И.В. ВАСИЛЬЕВА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ДВОРЯНСКИХ ОПЕК

И.В. ВАСИЛЬЕВА
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ДВОРЯНСКИХ ОПЕК
В КАЗАНСКОЙ И СИМБИРСКОЙ ГУБЕРНИЯХ В XVIII ВЕКЕ
Во второй половине XVIII в. система местного управления требовала усовершенствования. Особенно остро это проявилось в Крестьянской войне 1773-1775 гг.
Екатерина II поняла, что дальнейшее откладывание реформы органов управления на местах, о необходимости которой говорилось в дворянских наказах в Уложенную комиссию 1767 г., чревато углублением внутриполитического кризиса.
Закон «Учреждения для управления губерний Всероссийской империи»,
первая часть которого была опубликована 7 ноября 1775 г., вторая – 4 января
1780 г., состоявший из 31 главы и 491 статьи, в историю нашей страны прочно
вошел под названием губернской или областной реформы. В основу административного деления был поставлен статистический принцип: в губерниях стало
насчитываться 300-400 тыс., а в уездах – 20-30 тыс. податного населения.
Поскольку идейную основу мировоззрения императрицы составляли труды французских просветителей, она постаралась внедрить в новый закон
принцип «разделения властей». Данное положение для многих исследователей впоследствии стало краеугольным камнем для доказательства буржуазной
направленности губернской реформы. Но мы считаем, что имеются более весомые данные, чтобы поддержать точку зрения М.П. Павловой-Сильванской о
продворянской направленности данного закона [2].
Историографическое наследие об этом законодательном акте обширно. Оно
охватывает работы как специальные, так и общего характера [3]. Но думается, что
попытка исследования данного закона через призму его осуществления на практике
не будет излишней. Безусловно, настоящее значение законодательства можно разглядеть только в связи с претворением его в жизнь. В нашу задачу входит рассмотрение деятельности органа, незаслуженно остающегося в тени, о котором иногда в
художественной литературе появились ироничные высказывания [4].
«Учреждения» 1775 г. гарантировали дворянам сословные суды – Верхний
земский и уездный с дворянской опекой. Однако в этом фрагменте интересен
следующий пассаж, волнующий историков уже второе столетие. Дело в том, что
на основании положений закона весьма затруднительно дворянскую опеку отнести к тому или иному органу. В ст. 20 записано: «При каждом уездном суде учреждается место под названием: дворянская опека». Но утверждение находится в
кричащем противоречии к ст. 209, гласящей: «При каждом верхнем земском суде
учреждается место под названием: дворянская опека для дворянских вдов и малолетных» [5]. По этому поводу нам кажется наиболее убедительным вывод
В. Григорьева: «Это противоречие объясняется из сличения текста ПСЗ с рукописью. В последней дворянская опека причислена к верхнему земскому суду. К
уездному же суду Екатерина отнесла ее, поправляя переписанный экземпляр
акта, и при этом, очевидно, позабыла исправить ст. 209» [6].
«Учреждения» послужили основой для других законов. Преемственность положений интересующего нас вопроса нашло выражение в Жалованной грамоте
дворянству 1785 г., где дворянская опека определялась к уездному суду [7].
Дворянская опека, созданная в результате реформы 1775 г., возглавлялась уездным предводителем дворянства, а членами ее были уездный судья и
заседатели уездного суда. Смешение судебной и административной сфер деятельности свидетельствует о недостаточном разделении ветвей власти.
Русскому человеку испокон веков было свойственно сострадание при восприятии несчастия другого. Поэтому опеку над малолетними детьми трудно
назвать новым явлением для истории нашей страны. Основы ее были заложены еще во времена Русской Правды, где в ст. 99 говорилось об опекунстве над
малолетними при вторично вышедшей замуж матери [8].
