На правах рукописи Баумштейн Антон Борисович

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МАШИНОСТРОИТЕЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ (МАМИ)»
/УНИВЕРСИТЕТ МАШИНОСТРОЕНИЯ/
На правах рукописи
Баумштейн Антон Борисович
Концептуальные начала уголовного права России
Диссертация
на соискание учёной степени доктора юридических наук
Специальность: 12.00.08 – уголовное право и криминология;
уголовно-исполнительное право
Москва - 2015
2
Оглавление
ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………………………….. 4 ГЛАВА 1. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ НАЧАЛА УГОЛОВНОГО ПРАВА:
ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ……………………………………………………….. 24 § 1. Понятие и содержание концептуальных начал уголовного права…………….24 § 2. Концептуальные начала уголовного права и уголовная политика…………… 43 § 3. Концептуальные начала уголовного права и принципы уголовного права…..56 ГЛАВА 2. ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ НАЧАЛ УГОЛОВНОГО
ПРАВА………………………………………………………………………………... 68 § 1. Периодизация эволюции концептуальных начал уголовного права…………. 68 § 2. Классическая школа уголовного права (вторая половина XIX в. – конец 1910х гг.)……………………………………………………………………………………. 80 § 3. Социалистическо-социологическая школа уголовного права (конец 1910-х –
конец 1930-х гг.)…………………………………………………………………….. 99 § 4. Социалистическо-классическая школа уголовного права (конец 1930-х –
середина 1980-х гг.)…………………………………………………………………. 126 § 5. Современная школа уголовного права (с середины 1980-х гг. по настоящее
время)………………………………………………………………………………… 142 ГЛАВА 3. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО ЗАКОНА…………………………. 162 § 1. Концептуальное начало закона и источники уголовного права…………….. 162 § 2. Nullum crimen sine lege scripta…………………………………………………. 169 § 3. Nullum crimen sine lege certa…………………………………………………… 182 § 4. Nullum crimen sine lege praevia………………………………………………… 209 ГЛАВА 4. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО ПРЕСТУПЛЕНИЯ………………. 219 § 1. Концептуальное начало преступления и состав преступления………………219 § 2. Преступление как деяние………………………………………………………. 222 § 3. Преступление как виновное деяние…………………………………………… 243 ГЛАВА 5. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО НАКАЗАНИЯ…………………….. 259 3
§ 1. Личная ответственность за преступление…………………………………….. 259 § 2. Наказание, иные меры уголовно-правового характера и концептуальное
начало наказания……………………………………………………………………. 267 § 3. Справедливость наказания в контексте концептуального начала наказания. 284 ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………………… 297 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ…………………………………………………………... 301 4
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы исследования. Являясь составной частью правовой
системы Российской Федерации, уголовное право, начиная с конца 1980-х гг.,
находится в состоянии постоянных перемен, идущих с разной степенью интенсивности вот уже два с половиной десятилетия. Процесс перехода от советского
уголовного законодательства завершился в 1996 году принятием действующего
Уголовного кодекса РФ. Воплотивший в себе лучшие достижения уголовноправовой науки того времени, вместе с тем кодекс не получил должного обоснования на глубинном теоретическом уровне. Иными словами, за его уголовноправовыми конструкциями, в целом работоспособными и доктринально обоснованными, не просматривается основательного теоретического фундамента. Точнее говоря, этот фундамент, безусловно, существует, однако не привлекает должного внимания исследователей.
При этом период стабильности, продлившийся несколько лет после принятия Уголовного кодекса РФ, с начала 2000-х гг. сменился периодом интенсивной
законотворческой работы, размах которой с течением времени только нарастает.
По состоянию на февраль 2015 года принято 168 федеральных законов, изменяющих положения Уголовного кодекса РФ. Процессы криминализации и декриминализации, изменения в пенализации, поправки в институтах Общей части уголовного права идут вместе, часто противоречиво и путано. Поспешные законодательные решения впоследствии неоднократно пересматриваются, внутренние
противоречия уголовного закона множатся, рассогласованность с нормами регулятивного законодательства достигает в некоторых случаях критических масштабов. На фоне сложной криминогенной обстановки такое состояние уголовного закона не может не вызывать обеспокоенности, и научное сообщество с начала
2000-х гг. на многочисленных научных форумах (Российских конгрессах уголов-
5
ного права, проводимых на юридическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова; научно-практических конференциях в МГЮУ имени О.Е. Кутафина, СГЮА,
УрГЮУ и др.) постоянно призывает законодателя обратить внимание на качество
проводимой им уголовной политики. Однако проблема усугубляется тем, что как
таковой внятной и осознанной уголовной политики в настоящее время в Российской Федерации не существует.
Сказанное могло бы угрожать разрушением уголовного права как отрасли
российского права, однако этого не происходит и – что более важно – не может
произойти. Обусловлено это тем, что за поверхностью позитивного уголовного
законодательства находится материя, образующая каркас уголовного права. Косвенным подтверждением её существования являются, как ни странно, положения
Уголовного кодекса РФ, особенно его первые главы, посвящённые вопросам уголовного закона, преступления и наказания: положения этих глав в сравнении с
иными нормами уголовного закона за последние годы менялись крайне редко, если вообще менялись. Это означает, что за ними стоит нечто большее, нежели просто решение или усмотрение законодателя.
Именно исследованию этой скрытой и потому до сегодняшнего дня практически неизвестной материи посвящено данное диссертационное исследование,
рабочая гипотеза которого сводится к раскрытию и описанию особого уголовноправового явления – концептуальных начал уголовного права, а именно начал
уголовного закона, преступления и наказания. Указанные начала образуют каркас
(или фундамент) уголовного права, ставящий границы законодательному произволу и определяющий пределы теоретической мысли; они же являются историческим наследием российского уголовного права, восходя к его доктринальным истокам начала XIX века. Концептуальные начала последнего позволяют не только
оценить современное состояние уголовного законодательства, но и спрогнозировать его развитие в будущем.
Как следствие, актуальность предлагаемой темы диссертационного исследования определяется необходимостью раскрытия теоретического фундамента рос-
6
сийского уголовного права и предложения на его основе мер по коррекции очевидных отступлений от выверенных временем уголовно-правовых постулатов,
имеющих место в законотворчестве или практике применения уголовного закона.
Степень научной разработанности темы диссертационного исследования. Подходы к выявлению концептуальных начал уголовного права встречались
в российской науке уголовного права и ранее. На самых ранних этапах реформирования уголовного законодательства в 1996 году Т.Г. Понятовской была защищена докторская диссертация («Концептуальные основы уголовного права России: история и современность»), которая вместе с тем по признанию самого автора была скорее попыткой поставить вопрос о содержании концептуальных начал,
чем ответить на него. Отдельные подходы к выявлению концептуальных начал
уголовного права или его отдельных институтов (не задаваясь пока вопросом о
самой обоснованности последних попыток) делались в работах Е.Ю. Антоновой,
Г.В. Вериной, П.Н. Панченко, С.И. Тишкевича и других авторов. Определённую
связь исследование концептуальных начал имеет с трудами, посвящёнными уголовной политике, принципам уголовного права и уголовного закона (работы Н.А.
Беляева, С.С. Босхолова, А.А. Герцензона, В.С. Комиссарова, А.И. Коробеева,
Н.А. Лопашенко, С.Ф. Милюкова, В.А. Номоконова, В.С. Овчинского, Э.Ф. Побегайло, Б.Т. Разгильдиева, Т.Р. Сабитова, Е.Е. Чередниченко, В.Ф. Щепелькова и
др.). Концептуальные начала уголовного права фактически стоят за фундаментальными исследованиями в области уголовного закона, преступления и наказания, предпринимавшимися в разное время такими специалистами, как Б.В. Волженкин, Н.Д. Дурманов, В.Н. Кудрявцев, Н.Ф. Кузнецова, В.Б. Малинин, А.В.
Наумов, А.А. Пионтковский, А.И. Рарог, А.Н. Трайнин, М.Д. Шаргородский и др.
Однако ни одним из перечисленных авторов не только не ставился вопрос о существовании концептуальных начал уголовного права, но даже и не предпринималось попыток в современных условиях раскрыть их содержание, проследить
эволюцию и нарисовать перспективы развития в будущем. В этой области теоретической мысли имеется очевидная лакуна, связанная с отсутствием комплексно-
7
го осмысления концептуальных начал уголовного права на основе идей классической школы уголовного права.
Объектом диссертационного исследования выступают концептуальные
начала уголовного права России в их историческом и современном отображении в
теории уголовного права, уголовном законе и судебной практике.
Предметом исследования являются:
– источники русского уголовного права, советское уголовное законодательство;
– действующие уголовно-правовые нормы, законодательство иной отраслевой принадлежности;
– нормы конституционного, административного и иных отраслей права;
– судебная практика;
– зарубежное законодательство;
– научные публикации по исследуемым вопросам.
Цель диссертационного исследования состоит в раскрытии истоков, природы, содержания и функционального назначения концептуальных начал уголовного права, оценке на этой основе и под этим углом зрения современного состояния российского уголовного законодательства и формулировании основных
направлений динамики его дальнейшего развития с учётом концептуальных начал
уголовного права.
Достижение указанных целей потребовало решения следующих задач:
– определить понятие концептуальных начал уголовного права;
– выявить соотношение концептуальных начал уголовного права с уголовной политикой и принципами уголовного права;
– проследить развитие концептуальных начал уголовного права России
начиная с XIX века в рамках нескольких последовательно сменявших друг друга
школ уголовного права;
– обосновать связи современных концептуальных начал уголовного права
со школами уголовного права;
8
– описать концептуальное начало закона через единство составляющих его
представлений о писаном, определённом и предшествующем деянию уголовном
законе;
– описать концептуальное начало преступления через единство составляющих его представлений о преступлении как деянии и виновном деянии;
– описать концептуальное начало наказания через единство составляющих
его представлений о личной ответственности за содеянное, наказании и иных мерах уголовно-правового характера как единой системе следствий совершенного
преступления (общественно опасного деяния);
– выявить отступления от концептуальных начал уголовного права в уголовном законодательстве или в практике его применения и предложить меры по
устранению этих недостатков.
Методология и методика исследования. Методологической основой диссертационного исследования являются диалектический метод познания общественных явлений, общенаучные и частнонаучные методы. Работа построена на
основе познания развития уголовного права в результате, как эволюционных этапов, так и парадигмальных изменений его материи. Общенаучные методы исследования использовались при изучении формирования школ уголовного права и их
влияния на уголовное законодательство (исторический метод), при описании совокупности представлений на концептуальные начала уголовного права (системный), при анализе отдельных институтов уголовного права и отдельных преступлений (структурный) и т.д. К числу использованных частнонаучных методов относятся формально-юридический (позволил проанализировать релевантные источники права, выявить сущность исследуемых явлений), сравнительно-правовой
(применялся при анализе законодательства зарубежных государств) и др.
Теоретическую основу диссертационного исследования составил комплекс трудов по различным блокам уголовно-правовой доктрины. В частности,
использовались труды по:
9
– русской уголовно-правовой догматике (А.А. Жижиленко, А.Ф. Кистяковский, Э.Я. Немировский, С.В. Познышев, Н.Д. Сергеевский, Г.И. Солнцев, Н.С.
Таганцев, П.А. Фейербах);
– истории уголовного права и уголовно-правовой мысли (О.В. Андрусенко,
А.А. Герцензон, М.М. Исаев, А.В. Наумов, А.А. Пионтковский, Ф.М. Решетников,
Г.С. Фельдштейн, А.И. Чучаев, О.Ф. Шишов);
– уголовной политике (М.М. Бабаев, Н.А. Беляев, С.С. Босхолов, Б.Я. Гаврилов, Ю.В. Голик, П.С. Дагель, Л.В. Иногамова-Хегай, А.И. Коробеев, Н.А. Лопашенко, С.Ф Милюков, П.Н. Панченко, Э.Ф. Побегайло, Т.Г. Понятовская, В.Ф.
Цепелев);
– проблемам источников уголовного права (А.И. Бойцов, М.А. Кауфман,
А.Г. Кибальник, К.В. Ображиев, Н.И. Пикуров, С.С. Пирвагидов, В.Д. Филимонов, А.Е. Якубов);
– отдельным институтам Общей части уголовного права (Е.Ю. Антонова,
Н.Д. Дурманов, А.Э. Жалинский, В.Н. Кудрявцев, Н.Ф. Кузнецова, В.Б. Малинин,
Т.И. Нагаева, А.И. Рарог, А.Н. Трайнин, М.Д. Шаргородский, В.А. Якушин);
– отдельным преступлениям из Особенной части УК РФ (А.Г. Безверхов,
Б.В. Волженкин, А.Н. Попов, П.С. Яни).
Правовой основой исследования стали источники русского уголовного
права до 1917 г., Уголовный кодекс РСФСР 1922, 1926 и 1960 гг., иное уголовное
законодательство советского периода; действующие нормативные правовые акты:
Конституция РФ 1993 г., международные правовые акты, Уголовный кодекс (далее УК) РФ 1996 г., положения иных отраслей права в той части, в какой они связаны с объектом диссертационного исследования. В работе использовано законодательство ряда зарубежных государств.
Эмпирическую основу диссертационного исследования составила практика Конституционного Суда РФ, Европейского суда по правам человека, судов
общей юрисдикции, статистические данные о состоянии преступности и судимости за 2012–2013 гг. Преимущественно теоретический характер работы определил
10
выборочное обращение к материалам судебной практики, которая используется в
диссертации при анализе частных вопросов применения уголовного закона.
Научная новизна исследования обусловлена объектом диссертационного
исследования, его целями и задачами. Научной новизной отличаются положения о
природе и функциональном назначении концептуальных начал уголовного права,
их соотношении с уголовной политикой и принципами уголовного права; выделяемые в работе ключевые моменты, описывающие эволюцию концептуальных
начал уголовного права. Научная новизна присуща также положениям, описывающим содержание отдельных концептуальных начал уголовного права, а также
выявляющим рассогласованность действующего уголовного законодательства и
практики его применения с первыми; новыми являются формулируемые на перспективу положения, связанные с разработкой критериев конституционности уголовного законодательства с точки зрения его определённости, предсказуемости,
своевременности.
На защиту выносятся следующие основные научные положения, выводы и рекомендации:
1. Концептуальные начала уголовного права представляют собой ставшие
результатом доктринальной разработки в рамках школ уголовного права основные идеи, определяющие содержание и наполнение уголовного права и обусловленные определённой системой социально-философских взглядов на природу уголовного права, его задачи и используемый им инструментарий в их решении. За
концептуальными началами уголовного права стоит то, что называется школами,
или направлениями, уголовно-правовой мысли. Школы уголовного права предоставляют содержательное наполнение концептуальным началам в том смысле, что
на основе формулируемых ими отправных положений выстраивается каркас уголовного права. Содержательная составляющая концептуальных начал уголовного
права может быть выявлена через формальные источники уголовного права: фактически они закреплены в нормах уголовного закона явным образом или могут
11
быть выведены из него судебной практикой или общепризнанным мнением науки
уголовного права.
2. Современные концептуальные начала российского уголовного права являются продуктом исторической эволюции второй половины XIX – начала
XXI вв. При этом современные концептуальные начала российского уголовного
права покоятся преимущественно на воззрениях классической школы уголовного
права с привнесением идей социологической школы и могут быть сведены в три
крупных блока, которые можно назвать «закон», «преступление» и «наказание».
Классическая школа, отраженная в современных концептуальных началах,
допускает привнесение в последние идей иных школ и в особенности социологической школы. На уровне начал закона и преступления идеи социологической
школы не выражены, тогда как в контексте наказания именно последняя является
на сегодня определяющей, а идеи классической школы играют лишь вспомогательную роль. В этом смысле можно говорить о существовании «российского
неоклассицизма».
3. Функциональное действие концептуальных начал уголовного права можно проследить по трём направлениям; общим в этом действии будет ограничительно-направляющая роль указанных начал. На уровне уголовного закона концептуальные начала устанавливают законодателю определённые границы, в которых тот может действовать, объявляя деяние преступным и наказуемым. На
уровне судебной практики концептуальные начала являются руководящими установками для судей при толковании и применении уголовного закона. На уровне
теории уголовного права концептуальные начала образуют каркас науки, формируя круг признанных аксиоматических положений.
4. Концептуальные начала уголовного права играют роль ограничителя
устремлений уголовной политики, ставя правотворчеству и правоприменению
границы в их деятельности. Это представляет собой тактическое соотношение
концептуальных начал и уголовной политики; с точки зрения стратегии развития
общества уголовная политика (точнее, уже общая правовая политика) может ра-
12
дикально влиять на концептуальные начала уголовного права, диктуя их смену в
приложении к отдельно взятой уголовно-правовой системе. Такая смена является,
как правило, следствием крупных социально-политических потрясений в обществе, изменения идеологических и ценностных установок и т.п.; она же может
быть следствием медленной эволюции социума. Однако после такой стратегической смены восстанавливается тактический баланс уголовной политики и концептуальных начал уголовного права.
5. Соотношение принципов уголовного права и его концептуальных начал
сводится к тому, что первые, которые частично закреплены в уголовном законе в
виде принципов последнего (ст. 3–7 УК РФ), являются нормативным выражением
концептуальных начал уголовного права, которые вместе с тем существуют самостоятельно и не сводятся к набору принципов уголовного права. При этом невозможно провести полную кодификацию концептуальных начал уголовного права в
виде или отдельной нормы (норм) уголовного закона, или принципов уголовного
права, поскольку эти начала носят теоретический характер.
6. Историю близких к современным концептуальных начал в континентальных европейских уголовно-правовых системах следует отсчитывать с рубежа
XVIII–XIX веков как времени появления современных уголовно-правовых школ.
С ещё более позднего времени данную историю можно проследить применительно к российскому уголовному праву, так как его догматическая научная разработка началась с середины XIX века.
Необходимо выделять следующие этапы эволюции концептуальных начал в
уголовном праве России второй половины XIX – начала XXI вв.: 1) период классической школы уголовного права; 2) период социалистическо-социологической
школы уголовного права; 3) период социалистическо-классической школы уголовного права (возврата к классической школе уголовного права); 4) период современной школы уголовного права. Временные границы этих периодов очень
условно могут быть связаны с теми или иными законодательными актами или событиями социальной жизни; в ряде случаев смена периодов – это действительно
13
продукт кардинальных изменений общественно-политического устройства, однако иногда она подготавливалась в доктрине уголовного права и лишь потом воплощалась законодательно.
7. Законодательной вершиной первого этапа эволюции концептуальных
начал стало Уголовное уложение 1903 г. Оно отражало в своём содержании доктрину классической школы уголовного права; воззрения антропологической и социологической школ представлены в нём незначительно. Его формальнологические построения – нормативная определённость уголовного закона, виновная ответственность, строгое наказание - возмездие и т.п. – как нельзя лучше соответствовали уголовно-политическим установкам эпохи, когда общество было
заинтересовано в сохранении сложившегося строя средствами, в том числе уголовного закона.
8. Смена социально-политического строя в конце 1917 года повлекла «переворот» в законодательстве, в том числе и уголовном. В течение нескольких лет
уголовное право изменилось не только содержательно, но и концептуально, и
здесь доминирующими оказались идеи социологической школы. Если при подготовке проекта Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. ещё существовали альтернативные его версии, объединяющие постулаты классиков и социологов, то в УК
РСФСР 1926 г. уже с определённостью прослеживается влияние социологической
школы в её классовой интерпретации. Однако по прошествии некоторого времени, когда с помощью эффективно-безграничного уголовного законодательства
были подавлены все враждебные новой власти проявления, свобода революционного усмотрения по соображениям более общего политико-правового характера
должна была уступить место социалистической законности, что повлекло возвращение к идеям классической школы уголовного права.
9. Под лозунгом «социалистической законности» в конце 1930-х гг. наблюдается восстановление в уголовном праве идей и институтов, отвергнутых на
прежнем этапе его развития. В УК РСФСР 1960 г. концептуальные начала, выработанные классической школой уголовного права, доминируют, по меньшей мере,
14
в приложении к учению об уголовном законе и учению о преступлении; учение о
наказании в кодексе «разбавлено» проверенными временем институтами, предложенными социологической школой и к этому времени воспринятыми неоклассицизмом. Данный период характеризуется постепенным восстановлением сложившихся в дооктябрьском уголовном праве концептуальных начал последнего.
Вместе с тем это восстановление, во-первых, было ограничено уголовнополитическими соображениями, которым подчинялся уголовный закон, а через
него и закреплённые в нём концептуальные начала. Во-вторых, сравнительно
«лёгкое» восстановление концептуальных начал применительно к уголовному закону и преступлению не было таковым соотносительно с наказанием: на уровне
теории уголовного права шла оживлённая дискуссия, отражавшая, по сути, борьбу между социологическими и классическими направлениями.
10. Концептуальное начало закона ориентировано на определение круга источников уголовного права и выдвижение к ним определённых требований. Концептуальное начало закона в лаконичном латинизированном стиле может звучать
как единство трёх тезисов: nullum crimen sine lege scripta, nullum crimen sine lege
certa, nullum crimen sine lege praevia. Исторически и содержательно данные формулы являются продуктом классической школы уголовного права.
11. Тезис nullum crimen sine lege scripta предполагает, во-первых, только писаный закон как источник уголовно-правовых запретов и, во-вторых, запрет применения уголовного закона по аналогии. В современном уголовном праве с этим
тезисом связаны такие проблемные вопросы, как бланкетность уголовного закона,
законодательство субъектов Федерации как источник уголовного права и аналогическое толкование уголовного закона судами.
С целью нахождения конституционно обоснованного соотношения между
неизбежностью использования бланкетных диспозиций при формулировании уголовного закона и сохранением действенности тезиса nullum crimen sine lege scripta
в плане доступности и понятности уголовно-правового запрета можно выдвинуть
условия приемлемости бланкетности, связанные со ссылками на ведомственные
15
нормативные правовые акты, ограничением бланкетностью только общественно
опасного деяния, недопустимостью в уголовном законе прямых отсылок на иное
законодательство или воспроизведения в нём дефиниций, содержащихся в таком
законодательстве.
Бланкетность диспозиций уголовного закона потенциально допускает возможность использования законодательства субъектов Федерации при уяснении
содержания уголовно-правового запрета. Однако включение в орбиту уголовноправового регулирования законодательства субъектов Федерации позволяет либо
дискриминационно подходить к применению уголовного закона, либо увеличивать или уменьшать область наказуемого в зависимости от субъекта Федерации.
Это не согласуется с рядом конституционных положений о действии федерального законодательства на всей территории Российской Федерации, равных правах и
обязанностях граждан, равной защите всех законом и т.д. (ст. 4, 6, 19, ч. 3 ст. 55
Конституции РФ). Соответственно, законодательство субъектов Федерации не
может быть использовано при описании составов преступлений и для решения
иных уголовно-правовых вопросов, а деяния, криминализованные с отсылкой к
такому законодательству (например, ст. 198–199 УК РФ), должны быть переведены в разряд административных правонарушений.
Недопустимое аналогическое толкование уголовного закона фактически
означает аналогию уголовного закона, т.е. распространение уголовно-правовых
конструкций на ситуации, не охватываемые текстом закона. Аналогическое толкование имеет место тогда, когда при толковании: а) происходит замена одного
термина другим, более общим по содержанию; б) расширяется объём термина по
сравнению с иными статьями уголовного закона; в) словам придается значение,
очевидно отличающееся от их обыденного или профессионального значения.
12. Тезис nullum crimen sine lege certa, связанный с определённостью уголовного закона, представляет собой сравнительно новый элемент в концептуальном начале закона, развиваемый в последние годы Конституционным Судом РФ.
В соответствии с ним (исходя из практики Европейского суда по правам человека
16
и Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.) закон не должен быть абсолютно определённым, и правило nullum crimen sine lege
certa соблюдено постольку, поскольку соответствующее положение истолковано
в достаточной мере судебной практикой, а взятые вместе закон и судебная практика дают лицу чёткое указание относительно пределов наказуемого поведения.
Сегодня и на перспективу можно говорить о существовании трёх направлений в понимании тезиса nullum crimen sine lege certa: внешняя определённость
уголовного закона, его внутренняя и бланкетная определённость. Внешняя определённость уголовного закона связана с требованием формулирования уголовноправового запрета таким образом, чтобы можно было чётко отграничить уголовно
наказуемое деяние от правонарушений иной отраслевой принадлежности и тем
более от законопослушного поведения. Внутренняя определённость уголовного
закона предполагает описание признаков состава преступления с точностью и ясностью, без чрезмерного абстрагирования и обобщения. Критерии такой определенности в текущей практике Конституционного Суда РФ в основном связаны с
допустимостью использования оценочных понятий. Бланкетная определённость
уголовного закона предполагает установимость круга источников, к которым отсылает бланкетная диспозиция, с точностью и исчерпанностью при условии, что
эти источники не находятся во взаимном противоречии.
13. Спорные точки тезиса nullum crimen sine lege praevia («нет преступления
без предшествующего закона») связаны со вступлением уголовного закона в силу
и обратной силой судебной практики. При этом проблемность вопроса о вступлении уголовного закона в силу носит не столько строго юридический, сколько уголовно-политический характер, что связано с чрезмерным распространением практики вступления в силу нового уголовного законодательства со дня официального
опубликования. Вопрос об обратной силе судебной практики связан с ухудшением положения лица судебным толкованием, где могут возникнуть сомнения, поскольку практика применения ст. 7 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. запрещает обратную силу судебной практики,
17
ухудшающей положение обвиняемого лица, если такое изменение не является
предсказуемым и согласуется с сущностью вменяемого преступления.
14. Концептуальное начало преступления предполагает наличие в законодательном описании преступления (ст. 14 УК РФ) и затем в его понимании в судебной практике некоторых обязательных признаков, составляющих сердцевину
концептуального начала преступления: преступление предполагает деяние и вину.
Эти тезисы отражают воззрения классической школы уголовного права.
15. С точки зрения конструкции состава преступления возможны следующие варианты законодательного расширения наказуемости: во-первых, в рамках
расширения наказуемой области неоконченного преступления за счёт отнесения к
приготовлению, покушению или оконченному преступлению формирования или
обнаружения умысла и, во-вторых, в виде создания специальных составов преступлений.
Формирование умысла и обнаружение умысла являются не наказуемыми и
не могут рассматриваться как деяние в уголовно-правовом смысле. Анализируя
схему мысль (формирование умысла) – слово (убеждения), (обнаружение умысла)
– деяние (преступление), можно определить ненаказуемое формирование умысла
как не выявленный вовне замысел лица совершить преступление, ненаказуемое
обнаружение умысла – как выявленный вовне в любой форме (устной, письменной, конклюдентной) замысел лица совершить преступление при отсутствии реально значимых действий в направлении реализации такого замысла.
В равной мере сомнительными с точки зрения концептуального начала преступления являются составы, где в качестве общественно опасного деяния законодатель указывает на призывы (ст. 2052, ч. 3 ст. 212, ст. 280, 2801, 354 УК РФ),
оправдание (ст. 2052 УК РФ), обещание или предложение (ч. 5 ст. 2911 УК РФ),
реабилитацию (ст. 3541 УК РФ).
16. Составной частью концептуального начала преступления является понимание преступления, как только виновного деяния. Вина в совершении преступления, понимаемая как умысел или неосторожность, предполагает, во-
18
первых, понятие «объём вины»; во-вторых, индивидуализированные критерии
вины; в-третьих, дифференциацию ответственности за умышленные и неосторожные преступления.
С точки зрения концептуального начала преступления объём вины предполагает невозможность уголовной ответственности в отсутствие психического отношения лица ко всем юридически значимым признакам состава преступления в
формах, допускаемых уголовным законом: криминообразующие и квалифицирующие признаки состава преступления, должны охватываться виной лица в том
смысле, что должны быть позитивно доказаны как имеющиеся при вынесении
приговора суда. Исключение требования вины в приложении к одному или нескольким признакам объекта или объективной стороны состава преступления является объективным вменением, нарушающим принцип вины (ч. 2 ст. 5 УК РФ).
Преступление как виновное деяние предполагает только индивидуализированные критерии вины. Это означает, что умысел и неосторожность в действиях
(бездействии) лица могут устанавливаться только в связи с индивидуальными характеристиками данного человека, его особенностями и способностями. Российское уголовное право отвергает так называемый критерий «среднего» («обычного») человека.
17. Концептуальное начало наказания в части понимания наказания строится на доминировании в понимании наказания (а также институтов освобождения
от уголовной ответственности и освобождения от наказания, уголовной ответственности несовершеннолетних) социологических идей о сущности и прикладной полезности наказания.
Построение системы мер уголовно-правового воздействия в этой части на
началах социологической школы предполагает выделение наряду с наказанием
иных мер уголовно-правового характера.
При этом в той мере, в какой следствие совершенного преступления преимущественно связано с деянием лица (берет свои истоки в нем) и в своих целях
восстановления социальной справедливости, исправления и предупреждения
19
предполагает оценку, прежде всего характера и степени общественной опасности
преступления, та или иная форма реакции государства может и должна называться наказанием.
В той же мере, в какой следствие совершённого преступления или общественно опасного деяния берет свои истоки в общественной опасности лица, совершившего преступление (деяние), и имеет в виду преимущественно предупредительный и (или) исправительный характер в связи с личностью, та или иная
форма реакции государства может и должна называться иными мерами уголовноправового характера.
18. В справедливости наказания как проявления концептуального начала
наказания идеи классической школы уголовного права реализуются в двух плоскостях. Первая из них связана с законодательным признанием и практической реализацией на правотворческом уровне требования соответствия характера и степени общественной опасности преступления предписанному за его совершение
наказанию. Текущее состояние санкций статей Особенной части УК РФ характеризуется хаотичным усмотрением законодателя, когда множество санкций сомнительны ввиду их несоответствия характеру и степени общественной опасности
преступления. Сюда же примешивается и проблема адекватности (приемлемости)
существующих пределов судейского усмотрения при назначении наказания.
Вторая плоскость справедливости наказания связана с практическим назначением наказания за уже совершённое деяние. Здесь начала классической школы
уголовного права вполне обоснованно модифицировались со временем под влиянием идей социологической школы, так что сегодня здесь можно говорить о слиянии этих двух школ. Это слияние выражается в признании влияния на назначаемое наказание не только характера и степени общественной опасности совершённого преступления, но и личности совершившего его лица. Пределы такой «социологизации» уголовного закона следующие: личность виновного не должна
приниматься во внимание при конструировании санкций статей Особенной части
20
УК РФ, а может учитываться лишь при назначении наказания, освобождении от
уголовной ответственности или от наказания.
19. На основе проведенного исследования также можно сформулировать
следующие практические предложения и рекомендации:
19.1. Следует отказаться от сложившейся практики вступления в силу
большинства федеральных законов, вносящих изменения в уголовное законодательство, со дня официального опубликования (ст. 6 Федерального закона от 14
июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального
Собрания») и использовать общий порядок вступления таких законов в силу по
истечении десяти дней после дня их официального опубликования.
19.2. В плане внесения изменений в уголовное законодательство
предлагается:
а) конструирование на основе действующего текста ст. 47 и 53 УК РФ самостоятельных иных мер уголовно-правового характера с переносом их в раздел VI
УК РФ в виде главы 142 «Ограничение свободы и лишение прав»;
б) изменение редакции ч. 3 ст. 1041 УК РФ, в соответствии с которой «имущество, указанное в частях первой и второй настоящей статьи, переданное осужденным другому лицу (организации), подлежит конфискации, если лицо, принявшее имущество, знало или должно было знать, что оно получено в результате
преступных действий», путём определения ее иной отраслевой принадлежности;
в) изменение редакции примечания 1 к ст. 134 УК РФ и примечания к
ст. 143 УК РФ в части исключения обращения к региональному законодательству
при освобождении от наказания или установлении признаков состава преступления соответственно;
г) изменение редакции статей 153, 155 УК РФ в направлении или уточнения
(сужения) криминообразующих мотивов совершения преступления, или их исключения из числа обязательных признаков данных составов преступлений;
21
д) изменение редакции ч. 1 ст. 285, ч. 1 ст. 286, ст. 288, ч. 2 ст. 292, ч. 1
ст. 293 УК РФ в части уточнения криминообразующего признака состава преступления – «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или
организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства» – за
счёт замены его на альтернативный признак причинения крупного ущерба или
вреда здоровью человека, нанесения ему побоев, незаконного лишения свободы;
е) исключение ч. 5 ст. 2911 УК РФ (или возможно альтернативное, хотя и
менее приемлемое решение: изменение п. 26 Постановления Пленума Верховного
Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве
и об иных коррупционных преступлениях» в направлении ограничительного толкования объективной стороны данного состава преступления за счёт указания на
наказуемость обещания или предложения посредничества во взяточничестве,
подкреплённых совершёнными лицом по собственной инициативе либо в ответ на
чье-либо обращение действий (бездействия), свидетельствующих о его готовности любым способом способствовать взяткодателю и (или) взяткополучателю в
достижении либо реализации соглашения между ними о получении и даче взятки
за конкретные действия (бездействие) взяткополучателя по службе в пользу взяткодателя или представляемых им лиц);
ж) исключение признаков, связанных с личностью совершившего преступление лица, из числа криминообразующих или квалифицирующих признаков составов преступлений (ч. 5 ст. 131, ч. 5 ст. 132, ч. 6 ст. 134, ч. 5 ст. 135, ч. 2, 4 и 6
ст. 264, 2641 УК РФ).
19.3. Требуется также внесение изменений в Постановления Пленума
Верховного Суда РФ:
а) в п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28 декабря 2006 г.
№ 64 «О практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления» в части установления уголовной ответственности за неуплату региональных и местных налогов (при условии скоорди-
22
нированного изменения законодательства об административных правонарушениях);
б) в п. 4 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 г.
№ 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» в части аналогического
толкования признаков должностного лица;
в) в п. 14 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. №
24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных
преступлениях» в части раскрытия признаков составов преступлений, предусмотренных ст. 290 и 291 УК РФ, и описания некоторых ситуаций, составляющих обнаружение умысла, как уголовно наказуемых.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Диссертационное исследование восполняет существующий пробел в теории уголовного права, связанный с исследованием концептуальной основы современного уголовного
законодательства и его увязке со школами уголовно-правовой мысли. На базе
диссертации возможно развитие самостоятельных направлений в теоретических
исследованиях, таких как конституционализация уголовного права, соотношение
наказания и иных мер уголовно-правового характера. Диссертационное исследование связывает по ряду вопросов уголовное законодательство России с практикой Европейского Суда по правам человека. В научный оборот введено и обосновано понятие «концептуальные начала уголовного права», позволяющее описать
базис современного уголовного законодательства.
Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при
проведении учебных занятий по уголовному праву в высших и средних специальных учебных заведениях, а также в рамках дополнительного профессионального
образования.
Предложения по совершенствованию законодательства и судебной практики, высказанные в диссертации, значимы для совершенствования российского
уголовного права.
23
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы
диссертационного исследования рецензировались и обсуждались на кафедре уголовного права и уголовного процесса Московского государственного машиностроительного университета (МАМИ), где выполнялась диссертация; на кафедре
уголовного права Московского государственного юридического университета
имени О.Е. Кутафина (МГЮА).
Основные положения диссертации опубликованы в четырех монографиях,
57 научных статьях, в том числе 18 опубликованы в изданиях входящих в «Перечень рецензируемых научных изданий, в которых должны быть опубликованы
основные результаты диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук,
на соискание ученой степени доктора наук».
Отдельные результаты диссертационного исследования докладывались на
VI, VIII Российских конгрессах уголовного права (МГУ имени М. В. Ломоносова,
2011, 2013 гг.), на международных научно-практических конференциях в МГЮУ
имени О.Е. Кутафина (8–11 Международные научно-практические конференции
«Уголовное право: стратегия развития в XXI веке», 2011–2014 гг.), на конференциях в иных российских и зарубежных высших учебных заведениях (г. Астана,
Екатеринбург, Махачкала, Санкт-Петербург, Улан-Удэ).
Объем и структура диссертации определены целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, объединяющих восемнадцать
параграфов, заключения и списка литературы.
24
ГЛАВА 1. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ НАЧАЛА УГОЛОВНОГО ПРАВА:
ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
§ 1. Понятие и содержание концептуальных начал уголовного права
Уголовное право, являясь составной частью правовой системы России,
представляет собой (несмотря на некоторые губительные новации последних лет)
не хаотичный набор нормативных правовых предписаний, а обладающую внутренним системным единством отрасль права, основанную на Уголовном кодексе
Российской Федерации 1996 года (далее – УК РФ) как ее базовом источнике.
Прошедшее долгий исторический путь развития, оно заключает в себе выверенные временем положения, незримо связанные общими идеями и установками. О наличии этих идей можно судить исходя из того вала критики, который обрушивается на федерального законодателя при его очередной попытке реформировать уголовное право; исходя из некоего единства во взглядах на доктрину уголовного права, когда в ней говорится о таких базовых постулатах, как законность,
субъективное вменение, личная ответственность и т.п. Эти идеи составляют сердцевину уголовного права и являются сравнительно постоянными величинами в
отличие от меняющихся нормативных установлений Уголовного кодекса и сиюминутных устремлений уголовной политики. Не являясь вместе с тем неизменными, они действительно могут претерпевать изменения, но лишь при смене ценностных ориентаций всей социальной системы, на службе которой находится
право, в том числе и уголовное.
В нашем понимании данные идеи представляют собой концептуальные
начала уголовного права. В современной правовой литературе учеными неоднократно затрагивалась тема концептуальных начал уголовного права (так, в 90-
25
х годах XX века и в начале XXI века появились исследования Т.Г. Понятовской,1
Е.Ю. Антоновой,2 Г.В. Вериной,3 П.Н. Панченко,4 С.И. Тишкевича5 и др.), но понятие «концептуальных начал» так и не прижилось в уголовном праве. Возможно,
это связано с доминированием в последние годы понятия «уголовная политика», о
которой речь пойдёт в § 2 настоящей главы, поскольку в иных отраслях права
термины «концепция», «концептуальные основы (начала)» используются достаточно широко.
Вначале несколько слов о самих терминах и их возможном толковании. В
«Словаре русского языка» С.И. Ожегова концепция определяется как «система
взглядов на что-н.; основная мысль чего-н.»;6 начала – как «основные положения,
принципы».7 В словаре В.И. Даля концепция – это «понятие, образ понятия, способ понимания, соображения и выводы».8 В русский язык, как и в иные европейские языки, слово «концепция» пришло из латинского языка (conceptio), где его
значения следующие: «1) соединение, сумма, совокупность, система… 2) резервуар, хранилище… 3) формулировка (редакция) юридических актов… 4) зачатие,
принятие семени… 5) словесное выражение…».9 Таким образом, концептуальные
1
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России: история и современность: дис. … д-ра юрид. наук. Казань, 1996; Понятовская Т.Г. Концептуальные основы
уголовного права России: история и современность. Ижевск, 1994.
2
Антонова Е.Ю. Концептуальные основы корпоративной (коллективной) уголовной ответственности. СПб., 2011; Антонова Е.Ю. Концептуальные основы корпоративной (коллективной) уголовной ответственности: дис. … д-ра юрид. наук. Владивосток, 2011.
3
Верина Г.В. Концептуальные основы современного российского уголовного законодательства: противоречия и пути их преодоления // Вестник Саратовской гос. академии права.
2006. № 6. С.101–105.
4
Панченко П.Н. Предмет и система научных основ советской уголовной политики (проблемы формирования и реализации теоретической концепции уголовно-правовой борьбы с преступностью в СССР): дис. … д-ра юрид. наук. Горький, 1990.
5
Тишкевич С.И. Единая теория уголовного нормотворчества и квалификации преступлений. Основные концептуальные положения. Теоретическая модель уголовного кодекса суверенной Республики Беларусь. Минск, 1992.
6
Ожегов С.И. Словарь русского языка: около 53 000 слов. М., 2005. С. 287.
7
Там же. С. 387.
8
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 2005. Т. 2: И–О.
С. 155.
9
Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 2005. С. 171.
26
начала в их словарном толковании – это системно представленные обобщённые
базовые взгляды на некое явление.
Возвращаясь к употреблению слов «концепция», «концептуальные основы
(начала)» в нормативных правовых актах, упомянем в первую очередь три самых
известных примера последних десятилетий – Концепцию модернизации уголовного законодательства в экономической сфере 2010 г., Концепцию судебной реформы в РСФСР 1991 г. и Концепцию развития гражданского законодательства
Российской Федерации 2009 г.
Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической
сфере была подготовлена коллективом авторов по поручению Президента РФ от
28 ноября 2009 г. № ПР-3169.1 В документе указывается, что «целью Концепции
было определение ключевых экономико-правовых проблем, которые требуют
безотлагательного решения, обоснование выбора именно этих проблем и предложение соответствующих изменений и дополнений в законодательные акты».2 Таким образом, Концепция стала преимущественно планом работ по совершенствованию уголовного закона; при этом рассматривались текущие вопросы уголовной
политики в экономической сфере и частично общие проблемные точки уголовного права.
Концепция судебной реформы в РСФСР была утверждена Постановлением
Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 г. № 1801-1.3 В Концепции формулировались затруднения, проявившиеся в практике деятельности правоохранительных органов, и стоящие перед органами юстиции проблемы; разрабатывалась
система основных, отвечающих внутренней природе юстиции принципов, которыми следует руководствоваться в ходе реформы; предлагались конкретные пра-
1
2010.
2
Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. М.,
Там же. С. 7.
Постановление Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 г. № 1801-1 «О Концепции судебной реформы в РСФСР» [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы
«Консультант Плюс».
3
27
вовые и организационные меры по прогрессивному преобразованию правоохранительной системы в целях построения правового государства.
Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации
была разработана на основе Указа Президента РФ от 18 июля 2008 г. № 1108 «О
совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации»1 и одобрена
решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию
гражданского законодательства от 7 октября 2009 г.2 В Концепции определяются
основные цели и направления развития российского гражданского законодательства; в основу формирования этих направлений положено выявление и обобщение
конкретных потребностей в совершенствовании гражданского законодательства.
Главная роль в реализации данных направлений в Концепции отводится модернизации Гражданского кодекса РФ. На основе Концепции был подготовлен и внесён
в Государственную Думу проект Федерального закона № 47538-6.3 В литературе
Концепция рассматривается как отражение «правовой политики государства в
сфере имущественных и личных неимущественных отношений»4 и проводится
чёткое разграничение Концепции как документа, направленного на формирование
текущей нормативной правовой базы, и концепции гражданско-правовой политики в целом, определяющей стратегию развития частного права, обобщающей развивающуюся цивилистическую доктрину, закрепляющей основные приоритеты в
развитии гражданско-правовых институтов»5
В завершение приведём в качестве примера концепцию из уголовноисполнительной сферы. Распоряжением Правительства РФ от 14 октября 2010 г.
№ 1772-р была утверждена «Концепция развития уголовно-исполнительной си1
Собрание законодательства РФ. 2008. № 29 (часть I). Ст. 3482.
Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 11.
3
Проект Федерального закона № 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвёртую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные
законодательные акты Российской Федерации» [Электронный ресурс]. Доступ из справ.правовой системы «Консультант Плюс».
4
Вавилин Е.В., Челышев М.Ю. О концепции гражданско-правовой политики [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».
5
Там же.
2
28
стемы Российской Федерации до 2020 года».1 В соответствии с этим документом
«концепция предусматривает основные направления, формы и методы совершенствования и развития уголовно-исполнительной системы, ее взаимосвязь с государственными органами и институтами гражданского общества, обеспечивающую
функционирование уголовно-исполнительной системы на период до 2020 года». В
Концепции определяются её цели и задачи, а также формулируются ожидаемые
результаты от её реализации: «Концепция призвана на период до 2020 года, обеспечить основу дальнейшего развития уголовно-исполнительной системы, приближения ее деятельности к международным стандартам и потребностям общественного развития. Реализация Концепции приведет в 2020 году к расширению
сферы применения уголовно-правовых мер, не связанных с лишением свободы,
созданию условий, исключающих распространение в обществе криминальной
субкультуры,
созданию
системы
регламентированных
стимулов
право-
послушного поведения осужденных, разработке системы новых исправительных
технологий работы с осужденными, основанных на достижениях в области психологии и медицины, педагогики и права, повышению уровня материального
обеспечения работников уголовно-исполнительной системы, их социальноправовой защиты. Ожидаемым результатом реализации Концепции является повышение
эффективности
деятельности
уголовно-исполнительной
системы,
направленной на достижение целей наказания и минимизацию негативных социальных последствий, связанных с изоляцией осужденных от общества».
Такая формулировка документа (от направления к результату), общая для
Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере;
Концепции судебной реформы в РСФСР; Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации, позволяет утверждать, что в практике
правотворчества последних десятилетий под концепцией, являющейся, как следует из смысла этого термина, статичным явлением, ошибочно понимается дина-
1
Собрание законодательства РФ. 2010. № 43. Ст. 5544.
29
мичное явление – направление, план развития чего-либо, т.е. в данном контексте
законодательства, системы государственных органов и учреждений и т.п.
В научной литературе, как уже было отмечено ранее, о концептуальных
началах (или, как вариант, основах) уголовного права речь практически не идёт; в
большинстве публикаций один-два раза используется словосочетание в контексте
«начала (основы) какой-либо нормы, института, отрасли» без разъяснения того,
что за этим стоит. Остановимся на позициях соответственно тех авторов, которые
используют этот термин, раскрывая его содержание более или менее подробно.
В исследовании Т.Г. Понятовской концептуальные основы уголовного права России увязываются с политико-правовыми идеями, оказывающими влияние
на развитие уголовного права;1 в итоге она приходит к смешению концепции уголовного права с целями уголовного права.2 По нашему мнению, следует согласиться с тем, что определённые политико-правовые идеи всегда лежат в основе
концептуальных начал уголовного права. Однако последние несколько столетий
показали движение в сторону обособления концептуальных начал от их идеологической основы: в настоящее время первые представляют собой более-менее
обособленный корпус собственно уголовно-правовых взглядов и нормативных
установлений, они самостоятельны по отношению к уголовной политике, более
формализованы. То, что Т.Г. Понятовская понимает под концептуальными основами уголовного права, скорее можно назвать концептуальными основами уголовной политики. Так, она указывает: «Каждая из указанных выше политикоправовых идей (классическая и социалистическая – А.Б.) лежит в основании различных концепций уголовной политики и уголовного права, непосредственно
влияет на определение понятия преступления, понятия и целей наказания, поразному определяет основания и пределы уголовной ответственности, содержание
1
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России: история и современность. Ижевск, 1994. С. 50–53 и др.
2
Там же. С. 126.
30
в конечном итоге всех уголовно-правовых понятий и институтов».1 И если с первой половиной утверждения можно согласиться, то со второй вряд ли: как будет
показано далее, содержательное наполнение уголовного права определяется его
концептуальными началами. Концептуальные начала уголовного права – это
формализованный свод допустимого в уголовном праве; они выступают по отношению к уголовной политике её сдерживающими пределами.
А.В. Наумов называет четыре концептуальные идеи, лежащие в основе Уголовного кодекса РФ: это задача защиты личности, общества, государства от преступных посягательств («служебная концептуальная идея, выражающая назначение уголовного права как отрасли права») и отказ от идеологии, основанной на
приоритете классовых ценностей, и «построение уголовного законодательства по
новой идеологии, …опирающейся на приоритет общечеловеческих ценностей относительно всех других, …и признание уголовно-правовой охраны прав и свобод
человека и гражданина основополагающей идеей уголовного законодательства».2
Вторая идея, по его мнению, является отражением в уголовном законе либерально-консервативной идеи.3
В совместной работе Ю.В. Голика, Л.В. Иногамовой-Хегай, В.С. Комиссарова и В.А. Номоконова указывается, что «национальная концепция уголовного
права отражена в действующем Уголовном кодексе РФ. Однако эта концепция не
является чем-то застывшим, принятым раз и навсегда. Она живёт, развивается,
нуждается в совершенствовании».4 Далее авторы предлагают конкретные меры по
улучшению противодействия преступности средствами уголовного закона; важной составляющей в разработке концепции, по их мнению, является также развитие науки уголовного права, усиление взаимодействия теории и практики, наук
1
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 68.
Наумов А.В. Идеологические основы уголовного закона // Уголовно-правовой запрет и
его эффективность в борьбе с современной преступностью: сб. науч. тр. Саратов, 2008. С. 57.
3
Там же. С. 58–60.
4
Голик Ю., Иногамова-Хегай Л., Комиссаров В., Номоконов В. О национальной концепции уголовного права // Уголовное право. 2006. № 2. С. 18.
2
31
криминального цикла и иного профиля.1 Таким образом, в их понимании концепция уголовного права – это стратегия борьбы с преступностью, выраженная в уголовном законе, и сам этот закон одновременно. Представляется, что слово «концепция», использованное авторами, не несёт в их работе значимой смысловой
нагрузки.
Г.В. Верина, анализируя новые концептуальные подходы к вопросам преступления и наказания в свете изменений, внесённых в УК РФ Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс
Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»,2 связывает концептуальные начала с уголовно-правовой политикой (не раскрывая, впрочем, характера этой связи); при этом ею делаются верные, на наш
взгляд, замечания, что концептуальные подходы представляют собой базовые
подходы к вопросам преступления и наказания, обусловлены традициями уголовного права.3
О концептуальных основах (концепции) уголовно-правового регулирования
экономической деятельности пишет Л.В. Головко, формулируя её на основе нескольких постулатов (методологического, юридического, экономического, политического, технического).4
Н.В. Иванцова, анализируя концептуальные начала УК РФ, относит к ним, в
частности, отказ от классового подхода при решении вопросов уголовной ответственности, от идеологизации уголовно-правовых норм и институтов, признание
принципа приоритета общечеловеческих ценностей и последовательное проведение его в уголовном законодательстве; признание главным направлением уголовной политики максимальное обеспечение безопасности личности, ее прав и сво1
Голик Ю., Иногамова-Хегай Л., Комиссаров В., Номоконов В. О национальной концепции уголовного права … С. 18–20.
2
Собрание законодательства РФ. 2011. № 50. Ст. 7362.
3
Верина Г.В. Новые концептуальные подходы к вопросам преступления и наказания в
российской уголовно-правовой политике // Журнал российского права. 2012. № 5. С. 55–59.
4
Головко Л.В. Концептуальные основы уголовной политики в сфере экономики // Закон.
2011. № 9. С. 43–56.
32
бод, подтверждение недопустимости ограничения естественных прав и свобод
граждан; и др.1
В.П. Кашепов к концептуальным основам УК РФ относит задачи, связанные
с защитой признанных цивилизованным обществом прав и свобод человека и
гражданина, безопасности личности, неприкосновенности жилища, собственности, тайны межличностных отношений, свободы политических убеждений, которые нашли своё отражение в структуре УК РФ, в установлении приоритетных задач и средств уголовно-правового воздействия.2
Рассматривает конституционные нормы как выполняющие идеологическую
(мировоззренческую) функцию и олицетворяющие собой концептуальную основу
уголовного права В.П. Коняхин.3
В.В. Сверчков, рассуждая о концептуальных основах российского уголовного законодательства, определяет их как основополагающие идеи, начала, которые согласованы между собой, положены в основание законодательства, которым
следуют при его совершенствовании и с которыми согласовано всё текущее и будущее уголовное законодательство;4 в дальнейшем изложении он фактически
уравнивает основы с принципами уголовного права, когда пишет, что «мерилом
правовой и законотворческой деятельности, основой законодательных положений, регулирующих конкретные действия правоприменителей, других лиц и поз-
1
Иванцова Н. О совершенствовании уголовного законодательства [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Кашепов В.П. О влиянии динамизма уголовной политики на структуру и форму уголовного законодательства [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
См. также: Кашепов В.П. Об особенностях современного уголовно-правового законотворчества [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Коняхин В. Конституция как источник Общей части уголовного права [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
4
Сверчков В.В. Концептуальные основы российского уголовного законодательства: работа над ошибками // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: мат.VII
Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 250–251.
33
воляющих принимать обоснованные решения, являются соответствующие правовые принципы».1
Предлагает разработать и принять, придав документу юридическую силу,
«Концепцию уголовной политики РФ» Е.В. Епифанова; на базе этого документа,
по её мнению, следует «реформировать современное уголовное законодательство
с учетом правоприменительной практики и теоретических концепций, выработанных в российском уголовном праве, а также с применением положительного опыта зарубежных стран в этой сфере».2 Очевидно, что в данном случае имеет место
подмена термином «концепция уголовной политики» термина «стратегия развития уголовного законодательства».
В работах специалистов в области смежных наук уголовно-процессуального
и криминального цикла, термин «концепция» и производные от него нашли достаточно широкое распространение. Так, А.А. Арутюнян пишет о концепции восстановительной как о самостоятельном комплексном учении, преступлении и
способах реагирования государства и общества на него, определяя концепцию как
определенный способ понимания, трактовки какого-либо предмета, явления, процесса, руководящую идею или ведущий замысел в любой деятельности.3(Отметим, что соображения, высказываемые автором, далеко не бесспорны, однако их
критический анализ не входит в наши задачи.) С целью уголовного процесса –
разрешения сложного социального конфликта, спровоцированного совершением
преступления, – связывают общую телеологическую концепцию уголовного судопроизводства И.В. Ревина и А.А. Козявин.4 О двух основополагающих, взаимосвязанных идеях, являющихся концептуальной основой УПК РФ (приоритет прав
1
С. 251.
2
Сверчков В.В. Концептуальные основы российского уголовного законодательства …
Епифанова Е.В. России необходима концепция уголовно-правовой политики [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Арутюнян А.А. Концепция восстановительной юстиции и современные тенденции развития уголовного процесса // Адвокат. 2011. № 9. С. 38–44.
4
Ревина И.В., Козявин А.А. Подлинные и мнимые гарантии прав потерпевшего в условиях изменения телеологической концепции уголовного процесса России // Российский следователь. 2009. № 23. С. 7–11.
34
личности и признание уголовно-процессуальной деятельности процедурой разрешения спора о праве), пишет А.В. Верещагина.1 Анализируя УИК РФ, В. Селивёрстов и И. Шмаров доказывают, что Кодекс «базируется на определенных концептуальных позициях, которые позволили сформулировать принципы и общие
положения исполнения уголовных наказаний, определить структуру Кодекса, понятие и содержание основных его институтов и норм. Единый концептуальный
подход позволил установить объем и пределы правового регулирования исполнения наказаний в рамках Уголовно-исполнительного кодекса».2
Суммируя различные взгляды, отметим, что авторы, использующие термины «концепция», «концептуальные начала (основы)» в их точном словарном значении, хотя и придают им различное наполнение, однако в целом связывают их с
некими основополагающими, базовыми идеями, лежащими в основе законодательного акта. Таким образом, и словарное значение указанных терминов, и сложившееся в литературе их понимание указывают на возможный подход к теоретическому определению концептуальных начал. «При этом, – по справедливому
замечанию А.В. Наумова, – очень важным является не снизить уровень концептуальных идей, не растворить их в постановке более конкретизированных целей и
задач».3
В нашем понимании концептуальные начала уголовного права представляют собой ставшие результатом доктринальной разработки в рамках школ уголовного права основные идеи, определяющие содержание и наполнение уголовного
права и обусловленные определённой системой социально-философских взглядов
на природу уголовного права, его задачи и используемый им инструментарий в их
решении.
В предлагаемом определении важно подчеркнуть два момента.
1
Верещагина А.В. Новеллы Уголовно-процессуального кодекса РФ: концептуальный аспект [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Селиверстов В., Шмаров И. Уголовно-исполнительный кодекс: концепция и основные
положения [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Наумов А.В. Идеологические основы уголовного закона … С. 56.
35
Во-первых, концептуальные начала уголовного права носят доктринальный
характер. Этим и обусловлено использование словосочетания «концептуальные
начала»: при очевидном, показанном выше, родстве двух слов именно их объединение показывает доктринальный характер начал. Начала могут быть разными, в
том числе законодательными и правоприменительными; в равной мере доктрина
может быть связана как с началами, базовыми идеями, так и с частными вопросами уголовного права. Именно объединение двух слов позволяет выявить указанные выше основные идеи, составляющие сердцевину уголовного права. В ответ на
возможный вопрос о выборе слова «концептуальный» вместо слова «доктринальный» в данном контексте укажем лишь на следование традиции уголовного права,
отраженной в работах ранее упоминавшихся авторов (Т.Г. Понятовской и др.). В
литературе понятие «доктринальные начала» в основном используется в связи с
конституционным правом.1 При этом, на наш взгляд, оно не вполне точно, так как
отражает не понятие, а его источник.
Во-вторых, как базовое положение отстаиваемого нами понимания концептуальных начал полагаем возможным утверждать, что за концептуальными началами уголовного права стоит то, что называется школами, или направлениями,
уголовно-правовой мысли. В научной литературе определено что, принадлежность уголовно-правовой науки к социальным наукам «обусловливает то, что в
основе этой науки… лежит некое общее социально-философское представление
об уголовном праве. Это объединяющее представление, фундамент уголовного
права и его науки может быть названо школой уголовного права, т.е. целостным
направлением уголовно-правовой мысли, заключающим в себе обусловленные
определёнными социально-философскими установками особые взгляды на при-
1
См., например: Бондарь Н.С. Судебный конституционализм в России в свете конституционного правосудия. М., 2011. С. 125–133; Его же. Конституционное правосудие и развитие
конституционной юриспруденции в России // Журнал российского права. 2011. № 10. С. 35–46.
36
роду уголовного права, его происхождение, цели и задачи, применимый инструментарий в решении этих задач».1
Школы уголовного права предоставляют содержательное наполнение концептуальным началам в том смысле, что на основе формулируемых ими отправных положений выстраивается каркас уголовного права; в переносном смысле это
«скелет уголовного права».
Концептуальные начала при этом не могут быть оторваны от уголовного законодательства, поскольку должны объективироваться в виде нормативных правовых предписаний. Соответственно, содержательная составляющая концептуальных начал уголовного права может быть выявлена через формальные источники уголовного права: фактически они закреплены в нормах уголовного закона явным образом или могут быть выведены из него судебной практикой или общепризнанным мнением науки уголовного права. При этом соотношение концептуальных начал и одной из форм их выражения, уголовного закона, не характеризуется
отношениями подчинения первых последнему: не всякое изменение уголовного
закона влечёт также пересмотр концептуальных начал уголовного права. Большие
изменения уголовного закона предполагают в своей основе подвижки в концептуальных началах; если же они происходят по уголовно-политическим причинам,
вне связи с концептуальными основами, то последние затем либо показывают их
несостоятельность, либо меняются, признав решение законодателя верным.
Российское уголовное право за прошедшее столетие пережило несколько
смен концептуальных начал уголовного права (этому посвящена глава 2 данного
исследования). Задача настоящего исследования состоит в том, чтобы выявить
связь современных концептуальных начал российского уголовного права со сложившимися школами уголовного права.
Первой из них следует назвать, конечно же, классическую школу уголовного
права, которая сформировалась в конце XVIII – начале XIX века на основе про1
С. 293.
Российское уголовное право. Общая часть: учебник / под ред. А.И. Чучаева. М., 2012.
37
светительно-гуманистического направления в науке.1
Однако в конце XIX – начале XX века в адрес классической школы уголовного права стали раздаваться критические высказывания, связанные в основном
со склонностью её представителей к абстрактному анализу и конструированию
уголовного закона, с отрывом школы от реальных социально-экономических и
исторических условий. Как писал Энрико Ферри, «и в то время как нас заливают
волны всё возрастающей преступности, тщетно перелистываем мы труды классической школы и находим в них лишь абстрактные юридические исследования».2
В качестве замены классической школе уголовного права (с признанием её
несомненных заслуг в области уголовной догматики) были предложены антропологическое и социологическое направления, пользовавшиеся определённым влиянием в первой половине XX в.3 и оказавшие, как будет показано далее, воздействие на уголовное законодательство той эпохи. Однако оба этих направления с
их акцентом на анализ преступления и преступности в целом как социального (и
даже биологического) явления, разработкой теории факторов преступности и т.п.
со временем дали жизнь криминологической науке, тогда как достоинства классической школы уголовного права в формулировании ею основных собственно
уголовно-правовых положений о законе, деянии, вине и наказании получили вторую жизнь.
Соответственно, начиная со второй половины XX в. можно говорить о ренессансе классической школы уголовного права в виде неоклассического направления (хотя само понятие «неоклассицизм» появилось ещё в начале XX в.4). В
рамках этого направления под влиянием уголовного законодательства, воспри1
Об этих направлениях подробнее: Решетников Ф.М. Уголовное право буржуазных
стран. Вып. 1: Просветительно-гуманистическое направление в уголовном праве. М., 1965;
Вып. 2: «Классическая» школа и антрополого-социологическое направление. М., 1966.
2
Ферри Э. Уголовная социология. М., 2005. С. 24.
3
См. подробнее: Решетников Ф.М. Уголовное право буржуазных стран. Вып. 2: «Классическая» школа и антрополого-социологическое направление М.,1966; Его же. Уголовное право буржуазных стран. Вып. 3: Современные буржуазные уголовно-правовые теории. М., 1967.
4
См., например: Немировский Э.Я. Меры социальной защиты и наказание в связи с сущностью вины (Из «Журнала Министерства юстиции». 1916. Февраль). Пг., 1916. С. 8.
38
нявшего некоторые идеи социологической школы, наряду с сохранением основных постулатов классической школы бóльший акцент делается также на учёте
личностных факторов при назначении наказания. В основном смягчены позиции
классической школы уголовного права по вопросу о наказании: не столь абсолютизируется его природа как возмездия за совершённое преступление (оно теперь
рассматривается и с позиций общей превенции, хотя доминирующей признаётся
его карательная природа; при этом следует признать, что вопрос о наказании всегда составлял предмет наибольших разногласий в классицизме); модифицирована
доктрина свободной воли (признаётся и анализируется существование социальных и иных факторов преступности); допускается возможность существования
наряду с наказанием иных мер уголовно-правового характера. При этом догматика классической школы в части учения о преступлении в основном не претерпела
существенных поправок.1
Доминирующая позиция в литературе отводит классической школе уголовного права ведущее место в определении современных концептуальных начал
уголовного права.
Именно на этом фактически сошлись участники дискуссии о современном
состоянии науки уголовного права, развернувшейся в середине 2000-х гг. на страницах печати. Начало дискуссии было положено А.В. Наумовым, который в своем открытом письме академику В.Н. Кудрявцеву отметил: «Не следует стыдиться,
что корни современного уголовного права лежат в идеях, выдвинутых в XVIII–
XIX веках. ( Ч. Беккариа, Французский уголовный кодекс 1810 г.). Да, человечество уже к этому времени сформулировало основные уголовно-правовые идеи, и
теперь они уже проверены веками. Никакого нового уголовного права не будет, а
1
См. подробнее: Кристи Н. Причиняя боль. Роль наказания в уголовной политике. СПб.,
2011. С. 42–56; Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций: В 2 т. М.,
2004. Т. 1. С. 483.
39
будет органическое развитие старого с его приспособлением к новым (для каждого исторического периода) реалиям».1
Б.В. Волженкин, соглашаясь с А.В. Наумовым, писал о том, что «именно
«старое» уголовное право (т.е. классическая школа. – А.Б.) выработало идеи законности, справедливости, равенства перед законом, гуманизма, субъективного
вменения, которые закреплены сейчас в УК РФ в качестве основополагающих
принципов уголовного законодательства, и вряд ли кто-либо может сказать, что
пришла пора отказаться от этих «пережитков прошлого» и создавать «новое» уголовное право, свободное от них. Задача, напротив, состоит в более последовательной, всесторонней и точной реализации этих принципов».2
В.Н. Кудрявцев в ответ на эти соображения вполне справедливо подчеркнул
необходимость комплексного научного исследования в уголовном праве; однако,
по существу, тезис о базовых догматических основах уголовного права под сомнение не поставил3 и, более того, в своей ранней работе раскрывал содержание
современных принципов уголовного права именно с позиций классической школы уголовного права.4
Отметим, что в середине 1990-х гг. Т.Г. Понятовская задавалась вопросом о
том что, «возвратиться к классической уголовно-правовой концепции и вернуть
классическим уголовно-правовым формам их первоначальное содержание; приспособить уже сложившиеся за советский период уголовно-правовые формы, понятия, институты к новой социальной действительности или выдвинуть новую,
принципиально отличную и от классической, и от советской, уголовно-правовую
1
Наумов А.В. Открытое письмо профессора А.В. Наумова академику В.Н. Кудрявцеву //
Уголовное право. 2006. № 4. С. 138.
2
Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие // Волженкин Б.В.
Избранные труды по уголовному праву и криминологии (1963–2007 гг.). СПб., 2008. С. 949.
3
Кудрявцев В. Науку уголовного права пора модернизировать // Уголовное право. 2006.
№ 5. С. 130–131.
4
Кудрявцев В.Н. Принципы уголовного права // Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам. В 3 т. М., 2002. Т. 1: Общая теория права. Уголовное право. С. 528–552.
40
концепцию, основанную на новой политико-правовой идее».1 Представляется, что
по прошествии почти двадцати лет с момента принятия действующего УК РФ
можно ответить на эти вопросы.
