же практический критерий истины вновь порождает вероятностный аспект
научной познавательной деятельности. Ведь практика по сути проявляется как точка
соотношения абстрактного (теоретического) мышления с чувственным (эмпирическим)
восприятием мира. Такое соотношение реализуется как своеобразная мера («качественное
количество»). Мера здесь будет выступать в качестве величины относительной, а значит
обозначенной на основе определенных условий, что вполне имеет вероятностный
характер. Хотя эта же мера, с другой стороны, и есть фактор достоверности (но до
определенного времени).
Современный этап развития науки заставляет говорить еще и о тех особенностях,
которые проявляются в научном познании абстрактного (теоретического) уровня, тем
более, что это отражается и на гипотезе как одном из его этапов. В эпоху развития
техники, приборостроения расширяется и сама человеческая основа познавательной
деятельности. Чувственное познание вполне может характеризоваться как абстрактное.
Такая специфика должна обязательно учитываться при анализе гипотезы, поскольку
подобные изменения, происходящие в процессе познания, расширяют не только
гносеологические границы гипотетического уровня познания, но и онтологические,
обнаруживая в бытии переходные формы его существования, воспринимать которые
зачастую можно только гипотетически. Ведь человек в процессе познания, как правило,
испытывает дефицит информации об изучаемом объекте. Гипотеза же восполняет в
определенной мере данный пробел.
Иными словами, гипотетичность (вероятность) научной познавательной
деятельности обладает по-настоящему самостоятельным статусом, неизбежным и
необходимым в процессе роста научного знания. Более того, гипотеза в качестве
иерархической ступени научного познания способна характеризовать последний
объективно и достоверно. Это значит, что уже на гипотетической стадии познания
исследователи способны приходить к серьезным познавательным результатам. Ведь сам
мир по особенности своего устройства свидетельствует о том, что его проявления удобнее
всего исследовать гипотетическим образом. В мире сущность (смысл) не всегда совпадает
с явлением. В то же время эти стороны объектов познания неразрывны. Смыслы к нам
являются, а явления свидетельствуют о наличии смыслов. Смыслы выражают себя в
явлениях, а явления свидетельствуют о наличии смыслов. Но не всегда (а в полном виде
никогда) невозможно связать эти две стороны предметов действительности. Обычно
ухватываются какие-то фрагменты реальности в смысловом или феноменальном виде. Об
остальном остается только догадываться, строить гипотезы. Именно такое положение дел
свидетельствует о важном статусе и огромной значимости научной гипотезы в качестве
этапа научного познания.
Теоретические методы научного исследования
Теоретическим методам относят: абстракцию, идеализацию, гипотетикодедуктивный. Абстракция – процесс мысленного отвлечения от некоторых сторон,
свойств изучаемых предметов или от некоторых отношений между предметами. Тогда
«оставшиеся», т.е. мысленно выделенные свойства и отношения оказываются на переднем
плане, предстают как необходимые для решения задач исследования, выступают в
качестве предмета изучения. Отвлекаясь от эмпирических данных, получают абстракции
первого порядка, каждый последующий шаг порождает абстракции более высокого
порядка, при этом складывается своего рода шкала абстракций – понятий, принципов,
научных обобщений, законов, выполняемых на абстрактных объектах (моделях). Она не
носит абсолютного характера и всегда при смене задач исследования может быть
заменена другой. Так, в небесной механике абстрагируются от химического состава,
строения и происхождения солнца и планет, которые выступают в этом случае как
носители главного свойства – гравитационных масс. Очень часто отвлекаются от
развития, изменения, движения объекта, принимая его покоящимся, неизменным; могут
отвлекаться от взаимодействия на молекулярном уровне, учитывая только механические
соударения и т.д.
Идеализация – процесс создания мысленных, не существующих в действительности
объектов, условий, ситуаций посредством мысленного отвлечения от некоторых свойств
реальных объектов и отношений между ними или наделения предметов и ситуаций теми
свойствами, которыми они в действительности не обладают или не могут обладать.
Целью идеализации является более глубокое и точное познание действительности. Речь
идет об объектах, которые не существуют в действительности, таких как абсолютно
черное тело, несжимаемая жидкость, абсолютно твердое тело, идеальное зеркало и другие.
Этот познавательный прием, предполагающий как фантазию, воображение, так и
расчет, строгую логическую последовательность, позволяет достичь еще большего, чем в
обычной абстракции, эффекта - обнажить и смоделировать значимые для исследования
признаки, в полной мере увидеть проявление объективных свойств и закономерностей.
Выделяют несколько способов формирования идеализированных объектов:
 абстрагирование от определенных свойств объекта. В то же время необходимо
удерживание других, важных для исследования, свойств объекта. Например, в механике
И.Ньютона мы абстрагируемся от всех свойств планет. Нас не интересуют их размет,
строение, химический состав. Планеты выступают только как носители гравитационных
масс;
 абстрагирование от некоторых отношений объектов друг к другу. С помощью
такой абстракции образуется, например, понятие идеального газа. В реальных газах всегда
существует взаимодействие между молекулами. Абстрагирование от этого
взаимодействия позволяет рассматривать частицы газа только как обладающие
кинетической энергией и взаимодействующие только при соударении;
 усиление определенного свойства объекта. Например, всем телам присуще
свойство поглощать некоторую часть падающей на его поверхность энергию. Усиливая
свойство поглощения, мы получаем идеальное абсолютно черное тело –
идеализированный объект, который поглощает всю падающую на него энергию;
 создание идеальных условий для объекта. Идеализированным может стать любой
реальный объект, который помещается в идеальные условия. Так возникает понятие
«инерция». В реальной ситуации движущееся тело подвергается каким-либо воздействиям
со стороны других тел. Но мы можем представить ситуацию, когда будут исключены все
воздействия на тело. В таких идеальных условиях тело будет двигаться бесконечно,
равномерно и прямолинейно.
С идеализированными объектами имеет дело и мысленный эксперимент –
специфический
теоретический
метод,
конструирующий
идеализированные,
неосуществимые ситуации и состояния, исследующий процессы в «чистом виде».
Особенность этого метода в том, что он, не будучи материальным, но только мысленным
представлением операций с представляемыми объектами, позволяет идеализированный
объект и процесс сделать наглядными, понятия теории как бы наполнить чувственным
содержанием. В мысленном эксперименте участвуют специфические воображаемые
объекты, например, тележка, движущаяся без сопротивления окружающей среды; ракеты,
летящие со скоростью света; лифты, падающие в безвоздушное пространство и т. п.
Мысленный эксперимент предполагает оперирование с мысленными моделями. Как
и материальные, мысленные
модели выполняют одновременно функции упрощения, идеализации, отображения и
замещения реального объекта. В истории науки это, например, первоначальные атомные
модели вещества, модели атомов и молекул, модели газов, волновая и корпускулярная
модели света и другие. Подобные модели применяются и в социальных науках, например,
модель простого товарного хозяйства и общества, состоящего из собственников средств
производства, обменивающих товары в условиях разделения труда, - именно такую
модель общества и описывает теория стоимости.
Конструируемые учеными абстрактные, идеализированные мысленные модели
выступают промежуточным звеном между утверждениями теории и действительностью, с
той или иной степенью приближения они дают знания об объекте, поскольку создаются на
основе отношения сходства с ним – изоморфизма или гомоморфизма.
Очевидно, что такого рода «эксперимент», являясь необходимой теоретической
формой научного мышления и способствуя разработке теории, не может, однако,
рассматриваться как эмпирическая проверка и метод подтверждение знания, у него другая
функция в построении и обосновании теории.
Идеализированные объекты и способы их формирования
Идеализированный объект может выступать в разных формах, предполагать или не
предполагать математического описания, содержать или не содержать того или иного
момента наглядности, но при всех условиях он должен выступать как конструктивное
средство развёртывания всей системы теории. Этот объект, таким образом, выступает не
только как теоретическая модель реальности, он вместе с тем неявно содержит в себе
определённую программу исследования, которая реализуется в построении теории.
Соотношения элементов идеализированного объекта — как исходные, так и выводные —
и представляют собой теоретические законы, которые, в отличие от эмпирических
законов, формулируются не непосредственно на основе изучения опытных данных, а
путём определённых мыслительных действий с идеализированным объектом. Из этого
вытекает, в частности, что законы, формулируемые в рамках теории и относящиеся по
существу не к эмпирически данной реальности, а к реальности, как она представлена
идеализированным объектом, должны быть соответствующим образом конкретизированы
при их применении к изучению реальной действительности.
Многообразию форм идеализации и, соответственно, типов идеализированных
объектов соответствует и многообразие видов теории. В теории описательного типа,
решающей главным образом задачи описания и упорядочения обычно весьма обширного
эмпирического материала, построение идеализированного объекта фактически сводится к
вычленению исходной схемы понятий. В современных математизированных теориях
идеализированный объект выступает обычно в виде математической модели или их
совокупности. В дедуктивных теоретических системах построение идеализированного
объекта по существу совпадает с построением исходного теоретического базиса.
Процесс развёртывания содержания теории предполагает максимальное выявление
возможностей, заложенных в исходных посылках теории, в структуре её
идеализированного объекта. В частности, в теориях, использующих математический
формализм, развёртывание содержания предполагает формальные операции со знаками
математизированного языка, выражающего те или иные параметры объекта. В теориях, в
которых математический формализм не применяется или недостаточно развит, на первый
план выдвигаются рассуждения, опирающиеся на анализ содержания исходных посылок
теории, на мысленный эксперимент с идеализированными объектами. Наряду с этим
развёртывание теории предполагает построение новых уровней и слоев содержания
теории на основе конкретизации теоретического знания о реальном предмете. Это связано
с включением в состав теории новых допущений, с построением более содержательных
идеализированных объектов.
Теория может развиваться и действительно часто развивается в относительной
независимости от эмпирического исследования — посредством знаково-символических
операций по правилам математических или логических формализмов, посредством
введения различных гипотетических допущений или теоретических моделей (особенно
математических гипотез и математических моделей), а также путём мысленного
эксперимента
с
идеализированными
объектами.
Подобная
относительная
самостоятельность теоретического исследования образует важное преимущество
мышления на уровне теории, ибо даёт ему богатые эвристические возможности. Но
реальное функционирование и развитие теории в науке осуществляется в органическом
единстве с эмпирическим исследованием. Теория выступает как реальное знание о мире
только тогда, когда она получает эмпирическую интерпретацию. Такая интерпретация в
современной науке зачастую далеко не тривиальна. Например, в современной физике
построение теории нередко начинается с разработки математического аппарата,
эмпирическая интерпретация которого
поначалу неизвестна, по крайней мере в
некоторых частях. Эмпирическая интерпретация способствует осуществлению опытной
проверки теории, выявлению её объяснительно-предсказательных возможностей по
отношению к реальной действительности. Сам процесс эмпирической проверки теории и
её оценки по объяснительно-предсказательным возможностям является, однако, сложным
и многоступенчатым. Как подтверждение теории отдельными эмпирическими примерами
не может ещё служить безоговорочным свидетельством в её пользу, так и противоречие
теории отдельным фактам не есть основание для отказа от неё. Но при этом подобное
противоречие служит мощным стимулом совершенствования теории вплоть до
пересмотра и уточнения её исходных принципов. Решение же об окончательном отказе от
теории обычно связано с общей дискредитацией фактически лежащей в её основе
программы исследования и появлением новой программы, выявляющей более широкие
объяснительно-предсказательные возможности по отношению к сфере реальности,
изучаемой данной теорией. Важным вопросом методологического анализа выбора теории
является также сравнительная оценка конкурирующих теорий. В конечном счёте подобная
оценка также связана с выявлением преимуществ объяснительно-предсказательных
возможностей сравниваемых теорией.
Итак, в современной методологии науки выделяют следующие данные элементы
теории:

Исходные основания – фундамент понятия, законы уравнения;

Идеализированный объект - абстрактная модель существенных свойств и
связей изучение предметов (идеальный газ, абсолютная твердость тела).
Логика теории – формально, нацеленная на прояснение структуры готового
знания и диалектика – направленная на исследование взаимосвязи и развития категорий,
законов принципов и других форм, теоретических знаний.
Совокупность законов и утверждений, выведенных из основоположений данной
теории.
Философские установки, ценностные основания.
Формы теоретического уровня научного познания
К формам теоретического уровня научного познания относятся: гипотеза, теория,
аксиомы, постулаты, теоремы
Гипотеза - форма вероятностного знания, истинность или ложность которого еще
неустановлена. Объяснение причин и закономерностей эмпирически исследуемых
явлений, являющееся функцией теории, высказывается первоначально в вероятностной,
предположительной форме, т.е. в виде одной или нескольких конкурирующих гипотез.
При проверке гипотезы из ее положений-посылок по правилам дедуктивного вывода
получают следствия, принципиально проверяемые в эксперименте. Необходимость таких
процедур, в частности, объясняется тем, что в гипотезе высказываются суждения о
свойствах, отношениях и процессах, непосредственно не доступных наблюдению,
требующих догадки, воображения, вообще – творчества.
Можно указать на ряд условий-требований к выдвижению и состоятельности
гипотезы, повышающих ее эффективность, вносящих элемент нормативности в этот в
целом творческий процесс. Одно из главных мировоззренческих условий – исходить из
естественнонаучных, а не религиозных, мистических или псевдонаучных представлений о
действительности. Часто оно реализуется исследователем интуитивно, неосознанно, на
уровне научных убеждений или здравого смысла. Очевидно, что это общее условиетребование не гарантирует прямого выхода на наиболее эффективную гипотезу,
поскольку ему может отвечать неопределенное множество гипотез. Однако соблюдение
данного условия позволяет как бы ввести запрет на гипотезы, включающие некие
сверхъестественные силы, либо концепции, заведомо игнорирующие новые идеи о
развитии природы, общества и познания.
Специально научное и методологическое требование - выдвигаемая гипотеза должна
быть согласована с научными фактами, а также с научными законами и другими
системами знаний, достоверность которых уже доказана. Если новая гипотеза охватывает
более широкий круг событий и явлений, то старая теория рассматривается как частный
случай на основе так называемого принципа соответствия. Примерами этого служат
вхождение классической теории химического строения как частного случая в
современную химическую теорию, классической механики – в виде частного случая в
теорию относительности.
Виды научных гипотез. С точки зрения логики, гипотеза – это знание, истинное
значение которого не определено. Поэтому в основе их дифференциации кладется
критерий объема предполагаемого знания. Отсюда гипотезы бывают общими, частными и
единичными. Общая гипотеза – это предположение, охватывающее весь объем
исследуемого класса объектов; частная гипотеза – предположение о части исследуемого
класса объектов; единичная – это предположение об одном или отдельном объекте.
Но можно выделить еще один критерий дифференциации гипотез. Это критерий
«официальной» признанности (или непризнанности) гипотезы. Бывают «обычные» и
«рабочие» гипотезы. От обычной рабочая гипотеза отличается меньшей обоснованностью
и произвольностью. «Рабочая» гипотеза необходима тогда, когда ученый, сталкиваясь с
новыми фактами, не может выдвинуть готовую гипотезу, правдиво объясняющую новый
эмпирический материал. Такие версии и называются «рабочими» гипотезами.

Стоит в данном вопросе сказать еще об одном особом виде гипотез. Это так
называемые ad hoc-гипотезы (от лат. ad hoc – к этому, для данного случая5). Аd hocгипотезами называют те предположения, которые используют с целью решения
возникших перед испытываемой теорией проблем и оказавшихся в конечном итоге
ошибочным вариантом ее развития. Такие формы гипотез необходимы в силу некоторых
особенностей функционирования научных теорий. Основная цель научной теории
заключается в предсказании новых фактов и приспособлении новых экспериментальных
данных. От решения этих задач зависит судьба теорий. Чтобы данный процесс развивался
более предсказуемым образом, исследователи основываются на введении дополнительных
гипотез, выраженных в виде частных моделей, в главную структуру теории. Но не все
подобные формы могут успешно реализоваться, то есть прижиться в основной теории
(иногда ученые даже специально используют такие гипотезы). Более того, некоторые ad
hoc-гипотезы вообще теоретически несодержательны. Но их цель не в этом, их цель
заключается во временном обеспечении основной теории какими-либо прагматичными
вариантами ее функционирования (согласование с новыми экспериментальными данными
и т.д.). Также ad hoc-гипотезами могут быть названы любые опытно бесплодные
вспомогательные предположения, так как их дополнительное теоретическое содержание
не получает экспериментального подтверждения. В общем, роль ad hoc-гипотез предельно
специфическая и не совпадающая с ролью научной гипотезы в познавательном процессе.
Возникновение и становление гипотезы. Исходным пунктом любого научного
процесса является проблема (об этом шла речь выше). Следующей формой (этапом,
ступенью) становится научная гипотеза. Ее исходным этапом выступает момент
первоначального малообоснованного предположения (идеи, догадки), которое и будет
представлять собой «первородную» форму нового знания.
Из чего и каким образом возникает новое знание, являющееся «ядром» будущей
гипотезы? Новые знания, как правило, могут быть увязаны с двумя уровнями научного
познания: чувственным и теоретическим. Как на том, так и на другом уровнях «новизна»
может определяться несколькими способами.
Одним из таких важнейших способов является анализ прежнего знания (вне
зависимости от уровня, в котором оно представлено). Данный анализ может позволить
выявить «границы» наличного знания, чтобы четче определяться, где существуют какиелибо «пробелы», «лакуны». Именно недостаточность прежнего знания и должны
подтолкнуть ученого к пониманию того, какое знание будет новым.
Другой способ получения нового знания – это синтетические приемы, когда
имеющиеся знания формируют другим образом. Например, основная идея квантовой
гипотезы М. Планка возникла в результате своеобразного синтеза идей: П. Прево – о
дискретном характере теплового излучения, Г.Р. Кирхгофа – о применении второго начала
термодинамики к объяснению теплового излучения, Л. Больцмана – о сущности энтропии
как меры вероятностей.
Еще одним способом получения новых знаний может стать «путь следования
мышления» за самим объектом, за его языком. Но данный способ, конечно же, не является
универсальным.
В качестве еще одного способа получения новой информации и идей будет прием
«параллелизма», позволяющий нам переносить одни законы, на основании которых
существуют системы, на другие системы и т.д.
В целом следует отметить, что процесс зарождения новых идей (знания)
многообразен и по сути зависит от активной позиции субъекта познания. Другое дело, что
существенным свойством гипотетического знания действительно должно быть новое
знание, новая идея, а не совокупность исходно собранных различных составляющих.
Также выявленные компоненты необходимо подвергнуть процедуре логической
5
См. Современная западная философия: Словарь: М., 1991. С. 8.
совместимости. Данную процедуру следует осуществлять с целью выявления
соответствия любого нового знания науки традиционным критериям научного объяснения
феноменов. Объяснение по своему устройству представляет процесс логического вывода,
при котором каждое данное высказывание следует из другого – более общего. Тем самым,
формируя содержание гипотезы по принципу детерминации, объяснение позволяет
представить ее в качестве уже научного компонента. К тому же, задавая гипотезе
логическую структуру, объяснение позволяет находить логические способы выведения
новых идей и знания.
Центральным способом логических попыток нахождения нового знания является
построение умозаключений от общего к частному. Уловка использования силлогических
умозаключений состоит в том, что, как правило, традиционные силлогизмы являлись
логической формой выведения достоверного знания, а их пытаются использовать для
выведения вероятностного знания (гипотезы). Смысл ее (уловки) в том, что нарушение
правил при построении силлогического вывода делает последний неверным. Но неверным
он будет только в качестве достоверного вывода, в качестве же вероятностного данный
вывод вполне приемлем. А такой способ представляет собой универсальный механизм
порождения нового знания. Ведь для науки важно, чтобы хорошая идея, мысль родилась,
а дальше она будет обсуждена и подвергнута процедуре логической обработки. Можно
привести несколько вариантов разработки неправильно построенных силлогизмов.
Первый вариант – это умозаключение, в котором посылки – категорические суждения, а
заключение – проблематические, вероятностные. Другой вариант – это умозаключение, в
котором посылки являются суждениями проблематическими, вероятностными, а,
следовательно, заключение также проблематическое. Третий вариант – это
умозаключение, в котором не соблюдены правила категорического силлогизма и посылки
(или хотя бы одна из них) являются суждениями проблематическими. Заключение в таком
случае должно также быть проблематическим. Эвристическая ценность подобного рода
умозаключений несомненна, так как они достаточно просто позволяют обрести
«инструментарий» рождения новых идей.
Однако логическое структурирование гипотезы - не единственный критерий ее
научности. Гипотеза должна соответствовать еще ряду требований, чтобы полноправно
считаться научной. Во-первых, она должна основываться на фактических данных и
объяснять все достоверные факты, касающиеся сферы ее применения (лучше всего, когда
гипотеза объясняет несколько больший круг фактов, чем требуется). Во-вторых, гипотеза
должна иметь в своем основании соответствие определенным достоверно известным
закономерностям реальной жизни, подтвержденных законом науки. В-третьих,
плодотворным, как правило, оказывается момент противоречивости содержания гипотезы
и настоящей теории (противоречие подталкивает к рефлексии, а это также творческий
процесс). В-четвертых, гипотеза должна строиться на базе преемственности, иначе она
будет представлять собой беспочвенный вымысел, «плод чистой фантазии». В то же время
в науке нередки случаи, когда возникавшие гипотезы часто казались «парадоксальными»,
даже безумными по отношению к устоявшимся научным положениям. Такими, например,
казались предположения об относительности понятий «верх» и «низ» (то есть о
шарообразности Земли), о движении Земли вокруг Солнца и т.д. Тем не менее эти
гипотезы устоялись, превратились в научные теории. В-пятых, гипотеза должна быть
принципиально (логически) простой, не содержать никаких излишних ухищрений,
нагромождений или хотя бы стремиться к этому. Логическая простота будет
способствовать формально-логической непротиворечивости гипотезы. В-шестых, научная
гипотеза должна быть принципиально проверяемой.
Такие требования определяют качественную сторону построения гипотезы. Однако в
ходе познания может возникнуть вопрос и о «количественной» стороне гипотезы. Этот
момент подразумевает вопрос: а сколько допустимо гипотез об одном и том же объекте
исследования. Ряд ученых полагает6, что должна быть одна гипотеза, которая полностью
объясняет изучаемое явление. Однако в истории науки не раз случалось, когда
относительно одного и того же познаваемого объекта выдвигалось и разрабатывалось
одновременно сразу несколько обоснованных гипотез, одна из которых и подтверждалась
впоследствии. Так, гипотеза Э. Резерфорда о «планетарном» строении атома была одной
из многих гипотез по данному вопросу. Поэтому проблема «количественной» стороны
научного познания на гипотетическом уровне остается открытой, поскольку процесс
научного творчества сложно детерминировать. А значит, использовать какие-либо
нормативы в рамках построения гипотез нецелесообразно.
Статус гипотезы в научном познании. Вопрос о статусе гипотезы предполагает
собой решение вопроса о самостоятельности гипотетического уровня научного познания.
Ответ на поставленный вопрос предполагает обозначение гипотетического уровня
познания в качестве необходимого этапа. Если гипотеза не обладает подобным статусом,
то тогда она является эпизодически возникающей формой, вариантом, по которому
устремляется познавательный процесс науки.
Все же представляется, что гипотеза является необходимой формой и этапом
научного познания, так как она подчеркивает специфику познавательного процесса в
науке. Такая ситуация определяется особенностями человеческого мировосприятия. Так
мир, который человек обозначает в качестве объекта, может быть представлен в
человеческом сознании только в зависимости от свойств человеческого восприятия мира
(разумного, чувственного и т.д.). Такой особенностью человеческого мировосприятия
является факт того, что мир не осмысляется субъектом как нечто самоочевидное. Суть
мира (вещей, явлений, процессов) не дана человеку в ощущениях и в восприятиях. Суть
мира и его чувственная данность не тождественны друг другу, они не совпадают друг с
другом. В каждом отдельном явлении может проявиться множество смыслов (тогда мы
имеем дело с полифоничным явлением), и человеку, следовательно, не гарантировано то,
что он способен усвоить всю полноту смыслов.
Но может возникнуть и обратная ситуация, когда один и тот же смысл может быть
предоставлен в различных явлениях. Так, во времена М. Фарадея выделяли пять видов
электричества (обыкновенное, гальваническое, термоэлектричество, животное и
магнитоэлектричество). И лишь М. Фарадей в 1833 году через эксперименты показал их
общую природу (тождественность). Поэтому не самоочевидность смысловой
выраженности познавательного процесса делает неизбежным использование
вероятностного, предположительного уровня познавательной деятельности, а,
следовательно, и гипотезы. Аналогично можно судить о тех явлениях, которые
определяют развитие мира (это его законы, причины, следствия и т.д.). Те же причины
события для нас не очевидны, поскольку мы чаще всего судим о них по следствиям. А
следствия неоднозначны: одно и то же следствие может быть вызвано разными
причинами. Таков и закон по способу своего функционирования. Ведь закономерность,
которая существует, реализуется за счет своего проявления в мире, за счет того, что она
случается, является к нам в форме случая, события, демонстрируя свою единичность. А
закономерность формирует субъект, человеческое сознание, наблюдая в цепочках
единичных явлений какую-то логику и последовательность. Но сам процесс такого
наблюдения строится на основе вероятности, на базе допущения. Поэтому любое научное
исследование обязательно вероятностное, даже если очевидность познанного не вызывает
сомнения.
Еще одним свидетельством необходимости наличия гипотетического уровня
научного познания являются неопределенный характер его осуществления. Известно, что
наука старается обозначить закономерность явлений и процессов, происходящих в мире.
То, что наличие такой закономерности факт вероятностный, мы уже продемонстрировали.
6
См. Хоменко Е.А. Логика. М., 1971. С. 154.
Но важно еще показать неизвестность совокупности фактического разнообразия,
неопределенность в вопросе, где ее следует искать. Получается «замкнутый круг»:
закономерность можно обозначить только тогда, когда исследовано некоторое множество
фактов, а чтобы хоть как-то обозначить множество фактов, следует иметь представление о
закономерности их проявления. Средством преодоления данного противоречия может
быть гипотеза о закономерности, строящаяся на основании определенного количества
фактов, уже исследованных ученым. Тогда предположение, на котором строится гипотеза
и позволит обозначить необходимую сферу и число фактов, которые либо подтвердят,
либо опровергнут выдвинутую идею (чтобы выдвинуть новую).
Даже если рассматривать процесс научного познания, ориентируясь на его разные
уровни, то и в этом случае гипотеза должна быть обозначена в качестве самостоятельного
необходимого этапа процесса познания. Продемонстрируем это на разных уровнях
познания: чувственном (эмпирическом) и абстрактном (теоретическом).
Чувственный уровень познания. Поскольку гипотеза является логической формой
выражения знания, следует задаться вопросом: Можно ли чувственному способу познания
придать вероятностный характер? Отвечая на данный вопрос, необходимо обратиться к
анализу протекания процесса чувственного восприятия, на котором основывается
чувственный уровень познания. Чувственно человек реагирует на раздражитель, который
существует в мире и воздействует на человека, либо человек сам использует данный
предмет в качестве раздражителя. Воздействуя на органы чувств, раздражитель заставляет
их воспринимать себя и создавать о себе представление. Однако чувственные
познавательные способности ограничены, а, следовательно, человек не может
воспринимать все то многообразие мира, которое может выступать в качестве
воздействующего на человека начала. Существуют нижний и верхний пороги ощутимости
человеком внешнего мира. Так, спектр зрения человека заключен в диапазоне 390 – 800
ммк., а границы слуха обозначены показателями от 15-22 до 15000-22000 гц. Подобным
образом строится восприятие мира и в сфере действия других органов чувств. В данной
особенности человека и заложена основа вероятностной познавательной деятельности на
чувственном уровне.