Вместе с выборными от дворянства в опеке работали и назначаемые люди: писцы, протоколисты и др. Жалованье канцелярские служащие получали
из казны и из дворянских средств. Сохранилось архивное дело о выдаче жалованья находящемуся в Лаишевской дворянской опеке коллежскому протоколисту П. Кузминскому. Судя по всему, заработную плату канцелярские служащие
получали с опозданием, что вынуждало их писать прошения. В частности,
П. Кузминский 22 декабря 1788 г. писал: «С означенного мая 24 числа из положенного мне в год старублеваго оклада за неассигнованием Казанского наместничества из казенной палаты в Лаишевское уездное казначейство и поныне еще не получал, от чего и претерпеваю крайнюю нужду …» [9].
Функционирование дворянской опеки было регламентировано. Она собиралась «три срока» в году, одновременно с уездным судом, который заседал в первый срок от 8 января до Страстной недели, во второй – после Троицына дня до
27 июня и в третий – от 2 октября до 18 декабря (ст. 206, 220). В исключительных
случаях, по вызову губернатора или верхнего земского суда, – в любое время
(ст. 221). Обратившись к настольному журналу и протоколам Спасской опеки за
1791 г., мы видим, что заседания с присутствием уездного судьи В. Дмитриева и
заседателей Г. Ховрина и Е. Сергеева проходили намного чаще, чем этого требовал закон: 2, 20, 23, 28 января, 3, 13, 14, 20 февраля, 7, 20, 27 марта, 23 апреля, 12, 15 мая, 5, 13, 19 июня, 10, 14, 30 июля, 22, 27, 28 августа, 3, 18, 19 сентября, 2 октября, 13, 18, 20 ноября и 22 декабря. Кроме того, были заседания
22 и 25 апреля, на которых присутствовали: уездный предводитель дворянства
П. Молоствов, судья В. Дмитриев и заседатель Е. Сергеев [10].
Несмотря на то, что «Учреждения» 1775 г. в ст. 210 конкретизировали полномочия уездных предводителей дворянства и давали им возможность непосредственно председательствовать на заседаниях дворянских опек, некоторые
из них игнорировали данную обязанность. Недаром в 1790 г. Симбирское наместническое правление в указе Буинскому предводителю было вынуждено
констатировать о предписании губернскому дворянскому предводителю: «чтоб
благоволил всем уездным господам предводителям … изъяснить важность …
служения и с тем, чтобы они … первым себе долгом поставляли быть в городе
и присутствовать всегда в дворянских опеках …» [11]. Результат не замедлил
сказаться. В 1795 г. в Буинской опеке заседания проходили уже под руководством уездного дворянского предводителя секунд-майора И. Апрелева в присутствии уездного судьи секунд-майора И. Уварова и заседателей прапорщиков И. Подбельского и С. Алашеева. Из всех заседаний, прошедших: 3, 30 января, 7, 17, 28 февраля, 17, 26 марта, 1, 15 апреля, в мае, 8, 16, 19 июня, 11,
13 августа, 3, 6, 8, 9, 19 сентября, 5 октября, 5, 16, 19 ноября, 10, 12 и 29 декабря, И. Апрелев не смог явиться только на те, которые проходили в период
его болезни с 17 февраля по 19 сентября. В его отсутствие состав опеки был
такой: уездный судья И. Уваров и заседатели И. Подбельский, С. Алашеев [12].
Как любому учреждению, опеке выделялись средства на канцелярские
расходы: покупку бумаги, сургуча, чернил, свеч, шнура для прошнуровывания
книг и т.д. В 1791 г. Спасской дворянской опекой в январскую и майскую трети
было получено по 16 руб. 66 ½ коп., в сентябрьскую треть – 16 руб. 67 коп. [13].
Денежную сумму выделяло казначейство. По-видимому, деньги получал канцелярский служащий. К примеру, Буинская дворянская опека в 1795 г. поручала протоколисту П. Саушкину 30 января получить деньги на январскую треть, в
мае – на майскую треть и 3 сентября – на сентябрьскую треть [14].
