наддиалектные формы устной речи и их роль в истории языка

А К А Д Е М И Я
Н А У К
С С С Р
Н А У Ч Н Ы Й СОВЕТ ПО Т Е О Р И И СОВЕТСКОГО Я З Ы К О З Н А Н И Я
ПРИ О Т Д Е Л Е Н И И ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА
А. В. Д Е С Н И Ц К А Я
НАДДИАЛЕКТНЫЕ
ФОРМЫ УСТНОЙ РЕЧИ
И ИХ РОЛЬ
В ИСТОРИИ ЯЗЫКА
И З Д А Т Е Л Ь С Т В О «НАУКА»
Л Е Н И Н Г Р А Д С К О Е
О Т Д Е Л Е Н И Е
Л Е Н И Н Г Р А Д
19 70
«ВОПРОСЫ ТЕОРИИ
ПОД
ОБЩЕЙ
ЯЗЫКОЗНАНИЯ»
Р Е Д А К Ц И Е Й
акад. В. М. ЖИРМУНСКОГО
(ответственный редактор),
проф. М. М. ГУХМАН, проф. С. Д.
КАЦНЕЛЬСОНА
7-1-1
000-70 (II пол.)
ВВЕДЕНИЕ
Предметом исследования в этой работе не является
вопрос об устных формах литературных языков, существую­
щих и развивающихся в непосредственной зависимости
от последних в условиях более или менее массового рас­
пространения печати. Внимание концентрируется на обобценных формах устной речи, слагавшихся у различных
гародов в условиях отсутствия или ограниченного влияния
гасьменности. Вопрос этот не может считаться совершенно
швым. Однако до последнего времени он почти не прилекал к себе специального внимания и в большинстве
лучаев затрагивался попутно с рассмотрением других
[роблем.
Лишь в последние годы, в связи с углублением исслеований в области истории литературных языков, указаная проблема начала вырисовываться во всем ее историеском значении. Некоторые ее общетеоретические
спекты, существенно важные для понимания закономерэстей образования и развития национальных литератур­
ах языков, отметил В. В. Виноградов: «На формирование
ационального литературного языка, кроме отношения
'о к предшествующей истории развития письменно-лите1турной речи, оказывали влияние структурные особен)сти и объем социальных функций разговорного койне,
епень диалектной дифференциации, свойства и качества
фодно-поэтической речи, темпы развития художествен>й литературы и отдельных ее жанров и т. п.».1 И далее:
1
В. В. В и н о г р а д о в . Проблемы литературных языков и
«жомерностей их образования и развития. М., 1967, стр. 46;
1*
3
«. . .между диалектами и формирующимся национальны»,
литературным языком — сложная цепь взаимоотношений.
Возможны переходные ступени — интердиалекты, полу­
диалекты, разговорное междиалектное койне, стили фольк­
лора, устной народной поэзии».2 И специально примени­
тельно к истории славянских языков: «В развитии народ­
ных славянских языков наблюдаются некоторые общие
закономерности в преднациональную эпоху в движении
от интердиалектных форм (обычно устных) до националь­
ных литературных языков нового времени. Образуются
так называемые культурные диалекты, которые ложатся
в основу литературно-письменной продукции и оказывают
большое влияние на формирование и развитие нацио­
нальных литературных языков».3
Известные факты истории сложения литературных
языков в некоторых славянских странах дают убедитель­
ные основания для развертывания исследований в этом
направлении. Как подчеркивает Р. Оти, «гипотеза
о „культурном диалекте", об устном койне, предшествую­
щем образованию письменного койне, в настоящее время
используется в целом ряде работ, посвящаемых вопросам
развития славянских литературных языков».4
Не приходится сомневаться в плодотворности приложе­
ния этой гипотезы, имеющей общетеоретическое значение,
к материалам истории образования литературных языков
различных народов и эпох. Так, в связи с рассмотрением
вопросов сложения румынского литературного языка
указанную проблему затрагивает А. Граур, считающий
язык устной народной поэзии определенным этапом в раз­
витии литературноязыковых форм.6 Как справедливо
отмечает Д. Брозович, «разные формы койне (фольклор­
ные или культурные интердиалекты) появляются законо­
мерно на определенной ступени языкового развития,
но их конкретная судьба очень неоднородна».0
В актуализации исследований в этом направлении
проявляется заметное усиление внимания к исторической
г
3
4
Там же, стр. 62.
Там же.
R. А u t у. Problëmes de la formation des langues littoraires
slaves. In: Revue des ëtudes slaves, t. 45. Paris, 1966, p. 14.
? Al. G r a u r. Studii de lingvistica generala. Ed. Acad.
Republ.
Popul. Romine, 1960, p. 317 et sqq.
8
Д. Б р о з о в и ч . Славянские стандартные языки ц сравни­
тельный метод. ВЯ, 1967, № 1, стр. 23.
4
роли обобщенных типов устной речи, слагавшихся в народ­
ной среде. Этот поворот, возможно, окажется характерным
для новейшего этапа в изучении проблемы образования
литературных языков. Однако исследования здесь сопря­
жены с особыми трудностями, главной из которых при­
ходится считать отсутствие или недостаточность текстов,
фиксирующих устную народную речь прошедших эпох.
Перед исследователями встает задача воссоздания картины
существования обобщенных форм устной речи, которые
не только не зависели от влияния речи письменной, но,
наоборот, сами могли использоваться в качестве народноречевой основы при создании литературных языков.
Иначе говоря, элементом исследования оказывается рекон­
струкция языковых отношений, существовавших в прош­
лом. Но так как это прошлое было, по-видимому, всеобщим,
соответствующие явления и в их исторической ограничен­
ности обладают в известной мере универсальной значи­
мостью.
К числу задач, встающих при изучении намеченной
проблематики, относится разграничение и определение
типов обобщенных форм устной речи, связанных с теми
или иными историческими условиями, а также выра­
ботка соответствующей терминологии. Употребляемые
в настоящее время термины—«койне», «интердиа­
лекты», «культурный диалект», «полудиалект» и т. п.,
обладают дефектом неопределенности, что, вероятно,
обусловлено новизной и недостаточной дифференциацией
самого объекта исследования. Наиболее приемлемой пока
представляется конкретизация с помощью соответствую­
щих определений самого общего и нейтрального из этих
терминов —• термина «койне».
4
В качестве предварительной схемы деления, основан­
ной на признаках экстралингвистического характера,
можно наметить три основных типа устных койне, истори­
чески складывавшихся в условиях отсутствия или огра­
ниченного влияния письменности.
1. Г о р о д с к и е
койне.7
По-видимому, это
наиболее распространенный и наиболее значимый для
7
В существующей литературе они иногда отождествляются
с. понятием .«солудналекта», хотя это разнке явления.
5
истории развития современных национально-литературных
языков тип обобщенных форм устной речи. Начало сложе­
ния наддиалектных образований этого типа связано с исто­
рическими условиями развития классовых обществ (рабо­
владельческой и феодальной формаций), с появлением
городов как очагов ремесленного производства и тор­
говли, как центров экономического и культурного притя­
жения для окружающих областей. В городах создавались
многообразные условия для развития речевой коммуни­
кации общественного характера — в рамках ремесленных
и торговых корпораций, в связи с функциями судопроиз­
водства, городского управления. При наличии таких форм
общественно-политической жизни, как собрания граждан
(др.-греч. ауора, городское вече в древней Руси), получал
развитие особый стиль публичной речи. Немалую роль
должна была играть устная народная поэзия различных
жанров, удовлетворявшая, при отсутствии письменной
литературы, эстетические потребности населения, сосре­
доточивавшегося в городах.
Обобщенно-наддиалектный характер создававшихся
в этих условиях городских койне определялся как
функционально, так и по лингвистическому материалу,
ложившемуся в их основу. В зависимости от широты
территориально-экономических связей население более
значительных городских центров могло оказываться
в той или иной степени смешанным по своему происхож­
дению, чем обусловливался процесс диалектного взаимо
действия при образовании койне. Если город распростри
нял свое экономическое и культурное влияние на знача
тельную территорию, соответственно могла расширятьс
и функция койне — оно могло превращаться из перве
начально чисто городского в региональное, иногда с тег
денцией к еще большему расширению функций. Это развт
тие могло сопровождаться и известным расширение
лингвистической основы самого койне, дальнейшим движf
нием в сторону обобщения, усилением качества надди;
лектности.
Ходом общественного и культурного развития ул
сравнительно рано определялись возможности использ*
вания городского койне в качестве основы языка письме!
ности, а в дальнейшем — литературного языка. Эт<
процесс, естественно, должен был получать характ(
двустороннего взаимодействия,,, и последующая судьС
G
Ор0дских койне обычно тесно переплеталась с историей
соответствующих литературных языков. При этом обрат­
ное воздействие литературных типов речи на городские
койне с течением времени обычно усиливалось. Если
первоначально городское койне могло играть определяю­
щую роль в процессе образования основ литературноязыковой нормы, то в дальнейшем развитии при наличии
уже сложившегося литературного языка койне могло
функционально деградировать, снижаясь до функции
так называемого полудиалекта.
При особом значении городского центра для жизни
страны исторически сложившийся в нем обобщенный тип
речи, получивший литературную обработку и широко
распространившийся за пределами первоначальной терри­
тории, мог стать основой литературного языка нации.
В новейших исследованиях по истории национальных
литературных языков значение обобщенных типов речи,
слагавшихся на основе городских койне, выявляется
с достаточной определенностью. Так, для истории объеди­
нения языка немецкой народности в период XII—XIV вв.
М. М. Гухман считает важным процесс «взаимодействия
и взаимопроникновения диалектных черт», особенно ин­
тенсивно совершавшийся в городах.8 Тезис об историче­
ском значении городских койне подчеркивается Ф. П. Фи­
линым: «Еще в феодальную эпоху в крупных городских
центрах образовывались междиалектные койне, но их
влияние не распространялось на всю территорию рус­
ского языка. С XVII—XVIII вв. койне Москвы становится
образцовым и общерусским и утверждается в крупных
городах. Речь городского населения постепенно выклю
чается из общей системы территориальных диалектов» ?
В исследовании, посвященном развитию национальногс
литературного английского языка, В. Н. Ярцева отчетливо
формулирует положение о роли обобщенного типа языка,
слагающегося в большом городском центре: «Диалект
крупного города — экономического, политического и куль­
турного центра страны, — возникая обычно на смешанной
Диалектной основе, с течением времени теряет свою тер-
М. М. Г у х м а н. От языка немецкой народности к немецв ^Чпональному языку, 1. М., 1955, стр. 159.
ос Ф- П. Ф и л и н . К вопросу о так называемой диалектной
зост Р^ сского национального языка. В сб.: Вопросы образования
очнославянских национальных языков. М., 1962, стр. 27.
7
риториальную ограниченность и становится базой для
формирования национального литературного языка». 1 '
Автор анализирует процесс формирования лондонского
койне на смешанной диалектной основе и и показывает,
как постепенно расширяются его функции и как с onopoii
на него происходит сложение английского литературного
языка.
2. М е ж д и а л е к т н ы м
койне или
интер­
д и а л е к т о м в собственном смысле термина, по-види­
мому, можно считать
болмац — обобщенную
форму
языка, сложившуюся у аварцев в исторических условиях
старого Дагестана. Основные сведения о нем даны в лако­
ничном изложении Ш. И. Микаилова: «Значительная
диалектная раздробленность аварского языка вызвала
к жизни своеобразную устную общеаварскую норму,
известную под названием „болмац", т. е. общественный
язык. Болмац, возникший на основе северных диалектов
аварского языка, издавна используется аварцами для
общения с представителями иных диалектов этого языка.
Задолго до революции на болмаце стали издаваться много­
численные произведения религиозного характера, которые
определенным образом воздействовали на последующее
развитие аварского литературного языка. На этом языке
после Октябрьской революции появились и первые произ­
ведения молодой аварской художественной литературы.
Существование у аварцев языка междиалектного общения
во многом облегчило процесс формирования и развития
аварского литературного языка». 12
Специальное исследование истории образования и
функций этого междиалектного койне представило бы
значительный теоретический интерес, выходящий за пре
делы кавказоведения. Можно думать, что перед нами здесь
особый случай развития языковых отношений в много­
диалектной среде, характерных для докапиталистических
общественных формаций. Возможно, что аналогичные
10
В. Н. Я р ц е в а . Развитие национального литературного
английского
языка. М., 1969, стр. 11.
11
В. Н. Ярцева сохраняет традиционный термин «лондонский
диалект». Однако это не меняет сущности вопроса. О терминах можно
спорить.
*2 Ш. И. М и к а и л о в. Литературные языки Дагестана.
]ВЯ, 1955, № 6, стр. 98.
8
лингвистические ситуации существуют в некоторых
странах еще и в настоящее время.
Не исключено, однако, что при более детальном изу­
чении указанный тип окажется вариантом третьего типа
устных койне, наиболее архаического в историческом
отношении.
3. У с т н ы е к о й н е в обществах, не пользовав­
шихся (или ограниченно пользовавшихся) письменностью,
возникали также вне условий городской жизни. Особые
обобщенные варианты устной речи предназначались
в основном для ситуаций, возвышавшихся над уровнем
повседневного бытового общения.
Наибольшее внимание обычно привлекает к себе язык
фольклора, или устно-поэтический язык, изучаемый
с лингво-стилистической стороны и в его соотношении
с диалектом. Если подходить риторически, не меньший
интерес с этой точки зрения должны представлять также
особенности публичной речи, достигавшей высокого раз­
вития в обществах, живших по законам обычного права,
язык обрядовых действий, сохранявший особенно архаи­
ческие черты, своеобразная фразеология, связанная с раз­
ного рода семейными и общественными ритуалами, соблю­
давшимися в традиционном быту, иначе говоря, вся
система речевых форм, обслуживавших обширный круг
наиболее важных культурных и общественно-правовых
явлений эпохи родового строя прежде всего и частично
сохранявших свою значимость в ранние периоды сложе­
ния рабовладельческих и феодальных отношений.
Рассматриваемая в ее единстве, такая система может
быть определена как особый вариант языка, отличающийся
в сравнении с речью повседневного бытового общения
устойчивостью форм и в известном смысле литературной
отработанностью, что находит выражение в характере
лексики, в отдельных грамматических особенностях,
а
также и в некотором консерватизме звуковой стороны,
•определяющем ее единообразие. Речь повседневно-бытового
общения, характерная своей вариативностью, выступает
как диалект по отношению к выделившейся на ее фоне
более устойчивой и целостной в своих определяющих
Ризнаках языковой системе. История показывает, что
а
более или менее обширных диалектных ареалах могло
ск
ладываться подобного рода соотношение между диалек°м и обобщенной наддиалектной нормой, обслуживавшей
9
более высокие сферы общения, в том числе устную поэзию,
древние религиозные обряды, а также основные аспекты
общественной жизни
родо-племенных
коллективов,
включая судопроизводство по законам обычного права.
До распространения письменности это соотношение должно
было играть существенную роль в языковом развитии;
оно могло оказывать определяющее влияние на пережитый
большинством языков процесс перехода от состояния
племенных диалектов к языковому единству в пределах
складывавшейся народности.
Изучение указанной проблемы может представить
специальный интерес с точки зрения общей теории истори­
ческого развития языков. Предметом рассмотрения в дан­
ной работе является последний из перечисленных выпи
типов наддиалектных койне.
I
ЧАСТЬ
I
1. Устные койне эпохи родового строя
и ранних классовых обществ
Классические условия для образования наддиалектных
норм речи, связанных со сферами поэзии, религиозных
культов и социально-правовых отношений, существовали
при родовом строе с его развитыми и дифференцированными
формами обрядности. Возможности для непосредствен­
ного изучения характерных для этого общественно-истори­
ческого этапа лингвистических ситуаций существуют
до сих пор, 1 так как в различных частях земного шара
кое-где еще остались племена, сохраняющие родовую
организацию, не говоря уже о наличии более или менее
отчетливых пережитков родо-племенных отношений в об­
щественном быту более развитых народов.
Яркий пример различия между повседневной и
ритуально-поэтической формами речи, сложившегося в ар­
хаичном по типу родовых отношений племенном коллек
гаве, представлен в исследовании М. Б. Эмено, посвящен­
ном устной поэзии дравидского племени Тода.2 Это не­
большое племя, насчитывающее около 600 человек, ведет
Довольно изолированное существование в горах Нилгири
(южная Индия), занимаясь скотоводством (разведением
буйволов). С процессами труда у тодов тесно переплен
С6а Дрйцев
Северной и Южной Америки кратко упоминает О. Еспер1ппл •• О- J e s p e r s e n. Mankind, Nation and Individual.
^ndon 1946, р. 52.
T
°das т : a y E m e n e a u . Oral Poets of South India — tho
and AI
д' f? Language in Culture and Society. A Reader in Linguistics
ithropology. Bj/ Sell Hymes. N. Y. 1984, p. 330-343.
U
тается религиозная обрядность, играющая большую роль
в жизни их родовых коллективов. Многочисленные ри­
туалы включают исполнение песен, а также плясок, со­
провождаемых выкриками. Таким образом, словесная
сторона, определенным образом организованная в формаль­
ном отношении, является элементом ритуальных дей­
ствий. Тексты песен могут иметь своим содержанием
любые события из жизни тодов. Как отмечает Эмено,
эта поэзия является в основе своей окказиональной, она
теснейшим образом связана со всей жизнью племени,
и каждый тода принимает, лучше или хуже, участие
в ее исполнении, которое всегда представляет собой в из­
вестной степени акт новотворчества. Однако это постоянно
повторяющееся новотворчество осуществляется по строго
определенным формальным законам с использованием
множества стереотипных формул. Змено находит, что в от­
ношении фиксированной фразеологии поэтическая техника
тодов представляет исключительный интерес, так как ни­
какая другая устно-поэтическая традиция не обладает
таким огромным количеством формул.
Поэтический язык у тодов отличается от повседневного
рядом особенностей синтаксиса, морфологии и лексики,
причем сравнение с родственными языками дает в неко­
торых случаях основания говорить об их архаичности.3
Примечательно, что этот особый язык не является специ­
фическим достоянием какой-то особой группы певцов.
Ему выучиваются и им владеют все члены племени, в рав­
ной мере участвуя в постоянном воспроизведении поэти­
ческих текстов, составляющем существенно важный
элемент их общественной и культурной жизни.
Для большинства
народно-поэтических
традиций
историческая ситуация, засвидетельствованная на столь
архаическом материале, является уже предметом далекой
реконструкции. Древнейшие
памятники,
письменно
зафиксированные после многих веков устной передачи
от поколения к поколению, дают лишь одну сторону соот­
ношения — запись ритуально-поэтического текста без
возможности его непосредственного сопоставления с речью
повседневного общения. Ясно, что и язык Ригведы, и
язык Авесты на протяжении столетий противопоставлялись
живой речи уже как сохранившиеся в своей архаичности
?
12
Там же, стр. 337.
мертвые сакральные языки. Однако для периода возникно­
вения самих текстов (в их древнейших частях) следует
представить себе ситуацию, при которой язык ритуальной
поэзии функционировал еще как актуальная норма,
отличавшаяся от живой речи своими стереотипными фор­
мулами, особой лексикой, а также некоторыми архаи­
ческими особенностями грамматики и фонетики.
В принципе аналогичную ситуацию можно себе пред­
ставить и для индоевропейской этно-лингвистической
общности периода, предшествовавшего ее распадению.
Составляющие эту общность группы близкородственных
племен жили в исторических условиях первобытно-об­
щинного родового строя и, как свидетельствуют архаи­
ческие элементы общеиндоевропейской лексики, а также
древнейшие устно-поэтические традиции, должны были
обладать богато развитой ритуальной поэзией, определен­
ным комплексом установлений сакрально-юридического
характера и соответственно особыми наддиалектными
формами языка, отличавшимися от повседневной диалект­
ной речи большей устойчивостью и обобщенностью.
Мысль о возможности выделения в составе общеиндо­
европейской лексики особого пласта, связанного со сфе­
рами поэзии, религии и права, а также в самой системе
праязыка формально характеризуемых слоев — «просто­
речного» («народного», «вульгарного») и «благородного»
(«литературного»,
«поэтического»,
«сакрального») —
не является новой. Вопрос этот имеет историю. В частно­
сти, эту идею не раз развивал А. Мейе. Для первого из ука­
занных слоев, т. е. для индоевропейского «просторечья»,
он считал характерными разного рода «экспрессивные
образования» с помощью удвоения согласных, «аномаль­
ной префиксации» и т. п., для второго — строгую регуляр­
ность морфологических типов словообразования и нали­
чие закономерных чередований гласных (по формуле
е/о/ нулевая ступень огласовки).4
У некоторых авторов разработка этой проблемы
оказалась связанной с гипотезами о наличии социальносословной дифференциации в эпоху индоевропейской
общности. Об особом сословном языке «индоевропейской
4
А. М е i 1 1 е t. Linguistique historique et linguistique gënerale, vol. II, 1938, p. 165 et sqq. Подробное изложение истории
вопроса см.: R. S с n m i t t. Dichtung und Dichtersprache in indogermanischer Zeit. Wiesbaden, 1967, S. 6—60.
13
аристократии» писал А. Мейе,5 о кастовых различиях
и о единстве языка высшей касты — В. Пизани,6 о «со­
циальной революции», которая разрушила единство «ре­
лигиозной и политической касты», составлявшей вер­
хушку «индоевропейской нации», — Дж. Девото.7
Такая модернизация картины социальной жизни
индоевропейских племен эпохи общности кажется лишен­
ной исторических оснований. Однако само по себе изуче­
ние фактов языковой стратификации, относящихся к этой
эпохе, входит в число достижений новейшего сравнитель­
ного языкознания. Так, например, очень интересен про­
веденный Дж. Девото анализ элементов общеиндоевропей­
ской лексики с точки зрения их принадлежности к «лите­
ратурной» или «народной» (popolare) частям словаря.8
«Индоевропейский поэтический язык» явился темой спе­
циального исследования Р. Шмитта.9 Исходя из идеи
о том, что в общеиндоевропейский период должна была
существовать устно-поэтическая традиция, автор следую­
щим образом определяет понятие «индогерманского поэти­
ческого языка»: « . . . совокупность поэтических формул,
выделяемых с помощью древнейших индогерманских
языков как древнее наследие формул праязыка».10 Свой
опыт реконструкции Шмитт производит на основе сопо­
ставления устойчивых формул в памятниках древне­
индийской (Веды), древнеиранской (Авеста), древне­
греческой (Гомер и старейшая лирика) и древнегерманской (песни Эдды, песнь о Гильдебранде, Беовульф)
поэзии. При этом он дифференцирует лексико-фразеологический материал, стремясь выделить формулы, относя­
щиеся к языку собственно поэзии («индогерманские»
песни о героях и о богах), и ритуальные формулы, вос­
ходящие к индоевропейским текстам культового харак6
8
А. М е i 1 1 е t. Linguistique historique. . ., р. 163 et sqq.
V. P i s a n i. La question de l'indo-hittite, et le concept de
parentë linguistique. Arch. Orientalny, vol. XVII, 2, 1949, p. 255;
ср. также: В П и з а н и .
К индоевропейской проблеме. ВЯ,
1966, № 4, стр. 4.
7
G. D e v o t o .
I problemi dell'etimologia indoeuropea.
Scritti in onore di A. Trombetti. Milano, 1938, p. 375 et sqq.
8
G. D e v о t o. Origini indeuropee. Firenze, 1962 (cap. V:
«II vocabolario
compatto»).
9
R . S c h m i t t . Dichtung und Dichtersprache in indogermanischer Zeit.
10
Там же, стр. 134.
14
тера- Особый раздел книги Шмитта посвящен исследова­
нию формальных моделей, унаследованных от устно-поэти­
ческого языка индоевропейской эпохи.
Хотя отдельные элементы поэтической техники и поэти­
ческого языка таких памятников, как гомеровский эпос
и древнегерманские эпические песни, возможно, унасле­
дованы от очень древних времен, в целом этот тип поэти­
ческого творчества генетически связан со значительно
более поздней эпохой — с последним этапом развития
патриархально-родового строя, заключавшим уже в себе
предпосылки дальнейшего развития классовых отноше­
ний. Фр. Энгельс, анализируя родовой строй древнегерманских племен, приходит к заключению о том, что
у них «существовала такая же организация управления,
как та, которая получила развитие у греков героической
эпохи и у римлян эпохи так называемых царей: народное
собрание, совет родовых старейшин, военачальник, стре­
мившийся уже к подлинной королевской власти. Это была
наиболее развитая организация управления, какая вообще
могла сложиться при родовом строе. . . Стоило обществу
выйти из рамок, внутри которых эта организация управ­
ления удовлетворяла своему назначению, наступал конец
родовому строю».11 При военной демократии органы родо­
вого общества еще ограничивали власть военачальника.
В обществе древних германцев, согласно описанию Та­
цита, совет старейшин «решал более мелкие дела, а более
важные подготовлял для решения в народном собрании. . .
Военачальники избирались независимо от происхождения,
исключительно по способности. Их власть была невелика,
и они должны были влиять своим примером. . . Действи­
тельная власть сосредоточивалась у народного собрания».12
старейшина племени председательствовал, но решение
всех дел принадлежало членам собрания, которые выра­
жали свое отрицательное отношение ропотом, а утверди­
тельное — возгласами одобрения и бряцанием оружия.
а
Родное собрание служило вместе с тем и судом; сюда
11 ф
гч
ности Го н г е л ь с- Происхождение семьи, частной собствен­
е н „и £УДарства. В кн.: К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с ,
Ь 3 2-е, т. 21, стр. 143-144.
хам Ж 6 ) с т р ll4 2.
15
обращались с жалобами и здесь же их разрешали, здесь же
выносились и смертные приговоры. Внутри родов суд
также «вершил все сообща под председательством старей­
шины, который, как и во всем германском древнем судо­
производстве, мог только руководить процессом и ставить
вопросы; приговор у германцев всегда и повсюду выно­
сился всем коллективом».13
Параллельно с демократическими органами в эпоху
позднего патриархально-родового строя уже происходило
образование военных дружин, группировавшихся вокруг
вождей и имевших военное ремесло и грабительские
набеги своим постоянным занятием.
В обществе подобного типа, с его усложнившимися
формами политической жизни и активным участием
членов племени в обсуждении и решении дел политического
и общественно-правового характера, складывались осо­
бенно благоприятные условия для развития публичной
речи. Красноречие стало цениться наравне с мудростью.
Древние скандинавы обращались к богам с просьбой
даровать им «речь и острый ум» (mal ok manvit). Так,
в песне «Речи Сигрдривы» («Эдда»): «Славьтесь, асы!
/И асиньи, славьтесь! / И земля благодатная! / Речь и
разум / и руки целящие / даруйте нам!».14 В той же песне
вещая дева дает герою совет: «Познай руны речи (malruпаг), / если не хочешь, / чтоб мстили тебе! / Их слагают,
/ их составляют, / их сплетают / на тинге том, / где люди
должны / творить правосудье».15 Чтобы прослыть мудрым,
надо быть «памятливым и речистым» (minnigr ok malugr), —
говорится в «Речах Высокого» (Havamal, строфа 108).