Конечно, чувственный уровень познания не исключает достоверности.
Достоверность здесь будет заключаться в непосредственном контакте с миром, то есть
прямом наиболее очевидном его восприятии. Но и такой способ познания мира не
исключает вероятностного анализа (гипотезы), поскольку и непосредственное восприятие,
прямой контакт анализируются в качественных показателях (по степени). А это опять же
не позволяет уйти от вероятностных форм обозначения явлений и процессов в мире.
Теория - как высшая форма организации научного знания понимают целостное
структурированное в схемах представление о всеобщих и необходимых закономерностях
определенной области действительности – объекте теории, существующее в форме
системы логически взаимосвязанных и выводимых предложений. Как следует из
предшествующего
материала,
в
основании
сложившейся
теории
лежит
взаимосогласованная сеть абстрактных объектов, определяющая специфику данной
теории, получившая название фундаментальной теоретической схемы и связанных с ней
частных схем. Опираясь на них и соответствующий математический аппарат,
исследователь может получать новые характеристики реальности, не всегда обращаясь
непосредственно к эмпирическим исследованиям. Никакая теория не воспроизводит
полностью изучаемое явление, а элементы теории – понятия, суждения, логические
отношения и т.п. принципиально отличаются от реально существующих, например,
причинно-следственных отношений, хотя и воспроизводят их. Теория – это языковая
конструкция, требующая интерпретации при ее применении к реальным явлениям.
Поскольку теория содержит модель изучаемой предметной области, то понятно почему
возможны альтернативные теории: они могут относиться к одному эмпирическому базису,
но по-разному представлять его в моделях.
Исследователи-методологи выявили ряд функций научной теории, в частности,
информативную, систематизирующую, объяснительную, предсказательную и другие.
Объяснительная функция является ведущей, предполагает предсказательную функцию,
реализуется в многообразных формах, в частности, как причинное объяснение;
объяснение через закон (номологическое объяснение); структурно-системное,
функциональное и генетическое (или историческое) объяснение. В гуманитарном знании в
качестве оснований для объяснения часто выступают типологии (ссылки на типичность
объектов), а процедуры объяснения с необходимостью дополняются интерпретацией, в
частности, предпосылок и значений, смыслов текстов и явлений культуры.
Научная проблема. В науке вообще до сих пор нет единого представления о научной
проблеме. Исследователи предлагают разные характеристики и признаки проблемы:
«знание о незнании»; «система вопросов о цели человеческой деятельности»; «отправной
пункт научного исследования и построения теории»; «особый вид деятельности, результат
познавательной деятельности особого рода» и т.д.1 Такой спектр представлений
подчёркивает важность проблемы как формы научного познания.
Для того, чтобы лучше разобраться в сути терминов «проблема», «задача», «вопрос»,
следует обратиться к их этимологии, хотя и такой акт представляет определённую
сложность, т. к. данные слова недостаточно изучены с точки зрения собственных
значений.
Проблема, с греческого, – «преграда, трудность, задача»2. «Проблема, начиная с
Петра I… Через польск. problema или стар. нем. Problema…, из лат. problema и от греч.
»3.
У Д. Локка проблема трактуется как вероятность (probabilitas)4.У Й. Хейзинга «в
слове ‘problema’ содержится два первоначальных значения: нечто с помощью чего ктолибо хочет себя защитить, ставя или держа это перед собой, например, щит и нечто, что
бросают другому, с тем, чтобы тот это принял» [174; с. 169]. У Е.М. Дуна слово
«проблема» в переводе с греческого означает: задача (буквально: нечто, брошенное
вперёд)» [55; с. 105].
Но таких определений недостаточно для точного выяснения сути проблемы.
Поэтому, учитывая, что в русский язык слово «проблема» пришло через заимствование из
других языков, не меняя фактически своей грамматической формы, можно с помощью
родственных слов уточнить его значение.
Грамматический корень слова «проблема» определяется следующим образом:
«проблем/а; греч. problema – задание»5. Подобного рода слова, сохранившие
грамматический корень в русском языке (такие, как прогноз, программа и т.д. ), в родном
греческом языке образовывались с помощью нескольких составных частей: «programma…
(pro – «впереди, раньше», gramma – написанное)», а также прогноз – «(«pro» по-гречески –
вперёд, «гнозис» – узнавание)». Хотя в русском языке их корень выступает неразрывным
целым: «программ/а» и «прогноз»6. Это позволяет полагать, что и слово «проблема»
изначально возникло из нескольких слов (их корней).
Понимание Д. Локком проблемы как вероятности (probabilitas) облегчает нам
нахождение первой составляющей части проблемы. «Probabilitas» происходит от глагола
«probare» – «исследовать», «пробовать», «оценивать». От «probare» также происходит
1
Никифоров В.Е. Проблемная ситуация и проблем: генезис, структура, функции. Рига,
1988. С. 59
2
Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 533.
3
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. М., 1986. С. 371.
4
Локк Д. Соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1985. С. 131.
5
Потиха З.А. Школьный словарь строения слов русского языка. М., 1987. С. 215.
6
Там же. С. 367.
слово «probatio» – испытание». Корень глагола «probare» «prob» стал одной из
составляющих основ слова «проблема» (в русском языке существует «проба», которое
прямо образовалось от «probare»).
Вторая составляющая корня «проблемы» – «лем» является производной от слова
«lemma» (а также «dilemma»). « «Lemma» – лемма, предположение, посылка». Или в
современном русском языке «лемма [греч. lemma] – матем. – вспомогательное
утверждение, необходимое в цепи логических умозаключений для доказательства
некоторой теоремы»7.
Таким образом, в термине «проблема» этимологически заключены смыслы:
«исследование», «пробование», «оценивание», «испытание», «предположение»,
«посылка», «вспомогательное утверждение для доказательства», «трудность», «преграда»
и т.д. Следовательно, этимологически проблему можно трактовать как «исследование
предположения»,
«пробование
предположения»,
«испытание
предположения»,
«оценивание посылки», «испытание посылки», «оценивание трудности», «исследование
преграды», «исследование вспомогательного утверждения для доказательства теоремы» и
т.д. В любом случае здесь речь не идёт о переходе к новому знанию, о сложности решения
в смысле нехватки средств для этого решения и т.д.
Также этимологически проблема связана с задачей, но не наоборот. Поэтому есть
смысл обратиться и к этимологии термина «задача».
Структура слова «задача» исторически образуется «от за/да/ть». « Дача – «то, что
дано». «За… Первоначальное значение – «позади»8. Этимологически задача – «позади
того, что дано». Иными словами, в задаче основной акцент ставится не на то, что есть в её
условии (хотя это также важный момент), а на то, что будет после. Таким образом,
этимологически для задачи актуализируется момент её решения. Правда, способ этого
решения этимологически не обозначается, хотя, очевидно, он лежит в условиях данного.
Когда устанавливается зависимость решения задачи от её условий, тогда становится
возможной постановка вопросов. Поэтому важен и этимологический анализ слова
«вопрос». «Вопрос» происходит от слова «вопросить». «Вопросить заимств. из старославян. языка, в котором оно является производным с помощью приставки въ- «в» от
просити – «спрашивать». «В (во) – Общеславянское. Представляет собой фонетическое
видоизменение предлога vъn (вън  въ – в или во), в котором звук «в» является
протетическим, как в словах вопить, отвыкнуть и т. п. Более древняя форма ъn
унаследована из общеиндоевропейского языка (лат. in, греч. еn, готск. in и т.д. )»9. Глагол
«просить» по смыслу идентичен слову «просьба». Таким образом, вопрос означает
следующее: то, что есть в просьбе. Следовательно, если в структуре вопроса ничего не
содержится, то никакой просьбы (просить) быть не может. Поэтому если в вопросе не
содержится ответа, то по правилам интеррогативной логики он неправильно поставлен.
На это указывает и этимологический анализ слова.
С помощью этимологического анализа слова «проблема» можно выделить в нём
смысл незаконченности действия, его окончательной нерешённости, говорящей о
процессуальной природе проблемы. Её основные этимологические обозначения:
«исследование», «пробование», «предположение», «трудность», «преграда» и т.д. –
говорят не только о незавершенности, неокончательности решения, но и о степени этой
незавершенности, неокончательности, а также об относительности возможного
результата. Не случайно и в этимологическом значении задачи основной акцент сделан не
на её решение, а на то, что должно произойти после выяснения данных задачи. То есть вся
сложность задачи, можно сказать её проблемность, связана с решением. Как пишет Е. М.
7
Словарь иностранных слов. М., 1980.
Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского
языка. М., 1975. С. 150.
9
Там же. С. 66.
8
Дун: «видно из сказанного, проблемность в этом смысле не является качеством,
присущим задаче как таковой. Сама по себе задача, какой бы она ни была, не может быть
определена как проблемная или непроблемная. Данное качество она приобретает лишь в
отношении к субъекту, обладающему определенным прошлым опытом. Поэтому то, что
является проблемой для одного субъекта, может не являться таковой для другого. С
другой стороны, после того, как данная проблемная задача решена, она теряет для него
проблемный характер»10.
Проблемная задача в то же время рассматривается как такой способ предъявления
знания, который побуждает субъекта к получению новой информации, не известной ему в
период предъявления задачи. Именно цель и система наличных средств в условии задачи
закладывают проблемность, которая связывается с сознанием невозможности достичь
цели (новой информации) наличными средствами. Эта цель и наличные средства
обязательно должны быть взаимосвязаны с прошлым опытом исследователя, так как цель
и наличные средства исходят из него (опыта исследователя). Задача в этом случае
выступает в качестве проблемной по отношению к конкретному индивиду.
Характерной чертой проблемы, её решения является тот фактор, который говорит о
невозможности однозначного решения проблемы. Для Е. М. Дуна этот фактор
определяется как альтернативность решений проблемы. Для Е. С. Жарикова этот фактор
связан с наличием в проблеме неопределенности, которую он предлагает
интерпретировать «с помощью понятия вариантивности», понимаемой как возможность
допуска в ходе развёртывания проблемы (соответственно в ходе решения) замены11 одних
отношений
другими,
одних
методов,
способов
новыми
для
данных,
неудовлетворительных формулировок новыми. В любом случае о проблемах всегда
говорят при наличии альтернативной неопределенности, когда особо подчеркивают не
трудность вообще, а трудность нахождения действительного решения проблемы среди
множества её возможных решений.
Не случайно также логической формой выражения проблемы (задачи) является
вопрос. Это связано с тем, что незнание какой-либо стороны действительности и
осознание этого незнания находят своё первоначальное словесно - логическое оформление
именно в вопросе. В этом смысле вопрос является первой стадией исследовательской
работы мысли в структуре существующего знания, обозначающей недостаточность
наличных знаний. Характерной чертой вопроса является также не только то, что в нём
показана неполнота знания чего-либо, но и наличие свойства наталкивать мысли человека
на ассоциации и т.д. В любом случае рождение новых мыслей происходит только тогда,
когда появляется вопрос.
Спецификой проблемы можно также считать тот момент, который не несёт с собой
никаких гарантий существования «правильного решения» или утверждения, что во всём
множестве решений может найтись хотя бы один приемлемый ответ. Как, например, в
случае с проблемой создания «вечного» двигателя, ответа на которую так и не получено
(имеется в виду положительного ответа).
Поэтому если в познавательной деятельности идет речь о незавершенности процесса
или отсутствии результата после проведенного исследования, то, как правило, эту
незавершенность обозначают (письменно или устно) наличием слова «проблема». Этим
же одновременно обозначают сложность и трудность процесса. Например, проблема
единства универсума, проблема строения мира и т.д.
Проблему, следовательно, можно определить таким процессом решения в форме
задачи, ответы на вопросы которой не содержатся в условиях задачи и могут быть
получены в познавательном поиске в качестве результатов альтернативного характера,
10
Дун Е.М. О содержании понятия «научная проблема». // Некоторые методологические
проблемы науки. Томск, 1973. С. 106.
11
Логика научного исследования. М., 1965. С. 35.
чью правильность или приемлемость определяет субъект, осуществляющий процесс
решения задачи.
Но не каждый познавательный поиск является научным, а следовательно, не каждая
проблема есть научная проблема. Для науки то знание будет новым, которое может быть
научно обоснованным. Проблема может приводить к новому знанию. Научная проблема
помимо этого должна не только приводить к новому знанию, но и обосновывать научно
это новое знание. В этом смысле если научная проблема приводит к новому знанию,
которое нельзя научно обосновать, то это новое знание нельзя назвать научным.
Научный
метод
решения
проблемы
предполагает
определенную
последовательность: 1) отчетливая постановка проблемы; 2) анализ предпосылочного
знания и сбор фактов, относящихся к данной проблеме; 3) выявление на основе знания,
содержащегося в проблеме, предположительных решений (идеи, гипотезы); 4) научное
обоснование предположительных решений (эмпирическая проверка, наблюдение и т.д. ).
Если научное обоснование осуществляется, то наука получает новое научное знание.
Этапы, структура, классификация научной проблемы. Исследователь, выявляя
научную проблему, сталкивается со следующими фазами работы: 1) этап постановки
научной проблемы; 2) этап решения научной проблемы.
Постановка научной проблемы связана с анализом существующего научного знания,
где обнаруживаются «лакуны», неточности, противоречия, которые должны послужить
основой для постановки научной проблемы, призванной все «прорехи» существующего
знания устранить с помощью новой теории или с помощью другого нового знания, или
новых методов, позволяющих использовать старые знания в тех сферах, где они были не
применимы до этого. Но важно не путать постановку научной проблемы и
«проблематизацию».
Проблематизация» не есть однозначно постановка научной проблемы. С одной
стороны, проблематизация выступает «как осознанный приём исследователя с целью
экспликации существующей научной проблемы, а, с другой стороны, проблематизация
есть действие, усложняющее процесс, как исследования, так и познания.
В первом случае проблематизация может выступать в качестве расчленения
проблемы на подпроблемы, выявления её аспектов, способствующих решению последней.
А аспект – это изучение объекта в новой связи, в отношении с иными известными или
неизвестными объектами или уже изученное отношение объекта, рассматриваемое в
новых условиях.
Во втором случае проблематизация выступает в качестве усложнения понимания
существующих знаний или в качестве отсутствия условий или трудности применения уже
известных способов и методов использования наличных знаний. Классическим примером
такого рода проблематизации выступает «метод сведения к парадоксу»12.
На этапе постановки научной проблемы можно прийти к постановке
псевдопроблемы. Чтобы этого не произошло, в науке используются специальные
требования. Можно выделить следующие требования: методологические, логические,
гносеологические, неформальные. При постановке научной проблемы почти все аспекты
требований относятся к анализу предпосылочного научного знания, и лишь только часть
гносеологических требований затрагивает характер ожидаемого результата при решении
проблемы.
Методологические требования непосредственно связаны с мировоззренческой
основой исследователя и имеют более важное значение, чем чисто логические критерии.
Методологические требования в качестве философских категорий и принципов могут
применяться как некоторые нормативные правила, обеспечивающие правильную
постановку научной проблемы. Эти нормативные правила носят характер общих
12
Литвинов В.П. Вербализация проблемы в научной деятельности. // Логика научного
поиска. Тезисы докладов к Всесоюзному симпозиуму. Свердловск, 1977, II.- С. 70.
рекомендаций в процессе любого исследования. Это следующие требования: 1)
предметность или наличие предмета мысли (если в вопросе нет субъекта, который
содержит знания, нуждающиеся в восполнении, то это означает отсутствие всякой связи
между вопросом и знанием, то есть отсутствие самой постановки вопроса); 2) указание
общего направления для поиска предиката (о любом предмете можно сказать очень много,
поэтому в вопросе необходимо обозначить отношение, которое будет запрашиваться.
Вопрос в научном познании должен быть конкретным.); 3) истинность направления
мысли в вопросе (эта истинность обеспечивается правильностью связи между вопросом и
истинными знаниями вопрошающего, исходящими от истинности суждений, лежащих в
основе вопроса); 4) ясность логической структуры вопроса (если нет ясности в логической
структуре вопроса, то нет смысла в постановке вопроса ( например, бесструктурными,
хотя предметными, вопросами могут быть следующие: «Дмитрий Донской … что?», «Всё
время … что?», «Боролся с монголами и что?»); 5) ясность объема и количественной
стороны вопроса); 6) актуальность вопроса для исследователя, заинтересованность
последнего в постановке и решении вопроса (некоторые исследователи считают, что
вопрос должен быть нейтрален. Но нейтральность будет всегда условна, ибо
исследователь всё равно будет считать тот вопрос необходимым, который с его позиции
таковым является. Заинтересованность же исследователя в вопросе только способствует
его решению. Так Аристарх Самосский, выдвинувший догадку о вращении Земли вокруг
Солнца, не стал развивать эту проблему, так как существовавшая геоцентристская система
успешно решала астрономические задачи того времени. Во многом, возможно, из-за этого
она (проблема) не была актуальна для той эпохи, поэтому Аристарх не был в ней сильно
заинтересован. Тогда как М. Фарадей не отказывался от своих решений тех проблем,
новизна которых не была понятна его коллегам. Именно заинтересованность в своих
решениях позволила, в конце концов, М. Фарадею утвердить их).
Логические требования к постановке проблемы касаются только вопросов, которые
являются логическим выражением научной проблемы. Здесь взаимосвязь содержательной
теории и познавательной проблемы определяется языком. Будучи средством описания
некоторой предметной области, язык нуждается в определенных правилах такого
описания. Эти правила носят обязательный формальный характер, так как язык, на
котором формулируется вопрос, явля㔵тся языком той теории, в которой этот вопрос
поставлен. Иначе преемственность в познании будет нарушена, а программная функция
вопроса как организатора исследования не может быть осуществлена. Поэтому возникает
два логических требования при постановке вопроса: 1) соблюдение синтаксических
правил языка, принятого в той или иной науке (теории) и используемого для
формулирования проблемы; 2) отсутствие в вопросе проблемы переменных, не связанных
каким-либо оператором. Осуществление второго требования равнозначно проведению
процедуры проверки критериев истинности или неистинности вопроса. Здесь всё сводится
к структурному анализу вопросов. Выявляются вопросы разрешения (ответы на которые:
«да» или «нет») и вопросы пополнения или решения (содержат в структуре
вопросительные наречия или местоимения, закладывающие будущий характер ответов и
область их поиска).
Второе логическое требование затрагивает уже область гносеологических
требований к постановке научной проблемы, которые касаются её содержательной
стороны.
Так как ни одна проблема не возникает на пустом месте, а детерминируется
предшествующим
знанием
и
господствующими
ценностными
установками
исследователей, то требования первоначально надо применять к предшествующему
знанию. Эти требования предполагают: 1) ясное, однозначное, точное формулирование
научного знания. Главное, чтобы предпосылочное знание не было двусмысленным
(Пример типичной двусмысленности – вопрос о существовании и природе телепатии. На
этот вопрос можно дать как положительный, так и отрицательный ответ. То, что
телепатические явления встречаются и проявляются, не подвергается сомнению. Но то,
что телепатия и её существование – это гипотеза, которая ещё не совместима с
современной физической наукой, это тоже факт. Поэтому подобная двусмысленность
должна устраняться при постановке научной проблемы); 2) содержание истинных
положений. (Так в вопросах «Кто решил задачу?» и «Кто не решил задачу?» ничего не
утверждается и не отрицается. Поэтому «истинность» или «ложность» носит для
вопросов, находящихся в основании проблемы, особенный характер и определяется через
истинность суждений, заложенных в основание вопросов).
Однако гносеологические требования при постановке научной проблемы
затрагивают не только предпосылочное знание, они должны касаться свойств, характера,
качества будущего результата. Поэтому постановка научной проблемы преследует
определенную цель своей постановки. Если цель будет не ясна, то проблема потеряет
свою конкретность. Требования к цели предполагают: 1) цель должна формулироваться на
языке предпосылочного знания проблемы и подчиняться правилам образования и
преобразования выражений принятого языка; 2) цель должна удовлетворять требованию
ясности (по аналогии с требованием ясности к предпосылочному знанию); 3) цель не
должна вступать в противоречие со средствами своего достижения, иначе область её
возможных решений будет неопределенно великой; 4) цель должна быть содержательнее
своих предпосылок, требовать больше того, что достижимо наличными средствами (при
нарушении этого требования научной проблемы не возникает); 5) цель должна
удовлетворять последовательности решения всех сопутствующих вопросов и проблем, то
есть проблема, преследующая какую-либо цель, должна ставиться не раньше, чем будут
положительно решены все те проблемы, которые по отношению к данной проблеме
имеют вторичный характер; 6) выдвигаемая цель должна предполагать наличие
надёжного способа проверки достигнутого результата (надежность зависит от
«вплетенности» цели в систему наличного знания и существующей культуры) 13.
Однако выполнение этих требований, как и всех остальных, осуществляется
непосредственно в мыслительной деятельности исследователя. Поэтому при постановке
научной проблемы всегда необходимо учитывать неформальные моменты (исторические,
психологические, социальные и другие), связанные с сознанием исследователя,
осуществляющего эту постановку. Невозможно понять без учета активности субъекта
процесс выполнения требований к постановке проблемы, да и сам характер познания. Не
случайно в методологических требованиях к постановке проблемы (её логического
выражения – вопроса) идёт речь о заинтересованности исследователя к рассматриваемому
вопросу, об актуальности вопроса (проблемы) для исследователя. В любом случае при
постановке проблемы нужно исходить из учёта неформальных требований, которые
необходимо использовать в силу индивидуальности каждого исследователя.
Если исходить из данного ранее определения проблемы, то решение проблемы
может быть получено только в ходе поиска. В этом случае решение проблемы
характеризуется альтернативностью, многозначностью и т.д. Но требования, которые
применяются к научной проблеме при её постановке, подразумевают получение ясного,
однозначного, непротиворечивого результата. Поэтому для научной проблемы решение
имеет особый характер. Решение проблемы осуществляется поэтапно: 1) сначала
осуществляется ненаучное решение (догадка, идея); 2) ненаучное решение преобразуется
в научное (научная идея, гипотеза, теория, новая научная проблема). Таким образом,
научное решение проблемы двойственно: или идёт смена научных решений проблемы,
или научная проблема приводит к постановке новой проблемы.
Решение проблемы – это всегда получение нового знания. Способы получения его
бывают следующие: эмпирические и теоретические. Эмпирические способы: 1) открытие
эмпирического факта, предсказанного теорией (например, открытие мезона,
13
См.: Берков В.Ф. Структура и генезис научной проблемы. Минск, 1983. С. 223.
предсказанного Юкавой; открытие омега-гиперона, предсказанного Гелл-Маном); 2)
открытие эмпирического факта, не предсказанного теорией, но вписывающегося в неё или
её развитую форму (например, теория Э. Ферми о В-распаде была непредсказуемой для
существовавших научных представлений, но она непротиворечиво вписалась в атомную
физику); 3) открытие эмпирического факта, который принципиально не может быть
предсказан существующей теорией и требует создания новой теории (например,
результаты опытов по распределению энергии в спектре абсолютного черного тела, резко
расходившиеся с классическими теориями («ультрафиолетовая катастрофа»). Для
объяснения сущности «ультрафиолетовой катастрофы» потребовалось создание квантовой
механики.
Теоретические способы: 1) получение новых знаний на основе дедукции, то есть
логическая вытекаемость нового знания из старого (например, классическая
термодинамика. Она была построена на основании логических следствий, исходящих из
её фундаментальных начал классической механики. Такое получение нового знания
способствовало появлению у физиков мечты об идеальной теории физического мира, все
положения которой бы вытекали из небольшого количества аксиом); 2) получение нового
знания, логически не вытекаемого из существующего знания. Специфика такого решения
заключается в том, чтобы решимость исследователя позволяла ему освободиться от
давления господствующих научных идей. Наибольшая трудность открытия заключается
не столько в проведении необходимых наблюдений, сколько в ломке традиционных идей
при их толковании.
Решение научной проблемы характерно тем, что, помимо открытия нового знания,
должно обязательно проводиться его логическое обоснование. Логическое обоснование
происходит поэтапно (понижая степень проблемности): сначала догадка или идея
становятся научной идеей (то есть рассматриваются в соответствии с нормами научного
знания), далее появляется гипотеза, ей придается статус теории (если гипотеза
подтверждается), а «венцом» решения является постановка новой проблемы. Характер
решения научной проблемы подчеркивает её процессуальную природу.
Это хорошо показывает структура проблемы. Структура научной проблемы
включает в себя: 1) формальную часть проблемы и 2) неформальную часть проблемы.
Формальная часть проблемы – это логически выражаемая часть. Её можно условно
разделить на две структуры: a) внешняя и б) внутренняя. Под внешней структурой
проблемы представляется целесообразным понимать её функционирование как целого.
Внешняя структура проблемы определяется теми функциями, которые она выполняет в
процессе познания, в структуре познавательного цикла. Под внутренней структурой
проблемы представляется целесообразным понимать систему упорядоченных связей
(отношений) между её элементами.
Внутреннюю структуру проблемы логически выражают вопросы, ставящиеся в ней и
ответы, полученные в результате решения. Вопрос фиксирует противоречие в структуре
существующего знания. В результате решения противоречие должно быть снято.
Как правило, логическое выражение научной проблемы состоит не из одного
вопроса, а из нескольких. Поэтому внутренняя структура её представляет иерархию
вопросов, где один вопрос является центральным, а остальные вспомогательные. Вопросы
выстраиваются так, чтобы последовательное решение каждого из них приводило к
решению центрального вопроса.
Эротетическая логика все вопросы делит на два типа: 1) вопросы разрешения (где
возможны ответы только: «да» или «нет»). Логически выражаются следующим образом: ?
М, где знак ? – вопросительный оператор, а М – матрица вопроса; 2) вопросы пополнения
(где имеются специальные вопросительные местоимения или наречия, а ответы
представляют из себя множество переменных). Логически выражаются так: [X1, …, Xn]
M, где [X1, …, Xn] – вопросительный оператор (местоимение или наречие); М – матрица
вопроса, содержащая переменные X1, …, Xn. Примером первого типа вопросов будет:
«Закончил ли он университет?»; второго: «Какой университет он закончил?».
Если для вопросов разрешения характера дихотомичная структура ответа, то
вопросы пополнения имеют структуру, указывающую на более чем два альтернативных
ответа. Например, «Какой это треугольник?» Ответы: «это равносторонний
(равнобедренный, разносторонний, прямоугольный и т.д.) треугольник».
Таким образом, с помощью внутренней структуры формальной части научной
проблемы обозначается граница наличного знания.
Внешняя структура формальной части научной проблемы строится в форме задачи,
осуществляя логическую связь данных задачи с наличным знанием и будущим
результатом решения. Внешняя структура научной проблемы, обеспечивая
преемственность познания, логически связывает данные задачи с результатом решения
посредством разделения её на последовательные этапы, обозначаемые как подзадачи.
Решение подзадач, осуществленное постепенно, приводит к решению общей задачи.
Однако подзадачи могут быть разного характера, разделяться на типы: 1) «и»-подзадача;
2) «или»-подзадача. Если задача состоит из «и»-подзадач, то её общее решение будет
возможным при решении всех подзадач. Если же задача состоит из «или»-подзадач, то
решение любой подзадачи подразумевает решение общей задачи. (Пример задачи,
сформулированной из «и»-подзадач: чтобы получить А, нам надо В, чтобы получить В,
надо С, чтобы получить С, надо D, чтобы получить D, надо Е. Е у нас есть. Значит, пошла
реализация плана. Начав с Е, получаем D, найдя D, получаем С, найдя СB, найдя BA.
n.