Дворянская опека на основании ст. 218 ежегодно должна была доносить о
состоянии опекаемых имений и малолетних в верхний земский суд. Однако некоторые опеки запаздывали с отчетами. Так, в 1789 г. в Буинской опеке был получен
указ: «… Как уже 1788 г. минул … из дворянских опек, кроме Курмышской, Самарской и Ставропольской, отчетных за оной 1788 г. ведомостей и поныне еще не
присланы… Впредь оные присылать… генваря к 15 числу». И чуть позже было
сделано предупреждение, что «канцелярские служители… не содержат дел своих
в надлежащем порядке и сами себя в пристойной чистоте». Заглянув в собрание
указов той же опеки за 1791 г., мы вновь можем заметить медленность предоставления отчетов [15]. Наиболее вероятной причиной задержки документов было
несвоевременное их поступление от опекунов. Согласно данным фонда Лаишевской дворянской опеки за 1788 г., к положенному сроку, 10 января, отчеты по имениям прислали только опекуны коллежский ассесор Шишелов, губернский секретарь Воронов, а от Мелгунова, секунд-майора Аристова и поручика Зуева требуемые отчетные ведомости не поступили даже к 20 января [16].
Деятельность дворянских опек контролировалось со стороны наместнического правления. 13 октября 1785 г. Буинской дворянской опекой из Симбирского наместнического правления был получен указ, требующий представить
правлению «верное сведение где есть над малолетными опеки, кто те малолетныя, коликих лет, в каком количестве и какое же за ними имение, кто с коего времени определены к ним опекунами и сколко зделали со времени вступления в должность свою в ползу их приращении» [17].
Каждая дворянская опека имела свой архив, который время от времени проверялся. О хранившихся делах в архиве Чебоксарской опеки мы можем узнать из
описи, составленной при передаче документов прежним дворянским предводителем И. Гориным вновь выбранному – коллежскому ассесору А. Апехтину. В описи
отражены случаи ведения опекунского управления за 1782-1796 гг. [18].
Теоретически на основании ст. 209 дворянская опека учреждалась для вдов
и малолетних, но в действительности полномочия этого органа простирались намного шире. Он опекал личность и имение душевнобольных, престарелых, недееспособных по болезни, а также имения, описанные за банковый долг.
Одним из наиболее важных документов, где ясно обрисовывается опекунство
над имением и малолетними детьми, является дело из фонда Лаишевской дворянской опеки. После смерти советника казенной палаты Г. Глазатова, согласно ст.214,
опекунство было оформлено по просьбам брата и родственника покойного – городничего г. Лаишева поручика П. Глазатова и ассесора Уфимской гражданской палаты
секунд-майора Д. Петрова. Они в 1789 г., оглашая предсмертную волю Г. Глазатова,
просили: «Жена более двух лет, оставя малолетных детей своих в деревне отца их,
живет в Казане или в симбирских деревнях своих, два же большия ея сына … братья отставныя подпорутчики Александр и Николай Глазатовы … обращаясь всегда
в пьянстве и ведя жизнь распутную, оставшее после отца их и нераздельное еще
имение совершенно разоряют так, что в деревне Домашневе … у девяноста семи
душ не более десети лошадей осталось …» [19].
Для иллюстрации того, как устанавливалось опекунство над душевнобольным, обратимся к делу об имении П. Нармоцкого. Казанский губернатор
П. Мещерский в 1777 г. обратился в Сенат по поводу странных действий от-
ставного поручика П. Нармоцкого: выгнал из владения надворного советника
Татищева 32 крестьян и в их дома заселил своих крестьян, затем выслал прикащика с крестьянами побить служилых татар, работающих на своих пашнях, и
т.д. П. Нармоцкого вызвали в Юстиц-коллегию, где, рассмотрев его здоровье и
поведение, пришли к заключению, что он «в уме поврежденный» [20].
В архивных материалах Буинской дворянской опеки до нас дошли сведения
о личности и имениях недееспособного по состоянию здоровья дворянина.
