Социология преступности

Социология преступности
1993 г.
Я.И. ГИЛИНСКИЙ
КРИЗИС СИСТЕМЫ УГОЛОВНЫХ НАКАЗАНИЙ
ГИЛИНСКИЙ Яков Ильич—доктор юридических наук. ведущий научный сотрудник О
Петербургского филиала Института социологии РАИ. Неоднократна публиковался в
журнале.
Исследование девиантного поведения с логической необходимостью приводит к
проблемам социального контроля как средства предупреждения девиация и негативных общественных реакция на них [1]. А потребности современного российского
общества в «наведении порядка» заставляют задумываться об эффективности соответствующих механизмов.
Во все времена общество пыталось устранять нежелательные формы человеческой
жизнедеятельности путем воздействия на их носителей. Методы и средства воздействия
определялись
социально-экономическими
отношениями,
общественным
сознанием, идеологией господствующих в обществе сил (государства, классов, церкви).
В настоящее время в большинстве цивилизованных стран осознается «кризис
наказания». Он проявляется, в частности, в том, что, в особенности после второй
мировой
войны,
наблюдается
непрекращающийся
рост
уровня
зарегистрированной
преступности. Человечество испытало за свою историю все мыслимые виды
уголовного наказания, но ни один из них не привел к желаемому результату: уровень
рецидива относительно стабилен и не снижается под воздействием карательных мер
(соответствующие данные по бывшему СССР и России приводятся в табл.1) [2, с. 10,
11,19,36,46; 3. с. 11,27].
Более
того,
многочисленными
психологическими
исследованиями
установлено,
что длительное (свыше 5—7 лет) нахождение в местах лишения свободы приводит к
необратимым изменениям в психике человека [4]: тюрьма оказывается не местом
исправления, а школой криминальной профессионализации.
Рассмотрим некоторые показатели репрессивности карательной политики.
Таблице I
Доля преступлений, совершенных лицами, ранне совершавшими преступления, %
Годы
1980
1981
1982
1983
1984
198S
1986
.1987
1988*
1989
1990
СССР
17.8
17,9
18,4
17.0
17.2
17,6
17.1
21,9
16,2
13.9
12,6
РСФСР
19,5
19.7
20,0
18,2
18,7
19.5
19,0
24,2
183
15,6
14,0
* С этого года изменилась методика учета данной категории преступ.
70
Смертная казнь
Вопрос о целесообразности смертной казни за совершение тяжких преступлений
имеет давнюю историю [5]. В настоящее время в большинстве цивилизованных стран
смертная казнь отменена de jure или не применяется de facto. Так, в Европе она
сохраняется только в Албании и странах СНГ, в Латинской Америке — фактически
только на Кубе. Последний случай применения смертной казни в Австралии относится к 1967 г.
По данным «Международной амнистии» с 1985 по 1988 гг. наибольшее количество
казней (свыше 100) зарегистрировано в Ираке, Иране, Китае, Нигерии, Пакистане,
Саудовской Аравии и ЮАР. Однако недавно впервые опубликованные данные по
бывшему СССР и России выдвинули их на одно из первых мест.
Так, в 1985—1990 гг. в СССР было приговорено к смертной казни 2 317 человек.
Большинство из них (около 90%) казнены. В России с 1989 по 1991 гг. осуждено к
смертной казни 470 человек, казнено 228 [6]. Но по другим сведениям, число
расстрелянных значительно больше (в 1991 г. — 119 человек, а не 59, как сообщалось
ранее) [7].
За 28 лет (1962—1990гг.) в СССР приговорено к смерти около 25 тыс. человек, а
казнено свыше 21 тыс (около 730 казней в год). Для сравнения заметим, что с 1826 по
1906 гг. (за 80 лет) в России было приговорено к смертной казни 612 человек (семь
человек в год), а казнено не более 170 (или два человека в год)...