Пример задачи, сформированной из «или»-подзадач: нам надо определить
Возможные решения: a или – а и т.д. ).
Таким образом, внешняя структура формальной части связывает процесс постановки
с полученным результатом решения, обосновывает это решение для наличного знания.
Само же решение научной проблемы связано с неформальной частью её структуры,
которая обеспечивает непрерывность процессов постановки и решения научной
проблемы. Кроме того, неформальная часть структуры проблемы будет обозначать
индивидуальность и ненормативность постановки и решения последней каждым
исследователем в отдельности.
Место и статус научной проблемы в познании. Научное познание (а его цель –
познание чего-то неизвестного) есть процесс вероятностный, то есть такой, в котором
достоверное знание сразу не рождается, а развивается по мере повышения степени
вероятности до его уровня достоверности, когда этому знанию придаётся статус научного.
Научное знание дискретно, логически замкнуто, определённо. Научное же познание
бесконечно. Осуществление познания для науки может протекать в тех формах, где
происходит
сопряжение
дискретного и
континуального,
определенного и
неопределенного, знания и незнания. Формой, где такая состыковка возможна, является
научная проблема.
Важное значение научной проблемы в ходе научного познания отражается в
функциях, которые она там выполняет.
Гносеологическая функция научной проблемы проявляется, во-первых, как
выяснение и определение предела развития и границ применимости научных теорий или
конкретных систем знания, включающих в себя несколько теорий. Выявление пределов и
границ наличного теоретического знания происходит в форме обнаружения парадоксов,
апорий, проблемных противоречий, приводящих к появлению научной проблемы.
Проблема переводит возникшее противоречие в старом знании в гносеологическую
«плоскость», делая объектом теоретического анализа; а также проблема описывает это
противоречие на теоретическом и эмпирическом уровнях и объединяет его смысл на
основе категориальной системы существующей научной картины мира. Так проблема
несовместимости тканей одного организма в другом в медицине показала пределы
возможностей медицины, обозначила эти пределы, выявляя необходимость их развития,
объяснила природу несовместимости на основе существующих медицинских знаний.
Поэтому выявление границ и пределов наличного знания как один из аспектов
гносеологической функции научной проблемы обозначает неполноту наличного знания.
Если неполноты нет, то постановка проблемы бессмысленна.
Во-вторых, гносеологическая функция научной проблемы реализуется через
селекционный и интеграционный аспекты. Селекция заключается в том, что при
постановке проблемы субъект отбирает только те знания, которые необходимы для
корректной постановки и решения научной проблемы. Интеграционный аспект
заключается в том принципе формирования, какой исследователь использует при
расположении данных знаний в проблеме. К примеру, М. Планк, создавая квантовую
механику, специально отбирал необходимые знания: идею П. Прево о дискретности
флюида, идею Г. Р. Кирхгофа о применении второго начала термодинамики к объяснению
теплового излучения, идею Л. Больцмана о сущности энтропии как меры вероятности и
другие идеи. Проведя селекцию знаний, М. Планк интегрировал их по необходимому для
создания квантовой механики принципу.
В-третьих, гносеологическая функция научной проблемы реализуется через
эвристический и программный аспекты её. Программирование подразумевает переход от
знания через незнание к новому знанию, который опирается на содержание конкретной
области, где в знании обнаружено противоречие и заложены следующие «шаги»
исследования. То есть программный аспект гносеологической функции позволяет при
решении проблемы обладать определенным планом действий. Эвристический аспект
помогает осуществить поиск возможных решений, восполняя недостающую информацию.
Эвристическая деятельность реализуется через три модели поиска: «модели слепого
поиска, лабиринтной модели и структурно-семантической модели»14. А также
эвристические возможности гносеологической функции позволяют сочетать чувственный
и рациональный виды познания. К примеру, программная сущность гносеологической
функции проблемы проявляется в постоянном выдвижении вопросов, их
переформулировании для нахождения ответов. А эвристический аспект заключается в
возможностях проблемы находить ответы и возможные решения.
Онтологическая функция научной проблемы заключается в наделении
всевозможнейших решений, полученных во время эвристического поиска,
«экзистенциальными» для науки характеристиками, то есть в проведении рационального
обоснования нового знания. К примеру, закон Архимеда оставался гипотезой (хотя и в
высшей степени вероятной) до тех пор, пока его не удалось с необходимостью вывести из
общих законов механики (гидростатики).
Методологическая функция научной проблемы проявляется в использовании
научных и ненаучных способов и методов познания, в нахождении новых способов и
методов познания, в согласовании логических и практических результатов. В ходе
постановки и решении научной проблемы используются и индуктивно-эмпирический, и
гипотетико-дедуктивный, и интуитивистский, и другие методы. Тем самым
методологическая функция научной проблемы позволяет вести самый обширный
эвристический поиск, обладая возможностью результаты этого поиска с помощью
научных подходов и методов обосновать. Так представители логического эмпиризма
исключали процесс открытия нового знания из области науки, так как его невозможно
логически обосновать. С другой стороны, интуитивистский подход к научному открытию
сводится либо к чрезмерному преувеличению роли интуиции в сравнении с
существующими другими методами познания, либо отождествлению интуиции и
связанного с ней творчества с иррациональной деятельностью. Таким образом, каждый
подход к познанию делает этот процесс неполноценным. Методологическая функция
научной проблемы же позволяет существующие подходы не противопоставлять, а
14
Никифоров В.Е. Проблемная ситуация и проблем: генезис, структура, функции. Рига,
1988. С. 175.
дополнять, делая познание методологически на основе научной проблемы более полным.
Коммуникативная функция научной проблемы позволяет проводить взаимодействие
при познании как на уровне теорий, так и на уровне субъектов исследования. Диалог
между теориями и между исследователями происходит на основе логического выражения
проблемы – вопроса, ведь функционально вопрос соединяет познание и общение. А
научная проблема часто используется в качестве основы для проведения научных
дискуссий, споров. Это (взаимодействие исследователей, теорий) подтверждается
многочисленными научными открытиями. Ведь большинство их достигалось за счёт
прежде всего сочетания (взаимодействия) знаний из различных сфер науки, за счёт их
пересечения, диалога (даже неосознанного). Так, Кулон изобрёл крутильные весы для
определения силы взаимодействия между электрическими зарядами. Однако, «создавая
эти весы, Кулон просто использовал уже открытый ранее закон закручивания
проволоки»15. Кулон совместил часть знаний теории электричества с частью знаний
теории упругости (измерение сил). Похожие открытия часты: Лавуазье (химия и физика),
Пастер (химия и биология), Бойль (физика и химия), Дарвин (биология и математическая
статистика) и т.д.
Такая многофункциональная «нагрузка» научной проблемы говорит об огромной
роли, которую она играет в научном познании.
Научная проблема выступает в роли организатора научного исследования. При этом
проблема содержит в своей структуре все формы, позволяющие процесс познания
квалифицировать как научный. Научная проблема – это логическая и содержательная
форма теоретического познания. Организаторские способности научной проблемы
определяются её программной и императивной сторонами. Проблема в качестве
исследовательской программы выступает как форма планирования и предварения
научного поиска, его направления. Реализация программы исследования происходит за
счёт императивной стороны проблемы. Она (проблема) всегда подчинена поставленной
цели как заранее формулируемому, но ещё предполагаемому решению. Поэтому
императив есть необходимое свойство проблемы, тот стимул, который способствует её
решению.
Процесс научного познания можно представить как процесс смены теорий и как
процесс смены проблем. Оба подхода будут выделять лишь два разных аспекта одного
процесса, а их результаты будут пересекаться и повторяться. Дополнительным
аргументом в пользу отнесения проблемы в основание научного исследования служит тот
факт, что выбор её на самом деле является выбором направления исследования.
Проблемы, как правило, носят системный характер, поэтому выбор последней – это выбор
исследовательской программы, возможно на длительный срок.
Научная проблема выступает основанием и в междисциплинарных исследованиях.
Здесь она используется «в качестве интегрирующего системообразующего принципа в
исследовании …», когда «… развитие предметного содержания (постановка проблемы) и
сохранения устойчивого функционирования предмета исследования (решение проблемы)
должны пониматься как характеристики одного и того же целого»16. Ведь особенно в
естественнонаучных дисциплинах трудно найти единый предмет исследования, так как
каждая специальная наука свой предмет исследования организует путём идеализации
исходной системы знаний, а это заставляет убирать лишние знания других наук, то есть
отбрасывать «всё остальное содержание системы знания, начиная от эмпирического
материала и кончая теоретическими построениями»17. Поэтому соединение знаний разных
15
Славин А.В. Проблема возникновения нового знания. М., 1980. С. 40.
Шеин А.Б. О проблемной организации предмета междисциплинарных исследований. //
Логика научного поиска. Тезисы докладов к Всесоюзному симпозиуму. Свердловск, 1977,
II.- С. 55.
17
Там же.
16
дисциплин на основе даже единого предмета – это уже проблема. Не случайно часто
открытия нового знания происходят на стыке наук. При этом необходимо заметить, что
междисциплинарные исследования протекают одновременно в двух плоскостях: в
объектной плоскости, где единство предмета устанавливается через отнесение его к
исходным идеализациям очевидной для междисциплинарного сообщества реальности и в
плоскости исследовательских представлений, где для исследователя важны не сами по
себе объекты, а то, каким образом они даны. Примером такого двухплоскостного
исследования может стать изучение атома. Атом может исследоваться как физикой, так и
химией. Спрашивается: каковы критерии того, что атом является только лишь
специально-научным объектом, принадлежащим, скажем, только лишь физике? Очевидно,
что ответ здесь может быть следующим: всё зависит от того, какую цель преследует
исследователь, а также какими методами и средствами познания он располагает при
выделении предмета исследования (репрезентируемого в данном случае или физической
массой атома, или химическими его свойствами).
Подробная роль проблемы как способа организации предмета исследования на
междисциплинарном уровне приводит к «технологизации современного научного
познания. Если ранее проблема относилась только к сфере знания («знание о незнании»
говорило о необходимости знания, через которое определяется незнание или
неопределённость знания), то в современной науке – в содержание проблемы включается
содержание науки как социотехнического действия (в формуле «проблема»«бесконечная
задача» исследование практически сводится к акту выбора хода исследования на
множестве альтернативных средств), которые («автоматически», после выбора) ведут при
заданной цели к заданному (множеством альтернатив) результату. То есть проблема
выражает диктат необходимости выбора перед необходимостью знания – прежде чем
изучать или исследовать, его надо выбрать. Этим лишний раз подчёркивается
процессуальная природа проблемы.
Вопрос выбора предмета исследования связан с вопросом наглядности, что также
зависит от постановки и решения проблемы.
Большинство физиков вполне обосновано связывает наглядность с привычностью.
Наглядность вырабатывается в нас как обобщение привычного опыта, как автоматически
создающаяся сводная картина всех закономерностей мира. А решение проблем приводит
нас к таким результатам, которые, как правило, противоречат привычному взгляду на
природу явлений. Ведь знание о вращении Земли вокруг своей оси и Солнца было
воспринято с недоверием в своё время, так как оно противоречило повседневному опыту
людей, хотя сейчас такое положение вещей понятно и привычно каждому школьнику.
Подобную эволюцию претерпевают многие новые открытия. Поэтому научная проблема
при своей постановке и решении очень сильно может влиять на наглядность
используемых знаний.
Научная проблема в познании является формой преемственности при переходе от
старых знаний к новым. Ибо в силу своей структуры она делает процесс познания
непрерывным, позволяет соблюдать преемственность вне зависимости от того, какой
характер принимает познание: эволюционный или революционный.
Важно также заметить, что проблема как «знание о незнании» не обязательно может
направлять ход познания от знания через незнание к новому знанию. Являясь формой
соединения знания и незнания, научная проблема способна осуществлять и обратное
движение, превращая научное знание в незнание. Так, например, отрицательный
результат в опыте Майкельсона – Морли, поставленный с целью обнаружения «эфирного
ветра», подвёл под черту незнания многие принятые в начале века концепции эфира (в
том числе и электронную концепцию Лоренца). Правда, надо заметить, что уход в
незнание, как правило, восполняется другим научным знанием (в данном случае,
специальной теорией относительности А. Эйнштейна), но такая роль научной проблемы в
познании указывает на качество любого научного знания, полученного через постановку и
решение научной проблемы.
Сложность решения проблемы (при создании теории) заключается в наличии
бесконечного выбора альтернатив. И здесь исследователь прибегает к сокращению
поисковой деятельности. Он искусственным образом отсекает те решения, которые
считает (по каким-то причинам) неприемлемыми. В этом отсечении и заключается
специфика научного решения проблемы, так как оно (как ограничение выбора) проходит,
опираясь на научные принципы, где определяется соответствие предпосылочных знаний
проблемы (старой теории) и решений, наиболее подходящих для решения противоречий
старой теории или создания новой. Строгий выбор вполне объясним тем, что пути к
одному решению могут быть разными, что подобная форма решения хорошо
характеризует процессуальную (и поисковую) природу проблемы.
Научная проблема выступает в познании в качестве «пустой» структуры теории,
куда должно быть «влито» исследователем содержание. В этом смысле трудно не
согласиться с В. Гейзенбергом, считавшим, что правильно поставленная проблема – это
половина её решения. Поэтому, с точки зрения науки, решение проблемы будет
неопределённым в ненаучном ответе (осуществлена только постановка; образована
«пустая» структура теории; есть идея, но она не обоснована), более определённым в
научном ответе (гипотеза), достоверным в теории и полным при постановке новой
проблемы или проблем.
Однако присутствие проблемы в теории не ограничивается тем, что теория –
достоверное решение проблемы. Дело в том, что основное логическое выражение
проблемы – вопрос. Решения же, получаемые в ходе познания (гипотезы, теории) – это
утверждения, ответы на вопросы (логически утверждения выражают суждения). Вопросы
и суждения необходимо рассматривать неразрывно. Поэтому основное знание гипотез и
теорий, выраженное суждениями, нельзя рассматривать в отдельности от вопросов, чьими
ответами эти суждения являются. Логическая часть проблемы, таким образом, переходит
в теорию в качестве её проблемного компонента. Суждения же составляют
ассерторический компонент теории.
Любая развивающаяся система (теория, совокупность теорий) всегда неполна, не
завершена. Суждения, составляющие ассерторический компонент теории, являются
ответами на вопросы проблемного компонента лишь до тех пор, пока они способны
адекватно объяснять и описывать действительность, обозначенную теорией. Более того,
теория может также с помощью своего проблемного компонента осуществлять процесс
познания, то есть систематически раскрывать неизвестное содержание, которое не лежит
вне её рамок, вне её содержания, а использовать направления, данные проблемным
компонентом, для расширения и углубления, детализации, расчленения и, наконец,
преобразования ассерторического компонента. Таким образом, проблемный компонент в
соотнесении с ассерторическим выступает в познании как исходное состояние и система
предпосылок в структуре знания. Только при этом проблемный компонент выполняет
функцию экспликации, детализации и развития содержания ассерторического, его
понятийной структуры, а последний в свою очередь выполняет генерирующую функцию,
выступая в качестве предпосылок проблемного компонента, и конституирующую
функцию, включая в себя новое содержание, полученное при помощи проблемной части
теории. Преобразование проблемного компонента в ассерторический осуществляется с
помощью гипотез, являющихся возможными решениями. Если проблемный компонент
образует проблемы и гипотезы, выходящие за рамки данной теории, то это говорит о
необходимости создания новой теории. А новая теория ведёт к постановке новой
проблемы или проблем.
Таким образом, проблема в позитивистской традиции выступает как форма
организации исследования; как форма связи «знания» и «незнания» в качестве «знания о
незнании»; как форма знания, заключающая в себе «знание о знании», «незнание о
знании», «знание о незнании», «незнание о незнании»; как императив познания; как
способ познания, одновременно обладающий неограниченными эвристическими
возможностями и многообразными методами рационального обоснования полученных
идей; как единство чувственной и логической форм познания; как форма преемственности
в ходе роста научного знания и т.д.
Поэтому схема познания, используемая в науке (проблема  гипотеза  теория), не
показывает всей сути процесса роста научного знания.
При этом надо учитывать, что эта модель познания не идентична модели К.
Поппера: Р1TS  EE  P2 (где Р1 – исходная проблема, TS – предположительное
решение, ЕЕ – процедура элиминации ошибок, Р2 – новая проблема), ибо она имеет
«проб
елы» в
Проблема  гипотеза  теория  новая проблема
своей
структ
уре. В частности переход от Р1 к ТS выносится за рамки науки, так как процесс открытия
нового знания не может быть, по Попперу, научным.
Функции научной теории
Свое конкретное проявление научная теория находит в тех функциях, которые
осуществляются с ее помощью в процессе научного познания. Можно обеспечить
несколько, наиболее важных функций теории, это: 1)информационная, 2)
систематизирующая, 3) прогностическая, 4)объяснительная.
1)
Информативная функция теории выражается в получении
необходимой информации об окружающем мире, что составляет задачу всякого процесса
научного исследования, будь то наблюдения, эксперимента или теоретического
рассуждения. Но специфика информационной функции теории заключается в том, что
посредством нее устанавливается внутренняя, необходимая связь между различными
эмпирическими законами. В результате этого становится возможным предсказать не
только факты и явления, которые можно было бы предвидеть на основе только
эмпирических законов, но и ранее неизвестные факты. Устанавливая корреляции между
эмпирическими законами, теория дает возможность определить ту избыточную
информацию, которая содержится в отдельных законах. Именно поэтому предсказания,
вытекающие из теории, значительно более эффективны, чем предсказания, сделанные на
основе эмпирических фактов. Таким образом, теория предоставляет дополнительное
количество информации для дальнейшего развития познания.
2)
Систематизирующая функция теории определяется синтетическим
характером научного знания. Она следует из того, что теория не ограничивается простым
описанием эмпирического материала, а стремится так организовать и упорядочить его,
чтобы большая его часть могла быть логически выведена из небольшого числа основных
законов и принципов. Уже с помощью эмпирических законов становится возможным
упорядочить значительное количество экспериментально установленных фактов, но
теория делает новый шаг в этом направлении, состоящий в том, что она объединяет и
обобщает разные эмпирические законы и гипотезы. Формально эта операция сводится к
выведению уже известных и новых эмпирических законов в качестве следствий общих
теоретических законов, принципов и допущений.
3)
Прогностическая функция теории состоит в том, что информация,
сконцентрированная в законах и научных теориях, служит для прогнозирования будущих
событий. Предсказание может быть сделано и на основании закона, и гипотезы, и даже
простого эмпирического обобщения. Но при этом прогностическая специфика теории
определяется большей широтой охвата и точностью характеристики будущих событий.
Даже предсказания, которые можно вывести из закона, характеризуют лишь отдельные
факты и их эмпирические взаимосвязи, не говоря уже о предсказаниях, сделанных на
основе эмпирического обобщения или гипотезы. Предсказание на основе теории
качественно отличается от других еще и тем, что позволяет указать на бесчисленное
множество новых неизвестных фактов и эмпирических законов. В отдельных случаях из
теории можно вывести и важные теоретические закономерности. Подобное произошло с
законом о взаимосвязи между массой и энергией (Е = mc2), который был получен с
помощью логико-математических методов из общих постулатов теории относительности
А. Эйнштейна.
4)
Объяснение как функция науки взаимосвязано с предсказательной
функцией. В ходе исследования они не только не исключают, а, наоборот, предполагают
друг друга. История науки показывает, что подлинно научная теория должна не только
предсказывать тот или иной факт или явление, но и объяснить, в силу каких причин они
должны возникнуть. При этом, чем полнее и глубже объяснение теории, тем надежнее и
точнее предсказание. Таким образом, между предсказанием и объяснением существует
глубокая взаимосвязь27.
Логическая идентичность схем объяснения и предсказания
Чтобы применить фундаментальные законы развитой теории к опыту для
выполнения данных функций из нее необходимо получить следствия, сопоставимые с
результатами опыта. Вывод таких следствий характеризуется как развертывание теории.
Развертывание теорий во многом зависит от того, как понимается строение теории,
насколько глубоко выявлена ее содержательная структура. В логико-методологической
литературе выделяется несколько подходов к построению научной теории:1)
аксиоматический метод, 2) гипотетико-дедуктивный, 3) семантический, 4) генетический и
т.д.28
1) Аксиоматический метод дает возможность точно отграничить первоначальные,
исходные понятия и утверждения теории от производных. В формализованных
аксиоматических системах эти понятия и утверждения выражаются с помощью символов
и формул, к которым добавляют формулы, отображающие аксиомы и правила вывода
соответствующей системы.
Построение аксиоматической системы начинается с выявления первоначальных,
основных понятий теории, которые в ее рамках рассматриваются как неопределяемые. По
мере введения новых понятий их стремятся определить с помощью первоначальных по
логическим правилам определений. Решающий шаг в создании аксиоматической системы
связан с выделением исходных утверждений теории, которые служат посылками
дальнейших выводов и принимаются без доказательства. Эти утверждения называются
аксиомами, или постулатами системы29.
2)
Семантический подход к научной теории состоит в обращении
внимания на те или иные особенности системы предложений, с помощью которых
формулируется теория. Следуя ему, стремятся выявить, что обозначают формулировки
теории, какое реальное содержание они выражают. В принципе любая теория может быть
сформулирована на любом языке, быть представленной посредством разных
аксиоматических систем. Исследуя структурные особенности языка, на котором была
сформулирована теория, можно сделать некоторые выводы об особенностях теории. Этот
подход дает возможность сравнивать различные формулировки теории. Поскольку многие
теории различных научных дисциплин формулируются на языке математики, то
семантический анализ оказывается весьма важным инструментом в процессе
исследования структуры таких теорий.
3)
Гипотетико-дедуктивный метод построения теории начинается с
установления и анализа имеющихся фактов, их простейших индуктивных обобщений и
эмпирически найденных законов. Далее находят такие гипотезы, из которых можно было
бы логически вывести остальное знание. Гипотезы в данном случае служат в качестве
27
См.: Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-мотодологический анализ. М.,1978. С.20-27.
См.: Там же. С.50-66.
29
Рузавин Г.И. Указ. соч. С.51.
28
посылок дедукции, а факты и их обобщения контролируют правильность вывода. Если
они вытекают из гипотезы в качестве следствий, то тем самым подтверждают
правильность гипотезы.
Принцип упорядочения различных элементов теории здесь тот же, что и в
аксиоматическом методе – основой рассуждений является дедуктивный логический метод.
Разница лишь в том, что в случае с аксиоматическим методом вывод делается из аксиом, а
при использовании гипотетико-дедуктивного метода – из гипотез.
4)
Генетический подход к теории дает возможность преодолеть
метафизическое противопоставление индукции и дедукции в процессе научного
исследования. Исходной посылкой этого подхода является утверждение о том, что
иерархической структуре высказываний соответствует иерархия взаимосвязанных
абстрактных объектов. Связи этих объектов образуют теоретические схемы различного
уровня. В этом случае развертывание теории можно представить не только через
оперирование высказываниями, но и через мысленные эксперименты с абстрактными
объектами теоретической схемы.
Как показывает рассмотрение данных подходов в развертывании теории, важную
роль в этом процессе играют теоретические схемы. При этом можно отметить, что вывод
из фундаментальных уравнений теории частных теоретических законов может
осуществляться и осуществляется не только за счет формальных математических и
логических операций над высказываниями, но и за счет мысленных экспериментов с
абстрактными
объектами
теоретических
схем,
позволяющих
редуцировать
фундаментальную теоретическую схему к частным.
Кроме того, рассматривая содержание данных методов, можно отметить
значительную роль математического аппарата и его интерпретации в становлении и
развертывании научной теории во всех обозначенных случаях.
Математический аппарат понимается не только как формальное исчисление,
развертываемое в соответствии с правилами математического оперирования, но также
устанавливается его связь с теоретическими схемами. Это позволяет корректировать
преобразования уравнений математического формализма в соответствии с мысленным
экспериментом, проводимым над абстрактными объектами такой схемы.
Интерпретация уравнений осуществляется через связь с теоретической моделью и
опытом. Эта операция называется «эмпирическая интерпретация».
Эмпирическая интерпретация достигается за счет особого отображения
теоретических схем на объекты тех экспериментальных ситуаций, которые подлежат
объяснению с помощью данной схемы. Процедура отображения осуществляется путем
установления связей между признаками абстрактных объектов и отношениями,
имеющими место между эмпирическими объектами. В качестве описания этих процедур
выступают правила соответствия, которые составляют содержание операциональных
определений величин, фигурирующих в уравнениях теории.
Операциональные определения величин имеют двухслойную структуру,
включающую в себя: 1) описание идеализированной процедуры измерения в рамках
мысленного эксперимента; 2) описание приемов построения данной процедуры, как
идеализации реальных экспериментов и измерений, обобщаемых в теории30.
Все обозначенные особенности развертывания теории и ее математического
аппарата демонстрируют процесс порождения специальных теорий (частных
теоретических схем и соответствующих уравнений) из фундаментальной теории. Вся эта
сложная система взаимодействующих друг с другом теорий фундаментального и частного
характера образует массив теоретического знания той или иной научной теории. Но
поскольку структура каждой теории специального или фундаментального характера имеет
в своей основе теоретическую схему, построенную в соответствии с уровневой иерархией,
30
См.: Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Указ. соч. С.211.
разделение теоретических схем на частные и фундаментальные является относительным и
может иметь смысл только в случае фиксации той или иной теории.
Лекция 6 Основы методологии системных исследований
Становление системного подхода во 2-й половине XX в. и его связи с кибернетикой,
медико-биологическими и социо-гуманитарными науками
Системный подход, направление методологии специально-научного познания и
социальной практики, в основе которого лежит исследование объектов как систем.
Системный подход способствует адекватной постановке проблем в конкретных науках и
выработке эффективной стратегии их изучения. Методология, специфика системного
подхода определяется тем, что он ориентирует исследование на раскрытие целостности
объекта и обеспечивающих её механизмов, на выявление многообразных типов связей
сложного объекта и сведение их в единую теоретическую картину.
Стремление к целостному охвату объекта изучения, к системной организации
знания, всегда свойственное научному познанию, выступает как проблема уже в античной
философии и науке. Но вплоть до середины 19 в. объяснение феномена целостности либо
ограничивалось уровнем конкретных предметов (типа живого организма), внутренняя
целостность которых была совершенно очевидна и не требовала специальных
доказательств, либо переносилось в сферу спекулятивных натурфилософских построений;
идея же системной организованности рассматривалась только применительно к знанию (в
этой области и была накоплена богатая традиция, идущая ещё от стоиков и связанная с
выявлением принципов логической организации систем знания). Подобному подходу к
трактовке системности соответствовали и ведущие познавательные установки
классической науки, прежде всего элементаризм, который исходил из необходимости
отыскания простой, элементарной основы всякого объекта и, таким образом, требовал
сведения сложного к простому, и механицизм, опиравшийся на постулат о едином
принципе объяснения для всех сфер реальности и выдвигавший на роль такого принципа
однозначный детерминизм.
Задачи адекватного воспроизведения в знании сложных социальных и
биологических объектов действительности впервые в научной форме были поставлены К.
Марксом и Ч. Дарвином. «Капитал» К. Маркса послужил классическим образцом
системного исследования общества как целого и различных сфер общественной жизни, а
воплощённые в нём принципы изучения органичного целого (восхождение от
абстрактного к конкретному, единство анализа и синтеза, логического и исторического,
выявление в объекте разнокачественных связей и их взаимодействия, синтез структурнофункциональных и генетических представлений об объекте и т. п.) явились важнейшим
компонентом диалектико-материалистической методологии научного познания.
