Document 2185080

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ
ГОУ ВПО
«ПЯТИГОРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»
ФИЛОСОФСКИЕ
И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
И КИБЕРПРОСТРАНСТВА
Материалы
Всероссийской междисциплинарной
научно-практической конференции
13-14 мая 2010 года
Пятигорск 2010
ББК 87 л 0
Ф 56
Печатается по решению
редакционно-издательского совета
ГОУ ВПО «Пятигорский государственный
лингвистический университет»
Философские
и
культурологические
проблемы
информационных технологий и киберпространства. Материалы
Всероссийской
междисциплинарной
научно-практической
конференции. – Пятигорск: ПГЛУ, 2010. – 245 c.
Настоящий сборник включает материалы Всероссийской
междисциплинарной научно-практической конференции ученых,
состоявшейся в Пятигорском государственном лингвистическом
университете в мае 2010 года.
Статьи исследователей освещают проблемы философии,
культурологии, информационных технологий и другие аспекты.
Результаты публикуемых исследований представляют интерес
для всех, занимающихся этой проблематикой.
Редакционная
коллегия:
проф.
Л.А. Волова;
доц. П.Н. Барышников (гл. редактор); доц. М.В. Рутковская;
доц. Л.А. Сергеева.
Технический редактор: спец. Н.В. Добычина.
Рецензенты: доктор филологических наук,
профессор С.П. Локтев;
кандидат педагогических наук,
доцент Г.А. Воробьев.
ISBN
978-5-4220-0060-9
© Пятигорский государственный
лингвистический университет, 2010
© Коллектив авторов,2010
2
В.Б. Анохин, А.Н. Трошичев
(Череповец, Россия)
ПОСТРАЦИОНАЛЬНОСТЬ СЕТЕВОГО ОБЩЕСТВА
Вопреки представлениям постмодернистов о начале эры
иррационализма, мы защищаем тезис о новой форме
рациональности - пострациональности. Культура виртуальной
реальности создает условия для возникновения новой
рациональности, которая определяется логикой сетевого
общества. По виду она противоположна классической
рациональности, поскольку использует специфические методы и
средства для решения своих проблем.
Однако суть рационализма не исчезает - достижение цели
при оптимизации средств ее осуществления. С позиций
эволюционизма, рациональность осмысливается как способ
адаптации понятий, идей, методов и т.п. к природной,
интеллектуальной и социокультурной
«нише». Говоря о
понятиях, мы имеем в виду, прежде всего, те понятия, которые
обладают четко выраженным приспособительным характером
или являются условиями выделения фундаментальных
сущностей
универсума.
Такими
понятиями
являются
пространство, время. Пространство и время в природе (физике)
есть выражение динамики материи. В обществе – динамики
общества. Поскольку общество подвергается структурной
трансформации, разумно предположить, что в настоящее время
возникают новые пространственные формы и процессы.
Симптоматично, что вместе с интенсивным развитием
сетевого общества появляются новые научные и философские
концепции, образуя в совокупности предпосылку его
осмысления. Теория хаоса (синергетика) с физической точки
зрения ставит проблему сжатия времени и пространства в
атракторных системах. Она объясняет возникновение порядка
из хаоса и вводит новые представления о детерминизме
(детерминированный хаос), где любая часть пространства есть
слепок всего пространства.
Радикальный
конструктивизм
рассматривает
саморазвивающиеся системы как аутопоэтические системы,
3
которые замкнуты на логику своего развития по принципу
кибернетики второго порядка, то есть осуществляют свои
движения в процессе самореференции, определяя тем самым
окружающую среду как собственные значения (процесс
различения).
Постмодернизм проводит деформатизацию пространства,
представляя его в виде «ризомы» - корневой системы без
стержня, зато с множеством непредсказуемо хаотических
корневых переплетений, причем выход из строя одного или
нескольких из них не ведет к тотальной гибели системы,
которая способна регенерироваться либо развиваться в других,
более благоприятных направлениях.
Человек, как биологическое существо, неразрывно
связан с мезокосмосом. Этим определены его врожденные
познавательные структуры. Однако, будучи разумным
существом, он в состоянии выйти за пределы мезокосмоса,
приспосабливая свои когнитивные способности к возможным
мирам. С вступлением в сетевое общество этот процесс
становится более наглядным. Новая рациональность неразрывно
связана
с
медиасистемой
(медиакосмосом),
которая
адаптирована для послания любого сообщения любой
аудитории. Соответственно послание структурирует среду и
порождает новую культуру реальной виртуальности, поскольку
наша реальность во многом складывается из ежедневного
опыта, получаемого в рамках виртуального мира [1].
Меняются наши представления о пространстве и времени.
Классическое представление о пространстве определяется
возможностью
перемещения
биологического
тела
в
мезокосмосе. В сетевом обществе ситуация меняется
существенным образом. Медиакосмос гипертекстуален. В нем
нет перемещения тел, как и нет проблемы их встречи
(одновременности), определяемой классическими часами.
Встречаются не биологические тела, а медиумы сообщений.
Одновременность их встречи не зависит от физического
расстояния. Переход от гипертекста к тексту осуществляется
практически мгновенно. Появляется новое ощущение
пространства. Согласно Г. Маклюэну, в механические эпохи
«мы продолжили свои тела в пространство. Сегодня,
4
после более, чем столетнего периода использования
электрических
технологий
мы
распространили
нашу
собственную центральную нервную систему в глобальное
окружение, упраздняя пространство и время в таком
объеме, в каком освоена планета» [2].
Любая
саморазвивающаяся
часть
медиакосмоса
(например, сайт) может быть представлена как аутопоэтическая
система, может быть рассмотрена как аттракторная система.
Аутопоэтическая система есть поле коммуникации, в котором
происходит различение себя со средой. Причем те, кто не
участвует в процессе коммуникации не входят в среду системы.
Для М. Кастельса сетевое общество есть информациональное [3]
общество, где меняются все прежние философские
представления о мире, времени и пространстве.
На смену восприятиям пространства в связи с динамикой
социальных отношений людей в их временной практике в
информациональном обществе приходят идеи поточного
пространства, которое вне временных границ образуется вокруг
потоков капитала, потоков информации, потоков технологии,
потоков организационного взаимодействия, потоков образов,
звуков и символов, доминирующих в процессах нашей
экономической, политической и знаковой жизни. Идеи
поточного пространства придают социальной практике
фрагментированный характер.
Пространство начинает казаться лишенным локальности
(места), а время - безвременным континуумом, если полагать,
что многие важные явления, ситуации и процессы в жизни
зависят от безвременных и безлокальных потоков информации,
которые в сетевом обществе управляют всеми его основными
сферами. Время дробится на куски в сетевом обществе. Оно
релятивизируется и мы возвращаемся к временной обратимости.
Капитал освобождается от времени, культура избавляется от
часов.
Сетевое общество создает новую темпоральность,
которую Кастельс называет вневременное время [4].
Пространство потоков придает новую форму времени. Меняется
порядок следований явлений. Устранение очередности создает
недифференцированное время, которое равнозначно вечности.
5
Секундные трансакции капитала, гибкое предпринимательство,
варьируемое рабочее время жизни, размывание жизненного
цикла являются фундаментальными явлениями, характерными
для сетевого общества. «Фактически, большинство людей и
большинство мест в нашем мире живут в другой
темпоральности» [5].
М. Кастельс выделяет две формы трансформации
представлений о времени в мультимедийной культуре,
возникающие
вследствие
одновременности
трансляции
множества сообщений по разным каналам связи и их
коллажного объединения в образующихся гипертекстовых
потоках, что придает образам этой информациональной
культуры, с одной стороны, беспрерывный характер, а с другой
- эфемерный. Это в свою очередь соответствует
постмодернистским концепциям, основанным на ироническом
отношении к традиционным культурным ценностям и понятиям,
определяющим назначение человеческого бытия, и "логике
гибкого капитализма и динамике сетевого общества", которые
порождают "безвременность в качестве повторяющейся темы
культурных выражений нашего века" [6].
Кастельс
ссылается
на
идеи
французских
структуралистов, утверждавших, что "культуры создаются из
коммуникационных процессов", а "все формы коммуникаций
базируются на производстве и потреблении знаков". Из этих
идей следует, что во все времена в различных обществах люди
жили в "символической среде". Исторической спецификой
современной новой электронно-коммуникационной системы
знаковости является ее способность не стимулировать
виртуальную реальность, а конструировать реальную
виртуальность" [7], т.е. так достоверно имитировать
действительность на экранах видеотехники, что люди начинают
считать электронные имиджи более истинными и важными для
себя, чем то, что видят в повседневном окружении.
От прежних форм и стадий культурного развития
человечества нынешняя культура реальной виртуальности
отличается глобальными масштабами своего распространения и
воздействия на все сферы и устои общественной жизни и
человеческого бытия в целом. Объясняется это тем, что новая
6
коммуникационная система радикально трансформирует
пространство и время - основные измерения человеческой
жизни.
Местоположения освобождаются от своих культурных,
исторических, географических значений и реинтегрируются в
функциональные сети или в коллажи из имиджей, включенные в
поточное пространство, которое замещает конкретное
пространство или местоположение. Время тоже стирается в
новой коммуникационной системе, где прошлое, настоящее и
будущее могут программироваться для взаимодействия друг-с
другом в одном и том же сообщении. Поточное пространство и
безвременное время оказываются материальными основами
новой культуры, которая выходит за границы определенного
опыта и включает в себя разнообразие исторически
передававшихся по наследству систем репрезентации. В такой
культуре конструирование динамичных объектов виртуальной
реальности становится формой жизни. В ее рамках границы
между действительным и воображаемым стираются.
Виртуальная культура являет собой новую форму
рациональности, суть которой раскрывается в следующих
аспектах:
гипертекстуальность,
сжатость
пространства,
вневременным временем и т.п.
Библиографический список
1. Castells Manuel. The Information Age: Economy, Society and
Culture Vol.I: The Rise of the Network Society. Cambridge MA.
Oxford UK: Blackwell Publishers, 1996. - Р.373.
2. McLuhan
Marshall.
Understanding
Media:
The
Extensions of Man. University of Toronto Press, 1966. ‐ [Электронный
ресурс].
Режим
доступа: http://www.conceptlab.com/notes/mcluhanunderstanding_media.html. (Дата обращения 12.03.10).
3. Термин, введенный М. Кастельсом. Кастельс М.
Информационная эпоха: экономика, общество и культура.
Информационализм и капиталистическая «перестройка».
[Электронный
ресурс].
Режим
доступа: 7
4.
5.
6.
7.
http://polbu.ru/kastels_informepoch/ch05_all.html.
(Дата обращения 20.04.10).
Castells Manuel. 1996.- Р. 411
Castells M. Materials for an exploratory theory of network
society. - The British Journal оf Sociology, 2000, N 51 (1), p.14.
Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и
культура. Виртуальное время. [Электронный ресурс]. Режим
доступа:
http://polbu.ru/kastels_informepoch/ch65_all.html.
(Дата обращения 15.02.10).
Кастельс
М.
Информационная
эпоха:
экономика,
общество
и
культура.
Культура
виртуальной
реальности. [Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://polbu.ru/kastels_informepoch/ch48_all.html.
(Дата обращения 10.04.10).
8
Т.Ю. Афанасьева
(Белгород,Россия)
ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО: ПОНЯТИЯ,
ТЕНДЕНЦИИ, СИМВОЛЫ
Концепция модернизации появилась после второй
мировой войны, когда мир претерпевал кардинальные
изменения. Так в 50-60-е гг. XX в. зарождаются идеи
модернизации, рассматривающие развитие человеческого
общества как универсальный процесс для всех стран и народов.
В 80-х гг. происходит переосмысление теорий,
основанных на универсализме. Многие идеи утратили свой
смысл из–за отсутствия так называемого «экономического
человека». Большое значение в этот период имело то, развитые
страны столкнулись с рядом проблем в рамках старой
индустриальной модели развития.
Таким образом, в 80-ых гг. появился кризис модели
индустриального развития, как на Западе, так и в СССР,
который способствовал поиску новых подходов к решению
проблем общества и в теории, и на практике. В итоге это
привело к следующему:
Во-первых, успех модернизации зависел от ее
соответствия социокультурным особенностям каждой страны.
Культура должна соответствовать тенденциям XX века.
Во-вторых, развитые страны должны пересмотреть
тенденцию своего развития. Человеческие финансовые,
материальные ценности должны быть направлены на духовное
воспитание, на гармонию между человеком, обществом и
окружающей средой.
Понятие
модернизации
становится
теорией
постмодернизации, которая устремлена в будущее- становление
постиндустриального общества.
Тенденция к становлению постиндустриального общества
(в других интерпретациях «информационного», «научного»)
появилась в развитых странах мира с 70-х гг.
Постиндустриализация началась с изменения общественного
сознания. Общественные ценности стали меняться от
стремления к приобретению материальных благ к стремлению к
9
самовыражению; от господства над природой к гармонии с
природой, от рассмотрения сущности труда как заработка до
понимания труда, как реализации собственных его способностей
Следующая
тенденция
рассмотрения
постиндустриального общества заключается в потреблении этим
обществом информации и, соответственно, поучившего
название
«информационного».
Становление
постиндустриального общества на данном этапе происходит в
качественно иной ситуации. С одной стороны мы видим новую
доминирующую
социальную
группу,
контролирующую
информацию и знание, и превращающую их в производство, с
другой – сохраняется большинство претендующих на часть
общественного достояния, как на вознаграждение за свою
трудовую деятельность.
Другие тенденции, проявившие себя на протяжении
последних десятилетий, показали, что формирующееся
постиндустриальное общество не лишено социальных
противоречий, и не может рассматриваться как общество
неравенства.
Очевидно, что человечество вступает в новую эпоху.
Переход к новому типу общества – постиндустриальному
происходит в последней трети XX века. Общество уже
обеспечено продовольствием и товарами, и на первый план
выдвигаются различные услуги, в основном связанные с
накоплением и распространением знаний. А в результате
научно-технической революции произошло превращение науки
в непосредственную производительную силу, которая стала
главным фактором и развития общества, и его самосохранения.
Главной ценностью постиндустриального общества
является
человек,
как
саморазвивающееся
существо.
Саморазвитие, с одной стороны, самодостаточно, а с другой оказывается
ответом
на
радикальный
динамизм,
беспрецедентную мобильность нового общества. Темп жизни
вообще-то бешеный: от скоростей и новаций буквально
кружится голова. И чтобы не отстать, шагать в ногу со
временем, нужно развиваться. Пожалуй, самый эффективный
путь саморазвития - это самообразование (конечно, в единстве с
институциональным,
государственным
или
частным,
10
образованием). Без него в постиндустриальной среде просто не
выжить.
Вместе с этим у человека появляется больше свободного
времени, а, следовательно, и возможностей для творчества,
самореализации. Однако не стоит думать, что в скором будущем
техника окончательно освободит человека от работы. С
появлением автоматики производство стало эффективней, и
теперь вместо того, чтобы самому крутить ручку станка,
человек стоит за пультом и задает программу для сразу
нескольких
станков.
Это вызвало изменения в социальной сфере – для работы на
предприятии, где используется автоматика, нужны не рабочие
со средним образованием, а менее многочисленные, но
квалифицированные специалисты. Отсюда возросший престиж
образования и увеличение численности среднего класса.
В это время технические разработки становятся все более
наукоемкими, теоретические знания приобретают наибольшее
значение. Распространение этого знания обеспечивает
сверхразвитая сеть коммуникаций.
Теория постиндустриального общества, и, тем более,
информационного общества обладает явными признаками
технологического детерминизма. Это дало повод для критики со
стороны представителей постмодернизма, принципы которого
начинают доминировать в исследованиях будущего общества.
Постмодернисты полагают, что необходимо акцентировать
внимание не только на сугубо хозяйственных явлениях, но и на
формировании системы постматериальных ценностей, отходе от
прежних методов организации труда и максимальном
использовании творческого потенциала работников, а также
более внимательно изучать сугубо социологические проблемы:
формирование нового типа семьи и новых форм социального
партнерства, повышение роли знания и изменение системы
образования, национальные, этнические и иные проблемы. С
развитием постмодернизма вновь возникает ситуация, которой
не было в обществоведческой теории с середины прошлого
столетия: экономические концепции в их наиболее
принципиальных
элементах
оказываются
органично
включенными в систему социальных наук и становятся
11
неотделимыми от нее в той же степени, в какой само
современное хозяйство неотделимо от реальных форм
общественной жизни. Наряду с названными концепциями в 60-е
и 70-е годы возникли представления, согласно которым
современное общество можно обозначить как постбуржуазное,
посткапиталистическое, пострыночное, посттрадиционное и
постисторическое.
Рассмотрение информации и знаний в качестве основного
фактора производства становится основой нового формирования
групп, нового господствующего класса.
Однако такое формирование вызывает некоторые
опасения, вызванные господствующим положением между
двумя социальными группами, так как материальное богатство
одной из групп является воплощением не эксплуатации
человека человеком, а творческой деятельностью самих его
представителей.
Легкость накопления и передачи информации в эпоху
постмодернизации порождает свои проблемы.
Так, становится все более очевидной угроза полицейского
и политического наблюдения с использованием новых
информационных технологий, создание информационных
банков, которые сначала использовались в благих целях, а затем
ставят под угрозу неприкосновенность частной сферы жизни
конституционные права индивидов уже в силу самого
существования досье на них.
Между тем этот факт не снимает остроты возникающих
противоречий, поэтому важнейшим вопросом, вытекающим из
анализа проблемы, неравномерного распределения богатств в
современном обществе, проблемы только экономического
характера является вопрос о том, может ли постиндустриальное
общество преодолеть классовый характер, присущий всей
экономической эпохе в целом или же войдет в историю как тип
классового общества.
Новое деление на классы создает обширную границу
между теми, кто имеет доступ к информационным
технологиями способности в их эффективном использовании
теми, кто лишен таковых и приводит к нерациональному
распределению общественного богатства.
12
Основные противоречия постиндустриального общества
обусловливались
позициями
двух
главных
классов,
располагающих с одной стороны монопольными ресурсами
(традициями, обычаями, землей или капиталом), с другой
стороны трудом. Кроме того оба класса были взаимозависимы ни тот, ни другой не могли извлечь своей части национального
богатства, не применяя для этого труда.
Рост массовых информационных процессов и все большее
слияние полей массмедиа и политики привело к новому этапу
развития общественно – политических связей. Ролевой подход к
рассмотрению массовых коммуникаций позволяет говорить о
разыгрывании политического действия на публике.
Благодаря массовому и очень масштабному включению
СМИ в процесс принятия политических решений все
политические действия непременно становятся игрой на
публику и перед публикой для достижения конкретных целей
политика, а массмедиа в этой системе создает пространство для
функционирования информационных потоков и смысло –
образов.
Общество, где любой человек стремится выразить всё
своё существо без остатка, и где подобная искренность
пользуется спросом; экспрессивное выражение обеспечивает
масса технических новшеств, от примитивных нательных
украшений до «опережающих время» моделей мобильных
телефонов. Каждое общество потребления в настоящее время
становится синоптиконом; обыкновенное «владение» и
функциональное, практическое использование уже не
удовлетворяет современного человека. Ему необходимо
сообщить вещи значение, значительность, символизм.
Известно,
каким
образом
современные
постиндустриальные общества продуцируют свои символы. Вопервых, - заимствованием из архаических и «высоких» культур,
подражанием им, во-вторых, что мы наблюдаем сейчас на
Западе, утратившем связи с архаикой – интуитивными, но
регламентируемым
имманентностью
дисциплинарного
диспозитива, манифестациями. Иными словами, беспрестанным
провозглашением «обладания», власти над вещью или
обладанием
вещью,
организующей
микромодели
13
дисциплинарного диспозитива (европейская образцовая семья
со «всем» имуществом, комфортабельным и эффектным, от
автомобилей до сувенирной бижутерии).
Возникшее рассогласование способов символизации
привело к тому, что к концу 90-х на территории России начали
явно проступать дезинтеграционные процессы. Предотвращение
этих процессов было возможно только в сочетании проведения
политики,
направленной
на
жесткую
централизацию
государственно власти, и создания качественно нового
источника символизации «политического»
В постиндустриальном обществе символы, внедряемые в
информационное пространство посредством новых каналов
коммуникации и технологий, разрушают связи между
повседневной жизнью и прежними смыслозначимыми образами
«политического», которые укоренены в сложившейся
политической культуре.
Это приводит к изменению индивидуальной и групповой
мотивации по отношению к различным проявлениям
«политического», стимулирует утверждение новых способов
понимания, осмысления и интерпретации политически
значимой информации и действительности. При этом «власть» и
«влияние» начинают принадлежать тем, кто способен создавать
новые культурные коды, используемые впоследствии для
создания (конструирования) новой, часто виртуальной
реальности.
В постиндустриальном обществе власть знаний и
информации, возможность манипуляции ими, становится
решающей в управлении обществом, оттесняя на второй план
влияние денег (финансового ресурса) и государственного
принуждения
(административного
ресурса).
Непосредственными
носителями
и,
особенно,
распространителями знаний и другой политически значимой
информации являются СМИ. С формальной точки зрения, СМИ
представляют собой учреждения, созданные для открытой,
публичной передачи информации с помощью специального
технического инструментария любым лицам, заинтересованных
в ее получении.
14
Как и у других обществ, у постиндустриального общества
появляется свой символ - это компьютер, свое решающее
средство, свой главный ресурс - информация, своя цель всестороннее возвышение индивидуальности человека, свой
закон или принцип жизни – демассификация.
Компьютеры и компьютерные сети являются зрелой
формой так называемой «экранной культуры».
Вопрос стоит уже об информатизации всего общества,
всей его жизнедеятельности, включая повседневную жизнь
людей. Пожалуй, единственное производство - производство
информации, знаний имеет тенденцию оставаться здесь
массовым.
Иначе
говоря,
массовое
индустриальное
производство вещей (и услуг) уходит в прошлое, ему на смену
приходит массовое производство знаний.
Компьютерная фаза становится новым безбумажным
символом в развитии социальных коммуникаций. Бумага
необходима для воспроизводства визуально оформленных
документов.
Роль систематизации, хранения, переработки
информации, а также передачи ее на длительные расстояния
взяла на себя техника.
Главное отличие электронного диалога от межличностной
устной коммуникации состоит в факте общения не с человеком,
а с электронной памятью. Диалог «человек – ЭВМ» - главное
отличие электронной коммуникации от устной или
документальной, где имеет место прямой или опосредованный
документом диалог «человек – человек».
Одним из колоссальных достижений в области
компьютеризации, которое позволяет узнать информацию с
любой точки планеты, является Интернет или глобальная
компьютерная сеть.
Интернет привлекателен тем, что управление сетевыми
ресурсами здесь абсолютно децентрализовано - на своем сервере
или сайте каждый волен, представлять любую информацию в
любом порядке при условии, что она технически совместима с
поддерживаемыми системой и браузерами, техническими
протоколами. Без какой-либо доли преувеличения Интернет
можно рассматривать как некое глобальное средство массовой
информации.
15
Информация понимается предельно широко: это и наука,
и передовая технология, и новое содержание интеллектуального
труда, и отдельная отрасль производства, и многое другое. В
узком же смысле информация - это знание, переводимое (так
или иначе) на язык машин. Информация, информационные
технологии в наше время проникают буквально во все поры
человеческого бытия. Вопрос стоит уже об информатизации
всего общества, всей его жизнедеятельности, включая
повседневную жизнь людей.
Теория постиндустриального общества, и, тем более,
информационного общества обладает явными признаками
технологического детерминизма. Это дало повод для критики со
стороны представителей постмодернизма, принципы которого
начинают доминировать в исследованиях будущего общества.
Постмодернисты полагают, что необходимо акцентировать
внимание на формировании системы постматериальных
ценностей, отстранения от прежних методов организации труда
и максимальном использовании творческого потенциала
работников, а также более внимательно изучать сугубо
социологические проблемы: формирование нового типа семьи и
новых форм социального партнерства, повышение роли знания
и изменение системы образования, национальные, этнические и
иные проблемы. Становление постиндустриального общества,
представляющее собою объективный процесс, наряду со
многими позитивными моментами порождает и новое
социальное противостояние. Находясь в центре внимания
западных правительств, имеющих пока достаточные рычаги для
его смягчения, оно в гораздо более явном виде обнаруживается
на международной арене, где сообществу постиндустриальных
стран противостоят государства «третьего» и «четвертого»
мира.
Это противоречие привело в последние десятилетия к
беспрецедентному расширению пропасти, разделяющей их с
точки зрения уровня развития, к формированию такого
мироустройства, в котором существует единственный центр
силы. В Концепции информационного общества немало
недостатков. Во-первых, слишком большое
внимание
сосредоточено
на электронике, компьютерной технике и
16
средствах связи. Большинство литературы по проблеме
информационного
общества
наполнены
утопическими
предсказаниями о том, что скоро все будет заменено
интернетом. Некоторые исследователи уже видят скорое
порабощение человека машинами в лучших традициях
фантастических фильмов, что, несомненно, вызывает отклик в
обществе.
«Термин «постиндустриальное общество» превратился,
чуть ли не в символ веры для тех, кто хотел бы предложить
какую-нибудь привлекательную альтернативу теории научного
коммунизма. Однако концепции постиндустриального и
постмодерного общества имеют два методологических
преимущества. С одной стороны, они отражают на
теоретическом уровне противоположность нового общества его
прежним формам, с другой позволяют противопоставить новую
эпоху не всей истории человеческого общества, а лишь его
отдельной стадии, отмечая существование доиндустриального,
индустриального
и
постиндустриального
общества,
премодернистского, модернистского и постмодернистского
состояния.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
Библиографический список
Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество:
Опыт социального прогнозирования. Пер. с англ. /
Иноземцев В.Л. (ред. и вступ. ст.). – М.: Academia,
1999.
Индивидуализированное общество Зигмунд Бауман;
перевод с англ. под ред. В.Л. Иноземцева. – М.: Логос,
2002.
Мегатренды мирового развития. Под редакцией
М.Ильина, В.Иноземцева. – М.: Экономика, 2001.
Современное постиндустриальное общество: природа,
противоречия, перспективы: учебное пособие для
студентов вузов. – М.: Логос, 2000.
Touraine A. La societe postindustriale. P., 1969; Brzezinski
Z.K. Beetween two ages. – N. Y., 1970.
Toffler A. Future Shock. N.Y., 1970; Bell D. The coming
of
postindustrial society. N.Y., 1971 – в русском
17
7.
8.
переводе: Белл Д. Грядущее
постиндустриальное
общество. – М., 1999. – 782 с.
Masuda Y. The information society. Bethesda, 1980;
Toffler А. The Third Wave. N.Y., 1983 – в русском
переводе: Тоффлер А. Третья волна. – М., 1999.
Белл Д. Социальные рамки информационного
общества // Новая технократическая волна на
Западе. – М., 1986.
18
Э.В. Баркова
(Москва, Россия)
ГУМАНИЗМ В РАЗВИТИИ ФИЛОСОФСКОИНФОРМАЦИОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ
СОВРЕМЕННОГО МИРА
Формирующаяся в последние годы философскоинформациологическая
картина
мира
осваивается
неравномерно: с ее идеями и образами активно работают
специалисты в области информационных технологий,
естественных и технических наук и некоторые философы,
специально занимающиеся проблемами информационного и
постиндустриального общества. В их трудах проступают
контуры новейшей информациологической картины мира и
нового типа рефлексии информационного общества и его
ведущих концепций и направлений. Между тем, ее собственно
социокультурная составляющая и еще в большей мере влияние
культурных процессов – прежде всего гуманистического смысла
динамики межкультурных коммуникаций – на основания этой
картины мира остаются, как правило, за пределами внимания
исследователей.
Более того, проблема приложения философскоинформациологиологической парадигмы к обществу и культуре
и обоснования ее эвристического смысла пока не только не
решена - причем как в отечественной, так и в мировой науке, но
в полном объеме даже не поставлена, хотя ее истокамипредпосылками, по-видимому, можно считать исследования,
прояснившие
информационные
основы
бытия.
Социокультурные системы в них, как правило, изучаются с
точки зрения противопоставления статуса информации как
нового ресурса, пришедшего уже во второй половине ХХ века
на смену основным естественным ресурсам и полезным
ископаемым; предметом мысли становятся и новые
пространственно-временные
и
центро-периферийные
отношения и новые тенденции. Отсюда же – радикальное
изменение представлений о субъекте познания и сферы
управления, а в ней – социальном статусе информационных
менеджнеров.
19
В
контексте
формирования
информационно
направленного мировоззрения, или информационной картины
мира, по-новому начала осмысливаться и проблема анализа
самого общества, которое теперь трактуется как целостная,
детерминированная содержательной информацией система,
которая значительно более глубоко и всесторонне связана с
Миром и космосом, чем это было принято в традиционной
социальной философии.
Общество в его информационной направленности
рассматривается как часть более широкого целого –
соционатурэкосистемы. «Соционатурэкосистема – отмечает
И.В.Ладыгина,
будучи
целостным
единством
и
взаимодействием природы и общества, есть сложнейшее
естественно-историческое образование. Человек с его
мышлением – один из источников этой сложности.
Человеческая активность, основанная на интеллекте, оказывает
глубокое формирующее воздействие на соционатурэкосистему
любого уровня. Все значительные локальные, региональные или
глобальные проблемы требуют своего решения в контексте
принципиально новых парадигм»
[1,3]. В такой логике
осуществляется конкретизация идеи ноосферы В.И.Вернадского
и П.Т. де Шардена.
Но это – лишь один из образов современного общества,
концептуально
созданный
на
основе
целостности
информационно направленного мировоззрения. Совершенно
очевидно, что образы, понятия и категории, сформированные на
такой основе, будут становиться предметом мысли и многих
других исследователей, а спектр их подходов будет возрастать в
зависимости от точки зрения на место и роль в нем
информационной
составляющей.
Информация
как
содержательность социального и культурного пространствавремени, основа развития гуманизма в современном мире, как
человеческий и социальный капитал, фактор социального
управления, как экономическая составляющая социальной
структуры – все эти и многие другие аспекты информационной
модели мира выявляют
и новые контуры современного
общества, его новые свойства. Что же изменяется со сменой
20
вектора информациологической составляющей исследования?
Прежде всего, статус и понимание субъекта.
Р.А. Уилсон в работе «Квантовая эволюция и
революционный взрыв» обратил внимание на рефлексивную
роль человека в космосе. «Вселенная устроена так, что имеет
возможность видеть саму себя» - однажды заметил Спенсер
Браун. Появление нейросоматического, нейрогенетического и
метапрограммирующего контуров – это способ, которым
вселенная может «увидеть саму себя» еще более отчетливо и
полно, чтобы принимать решения о своем дальнейшем
развитии» [2]. А в условиях все ускоряющегося в ХХ веке
роста информации
«следует предположить, что высшие
контуры нашей нервной системы – нейросоматическое
холистическое знание, нейрогенетическое эволюционное
видение, метапрограммирующая гибкость – предназначены для
того, чтобы помочь нам справиться с этим мощным потоком
высшей информации и потенциальной высшей связностью».
Но если вследствие нового качества, количества и статуса
информации столь значительно ускоряется социальное и
культурное время, то пространство человеческой жизни,
которое – по определению – должно структурироваться
устойчивыми компонентами, социальными институтами,
определенными функциями, становится неустойчивым, или, по
выражению М.Кастельса, пространством потоков. А потому и
общество уже проявляется не как система с четкими контурами
ее организации, а как пульсирующая живая целостность.
Вследствие этого и мир предстает как способ порождения не
столько новых типов предметной реальности, сколько условий
ее формирования, и потому конструирование самых разных
проектов получает новый статус, становясь пространством и
временем бытия человека. Вследствие этого и адаптация к
современности значительно отличается от ее предшествующих
форм. Человек теперь создает не просто готовые предметы, но
такое пространство-время отношений, в котором он сам
постоянно находится внутри инновационных проектов,
адаптируясь не столько к внешней, объективно существующей
среде, сколько к новой информации, а соответственно – к
пространству-времени, которое создает и сам. Так,
21
особенностью нового качества создаваемого человеком и
человечеством мира и потому информациологической картины
мира становится переход к проектированию самого бытия
человечества, включая его предельно общие формы –
пространство и время, в которых существует человек и
создаваемый им мир. Структурирование такого радикально
обновленного пространства представляет собой и
особое
распределение времени. Поэтому пространство «выстраивает»
проекцию времени на все реалии бытия субъекта, начиная от
включения в него смысла территории, производства,
воспроизводственных процессов, кончая самосознанием.
Благодаря этому в такой структуре открывается и специфика
самого пространства, его содержательность и активность. При
этом следует учитывать постоянно возрастающее воздействие
общего субъектного основания – источника информации, в
котором обеспечивается – через время – направленность самого
пространства, его заданность процессом трансцендирования,
обеспечивающим воздействие целей, (т.е. детерминации из
будущего) на настоящее. Именно потому, что пространство
социокультурной системы дано и включает в себя время, оно
соединяет в себе непрерывность и дискретность в их единстве.
Это означает, что любая выделяемая структура, будь то
организация или институт, текст или символ, получает условия
своего бытия лишь в постоянном подвижном динамическом
соотношении с целым и непрерывным, которое выражается в
субъектности модели культуры.
Особенность культурного пространства при этом,
заключается и в его свойстве быть транслятором
форм
духовности. Это оказывается возможным благодаря тому, что
«тот или иной способ материализации духа – физическителесный,
вещественно-технический
или
социальноорганизационный нужен для того, чтобы духовное сохранилось,
выйдя за пределы породившей его психики человека, дабы стать
всеобщим достоянием человечества. Поэтому материальные
средства опредмечивания духовного содержания становятся
знаками, тем самым утрачивая свои чисто материальные бытие
и функционирование, - их цель ведь и состоит только в том,
чтобы передавать доверенную им информацию, т.е. быть
22
знаками неких значений» [3,179]. Свойство культурного
пространства быть транслятором содержательных конкретных
смыслов выражает его внутреннюю направленность – от
индивидуально-личностного к социальному, от данного – к
возможному, от материального – к духовному, порождая тем
самым связь заданности культуры с ее данностью через
трансцендирование. Одним из важнейших элементов нового
пространственно-временного
континуума,
который
обеспечивает бытие целостности культуры в ее пространствевремени, является смысл. Смысл открывает как отношение
между внешней средой и внутренней смысловой структурой
культуры, так и различие между формальной пространственновременной структурой континуума и его содержанием. Смысл –
самый глубокий (т.е. близкий к содержанию), элемент
континуума, так как представляет оформление содержания
культурного пространства-времени и установок на него
субъектов через структуру самой культуры, ее организацию.
Несмотря на то, что смысл дается человеку как ментальное
состояние, которое выделяется им в виде содержания
определенных культурных кодов, переживается и осваивается,
он несводим лишь к индивидуальному смыслу, поскольку
выражает
коллективный опыт как данной эпохи, ее
культурного пространства, так и предшествующих эпох,
зафиксированных в культуре.
Взятый на уровне бытия, а не только существования
культуры, смысл представляет глубинные коды - пласты
субъектной субстанции в культуре, обеспечивая непрерывность
ее исторического бытия, и потому он имеет свою логику,
неразрывно связанную с целостностью культуры. А поскольку
смысл существует лишь через субъект, в субстанции культуры
через него устанавливается всеобщность отношения данного и
заданного, выраженная в генеральном коде – первичном Слове собственного становления человечества как субъекта, его
истории.
Пространство смыслов в культуре – это необъятное и
расширяющееся поле, в котором пересекаются текстовые
пространства самых разных эпох и значений. Здесь существуют
как устойчивые «вечные» тексты (сакральные тексты такие как
23
«Библия»,
«Веды», «Коран»), так и
менее устойчивые,
значимые лишь для того или иного народа или конкретного
периода времени. Следовательно, смысловые пространства не
равнозначны, что выражает, прежде всего, временная форма
континуума: чем больше смысл способен выразить вечность
самой культуры, структурировать
условия относительной
завершенности ее бытия, - тем в большей степени он имеет
характер абсолютной нормы. Причем, единицами текста
культуры, в котором формируется смысл, становятся не просто
знаки и слова, но их содержание.
Для культуры выражением смыслового пространства
является диалог и полилог, причем не только на уровне
субъектов-индивидов, но и между культурами разных эпох и
народов, нравственными культурами конфессий, уникальными
ценностями регионов, континентов, человека и человечества.
Сегодня не случайно спонтанно возникают новые
формулы, смыслы, которых способны трансформировать
культурное пространство в целом,
такие, например, как
обращение к дворнику: «Дворник метет не двор, он
облагораживает кусочек планеты под названием Земля». Эти
замечательные слова я недавно услышала от литовского
художника Дарюса Тамкявичуса – президента Литовской
Ассоциации «Мир через Культуру».
Смысл, таким образом, - это онтологически выраженная
реальность культуры, в которой спрессованы, слиты в единство
все те возможности многообразного, которые развертываются в
пространстве-времени культуры.
Что же в этом новом пространственно-временном
континууме социокультурной системы выполняет роль
системообразующего фактора, а точнее - фактора целостности?
Думаю, что перспективной является гипотеза, в соответствии с
которой
информациологическая
картина
мира
ее
социокультурная составляющая – будет строиться на основе
категории «межкультурные коммуникации».
Дело в том, что в ситуации информациологической
социокультурной системы, где – подчеркнем еще раз –
пространство выступает как пространство потоков, все
ускоряющихся информационных процессов, должен быть
24
найден компонент, который в предельно концентрированном
виде моделирует деятельность субъекта нашей эпохи с ее
технологичностью, функциональностью, гибкостью, скоростью
восприятия нового. Но такой субъект, как мне представляется, не просто модель новой информационной технологии, это не
новейший компьютер, а именно и только Субъект. А раз
субъект, значит источник и творец, по-человечески создающий
новую информацию, бережно хранящий традиции своей родной
и мировой культуры, транслирующий, передающий новым
поколениям в содержании своего опыта то, что было в
изначальной Целостности-духовности, том библейском Слове,
которое «вначале было…».
В этом принципиальном гуманистическом императиве
заключено противопоставление новой информациологической
картины мира предшествующей информационной, которая
остается объектно-технологичной. Но что хранило веками
ценности бытия человечества? Это Культура. А какие процессы
культуры сегодня выражают своим содержанием движение,
стремление людей к сближению на основе признания
общечеловеческих
универсалий
и
общечеловеческих
нравственных требований? Межкультурные коммуникации.
Действительно,
современное
социокультурное
пространство, как видим, все более
определяется
ростом интенсивности различных информационных
и
коммуникативных потоков и связей.
В нем взаимодействуют многообразные
типы
разномасштабных коммуникаций межличностных,
межрегиональных, межнациональных, межконфессиональных,
межцивилизационных и других. А потому в пространстве этих
коммуникаций возникают самые разные типы Встреч и встреч,
пересечений и столкновений: дарованные свыше и абсолютно
случайные, становящиеся судьбой и мимолетные, бесследно
растворяющиеся в потоке и суете бытия; встречаются разные
субъекты, народы,
стили жизни, категории бытия,
экзистенциалы, религии, формы поведения и схемы общения.
Общей тенденцией этих связей является
одновременное
вовлечение в них несопоставимых по содержанию, уровню и
глубине форм культур и усиление их – этих связей - влияния на
25
жизнь регионов и народов. Однако качественное изменение
структуры этого пространства пока не освоено в научных
программах и технологиях современной управленческой
деятельности, объектом которой должны стать межкультурные
коммуникации как особая целостная специфическая система,
представляющая собой наиболее современную и динамичную
часть
социокультурного
пространства.
Межкультурные
коммуникации выступают как особая сторона социальных
коммуникаций,
«ответственная»
за
сохранение
меры
человеческого в современном обществе, благодаря которой
реальность может осваиваться на основе принципов гуманизма как мир человека, способный реализовать его творческую
природу и сохраняющий приоритетность бытия по отношению
ко всем средствам и внешним условиям жизни человека.
Однако в ситуации доминирующей в современных условиях
технологически-информационной культуры с ее жесткими
структурами и требованиями к человеку, неудивительна
растущая потребность в новых – адекватных тенденциям
информациологической картины мира - формах самосознания и
самоопределения межкультурных коммуникаций;
таких
формах, в которых бы была представлена одна из существенных
сторон информациологической эпохи - рост статуса культурных
взаимодействий и взаимовлияний.
Нетрудно заметить и другое: в результате более плотного
информационного поля, на фоне постоянных контактов
сформировалось противоречие возрастает массовое
отчуждение людей от полноты и целостности культурноисторического процесса, а культурное пространство на
практике
оказывается
все
более
внутренне
разбалансированным, утрачивающим свои коммуникативные
свойства. Думаю, что есть все основания сказать и о том, что на
наших глазах объективно возникают новые тенденции в
социокультурной
составляющей
информациологической
картины мира. Они отражают
внутренне предельно
противоречивый и многостилевой
ансамбль сложных
подвижных отношений, в которых именно межкультурные
коммуникации – разные по содержанию, ценности, масштабу
26
соответствия задачам, стоящим перед
человечеством,
возможностям их сближения - играют все более важную роль.
А потому не случайно сегодня они оказываются особым
зеркалом, в котором отражаются как достижения культур
народов, так и деструктивные моменты и болевые точки.
Действительно, в содержательности межкультурных контактов
- на фоне современного культурного ландшафта начала ХХI
века – нетрудно увидеть противоречивую и, по-видимому, как
никогда
раньше
пестро-мозаичную
картину.
Здесь
одновременно продолжают жить и, обновляясь, развиваться
традиционные формы, например, высокой музыкальной и
театральной культуры, цирка или классического балета;
возникают и пробиваются к жизни, несмотря на все
препятствия, новые ростки будущей великой гуманистической
культуры. Однако все больше становится и «выжженной земли»
- пустых культурных пространств, даже если они «заполнены»
респектабельными фестивалями, «крутыми» выставками и
презентациями, нашумевшими спектаклями или раскрученными
фильмами. Есть и ветви, по разным причинам просто
остановившиеся в своем развитии. Но есть и пространства –
исключительно опасные сорняки, способны цинично и
равнодушно разрушить все живое, что полнокровно развивается
на этом пространстве.
Если сравнить уровень развития философской теории
межкультурных коммуникаций с
уровнем развития
коммуникативистики в технических науках, то при всем
различии этих предметов в глаза бросается одно важное
обстоятельство: современная точная наука в значительно
большей
мере
опирается
на
ростки
и
основы
информациологической картины мира, чем общественные
науки, включая теорию культуры. Так, например, доктор
технических наук К.К.Колин, подчеркивает: «Сегодня имеется
объективная необходимость пересмотреть существующее
положение информатики в системе науки и в дальнейшем
квалифицировать ее как самостоятельную отрасль научного
знания, которая имеет как естественно-научное, так и
гуманитарное значение» [4, 30].
27
Сейчас, как мне кажется, особенно важна рефлексия
социокультурной составляющей новой картины мира для
исследования соотношения между Субъектом и человеческой
субъективностью (Информации, Всеобщего субъекта, Бога,
Разума, человечества) – духовностью, с одной стороны, и
информационной
реальностью
современного
мира,
становящейся объективной, с другой. Если феномены природы
полностью вписываются в информационные параметры, то
культура и межкультурные коммуникации – как феномен
человеческого творчества – требуют социально опосредований
– тех социокультурных констант-артефактов, которые созданы
человеческой деятельностью, субъективностью и свободой.
Здесь вводятся такие параметры, которые требуют своего
специального согласования с информационной картиной мира –
ценности, смыслы, символы, значения, контексты и др.
Отметим, однако, что проектные основания человеческой
деятельности, во многом задающие, как сказано выше, смысл и
природу социокультурных
систем в информациологической
картине мира, детерминированы, однако не только технической
алгоритмизацией возникающей информационной реальности,
что является общим местом и принято в современной науке. В
явном и неявном виде, авторы многих исследований
предполагают, что влияние современного овеществленного
мира на человека глобально, безгранично, и альтернатив
нашему переходу в постчеловеческое состояние, одним из
вариантов которого является наносапиенс, нет. Но ведь никто
не доказал, что это воздействие не имеет границ.
Как мне представляется, эта позиция, - хотя и давящая
своим авторитетом - и неубедительна, и несостоятельна. Ясно,
что в ее основе лежит парадигма неклассической философии,
согласно которой человеческого бытия нет, а есть лишь
эмпирический субъект и конкретные проекции его
существования. Развитие же человеческой деятельности,
поэтому, целиком задано набором манипуляций, полит- и
других технологий – поскольку для этой логики реально
всеобщности бытия, целостности-тотальности вообще нет – т.е.
внешним миром и технической алгоритмизацией становящейся
информационной реальности. Влияние информационно28
постиндустриального овеществленного мира на человека и
культуру при этом мыслится как безграничное.
С моей точки зрения, эти границы объективно
существуют, ибо природа человека задана всем универсальным
бесконечным миром культуры и природы, а не только одним ее
технико-технологическим компонентом. Уже в силу этого, повидимому, только техническая сторона цивилизации не может
разрушить природу человека до конца. Поэтому, пока живо
человечество, живо и будет цениться подлинное классическое
искусство, высокие народные культуры народов мира (но не их
подделки),
выражающие гармонию универсальности и
конечности природы человека, вечности и ее неизбежной
временности. Однако мера человеческого и социального в
самом человеке и обществе - не раз и навсегда данная
константа. Как мне представляется, подобно тому, как в
онтогенезе и филогенезе изменяется биологическая и
социокультурная природа (в границах своей меры),
так
эволюционирует и мера человеческого в самом человеке, но за
ее границами, человек перестает быть человеком. Исторически
формируясь и изменяясь, эта мера выявляет целостность
человека, границы и специфику его бытия. В ее пределах и
благодаря ей сохраняется идентификация и определенность
связи человека и культуры, человека и природы, и что особенно
важно - связи человека с самим собой. Мере человеческого, повидимому, присущ некий вполне определенный код, в
соответствии с которым человек всегда удерживает
субстанциальность и всеобщность своей природы, «слышит»,
или по крайней мере различает, голос своей Целостности (Бога,
Единого, вещи-в-себе), хотя и не проявленный эмпирически, но
всегда определяющий способность к формированию самых
разных типов человеческих отношений к реальности. Заметим,
что многие крупные художники интуитивно чувствовали, как в
их творчестве обретает голос само бытие; они поднимались над
«малым», эмпирическим бытием к «бытию большому», а не
подключались к искусственным конструкциям потерявшего
себя и мир одинокого, несчастного человека [5].
Потому представляется правомерным развитие мысли о
возможности сохранении человеческого начала в условиях
29
формирования информациологической эпохи. Из этого вытекает
потребность в решении проблемы гуманизма как глобальной
проблемы
современности,
т.е.
конкретизации
форм
восстановления воздействия культуры на общество в ситуации
информациологической картины мира. В качестве одного из
таких направлений, как мне кажется, может выступить
стратегия опережающего развития гуманизма, гуманистической
культуры ХХI века.
Библиографический список
1. Ладыгина И.В. Информатизация общества и управление
процессами
в
соционатурэкосистеме:
социальнофилософские аспекты: дисс… канд. филос. наук. – Чита,
2006.
2. Уилсон Р.А. Психология эволюции (опубликована на
сервере) Квантовая эволюция и информационный взрыв //
Humans.ru.
3. Каган М.С. Философия культуры. – СПб.: Петрополис, 1996.
4. Колин К.К. Философия информации и фундаментальные
проблемы современной информатики // Alma mater (Вестник
высшей школы), – 2010. – № 1.
5. См. Так, не без иронии например, Ф.М.Достоевский в
«Зимних заметках о летних впечатлениях» говоря о тех, для
кого нет «вещи-в-себе», писал: «почему же.. буржуа до сих
пор как будто чего-то трусит, как будто не в своей тарелке
сидит? Чего ему беспокоиться?
Парлеров, фразеров?
Да ведь он их одним толчком ноги пошлет теперь к черту.
Доводов
чистого разума? Да ведь разум оказался
несостоятельным перед действительностью, да, сверх того,
сами-то разумные, сами-то ученые начинают учить теперь,
что нет доводов чистого разума и не существует на свете,
что отвлеченная логика неприложима к человечеству, что
есть разум Иванов, Петров, Гюставов, а чистого разума
совсем не бывало, что это только неосновательная выдумка
восемнадцатого
столетия.
Кого
же
бояться?»
Ф.М.Достоевский «Зимние заметки о летних впечатлениях. М., 1956 Собр. соч в 10т. Т. 4. - С. 104.
30
П.Н. Барышников
(Пятигорск, Россия)
ПОСТМОДЕРНИСТСКИЕ ЭТЮДЫ: СМЕРТЬ
КИБЕРСУБЪЕКТА
Известно,
что
техника
и
информационнокоммуникационные системы
как производные культуры
выделились в отдельную специфическую сферу философской
рефлексии в середине 60-х годов XX столетия. Это было
связано, прежде всего, с тем, что с ростом интенсивности НТР и
внедрением в пространство повседневности новейших
информационных технологий изменялась вся социокультурная
реальность, и новые
условия социального существования
требовали специального осмысления.
В указанный
исторический период внутри классической метафизической
системы Человек – Мир зародилась система нового типа
Человек – Машина. Рост темпов информатизации социального
пространства во второй половине XX в. протекал в
геометрической прогрессии, что привело к элиминации субъектобъектного разделения Человек – Машина. Человек стал
неотъемлемой частью информатизированной технологической
среды,
и вся культурно-символическая деятельность
человечества адаптировалась к новым условиям текстовой
актуализации, созданию новых культурных артефактов, к
воплощению исторического дискурса в новых
знаковых
отношениях информационных потоков [1, 58-64].
Философская позиция, раскрываемая в данной статье,
отчасти относится к алармистским настроениям (чьи истоки,
возможно, кроятся в древнем мифологическом страхе смерти от
рук собственного творения), проявившимся в культуре вместе с
новой постиндустриальной системой социальных связей.
Этим беспокойством охвачены все уровни осмысления
систем Человек – Машина или Человек – Информационная
среда. Важно подчеркнуть неотделимость самого человеческого
субъекта от этих новых культурных форм. «…информационные
технологии
нельзя
более
рассматривать
как
нечто
принадлежащее исключительно миру техники, ибо они
настолько глубоко проникли в жизнь людей, вплелись в саму
31
ткань ее повседневности, что вычленить их из общего
мировоззренческого и культурологического контекста уже не
представляется возможным» [2,5].
В контексте с представленной общей проблематикой
философии информационного общества интересно затронуть
тему экзистенциальных проблем киберсубъекта.
Понятие киберсубъекта в философских теориях выглядит
не новым, хотя этот термин употребляется крайне редко. На
сегодняшний день существует две трактовки этого термина:
1.
Виртуальная реальность цифрового медийного
пространства, интерпретируемого как активная медийная среда.
2.
Зафиксированный
нумеризированный
облик
пользователя с его мультимедийными файлами электронными
кошельками, контактами в социальных сетях, «аватарами»,
«никами», сообщениями на форумах, иными словами, со всей
дискурсивная активность человека, прописывающего свой
духовный мир в цифровую действительность информационного
пространства.
Мы будем рассматривать понятие киберсубъекта в
последней трактовке. Вообще, идея нумеризации человеческой
духовности не является чем-то революционным. В XX веке
многие футорологи-романисты, да и философы предупреждали
о последствиях от безоглядного доверия человеком своего
внутреннего мира миру цифровых технологий. Из литературы,
на наш взгляд наиболее удачный образ оцифрованной личности
был найден А. Зиновьевым в романе «Глобальный человейник».
Речь идёт о Еве Адамс, первой женщине, публикующей в
интернете каждую свою мысль, желание физиологический
процесс и т.д. Постепенно цифровой мир вытеснил из её жизни
мир реальный. И даже после её биологической смерти ей
цифровые дневники продолжали существовать в сети,
порождая, множество подражаний со стороны сообщества.
К первой из наиболее болезненных экзистенциальных
проблем киберсубъекта мы относим кризис коммуникации.
Парадокс состоит в том, что в инофрмационнокоммуникационных
системах
субъект-субъектная
коммуникация подменяется обменом симулякров или
символических интернет-клонов, обладающих наборами
32
дискурсивных характеристик их биологических носителей.
Киберсубъекты обладают подлинным
информационным
субстратом – это реально существующую личность. Проблема
состоит в том, что психический и душевный мир личности как
бы расслаивается на атрибутику цифрового мира, и перестаёт
представлять собой некую целостность.
Киберсубъект
существует
в
информационном
пространстве. Причём с ростом IT-технологий переход из
систем ценностей реального мира в системы ценностей мира
виртуального всё менее заметен. Ценности кибер-мира
иллюзорны и носят игровой характер, здесь кроется одна из
причин их деструктивной функции. Но важно также и то, что
несмотря на свою виртуальную природу аксиологические
параметры информационных систем далеко не стихийны.
Постиндустриальная эпоха порождает новые дискурсивные
отношения, лишающие бытие наличествующей предметности.
Мир репрезентируется на различных уровнях дискретности
через единицы информации.
На наш взгляд, направление постмодернизма, дошедшего
до своих радикальных форм, благодаря именно киберкультуре,
полностью соответствует изменениям социальной реальности в
связи развитием информационно-технологической мысли.
Разрушение
принципов
классического
рационализма,
плюралистический релятивизм органично вписались в новую
информационную парадигму, поэтому такие, характеристики
как
фрагментарность,
децентрация,
изменчивость,
контекстуальность, неопределенность, ирония, симуляция –
являются
основополагающими
в
постмодернистской
гуманитарной мысли. В постмодерне допустимо оперирование
не знаками культуры и их референтами, а их симулякрами, т.е.