31 января 1784 г. опекой было получено сообщение: «господам графам Орловым
иметь полное распоряжение и усмотрение как над собою, так и над имением брата их родного князя Г.Г. Орлова до совершенного его излечения от болезни» [21].
Распространенным явлением среди дворян было наложение опекунства над
имением за банковый долг. Нуждающиеся в деньгах дворяне закладывали свои
имения в кредитные учреждения. Особой популярностью пользовался созданный
в 1786 г. Государственный заемный банк. Он предоставлял дворянам ссуду на
20 лет с условием выплаты 5% годовых [22]. Но, несмотря на выгодность кредита,
большинству дворян своевременно не удавалось выплачивать проценты. К примеру, по указу Казанского наместнического правления в 1788 г. были установлены опеки за банковый долг над имением надворного советника И. Лукошкова в
с. Гришино Цивильского уезда и коллежского ассесора А. Кушникова в д. Нерадовой Чебоксарского уезда [23]. Опекуны, назначенные к таким имениям, должны
были своевременно расплачиваться с долгами и процентами по ним. Например, в
наставлении опекунам имения А. Кушникова напоминалось, чтобы они «доставляли с начала сего года собираемым с каждой мужеска ревизской души по три
рубли в год оброком в число долговой суммы уплаты в узаконенное время в заемный банк» [24]. По мнению В.В. Чижовой, имения, попавшие в опеку за долги,
как правило, долгое время не могли от нее освободиться [25].
Главной обязанностью дворянской опеки было назначение опекуна или опекунши. Последние чаще становились при имениях малолетних. Так, в 1785 г.
вдова Н. Лукошкова после смерти мужа просила переоформить опекунство над
имением и детьми с прапорщика Замятнина на нее. Но было бы ошибочно думать, что все вдовы горели желанием оформить на себя опекунство. 24 апреля
1783 г. слушалось дело по сообщению городничего г. Козмодемьянска секундмайора Ульянинова. Он был обеспокоен тем, что после умершего заседателя
Козмодемьянского нижнего земского суда подпоручика Г. Поспелова остались
вдова и трое детей от первой жены. Но мачеха, не имея никакого имения, не
только воспитывать детей, но и себя содержать была не в состоянии [26].
Законодательно опекунами имели право быть родственники, свойственники или посторонние люди, кроме расточителей, порочных, жестоких и тех, «кто
имел ссору с родителями малолетнаго». Но не зря говорится «чужая душа потемки»: членам дворянской опеки сложно было вникнуть во все перепетии человеческих взаимоотношений. Показательным примером является ситуация,
сложившаяся вокруг имения полковника И. Мильковича, унаследованного малолетним его внуком Г. Масаловым. Чтобы предотвратить противозаконное
опекунство, родственница сироты А. Тюфилинова в 1796 г. написала прошение
в дворянскую опеку. В нем она предупреждала, что малолетнего «взял под
свое содержание … Гаврило Иванов сын Масалов, имевший прежде сего с матерью малолетнаго непремирную приказную ссору…» [27].
Нередко кроме опекунов назначались еще и попечители. Руководствуясь
ст. 215 «Учреждений» и указом от 22 декабря 1785 г., попечители могли назначаться к тем малолетним, кому исполнилось 14 лет, и вдовам для совета и за-
щиты [28]. На практике же обширными имениями зачастую управляли опекуны
и попечители одновременно. Свидетельством тому является рапорт за 1791 г.
в Спасскую опеку от опекуна Н. Лазарева и попечителя Я. Чернавского, определенных к имению и малолетним детям А. и Н. Арцыбышевыми [29].
Опекунами, в основном, становились отставные дворяне преклонного возраста. Чаще всего, сдавая отчет по одному имению, они назначались к другому.
Небезынтересные подробности по этому поводу сообщает прапорщик И. Бакунов. В рапорте в Чистопольскую опеку он указывает, что в 1791 г. был определен
Лаишевской опекой к имению и малолетним детям после смерти надворного советника Г. Глазатова, а в 1792 г. – коллежского ассесора В. Бутлерова и, наконец, в 1797 г. его попросили к имению малолетнего Г. Масалова. Но, проработав
там несколько лет, он попросил по состоянию здоровья сложить с него обязанности опекуна. Однако И. Бакунов умер, так и не дождавшись отставки. Впоследствии опека, сопоставив все документы, обнаружила пропажу 239 руб. 27 коп.