Хорошо известно красноречие гомеровских вождей.
«Речи героев, диалоги или монологи, являются одним
из излюбленных приемов характеристики в гомеровском
эиосе, и техника их построения достигает очень высокого
уровня; античная критика усматривала в Гомере пред­
вестника позднейшей науки о красноречии, риторики».16
13
14
Там же.
Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и герояхПерев. А. И. Корсуна. Ред., вступ. статья и комментарии М. И. Стеблин-Каменского.
М.—Л. 1963, стр. 109.
16
Там же, стр. 110.
16
И. М. Т р о н с к и й. История античной литературы. Л->
1946, стр. 56.
16
В практике произнесения речей на народных собра­
ниях, на которых решались политические дела родовой
общины, племени или союза племен и на которых осу­
ществлялось судопроизводство по законам обычного права,
вырабатывались нормы публичной речи. Эти нормы
обладали особой лексикой, связанной с системой понятий,
выходивших за пределы простой повседневности, особой
фразеологией, слагавшейся из наборов устойчивых фор­
мул, а также некоторыми особенностями морфологии и
фонетики, имевшими наддиалектный характер. Эти наддиалектные особенности могли определяться не только
известным архаизмом самого речевого материала, но
также и «полным» стилем произношения, отличавшим
публичную речь от речи бытового общения, в которой
из-за небрежного стиля накапливалась диалектная ва­
риативность.
В обществе именно такого типа получал свое развитие
жанр героической поэзии, воспевавшей подвиги вождей и
их дружин, боевые походы, похищения женщин, захваты
рабов, скота, сокровищ, поединки, споры и вражду
между вождями — все, из чего при последующем бытова­
нии устно-поэтических традиций складывалось представле­
ние о героическом периоде, об «эпическом веке», отошед­
шем в далекое прошлое.
В жизни позднеродового общества, в котором письмен­
ность, даже если она и применялась для каких-то ограни­
ченных нужд, еще не выполняла общекультурных функ­
ций, устная поэзия светского характера, отражавшая
идеологические интересы членов военных дружин и их
вождей, играла исключительно большую роль, украшая
часы досуга и вдохновляя к новым подвигам. Это была
уже не окказиональная поэзия, близко связанная с повсе­
дневной жизнью, но «высокая литература». И языком ее
был поэтический наддиалект, отличавшийся составом
своих формул, архаизмом лексики, а также большими
или меньшими расхождениями с грамматикой и фонетикой
повседневной речи. Ярким примером такого особого
наддиалекта является язык гомеровской поэзии, отра­
зивший в себе сложную историю древнегреческой эпиче­
ской традиции, восходящей к микенской эпохе.17 Древне17
См.: G. S. К i r k . The Songs of Homer. Cambridge, 1962,
• 195; VI. G e о r g i e v. Mycenaean among the Other Greek
2 А. В. Десницкая
17
германская эпическая традиция также выработала особые
язык, архаичный и конвенциональный в своей насыщен­
ности традиционными формулами, стилистически изощренный и обладавший, по-видимому, наддиалектнымц
чертами.
В каком соотношении могли находиться между собой
язык публичных выступлений политического и правового
характера и язык эпической поэзии в условиях поздней
стадии патриархально-родового общества? Как для гоме­
ровского времени, так и для периода живого бытования
древнегерманской эпической поэзии можно лишь теорети­
чески предположить, что эти две речевые системы, ве­
роятно, должны были определенным образом соотноситься
одна с другой, тем более что речи (монологи и диалоги)
обычно включались в состав эпических произведений,
повествовавших о совещаниях и распрях героев. В наибо­
лее архаических частях «Старшей Эдды» большое место
занимают гномические строфы, содержащие правила жи­
тейской мудрости, пословицы и поговорки. Комментируя
«Речи Высокого» (Havamal), M. И. Стеблин-Каменский
отмечает: «Стиль всей этой части — это стиль пословиц
и поговорок. Он прост, точен и лапидарен. Многие строфы
в этой части представляют собой развернутые пословицы,
а некоторые — цепочку пословиц, объединенных каким-то
общим знаменателем». 18 Можно предполагать, что в языке
и стиле этого поэтического жанра осуществлялся стык
устно-поэтического языка с устной деловой речью об­
щественно-правового содержания, в устойчивых форму­
лах которой аккумулировалась народная мудрость.
В последнее время высказывается мысль о том, что
понятие «общегерманского» языкового единства может
трактоваться в плане внутренней стратификации древнегерманского языкового материала. X. М. Хейнрихс пола­
гает, что «то, что мы обозначаем как „общегерманский
я з ы к " , это в сущности разновидность „языка высокого
стиля"
(Hochsprache — термин
труднопереводим! —
А. Д . ) , так сказать „Hochgermanisch". И этот „Hochgermanisch" представлял собой язык поэзии, культа, права,
рунической письменности и социального общения (VerDialects. In: Mycenaean Studies. Ed. by E. L. Bennett. Madison.
1964, p. 135 ct sqq.
18
Старшая Эдда, стр. 219.
18
kehr), причем эти „специальные языки" (Fachsprachen)
естественно различались между собой, правда, скорее
19
Иначе говоря, «обще­
в лексике, нежели в фонетике».
германский» понимается не как исходное состояние,
предшествовавшее дроблению на племенные диалекты,
но как своего рода наддиалект, употребление которого
было связано с культурными сферами жизни древних
германцев.
Можно допустить, что такого рода относительное
языковое единство действительно существовало в древнегерманскую эпоху и что оно было обусловлено единством
культурных и языковых традиций, а также общностью
исторических условий развития германского родо-племенного общества. Более того, существование особой наддиалектной нормы, связанной с высокими стилями речи,
могло до поры до времени поддерживать
состояние
унаследованной близости древнегерманских племенных
языков, временно задерживая процесс их дальнейшей
дифференциации в период, предшествовавший образова­
нию отдельных народностей. Позднее, уже в процессе
сложения народностей, унаследованные от родо-племенного общества наддиалектные нормы речи могли ложиться
в основу образования общенародных языковых систем,
составляя для них комплексы определяющих признаков
на фоне диалектной вариантности повседневно-бытовой
речи.
Сказанное относится, разумеется, не только к развитию
древнегерманских языков, но может иметь более или ме­
нее универсальное значение — конечно, при наличии
соответствующих лингвистических и социально-истори­
ческих условий.
*
*
*
Гомеровский эпос, отразивший в своем содержании и
в особенностях поэтического метода «героический век»
древнегреческой военной демократии, современными фоль19
Н. М. H e i n r i c h s . Uberlcgungen zur Frage der sprachuchen Grundschicht im Mittelalter. Zeitschr. f. Mundartforschung,
XXVIII, Hf. 2, 1961, стр. 149. Специально о проблеме рунического
койне пишет Э. А. Макаев: «В языковом состоянии старших руниче­
ских
надписей следует усматривать своеобразное литературное
n H H f' п е Р в ы и в истории германских языков литературный вариант»
i o c r ' М а к а е в . Язык древнейших рунических надписей. М.,
1УЬ5, стр. 49).
2*
19
„чески сопоставляется с дружинной
клористами тИПО„л°доХЯ раннего феодализма. В некоторых
эпической поэзией^ Б в р о Ш > 1 э т а поэзия как особый жанр
странах воСТ°т1да°ивой устной традиции вплоть до нового
сохРаВИЛа°ьп0Лввые
наблюдения над условиями ее быто" ре ия Н используются в качестве аналогии при изучении
^реконструкции условий создания древнегреческих эпи­
ческих произведений.20
Типологическое сравнение гомеровской поэтической
традиции, унаследованной рабовладельческим обществом
Греции от периода родо-племенной организации, с эпи­
ческими традициями, восходящими к эпохе раннего сред­
невековья, не является анахронизмом. Стадия разложе­
ния патриархально-родового строя с характерной для
него военной демократией — это уже порог новой исто­
рии. Во многих европейских странах ко времени ликви­
дации родо-племенной организации общества и началь­
ного периода развития феодальных отношений относится
процесс образования народностей. В отдельных частях
Европы родовая организация или ее более или менее
значительные остатки задержались до очень позднего
времени. Фр. Энгельс писал: «Древнейшие из сохранив­
шихся кельтских законов показывают нам род еще пол­
ным жизни; в Ирландии он, по крайней мере инстинк­
тивно, живет в сознании народа еще и теперь, после того
как англичане насильственно разрушили его; в Шотлан­
дии он был в полном расцвете еще в середине прошлого
столетия и здесь был также уничтожен только оружием,
законодательством и судами англичан» 21. Позднее (в при­
мечании к изданию 1891 г. труда «Происхождение семьи,
частной собственности и государства») Энгельс добавил
следующее наблюдение: «За несколько дней, проведенных
в Ирландии, я снова живо осознал, в какой степени еще
сельское население живет там представлениями родовой
эпохи. Землевладелец, у которого крестьянин арендует
землю, представляется последнему все еще своего рода
вождем клана, обязанным распорядиться землей в ин20
См.: А. В. L о г d. The Singer of Tales. Cambridge (Mass.),
1960. Сравнение с эпической традицией среднеазиатских народов
см. в труде В. М. Жирмунского „Народный героический эпос"
(М.—Л., 1962).
21
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с , Соч., т. 21, стр. 130.
20
v всех» 22 Элементы патриархально-родовой оргадолгое время сохранялись в некоторых странах
в о д о с т о ч н о й Европы. Так, в горных скотоводческих
^ ^ Г х
Черногории, Герцеговины и южной Сербии
районах ^ е р п Т р т а л 0 С т ь изолированность от внешнего
Ч ^ н Ж д ^ с Г а Г ^ т ы свободы от иноземных за ;
мйР
„тепей - все это послужило благоприятной почвой
В е
° консервации, а иногда и оживления здесь патриарй л ь н Г PyKia —
^
^
Л = и ^ е
S
S
r
^
S
Система фисов) со-
тереС а
т ии
Хра
С НЯ Г Т Ь ой™в е ос:ьГ Ч п Л ережитк В ов
патриархально-родоп . о с т р о я о б ы ч н о бывает связано цветущее состояние
вого строя о о ь ^ 1 " т и п п „ р г т в а в этом отношении покаь
^
^ ^
уст но-поэтического творчества
зательные примерь дают не тол^
Албании,
фольклорные J P W ™ / ^ e T B
даратуры
европейского
с Г д ^ Г в Т Г Г о а р Л ы Н д н о Л и 2 J L x ярких била
средневековья, " d
„Рггаола так называемого «народоS S T c ^ T c
р е д и н - i l H в ) . Как замечает
М И Стеблин-Каменский, «эпоха наибольшего расцвета
М. и . итеолин ^
начало истории исКУЛЬТ
1оРгЬо напояа э С х а дописьменная i догосударствепн а я Г - Этот Р расцвет° культуры был неразрывно связан
с характером организации исландского общества в период
р а З о с р ^ е в е к о в ь я «В исландском „народовластии''
/ ! ! ! к и _ бонды'' - составляли основную массу наелТния Все ч л е Г о б щ е с т в а обладали одинаковыми пра­
вами и одинаково участвовали в решении общих дел на
своих вечТх - „тингах", которые происходили весной и
осенью Выделившаяся из среды бондог.родоваяJ знать хевдинги" - е щ е не противостояла бондам как правя
щий класс- Всякий хёвдинг был в то «е время бондом,
2 ^о?ияЮ Р госл 3 а 3 вии. Изд. И н с славяноведения АН СССР,
М
" - 9 М.'И С Т С т2е°б л и н - К а м е н с к и й. Культура Исландии.
Л., 1967, стр. 21.
и рядовые бонды не зависели экономически от „хё'вдин
гов"». 2S
Для развития культуры этого средневекового общества
избежавшего феодализации и продлившего на несколькс
веков существование унаследованных от древнегерман
ской эпохи элементов патриархально-родовой организа­
ции, огромную роль играли народные собрания, особенно
всеисландское народное собрание — «альтинг». Исланд­
ский историк Эйнар Ольгейрссон воссоздает на основе
богатого материала саг живую картину деятельности аль­
тинга, которая может быть использована как своего рода
модель при реконструкции аналогичных ситуаций в жизни
других позднеродовых обществ. На областных тингах и
на альтинге «исландцы решали не только спорные дела
и принимали общие решения по интересующим всех во­
просам (например, вопрос о том, когда можно выгонять
скот на общинные пастбища). Они обсуждали на альтинге
проблему исчисления времени, поскольку ошибка в нем
путала их сельскохозяйственные планы, вела к нарушению
обычаев. Но альтинг являлся не только местом сосредото­
чения практической науки. Он был также центром лите­
ратурного творчества». 2в И далее: «. . . исландский аль­
тинг в течение двух-трех первых веков народовластия
был центром народной жизни. На альтинге кипела жизнь,
там творилась история, рассказывалось много саг и про­
износилось много стихов. Альтинг был средоточием
искусства и различного рода знаний, местом духовного
развития и вместе с тем храмом законодательства и судо­
производства, центром всех дискуссий по общественным
вопросам. . . На него собирались представители почти
каждой семьи, а некоторые семьи посылали по нескольку
представителей. Там развивался и обогащался исланд­
ский язык, оттуда каждая семья черпала знания и ма­
стерство, там развивалось искусство».27
В этом описании подчеркнута интенсивность устнолитературной деятельности, которая развертывалась во
время регулярных общенародных встреч. Для общества,
не обладавшего еще письменностью, эта деятельность
имела огромное культурное значение. Все жанры древне25
26
Там же, стр. 22.
Э. О л ь г е й р с с о н . Из прошлого исландского народа.
Изд. иностр. лит., М., 1957, стр. 210.
27
Там же, стр. 211
22
•цдской литературы — героические песни, прозаикое повествование (саги), поэзия скальдов — нахоче
и с е бе на альтингах многочисленную аудиторию. В про­
в е с е устного создания и воспроизведения по памяти
Ц
чительных п о объему текстов разнообразного содерн Я Я развивался и обогащался исландский язык, кото­
рый, к а к замечает М. И. Стеблин-Каменский, «стал литера'туР н ы м е Щ е Д° того, как он стал письменным». 28
Именно на альтинге «выработался повествовательный стиль
исландских саг, настолько живой и непосредственный,
ч то он был образцом для исландской прозаической лите­
ратуры на всем протяжении ее истории». 29
От этого выразительного, простого и гибкого языка
художественной прозы, сложившейся в устной традиции,
существенно отличался усложненный и изощренный язык
поэзии скальдов, исполнявших свои строфы на праздни­
ках и сходках. Характерно, что устная поэзия скальдов,
сочинявших стихи по самым разнообразным, в том числе
и бытовым, поводам, преимущественно в порядке импро­
визации, имела свою строго канонизированную систему
формально-языковых средств. Можно полагать, что ге­
нетически эта поэтика была связана с традициями устной
эпической поэзии, продолжавшей бытовать в Исландии
эпохи «народовластия».
Таким образом, древнеисландский высокоразвитый
устно-литературный язык имел свои жанрово-стилистические варианты. К указанным выше следует добавить
публично-деловой стиль, вырабатывавшийся в условиях
активного участия исландских бондов в обсуждении дел
общественного и юридического характера. Лексика и
фразеология, связанные с этой сферой деятельности
исландцев, частично отражены в языке саг.
У народов, в истории которых ранние формы феодаль­
ных отношений закономерно вырастали на основе из­
живавших себя институтов родо-племенной организации,
унаследованные от предшествовавшего периода наддиалектные формы устной речи находили свое место в созда­
нии языковых единств высшего порядка. Язык народной
ЯС
28
М. И. С т е б л и н - К а м е н с к и й. Культура Исландии,
стр. 40.
29
См. вступительную статью М. И. Стеблин-Каменского к кн.:
Исландские саги. М., 1956, стр. 7.
23
R Виноградов, «играл огромну,,
R
словесности, пишет й• ^ к о в восточнославянских наро;,.
роль в Формирован*
е с с о в > приведших к создаю^
Гостей и в подгоговь J ^ ^ t o
наших н а д И ° у щ е с т в о в а н и и в Киевской Руси наддиалектМысль ° JnoT0 Я зыка, сложившихся на народноречеяых форм^ У с в я з а н н ы х с различными сферами социальноВО
?я°мгаеской и культурной жизни древнерусского
общества, высказывалась уже не раз. Так, Л . П. Якубинский в своих лекциях 30-х годов затрагивал эту тему
в связи с вопросом о происхождении древнерусского
литературного языка: «В иных случаях древнерусские
писатели продолжают традицию устного народного ли­
тературного языка, существовавшего задолго до появле­
ния церковнославянской письменности в произведениях
народных певцов («Слово о полку Игореве»). В иных
случаях источником древнерусского литературного языка
оказывается язык устного обычного права, уходящий
в своем генезисе в глубочайшую древность («Русская
правда»)». 31 Интересные мысли по вопросу о наддиалектном характере языка эпоса и устно-делового языка дописьменного периода высказал Ф. П. Филин: «Широкая
распространенность языка эпоса ставила его над диалект­
ными расхождениями, выдвигала его на ступень своеоб­
разного народного речевого койне. . . В языке эпоса, как
и в городских говорах, в значительно большей степени
должна была развиваться (конечно, своеобразными путями)
система отвлеченных понятий, чем это могло быть в сель­
ских разговорных диалектах. Наконец, необходимо от­
метить, что в дописьменную эпоху вырабатывались обо­
роты речи, постепенно превращавшиеся в более или
менее устойчивые (стандартные) фразы, содержанием ко­
торых были правовые нормы того времени. Из этих рече­
вых оборотов впоследствии оформляется уже в эпоху
письменности особый языковой „жанр" — язык деловой
литературы. К а к правильно отмечено уже в специальной
литературе, отдельные статьи „Русской*Правды", повидимому возникли еще задолго до появления письмен30
В. В. В и н о г р а д о в . Героический эпос народа и его
роль в истории культуры. В сб.: Основные проблемы эпоса восточ­
ных славян. М., 1958, стр. 11.
г j *3i JJ л я к у б и н с к и й. История древнерусского языка.
М., 1953, стр. 299 и след.
24
• т И . (Ср.: С. П. О б н о р с к и й .
Русская Правда,
^як памятник русского литературного языка. Известия
ООН АН СССР, 1934). Язык устной деловой литературы
jpoc из разговорной речи, но особое содержание и уповпоследствии отдалили его от
ве бление этого языка
д а Л ектов, в какой-то мере поставили над диалектами». 32
В связи с изучением стилистических норм русского
летописания проблему древнерусского «устного литера­
турного языка», предшествовавшего созданию письмен­
н о литературного языка, поставил Д. С. Лихачев. 3 3
Несколько ранее он посвятил специальное внимание
вопросу об устном деловом языке древнерусской эпохи,
анализируя вкрапления прямой речи в летописное по­
вествование (устные передачи послов и другие формы
публичной речи). «Летопись бережно донесла в своем
составе многочисленные образцы различных типов уст­
ной речи. Свои традиционные формы имели речи, ко­
торыми князья „подавали дерзость" своим воинам перед
битвой. Особым лаконизмом, выработанностью формул,
отчетливостью и образностью отличались речи, произно­
сившиеся на вече. Но особенное значение для летописи
имели речи послов. „Речи" передавались послами устно
в более или менее законченных формулировках». 34
Положение о том, что русское общество раннефеодаль­
ной эпохи унаследовало от предшествующего периода
развитые формы публичной и устно-поэтической речи,
отчетливо сформулировано в следующих словах: «Есть
все основания думать, что еще в дописьменном периоде
русской истории существовало высокое искусство уст­
ной речи: поэтической и деловой. В существовании ис­
кусства поэтической речи убеждает наличие фольклора,
развитого и сложного; в существовании искусства дело­
вой речи убеждает самый характер русской политической
и социальной истории до XI в.: развитость норм обычного
права, наличие обширных дипломатических сношений
с соседними народами и между отдельными племенами». 35
32
Ф. П. Ф и л и н. Очерк истории русского языка до XIV сто­
летия. Уч. зап. Ленинградского гос. пед. инст. им. А. И. Герцена,
т- 27, Л., 1940, стр. 92.
33
Д. С. Л и х а ч е в. Повесть временных лет. (Историко-литеРатурный очерк), ч. 2. М.—Л., 1950, стр. 29, приложения.
34
Д. С. Л и х а ч е в . Русские летописи и их культурно-истоРаческое
значение. М.— Л., 1947, стр. 144.
3
5 Там же, стр. 126.
25
Эти формы речи высокого стиля, по всей вероятности,
имели наддиалектный характер, в известной мере отра­
В условиях феодализма новые социальные ситуации,
жавший исходное состояние большой близости между благоприятствующие образованию наддиалектных форм
собой восточнославянских племенных диалектов. Су­ е чи, возникают лишь в связи с ростом городов и разви­
ществование таких наддиалектных форм устной речи тием в них новых общественно-культурных форм речевой
могло играть роль одного из важных факторов в образо­ коммуникации. Для сложения городских койне имела
вании древнерусской народности, а также в закреплении значение не только концентрация в городах смешанного
и поддержании ее единства. По-видимому подобная си­ й аселения из различных сельских районов, приносивших
туация может считаться вообще характерной для раннего с собой свои различные говоры, которые затем перема­
периода развития феодальных отношений, когда еще про­ лывались. Такая ситуация была характерна лишь для
должают сохраняться некоторые элементы демократи­ больших городов, игравших роль особенно важных экоческой организации, унаследованные от патриархально- в омических и политических центров. В небольшом городе
родового строя (на его последнем этапе). Дружинная население часто бывало однородным в диалектном отно­
психология, дружинный эпос и обычное право, эти над­ шении. Определяющим фактором для создания город­
строечные явления предшествующей социальной эпохи, ских говоров феодальной и раннекапиталистической эпох
входят конституирующими элементами в создание фео­ были объединения ремесленников и торговой буржуа­
дальной идеологии на начальной ступени ее развития. зии в рамках цеховых организаций и гильдий с развитием
В этот период и единство языка, ярче всего проявляю­ внутри этих объединений новых форм общественной ком­
щееся в наддиалектных формах устно-поэтической и уст­
муникации высшего уровня. Устная речь и городской
ной деловой речи, достигает своей кульминации, осо­
фольклор в условиях еще сравнительно ограниченного
бенно если на этой основе затем создается письменность.
применения письменности давали основу для выработки
Однако дальнейшее развитие феодализма не благо­
городских койне, 36 которые в зависимости от степени
приятствует прогрессу в области языковых отношений.
экономического и политического влияния соответствую­
Усиление феодальной раздробленности и накопление диа­
щих городских центров могли распространяться по более
лектных различий в языке в связи с образованием более
или менее обширным территориям. С развитием и расши­
или менее обособленных феодально-поместных террито­
рением значения письменности на родном языке отдель­
рий, утеря народом в условиях феодального угнетения
ные городские койне могли с тем или иным успехом пре­
возможностей пользования публичной речью, ранее еще
тендовать на роль опорных при создании литературносвязанных с былыми патриархально-демократическими
языковых норм. Если в стране имелся один главный
институтами, наконец, употребление в письменности чу­
политический, экономический и культурный центр, ин­
жих и непонятных народу языков — все это тормозило
тердиалектное койне, созданное на его основе, могло
языковую интеграцию в рамках народности и выдвигало
иметь решающее преимущество.
на первый план территориальный диалект как основную
лингвистическую единицу феодального общества.
Такой путь развития не может, однако, считаться
универсальным. В некоторых странах в основу нацио­
Устно-поэтический язык фольклора в отличие от пуб­
нально-литературных языковых норм оказались поло­
личной речи и в этот период продолжает существовать
женными наддиалекты, связанные с устно-поэтической
и развиваться, поскольку устная народная поэзия со­
традицией (так, например, в основу сербского литерахраняет все свое значение как основная форма культур­
ной деятельности политически бесправного и неграмот­
38
В современных условиях, т. е. при наличии развитого на­
ного крестьянского населения. Однако в условиях тер­
ционального
литературного языка, которому противостоят местные
риториально-поместной разобщенности, способствующей
Диалекты в качестве наследия прошлого, городские «полуязыковой изоляции, и в языке фольклора усиливается
Диалекты» — это результат взаимодействия между диалектом окру­
в этот период диалектная окраска.
жающего сельского района или старым городским говором, соста­
вляющим субстрат речи городского населения, и нормой нацио­
26
нально-литературного языка.
27
т
УРНОГО
ЯЗЫкя
Р
«Некого ф о ^ корал ^ «арадж ЙЧе м был
зован Ленлот
> язык P V H Л Ь1л «ади
ЖЬд
положен
При
евалы
Финского ЛИТРП
Разработкр
был исп\з
он ни повторял былину; переходные места, должно
ератур Ного я з ы х е основ соврем
- ть я е заучиваются наизусть, а в памяти хранится
'•
вйоР1' ь д 0 общий остов, так что всякий раз, как сказитель
Г
•2. К вопросу о
°ет былину, он ее тут же сочиняет, то прибавляя, то
ЯЗь
Основой
№е фольклора
в р а щ а я , то меняя порядок стихов и самые выражения».38
языка и дп сУЯ{Дений о харя
° В «Исторической поэтике» А. Н. Веселовского стилиДьгаавнгИХСд^Их Н а д д а алектных К 1 е р е устн °- л оэтичес стяческие особенности устно-поэтической речи получили
устн
И
отсутствия илпаЗЛтные
СТОРИЧР?.РМ
° й речи с*%иР о К У ю трактовку применительно к различным жанрам
Гранич
в ЭДох
ности, являете °
енного Z
и в услол фольклора и на материале многих языков.39 Специальное
в ег
ИЗуче111
Л ЬЗ вания
« современно
*е особеннп^° " °
письл^ внимание Веселовский посвятил приему повторения-форк
СТОянии
сравнительно
или в № Я З Ы к а Фолькл мулы, как характерной особенности эпического стиля.
ручной литера неДавнему прогдлп 3аПИСЯх ' 0тн осянги « я Р а з л и ч а ю повторение-формулу, известное греческому
Риваетсявд В ух Т У Р е П рyо бcл еTм а я з ы к ^ В ^Чествуют
и во французском, но особенно
и фо 0 * эпосу,
ИЕт о евстречающееся
аСПеКТах: а ст
Ф Лькл
в с л а в яположении,
нском и
неотделимые
от них,формулы
приставязыковые особен
) илист °
°Ра рассм Р а з в иизвестных
русском:
постоянные
те
0
шение
.
ним,
как
пристает
к
слову
характеризующий
его
у
с
т
н
о
н
И Х СВ
!Ни
Н
0
Г
0
К
о
и
е
-—
•''^НО-ПОЭТИЧР
" ; " ^ " ^ О Г О IТВОРЧР Р
* "чи
' "и
"
3 1 шие к
е Устно-тг/1
народнот
, Я**
эпитет;
положения
О И Р П р п Л*
^ К О И РеЧГТ о
Х ^ - ^ С Т В а Г б )и р л
ЭНИ1С1, с
V повторением
A±V/OJ-IVJ£/^AA*A^I¥A известного
и и т л / ш ш и
i±vy.J.iv/«.\uAAMri в
JJ течении
i*_--it*xi*ij:x
ТНо
веских пшгр,*°Рмально-язЫко„ # аа лектом.