копиями копий. Бодрийяр описывает симулякры в контексте
социальной реальности, выдвигая тезис об «утрате реальности»
в постмодернистскую эру, на смену которой приходит
«гиперреальность», как совокупности виртуальных моделей [3].
Масс-медиа, имиджевая политика, тенденции сетевого
либерализма, актуализируемые в киберпространстве, рождают
новые социальные отношения. Появляется виртуальная
33
социальная реальность, в которой субъект осуществляет
киберэкзистенцию.
Ключевой вопрос: если в классическом экзистенциализме
сущность субъекта определяется этикой его существования,
каков же будет моральный облик киберсубъекта в
детабуированном информационном пространстве, где снятие
запретов на символизацию выстраивает антикультурные (или
ультракультурные) отношения?
В настоящее время страсть к технизации коммуникаций
так далеко зашла в своем господстве над природными и
естественными способами общения, что с ее помощью могут
быть уничтожены изначальные условия существования
общества. Киберсубъект, отражает атрибуты своего внутреннего
мира в актах коммуникации, которые нумеризуются в
информационных системах. Именно кодировка передачи
данных высокоскоростные потоки обмена коммуникативными
сообщениями, порождают такой, специфический феномен
кибер-мира как цитируемость. Кибер-существование или,
правильнее сказать, коммуникативное кибер-существование,
такого оцифрованного субъекта зависит от индекса
цитируемости и количества посещений его Веб-страницы,
форума, «ЖЖ» и т.д.
Одиночество,
замкнутость,
подавленность,
депрессивность – это психолонические состояния, свойственные
субстрату киберсубъекта, т.е. реальной личности с подлинным
духовным миром, страдающей от суррогатного общения,
состоящего из цитат и ссылок.
На основе аналитических исследований кибер-мира
сейчас уже можно смоделировать экзистенциальный портрет
общества будущего. Общества высоких технологий, но низкой
гуманности. Дело в том, что для повышения цитируемости (во
всех смыслах) необходимо постоянное обновление информации.
Здесь уже на первый план выходит семантический аспект. Какие
темы самые распространённые в детабуированном культурном
пространстве? Ответ очевиден – это манифестация тёмных,
запретных сторон культуры, всего того, что было под сводом
запретов, предписаний, традиций, обычаев и ритуалов. Таким
образом, интерес к запретному повышает индекс цитируемости.
34
Как уже упоминалось, даже самое тёмные, глубинные
архаичные образы «проживания» действительности, не
развиваются стихийно. Так называемая ультракультурная
эстетика основывается на архетипах Эроса и Танатоса, двух
мифологических
составляющих,
концентрирующих
экзистенциальные проблемы личности. Можно только
представить себе результат от соприкосновения глубинных
архаичных пластов человеческой психики с отчуждённоироничным, циничным, игровым пространством кибер-мира.
Возможно, что многообразие масок, ролей, коммуникативных
портретов,
которые
выступают
как
информационные
«реперзентаменты» киберсубъекта, это
всё защитные
механизмы реальной личности от отчужденности цифровой
действительности. Игровой мотив в кибер-коммуникации
снимает экзистенциальную напряжённость в вопросах смысла
существоваания и смысла смерти. Умереть в компьютерных
мирах можно множество раз, впрочем, как и безнаказанно
убить. Чем реалистичнее кибер-среда, т.е. чем выше
коэффициент интерактивности (а именно эта тенденция
очевидна в развитии информационных технологий), тем ближе
культурные процессы этической децентрации к табуированным
рубежам реальной психики IT-коммуниканта. На наш взгляд,
IТ-культура
целиком
не
может
быть
подвержена
переосмыслению со стороны высокой этики, т.к уже запущен
механизм самовоспроизводящегося мира с образовательными и
одновременно растлевающими функциями, с рынком цифровых
удовольствий и высокой киберэстетикой. Только грамотная
инкорпорация этических норм в систему образования позволит
сохранить
здоровье
реального
общества.
Фактически
необходимо научить личность грамотно создавать своих
кибердвойников. Существование в двоичном мире (мире
реальном и цифровом) должно строиться не на душевном
разломе, а на гармоничной коэкзистенции с обязательной
доминантой физической реальности.
Следующим крайне важным моментом в данном аспекте
выглядит
потеря
киберсубъектом
оснований
для
самоидентификации. Носитель сознания постепенно стирает
горизонты собственного Я. Ведь Я может существовать только
35
относительно бытия, среды, объекта, т.е. чего-то, что, в
сущности, является не-Я.
Для Я существует целая система сообщений со средой,
которая «доказывает» Я его существование. Язык уже не
выполняет полноценных коммуникативных и когнитивных
функций, т.к. Я киберсубъекта из-за запредельных скоростей
обмена информацией постепенно сливается с киберсредой.
Возникает некоторое информационное поле, в котором
движение информации, потоков связей имеет определённую
структуру, закономерности развития, но в этой стихии уже нет
индивидуальностей. Есть колоссальная совокупность штампов,
стандартных решений, перекрестных ссылок, цитат и т.п.
Получается почти абсурдная картина: реакция киберсреды на
какое-то событие состоит из множества мнений отдельных
индивидов (например, блогосфера в момент высшей активности
«разбухает» от количества сообщений), но за этой активностью
почти не видно людей. Есть включённые актанты
киберкоммуникации. Человек становится неким придаткомманипулятором для «нервной системы» Интернета.
Разумеется, некая творческая сила проистекает именно из
человека, но сетевое пространство через миллиарды повторений
и цитат нивелирует индивидуальную вселенную автора.
Интернет – это открытая манифестация «смерти Автора».
«Смерть
Автора»
как
парадигмальная
фигура
постмодернистской текстологии представляет независимость
текста от интерпретации. Язык актуализируется в активности
субъекта помимо его воли. Тексты в кибер-среде, являясь
«имманентной процессуальностью языка» [5, 986], минуют
сознание субъекта. Процессы бесконечных смыслопорождений
стирают границы индивидуального Я, действительно превращая
кибер-среду в некоторый «языковой организм».
В настоящее время этот феномен называют
мягким
термином «Интернет-сообщество». На наш взгляд, здесь слово
«сообщество» - это, скорее дань традиции.
Миллиарды
комментариев, цитат, ссылок, публикаций – это безличное поле,
некое синтетическое сознание, противопоставляющее себя не
природному миру, а миру собственных смыслов. С одной
стороны кибер-субъект элиминируется языковой активностью
36
сетевой среды, с другой – его специфика «артикулируется» этой
средой. Мы здесь получаем любопытную метафору: в начале
был Логос, на котором Бог «высказал» бытие, затем – человек
как субъективное начало, наделённое свободой выбора,
выраженной в языке, систематизирует мир в номинативных
системах, создавая мир референций, и, наконец, человек вместе
сетевой культурой входит в фазу «чистого» языкового сознания,
выстраивая новую внесубъектную систему значений.
В завершении мы предлагаем мысленный эксперимент:
если индексировать все уникальные высказывания, которые есть
на сегодняшний день в сети, и поместить их в программу,
способную бесконечное количество
раз комбинировать
текстами и фрагментами текстов, не нарушая при этом логики
коммуникации, сможет ли сеть существовать без человека и
воспроизводить адекватную коммуникацию?
Это вариант
«китайской комнаты», предложенной в своё время Дж. Сёрлом,
когда программа безошибочно генерировала китайские тексты,
которые носителями языка воспринимались вполне адекватно.
Это также напоминает известную метафору Х. Патнема [6],
когда муравьи на песке оставляют следы, но вдруг оказывается
(а математически это вполне возможно), что случайные штрихи
на песке складываются в текст из «Капитала» Маркса. Пока нет
читателя – это всего лишь муравьиные штрихи на песке.
Машина может выводить на дисплей результат бессчетного
количества числовых комбинаций, которые в системе языкового
человека приобретают знаковость. Значит, экзистенциальный
горизонт
киберсубъекта не так близок, как могло бы
показаться; сеть должна обрести некий метаязык относительно
собственных информационных процессов. Но, к сожалению, (и
прав был Тертуллиан) логически нет никакой возможности
киберсубъекту наблюдать собственную смерть.
Библиографический список
1. Барышников П.Н. Информационно-технологическая
актуализация гуманитарного знания (философский
аспект)
//
Информационные
технологии
в
гуманитарном образовании. – Пятигорск, 2009. – С. 5864.
37
2. Емелин В.А. Информационные технологии
в
контексте постмодернизма: Автореф. … канд. филос.
наук. –
М., 2000. Электроный ресурс]. – Режим
доступа:
http://emeline.narod.ru/abstract.htm (Дата
обращения 10.04.10).
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. - М.:
Добросвет, 2000. – 387 с.
4. Кириллова
Н.Б.
Медиасреда
российской
медиакультуры. – М.: Академический Проект, 2005. –
400 с.
5. История философии. Энциклопедия. – Минск, 2002. –
С. 986.
6. Патнем Х. Разум, Истина, История. – М.: Праксис,
2002. – 296 с.
38
Л.А. Волова
(Пятигорск, Россия)
ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТИРЫ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ
Особенность социальных реалий XX века является их
широкая
массовизация.
Массовое
общество
это
индустриальное общество, которое появилось в результате
замены примитивных орудий труда сложными машинами.
Начавшись в экономике, активная роль миллионов людей
распространяется на все остальные сферы жизни: духовное
производство, управление, политику, досуг, общение,
искусство. Развитие массового общения ставит вопрос о
преобразовании
и
унификации
всего
комплекса
информационных потоков, всей системы распространения
культуры. Появляются «электронные библиотеки», которые
коренным образом меняют традиционные способы сбора,
хранения и получения информации. Визуальная, звуковая и
сигнальная связь позволяют жителям планеты в еще большей
степени использовать все виды информации – устное и печатное
слово, фотографии, телеграфные сообщения, телевизионные
изображения, электронные вычислительные машины.
В связи с этим, важно осознать следующие: отразятся ли
все эти процессы на содержании современной культуры, на ее
внутреннем состоянии? Каково реальное соотношение между
культурой и массовым распространением ее продукции? И,
наконец, каковы ценности у массовой культуры? Различные
истолкования этих проблем современными культурфилософами
требуют критического анализа. Массовая культура - понятие,
характеризующее особенности производства культурных
ценностей в современном обществе. Она рассчитана на массовое
потребление. Массовой культура является также потому, что она
массово, каждодневно производится, доступно представляется
массовой аудитории средствами коммуникации. Французские
исследователи Моэн и Бюржелен называют ее первой в истории
человечества «тотальной эстетической культурой».
Ценностный комплекс массовой культуры образован
радикально иначе, чем культуры традиционной, ищущей
трансцендентного ценностного обоснования реальности в некой
39
«иерофании» сакрального. Ценности массовой культуры,
реализуемые в ее артефактах (продуктах), выражают
представления
о
жизненном
комфорте,
социальной
стабильности и личностном успехе. Они адресованы всем и
каждому. Поэтому смыслом массовой культуры, принципом ее
ценностной координации является глубокая маркетизация – не
столько удовлетворение, сколько формирование потребностей,
для удовлетворения которых предназначены продукты
масскульта. В массовой культуре товарно-денежные отношения
втягивают в себя не только экономику, но и культуру в целом,
включая научное и художественное творчество. Практически
все артефакты культуры становятся товаром, а деньги буквально
становятся «всеобщим эквивалентом» Вообще, количество
определений массовой культуры достаточно много. Они
включают самые разнообразные явления, которые можно
обобщить в две основные группы: 1) произведения искусства,
ставшие доступными массовой аудитории при помощи
функционирования
тенденций
массовизации
(серийное
производство, репродуцирование, т.е. степень распространения
культурной продукции); 2) комплекс духовных ценностей,
которые соответствуют вкусу и уровню развития массовых
потребителей.
Многие культурологи, философы, социологи, психологи
пытаются дать анализ роли, функций массовой культуры, ее
влияния
на
нравственность,
конфликтность
или
адаптационность, противопоставив
элитарной культуре.
Рассмотрим некоторые точки зрения. Западная публицистика
пытается
объяснить
рекреационную
функцию
и
развлекательную форму массового искусства потребностям
новой технической цивилизации. Бешеное ускорение ритма
жизни, изматывающее нервное напряжение, мертвящая
рационализация
и
бюрократизация
человеческих
взаимоотношений - все это порождает психологические
фрустрации, способные, если их не устранить взорвать изнутри
духовную структуру личности.
Как никогда прежде, общество остро нуждается в
защитном механизме, который мог бы сбалансировать
нарушенное психическое равновесие, возвратить личности
40
чувство целостности и духовной безопасности. Если в прежние
времена такую очистительную «разрядочную» роль играли
праздники, приуроченные календарю, карнавалы, ярмарочные
забавы, то сейчас массовая культура идет на встречу реальной
потребности
общества
в
психологической
разрядке,
организовавшись в мощную индустрию развлечений, взяв на
себя миссию социального и духовного «транквилизатора».
Одним из основоположников учения о массах Г. Лебон
утверждал, что «наступающая эпоха будет поистине эрой масс»
[1]. В работе «Психология масс» он дал характеристику толпе,
ее классификацию. Исследователь пророчески предсказал
судьбу ХХ века, указав главные факторы изменения
общественного развития: «первый – это
разрушение
религиозных политических и социальных верований, давших
начало всем элементам нашей цивилизации; второй – это
возникновение новых условий существования и совершенно
новых идей, явившихся следствием современных открытий в
области наук и промышленности» [2]. По словам Э. Хаймана,
«массовое искусство» призвано «расслабить усталый мозг,
успокоить все сомнения». В отличие от истинного искусства,
которое требует от аудитории интеллектуальных усилий,
«тормошит ум, подстегивает и без того напряженные нервы»,
массовое искусство «погружает аудиторию в теплую ванну, не
требуя ничего, кроме мурлыканья от удовольствия и комфорта».
Английский социолог Р. Хоггард разделял массовую культуру
на «мертвую» и «живую» первая, насквозь коммерческая по духу и
ориентированная на пассивное потребление ее массами, игнорирует
потребления личности, она стандартна и антигуманистична по
содержанию, используется властями, держателями средств
информации в целях массового внушения нужных стереотипов
поведения. Но, по его мнению, «массовая культура может быть и
живой». «Живая культура», удовлетворяя массовый спрос и, не
чуждаясь полностью коммерческих соображений, обращается к
личности и вызывает интерес к ее ценностям. Она и должна
быть взята, по мнению Хоггарда, за основу изменения качества
повседневного быта людей из сознания и образа жизни.
Профессор социологии (США) Э. Шилз в работе
«Массовое общество и его культура» разделяет культуру на три
41
уровня качества. Это так называемая «высшая», или
«изысканная», «средняя», или «посредственная» и «низшая»,
или «вульгарная» литература и культура. В высшую культуру он
включает лучшие образцы поэзии, романы, философию,
научные теории и исследования, скульптуру, живопись,
музыкальные композиции (и их исполнение), историю,
архитектуру.
Категория
«посредственной»
(«средней»)
культуры включает в себя произведения менее оригинальные,
чем в «высшую», она более репродуктивна. На третьем уровне
стоит «низшая» культура, произведения которой элементарны.
Общая вульгарность ощущения и восприятия - характерная ее
особенность. Наибольший размах произвело распространение
«посредственной» и «низшей культуры», а «высшая культура»
почти исчезает. Шилз считает, что если бы продукция «низшей»
культуры была доступна или продажная способность ее
ограничивалась, то возросло бы количество потребителей
«высшей» культуры. Эту мысль Шилза хочется поддержать,
действительно, низкий маскульт необходимо ограничивать,
особенно литературу и фильмы, наполненные насилием и
порнографией. Искусство действует не только на разум, но и на
подсознание, формируя ориентиры, идеалы. Если у нашего
молодого поколения будут формироваться «идеалы» под
влиянием суперменов, пытающихся уничтожить тысячи жизней в
короткий срок, то приблизимся к катастрофе.
Детальный анализ «массы» и «массовой культуры» дан
испанским философом Ортегой-и-Гассетом в работе «Восстание
масс», в которой он с грустью замечает, что «герои исчезли,
остался хор». Ортега называет «массового человека» поплавком,
которого несет течение, который, как радар, следящий за
сигналами извне и пассивно подчиняющийся им. Возродить
угасающее общество может только культурная элита, куда
Ортега включает высшую в умственном отношении часть
любого класса или социальной группы, которая способна
творчески
мыслить,
которая
может
реализовать
общенациональные и общечеловеческая задачи «Духовность,
духовный аристократизм» - таков ориентир возрождения
общества, по мысли Ортеги. Ортега-и-Гассет рассматривал
массу,
как
толпу,
растворяющую
индивидуальность,
42
приводящую к утрате целостности личности. Ортега-и-Гассет
характеризуя человека массы, отмечал: «Человек массы это тот,
кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от
всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он – «точь-вточь, как все остальные», и притом нисколько этим не огорчен,
наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все» [3].
Ортега-и-Гассет, выступая за «чисто элитарное искусство»,
создал целостную концепцию элитарной культуры, которая
противопоставляется культуре «массовой». По его мнению,
трагедия современной культуры в том, что массы освоили вкусы
и манеры, которые считались изысканными, а отношение к
культуре стало потребительским. Масса давит все непохожее,
личностное, избранное. Именно массовые вкусы, предпочтения
доминируют в обществе, создавая, вызывая к жизни
определенный тип культуры, сообразно своим потребностям и
интересам. Массовая культура – это специфический способ
освоения действительности и адаптации к ней, проявляющийся
в условиях индустриально развитого «массового общества», это
явление, характеризующее специфику производства и
распространения культурных ценностей в современном
обществе. Ее отличительными особенностями являются такие,
как ориентация на вкусы и потребности «среднего человека»,
исключительно
высокая
гибкость,
способность
трансформировать артефакты, созданные в рамках других
культур и превращать их в предметы массового потребления,
коммерческий характер, использование клише при создании ее
артефактов, а также связь со средствами массовой
коммуникации как главным каналом распространения и
потребления ее ценностей. Обладающая собственным знаковым
кодом, массовая культура создает символическую надстройку
над константой реальности, которая многими воспринимается
как подлинная реальность или ее полноценный заменитель.
Существующая в многообразии вариантов, эта культура
фактически
отражает
вкусовую
и
эстетическую
дифференциацию
потребностей,
а
также
сложную
общественную иерархию, и через потребление закрепляет эти
отношения. В постиндустриальную эпоху воздействие на
массовое
сознание
осуществляется
с
помощью
43
коммуникативных технологий, в том числе сетевых,
позволяющих прямолинейные стратегии власти заменить
скрытыми, неявными, а «управление» – «соблазном» (Ж.
Бодрийяр) или «машинами желания» (Ж. Делез, Ф. Гватари).
Высшие,
духовные
ценности
всегда
создавало
меньшинство - духовная элита, но только истинное искусство
становилось классическим, и оставалось ценностью на всем
протяжении истории. Примечательно, что в нашей стране,
наряду с серой, заидеологизированной духовной культурной
почти все воспитывались на классике из всех сфер искусства,
классике, созданной талантливыми представителями всех
народов, и это способствовало нравственности, духовности.
Классическая, элитарная, в лучшем смысле этого слова,
литература, музыка, живопись была основой воспитания
молодого поколения. Маскульт сейчас широким потоком
заполняет наши книжные полки, экраны, поэтому эта проблема
становится одной из самых актуальных для судьбы наших
детей, нашей страны. Культура жива, пока она нравственна.
Проблемы существования культуры культурологи объясняют
рациональным,
техническим
характером
европейской
цивилизации. Рационализация жизни обуславливает и
рационализацию духовно сферы, высокое искусство гибнет, по
словам Моля, потому что массовое производство делает его
банальным, «сложился новый тип страдающего художника»,
замечает Зельдмайер, - оказавшегося среди пассажиров поезда,
который должен отправится во вселенную, но едет в Ничто.
Художники, разочаровавшись в низком маскульте, уходят в
различные течения модернизма, авангарда, понятного зачастую
только самим авторам. Но и это не решило проблем: движение
контркультуры постепенно, как отмечает Белл, сближается с
массовой рыночной культурой, с постмодернизмом. Маркузе
считает, что человек должен осознать, к чему может прийти
технически
рационализированное
общество
с
его
коммерцизированным сознанием и сделать свободный выбор к
переходу в новое качественное состояние на пути к гуманному
обществу, «эстетическому этносу». А. Швейцер подчеркивает,
что в современном мире быстрыми темпами идет
самоуничтожение культуры. Поэтому каждый человек должен
44
решительно повернуть свою жизнь к новой этике добра и
культуры, которые разработаны Римским клубом и
опубликованы в Манифесте: культурная эволюция человека и
мировая солидарность человечества - единственное средство
спасения жизни планеты и выживания человека, его
цивилизации. Каким образом можно прийти к гуманной
цивилизации? Результат массовой культуры должен, с одной
стороны, обладать некими уникальными, неповторимыми
свойствами, позволяющими его легко идентифицировать,
выделить среди других, а с другой – такими характеристиками,
которые позволяли бы его легко тиражировать в массовом
количестве вариаций и экземпляров. Кроме того, он должен
будить воображение, чтобы потребитель не просто
заинтересовался, а быстро погрузился в воображаемый мир.
Массовая культура и ее артефакты – очень целостная и хорошо
интегрированная система, способная к перманентному
самовоспроизводству. Артефакты массовой культуры выступют
как социальный миф и как товарный бренд одновременно.
Становление информационного общества оказывает
влияние на все структурообразующие компоненты. Сегодня мы
наблюдаем процесс необходимой адаптации все системы
культуры к становящемуся глобальному информационному
пространству.
Информационные
процессы
подчиняют
традиционные ценности культуры и изменяют традиционную
систему культурной коммуникации. В результате происходит
разрушение локального характера культуры, расширяется
«псевдокультурное» поле общения, нарушаются синхронизация
культуры и пропорции между высокой и низкопробной
культурой.
Библиографический список
1. Лебон Г. Психология масс // Психология масс. – Самара,
1998. – С.6.
2. Лебон Г. Психология масс // Психология масс. – Самара,
1998. – С. 7.
3. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Психология масс. –
Самара, 1998. – С. 197.
45
А.В. Гребешкова
(Пятигорск, Россия)
ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО КАК СОСТАВНАЯ
ЧАСТЬ ОБЩЕСТВА НООСФЕРНОГО
В формировании морали будущего основной её чертой
должно стать ощущение самоценности всех земных благ. Люди
в силу необходимости используют нерукотворные и
рукотворные богатства, сущность которых принципиально не
сводится к стоимостному выражению. И они обязаны взять на
себя ответственность за сохранение этого поистине уникального
потенциала [1].
В конце 20-го века резко увеличиваются информационные
потребности людей из-за усложнения общественного поведения
последних. Информация превращается в массовый продукт.
Острую потребность в информации начинают испытывать как
руководители, так и огромное число граждан [2]. Причина этого
– децентрализация современного общества, когда важнейшие
решения о своём поведении индивидуумы и организации
принимают самостоятельно, независимо от центральной власти.
Приходится констатировать, что информация превращается из
простого сообщения в экономическую категорию и перестаёт
быть бесплатным товаром. Создаётся информационный рынок; с
целью получения новой информации привлекаются инвестиции;
возникают и развиваются инновации для извлечения
дополнительной прибыли и воздействия на сознание людей.
Необходимо отметить, что прибыль от «сделок» с информацией
не усредняется, т.к. информационный рынок не живёт по
законам совершенной конкуренции [3]. Совершенная
конкуренция
предполагает,
во-первых,
качественную
однородность функционально близких товаров и услуг; вовторых, малую долю каждого продавца и покупателя в
совокупном объёме сделок и, в-третьих, информационное
равенство всех продавцов и покупателей (при невыполнении
хотя бы одного из перечисленных условий возникает
несовершенная конкуренция, что приводит к монополизации и
получению сверхприбылей).
46
Рассмотрим более подробно последнюю составляющую
совершенной конкуренции.
Неравномерное распределение информации и её
неодинаковая доступность для различных индивидуумов
приводят к тому, что одни оказываются в информационном
выигрыше перед другими, а, значит, в выигрыше
экономическом, социальном и политическом. Подобное
преимущество
способствует
перераспределению
экономических, социальных и политических (т.е. властных)
ресурсов. Таким образом, информационное неравенство
приводит, в частности, к социальному неравенству.
Эволюционное развитие общества становится всё менее
предсказуемым,
что
является,
в
частности,
непродуманным воздействием человека на природу [4]. Всё
более быстрые темпы эволюции и изменение среды обитания
homo sapiens стимулируют общество оперативно откликаться на
происходящие изменения. Наибольший вес в деятельности
человека приобретают информационные ресурсы по сравнению
с вещественными, что является признаком информационного
общества. В таком обществе основная роль в экономике
переходит от собственно производства к экономической
инфраструктуре [5].
Наблюдается также сдвиг совокупного спроса в сторону
информационных потребностей, таких, как получение, передача,
переработка, постоянное обновление и использование
информации.
Важнейшей проблемой информационного общества
представляется значительное увеличение удельного веса
искусственных регуляторов в целостной системе «Общество –
Техносфера – Природа» [6]. Внимание ученых, политиков,
общественных деятелей все сильнее концентрируется на
фундаментальных проблемах управления, тесно связанных, в
частности, с новой организацией социально-экономических
систем.
К
приоритетным
направлениям
стратегии
технологической
деятельности наступившего века можно
отнести освоение принципиально новых объектов и процессов в
рамках сложных саморазвивающихся макросистем. Весьма
актуальна задача создания единых человеко-машинных
47
комплексов как развивающихся динамических макросистем
«Человек - Техническая система - Среда» по внедрению новых
передовых технологий с учетом особенностей социокультурной
среды. Для таких самоорганизующихся макросистем характерно
возникновение процессов, в основу которых положено не
энергетическое, а информационное взаимодействие. Явления
подобного рода в сложных макросистемах, изучаемых
нелинейной динамикой, необходимо учитывать при разработке
эффективных стратегий деятельности человека именно в период
постиндустриального развития общества.
Наличие информационной составляющей (определяемой
структурой формируемых обратных связей) макросистемы
влияет на ее цель, а энергетическая составляющая служит
основой для информационного «поведения» этой системы.
Макросистеме присуща определенная иерархия, представленная
несколькими уровнями: на более высокий поступает некая
обобщенная информация, а на низших уровнях она
конкретизируется. Необходимо также учитывать существование
подобной системы в пространстве с большим количеством
координат.
Созданию информационного общества предшествует
формирование информационной среды (или информационного
пространства), в которой информация распространяется.
Такая среда имеет свою субструктуру: различные сети, где
циркулируют потоки информации; систему образования; науку;
средства массовой информации.
Характерными признаками информационной среды
(пространства) выступают всеобъемлемость и высокая
технологичность.
Наблюдается сближение различных способов передачи
информации в пространстве: почты, телеграфа, телефона,
компьютерных
и
телекоммуникационных
технологий.
Совершенствуется рынок персональных средств коммуникации
(на основе стационарных, спутниковых и сотовых систем связи),
в частности, это касается разработок мини-гибрида телефонакомпьютера-факса.
На первой стадии развития информационного общества
образуются национальные (локальные) информационные
48
пространства, которые с течением времени объединяются в
единое мировое информационное пространство. Следует
отметить, что процесс формирования единого информационного
пространства идёт крайне неравномерно. Наибольшие успехи
достигнуты промышленно развитыми странами (т. н. большой
«восьмёркой»),
интенсивны
эти
процессы
в
новых
индустриальных странах (Аргентина, Китай, Мексика, Турция),
развивающиеся страны весьма слабо охвачены этим явлением.
Информационной среде общества присуща определённая
иерархия. Это: информационный рынок; информационные
технологии;
субъекты
информационного
общества
–
государство, общество, индивидуумы.
Основными составляющими информационного рынка
являются: компьютерный, телекоммуникационный рынки,
рынок информационных технологий, рынок информационных
услуг в финансовой сфере, а также «белый» и «чёрный» рынки
прочих информационных услуг.
Рынок
информационных
технологий
постоянно
совершенствуется. Активно реализуются сетевые решения.
Предложена, в частности, программа использования дешёвых
сетевых компьютеров, не содержащих жёстких дисков, вместо
традиционных более сложных и дорогих ПК. Такие сетевые
компьютеры – это терминалы, c помощью которых можно
пользоваться базами данных или программами в «Интернет»
или корпоративной сети.
Технологической
новинкой
является
«Интранет»,
позволяющий работникам компании иметь равный доступ к
внутрикорпоративной информации, что снижает стоимость
информационных ресурсов, исключает дублирование и
развивает коллективность в работе.
Особую
значимость
приобретает
кооперирование
информационных и денежных потоков, что важно для
экономического развития [7]; в результате такого синтеза
образовалась сфера банковских услуг.
Успешное развитие информационного рынка сопряжено с
решением двух проблем.
Первая связана с поддержанием конкурентоспособности,
вторая заключается в обеспечении достоверности информации.
49
Решение
первой из
проблем
возможно через
либерализацию рынка телекоммуникаций в странах, где
господствуют
государственные
компании-монополисты.
Либеризация позволяет экономить средства за счёт низких
тарифов, улучшенного сервиса и более совершенных
технологий.
Вторая проблема может быть разрешена через
демонополизацию владения и распространения информации, т.
к. монополия в обладании и использовании информации ведёт,
как правило, к её искажению в пользу ограниченного круга лиц.
Другая сторона этой проблемы связана с непрозрачностью
отдельных секторов финансового рынка, где обладание
правдивой информацией важно не меньше, чем обладание
деньгами. «Чёрный» рынок информационных услуг, где
торгуют конфиденциальной информацией, приобретает в этом
случае особое значение.
Одной из новых государственных услуг для общества
является
оказание
помощи
в
формировании
и
функционировании информационной среды; при этом перед
государством возникают две взаимосвязанных задачи. C одной
стороны, это – содействие становлению демонополизации
владения информацией; с другой – обеспечение правдивой
передаваемой информацией. Трудность решения этой
двуединой задачи обусловлена тем, что государство обязано
разрушать им самим систематически воспроизводимую
госмонополию
на
значительную
часть
релевантной
информации, а также препятствовать искажению и
неправильному толкованию своей собственной информации.
В рыночных условиях – ситуация не проще. Контроль за
качеством коммерческой информации не должен быть
полностью возложен на рынок, т.к. существует положительная
обратная связь между искажением релевантной информации и
ростом прибыли. Исходя из наличия этой связи как постулата,
такой контроль должен осуществляться, в основном,
нерыночными методами и средствами.
К числу функций государства в информационном
пространстве
относятся:
содействие
созданию
негосударственных конкурентных сетей по доступному
50
получению социально значимой информации и обеспечению
свободного функционирования средств массовой информации;
соблюдение информационной безопасности.
Важнейшее значение приобретают децентрализация
распространения и использования информации и соблюдение
демократических свобод. Недостаточность предоставления
свобод может породить критическую ситуацию, поскольку
растущему количеству релевантной информации весьма
затруднительно пройти через ограниченное количество
информационных каналов с недостаточной пропускной
способностью каждого (радиотехнический аналог прохождения
широкополосного сигнала через узкополосное устройство).
Не исключен и такой вариант, когда любое решение
государственных органов может содержать как полезный, так и
ложный сигнал, посылаемый исполнителям данного решения...
Чтобы государство честно и с высокой ответственностью
выполняло все вышеуказанные функции, требуется жёсткий
контроль за его деятельностью со стороны общественных
организаций. Точно так же, как необходимо со стороны
государства обеспечение информационной прозрачности рынка,
так и со стороны общества необходимо поддержание
информационной прозрачности в деятельности государства для
уменьшения произвола и злоупотреблений в действиях
чиновников.
Важное значение приобретает обеспечение нормального
функционирования информационной системы «Образование –
Наука – Научно-исследовательские и опытно-конструкторские
работы», что возможно только при совместной поддержке
государства, общества и рынка.
Достигнув постиндустриальной стадии своего развития,
общество приобретает характер индивидуального, что, как ни
странно, способствует его консолидации. По-видимому, это
объясняется тем, что информация, представляя собой
своеобразный ресурс, потребляется строго индивидуально.
Быстрый рост реального совокупного «душевого» дохода,
увеличение степени и средств реализации личностной свободы,
рост возможностей по индивидуальному доступу к релевантной
информации, а также увеличение свободы передвижения и
51
мобильности труда приводят к постоянному расширению круга
информационных потребителей, к
возрастанию роли
собственности
на
средства
получения,
передачи,
преобразования, использования информации и контроля над
нею.
Информационное пространство, таким образом, есть
пространство, в котором информация создаётся, циркулирует,
преобразуется и потребляется. Градиент и скорость изменения
информационных
потоков,
способы
генерирования
и
использования
информации
определяют
структуру
информационного пространства.
Это пространство приобретает более значительные
границы, если его дополнительно насытить взаимовлияющими
друг на друга невещественными факторами – информацией и
денежной массой. Информационные финансовые потоки не
просто генерируются, циркулируют и используются, на них
реагируют определённым образом субъекты, группы и общество
как единое целое. С учётом их реакции можно говорить о т.н.
«кристаллической решётке» общества, вобравшей в себя
социоинформационное пространство [8], причём термин
«социо» характеризует экономические и политические стороны
этого пространства.
Такое пространство представляет собой пример
взаимодействия
информационной
структуры
с
соответствующими
субструктурами:
экономической,
социальной, политической, правовой, культурной.
Бурный
рост,
высокая
степень
обновляемости
информационных ресурсов заставляют ввести ещё одну степень
свободы – шкалу социального времени; такое социальное время
не есть аналог привычного для нас астрономического времени.
«Несобственное бытие времени – обыкновенное, а собственное,
настоящее время – это мы же сами: каждый сам по себе. Отсюда
проистекает трудность: как же, коль скоро всякое
существование здесь само есть время, несмотря на это, может
существовать измеряемое время? Это вопрос о том, как
надлежит понимать специфический характер отдельного
существования здесь в событии друг с другом во времени» [9].
52
Рассмотрение
временных
и
пространственных
характеристик общественных индивидуумов приводит к
социальному
времени-пространству.
Появление
пространственных траекторий в таком пространстве обязано
временной оси координат. Изменение относительных
расстояний между социальными группами приводит и к
изменению социальной структуры, в этом случае можно
говорить об «усилении адаптационных возможностей»(9, c.114).
Положив в основу социальное пространство-время, мы
приходим к понятию социоинформационного пространствавремени; изменение этого пространства порождает рывки в
социально-экономическом развитии.
Социоинформационная
пространственно-временная
структура должна содержать определённый механизм
достижения компромисса между эффективностью рынка и
одобрением (через стандартные демократические процедуры)
достигаемых им социальных результатов.
На вышеобозначенную структуру возлагается успешное
решение и других крупных проблем, а именно:
обеспечение
информационной
прозрачности
государственных
и
рыночных
структур;
уменьшение
информационного
неравенства
как
предпосылок
к
последующему социально значимому неравенству;
обеспечение
возрастающих
информационных
потребностей индивидуумов, сообществ и государства; рост
удельного веса релевантной информации, несущей только
общественное благо, и снижение рыночной цены той части
релевантной информации, которая выступает частным благом;
- обеспечение информационной безопасности;
- обеспечение условий быстрого роста и эффективного
использования информационных ресурсов в экономике и
политике.
Библиографический список
1. Ретеюм А.Ю. Земные миры. - М.: Мысль, 1988.
2. Костюк В. Н. Информационные процессы в
постиндустриальном обществе //Общественные науки и
современность. 1996. № 6. - С. 101 – 110.
53
3. Эрроу К. Информация и экономическое поведение
//Вопросы экономики. 1995. №5. - С. 101.
4. Моисеев Н. Н. Современный антропогенез и
цивилизованные разломы //Вопросы философии. 1995.
№1. - С. 3 – 30.
5. Васильчук Ю. А. Эпоха НТР: новые основы массового
производства и общества //Полис. 1996. №2. - С. 5 – 26.
6. Колесников А. A. Когнитивные возможности ...
//Вестник Российской Академии Наук. 2003. Т. 73. № 8. C.727-734.
7. Костюк В. Н. Деньги и их роль в экономической
эволюции. - М., 1994.
8. Бурдье П. Социальное пространство и символическая
власть //Thesis. 1993. T. 1. Вып. 2. - С. 140.
9. Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их
взаимоотношения //Thesis. 1993. T. 1. Вып. 2. - С. 111.
10. Лапин Н. И. Cоциоинформационное пространство
//Системные
исследования.
Методологические
проблемы. 1995 – 1996. - M., 1996.
11. Хайдеггер М. Исследовательская работа В. Дильтея... 10
докладов //Вопросы философии. 1995. №11. - C. 136.
12. Hayek F. Wissenschaft und Socialismus. Tubingen, 1979. S. 16.
54
Н.В. Добычина
(Пятигорск, Россия)
ИНТЕРНЕТ КАК ЭЛЕМЕНТ ВИРТУАЛЬНОЙ
РЕАЛЬНОСТИ
Развитие мировой культуры свидетельствует об освоении
человеком все более обширного пространства, о создании
новых миров, которые трансформируются в новый тип
виртуальной реальности или «параллельного мира». Конец XX
века ознаменовался вхождением в жизнь людей принципиально
нового средства и способа массовой коммуникации –
глобальной сети Интернет.
Происходит
стремительное
распространение
этой
новейшей информационной технологии, возможности которой
оказались столь безграничными, что она стала активно
использоваться практически во всех сферах жизнедеятельности
людей. Интернет становится неотъемлемой составляющей
информационного пространства постмодерного общества и
значение его неуклонно возрастает с каждым днем. Глобальная
сеть создает необходимые условия для формирования
виртуальных общностей, генерирует текстовые форматы нового
типа, стирает границы между государствами, элиминирует
расстояния, разъединяющие людей и, конечном счете,
выстраивает вокруг себя специфическую форму культуры –
киберкультуру внутри киберпространства. С развитием
высокотехнологичных сетей и образованием глобальной сети –
Интернет, термин «виртуальная реальность» стал применяться и
к электронно-коммуникативной среде взаимодействий этого
единого конгломерата сетей.
Определение «виртуальная
реальность» имеет ряд значений: это особая сфера
информационной деятельности; способ расширения диапазона
познания; средство моделирования всевозможных ситуаций;
область общения и межличностных контактов; диалог культур и
один из способов подключения к мировому культурному
пространству. В сфере художественного творчества виртуальная
реальность «населяет» мир фантастическими образами, которые
дают стимул воображению при создании новых живописных и
55
музыкальных
композиций,
танцевальных
сюжетов,
литературных и поэтических форм. Индивид, проникая в
виртуальную реальность, сохраняет при этом все признаки
«живого» общения и сопереживания, подключает эмоции и
имитирует реакцию
среды [1]. Виртуальная реальность
представляет собой организованное пространство симулякров,
которые в отличие от знаков- копий фиксируют не сходство, а
различие с референтной реальностью. В противоположность
актуальной действительности, выражающей целостность,
стабильность и завершенность, виртуальная реальность является
источником различия и многообразия, выступает феноменом,
имманентным самой структуре бытия, воплощающим
возможность творческой, генерирующей деятельности [2].
В общекультурном отношении не сам Интернет, а его
развитие дает человеку больше свободы. Это законная
отдушина в рамках социального, со своими сообществами и
своими правилами. Развитие Интернета обеспечивает
соответствующую
материальную
поддержку
для
распространения сетевого индивидуализма в качестве
доминирующей формы социальности [3]. Интернет усиливает
самоорганизацию общества. Усилению роли самоорганизации
способствует
и
то
обстоятельство,
что
будучи
наддисциплинарным явлением, сеть Интернет не ориентирована
на создание новой единственно верной интегральной картины
мира. Интернет функционирует по законам нелинейной
динамики. В отличие от обычного письменного языка, Интернет
не линеен и позволяет порождать новые смыслы. Используя
различные методы, языки и модели, Интернет не столько
центрирует мир вокруг какой-то одной идеи, теории, концепции,
сколько децентрирует видение мира. Сеть Интернет, будучи
сложной, самореферентной, целостной системой, тем не менее,
дает открытую, незавершенную, динамично развивающуюся
картину мира; социум начинает функционировать как сетевое
общество. Точку полной интеграции Интернет с обществом
называют «I-day». Метафора «New media» отражает изменения
коммуникативного
и
социального
пространства
под
воздействием
современных
компьютерных
технологий.
Компонентами New Media является Интернет – реальность,
56
виртуальная реальность, мультимедиа, компьютерные игры и
анимация, цифровое видео, кино. Пространство New Media
обладает свойствами интерактивности и является социально –
коммуникативным пространством.
Интернет представляет собой сильное оружие против
всякого рода информационных блокад, превосходное средство
для оптимизации экономических связей, отличный инструмент
образования и самообразования, идеальное место для быстрой и
эффективной рекламы [4]. Виртуальная реальность обладает
определенными
особенностями,
которые
исследователи
называют
«особенностями
пяти»
I:
интенсивность,
интерактивность,
иммерсивность,
иллюстративность,
интуитивность. При вхождении в условное пространство
компьютерной реальности, человек практически не имеет
возможности отличить реальный мир от мира виртуального, так
последний обладает высокой степенью достоверности. И
иллюзорность виртуального мира по отношению к миру
константному является относительной, достоверной лишь для
внешнего наблюдателя, для виртуала же, находящегося внутри
этого
пространства,
последнее,
обладает
абсолютной
реальностью и действительностью. Кроме того, само сознание
имеет специфику достраивать, конструировать, моделировать
внешний мир, структурировать данный ему предметный
материал, вносить в него определенный порядок, логику,
удерживать разворачивающийся мир и ограждать его от
разрушения, посторонних воздействий, планировать и ожидать
дальнейшего развития событий [5]. В современных
определениях виртуальной реальности акцент делается на
интерактивности: «Виртуальная реальность – искусственно
созданная компьютерными средствами среда, в которую можно
проникать, меняя ее изнутри, наблюдая трансформации и
испытывая при этом реальные ощущения. Попав в этот новый
тип аудиовизуальной реальности, можно вступать в контакты не
только с другими людьми, но и с искусственными
персонажами» [6]. М.М. Кузнецов говорит о том, что в то
время, как первоначально процесс интеграции человеческой
особи в измерение виртуальной реальности связывался с
использованием такой аппаратуры, как шлем, перчатка и
57
костюм, сегодня, когда в глобальной компьютерной сети
Интернет стало возможным использование различных форматов
графической коммуникации, речь вполне обоснованно может
идти об экстраполяции понятия виртуальной реальности и на
сферу межперсональной человеческой коммуникации как
таковой [7].
Т.А. Вербицкая исследовала влияние системы Интернет
на психо-семантическое пространство пользователя и выявила,
что семантические значения понятия «Интернет» существенно
различаются в зависимости от степени включенности человека в
систему «человек- Интернет». Используя непараметрические
методы выявления уровня значимости различий (U- критерий
Манна-Уитни), она пришла к следующим выводам:
- взаимодействие субъекта с Интернетом выступают в
качестве механизма обратной связи, опосредуя процесс
самопознания и самореализации человека;
- основными содержательными характеристиками психосемантического значения понятия «Интернет» являются понятия
«информация» и «общение»;
- существующие различия в психо – семантических
значениях понятия «Интернет» у пользователей и не
пользователей адекватно описываются в виде двух
дихотомичных моделей. Для пользователей Интернет
представляется
максимально
хаотичным,
а
для
не
пользователей, наоборот, - максимально упорядоченным. Для не
пользователей
Интернет
представляется
максимально
логичным: «на наш взгляд, это объясняется технологичной
установкой на Интернет не пользователей – приписыванием ему
«машинных» «аппаратных» свойств». Вместе с термином
«виртуальная
реальность»
постоянно
употребляется
«киберпространство» (cyberspace). Впервые его употребил
писатель – фантаст Уильям Гибсон в романе Neuromancer
(1984). Автор описал единую, согласованную единовременную
галлюцинацию миллиардов людей в пространстве чувственно
воспринимаемой информации. Класс приложений виртуальной
реальности, в которых поле зрения пользователя формируется
как результат совмещения картины окружающей реальности и
компьютерной графики, называют «расширенная реальность».
58
«Киберпространство» в качестве термина характеризует
информационные
технологии.
Оно
включает
ареалы
распространения
языков общения, средства передачи
информации и трансляции культурного наследия на основе
компьютерных технологий и сети Интернет. Киберпространство
постоянно расширяется, включая в свою орбиту все новые
регионы и социальные группы. Киберпространство увеличивает
интеллектуальные и эмоциональные ресурсы человека, его
когнитивные, творческие и коммуникативные возможности.
Оно приобретает транснациональный характер, создает
свободную зону в мировой культуре и цивилизации,
независимую
от
пограничных
кордонов.
Мощность
информационных потоков стимулирует развитие культурных
контактов, открывает возможность диалога с массовой
аудиторией и одновременно создает ситуацию предельно
индивидуального общения. Интернет как один из компонентов
виртуальной реальности характеризуется нелинейностью и
позволяет порождать новее культурные смыслы с помощью
метафоры. Особое место в современной виртуальной реальности
занимает взаимосвязь метафоры и симулякра, потому как
симуляция как раз отражает сущностную природу этой
реальности, а процесс метафоризации лежит в основе ее
формирования и функционирования.
Соединив средства связи, радио, телевидение и компьютер
в целостную систему, человек стал жить в знаковосимволическом мире, который во многом определяет правила
его поведения. С этого времени не только человек создает знаки
и символы, но в некотором смысле знаки и символы формируют
человека. Если раньше различные технические приспособления
опосредовали отдельные моменты человеческой деятельности (и
техника в целом была понятием абстрактным и собирательным),
то в последние годы компьютеры стали олицетворением
техники в целом. «Они тотальны в силу того, что становятся или
обещают стать безусловным опосредованием человеческой
деятельности. Они аккумулируют и опосредуют самые
различные функции, - не имея при этом прямого, однозначно
трактуемого назначения. Они стали словно бы единоличным,
универсальным представителем «мира техники» и вступили в
59
этом качестве в диалог с человеком. В результате такой
ситуации возникла повседневная метафора «виртуальной
реальности», которая имеет множество значений, и в узком
понимании
означает
«реальность,
смоделированная
компьютером», а в широком – все технические (и в том числе
символические) конструкции человека» [8]. Сфера человеческой
деятельности, где метафора имеет большое значение – это
область информационных технологий. Метафора как средство
номинации
широко
используется
для
обозначения
специфических
понятий
информационной
технологии
программного
обеспечения,
компьютера,
услуг,
комплектующих, периферии, носителей информации, при этом
используются самые разнообразные и глубоко проработанные
метафорические модели (человек, транспортное средство,
война, дорога, животное). В постмодернистской традиции
Интернет сравнивается с ризомой, великим уравнителем,
глобальным информационным карнавалом, Матрицей XXI века.
В качестве ключевой категории для философского анализа
глобальной сети Интернет используется понятие «ризома».
Принципы, лежащие в основе устройства «ризомы» - это
«связь» и «гетерогенность». Выбор данной категории для
анализа Интернета обусловлен тем, что в современной
философской литературе не имеется альтернативного понятия,
которое могло бы четко передать сущность сетевых технологий
и одновременно указать на их взаимосвязь с мировоззренческим
контекстом культуры постмодерна. Метафора Интернет как
«глобальной социальной сети» отображает социальный контекст
Интернет. Глобальная сеть рассматривается как самая большая
социальная сеть в мире, так как в пространстве Интернета
зарождаются, живут и исчезают в небытие новые сети –
сообщества, форумы, блоги.
Виртуальная реальность ли
киберпространство как симулякр метафоризируется.
Технология,
позволяющая
любому
свободно
воспроизводить и транслировать свои мысли, уничтожающая
расстояния и границы и неподвластная централизованному
контролю, открывает новый мир, в котором все возможно.
Действовать руководствуясь воображением, а не реальностью.
Основанием нового мира была провозглашена идея, а не
60
материя, творческий дух, а не косная традиция. А. Неклесса
считает
Всемирную
паутину
обобщенным
символом
призрачного Глобального Града. Он говорит о том, что
привычный городской ландшафт – общественная среда
обитания – конвертируется в динамичный интерьер – частную и
произвольную среду, вы водя актуальное бытие с улицы в
виртуально – безбрежные просторы СМИ и Интернет. Описание
Интернета нашло свое отражение в метафорах, например К.
Майнцер сравнивает Глобальную сеть с нейронной сетью
биологического мозга, а Б. Гейтс описывает его как
«электронную нервную систему». «Электронная нервная
система» есть совокупность электронных процессов, с помощью
которых компания воспринимает мир и адекватно реагирует на
изменения, происходящие в нем. Для ее создания требуется
оборудование и программное обеспечение, от
обычной
компьютерной сети ее отличает точность, оперативность и
богатство предоставляемой информации. По мнению Э. Шмидта
и М. Эпштейна информационно – коммуникативная среда
Интернет по своей сущности служит метафорическим
отражением Единства, потому что любая информация, включая
аудиовизуальную, может быть выражена в двоичном коде через
единицу или же ее отсутствие, ноль. Цифры «один» оказывается
достаточно, чтобы запечатлеть все многообразие Вселенной.
Ноль символизирует отсутствие Абсолюта. Интернет
потенциально может быть средой для создания иного, более
«высокого» уровня бытия [9].
Можно предположить, что киберпространство – карта,
однако довольно своеобразная: во- первых, ни в какой момент
времени ее нельзя увидеть целиком, так как каждому
пользователю всегда раскрывается только ее часть, зато
раскрывать ее можно начиная с произвольного места, так как
это карта со множеством «входов»; во-вторых, карта эта
постоянно изменяется, обновляется, что отражает мобильность
развивающегося киберпространства; в-третьих, протяженность
интервалов между информационными массивами неизвестна не
опытному посетителю. Другим сравнением может служить
паутина, а наиболее точным, является представление
киберпространства в виде гипертекста или непосредственно
61
сетевой структуры. В подобной структуре «взаимосвязанных
интервалов» понятия «расстояние», «далеко», «близко»,
«дистанция» становятся размытыми и нечеткими, подобными
«лингвистической переменной». Веб-сайты связаны между
собой содержательно (семантическими отношениями), а
определенный маршрут прохождения электронных импульсов
по сетке кабельной или космической, спутниковой связи
принципиально стохастичен. Наложение гипертекстовой
структуры на обычную карту земной поверхности с очевидными
сгущениями и точками- системами обмена трафиком
характеризует вовсе не топологию киберпространства, а
географию проложенных в индустриальную эпоху линий связи
и неравномерность урбанизации в современную эпоху [10].
Физическая, материальная реальность дополняется и
надстраивается образом реальности, знаком, символическим
содержанием. В современной культуре порядок реальности и
репрезентации реальности, знака, в котором некое смысловое
означаемое соотносится с «реальным» означаемым уступает
место порядку гиперреальности.
Стремительный рост
производства знаков, символов и образов ведет к тому, что
различие между реальностью и ее означающим стирается. Знаки
– в знаменитой последовательности четырех стадий по Ж.
Бодрийяру – из соответствия «знак- реальность», «знак –
искаженная реальность» переходят в стадии «знак – искаженная
реальность» переходят в стадии «знак – маскировка отсутствия
стоящей за ним реальности» и в стадию полного симулякра
самого себя: «знак – отсылка к другому симулякру».
Виртуальными – принадлежащими к гиперреальности –
становятся взаимодействия людей, экономические обмены,
товары, политические действия.
Поэтому использование метафоры в информационной
среде заключается в наделение симулякра свойствами,
которыми уже обладают существующие предметы. В процессе
метафоризации симулякра создается новый смысл, который
зависит от научного и личного опыта человека. Метафора
позволяет упростить процесс взаимодействия человека и
машины,
способствует
свободной
ориентации
в
информационном пространстве.
62
Использование метафорических моделей упорядочивает и
структурирует информацию, способствует проектированию
передачи и обработке информации таким образом, чтобы она
могла
моделировать
человеческие
когнитивные
и
эмоциональные
процессы.
Как
правило,
метафоры
антрометричны и формируются в рамках социотехнической
системы «человек- машина». В этом отношении интерес к
метафорическим структурам обусловлен их функциональной
ролью – быть моделью смыслообразования, а также быть
специфической связью между реальным и гиперреальным.
Именно поэтому метафора может служить модельным
механизмом сложных форм социального взаимодействия, в
котором правила собственного действия устанавливаются самим
действующим и согласуются с партнером в ходе самого
взаимодействия.
Это
означает,
что
и
правила
смыслообразования, и правила понимания другого совпадают
или идентичны по своей структуре, что и становится условием
согласованного взаимодействия в информационном обществе.
Реализация
потенциала
сетевой
организации
всевозможными общественными сетями привела к образованию
онлайновых сообществ, которые реконструировали общество,
способствовав при этом резкому расширению сферы охвата и
применения компьютерных сетей. Их участники разделили
технические ценности меритократии и поддерживали веру
хакеров в ценности свободы, горизонтальной коммуникации и
интерактивного сетевого взаимодействия, однако они
соотносили их со своей общественной жизнью и не занимались
техникой ради техники.
Библиографический список
1. Теория культуры. – СПб.: Питер, 2008. – С. 447.
2. Емелин В.А. Глобальная сеть и киберкультура. Ризома и
Интернет. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
http:// emeline.narod.ru/rhizome.htm. (Дата обращения
20.04.10).
3. Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об
Интернете, бизнесе и обществе. – Екатеринбург:
63
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
У- Фактория (при участии изд-ва Гуманитарного
университета), 2004. – С. 157.