Созданная Дарвином теория биологической эволюции не только ввела в естествознание
идею развития, но и утвердила представление о реальности надорганизменных уровней
организации жизни — важнейшую предпосылку системного мышления в биологии.
В 20 в. Системный подход занимает одно из ведущих мест в научном познании.
Предпосылкой его проникновения в науку явился прежде всего переход к новому типу
научных задач: в целом ряде областей науки центральное место начинают занимать
проблемы организации и функционирования сложных объектов: познание начинает
оперировать системами, границы и состав которых далеко не очевидны и требуют
специального исследования в каждом отдельном случае. Во 2-й половине 20 в.
аналогичные по типу задачи возникают и в социальной практике: техника всё более
превращается в технику сложных систем, где многообразные технические и другие
средства тесно связаны решением единой крупной задачи (например, космические
проекты, человеко-машинные системы разного рода, см. Система «человек и машина»); в
социальном управлении вместо господствовавших прежде локальных, отраслевых задач и
принципов ведущую роль играют крупные комплексные проблемы, требующие тесного
взаимоувязывания экономических, социальных и иных аспектов общественной жизни
(например, проблемы создания современных производственных комплексов, развития
городов, мероприятия по охране природы).
Изменение типа научных и практических задач сопровождается появлением
общенаучных и специально-научных концепций, для которых характерно использование в
той или иной форме основных идей системного подхода. Так, в учении В. И. Вернадского о
биосфере и ноосфере научному познанию предложен новый тип объектов — глобальные
системы. А. А. Богданов и ряд других исследователей начинают разработку теории
организации, имеющей широкое значение. Выделение особого класса систем —
информационных и управляющих — послужило фундаментом возникновения
кибернетики. В биологии системные идеи используются в экологических исследованиях,
при изучении высшей нервной деятельности, в анализе биологической организации, в
систематике. Эти же идеи применяются в некоторых психологических концепциях; в
частности, гештальтпсихология вводит оказавшееся плодотворным представление о
психологических структурах, характеризующих деятельность по решению задач;
культурно-историческая концепция Л. С. Выготского, развитая его учениками,
основывает психологическое объяснение на понятии деятельности, истолковываемом в
системном плане; в концепции Ж. Пиаже основополагающую роль играет представление
о системе операций интеллекта. В экономической науке принципы системного подхода
получают распространение особенно в связи с задачами оптимального экономического
планирования, которые требуют построения многокомпонентных моделей социальных
систем разного уровня. В практике управления идеи системного подхода кристаллизуются
в методологических средствах системного анализа.
Наряду с развитием системного подхода «вширь», т. е. распространением его
принципов на новые сферы научного знания и практики, с середины 20 в. начинается
систематическая разработка этих принципов в методологическом плане. Первоначально
методологические исследования группировались вокруг задач построения общей теории
систем (первая программа её построения и сам термин были предложены Л. Берталанфи).
Однако развитие исследований в этом направлении показало, что совокупность проблем
методологии системного исследования существенно превосходит рамки задач общей
теории систем. Для обозначения этой более широкой сферы методологических проблем и
применяют термин «Системный подход», который с 70-х гг. прочно вошёл в научный
обиход (в научной литературе разных стран для обозначения этого понятия используют и
другие термины — «системный анализ», «системные методы», «системно-структурный
подход», «общая теория систем»; при этом за понятиями системного анализа и общей
теории систем закреплено ещё и специфическое, более узкое значение; с учётом этого
термин «Системный подход» следует считать более точным, к тому же он наиболее
распространён в литературе на русском языке).
Системный подход не существует в виде строгой методологической концепции: он
выполняет свои эвристические функции, оставаясь не очень жестко связанной
совокупностью познавательных принципов, основной смысл которых состоит в
соответствующей ориентации конкретных исследований. Эта ориентация осуществляется
двояко. Во-первых, содержательные принципы системного подхода позволяют фиксировать
недостаточность старых, традиционных предметов изучения для постановки и решения
новых задач. Во-вторых, понятия и принципы системного подхода существенно помогают
строить новые предметы изучения, задавая структурные и типологические характеристики
этих предметов и т. о. способствуя формированию конструктивных исследовательских
программ.
Основные идеи системного анализа
Если желают открытий, и в большем числе, и более
полезных в меньшие промежутки времени, то их,
естественно, скорее можно ожидать...
от разумного метода, чем от случая, животного
инстинкта и других подобных условий, служивших
до сих пор источником большей части открытий.
Ф. Бекон
Применение системно-структурных исследований во многих областях науки и
техники позволяет утверждать лишь о тенденции современного общества к
использованию системного подхода Почему мы говорим только о тенденции, а не о
реальном системном анализе?
Объясняется это тем, что реальный системный анализ может производиться только
при наличии арсенала специфических методов системного исследования технических
объектов (систем). К сожалению, успехи в направлении построения системной
технической науки к настоящему времени более чем скромны. В ее различных разделах
(системный подход к проблеме кода технико-экономической информации, системный
подход при проектировании и улучшении системы качества контроля, системный подход
к расчету систем и пр.) много говорится о задачах системного анализа, понятие «система»
становится одним из главных, ищутся пути понимания объектов исследования как систем
и т. д. Реальная польза от этого направления может, однако, быть получена лишь в том
случае, когда специалисты конкретных технических дисциплин будут иметь развернутое
теоретическое представление о логике и методологии системного исследования. Только
при этом условии ученые и инженеры смогут переосмыслить свои полученные
результаты, применяемые методы и наметить пути дальнейшего анализа.
Важность построения логики и методологии системного анализа представляется
исключительной, так как в определенном смысле здесь лежит путь ко всем дальнейшим
успехам системной науки и техники.
Отсутствие специально построенной методологии системного анализа приводит к
тому, что исследователи, решая новые по своему типу задачи, вынуждены пользоваться
старыми, для иных задач, построенными логическими средствами. Это не только
приводит к аморфности, бесформенности в понимании существа и специфики системного
метода, но и непосредственно отражается на эффективности исследований современных
технических систем. Объясняется это тем, что современный уровень развития техники,
нашедший свое наиболее яркое выражение в сложных технических системах, и все
возрастающая специализация отдельных областей техники требуют сосредоточения
основного внимания на проблемах, связанных со всей системой в целом. А это приводит к
фундаментальной переориентации научного мышления, его основных категорий.
В сознании современных исследователей все более утверждается концепция, что
получение значительного результата исследования во многом определяется исходной
позицией, точнее, принципиальным подходом к постановке проблемы и определению
общих путей движения исследовательской мысли. Это приводит к своеобразной
переоценке ценностей. Если еще совсем недавно познание измерялось почти
исключительно по совокупности его конечных результатов, то сейчас все большее
значение начинает приобретать научная обоснованность начальных этапов исследования,
определяемых во многом применяемыми методами. Такое изменение объясняется
огромной технической оснащенностью современного познания, при которой решение
точно поставленной задачи (сколь бы сложной она ни была) обычно не создает больших
трудностей.
Кроме того, в условиях огромного размаха исследований и многообразия решаемых
задач исходные основания научно-практических разработок становятся одним из главных
критериев для оценки перспективности и значимости этих разработок, а следовательно, и
для оценки их системной эффективности.
Еще в начале XX в. внимание ученых было целиком приковано к объекту
исследований. Что же касается принципов и структуры самого исследования, то обычно
их в явном или неявном виде строил и определял сам исследователь, соединяя в одном
лице и теоретика, и методолога, и разработчика.
Во второй половине XX в. такое соединение все чаще оказывается не только
затруднительным, но и невозможным. Проблема методологии научного исследования все
более настоятельно требует специального изучения, и на этой основе логика и
методология науки обнаруживают растущую тенденцию к выделению в самостоятельную
научную дисциплину (Блауберг И., Садовский В., Юдин Э. Системный подход в
современной науке // Проблемы методологии системного исследования. М.: Мысль, 1970).
Главными задачами методологии являются выработка средств соотносительной
оценки эффективности различных подходов к исследованию, а также анализ логической
структуры и условий применимости каждого из них.
Таким образом, построение логики и методологии науки, и в частности, системного
анализа, является в настоящее время первоочередной задачей, требующей
незамедлительного решения. Только по мере ее решения можно внести строгость и
ясность в наше, пока еще интуитивное, понимание задач и методов системного анализа.
Логические основы системного анализа
Логика (греч. logos — речь, мысль, разум) есть наука о законах, формах и приемах
правильного построения мысли, т.е. мышления, направленного на познание объективного
мира. Основные задачи логики — выявление условий достижения истинных знаний,
изучение внутренней структуры мыслительного процесса, выработка логического
аппарата и правильного метода познания.
Органически связанная с теорией познания, логика представляет собой совокупность
научных дисциплин, главными из которых являются диалектическая и формальная
логика. Это разделение обусловлено наличием двух аспектов мышления —
содержательного и формального.
По своему содержанию мышление есть отражение закономерностей реальной
действительности. Исходя из наиболее общих законов развития природы, общества и
нашего мышления, логика формулирует научный, диалектический метод, учитывающий
объективную диалектику предметного мира и отражение его в человеческом сознании.
Вместе с тем мыслительный процесс имеет свою внутреннюю структуру, он
реализуется в таких естественно сложившихся формах, как понятие, суждение,
умозаключение. Оперирование понятиями, суждениями и получение нового, выводного
знания в умозаключениях составляют формальнологический аппарат мышления.
Логические операции с этими формами и лежащие в их основе формальные законы связи
между понятиями и суждениями изучает формальная логика (Философская энциклопедия.
М.: Сов. энциклопедия, 1964. Т. 3. С. 203—204).
Развиваясь на общественно-трудовой основе, внутренняя структура мыслительного
процесса формировалась в соответствии с закономерностями природы и свойствами
человеческого мозга. Логическая форма обусловлена наиболее общими, чаще всего
встречающимися свойствами, простейшими связями и отношениями реального мира.
Поэтому она закономерно выражает устойчивые черты всякого правильного мышления.
Но мышление есть процесс познавательной деятельности индивида, предмет
междисциплинарных исследований. Например, философия изучает соотношение материи
и мышления, пути познания мира с помощью мышления. Формальная логика
рассматривает основные формы мышления (понятия, суждения, умозаключения).
Социология занимается анализом исторического развития в зависимости от социальной
структуры общества. Физиология изучает мозговые механизмы, с помощью которых
реализуются
акты
мышления.
Кибернетика
рассматривает
мышление
как
информационный процесс, фиксируя общее и различное в работе ЭВМ и в мыслительной
деятельности человека. Психология изучает мышление как познавательную деятельность,
дифференцируя ее на виды в зависимости от уровня обобщения (Краткий
психологический словарь. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1985).
Различают следующие виды мышления:
наглядно-действенное — как первая ступень мышления; характеризуется тем, что
решение задачи осуществляется с помощью реального, физического преобразования
ситуации, опробования свойств объекта;
 словесно-логическое — характеризуется использованием понятий, логических
конструкций;
 наглядно-образное — наиболее полно воссоздает все многообразие различных
характеристик предмета; в образе может быть зафиксировано одновременно видение
предмета с нескольких точек зрения (!!!), устанавливается «невероятное» сочетание
предметов и их свойств; и в этом качестве оно неразличимо с воображением.
Мыслительная
деятельность
побуждается
мотивами
(физиологическими
потребностями, уверенностью в завтрашнем дне, уважением к себе и признанием со
стороны других, реализацией потенциала своей личности, социальными контактами и
пр.). А.Н. Леонтьев утверждает, что развитие мотивов происходит через изменение и
расширение круга деятельности, преобразующей предметную действительность.
Выделяют следующие типы мышления:
 теоретическое — направлено на открытие законов, свойств объекта;
 практическое — связано с постановкой целей, выработкой планов и проектов,
часто развертывающихся в условиях дефицита времени;
 логическое (аналитическое) — связано с анализом действий;
 интуитивное — характеризуется быстротой протекания, отсутствием четко
выраженных этапов, минимальной осознанностью.
Все это (и междисциплинарность исследований мышления, различные виды и типы
его) требует выделения в системном анализе его логических основ. Тем более что в
программе курса «Логика» для вузов системный подход даже не упоминается — это вопервых. Во-вторых, из объема рекомендованного курса в 56 часов лишь 2 часа
посвящается разделу «Проблема. Гипотеза. Теория» — одному из главных в системном
анализе: ведь он направлен только на решение слабоструктуризированных проблем,
понятие которых совершенно отсутствует в курсе Госкомитета по народному
образованию.
Имеется и другая специфика логики системного анализа. Например:
 рекомендуется сравнивать не только два варианта объектов исследования, а все
возможные теоретические альтернативы;
 речь идет не просто о синтезе предметного знания, а о получении системной
картины мира;
 не простое логическое абстрагирование как выделение существенного и
отвлечение от второстепенного, а переход к синергетике;
 не просто обобщение как объединение общих свойств однородных предметов, а
объединение даже живой и неживой природы, материального и духовного, хаоса и
порядка и т.д.;
 суждения и умозаключения не просто в рамках предметного знания, а в рамках
целостных научных, теологических, мифических и прочих знаний.
Основная задача логики системного анализа — открытие путей движения к
достижению новых системных результатов, а не экономических или каких-либо других.
Важнейшей и первоначальной категорией логики является научная проблема. В
научных статьях и монографиях, в научных дискуссиях и на конференциях, в личном
общении ученых — всюду мы сталкиваемся со словом «проблема» в самых различных его
сочетаниях: поставил проблему, решил проблему, разработал проблему, актуальная,
важная, поисковая, прикладная проблема и т.д.
В самом общем случае под проблемой понимается несоответствие между
необходимым (желаемым) и фактическим положением дел.
В науке выбор тематики исследований, предпринимательства, конкретных проблем
— начало всех начал. Никакие усилия ученых, никакая отличная организация работ и

самая современная техника эксперимента не приведут к успеху, если направление поиска
выбрано ошибочно. А между тем вопросам строгого, научно обоснованного подхода к
выбору тематики у нас уделяется весьма скромное внимание.
Использование системного анализа может помочь ликвидировать узкое место,
поскольку одним из ценных его назначений является правильная и четкая постановка
проблемы.
Правильная формулировка проблемы — залог повышения эффективности
общественного и частного производства.
Проблемы различают по степени их структуризации, т.е.:
1.
по ясности, осознанности их постановки;
2.
степени детализации и конкретизации представлений об их составляющих и
взаимосвязях;
3.
соотношению количественных и качественных факторов, отмечаемых в
постановке проблемы.
В соответствии с этим выделяют три класса проблем:
1.
хорошо структуризованные, или количественно сформулированные;
2.
слабо структуризованные, или смешанные, содержащие количественные и
качественные оценки;
3.
неструктуризованные, или качественные проблемы.
Для решения проблем первого класса существует хорошо развитый математический
аппарат исследования операций.
Для решения проблем второго класса нужны системные методы.
Для решения проблем третьего класса применяются эвристические методы. (В
Древней Греции это система обучения путем наводящих вопросов.)
Следовательно, системный анализ и применяется для того, чтобы сначала хотя бы
слабо структуризованную проблему превратить в хорошо структуризованную, к решению
которой можно приложить аппарат исследования операций и теорию оптимизации.
Арсенал методов системного анализа весьма велик, и каждый из методов имеет свои
достоинства и недостатки, а также область применения как по отношению к типу объекта,
так и по отношению к этапу его исследования. Но необходимо отметить, что, к большому
сожалению, в литературе отсутствует классификация этих методов, которая была бы
принята единогласно всеми специалистами. Например, в работе (Черняк Ю.И. Системный
анализ в управлении экономикой. М.: Экономика, 1975) методы системного исследования
делятся на четыре группы: неформальные, графические, количественные и
моделирования. С.А. Саркисян, В.М. Ахундов, Э.С. Минаев в книге «Большие
технические системы. Анализ и прогноз развития». М.: Наука, 1977) также предлагают
четыре группы методов, но совсем другого содержания: экономико-статистические,
экономико-математические, экономической кибернетики и теории принятия решений.
Анализ научно-технической литературы позволяет утверждать, что сегодня
отсутствуют системные методы оценки. Для оценки применяют самые разнообразные, но
локальные методы: экономические, технические, социальные, политические... Наиболее
распространенной является экономическая оценка по критерию эффективности. Но еще
В.И. Ленин утверждал, что категория стоимости «лишена вещества чувственности»
(Ленин В. И. // Полн. собр. соч. Т. 29. С. 154). Кроме того, непонятна, необоснованна
необходимость применения эффективности в качестве критерия оценки.
Нельзя также признать правильным и утверждение многих специалистов о том, что
политические и социальные факторы растворяются в экономической эффективности. Мы
считаем, что каждый из этих факторов имеет относительно самостоятельное значение.
Самостоятельность выражается в том, что, исходя из какого-либо фактора, наиболее
важного в данное время, и конкретных условий, требование достижения максимальной
экономической эффективности может быть нарушено. Например, в интересах обороны
государства размещение некоторых предприятий и производств осуществляется в таких
районах страны, которые по сравнению с другими обеспечивают меньший уровень
производительности труда и экономической эффективности капитальных вложений
(Феодоритов В.Я. Проблемы повышения экономической эффективности производства. Л.:
Лениздат, 1970).
Таким образом, системных методов оценки ТС, учитывающих все существенные
факторы, сегодня нет! Необходимость их срочного создания подтверждается и такой
статистикой.
В свыше 50% обследованных институтов наблюдается невысокий научнотехнический уровень ряда исследований и разработок, что является следствием
некомпетентного и формального проведения технико-экономических обоснований. В
четырех головных НИИ доля работ, связанных с созданием техники будущего, составила
менее 5% от общего объема выполняемых исследований и разработок, что говорит об
отсутствии комплексного подхода к решению проблем. Свыше 50% разработок,
представляемых для внедрения организациями академий наук и высшей школы, не могут
быть рекомендованы для внедрения из-за конструктивных и технологических
недоработок. Всего по стране около 17% создаваемых образцов вообще не доводится до
серийного изготовления, так как в процессе подготовки производства выявляется, что они
требуют дополнительной конструкторской доработки и экспериментальной проверки.
Лишь немногим более 20% изготовленных образцов осваивается в год их создания
(Покровский В.А. Новое в планировании и стимулировании научно-технического
прогресса. М.: Финансы, 1980). В 80-е годы в нашей стране в отраслевых промышленных
институтах и конструкторских бюро предприятий 70—80% исследований было
направлено на совершенствование существующих технических средств (Шеменев Г.И.
Философия и технические науки. М.: Высш. шк., 1979). О чем это говорит?
Прежде всего о том, что мы копируем зачастую, по аналогии с Западом, далеко не
целесообразный для наших условий хозяйствования метод планирования затрат:
подавляющая часть из общих затрат на науку падает не на развитие собственно науки, а
на проектные и конструкторские разработки (до 75%), дающие сразу же гарантированную
прибыль, в то время как теоретический задел еще сомнителен. Этот тезис объясняет
высокую актуальность оценки ТС по их жизненному циклу, особенно ранних этапов ее
создания.
Принципы системного анализа
Принцип — это обобщенные опытные данные, это закон явлений, найденный из
наблюдений. Поэтому их истинность связана только с фактом, а не с какими-либо
домыслами. Из принципов путем логико-математического рассуждения получают в
применении к конкретным ТС бесчисленные следствия, охватывающие всю область
явления и составляющие безукоризненную теорию. Теории такого рода необычайно
прочны и незыблемы: они построены из самого добротного материала — верного опыта и
тонкого рассуждения.В формулировке принципов существует некоторый элемент
условности, связанный с общим уровнем развития науки в данную историческую эпоху.
Поэтому происходит постепенное уточнение принципов, но не их отмена или пересмотр.
По своей структуре методы и принципы имеют общие черты и различия. Метод —
это не фактическая деятельность, а возможные ее альтернативные способы. Принцип —
это постоянно и последовательно применяемый метод. Следовательно, по мере того как
метод теряет свою альтернативность, становится все больше и больше преобладающим
вариантом или даже единственным вариантом действий, тем меньше он метод и тем
больше он принцип. Принцип мы не выбираем, мы ему следуем постоянно.
Известно, что принципы всеобщей связи и развития как основополагающие
принципы диалектики в условиях НТР подвергаются дальнейшему развитию и
конкретизации в применении их к естествознанию и технике. Представляется, что для
более плодотворного использования философских категорий, в том числе и принципов,
необходимо, чтобы между ними и частными естественными и техническими знаниями
(науками) находились связующие звенья. Одним из них и является системный анализ.
Именно он и позволяет реализовать непосредственный контакт, стыковку философских
положений и методов (принципов) конкретных наук.
Еще раз повторим, что сначала системный анализ базировался главным образом на
применении сложных математических приемов. Спустя некоторое время ученые пришли к
выводу, что математика неэффективна при анализе широких проблем со множеством
неопределенностей, которые характерны для исследования и разработки техники как
единого целого. Об этом говорят многие ведущие специалисты-системщики (Черняк Ю.
И. Системный анализ в управлении экономикой. М.: Экономика, 1975; Морозов В. Д.
Научно-техническая революция и диалектика. Минск: Высш. шк., 1976; Квейд Э. Анализ
сложных систем. М.: Сов. радио, 1969 и др.). Поэтому стали вырабатываться концепция
такого системного анализа, в котором делается упор преимущественно на разработку
новых по своему существу диалектических принципов научного мышления, логического
анализа сложных объектов с учетом их взаимосвязей и противоречивых тенденций. При
таком подходе на первый план выдвигаются уже не математические методы, а сама логика
системного анализа, упорядочение процедуры принятия решений. И видимо, не случайно,
что в последнее время под системным подходом зачастую понимается некоторая
совокупность системных принципов. Какие же основные принципы системного анализа
могут лечь в основу теории оценки ТС?
Применительно к решаемой проблеме рассмотрим один из необходимых принципов
системного анализа — принцип оптимальности. Известно, что характерной чертой
современного развития (а развитие — это один из принципов диалектики!) является выбор
наиболее подходящего варианта ТС. В живой природе подобное совершается в виде
естественного отбора, хотя имеет место и искусственный отбор, например в деятельности
селекционеров. В развитии ТС мы также должны иметь дело с отбором. В ходе
технического освоения научных достижений важно выбирать такие творческие решения,
которые являются лучшими по комплексу показателей для заданных условий. Но что
значит «лучшие»? Разные авторы каждый по-своему определяет этот термин Как
воспользоваться такими определениями в каждом конкретном случае — неизвестно.
Развитие методов системного анализа позволило внести в принцип оптимальности
новое содержание. «Задача заключается не в том, чтобы найти решение лучше
существующего, а в том, чтобы найти самое лучшее решение из всех возможных» С точки
зрения системного анализа в такой задаче наиболее интересным становится
методологический аспект. Если раньше оптимизация была связана в основном только с
анализом, то в настоящее время она невозможна при требовании своей полноты без
использования методов синтеза. Необходимость синтетических методов вытекает из
принципа эмерджентности (Эшби У. Росс. Введение в кибернетику. М.: Изд-во иностр.
лит-ры, 1959), который является дальнейшим развитием оптимальности. Этот
сравнительно новый и малоизвестный принцип системного анализа выражает следующее
важное свойство системы: чем больше система и чем больше различие в размерах между
частью и целым, тем выше вероятность того, что свойства целого могут сильно
отличаться от свойств частей. Данный принцип подчеркивает возможность несовпадения
локальных оптимумов целей отдельных частей с глобальным оптимумом цели системы.
Поэтому он указывает на необходимость в целях достижения глобальных результатов
принимать решения и вести разработки по совершенствованию систем не только на
основе данных анализа, но и их синтеза.
Следует отметить, что принцип эмерджентности является выражением закона
материалистической диалектики — перехода количества в качество.
Принцип системности выступает как одна из граней диалектической философии,
как конкретизация и развитие диалектического метода. «Чтобы действительно знать
предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и опосредствования. Принцип
системности предполагает подход к новой технике как к комплексному объекту,
представленному совокупностью взаимосвязанных частных элементов (функций),
реализация которых обеспечивает достижение нужного эффекта, в минимальные сроки и
при минимальных трудовых, финансовых и материальных затратах, с минимальным
ущербом окружающей среды... Он предполагает исследование объекта, с одной стороны,
как единого целого, а с другой стороны, как части более крупной системы, в которой
анализируемый объект находится с остальными системами в определенных отношениях.
Таким образом, принцип системности охватывает все стороны объекта и предмета в
пространстве и во времени!
Принцип иерархии [иерархия от гр. священная власть — порядок подчинения
составных нижестоящих элементов и свойств вышестоящим по строго определенным
ступеням (иерархическая лестница) и переход от низшего уровня к высшему] есть тип
структурных отношений в сложных многоуровневых системах, характеризуемых
упорядоченностью, организованностью взаимодействий между отдельными уровнями по
вертикали. Иерархические отношения имеют место во многих системах, для которых
характерна как структурная, так и функциональная дифференциация, т. е. способность к
реализации определенного круга функций. Причем на более высоких уровнях
осуществляются функции интеграции, согласования. Необходимость иерархического
построения сложных систем обусловлена тем, что управление в них связано с
переработкой и использованием больших массивов информации, причем на нижележащих
уровнях используется более детальная и конкретная информация, охватывающая лишь
отдельные аспекты функционирования системы, а на более высокие уровни поступает
обобщенная информация, характеризующая условия функционирования всей системы, и
принимаются решения относительно системы в целом. В реальных системах
иерархическая структура никогда не бывает абсолютно жесткой в силу того, что иерархия
сочетается с большей или меньшей автономией нижележащих уровней по отношению к
вышележащим, и в управлении используются присущие каждому уровню возможности
самоорганизации.
Принцип интеграции (интеграция — от лат. целостность, объединение в целое
каких-либо частей или свойств, восстановление) направлен на изучение интегративных
свойств и закономерностей. А интегративные свойства появляются в результате
совмещения элементов до целого, совмещения функций во времени и в пространстве!
Синергетический эффект — эффект совмещения действий. Например, в роторноконвейерных линиях совмещаются транспортные и обрабатывающие функции — эффект
их вам известен! А теперь совместите ЛА с ПУ, БАСУ с носителем комплекса и т.д.
Принцип формализации (формальный — относящийся к форме, в
противоположность сущности, т. е. несущественный) нацелен на получение
количественных и комплексных характеристик.
Эти классические принципы системного анализа, носящие прежде всего
философский характер, постоянно развиваются, причем в разных направлениях. Ниже
представлены те основные принципы и идеи, которые наиболее тесно связаны с
совершенствованием управленческой практики, особенно при принятии крупных решений
в сфере экономики США (Арбатов Г. А. Вступительная статья к книге «США:
современные методы управления», 1971).
1. Процесс принятия решений (ППР) должен начинаться с выявления конечных
целей, которые хотят достичь. Эта идея может быть сочтена элементарной, простым
правилом здравого смысла, но и весь СА, по мнению американского ученого А. Энтовена,
представляет собой просвещенный здравый смысл. Особенно острая потребность в СА
возникает тогда, когда хочется многого, а возможности и средства ограничены. В этих
условиях важна упорядоченная процедура определения целей — выяснение их
приоритетов и иерархии, соподчиненности, взаимной связи и т. д.
2. К каждой крупной задаче необходимо подходить как к сложной системе, т. е.
выявляя все взаимосвязи и последствия того или иного решения — как по вертикали (по
времени), так и по горизонтали (с точки зрения влияния на другие отрасли экономики, на
политику и т.д.). Идея системы в том и состоит, что изменения в одном ее элементе
вызывают цепную реакцию изменений в других. Надо отметить, что в эволюции
управления в начале 1970-х годов произошел существенный сдвиг. Долгое время эта
эволюция шла в направлении все более узкой специализации — функции дробились,
становились все более специальными и узкими. Это начинало заводить управленческую
деятельность в очевидный тупик. Именно поэтому уже в те годы лозунгом дня стала
интеграция, т. е. попытки охватить весь комплекс проблем, заранее предугадать всю
систему взаимодействий и взаимозависимостей и учесть не только прямые, но и
косвенные, не только непосредственные, но и отдаленные последствия принимаемых
решений.