Мы полагаем, что государство не может считаться правовым и цивилизованным,
пока в нем сохраняется узаконенное убийство.
Распространенность лишения свободы
В странах, осознавших неэффективность лишения свободы, доля лиц, осуждаемых
к этой мере наказания, сравнительно невысока. Так, в 1987 г. в Англии и Уэльсе из
общего числа осужденных к лишению свободы был приговорен 21%, в Швеции — 20%,
а доля осужденных к штрафу соответственно составила 44,5% и 49,4%. В ФРГ этот
показатель в 1982 г. был высок и составлял 77%, но к 1988 г. снизился до 6% [8]. В
Японии В 1981 и 1982 гг. доля осужденных к лишению свободы составляла 3,5%, к
штрафу — 95,0%—95,2% [9, с. 177]. В 1988 г. число заключенных на 100 тыс. человек
населения составляло: в Австрии — 77,0; в Бельгии — 65,4; в Греции — 44,0; в
Дании — 68,0; в Италии — 60,4; в Нидерландах — 40,0; в Норвегии — 48,4; в
Великобритании — 97,4; в ФРГ — 84,9; во Франции — 81,1; в Швеции — 56,0 и т. п.
[Там же, с. 54].
В бывшем СССР доля осужденных к лишению свободы до 1985 г. достигала 60—
70%, а число заключенных на 100 тыс. человек населения доходило до 400—700 [10].
Данные по СССР и России за 1985—1990 гг. приведены в табл. 2 [2, с. 97; 3, с. 95].
Таким образом, в России было осуждено к лишению свободы в 1985 г. 396,9 тыс.
человек, в 1989 г. — 162,1 тыс. человек, а всего за 1985—1989 гг. свыше 1 212,4 тыс.
человек.
Таблица 2
Доля осужденных к лишению свободы, %
Годы
СССР РСФСР
1985
1986
1987
1988
1989
1990
45,2
37,7
33,7
34,1
35,8
362
47,4
38,4
34,1
35,0
37,1
38,0
71
Если в Швеции, например, лиц, моложе 21 года разрешается приговаривать к лишению свободы только в исключительных случаях [8], то в СССР из всех осужденных
несовершеннолетних (14—17 лет) доля приговоренных к лишению свободы составила
в 1985 г. 40,5%, в 1986 г. — 38,5%, в 1987 г. — 34,1%, в 1988 г. — 31,1%, в 1989 г. —
30,4%, в 1990 г. — 29,6%.
Сроки лишения свободы
Многие европейские государства пошли по пути «минимизации» сроков лишения
свободы, если уж такое наказание в конкретном случае неизбежно. Так, в Швеции в
80% случаев лишения свободы его срок менее 6 месяцев [Там же].
На территории бывшего СССР преобладание лишения свободы среди всех видов
наказания сочеталось с практикой назначения длительных его сроков. В теоретических
«трудах»
обосновывалась
«неэффективность»
краткосрочного
лишения
свободы (дескать, недостаточно будет времени для «перевоспитания»...). Указами
Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. максимальный срок лишения
свободы был увеличен с 10 лет (по УК 1926 г.) до 25 лет. В 1959 г. в местах лишения
свободы именно по этим указам отбывало наказание свыше 507 тыс. человек или
53,5% всех заключенных [10]. Судебная практика всегда (за исключением непродолжительной хрущевской «оттепели») стремилась к назначению длительных сроков
лишения свободы «в целях усиления борьбы с преступностью» . Так, в 1951 г. из
заключенных, отбывавших наказание в местах лишения свободы, было осужденных на
срок до 3 лет — 11,7%, от 3 до 5 лет — 16,3%, от 5 до 10 лет — 53,9%, свыше 10 лет —
18,1%, а всего лиц, осужденных на срок выше 5 лет — 72% [Там же]. В 1990 г.