~ рассказа возвращаются и соответствующие формулы:
выезжает, "бьется,
держит
речь, так
адте
Р
Вах и
°**> й с т о р щ Г в ^ Р
Рных для Т
стилисти -герой
" * снаряжается,
-*""""
" ™
"™—
—
сказать, по одному иконописному подлиннику».40
В понимание сущности эпических формул значитель­
ный вклад был внесен в дальнейшем В. М. Жирмунским,
показавшим неразрывную связь этого явления с традицион­
ностью патриархального быта и соответственно с типи­
зирующим характером мышления и стиля. Говоря о по­
стоянстве сюжетных ситуаций, составляющем одну из
определяющих особенностей эпической поэзии, В. М. Жир­
мунский указывает, что бытовая основа «подобных эпи­
зодов, столь же прочная, как и старинный патриархаль­
мвдаа
ный
общественный быт, закрепляется народным твор­
* былин» «Я7а! .
ии к и
чеством в типичных „нормальных" формах, которые ло­
в кэ
ЛЬ в
» S .
*«™ «ест» ' "
« « о й 6 М „, " * РД«вг
жатся в основу прочной художественной традиции».
И далее: «С этой точки зрения, для эпоса всех народов
-рак ; гz«Z:
--*^Sr
^' ь-
Sfissfi^enr^as
37
Ср.:
ЯЗЫКОВ В
28
ч а
К0В0
в
„ '
в
R
•
й
' т о л ь к о бы
ИЯо Гп „
*я». fyf
38
А. Ф. Г и л ь ф е р д и н г. Олонецкая губерния и ее на­
родные рапсоды. В кн.: Онежские былины, I. М.—Л., 1949, стр. 57.
39
«Иные стихи, группы стихов западали в ухо, как нечто целое,
как формула, один из простейших элементов песенного склада, и
лирическая песня пользуется ими в разных сочетаниях, как эпиче­
ская — тавтологией описаний, сказка определенным кругом по­
стоянных оборотов. Изучение подобного рода обобщенных, бродячих
формул положит основы народно-песепной и сказочной морфологии»
(А. Н. В е с е л о в с к и й .
Историческая поэтика. Л., 1940,
стр. 169).
40
А. Н. В е с е л о в с к и й . Историческая поэтика, стр. 94.
29
и
коня, бога7ир^ТгтИ1ав
^ а ' Й ь ? М 6 С Т а "' ^ ,
Качки и
Благодаря бог
т. п в ° ' В р о д е с е Дл1'
Кл
ТСТВУ Ж И В 0 Й
были
°Р Ю жно С лавя"
"xmJlC™HX
«а?
КИХ
И
0
^сконцаХ1ХТ
^тоС^ *'Рад^ЧниЙ
"Риале i S Чe еcСK Кj ЙА
r T K 0 B b I X c J ^ T х « Р аmкP0
«^
сербско-Хорват с к и х 0 оФОРМУЛ,
Lle*ent
*
^i
x
эпических П Рe ™ , ЛФ.Р 9 НлЦг а Рски* Р n,У С BiiHbJX
из текг.,
<,H3
С х
o6pa3 HT eS b5
^клош й ч ^ и украиЙ
подожни,™ с о т • ° вго ? е »"в тем, „ ? в ш г е зд°»«. м
«ВДтеиге " " • * од»ородящ ° ' р ш « ™ е про™,™
»«дугг с°«™»»™хл;„? - S S S ' t S " сл*:
^ивые традиции „ ,
в
ыражая
предлогов сотР. Шт1Я некоторыР Р; 208
~-218. С а е „^5 И с с н и Моск.
*. а также пппГ °№oKop£SL*3 ЭТа* я ВЛ е Н1 ^ 1альао ва мате-
ви
предметом специальных исследований американфольклористов М. Парри и А. Лорда. От занятий
Гомер° м э т и У ч е н ы е обратились к полевому изучению
рбско-хорватской эпической поэзии в ее живом бытоваяии и через нее снова вернулись к Гомеру, достигнув
более глубокого понимания характера древнегреческой
эпической традиции. 44 В центре их внимания оказались
с л е дующие вопросы: характер постоянных формул и их
место в составе эпического текста, техника и принципы
обучения народного певца, сущность процесса исполнения
эпических произведений.
Исполнение эпического произведения, согласно тео­
рии Парри—Лорда (ср. вышеприведенное высказывание
фр. Миклошича), всегда является актом творчества,
а не воспроизведением по памяти. Возможность твор­
ческого воссоздания новых и новых вариантов эпического
текста определяется наличием в памяти певца запаса
типовых формул-моделей, с помощью которых он всякий
раз заново осуществляет — более пространно или, на­
оборот, лаконично — построение текста песни. А. Лорд,
синтезировавший в своем известном труде результаты
работ школы М. Парри, указал на недостаточность и
неопределенность употребления исследователями Гомера
терминов «повторение», «постоянный эпитет», «эпическое
клише», «стереотипная фраза». При этом он подчеркнул
значение определения «формулы» как «группы слов,
регулярно употребляемой в тождественных метрических
условиях для выражения заданной основной идеи». 45
Согласно анализам сербско-хорватских эпических
текстов, произведенным Парри и Лордом, значительная
часть стихотворных строк в этих текстах оказывается
заполненной материалом формул и формулообразных
выражений (formulaic expressions). Наиболее общие фор­
мулы, связанные с обозначением наиболее общих и рас­
пространенных в эпических произведениях идей и обра­
зов, составляют «краеугольный камень устного стиля». 46
И далее А. Лорд делает решительный вывод: «Иными
Я
л0Сь
К0Х
44
Serbooroatian Heroic Songs. Collected by Milman Parry, ed.
by Albert li. Lord, vol. I—II. BeJgrad and Cambridge (Mass.),
1953-1954.
46
Albert B. L о г d. The Singer of Tales. Cambridge (Mass.),
1960,46 p. 30.
Там же, стр. 35.
31
словами,
ТеМ н6 М6Нее С&М
снова и снова, как только » Э*Т р0 Ма 8п ы « т е ж е самые Лпя ь
° п о л о ж е н и е ° Р о л и формул в создаУ^ормулы в устном irnnQ„
°является
н
а
г
г
г
.
^
«ии
и
воспроизведении
эпического текста, выдвинутое
*ены сравнительно н еи бадо л Г * ™ " 1 ™ c ™ не 0 Г Г , ? Пй £?олго до появления труда М. Парри и А. Лорда" но
"Общих
мест" но
™ п
„ ТТГ.Й„
„ ьшим количеством
пубоко разработанное этими исследователями, вне сомчг ,т,„
~^*л мест",
-«'«iiccTBOM
Деиствителы™,.™
__
эпически гл
*_.„ 0является
^ я | , Т л Я тправильным
т™™^^™ ™
„„„^ „™„_„„
и „научно
плодотворным,
У«- В песне нё т ^ Z r o Z T ^ T ^
насыщают соб *яеяия
— ""Т
' л т,
из
(iormulaic),>.47
- ""о оы не было формулообоач
Говоря о формулах, А. Лорд исходит прежде всего. _.
Исследовательский МР
тт
' понятия определенных моделей построения формул, коменяется в настоящее ВПР° Д а р Р и ~ Л о р д а широко п
торыми народный певец овладевает подобно тому, как
В иссле
л 1 б о й Г0В0 ЯЩ ИЙ
эпических традиций так
Д ° в а н и и как I
°
Р .
овладевает определенным количеством
П
них записях эпических п п " 3 а С В И Д е т е л ь с т в о в а н н ы х в
грамматических моделей языка. Модели, по которым
время некоторые п р е у в е л Р ° и з в е д е н и й прошлого 48 R ДЭВ ' строятся формулы, составляют как бы «специализированения п
Щ Н Ю ПОЭТИческ ю
подвергаются._ критике
™
' например,
Р и с у щ и е их
У
У грамматику». 51 Освоив известное коли..(,UIM№.
Р . концет°
Менендес
11и
1Гак,
ак
Ч
ЦИЙ
Даль не
_ явным
'
' напримеп
Рроли
» импро­. чество «основных моделей» (basic patterns), певец не нуж­
аг.„„ с
Лидаль
не сг,гп
согласен
преувеличением
визации в процессе исполнения произведений народного дается в заучивании большой массы отдельных формул.
эпоса и соответственно с преуменьшением значения пере­ Пользуясь типовыми образами, он строит стереотипные
дачи по памяти традиционного текста. 49
формулы путем замены одних слов другими. В постоян­
стве
процесса реализации ранее освоенных моделей про­
Преувеличением кажется также приведенный выше
вывод о том, что эпический текст целиком состоит из фор- является сущность устно-поэтического языка как языка
мулообразного материала. При таком подходе процесс в значительной мере стандартизованного. Устойчивость
исполнения эпического произведения, представляемого и повторяемость стилистически отработанных типовых
как импровизация, сводится к более или менее искусному словосочетаний определяют его нормативность.
Сказанное относится, разумеется, не только к эпи­
нанизыванию готовых формул. В то же время возможность
поэтических инноваций в пределах традиции, возможность ческой традиции, но в различной степени и к другим жан­
проявления действительных элементов художественного
рам фольклора. Так, например, выработанностью типовых
творчества при создании отдельных вариантов эпического
формул обычно отличается язык похоронных причетов.
текста и передачи этих вариантов затем по памяти теорией
В народных похоронных плачах, писал Ю. М. Соколов,
Парри—Лорда недооценивается. 60
«огромную роль играет поэтическая традиция, вырабо­
енивается.
тавшая в течение веков ряд устойчивых формул, образов,
композиционных приемов, что облегчало запоминание
47
Там же, стр. 47.
отрывков плача и импровизацию в пределах установлен­
48
Ср., например: G. S. К i г к.
ного стиля, импровизацию, часто заключавшуюся лишь
1962. в. 55—101 (*тъ~ л - s.' - К i г к. The Songs of Homer. Cambridge,
в более или менее свободном комбинировании традицион­
55—101 («The Oral Poet and his Methods»). Опыт приложения
этого метода к материалу русских былин см. в статье Б. Н. Пути­
ных формул». 52 Высшая степень приближения к закон­
лова «Искусство былинного певца. (Из текстологических наблюде
ний над былинами)». В сб.: Принципы текстологического гяшг»""
ченным стереотипным формулам характерна для посло­
фольклора. М.— Л., 1966.
ы См • D ~ - ~ - •виц и поговорок, которые, по мнению некоторых иссле­
еского изучения
48
певцы
См.: Рамон Менендес П и д а л ь. Югославские эпические
дователей, находятся на грани фольклора и фразеологии,
и
устный
эпос
в
западной
Европе.
Изв.
ОЛЯ
л
и
/-.^-~1966, т.. A
A V , вып. 2.
XXV,
«шде шшческие
так как они не «исполняются», но «существуют в языке
Изв.
ОЛЯ местами»—
АН СССР,
60
Ср. существенно иное соотношение между
«общими
формулами и свободно импровизируемыми частями текста, раскры­
вающееся на материале узбекской эпической поэзии: «В практике
узбекских сказителей эти „общие места" являются наиболее проч­
ными и разработанными и заучиваются наизусть при обучении мо-
32
лодого бахши, в то время как остальной текст дастана, более теку­
чий, создается или видоизменяется в процессе более свободной
импровизации» (В. М. Ж и р м у н с к и й , X. Т. 3 а р и ф о в.
Узбекский
народный героический эпос, стр. 428 и след )
51
А. L о г d. The Singer of Tales, p. 36.
52
Ю. М. С о к о л о в. Русский фольклор. М., 1938, стр. 176.
3 А. В. Десницкая
33
и
Функционируют в
веские обороты».*/
Фольклор
ка
языке
Э
аракте
ТПР„
т
'
Но и
« е , как и nDvru
x
стерео™,
текстов
^<
едени
я устнгV.*9
даа
Рактер £ ? ' - н а языке Л
лекте,
Ф ЛЬК
°
4 и с ? 0 в Н а б л ю Д е н я я м p ^ f f * <-к-
'
ак
Лазать
Р е местны?
- п - характепя ™
Г ч Т Т
фо Л ьк Л о р а А ^ О С с о
34
сГ
ВДВ0СТИ
Ха
грамматикя „
И в ,
в
лендарньтГ
е в р о п П И>>
Дйа Р лек?аГ Х
и
У
НРШ
Н6М Т а к
е л о в
от
„
Дают
н и
Ле
сеннот
*оаКо„°т
об
песни не Аяп
Диалекта,; при
э°ТоТ
ЭТ0М
ычной
бласт
и
МЯ
*Разд
интересно
с к и й . Истоп™
РУССКОГО
историческая поэтика ,
ЯКа
> стр. 358.
И
Ц
е т и Т ь, что древние и наиболее поэтичные песни по­
бедней категории, напр. майские, также отличаются
с
^1цефранцузским типом языка, тогда как новые и более
"«убыв предпочитают местный говор. В Швабии, Баварии,
фогтланде импровизированные четверостишия, песни на
д у Ч ай, сатирические, принадлежат диалекту; большин­
ство Других поется на языке, близком к литературному».65
Иначе говоря, для высоких жанров песенного фоль­
клора используется наддиалектная форма речи, которая
по своему обобщенному характеру оказывается близка
к литературной форме общенародного языка. В связи
с этим Веселовский ставит вопрос об истории образования
народно-поэтических койне. «На больших исторических
дорогах и вообще в благоприятных условиях соседства и
взаимных влияний диалекты общались, сближались формы
и словарь, получалось нечто среднее, действительно шед­
шее навстречу литературному языку, когда он сложился
в том или другом центре и стал районировать».66 Помимо
указанного пути образования народно-поэтических койне
в результате взаимодействия, сближения и обобщения
говоров, что являлось результатом распространения пе­
сенного материала в смежных областях, Веселовский
в отношении западноевропейского фольклора допускает
возможность занесения элементов литературного языка
извне, благодаря влиянию городов. В отношении «повы­
шенного языка литовских песен» он оставляет открытым
вопрос о том, чем объяснить его отличие от языка сказок,
«повышением ли песенного языка и стиля над окружаю­
щими говорами, или архаизмом. Сказка более свободна,
постоянные формулы являются враздробь, не связывая
изложения; из песни, говорят, слова не выкинешь, что
несправедливо, но формула крепче держит в ней слово
под охраной ритма».67
Замечание о том, что в составе формул, употребление
которых в стихе связано с определенными ритмическими
условиями, более устойчиво сохраняются архаические
формы языка, имеет особенно существенное значение
для изучения особенностей устно-поэтической речи в свете
данных исторической диалектологии.
55
50
57
Там же, стр. 359.
Там же.
Там же, стр. 360.
3*
35
'|
|
,
и
тгичие от наблюдений, использованных Веселоя" ° атье А. Ф. Гильфердинга не содержится особой
' т еристики языка былин (принадлежащих, несомХ
еняо
к высокому жанру народной поэзии) по сравнению
Н
диалектом. Наоборот, в исполнении былин по отдель­
ным районам б. Олонецкой губернии Гильфердинг обнаружил фонетические различия, отражающие отмеченную
им на этой территории диалектную границу.58
Специально проблема соотношения устно-поэтической
речи с диалектом рассматривается в новейших работах
о языке фольклора, среди которых выделяются исследо­
вания И. А. Оссовецкого и А. П. Евгеньевой.
Для И. А. Оссовецкого специфика языка фольклора
определяется в первую очередь его традиционностью и
архаизмом, наличием в нем многих элементов, вышедших
из употребления в языке разговорном. Подчеркивая
«высокий стиль» языка фольклора, богатство его лексики
и сложность синтаксиса, проявляющиеся при сопостав­
лении с разговорно-бытовой диалектной речью, Оссовецкий ставит вопрос об исторических основах этого высо­
кого стиля. Он справедливо замечает, что при решении
такого вопроса надо исходить «не из современных условий
бытования традиционного фольклора, а обратиться
к эпохе возникновения и становления того или иного
жанра и выяснить условия его бытования. Наиболее
полный материал дает здесь язык былин».59
СКИМ
В связи с этим И. А. Оссовецкий обращается к сфор­
мулированному уже ранее рядом исследователей мнению
о том, что в древнерусскую эпоху существовал «высоко­
развитый устный язык», явившийся «основой высокого
стиля многих жанров фольклора, в первую очередь —
героического эпоса. Особенности языка былин, отличаю­
щие его от разговорной диалектной речи и имеющие
характер архаизмов, не были таковыми в эпоху их со­
здания. Но они не были также свойственны и разговор­
ному языку. Это были факты общенародного устного
языка художественного творчества, его выразительные
средства».60 Этот высокоразвитый устный общенародный
68
А. Ф. Г и л ь ф е р д и н г .
<">»•«
6Э
л.а след.
И. А о о
Онежские 6 ЫЛИНЬ1 г
Фольклора в я 1 Q £ ° ? е 4 к л |
' '• СТР- 63
о д
60
Там Ж е Я ' 1 9 5 2 ' № 3, С т р ^ 0 1 ° б И 3 ^ в и и Я З Ы К а
^
^
36
дЬ1к сохранился до нашего времени в устной эпической
традиции, чем и определяются такие специфические черты
языка фольклора, как традиционность и архаизм.
Однако автор тут же добавляет, что в традиционном
фольклоре «представлен (и в гораздо большем объеме)
л говор исполнителя, не испытавший регламентирующих
н0 рм литературного языка. Если древнерусский язык и
представлен как-то в фольклоре, особенно в былинах,
то лишь фрагментарно, на широком фоне современного
языка».61 И даже в составе выразительных средств языка,
формирующих высокий стиль фольклора, не все является
архаичным; есть и новообразования, не попадавшие
в разговорный язык, причем это особенно характерно для
таких жанров, как лирическая песня и причеты.
Сущность своей позиции по вопросу о соотношении
языка фольклора с диалектом И. А. Оссовецкий форму­
лирует в следующих словах: «Каждое произведение
фольклора исполняется на том диалекте, которым владеет
исполнитель, но с большими „выходами" за пределы
этого диалекта».62 Эти «выходы» касаются в первую очередь
лексики и синтаксиса. Однако фонетика и морфология
песенного языка также имеют свои особенности, хотя и
в значительно меньшей степени. Отмечается, что извест­
ные факты отличия фонетики песенного языка от фоне­
тики разговорной речи 63 лежат в основе современных
требований изучать говоры по записям речи разговорной,
а не песенной. В целом Оссовецкий считает, что эти фоне­
тические расхождения обычно не столь велики, чтобы
их считать определяющими при разграничении двух ти­
пов речи. «Фонетические отличия языка фольклора не
окрашены стилистически, эти особенности никак не фор­
мируют язык фольклора как таковой. Фонетика в целом
находится за пределами стилистических категорий языка
фольклора».64
Этот вывод И. А. Оссовецкого, основанный только
на изучении языка русского фольклора, вряд ли можно
61
Там же.
Там же, стр. 106.
63
Ср.: П. Г. Б о г а т ы р е в . Добавочные гласные в народной
песне и их функции. (О языке славянских народных песен и его от­
ношении к разговорной речи). В сб.: Славянское языкознание. М.,
1963.
84
И. А. О с с о в е ц к и й .
Об изучении языка русского
фольклора, стр. 107.
62
37
в
еднев
более ПОЗГГРПЙ
ао-бытот», ?
^сколько 6 o i e „ С П е ^Фике я ? ™ * * ! 4>ofc«W. o S ? '
«SHKORMO
всего n„
а не тптгт
н
° . наоборот
pd3HbI
Ги
ДВДлекта
язык
о
нРоизведедия L
65
И А.
А о сс«
- в5 И.
Основные гт^*_с с ° в е
38
x местнпрто»
а
этих nZ
ЫДвиг
" п °хожестт,"
~~^ И1 °Рией
Уд Же
Daprr„
° ственной А
окая
~""»*анюз
Ранения
ает С я не »,« п Р° б леме фолм,™
B Кате
^
—~«« Пцрои
Р^Сходя;
Ц К и Д
„
Веб.
'г
67
Это положение бесспорно имеет
пРерывно».
g0e значение для понимания социальных
сущест#
функций
Фольклора как народного искусства.
* д. П. Евгеньева считает, что былина в каждую эпоху
ЯБет на языке именно этой эпохи, захватывая более или
еяее широко предшествующие. При этом количество
архаизмов (лексических, синтаксических, морфологи­
ческих, фонетических), по ее мнению, в былине очень
незначительно, и они не так стары, как сама былина.
Вопрос о соотношении языка фольклора с диалектом
д. П. Евгеньева решает исходя из понятий актуальности и
народности как определяющих признаков фольклора в его
историческом существовании. Поскольку создателем и
исполнителем фольклора является народ, говорящий
на диалекте, постольку и языком фольклора является
диалект. «Язык устной поэзии — это живойязыкдля твор­
цов и носителей ее, а не пришедший извне или „спустив­
шийся сверху" и механически усвоенный и усвояемый.
Диалектные черты в нем — не внешняя, позднейшая
оболочка, а органическая неотъемлемая сторона устного
произведения, пронизывающая все его стороны. „Система"
языка (грамматическая, лексическая) устного произведе­
ния — это,.система" того говора, в области распростране­
ния которого она живет, но в то же время это в основных
и определяющих чертах и ,,система" русского языка
в его целом, а диалектные отклонения в ней незначи­
тельны».88
Устойчивость языка былинных текстов, проявившуюся
в записях XVII—XX вв., А. П. Евгеньева объясняет
тем, что устная поэзия, будучи высокохудожественной,
«опирается на основной и важнейший лексический состав
языка, являющийся также основным и важнейшим для
всех говоров языка, а поэтому и наиболее стойким».69
Положив, таким образом, в основу решения проблемы
языка фольклора понятие диалекта как единственной
живой реальности, составляющей условия существования
и развития фольклора, А. П. Евгеньева рассматривает
специфическое соотношение между устно-поэтической
е
67
А. П. Е в г е н ь е в а . Очерки по языку русской устной
поэзии
в записях XVII—XX вв., стр. 8.
68
Там же, стр. 339.
69
Там же, стр. 12.
39
I
речью и речью обиходно-бытовой как внутридиалектное
В связи с этим она возражает против сведения понятия
«диалект» к совокупности явлений только обиходно-бытовой речи и понимает под «диалектом» речевую деятельность
представителя говора (в дореволюционной России) во всец
разнообразии ее функций. «Это не только различные
виды общения, а следовательно — различные формы
речи (в городе, в деревне, с начальством, на мирской
сходке, в дружеской среде, в семье, на работе и т. д. и
т. п.), но и обязательно — словесное искусство». 70 С этой
точки зрения «говор населения, живущего на определенной
территории, наряду с различными и разнообразными
формами речи заключает в себе обязательно отработанную
,,литературную" речь этого говора, находящую выражение
в устном творчестве, которое живет в области распростра­
нения этого говора: в прозе (сказке, побывальщине) —
более свободную, менее выработанную, в поэзии — более
совершенную и связанную традицией». 71
Иначе говоря, язык фольклора — это «литературная»
форма существования говора. Тем самым понятие устнопоэтической речи по самой своей сущности оказывается
связанным с понятием диалекта, а черты общности языка,
обнаруживаемые в фольклоре различных областей, должны
объясняться спецификой художественного метода устного
народного творчества, определяющей отбор и обобщение
наиболее существенных элементов общенародного языка.
Эта точка зрения заметно отличается от соображений
о наддиалектном характере устно-поэтического языка,
разделяемых многими исследователями. Вряд ли можно
согласиться с предлагаемой А. П. Евгеньевой оценкой
своеобразного «модернизма» языка русских былин 72
в свете развиваемой ею концепции актуального соотно­
шения «литературных» и нелитературных форм речи
70
Там же, стр. 16.
Там же, стр. 17.
72
Ср. недавнее высказывание Р. О. Якобсона о значительных
различиях между языком былевого эпоса и обиходной речью его
носителя: «Несмотря на тесную и непосредственную связь между
говором сказителя и языком его „старин", в их лексике, фразеоло­
гии и грамматическом составе обнаруживается немало особенно­
стей, чуждых не только данному диалекту, но нередко всей совокуп­
ности современных русских наречий» (Р. О. Я к о б с о н . О соот­
ношении между песенной и разговорной народной речью. ВЯ, 1962,
№ 3, стр. 88).
71
40
я утри системы современного говора. Хотя язык былин­
ного эпоса не может быть непосредственно возводим
jt языку древнерусской эпической поэзии, его преемствен­
ная связь с последним вряд ли подлежит сомнению. Язык
фольклора — это историческая категория.
Исторична
также категория диалекта. Для современной
эпохи
диалект — это пережиток языковых отношений предшест­
вующей социально-исторической формации. Но в свое
время диалекты явились новым типом лингвистических
единиц, возникновение которых было связано с процес­
сами социально-языкового обособления в конкретных
исторических и этнографических условиях. Обобщенность
и до некоторой степени наддиалектный характер языка
русского фольклора в известной мере могли быть унасле­
дованы от единства устно-поэтического языка древнерус­
ской народности. С развитием диалектных различий и
язык фольклора не мог не оказаться в определенных соотноп!ениях с говорами той среды, в которой фольклор
продолжал бытовать как живая и актуальная форма
народного искусства. Накапливавшиеся на протяжении
столетий в повседневно-бытовой разговорной речи кресть­
янского населения диалектные явления (особенно фонети­
ческие и морфологические) заметно окрасили и унаследо­
ванный от дофеодального и раннефеодального периодов
общерусский язык былинной поэзии. Существенный для
проблемы в целом момент составляет также различие сте­
пеней близости к диалекту, проявляющееся в языке раз­
личных фольклорных жанров.
Вопрос о соотношении народно-поэтического языка
с живыми территориальными говорами затрагивается
также в специальном исследовании Л. И. Баранниковой,
посвященном состоянию русской диалектной речи в со­
ветский период. Позиция автора кажется несколько
Двойственной и во всяком случае менее категоричной
в
утверждении тезиса о внутридиалектном характере
Указанного соотношения. Правда, следуя за А. П. Ев­
геньевой, Л. И. Баранникова находит возможным утверж­
дать, что «в основе народно-поэтической речи лежит фоне­
тическая, грамматическая и лексическая системы того
Диалекта, в пределах которого бытует данное народно­
поэтическое произведение». 73 Однако далее, уточняя свое
73
Л. И. Б а р а н н и к о в а . Русские народные говоры в со­
ветский период. Саратов, 1967, стр. 22.
41
понимание этой проблемы, Л . И. Баранникова справе,]
ливо замечает: «Подчеркивая общность диалектной основу
обиходно-разговорной и народно-поэтической
речи
нельзя вместе с тем пренебрегать и наличием своеобразц ;|
народно-поэтической речи, ее отличиями от речи обиходно,
бытовой. Наши собственные наблюдения и факты, приво.