При этом, являясь отправными идеями, концептуальные начала, не могут и
не должны сводиться к конечному числу идей. Набор этих идей будет в значительной степени произволен, однако их объединяет то, что как таковые они не
оспариваются в науке или оспариваются меньшинством ученых, представляя, таким образом, господствующее мнение.2 Для целей научного исследования концептуальные начала могут быть сведены в три блока, которые условно можно
именовать «закон», «преступление» и «наказание». Эта триада – традиция российского уголовного права в его понимании предмета науки последнего (содержание науки уголовного права «образуется из учения о составе преступления, из
учения об уголовном законе и из учения о наказании» (Н.Д. Сергеевский);3
«предметом курса уголовного права должно быть изучение юридической конструкции преступных деяний и вызываемой ими карательной деятельности государства, изучение совокупности норм, определяющих наказуемость преступных
деяний…» (Н.С. Таганцев).4 Курс советского уголовного права, изданный в 70х годах XX века, при изложении вопросов Общей части уголовного права тоже
использовал эту триаду.5
Концептуальное начало закона предполагает, что нет преступления без указания на то в законе, из чего следует требование определённости уголовного запрета, недопустимость аналогии уголовного закона, ограничение свободы усмот-
1
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 134.
Именно в таком значении этот термин используется в немецкой уголовно-правовой
доктрине (herrschende Meinung), обозначая признанную большинством точку зрения. См.: Жалинский А.Э. Современное немецкое уголовное право. М., 2004. С. 66. Вводом данного термина
в текст, подчёркивается признанность, и неоспоримость концептуальных начал.
3
Сергеевский Н.Д. Преступление и наказание как предмет юридической науки // Сергеевский Н.Д. Избранные труды. М., 2008. С. 288.
4
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая: В 2 т. Тула, 2001. Т. 1. С. 26.
5
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. М.,
1970.Т. 1: Уголовный закон; Т. 2: Преступление; Т. 3: Наказание.
2
41
рения суда в толковании уголовного закона и т.д. Проблемными точками сегодня
здесь выступают, бланкетные диспозиции и определённость уголовного закона,
вопрос о связи уголовного закона с международно-правовыми нормами и иными
нормативными правовыми актами, обратная сила уголовного закона и судейская
аналогия.
Концептуальное начало преступления предполагает понятие состава преступления в качестве единственного, необходимого и достаточного основания
уголовной ответственности с одновременным признанием в качестве аксиоматических положений идеи субъективного вменения, возможности уголовной ответственности только за сознательно совершённое деяние и личной ответственности.
Концептуальное начало наказания предполагает систему наказательных мер
и иных мер уголовно-правового характера, применяемых учётом тяжести деяния
и личности его совершившего.
Несмотря на то, что определение может показаться размытым, концептуальные начала уголовного права существуют реально, определяя, с одной стороны, внешний облик уголовного права (источники уголовного права, область потенциально преступного поведения, возможные следствия преступлений) и, с
другой, упорядочивая внутриотраслевые представления об уголовно-наказуемом
деянии.
Функциональное действие концептуальных начал уголовного права можно
проследить по трём направлениям; общим в этом действии будет ограничительно-направляющая роль указанных начал.
На уровне уголовного закона концептуальные начала устанавливают законодателю определённые границы, в которых тот может действовать, объявляя деяние преступным и наказуемым. Например, недопустимо прямое или подразумеваемое установление без виновной уголовной ответственности или ответственности за мысли; недопустим перенос уголовной ответственности с лица, совершившего преступление, на других лиц, если в их действиях не содержится состава
42
преступления. Полагаем что, выход за эти границы чреват сомнениями в конституционности уголовного закона.
На уровне судебной практики концептуальные начала являются руководящими установками для судей при толковании и применении уголовного закона.
Многие из них прослеживаются в конституционных положениях, и на их основе
могут быть восполнены упущения или очевидные ошибки законодателя.
На уровне теории уголовного права концептуальные начала образуют каркас науки, формируя круг признанных аксиоматических положений. К сожалению, следует признать, что с этой ролью концептуальные начала справляются
хуже всего. Можно констатировать отсутствие согласия в науке относительно базовых положений уголовного права, которое выражается в том, что элементарные
максимы уголовного права (например, nullum crimen sine poena legali или nullum
crimen sine culpa) аргументируются в научной и учебной литературе так, как, будто они ещё требуют какого-либо доказательства; с другой стороны, в некоторых
научных (во всяком случае, относимых к таковым) публикациях считается возможным аргументировать отступления от принципа субъективного вменения,
возможность внесудебного применения уголовной репрессии и т.д.1
Иными словами, концептуальные начала уголовного права выступают в роли системообразующих положений для законодательства, судебной практики и
теории уголовного права. Без них уголовное право рассыплется в набор хаотичных и противоречивых нормативных правовых предписаний.
Проследить эволюцию и современное наполнение концептуальных начал
уголовного права в законодательстве, судебной практике и теории уголовного
права, выявить в этой связи пробелы и противоречия уголовного закона, обозначить тенденции развития концептуальных начал составляет основное содержание
данного диссертационного исследования. Но прежде необходимо определиться с
1
См. примеры таких публикаций, приводимые А.Э. Жалинским: Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. М., 2008. С. 111.
43
соотношением концептуальных начал уголовного права с уголовной политикой и
принципами уголовного права.
§ 2. Концептуальные начала уголовного права и уголовная политика
Вопросам уголовной политики посвящены в последние годы десятки, если
не сотни научных публикаций.
Однако единства во взглядах на понятие, содержание, формы реализации и
другие аспекты уголовной политики нет. Более того, нет единства даже в именовании этого явления: уголовная политика,1 уголовно-правовая политика2 (которая
рассматривается и как синоним уголовной политики, и как её составная часть3),
1
См., например: Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева.
СПб., 2008. Т. 1: Преступление и наказание. С. 70–76; Гаврилов Б.Я. Современная уголовная
политика России: цифры и факты. М., 2008; Лесников Г.Ю. К вопросу о понятии уголовной политики [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс»); Побегайло Э.Ф. Кризис современной российской уголовной политики // Преступность и уголовное
законодательство: реалии, тенденции и взаимовлияние: сб. науч. тр. Саратов, 2004. С. 87–109;
Рябко Н.В. К вопросу о понятии уголовной политики // Современные проблемы уголовной политики: мат. II междунар. науч.-практич. конф. В 2 т. Краснодар, 2011. Т. 2. С. 104–113; Современные проблемы и стратегия борьбы с преступностью. СПб., 2005. С. 238–239.
2
См., например: Барабаш А.С. Уголовно-правовая политика: объем понятия, идеологическая основа // Библиотека уголовного права и криминологии. 2014. № 2 (6). С. 39–47; Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути её реализации. Л., 1986; Дуюнов В.К. Уголовноправовая политика в политике противодействия преступности // Уголовное право: стратегия
развития в XXI веке: мат. IV междунар. науч.-практич. конф. М., 2007. С. 17–21; Лопашенко Н.А. Уголовная политика. М., 2009. С. 3–4, 25–28; Епифанова Е.В. Концепция уголовноправовой политики [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс»; Разгильдиев Б.Т. Уголовно-правовая политика: назначение, виды // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: мат. VII Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 229–238; Шмаров И.В. Уголовно-правовая политика и её влияние на формирование уголовного законодательства [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы
«КонсультантПлюс».
3
Федоров А.В. Вопросы теории уголовной политики в трудах Натальи Александровны
Лопашенко // Библиотека уголовного права и криминологии. 2014. № 3 (7). С. 40–41.
44
криминологическая политика,1 карательная (репрессивная) политика2 и т.п. (допуская, что под этими терминами скрывается одно и то же). При этом общим местом в рассуждениях об уголовной политике последних лет стали суждения о её
кризисе.3
Э.Ф. Побегайло в этой связи отмечает: «Говоря о «тупиках» современной
российской уголовной политики, следует помимо игнорирования ею криминологических реалий упомянуть также об отсутствии социальной обусловленности и
научной обоснованности последних изменений в уголовном законодательстве, нестабильности последнего, рассогласовании с процессуальным законодательством
(«форма стала довлеть над содержанием»), выхолащивании предупредительной
функции уголовного законодательства».4
1
Бабаев М.М. О соотношении уголовной и криминологической политики // Проблемы
социологии уголовного права: сб. науч. тр. М., 1982. С. 5–16; Клейменов М.П. Понятие и модели криминологической политики // Противодействие преступности: уголовно-правовые, криминологические и уголовно-исполнительные аспекты: мат. III Российского конгресса уголовного права. М., 2008. С. 395–397.
2
См., например: Гарманов В.М., Осмоловская Н.В. Амнистия и помилование и их роль в
корректировании карательной политики российского государства на современном этапе. Сургут, 2007; Зубков А.И., Зубкова В.И. Проблемы реформирования уголовной (карательной) политики на современном этапе // Журнал российского права. 2002. № 5. С. 23–32; Блохин Ю.И. Целесообразность репрессивной политики // Категория «цель» в уголовном, уголовноисполнительном праве и криминологии: мат. IV Российского конгресса уголовного права. М.,
2009. С. 24–28.
3
См. подробнее: Российская уголовная политика: преодоление кризиса / А.И. Алексеев, В.С. Овчинский, Э.Ф. Побегайло. М., 2006; Голик Ю.В. Болевые точки законодательного
обеспечения борьбы с преступностью и пути их устранения как насущная задача уголовной политики // Библиотека уголовного права и криминологии. 2014. № 2 (6). С. 48–51; Коробеев А.И.
Уголовно-правовая политика России: от рассвета до застоя // Современная уголовная политика:
поиск оптимальной модели: мат. VII Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 109–
115; Милюков С.Ф. Российская уголовная политика: перманентная революция? // Там же.
С. 160–164; Номоконов В.А. Современная российская уголовная политика: желаемое и действительное // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: мат. IV междунар. науч.-практич.
конф. М., 2007. С. 22–25; Побегайло Э.Ф. Кризис современной российской уголовной политики // Уголовное право. 2004. № 4. С. 112–117; Улаева Н.Л. Кризис российской уголовной политики // Современные проблемы уголовной политики: мат. II междунар. науч.-практич. конф. В 2
т. Краснодар, 2011. Т. 2. С. 169–172.
4
Побегайло Э.Ф. О серьёзных перекосах осуществлении российской уголовной политики // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: мат. VII Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 227.
45
Не ставя задачи подробного анализа сложившихся в науке точек зрения (это
составляет предмет отдельных исследований, в том числе диссертационных1),
остановимся лишь на основных моментах, связанных с понятием, содержанием и
реализацией уголовной политики.
Н.А. Лопашенко в попытке свести воедино разные точки зрения достаточно
удачно, выделяет три сложившихся в науке толкования уголовной политики: широкое, среднее и узкое.2 Широкое понимание уголовной политики определяет её
как в целом борьбу государства с преступностью, охватывающее комплекс социальных и собственно правовых мер. Так, по мнению А.А. Герцензона, уголовная
политика «реализуется в процессе применения на практике как специальных мер
(криминалистических, уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, исправительно-трудовых, криминологических), так и мер чисто социального характера
(экономических, идеологических, медицинских и т.д.)».3 Как было справедливо
отмечено, «столь широкую трактовку содержания уголовной политики нельзя
признать правильной, поскольку она ведёт к размыванию, диффузии её предмета,
делает его чрезмерно громоздким и аморфным, уводит в сферы, в которых хотя и
оказывается определённое предупредительное воздействие на преступность, но
1
См., в частности: Босхолов С.С. Уголовная политика современной России в условиях
конституционно-правового реформирования: дис. … д-ра юрид. наук. М., 1999; Быкодорова Л.В. Линия законности в уголовной политике и направления дальнейшего совершенствования уголовного законодательства: дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 1999; Гревцов О.В.
Уголовная политика современной России и предупреждение преступности: дис. … канд. юрид.
наук. СПб., 2000; Иванов С.В. Уголовная политика Российской Федерации: политологокриминологический и уголовно-правовой аспекты: дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург,
2006; Лесников Г.Ю. Уголовная политика современной России. Методологические, правовые и
организационные основы: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2005; Недотко Ю.В. Тенденции российской уголовно-правовой политики постсоветского периода: дис. … канд. юрид. наук. Челябинск, 2005; Панченко П.Н. Предмет и система научных основ советской уголовной политики
(проблемы формирования и реализации теоретической концепции уголовно-правовой борьбы с
преступностью в СССР): дис. … д-ра юрид. наук. Горький,1990; Стахов Я.Г. Уголовная политика и ее реализация субъектами Российской Федерации: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2006;
Третьяков И.Л. Уголовная политика России: общетеоретические и прикладные проблемы: дис.
… д-ра юрид. наук. СПб., 2006.
2
См. подробнее: Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 6–15.
3
Герцензон А.А. Уголовное право и социология (проблемы социологии уголовного права
и уголовной политики). М., 1970. С. 179.
46
происходит это опосредованно, на иных (общесоциальных уровнях). При таком
подходе вся социальная политика автоматически превращается в политику уголовную».1
Среднее толкование сужает понятие уголовной политики до совокупности
«других правовых политик, так называемых криминальных отраслей».2
Нам более импонирует узкое толкование уголовной политики, соотносящее
её исключительно с уголовным законом; ещё Н.Н. Полянский писал, что криминальная политика «представляет собой систему положений, дающих государству
руководство в борьбе с преступлением при помощи наказания и родственных ему
институтов».3 По определению В.Н. Кудрявцева, «под уголовной политикой понимается только та часть государственной политики в области борьбы с преступностью, которая осуществляется средствами и методами уголовного права».4 Центральным в таком понимании уголовной политики является её связь с собственно
уголовным правом, связь, которая присутствует также и в среднем, и в широком
толковании уголовной политики.
Эта связь обусловливает переход к содержанию уголовной политики, которое также не имеет однозначного понимания в литературе. Единственное, с чем
согласны все авторы – это то, что содержательно уголовная политика связана с
уголовным законом; все иные элементы в её содержании представляют предмет
дискуссии. Так, по мнению Н.А. Лопашенко, содержание уголовной политики
включает: «1) определение принципов уголовно-правового воздействия на преступность, которые состоят из принципов уголовного права… и принципов правоприменительной деятельности…; 2) установление круга преступных деяний путём выработки критериев преступного и наказуемого и исключение из круга пре1
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 71.
Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 11.
3
Полянский Н.Н. Взаимное отношение уголовного права и социальной политики // Полянский Н. Н. «Русское уголовное законодательство о стачках» и другие статьи по уголовному
праву. М., 1912. С. 150.
4
Основания уголовно-правового запрета. Криминализация и декриминализация. М.,
1982. С. 16.
2
47
ступных деяний с учётом этих критериев; 3) разработку общих начал назначения
наказания и иных мер уголовно-правового характера, их применения и условий
освобождения от уголовной ответственности и наказания; 4) реализацию индивидуализации уголовной ответственности».1 Схожей позиции придерживается А.И.
Коробеев, который в дополнение к первым трём пунктам Н.А. Лопашенко также
включает в содержание уголовно-правовой политики определение альтернативных наказанию мер уголовного характера (заменяющих мер), а также мер, применяемых наряду с наказанием (подкрепляющих мер); толкование действующего
законодательства; направление деятельности правоохранительных органов по
применению на практике институтов и норм уголовного права, выяснение их эффективности.2 По мнению П.Н. Панченко, в содержание уголовно-правовой политики входит установление самих принципов и иных общих положений уголовного
законодательства; оснований и пределов преступности и наказуемости конкретных видов деяний; общих начал и специализированных правил назначения наказания совершившим преступления лицам; оснований и пределов освобождения от
уголовной ответственности и наказания.3
Аналогичная разноголосица мнений присуща и проблеме форм реализации
уголовной политики. Н.А. Лопашенко пишет о правотворчестве и правоприменении как единственных формах реализации уголовной политики.4 П.Н. Панченко
выделяет законодательную, директивную, управленческую и исполнительную
формы.5 В работах других авторов формы реализации уголовной политики отождествляются с её содержанием.6
1
Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 32–33.
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 76–78.
3
Панченко П.Н. Уголовное право как право своего времени (о концепции современного
уголовного права) // Криминологический журнал Байкальского гос. ун-та экономики и права.
2012. № 1. С. 23.
4
Лопашенко Н.А. Указ. соч. С. 46–52.
5
Панченко П.Н. Управление применением уголовного законодательства как стратегия и
тактика уголовной политики // Проблемы юридической техники в уголовном и уголовнопроцессуальном законодательстве. Сб. науч. ст. Ярославль, 1996. С. 108.
6
См., например: Современные проблемы и стратегия борьбы с преступностью … С. 241.
2
48
Делая выводы из изложенного, подчеркнём, что уголовная политика в любом её понимании и содержательно, и реализационно, так или иначе связана с
уголовным правом и уголовным законом. Это, по справедливому замечанию Н.А.
Лопашенко, аксиома уголовного права.1 Соответственно, необходимо выявить её
соотношение с концептуальными началами уголовного права.
Предлагаем обратить внимание на встречающееся в литературе понятие –
«принципы уголовной политики». Сложилось, что вполне ожидаемо, несколько
вариантов их определения путём перечисления, причём большинство этих вариантов отталкивается от ст. 3–7 УК РФ с добавлением ещё нескольких принципов.
Так, С.С. Босхолов пишет о принципах законности, равенства граждан перед законом, демократизма, справедливости, гуманизма, неотвратимости ответственности, научности.2 Н.А. Лопашенко оставляет перечень этих принципов потенциально открытым, относя к ним принципы, на которых строится любая другая правовая политика,3 однако в дальнейшем всё-таки определяет перечень принципов:
социальной и научной обоснованности, законности и согласованности с международно-правовым регулированием, справедливости, демократизма, гуманизма,
экономии репрессии, неотвратимости ответственности.4 А.И. Коробеев выделяет
принципы экономии репрессии, целесообразности, неотвратимости ответственности, дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания, справедливости.5 В.Ф. Цепелев – социально-экономической и криминологической обусловленности, законности, справедливости, неотвратимости соразмерного правового реагирования на преступность и экономии мер уголовной репрессии, соответствия норм национального законодательства международным обязательствам,
1
Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 49.
Босхолов С.С. Основы уголовной политики. Конституционный, криминологический,
уголовно-правовой и информационный аспекты. М., 1999. С. 34–38.
3
Лопашенко Н. А. Указ. соч. С. 42–45.
4
Там же. 45–46.
5
Коробеев А.И. Принципы российской уголовно-правовой политики как отражение конституционных основ уголовного права // Конституционные основы уголовного права: мат. I
Всероссийского конгресса уголовного права. М., 2006. С. 271.
2
49
научной обоснованности и опережающего характера принимаемых мер воздействия на преступность.1
Анализ имеющихся точек зрения показывает, что принципы уголовной политики, хотя и имеют определённое сходство с концептуальными началами уголовного права, тем не менее, представляют собой слишком отвлечённое понятие;
являясь, бесспорно, руководящими идеями, поскольку им следуют, в большинстве
своём не обладая свойством нормативности. Более того, по принятому в правовой
литературе мнению «принципы уголовно-правовой политики не могут быть полностью сведены к принципам… уголовного права».2 Таким образом, концептуальные начала уголовного права, и принципы уголовной политики представляют
собой разные понятия; первые связаны с орудием последней. Однако из этого не
следует подчинённость концептуальных начал уголовной политике.
Соотношение между уголовной политикой и уголовным правом более
сложное, чем просто отношения подчинённости. Хотя Н.А. Лопашенко справедливо отмечает, что «уголовно-правовая политика первична по отношению к уголовному праву»,3 первичность не означает приоритет, преимущество (о чём она,
отдавая ей должное, указывает далее4). Формулируя последний тезис, утверждаем, что уголовное право – это средство выражения уголовной политики, являющейся, как и все политические процессы, изменчивой и сиюминутной, а концептуальные начала уголовного права играют роль ограничителя устремлений уголовной политики, ставя правотворчеству и правоприменению границы в их деятельности. Уголовная политика, реализуясь через правотворчество и правоприменение, не может выйти за пределы концептуальных начал уголовного права: может быть, кому-то и хотелось бы установить уголовную ответственность за нали1
Цепелев В.Ф. Реформирование уголовного законодательства и его соответствие основным принципам уголовной политики современной России // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Сб. мат. III междунар. науч.-практич. конф. М., 2006. С. 15–17.
2
Коробеев А.И. Принципы российской уголовно-правовой политики как отражение конституционных основ уголовного права … С. 269.
3
Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 36.
4
Там же. С. 36–38.
50
чие у людей отличных социально-политических взглядов; может быть, было бы
желательно в целях снижения государственных расходов казнить без суда и следствия и т.п. – однако именно концептуальные начала уголовного права, воплощающие в себе опыт поколений, ставят этому пределы, выход за которые чреват
утратой правом качества права как «ars boni et aequi».1
Однако и это ещё не исчерпывает всей глубины вопроса о соотношении
концептуальных начал уголовного права и уголовной политики. Сказанное выше
обрисовывает их тактическое соотношение; с точки зрения стратегии развития
общества уголовная политика (точнее, уже общая правовая политика) может радикально влиять на концептуальные начала уголовного права, диктуя их смену в
приложении к отдельно взятой уголовно-правовой системе. Такая смена является,
как правило, следствием крупных социально-политических потрясений в обществе, изменения идеологических и ценностных установок и т.п.; она же может
быть следствием медленной эволюции социума. Однако после такой стратегической смены восстанавливается тактический баланс уголовной политики и концептуальных начал уголовного права.
Изложенное обращает наше внимание на соотношение криминализации и
концептуальных начал уголовного права.
Криминализация как процесс признания определённого поведения преступным и наказуемым, осуществляясь на основе возникшей социальной потребности
в этом, отражает текущие запросы уголовной политики. «Закон, – по замечанию
А.И. Коробеева, – …продуцируется реальными потребностями общества в уголовном запрете и более или менее адекватно отражает их в уголовно-правовой
норме».2 Напротив, концептуальные начала уголовного права представляют собой, стабильную основу уголовного права.
1
«Ибо согласно превосходному определению Цельса право есть искусство доброго и
справедливого». См.: Дигесты Юстиниана / пер. с лат. М, 2008. Т. 1. С. 83.
2
Коробеев А.И. Уголовно-правовая политика: проблемы криминализации и декриминализации в новейшем уголовном законодательстве России // Преступность и уголовное законодательство: реалии, тенденции и взаимовлияние. Сб. науч. тр. Саратов, 2004. С. 110.
51
Таким образом, в подавляющем большинстве случаев изменения позитивного содержания уголовного права и, как следствие, само это содержание не
наталкиваются на концептуальные начала уголовного права. Используя язык метафоры, концептуальные начала – это ложе и берега водохранилища, которое может быть заполнено водой до краёв, может высыхать, волноваться ветром и т.п.; и
только если оно переливается через края, плотину, возникает угроза стихийного
бедствия.
Несколько примеров из законодательной практики последних лет поясняющие данную позицию.
В 2011 году Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»1 было декриминализировано преступление, предусмотренное ст. 129 УК РФ, предусматривавшей ответственность за клевету. Декриминализация данного преступления (равно как и преступления, предусмотренного ст. 130 УК РФ), как объяснялось в пояснительной записке к законопроекту № 559740-5, обусловлена тем, что «оскорбление и клевета по степени
общественной опасности… более соответствуют деяниям, предусмотренным Кодексом Российской Федерации об административных правонарушениях, нежели
Уголовным кодексом Российской Федерации, в связи, с чем предлагается статьи
129, 130 и 298 Уголовного кодекса Российской Федерации признать утратившими
силу, а ответственность за деяния, предусмотренные указанными статьями, установить в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях».2
Декриминализация клеветы была негативно воспринята в литературе исходя
именно из уголовно-политических соображений. Так, Ю.В. Голик пишет: «В
условиях постоянно растущей нравственной деградации общества – с этим тези-
1
Собрание законодательства РФ. 2011. № 50. Ст. 7362.
Пояснительная записка к законопроекту № 559740-5 … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
52
сом, думаю, не поспоришь! – государственно-правовая, включая уголовноправовую, защита культуры и нравственности составляет одну из первейших обязанностей государства».1 По мнению Е. Гертель, «… если оскорбление и клевета
будут признаны административными правонарушениями, законодатель констатирует, что культурная и морально-этическая составляющая общества упали, подобные отношения уже не являются столь ценными в социуме, для их регулирования достаточно норм КоАП РФ. … Расхождение этических норм и норм права
нежелательно ни для морали, ни для права, так как ослабляет (размывает) и те, и
другие».2
Как следствие в 2012 году, законодатель пересмотрел своё решение о декриминализации клеветы. 6 июля 2012 года был внесён в Государственную Думу
проект Федерального закона № 106999-6 «О внесении изменений в Уголовный
кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской
Федерации»,3 которым, в частности, в УК РФ восстанавливались ст. 129 и 298 УК
РФ (в виде ст. 1281 и 2981 УК РФ соответственно). В обновлённом виде ст. 1281
УК РФ содержит уже пять частей (а не три, как в ранее действовавшей редакции)
как следствие большей дифференциации уголовной ответственности за счёт добавления новых квалифицирующих признаков (совершение преступления лицом с
использованием своего служебного положения; клевета, что лицо страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, а равно клевета, соединенная с обвинением лица в совершении преступления сексуального характера). В
пояснительной записке к законопроекту указывалось, что «проект… направлен на
усиление ответственности в части нарушения конституционных прав граждан. В
соответствии с Конституцией Российской Федерации достоинство личности
1
Голик Ю. Очередная модернизация Уголовного кодекса [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Гертель Е. Оскорбление и клевета как виды психического насилия // Уголовное право.
2011. № 6. С. 11.
3
Проект Федерального закона № 106999-6 «О внесении изменений в Уголовный кодекс
…» [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
53
охраняется государством. Наряду с этим существующие меры защиты чести и достоинства личности, закрепленные в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях, регламентирующие законодательные положения о
клевете и оскорблении, в полной мере недостаточны. …Кроме того, правопорядки
практически всех стран мира устанавливают уголовную ответственность за клевету. …Принятие законопроекта, по мнению авторов, будет способствовать обеспечению повышенной защиты конституционных прав граждан, в первую очередь от
распространения заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство
личности». В отзыве Правительства РФ также отмечалось, что «в связи с тем, что
принятие Федерального закона будет способствовать обеспечению повышенной
защиты конституционных прав граждан, в первую очередь от распространения
заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство личности, предложение о введении уголовной ответственности за клевету поддерживается».1 Проект
был принят как Федеральный закон от 28 июля 2012 г. № 141-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации».2
Таким образом, и декриминализация, и криминализация клеветы в 2011–
2012 годах были обоснованы исключительно уголовно-политическими доводами,
и концептуальные начала уголовного права затронуты не были.
Противоположная ситуация складывается в сфере преступлений против половой свободы и половой неприкосновенности личности (глава 18 УК РФ), где
имевшие место начиная с 2009 года попытки исключения «заведомости» в отношении возраста потерпевших лиц с целью конструирования безвиновной ответственности были вполне обоснованно отвергнуты судебной практикой. В этом
случае уголовно-политические соображения, лежавшие в основе принятия федеральных законов, изменивших уголовное законодательство, сталкиваясь с кон-
1
Отзыв Правительства РФ … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы
«КонсультантПлюс».
2
Российская газета. 2012. № 174. 1 августа.
54
цептуальными идеями уголовного права, уступили им место (подробнее об этом §
3 главы 4).
Концептуальные начала уголовного права определяют, таким образом, возможные правовые границы запрета. Однако такое понимание позволяет выдвинуть (и это было сделано ещё в период расцвета классицизма, когда указывалось,
что «многие представители классической школы… проявляют стремление к ограничению задач науки уголовного права одним лишь догматическим или по большей мере историко-догматическим исследованием положительного права, с
устранением всех вопросов de lege ferenda, за исключением вытекающих из логической критики текста закона»1) в их адрес упрёк в юридическом догматизме: при
таком подходе любой запрет, сформулированный в соответствии с концептуальными началами уголовного права, будет формально и юридически правильным.
Примеры из недавнего прошлого: в 1937 году УК РСФСР 1926 г. был дополнен ст. 140-б, установившей уголовную ответственность беременной женщины за самоаборт («Производство аборта, кроме случаев, когда это разрешается законом, влечет для самой беременной женщины в первый раз – общественное порицание, а при повторном нарушении – штраф до 300 рублей»).2 Формальное соответствие концептуальным началам уголовного права не лишает эту норму несправедливого характера, что подтверждается историей уголовного права.3
В УК РСФСР 1960 г. (ч. 1 ст. 70) была установлена уголовная ответственность за антисоветскую агитацию или пропаганду («агитация или пропаганда,
проводимая в целях подрыва или ослабления советской власти либо совершения
отдельных особо опасных государственных преступлений, распространение в тех
же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и
общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в
тех же целях литературы такого же содержания…»): формально корректный за1
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. Часть общая: Пособие к лекциям. СПб.,
1908. С. 18.
2
Собрание узаконений РСФСР. 1937. № 6. Ст. 40.
3
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 97.
55
прет (наказывается не просто отличный образ мыслей, а действия по распространению такого образа мыслей) вряд ли может быть оценён как справедливый.
Конституционный Суд РФ в Постановлении от 20 декабря 1995 г. № 17-П
по делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64
Уголовного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова1 признал положение п. «а» ст. 64 УК РФСР 1960 г., рассматривавшее бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как одну из форм измены Родине, не
соответствующим Конституции РФ не, потому что им нарушались формальные
требования к уголовно-правовой норме, а исключительно по содержательным мотивам. Как указал суд, «ограничения права свободно выезжать за пределы Российской Федерации, как и любого иного конституционного права, допустимы в
строго определенных статьей 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации
целях. Эти ограничения не могут толковаться расширительно и не должны приводить к умалению других гражданских, политических и иных прав, гарантированных гражданам Конституцией и законами Российской Федерации, и влечь уголовную ответственность за бегство за границу и отказ возвратиться из-за границы, квалифицируемые в соответствии с пунктом «а» статьи 64 УК РСФСР как измена Родине. Предусмотренное оспариваемой нормой деяние в силу Конституции
Российской Федерации, а также международных договоров с участием Российской Федерации не может рассматриваться как преступление, посягающее на оборону, суверенитет, территориальную неприкосновенность, государственную безопасность или обороноспособность, служить самостоятельным основанием для
уголовной ответственности за измену Родине».
Примеры содержательно спорных, однако концептуально приемлемых норм
встречаются и в зарубежном законодательстве. Например, вплоть до 1975 г. в
уголовном праве Франции сохранялась уголовная ответственность за супружескую измену, причём наказывалась только женщина (ст. 336 Кодекса 1810 г.);
1
Собрание законодательства РФ. 1996. № 1. Ст. 54.
56
мужчина же подлежал уголовной ответственности только за содержание наложницы в супружеском доме (ст. 339 Кодекса 1810 г.).1 Концептуально обосновать в
данном случае можно и отступление от принципа равенства, и наличие деяния;
однако то, что было порицаемо в XIX веке, перестало достигать уровня, за которым должно следовать наказание, в XX веке.
Таким образом, упомянутые ранее упрёки действительно имеют под собой
основание. Но концептуальным началам уголовного права присущ именно формализм; они не вдаются и не могут по своей природе вдаваться в содержание запрета. То, является ли закон правовым с точки зрения его содержания, должно
определяться уголовно-политическими соображениями. «При определении круга
преступного, т.е. в процессе криминализации, законодатель должен учесть, помимо прочих моментов, исторически сложившиеся представления о добре и зле,
справедливости и несправедливости, иные ценностно-ориентационные моральные
и этические категории».2 Концептуальные начала уголовного права ограничивают
уголовную политику, таким образом, с точки зрения формально-юридической;
содержательно же уголовная политика может быть названа демократической,
правовой и т.п. (иными словами, социально приемлемой) исходя из иных критериев, к которым, в частности, относятся идеи правового и демократического государства.
§ 3. Концептуальные начала уголовного права
и принципы уголовного права
Определение принципов уголовного права хотя и различается в правовой
литературе, однако в целом увязывается с основополагающими идеями, лежащи1
2
Французский уголовный кодекс 1810 года. М., 1947. С. 202.
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 96–97.
57
ми в его основе. При этом наблюдается терминологическая многозначность: в УК
РФ в заглавии главы 1 говорится о «принципах Уголовного кодекса Российской
Федерации»; в литературе пишется о принципах уголовного права,1 принципах
уголовной ответственности,2 принципах уголовного законодательства (закона),3
уголовно-правовых принципах4 и др. Оставим на время уяснение разницы между
приведёнными терминами, и обратимся к определению принципов самих по себе.
В.Н. Кудрявцев указывал, что «принципы права, в том числе уголовного, не
только отражают господствующие в данной стране и мировом сообществе взгляды и представления, но и формулируют определённые требования, адресованные
разным субъектам правовых отношений – как законодателям и правоприменителям, так и гражданам».5 А.И. Бойцов определяет уголовно-правовые принципы
как «…прямо закреплённые в нормах уголовного права или выводимые из смысла
этих норм основные руководящие идеи, характеризующие общую направленность
и наиболее существенные черты борьбы с преступностью средствами уголовного
права».6 «Следует, – писал А.Э. Жалинский, – …рассматривать принцип уголовного права как специфический инструмент правового регулирования, представляющий собой наиболее общую правовую норму Общей части УК РФ, в состав
1
См., например: Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть: В 2-х т. Курс
лекций. Т. 1. С. 49–55; Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. СПб., 2006. С. 63–68; Уголовное право России. Общая
часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. М., 2009. С. 38–69; Полный курс
уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 87–88.
2
Курс уголовного права: В 5-ти т.: учебник / под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой.
М., 2002. Т. 1: Общая часть Учение о преступлении. С. 63–64.
3
Кудрявцев В.Н. Принципы уголовного права // Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам. М., 2002. Т. 1. С. 532; Чередниченко Е.Е. Принципы уголовного законодательства: понятие, система, проблемы законодательной регламентации. М., 2007.
4
См., например: Беляев Н.А. Принципы уголовного законодательства // Беляев Н.А. Избранные труды. СПб., 2003. С. 213; Пирвагидов С.С., Пудовочкин Ю.Е.Понятие, принципы и
источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран
Содружества Независимых Государств. СПб., 2003. С. 79; Сабитов Т.Р. Система уголовноправовых принципов. М., 2012.
5
Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР // Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам: В 3 т. М., 2002. Т. 3. С. 143.
6
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 63.
58
которой входят предписания, определяющие содержание связанных с этим принципом норм и институтов».1 По мнению Н.Ф. Кузнецовой, это «основополагающие исходные предписания, обязательные для законодателя, правоприменительных органов и граждан в сфере борьбы с преступностью».2 Н.А. Лопашенко понимает под принципами уголовного права «его незыблемые руководящие идеи,
вытекающие из природы демократического общества и пронизывающие всё уголовное право и законодательство, которые выявляют их внутренние объективные
закономерности и направляют их на решение поставленных перед уголовным
правом и законодательством задач».3 В.Ф. Щепельков характеризует положения
ст. 1–8 УК РФ как «системосохраняющие начала уголовного законодательства.
…Они определяют «правила игры» не только и не столько для правоприменителя,
но в первую очередь для законодателя. …Их особый статус (высший статус) в системе уголовного закона позволяет субъекту толкования делать вывод о несостоятельности отдельных положений УК, если нормы вступают с ними в противоречие».4 Т.Р. Сабитов относит как уголовно-правовым принципам систему «научно
сформулированных, предельно обобщенных идей, выражающих обязательные
требования, на которых строятся уголовное право и уголовно-правовая политика».5
Таким образом, следуя приведённым точкам зрения, можно заключить, что
уголовно-правовые принципы представляют собой, во-первых, основные уголовно-правовые идеи, которыми, во-вторых, руководствуется и законодатель, и правоприменитель.
1
Уголовное право: Учебник: В 3 т. / Под ред. А.Э. Жалинского. М., 2011. Т. 1: Общая
часть. С. 188.
2
Курс уголовного права: В 5-ти т. учебник / под ред. Н.Ф. Кузнецовой. И.М. Тяжковой.
Т. 1. С. 63.
3
Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия: уголовное право СПб., 2004.
С. 159.
4
Щепельков В.Ф. Уголовный закон как формально-логическая система: автореф. дис. …
д-ра юрид. наук. М., 2003. С. 10, 17.
5
Сабитов Т.Р. Система уголовно-правовых принципов. С. 23.
59
Подвергла критике имеющиеся определения уголовно-правовых принципов
Е.Е. Чередниченко; по её мнению, «такие понятия, как: «начала», «идеи», «свойство», «образующий элемент» …не являются «интуитивно понятными», не имеют
единого значения и поэтому нуждаются в определении, что значительно усложняет и необоснованно затягивает процесс раскрытия содержания понятия.
…Принципы уголовного законодательства не должны рассматриваться как мёртвые категории, служащие только для «украшения» нормативно-правовых актов,
они должны реализовываться и носить характер обязательных предписаний. Поэтому импонируют в большей степени те определения принципов уголовного законодательства, в которых авторы раскрывают их через категорию «требования».1
Соглашаясь отчасти с этим замечанием, отметим, что «требования» должны быть
наполнены конкретным содержанием, а оно неизбежно будет достаточно общим,
и это подтверждается итоговым «воздушным» определением («принципы уголовного законодательства – это требования нравственного, идеологического и политического характера, обусловленные потребностями и закономерностями общественного развития, направленные на выполнение задач уголовного законодательства, обязательные как для законодательных, так и для правоприменительных
органов и выполняющие функцию непосредственного и опосредованного регулирования общественных отношений»2).
Возвратимся к терминологическому многоголосию и попытаемся разрешить
его с точки зрения объёма понятий (этот вопрос подробно разбирался в правовой
литературе,3 наметим в общих чертах пути его решения).
Что касается «принципов УК РФ», то их перечень исчерпывающим образом
установлен в УК РФ в виде принципов законности (ст. 3 УК РФ), равенства граждан перед законом (ст. 4 УК РФ), вины (ст. 5 УК РФ), справедливости (ст. 6 УК
1
Чередниченко Е.Е. Принципы уголовного законодательства … С. 5–6.
Там же. С. 27.
3
См. подробнее: Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия … С. 146–
2
157;
Чередниченко Е.Е. Указ. соч. С. 27–47.
60
РФ) и гуманизма (ст. 7 УК РФ). Сомнение вызывает в этой связи положение ст. 8
УК РФ об основании уголовной ответственности: по нашему мнению, формально
не называемое принципом, оно содержательно символически является ни чем
иным, как проявлением принципа законности1 (иная точка зрения, относит положение ст. 8 УК РФ к самостоятельному принципу уголовного права2).
Если следовать ч. 1 ст. 1 УК РФ, согласно которой «уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса», то принципы
УК РФ и принципы уголовного законодательства (закона) являются совпадающими понятиями. Представляется, что даже если допустить неточность ч. 1 ст. 1 УК
РФ в плане отражения в ней только так называемого «узкого» понимания источников уголовного права («согласно такому пониманию, Уголовный кодекс является единственным источником уголовного права в том смысле, что только в нём
могут содержаться формальные запреты совершать какие-либо деяния и предусматриваться наказания за нарушение этих запретов…»3), тем не менее, в силу системообразующей роли УК РФ как источника российского уголовного законодательства, принципы УК РФ и принципы уголовного законодательства (закона)
остаются идентичными понятиями.
О принципах уголовной ответственности как более правильном наименовании писала Н.Ф. Кузнецова со ссылкой на Модельный Уголовный кодекс для
стран – участниц СНГ.4 Полагаем, что придавать столь большой вес одному из
институтов уголовного права необоснованно, хотя нельзя не признать, что сам за-
1
См., например: Беляев Н.А. Принципы уголовного законодательства … С. 222–224;
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова.
С. 101; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. М., 2008. С. 7.
2
См., например: Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия … С.163–164;
Филимонов В.Д. Принципы Уголовного кодекса Российской Федерации: достижения и недостатки их юридического выражения // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. Мат. II
междунар. науч.-практич. конф. М., 2003. С. 133–137.
3
Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. С. 18.
4
Курс уголовного права: В 5-ти т. Учебник / под ред. Н.Ф. Кузнецовой. И.М. Тяжковой.
Т. 1. С. 63–64.
61
конодатель неточно упоминает именно об этих принципах в ч. 1 ст. 2 УК РФ
(«для осуществления этих задач настоящий Кодекс устанавливает основание и
принципы уголовной ответственности…»).
Сложнее всего разрешить вопрос о соотношении принципов уголовного
права и принципов уголовного закона (или УК РФ). В науке сложилось две основные точки зрения по этому вопросу. Первая из них отождествляет эти понятия;1 напротив, другая их различает.2
Не анализируя подробно обе позиции, отметим лишь, что склонны поддержать вторую точку зрения. Иными словами, принципы уголовного права совпадают с принципами уголовного закона (УК РФ) в той мере, в какой последний их
нормирует; при этом вне текста УК РФ существуют и иные принципы уголовного
права. Очевидно, что такой подход лишает принципы уголовного права нормативной определённости: лишь о пяти из них (если допустить, что именно они отражены в уголовном законе), закреплённых в ст. 3–7 УК РФ, можно говорить уверенно,3 тогда, как остальные будут представлять предмет дискуссии (например,
принципы личной ответственности, неотвратимости ответственности и т.д.).
Возвращаясь к вопросу о соотношении концептуальных начал уголовного
права и принципов уголовного права, отметим очевидную схожесть двух понятий,
1
См., например: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 49–50;
Чередниченко Е.Е. Принципы уголовного законодательства … С. 10; Полный курс уголовного
права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 87–88; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. С. 6–
12; Мелешко Н.П. Конституционные основы и принципы уголовного права: криминологические
проблемы совершенствования уголовного законодательства России // Конституционные основы
уголовного права. Мат. I Всероссийского конгресса уголовного права. М., 2006. С. 388-393.
2
См., например: Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия … С. 149–
150; Филимонов В.Д. Норма уголовного права. СПб., 2004. С. 30–31; Уголовное право: Учебник:
В 3 т. / Под ред. А.Э. Жалинского. М., 2011. Т. 1: Общая часть С. 187–190; Уголовное право
России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова.
С. 67–68; Российское уголовное право. Общая часть: учебник / под ред. А.И. Чучаева. С. 9–10.
3
Существуют обоснованные сомнения в том, стоит ли относить принцип равенства
граждан перед законом (ст. 4 УК РФ) к числу принципов уголовного права. См. подробнее: Сабитов Т.Р. Система уголовно-правовых принципов. С. 133–141.
62
оба из которых представляют собой отправные идеи, положения уголовного права.
Вместе с тем, отождествлять их нельзя, и с достаточной долей условности
их можно соотнести как форму (принципы) и содержание (концептуальные начала). По нашему мнению, те принципы уголовного права, которые частично закреплены в УК РФ в виде ст. 3–7, представляют собой нормативное выражение
концептуальных начал уголовного права; это выражение является, как правило,
лаконичным, общеориентирующим (этого требует юридический стиль изложения
принципов) и нуждается в дальнейших пояснениях в русле концептуальных
начал. Это своего рода сумма концептуальных начал уголовного права. Из принципов только несколько обладают формально-юридической определенностью, тогда как остальные представляют собой предмет дискуссии в теории уголовного
права. Образуя, в свою очередь, предмет дискуссии и будучи лишены нормативной определённости, они по большей части лишь неявно существуют в концептуальных началах до тех пор, пока не обретут формальную определённость в виде
принципов уголовного закона.
Принципы уголовного права, закреплённые формально, выводятся из концептуальных начал, соподчинены им и со сменой содержательного наполнения
концептуальных начал также меняются. Принципы являются лаконичными, общеориентирующими (этого требует юридический стиль изложения принципов) и
предполагают дальнейшие пояснения в русле концептуальных начал. В этой связи
можно привести слова А.И. Бойцова, который, не упоминая, впрочем, о концептуальных началах уголовного права, достаточно точно обозначил их соотношение с
принципами уголовного права: «Прямое закрепление принципов в специально посвящённых им статьях уголовного закона следует приветствовать. Для достижения этой цели необходимо было, во-первых, установить содержание каждого из
них (задача политико-правовая), во-вторых, выразить это содержание в кратких и
в то же время достаточно ёмких, адекватных их сущности формулировках, обращённых к известным адресатам и пригодных к правильному усвоению последни-
63
ми (задача юридико-техническая). Решение этих задач связано с известным
упрощением содержания принципов и неизбежным обеднением лежащих в их основе идей (концептуальных начал уголовного права в нашем понимании – А.Б.).
Это объясняется регулятивным предназначением уголовного закона и вытекающим отсюда «правом» на существование в нём лишь тех положений, которые являются сугубо нормативно-прикладными, в то время как положения, содержащие
принципиальные уголовно-правовые идеи, носят по преимуществу теоретический, философский характер и, далеко выходя за рамки уголовно-правовых отношений, не могут быть целиком вмещены в сухие формулировки уголовного закона».1 Об этом же писал и В.Т. Томин: «Принципы вырабатываются не законодателем. Законодатель получает их в готовом виде. Принципы вырабатываются
наукой».2
Нельзя согласиться с предложенным В.А. Якушиным пониманием принципов уголовного права как первичных по отношению к доктрине уголовного права:
«На их основе должна формироваться уголовно-правовая доктрина, ибо принципы являются первыми компонентами понятийного ряда правовых категорий».3
Предлагая следовать от общего к частному, он не учитывает, что принципы уголовного права – это продукт зрелого уголовного права, теоретически обработанного уголовно-правового материала.
Не противоречит сказанному выше и позиция Т.Р. Сабитова, подчеркивающего идеологическую составляющую в принципах уголовного права.4 В предлагаемом нами понимании принципы уголовного права, будучи связаны с концептуальными началами и будучи выводимы из последних, должны быть идеологически наполнены.
1
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 66.
2
Томин В.Т. К вопросу о понятии принципа советского уголовного процесса // Труды
Высшей школы МООП РСФСР. М., 1965. Вып. 12. С. 195.
3
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. С. 45.
4
Сабитов Т.Р. Система уголовно-правовых принципов. С. 15–16.
64
Подчеркнем, что, на наш взгляд (хотя мы и согласны с позицией, что принципы уголовного права не совпадают с принципами уголовного закона), выделять
принципы уголовного права, лишенные формально-юридической определенности, следует с осторожностью, поскольку это может обеднить сущность принципов, нивелировать их значение. Например, Т.Р. Сабитов относит к уголовноправовым принципам «принципы законности, виновной ответственности, соразмерности, однократности привлечения к уголовной ответственности, гуманизма,
личной ответственности, обязательности уголовно-правового воздействия, целесообразности применения мер уголовно-правового воздействия, экономии мер
уголовно-правового воздействия».1 В отношении последних трех можно высказать обоснованные сомнения относительно их статуса как принципов уголовного
права.
Итак, допуская, что принципы уголовного права лишь частично отражены в
УК РФ, составляя в остальной своей части предмет теоретической дискуссии,
можно заключить, что те из них, которые закреплены в уголовном законе в виде
его принципов, представляют собой нормативное выражение концептуальных
начал. Те же из них, что не закреплены в уголовном законе, являются не столько
принципами уголовного права, сколько авторскими представлениями о них, выделяемыми для удобства теоретического анализа.
При этом принципы уголовного права и концептуальные начала последнего
остаются самостоятельными явлениями. Будучи выводимы из концептуальных
начал, т.е. будучи вторичны по отношению к ним, принципы могут и не выделяться. Так, об уголовном праве «до-принципного» периода (т.е. до середины XX
в.) нельзя говорить как о лишенном концептуальных начал, хотя принципы уголовного права специально не выделялись ни в законодательстве, ни в науке уголовного права. Сказанное вместе с тем не отрицает необходимости разработки
проблематики принципов уголовного права, поскольку это углубляет понимание
1
Сабитов Т.Р. Система уголовно-правовых принципов. С. 100.
65
концептуальных начал последнего и способно через концептуальные начала как
доктринальные положения через принципы уголовного права как нормативно
определенные «выжимки» концептуальных начал перейти на уровень уточнения
отдельных уголовно-правовых норм. При этом подчеркнем опять лишь необходимость осторожного формулирования не кодифицированных принципов уголовного права.
О самостоятельности рассматриваемых понятий говорит и тот факт, что гипотетическое изъятие формально-определенных принципов уголовного права из
УК РФ не скажется на существовании концептуальных начал уголовного права: в
этом случае принципы уголовного права «растворятся» в его концептуальных
началах и при желании их можно будет «извлечь» из последних. Об этом свидетельствует не только история уголовного права (принципы уголовного законодательства – законности, равенства граждан перед законом, неотвратимости ответственности, личной и виновной ответственности, справедливости, демократизма и
гуманизма – впервые были упомянуты только в ст. 2 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик от 2 июля 1991 г. № 2281-1,1 однако
вряд ли можно отрицать их существование и до этого времени, в более ранних
уголовных законах), но и современный зарубежный опыт.
В частности, в уголовных кодексах современных западноевропейских государств, как правило, не закрепляются принципы уголовного права, однако это не
мешает вывести из содержания уголовного закона то, что в приложении к российскому праву называется концептуальными началами уголовного права.
К примеру, УК Германии2 открывается § 1, в соответствии с которым «деяние подлежит уголовному наказанию только в случае, если наказуемость была
установлена законом до совершения деяния». В комментарии на эту норму указывается, что «данное положение нормирует принцип nullum crimen sine lege, nulla
1
Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1991. № 30.
Ст. 862.
2
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия: Научно-практический комментарий и перевод текста. М., 2010.
66
poena sine lege (принцип законности) в дословном соответствии со ст. 103 абз. 2
Основного закона (Конституции) ФРГ…».1 Положения концептуального характера содержатся также в следующих нормах УК Германии:
– «уголовная ответственность наступает только за умышленное действие,
если законом прямо не предусмотрена наказуемость за совершение действий по
неосторожности» (§ 15; идея субъективного вменения);
– «в качестве исполнителя наказывается тот, кто совершает преступное деяние сам или посредством использования другого лица» (§ 25; идея личной ответственности);
– «(1) Вина исполнителя является основанием для определения размера
наказания. Учету подлежит то влияние, которое предположительно окажет наказание на дальнейшую жизнь исполнителя в обществе. (2) В отношении определения размера наказания суд взвешивает обстоятельства, свидетельствующие в
пользу и против исполнителя. При этом принимаются во внимание, в частности:
мотивы и цели исполнителя, взгляды, воплощенные в содеянном, и воля, проявленная при совершении деяния, значимость нарушения обязанностей, способ исполнения и виновно причиненные последствия деяния, прошлое исполнителя, его
личная ситуация и материальное положение, а также его поведение после совершения деяния, в особенности усилия, приложенные им к возмещению ущерба, а
также усилия исполнителя, направленные на компенсацию причиненного потерпевшему вреда. (3) Недопустимо учитывать обстоятельства, уже являющиеся признаками состава преступного деяния, предусмотренного законом» (§ 46, который
прямо озаглавлен «Основные принципы определения размера наказания» и который, что очевидно, содержит концептуальные начала определения наказания).
Уголовный кодекс Франции1 также содержит отправные положения, не
именуя их, тем не менее, принципами уголовного права. Так, в соответствии со
1
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 24.
67
ст. 112-1 «наказуемы лишь действия, образующие какое-либо преступное деяние
на момент, когда они были совершены. Могут быть назначены лишь наказания,
подлежащие законному применению на тот же момент»; «никто не подлежит уголовной ответственности иначе как за своё собственное деяние» (ст. 121-1); «преступление или проступок не имеют места в случае отсутствия умысла на их совершение» (ст. 121-3); «в пределах, установленных законом, суд назначает наказания и определяет режим их исполнения в зависимости от обстоятельств преступного деяния и личности исполнителя. При назначении штрафа суд определяет
его размер с учётом, в равной степени, доходов и имущественных обязательств
виновного» (ст. 132-24).
Подводя итог сказанному, можно прийти к следующим выводам. Формулирование принципов уголовного права является, во-первых, данью системной традиции российского права, прослеживаемой и в других кодифицированных актах,
начинающихся с перечисления принципов или основных начал соответствующей
отрасли права (например, ст. 6–19 УПК РФ, ст. 8 УИК РФ). Во-вторых, принципы
уголовного права, которые закреплены в уголовном законе в виде принципов последнего (ст. 3–7 УК РФ), являются нормативным выражением концептуальных
начал уголовного права, которые вместе с тем существуют самостоятельно и не
сводятся к набору принципов уголовного права. При этом невозможно провести
полную кодификацию концептуальных начал уголовного права в виде или отдельной нормы (норм) уголовного закона, или принципов уголовного права, поскольку эти начала носят теоретический характер. В реалиях российского уголовного права достаточным видится конституционное и уголовно-правовое отражение некоторых концептуальных начал с оставлением, как следствие, в теории уголовного права пространства для их дальнейшей разработки.
1
Уголовный кодекс Франции. Принят в 1992 году. Вступил в силу с 1 марта 1994 года. С
изменениями и дополнениями на 1 января 2002 / пер. с фр. СПб., 2002.
68
ГЛАВА 2. ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ НАЧАЛ
УГОЛОВНОГО ПРАВА
§ 1. Периодизация эволюции концептуальных начал уголовного права
Исходя из понятия концептуальных начал уголовного права, предложенного
в главе 1, можно утверждать, что они присущи уголовному праву на всех этапах
его развития. Иными словами, из любой уголовно-правовой системы могут быть
извлечены основные идеи, определяющие содержание и наполнение уголовного
права, которые отражаются в уголовном законе, на практике его применения и в
теории уголовного права.
Вместе с тем исследование концептуальных начал ранних уголовноправовых систем представляет лишь историко-теоретический интерес, поскольку
с течением времени на смену этим системам пришло современное уголовное право, кардинально отличное в своих концептуальных началах. Для континентальных
европейских уголовно-правовых систем рубежом можно считать XVIII–XIX века,
время появления современных уголовно-правовых школ. Конечно же, истоки ряда
идей этих школ (например, идеи нарушения закона как основы для преследования
судом, наказания как соответствия нарушению, отражающего справедливость Бога1) могут прослеживаться и в Средневековье, однако это представляет не более
чем «антикварный» интерес: практически лишённое научной обработки, уголовное право той эпохи развивается механистически, от случая к случаю, как спонтанная реакция власти на те или иные злодеяния.
Сказанное ещё рельефнее приложимо к российской действительности, применительно к которой до середины XIX века мы обозначим только некоторые за1
Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. М., 1998.
С. 183–194.
69
конодательные акты с тем, чтобы обрисовать лишь общую канву развития уголовного права.
Соборное уложение 1649 года,1 являвшееся основой уголовного права России на протяжении почти двух столетий, выстроено на идее самодержавной власти. По словам Н.С. Таганцева, «самодержавная власть делается основным, двигающим принципом всей народной жизни, все люди божьи и государевы, а потому неповиновение и противодействие этой всемогущей власти составляют самую
выдающуюся черту преступления. …Характеристикой понятия преступного деяния …является забвение Божьей заповеди и царского приказа…».2 Уложению
чужды идеи законности и определённости наказаний или, по меньшей мере, их
проведение в тексте не последовательно («наказати нещадно», «без всякие милости», «вкинуть в тюрьму насколько государь укажет» и т.п.); ответственность в
интересах государевой власти может наступать и в отсутствие какого-либо деяния, при одном лишь подозрении в «лихоимстве» («а на которых людей языки с
пытки в розбое говорят, а сами на себя с пыток не говорят, а в обыскех их многия
люди назовут лихими людьми, и тех людей по язычным молкам и по лихованным
обыском казнити смертию, а животы их продать в выть»; «а на которого человека
в розбое язык говорит, а в обыску его назовут половина добрым человеком, а другая половина назовут лихим человеком, и того человека пытать. А не учнет на себя с пытки в розбое говорити, и того человека дати на чистую поруку з записью
обыскным людям, которые его в обыскех добрили, а по язычной молке взяти на
нем выть. А будет в той половине больше обыскных людей, которые его назовут
лихим человеком, человек пятнатцать или дватцеть, и той половине и верити, и
того человека пытати накрепко. А пытан на себя не учнет говорити, и того человека по язычной молке и по обыском посадити в тюрму до государева указу, а
животы его отдати в выть» (ст. 41–42 главы XXI)). Иными словами, это документ,
выстроен на иных концептуальных началах, чем современные нам. С точки зре1
2
Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. М., 1961.
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 170.
70
ния теоретической этот документ беден идеями; по оценке Г.С. Фельдштейна, «о
том, чтобы Уложению была придана форма, свидетельствующая о систематизации, о классифицировании отдельных понятий и институтов, исходящем из общих теоретических оснований, нет и речи. …Составы преступлений строго согласованы с практическими условиями уголовно-правового обихода. В них всего менее теоретичности».1
Проекты Уголовного уложения 1754–1766 гг.2 не вносят принципиально нового в область уголовного права. Проекты казуистичны, в них нет и следа Общей
части; это концептуальное продолжение законодательства предшествующей эпохи. По оценке Н.Д. Сергеевского, «по содержанию своему проект есть свод положений современного ему действующего права…, дополненный некоторым количеством новых определений. Наиболее важной частью работы составителей является приведение в порядок санкционирующей части уголовного закона… Правда,
предел судейского усмотрения, т.е. максимум и минимум полагаемого наказания,
устанавливается весьма редко. …Положений новых по существу, т.е. таких, которые могли бы составить известный момент в истории того или другого института
уголовного права, мы находим в проекте весьма мало…».3
В эту же эпоху, несколько позднее, появляется след влияния идей Просвещения на российскую действительность – «Наказ комиссии о составлении проекта
нового Уложения» Екатерины II (1767 г.). Составленный под очевидным влиянием идей Чезаре Беккариа и Ш.Л. Монтескьё, документ как нельзя лучше характеризует оторванность идеалистических представлений императрицы и её ближайшего окружения от реалий уголовного права тех дней. Вместе с тем, как отмечает
Г.С. Фельдштейн, «Наказ оказал в высшей степени благотворное действие на уго-
1
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. М.,
2003. С. 23–24.
2
Проекты Уголовного уложения 1754–1766 годов. Новоуложенной книги часть вторая:
О розыскных делах и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы
положены. СПб., 1882. С. VI.
3
Там же. С. VI.
71
ловную практику в России. Своими гуманными идеалами он оказался ценным источником струи милосердия, в которой так сильно нуждалась жестокая действительность…».1 Однако более важно влияние «Наказа» на развитие науки уголовного права: «Памятник этот фактически перенёс на русскую почву уголовноправовые идеи передовых мыслителей XVIII в. и не только облегчил ознакомление с ними, но создал реальную почву и оправдание для того, что долго и в последующие эпохи считалось запретным плодом, проявлением вольнодумства».2
Лишь с течением времени в уголовном законодательстве начинают выкристаллизовываться идеи, которые в дальнейшем, с развитием науки уголовного
права, будут восприняты ею как концептуальные начала уголовного права.
В этой связи необходимо упомянуть проект Уголовного уложения 1813 г.3
Его основой стал проект, разработанный под влиянием идей Баварского уголовного кодекса (по более резкой оценке Н.Д. Сергеевского, это была простая переделка Баварского кодекса4), плода работы Ансельма Фейербаха, комиссией под
руководством Леопольда Генриха Якоба. В дальнейшем проект Якоба был переработан и напечатан как новый проект в 1813 году. Впервые в проекте была сделана попытка выработать общие положения уголовного права.5 Очевидно, влияние «фейербаховских» идей в тексте проекта: он открывается § 1, согласно которому «всякое законом запрещённое и зловредное деяние, произвольно учинённое,
есть преступление»; в соответствии с § 18(3) «не вменяется в преступление, ежели
доказано будет,… что вредное деяние во время произведения его не было запрещено законом»; выделяются умысел и неосторожность (§§ 6–10), разграничиваются стадии совершения преступления (§§ 11–16) и соучастие (§ 17). Немецкое
1
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки … С. 80.
Там же. С. 81.
3
Проект Уголовного уложения Российской Империи. СПб., 1813. Часть первая. Основания уголовного права.
4
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право … С. 22.
5
См. подробнее: Андрусенко О.В., Кодан С.В. От Свода законов уголовных к Уложению
о наказаниях уголовных и исправительных. Екатеринбург, 2000. С. 19; Солодкин И.И. Очерки
по истории русского уголовного права. Л., 1961. С. 8–17; Фельдштейн Г.С. Указ. соч. С. 245–
254.
2
72
влияние очевидно даже в том, что структурные элементы проекта озаглавлены
(единственный случай в истории российского уголовного права) как параграфы, а
не как статьи.
В Своде законов уголовных 1832 г.1 (общие положения которого были составлены под сильным влиянием проекта 1813 г.2) в ст. 1 указывается, что «всякое
деяние, запрещённое законом под страхом наказания, есть преступление»; «во
всяком преступлении и проступке надлежит наипаче различать, с умыслом ли оно
учинено или без умысла» (ст. 3); «чем важнее нарушенное преступлением право,
чем более от того произошло вреда или опасности, тем более вина преступника»
(ст. 120). Однако и этот документ ещё несёт на себе следы предшествующих эпох,
включая, например, неопределённые санкции («наказать яко преступника указов»,
«смотря по мере вины» и т.п.3). «В большинстве постановлений Свода законов
уголовных, – писал Г.С. Фельдштейн, – приходится видеть компиляцию, созданную путём механического устранения, с одной стороны, действительно отменённого, а с другой, и всего загромождающего тот или другой отдел, – компиляцию,
приводящую, в конце концов, к формулам, не приспособленным для применения
к наиболее обычным в жизни случаям. …Он не обобщал законодательных постановлений по их внутреннему содержанию и духу, а суммировал определённые редакции».4
Начало XIX века, кроме законодательной обработки уголовного права, характеризуется появлением также интересных сочинений, в которых можно увидеть дальнейшее развитие концептуальных начал первого. Уже говорилось о переводе
курса
Ансельма
Фейербаха
«Уголовное
право».
По
словам
Г.С. Фельдштейна, «курсу А. Фейербаха было суждено сыграть решающую роль в
1
Свод законов Российской Империи, повелением Государя Императора Николая Павловича составленный. СПб., 1832. [Т. 15]: Свод законов уголовных.
2
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 184.
3
Там же. С. 188.
4
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки … С. 442.
73
применении к русской науке»,1 поскольку «именно этим трудом был дан толчок к
развитию научно-догматической обработки нашего уголовного права».2
Подтверждение этому можно увидеть в работе Г.И. Солнцева «Российское
уголовное право».3 В её авторе, ставшем только со временем известным (ещё Н.С.
Таганцев писал о том, что он бесследно прошёл»4), следует, по словам Г.С. Фельдштейна, «видеть… первого русского криминалиста, давшего… образец научной
догмы уголовного права»,5 а в его работе «мы имеем дело с почти совершенно законченным курсом общей части русского уголовного права…».6 «Влияние А.
Фейербаха сказывается на курсе Г. Солнцева, между прочим, во взгляде последнего по вопросу о содержании науки уголовного права, – в заимствовании системы расположения материала общей части, – в заимствовании терминов, – отчасти
в способе формулирования основной задачи наказания и, наконец, – в учении Г.
Солнцева, выставленном им по вопросу об оттенках умысла и неосторожности.
…Справедливость, однако, велит признать, что у Г. Солнцева мы не наблюдаем
рабского следования расположению материала у знаменитого криминалиста.
…Подчёркивается в Г. Солнцеве строгий юрист, полагающий законность в основание самого существования государства и общества».7
Отметим лишь некоторые идеи Г.И. Солнцева, которые могут быть отнесены к прообразам концептуальных начал уголовного права. В определении преступления им даны все его существенные признаки, которые сохранились до сегодняшнего дня: «Преступление (delictum) есть внешнее, свободное, положительными законами воспрещённое деяние (actio externa, libera, illegitima), против политического равенства и свободы целого государства или частных граждан
1
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки … С. 291.
Там же. С. 291–292.
3
Солнцев Г.И. Российское уголовное право … Казань, 1820 / Под ред. Г.С. Фельдштейна.
Ярославль, 1907.
4
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 38.
5
Фельдштейн Г С. Указ. соч. С. 298.
6
Фельдштейн Г.С. Гавриил Ильич Солнцев // Солнцев Г.И. Российское уголовное право / под ред. и со вступит. ст. Г.С. Фельдштейна. Ярославль, 1907. С. IV.
7
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки … С. 329–330, 333.
2
74
устремляемое и правомерное наказание за собою влекущее…».1 Ответственность
может наступать только за деяние («замысла на зло не открытые и в действо не
произведённые не могут подлежать преследованию законов юридических…»2),
которое является проявлением свободной воли субъекта и совершенно виновно
(«преступление есть деяние свободное: следовательно, к вменению оного требуется: 1) чтоб учинивший какое-либо деяние, преступлением именуемое, имел разум и свободную волю…; 2) чтоб деяние, преступным именуемое, было произведено в действо или по злонамерению, или по небрежению, или по не употреблению должной осторожности…»3). Наказание есть возмездие за совершённое деяние, однако преследует также иные цели («следствием преступлений для лиц,
оныя соделавших или на оныя покусившихся, есть уголовная ответственность…,
заключающаяся в законном воздаянии болезненности преступнику за зло…»,4
применяемое «дабы оное его самого болезненно поражало трудом, болью и сожалением об учинённом им проступке, а других граждан посредством страха и поношения, за учинённое преступление угрожающего, укрощало и воздержало от
впадения в подобные преступные деяния»5); оно применяется исключительно судом на основании закона,6 причём суду запрещено применять аналогию уголовного закона, «поелику судьи судящие о преступлениях не суть законодавцы…».7
Возвращаясь от теории к памятникам уголовного права, повторим, их анализ с современной точки зрения представляет исключительно исторический интерес. Написанные под влиянием потребностей момента, не несущие на себе следов
значимой доктринальной обработки и содержательно представляющие собой свод
разновременных узаконений, все эти документы – только прообразы некоторых
концептуальных начал современного уголовного права. Последние разрабатыва1
Солнцев Г.И. Российское уголовное право … С. 54.