Кастельс М. Информационная эпоха: экономика,
общество и культура. – М.: ГУВШЭ, 2000. – С.177.
Розин В.М. Виртуальные реальности: природа и область
переименования // Социально-политический журнал:
социально- гуманитарные знания. – М., 1997. - №6. –
С. 176.
Маньковская И.Б., Мотлевский В.Д. Виртуальная
реальность // Культурология. XX век. Словарь. – СПб.:
Университетская книга, 1997. – С. 73-76.
Кузнецов М.М. Виртуальная реальность. Взгляд с точки
зрения
философа
//
Виртуальная
реальность:
философские и психологические проблемы. – М., 1997. –
С. 86.
Вербицкая Т.А. Влияние системы Интернет на психо –
семантическое пространство пользователя; Автореферат
диссертации канд. психол. наук: 19.00.01/ Московский
педагогический государственный университет. – М.,
2002. – С. 8.
Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма //
Знамя. 1996. № 8. – С. 180. - 198.
Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика,
общество и культура. – М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2000. –
С. 234.
64
У.В. Дьячкова
(Киров, Россия)
ДЕЛОВАЯ КУЛЬТУРА В ЭПОХУ ИНТЕРНЕТ:
ВИРТУАЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ КАК СРЕДСТВО
МАНИПУЛЯЦИИ СОЗНАНИЕМ
Слово испокон веку играет значительную и во многом
определяющую роль в жизни общества. Мир и все вещи в нем
согласно мифологическим воззрениям целого ряда народов
появились путем их называния. Первая фраза в Евангелии от
Иоанна звучит не иначе как: «Вначале было Слово, и Слово
было у Бога, и Слово было Бог». Именно с изобретениями
письменности, и дальнейшим ее развитием многие
исследователи связывают специфику в развитии мирового
сообщества. Речь идет об информационных революциях,
которые раз и навсегда меняли способы бытования, мышления,
регулирования социума. Даже если принять во внимание лишь
выше перечисленные факты, можно с уверенностью сделать
вывод о том, насколько велико значение слова в культуре.
Длительная история его существования, утверждение
уважительного отношения к данной категории в мифологии и
религии во многом обусловили высокую степень доверия к
нему. А потому слово – один из основополагающих элементов
воздействия на сознание человека. Особенно это касается
печатного слова.
Современный мир не исключение. Однако нельзя не
отметить, что доверие к текстам в последнее время заметно
пошатнулось. Это связано и с крушением тоталитарного
режима, а соответственно идеологии, которая по всем
существовавшим каналам насаждалась советскому человеку; и c
той свободой, которая захлестнула Россию в постсоветский
период, а потому вызвала к жизни множество различных
изданий, основной задачей которых является не предоставление
качественной и объективной информации, а привлечение
наибольшей аудитории, а значит, извлечения больше
коммерческой выгоды (так называемая «желтая пресса»). Одно
то, что в современном медиа-мире наряду с профессией
65
журналиста появилась такая должность как ньюсмейкер
(буквально – человек, делающий новости) говорит о том, что
сейчас информация все больше создается, является продуктом
деятельности ума и воображения человека, нежели отражением
действительных фактов. Истина подменяется субъективным и
выгодным для кого-либо восприятием. Все это способствует
росту скептического отношения к печатному слову. Однако
таких скептиков по-прежнему не так уж много.
Наряду с утратой доверия к печатному слову, наблюдается
и другая, противоположная тенденция. Современную культуру,
как определенный этап развития человеческого общества, часто
называют культурой потребления. С этим нельзя не согласиться.
В настоящее время все направлено на то, чтобы облегчить
жизнь современного человека. Причем это касается не только
материальной стороны его жизни, но и духовной. Интернетсреда – показательный пример. С одной стороны, это глобальная
библиотека, где каждый может найти ответ практически на
любой интересующий вопрос. С другой стороны, это огромный
банк готовых рефератов, сочинений, курсовых работ, статей,
которые находятся в свободном доступе и активно копируются
современными
школьниками,
студентами
и
другими
социальными категориями. При этом утрачивается способность
самостоятельно
анализировать,
сопоставлять,
строить
предположения, модели, формировать собственное мнение. В
определенной мере здесь можно говорить о внутренней
несвободе. Человек погружается в плен чужих мыслей, идей,
мнений, слепо верит всему написанному, не прибегая к его
критическому осмыслению. В таких условиях манипуляция
сознанием может происходить без особых помех.
«Подвергать тело пыткам гораздо менее эффективно, чем
моделировать мышление. Вот почему коммуникация – это
основа основ любой власти» - заметил в одной из своих работ
Мануэль Кастельс [1, 62-67]. Власть здесь может пониматься и
как политическая, и как идеологическая, и как экономическая.
Бизнес давно уяснил, что для того, чтобы быть конкурентно
способным недостаточно производить качественный продукт,
необходимо, прежде всего, создать положительный образ своей
компании у потенциальных клиентов и поддерживать его,
66
постоянно напоминая о себе. Для этого существует реклама,
проводятся различные PR-акции.
К привычным нам проявлениям создания имиджа
компании в современном бизнесе не так давно добавился еще
один инструмент – Интернет. И действительно, Глобальная Сеть
предоставляет для этого широчайшие возможности. Это и
позиционирование компании в блогосфере, на различных
форумах, создание сайта компании, взаимодействие с
электронными СМИ и т.д.
Интернет
предоставляет
широкие
возможности
пользователям для интерактивного общения с теми структурами
и людьми, которые ранее были недоступны либо трудно
доступны для рядовых граждан, для взаимного обмена
информацией «из первых рук», для осуществления в
определенной мере контроля над ранее неподконтрольным. М.
Кастельс в своей работе «Галактика Интернет» отмечал:
«Интернет видоизменяет деловую практику в том, что касается
отношений с поставщиками и потребителями, вопросов
управления, производственного процесса, сотрудничества с
другими фирмами, финансирования, а также определения
стоимости акций на финансовых рынках. Умелое использование
Интернета превратилось в главный источник повышения
эффективности и конкурентоспособности для всех видов
деловой активности» [2].
Однако не всегда Сеть и ее особенности используются в
положительном (с точки зрения культуры и морали) ключе, в
том числе и в конкурентной борьбе.
Глобальная Сеть в настоящее время плотно вошла в жизнь
многих людей и зачастую выступает не только как банк
информации, средство связи, но и как коллективный советчик. В
случае, если человеку необходимо совершить значительную
покупку (неважно, в магазине традиционном или виртуальном),
как правило, прежде он обращается к Интернету для того, чтобы
узнать больше о вещи или услуге: какую модель выбрать, какой
производитель надежнее и т.д. Сориентировать его в этих
вопросах могут следующие источники:
1) Информация на сайтах производителей товаров и
услуг, хотя степень доверия к ним не очень велика, так как
67
каждый понимает, что никто не будет ругать свою собственную
продукцию и указывать на ее недостатки.
2) Мнения экспертов. Но тут тоже могут возникнуть
сомнения: действительно ли этот человек – эксперт в данной
области, ему ли принадлежат эти слова, не является ли материал
проплаченным той или фирмой.
3) Мнения рядовых пользователей, которые можно
обнаружить на форумах, в блогах, гостевых книгах. Доверие к
ним, самое высокое из всех трех приведенных источников,
основанное на принципе «те, кто здесь пишут – такие же, как я»,
а потому им можно верить.
Как раз последний источник является благодатной почвой
в конкурентной борьбе на виртуальных пространствах,
средством формирования «правильного», выгодного мнения у
потенциальных клиентов о той или иной фирме и ее продукте.
Это становится возможным благодаря созданию виртуальных
личностей.
Анонимность и невидимость пользователей сети друг для
друга затрудняет осуществление социальной категоризации
собеседника, так как в виртуальной коммуникации отсутствуют
индикаторы социальных ролей, которые отображаются в
реальности во внешнем облике. В Сети трудно определить даже
элементарные социальные признаки: пол, возраст собеседника.
Вся информация, которую человек в большинстве случаев
может получить о другом во время общения в Сети, – это
текстовые сообщения на экране монитора и его никнейм (имя,
прозвище). Причем и манера общения и прозвище с точки
зрения социальной категории могут быть фальсифицированы.
Следовательно, Интернет создает благоприятные условия
для бытования различных масок (виртуальных личностей) у
одного и того же пользователя.
Виртуальная личность в узком смысле есть комплекс
знаков, существующий в электронной среде, которая выступает
носителем этих знаков. Под знаками понимается ник (имя,
прозвище), аватар («внешность», картинка, с которой
конкретная виртуальная личность ассоциируется у других
пользователей), тексты, манера общения, стилистика.
Виртуальной личности свойственны определенные характерные
68
черты. Исследователи Интернета называют среди них
следующие:
1) Бестелесность, редукция личности к ее семиотическим
манифестациям (т.е. к текстам в самом широком смысле);
2) Анонимность, по крайней мере, возможность таковой.
«В Интернете никто не знает, что ты собака» – популярный
афоризм, восходящий к карикатуре в журнале «Нью-Йоркер» и
получивший широкое употребление. Анонимность в данном
случае следует понимать не как отсутствие имени, но как
сокрытие реального имени или, говоря семиотически, как
произвольную связь между «реальной» и «онлайновой»
личностями;
3) Расширенные возможности идентификации, свобода
наделять виртуальную личность любым набором характеристик;
4) Множественность, возможность иметь ряд различных
виртуальных личностей одновременно или последовательно.
Создавая виртуальный персонаж, сотрудник PR-службы
того или иного предприятия может без труда дать
отрицательную
характеристику
продукту
конкурента,
инициировать нужное для его фирмы обсуждение, запустить
ложную информацию о положении дел на предприятии.
Например, «большой резонанс вызвало сообщение в блогосфере
о том, что президент Татарстана Минтимер Шаймиев умер в
ходе своей поездки в Турцию. Многие татарские блогеры
перепечатали у себя в дневниках эту «утку», после чего акции
Татнефти на бирже упали более чем на 12 %» [3, 54-58].
В пределах одного форума или даже отдельной темы
количество виртуальных масок может быть неограниченным.
Обсуждение может полностью выстраиваться одним человеком,
который как кукловод марионетками будет управлять
созданными им виртуальными личностями. Здесь, безусловно,
нужно обладать недюжинным талантом и чувством меры. В
случае если высказывание относительно конкурента будет
слишком резким, а отзыв о своем предприятии – слишком
лестным,
вряд
ли
пользователи
поверят
подобным
высказываниям.
Если же информация преподнесена пользователям
грамотно, то достаточно всего лишь нескольких сообщений,
69
указывающих на недостатки того или иного продукта, чтобы
потенциальный клиент разуверился в его надежности и
качестве. Тем более что за недостатком времени, многие
пользователи не утруждают себя просматриванием различных
форумов, а, увидев отрицательную оценку, подкрепленную еще
несколькими людьми, склонны сразу делать соответствующие
выводы. В случае если это происходит – цель достигнута.
Расшатывание авторитета фирмы-конкурента и создание
ее неблагоприятного имиджа среди потенциальных клиентов
может происходить не в прямом смысле, то есть в очернении,
указывании на недостатки продукта, а в косвенном. Точно также
создается виртуальная личность, которая активно включается в
обсуждение на форуме, либо заводит блог, позволяя себе
довольно резкие высказывания как по отношению к другим
пользователям, так и по отношению к качеству обсуждаемых
продуктов, к фирмам-конкурентам (причем среди этих фирм
может быть и та, представителем которой является создатель
виртуальной личности). То есть создается персонаж наподобие
«тролля». В интернет-терминологии, «тролль» – это человек,
который размещает грубые или провокационные сообщения в
Интернете, например, в дискуссионных форумах, мешает
обсуждению или оскорбляет его участников. При этом делаются
аккуратные намеки на принадлежность данной личности к той
или иной организации (для создателя виртуальной личности это
конкурентная организация). Пользователи, во-первых, не
воспринимают подобных персонажей и их высказывания
всерьез, скорее, наоборот, действует принцип «от противного».
Во-вторых, соотнеся эту виртуальную личность с определенной
фирмой и приняв во внимание ее поведение, пользователь
может усомниться
в порядочности данной фирмы,
следовательно, ее имиджу будет нанесен урон.
Конструирование виртуальных личностей является
действенным способом манипуляции сознанием потенциальных
клиентов и средством конкурентной борьбы. Эффективность
данной технологии и залог ее успеха заключается в том, что
высказывания
виртуальных
личностей
представляются
своеобразным
гласом
народа,
рядовых
граждан,
а
следовательно, в повышенном доверии пользователей к ним.
70
Для того чтобы противостоять подобным выпадам
конкурентов, фирмы и организации вынуждены постоянно
вести мониторинг Интернет-среды и отвечать на вызовы порой
той же монетой. В результате, противостояние выливается в
настоящие информационные бизнес-войны. Однако, крупные
корпорации, компании с мировым именем, впрочем, как и
многие представители среднего бизнеса, давно пришли к
пониманию, что не что иное, как честность и доверие должны
быть базисными категориями деловой культуры. Конкурентная
борьба должна вестись не между виртуальными личностями,
конкурировать должны товары и услуги и, прежде всего, их
качество. Тогда как манипуляция сознанием потребителей
посредством виртуальных личностей – это не только
неуважение по отношению к потенциальным клиентам и их
свободе выбора, но и неуважение к собственной компании в
целом.
Библиографический список
1. Кастельс М. Новые индивидуальные масс-медиа //
Свободная мысль.2006. № 5. – С. 62-67.
2. Кастельс М. Галактика Интернет. – Екатеринбург:
У-Фактория (при участии издательства Гуманитарного
университета), 2004.
3. Вельф А. Удовлетворение социального влечения //
Коммерсантъ Деньги. 2008. № 40. – С. 54-58.
71
Е.В. Иволга
(Пятигорск, Россия)
ЦЕННОСТИ ПРОШЛОГО В СОВРЕМЕННОМ
ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Процесс
«виртуализации
общества»
связан
с
формированием
альтернативной
символической
среды,
моделированной реальности, в том числе и среды
взаимодействия с культурными ценностями. В этой среде
субъект оказывается непосредственным участником событий,
происходящих в реальном времени, но в созданном с
использованием
технических
возможностей
новых
информационных технологий виртуальном мире. С процессом
виртуализации связана возможность глобальной реконструкции
реальности,
придания
ей
внешне
достоверного
аудиовизуального и сенсорного образа.
Виртуальная реальность – технико-психологический
феномен, активизируемый за счет создания ощущения иллюзии
искусственного мира, имитирующего часть существующей или
вымышленной действительности, в том числе и пространства
взаимодействия с культурными ценностями. Используемая при
создании данного мира интерактивная технология, позволяет
взаимодействовать с его объектами. За счет имитации
комплексного воздействия на органы восприятия данная
технология позволяет создать убедительную иллюзию
естественности и привычности существования в ней человека,
что психологически делает данный мир для находящегося в нем
не иллюзией, а реальностью.
К средствам формирования альтернативного виртуального
пространства
относятся
компьютерные
аппаратурнопрограммные комплексы, образовательные и игровые
мультимедийные системы, глобальное коммуникационное
пространство сети Интернет.
Феномен
виртуальной
реальности
приводит
к
качественным
изменениям
в
формах
человеческой
коммуникации, трансформирует пространственное и временное
восприятие действительности. В искусственно созданной
реальности
возможно
искусственное
совмещение
72
пространственных и временных событий. Практически
мгновенное распространение информации в пределах
глобальной сети, «сжатие» времени в пространстве
мультимедийного гипертекста, где прошлое, настоящее и
будущее способны взаимодействовать в пределах единого
сообщения, формируют новые принципы взаимодействия с
культурными ценностями. В данной среде вся хронологическая
последовательность
феноменов
культуры
способна
трансформироваться в зависимости от требований социального
контекста. Поэтому, «эта культура есть одновременно и
культура вечного, и культура эфемерного».
В результате трансформации традиционной системы
ценностей происходит перестройка системы отношений
человека с миром материальных форм. «Отчужденная от живого
человека целиком созданная им искусственная среда, …
стремительно вытесняет и экранирует естественную» [1].
Технический мир, среда электронной информации становятся
целостной средой обитания человека, внутри которой человек
живет, мыслит, чувствует, приобретает впечатления и опыт.
Мир экранных образов, в системе которых в той или иной мере
оказывается каждый современный человек, зачастую в большей
степени
чем
реальная
действительность,
моделирует
поступающую к нам многоплановую информацию. Образы и
символы традиционного духовного мира культуры заменяются
симуляциями двигательных объектов, пространств и действий
электронного мира. Опыт, полученный в результате восприятия
виртуального окружения под воздействием экранного типа
культуры, полноценно и последовательно трансформирует
психические процессы человека, способствуя формированию и
развитию его как субъекта культурной деятельности.
Благодаря большей привлекательности виртуально
представленной информации по сравнению со сложностью
обыденного мира, а также по причине того, что восприятие
виртуальной реальности осуществляется в основном на
подсознательном уровне, данный технико-психологический
феномен
способен
замещать
в
сознании
объекты
действительности их образами и компьютерными симуляциями.
В результате этого при высокой интенсивности «виртуального
73
существования» появляется опасность замены для человека
интересов и целей настоящей жизни, ценностями искусственно
созданного мира. Сам человек может даже не заметить
собственной утраты связи с реальным миром. Данная опасность,
по всей видимости, особенно актуальна для молодых людей с
еще не сформировавшимися мировоззрением, ценностными и
нравственными установками.
Становится очевидным, что включенность человека в
виртуальные процессы оказывает многоаспектное влияние на
его сознание, актуализируя не столько творческие, сколько
познавательные его способности, основывающиеся на
возможности выбора из широкого информационного объема.
Вызываемые процессом непосредственного взаимодействия с
культурными ценностями, эмоциональные, эстетические,
художественные, нравственные, внелогические проявления
жизни (красота, вера, надежда, любовь, душевное тепло, честь,
совесть, долг и др.) становятся мало понятными для многих
современных людей. «Живое» человеческое общение и
непосредственная коммуникация с культурными ценностями
подменяется взаимодействием с технологиями.
Представляется важным подчеркнуть, что искусственная
среда не способна заменить естественную. Такая замена
представляет собой угрозу для самоидентичности человека,
нарушая гармонию логических и внелогических оснований
жизни.
Ситуация пересечения в современном информационном
пространстве естественной и виртуальной культурноинформационных систем может рассматриваться как процесс
взаимодействия
двух
контрастирующих
смысловых
пространств. Подобная смысловая асимметричность приводит к
осознанию современным человеком границы между ними как
проблемы логического, эстетического и нравственного выбора
источника познания, системы ценностей, критериев оценки
жизнедеятельности между идеализированным искусственным и
реальным мирами. Свобода осознанного выбора определяется
наличием внутреннего устойчивого ценностного критерия.
Однако модное сегодня мироощущение постмодернизма не
способствует
его
формированию.
Постмодернизм
74
характеризуется
относительностью
системообразующих
идейных и ценностных ориентаций культуры. Философский,
нравственный, художественный релятивизм предполагает отказ
от классических ценностей и норм, равные права и свободу на
существование разнообразных идей, форм, стилей и смыслов
жизни. В построении образов личного миропонимания возросла
значимость
субъективной
интерпретации
окружающей
действительности.
Состояние
неопределенности,
неупорядоченности,
многослойности,
мозаичности,
случайности
ценностносмысловой иерархии становятся доминирующими ощущениями
в рамках постмодернистской модели восприятия и
интерпретации мира. Плюрализм «языковых игр», не
подчиняющихся каким-либо правилам и нормам [2],
противопоставляется постмодернистским типом ментальности
духовно-историческим основаниям традиционных ценностей и
норма культуры. Лишение истории внутренней связи,
превращение ее в «набор «отдельных историй», не связанных
между собой и не предполагающих каких-либо связей
преемственности [3], разрыв с ориентацией на традицию
рассматривается в качестве особенностей постмодернизма.
Следует заметить, что именно стремление компенсировать
отсутствие целостной и устойчивой социальной реальности,
поскольку «не компьютеризация жизни виртуализирует
общество, а виртуализация общества компьютезирует жизнь»
[4]. «Суть и главный принцип пост-культуры в мозаичности».
Элементы мозаики составляют цитаты образов, смыслов,
значений, составляющих некогда внутренне целостные и
самодостаточные ценности культуры. Происходит рассечение
восприятия единого, целостного и устойчивого мира на
множество субъективных образов, лишенных единой смысловой
структуры и «которые уже … не в состоянии уловить и
сохранить эстетическое тепло бытия» [5].
Состояние «пост-культуры» проявляется в отказе от
трансляции художественно-эстетических, ценностных и других
составляющих, без которых невозможно целостное восприятие
оригинального произведения. Преимущественная ориентация на
компиляцию, цитирование, контекст, трансформирующий
75
спектр смысловых значений культурных ценностей на основе
коллажа, игры, иронии арт-объектов (например, современные
инсталляции, энвайронменты, арт-пространства и др.) является
причиной разрушения синтетичности восприятия образа
произведения и утраты части внелогической составляющей
совокупного информационного потока, той части, которая
обеспечивает устойчивость культурных ценностей во времени.
С появлением возможностей массового технического
воспроизведения культурных ценностей изменяются условия их
существования в классических формах. Представляется, что
состояние постмодернизма является одной из причин проблемы
размывания
ценности
подлинного
произведения.
В
постмодернизме знак не имеет никакого отношения к
действительности и трактуется как симулякр. Если
рассматривать
электронное
изображение
как
знак
оригинального произведения, то в условиях количественно
неограниченного представления электронных копий и их
доступности происходит смешивание реальности со знаком.
Относительность и несущественность отличий электронного
воспроизведения от подлинника в массовом восприятии
ослабляет принцип его культурной исключительности.
По мнению А. Моля «искусство в современную
переходную эпоху существует лишь благодаря копии…» [6]. По
его мнению, в обществе будущего произведение искусства
перестанет быть чем-то единственным и неповторимым в своем
роде, «оно превратится … в наличный элемент окружающей
среды» [7]. В результате развития множительной техники
больше не существует благоговения перед оригиналом.
«Воображаемый музей» (А. Мальро), который стал возможным
благодаря массовому тиражированию копий и репродукций,
способствует
утрате
трансцендентальной
ценности
оригинальных произведений. Виртуальные воспроизведения
оригинала,
самостоятельно
существуя
в
электронной
информационной среде, создают условия доступности
некоторой совокупности информации о произведении для всех,
одновременно разрушая его оригинальность. Действительно, до
появления средств массовой коммуникации и тиражирования
познакомиться с произведением можно было только при его
76
непосредственном восприятии. Поэтому в массовом восприятии
оно
представляло
собой
ценность,
возможность
непосредственного
взаимодействия
с
которой,
было
значительным событием и вызывало соответствующие
эмоциональные, эстетические и др. внелогические переживания.
Всеобщая
доступность
электронных
воспроизведений,
использование копий в качестве составляющих рекламы и т.д.
вытесняют аспект трансцендентности шедевра. В результате
создается новая шкала ценностей, зачастую не проводящая
различия
между
виртуальным
воспроизведением
и
оригинальным произведением, которое превращается в
«матрицу своей собственной копии». Важно заметить, что
художественный образ всегда уникален, тиражирование же
порождает стереотип в его восприятии, что создает тенденцию к
утрате ценности оригинального произведения. Однако в
условиях возможности реализации доступа к культурным
ценностям посредством информационно-коммуникационных
технологий оригинальные артефакты культуры приобретают
новое значение и ценность.
По мнению В. Беньямина, понятие подлинности
оригинала определяет его уникальное бытие в том месте, в
котором оно находится – его «здесь и сейчас» [8]. В этом случае
оно обладает своей «аурой» единственности, культовой
(ритуальной) значимости. Главное качество произведения,
обладающего такой «аурой», автор видит в его недоступности,
удаленности. Оно остается «отдаленным, как бы близко оно ни
находилось». Все, что связано с подлинностью, недоступно для
технической репродукции» [9].
В связи с этим, процесс технического репродуцирования
выводит произведение из своего традиционного контекста
бытования, нарушает его уникальную историю. Тиражирование
воспроизведения заменяет его уникальное и постоянное
проявление – на повторяемое, мимолетное и массовое. В этом
случае в гораздо меньшей степени проявляется необходимое для
адекватного восприятия феномена культуры «поле энергийной
напряженности,
духовной
насыщенности,
возникающее
в
результате
чувственно-эмоционального-духовного
взаимодействия воспринимаемого и воспринимающего»[10].
77
Культура как надбиологическая система, определяющая
специфику проявлений жизнедеятельности человека, содержит
некую ценностно-смысловую матрицу, задающую его
отношение к миру в целом, к другим людям и к самому себе.
Критерий
оптимального
взаимодействия
человека
с
современным информационным пространством связывается с
необходимостью целенаправленного формирования устойчивой
системы «базисных ценностей», соответствующих современным
требованиям исторического развития общества.
По всей видимости, западный технократический сценарий
модернизации не соответствует данным требованиям. Решение
этой проблемы, скорее всего, связано с морально-нравственным
возрождением
человека,
изменением
его
ценностных
ориентиров от стремления к приобретению материальных и
символических благ к приоритетам самовоспитания и
самосовершенствования, с формированием ценностного и
эстетического сознания. По мнению А.С. Панарина, суть
глобальных сдвигов рубежа тысячелетий состоит в переходе от
западной фазы мирового исторического мегацикла к новой
восточной фазе. В предыдущей фазе человечество совершило
невиданную революцию в сфере технологий. В следующей –
посматериальной фазе ему предстоит совершить революцию в
сфере духа и системе ценностей [11].
Подчеркивая значение личностного и творческого
аспектов человеческой деятельности в современном обществе,
Э.С. Маркарян предлагает делать акцент преимущественно на
сфере воспитания людей,
что «естественно предполагает
наличие достаточно четких ценностных ориентиров»[12].
В этой связи задача формирования творческой,
самостоятельной личности требует поиска новых механизмов
включения ценностных ориентаций в культуру техногенной
цивилизации.
Как известно, на протяжении истории нравственные,
этические и эстетические идеалы в различных формах являлись
необходимым условием стабильного существования общества.
Ценностно-рациональная мотивация поступков, действие «в
соответствии с «заповедями» или «требованиями», которые
действующий считает предъявленными себе», по мнению
78
М.Вебера, начиная с «осевого времени» и до эпохи капитализма
являлись регулятором социального поведения. К сожалению,
реалии современного социокультурного процесса показывают
опасные тенденции перехода к целе-рациональному типу
социальных действий, в результате которого происходит
разрушение нравственной базы цивилизации, подрыв
моральных и культурных основ человеческого поведения.
«Неисчерпаемый
мир
красоты
оказался
невостребованным».
Трансляция
каналами
массовой
коммуникации жизненно необходимых эстетических ценностей,
чувственно-эмоционального опыта пока еще занимает
периферийное положение по отношению к трансляции
утилитарной информации. Важно заметить, что современная
наука способна установить систему норм и запретов,
гарантирующих стабильное развитие общества. Однако
наиболее трудный вопрос состоит в другом: «сможет ли
человечество принять те ограничения, которые установит наука.
Хватит ли у человечества Воли … принять новую
нравственность, способную сохранить человека на Земле?
Ответы на подобные вопросы следует искать в гуманитарной
сфере»[13]. В этой связи, современному человеку необходимы
мировоззрение и миропонимание, ориентированные на новую
структуру ценностей, «современный рационализм», основанный
на системе аргументов, соответствующих современному
состоянию знаний об окружающем мире.
Возможный путь решения данной задачи представляется
на основе синтеза естественнонаучных и гуманитарных
способов
познания
мира,
утверждения
целостного
миропонимания человека на основе логических
и
внелогических способов его взаимодействия с современным
информационным пространством. В.И. Вернадский справедливо
отмечал, что «…рост научного знания XX века быстро стирает
грани между отдельными науками. Мы все больше
специализируемся не по наукам, а по проблемам»[14].
Ориентированная на развитие техники и технологий
техногенная цивилизация, может смениться в будущем
антропогенной цивилизацией, направленной на сектор
«производства человека».
79
Проблема укоренения системы мировоззренческих
образов и общезначимых этических регулятивов в массовом
сознании
связана
с
формированием
творческого,
одухотворенного, «многомерного» человека, способного
«овладеть миром современных проблем». Решение этой задачи
требует комплексного подхода, включающего многоуровневые
системы образования
и воспитания, способствующие
раскрытию
его
творческих
способностей.
Идеалы
равнозначимости ценностей многообразных культурных
традиций, самоценности человека и гармонии в отношениях
людей, соединения логического знания и гуманистического
отношения к окружающему, коэволюции человека и биосферы
могут служить основой для создания нового типа
рациональности постиндустриальной эпохи.
Практическая реализация данных идей видится в случае
развития способности к «активной работе мысли и совести»,
осознанного выбора каждого отдельного человека, воспитания
особого
личностного
качества
–
интеллигентности,
понимаемого с точки зрения Д.С. Лихачева. По мнению
ученого, интеллигентность предполагает восприимчивость к
интеллектуальным ценностям, любовь к приобретению знаний,
интерес к истории, эстетическое чутье, уважение к культуре
прошлого, навыки воспитанного человека, ответственность в
решении нравственных вопросов, способность к пониманию,
восприятию, почитанию всего нашего лучшего в прошлом [15].
Данные качества формируются в ходе конструирования в
сознании собственного мировосприятия, происходящего только
в контексте культуры. Внутренний мир человека в процессе
социализации и творческой деятельности моделируется
культурой благодаря усвоению и собственной интерпретации
знаний, образов, норм, ценностей, традиций, содержащихся в
культурной памяти. Однако «мир предлагает нам теперь не
много истинного и прочного, на что отдельный человек мог бы
опереться в своем самосознании». В качестве средства поиска
некой целостности в неустойчивом мире в рамках современного
информационного пространства намечается интерес к
ценностям прошлого, к диалогу с культурной традицией.
«Единственный путь спасения человечества, - считает Б.М.
80
Сапунов, - это обращение к культуре в самом широком смысле,
включая не только науку, … но и всю систему гуманитарного
знания, великие, тысячелетиями создавшиеся духовные
ценности религии, философии, искусства, литературы, этики,
традиции жизни лучших представителей Земли» [16].
Библиографический список
1. Макбрайд У. Глобализация и межкультурный диалог //
Вопросы философии. 2003. № 1. – С. 83.
2. Чучин-Русов А.Е. Новый культурный ландшафт:
постмодернизм или неоархаика? // Вопросы философии..
1999. № 4. – С. 32.
3. Там же.
4. Бард А., Зодерквист Я. Nетократия. Новая правящая
элита и жизнь после капитализма . – СПб., 2004. – С.76.
5. Зеленов Л.А. Постмодернизм – идеология мозаичного
сознания // Духовный мир человека: проблемы и
перспективы. – Н. Новгород, 2000. – С.39.
6. Моль А. Социодинамика культуры. - М., 1973. – С. 117.
7. Там же. – С. 145.
8. В. Беньямин. Произведение искусства в эпоху его
технической воспроизводимости. - М., 2004. – С.65.
9. Там же.
10. Беньямин В.Указ. Соч. – С.98.
11. Панарин А.С.Искушение глобализмом. – М., 2003.–
С.218.
12. Маркарян Э.С., Злобин Н.С. Культура и общественный
прогресс. – М., 1980. – С.217.
13. Миронов А.В. Кризис духовных ценностей на
социокультурном пространстве современной России //
Социально-гуманитарные знания. 2007. № 2. – С. 47.
14. Цит. по: Баландин. Р.К. Вернадский: жизнь, мысль,
бессмертие. – М., 2008.– 2-е изд., доп. – С.107.
15. Лихачев Д.С. Экология культуры. – М.,1989. – С.187.
16. Сапунов Б.М. Телевидение и культура. – М., 2002. – С.
387.
81
Е.А. Ковалева
(Волгоград, Россия)
СИМВОЛИЧНОСТЬ И КРЕАТИВНОСТЬ КАК
ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ МАССОВОЙ
КУЛЬТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ АРХИТЕКТУРЫ
И ДИЗАЙНА ГЕРМАНИИ)
С середины 70-х гг. XX в. в развитых западных и
некоторых восточных странах происходят глубокие изменения,
в результате которых формируется новое общество. Его природа
во многом остается неопределенной. Соответственно это
общество
называют
по-разному:
постиндустриальное,
информационное,
посткапиталистическое,
технотронное,
технологическое,
супериндустриальное,
постмодерное,
общество знаний и т. д. [1].
Основателем и главной фигурой постиндустриализма
является американский социолог Д. Белл. Свою концепцию он
изложил в книге "Грядущее постиндустриальное общество"
(1973).
Д. Белл противопоставляет постиндустриальное общество
предшествующим. Доиндустриальное общество покоится на
мускульной силе; его главный ресурс - сырье. Индустриальное
общество опирается на различные виды энергии и машинную
технологию, его ресурсом выступают труд и капитал. Основой
постиндустриального общества является интеллектуальная
технология, его главными ресурсами - знания и информация.
Трансформация
индустриального
общества
в
постиндустриальное знаменует переход от "экономики товаров"
к "экономике информации". Белл называет новое общество
обществом знания, ключ к которому дает не трудовая теория
стоимости, а теория стоимости, основанная на информации [2].
Влияние
на
сознание
индивидов
в
эпоху
постиндустриального общества носит новый специфический
характер по сравнению с предшествующим периодом истории.
Так, М. Мамардашвили выделяет следующую особенность:
«…функционирование современного общества, экономические
интересы господствующего в нем класса обеспечиваются сейчас
в большей мере через ориентацию сознания общественных
82
атомов, через «кодирование», «программирование», если
выражаться языком кибернетики, этого сознания, в котором все
больше места занимают обобществленные, стандартноколлективные формы мышления. Это манипулирование
индивидами посредством их идей, мыслей, сознательных
навыков и т.п., а не просто через «естественные», «слепые»
экономические механизмы. Поэтому существенное место в
обществе стало занимать само производство такого сознания,
специальный труд по созданию его «образцов», «шаблонов», их
хранению, переработке и распространению в массах» [3].
Одним из признаков постиндустриального общества
становится так называемое символическое потребление. Ж.
Бодрийяр в «Системе вещей» говорит о характерологических
(избыточных) знаковых потребностях, имея в виду ту «тотально
идеалистическую практику», которая за известным порогом уже
не имеет ничего общего с удовлетворением потребностей или с
принципом реальности [4]. Мощным средством формирования
этих знаковых потребностей становится реклама.
Как отмечают И.И. Квасова, Ю.Б. Кондратьева,
«многосмысловая структура символов подсказала П. Бурдье
идею о том, что главный капитал постиндустриального
общества – символический, под которым социолог понимает
сложную констелляцию ресурсов образования, престижа,
публичного влияния, репутации, известности, общественного
признания и т.д. Если в условиях виртуальной экономики,
например, финансовый капитал можно «сколотить» и
«разметать в пух и прах» в мгновение ока, то для приобретения
символического капитала надо затратить часть человеческой
жизни. Но и используют его длительно. Символический
капитал, вобравший в себя все многообразие социокультурных
различий, становится решающим фактором в определении
позиции человека в социальном пространстве [5].
Ж. Бодрийяр доказал, что символическая система
потребления выполняет интегративную социальную функцию,
регулируя
поведение
членов
общества.
Это
сложноструктурированная система, элементами которой
выступают структуры расстановки и среды, модели и серии,
идеальные образы, рекламные бренды и другие технологии
83
манипулятивного воздействия, этические аспекты. Потребление
неограниченно, так как потребляются не предметы, а знаки,
множество которых бесконечно. Для доказательства своих
положений Бодрийяр обращается к ряду примеров, в том числе
к буржуазному дому и его интерьеру [6].
Символикой насыщено все социальное пространство и все
поведение
человека.
Символ
является
основным
структурообразующим элементом деятельности и познания.
Активно изучаются специфика функционирования символики,
процесс
превращения
ее
в
общественную
силу,
воздействующую на сознание людей, а также механизмы
социокультурной динамики, человеческого творчества и
созидания.
Семиотические механизмы архитектуры исследуются в
статье Ю. С. Янковской. Удовлетворение всевозможным
запросам и вкусам потребителя стоит во главе угла сегодня.
Выбор, варьирование предложения Ю. С. Янковская обозначает
проблемы, возникшие в связи с этим: «Взаимное непонимание
архитектора и потребителя становится одной из острых проблем
современного зодчества. И на Западе, и в нашей стране часты
неприятие и непонимание людьми веяний новейшей
архитектуры.
Отход
от
традиционного
стилевого
проектирования породил множество нестыковок между
психологическими потребностями человека в искусственно
созданной среде и стремлением архитектора проявить свою
оригинальность. Можно заметить, что начиная с XX века в
архитектуре ведется «борьба со смыслом» – механизмы
традиционной стилевой архитектуры, связывающие между
собой форму и смысл, утеряны, а новые пока не появились» [7].
Исследовательница
рассматривает
семиотику
пространства, смыслообразующий потенциал архитектурной
среды, соединяющей в себе бесконечные разнообразия форм,
пространств, значений и смыслов, а также указывает на
действие
семиотики
как
когнитивного
механизма,
раскрывающего
сложную
взаимосвязь
архитектурной
пространственной формы со значениями и смыслами.
Когнитивный метод связывает проектно-творческую,
преобразовательную, бытийную и текстовую сущность
84
зодчества. Известно, что название когнитивной науки и её
основного понятия — «когниция» — восходят к английскому
cognition «познание» (ср.: cognitive «относящийся к познанию»,
глагол to cognize «постигать», «познавать», «узнавать»,
«понимать»).
Как отмечает Е. С. Кубрякова, когнитивная наука – это
наука о знании и познании, о результатах восприятия мира и
предметно-познавательной деятельности людей, накопленных в
виде осмысленных и приведенных в определенную систему
данных, которые каким-то образом репрезентированы нашему
сознанию и составляют основу ментальных, или когнитивных
процессов.
Известна преобразовательная функция архитектуры и
механизмы ее мощного психологического воздействия на
человека. Представления человека о пространстве могут быть
различны: реальное физическое пространство, психологическое
пространство действия, семиотическое пространство значений и
смыслов культуры.
Социокультурной значимостью обладают символика
жилых зданий, модели жилища в сознании различных
социальных групп, прогнозы относительно будущего жилища,
представления о норме и идеале жилья.
Д. Беккер совместно с Н. Луманом провел системный
анализ коммуникаций, возникающих по поводу архитектурной
деятельности. Этот подход близок герменевтике, поскольку
выдвигает на первый план семантику архитектурного
творчества, анализ архитектурных «текстов» в их социальном
контексте [8].
И. А. Мартынюк дает типологию жилища в связи с
моделями общества. Как считает исследователь, «моделью
жилища традиционного общества является деревенский дом.
Это
жилище
выполняет
функции
защиты
сельскохозяйственного работника от природных стихий,
обеспечивает связь поколений, удовлетворяет принципу
разумной достаточности [9].
Идеальной моделью жилища индустриального общества
служит городская квартира. Для рабочего она служит местом
отдыха после тяжелого труда на заводе, фабрике или ином
85
предприятии. Для буржуа квартира становится в большей
степени символом престижа и статуса, а также средством
сохранения и приумножения капитала (доходные дома).
Совершенно
иную
природу
имеет
модель
постиндустриального жилища - мобильная студия. Главной
субстанцией
постиндустриального
общества
служит
информация, поэтому жилище должно обеспечивать в первую
очередь средства ее получения и обработки. Поэтому
постиндустриальное общество также имеет два центра, но не
таких, как буржуазная квартира, - это телевизор и компьютер.
«…главная
роль
компьютера,
продолжакет
исследователь, - это роль рабочего места, в значительной
степени освобождающая его владельца от посещения учебной
аудитории или офиса. Все большее распространение в
постиндустриальном обществе получает профессия фрилансера
- человека, не состоящего в штате конкретной организации, а
предлагающего свои услуги различным фирмам на временной
основе и работающего дома. Поэтому мобильная студия
постиндустриального человека лишена пространственной
определенности, она может находиться в любой точке планеты в
полном соответствии с концепцией глобализации».
Другая черта массовой культуры, напрямую связанная с
воплощением символа в постиндустриальном обществе –
креативность. Креативный подход помогает придать созданному
продукту привлекательный вид и удовлетворить запросам
потребителя. Расцвет креативности наблюдаем в дизайне и
архитектуре. Здесь законодательницей моды является Германия,
оказывающая влияние на Россию и другие страны.
Как указывает автор статьи «Культура и стиль жизни.
Баухауз 90 лет спустя» Анастасия Рахманова, «Германия может
предъявить всему миру не только свои технические инновации
от автомашин до технологии MP3, но и так называемую
культурную и креативную экономику, которую считают
ведущей отраслью будущего. Ключевой составляющей
деятельности креативщиков, работающих в 11 областях рынка,
является творческий акт в дизайне, музыке, архитектуре, кино и
т.д. Ежегодный оборот креативной отрасли составляет около 61
млрд. евро. По этому показателю она отстает от
86
автопромышленности (71 млрд. евро), но значительно
опережает химическую промышленность (49 млрд. евро)» [11].
«Это какой-то совершенно особый „spirit“, благодаря
которому в Германии креативность передается от поколения к
поколению», – считает Юлин Чан из китайской газеты
«Guangming Daily». В архитектурных проектах современной
Германии часто действует принцип, когда новое вырастает из
старого.
Немецкая креативность имеет корни в прошлом.
Вспомним мощное влияние такого немецкого архитектурнохудожественное направление, как Баухауз.
Сама эта школа, вскоре перебравшаяся из Веймара в
Дессау, а затем в Берлин, просуществовала лишь до 1933 года,
когда ее ликвидировали национал-социалисты. Однако ни одно
архитектурно-художественное направление не повлияло на
жизнь современного человека столь сильно и явно, как
выдвинутые здесь в начале двадцатых годов идеи об устройстве
мира - не только внешнем, но и внутреннем.
Вальтер Гропиус, Марсель Бройер, Мис ван дер Рое и их
сподвижники
пересмотрели
накопленный
Европой
архитектурный и художественный опыт и создали новое
направление.
Следы Баухауза мы обнаруживаем постоянно вокруг нас в
России. Их учение оказалось необыкновенно живучим: дом с
плоской крышей, блочная многоэтажка, построенная из
отдельных «кубиков» - блоков, стулья без декоративных
излишеств из алюминиевых трубок, сборная мебель, строгие
геометрические формы интерьеров, использование при
возведении строений бетона и металлоконструкций - все это
пришло от Баухауз. Основной девиз «Баухауз-дизайна»: «Чем
меньше – тем лучше». На смену архитектурной вычурности
пришли строгие формы, идеальные пропорции, прочные
материалы.
В написанном Вальтером Гропиусом «манифесте
Баухауза» говорится: «Давайте создадим здание будущего,
которое объединит в себе все: архитектуру, и пластику, и
живопись. Созданное миллионами рук мастеров, оно Свет,
пространство, чистота линий, вознесется к небу, подобно
87
кристаллу, как символ новой, грядущей веры!»
Свет,
пространство, чистота линий». Это воззвание пропитано духом
символизма, который так актуален в современные дни.
В учении и стратегиях Баухауза исследователи ищут
решение проблем сегодняшнего дня: таких, например, как отток
населения из бывших промышленных центров, внешний вид и
жизнь города, из которого уехало большинствожителей. Эти
проблемы актуальны как для Германии и остальной Европы, так
и для России.
Для современного постиндустриального общества
остается актуален важнейший креативный принцип Баухауза не идти на поводу у времени, а пытаться придавать ему форму,
влиять на пространство.
Итак, в постиндустриальном обществе возрастает роль
символа,
ориентации
сознания
на
обобществленные,
стандартно-коллективные формы мышления. Возрастает роль
символического
потребления,
пришедшего
на
смену
удовлетворению потребностей. Символикой насыщено все
социальное пространство и все поведение человека. Символика
жилых зданий, модели жилища в сознании различных
социальных групп обладают социокультурной значимостью.
Мобильная студия постиндустриального человека лишена
пространственной определенности и функциональных черт,
присущих деревенскому дому, который составлял основу
архитектуры традиционного общества, и городской квартире
(модели жилища индустриального общества).
Главной субстанцией постиндустриального общества
служит информация, поэтому жилище в первую очередь
подчинено средствам ее получения и обработки.
Архитектурные
проекты
современной
Германии,
отличающиеся креативным подходом, оказывают влияние на
Россию и другие страны. Принцип Баухауза - влиять на
пространство, придавать ему форму - актуален в
постиндустриальном обществе.
88
Библиографический список
1. Миронов В.В. Философия [Электронный ресурс]. Режим
доступа:http://society.polbu.ru/mironov_philosophy/
ch120_all.html. (Дата обращения 10.03.10).
2. Мамардашвили М.К. Интеллигенция в современном
обществе // Как я понимаю философию. - М., 1990.
3. Бодрийяр Ж. Система вещей. - М., 1995.
4. Квасова И.И. Конституирующая роль символа в
социокультурной реальности / И.И. Квасова, Ю.Б.
Кондратьева //Вестник РУДН, серия Социология, 2003. №1(4). - С. 47-52.
5. Бодрийяр Ж. Система вещей. - М., 1995.
6. Янковская Ю.С. Семиотические механизмы архитектуры
/
Ю.С.
Янковская
//
Известия
Уральского
государственного университета. 2004. № 32. – С. 81-88.
7. Baecker D. Die Dekonstruktion der Schachtel //
Unbeobachtbare Welt. Uber Kunst und Architektur. Hg. von
D. Baecker, F. Bunsen, N. Luhmann. - Bielefeld, 1990. S. 67-104.
8. Мартынюк И. А. Жилищная сфера современной России
в
контексте
изменений
ее
социокультурных
характеристик (социологический анализ): автореф. дис.
… канд. социол. наук: 22.00.06 / Мартынюк Игорь
Алексеевич. – Ростов н /Д.: Педагогический институт
ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет», 2009.
- 23 с.
9. Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов»
// Социология политики / Пер. с фр. Н.А. Шматко. - М.,
1993.
10. Рахманова А. Культура и стиль жизни. Баухауз 90 лет
спустя. [Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://www.dw-world.de/dw/article/0,,4137595,00.html
(Дата обращения 25.04.10).
89
С.В. Ковалева
(Кострома, Россия)
СТРУКТУРА ВНУТРЕННЕГО МИРА ЧЕЛОВЕКА:
ФЕНОМЕНЫ, БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ, СОЗНАНИЕ
В истории философии существует множество концепций,
в которых мыслители стремились выразить само основание
сознания
человека,
его
фундаментальную
сущность,
определяющую процесс проявления и структуру сознательной
деятельности. В античности Платон, а вслед за ним Аристотель,
разрабатывали идеалистически-формальное представление о
человеческой самости, ее Я. Принимая в качестве сущности
человека идею Я или идею души, изначально находящуюся в
метафизической сфере бытия, Платон наделяет ее свойствами
вечности,
абсолютной
образцовости,
неизменности.
Воплощенная в материальную телесность, такая идея
актуализирует новые грани указанных характеристик, а именно:
вечность заявляет о себе свободой выбора, предъявляя тем
самым к человеку требования совершенствования, возвышения
в родную метафизическую стихию; реализация положительной
интенциональности свободы, стремление к идеальному образцу
и, как следствие, борьба с плотскими страстями характеризует Я
наличием воли. Таким образом, идея Я, выражающая сущность
человека, является пределом, к которому всегда стремиться
смертный, но достичь которого он не может даже через
бесконечное число перевоплощений. Можно сказать, что по
Платону идеальность Я выступает ничем иным, как
определенным регулятором деятельности, с которым обязан
сверяться человек, двигаясь в течение жизни к самому себе, но
вечно другому [1].
В отличие от Платона Аристотель не считает сущность
человека идеальной, тем более философ не может согласиться с
учителем в том, что эта идеальность – метафизична, т.е.
оторвана от человека и существует сама по себе как образец,
всегда недоступный его носителю. Аристотель полагает, что
основанием сознания, актом Эго является ничто иное как форма,
сущность которой выражена энергией, содержащей цель
развития. Эту высшую форму мыслитель называет духом,
90
который менее совершенной форме душе, непосредственно
связанной с телом и зависимой от него, придает импульс к
совершенствованию и стремлению к чистым формам, не
содержащим ничего материального, а также к уподоблению
Единому Сущему, названному Аристотелем Перводвигателем.
Таким образом, в творчестве Аристотеля прослеживается
обоснование целостности человека, выраженной внутренней
целеполагающей иерархией, в которой сущность человека, его Я
– это дух, представленный актуальной энергией и содержащий
цели, требующие воплощения с помощью этой энергии.
Философ считает, что духовные цели носят мыслительный
характер, им соответствуют в материальном теле человека
определенные добродетели. В то же время и душа, как высшая
по отношению к телу форма, также обладает целями,
выраженными добродетелями, но они качественно отличаются
от духовных и являются, по сути, этическими. Учитывая
различие между духом и душой, Аристотель так подразделяет
добродетели: «Одни добродетели мы называем мыслительными
(dianoêtikai); мудрость сообразительность и рассудительность –
это мыслительные добродетели, щедрость и благоразумие –
нравственные, ибо, рассуждая о нраве, мы не говорим, что
человек мудр или сообразителен, но говорим, что он ровен и
благоразумен» [2, 815].
Несмотря на то, что, казалось бы, представление
Аристотеля об акте Эго, акте Я противоречит философии
Платона, все же можно утверждать об их взаимосвязи и
дополнительности. Дух как высшая целеполагающая форма
человека есть ничто иное как идея Я Платона. Несмотря на то,
что дух находится в неразрывном соприкосновении с телом
человека посредством промежуточной формы души, он
практически обладает теми же свойствами, что и идея: вечен,
неизменен, абсолютен. Так же как и идея, форма духа обладает
стремлением к Перводвигателю – высшему Единому Сущему,
которое, по сути, соответствует первоверховной идее Блага
Платона. Таким образом, эти две концепции можно
рассматривать как дополняющие и принципиально не
противоречащие друг другу. Критика же в адрес Платона,
которую высказал в свое время Аристотель, относится и к его
91
собственному учению: философ не смог обосновать связь между
телом и душой, а также между душой и духом.
Кроме того, вечное стремление к утраченному
совершенству, которое осуществляется деятельностью чистой
формы мышления – мышления, усилием воли разорвавшего
связь с плотской чувственностью, приводит к утрате
целостности человека. Во внутреннем мире последнего
происходит постоянная борьба с самим собой, в результате
которой зреет недовольство, проявляющееся, согласно
творчеству С. Кьеркегора, в виде отчаяния. Форма этого
состояния выражена следующим суждением: «отчаяние, когда
желают быть собою, или отчаяние вызов». Раскрывая смысл
этой формулы, философ пишет: «отчаяние, когда человек
желает быть собою, требует осознания бесконечного Я, которое
в основе своей является всего лишь наиболее абстрактной
формой Я – самой абстрактной из всех возможных».
Стремление к обладанию этой формой заставляет «Я отчаянно
распоряжаться собою», в этом процессе человек является
«творцом», который «разрушает целостность своего Я, чтобы
извлечь, таким образом, Я по своему вкусу, создаваемое
благодаря бесконечной форме негативного Я» [3, 299]. Вне
всякого сомнения, С. Кьеркегор прав, считая, что зациклинность
человека на преобразовании себя согласно идеальной форме
собственного Я, которая, по сути, есть негатиность, приводит
внутренний мир в состояние разрыва, и, как следствие, к
отчаянию.
Не случайным является тот факт, что возникшая на базе
исследований С. Кьеркегора философия экзистенциализма
утверждает совершенно иную структуру сущностного ядра
человека, его акта самосознания – Я. Рассматривая целостность
человека, представители этого направления приходят к выводу,
что нельзя абсолютизировать мышление и только его
формальную структуру признавать сущностью личности. Кроме
способности мыслить каждый человек обладает способностью
чувствовать, и эта последняя не всегда сводима только к
внешним ощущениям, уподобляющим его животным. Именно
определенное нравственным отношением к окружающей
действительности,
чувство
сопереживания,
соучастия,
92
сопричастности характеризует сущность человека на уровне
чувственного потока. В силу этого, основанием нравственности,
ее фундаментальностью является наличие в сознании
человеческих ценностей, которые заявляют о себе, прежде
всего, как чувственно определенные, о которых трудно сказать
что-то однозначное, универсальное, кроме того, что они есть.
В исследовании, посвященном содержанию самосознания,
акта Я, американский философ-гуманист Пол Куртц пишет о
том, что основные базовые ценности называются феноменами,
которые «нельзя воспринимать в качестве предельных,
беспредпосылочных, метафизических, каких-то извечных,
идеальных, в смысле Платона, предзаданных норм. Но их нельзя
понимать
и
релятивистски,
конвенционалистски
или
редукционистски, они не носят чисто эмпирического или
ситуационного характера. В своей сущности они не меняются от
личности к личности, от ситуации к ситуации. Напротив, эти
базовые ценности достаточно устойчивы, общеприняты,
интуитивно понятны» и в своей совокупности выражают
«содержательную основу такого фундаментального качества
личности, как человечность» [4, 287].
Рассматривая
основные
нравственные
категории,
принадлежащие в своей совокупности акту самосознания, Пол
Куртц считает, что их местоположение находится в
«сердцевине» сознания человека, определяющего центр его
бытия. Нахождение феноменов в центральной части сущности
существования, в самой экзистенции, способствует тому, что
эти ценностные основания бытия либо потенциально
присутствуют «позади» сознания человека, никак не определяя
его деятельную, динамичную природу, либо актуализируются,
«находятся в состоянии постоянной оценки, соотнесения, в
ситуации альтернативности или даже конфликта между собой,
выбора, также как и конфликта с неценностями или
антиценностями» [там же, 289].