димые в разных работах, исследующих языковые особен,
ности фольклора, дают основания, как нам кажется,
говорить о трех типах различий между обиходно-бытовой
речью и речью народно-поэтической. Имеет в виду,
а) различия, связанные с жанровыми особенностями
фольклорных произведений; б) относительно большую
устойчивость старых черт говора в народно-поэтической
речи; в) ослабление, а порой отсутствие в народно-поэти­
ческой речи узкодиалектных элементов, появление отдель­
ных инодиалектных и интердиалектных фактов». 74
Наблюдения Л . И. Баранниковой говорят скорее
в поддержку тезиса о наддиалектных чертах, характер­
ных для языка устной народной поэзии.
Несомненная сложность вопроса о соотношении языка
фольклора с речью диалектной среды, в которой фольклор
бытует, заключается в необходимости учитывать не только
исторически обусловленную актуальность этого соотно­
шения в настоящем или в недавнем прошлом, но также и
историю этого соотношения, которая не ограничивается
периодом
сложения
территориально-лингвистических
единиц в условиях феодального строя, но восходит к линг­
вистическим единствам более отдаленного времени.
Там же, стр 24
Ч А С Т Ь
II
1. Позднеродовое общество североалбанских горцев
Интересные материалы для изучения проблемы языка
фольклора могут быть собраны в Албании, где еще в X I X в.
устная поэзия, при ограниченном развитии письменности,
играла исключительно большую роль в культурной жизни
народа. На протяжении столетий в северной, центральной
и южной частях страны существовали региональные
формы устно-поэтического языка, имевшие обобщенный
характер и влиявшие на образование и развитие народноразговорных койне. В конце X I X в. эти ранее сложив­
шиеся формы речи повышенного типа были использованы
при разработке двух диалектных вариантов литературного
языка.
К началу XX в. архаическая картина соотношения
языка фольклора с диалектной речью в южной и централь­
ной Албании была уже в значительной степени нивелиро­
вана, так как получившие развитие в этих экономически
более передовых областях народно-разговорные койне
получили широкое распространение, вобрав в себя и наддиалектные элементы устно-поэтической речи.
Иначе складывались обстоятельства в горных районах
северной части страны, где пережитки родо-племенного
строя сохранялись еще до сравнительно недавнего времени
и где следы ситуации, классической для существования
наддиалектных форм устной речи, до сих пор еще доступны
наблюдению. Области, лежащие к северу от течения
Большого Дрина, — это своеобразный заповедник эпиче­
ских традиций, а также норм обычного права, сохраняю­
щихся в памяти стариков.
. 43
Система родо-племенных
отитт™„ ж
" , 1 ч
И
су
в горах северной Албании на ппп
Ществ 0 . , 0 с т а в Л Я
ФУНКЦИИ
старейшин (pleqt), державших
ЯЖени
и подверглась окончательному
и всего X J V' цаМ яти У с т н ы е формулы законов и умевших их толковать,
Ра Рушен
вой половине XX в. Такая v !
и ю лишь в
с0воКУпяость норм обычного права, определявших осСТ ИЧИв
J f
с особыми условиями жизни ^ °
°сть была свя '° яовЫ организации жизни родовой общины, составляла
рьбьг
северноалбанских горцев в п е т /
вольнолгобг^""1 та* называемый Канун. В различных горных областях
Туре к
а их скотоводческих община*
Ч ° г о владьгчрр
W 6 a S I f f l с У Щ е с т в о в а л и свои Кануны." Из них наиболее
СН0Ву Х 0 3 я й
ляли стада, систематически пепРг°»
с т в а СОРТ «звестен дукаджинский, или Канун Лека Дукаджина,
Рах на
гтт™
Р а в нинные ппгтяГ 0 н я в т и е с я с летних „ " яормы которого были распространены в обширном ареале
сплотешш населения горных > * № М 0 Й - Необходим?'' I с е в е р у И К ю г у о т т е ч е н и я Большого Дрина. Формулы
и
^ и д р е в н и х в Р о н ^ Раиодов для 8 а щ и ы ? й СТ( его были в начале XX в. записаны и сведены в корпус
0 ^ ' ™
И И эксп
режима
а н с и и ТУПРГ?1* П а т р и а Р х а л ь н о г о б,"1" выдающимся албанским краеведом Штьефеном Гьечовым. 78
э л е м е н т о в ^ п ^ " " Р ^ С Ы Л К О Й ° Р ° В О е н я о -феодал Ь ног а
Процессуальное использование присяги, обычай кров0ЛЬК0
с
Фисов) В с т а р о и Родо-племеннпй
о х р а н е т № и м е с Т И ' к о м п л е к с брачных ограничений и традиционсоциалькг, Л 9 Ж е и е е частично" 0 р г а н и з а Ц и и (СИСТР В Ь 1 Х о т н о ш е н и й ' связанных со строго соблюдавшимся
ных к о ^ Г И С Т ° Р И , 1 е с к о и CHTvanm Р е Т е н е р а " и и в нол законом экзогамии (запрет браков внутри фиса и даже
чает более ? И В 0 В "~ «Фисов» на по™ Р 6 Д И РоДо-племе? м е Ж Д У ч л е н а м и Различных фисов, считающихся родственста
т а
Ту 3 и
Р ы й слой напои
Р Диция р а чп н ы м и П 0 п Р 0 И С Х 0 Ж Дению), святость обычаев гостеприимТе Шо
б
Ы
Бе
P
Никай ипТ% £
°лее H O W
*
Р и ш а Х о ? с т в а ~ В С е Э Т И И Н С Т И Т У Т Ы Родового общества существоя
Ы Ш
строя в о
основы п
~
а л я Шог в а Л И В Г 0 Р Н Ы Х Р а й онах северной Албании еще до сравни­
ЛЬНЫХ
а РИархальн
л и мевьт??
Районах уж-р 1
°-общинног1' т е л ь н о н е Д а в н е г о времени, и их совокупность определяла
степен
были в
с0
спе и
ного н е т
и подорвани
больше
Ч Ф и к у бытового уклада населения. Более или
НСТВа
разви
менее знатате
некоторых из этих„ обычаев
^
существов
' элементы П(Г
™ е м имуществе*
л ь н ы е остатки некоторых
продолжают
сохраняться
и
в
наши
дни,
особенно
церемо­
в
Р Н Ы Х pa
начале х Т в У "
*OHax Te7eZT\
^«Рати*"
ниальная сторона гостеприимства и многочисленные
е
« ^ с о б р а ^ е ^ ф ^ - н о с и т с я raZZZtt6****
™
еще
семейно-родовые обряды. К этому следует добавить также
к
а к совет
календарных праздников, переживХ более
Р М При
Рритуалы
ИТуаЛЫ
сстаринных
таринш
братств ( v J Z Т
мелких потгп
°
нимали
более поздние наслоения католической
религий. 79
В жизни этого общества, на протяжении столетий обе­
регавшего свое изолированное и независимое положение
Рота ™ е в д ? " ™»™>™я норм „ , С 2 . Г П Р 0 С Ь ' ж " ™ от
посягательств турецких властей, письменность не играла
ВОДство и
г
^племенного
Кптт
aui
ектива
-__________^ообЩе решение р а з л и ч
НЬГХ
75 с
76
См • Н"
o Нрава СО стп
е bhq I p e r i s ë
L T:
Jf
стр. ю .
44
. . . « ^ . . « v . u ,,[,иЧи,1д «^щ^сл, и п ш я с д п и и ь и с ш р т л ;
- 7 6 СудопроиГ I Н и к а к о й р о л и " Население, за исключением немногочислен
СПо
ЫХ п е
телеи
было неграмотным.
Однако
этому
Рных вопросов" ' Нмайского),
Р Д с т авв и основном
Духовенства
(католического
и мусуль
всеобщему отсутствию грамотности не противоставлялся
исследований
%**"
[ИИ
966.
77
Rr. Z о j z i. Mbi të drejtën kanunore të popullit shqiptar.
In: Buletin për shkencat shoqërore, 1956, № 2; Ю. В. И в а н о в а.
Обычное право северной Албании как этнографический источник.
Советская этнография, 1961, № 3.
78
Kanuni i Lekë Dukagjinit, përmbledh e kodifikue prej
A. Shtjefen K. Gjecov. Shkodër, 1933.
79
Rr. Z о j z l . Gjurmët e nii kalendari primitiv në popullin
t'onë. In: Buletin i Institutit të Shkencavet. Tiranë, 1949.
45
уровень письменной культуры в качестве высшего. Внут
патриархально-родового
общества
северноалбана<1: , е разрабатывался. Тем не менее положение о его надгорцев, представлявшего собой своего рода замкнут^, [гяалектном характере уже кладется в основу суждений
систему, существовали свои соотносительные уровр] д степени диалектных влияний, проявляющихся в запи­
культурной жизни и речевого поведения. Уровню пово сях эпических песен. Так, например, М. Ламберц отметил,
дневно-бытовой коммуникации, с характерным для щ чТо следы диалекта (Dialektspuren) исполнителей, проис­
сниженным, небрежным и диалектновариативным стиле ходящих из различных мест, проглядывают в записях
речи, противопоставлялись уровень общественно-делов^ сквозь «северногегское койне, на котором поются рапотношений и уровень устного художественного творч, С 0 Д И И » . м
ства, отражавшиеся в соответствующих стилях наддщ
лектной речи — обработанной и обобщенной.
2. Формулы языка
Северноалбанский фольклор отличается своим бог?
ством и разнообразием жанров. К жанрам высшег!
Для понимания характера и источников образования
уровня принадлежат эпическая поэзия и похоронньк наддиалектных типов устной речи в условиях старой Ал­
причитания. Низший уровень представлен различным бании существенную важность имеет одна широко распро­
жанрами прозаического повествования (сказки, рассказ! страненная особенность языковой коммуникации, прояв­
мифологического содержания, бытовые анекдоты и др.) ляющаяся во всех стилях речи, в той или иной степени
Промежуточный уровень — это разнообразная лириче, поднятых над уровнем элементарного бытового общеекая поэзия, включая свадебные песни (очень богато разра
:ия. Эту особенность, характерную для традиционных
ботанный жанр) и песни, связанные с кялоптг
:Спектов албанской культуры, составляет очень большое
.—,
^апаавные
с
календари
обрядами. Кроме ™™
—
;оличество постоянных речевых формул, связанных с раз­
.^^лдаии. Кроме того, сюда относятся песни истор
нообразными, но всегда строго предусмотренными и опреского и полуисторического типа, непосредственно ~
;еленными ситуациями. Устойчивость речевых клише
жавшие отдельные события военно-политической
обычно считается одним из основных признаков языка
рии северной Албании эпохи турецкого владычест
фольклора. Албанский фольклор в этом отношении
а также более или менее короткие песни на разные т
Жанровым
различиям
фольклора
соответси
не составляет исключения. Однако в Албании постоян­
различия языковые. Сказки, повести о чертяз
ство стереотипных формул присуще также словесной
ведьмах, бытовые анекдоты рассказываются на
стороне многочисленных обрядов, церемоний сватовства,
лекте. Язык устной поэзии среднего уровня также
приема гостей и т. п. Строгим правилам этикета, на протя­
в большей или меньшей степени обнаруживает характер­
жении веков регламентировавшим быт албанского села и
ные особенности диалектной среды. Языком эпической
маленького города с его цеховыми организациями средне­
поэзии (этот жанр представлен в основном только в север­
векового типа (эснафами), в языке соответствовали наборы
ной Албании) является так называемое эпическое койне,
устойчивых словосочетаний, речевых формул, приуро­
обладающее некоторыми наддиалектными признаками. 81
81
ченных к определенным ситуациям.
.
_
.
—
наддиалектными
признаками.
Существование этого койне давно уже признается o6i
^ ч е с т в о в а н и е этого
койне давно
уже признается обще­
Особенно ярко эта особенность обнаруживается в рече­
известным
оо его
пр
известным фактом,
фактом, хотя
хотя вопрос
вопрос
его определяющих
определяющих приз­
0
вой практике северноалбанских горцев в связи с консерва­
наках
в
соотношении
с
т
и
п
"
"
"
ОТЛГРТТЧ""наках в соотношении с говорами отдельных горных рапстизмом долго сохранявшегося у них патриархальнонов северной Албании до последнего времени, в сущности
родового быта. В обществе, организованном по нормам
обычного права, первостепенную важность имела насы­
80
1
В период борьбы албанского народа против фашистскш
щенная постоянными формулами публичная речь, звучавоккупации поэзия этого жанра также получила широкое развитие
См. в сб.: Këng-ë popullore të luftë's dhe të rindërtimit. Tiranë', 1951
81
А. В.
е с н и ц к а я . Албанский язык и его диалекты
Л., 1968,
стр.Д90.
82
М. L а m b е г t z. Dio Volksepik der Albaner. In: Wissensch.
Zeitschr. der Karl-Marx-Universitat Leipzig, 4, Jahrgang (1954/1955),
Hf. 314, S. 285.
47
на собраниях, во время судебных разбирательств
™ри официальных переговорах с представителями други:
фясов я т. п.
I b ix
материалах по северноалбанской фразеологии,
Александром Сирдани, большое место занимают
формулы,
отражающие
характерные для Кануна сферы
По свидетельству Ьернардина Паляй, имевшего воа.,
ложность наблюдать нормы жизни северноалбанског ( Понятий, например сочетания, включающие слова Ъё
родового общества в их еще действенном состоянии, в прак. '#лятва', besë 'верность слову, гарантия безопасности',
и др. Особенно богат репертуар формул,
тике судебных разбирательств, осуществлявшихся «стар ajak 'кровь'
а1 их
87
цами кануна» (pleqt e kaniis), очень большое значение содерж Д слово gjak в его производных значениях.
Так,
например,
значение
родства
по
мужской
линии
это
придавалось произнесению установленного текста при.
сяги слово в слово (beja e caktueme те fjalët e paluejshnie слово имеет в формулах: janë tënji gjakut'они одной крови';
'клятва, определенная с помощью несдвигаемых слов'). 83 tu gjaku i vet букв, 'у своей крови', т. е. «среди своих
Образцы таких строго фиксированных формул присящ родичей». Ср. зафиксированные в материалах Гьечова
содержатся в записях Кануна Лека Дукаджина, напр а- формулы: lisi i gjakut 'древо крови', т. е. «ряд поколений
мер клятва в невиновности, произносимая обвиняемые со стороны отца», и lisi i tamblit 'древо молока', т. е. «ряд
88
над головами своих сыновей: Pasha kryet e djelmvet пик поколений со стороны матери».
fa кат ba at rreng, per të cilin më je beditë e as пик di
Особенно многочисленны в коллекции А. Сирдани
se kush t'a ka bd! 'Пусть здесь у меня головы сынов
формулы, в которых слово gjak 'кровь' выступает в зна­
я не причинял тебе этого ущерба, в котором ты меня
ей, чениях «убийство», «кровная месть»: те га пё gjak букв,
обвиняешь, и не знаю, кто это тебе сделал!'. 8 4
'попасть в кровь', т. е. «совершить убийство, подлежащее
Записанная Шт. Гьечовым в горах Дукаджина сово­ отмщению». Соответственно те marrë gjak 'взять кровь',
купность правовых норм, передававшихся в устной форме т. е. «отомстить». Ср. также: те dalë në gjak'выйти в кровь',
от поколения к поколению и хранившаяся в памяти т. е. «бежать, скрыться от мести», те lypë gjakun, те
кёгкие gjakun 'требовать, искать кровь', т. е. «стремиться
«старцев кануна», в языковом отношении представляет
к мести», те falë gjakun 'подарить кровь', т. е. «простить
корпус тщательно выработанных и отточенных формул,
убийцу», те pajtue gjakun 'умиротворить кровь', т. е.
включающих всю полноту юридической терминологии
«примирить враждующие стороны», gjak për gjak 'кровь
северноалбанского родового общества, накапливавшейся
за кровь' и т. п. Производным от значений «убийство,
_.,
^^«.иливавшейся
на протяжении столетий. Как v v o ^ кровная месть» является значение «беда». Это значение
Шт. Г ь ечов
— «тщательно й. Как указывает его биограф,
_,„-„„^яи собирал слова и фразы, которые
также широко представлено в формулах: и ba g]'aku
он затем привел в своих изданиях». 85 Точность записей
'случилась кровь', т. е. «беда», и ba gjak i madh 'случилась
подтвердил также Б . Паляй, сообщивший, что формулы
большая беда', и ba gjaku deri në trd букв, 'случилась
Кануна, собранные «золотой рукой» Шт. Гьечова, он сам
кровь прямо до балки' (tra 'балка, на которой укреплена
снова записал «слово в слово» из уст мудрейшего в Дукаджине старца. 86
крыша дома'), т. е. «умер хозяин, опора дома». Все эти
формулы, взятые из народной речи, отличаются исключи­
В процессе усвоения норм обычного права устойчивые
тельным лаконизмом. Лаконизм в высшей степени харак­
словосочетания, закрепленные в устной традиции Кануна,
терен также для формулировок обычного права, зафикси­
занимали постоянное место в языковом восприятии гово­
рованных в записях Гьечова. Краткие, отточенные фор­
рящих и использовались в качестве единиц языка. В бомулы легко запоминались и легко воспроизводились
83
В р 1
в нужных случаях.
В этой же связи имеет интерес сообщение Б . Паляй
tës.
D a n
Р. В а гг Л
о языке военных распоряжений, «летевших от горы к горе»
d h\, i.! ^ ^ ' t , /• 62 c ш ш А
- Shtjefen Kc
^ ^ GВ. ^ Pъ .'V.^In:l Kanuni
t , ^ i ^LPICP
^ ^n7,f'""^
^ . . mbi A.
а 1 a j . Doke e kanl
n Д ^ Г 1 ' - ' f- x ^ c
87
dnu ne
'jmit, f. f.XV
А. S i r d а n i. Frazeologi. In: Leka, 1933, f. 150 et sqq.
Dukagjm,
14:
88
48
kagjin, f. 148.
Kanuni i Lekë Dukagjinit, f. 71.
0 бранных
4 А. В. Десницкая
49
в случаях выступления отрядов вооруженных горц
в поход. Распоряжения и призывы давались в фор.
«синкопированных предложений» 89 и также могли име
характер формул. Показательна судьба традиционнс,
формулы-призыва Kush trim! букв. 'Кто смелый!', превр
тившейся в цельнооформленное слово kushtrim, -i со зна­
чением «призыв», «боевая тревога».
Вероятно, речи, произносившиеся старейшинами
на собраниях, имели более развернутые формы выражения.
Б. Паляй сообщает, что на общем кувенде глава фиса
сперва излагал суть поставленного на обсуждение воп­
роса, затем вопрос этот раздельно обсуждался на собра­
ниях братств, а после этого открывалась общая дискус­
сия, в которой проявлялось «классическое» ораторское
искусство выступавших.90
Но и помимо таких высоких сфер, как вопросы права
и политической жизни, весь быт горцев в Албании был
связан с системой церемониалов, предполагавших обяза- j
тельное употребление определенных речевых формул, j
Так, например, целый набор предписанных обычаем
формул приветствий, пожеланий, стереотипных вопросов
и ответов входил в сложный ритуал приема гостя.
Ситуация в целом определялась следующими форму­
лами Кануна: Shpija e Shqyptarit asht e Zotit e e mikut \
'Дом албанца принадлежит богу и другу (т. е. гостю)';
Вике е krypë e zëmer 'Хлеб соль и сердце' (честь, оказывае­
мая гостю); Mikut të zëmres i Ishohet shpija 'Другу сердца
предоставляется дом'; Mikut i Ishohet kryet e vendit 'Другу
предоставляется почетное место'. 91
I
Подойдя ко двору, гость не входит, но кричит:
О, i zoti i shpis/ 'О, хозяин дома!'. Только получив ответ:
Urdhno! 'Пожалуйста!', гость входит и приветствует
хозяина: А je burrë, si jë. . .? букв. 'Ты ли муж, как по­
живаешь?'. Ответ: Те paçim те nderë, si je ku je? 'Примем
тебя с честью, как ты есть, где ты есть?'.
За фильджаном (маленькой чашкой) кофе гостю гово­
рят: Mirëse të kaprue Zoti/ 'Хорошо, что бог тебя принес!'.
За первым стаканом ракии хозяин говорит: Kjoftë levdue
Krishti, mirë të ka prue Zoti e të faletn 'Да восславится
89
80
91
50
В. Р а 1 a j . Doke e kanii ne Dukagjin, f. 146.
Там же, стр. 145.
Kanuni i Lekë Dukagjinit, f. 66 et sqq.
Христос, хорошо, что тебя принес бог и благодарю тебя',
рость отвечает: Gjithmonë e jetës, e mirë se të gjetal ' H a всю
^язнь, хорошо, что я тебя нашел!'. Затем гость поднимает
levdue Krishti, mirë se и
сТ акан и снова говорит: Kjoftë
ajeta, и majtë Zoti те nderë e и dhashtë bereqet/ ' Д а восхвадится Христос, хорошо, что я вас нашел, да хранит вас
бог с честью и да дарует изобилие!' (тур. bereket —
'счастье', 'изобилие', 'урожай'). И далее в том же роде. 92
В записях, сделанных мною в 1959 г. со слов Г. М. и
относящихся к процедуре приема гостя у горцев Мирдиты,
содержатся аналогичные формулы, произносимые в ос­
новном в том же порядке. Интересны некоторые добавоч­
ные детали, как, например, строго фиксированный порядок
вопросов, задаваемых гостю хозяином дома: 1) А /е shëndosh, ore N? 'Здоров ли ты, о NV; 2) Si ке robt? ' К а к твои
домашние?'; 3) Vete те shëndet si je? 'А сам ты как со здо­
ровьем?'; 4) А je i lodhë, а je i mërzitë? 'Устал ли ты,
не скучаешь ли?'; 5) Sl ke gjan e gjallë? ' К а к твой скот?';
6) Si ke bereqet? ' К а к у тебя урожай?'. Затем ту же серию
вопросов задает хозяину гость. Этот разговор имеет
право вести только старший в доме. Если входят члены
семьи, то мужчине гость говорит: Т'и ngjatë jeta! а ]е si
je? — ' Д а продлится твоя жизнь! Как поживаешь?',
а женщине: Qofsh me nder! а ]е si /e? ' Д а будешь с честью!
Как поживаешь?', и т. д. Стереотипность формул и по­
рядок их произнесения освящены многовековой традицией.
Множество постоянных формул произносится на различ­
ных этапах свадебного ритуала. Так, например, очень
конвенциональный и стереотипный диалог сватовства
заканчивается у горцев-мусульман на северо-востоке
Албании следующими- формулами поздравлений: / pash
hajrin çikës për djalë dhe na qoftë p'ër hajr miqësia! 'Пусть
будет удача с девушкой и с парнем и пусть будет нам
на благо свойство (собственно, дружба)!'. Так говорит
отец невесты. Ответ: Hajr рас dhe paçi faqen e bardhë, more
>niq që пик па kthyet те duer thatë, рог па pranuet për miq!
'На счастье! Да будет вам честь, о друзья, что вы нас
92
Материал взят из статьи: Z. Kvj. Mikunder malet e Veriut.
- Leka, 1931. Описывается ритуал приема гостя у католических
горцев (без указания местности).
ln
4*
51
не отправили с сухими руками, но приняли нас в друзья!'.»;
После свадьбы женщины при виде невесты говорят;
Mashalla i koftël Mose paftë syni i кед/ Gja e ligë mose gjetë'ti
Lumi Sokol Kodra që e ka shti në gji! Lumja shpija që e кц
shti mbrenda! Kjo asht martesë, në daq e vyeme në daq e bukur/
'Да будет ей добро! Да не глянет на нее дурной глаз!
Да не случится с ней ничего дурного! Счастливый Соколь
Кодра (имя жениха, — А. Д.), что взял ее себе! Счастлив
дом, что взял ее к себе! Вот это женитьба, достойная v
прекрасная!'. 94
Очень традиционны формулы сочувствия, произнос1;
мые на похоронах.
Строго определены слова участников обрядовых дей
ствий. Например, обряд древнего (унаследованного еще
от язычества) зимнего праздника Buzëm, отмечаемого
в горных районах северной Албании, включает исполне­
ние текстов ритуального значения. Так, когда Бузем
(кусок древесного ствола) вносится в дом, женщины
и дети поют: Ро vjen Buzmi bujar, / Ме gjeth e те bar,
I Ме edha e shqerra, I Mbas tyne vjen vera 'Вот идет щедрый
Бузем, / С листвой и с травой, / С козлятами и "с ягня­
тами, / А за ними идет лето'. Юноша, держащий в руках
Бузем, здоровается от его имени: Mbramja e mirë, burraJ
'Добрый вечер, мужи!'. И все в один голос приветствуют:
Mirë se vjen, Buzmi bujarl 'Добро пожаловать, щедрый
Бузем!'. После ритуальной трапезы старейший в доме
берет две головни от сгоревшего Бузема и идет, сопро­
вождаемый всеми домочадцами, в помещение, где нахо­
дится скот. Выбивая искры, он кричит: Sa shkëndija të
dalin prej meje, aq dhiz (соответственно aq qingja, aq viça)
dua prej teje! 'Сколько искр выходят из меня, столько
козлят (ягнят, телят) хочу я от тебя!'. Затем идет в сад и,
примериваясь топором к плодовому дереву, угроя^ает
ему: А do të bajsh jrytë sivjet a të preva? 'Принесешь плоды
в этом году или я тебя срубил?'. А домочадцы отвечают
от лица дерева: Mos më pre se пик të le pa gja 'Не руби
меня, и я тебя не оставлю без ничего'. 95
93
М. М е m i j а. Dasma e Malësisë se Gjakovës. In: Etnografia
shqiptare, I. Tiranë, 1962, f. 279.
<
M Там же, стр. 298.
9
i Rr. Z о i z i. Gjurmët e nji kalendari primitiv në popullin
t'onë, f. 100-102.
52
Постоянство текста определяется самой сущностью
обряда. Подобная
стандартность средств
соответствовавшая стандартности традицион­
ных ситуаций общественной и семейно-родовой жизни,
дротекавшей в условиях патриархально-родового строя
дли его пережиточных элементов, являлась основой для
выработки устойчивых норм устной речи повышенного
уровня, для отбора лексики, фразеологических единиц,
синтаксических моделей.
Примечательным является отношение самих албанцев
к речевым формулам. Постоянно употребляя их и воспроиз­
водя с их помощью типовые модели диалогов, оценочных
суждений, пожеланий и т. п., любители родной речи
всегда придавали им большое значение. Так, еще в начале
XVII в. Франг Барди (Franciscus Blanchus), католический
епископ из северной Албании, поместил в качестве прило­
жения к
составленному
им
Латинско-эпиротскому
(т. е. албанскому) словарю целую коллекцию «наиболее
употребительных формул речи» (loquendi formulae) —
поговорок, формул приветствия, несколько типичных
диалогов, перечень наречий и др. 9 6
В албанских журналах 20—30-х годов нынешнего
века публиковалось наряду с записями фольклора много
материалов по фразеологии. В редакционной статье
шкодранского журнала «Leka» за 1932 г. интересна сле­
дующая оценка культурного значения фольклора и харак­
терных для него стереотипных формул речи: «В фольклоре
мы находим плоды долгого опыта и тонкого ума наших
предков. Мы в нем находим образцы благородного пове­
дения наших предков. Мы в нем находим самые избран­
ные фразы родного языка». 97 Иначе говоря, избранный
репертуар речевых формул, соответствующих типовым
моделям поведения членов патриархально-родового об­
щества, расценивался редакторами журнала столь же
высоко, как и неписанные нормы обычного права, лежав­
шие в основе этих моделей.