Там же. С. 56.
3
Там же. С. 56.
4
Там же. С. 97.
5
Там же. С. 98.
6
Там же. С. 106–107.
7
Там же. С. 110.
2
75
ются в правовой литературе под очевидным влиянием идей классической школы
уголовного права, однако не достигают ещё качественной определённости в сравнении с последующими работами.
Судьба, которая уготована историей Уложению о наказаниях уголовных и
исправительных 1845 г.,1 явно не соответствует качеству этого документа: действовавшее до 1918 г. (а на части территории России вплоть до начала 1920-х гг.),
оно на протяжении всей своей истории сопровождалось критическими отзывами и
не лестными оценками. В частности, так о нём отзывались судебные чины при составлении проекта Уголовного уложения 1903 г.: «Наше Уложение отчасти напоминает наши древнейшие уголовные кодексы, как то: Русскую Правду, Новгородскую и Псковскую судные грамоты. Наше Уложение составляет сборник приведённых в некоторую систему, отдельных, изданных в разное время уголовных законоположений, не разработанных вполне научным образом, и потому бедно
обобщениями».2
Однако Уложение, при всех его недостатках, стало основой для интенсивного развития уголовно-правовой науки, соединённой в своих теоретических построениях с текстом уголовного закона, остававшимся достаточно стабильным (в
особенности в положениях Общей части) на протяжении сравнительно долгого
периода времени. Не зря Н.Д. Сергеевский отмечал, что составители Уложения
«сделали не только не менее, но даже более чем мы могли бы от них требовать.
Они дали нам не новое Уложение, а значительно приведенный в порядок, дополненный и систематизированный свод законов. При низком уровне юридической
науки в России в то время лучшее, что они могли создать – это именно свод».3
Именно на основе текста Уложения стала развиваться наука уголовного права, и с
середины XIX в. наблюдается всё более активное проникновение в литературу и
1
См. первое издание: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб., 1845.
Материалы для пересмотра нашего уголовного законодательства. Т. 3: Замечание чинов
судебного ведомства 1880–1881 гг. на Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и
на Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. СПб., 1881. С. 7.
3
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право … С. 26.
2
76
развитие сначала классической, а позднее антропологической и социологической
школ уголовного права. Если бы Уложение 1845 г. никогда не появилось, а действовал бы Свод 1832 г. или был утверждён Проект 1813 г., то, может быть, сказанное относилось бы к этим документам; однако история здесь не оставляет места догадкам. Поэтому эволюцию концептуальных начал современного уголовного права, на наш взгляд, необходимо прослеживать именно с этого времени.
При этом очевидны два момента, которые нужно учесть при анализе истории концептуальных начал. Первый из них связан с отражением концептуальных
начал в самом уголовном законе. Кодификационная правовая традиция российского уголовного права обусловливает то, что в литературе в связи с циклами кодификации описывается как «эффект разрыва»: кодификация «прекращает действие старого юридического порядка и даёт рождение новому юридическому порядку»1 даже несмотря на то, что многие «старые» нормы скрытно переходят в
«новое» право. Соответственно, каждый новый уголовный закон (кодекс) предположительно означает новый этап в развитии концептуальных начал уголовного
права. Второй момент обусловлен ростом и упадком уголовно-правовых школ; из
этого следует предположительно смена концептуальных начал уголовного права с
течением времени.
Иными словами, необходимо провести периодизацию истории концептуальных начал уголовного права.
С этой целью было бы проще всего ориентироваться на периодизацию истории российского уголовного законодательства. В литературе существует несколько позиций по этому вопросу, в которых вместе с тем интересны три обстоятельства: во-первых, некоторые авторы избегают периодизации истории до XIX –
начала XX в.; во-вторых, у тех, кто этого не делает, наблюдается эффект сжатия
исторического времени, когда каждый новый этап истории оказывается короче
предыдущего (эффект описанный и обоснованный, впрочем, в естественнонауч-
1
Кабрияк Р. Кодификации. М., 2007. С. 146.
77
ной литературе1); в-третьих, в ряде случаев даётся периодизация не истории уголовного права, а истории его науки. По нашему мнению, первые два момента обусловлены только одним – тем, что современное российское уголовное право и законодательно, и теоретически принадлежит XIX веку. О нём нельзя сказать, как,
например, об английском праве, что «…отрасль уголовного права держится на
определениях Брэктона»2 (при всей современной условности этого утверждения
оно подчёркивает историческую преемственность развития); нельзя возвести историю действующих норм права к событиям более чем полуторатысячелетней
давности, как то имеет место в мусульманском праве.3
По мнению Н.Ф. Кузнецовой, исходя из государственно-правовой и социально-экономической системы власти и источников уголовного законодательства
следует выделять девять периодов в истории уголовного права XX в.: 1) уголовное законодательство в период перехода к буржуазной монархии и буржуазнодемократической республике (1901 г. – октябрь 1917 г.); 2) становление советского уголовного законодательства (октябрь 1917 г. – 1922 г.); 3) первые уголовные
кодексы РСФСР (1922 – 1926 гг.); 4) первое общесоюзное уголовное законодательство и республиканские кодексы (1926–1940 гг.); 5) уголовное законодательство периода грубых нарушений законности (1927–1941 гг.); 6) военное и послевоенное уголовное законодательство (1941–1953 гг.); 7) уголовное законодательство периода либерализации общественных отношений (1953–1960 гг.); 8) уголовное законодательство периода замедления развития общественных отношений
(1961–1985 гг.); 9) уголовное законодательство периода перестройки (1985–
1
«Сжатие времени исторического развития видно и по тому, как скорость исторического
процесса увеличивается по мере приближения к нашему времени. Если история Древнего Египта и Китая занимала тысячелетия и исчисляется династиями, то поступь истории Европы определялась отдельными царствованиями. Если Римская Империя распадалась в течение тысячи
лет, то современные империи исчезали за десятилетия, а в случае с Советской и того быстрее».
См.: Капица С. Демографический переход и будущее человечества // Вестник Европы. 2007. Т.
21. С. 7-16.
2
Стифен Дж. Уголовное право Англии в кратком очертании / пер. с англ. В. Спасовича.
СПб., 1865. Вып. 1. С. 43.
3
Есаков Г.А. Основы сравнительного уголовного права. М., 2007. С. 90–105.
78
1990 гг.) и постсоветского периода (с 1991 г.).1 Данная периодизация представляется слишком дробной; в частности, вряд ли существуют принципиальные отличия между третьим и четвёртым, шестым и седьмым периодами; с другой стороны, объединение в один период, девятый, двух абсолютно разных уголовноправовых систем вряд ли возможно.
А.В. Наумов пишет об уголовном законодательстве досоветского периода
(до октября 1917 года), советском социалистическом уголовном праве и постсоциалистическом уголовном праве (начиная с Конституции РФ 1993 г.).2
Переходя к авторам, дающим периодизацию истории науки уголовного права, отметим позицию О.Ф. Шишова, который глубоко изучал этот вопрос. Так, им
выделялось четыре этапа: 1) разработка основных понятий и институтов уголовного права, начало борьбы за проникновение марксизма в науку уголовного права
и упразднение буржуазного юридического мировоззрения (1917–1920 гг.); 2) период творческих поисков, преодоления заблуждений и идеологической борьбы за
марксистско-ленинскую методологию в науке (1920–1936 гг.); 3) догматическая
разработка основных проблем уголовного права, выработка понятийного аппарата
с позиций марксистской идеологии (1936 г. – конец 1950-х гг.); 4) развитие исследований социологических аспектов уголовного права, активное воздействие науки
на правотворчество и правоприменение (с конца 1950-х гг.).3
«Комбинированный» подход представляет позиция Б.В. Волженкина: периодизация истории уголовного законодательства им не даётся вообще (исследуются лишь рубежные законодательные акты), периодизация истории науки предлагается следующая. Наука до 1917 года исследуется на основе классификации Г.С.
Фельдштейна (пять периодов4), тогда как советская наука уголовного права рас-
1
Курс уголовного права: В 5-ти т. Учебник / под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой.
Т. 1. С. 18–19.
2
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 60–61.
3
Шишов О.Ф. Основные этапы развития советского уголовного права // Вестник МГУ.
Серия. Право. 1989. № 1. С. 42–44.
4
Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки … С. 6–8.
79
падается на четыре этапа: 1) 1917 г. – начало 1930-х гг.; 2) начало 1930-х гг. –
1956 г.; 3) 1956 г. – середина 1960-х гг.; 4) середина 1960-х – конец 1980-х гг.; отдельно им рассматривается современная наука уголовного права.1
Признавая приемлемость приведённых точек зрения в приложении к уголовному закону, отметим, что периодизация эволюции концептуальных начал
уголовного права, является менее дробной. Сменяющие друг друга политические
режимы, формы правления, социальные строи и за ними с неизбежностью следующие изменения концептуальных начал уголовного права, которые являются
более стабильным образованием по сравнению с переменным текстом уголовного
закона. Их изменения – значительно более редкое явление, чем смена уголовных
кодексов.
Соответственно, по нашему мнению, можно выделять следующие этапы
эволюции концептуальных начал в уголовном праве России второй половины XIX
– начала XXI века:
1) период классической школы уголовного права;
2) период социалистическо-социологической школы уголовного права;
3) период социалистическо-классической школы уголовного права (возврата
к классической школе уголовного права);
4) период современной школы уголовного права.
Временные границы этих периодов очень условно могут быть связаны с теми или иными законодательными актами или событиями социальной жизни; в ряде случаев смена периодов – это действительно продукт кардинальных изменений
общественно-политического устройства, однако иногда она подготавливалась в
доктрине уголовного права и лишь потом воплощалась законодательно.
На основе этой периодизации нами будет выстроено дальнейшее исследование.
1
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 166–202; Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её
развитие … С. 801–949.
80
§ 2. Классическая школа уголовного права
(вторая половина XIX в. – конец 1910-х гг.)
Классическая школа уголовного права, пришедшая в Россию вместе с курсом Ансельма Фейербаха (не считая увлечений идеями
Чезаре Беккариа в
XVIII веке), являлась господствующей в российском уголовном праве вплоть до
периода социально-политических потрясений, последовавших за событиями октября 1917 года.
Данная школа, как уж указывалось, сформировалась на базе просветительно-гуманистического направления в науке. Основой последнего стали философские взгляды эпохи французского Просвещения, отражённые в работах Монтескьё, Вольтера и др.; наиболее заметный вклад в развитие этого направления
внесла работа Чезаре Беккариа «О преступлениях и наказаниях», опубликованная
в 1764 г.1 «История уголовного права, – по словам Ф.М. Решетникова, – не знает
книги, равной… по силе своего воздействия на современников и последующие
поколения. Эта книга-памфлет содержала уничтожающую критику жестокости и
несправедливости феодального правосудия и вместе с тем формулировала принципы уголовного права и процесса, основанные на идеях буржуазного просвещения и гуманизма XVIII века».2 Из этого труда можно вывести несколько принципов уголовного права, впоследствии воспринятых классической школой уголовного права. Во-первых, это принцип законности: «Наказания за преступления могут быть установлены только законом. Назначать их правомочен лишь законодатель, который олицетворяет собой всё общество…».3 Во-вторых, правило о соразмерности между преступлением и наказанием; по мнению Чезаре Беккариа,
1
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1995.
Решетников Ф.М. Уголовное право буржуазных стран. Вып. 1: Просветительногуманистическое направление в уголовном праве. С. 17.
3
Беккариа Ч. Указ. соч. С. 72.
2
81
«…суровость наказания должна зависеть от тяжести преступления».1 В-третьих,
не утратившая актуальности до сегодняшнего дня идея неотвратимости и быстроты наказания: «Чем быстрее следует наказание за совершённое преступление и
чем ближе оно к нему, тем оно будет справедливее и эффективнее. …Не в жестокости, а в неизбежности наказания заключается один из наиболее эффективных
способов предупредить преступления. Неизбежность наказания, даже умеренного,
всегда производит более сильное впечатление, чем страх подвергнуться самому
суровому наказанию, если при этом существует надежда на безнаказанность».2
Наконец, в-четвёртых, краеугольным камнем уголовного права должно было
стать правило о не наказуемости мыслей, так как «законы не наказывают намерение».3
В истории классической школы уголовного права, по нашему мнению,
можно выделить три этапа: 1) «ранний» классицизм (конец XVIII – первая половина XIX в.); 2) «зрелый» классицизм (вторая половина XIX – начало XX в.); 3)
неоклассическое направление (XX – начало XXI в.).
Время «раннего» классицизма характеризуется становлением этой школы
уголовного права (конец XVIII – первая половина XIX века). У её истоков стояли
философско-правовые взгляды И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля; традиционно считается,
что первым «классиком» собственно в области уголовного права был Ансельм
Фейербах (Пауль Иоганн Ансельм фон Фейербах).4 (Труд Ансельма Фейербаха
«Уголовное право» был переведён на русский язык и издан в трех книгах: 1810,
1811 и 1827 гг.5).
1
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 83.
Там же. С. 137, 162–163.
3
Там же. С. 215.
4
См. подробнее: Решетников Ф.М. Уголовное право буржуазных стран. Вып. 2: «Классическая» школа и антрополого-социологическое направление. С. 28–36.
5
Фейербах П.А. Уголовное право. Сочинение доктора Павла Анзельма Фейербаха. СПб.,
1810; Уголовное право. Сочинение доктора Павла Анзельма Фейербаха. Книга вторая, содержащая положительную или особенную часть уголовного права. СПб., 1811; Уголовное право.
Сочинение доктора Павла Анзельма Фейербаха. Книга третия, содержащая делопроизводство
уголовного права, то есть: изследования и суды. СПб., 1827.
2
82
Классическая школа уголовного права покоится на так называемой либеральной идеологии, отстаивающей идею автономии человеческой личности, ценности её прав и свобод и ограничении государства этими неотъемлемыми правами
и свободами. Соответственно, на основе этой идеологии классиками были выдвинуты, в частности, такие основные положения (стоит оговориться, что это лишь
свод базовых идей школы; в деталях её представители могли расходиться, особенно в том, что касается целей и сущности наказания):
– нет наказания без закона, или nulla poena sine lege («всякое причиняемое
наказание предполагает закон наказательный»1);
– нет наказания без преступления, или nulla poena sine crimene;2
– нет преступления без законного наказания, или nullum crimen sine poena
legali;3
– все равны перед законом;
– преступление является проявлением свободной воли субъекта;
– лицо может подлежать ответственности лишь за деяние, а не за мысли
(«ибо одно только внешнее деяние может нарушить право»4) и только за виновное
деяние, или nullum crimen sine culpa;
– наказание есть пропорциональное воздаяние за совершенное преступление;
– личные особенности индивида не влияют на наказание, так как оно должно быть соизмеримо лишь с совершенным деянием;
– судейское усмотрение при применении норм уголовного права должно
быть сведено к минимуму, а закон должен быть максимально определённым.
Наибольшую известность получили два уголовных кодекса, составленных
под сильным влиянием идей классической школы: Французский уголовный ко-
1
Фейербах П.А. Уголовное право. Сочинение доктора Павла Анзельма Фейербаха. СПб.,
1810. С. 19.
2
Там же. С. 20.
3
Там же. С. 20.
4
Там же. С. 31.
83
декс 1810 г.1 (широко известный как Уголовный кодекс Наполеона) и Баварский
уголовный кодекс 1813 г. (подготовленный при прямом участии Ансельма Фейербаха). Как отмечается, «оба… кодекса основывались на идее уголовного закона
как орудия управления обществом; отличались лаконичностью, хорошей юридической техникой, глубокой проработкой основных институтов Общей части уголовного права и послужили образцом для ряда последующих кодификаций уголовного права в Европе».2
Для времени «зрелого» классицизма (вторая половина XIX – начало XX в.)
характерно дальнейшее развитие идей классической школы уголовного права, и
особенно в теории уголовного права. Именно классическая школа уголовного
права определяла развитие российской науки уголовного права во второй половине XIX в., когда, с одной стороны, в связи с принятием Уложения о наказаниях
уголовных и исправительных 1845 г. возникла необходимость его теоретического
анализа и осмысления и, с другой, на подготовленной предшествующими поколениями криминалистов почве и появления целой плеяды блестящих учёных, создавших доктрину собственно русского по происхождению уголовного права.
Видными представителями классической школы в России являлись А.Ф. Кистяковский, Н.Д. Сергеевский, В.Д. Спасович, Н.С. Таганцев и другие видные правоведы; их научные труды «характеризуются глубоким и скрупулёзным анализом
юридического материала, в них использованы исторический и сравнительный методы, представлены не только отечественное, но и зарубежное, в первую очередь
западноевропейское уголовное законодательство, взгляды и концепции европейских учёных-криминалистов. Работы написаны живым, образным, изящным литературным языком, о сложных вещах говорится просто, без излишней так называемой академичности, поэтому легко и с интересом читаются. Именно они позво-
1
2
Французский уголовный кодекс 1810 года. М., 1947.
Российское уголовное право. Общая часть: учебник / под ред. А.И. Чучаева. С. 297.
84
лили российской науке уголовного права выйти на международный уровень и занять там достойное место».1
Заслугой «зрелого» классицизма в России стало глубокое формальнодогматическое исследование проблем преступления и наказания, построения уголовного закона, разработка понятия «состав преступления» и его элементов и т.д.
(этим были заложены основы, в том числе современной уголовно-правовой теории).
Классическая школа ограничивала предмет науки уголовного права строго
юридическими категориями и понятиями. По лаконичному определению А.Ф.
Кистяковского, уголовное право как наука «исследует, определяет и излагает понятия о преступлении и наказании».2 Как писал Н.Д. Сергеевский (в этом отношении его взгляды полностью согласуются с классической школой), «уголовное
право есть наука о преступлении и наказании; задачей своей она имеет систематизацию, анализ и обобщение понятий о преступлении и наказании; материалом для
неё служит уголовный закон в обширном смысле и его история; содержание её
образуется из учения о составе преступления, из учения об уголовном законе и из
учения о наказании; цель её – дать руководство к составлению, пониманию и
приложению на практике уголовных законов; свои выводы она основывает не на
абсолютных идеях и не на положениях чистого разума, а на данных, добытыми
положительными науками, и посему сама есть наука положительная; в силу таких
её свойств она является одной из юридических в тесном смысле наук…».3
Высшим достижением доминирования классической школы стало Уголовное уложение 1903 г. Его анализу посвящено много работ,4 и, имея перед собой
1
Чучаев А.И. История науки уголовного права // История юридических наук в России.
М., 2009. С. 440.
2
Кистяковский А.Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. Киев, 1875. Т. 1:
Общая часть. С. 1.
3
Сергеевский Н.Д. Преступление и наказание как предмет … С. 288.
4
См., например: Есипов В.В. Уголовное уложение 1903 года, его характер и содержание.
Варшава, 1903; Балыбин В.А. Уголовное уложение Российской Империи 1903 года: дис. …
канд. юрид. наук. Л., 1982; Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 102–
85
особые задачи исследования, рассмотрим его с точки зрения отражённых в нём
концептуальных начал уголовного права и их оценки теорией уголовного права.
Подготовка и принятие Уголовного уложения растянулись в истории уголовного права России на несколько десятилетий. По словам Н.С. Таганцева, «в
министерствах попытки подготовления коренной реформы Уложения (имеется в
виду Уложение 1845 г. – А. Б.) начались с половины 60-х годов».1 По справедливому замечанию А.В. Наумова, «опыт подготовки проекта Уложения уникален с
точки зрения научного содержания его основных положений, участия практиков в
его обсуждении и дополнении, апробирования его у зарубежных экспертов и
вполне поучителен для современного законодателя».2 (С другой стороны, по меткому выражению С.В. Познышева, Уложение «составлялось так долго, что успело
порядочно состариться, ещё не родившись на свет»3). Основные хронологические
вехи принятия Уголовного уложения могут быть представлены в следующем виде.4
В 1860–1870-х гг. рассматриваются вопросы о преобразовании карательнокаторжной системы, и параллельно в Министерстве юстиции разрабатывается
проект Общей части Уложения, который был готов в 1872 году. Затем работы несколько приостановились; только в 1879 году Государственный Совет рекомендовал приступить к пересмотру Уложения 1845 г.
30 апреля 1881 года был образован Комитет для начертания проекта нового
Уголовного уложения, которое должно было заместить собою Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и Устав о наказаниях, налагаемых
108; Фецыч Г.В. Реакционная сущность системы преступлений и наказаний по Уголовному
уложению 1903 года и практика его применения: дис. … канд. юрид. наук. Львов, 1984; Российское законодательство X–XX веков: В 9 т. М., 1994. Т. 9: Законодательство эпохи буржуазнодемократических революций. С. 240–271.
1
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 197.
2
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 102.
3
Познышев С.В. Особенная часть русского уголовного права. Сравнительный очерк важнейших отделов особенной части старого и нового Уложений. М., 1905. С. IV.
4
См. подробнее: Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 197–199; Балыбин В.А. Основные тенденции
развития уголовного законодательства России в 1861–1881 гг. // Правоведение. 1977. № 3.
С. 55–63.
86
мировыми судьями, 1864 г.; в составе Комитета была образована Редакционная
комиссия, которая должна была подготовить проект Уложения и объяснительную
записку к нему. Работа шла достаточно быстро; уже в 1882 году был обсуждён
подготовленный Н.С. Таганцевым проект Общей части Уложения, разослан для
получения отзывов и переведён с этой же целью на иностранные языки. Отзывы и
замечания были рассмотрены комиссией к 1884 году. Параллельно шла работа
над Особенной частью Уложения (главы которой готовились Н.С. Таганцевым,
И.Я. Фойницким и Н.А. Неклюдовым).
К 1895 году были разработаны проекты и Общей, и Особенной частей Уголовного уложения (всего 35 глав и 589 статей). К 1897 году на проект были получены замечания министерств и ведомств. Итоговая работа над проектом шла в
Особом совещании при министерстве юстиции в 1897–1898 гг.; 14 марта
1898 года проект Уложения был представлен в Государственный Совет. В Совете
было также образовано Особое совещание; науку уголовного права в нём представлял только Н.С. Таганцев. Работа Особого совещания шла с 1898 по 1901 год.
6 октября 1901 года проект поступил на рассмотрение Особого присутствия
соединённых департаментов Государственного Совета; 10 февраля 1903 года проект был рассмотрен в общем собрании Государственного Совета и 22 марта
1903 года утверждён императором Николаем II. В указе Правительствующем Сенату, которым было утверждено Уложение, содержались следующие слова о его
значимости для России: «Последовавшие в Царствование Деда Нашего Императора Александра II коренные преобразования обновили весь строй государственного быта России. Изменившиеся под влиянием этих преобразований условия
народной жизни вызвали необходимость привести в соответствие с ними уголовные законы. …Уповая, что новый уголовный закон, сообразованный с современными условиями государственного и общественного быта, будет способствовать
успешному отправлению уголовного правосудия, Мы пребываем в твёрдой уверенности, что закон этот, разграничивая область воспрещённого и дозволенного и
противодействуя преступным посягательствам, послужит к вящей охране граж-
87
данского порядка и к укреплению в народе чувства законности, которое должно
быть постоянным руководителем каждого как отдельно в кругу его личной деятельности, так и в совокупном составе сословий и обществ».1
Вместе с тем Уголовному уложению была уготована печальная судьба.
Срок его введения в действие в 1903 году не был определён; только в 1904 году
были введены в действие главы «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов императорского
Дома», «О государственной измене», отдельные статьи из глав «О смуте», «О
противодействии правосудию», «О подлоге», «О преступных деяниях по службе
государственной и общественной»; в 1905–1906 гг. – оставшиеся статьи главы «О
смуте» и глава «О нарушении ограждающих веру постановлений». В разное время
были введены также в действие отдельные статьи из глав «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие», «О нарушении постановлений о надзоре за печатью», «О преступных деяниях против личной свободы», «О
непотребстве», «О преступных деяниях против прав авторских и привилегий на
изобретения». В отношении всех этих норм должна была также применяться Общая часть Уложения.
В правовой литературе называются различные причины не вступления в
силу Уложения в полном объёме. Так, по мнению А.В. Наумова, затянувшаяся
работа над Уложением привела к тому, что «по ряду позиций оно устарело и не
соответствовало социально-политическим реалиям России начала XX века,
например изменениям в системе государственной власти в связи с созданием российских парламентских учреждений, определённой демократизации государственной власти, вызванных революционными событиями 1905 года и последующих годов».2 А.А. Пушкаренко связывает отсрочку введения в действие Уложения с необходимостью преобразовать карательную систему России, реформиро-
1
Уголовное уложение. 22 марта 1903 года. С мотивами, извлечёнными … изд. Н.
С. Таганцева. СПб., 1904. С. 3–4.
2
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 104.
88
вать смежное законодательство, решить вопросы условного осуждения, условнодосрочного освобождения и т.п., а также преобразовать местные (мировые) суды.1
В 1905 и 1908 годах предпринимались попытки ввести в действие Уголовное уложение в полном объёме, однако они отклонялись в Государственном Совете под предлогом необходимости проведения реформы мирового суда.
В 1910 году вопрос об Уголовном уложении был поднят на заседании Общего собрания (съезда) Русской группы международного Союза криминалистов.
М.П. Чубинский предложил вернуться к вопросу о введении в действие Уложения
в полном объёме, однако против этого выступили М.Н. Гернет, А.Н. Трайнин и
др., которые высказались за разработку нового Уложения.2
Структурно Уголовное уложение состояло из 37 глав и 687 статей, из которых 1 глава (72 статьи) приходилась на Общую часть (глава 1 «О преступных деяниях и наказаниях вообще»). Статьи содержали либо только основной состав
преступления, либо основной и квалифицированный составы преступления, либо
параллельно два и более основных состава преступления. В целом же законодательная техника построения Уголовного уложения соответствовала канонам того
времени и во многом может являться образцом для современного законодателя.
С точки зрения отражения в Уголовном уложении концептуальных начал
уголовного права оно несёт на себе «неизгладимую печать» одного из отцов своих, Н.С. Таганцева,3 и классической школы уголовного права (за рубежом, в частности в Польше, Уложение называется «Кодекс Таганцева»). Метания и споры в
1
Российское законодательство X–XX веков. Т. 9. С. 266–271.
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 104.
3
Высказываются сомнения в принадлежности Н.С. Таганцева к классической школе
уголовного права и делаются попытки объявить его теоретические взгляды самостоятельным
явлением в науке уголовного права. См., например: Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 862–864; Загородников Н.И. Николай Степанович Таганцев. М.,
1994. С. 81–82; Наумов А.В. Указ. соч. С. 45–46.
Отметим в этой связи, что «чистых» классиков (равно как и «чистых» социологов и антропологов) не существует. Все учёные, базово принадлежащие к той или иной школе, вносили
что-то новое, индивидуальное в её учение и в том числе заимствовали отдельные идеи из других школ. А в этом отношении «базовую принадлежность» Н.С. Таганцева к классической школе вряд ли можно отрицать.
2
89
науке уголовного права между «классиками», социологами и антропологами
оставили лишь незначительный след на поверхности Уголовного уложения. По
мнению Б.В. Волженкина, Уложение – «выдающийся памятник уголовного права
России, по глубине проработанности правовых институтов и качеству законодательной техники стоявший на уровне лучших образцов мирового законодательства того времени. Давая ему оценку с точки зрения соперничества классической
и социологической школ, можно сказать в целом, что в этом нормативном акте
преобладали концепции классического направления».1
Уложение заслужило высокую оценку и за рубежом. Франц фон Лист писал
о нём на стадии проекта: «Проект представляет собою весьма важное произведение, которое послужит ко благу не одной только России; являясь наиболее зрелым
плодом науки уголовного права, он будет рассевать плодоносные семена всё в
большем и большем пространстве».2
Критики Уложения были вынуждены признать, что Уложение представляет
собой «лебединую песнь отживающей ныне классической школы в уголовном
праве» и только «носит в себе некоторые зародыши более совершенного, более
отвечающего потребностям современной социальной жизни права недалёкого будущего».3
Как писал В.В. Есипов, давая неоднозначную оценку Уложению, «этот наш
новый кодекс появился как раз в то время, когда в самой науке уголовного права
появились новые направления и произошёл некоторый раскол. Эта эпоха ознаменована усиленной борьбой старого классического направления с народившимся
уже новым, так называемым позитивным направлением в уголовном праве (речь
идёт о социологической школе – А.Б.). Борьба эта обусловливалась совершенно
1
Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 857.
Свод замечаний на проект Общей части Уложения о наказаниях, выработанный редакционной комиссией / сост. Э.Ю. Нольде. Т. 1: Общие замечания на проект и замечания на главы
первую и вторую. СПб., 1884. С. 2.
3
Пржевальский В. В. Проект Уголовного уложения и современная наука уголовного
права. СПб., 1897. С. 104.
2
90
различными воззрениями этих двух школ на основные вопросы уголовного права
– на преступление и наказание»;1 по его мнению, эта борьба нашла удачное разрешение в Уложении в виде системы индивидуализации наказаний, требуемой
обществом.2 С другой стороны, «от нового уложения ожидали очень многого;
ожидали, что оно откликнется на все те новые вопросы, которые предъявляет
жизнь, что оно прислушается ко всем новым требованиям пенитенциарного дела.
В этом отношении ожидания многих не вполне оправдались. Оставаясь на почве
прежней чисто классической юриспруденции, новый кодекс остался чужд тем новым правовым институтам, которые выдвинуло новое направление в уголовном
праве. Он не принял ни условного освобождения, ни условного осуждения…».3
Итак, Уголовное уложение открывается ст. 1, выражающей концептуальное
начало «закона» в лаконичной формулировке: «Преступным признается деяние,
воспрещенное, во время его учинения, законом под страхом наказания». Примечателен комментарий Н.С. Таганцева к этой норме: «Статья эта изложена без изменений во всех проектах».4 По словам Н.Д. Сергеевского, «такое понятие преступного деяния свойственно современному уголовному праву всех цивилизованных народов; оно, в качестве теоретического отвлечения, вытекает непосредственно, с одной стороны, из того положения, что никакой закон обратного действия не имеет, а с другой – из того, что суду в современных уложениях не даётся
права налагать наказания за деяния, именно в уголовном законе не предусмотренные».5
Тем самым окончательно запрещалась аналогия уголовного закона. Применительно к Уложению 1845 г. этот вопрос решался по иному, что вызывало кри-
1
Есипов В.В. Уголовное уложение 1903 года … С. 159–160.
Там же. С. 160–161.
3
Есипов В.В. Указ. соч. С. 168–169.
4
Уголовное уложение … изд. Н.С. Таганцева. С. 1.
5
Сергеевский Н.Д. Общая часть Уголовного уложения по проекту редакционной комиссии // Свод замечаний на проект Общей части Уложения о наказаниях, выработанный редакционной комиссией. Т. 4: Замечания и статьи о проекте, не вошедшие в постатейный свод. СПб.,
1884. С. 386–387.
2
91
тические замечания в теории уголовного права.1 Практика Правительствующего
Сената была такова, что на основании ст. 151 Уложения2 «суд может применить
закон по аналогии, когда нет прямого закона, запрещающего такое деяние под
страхом наказания» (дело Агренева-Славянского, № 386/1875 г.).3
В отношении же ст. 1 Уголовного уложения Н.С. Таганцев писал: «Признаки, характеризующие преступное деяние, тем самым установляют и предел власти
суда, безусловно устраняя возможность облагать наказаниями поступки, хотя и
сходные с какими-либо преступными деяниями, но прямо в законе не воспрещённые. Суд, применяя закон, выясняя соотношение между формою и содержанием
статьи, установляя область действия того или другого постановления, может
весьма часто руководствоваться не только буквою, но и общим смыслом законов,
может разъяснять закон по сходству и по противоположению, но ему не может
быть предоставлено право как бы заменять собою законодателя, пополняя действительные или предполагаемые им пробелы в кодексе, при помощи так называемой аналогии; будучи исполнителем закона, суд не может в то же время быть его
создателем».4
Вместе с тем Уголовное уложение не должно было стать единственным в
смысле полноты кодификации источником уголовного права (не касаясь вопроса
1
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 165–167.
«Если в законе за подлежащее рассмотрению суда преступное деяние нет определённого наказания, то суд приговаривает виновного к одному из наказаний, предназначенных за преступления, по важности и роду своему наиболее с оным сходные» (ст. 151 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.).
В комментарии на эту норму Н.Н. Полянский отмечал: «В литературе уже много раз
указывалось, что в действительности смысл ст. 151 ул. о нак. совсем другой: она имеет в виду
не деяния, законом не предусмотренные, а преступные деяния, следовательно, как должно заключить из ст. 1 ул. о нак., деяния, уголовным законом предусмотренные, но такие, за которые
в законе не указано определённого наказания…». См.: Полянский Н.Н. Вопросы уголовного
права в практике Сената по делам, восходившим из Московского Мирового Съезда. М., 1917.
С. 11.
3
Цит. по: Полянский Н.Н. Вопросы уголовного права в практике Сената по делам, восходившим из Московского Мирового Съезда. С. 11.
4
Уголовное уложение… изд. Н.С. Таганцева. С. 2.
См. также: Резон А.К. Уголовное уложение. Краткое изложение главных положений его
в сопоставлении с действующим правом. СПб., 1903. С. 8–10.
2
92
об Уголовном уложении Великого княжества Финляндского). В соответствии со
ст. 5: «Действие сего уложения не распространяется: 1) на деяния, наказуемые по
законам церковным, воинскому и военно-морскому уставам о наказаниях, уставам
дисциплинарным, уставу о ссыльных и уставам казенных и административных
управлений, а также по особым положениям и узаконениям, в пределах, сими законами, уставами, положениями и узаконениями установленных; 2) на деяния,
наказуемые по обычаям инородческих племён, в пределах, законом установленных…». Согласно комментарию Н.С. Таганцева, нормы ст. 5 представляют собой
исключения из общего правила, и при сомнениях в том, какие нормы должны
применяться, предпочтение должно отдаваться общему закону, т.е. Уголовному
уложению; кроме того, в большинстве случаев нормы главы 1 Уложения должны
распространяться и на составы преступлений вне Уложения.1
Многие диспозиции норм Особенной части Уложения были построены по
бланкетному типу. Так, характерны следующие отсылки в статьях Особенной части: «без надлежащего разрешения» (ст. 378, 384), «виновный в неисполнении
правил, установленных законом или обязательным постановлением» (ст. 382),
«виновный в неисполнении установленной законом или обязательным постановлением обязанности» (ст. 383) и т.п. Бланкетность диспозиций признавалась
наукой уголовного права: «Многие юридические нормы, воспрещающие под
страхом наказания те или другие действия или упущения, могут заключаться не
только в уголовном уложении, но и в других томах свода законов, как, напр., в
уставах акцизных и иных. … В силу наших законов такие воспрещения или предписания могут содержаться и в постановлениях некоторых административных
властей, в пределах, для каждой из них законом установленных…».2
Говоря о законности применительно к дооктябрьскому уголовному законодательству России, нельзя не упомянуть практику политических репрессий, осу-
1
Уголовное уложение … изд. Н.С. Таганцева. С. 9–11.
См. также: Резон А.К. Уголовное уложение … С. 21.
2
Уголовное уложение … изд. Н.С. Таганцева. С. 2.
93
ществлявшихся правительством с различной интенсивностью в разные годы,
начиная где-то с последней четверти XIX века и вплоть до 1917 года.1 Представляется, что в отличие от искажений законности в 1930-е и 1940-е гг., возведённых
в систему и правило, деятельность политических репрессивных органов царского
правительства носила исключительный характер; упрощение касалось уголовнопроцессуальной стороны, тогда как концептуальные начала материального уголовного права – в отличие от советского уголовного права – оставались неизменными. Конечно же, существовали и внесудебные меры репрессии (заключение в
крепость, ссылка в Сибирь и т.п.), однако они не замещали собой ординарную юстицию, являясь лишь дополнительным орудием в руках государственного аппарата; к тому же меры эти, в отличие от последующей эпохи, носили куда как более
гуманный по своим условиям характер.
Концептуальное начало «преступления» выражено в Уголовном уложении
опосредованно, через юридические конструкции вины и вменяемости.
В частности, Уголовным уложением утверждается свобода воли как основа
к вменению деяния в вину. Соответственно, не подлежат уголовной ответственности невменяемые и малолетние: «Не вменяется в вину преступное деяние, учиненное лицом, которое во время его учинения не могло понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками вследствие болезненного расстройства душевной деятельности, или бессознательного состояния, или
же умственного не развития, происшедшего от телесного недостатка или болезни…» (ст. 39); «Не вменяется в вину преступное деяние, учинённое малолетним,
не достигшим десяти лет» (ст. 40); «Не вменяется в вину преступное деяние, учинённое несовершеннолетним от десяти до семнадцати лет, который не мог понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками…» (ст. 41).
1
См. подробнее: Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР // Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам: В 3 т. М., 2002. Т. 3. С. 23–34.
94
«Преступление, – по словам Н.С. Таганцева, – относится не к области мышления, а к области деятельности, и для его вменения в вину, совершившему необходимо, чтобы виновный, сознавая совершаемое, руководился или мог руководиться сознанным…».1
Равным образом сказывается на свободе воли принуждение к совершению
преступления: «Не вменяется в вину преступное деяние, коего учинивший не мог
предвидеть или предотвратить» (ст. 42). В этом случае «учинивший не мог
предотвратить учинённого им преступного деяния … хотя и находился в момент
действия в полном сознании, так что для него не существовало извинения невменяемостью, но в то же время относился к происшедшему по необходимости пассивно, не имея никакой возможности выполнить требования закона или воспрепятствовать их нарушению».2
В Уложении через конструкцию неоконченного преступления формулируется идея уголовной ответственности только за деяние: «Действие, коим начинается приведение в исполнение преступного деяния, учинения коего желал виновный, не довершенного по обстоятельству, от воли виновного не зависевшему, почитается покушением…» (ст. 49); «Приобретение или приспособление средства
для приведения в исполнение умышленного преступного деяния почитается приготовлением…» (ст. 50). По выражению Н.С. Таганцева, «приготовление, так же
как и покушение, может быть наказуемо только в том случае, когда из совершённых виновным действий (курсив наш – А.Б.) можно с большею или меньшею очевидностью распознать злую волю. …Обнаружение умысла, как таковое, по уложению ненаказуемо; но если деяние, коим обнаружилась злая воля, само по себе
заключает признаки самостоятельного преступного деяния, то виновный отвечает
только за сие последнее».3
1
Уголовное уложение … изд. Н.С. Таганцева. С. 71.
Там же. С. 83.
3
Там же. С. 100, 105.
2
95
В Уголовном уложении последовательно проводится идея субъективного
вменения, и определения форм вины в Уложении представляют образец законодательной техники: «Преступное деяние почитается умышленным не только когда
виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступления последствия, обусловливающего преступность сего деяния. Преступное деяние почитается неосторожным, не только когда виновный его не предвидел, хотя
мог и должен был оное предвидеть, но также когда он хотя и предвидел наступление последствия, обусловливающего преступность сего деяния, но легкомысленно
предполагал такое последствие предотвратить. Тяжкие преступления наказываются лишь при наличности вины умышленной. Преступления наказываются при
наличности вины умышленной, при наличности же вины неосторожной – только в
случаях, особо законом указанных. Проступки наказываются при наличности не
только вины умышленной, но и неосторожной, за исключением случаев, особо законом указанных» (ст. 48). Субъективная ошибка также может устранять наказуемость: «Неведение обстоятельства, коим обусловливается преступность деяния
или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния
или усиливающего ответственность обстоятельства. При неосторожных деяниях
правило сие не применяется, если само неведение было последствием небрежности виновного» (ст. 43).
На основе норм Уложения в науке формулировалось понятие состава преступного деяния как категории, превращающей деяние в преступное деяние: «Совокупность таких условий, при наличности которых известный поступок данного
лица подойдёт под понятие преступного деяния, т.е. будет осуществлять в себе
все те признаки, которые образуют собою элементы юридической природы правонарушения, подлежащего, по силе уголовного закона, наказанию – совокупность этих условий носит название состава преступного деяния… Они суть или
96
условия, лежащие в лице деятеля (субъект), или в предмете посягательства (объект), или в самом действии (преступное действие)».1
Концептуальное начало «наказания» представлено в Уголовном уложении
идеей наказания - возмездия. Показательна в этом отношении лестница наказаний, построенная от более тяжкого вида к менее тяжкому (ст. 2): «Наказания,
определяемые за преступные деяния, суть: 1) смертная казнь; 2) каторга; 3) ссылка на поселение; 4) заключение в исправительном доме; 5) заключение в крепости; 6) заключение в тюрьме; 7) арест; 8) денежная пеня».
Суд при определении наказания должен отталкиваться преимущественно от
характера деяния: «Мера уголовной ответственности, определённая в каждом отдельном случае, выражает воззрение суда на важность совершённого деяния и на
степень опасности, от него возникающей…».2
Влияние идей социологической школы уголовного права на карательную
составляющую Уголовного уложения незначительно. В частности, допускалось
смягчение назначенного наказания в случае «одобрительного поведения» приговорённого (каторга без срока через 15 лет или на срок через 2/3 срока заменялась
переводом в места, назначенные для поселения; ссылка на поселение могла быть
отменена по истечении десяти лет; заключение в исправительном доме могло
быть прекращено по истечении 5/6 срока) (ст. 23) (однако освобождение это являлось безусловным и противопоставлялось условно-досрочному освобождению,
которое было отвергнуто при составлении Уложения3). Уложением допускалась
возможность усиления наказания при совершении тождественных или однородных преступлений «по привычке к преступной деятельности или вследствие обращения такой деятельности в промысел» (ст. 64).
Положения о наказании стали самыми критикуемыми в Уголовном уложении. Даже те, кто может быть причислен к сторонникам скорее классической
1
Сергеевский Н.Д. Общая часть Уголовного уложения по проекту Редакционной комиссии … С. 389.
2
Уголовное уложение … изд. Н.С. Таганцева. С. 40.
3
Резон А.К. Уголовное уложение … С. 53–54.
97
школы уголовного права, подчёркивали неудачность карательной системы Уложения: «Достоинства карательной системы проекта значительно ослабляются некоторыми сторонами … Центр тяжести всей системы лежит в наказаниях лишением свободы. Лишение свободы, по самому существу своему, представляется
наиболее дорогим и требующим наибольшей затраты личных сил наказанием.
…Только такая тюремная организация может пройти действительно в жизнь, которая будет отличаться полною простотою и несложностью. Эту сторону вопроса,
к сожалению, проект совершенно упустил из виду. Он начертил такую сложную
систему, какой не имеет ни один новейший кодекс Западной Европы. … Другая
слабая сторона карательной системы проекта – это долгосрочные лишения свободы… Мы… считаем долгосрочное, а тем паче пожизненное тюремное заключение
одною из самых неудачных и нецелесообразных карательных мер. Будучи крайне
тяжким по отношению к личности осуждённого, в общем, оно, наоборот, подрывает силу карательной репрессии. …Отделённое от преступления значительным
промежутком времени наказание неизбежно теряет свою силу; оно перестаёт быть
наказанием поступка и делается иногда совершенно уже излишним терзанием человека…».1
По сути, Уголовное уложение, с одной стороны, существенным образом реформировав и упростив систему наказаний по сравнению с Уложением 1845 г., с
точки зрения карательной сущности наказания осталось на прежних уголовнополитических позициях, дав повод представителям социологической школы критиковать новый закон.
Таким образом, Уголовное уложение 1903 г. отражает в своём содержании
доктрину классической школы уголовного права; воззрения антропологической и
социологической школ представлены в нём крайне скудно. Как уже отмечалось
ранее, столкновения школ имели место в основном в теории уголовного права, тогда как на практике господствовал классицизм. Его формально-логические по1
Сергеевский Н.Д. Общая часть Уголовного уложения по проекту Редакционной комиссии … С. 378–379, 383–384.
98
строения – нормативная определённость уголовного закона, виновная ответственность, строгое наказание-возмездие и т.п. – как нельзя лучше соответствовали
уголовно-политическим установкам эпохи, когда общество было заинтересовано
в охранении сложившегося строя средствами, в том числе, уголовного закона.
Дальнейшая судьба Уголовного уложения связана с событиями 1917 года.1
19 января 1917 года при Министерстве юстиции была создана комиссия по пересмотру Уложения, которая начала свою работу фактически только после событий
февраля 1917 года. В структуре комиссии были образованы четыре подкомиссии:
по пересмотру Общей части; по религиозным преступлениям; по государственным преступлениям; по преступлениям печати. Работа комиссии привела к пересмотру некоторых положений Уложения о бунте (глава III Уложения), которые
были введены в действие в обновлённой редакции.
1 августа 1917 года Временное правительство вводит в уголовное право институт условно-досрочного освобождения. Освобождение могло быть применено
к лицам, отбывающим срочное лишение свободы, по отбытии не менее половины
срока наказания; к лицам, отбывающим бессрочное лишение свободы, по отбытии
не менее 12 лет. Условием освобождения признавалось наличие достаточных оснований к тому, что после освобождения заключённый будет вести «добропорядочный образ жизни» и соблюдать некоторые ограничения. Так в уголовном праве России появилась одна из прогрессивных идей социологической школы, не
воспринятая Уложением 1903 г.
События октября 1917 года кардинальным образом изменили историю России и уголовного права.
В завершение отметим, что впоследствии Уголовное уложение 1903 г. было
реципировано на окраинных территориях Российской империи. Так, в Литве, восстановившей свою государственную независимость, в 1919 году и действовало
там до 1940 года (с практически полным изъятием смертной казни как вида нака1
См. подробнее: История советского уголовного права /А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз,
Н.Д. Дурманов и др. М., 1948. С. 11–48.
99
зания). С 1915 года по 31 августа 1932 года Уложение в полном объёме действовало сначала в Царстве Польском, а потом в Польской Республике.
Уголовное уложение 1903 г. и Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. действовали также во время Гражданской войны на территориях, занятых Белым движением.1 В частности, Постановление Временного Сибирского Правительства от 3 августа 1918 года об определении судьбы бывших представителей советской власти в Сибири2 предписывало применять к представителям советской власти, совершившим преступные деяния, носящие характер государственной измены, а также преступные деяния обще-уголовного характера
(расстрелы, конфискации имуществ, взыскания контрибуций, угрозы с корыстной
целью, противозаконное задержание и заключение) соответствующие нормы
уложений 1845 и 1903 гг.
§ 3. Социалистическо-социологическая школа уголовного права
(конец 1910-х – конец 1930-х гг.)
Смена социально-политического строя в конце 1917 года повлекла «переворот» в законодательстве, в том числе и уголовном. В течение нескольких лет уголовное право изменилось не только содержательно, но и концептуально, и скорость этой смены действительно удивительна.
В литературе советского периода (и в ряде случаев в современных работах3)
1
См. подробнее: Цветков В.Ж. Репрессивное законодательство белых правительств //
Вопросы истории. 2007. № 4. С. 16–26.
2
Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского Правительства. 1918. №
7. 24 августа. Ст. 68.
3
См., например: Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М.
Тяжковой. Т. 1. С. 23 и сл.
100
уголовному праву первых лет советской власти и последующих десятилетий давалась восторженная оценка как качественно отличному, новому уголовному праву;1 уголовному праву высшего исторического типа, защищающего интересы всего народа.2
Сейчас, по прошествии времени, оценки могут быть более объективными, и
они, необходимо признать, далеко не всегда будут в пользу советского права. Его
история, особенно в первые годы новой власти, – это история репрессивного подавления остатков старого строя, впоследствии сменившегося «диктатурой победивших классов». Очевидно, что уголовное право дооктябрьской эпохи с его идеями законности, личной и виновной ответственности и т.п. было непригодно для
этих целей. По замечанию Т.Г. Понятовской, «концептуальному обоснованию
уголовно-правовой политики советского государства предшествовало противопоставление классической школе уголовного права доктрины, основанной на отрицании традиционных понятий и уголовно-правовых институтов или на их изменении».3 И здесь как нельзя к месту оказались идеи социологической школы (её
видными представителями в России были М.Н. Гернет, М.М. Исаев, А.А. Пионтковский (отец), С.В. Познышев, Н.Н. Полянский, Б.С. Утевский, И.Я. Фойницкий).
Социологической школе принадлежит теория факторов преступности, на
основе которой ею была выстроена концепция борьбы с индивидуальными (личными) факторами преступности новыми уголовно-правовыми методами. Была
сформулирована теория «опасного состояния» как ситуации, в которой как следствие действия различных факторов вероятность совершения преступления определёнными людьми значительно повышается, что требует и оправдывает, в том
числе применение принудительных превентивных мер. А.А. Жижиленко указывал: «Под опасным состоянием я разумею, те своеобразные особенности преступ1
История советского уголовного права. С. 54.
Курс советского уголовного права. Часть общая: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский
и др. М., 1970. Т. 1: Уголовный закон. С. 7–9.
3
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 55.
2
101
ника, которые на основании известных указаний опыта могут давать нам повод
предполагать, что данный субъект и впредь будет совершать преступные деяния.
Это опасное состояние может быть или продуктом тех или других ненормальностей психической и физической организации человека, и в этом случае можно говорить об опасности патологического происхождения, или же продуктом известных антисоциальных склонностей субъекта, привычки к праздности, тунеядству и
т.д.; в этом случае можно говорить об опасности социального происхождения».1
Взгляды представителей социологической школы увязывали наказание не с
характером совершённого преступления, а с оценкой опасности личности его совершившего; степень потенциальной опасности лица должна была отныне определять наказание, а само оно утрачивало характер кары, превращаясь в меру социальной защиты. Как писал один из идеологов социологической школы А. Принс,
«…деяние учинённое может быть, взятое отдельно, менее опасно, чем учинивший
его деятель. Наказывать такого виновника за данное нарушение, не принимая во
внимание постоянных свойств деятеля, может быть приемом совершенно иллюзорным. Для выбора целесообразных мер нужно обращать большее внимание на
постоянное состояние индивида, чем на совершенный проступок».2 Следствием
этого была объявлена отмена различий в наказуемости стадий совершения преступления (поскольку лицо одинаково опасно независимо от того, на какой стадии совершения преступления он остановился) и действий соучастников (поскольку соучастник вполне может потенциально оказаться опаснее исполнителя);
крайние социологические взгляды ратовали за отмену вины, вменяемости, допущение аналогии уголовного закона. Социальная опасность совершившего преступление в будущем (в особенности опасность рецидива) оправдывает возможность применения не только наказания, но и особых мер безопасности по его за-
1
Жижиленко А.А. К вопросу о мерах социальной защиты в отношении опасных преступников // Журнал уголовного права и процесса. 1912. № 3. С. 35–36.
2
Принс А. Защита общества и преобразование уголовного права / пер. с фр. М., 1912.
С. 71–72.
102
вершении (надзора, ссылки и т.п.) с тем, чтобы избавить общество от опасного
субъекта.
Основная идея социологической школы, связанная с опасными личностями,
как нельзя лучше отвечала интересам новой власти в её борьбе с классовыми врагами, т.е. в борьбе не с деяниями, а с личностями; борьбе, которая открыто, провозглашалась, как будет показано далее, в том числе в уголовно-правовых актах.
Однако, взяв интересующие его идеи из социологической школы, новый строй
пошёл дальше, приспосабливая уголовное право под свои уголовно-политические
задачи. В частности, представители этой школы (за исключением самых крайних
взглядов) никогда не отвергали «важность юридического изучения для науки уголовного права».1 «Мы не допускаем, чтобы можно было признать бесплодной вековую работу человеческой мысли, направленной на изучение преступления и
наказания как отвлечённых юридических понятий. …Пусть преступление не служит более важнейшим основанием при определении наказания, пусть оно будет
лишь поводом к применению наказания, определяемого другими моментами, – и в
этом случае сохраняется необходимость всесторонне, главным же образом с юридической точки зрения, изучать этот повод».2
Напротив, многие представители раннего советского уголовного права стояли на позициях юридического нигилизма: «Понятия преступления и наказания…
суть необходимейшие определения правовой формы. …И поскольку мы на деле, а
не в декларациях только начнем изживать эти понятия и обходиться без них, это
будет лучшим симптомом того, что перед нами, наконец, раздвигаются узкие горизонты буржуазного права».3
Как пишет Т.Г. Понятовская, «в линейном противопоставлении понятий и
институтов классического и советского уголовного права оказалось, что преступ-
1
Чубинский М.П. Наука уголовного права и ее составные элементы // Журнал Министерства юстиции. 1902. Сентябрь. С. 110.
2
Там же. С. 110, 116.
3
Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм // Пашуканис Е.Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М., 1980. С. 181.
103
ление – это не то, что предусмотрено в уголовном законе, а всё, что опасно рабоче-крестьянской власти на переходный к коммунистическому строю период времени; наказание – это не наказание, а мера социальной защиты; вина – это не вина, а классовая общественная опасность личности; индивидуализация наказания –
это дифференциация мер социальной защиты на основе сознательной классовой
целесообразности».1
К этому же следует добавить ещё, и открыто провозглашавшийся классовый
характер уголовного права. П.И. Стучка, один из идеологов нового права, писал:
«Мы откровенно заявляем, что… до окончательной победы пролетарской революции наш суд будет классовым судом. … Он также будет средством принуждения меньшинства подчиняться классовой справедливости громадного большинства».2
Все отмеченные идеи воплощались в уголовном законодательстве, практике
его применения, и поэтому представляется наиболее приемлемым именовать рассматриваемый период развития концептуальных начал уголовного права, с конца
1910-х до конца 1930-х годов, периодом социалистическо-социологической школы
уголовного права.
Попытаемся проследить развитие концептуальных начал уголовного права в
законодательных актах и теоретической литературе этого исторического периода.
Первые годы советской власти характеризовались бессистемным и хаотичным нормотворчеством в уголовно-правовой области. И если Н.Ф. Кузнецова,
идеализирующая законодательство советского периода, по причинам явно необъективного свойства называет царское законодательство «уголовно-правовыми
джунглями»,3 то дать оценку в схожих терминах уголовному законодательству
конца 1910-х – начала 1920-х годов невозможно: джунгли – это самый дикий лес,
1
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 59.
Стучка П.И. Пролетарская революция и суд // Стучка П.И. Избранные произведения по
марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С. 245.
3
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 24–25.
2
104
а по сравнению с актами первых лет советской власти дооктябрьское законодательство – просто парковый ансамбль.
Уголовное законодательство конца 1910-х – начала 1920-х гг. было представлено, во-первых, Декретами съездов Советов, ВЦИК и СНК РСФСР; вовторых, нормативными документами Наркомата юстиции РСФСР; в-третьих,
местными нормативными правовыми актами; в-четвёртых, прежним, т.е. дооктябрьским уголовным законодательством России.1 Эти акты лишь относительно
можно иерархически выстроить, поскольку в условиях «революционной целесообразности» понятия о законности и принципах построения системы права, очевидно, были несколько размыты.
Уже один из первых нормативных документов Советской власти – Декрет о
земле, принятый II Всероссийским съездом Советов 27 октября 1917 г.,2 содержал
отступление от одного из основополагающих принципов классической школы
уголовного права – nullum crimen sine poena legali. В соответствии с Декретом (п.
3) «какая бы то ни была порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким преступлением, караемым революционным судом»; наказание оставлено в этом случае на усмотрение (правосознание)
революционного суда.
Теоретическое оправдание такому правотворчеству – объявлению деяния
преступным без установления санкции за его совершение и даже объявлению деяния преступным post factum – дал Д.И. Курский: «Декреты фиксируют внимание
народного суда на тех или иных деяниях, которые являются в настоящий переходный момент наиболее дезорганизующими, наиболее опасными и дают лишь
самые общие указания, часто лишь называют деяние, предоставляя народному суду всю индивидуализацию не только отдельных случаев преступлений, но и опре-
1
2
См. подробнее: История советского уголовного права. С. 99 и сл.
Собрание узаконений РСФСР. 1917. № 1. Ст. 3.
105
деление того, какое деяние требует уголовной репрессии и, следовательно, является преступным».1
В условиях социально-политического хаоса вполне естественно была сделана попытка упорядочить общественную жизнь за счёт хотя бы временного обращения к законодательству прежней эпохи. «Потребность в наведении революционного порядка, урегулировании споров становилась жизненно важной, в том
числе для придания легитимности новой власти, подтверждения ее прерогативы
на применение репрессий за нарушение устанавливаемых советской властью
норм, оформлявших советскую государственность и направленных на ее защиту».2
Декрет СНК РСФСР от 24 ноября 1917 г. «О суде» (№ 1)3 наряду с уничтожением всей старой судебной системы предписал (п. 5): «Местные суды решают
дела именем Российской Республики и руководятся в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не
отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию. Примечание. Отмененными признаются все законы, противоречащие декретам Ц.И.К. Советов Р., С. и Кр. Деп. и Рабочего и Крестьянского
Правительства, а также программам-минимум Р.С. – Д. Р. Партии и Партии С.Р.».
Это было, очевидно, вынужденное решение, обусловленное потребностями момента: малограмотное население, привлекавшееся к судебной деятельности, невозможность одновременного замещения всего массива дооктябрьского законодательства требовали обращения к буржуазным специалистам по праву.4
Дальнейшие декреты всё более сужали возможность применения «старого»
законодательства. Декрет ВЦИК от 7 марта 1918 г. № 2 «О суде»5 формально про1
Курский Д.И. Новое уголовное право // Курский Д.И. Избранные статьи и речи. М.,
1948. С. 52.
2
Верещагина А.В. Декрет № 1 о суде: история подготовки и его содержание [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Собрание узаконений РСФСР. 1917. № 4. Ст. 50.
4
Верещагина А.В. Указ. соч.
5
Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 26. Ст. 347.
106
должал линию первого декрета (ст. 36): «По гражданским и уголовным делам суд
руководствуется гражданскими и уголовными законами, действующими доныне,
лишь постольку, поскольку таковые не отменены декретами Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров и не противоречат социалистическому правосознанию. Не ограничиваясь формальным законом, а всегда руководствуясь соображениями справедливости, гражданский суд может отвергнуть всякую ссылку на пропуск давностного или иного срока, и вопреки таким или иным возражениям формального характера присудить явно справедливое
требование. Та же справедливость должна применяться в суде уголовном». Однако на практике «старое» материальное право практически не применялось.1
Наконец, ст. 22 Декрета ВЦИК от 30 ноября 1918 г. «О Народном Суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики (Положение)»2
предписала: «При рассмотрении всех дел Народный Суд применяет декреты Рабоче-Крестьянского Правительства, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового руководствуется социалистическим правосознанием. Примечание. Ссылки в приговорах и решениях на законы свергнутых правительств воспрещаются» (эта же норма была повторена в ст. 22 Декрета ВЦИК от
21 октября 1920 г. «Положение о Народном Суде Российской Социалистической
Федеративной Советской Республики»3).
Параллельно развивается собственно советское уголовное законодательство
как в форме отдельных декретов, содержащих наряду с общим правовым регулированием нормы материального уголовного права, так и в виде отдельных уголовно-правовых актов.
Инструкцию Наркомюста РСФСР от 19 декабря 1917 г. «О Революционном
Трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказа-
1
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 24–25.
2
Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 85. Ст. 889.
3
Там же. 1920. № 83. Ст. 407.
107
ниях и о порядке ведения его заседаний»1 можно рассматривать как первый квази
кодифицированный акт специального применения (т.е. действующий либо в отношении определённого в нём круга деяний, либо в отношении обозначенных в
нём лиц). В соответствии с отд. 1 документа «Революционному Трибуналу подлежат дела о лицах: а) которые организуют восстание против власти РабочеКрестьянского Правительства, активно противодействуют последнему или не
подчиняются ему, или призывают других лиц к противодействию или неподчинению ему; б) которые пользуются своим положением по государственной или общественной службе, чтобы нарушить или затруднить правильный ход работ в
учреждении или предприятии, в котором они состоят, или состояли на службе
(саботаж, сокрытие или уничтожение документов или имущества и т.п.); в) которые прекращают или сокращают производство предметов массового потребления
без действительной к тому необходимости; г) которые путем скупки, сокрытия,
порчи, уничтожения предметов массового потребления или иными способами
стремятся вызвать их недостаток на рынке или повышение цен на них; д) которые
нарушают декреты, приказы, обязательные постановления и другие опубликованные распоряжения органов Рабоче-Крестьянского Правительства, если в них
предусмотрено предание за нарушение их суду Революционного Трибунала; ж)
которые, пользуясь своим общественным или административным положением,
злоупотребляют властью, предоставленной им революционным народом; з) преступления против народа, совершаемые путем использования печати, подлежат
ведению особо учреждаемого Революционного Трибунала печати». Система наказаний в соответствии с отд. 2 документа была следующей: «Революционный Трибунал за указанные в 1 отделе деяния определяет виновным следующее наказание: 1) денежный штраф, 2) лишение свободы, 3) удаление из столиц, отдельных
местностей или пределов Российской Республики, 4) объявление общественного
порицания, 5) объявление виновного врагом народа, 6) лишение виновного всех
1
Собрание узаконений РСФСР. 1917. № 12. Ст. 170.
108
или некоторых политических прав, 7) секвестр или конфискация (частичная или
общая) имущества виновного, 8) присуждение к обязательным общественным работам. Меру наказания Революционный Трибунал устанавливает, руководствуясь
обстоятельствами, делами и велениями революционной совести».
В начале 1918 года появился интересный документ, который впоследствии
был незаслуженно забыт историками уголовного права – проект Уголовного уложения.1 Это была попытка приспособить Уголовное уложение 1903 г. к нуждам
дня, предпринятая Наркоматом юстиции РСФСР, возглавлявшимся левым эсером
И.З. Штейнбергом. Проект Уложения состоял уже из 378 статей, из которых 55
относились к Общей части. В основу этого документа была положена идея переустройства системы наказаний с точки зрения социологической школы права:
«Как указывается в объяснительной записке, авторы уложения рассматривали
личность виновного только с точки зрения опасности для общества…».2 Уложение сохраняло принцип законности, закреплённый ст. 1 Уголовного уложения
1903 г.; принцип виновной ответственности. Составленный левыми эсерами, проект был критически воспринят большевиками и остался только на бумаге.
По общим подсчётам А.А. Герцензона, вплоть до принятия УК РСФСР
1922 г. было принято свыше 400 законодательных и нормативных правовых актов, содержащих уголовно-правовые нормы.3
Следует отметить лишь некоторые из этих актов с точки зрения заложенных
в них новых концептуальных начал уголовного права.
Так, Декрет СНК РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве»,4 устанавливая уголовную ответственность за взяточничество, ввёл также в уголовное право
практику обратной силы уголовного закона: «Настоящий декрет имеет обратную
1
История советского уголовного права. С. 66–67; Чучаев А.И. Советское уголовное уложение // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: мат. VII Российского
конгресса уголовного права. М., 2012. С. 304–308.
2
Чучаев А.И. Указ. соч. С. 305.
3
Герцензон А.А. Социалистическое уголовное законодательство в период до издания первого советского уголовного кодекса // Социалистическая законность. 1937. № 12. С. 75–85.
4
Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 35. Ст. 467.
109
силу с тем, однако, что от преследования за дачу взятки, если таковая была произведена до издания этого декрета, освобождаются те лица, кои в течение трех месяцев со дня издания настоящего декрета заявят судебным властям о даче ими
взятки» (ст. 6).
Наряду с общеуголовными законами новая власть широко прибегала к внесудебной уголовной репрессии. Печально известное постановление СНК РСФСР
от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре»1 предписывало под предлогом охраны
Советской Республики от классовых врагов изолировать таких врагов в концентрационных лагерях, расстреливать всех лиц, прикосновенных к белогвардейским
организациям, заговорам и мятежам.
В 1919 году принимаются «Руководящие начала по уголовному праву
РСФСР», утверждённые Постановлением Наркомюста РСФСР от 12 декабря
1919 г.2 Этот документ с точки зрения концептуальных начал уголовного права
представляет собой переходный этап к новой социалистическо-социологической
школе уголовного права.3 Н.В. Крыленко называл «Руководящие начала» «исключительным по важности документом» и «историческим памятником, который
является лучшим, до сих пор не превзойденным по точности своих формулировок
памятником творческой революции за её первый период 1917–1922 гг.».4 Текст
«Руководящих начал» носит несколько учебный характер, поскольку его составители ставили перед собой также задачу дать новым судьям, вышедшим из рядов
рабочих и крестьян и не имевшим юридического образования, общее представление о задачах и сущности уголовного права.
1
Известия ВЦИК. 1918. № 195. 10 сентября.
Собрание узаконений РСФСР. 1919. № 66. Ст. 590.
3
См. подробнее: История советского уголовного права. С. 158–176; Булатов С.Я. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР // Правоведение. 1959. № 4. С. 126–132; Герцензон А. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» и их значение в истории социалистического уголовного права // Советская юстиция. 1937. № 12. С. 8–12; Шаргородский М.Д. 50летие Руководящих начал по уголовному праву РСФСР // Правоведение. 1969. № 6. С. 65–72;
Шишов О.Ф. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 года – памятник советской
уголовно-правовой мысли // Правоведение. 1980. № 3. С. 83–88.