Хотелось бы подчеркнуть, что присутствующие в своей
совокупности в акте самосознания феномены, которые
актуально не участвуют в деятельной структуре сознания, и, как
следствие не выражают, не определяют в нравственном
отношении смысл деятельности вообще, способствуют
93
формированию особого внутреннего состояния, которое
охарактеризовал Ж.-П. Сартр. В этой характеристике философ
склонен выделить тот факт, что потенциальность акта Я
становится тождественной бессознательности, практическому
отсутствию в реальности центра бытия человека. «На этом
уровне (на уровне потенциальности акта Эго – С.К.) у человека
возникает впечатление того, что он постоянно ускользает от
самого себя, выходит за свои границы, оказываясь как бы
застигнутым врасплох неким всегда неожиданным богатством,
причем он все еще возлагает на бессознательное
ответственность за то обстоятельство, что это сознание есть
такая реальность, которая всегда опережает Я» [5].
В этой связи весьма интересным представляется
философский взгляд на природу бессознательного, который
обосновывал в своем творчестве К. Юнг. По мнению этого
мыслителя, нельзя рассматривать антропологическую проблему
как универсальную, имеющую однозначное решение, которое
является приемлемым, прежде всего, для всех в своей
общезначимости, а потом уже для каждого, как определенной
части целого. К. Юнг утверждает необходимость изучения и
понимания человека в его уникальной и глубоко личностной
содержательности. «Индивидуальное — вот единственная
реальность, – пишет исследователь. – Чем дальше мы уходим от
личности к абстрактным представлениям о Homo sapiens, тем
вероятнее
мы
совершаем
ошибку»
[6].
Сама
же
индивидуальность является загадкой не только для
постороннего наблюдателя, знакомящегося с ее проявлениями в
процессе диалога, но и для человека, ее носителя. Не случайно о
каждом из нас М. Хайдеггер сказал: «Человек – это задание».
Согласно
представлениям
К.
Юнга,
сущность
индивидуальности скрыта в архетипах, которые, выступая в
качестве
образно-символической
структуры,
выражают
коллективное бессознательное, являющееся определенной
областью, соединяющей или разъединяющей акт самосознания
человека, акт Эго и непосредственно сознание, его
деятельностную, осознающую сферу. Архетипы человека
подобны инстинктам животных, однако в отличие от последних,
они проявляют себя всегда в символической форме, раскрывая в
94
образах сновидений ту сторону жизни человека, которая не
поддается рациональному означиванию, ускользает от
потребительских, шаблонных установок сознания. К. Юнг
считает, что сфера бессознательного, выраженная архетипами, –
это «природный феномен и как таковой является, по меньшей
мере, нейтральным (в нравственном отношении – С.К.)».
Содержанием этой сферы являются «все стороны человеческой
натуры: свет и тьма, прекрасное и безобразное, добро и зло,
мудрость и глупость» [там же].
Другими словами, совокупность феноменов как
сущностное основание акта самосознания человека, соединяется
с самим сознанием областью бессознательного, в которой
«закодированы»
определенные
формы
поведения,
накладывающие свой отпечаток на их актуальное, осознанное
проявление в той или иной ситуации. Вот этот отпечаток и есть
индивидуальный способ переживания, который, если не
реализуется, блокируясь сознательной установкой сознания,
«сворачивается» и увеличивает энергетический потенциал
архетипа. Не осуществленное переживание, прежде всего
нравственного характера, в следующий раз может заявить о себе
неожиданно, в форме сна или реакции на подобное событие,
которая окажется для человека непредсказуемой и внезапной.
По
утверждению
Л.Н.
Роднова,
главным,
основополагающим феноменом сознания человека является
свобода. Именно свобода акта самосознания заявляет о себе тем,
что человек чувствует себя одиноким, не принадлежащим
окружающему миру, не способным на уровне сенсорности
ощутить
себя
родным
всей
материально-предметной
действительности. Феномен свободы своим наличием
показывает изначальную оторванность человека от природы, его
духовное начало, «заброшенное» в этот мир для реализации
себя и преобразования окружающей сферы бытия [7]. Таким
образом, в своей нравственной определенности свобода, как
феномен,
указывает
человеку
о
первоначальной
ответственности за себя, за свою деятельность и за ее
результаты. Только в реализации собственного потенциала на
основе свободы как ответственности человек способен добиться
и нравственного совершенствования себя как личности, и
95
преобразования действительности через интеллектуальнодуховные ценности.
Но первоначальным этапом этого процесса является
необходимость пробуждения в себе, в своем внутреннем мире, в
своем
бессознательном
нравственной
способности
сопереживать, быть соучастным всему тому, что нас окружает.
«Ибо функция сознания заключается не только в осознании и
усвоении внешнего мира через врата наших чувств, – указывает
К. Юнг, – но и в переводе мира внутри нас в зримую
реальность» [8]. Не случайно психоаналитик пишет также о том,
что утрата личностной способности к сопричастности иному
себе углубляет сферу бессознательного, оставляя человеку
только рассудочную рациональность. Эта чисто утилитарная,
потребительская в своей сущности способность отдает его «под
власть психического ”ада”». Казалось бы, с помощью «здравого
смысла» человек «освободился от "предрассудков" (так, во
всяком случае, он полагает), но растерял при этом свои
духовные ценности. Его нравственные и духовные традиции
оказались прерваны, расплатой за это стали всеобщие
дезориентация и распад, представляющие реальную угрозу
миру» [там же].
Сосредоточенность на внутреннем нравственном чувстве
позволяет человеку освободиться от внешней чувственности, от
ее потребительского характера. Это в свою очередь
способствует освобождению мышления от синтезирующей и
анализирующей функции рассудка, который утрачивает свою
актуальность, позволяя проявить разумную форму мышления,
направленную на осуществление тождества между Я человека и
тем, что выступает для него в качестве не-Я. Тогда
сопряженный с феноменом свободы феномен совести также
утрачивает свою потенциальность и заявляет о себе в сознании
человека законом нравственной деятельности. В этом случае и
бессознательное, как обширная область внутреннего мира
человека, «открывается», и от нее протягивается связующая
«нить», так сказать нить Ариадны, – символ освобожденной
совести.
Другими словами, актуализированная совесть как
принцип осознанной оценки собственных поступков становится
96
регулятором внутренней деятельности по организации
бессознательного и проявления его в сфере сознания. При этом
центр деятельности человека переместится в результате
тождества, осуществленного на уровне мышления, из
собственного Я, утратив тем самым эгоистическую
содержательность, в не-Я. Глубоко переживая совестный акт,
человек как личность, стремится осуществить нравственно
лучшее, такой поступок, который для другого будет наполнен
всей возможной внутренней добротой, основанной на
понимании. Как утверждает И.А. Ильин совершающий такой
поступок человек «действует так, что сам чувствует себя в этом
абсолютно необходимом поступке совершенно свободным; и он
в этом не обманывается, ибо совесть один из вернейших путей к
внутренней, духовной свободе» [9, 134].
Библиографический список
1. Платон. Федр // Диалоги: Федон, Пир, Федр, Парменид. - М.:
Мысль, 1999.
2. Аристотель. Метафизика // Философы Греции. Основы
основ: логика, физика, этика. – М.: Эксмо-Пресс, 1999.
3. Кьеркегор С. Болезнь к смерти // Страх и трепет. – М.:
Республика, 1998.
4. Kurtz P. The New Skepticism. Inquiry and Reliable Knowledge.
Buffalo, Prometheus Books, 1992.
5. Сартр Ж.-П. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
htpp://www.ruthenia.ru/logos/number/37/05.pdf. (Дата обращения
10.04.10).
6. Юнг К. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
htpp://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/_Index.php.
(Дата
обращения 02.04.10).
7. Роднов Л.Н. Сознание. Познание. Личность: монография. Кострома, 1995.
8. Юнг К. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
htpp://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Yung/ str_dush.php.
(Дата обращения 05.04.10).
9. Ильин И.А. Путь духовного обновления. Собр. соч. в 10-ти
томах. - М.: Русская книга, 1996.
97
Л.В. Кошель
(Пятигорск, Россия)
СИМВОЛИКА ЦВЕТА В ВЕБ-ДИЗАЙНЕ
Символика цвета имеет давнюю историю. Люди с
незапамятных времен придавали особое значение чтению
«языка красок», что нашло отражение в древних мифах,
народных преданиях, сказках, различных религиозных и
мистических учениях. В своей основе символика цвета
опирается на ассоциации и на психофизиологические
особенности восприятия цвета.
Символы всегда служили надежным выразительным
средством во всех визуальных искусствах. С развитием
информационных технологий и появлением интернета,
символика цвета нашла своё применение в веб-дизайне. Вебдизайн – это весь комплекс услуг, направленных на создание
веб-сайтов: разработка концепции сайта, проектирование
юзабилити —
удобства
навигации
по интернет-ресурсу,
графический дизайн веб-сайта.
Известно, что пользователь формирует свое первое
мнение о сайте в течении первых 9-10 секунд. Главным
фактором, который влияет на восприятие, является цвет и его
сочетание. Именно поэтому при создании сайта необходимо
знать и корректно использовать символику цвета.
Красный цвет, прежде всего, ассоциируется с кровью и
огнем. Его символические значения очень многообразны и
порой противоречивы. Красное символизирует радость, красоту,
любовь и полноту жизни, а с другой стороны — вражду, месть,
войну. Красный цвет издревле связывается с агрессивностью и
сексуальными желаниями. Вагнер мог писать музыку только
при красном свете, поэтому его музыка действует возбуждающе.
Красный является основным геральдическим цветом. На
знамени он символизирует бунт, революцию, борьбу.
Интересно, что у многих племен Африки, Америки и Австралии
воины, готовясь к схватке, раскрашивали тело и лицо в красный
цвет. Жители Карфагена и Спарты носили во время войны
красную одежду. В древнем Китае повстанцы называли себя
«красные воины», «красные копья», «красные брови».
98
Красное обозначает также власть, величие. В Византии
только императоры имели право носить красные одежды,
восседать на пурпурном троне и подписывался красными
чернилами.
Красный цвет оптимален для привлечения внимания. Он
часто связывается с праздниками и весельем. Поэтому
использование данного цвета наиболее эффективно в
развлекательном и рекламном сайте. Красный цвет связан со
всем интенсивным и страстным. Его возможно применить к
сайту, посвященному спорту, например экстремальному, так как
красный цвет активен и ассоциируется с опасностью. Также
красный цвет используется для выражения страсти, жестокости,
поскольку красный – цвет крови.
Но необходимо учитывать специфику сайта и
психологические ассоциации, которые вызывает цвет.
Например, если на сайте автомобиля или спортивных товаров
красный цвет вызовет ассоциации, связанные с силой, мощью,
то в рекламе медицинских услуг он будет ассоциироваться с
кровью и болью.
Примером рекламного сайта может послужить сайт
компании МТС, где красная гамма является преобладающей.
Такое цветовое решение нацелено на то, чтобы привлечь
внимание пользователей, показать, что компания постоянно
активно развивается и часто проводит акции. Контрастное
сочетание белого и красного делает сайт насыщенным, ярким и
запоминающимся, что свойственно рекламе.
Однако у человека есть определенный порог
положительного восприятия красного цвета, за которым он
сначала чрезмерно возбуждает, затем подавляет, угнетает,
приводит к утомлению и перегрузке нервной системы,
раздражает и, наконец, при продолжительном влиянии приносит
ощутимый вред, ведет к упадку сил и общей депрессии.
Белый цвет символизирует чистоту, незапятнанность,
невинность, добродетель, радость. Он ассоциируется с дневным
светом, а также с производящей силой, которая воплощена в
молоке и яйце. С белизной связано представление о явном,
общепринятом, законном, истинном.
99
В Древнем Риме весталки носили белые платья и белые
вуали. Еще с античности белый цвет имел значение
отрешенности от мирского, устремления к духовной простоте. В
христианской традиции белое обозначает родство с
божественным светом. В белом изображаются ангелы, святые и
праведники. У некоторых народов белую одежду носили цари и
жрецы, что символизировало торжественность и величие.
Однако белый цвет может получать и противоположное
значение. По своей природе он как бы поглощает, нейтрализует
все остальные цвета и соотносится с пустотой, бестелесностью,
ледяным молчанием и в конечном итоге — со смертью. Славяне
одевали умерших в белую одежду и покрывали белым саваном.
У некоторых племен Африки и Автралии принято раскрашивать
тело белой краской после кончины близкого человека. В Китае и
в некоторых других странах Азии и Африки белый является
цветом траура. В старину белый траур использовался и у славян.
Белый в своей несущественности работает как
замечательное равновесие между цветами. Его считают
холодным, если он не употребляется с красным, желтым или
оранжевым цветами, то вызывает ощущения холода и
дискомфорта. В веб-дизайне белый цвет используется для
создания пространства. Белый фон упрощает восприятие
информации пользователем и образует оптимальный контраст.
Яркий пример грамотного использования белого цвета – сайт
поисковой системы Google.
Черный цвет, как правило, символизирует несчастье, горе,
траур, гибель. Так, в Древней Мексике при ритуальном
жертвоприношении человека лицо и руки у жрецов были
окрашены в черный цвет. Черные глаза и поныне считаются
опасными, завистливыми. В черное одеты зловещие персонажи,
появление которых предвещает смерть.
Считается также, что существует связь между черным
цветом и сексуальной привлекательностью. У некоторых
африканских племен женщины с очень черной кожей высоко
ценятся как любовницы, но не как жены. Любовная страсть
покрыта темнотой и тайной; стало быть, черное может
символизировать нечто сокровенное и страстно желанное. У
100
арабов выражение «чернота глаз» означает возлюбленную,
«чернота сердца» — любовь.
Таким образом, черное может иметь и благоприятное
значение. Оно воспринимается так, например, в засушливых
районах Африки, где мало воды и черные тучи сулят
плодородие и изобилие. Духам-хранителям, посылающим
дождь, приносят в жертву черных быков, коз или птиц, а жрецы
при этом тоже облачаются в черное.
В веб-дизайне чёрный придает значительность,
элегантность, представляет сайт в изысканном и лаконичном
стиле. Черный как никакой другой цвет заставляет вещи
выглядеть дорого. Но использовать его следует с умом,
поскольку отрицательные коннотации черного цвета на
редкость сильны и мрачны — его ассоциируют со смертью,
тайной, неизвестностью, трауром, печалью.
Оранжевый цвет представляет собой комбинацию
соседствующих с ним желтого и красного цветов. Оранжевый
символизирует счастье, радость, солнечный свет. Это активный
цвет, вызывающий детский восторг.
Так как этот цвет часто связан с молодым задором и
радостью, то его использование будет эффективным на сайтах,
направленных на общение, развлечение. Известным примером
является сайт «Одноклассники», созданый для поиска, встречи
одноклассников, друзей, поиска новых знакомств. Встреча
давних друзей всегда вызывает чувство радости, поэтому
оранжевый цвет, наиболее точно может передать хорошее
настроение.
Еще издавна древние люди считали оранжевый цвет
цветом здоровья и творчества. Этот цвет является
тонизирующим, способствует увеличению притока кислорода в
мозг, усиливает творческую активность. Многие компании, чья
деятельность связана с творчеством, используют на сайтах
оранжевый цвет.
Оранжевый эффективно используется в рекламе,
поскольку обладает способностью притягивать внимание. Так
как оранжевый цвет является активным и энергичным, то его
целесообразно использовать на сайтах, посвященным спорту и
здоровью.
101
Желтый –
цвет
золота,
которое
с
древности
воспринималось как застывший солнечный цвет. Это цвет
осени, цвет зрелых колосьев и увядающих листьев, но также и
цвет болезни, смерти, потустороннего мира.
У многих народов женщины отдавали предпочтение
желтой одежде. Нередко желтый цвет служил отличительным
признаком знатных особ и высших сословий. Например,
монгольские ламы носят желтую одежду с красным поясом.
С другой стороны, у некоторых народов Азии желтый
цвет является цветом траура, скорби, печали. В Европе желтый
или желто-черный флаг обозначал карантин, а желтый крест —
чуму. У славянских народов желтый цвет считается цветом
ревности, измены, а на Тибете ревность называют буквально
«желтый глаз». Вспомним также ассоциации с «желтой пресой».
Яркий желтый в цветовой гамме сайта — это счастливый
цвет, вызывающий положительные ассоциации: радость,
яркость, ум, энергия, оптимизм, счастье. Жёлтый цвет
настраивает на коммуникабельность, поэтому компании,
которые хотят показать свое дружелюбное отношение к
пользователям использует его в качестве символа открытости,
общительности. Примером может служить сайт компании
Евросеть. Одним из самых широких спектров продаж фирмы
является мобильные телефоны, которые являются средством
общения между людьми.
Зеленый — цвет травы и листьев. У многих народов он
символизирует юность, надежду, веселье, хотя порой и
незрелость, недостаточное совершенство. Зеленый цвет
предельно материален и действует успокаивающе, но может
производить и угнетающее впечатление (не случайно тоску
называют «зеленой», а сам человек «зеленеет» от злости).
У иранцев зеленый цвет ассоциируется как с бурным
ростом и свежестью, так и с несчастьем, печалью, скорбью,
поэтому о злополучном человеке говорят «зеленая нога», а о
кладбище – «зеленый дом». В средневековой Европе шуты
носили зеленую с желтым одежду, а банкроты в Германии
должны были надевать зеленые шапки.
Существует большое количество оттенков зеленого и они
вызывают самые разные ассоциации. Так, например,
102
насыщенно-зеленый — это цвет взрослых деревьев, высоких и
устойчивых. Этот цвет часто встречается на сайтах адвокатов и
финансистов. Поскольку оттенки зеленого дают ощущение
чистоты и свежести, они особенно популярны на сайтах
косметической продукции, а также на сайтах медицинских
услуг, но в данном случае оттенки преимущественно светлого
цвета.
Синий цвет у многих народов символизирует небо и
вечность. Он также может символизировать доброту, верность,
постоянство, расположение, а в геральдике обозначает
целомудрие, честность, добрую славу и верность. «Голубая
кровь» говорит о благородном происхождении; англичане
называют истинного протестанта «синим».
Кроме того, синий цвет близок к черному и получает
сходные с ним символические значения. Он считался траурным
в Древнем Египте и у некоторых народов Южной Африки.
Французы называют ужас «синим страхом». У славянских
народов синий служил цветом печали, горя, ассоциировался с
бесовским миром.
Синий — это мирный, успокаивающий цвет, наводящий
на мысли о солидности и опыте, внушающий доверие. Его часто
выбирают для оформсления корпоративных сайтов. Сочетания,
в которых используется этот цвет, служит для выражения
надежности и взаимозависимости. Традиционно эти цвета были
связаны с представлением о власти. Данный цвет возможно
применять в образовательной, финансовой, юридической сфере,
консалтинге, где необходимо отобразить представительность и
обеспечить сосредоточенность на информации.
Фиолетовый цвет соединяет эффект красного и синего –
это цвет внутренней сосредоточенности. Как и синий, он
погружает в себя, настраивает на философский лад. Это цвет
королевской власти, изысканности, богатства и роскоши. Он
подразумевает духовность, побуждает к творчеству.
Фиолетовый цвет всегда считался магическим. Этот цвет –
символ таинственности, меланхолии, беспорядка в мыслях и
чувствах, глубины и гипнотизма. Этот цвет любят мистики,
творческие натуры и экспериментаторы, а также маленькие
дети, так как для них он связан с волшебными сказками.
103
Сочетания с доминирующим фиолетовым цветом
символизируют властность и царственность. В прошлом его
носили короли, высшее духовенство и люди, увлекающиеся
колдовством. Фиолетовый цвет можно использовать на сайте,
связанном с магией, астрологией, поскольку он является
таинственным и в природе встречается редко. Также данный
цвет интересен детям, поэтому его используют на сайтах,
посвящённых детской тематике.
Коричневый цвет в цветовой гамме сайта символизирует
устойчивость,
консерватизм
компании,
потому
что
отождествляется с землей, удобством, выносливостью. Также
этот цвет ассоциируется с древностью, поэтому возможно
использование данного цвета на сайтах, посвященных истории,
археологии, антиквариату, особенно в сочетании с золотым.
Такой выбор цветовой гаммы эффективно передает настроение:
коричневый цвет – цвет старинности, древности, а золотой –
роскоши и богатства.
Использование
коричневого
цвета
на
сайтах,
посвященных кофе, шоколаду, изделий из кожи и дерева носит
ассоциативный характер и тоже является выигрышным.
Зачастую от того, насколько корректно выбрана цветовая
гамма, зависит успех веб-проекта. Поэтому при создании сайта
необходимо помнить о символическом значении цвета,
грамотно его использовать, учитывая специфику деятельности
сайта, а также культурные, возрастно-психологические
особенности целевой аудитории.
104
В.Г. Кузьминов
(Нижний Новгород, Россия)
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ СРЕЗ ВИРТУАЛЬНОЙ
МАНИПУЛЯЦИИ
«Литературная газета» недавно поведала о том, что второй
(государственный) канал французского телевидения запустил
новый проект – двухсерийное шоу «Как далеко зайдет
телевидение?». Это игра, по ходу которой отобранный жребием
доброволец в скрытой камере должен отвечать на вопросы
других добровольцев. За неправильный ответ вопрошающий
карает жертву, с помощью рубильника направляя ей
электрический разряд от 20 (за первый неправильный ответ) до
460 вольт (за последний 27-й). Канал предупредил участников,
что проект пилотный, поэтому финалисты, включая жертву,
призовой суммы в миллион евро не получат, хотя какое-то
вознаграждение им полагалось.
Разумеется, ни зрители, ни участники не знали, что роль
жертвы играет опытный актер, великолепно имитирующий
вопли, крики и хрипы страдальца. Из 80 участников с дистанции
сошло только 16, а победителем, который после минутной
заминки все же дожал рычаг до отметки 460 вольт, стал
социальный работник, оказывающий помощь старикам и
инвалидам. Он объяснил, что его подгоняли приказы ведущей и
крики «Давай жми!» в студии. Позиция же автора проекта –
социального психолога Ж.-Л. Бовуа в том, чтобы показать, что
участники проекта «вполне нормальные люди. Нормальные в
том смысле, что подтверждают давно известную максиму:
человек человеку волк» [1, 9].
Говоря о шоке, который испытала Франция в результате
этого шоу, А. Ваксберг – автор статьи в «Литературке» не
сообщает, что сама смоделированная ситуация не является
новой. Ее условия в точности повторяют те, которые задавались
социальным психологом С. Милгрэмом в его экспериментах 60х годов прошлого века, посвященных изучению проблемы
послушания и доверия к авторитету [2,92-93], [3,103-104].
Действительная же новизна ТВ-действа заключается в солидной
репрезентативной выборке участников (представители разных
105
этносов, разных социальных и профессиональных групп с
различным уровнем образования) и в масштабах вовлеченной
аудитории. И эти обстоятельства позволяют в данном случае
вести речь не об изучении либо констатации объективного
состояния мотивационных механизмов или срабатывании или
несрабатывании нормативно-запретительных барьеров, но о
субъективном манипулятивно-провокационном разрушении
этих барьеров с использованием всей мощи электронного
воздействия. В случае массированного применения подобного
рода технологий (а мы приближаемся к этому) обществу
придется столкнуться с целым букетом следствий, среди
которых синдром множественной личности, социокультурная
амнезия, квази-демиургическое сознание и др. будут не самыми
печальными. Социальное клонирование «телепузиков» не может
не привести к изменению онтологических основ общества, в
котором мы живем.
Развитие
и
глобальное
распространение
телекоммуникационных
цепей
и
электронно-цифровых
технологий при всех положительных моментах связано с целым
рядом отрицательных и пока еще плохо осознаваемых
следствий как, например, программирование человеческого
поведения, манипуляция сознанием, всеобщий контроль за
стандартизированной массой биороботов, антропомассой со
стороны замкнутой касты «жрецов», хранителей информации.
Внедрение электроники во все сферы делает жизнь
людей все более прозрачной для власти, правящих элит (для
которых предусматриваются особые защитные капсулы);
человек, имеющий номер социального и медицинского
страхования, счет в банке, кредитную карточку, компьютер,
мобильный телефон, уже не может скрыть, чем болеет, сколько
тратит, с кем общается, какие потребности и интересы имеет. В
дальнейшем планируется сведение всех видов документов,
которыми пользуется человек, в один микрочип-документ,
дополненный базой биометрических данных, с последующим
его имплантированием в тело с тем, чтобы сделать
невозможным его потерю или кражу.
И это вовсе не отдаленное будущее. Сейчас, например,
всерьез обсуждается форсайт- проект «Детство-2030», где
106
одним из пунктов «дорожной карты» значится устройство для
загрузки информации на кору головного мозга, в результате
чего дети смогут получать образование через Интернет, а школы
и вузы могут оказаться ненужными уже к 2025 году.
Примечательно, что фонд, разрабатывающий этот проект,
создан администрацией президента РФ, а сам проект стартовал
по инициативе Общественной палаты РФ [4,21].
Однако и носители власти, по крайней мере на срединных
уровнях, не останутся в стороне от процесса глобальной
паноптикумизации. Вопрос в том, кто будет входить в «кокус»
электронного слежения, какими мотивами они будут
руководствоваться и какие цели преследовать.
Тем самым информационный шантаж для государств и
обществ может оказаться ничуть не менее опасным, чем
ядерный или ресурсный. Не исключено образование новых
глобальных клановых групп, между которыми будет идти
нешуточная борьба за доступ и контроль за базами данных.
Можно предположить, что ими будут наднациональный
финансовый суперклан, группы экспертов-программистов и
корпорация хакеров. И неизвестно, какие энергии высвободятся
в результате взлома защитных панцирей, скорлуп и мембран,
отделяющих индивидуализированного человека-монаду от
других. Сценарии могут быть самыми различными: от
образования
глобализированной
толпы
со
стертыми
механизмами личностного саморегулирования, что совсем не
тождественно «глобальной деревне», вызывающей милые
аллюзии по поводу традиционно-общинного социального
регулирования,
до
антропо-океана
с
колоссальными
демиургическими потенциями в духе предсказаний С. Лема.
Содержательные планы знаков будут съеживаться,
отшлифованная бихевиоризмом коммерческая и политическая
реклама окончательно деформирует поведение в направлении
знаков-релисеров, знаков-сигналов, требующих однозначной
реакции. Разведение рефлекторного и рефлексивного поведения
станет одним из следствий социальной поляризации. Как когдато СПИД вырвался за пределы тайных лабораторий ЦРУ, так и
суггестивные речевые практики выходят из стен Стэнфорда и
Тавистока, о чем недавно поведал весьма информированный в
107
этом отношении Д. Колеман [5, 93-106]. Сегодня уже неважно,
кто был пионером НЛП, сетевого маркетинга и других
технологий подобного рода – спецслужбы, крупные
корпорации, политики, тоталитарные секты, важно то, что эти
технологии многое предопределяют в функционировании
социальных институтов, изменении моделей поведения, жизни
общества в целом.
Развитие генной инженерии и переход к практике
клонирования человеческих особей приведет к окончательному
краху семьи как социального института, к появлению класса
существ, противостоящих человеку абсолютно по всем
параметрам.
Расширение «степеней свободы» на базе комплексного
использования изощренных средств удовлетворения постоянно
возрастающих утонченных потребностей человека может
привести к становлению гармоничной личности, а может – к
био-социальной и морально–психологической деградации ее;
возникнет ситуация, когда симулякры-вещи управляют
симулякрами-людьми, когда разнообразные культы прошлого
будут вытеснены одним – культом гедонизма и нарциссизма.
Причем
потребности
эти
необязательно
будут
удовлетворяться «физическими» способами. Уже сегодня
очевидно, что виртуальная игра не столько способ творческого
освоения мира и положительной социализации, как это было
начиная с архаических обществ (детские игрушки –
уменьшенная копия орудий труда), сколько способ канализации
неудовлетворенных потребностей.
Децентрализованная, текучая, манипулятивная природа
современного
виртуального
контроля
провоцирует
«консенсуальное» согласие на контроль со стороны его
объектов, которые получают при этом удовольствие,
граничащее
с
вуайеристско-мазохистским.
Намечается
тенденция перераспределения в пользу паразитарной части
населения не только природных, финансовых, информационных
ресурсов (уже ведутся эксперименты по переходу с кремниевых
на молекулярные носители для их беспроблемного
имплантирования в органы человека), но и технологий
продления
человеческой
жизни
(нано-биотехнологий,
108
«натуральная»
и
искусственная
трансплантология,
клонирование и крионика, наконец). Смеем предположить, что,
при условии сохранения этих тенденций, в ближайшем будущем
можно будет говорить о формировании двух противоположных
антропо-социальных типов, направляемых несопрягаемыми
ценностно-моральными ориентирами.
В силу перепроизводства симулякров (Ж.Бодрийар), т.е.
копий без оригинала, перенасыщенных функционально и
оторванных от реальных потребностей вещей, тиражируемых
СМИ образов, брендов и имиджей, гипостазированных понятий
и т.д., возникающая на этой основе реальность является скорее
дезинформационной, виртуальной, точнее – виртуальность
вытесняет традиционную реальность из «мейнстрима» на
обочину социальной жизни.
Один из радикальных апологетов виртуального общества
Д. Иванов, описывая «глэм-капитализм», эту «сверхновую
версию капитализма», не без эпатажа подчеркивает, что в
результате виртуализации производство симулякров становится
общей рутиной; на перенасыщенном имиджами рынках в
конкуренции преуспевают те, кто создает вызывающе яркие
комбинации из «пяти первоэлементов гламура – роскоши,
экзотики, эротики, розового и блондинистого» [6, 14-15].
Реальность как метафора, раскрывающая суть общества
прошлого, остается в прошлом, и именно виртуальность как
поток
образов,
создаваемых
брэндменеджерами,
имиджмейкерами, тележурналистами, блогерами и т.д. занимает
ее место.
Радикализм подобной позиции в том, что реальность
третируется как «удел маргиналов, чурающихся симулякров и
готовых терпеть боль или, как минимум, дискомфорт,
доставляемый вещами или действиями. Не между реальностью
и виртуальностью, а за ними находится их третье – текучая
аутентичность» [7].
Причем это радикализм с подчеркнутой ценностной
нейтральностью,
оставляющий
в
тени
не
только
фундаментальные вопросы сопряженности человека с миром, с
другими, с самим собой, онтологическую и гносеологическую
проблематику, проблему смысла, истинного и ложного знания и
109
др., но и конкретно-социологические вопросы господства и
доминирования, которые незаметно подменяются вопросами
технологии, равно как социально-психологические (антропосоциальные) следствия виртуальных коммуникаций и
манипулирования.
Ведь,
скажем,
интериоризация,
«овнутрение»
виртуальности в результате «чипизации» церебральных
процессов головного мозга превратит все известные до сих пор
техники манипуляции, вплоть до «висящего на стене»
гипотетического «Большого Брата», в милую архаику, что
неизбежно приведет к трансформации самой природы как
человека, так и социального взаимодействия. Не кажутся
невероятными, далее, в силу пороговых скачков, явления
массовой
анэрексии
из-за
неумеренного
потребления
виртуальной «жвачки для мозгов» либо физиологические
изменения
противоположного
рода.
С
печальными
последствиями пластической хирургии и омоложения с
помощью стволовых клеток в русле виртуального мейнстрима
«красивого тела» столкнулись уже очень многие.
Если прибегнуть к геометрическому сравнению,
вышеприведенная модель плоская, концентричная, и в центре ее
находится веселый, слегка циничный современный меритократ,
пребывающий в состоянии эйфории от «драйва» игры с
голограммой, казалось бы, непривязанной к источнику,
сохраняющей почти все признаки оригинала и способной к
бесконечному самоклонированию. Однако что будет, когда
отключат электричество?
Более объемной и, следовательно, более весомой
представляется другая модель. З. Бауман разрабатывает
метафору текучести, свойственной жидкостям и газам.
Жидкости в отличие от твердых тел, не могут легко сохранять
свою форму, они, так сказать, не фиксируют пространство и не
связывают время. «Текучая современность», по Бауману, - это
эпоха «плавки твердых тел» - институтов, паттернов и форм, и
твердые тела, чья очередь быть брошенными в плавильный
тигель настала, - это «связи, соединяющие индивидуальные
действия в коллективные планы и действия-паттерны
коммуникации и координации между индивидуальными
110
линиями поведения, с одной стороны, и политическими
действиями коллективов людей – с другой» [8, 12].
Патриарх социологии, противопоставляя текучие (легкие)
коммуникации современности «тяжелым» коммуникациям
прошлого, отталкивается от проекта И. Бентама –
Паноптикума,- который использовал М. Фуко в качестве
метафоры современной власти. Обитатели Паноптикума были
прикованы к своему месту и лишены возможности любого
движения потому, что пребывали под наблюдением и не знали,
где в настоящий момент находится их надзиратель.
Секрет власти тех, кто осуществлял господство, состоял в
их власти над временем, но не во власти над пространством, так
как они также были привязаны к месту в определенных
границах,
позиция
фактического
отсутствия
хозяев
исключалась. Сегодня же власть может перемещаться со
скоростью электронного сигнала, она практически стала
экстерриториальной. Более того, в постпаноптических
отношениях власти необходимо, чтобы люди, использующие
рычаги власти, от которых зависит судьба их менее подвижных
протагонистов, могли в любой момент оказаться за пределами
досягаемости - быть полностью недоступными.
Таким образом, смысл современной власти не в ее
реальном или виртуальном присутствии, а напротив, в ее
реальном или виртуальном отсутствии, что вызывает целую
цепочку соответствующих технологий – бегство, сокращение
(липоксация, как саркастически замечает Бауман), пропуск и
уклонение, эффективное неприятие любых территориальных
ограничений с их громоздкими процедурами упорядочения,
поддержания порядка и ответственности за его последствия и
пр. [9, 17-18].
От себя добавим, что рекламирующий шоколад Meller
ролик, где капитан вместе с экипажем с гаерской ухмылкой
пробирается к выходу, старательно пряча парашют от
пассажиров, что сопровождается текстом: «Есть время – есть
Meller», очень точно характеризует описанную Бауманом
ситуацию не только на Западе, но и в России.
Нарисованная Бауманом картина дистопична. Ее
слагаемые – распад традиционно- устойчивых социальных
111
связей и массовых групп социального действия, пока еще не до
конца
ясная
трансформация
предельных
групп,
обеспечивающих социальную идентичность, – семьи и
этнической группы, драматические изменения самого
социального тела, пространства и времени, в которых оно
существует, смыслового стержня человеческого существования
и общения, однако именно в этом гарантия непрерывности и
развития текучести глобальных сил, степень могущества
которых еще только предстоит осознать.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
Библиографический список
Ваксберг А. Добросердечие надо внедрять силой? //
Литературная газета. 2010. 24-30 марта.
Годфруа Ж. Что такое психология. В 2-х т. /Пер. с фр.
Под ред. Г.Г. Аракелова. – М.: Мир, 1992. Т.1.
Там же. Т.2.
Мурсалиева Г. Ты станешь киборгом, детка // Новая
газета. 2010 16 апреля.
Колеман Дж. Комитет 300. Тайны мирового
правительства /Пер. с англ. – М.: Витязь, 2006. – 319 с.
Иванов Д.В. Глэм-капитализм. – СПб.: Петербургское
Востоковедение, 2008. – 176 с.
Беседа
А.
Нилогова
с
Д.В.
Ивановым
<http://www.apn.ru/publications/article 21195.htm. Дата
обращения: 6.02.2010.
Бауман З. Текучая современность / Пер. с англ. под ред.
Ю.В. Асочакова. - CПб.: Питер, 2008. - 240 с.
Там же.
112
В.П. Литвинов
(Пятигорск, Россия)
ИНФОРМАЦИЯ, ЗНАНИЕ В АНАБИОЗЕ
1. Как осмыслить человеческий мир, в котором то, что
некогда называлось «логосом», претерпевает превращение в
«киберпространство» вследствие прогресса информационных
технологий?
В настоящее время наше главное внимание обращено к
новым возможностям, которые открывают перед нами Интернет
и ИТ; эти новые возможности не просто впечатляют, а местами
просто захватывают дух, и мы, как зачарованные, не
спрашиваем, что при этом происходит с нами самими. До
«искусственного интеллекта», до появления теории информации
в 50-60-е годы прошедшего века, информация была совмещена с
содержанием и смыслом, но уже классиками кибернетики было
замечено, что сама по себе информация бессодержательна; она
характеризуется мерой, а не семантикой. Оглядываясь на эти
работы пятидесятилетней давности, мы понимаем, что это не
было случайным побочным наблюдением, а было необходимым
принципом в основе новой инженерии, ведь общая теория
информации была бы невозможной, если бы она не учитывала
факты автоматических устройств, сигнальных систем и
механизмов биологического наследования, которые не
семантичны.
Однако на ранней стадии кибернетики в этом не
виделось оснований для беспокойства о судьбе культуры.
Исключением были некоторые фантастические сюжеты
писателей; например, в одном давнем американском рассказе
учёным удаётся замкнуть все ЭВМ в одну всемирную
суперсистему, возможности которой её создатели проверяют,
задав этой супермашине «самый трудный» вопрос, есть ли Бог.
Машина отвечает: «Теперь есть» и не позволяет инженерам себя
отключить. Сегодня мы улыбаемся тогдашним наивным
представлениям о всемирной электронной сети; их будущее не
тождественно нашему настоящему. Но их тревогу за судьбу
мироустройства, в котором непрерывно увеличивается доля
машинного «разума», мы естественно разделяем. Сегодня
113
Информация становится ещё одним богом, после Всевышнего и
Денег, и в ситуации «нового политеизма» (диагностированного
Максом Вебером) пора формулировать запрос на атеизм
совершенно нового качества. Требуется критическая дистанция
по отношению к любому из существующих и возможных богов,
и не для того, чтобы их отрицать или разрушить, а чтобы их
герменевтически деконструировать и на основе понимания их
природы научиться жить с ними в обновляющихся условиях.
Моё главное утверждение, мой ключ к возможному
пониманию проживаемой нами действительности, которую
некоторые современные социологи (А.Тоффлер и др.) именуют
«информационным обществом»:
Происходит прогрессирующее отслоение информации от
знания, при этом автономная информация подменяет собой
знание как таковое. Поскольку же знание в принципе имеет
форму информации, это означает, что в социокультуре
циркулирует знание в состоянии анабиоза.
Метафора «анабиоза» предложена четыре года назад
П.Н. Барышниковым применительно к мышлению в тексте. Его
авторство этой важной для меня метафоры я попытался
закрепить ссылкой в моей публикации «Понятое мышление»
[1:40]. В этой связи можно обратиться к публикации в сети [2],
где мыслительный акт П.Н. Барышникова представлен в
контексте коллективной работы по герменевтике мышления в
ПГЛУ. Речь шла о том, что выражаемая мысль представлена в
форме текста, но текст сам по себе, изъятый из среды
смысловых вызовов, собственно мыслью не является. При
определённой организации понимания мысль в тексте может
быть выявлена, и в этом смысле текст может быть
интерпретирован как «мысль в состоянии анабиоза».
Теперь я применяю метафору анабиоза к феномену
знания в информации.
Трудность рациональной интерпретации мира ИТ
заключается в том, что в наших дискуссиях о нём
бесконтрольно плывут понятия познания, мышления, смысла,
содержания и прочих феноменов, подводимых под
синтезирующее понятие «идеального».
114
Что такое знание? Как говорится в расхожих
справочниках, «проверенный опытом результат познания» (а
познание, соответственно, есть «обретение знания»). Уточним
традиционное определение следующим образом: знание есть
значимый опыт мира, выраженный текстом для подъёма в
культуру, т.е. передаваемый в каналы культурной трансляции и
образования.
Усилием мысли можно закреплять значимый для нас
опыт в форме текста. Текст содержателен, если другой может
отнести его к своему или вообще какому-нибудь значимому
опыту. Эта совокупность отношений определяется как «знание»,
если передано в каналы трансляции. Она является знанием при
условии, что имплицированные в данном тексте отношения к
возможному опыту мыслятся вместе с текстом.
Текст знания говорит о своих денотатах (по
преимуществу абстрактных или фиктивных, но реальных в этом
своём качестве, как описанных или рассказанных). Тексты
Интернета свободны от своего обязательства перед денотатами,
и в этом смысле они представляют знание в анабиозе. Итак,
текст – анабиоз мысли, а информация текста – анабиоз знания,
если читатель не реконструирует предметы и те вопросы о
предметах, на которые этот текст отвечает. Но, с другой
стороны, это и есть нормальная форма бытия знания в культуре.
Мышление же – в социокультуре – располагает знаниями и
распоряжается ими.
И, как мы поняли, в каналах трансляции могут
обращаться формы знания (т.е. стандартные тексты этого жанра)
без их содержательного наполнения. Иначе говоря, мы читаем
текст, понимаем его в элементарном смысле узнавания слов и
значений, но не понимаем, не реконструируем отношения,
делающие эту информацию знанием. Информация отслаивается
от знания, материатурой которого она была. Мы принимаем к
сведению, что XYZ, и не спрашиваем, про что это (т.е. о
содержании), и не спрашиваем, что это значит (т.е. о смысле).
При этом мы «знаем ответ» на случай, если нас будут
тестировать.
2. На первый взгляд, здесь нет ничего такого, что не
проявляло себя ещё до компьютерной культуры. Тексты
115
мировой библиотеки тоже покоятся отдельно от жизненного и
духовного мира человека. Однако же тексты мировой
библиотеки с помощью социокультурных установлений знают,
про что они говорят. Они локализованы в социокультуре с
учётом возможностей их «модельного читателя» (выражение
У.Эко), каталогизированы в библиотеках, закреплены за
отдельными учебными программами в школах и вузах,
подкреплены авторитетом рецензий и обсуждений. И в силу
такой организации культуры реальный читатель до ИТ имел
основания исходить из того, что «что попало не напечатают», а
уж если напечатали, то это можно принять как знание, т.е.
подвести под эту информацию мыслимый опыт.
Что такое информация? Мы думали, в согласии с
расхожими справочниками, что это «передаваемые сведения,
знания ...» и т.д., пока не обнаружили, что формы знания могут
передаваться без своего содержания. Теперь мы научились
решать сложнейшие технические проблемы информации, но при
этом перестали понимать, что это такое, информация. Ясно
только, что информация не тождественна содержанию, смыслу,
тем более мышлению. И если мы, понимая всю
проблематичность такого обсуждения информации и знания, всё
же считаем нужным их рассматривать вместе, тогда
информация пусть будет знание, но – «знание в анабиозе».
Факты этого нового феномена, вырождения знания в
технокультуре информации, обнаруживаются в университетской
работе.
В лингвистическом университете студенту задана тема
«Генеративная лингвистика» (История идеи. Содержание
поиска. Основные понятия. Результаты). Эта тема непременно
представлена в обязательном курсе «Современные теории в
германском языкознании». Сегодняшний студент идёт не в
библиотеку, а для начала к компьютеру и находит информацию
в «народных энциклопедиях» (Википедия, Кругосвет,
Лингвистик.ру и проч.). Великое достоинство Интернета, его
огромный объём и разнообразие материала, оборачивается
радикальным недостатком: человек, входящий в науку,
выбирает не то, что притязательно – потому что у него нет
критериев, а также потому, что притязательное в открытом
116
доступе представлено не так хорошо, как его зачастую
малограмотные пересказы. Но именно что-то такое выбирается,
потому что подходит по теме и удобно для воспроизведения в
аудитории.
Например,
мой
студент
сообщает,
что
трансформационная порождающая грамматика Хомского после
его первых книг зашла в тупик и вообще не имеет перспектив. Я
говорю студенту: «Вы, по всей видимости, скачали
отечественный текст шестидесятых годов, но это суждение
оказалось неверным». Студент возражает: «А я это нашёл на
сайте МГУ!». Он постарался найти что-нибудь авторитетное, а
МГУ – это звучит. Многие вузы и отдельные авторы размещают
в сети работы разных лет, и эта информация при случае может
быть кому-то полезна. Студент же только от меня узнаёт, что
генеративная лингвистика поныне остаётся одним из самых
разрабатываемых направлений в науке о языке, а найденный им
в Интернете текст из МГУ годится лишь для истории
ошибочных прогнозов.
Сама собой напрашивается подсказка для профессора:
пиши хорошее учебное пособие, и пусть студент пользуется
твоим пособием, а не Интернетом. Но для сегодняшнего дня это
уже плохая подсказка. Хорошие пособия пишутся трудно и
медленно, а нужны они всё же меньше, чем в прежние
десятилетия, и «современные теории в языкознании»
обновляются постоянно. Рекомендовать же студенту не входить
в сеть и бесполезно (всё равно войдёт!), и по сути неправильно.
Можно и нужно использовать избыточность данных именно как
сильную сторону Интернета. Если дело идёт, например, о теме
«Когнитивная лингвистика» в той же программе, то не надо
устраивать лекцию, а потом ещё семинар по материалу лекции и
указанной литературы; достаточно провести одно занятие
вместо двух, задав тему и потребовав именно информацию по
ней в Интернете. И если в семинарской группе 25 студентов,
тогда они найдут и подготовят к обсуждению 6 или 7 разных
единиц информации с разными точками зрения, акцентами и,
почти наверняка, с некоторыми ошибками. Можно разрешить
студентам говорить, глядя в распечатку. Семинар проводится не
в режиме опроса, а в режиме дискуссионного сопоставления
этих разных информаций и построения на этой основе
117
достаточно серьёзного знания. Надо взять за правило, что даже
хорошо поданную и содержательную информацию студенту не
надо заучивать, её надо (прошу извинить моё нестандартное
выражение!) промысливать в знание.
Правда, с генеративной лингвистикой этот приём
окажется невозможным, здесь без некоторой техники
формальных записей ничего нельзя понять. Но заметим, что
можно добавить второе, а именно лабораторное занятие по
генеративизму, время для которого мы сэкономили на
когнитивной проблематике. Вообще лекция, содержащая
информацию под запись, в мире ИТ потеряла всякий смысл. И
семинар теперь должен строиться в новом режиме, с учётом
многообразия информации, о которой профессор заранее знает
только то, что она будет разной, хотя и по заданной теме.
Заочное обучение и индивидуальный план в университете
становятся бессмысленными, потому что выучивание
информации и её проверка тестами бессодержательны. Роль
преподавателя возрастает, и содержание его работы меняется;
он не может знать заранее, что и как он будет говорить и делать,
он держит цель и смысл занятия, но не его схему.
3. Я возвращаюсь к главному вопросу моего сообщения:
что произошло в интеллектуальной культуре в эпоху
информационных технологий?
Произошло нечто значительное, но малозаметное.
Те университетские работники, кому за сорок, тем более
те, кому за шестьдесят, не замечают существенных изменений в
культуре, потому что они любую Интернет-информацию
отображают на свой опыт мышления и прочитывают как знание.
Те, кому сегодня двадцать, не замечают существенных
изменений в культуре, потому что им не на что отобразить
информацию, и они считают, что это и есть знание. Дети эпохи
ЕГЭ, встроенные в киберпространство. Но ЕГЭ и всякое другое
тестирование с одним правильным ответом на однозначный
вопрос – это обновлённая культура катехизиса, замечательной
методики церковно-приходских школ. Шестидесятилетние
преподаватели вуза в работе с двадцатилетними студентами
замечают это выхолащивание логоса, когда пытаются учить
мышлению того, кто привык «правильно понимать». Как
118
объяснить молодому человеку, испорченному тестированием,
что так называемое «правильное понимание» не есть
понимание?
Время требует от нас прежде всего мудрости.
Не нужно восторгов по поводу ИТ: «Ура, светлое
будущее науки наступило!». Надо компетентно вычерпывать в
нашей работе всё новые и новые возможности современных
технологий, сохраняя трезвую дистанцию по отношению к
процессам, в которые мы исторически вовлечены. С другой
стороны, не нужно сокрушаться по поводу ИТ: «Караул,
культура погибает!». Анабиоз не значит смерть. Мир становится
не лучше и не хуже, он становится другим. Надо понять в
полной мере драматизм нашей культурной ситуации и
углублять это понимание. Но от кого это можно требовать? От
каждого? Не будем наивными. Будем ставить не задачу
перевоспитания кадров, а задачу переустройства университета.
Именно так в последние годы ставится вопрос в ПГЛУ. См.
второй отчёт Группы проектирования инноваций [3].
Библиографический список
1. Литвинов В.П. Понятое мышление // Кентавр.
Методологический и игротехнический альманах.
Вып. 40. – М., 2007. – С. 29-46.
2. Литвинов В.П. Доклады о мышлении (1-2) // Кентавр.
Сетевой журнал [Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://www.circleplus.ru/content/summa/d1.
Дата обращения 10.04.10.
3. Литвинов
В.П.
Университет
как
генератор
гуманитарных технологий // Вестник ПГЛУ. 2009. №3. –
С. 349-377.
119
С.П. Локтев
(Пятигорск, Россия)
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ РАЗВИТИЯ
МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ
В
культурофилософской
литературе
существует
выношенное мнение о том, что важным историческим моментом
возникновения массовой культуры являются 70-е годы XIX в.,
когда Закон о всеобщем образовании, принятый в
Великобритании, значительно повысил интеллектуальный
уровень читающей аудитории и тем самым ускорил овладение
такой
сложной
формой
литературно-художественного
творчества,
каковым
является
романная
проза.
Предположительно, именно роман стал одним из первых
объектов массовизации европейской культуры, послужив
предметом для дальнейшего становления этих тенденций и для
окончательного утверждения масскульта как нового и
значительного события в духовной жизни европейского
общества конца XIX – нач. ХХ века.
Массовизация как феномен культуры, хотя и стала ярко
выраженным процессом в выше указанный период, тем не менее
в своих первоначальных формах этот процесс наметился гораздо
раньше. Некоторые исследователи, теоретики культуры, относят
появление первых признаков масскульта к концу первого
тысячелетия до н.э. и первым векам первого тысячелетия н.э.,
т.е. к пограничью между античной и средневековой европейской
культурой, когда начинала складываться христианская
религиозная традиция.
Но отдельные тенденции массовизации выявились еще
раньше, когда развивалась древнегреческая полисная культура с
ее демократией, культовыми, эстетическими, гражданскими
нормами. Построенная на основе определенных стандартов,
полисная культура была предназначена для всех. Свои
проблемы эта культура решала в народном собрании, где
собиралась большая масса людей, объединенных идеей
равенства прав, общего гражданства, единства территории и т.д.
120
Полисная демократия в эпоху древнегреческой классики
была
первоначальной
предпосылкой
и
прообразом
государственной власти, растворенной в совокупной массе
граждан, олицетворявших эту власть.
Масса, толпа, народ в своей основе представлял эту
государственность, которая была соположна огромному
большинству граждан и которая не была отделена от остальной
части плебса. Сама эта масса и это большинство были
государством, не господствовавшим и не подавлявшим своей
силой волеизъявление толпы, ибо оно не стояло над толпой и не
существовало вне ее жизни.
Первоначальные признаки массовизации культуры,
возникшие в условиях полисной демократии, характерной
особенно для древнегреческой классики, получают новый
резонанс с наступлением императорского периода в Древнем
Риме. Здесь явления массовизации были связаны не с
демократическими процессами, как это происходило в Древней
Греции, а в результате поляризации римского общества, когда
аристократия становилась еще богаче, а плебеи разорялись,
образуя огромную массу, требовавшую «хлеба и зрелищ». У нее
в это время культура римского плебса заметно понижается в
своем качестве, становится более широкой, более доступной,
более
дешевой.
Зрелищность,
чем-то
напоминающая
современные массовые «шоу», становится главным смыслом
этой культуры. Особенно массовизация охватила такие
зрелищные формы, как гладиаторские бои, конные состязания,
выступления с участием экзотических животных и др.
Снижение качества культуры, ее опрощение, утрата
положительного
идеала,
огрубление
указывали
на
катастрофическое приближение римской державы к опасной
границе между бытием и небытием.
Скатывание в пропасть было приостановлено благодаря
спасительной идее «Пакс Романа», стиравшей территориальные,
социальные, профессиональные различия, делавшие эту
культуру если и не более утонченной, то во всяком случае более
«усредненной», однородной, в той или иной степени
унифицированной, что можно расценивать как предпосылку к
феномену массовой культуры, которая возникает в Европе
121
много веков спустя. «Пакс Романа» в этом смысле была не
только идеей единения романской ойкумены вокруг Рима, но и
своеобразной идеологемой, где в первоначальной форме уже
закладывалось представление о массовом обществе и массовой
культуре.
Тенденции
к
массовизации,
проявлявшиеся
в
древнеримской культуре императорского периода, становятся
еще более интенсивными на последнем этапе ее истории, когда
на смену язычества приходит новая идеология, поднявшая к
историческому творчеству огромные массы людей.
Именно такой идеологией стала христианская система
религиозныз взглядов на мир, роль человека в этом мире, Бога
как его создателя и богочеловека в образе Иисуса Христа как
спасителя, явившегося в этот мир, чтобы примирить
человечество с Богом.
Обращение христианского вероучения к огромной массе
людей независимо от их национальных, этнических,
профессиональных, половозрастных различий явилось важной
исторической предпосылкой для дальнейшего становления
массового сознания и массовой культуры.
Особое значение в свете сказанного имела христианская
проповедь равенства, солидарности, любви к ближнему. А где,
как не в массе, не в толпе, индивид способен не умозрительно, а
вполне конкретно осознать значимость этих принципов?