Расширение масштабов мирового хозяйства и усложнение взаимосвязей между
входящими в него элементами в условиях высоких темпов социального и научнотехнического прогресса объективно приводят к тому, что ряд крупных проблем не может
быть эффективно решен с помощью изолированных частных мер (предметных знаний!)
или систем только отраслевого либо только территориального управления (тоже
предметных знаний, только более широких). В первую очередь это относится к
проблемам, охватывающим смежные сферы и требующим всесторонней объективной
оценки (социальной, экономической, технической, политической и пр.).
3. При подготовке решения обязательно выявление возможных альтернатив, т. е.
разных путей к целям, разных методов решения каждой задачи, анализ достоинств и
недостатков каждого из них, с тем чтобы можно было выбрать оптимальный, т. е. в
данных условиях самый лучший.
Важно, чтобы набор основных альтернатив представлялся высшему руководству —
тем, кто принимает окончательные решения, будучи свободным от ведомственных
соображений и имея более широкий взгляд на совокупность всех существенных в данном
случае факторов.
Естественно, что речь идет об обоснованных альтернативах, подготовленных таким
образом, чтобы были видны плюсы и минусы каждой из них, относительные достоинства
и недостатки. Это предполагает, в частности, в ыработку объективных критериев оценки
различных вариантов решения, дающих возможность сравнить эти варианты и таким
путем выбрать наилучший. Американской наукой определен ряд таких критериев в
зависимости от сферы применения (стоимость — эффективность, стоимость — выгода и
др.).
4. Механизм управления должен быть подчинен цели или задаче, которая
реализуется с его помощью, т.е. структура организации приспосабливается к цели, а не
наоборот. Этот принцип получает в практике управления все более распространение в
противовес традиционной функциональной организации. Все более типичной структурой
организации в промышленности и сельском хозяйстве становится программно-целевая,
т.е. специально приспособленная для решения поставленной задачи, способная создать
надежное организационное обеспечение для реализации решения. Организационные
структуры при этом стараются создавать гибкие, легко приспосабливающиеся к
специфике программы, способные совершенствоваться, так сказать, на ходу.
5. Принцип «скользящего» планирования и финансирования состоит в том, что в
рамках долговременной программы, рассчитанной на достижение той или иной конечной
цели, устанавливаются среднесрочные планы, которые каждый год сдвигаются на год.
Например, в США в ряде областей деятельности на федеральном уровне утвердилась
практика составления планов на 5 лет (особенно в области военного строительства). Но
эти планы, как правило, рассчитываются на 5 лет вперед каждый год: скажем, план на
1998 — 2002 гг. будет в этом случае выглядеть как план на 1998 г. плюс четыре
последующих года и т. д.
Такой порядок составления планов и финансирования дает в сравнении с «жестким»
сроком планирования, не сдвигающимся от года к году, ряд преимуществ. Одно из них
состоит в том, что предприятия и отрасли в каждый момент знают свои перспективы на
несколько лет вперед. При жестком же планировании они могут иметь такие перспективы
лишь в первом году программы, а в последнем году перспектива будет ясна лишь на один
год или несколько месяцев. Другое преимущество заключается в том, что открывается
возможность постоянно вносить в планы, без их ломки, необходимые коррективы,
связанные с новыми открытиями, изменениями в экономике и пр. Открывается широкая
возможность как бы для обратной связи — не только от плана к практике, но и от
практики к плану.
Каждая из перечисленных идей (принципов), даже отдельно взятая, при своем
практическом осуществлении может дать определенный эффект. Но эффект возрастает,
если они применяются в комплексе. Тогда эти идеи превращаются в определенную
систему принятия решений и управления, позволяющую более эффективно руководить
сложными программами. При этом процесс управления расчленяется на следующие
элементы:
 выявление и обоснование конечных целей и уже на этом основании —
промежуточных целей и задач, которые необходимо решать на каждом данном этапе;
 выявление и сведение в единую систему частей решаемой задачи, ее взаимосвязей
с другими задачами и объектами, а также последствий принимаемых решений;
 выявление и анализ альтернативных путей решения задачи в целом и ее отдельных
элементов (подзадач), сравнение альтернатив с помощью соответствующих критериев,
выбор оптимального решения;
 создание (или усовершенствование) структуры организации, призванной
обеспечить выполнение принимаемой программы, с тем, чтобы она с наибольшим
эффектом обеспечивала реализацию принимаемых решений;
 разработка и принятие конкретных программ финансирования и осуществления
работ — как долговременных, рассчитанных на весь срок, необходимый для реализации
поставленных перед собой целей (этот план может быть и ориентировочным, своего рода
прогнозом), так и средне- и краткосрочных.
На этой основе в США начались попытки внедрения новых систем управления в
деятельность государственного аппарата. В качестве пионера выступило военное
ведомство. Основные принципы были внедрены в систему планирование —
программирование — разработка бюджета (ИПБ), которая стала главным инструментом
всего военного строительства. Если говорить коротко, система ППБ — это система
принятия решений по государственным программам и распределения ресурсов. Основное
ее назначение — ликвидация разрыва между стратегическим и текущим планированием, а
также увязка планирования с финансированием конкретных мероприятий
Лекция 7 Синергетика как общенаучное методологическое направление
Детерминизм П.С.Лапласа в развитии классической науки и теоретико-вероятностная
общенаучная парадигма в полемике классической и неклассической науки
Мир хаотичен и непредсказуем или упорядочен согласно физическим законам и мы
можем понять это на основе экспериментальных данных? Случайно ли все происходящее
или же обусловлено причинами, из которых нам суждено познать лишь немногие?
Являются ли свобода и случай иллюзией, вызванной нашим незнанием всех имеющихся
фактов? Эти вопросы напрямую связаны с религией, нравственностью, а также с наукой и
нашим общим пониманием природы реальности (метафизики). Однако, как показали
предыдущие рассуждения, связь эта далеко не проста. Мы определили, что научные
законы разрабатываются посредством метода индукции, основанного на данных опыта и
наблюдения. Поэтому их можно рассматривать как наилучшее истолкование фактов, но не
единственно возможное. Эти законы не обладают абсолютной достоверностью
логического доказательства, имея лишь определенную степень вероятности сообразно
фактам, на которые опираются. Становление науки в XVII—XVIII веках со всей
очевидностью показывает, что основу ее составляли разумность, порядок и
предсказуемость. Объяснение событий игрой случая, судьбой или волей богов считалось
предрассудком, который должен был устранить рационализм молодой науки.
Детерминизм
С развитием современной науки укрепилось мнение, что мир предсказуем и
постижим. Это мнение составило основу того направления мысли, которое мы привыкли
соотносить с веком разума. Как мы уже упоминали в историческом экскурсе во введении
книги, становление физических наук, в частности открытия Ньютона, привело к созданию
образа мира в виде некоего механизма, функционирование которого подчиняется законам
природы. И английский эмпиризм, и немецкий идеализм соглашались с исходной
предсказуемостью и обусловленностью вещей. Так, Юм считал внешне случайное
событие лишь знаком того, что мы не способны познать все действующие при этом силы.
В пределах эмпирического метода ему все представлялось обусловленным физическими
законами. Он отмечал: «По общему признанию философов, то, что профаны называют
случайностью, есть не что иное, как тайная и скрытая причина». Трактат о человеческой
природе Кант, придерживаясь совершенно иной точки зрения, подтверждает правильность
и необходимость рассматривать все в мире как причинно обусловленное. Для такого
вывода не столь важно, проверяется ли он эмпирически или же предполагается
человеческим умом; главное, что нет места случайному явлению или непредвиденному
событию, все либо известно и предсказуемо, либо изначально возможно. Классическая
формулировка подобного взгляда дана Пьером Лапласом1 (1749—1827), который считал,
что, зная все действующие причины и изучив отдельное событие или вещь, можно
описать все, что произошло и что произойдет. Мироздание воспринималось им как
единый предсказуемый механизм: «Ум, которому были бы известны для какого-либо
данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее
составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить
эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной
наравне с движениями мельчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него
недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором».
Опыт философии теории вероятностей детерминизм можно толковать двояко:
• как теоретическую возможность объяснить любой выбор человека;
• как концепцию, согласно которой все является частью единой цепи причинности.
Если первая трактовка относится к морали, то вторая представляет особый интерес для
философии науки.Если считать верным второе представление, то выходит, что всякий наш
выбор оказывает серьезное влияние на будущее, ведь даже при допущении свободы
выбора сам выбор тотчас предстает звеном цепи причин. Это допускает личную свободу
в том смысле, что не требует полной обусловленности будущего прошлым (позиция
Лапласа). Но стоит данное понятие сочетать с первым представлением детерминизма — о
предсказуемости выбора, как окажется, что свобода либо является иллюзией, либо не
принадлежит физическому миру (то есть умственная деятельность не подчиняется
физическим законам).
Поскольку все подчиняется законам природы, а не является случайностью или
результатом свободного выбора, постольку следует принять эту данность без каких-либо
доказательств.
Но как же тогда быть с человеческой свободой? Что значит выбор в мире, где все
обусловлено? Решить эти вопросы помогла выдвинутая Рене Декартом2 (1596—1650)
концепция о дуализме ума и тела. Телу свойственна протяженность в пространстве и
времени и подчиненность законам природы. Ум, хотя и связан с телом, лишен
пространственной протяженности, а значит, свободен от обусловленности физическими
законами. Картезианский дуализм в период становления современной науки привел к
механистическому
восприятию
Вселенной,
полностью
обусловленной
и
предопределенной, где каждое движение теоретически предсказуемо. Люди с видимой
свободой могут мыслить и действовать в подобном мире, поскольку человеческий разум
не принадлежит ему, совершенно от него обособлен. Философ и математик Готфрид
Лейбниц 3 (1646— 1716) был выразителем иной точки зрения на детерминизм. Он
утверждал, что перемена в любой отдельной вещи в мире потребует изменения во всем
остальном. Мир может стать иным, и это происходит всякий раз, когда в нем меняется
хотя бы что-то одно. Почему же тогда мы ощущаем свободу? Лейбниц отвечал так: не
обладая беспредельным умом, мы не в состоянии познать все те силы, что управляют
нашими действиями, и потому полагаем, что свободны.
По мнению Канта, разум постигает явления посредством понятий (пространства,
времени и причинности), которые налагает на опыт. Следовательно, мы можем говорить,
что все имеет свою причину, не из-за способности проверить совершенно все, а из-за
особенностей нашего ума, который навязывает представление о причинности, — это
единственный
способ
разумного
постижения
мира.
Кроме того, выбор определяется нашими желаниями, верованиями и побуждениями.
Стоит его сделать, как возникают неизбежные последствия. С точки зрения выбирающего
субъекта, это свобода, но с позиции наблюдателя (здесь имеется в виду наблюдение
побуждений и сплетения действий в цепь причин), все вписывается в некий образ в
феноменальном мире, образ, автоматически побуждающий человека искать причинную
обусловленность. Лейбниц, и Кант находились в условиях господства рационального и
научного взгляда на мир (нашедшего свое классическое выражение в ньютоновой
физике). Они пытались объяснить ощущение свободы в этом мире. Кант считал, что такое
возможно лишь при сугубом разграничении вещей-в-себе и вещей, которые даются нам в
ощущениях: первые свободны, вторые обусловлены. Для Лейбница свобода — обман,
порождаемый незнанием совокупности причин, воздействующих на нас. Если для Декарта
и Канта свобода реальна, то для Лейбница нет. Это сближает его с более радикальными
взглядами на детерминизм, которые появились в XIX—ХХ веках.
Однако к XIX веку под детерминизмом подразумевалось отсутствие у действующего
субъекта всякой свободы. Детерминизм просто означал веру в то, что все обусловлено
неумолимой цепью причин. Исходя из этого, делался вывод, что и сам разум
предопределен, а не просто подвержен влиянию. Если для Канта существовало два мира, в
одном из которых «Я» могло быть свободным, то к концу XIX века остался только
детерминированный мир, где свобода была всего лишь иллюзией, вызванной
невозможностью понять обусловливающие силы.
Научный детерминизм
В Мировых загадках (1899) Эрнст Геккель утверждал, что все, в том числе
мышление, есть порождение материального мира, полностью управляемое и
обусловливаемое его законами. Свобода — это иллюзия, научный материализм —
единственно верное истолкование действительности. Данный взгляд отразил и успехи
науки конца XIX века, и ее пределы. В это время большинство ученых стали более
осторожны. Мы уже говорили о том, что многие явления в физике (например, поведение
ядерных частиц) и в биологии (генетические мутации) носят, по всей видимости,
случайный характер. Случайность заменяет строгую предсказуемость. Кроме того, стоит
произойти случайному событию, как все прочее следует из него по необходимости.
Классическое определение этого дуализма реальности дал Жак Моно 4 (1910—1976) в
своей книге Случайность и необходимость (1970): «Чистая случайность, абсолютно
свободная, но слепая, лежит у самых корней величественного древа эволюции, и в итоге
человек наконец познает, что он одинок в бесчувственных глубинах Вселенной... Ни его
судьба, ни моральный долг не были предписаны заранее». Моно заявляет, что все древо
эволюции, которое представляется неким плодом Промысла, может быть обусловлено
действием физических законов в условиях многочисленных случайностей,
подбрасываемых генетической мутацией.
Принцип неопределенности
Принцип неопределенности Гейзенберга, согласно которому можно определить либо
положение, либо скорость частицы, но невозможно точно узнать обе эти величины
одновременно, часто приводится в качестве примера свободы, присущей самой сути
квантовой физики, что делает детерминизм в общем несостоятельным. Однако не следует
спешить с выводами. Отчасти потому, что в спорах между Эйнштейном и Бором в 30-е
годы наблюдается некоторое различие в толковании того, что отражает подобная
неопределенность — саму реальность или только нашу способность познать ее. Нам
также известно, что в глобальном масштабе природа соразмерна и предсказуема, даже
если отдельные ядерные частицы неопределенны. Наше ощущение свободы можно
объяснить с помощью случая (особое стечение обстоятельств, когда мы ощущали себя
совершающими свободный выбор) и необходимости (силы, в которых мы задним числом
усматриваем факторы, определившие наш выбор).
Вероятность
Рассматривая классическое определение проблемы индукции (например, у Юма), мы
видели, что не может быть полной достоверности, а может быть лишь все возрастающая
степень вероятности. Для вывода общей теории из наблюдений требуется выйти за
пределы самих фактов, основанных на допущении, что мир предсказуем и единообразен,
и чем больше собрано данных в пользу гипотезы, тем вероятней, что последующий факт
подтвердит ее. Но никакое конечное число свидетельств не может гарантировать
выведения абсолютного закона. За исключением Моно, все упомянутые в настоящей главе
мыслители творили в XIX веке. Вопросы свободы и предопределения — особенно в этике
и философии религии — решались в значительной мере исходя из суждений той поры. Но
уже тогда произошли существенные перемены, особенно в сборе и анализе данных о
народонаселении, приведшие к совершенно иному подходу к закономерности и
детерминизму, подходу, положившему начало индетерминизму, то есть вероятности
действовать в частных случаях, тогда как общим статистическим теориям отводилось
место в условиях больших чисел. Все это не только повлияло на развитие социальных
наук, но и сыграло существенную роль в становлении современной физики — в
частности, квантовой теории. В XIX веке появилось большое количество статистических
данных о жизни и смерти людей. Использование этих сведений позволило выводить
законы о человеческом поведении, так же как опытные данные послужили основой для
физических законов. Мы убедимся позднее, что научное исследование человечества
стимулировало
прогресс
социальных
наук.
Ян Хакинг 5 (р. 1936) в книге Укрощения случайности (1990) показал возрастающую
роль статистических исследований, а также каким образом случайное событие частного
порядка входит в массив данных, рассматриваемых как часть общей статистической
закономерности. Это имеет существенное значение для понимания детерминизма,
поскольку теперь мы располагаем законами, основанными не на анализе отдельных
событий, а на статистике, которая подытоживает огромное число данных. Разумеется,
статистику нельзя употребить для доказательства частного случая, она может только
показать его статистическую вероятность.
Безусловно, это имеет значение для наук о человеке. Однако обратите внимание и на
вытекающее отсюда более общее следствие: научные законы работают на уровне средних
статистических величин, но не имеют возможности предсказывать, что произойдет в
каждом отдельном случае. Статистические данные дают точную картину состояния
общества в целом, но они не могут отобразить действия отдельного человека внутри
данного общества. Иначе говоря, законы способны работать на различных уровнях. То,
что представляется предсказуемым, даже предопределенным, детерминированным на
одном уровне, на другом определяется индетерминизмом и непредсказуемостью.
Результаты статистического анализа показывают закономерности, позволяя при этом
изучать индетерминизм на уровне отдельного явления. При доказательстве общей теории
нет необходимости утверждать, что она определяет происходящее в каждом случае,
следует ограничиться лишь тем, что эта теория определяет вероятность наступления чегото.
Наука сегодня может оперировать вероятностями. Подобное, пожалуй, позабавило
бы Ньютона, но для физики ХХ века это весьма характерно. Более того, присущий самим
статистическим данным элемент случайности согласуется с ходом индуктивного
заключения, приводящего к созданию теории Вероятность уместна и в тех случаях, когда
теории усовершенствуются или отклоняются. Мы уже видели, какие споры велись о
достоверности теорий, на примерах с противоречивыми фактами. Это один из пунктов
разногласия между позицией Поппера и Куна и позицией Лакатоса. Раз мы имеем дело с
вероятностью, вовсе не обязательно, чтобы каждый факт соответствовал теории, нужно
лишь, чтобы теория в статистическом плане отражала происходящее при оценке некоего
массива данных.
Нечто подобное можно сказать и о физических явлениях. С одной стороны, они
кажутся невероятными, но при научном рассмотрении оказываются просто неизбежными.
Дюркгейму законы, познаваемые с помощью статистики, представлялись некой силой,
достаточной для проявления в ряде случаев, но не овладевающей отдельным человеком.
Некоторые могут воспринимать эту силу, другие — нет, однако статистическое число тех,
на кого она действует, предсказуемо.
акой подход равносилен теории влияния.
Статистические законы фактически описывают степень влияния обстоятельств на
отдельных людей. Степень этого влияния зависит от множества факторов. Поэтому
отдельный человек непредопределен и непредсказуем, тогда как общая тенденция
поддается количественному определению.
Вычисление вероятности Томас Байес 6 (1702—1761) утверждал, что вероятность
некоего события можно выразить математически и подобные уравнения необходимы для
обоснования предпосылок индукции. «Байесианство», то есть общая теория вероятности,
ставшая влиятельной силой в философии науки ХХ века, основывается на его трудах.
Исходно здравомыслящий человек полагает X достоверным в той степени, в какой он
убежден в невозможности не-Х, и, таким образом, сумма вероятностей двух
противоположных событий всегда составляет единицу. Это, пожалуй, и так очевидно. Но
Байес идет дальше, оценивая то, какой факт может изменить эту убежденность.
Действительно, единичный факт события Y не уничтожит сразу и полностью веру в X.
Скорее убежденность в наступлении X должна предстать в виде вероятности,
пропорциональной допущению наступления обоих событий — X и Y. Иначе говоря, с
появлением нового факта вы не отвергаете полностью все свои представления, а просто
видоизменяете их с учетом новых данных. Иными словами если теория X предсказывает
наступление события Y, то степень, в какой свидетельствующий об Y факт подтверждает
теорию X, будет зависеть от вероятности того, что Y произойдет в любом случае, даже
если теория X ошибочна. Если верно последнее, то теория X слабо подтверждается
данным фактом, пусть она даже и предсказала его. Но если наступление события Y крайне
маловероятно в случае верности X, тогда это событие служит весьма сильным
подтверждением данной теории. Говоря упрощенно, бесполезно надеяться на
подтверждение новой теории лишь на том основании, что она предсказывает завтрашний
восход Солнца. Если это происходит в любом случае, то данное событие не может
существенно повысить вероятность ее верности. Вернемся к известному примеру
наблюдений Эддингтона за солнечным затмением, которые подтвердили эйнштейновскую
теорию об отклонении идущего от далеких звезд света под действием сил тяготения
Солнца. Без учета теории Эйнштейна вероятность отклонения лучей света в данном
случае была бы очень мала, поскольку свет всегда представлялся движущимся по прямой.
Поэтому наблюдение этого события послужило лучшим подтверждением верности
эйнштейновской теории относительности. Наибольшее распространение получила
субъективная версия байесианства, согласно которой рассчитанные величины вероятности
соотносятся со степенью уверенности ученых в своих теориях. Иначе говоря, данный
подход позволяет убедиться в том, стоит ли верить в истинность теории.
Определение места хаоса и порядка
Представления о мире, где всем заправляет случай и все находится в состоянии
непрерывного изменения, далеко не новы. У древних такого взгляда придерживался
Эпикур. Отношение эпикурейцев к жизни и нравственности основывалось на допущении,
что мир не отражает некую постоянную соразмерность или целесообразность (как
утверждали стоики), а управляется случаем.М ы уже говорили о непредсказуемости в
поведении отдельных ядерных частиц (или даже об их неизмеримости), хотя достаточно
большое число таких частиц позволяет рассчитать статистическую вероятность.
Обращаясь же к теории хаоса, мы наблюдаем в некотором роде совершенно иную
картину. Если традиционно для получения вероятностного результата мы изучаем
поведение больших совокупностей и делаем статистические выводы, то для теории хаоса
характерен
противоположный
подход:
исследуется
влияние
накапливаемых
микроскопических изменений на систему в целом. Теория хаоса рассматривает то, как
самые малые изменения приводят к совершенно неожиданным последствиям, делая
невозможными прогнозы. Доступным языком это изложено в 60-х годах в работах
Эдварда Лоренца 7 (р. 1917), изучавшего воздействие турбулентности в динамических
системах. Он описывает хаос как чувствительность к начальным условиям8, дав наиболее
известный его образ: взмах крыла бабочки в Китае, приводящий к урагану в Нью-Йорке.
Хаос возникает из системы с постоянной обратной связью, усиливающей по нарастающей
начальное изменение. Бытовым примером зависимости от начальных условий может
послужить игра в кегли. Несмотря на ваше умение направлять шар, всегда присутствует
незначительная вероятность изменения угла, под которым вы бросаете свой шар, и оно
увеличивается по мере продвижения шара вдоль линии броска. При ударе первая кегля
опрокидывается вправо либо влево, и направление шара чуть отклоняется. С этого
момента за какую-то долю секунды кегли начинают падать в разные стороны, иногда
задевая те, что стоят рядом. Картину падения кеглей каждый раз предсказать трудно из-за
небольших колебаний угла, под которым шар отделяется от руки бросающего. Даже те,
кому уда ется постоянно сбивать кегли, на самом деле каждый бросок совершают поновому и кегли никогда не падают одинаково.
В по-настоящему чувствительной (неустойчивой) системе количество возможных
изменений выходит далеко за пределы примитивного примера с кеглями. Каждое
малейшее изменение усиливается лавинообразно, вызывая совершенно непредсказуемый
результат. Даже при математически просто описываемых процессах прогноз оказывается
невозможным. Вот и получается хаос. Однако небольшие изменения порой могут
проявиться совершенно особым образом (в виде странных аттракторов, фракционных
структур и самоорганизации). Теория сложности тесно связана с именем Ильи Пригожина
9 (р. 1917) (Познание сложного. Введение (совместно с Г. Николисом). М.: Мир, 1990). Ее
положения способствуют нашему пониманию многих областей знания, например
эволюции. Теория сложности занимается изучением структуры, порядка и устойчивости.
Мир действительно заполнен сложными структурами, которые состоят из меньших,
далеко не всегда предсказуемых частей (например, элементарные частицы). Чем это
вызвано? Согласно теории сложности, большое число отдельных небольших изменений,
постепенно накапливаясь, вызывает появление некой упорядоченной структуры. Можно,
например, посредством компьютерного моделирования показать, как сложные живые
организмы собирают сами себя простым перебором возможных соотношений. Это
позволило бы объяснить, почему природа может иметь вид некоего замысла, даже, как
представляется, в отсутствие создателя. Сложные модели, которые мы считаем чьим-то
творением, оказываются результатом большого числа простейших действий.
Сложность и неупорядоченность Согласно второму началу термодинамики,
происходит постепенный рост случайности и неупорядоченности: все постепенно теряет
энергию и останавливается. Почему же тогда возрастает сложность? Доказано, что такое
невозможно в замкнутых системах, а допустимо лишь в системах диссипативных
(механических). Это системы, которые открыты внешнему миру и берут из него энергию.
Если человека полностью изолировать от внешней среды, он быстро умрет. Человеческий
организм — сложнейшая система — функционирует лишь благодаря постоянной связи с
окружающим миром. Поэтому, несмотря на возможность всеобщего постепенного
затухания, связанного с ростом неупорядоченности и энтропии, могут присутствовать
ячейки
и
с
возрастающей
сложностью.
Принципы, определяющие работу сложной сущности, проявляются лишь на
соответствующем уровне сложности.
Прекрасным примером самоорганизующейся системы служит ДНК. Она обладает
способностью создавать более сложные структуры. Кроме того, она несет огромное
количество информации, которая, насколько нам известно, напрямую не участвует в
определении свойств организма. Так что ДНК явно противоречит второму началу
термодинамики, создавая систему большей сложности. ДНК сама не «собирает» организм,
она просто дает команды, позволяющие ему «собирать» самого себя. Это и есть
воплощение сложности. Изучение сложности прямо противоположно редукционистскому
подходу. Сложная система работает на уровне своей максимальной, а не минимальной
сложности. Если вы хотите знать, почему образуются пробки на трассе, не начинайте с
изучения работы двигателя внутреннего сгорания. Посмотрите, как эксплуатируются
автомобили.Возникает существенный вопрос: нужно ли в сложной системе усматривать
наличие некоего замысла, искать внешнюю творческую силу — например, Промысл
Божий? Пол Чарлз Дейвис10 (р. 1946) и другие полагают, что теория сложности служит
подтверждением космического замысла. Свидетельства этого замысла наш взор видит
повсюду. Но они не могут больше служить доказательством существования внешней
созидающей силы. Налицо некое воплощение замысла, который сам себя реализует и
проявляется в макроскопических масштабах, даже там, где микроскопические изменения
внушают
мысль
о
господстве
случая.
Синергетический подход к построению семиотических моделей и их связи с
реальностью
Этапы разработки системы выделяются в соответствии с членением
системотехнической деятельности по объекту. В ходе проектирования представление о
сложной технической системе изменяется. Происходит последовательная конкретизация
моделей
этой
системы.
Рассмотрим этот способ описания системотехнической деятельности на примере работы
У. Гослинга "Проектирование технических систем". В ней представлены общие
процедурные правила создания систем на различной материальной основе.
Системотехническая деятельность рассматривается как процесс синтеза функциональной
модели системы и затем ее преобразования в структурную модель (или ее реализации).
Каждый этап связывается с определенными средствами символического и графического
представления системы. Функциональная модель воспроизводит протекание в реальной
системе субстанции (вещества, энергии или информации), т.е. преобразует входную
субстанцию в выходную адекватно функционированию реальной технической системы.
Гослинг назвал такую модель поточной системой. Здесь могут вводиться определенные
промежуточные преобразования, т.е. описываться операции, которые выполняет каждый
элемент системы по отношению к внутреннему потоку. В качестве функциональных
моделей могут быть использованы, например, алгебраические модели.