4
Крыленко Н.В. Суд и право в СССР. М. Л., 1930. Ч. 3: Основы уголовного материального права. С. 17.
2
110
В «Руководящих началах» подчёркивается уже классовый принцип уголовного права: «Советское уголовное право имеет задачей посредством репрессий
охранять систему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата» (ст. 3). «При определении меры наказания, – продолжение документа, – в каждом отдельном случае
следует различать: а) совершено ли преступление лицом, принадлежащим к имущему классу, с целью восстановления, сохранения или приобретения какой-либо
привилегии, связанной с правом собственности, или неимущим, в состоянии голода или нужды; б) совершено ли деяние в интересах восстановления власти
угнетающего класса, или в интересах личных совершающего деяние…» (ст. 12).
Формально ещё сохраняется принцип законности («преступление есть
нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом»
(ст. 5)), однако о виновной ответственности «Руководящие начала» уже не говорят. Более того, в решении вопроса о преступности и наказуемости в зависимости
от случая говорит, по сути, преамбула к «Началам», где указывается: «Без особых
правил, без кодексов, вооруженный народ справлялся и справляется со своими
угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат
применяет те или другие меры насилия, но применяет их на первых порах без
особой системы, от случая к случаю, неорганизованно (курсив наш – А.Б.)».
Наказание, согласно «Руководящим началам», проникнуто идеей «борьбы
государственной власти с совершающими такие действия или допускающими такое бездействие лицами (преступниками)» (ст. 6) или охраны общества («наказание – это те меры принудительного воздействия, посредством которых власть
обеспечивает данный порядок общественных отношений от нарушителей последнего (преступников)» (ст. 7)); наказание - возмездие как постулат классической
школы уходит в прошлое («…наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины. Являясь мерой оборонительной, наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства, и не долж-
111
но причинять преступнику бесполезных и лишних страданий» (ст. 10)). В этих
положениях отражено влияние социологической школы уголовного права. М.Ю.
Козловский, один из авторов «Руководящих начал», указывал, в частности: «Преступник – продукт социальной среды, и … все его действия, все его побуждения
от его и нашей воли не зависят. Нелепо поэтому воздавать ему «должное» за то, в
чём он неповинен … Единственной целью налагаемой кары должна быть, в соответствии с нашими взглядами на причины преступности, самозащита или охрана
условий общежития от посягательства».1
В литературе тех лет «Руководящие начала» рассматривались как «…как
первый кодифицированный памятник советского материального права … являющий собой… пример компромисса идей старой классической школы и нового позитивно-социологического направления».2
Дальнейшее развитие новых идей происходит в УК РСФСР 1922 г., утверждённом постановлением ВЦИК от 1 июня 1922 г.3 Принятию кодекса предшествовала большая подготовительная работа, в ходе которой обсуждалось сразу
несколько проектов нового уголовного закона.4
Один из этих проектов целиком стоял на позициях социологической школы
уголовного права, предлагая общественно опасное состояние личности как ответственность, отказ от точных составов в пользу родовых составов, широкое судейское усмотрение при назначении наказания, исключение понятий вины и её форм,
стадий, соучастия; в другом была сделана попытка совместить положения класси-
1
Козловский М.Ю. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская революция и право. 1918. № 1. С. 27.
2
Аншелес А.Ю. Реформа уголовного права. (Этапы развития позитивно-социологических
идей в уголовном праве и уголовном законодательстве) // Вестник советской юстиции. 1926. №
22 (80). С. 866.
3
Собрание узаконений РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153.
4
См. о кодексе подробнее: История советского уголовного права. С. 239–294; Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие. … С. 877–884; Герцензон А.А. Из истории создания первого советского уголовного кодекса // Советское государство и право. 1967.
№ 3. С. 92–96; Дурманов Н.Д. Первый советский уголовный кодекс // Советское государство и
право. 1947. № 9. С. 29–35.
112
ческой школы с социологической.1
В итоговом варианте кодекса (не воспринявшем оба упомянутых проекта)
на смену принципу законности пришла аналогия уголовного закона. Из понятия
преступления исчез признак запрещённости уголовным законом («преступлением
признаётся всякое общественно-опасное действие или бездействие, угрожающее
основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской
властью на переходный к коммунистическому строю период времени» (ст. 6)), а
ст. 10 кодекса предусматривала: «В случае отсутствия в Уголовном Кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания или меры социальной
защиты применяются согласно статей Уголовного Кодекса, предусматривающих
наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего Кодекса».
Попытки современных исследователей оправдать аналогию тем, что «четыре года Советской власти … – срок слишком малый для правильного прогноза
возможных форм преступлений при отсутствии исторических аналогов социалистического УК» и что «два года действия УК 1922 г. показали, что норма об аналогии судами применялась редко, чаще в порядке расширительного толкования
норм УК и к реально опасным преступлениям»,2 не выдерживают никакой критики, особенно в связи с последним утверждением об аналогии в приложении к
тяжким преступлениям: именно в этой ситуации судебный произвол как нельзя
более опасен.
Положениям кодекса была придана обратная сила («Уголовный Кодекс
применяется по отношению ко всем деяниям, не рассмотренным судом до введения его в действие» (ст. 23)).
В кодексе открыто подчёркивался его классовый характер: «Уголовный Кодекс Р.С.Ф.С.Р. имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от
1
История советского уголовного права. С. 248–250; Волженкин Б.В. Российская наука
уголовного права и её развитие … С. 877–881.
2
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 32–33.
113
преступлений и от общественно опасных элементов и осуществляет эту защиту
путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или
других мер социальной защиты» (ст. 5). В соответствии со ст. 27 кодекса: «Устанавливая меру наказания, Уголовный Кодекс различает две категории преступления: а) направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ
нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными, по которым
определенный Кодексом низший предел наказания не подлежит понижению судом; и б) все остальные преступления, по которым установлен высший предел
определяемого судом наказания».
Формально сохраняя идею субъективного вменения и ответственности
лишь за деяние (в частности, в соответствии со ст. 12 кодекса приготовление как
общее правило не наказывалось; однако начиная с 1923 г. суд получил право применять в отношении лиц, совершивших приготовление, меры социальной защиты,
если найдёт их социально опасными), УК РСФСР, тем не менее, допустил уголовную ответственность за «опасное состояние лица». В соответствии со ст. 49 кодекса «лица, признанные судом по своей преступной деятельности или по связи с
преступной средой данной местности социально-опасными, могут быть лишены
по приговору суда права пребывания в определенных местностях на срок не свыше трех лет».
Уголовно-правовые следствия совершённого преступления или опасного
состояния лица (вследствие невменяемости (ст. 17), не достижения возраста, с которого применяется наказание (ст. 18), связи с преступностью (ст. 49) и иных
причин) предполагали либо назначение наказания, либо применение других мер
социальной защиты (ст. 46) таким образом, поскольку меры социальной защиты
именовались «другими» например, ст. 8 кодекса, следует признать, что наказание
рассматривалось как одна из них.
Кодекс стоял на позициях опасности лица как мерила наказания («опасность
лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопоряд-
114
ку» (ст. 7)); в ст. 24, устанавливающей общие начала назначения наказания, на
первом месте говорилось об опасности преступника и лишь потом – об опасности
деяния: «При определении меры наказания учитывается степень и характер опасности, как самого преступника, так и совершенного им преступления…».
В построениях санкций Особенной части кодекса также прослеживается
влияние идей социологической школы: большинство из них указывало срок (размер) наказания «не ниже» некоего срока (размера), предоставляя суду право самому определить окончательную меру наказания, исходя из начал, установленных
Общей частью.
УК РСФСР в редакции 1926 г.,1 утверждённый постановлением ВЦИК от 22
ноября 1926 г.,2 пришёл очень быстро на смену УК РСФСР 1922 г. и действовал
на протяжении ровно 34 лет, до 1 января 1961 года. Именно он отразил основные
контуры новых концептуальных начал уголовного права.
По мнению А.И. Калашниковой, столь быстрое принятие нового уголовного
закона было обусловлено внутренней противоречивостью УК РСФСР 1922 г. как
компромисса между различными подходами; кодекс, с одной стороны, слишком
многое заимствовал из дореволюционного законодательства, «буржуазного правового материала», но, с другой, отражал некоторые положения социологической
школы и воплощал советскую концепцию уголовно-правового регулирования.
Двойственность кодекса заключалась, в том, что основанием уголовной ответственности признавалось и совершение преступления, и опасность лица, его совершившего; в кодексе на равных существовали и меры социальной защиты, и
наказание.3
С этим согласен и А.А. Сулейманов: «Коммунисты-криминалисты того периода не смогли создать принципиально новой социалистической уголовно-
1
См. о кодексе подробнее: История советского уголовного права. С. 323–344; Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 884–885; Калашникова А.И.
Уголовный кодекс РСФСР 1926 года: компромисс идеологии и науки. Ульяновск, 2009.
2
Собрание узаконений РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.
3
Калашникова А.И. Указ. соч. С. 60–74.
115
правовой доктрины, скомпилировав идеи марксизма с некоторыми положениями
основных предшествующих ему теорий. При этом «новизна» сводилась в основном к классовому отличию советского уголовного права от буржуазного… Результатом …стали политизированность и эклектичность законодательства».1
Формальным поводом к принятию нового кодекса стала необходимость согласовать республиканское уголовное законодательство с Основными началами
уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик, утверждёнными
постановлением ЦИК СССР от 31 октября 1924 г.2
УК РСФСР в редакции 1926 г. сохранил во многих своих положениях преемственность с УК РСФСР 1922 г. и продолжил линию на развитие новых идей в
уголовном законе.
Кодекс по-прежнему подчёркивал свой классовый характер: с одной стороны, отягчающими обстоятельствами при определении меры социальной защиты
признавались совершение преступления в целях восстановления власти буржуазии, совершение преступления лицом, в той или иной мере связанным с принадлежностью в прошлом или настоящем к классу лиц, эксплуатирующих чужой
труд, возможность нанесения совершением преступления ущерба интересам государства или трудящихся, хотя бы преступление и не было направлено непосредственно против интересов государства или трудящихся (п. «а» – «в» ст. 47); с другой стороны, смягчающими обстоятельствами признавалось совершение преступления хотя и с превышением пределов необходимой обороны, но для защиты от
посягательства на советскую власть, революционный правопорядок или личность
и права обороняющегося или другого лица, либо, же рабочим или трудовым крестьянином (п. «а», «б» ст. 48).
Определяя преступление, кодекс сохранил аналогию уголовного закона
(ст. 6, 16). Наиболее широко аналогия закона применялась в военное время, когда
1
Сулейманов А.А. Первый Уголовный кодекс РСФСР: концептуальные основы и общая
характеристика. Владимир, 2006. С. 160–161.
2
Собрание законодательства СССР. 1924. № 24. Ст. 205.
116
постановлениями Пленума Верховного Суда СССР давались руководящие разъяснения о квалификации тех или иных опасных в условиях военного времени деяний по аналогии (например, самогоноварение наказывалось по аналогии как спекуляция, умышленное повреждение посевов и урожая на землях, отведенных под
коллективные огороды рабочих и служащих, наказывалось по аналогии как
умышленное повреждение имущества, принадлежащего государственным или
общественным организациям или учреждениям и т.д.).1
Позднее А.Н. Трайнин предлагал ограничительное понимание аналогии
уголовного закона, указывая на то, что «в действии, к которому уголовноправовая норма должна быть, применена по аналогии, всегда отсутствует один
из элементов, необходимых для наличия состава предусмотренного законом преступления. Именно этот отсутствующий элемент состава восполняется при помощи аналогии»;2 в дальнейшем изложении он приходит к выводу о том, что «по
субъекту, субъективной стороне и объекту – общественно опасное действие, прямо в законе не предусмотренное, должно совпадать с действием, предусмотренным статьёй Особенной части, применяемой по аналогии»,3, «аналогия может
применяться для восполнения пробелов, касающихся элементов, характеризующих объективную сторону преступления».4
Уголовному закону придавалась обратная сила: в соответствии со ст. 5813
кодекса меры социальной защиты применялись за активные действия или активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на
ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у
контрреволюционных правительств в период гражданской войны. Эта и иные
1
См. подробнее: Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М.
Тяжковой. Т. 1. С. 45–47; Черепанова Е.В. Уголовное право в годы Великой Отечественной
войны: основные тенденции развития // Журнал российского права. 2010. № 10. С. 139–145.
2
Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления // Трайнин А.Н. Избранные труды. СПб., 2004. С. 202.
3
Там же. С. 211.
4
Там же. С. 213.
117
нормы были использованы в период массовых репрессий 1930-х гг. применительно к событиям конца 1910-х гг.1
Основанием уголовной ответственности прямо объявлялась опасность лица:
«В отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного,
медицинского, либо медико-педагогического характера» (ст. 7). И хотя УК
РСФСР не указывал на возможность применения к общественно опасным лицам
мер социальной защиты тем нем менее в соответствии со ст. 22 Основных начал
уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. удаление
из пределов отдельной местности с поселением в тех или иных местностях или
без такового, с запрещением проживания в тех или иных местностях или без такового запрещения могло применяться «судом в отношении лиц, признанных по
своей преступной деятельности или по связи с преступной средой в данной местности социально опасными. Эта мера может быть применяема судом по предложению органов прокуратуры к указанной категории лиц как независимо от привлечения их к судебной ответственности за совершение определенного преступления, так и в том случае, когда они, будучи привлечены по обвинению в совершении определенного преступления, будут судом оправданы, но признаны социально
опасными (курсив наш – А.Б.)». То есть меры социальной защиты могли применяться к виновным в совершении преступления, просто подозрительным лицам,
связанным с преступной средой, а также к оправданным, но являющимся социально опасными (или «остающимися в подозрении», используя терминологию более чем вековой давности).
Степень опасности лица служила критерием в применении условного осуждения (ст. 53), условно-досрочного освобождения (ст. 56). (В определённом противоречии с этим положением находилась ст. 47 кодекса, в соответствии с кото-
1
Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР … С. 157–159.
118
рой «основным вопросом, подлежащим разрешению в каждом отдельном случае
(при назначении мер социальной защиты судебно-исправительного характера – А.
Б.), является вопрос об общественной опасности рассматриваемого преступления»).
Это повлекло концептуальное изменение подхода к уголовной ответственности: термин «наказание» был заменён «мерами социальной защиты». В соответствии со ст. 7 эти меры делились на меры социальной защиты судебноисправительного (бывшее наказание), медицинского или медико-педагогического
характера. В ст. 9 кодекса подчёркивалось концептуальное отличие мер социальной защиты от прежнего законодательства: «Меры социальной защиты применяются в целях: а) предупреждения новых преступлений со стороны лиц, совершивших их; б) воздействия на других неустойчивых членов общества и в) приспособления совершивших преступные действия к условиям общежития государства трудящихся. Меры социальной защиты не могут иметь целью причинение
физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят (курсив наш – А.Б.)».
А.Н. Трайнин писал, что замена наказания мерами социальной защиты
означает замену карательного правосудия началом социальной защиты и есть
идеологический шаг вперёд.1 По мнению М.А. Чельцова-Бебутова, место преступника занимает опасное лицо, место наказания – целесообразность.2 По оценке
Т.Г. Понятовской, «подмена понятия наказания понятием мер социальной защиты
не была просто терминологической. Она явилась логическим продолжением идеи
подавления, следствием расширения границ в применении репрессии в целях решения многочисленных социальных и политических проблем».3
1
Трайнин А.Н. Десять лет советского уголовного законодательства (итоги и перспективы) // Право и жизнь. 1927. № 8–10. С. 36-46.
2
Чельцов-Бебутов М.А. Идея социальной защиты и общие учения Уголовного Кодекса //
Вестник советской юстиции. 1924. № 13 (23). С. 376.
3
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 84.
119
При этом в литературе открыто провозглашался классовый подход при
применении мер социальной защиты: «Буржуазная пропорциональная форма уголовно-правового принуждения (наказание – справедливое воздаяние за вину) выражала ещё и юридическое равенство, и правовые гарантии личной свободы.
Наше право строится открыто на классовой основе. Оно не обещает никому равенства перед уголовным законом. Классовое положение преступника является
одним из важных обстоятельств для целесообразного выбора меры социальной
защиты в каждом конкретном случае в соответствии с интересами класса в целом».1
В последующем увязка в применении мер социальной защиты с классовой
опасностью лица сыграла свою роль при изменении уголовного законодательства
в ходе трагических событий 1930-х и последующих годов. Постановлением
ВЦИК и СНК РСФСР от 20 июля 1934 г. «О дополнении Уголовного кодекса
РСФСР ст.ст. 58-1а, 58-1б, 58-1в, 58-1г»2 кодекс был дополнен среди прочего
ст. 581в, которая устанавливала ответственность в ч. 1 за соучастие в преступление
или недонесение о преступлении («в случае побега или перелета за границу военнослужащего совершеннолетние члены его семьи, если они чем-либо способствовали готовящейся и или совершенной измене, или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, караются лишением свободы на срок от 5 до 10
лет с конфискацией всего имущества»). И если применительно к этой норме можно говорить о наличии общественно опасного деяния (хотя бы в виде недонесения), то гипотетическая социальная опасность является единственным основанием для применения мер социальной защиты на основании ч. 2 этой статьи, в соответствии с которой «остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления – подлежат лишению избирательных прав и ссылке в от-
1
Пионтковский А.А. Марксизм и уголовное право. О некоторых спорных вопросах теории уголовного права. М., 1927. С. 79.
2
Собрание узаконений РСФСР. 1934. № 30. Ст. 173.
120
даленные районы Сибири на 5 лет». По оценке В.Н. Кудрявцева, «…этот вид репрессии трудно назвать даже ответственностью. Ведь предусмотренные частью
второй этой статьи члены семьи виновного не знали о его преступлении.
…Фактически речь шла о превентивной угрозе возможному будущему изменнику…».1 Со временем подзаконные акты прокуратуры и НКВД СССР только расширили практику репрессирования членов семей «врагов народа».2
Постановлением ЦИК СССР и СНК СССР от 5 ноября 1934 г. № 22 «Об
Особом Совещании при НКВД СССР»3 Особому совещанию при НКВД СССР
было предоставлено право, применять к лицам, признаваемым общественно опасными: а) ссылку на срок до пяти лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД СССР; б) высылку на срок до пяти лет под гласный
надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; в) заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5
лет; г) высылку за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными. В решении Особого совещания о ссылке и заключении в исправительно-трудовой лагерь каждого отдельного лица должно быть указано основание применения этих мер, а также определёны район и срок ссылки или заключения в лагерь. Применение этих мер социальной защиты не связывалось с
совершением лицом преступления, а основывалось только на признании его общественно опасным.
Оперативный Приказ НКВД СССР от 30 июля 1937 г. № 00447 (известный
под наименованием «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»), ставя перед органами государственной безопасности («тройками») задачу «самым беспощадным образом разгромить
…банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их
контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой
1
Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР … С. 155.
Там же. С. 155–156.
3
Собрание законодательства СССР. 1935. № 11. Ст. 84.
2
121
подрывной работой против основ советского государства», допускал применение
внесудебной репрессии в упрощённом и ускоренном порядке вплоть до расстрела
к классово опасным элементам (бывшим кулакам, членам антисоветских, бывшим
белым, жандармам, чиновникам, церковникам, уголовникам), (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты,
скотоконокрады), ведущим преступную деятельность и связанным с преступной
средой, и др.). В приказе говорилось, что семьи приговоренных, как правило, не
репрессируются, за исключением семей, члены которых способны к активным антисоветским действиям; члены такой семьи, с особого решения тройки, подлежали водворению в лагеря или трудпоселки.
Развитие уголовного законодательства в первые годы советской власти показывает, постепенный переход с позиций классической школы уголовного права
на позиции социологической школы с элементами социалистического правосознания. Если при подготовке проекта УК РСФСР 1922 г. ещё существовали альтернативные его версии, объединяющие постулаты классиков и социологов, то в
УК РСФСР 1926 г. уже с определённостью прослеживается влияние социологической школы в её классовой интерпретации.1
В науке уголовного права также окончательно «укореняются» взгляды социологической школы (скрытые, правда, под «советизированными» вывесками).
Так, А.Н. Трайнин писал: «Преступник и общественно опасный субъект – уже не
тождественные понятия; можно быть общественно опасным субъектом и нести
уголовную ответственность, не совершая преступления, и, напротив, можно совершить преступление и не являться общественно опасным субъектом, не подвергаться уголовной санкции… Основанием, вызывающим применение уголовной
реакции, может являться деятельность лица, хотя и не преступника, в прямом
смысле, но обнаруживающая социальную оторванность лица от трудовой жизни
коллектива или, напротив, деятельность, обнаруживающая социальную связь ли1
См. подробнее: Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие …
С. 880–882; Калашникова А.И. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года … С. 94–111.
122
ца с преступным миром…».1 По мнению А.А. Пионтковского, тенденцией развития уголовного права «является полная замена «вины» как основания уголовноправового принуждения «опасным состоянием» и полное отмирание «наказания»
и замена его мерами социальной защиты как единственной формы уголовноправового принуждения».2 Он же открыто признавал, что «особое внимание со
стороны теоретиков советского уголовного права должны привлечь буржуазные
уголовно-правовые теории эпохи империализма (уголовно-социологическая школа)».3 Г.И. Волков указывал: «Понятие социальной опасности, трактуемое в плоскости классового интереса, совершенно вытеснило собой вину, и от него – только
от него – должен отправляться юрист-теоретик и юрист-практик при рассмотрении тех или иных положений нашего уголовного права».4
Такие теоретики нового права, как Е.Б. Пашуканис, отрицали полезность
понятий «вина», «состав преступления», «наказание» и др. как буржуазных пережитков, предлагая радикальный подход к социально опасным субъектам: «Последовательное проведение принципа охраны общества требовало бы не зафиксирования отдельных составов преступления (с чем логически связана мера наказания,
определяемая законом или судом), но точного описания симптомов, характеризующих общественно опасное состояние, и разработки тех методов, которые
нужно в каждом данном случае применять для того, чтобы обезопасить общество.
…Можно заставить человека расплачиваться за поступок, но бессмысленно заставлять его расплачиваться за то, что общество признало его, т.е. данного субъекта, опасным. Поэтому наказание предполагает точно зафиксированный состав
преступления. Мера социальной защиты в нём вовсе не нуждается. Принуждение
к расплате есть юридическое принуждение, обращенное к субъекту, обставленное
1
Трайнин А.Н. Уголовное право. Часть общая. М., 1929. С. 228, 231.
Пионтковский А.А. Меры социальной защиты и УК РСФСР // Советское право. 1923. №
3 (6). С. 52.
3
Пионтковский А.А. Марксизм и уголовное право: о некоторых спорных вопросах теории уголовного права … С. 69.
4
Волков Г.И. О трёх вопросах Уголовного Кодекса // Вестник советской юстиции. 1926.
№ 6 (64). С. 234.
2
123
формальными рамками процесса, приговора и его исполнения. Принуждение, как
мера защиты, есть акт чистой целесообразности и как таковой может регулироваться техническими правилами. Эти правила могут быть более или менее сложны в зависимости от того, ставится ли целью механическое устранение опасного
члена общества, или же его исправление; но, во всяком случае, в них выражается
ясно и просто поставленная себе обществом цель…».1
На основе этих и схожих с ними установок в конце 1920-х – 1930-е гг. появляются проекты уголовных кодексов без Особенной части, без наказаний, без
термина «преступление» и т.п., отражающие идеи социологической школы в их
абсолютизированном социалистической идеологией, ставящей во главу угла подавление классовых врагов, виде.2
Вместе с тем к концу 1930-х гг. «радикализация» уголовного права, по
меньшей мере, ослабла. «Нигилизм Стучки, Пашуканиса, Крыленко мог распространиться и на государственные решения, принимаемые отнюдь не царской властью и не буржуазным, а советским, «пролетарским» государством. И происходит
резкий поворот: провозглашаются социалистическое право и социалистическая
законность, которые следует свято соблюдать. Объявлена война против «правого»
и «левого» уклонов на юридическом фронте».3 Многие из крайне левых теоретиков права погибли в волне репрессий, тогда как оставшиеся, руководствуясь выдвинутым лозунгом «социалистической законности», стали постепенно возвращаться к «старым» взглядам, не скатываясь вместе с тем к «правому» юридическому принципу nullum crimen sine lege. Всё это создало предпосылки для наступления нового периода в истории концептуальных начал уголовного права.
Подводя итоги рассмотренному периоду в истории концептуальных начал
уголовного права, необходимо подчеркнуть его неоднозначность. В законодательстве была сделана явная попытка заместить постулаты дооктябрьского уголовно1
Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм … С. 179–180.
См. подробнее: Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие …
С. 897–901; Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР … С. 56–64.
3
Там же. С. 62.
2
124
го права новыми идеями, которая оказалась в каких-то моментах успешной, в каких-то противоречивой. Концепции социологической школы с её акцентом на
личности как нельзя лучше подходили для оправдания классового характера уголовного законодательства: борьба шла с классово чуждыми «элементами», их
идеями, а не деяниями. Учитывая, что практику применения уголовного закона в
те годы представляли уже не сотрудники судебно-следственных органов прежней
России, то и им легко было воспринять идеи об уголовном праве как орудии классовой борьбы, революционного правосознания и «опасных личностей». Однако
по прошествии некоторого времени, когда с помощью эффективно-безграничного
уголовного законодательства были подавлены все враждебные новой власти проявления (а уголовно-правовой механизм, основанный на аналогии уголовного закона, понятии «опасной личности» и т.п., был для этого весьма действенен), свобода революционного усмотрения по соображениям более общего политикоправового характера должна была уступить место социалистической законности.
И здесь на арену борьбы идей вышла теория уголовного права, которую к
1930-м гг. представляли те, кто сформировался в своих научных взглядах ещё до
1917 года и являлся носителем концептуальных начал прежнего уголовного права. Вынужденные в 1920-х – начале 1930-х гг. «исповедовать» взгляды социологической школы, они, надо полагать, с облегчением восприняли своего рода «откат назад» в конце 1930-х гг. Единственное, что должно было остаться неизменным – это идея о классовом характере уголовного права. А.А. Пионтковский, который в 1920-е гг. писал о тенденции замены вины, наказания и т.д., оправдываясь слабой развитостью «марксистской» науки уголовного права, писал в 1970 году о тех годах: «Советское уголовное законодательство приняло некоторые положения, оказавшиеся в дальнейшем ошибочными и не выдержавшие исторической
проверки (отказ от понятия наказания, неправильное отношение в ряде случаев к
125
понятию вины)».1
При этом необходимо отметить, что в литературе последующих десятилетий либо категорически отрицалась какая бы то ни было связь рассматриваемого
периода с идеями социологической школы, либо указывалось на политическую
неосмотрительность того периода. Например, в курсе советского уголовного права под редакцией А.А. Пионтковского он связывает влияние уголовносоциологической школы с «недостаточной вооружённостью научных работников
марксистско-ленинской теорией; тем, что большинство русских дореволюционных представителей уголовно-социологической школы развивали по преимуществу прогрессивные стороны программы этой школы…»;2 напротив, А.А. Герцензон и Н.Д. Дурманов в этой же работе утверждают, что предположение о заимствовании идей социологической школы «не имеет ничего общего с действительными основами и развитием советского уголовного законодательства и зиждется
на поверхностном сопоставлении терминологии, без учёта реального социальнополитического, классового содержания…».3
Полагаем, точка зрения А.А. Пионтковского более близка к истине, поскольку рассмотренный период характеризуется несомненным влиянием концепций социологической школы и на теорию уголовного права, и на законодательство.
Таким образом, небольшой период в два десятилетия – это период интересной кардинальной смены концептуальных начал уголовного права и быстрого
возврата к прежним концепциям в их социалистическо-классическом обличье.
Однако не все идеи социологической школы были утрачены: многие из них укоренились в уголовном праве и выдержали, как будет показано далее, испытание
временем.
34.
1
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. Т. 1. С.
2
Там же. С. 35.
Там же. С. 105.
3
126
§ 4. Социалистическо-классическая школа уголовного права
(конец 1930-х – середина 1980-х гг.)
Под лозунгом «социалистической законности» в конце 1930-х гг. наблюдается восстановление в уголовном праве идей и институтов, отвергнутых на прежнем этапе его развития. Вместе с тем здесь необходимы две оговорки.
В 1930-е – 1950-е годы и в меньшей степени в последующие десятилетия в
СССР существовало, если можно так выразиться, «два уголовных права»: общеуголовное и политическое. Мы исследуем преимущественно первое, поскольку
второе – самостоятельный, не правовой, а, скорее, политический с элементами
права феномен. Политическая репрессия никогда не знала правовых границ (или
понимала их весьма своеобразно), поэтому говорить о каких-то концептуальных
правовых началах применительно к ней бессмысленно; может быть, допустимо
говорить о концептуальных внеправовых (политических) началах, которые, требуют отдельного исследования.
Второй момент связан отчасти со сказанным. На протяжении всей своей истории советское уголовное право носило отпечаток господствующего в стране социально-политического строя. На первых порах (до 1950-х гг.) оно объявлялось
орудием борьбы с классовыми врагами; позднее оно стало общенародным и противопоставлялось лишь «буржуазному» законодательству: «В период построения
социализма в нашей стране уголовная политика отражала состояние классовой
борьбы внутри страны, защищала классовые интересы пролетариата и его союзника – крестьянства и своим острием была направлена против свергнутых эксплуататорских классов. С построением социализма, а тем более – с созданием развитого социалистического общества классовый характер советской уголовной политики существенно изменился. Она выражает волю и защищает интересы рабочих,
крестьян и интеллигенции, направлена своим острием против подрывной деятельности империалистического лагеря и преступных проявлений буржуазной
127
психологии и морали, активно способствует построению бесклассового общества».1 Эти идеологические установки не являлись только видимостью; в ряде
случаев они проникали в содержание позитивного уголовного права, почему мы и
называем этот период социалистическо-классическим.
Его первым внешним признаком стало возвращение в уголовное законодательство ранее отвергнутых терминов.
Постановление ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. «О дополнении Положения о
преступлениях государственных (контрреволюционных и особо опасных для Союза ССР преступлениях против порядка управления) статьями об измене Родине»2 ввело в терминологический оборот «высшую меру уголовного наказания»
(т.е. расстрел), которая раньше именовалась «высшей мерой социальной защиты»
(примечание 2 к ст. 10 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР
и союзных республик 1924 г.). Этот же термин был впервые использован в республиканском уголовном законодательстве с принятием на основе союзного акта
уже упоминавшегося постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 20 июля 1934 г. «О
дополнении Уголовного кодекса РСФСР ст.ст. 58-1а, 58-1б, 58-1в, 58-1г».
Начинается период дуализма в терминологии: «старые» статьи УК РСФСР
1926 г. говорят о мерах социальной защиты, «новые» – о наказании. Так, например, ст. 12 УК РСФСР в печально известной редакции постановления ВЦИК и
СНК РСФСР от 25 ноября 1935 г. «Об изменении действующего законодательства
РСФСР о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних, с детской
беспризорностью и безнадзорностью»3 позволяла применять смертную казнь к
подросткам, достигшим 12 лет: «Несовершеннолетние, достигшие двенадцатилетнего возраста, уличенные в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или попытке к убийству, привлекаются к
уголовному суду с применением всех мер наказания (курсив наш – А.Б.)». (Хотя
1
Дагель П.С. Проблемы советской уголовной политики // Дагель П.С. Избранные труды.
Владивосток, 2009. С. 269–270.
2
Собрание законодательства СССР. 1934. № 33. Ст. 255.
3
Собрание узаконений РСФСР. 1936. № 1. Ст. 1.
128
УК РСФСР непосредственно не предусматривал смертную казнь за эти деяния, её
применение допускалось особыми нормативными правовыми актами, например,
постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества
государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности»1).
Закон СССР от 16 августа 1938 г. «О судоустройстве СССР, союзных и автономных республик»2 сконструировал формулу наказания, которая на протяжении последующих десятилетий станет предметом дискуссии в науке уголовного
права о содержании, сущности и целях наказания. В соответствии со ст. 3 закона
«советский суд, применяя меры уголовного наказания, не только карает преступников, но также имеет своей целью исправление и перевоспитание преступников». Именно включение слова «кара» является очевидным следом классической
школы уголовного права.
Статья 4 этого же закона в не явной форме закрепила принцип nullum poena
sine lege: «Указанные в ст. 2 настоящего Закона задачи суды в СССР осуществляют путем: а) разбирательства в судебных заседаниях уголовных дел и применения, установленных законом мер наказания к изменникам Родины, вредителям,
расхитителям социалистической собственности и другим врагам народа, а также к
грабителям, ворам, хулиганам и иным преступникам…».
В 1946 году эта норма закона позволила Верховному Суду СССР признать
«отпавшей» ст. 22 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и
союзных республик 1924 г., допускавшую применение мер социальной защиты
независимо от привлечения к уголовной ответственности. В Постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 12 июля 1946 г. было указано:
«По общему смыслу советского уголовного законодательства наказание
может быть назначено судом лишь в случае признания подсудимого виновным в
совершении определённого преступления. …Исключается возможность примене1
2
Собрание законодательства СССР. 1932. № 62. Ст. 360.
Ведомости Верховного Совета СССР. 1938. № 11.
129
ния судом наказания к лицам, не признанным виновными в совершении того или
иного определённого преступления. …Наказание может быть применено судом
лишь к лицам, совершившим определённые преступления, примерный, но не исчерпывающий перечень которых приведён в самом законе».1
Из закона, таким образом, постепенно устранялись крайние взгляды социологической школы уголовного права.
В уголовном праве «восстанавливаются» и другие понятия и институты, отвергавшиеся на предыдущем этапе его развития. Так, в уже упоминавшемся постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 12 июля 1946 г. используется
понятие вины («наказание может быть применено судом при наличии вины
умышленной или неосторожной лишь к лицу, совершившему определённое общественно опасное действие или бездействие»2), а в комментарии на это дело М.М.
Исаев и А.А. Пионтковский употребляют термин «состав преступления».3
В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 10 января 1947 г. состав преступления воссоздаётся с помощью его элементов: «Для правильной квалификации… деяния необходимо проанализировать его объективную и субъективную стороны».4 «Не внимание к субъективной стороне состава преступления,
– пишут в этой связи М.М. Исаев и А.А. Пионтковский, – означает сползание на
позиции объективного вменения, чуждые нашему социалистическому уголовному
праву».5
Дальнейшее развитие уголовного законодательства показывает возвращение
идей классиков в уголовный кодекс.
1
Цит. по: Исаев М.М., Пионтковский А.А. Вопросы уголовного права, военноуголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного Суда СССР. М.,
1947. С. 3–4.
См. также: Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность // Кузнецова Н.Ф. Избранные
труды. СПб., 2003. С. 407.
2
Исаев М.М., Пионтковский А.А. Указ. соч. С. 3.
3
Там же. С. 4.
4
Там же. С. 21.
5
Там же. С. 33.
130
В 1958 году были приняты новые Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик.1
Бесспорным шагом вперёд стал отказ в них от аналогии уголовного закона.
В соответствии с ч. 2 ст. 3 Основ «никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по
приговору суда и в соответствии с законом». Как следствие, в определении преступления (ч. 1 ст. 7) наряду с материальным признаком появился и формальный
– указание на предусмотренность деяния уголовным законом.
В правовой литературе отказ от аналогии уголовного закона приветствовался: «…с одной стороны, те объективные условия, которые вызывали необходимость в наказуемости общественно опасных деяний по аналогии в первый период
существования Советского государства, отпали; с другой – укрепление социалистической законности и развитие социалистической демократии представляет
объективную необходимость в период построения современного общества».2
Статья 6 Основ закрепляла общие правила действия уголовного закона во
времени, отказавшись от обратной силы более строгого закона и допустив таковую в отношении менее строгого.
Не используя термин «состав преступления», Основы фактически использовали конструкцию состава преступления как единственного основания уголовной
ответственности («уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное
деяние» (ч. 1 ст. 3)), и это впоследствии, как будет показано далее, стало господствующим мнением в литературе. В Основах определялись формы вины (ст. 8–9),
условия уголовной ответственности несовершеннолетних (ст. 10), понятие невменяемости (ст. 11), обстоятельства, исключающие преступность деяния (ст. 13–14),
1
Ведомости Верховного Совета СССР. 1959. № 1. Ст. 6.
Дагель П.С. Об аналогии в советском уголовном праве // Дагель П.С. Избранные труды.
Владивосток, 2009. С. 329.
2
131
регламентировались институты неоконченного преступления (ст. 15–16) и соучастия (ст. 17).
В понимании наказания Основы сохранили неоднозначную формулировку
закона 1938 г.: «Наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений, как осужденными, так и иными лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства» (ст. 20).
Именно в институте наказания и его назначения наиболее широко сохранились следы социологической школы уголовного права. В частности, общие начала
назначения наказания требовали от суда, руководствуясь социалистическим правосознанием, учесть не только характер и степень общественной опасности совершенного преступления, но также личность виновного и обстоятельства дела,
смягчающие и отягчающие ответственность (ст. 32). Основы допускали условное
осуждение (ст. 38), условно-досрочное освобождение от наказания и замену наказания более мягким (ст. 44).
Уголовный кодекс РСФСР, утверждённый Законом РСФСР от 27 октября
1960 г. «Об утверждении Уголовного кодекса РСФСР»1 и введённый в действие с
1 января 1961 года, стал законодательной основой развития уголовного права во
второй половине XX века. Во многом именно на основании его положений были
разработаны основные теоретические уголовно-правовые конструкции, используемые и сегодня, а сам он текстуально во многом вошёл в содержание УК РФ. УК
РСФСР продолжил концептуальную линию союзных Основ 1958 г. и существенно не отличался в своём содержании от текста последних.
Действуя на протяжении более чем 30 лет, УК РСФСР подвергался достаточно серьёзным изменениям и дополнениям; особенно это коснулось последнего
1
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.
132
десятилетнего периода его действия, когда фактически была создана новая редакция кодекса. Однако и до этого времени, в советский период, кодекс менялся довольно существенно и, необходимо отметить, многие изменения затрагивали концептуальные начала уголовного права, связанные с наказанием, в направлении
восприятия идей социологической школы.
В 1969 году (Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 14 ноября
1969 г.1) УК РСФСР был дополнен ст. 241, содержавшей основания и порядок
признания лица особо опасным рецидивистом. На основании этой нормы суд мог
признать лицо, ранее судимое за определённые преступления, особо опасным рецидивистом; суд, рассматривая вопрос о признании лица таковым, должен был
учесть личность виновного, степень общественной опасности совершенных преступлений, их мотивы, степень осуществления преступных намерений, степень и
характер участия в совершении преступлений и другие обстоятельства дела.
Следствия признания лица особо опасным рецидивистом были разнообразны: а) наказание им отбывалось в колонии особого режима (женщиной – в колонии строгого режима) или в тюрьме (ст. 24 УК РСФСР); б) к нему не применялось
условно-досрочное освобождение и замена не отбытой части наказания более
мягким наказанием (п. 1 ст. 531 УК РСФСР); в) погашение судимости в отношении них (что также влекло утрату статуса особо опасного рецидивиста) требовало
специального решения суда («не имеющими судимости признаются: …8) лица,
осужденные к лишению свободы на срок свыше десяти лет, и особо опасные рецидивисты, если они в течение восьми лет со дня отбытия наказания (основного и
дополнительного) не совершат нового преступления и если при этом судом будет
установлено, что осужденный исправился и нет необходимости считать его имеющим судимость» (ст. 57 УК РСФСР)); г) в Особенной части УК РСФСР были
предусмотрены специальные квалифицированные по субъекту составы преступ-
1
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1969. № 47. Ст. 1361.
133
лений (например, ч. 2 ст. 771, ч. 3 ст. 89, п. «л» ст. 102, ч. 2 ст. 108, ч. 4 ст. 117 УК
РСФСР).
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 11 марта 1977 года1 в
кодекс была введена ст. 461 об отсрочке исполнения приговора. При назначении
наказания лицу, впервые осуждаемому к лишению свободы на срок до трех лет,
суд с учетом характера и степени общественной опасности совершенного преступления, личности виновного и иных обстоятельств дела, а также возможности
его исправления и перевоспитания без изоляции от общества мог отсрочить исполнение приговора в отношении такого лица на срок от одного года до двух лет.
При отсрочке исполнения приговора суд мог возложить на осуждённого определённые обязанности.
Таким образом, в УК РСФСР 1960 г. концептуальные начала, выработанные
классической школой уголовного права, доминируют, по меньшей мере, в приложении к учению об уголовном законе и учению о преступлении; учение о наказании в кодексе неоднозначно: оно, как представляется, «разбавлено» проверенными временем институтами, предложенными социологической школой и к этому
времени воспринятыми неоклассицизмом.
Это подтверждается и теорией уголовного права, где анализ основных уголовно-правовых институтов производится фактически на основе сохранения преемственности с дооктябрьской наукой уголовного права.
Так, становится практически общепризнанным понимание состава преступления как единственного и достаточного основания уголовной ответственности;2
с той точки зрения, что состав преступления не единственное или не достаточное
1
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1977. № 12. Ст. 255.
См., например: Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. Т. 1. С. 41–42; Герцензон А.А. Об Основах уголовного законодательства Союза ССР и
союзных республик. М., 1959. С. 22; Кудрявцев В.Н. Состав преступления. М., 1957. Лекция 1.
С. 14; Пионтковский А.А. Основание уголовной ответственности // Советское государство и
право. 1959. № 11. С. 48 и сл.; Смирнов В.Г. Новый этап в развитии уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик // Правоведение. 1959. № 2. С. 75–77; Трайнин А.Н. Понятие преступления и состав преступления // Советское государство и право. 1955. № 1. С. 48.
2
134
основание уголовной ответственности, были отвергнуты. Одновременно формулируется позиция, согласно которой «признание единственным основанием уголовной ответственности состава преступления не исключает того, что и при наличии состава преступления, если имеются другие указанные в законе обстоятельства и основания, можно наказание не применять … Понятие уголовной ответственности неадекватно реальному применению наказания, и то, что состав преступления – единственное основание уголовной ответственности, вовсе не означает, что он – единственное основание для определения характера воздействия на
лицо, совершившее преступление, и для определения размера наказания».1
Определение значения состава преступления было связано также с так
называемой дискуссией о вине в 1950-х гг., в ходе которой была отвергнута «оценочная» теория вины. Суть вины (виновности), по мнению сторонников этой теории (Б.С. Никифоров, Т.Л. Сергеева, Б.С. Утевский и др.), заключается в отрицательной морально-политической оценке судом совершенного деяния, личности
подсудимого, в признании «упречности» поведения лица судом (вместе с тем сохраняется «узкое» понимание вины как родового понятия для умысла и неосторожности). При этом вина (виновность) становилась основанием уголовной ответственности: «Для установления виновности и для определения ее степени суд
не довольствуется установлением только состава преступления, но учитывает и
соответствующим образом оценивает как поведение обвиняемого, так и другие
фактические обстоятельства, непосредственно не охватываемые составом инкриминируемого обвиняемому преступления, также как и те или иные свойства обвиняемого».2
В этой теории несложно проследить следы социологической школы уголовного права с её акцентом на личность преступника как основании его уголовной
ответственности. Б.С. Утевский, защищая оценочную теорию вины, писал, что в
1
Алексеев Н.С., Смирнов В.Г., Шаргородский М.Д. Основание уголовной ответственности по советскому праву // Правоведение. 1961. № 2. С. 76.
2
Сергеева Т.Л. Вопросы виновности и вины в практике Верховного Суда СССР по уголовным делам. М. Л., 1950. С. 49.
135
господствующей точке зрения «в элементах состава преступления не оказалось
места для личности преступника, что сторонникам взгляда на состав преступления как на единственное основание уголовной ответственности не оставалось, поэтому ничего иного, как игнорировать лежащую вне состава преступления личность преступника и его общественную опасность. …К игнорированию как отрицательных, так и положительных черт личности преступника, способных повлиять на усиление или на смягчение или даже исключение уголовной ответственности, вело также обедненное в теории содержание субъекта преступления, ограничивавшееся только лишь возрастом, вменяемостью и понятием физического лица.
Эта ограниченность содействовала убеждению о необязательности знакомиться с
личностью подсудимого, с его взглядами и убеждениями, с его настроениями и
эмоциями, с мотивами совершения преступления, с его страстями и влечениями, с
его воспитанием и образованием, со всем, что влияло, а иногда и непосредственно
определяло поведение подсудимого».1
Вместе с тем как следствие общего возврата к классической школе уголовного права взамен оценочной теории возобладала позиция о составе преступления
как основании уголовной ответственности, а понимание вины стало связываться с
так называемой психологической» теорией вины, сводящей её к умыслу и неосторожности как формам вины: «Общепризнанным является отнесение понятия вины
к субъективной стороне преступления и прежде всего к характеристике умысла и
неосторожности».2 Как признавали сами сторонники оценочной теории вины,
«…попытки некоторых криминалистов (т.е. сторонников оценочной теории – А.
Б.) изучать вину, понимая её не как идентичную с умыслом и неосторожностью,
встретили такой шквал критики со стороны представителей взгляда на состав преступления как на единственное основание уголовной ответственности, который
1
Утевский Б.С. Новые методы борьбы с преступностью и некоторые вопросы уголовной
ответственности // Правоведение. 1961. № 2. С. 67–68.
2
Алексеев Н.С., Смирнов В.Г., Шаргородский М.Д. Основание уголовной ответственности … С. 81.
136
сделал практически невозможным продолжение изучения вины не как умысла и
неосторожности».1
В науке уголовного права начиная с конца 1930-х гг. возобновляется углублённое изучение основных институтов уголовного права (уголовного закона, преступления, состава преступления, вины, вменяемости, объективной стороны, причинной связи, неоконченного преступления, соучастия, обстоятельств, исключающих преступность деяния, наказания и др.), характеризующееся формальнодогматическим подходом к ним с точки зрения уголовного закона. Иными словами, фактически продолжается развитие доктрины классической школы уголовного права на базе преемственности с дооктябрьской наукой.
Однако восстановление идей классической школы уголовного права в доктрине применительно к наказанию было не столь лёгким, и едва ли можно утверждать, что здесь классицизм одержал победу. Очевидным отходом от социологического понимания наказания стало объявление того, что «перенесение центра
тяжести при определении наказания с деяния на субъект преступления» и «отказ
от понятия «наказание» и замена его понятием «меры социальной защиты» являлись ошибками в уголовном праве.2 Вместе с тем формулировка ч. 1 ст. 20 УК
РСФСР 1960 г. («наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений, как осужденными, так и иными лицами») породила оживлённую дискуссию
о целях и содержании наказания и особенно о месте кары в наказании. Хотя по
идеологическим причинам это и отрицалось в категорической форме, однако фактически в этой дискуссии можно усмотреть борьбу между социологическим по-
1
Утевский Б.С. Новые методы борьбы с преступностью и некоторые вопросы … С. 70.
Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность // Шаргородский М.Д. Избранные работы по уголовному праву. СПб., 2003. С. 232.
2
137
ниманием наказания как явления, решающего сугубо прикладные задачи, и классическим пониманием наказания как возмездия за совершённое преступление.
Точнее, конечно же, будет сказать, что исторически ни то ни другое направление никогда не отрицали значимости противоположных идей, т.е. «классики»
признавали за наказанием прикладное значение, а «социологи» не могли обойти
элемент «мучительности» в наказании. Разница здесь, в расстановке акцентов и
приоритетов, зачем следует построение системы наказаний, допущение условного
неприменения наказания и т.д.
В ходе дискуссии обозначились две основные точки зрения. Представители
одной из них, признавая кару содержанием наказания, также относили её к целям
наказания. Другая позиция отрицала кару как цель наказания. По нашему мнению, достаточно условно первый взгляд можно связать с классическим направлением, тогда как второй – с социологическим, и в итоге ни один из них не стал господствующим, поскольку дискуссия так и осталась неразрешённой.
Однако, называя это время периодом доминирования социалистическоклассической школы, мы поставили слово «социалистическая» на первое место не
зря. Обусловлено это тем, что в отличие от предложенного в § 2 главы 1 соотношения уголовной политики и концептуальных начал уголовного права, при котором концептуальные начала выступают ограничителем уголовной политики,
определяя для неё пределы возможного в криминализации и наказуемости, в советский же период ситуация была наоборот: уголовно-политические соображения
ограничивали концептуальные начала уголовного права. «Советское государство,
– пишет Т.Г. Понятовская, – в применении наказательной власти поставило перед
собой другие цели: …укрепление социалистического государства как хранителя
классовых интересов пролетариата. Достижению этих целей способствовало уголовно-правовое вмешательство во все сферы общественного бытия, личную
жизнь гражданина, ничем и никем не ограниченное. …Уголовный закон являлся
138
инструментом регулирования общественных отношений, воспитания и дисциплинирования, принуждения, исправления и т.п.».1
Проиллюстрируем это несколькими примерами. Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. устанавливали, что «закон,
устраняющий наказуемость деяния или смягчающий наказание, имеет обратную
силу, то есть распространяется также на деяния, совершенные до его издания»
(ч. 2 ст. 6). Однако ст. 2 Закона СССР от 25 декабря 1958 г. «Об утверждении Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик» предусматривала: «Установить, что статья 23 Основ уголовного законодательства Союза
ССР и союзных республик не распространяется в части срока лишения свободы
на лиц, осужденных до издания Основ уголовного законодательства Союза ССР и
союзных республик за особо опасные государственные преступления, предусмотренные Законом об уголовной ответственности за государственные преступления,
за бандитизм, умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, хищение
государственного или общественного имущества в крупных размерах и разбой»
(ст. 23 Основ устанавливала максимум лишения свободы в 10 или 15 лет). Аналогичные положения предусматривались и в ст. 2 Закона РСФСР от 27 октября
1960 г. «Об утверждении Уголовного кодекса РСФСР». В соответствии с Указом
Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г. «Об отмене смертной
казни»2 за преступления, наказуемые по действующим законам смертной казнью,
допускалось применять в мирное время заключение в исправительно-трудовые
лагеря сроком на 25 лет (ст. 2), и, как следствие, 25-летние сроки лишения свободы, назначенные за преступления, упомянутые в ст. 2 Закона СССР от 25 декабря
1958 г. «Об утверждении Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», смягчению не подлежали.
Уголовно-политические соображения перевесили концептуальные начала и
в известном деле Рокотова – Файбишенко - Яковлева 1961 года. Обвинённые по
1
2
Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России … С. 69, 76.
Ведомости Верховного Совета СССР. 1947. № 17.
139
ст. 25 Закона СССР от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления»1 в её первоначальной редакции в спекуляции валютными ценностями (наказывалось лишением свободы на срок от трех до восьми
лет с конфискацией валютных ценностей и ценных бумаг), были приговорены к 8
годам лишения свободы. На момент рассмотрения дела в суде был принят Указ
Президиума Верховного Совета СССР от 25 марта 1961 г. «О дополнении статьи
25 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления», которым ст. 25 указанного Закона дополнялась ч. 2, предусматривавшей среди прочего, уголовную ответственность за спекуляцию валютными ценностями или
ценными бумагами в крупных размерах (санкция – лишение свободы на срок от
пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух
до пяти лет или без ссылки). На основании ст. 6 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик эта норма не подлежала применению к Рокотову и Файбишенко, однако политические соображения перевесили закон: 15
июня 1961 г. оба были вновь осуждены к 15 годам лишения свободы по новому
закону. Однако ещё до рассмотрения дела в суде ч. 2 ст. 25 вновь была пересмотрена: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1961 г. «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях»2 в
неё в качестве возможной меры наказания была включена смертная казнь. При
новом пересмотре дела в Верховном Суде РСФСР по первой инстанции 19 июля
1961 г. Рокотову и Файбишенко (а позднее и Яковлеву) была назначена в качестве
меры наказания смертная казнь.
Одной из наиболее «печально известных» норм УК РСФСР 1960 г. являлась
ст. 70, устанавливавшая ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду. Диспозиция статьи предусматривала: «Агитация или пропаганда, проводимая
в целях подрыва или ослабления советской власти либо совершения отдельных
особо опасных государственных преступлений, распространение в тех же целях
1
2
Ведомости Верховного Совета СССР. 1959. № 1. Ст. 8.
Там же. 1961. № 27. Ст. 291.
140
клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в тех
же целях литературы такого же содержания…». Квалифицированный состав преступления предполагал ответственность за совершение этих действий лицом, ранее осужденным за особо опасные государственные преступления, а равно совершенные в военное время. По оценкам В.Н. Кудрявцева, «после смерти Сталина, когда обвинения в антипартийной деятельности, заговорах и актах террора
практически прекратились, инакомыслие оказалось основной, если не единственной разновидностью преследуемой государством политической деятельности».1
Статья 70 УК РСФСР, дававшая государственному аппарату мощное оружие в
борьбе с инакомыслием, может быть критически оценена с позиций концептуальных начал уголовного права: агитация, пропаганда, распространение клеветнических измышлений, распространение, изготовление или хранение литературы – всё
это действия, граничащие с наказуемостью мыслей, взглядов, мнений и убеждений.
Эти же соображения в полной мере применимы и к ст. 1901, введённой в УК
РСФСР Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 сентября 1966 г. «О
внесении дополнения в Уголовный кодекс РСФСР».2 Она устанавливала ответственность за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй,
а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной
форме произведений такого же содержания».
УК РСФСР 1960 г. характеризовался также наличием деяний, наказуемость
которых фактически представляла собой криминализацию малозначительных деяний, либо в принципе не заслуживающих реакции законодателя как относящихся
к сфере частной жизни (например, ст. 121, устанавливавшая ответственность за
мужеложство), либо порождённых самой социально-экономической системой,
1
2
Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР … С. 136.
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1966. № 38. Ст. 1038.
141
господствовавшей в стране, и неустранимых рычагами уголовного закона (например, ст. 153 (частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество), ст. 154 (спекуляция), ст. 2191 (незаконное обучение каратэ). Исключительным случаем такой «политической» криминализации являлась ст. 1541 кодекса, устанавливавшая ответственность за скупку в государственных или кооперативных магазинах печёного хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов для
скармливания скоту и птице, а равно скармливание скоту и птице скупленных в
магазинах печеного хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов. В преамбуле
Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 6 мая 1963 г. «Об усилении ответственности за скармливание скоту и птице хлеба и других хлебопродуктов,
скупленных в государственных и кооперативных магазинах»1 говорилось о спекуляции владельцев скота, не занимающихся общественно полезным трудом, об
отсутствии заботы о заготовке кормов для скота дозволенными путями со стороны владельцев скота, что нарушает «нормальное снабжение трудящихся хлебом и
вызывает справедливое возмущение граждан». В действительности скупка была
обусловлена элементарной невозможностью, достать корм «дозволенными путями» и была порождена именно той системой, для защиты которой была введена
норма в уголовный закон.
Таким образом, рассматриваемый период характеризуется постепенным
восстановлением сложившихся в дооктябрьском уголовном праве концептуальных начал последнего. Вместе с тем это восстановление, во-первых, было ограничено уголовно-политическими соображениями, которым подчинялся уголовный
закон, а через него и закреплённые в нём концептуальные начала. Во-вторых,
сравнительно «лёгкое» восстановление концептуальных начал применительно к
уголовному закону и преступлению не было таковым соотносительно с наказанием: на уровне теории уголовного права шла оживлённая дискуссия, отражавшая,
по сути, борьбу между социологическими и классическими направлениями.
1
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1963. № 18. Ст. 317.
142
§ 5. Современная школа уголовного права
(с середины 1980-х гг. по настоящее время)
Наступление нового периода в истории концептуальных начал уголовного
права обусловлено изменениями экономического и социально-политического характера, имевшими место в России (СССР) начиная с середины 1980-х гг., на которые наслоились качественные и количественные изменения преступности. УК
РСФСР 1960 г. в его «социалистическом» виде не мог удовлетворять новым запросам (достаточно процитировать ч. 1 ст. 1 кодекса, в соответствии с которой
«Уголовный кодекс РСФСР имеет задачей охрану общественного строя СССР,
его политической и экономической систем, личности, прав и свобод граждан, всех
форм собственности и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств»). Может быть, если бы он был радикально изменён (как это имело
место, например, в Германии в 1960–1970-х гг., когда Уголовный кодекс 1871 г.,
формально оставаясь в силе, был фактически «переписан»1), то он и сохранился
бы формально как кодекс 1960 г., содержательно, будучи новым кодексом. Однако – и, по мнению науки, и, по мнению политиков – было сочтено необходимым,
разработать новый кодекс.
Политически это было оформлено в виде решения Пленума ЦК КПСС «О
перестройке и кадровой политике партии», принятого по итогам прошедшего 27–
28 января 1987 года. Выступивший на Пленуме с докладом М.С. Горбачёв мимоходом заметил, что: «Политбюро поддержало предложение о разработке в ближайшее время нового уголовного законодательства. Поставлена задача, чтобы оно
полнее отвечало современным условиям развития советского общества, более эффективно защищало интересы и права граждан, вело к укреплению дисциплины и
1
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 7.
143
правопорядка. Нам надо продумать и принять меры по повышению роли и авторитета советского суда, строгому соблюдению принципа независимости судей,
решительному усилению прокурорского надзора, совершенствованию работы
следственных органов».1
Несколько позднее, 1 июля 1988 года, была принята резолюция XIX Всесоюзной конференции КПСС «О правовой реформе», в которой было сказано:
«Неотъемлемую часть правовой реформы должны составлять кардинальный пересмотр, кодификация и систематизация законодательства. Под углом зрения новых
условий хозяйствования, гуманизации и демократизации общественной жизни,
усиления профилактики правонарушений предстоит …радикально пересмотреть
уголовное, административное, процессуальное и исправительно-трудовое законодательство».2
Теоретически первый шаг в новом направлении был предпринят в виде монографии «Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования», изданной в
1987 г.3 Б.В. Волженкин рассматривает эту работу как итог развития уголовноправовой науки в советский период.4 С этой оценкой можно согласиться, поскольку в определённом смысле данная книга выступает последней и первой в
двух пограничных периодах.
На базе теоретической модели уголовного закона был подготовлен в
1988 году проект новых Основ уголовного законодательства, который в течение
более чем двух лет дорабатывался. Основы уголовного законодательства Союза
ССР и республик были приняты Верховным Советом СССР 2 июля 1991 года.
5
Основы деполитизировали уголовное законодательство и содержали ряд положе1
Горбачев М.С. О перестройке и кадровой политике партии. Доклад Генерального секретаря ЦК КПСС на Пленуме ЦК КПСС 27 января 1987 г. // Правда. 1987. 28 января.
2
Стенографический отчет XIX Всесоюзной конференции КПСС. 28 июня – 1 июля 1988
года: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 173.
3
Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / отв. ред. В.Н. Кудрявцев, С.Г.
Келина. М., 1987.
4
Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 927.
5
Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1991. № 30.
Ст. 862.
144
ний, которые в дальнейшем были восприняты обновлённым уголовным законодательством России.
Задачей уголовного закона была определена охрана «личности, ее прав и
свобод, собственности, природной среды, общественных и государственных интересов и всего правопорядка от преступных посягательств», а также содействие
«охране мира и безопасности человечества» (ст. 1).
В Основах впервые в истории закреплялись принципы уголовного законодательства (законность, равенство граждан перед законом, неотвратимость ответственности, личная и виновная ответственность, справедливость, демократизм и
гуманизм) (ст. 2), и некоторые из них раскрывались в законе.
Сложный вопрос разграничения компетенции Союза ССР и союзных республик в уголовно-правовой области решался в ст. 3: «…уголовное законодательство Союза ССР и республик состоит из настоящих Основ, определяющих принципы и устанавливающих общие положения уголовного законодательства Союза
ССР и республик, из общесоюзных законов, предусматривающих ответственность
за отдельные преступления, и уголовных кодексов республик» (ч. 1 ст. 3). Союзные органы власти могли принимать законы, предусматривающие ответственность за отдельные преступления, только в ограниченной сфере; при этом уголовное законодательство республик не могло противоречить союзному.
Впервые закреплялся принцип приоритета международных соглашений над
национальным законодательством: «Уголовное законодательство Союза ССР
подлежит приведению в соответствие с положениями международных договоров
СССР, а уголовное законодательство республик – в соответствие с уголовным законодательством Союза ССР и с положениями международных договоров СССР
и республик» (ч. 3 ст. 3).
Статья 7 Основ закрепляла, что «основанием уголовной ответственности
является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления,
предусмотренного уголовным законом». В развитие этого положения ч. 1 ст. 8
определяла преступление как «совершенное виновно общественно опасное деяние
145
(действие или бездействие), запрещенное уголовным законом под угрозой наказания».
В ст. 9 Основ проводилась классификация преступлений на преступления,
не представляющие большой общественной опасности, менее тяжкие, тяжкие и
особо тяжкие.
Основы содержали отправные положения о вине (ст. 10–12), субъекте преступления (ст. 13–16), стадиях совершения преступления (ст. 17–18), соучастии
(ст. 19–20), множественности преступлений (ст. 21–23), обстоятельствах, исключающих преступность деяния (ст. 24–27).
Статья 28 Основ достаточно существенно меняла понимание наказания:
«Наказание есть мера принуждения, применяемая от имени государства по приговору суда к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключающаяся в предусмотренных законом лишении или ограничении прав и свобод
осужденного. Наказание применяется в целях исправления осужденных, а также
предупреждения совершения новых преступлений, как осужденными, так и другими лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий или
унижение человеческого достоинства». Статья 29 Основ впервые ранжировала
наказания в последовательности от менее строгого к более строгому. Смертная
казнь (ст. 40), названная исключительным наказанием, выводилась из системы
наказаний.
Закрепляя общие начала назначения наказания, Основы устанавливали, что
«суд назначает наказание в пределах, установленных статьей закона, предусматривающей ответственность за совершенное преступление. Наказание должно соответствовать положениям настоящих Основ и Уголовного кодекса республики.
При назначении наказания суд учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, мотивы содеянного, личность виновного, характер и размер причиненного вреда, обстоятельства, смягчающие и отягчающие
ответственность. Лицу, совершившему преступление, должно быть назначено
справедливое наказание, необходимое и достаточное для его исправления и пре-
146
дупреждения новых преступлений. Наказание в виде лишения свободы может
быть назначено лишь при условии, что его цели не могут быть достигнуты иным,
более мягким наказанием, предусмотренным законом» (ст. 41).
Введение в действие Основ планировалось с 1 июля 1992 года, к этому же
времени планировалось разработать и принять Федеральный уголовный кодекс
Союза ССР и закон об ответственности за общественно опасные действия лиц, не
достигших возраста уголовной ответственности. Распад Союза ССР не позволил
этим планам реализоваться.
В этой связи высказывается сожаление, что Основы не вступили в действие
на территории России, как, к примеру, новые Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31 мая 1991 г. № 2211-1,1 которые удачно заместили частично старый ГК РСФСР 1964 г., заложив фундамент современного
гражданского законодательства России.2 Возможно, эти сожаления и имеют под
собой основание, однако есть несколько соображений против гипотетического
параллельного действия Основ 1991 г. и УК РСФСР 1960 г. Во-первых, такое действие создавало бы реальные или мнимые коллизии. Например, подлежала ли бы
применению ч. 2 ст. 10 Основ, согласно которой «уголовная ответственность за
преступление, совершенное по неосторожности, наступает только в случаях, когда это прямо предусмотрено уголовным законом»? С одной стороны, есть доводы в пользу этого решения, поскольку Основы имели бы приоритет перед УК
РСФСР 1960 г.; с другой стороны, Особенная часть последнего строилась без расчёта на это положение (например, ст. 211 УК РСФСР 1960 г., устанавливавшая
ответственность за нарушение правил безопасности движения и эксплуатации
транспортных средств лицами, управляющими транспортными средствами, не содержала указания на форму вины), и его действие могло бы не соответствовать
замыслу законодателя и смыслу законодательных положений (в приведённом
1
Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1991. № 26.
Ст. 733.
2
С. 55.
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
147
примере ст. 211 кодекса подлежала бы применению только при умышленном отношении к наступающим последствиям, тогда как очевидно, что в данном составе
преступления умысел исключается, а имеет место неосторожность1). Во-вторых,
положения Основ в значительной мере сохраняли преемственность с Общей частью УК РСФСР 1960 г., а имеющиеся расхождения, связанные в основном с гуманизацией наказания, были вскоре устранены изменениями, внесенными в УК
РСФСР 1960 г. Основная масса изменений должна была быть внесена в Особенную часть уголовного закона, а её то Основы не содержали.
О новом уголовном законодательстве упоминала также Концепция судебной реформы в РСФСР 1991 г. В Концепции среди общих причин кризиса советской юстиции указывались причины, связанные с состоянием материального уголовного права. Среди них называлось, в частности, политизированное состояние
законодательства: «Юстицию никогда не воспринимали как самостоятельную силу, выражающую интерес права. Судя по всему, ей придавалась исключительно
ритуальная, декоративная функция. Партийные постановления и руководящие
разъяснения высших судебных органов пестрят призывами «усилить борьбу»,
«создать обстановку нетерпимости», «повысить воспитательное значение процессов». Идеология правящей партии, запечатленная в законодательстве, продолжает
довлеть над правоохранительными органами. Уголовный кодекс РСФСР подтверждает статьями 73 и 101 «международную солидарность трудящихся»
…Суды вынуждены иметь дело с откровенно политизированным законодательством, содержащим сплошь и рядом не юридические, а в лучшем случае социологические понятия и определения».