Создавая предпосылки для формирования массового общества и
массовой культуры, они создают определенный стереотип
поведения,
а
с
другой
стороны,
способствуют
совершенствованию
нравственного
мира
личности.
Демократичность этих подходов едва ли может вызывать какиелибо сомнения.
Но насколько она способна понижать качество культуры,
о чем иногда можно встретить утверждения в некоторых
культурофилософских работах, представляется довольно
дискуссионным вопросом. Несомненным фактом остается то,
что христианская религия и христианизация явились важными
вехами на пути становления массовой культуры в Европе.
О том, что христианское вероучение подвергается
массовизации уже на ранней стадии своего распространения,
122
свидетельствует появление различных апокрифов, упрощенных
и сохраненных вариантов Священного писания (например –
разновидности Библии для нищих и для детей). Эти памятники
христианской религии удовлетворяли духовные потребности
неэлитарной части социума, а широких масс, ожидавших
прихода Мессии и наивно веривших в его спасительную роль.
Дальнейшее созревание предпосылок массовой культуры,
происходившее за пределами средневековья, приводит к
появлению такого события, особенно в массовой литературе,
как авантюрно-детективный роман, признаки которого
обнаруживаются в просветительской, а затем и в романтической
(или псевдоромантической) прозе.
Уже на этом этапе проявляются многие качества,
свойственные этому жанру массовой культуры, включая его
компенсаторную функцию, захватывающие похождения героев
таких романов, насилие, различные преступления, всякие
неожиданности, необыкновенные интриги и т.д., т.е. почти в
полной мере происходит подготовка жанровой модели будущей
массовой культуры.
Эти признаки усматриваются и в «Робинзоне Крузо», и в
«Истории Тома Джонса – найденыша» Г.Фильдинга, и в его же
сатирическом романе «История Джонатана Уайльда Великого»,
и в др. произведениях времён Просвещения.
Развлекательность
–
одна
из
типологических
особенностей современной культуры. Её цель – это не только
полученные прибыли от демонстрации искусственно созданного
виртуального мира, хотя коммерческие соображения – очень
важный мотив, объясняющий массовое производство такого
вида книго-, кино- теле- видеопродукции.
И всё же развлекательность масскультового китча в
первую очередь направлена к тому, чтобы создавая виртуальный
мир с помощью современных высокотехнологичных средств
массовой коммуникации, приобщить слушателя, читателя,
учителя к иллюзорному миру ярких по форме и часто пустых по
содержанию имиджей «прекрасной утопии», где всё соразмерно,
всё гармонично и всё возможно.
Такой взгляд на мир создает красивую иллюзию,
скрывающую реальную действительность с её социальными
123
антагонизмами, иллюзию, которая утверждает, что этот мир –
один из лучших миров и тем самым поощряет конформистский
подход к проблемам современного общества. Красивая иллюзия,
создаваемая
масскультом,
приносит
эстетическое
удовлетворение, доставляет новый чувственный опыт,
пробуждает стремление к удовольствию и наслаждению
отлакированной видимостью, внешний колорит которой,
своеобразная поэтичность, музыкальность уводит в мир грез.
Развлекательность, поиски наслаждения, таким образом,
являются составляющими факторами масскульта, его
гедонистической тенденцией.
Однако гедонизм в массовой культуре как историкоэстетическая предпосылка сформировался не в XIX и не в ХХ
веках, а намного раньше.
Его первоначальные истоки относятся к концу IV –
началу III веков до н.э., т.е. границам поздней классики и
эллинистической эпохи в культуре Древней Греции. Основы
гедонизма как разновидность эвдемонизма были заложены ещё
в философии Киренской школы (киренаики), мэтром которой
является Аристип. Последователи этой школы видели в
чувственном наслаждении высшую цель бытия.
Современный масскульт далеко не чужд этой идее, хотя,
как уже отмечалось выше, в отличие от гедонизма киренаиков
он
имеет
определенную
социально-эстетическую
ангажированность, создающую иллюзии виртуального мира.
Гедонистический комплекс идей киренаиков не совпадает с
гедонизмом современного масскульта в том, что касается
представлений о пределах разумного в наслаждении. Практика
масскульта часто опровергает подобного рода идеи и тяготеет
больше к фрейдистскому учению об иррациональных
инстинктах, составляющих основу психической деятельности
личности.
Проповедь гедонизма уже в своих первоначальных
истоках граничила с аморализмом, когда основным условием
добра и зла оказывается наслаждение.
В современном масскульте грани между добром и злом
бывают часто размыты. А наслаждение, если следовать логике
масскульта, приносит (или должно приносить) не только добро,
124
но и зло. Доказательством тому является и массовая литература,
и массовое телевидение, где смакуются насилие, преступления,
различного рода катастрофы, сексуальная агрессия и т.д. В этом
отношении
философ
Киренской
школы
Гегесий
Александрийский, видимо, был недалёк от истины, утверждая,
что наслаждение – слишком эфемерная идея, которая в полной
мере реализована быть не может.
Гедонизм киренаиков, так или иначе преломляющийся в
современном масскульте, своё продолжение нашёл в философии
Эпикура, учившего человечество быть счастливым.
В эпикуровской интерпретации гедонизм связан с
уклонением от страданий и достижением в связи с этим
наслаждения. Сходную позицию можно обнаружить в
современном масскульте, где уклонение от страдания и
получение наслаждения, главным образом, связаны с
погружением в виртуальный мир грёз, мифический мир
выдуманного счастья.
Эпикуровская концепция гедонизма заметно отличается
от гедонизма существующего масскульта тем, что она
категорично отвергает наслаждение как распутство или разгул
чувственности, объясняя его как отсутствие физических и
нравственно-психологических катастроф в жизни человека.
В современном масскульте наслаждение, как правило,
бывает связано с сексуальными инстинктами, инстинктами
агрессии, страха и т.д. Во всяком случае в средствах массовой
коммуникации они занимают не последнее место, наркотизируя
сознание индивида.
125
Д.В. Майборода
(Минск, Беларусь)
АВАТАР МЕЧТЫ
(ЦЕННОСТЬ НАДЕЖДЫ В ОБЩЕСТВЕ ФУТУРШОКА)
Современное общество можно назвать обществом мечты,
но при этом сама по себе мечта характеризуется
острой теоретической недостаточностью. Недостаточная
теоретизированность характеризует и стоящую за ней надежду,
фундаментальную ценность западно-европейского развития. В
определенном смысле причины этого таятся в представлении о
сокровенности надежды как основы личности и в образе
неуловимости и несерьезности мечты. Но помимо этого в отказе
от проблематизации надежды выражается и то, что выражаемое
надеждой отношение к будущему и сама природа желания в
современной культуре хаотичны и амбивалентны. Сочетая
футуризм и футуршок, идеи прогресса и «конца истории»,
оптимизм и цинизм, современный человек избегает рефлексии
парадоксальности своей мечты. Поскольку такое состояние
надежды образовалось в результате длительной динамики ее
позиционирования как культурной ценности, для его понимания
важно начать с экспликации ее истории.
Надежда предстает существенной ценностью далеко не во
всех культурах. Значительному числу мифологических культур
свойственна идея «золотого века», культ прошлого, в свете
которого человек уповал не на будущее, а на повторение
прошлого, подчиняя продуктивную фантазию репродуктивной.
К тому же в большинстве случаев имела место не активная, но
пассивная надежда, чаяние, что все само собой каким-то
образом вернется к совершенному истоку. Поиск нового
представал даже в негативном свете как соблазн, нарушающий
сложившуюся гармонию как в отношении к отдельному
человеку, так и к обществу в целом. Неоднозначность
мифологического образа надежды проявляется в античном мифе
о ящике Пандоры. Обманчивая надежда содержалась на самом
дне открытого из любопытства Пандорой пифоса, полного бед и
пороков, что представлялось божественной карой людям за
126
похищение огня. В античной культуре, лишенной позитивного
образа будущего, надежда представала иллюзией, толкающей на
сизифовы усилия. Ницше впоследствии, интерпретируя этот
миф, выразил это словами, что надежда – «худшее из зол, ибо
удлиняет мучения людей» [9, 281]. Впрочем, по ту сторону
ницшеанского радикализма, надежда все же и в античной
культуре представала как помогающая человеку переносить
тяготы жизни.
Позитивный образ надежды все ярче проявлялся в связи с
развитием религиозных представлений, и прежде всего – под
влиянием идеи воздаяния за праведность. Практически во всех
мифологических культурах предполагалось, что правильное
поведение дает человеку обоснованную надежду на
божественное
благословение
посюсторонней
жизни.
Соблюдение культа, избегание пороков и добрые дела
способствуют плодородию жен, земли и скота, здоровью,
расположению других людей и удаче в делах. Особый случай
представляют
культуры,
в
которых
были
приняты
представления о метемпсихозе, тут надежда выходила уже за
пределы посюсторонней жизни, касаясь облагораживания
перерождений и счастливой судьбы. Среди всех этих культур
выделяется египетская, содержавшая уникальную идею
телесного воскрешения после смерти с божественным судом над
свершенными делами. Именно на этой основе сформировалось
христианское представление о надежда как фундаментальной
культурной ценности.
В тесной связи с ценностями веры и любви надежда
наделяется в христианстве безусловно позитивным характером
как в смысле эмоциональной привлекательности, так и в плане
ценностной легитимности. Ценность надежды связана с
приданием будущему черт идеальности, поскольку грядущее
божественное владычество на земле не только преодолевает зло
и несправедливость прошлого и настоящего, но и придает смысл
страданиям, претерпеваемым ради будущего в посюсторонней
жизни. Будущее – благо, а не зло, потому что в нем – не смерть,
а воскресение. При этом представление о «Царстве Божьем» на
земле и телесном воскресении сложно пересекается с идеей
райского блаженства в мире потустороннем, в чем проявляется
127
таинственность объекта надежды как ее важнейшая черта,
связанная с представлениями о чуде и божественном даре.
Надеждой человек устремлен к чуду, к изменению порядка
природы, ибо именно в нем он может достигнуть реализации
своего самого амбициозного желания – преодоления
ограниченности во времени, бессмертия. Но поскольку чудо
выходит за пределы человеческих опыта и логики, объект
надежды всегда скрыт от человеческого познания: «надежда же,
когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и
надеяться?» (Рим. 8: 24). Будущее предстает еще более
таинственным в свете христианской идеи божественного дара,
превышении награды за праведность. Лишь своими делами
человек немощен достичь спасения, но, приобщаясь своей верой
божественной любви, он обретает награду сверх его заслуг и
ожиданий. Идея чудесного дара божественной любви оставляет
человеку надежду, даже если он в своей жизни не следует всем
божественным предписаниям, но искренне верит и надеется.
Христианское представление о надежде стало основой для
всех ее последующих трансформаций в европейской истории.
Первоначальные смещения в трактовке надежды были связаны с
конкретизацией
объекта
надежды,
секуляризацией
и
индивидуализацией надежды. Конкретизация представлений о
будущем – процесс, характеризующий последующую историю
религиозной мысли христианства и иудаизма. Образы
грядущего благого мира становятся все более определенными,
иногда даже приобретая чрезвычайно чувственный вид. Ярким
примером этой тенденции предстает технология подготовки
фидаинов, введенная Ибн Саббахом, в рамках которой
искусственно воссоздавались представления о райском
воздаянии мученикам веры. В целом чувственность
мусульманского образа райского блаженства выступала одной
из важных причин быстрого распространения ислама. В
христианстве позднего Средневековья и Возрождения такая
чувственность характеризует упование на возмездие грешникам
за зло, что проявилось в разнообразных образах ада и
чистилища.
Приобретение
объектом
надежды
все
более
определенного характера постепенно начало накладываться на
128
секуляризацию, в рамках чего сформировалась утопическая
традиция, представлявшая достижение совершенного состояния
общества продуктом человеческой деятельности. При этом
представление, что путь к идеалу будущего лежит через
совершенствование разума, способствовало исключению из
надежды всего таинственного и неуловимого. Такая редукция к
рассудочному порядку, по выражению Э. Левинаса, вызывает
«короткое замыкание» в сознании, приводящее к «ночи мечты»
[7, 324]. Тем самым мечта не воплощает многих важных сторон
надежды, вытесняемых из сферы «естественного света» разума,
причем даже из религии, искусства и повседневности, поскольку
они легитимируются в новоевропейской культуре как раз через
рационализацию. Утопическая традиция, формируясь в
рационализированном искусстве, в отличие от подобных
платоновских проектов, направлена не на идеальное
воспроизведение прошлого, а на реальное формирование
принципиально
нового
общества.
Позитивный
образ
конкретного будущего, создаваемого человеком, с ускорением
научно-технического прогресса стал определять все сферы
культуры от политики (социализм, коммунизм, национализм и
пр.) до искусства (футуризм, конструктивизм, социалистический
реализм и т.д.), превратившись в важнейшую движущую силу
социального развития. Во многом благодаря этому начала
формироваться новая тенденция – индивидуализация надежды.
Индивидуализм, сформировавшийся на основе идеи
Реформации о прямом, не опосредованном другими (в т.ч.
церковью) контакте человека с Богом, способствовал
укоренению представления, что надежда у каждого – своя,
поскольку она связана с неповторимостью его личности и
жизни. Индивидуальная надежда обретает смысл через связь со
свободой личности, поскольку каждый вправе добиваться своей
мечты, если она не препятствует свободе другого делать то же.
На этой идее возникла либеральная утопия – образ идеального
государства, общий интерес в котором создается спонтанным
соответствием частных, а рациональный эгоизм выливается в
альтруизм. Поскольку такая идея была принята в качестве
основы идеологии Соединенных Штатов Америки, она
приобрела черты «американской мечты», мечты о том, что
129
именно в этой стране можно реализовать свои мечты тем, кто по
разным причинам не смог сделать это в других странах. «Новый
свет», и до того слывший предметом надежд многих выходцев
из «Старого света», формально закрепил свой статус
универсального средоточия мечтаний, что и предопределило его
дальнейшую
судьбу.
Индивидуальная
надежда,
став
общественным идеалом, постепенно стала поглощать все прочие
социальные утопии как частные случаи или переигрывать их в
политическом противостоянии. Надежда как сугубо личное
дело, субъективное как на уровне акта, так и на уровне
содержания, стала восприниматься как основная норма для
всякого человека и фундаментальная ценность для всего
сообщества. Важная для самосознания и социализации
личности, индивидуальная мечта задает место всем прочим
ценностям как для конкретного человека, так и для сообщества в
целом, подчиняясь по значению лишь свободе.
Конкретизация, секуляризация и индивидуализация,
определившие статус надежды в классической и модерной
культурах, способствовали формированию новой линии
смещений, определяющих современное представление о мечте –
эстетизации, технизации и отчуждению мечты. Эстетизм,
проявлявшийся в отношении надежды и ранее, с развитием
искусства выливается в нарастающий разрыв мечты и
реальности. В эстетическом смысле надежда оказывается
зависимой от воображения как новой «универсальной
метафизической ценности» [6, 623]. Эстетизация мечты
маркирует ее как чисто художественный феномен вплоть до
идеи, что всякая реализация мечты – ее утрата. На первый план
вновь выходит компенсаторная функция надежды, но в
парадоксальной форме, поскольку
возмещение травм
реальности происходит за счет порождения новых. Суперцелью
бегства от реального мира в мир фантазии является
абсолютизация последнего, что впоследствии сыграет важную
роль в складывании идеи виртуальной реальности. В
романтизме и авангардизме надежда ценна именно в том, что
она порывает связь человека с реальным миром, уводя его в
глубины собственных переживаний. Особенно под влиянием
индивидуализма мечта становится выражением лишь
130
субъективного мира личности, а потому она постепенно
вытесняется из философии и науки. Кантовская попытка
реабилитации надежды на том основании, что она фундирует
собой мораль и религию, поскольку «приводит в конце концов к
заключению, что нечто (определяющее конечную возможную
цель) существует, потому что чему-то надлежит произойти» [5,
793] теряется в осуждении беспочвенных надежд и призрачных
мечтаний. На этом фоне особое звучание эстетизации мечты
придает ее технизация.
В свете научно-технической революции мечта стала
основным элементом технологий развлечения, продуктом
различных «фабрик грез» и массового потребления. В условиях
культуриндустрии мечты производятся как безличные штампы,
которым свойственны примитивный гедонизм и эффективная
манипулятивность.
Такая
технизация
способствовала
постепенному
отмиранию
традиционных
способов
конституирования будущего, заменяя их компетентностью в
потреблении
серийных
образов.
Предельно
четко
конкретизированная мечта с утерянной связью с реальным стала
все более восприниматься как скучный и скудный образец в
противовес захватывающей и многообразной картине
человеческих несовершенств. В поиске инноваций в социальном
устройстве и эстетике искусство все чаще стало предлагать
мечты о беззаконном и безобразном, придавая надежде все
более негативный образ. На этом фоне интеллектуалы в попытке
удержания
своей
элитарности
по
отношению
к
разрастающемуся универсуму масс-культуры все чаще стали
придерживаться позиции радикального ниспровержения
надежды. Этому способствовал и кризис утопии.
Развитие техники позволило реализовать различные
проекты социального устройства, однако, вместо обещанного
совершенного общества такая реализация привела к пугающим
последствиям, в результате чего господство утопий сменилось
демократией антиутопий. Чем более техника трансформировала
представления о будущем, тем более бесчеловечным
представляло оно перед человеком. В определенный момент
мечты о росте духовности, гуманизации и моральности в
грядущем обществе сменились осознанием, что этими мечтами
131
нужно расплатиться для входа в будущее. Такое недоверие к
будущему постепенно стало приводить к «недостатку
утопических идей, вокруг которых можно организовать
сопоставляемые картины предполагаемого будущего» [11, 382],
а также к формированию идеологии «конца истории».
Антиутопические же идеи в их разнообразных вариациях
оставляют единственную возможность надежды – мечту на
сохранение настоящего или воспроизведение минувшего.
Надежда, что будущие поколения будут жить лучше,
постепенно ушла в прошлое, заменяясь мечтой о повторении
этого самого прошлого на фоне эсхатологических ожиданий
экологического кризиса, восстания машин и ядерной войны. В
условиях, когда «людей неотступно преследует мысль о том, что
конец света возможен, и эта угроза живет рядом с нами; мы,
люди, сможем увидеть ее воплощенной» (Мунье, 442), чудом
предстает не финал времен, а их продолжение.
Низложение
идеала
общественного
будущего
первоначально привело к еще большему распространению идеи
индивидуальной мечты, но по мере все большей технизации
повседневной жизни кризис постепенно стал сказываться и на
ней. Первоначально будучи инструментом удовлетворения
человеческих нужд, постепенно техника становится их
генератором, и технизация в конечном счете оборачивается
дегуманизацией также и личности, порождая у человека даже
мечту о смене своей природы, перерождении в кибернетическое
устройство. Но и помимо этого радикального случая человек
теряет себя в особой психической ситуации тотального
удовлетворения. Мечта истощается отнюдь не потому, что
могущество техники превосходит ограниченность человеческой
фантазии. Это происходит потому, что мечта базируется на
принципе реальности, и его ниспровержение не оставляет
либидозного
основания
мечтать.
Непосредственное
удовлетворение желания снимает всякую нужду в его осознании
и надежде на его исполнение. Недостижимость также делает
мечту несущественной и в конечном счете приводит к отказу от
нее. Для мечты важна трудность ее реализации не менее, чем ее
принципиальная доступность. Будучи легко удовлетворимым,
желание
осознается
как
конкретная
цель,
будучи
132
неудовлетворимым – как бесплодная греза. Прагматизация
фантазии столь же негативна, как и эстетизация: мечта исчезает.
Умножая непосредственные удовольствия и переживания
несбыточных надежд в условиях футуршока, человек
отказывается ожидания любого будущего, кроме повторения
настоящего. При этом поскольку «мечте о том, чтобы быть
независимыми хозяевами собственных жизней, пришел конец,
когда мы начали сознавать, что стали винтиками
бюрокартической машины и нашими мыслями, чувствами и
вкусами
манипулируют
правительство,
индустрия
и
находящиеся под их контролем средства массовой информации»
[13, 211] человек приходит к окончательной дезиндивидуации.
Парадоксальность ситуации состоит в том, что мы более не
верим в утопию благого общества, потому что мы слишком
индивидуалистичны, но при этом не доверяем собственным
мечтам, потому что лишены индивидуальности. Не полагаясь ни
на себя, ни на других, современный человек окончательно
отказывается от надежды.
Отчуждение надежды как культурной ценности, ставшее
итогом этих процессов, означает, что человек перестает
воспринимать ее как сущностно важную для себя и связанную
со своей реальной жизнью. Отказ от надежды дополняет потерю
себя потерей возможности себя. Подчиняя продуктивную
фантазию репродуктивной, пользуясь чужими мечтами с
надеждой стать другим, сознавая себя как композицию цитат и
ссылок на опыт других, я, в конечном счете, оказываюсь
неспособен различить себя от другого. Речь тут – не об особой
форме интерсубъективности, и даже не о полифонии, но о
шизофренической
игре
расщепленных
поверхностей,
фрагментированных образов. Потому современному человеку
«необходима не ‘личность’ другого, а именно пространство как
возможность диалектики желания, нечаянности наслаждения»
[1, 463], а потому ему не нужна и собственная личность.
Удовольствие от столкновения и расщепления знаков, образов и
программ в тотальной эхокамере, тюрьме грез, замещает собой
всякую надежду достижения реальности. Надежда, ранее
выступавшая
«как
передовая
сила,
противостоящая
манипулируемому страху и низведению до идеологически
133
употребимого страхового общества» [3, 360 – 361] уступает
место тотальному нигилизму, цинизму и апатии. «Современный
цинизм подает себя как то состояние сознания, которое
наступает после наивных идеологий и их Просвещения» [10,
29], а потому он ниспровергает не только предшествующие
ценности, но и надежду на обретение новых.
Тем не менее, в новых медиа данная ситуация не столь
однозначна. Виртуальная реальность стала идеальным
пространством замещения действительного мира и личности,
настоящей
универсальной
семиосферой.
Аватар
как
персональная представленность в ней воплощает в себе
индивидуальную мечту, но лишь эстетизированную, мечту без
надежды. Но в большей мере он выражает все же не личность, а
предоставленную ей позицию в цифровой среде. А потому он –
проявление, истощающее сущность; личина, устраняющая
личность.
Если
рассматривать
мечты
как
«наши
психологические яйца, личинки или индивиды» [4, 304], то в
аватаре они прорастают наилучшим образом – но лишь за счет
абсорбции
материнского
организма.
Случайность
и
изменчивость аватара универсализирует шизофренический опыт
как пространство совмещения распадающихся систем значений
и спонтанных новых их комбинаций. Это значит, что аватар в
равной мере воплощает в себе чужие мечты, принятые мною за
свои. Поскольку я оказываюсь неспособен мечтать, я произвожу
мечту
как
ризоматическое
совмещение
фрагментов
предшествующей истории культуры, тем самым вливаясь в
бесконечную игру виртуальности, поглощающей всякую
индивидуальность (в т.ч. за счет обмена аватарами), ситуацию и
вообще всякую определенность. Коллекционирование в
произвольных таксонах – процесс потенциально бесконечный,
что создает иллюзию пребывания в вечности, что было бы
верным, если бы было возможным полностью перерасти в
аватар. Но поскольку здесь имеет место не перерастание, а
замещение, то речь идет о симулякре, в рамках которого
несбыточность будущего просто декларируется.
В определенном смысле это способствует ренессансу
мифологического сознания, связанному с инверсией надежды,
переориентацией с будущего на прошлое и параллельной
134
«отменой времени». В отличие от мифологии архаических и
древних культур, правда, современный виртуальный синкретизм
универсален как раз за счет отказа от референции, агрегация
различных
культурных
значений
в
единый
поток
осуществляется прежде всего за счет отказа от предположения о
их реальной значимости. Это задает возможность бесконечного
варьирования
вне
какой-либо
общей
структуры,
обеспечивающей единый смысл. Мечта в этой тотальной
информационной среде становится частной чертой случайного
аватара, а поскольку всякий аватар относителен, то
придерживаться какой-то определенной надежды имеет смысл,
только если такая предвзятость предписывается конкретным
позиционированием аватара. Напротив, в динамике принятия
несравнимых аватаров содержится возможность объемного
проецирования себя в виртуальность, а потому она предстает
приоритетной по отношению к приверженности конкретному
образу. По ту сторону личности имеет смысл придерживаться
большого числа аватаров так же, как и по ту сторону надежды –
агрегировать как можно более разных мечтаний. В этом
монтаже я все же сохраняю надежду на смысл, который
утаивается от меня, но все же придается общей матрицей
событий, которая всегда остается для меня отсутствующей
структурой. Подобно тому, как во всяком цинике есть надежда
на правоту цинизма, в каждом аватаре все же сохраняется след
мечты, его породившей, а значит и возможность реактулизации
собственной личности. Это – слабая надежда, но, возможно,
именно она удерживает нас живыми, поскольку «когда умирает
надежда, то жизнь человека, по сути дела, подходит к концу»
[12, 27].
В этой ситуации существуют три возможности
дальнейшего позиционирования надежды. С одной стороны,
возможна реактуализация одной из прежних ее программ в
новом контексте, с другой – существует вероятность, что
современная конфигурация мечты окажется столь же
жизнеспособной, как прежние, и, наконец, допустимо ожидать
формирование на ее основе принципиально иного образа
надежды. История культуры представляет собой сложное
эволюционное
хитросплетение,
в
котором
постоянно
135
задействуются ветви, казалось бы, обреченные на отмирание.
Такое обновление прежних программ, задавая смысл
культурной традиции, зачастую создает мощный потенциал для
инноваций. В этом смысле черты кризиса современной
духовной ситуации могут указывать как раз на начало такого
обновления. Вторая возможность, позитивный смысл
современной минимизации надежды, задействуется, если верно,
что надежда была переоценена в европейской истории и такая
переоценка исчерпала себя. Существует вероятность того, что
кризис социальной утопии и индивидуальной мечты, рост
неопределенности и виртуализация надежды возвращают ее на
подлинное место, утерянное в результате стимулирования
амбиций. И, наконец, возможно, что прямо сейчас складывается
новый образ надежды, связанный, например, с виртуальной
эволюцией, по отношению к которой человек значителен, по
крайней мере, как ее генератор. Допустимо предполагать, что
рост технологий позволит аватару стать действительным
проявлением субъективности, поскольку он уже сегодня
позволяет раскрываться людям с ограниченными физическими
возможностями. Конечно, виртуальное пространство «также
раскрывает возможность для того, кто манипулирует с
машинерией, которая запускает киберпространство, буквально
украсть наше собственное (виртуальное) тело, лишая нас
контроля над ним, так что мы более не относимся к своему телу,
как к ‘своему’» [14, 261], но при дальнейшей трансформации
технологий эта проблема теоретически разрешаема. А
поскольку увеличение мобильности и интерактивность
сокращает зазор между виртуальным и реальным, то
перспективой оказывается снятие этих антитез в новом синтезе,
для которого уже не будет существенной мечта о «победе самой
реальности над символом» [2, 215]). Вероятно, что все эти
возможности окажутся пустыми, но в самой этой
неопрделенности нового аватара мечты содержится мощный
потенциал надежды.
Библиографический список
1. Барт К. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М.,
1989.
136
2. Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской
автобиографии). – М., 1991.
3. Блох Э. Тюбингенское введение в философию. –
Екатеринбург, 1997.
4. Делез Ж. Различие и повторение. – СПб., 1998.
5. Кант И. Критика чистого разума. – Мн., 1998.
6. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. – М., 1998.
7. Левинас Э. Избренное. Тотальность и бесконечное. – М.СПб., 2000.
8. Мунье Э. Манифест персонализма. – М., 1999.
9. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.1. – М., 1997.
10. Слотердайк
П.
Критика
цинического
разума.
– Екатеринбург, М., 2009.
11. Тоффлер Э. Футуршок. – СПб., 1997.
12. Фромм Э. Революция надежды. – СПб., 1999.
13. Фромм Э. Человек для себя. Иметь или быть? – Минск,
1997.
14. Žižek S. The Matrix: Or, The Two Sides of Perversion // The
Matrix and Philosophy: welcome to the Desert of the Real. –
Chicago and La Salle, Illinois, 2002. - Р. 240 - 266.
137
А.В. Мельник
(Саратов, Россия)
КРИТИКА «РЕПРЕССИВНОЙ» ТЕХНИКИ
(ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА)
Социальная критика феномена техники, проводимая
некоторыми
представителями
Франкфуртской
школы
(Т. Адорно, Г. Маркузе, Ю. Хабермас), направлена на выработку
представления о «нерепрессивной технике», то есть такой
технике, которая не ограничивает свободу и возможности
человека, но, напротив, расширяет свободу действий и
открывает новые возможности для самореализации человека.
Гуманистическая интенция в исследовании технической
проблематики у Т. Адорно проявляется в том, что техника не
противопоставляется духовной культуре. Противопоставление
техники и духовной культуры принадлежит к ложному
сознанию, которое происходит от «незнания обществом своей
собственной сущности» [1, 367]. По мнению Т. Адорно,
техническая сфера и сфера духовной культуры настолько
взаимосвязаны, что одна сфера проникает в другую и наоборот.
«Все духовное имеет технические элементы…» [1, 367]. И
вместе с этим техника, являясь продуктом деятельности
человеческого духа, включает в себя духовное. Результатом
этого утверждения становится признание непротиворечивости
техники и гуманизма.
С гуманистической точки зрения все положительные и
отрицательные последствия применения техники в конечном
счете зависят не от самой техники, и даже не от техников, но от
того, как использует технику общество. Это использование
касается не «доброй» или «злой» воли, но зависит от
объективных структур общества в целом. Общество, основанное
на человеческих ценностях, способствует тому, что техника
здесь становится гуманной техникой, развивающей человека. «В
обществе,
устроенном
соответственно
человеческому
достоинству, техника не только была бы освобождающим
фактором, но и обрела бы сама себя» [1, 370].
138
Согласно Т. Адорно, все технические задачи так или
иначе касаются общества. Более того, эти задачи первоначально
возникают в виде заказов от общества и ограничиваются его
требованиями. Например, технические решения, как правило,
реализуются с учетом определенных финансовых и временных
рамок, задаваемых заказчиком, то есть обществом. Таким
образом, техника есть производная от общества. Однако
несмотря на это, сама техническая сфера имеет свои внутренние
законы, основанные всецело на действии рацио. И технический
прогресс в этом плане есть не что иное, как прогрессирующая
рационализация социальной реальности. Обладая определенной
степенью автономии от общества, техническая сфера все же
зависима от тех закономерностей, по которым развивается
общество: «…технологическая необходимость, какой бы
строгой она ни была, всегда в то же время представляет собой
способ проявления общественной необходимости, например,
таким образом, каким лейбницевская монада «репрезентирует»
целое» [1, 367]. Но техника как производная от общества в
конечном счете не есть проявление ни основополагающей
общественной сущности, ни человечности, но есть только
форма
организации
человеческого
труда.
Причины
антигуманных тенденций применения техники следует искать
не в ней самой, а в обществе, производной которого она
является.
Для Г. Маркузе техника есть форма проявления научной
рациональности, обеспечивающей прогресс цивилизации,
которая определяет господство над природой. «Власть над
природой» и цивилизация - тождественны. Наука усматривает в
природе как в объекте универсального манипулирования
«проект бесконечной функционирующей материи (matter-infunction), т.е. всего лишь материал для теории и практики» [2,
431]. В качестве такого материала природа встраивается в
«технологический универсум» цивилизации. Технология в этом
универсуме «…превращает человека и природу в легко
заменяемые объекты организации» [2, 431].
«Технологический
универсум»
как
развитое
индустриальное общество представляет собой, прежде всего,
«политический
универсум»,
имеющий
своей
целью
139
преобразовать и организовать природный материал для
господства. Все элементы материальной и интеллектуальной
культуры в технологическом обществе, объединяясь, образуют
систему, которая исключает любые альтернативы развития, но
допускает
«…присущий
этой
системе
потенциал
производительности и роста, стабилизирует общество и
удерживает технический прогресс в рамках господства» [2, 262].
В
этом
технологическом
обществе
технологическая
рациональность становится политической рациональностью.
Техника здесь выступает как стратегия господства.
В развитом индустриальном обществе техносфера
функционирует не как сумма единичных инструментов,
отделенных от своих социальных и политических коннотаций,
но как система, встроенная в социальное и политическое
измерение общества, изначально определяющая свой продукт и
операции по ее обслуживанию и расширению. Технология
служит установлению более эффективных и «приятных» форм
социального контроля и социального объединения.
Г.
Маркузе
не
придерживается
концепции
«нейтральности» технологии. Уже изначально в самой технике,
в ее структуре и понятии заложена стратегия господства,
поскольку
техника
и
технология
есть
проявления
технологического общества, которое есть, прежде всего,
система господства. Истоком технологического господства
выступает политическая власть, которая делает технику
инструментом своего политического манипулирования. Однако
техническая оснащенность развитого индустриального общества
потенциально содержит в себе начала человеческой свободы.
Современное технологическое общество вступило на
такую стадию развития, когда возникает насущная потребность
в выработке понятий, определяющих особенности современной
ситуации.
Традиционные
понятия
об
экономических,
политических и интеллектуальных правах и свободах
оказываются ограниченными, не соответствующими реалиям
современной ситуации. Возможности современного общества
таковы, что требуют пересмотреть не только традиционные
понятия о правах и свободах, но и способы их реализации. Для
этого, в некотором смысле, надо отказаться от традиционных
140
экономических, политических и интеллектуальных способов
реализации прав и свобод. Например, современный способ
реализации политической свободы состоит в освобождении
«индивидов от политики, которую они не могут реально
контролировать» [2, 267].
Новые возможности, которые возникают в современном
технологическом обществе, потенциально заключают в себе не
только «ростки спасительного», но и предпосылки еще большей
несвободы. «Чем более рациональным, продуктивным,
технически оснащенным и тотальным становится управление
обществом, тем труднее представить себе средства и способы,
посредством которых индивиды могли бы сокрушить свое
рабство и достичь собственного освобождения» [2, 270].
Для
Ю.
Хабермаса
техника
есть
«научно
рационализированное
распоряжение
опредмеченными
процессами» [3, 128]. Теоретическим основанием техники
является опытное научное знание, которое проникает в
социальный жизненный мир исключительно путем его
технического использования, которое в свою очередь приводит
к «расширению нашего (современного общества – А.М.)
технического могущества» [3, 120]. Другими словами, свою
социальную значимость наука обретает опосредованным путем,
через технический прогресс. Современная эмпирическая наука
через технику организует в соответствии со своими правилами
не только производство, но и общество. Опытная наука
проникает в социальный жизненный мир через технические
распоряжения. Они ориентирует человека в его действиях, но не
освобождают от действий. Проблему господства технических
распоряжений в современном технологическом обществе Ю.
Хабермас обостряет в вопросе: «Как власть технического
распоряжения может быть возвращена в сферу консенсуса
действующих и договаривающихся друг с другом граждан?» [3,
128].
Для решения этой проблемы необходимо «начать
политически действенную дискуссию, которая рационально
соединит общественный потенциал технических знаний и
умений с нашими практическим знанием и волей» [3, 134]. Эта
дискуссия
позволит
прояснить
отношение
субъектов
141
политического действия к технически возможному и технически
осуществимому «через определяемое традицией самопонимание
их интересов» [3, 134].
Таким образом, в свете по-новому интерпретированных
потребностей субъекты политического действия способны
делать суждения о том, в каком направлении и в какой мере для
общества желательно в будущем развитие технического знания.
Политическая проблематика при анализе науки и техники
актуализируется в связи с их особой ролью, которую они играют
в процессе прогрессирующей рационализации современного
общества, связанной, в свою очередь, с институционализацией
научного и технического прогресса. Наука и техника, все более
проникая в институциональные структуры общества, вызывают
изменения традиционных социальных институтов, при этом
возникает вероятность стирания традиционной легитимности.
Такая ситуация есть следствие рационализации общества, в
которой наука и техника являются ее агентами. Они получают
возможность легитимации, действуя через производственные
силы, рост которых приводит к существенным историческим
изменениям. «Институционализированный научно-техническим
прогрессом рост производительных сил взорвал все
исторические пропорции» [4, 53].
Производственные отношения, соответствуя потенциалу
производственных
сил,
репрезентируют
себя
как
технически
необходимая
организационная
форма
рационализированного общества [4, 54]. Сама рациональность
становится
апологетическим
началом,
определяющим
производственные отношения в качестве функционально
легитимных институциональных рамок в социуме.
В связи с современным научно-техническим прогрессом
производственные силы выходят на новый уровень связи с
производственными отношениями, что ведет к изменению
специфики бытия последних. Речь идет о том, что в настоящее
время производственные отношения больше не служат основой
критики признанных легитимаций для «политического
просвещения», но сами оказываются основаниями легитимаций.
И это есть новое историческое состояние производственных
отношений, которое стало возможно, в конечном счете, из-за
142
широкого распространения в обществе особого типа
рациональности, а именно целерациональности, воплощением
которой и являются современные наука и техника.
Рациональность науки и техники имманентно уже является
рациональностью распоряжения, рациональностью господства.
И проблема состоит в том, что такая рациональность, выступая
в качестве формы тотального политического господства, имеет
все же свои ограничения, а именно: это есть рамки технического
распоряжения. Но поскольку целерациональность претендует на
то, чтобы определять не только стратегии развития общества, но
собственно сами общественные интересы, то возникает угроза
свободному,
основанному
на
культурных
ценностях
конструированию социальной реальности.
Разумное управление социальными процессами, в
которых происходит взаимное проникновение технического
прогресса и жизненных практик, возможно на путях
объединения политической воли и сознания с умением
использовать технические знания на благо устойчивого
развития современного общества. При этом особое место
отводится всеобщей и свободной от какого бы то ни было
господства дискуссии, поскольку распространение технически
применимого знания не заменяет собой способность рефлексии.
Библиографический список
1. Адорно Т. О технике и гуманизме // Философия техники
в ФРГ. Сб. статей. - М.: Прогресс, 1989. - С. 367.
2. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек:
Исследование идеологии развитого индустриального
общества. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 431.
3. Хабермас Ю. Технический прогресс и социальный
жизненный мир // Техника и наука как «идеология». М.: Праксис, 2007. - С. 128.
4. Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология» //
Техника и наука как «идеология». - М.: «Праксис», 2007.
- С. 53.
143
А.Б. Невелев
(Челябинск, Россия)
ТЕХНИКА, СИМВОЛ И ЗНАК В ПРЕДМЕТНОЭНЕРГИЙНОМ БЫТИИ ЧЕЛОВЕКА
Человек – принципиально предметное существо. В самом
звучании и написании слова «предмет» можно усмотреть «пред»
- перед и «мет» - мету. В целом – «перед метой». Предметный
мир, сфера человеческого бытия – мир размеченный культурой
как систематически воспроизводимой (культивируемой)
формой. Сама борьба с предметностью человеческого бытия, с
его «объективациями», например у Н.А. Бердяева, проходит в
рамках словесной разметки. Непредметность чего бы то ни было
это все та же предметная разметка, только осуществленная с
помощью «безотносительного не» (Гегель). С помощью меты
нечто начинает существовать для человека, а человек может
себя рассматривать существующим для этого нечто.
Пред - стоящее, находящееся перед метой – отмеченное,
замеченное, размечаемое. Сама мета – отмечающее,
замечающее, размечающее. Таким образом, предметность бытия
человека фиксирует два полюса: размечаемое и размечающее.
Это относится как к сфере материального бытия человека, так и
к сфере его идеального бытия. Обе сферы предметны.
Как бы ни было «заземлено» материальное бытие, человек
дистанцирован в нем орудийно, технически с помощью «второй
природы»: орудий труда, инструментов, машин, жилища, дорог
и т.д. Как бы ни было одухотворено идеальное бытие, человек
удерживает его и укореняется в нем с помощью предельно
истонченной, но имеющей материальный элемент формы,
«исчезающей предметности» (К. Ясперс) – например, слова.
Конечно, отмеченные предметные слои человеческого бытия,
назовем их предметности, весьма различны, но их предметная
суть остается принципиально одной и той же, они имеют
полюса размечаемого и размечающего.
Бытие человека (его личность, Я) – это «бытие-между»
ними. Оно – единство этих противоположностей и не может не
быть результатом их сочетания. Предметное ядро персональной
144
идентичности человека определяется размечающим и
размечаемым
в
их
единстве.
Трансформация
меты
(размечающего) вовлекает в отношение разметки другие
аспекты размечаемой реальности. Соответственно, каждый шаг
трансформации дает другую предметную форму идентичности
Я, личности. Изменяется
предметное самоистолкование
личности.
Трансформация
предметного
ядра
персональной
идентичности
может
осуществляться,
так
сказать,
горизонтально и вертикально. Горизонтальная трансформация, в
рамках одного предметного слоя не затрагивает его качество.
Скажем, все изменения в рамках материального бытия человека
обеспечивают
производство
и
воспроизводство
его
материально-телесной жизни. Они могут быть бесконечно
разнообразны, но оставаться различными формами только
одного предметного уровня, слоя.
Это, на наш взгляд, позволяет, выделив единое основание,
объединить указанные различные формы. Методологически
опираясь на культуроцентристский подход, трактуя культуру в
целом как размечающую бытие человека форму, как мега–мету,
можно различить в массиве всей культуры четыре группы форм
в качестве объективных средств разметки бытия человека.
Каждая из этих групп размечает бытие человека принципиально
особым образом и соответственно определяет предметное ядро
его персональной идентичности. Назовем их группой орудий
(орудия, техника), группой символов (символы), группой знаков
(знаки), группой предельных знаков (универсалий).
Орудия, являясь метой, делают предметным материальное
бытие человека, обеспечивают производство и воспроизводство
его материальной жизни. Не используемое в данный момент
орудие превращается в символ своей функции, отсылает
сознание человека к тому, на что оно может быть направлено, к
образу реального использования. Поэтому символическое бытие
в данном случае может быть определено как чувственносверхчувственное, материально-идеальное. В наличии «грубо,
зримо» есть само орудие, но из-за отсутствия его реального
применения, сознание человека достраивает в воображении его
до целого, до образа применяющего отношения.
145
В данном случае мы имеем переход от непосредственно
орудийной разметки бытия к символической, образной
разметке. Такая трактовка символа может вызвать возражения.
На данной ступени обоснования заметим, что символ трактуется
нами как на пути предметного восхождения, так и на пути
предметного нисхождения. В данном случае речь о восходящей
трактовке понятия символа, на движении мысли от относящихся
сторон отношения к самому отношению как таковому. Вообще
самое логику фиксации отношения в отличие от относящихся
сторон мы кладем в основание предметного структурирования
бытия человека.
Знак утрачивает образность, «на место образа становится
слово»
(Гегель).
Соответственно,
принципиально
трансформируется предметное качество этого, знакового слоя
бытия в сравнении с орудийным слоем и символическим. В
орудийном, технизированном мире персональная идентичность
человека выполнена предметно «в красках» вещей, в
символическом – «в красках» образов, в знаковом – «в красках»,
прежде всего слов.
Техническое,
орудийное
бытие
–
это
сфера
доминирования «относящихся». Хотя само «отношение», как
акцентирование целостности чего бы то ни было, существует, но
на этом уровне оно в значительной степени скрыто за
«относящимися». По мере «стирания» (Гегель) относящихся
само отношение выходит на первый план, порой заслоняя в
сознании и сами относящиеся стороны, превращаясь в
чрезмерную абстракцию.
На наш взгляд, именно эта логика позволяет в первом
приближении представить перечисленные группы средств как
обеспечивающих иерархию предметных уровней бытия
человека. Символ отчетливее схватывает отношение, образ
поднимает человека над эмпирическим многообразием
относящихся, на место вещи становится образ. Знак, слово еще
отчетливее фиксирует отношение, отодвигая в свою очередь в
тень образ и выводя на первый план осознания само отношение
без вещественно и образно отвлекающих сознание моментов. И,
наконец, бытие как таковое осознается с опорой на универсалии
«бытие - небытие». Относящиеся в их бесконечном
146
многообразии погрузились для сознания человека в
неразличимость. На первый план вышло все связующее слово,
универсалия «есть», «небытие-бытие».
Человек и здесь предметное существо, но средство
разметки в этом случае предельно, универсально. Здесь может
случиться идентичность личности («Я») с бытием, осознание
человеком себя как топоса бытия. Старинная эллинская
мудрость гласит «Познай себя, и ты познаешь мир». Думается,
что тут фиксируется как раз отмеченная идентичность «Я» с
бытием как таковым.
Поскольку в нем погашены все предметные различия и на
первый план вышло отношение как простая связь «всего со
всем», отвлеченное от относящихся, как единство, постольку
человеку, личности ничего не остается, как осознать себя
местом бытия. Это - наряду с более конкретными предметными
идентичностями. Тем самым намечается логика нисхождения
человека, осознавшего свою идентичность с бытием как
таковым в более определенный предметный мир, к предметно
определенным идентичностям своего «Я».
В данном случае доминантой является бытие в качестве
идеализации отношения как такового, а не относящиеся стороны
в их бесконечно многообразной предметной конкретике. Это
многообразие
и
объединяется
в
предметные
слои,
резюмируемые
в
предметных
формах
персональной
идентичности: Я – телесное, Я – образное, Я – знаковое, Я –
универсально знаковое.
При логике нисхождения первые три культурно
обусловленные предметные определенности «Я» «взвешены в
эфире» универсального «Я», идентичного бытию вообще.
Соответственно, телесное, образное и знаковое бытие человека
становятся символическими, герменевтически отсылающими в
каждом своем частном проявлении к целостности бытия.
К предметному содержанию своего бытия человек
относится не нейтрально, он увлечен, «захвачен» (Н.Гартман)
им, поэтому метаморфозы предметной стороны бытия всегда
связаны с деятельной способностью человека, то есть, с его
энергией. Предметность бытия задает качество энергии, то, чем
деятельно захвачен человек, что он любит, что является его
147
ценностями и смыслом жизни. В соответствие с названными
предметными уровнями бытия, которые обусловлены
средствами культуры (техника, символы, знаки), необходимо
существует энергийная сторона бытия. Деятельная способность
(энергия захваченности человека) имеет одно качество при ее
погруженности в техническую, орудийную среду, другое – при
ее реализации в образной среде, третье – при ее развертывании в
знаковой реальности.
Все формы фетишизма демонстрируют энергию
захваченности (любви) к образному бытию, это крайняя
увлеченность теми или иными образами, поглощенность
«картинкой», к примеру, при денежном фетишизме. «Скупой
рыцарь» поглощен видениями (образами) своего финансового
могущества.
Фанатизм демонстрирует мощную энергию увлеченности
теми или иными формами знакового бытия, словесными
формулами: религиозный фанатизм, национально-этнический
фанатизм,
политический
фанатизм
и
т.д.
Сама
интенциональность сознания, его предметно определенная
захваченность является механизмом идентификации. Личность
(Я) «прислоняется» к предмету, который становится ядром
идентичности.
Предмет, задающий форму идентичности (будь то вещь,
образ, слово) несет в себе тенденцию развития к объективной
противоречивости,
которая
естественно
сопряжена
с
персональной идентичностью человека. Тождество, различие,
противоположность и противоречие это и этапы развития
предмета, и этапы развития персональной идентичности.
Изменчив, текуч предметный мир – изменчиво и предметное
ядро персональной идентичности. Это означает, что
персональная идентичность, как и мир, может находиться в
ситуации непрерывной «болтанки» (Гераклит) и спасительным
является только «Логос».
Если понимать логос как предельную универсальную
идеализацию предметной границы, фиксирующуюся только
мыслью, то идентичность человека с этой граничной мыслью
делает Я предметно нерушимым. Известно, что мир в целом в
мышлении охватывается парными категориями и это
148
обнаруживает
его
диалектическую
противоречивость.
Противоречие («А – не-А») содержит в себе три возможности
предметной персональной идентичности: идентичность с «А»,
идентичность с «не-А» и идентичность с самой границей с «не»,
«безотносительным не» (Гегель), «нетостью» (М.Хайдеггер).
Именно «нетость» как логос Гераклита, как бытие Парменида
вызревает, в конечном счете, в качестве объективного
предметного основания персональной идентичности.
Идентичность «Я» с «чистой негативностью» (Гегель), с
одной стороны, критически устраняет все предметные формы,
претендующие захватить личность, ее энергию своей
определенностью, с другой стороны, утверждает в качестве
нерушимого предметного основания само не-определенное
бытие как таковое. «Я» в данном моменте идентичности
тождественно только бытию этого «безотносительного не»,
являющегося бытием как таковым, бытием слова (логоса)
вообще.
Тем самым, предметная форма «безотносительного не»
как бытия вообще фокусирует собой энергию любви
(захваченности) человека в предельно возможной чистоте. Это
предметная идеализация любви вообще, «универсальной
энергии любви» (П. Тейяр де Шарден). Конечно, пребывание
человека в состоянии полноты любви, этого идеализированного
экстаза, не реализуемо частным образом, но оно чрезвычайно
ценно именно как переживаемое состояние человека.
Человек ценен тут для другого и для себя именно как
место Бытия, Блага, Истины и Красоты. Только переход «Я»
через фазу этой экстатической вспышки приносит в духовный
мир человека высшее согласие. В личном опыте мыслителей и
пророков такие экстатические вспышки всегда имели место,
определяя дальнейшее направление мыслей, их судьбу. Яркими
примерами являются Р. Декарт, Б. Паскаль, И. Кант, В.С.
Соловьев, Н.А. Бердяев и др.
Учитывая сказанное, сформулируем следующую гипотезу,
претендующую на схватывание закономерности. Предметная и
энергийная стороны человеческого бытия находятся между
собой в отношении обратной зависимости: чем меньше
предметная определенность бытия человека, тем больше его
149
энергийная насыщенность. Предметная определенность бытия
человека, «стремящаяся к нулю» (к небытию) в качестве
«исчезающей предметности» (К. Ясперс) приводит к мощной
фокусировке энергии любви (захваченности) и к вспышке
экстаза бытия, идентичность с которым радикально преобразует
личность, персональную идентичность человека.
Не случайно Аристотель говорит о Пармениде, что тот
философствует как бы в экстазе. Парменид действительно в
экстазе и эта энергийная вспышка подготовлена предметным
развитием мысли его учителя по Элейской школе Ксенофана.
Последний рассуждает о природе Бога и определяет его
апофатически. Это предметный выход на «нетость» бытия, на
просто крайне неопределенное слово, которое как Слово
оказывается предельно нерушимым, недвижимым, неизменным
бытием.
Крайне показательно, что философию в собственном
смысле слова Гегель начинает с элеатов. Слово у них совпадает
с Бытием. Истолковывая этот ход мысли в логике восхождения
человека по четырем предметным уровням бытия, можно
сказать, что восхождение на вершину абстракции бытия вообще
провоцирует в мыслящем человеке предельный экстаз
предметно
фокусированной
идеализированной
энергии.
Энергийность абстрагирующего движения мысли уловил Ф.
Ницше, который понимал абстракцию как «чудовищное
выдвигание» на первый план одной из сторон предмета.
«Чудовищность» как раз и заключается в мощной энергийной
насыщенности абстракции.
Обратная
зависимость
между
предметной
определенностью и энергийной насыщенностью, на наш взгляд,
может быть обоснована, в частности, известным законом логики
об обратном отношении содержания и объема понятия. Этот
закон логики абстрагируется от энергийной стороны отношения
человека к предметному миру. Акцентируя только предметную
сторону бытия, он устанавливает связь между движущимися к
абстрактности или конкретности признаками предмета и
соответственно изменяющимися количествами мыслимых в
объеме понятия предметов. Чем меньше признаков в
содержании, т.е. чем абстрактнее понятие, тем больше
150
предметов спрессовывается, сливается, концентрируется в
объеме понятия.
Человек с его любовью, захваченностью мыслимыми в
понятии предметами и их признаками здесь исключен из
рассмотрения. Если же мы привлечем к рассмотрению это
обстоятельство интенциональности, увлеченности человека
предметным миром, то предметные трансформации мысли о
предмете предстанут как концентрация или рассеивание его
энергии захваченности миром. Вбирание в итоговый признак
всех
предметных
определенностей
(признаков),
при
абстрагирующе - концентрирующем восхождении «Я» к
предельной мысли означает, что «Я» идентифицируется с
вобранным в себя предметно противоречивым хаотизирующим
миром и удерживает свое бытие только с помощью предельной
граничной абстракции «безотносительного не», «нетости».
Чтобы «быть» во что бы то ни стало, человек отрицающе
противостоит любым попыткам предметной дестабилизации
бытия. Своеобразие этого результирующего слова в том, что оно
фиксирует границу, которая и принадлежит граничащим
противоречащим сторонам, и не принадлежит им.
Мы вели речь об энергийном жизненном эффекте
культурно обусловленной предметной концентрации мысли,
т.е., об экстатическом эффекте мышления с помощью
универсалий. Классическим примером такого воздействия
философской мысли является экстатическое воодушевление
Декарта, к которому он пришел в результате методического
сомнения, сводящего на «нет» любую предметную
определенность, претендующую стать основой математики,
науки вообще. Известен вывод: усомниться нельзя только в
самом факте сомнения. «Мыслю - существую». Заметим, что это
и
есть
фиксация
утверждающей
(бытийной)
роли
«безотносительного не». Тайна экстаза бытия здесь кроется в
экстатическом открытии своего собственного бытия человеком,
в переживании идентичности «Я» с миром. Человек здесь –
место Любви, Бытия, Мира, Блага, Духа. Надо ли говорить, что
мы имеем дело тут с предельным одухотворенным
наслаждением. И это наслаждение жизнеутверждающее.