сТ аринного
жения
>
в ыр&
Dictionarium Latino-Epiroticum una cum nonnullis usitatioribus loquendi formulis, per R. D. Franciscum Blanchum. Romae,
1635. См. фототипическое переиздание: M. R о q u e s. Le dictionnaire albanais de 1635. Paris, 1932, p. 199—202.
97
Shka vyenjolklor? ln: Le.ka, ,19.32, f. 261.
. ,
. •
'
53
Энтузиастов собирания фразеологических материалов,
и в частности стереотипных фраз, издавна приуроченные
к определенным ситуациям, можно встретить среди раз,
личных слоев албанского населения.98
3. Формулы эпической поэзии
Представляется возможным подойти к вопросу о фор­
мулах эпической поэзии не только как к элементу техники
певцов-сказителей, облегчающему им процесс создания и
воссоздания эпического текста, но как к одному из прояв­
лений общей особенности речевого стиля патриархального
общества, живущего под знаком устойчивых традиций.
Формулы, обильно представленные в северноалбанских
эпических песнях в соответствии с обычным для данного
фольклорного жанра типом построения текста, выраба­
тывались на фоне более широкого репертуара формул,
присущих различным вариантам речи повышенного
уровня, как одно из направлений в реализации ее об­
щего принципа. В патриархально-родовом обществе северноалбанских горцев язык эпической поэзии был в той я^е
мере традиционен и конвенционален, в какой традиционны и конвенциональны были тексты, сопровождавшие
основные жизненные ситуации и ритуалы, определяв­
шиеся законами обычного права. При этом социальный
престиж эпической поэзии, как высшей формы словесного
искусства, был, естественно, очень велик. Песни о подви­
гах легендарных героев исполнялись во время празднеств,
сходок, у домашних очагов в зимние вечера и в горных
пастушеских станах летом. Из всех жанров фольклора
песни о богатырях (këngë' e kreshnikëve) в наибольшей
степени «давали пищу моральным и эстетическим чув­
ствам горцев».99 Исполнявшие их рапсоды не были про88
Так, например, в 1959 г., находясь в Шкодре, я встретила
одного уроженца Мирдиты (по профессии военнослужащего), кото­
рый, узнав, что я занимаюсь албанским языком, тут же предложил
мне записать с его слов образцы типовых диалогов, связанных с ри­
туалом приема гостя в горных селениях его родного края. При этом
он полагал, что именно такого рода материал составляет наиболее
важную и ценную часть языка. Не скрою, что впечатление от этой
ЖИВОЙ информации и от выраженного при этом оценочного отноше­
ния к языковым фактам (с точки зрения самих говорящих) усилило
мой .интерес к данной проблеме.
89
folklor shqiptar, Ц. Epika legjendare, 1. Tiranë, 1966, f. 7-
54
фессионалами, но выделялись своей художественной ода'.ренностыо из той же сельской патриархальной среды.
И в настоящее время традиции эпической поэзии про­
должают еще сохранять свою жизненную силу. В горных
областях к северу от Большого Дрина албанским фолькло­
ристам удалось выявить целую плеяду талантливых
рапсодов и зарегистрировать большое количество неиз­
вестных прежде текстов и вариантов.100
Эпическая традиция, распространенная у католиче­
ских горцев Большой Мальсии, Дукаджина, Никай-Мертура, а также у горцев-магометан Джяковской Мальсии,
Хаса и Косова, может служить характерным образцом
дружинной поэзии, возникавшей в обществе позднеродового строя, на грани становления классовых отношений,
и затем переходившей от поколения к поколению в пат­
риархальной сельской среде как память о доблести пред­
ков и в то же время как живой источник эстетического
наслаждения и морально-этического воспитания.
Своими корнями эта традиция восходит, как полагают
албанские исследователи, к позднему средневековью
(XIV в.) — времени, непосредственно предшествовавшему
турецкому завоеванию.101
Борьба патриархально-родовых общин против расши­
рения власти феодалов, вторжения с моря иноземных
завоевателей, грабительские набеги, поединки, пленение
героев в мрачных подземельях приморских крепостей,
умыкание женщин, походная жизнь боевых дружин (чет),
диалоги героев, отражающие морально-этические нормы
родового общества, — все это составляет основной мате­
риал сюжетных схем значительной части албанских эпи­
ческих песен. К этому следует добавить также обильно
представленные во многих песнях образы и темы албан­
ской мифологии.
Тот же относительно более ранний (притом характерно
албанский) историчевкий фон отчетливо выступает и
в многочисленных песнях Ютбинского цикла (песни
о Муйо и Халиле), сюжетную основу которых составляют
100
См.: Q. H a x h i h a s a n i . Les recherches sur le cycle des
Kreshnik
(preux). In: Studia Albanica, 1. Tiranë, 1964, f. 217.
101
E. Ç a b e j . Për gjenezën e literaturës shqipe. Shkodër,
1939, f. 42 et sqq.; Q. H a x h i h a s a n i . Les recberches sur le
cycle des Kreshnik, p. 219.
55
события более позднего времени, связанные с турецки
завоеванием стран Балканского полуострова. Цикл песо
о воинственных похождениях крешников — братьев Му ;
и Халиля и членов их четы, — по-видимому, сложи.!
в среде мусульмано-албанских и мусульмано-боснийсь
дружин (чет), охранявших западные границы захвач(
ных турками Боснии и Герцеговины. Пограничные сто;
новения с христианским населением Далмации и Хори
тии, в особенности с ускоками из приморского горо,
Сень, в равной мере отражены в северноалбанской и бо
нийско-мусульманской эпической поэзии. Песни о боевы \
делах крайишников, или крешников (серб.-хорв. Kpajumник, алб. kreshnik от серб.-хорв. крй]ина 'окраина, погра­
ничная область'), бытующие одновременно на двух язы­
ках (сербохорватском и албанском), по-видимому, могли
первоначально сложиться в смешанной среде мусульман­
ских боснийско-герцеговинских и албанских чет, воевав­
ших на горных окраинах турецких владений (область
Лика) в северо-западной части Балканского полуострова.
Этим обусловлены общность сюжетных схем, характерная
для целого ряда сербских и албанских песен этого цикла,
тождество многих персонажей и географических назва­
ний, наконец, общность такого формального признака,
как десятисложный стих (этим эпические песни, бытующие
только у северных албанцев, выделяются среди остальных
поэтических жанров албанского фольклора, пользую­
щихся, как правило, восьмисложным стихом). Относи­
тельно более новые сюжетные схемы, весь репертуар
понятий и терминов, связанных с турецко-мусульманским
•военным бытом, а также географические названия, при­
вязанные к определеннохму ареалу (Ютбина,
Кладуша, Лика, Думлика, Сень, Задар и др.), на­
слоились на более старый материал эпической поэзии,
бытовавшей среди воинов албанских и боснийско-герце­
говинских чет. Результатом наслоения явились две очень
сходные, но в то же время различные эпические тради­
ции — мусульманско-боснийская и албанская. Тем самым
в албанской дружинной поэзии национальное своеобразие
мифологических образов и бытовых деталей не является
результатом позднейшего приспособления, но принадле­
жит к еамой основе эпической традиции, которая в опре­
деленный период своего исторического развития получила
сильнейший отпечаток 'взаимодействия со .славянской
56.
среД01"1 — в условиях боевой службы отрядов исламизованных горцев на границе Турецкой империи.
Албанские эпические песни о подвигах крешников,
первоначально сложившиеся (на албанском языке) в го­
рах Боснии и Герцеговины, были занесены кочевавшими
скотоводческими общинами (а возможно, и самими воин­
ственными четами) на север Албании, в горы Дукаджина,
Большой Мальсии, Никай-Мертура, Хаса. Там они ока­
зались включенными в общее наследие поэтических тра­
диций, бытовавших и развивавшихся в патриархальнородовой среде. Географическая отдаленность территории,
на которой развертывались боевые действия крайишниковкрешников, уже сама по себе усиливала ореол легендар­
ности событий, воспевавшихся в песнях. Именно поэтому
небольшое горное селение Удбина (алб. Jutbinë), лежа­
щее к востоку от Задара, в котором, согласно эпическому
преданию, возвышались кулы Муйо и его товарищей,
стало эпическим центром, откуда в эпическое время от­
правлялись на подвиги эпические герои. Территориально
отдаленное стало восприниматься как отдаленное во вре­
мени, и рассказы о событиях сравнительно поздней поры
оказались включенными в общий фонд сюжетов, унасле­
дованных от многовековой неписанной истории патриар­
хально-родового общества.102
102
Изложенные здесь соображения представляют попытку на­
метить путь решения спорного вопроса о происхождении албанских
песен о героях из Ютбины — Муйо, Халиле и их чете. В литературе
этого вопроса выделяются две точки зрения, основанные на явных
преувеличениях. С одной стороны, албанскими авторами 30-х годов
развивалась романтически окрашенная националистическая кон­
цепция, согласно которой отрицалась всякая взаимосвязь между
албанским и сербским героическим эпосом и происхождение албан­
ских песен о Муйо и Халиле возводилось к периоду VI—VII вв. н. э.
В соответствии с такой исторически пе обоснованной архаиза­
цией в оспове сюжетов ютбпнского цикла усматривались события
борьбы иллирийских племен против расселявшихся на Балканах
славян, а Ютбина изображалась как «иллирийская Троя», противо­
стоявшая натиску врагов (см.: Visaret e Kombit, IV. Kangë Kreshnikësh dhe Legenda. Mbledhë e redaktuem nga At Bernardin Palaj
dhe At Donat Kurti. Tiranë, 1937, f. XIV). Современные албанские
фольклористы с полным основанием отвергают эту наивную и тен­
денциозную концепцию (см.: Q. H a x h i h a s a n i . Les recherches
sur le cycle des Kreshnik, p. 216).
Противоположную крайность представляет точка зрения амери­
канского исследователя Ст. Скеиди. Ст. Скенди считает, что Цикл
пееен о Муйо и- Халцле бия первоначально создан славянами Бос-
57
В построении албанского эпического текста использо­
вание готовых формул, а также типовых схем, по котор! \,
образуются не только отдельные предложения, но и це.?
комплексы параллельных, асиндетически
связанп
между собой предложений, играет существенную ро,
К категории формул прежде всего следует отнес
устойчивые словосочетания, занимающие обычно перв?
или вторую часть десятисложного стиха (до или пос
цезуры).
Среди них характерны трехчленные имена собстве :
ные типа Gfergf Elez Alija, Gfeto Basho Mujo, также со­
четание имен с турецкими титулами, например Begu
Alaj Beg, SokoV Halil Aga, Pasha Hasan Pashë.103
В сравнении с фольклором славянских народов отно­
сительно менее распространены сочетания определяемого
с определением, имеющим характер постоянного эпитета
нип, распространился затем к югу, в области Санджака и Метохии,
и там был заимствован албанцами. Доказательством славянского
происхождения являются, по мнению Скенди, тождество персона­
жей, мотивов и югославских топонимов в боснийских и албанских
песнях о Муйо и Халиле (St. S Jc e n d i. Albanian and South Slavic
Oral Epic Poetry. In: Memoires of tho American Folclore Society,
vol. 44. Philadelphia, 1954, p. 115 et sgq.). Важным аргументом
в пользу своей концепции Скенди считает применение в албанской
эпической поэзии десятисложного стиха, характерного в основном
для сербского эпоса (там же, стр. 196). Появление в мотивах албан­
ских эпических песен, которые, согласно точке зрения Скенди,
исходно должны представлять собой как бы переводы с сербского
языка, специфически албанских черт Скенди считает позднейшим
отпечатком, наложенным в результате бытования песен в албанской
среде (стр. 116).
Эта односторонняя концепция явно упрощает сложный вопрос
об условиях исторического взаимодействия албанцев и боснийских
славян в области разработки эпических сюжетов. Более правильную
позицию занимал М. Ламберц, указавший на значение обоюдосто­
ронних влияний в процессе создания сходных албанской и бос­
нийской эпических традиций (см.: М. L a m b e r t z . Die
Volksepik der Albaner, S. 243).
Как справедливо указывает К. Хаджихасани, освещение исто­
рических обстоятельств, определивших возникновение параллелизма
сюжетов, мотивов, поэтических приемов, тождества персонажей и
топонимов в эпической поэзии албанцев и южных славян, исследова­
ние их взаимовлияний в этой области «может составить важный
вклад в изучение этой интересной проблемы балканского фольклора»
(Q. H a x h i h a s a n i . Les recherches sur le cycle des Kreshnik,
p. 220).
108
См.: E. Ç a b e j . Pë'r gjenezën e literaturë's shqipe, f. 46.
Ср. также: S. S k e n d i. Albanian and South Slavic Oral Epic
Poetry, p. 184.
58
(конструкция
существительного
с
прилагательным).
Зстречаются следующие сочетания: ш
drita e bardhë
'белый свет', mjesnata e bardhë 'белая (светлая) полночь',
]ailla e bardhë 'белая башня', letra e bardhë 'белое письмо',
jlaka e verdhë 'желтое пламя', qyqja e kuqe 'красная ку­
кушка', burgu i zi 'черная (мрачная) темница', burgjet
gfella 'глубокие темницы', fusha egjanë'широкая
равнина',
bjeshka e naltë 'высокая бьешка (горное пастбище)',
nuse e mirë 'хорошая невеста', rob i gjallë 'живой человек'
(ср.: Rob i gjallë n' çarshi пик ish 'живого человека, т. е.
никого, не было на базаре' — «Halili pret Balozin»,
строка 146), pushka habertare 'ружье, дающее весть' (тур.
haberdar).
Характер формул имеют также некоторые сочетания
с определением в родительном падеже, например: beden
i kullës 'зубчатая стена башни', ndera e shpisë 'честь дома
(о дочери)', petkat e nusisë 'одежды невесты' (собственно,
nusi 'пребывание в качестве невесты, молодой жены'),
ср.: Сои, то) Rushe, ndera e shpisë, I Çou, m'i vesh petkat
e nusisë: 'Вставай, Руша, честь дома, / Вставай, надевай
свадебные одежды!' («Gjogu i Mujit», строки 335—336).
Постоянны сочетания типа kafe те sheqer 'кофе с са­
харом', shnosh' e mire' 'по-здорову и по-добру', те shetitë
durjanë 'бродить по свету' (тур. diinya 'свет, мир') и др.
Очень характерно для албанской эпической поэзии
употребление кратких сочинительных словосочетаний,
состоящих из двух существительных, связанных между
собой по значению и составляющих как бы одно семан­
тическое целое: djep e shpërgdj 'колыбель и пеленки',
molla e dardha 'яблоки и груши', dhen edhe dhi 'овцы и
козы', bjeshkë edhe vrri 'летние пастбища и зимние паст­
бища', gur'e pluhun 'камни и пыль', tim e mjegull 'дым
и туман', për ujë e për batak 'по воде и по болоту', рёг
gur' e për mal 'по камням и по горе', gjak as fis 'ни кровь,
ни род', miq e probatina 'друзья и побратимы'. Ср. в кон­
тексте: Do V i marr un ty dhen edhe dhi, I Do f i marr un ty
bjeshkë edhe vrri 'Я заберу у тебя овец и коз, / Я заберу
У тебя летние и зимние пастбища' («Çika e plakut Mehmet
104
Текстовой материал приводится по изданию: Këngë popullore
legjendare. Tiranë, 1955. В этом сборнике помещены как старые
(периода 20—30-х годов) публикации, так и относительно новые
записи эпических песен, произведенные албанскими фольклори­
стами в начале 50-х годов.
59
Agë pret Harapin e detit», строки 23—24); Aty m'i vi
miq e probatina 'Там приходят к нему друзья и побратим
(«Deli Mehmet Aga», строка 200); Gur' e pluhun mazi shl
tuj çue 'Камни и пыль поднимает жеребец на ходу' («Gjo
i Mujit», строка 78).
Иногда значение членов пары сближается вплоть ;
синонимичности. Например, katune e kasaba 'деревни
селения', për fushë e për livadh 'по равнине и по flyrj
m'shilte e m'minere 'на тюфяке и на миндере', turr e vrcj
'в порыве и в беге', brimë e piskamë 'крик и визг', llajt
е kuvend 'болтовня и разговор', n'arë e flori 'в золоте ц
в золоте' (полная синонимичность).
Иногда, наоборот, связь между членами пары приобре­
тает характер антонимии: hanë e diell 'луна и солнце',
tokë e qiell 'земля и небо', nfi turk e nji kaurr 'турок и гяур'.
Однако и в тех и в других случаях двучленное соче­
тание выступает как единый комплекс, так как опреде­
ляющим моментом является связь значений. Постоянство
таких комплексов составляет основу их употребления
в качестве формул, характерных для языка эпической
поэзии.
В построении эпического текста огромную роль играют
формулы перехода от одной ситуации к другой, указываю­
щие на начало действия или на начало речи. Эти формулы,
занимающие всегда целую строку, встречаются в бес­
счетном количестве. Несколько типовых моделей реали­
зуется с незначительной вариантностью. Примеры: Atherë
Ashiku п'капгё кепка сие 'Тогда Ашик поднялся на ноги',
ср. Shpejt Ajkuna n'kambë asht çue 'Быстро Айкуна под­
нялась на ноги', Brraf пё kambë Muji asht сие 'Сразу на
ноги Муйо поднялся'; Kqyr shka bani Sokole Halili: 'По­
смотри, что сделал Сокол Халиль!'; Qyr sa fort Krajli
копка gëzue: 'Посмотри, как сильно Король обрадовался!';
Ki 'marr rrugën Lubi e ish nisë те shkue 'Пустился в дорогу
Люби и пошел'. Особенно часто употребляются формулы
начала речи: Ка qitë Muji e и ка tharië букв, 'вынул
(из себя) Муйи и сказал им', ср. Ка qitëplaku djalit e i ka
thanë 'Вынул старик юноше и сказал ему', Ка qitë djali
plakut prap po i thotë 'Вынул юноша старику снова и
говорит ему'; Dredhë Ashiku atherë e i ka iharië 'Повернув­
шись тогда Ашик и сказал ей'; Ja ka nisë e motra e ро
bërtet 'Начала сестра и кричит', ср. Sa t' madhe Halili
ро Ь bërtet -'-Ка-к-громке Халиль ему кричит'.
60
Стандартность такого рода формул доведена до пре­
дела, и они используются как своего рода формализован­
ные демаркационные знаки, фиксирующие границы и
переходы между отрезками текста, соответствующие бол ее или менее определенным отрезкам содержания внутри
эпического произведения.
В значительной мере стандартизованы схемы обозна­
чения длительности действия во времени. Самая распро­
страненная схема включает парный комплекс дни и ночи
с переменным указанием числа: Kur janë Ъа pesë dit e net
'Когда прошли пять дней и ночей', Edhe mbushen dymdhetë
dit e net И исполняются двенадцать дней и ночей', Kishin
ndejun gjashtë dit e net, I Buk pa ngranë e ujë papi 'Сидели
шесть дней и ночей, / Хлеба не евши и воды не пивши',
Darsëm Ъап nandë ditë e net 'Свадьбу празднует девять дней
и ночей', Mbas tri ditsh e mbas tri netsh 'После трех дней
и после трех ночей' (с повторением предлога). Неопреде­
ленная длительность передается с помощью характерной
формулы: Рак ка ngjatë, fort shum s'ka ngjatë 'Немного
длилось, очень много не длилось' («Muji dhe Zanat»,
строка 69). Ср. очень распространенные варианты: Рак
vonoi, shum s'ka vonue 'Немного помедлил, долго (букв.:
много) не медлил', Рак vonojnë, shumë s' kanë vonue ' Н е ­
много медлят (мешкают), много не медлили'. Ср. также:
Рак rrln Muji e po mendon, I Рог fort shum пик ро
vonon
'Немного сидит Муйо и
раздумывает, / Но
очень много не медлит' («Gjogu i Mujit»,
строки
63-64).
Д л я обозначения высшей степени красоты, храбрости
и других достоинств употребляется следующая стандарт­
ная формула: Çi n'tanë dyrnjanë shoçen пик е ка 'Что во
всем свете равной себе (букв.: подруги) не имеет', ср.
Çi s'e ka shoqen n'turk as n kaurr 'Что не имеет равной себе
ни среди турок, ни среди гяуров'. В более развернутом
контексте: Виггё та f mirë zotl пик ка falë. I S'e ka shoqin
пё turk as në kaurr. I S'e ka shoqin kah Ъап dielli drltë 'Луч­
шего мужа бог не создавал (букв.: не дарил). / Он не имеет
себе равного (букв.: товарища) пи среди турок, ни среди
гяуров. / Он не имеет себе равного там, где светит солнце'
(«Martesa e plakut Qefan Agë», строки 16—17).Характерна
также лаконичная формула в зачине песни: Trim mbi
trima ay Gjergj Elez Alija 'Молодец над молодцами Гьергь
Элез Алия' («Gjergj Elez Alija», строка 1).
61
Некоторые формулы, включаемые в Состав эпически
диалогов, соответствуют традиционным суждениям и тр
диционным формулировкам речей, связанным с нормах?
отношений родового общества. Характер выработанны
и отшлифованных поговорок имеют такие сентенции,как
Nuk а mirë miqt те dvetë 'Не хорошо спрашивать (о че.м
нибудь) гостей' («Djali gjarpër», строка 47); Turku turku,
mejdan s'i lypë, I Jo me i lypë i vllai të vllatë 'Турок турка
на поединок не вызывает, / Не должен вызывать брат
брата' («Imeri i Mujit», строки 23—24); Na fejohena, ku
£ nafejojnë, INa martohena, ku t' na martojnë 'Мы (женщины)
обручаемся, где нас обручают, / Мы выходим замуж, куда
нас выдают» («Lule Frangu», строки 175—176).
Из реальных ситуаций жизни северноалбанских гор­
цев взяты стандартные формулы вопросов: А ке ardhë
рёг mik а рёг anmikP "Пришел ты как друг или как враг?'
(«Kur janë kenë tre vëllazën», строка 62), А и ка dekun
ndoj mik a probatin? IA ndër veti ffalë kini ba? 'Не умер ли
у вас какой-нибудь свойственник (букв.: друг) или по­
братим? / Или вы между собой повздорили?' («Imeri
i Mujit», строки 29—30). Характер стандартной декла­
рации имеет формула: Probatin po due рёг те Vxanë
'Побратимом хочу тебя взять' («Çika e plakut Mehmet
Agë», строка 120).
Нередко в эпический текст включаются характерные
для быта горцев стандартные диалога, состоящие из тра­
диционных формул вопросов и ответов, например: Tridhetë Agët tu dera и kanëardhë. /« Natja e mirë, Mujë e Sokol
Halilih /«.Mirë se vini, burrat e Jutbinës! I Kah po nisna
sot рёг те çetueP» /« Kah t' naprijë edjathta e ZotiU 'Трид­
цать ага (члены четы Муйо, ср. турецкий титул aga 'гос­
подин', — А. Д.) пришли к их воротам. «Доброе утро,
Муйо и Сокол Халиль!» /«Добро пожаловать, мужи Ютбины! /Куда мы отправимся сегодня четовать (совершать
набеги)?» /« Куда поведет нас десница Господа»' («Muji
dhe Behuri», строки 28—32).
Большое место в словесной ткани песен занимают
постоянные формулы, содержащие лаконичные сообщения
о привычных, простых действиях. Путем соединения в ряд
таких сообщений, умещающихся каждое, как правило,
в пределах одной стиховой строки, развертывается изло­
жение эпических событий, происходящих в традиционной
социально-бытовой обстановке.
62
К числу таких элементарных единиц эпического попринадлежат очень употребительные стан­
дартные формулы, фиксирующие каждодневные действия
N'nate
г ероев. Эпический герой обычно рано поднимается:
fteret Muja si m'a que 'Утром рано Муйо поднялся',
§а пё natjet Muja а que ' К а к утром Муйо поднялся',
иногда он видит перед этим сон: Muji 'i andërr e kV andrrue
г
Муйо снился сон', Se un' i andërr e kam andrrue 'Что мне
снился сон', Shum të fshtirë ni anër e kish pa'pa 'Очень
тяжелый сон он увидел'. Поднявшись ото сна, герой пьет
традиционный кофе: Ро pin kafe те shiqerr 'Пьет кофе
с сахаром'. Также и приходящие гости: Ро pinë kafe
те sheqer 'Пьют кофе с сахаром'. Иногда: Ро pinë kafe,
ро pinë duhan 'Пьют кофе, курят (букв.: пьют) табак'.
Герой традиционно варит кофе сам: Е ро pjek kafe те
sheqer 'И варит кофе с сахаром', ср. Ро ja pjek kafen те
sheqer 'Варит ему кофе с сахаром'.
Действие еды и питья также всегда передается с по­
мощью стандартных формул: As kanë hangër, as kanë pi
'Не ели, не пили', Paska hangër nusja, paska pi 'Поела
молодая женщина, попила', U ka dhanun те granë e те
pi ' Д а л им есть и пить', As po i del те ngranë, as те pi
'Не удается ему ни поесть, ни попить'.
К наиболее употребительным принадлежат формулы,
передающие отдельные моменты процесса снаряжения и
отправления в поход. Бессчетное количество раз встре­
чается формула: Mirë m' janë veshun trimat e janë mbathë
'Хорошо одеты удальцы и обуты', ср. варианты: Кепка
veshe' Krajli, кепка mbathë ' Б ы л одет Король, был обут',
Mirë ро i vesh e mirë po i mbath 'Хорошо их одевает и хо­
рошо их обувает', Mirë ish veshë е та, mir'ë ite mathë ' Х о ­
рошо был одет и еще лучше был обут'. Далее герой седлает
коня: Sa mirë gjogun e kishte shiluel ' К а к хорошо он осед­
лал коня!' Садится на коня: N' shpinë gjogut Muji paska
hypë ' Н а спину коня Муйо вскочил', Е пё shpirië gjogut
m' i ka га ' Н а спину коня вскочил'. Гонит коня: Vrap
të madh gjogut i ka dhanë 'Сильно погнал коня', ср. Vrap
t' math gjogut po i jep 'Сильно гонит коня'. При этом:
Tim e mjegull mbrap ka lanë 'Дым и туман оставил позади
себя'. Выезжает на равнину или на поле боя: Edhe n'fushë
djali paska dalë 'И на равнину юноша выехал', Në fushë
të mejdanit trimat konkan dalë ' Н а поле боя удальцы вы­
ехали'.
3 ествования
63
Каждая формула — законченная единица речи, просто^
предложение, содержащее сообщение о каком-то типиче­
ском действии или состоянии, входящем в типическую
для эпического повествования ситуацию. Посредство^
паратактического (по большей части) нанизывания таких
стандартных формул создаются стандартные описания
стандартных ситуаций. Благодаря этому возникают до­
вольно большие куски текста, сплошь состоящие из фор­
мул, с большей или меньшей степенью вариантности
в пределах материала, отобранного традицией.