В Концепции также указывалось, что уголовный закон сверхкриминализирован: «Государство объявляет сферой публичного интереса и, следовательно,
применения властных начал области, традиционно считавшиеся частным делом
1
Пункт 11 Постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 октября 1969 г. № 50
«О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с нарушениями правил безопасности движения и эксплуатации транспортных средств, а также с их угоном (ст.ст. 211–2121 УК
РСФСР)» // Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1970. № 1.
148
граждан. …Пора от слов об экономии мер уголовной репрессии перейти к делу.
По данным 1990 года, РСФСР занимает первое место среди прочих союзных республик по коэффициенту судимости: 465 человек на 100 тысяч населения. Уголовный кодекс России переполнен деяниями, не являющимися по своей природе
преступными. Подавляющее большинство внесенных в него изменений направлено на расширение сферы действия уголовных законов или усиление наказаний…».
В Концепции содержались предложения по устранению в основном недостатков юстиции как таковой, однако некоторые предложения затрагивали и материальное уголовное право. В частности, в обстановке «войны (или парада) суверенитетов» предлагалось «из уважения к национальным, культурным и религиозным особенностям республик в составе РСФСР им следует делегировать также
право уточнять санкции уголовно-правовых норм при сохранении в неизменности
их диспозиций».
Настоятельной потребностью дня вполне обоснованно объявлялась декриминализация малозначительных деяний, таких как, например, мелкое хищение
государственного имущества, потребление наркотических средств без назначения
врача, ненасильственный гомосексуализм.
В Концепции содержались идеи, ограничивающие свободу криминализации: «Важным шагом на пути от политического государства к правовому будет
выработка четких критериев криминализации, чтобы раз и навсегда прекратить
практику искусственного создания новых категорий преступлений и преступников поправками к УК РСФСР. Деяния имеют собственную объективную правовую природу, которую должен выразить, а не сочинить, законодатель. В противном случае наказание учреждается без преступления, творится государственный
произвол, бессмысленно ожесточается репрессия».
Несомненно, ряд этих идей вполне справедлив и обоснованно был учтён
при подготовке УК РФ 1996 г.; то, что было отвергнуто (например, предложение
149
отнести уголовное законодательство к совместному ведению Российской Федерации и её субъектов), как показало время, было верным решением.
Разработка нового уголовного кодекса началась в 1991 году рабочей группой, созданной при Министерстве юстиции РФ (в её состав входили, например,
Г.Н. Борзенков, С.В. Бородин, Б.В. Волженкин, А.И. Коробеев, Н.Ф. Кузнецова,
А.В. Наумов). Проект кодекса основывался на следующих постулатах: 1) включение в уголовный закон принципов законности, справедливости, равенства граждан перед законом, вины, личной ответственности, гуманизма и демократизма; 2)
установление нового приоритета правоохраняемых ценностей (жизнь и права человека как высшая ценность, признание общечеловеческих ценностей в соответствии с принципами и нормами международного права); 3) следование двум
направлениям уголовной политики – строгая ответственность за тяжкие преступления и рецидив преступлений, но либерализация ответственности за не тяжкие
преступления и при случайном совершении преступлений; 4) интенсификация
уголовно-правовых мер борьбы с преступностью; 5) повышение профилактической функции уголовного закона.1 По словам одного из авторов проекта, Н.Ф.
Кузнецовой, «…концепция, которая легла в основу законопроекта, сводилась к
следующим положениям. Генеральная цель реформы – модернизация УК, адекватная современным реалиям преступности, для интенсификации борьбы с ней
средствами уголовного закона. …Обновление УК предполагало внесение таких
изменений в институты и нормы действующего УК 1960 г., которые бы максимально оптимизировали стабилизацию и снижение преступности именно уголовно-правовыми мерами. …Модернизация закона, таким образом, диалектически
сочеталась с соблюдением его стабильности и преемственности для того, чтобы
не множились судебные ошибки в квалификации преступлений и наказуемости
виновных, чтобы криминологически обоснованными были объявления деяний,
прежде не преступных, уголовно наказуемыми, и чтобы уголовно-правовые нор-
1
Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 930–931.
150
мы неотвратимо применялись к каждому совершившему преступление и действенно влияли на стабилизацию соответствующих видов преступлений».1
Проект кодекса претерпел существенные структурные изменения по сравнению с УК РСФСР 1960 г.: главы Особенной части поменялись местами, появились новые главы об ответственности за преступления против мира и безопасности человечества и т.п. 19 октября 1992 года этот проект был внесён Президентом
РФ на рассмотрение Верховного Совета РФ.
Одновременно с работой группы Министерства юстиции России Верховный
Совет РФ совместно с государственно-правовым управлением Администрации
Президента РФ начал самостоятельную работу над проектом уголовного кодекса,
создав свою рабочую группу, в которую, в частности, вошли И.М. Гальперин,
А.Н. Игнатов, С.Г. Келина, Ю.А. Красиков, Г.М. Миньковский, Э.Ф. Побегайло,
О.Ф. Шишов и др. Разработчики данного проекта поставили следующие задачи:
1) привести уголовное законодательство в соответствие с современной иерархией
социальных ценностей, принятых в демократическом правовом государстве; 2)
привести уголовное законодательство в соответствие с криминологической реальностью; 3) обеспечить дифференциацию уголовной ответственности; 4) привести уголовный закон в соответствие с общепризнанными принципами и нормами
международного права; 5) исключить декларации и идеологические штампы
прежнего законодательства.2
Наряду с двумя официальными проектами также было подготовлено несколько проектов, разработанных по частной инициативе: проект Уголовного
уложения России (разработан как следствие раскола в рабочей группе Верховного
Совета РФ к 1993 году Г.В. Дашковым, Б.В. Здравомысловым, Э.Ф. Побегайло,
1
Кузнецова Н.Ф. К истории проектов уголовных кодексов Российской Федерации //
Вестник МГУ. Серия. Право. 1995. № 2. С. 54–55.
2
Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и её развитие … С. 931–932; Концепция уголовного законодательства Российской Федерации // Государство и право. 1992. № 8.
С. 42–45.
151
А.И. Рарогом и др.)1 и проект уголовного кодекса (подготовлен в Омской Высшей
школе милиции МВД РСФСР в 1991 г.).2
Политические события 1993 года приостановили работу над проектом УК
РФ, и только после принятия Конституции РФ 1993 г. процесс кодификации вступил в завершающую фазу. В 1994 году проект Верховного Совета РФ был «реанимирован», доработан и внесён в Государственную Думу от имени Президента
РФ. Проект, в частности, отказывался от единства кодифицированного уголовного законодательства и материального определения преступления, не определял
понятийно вину, невменяемость и др., вводил уголовную ответственность юридических лиц, форму вины «преступное невежество» и «преступное сообщество»
как форму соучастия, снижал возраст, с которого наступает уголовная ответственность, исключал административную преюдицию как криминообразующий
признак. Следуя во многом идеям классицизма, проект переносил тяжесть ответственности с деятеля на деяние: из уголовного кодекса устранялись понятия «особо опасный рецидивист», «судимость» как квалифицирующий признак; наказание
конструировалось как кара, исключалась общая превенция как цель наказания и
сужалась система наказаний.
Проект Министерства юстиции РФ был использован депутатами Государственной Думы в качестве альтернативного; в итоге был подготовлен объединённый проект, снимавший или примирявший наиболее дискуссионные вопросы, такие как материальное определение преступления, уголовная ответственность
юридических лиц, система наказаний и т.д. В 1995–1996 годы проект уголовного
кодекса рассматривался Федеральным Собранием, причём его принятие сопровождалось сложностями в виде вето то Совета Федерации, то Президента РФ.
Окончательно УК РФ был принят Государственной Думой 24 мая 1996 года,
1
Уголовное уложение России вместо УК РСФСР // Записки криминалистов. М., 1993.
Вып. 1. С. 219–246.
2
Совершенствование и эффективность применения республиканского законодательства
в борьбе с преступностью: межвуз. сб. науч. тр.: В 2-х ч. Омск, 1991.Ч. 2: Уголовный кодекс
РСФСР (проект).
152
одобрен Советом Федерации 5 июня 1996 года и подписан Президентом РФ 13
июня 1996 года. Уголовный кодекс вступил в силу 1 января 1997 года.1
Одновременно с разработкой и принятием УК РФ шёл процесс реформирования УК РСФСР 1960 г. Отметим лишь наиболее значимые законы, оказавшие
влияние на концептуальные начала уголовного права. Так, целым рядом законодательных актов, принятых в 1991–1993 годах, последовательно гуманизировалось уголовное законодательство в части наказаний (особенно сужалась сфера
применения смертной казни), декриминализировались характеризовавшие экономическую систему советского периода преступления и, наоборот, вводилась уголовная ответственность за новые общественно опасные деяния (например, уклонение от подачи декларации о доходах (ст. 1621), сокрытие доходов (прибыли)
или иных объектов налогообложения (ст. 1622), нарушение антимонопольного законодательства (ст. 1751), противодействие или неисполнение требований налоговой службы в целях сокрытия доходов (прибыли) или неуплаты налогов
(ст. 1623)).
Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 апреля 1989 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы
РСФСР»2 переформулировал ст. 70 УК РСФСР, установив уголовную ответственность за призывы к свержению или изменению советского государственного и
общественного строя. Тем самым начался долгий этап реформирования одной из
наиболее спорных норм уголовного законодательства, который в итоге завершился только с появлением антиэкстремистских норм в действующем уголовном законе. Менее чем через полгода этот указ Президиума Верховного Совета РСФСР
был изложен в новой редакции Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от
11 сентября 1989 г. «О внесении изменений в указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 апреля 1989 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный
и Уголовно-процессуальный кодексы РСФСР» и изложении его в новой редак1
2
Собрание законодательства РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1989. № 16. Ст. 397.
153
ции»;1 указом были предприняты шаги по реформированию ст. 70 УК РСФСР в
сторону её дальнейшей трансформации из «антисоветской» в «антигосударственную». Устанавливалась уголовная ответственность за «публичные призывы к
насильственным свержению или изменению советского государственного и общественного строя, закрепленного Конституцией СССР, а также распространение
с этой целью материалов такого содержания».
Законом РФ от 9 октября 1992 г. № 3618-1 «О защите конституционных органов власти»2 были внесены поправки в ст. 70 УК РСФСР, которая окончательно
лишилась советского «наследия» и стала именоваться «Призывы к насильственному изменению конституционного строя».
Закон РФ от 18 февраля 1993 г. № 4510-1 «О внесении изменений в Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, Исправительнотрудовой кодекс РСФСР и закон РСФСР О милиции»3 исключил насчитывавшие
вековую историю наказания в виде ссылки и высылки из системы наказаний.
Закон РФ от 29 апреля 1993 г. № 4901-1 «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР и Исправительно-трудовой кодекс РСФСР»4 дополнил Особенную часть кодекса нормами, устанавливающими уголовную ответственность за определённые деяния,
обязанность криминализации которых была предусмотрена международными
обязательствами России (например, ст. 671 «Применение биологического оружия», ст. 672 «Разработка, производство, приобретение, хранение, сбыт, транспортировка биологического оружия», ст. 2221 «Нарушение правил безопасности при
обращении с микробиологическими или другими биологическими агентами и
токсинами»). Была ограничена сфера действия норм об уголовной ответственности за укрывательство и недонесение (ст. 18–19), сужено применение смертной
1
2
2470.
3
4
Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1989. № 37. Ст. 1074.
Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. № 44. Ст.
Там же. 1993. № 10. Ст. 360.
Там же. 1993. № 22. Ст. 789.
154
казни (в соответствии с ч. 2 ст. 23 не могли «быть приговорены к смертной казни
женщины, лица, не достигшие до совершения преступления восемнадцатилетнего
возраста, а также мужчины старше 65 лет»), декриминализировано ненасильственное мужеложство (ст. 121).
Федеральный закон от 1 июля 1994 г. № 10-ФЗ «О внесении изменений и
дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс
РСФСР»1 стал последним крупным законодательным актом в реформировании
УК РСФСР 1960 г. В соответствии с новыми экономическими и социальнополитическими реалиями были изменены задачи уголовного закона (ч. 1 ст. 1) и
понятие преступления (ст. 7); переформулирована норма о необходимой обороне
(ст. 13) в сторону предоставления гражданам бóльшей свободы при защитных
действиях; введены легальные понятия группы лиц по предварительному сговору
и организованной группы (ст. 171). В Особенной части кодекса была установлена
единая ответственность за посягательства на все формы собственности путём исключения главы 2 «Преступления против социалистической собственности» и переформулирования главы 5 в «Преступления против собственности».
В 1996 году также появился «брат-близнец» УК РФ – Модельный уголовный кодекс для государств – участников Содружества Независимых Государств
(далее – МУК), который был принят Межпарламентской Ассамблеей государств –
участников Содружества Независимых Государств практически одновременно с
действующим Уголовным кодексом России, 17 февраля 1996 года. МУК во многом следует положениям УК РФ в их первоначальной редакции, поскольку разрабатывался он на основе проектов последнего. Тем не менее, в кодексе есть ряд
иных по сравнению с российским законодательством решений.
В частности, по-иному было сформулировано основание уголовной ответственности: «Уголовной ответственности подлежит лишь лицо, совершившее
преступление, то есть деяние, содержащее все признаки состава преступления,
1
Собрание законодательства РФ. 1994. № 10. Ст. 1109.
155
предусмотренного уголовным законом» (ст. 3). В этой конструкции преступление
фактически определяется как «деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного уголовным законом», что не вполне согласуется с ч. 1
ст. 17, согласно которой «преступлением признается совершенное виновно общественно опасное деяние (действие или бездействие), запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания».
МУК также по-иному сформулировал принципы «Уголовного кодекса и
уголовной ответственности» (ст. 4): законности, равенства перед законом, неотвратимости ответственности, личной виновной ответственности, справедливости,
гуманизма.
Понятие «неоднократность преступлений» (ст. 16 УК РФ в первоначальной
редакции) МУК не знал; взамен использовалась конструкция совокупности преступлений (ст. 19), к чему пришёл и российский законодатель в 2003 году. К обстоятельствам, исключающим преступность деяния, добавлено исполнение закона
(«не является преступлением причинение вреда охраняемым законом интересам
при совершении деяния, предписываемого или разрешаемого законодательством»
(ст. 44)).
Наказание в МУК (ст. 45) приравнивалось к каре: «(1) Наказание есть мера
государственного принуждения (кара), назначаемая по приговору суда. Оно применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренном уголовным законом лишении или ограничении прав и
свобод этого лица. (2) Наказание применяется в целях восстановления социальной
справедливости, а также исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений как осужденными, так и другими лицами». По справедливому замечанию Б.В. Волженкина, МУК является «научно аргументированной
156
рекомендацией законодательным органам государств» и образцом при разработке
собственного законодательства.1
Таким образом, принятый в 1996 году УК РФ является основой для дальнейшего анализа концептуальных начал уголовного права современной России.
Однако прежде чем приступить к непосредственному анализу этих начал,
кратко остановимся на развитии уголовного законодательства России после
1996 года.
История уголовного законодательства России с 1996 года по настоящее
время подробно описана в десятках (если не сотнях) научных публикаций, и поэтому, предпочтительно рассмотреть этот процесс с точки зрения общей теории
кодификации права.
В работе Р. Кабрияка «Кодификации» цикл жизни кодекса описывается с
помощью четырех фаз: периода создания кодексов, периода их действия, периода
кризиса и периода реформ.2 Присоединяясь к этой точке зрения, попробуем приложить выдвинутую Р. Кабрияком схему, к российскому уголовному законодательству начиная с середины 1980-х годов.
Предыстория современного российского уголовного законодательства (не
укладывающаяся в периодизацию Р. Кабрияка) может быть названа периодом
ожидания реформы. Ее временные рамки, совпадают в своём начале со стартом
общего реформирования тогда ещё советского общества в середине 1980-х годов,
а конец можно увязать с появлением первых проектов нового уголовного кодекса
в 1990-х годах. Период ожидания в основном может быть охарактеризован как
теоретическая лаборатория по созданию нового уголовного законодательства. В
частности, в литературе начинают обсуждаться вопросы, ранее бывшие «под запретом», такие, как уголовная ответственность юридических лиц, ответственность
1
Волженкин Б.В. Модельный уголовный кодекс и его влияние на формирование уголовного законодательства государств – участников Содружества Независимых Государств // Новое
уголовное законодательство стран СНГ и Балтии. М., 2002. С. 8.
2
См. подробнее: Кабрияк Р. Кодификации. С. 113 и сл.
157
за организацию преступных сообществ, вопросы эффективности уголовных наказаний и др.
Что же касается самого уголовного законодательства, оно в рассматриваемый период времени остается достаточно стабильным: поправки, вносимые в УК
РСФСР 1960 г. в это время, не являются кардинальными.
С распадом Союза ССР можно (хотя и очень условно) говорить о начале периода создания кодекса, который продлился до 1996 года. Этот период, говоря
словами Р. Кабрияка, образован сочетанием двух элементов, социальной потребности в правовой определенности и сильной политической воли, направленной на
кодификацию.1 Очевидно, что УК РСФСР 1960 г. не удовлетворял потребностям
нового государства ни содержательно, ни даже по названию, неся в себе символ
уже несуществующих страны и социально-экономического строя. В течение нескольких лет появилось и исчезло несколько проектов нового уголовного кодекса,
которые становились предметом ожесточенных теоретических дискуссий.
С вступлением в силу УК РФ в 1997 году начался период действия кодекса,
продлившийся до 2003 года. Говоря о действии кодекса, имеется в виду не формально-юридическое понятие (поскольку кодекс действует и сейчас), а произведённый им эффект упорядочения общественных отношений, когда сам по себе
уголовный закон остаётся в целом детищем его создателей, не подвергаясь масштабным изменениям. Эффект принятия УК РФ («эффект разрыва», по словам Р.
Кабрияка) оказался настолько сильным, что, несмотря на очевидные «технические
ляпы» кодекса (в части, например, назначения наказания по совокупности преступлений (ст. 69 УК РФ), определения условий ответственности за преступления,
совершенные по неосторожности (ч. 2 ст. 24 УК РФ), его первое законодательное
изменение состоялось спустя почти два года после принятия весной 1998 года, когда практически одновременно кодекс был дополнен ст. 2151 и изменен в ряде
своих положений («годы, следующие за принятием …кодекса, небогаты на ре-
1
Кабрияк Р. Кодификации. С. 113–114.
158
формы, как будто кодификация опустошает всю законодательную энергию»1).
Следующее обращение к тексту кодекса состоялось через 8 месяцев, зимой
1999 года, и с тех пор интенсивность внесения поправок только нарастала. Вместе
с тем УК РФ оставался стабильным документом в своих основных положениях.
В конце 2003 года в истории постсоветского уголовного законодательства
России наступил четвертый период, период кризиса, связанный с принятием Федерального закона от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации».2 Масштабная критика
этого закона в литературе, поспешность его принятия приводят к выводу о том,
что наступление этого периода стало искусственно ускоренным событием. Причины этого ещё следует проанализировать, однако следствием стало лишь одно:
состояние российского уголовного законодательства с принятием практически
каждого нового закона о его изменениях, направленного, как утверждается в пояснительных записках, только к улучшению, всё больше и больше ухудшается.
Достаточно вспомнить о Федеральном законе от 21 июля 2004 г. № 73-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации»,3 который в попытке уточнить положения ст. 17 УК РФ и устранить неопределённость в судебной практике, возникшую после отмены неоднократности, вследствие небрежности своих формулировок породил проблему квалификации сопряжённого убийства, расколовшую теорию уголовного права и судебную практику.4 Таким обра-
1
Кабрияк Р. Кодификации. С. 154.
Собрание законодательства РФ. 2003. № 50. Ст. 4848.
3
Там же. 2004. № 30. Ст. 3091.
4
См. об этой дискуссии: Бабий Н.А. Сопряженные преступления по УК России и Беларуси: анализ сравнительный и не только // Российский ежегодник уголовного права. (2007.
№ 2). СПб., 2008. С. 490–510; Есаков Г.А. Квалификация убийства, сопряженного с иными преступлениями, или cuiusvis hominis est errare (и законодатель не исключение) // Российский судья. 2004. № 12. С. 20–27; Краев Д. Основной вопрос квалификации убийств, сопряженных с
иными преступлениями (п.п. «в», «з», «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ) // Уголовное право. 2011. № 4.
С. 29–34; Дубченко С., Морозов В. Особенности квалификации убийств, сопряженных с разбоем, вымогательством или бандитизмом // Уголовное право. 2007. № 4. С. 52–54; Салихов Ш. Убийство, сопряженное с разбоем: одно преступление или совокупность? // Законность.
2005. № 2. С. 23–25; Тюнин В.И. К вопросу о редакции нормы о совокупности преступлений //
2
159
зом, УК РФ был искусственно «состарен», за счёт часто бездумных и внесистемных его изменений, указаниями на которые полна теоретическая литература сегодняшних дней. По справедливому замечанию В.С. Комиссарова, «действующий
УК РФ во многом утратил свою первоначальную стройность, системную связанность и логическую непротиворечивость».1 Фактически сегодня говорится о «распаде» системы уголовного законодательства, и именно эти слова, если проводить
исторические параллели, предшествовали принятию во Франции действующего
УК 1992 г.2
С этой точки зрения с середины 2000-х годов можно говорить о переходе к
последнему этапу жизни кодекса, периоду реформ. При этом данный переход
наблюдается исключительно в теоретической литературе, призывающей либо к
масштабной реформе действующего УК РФ, либо к принятию нового кодекса. В
законодательной же области продолжается период кризиса, когда количество законов, меняющих кодекс, возрастает лавинообразно. Наряду с частными правками УК РФ, не всегда удачными с точки зрения их техники (чего стоит пресловутая ст. 1511 УК РФ с её ошибочным включением в диспозицию термина «розничная», неточностью административной преюдиции и т.п.), кодекс подвергается и
более масштабным правкам, в основном связанным со смягчением санкций (Федеральный закон от 7 марта 2011 г. № 26-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный
кодекс Российской Федерации»;3 Федеральный закон от 7 декабря 2011 г. № 420ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»4). Назвать эти правки реформой невозможно, поскольку любая реформа предполагает не только слепую волю
Российский следователь. 2008. № 2. С. 15–16; Яни П. Сопряженность не исключает совокупности // Законность. 2005. № 2. С. 25–27.
1
Комиссаров В.С. Характеристика состояния и основные тенденции развития уголовного законодательства России // Актуальные вопросы государства и права в Российской Федерации и в Республике Македония. М., 2006. Вып. 1. С. 450.
2
Кабрияк Р. Кодификации. С. 185.
3
Собрание законодательства РФ. 2011. № 11. Ст. 1495.
4
Там же. 2011. № 50. Ст. 7362.
160
законодателя и политика, но и научное оформление их идей, их оценку и отрицание при необходимости. Перефразируя известные слова М.Д. Шаргородского,
можно сказать, что если законодатель не хочет слышать слова «нет» от науки, то
он занимается не созиданием законов, а их разрушением.
Таким образом, современное состояние российского уголовного законодательства критично, и неслучайно всё чаще раздаются призывы к принятию нового
уголовного закона, созданию новой или кардинальному обновлению действующей редакции (некоторые авторы начали высказываться в пользу такого развития
событий ещё в начале 2000-х гг.).1 Представляется, что радикализм и тем более
спешка в этом вопросе неуместны, поскольку никто не может гарантировать, что
новый УК РФ окажется лучше предыдущего или не будет подвергаться столь же
частым и масштабным изменениям, как действующий кодекс. В этой связи уместно процитировать слова А.И. Рарога о том, что «принятие любого закона – это
решение не столько правовое, сколько политическое. Результатом уголовнополитического решения стало бы принятие нового уголовного кодекса. Социально-политическим основанием такого решения могли послужить либо принципиальное изменение приоритетов уголовно-правовой охраны, либо признание неспособности государства обеспечить уголовно-правовую защиту приоритетных
1
См., например: Благов Е.В. Новый уголовный кодекс или новая его редакция // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: мат. VII Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 19–23; Есаков Г.А. О необходимости принятия нового уголовного
кодекса (критические размышления contra) // Там же. С. 47–50; Комиссаров В.С. Оценка состояния Уголовного кодекса Российской Федерации и перспективная характеристика законодательной деятельности // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы: мат. II Междунар.
науч.-практич. конф. М., 2003. С. 11–17; Иногамова-Хегай Л.В. Концепция реформирования
уголовного законодательства // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели:
мат. VII Российского конгресса уголовного права. М., 2012. С. 88–92; Кибальник А.Г. О новой
редакции УК РФ // Там же. С. 93–98; Лопашенко Н.А. Разумная уголовная политика и завтрашний уголовный кодекс России: идеи и идеалы // Там же. С. 151–159; Милюков С.Ф. России нужен новый Уголовный кодекс // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы: мат. II междунар. науч.-практич. конф. М., 2003. С. 42–46; Наумов А. Проблемы кодификации российского
уголовного законодательства: новый уголовный кодекс или новая редакция кодекса? // Уголовное право. 2009. № 4. С. 44–48; Рарог А.И. К новой редакции Уголовного кодекса РФ // Lex
Russica: Научные труды МГЮА. 2006. № 6. С. 1222–1231.
161
ценностей существующим набором средств уголовно-правового воздействия».1
По мнению Н.А. Лопашенко, время для принятия нового уголовного закона
настало: кроме дефектов законодательной техники, кодекс исчерпал себя и содержательно, будучи принят в иных социально-экономических условиях, когда
многие нормы создавались только по прогнозу, который не всегда оправдывался.2
Не согласимся с этим утверждением. На наш взгляд, в настоящее время таких социально-политических оснований не наблюдается: Россия всё ещё находится на
переходном этапе («в нашем государстве некоторые общественные отношения до
сих пор сохраняют черты социалистических. Они ещё меняются в сторону капиталистических, но полностью не стали таковыми»3), и, ни с точки зрения социально-экономической, ни с точки зрения концептуальной составляющей уголовный
закон замене как таковой не подлежит. Необходимо устранение противоречий,
ошибочных законодательных решений; такая законодательная правка, скорее всего, будет масштабной, в особенности в приложении к санкциям статей Особенной
части УК РФ, однако структурно-концептуально УК РФ должен остаться неизменным. О разработке нового уголовного закона будет иметь смысл говорить не
только тогда, когда эпоха реформ сменится временем более стабильного развития,
но и тогда, когда законодатель поймёт, что уголовная политика должна сообразовываться с наукой уголовного права и концептуальными началами последнего.
1
Рарог А.И. Нужен ли России новый Уголовный кодекс? // Уголовное право: стратегия
развития в XXI веке: мат. IX Междунар. науч.-практич. конф. М., 2012. С. 9.
2
Лопашенко Н.А. Разумная уголовная политика и завтрашний уголовный кодекс России
… С. 152.
3
Благов Е.В. Новый уголовный кодекс или новая его редакция … С. 23.
162
ГЛАВА 3. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО ЗАКОНА
§ 1. Концептуальное начало закона и источники уголовного права
Концептуальное начало закона в том видении, которое было предложено
ранее, ориентировано на определение круга источников уголовного права и выдвижение к ним определённых требований.
Российское уголовное право принадлежит к так называемой семье романогерманского (или континентального) права.1 Одной из отличительных источниковых особенностей этой семьи является приверженность идеи кодификации уголовного права.2 Таким образом, уголовное право России концентрируется – и это
аксиоматичное положение – вокруг уголовного закона, уголовного кодекса.
В современной науке уголовного права наблюдается интенсивная дискуссия
по нескольким направлениям в учении об источниках уголовного права.
Одно из них связано с определением содержания и соотношения между собой понятий «уголовный закон», «уголовное законодательство», «источник уголовного права» и родственных им, материальных и формальных источники уголовного права и т.д. Исходя из положений общей теории права, специалисты пытаются корректно определить указанные понятия, что, несомненно, способствует
уточнению теоретических положений уголовного права.3
1
См. подробнее: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. М., 1996; Кетц Х., Цвайгерт К. Введение в сравнительное правоведение в
сфере частного права: Основы. В 2-х тт. / Пер. с нем. М., 2000. Том 1; Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. И.Д. Козочкина. М., 2003. С. 3–6.
2
Уголовное право зарубежных стран: учебное пособие / Г.А. Есаков, Н.Е. Крылова, А.В.
Серебренникова. М., 2008. С. 47–48.
3
См., например: Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т.
1. С. 194–197; Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной мысли /
под ред. Н.А. Лопашенко. СПб., 2011. С. 102–111; Уголовное право России. Общая часть: учеб-
163
Частным (специфическим) продолжением указанной дискуссии является
обсуждение вопросов о точной классификации в системе источников уголовного
права таких особенных источников, как конституционные нормы (являются ли
они источниками уголовного права (хотя, надо признать, сама по себе постановка
вопроса носит чрезвычайно отвлечённый и надуманный характер), нормы международного права (являются ли они источниками уголовного права, могут ли они
применяться непосредственно судами при рассмотрении уголовных дел), иные
федеральные законы (являются ли они источниками уголовного права, могут ли
содержать материально-правовые предписания, как, например, УПК РФ), законодательство субъектов Федерации (каковы пределы компетенции субъектов Федерации в области уголовного права и не является ли, например, привлечение к ответственности за совершение преступлений, описанных в УК РФ с помощью
бланкетной диспозиции, ссылающейся на такое законодательство, нарушением
принципа законности и положений п. «о» ст. 71 Конституции РФ), подзаконные
нормативные правовые акты (каковы пределы бланкетности уголовного закона),
акты амнистии (какова их точная правовая природа), акты законодательного толкования (существует ли оно, и если да, то какова его роль), судебная практика
(роль и значение актов Конституционного Суда РФ, разъяснений Пленума Верховного Суда РФ и судебной практики по отдельным уголовным делам). Итогом
рассуждений становится в самом общем виде уточнение значения этих источников (или не источников, в зависимости от позиции того или иного автора) для
уголовного права.
Наконец, в последние годы (как уже говорилось ранее, в § 5 главы 2) усилилось критическое направление в уголовно-правовой мысли, связанное с негативной оценкой действующей редакции УК РФ и выдвижением предложений по её
совершенствованию, начиная от внесения масштабных поправок в УК РФ через
создание его новой редакции и вплоть до принятия нового уголовного кодекса.
ник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 221–229; Ображиев К.В. Система формальных (юридических) источников российского уголовного права. М., 2015.
164
Указанные направления дискуссии, несомненно, важны и продуктивны, они
уточняют теоретические знания об источниках уголовного права, принципе законности, уголовном законе самом по себе. Однако в контексте концептуального
начала закона можно предложить несколько иное видение указанных проблем,
подняться на более высокий уровень теоретического анализа или в некоторых
случаях проанализировать проблемы, до сегодняшнего дня остающиеся без внимания. Все эти проблемы связаны и логически вытекают из формулировки концептуального начала закона, которое в лаконичном латинизированном стиле может звучать как единство трёх тезисов: nullum crimen sine lege scripta, nullum
crimen sine lege certa, nullum crimen sine lege praevia.
Появление этих формул вполне справедливо связывается с классической
школой уголовного права, хотя первые наброски будущих юридических максим
встречаются уже в эпоху Просвещения. В частности, у Чезаре Беккариа есть тезисы о том, что «…наказания за преступления могут быть установлены только законом»;1 что «верховная власть, говорящая от имени всего общества, компетентна,
принимать законы общего характера, обязывающие всех»;2 что «нет ничего опаснее банальной истины, предписывающей руководствоваться духом закона…»;3
что «если законы кодифицированы и подлежат буквальному исполнению, ограничивая роль судьи рассмотрением деяний, совершенных гражданином, и оценкой
их соответствия или несоответствия писаному закону, если норма, определяющая
правомерность или неправомерность каких-либо действий, которой должны руководствоваться все граждане от простолюдина до философа, не является предметом спорного толкования, а четко установлена, то в этом случае подданным не
угрожает мелочный деспотизм большинства»;4 что «без писаных законов правле-
1
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 72.
Там же. С. 73.
3
Там же. С. 76.
4
Там же. С. 78.
2
165
ние никогда не сможет осуществляться таким образом, чтобы власть исходила от
всего общества…».1
Формулирование ранее приведённых тезисов в их исходном варианте вместе с тем связываются с именем Ансельма Фейербаха и подготовленном при его
участии Баварском уголовном кодексе 1813 г. Однако исторической справедливости ради стоит отметить, что лаконичные формулы появляются практически одновременно по всей Европе в конце XVIII – начале XIX вв.; возможно, где-то это
было влияние Ансельма Фейербаха (как, например, в Уголовном уложении Царства Польского 1818 г.), а где-то – самостоятельное движение.
В частности, уже в § 1, открывающем так называемый Constitutio Criminalis
Josephina (или Уголовный кодекс Австрии, принятый в 1787 г.), указывается: «Не
каждый незаконный акт является уголовным нарушением…; и должны рассматриваться как уголовные нарушения только те незаконные действия, которые
предусмотрены действующим уголовным законодательством в качестве такового». В ст. 4 Французского уголовного кодекса 1810 г. предусматривалось, что «ни
одно нарушение, ни один проступок, ни одно преступление не могут караться
наказаниями, которые не были установлены законом до их совершения». Статья 1
Уголовного уложения Царства Польского 1818 г.2 устанавливала, что «всякое
свободное действие, запрещенное настоящим уложением, есть преступное деяние»; ст. 6 в дополнение указывала, что «только-то действие должно быть признаваемо и наказываемо как преступление, проступок или полицейское нарушение,
которое признается таковым в настоящем уложении».
Очевидно, созвучны этим положениям мысли Ансельма Фейербаха, формулировавшего следующие «начала» уголовного права: «Всякое причиняемое наказание предполагает закон наказательный. (Nulla poena sine lege – без закона нет
1
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 81.
Уголовное уложение Царства Польского 1818 года. Общая часть. Книги о преступлениях. СПб., 1895.
2
166
наказания)».1 В развитие этих положений при участии Ансельма Фейербаха был
составлен и Баварский уголовный кодекс 1813 г.,2 § 1 которого устанавливал, что
«всякий, кто виновен в противоправном действии или бездействии, за которое закон угрожает определённым воздаянием, должен понести это воздаяние как своё
наказание».
С течением времени эти максимы прочно вошли в научно-юридический
обиход. Так, Н.С. Таганцев, комментируя тезис nullum crimen, nulla poena sine
lege, указывал, что «это основное положение современного уголовного права вытекает из условий охраны гражданской свободы, требующей, чтобы деяния,
нарушающие право и влекущие наказания, были с точностью определены».3 Ссылаясь на это же положение, Франц фон Лист отмечал, что «только действия, за которые закон ясно угрожает наказанием, подлежат наказанию, и лишь в пределах,
ясно установленных законом, может быть назначено наказание».4 Наиболее же
показательна в этом отношении позиция Н.Д. Сергеевского, указывавшего, что
формулировать этот афоризм в кодексе отдельно нет никакой надобности: «Нетрудно видеть, что эти определения могут быть исключены вовсе из современных
уложений, и от этого не произойдет в содержании последних ни малейшего изменения. … Эти формулы, представляя собою чисто теоретическое, притом формальное, определение преступления, не вносят, строго говоря, в уголовное уложение ни одной йоты содержания. Всё их значение заключается в том, что они
дают готовый и точный ответ на вопрос, который иначе и не может быть разрешен на почве действующего права. Самая форма их редакции – употребление в
большинстве определений выражения: «никто, не, только» – указывает на их происхождение из борьбы, как отрицание прежде существовавшего порядка, когда
суд придавал законам уголовным обратную силу и имел право, о чем именно го-
1
Фейербах П.А. Уголовное право … С. 19.
Strafgesezbuch für das Königreich Baiern. München, 1813.
3
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 127.
4
Фон Лист Ф. Учебник уголовного права. Общая часть. М., 1903. С. 89.
2
167
ворилось почти во всех старинных уложениях, применять закон по аналогии к деяниям, в уложении не указанным».1
Однако, как показали последующие события, точка зрения Н.Д. Сергеевского оказалась чересчур оптимистичной. Как говорилось ранее, и Россия, и Германия (из которой эти формулы пришли) в XX веке стали свидетелями возрождения
аналогии и обратной силы уголовного закона. И поэтому имеющиеся в действующем УК РФ положения ст. 1 и 3 являются не просто реликтом уголовного права,
а важными практически применимыми нормами, имеющими, помимо прочего, и
символическое значение отказа от антиправового прошлого уголовного права.
Однако особо следует остановиться на месте часто встречающейся в контексте концептуального начала закона максимы nulla poena sine lege. Обращаясь к
первоисточнику, т.е. работе Ансельма Фейербаха, можно заметить, что им формулируется три афоризма: процитированный ранее nulla poena sine lege, а также
nulla poena sine crimine («причиняемое наказание зависит от бытия дела, против
которого обнародовано угрожение… без преступления нет наказания»2) и nullum
crimen sine poena legali («деяние, в разсуждении которого последовало законное
угрожение (законное предположение), служит причиною законного наказания…
никакое преступление не должно оставаться без наказания законного»3). В настоящее время положения nullum crimen sine lege и nulla poena sine lege рассматриваются как два относительно самостоятельных положения, с разных сторон отражающие принцип законности (ст. 3 УК РФ).4 С этим и можно, и нельзя согласиться. Так, безусловно, справедливо утверждение о том, что тезис nulla poena sine
lege является составной частью принципа законности и концептуального начала
закона постольку, поскольку наказания и иные меры уголовно-правового характе-
1
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право … С. 38–39.
Фейербах П.А. Уголовное право … С. 20.
3
Там же. С. 20.
4
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 71–73; Общая часть уголовного права: состояние законодательства
… С. 34.
2
168
ра, а также порядок их применения должны быть зафиксированы в законе. Однако
в этом смысле тезис nulla poena sine lege может быть включён в постулаты nullum
crimen sine lege scripta и nullum crimen sine lege certa, поскольку любое преступление предполагает не только описание преступного деяния, но и санкций, следующих за совершение такого деяния. Поэтому первый тезис Ансельма Фейербаха (nulla poena sine lege) в настоящее время может быть развит (или переформулирован) именно в те три тезиса, которые приведены выше. В свою очередь, nulla
poena sine crimine и nulla poena sine lege – это отражения концептуальных начал
преступления и наказания.
Итак, полагаем, что указанные ранее три формулы как нельзя более точно
передают содержание концептуального начала закона, и потому в этом смысле
современное российское уголовное покоится на традициях классической школы
уголовного права. При этом они наполнены особым содержанием, которое в преломлении современного российского уголовного права ставит некоторые проблемные вопросы. С течением времени эти вопросы могут изменяться, могут появляться новые, однако, взятое в целом, концептуальное начало закона позволяет
не только ответить на многие из ранее упомянутых вопросов, но и выявить иные
сложные точки в источниках уголовного права. Поэтому рассмотрение концептуального начала закона можно провести исходя из трёх указанных формул.
Переходя к их рассмотрению, следует сделать одну оговорку. Тезисы nullum
crimen sine lege scripta, nullum crimen sine lege certa и nullum crimen sine lege praevia достаточно тесно взаимоувязаны, и поэтому о большинстве вопросов, которые
будут рассматриваться, далее нельзя будет, с определённостью сказать, что они
принадлежат какому-то одному из трёх. Так, судебное толкование уголовного закона может входить в противоречие со всеми тремя, международно-правовые
нормы как источники уголовного права – с первыми двумя и т.д. Поэтому рубрикация того или иного проблемного вопроса в связи с одним из трёх тезисов может
показаться достаточно произвольной, но её следует производить, делая при необ-
169
ходимости лишь оговорки о том, как подразумеваемо включается тот или иной
тезис из трёх.
§ 2. Nullum crimen sine lege scripta
Тезис nullum crimen sine lege scripta в его буквальном переводе означает
«нет преступления без писаного закона». В традиции классической школы уголовного права это предполагает, во-первых, только писаный закон как источник
уголовно-правовых запретов и, во-вторых, запрет применения уголовного закона
по аналогии. Пожалуй, именно этот тезис стал первым проявлением концептуального начала закона, знаменуя собой, переход от абсолютистского произвола
Средневековья к законности Нового времени, и ранее цитировавшиеся работы Чезаре Беккариа и Ансельма Фейербаха тому подтверждение.
В настоящее время тезис nullum crimen sine lege scripta закреплён в действующем УК РФ в виде взаимосвязанных положений ч. 1 ст. 1 («Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в
настоящий Кодекс») и ст. 3 («Преступность деяния, а также его наказуемость и
иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом»; «применение уголовного закона по аналогии не допускается»). Эти нормы
неразрывно связаны с конституционными положениями, закреплёнными в ст. 15,
54 и 55 Конституции РФ.
Вместе с тем следует отметить, что первый элемент, т.е. признание только
писаного закона источником уголовно-правовых запретов, не является универсальным для правовых систем зарубежных стран.
170
В частности, в странах так называемого англосаксонского (или англоамериканского) права существуют «преступления по общему праву».1 Для последних характерно то, что их дефиниция не содержится в уголовном законе и
формулируется судебной практикой. В настоящее время, хотя суды в большинстве государств этой правовой семьи и не обладают правом криминализировать
новые формы общественно опасного поведения, само по себе существование
«преступлений по общему праву» находится в видимом противоречии с идеей
разделения властей и тезисом nullum crimen sine lege scripta.2 Однако прочно укоренившиеся традиции законности, постоянная экспансия законодателя в эту область и даже отчасти прочтение словосочетания «lege scripta» как включающего и
законодательные, и судебные источники уголовного права не допускают возможности для критической оценки этой практики, ещё недавно господствовавшей в
отечественной литературе. (Как, например, писал Б.С. Никифоров, «английские
судьи создают нормы общего права, когда это необходимо для охраны интересов
господствующего класса, и изменяют их по мере той же самой необходимости»3).
Следует лишь подчеркнуть, что для российской уголовно-правовой системы такая
постановка вопроса в силу конституционных положений (ст. 15, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ) и норм УК РФ (ст. 1, 3) немыслима.
Несмотря на всю свою самоочевидность, тезис nullum crimen sine lege scripta вместе с тем сегодня ставит несколько проблемных вопросов, от правильного
ответа на которые зависит корректное понимание концептуального начала закона
в целом. Указанные вопросы связаны с бланкетностью уголовного закона, законодательством субъектов Федерации как источником уголовного права и аналогическим толкованием уголовного закона судами. Поэтому, не вдаваясь, глубоко
1
См. подробнее: Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. И.Д.
Козочкина. С. 8–9, 116–118; Уголовное право зарубежных стран: учебное пособие / Г.А. Есаков,
Н.Е. Крылова, А.В. Серебренникова. С. 122.
2
Есаков Г.А. Англо-американское уголовное право: эволюция и современное состояние
Общей части. М., 2007. С. 139–141.
3
Никофоров Б.С. Вступительная статья // Кенни К. Основы уголовного права. М., 1949.
С. XVIII.
171
в хорошо изученные в науке вопросы системы и иерархии, а также содержательного описания писаных источников уголовного права, стоит рассмотреть подробнее эти три проблемы.
Практически общепризнанным в литературе является деление диспозиций
статей Особенной части УК РФ на простые (назывные), описательные, бланкетные и ссылочные с возможностью их комбинации между собой.1
При этом бланкетные диспозиции понимаются как определённый приём законодательной техники, заключающийся в том, что «уголовный закон в соответствующей диспозиции указывает лишь общим способом на ту отрасль права (за
исключением уголовного), в которой должны быть определённые нормы, за
нарушения которых полагается уголовное наказание».2 Удобство данного приёма
состоит в том, что частое изменение регулятивных норм в иных отраслях права, за
нарушение которых устанавливается уголовная ответственность, позволяет сохранить текст уголовного закона стабильным.
Как указывала Н.Ф. Кузнецова, «такая конструкция статей УК неизбежна и
необходима для охвата тех или иных меняющихся по опасности элементов составов преступлений».3
При этом вполне справедливо суждение Н.И. Пикурова о том, что «наличие
в уголовном законе ссылки на нарушение виновным нормативных предписаний
иных отраслей социалистического права не делает бланкетную диспозицию менее
понятной для граждан, чем простую, описательную или отсылочную. Это можно
объяснить тем, что бланкетная диспозиция обращена в основном к лицам, в той
1
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 201–204;
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1. С. 87–88;
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина,
В.В. Орехова. С. 235–240; Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 117–
120; Ображиев К.В. Система формальных (юридических) источников … С. 61–69, 173 и сл.
2
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 202.
3
Кузнецова Н.Ф. Проблемы квалификации преступлений. Лекции по спецкурсу «Основы
квалификации преступлений». М., 2007. С. 107.
172
или иной мере осведомленным о содержании специальных правил, с которыми
связан уголовный закон».1
Однако вместе с тем использование бланкетных диспозиций несёт в себе
скрытую угрозу двух форм: во-первых, переноса описания запрещённого поведения в пусть и законодательную, но всё, же плоскость иных отраслей права, и, вовторых, и более существенно, такого, же переноса на уровень подзаконных нормативных правовых актов.
Первый аспект может быть проиллюстрирован такими нормами УК РФ, как,
например, ст. 171 (в части наказуемости осуществления предпринимательской деятельности без лицензии в случаях, когда такая лицензия обязательна, что отсылает к Федеральному закону от 4 мая 2011 г. № 99–ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности»2), ст. 193 (где объективная сторона преступления
описана таким образом, что фактически представляет собой дословную отсылку к
ч. 1 ст. 19 Федерального закона от 10 декабря 2003 г. № 173–ФЗ «О валютном регулировании и валютном контроле»3), ст. 311 (где разглашение сведений о мерах
безопасности, применяемых в отношении судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия, судебного пристава, судебного
исполнителя, потерпевшего, свидетеля, других участников уголовного процесса, а
равно в отношении их близких, предполагает отсылку к Федеральному закону от
20 апреля 1995 г. № 45–ФЗ «О государственной защите судей, должностных лиц
правоохранительных и контролирующих органов»4 и Федеральному закону от 20
августа 2004 г. № 119–ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и
иных участников уголовного судопроизводства»5). Крайне неудачный в плане законодательной техники и, как следствие, неприемлемый пример бланкетной дис1
Пикуров Н.И. Квалификация преступлений при бланкетной форме диспозиции уголовного закона: с конкретизацией запрета в административном праве: автореф. дис. … канд. юрид.
наук. М., 1982. С. 11.
2
Собрание законодательства РФ. 2011. № 19. Ст. 2716.
3
Там же. 2003. № 50. Ст. 4859.
4
Там же. 1995. № 17. Ст. 1455.
5
Там же. 2004. № 34. Ст. 3534.
173
позиции представляет ст. 3301 УК РФ, открыто отсылающая к п. 10 ст. 131 Федерального закона от 12 января 1996 г. № 7–ФЗ «О некоммерческих организациях».1
Перенос описания уголовно наказуемого поведения на уровень подзаконных нормативных правовых актов (и гипотетически даже локальных нормативных правовых актов, действующих, например, на железнодорожном транспорте) легко проследить в многочисленных составах «нарушения правил» (например, ст. 143, 192,
215, 216, 217, 218, 219, 263, 264 УК РФ).
С одной стороны, с учётом динамики и объёма законодательства иной отраслевой принадлежности и подзаконных нормативных правовых актов тезис nullum crimen sine lege scripta рискует утратить свою действенность в плане доступности и понятности уголовно-правового запрета. С другой стороны, использование бланкетных диспозиций при формулировании уголовного закона неизбежно,
и, следовательно, здесь должна быть найдена адекватная грань.
В литературе уже предлагались определённые решения поставленной проблемы. Так, Н.Ф. Кузнецова указывала: «Чтобы процесс бланкетизации не размывал границ преступлений и проступков, надо четко фиксировать в диспозициях
норм УК криминообразующие признаки».2 По её мнению, бланкетность должна
быть ограничена только законодательством иной отраслевой принадлежности, но
не подзаконными актами; законодатель может переводить диспозиции из бланкетных в «полубланкетные».3 А.В. Наумов говорит о понижении бланкетности
уголовного закона с помощью указания на последствия нарушения, форму вины и
типичные способы причинения вреда в результате нарушения соответствующих
правил.4 К.В. Ображиев, не соглашаясь с этим подходом, отмечает, что обойтись
без подзаконных нормативных правовых актов в данном вопросе невозможно, так
как это нивелирует саму суть бланкетной формы конструирования уголовного за-
1
Собрание законодательства РФ. 1996. № 3. Ст. 145.
Кузнецова Н.Ф. Проблемы квалификации преступлений … С. 108.
3
Там же. С. 114–115.
4
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 119.
2
174
кона1. Он же указывает: «…к бланкетному способу конструирования уголовного
закона целесообразно прибегать в тех случаях, когда охраняемые уголовноправовыми средствами позитивные общественные отношения и их законодательная регламентация имеют значительную степень изменчивости»2. М.В. Авдеева
предлагает сразу ряд мер, к числу которых ею относятся: недопущение формальных составов нарушения правил; желательность воспроизведения в тексте соответствующих статей Особенной части положений отраслевого законодательства,
непосредственной касающихся содержания конкретного состава преступления
(определения основных понятий), или же прямая отсылка на такие положения.3
Возможно, ли здесь предложить прямолинейное решение? Во-первых, вряд
ли можно отказаться от ведомственных нормативных правовых актов при конструировании бланкетных диспозиций. Однако это, во-вторых, предполагает их
строгую подзаконность и фиксирование в них чётких правил поведения. При квалификации такого преступления, как следствие, необходимо устанавливать тот
факт, что привлекаемое к ответственности лицо было ознакомлено с такими актами или, по меньшей мере, имело такую возможность и обязанность ознакомиться
(своего рода презумпция знания закона). В-третьих, бланкетная диспозиция может описывать только общественно опасное деяние; иные признаки объективной
стороны состава преступления, в том числе общественно опасные последствия,
факультативные признаки объективной стороны (время, место, способ, обстановка, орудия и средства совершения преступления), признаки субъективной стороны и субъекта должны закрепляться в уголовном законе. В-четвёртых, вряд ли
приемлемо включение в уголовный закон прямых отсылок на иное законодательство (в форме точного указания соответствующего нормативного правового акта)
или воспроизведение в нём дефиниций, содержащихся в таком законодательстве,
поскольку с юридико-технической точки зрения это, очевидно, при динамизме
1
Ображиев К.В. Система формальных (юридических) источников … С. 200.
Там же. С. 85.
3
Авдеева М.В. Некоторые юридико-технические особенности использования бланкетных
диспозиций в статьях Особенной части УК РФ // Адвокат. 2013. № 1. С. 59–60.
2
175
смежного законодательства может создавать проблемы с точностью текста УК
РФ. Соответственно, использование указанных (или еще более жестких) требований к бланкетности должно быть легализовано в практике Конституционного Суда РФ при рассмотрении частных случаев, связанных с конституционностью норм
уголовного закона.
Связан с рассмотренной проблемой и вопрос о месте законодательства
субъектов Федерации среди источников уголовного права. С одной стороны, п.
«о» ст. 71 Конституции РФ относит к исключительному ведению федеральных
органов государственной власти уголовное законодательство. Соответственно,
положения законодательства субъектов Федерации, вторгающиеся в сферу уголовно-правового регулирования, признаются неконституционными. Так, Определением Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ от 14
июня 2002 г. № 49-Г02-37 были признаны недействующими положения Конституции Республики Башкортостан 1993 г., регулировавшие вопросы уголовного и
уголовно-процессуального права: применение смертной казни, задержания, ареста, обыска, права задержанных и обвиняемых, помилование граждан президентом Республики Башкортостан и т.д. – в силу их противоречия п. «о» ст. 71 Конституции РФ.1
С другой стороны, бланкетность диспозиций уголовного закона потенциально допускает возможность использования законодательства субъектов Федерации при уяснении содержания уголовно-правового запрета. Яркий пример тому
налоговые преступления. В соответствии с п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28 декабря 2006 г. № 64 «О практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления» «в
Российской Федерации установлены следующие виды налогов и сборов: федеральные налоги и сборы, налоги субъектов Российской Федерации (региональные
1
Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда … № 49-Г0237 от 14 июня 2002 г. [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант
Плюс».
176
налоги) и местные налоги (статьи 12, 13, 14 и 15 НК РФ), а также специальные
налоговые режимы (статья 18 НК РФ). При этом ответственность по статье
198 УК РФ или по статье 199 УК РФ наступает в случае уклонения от уплаты
как федеральных налогов и сборов, так и налогов субъектов Российской Федерации и местных налогов (курсив наш – А.Б.)».1 Данное разъяснение критически
оценено в литературе. Так, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, за уклонение от уплаты
налогов субъектов Федерации и местных налогов должна наступать административная, но не уголовная ответственность.2
Другим примером является неудачная редакция примечания 1 к ст. 134 УК
РФ, в соответствии с которой «лицо, впервые совершившее преступление, предусмотренное частью первой настоящей статьи, освобождается судом от наказания,
если будет установлено, что это лицо и совершенное им преступление перестали
быть общественно опасными в связи со вступлением в брак с потерпевшей (потерпевшим)». Фактически с учётом описания признаков состава преступления это
предполагает отсылку к абзацу второму п. 2 ст. 13 Семейного кодекса РФ, в соответствии с которым «порядок и условия, при наличии которых вступление в брак
в виде исключения с учетом особых обстоятельств может быть разрешено до достижения возраста шестнадцати лет, могут быть установлены законами субъектов
Российской Федерации». Подобные законы приняты не во всех субъектах Федерации, и действенность примечания ставится, таким образом, в зависимость от
наличия или отсутствия закона на части территории Российской Федерации.
Наконец, изменённая Федеральным законом от 28 декабря 2013 г. № 421-ФЗ
«О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона «О специальной оценке условий
труда»3 редакция ст. 143 УК РФ прямо допускает обращение к законам и иным
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2007. № 3.
Кузнецова Н.Ф. Проблемы квалификации преступлений … С. 113–114.
3
Собрание законодательства РФ. 2013. № 52 (часть I). Ст. 6986.
2
177
нормативным правовым актам субъектов Федерации для установления содержания требований охраны труда.
Анализируя все эти примеры, следует согласиться с ранее процитированной
позицией Н.Ф. Кузнецовой и развить её1. Включение в орбиту уголовноправового регулирования законодательства субъектов Федерации позволяет либо
дискриминационно подходить к применению уголовного закона (так, примечание
1 к ст. 134 УК РФ фактически действует не на всей территории Российской Федерации), либо увеличивать или уменьшать область наказуемого в зависимости от
субъекта Федерации. Это не согласуется с рядом конституционных положений о
действии федерального законодательства на всей территории Российской Федерации, равных правах и обязанностях граждан, равной защите всех законом и т.д.
(ст. 4, 6, 19, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Соответственно, законодательство субъектов Федерации не может использоваться при описании составов преступлений и
для решения иных уголовно-правовых вопросов. Его нарушения должны рассматриваться как соответствующие «местные» административные правонарушения,
что согласуется с п. «к» ч. 1 ст. 72 Конституции РФ.
Одним из самых интересных и значимых вопросов в связи с тезисом nullum
crimen sine lege scripta является аналогическое толкование уголовного закона судами. Часть 2 ст. 3 УК РФ запрещает применение уголовного закона по аналогии.
Это означает исходя из буквального смысла нормы и того понимания аналогии
уголовного закона, которое имело место в советском прошлом до 1958 года, запрет создания судами новых составов преступлений (здесь следует присоединиться, в частности, к пониманию ч. 2 ст. 3 УК РФ, предложенному М.А. Кауфманом;2
иная точка зрения, отрицающая всякую аналогию,3 представляется слишком пря1
Ображиев К.В. Система формальных (юридических) источников … С. 185–188.
Кауфман М.А. Пробелы в уголовном праве и способы их преодоления: автореф. дис. …
д-ра юрид. наук. М., 2009. С. 15, 40–41.
См. также: Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического
анализа. СПб., 2000. С. 41.
3
См., например: Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной
мысли … С. 35–37.
2
178
молинейной и не учитывающей реалий действия уголовного закона). Однако,
пользуясь своим правом толкования закона, суды, очевидно, могут прибегать к
такому толкованию, которое фактически будет означать аналогию уголовного закона, т.е. распространение уголовно-правовых конструкций на ситуации, не охватываемые текстом закона. Проиллюстрируем это на конкретных примерах.
Пожалуй, самый яркий пример аналогического толкования даёт УК РСФСР
1960 г. Статья 117 кодекса устанавливала ответственность за изнасилование, т.е.
«половое сношение с применением физического насилия, угроз или с использованием беспомощного состояния потерпевшей». При этом российская судебная
практика последовательно считала, что под понятие изнасилования подпадает как
половое сношение в «естественной», «обычной» форме (то, что в настоящее время охватывается ст. 131 УК РФ), так и в так называемой «извращённой» форме
(то, что в настоящее время охватывается ст. 132 УК РФ);1 в свою очередь, уголовное законодательство такой бывшей советской республики, как Украина, уже в
тот период разграничивало изнасилование и иные насильственные действия сексуального характера. Следует согласиться с Л.Л. Кругликовым, который пишет
применительно к УК РСФСР о том, что «практика пошла по пути применения, по
сути, аналогии, квалифицируя сексуальную насильственную связь с женщиной в
извращенной форме (оральным или анальным путем) как изнасилование».2
В настоящее время поддерживаемой судебной практикой является точка
зрения, согласно которой преподаватели государственных и муниципальных образовательных учреждений относятся к должностным лицам (примечание 1 к
ст. 285 УК РФ). По одному частному случаю (приёму экзаменов в рамках деятельности государственной экзаменационной (аттестационной) комиссии) высказался Пленум Верховного Суда РФ: «К организационно-распорядительным функциям относятся полномочия лиц по принятию решений, имеющих юридическое
1
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. М.,
1971. Т. 5: Преступления против личности, ее прав. Хозяйственные преступления. С. 151.
2
Уголовное право России. Особенная часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, М.В.
Талан. М., 2012. С. 103.
179
значение и влекущих определенные юридические последствия (например, по
…приему экзаменов и выставлению оценок членом государственной экзаменационной (аттестационной) комиссии)» (п. 4 Постановления Пленума Верховного
Суда РФ от 16 октября 2009 г. № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий»1). В более развёрнутом виде тот же тезис был сформулирован в достаточно старом решении (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 11 марта 1999 г.2). В том деле Верховный Суд РФ, рассмотрев
жалобу осуждённого за получение взятки М. (признанного виновным в неоднократном получении взяток от студентов заочного факультета Курганского государственного университета), указал, что М., работая доцентом кафедры, как преподаватель был наделен правом принятия экзаменов от студентов. Не сдача студентом экзамена, т.е. получение неудовлетворительной оценки, влекла определенные правовые последствия: он не допускался к следующей сессии, не переводился на следующий курс, не получал официального вызова на сессию, следовательно, не имел права на получение оплачиваемого учебного отпуска и, кроме того, мог быть отчислен из вуза. Поскольку М. выполнял свои обязанности в государственном учебном заведении, он являлся должностным лицом, наделенным
организационно-распорядительными функциями, а значит, и тем субъектом
должностных преступлений, которые указаны в перечне, содержащемся в примечании 1 к ст. 285 УК РФ. Вместе с тем в науке уголовного права широко распространена позиция, согласно которой такое толкование уголовного закона является, по существу, аналогией.3 А.В. Шнитенков, полагая такую трактовку уголовноправового статуса преподавателей аналогией уголовного закона и предлагая изменить его во избежание нарушения ч. 2 ст. 3 УК РФ, указывает: «Предложенное
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2009. № 12.
Там же. 2000. № 2.
3
См., например: Назарова О.В. О нарушении Конституции РФ признанием преподавателей государственных вузов субъектами получения взятки // Законодательство и экономика.
2013. № 11. С. 43-53.
2
180
толкование вопреки примечанию 1 к ст. 285 УК РФ расширяет определение
должностного лица. … Преподаватель и другие аналогичные субъекты не являются должностными лицами, поскольку, выполняя свои профессиональные функции, они не обладают организационно-распорядительными полномочиями
названного специального субъекта».1
Наконец, как ещё один пример аналогии уголовного закона в литературе
приводится толкование ст. 201 УК РФ, устанавливающей ответственность за злоупотребление полномочиями. При этом в отличие от ст. 285–286 УК РФ уголовная ответственность за превышение полномочий в главе 23 УК РФ специально не
выделена. В науке уголовного права сложилась точка зрения, согласно которой
превышение полномочий есть частный случай злоупотребления ими и «отсутствие в законе специальной нормы не исключает возможности привлечения к уголовной ответственности по статье УК, предусматривающей норму общего характера, каковой в данном случае является ст. 201 УК…».2 Вместе с тем ряд авторов
рассматривают такое толкование уголовного закона как неприемлемое, в том числе со ссылкой на положение о запрете аналогии.3
1
Шнитенков А. Проблемы юридической оценки коррупционных преступлений в проекте Постановления Пленума Верховного Суда РФ // Уголовное право. 2013. № 5. С. 114–116.
2
Волженкин Б.В. Служебные преступления: комментарий законодательства и судебной
практики. СПб., 2005. С. 258.
См. также: Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть: учебник / под ред.
Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. М., 2009. С. 361; Максимов С. Уголовная
ответственность за злоупотребление полномочиями лицами, выполняющими управленческие
функции в коммерческих и иных организациях, и коммерческий подкуп // Уголовное право.
1999. № 1. С. 11; Минькова А.М. Уголовная ответственность за злоупотребление полномочиями
в коммерческих и иных организациях: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Ростов-н/Д., 2002. С.
10; Раднаев В.С. Проблемы квалификации злоупотребления полномочиями в коммерческих и
иных организациях: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2007. С. 17.
3
См., например: Изосимов С.В., Кузнецов А.П. Ответственность за преступления против
интересов службы в коммерческих и иных организациях. Н. Новгород, 2001. С. 18; Шнитенков
А.В. Комментарий к главе 23 Уголовного кодекса Российской Федерации «Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях»: постатейный комментарий. Судебная практика. М., 2011. С. 6–7; Иногамова-Хегай Л., Черебедов С. Квалификация преступлений, совершенных с использованием служебного положения // Уголовное право. 2008. № 4. С.
26–27; Далгатова А.О. Некоторые особенности объективной стороны злоупотребления полномочиями в коммерческой или иной организации // Современное право. 2012. № 3. С. 123–124.
181
Оценивая эти и другие возможные примеры, становится, очевидно, что граница между аналогическим толкованием уголовного закона и допустимым расширительным толкованием неуловима (справедливо пишут П.С. Яни и А.В.
Бриллиантов, что «вопрос в спорных ситуациях состоит в том, чтобы понять,
применен ли закон по аналогии либо в рамках возможного толкования»1). Расширительное толкование, следуя его краткому определению, представляет собой
«придание закону более широкого смысла по сравнению с буквальным его текстом».2 По нашему мнению, аналогическое толкование уголовного закона есть его
расширительное толкование (есть точка зрения, проводящая между этими двумя
видами различие, однако чётких критериев к этому не приводится3), и если в
пользу обвиняемого лица оно может быть в некоторых случаях применимо, то
вряд ли оно приемлемо против его интересов, поскольку противоречит ч. 3 ст. 55
Конституции РФ, которая, как будет подробно показано в следующем параграфе,
предполагает уголовную ответственность только на основании закона. При этом
критерии аналогического толкования с неизбежностью являются оценочными, и,
утверждая, что оно недопустимо и не согласуется с началом закона, их можно изложить только приблизительно. Полагаем что, эти критерии связаны с заменой
при толковании одного термина на другой, более общий по содержанию, или
расширением объёма термина по сравнению с иными статьями уголовного закона
(например, в случае со злоупотреблением и превышением полномочий); с приданием словам значения, очевидно отличающегося от их обыденного или профессионального значения (как то имело место, например, в контексте ст. 117 УК
РСФСР 1960 г.). В конечном итоге, вывод об аналогичности толкования будет делаться всё теми же судами, и если этот вывод не будет устраивать законодателя,
1
Бриллиантов А.В., Яни П.С. Применение норм о соучастии: аналогия или толкование? //
Законность. 2013. № 6. С. 31.
2
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 115.
3
См., например: Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной
мысли … С. 38–39; Бриллиантов А.В., Яни П.С. Указ. соч. С. 31.
182
то последний может «поправить» практику, изменив уголовный закон и тем самым реализовав тезис nullum crimen sine lege scripta.
§ 3. Nullum crimen sine lege certa
Nullum crimen sine lege certa, в дословном переводе означающее «нет преступления без точного (или определённого. – А.Б.) закона», представляет собой
сравнительно новый элемент в концептуальном начале закона: если в европейской практике он стал обсуждаться во второй половине XX века, то в российских
реалиях его первые следы наблюдаются только в начале 2000-х гг.
Противостоит этому тезису идеология «неизвестности» уголовного закона,
присутствовавшая в истории некоторых цивилизаций в течение долгого времени
и до сих пор наблюдаемая в мире. В частности, в традиции старого китайского
уголовного права, восходящего к конфуцианским идеям (Конфуций говорил, что
«если наставлять народ путем введения правления, основанного на законе, и поддерживать порядок угрозой наказания, то народ станет избегать наказаний и лишится чувства стыда»1), считается, что необходимо держать уголовные законы
скрытыми от населения, поскольку народ, осведомленный с запретами, научится
избегать их и станет неуправляемым. Действующее уголовное законодательство
КНР также во многих случаях крайне абстрактно и обобщённо, что позволяет
гибко применять закон.2
Возвращаясь к современности, следует отметить, что формулирование тезиса nullum crimen sine lege certa в европейской практике связывается и с нацио1
Конфуций. «Лунь Юй». «Суждения и беседы» // Конфуцианское «четверокнижие» («Сы
Шу») / пер. с кит. М., 2004. С. 161.