Гипотеза закономерности обратного отношения предметной и
151
энергийной сторон бытия человека позволяет представить это
бытие в качестве своеобразного герменевтического круга. В нем
предметное ядро персональной идентичности человека
переживает
метаморфозы
орудийно-технического,
символического, знакового и универсального бытия, а
энергийность движется от предельной связанности телесночувственным
бытием
к
«сбрасыванию»
предметной
определенности и экстазу бытия вообще. Тем самым, мы
получаем концептуальное основание исследования тенденций
развития персональной идентичности человека в современном
информационном
обществе.
Преобладание
знаковосимволического уровня бытия, которым захвачен современный
человек, требует корректировки, поскольку все предметные
уровни бытия человека важны и нужны. Один предметный
уровень не может заменить другой.
Библиографический список
1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики // Сочинения. Т.3. - М.:
Мысль, 1972.
2. Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл
и назначение истории: Пер. с нем. - М.: Политиздат,
1991.
3. Гартман Н. Познание в свете онтологии // Западная
философия: итоги тысячелетия. - Екатеринбург: Изд-во
Деловая книга; Бишкек: Изд-во Одиссей , 1997.
4. Хайдеггер М. Бытие и время. Пер. с нем. - М.: Ad
Marginem, 1997.
5. Тейяр де Шарден П. Феномен человека / Пер. с франц. М.: Наука, 1987.
152
К.Н. Обухов
(Ижевск, Россия)
МОДЕЛИ КОНСТРУИРОВАНИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ В
СЕТЕВЫХ СТРУКТУРАХ КОММУНИКАЦИИ
Конструирование идентичности индивида напрямую
связано с практиками его взаимодействия с социальным
окружением, которые закрепляются в опыте. Соответственно,
для выявления механизмов конструирования идентичности
необходимо
обращаться
к
«уникальному
опыту»
взаимодействия индивида, оформляемого в процессе усвоения
дискурсивных практик. Дискурсивные практики проявляют
себя в результате «говорения» и «проговаривания» своей
позиции в тех или иных языковых конструктах индивидом.
Учитывая множественность проявлений идентичности и
интенсивность включения индивида в различные дискурсивные
практики, необходимо использовать качественные методики
социологического исследования для адекватного «схватывания»
основных характеристик процессов идентификации [1, 139].
В ходе теоретического анализа, были выявлены основные
элементы эмпирического исследования при определении
механизмов конструирования идентичности в сетевых
структурах коммуникации. Массовый опрос среди студентов
Удмуртского государственного университета показал, что около
27% респондентов интенсивно включены в практики сетевой
коммуникации на основе соответствующих
Интернетсервисов [3, 141]. Именно представители этой группы
выступают объектом исследования в ходе проведения серии
глубинных интервью. Основным признаком группы является
интенсивное обращение к Интернет-технологии, а именно к
«сетевым» и «коммуникационным» ее сервисам. В результате
проведенного опроса не было выявлено различий по половому
составу и направлению обучения интенсивных пользователей от
выборочной совокупности, следовательно, основным критерием
отбора информантов для проведения серии интервью служит
интенсивность обращения к «сетевым» ресурсам Интернет.
Общее число респондентов, прошедших интервьюирование,
153
составило 28 человек. Данного количества информантов
достаточно, для достижения цели исследования, а именно
определение моделей конструирования идентичности в сетевых
структурах коммуникации.
Среди возможных технологий проведения качественных
интервью наиболее подходящей представляется техника
полуструктурированного
интервью.
Учитывая
данные
полученные в ходе теоретического анализа и количественного
исследования [2; 3], было выделено 4 основных тематических
блока.
Первый тематический блок направлен на выявление
способов
встраивания
в
сетевые
структуры,
через
ретроспективное
обозначение
первичного
опыта
взаимодействия/знакомства
с
Интернет-технологией
и
средствами мобильной коммуникации. Этот блок предполагал
прояснение таких вопросов, как источники знания о технологии,
причины и время обращения к ней, эмоциональные ощущения
информанта, удовлетворенность от первичного обращения, тип
сервисов с которыми информант столкнулся в первую очередь.
Второй тематический блок отсылал к практике
использования конкретных интернет-сервисов, с фокусировкой
внимания на «собственно сетевых сервисах». Этот блок
предполагал выяснение причин и обстоятельств первичного
обращения к сервисам, основных причин использования в
настоящее время, круг лиц с которыми происходит или
происходило общение, тематику этого общения, его
интенсивность.
Использовался
проективный
вопрос
относительно
«отказа»
(как
вынужденного,
так
и
добровольного) от того или иного сервиса. Выяснялась
специфика использования сервисов конкретным информантом.
Третий тематический блок тесно связан со вторым, он
направлен на выяснение механизмов представления «себя» и
«других» в процессе коммуникации на основании различных
сервисов и технологий. Хотя, в задачи исследования не входило
детальное представление всего набора идентификационных
признаков информантов, отслеживался количественный и
качественный набор этих характеристик, а также механизмы их
возникновения и «представления».
154
Четвертый тематический блок носил условный характер,
его смысл заключался в прояснении степени значимости
сетевых форм коммуникации в повседневной жизни
респондента через определение тех функций и значений,
которыми наделялись Интернет-сервисы. Кроме того,
прояснялась «жизненная необходимость» включения в такой
тип
коммуникации
и
возможность
существования
«традиционного» типа взаимодействия, не опосредованного
сетевыми технологиями.
Учитывая
установки
проведения
качественного
исследования и его направление, при анализе полученных
результатов интервью, было сфокусировано внимание на
механизмах конструирования идентичности в сетевых
структурах коммуникации, через определение степени
рефлективности информантов при участии в коммуникации, а
также значимость тех связей, которые формируются на основе
этого взаимодействия. Основным материалом анализа
послужили
транскрипты
интервью,
с
примечаниями
интервьюеров о ходе интервьюирования. Относительно каждого
транскрипта производился лингвистический анализ и анализ на
логику изложения, с выделением основных сюжетных блоков в
повествовании информанта. В ходе проведения анализа
сюжетные блоки «укрупнялись» исходя из цели исследования, в
результате чего выявлялись основные типы взаимодействия в
сетевых
структурах
коммуникации
и
основные
их
характеристики. На конечном этапе анализа внимание
концентрировалось на механизмах обозначения «себя» и
«других» в этих типах взаимодействия, через артикуляционные
практики и силу этого взаимодействия.
Любая технология предполагает наличие знания по ее
применению и использованию. Доступ к использованию
технологии открывается только после усвоения этого запаса
знания. Результаты анализа интервью показали, что
специфическое знание относительно технологий приобретается
респондентами тремя основными способами: в ходе
целенаправленного обучения в учебных заведениях; в ходе
личного освоения технологии методом «проб и ошибок»; в ходе
«включения» в систему знания через друзей или родственников.
155
Целенаправленное обучение в учебном заведении носит
своеобразный
«двухуровневый»
характер:
первичное
ознакомление с технологией происходит в процессе обучения в
школе, дальнейшее овладение напрямую связано с обучением в
университете. Сами респонденты описывают свой опыт
«взаимодействия» с сетевыми технологиями в школе скорее
формально, чем содержательно: «Первый раз? …ну, это было в
школе… хотя, там это так было, что… В общем, пришли на
урок, сказали это нажать, то нажать…. Ну и больше не лезть
без разрешения. В общем - хреновый опыт был. Информатика в
универе была полезнее, хотя тоже… неизвестно чем...» (М., 21
год,
физико-энергетический
факультет).
Использование
Интернет-сервисов тесно связаны с процессами обучения в
университете, как и частичное овладение рядом сервисов, при
этом «источником знания» не обязательно является
преподаватель или университет напрямую.
Относительно овладения технологией можно вывести еще
одну важную типику: полностью самостоятельное, автономное
овладение технологией или «групповое» овладение, через
участие в освоении отдельных сервисов для коммуникации
внутри группы. Информанты, которые самостоятельно
овладевали технологиями, характеризуются высоким уровнем
рефлективности и артикуляции, они же склонны поддерживать
связи «за пределами» того локального сообщества, в котором
находятся. Информанты, овладевшие технологией исходя или
благодаря потребностям своего социального окружения, более
локализованы, частично испытывают затруднения при
артикуляции своей позиции в группе, а также целесообразности
используемых сервисов и их эффективности. «Я не знаю… когда
все пошли региться в контакте, тогда и я пошла. Сначала
вообще не понятно было для чего, да и сейчас не понятно…
времени столько уходит.» (Ж, 20 лет, филологический
факультет).
Собственно сетевые сервисы Интернет-технологии,
предоставляют множество возможностей для осуществления
коммуникации. Тактика использования этих сервисов – важный
компонент анализа информации, полученной в ходе разбора
интервью. На основе этих данных, невозможно говорить о
156
едином направлении использования «собственно сетевых»
сервисов. Все информанты указывали множество назначений
этой группы ресурсов, отмечая, что подобная черта является их
преимуществом: «Мне нравится то, что ты заходишь на свою
страницу, а там сразу все новости: и кто куда вступил, и где
какие мероприятия, и что нового у друзей, и что нового в
группах. В общем, все!» (М, 19 лет, Факультет информационных
технологий и вычислительной техники).
Подобного рода «всеобщность» представляется через
конкретные технические функции, использование которых
позволяет структурировать информацию по интересующему
пользователя основанию. Отношение информантов к подобному
структурированию выражается двумя основными способами:
активное их использование и частичное или полное
игнорирование. При использовании средств структурирования
информации, студенты склоны четко объяснить механизмы их
работы и интересующие принципы выделения структуры.
Можно выделить четыре типа использования этих средств.
Первый заключается в том, что при небольших, значимых
объемах
информации
структурирование
не
вводится
информантам, как ненужная функция, но оно подразумевается в
момент обращения к ресурсу или людям. Второй тип
заключается в «неиспользование» подобного рода средств,
вследствие «незнания», как отсутствия необходимости при
малых объемах информации. Третий тип поведения
обозначается, как активное использование данных средств, при
большом объеме информации и неизбежной необходимости ее
структурировании, но сам структурирующий принцип является
«неполным» или «до конца непонятым», вследствие чего
наблюдается разобщенность представленной информации или
контактов. Четвертый тип воплощает в себе принцип «полной
осознанности» и рациональности, когда информанты говорят о
высокой степени эффективности данных средств и, как
следствие, их пользы. Для первого и четвертного типа
характерна высокая степень артикуляции информантов, тогда
как во втором и третьем случае она носит «невнятный»
характер. В третьем случае наблюдается скорее попытка к
157
овладению технологией и, как следствие, ее осознание, чем
«решительное» и осознанное использование.
Все сервисы, реализуемые на базе Интернет-технологии,
которые служили основанием для отбора студентов в качестве
информантов, носят коммуникативный характер. Интенсивность
коммуникации в рамках этих сервисов среди студентов носит
неоднородный характер. Четко прослеживаются следующие
стратегии использования коммуникативных свойств сервисов.
Стратегия «необязывающей» коммуникации заключается
в широком использовании возможностей установления
множества контактов с множеством других людей, без четкой
артикуляции причин и наблюдаемых эффектов от этих связей. В
таком случае связи носят «слабый» характер, являются
предельно нестабильными. Они устанавливаются ситуативно и
случайно.
Стратегия «локализованной» коммуникации предполагает
использование сервисов для общения с локальной группой или
людьми, находящимися в непосредственной близости. Чаще
всего, такой тип общения носит вспомогательный характер,
тогда те или иные сервисы начинают замещать альтернативные
средства коммуникации. «Мы с ней видимся каждый день, но
если надо сообщить что-то, то аська. Это же удобно: все
всегда на связи, на телефоне она тоже есть. Для чего звонить,
если можно перекинуть сообщение? Это и дешевле
получается.» (Ж, 23 года, факультет социологии и философии).
В этом случае отмечается удобство использование технологии и
ее высокая степень эффективности. Часть информантов
отмечали частичное «замещение» подобными технологиями
«живого общения», сведение «себя» или партнера по
коммуникации к «смайлику» или «сплошному тексту».
Замещение такого рода носило не полный характер, и
информанты были нацелены на «живой» диалог и
непосредственное общение «лицом-к-лицу».
Стратегия «преодоления расстояния» заключается в
способности такого типа коммуникации нивелировать
пространственные ограничения для обмена сообщениями или
информацией. Эта стратегия предполагает наличие «слабых» и
«сильных» связей, которые конституируются в зависимости от
158
«целей» коммуникации и могут переходить из одного статуса в
другой.
Стратегия «функциональной» коммуникации связана с
использованием подобных сервисов с четко определенными
целями, которые чаще всего сформированы работой или
процессом обучения, с высокой степенью рефлексии их
использования.
Приведенные четыре стратегии использования сервисов
не являются исчерпывающими и
не используются
информантами в «чистом виде». Во всех случаях наблюдалось
совмещение этих стратегий, с преобладанием одной конкретной.
«Нет, бывает и с неизвестно кем переписываешься…. Ну,
просто так, как болтовня… на самом деле я люблю живое
общение, чтобы человека видеть, слышать его интонацию…»
(Ж, 20 лет, факультет социологии и философии).
Важным моментом в ходе анализа транскриптов было
определение стратегий представление себя и других в процессе
сетевого взаимодействия. Исходя из полученных данных,
можно говорить о трех моделях обозначения своей позиции в
сетевом пространстве коммуникации.
Модель «формальной» представленности, заключается в
«формальном» подходе респондентов к обозначению своей
позиции в пространстве сетевой коммуникации. Для этих целей
служат стандартизованные механизмы «описания себя»,
которые встроены в структуру функционирования сетевых
сервисов. Информанты в таком случае не задумываются над
содержанием
заполняемых
сведений,
ограничиваясь
«стандартным» набором данных, не уделяя им особого
значения.
Модель
«фрагментарной»
или
«частичной»
представленности заключается в частичном обозначении себя в
пространстве
сетевой
коммуникации
с
возможными
«разбиваниями» информации по уровням конфиденциальности
и доступа. Эта модель реализуется в двух случаях: когда
информанты ориентированы на «локализованное» общение или
на общение с приоритетом «сильных связей»;
когда
информанты «разбивают» свою представленность в сети по
определенным сегментам. Первый случай характеризует
159
следующее высказывание: «Ну нет… еще чего, чтобы все
видели… Те кто знают, с кем я в хороших отношениях,
постоянно общаюсь… ну, те да, они видят и фотки и какие-то
события… А леваки – нафиг им что-то показывать?» (Ж, 20
лет, Институт права, социального управления и безопастности).
Второй случай может быть представлен следующим суждением:
«По работе одно важно видеть, по учебе – другое, ну а там для
друзей – третье… так все и видят». (М, 22, Институт
экономики и управления).
Модель «полной» представленности характеризуется
максимальной заинтересованностью информантов в полном
обозначение информации о себе для высокой степени
«узнаваемости»: «Я все всегда заполняю. Надо же знать, чтобы
общаться, чтобы меня знали и писали, если что-то нужно. А
то так что попало пишут… хотя и мне ерунду частенько
кидают, но я уже перестал на нее обращать внимание» (М, 19
лет, Факультет информационных технологий и вычислительной
техники). Данная модель способствует развитию процессов
артикуляции, но не всегда связана с полным осознанием «себя»
или совей позиции в пространстве коммуникации.
В ходе интервью респондентов просили оценить
последствия, связанные с возможной ситуацией «отключения»
от сетевых структур коммуникации. Оценки подобной ситуации
можно разделить на три основных типа. Часть информантов не
видят в этом «никакой угрозы», говорят о положительном
моменте, заключающемся в «высвобождении» значительных
объемов
времени
и
возможности
расширения
непосредственного взаимодействия между людьми. Для этой
группы респондентов характерна ориентация на «локальный»
тип коммуникации. Другая часть информантов говорят о
«первичном шоке» и «неприятностях», связанных с
перестройкой взаимодействия со своим окружением и потери
части связей. Для этой группы студентов характерна вера в то,
что без подобных коммуникативных структур можно
«обойтись», при этом осуществляется апелляция к «опыту
прошлого», когда люди взаимодействовали без «необходимых
сегодня» технических средств. Студенты относящиеся к этой
группе выстраивают комбинированные
коммуникативные
160
стратегии с значительным компонентом локализации. Третья
часть информантов склонна «катастрофически» оценивать
подобную ситуацию, которая неизбежно приведет к полному
изменению их жизни, ее усложнению. Для этих информантов
характерен высокий уровень рефлексии, интенсивное
использование сетевых сервисов в работе и обучение,
ориентация на «преодоление расстояния» при общении и
преобладание «сильных» связей в коммуникативной структуре.
Представленные по различным основаниям условные
модели и типы взаимодействия в коммуникативных структурах,
находят свое выражение в поведении индивидов. В ходе анализа
данных интервью четко прослеживается линия постоянной
изменчивости идентификационных признаков и характера
коммуникации.
Интенсивность
использования
сетевой
коммуникации напрямую зависит от опыта взаимодействия в
рамках
социального
окружения.
Являясь
постоянно
«сверхопределенными» и «изменяющимися» индивиды в своем
опыте фиксируют лишь «значимость» и «осознанность»
взаимодействия в рамках конкретной коммуникативной формы,
в конкретный период своей жизни. Таким образом, индивид,
как некое целое, ретроспективно актуализируется в процессе
говорения, через обозначение определенного набора связей с
социальным
окружением.
Такого
рода
связанность
конституирует идентичность при помощи «проговаривания»
позиции
в
пространстве
социального,
тем
самым
осуществляется ее конструирование. Способность индивида
осознавать правила говорения или артикулировать свою
позицию, через значимость существующих для него связей,
является основанием для выделения моделей конструирования
идентичностей.
На основании классификации данных интервью по
признакам «связанности» и «рефлективности» можно выделить
следующие условные модели конструирования идентичности,
которые соответствуют своеобразным «чистым типам».
Модель «призрачного конструирования» раскрывается
через неосознанное индивидом формирование лишь слабые
связи в рамках сетевой структуры коммуникации и
неспособностью объяснить принципы их формирования или
161
необходимости наличия такой связи. В этом случае
конструирования идентичности индивиды «входят» в сетевые
структуры коммуникации через освоение знания посредством
участия в какой-либо группе. Коммуникативные стратегии
заключаются в преобладании «необязывающих» типов связи,
выстраиваемых с различными социальными группами, при
помощи
множества
сервисов
сети.
Множественность
информации и контактов для этих индивидов предъявляется в
неструктурированном или слабоструктурированном виде.
Обозначение в сетевой структуре носит «формальный» или
«полный» характер. Зависимость от сетевой структуры
значительна и выражается в неспособности представить себе
возможное из нее «выпадание».
Модель «независимого автономного конструирования»
раскрывается через осознанное формирование индивидом
множества слабых связей, которые направлены на раскрытие
или
конституирование
отдельных
идентификационных
признаков, через свою актуализацию. Для представляющих эту
модель характерно индивидуальное, независимое овладение
запасом знания, способствующего включению в сетевые
структуры. Они используют большой набор коммуникативных
стратегий. Чаще всего, ориентированы на «необязательную»
стратегию коммуникации. Множественность информации и
контактов, возникающих в этом случае, структурируется с
разной степенью успешности, но общая ориентация на
привнесение структуры для них характерна. Обозначение в
сетевой структуре носит «фрагментированный» или «полный»
характер. Зависимость от сетевой структуры значительна,
отдельные представители полностью зависимы.
Модель «зависимого автономного конструирования»
предполагает нацеленность индивида на осознанную и сильную
связанность со своим социальным окружением. В этом случае
запас знания о сетевой коммуникации приобретается
различными способами и зависит от ситуации обращения к
подобным
структурам.
Наблюдается
сочетание
«локализованной», «функциональной» и «преодолевающей
расстояние» стратегий коммуникаций. Информация, получаемая
в этом случае, всегда полностью структурирована, а
162
обозначение себя в структуре носит «фрагментарный» характер.
Зависимость от включения в сетевые структуры значительна, но
не абсолютна.
Модель «определяемого конструирования» предполагает
преобладание у индивида «сильных» связей, но отсутствие
способности к их артикуляции. Для представителей этой модели
характерно приобретение запаса знания исключительно в
рамках группы или социального окружения. Используются
«локализованная»
и
«функциональная»
стратегия
коммуникации.
Обозначение
носит
«формальный»,
«фрагментарный» и «полный» характер. Степень зависимости
от сетевой структуры сильная в случае «функциональной»
коммуникации и слабая в случае «локальной» коммуникации.
Все представленные типы встречаются в чистом виде, но
существуют информанты, которые не могут быть однозначно
отнесены к одному из них. Это можно объяснить временным
характером процессов идентификации и возможными
изменениями механизмов конструирования идентичности.
Возможные изменения способов конструирования идентичности
связаны с развитием способностей к артикуляции и
изменениями в коммуникативной структуре. В случае низкого
уровня
рефлексии
конструирование
идентичности
непосредственно осуществляется «окружением», а изменения
детерминированы происходящими в нем или средстве
коммуникации изменениями. Вероятность «разрыва» любой
связи существует всегда, по этой причине изменение возможны
как по линии «ослабления» связи, так и по линии ее «усиления».
Способность к артикуляции тесно связана с коммуникативными
формами и средствами. Конституирование новой связи может
отразиться на уровне артикуляции в поле нового для индивида
дискурсивного порядка. Но общее стремление индивида в этом
случае связано с необходимостью усвоения артикуляционных
норм. Подобными механизмами объясняются случаи, когда
невозможно однозначное отношение используемых механизмов
конструирования идентичности к конкретной модели.
Таким образом, анализ механизмов конструирования
идентичности в сетевых структурах коммуникации показал
сложность и многомерность процессов идентификации в
163
настоящее время. Если до появления конструктивистских и
дискурс-аналитических концепций утверждалось положение о
«неизменности» и статичности идентичности индивида, то
сейчас можно говорить о «изменчивости» самих механизмов
конструирования
идентичности,
при
условии
ее
«переопределения» с ходом времени.
Библиографический список
1. Борисова А.О. Возможности применения качественной
методологии к изучению гендерной идентичности //
Вестн. Удм. ун-та. Сер.: Социология и философия. 2007.
- С. 139-142.
2. Обухов К.Н. Дискурсивный характер идентичности в
контексте современной социальной коммуникации //
Материалы
международной
научно-практической
конференции «Социальная эволюция, идентичность и
коммуникация в 21 веке». – Ставрополь: ГОУ ВПО
«Северо-Кавказский
государственный
технический
университет», 2009. -260 с.
3. Обухов К.Н. Практики использования сети Интернет
студентами Удмуртского госуниверситета // Вестн. Удм.
ун-та. Сер.: Человек и общество. 2009. Вып. 1. – С. 138144.
164
Л.Б. Переверзев
(Нижний Новгород, Россия)
КОММУНИКАЦИОННЫЙ РОГ ИЗОБИЛИЯ:
ПОЛИТИКО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ,
ИНФОРМАЦИОННЫЙ СУПЕРХАЙВЭЙ И
АДЕКВАТНАЯ ЕМУ ИНФРАСТРУКТУРА
Он был необычным учителем. Первооткрывателем для
российской интеллектуальной элиты джаза,
дизайна,
кибернетики, концепции «открытого образования». Последнее
время, до 2006 года, Леонид Борисович возглавлял Лабораторию
философии и дизайна образования Института новых
технологий (образования).
Алексей Баташев, музыковед и физик вспоминает, что,
«… когда издательству "Знание" потребовалось выпустить
книжку об искусстве и темной еще кибернетике, Леонид
оказался единственным, кто взялся за это и выполнил работу
блистательно, да еще остроумно проиллюстрировал ее
рисунками первобытных художников. Ему чудом удавалось
быть на переднем крае мировой науки». Автор более 550 работ
и статей, он удивительным образом обозначал, нет, скорее
предугадывал новые тренды и культурные изменения, которые
возникали в образовании, технологии, культуре, науке. В своей
неопубликованной книге «Офис ХХI век. Технологическая
поддержка деловой активности» Леонид Борисович писал
«…грамотное применение ИКТ многократно повышает
оперативность, гибкость и готовность организации адекватно
реагировать на самые неожиданные сдвиги и повороты как
местной, так и всемирной финансово-экономической
конъюнктуры, политической ситуации и социальной жизни.
Тем, кто не хочет опоздать и уступить открывающиеся
здесь выгоды более дальновидным и проворным конкурентам,
стоило бы поглубже осознать суть наступающих перемен».
Статья-размышление «Коммуникационный рог изобилия:
политико-экономические сдвиги, информационный суперхайвэй
и адекватная ему инфраструктура» была написана в начале
2000-х, скорее в 2002 году. И видимо не утратила своего
значения и сегодня. Великолепный мастер-коцептуалист,
165
дизайнер макросистем, Леонид Борисович, в свойственной
только ему манере (я отсылаю к его более ранней работе в
таком- же ключе «Дедал при дворе Миноса. К вопросу об
отношении дизайнера к власти, государственной политике и
частной жизни») дает свое, оригинальное видение будущего,
тех культурных, социальных и экономических изменений, а
возможно и потрясений, которые нам предстоит испытать.
Статья одновременно прогноз и вызов для тех «…кто
занимается соответствующими проектами, то есть
стремится превратить эти прогнозы в действительность».
Интерактивная концептуально-практическая
персональная страница Л.Переверзева
www.int-edu.ru/lbp
С.Б. Подкар, мастер –концептуалист,
Нижегородский государственный университет им.
Н.И.Лобачевского,
Музей науки
12 мая 2010
Отправные точки
Имеется немало энтузиастических прогнозов касательно
тех головокружительных изменений, которым в ближайшие
десятилетия подвергнется политическая, экономическая и
социальная жизнь при внедрении новых информационных
технологий в массмидиа и другие средства коммуникации,
использующие компьютерные сети.
Не меньше внимания уделяется более практическим,
крайне сложным, трудным и притом самым разнородным
проблемам, возникающим перед теми, кто занимается
соответствующими проектами, то-есть стремится превратить
эти прогнозы в действительность.
Вот три высказывания, типичные для разговоров о сетях,
и часто звучащие подряд или вперемежку в одной или двух
соседних фразах:
а) Сети расширяются и усложняются, увеличивают свою
надежность,
мощность,
пропускную
способность,
помехозащищенность итд.
б) Сети растут, развиваются, эволюционируют.
166
в) Сети становятся умнее, интеллектуальнее; они более
тонко откликаются на запросы пользователей, они вступают во
все более дифференцированные и более детально и строго
кодифицированные отношения друг с другом.
В первом случае говорят о сетях, как о технических
устройствах, или системах.
Во втором - как квази-организмах.
В третьем - как о квази-личностях.
Как же понимаются и как нам нужно понимать сети?
Как нам представлять себе взаимодействие их
"технических" и "человеческих" аспектах?
Из чего складывается понятие сети
Понятие сети не исчерпывается ее инженернотехническим аспектом (часто его называют инфраструктурой,
но иногда специально - техно-инфраструктурой, потому что по
некотором размышлении становится ясно, что можно выделить
и другие инфра-структуры).
Говорят еще о физической, формально-логической и даже
(начинают) о семантической структуре сетей, поддерживающих
их
функционирование
как
средства
человеческой
коммуникации.
Мало говорят пока о "прагматической" (в смысле
Ч.Морриса), или "ценностной" структуре - но говорить (по
крайней мере - думать о том, как говорить) об этом совершенно
необходимо.
Говорят также о сетях с точки зрения тех, кто их
проектирует,
строит,
обслуживает,
менеджерирует,
эксплуатирует как владелец, service-provider, и как клиентпользователь; кто их развивает, возглавляет, ими владеет и тд.
При этом выделяются, конечно, совершенно различные подчас
срезы и аспекты природы, структуры и функционирования
сетей. Конфигурируются эти аспекты в устных разговорных и
публикациях крайне слабо, небрежно, а часто о том вообще не
думают. Отсюда страшная неразбериха и путаница.
Если мы хотим лучше понимать то, что происходит в
сетях и с сетями, а также с тем миром (или теми областями
мира), с тем энвайронментом, в котором сети существуют, с
которыми взаимодействуют, внося в них какие-то изменения и
167
сами при том изменяясь - наши концептуальные модели сетей
должны быть многомерными (как и модели их энвайронмента).
Ниже суммируются взгляды нескольких весьма
авторитетных в данной области фигур. Прежде всего это
американец Уинтон Серф, один из создателей Internet'а и до
недавнего времени бесплатный (неоплачиваемый) президент
Internet Society, ныне занявший платный пост вице-президента
CNRI
(Корпорации
Национальных
Исследовательских
Инициатив);
он
выдвигает
идею
Национальной
Информационной
Инфраструктуры
как
необходимой
препосылки и сопутствующего условия для воплощения
грандиозного Клинтон-Горовского замысла - Information
Superhighway.
Затем британец Дэвид Гордон, ITN's Chief Executive, с его
видением того, что он обозначает собственным же неологизмом
Communicopia (Communication+Cornuc<Ut>opia). По его
маниакальному убеждению дивный Коммуникационный Рог
Изобилия, или Коммуникационная Утопия, в отличие от Томас
Моровской, появиться на Земле лет через двадцать, когда такой
суперхайвэй будет построен. (Честно говоря, в основном он
лишь патетически повторил расхожие места сегодняшней хайтек журналистики, богатейшим источником которых до сих пор
остается опубликованная в 1987 и до сих непревзойденная в
данном жанре сага Стюарта Брэнда Media Lab: Making the Future
at MIT).
Дигитальная революция в средствах коммуникации
Цифровое кодирование, хранение, обработка и трансляция
по Information Superhighway всех видов сообщений в режиме
мультимедиа
радикально изменит их традиционное
содержательное
разделение,
жанровые
рамки
и
пространственно-временной формат. Сильно размоются, а гдето совсем изчезнут прежние границы между печатным
изданием, кинематографом и радио-телевизионным вещанием.
Резко удешевится доставка
сообщений конечному
пользователю, что позволит каждому заказывать по
собственному вкусу и выбору индивидуализированные версии
соответствующих газет, журналов, книг, музыкальных,
театральных, спортивных, финансовых и прочих передач.
168
Люди обретут коммуникационный рог изобилия,
неисчерпаемый и способный удовлетворить сколь угодно
прихотливые запросы.
На смену
нескольким медиа-гигантам, монопольно
царящими на информационном (до недавнего времени
вынужденно гомогенном) рынке, придут бесчисленные
производители информационных продуктов, расчитанных на
сильно дифференцированные узкие ниши и сравнительно малые
группы устойчивых потребителей.
С появлением Information Superhighway массмедиа уже не
будут централизованными, иерархически организованными,
проводящими какую-то одну господствующую политику, одну
тематику один стиль. По сути они перестанут быть массовыми в
прежнем смысле этого слова. Слившись в комплексное целое
они одновременно сделаются дисперсными, горизонтальносетевыми,
тематически
и
стилистически
диверсифицированными, наконец - сугубо персональными. Все чаще
конечный пользователь сможет вступать в интеракцию не
только с поставщиком, но даже с автором того или иного
сообщения (нового романа, фильма, критической статьи,
политической декларации итд).
Коммуникационная
децентрализация
и
демократизация
В результате власть над информацией будет все больше
переходить от тех, кто владеет средствами ее технического
кодирования, индустриального тиражирования и распределения,
к тем, кто ее непосредственно творит, коммуницирует и
воспринимает.
Правительства, еще недавно бывшие во многих странах
абсолютными диктаторами медиа, поневоле утратят контроль
над движением информации и процессами коммуникации в
обществе. Благодаря этому последнее начнет становится все
демократичным и самоуправляющимся с помощью не столько
государственных, сколько муниципальных механизмов.
Какое-то время правительственный аппарат все-таки
будет нужен для правового регулирования взаимодействия и
разрешения споров и коллизий между различными группами,
корпорациями,
коалициями
и
другими
агентами,
169
подвизающимися в пространстве свободной и общедоступной
коммуникации всех со всеми.
Преодоление инерции
Нельзя, однако, надеяться, что коммуникационный рог
изобилия и порождаемые его дарами вышеназванные процессы
повсюду
будут
проходить
легко
и
сами
собой.
Институциональная, экономическая, социальная, культурная и
психологическая инерция - в том числе и самих сетей - еще
слишком велика. Необходима новая организационная, правовая,
финансовая основа, на которой могли бы разворачиваться
кооперированные усилия по преодолению этой инерции.
Необходима реформа всеобщего образования, обязанного
подготавить молодое поколение ко встрече с беспрецедентно
новыми инструментами и формами межчеловеческой
коммуникации.
В производственном плане новым электронно-цифровым,
оптоволоконным, лазерным и другим технолологиям еще
предстоит превратиться в индустрию. Потребуются огромные
вложения в разработку массово выпускаемых технических (как
аппаратных, так и гораздо более трудоемких программных)
средств, с помощью которых Communicopia сможет стать
действительностью.
Множественность требований
Важно понять, что грядущее поколение сетей класса
Information Superhighway - необходимой предпосылки
Communicopia - в свою очередь потребует создания адекватной
им информационной инфраструктуры.
Последнее подразумевает нечто гораздо большее, нежели
набор устройств для быстрой переброски битов из одного места
в другое по телефонным проводам с помощью компьютерной
коммутации. Вот для аналогии два примера из истории
обычных дорог - в Римской Империи и в США 50-годов нашего
века. В обоих случах дорожное строительство мотивировалось
военными нуждами (американские хайвеи были задуманы для
непрерывного перемещения стратегических ракет), но оно же
вело к увеличению торговых перевозок, расцвету коммерции и
распространению новых форм цивилизации. В Штатах массового автомобилизма и росту автоиндустрии (и упадку
170
железных дорог), а с ним - развитию сети заправочных и
ремонтных станций, складов, кафе и мотелей; специальных
частей дорожной полиции, системы регулирования и
поддержания порядка движения, подробнейшего транспортного
законодательства, усиленной миграции населения итд., что в
совокупности радикально трансформировало лик Америки.
Строительство Information Superhighway предъявляет
столь же множественные требования и повлечет за собой не
менее глубокие перемены. Потребуется решить ряд очень
сложных проблем, где технические аспекты окажутся
неразрывно взаимосвязанными с социальными, юридическими,
и многими другими, относящимися к созданию совершенно
новых учреждений.
Умный помощник
Пользователь, нуждающейся в той или иной информации
или совете эксперта, столкнется с практически необозримым
количеством альтернативных источников. Он не сумеет выбрать
наиболее подходящий из них без специальной помощи в поиске,
своевременно оказать которую под силу только автомату.
Но автомат нельзя жестко запрограммировать наперед
для всех возможных индивидуальных случаев и запросов. Сеть
должна быть снабжена
устройствами,
позволяющими
компьютеру на терминале пользователя понять, что именно и в
какой форме тот хочет получить, а затем сообщить об этом
другим компьютерам сети, в свою очередь способным
договариваться между собой о том, как лучше всего выполнить
указанное задание.
Иными словами, чтобы оказывать настоящую помощь
пользователю сеть обязана обладать все более умной,
чувствительной и отзывчивой инфраструктурой.
Коммерция и этика
Те же устройства и услуги, ими оказываемые, будут
стимулировать электронную коммерцию - причем не только
такую, когда вы заказываете через сеть товары по магазинному
каталогу, но и когда вам предлагают познакомиться с какимито продуктами\услугами (например, софтвером), а затем и
получать их прямо по сети. С другой стороны, стремительное
увеличение числа средних и мелких сервис-провайдеров
171
открывает
возможность
создания
предприятий,
специализирующихся на каталогизации и рекламе новых
сетевых товаров.
Придется также пересматривать этическую философию
сетевой коммуникации, провозглашенную некогда пионерами
Интернета: каждый должен быть способен говорить с любым из
остальных. То, что хорошо (и даже необходимо) для
академических кругов не всегда годится для деловых. "В мире
бизнеса полный промискуитет нежелателен". Вместе с тем
крайне нерационально разделялять источники сети на
полностью закрытые для всех посторонних и полностью
общедоступные для любого абонента. Соответственно сеть
должна быть способна определять, в какой степени тот или иной
конкретный
пользователь
имеет
право
доступа
к
информационным ресурсам, принадлежащим частным лицам,
корпорациям и общественным организациям, или же
относящихся целиком к public domain.
Сотрудничество ради конкуренции
Ясно, что создание надлежащей информационной
инфраструктуры
может
быть
осуществлено
только
объединенными силами огромного количества участников организаций и отдельных лиц. Поэтому Серф предлагает
отложить на время желание конкурировать на информационном
рынке и начать сотрудничать ради создания платформы, на
которой такая конкуренция будет вообще возможна.
Напрасно также надеяться создать чисто национальную
информационную структуру - она будет просто бессмысленна,
поскольку сегодня даже внутренняя экономика (производство
для собственного потребления) любой страны зависит от
международного импорта\экспорта товаров и услуг. Поэтому
"национальная" информационная структура должна изначально
задумываться как часть глобальной. "Прежде все мы должны
построить игровую площадку, чтобы наши софтверные
продукты и услуги могли свободно общаться между собой;
лишь тогда мы сможем конкурировать!"
172
Инкубатор творческих решений
До сих пор процессы развития сетей шли, по мнению
Серфа, аналогично Дарвиновской эволюции, в ходе которой из
множества спонтанно возникающих пермутаций выживают
наиболее приспособленные (таковым оказался Internet).
Поэтому желательно иметь "инкубаторы", где производится как
можно большее количество экспериментов и осуществляется
пробная практическая эксплуатации в надежде на то, что
некоторые при удаче станут успешным бизнесом.
Опасно разрабатывать новый продукт\услугу только в
лаборатории, изолированно от всего, что происходит за ее
стенами и не подвергая опытные образцы испытанию на
способность взаимодействовать с широким миром. Слишком
часто бывает так, что полностью готовый новый продукт, не
прошедший такой проверки в ходе разработки, отказывается
функционировать совместно с другими, уже эксплуатируемыми
в сетях.
Интегральные frameworks
Отсюда необходимость уделять особое внимание дизайну
новых, более широких и вместе с тем более сложных - не только
технических, но также институциональных, правовых,
образовательных и операциональных frameworks для создания
сетей нового поколения.
Лишь интегральный подход к постановке и решению
задач инфраструктуры
позволит придать Information
Superhighway высокую надежность и устойчивость в сочетании
гибкостью и отзывчивостью. Именно эти качества обеспечат
будущим сетям достаточную способность к адаптации и росту
во имя удовлетворения и защиты как частных и корпоративных,
так и общественных интересов.
От биологических к социальным метафорам
К "Сотрудничеству...", "Инкубатору..." и "Frameworks" не
только аналогия с "Происхождением видов" просится. Для
истории становления сетей была бы гораздо более эвристична
вся та метафорика, на коей сам Дарвин воспитывался и
сознательно или бессознательно ею пользовался при своей
концептуализации: Адам Смит, Мальтус, bellum omnia contra
173
omnes, Бентам, разумный эгоизм, laisser fair, и прочий ранний
капитализм первоначального накопления.
Смена парадигм и разрушение целостности
Константную
реальность,
то-есть
свои
(интер-)
активности в природной и рукотворной среде люди испокон
веков
стремились
как-то
организовать,
упорядочить,
космизировать, ориентировать, ввести в определенные (в том
числе племенные, имперские, национально-государственные)
границы, узаконить и нормировать, обустроить, обжить, сделать
обитаемой.
Все элементы, компоненты и фрагменты этих активностей
старались объединить между собой бесчисленным множеством
взаимных связей и обязательств, структурировать телесноэнерго-материально с помощью орудий и ментальноинформационно с помощью символов и ритуалов. В таком
оборудовании и символизации обитаемого пространства со
всеми протекающими в нем активностями и заключается, по
сути, культурное строительство как "творчество по целям".
Смена парадигм такого творчества всегда проходила
очень драматично. До сих пор не изжит драматизм (см.
продолжающуюся академическую дискуссию) переход от
Средневековья к Ренессансу. Тогда происходила "массовая"
десакрализация, десимволизация и дезинтеграция единого
смыслового поля почти всех деятельностей (мой любимый
пример - бенедектинские часы и другая монастырская
машинерия).
Беспорядочная трансплантация
Похоже,
что
становление
networked
cyberspace
происходило так: модели активностей в константной реальности
просто как попало вырывались из своих традиционных гнезд,
материнских
лон
(как
еще
назвать?),
корневых,
пищеварительных, кровеносных, дыхательных и нервных
систем, и также спонтанно воспроизводились в виртуальном
пространстве "на голом месте", то-есть вне какого-либо
культурного
(социально-договорного,
юридического,
правоохранительного, ценностно-ориентированного) контекста.
Конечно, индивидуально каждая из таких трансплантированных
активностей должна была как-то питаться и питалась - всякими
174
"искусственными легкими", "почками" и прочим, но в
целостный организм не складывалась.
Это если рассматривать биологически. А социально - был
просто выход на большую дорогу (не суперхайвей, а пока еще
немощеную, ухабистую, соловей-рабойничью) и уж там ктокого и чем во что.
С одной стороны (как и становление раннего капитализма
с его индивидуализмом) это было потрясающим breakthrough транс-территориальным, транс-институциональным, транс(точнее - вне)конфессиональным, транс-профессиональным и
транс-национальным, открывающим (хотя бы в принципе) пути
высвобождения огромного творческого потенциала, который
складывался бы из частных потенциалов каждого входящего в
сеть индивида.
Прямо как освоение Северной Америки первыми
переселенцами из Европы (хотя те, конечно, приносили с собой
многие установления Старого Света).
С другой - это породило тот наростающий хаос, с которым
теперешним сетям все труднее справляться. И этот хаос вряд ли
может быть превращен в космос разработкой лишь более
совершенной логической архитектуры и детализированных
мультипротоколов, допускающих более широкую и надежную
interconnectivity в глобальных масштабах. Тем паче, при
сохранении старой сетевой парадигмы,
столпом которой
служит Internet.
Культурное строительство в сетях
Настала пора подыскать новые метафоры для
происходящего в сетях не только на техническом, но и на
человеческом уровне. И подумать, что можно было сделать уже
не только в плане изучения и наблюдения, но и проектносозидательно.
Затем выявить, поставить и как следует артикулировать
возникающие там проблемы (болевые точки, узкие места,
тупики, угрожаемые области, кризисные ситуации). Было бы
очень интересно сосредоточиться на проблеме "культурного
строительства в сетях".
Потом (или одновременно) приниматься за дизайнконцептуальный (а параллельно и экспериментальный) поиск их
175
решения. (Поиск, и даже нахождение решения еще не означает
осуществления последнего - это очень разные вещи но и
слишком часто смешивают).
Наканец, приступить к разработке и
реализации
пилотных программ реинджиниринга в сравнительно
небольших областях, специально выделенных для этого
эксперимента теми сетями, которые стремятся быть наравне с
требованиями XXI-го века.
СЕТИ:
СИСТЕМЫ,
ОРГАНИЗМЫ
ИЛИ
ЛИЧНОСТИ?
Три концептуальных задания
Итак, в перспективе новые технологические изобретения,
разработки, продукты и услуги открывают множество новых
возможностей получения и переработки информации в самых
различных областях и с самыми разными целями. Но пока нам
преимущественно сообщают лишь о том, к чему их можно
применить по мнению самого изобретателя-разработчика, его
бизнес-менеджера и спонсора-заказчика (большой корпорации
или правительства, чаще всего в лице военного министерства).
Ниоткуда не вытекает, однако, что этим полностью
исчерпывается сфера их приложений. Последняя может быть
поистине неограниченно расширена, если подходя к ней мы
будем руководствоваться не только
только чисто
технологическими, оборонными и коммерческими, но и
некоторыми другими соображениями.
В чем заключается этот другой подход?
Он стартует тремя концептуальными заданиями.
Во-первых, давайте сперва представим себе (насколько
сумеем) все возможное
поле социо-культурных, а также
индивидуально-личностных, психологических и эмоциональных
потребностей сегодняшних и завтрашних, (актуальных и
потенциальных) пользователей новых технологий, прежде всего
- коммуникационных сетей.
Во-вторых, определим, что нового рождается ныне в
лабораториях и\или уже превращено в отделимую (detachable,
transferable) технологию, пригодную для удовлетворения
упомянутых потребностей (и до какой степени, может ли она
176
быть превращена в индустрию, стать рентабельной, в каком
объеме, итд);
В третьих: оценим приоритетность того, что именно из
этого было бы желательно осуществить на практике сегодня или
завтра.
Что можно сказать о первой из наших задач?
Опции для активностей
Мы видим, что виртуальных реальностях сетей
открывается все больше опций для самых разнообразных
активностей. В том числе очень похожих, а подчас точно таких
же как те, которые люди испокон века ведут в обычной жизни.
Уже сегодня в сетевом Cyberspace люди учатся, трудятся
и отдыхают; снискивают себе пропитание, устраивают свое
обиталище (habitat), ведут хозяйство, воспитывают детей (так
или иначе влияя на репертуар их компьютерных игр); делают
свой бизнес, выносят свои товары на рынок, торгуют и воюют,
болеют и лечатся, одалживают и возвращают долги, отдают
деньги в рост; убегают от мира и отшельничают, но также
показывают себя людям и во всю красуются на миру;
путешествуют и глазеют на разные диковинки, играют в
азартные игры, посещают бал-маскарады, знакомятся, заводят
интимно-дружеские и деловые связи; посредничают в делах,
сватаются и сводничают, мошенничают и крадут, добиваются
признания и славы, я и развлекаются, находят душевное
отдохновение и поприще для развертывания своих талантов.
Единственное,
что,
кажется
неосуществимо
в
киберпространстве - это зачинать и рожать детей, и тут
вспоминается проза Осипа Мандельштама (цитирую по памяти,
но ручаюсь за точность трех последних слов): "все может
машина, но СЕМЕНИ У НЕЕ НЕТ". Нам возразят: а вирусы?
Нет, вирусы - порождение небытия и зла, а не бытия и любви;
хотя они и размножаются, но с единственным суицидальным
конечным результатом: тотальной аннигиляцией той среды, в
которой они только и могут жить и размножаться.
177
Константная и виртуальная реальность пересекаются
Итак, в сетевом Cyberspace открывается все больше
опций, которые мы подразделим на два класса, могущие,
однако, все более заметно пересекаться:
- опции для активностей, практикуемых в виртуальной
реальности так же (или примерно так же), как они уже (подчас
очень давно) практикуются людьми в константной реальности;
- опции для активностей, в константной реальности
невозможных, но возможных и испокон века практикуемых в
воображении, мечтах, снах, играх, молитве, медитации, трансе,
мистическом экстазе, художественном творчестве и в мифах,
короче - в тех виртуальных реальностях, с которыми люди
имели дело и до появления компьютеров. (Не забудем, что такие
активности в одних случах оставаются только внутри
Сyberspace, а в других могут оттуда сигнализировать нечто
наружу и производить заметные изменения в практике
константной реальности).
Несколько слов о последних, ибо не исключено, что
именно среди них есть шанс найти что-нибудь перспективное
для России. Затаенная мечта: предложить инициирование,
катализ,
фасилитацию,
выращивание
третьего
промежуточного, посредничающего, связующего класса,
назовем его пока условно Cyberspace Support Systems (о них
чуть ниже).
Виртуальные сообщества
Растет число виртуальных коммюнитиз, члены которых
проводят по нескольку часов в день просто тусуясь онлайн в
некотором time\space meeting place, вяло интерактируя,
абсолютно ничего при этом не "производя" и не "вырабатывая",
не ставя себе никаких видимых целей и не стремясь ни к чему
иному, кроме как just being, or dwelling together, не очень
нуждаясь даже и в chatting, довольствуясь прочувствованным
взаимным молчанием с долгими паузами online и редкими
месседжами на Cyberspeak типа {}, :) и PpPpP. (Об этом любит
порассуждать Jerry Michalsky в Эстер Дайсоновском Release
1.0).
Такие спонтанно возникающие в сетях (уже и специально
подготавливаемые отчасти волонтерами, отчасти сетями за
178
плату) meetingplaces называют virtual commons, vitual plazas,
virtual piazzas, virtual forums, etc. Люди там просто встречаются,
знакомятся, флиртуют, изливают душу итд. Туда же
отправляются и всякие непризнанные гении: сумасшедшие
изобретатели, отчаявшиеся достучатся до патентных бюро,
революционеры-теоретики, не находящие другой аудитории,
глобальные реформаторы, спасители человечества и прочие
приветливые и несчастненькие мизерабли.
Виртуальное
коммюнити
кажется
особенно
привлекательным потому, что там (по видимости) отсуютствуют
многочисленные недостатки и пороки константной реальности:
злоба, ненависть, кражи, убийства, наркотики и другие
преступления; там можно виртуально заниматься любовью, не
боясь получить AIDS и прочее. Как бы идеализированный,
очищенный мир воплощенной мечты.
Это, разумеется, глубочайшее заблуждение. Совершенства
на Земле (даже в наиболее идеалистически настроенных virtual
communities) нет. Есть психо-наркотическое хакерство, есть
вирусы, есть мистификации, подчас совсем не безобидные, есть
и просто мошенничества. Multimedia World (March 1994) в
статье Danger in Cyberspace пишет про Online Scam ("кручение
динамо", как говаривали в дни моей юности): некто знакомится
с вами at virtual commons, говорит вам комплименты,
рассказывает о себе трогательные истории, становится
закадычным другом, а потом сообщает, что попал(а) в
страшную беду, выгнали с работы, нечем заплатить за жилье,
учебу, лекарство опасно заболевшей матери или ребенка итд, и
просит прислать $ 100, 500, а то и 1000. Получив же таковые
бесследно исчезает (по крайней мере под прежним именем в
этой сети).
И тем не менее.
Ферментационный резервуар
Я выдвигаю гипотезу, что такие виртуальные тусовки
могут быть резервуаром, в котором, быть может, удастся найти
семена и эмбрионы, инициировать и ферментировать какие-то
продуктивные активности, нужные и полезные как (пока лишь
только) тусующимся индивидам, так и обществу.
Для этого необходимо:
179
- сперва широкое исследование "неформальных" virtual
communities, выявление и распознавание как типичных, так и
нетипичных для них паттернов;
- evaluation последних с точки зрения содержания,
смысла, ценности и перспективности, а затем взаимодействие с
ними (с их агентами-носителями), а затем
- некое направленно-катализирующее влияние со стороны
каких-то заинтересованных наблюдателей. (Не знаю еще, как их
назвать. Возможно, тут годится различение V.W.Terner'а между
двумя типами организации общества: "коммунитарным" (племя,
семейно-соседская
общность,
мафиозный
клан)
и
"структурным" (официальные институты с формализованными
ролями и функциями); "заинтересованные наблюдатели" в
нашем гипотетическом случае выступят как носители
"структурирующего" начала в коммунитарной среде, но это - на
потом).
Слабые спонтанно возникающие активности, признаные
перспективными, могут катализироваться и фасилитироваться
со стороны network-menedgment'а или тех новых органов или
агенств, которые могут быть созданы в сети, при сети или
между сетями.
Я предлагаю взять известную идею Support Systems и
развить ее применительно к нашей русской Vision & Mission.
Мы сделаем эмфазу на том аспекте рассмотрения сетей,
который можно называть социо-культурным (говорить о
личностном у меня пока духу нехватает, о психологическом слишком узко, а социо-культурный для начала с грехом пополам
как-то выделяет и покрывает примерно то, что нас больше всего
сейчас интересует). В этом аспекте мы станем сперва в позицию
пользователя.
Что происходит в сетях с точки зрения пользователя
Что с точки зрения пользователя (и лишь потом - с точки
зрения внешнего "объективного" наблюдателя, аналитика итд)
происходит и с самим пользователем, когда он входит в сеть?
Каков тот environment , в котором функционирует сеть,
какие значимые изменения в нем происходят в результате
событий, совершающихся в сети? Как изменения энвайронмента
влияют на состояние сети?
180
Надо более аккуратно различать "константный"
энвайронмент (физический, социальный, культурный), в
котором пребывает сеть и пользователи сети, и те virtual
environments, которые возникают внутри сети и весьма хитро и
затейливо соотносятся с константным.
Попытаемся как-то прикидочно типологизировать эту
сферу по тем options, которые открываются в ней для конечного
пользователя-профана и которые мы будем описывать с
пользовательской же точки зрения (в литературе - все больше
техническая часть подчеркивается, логическая архитектура,
соответствующие
протоколы,
операционно-системные
софтверы, и даже аппликации очень формально трактуются).
В самом грубом виде это - Offline и Online.
Offline
Offline: я набрал команду и на экране появился
запрошенный (или непрошенный, но кем-то посланный мне)
текст. Это все равно, как если бы я открыл почтовый
(каталожный, архивно-библиотечный) ящик и вынул из него
конверт (папку, книгу) с письмом. Или просто открыл конверт,
который кто-то (скороход, курьер, почтальон, секретарь) уже
положил мне на стол.
Сеть как система доставки пакетов с посланиями. Так
любили описывать электронную почту - как удобно, быстро, в
любой момент итд. Но все сводилось в конечном счете к тому,
что вот есть армия электронно-дигитальных слуг, которые все
это для вас делают.
Что "все"? - Доставку пакетов, раскладывание их на столе,
надписания за вас адресов и пр.
Манипулирование объектами, не вникая в то, какое
содержание, смысл и ценность в них вложены.