Структурные модели делятся на диаграммы протекания субстанции и блок-схемы.
Диаграмма протекания субстанции показывает последовательность операций (более
детально, чем это дано в функциональной модели, где строгая последовательность может
и не соблюдаться) и дает минимум информации о плане построения системы:
идентификацию элементов и схему связей. В блок-схеме даны форма субстанции на
входах одного и выходах другого элемента. Для этой цели используются особые элементы
- трансдьюссеры - преобразователи формы субстанции.
Функциональные модели могут быть получены тремя способами. В первом и во
втором случаях предварительно существует прототип системы. В первом случае он дан в
виде блок-схемы, а во втором - в виде последовательности инструкций. На блок-схеме
может быть получена диаграмма протекания субстанции, а из нее - функциональная
модель. Из последовательности инструкций сначала строятся поточные диаграммы для
различных групп инструкций, которые затем собираются в единую функциональную
модель. В третьем случае такого прототипа системы нет. Функциональная модель может
быть получена либо с помощью аналогий, либо задача сводится к подсистемам, либо
модель составляется с помощью модификации некоторых элементов доступной системы.
Наконец, возможно изменение проблемы, если функциональная модель не может быть
получена ни одним из указанных выше способов. На этапе реализации функциональная
модель представляется в виде поточной диаграммы. С помощью перестановки блоков,
замены нескольких блоков одним, разделением одного блока на несколько блоков,
эквивалентным изменением связей между блоками и т.п. из функциональной модели
получается множество поточных диаграмм. Чтобы реализовать некоторые поточные
диаграммы, проектировщику необходим каталог элементов, из которого выбираются
системные элементы, имеющие свойства, как можно более близкие к свойствам
идеализированных элементов поточных диаграмм. В результате получается блок-схема,
соответствующая техническим условиям, сформулированным в техническом задании.
Важно подчеркнуть, что для создания системы недостаточно какого-либо одного
описания, необходимо сочетание блок-схемы, поточной диаграммы и функциональной
модели. В процессе проектирования они постоянно корректируются и подгоняются друг к
другу за счет возвращения на предыдущие стадии. В результате получается некоторое
целостное описание системы, составляющие которого взаимно дополняют друг друга.
Членение системотехнической деятельности по объекту во многом зависит от того,
каким образом представляется инженером-системотехником сама сложная техническая
система. Такое членение определяется не только объектными характеристиками, но и
возможностями проектирования, изучения, изготовления этой системы. Оно используется
для организации функционирования подсистем и объединения их в единую систему. При
членении системотехнической деятельности в соответствии со структурой технической
системы обычно выделяются следующие ее этапы: макропроектирование (или, иными
словами,
внешнее
проектирование),
микропроектирование
(или
внутреннее
проектирование), а также проектирование окружающей среды, которое связано с
формулировкой целей системы; разбивка системы на подсистемы (т.е. разделение и
распределение функций); проектирование подсистем; изучение их взаимодействия и
интеграция системы.
Второй способ описания системотехнической деятельности заключается в
выделении в ней последовательности фаз, а в самих этих фазах - цепи действий, или
обобщенных
операций.
Описание
системотехнической
деятельности
как
последовательности фаз и операций соответствуют ее разбивке с точки зрения временной
организации работ, параллельной и последовательной связи между ними, возможности
выделения фрагментов деятельности и т.д. Это представление системотехнической
деятельности используется главным образом для синхронной организации и установления
последовательности операций (алгоритма разработки системы). Оно также служит
средством решения задачи автоматизации проектирования сложных технических систем.
Обычно системотехническая деятельность распадается на следующие шесть фаз:
подготовка технического задания (иначе аванпроекта) - предпроектная стадия, разработка
эскизного проекта, изготовление и внедрение, эксплуатация и оценка. Иногда добавляется
еще одна фаза - "ликвидация", или "уничтожение" системы, что в современных условиях
зачастую является весьма сложной задачей из-за возможных экологических последствий
этого процесса. На каждой фазе системотехнической деятельности выполняется одна и та
же последовательность обобщенных операций. Эта последовательность включает в себя
анализ проблемной ситуации, синтез решений, оценку и выбор альтернатив,
моделирование, корректировку и реализацию решения.
Системотехническая деятельность как последовательность фаз, шагов и задач
наиболее развернуто представлена в книге М. Азимова "Введение в проектирование". В
ней подробно рассмотрены три фазы: изучение осуществимости, предварительное
проектирование и детальное проектирование. Дается следующая хронологическая
структура этих фаз.
Первая фаза. Изучение осуществимости начинается с анализа потребностей (первый
шаг). Цель данной фазы - множество пригодных решений проектной проблемы.
Начальной точкой системотехнической деятельности является гипотетическая
потребность, существующая в определенной социально-экономической сфере. Анализ
потребностей должен продемонстрировать, действительно ли существует первоначальная
потребность, имеет ли она широкое распространение или является скрытой. Потребность
появляется тогда, когда становится возможной ее экономическая реализация. Она
предполагает определенное техническое исполнение, определенную техническую
систему, которая делает ее удовлетворение возможным. На втором шаге исследуется
порожденная потребностью проектная проблема. Прежде чем пытаться найти возможные
ее решения, проектная проблема должна быть определена и сформулирована. Эта задача
осуществляется на основе информации, которую мы получаем от предыдущего шага
(спецификация желаемых выходов) и релевантной технической информации об
окружающей среде, ресурсах и общем инженерном принципе системы. В инженерной
формулировке проблемы, являющейся результатом "идентификации системы",
определяются параметры системы, ограничительные условия и главные проектные
критерии. Проектируемая система рассматривается здесь как "черный ящик", содержание
которого неизвестно. Третий шаг изучения осуществимости представляет собой синтез
возможных решений. Синтез заключается в "прилаживании" друг к другу частей или
отдельных идей проекта с целью получения интегрированного целого. Из полученных в
результате синтеза множества внушающих доверие альтернативных решений должны
быть выбраны потенциально пригодные решения проблемы. Каждое из них является
абстракцией, идеализацией, которая учитывает только некоторые главные факторы, но
опускает многие второстепенные факторы. Последние могут, однако, иметь решающее
значение при выяснении возможности или невозможности данного решения. Поэтому
четвертый шаг заключается в определении физической реализуемости решений проблемы.
На пятом шаге из реализуемых решений выбираются экономически рентабельные
решения. Однако может оказаться, что даже экономически рентабельные решения
проектной проблемы не могут быть реализованы, если этого не позволяют имеющиеся
финансовые ресурсы. В результате определения финансовой осуществимости (шестой
шаг) остается множество пригодных решений, которые и являются результатом первой
фазы.
Вторая фаза. Предварительное проектирование имеет целью установить, какая из
предложенных на предыдущей фазе альтернатив является наилучшей проектной идеей.
Результатом этой фазы является общая идея системы, которая будет служить
руководством для детального проектирования. Первый шаг заключается в выборе из
проектных идей. В множестве пригодных решений, разработанных при изучении
осуществимости, должно быть определено наиболее перспективное решение как
предварительная идея проекта. Второй шаг состоит в формулировке математических
моделей как прототипов проектируемой системы. В результате анализа чувствительности
системы (третий шаг) за счет экспериментирования с ее входами и выходами
определяются критические проектные параметры, точные пределы чувствительности
системы на внешние воздействия. Определяется, какие минимальные воздействия на
входы (независимые переменные) ведут к изменениям выходов (зависимые переменные).
На четвертом шаге - это анализ совместимости - система должна быть представлена как
объект, сам являющийся комбинацией объектов на нижележащем уровне сложности,
которые представляют собой подсистемы и могут быть комбинацией компонентов, в свою
очередь состоящих из более мелких частей, имеющий иерархическую структуру. Точные
проектные параметры, которые выявлены при анализе чувствительности, должны быть
откорректированы с точки зрения приспособления друг к другу подсистем и компонентов,
увеличения их взаимной совместимости. В результате этого шага получаются
"пригнанные параметры". Поскольку система действует в динамической окружающей
среде, она должна иметь такую стабильность, чтобы изменения в этой среде не были
причиной "катастроф" в системе. Цель анализа стабильности (пятый шаг) - исследовать
поведение системы в необычных обстоятельствах, чтобы была уверенность, что система
как целое не является нестабильной, определить области, в которых проектные параметры
являются нестабильными, определить риск и последствия изменений окружающей среды,
которые могли бы быть причиной "катастроф" в системе. До шестого шага все главные
параметры не фиксировались на определенном и едином значении. На стадии
оптимизации проектного решения это необходимо сделать. Таким образом, на шестом
шаге осуществляется окончательный выбор наилучшего решения среди нескольких
альтернатив. Седьмой шаг предварительного проектирования называется "проекция в
будущее". Действительно, некоторые компоненты системы устаревают прежде, чем ее
проектирование будет завершено. Поэтому проектировщик должен знать общее
направление и тенденции технического развития. В проекте необходимо учитывать
возможности технического прогресса, например, новые компоненты и подсистемы,
которые могут быть добавлены к системе в будущем. Могут измениться также вкусы
потребителей или предложения конкурентов, т.е. социально-экономические условия. На
восьмом шаге предполагается изучить, как сама система будет вести себя в будущем
(предсказание поведения системы). Девятый шаг осуществляется в испытательной
лаборатории, где производится экспериментальная проверка идеи. Испытания не
ограничиваются только доказательством удовлетворительности работы системы или ее
компонентов. Они могут также ответить на вопрос о физической реализуемости системы,
если это невозможно сделать на основе анализа или прошлого опыта. Наконец, в
результате ряда шагов проект становится очень сложным, поэтому десятый шаг
заключается в устранении ненужной сложности, в упрощении проекта.
Третья фаза. Цель детального проектирования - довести предварительную идею
системы до физической реализации и разработать окончательную конструкцию системы.
Общая идея системы зафиксирована, подсистемы точно определены, и имеется
предварительное решение выполнить полный проект. Для этого необходимы
специалисты, время и деньги. Поэтому на первом шаге (подготовка к проектированию)
обосновывается бюджет и осуществляется организация проектирования. Второй шаг
заключается в общем проектировании подсистем по тем же этапам, что и предварительное
проектирование системы в целом. Однако требования совместимости и совместного
действия подсистем накладывают на них большие ограничения, чем факторы
окружающей среды на систему в целом. В соответствии с предварительными планами
подсистем разрабатываются проекты компонент (третий шаг), что является фактически
повторением проектирования подсистем. Однако проектирование на более низких
уровнях становится менее абстрактным. Результаты проектирования компонентов
фиксируются в предварительных планах, которые являются основой для детального
проектирования частей , являющихся элементарными составляющими компонентов
(четвертый шаг). Наконец, возникает вопрос о физической реализации, который при
проектировании подсистем и компонентов был относительно второстепенным.
Необходимо решить, каковы должны быть форма, материал и набор инструкций
(например, способы обработки материала) для производства частей. Все это фиксируется
в детальных чертежах и в спецификациях к ним. Предварительный план компонента
должен быть заменен теперь точным и окончательным сборочным чертежом. Далее
должны быть вычерчены соответствующие сборочные чертежи для подсистем и, наконец,
для системы в целом. Этот процесс, составляющий содержание пятого шага, является
итерационным. При подготовке сборочных чертежей происходит корректировка чертежей
подсистем, компонентов и частей. Имея полные сборочные чертежи, экспериментальная
мастерская может построить первые материализованные прототипы - экспериментальную
конструкцию системы (шестой шаг). (Иногда первый прототип и является конечным
продуктом). На седьмом шаге, после того, как экспериментальная конструкция
изготовлена, составляется программа проверки продукта. Центральным становится
вопрос, хорошо ли работает система с точки зрения потребителя. На основе анализа
проверочных данных (восьмой шаг) производится обнаружение дефектов, которые служат
основой для перепроектирования и усовершенствования системы (девятый шаг) до тех
пор, пока окончательное инженерное описание проекта не будет выполнено.
Фаза детального проектирования системы заканчивается, но ею не завершается
системотехнический цикл. Он включает в себя еще планирование производства,
распределения потребления и снятия с эксплуатации. Однако нас в данном случае
интересует только пример описания системотехнической деятельности в виде фаз, шагов
и задач, поэтому ограничимся уже рассмотренными фазами. Каждый шаг
системотехнической деятельности представлен автором как процесс, состоящий из
последовательности задач. Эта последовательность является специализированным
процессом решения проблемы, включающим в себя анализ проблемной ситуации, синтез
решений, оценку и выбор из альтернатив, оптимизацию, пересмотр и осуществление. На
каждом шаге проектирования от анализа потребностей фазы изучения осуществимости до
перепроектирования (фаза детального проектирования) иногда полностью, иногда
частично, решается одна и та же последовательность задач.
Системотехническая деятельность представляет собой комплексный вид
деятельности, включающий большое число исполнителей и функций. Целью ее является
создание больших технических систем и в связи с этим - организация всех работ и
специалистов, привлеченных к этой разработке. Можно выделить "горизонтальную" и
"вертикальную" структуры системотехнической деятельности. Эти структуры отражают
существующую в системотехнике связь работ и специалистов: первая соответствует типам
компонентов и аспектов системы (создание машинных блоков, проектирование
"плоскости соприкосновения" человека и машины, разработка экономических,
организационных и социальных аспектов системы и т.п.), вторая соответствует общей
последовательности работ системотехнической деятельности (инженерное исследование,
изобретательство, проектирование, конструирование, изготовление и внедрение,
эксплуатация). В качестве важнейших компонентов системотехнической деятельности
выделяются также методическая деятельность и научно-техническая координация.
Возможно описание системотехнической деятельности с точки зрения связи работ и
специалистов; пример такого описания можно найти в книге Г. Х. Гуда и Р. Э. Макола
"Системотехника". Каждую научную дисциплину, участвующую в создании сложной
технической системы, фактически представляет тот или иной специалист. Например,
исследователь операций рассматривается именно как член бригады проектировщиков, что
накладывает на него некоторые обязательства (знакомство с аппаратурой и помощь в
принятии решений по проекту). Каждая фаза также связывается с определенным составом
бригады системотехников. Большинство или все члены такой бригады должны быть
"учеными-универсалистами". Кроме того, каждый член бригады должен быть еще и
специалистом в какой-нибудь узкой области (электронике, математике, той области, к
которой относится решаемая задача и т.п.). Система, конечно, не может быть продуктом
одних "универсалистов". Задача инженера-системотехника состоит в организации
различных специалистов при проектировании системы. Авторы рассматривают
соотношение между исследованием и разработкой, возможность и необходимость
дублирования работ над проектом, а также способы организации работы по
проектированию системы. Системотехническая группа может быть организована: (1) как
штабная группа при руководителе проекта (обеспечивает планы и ведение пограммы); (2)
как линейная группа во главе с начальником проекта, который является ее
непосредственным руководителем (функционирует по всем частям проектной
организации); (3) как расчлененная группа, состоящая из руководителей групп
оборудования, которые встречаются для выполнения задач проектирования системы в
целом; (4) как отдельная линейная организация на равных правах с группами
оборудования, быстро переключающаяся с одного оборудования на другое; (5) как
отдельное проектное бюро. При небольшом количестве крупных проектов наилучшей
является организация (1), при большом количестве - организация (4). Авторы
представляют также подробное описание научных средств и дисциплин, используемых в
системотехнической деятельности, из которого видно, что их арсенал не ограничивается
лишь естественными, техническими науками и математикой, но включает в себя также
инженерно-экономические исследования, индустриальную социологию и инженерную
психологию, необходимую, например, для проектирования деятельности человекаоператора
в
сложной
технической
системе.
Таким образом, сегодня проектирование уже не может опираться только на технические
науки. Выход инженерной деятельности в сферу социально-технических и социальноэкономических разработок привел к обособлению проектирования в самостоятельную
область деятельности и трансформации его в системное проектирование, направленное на
проектирование (реорганизацию) человеческой (например, управленческой) деятельности,
а не только на разработку машинных компонентов. Это приводит к тому, что инженерная
деятельность и проектирование меняются местами. Если традиционное инженерное
проектирование входит составной частью в инженерную деятельность, то системное
проектирование, напротив, может включать (если речь идет о создании новых машинных
компонентов) или не включать в себя инженерную деятельность. Сфера приложения
системного проектирования расширяется, оно включает в себя все сферы социальной
практики (обслуживание, потребление, обучение, управление и т.д.), а не только
промышленное производство. Формируется социотехническое проектирование, задачей
которого становится целенаправленное изменение социально-организационных структур.
"Расслоение" инженерной деятельности приводит к тому, что отдельный инженер,
во-первых, концентрирует свое внимание лишь на части сложной технической системы, а
не на целом и, во-вторых, все более и более удаляется от непосредственного потребителя
его изделия, конструируя артефакт (техническую систему) отделенным от конкретного
человека, служить которому прежде всего и призван инженер. Непосредственная связь
изготовителя и потребителя, характерная для ремесленной технической деятельности,
нарушается. Создается иллюзия, что задача инженера - это лишь конструирование
артефакта, а его внедрение в жизненную канву общества и функционирование в
социальном контексте должно реализовываться автоматически.
Однако сегодня создание автомобиля - это не просто техническая разработка
машины, но и создание эффективной системы обслуживания, развитие сети
автомобильных дорог, скажем, скоростных трасс с особым покрытием, производство
запасных частей и т.д. и т.п. Строительство электростанций, химических заводов и
подобных технических систем требует не просто учета "внешней" экологической
обстановки, а формулировки экологических требований как исходных для
проектирования. Все это выдвигает новые требования как к инженеру и проектировщику,
так и к представителям технической науки. Их влияние на природу и общество столь
велико, что социальная ответственность их перед обществом неизмеримо возрастает,
особенно в последнее время.
Современный инженер - это не просто технический специалист, решающий узкие
профессиональные задачи. Его деятельность связана с природной средой, основой жизни
общества, и самим человеком. Поэтому ориентация современного инженера только на
естествознание, технические науки и математику, которая изначально формируется еще в
вузе, не отвечает его подлинному месту в научно-техническом развитии современного
общества. Решая свои, казалось бы, узко профессиональные задачи, инженер активно
влияет на общество, человека, природу и не всегда наилучшим образом. Это очень
хорошо понимал еще в начале ХХ столетия русский инженер-механик и философ-техники
П. К. Энгельмейер: "Прошло то время, когда вся деятельность инженера протекала внутри
мастерских и требовала от него одних только чистых технических познаний. Начать с
того, что уже сами предприятия, расширяясь, требуют от руководителя и организатора,
чтобы он был не только техником, но и юристом, и экономистом, и социологом". Эта
социально-экономическая направленность работы инженера становится совершенно
очевидной в рамках рыночной экономики - когда инженер вынужден приспосабливать
свои изделия к рынку и потребителю.
Задача современного инженерного корпуса - это не просто создание технического
устройства, механизма, машины и т.п. В его функции входит и обеспечение их
нормального функционирования в обществе (не только в техническом смысле), удобство
обслуживания, бережное отношение к окружающей среде, наконец, благоприятное
эстетическое воздействие и т.п. Мало создать техническую систему, необходимо
организовать социальные условия ее внедрения и функционирования с максимальными
удобствами и пользой для человека.
Отрицательный опыт разработки автоматизированных систем управления (АСУ),
например, очень хорошо показывает недостаточность узкотехнического подхода к
созданию сложных человеко-машинных систем. В эту сферу, по сути дела,
социотехнических разработок первоначально пришли специалисты из самых разных
областей науки и техники и вполне естественно привнесли с собой соответствующее
видение объекта исследования и проектирования. Скажем, специалисты в области теории
автоматического регулирования видели в АСУ лишь совокупность передаточных функций
и определенных структурных блоков, которые надо связать. Тот факт, что АСУ - это
прежде всего социально-экономическая система, в которую внедряются средства
вычислительной техники, осознавался очень и очень долго. В сознании инженера витала
идея о том, что хотя бы в предельном случае автоматизированная система управления
должна стать автоматической. Иными словами, она должна стать полностью
автоматизированной, технической системой, исключающей человека. С этим фактом, как
нам кажется, связаны многие неудачи в истории разработки и внедрения АСУ. В
соответствии с этой программой, все отрасли, объединения, предприятия кинулись срочно
закупать вычислительную технику, еще точно не зная, как ее использовать. При этом не
учитывалось, что социальный организм, в который встраивается данная техника, должен
быть перестроен, иначе АСУ, вместо сокращения управленческого персонала, ради чего
они и внедрялись, приводят к его увеличению. Для внедрения АСУ была необходима
перестройка всей хозяйственной деятельности цеха, предприятия, отрасли, а не
автоматизация рутинных процедур человеческой деятельности путем замены человека
машинными компонентами. Машинные компоненты выступают в этом случае уже как
подчиненные более общей и глобальной социально-экономической задаче.
Синергетика в переходе к новому, постнеклассическому, этапу развития науки
Синерге́тика (от др.-греч. συν- — приставка со значением совместности и ἔργον —
«деятельность») — междисциплинарное направление научных исследований, задачей
которого является изучение природных явлений и процессов на основе принципов
самоорганизации систем (состоящих из подсистем). «…Наука, занимающаяся изучением
процессов самоорганизации и возникновения, поддержания, устойчивости и распада
структур самой различной природы…».
Первое использование данного термина связано с докладом профессора
штудгартского университета Г.Хакена "Кооперативные явления в сильно неравновесных и
нефизических системах" (в 1973 году).
Западногерманское издательство ''Шпрингер'' в 1975 году заказывает Хакену книгу.
Уже в 1977 году монография под названием ''Синергетика'' выходит на немецком и
английском языках. В 1978 году книга была переиздана, а вскоре вышла на японском и
русском языках. Издательство ''Шпрингер'' открывает серию ''Синергетика'', в которой
выходят все новые и новые труды.
Начиная с 1973 года, с той конференции, на которой впервые прозвучал этот термин,
научные встречи по теме ''самоорганизация'' проходят каждые два года. К 1980 году было
уже выпущено пять объемных сборников докладов этих конференций. А известнейший и
старейший форум физиков – Сольвеевский конгресс в 1978 году был целиком посвящен
проблемам самоорганизации. В нашей стране впервые конференция по синергетике
прошла в 1982 году.
В синергетике к настоящему времени сложилось уже несколько научных школ. Эти
школы окрашены в те тона, которые привносят их сторонники, идущие к осмыслению
идей синергетики с позиции своей исходной дисциплинарной области, будь то
математика, физика, биология или даже обществознание.
В числе этих школ – брюссельская школа лауреата Нобелевской премии И.Р.
Пригожкина, разрабатывающего теорию диссипативных структур, раскрывающую
исторические предпосылки и мировоззренческие основания теории самоорганизации.
Интенсивно работает также школа Г.Хакена, профессора Института синергетики и
теоретической физики в Штутгарте. Он объединил большую группу ученых вокруг
шпрингеровской серии книг по синергетике, в рамках которой к настоящему времени
увидели свет уже более 60 томов.
Классические работы, в которых развивается математический аппарат для описания
катастрофических синергетических процессов, принадлежат перу российского математика
В.И. Арнольда и французского математика Р. Тома. Эту теорию называют по-разному:
теория катастроф, особенностей или бифурикаций.
Среди российских ученых следует упомянуть также академика А.А. Самарского и
члена–корр. РАН С.П. Курдюмова. Их школа разрабатывает теорию самоорганизации на
базе математических моделей и вычислительного эксперимента на дисплеях
компьютеров. Эта школа выдвинула ряд оригинальных идей для понимания механизмов
возникновения и эволюции относительно устойчивых структур в открытых (нелинейных)
средах (системах).
Широко известны также работы академика Н. Н. Моисеева, разрабатывающего идеи
универсального эволюционизма и коэволюции человека и природы, работы биофизиков,
членов-корреспондентов РАН М. В. Волькенштейна и Д. С. Чернавского.
Такое разнообразие научных школ, направлений, идей свидетельствует о том, что
синергетика представляет собой скорее парадигму, чем теорию. Это значит что она
олицетворяет определенные достаточно общие концептуальные рамки, немногочисленные
фундаментальные идеи, общепринятые в научном сообществе, и методы (образцы)
научного иследования.
Синергетика изначально заявлялась как междисциплинарный подход, так как
принципы, управляющие процессами самоорганизации, представляются одними и теми
же (безотносительно природы систем), и для их описания должен быть пригоден общий
математический аппарат.
С мировоззренческой точки зрения синергетику иногда позиционируют как
«глобальный эволюционизм» или «универсальную теорию эволюции», дающую единую
основу для описания механизмов возникновения любых новаций подобно тому, как
некогда кибернетика определялась, как «универсальная теория управления», одинаково
пригодная для описания любых операций регулирования и оптимизации: в природе, в
технике, в обществе и т.д.
Однако время показало, что всеобщий кибернетический подход оправдал далеко не
все возлагавшиеся на него надеждыОсновное понятие синергетики — определение
структуры как состояния, возникающего в результате многовариантного и
неоднозначного поведения таких многоэлементных структур или многофакторных сред,
которые не деградируют к стандартному для замкнутых систем усреднению
термодинамического типа, а развиваются вследствие открытости, притока энергии извне,
нелинейности внутренних процессов, появления особых режимов с обострением и
наличия более одного устойчивого состояния. В обозначенных системах неприменимы ни
второе начало термодинамики, ни теорема Пригожина о минимуме скорости производства
энтропии, что может привести к образованию новых структур и систем, в том числе и
более сложных, чем исходные.
Этот феномен трактуется синергетикой как всеобщий механизм повсеместно
наблюдаемого в природе направления эволюции: от элементарного и примитивного — к
сложносоставному и более совершенному.
В отдельных случаях образование новых структур имеет регулярный, волновой
характер и тогда они называются автоволновыми процессами (по аналогии с
автоколебаниями).
Лекция 8 Современные тенденции научной методологии
Характеристика современного научного познания
1.
В наши дни становится все более ясным, что исходные основы (принципы)
научного познания по своей объективной сущности (т.е. вне зависимости от тех или иных
философских убеждений самих ученых) являются диалектико-материалистическими.
2.
Наука так глубоко проникла во все отрасли народного хозяйства, что
планирование последнего, в свою очередь, требует и единого планирования научных
исследований.
3.
Значение и масштабы научных исследований настолько возросли, что в ряде
областей необходимо не только внутригосударственное, но и международное
планирования.
4.
Объем научных знаний так возрос, что возникла потребность его особой
систематизации. Систематизации — это объединение предметов или знаний о них путем
установления существенных связей между ними, порядка между частями целого на основе
определенных закономерностей, принципов или правил (БСЭ. 1956. Т. 39. С. 160). Без
такой систематизации, во-первых, нельзя овладеть всеми имеющимися знаниями и
использовать их в практических целях или для дальнейшего развития науки. Но для
создания такой систематизации нужна методология научного познания, которая имеет в
своей основе диалектическо-материалистические представления о мире и познании. Вовторых, быстрый рост научных знаний в современной науке характеризуется следующими
данными. Как показывают специальные исследования, две трети всей научно-технической
и более 90% всей научно-технической информации, добытой за все время существования
человечества, получены в одном лишь XX в. (Добров Г.М. Наука о науке. Киев: Наукова
думка, 1970). За каждые 40—50 лет объем научных знаний удваивается. В связи с этим
становится все труднее овладевать научными знаниями. Система научного знания
усложняется, науки дифференцируются, возникают все новые и новые отрасли научного
знании, причем в каждой из них поток научной информации значительно возрастает. Так,
в мире насчитывается до 100 млн. названий различных научных печатных работ, в том
числе 30 млн. книг и 13 млн. патентов и авторских свидетельств. В 100 тыс. различного
рода научных и технических периодических изданий публикуется около 4 млн. статей (в
том числе в 30 тыс. основных научно-технических журналов печатается примерно 2,5 млн.