2
Есаков Г.А. Основы сравнительного уголовного права. М., 2007. С. 124.
183
нальным законодательством, и с международными документами о правах человека.
Наиболее показателен в этом отношении пример Германии. Абзац 2 ст. 103
Основного закона (Конституции) ФРГ 1949 г. устанавливает, что «деяние может
подлежать наказанию, только если его наказуемость была установлена законом до
его совершения».1 В развитие этого положения § 1 УК ФРГ гласит, что «деяние
подлежит уголовному наказанию только в случае, если наказуемость была установлена законом до совершения деяния».2 Из этих положений выводится, в том
числе направление определённости уголовного закона, на основании которого
Конституционный суд ФРГ признавал некоторые нормы уголовного кодекса не
соответствующими указанному конституционному положению.3
Переходя на общеевропейский уровень, необходимо упомянуть о положениях Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.4
ст. 7 данной Конвенции (озаглавленная «Наказание исключительно на основании
закона») предусматривает (п. 1), что «никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему в
момент его совершения национальному или международному праву не являлось
уголовным преступлением…». Это положение становилось неоднократно предметом толкования со стороны Европейского суда по правам человека, и в том числе
в контексте определённости уголовного закона. Так, в деле 1993 г. «Коккинаки
против Греции»5 заявитель, урождённый православный грек, впоследствии ставший Свидетелем Иеговы, был неоднократно осуждён за прозелитизм. Уголовное
законодательство Греции определяло прозелитизм с использованием оборота «в
частности» как любую прямую или скрытую попытку воздействовать на религи-
1
Конституции зарубежных государств / сост. В.В. Маклаков. М., 1997. С. 201.
Головненков П.В.Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 24.
3
Жалинский А.Э. Современное немецкое уголовное право … С. 69, 76.
4
Собрание законодательства РФ. 2001. № 2. Ст. 163.
5
Kokkinakis v. Greece, (Application no. 14307/88).
2
184
озные убеждения другого лица отличной религиозной принадлежности с целью
подорвать эти убеждения; в качестве способов совершения деяния были указаны
обман, использование не образованности, наивности, обещание моральной или
материальной поддержки. Суд, рассматривая вопрос о нарушении ст. 7 Конвенции, указал, что данная норма предписывает, чтобы только закон определял преступление; запрещает расширительное толкование закона не в пользу обвиняемого и требует чёткого определения правонарушения в законе. По мнению суда, последнее требование соблюдается тогда, когда «индивид может знать из текста соответствующей нормы и, если возникнет необходимость, прибегнув к помощи её
судебного толкования, какие действия и бездействия сделают его ответственным»
(§ 52 решения). Обращаясь к фактам дела, суд отметил, что закон, наказующий
прозелитизм, с неизбежностью неопределёнен, однако в данном конкретном случае существует обширная греческая судебная практика, чётко определяющая признаки наказуемого поведения; данная практика опубликована и доступна, и обвиняемый, по мнению суда, мог согласовать своё поведение с нею (§ 41 решения).
Соответственно, суд не нашёл нарушения ст. 7 Конвенции в этом деле.
В другом деле, «Кантони против Франции», разрешённом в 1996 г.,1 суд
также столкнулся с необходимостью толкования ст. 7 Конвенции. Заявитель был
осуждён за незаконную продажу фармацевтической продукции и в своей жалобе
указывал на неопределённость терминологии уголовного закона в части определения «фармацевтической продукции». Суд не поддержал жалобу, указав, что
данное понятие в национальном праве Франции определено достаточно чётко, с
помощью законодательства и судебной практики, которые были доступны заявителю; закон, по мнению суда, не может быть полностью свободен от терминов, в
большей или меньшей степени нуждающихся в судебном толковании, разъяснении сомнительных моментов и адаптации к изменяющимся обстоятельствам; более того, суд отметил, что критерий доступности может быть соблюдён, даже ес-
1
Cantoni v. France. (Application no. 43522/98).
185
ли для оценки поведения как преступного или нет лицу необходимо, прибегнуть к
совету юриста, если его деятельность является профессиональной, где консультация со специалистом является принятой практикой, диктуемой соображениями
осторожности (§ 35 решения).
Обобщая европейский опыт, который не только может быть полезным для
российского правоприменителя, но и юридически значим вследствие ратификации Россией Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября
1950 г. и признания юрисдикции Европейского суда по правам человека, можно
сделать вывод о том, что закон не должен быть абсолютно определённым, и правило nullum crimen sine lege certa соблюдено постольку, поскольку соответствующее положение истолковано в достаточной мере судебной практикой, а взятые
вместе закон и судебная практика дают лицу чёткое указание относительно пределов наказуемого поведения. Это так называемые критерии «доступности» и
«предсказуемости» уголовного закона. Конечно же, указанные критерии сами по
себе во многом оценочны, однако как минимум фиксируется правило, что разъяснения закона в доступной судебной практике позволяют говорить о том, что закон
определёнен.
В российском уголовном праве первое значимое обращение к определённости уголовного закона имело место в 2003 году в практике Конституционного Суда РФ, который с тех пор остаётся основной движущей силой в развитии тезиса
nullum crimen sine lege certa.1 До этого, в 1995 году, суд отказался рассматривать
вопрос о конституционности ввиду неопределенности признаков данного пре-
1
Комментариям ряда решений Конституционного Суда РФ по вопросам определённости
уголовного закона посвящены работы А.В. Елинского. См.: Елинский А.В. Решения Европейского суда по правам человека и практика Конституционного Суда РФ: отдельные аспекты соотношения в вопросах уголовного права // Российский судья. 2011. № 5. С. 18–24; Елинский А.В.
Конституционно обусловленные требования, предъявляемые к уголовному закону (практика
Конституционного Суда России) // Российская юстиция. 2011. № 5. С. 8–12; Елинский А.В. Конституционное измерение уголовного права // Сравнительное конституционное обозрение. 2012.
№ 3. С. 159–176; Елинский А.В. Некоторые направления конституционализации российского
уголовного законодательства с точки зрения разработки проекта нового Уголовного кодекса //
Юридический мир. 2012. № 4. С. 35–37.
186
ступления такой формы измены Родине (государственной измены в терминологии
ст. 275 УК РФ), как оказание иностранному государству помощи в проведении
враждебной деятельности против Российской Федерации, указав, что «определение степени формализации признаков того или иного преступления как составная
часть нормотворческого процесса – исключительная компетенция законодателя».
Необходимые же разъяснения по возникающим в судебной практике вопросам
применения норм уголовного законодательства, согласно статье 126 Конституции
Российской Федерации, дает Верховный Суд Российской Федерации» (Постановление Конституционного Суда РФ от 20 декабря 1995 г. № 17-П по делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64 Уголовного кодекса
РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова1). И хотя тезис об исключительной компетенции законодателя в вопросе формализации признаков состава
преступления на сегодня можно считать устаревшим, на будущее можно расценивать как значимое указание Конституционного Суда РФ на роль Верховного Суда
РФ.
В 2003 году Конституционный Суд РФ вынес Постановление от 27 мая 2003
г. № 9-П по делу о проверке конституционности положения статьи 199 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан П. Н. Белецкого,
Г.А. Никовой, Р.В. Рукавишникова, В.Л. Соколовского и Н.И. Таланова,2 в котором впервые были намечены контуры тезиса nullum crimen sine lege certa в контексте конституционности уголовного закона. Заявители оспаривали конституционность установления в действовавшей на тот момент редакции ст. 199 УК РФ
уголовной ответственности за уклонение от уплаты налогов с организации иным
способом как допускающей в силу неопределенности понятия иного способа
уклонения от уплаты налогов произвольное истолкование, а следовательно,
нарушающей конституционные принципы правового государства и равенства
всех перед законом и судом.
1
2
Собрание законодательства РФ. 1996. № 1. Ст. 54.
Там же. 2003. № 24. Ст. 2431.
187
Конституционный Суд РФ не усмотрел нарушения конституционных предписаний в самой по себе норме ст. 199 УК РФ, хотя и придал ей при этом особое
толкование. Однако значимы в Постановлении два аргумента суда: во-первых, в
силу конституционного принципа равенства всех перед законом и судом запреты
и иные установления, закрепляемые в законе, должны быть определенными, ясными, недвусмысленными; во-вторых, оценка степени определенности содержащихся в законе понятий должна осуществляться исходя не только из самого текста закона, используемых формулировок (в данном случае термина «иной способ»), но и из их места в системе нормативных предписаний. Таким образом, суд
допустил возможность признания уголовного законодательства неконституционным вследствие неопределённости и сделал первые шаги к выработке в будущем
критериев для оценки конституционности.
За последующие годы был принят целый ряд постановлений и так называемых отказных определений Конституционного Суда РФ, на основе которых можно говорить сегодня и на перспективу о существовании трёх направлений в понимании тезиса nullum crimen sine lege certa: внешняя определённость уголовного
закона, его внутренняя и бланкетная определённость. Рассмотрим их подробнее.
Внешняя определённость уголовного закона связана с требованием формулирования уголовно-правового запрета таким образом, чтобы можно было чётко
отграничить уголовно наказуемое деяние от правонарушений иной отраслевой
принадлежности и тем более от законопослушного поведения. (Следует оговорить, что некоторые из приводимых далее примеров могут быть соотнесены и с
ситуациями внутренней определённости.)
Впервые это требование к уголовному закону было сформулировано в Постановлении Конституционного Суда РФ от 27 мая 2008 г. № 8-П по делу о проверке конституционности положения части первой статьи 188 Уголовного кодекса
Российской Федерации в связи с жалобой гражданки М.А. Асламазян.1 В этом де-
1
Собрание законодательства РФ. 2008. № 24. Ст. 2892.
188
ле суд, текстуально во многом следуя (с прямыми ссылками) практике Европейского суда по правам человека, указал: «…любое преступление, а равно и меры
уголовной ответственности за его совершение должны быть четко определены в
законе, причем таким образом, чтобы исходя из текста соответствующей нормы –
в случае необходимости с помощью толкования, данного ей судами, – каждый
мог предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий (бездействия).
…Принцип формальной определенности закона, предполагающий точность и ясность законодательных предписаний, будучи неотъемлемым элементом верховенства права, выступает как в законотворческой, так и в правоприменительной деятельности в качестве необходимой гарантии обеспечения эффективной защиты от
произвольных преследования, осуждения и наказания. Уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям
статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации лишь при условии, что
она адекватна общественной опасности преступления и что уголовный закон ясно и четко определяет признаки этого преступления, отграничивая его от иных
противоправных и тем более – от законных деяний (курсив наш – А.Б.)». Эта же
позиция в связи со ст. 188 УК РФ была повторно указана в Постановлении Конституционного Суда РФ от 13 июля 2010 г. № 15-П по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 188 Уголовного кодекса Российской
Федерации, части 4 статьи 4.5, части 1 статьи 16.2 и части 2 статьи 27.11 Кодекса
Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобами граждан В.В. Баталова, Л.Н. Валуевой, З.Я. Ганиевой, О.А. Красной и И.В.
Эпова.1
Позднее в Определении Конституционного Суда РФ от 5 марта 2013 г. №
323-О2 суд столкнулся с необходимостью определить конституционность ст. 167
УК РФ в части определения ею как криминообразующего признака «значительно-
1
Собрание законодательства РФ. 2010. № 29. Ст. 3983.
Определение Конституционного Суда РФ от 5 марта 2013 г. № 323-О … [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
189
го ущерба». По мнению заявителя, ст. 167 УК РФ, не устанавливая точный размер
требуемого для наступления уголовной ответственности значительного ущерба в
денежном выражении, а также критерии для его определения, не позволяет отграничить предусмотренные ею деяния от законных действий и правонарушений
иных видов, что влечет неограниченное усмотрение суда при квалификации содеянного по данной статье уголовного закона. Конституционный Суд РФ подтвердил, что требования определённости, предъявляемые к качеству уголовного закона, не означают, что при формулировании его предписаний не могут использоваться оценочные или общепринятые понятия (категории), позволяющие учесть
необходимость эффективного применения уголовно-правовых запретов к неограниченному числу конкретных правовых ситуаций. Однако в контексте ст. 167 УК
РФ суд отметил, что использование федеральным законодателем в данной норме
указания на причинение значительного ущерба как на признак состава преступления не порождает такой неопределенности данной нормы, которая – принимая во
внимание разъяснения Верховного Суда РФ (Постановление Пленума Верховного
Суда РФ от 5 июня 2002 г. № 14 «О судебной практике по делам о нарушении
правил пожарной безопасности, уничтожении или повреждении имущества путем
поджога либо в результате неосторожного обращения с огнем») – позволяла бы
правоприменителям неоднозначно толковать и произвольно применять уголовный
закон, лишая граждан возможности осознавать уголовно-правовые последствия
своих действий.
Таким образом, подход Конституционного Суда РФ к внешней определённости во многом следует европейской практике и предполагает, что уголовный
закон определёнен только тогда, когда либо недвусмысленно описывает признаки
запрещённого поведения либо содержание запрета может быть установлено исходя из сложившейся судебной практики.
При этом уголовное законодательство содержит примеры как корректного
формулирования признаков состава преступления, так и вызывающие сомнения с
точки зрения соответствия конституционным положениям.
190
Пожалуй, самый очевидный пример предположительно неконституционный
нормы, существовавшей в УК РФ в течение сравнительно недолгого периода времени, являют собой ст. 134 и 135 УК РФ в редакции 2012–2013 гг. В первоначальной редакции 1996 года уголовный закон устанавливал уголовную ответственность за совершение преступления в отношении лица, заведомо не достигшего
шестнадцатилетнего возраста. В 1998 году возраст потерпевшего лица в ст. 134
УК РФ был понижен до 14 лет, однако через пять лет, в 2003 году, и в ст. 134, и в
ст. 135 УК РФ круг потерпевших был расширен за счёт включения в него лиц в
возрасте от 14 до 16 лет. В 2012 году Федеральным законом от 29 февраля 2012 г.
№ 14-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и
отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях усиления ответственности за преступления сексуального характера, совершенные в отношении
несовершеннолетних»1 характеристика потерпевшего лица была сформулирована
в законе как «лицо, не достигшее шестнадцатилетнего возраста и половой зрелости».
Изменения уголовного закона быстро нашли отражение в судебной практике. Так, П. был осуждён по ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 134 УК РФ. Кассационная инстанция приговор отменила, указав, что в ходе судебного следствия нашел своё подтверждение факт совершения осуждённым покушения на половое сношение с К.,
не достигшей шестнадцатилетнего возраста. Вместе с тем после постановления
приговора и до вступления его в законную силу Федеральным законом от 29 февраля 2012 г. № 14-ФЗ диспозиция ч. 1 ст. 134 УК РФ была изменена. Состав преступления, предусмотренный ч. 1 ст. 134 УК РФ в новой редакции, образует совершение вышеперечисленных действий с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста и половой зрелости. Ни в ходе предварительного, ни в ходе судебного следствия не выяснялось, достигла ли потерпевшая половой зрелости. На основании изложенного приговор суда был отменен с направлением уголовного де-
1
Собрание законодательства РФ. 2012. № 10. Ст. 1162.
191
ла на новое судебное рассмотрение, в ходе которого суду было предложено исследовать все обстоятельства дела, в том числе вопрос, касающийся достижения
или не достижения потерпевшей половой зрелости, после чего сделать вывод о
виновности либо невиновности П. в совершении преступления, дать правильную
юридическую оценку его действиям с учетом внесённых в УК РФ изменений
(Определение судебной коллегии по уголовным делам Свердловского областного
суда от 6 апреля 2012 г. № 22-3356/2012).1 Вместе с тем в приведённом примере
изменение уголовного закона сработало «в пользу» обвиняемого лица; однако как
быть в обратной ситуации? Иными словами, если допустить, что лицо совершает
преступные действия в отношении лица, не достигшего 16 лет, однако не может в
точности оценить, достигло ли оно половой зрелости? В таком случае именно
признак половой зрелости становится криминообразующим, и от его определённости зависит решение вопроса о конституционности нормы.
Однако на последний вопрос следует дать отрицательный ответ с учётом
практики и Европейского суда по правам человека, и Конституционного Суда РФ.
Во-первых, уголовный закон не раскрывает (и вряд ли может это сделать)
понятие «достижение половой зрелости», которая к тому же не наступает одномоментно у всех лиц. Отсутствует это понятие и в современных действующих
нормативных документах по судебной экспертизе. А.П. Дьяченко ссылается на
Правила судебно-медицинской акушерско-гинекологической экспертизы 1966 г.,
где указывается, что «под половой зрелостью следует понимать окончательную
сформированность женского организма, когда половая жизнь, зачатие, беременность, роды и выкармливание ребенка являются нормальными функциями, не
расстраивающими здоровье, что свидетельствует о способности к выполнению
материнских обязанностей».2 Очевидно, что данное понятие можно адаптировать
1
Бюллетень судебной практики по уголовным делам Свердловского областного суда
(второй квартал 2012 г. № 33) [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Дьяченко А.П. Уголовно-правовая охрана граждан в сфере сексуальных отношений. М.,
1995. С. 49.
192
и под половую зрелость лиц мужского пола, однако сомнительным является статус данного нормативного правового акта как действующего и отражение им современных медицинских реалий.
Во-вторых, ни в советские годы, ни сейчас нет сложившейся судебной практики в отношении определения данного признака. Уголовное законодательство
царского периода в основном ориентировалось на возрастные рамки при разграничении составов преступлений; только в советский период в законе появляется
понятие «половая зрелость». Так, ст. 166 УК РСФСР 1922 г. наказывалось «половое сношение с лицами, не достигшими половой зрелости» (аналогично были
сконструированы ст. 151 УК РСФСР 1926 г., ст. 119 УК РСФСР 1960 г.). Однако
наряду с половой зрелостью в смежных составах преступлений (например, в развратных действиях) признаком состава преступления выступал возраст потерпевшего лица (ст. 168 УК РСФСР 1922 г., ст. 152 УК РСФСР 1926 г., ст. 120 УК
РСФСР 1960 г.). Кроме того, использование понятия «половая зрелость» в качестве криминообразующего признака вызывало возражения в правовой литературе
уже в первые годы действия советских уголовных кодексов, поскольку «констатирование в каждом отдельном случае того, достигло ли данное лицо половой
зрелости, представляет известные затруднения…».1
Соответственно, криминообразующий признак в составе преступления фактически является индивидуальным, не определимым виновным лицом без глубоких специальных познаний и даже при наличии таких познаний не бесспорным с
учётом отсутствия признанного определения в судебно-медицинской литературе.
Иными словами, в связи со ст. 134 и 135 УК РФ в редакции 2012–2013 гг. имелись
все основания говорить о неконституционности этих норм. Законодательная
Схожее по формулировке определение см.: Уголовное право Российской Федерации.
Общая и Особенная части: учебник / под ред. А.И. Чучаева. М., 2013. С. 369.
1
Жижиленко А.А. Преступления против личности. М. Л., 1927. С. 108.
См. также: Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский. Т.
5. С. 166–167; Дьяченко А.П. Уголовно-правовая охрана граждан в сфере сексуальных отношений … С. 49–50; Якубов А. Признаки состава преступления и обратная сила уголовного закона // Законность. 1997. № 5. С. 12.
193
ошибка вместе с тем была исправлена в конце 2013 года, когда Федеральным законом от 28 декабря 2013 г. № 380-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации»1 соответствующий признак из диспозиций ст. 134 и 135 УК РФ был исключён.
В действующей редакции уголовного закона вместе с тем сохраняются нормы, криминообразующие признаки в которых неопределённы настолько, что вызывают сомнения в конституционности соответствующих положений. Приведём
два противоположных примера, начиная предположительно с конституционной
нормы.
Статья 245 УК РФ устанавливает уголовную ответственность за жестокое
обращение с животными, повлекшее их гибель или увечье, если это деяние совершено из хулиганских побуждений, или из корыстных побуждений, или с применением садистских методов, или в присутствии малолетних. Таким образом, в
качестве альтернативно названных криминообразующих признаков в данном составе преступления выступают либо обстановка совершения преступления, либо
его способ, либо мотивы совершения преступления. При этом два мотива названы
законодателем специально: корыстные или хулиганские побуждения. Их содержание устойчиво и последовательно раскрывается в судебной практике (например, в п. 11–12 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г.
№ 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»,2 п. 12 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 ноября 2007 г. № 45 «О судебной
практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных
из хулиганских побуждений»3). Применение данной нормы уголовного закона не
вызывает затруднений при разрешении конкретных дел. Например, в деле Н. Верховный Суд РФ не признал установленными хулиганские побуждения, поскольку
1
Собрание законодательства РФ. 2013. № 52 (часть I). Ст. 6945.
Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 3.
3
Там же. 2008. № 1.
2
194
убийство «животного было связано с убийством У., сопряженным с разбоем»
(Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 20
февраля 2007 г. № 4-О07-131). В деле С. не были установлены корыстные побуждения, поскольку «С. не преследовал своей целью причинить страдание животному, а убил собаку только для удовлетворения своих физиологических потребностей – утоления голода, путем употребления мяса собаки в пищу» (Постановление
Президиума Сахалинского областного суда от 9 сентября 2011 г. № 44у-93/112). В
деле М. суд указал, что «…нанесение ножом повреждения собаке с причинением
ей увечья в процессе и с целью совершения кражи по смыслу закона не образует
состава преступления…, так как корыстный мотив предусматривает не совершение другого корыстного преступления, а получение материальной выгоды от причинения смерти животному» (Определение судебной коллегии по уголовным делам Свердловского областного суда от 8 июня 2005 г. № 22-5154/2005).3 И хотя в
отношении сложных случаев корыстной или хулиганской мотивации применительно к данному составу преступления в науке уголовного права продолжаются
споры,4 в целом норма является определённой и, как следствие, конституционной.
Противоположный пример представляют собой нормы ст. 153 (подмена ребенка, совершенная из корыстных или иных низменных побуждений) и ст. 155 УК
РФ (в части разглашения тайны усыновления (удочерения) вопреки воле усыновителя, совершенного иным лицом из корыстных или иных низменных побуждений). Уяснение понятия «иные низменные побуждения» представляет собой известные сложности: нет ни разъяснений Пленума Верховного Суда РФ, ни устой-
1
Определение Судебной коллегии по уголовным делам № 4-О07-13 … [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Постановление Президиума Сахалинского областного суда № 44у-93/11 … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Бюллетень судебной практики по уголовным делам Свердловского областного суда
(третий квартал 2005 г. № 9) [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
4
См., например: Мирошниченко В.С. Некоторые вопросы квалификации жестокого обращения с животными (статья 245 УК РФ) // Законы России: опыт, анализ, практика. 2011. №
12. С. 121.
195
чивой судебной практики (ни хоть сколько-нибудь значимой судебной практики,
так как случаи применения этих норм за все годы действия УК РФ, по данным судебной статистики единичны). В частности, есть лишь примеры того, что не относится к низменным побуждениям или даже того, что суды просто не способны
правильно их определить. Так, Н. была осуждена за то, что она 10 августа 2007
года в вечернее время, достоверно зная о тайне удочерения малолетней Н. ее родителями С., руководствуясь низменными побуждениями, из-за личных неприязненных отношений к С., разгласила тайну удочерения малолетней Н., сообщив ей
данный факт вопреки воле удочерителя С. Ее действия квалифицированы судом
по ст. 155 УК РФ как разглашение тайны удочерения вопреки воле усыновителя,
совершенные иным лицом из иных низменных побуждений. Президиум Приморского краевого суда приговор, апелляционное постановление и кассационное
определение, оставившие приговор без изменения, отменил, указав, в частности,
следующее: Н. является «иным лицом», не обязанным хранить факт усыновления
как служебную или профессиональную тайну. Низменные побуждения ее действий должны рассматриваться как обстоятельство, при котором поведение виновного достигает уровня общественной опасности, характерной для преступлений. Вместе с тем в приговоре не указано, в чем выразились ее низменные побуждения.1
В литературе определение «низменных побуждений» отличается разнообразием. Так, рассматривая вопрос о классификации мотивов преступления, А.И. Рарог уделяет особое внимание низменным мотивам, подчёркивая, что их перечень
часто носит произвольный и не аргументированный характер.2 По его мнению,
«побуждения, которыми лицо руководствовалось при совершении преступления,
можно считать низменными при условии, что законодатель рассматривает их как
1
Обзор кассационной и надзорной практики по уголовным делам Приморского краевого
суда за первое полугодие 2009 года [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы
«КонсультантПлюс».
2
Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. СПб., 2003. С.
141 и сл.
196
повышающие общественную опасность деяния».1 К низменным относятся мотивы, создающие специальный или квалифицированный состав преступления либо
отнесённые к обстоятельствам, отягчающим наказание (ст. 63 УК РФ). Соответственно, следуя этой позиции, в контексте ст. 153 и 155 УК РФ к низменным побуждениям должны относиться все те мотивы, которые указаны в иных составах в
качестве квалифицирующих признаков. Однако в завершение А.И. Рарог делает
иной вывод: верно полагая использование термина «низменные побуждения» в
ст. 153 и 155 УК РФ неудачным, он это связывает с тем, что этими мотивами неосновательно сужаются рамки применения норм.2 По нашему мнению, рамки
применения этих норм – следуя позиции А.И. Рарога – неосновательно расширены за счёт едва ли приемлемого гипотетического включения в число «низменных
побуждений» всех мотивов из иных статей УК РФ (уже сам по себе сомнительный
предполагаемый приём законодательной техники), где они предусмотрены в качестве квалифицирующих признаков. Но это лишь одна из точек зрения, наряду с
которой существуют и иные. Так, например, В.С. Комиссаров пишет о «мотивах,
несовместимых с базовыми нравственными ценностями нашего общества»,3 приводя в качестве примера месть, зависть, замену девочки мальчиком и наоборот:
оценивая эту точку зрения, трудно согласиться, что, в частности, зависть не совместима с базовыми нравственными ценностями. П.Г. Пономарев относил к низменным побуждениям месть, зависть, стремление заменить здорового ребёнка
больным, мальчика – девочкой;4 месть, зависть и замена как мотивы, не совместимые с базовыми ценностями нашего общества, относятся сюда же и А.И. Чучаевым.5 В.С. Савельева низменные побуждения фактически сводит к любым мотивам, указывая, что это «побуждения, которые свидетельствуют об собой без1
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 147.
Там же. С. 148.
3
Российское уголовное право: учебник. Общая часть: В 2 т. / Под ред. Л.В. ИногамовойХегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога. М., 2008. Т. 1. С. 158.
4
Уголовное право России. Особенная часть / под ред. А.И. Рарога. М., 2007. С. 136.
5
Полный курс уголовного права: В 5 т. / Под ред. А.И. Коробеева. СПб., 2008. Т. 2: Преступления против личности. С. 656.
2
197
нравственности виновного и его действий, например, когда подмена ребенка совершается из желания за что-то отомстить его родителю, когда здоровый, полноценный новорожденный ребенок подменяется безнадежно больным…»;1 в контексте ст. 155 УК РФ – это средства для шантажа, вымогательства, месть, зависть,
хулиганские побуждения.2 В.В. Палий определяет такие мотивы как противоречащие требованиям общественной морали и нравственности, в том числе месть,
зависть (о последней уже говорилось в этом контексте выше), замена детей разных полов и т.д.3
Иными словами, если объединить все приведённые точки зрения, то фактически к «иным низменным побуждениям» будут отнесены почти все мотивы, с
которыми может быть совершено преступление (начиная с личных неприязненных отношений), кроме особо оговорённого в ст. 153 и 155 УК РФ корыстного
мотива.
Некоторые авторы отказываются от самостоятельных попыток определения
низменных побуждений и призывают выработать критерии последних, указывая,
например, что «…понятие низменных побуждений носит оценочный характер, и
признание мотива низменным входит… в компетенцию суда, а не законодателя,
что чревато необоснованно широким судейским усмотрением».4
Таким образом, ст. 153 и 155 УК РФ с точки зрения внешней определённости уголовного закона вызывают серьёзные сомнения в их конституционности.
Внутренняя определённость уголовного закона предполагает описание признаков состава преступления с точностью и ясностью, без чрезмерного абстрагирования и обобщения. Следует признать, что это один из самых сложных для уяснения компонентов тезиса nullum crimen sine lege certa. Историческое развитие
1
Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. А.И. Рарог. М.,
2010. С. 249.
2
Там же. С. 251.
3
Уголовное право. Особенная часть: учебник для бакалавров / под ред. А.И. Чучаева. М.,
2012. С. 83.
4
Ибрагимов С.М. К вопросу о низменном мотиве преступления // Российский следователь. 2007. № 9. С. 22.
198
уголовного права шло в направлении перехода от казуистических диспозиций к
абстрактным, однако этот процесс должен всегда останавливаться на той грани, за
которой начинается уже неопределённый уголовный закон. А.И. Бойцов в этой
связи приводит гипотетический пример следующей диспозиции: «Совершение
деяния, представляющего значительную угрозу для общественной безопасности,
наказывается…».1 По его мнению, «столь абстрактное выражение признака общественной опасности преступления, когда только судья должен определять, какое
поведение в значительной степени угрожает безопасности общества, совершенно
неприемлемо».2 Однако приведённый им пример является всё-таки исключительным. В действующей редакции уголовного закона можно найти целый ряд составов преступлений, описание которых более конкретно, но всё-таки вряд ли удовлетворяет критерию определённости. В практике Конституционного Суда РФ
ещё ни разу уголовный закон не признавался неконституционным ввиду внутренней неопределённости его содержания, однако некоторые критерии к оценке таковой судом выработаны в «отказных» Определениях.
Наиболее часто суд сталкивается с необходимостью оценить конституционность использования законодателем оценочных понятий. Позиция суда в этой
связи сводится к тому, что, во-первых, законодатель вправе использовать оценочные либо общепринятые понятия с целью эффективного применения правовых
норм к неограниченному числу конкретных правовых ситуаций; во-вторых, оценочные понятия должны наполняться содержанием в зависимости от фактических
обстоятельств конкретного дела и с учетом ранее сложившейся правоприменительной практики; в-третьих, такой приём законодательной техники может свидетельствовать о не конституционности предписания тогда и только тогда, когда
лицо лишено возможности осознавать противоправность своих действий и
предвидеть наступление ответственности за их совершение или когда такой
1
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В. В. Орехова. С. 71.
2
Там же. С. 71.
199
приём исключает возможность единообразного понимания и применения норм
закона правоприменительными органами. За неимением примеров признания
норм уголовного закона неконституционными ввиду их внутренней неопределённости можно ограничиться несколькими противоположными примерами разных
лет, выбрав их из нескольких сот однотипных «отказных» Определений.
Определением Конституционного Суда РФ от 25 ноября 2010 г. № 1561-ОО1 ст. 285 УК РФ была признана конституционной в части признака «иная личная
заинтересованность» (оценочное понятие, не содержащее, по мнению суда, неопределённости).
Определением Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2011 г. № 572-О-О2
были признаны конституционными ст. 161 и 162 УК РФ в части признаков насилия и характеристики хищения как открытого; по мнению суда, эти понятия с достаточной полнотой раскрыты в правоприменительной практике, в том числе в
Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое».3
Определением Конституционного Суда РФ от 17 июля 2012 г. № 1469-О4
признана конституционной ст. 292 УК РФ, так как «…оценка документа как
предмета данного преступления не является произвольной, поскольку официальными документами в силу действующего законодательства… являются документы, принятые органами законодательной, исполнительной и судебной власти, носящие обязательный, рекомендательный или информационный характер…».
Определением Конституционного Суда РФ от 21 ноября 2013 г. № 1888-О5
была признана конституционной ст. 351 УК РФ в части признака «иные тяжкие
1
Определение Конституционного Суда РФ № 1561-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Определение Конституционного Суда РФ № 572-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2.
4
Определение Конституционного Суда РФ № 1469-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
5
Определение Конституционного Суда РФ № 1888-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
200
последствия»; по мнению суда, данный признак с учетом фактических обстоятельств конкретного дела и исходя из его толкования в правоприменительной
практике, не содержит неопределенности, в результате которой лицо было бы
лишено возможности осознавать противоправность своего деяния и предвидеть
наступление ответственности за его совершение.
Однако не со всеми отказными определениями Конституционного Суда РФ
в рассматриваемом контексте представляется возможным согласиться. Например,
Определением Конституционного Суда РФ от 23 марта 2010 г. № 368-О-О1 была
признана конституционной ст. 286 УК РФ в части признака «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства»; данное понятие, «как и всякое оценочное понятие, наполняется содержанием в зависимости от фактических обстоятельств конкретного дела и с учетом толкования этого законодательного термина
в правоприменительной практике, однако оно не является настолько неопределенным, чтобы препятствовать единообразному пониманию и применению соответствующих законоположений».
Как криминообразующий признак состава преступления (общественно
опасное последствие), «существенное нарушение прав и законных интересов
граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства» используется в ч. 2 ст. 142, ч. 1 ст. 203, ч. 1 ст. 285, ч. 1 ст. 286, ст. 288,
ч. 2 ст. 292, ч. 1 ст. 293 УК РФ (схожая конструкция используется также в ч. 1
ст. 201 и ч. 1 ст. 202 УК РФ). В ряде этих норм «существенное нарушение прав и
законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства» исходя, из самой по себе природы преступных
действий может быть чётко установлено. Например, в ст. 142 УК РФ оно связано
с нарушением конституционно зафиксированного права избирать и быть избран-
1
Определение Конституционного Суда РФ № 368-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
201
ным (ч. 3 ст. 3, ст. 32 Конституции РФ). Предположительно и в ст. 203 УК РФ существенное нарушение связано с вторжением виновного лица в сферу конституционно охраняемых прав на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну и т.п. (ст. 23 и сл. Конституции РФ).
Однако вряд ли это можно сказать о ч. 1 ст. 285, ч. 1 ст. 286, ст. 288, ч. 2
ст. 292, ч. 1 ст. 293 УК РФ. В попытке дать разъяснение данного криминообразующего признака Верховный Суд РФ в п. 18 Постановления Пленума от 16 октября 2009 г. № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» указал следующее: «Под существенным нарушением прав граждан или организаций в результате злоупотребления должностными полномочиями или превышения должностных
полномочий следует понимать нарушение прав и свобод физических и юридических лиц, гарантированных общепризнанными принципами и нормами международного права, Конституцией Российской Федерации (например, права на уважение чести и достоинства личности, личной и семейной жизни граждан, права на
неприкосновенность жилища и тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а также права на судебную защиту и доступ к правосудию, в том числе права на эффективное средство правовой защиты
в государственном органе и компенсацию ущерба, причиненного преступлением,
и др.). При оценке существенности вреда необходимо учитывать степень отрицательного влияния противоправного деяния на нормальную работу организации,
характер и размер понесенного ею материального ущерба, число потерпевших
граждан, тяжесть причиненного им физического, морального или имущественного вреда и т.п. Под нарушением законных интересов граждан или организаций в
результате злоупотребления должностными полномочиями или превышения
должностных полномочий следует понимать, в частности, создание препятствий в
удовлетворении гражданами или организациями своих потребностей, не противоречащих нормам права и общественной нравственности (например, создание
должностным лицом препятствий, ограничивающих возможность выбрать в
202
предусмотренных законом случаях по своему усмотрению организацию для сотрудничества)». В данном разъяснении важно обратить внимание на несколько
моментов. Во-первых, разъяснение является «открытым» для пополнения. Вовторых, список потенциально могущих быть нарушенных преступлением прав
также неограничен. В-третьих, критерии существенности вреда также носят достаточно абстрактный характер. Учитывая, что с помощью данного признака состава преступления проводится разграничение преступления и служебного проступка (или административного правонарушения), такая открытость и абстрактность вряд ли может приветствоваться. В литературе ранее уже указывалось на
необходимость конкретизации последствий в составах преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах
местного самоуправления (глава 30 УК РФ).1 Например, Е.В. Кобзева относит
ст. 201 и 285 УК РФ, к проявлениям называемыми ею «каучуковыми» нормам. По
её справедливому мнению, «качественный уголовный закон должен включать
только такие оценочные признаки, установление содержания которых не сопряжено с предоставлением правоприменителю «законодательных» полномочий по
самостоятельному определению пределов криминализации… свойство «каучуковости», «резиновости» уголовно-правовой нормы образуется, необязательно за
счет большого количества закрепленных в ней оценочных признаков, но также изза чрезвычайно расплывчатых, аморфных формулировок, употребленных законодателем для выражения хотя бы одного оценочного признака криминализируемого деяния».2
Однако, по мнению А.Г. Безверхова, в процитированном Постановлении
Пленума Верховного Суда РФ конкретизация последствий проведена удачно.3
Полагаем, что с этим утверждением вряд ли можно согласиться и критические со-
1
См., например: Волженкин Б.В. Служебные преступления … С. 105–107.
Кобзева Е.В. Оценочные признаки в уголовном законе: автореф. дис. … канд. юрид.
наук. Саратов, 2002. С. 23.
3
Безверхов А. Оценка изменений уголовного законодательства о служебных нарушениях
и практики его применения // Уголовное право. 2010. № 3. С. 9–14.
2
203
ображения в адрес ст. 285 УК РФ и иных аналогичных ей норм остаются в силе:
свобода усмотрения правоприменителя в данном случае ограничена очень слабо,
и можно найти Решения по схожим делам, в которых с равной долей убедительности аргументируются противоположные позиции.
Например, в одном деле У. был осуждён по ч. 1 ст. 286 УК РФ. Согласно
обстоятельствам дела, он, работая заместителем начальника отделения уголовного розыска криминальной милиции отдела внутренних дел, являясь должностным
лицом, превышая должностные полномочия, 1 декабря 2004 года произвел незаконное задержание гражданки М., доставил ее в ГОВД, без законных оснований
поместил в медицинский вытрезвитель, по сфальсифицированным документам, о
якобы имевшем место административном правонарушении, в течение дня 2 декабря 2004 года содержал М. в камере для административно задержанных. Своими действиями, явно выходящими за пределы его полномочий, нарушил права и
законные интересы М., а также охраняемые законом интересы общества и государства (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда
РФ от 7 февраля 2006 г. № 43-О06-3).1 В данном деле, нарушение порядка привлечения к административной ответственности было сочтено как достаточное
криминообразующее последствие в контексте ст. 286 УК РФ.
Напротив, в деле Б. Верховный Суд РФ при схожих обстоятельствах принял
противоположное решение. Б. был осуждён по ч. 1 ст. 286 УК РФ за то, что своими действиями по привлечению к административной ответственности мирового
судьи К., обладающего, согласно Конституции РФ и ряду федеральных законов,
неприкосновенностью и особым статусом, существенно нарушил его права и
охраняемые законом интересы. Нарушение конституционных прав граждан, тем
более обладающих специальным статусом, суд первой инстанции признал существенным, поскольку таковыми действиями подрывается авторитет и нарушаются
интересы всей судебной системы Российской Федерации, а, следовательно, и гос1
Определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ № 43-О06-3 … [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
204
ударства. Верховный Суд РФ отменил приговор и прекратил дело за отсутствием
состава преступления, указав, что «такой признак состава преступления, как общественно опасные последствия, является оценочным, имеются сомнения в обоснованности вывода суда о существенном нарушении осужденным Б. прав и законных интересов гражданина, а также охраняемых законом интересов государства в результате нарушения процедуры привлечения мирового судьи к административной ответственности» (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 8 мая 2008 г. № 30-Д08-7).1
Таким образом, следуя ранее приведённым критериям определённости, вытекающим из практики Конституционного Суда РФ, вряд ли можно утверждать о
конституционной допустимости признака «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов
общества или государства». В этой связи интересно также решение Европейского
суда по правам человека 2009 г. по делу «Лийвик против Эстонии».2 Заявитель,
Лийвик, был осуждён по нормам действовавшего тогда Уголовного кодекса Эстонии, принятого ещё в советское время, за злоупотребление должностными полномочиями (ст. 161). В качестве последствия закон указывал на существенный вред
правам или охраняемым законом интересам личности, предприятия, государственного органа или организации либо национальным интересам. Как и в России, Верховный суд Эстонии дал к тому времени своё разъяснение данного последствия. В данном деле национальные суды признали преступным последствием подрыв авторитета органов государственной власти. Однако Европейский суд
по правам человека счёл, что даже та трактовка преступных последствий, которая
дана Верховным судом Эстонии, не согласуется с положениями ст. 7 Конвенции о
защите прав человека и основных свобод, поскольку положение уголовного закона всё равно остаётся неопределённым, неясным и непредсказуемым в примене-
1
Определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ № 30-Д 08-7… [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Liivik v. Estonia, (Application no. 12157/05).
205
нии (§ 101, 104). Возможно, Конституционному Суду РФ следует пересмотреть
свою позицию относительно конституционности рассматриваемого оценочного
понятия.
Представляется возможным рекомендовать изменение редакции ч. 1 ст. 285,
ч. 1 ст. 286, ст. 288, ч. 2 ст. 292, ч. 1 ст. 293 УК РФ в части уточнения криминообразующего признака состава преступления – «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов
общества или государства» – за счёт замены его на альтернативный признак причинения крупного ущерба или вреда здоровью человека, нанесения ему побоев,
незаконного лишения свободы.
Сказанное приложимо также и к признаку «охраняемые законом интересы
общества или государства». Определением Конституционного Суда РФ от 28 мая
2013 г. № 710-О1 была признана конституционной ст. 201 УК РФ в части данного
признака, поскольку она, «применяемая в системной связи с положениями иных
нормативных правовых актов, не содержит неопределенности, в результате которой лицо было бы лишено возможности осознавать противоправность своего деяния и предвидеть наступление ответственности за его совершение…». Полагаем,
что с учетом вышеизложенного позиция Конституционного Суда РФ может быть
поставлена под сомнение.
Следует отметить, что использование в уголовном законе оценочных понятий может вступать в противоречие с тезисом nullum crimen sine lege certa. Особая
роль в этих случаях принадлежит судам общей юрисдикции, и особенно Верховному Суду РФ, способным в рамках толкования уголовного закона наполнить используемые законодателем термины конкретным содержанием и тем самым снять
возможные сомнения в конституционности уголовно-правовых норм.
Бланкетная определённость уголовного закона предполагает установимость
круга источников, к которым отсылает бланкетная диспозиция, с точностью и ис1
Определение Конституционного Суда РФ № 710-О… [Электронный ресурс]. Доступ из
справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
206
черпанностью при условии, что эти источники не находятся во взаимном противоречии. Заслуживает внимания в данном контексте Постановление Конституционного Суда РФ от 31 марта 2011 г. № 3-П по делу о проверке конституционности
части третьей статьи 138 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с
жалобами граждан С.В. Капорина, И.В. Коршуна и других.1 Предметом рассмотрения в данном деле являлась ч. 3 ст. 138 УК РФ в действовавшей до 2008 года
редакции в части установления уголовной ответственности за незаконное производство, сбыт или приобретение специальных технических средств, предназначенных для негласного получения информации. Неконституционность данной
нормы заявители усматривали в том, что она не содержит четкого понятия специальных технических средств, предназначенных для негласного получения информации, их исчерпывающего перечня, признаков и критериев отграничения от технических средств, разрешенных к обороту; отсутствие же в оспариваемом регулировании определенности, ясности и конкретности предписаний, по их мнению,
предоставляет правоприменителю необоснованно широкие пределы усмотрения,
допуская тем самым произвольное применение уголовного закона. Конституционный Суд РФ в ответ на это указал, что «…оценка степени определенности этих
понятий …должна осуществляться исходя не только из самого текста закона, используемых в нем формулировок, но и из их места в системе нормативных предписаний. …Регулятивные нормы, определяющие видовые признаки технических
средств, предназначенных для негласного получения информации, в том числе
порядок их разработки, производства, реализации и приобретения, содержатся в
других федеральных законах и иных нормативных правовых актах, которыми
наполняется содержание данной нормы уголовного закона и в системном единстве с которыми, а также с учетом смежных составов административных правонарушений она подлежит применению». Признавая норму соответствующей Конституции РФ, суд акцентировал внимание на том, что уголовная ответственность
1
Собрание законодательства РФ. 2011. № 15. Ст. 2191.
207
установлена за незаконное производство, сбыт или приобретение специальных
технических средств, предназначенных для негласного получения информации,
виды, свойства и признаки которых определены соответствующими законами и
изданными на их основе нормативными правовыми актами Правительства РФ, т.е.
фактически на определённости и конечности отсылки в бланкетной диспозиции.
Схожая позиция была сформулирована в Определении Конституционного
Суда РФ от 13 октября 2009 г. № 1135-О-О,1 в котором суд в ответ на прямой вопрос заявителя о неконституционности примечания 2 к ст. 228 УК РФ, позволяющего органам предварительного расследования и суду в целях квалификации совершенного деяния и привлечения к уголовной ответственности применять не федеральный закон, а постановление Правительства РФ, указал, что, во-первых, положения уголовного закона с учётом подзаконного нормативного правового акта
не являются неопределенными и не препятствуют обеспечению единообразного
понимания и применения соответствующих законоположений и разграничению
преступного и правомерного поведения, а также осознанию лицом общественно
опасного характера своего поведения; и, во-вторых, списки веществ, оказывающих негативное воздействие на организм человека, а также объемы этих веществ
не обязательно должны предусматриваться законом; право утверждать перечни
таких веществ для целей уголовного законодательства может быть предоставлено
и Правительству РФ, что само по себе не означает наделение его полномочием
осуществлять нормативное регулирование по вопросу установления оснований
уголовной ответственности. Таким образом, Конституционный Суд РФ подтвердил конституционность использования бланкетных диспозиций в уголовном законе с подразумеваемым условием конечности и ясности круга подзаконных нормативных правовых актов, к которым отсылает такая диспозиция.
1
Определение Конституционного Суда РФ № 1135-О-О… [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
208
Впоследствии эта же позиция была подтверждена в Определении Конституционного Суда РФ от 1 декабря 2009 г. № 1486-О-О,1 где суд указал, что используемое в ст. 172 УК РФ понятие «лицензионные требования и условия» (в настоящее время текст уголовного закона в этой части изменён, и деяние декриминализировано, однако правовая позиция суда сохраняет свою значимость) не является
неопределённым, так как оно взято из федерального законодательства иной отраслевой принадлежности и может быть чётко определено; соответственно, только нарушение положений иных нормативных правовых актов, рассматриваемых
во взаимосвязи со ст. 172 УК РФ, и «определяет уголовную противоправность
действий лиц, виновных в этом нарушении».
Действующий уголовный закон даёт несколько примеров, в которых его
бланкетная определённость может быть поставлена под сомнение. В частности,
примером этого является состав преступления, предусмотренный ст. 356 УК РФ.
В соответствии с диспозицией уголовного закона наказуемыми являются жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением, депортация
гражданского населения, разграбление национального имущества на оккупированной территории, а также применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором Российской Федерации. Именно
последний альтернативно указанный вариант преступного деяния вызывает
наибольшее количество вопросов. В соответствии с п. 6 Постановления Пленума
Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей
юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» «…международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться
судами Российской Федерации в тех случаях, когда норма Уголовного кодекса
Российской Федерации прямо устанавливает необходимость применения между-
1
Определение Конституционного Суда РФ № 1486-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
209
народного договора Российской Федерации (например, статьи 355 и 356 УК
РФ)».1 Однако отсылка ст. 356 УК РФ к международным договорам носит – с учётом множественности таких договоров – фактически бесконечный характер, что
порождает неопределённость в отношении круга запрещённых деяний.2
Таким образом, тезис nullum crimen sine lege certa в настоящее время является активно развиваемым конституционно-уголовным направлением судебной
практики. Здесь ещё предстоит выработать критерии (некоторые из них были
предложены выше), и, несомненно, Верховный Суд РФ должен принимать более
активное участие в этом процессе. Являясь, согласно ст. 126 Конституции РФ,
высшим судебным органом по уголовным делам и давая разъяснения по вопросам
судебной практики, суд может и должен применительно к определённости уголовного закона давать последнему истолкование, не допускающее вопросов о неконституционности предписаний УК РФ.
§ 4. Nullum crimen sine lege praevia
Nullum crimen sine lege praevia («нет преступления без предшествующего
закона») является положением, получившим конституционное признание (ст. 54
Конституции РФ) и закреплённым в ст. 9–10 УК РФ. В соответствии со ст. 54
Конституции РФ «закон, устанавливающий или отягчающий ответственность, обратной силы не имеет»; «никто не может нести ответственность за деяние, кото-
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 12.
См., например: Трикоз Е.Н. Римский статут Международного уголовного суда в Российской Федерации: рамочная модель имплементации // Международный уголовный суд: проблемы, дискуссии, поиск решений. М., 2008. С. 147–148; Лобанов С.А. Современные тенденции
кодификации института ответственности за военные преступления // Военно-юридический
журнал. 2010. № 4. С. 5–9.
2
210
рое в момент его совершения не признавалось правонарушением. Если после совершения правонарушения ответственность за него устранена или смягчена, применяется новый закон».
Обширная судебная практика по действию уголовного закона во времени,
наработанная Конституционным Судом РФ и судами общей юрисдикции, детализирует нормы уголовного закона в частных возможных случаях. Поэтому анализ
самого по себе действия уголовного закона во времени в контексте концептуального начала закона будет излишним (этой теме посвящено значительное количество научных работ1). В равной мере излишне – при всей непривычности следующего далее утверждения – исследовать границы обратной силы более мягкого
уголовного закона, поскольку это требование не входит, по нашему мнению, в содержание концептуального начала закона, и допущение или недопущение обратной силы и границы этого (например, обратная сила при изменении законодательства, к которому отсылает бланкетная диспозиция) зависит в бóльшей степени от
законодателя, который здесь менее связан началом закона. Подтверждением этому является отсутствие единообразия в практике государств относительно обратной силы более мягкого уголовного закона.2
Итак, попробуем проанализировать только сложные проблемные точки в
применении тезиса nullum crimen sine lege praevia, к числу которых относятся, в
частности, вступление уголовного закона в силу и обратная сила судебной практики.
Проблемы, связанные со вступлением уголовного закона в силу носят не
столько строго юридический, сколько уголовно-политический характер. В соответствии с Федеральным законом от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубли1
См., например: Блум М.И., Тилле А.А. Обратная сила закона. Действие советского уголовного закона во времени. М., 1969; Бойцов А.И., Волженкин Б.В. Уголовный закон: действие
во времени и пространстве. СПб., 1993; Якубов А.Е. Обратная сила уголовного закона: некоторые проблемы совершенствования Уголовного кодекса Российской Федерации. СПб., 2003.
2
См. подробнее: Елинский А.В. Запрет обратной силы более строгого уголовного закона
в интерпретации Европейского суда по правам человека и органов судебного конституционного
контроля // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 1. С. 104–114.
211
кования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания»1 федеральные законы вступают в силу одновременно на всей территории Российской Федерации по истечении
десяти дней после дня их официального опубликования, если самими законами не
установлен другой порядок вступления их в силу (ст. 6). Что признавать официальным опубликованием – раскрывается в ст. 4 указанного Закона. Сами эти положения вполне соответствуют конституционным требованиям (ч. 3 ст. 15, ст. 54
Конституции РФ), однако сложившаяся за последние годы практика превратила
исключение, предусмотренное ст. 6 указанного Закона («если самими законами…
не установлен другой порядок вступления их в силу»), в правило: большинство
федеральных законов, вносящих изменения в уголовное законодательство, вступает в силу со дня официального опубликования. В случае, если закон улучшает
положение лица, такая практика имеет только один недостаток, связанный с невозможностью суда или правоохранительного органа быстро ознакомиться с новым законом и корректно применить его в силу ст. 10 УК РФ: вряд ли стоит отдельно обосновывать то обстоятельство, что судьи и работники правоохранительных органов едва ли начинают рабочий день с ознакомления с печатными версиями официальных изданий или официальным интернет-порталом правовой информации (www.pravo.gov.ru). Более того, некоторые новеллы таковы, что требуют, по меньшей мере, осмысления на практике, на которое требуется время. В
случае же с законодательством, ухудшающим положение обвиняемого, вступление в силу такого закона с момента его официального опубликования исключительно с уголовно-политических позиций искажает суть тезиса nullum crimen sine
lege praevia: да, каждый презюмируется знающим уголовный закон, однако это,
очевидно, издёвка над здравым смыслом в такой ситуации утверждать о доступности лицу реального знания. Не зря критические соображения о недопустимости
1
Собрание законодательства РФ. 1994. № 8. Ст. 801.
212
(или, по меньшей мере, реальной исключительности) отступлений от десятидневного правила высказываются в литературе.1
Вопрос об обратной силе судебной практики является сравнительно слабо
исследованным в правовой литературе. Вместе с тем это заслуживает особого
внимания, поскольку с допущением активной роли суда в толковании норм уголовного закона становится, очевидно, что объём уголовно-правового запрета может фактически изменяться в зависимости от позиции судебной практики. И, как
и применительно к вопросу о вступлении в силу уголовного закона, если в связи с
изменением судебной практики в пользу лица проблема стоит не столь остро, так
как вполне укладывается в тезис nullum crimen sine lege praevia, то в случае с
ухудшением положения лица судебным толкованием могут возникнуть конституционно правовые сомнения. Проиллюстрируем сказанное на конкретном примере.
Совершение хищения с незаконным проникновением в жилище, помещение
либо иное хранилище рассматривается законодателем как квалифицирующее обстоятельство (п. «б» ч. 2 ст. 158, п. «а» ч. 3 ст. 158, п. «в» ч. 2 ст. 161, ч. 3 ст. 162
УК РФ). В соответствии с п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от
27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»2 «этот квалифицирующий признак отсутствует …в случаях, когда лицо оказалось в жилище, помещении или ином хранилище с согласия потерпевшего или
лиц, под охраной которых находилось имущество, в силу родственных отношений, знакомства либо находилось в торговом зале магазина, в офисе и других помещениях, открытых для посещения гражданами». В судебной практике последнего десятилетия наблюдалась нестабильность в толковании словосочетания «с
1
См., например: Комиссаров В.С. Характеристика состояния и основные тенденции развития уголовного законодательства России … С. 446; Червяковский А.В. Проблемы официального опубликования нормативных правовых актов // Государственная власть и местное самоуправление. 2012. № 12. С. 19; Кузякин Д.А. Федеральные законы: проблемы вступления в силу
// Журнал российского права. 2005. № 10. С. 141–152.
2
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 2.
213
согласия потерпевшего» в ситуации, когда такое согласие получалось путём обмана.
Например, Постановлением Президиума Верховного Суда РФ от 25 мая
2005 г. был изменён приговор Санкт-Петербургского городского суда, которым У.
был осуждён, в том числе по ч. 3 ст. 162 УК РФ. Согласно обстоятельствам дела, 1
июля 1999 года В. был в гостях у своего знакомого Р., после чего приехал в квартиру к У., где они договорились совершить разбойное нападение на Р. и завладеть
его имуществом. При этом В. должен был обеспечить доступ в квартиру потерпевшего. Ночью 2 июля 1999 года они приехали к дому, где жил Р. Желая проникнуть в квартиру потерпевшего, У. и В. неоднократно звонили в дверь холла
лестничной площадки, но им не открывали дверь. Только в 11 час. 15 мин. потерпевший открыл дверь В., который обманным путем, под предлогом выпить кофе,
незаконно проник в квартиру, вслед за ним вошел У. С целью убийства и последующего завладения имуществом Р., У. напал на него, умышленно выстрелил из
пистолета ему в голову с расстояния не более одного метра, но пуля попала в мягкие ткани шеи, причинив сквозное пулевое ранение, повлекшее легкий вред здоровью, после чего потерпевший попытался убежать из квартиры. У. хотел нанести
ему удар рукояткой пистолета по голове, но потерпевшему удалось уклониться, и
удар пришелся по плечу. Потерпевший позвал соседей на помощь, вследствие чего У. не смог довести свой умысел на убийство до конца. Президиум Верховного
Суда РФ изменил приговор и кассационное определение по следующим основаниям. С осуждением У. за разбой, совершенный с незаконным проникновением в
жилище, согласиться нельзя, поскольку выводы суда в этой части не соответствуют фактическим обстоятельствам дела. Как указано в приговоре, незаконность проникновения в жилище потерпевшего выразилась в том, что В., злоупотребляя доверием своего знакомого Р., имея целью похищение его имущества,
под обманным предлогом вместе с У. проник в его квартиру. Между тем из показаний потерпевшего, как они изложены в приговоре, видно, что 1 июля 1999 года
у него в гостях был В., который ушел от него почти в 24 часа. Около 4 часов 2
214
июля в дверь позвонили. Увидев В., он не открыл дверь, сказав, что хочет спать и
плохо себя чувствует. После этого он слышал звонки в дверь, но не выходил из
квартиры. Около 11 час. 15 мин. на очередной звонок он открыл дверь и вновь
увидел В., который попросил впустить его в квартиру и напоить кофе. Он согласился. Вслед за В. в квартиру вошел У. Осужденные В. и У. показали, что Р. сам
впустил их в квартиру после того, как В. попросился войти и выпить кофе. Таким
образом, фактические обстоятельства дела свидетельствуют о том, что потерпевший сам впустил осужденных в свое жилище. При таких данных квалифицирующий признак разбоя «с незаконным проникновением в жилище» вменен У. без достаточных оснований.1 Таким образом, Президиум Верховного Суда РФ считал,
что обманное проникновение в помещение не образует квалифицирующего признака хищения в виде незаконного проникновения. Аналогичная позиция была
изложена в Постановлении Президиума Верховного Суда РФ от 26 июля 2006 г.
по делу С.2 Данный подход судебной практики был критически воспринят в правовой литературе, где указывалось, что «…именно добровольное согласие, а не
согласие потерпевшего под влиянием обмана должно учитываться при решении
вопроса о наличии либо отсутствии признака незаконного проникновения».3
Однако уже в течение года судебная практика претерпела изменения, и первым значимым опубликованным делом стало Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 21 февраля 2007 г. по делу С., где доводы надзорной жалобы
об исключении признака незаконного проникновения как раз и сводились к тому,
что виновные оказались в помещении на основании обмана. Президиум Верховного Суда РФ пересмотрел свою прежнюю позицию. По приговору Московского
городского суда С. осужден среди прочего по ч. 3 ст. 162 УК РФ. По делу осуждены также Г. и М. 4 мая 2002 г. они договорились между собой завладеть имуществом С-ва. С этой целью С. узнал место жительства и номер домашнего теле1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2006. № 2. С. 21–22.
Там же. 2007. № 2. С. 22–23.
3
Уланова Ю.Ю. Преступление против собственности: особенности квалификации и
назначения наказания // Российский судья. 2010. № 6. С. 20.
2
215
фона С-ва, а также время, в которое он будет находиться в квартире один, передал
эту информацию сообщникам и поручил Г. и М. осмотреть данную квартиру.
В тот же день Г. и М. под предлогом покупки квартиры, представившись
риелторами, пришли в квартиру С-ва, осмотрели ее, узнали, когда он будет находиться в квартире один, и договорились о встрече. Полученную информацию они
сообщили С. На следующий день С. передал М. кусок резинового шланга, ампулы
с нейролептическим средством, шприц и под видом покупателя квартиры, совместно с Г. и М. пришел в квартиру С-ва, где стал отвлекать внимание хозяина.
По условному сигналу С., М. и Г. напали на потерпевшего, при этом Г. обхватил
С-ва сзади за руки, в то время как М. нанес последнему удар резиновым шлангом
по голове и не менее восьми ударов ножом в грудь и живот. Г. нанес потерпевшему не менее двух ударов кулаком по лицу и не менее четырех ударов тем же резиновым шлангом по голове и телу. Совместными действиями они причинили С-ву
множественные раны, закрытую непроникающую черепно-лицевую травму, проникающее колото-резаное ранение с повреждением сердца, вследствие которого
потерпевший скончался на месте происшествия. В ходе нападения С., Г. и М. похитили различное имущество потерпевшего. Президиум Верховного Суда РФ
указал, что фактические обстоятельства дела свидетельствовали о том, что С.
проник в жилище потерпевшего под видом покупателя квартиры, т.е. незаконно,
обманным путем. Поэтому оснований для исключения из судебных решений квалифицирующего признака разбоя «с незаконным проникновением в жилище» не
имеется.1
С момента вынесения этого Постановления Президиума Верховного Суда
РФ в судебной практике утверждается противоположная и ранее поддержанная
точка зрения, которая последовательно проводится в судебных решениях. Так, в
Определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 28
августа 2007 г. № 24-О07-4 указывается, что «правильно расценены действия
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2007. № 11. С. 6.
216
осужденных как совершение разбойного нападения, а у Мирз. – грабежа – с незаконным проникновением в жилище, поскольку осужденные обманным путем
проникли в дом к потерпевшему М., используя то обстоятельство, что потерпевший знал Мирз., и как только потерпевший открыл дверь, они стали применять к
нему насилие».1 Такова же позиция и нижестоящих судов. Например, в Определении Судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от
25 сентября 2013 г. № 10-8734/2013 указано: «Не может согласиться судебная
коллегия и с доводами осужденных о том, что в их действиях отсутствует квалифицирующий признак «незаконного проникновения в жилище», поскольку, как
было установлено в судебном заседании с П., Ш., Н., А. и Щ. проникли в квартиру потерпевших обманным путем, а именно под видом клиентов массажного салона, а затем без разрешения потерпевших стали передвигаться по квартире,
обыскивая ее и похищая личные вещи потерпевших».2
Итак, менее чем за год можно наблюдать изменение судебной практики в
применении нормы уголовного закона, связанной с фактическим увеличением области наказуемого. Нарушает ли такой подход правило запрета обратной силы
уголовного закона? С точки зрения буквального толкования не нарушает, поскольку и Конституция РФ, и УК РФ говорят только о законе, каковым судебная
практика не является. Однако это ответ поверхностный, не учитывающий социально-правовые реалии (т.е. значение судебной практики в толковании уголовного закона) и международные правовые стандарты. В связи с последними необходимо обратиться к практике Европейского суда по правам человека. Интерес
здесь представляет дело 2006 года «Пессино против Франции»,3 в котором заявитель столкнулся с непредсказуемым изменением судебной практики. Работая руководителем строительной компании, он отвечал за постройку здания, вокруг ко-
1
Определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ № 24-О07-4 … [Электронный
ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Определение Судебной коллегии Московского городского суда № 10-8734/2013 …
[Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Pessino v. France, (Application no. 40403/02).
217
торого долгое время тянулись судебные тяжбы со стороны окрестных жителей.
Имея на руках предписание о приостановке строительства, он продолжил стройку, поскольку судебная практика до того времени совершенно определённо не
считала такие действия уголовно наказуемыми. Однако впоследствии он был
осуждён за нарушение предписания о приостановке строительства, и Кассационный суд (высшая судебная инстанция Франции) подтвердил это решение. В своей
жалобе в Европейский суд по правам человека заявитель утверждал, что изменение судебной практики нарушило ст. 7 Конвенции с её принципом nullum crimen
sine lege praevia. Суд отметил, что ст. 7 Конвенции не запрещает судебное толкование, которое вместе с тем должно согласовываться с сущностью преступления и
быть разумно предвидимым (§ 19). Кроме того, суд подчеркнул, что слово «право» (droit, law), использованное в ст. 7 Конвенции, предполагает как право, создаваемое законодательной, так и право, создаваемое судебной ветвью власти (§ 29).
В данном деле, по мнению суда, отход судебной практики от своих прежних позиций был настолько непредсказуем (даже принимая во внимание возможность
консультации с юристом), что образовывал нарушение ст. 7 Конвенции.
Таким образом, ст. 7 Конвенции (в том истолковании, какое ей дано Европейским судом по правам человека) запрещает обратную силу судебной практики,
ухудшающей положение обвиняемого лица, если такое изменение не является
предсказуемым и согласуется с сущностью вменяемого преступления. Прилагая
этот критерий к изменению позиции Верховного Суда РФ относительно незаконного проникновения, можно сказать, что изменение является согласованным с
сущностью вменяемого преступления (поскольку обманное проникновение не
может считаться законным, поскольку согласие на пребывание в помещении,
данное под влиянием заблуждения, не является истинным согласием). Что касается его предсказуемости, то здесь гипотетический довод о нарушении ст. 7 Конвенции более силён, поскольку прежняя позиция как минимум дважды авторитетно и недвусмысленно подтверждалась Президиумом Верховного Суда РФ; однако
с учётом критики этой позиции в литературе и в нижестоящей судебной практике
218
изменение позиции Верховного Суда РФ всё-таки можно счесть предсказуемым.
Итак, в контексте незаконного проникновения путём обмана говорить о нарушении тезиса nullum crimen sine lege praevia не представляется возможным.
Однако это не исключает возможных спорных ситуаций в будущем, некоторые из которых уже намечаются. Например, изменилась не в лучшую сторону судебная практика в части разграничения обнаружения умысла и приготовления ко
взяточничеству (подробнее об этом см. § 2 следующей главы). Нельзя исключать
и пересмотра критикуемой позиции1 Верховного Суда РФ, не относящего в контексте убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ), к таковому убийству причинение смерти спящему или находящемуся в состоянии алкогольного опьянения потерпевшему. К
этим и другим возможным случаям должны быть правильно применены изложенные выше правила с тем, чтобы не допустить отступления от тезиса nullum crimen
sine lege praevia.