Действуя offline я если и обращаюсь к кому-то, то не к
моему адресату, корреспонденту, собеседнику, но лишь к слуге,
агенту, в пределе - механизму, доставляющего мне этот (пока я
его не прочитал) объект.
181
Совсем иное Online.
Обращаясь к кому-то (знакомому или незнакомому, но
ждущему на другом конце линии) я пишу подчас только одно
слово и тут же вижу, читаю появляющийся буква за буквой
ответ на него.
Я не только объектами (клавишами, буквами на экране)
манипулирую, но совершаю акт коммуникации.
Я в этом момент с кем-то общаюсь. Я могу общаться не с
одним, а с несколькими корреспондентами-собеседниками. Если
у нас есть какие-то общие интересы или потребности, ради
удовлетворения которых я готов поддерживать регулярное,
периодическое общение с ними, то у меня (и у каждого из них),
возникает ощущение community и мы все хотим его
поддерживать, усиливать, развивать, расширять и пр.
А если я общаюсь с кем-то, кто мне стал постепенно
хорошо знаком, близок, к кому я начал испытывать
привязанность, с кем могу доверительно делиться и открываться
задушевно - то возникает ощущение communion. (Мне некогда
сейчас подыскивать русские эквиваленты).
Но где и как, в каком пространстве возникает, существует
это community (а иногда и communion)?
Оно возникает в Cyberspace и как таковое является
виртуальным.
Что можно делать в виртуальном сообществе
В виртуальном комьюнити я могу не только общаться,
поддерживать коммуникацию, я могу выполнять и некоторую
совместную продуктивную деятельность. Могу с кем-то
работать над чем-то. Вступать во взаимодействие, интеракцию.
Медиа сегодня захлебывается от описания виртуальносексуальных энкаунтеров, о чем позже и мы упомянем. Но
сперва вот о чем.
Я могу использовать virtual community как максимально
возможно полное убежище от внешнего "подлинного" - хотя
удобнее все-таки называть его "константным" - мира. Вхожу в
cyberspace и полностью забываю о "константном". С кем-то
виртуально общаюсь, коллаборирую, что-то строю виртуально но ничто из этого "наружу", то-есть в мою же собственную
182
константную реальность, не выходит и никаких изменений в нее
не вносит.
Выхожу из виртуальной в константную - и все забываю
(или, во всяком случае, веду себя так, как если бы все забыл) о
только что пережитом виртуальном опыте. Как бы "хобби" занятие, абсолютно
не смешиваемое
с "серьезной"
деятельностью. Таковы случаи с играми, когда я не преследую
никаких обучающих, развивающих, образовательных и прочих
целей. Только развлечение, переключение, релаксация итп.
Я могу вполне сознательно и намеренно использовать
virtual reality сперва для создания virtual community, а затем для
подготовки,
изобретения,
проектирования,
разработки,
тренировки (самой что ни на есть игровой) чего-то, что я
собираюсь затем вынести оттуда в константную реальность,
чтобы с помощью этого что-то в последней проделать,
изменить, осуществить то ли с энвайронментом, то ли с самим
собой.
Трехфазная последовательность
По ряду причин мне удобнее рассматривать такую
трехфазную последовательность:
Сперва я скрываюсь в убежище виртуальной реальности
от константной...
Затем я пребываю в виртуальной реальности и как-то в
ней с чем-то, в том числе и с собой, вожусь, как хочу.
Наконец, повозившись вдоволь, выбираюсь из нее в
константную, будучи уже сам в чем-то измененным и
снабженным проектом общений, действий, интеракций и
прочего, которые намерен и пытаюсь осуществить во вне.
Если что-то из этого получится - стараюсь научиться либо
совершенно, одновременно и параллельно быть сразу в двух
реальностях, либо импульсно-ступенчато переходить из одной
реальности в другую и обратно.
Не могу вдаваться в подробности, почему мне нужна
такая секвенция. Но она совместима как с George Mead's General
Theory of Action, так и с разными мифо-ритуальными
переходами (separation, transformation, reunification по Van
Gennep'у), не говоря уже о строении сценической драмы;
членением акта дизайна на фазы идеации, морфологизации и
183
технологизации;
психоаналитическими
подходами
и
множеством других штук - эвристически она очень сподручна.
Будем помнить об этой схеме при дальнейших
рассуждениях
об
использовании
сетей
в
деловом,
развлекательном и образовательном планах. Now back to
networking options.
Я могу вместе - в оnline-сотрудничестве с кем-то работать над созданием или преобразованием некоторого
объекта, напр. сочинять и редактировать некий общий текст
(любимый пример АЛС).
Но также могу создавать (редактировать) и некий
рисунок, диаграмму, чертеж машины или дома, а то и
действующую виртуальную модель какого-нибудь устройства
(скажем - проект в LOGO).
А могу на пару или на троих с кем-то и управлять через
виртуальный объект какими-то манипуляторами железной
хардвер хреновины, - актуальным строительством того же дома
в константной реальности.
Подчеркиваю, что при этом происходит и коммуникация
(взаимообращение), и деятельность (какими-то орудиями по
какому-то материалу).Хорошо бы составить список, что уже
сейчас можно коллаборативно делать онлайн и что могли бы так
делать в предвидимом будущем в рамках Cottage Industry наши
потенциальные русские network-умельцы. Apropos: идею CI
выдвинул впервые князь Кропоткин в своих анархических
видениях русской деревни, как автономной самоуправляющейся
единице, соединенной с другими деревнями сетью прекрасных
шоссе
и
телеграфно-телефонных
линий,
где
высокообразованные с помощью corresponding courses пейзане,
вооруженные мини- и микротехнологией земледелия,
скотоводства, энерго- металлурго- и прочего столь же
высокотехнологического оборудования, будут иметь вдоволь
времени для производства всяческих тонких деталей,
компонентов и готовых продуктов, собираемых, сбываемых и
обмениваемых по сети минующих города горизонтальных
торговых связей. Много позже эту идею упрощенно подхватил
Льюис Мамфорд, а затем уже Норберт Винер (не знавший,
кажется, о предшественниках).
184
Суммарные возможности
Не будем описывать по кусочкам, что может происходить
в виртуальной реальности сетей с точки зрения потребностей,
нужд и интересов пользователя. Скажем лишь, что с каждым
днем там открываются все новые и новые options, так или иначе
(если не изо- то гомоморфно) соответствующие опциям,
находимым в "константном" мире. И все большее количество
людей
выражают
желание
этими
cyberspace-опциями
воспользоваться.
Таковы
(взятые
как
попало
из
общеизвестного):
а) Быстрая персональная коммуникация (электронная
переписка, завтра массовый малтимидиа обмен) с одним или
несколькими корреспондентами офф- и онлайн. Какое
содержание коммуницируется и с какой именно целью - для
сети безразлично, изменения в environment при этом никак не
учитываются. Когда-то правила американских телефонных
компаний гласили: "абоненту не запрещается брань - при
условии, если она не относится к оператору". Сети (по крайней
мере Internet) не ограничивают абонента и в этом. Internet к тому
же гордится тем, что она фактически никем и никак не
управляется, а тот факт, что ей удается (пока) поддерживать при
ее устрашающих размерах такую надежность и вместе гибкость
своего функционирования, объясняет (устами Vinton G.Cerf'а)
так: во всей вселенной для нас есть есть по крайней мере одна
устойчивая вещь - протокол, обеспечивающий быструю
доставку пакета.
Но если группа пользователей постоянно общается, тем
более online, тем более посредством video-conference по поводу
какой-то одной объектной, предметной, проблемной итп.
области, сеть может дополнительно конфигурироваться и
каждый абонент локально оснащаться какими-то специальными
software'ами, мультипротоколами, front-ends, и прочими
приспособлениями, облегчающими коммуникацию, делающую
ее более эффективной итд.
б) Автоматическое (без посредства какого-то другого
живого человека) information retrieval, получение данных и\или
информации, "информационной продукции" любого вида, где-то
185
хранимой, уже приготовленной и упакованной (независимо от
того, как далее полученная информация применяется). Тут, как
и во всех последующих опциях, сеть уже специально
приспосабливается, предоставляет особые host services,
конфигурируется применительно к типу передаваемого (personal
customized newspaper, etc).
в) Заключение сделок на виртуальной бирже, товарной и
валютной. Сеть конфигурируется применительно к типу
интеракции пользователей и тем изменениям в товарновалютном энвайронменте, которые события в сети каузируют и
которые сеть должна учитывать.
г) Индивидуальная розничная торговля на виртуальном
рынке: покупка и продажа всяческих consumer goods and
services. (Minitel) Пользователь может выступать в роли как
покупателя, так и продавца. Как в условиях "легитимного", так и
блошиного, а то и черного рынка.
д) Совместная "продукционная" работа над научным,
инженерным, бизнес-организационным, коммерческим или
иным "деловым" проектом, когда все участники имеют перед
собой общий "предмет труда", образ цели и индивидуальные
"орудия его обработки", а также конечный результат.
е) Такая же, но "учебная" работа над образовательными
проектами.
ж) Кабельное интерактивное видео.
з) Многопользовательские Игры.
и) Свободное индивидуально-групповое общение и
интеракция в произвольно придуманных и специально
сконструированных виртуальных реальностях.
Нарастающее виртуальное дублирование
Давайте взглянем теперь на совокупную виртуальную
реальность сетей (сегодняшнюю и завтрашнюю) и на то, что в
ней и с ней происходит (и, вероятно, будет и далее происходить)
с позиции понимающего (прочитавшего вышенаписанные и
отчасти с ним согласного) наблюдателя.
Мы видим:
а) взрывное и спонтанное поначалу, но уже постепенно
вводимое в некие организационные рамки инструментальнотехнологическое
"удвоение", вернее многократное и
186
всевозрастающее "умножение" различных граней константной
реальности человека (со всеми его "деловыми", "серьезными",
"продуктивными", "социально-договорными" и прочими
отчасти
созидательными,
отчасти
разрушительными
активностями), но также и
б)
еще
более
взрывно-спонтанное
и
почти
неконтролируемое, industrially produced умножение того, и
инструментально-технологическое манипулирование тем, что
раньше (во всяком случае - в новое время) считалось игрой
воображения, иллюзией, галлюцинацией, заблуждением ума,
суеверием, извращением, пустым мечтанием, бесплодной
фантазией, болезненным бредом, неприличными помыслами etc.
(Многое из этого еще недавно осторожно именовали
altered state of consciousness, но теперь, как будто, уже
понимают, что как как раз такое state куда более распространено
и "нормально", а то, что считали нормальным есть, наоборот,
altered, и встречается далеко не у всех людей, да и то
временами. Но тут я не судья, ибо сам всю жизнь нахожусь в
альтерированном состоянии). Мы видим также
в) взаимопроникновение а) и б), граница между которыми
становится все более размытой и очень трудно различимой.
Короче, в
виртуальных реальностях сетей люди
занимаются почти всем, чем они заняты и в константной
реальности. В том числе, конечно, и тем виртуальным, от чего
человек никогда не может до конца избавиться в константной
реальности (сновидения, мечты, сказки, искусство, проектные
замыслы).
Однако в константной
(лучше сказать - в докомпьютерно-сетевой) реальности виртуальные компоненты
тщательно отграничивались от константных и содержались в
особых культурных резервациях. Теперь же они безудержно
извергаются и распространяются по сетям в рискованной
близости, а часто и в смешении в тем, что вроде бы должно быть
константным, но to tell the one from the other не так-то легко. И
от этого в сетях воцаряется все больший хаос.
187
И.В. Песчанная
(Новочеркасск, Россия)
ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТ
МИРОВОСПРИЯТИЯ: ЧЕЛОВЕКОМЕРНОСТЬ
И ТЕХНОЛОГИЧНОСТЬ КУЛЬТУРЫ С ПОЗИЦИИ
СИНЕГЕТИЧЕСКОГО ПОДХОДА
Открывая современное многообразие мира через все
многообразие способов, данных человеку второй природой, т. е.
культурой, человек видит мир, только преобразовывая его,
вступая
с
ним
во
взаимодействие.
Необходимость
взаимодействия вынуждает его строить свои отношения с
миром, соотносить целостный «образ мира» со своими
индивидуальными представлениями о нем.
В условиях становящегося постиндустриального общества
характер этих взаимодействий осуществляется принципиально
качественно иным образом, что подтверждается появлением
новых тенденций теоретического знания. Действительно, на
стадии развития производительных сил, следующей за
индустриализмом, определяющей все основные формы
жизнедеятельности социума является сфера теоретических
знаний во главе с университетом как главным местом
производства и сосредоточения знаний во всех областях
общественной жизни. В отличие от индустриального общества,
где основной конфликт между трудом и капиталом обусловлен
сосредоточением собственности в руках капиталистов, в
постиндустриальном обществе основной конфликт проявляется
в борьбе между знанием и некомпетентностью.
Для постиндустриального общества характерен приоритет
высоких технологий, поэтому механизмы постиндустриализма
все более проникают в нашу жизнь: функциональная
технологичность и конструктивная «подходящесть» феноменов
культуры доминируют в обществе. С приходом эпохи СМИ,
Интернета, web-технологий человек в своем культурном
пространстве выступает как природная сила с виртуальнотехнологичным характером – он объект и субъект
интерактивных взаимодействий, потому сам придает значения
культурным феноменам современной эпохи, и в соответствии с
188
этим, сам выстраивает новые методы познания окружающей
действительности.
В рамках исторической ситуации принципиального
изменения характера производственных отношений, перехода от
товаропроизводящей к обслуживающей экономике простое
интеллектуальное и научное сообщества задумываются о таких
вещах,
как
факт
становления
«социально-природной
интерактивной реальности человека» (Ярославцева Е. И.), о
выработке новой мировоззренческой парадигмы в рамках
сложившейся техносферы, «определении
ИТ-стратегий
модернизации человека и общества» [3]. Все эти новые
смысловые структуры, экспериментально-поисковые модели
устройства человеческой действительности составляют суть
постиндустриального конструкта мировосприятия.
Человек уже не представляет свою жизнь без Интернета,
web-технологий, интерактивного взаимодействия со средой
посредством электронного доступа ко всем благам современной
цивилизации. Интерактивные технологии общения все более
захлестывают человечество со всей присущей им мощью.
Научно-технический прогресс проявляется наиболее ярко через
«мультимедийную среду обитания» человека и общества:
прогрессируя, техника уже не только определяет культурный
образ жизни человека, но и задает весь культуротворческий
вектор его поведения.
Постиндустриальная действительность проявляется через
технологическую среду взаимодействия, в которой вопросы
повышения эффективности трудовых усилий работника и
рационализации хозяйственного и бытового уклада выходят на
первый план. «Информационный взрыв» способствует
дальнейшей интенсификации НТР. Использование передовых
достижений науки и техники, технологии в хозяйстве, в
производстве с целью повышения эффективности и качества
производственных
процессов,
лучшего
удовлетворения
потребности
людей
подтверждает
формирование
взаимоотношений, где человек и культура соотносятся и
развиваются
системно.
«Системные
соотношения
не
изживаются со временем. Со временем может увеличиться их
разнообразие»[1]. Мир для человека проявляется через его
189
интерактивные связи, коммуникации (маленькие системы
взаимодействия), которые располагаются на разных уровнях, в
разных
позициях
одновременно
внутри
культурного
пространства. Количество их растет и качественно отличается
от таковых десятилетней давности.
Согласно социологической концепции символического
интеракционизма (от. англ interaction – «взаимодействие»)
индивид создает себе объекты на основании тех значений,
которые он им придает. Сам по себе, вне индивида, объект не
имеет значения. Индивид должен получить его посредством
индивидуальной или коллективной интерпретации.
В условиях обострившихся глобальных проблем
современности
и
сложившейся
техносферы
человек
интерпретирует самого себя уже не как просто субстанцию от
природы, а как технологичный продукт, способный быть
производным от природной действительности. Человек уже не
просто сам переделывает природу, так как продукт его
преобразований (т. е. вторая природа) находится уже в таком
состоянии технологичности, что переделывает самого человека.
«О культурном пространстве имеет смысл рассуждать в эпоху
СМИ, Интернета не только с позиций "переделаем природу", но
и - "природа переделывает переделывателя" [2].
Стремление человека вырваться за рамки своей
«биологической определенности» накладывает печать на
изменения не только в окружающей среде, но и в среде сугубо
человеческой. В новом виртуальном пространстве «человек
становится своеобразной призмой, посредством которой
кристаллизуется та или иная реальность, событийный ряд»[1].
Ныне нужно говорить о возможностях решения социальных
задач не только для человека, но и с помощью (посредством)
человека. На современном этапе нелинейного мировосприятия
выходят на первый план и вырабатываются новые методы
построения реальности, среди которых значительные надежды
возлагаются на синергетический подход.
С его позиции рассмотрение современной человеческой
реальности происходит на основе понятий самоорганизации и
человекомерности: «человек, самоорганизуясь, вносит в хаос
мира порядок, создает свое интерактивное пространство, свой
190
топос»...
«Человекомерность»
используемых
методов
становится важной для современных научных исследований и,
тем более, для социальных и культурных подходов, которые,
как ни парадоксально, иногда теряют из вида человека» [1].
Возросшая мощь и системность культурных преобразований,
показывает, что мир становится «человекомерным». Мерилом
человека выступает сам человек. В определенном смысле он
является «автором мира», ядром его устроения, и,
соответственно, методологическим принципом, необходимым
для его понимания. На современном этапе характер социальных
взаимодействий технологичен изначально: технологично всё от взаимоотношений человека с техникой, машинами,
механизмами до взаимоотношений с другими людьми, - внутри
целых сообществ и даже семьи. Взаимоотношения человека и
культуры соотносятся и развиваются системно. Мир для
человека проявляется через его интерактивные связи,
коммуникации (маленькие системы взаимодействия), которые
располагаются на разных уровнях, в разных позициях
одновременно
внутри
культурного
пространства.
Коммуникативное поле человека стремительно расширяется:
реалии
человеческих
отношений
определяются
инновационными схемами развертывания человеческой мысли и
построения всего интерактивного пространства культуры.
Человек
осваивается
в
окружающей
интерактивной
действительности и постепенно привыкает жить в постоянно
действующем виртуально-биологическом онлайн-режиме. Это
говорит о постоянной «включённости» человека в процесс всё
углубляющейся информатизации и виртуализации культурного
пространства. Социально-интерактивная картина наглядно
показывает, что человек устанавливает свои методологические
принципы, необходимые для понимания мира. Человек не
просто создает свой инструментарий, но и сам предстает как
«инструментальная исследовательская основа». Примером здесь
служат социальные сети, научные сообщества, а также
обучающие
web-технологии
нового
поколения,
преимущественно проводимые в режиме on-line с их главным
ориентиром на человека как субъекта культуры. Таким образом,
новые решения, основанные на «мультимедийной среде
191
обитания» человека, позволяют говорить о появлении
перспектив у новых поколений - строить взаимоотношения с
природой, исходя из
усложняющейся технологичности и
множащейся системности культуры, которые будут определять
дальнейшие пути развития человеческого сообщества. Весь
культуротворческий вектор деятельности людей новых
поколений будет с явностью строиться по принципу
человекомерности – мерить по человеку значит ориентироваться
на человека. Будут формироваться новые смысловые структуры,
в которых человек будет рационально и плодотворно
взаимодействовать со всеми системами синергетической модели
мироздания.
Библиографический список
1. Ярославцева Е.И. Человек как интерактивная социальноприродная реальность (природа прирастает человеком).
– Сб. ИФ РАН "Синергетическая парадигма. Социальная
синергетика", 2009.
2. [Электронный
ресурс].
–
Режим
доступа:
http://base.spbric.org/f/index.php
(дата
обращения
10.04.10).
3. Ганичев А.В. ИТ-стратегия модернизации человека и
общества. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
http://www.mailpresident.ru/node/5006. (Дата обращения
05.05.10).
192
М.В. Рутковская
(Пятигорск, Россия)
ПРОБЛЕМЫ ИНФОРМАЦИИ В ПОЛЕ КИБЕРНЕТИКИ
Развитие цивилизации имеет много аспектов. Один из них
- будущность цивилизации с точки зрения с точки зрения в ней
науки. Человек ведет стратегическую «игру»
«техника природа». Именно овладение информационными процессами
открывает человечеству путь к победе в этой «игре». Путь,
ведущий к цели, в самых общих чертах виден уже сейчас: это
путь создания кибернетических усилителей интеллекта, путь
«интеллектроники».
Проблема «машина и человек» перерастает в конце ХХ
века в более общую проблему соотношения естественного и
искусственного в развитии цивилизации, в технологии.
Квантовая механика решительно сформировала важный
для философии и науки тезис: с точки зрения возможностей
человечного познания мир вероятностен, им управляет
вероятность, а не необходимость. А в основе вероятности
неизбежно лежит множество случайных событий.
Возникнув в 50-х годах ХХ века как распространение
идей классической термодинамики на описание поведения
открытых
строхастических механических систем
при
взаимодействие их с окружающей средой путем обмена с ней
энергией, массой и информацией творцы синергетики
(И. Пригожин, Г. Хакем, С. Курдюмов) обнаружили, что в
открытых диссипативных системах в целом не действуют
линейные зависимости при описании отдельных элементов
системы. Фактически это открытие привело в новой революции
в области естествознания.
Кибернетика, сформулировав законы, управляющей
изменениями информации впервые перебросила мост между
ранее традиционно гуманитарными дисциплинами (такими как
логика) и термодинамики (раздел физики). Одна из важнейших
проблем здесь: в чем состоит своеобразие информации, которая
будучи материальным явлением, не является ни материей, ни
энергией.
193
Самый исходный смысл термина "информация" связан со
сведениями, сообщениями и их передачей. Бурное развитие в
нашем веке телефона, телеграфа, радио, телевидения и других
средств массовой коммуникации потребовало повышения
эффективности процессов передачи, хранения и переработки
передаваемых сообщении информации. "Докибернетическое"
понятие информации связано с совокупностью сведений,
данных и знаний. Оно стало явно непонятным, неопределенным
с возникновением кибернетики. Понятие информации в
кибернетики уточняется в математических "теориях информации". Это теории статистической, комбинаторной,
топологической, семантической информации.
В отечественной и зарубежной литературе предлагается
много разных концепций (определений) информации:
информация как отраженное разнообразие,
информация
как
устранение
неопределенности
(энтропии),
информация как связь между управляющей и управляемой
системами,
информация как преобразование сообщений,
информация как единство содержания и формы
(например, мысль - содержание, а само слово, звук - форма),
информация - это мера упорядоченности, организации
системы в ее связях с окружающей средой.
Общее понятие информации должно непротиворечиво
охватывать все определения информация, все виды
информации. К сожалению. такого универсального понятия
информации еще не разработано.
Информация может быть структурной, застывшей,
окостенелой. например, в минералах, машинах, приборах,
автоматических линиях. Любая машина - это овеществленная
научная и техническая информация, разум общества, ставший
предметом.
Информация может быть также функциональной, "
актуальным управлением". Информация измеримая величина.
Она измеряется в битах.
Каковы свойства информации? Первое - способность
управлять физическими, химическими, биологическими и
194
социальными процессами. Там, где есть информация, действует
управление, а там, где осуществляется управление, непременно
наличествует и информация. Второе свойство информации способность передаваться на расстоянии (при перемещении
инфоносителя). Третье - способность информации подвергаться
переработке. Четвертое - способность сохраняться в течение
любых промежутков времени и изменяться во времени. Пятое
свойство - способность переходить из пассивной формы в
активную. Например, когда извлекается из "памяти" для
построения тех или иных структур (синтез белка, создание
текста на компьютере и т. д.).
Информация существенно влияет на ускоренное развитие
науки. систем управления, техники и различных отраслей
народного хозяйства. Политика, политическое управление,
экономика - это концентрированная смысловая информация, т.
е. такая, которая перерабатывается человеческим сознанием и
реализуется в различных социальных сферах. Она обусловлена
политическими, экономическими потребностями общества и
циркулирует в процессе управления производством и
обществом.
Социальная информация играет огромную роль в обеспечении правопорядка, работы правоохранительных органов, в
деле образования и воспитания подрастающих поколений.
Информация -неисчерпаемый ресурс общества. Информация первооснова мира, всего сущего. Современным научным
обобщением всех информационных процессов в природе и
обществе явилась информациология -генерализованная наука о
природе информации и законах информации.
Философская мысль уже много сделала в анализе аспектов
и теоретико-познавательной роли кибернетики. Было показано,
сколь многообещающим в философском плане является
рассмотрение в свете кибернетики таких вопросов и понятий,
как природа информации, цель и целенаправленность,
соотношение детерминизма и теологии, соотношение
дискретного
и
непрерывного,
детерминистского
и
вероятностного подхода к науке.
Кибернетика - это учение об управляющих устройствах, о
передаче и переработке в них информации. Она использует
195
некоторые результаты математической логики, теории
вероятностей,
электроники,
использует
количественные
аналогии между работой машины, деятельностью живого
организма, а также некоторыми общественными явлениями.
Аналогии эти основываются на том, что как у машины, так и в
организме и обществе имеются управляющие и управляемые
составные части, связанные передаваемыми сигналами,
встречается обратная связь и т. д.
Центральным понятием здесь является “информация” последовательность сигналов, передаваемых от передатчика к
приемнику, накопляемых в запоминающем устройстве,
обрабатываемых и выдаваемых в виде готовых результатов. Так
и наш мозг обрабатывает сигналы органов чувств, которые он
получает при посредстве центростремительных нервов.
Количественная сторона вышеперечисленного позволяет
построить цельную теорию информации и связи, применимую в
существенно различных областях - в автоматической технике,
языкознании, в физиологии, психологии, в управлении
предприятиями, планировании и т. п. Типичными для
кибернетических устройств являются быстродействующие
электронные вычислительные машины. В отличие от
большинства прежних машин, которые заменяют мускульную
работу человека, эти машины выполняют важные функции
умственного труда.
Кибернетика - эта высшая ступень автоматизации - вместе
с ядерной энергией, реактивным двигателем и искусственными
материалами образует основу новой промышленной революции,
принципиально новой технической эры.
Общее значение кибернетики обозначается в следующих
направлениях:
1. Философское значение, поскольку кибернетика дает
новое представление о мире, основанное на роли связи,
управления, информации, организованности, обратной связи и
вероятности.
2. Социальное значение, поскольку кибернетика дает
новое представление об обществе, как организованном целом. О
пользе кибернетики для изучения общества не мало было
сказано уже в момент возникновения этой науки.
196
3. Общенаучное значение в трех смыслах: во-первых,
потому что кибернетика дает общенаучные понятия, которые
оказываются важными в других областях науки - понятия
управления, сложно динамической системы и тому подобное;
во-вторых, потому что дает науке новые методы исследования:
вероятностные, стохастические, моделирования на ЭВМ и так
далее; в-третьих, потому что на основе функционального
подхода «сигнал-отклик» кибернетика формирует гипотезы о
внутреннем составе и строении систем, которые затем могут
быть проверены в процессе содержательного исследования.
4. Методологическое значение кибернетики определяется
тем, что изучение функционирования более простых
технических систем используется для выдвижения гипотез о
механизме работы качественно более сложных систем с целью
познания происходящих в них процессов - воспроизводства
жизни, обучения и так далее.
5. Наиболее известно техническое значение кибернетики создание на основе кибернетических принципов ЭВМ, роботов,
ПЭВМ,
породившее
тенденцию
кибернетизации
и
информатизации не только научного познания, но и всех сфер
жизни.
197
Е.О. Самойлова
(Пятигорск, Россия)
ЭСТЕТИКА АНИМЕ
Тайна красоты всегда тревожила умы людей на
протяжении многих веков. В современном мире, когда красота и
эстетика приобретают новые коннотативные значения, нельзя не
считаться и с субкультурами, которые в той или иной мере
формируют восприятие этих концептов отдельными группами.
Эстетика различных субкультур связана прежде всего с
сущностями и формами прекрасного, и с выражениями данных
форм через искусство и творчество, а понятие «красоты»
субкультур существенно отличается от того же понятия в
массовой культуре.
Массовая культура в настоящее время, в большинстве
случаев лишена аутентичной эстетики, в то время как с
появлением новых субкультур их эстетика обогащается. Термин
«аниме» вошедший в обиход сравнительно недавно, уже
обладает своей собственной эстетической структурой, которая
разнится от выбираемого жанра.
Аниме происходит от английского слова «animation», и
является видом японской анимации. Данный термин можно
трактовать и с другой точки зрения. Так, опираясь на Платона,
душа – анима, до рождения человека душа созерцает идеи в
нематериальном мире, а после того, как вселяется в тело,
«забывает» их. Подтверждению этому мы можем найти у
К.Г.Юнга, который ввел два термина: Анима (женский элемент в
психике каждого мужчины) и Анимус (мужского элемента в
психике женщины). Оба этих элемента сокрыты в психики,
человек как бы «забыл» их.
Гераклит тоже отмечает
диалектичную картину мира, в которой для достижения
гармонии должны присутствовать два элемента: мужское и
женское начало. По Гераклиту, возможна
«и «сокрытая
гармония, в которой сокрыты и погружены различия и
противоположности»» [1].
Т.е. эстетика и философия выступают в неразделимом
единстве. Единение двух начал, мы можем наблюдать и в
восточной философии на основополагающем принципе инь и
198
янь. Можно предположить, что тот же принцип был положен в
основу субкультуры аниме, где, если рассматривать культуру в
целом единство женского и мужского начала проявляется
максимально, а, с другой стороны, разделения на различные
жанры помогает высвободить и раскрыть элементы Анимы и
Анимуса.
В настоящее время аниме представляет собой особый
культурный пласт, который объединяет в себе сериалы и
фильмы не только для детей, но и для подростков и взрослых.
Уникальность эстетики данного направления состоит в том, что
японское аниме, являясь замкнутой субкультурой, живет и
развивается по своим собственным законам, имеет
отличительные формы (не только жанр аниме, но например и
дизайн персонажей) и признаки. Примером могут послужить
отличительные жанры этого искусства как меха (Eurika 7), сёнен
(White Cross, Overdrive), сёдзе (Sailor Moon), яой (Fake, Pure
romance, Hayakashi no Bara), юри (Girl meet girl) и т.д.
Персонажи каждого аниме являются уникальными, и во всей
культуре вряд ли можно найти двух абсолютно идентичных
героев.
Каждый
художественный
образ
имеет
свою
эмоциональную и рациональную сторону. Это проявляется в
первую очередь в изображении того или иного персонажа. Так,
если у персонажа аниме большие глаза, это означает, что этот
герой добрый, отзывчивый и дружелюбный. И, наоборот, - с
маленькими глазами чаще всего встречаются отрицательные
герои. В аниме, волосы могут быть абсолютно любого цвета,
начиная с традиционных оттенков и заканчивая зеленым, синим
и фиолетовым цветом. Даже цвет волос имеет свою
собственную символику. Например, герои с ярким цветом
волос, например алым или рыжим чаще всего бывают
импульсивными и открытыми, светловолосые – иностранцами, а
герои с темными, черными или темно-фиолетовыми волосами
могут выступать как очень замкнутые личности или же
отрицательные персонажи. Во многих аниме сериалах
персонажи выглядят более психологичными, чем в обычном
кинематографе.
199
Проблемы, которые затрагивают аниме сериалы, с одной
стороны,
могут
показаться
довольно
простыми
и
повседневными, но, с другой стороны, являются глубоко
философскими вопросами.
Можно отметить такие идеи, как: идея одиночества,
нежелание сдаваться даже в самых сложных жизненных
ситуациях, помощи близким и дорогим людям, сплоченности
коллектива, осуществление мечты, идея стойкости и мужества,
достижении целей, идея подвига ради блага и счастья любимого
человека, и в целом идея любви. Роль индивидуальности
художника особенно наглядна в исполнительском искусстве
(музыка, театр) [1]. Она так же ярко проявляется в аниме.
Каждый сценарист видит современный мир по разному, поэтому
и сложно найти двух похожих аниме. В одном может говориться
о быте простых школьников, живущих в Токио или Осаке
(Azumanga Dahio, Lucky Star, Lovely Complex), другой же
опишет постапокалептический мир или бескрайние просторы
вселенной (Toward the Terra, Wolfs rain, King of the beast planet).
Символьная сторона аниме не ограничивается только
внешностью главных героев.
Много внимания уделяется
аллегорической стороне бытия. Например, лепестки падающей
сакуры не только представляют собой эстетически красивую
картину, но пытаются донести до зрителя мимолетность, и
быстротечность времени. Символом может послужить и
обычный цветок - например, клевер (“Honey and Clover”), и роза
(Paradise Kiss), и даже пара узорных стаканов купленными
персонажами (“Nana”). Все они, так или иначе, связаны с
безвозвратно ушедшими временами счастья и радости,
подготавливая тем самым зрителя к новым поворотам сюжета.
Символ судьбы или рока имеет завуалированный
характер, и проявляется, прежде всего, во время встречи
главных героев. Что бы зритель смог прочувствовать всю
остроту момента, режиссер использует не только эмоции
персонажей, но приостанавливает время на картинке.
Почти всегда эта встреча является судьбоносной для
обоих героев, и после нее начинается основное повествование.
Если сравнивать аниме и современные постмодернистские
тенденции, то в сходство с ними состоит лишь в что весь
200
универсум признается
за игровой калейдоскоп текстов,
смыслов, форм и формул, символов, симулякров и симуляций
[2].
Обычно сами постмодернисты часто сравнивают свой
творческий метод с карнавалом, в котором происходит
театрализованное смешение различных культурных блоков.[3]
Но если в постмодернизме, и его эстетике нет определенной
цели, а над идеальной красотой главенствует телесная, то в
субкультуре
аниме
мы
скорее
обнаружим
полное
противопоставление этой традиции. Чувство прекрасного в
зрителе пробуждает в первую очередь не только красивая и
детальная прорисовка персонажей, но и разнообразие их
характеров, жизненных ситуаций, в который они попадают, да и
в целом весь разнообразный мир. Каким бы ни был мир аниме
сериала, довольно часто происходит эффект “удвоения” мира,
причем такое, что мир аниме образов оказывается несопрягаем с
образами реального мира [3].
В основном это относится к таким жанрам как
постапокалипсис, панк, киберпанк, фантастика и т.д. Например
действия
аниме
“Wolf’s
rain”
происходит
в
постапокалептичсеком мире, где люди оставили в руинах
забытые военных технологии, а в сериале “Tower of Druaga”
был создан полностью выдуманный мир, основанный на
шумерской мифологии.
Однако хотя большинство миров аниме отличается от
современного, есть и такие, где персонажи максимально
приближены к реальным людям, и действие происходит в
современном нам мире (“Honey and Clover”, “Reaching you”,
“Special A”, “Itazura na Kiss”).
Даже в таких примитивных и простых, с одной стороны,
аниме, сценаристы и художники пытаюсь приблизить читателя
не только к внешнему миру, или внутреннему миру героев, но и
приблизить зрителя к возвышенному. По словам И.Канта, «если
чувство прекрасного в самой своей форме несет идею
целесообразности (и этим словно предназначено для нашей
способности суждения), то чувство возвышенного моментально
(его скорость должна превышать скорость рефлексии) и
нецелесообразно». Или, говоря иначе, с возвышенным мы
201
сталкиваемся тогда, когда ощущаем пределы собственного
воображения, когда находимся на границе представления, за
которой нет ни одного образа, ни одной, говоря словами Канта,
чувственной формы.[3] По мнению И. Канта возвышенное
носит количественный характер, т.е. в большей мере этот
термин апеллирует к кинематографу. В аниме, как одной из
субкультур, массовая культура играет меньшее значение. Хотя
аниме и распространено в Японии и США, пока оно так и
остается элементом элитарной культуры.
Кантовское «возвышенное» в кинематографе и аниме
существенно отличаются друг от друга. К первому мы можем
отнести такие жанры, как боевики, блокбастеры, фентази,
фильмы- катастрофы, в которых в той или иной степени
выражены различные бедствия или катастрофы, и зрелище этого
само по себе уже является возвышенным, но не специфичным.
Примеры этого мы можем найти и в литературе, и в живописи, и
в театре, и в цирке [4].
В аниме этих жанров почти не наблюдается. Все
основывается на оригинальности сюжета, а соответственно и на
оригинальности воображения создателя.
«Возвышенное» в аниме не строится на зрелищном показе
сцен, хотя и без этого нельзя, а основывается на характере и
поступках героев. «Возвышенное» приобретает не только
материальную, но и духовно-эстетическую направленность. Как
и Гегель, который главную цель искусства видел в выражении
истины, которая на данном уровне актуализации духа
практически отождествлялась им с прекрасным, главная цель
этой «возвышенности» показать истинность переживаний,
красоту чувств, максимально приблизить зрителя к
происходящему. При этом Гегель подчеркивал диалектический
характер природы идеала: соразмерность формы выражения
выражаемой идее, обнаружение ее всеобщности
при
сохранении индивидуальности содержания и высшей
жизненной непосредственности.
Конкретно в произведении искусства идеал выявляется в
«подчиненности всех элементов произведения единой цели».
Эстетическое наслаждение субъект восприятия испытывает, от
естественно-исскуственной
«сделанности»
произведения
202
искусства, которое создает впечатление органического продукта
природы, являясь произведением чистого духа [4]. Все это в
полной мере можно отнести к искусству аниме.
Анализируя все вышесказанное, можно сделать вывод,
что эстетика аниме многогранна и включает в себя не только
материальную сторону (форму выражения т.е. аниме сериал или
фильм), а так же и аллегорическую сторону, которая и
наполняет все аниме смыслом, символичнсотью и эстетикой.
Библиографический список:
1. Борев Ю.Б. Эстетика: Учебник. – М.: Высшая школа,
2002. – 511 с.
2. Маньковская Н.Б. Эстетика на переломе культурных
традиций. - М., 2002. - 345 с.
3. Дьяков А.В. Философия и эстетика эпохи постмодерна.
Новая Философская энциклопедия. Т. 4. – М., 2001. С.
456 – 466.
4. Кант И. Критика способностей суждения. – М.: Знание,
1987.
203
Л.А. Сергеева
(Пятигорск, Россия)
СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕХНИКИ
И ИНФОРМАТИКИ В КОНТЕКСТЕ
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОГО ПОДХОДА
В современных условиях развития общества техника,
технические науки сложились как определенная довольно
зрелая научная система с целым научным аппаратом идей,
концепций, теорий, принципов, спецификой технического и
технологического знания, причем технические науки не могут
существовать и развиваться без особого математического
аппарата технических устройств и изобретений.
В настоящее время понятие «техника» расширяет свою
предметную сферу исследования. Идет активный процесс
формирования общей философской концепции техники, которая
включает в себя как органическую так и неорганическую
природу, анализирует два важнейших аспекта человеческой
деятельности:
совокупность
всех
технических
и
технологических
достижений
человеческого
разума
(техносфера) и мир биоты
(биосфера и антропосфера).
Философия, изучая развитие общественного технического
сознания, главную свою задачу видит в исследовании
технического отношения человека к миру, формирования
технического мировоззрения, миропонимания в теснейшей
связи техники и науки.
Техника самым непосредственным образом тесно связана
с научными достижениями. Эволюция взаимоотношений
технического и научного знаний включает
несколько
различных этапов взаимодействия, среди которых можно
выделить Первую глобальную научную революцию эпохи
Нового времени, основанную на создании механистической
картины мира.
Следующим этапом взаимоотношений науки и техники
является период до начала ХХ века, который характеризуется
самостоятельным, самодостаточным существованием науки и
техники, процессом их дифференциации.
204
Уходящий ХХ век дает новый, третий, принципиально
иной тип взаимоотношений науки и техники в процессе научнотехнического прогресса, когда имеет место теснейшее
взаимовлияние и взаимопроникновение научных и технических
достижений друг в друга.
Эти встречные процессы в научной и философской
литературе неоднократно транслируются как интеграция, как
технизация науки и сциентизация техники. В процессе
взаимодействия и взаимосвязей науки и техники происходит
все более тесное их слияние, невозможность их строгого
разграничения в человеческой деятельности. Именно поэтому
проблемы философии науки сегодня уже практически
невозможно анализировать вне проблем философии техники.
Технические новинки ХХ века (ЭВМ, создание компьютера,
формирование глобальной компьютерной сети Интернет,
создание киборгов, голографической памяти, лазерных
технологий, разработка квантовых и фотонных компьютеров и
т.п.) – все это есть следствие и зримый результат разработки
новейших технических проблем и научных методов.
В вопросах взаимоотношений человека и техники на
протяжении длительного эволюционного пути развития техники
всегда существовали разные, порой взаимоисключающие
оценки и перспективы. Так, сложилось два основных подхода,
две крайние позиции о роли техники в истории развития
человеческого общества.
Первый подход базируется на идеализации техники, на
переоценке возможностей ее развития, на детерминирующей
роли техники в социальном прогрессе. Здесь – бесконечная вера
в научно-технический прогресс,
в неограниченные
возможности человека в овладении богатейшими богатствами
природы, в возможности адаптирования окружающей среды к
реальным потребностям человечества, установления гармонии
существующего общественного и природного порядка вещей.
Такой подход получил название «технический оптимизм».
Прямо противоположная оценка роли и значения техники
в современной культуре сложилась в виде концепции
«технического пессимизма», которая видит огромную угрозу
существующей духовной-культурной традиции человечества во
205
всеобщей технизации цивилизационного развития. Сторонники
данной позиции исходят из оценки технического прогресса с
позиций мистифицирования, демонизации и даже полного
отрицания технического прогресса. Они убеждены, что
реального живого человека со всеми его идеями, мыслями,
настроениями, духовными ценностями вытесняет еще в ХУШ
веке «человек-машина» (по мнению Ламетри), а в ХХ-Х1Х
веках - уже сама созданная человекам Мегамашина как
собирательный образ всех технических достижений человека
умелого и человека разумного.
Проблемы взаимодействия человека и
техники,
всевозможных технических устройств – проблема чрезвычайно
актуальная
в
наше
время
наряду
с
проблемами
взаимоотношений науки и техники. Проблемы философского
осмысления техники все чаще становятся предметом глубоких
дискуссий в процессе поиска оптимальных решений
современной цивилизации. Стержневой линией почти всех
современных исследований в этой области является возврат к
философским мировоззренческим подходам
в анализе
техники и ее влияния на современного человека.
Проблемы развития технического знания сегодня тесно связаны
с такой важнейшей областью современного знания как
информатика.
Информатика является междисциплинарной областью
современной науки и техники. Предмет информатики в
различных исследованиях трактуется по-своему. В одних
работах
информатика предстает в виде фундаментальной
естественной науки, в других - как инженерно-техническое
знание. Существуют и подходы синонимичного сопоставления
информатики с кибернетикой, что кажется не совсем верным.
Целью кибернетики является фундаментальное изучение
процессов обработки информации с помощью компьютеров.
Кибернетика - это наука об общих принципах и
закономерностях процессов управления в различных системах:
технических, биологических, социальных и др., а также
передачи информации в сложных системах с обратной связью.
Кибернетика развивается самостоятельно и, хотя достаточно
активно использует достижения компьютерной техники,
206
совершенно от нее не зависит, т.к. строит различные
самодостаточные модели управления.
Информатика же - это область человеческой деятельности,
связанная с процессами преобразования информации с
помощью компьютеров и их взаимодействием со средой
применения.
Основными
проблемами
информатики
являются
информационные системы и средства коммуникации, а сама
информатика - это прикладная наука об использовании
компьютерной техники, создании программ и алгоритмов
различных
аспектов
компьютеризации.
Информатика
занимается изучением процессов преобразования информации
более широко, практически не решая задачи управления
различными объектами, она появилась благодаря развитию
компьютерной техники, базируется на ней и совершенно
немыслима без нее.
Современная информатика не может существовать без
такого важнейшего для нее процесса как компьютерное
моделирование, причем оно может быть представлено и в
вербальной версии, и в математической модели, и в создании
такого неординарного явления как виртуальная реальность.
Информация существенно влияет на ускоренное развитие науки,
систем управления, техники и различных отраслей народного
хозяйства. Политика, политическое управление, экономика - это
концентрированная смысловая информация, т. е. такая, которая
перерабатывается человеческим сознанием и реализуется в
различных
социальных
сферах.
Она
обусловлена
политическими, экономическими потребностями общества и
циркулирует в процессе управления производством и
обществом. Социальная информация играет огромную роль в
обеспечении правопорядка, работы правоохранительных
органов, в деле образования и воспитания подрастающих
поколений. Информация - неисчерпаемый ресурс общества.
Виртуальная реальность может быть воспринята
пользователем
с
помощью
новейших
современных
информационных технологий
как реально существующая,
которой даже под силу
производить реальные эффекты.
Информационные системы вместе с их носителями –
207
компьютерами – создают новый мир опосредованного общения
с особой этикой. Виртуальная реальность – это данность,
которую можно характеризовать как субстанциальную
объективную реальность, проникающую сегодня во все сферы
человеческой жизнедеятельности, будь то профессиональная
или бытовая сфера. Детские компьютерные игры, условные
виртуальные бои, виртуальные формы общения, виртуальные
знакомства.
Порой человеку очень трудно отличить виртуальность от
реальности. Особенно сложно подобная связь человека и
компьютера проявляет себя в управленческих процессах, в
работе диспетчеров, операторов. К примеру, в случае отказа
компьютерных систем на железной дороге, в аэропортах и т.п.
операторы практически не в состоянии представить реальную
картину происходящего, которая выходит из под контроля, не
поддается их управлению. Для них виртуальная реальность
схем, диаграмм, моделей представляет собой истинную
первичную реальность.
И здесь современный человек, вооруженный новейшими
технологическими возможностями, начинает чувствовать свою
уязвимость, беспомощность и огромную степень зависимости от
компьютерных систем, от созданных им самим машин и
устройств. Уникальная система Интернет была создана в 60-е
годы ХХ века в США сначала в военных целях, затем
произошло объединение различных локальных сетей в единую
онтологическую реальность – киберпространство. Это
совершенно новое явление впервые в человеческой истории
позволяет
человеку
существовать
в
виртуальном
киберпространстве лишь на носителях памяти в банке данных,
порой не существуя в реальном подлинном мире. Подобные
ситуации формируют искаженное, трансформированное
массовое сознание, когда человек может добровольно уйти из
реального мира, «существуя» лишь в мире киберпространства.
Современный мир благодаря такому универсальному явлению
как
Интернет
стал
гораздо
доступнее,
исчезли
пространственные и любые иные границы. Принципиально
меняется философско-мировоззренческое восприятие бытия. С
одной стороны, мир стал таким малым, что можно попасть в
208
любую его точку в пределах нескольких часов. С другой
стороны, мир современного человека предельно расширился в
его восприятии, стал огромным по сравнению с восприятием
«малой родины», своего региона, своей страны.
Современный человек посредством различных видов
связи (от Интернета до сотовой связи) получил гигантские
возможности общения, получения информационных продуктов
и услуг, но в этих условиях происходит качественное изменение
самого процесса человеческого общения.
Компьютеры и Интернет изменили саму культуру
общения, культуру мышления, культуру мировоззрения
сегодняшнего человека. Человечество разделилось на два мира:
людей, включенных в мир компьютеризации и людей,
лишенных такой возможности.
Огромные перспективы нового типа общения доступны
сегодня не всем, только пользователям этой системы. Средства
массовой
информации,
особенно
телевидение,
умело
манипулируя общественным сознанием и общественным
мнением,
лавинно воздействуют на каждого человека,
способствуют унификации массового сознания, массовой
культуры.
В этих условиях на первый план выходят вопросы
компьютерной этики, связанной с несанкционированным
вторжением в личное пространство каждого конкретного
человека, с
возможностями получения компромата,
дезинформации в отношении любого человека.
Еще одна проблема, связанная с таким явлением как
искусственный интеллект. Это явление создано человеком не
с целью замены естественного интеллекта искусственным, не с
целью копирования естественного интеллекта, а с целью
расширения интеллектуальных человеческих возможностей.
Системы с искусственным интеллектом всего лишь иммитируют
деятельность
человеческого
мышления
с
помощью
моделирования работы головного мозга человека, но никогда не
смогут занять место человеческого мышления. Человек и
машина передают и преобразовывают информацию, что
сближает их друг с другом. Но различия значительно
превосходят сходство: если человек мыслит с помощью
209
переживаний,
идеальных образов и понятий, то машина
мыслить подобно человеку не может. Компьютер, различные
системы
искусственного
интеллекта
отражают
действительность в виде различных сигналов, электрических
импульсов.
По сути, не машина отражает действительность, а сам
мыслящий
человек
отражает
окружающую
его
действительность с помощью машины, с помощью
искусственного интеллекта. Современный уровень развития
общества
в
настоящее
время получил название
«информационного общества», когда информация начинает
править
миром.
Информационное
общество
часто
характеризуется как результат глобальной революции в сфере
новейших технологий, но в то же время оно не может
восприниматься как самостоятельное, обособившееся от мира
человека киберпространство.
Информация на современном этапе развития
выступает как самый мощный ресурс человеческого
общества. Ее невозможно глубоко и всесторонне анализировать
вне математического (цифрового) анализа. Процесс глобальной
информатизации общества тесно связан с проблемами
формализации языка науки, процессами моделирования и
математизации, что позволяет по-новому взглянуть на многие
земные процессы, на
перспективы их развития в
принципиально новых условиях информационного общества.
210
А.Е. Тулинцев
(Пятигорск, Россия)
ФИЗИКА ПАМЯТИ: ОТ АПЕРИОДИЧЕСКИХ
КРИСТАЛЛОВ И «ДИНАМИКИ ИНФОРМАЦИИ»
Б.Б.КАДОМЦЕВА [1] К СУПЕРВЕНЦИИ ВРЕМЕНИ.
66 лет тому назад Эрвин Шрёдингер прочитал лекцию, в
которой выдвинул идею атомно-молекулярного подхода к
изучению живого, изложив её затем в книге «What is Life? The
Physical Aspects of a Living Cell». Великий физик
сформулировал основную идею: жизнь - это существование
апериодических кристаллов. Сегодня Г.Р. Иваницкий на
страницах УФН даёт определение «жизни с точки зрения
физики», поправляя классика: «…жизнь это результат процесса
игры взаимодействий материи, в которой одна её часть
приобрела свойство запоминать вероятности появления удач и
неудач в предыдущих раундах этой игры, повышая тем самым
свой шанс на существование в последующих раундах». Таким
образом, ключевым понятием нового определения «живого»,
становится память, как результат взаимодействий.
Напомним, что немецкий психолог Герман Эббингауз в
своём основном сочинении – «О памяти» в 1885 году вывел
забывание как функцию времени (кривая Эббингауза). Опираясь
на
идею
объективно-психологического
исследования
восприятий, Эббингауз подумал о том, что, может быть, память
человека можно исследовать таким же образом. Он составил
набор бессмысленных слогов, которые были записаны на
отдельных табличках, затем случайным образом таблички
извлекались и предъявлялись, в данном случае самому себе.
Проверяя через некоторое время свою собственную
способность, вспомнить их через разные интервалы времени, им
было обнаружено, что память в момент запоминания, проходит
две фазы. Это, прежде всего короткая фаза, когда в течение
нескольких минут после получения новой информации, мы
способны хранить её почти всю. Затем происходит резкое
уменьшение её объема, но оставшаяся после этого периода
211
информация хранится очень долго - она способна хранится на
неизменном уровне в течение недель или даже месяцев.
Американский психологи показали, в опытах на крысах,
что они запоминают огромную массу вещей. Однако, если
животным после того, как они выучили алгоритм решения
какой-нибудь новой задачи, нанести интерферирующее
воздействие, например, вызвать у них кратковременный
приступ судорог электроконвульсивным шоком, то тогда, если
эти судороги наносятся сразу после научения, они не способны
запомнить на долгое время предлагаемую чуть ранее
информацию. Позднее выяснилось, что когда животные учатся
решению задач, в мозге происходит всплеск «экспрессии
генов», происходит увеличение синтеза РНК и белка. И это
происходит сразу после приобретения новой информации и
перехода её в долговременную форму. Если животным, когда
они учатся новой задаче, вводить ингибитор синтеза белка или
РНК, препятствуя волне сопровождающей процесс научения, то
это не дает сформироваться долговременной памяти. Позднее
удалось расшифровать даже последовательность сигналов
направленных к геному нервной клетки, работающих при
обучении. Кроме того, выяснилось, что вводимый ингибитор
«стирает» и память, записанную значительно раньше, а значит,
каждый раз при запоминании сходных алгоритмов мозг
перезаписывает
активные
участки
памяти.
Сегодня
общепризнанно, что каждый акт познания – это маленький
эпизод морфогенеза и следующего развития. Иначе говоря,
наши знания, наша психика, наш разум, определяя процессы
приобретения новых знаний, являются также триггерами и для
дифференцировки клеток, хранящих эти знания.
Какова же физическая модель скачка в состоянии
памяти. Рассмотрим некоторую упрощённую модель работы
головного мозга по обработке сигнала – результата
произошедшего взаимодействия. Пусть тогда мозг - некая
сплошная среда с плотностью атомов n и он находится в
сферическом сосуде радиуса R (упрощенная модель черепной
коробки) с зеркальными стенками. Ясно, что такое состояние
является идеальной экспериментальной системой с полной
обратимостью движения во времени. Допустим теперь, что
212
стенки сосуда очень тонкие и что снаружи от сосуда находится
точно такая же среда с той же средней скоростью теплового
движения атомов и при той же самой плотности n. Пусть обе
среды в среднем покоятся. Допустим, что внешняя среда
находится в состоянии теплового равновесия, а её
взаимодействие с внешним Миром происходит так, что внутри
неё устанавливается молекулярный хаос. Будем считать, что
длина свободного пробега частицы вещества λ гораздо меньше
радиуса сосуда R.