Было принято решение: оценив всю движимость покойного, часть её продать,
чтобы деньги внести на счет имения Г. Масалова [30]. Поскольку закон не содержал санкций за нарушение опекунских обязанностей, опеке приходилось самостоятельно изыскивать меры пресечения злоупотреблений.
В компетенцию опеки входило предъявление иска об убытках, смещение недобросовестных опекунов и назначение новых. Для подтверждения данного установления обратимся к делу об имении П. Нармоцкого. Недовольная опекунами
над имением брата, М. Нармоцкая в 1785 г. утверждала, что: «состоящия в опеки
у майора Второва и порутчика Глазатова деревни остаются без должного опекунского присмотра» и просила оформить опекунство на нее. Действительно, после
проверки имения подозрения сестры оправдались. За время опекунства с 1779 по
1785 гг. из представленного по описи не оказалось блюда, ножниц, платья и т.д.
За утерянные вещи было решено взыскать деньгами. Но, принимая во внимание
п.17 ст.222, опека исполнила пожелание А. Второва и П. Глазатова о вычете необходимой суммы из положенных им за труды 5% с доходов имения [31].
В реальной жизни снятие опекунства с имения происходило с разрешения
губернского правления по мере исчерпания причин ее установления. Руководствуясь указом от 22 декабря 1785 г., разрешающим по достижении малолетними 21 года вступать в управление имением самостоятельно, опекуны майор
артиллерии Д. Родионов и секунд-майор И. Родионов подали рапорт в Карсунскую дворянскую опеку. Они просили сложить с них опекунство, так как малолетним: Елизавете исполнился 21 год, Марье – 19, а Николаю – 20 лет. Но их прошение было отклонено, вследствии того, что Марья и Николай не доросли еще
до возраста, когда могли самостоятельно управлять имением [32].
Атрибутом наложения опекунства являлась опись имения. В нее входили
вся недвижимость и движимость, начиная с дома и дворовых людей и заканчивая кухонной посудой. К примеру, в 1794 г. секунд-майор И. Лыков, передавая
опекунство прапорщику П. Мячкову, написал опись имуществу подопечной
А. Завришиной на 4 листах. В нее вошли: дом господский, 3 амбара, конюшня,
каретник, гумно, 2 сарая, баня, 2 овина, погреб, поименно перечисленные крестьяне, поголовно пересчитанный скотный двор, документы (купчие, выводные в
замужество, патенты на чины, 254 квитанций), деньги в размере 42 руб. 90 коп.,
5 сундуков с одеждой, посуда оловянная весом 3 пуда 1 фунт, посуда медная –
3 пуда 35 фунтов, 14 серебряных ложек и многое другое [33]. При составлении
описи обычно присутствовали заседатель, два свидетеля из дворян и опекуны.
Порой процедура составления описи затягивалась на неопределенное время.
В 1791 г., при установлении опекунства над имением Г. Глазатова, опись не могли дописать из-за того, что сначала скоропостижно умерла назначенная опекуншей мать малолетних, затем не приходил оформленный вместо нее Д. Барсуков,
вскоре его заменил прапорщик И. Бакунов, но заболел другой опекун П. Глазатов
и, наконец, по состоянию здоровья не появлялся свидетель гвардии прапорщик
А. Львов. Дата описания имения в конкретном случае неизвестна, так как в архиве эти данные отсутствуют [34]. Несомненно, подобные случаи не были единичным явлением. Они вытекали из условий русской действительности XVIII в. В деревнях проживало мало дворян, многие представители высшего сословия старались обосноваться либо в столичных, либо в губернских или, на худой конец, в
уездных городах. Неудивительно поэтому появление в документах фраз: «а как в
здешней округе для определения ко оному имению опекуном налицо не у дел
дворян не имеется …» или «за неимением в Лаишевской и Чистопольской округах благородных дворян для описи …» и т.д. [35].