1
См., например: Попов А.Н. Убийства при отягчающих обстоятельствах. СПб., 2003. С.
265–296; Игнатов А.Н. Дискуссионные вопросы квалификации убийств // Общество и право.
2009. № 2. С. 85–86; Козаченко Е.Б. Понятие «беспомощное состояние» в доктринальной, законодательной и правоприменительной трактовках // Российский юридический журнал. 2011. №
4. С. 145–153.
219
ГЛАВА 4. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
§ 1. Концептуальное начало преступления и состав преступления
Концептуальное начало преступления предполагает, что уголовная ответственность и её частное проявление, уголовное наказание, как самые тяжкие разновидности мер государственного принуждения, могут следовать только за совершение преступления. При этом преступление не может произвольно определяться законодателем – оно предполагает наличие в законодательном описании
преступления и затем в его понимании в судебной практике некоторых обязательных признаков (или черт, свойств, элементов: здесь не принципиально пока
только обозначение), без которых уголовная ответственность за такое «преступление» превращается в произвол, несовместимый с правовыми ценностями.
В соответствии с ч. 1 ст. 14 УК РФ «преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под
угрозой наказания». Из этой нормы уголовного закона, очевидно, следуют два основных тезиса, составляющих сердцевину концептуального начала преступления:
преступление предполагает деяние и преступление предполагает вину. Именно
эти тезисы сформировались в истории уголовного права в рамках классической
школы уголовного права, и именно они в последующем в той или иной мере пришли в столкновение с идеями социологической и антропологической школ.
Уже у Чезаре Беккариа читаем, что законы не должны наказывать намерение, однако могут наказывать «деяние, предпринятое с явным намерением совершить преступление…».1 Ансельм Фейербах писал, что «каждое деяние, буде о
нем как о преступлении судить должно, предполагает… внешний признак; ибо
1
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 215.
220
одно только внешнее деяние может нарушить право…»;1 что «преступление…
может быть учинено двояким образом: …по злому намерению …или… по неосмотрительности…».2
В понимании Н.С. Таганцева «существенные признаки преступного деяния… могут быть сведены к трём группам: 1) лицо действующее – виновник преступного деяния, 2) то, на что направляется действие виновного, – объект или
предмет преступного посягательства, и 3) само преступное посягательство, рассматриваемое с внутренней и внешней его стороны».3 Аналогичная позиция отражена и в работе Н.Д. Сергеевского.4 Деяние и вина – вот что объединяет все эти
точки зрения и вот что составляет сердцевину концептуального начала преступления. Что же касается лица действующего, то деяние невозможно без него, будучи продуктом человеческой активности. Схожие соображения приложимы и к
объекту посягательства, о котором упоминает Н.С. Таганцев: в его понимании это
скорее предположительно наличествующий как следствие деяния признак преступного деяния, анализируемый в уголовном праве через группу обстоятельств,
устраняющих таковой объект, как то, например, необходимая оборона и крайняя
необходимость.
Появившиеся в классической школе уголовного права представления о преступлении как предполагающем единство указанных двух начал, они вместе с тем
ещё долгое время сосуществовали в законодательстве, говоря словами Чезаре
Беккариа, с «наследием времен самого жестокого варварства»,5 т.е. с невиновной
ответственностью и ответственностью за мысли.
Так, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. различало
в числе стадий совершения преступления обнаруженный на преступление умысел, приготовление, покушение и самое совершение преступления (ст. 6). Угрозы,
1
Фейербах П.А. Уголовное право … С. 31.
Там же. С. 51.
3
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 307.
4
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право … С. 206–207.
5
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 57.
2
221
похвальбы и предложения сделать какое-либо зло относились к признаку умысла,
т.е. изъявленному на словах или письменно, или каким-либо действием намерения учинить преступление (ст. 7). В соответствии со ст. 111 «изъявивший на словах или письменно, или же обнаруживший каким-либо действием намерение совершить преступление, наказывается за сие, как за преступный умысел. Случаи, в
коих за умысел, смотря по роду и важности преднамеренного преступления,
назначается наказание, именно означены в законах». Таким образом, Уложением
вводилась ограниченная наказуемость обнаружения умысла; на практике эта норма применялась только к группе преступлений государственных.1 Например,
ст. 241 наказывала смертной казнью, в том числе, всякое злоумышление против
жизни, здравия или чести Императора, а также всякий умысел свергнуть его с
престола, лишить свободы и власти или учинить его особе какое-либо насилие;
при этом злоумышлением (ст. 242) признавалось словесное или письменное изъявление своих о том мыслей. Умысел предать государство или какую-либо часть
его иностранной державе рассматривался как разновидность государственной измены (ст. 253).
Невиновная ответственность была практически изжита ко времени действия
Уложения 1845 г. Однако в нём мы всё ещё находим указание на то, что виновному в оправданной неосторожности (т.е. в случайном причинении вреда) и не привлекаемому к уголовной ответственности делается «только приличное на счет
оной внушение» (ст. 110). Также ст. 1470 предусматривала, что хотя виновный в
случайном убийстве и не подлежит никакому наказанию, однако по его желанию
или постановлению духовного начальства на него могло быть наложено церковное покаяние.
Ранее нами уже приводились случаи отказа от концептуального начала преступления в уголовном законодательстве советского периода. И хотя наиболее
очевидные случаи этого сейчас не наблюдаются, можно, тем не менее, утвер-
1
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 531–533.
222
ждать, что до сих пор в законодательстве и судебной практике встречаются попытки отойти от концептуального начала преступления. Их оценка будет дана далее, наряду с описанием последнего.
В действующее уголовное право концептуальное начало преступления привносится с помощью конструкции состава преступления. Безусловно, оба тезиса,
образующие концептуальное начало преступления, могут быть выведены из понятия «преступление». В соответствии с ч. 1 ст. 14 УК РФ «преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим
Кодексом под угрозой наказания». Слова «деяние», «виновно» прямо указаны в
уголовном законе. Однако, во-первых, о преступлении мы можем говорить только
тогда, когда есть состав преступления (ст. 8 УК РФ), и, во-вторых, собственно
юридический анализ проявления двух тезисов может производиться исключительно с помощью конструкции состава преступления, представляющего собой,
следуя его наиболее распространённому определению, «совокупность установленных уголовным законом объективных и субъективных признаков, определяющих общественно опасное деяние как преступление».1
Далее проанализируем содержание концептуального начала преступления,
остановившись преимущественно не на воспроизведении общеизвестных позиций
о деянии и вине, а на анализе отступлений от данного начала, наблюдаемых в последние годы или возможных в принципе.
§ 2. Преступление как деяние
Требование наличия деяния для наступления уголовной ответственности
само по себе не вызывает возражений у специалистов, поскольку является при1
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 363.
223
вычным и устоявшимся. Как уже указывалось ранее, термин «деяние» употреблён
законодателем в ч. 1 ст. 14 УК РФ. Однако относительно точного содержания его
в указанной норме уголовного закона в науке встречаются разногласия. Так, одна
из позиций сводится к тому, что деяние здесь охватывает все признаки объективной стороны состава преступления (А.В. Иванчин).1 Другой автор (Л.А. Букалерова) в той же работе полагает, что деяние в ч. 1 ст. 14 УК РФ следует толковать
узко, как признак объективной стороны состава преступления.2 Также рассматривает ч. 1 ст. 14 УК РФ и А.В. Наумов.3 Ещё одна позиция рассматривает термин
«деяние» в понятии преступления как единство собственно деяния как признака
объективной стороны состава и преступных последствий.4 Это понимание деяния
из ч. 1 ст. 14 УК РФ может быть прослежено по научным трудам Н.Ф. Кузнецовой
и вполне объяснимо отстаивавшейся ею точкой зрения о некорректности выделения формальных и материальных составов преступлений;5 схожая позиция отражена в работах В.Н. Кудрявцева6 и Н.Д. Дурманова.7 По нашему мнению, каким
бы ни было толкование термина «деяние» в ч. 1 ст. 14 УК РФ (полагаем наиболее
корректным понимать его в этой норме уголовного закона в контексте ст. 8 УК
РФ; при этом указание на виновность деяния, по сути, являющееся при таком
подходе тавтологией, может быть оправдано значимостью принципа вины (ст. 5
УК РФ)), включение его в понятие преступления есть, бесспорно, отражение концептуального начала преступления.
Приступая к анализу деяния, следует, прежде всего, отметить, что за пределами устоявшихся взглядов на деяние как обязательный признак объективной
стороны состава преступления и представляющее собой «противоправное, осо1
Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной мысли … С. 232.
Там же. С. 298.
3
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 189.
4
См., например: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под
ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. С. 54–55, 123.
5
См., например: Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М.
Тяжковой. Т. 1. С. 120–121.
6
Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 9–10.
7
Дурманов Н.Д. Понятие преступления. М.- Л., 1948. С. 3–4.
2
224
знанное и волевое активное или пассивное поведение человека во внешнем мире,
причиняющее вред охраняемым общественным отношениям»,1 начинается область неопределённости, связанная с отнесением к деянию в уголовно-правовом
смысле специфических форм человеческого поведения. Иными словами, какие
формы человеческого поведения могут быть наказуемы без подрыва концептуального начала преступления?
Следует признать, что в современной литературе этому вопросу уделяется
недостаточно внимания. Например, в работе В.Б. Малинина и А.Ф. Парфенова содержатся лишь общеизвестные фразы о ненаказуемости мыслей и дурных помыслов.2 Т.И. Нагаева концентрируется на анализе специфических видов преступных
деяний.3 Ссылкой на известное высказывание К. Маркса о неприемлемости вторжения закона в область мыслей («Лишь постольку, поскольку я проявляю себя,
поскольку я вступаю в область действительности, – я вступаю в сферу, подвластную законодателю. Помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом. Мои действия – это единственная область, где я сталкиваюсь с законом, ибо действие – это единственное, для чего я
требую права существования, права действительности…»4) ограничивает свой
анализ В.А. Номоконов.5 Обходит молчанием эту проблему и И.М. Тяжкова.6 В
последнем «курсе уголовного права» только Н.Ф. Кузнецова в главе о неоконченном преступлении уделяет определённое внимание данному вопросу.7
1
Российское уголовное право. Общая часть: В 2 т. / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай,
В.С. Комиссарова, А.И. Рарога. Т. 1. С. 127.
См. также: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1 … С. 189–190;
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина,
В.В. Орехова. С. 407.
2
Малинин В.Б., Парфенов А.Ф. Объективная сторона преступления. СПб., 2004. С. 14–15.
3
Нагаева Т.И. Формы и виды преступного деяния. М., 2012.
4
Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции // Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения. [В 30-ти т.]. М., 1955. Т. 1. С. 14.
5
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 359–360.
6
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т.1.
С. 219–233.
7
Там же. С. 120–121, 361–363.
225
Полагаем, что здесь анализ должен проходить по схеме мысль – слово
(убеждения) – деяние. Ненаказуемость мыслей составляет аксиоматичное положение в уголовном праве уже много столетий. Так, в Средние века в Англии один
из судей выразился, что «мысли человека не должны быть судимы, ибо самому
дьяволу неизвестны мысли человека»; смысл этого высказывания был таков, что
человека нельзя осудить за его мысли до тех пор, пока они не проявились вовне в
каком-либо преступном действии.1 В контексте неоконченного преступления Н.С.
Таганцев писал, «…процесс сформирования умысла лежит за пределами человеческой юстиции: она не имеет ни средств, ни способов проникнуть в эту сокровенную для других работу мысли».2 В.Н. Кудрявцев (возможно, в преодолении
воззрений социологической школы уголовного права) указывал, «…в качестве
преступления советский законодатель рассматривает не образ мыслей, не «опасное состояние» личности, а конкретное действие или бездействие».3 То же самое
можно сказать и об убеждениях: по справедливому замечанию Н.Ф. Кузнецовой,
«мысли, психические процессы, убеждения, их выражения вовне, например, в
дневниках, высказываниях…, сколь негативными они ни были, преступлениями
не являются».4
Итак, тогда и только тогда, когда мысль и слово реализуются в деянии,
можно говорить о возможной уголовной ответственности. Однако граница между
деянием, мыслью и словом подвижна и неопределённа, и в уголовном законе
встречаются особенные проявления человеческой активности, криминализация
которых выглядит сомнительной или, по меньшей мере, требует дополнительного
обоснования. Попытка разрешить эти сомнения (представить обоснования) будет
сделана далее.
1
Есаков Г.А. Англо-американское уголовное право … С. 195.
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 531.
3
Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления … С. 153.
4
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 120–121.
2
226
С точки зрения конструкции состава преступления вторжение законодателя
в область гипотетически не должного быть наказуемым возможна в двух вариантах: во-первых, в рамках расширения наказуемой области неоконченного преступления и, во-вторых, в виде создания специальных составов преступлений.
Рассмотрим их последовательно.
Конструкция неоконченного преступления, предложенная в главе 6 УК РФ,
предполагает наказуемость оконченного преступления, покушения на преступление и ограниченную наказуемость приготовления к преступлению (ч. 2 ст. 30 УК
РФ). Соответственно, общепризнанным является положение о том, что формирование умысла и обнаружение умысла являются ненаказуемыми и не могут рассматриваться как деяние в уголовно-правовом смысле.1 Как указывал А.Н. Трайнин, «умысел совершить общественно опасное деяние, пока он таится в человеческой психике, не находя выражения вовне, – и фактически и юридически неуловим, его и бесцельно улавливать: самые опасные замыслы, пока они не покидают
человеческой головы, не представляют реальной опасности. Здесь поэтому, естественно, не может быть и вопроса о применении уголовных санкций».2
Определение обнаружения умысла в правовой литературе даётся достаточно размытое, в основном через указание в позитивной или негативной форме на
то, что его образует. Например, это – поделиться с кем-либо своими мыслями, изложить их в письме, дневнике и т.д.;3 конклюдентные действия по обнаружению
умысла,4 отсутствие физического воплощения в общественно опасном деянии,5
1
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 361–363; Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В.
Волженкина, В.В. Орехова. С. 523–525; Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций.
Т. 1. С. 269–271; Уголовное право. Учебник: В 3 т. / Под ред. А.Э. Жалинского. Т. 1. С. 522–524;
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. Т. 2. С. 417–421.
2
Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть. С. 323–324.
3
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 524.
4
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 361–362.
5
Наумов А. В. Указ. соч. С. 270.
227
отсутствие создания условий для совершения преступления.1 Достаточно старое
определение, предложенное А.А. Пионтковским, указывает, «обнаружение умысла (голый умысел) есть выражение его вовне словесно, письменно или иным путём без совершения действий по его осуществлению».2 Таким образом, грань
между обнаружением умысла и наказуемым приготовлением должна проводиться
по линии наличия общественно опасного деяния, вписывающегося в законодательную формулу приготовления (ч. 1 ст. 30 УК РФ). Вместе с тем в указанной
норме уголовного закона наряду с очевидными действиями содержится достаточно неопределённое указание на «иное умышленное создание условий для совершения преступления».3 Предполагая в основе своей действия (и крайне редко и
гипотетически бездействие), данная фраза вместе с тем позволяет судебной практике под видом «иного умышленного создания условий» переносить уголовную
ответственность фактически на этап обнаружения умысла.
Достаточно яркий пример в этом отношении представляет практика применения уголовного законодательства об ответственности за взяточничество и коммерческий подкуп. До 2013 года действовало Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе»,4 где в п. 11 указывалось: «Не может быть квалифицировано как покушение на дачу или получение взятки либо на коммерческий подкуп высказанное намерение лица дать (получить) деньги, ценные бумаги,
иное имущество либо предоставить возможность незаконно пользоваться услугами материального характера в случаях, когда лицо для реализации высказанного
намерения никаких конкретных действий не предпринимало». В литературе это
1
Российское уголовное право. Общая часть: В 2 т. / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, В.
С. Комиссарова, А.И. Рарога. Т. 1. С. 220.
2
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. Т. 2.
С. 417.
3
См. критическую оценку этого положения: Проценко С.В. О приготовлении к преступлению // Российский следователь. 2012. № 10. С. 26–29; Гонтарь И.Я. Неоконченное преступление: критические размышления // Адвокат. 2011. № 5. С. 37–38.
4
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2000. № 4.
228
разъяснение рассматривалось как нормативное признание ненаказуемости обнаружения умысла.1
Однако в 2013 года данное разъяснение из нового Постановления Пленума
Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «О судебной практике по делам о
взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях»2 исчезло. По мнению
разработчиков проекта, положение п. 11 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 являлось самоочевидным, но не способствовало
выполнению международных обязательств России.3 В соответствии со ст. 15 Конвенции ООН против коррупции от 31 октября 2003 г.4 (ратифицирована Россией в
2006 г.) «каждое Государство-участник принимает такие законодательные и другие меры, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно
наказуемых следующие деяния, когда они совершаются умышленно: a) обещание,
предложение или предоставление публичному должностному лицу, лично или через посредников, какого-либо неправомерного преимущества для самого должностного лица или иного физического или юридического лица, с тем чтобы это
должностное лицо совершило какое-либо действие или бездействие при выполнении своих должностных обязанностей…». Аналогичные требования предусмотрены ст. 2 Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию от 27 января
1999 г.5 (ратифицирована Россией в 2006 г.), а в отношении наказуемости действий иностранных должностных лиц – в ст. 1 Конвенции ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных ком-
1
См., например: Российское уголовное право: учебник. В 2 т. / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога. Т. 1. С. 221.
2
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2013. № 9.
3
Яни П.С. Новое Постановление Пленума Верховного Суда о взяточничестве // Законность. 2013. № 10. С. 29–30; Сидоренко Э.Л. Конвенция ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных коммерческих сделок и перспективы совершенствования российского уголовного законодательства // Международное уголовное
право и международная юстиция. 2013. № 1. С. 13–18; Аснис А.Я. К вопросу о ратификации
Конвенции Совета Европы «Об уголовной ответственности за коррупцию» и ее реализации в
УК РФ // Адвокат. 2005. № 4. С. 40–41.
4
Собрание законодательства РФ. 2006. № 26. Ст. 2780.
5
Там же. 2009. № 20. Ст. 2394.
229
мерческих сделок от 17 декабря 1997 г.1 (ратифицирована Россией в 2012 г.). Соответственно, с помощью судебной практики фактически было принято решение
обеспечить исполнение международных обязательств России.2 (До этого в литературе встречалась позиция, согласно которой обещание и предложение взятки уже
охватываются УК РФ с предложением при квалификации следовать фактически
тем правилам, которые сейчас установил Верховный Суд РФ;3 вместе с тем следует признать, что это не была доминирующая точка зрения4.)
Сделано это было с помощью следующей редакции п. 14 Постановления
Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24: «Обещание или предложение передать либо принять незаконное вознаграждение за совершение действий
(бездействие) по службе необходимо рассматривать как умышленное создание
условий для совершения соответствующих коррупционных преступлений в случае, когда высказанное лицом намерение передать или получить взятку либо
предмет коммерческого подкупа было направлено на доведение его до сведения
других лиц в целях дачи им либо получения от них ценностей, а также в случае
достижения договоренности между указанными лицами…». Анализируя этот
пункт Постановления, можно выделить три возможные ситуации:
а) случаи, ранее охватывавшиеся п. 11 Постановления Пленума Верховного
Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6. Здесь, полагаем, позиция практики не поменялась и простое высказанное намерение дать или получить взятку не может рассматриваться как приготовление к преступлению. Напротив, обсуждение вопроса
о даче или получении взятки между будущими соучастниками вполне укладывается в законодательную формулу приготовления, но лишь при условии, что такое
обсуждение носит конкретный характер;
1
2
30.
3
Собрание законодательства РФ. 2012. № 17. Ст. 1899.
Яни П.С. Новое Постановление Пленума Верховного Суда о взяточничестве … С. 29–
Николенко Т. Конвенционные положения о противодействии коррупции в российском
уголовном законодательстве // Законность. 2011. № 3. С. 26–27.
4
Там же. С. 26–27.
230
б) обещание или предложение передать либо принять незаконное вознаграждение за совершение действий (бездействие), направленное на доведение его
до сведения других лиц в целях дачи им либо получения от них ценностей. По
нашему мнению, в данном случае Верховный Суд РФ допустил неточность, вынеся наказуемые действия на этап обнаружения умысла. Обещание или предложение, не подкреплённое согласием другой стороны, образует не умышленное создание условий для совершения преступления, а пустые разговоры, или, если
можно так выразиться, неудавшееся покушение на приготовление. О каком создании условий может идти речь, если слова обещающего (предлагающего) «падают
в пустоту» и не производят на адресата требуемого эффекта? Условия для совершения преступления в контексте взяточничества (коммерческого подкупа) – это
объединение воль дающего и получающего взятку (подкуп).
Правда, специалистами в литературе сделана попытка объяснить и даже
сузить позицию Верховного Суда РФ следующим образом. Для начала говорится,
что «…если это потребуется, то можно и обнаружение умысла признать стадией,
превращающейся в приготовление, если более ничего лицо не сумело совершить»:1 по нашему мнению, это не просто непродуманное, но опасное утверждение, подрывающее концептуальное начало преступления и прогрессивное развитие уголовного права последних столетий. Правда, в дальнейшем стилистика
смягчается и уже указывается, что «…пока представляется правильным для разграничения преступного и непреступного использовать категорию цели…».2 Однако, как видно из итогового варианта постановления Пленума Верховного Суда
РФ, категория цели в контексте анализируемой ситуации не используется и, добавим, вряд ли может быть использована (что будет обосновано далее, в связи с ч. 5
ст. 2911 УК РФ). Сомнительно и дальнейшее высказывание: «…когда это предложение (дать взятку – А.Б.) не сопровождается попыткой вручения предмета взятки
1
Обсуждавшийся участниками конференции проект Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам о взяточничестве, коммерческом подкупе и иных коррупционных преступлениях» // Уголовное право. 2013. № 5. С. 17.
2
Там же. С. 17.
231
или подкупа, – это подготовительная стадия преступления, объективная сторона
которого еще не начала выполняться. Указанное предложение (устное, письменное, в том числе направленное по электронной почте, прямое либо завуалированное) можно определить как действия, направленные на получение согласия чиновника или управленца в организации принять взятку, и если такие действия
указанной цели не достигли по независящим от этого лица обстоятельствам, содеянное образует не покушение, а приготовление к даче взятки, не влекущее уголовной ответственности, если в деянии отсутствуют признаки частей 3–5 ст. 291
УК».1 Рассматривать предложение дать взятку (передать коммерческий подкуп) и
наоборот, обещание принять их, в отсутствие иных действий как приготовление в
виде умышленного создания условий для совершения преступления невозможно:
какие условия создаются этими словами? Условия в виде согласия? Но если оно
будет получено, то это меняет ситуацию, переводя её на уровень сговора, соглашения сторон, но сами по себе не воплотившиеся в сговор, соглашение слова никаких условий не создают – это, повторим, покушение на приготовление. И в завершение авторы материала сами себе противоречат, указывая, что одного обещания (предложения) для наступления уголовной ответственности недостаточно:
«Чтобы отграничить обнаружение умысла от конкретного обещания, предложения, предлагается определить их как двусторонние действия, т.е. посредством
терминов «сговор» и «соглашение». Важно не только выполнить требование
ОЭСР, но и не расширить чрезмерно пределы действия нормы. Соглашение, в ходе которого взятка обещается либо предлагается, может быть достигнуто между
чиновником и владельцем ценностей, а также между любым из них с будущим
посредником. Данное за пределами такого соглашения обещание – просто слова,
обнаружение умысла (курсив наш. – А.Б.)».2 Итак, позиция Верховного Суда РФ в
данном частном случае должна быть расценена как ошибочная и как не согласу1
Проект Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной
практике по делам о взяточничестве, коммерческом подкупе и иных коррупционных преступлениях» … С. 17–18.
2
Там же. С. 18.
232
ющаяся с его же практикой по конкретным делам. Например, в деле С.А. Верховный Суд РФ отменил приговор в части осуждения по ч. 1 ст. 30, ст. 290 УК РФ,
указав, что «требование С.А. к Б. о передаче ему 4000 руб., при отсутствии какихлибо иных конкретных действий, направленных на реализацию преступного
намерения, о которых говорится в ч. 1 ст. 30 УК РФ, представляет собой лишь обнаружение умысла и не может рассматриваться как приготовление к особо тяжкому преступлению» (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 15 мая 2002 г. № 69-О02-131). По нашему мнению, сохраняет
свое значение позиция Б.В. Волженкина по этому вопросу. Комментируя п. 11
Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6, он указывал, что «это правильно, если высказывание намерения являлось, лишь обнаружением (проявлением) умысла, не реализованного пока еще в каких-либо конкретных действиях лица, заключающихся в создании условий для дачи (получения) взятки, либо непосредственно направленных на совершение преступления.
Дача согласия на получение взятки …, когда реально материальные ценности еще
должностному лицу не передавались, – это… уже не обнаружение умысла, а приготовление к совершению преступления»;2
в) наконец, обещание или предложение передать либо принять незаконное
вознаграждение за совершение действий (бездействие) по службе в случае достижения договоренности между соответствующими субъектами: здесь и только
здесь начинается приготовление к преступлению в том смысле, в каком деяние в
виде сговора может и должно быть уголовно наказуемым.
Таким образом, выполнение международных обязательств, будучи без сомнения, благой целью, не может оправдывать отступление от концептуального
начала преступления. Общепризнанно в международном праве положение о том,
что при выполнении международных обязательств государство может учитывать
1
Определение Судебной коллегии … Верховного Суда РФ № 69-О02-13… [Электронный ресурс]. Доступ из справ-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Николенко Т. Конвенционные положения о противодействии коррупции … С. 26–27.
233
особенности национальной правовой системы (что, кстати, прямо подчёркнуто
в ст. 1 Конвенции ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц
при осуществлении международных коммерческих сделок от 17 декабря 1997 г.).
В этой связи российское уголовное законодательство не может наказывать обещание или предложение передать либо принять незаконное вознаграждение за совершение действий (бездействие) по службе в отсутствие достижения договорённости между субъектами, поскольку иное решение вопроса означает криминализацию обнаружения умысла.
Сказанное приводит к общему выводу о том, что деяние, отличное от обнаружения умысла, как проявление концептуального начала преступления должно
представлять собой как минимум приготовление к преступлению. При этом формула приготовления, закреплённая в ч. 1 ст. 30 УК РФ, является корректной при
том условии, что её открытое положение («иное умышленное создание условий
для совершения преступления») будет пониматься как реальное значимое действие в направлении реализации замысла совершить преступление. Этот критерий
с неизбежностью носит оценочный характер, однако он, по меньшей мере, должен
исключать из области уголовно наказуемого пустые разговоры, обещания и предложения, высказанные намерения. Как уже говорилось ранее, в связи со взяткой
(коммерческим подкупом) это может быть достижение договорённости; в связи с
хищениями – изучение плана местности, обстановки, предварительное наблюдение за ситуацией; в связи с убийством – ознакомление с возможными способами
убийства, в том числе в сети Интернет, печатные издания и т.д.; в связи с хищением наркотических средств – действия, направленные на завладение наркотиками, но не высказанное при обсуждении плана разбойного нападения на квартиру
намерение завладеть ими в случае их обнаружения (Постановление Президиума
Верховного Суда РФ № 613П - 98 по делу Хадеева и др.1). Грань между обнаружением умысла и приготовлением к преступлению тонка, однако должна соблю1
Обзор судебной практики Верховного Суда РФ за третий квартал 1998 года // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. № 3.
234
даться во избежание подрыва концептуального начала преступления. Соответственно, в нашем понимании ненаказуемое формирование умысла представляет
собой не выявленный вовне замысел лица совершить преступление, а ненаказуемое обнаружение умысла – выявленный вовне в любой форме (устной, письменной, конклюдентной) замысел лица совершить преступление при отсутствии реально значимых действий в направлении реализации такого замысла.
Приём создания специальных составов преступлений отчасти пересекается
с неоконченным преступлением в том смысле, что законодатель иногда в качестве
отдельного состава преступления криминализирует фактически приготовительную деятельность к другому преступлению, в связи, с чем и возникает вопрос о
том, есть ли здесь деяние. Поэтому доводы при анализе этих составов могут быть
использованы при рассмотрении неоконченного преступления и наоборот. По
нашему мнению, в действующем уголовном законе сомнительными с точки зрения концептуального начала преступления являются составы, где в качестве общественно опасного деяния законодатель указывает на призывы (ст. 2052, ч. 3
ст. 212, ст. 280, 2801, 354 УК РФ), оправдание (ст. 2052 УК РФ), обещание или
предложение (ч. 5 ст. 2911 УК РФ), реабилитацию (ст. 3541 УК РФ).
Прежде чем переходить к их анализу, оговорим, что не вызывает в рассматриваемом контексте обоснованность криминализации такой разновидности преступного действия, как угроза (ст. 119, 205, 296, 318, 321 УК РФ). Предполагаемая
не бесспорность криминализации в прошлом обсуждалась в основном в связи с
угрозой убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, однако уже Н.С.
Таганцев писал, что «угроза наказывается не как обнаружение умысла, а как самостоятельное преступное деяние, благодаря тому беспокойству, волнению, которое угроза… производят в угрожаемом лице или в обществе».1 Именно так решается вопрос о приемлемости наказуемости угроз в современном уголовном праве.2
1
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 532.
Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. Т. 1.
С. 120–121; Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В.
2
235
Сказанное применимо и к новой разновидности угрозы – угрозе совершения террористического акта (ст. 205 УК РФ). Как пишет М.Ф. Мусаелян, «угроза совершения террористического акта, как и реальное его совершение, способна породить страх, панику, дестабилизировать обстановку, вызвать беспорядки, дезорганизовать работу транспорта, предприятий, учреждений, организаций, вынудить
правоохранительные
органы
проводить
сложные
предупредительно-
профилактические мероприятия».1
Составы преступления, предусматривающие в качестве общественно опасного деяния призывы совершить что-либо, единичны в уголовном законе (ст. 2052,
ч. 3 ст. 212, ст. 280, 2801, 354 УК РФ), однако они требуют внимательного анализа. Полагаем, что в той мере, в какой уголовный закон наказывает публичные
призывы к совершению значимых (т.е. тяжких и особо тяжких преступлений, посягающих на жизнь, здоровье и собственность множества лиц, безопасность общества и государства в целом), криминализация этих действий оправдана по тем
же самым соображениям, что и криминализация угроз. Эти действия порождают
стресс, беспокойство в обществе, создают реальные опасения за благополучие человека и его близких. Правильно отмечено в литературе, что «общественная
опасность… призыва не вызывает сомнений: можно представить себе воздействие
призыва к совершению крупномасштабного террористического акта…».2 И,
напротив, в той мере, в какой призывы являются не публичными либо направленными на незначительные преступления, законодатель должен ограничиваться общими нормами уголовного закона о подстрекательстве (ч. 4 ст. 33 УК РФ).
Волженкина, В.В. Орехова. С. 525; Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 532.
1
Мусаелян М.Ф. Объективная сторона террористического акта: толкование, квалификация, совершенствование // Адвокат. 2010. № 7. С. 52.
См. также: Коновалова А.Б. Признаки и формы реализации угрозы совершения террористических действий // Российский следователь. 2007. № 12. С. 6–8.
2
Кибальник А., Соломоненко И. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма // Законность. 2007. № 2. С. 15.
236
В этой связи, по нашему мнению, сомнение вызывает обоснованность криминализации публичных призывов к массовым беспорядкам (ч. 3 ст. 212 УК РФ),
где взамен этой нормы предпочтительнее использовать конструкции уголовного
закона о соучастии или специальные составы уголовно наказуемой угрозы
(например, ст. 318 УК РФ).
Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации (ст. 2801 УК РФ), также
представляют собой пример неудачной законодательной редакции. Здесь неопределенен предмет призыва: совершение действий, направленных на нарушение
территориальной целостности Российской Федерации, может охватывать как вооруженный мятеж (ст. 279 УК РФ), так и предложение, например, передать южные Курильские острова Японии (Хабомаи и Шикотан) на основе ст. 9 Совместной декларации Союза Советских Социалистических Республик и Японии от 19
октября 1956 г.1 Иными словами, для образования в данном случае уголовно наказуемого деяния призыв необязательно должен быть направлен на совершение
преступления; более того, в литературе, комментирующей эту норму, не преступные действия составляют преимущественно предмет призыва.2 Однако насколько
такое уголовно-правовое решение сбалансировано с точки зрения конституционно признаваемой свободы слова, остается открытым вопросом. Предпочтительнее
было бы отказаться от данной нормы в уголовном законе, используя для соответствующих случаев нормы о подстрекательстве, или, по меньшей мере, ограничиться наказуемостью призывов к вооружённому мятежу (а также насильственному захвату или удержанию власти).
1
Декларации, заявления и коммюнике Советского Правительства с правительствами
иностранных государств. 1954-1957 гг. М., 1957. С. 313–316.
2
См.: Хлебушкин А.Г. Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на
нарушение территориальной целостности Российской Федерации (ст. 2801 УК РФ): уголовноправовая характеристика и вопросы квалификации // Российский следователь. 2014. № 11.
С. 25–29.
237
Публичное оправдание терроризма, уголовная ответственность за которое
установлена в ст. 2052 УК РФ (и определяется оно в примечании к статье как
«публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании»), представляет собой сложный
для анализа состав преступления. С одной стороны, очевидна социальная и уголовно-политическая необходимость (оправданность) этой нормы, пресекающей
распространение негативных идей в обществе. С другой стороны, установление
уголовной ответственности за публичные заявления, т.е. высказывания о чёмлибо, не подкреплённые дальнейшими действиями, может поставить вопрос о
наличии в данном случае деяния как составляющей концептуального начала преступления. По справедливому замечанию Н.Ф. Кузнецовой, «…квалификация состава «оправдание терроризма» потребует от правоприменителей бдительности,
дабы не смешивать публичное оправдание терроризма с проповедованием исламистских вероучений, которые в принципе исключают применение насилия, с
публичным выражением своих мнений и убеждений. Общественная опасность деяния, как следует из примечания, заключается в психическом воздействии на лиц
с целью привлечения их к оказанию помощи террористам и к участию в террористических актах. Норма не должна служить средством решения тех или иных политико-идеологических конфликтов».1
В этом отношении показательна следующая позиция: «Публичным оправданием терроризма следует также считать как непосредственное, так и завуалированное выражение симпатий террористам в документальном или художественном
фильме, литературном или публицистическом произведении. …Публичное
оправдание терроризма может заключаться в одобрительных рассуждениях и выводах об идеологии насилия, в том числе на примере других государств (неправительственных организаций, повстанческих движений и т.п.)… Таким образом,
публичное оправдание терроризма состоит в его идеологическом обеспечении пу-
1
Кузнецова Н.Ф. Проблемы квалификации преступлений … С. 48.
238
тем обоснования моральной допустимости подобного рода деятельности. При
этом могут приводиться доводы политического, националистического, религиозного или социального характера, якобы оправдывающие и даже героизирующие
действия террористов».1 По нашему мнению, это чрезмерно широкое толкование
публичного оправдания, заходящее на наказуемость взглядов и убеждений.
Полагаем, что само по себе «публичное заявление о признании идеологии и
практики терроризма правильными» не может повлечь уголовной ответственности (как утверждают некоторые авторы2). В соответствии с ч. 1 ст. 13 Конституции РФ в Российской Федерации признаётся идеологическое многообразие; конституционные запреты связаны лишь с деятельностью, в том числе пропагандой и
агитацией (ч. 5 ст. 13, ч. 2 ст. 29 Конституции РФ). Поэтому когда оправдание
терроризма ограничивается публичными заявлениями о признании идеологии и
практики терроризма правильными, уголовная ответственность невозможна, так
как содеянное остаётся словом. Однако тогда, когда вслед за оправданием следует
обоснование поддержки и подражания, уголовная ответственность возможна и
необходима, хотя, по нашему мнению, содеянное точнее именовать уже публичными призывами.
Появление в уголовном законе с принятием Федерального закона от 4 мая
2011 г. № 97-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях в
связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия коррупции»3 ст. 2911 УК РФ вызвало оживлённую критику новой нормы в
связи с её ч. 5, в которой законодатель установил уголовную ответственность за
обещание или предложение посредничества во взяточничестве. Распространённой
1
Лагодин А.В. Объективная сторона публичных призывов к осуществлению террористической деятельности или публичного оправдания терроризма // Общество и право. 2009. № 1. С.
183.
2
Агапов П. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или
публичное оправдание терроризма: анализ законодательной новации // Уголовное право. 2007.
№ 1. С. 4–7.
3
Собрание законодательства РФ. 2011. № 19. Ст. 2714.
239
и, по нашему мнению, вполне обоснованной стала позиция, специалистов, которые предположили, что данный состав преступления представляет собой недопустимую криминализацию обнаружения умысла.1 Иная точка зрения сводится к
тому, что в данном случае предусматривается ответственность за приготовление к
посредничеству во взяточничестве.2 Вместе с тем, по справедливой оценке О.И.
Ткачева, «действия, описанные законодателем в диспозиции ч. 5 ст. 2911 УК РФ,
могут расцениваться только как «иное умышленное создание условий для совершения преступления». Однако само по себе высказывание намерения выступить
посредником во взяточничестве никаких условий для последующего совершения
обещанных или предложенных действий не создает и последующее совершение
посреднических действий не облегчает, ведь посредник таким обещанием или
предложением не связан. В связи с этим полагаем, что обещание или предложение посредничества во взяточничестве представляет собой только обнаружение
умысла, криминализация которого …нарушает общепризнанный принцип ответственности только за деяние («мысли не наказуемы»)…».3
Наконец, наиболее точно предложил понимание ч. 5 ст. 2911 УК РФ П.С.
Яни. По его мнению, данной нормой, не наказывается обнаружение умысла, поскольку обещание или предложение посредничества во взяточничестве предполагает, во-первых, совершение действий (бездействия) в подкрепление обещания и,
1
См., например: Пудовочкин Ю.Е. Уголовный закон как средство насилия: проблемы легальности и легитимности // Библиотека уголовного права и криминологии. 2014. № 2 (6). С.
17–18; Сверчков В. Актуальные вопросы квалификации коррупционного поведения (к обсуждению проекта Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о
взяточничестве, коммерческом подкупе и иных коррупционных преступлениях») // Уголовное
право. 2013. № 5. С. 103; Ткачев О.И. Ответственность за обещание или предложение посредничества во взяточничестве // Российская юстиция. 2012. № 3. С. 35–37.
2
Бугаевская Н., Головин А. Проблемные аспекты квалификации взяточничества // Уголовное право. 2013. № 5. С. 42; Борков В. Новая редакция норм об ответственности за взяточничество: проблемы применения // Уголовное право. 2011. № 4. С. 10; Капинус О. Изменения в
законодательстве о должностных преступлениях: вопросы квалификации и освобождения взяткодателя от ответственности // Уголовное право. 2011. № 2. С. 22.
3
Ткачев О.И. Указ. соч. С. 36.
240
во-вторых, цель способствования получению и передаче взятки (коммерческого
подкупа).1
Попытка прояснить содержание нормы была предпринята в Постановлении
Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «О судебной практике по
делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях». В преддверии
появления этого разъяснения предлагалось сформулировать его по-иному и тем
самым сузить возможную сферу действия. Например, один из вариантов (схожий
с позицией П.С. Яни) сводился к указанию на то, что «обещание или предложение
посредничества во взяточничестве (часть 5 ст. 2911 УК РФ) представляет собой
совершение лицом по собственной инициативе либо в ответ на чье-либо обращение действий (бездействие) (курсив наш – А.Б.), свидетельствующих о его готовности любым способом, в том числе путем непосредственной передачи взятки,
способствовать взяткодателю и (или) взяткополучателю в достижении либо реализации соглашения между ними о получении и даче взятки за конкретные действия (бездействие) взяткополучателя по службе в пользу взяткодателя или представляемых им лиц».2 Такая редакция являлась бы существенно ограничительным
толкованием рассматриваемой нормы уголовного закона, превращая её из «словесного» преступления в «деятельностное» и устраняя тем самым противоречие
состава и концептуального начала преступления.
Более неудачным видится иной вариант разъяснения, согласно которому
«обязательным признаком преступления, предусмотренного частью 5 ст. 2911 УК
РФ, является цель, состоящая в стремлении лица путем информирования о наличии у него намерения добиться получения от взяткодателя и (или) взяткополучателя соответствующего поручения и способствовать указанным лицам в достиже-
1
Яни П.С. Проблемы квалификации посредничества во взяточничестве // Законность.
2013. № 2. С. 28.
2
Проект Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной
практике по делам о взяточничестве, коммерческом подкупе и иных коррупционных преступлениях» … С. 9.
241
нии либо реализации соглашения о получении и даче взятки».1 При такой трактовке ч. 5 ст. 2911 УК РФ ответственность по-прежнему наступала бы за обнаружение умысла в отсутствие каких-либо действий.
Пленум Верховного Суда РФ между тем поступил самым неудачным образом, дав буквальное истолкование ч. 5 ст. 2911 УК РФ. В соответствии с п. 26 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «…обещание
или предложение посредничества во взяточничестве считается оконченным преступлением с момента совершения лицом действий (бездействия), направленных
на доведение до сведения взяткодателя и (или) взяткополучателя информации о
своем намерении стать посредником во взяточничестве». Несмотря на указание в
Постановлении на действия (бездействие), контекст может свидетельствовать
единственно в пользу того, что этими действиями может стать лишь словесное,
письменное или конклюдентное обещание или предложение, что не устраняет и
не может устранить ранее высказанных критических замечаний в адрес ч. 5
ст. 2911 УК РФ. Что же касается бездействия как формы преступного поведения,
то в данном случае представить её себе затруднительно.
Итак, редакция ч. 5 ст. 2911 УК РФ по-прежнему нуждается в уточнении.
Оптимальным видится исключение данного состава преступления из уголовного
закона; менее приемлемо, но всё, же допустимо вернуться к формулировке «обещание (предложение) плюс подкрепление действиями (бездействием)», предлагавшейся в проекте Постановления Пленума Верховного Суда РФ. Без этого ч. 5
ст. 2911 УК РФ не согласуется с концептуальным началом преступления.
Наконец, ст. 3541 УК РФ, устанавливающая уголовную ответственность за
реабилитацию нацизма. Объективная сторона данного состава преступления описана достаточно сложно, ч. 1 и 3 предусматривают самостоятельные составы пре-
1
Проект Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной
практике по делам о взяточничестве, коммерческом подкупе и иных коррупционных преступлениях» … С. 9.
242
ступления; при этом ч. 1 сконструирована как предусматривающая альтернативно
указанные действия.
Представляется, что ч. 1 рассматриваемой статьи, предусматривающая ответственность альтернативно или за отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных
преступников европейских стран оси, или за одобрение преступлений, установленных указанным приговором, или за распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, в части отрицания и
одобрения не вполне вписывается в понимание преступления как деяния, а не
слова. (Распространение заведомо ложных сведений, схожее с клеветой (ст. 1281
УК РФ), является деянием, хотя сомнение вызывает необходимость криминализации данного действия с точки зрения его общественной опасности.) Отрицание и
одобрение сами по себе не выходят за рамки слов, являясь проявлением хотя и
порицаемого, но всё, же идеологического многообразия. Лишь тогда, когда к ним
присоединяется элемент агитации, побуждения, призыва – только тогда появляется деяние в уголовно-правовом смысле, хотя и здесь, как в ст. 2052 УК РФ, содеянное точнее именовать публичными призывами. Что же касается ч. 3, то характер осквернения символов воинской славы России как деяния не вызывает сомнений. Словесное осквернение, конечно же, возможно, но это будет осквернение в
общебытовом понимании этого слова, так как словесное осквернение по сути –
это и есть распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений
о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества.
Как и применительно к ч. 1, сомнение вызывает необходимость криминализации
такого распространения.
Таким образом, наказуемость нежелательного поведения должна соподчиняться с концептуальным началом преступления в том смысле, что наказанию
подлежит лишь деяние человека. Те специфические формы человеческой активности, которые законодателем выдаются за деяние, не всегда являются таковыми,
243
и в уголовном праве должны быть проведены чёткие грани в этой связи. Некоторые из таких граней были намечены в настоящем параграфе.
§ 3. Преступление как виновное деяние
Составной частью концептуального начала преступления является понимание преступления, как только виновного деяния. То, что стоит за термином «вина»
здесь, может быть предметом дискуссии.
Так, начиная с конца 1940-х гг. в литературе время от времени встаёт вопрос о так называемой оценочной теории вины, или теории «двух вин». Её наиболее ярким сторонником в российском (а тогда советском) уголовном праве являлся Б.С. Утевский. По его мнению, «вину как общее основание уголовной ответственности действительно можно и нужно различать от вины как субъективной
стороны состава преступления. Вина как общее основание уголовной ответственности имеет более широкое содержание, не совпадающее с содержанием вины как
субъективной стороны состава преступления. Понятие вины как общего основания уголовной ответственности охватывает и оценку субъективной стороны состава преступления. Богатая содержанием проблема вины не ограничивается
только лишь субъективной стороной состава преступления и не может быть сведена только к умыслу и неосторожности как формам вины».1 Однако впоследствии его точка зрения не получила широкого распространения.2
Другим дискуссионным вопросом является соотношение субъективной стороны состава преступления и вины: совпадающие ли это понятия или же одно из
1
2
Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. М., 1950. С. 19.
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 55–57.
244
них уже другого. Полагаем, что при всей важности обсуждения этих вопросов с
точки зрения концептуальных начал уголовного права они представляют собой
достаточно частные моменты, будучи связаны в основном с пониманием структуры преступления и не посягая, собственно, на его понимание как исключительно
виновного деяния. Любой подход в рамках дискуссии, связанной с оценочной
теорией вины или с пониманием субъективной стороны состава преступления, согласуется с указанным концептуальным началом уголовного права.
Соответственно, по нашему мнению, концептуальное начало преступления
в контексте понимания преступления как виновного деяния предполагает, что
преступлением может быть названо только такое деяние человека, в котором проявляется его неправильное отношение к наиболее важным социальным ценностям. Иными словами, виновно действует тот, кто своим поведением показывает
«отрицательное (что характерно для умысла) либо пренебрежительное, или недостаточно внимательное (что характерно для неосторожности) психическое отношение к основным социальным ценностям, проявившееся в конкретном преступном деянии».1 Однако это не означает свободы усмотрения суда в социальной
оценке вины, поскольку «виновное деяние» предполагает в российском уголовном праве (и это проявление принципа законности (ч. 1 ст. 3, ст. 8 УК РФ) жёсткую юридическую связку: виновен в совершении преступления и, как следствие,
заслуживает отрицательной оценки тот, кто действует с умыслом или по неосторожности (ч. 1 ст. 5, ч. 1 ст. 24 УК РФ). Через формулы умысла и неосторожности
и принцип вины происходит в российском уголовном праве «перевод» понимания
преступления как виновного деяния в юридическую плоскость состава преступления.
Оговорим, что такой подход не является универсальным в правовых системах стран мира. Господствующее понимание преступления как виновного деяния
в зависимости от особенностей национального права может на юридико-
1
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 74.
245
техническом уровне обрамляться в разные уголовно-правовые конструкции, не
привычные для российского читателя, однако вполне согласующиеся с идеей виновного деяния. Примеры тому – преступления так называемой строгой ответственности в англо-американском праве,1 сложная, по сути двойная, конструкция
вины как элемента состава деяния и элемента преступления в немецком уголовном праве.2 Такие подходы не могут быть критикуемы априорно как не согласующиеся с идеей вины,3 поскольку (что важно) понимание преступления как виновного деяния не предопределяет универсальности психологического подхода к
трактовке вины. Разные системы уголовного права могут по-разному понимать
«виновное» деяние.
Возвращаясь к российскому уголовному праву, отметим, что вина в совершении преступления, понимаемая как умысел или неосторожность,4 предполагает
несколько ключевых точек в связи с концептуальным началом преступления: вопервых, понятие «объём вины»; во-вторых, индивидуализированные критерии
вины; в-третьих, дифференциацию ответственности за умышленные и неосторожные преступления. Следует рассмотреть их подробнее.
Понятие «объём вины» подробно рассмотрено в литературе А.И. Рарогом.
По его мнению, эта характеристика вины представляет собой «совокупность психических отношений виновного ко всем юридически значимым объективным
признакам, инкриминируемым субъекту… объём вины складывается из психических отношений к обстоятельствам, характеризующим объект и объективную
сторону преступления, которые: а) являются конститутивными признаками; б)
1
Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. И.Д. Козочкина. С.
34–35; Уголовное право зарубежных стран: учебное пособие / Есаков Г.А. и др. С. 134–136;
Козочкин И.Д. Уголовное право США: успехи и проблемы реформирования. СПб., 2007. С.
117–118; Козочкин И.Д. Строгая ответственность в уголовном праве Англии и США // Правоведение. 2000. № 1. С. 137–138.
2
Жалинский А.Э. Современное немецкое уголовное право. М., 2004. С. 158–161, 210 и
сл.
3
См., например: Уголовное право зарубежных государств. Общая часть / под ред. И.Д.
Козочкина. С. 131–134.
4
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 52–58.
246
имеют квалифицирующее значение; в) включены законом в число обстоятельств,
смягчающих и отягчающих наказание».1 Не используя или критикуя это понятие,
иные авторы фактически говорят об объёме вины, когда пишут о содержании вины («совокупность психических отношений лица ко всем объективным признакам
инкриминируемого ему преступления составляет содержание вины, конкретные
пределы ее содержания»2), объёме содержания той или иной формы вины.3 По
нашему мнению, эти критические суждения не имеют под собой оснований: понятие объёма вины является вполне сформировавшимся и отличимым от содержания и степени вины.
С точки зрения концептуального начала преступления объём вины предполагает невозможность уголовной ответственности в отсутствие психического отношения лица ко всем юридически значимым признакам состава преступления в
формах, допускаемых уголовным законом. Иными словами, исключение требования вины в приложении к одному или нескольким признакам объекта или объективной стороны состава преступления является объективным вменением, нарушающим принцип вины (ч. 2 ст. 5 УК РФ). Примером этого могут стать изменения уголовного закона в части ответственности за преступления против половой
свободы и половой неприкосновенности личности, имевшие место в последние
годы.
Федеральный закон от 27 июля 2009 г. № 215-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации»4 (внесённый с подзаголовком «по вопросу усиления уголовной ответственности за совершение преступлений против
жизни, здоровья и половой неприкосновенности несовершеннолетних») исключил
признак «заведомости» в отношении возраста потерпевшего лица из ст. 131 и 132
УК РФ, не ввёл его в изменённые редакции п. «в» ч. 2 ст. 105, п. «б» ч. 2 ст. 111,
1
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 70–71.
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И А. Тарханова. С. 293–294.
3
Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. С. 160.
4
Собрание законодательства РФ. 2009. № 31. Ст. 3921.
2
247
п. «в» ч. 2 ст. 112 УК РФ, однако сохранил его в ст. 134, 135 и ряде иных УК РФ.
При прохождении законопроекта в Государственной Думе были высказаны различные позиции по этому вопросу. Так, Верховный Суд РФ обратил внимание на
непоследовательность разработчиков проекта, сослался на то, что его позиция отражена в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. № 11
«О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131
и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации» (на сегодняшний день утратило силу – А.Б.),1 однако по сути предложения не высказался.2 Комитет Государственной Думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному
законодательству также отметил непоследовательность и прямо указал на несогласованность предложения со ст. 5 УК РФ, но лишь в случае добросовестного
заблуждения относительно возраста потерпевшего лица (т.е. принципиально не
возразил).3 Наиболее подробно высказался Комитет Государственной Думы по
вопросам семьи, женщин и детей, который в противоречивом заключении в начале критически оценил предложенный подход, однако в итоге пришёл к выводу,
что «в связи с отсутствием законодательного определения понятия «заведомость»,
а также чётких и единообразных официальных разъяснений на этот счет высших
судебных инстанций представляется необходимым исключить признак…».4
С принятием указанного закона в науке уголовного права стали раздаваться
в основном критические суждения в его адрес. Так, прежде всего, была подчёркнута непоследовательность разработчиков проекта, «выборочно» изъявших «заведомость» из УК РФ.5 Однако наибольшее количество критики было связано с
1
Постановление Пленума Верховного Суда от 15 июня 2004 г. № 11. «О судебной практике …» [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Там же.
3
Комитет Государственной Думы по гражданскому, уголовному … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
4
Заключение Комитета Государственной Думы по вопросам семьи … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
5
Иногамова-Хегай Л.В. Последние тенденции развития уголовного законодательства //
Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: мат. 7-й Междунар. науч.-практич. конф. М.,
2010. С. 91; Рарог А.И. Зигзаги уголовного закона: пробелы, противоречия, неточности // Науч-
248
нарушением законом идеи субъективного вменения относительно возраста потерпевшего лица в преступлениях против половой свободы и половой неприкосновенности личности.1
Однако в начале 2012 года был принят ещё один закон - Федеральный закон
от 29 февраля 2012 г. № 14-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в
целях усиления ответственности за преступления сексуального характера, совершенные в отношении несовершеннолетних»,2 который продолжил линию на
устранение признака «заведомости» из УК РФ. В первоначальной редакции законопроекта № 577813-5, ставшего основой этого закона, исключение «заведомости» из текста УК РФ не предполагалось; на это обратил своё внимание Комитет
Государственной Думы по вопросам семьи, женщин и детей в заключении, отметив, что «из статей 134 и 135 Уголовного кодекса Российской Федерации не исключён признак «заведомости» осознания виновным возраста несовершеннолетнего потерпевшего. Таким образом, возбуждение или прекращение уголовного
дела в отношении лица, подозреваемого в совершении полового преступления
против ребенка, зависит от того, знал или не знал виновный возраст ребенка».3
При прохождении законопроектом стадии второго чтения он был существенным образом переработан с учётом ранее принятого Государственной Думой
во втором чтении законопроекта № 349188-5, внесённого группой депутатов (они
ные основы уголовного права и процессы глобализации: мат. V Российского конгресса уголовного права. М., 2010. С. 803.
1
Авдеева М.В. Об усилении уголовной ответственности за сексуальные посягательства в
отношении несовершеннолетних // Журнал российского права. 2011. № 4. С. 121–127; Корнеева А.В. Исключение указания на «заведомость» в статьях 131 и 132 УК РФ: есть ли смысл? //
Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: мат. 7-й Междунар. науч.-практич. конф. М.,
2010. С. 322–326; Хоменко А.Н. Особенности субъективных признаков преступлений, совершаемых в отношении несовершеннолетних // Адвокат. 2012. № 3. С. 72–74; Цэнгэл С.Д. К вопросу
о новой законодательной регламентации преступлений против половой неприкосновенности и
половой свободы личности // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: мат. 7-й Междунар. науч.-практич. конф. М., 2010. С. 320–322.
2
Собрание законодательства РФ. 2012. № 10. Ст. 1162.
3
Заключение Комитета Государственной Думы по вопросам семьи … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
249
же стали инициаторами переработки проекта № 577813-5). Признак «заведомости» в отношении возраста потерпевшего лица в проекте № 349188-5 исключался
из ст. 121, 122, 1271, 1272, 134, 135, 240, 241 УК РФ и из новых норм, предложенных в проекте. В пояснительной записке в обоснование данного предложения повторялись выводы из заключения Комитета Государственной Думы по вопросам
семьи, женщин и детей по проекту 2009 г. и делалась ссылка на зарубежный опыт
ряда стран, где «в случае совершения преступлений против половой неприкосновенности детей вообще не требуется доказывания факта осознания виновным возраста потерпевшего (потерпевшей)». Верховный Суд РФ и Правительство РФ в
своих отзывах никак не прокомментировали это предложение; однако Правовое
управление Государственной Думы прямо указало на необходимость дополнительного обсуждения изъятия «заведомости» в свете ст. 5 УК РФ, поскольку, по
его мнению, «в данном случае виновное лицо должно знать, что совершает преступление именно в отношении несовершеннолетнего (малолетнего)».1
Как следствие, при дальнейшем рассмотрении законопроекта было предложено исключить признак «заведомости» из ст. 121, 122, 1271, 1272, 134, 135, 240–
2422 УК РФ, и именно эти положения вошли в окончательную редакцию закона,
ставшего, таким образом, фактически объединённой редакцией проектов №
577813-5 и № 349188-5 (последний был отклонён Государственной Думой 7 февраля 2012 г.2).
Очевидно, что установление уголовной ответственности за совершение преступления в отношении несовершеннолетнего (малолетнего) лица противоречит
концептуальному началу преступления, а именно идее субъективного вменения,
отражённой в ст. 5 УК РФ. Поэтому следует приветствовать позицию судебной
1
Пояснительная записка к законопроекту № 349188-5… [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Окончательная редакция закона № 14-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс
Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях усиления ответственности за преступления сексуального характера … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
250
практики, последовавшей концептуальным началам уголовного права. В подтверждение этому сошлёмся на Определение Судебной коллегии по уголовным
делам Верховного Суда РФ от 31 января 2011 г. № 3-О11-2,1 в котором, несмотря
на довод прокурора о том, что «признак заведомости для виновного малолетнего
возраста потерпевшей был исключен, в связи, с чем на момент совершения преступления и в настоящее время данный факт правового значения не имеет», суд в
полном соответствии с концептуальной идеей субъективного вменения отметил,
что приговор «суда полностью соответствует требованиям ст. 25 УК РФ, в соответствии с которой умышленным преступлением признается деяние, совершенное
с прямым или косвенным умыслом. Из этого следует, что сторона обвинения
должна была доказать наличие … умысла на изнасилование потерпевшей, не достигшей четырнадцатилетнего возраста. Однако этого не сделано. Внесение Федеральным законом от 27 июля 2009 г. № 215-ФЗ изменений в редакцию п. “б”
ч. 4 ст. 131 УК РФ, исключение из прежней редакции указания о «заведомости»
совершения изнасилования потерпевшей, не достигшей четырнадцати лет, не
освобождает органы следствия от обязанности доказывания наличия у виновного
лица умысла на совершение инкриминируемых ему действий». Решение суда было положительно оценено специалистами.2 Оно же фактически было подтверждено Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 14 июня 2013 г. № 18,3 которым Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. № 11 «О
судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и
132 Уголовного кодекса Российской Федерации» было изменено в части описания
субъективного отношения к возрасту потерпевшего лица: в соответствии с новой
редакцией последнего постановления (его п. 14) «…квалификация преступлений
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2011. № 8. С. 30–31.
Есаков Г. Осознание возраста потерпевшего лица в половых преступлениях: позиция
судебной практики // Уголовное право. 2011. № 6. С. 15–17; Изотова М., Островецкая Ю. Проблемы применения законодательства об ответственности за ненасильственные сексуальные посягательства на несовершеннолетних // Уголовное право. 2013. № 4. С. 15–21.
3
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2013. № 8.
2
251
по этим признакам (возраста потерпевшего лица – А.Б.) возможна лишь в случаях,
когда виновное лицо знало или допускало, что потерпевшим является лицо, не
достигшее соответственно восемнадцати либо четырнадцати лет». В настоящее
время позиция Верховного Суда РФ, изложенная в п. 22 Постановления Пленума
Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о
преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности», не претерпела существенных изменений: «Применяя закон об уголовной ответственности за совершение преступлений, предусмотренных статьями 131–135
УК РФ, в отношении несовершеннолетних, судам следует исходить из того, что
квалификация преступлений по соответствующим признакам (к примеру, по
пункту «а» части 3 статьи 131 УК РФ) возможна лишь в случаях, когда виновный
знал или допускал, что потерпевшим является лицо, не достигшее восемнадцати
лет или иного возраста, специально указанного в диспозиции статьи Особенной
части УК РФ».1
Таким образом, концептуальное начало преступления как виновного деяния
предполагает, прежде всего, реализацию в уголовном праве требования об объёме
вины: криминообразующие и квалифицирующие признаки состава преступления,
а равно обстоятельства, смягчающие или отягчающие наказание, должны охватываться виной лица в том смысле, что должны быть позитивно доказаны как имеющиеся при вынесении приговора суда. Другой, уже более дискуссионный вопрос, связан с тем, каким должно быть это виновное отношение, т.е. допустимо ли
теоретически конструировать неосторожное отношение к криминообразующим и
квалифицирующим признакам в умышленном преступлении или же это отношение может быть только умышленным (как вариант, сознательным). В науке предложены разные варианты ответа.2 Однако во всех них нельзя забывать об идее
преступления как виновного деяния.
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2015. № 2.
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 163–170; Якушин В.А. Субъективное
вменение и его значение в уголовном праве. С. 274–278.
2
252
Преступление как виновное деяние, как уже говорилось ранее, предполагает
только индивидуализированные критерии вины. Это означает, что умысел и неосторожность в действиях (бездействии) лица могут устанавливаться только в
связи с индивидуальными характеристиками данного человека, его особенностями и способностями. Российское уголовное право, иными словами, отвергает так
называемый критерий «среднего» («обычного») человека. Этот критерий предполагает, что вина в действиях лица устанавливается не исходя из его индивидуальных субъективных предвидения и желания, а исходя из того предвидения и желания, которыми бы обладал на его месте некий идеализированный средний человек, обыватель. В исключительных случаях это влекло бы привлечение к уголовной ответственности тогда, когда в силу своих индивидуальных особенностей, которые оказываются ниже уровня «среднего» человека, лицо в реальности не может считаться действующим виновно. Этот критерий подвергался критике ещё в
дореволюционной доктрине. Например, Н.С. Таганцев писал: «Падая на личность,
имея в виду данного индивидуума, она (уголовная ответственность. – А.Б.) должна сообразоваться с его индивидуальными условиями, его трусливостью, ограниченностью, находчивостью и т.д.».1 В последующей и современной литературе
критические высказывания по этому вопросу являются доминирующими и связаны в основном с анализом объективного и субъективного критериев небрежности
как формы вины.2 По справедливому замечанию А.И. Рарога, «предоставление
суду права выбора в применении либо одного, либо другого масштаба оценки
должной меры предусмотрительности несовместимо с принципом равенства
граждан перед законом… противоречит принципу персональной виновной ответственности».3 Масштаб неприятия этой концепции таков, что даже сравнительно
1
Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1. С. 483.
См., например: Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. Т. 2. С. 320–327; Сергеева Т.Л. К вопросу об определении преступной небрежности //
Советское государство и право. 1947. № 4. С. 19–20; Нерсесян В.А. Ответственность за неосторожные преступления. СПб., 2002. С. 114–116; Тяжкова И.М. Неосторожные преступления с
использованием источников повышенной опасности. СПб., 2002. С. 30–31.
3
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 119.
2
253
осторожная отсылка А.В. Наумова к критерию «среднего» человека при установлении объективного признака небрежности им же нивелируется через указание на
оценку индивидуальных способностей лица при установлении субъективного
критерия небрежности.1
Таким образом, критерий «среднего» человека как не согласующийся с идеей виновной ответственности, не может быть использован в уголовном праве. Как
уже говорилось ранее, в основном данная проблематика обсуждается в контексте
объективного и субъективного критериев небрежности как формы вины. Последовательно придерживаясь индивидуализированных критериев в небрежности,
А.И. Рарог пишет: «…индивидуальные качества виновного (его физические данные, уровень развития, профессиональный и жизненный опыт, образование, состояние здоровья, степень восприимчивости и т.д.) должны позволять правильно
воспринимать информацию, вытекающую из обстановки совершения деяния, давать правильные оценки и делать обоснованные выводы».2 Поэтому нельзя согласиться с использованием в судебной практике критерия «среднего» человека. Так,
например, в деле Р., осуждённого по ч. 1 ст. 118 УК РФ, суд в обоснование вывода
о неосторожной вине указал, что в связи с небрежностью «по смыслу закона, виновное лицо имело реальную возможность предвидеть общественно опасные последствия своего деяния, однако в силу каких-либо обстоятельств не предотвратило наступление преступного результата. Степень предусмотрительности законом отнесена к «среднему» по развитию человека в обществе. Уровень индивидуальных психических особенностей виновного учитывается из его характеристики
личности и конкретной обстановки, в которой действовало лицо, допустившее
наступление общественно опасного последствия» (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Оренбургского областного суда от 15 мая 2012 г. № 22-
1
2
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 241–242.
Рарог А.И. Квалификация преступлений … С. 121.
254
2036/2012).1 По сути, в Определении допущено противоречие, когда, с одной стороны, субъективный критерий небрежности определяется с отсылкой к «среднему» человеку, а с другой – к данному обвиняемому. Полагаем, что подобного рода
построения недопустимы в уголовном праве исходя из концептуального начала
преступления как виновного деяния.
При этом сфера, если можно так выразиться, исключения критерия «среднего» человека значительно шире, чем небрежность: с меркой такого человека нельзя оценивать возможности предвидения в умысле, вменять квалифицирующие
признаки, квалифицировать ситуацию как мнимую оборону и т.д. Например, возвращаясь к квалифицированному изнасилованию и иным половым преступлениям, в контексте п. 22 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря
2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой
неприкосновенности и половой свободы личности» знание или допущение виновным возраста потерпевшего лица должно быть именно его знанием или допущением, основанным на его персональных способностях и качествах, а не на способностях и качествах «среднего» человека.