исследовательских статей). Ежедневно в мире издается в различной форме в среднем 1600
страниц текста в расчете на одного специалиста в узкой области науки и техники (Добров
Г.М. Наука о науке. С. 46).
В условиях быстрого роста объема научных знаний особо важное значение
приобретает разработка методов получения и приобретения новых научных знаний и
способов быстрого овладения ими.
Знания можно синтезировать лишь на основе каких-либо общих представлений о
мире. Так, даже в первобытном обществе первобытные знания обобщались при помощи
некоторых фантастических, анимистических и мифологических представлений, которым
придавалось значение. В рабовладельческом и феодальном обществе обыденные и
первоначальные научные знания синтезировались на основе философских умозрений,
однако и этот синтез не давал еще достаточно правильных представлений о мире. Только
когда появилась первая научная картина мира ( XVII в.) возникла возможность подлинно
научного синтеза научных знаний, что привело к созданию первых научных теорий
(механика Ньютона, корпускулярная и волновая теория света, теория упругости и т.д.).
Однако первоначальная картина мира, как уже было сказано, находилась еще под
сильным влиянием умозрительно-метафизических представлений о мире, что исключало
возможность глубокого научного синтеза научных знаний, в частности в познании живой
природы и общественных явлений.
Для подлинного научного синтеза научных знаний, накопленных в современной
науке, нужна новая научная картина мира, построенная с учетом всех достижений науки
на основе диалектического материализма. Без такой картины мира невозможно охватить
весь объем современного научного знания.
Создание научного синтеза — важнейшая проблема. Её решение позволит построить
современную теорию научного знания, разработать более эффективные методы получения
новых научных знаний и методы быстрого овладения ими.
Концепция фальсификации К. Поппера. Понятие истины широко используется в
работах К. Поппера. Он полагает, что мы точно можем установить ложность наших
знаний, а не истинность. Тогда встает вопрос: почему нас не удовлетворяют ложные
знания, и мы стремимся освободиться от них? По мнению К. Поппера, потому что
надеемся на возможность построения истинной теории. Эта истинная теория выступает
для научного познания неким регулятивным идеалом, который и приводит к нацеленности
ученых на него путем смены ложных теорий. Не случайно поэтому концепция К. Поппера
получила
название
«фальсификационизма».
Такая
методология
связана
с
общефилософскими представлениями К. Поппера.
Он верит в существование физического мира независимо от субъекта. Отсюда
возникает признание, что человеческое познание направлено на создание истинного
описания мира. В особых случаях, признает К. Поппер, человек даже способен получить
истинное знание о мире. Но в целом он отвергает наличие критерия истины, то есть того
фактора, который позволил бы нам объективно определить, достоверно ли знание о мире.
Даже если мы найдем истину, ничто не может нам указать на то, что это именно истина.
Никакие критерии, ранее считавшиеся в качестве таковых в других концепциях истины,
не могут нам этого дать. Именно поэтому научное познание проблемно, гипотетично. Но,
тем не менее К. Поппер не решается, полностью отказаться от идеи истины. Иначе его
можно легко причислить к скептикам или агностикам.
Нельзя выделить истину в ходе научного познания, но, элиминируя постоянно
ложные знания, можно приблизиться к истине. Это и есть повод и возможность для
осуществления научного познания, а также шанс не впасть в агностицизм и скептицизм.
Если представить, что наука и ее философское осмысление направлены на две основные
идеи (наука позволяет нам получить истинное знание и наука освобождает нас от
предрассудков и заблуждений), то Поппер делает ставку на вторую идею, отбрасывая
первую. Чтобы это понять, следует внимательно проанализировать смысл двух
важнейших попперианских понятий «фальсифицируемость» и «фальсификация».
К. Поппер, который начинал свою исследовательскую деятельность как
неопозитивист, исходит из положения о противопоставлении теоретических и
эмпирических предложений. К эмпирическим предложениям следует относить
предложения, описывающие факты, «На земле лежит палка», «23 февраля шел снег» и т.д.
Они образуют эмпирическую основу науки. Но могут встречаться и несовместимые
между собой эмпирические предложения. Поэтому всякую теорию можно
интерпретировать как запрет на существование некоторых факторов, противоречащих
эмпирической основе теории. Если язык теории представить в виде общих утверждений,
типа: «все сельди рыбы», то в теории будет присутствовать запрет на такого рода
утверждения, как «не все сельди рыбы». Поэтому все эмпирические предложения,
запрещаемые теорией («А где-то там существует сельдь не рыба»), будут выступать в
качестве «фальсификатора» или, как называет их К. Поппер, «потенциальнного
фальсификатора». Значение «фальсификатора» в том, чтобы служить индикатором
достоверности, приближенности теории к истине. Ведь если подтвердиться, что
запрещаемый теорией факт имеет место, то теория будет опровергнута.
«Фальсификаторы» называются потенциальными, поскольку направлены на проверку
теории. Из
понятия
«потенциальный
фальсификатор» выводится понятие
«фальсифицируемость». «Фальсифицируемость», по К. Попперу, это когда у теории «…
класс ее потенциальных фальсификаторов не пуст, а точнее, теория способна
противоречить фактам»8.
Получается, что несовместимые с теорией эмпирические предложения являют собой
источник ее «фальсифицируемости.», поскольку не позволяют представить опору теории
в надежном, эмпирическом, истинностном базисе. Но К. Поппер считает, что именно эти
несовместимые с теорией эмпирические предложения и есть источник познавательных
актов, что эти эмпирические предложения, противоречащие и не совпадающие с теорией,
нельзя ни в коем случае отбрасывать. Наоборот, в некоторых случаях даже лучше
отказаться от теории, чем от эмпирического базиса.
Процесс фальсификации реализуется следующим образом. Из теории А выводится
эмпирическое предложение В (А  В). Предложение В оказывается ложным, если
истинным становится «потенциальный фальсификатор» не-В. Формально эта операция
обозначается таким образом: из А  В и не-В следует не-А, то есть теория А ложна и
фальсифицированна. Следовательно, при ложности следствия В мы признаем
сфальсифицированной теорию А. Смысл данной схемы еще и в том, что мы не можем
фальсифицировать сразу все наше знание, а можем фальсифицировать какую-то его часть.
Если теория фальсифицирована, то она должна быть отброшена. Это решительное
убеждение К. Поппера. Если фальсифицированная теория будет оставаться в научном
знании, то этим она задержит развитие познания, будет способствовать догматизму и
утрате научным познанием эмпирического характера.
Создав концепцию истины на основе принципа фальсификации, К. Поппер
возрождает роль и значение философии в задачах опровержения ложного научного
знания. Ведь неопозитивисты отказывали философии в праве на истину, утверждая, что ее
проблемы не верифицируемы и эмпирически не опровергаемы, а следовательно, она не
играет серьезной роли в осмыслении развития научного знания. К. Поппер не соглашается
с подобными умозаключениями, полагая, что в философской интерпретации содержится
источник таких эмпирических предложений, которые выступают в качестве
«потенциальных фальсификаторов». Более того, почти все фундаментальные научные
теории появились из метафизических представлений, а значит, подобная особенность
формирования теоретического знания не может быть опущена при анализе проблемы
истины. Не случайно К. Поппер выводит несколько уровней проверяемости теории:
проверяемые в большей степени и проверяемые в меньшей степени. Вторые относятся к
8
Поппер К. Логика научного открытия. М., 1983. С. 115.
метафизическим (философским) теориям. Однако и они в ходе своего становления могут
перейти в класс научных теорий, которые проверяемы в большей степени. Тем самым, К.
Поппер сделал необходимым осмысление проблемы истины не только в чисто научном
плане, но и философском. Это в результате позволяет проводить серьезный критический
анализ, реализуемый в философской традиции постмодерна. Здесь исследователи придут
к мысли о том, что человек не просто не способен определить, что такое истина (и как
непротиворечивость языка, и как соответствие знаний действительности), что такого
концепта просто не существует, хотя упоминание о нем возможно.
Какие трудности возникают на пути реализации попперовской критической
методологии?
Первая трудность заключается в элиминации ложных теорий. Установление ложности
теории во многом зависит от случайной удачи исследования, от того, найдется ли и как скоро
опровергающий пример. Иногда не удается обнаружить ложность теории, которая на самом
деле ложна, и она, таким образом, остается в числе тех, которые принимаются как возможно
истинные.
Вторая трудность заключается в том, что при проверке множества конкурирующих
теорий может оказаться, что все они фальсифицированы и, следовательно, должны быть
отвергнуты. Следовательно, в науке не останется ни одной приемлемой теории, решающей
данную проблему.
Наконец, самое главное препятствие на пути реализации попперовской программы- это
невозможность обоснования истинности предпочтительной теории. Даже если мы выбрали одну
нефальсифицированную из множества конкурирующих теорий, то мы не в состоянии ни
установить ее истинность, ни тем более обосновать, хотя объективно она может быть истинной.
В конечном счете проблема существования истинных теорий, позволяющих нам правильно
ориентироваться в мире, осталась в эпистемологии К. Поппера нерешенной.
Рассмотрим теперь критически основные пункты попперовской концепции, которая
представляет собой определенный методологический идеал, призванный регулировать
научную практику извне. В связи с этим данную концепцию можно критиковать и с точки
зрения соответствия его положений практике науки, и с точки зрения соответствия
общефилософским и мировоззренческим установкам.
Первое допущение, на котором основывается К. Поппер, - иногда можно установить
ложность теории, обнаружив противоречие между ее следствиями, и «проверенными
единичными предложениями», - плохо согласуется с попперовским неприятием индукции. Нет
оснований полагать, говорит он, критикуя индукцию, что будущее похоже на пошлое, что
будущие результаты проверок будут такими же, как и прошлые. Но ведь именно на таком
предположении основывается метод фальсификации. Принимая попперовскую критику
индукции, можно спросить: какие у нас есть основания считать, что теория, которая
опровергалась природой прежде, будет опровергаться и в будущем? Какие есть основания считать,
что фальсификация окончательно устанавливает ложность теории?
Второе допущение, сделанное К. Поппером при решении проблемы истинных теорий,
также вызывает сомнение. По его мнению, в науке по каждой проблеме существует множество
конкурирующих теорий. Однако такие ситуации в науке не являются общим правилом, часто
приходится довольствоваться только одной гипотезой, более или менее удовлетворительно
объясняющей факты. Затем на смену ей приходит другая, более адекватная, но она, будучи
выдвинута, не конкурирует со старой по схеме К. Поппера, а еще в процессе разработки
предполагается как предпочтительная.
На допущении множества конкурирующих теорий базируется третье допущение, что
фальсифицированная теория тут же отбрасывается. Но, например релятивистская и квантовая
механики «опровергли» механику И. Ньютона (следствия последней не подтверждаются ни в
области релятивистских явлений, ни в области квантовых). Тем не менее эта теория не
отвергнута. По сути дела, множество эмпирически «опровергнутых» теорий в науке пусто,
ибо уже в самом понятии научной теории заложено то, что такая теория объясняет и
предсказывает некоторую, пусть и ограниченную совокупность явлений действительности. Иными
словами, опровержимость (и фальсифицируемость) научного знания не является его
единственным исключительным признаком.
Примеры свидетельствуют о том, что концепция развития научного знания К. Поппера и
логически уязвима, и не всегда согласуется с реальной научной практикой. Однако она является
лишь нормативным методологическим идеалом, который, конечно, может совершенствоваться,
уступая требованиям истории и практики науки (такую возможность и реализовал И. Лакатос).
Безусловной заслугой К. Поппера является то, что ему удалось выразить многие тонкости
роста научного знания. Встав в оппозицию к наиболее характерным тезисам
классического позитивизма, он отверг точку зрения, согласно которой наука развивается
путем приращений, и подчеркнул революционный характер процесса отвержения старой
теории и замены ее несовместимой с ней новой теорией, показав при этом ту роль , которую
играет в данном процессе неспособность старой теории ответить на вызовы со стороны логики,
эксперимента или наблюдения.
Методологический анархизм П.Фейерабенда
Пол Фейерабенд (родился в 1927 г. в Вене) занимает особое место среди западных
философов и методологов науки. С одной стороны, его работы завоевали ему авторитет и
право считаться одним из влиятельных представителей современной методологии. С другой его критика методологических концепций, призывы к «анархии» в методологии науки, защита
знахарства и астрологии создали ему репутацию автора, к которому нельзя относиться серьезно.
В фундаменте концепции науки П. Фейерабенда лежит тезис о зависимости языка
наблюдений от теории.
В свое время логический позитивизм выделил в составе научной теории два языка:
теоретический и язык наблюдений. Предполагалось, что последний теоретически нейтрален
и поэтому может входить в различные, даже несовместимые теории. Предполагалось также,
что всем дескриптивным (т.е. не являющимся логическими или математическими)
терминам языка наблюдения соответствуют некоторые наблюдаемые объекты или их свойства,
а теоретические термины, которым соответствуют ненаблюдаемые объекты или свойства,
должны быть сведены к терминам наблюдения.
Против подобных представлений и выступает П. Фейерабенд. Его основное утверждение:
предложения наблюдения выделяются в качестве таковых на основании не их содержания, а
ситуации, в которой их принимают. По содержанию же между предложениями наблюдения и
теоретическими предложениями принципиальной разницы нет. Содержание предложения
наблюдения, заявляет П. Фейерабенд, определяется не ситуацией наблюдения, а той
целью, которую поставил себе наблюдатель. Язык наблюдения принципиально не отличается от
теоретического, разве что он более привычен.
Обыденный язык наших дней несет на себе отпечаток представлений классической
физики. Но почему мы должны сохранять его, если приняты в науке уже другие теории?
Конечно, если сейчас человек кипятит молоко, то он говорит о его температуре, а не об
энергии молекул. Но это, по мнению П. Фейерабенда, означает лишь то, что этот человек
был обучен соответствующим образом. Если ввести другую систему обучения, более
соответствующую духу современной науки, то люди и в быту будут говорить не о кипении
молока, а об увеличении кинетической энергии молекул.
П. Фейерабенд доказывает, что язык наблюдения является по своей сути теоретическим,
ибо способ, каким мы фиксируем результаты наших наблюдений и экспериментов, зависит от
принятых нами теоретических предпосылок. Отсюда следует утверждение, что любая система
взглядов находит подтверждение в опыте, подтверждение теории - дело тривиальное. Интересны
были бы, напротив, опровержения теории, но для этого нужно «распять» наш опыт,
осознать и выделить в нем его теоретическую компоненту. Это, считает Фейерабенд,
невозможно было бы сделать, если бы у нас была одна-единственная объяснительная схема.
Тогда бы мы просто считали ее по привычке совершенно естественной и видели бы в ней
голос самого опыта. Необходимы другие теории, установки, онтологии, которые давали бы
иные интерпретации опыту и тем самым заставляли бы нас осознать, что до сих пор мы
принимали за результат наблюдений свои собственные установки. Если подобных
альтернативных концепций нет, надо пытаться построить их, чтобы выявить неосознанные
предпосылки теоретического характера, некритически включенные в опыт.
Поэтому, чтобы быть подлинным эмпиристом, надо стараться опровергать теории, в
которых мы убеждены, изобретая для этого всевозможные, сколь угодно абсурдные
концепции. Но легко ли это сделать, коль скоро теории так довлеют над нашим сознанием, что
заставляют нас неосознанно интерпретировать весь наш опыт в их свете? П. Фейерабенд
согласен, что это совсем нелегко и поэтому советует черпать идеи из тех сфер сознания,
которые не настолько порабощены теориями и догмами, например, из снов, фантазий,
художественных произведений и т.д..
Для решения проблемы эмпиризма П. Фейерабенд предлагает ввести в методологию
принцип плюрализма, который призывает создавать и разрабатывать теории, несовместимые
с принятыми точками зрения, даже если последние являются в высокой степени
подтвержденными и общепринятыми. Обосновывая необходимость альтернативных теорий,
Фейерабенд разъясняет, что ни одна теория никогда не согласуется со всеми данными. Любая
теория окружена «шумовым фоном» несоответствий. Например, ни одна планета не движется по
орбите, вычисленной в соответствии с ньютоновской небесной механикой. Существуют и
другие, еще не объясненные расхождения с этой теорией, превышающие на порядок ошибку
измерения. Эти расхождения создают фон «шумовых помех», относительно которого
перемещение Меркурия на 43 секунды в столетие в значительной мере теряет свое
значение. Кроме того, существует еще много неисследованных возможностей объяснения этих
отклонений в рамках ньютоновской теории. Только объяснение этих 43 секунд на основе новых
принципов выделит из шумового фона и превратит в эффект, способный опровергнуть
ньютоновскую схему. Естественно, что такое объяснение должно опираться на теорему,
несовместимую с ньютоновской,- оно должно опираться на альтернативную ньютоновской
теорию»4. Таким образом, только альтернативные теории способны обосновать, что данный
факт действительно опровергает теорию. К тому же, замечает П. Фейерабенд, поскольку не
все утверждения теории могут быть проверены фактами, то чисто теоретическая критика со
стороны альтернативной теории значительно увеличивает возможности опровержения данной
теории.
При этом П. Фейерабенд особо подчеркивает важность ненаучных и антинаучных теорий
для критики и опровержения научных теорий. Так, Н. Коперник, предлагая новую картину мира,
не использовал научные традиции, а обратился к «ненормальным» пифагорейцам... Астрономии
пошла на пользу любовь пифагорейцев к кругам, медицине - знахарские учения о травах...
Куда бы мы ни посмотрели, всюду мы видим, что крупные научные достижения обязаны
своим существованием внешним влияниям, которым было дано возобладать над наиболее
фундаментальными и «рациональными» методологическими правилами. В этих рассуждениях
можно без труда увидеть влияние критического рационализма К. Поппера: в самом деле,
если науку, как утверждал К. Поппер, отличает критичность и если критика обеспечивает рост
содержания, то критика тем лучше, чем она радикальнее. А критика некоторой физической
теории Т1 со стороны, скажем, мифологической космологии будет радикальнее, чем критика со
стороны другой физической теории Т2, которая разделяет с Т1 целый ряд общих предпосылок.
Призывая к распространению плюрализма за рамки конкуренции научных теорий, в 70-е
годы П. Фейерабенд присоединился к волне антисциентизма и стал призывать к тому, чтобы
подвергнуть критике мышление, институт науки и вообще европейскую культуру. Наука, заявил
он, не принесла человечеству никаких особых благ. Мнение, что она способна принести
много ценных для благосостояния человека результатов, проистекает лишь из невозможности
сравнения.
4
Фейерабенд П. Ответ на критику //Структура и развитие науки: Сб. переводов. М, 1978.
с.420.
Наука попросту задавила все альтернативные способы осмысления мира, поэтому сейчас
невозможно судить, насколько счастливую, здоровую и комфортную жизнь могли бы принести
людям формы жизни, основанные на мифах, вере в колдовство и т.д..
Тезис плюрализма теорий у П. Фейерабенда порождает методологический анархизм,
который, по мнению ученого, равнозначен признанию того, что любые правила и нормы
рациональной деятельности исторически обусловлены и не являются адекватными во всех
ситуациях. Лозунг П. Фейерабенда «все сгодится» надо понимать так: «Любое решение, любая
стратегия может где-нибудь в развитии науки когда-нибудь сгодиться», даже если они и
противоречат методологическим нормативам. Дело в том, что любое методологическое
правило, даже самое очевидное для здравого смысла, имеет границы, за пределами которых
его применение неразумно и мешает развитию науки. Деятельность ученого не подчиняется
никаким рациональным нормам. Поэтому развитие науки, по Фейерабенду, иррационально:
новые теории побеждают и получают признание не вследствие рационально обоснованного
выбора, не в силу того, что они ближе к истине или лучше соответствуют фактам, а благодаря
пропагандисткой деятельности их сторонников.
Значительную методологическую нагрузку в построениях философа несет так
называемый «закон неравномерного развития». Этот закон выдвигается П. Фейерабендом
как обобщение и приложение к истории познания известного марксистского положения о
возможности неравномерного развития в обществе различных социальных структур и их
элементов. П. Фейерабенд даже ссылается на некоторые работы К. Маркса и В. Ленина, в
которых показывается несоответствие прогрессивной экономики и культуры исторически
изжившей себя буржуазной идеологии, неравномерность развития капитализма. Аналогично
обстоит дело и с развитием различных уровней научного знания: идей, теорий,
вспомогательных дисциплин, эмпирических фактов.
Период теоретической зрелости наступает тогда, когда идея приобретает столь
обыкновенный вид, что может всерьез соперничать с другими научными теориями без
риска быть сразу отброшенной. Теперь уже для нее характерны имманентная критичность,
свободное обсуждение альтернатив, учет объективных достоинств и недостатков различных
точек зрения. Сравнение альтернатив - мощный фактор развития науки; оно стимулирует
детальную разработку базисных идей, которая сравнивается П. Фейерабендом с марксовым
методом восхождения от абстрактного к конкретному.
За этапом расцвета теории в результате дальнейшей борьбы альтернатив следует период
ее регресса: появляются новые силы, в своем мировоззрении адекватнее выражающие
новую эпоху. Прежняя концепция вынуждена приспосабливаться к изменившимся условиям
уже не с целью дальнейшего развития, но с целью самосохранения. Ее сторонники вновь
начинают использовать все средства, чтобы удержаться в лидерах; они выдвигают новые,
неоформившиеся идеи. Такова форма развития науки и эти циклы он пытается проследить на
протяжении истории познания.
Заслуга П. Фейерабенда состоит в настойчивом отказе от приобретших устойчивые
черты идеалов классической науки, наука предстает как процесс размножения теорий. Кроме
того, через всю концепцию Фейерабенда проходит идея взаимосвязи внутринаучных и
вненаучных факторов в истории науки. Хотя П. Фейерабенд в этом отнюдь не пионер, его
работа полезна потому, что попытки определить научный прогресс на основе простых и жестко
фиксированных «рациональных» критериев продолжаются. Но, воздав должное его постановке
вопроса, мы должны отметить, что по сравнению с глубиной и сложностью затронутых им
проблем предлагаемые им решения выглядят довольно поверхностными.
Новая версия философии науки была выдвинута Т. Куном, который осуществил
радикальный отход от принципов логического эмпиризма и стал лидером историкоэволюционистской философии науки.
Методологические идеи Т.Куна
Томас Кун родился в США в 1922 г. Закончив физический факультет в Гарварде, он в 1943г.
получил степень бакалавра по физике, в 1946г. - степень магистра, а в 1949г.- докторскую степень.
С 1958г. Кун стал профессором истории науки. Он являлся профессором философии и лингвистики
Массачусетского технологического института и одним из ответственных редакторов
«Международного словаря научной биографии». Из-под его пера вышли 3 монографии:
«Коперниканская революция», «Структура научных революций», «Теория черного тела и квантовая
прерывность. 1894-1912», около 50 статей по различным проблемам философии и истории науки.
Его исследовательские интересы были сосредоточены преимущественно на истории возникновения и
развития квантовой механики. Т. Кун поставил перед собой задачу создания новой
антипозитивистской нетрадиционной философии науки. В чем же специфика куновского подхода к
этой дисциплине?
Во-первых, непозитивистская версия науки сложилась на базе абстрактно-логических
исследований готовых и притом соответствующим образом препарированных теоретических знаний,
а куновская философия науки была создана на основе истории науки. Историю науки Т. Кун
рассматривает не как совокупность исторических факторов, а как эволюцию концептуальных
схем, фундаментальных идей и функций научного познания. Пытаясь уточнить свою концепцию
истории науки, он выдвинул два существенных для его концепции положения5.
Первое состоит в утверждении, что нет единой истории науки. Даже при самой
обширной эрудиции невозможно увязать все научные исследования в единый поток.
Следовательно, наука, с точки зрения Т. Куна - это некое подобие отдельных
пересекающихся или разрозненных дисциплин, и методология историко-научных
исследований должна строиться как набор частных методологий, ориентированных на
изучение истории отдельных дисциплин.
Второе заключается в том, что назначение истории науки реализуется в двух
направлениях: в более углубленном понимании современных концепций и методов и в
формировании философии науки.
Следующее важное обстоятельство, характеризующее специфику подхода Т. Куна к
философии науки, связано с социологизацией проблем, касающихся исследования не
только механизмов развития, но и концептуальной структуры научного знания.
Социально-групповой подход является для Т. Куна без всякого преувеличения решающим.
Суть этого подхода заключается в признании важнейшей роли сообщества ученых в
формировании, реализации, оценке, развитии и отстаивании научных открытий, методов и
способов научной деятельности. Подобный взгляд на природу научной деятельности Т.
Кун сделал лейтмотивом своего анализа науки.
И, наконец, третья особенность взглядов Т. Куна заключается в повышенном интересе к
психологическим мотивам научной деятельности. Причем в основном он апеллирует к
групповой психологии, то есть к коллективным эмоциям, коллективному видению и
восприятию внешней реальности.
Куновская эволюционистская философия науки Куна по своим методам довольно
эклектична. Там, где ему не хватает логической и эпистемологической аргументации, на
передний план выдвигаются социологический и психологический подходы. И все же,
несмотря на мозаичность и разнородность его воззрений, отсутствие единой стержневой
методологии, куновскую концепцию следует рассматривать именно как философию науки,
ибо при всех оговорках и реверансах в сторону исторического эмпиризма, социологизма,
психологизма и т.д. его центральная задача состоит в формулировании и выявлении общих
характеристик науки в целом, а его конечная - в открытии общих закономерностей развития
науки и построении адекватного концептуального аппарата.
Центральным понятием в исследованиях т. Куна является понятие «парадигма».
Буквальный перевод этого термина - «образец». Понятие научной парадигмы оказалось
многозначным, допускающим разнообразие его интерпретаций, да и взгляды самого Куна
по вопросу о сущности и структуре парадигм изменялись и уточнялись. Чаще всего понятие
5
Kuhn Т. The History of Science//International Encyclopedia of Social Sciences N.Y. 1968. Vol.U.P
74-83.
парадигмы трактуют как совокупность фундаментальных теорий и как систему решающих для
данной науки экспериментов и ценностей.
Содержание парадигмы излагается, как правило, в учебниках. Они разъясняют сущность
принятой теории, иллюстрируют ее удачные применения и сравнивают эти применения с
типичными
наблюдениями
и
экспериментами.
Подобные
учебники
стали
общераспространенными с нач. XIX века, до того аналогичную функцию выполняли такие
выдающиеся труды, как «Физика» Аристотеля, «Начала» и «Оптика» И. Ньютона, «Электричество»
Б. Франклина, «Химия» А. Лавуазье. Эти общепринятые примеры фактической практики научных
исследований (примеры, которые включают закон, теорию, их практическое применение и
необходимое оборудование) в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные
традиции научного исследования. Таковы традиции, которые историки науки описывают под
рубриками «астрономия Птолемея (или Н. Коперника)», «аристотелевская (или ньютоновская)
динамика», «корпускулярная (или волновая) оптика» и т.д. Изучение парадигм главным образом и
подготавливает начинающего исследователя к членству в том или ином научном сообществе.
Парадигма по своему содержанию шире теории. Каждая теория создается в рамках той
или иной парадигмы. Теории, существующие в рамках различных парадигм, несопоставимы.
Поэтому одна и та же теория не может входить в разные парадигмы без предварительного ее
серьезного переосмысления. А это означает, что при смене парадигм невозможно осуществить
преемственность теорий, т.е. какие-то теории перенести из старых парадигм в новые. В
контексте новых парадигм старые теории получают новое содержание, иную интерпретацию.
Позже Т. Кун попытался заменить понятие парадигмы дисциплинарными матрицами. Они
дисциплинарны, потому что принуждают ученых к определенному поведению, стилю мышления; это
матрицы - потому что они состоят из упорядоченных элементов различного рода, причем каждый
из них требует дальнейшей спецификации. Дисциплинарная матрица, по Куну, состоит из четырех
основных элементов.