Пусть в момент времени t = 0 оболочка, разделяющая
две среды, исчезает. Тогда возникает начальный разрыв,
разделяющий два объекта: внешний, находящийся в тепловом
равновесии, и внутреннюю систему атомов, испытывающих
сложное, полностью обратимое, движение. Ясно, что тепловое
хаотическое движение внешнего объекта вместе с акустическим
тепловым шумом должны приводить к хаотизации траекторий
атомов внутренней среды. Одного удара хаотизированного
движения достаточно для сбоя фазы траектории атома
внутренней среды. Соответственно, внутрь области с
обратимым движением атомов начнет распространяться фронт
необратимости.
Перед фронтом движение частиц еще обратимо, а за
фронтом - необратимо.
Другими
словами,
внутрь
сосуда
распространяется
фронт разрушения
обратимости. Как
известно,
любой
перемещающийся
слабый разрыв в
сплошной
среде
распространяется
со скоростью звука
213
сs =
γT
m
, где γ — показатель адиабаты, Т — температура, m —
масса атомов. Соответственно, радиус сферы rs с обратимым
движением внутри будет схлопываться по закону rs = R - сst. При
t = R / сs область обратимости исчезает. За движущимся фронтом
остается равновесное состояние с обычной случайностью
траекторий атомов и с разрушенными далекими корреляциями
между их движением. На самом фронте, шириной масштаба λ ,
происходит разрушение корреляций в движении атомов. А
перед фронтом имеется классическая механическая система с
совершенно определенной и, стало быть, единственной
траекторией в фазовом пространстве. Замена t на -t в такой
системе меняет просто направление движения системы по
траектории. Соответственно, мы должны считать, что никакого
неупорядоченного движения внутри сферы радиуса rs нет. Это
значит, что энтропия системы атомов внутри сферы радиуса rs
равна нулю. А сразу же после прохождения фронта у
равновесной среды появляется энтропия S (на единицу объема),
которая может быть рассчитана по известным расчетам
статистической физики.
Итак, главный физический процесс, происходящий на
движущемся фронте, состоит в рождении энтропии от нуля до
величины S на единицу объема. Процесс рождения энтропии
необратим, поэтому фронт необратимости может двигаться
только в одну сторону - в сторону обратимой механической
системы частиц с нулевой энтропией. Выясним, как и из чего
рождается энтропия. Для этого воспользуемся знаменитой
формулой Больцмана:
S=kln Ω
Здесь Ω есть число возможных микроскопических состояний
системы при фиксированных макроскопических параметрах,
например, плотности и температуры. А параметр k, получивший
название постоянной Больцмана, возник только потому, что
температура измеряется в градусах Кельвина, а энергия атомов
измеряется в джоулях. Если условиться измерять температуру в
тех же самых энергетических единицах, что и энергию атомов,
214
то следует положить k = 1 . Этот выбор единиц нам более
удобен, так что в формуле Больцмана мы будем считать k = 1 .
Как известно, в классической механике число состояний
Ω не определено точно. Но если, следуя принципу
неопределенности
ΔхΔр ≈ h ,
разбить все фазовое пространство на дискретные ячейки
размером Δ х Δ р, так что Δ х Δ р ≈ h , то величина
Ω становится вполне определенной.
Условимся использовать это же самое дискретное
ячеистое пространство и для описания механического движения
системы классических частиц. Тогда мы сразу же сталкиваемся
с понятием информации. Рассмотрим нашу механическую
систему атомов в некоторый фиксированный момент времени. В
этот момент ее фазовая точка находится в одной единственной
ячейке из Ω возможных ячеек. Можно сказать, что вероятность
попадания в данную ячейку равна р = 1 / Ω . Если учитывать все
возможные ячейки, то систему атомов можно рассматривать как
запоминающее устройство с информационной емкостью,
соотношение Шеннона:
I = -ln р = lп Ω
Именно такую информацию имеет классическая система
атомов в любой момент времени. При эволюции во времени
фазовая точка движется по очень узкой (шириной в одну
ячейку) нити в фазовом пространстве, так что ее информация
сохраняется. Если информация полностью стирается, то система
атомов может попадать в любую из возможных ячеек, число
которых равно Ω и при этом возникает совершенно
хаотическое тепловое движение.
Итак, на фронте необратимости происходит полное
стирание информации и превращение ее в энтропию. Перед
фронтом мы имеем механическую систему с полностью
детерминированным поведением во времени, а за фронтом хаос теплового движения. Подчеркнем еще раз, что хаос
теплового движения создается ничтожно малыми шумами из
необратимого внешнего окружения. Динамика атомов среды
215
многократно усиливает этот хаос и превращает его в
молекулярный хаос теплового движения.
В философском смысле, мы имеем возрождение уже на
новом уровне идеи о генерации времени живым А.Бергсона.
Напомним, что, переосмыслив понятие времени, Бергсон
разработал концепцию чистой длительности (durée),
изложенную им в первом крупном труде «Опыт о
непосредственных данных сознания». В полемике с теориями
психологического детерминизма и психофизики он описывает
человеческое сознание как непрерывно, изменяющуюся,
творческую реальность, как поток, в котором мышление
составляет лишь поверхностный слой, подчиняющийся
потребностям практики и социальной жизни. В глубинных же
своих пластах сознание может быть постигнуто лишь усилием
самонаблюдения (интроспекции) и интуицией, когда:
«…самонаблюдение, позволяет обнаружить, что тканью
психической жизни является непрерывная изменчивость
состояний, которые незаметно переходят одно в другое, длятся.
Эта длительность и составляет жизнь, сознание, структуру».
Длительность есть взаимопроникновение состояний сознания,
они непротяжённы и поэтому не могут быть расположены рядом
друг с другом, они различаются не количественно, а
качественно и потому не поддаются измерению и исчислению,
как материальные объекты. Длительность, а стало быть, жизнь,
имеет, по Бергсону, не пространственный, а временной
характер. Это «качественное», «живое» время радикально
отличается от понятия механическо-физического времени,
которое, по мнению Бергсона, возникает в результате
разложения интеллектом длительности.
В одном из наиболее влиятельных направлений
современной западной философии, аналитической философии,
центральное
место
занимает
корреляция
между
независимыми наблюдаемыми или переменными –
которую,
выделяя
из
привычных
терминов
характеризу ющих
взаимосвязь,
называют
–
«supervenience»
(супервенция,
или
супервентность).
Стэнфордская философская интернет-энциклопедия даёт такое
определение термина: «Ряд свойств A супервенирует другой
216
набор свойств - B если, никакие две вещи не могут отличаться
относительно A-свойств, также, не отличаясь относительно их
B-свойств». В форме тезиса там же добавляется, «не может быть
A-различия без B-различия. Один из ведущих отечественных
философов В. А. Канке отмечает, что влиятельные (в научном
смысле) англоязычные авторы при анализе интертеоретических
отношений широко используют термин supervenience (от лат.
super - «сверх» + «venire» - происхождение), который, видимо,
допустимо переводить на русский язык как супервенция. По
определению совокупность признаков А супервенирует
совокупность признаков В, если их наличие и изменение
вызывается признаками А, но не объясняется ими. В этой связи
уместно привести следующее пояснение, отмечает философ:
«Физика испытывает затруднение при описании взаимодействия
нескольких частиц (например, 100 или более). Если же частиц
тысячи или миллионы, то используется аппарат статистической
физики и соответственно объект предстает в некотором
усредненном виде,
в виде системы».
Философское
использование термина «supervenience» является строго
специализированным этот термин является обобщением таких
понятий как: «причина», «степень свободы», или «соответствие
определенным правилам» - предупреждает Стэнфордская
энциклопедия - термин «supervenience» близок по своему
смыслу философскому термину «обусловливание».
Однако как мы видим истинно научный смысл, в
большей степени совпадает с просторечием, чем с
философскими «арабесками». Истинный смысл слова,
произошедшего от латинского supervenio, что можно пояснить
как: набежать, нахлынуть, например «unda supervĕnit undam» —
«волна набегает на волну»; накрывать, покрывать; неожиданно
приходить, появляться; застигать врасплох. Ведь именно таков
описанный нами механизм движения волнового фронта
«необратимости». А значит супервенция - волновой процесс,
который, интерферируя в геноме клетке и создаёт картинку
возникновения феномена времени. Именно это позволяет
Дж.Барбуру утверждать : «Unlike the Emperor dressed in nothing,
time is nothing dressed in clothes » [6].Таким образом - время это
понятие эпистемологическое - системное качество или если
217
угодно - качество-система, определённая форма, конструкция,
которую мы выделяем в познаваемом объекте (в данном случае
в материи). Вообще говоря, в онтологическом плане система
есть «многое, порождающее одно» или совокупность оснований,
которые достаточны для создания единства сущего и оснований,
его порождающих. Е.Б. Агошкова, прослеживая эволюцию
понятия «система» в современной науке, отмечает, что в
эпистемологическом плане следует говорить не просто «объектсистема», или «система на объекте», но более точно – «система
на объекте относительно качества объекта». Объект сегодня
представляется множеством систем, каждая относительно
определенного качества, где понятие система отражает нашу
попытку ограничиться выделением свойств и отношений и
утверждать, что именно они порождают качество целостного
объекта. При таком подходе: «система С на объекте А
относительно качества К объекта есть совокупность таких
свойств объекта, находящихся в таких отношениях, которые
порождают свойство Кс этой совокупности», и тогда возможно
решение задачи прегнантности термина «время», при
использовании философского определения системы и
наполнения его физическим содержанием: «Т (время) это
система на объекте М (от слова «материальный») относительно
качества В (взаимодействия), есть совокупность таких свойств
объекта, находящихся в таких отношениях, которые порождают
свойство Вt этой совокупности».
218
А.Д. Чернявский
(Нижний Новгород, Россия)
ПРЕДЕЛЬНАЯ ПОЛЕЗНОСТЬ
ИНФОРМАЦИОННОГО БЛАГА
В соответствии с установившимися традициями –
маржинализм (фр. marginal – предельный) как теория оперирует
предельными,
приростными
значениями
величин
анализируемых факторов.
Одним из таких законов является закон убывающей
предельной полезности. Это так называемый первый закон
Госсена или как выражался сам автор, закон полезности
последнего атома блага: «Величина одного и того же
удовольствия постоянно уменьшается вплоть до насыщения, по
мере того, как мы без помех испытываем это удовольствие»
[1, 4-5]. Известные примеры, подтверждающие убывание
полезности по мере потребления блага приведены в работах
последователей маржинализма. Отметим, что эти примеры
относятся к удовлетворению, прежде всего человеческого
голода. Эти примеры достаточно очевидны - то, что насыщение
и последующее удовлетворение происходит с новой порцией
пищи. При этом прирост полезности с каждой последующей
потребленной единицей блага (пищи) уменьшается. Более того,
нетрудно найти примеры, когда величина полезности достигает
максимума, а затем начинает падать, что объясняется авторами,
например, антиполезностью переедания. Безусловно, речь идет
о примерах удовлетворения физиологических потребностей
человеческого организма, т.е. о полезности тех благ, которые
находятся в иерархии А.Маслоу на низшем уровне. В
соответствии с классической работой в области менеджмента:
«Маслоу признавал, что люди имеют множество различных
потребностей, но полагал также, что эти потребности можно
разделить на пять основных категорий. Эта мысль была
детально разработана его современником, психологом из
Гарварда, Мурреем.
1. Физиологические потребности – низший уровень.
2. Потребности в безопасности и уверенности в
219
будущем.
3. Социальные потребности.
4. Потребности в уважении.
5. Потребности самовыражения — высший уровень.
В каждый конкретный момент времени человек будет
стремиться к удовлетворению той потребности, которая для
него является более важной или сильной.
Для того чтобы следующий, более высокий уровень
иерархии потребностей начал влиять на поведение человека, не
обязательно удовлетворять потребность более низкого уровня
полностью» [2, 366-367].
На человека извне воздействуют экономические блага, и
результат воздействия – это потребление этих благ. При этом
под благом традиционно понимаем то, что способно
удовлетворять повседневные жизненные потребности людей,
приносить
людям
пользу,
доставлять
удовольствие.
Соответственно, экономическое благо — это благо,
производимое
экономикой.
Для
интересующего
нас
последующего анализа рассматриваем блага, состоящие из двух
больших групп – материальные и нематериальные. Как явствует
из примеров классиков – маржиналистов, материальные блага,
потребляемые человеком непосредственно, способны быстро
достигать предельной полезности. Возможно ли это с
нематериальными благами?
Что касается, например,
информации, как нематериального блага, то это возможно,
поскольку предельная полезность соответствует переходу от
ситуации
вероятностной,
неопределенной
(неполная
информация), к ситуации определенной (полная информация).
Что касается удовлетворения высших потребностей в иерархии
Маслоу, то это возможно далеко не всегда. И этот механизм
является конкурентным по отношению к ранее указанному и
относящемуся
к
удовлетворению
физиологических
потребностей.
Поэтому для разработки модели предельной полезности
рассматриваем индивида, оценивающего полезность блага, как
сложную систему, и считаем, что она подчиняется принципу
моделируемости: она представима конечным
множеством
моделей, каждая из которых отражает определенную грань ее
220
сущности [3]. Это принцип дает возможность исследовать
определенное свойство или группу свойств сложной системы
при помощи упрощенных специализированных моделей.
В реальности процессы взаимодействия системы сложны
и едины, и только в силу ограниченности наших средств
познания мы вынуждены это единство расчленять.
Постулат неопределенности для сложных систем гласит,
что повышение точности определения любого количественно
описываемого свойства сложной системы сверх некоторого
предела влечет за собой понижение возможной точности
определения другого свойства – одновременно измерить
значение двух или более параметров с точностью,
превышающей определенный уровень, невозможно. Это
означает, что существует область неопределенности, в пределах
которой свойства системы могут быть описаны только
вероятностными характеристиками.
Рассматривая соотношение категорий неопределенности
и определенности уместно отметить «рабочее» определение:
неопределенность как категория отмечена превращением
многообразия возможностей в действительность, наличием
связей, взаимодействием между свойствами и состоянием
явлений, отсутствием резких граней между ними. В то же время
определенность – это категория, отмечающая относительную
независимость свойств и состояний объектов, проявление
необходимости через однозначные переходы возможности в
действительность [4, 148]. Данные таким образом эти понятия
находятся в соотношении координации. Направление их
действия – через снятие действия противоположной категории.
Это может быть и движение от определенности одного
состояния через снятие неопределенности в другое состояние
определенности. Снятие неопределенности происходит прежде
всего через получение информации о той или иной возможной
ситуации.
При анализе поведения человека в процессе изменения
полезности с ростом количества блага кроме принципа
моделируемости следует также учитывать и принцип
целенаправленности: целенаправленность понимается как
функциональная тенденция, направленная на достижение
221
системой некоторого состояния, либо на усиление некоторого
процесса. При этом система является стабильной в том смысле,
что способна противостоять внешнему воздействию, а также
использовать среду и случайные события.
Следствием принципа целенаправленности является
постулат выбора: сложные системы обладают присущей им
способностью к выбору поведения, и следовательно, однозначно
предсказать ее поведение невозможно ни при каком знании
свойств системы и ситуации. Таким образом, поведение
сложной системы – человека можно оценить, основываясь на
взаимосвязи с ситуацией, но она, тем не менее, неоднозначна.
Степень неоднозначности будет зависеть от внешних связей и
уровня внешнего воздействия.
Человек представляет систему высокой сложности. Он
ведет себя предсказуемо только в определенных ситуациях и
полной однозначности зависимости внешней реакции на
воздействие на него не достигается.
Рассмотрим возможное деление человека как системы,
наращивающей полезность, на подсистемы, т.е. основные
компоненты системы, определяющие ее функционирование.
При этом следует учитывать следующую закономерность –
расширение понятия модели, т.е. расширение области его
применимости, сопровождается обеднением его содержания.
Эта ситуация, например, названа В.С.Тюхтиным как «парадокс
универсальности» [5, 10-38].
Оценим
возможное
минимальное
количество
требующихся подсистем и их категориальные характеристики.
Если считать, что анализируемая система состоит из
одной подсистемы, то в этом случае ее можно отождествить с
монадой – этим первичным элементом бытии, абсолютом [6].
При таком представлении система внутренне непротиворечива и
не содержит внутреннего источника развития.
Рассмотрим следующий вариант – деление системы на
две подсистемы. Две подсистемы могут соответствовать двум
противоположным
сущностям,
например,
диаде
–
двойственному, т.е. символу первичной неопределенности,
первичной множественности и состоянию минимального
выбора [7]. Аналогом двойственности являются начала Инь и
222
Ян – как два взаимосвязанных, взаимодополняющих аспекта
первичного деления единого.
Выделение двух начал в виде двух подсистем внутри
анализируемой системы обеспечит диалектическую полярность
всех возможных пар оппозиций.
Такие категориальные феномены двойственности
являются соционическими характеристиками человека: логика –
этика,
интуиция
–
сенсорика,
рациональность
–
иррациональность, экстравертность – интровертность [8].
Перечисленные функции индивидуума являются антагонистами,
поскольку доминирование одной подавляет в личности
проявление другой.
Здесь следует также отметить, что креативное начало
(иррациональность)
противоположно
логическому
(рациональному).
Следующим
шагом
в
развитии
модельного
представления структуры системы можно считать переход от
дуализма, диады к триадичности [9].
Шеллинг Ф. рассуждая о внутренней организации
системы,
пишет:
«Сначала
требуется
раздвоение
продуктивности…Раздвоением может быть обусловлено
чередование сокращения и расширения…Продукт может
возникать только посредством чего-то третьего, которое само
фиксирует это требование» [10, 209].
Разумов В.Н. считает, что в категории качества объект,
взятый в качественной определенности характеризуется триадой
категорий: качество, подкачество, интегративное качество. Для
аргументации правильности такого подхода он ссылается на
фразу из философии даосизма: «Дао рождает одно, одно
рождает два, два рождает три, а три рождает все существа»
[11,126].
Однако проанализируем более детально этот последний
приведенный аргумент с позиции структуры системы. В
соответствии с переводом:
«Дао родил единое (Ци).
Единое родило двойственное (Инь и Ян).
Двойственное родило Триаду (Гуны).
Триады все сущее» [12].
223
В этой цитате курсивом вставлены мои пояснения к
переводу. Таким образом, из представленного перевода следует,
что тройственность – это уже все сущее. Рассматривая с
гносеологических позиций, можно говорить, что диады или две
категории необходимы для появления третьей, а поскольку эти
две категории противоположностей не есть что-то застывшее и
раз навсегда неизменное, то две противоположные категории и
достаточны для порождения любого вида третьей, наполняющей
своим многообразием все сущее.
Исходя из вышеизложенного, можно считать, что
наличие в структуре системы, реализующей накопление
полезности, трех подсистем приведет к избыточности.
Необходимым и достаточным для описания эволюции системы
является наличие двух подсистем, которые соответствуют двум
общим противоположным началам, заложенным в элементах
системы.
Поскольку в общеэволюционном плане два таких начала
– рациональное (логика) и иррациональное (этика), то двух
начал подсистем в структуре системы – человека, достаточно
для ее дальнейшей эволюции.
В основу дальнейшего рассмотрения положим
математическую модель, представляющую описание системы,
реализующей тенденцию изменения полезности блага, с
помощью
дифференциального
уравнения
предельной
полезности.
Предполагаем, что извне на человека воздействует некое
информационное экономическое благо, которое считаем
неисчерпаемым. Человек потребляет это благо непрерывно.
При этом человек как система, оценивающая полезность
этого блага, является состоящим из двух конкурирующих
подсистем. Одна из них предполагает отсутствие насыщения, и
приращение полезности блага ΔU для этой подсистемы
происходит пропорционально достигнутому уровню полезности
потребленного блага U:
ΔU = UΔq,
(1)
где Δq – приращение потребленного блага.
Вторая подсистема предполагает наличие насыщения:
224
ΔU = [U0 - U]Δq,
(2)
где U0 – предельная полезность данного блага. Уравнение (2)
показывает, что при приближении результирующей полезности
U к предельной U0 , приращение полезности на единицу
потребленного блага уменьшается.
Результирующее приращение полезности вследствие
одновременного действия обеих подсистем и их конкуренции
представим в виде мультипликативного эффекта:
ΔU = αU(U0 – U)Δq
(3)
Таким образом, мы получили модифицированный закон
изменения величины субъективной полезности потребленного
блага в предположении наличия двух противоположных по
действию конкурирующих механизмов оценки полезности.
Переходя от конечных приращений к дифференциалам,
запишем окончательно дифференциальное уравнение:
dU
= αU(U 0 − U ); α > 0
dq
(4)
В этом дифференциальном уравнении член (U0 – U)
обеспечивает механизм достижения «предельной» полезности.
Это уравнение достаточно широко известно и описывает рост
популяции в условиях конкуренции или динамику системы
«хищник – жертва» [13, 23]. Решение уравнения дает
зависимость величины полезности U от количества
потребленного блага q:
U
U(0)e αq
=
U 0 U 0 − U (0)(1 − e αq )
(5)
Это уравнение логистической кривой. Особенность этой
зависимости –величина полезности при отсутствии еще
потребленного блага вначале: U(q=0) = U(0) ≠ 0. С точки зрения
именно механизма субъективной полезности это может быть
объяснено наличием у потребителя ожидания некоторой
полезности еще не поглощенного блага.
Два предельных случая поведения – это U(0) > U0 и
U(0) < U0 . Они соответствуют ситуации, когда начальная
полезность при отсутствии еще потребления экономического
блага может быть больше или меньше предельной полезности
225
(рис.1).
U
U(0) > U0
U0
U(0) < U0
q
Рис.1 Поведение полезности U в зависимости от объема
потребленного информационного блага q при различных
соотношениях начальной U(0) и предельной полезности U0.
Появление такой альтернативы поведения обязано наличию
механизма экспоненциального роста, обеспечиваемого нашим
допущением
приращения
полезности
пропорционально
достигнутому
уровню
полезности.
Этот
механизм
неограниченного
роста
аналогичен
модели
Мальтуса
экспоненциального роста численности населения.
Построенные кривые зависимости полезности блага U
от объема потребленного блага q на рис.1 можно объяснить
следующим образом. В случае, если U(0) > U0 имеет место
уменьшающаяся полезность во всей диапазоне величины
потребленных благ q. Это спадающая полезность есть просто
разочарование в способности потребляемого блага создать рост
субъективной полезности для индивида. По сути дела – это
потребление антиблага, т.е. полученная информация оказалась
по той или иной причине бесполезной. Случай, когда
первоначальная полезность меньше предельной, т.е. U(0) < U0
соответствует последовательному включению механизмов роста
и насыщения в модели. При этом предельная полезность (рис.2)
первоначально растет в диапазоне количества благ q < q* , а
далее демонстрирует спад и ΔU/Δq → 0 при q → ∞.
226
ΔU/Δq
q
q*
Рис.2. Зависимость предельной полезности информационного
блага для случая U(0) < U0 .
Таким образом, предложенная модель изменения
полезности U в зависимости от объема потребленного блага q
позволяет допустить наличие восходящей ветви предельной
полезности ΔU/Δq , предшествующей спадающей с ΔU/Δq ,
соответствующей первому закону Госсена.
U
2
U0
1
q
Рис.3 Цикличность изменения полезности при замене на рынке
информационного продукта «1» новым продуктом «2».
Предлагаемая модель не противоречит и цикличности во
времени предельной полезности ΔU/Δq . Рынок достаточно
227
быстро реагирует на спад полезности для потребителя и
соответствующее изменение внешнего показателя – спроса, и на
рынке
появляется
новый
информационный
продукт,
замещающий старый. При этом появляется новая логистическая
кривая, обеспечивающая рост полезности и, соответственно,
спроса на продукт. Схематично этот процесс представлен на
рис.3.
Также отметим, что возможно и усложнение модели за
счет привлечения к объяснению логистических кривых высших
порядков. При этом разрывы на кривой U(q) на рис.3 могут быть
устранены, но это не меняет сути дела.
Первый
закон
Госсена
является
достаточно
ограниченным и частным случаем в рассматриваемой модели.
Информационные блага, соответствующие поддержанию
мотивации высших уровней в иерархии потребностей
(например, по А.Маслоу) в целом позволяют говорить о
возможности первоначального роста и последующего спада
предельной полезности.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
Библиографический список
Gossen H.H. Entwicklung der Gesetze des menschlichen. –
Verkehrs, 1854.
Мескон М., Альберт М., Хедоури Ф. Основы
менеджмента. /Пер. с англ. – М.: Дело, 1995. – 704 с.
Принципы
существования
сложных
систем.
[Электронный
ресурс].
–
Режим
доступа:
http://www.integro.rb.ru/system/ots/princip_ex_sys.htm.
(Дата обращения 15.03.10).
Урсул А.Д. Информация. Методологические аспекты. –
М.: Наука, 1971.
Тюхтин В.С.Актуальные вопросы разработки общей
теории систем // Система. Симметрия. Гармония. - М.:
Мысль,1988. - С. 10-38.
Экзотерический категориально-понятийный словарь
«Октагон». [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
http://asharm.ru/oktagon (Дата обращения 10.03.10).
Климец
А.
Наука
и
иррационализм
[Электронный
ресурс].
–
Режим
доступа:
228
8.
9.
10.
11.
12.
13.
http://quantmagic.narod.ru/volumes/vol132004/p3220.html.
(Дата обращения 15.04.10).
Букалов А.В., Бойко А.Г. Соционика: тайна
человеческих отношений и биоэнергетика. - Киев:
Соборна Украiна, 1992.
Разумов
В.И.
Методология
подготовки
и
интеллектуально-технологического
сопровождения
научных исследований: дис. д-ра филос. наук: 09.00.01.
Шеллинг Ф.В.Й. Введение к наброску системы
натурфилософии, или о понятии умозрительной физики
и о внутренней организации системы этой науки // Соч.
в 2-х т.: Пер. с нем., т.1. – М.: Мысль, 1987.
Ян Хин Шун. Древнекитайский философ Лао-Цзы и его
учение. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.
Даодэцзин, XLII [Электронный ресурс]. – Режим
доступа:
http://taopooh/narod.ru/3/transl.htm
(Дата
обращения 05.04.10).
Самарский А.А., Михайлов А.П. Математическое
моделирование: Идеи. Методы. Примеры. – М.: Физлит,
2001.
229
Ю.М. Шаев
(Пятигорск, Россия)
ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ И
СОВРЕМЕННЫЕ МУЛЬТИМЕДИЙНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
Обретение человеком полноты своего бытия возможно как
через смысл, так и через перцептивный опыт, конституирующий
на определенном уровне человеческую сущность и задающий
основополагающие онтологические модусы.
Эпоха постмодерна сделала возможной плюралистичность
смысловых перспектив в различных областях человеческого
познания и деятельности. Это во многом повлекло за собой
коннотативную
насыщенность
и
перенасыщенность
культурного поля, наслаивание одних смыслов на другие и
разнообразные смысловые конфигурации.
Философский
смысл,
призванный
фиксировать
основополагающие измерения человеческого бытия, часто
понимается как некий «поверхностный», «бестелесный» эффект,
не лежащий в основе тех или иных явлений, а также событий
действительности,
а
являющий
собой
некий
трансцендентальный коррелят события. Этот смысл не
предполагает субъекта в качестве исходного конституирующего
пункта, либо завершающего звена своей телеологии [1, 155].
Процессы изгнания субъекта из трансцендентального поля
смысла, либо его фрагментация свидетельствуют о том, что
обрести бытие через смысл, как это виделось, например, М.
Хайдеггеру в его «трансцендентальной» [3, 13–15] и
«имманентной» [4, 192] версиях герменевтики бытия, П. Рикёру,
искавшему выход к бытию «окольным путем», через семантику
и рефлексию [2, 36–38], стало делом затруднительным.
Актуализация второго пути – выхода к бытию через
перцептивный опыт человека становится заметен в наше время.
Своеобразным симптомом этих процессов является оживление
интереса к философской эстетике в ее различных вариациях.
Сами по себе,
«эстетический», «визуальный» и другие
повороты, пытающиеся фиксировать междисциплинарный
синтез,
либо
притязания
на
монодисциплинарный
230
универсализм, являются, на наш взгляд, признаками нехватки
бытия и стремления компенсировать эту нехватку бытия.
Одной из областей человеческой деятельности, где эта
«онтологическая недостаточность»
проявляется наряду с
попытками
ее
компенсации
являются
современные
мультимедийные
технологии.
Зафиксируем
несколько
измерений этой нехватки бытия.
«Нехватка физического бытия». Определенные области
человеческой культуры, например, создание и использование
техники, позволяют в некоторой степени справится с проблемой
нехватки
полноты
физического
бытия
человека.
Мультимедийные технологии, в частности, компьютерные
видеоигры предлагают своеобразный путь реализации
«физического инобытия» тела в виртуальном мире.
Тот или иной герой компьютерной игры может иметь
«физические» качества, обладание которыми для большинства
людей является недоступным в силу разного рода причин.
Однако, нельзя рассматривать своего игрового героя как нечто
совершенно внеположное. Для успешного прохождения
определенной игры тоже требуются: ловкость, хорошая реакция,
высокая степень концентрации внимания и координации
движений, либо навыки стратегического мышления, если дело
касается игр стратегического жанра. Существует явление
киберспорта, соревнования по которому проводятся во многих
странах и на международном уровне.
Таким образом, виртуальное бытие есть определенный
модус телесного бытия. Следует также сказать, что совершенно
особым образом применительно к виртуальному миру мыслятся
важные онтологические категории – пространство и время.
Вообще, правильнее было бы говорить об «эффектах
пространства и времени», которые имеют место в данной сфере.
Зачастую, в тех же компьютерных играх можно управлять
«пространством» и «временем», влиять на различные события, и
вообще, то что можно условно назвать киберуниверсумом имеет
«характер пространства и времени», как выразился бы
феноменолог.
Современные
мультимедийные
коммуникационные
технологии позволяют часто весьма эффективно управлять
231
временем: обмен теми или иными сообщениями между людьми
может происходить и не синхронно.
Пребывание ресурсов в сети Интернет имеет место в
киберпространстве, а это феномен не географический, а, скорее,
онтологический, совмещающий смысловые и перцептивные
модусы (например, тот или иной сайт, физически располагаясь
на сервере, который находится за пределами России, тем не
менее, может функционировать как часть Рунета). В данном
случае используется смысловая, а не географическая привязка к
определенной части киберпространства. Это говорит о том, что
«смысловой» выход к бытию не исчезает полностью в
мультимедийных и коммуникационных технологиях.
Говоря о событии как одной из точек проявления бытия
можно заметить, что в некоторых играх не является нормой
классическая нарративная
событийность. Нелинейная
событийность может реализовываться в различных концовках
игры, исход которой во многом зависит от действий персонажа
управляемого игороком, «характера» героя, показателей доброй
либо дурной славы, склонности к стяжательству, развитых
навыков и умений.
Хотелось бы обратить внимание на то, что, анализируя
мультимедийные технологии можно говорить не только об
эффектах физического пространства и времени, но и об
«эффектах культурного пространства-времени». В некоторых
компьютерных играх, в частности в серии The Elder Scrolls
осуществлен небывалый синтез позднеантичных элементов
искусства и готики, который заметен в архитектурных деталях,
декоре; в таком сконструированном мире уживаются
мифологические существа и персонажи из различных
культурных традиций.
«Нехватка исторического бытия». Человеческий индивид,
как известно является существом исторически и культурно
детерминированным. Тем не менее, живя в определенной эпохе
и в условиях той или иной социокультурной среды мы часто
проявляем интерес к минувшим эпохам. По существу, комплекс
исторических дисциплин и есть институциональное оформление
человеческой деятельности по осуществлению данного вида
познания реальности.
232
Феноменология и философская герменевтика предлагают
«смысловой» вариант преодоления нехватки исторического
бытия, в рамках герменевтического круга. Исследовательгерменевт, герменевтически ориентированный историк должны
осознавать свою включенность в историческую и культурную
действительность, постигать ее целое, осознавая себя ее частью,
определяемой, в свою очередь целым, постоянно памятуя о
своей историчности и «овремененности». В данном случае от
исследователя требуется критическое отношение к «наивному
герменевтическому сознанию», самое себя рассматривающему
как вневременную и внеисторическую данность, а остальной и
исторический и культурный мир как развивающийся и
подвижный.
Тем не менее, изучая историю, мы пытаемся выйти из
своей временной ограниченности и хотя бы на уровне
смыслового конструирования реальности и событий минувшей
эпохи прикоснуться к прошлому и тем самым, как говорят
некоторые мыслители, обрести «историческое бессмертие»,
сделаться хотя бы на миг современниками людей с событий
прошлых эпох.
В настоящее время историческая наука подвергается
критике в основном за то, что она уделяет слишком много
внимания конструированию прошлого на уровне смыслособытийных связей, ориентируясь на поиск универсальных
законов развития общества, которые могут быть оформлены как
исторический нарратив.
В данном случае мы можем
прикоснуться лишь к тем или иным логико-понятийным
конструкциям, в рамках которых оформлены так называемые
исторические факты.
Мультимедийные технологии, позволяющие создавать
виртуальные музеи позволяют прикоснуться к прошлому чуть
ли не буквальным образом и хотя бы таким «суррогатным»
способом восполнить онтологическую недостаточность.
Компьютерная игра, созданная на основе тех или иных
исторических событий, так же как исторический роман (а в
некоторых случаях, например – летопись) особым образом
соотносит вымысел и историческую реальность. Однако, если в
литературном произведении читатель часто выступает в роли
233
пассивного реципиента, наслаждающегося созданным «духом
эпохи», порой позволяя себе забывать где вымысел, а где
реальный исторический факт, то игрок может стать участником
исторических «событий» хотя бы на перцептивном уровне –
некоторые современные игры, в частности, Assassin’s Creed,
Assassin’s Creed II воссоздают средневековый жизненный уклад,
великолепие итальянских городов эпохи Возрождения с
максимальной достоверностью (опираясь на реальные
артефакты и документы, которые в отличие от смысловых
связей и обстоятельств исторических событий могут быть
воспринимаемы на чувственном уровне).
«Нехватка социального бытия». Многие теоретики сейчас
говорят о том, что в нашу эпоху информационнокоммуникационных технологий, Интернета человек все чаще
утрачивает свой человеческий облик, скрывается за «ником»,
вымышленным именем, а то и вообще подменяется полностью
или частично – в некоторых качествах, отношениях и ролях
машиной. Могут актуализироваться
эффекты иллюзии
собеседника,
если
дело
касается
коммуникационных
технологий, иллюзии социального актора, да и вообще живого
человека.
К. Фрумкин, говоря о современных коммуникационных
технологиях, и ориентируясь в методологическом плане на
феноменологическую социологию А. Шюца, отмечает
невозможность конституирования в полной мере так
называемых «мы-отношений» как результата пространственной
временной и в целом реально-онтологической синхронности
человеческих индивидов, в силу того, что информационные,
мультимедийные технологии могут создавать всего лишь
эффекты присутствия, субъектности, адресата, автора и так
далее [6]. Здесь стоит отметить один момент. Отвлекаясь от
проблем информационных технологий, можно сказать, что
человек, бытуя в культурном пространстве, во многом является
совокупностью социальных ролей, отношений, смыслов и
интерпретаций. Культура во многом «промысливает» человека
как точку реализации интерпретативных перспектив. Человек
живет в своеобразной герменевтической реальности, где не
только модусы социального бытия герменевтичны и в немалой
234
степени
конституируются
чужими
либо
своими
интерпретациями, но и к чувственному опыту мы выходим
часто через смысл. Современные информационные и
мультимедийные технологии с учетом эффектов наглядности,
прямой апелляции к чувственному опыту еще более усложняют
этот процесс и могут в определенной мере компенсировать
нехватку социального бытия, которое утрачивает перцептивное
и непосредственное онтологическое наполнение.
Таким образом, современные информационные и
мультимедийные технологии позволяют хотя бы отчасти
справится с различными
измерениями онтологической
недостаточности, особым образом фиксируя и соотнося
смысловые и перцептивные возможности выхода к бытию.
Библиографический список
1. Делез Ж. Логика смысла: пер. с фр. / Ж. Делез. – М.:
Издат. Центр «Академия», 1995. – 299 с.
2. Рикёр, П. Конфликт интерпретаций: очерки о
герменевтике: пер. с фр. – М.: КАНОН-пресс-ц: Кучково поле,
2002. – 624 с.
3. Хайдеггер М. Бытие и время. Избранные параграфы //
Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет: пер. с нем. –
М.: Гнозис, 1993. – С. 1-45.
4. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М.
Время и бытие: статьи и выступления: пер. с нем. – М.:
Республика, 1993. – С. 192-220.
5. Хайдеггер М. Исток художественного творения //
Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет: пер. с нем. –
М.: Гнозис, 1993. – С. 280-292.
6. Фрумкин К. Утрата человеческого облика или
Феноменологическая
социология
в
эпоху
Интернета // Концепция двух продолжений. – URL:
http://nounivers.narod.ru/pub/kf_him.htm
(Дата
обращения
10.05.2010).
235
Б.Ю. Эрдынеев
(Улан-Удэ, Россия)
ИМИДЖ КАК ФЕНОМЕН ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО
ОБЩЕСТВА
Разработка целостной научной концепции имиджа как
социально-коммуникативного феномена вызывает необходимо
обратиться к анализу основных социально-философских
концептов, описывающих основные современные тенденции
общественного развития. Одним из таких фундаментальных
концептов является теория постиндустриального общества.
Наиболее системно и обоснованной данный концепт
изложил Д. Бэлл в 1974 году. Д. Белл подчеркивает
революционный характер перехода от индустриального
(капиталистического)
общества
к
постиндустриальному
(коммунальному),
связанный
с
третьей
всемирной
технологической
революцией
–
компьютеризацией
и
информатизацией общества. Но решающая перемена, согласно
Белла, - это перемене в характере знаний[1, 155].
Доиндустриальный способ организации общества, основывается
на трудоемких технологиях, использовании силы человека,
эксплуатации
природных
ресурсов
(в
частности,
сельскохозяйственных земель, при этом не требующих
длительного обучения навыков. Индустриальный способ
организации общества основан на машинном производстве,
капиталоемких технологиях, использовании внемускульных
источников энергии, требующего длительного обучения и
квалификации. Постиндустриальный способ организации
общества, с вою очередь, основывается на наукоемких
технологиях, информации и знаниях как основном
производственном ресурсе, творческом аспекте деятельности
человека, непрерывном самосовершенствовании и повышении
квалификации в течение всей жизни. В постиндустриальной
экономике наибольший вклад в стоимость материальных благ
носит конечная составляющая производства – торговля,
реклама, маркетинг, сфера услуг, а также информационная
составляющая в виде патентов, НИОКР и т.д.
236
Таким образом, постиндустриальное общество – это
общество, в котором в результате научно-технической
революции приоритет перешёл от преимущественного
производства товаров к производству услуг. Доминирующим
производственным ресурсом является информация и знания.
Научные разработки становятся главной движущей силой
экономики. Именно эта составляющая стала основой концепта
под названием «информационное общество».
Информационное общество – концепт, во многом
показавший себя лишь частью концепта «постиндустриального
общества», характеризуется ориентацией на достаточно узкий
технологический, экономический ее аспект – кардинальным
образом переосмысленную роль информации в жизни общества,
возрастанием доли информационных коммуникаций, продуктов
и услуг в валовом внутреннем продукте, формированием
глобального информационного пространства обеспечивающего
эффективное информационное взаимодействие людей, их
доступ к мировым информационным ресурсам и удовлетворение
их потребностей в информационных продуктах и услугах [2,
25].
Формулировка
информационного
общества,
в
первоначальном своем виде (Ф. Махлуп, Т. Умесао) имела своей
целью отразить одну сформировавшуюся тенденцию –
информационную
и
компьютерную
революцию,
технологические
и
социальные
компьютеризации
и
информатизации различных сфер жизни. В свою очередь, Д.
Белл называет информационным обществом такое общество, в
котором есть научный потенциал и существует способность
трансформировать теоретические знания в конечный продукт
(высокие технологии, социальные структуры, человеческий
капитал и т.д.). Знание, согласно Беллу, представляет собой
упорядоченное множество утверждений фактов и идей,
представляющих обоснованное суждение или результат
эксперимента, которые передаются другим через средства
коммуникации в определенной системной форме [3, 45].
Далее Белл значительно развил эту тенденцию,
объединив в 1999 г. ранее разработанную им трактовку
постиндустриального общества с информационным, приведя их
237
обе к некоему подобию концепта общества «экономики
знаний». Концепт общества «экономики знаний» (П. Дракер,
Р. Манселл, Н. Стер) основан на таком понимании экономики,
которая создает, распространяет и использует знания для
обеспечения своего роста и конкурентоспособности.
Основными характеристиками экономики знаний
являются:
– знания становятся ключевым фактором роста наряду с
капиталом и трудом – концепция знаний как ресурса;
– производство знаний является наиболее важным и
определяющим «лицо» современной экономики – концепция
знаний как продукта;
– кодифицированные знания становятся важнейшей
компонентой экономических отношений – концепция
кодифицированного знания;
– знания базируются на развитии и изменении
информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) –
концепция экономики знания как важнейшего следствия
развития информационного общества [4, 117]. Также,
существенный вклад в развитии теории информационного
общества внесла концепция «третьей волны», выдвинутая
Э. Тоффлером.
Он создает свое, «волновое» видение
периодизации хода развития общества. Однако нас интересует
видение автора тенденций развития современности.
Тоффлер придавал огромное значение таким принципам
современности
как
диверсификация,
демассификация,
деконцентрация, децентрализация, сегментация, разнообразие.
«Третья волна» представляет возможность в значительной мере
отказаться от конвейерного и вообще от массового,
стандартизированного производства и перейти к производству
современных продуктов в индивидуальном исполнении,
учитывающем потребности и заказ конкретного потребителя.
Экономика периода «третьей волны» требует от человека не
столько исполнительности, сколько творчества и умения быстро
реагировать на изменения.
Разнообразие множеств всегда устойчивее единичности,
однообразия. Цивилизация общества «третьей волны» должна
дать простор громадному разнообразию источников энергии. Её
238
техническая
база
будет
более
диверсифицированной,
включающей в себя достижения новейших направлений
естественно-технологических наук [5, 13]. Однако в то же
время, главным видом сырья, ресурсом нового общества будут
гуманитарные знания и информация. Они обеспечат
разнообразие во всем. Знание и информация создают особого
вида «гуманитарные технологии», инновации в управленческой
и социокультурной сфере, поставленные на технологическую
основу. Обладание этими гуманитарными технологиями в
будущем будет определять успех как индивидуума, так и
общества в целом.
П. Щедровицкий пишет, что из спрогнозированных
Тоффлером, реализовались, реализуются или по крайней мере
адекватны
современности
следующие
гуманитарные
технологии:
1. Маркетинг, основанный не на идее массового
производства и потребления, стандартизации поведения,
жизненных стилей, а на более глубокой сегментации и
разнообразии;
2. Стратегическое управление по целям и точкам роста
(инновационным прорывам) – стратегическое планирование,
стратегическое проектирование, предвидение на всех уровнях –
от отдельного человека до планеты в целом;
3. Масштабное, массовое производство и продажа
«экзистенциалов» - свернутых ощущений и переживаний –
брендинг, реклама, экономика переживаний;
4. Модернизация систем корпоративного управления,
развитие системы PR, IR, а впоследствии и GR;
5. Пристальное внимание к «человеческому фактору»,
творцу и мотору инновационного процесса, его креативности.
Непрерывное образование;
6. Отказ от пирамидального иерархического принципа
организации структуры в пользу сетевого. Сетевизация;
7. Ускорение времени и возрастание его стоимости.
Развитие как ресурс. Проектирование и тайм-менеджмент [7, 5].
Итак, доминирование роли знака, символа и информации
во всех сферах общественного строя приводит к
лавинообразному
процессу
виртуализации
общества.
239
Виртуализация общества представляет собой отображение
системы
общества
в
информационном
(виртуальном)
пространстве.
Первые попытки создания моделей современности на
базе
виртуальности
были
практически
одновременно
предприняты в Германии А. Бюлем и М. элем Паэтау, в Канаде
А. Крокером, М. Вэйнстейном и в России Д.В. Ивановым [8, 15].
Согласно А. Бюлю, с развитием технологий виртуальной
реальности
компьютеры
из
вычислительных
машин
превратились в универсальные машины по производству
«зеркальных» миров. В каждой подсистеме общества
образуются «параллельные» миры, в которых функционируют
виртуальные аналоги реальных механизмов воспроизводства
общества: например, экономические интеракции и политические
акции в сети Интернет и др. Процесс замещения с помощью
компьютеров
реального
пространства
–
как
места
воспроизводства общества – пространством виртуальным Бюль
называет виртуализацией.
Если А. Бюль констатирует факт гиперпространства
«параллельных» миров – это новая сфера экспансии
капитализма, то авторы теории «виртуального класса» А.
Крокер и М. Вэйнштейн делают акцент на критике –
разоблачении киберкапитализма как системы, порождающей
новый тип неравенства и эксплуатации.
Виртуализацией
авторы
называют
новый
тип
отчуждения: отчуждение человека собственной плоти в
процессе пользования компьютерами и превращение ее в потоки
электронной информации, подпитывающие виртуальный
капитал. Модель «виртуального социального» М. Паэтау
базируется на теории Н. Лумана, в которой общество
определяется как система коммуникаций. Изменение общества
рассматривается как структурная дифференциация системы
вследствие появления в ней новых элементов - виртуальных
аналогов
реальных
коммуникаций.
Возникновение
гиперпространства сети Интернет, по Паэтау, является
результатом «использования» обществом новых форм
коммуникации для самопроизводства (по Луману автопоэзиса).
Наряду с традиционными формами, «реальными» интеракцией и
240
организацией, коммуникация посредством компьютера вносит
вклад в производство социальности.
Д.В. Иванов
в качестве универсальных свойств
виртуальной реальности выделяет следующие характеристики:
нематериальность
воздействия
(изображаемое
производит эффекты, характерные для вещественного);
- условность параметров (объекты искусственны и
изменяемы);
- эфемерность (свобода входа/выхода обеспечивает
возможность прерывания и возобновления существования) [8,
19].
Таким образом, Иванов утверждает, что виртуализация –
это любое замещение реальности ее симуляцией/образом с
применением логики виртуальной реальности. Социальное
содержание виртуализации – симуляция институционального
строя общества первична по отношению к содержанию
технологическому.
Определение социальных феноменов с помощью
понятия виртуальности уместно тогда, когда конкуренция
образов
замещает
конкуренцию
институционально
определенных действий: экономических, политических и иных.
Если основные структурные звенья индустриальной
экономики:
товар,
производительный
труд
и
платежеспособность,
то
ключевые
элементы
виртуализированной экономики: знак, информация, образ. В
этих условиях товар выступает прежде всего как знак, а
стоимость товара и предложение определяется рекламной
информацией. Реклама создает образ товара или фирмы.
Происходит виртуализация экономики. Физический объект
рекламы
перестает
быть
означаемым
и
становится
"означающим" по отношению к рекламируемому образу.
Соответственно цена товара определяется не столько реальной
стоимостью, сколько рекламным образом стоимости как самого
товара, так и фирмы. Именно поэтому такие компоненты
постмодернистского
рынка,
как
офисный
дизайн,
корпоративный имидж, PR-акции стали в последние годы
полноценными отраслями экономики [3, 8].
241
Итак, виртуализированная экономика – это экономика
образов, в которой господствует структурный закон стоимости:
цена товаров и услуг определяется не ресурсами и
трудозатратами, а «образом стоимости» - местом в системе
образов, который занимает данный товар или услуга.
Продвижение на рынке напрямую зависит от правильного
позиционирования этих товаров и услуг. Правилами успеха на
рынке
и
конкурентоспособности
становятся
законы
«символической составляющей» [9, 40]:
1)
чем более престижным, уникальным и
культурно-специфичным товар или услуга, тем большую долю в
его цене составляет образ, тем выгоднее такой товар
производить;
2)
чем большую долю в цене товара составляет
образ, тем большее число экономических ниш он может
обеспечить, поскольку любая вариация образа дает нам новый
товар. Место одного стандартизированного продукта занимает
его культурно-специфичных вариаций, порождая многообразие
экономических ниш.
Наряду с виртуализацией экономики происходит
процесс виртуализации политики: базовые компоненты
политических практик симулируются, вызывая виртуализацию
политических институтов - выборов, государства, партий и т.д.
Борьба за политическую власть сейчас - борьба образов политических имиджей, которые создают рейтинг и симулякр
общественного доверия.
Итак,
охарактеризованные
выше
тенденции
современного
общественного
развития
являются
теоретическими концептами обоснования символической
сущности социальной реальности, выраженной в существовании
социума в мире символов, знаков и образов. Поэтому данные
теории и парадигмы могут составить методологическую и
теоретическую базу для построения научной концепции
имиджа.
242
Библиографический список:
1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество:
Опыт социального прогнозирования. Пер. с англ. /
В.Л. Иноземцев (ред. и вступ. ст.). - М.: Academia, 1999. - 956 с.
2. Мантатов В.В., Мантатова Л.В. Революция в
ценностях: философские перспективы цивилизационного
развития. – Улан-Удэ: Изд-во ВСГТУ, 2007. - 263 c.
3.
Мантатова
Л.В.
Философские
перспективы
устойчивого развития информационного общества. – Улан-Удэ.:
Изд-во Бур. госуниверситета, 2002. – 244 c.
4. Миндели Л.Э., Пипия Л.К. Концептуальные аспекты
формирования экономики знаний // Проблемы прогнозирования.
– 2007. - №3. - С. 117.
5. Тоффлер Э. Третья волна. - М.: Изд-во АСТ, 1999. –
784 c.
7. Щедровицкий П. Русский мир и транснациональное
русское // Альманах «Русский мир и Латвия». – 2004. - №1 - С. 5
8. Иванов Д.В. Виртуализация общества. - СПб.:
Петербургское Востоковедение, 2000. - 96 с.
9. Корнев С. Экономика образов и капитал разнообразия
// «Свое» и «чужое» в культуре народов европейского Севера:
материалы 4-й международной научной конференции / Отв. ред.
В.М. Пивоев. – Петрозаводск, 2003. - 156 с. – С. 40.
243
СОДЕРЖАНИЕ
Анохин В.Б., Трошичев А.Н. Пострациональность сетевого
общества………………………………………………………….…3
Афанасьева Т.Ю. Постиндустриальное общество: понятия,
тенденция, символы……………………………………….……….9
Баркова
Э.В.
Гуманизм
в
развитии
философскоинформациологической картины современного мира…………19
Барышников П.Н. Постмодернистские этюды: смерть
киберсубъекта…………………………………………………..…31
Волова
Л.А.
Ценностные
ориентиры
массовой
культуры………………………………………………………...…39
Гребешкова А.В. Информационное общество как составная
часть общества ноосферного…………………………………….46
Добычина Н.В. Интернет как элемент виртуальной
реальности……………………………………………………..….55
Дьячкова У.В. Деловая культура в эпоху Интернет: виртуальная
личность как средство манипуляции сознанием….………….....65
Иволга
Е.В.
Ценности
прошлого
в
современном
информационном пространстве………….……………………...72
Ковалева Е.А. Символичность и креативность как тенденции в
современной массовой культуре (на примере архитектуры и
дизайна Германии)………………..………………………………82
Ковалева С.В. Структура внутреннего мира человека:
феномены, бессознательное, сознание………………...….…..…90
Кошель Л.В. Символика цвета в веб-дизайне…………...…...…98
Кузьминов
В.Г.
Социологический
срез
виртуальной
манипуляции…………………………………………………..…105
Литвинов В.П. Информация, знание в анабиозе………..……113
Локтев С.П. Исторические предпосылки образования массовой
культуры………………………………………………..………...120
Майборода Д.В. Аватар мечты: ценность надежды в
обществе……………………………………………………….....126
Мельник
А.В.
Критика
«репрессивной»
техники
(Франкфуртская школа)…………………………………………138
Невелев А.Б. Техника, символ и знак в предметно-энергитийном
бытии человека…………………………………………………..144
Обухов К.Н. Модели конструирования идентичности в сетевых
структурах коммуникации……………………………………...153
244
Переверзев Л.Б. Коммуникационный рог изобилия:
политико-экономические сдвиги, информационный суперхайвэй
и адекватная ему инфраструктура…………………………....165
Песчанная
И.В.
Постиндустриальный
конструкт
мировосприятия:
человекомерность
и
технологичность
культуры с позиции синергетического подхода…………..…..188
Рутковская
М.В.
Проблемы
информации
в
поле
кибернетики…………………………………………….………..193
Самойлова Е.О. Эстетика аниме…………………...………..…198
Сергеева Л.А. Современные проблемы техники и информатики в
контексте мировоззренческого подхода……………………….204
Тулинцев А.Е. Физика памяти: от апериодических
кристаллов и «динамики информации» Б.Б.Кадомцева к
супервенции времени………………………………………...….211
Чернявский А.Д. Предельная полезность информационного
блага……………………………………………………………....219
Шаев Ю.М. Герменевтика присутствия и современные
мультимедийные технологии……………………...……………230
Эрдынеев Б.Ю. Имидж как феномен постиндустриального
общества……………………………………………...………..…236
Содержание………………………………………………..……244
245