ситуация относительно более благоприятная: срок до 3 лет — 23,7%, от 3 до 5 лет —
30,6%, от 5 до 10 лет — 36,7%, от 10 до 15 лет — 9%. Однако около половины (45,7%)
всех осужденных приговорены на срок свыше 5 лет, а всего на срок свыше 3 лет —
76,3%.
Режим лишения свободы
Недавнее тоталитарное прошлое стран СНГ не могло не наложить отпечатка на
отечественную
пенитенциарную
политику.
Пороки
присущи
самой
правоохранительной системе — наследнице ГУЛАГа. Назначенное судом и без того тяжкое
наказание — лишение свободы — нередко становится на практике невыносимым,
калечащим осужденных нравственно и, зачастую, физически (язва желудка, туберкулез, несчастные случаи на производстве и в «быту» типичны для содержащихся в
пенитенциарных учреждениях). А длительная изоляция молодых людей в однополом
коллективе порождает различные сексуальные отклонения. И хотя совсем недавно в
России осуществлено смягчение режима отбывания наказания, отменены вопиющие
ограничения (резко пониженное питание с горячей похлебкой через день в штрафных
изоляторах (ШИЗО), дисциплинарных изоляторах (ДИЗО), карцерах; запрет на
верхнюю одежду и постель в ШИЗО и карцере; ограничение переписки и запрет на
телефонные переговоры; разрешение получения посылок и передач лишь по отбытии
половины срока наказания и т. п.), до сих пор не осуществлена коренная реформа
пенитенциарной системы — от ее «идеологии» до обеспечения уважения к личности
осужденного.
Тотальная регламентация жизни осужденных в местах лишения свободы, усиленная
многочисленными ограничениями связей с родными, родственниками, друзьями на
воле, принудительный характер труда, а для несовершеннолетних фактически и
учебы, не могут не вызвать протеста. И одна из «тихих» его форм – образование субкультуры
заключенных со строгой иерархией и со своими нормами поведения [11].
В сообществе заключенных, как во всяком сообществе, происходит самоорганизация. Она стимулируется двумя основными и «разнонаправленными» факторами:
72
интересом администрации привлечь часть заключенных на свою сторону и интересом
сообщества противостоять администрации в отстаивании своих прав. Администрация
создает такие формальные организации. В них входит количественно небольшой
«актив» («козлы»), сотрудничающий с администрацией и противопоставляющий тем
самым себя основной массе заключенных. Сообщество же заключенных дифференцируется (особенно четко в мужских ИТУ) на неформальные группы, основными из
которых являются: лидеры или «авторитеты», воровская элита («воры в законе»),
«черная масть» (их доля, по данным Г. Хохрякова, составляет 5—18%); нейтральная
масса, «мужики» и «отверженные» (включая «опущенных»), чья доля составляет
3—11%, а жизнь совершенно невыносима.
Поскольку поощряемый администрацией «актив» не пользуется доверием заключенных, а управляют их сообществом «авторитеты», постольку и администрация вынуждена с ними считаться, закрывать глаза на их «привилегии» (не работать, но
«выполнять» план, собирать дань и т. п.), нередко осуществляя свою политику поддержания «порядка» и выполнение плана фактически через них. Борьба за власть
лидеров, жестокая расправа с нарушителями воровского закона, табу («западло»),
необходимость подчиняться одновременно и ему, и требованиям администрации, —
все это ложится дополнительным бременем на плечи и без того бесправного
населения ИТУ.
Ненормальная обстановка в местах лишения свободы способствует неэффективности всей пенитенциарной системы. Два ее идеологических столпа — воспитание
«коллективом» и «трудом» — абсурдны, когда речь идет о коллективе преступников и
принудительном,
подневольном
труде.
Провозглашаемая
уголовным
законом
цель
«перевоспитания» осужденных не может быть достигнута в условиях субкультуры
заключенных.
Проблема
либерализации
негативных
и
расширения
применения
позитивных
санкций относится к социальным реакциям на все формы девиантного поведения [12,
13]. В частности, речь идет о декриминализации (деделиктизации) так называемых
«преступлений без жертв» [14]: потребления алкоголя, наркотиков, проституции,
гомосексуализма.