Каждый опекун должен был руководствоваться наставлением, выданным
ему из опеки. Примерное или повальное наставление помещалось в ст.222
Учреждения 1775 г. Исходя из его содержания, одной из главных обязанностей
опекуна было ежегодное представление приходных и расходных книг с учиненным из них счетом. В нашем распоряжении имеется дело Спасской дворянской опеки, где в рапорте опекуна прапорщика П. Мячкова над имением и
малолетней А. Завришиной имеется отчет за 1795-1798 гг. В нем содержится
много полезной информации не только о высеваемых культурах, о приходе и
расходе денег и «разного хлеба», но также и об управлении хозяйством. Как
следует из документа, в имении высевались горох, гречиха, конопля, овес,
просо, пшеница и рожь. Данные культуры использовались как для продажи, так и
для собственного потребления. Часть дохода уходила на содержание малолетней, ее бабушки и прислуги. Заглянув в приходную книгу за 1796 г., мы можем
выяснить, что опекун, усердствуя в приращении имущества, воспользовался п.11
ст.222, так как им было принято 35 руб. с отпущенных на оброк двух дворовых
людей. В 1798 г. на основании п.5 ст.222 в дом была взята девица М. Львова для
обучения малолетней русской грамматике и катехизису [36].
Ведение счетов по хозяйству было трудной обязанностью. Не каждый опекун справлялся с ними к условленному сроку. Много хлопот Лаишевской опеке
доставил секунд-майор П. Аристов, бывший опекуном над имением
П. Нармоцкого. На требование опекой отчета за 1787 г. опекун ответил, что он
выбран земским исправником Лаишевского уезда и вследствие множества дел
отчета в срок предоставить не может и просил отсрочки. Только после многократно посланных к нему указов опека, наконец, к 1 мая 1789 г. получила правильно составленный отчет за 1787 и 1788 гг. [37]. К сожалению, имея под рукой только наставление, опекунам было сложно справляться с оформлением
документов. И свидетельством тому примеры. В 1782 г. в верхний земский суд
из Тагаевской опеки поступила непозволительно краткая ведомость от опекунов В. Алашеева и Д. Сухова, в 1783 г. из Сенгилеевской опеки – неправильно
оформленная опись по разделу имения после смерти коллежского секретаря
С. Афанасьева. Во избежание укоренения подобной практики из верхнего земского суда были разосланы в опеки «форма» и инструкция [38].
Дворянская опека большое значение придавала не только содержанию и
воспитанию малолетнего, но и его обучению. В 1785 г. в Казанскую гимназию
поступило прошение от А. Ивановой: «Имею я при себе прижитых с … прапорщиком Нармоцким детей Николая тринатцати и Алексея двенатцати лет,
по-российски писать обучающихся, явленных в здешней дворянской опеке, коих желаю в пользу Отечества для обучения их разным наукам и языкам записать в здешния гимназии на казенное содержание» [39].
В целях увеличения дохода подопечного наставление опекунам предписывало: «денги же малолетнаго отдают в узаконенные проценты, на верныя закладныя,
или же отдают их в банк для того же употребления» [40]. Поэтому 28 января 1791 г.
на заседании Спасской дворянской опеки, слушая рапорт от подпоручика Глазова,
определенного опекуном к имению П. Нармоцкого, ему было поручено наличные
деньги раздать на «верные закладные в проценты» [41]. Очевидно, не возбранялось опекунам использовать деньги и для собственных нужд. Это подтверждают
отчеты прапорщика П. Мячкова за 1795-1798 гг., где опекун ежегодно отмечает о
взятых им деньгах под проценты с дохода имения малолетней А. Завришиной [42].
Архивные материалы перекликаются с воспоминаниями современников.