Ситуация утреннего подъема: N'nate heret Muja
si m' a çue, I Mirë a mathe, mirë a shtërngue, I Zjarmin
n'votër e ka ndezë. I Mirë та pin kafen те sheqer 'Утром
рано Муйо поднялся, / Хорошо обулся, хорошо снаря­
дился, /Огонь в очаге зажег. /Хорошо пьет кофе с са­
харом' («Muji dhe Behuri», строки 3—6); Heret çohet
Ali Bajraktari. I Shumë të fshtirë ni anër e kish pa' pajxhezen n' zjarm e ka shti /Epo pfek kafe те sheqer 'Рано подни­
мается Али Байрактар. / Очень тяжелый сон он увидел.
/ Джезву (кофейник) на огонь поставил / И варит кофе
с сахаром' («Ali Bajraktari», строки 4—7).
Сборы в поход: Mirë m' janë veshun trimat e fanë mbathë.
IMirë po i njeshin shpatat e mejdanit, I M' janë shtërngue
те shgjeta e те heshta, I Si gjithmonë kur kanë dalë те qetue
'Хорошо оделись удальцы и обулись. / Хорошо опоясались
боевыми мечами. / Вооружились стрелами и копьями,
/ К а к всегда, когда отправлялись четовать' («Muji dhe
Behuri», строки 23—26); Копкап сие е janë shtërngue.
II капе marrë armt e mejdanit. I U kanë hipë gjogave në
shpinë. IDallgë të madhë и paskan dhanë. I N'fushë
t'mejdanit konkan dalë. /Pritë t'ë fortë aty капе хапё 'Поднялись
и снарядились. / Взяли боевое оружие. / Вскочили на спины
коней. /Сильно погнали их. / Н а поле боя выехали. /Мощ­
ную засаду там устроили' («Çetobashe Muji dhe Kraileviqe Marki», строки 41—46).
Отдых и развлечения героев: Копкап mledhë tridhetë
Agë t'Jutbinës. I Nërmie' veti llafet i kanë marrë. II livdojnë gjogat e mejdanit. I I livdojshin shpatat e mejdanit
'Собрались тридцать ага из Ютбины. / Между собой раз­
говор затеяли. / Хвалят боевых коней. / Хвалили боевые
мечи' («Halili pret Balozin» строки 2—5); Kin shtrue
bukën e po hanë, I Kin shtrue pijen e po pinë 'Поставили
еду и едят, / Поставили питье и пьют' («Muji dhe Zanat»,
04
строки 194—195); Paskan hangër e paskan pi. I Kane' nise'
jcangën e po kndojnë. IKarië marrë vallen e po vallzojnë,
/Kanë marrë Щеп e po lodrojnë 'Поели и попили. / Начали
песню и поют. / Затеяли пляску и пляшут, /Затеяли игру
и играют' («Gjogu i Mujit», строки 364—367).
Степень употребительности формул различна и не
всегда можно с уверенностью утверждать, что в тех или
иных конкретных случаях перед нами действительно
постоянные формулы, а не свободные варианты типовых
предложений, построенные с использованием более или
менее устойчивых словосочетаний и стандартного набора
лексических единиц. Вообще вряд ли стоит преувеличи­
вать роль формул в построении албанских эпических
текстов. Хотя широкое применение формул несомненно
является самой характерной чертой языка и стиля ал­
банской эпической поэзии (как и всякой другой эпиче­
ской поэзии), обращающей на себя внимание наблюдате­
лей, формульный материал обычно не заполняет собой
всего текста. В этом отношении можно даже отметить
обратное соотношение между художественными достоин­
ствами отдельных песен и количеством в них стандарт­
ных формул. Чем выше художественные достоинства
песни, чем ярче проявилось в ней творческое дарование
создавшего ее певца, чем живее и искуснее в ней разра­
ботана линия сюжета, чем ярче образы, тем относительно
меньшее место занимает в ней готовый материал формул.
И наоборот, чрезмерная насыщенность текста формулами
является признаком известного примитивизма и ремес­
ленничества, проявившихся при его создании. Так, на­
пример, в текстах песен «Женитьба Халиля» («Martesa
е Halilit»), «Муйо и Заны» («Muji dhe Zanat»), «Смерть
Имера» («Deka e Imerit»), принадлежащих к высоким
образцам народной эпической поэзии, стандартные фор­
мулы представлены в довольно ограниченном количестве.
Наоборот, текст небольшой песни «Юноша-змея» («Djali
gjarpër»), содержащей довольно примитивное развитие
сказочно-мифологического сюжета, почти целиком со­
ставлен из постоянных формул и мог бы служить хорошей
иллюстрацией к теории Парри—Лорда о технике сложе­
ния и воспроизведения песенных вариантов путем импро­
визации на основе стандартного материала. Что касается
1/. 5 А. В. Десвпциад
65
лучших произведений албапского эпического фольклора,
то они скорее подтверждают точку зрения о большой
роли, которую должно было играть запоминание готовых
текстов в процессе устной передачи песен от поколения
к поколению. В пользу этого свидетельств уют также на­
блюдения албанских собирателей фольклора. Так, напри­
мер, отмечалось, что некий старик-рапсод в горной крайне
Никай, многократно исполняя одни и те же песни, вос­
производил тексты совершенно точно каждый раз и что
молодой певец также хорошо знал тексты песен наизусть.105
4. Структура стиховых комплексов
Язык северноалбанской эпической поэзии имеет свои
синтактико-стилистические особенности. Эти особенности
выявляются не только в строении стандартных формул.
Более оригинальные части эпических текстов также пред­
ставляют собой организацию словесного материала в рам­
ках традиционных схем, по определенным типовым мо­
делям.
Отдельные черты языка и стиля албанского эпоса
уже отмечались в литературе.106 Здесь я остановлюсь
лишь на одном моменте, имеющем более общее значение.
В композиции албанского эпического текста очень
большую роль играет объединение стиховых строк в па­
раллельные ряды на основе подобия синтаксических
конструкций. Принцип параллелизма может осуществ­
ляться не только в тождестве основных синтаксических
отношений, но и в одинаковом порядке слов, а также
в употреблении тождественных грамматических форм
в смежных строках, образующих композиционные един­
ства. Подобие часто усиливается употреблением одних
и тех же или семантически связанных между собой лекси106
Visaret e Kombit, I I , f. 43. Лично мне привелось слышать
исполнение эпических песен в кранне Шаля (горы Дукаджина, село
Theth) из уст рапсода средних лет и в крайне Краснпчо (Джяковская Мальсия, село Bajram Curri, Сыош. Kolgecaj) — из уст двенадцатилетнето мальчика. II тот и другой исполняли хорошо зна­
комые им тексты песен явно наизусть.
1М
См. перечень некоторых формальных особенностей северноалбанской эпической традиции в исследовании М. Ламберца:
U. L a m b e r t z . Die Volksepik der Albaner, S. 280—281. Cp.
также: St. S k e n d i. Albanian and South Slavic Oral Epic Poetry,
p. 143 et sqq.
m
веских элементов и расположением их симметричными
дарами. И внутри строки словесный материал иногда
также подбирается и располагается по принципу подобия.
{{ числу излюбленных приемов, применяемых для создания
фигуры параллелизма в пределах одного стиха, отно­
сятся образование упоминавшихся выше парных соче­
таний семантически связанных между собой существи­
тельных (в том числе синонимов и антонимов), сочетаний
I однокоренных слов — глагола с соответствующим именем
действия, личной формы с инфинитивом того же глагола
I (например: Askurrkush те folë пик ро flet 'Говорить никто
не говорит'), а также употребление тождественных грам­
матических конструкций в первой и второй частях стиха,
разделенных цезурой.
Пример композиционного единства, состоящего из
четырех пар уподобленных стиховых строк и неуподобленной девятой, с помощью которой осуществляется
переход к новому композиционному единству, представ­
ляет собой следующий отрывок из песни «Женитьба
Халиля»: Atherë trimi и ка avitë bucelat, I Atherë trimi
и ка avitë fuçlat; lln bucelat plot raki, /In fuqiatplot venë.
I Sa shpejt frima burrave и ка ardhë, / Sa shpejt gjaku trimave ро и xehet. I Karië marrë llafin e po llafiten, I Kanë
marrë gazin e po gazmojnë; I Kanë nisë trimat Mujin p' e
pvetin 'Тогда герой придвинул к ним бочонки, / Тогда
герой придвинул к ним бочки; / Были бочонки полны
ракии (водки), /Были бочки полны вина. / Как быстро
дыхание вернулось (пришло) к мужам, / Как быстро
кровь у героев согревается. / Принялись за болтовню и
болтают, / Принялись за веселье и веселятся. / Взялись
герои за Муйо и спрашивают его' («Martesa e Halilit»,
строки 38—46). Первые две строки тождественны как по
строению, так и по лексическому составу, различаясь
лишь словами, выступающими в качестве прямого до­
полнения. Но и эти слова — bucelat 'бочонки' и fuçiat
'бочки' — представляют собой пример парного сочета­
ния семантически близких элементов (почти синонимов);
это сочетание распределено по двум параллельным сти­
ховым строкам, причем парность подчеркнута как тож­
дественностью синтаксической функции, так и паралле­
лизмом позиции в конце строки. В следующих двух стро­
ках, также почти тождественных между собой синтакси­
чески и очень сходных семантически, та же пара сохра
5
А. В. Десшщкая
67
ДРУг
в конце строки,
стпотт но
„У„ КвЦ И И ~ подлежащего
-„.-^/лащего, \ Г
и уже jj tesa e Halilit», строки 187—190). В трех первых строках
и
в конце ^i^juHM, но в первых их половинках.
„n^L
В
У«еконш (десть раз употреблена форма 3-го лица мн. ч. наст. вр.
параллельных строк появляется новая пара семанц}. Icalojnë 'едут'. Посредством этой формы анафорически
чески связанных между собой существительных: га/ц уподоблены все три параллельных стиха; также внутри
'водка' и venë 'вино'. Пятая и шестая строки уподоблен^
одна другой анафорическим сочетанием sa shpejt 'как каждого из них создано подобие половинок, разделенных
быстро'. Существительные frima 'дух', gjak 'кровь' а цезурой. В комплексе, состоящем из 2 x 3 почти тождест­
венных единиц, представлены три пары семантически
burrave 'мужам', trimave 'героям, у героев' (формы дат
мн.) также представляют собой семантические пары, к связанных существительных: male 'горы' — lugje 'до­
лины', breshtë 'еловые леса' — ashtë 'буковые леса', ditë
распределение составных элементов каждой из пар
элементов
д0 'дни' — net 'ночи'. Каждое из этих существительных
двум смежным стихам создает
наряду с каждой
анафоройизих пар
парал­
при тождественности глагольной формы играет дифферен­
лелизм. Полноту подобия этих двуханафоро"
строк несколько
"
нарушают замыкающие их глагольные
циальную роль. В то же время их парность является
этих двух формы,
строк различные
в отношении залога и времени
(ка ardhë "— 3-е литт
добавочным средством уподобления как внутри каждого
^лаголг—
^ , „ „ „отт
UI ч
перфекта действ,
залога.
xt>ho* (каn ardhë — 3-е лицо ед. p
*«« залога
и времени
из стихов, так и по отношению ко всему трехчленному
перфекта действ, залога, xehet — 3-е лицо ед. ч. наст, в
комплексу. Четвертая строка, логически замыкающая
страдат. залога). Этим вносится известное разнообразь
синтаксическое единство, состоящее из цепочки пара­
в несколько монотонное подобие стиховых пар. Далее
тактически связанных кратких предложений, не обнару­
следует единство, составленное из двух совершенно
Далее
па­
живает никаких элементов подобия с предшествующими
раллельных стандартных формул. После анайот-т г— •
строками (за исключением единства лица и времени дей­
таггё 'принялись' (букв, 'взяли') стоят
ствия).
ного падежа от существительных llaf 'болтовня' (тур.
laf) и gaz 'веселье, радость', а -—**.*.
RO E ™ -VMJ
- - " болтовня' (т
Наряду с анафорой еще более распространенным прие­
0 „„ ^соелье, радость', а во второй половине стиха
мом уподобления является эпифора, для чего чаще всего
личные формы глаголов (3-е лицо мн. ч. наст, вр.), обра­
используются глагольные формы. В следующем комплексе
зованных от этих же существительных:
llafiten 'болтают',
Ио
каждый
из четырех стихов заканчивается аналитической
нением
очень'веселятся'.
г,о
• Подобие
Доби< здесь создается примеро gazmojnë
формой 3-го лица ед. ч. перфекта, образованной сочета­
асп
ст
т
поэзии
% и г а ь рР
Р
°
Р
а
н
е
н
н
о
й
расттпги"»""--в албанской народной
нием личной формы настоящего времени (в одном случае
ср.: Капе
mse
J nisë vajin е ро vajчут mtTS
SJamën
это форма так называемого адмиратива) вспомогатель­
,ч,оеgjamën e po gjamojnë 'Начали плач и пла­
ных глаголов быть и иметь с причастием глаголов одного
чут, /Начали причитания и причитают' («Muji <lhe Zanat»,
морфологического
типа (1-е спряжение): Brraf n'ë kambë
строки 315—316). И, наконец, замыкающая весь комп­
Muji asht çue, ITu hargelja кепка shkue. /Sa mirë mazin
лекс девятая строка, лишь частично повторяющая ана­
e ka shikjue, I Sa fort mazin e ka Imuel 'Сразу на ноги Муйо
фору двух предыдущих парных строк, уже не имеет себе
пары и не уподоблена ни предшествующим стихам, ни
поднялся, / К кобылице пошел. / Как хорошо на жеребенка
последующим.
посмотрел, / Как здорово жеребенка погладил!' («Gjogu
i Mujit», строки 30—33). Формы причастий çue, shkue,
В той же песне мы встречаем следующий характер ..
комплекс из трех параллельных, отчетливо уподоблен
shikjue,
Imue, оказавшись в конечной позиции, рифмуются.
ный
ных строк
строк и
и четвертой
четвертой неуподобленной:
НР"""—'
ных
Также рифмуются формы 3-го лица ед. ч. аориста глаго­
е kalojnë lugje, / Kaloinë h~~-'-*„^.иидоиленной: Kalojnë male
лов 1-го спряжения в первой части большого паратакти­
-.01v, i j\alojnë breshtë e kalojnë ashtë, I Kalojnë
ческого комплекса: Synin Krajlit javerboi, IKrahin
Krajkalojnënet, IN'rob të Zotit kurrkund s'hasin 'Едут
lit ja shkurtoi, I Rrash me tokë kullat i rrenoi; /Dymdhetë
по горам и едут по долинам, /Едут через ельники и едут
через буковые леса, / Едут дни и едут ночи, / Никого жи­
Agët trimi i pshtoi 'Глаз Кралю ослепил, / Руку Кралю
вого (букв.: раба божьего) нигде не встречают' («Магукоротил, /Вровень с землей кулы (башни) ему разрушил;
э8
/Двенадцать ага герой освободил'. Во второй части ком­
плекса рифмуются формы 3-го лица ед. ч. наст, вр.: Trid-
5*
69
hetë çikat po i bashkon, / N'at Jutbinë
t'tana po i соц
/ Tridhetë djelm po m'i marton, I Çikën e Krajlit për vetfl
e ndalon 'Тридцать девушек собирает, / В Ютбину их все*
отправляет, /Тридцать парней женит, /Дочку Крад^
себе оставляет' («Arnaut Osmani», строки 172—179). Форц а
1-го лица ед. ч. аориста глаголов 1-го спряжения даег
рифму в следующей концовке песни: Kangë e njeva, shokë,
kangë eknova, /Рак и lodha e fu, shokë, fu shurdhova "Песни
я услышал, товарищи, песню я спел, / Немного утомился
и вас, товарищи, оглушил' («Halili pret Balozin», строки
442-443).
„bix рядов создается прежде всего путем паратактического
нанизывания синтаксически тождественных конструкций,
лутем повторов не только отдельных слов, но и целых
словосочетаний, путем симметричного расположения сеяантически и этимологически связанных лексических
элементов (парные словосочетания, figura etymologica
и т. п.), приемов анафоры и эпифоры.
Благодаря широкому применению приема эпифоры
возникает рифма. Однако для албанской эпической поэ­
зии она не становится самостоятельным средством фоне­
тической организации словесной ткани и ее употребление
остается непоследовательным. Преобладающая роль при­
надлежит синтактико-стилистическим средствам построе­
ния поэтического текста и наблюдаемые в песнях цикла
«Муйо и Халиль» ассонансы отражают не столько стрем­
ление певца к фонетическому уподоблению смежных
стиховых рядов, сколько объективный факт звукового
сходства тождественных грамматических форм, употреб­
ляемых в параллельных позициях. Фонетическое подо­
бие является лишь дополнением к подобию синтаксиче­
скому и лексико-семантическому.
Синтактико-стилистические особенности языка эпи­
ческой поэзии в немалой степени определяют его особый
характер в сравнении с речью бытового общения.
Глагольные рифмы — это самый распространенный
в албанской эпической поэзии тип рифм. Встречаются,
хотя менее часто, и другие типы. Обычно рифмуются
одинаково образуемые падежные формы существительных:
Hinglloi gjogu mbrenda shpellës prej gzimit, I Briti vasha
mbrenda prej trishtimit 'Заржал конь внутри пещеры от
радости, /Закричала девушка внутри от горя' («Halili
merr gjakun e Mujit», строки 306—307). В определенных
контекстах рифмуются (в форме им. пад.) существитель­
ные duhan 'табак' — filxhan 'кофейная чашечка', raki
'водка' — qini 'блюдо', воспринимаемые как элементы
словосочетаний, семантически связанных и тем самым
пригодных для уподобления смежных стиховых строк.
Ср.: Nuk m' ja qesin kutinë те duhan, INuk m' ja bijshin
kafen në filxhan, INuk po i vite gota те rnhi /ЛТ-.I
_„,„.*«, yjvu/c m' ja bijshin
mezja në çini 'Не ттг.тг„-~
.. j и**1ш,п, i isuk po i vite gota me raki, /Nuk po i vite
mezja në çini 'Не подавали ему коробку с табаком, /Не под­
носили ему кофе в фильджане, / Не доходил до него ста­
5. Кратко о лексике североалбанской эпической поэзии
кан с водкой, / Не доходила до него закуска на блюде'
(«Deli Mehmet Aga», строки 32—35). Случаи чисто фоне­
Д л я языка албанского эпоса характерны также неко­
тической рифмовки слов, относящихся к различным час­
торые особенности отбора лексических средств, связанные
тям речи, встречаются довольно редко. Ср.: Përmbi shilte
как с содержанием этой поэзии, так и с ее стилистическим
vend капе хап{ё), I Ро pinë kafe, po pinë duhan 'На тюфяке
расположились,/Пьют кофе, курят (пьют) табак' («G
своеобразием. Известная архаичность лексики должна
i Mujit», строки 179—180).
соответствовать высокому стилю обобщенной устнолитературной нормы, приподнятой над речевым уровнем
Хотя наличие конечных рифм признается харак
повседневной коммуникации.
г чертой албанской поэзии, 107л._.
нельзя
"~ -- лараг
^^/иаяается
гент фонвтшк!»"'-—
107
Лексика языка албанской эпической поэзии отличается
нельзя не заметить, терчто
л __„ «-хиешской поэзии,
момент фонетического подобия выступает здесь в подчи­
своим богатством, которое может быть в полной мере
нении общему принципу синтаксического уподобления
изучено, измерено и оценено лишь на фоне лексики северносмежных единиц поэтической речи. Параллелизм стихогегских говоров. Пока не собраны и не опубликованы
соответствующие диалектологические материалы, кон­
107
В сравнении с южнославянской, ср.: St.nn S k e а d i
кретные
выводы относительно специфических особенностей
nian and South Slavic Oral Epic Poetry, p. l
словаря эпических текстов неизбежно должны иметь
Alba70
173.
предварительный ^характер.
71
К числу исторически обусловленных внешних призна­
ков лексической системы албанского эпического койне
принадлежит наличие в ней большого количества ориен­
тальных (турецких и — через посредство турецкого
языка — также арабских и персидских) элементов. В этом
факте получило непосредственное отражение «эпическое
прошлое» албано-мусульманских чет, воевавших (вместе
с боснийскими мусульманами) на северо-западном рубеже
(краина Лика) европейских владений Турции.
Н а р я д у с общераспространенными в албанском языке
ориентализмами д л я словаря эпической поэзии характе­
рен целый ряд заимствованных из турецкого языка (и че­
рез посредство турецкого) слов, связанных с реалиями
военно-дружинного быта турецкой эпохи.
К числу первых принадлежат общие для всего языка
(и д л я его диалектов) слова, например: kullë 'башня'
(тур. kule), pazar 'базар' (тур. pazar), konak 'жилище'
(тур. копак), odë 'комната' (тур. oda), shiltë 'тюфяк' (тур.
§ilte), xheze, xhezve 'кофейник' (тур. cezve), çelik 'сталь'
(тур. celik), ЪаЪё 'отец' (тур. baba), ç.oban пастух' (тур.
соЪап), bylbyl 'соловей' (тур. biilbiil),
llaf
'слово,
разговор' (тур. /я/), dyrnjd, dynja 'мир, вселенная' (тур.
diinya), mall 'имущество' (тур. mal); наречия: kollaj
'легко, удобно' (тур. kolay), boll 'обильно' (тур. bol)
и многие другие.
Старый турецко-балканский военный быт отражается
в ряде слов, частично сохраняющихся в современном
языке, частично же совсем не входивших в общий словар­
ный состав албанского языка или давно выпавших из него.
Именно такого рода ориентализмы придают эпическим
текстам особый колорит архаичности. К области старин­
ной военной лексики принадлежат: agd, мн. agët, agajt,
agallarët 'ага' (тур. aga 'господин', истор. 'начальник
янычар'), serdar 'военачальник' (тур. serdar), nefer 'рядо­
вой воин' (тур. nefer), allban, nallban 'кузнец, подковы­
вающий лошадей' (тур. nalbant), tartdr 'гонец' (тур.
tatar), shehitli 'мусульманин, павший на поле битвы'
(тур. §ehit 'павший за веру'), jolldash 'товарищ' (тур.
yolda§), kaçkin 'беглец, перебежчик' (тур. kaçkin), deli
'храбрец' (тур. deli 'безумный, сумасбродный'), azgan
'неистово смелый' (тур. azgen 'неистовый, яростный'),
urdi 'войско' (тур. ordu), devrije 'дозор' (тур. devriye),
mejdan 'поле поединка; поединок, единоборство' (тур.
72
Iffieydan 'площадь, арена'), sylah 'кожаный пояс, за кото­
р ы й затыкалось оружие 1 (тур. silah 'оружие'),
gjilit,
Ifhilit "дротик' (тур. cirit), mëzdrak, mizdrak 'копье, пика'
(тур. mizdrak), topuz 'палица, булава' (тур. topuz), barot
'порох' (тур. barut), fitil 'фитиль' (тур. fitil), top 'пушка'
(тур. top), shahi 'пушка' (тур. §ahi 'царский', устар.
'пушка'), at, мн. atllar 'конь' (тур. at), dori 'гнедая ло­
шадь' (тур. doru), hargele 'кобылица (волшебная)' (тур.
hergele 'дикая лошадь'), dizginat, dizgjinat, dezginat 'по­
водья' (тур. dizgin 'повод, узда'), xhebehanë 'склад ору­
жия' (тур. сеЪе 'броня'), beden 'верхняя часть крепостной
стены, зубцы (тур. beden), zëndan 'темница' (тур. zindan),
podrum, bodrum 'подземелье, темница' (тур. bodrum),
senxhir 'цепи, кандалы' (тур. zincir), shatorre 'шатер'
(тур. cadir, ср. серб.-хорв. шатор).108 Представлены в тек­
стах также слова типа shenllek 'веселье' (тур. çenlik),
zjafet 'пиршество' (тур. ziyafet), selamet 'спасение, благо'
(тур. selamet), kyzmet, kismet 'участь, судьба' (тур. kismet),
bela 'беда' (тур. bela), izën 'разрешение' (тур. iziri) и др.
Конечно, степень употребительности отдельных ориентализмов в эпических текстах далеко не одинакова.
Лишь некоторые из них, например mejdan, at, mizdrak,
aga, встречаются очень часто. Однако все они являются
составными элементами лексической системы того ва­
рианта северноалбанской речи, на котором говорила
исламизованная военно-дружинная среда, создавшая ос­
новы эпической традиции. Закрепленная в эпических
текстах и стандартных формулах, ориентальная лексика
продолжала устойчиво сохраняться даже в своем быто­
вании у католических горцев, для которых многие ту­
рецкие слова и соответствующие исторические реалии
могли быть плохо понятны. В то же время оттенок не­
понятности, так же как отдаленность географического
ареала эпических событий должны были усиливать впе­
чатление архаичности и легендарности, производившееся
песнями о боевых делах витязей-крешников. Этим под­
держивалась определенная функция ориентализмов в си­
стеме стилистических средств, характерных для албан­
ской эпической традиции.
108
Многие из этих ориентализмов представлены также в языке
боснийской эпической поэзии.
73
В меньшем (по сравнению с ориентализмами) коли­
честве представлены в текстах славянские лексические
элементы (заимствования из сербохорватского языка).
В отношении слов славянского происхождения трудно
определить, являются ли они специфическими элементами
языка эпической поэзии и в таком случае их появление
также может быть связано с историей сложения самого
жанра песен о крешниках, или же они составляют достоя­
ние общего словарного состава северногегских го­
воров.
Дух «эпического времени» ярко воплощен в словах
kreshnik 'витязь' (ср. серб.-хорв. кра]ишник 'витязь,
сражающийся в пограничной области'), getë 'дружина'
(серб.-хорв. чета 'отряд'), те getue 'четовать', т. е. «со­
вершать боевые дела» (ср. серб.-хорв. четовати), çetanik
'дружинник', kral, krafl 'король', kralicë 'королева'
(серб.-хорв. краль, кралица), гоЫпё 'рабыня, пленница'
(серб.-хорв. робигьа). К высокой сфере общественноправовых отношений патриархально-родового строя при­
надлежит термин probatin 'побратим' (серб.-хорв. по­
братим) .
Однако в отношении таких слов, как prezore 'окно'
(серб.-хорв. прдзор), zidan 'строение' (ср. серб.-хорв.
зйдати 'строить'), ср. также çetinë 'сосна' (серб.-хорв.
чётмна 'хвоя'), rudinë 'луг' (серб.-хорв. рудина), smet
'сугроб' (серб.-хорв. смет), pomet 'метель' (серб.-хорв.