Основной
довод
антипрогибиционистской
(антизапретительной)
политики — неэффективность наказания и необходимость предоставления человеку
права самому решать: вести ему так называемый здоровый образ жизни или же
предаваться «порокам», причиняя тем самым вред собственному здоровью.
Если же человек уже стал алкоголиком, наркоманом, заразился венерическим
заболеванием и т. п., то он нуждается в помощи — медицинской, психологической,
социальной, а отнюдь не в наказании. Быть может, наиболее очевидна абсурдность
мер уголовного наказания (лишения свободы) в отношении добровольного гомосексуализма (до сих пор в России предусмотрена соответствующая уголовная статья, и
лишь в проекте нового уголовного кодекса предполагается декриминализация этого
деяния, что встречает активное сопротивление отечественных «ястребов»). Ведь
хорошо известно, что именно места лишения свободы — один из основных рассадников гомосексуализма.
Итак, репрессивные меры неэффективны. Однако общество нуждается в поддержании определенного уровня порядка, в самозащите от разрушительных форм девиантного поведения. Поэтому столь велико значение поисков и разработки нерепрессивных, альтернативных мер социального контроля.
Эффективная система социального контроля должна основываться на определенных принципах, важнейшими из которых являются:
1. Адекватность
системы
социального
контроля
генезису
и
закономерностям
различных форм девиантного поведения.
2. Существенное сужение сферы внешнего, репрессивного контроля как наименее
эффективного. Безусловный отказ от смертной казни, противоречащий принципам
цивилизованного общества.
3. Создание гибкой, неформализованной системы организаций и служб социальной
73
помощи (наркоманам, алкоголикам, заключенным и лицам, освободившимся из мест
лишения свободы, бездомным, лицам, находящимся в состоянии социально-психологической дезадаптации, беженцам и т. п.).
4. Переподготовка кадров правоохранительных органов, пенитенциарных учреждений, а также педагогов, врачей (прежде всего — наркологов и психиатров) — всех
тех, кто профессионально включены в систему социального контроля, но, будучи
гражданами своей страны, также не свободны от влияния тоталитарного прошлого и
авторитарного сознания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория //
Социол. исслед. 1991. № 4.
2. Преступность и правонарушения в СССР. М, 1990.
3. Преступность и правонарушения в СССР. М., 1991.
4. Пирожков В.Ф. Влияние социальной изоляции в виде лишения свободы на психологию осужденного
// Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981. Вып. 35. С. 40—50; Хохряков Г.Ф. Формирование
правосознания у осужденных. М., 1985; Хохряков Г.Ф. Парадоксы тюрьмы. М., 1991.
5. Когда убивает государство...: Смертная казнь против прав человека. М., 1989; Смертная казнь:
За и против. М.. 1989.
6. Аргументы я факты. 1991. № 28; Известия. 1991 11 апр.
7. Моск. новости. 1991 № 33. С 3.
8. Генцел К. Можно ли сократить контингент тюрем? // Венгерский меридиан. 1990. № 3.
9. Уэдо К. Преступность и криминология в современной Японии. М., 1989.
10. Земсков В.Н. ГУЛАГ(историко-социологический аспект)//Социол. исслед. 1991. № 6. С 10—27;
№ 7. С 3—16.
11. Абрамкин В.Ф., Чижов Ю.В. Как выжил» в советской тюрьме. Красноярск, 1992; Гилинский Я.И.
Субкультура за решеткой // Сов. этнография. 1990. № 2. С. 100—103; Хохряков Г.Ф. Указ. соч.
12. Abolitionism in history: on another way of thinking. Warszawa, 1991.
13. Кристи Н. Пределы наказания. М., 1985.
14. Шур Э. Наше преступное общество. М., 1977. С. 262—309.
74