Жизненной правдой веет от наблюдений С.П. Жихарева, который заранее уверен: «Опекунство будет тягостное, стеснительное, жестокое…» [43]. Справедливость этого высказывания на себе ощутила малолетняя М. Львова. В объяснении ее старшей сестры Екатерины, поданной в Лаишевскую опеку в 1800 г.,
указывается, что на момент смерти матери в их доме жил учитель – подпоручик Тарбеев, который вскоре все прибрал к рукам: ее выгнал из дома, а четырехлетнюю сестру Марию, сговорившись с братом, отдал на воспитание дворянскому предводителю А. Воронову. У него она научилась чтению, письму и
немецкому языку, а затем была отдана капитанше Чемодуровой, которая
увезла сироту в Оренбург и, «обращая там на нее по своей воле всю строгость
тиранства, повергла в самобеднейшее состояние». После смерти Чемодуровой ее сын привез Марию в Казань и устроил к госпоже Тапорниной, а оттуда
старостой она была привезена к старшей сестре [44].
Женщина высшего света XVIII в. чувствовала потребность осознания своего
места в общественной жизни. Дворянки не хотели мириться с ущемлением имущественных прав после смерти мужей. Многие, руководствуясь статьями 213 и
215 «Учреждений», обращались в опеку с просьбой о выделе им положенной
части из имений, как например, А.Е. Грязева и А.Ф. Лунина. В 1787 г. вдова
А.Е. Грязева обратилась в Чебоксарскую дворянскую опеку с просьбой выделить
ей часть из движимого и недвижимого имения, захваченного у нее после смерти
мужа пасынком – поручиком А. Грязевым [45]. В том же году в Лаишевской дворянской опеке рассматривалось дело по челобитной А.Ф. Луниной. Она просила
выделить ей положенную часть из имения, оставленного после смерти первого
мужа И. Рыбушкина. Однако имение, расположенное в Чистопольском уезде в
деревнях Алкиной, Чебоксарке тож, и Кичу Адамчи, Ерыкле тож, принадлежало ей
совместно с детьми: Василием, Иваном, Борисом и Авдотьей. Поэтому на основании ст. 215 «Учреждений», где говорилось: «О разделе же вдов и сирот между
собою, или к одним местам дворянская опека (во всяком случае смотря на выгоды и спокойствие как вдовы, так и сирот) докладывается верхнему земскому суду» [46], было решено поручить опекуну А. Воронову выделить ей часть из движимого и недвижимого имущества. В последнюю вошли: земля 48 четвертей и
полчетверика в поле, а в дву по тому ж, дворовые люди и крестьяне «мужеска
пола 29, женска 28 душ да причислено на часть Луниной проданных ею мужеска
пола 7, женска 6 душ, да умерших, за которые она, Лунина, должна платить подушные денги и всякие государственные подати до будущей ревизии …». В регистр движимого были занесены: Образ Святой Великомученицы Агриппины, лен
10 фунтов, оловянная посуда весом 10 ½ фунта и т.д. [47].
Сохранившиеся архивные материалы по дворянским опекам за указанный
период позволяют заключить, что в Казанской и Симбирской губерниях преобладало опекунство над имениями малолетних владельцев. Несмотря на имевшиеся
случаи злоупотребления со стороны опекунов, дворянские опеки с возложенной
на них задачей оказания помощи членам корпорации справлялись. Эффективность деятельности данного органа стала залогом его долговечности.
Литература и источники
1. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). Т. 20. №14392. С. 229-304.
2. Павлова-Сильванская М.П. «Учреждения о губерниях» 1775 г. и его классовая сущность:
автореф. канд. ист. наук / М.П. Павлова-Сильванская. М., 1964. С.19.
3. Григорьев В. Реформа местного управления при Екатерине II / В. Григорьев. СПб., 1910.