помет) и некоторые другие, встречающиеся в очень
поэтичных описаниях горного ландшафта, трудно опре­
делить, в какой степени они могут рассматриваться как
компоненты особой поэтической лексики. На основании
имеющихся диалектологических материалов можно по­
лагать, что большая часть славизмов, встречающихся
в текстах эпических песен, вообще представлена в сло­
варном составе говоров горных районов, лежащих к се­
веру от Большого Дрина.109
Еще труднее произвести соответствующую дифферен­
циацию внутри основной части богатого словаря эпиче-
109
См.: А. В. Д е с н и ц к а я . Славяно-албанские языковые
отношения и албанская диалектология. В сб.: Славянское языко­
знание. Докл. сов. делегации на VI Международном съезде слави­
стов. Изд. «Наука», М., 1968.
74
I
ских песен, состоящей из исконно албанских слов и дав­
них заимствований из латинского языка. Нетрудно вы­
брать названия мифических существ, упоминаемых в ходе
эпических повествований, например zana 'горная фея',
shtoizovallet 'эльфы', drangoi 'существо сверхъестествен­
ной мощи, борющееся со злыми силами'. Но выделение
из обширной массы разнообразного лексического матери­
ала, представленного в текстах песен, специфических
архаизмов и вообще слов, характерных именно для языка
эпической поэзии, в настоящее время кажется невозмож­
ным. Для этого должен быть более детально изучен лек­
сический состав северногегских говоров. Герои албан­
ского эпоса действуют в условиях позднего патриархальнородового общества, на фоне суровой горной природы;
они пасут свои стада и вступают в единоборство с врагами
на высокогорных лугах (bjeshkat) и спускаются в глу­
бокие долины, где разбросаны в отдалении одна от дру­
гой их укрепленные башни (кулы). Все это соответство­
вало быту горцев, певших эпические песни в горах се­
верной Албании. Основную часть словаря албанских
эпических песен образовала, по-видимому, лексика, ко­
торая — в той или иной степени охвата — находилась
в распоряжении горцев, живших в условиях патриар­
хально-родового быта. Известный момент архаичности
создавался теми лексическими элементами, которые до­
носили отголоски исторических событий позднего средне­
вековья, а также заимствованиями (главным образом
турецкими), отражавшими чуждые обществу патриархаль­
ных горцев понятия и реалии военно-мусульманской среды.
Характерные особенности словаря албанской эпической
поэзии следует, быть может, искать не путем выявления
чуждых языку повседневного общения лексических эле­
ментов, но через определение особых семантических свя­
зей, на которых основываются типичные для этого жанра
приемы стилистического порядка — образование парных
словосочетаний, сочетаний однокоренных слов, а также
построение параллельных синтактико-семантических ря­
дов на основе лексических сопоставлений и противопостав­
лений. Как для синтаксиса, так и для словаря эпических
текстов определяющую роль играет высокий стиль, тре­
буемый жанром, благодаря чему на основе общего рече­
вого материала, оформляемого и распределяемого по
особым моделям, образуется особый вариант языка.
75
6. Композиция похоронных причитаний
Тот же уровень языка высокого стиля характере;
и для жанра причитаний, занимающих большое место в по
гребальном обряде у горцев северной Албании. Испол
нителями причитаний в этом заповеднике древних тради
ций до сих пор в основном являются мужчины. Ведет
обряд корифей, импровизирующий текст причитания
применительно к ситуации, но по определенной схеме
и на материале речевых формул. Остальные участники
обряда поддерживают его воплями и специальными тело­
движениями. Часто в роли корифеев выступают извест­
ные рапсоды — исполнители эпических песен, для кото­
рых участие в погребальных обрядах имеет полупрофес­
сиональный характер. 1 1 0
Синтактико-стилистические и лексико-семантические
особенности языка эпической поэзии и похоронных при­
читаний во многом сходны. По-видимому, в исполнении
причитаний относительно большую роль играет момент
импровизации на материале готовых формул, по стан­
дартным схемам.
Типичная модель причитания состоит из формулызачина, варьируемого основного текста и заключитель­
ных восклицаний, переходящих в громкое рыдание.
Характерный образец причитания (причитание это было
посвящено уважаемому члену фиса Бога из Большой
Мальсии), записанный в 1928 г., начинается со следую­
щих строк: / mjeri й, Ded Elezi, I1 mjeri й, për ty e për
кит t'zi t'atin, II mjeri u, për ty, ndera e bajrakut, II mjeri
й, о Dedë, i mjeri й, о vlld: 'Несчастный я, Дед Элези,
/ Несчастный я из-за тебя и из-за печальной вести о тебе,
/ Несчастный я из-за тебя, честь байрака, / Несчастный я,
о Дед, несчастный я, о брат!'. 111
110
111
См.: Histori e letërsisë shqipo, I. Tiranë, 1959, f. 42 et sqq.
Visaret e Kombit, III, f. 184. Аналогичный зачин засвидетель­
ствован и в других текстах, ср. текст, записанный в том же селении
Бога в 1924 г. (Leka, III, 1931, f. 175). Ср. также описание имитации
похоронного обряда в песне «Arnaut Osmani», записанной в селении
Шаля (Дукаджин): М'и капе mbledhë shokët për rreth tij, I Po rreshtohen tanë për'i rresht, / Kanë marrë brimë edhe piskamë, I Kanë
nisë gjamën tuj g/amue: / «Mjeri и për ty, vllau i em, о vlla\» 'Собра­
лись товарищи jiOKpyr него, / Выстраиваются все в ряд, / Подняли
крик и вой, / Начали причитания, причитая: /«Несчастный я из-за
тебя, брат мой, о брат'»'. («Arnaut Osmani», строки 62—67).
76
Далее идет нанизывание по принципу параллелизма
нескольких серий более или менее стандартных слово­
сочетаний, в которых перечисляются признаки умер­
шего — не как индивидуальной личности, но как члена
й представителя родовой общины. Сперва идет перечень
общественных ситуаций, в которых выступал умерший.
По формуле / mjeri й, о vlld i ëm darsmoril 'Несчастный я,
о брат мой свадебный гость!' набираются имена деятеля,
выступающие в функции приложения к определяемому
vlla 'брат': pesori 'выдающий дочь замуж', 1 1 2 festari 'участ­
ник празднеств'; shtegtari 'путник', puntori 'работник'.
После ряда рифмующихся имен деятеля певец поместил
пару турецких слов, также давших рифму: çoban 'пастух'
и nishan 'знак, отличие' (здесь со значением «отличный,
выдающийся среди мужей»). Затем он переходит к пере­
числению доблестей покойного. Выстраивается парал­
лельный ряд именных сочетаний в конструкции имени­
тельный падеж с родительным определения: zoti i коnakut 'хозяин дома', lulja e bajrakut 'цвет байрака',
shtylla e llogorit 'опора отряда', zana e mizorit '(грозная)
зана для свирепого (врага)', ndera e miqvet 'честь для
друзей', тега е anmiqvet 'ужас для врагов'. Далее певец
выражает скорбь об отдельных частях тела умершего,
вк иочая сюда и оружие. По схеме Mjeri й për ty e рёг
ata sy vërbue 'Несчастный я из-за тебя и из-за этих глаз
ослепших' выстраивается ряд сочетаний существитель­
ных с причастиями: ata mustakë rufçue 'эти усы закручен­
ные', at gojë shkrumbue 'эти уста обугленные', at gjuhë
shkurtue 'этот язык укороченный', ato duer kryqze 'эти
руки скрещенные', at kryq roqkue 'этот крестец над­
ломанный', ato катё t' shkurtueme 'эти ноги укороченные',
ato armë fpalueme 'это оружие сложенное', shtat të rrxuem
'тело опрокинутое'. Повторение причастных форм создает
рифму.
Последняя часть текста содержит трагические вопросы
о том, как будут без умершего идти дела рода: Ро а kshtu
mbahet konaku, о vlla? 'Разве так поддерживается дом,
о брат?'. В этой связи нанизывается целая серия посто­
янных формул, в которых зафиксированы основные со­
циально-бытовые понятия патриархально-родового об­
щества: zotohet malli 'гарантируется сохранность недви112
См.: Visaret e Kombit, III, f. 184, not.
77
жимого имущества (рода)', ruhet gjaja 'оберегается скот'
nderohen miqt 'почитаются друзья', merohen anmiqt 'устра
шаются враги', çtohen hiset 'умножается наследственно!
имущество', rriten fiset 'выращиваются фисы' (собственно
'члены родовой общины — фиса'), çtohen plagjet 'умно­
жается домашнее имущество'. Параллелизм стиховых
строк подчеркнут тождеством синтаксической конструк­
ции во всех предложениях, а также постановкой в конце
каждой строки обращения о vlla 'о брат'. Завершается
причитание возгласом (тоже по формуле): / mjeri й,
vlla, çë Ъаке! {I mjeri и: ëh, ëh, ëh!) 'несчастный я, брат,
что ты наделал!' ('Несчастный я: эх, эх, эх!)'.
В других текстах, построенных по аналогичной схеме,
варьируются те же типы словосочетаний.
Язык причитаний, обнаруживающий значительное
синтактико-стилистическое сходство с языком эпической
поэзии, своим лексико-семантическим и фразеологическим
материалом непосредственно связан с устной речью вы­
сокого стиля, звучащей при общественно значимых си­
туациях. Этот двусторонний характер связи не случаен.
Он свидетельствует о существовании в патриархальнородовом обществе северноалбанских горцев определенной
языковой нормы, единой для всех форм общественнокультурной жизни высшего порядка.
7. Наддиалектное койне и диалектные формы речи
Соотношение устно-речевой формы высокого уровня,
обслуживающей сферу общественно-правовых отношений
и эпической поэзии, с языком повседневно-бытовой ком­
муникации, существующим в виде местных говоров,
может быть по-настоящему раскрыто лишь на фоне опре­
делившей это соотношение социально-исторической си­
туации, т. е. в условиях родового строя (в его сравни­
тельно поздней стадии). Для исторического изучения
этого вопроса наблюдения над современным отношением
языка эпической поэзии (и тем более языка фольклора
вообще) к диалектной речи не могут иметь решающего
значения. Золотой век эпической поэзии, так же как и
развитых норм обычного права, был связан с той общест­
венной системой, к надстройке которой эти явления
относились. Именно в условиях патриархально-родового
78
строя позднего периода язык дружинной поэзии наряду
с языком высших уровней коммуникации (сферы со­
циально-правовых, политических и семейно-ритуальных
отношений) в полной мере сохранял свой социальный
престиж и мог выступать в качестве наддиалектной нормы.
При характерном для этой общественной ситуации отсут­
ствии письменности (или ограниченном ее распростране­
нии) письменная культура еще не могла влиять на соот­
ношение речевых форм.
С ликвидацией патриархально-родовой системы ос­
новное для нее лингвистическое противопоставление:
местные говоры — наддиалектная устная форма речи,
соответствующая высшим уровням коммуникации, оказы­
вается снятым, что само по себе уже открывает путь влия­
ниям диалектов на язык фольклора. На смену снятому
в новых социальных условиях могут развиваться новые
противопоставления: местные говоры — народно-разго­
ворные койне, местные говоры — литературный язык
(в его письменной и устной формах). Старая наддиалект­
ная норма языка фольклора, оказавшись уже не нормой,
но стилистическим вариантом диалектной речи, посте­
пенно все более и более размывается, теряет свой обоб­
щенный характер, частично растворяется в диалекте.
Современное (или близкое к нашему времени) состояние
фольклорной традиции по большей части свидетельствует
уже не о классическом соотношении языка фольклора
с диалектом, но о более или менее продвинутых стадиях
развития процесса его ликвидации.
Даже для сравнительно консервативной эпической
традиции северноалбанских горцев, устойчиво сохра­
няющейся до настоящего времени на фоне еще полностью
не ликвидированных остатков системы патриархальнородовых отношений, противопоставление местные го­
воры—наддиалектная норма эпического койне и общест­
венно-ритуальной и семейно-ритуальной речи высокого
уровня, видимо, уже в прошлом веке начало колебаться
(в основном на периферийных участках ареала). Это про­
исходило прежде всего под влиянием общегегского на­
родно-разговорного койне, экспансия которого с различ­
ных сторон надвигалась на архаический диалектный
ареал высокогорных областей к северу от Дрина. В на­
стоящее время соотношение местных говоров с обобщен­
ной нормой языка фольклора утратило свое былое социаль79
ное значение, уступив место соотношению диалектной
речи с общегегским народно-разговорным койне и осно­
ванной на нем устной формой современного литератур­
ного языка (в его гегском варианте).
Однако свежая память о сравнительно недавно утра­
ченном противопоставлении еще сохраняется и доступна
изучению. Более того, фонетическая система эпического
койне до сих пор представляет собой вполне реальную
величину и ее основные признаки могут быть определены
как своего рода константы, выступающие на фоне пестроты
диалектных явлений живой разговорной речи.
К числу основных дифференциальных признаков фо­
нетической системы эпического койне прежде всего при­
надлежат: а) сохранение дифтонгов ие, уе, ie, например:
grue 'женщина', те fillue "начинать', те Шуе 'ломать',
diell 'солнце'; б) сохранение особых сложных фонем
тЪ, nd, например: mbledh 'собираю', i mbarë 'хороший,
добрый', mbrama 'вечер', ndal 'останавливаю', ndera
'честь', i sh(ë)ndosh 'здоровый'.
Старогегские дифтонги ие, уе, ie подверглись моно­
фтонгизации на южногегской и среднегегской диалект­
ных территориях, а также в некоторой части северно­
гегских говоров: те fillfi, те thy, dill. Этот сдвиг сущест­
венно изменил систему гегского вокализма. Поэтому
сохранение в фонетической системе эпического койне
старых дифтонгов составляет очень релевантный признак.
Следует заметить, что в конце стиховых строк особенно
часто выступают формы инфинитива и причастия (в ана­
литических конструкциях) от глаголов I спряжения,
благодаря чему дифтонги ие, уе широко участвуют в об­
разовании рифмы. Так, например, постоянно рифмуются:
те qetue — те lodrue — те këndue — те freskue — те
pushue (соответственно 'четовать', 'играть', 'петь', 'ос­
вежаться (у родника)', 'отдыхать'). Ср. выше: asht сие —
кепка shkue — ка shikjue — ка Imue (соответственно 'под­
нялся', 'пошел', 'посмотрел', 'погладил').
На месте сложных фонем mb, nd в южногегских,
среднегегских и в некоторых северногегских говорах
произносятся обычные носовые сонанты т, п, совпавшие
со старыми т, п: mledh, i mar{e), mrama, nal, пега, shnosh.
Сохранение в эпическом койне и в более консервативных
северногегских говорах произношения тЪ, nd составляет
очень заметный признак архаического характера.
80
Помимо этих основных дифференциальных признаков
эпическое койне противопоставляет живой диалектной
стихии свою устойчивость по отношению к различным
более мелким фонетическим изменениям, частично имею­
щим спорадический характер. Именно такого рода изме­
нения создают значительную вариантность диалектной
речи, причем эта вариантность в большой мере оказы­
вается зависимой от таких факторов, как стиль и темп
речи. На этом фоне звуковая система эпического койне,
точнее — звуковая система языка высокого уровня или
наддиалекта, в принципе инвариантна. Инвариантность
системы фонетических норм наддиалекта можно образно
сравнить с устойчивостью порога, омываемого волнами
быстрой горной реки. Постепенно размываясь под на­
пором ударяющих в него и перекатывающихся волн,
порог длительно противостоит этому напору.
Можно привести довольно длинный перечень фонети­
ческих явлений северногегских говоров, осуществляю­
щихся в живой разговорной речи вне рамок наддиалектной системы фонетических норм, освященных эпической
традицией. К числу относительно нерегулярных, но очень
распространенных можно отнести такие явления, как
лабиализация ударенного а, в особенности назалированного или находящегося в соседстве с носовыми, смешение
в произношении сильно веляризованных
согласных
dh[<\] и 1Ш\, переход mb > р, nd > t (в говорах Боль­
шой Мальсии), изменения типа pl > / > / , Ы >• bj, разного
рода ассимиляции и диссимиляции, метатезы, синкопы,
апокопы и т. п. Конечно, звуковые изменения, возникаю­
щие в живой диалектной речи, спорадически обнаружи­
ваются также при устном исполнении эпических произ­
ведений. С течением времени этот процесс усиливается.
Однако даже новейшие записи эпического фольклора
обнаруживают в общем значительно более архаическое
состояние звуковой системы северногегской речи по срав­
нению с состоянием, характерным для современных го­
воров. Правда, диалектные признаки в свежих записях
выступают более явственно, чем в старых, сделанных
30—50 лет тому назад. В какой-то степени этот факт мо­
жет быть объяснен более высоким уровнем общефилоло­
гической и лингвистической подготовки современных
албанских фольклористов, тем, что они более тщательно
фиксируют особенности произношения исполнителей фоль81
клора. Но это не представляется главным в объяснении
наблюдаемого различия. Основную роль здесь, по-види­
мому, играет хронологический фактор. Несколько де­
сятилетий тому назад при исполнении эпических песен,
вероятно, более последовательно выдерживались фоне­
тические нормы эпического койне, еще сохранявшего
свою функцию наддиалектной формы устной речи. Ста­
рое лингвистическое противопоставление, связанное с ха­
рактером культуры патриархально-родового общества
северноалбанских горцев, в начале XX в. еще сохраняло
свою актуальность, что отражалось не только на состоя­
нии языка самой устной эпической поэзии, сохраненном
в ранних записях, но и определило собою влияние старогегского типа речи на сложение письменной формы гег­
ского варианта албанского литературного языка.
В фонетическом отношении эпическое койне соответ­
ствует старогегскому состоянию,
засвидетельствован­
ному в памятниках северноалбанской католической пись­
менности XVII в. Устойчивым сохранением этого отно­
сительно архаического состояния в основном опреде­
ляется наддиалектный характер языка эпической поэзии.
В сравнении с ним отличительные особенности фонетики
отдельных северногегских говоров связаны с проведе­
нием различных инноваций, в большей или меньшей сте­
пени охвативших диалектный ареал к северу от течения
Дрина. Притом следует заметить, что этот ареал в целом
более консервативен в сравнении с южногегским и осо­
бенно среднегегским ареалами, в которых фонетическая
система гегского диалекта подверглась значительным
преобразованиям.
В числе инноваций, обнаруживаемых в фонетике се­
верногегских говоров, есть явления общегегского харак­
тера, распространившиеся на протяжении последнего
столетия из южной части гегской диалектной области 113
и захватившие в основном западную и восточную окраины
северногегского района. К наиболее существенным из
этих явлений принадлежат монофтонгизация дифтонгов
(ие > й, уе > у, ie >• t) и изменение mb > т, nd > п,
115
См.: А. В. Д е с н и ц к а я. Албанский язык и его диа­
лекты, стр. 215.
82
ng ^> rj. Спонтанный характер имеет наблюдаемый в раз­
личных частях гегской диалектной территории, в том
числе и в некоторых северных говорах, сдвиг артикуля­
ции гласного а в ударной позиции (преимущественно
назалированного или находящегося в соседстве с носо­
выми) — отодвижение его назад, сопровождаемое более
или менее значительной лабиализацией.114 Этому сдвигу
обычно сопутствуют определенные явления в области
консонантизма — усиление веляризации некоторых со­
гласных и тенденция к смешению сильно веляризованных
фонем dh[d] и UU]. Эти и многие другие фонетические
явления, как проникшие из соседних диалектных зон,
так и спонтанно возникающие в живой непринужденной
речи, обычно в условиях небрежного, неполного стиля,
создают значительную вариативность произношения, ко­
торая выявляется не только на географической плоскости,
но иногда в качестве сосуществующих факультативных
вариантов в говоре жителей одного и того же села (или
даже у одного и того же лица). Повседневно-бытовая
небрежная речь, не подчиненная или мало подчиненная
наддиалектной норме, является именно той сферой язы­
ковой коммуникации, в которой осуществляются звуко­
вые изменения. Этот тип речи является почвой, на кото­
рой преяеде всего развиваются диалектные различия.
По отношению к вариативности диалектной речи,
звучащей в повседневном бытовом общении, северноалбанское эпическое и общественно-ритуальное койне вы­
ступает как обобщенная наддиалектная норма, отличаю­
щаяся своей консервативностью. В его основных фонети­
ческих признаках это койне продолжает соответствовать
старогегскому состоянию, от которого за последние два
столетия в той или иной степени отошли современные
гегские говоры. Тем не менее между двумя формами уст­
ной речи разрыва не произошло, так как для говорящих
старогегский тип языка, сохраненный в качестве основы
наддиалектной устно-поэтической нормы, продолжал
устойчиво удерживать за собой функцию идеального
инварианта.
Существенное значение при этом имеет различие сте­
пеней отдаления современных северногегских говоров
от старогегского состояния, отраженного в фонетической
i14 Т а м
щ е.
83
системе языка эпического фольклора. На периферии северногегского ареала — на западе (говоры Большой Мальсии и Пришкодраиской низменности) и на востоке (говоры
Косова и Метохии) — унаследованный фонетический строй
оказался в большей степени размыт инновациями. Говоры
центральной части ареала (Дукаджин, Никай-Мертур)
до сих пор обладают основными фонетическими призна­
ками старогегского типа и тем самым обнаруживают со­
стояние, близкое к норме эпического койне. Так, напри­
мер, в говоре высокогорной краины Никай-Мертур сохра­
няется произношение дифтонгов ие, уе, 1е: те shkue 'идти',
dyer 'двери', diell 'солнце', сохраняются сложные фонемы
mb, nd, ng в начале и в середине слова: mbledh 'собираю',
dymbdhet 'двенадцать', ndcra 'честь', hunda 'нос', i ngroht
'теплый', la°ngu 'сок'. В душманском говоре консерва­
тивен вокализм: сохраняются дифтонги, долгое ударен­
ное а (простое и носовое) сохраняет свое качество, не
подвергаясь лабиализации: hana ' л у н а ' , i madh 'большой'.
Эти же особенности принадлежат к числу наиболее
характерных признаков фонетической нормы эпического
койне, которая, таким образом, продолжает соответство­
вать живому типу произношения,
сохраняющемуся
в центральных говорах северногегского ареала. Харак­
терно, что в фольклоре именно этих районов (НикайМертур, Дукаджин) отмечается наибольшая последо­
вательность и чистота эпической традиции. 115 В соответ­
ствии с этим в говорах Никай-Мертура и Дукаджина
менее чем где-либо заметен разрыв между звуками пов­
седневно-бытовой речи, представляющей говор в соб­
ственном смысле слова, и фонетической нормой языка
эпической поэзии. Иначе говоря, в глубине обширной
горной области, лежащей к северу от Дрина, наряду
с устойчивым сохранением остаточных форм патриар­
хально-родового уклада и высокоразвитой эпической
традиции в значительной степени еще продолжают сохра­
няться фонетические черты старогегского состояния, под­
держиваемые наддиалектной нормой эпического койне.
Язык эпической поэзии и высоких форм общественной
коммуникации, характерных для родового строя, играл
при этом роль определяющего фактора, так как он высту1,5
Q. Н а х h i h а s а п i. Lcs recherches zur le cycle des Kreshnik, p. 218.
34
I
iiал в качестве идеальной модели, стоявшей над локаль­
ными речевыми вариантами и спонтанными фонетическими
инновациями, возникавшими в речи. Этот идеальный
тип, сохранявший более архаический облик, оказывал
активное влияние на живой разговорный язык, содей­
ствуя закреплению в нем старых норм произношения и
сдерживая развитие инноваций.
Итак, язык эпических песен, особенно в более старых
записях, в основном соответствует старогегскому состоя­
нию и для северноалбанских горцев долгое время пред­
ставлял собой идеальный тип языка, выступавший в ка­
честве наддиалектной нормы.
По некоторым фольклорным текстам, записанным не
в центре ареала, выявляется соотношение между речью
.повествовательной прозы, охваченной фонетическими инно­
вациями, и архаическим состоянием эпического языка.
i Так, например, в текстах, записанных М. Ламбертцем
I у горцев села Шлак, лежащего на правом берегу Дрина,
F неподалеку от Шкодры, ясно обнаруживается такого
рода различие.116 В языке прозаического рассказа осу­
ществлена монофтонгизация дифтонга, ср. kishin pa shku
(<[ shkue) гони пошли', s e тиг (<[ тиег) гне взяла его'.
В отрывке из эпической песни, вставленном в текст, со­
хранены формы с дифтонгом: те и gëzue 'обрадоваться',
те и shitue 'быть раненым, пораженным'. В живом рас­
сказе представлены разговорные формы, В отрывке из
песни — нормализованная поэтическая речь, для кото­
рой характерно сохранение старого дифтонга.
В опубликованных записях эпических песен можно
найти немалое количество диалектизмов, нарушающих
строгость наддиалектного типа устного языка высокого
стиля. Особенно это относится к записям, сделанным на
западной и восточной окраинах северногегского ареала.
Относительно более чистым типом языка отличаются
записи из Дукаджина и Никай-Мертура, что связано
с упомянутым выше консерватизмом соответствующих
говоров.
Общей особенностью языка эпических текстов все же
приходится считать спорадичность появления в них
диалектных признаков. В целом это тексты, исполненные
118
М. L a m b e r t z .
Albanische
Balkankommission. Wien, 1922, S. 162.
6
А. В. Десницкая
Marchen.
Schriften
der
85
не на диалекте, а на койне с большим или меньшим,
но обычно непоследовательным вкраплением отдельных
диалектных явлений.
Проникновение диалектизмов, характерных для пов­
седневно-бытовой речи, в торжественный и архаичный
язык эпической поэзии представляет собой исторически
новое явление, связанное с понижением социального
престижа, которым некогда обладала наддиалектная
норма эпической поэзии. В противоположность этому
можно полагать, что сохраняемая до сих пор близость
фонетической системы говора Никай-Мертура к старогегскому состоянию и соответственно к норме эпического
койне представляет собой остаток исторически законо­
мерного соотношения между разговорно-бытовой речью
и нормой речи высокого уровня. В родовом обществе
существование нормы, обладавшей определенной социаль­
ной значимостью, препятствовало закреплению в языке
фонетических инноваций.
8. Северногегское наддиалектное койне
в истории Албании и албанского языка
Вопрос о степени древности северногегского койне,
использовавшегося в общественно-ритуальной и устнопоэтической сферах, решается столь же гипотетически,
как и аналогичный вопрос в отношении любой другой
фольклорно-языковой традиции соответствующего исто­
рического уровня. Поскольку всякий тип лингвистиче­
ской ситуации функционально связан с определенными
социальными условиями, можно с уверенностью пред­
полагать, что основы сохранившегося до наших дней
северногегского койне должны были сложиться много
веков тому назад и что языковые отношения подобного
типа вообще восходят своими корнями к тем же глубинам
истории, как и порождавшие их отношения родо-племенного общества.
Не подлежит сомнению, что койне северноалбанских
горцев в его дошедшем до нас виде существует уже на
протяжении нескольких столетий. Вероятно, это состоя­
ние было достигнуто к эпохе появления памятников
северноалбанской письменности (XVI—XVII вв.), а воз­
можно и еще ранее — в период войн Скандербега (XV в.).