1. Символические обобщения, то есть формальный аппарат, с помощью которого в рамках
данной матрицы записываются основные законы, гипотезы и экспериментальные данные.
2. Метафизическая парадигма - система методологических и даже философских принципов,
используемых для обоснования различных эвристических приемов (например: перенос знаний по
аналогии из одной области физики в другую). Если учесть, что для Т. Куна метафизика является
системой онтологических допущений, то такая онтологизация понятия парадигмы означает по
существу признание роли философии в качестве одного из основных элементов научного
исследования. Можно сказать, что метафизическая парадигма - это философская
составляющая научной деятельности.
3. Ценности, которыми руководствуются члены сообщества. Наиболее укоренились
ценности, касающиеся научных прогнозов. Они должны быть точны, количественно
обоснованы, просты, логичны, иметь высокую степень вероятности.
4. «Образцы», то есть признанные примеры. Именно они, по мнению Куна, и
составляют цементирующую основу научной деятельности. В этом подходе Т. Кун видит
свое подлинное новаторство и отличие от неопозитивистов, рассматривавших в качестве
такого стержня взятые сами по себе теории и порождаемые ими правила. Однако
последние вместе с аппаратом символических обобщений усваиваются, по мнению Т.
Куна, лишь в процессе овладения образцами решения задач.
Итак, каковы же основные положения куновской концепции науки? В общем виде
его схема развития науки выглядит следующим образом:
 начальная допарадигмальная стадия развития науки характеризуется наличием
различных точек зрения, отсутствием фундаментальных теорий, общепризнанных методов и
ценностей;
 затем возникает консенсус членов научного сообщества и создается единая
парадигма;
 на ее основе осуществляется нормальное развитие, накапливаются факты,
совершенствуются теории и методы;
 в этом процессе возникают аномальные факты, приводящие к кризису, а затем и к
научной революции;
 в результате такой революции возникает новая парадигма, и весь процесс повторяется снова.
Рассмотрим данные стадии более подробно.
Система знаний, выступающих в качестве науки, утверждает Т. Кун, долгое время
находится на допарадигмальной стадии, которая характеризуется наличием
многочисленных конкурирующих школ, большим разнообразием методов и взглядов на
фундаментальные вопросы науки. Признание какого-либо факта, эксперимента, объяснения
или теории за образец означает завершение допарадигмального периода и формирование
новой парадигмы. С наступлением этого момента поведение ученых существенно меняется.
Они перестают обсуждать парадигму и принимают её принципы в качестве общепринятого
и бесспорного убеждения.
Новая парадигма выполняет две функции: запретительную и проективную. Она
запрещает, отсекает все не относящиеся к парадигме и не согласующиеся с ней факты,
концепции, методы и проблемы. Одновременно с этим парадигма стимулирует
исследования в определенном направлении, способствует достижению консенсуса и
предлагает некоторые гарантии успеха. Консенсус относительно основных положений
парадигмы является важнейшей социальной характеристикой именно научного
сообщества. В отличие от него представители, например, искусства не скованы подобным
консенсусом и даже, напротив, обязаны постоянно осуществлять радикальные творческие
инновации, которые в науке возможны лишь в период смены парадигм.
Группа учёных, принявших данную парадигму, теряет статус дилетантов и
превращается в профессиональное сообщество. Но допарадигмальный период не всегда
заканчивается созданием парадигмы. Сам Т. Кун сомневается в возможности ее
существования, например, в социологии. По-видимому, это сомнение можно
распространить и на ряд других наук.
Стадия нормального развития науки, согласно Т. Куну, исчерпывается тремя видами
деятельности:
1) экспликацией и переформулировкой парадигмы;
2) совершенствованием и уточнением теорий, возникающих на ее основе;
3) экспериментальными поисками новых фактов и их уточнениями.
Важнейшая отличительная черта нормальной науки состоит в том, что на этой
стадии ученые не стремятся к крупным открытиям. Парадигма детерминирует тип задач,
решаемых нормальной наукой, и не допускает радикальных открытий, могущих привести к
возникновению новой парадигмы. Правда, эта детерминация не является полной и
оставляет некоторую степень свободы для изобретательства и творческой деятельности. Эта
деятельность и есть не что иное, как решение головоломок.
«Головоломка»- одна из основных единиц куновского анализа. Она представляет
собой особенный тип задач, как бы предсказанных и регламентированных парадигмой.
Парадигма поэтому дает гарантию того, что головоломка может быть решена. Уточнение
фактов, поиски новых фактов, достижение их более полного объяснения и согласования с
теорией - все это законно лишь в той мере, в какой служит решению головоломок.
Характеризуя развитие науки в целом, Т. Кун неоднократно подчеркивал влияние на
нее со стороны философии. Оно наиболее заметно в периоды кризисов и научных
революций. В периоды же нормального развития это влияние минимально, т.к. ученые,
занятые решением головоломок, не нуждаются в метафизических установках и
предпосылках. В данном случае Т. Кун как бы впускает метафизику в нормальную науку, хотя
и с черного крыльца.
Отметим, что, по мнению Т. Куна, многие науки развиваются, не создавая
принципиально новых теорий и фундаментальных идей, а постоянно приобретая новые
факты и осуществляя уточнения. Такие науки он предлагает называть протонауками и
относит к ним химию и теорию электричества до середины XVIII века, эмбриологию и
теорию наследственности до середины XIX века, а также современные социальные науки.
Протонауки как бы задерживаются, застаиваются на стадии нормального исследования, но и
все остальные науки находились на этой стадии большую долю времени своего исторического
развития.
Рассмотрим пример нормальной деятельности в науке (или функционирования
парадигм), обратившись к истории физической оптики. От глубокой древности до конца XVII в.
не было такого периода, когда была бы принята какая-либо единственная, общепринятая точка зрения
на природу света. Вместо этого было множество противоборствующих школ, большинство из
которых придерживались той или иной разновидности эпикурейской, аристотелевской или
платоновской теории. Одна группа рассматривала свет как частицы, испускаемые материальными
телами; для другой свет был модификацией Среды, которая находилась между телом и глазом;
еще одна группа объясняла свет в терминах взаимодействия Среды с излучением самих глаз. Каждая
из соответствующих школ подчеркивала в качестве парадигмальных наблюдений именно тот
набор свойств оптических явлений, который ее теория могла объяснить наилучшим образом.
Были ли учеными представители указанных школ? Да, однако, не имея возможности
принять без доказательства какую-либо общую основу для своих научных убеждений, каждый автор
ощущал необходимость строить физическую оптику заново, начиная с самых основ. В силу этого
он выбирал эксперименты и наблюдения в поддержку своих взглядов относительно свободно,
ибо не было никакой стандартной системы методов или явлений, которую каждый пишущий
работу по оптике должен был применять и объяснять. В таких условиях авторы трудов по оптике
апеллировали к представителям других школ ничуть не меньше, чем к самой природе.
Первая парадигма в этой области возникает в XVIII в. Она основывалась на «Оптике» И.
Ньютона, который утверждал, что свет представляет собой поток материальных частиц. Физики,
работавшие в этой парадигме, в основном занимались поиском доказательств давления световых
частиц, ударяющихся о твердые тела.
В начале XIX века появляется новое учение о природе света, согласно которому свет- это
распространение поперечных волн. Данное понимание являлось выводом из парадигмы, которая
восходит к работам Т. Юнга и О. Френеля по оптике.
Наконец, в начале нашего века М. Планк и А. Эйнштейн предложили новое понимание
света. В современных учебниках по физике говорится, что свет представляет собой поток фотонов,
т.е. квантово-механических сущностей, которые обнаруживают некоторые волновые свойства и в
то же время некоторые свойства частиц.
Таким образом, понимание света имеет длительную историю. Многообразие позиций по
данному вопросу связано с функционированием в физике определённых парадигм.
Теперь перейдём к рассмотрению следующего этапа в развитии науки- этапа
возникновения аномалий, приводящих к кризису, а затем и к научной революции. Осуществляя
парадигмальную деятельность и ожидая как бы «предусмотренные» парадигмой факты, ученый
иногда обнаруживает нечто неожиданное. Это неожиданное и есть, по терминологии Т. Куна,
научная аномалия. Когда аномальность открытия осознаётся, наступает этап поиска
радикальных решений, причём очень долго ученые пытаются осуществить его в рамках старой
парадигмы. Открытие аномального факта есть процесс, начало которого связано со стремлением
сохранить старую парадигму, а завершение знаменуется переходом к новой. Весь этот период
как бы напоминает эпоху допарадигмального развития, когда ни одно из решений не покоится
на прочном парадигмальном фундаменте, не является авторитарно привилегированным и
бесспорным для всех членов сообщества.
Эти открытия вплотную подводят к научным кризисам. По Т. Куну, сам кризиснеобходимое условие развития науки. Однако смысл его отнюдь не сводится к простому
обнаружению аномальных фактов. Лишь немногие из них приводят к подлинному кризису
и последующей смене парадигмы. Сама по себе аномалия не ведёт автоматически к
разрушению старой парадигмы. Аномалия, утверждает Т. Кун, вовсе ещё не контрпример,
мгновенно ниспровергающий старую теорию. Старая парадигма разрушается и уступает своё
место не отдельному аномальному факту, а новой парадигме. Но как и почему складывается
именно такая, а не другая парадигма, совершенно неясно. Понятно лишь одно: в период
кризиса развивается экстраординарная наука, которая уже не подчиняется правилам старой
парадигмы и ещё не подпадает под правила новой, несформировавшейся парадигмы. «Любой
кризис начинается с сомнения в парадигме и последующего расшатывания правил нормального
исследования. Исследование во время кризиса имеет очень много сходного с исследованием
в допарадигмальный период»6. В период экстраординарной науки происходит выявление и
усиливается обоснование, связанное с эпистемологическим анализом тех правил,
стандартов и методов, которые принимались в эпоху нормальной науки как сами собой
разумеющиеся, но в период кризиса стали подвергаться сомнению. Именно поэтому кризис
характеризуется множеством новых подходов, своего рода творческим бумом. Он, как правило,
тесно связан с ростом внимания ученых к философской проблематике. Отказ от
экстраординарной, т.е. внепарадигмальной стадии научного развития и знаменуется
переходом к новой парадигме и соответствующей ей нормальной стадии развития.
Все кризисы заканчиваются одним из трёх возможных исходов.
1. Иногда нормальная наука в конце концов доказывает свою способность разрешить
проблему, порождающую кризис, несмотря на отчаяние тех, кто рассматривал её как конец
существующий парадигмы. Например: в течение 60 лет после исходных расчетов И. Ньютона
предсказываемые сдвиги в перигее Луны составляли по величине только половину от
наблюдаемых. По мере того как превосходные специалисты по математической физике в Европе
продолжали безуспешно бороться с хорошо известным расхождением, иногда выдвигались
предложения модифицировать ньютоновский закон обратной зависимости от квадрата расстояния.
Но ни одно из этих предложений не принималось всерьез, и на практике упорство по отношению к
этой значительной аномалии оказалось оправданным. А. Клеро в 1750 г. смог показать, что
ошибочным был только математический аппарат приложений, а сама теория Ньютона могла быть
оставлена в прежнем виде.
2. В другом случае сложившееся положение не исправляют даже явно радикальные новые
подходы. Тогда ученые могут прийти к заключению, что в их области исследования решения
проблемы не предвидится. Проблема снабжается соответствующим ярлыком и оставляется в
стороне в наследство будущему поколению в надежде на ее решение с помощью более
совершенных методов.
3. Возможен случай, когда кризис разрешается с возникновением нового претендента на
место парадигмы и последующей борьбой за его принятие. Тогда завершением кризиса,
порожденного открытием фундаментального аномального факта, становится революция в науке.
Сущность научной революции заключается в возникновении новой парадигмы,
качественно отличающейся от прежней и полностью с ней несопоставимой. Новые парадигмы
некумулятивны. Это означает, что они не только включают в себя принципиально новые
проблемы, методы, ценности, но и совершенно по-новому представляют картину изучения природы
или ее фрагментов. Этот принцип, принцип некумулятивности, ведущий к отрицанию научной
преемственности, отчетливо прослеживается во всех работах Т. Куна.
Возникновение новой парадигмы означает изменение, во-первых, знаний об определенных
методах исследования, стандартах экспериментальной и теоретической деятельности, критериях
научности и определенных ценностях; во-вторых, знаний, дающих информацию о строении мира и
тех фрагментов природы, которые рассматриваются наукой. Однако и те, и другие оказываются, в
конечном счете, зависящими не от объективной реальности, а от недетерминированной позиции
научного сообщества. Старая и вновь возникшая парадигмы несоизмеримы.
Рассмотрим один из наиболее известных случаев изменения парадигмы - возникновение
коперниковской астрономии. Ее предшественница, система Птолемея, которая сформировалась в
период II в. до н.э. - II в. н.э., имела необычайный успех в предсказании изменений положения звезд и
планет. Ни одна другая античная система не давала таких хороших результатов; для изучения
положения звезд астрономия Птолемея все еще широко используется и сейчас; для предсказания же
6
Кун Т. Структура научной революции. М.,1976. C. 114.
положения планет теория Птолемея была не хуже теории Н. Коперника. Но для научной теории
достичь блестящих успехов еще не значит быть полностью адекватной. Что касается положения
планет, то их предсказания, получаемые с помощью системы Птолемея, никогда полностью не
соответствовали наиболее удачным наблюдениям. Дальнейшее стремление избавиться от этих
незначительных расхождений поставило много принципиальных проблем нормального исследования
в астрономии для многих последователей Птолемея. Некоторое время астрономы имели полное
основание предполагать, что эти попытки могут быть столь же успешными, как и те, что
привели к системе Птолемея. Если и было какое-то расхождение, то астрономам неизменно
удавалось устранять его, внося некоторые частные поправки в систему концентрических орбит
Птолемея. Но время шло, и ученый, взглянув на полезные результаты, достигнутые
нормальным исследованием благодаря усилиям многих астрономов, видел, что путаница в
астрономии возрастала намного быстрее, чем ее точность.
Эти трудности были осознаны. В начале XVI в. увеличивается число превосходных
астрономов в Европе, которые понимали, что парадигма астрономии терпит неудачу в применении ее
при решении собственных традиционных проблем. Это осознание стало предпосылкой отказа
Н. Коперника от парадигмы Птолемея и основой для поисков новой парадигмы. Ренессансное
мировоззрение, великие географические открытия, мощные общественно-политические движения
были условием и предпосылкой коперниканской революции, а также сами ассимилировали ее как
теоретическую основу глубоких мировоззренческих преобразований. Н. Коперник и его система
стали лишь началом целой серии астрономических открытий, связанных с созданием новой
онтологии, методологии, а также наблюдательной и вычислительной техники. Начатая Н. Коперником
вопреки его собственной воле и намерениям революция оказалась растянутой на несколько
десятилетий. Она завершилась трудами И.. Кеплера и Г. Галилея, а ее значение как в
мировоззренческом, так и в научном плане осмыслено и признано только к сер. XVII
столетия. Итог этого осознания, утверждает Т. Кун, состоит в создании принципиально новой
парадигмы, качественно по всем параметрам отличающейся от птолемеевской.
Завершая знакомство с проблемой научных революций, обратим внимание на следующие
моменты:
 революционные открытия представляют собой не момент, не мгновенные озарения, а
длительный и сложный процесс;
 в ходе этого процесса выделяются этапы адаптации к старому, введения новых идей,
понятий и теорий; постепенного осознания их принципиальной новизны; окончательного разрыва с
прежней системой знаний;
 cоздание новой системы знаний приводит к возникновению нового сообщества ученых с
присущим ему новым видением мира, новыми проблемами и методами их решения.
На каких же основаниях осуществляется переход от старой парадигмы к новой? Что
заставляет группу ученых отказаться от одной традиции нормального исследования в пользу
другой?
Отвечая на этот вопрос, Т. Кун отмечает, что переход от старой парадигмы к новой не может
основываться на чисто рациональных доводах, так как существует несоизмеримость
предреволюционных и послереволюционных нормальных научных традиций. Она проявляется в
следующем:
1. Защитники конкурирующих парадигм часто не соглашаются с перечнем проблем,
которые должны быть разрешены с помощью каждого кандидата в парадигмы. Например:
должна ли теория движения объяснить причину возникновения сил притяжения между
частицами материи, или она может просто констатировать существование таких сил?
Ньютоновская динамика встречала широкое сопротивление, поскольку в отличие и от
аристотелевской, и от декартовской теорий она подразумевала последний ответ по
данному вопросу. Когда теория Ньютона была принята, вопрос о причине притяжения
был снят с повестки дня. Однако на решение этого вопроса может с гордостью
претендовать Общая теория относительности.
2. В рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперименты
оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является
недопонимание между двумя конкурирующими школами. Например: дилетанты, которые
не принимали ОТО Эйнштейна потому, что пространство якобы не может быть
«искривленным», не просто ошибались или заблуждались. Пространство, которое
подразумевалось ранее, обязательно должно быть плоским, гомогенным, изотропным и не
зависящим от наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому
универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были
пространство, время, материя, сила и т.д., должен быть изменен и вновь создан.
3. Защитники конкурирующих парадигм осуществляют свои исследования в разных
мирах. Один мир «помещается» в плоской, другой- в искривленной матрице пространства.
Работая в различных мирах, две группы ученых видят вещи по-разному, хотя и
наблюдают за ними с одной позиции и смотрят в одном направлении.
Следовательно, переход между несовместимыми структурами, конкурирующими
парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посредством логики.
Ни одна из борющихся парадигм не может рассчитывать на доказательство своей
правоты. Конкуренция между парадигмами не является тем видом борьбы, который может
быть разрешен с помощью доводов. Здесь необходимы волевые факторы - убеждение и
вера. Ученые принимают новую парадигму по различным соображениям. Имеют значение
всевозможные культы (например: культ Солнца), национальность, прежняя репутация
новатора и т.д.
Т. Кун выдвигает два, по его мнению, новых и вполне эффективных критерия
предпочтения парадигм.
1. Убеждение сторонников новой парадигмы в том, что они могут решить проблемы,
которые привели старую парадигму к кризису. Например, Коперник утверждал, что
разрешил давно раздражавшую проблему продолжительности календарного года, а
Ньютон примирил небесную и земную механику. А в нашем веке замечательный
количественный успех закона излучения М. Планка и модели атома н. Бора убедили
многих физиков принять их; хотя, рассматривая физическую науку в целом, нельзя не
признать, что оба этих вклада породили намного больше проблем, чем разрешили. Итак,
первый критерий предпочтения парадигм - способность направлять исследование по
проблемам, на полное решение которых ни один из конкурирующих вариантов не может
претендовать7.
2. Второй критерий- способность предсказать такие явления, о которых даже не
подразумевала старая парадигма. Этот аргумент действует особенно убедительно в тех
случаях, когда новая парадигма первоначально нисколько не помогает решению проблем,
вызвавших кризис. Например, теория Коперника не была более точной, чем теория
Птолемея, и не вела непосредственно к какому бы то ни было улучшению календаря.
Однако именно теория Коперника навела на мысль, что планеты должны быть подобны
Земле, что Венера должна иметь фазы и что Вселенная должна быть гораздо больше, чем
ранее предполагалось. В результате, когда спустя 60 лет после его смерти с помощью
телескопа неожиданно были обнаружены горы на Луне, фазы Венеры и огромное
количество звезд, о существовании которых ранее не подозревали, эти наблюдения
убедили в справедливости новой теории великое множество ученых, особенно среди
неастрономов.
Кроме двух указанных критериев, есть еще ряд аргументов, которые редко
излагаются ясно и апеллируют к индивидуальному ощущению удобства, к эстетическому
чувству. Считается, что новая теория должна быть «более ясной», «более удобной», «более
простой», чем старая. Эти аргументы очень важны, т.к. если бы новая теория, претендующая
7
Кун Т. Структура научных революций. М., 976 C. 199.
на роль парадигмы, выносилась бы в самом начале на суд практичного человека, который
оценивал бы ее только по способности решать проблемы, то науки переживали бы очень
мало научных революций.
Тот, кто принимает парадигму на ранней стадии, должен верить, что новая парадигма
достигнет успеха в решении большого круга проблем, зная, что старая парадигма потерпела
неудачу при решении некоторых из них. Принятие решения такого типа может быть основано
только на вере. А что лежит в основе веры, что заставляет ученых почувствовать, что новый
путь избран правильно? Личные и нечеткие эстетические соображения.
Однако Т. Кун не был сторонником иррациональных оснований смены парадигм.
Подчеркивая эмоционально-волевой характер принятия решения, он указывает, что этот
процесс- вполне рациональное предприятие. Но для оправдания такого утверждения ему
приходится пересмотреть концепцию принимаемой им рациональности. Этот процесс сводится
Куном к проблеме критериев рациональности. Если мы имеем некоторый набор таких
критериев, то все, что соответствует или попадает под них, оказывается рациональным. Но откуда
берутся такие критерии, что служит их оправданием?
Т. Кун полагает, что можно выбрать самые различные критерии для оценки научных теорий.
Они формируются учеными, представителями данного сообщества на определенном историческом
этапе его развития. В качестве таких оценочных критериев могут быть выбраны простота,
красота, точность, объяснительная или предсказательная сила. Естественно, что, выбрав один
или несколько из этих критериев и дав им принятую членами научного сообщества
интерпретацию, ученые в дальнейшем настолько приспосабливаются к системе привычных
и общепризнанных критериев, что начинают воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся,
бесспорное, естественное и объективное. С этой точки зрения выбор той или иной теории,
который соответствует этим критериям, рационален. Напротив, выбор не соответствующей им
теории считается иррациональным. Создание новой парадигмы поэтому включает в себя не только
выдвижение новых теорий, методов, предпосылок и образцов, но и набор новых критериев и
стандартов. Поэтому члены сообщества, придерживающиеся старых стандартов
рациональности, могут напротив, рассматривать новую теорию или критерии их предпочтения и
выбора как иррациональные.
Но Т. Кун не удовлетворяется таким простым подходом и ищет более надежные
критерии рациональности. Тут надежную службу ему служит концепция нормальной науки. Если ее
главная задача-решение головоломок, то логично предположить, что из двух теорий лучшей
оказывается та, которая дает наиболее эффективное решение. Данный критерий эффективности
может сложиться только в рамках нормальной науки. При этом оказывается, что он поддается
некоторому улучшению. Дело в том, что возможны, по крайней мере, две ситуации:
1.
Для решения каждой головоломки возникает своя теория или несколько
конкурирующих теорий.
2.
Создается целый набор теорий для решения всего набора головоломок,
решаемых и обсуждаемых данной научной дисциплиной на определенной стадии ее
нормального развития.
Поэтому в дополнение к критерию эффективности разрешения головоломок Т. Кун
добавляет критерий объемности. Он состоит в том, что из двух теорий более
предпочтительна та, которая дает эффективное решение для более объемного клана
головоломок. Выбор теории противоположного характера с этой точки зрения оказывается
иррациональным.
Итак, для Куна развития науки- это смена парадигм, периодические скачкообразные
изменения в стиле мышления, методологии и методике научного исследования. Причем
смена парадигм (и в этом заключается решающая новизна концепции Т. Куна) не является
детерминированной однозначно, или, как сейчас говорят, не носит линейного характера.
Развитие науки нельзя представлять как тянущееся вверх дерево. Логика развития науки
содержит в себе закономерность, но закономерность эта «выбрана» случаем из целого веера других,
ничуть не менее закономерных возможностей. Так что привычная нам ныне квантово-
релятивисткая картина мира в принципе могла бы быть и совсем другой, хотя наверняка не менее
логичной и последовательной.
Подобный подход не означает сомнений в способности науки добывать настоящую истину.
Только истина эта изменчива, подвижна и зависит от выбранной системы отсчета. Вспомним
хрестоматийный пример из популярных брошюр по теории относительности: распивая чай в купе
скорого поезда, пассажир случайно роняет стакан на пол. Вопрос: по какой траектории летит
стакан - по прямой или искривленной? Ответ: для наблюдателя внутри поезда - строго по прямой,
а для наблюдателя вне поезда- по дуге, ведь поезд во время полета стакана успевает проехать
некоторое расстояние и стакан падает совсем не в ту точку, над которой он начал свой полет. При
этом очень трудно бывает удержаться от вопроса: для одного наблюдателя стакан движется так,
для другого- эдак, но как же на самом деле, независимо ни от каких наблюдений? И мало кому
удается с первого раза понять, что этого «на самом деле» просто не существует. Ученый мир шел к
этому выводу 2,5 тысячелетия. Ведь требование зафиксировать движение предмета «на
самом деле» означает не что иное, как требование предоставить некоторую абсолютную
систему отсчета, а ее в природе нет. Все системы отсчета равноправны, и количество их в
принципе бесконечно. А это в свою очередь означает, что любое человеческое знание всегда
было и будет неполным, неокончательным, ибо принципиально невозможно учесть одновременно все
системы отсчета.
Отметим сильные стороны куновской концепции развития науки.
1.
Исторический подход, учитывающий специфику различных культурных,
экономических и социальных контекстов.
2.
Продуктивное требование связи философии науки с ее историей.
3.
Учет взаимосвязи социальных, психологических, экономических и технических
факторов развития науки.
4.
Острая критика неопозитивистской философии науки, а также философии науки
критического рационализма.
Однако отсутствие последовательности в постановке и решении методологических проблем,
внутренняя эклектичность и противоречивость воззрений Куна породили и сильную критическую
оппозицию.
Российские ученые выдвигают следующие критические замечания в адрес концепции
Т.Куна8.
1. Чередование постепенных и революционных периодов в развитии науки было
описано учеными задолго до Т. Куна. Причем К. Марксом и Ф. Энгельсом они были
объяснены с философских позиций, Т. Кун же допускает явную метафизичность, отрицая
преемственность в науке.
2. Назвав промежутки между научными революциями неудачным термином
«нормальная наука», Т. Кун тем самым отнес периоды радикальных ломок к чему-то
ненормальному (не свойственному науке). Но это не так, потому что в самой сущности науки
заложена коренная трансформация знаний. Поэтому научные революции также являются
нормой науки. Термин «нормальная наука», введенный Т. Куном, наводит на мысль, что аспект
научной деятельности, обозначаемый этим термином, является наиболее характерным,
типичным для науки в целом. Подчеркивается даже, что нормальное исследование отличает
науку от других форм духовной деятельности человека, в то время как период революции
сближает науку с искусством, политикой и т.д. Такой подход тоже является верным. То, что Т.
Кун называет «нормальной наукой», правильнее было бы называть периодом спокойного,
эволюционного развития. Кроме того, характер развития науки в ее спокойный период
8
См: Микулинский С.Р., Маркова Л.А. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных
революций»// Кун. Т. Структура научных революций. М., 1975.
получился слишком схематизированным. В результате этого наука лишилась своего
критического, творческого начала; из ее содержания выпала связь с научной революцией.
3. Хотя Т. Кун и ввел понятие «научное сообщество» в модель науки, однако
проблема взаимодействия науки и общества так и осталась за пределами его концепции, где
возобладали социально-психологические факторы.
Концепция Т. Куна стала очень популярной и стимулировала дискуссии и новые
исследования в философии науки. Хотя многие философы и признавали его заслуги в
описании смены периодов устойчивого развития науки и научных революций, мало кто
принимал его социально-психологические объяснения этих процессов.
Наиболее глубоким и последовательным критиком концепции смены парадигм стал
последователь К. Поппера И. Лакатос, который разработал одну из лучших моделей
философии науки - методологию научно-исследовательских программ.