387 с.; Кизеветтер А.А. Местное самоуправление в России / А.А. Кизеветтер. М., 1910. 155 с.;
Белявский М.Т. Требования дворян и перестройка органов управления и суда на местах в 1775 г. /
М.Т. Белявский // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1960. №4. С. 125-143;
Желудков Е.Ф. Введение губернской реформы 1775 г. / Е.Ф. Желудков // Ученые записки пединститута им. А.И. Герцена. Л., 1962. Т. 229. С. 197-226, и др.
4. Гоголь Н.В. Повести. Мертвые души / Н.В. Гоголь. М.: Изд-во «АСТ Олимп», 1996. С. 89.
5. ПСЗ Т.20. №14392. С. 232, 247.
6. Григорьев В. Указ. соч. С. 271.
7. ПСЗ. Т.22. №16187. С. 351.
8. Российское законодательство X-XX вв. М.: Изд-во «Юридическая литература», 1985. Т.5.
С. 305-306.
9. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 112. Оп. 2. Д. 5. Л. 7.
10. НА РТ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-32.
11. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 9. Л. 20-21 об.
12. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д.17. Л. 1-16.
13. НА РТ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-8 об., 16 об., 26.
14. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 17. Л. 2, 6, 10.
15. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 7. Л. 3, 6; Д. 10. Л. 4; Д. 11. Л. 36.
16. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д.4. Л. 1.
17. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д.5. Л. 64.
18. ГИА ЧР. Ф. 337. Оп. 1. Д. 14. Л. 1-28.
19. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д.6. Л. 26.
20. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д.1. Л. 1-3.
21. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д.4. Л. 12-13.
22. ПСЗ. Т.22. №16407. С. 614-627.
23. Государственный исторический архив Чувашской Республики (ГИА ЧР) Ф. 337. Оп. 1. Д.
14. Л. 20 об., 8 – 9.
24. ГИА ЧР Ф. 337. Оп. 1. Д. 14. Л. 8 об. – 9.
25. Чижова В.В. Выборные от дворянства в системе местного управления Российской империи в
конце XVIII – первой половине XIX века: дис. … канд. ист. наук / В.В. Чижова. Тверь, 2001. С. 105.
26. ГИА ЧР. Ф. 337. Оп. 1. Д. 14. Л. 19 об., 7.
27. НА РТ. Ф. 110. Оп. 1. Д. 1. Л. 19-19 об.
28. ПСЗ. Т.20. №14392. С. 247-248; Т.22. №16300. С. 502.
29. НА РТ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 1. Л. 8.
30. НА РТ. Ф. 110. Оп. 1. Д. 1. Л. 318-331 об.
31. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 1. Л. 1-127.
32. ПСЗ. Т.22. №16300. С. 502; НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 9. Л. 11-11 об.
33. НА РТ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 1. Л. 144-147 об.
34. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 6. Л. 1-114.
35. Там же.
36. НА РТ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 1. Л. 143-219 об.
37. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 4. С. 3-43.
38. НА РТ. Ф. 1358. Оп. 1. Д. 2. Л. 23; Д. 3. Л. 58.
39. НА РТ. Ф. 87. Оп. 1. Д. 86. Л. 23.
40. ПСЗ. Т.20. №14392. С. 250-251.
41. НА РТ. Ф. 109. Оп. 1. Д. 1. Л. 3 об.
42. НА РТ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 1. Л. 152 об., 158 об., 162 об., 163, 171, 177, 182 об.,-183, 191, 199,
206, 208, 209-217.
43. Жихарев С.П. Записки современника: Воспоминания старого театрала / С.П. Жихарев. Л.:
Искусство, 1989. Т. 1. С. 216.
44. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 7. Л. 1-11 об.
45. ГИА ЧР. Ф. 337. Оп. 1. Д. 14. Л. 8.
46. ПСЗ. Т.20. № 14392. С. 248
47. НА РТ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 3. Л. 1-32.
ВАСИЛЬЕВА ИЗОЛЬДА ВАЛЕРИЕВНА родилась в 1969 г. Окончила Чувашский государственный университет. Аспирантка кафедры источниковедения и архивоведения Чувашского университета. Автор 3 научных публикаций.