Активность участия горцев в борьбе против турецкого
86
вторжения должна была стимулировать как развитие
форм публичной речи в рамках племенных союзов, так и
расцвет устной поэзии героического жанра. О существо­
вании такой поэзии сохранились исторические свидеI тельства. 117 Общая лингвистическая ситуация той эпохи
может реконструироваться с учетом описанного выше
соотношения наддиалектных и диалектных форм устной
речи, элементы которого уцелели у горцев Северной Ал­
бании наряду с пережитками общественных отношений
родового строя.
С течением времени норма койне могла изменяться
в своих отдельных признаках. Так, например, в области
вокализма в ней должен был отразиться переход ио ]> ие,
который в центральной части северногегского диалект­
ного ареала к началу XVII в. был, по-видимому, уже
завершен. Можно предполагать, что вплоть до того вреI мени (или даже несколько дольше) произношение ио
сохраняло еще характер наддиалектной нормы. В настоя­
щее время этот тип дифтонга (варианты ио/иа/иа) сохра­
няется в говорах северо-западной периферии (Большая
Мальсия, Края). Э. Чабей сообщает, что в северной части
диалектного района Большой Мальсии он зафиксировал
произношение ио; южнее (селение Байза краины Кастрат)
произносят «более открытый звук, нечто среднее между
ио, иа и ие, приблизительно иа».118 Соответственно такое
произношение отражено в эпических текстах, записанных
в недавнее время от рапсодов Большой Мальсии. 119 В дан­
ном случае мы, вероятно, имеем дело не с диалектным от­
клонением от регулярного типа (формы с дифтонгом ие),
но остаток более старой нормы, которой продолжает соот­
ветствовать живое произношение
на
периферийных
участках северногегской диалектной территории. В этом
отношении интерес может представлять также известный
текст песни о битве на Косовом поле, записанный Гл. Элезовичем от жителя с. Дрвар близ Вучитерна (Косово) —
' на крайнем северо-востоке гегского ареала. 120 В этом
117
118
См.: Histori e letërsisë shqipe, I, f. 89.
Е. Ç а b e j . Diftongje e grupe zanoresh të Shqipes. Bull.
Shk. Shoq., 1958, № 3, f. 77 et sqq. См. также: Gj. S h k u г t a j .
E folmja e Kastratit. Studime Filologjike, 1967, № 2, f. 40.
119
Këngë popullore legjondare, №№ 3, 11, 19, 30, 31.
120
Гл. Е л е з о в и Ь .
.Гедна арнаутска варианта о 6ojy
на Косову. Архив за арбанаску старину, je3HK и етнологщу, кн. 1,
св. 1—2. Београд, 1923, стр. 54 и ел.
6*
87
тексте при преобладании форм с дифтонгом ие встречаются
также формы с дифтонгом иа — загадочный факт, не
соответствующий имеющимся сведениям о говорах Косово-Метохии.121 Не исключено, что исполнитель мог
ориентироваться в какой-то мере на более архаическую
норму, не будучи последователен в ее применении.
В целом, однако, фонетический облик северногегского
койне — в том виде, как он представляется в исполнении
рапсодов центральной части северногегского ареала (Дукаджин, Никай и Мертур), — очень устойчиво сохра­
нялся на протяжении нескольких последних столетий
(XVII—XX вв.), несмотря на мощное наступление фоне­
тических инноваций (монофтонгизация дифтонгов ие > й,
уе ^> у, ie ^> I, ассимиляция тЪ ]> т, nd^> n, переход
h > /), продвигавшееся к северу из южной части гегского ареала. Этими инновациями оказалась охвачена
народно-разговорная речь равнинных районов северной
Албании, в первую очередь — мусульманской части на­
селения Шкодры на западе, а также городов КосовоМетохии на востоке.
Даже для жанра исторических песен, ставшего осо­
бенно популярным в военной мусульманской среде го­
рода Шкодры в эпоху борьбы за создание независимого
пашалыка Бушатов (XVIII—начало XIX в.), а также
позднее, в период активных выступлений городского
населения Шкодры против турецкого владычества, сло­
жившееся ранее устно-поэтическое койне в основном
продолжало сохранять свою нормативность, подвергаясь
лишь незначительной модернизации. Между тем именно
этот жанр устной поэзии, широко распространенный как
на севере, так и на юге страны, — короткая песня военнополитического содержания, реагировавшая в острой и
лаконичной форме на непосредственные события, — был,
собственно, мало связан с эпической традицией. Каза­
лось бы, именно применительно к нему мог сложиться
новый вариант устно-поэтического койне, ориентирован­
ный на живое произношение.122 Однако этого не случи121
См.: I. А j e t i. Najstariji dokument kosovskog arbanaSkog
govora na arapskom pismu. Gjurmime albanologjike, I. Prishtinë,
1962, f. 24.
122
Именно это и произошло в изолированном среднегегскои
ареале, отделенном горными хребтами как от северногегской тер­
ритории, так и от южногегских приморских равнин. Записи истори-
88
лось. Бесспорным фактом остается устойчивая норматив­
ность архаического типа северногегского койне как языка
устной поэзии, сохранявшаяся в течение нескольких
столетий на всей территории к северу от р. Дрин. Более
| того, престиж этой исторически сложившейся образцовой
языковой модели оказался достаточно высоким для того,
чтобы определить характер письменной формы гегского
варианта литературного языка.
Причины такой широкой общественной значимости
северногегского наддиалектного койне, созданного родо­
вым обществом горцев, следует искать в истории Север­
ной Албании на протяжении четырех столетий турецкого
владычества.
В то время как на равнинные области страны распро­
странился военно-феодальный режим турецкой империи,
в труднодоступных горных областях продолжалось сопро­
тивление в условиях «консервации, и даже в известной
мере регенерации и расширения старых социально-юриди­
ческих форм организации родового общества — имеются
в виду фратрии (vllaznitë), фисы, кровная месть, советы
свободных мужей (kuvendet e burrave te Нгё), а также
другие формы древней патриархальной культуры».123
В рамках этих традиционных форм северноалбанские
горцы на протяжении нескольких столетий защищали
свою независимость, препятствуя турецким военным отря­
дам и администрации проникать в глубь гор.
Для организации борьбы в более широких масштабах
использовались такие организационные формы родо-племенного строя, как племенные союзы и объединенные
советы (кувенды) представителей родовых общин. Так,
в начале XVII в. был образован мощный союз «Албанских
Гор» — на основе объединения албанских племен Боль­
шой Мальсии и нескольких черногорских племен. Этот
союз, выставлявший около 6000 воинов, просуществовал
более ста лет и прославился как успешными военными
действиями против турок, так и опустошительными на­
бегами на смежные районы Балканского полуострова,
ческих песен из Дибры обнаруживают состояние гегской речи,
в сильнейшей мере модифицированное характерными для этой об­
ласти диалектными инновациями. См.: Këngë popullore historike.
Tiranë, 1956, №№ 67, 170, 171, 173, 183, 184 et sqq.
123
А. В u d a. Vendi i shqiptarëve në historinë evropiane të
shekujve VIII—XVIII. Studime Historike, 1967, Я» 1, f. 15.
89
подчиненные турецкой администрации.124 В организации
союза действовали законы обычного права. В каждом
фисе (албанская родо-племенная единица) верховным
органом власти был кувенд 'совет'. Отношения с союзни­
ками осуществлялись через глав фисов, собиравшихся
на всеобщий кувенд, решавший дела союза в целом.125
Такая форма организации была традиционной для се­
верноалбанских горцев. На тех же основах существовал
несколько ранее общий совет фисов Дукаджина.
Широкий масштаб деятельности кувендов, собирав­
шихся на различных уровнях — от совета мужей родовой
общины до общего совета союзных фисов, — создавал
исключительно благоприятную почву для развития пуб­
личной речи. Закрепление и распространение наддиалектной нормы приобретало в этих условиях характер исто­
рической закономерности. Речи на кувендах, при разного
рода встречах, происходивших в соответствии с обычаями
и традиционными нормами поведения, исполнение эпи­
ческой поэзии и исторических песен, непосредственно
отражавших текущие события военной и политической
жизни, — все эти формы языковой коммуникации повы­
шенного типа, характерные для родового общества, при­
обретали особенное значение в связи с интенсивной поли­
тической деятельностью северноалбанских фисов. Тем
самым еще более повышался престиж наддиалектного
койне и влияние его как образцового типа речи. Это влия­
ние могло выходить за пределы северногегского диалект­
ного ареала, особенно при созыве межобластных кувен­
дов, собиравшихся с конца XVI в. с целью организации
массовых восстаний против турецкой оккупации. Таков
был, например, кувенд 1601 г., в котором принимали
участие представители 14 краин, преимущественно Се­
верной Албании.126 Вероятно, именно в XVII в. общест­
венное значение северногегского наддиалектного койне
достигло своего наивысшего уровня. Это положение под­
держивалось и в дальнейшем, поскольку в XVIII—XIX вв.
северноалбанские горцы принимали активное участие
в борьбе албанского народа против турецкого угнете­
ния — от походов шкодранского паши Кара Махмуда
124
I. Z а m p u t i. Bashkimi i Maleve Shqiptare në fillim të
shek. XVII. Bull. Shk. Shoq., 1957, № 1, f. 72.
125
См.: там же, стр. 70.
128
См.: Historia e Shqipërisë, I. Tiranë 1959, f. 359.
90
I в конце XVIII в. и до восстаний начала XX в., приведших
к освобождению страны.
Таким образом, авторитет архаического северногегского койне, сложившегося в родовом обществе горцев
в функции сублимированной формы устной речи, связан­
ной с определенными ситуациями, фактически вышел за
пределы своей первоначальной сферы и приобрел более
широкое общественно-культурное значение для северной
части страны.
'
*
i
*
*
В свете вышеизложенного возможен новый подход
к вопросу о языковых основах северноалбанской письмен­
ности XVI—XVII вв. Несколько памятников этой пись­
менности, связанной с деятельностью католического ду­
ховенства в Северной Албании, дошло до нашего времени
в печатных изданиях. В их числе первая албанская
книга — «Служебник» («Meshari» — Antichissimo Messale Albanese) священника Гьона Бузука, изданная
в 1555 г. (место издания неизвестно), три книги епископа
Пьетера Буди: «Христианское вероучение» («Doktrina
е Kërshtenë»=«Dottrma Christiana». Roma, 1618), «Рим­
ский обряд» («Rituali Roman»=«Rituale Romanum». Roma,
1621) и «Зеркало веры» («Pasëqyra e t'Rrëfyemit»=«Speculum Confessionis». Roma, 1621).
В основных частях эти книги представляют собой сво­
бодные переводы. Оригинальным является сочинение
епископа Пьетера Богдани «Отряд пророков» («Çeta e ргоfetenve»=«Cuneus Prophetarum». Padova, 1685). Особое
место занимает «Латино-эпиротский словарь» («Dictioiiarim Latino-Epiroticum». Roma, 1635), составленный
епископом Франгом Барди.127 Издания эти предназнача­
лись для сравнительно узкого круга албанского духо­
венства в качестве литературы вспомогательного харак­
тера (пособия и комментарии).128
Северноалбанская письменность интересна в первую
очередь с точки зрения истории албанского языка — как
первый этап его письменно-литературной обработки. Бо127
128
«Эпиротским» назван албанский язык.
См.: J. R г о t а. Hulumtime dhe shenjime mbi Gjon Buzukun. Bull. Shk. Shoq., 1956, № 3, f. 184 et sqq.
91
лее всего внимание привлекает к себе старейшая из книг —
«Meshari» Бузука, единственный экземпляр которой хра­
нится в библиотеке Ватикана. Недавно появилось науч­
ное издание этого памятника, подготовленное проф.
Э. Чабеем.129
Детально исследуя текст «Meshari», Э. Чабей отмечает
обобщенный, наддиалектный характер языка этого произ­
ведения. Он определяет его как «северное койне» (kojne
veriake) 13° и подчеркивает наличие в нем целого ряда
архаизмов. Обобщая свои наблюдения в отношении языка
других представителей северноалбанской письменной
традиции, Чабей делает важный вывод: «Сам факт, что
язык этих авторов, хотя они происходят из различных
краин, обнаруживает общность основных признаков, сви­
детельствует о том, что они, выходя за рамки своих диа­
лектов, писали на языке, понятном на обширной террито­
рии, и что этот язык в его основных чертах был сформи­
рован ранее. В связи с этим естественно полагать, что
эти авторы, руководствуясь стремлением нормализовать
язык, поднять его на уровень наддиалектного единства,
старались устранять особенности своих местных говоров
и заменяли их языковыми чертами более широкого рас­
пространения».131
В более ранней работе Чабей подчеркивает письменнолитературный характер языковой традиции, которой
пользовался Бузук, и связывает это с гипотезой о сущест­
вовании в городах Северной Албании письменности на
албанском языке еще в XIV—XV вв.; эта письменность
должна была применяться для нужд церкви, а также
частной переписки.132 В основном так же решается вопрос
и в новом исследовании. Э. Чабей полагает, что литера12S
«Meshari» i Gjon Buzukut (1555). Botim kritik punuar nga
Eqrem Çabej, I—II. Tiranë, 1968. Текст дан в фототипии, транслите­
рации и фонетической транскрипции. В обширном введении Э. Ча­
бей исследует памятник с лингвистической и историко-филологиче­
ской точек зрения. Ранее вышедшее итальянское издание, подгото­
вленное Н. Рессули, содержит только текст в фототипии и транс­
крипции. См.: Namik R e s s u 1 i. II «Messale» di Giovanni Buzuku.
Riproduzione e trascrizione. Citta del Vaticano, 1958.
130
«Meshari» i Gjon Buzukut, f. 18.
131
Там же, стр. 19.
132
E. Ç a b e j . Gjon Buzuk. Bull. Shk. Shoq., 1955, № 1, f. 11.
Об этом же: M. D о m i. Libri i parë Shqip dhe fillimi i letërsisë
shqipe. Там же, стр. 3 и ел.
92
турность языка Бузука является результатом как пред­
шествующей письменной традиции, так и стараний са­
мого автора поднять народный говор на более высокий
уровень употребления. Относительная развитость языка
«Meshari» должна убеждать в том, что «в Албании еще ра­
нее, во всяком случае уже в эпоху позднего средневе­
ковья, должна была сложиться собственная традиция
письменности литургического содержания, с более или
менее упорядоченной орфографией».133 Не преувеличивая
значения этой письменности, он считает, что это могли
быть лишь мелкие записи, не имевшие самостоятельного
литературного значения, и что труд Бузука был для
Албании «первым в своем роде».134
Сама по себе гипотеза о существовании в клерикаль­
ной среде средневековой Албании начатков письменности
на родном языке представляется допустимой. Однако
вряд ли следует переоценивать ее возможную роль и тем
более связывать с нею происхождение той обобщенной
наддиалектной формы языка, которую обнаруживают
северноалбанские тексты XVI—XVII вв.
Основные черты «северного койне», определяющие,
согласно Чабею, обобщенность и нормативность языка
Бузука и авторов XVII в., соответствуют чертам северногегской наддиалектной формы устной речи, сложившейся
в условиях родового общества горцев, укрепившего свою
организацию и свое влияние в период сопротивления
турецкой оккупации. Албанское католическое духовен­
ство было тесно связано с горцами, среди которых оно
вело церковную пропаганду. Многие священники проис­
ходили сами из горных деревень или из равнинных рай­
онов, заселенных спустившимися горцами (например,
из сел Задримы, близ Шкодры). В условиях преследова­
ний со стороны турецких властей некоторые представи­
тели духовенства принимали активное участие в органи­
зации союзов родовых общин, в созыве кувендов и даже
в составлении проектов восстаний против турецкого вла­
дычества (такова в особенности была деятельность Пьетера Буди). Многие священники были хорошими знато­
ками законов обычного права, действовавшего в горных
районах Северной Албании.
133
134
«Meshari» i Gjon Buzukut, f. 25.
Там же, стр. 26.
93
Поэтому естественно думать, что северногегское койне
как наддиалектная форма устной речи могло явиться
той нормой, на которую ориентировались представители
местного албанского духовенства в своих попытках созда­
ния переводной и оригинальной литературы на родном
языке. Основы литературного языка уже были вырабо­
таны в устном употреблении. Задачей церковных писа­
телей было приспособить к нуждам письменности хорошо
известные им нормы устного койне, а также приспосо­
бить лексику, ориентированную на систему понятий,
специфических для родового общества, к выражению
понятий религиозного плана.
Ранее много спорили о том, из какого района Север­
ной Албании происходил священник Гьон Бузук. В на­
стоящее время установлено, что отдельные частные осо­
бенности языка «Meshari» указывают на говор горной
области Края, лежащей к западу от Шкодранского
озера.135 Что же касается основных черт этого языка,
имеющих определенно выраженный архаический харак­
тер, то они принадлежат северногегскому койне.
В этом отношении еще более показателен язык произ­
ведений П. Буди. Епископ Пьетер Буди (1566—1622)
был активным участником политической жизни родовых
объединений северноалбанских горцев, автором проекта
освобождения страны от турецкого владычества.136 Хо­
рошо известно о его тесных связях со старейшинами
фисов в различных частях Северной Албании, связях,
обусловленных как его собственным происхождением
из среды горцев области Мат, так и длительным пребыва­
нием в качестве епископа на северо-востоке и на северозападе Гегерии.
Исследователи единодушно отмечают наддиалектный
характер языка его произведений, связь его с северногегской традицией при наличии, однако, отдельных эле­
ментов, указывающих на происхождение автора из среднегегской диалектной среды.137 Отмечая несколько меньшую
135
136
Там же, стр. 22.
См.: I. Z а m p u t i. Projektet shqiptare për çlirimin
e vendit, drejtue Evropës në vjetet 1577—1621. Bull. Shk. Shoq.,
1956, № 4, f. 128 et sqq.
137
См.: E. Ç a b e j . Pjetër Budi dhe gjutm e tij. Studime Filologjike, 1966, № 4, f. 145; M. D о m i. Pjetër Budi (1566—1622).
Там же, стр. 16.
94
степень архаичности языка Буди в сравнении с языком
Бузука, Чабей полагает, что язык и того и другого
«действительно сохраняет некоторые диалектные черты
и этим указывает на происхождение авторов, но тем не
менее он представляет собой письменное койне, язык,
понятный для всех».138 Однако общепонятность койне
в условиях Албании XVII в. вряд ли могла быть связана
с его письменным характером. Общепонятно оно было
только потому, что это было в основе своей устное наддиалектное койне, широко распространенное и обладав­
шее определенным общественным престижем в своем ка­
честве сублимированной формы языка.
Для языка произведений Буди была характерна не­
сколько большая степень архаичности, чем для языка
других авторов XVII в. Хотя язык Буди не столь архаи­
чен, как язык Бузука, он имеет с ним общие особенности,
в частности сохранение дифтонга ио. Однако если для
Бузука это может быть объяснено как архаизм, характер­
ный для периферийного говора Край, то в отношении
языка Буди подобное объяснение неприемлемо. П. Буди
происходил из села Гур и Бард («Белый Камень»), лежа­
щего на границе среднегегской и южногегской диалект­
ных областей — основного ареала фонетических иннова­
ций. Не подлежит сомнению, что в родном говоре Буди
не могла сохраняться архаическая форма дифтонга.
Переход ио > ие был к началу XVII в. завершен также
и в центральной части северногегского ареала, как пока­
зывает Словарь Франга Барди, изданный в 1635 г.
Пользуясь написанием ио, Буди, по-видимому, ориен­
тировался на более архаическое состояние северногегского
устно-литературного койне, которое в начале XVII в.,
очевидно, еще не было забытым. Будучи знатоком обы­
чаев родового общества горцев (об этом говорят экскурсы
этнографического характера, содержащиеся в его кни­
гах), Буди мог намеренно архаизировать язык своих
произведений.
Такой установке не противоречат и некоторые стили­
стические особенности этого языка, связывающие его
с языком устной народной поэзии, несмотря на неуклю­
жесть и тяжеловесность синтаксических построений, от­
ражающие влияние латинских конструкций. В текстах
138
Е. Ç а b e j . Pjefër Budi dhe gjuha e tij.
95
произведений Буди в большом количестве представлены
фразеологизмы народной речи, имеющие характер формул.
Особенно охотно Буди пользовался двучленными сочета­
ниями слов близкой семантики — прием, характерный
для фольклора и для экспрессивно приподнятой устной
народной речи. Например: е i bani hl e pluhunë 'и превра­
тил их в пепел и прах', vaaj' e gjamë 'плач и рыдание',
рипа е fediga ' работа и труд', fedigë e nevojë ' труд и нужда',
urta e dieja 'разум и знание', zeel e deshifr'рвение и желание'
forcë e fuqi 'сила и мощь', forcë e vërtyt 'сила и доблесть',
plang e shtëpi 'пожитки и дом', nd'ë frikë e tmerr 'в страхе
и ужасе', ndër valle ndër lodërtij 'в плясках (и) в играх',
те njofunë e те dijtunë 'знать и ведать', kemi folë e ligjëruom 'говорили и говорили (красноречиво)', gëzuom
е ngushulluom 'обрадованный и утешенный', kadalith
е për ngee 'потихоньку и на досуге'.139
В целом характерными чертами языка произведений
Буди можно считать наддиалектность, архаичность и
фольклорность. Все это указывает на то, что исходной
основой для автора было наддиалектное койне северноалбанских горцев, с жизнью и борьбой которых была
связана его деятельность.
Если для Буди как представителя северноалбанской
церковной письменности немалое значение должно было
иметь его пребывание в качестве епископа на северозападе Гегерии, в крайне Задрима (церковная провинция
Sapa) близ Шкодры, то в еще большей мере этот момент
был важен для последующего развития этой литератур­
ной традиции.
Область Шкодры и прилегающих к ней районов была
основным центром католицизма в Северной Албании.
На этой территории было сосредоточено несколько епископий, направлявших деятельность младшего духовен­
ства, полем деятельности которого была религиозная
пропаганда среди католического населения шкодранскои
низменности (gropa e Shkodrës) и примыкающих с севера
и с востока горных районов. Горцы северо-западной Ал­
бании являлись последовательными носителями класси138
См.: К. С i р о. Vërejtje fonetike, morfologjike e sintaktike
mbi «Doktrinën e Kërshtenë» të Budit. Bull. Shk. Shoq., 1952, № 1,
{. 30; Kolë Ashta «Rreth disa çeshtjevet të leksikut të Pjetër Budit.
Studime Filologjike, 1966, № 4, f. 162.
96
ческого типа северногегского койне. Поэтому неслучайно,
что именно в области Шкодры более всего культивиро­
валась основанная на этом койне церковная письменность.
Можно полагать, что в XVII в. эта письменность была
значительно богаче, чем можно судить по немногим из­
данным книгам. Неслучайно также, что одной из этих
книг явился первый албанский словарь — «Латино-эпиротский словарь», изданный в 1635 г. епископом Франгом
Барди. Ф. Барди был тонким знатоком своего родного
языка и специально интересовался народной фразеологией,
о чем свидетельствует список пословиц, напечатанный
в качестве приложения к словарю.
В употреблении самого Барди северногегское койне,
поднятое до уровня письменно-литературного языка,
выступает в несколько модернизованном виде (по срав­
нению с языком Буди). Этот более молодой автор, как и
следующий за ним по времени П. Богдани, последовательно
пользовался написанием ие, ориентируясь на то звучание
общегегского дифтонга, которое в XVII в. было живой
нормой для большей части районов Северной Албании
и которое даже в настоящее время сохраняет свое значе­
ние идеальной нормы для гегского варианта литератур­
ного языка.
П. Богдани, опубликовавший в 1685 г. оригинальное
сочинение «Отряд пророков», происходил из восточной
части северногегской диалектной территории. Однако он
подчеркивал свою принадлежность к сложившейся на
северо-западе письменной традиции, упоминая о том,
какого труда стоило ему, уроженцу краины Хае, «испра­
вить многие слова» в соответствии с употреблением,
принятым «в Шкодранской земле».140 Язык сочинения
Богдани представляет собой дальнейший этап письмен­
ной обработки северногегского койне.
Литературно-языковая деятельность Богдани завер­
шает собой развитие северноалбанской письменной тра­
диции XVI—XVII вв. В XVIII в. эта традиция заметно
иссякает, если не считать отдельных малозначительных
изданий. Однако если церковная письменность, создан­
ная на основе северногегской наддиалектной нормы пре­
кратила свое существование, сама эта норма продолжала
140
Emzot Pjeter В о g d а п i. Cuneus Prophetarum (ose Çeta
e Profetve), I. Bot. M. Harapi. Shkoder, 1940, f. XXXVIII.
97
жить в устном употреблении горцев Северной Албании
на протяжении XVIII—XIX вв. В конце XIX в. северногегское устное койне вновь обрело значение опоры при
создании норм гегского варианта албанского литератур­
ного языка.
Влияние эпического и общестзенно-ритуального койне,
сложившегося в среде северноалбанских горцев, на фор­
мирование гегской формы литературного языка было
особенно сильным в конце XIX—начале XX в., когда
в развивавшемся литературном движении заметную роль
играли писатели Шкодры. Позднее, в связи с наметив­
шимся постепенным сближением двух форм албанского
литературного языка (гегской и тоскской), гегский ва­
риант стал в бблыпей мере опираться на речь юнжогегской диалектной зоны, вернее, на народно-разговорное
койне, сложившееся в центральной Албании. Однако
в письме и сейчас сохраняются графемы ие, уе, ie, а также
mb, nd, давно уже не отражающие живого произношения
преобладающей массы жителей Северной Албании (к се­
веру от течения Шкумбина), но соответствующие архаи­
ческим нормам северногегского койне.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Часть I
1. Устные койне эпохи родового строя и ранних классо­
вых обществ
2. К вопросу о языке фольклора
Ч а с т ь II
1. Позднеродовое общество североалбанских горцев
2. Формулы языка
3. Формулы эпической поэзии
4. Структура стиховых комплексов
5. Кратко о лексике североалбанской эинческой
поэзии
„
6. Композиция похоронных причитаний
7. Наддиалектное койне и диалектные формы речи
8. Северногегское наддиалектное койне в истории
Албании и албанского языка
Стр.
3
11
28
43
47
54
66
71
76
78
86
Агния Васильевна Деешщкая
НАДДИАЛЕХ?ТНЫЕ ФОРМЫ УСТНОЙ РЕЧИ
И ИХ РОЛЬ В ИСТОРИИ ЯЗЫКА
Утверждено к печати
Научным советом по теории советского
языкознания при ОЛЯ АН СССР
Редактор издательства Н. Г. Герасимова
Художник С. Н. Тарасов
Технический редактор М. 9. Карлайтис
Корректор Ж\ Д, Андропова
Сдано в набор 26/V 1970 г. Подписано к печати 10/VIII 1970 г.
Формат бумаги 8 4 х Ш У 3 2 . Бум. л. i"/i». Печ. л. З'/а = 5.25 уел,
печ. л. Уч.-изд. л. 5.32. Изд. N& 4457. Тип. зак. № 983. М-10179.
Тираж 4000. Бумага MS 1. Цена 34 коп.
Ленинградское отделение издательства «Наука»
Ленинград, В-164, Менделеевская лин., д. 1
1-я тип. издательства «Наука». Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12
щ