Точно так же в ситуациях мнимой обороны и «когда обстановка давала основания полагать, что совершается реальное общественно опасное посягательство, и лицо, применившее меры защиты, не осознавало и не могло осознавать отсутствие такого посягательства», и когда «лицо не осознавало, но по обстоятельствам дела должно было и могло осознавать отсутствие реального общественно
опасного посягательства…» (п. 16 Постановления Пленума Верховного Суда РФ
от 27 сентября 2012 г. № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление»2), не осознание, долженствование и возможности связаны с индивидуальными особенностями и опытом человека. В этой связи интерес представляет
1
Определение Судебной коллегии Оренбургского областного суда № 22-2036/2012
…[Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2012. № 11.
255
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 18
декабря 2006 г. № 4-О06-160.1 В данном деле П. был осуждён среди прочего за
покушение на убийство потерпевших Н. и П. на почве личных отношений. Отменяя приговор и направляя дело на новое рассмотрение, суд кассационной инстанции указал, что исходя из показаний осуждённого, есть основания говорить о
мнимой обороне. П. показал, что, возвращаясь из магазина через сквер, он увидел
впереди себя двоих неизвестных. Один из них наклонился, а второй попросил у
него закурить, по интонации он понял, что «что-то не так», и заметил, что еще
один человек заходит сзади. Это его напугало, так как ранее на него было совершено нападение при схожих обстоятельствах. Вытащив нож, он пытался напугать
этих людей и мог случайно кого-нибудь задеть. Из показаний свидетелей Г., Ж.
следует, что к П. в темноте подошли неизвестные люди, осужденный спрашивал у
них, кто они, а затем началась потасовка. По мнению суда второй инстанции, тот
факт, что Н., П., К. подошли к осужденному в неосвещенном месте, а ранее на потерпевшего было совершено нападение при схожих обстоятельствах, может свидетельствовать о мнимой обороне. Значимым в данном Определении является, в
том числе акцент суда на прежний опыт обвиняемого, который не мог бы быть
учитываем, будь применим критерий «среднего» человека.
Резюмируя сказанное, полагаем, что типизация критериев вины за счёт концепции «среднего» человека неприемлема в российском уголовном праве.
Завершает анализ вопрос дифференциации ответственности за умышленные
и неосторожные преступления. Разделение вины на умысел и неосторожность,
само по себе восходящее ещё к римскому праву, может на первый взгляд показаться имеющим лишь отдалённую связь с концептуальным началом преступления. Однако понимание преступления как деяния, в котором выразилось отрицательное или недостаточно внимательное психическое отношение к основным социальным ценностям, означает необходимость учёта характера формы вины как
1
Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда № 4-О06-160
… [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
256
минимум по двум направлениям: во-первых, в направлении ограничения уголовной ответственности за неосторожное причинение вреда и, во-вторых, в направлении дифференциации ответственности за умышленные и неосторожные преступления. В действующем уголовном законодательстве неудачная редакция ч. 2
ст. 24 УК РФ делает эти два вопроса взаимоувязанными.
Первоначальная редакция ч. 2 ст. 24 УК РФ предусматривала, что «деяние,
совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае,
когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части
настоящего Кодекса». Соответственно, норма предполагала, что в отсутствие
прямого указания на неосторожную форму вины в уголовном законе субъективная сторона соответствующего состава преступления предполагала только умысел. Такая редакция уголовного закона отвечала на тот момент современным зарубежным тенденциям ограничения ответственности за неосторожные преступления только случаями прямого на то указания закона (например, § 15 Уголовного
кодекса ФРГ,1 ст. 121-3 УК Франции2) и согласовывалась с историческим опытом
развития российского законодательства (ст. 48 Уголовного уложения 1903 г.).
Однако дефектная законодательная техника многих статей УК РФ (особенно в части, касающейся экологических преступлений) привела к тому, что типично неосторожные преступления выпали из-под охвата уголовно-правовых норм.3
Вместо уточнения норм Особенной части УК РФ законодатель избрал более лёгкий путь, и Федеральным законом от 25 июня 1998 г. № 92-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации»4 редакция ч. 2
ст. 24 УК РФ приобрела современный её вид. При её корректном прочтении получается, что при отсутствии упоминания в законе на умысел или неосторожность
1
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 34.
2
Уголовный кодекс Франции … С. 77–78.
3
См. подробнее: Баумштейн А.Б. Определение субъективной стороны в составах экологических преступлений // Новый юридический журнал. 2011. № 4. С. 151–154; Пинчук В. Ответственность за неосторожные преступления по новому УК // Законность. 1997. № 4. С. 38–40.
4
Собрание законодательства РФ. 1998. № 26. Ст. 3012.
257
преступление может быть совершено с любой формой вины, если из смысла закона не следует то, что преступление может быть совершено только умышленно или
только по неосторожности. В случае же указания в законе на умысел или неосторожность иная форма вины в соответствующем составе преступления исключается. (Достаточно распространённая точка зрения, не учитывающая изменений в ч.
2 ст. 24 УК РФ и продолжающая толковать её по-старому,1 не анализируется как
не имеющая под собой оснований.)
Примером такого понимания уголовного закона служит п. 4 Постановления
Пленума Верховного Суда РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О применении судами
законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования»: «Исходя из положений части 2 статьи 24 УК
РФ, если в диспозиции статьи главы 26 УК РФ форма вины не конкретизирована,
то соответствующее экологическое преступление может быть совершено умышленно или по неосторожности при условии, если об этом свидетельствуют содержание деяния, способы его совершения и иные признаки объективной стороны
состава экологического преступления. Например, преступления, предусмотренные статьей 246, частью 2 статьи 247, частью 1 статьи 248, частями 1 и 2 статьи
250 УК РФ, могут быть совершены как умышленно, так и по неосторожности, тогда как преступления, предусмотренные частью 3 статьи 247 УК РФ, частью 2
статьи 248 УК РФ, частью 3 статьи 250 УК РФ, совершаются только по неосторожности».2
1
См., например: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 230; Яни
П. Сложные вопросы субъективной стороны преступления // Российская юстиция. 2002. № 12.
С. 47–49; Кауфман М.А. Некоторые вопросы применения норм Общей части УК РФ // Государство и право. 2000. № 6. С. 59–60; Клебанов Л.Р. Некоторые квалифицирующие признаки хищения культурных ценностей // Законы России: опыт, анализ, практика. 2009. № 10. С. 75–81;
Старков Е.А. Особенности субъективной стороны преступлений против общественной нравственности // Адвокатская практика. 2009. № 5. С. 34–36; Мурадов Э.С. Вопросы субъективной
стороны преступлений в сфере экономической деятельности // Законодательство и экономика.
2005. № 4. С. 71–72.
2
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2012. № 12.
258
Действующая редакция ч. 2 ст. 24 УК РФ не согласуется с пониманием преступления как виновного деяния именно потому, что ею не ограничивается уголовная ответственность за неосторожное причинение вреда (а неосторожность как
сущностная менее опасная форма вины требует осторожной криминализации и
задействования скорее иных правовых механизмов компенсации ущерба) и не
дифференцирует в должной мере ответственность за умышленное и неосторожное
совершение преступления. Данный законодательный дефект может и должен
быть устранён как на уровне Общей части, так и на уровне Особенной части УК
РФ.
259
ГЛАВА 5. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ НАЧАЛО НАКАЗАНИЯ
§ 1. Личная ответственность за преступление
Концептуальное начало наказания является едва ли не самым сложным для
уяснения раскрытия по целому ряду причин. Во-первых, само по себе понятие
наказания на протяжении многих столетий является предметом оживлённой дискуссии. Если, следуя оценкам Н.Д. Сергеевского, в конце XIX в. «начиная с Гуго
Гроция, насчитывается до 24 полных философских систем и около 100 отдельных
теорий разных криминалистов, примыкавших, в общем, к тому или другому
направлению»,1 то к сегодняшнему дню их число только увеличилось. При этом
выделить доминирующую позицию представляется едва ли возможным.
Во-вторых, данная область уголовного права связана сразу с несколькими
теоретическими конструкциями, к числу которых относится так называемое jus
puniendi (право наказания), само по себе учение о наказании (его понятие, признаки, цели) и представления о системе и видах наказаний. (Jus puniendi (право наказания) представляет собой сравнительно недавно вызванную из забвения интересную теоретическую конструкцию, связанную с обоснованием права государства
на наказание. В настоящее время подробно эти проблемы исследуются в работах
А.И. Чучаева2.) Все эти составные части находятся в сложном взаимодействии
между собой и связаны с достаточно пёстрым спектром мнений.
В-третьих, как следствие развития социологической и антропологической
школ уголовного права наказание было вынуждено «потесниться» на уголовноправовой арене за счёт появления в области следствий совершённого деяния или в
1
Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право … С. 70.
Уголовно-правовое воздействие … С. 42–140; Чучаев А.И. Jus puniendi (исторический
очерк) // Lex Russica: Научные труды МГЮА, 2011. № 3. С. 389–416.
2
260
связи с личностью опасного лица особых конструкций, говоря в широком смысле,
иных, ненаказательных мер уголовно-правового характера. Именно наказание,
непосредственно связанное с реакцией государства на совершенное преступление,
с реакцией, которая должна быть ощутимой и действенной, испытало на себе
столкновение различных уголовно-правовых школ, которое было настолько сильным, что следы размежевания, споров наблюдаются вплоть до сегодняшнего дня.
Все эти факторы с точки зрения теории уголовного права приводят к тому,
что концептуальное начало наказания на первый взгляд представляется достаточно размытым как следствие рассогласованности доктринальных представлений,
на что накладывается ещё и неопределённость законодательных решений. По сути, можно даже утверждать, что того господствующего мнения, о котором мы писали выше, в связи с наказанием не наблюдается. И поэтому наша задача состоит
не в создании такого мнения, а в описании спорных точек с позиций концептуального начала и выявлении очевидных, накопившихся проблем и вопросов.
В предлагаемом нами понимании концептуальное начало наказания охватывает идею личной ответственности за содеянное в рамках справедливого наказания и иных мер уголовно-правового характера.
Личная ответственность за преступление как проявление концептуального
начала наказания может быть прослежена в целом комплексе статей УК РФ. В
частности, среди них можно назвать ст. 4 («лица, совершившие преступления,
равны перед законом и подлежат уголовной ответственности…»), ч. 1 ст. 5 («лицо
подлежит уголовной ответственности…»), ч. 1 ст. 6 («наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление…»), ч. 2 ст. 7 («наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление…»). Из этих положений уголовного закона, очевидно, следует неразрывная связь уголовной ответственности и
лица, совершившего преступление. И поэтому достаточно странным является отсутствие этой связки в норме ст. 19 УК РФ, где просто указывается, что «уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо, достигшее
261
возраста, установленного настоящим Кодексом», и никоим образом не говорится,
что именно это лицо должно было совершить преступление. Вместе с тем в этом
не усматривается дефект законодательства, потому, что личная ответственность –
это проявление концептуального начала уголовного права, не зависящего в данном случае от позитивного уголовного закона.
Если говорить о личной ответственности в теории уголовного права, то
здесь достаточно привести, несколько цитат в силу очевидности положения. Ансельм Фейербах писал, что «только один человек или лицо (Individuum) может
делать преступления…».1 Н.С. Таганцев указывал: «…если наказание является
страданием, причиняемым преступнику за совершенное им преступное деяние,
то, очевидно, оно должно поражать только того, кто причинил вред, кто учинил
нарушение и изобличен в учинении такого нарушения. Всякое наказание, налагаемое на виновника только предполагаемого или падающее на других лиц, кроме
виновника, не может быть оправдано. …Личный характер ответственности составляет одно из первых условий правильной карательной деятельности…».2
Отступления от этих положений, вместе с тем, встречались в законодательстве достаточно долгое время. Так, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. отходило от начала личной ответственности в ст. 530 (с еврейского общества подлежал взысканию штраф на сумму до трехсот рублей за укрывательство бежавшего со службы военнослужащего из евреев) и ст. 985 (с общества,
вторично отпустившего для прокормления себя работою, таких людей, которые
по старости, дряхлости, очевидному изнурению от болезни или искалечению, не в
силах исправлять работу и искать себе пропитание трудом, взыскивался штраф в
сумме пять рублей за каждого человека, испрашивающего милостыню). Однако
эти нормы не только были единичными, но и получали резко негативную оценку
в теории уголовного права.3
1
Фейербах П.А. Уголовное право … С. 27.
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. В 2 т. Тула, 2001. Т. 2. С. 119.
3
Там же. С. 15–17.
2
262
В современной доктрине личный характер ответственности аксиоматичен (в
основном этот тезис обсуждается в связи с наказанием, хотя, безусловно, может и
должен быть, переносим на иные меры уголовно-правового характера): «Наказание носит строго личный характер. Оно применяется лишь в отношении самого
преступника, и ни при каких обстоятельствах не может быть переложено на других лиц…».1
Однако, несмотря на очевидность тезиса о личной ответственности, всё ещё
встречаются (не побоимся этого слова) абсурдные попытки отказаться от этого
постулата уголовного права. Например, в законопроекте № 437705-6,2 внесённом
в Государственную Думу, предлагается установить уголовную ответственность
близких родственников лица, совершившего преступление. В предлагаемой ст.
231 УК РФ указывается, что близкие родственники лица, совершившего одно либо
несколько преступлений, предусмотренных рядом статей главы 24 УК РФ, признаются виновными и подлежат уголовной ответственности, если доказано их
взаимодействие с ним в течение года. В соответствии с проектом ст. 281 УК РФ
«при совершении одного либо нескольких преступлений, указанных в статье 231
настоящего Кодекса, уголовная ответственность близкого родственника лица, их
совершившего, наступает только в случае, если близкий родственник был осведомлен в течение года о деятельности этого лица, предвидел, должен был либо
мог предвидеть возможность наступления общественно опасных последствий, не
желал, но сознательно допускал их наступление либо относился к ним безразлично. В целом такое деяние признается преступлением, совершенным умышленно».
Проект, правда, допускает возможность освобождения от уголовной ответственности в случае, если близкие родственники сообщили органам власти о готовящемся преступлении за три месяца до его совершения, либо о подозрении в приготовлении к его совершению за три месяца до предполагаемого преступления.
1
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 339.
Законопроект № 437705-6, внесенный в Государственную Думу… [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
263
Предложенная конструкция вызывает массу нареканий юридико-технического
свойства, поскольку неясно, то ли устанавливается уголовная ответственность за
недонесение, то ли за бездействие, то ли это специальная норма о соучастии, или
это в действительности уголовная ответственность близких родственников. В пояснительной записке к законопроекту ничего, кроме общих слов, не содержится.
Но что более важно – это нарушение, указанным законопроектом идеи личной ответственности: какое бы тяжкое преступление, ни готовило лицо, молчащий и не
помогающий ему родственник остаётся вне пределов уголовного права. Более того, даже вернуться к конструкции уголовной ответственности за недонесение о
преступлении не представляется возможным, так как этому препятствует ч. 1 ст.
51 Конституции РФ.
Личная ответственность, оставаясь проявлением концептуального начала
наказания, вместе с тем получает искажённое отражение в некоторых нормах действующего уголовного закона.
Речь, прежде всего, идёт о норме, закреплённой в ч. 2 ст. 88 УК РФ, в соответствии с которой «штраф, назначенный несовершеннолетнему осужденному, по
решению суда может взыскиваться с его родителей или иных законных представителей с их согласия». Данное положение появилось в уголовном законе в 2003
году и с тех пор является объектом постоянной критики. В попытке дать толкование уголовного закона Верховный Суд РФ в п. 21 Постановления Пленума от 1
февраля 2011 г. № 1 «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних»1 указал: «Штраф, назначенный несовершеннолетнему осужденному, по
решению суда может взыскиваться с законных представителей, например с родителей, усыновителей с их согласия. Такое решение может быть принято и по их
ходатайству после вступления приговора в законную силу в порядке, предусмотренном статьей 399 УПК РФ. В любом случае суду следует удостовериться в доб-
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2011. № 4.
264
ровольности согласия и платежеспособности таких лиц, а также разъяснить последствия не исполнения судебного решения о взыскании штрафа». Таким образом, ситуация, по мнению Верховного Суда РФ, может быть переведена в уголовно-исполнительное русло, хотя не исключается возможность указания в приговоре на то, что штраф будет взыскан с иных лиц, и при его вынесении.
Критические высказывания в адрес этой нормы многочисленны. Основная
масса их связана с упрёком законодателю в нарушении принципа личной ответственности.1 Отмечается, что фактически данное положение носит дискриминационный характер (нарушение принципа справедливости) в отношении подростков из небогатых семей, подростков, утративших родителей (т.е. законными представителями которых выступают органы опеки и попечительства, с которых как с
юридических лиц штраф не может быть взыскан);2 что могут быть сложности в
ситуации злостного уклонения родителей или иных лиц от уплаты штрафа.3 Ряд
авторов, подчёркивая рассогласованность данного положения с принципами уголовного права, тем не менее, указывает, что, «данное положение …создает условия более интенсивного применения к несовершеннолетним мер наказания, не
связанных с лишением свободы»;4 что его следует применять осторожно.5
1
См., например: Ображиев К.В. Система формальных (юридических) … С. 118–121; Чередниченко Е.Е. Принципы уголовного законодательства … С. 130–131; Кибальник А., Соломоненко И. Юридические оплошности действующего уголовного закона // Российская юстиция.
2004. № 6. С. 28–29; Голик Ю. Очередная модернизация Уголовного кодекса [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс»; Коновалова И.А. Уголовная ответственность и наказание несовершеннолетних, совершивших корыстные преступления [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс»; Предеина Л.В. Институт уголовного наказания несовершеннолетних в России // Законность. 2011. № 12. С. 46.
2
См., например: Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 979–980; Грицай О.В. Актуальные проблемы применения штрафа как меры имущественного взыскания, установленной приговором суда // Российская юстиция. 2008. № 10. С. 70.
3
См., например: Данелян Р.С. Цели судебного наказания // Российский судья. 2007. № 8.
С. 26.
4
Дядькин Д. Правила учета несовершеннолетнего возраста подсудимого при назначении
наказания // Уголовное право. 2006. № 6. С. 23.
5
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. С. 670.
265
По нашему мнению, следует согласиться со всеми критическими замечаниями в адрес действующей редакции ч. 2 ст. 88 УК РФ. Она, очевидно, не согласуется с тезисом личной ответственности. Следует признать, что, может быть, на
практике, в реальной жизни штраф за несовершеннолетнего действительно будут
выплачивать его родители или иные лица. Однако законодатель не должен санкционировать это в тексте уголовного закона, сохраняя в неприкосновенности концептуальное начало уголовного права.
С точки зрения личной ответственности сомнения вызывает и ч. 3 ст. 1041
УК РФ, в соответствии с которой «имущество, указанное в частях первой и второй настоящей статьи, переданное осужденным другому лицу (организации), подлежит конфискации, если лицо, принявшее имущество, знало или должно было
знать, что оно получено в результате преступных действий». Таким образом, иная
мера уголовно-правового характера применяется к физическому или юридическому лицу, не совершившему преступление, но связанному с ним. В отличие от
нормы ч. 2 ст. 88 УК РФ, данное положение уголовного закона воспринято учеными одновременно и отрицательно, и положительно. Одна из распространённых
точек зрения связана с утверждением, согласно которому законодатель фактически данной нормой защищает интересы добросовестного приобретателя в гражданско-правовом смысле (ст. 302 ГК РФ), допуская конфискацию только в случае,
если «лицо, принявшее имущество, знало или должно было знать, что оно получено в результате преступных действий».1 Однако с этим невозможно согласиться, поскольку конфискация имущества связана исходя из ч. 1 ст. 1041 УК РФ,
принудительным безвозмездным изъятием и обращением в собственность государства имущества, а не возвратом имущества собственнику. О последнем гово-
1
См., например: Беляев А. Новое уголовно-правовое регулирование конфискации имущества // Уголовное право. 2007. № 2. С. 17–21; Михайлов В. Законодательное закрепление
конфискации имущества: позитивный анализ // Уголовное право. 2008. № 2. С. 53–59; Ревин
В.П. Особенности конфискации имущества в уголовном законе // Российский следователь.
2007. № 24. С. 20; Зацепин М.Н. Конфискация имущества как мера противодействия коррупции
// Российский юридический журнал. 2012. № 5. С. 111.
266
рит ч. 1 ст. 1043 УК РФ, и, как представляется, по смыслу уголовного закона возмещение вреда, причинённого законному владельцу, в рамках гражданскоправовых отношений всегда предшествует решению вопроса о конфискации;
только после такого возмещения может быть принято решение о конфискации.
Иными словами, нормы ст. 302 ГК РФ к рассматриваемому положению уголовного закона не имеют никакого отношения. Отдельные авторы подчёркивают также
профилактический характер нормы.1
Критика в адрес нормы связана с установлением ею презумпции вины вместо невиновности2 и с её скорее процессуальным характером.3 По мнению П.С.
Яни, в данном случае наличествует ошибка в имплементации в национальное законодательство международных обязательств России.4
По нашему мнению, данная норма уголовного закона является следствием
законодательной ошибки по определению её отраслевой принадлежности. Речь
может идти о норме иной отраслевой природы (скорее гражданско-правовой,
устанавливающей ограничения в возникновении права собственности или, иной
вариант, создающей специальное основание для прекращения права собственности; или уголовно-исполнительной; или уголовно-процессуальной). В этом случае
к такому иному лицу, принявшему имущество, не применяется мера уголовноправового характера, поскольку такая мера, как разновидность уголовной ответственности, требует соблюдения правила о личной ответственности. Закон всего
лишь решает вопрос о «технологии» конфискации, не применяя меру уголовноправового характера.
1
Уголовно-правовое воздействие / под ред. А.И. Рарога. М., 2012. С. 40–41; Рагулин А.
Проблемы применения конфискации имущества в уголовном праве // Уголовное право. 2007. №
1. С. 50–54.
2
Данилов Н.А., Козловская А.Э. Конфискация имущества в России и других странах:
проблемы, история, перспективы // Исполнительное право. 2007. № 3. С. 46.
3
Завидов Б.Д. Отдельные правовые аспекты конфискации имущества по уголовному законодательству России (научно-практический и аналитический комментарий) // Российский
следователь. 2011. № 4. С. 19–20.
4
Яни П.С. Вопросы конфискации имущества // Законодательство. 2010. № 4. С. 59–70.
267
§ 2. Наказание, иные меры уголовно-правового характера
и концептуальное начало наказания
Природа наказания и иных мер уголовно-правового характера с точки зрения концептуального начала наказания, как уже указывалось выше, является
предметом дискуссии в науке уголовного права. При этом нас не должно смущать
практически полное отсутствие таковой в литературе. Обусловлено это тем, что
позиции оппонентов едва ли могут быть примирены между собой, а потому те,
чья позиция более, скажем так, в настоящее время согласуется с уголовным законом, фактически находятся в положении выигравшей спор стороны. Однако иная
точка зрения время от времени проскальзывает на страницах литературы, и нельзя
сказать, что ее сторонники не имеют веса в уголовно-правовой догматике. Другое
дело, что «разогревать» этот спор вновь, в условиях нестабильности уголовного
законодательства, и тем самым подрывать видимо сложившуюся теоретическую
базу последнего в науке нет особого желания.
В несколько примитивном противопоставлении дискуссия о наказании может быть представлена как спор классической и социологической школ о предназначении наказания, является ли оно самоцелью или же всё-таки преследует иные
цели, в особенности исправления и предупреждения. Безусловно, с течением времени спор смягчился. Так, у М. Анселя можно увидеть сочетание классического
понимания наказания и социологических идей: «Социальная защита предполагает
прежде всего общую концепцию системы борьбы с преступностью, которая стремится не только к искуплению вины наказанием, но и к охране общества от преступных посягательств … Эту охрану общества социальная защита стремится
осуществить путем совокупности мер, не носящих карательного характера в прямом смысле слова, предназначенных нейтрализовать преступника либо путем его
элиминации или изоляции, либо путем применения к нему лечебных или воспитательных мер… если социальная защита строится не в плане классической репрес-
268
сии, если порой она решительно предпочитает антирепрессивный или, по крайней
мере, не репрессивный подход, то она отнюдь не предполагает необходимости отказа от наказания как такового».1 Однако, так или иначе, но акценты в расстановке приоритетов сохранились: для классиков и неоклассиков наказание, прежде
всего самоцель, для социологов – средство для достижения иной цели.
Как мы уже кратко указывали ранее, исторически оживление дискуссии о
наказании можно связать с появлением социалистическо-классической школы
уголовного права.
Несмотря на множественность и даже где-то полярность точек зрения,
начиная с 1960-х гг. можно, тем не менее, утверждать о постепенном доминировании идей социологической школы в приложении к пониманию наказания и связанных с ним институтов уголовного права. Однако это утверждение не происходило легко, и в определенном смысле сегодня мы можем наблюдать в этой области концептуальных начал симбиоз классиков и социологов, когда понимание
наказания, иных мер уголовно-правового характера, являясь по преимуществу социологическим, дополняется, тем не менее, «классическими» по происхождению
взглядами на личную ответственность и справедливость. Обусловлено это, на наш
взгляд, тем, что практико-ориентированные идеи социологической школы как
нельзя лучше пригодны для понимания задач, стоящих перед уголовным наказанием, чем основанные часто на умозрительных концепциях идеи наказания как
высшей справедливости, самоценности самой по себе, предложенные классиками.
Вместе с тем утверждение социологических идей не происходило легко в
уголовном праве.
Так, возвращение в уголовно-правовой оборот понятия «наказание» и принятие УК РСФСР 1960 г. породило длившуюся на протяжении нескольких десятилетий дискуссию о понятии, содержании, сущности и целях наказания. Стимулировала её отчасти интересная и в то же время неудачная редакция ч. 1 ст. 20 УК
1
Ансель М. Новая социальная защита. ( Гуманистическое движение в уголовной политике.) / пер. с фр. М., 1970. С. 34, 184.
269
РСФСР о целях наказания, в соответствии с которой «наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами». Ключевой точкой в дискуссии стало определение места кары в наказании. По
этому вопросу сложились, как кратко уже упоминалось, две основные точки зрения.
Представители одной из них, признавая кару содержанием наказания, также
относили её к целям наказания (Н.А. Беляев, И.И. Карпец, М.М. Исаев, Б.С. Утевский и др.). «Под карой как целью наказания мы понимаем причинение правонарушителю страданий и лишений в качестве возмездия за совершённое им преступление. При этом понятия «кара», «возмездие» мы не отождествляем с понятием «месть»…».1
Другая позиция отрицала кару как цель наказания (А.А. Герцензон, И. С.
Ной, А.А. Пионтковский, А.Л. Ременсон, Н.А. Стручков, М.Д. Шаргородский и
др.). Так, М.Д. Шаргородский, определяя наказание как меру государственного
принуждения, применяемую только судебными органами к лицам, совершившим
преступления, лишающую преступника каких-либо принадлежащих ему благ и
выражающую отрицательную оценку преступника и его деяния государством,2
отрицал кару как цель наказания (последней, по его мнению, является только общее и частное предупреждение).3 Он писал: «Цель кары есть, в конце концов, не
что иное, как более современная форма примитивной мести… Наказание в советском уголовном праве… не ставит перед собой цель причинения страдания. Однако нет наказания, которое не причиняло бы страдания, – такое наказание бессмысленно, да оно и не является наказанием. …Причинение страдания за вредное
1
Беляев Н.А. Цели наказания и средства их достижения в исправительно-трудовых
учреждениях // Беляев Н.А. Избранные труды. СПб., 2003. С. 304.
2
Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность … С. 236.
3
Там же. С. 247.
270
для общества деяние является одним из элементов содержания наказания, но не
его целью».1
А.А. Пионтковский писал, что, с одной стороны, «всякое наказание по своему содержанию, всегда связано с причинением осужденному по приговору суда
определенных страданий. Это необходимое свойство всякого наказания… Таким
образом, всякое наказание представляет собой кару за совершенное виновным
преступление».2 С другой стороны, «…нельзя рассматривать кару как цель наказания, ибо такое утверждение означало бы, что наказание для нас – самоцель».3
К концу 1980-х годов дискуссия о каре практически прекратилась. Стороны
обозначили свои точки зрения, сформулировали основные доводы в обоснование
той или иной позиции, и спор стал малопродуктивен. К тому же быстро менявшиеся социально-экономические условия ставили на повестку дня иные, более
насущные вопросы, связанные с реформированием уголовного законодательства.
Однако здесь важно подчеркнуть, что дискуссия о каре отразила идеи классической (или, в нашем понимании социалистическо-классической) школы уголовного права – любое допущение кары в контексте наказания есть проявление
классицизма. Даже допущение преимущественно социологических по характеру
целей исправления, перевоспитания и предупреждения являлось не более чем дополнением, признанием наряду с абсолютной природой наказания его утилитарных целей.
Разработка и принятие УК РФ практически не сопровождались оживлением
дискуссии о каре, хотя исключение упоминания о каре из ст. 43 УК РФ и возведение в ранг принципа уголовного права положения о том, что «наказание и иные
меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, не могут иметь своей целью причинение физических страданий или
1
Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность … С. 254, 256.
Курс советского уголовного права: В 6-ти т. / Редкол. А.А. Пионтковский и др. М.,
1970. Т. 3: Наказание. С. 26.
3
Там же. С. 39.
2
271
унижение человеческого достоинства» (ч. 2 ст. 7 УК РФ), и могло подвигнуть
доктрину к этому.
Представляется, что целый ряд факторов показывает отход классической
школы уголовного права в понимании наказания на второй план. Во-первых, это
исчезновение слова «кара» из УК РФ. Во-вторых, четкое формулирование в русле
социологических идей целей наказания в ч. 2 ст. 43 УК РФ. В-третьих, развитие
системы иных мер уголовно-правового характера с момента принятия УК РФ в
1996 г.
На
этой
основе
в
теории
уголовного
права
теперь
указывается:
«…предполагается установление и применение уголовного наказания в интересах
всего общества. Наказание не определяется как средство возмездия за нарушение
законодательства. Нет в уголовном законе указания на идентичность понятий
«наказание» и «кара» или на карательную цель наказания».1
Однако справедливости ради следует отметить, что сколь бы ни было сильно влияние идей социологической школы на законодательство и теорию уголовного права, следы классицизма, так или иначе встречаются и в современных работах. Например, А.В. Наумов указывает: «Наказание всегда связано с ограничением прав и свобод лица, совершившего преступление, причиняет (или, по крайней
мере, способно причинить) ему определенные моральные страдания и лишает его
определенных благ (свободы, имущественных прав и т.д.). То есть по своему объективному содержанию наказание – это всегда кара. Любое наказание в той или
иной степени должно иметь карательное содержание».2 По мнению А.Э. Жалинского, в содержание наказания входят «страдания в виде предусмотренного законом лишения или ограничения прав и свобод лица, признанного виновным в совершении преступления. …Обусловленное и целенаправленное обязывание к перенесению страданий и тягот всегда присутствует в наказании. Поэтому кара как
1
2
Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной мысли … С. 540.
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 339.
272
принуждение к страданию реально присуща наказанию».1 Б.С. Волков прямо писал, что «тот факт, что наказание выступает как кара, настолько очевиден, что он
никем не оспаривается … любое наказание, в чем бы оно ни выражалось, всегда
связано с теми или иными лишениями либо ограничениями, т.е. с карой».2 Т.Ф.
Минязева указывает, что «кара проявляется в необходимости претерпевания
осужденным определенных ограничений, тягот, страданий в процессе исполнения
назначенного наказания».3 С.И. Курганов отмечает: «Кара не цель наказания, а
его сущность, т.е. неотъемлемое (атрибутивное) свойство всех конкретных наказаний (явлений), характеристика их качественной неопределенности. То, что не
обладает свойством кары, что не способно причинять страдания, не может являться наказанием. В данном случае речь идет не об индивидуальном восприятии кары (разные люди могут по-разному переживать лишение одного и того же блага),
а об общепринятом представлении о ней».4
Фактически во всех приведенных точках зрения речь идет о том, что определение наказания как лишения или ограничения прав и свобод лица (ч. 1 ст. 43
УК РФ) означает, что сущностью наказания выступает кара, возмездие за совершённое преступление. Страдания – объективное, имманентное свойство наказания; там, где есть страдание, есть кара, возмездие.
Следует вместе с тем четко обозначить нашу позицию. Фактически мы
наблюдаем тайное, даже в определенном смысле маргинальное продолжение дискуссии о каре в ее неоклассическом понимании не как самоцели, но как содержания наказания. Однако на уровне концептуального понимания наказания если и
можно говорить о каре, то только после признания доминирования в понимании
1
Уголовное право. Учебник: В 3 т. / Под ред. А.Э. Жалинского. Т. 1. С. 626, 628.
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. С. 463–464.
3
Минязева Т.Ф. Цели наказания и иных мер уголовно-правового характера и средства их
достижения в современном уголовном праве // Законы России: опыт, анализ, практика. 2007. №
5. С. 82.
4
Курганов С.И. Наказание: уголовно-правовой, уголовно-исполнительный и криминологический аспекты. М., 2008. С. 9.
2
273
наказания социологических идей о сущности и прикладной полезности наказания.
Не зря это в определенном смысле указывают положения ч. 2 ст. 7 УК РФ о том,
что «наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу,
совершившему преступление, не могут иметь своей целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства». Институты освобождения от уголовной ответственности и освобождения от наказания, уголовной ответственности несовершеннолетних, получающие все большее развитие в уголовном праве, также свидетельствуют в пользу доминирования социологических
идей полезности наказания. Классицизм в этом смысле ушел в прошлое и вряд ли
вернется обратно.
Соответственно, построение системы мер уголовно-правового воздействия в
этой части на началах социологической школы уголовного права предполагает
выделение наряду с наказанием иных мер уголовно-правового характера. Исторически они, как было показано выше, предназначались для охраны общества от
«опасной личности» после завершения исполнения уголовного наказания, и интересно проанализировать их современное наполнение в российском уголовном
праве.
В литературе наблюдается разнообразие взглядов на природу иных мер уголовно-правового характера. Так, некоторые определения являются достаточно
общими. С.И. Курганов указывает, что «в самом общем виды меры уголовноправового характера можно определить как предусмотренные уголовным законом
меры, применяемые к лицам, совершившим преступления. Особым случаем является назначение принудительных мер медицинского характера…».1 Н.Ю. Скрипченко предлагает «определение иных мер уголовно-правового характера как мер
государственного принуждения, применяемых к лицам, совершившим деяние, запрещенное уголовным законом, назначаемых наряду с наказанием, либо в качестве его альтернативы, либо при освобождении от уголовной ответственности; а
1
Курганов С. Меры уголовно-правового характера // Уголовное право. 2007. № 2. С. 59.
274
также к лицам, в отношении которых назначение или исполнение наказания невозможно в силу их психического расстройства».1 Оба определения носят описательный характер, определяют, когда применяются иные меры уголовноправового характера, но не раскрывают, в чем их сущность и цели применения.
Другие авторы подчёркивают содержательную сторону таких мер. Например, С.Г. Келина писала: иные меры «лишены свойства кары, возмездия, они не
служат цели общей превенции, их назначение – только специальная превенция,
исправление лица и предупреждение с его стороны совершения новых преступлений…».2 Отрицательно относясь к отнесению к числу таких мер принудительных
мер медицинского характера, она полагала возможным включить в их число принудительные меры воспитательного воздействия, дополнительные виды наказаний, условное осуждение, судимость.3 По мнению Е. Медведева, «иные меры уголовно-правового воздействия – это назначаемые за совершение преступлений меры уголовно-правового принуждения, выражающиеся в правоограничениях некарательного свойства, выступающие в роли средств, дополняющих наказание, или
в качестве его альтернативы в случаях, когда его применение недостаточно или
нецелесообразно для реализации задач уголовного закона».4 Следует отметить,
что позиция, отрицающая за иными мерами уголовно-правового характера карательную составляющую, доминирует в диссертационных исследованиях по этой
проблематике, хотя авторы по-разному увязывают такие меры с наказанием, как
включая их в систему последних (или рассматривая их как тесно примыкающие к
ней), так и нет.5
1
Скрипченко Н.Ю. Теория и практика применения иных мер уголовно-правового характера к несовершеннолетним: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2013. С. 12–13.
2
Келина С.Г. Наказание и иные меры уголовно-правового характера // Государство и
право. 2007. № 6. С. 54.
3
Там же. С. 56–57.
4
Медведев Е. Понятие и виды иных мер уголовно-правового характера, применяемых за
совершение преступлений // Уголовное право. 2009. № 5. С. 47.
5
См., например: Биктимеров Э.Л. Иные меры уголовно-правового характера и их роль в
осуществлении задач уголовного права России: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов,
2009; Гареев М.Ф. Цели мер уголовно-правового характера и средства их достижения по рос-
275
Встречается также точка зрения, которая подчёркивает слабые системные
связи между различными мерами уголовно-правового характера. Например, К.Н.
Карпов указывает: «Понятие «иные меры уголовно-правового характера» собирательное, объединяющее в себе меры уголовно-правового воздействия, не являющиеся уголовным наказанием по формальному признаку, поскольку отсутствуют
в системе наказаний (ст. 44 УК РФ), а также не предназначенные для достижения
непосредственной цели наказания – восстановления социальной справедливости
(ч. 2 ст. 43 УК РФ), но при этом использующиеся для решения задач Уголовного
кодекса – защиты общественных отношений и предупреждения преступлений (ст.
2 УК РФ)».1
Крайняя позиция здесь сводится к тому, что вряд ли возможно «рассматривать в принципе иные меры уголовно-правового характера в качестве единой системы, обладающей определенными признаками, отличающими их от других мер
и характеризующими их как некий единый институт уголовного права».2
По нашему мнению, наказание и иные меры уголовно-правового характера
образуют единый уголовно-правовой блок, связанный со следствиями совершённого деяния. В литературе прослеживается стремление увязать наказание и иные
меры уголовно-правового характера вариативно с несколькими более общими
теоретическими конструкциями, такими как уголовно-правовое воздействие, уголовная ответственность и т.д.; при этом сюда иногда добавляются иные уголовноправовые нормы и институты (например, освобождение от уголовной ответственности и освобождение от наказания). Однако, по справедливому замечанию
сийскому уголовному праву: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2005; Набиуллин Ф.К.
Некарательные меры уголовно-правового характера: природа, система и социально-правовое
назначение: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2008; Павлова А.А. Иные меры уголовно-правового характера как институт уголовного права: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М.,
2011.
1
Карпов К.Н. Иные меры уголовно-правового характера как средство противодействия
совершению преступлений: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Омск, 2011. С. 7.
2
Батанов А.Н. Иные меры уголовно-правового характера – самостоятельный институт
российского уголовного законодательства? [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой
системы «КонсультантПлюс».
276
И.Э. Звечаровского, наблюдается определённая терминологическая «вольница» в
связи с наказанием, иными мерами уголовно-правового характера и обобщающим
термином.1 (Отметим, что, по его мнению, к мерам уголовно-правового характера
относится наказание, конфискация имущества, виды освобождения от уголовной
ответственности и от наказания; однако сюда не относятся принудительные меры
воспитательного воздействия и принудительные меры медицинского характера,
поскольку они не связаны с изменением уголовно-правового статуса личности.2 К
сожалению, при таком подходе вопрос о правовой природе последних остаётся
открытым и требующим введения нового термина. Представляется, что именование меры как «уголовно-правовой» не сопряжено неразрывно с понятием преступления; с последним неразрывно соединено только понятие наказания.)
Полагаем, оптимальным в данном вопросе будет следование законодательной мысли, выраженной в ч. 2 ст. 2, ч. 1 ст. 6, ч. 2 ст. 7 УК РФ: конструкция
«наказание и иные меры уголовно-правового характера» предполагает существование «мер уголовно-правового характера», к числу которых относится, вопервых, наказание и, во-вторых, иные меры уголовно-правового характера. (Следует отметить, что именно такой подход прослеживается и в некоторых теоретических работах.3) Данные меры, носящие достаточно зримый характер, на чисто
теоретическом уровне могут быть увязаны уже, в свою очередь, с уголовной ответственностью и уголовно-правовым воздействием, хотя точные варианты взаимосвязи представляют предмет дискуссии. При этом необходимо признать, что в
указанных нормах уголовного закона наказание и иные меры уголовно-правового
характера устанавливаются «за совершение преступлений»; поэтому либо следует
допустить в этой части неточность уголовного закона, либо исключить принудительные меры медицинского характера из числа иных мер. Согласимся с правиль-
1
Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 701–702.
Там же. С. 703–707.
3
См., например: Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 211–219; Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. С. 686–688.
2
277
ностью первого варианта: иные меры уголовно-правового характера могут устанавливаться как за совершение преступлений, так и за совершение деяний, не содержащих состава преступлений ввиду и только отсутствия признаков субъекта
преступления.
Не вдаваясь пока в точное определение объёма иных мер уголовноправового характера, можем предложить следующую гипотезу, объясняющую
концептуальное начало наказания в современных условиях и конструкцию мер
уголовно-правового характера.
В той мере, в какой следствие совершённого преступления преимущественно связано с деянием лица (берет свои истоки в нем) и в своих целях восстановления социальной справедливости, исправления и предупреждения предполагает
оценку, прежде всего характера и степени общественной опасности преступления,
та или иная форма реакции государства может и должна называться наказанием.
Различные формы такой реакции образуют систему наказаний, объединяющую
различные виды последних.
В той же мере, в какой следствие совершённого преступления или общественно опасного деяния берет свои истоки в общественной опасности лица, совершившего преступление (деяние) и имеет в виду преимущественно предупредительный и (или) исправительный характер в связи с личностью, та или иная
форма реакции государства может и должна называться иными мерами уголовноправового характера. Иные меры уголовно-правового характера, следовательно –
это применяемые к лицу принудительно меры, имеющие преимущественно предупредительный и (или) исправительный характер, обусловленный общественной
опасностью личности.
При этом наказание и иные меры уголовно-правового характера могут сосуществовать, являясь одновременным следствием одного и того же деяния, и запрет ч. 2 ст. 6 УК РФ здесь нарушен не будет.
Иными словами, если следовать социологическому взгляду на наказание, то
он предполагает, во-первых, реакцию государства в виде наказания, соотносимую
278
преимущественно с совершенным преступлением (и вот здесь, как будет показано
в следующем параграфе, остаются действенными идеи классической школы уголовного права), и, во-вторых, реакцию государства в виде иных мер уголовноправового характера, соотнесенную с будущей опасностью совершившего преступление (деяние) лица.
Предложенная гипотеза позволяет, во-первых, уточнить содержание отдельных видов наказаний с точки зрения корректного их определения как таковых
видов. Во-вторых, при таком подходе иные меры уголовно-правового характера
могут быть признаны как если не равновеликие наказанию, то, по меньшей мере,
как весомый институт уголовного права. В-третьих, и главное, справедливое
наказание, в котором подчёркивается его преимущественная связь с деянием, и
иные меры уголовно-правового характера, сосуществующие с наказанием и имеющие в виду главным образом исправление и предупреждение, наиболее соответствуют современному концептуальному началу наказания, которое можно равнозначно именовать неосоциологической или неоклассической школой уголовного
права.
С этой точки зрения действующая система наказаний и иных мер уголовноправового характера может быть проанализирована с критических позиций.
В частности, такой вид наказания, как лишение права занимать определённые должности и заниматься определённой деятельностью (ст. 47 УК РФ), вызывает определённые сомнения. Закон определяет его, как запрет «занимать должности на государственной службе, в органах местного самоуправления либо заниматься определенной профессиональной или иной деятельностью». По мнению
А.В. Наумова, «свойство этого вида наказания заключается в том, что оно лишает
осуждённого права на свободный выбор должности, определенных занятий …
Кроме того, лишение права занимать определенные должности или заниматься
определенной деятельностью может привести к утрате или ограничению законных льгот и преимуществ, связанных с прежней должностью или деятельностью
осужденного, может повлечь перерыв специального трудового стажа, наконец,
279
может привести к понижению размера его заработка».1 Отдельные авторы в описании природы данного вида наказания ограничиваются указанием на то, что раз
законодатель отнёс его к таковым видам, то оно с необходимостью им является.2
Однако связь данного вида наказания с деянием ощутимо меньше, чем его
нацеленность на предупреждение совершения именно данным лицом новых преступлений. Частичное лишение права на что-либо, сужение сферы реализации какого-либо права отличается от отнятия какого-либо права навсегда (как, например, права в собственности в случае со штрафом), принуждения к реализации
права каким-либо специфическим образом (как в случае с обязательными, принудительными и исправительными работами) или полного лишения какого-либо
права (как в случае с арестом или лишением свободы). Иными словами, предупредительная составляющая, лишение лица возможности вредить обществу в будущем доминируют в данном виде наказания, и даже само его назначение в качестве дополнительного рекомендуется только тогда, когда занимаемая должность
или деятельность лица так или иначе использовались при совершении преступления.3
Интересны данные судебной статистики по применению этого вида наказания. Так, в 2012 г. лишение права занимать определённые должности и заниматься определённой деятельностью в качестве основного вида наказания было назначено 222 осужденным (из 739 278 осужденных, или 0,03%), из них 125 – за преступление, предусмотренное ч. 3 ст. 160 УК РФ и 76 – за преступления, преду-
1
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 357.
См., например: Литвина Е.С. Наказание в виде лишения права занимать определенные
должности или заниматься определенной деятельностью: автореф. дис. … канд. юрид. наук.
Томск, 2003. С. 14–15.
3
Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова. С. 771; Малков В.П. Назначение наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью // Военноюридический журнал. 2006. № 10. С. 10–11; Капелюшник М.С. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью // Российский следователь.
2006. № 12. С. 26; Крылова Е.С. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью как вид уголовного наказания по законодательству России
и зарубежных стран: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2002. С. 7–8, 13–14.
2
280
смотренные главой 30 УК РФ. В то же время как дополнительное наказание оно
было назначено 9 932 лицам (или 1,35%).1 В 2013 г. аналогичные показатели составили 249 человек (из 735 590 осужденных, или 0,03%), 132 – по ч. 3 ст. 160 УК
РФ, 98 – по составам главы 30 УК РФ; как дополнительное наказание – 10 077
(или 1,37%).2 Эти цифры означают, что суды рассматривают лишение права занимать определённые должности и заниматься определённой деятельностью как меру воздействия, нацеленную на будущее, связанную с лицом, совершившим преступление, а не с его деянием.
Сам уголовный закон в ч. 3 ст. 47 УК РФ признаёт преимущественно предупредительный характер этого вида наказания, когда допускает его назначение в
случае, когда «с учетом характера и степени общественной опасности совершенного преступления и личности виновного суд признает невозможным сохранение
за ним права занимать определенные должности или заниматься определенной
деятельностью». Всё сказанное позволяет поставить вопрос об отнесении данного
вида к числу иных мер уголовно-правового характера, и подобного рода сомнения
уже встречались.3
В законодательстве некоторых зарубежных государств аналогичная мера
воздействия относится к числу мер исправления и безопасности (например, § 61,
69–70b Уголовного кодекса ФРГ4).
По оценкам специалистов, данный вид наказания бессистемно и хаотично
используется в санкциях статей Особенной части УК РФ; как дополнительный
вид наказания он может быть назначен к штрафу, назначаемому в качестве основ-
1
См.: Данные судебной статистики Судебного департамента при Верховном Суде РФ. URL: http: //www.cdep.ru - (дата обращения – 10 января 2015 г.).
2
Там же.
3
См., например: Агильдин В.В. Лишение права занимать определенные должности или
заниматься определенной деятельностью как вид наказания по УК РФ // Юридический мир.
2011. № 2. С. 40.
4
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 58, 72–76.
281
ного, что не согласуется с правилом о мягкости дополнительного наказания в
сравнении с основным.1
Сказанное позволяет оспорить решение законодателя об отнесении лишения
права занимать определённые должности и заниматься определённой деятельностью к числу видов наказаний. Полагаем, что на основе действующей ст. 47 УК
РФ в разделе VI УК РФ в рамках главы 142 «Ограничение свободы и лишение
прав» могла бы быть сконструирована самостоятельная мера уголовно-правового
характера, применимая в дополнение к тому или иному наказанию.
Похожие соображения применимы и к такому виду наказания, как ограничение свободы, которое фактически может быть названо «поражение в правах».
Часть 1 ст. 53 УК РФ устанавливает, что «ограничение свободы заключается в
установлении судом осужденному следующих ограничений: не уходить из места
постоянного проживания (пребывания) в определенное время суток, не посещать
определенные места, расположенные в пределах территории соответствующего
муниципального образования, не выезжать за пределы территории соответствующего муниципального образования, не посещать места проведения массовых и
иных мероприятий и не участвовать в указанных мероприятиях, не изменять место жительства или пребывания, место работы и (или) учебы без согласия специализированного государственного органа, осуществляющего надзор за отбыванием
осужденными наказания в виде ограничения свободы, в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации». Связь с деянием в этих ограничениях прослеживается достаточно слабо; здесь очевидны идеи предупреждения
совершения новых преступлений и исправления осуждённого лица. В специальной литературе в попытке объяснить карательную составляющую указывается,
что «степень карательного воздействия этого вида наказания зависит от срока, на
который он назначается, а также количества и характера ограничений, налагае-
1
Уголовно-правовое воздействие … С. 156.
282
мых на осужденного».1 Это, однако, не проясняет, почему именно данный вид
наказания связан с деянием, а не с личностью его совершившего лица.
Ряд авторов указывает на сходство налагаемых при ограничении свободы
обязательств с обязанностями, возлагаемыми при условном осуждении (ч. 5 ст. 73
УК РФ).2 Однако в этом виде освобождения от наказания акцент явно сделан на
исправлении осуждённого, а не на деянии.
Справедливо отмечается нарушенная стройность системы наказаний, вызванная изменением содержания данного вида наказания в 2009 году.3
Некоторые специалисты подчёркивают, что «существо лишений и ограничений прав и свобод осужденного, характерных для уголовных наказаний, не
наблюдается в содержании ограничения свободы … Есть основания предположить, что ограничение свободы по своей сущности в свете последних законодательных новелл утратило функции уголовного наказания. По юридической природе оно в большей степени отвечает требованиям иной меры уголовно-правового
характера».4
Данные судебной статистики по применению этого вида наказания, хотя и
менее очевидны в сравнении с лишением права занимать определенные должности и заниматься определенной деятельностью. Так, в 2012 г. ограничение свободы в качестве основного вида наказания было назначено 25 355 осужденным (из
739 278 осужденных, или 3,43%). В то же время как дополнительное наказание
оно было назначено 4 898 лицам (или 0,66%).5 В 2013 г. аналогичные показатели
составили 32 106 человек (из 735 590 осужденных, или 4,36%); как дополнитель1
Уголовно-правовое воздействие … С. 169.
Дядькин Д. Конкуренция норм о назначении наказания в виде ограничения свободы с
нормами об условном осуждении // Уголовное право. 2010. № 3. С. 34–37; Калинина О.М. Ограничение свободы: проблемы реализации // Российский юридический журнал. 2012. № 1. С. 101–
104; Тепляшин П. Новый закон об уголовном наказании в виде ограничения свободы // Законность. 2011. № 3. С. 38–40.
3
Уголовно-правовое воздействие … С. 168; Верина Г. Ограничение свободы как вид
уголовного наказания в свете законодательных новелл // Уголовное право. 2010. № 5. С. 9.
4
Верина Г. Указ. соч. С. 9–10.
5
Данные судебной статистики Судебного департамента при Верховном Суде
РФ [Электронный ресурс] – URL: http: // www.cdep.ru - (дата обращения – 10 января 2015 г.).
2
283
ное наказание – 5 389 (или 0,73%).1 Эти цифры показывают, что суды также воспринимают ограничение свободы как меру воздействия, нацеленную на будущее,
связанную с лицом, совершившим деяние.
Зарубежный опыт и здесь показывает, что «в уголовном законодательстве
других стран закреплены наказания и меры уголовно-правового характера, сходные по содержанию с российским наказанием в виде ограничения свободы, для
которых …использованы иные наименования (контроль полиции, надзор, наказание в интересах общества, пробация, социально-судебное наблюдение и другие)».2
Таким образом, ограничение свободы также сомнительно отнесено законодателем к числу видов наказаний.
Вместе с тем сказанное не означает допущения неограниченного расширения перечня иных мер уголовно-правового характера за счёт включения в них,
например, институтов освобождения от уголовной ответственности и от наказания. Эти меры должны, тем не менее, составлять меру государственного принуждения и быть сопряжены с лишением или ограничением прав и свобод лица; их
целевая направленность – исправление лица и (или) предупреждение совершения
им новых преступлений. Справедливо замечание К.Н. Карпова о том, что средства
освобождения от уголовной ответственности и от наказания как не содержащие
непосредственных механизмов воздействия, удерживающих лицо, совершившее
преступление, или других лиц от совершения преступных деяний в будущем, не
могут рассматриваться как меры уголовно-правового характера.3 Отметим в этой
1
Данные судебной статистики Судебного департамента при Верховном Суде РФ [Электронный ресурс] - URL http: // www.cdep.ru - (дата обращения – 10 января 2015 г.).
2
Соколов И.В. Ограничение свободы как вид уголовного наказания: автореф. дис. …
канд. юрид. наук. Самара, 2012. С. 17.
3
Карпов К.Н. Иные меры уголовно-правового характера как средство противодействия
совершению преступлений … С. 12.
См. также: Павлова А.А. Иные меры уголовно-правового характера как институт уголовного права … С. 24–25.
284
связи, что развитие этих институтов есть очевидное свидетельство влияния идей
социологической школы уголовного права.
Итак, задача уголовно-правовой науки в связи с иными мерами уголовноправового характера в ближайшем будущем состоит в кристаллизации этого института уголовного права и корректном отграничении его от института наказания.
Концептуальное начало наказания может в этом случае служить критерием разграничения двух групп мер государственного принуждения и придания системе
мер уголовно-правового характера доктринальной чистоты.
Подводя итоги изложенному, отметим, что концептуальное начало наказания в современном уголовном праве может быть названо таковым несколько
условно. Идеи исправления и предупреждения, обоснованно признанные уголовным правом последнего столетия, неразрывно связаны с иными мерами уголовноправового характера, и этот институт будет сосуществовать в будущем с наказанием. Однако поскольку основная форма реакции государства на совершённое
преступление всегда была и будет наказание, постольку можно и нужно говорить
именно о концептуальном начале наказания.
§ 3. Справедливость наказания в контексте
концептуального начала наказания
Справедливость наказания как проявление концептуального начала наказания является одним из примеров удачного законодательного решения. Статья 6
УК РФ в двух своих частях точно раскрывает справедливость наказания через
указание на взаимосвязь его с характером и степенью общественной опасности
преступления, обстоятельствами его совершения и личностью виновного (ч. 1) и
через запрет двойной уголовной ответственности (ч. 2). Рассмотрим эти нормы
285
подробнее, имея в виду, что более общее понимание справедливости в уголовном
праве (или справедливости уголовного закона) не исчерпывается наказанием,1 так
что ст. 6 УК РФ было бы корректнее именовать «Принцип справедливости наказания и иных мер уголовно-правового характера».
Справедливость, по мысли законодателя, прежде всего, выражается в том,
что наказание должно соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления и обстоятельствам его совершения (далее для краткости будем говорить просто о характере и степени общественной опасности преступления). В этом тезисе идеи уже классической школы уголовного права реализуются
в двух плоскостях.
Первая из них связана с законодательным признанием и практической реализацией на правотворческом уровне требования соответствия характера и степени общественной опасности преступления предписанному за его совершение
наказанию. Увязка наказания и вреда составляет один из отправных постулатов
классической
школы
уголовного
права.
Так,
Ч.
Беккариа
писал:
«…эффективность мер, препятствующих совершению преступлений, должна
быть тем выше, чем опаснее преступление для общественного блага и чем сильнее побудительные мотивы к совершению преступления. Следовательно, суровость наказания должна зависеть от тяжести преступления… единственным истинным мерилом преступлений служит вред, причиняемый ими обществу».2 По
словам А. Фейербаха, «…никто неповинен, терпеть зла более заслуженного своим
деянием… Наказание бывает тем больше, чем более зла в себе содержит».3
Итак,
законодатель
как
предполагается,
руководствуясь
уголовно-
политическими соображениями, должен быть способен в зависимости от сло1
См. подробнее: Курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М.
Тяжковой. Т. 1. С. 73–75; Уголовное право России. Общая часть: учебник / под ред. Ф.Р. Сундурова, И.А. Тарханова. С. 52–55; Полный курс уголовного права: В 5-ти т. / Под ред. А.И. Коробеева. Т. 1. С. 95–99; Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной
мысли … С. 57–64.
2
Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 83, 88.
3
Фейербах П.А.Уголовное право … С. 129, 139.
286
жившейся социальной, экономической: культурной, политической ситуации выбрать в связи с конкретным преступлением адекватную меру наказания и изменить её в случае изменения жизненных условий. Не должно и не может быть раз и
навсегда данной санкции за то или иное деяние, поскольку даже «вечные» преступления, такие как убийство, кража т.п., могут по-разному наказываться в разные эпохи и у разных народов.
При этом, предложить универсальную формулу (алгоритм, схему, т.д.) «перевода» общественной опасности в санкцию вряд ли возможно: законодатель,
представляя народ как единственный источник власти (ч. 1 ст. 3 Конституции
РФ), презюмируется выражающим волю последнего в единении воли представителей народа в законодательных органах власти. В правовой литературе обоснованно в этом контексте говорится об общем, абстрактном соответствии предписанного наказания идеям справедливости: «…о соответствии принципу справедливости нормы закона или приговора суда можно говорить, очевидно, в том случае, если большая часть общества считает эту норму или этот приговор справедливым. …И законодатель, и правоприменитель с учетом своего жизненного опыта
и опыта общественного сосуществования могут оценить, насколько принимаемая
норма или выносимый приговор будут удовлетворять чувству справедливости
большей части общества».1
Законодатель, устанавливая наказуемость деяния, действует предположительно конституционно, ограничивая права и свободы человека и гражданина
уголовным наказанием на основании ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Зарубежный
опыт показывает, что иногда органы конституционной юстиции признают законодателя вышедшим за конституционно допустимые пределы справедливого
наказания (например, признанная в 2005 году Верховным судом США неконституционной практика назначения смертной казни лицам, совершившим преступле-
1
Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. С. 9–10.
287
ния в не совершеннолетнем возрасте,1 или объявленный Федеральным конституционным судом ФРГ неконституционным в 2002 году имущественный штраф в
уголовном законодательстве Германии2). В российской практике пока схожие
примеры единичны. Например, Конституционный Суд РФ своим Определением
от 22 марта 2011 г. № 409-О-О отказался рассмотреть вопрос о несоответствии
санкции ч. 2 ст. 158 УК РФ ряду норм Конституции РФ, указав, что санкция конституционна постольку, поскольку «положения данной статьи, применяемые в
единстве с нормами Общей части Уголовного кодекса Российской Федерации, в
том числе частью седьмой его статьи 35, согласно которой совершение преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору, организованной
группой или преступным сообществом (преступной организацией) влечет более
строгое наказание на основании и в пределах, установленных этим Кодексом,
призваны обеспечивать дифференциацию уголовной ответственности и назначение лицу, совершившему преступление, справедливого наказания, соответствующего характеру и степени общественной опасности преступления (часть первая
статьи 6), за те общественно опасные действия и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых, установлена его вина (часть первая статьи 5)».3 Из приведённого Определения следует, что, по мнению Конституционного Суда РФ, санкция будет считаться справедливой и, как следствие, конституционно приемлемой только тогда, когда санкция статьи будет обеспечивать дифференциацию уголовной ответственности и назначение лицу, совершившему преступление, справедливого наказания, соответствующего характеру и степени общественной опасности преступления. Однако это положение, на наш взгляд, очевидно.
1
Есаков Г.А. Смертная казнь несовершеннолетних как жестокое и необычное наказание:
американские подходы // Уголовное право. 2005. № 3. С. 128–130.
2
Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной Республики
Германия … С. 43.
3
Определение Конституционного Суда РФ № 409-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
288
Интересный шаг вперед был сделан в Постановлении Конституционного
Суда РФ от 11 декабря 2014 г. № 32-П по делу о проверке конституционности положений статьи 1594 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с запросом Салехардского городского суда Ямало-Ненецкого автономного округа.1 Анализируя санкции ст. 1594 УК РФ в сравнении с санкциями ст. 159 УК РФ, суд подчеркнул, что схожие по степени общественной опасности деяния должны наказываться сходным образом: «…положения статьи 1594 УК Российской Федерации не
соответствуют Конституции Российской Федерации, ее статьям 19 (часть 1), 46
(часть 1) и 55 (часть 3), в той мере, в какой эти положения в их взаимосвязи устанавливают за предусмотренное данной статьей преступление, если оно совершено
в особо крупном размере, наказание в виде лишения свободы на срок до пяти лет,
что в системе уголовно-правовых норм позволяет отнести данное преступление к
категории преступлений средней тяжести (часть третья статьи 15 УК Российской
Федерации), в то время как за совершенное также в особо крупном размере такое
же деяние, ответственность за которое без определения его специфики по субъекту и способу совершения предусмотрена общей нормой статьи 159 УК Российской Федерации, установлено наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет, предусмотренный для преступлений, относящихся к категории тяжких
(часть четвертая статьи 15 УК Российской Федерации), притом, что применительно к наступлению уголовной ответственности по статье 159 УК Российской Федерации особо крупным размером похищенного признается существенно меньший, нежели по статье 1594 данного Кодекса». Таким образом, конституционно
приемлемым является такое построение санкций, которое обеспечивает назначение схожего уголовного наказания за схожие по характеру общественной опасности преступления.
В отсутствие иных примеров из практики Конституционного Суда РФ смоделировать какие-либо дальнейшие критерии неконституционности санкции вви-
1
Собрание законодательства РФ. 2014. № 52 (часть I). Ст. 7784.
289
ду её несправедливости затруднительно. Эти критерии могут быть связаны с очевидной неисполнимостью наказания, переносом карательного бремени на семью
осуждённого лица, несоответствием санкциям схожих составов преступлений либо, наоборот, чрезмерным «занижением» или «завышением» санкции. Самостоятельным критерием не конституционности санкции может стать чрезмерная свобода судейского усмотрения при назначении наказания.
В ближайшем будущем по указанным основаниям могут возникнуть вопросы о конституционности ч. 2 ст. 46 УК РФ, допускающей очевидно не взыскиваемый в большинстве случаев размер штрафа для физических лиц в сумме до 500
млн. рублей. Сомнения в завышенности санкций могут также возникнуть в связи
с п. «а» ч. 4 ст. 131 и п. «а» ч. 4 ст. 132 УК РФ, допускающими в отношении причинения смерти по неосторожности наказание в виде лишения свободы на определённый срок более строгое, чем предусмотрено за более тяжкое преступление в
ч. 2 ст. 105 УК РФ (пожизненное лишение свободы при этом, на наш взгляд, из-за
ограничений в его назначении не должно учитываться в сопоставлении санкций).
Приведенные единичные на первый взгляд примеры и всё сказанное вместе
с тем, не означает, что действующая редакция УК РФ идеально сбалансирована с
идеей справедливости наказания. Скорее, текущее состояние санкций статей Особенной части УК РФ характеризуется хаотичным усмотрением законодателя, когда множество санкций в литературе обоснованно подвергаются сомнению ввиду
их несоответствия характеру и степени общественной опасности преступления.1
Сюда же примешивается и проблема адекватности (приемлемости) существующих пределов судейского усмотрения при назначении наказания.2
1
Лопашенко Н.А. Уголовная политика … С. 148–170; Российская уголовная политика:
преодоление кризиса … С. 48; Бунин О.Ю. Реализация принципа справедливости при установлении санкций уголовно-правовых норм: дис. … канд. юрид. наук. М., 2006.
2
См. подробнее: Лопашенко Н.А. Указ. соч. С. 150–157; Пивоварова А.А. Правосознание
и усмотрение судьи: соотношение понятий, роль при назначении наказания: дис. … канд. юрид.
наук. Самара, 2009; Севастьянов А.П. Пределы судейского усмотрения при назначении наказания: дис. … канд. юрид. наук. Красноярск, 2004; Малинин В.Б. Балльная система назначения
наказания – альтернатива судейскому усмотрению // Библиотека уголовного права и кримино-
290
Мы не ставим своей задачей выстроить в этом аспекте общую схему справедливого наказания, тем более что это затруднительно. Справедливость de lege
ferenda может быть достигнута, в самом общем плане, за счёт соответствия санкций причинённому вреду с учётом закреплённой уголовным законом иерархии
охраняемых им ценностей. Конкретные частные правила такого соответствия,
связанные с объектом посягательства, его способами, последствиями и т.п., вместе с тем могут быть выработаны как руководство к действиям законодателя.1
Вторая плоскость справедливости наказания связана с практическим назначением наказания за уже совершённое деяние. Руководством здесь является всё та
же ч. 1 ст. 6 УК РФ, к которой добавляется ч. 3 ст. 60 УК РФ. Их трактовка в рассматриваемом аспекте дана в п. 1–2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ
от 29 октября 2009 г. № 20 «О некоторых вопросах судебной практики назначения
и исполнения уголовного наказания».2
Вместе с тем следует признать, что здесь начала классической школы уголовного права вполне обоснованно модифицировались со временем под влиянием
идей социологической школы, так что сегодня можно говорить о слиянии этих
двух школ (неоклассицизм или неосоциологизм). Это слияние выражается в признании влияния на назначаемое наказание не только характера и степени общественной опасности совершённого преступления, но и личности совершившего
его лица. Уже Н.С. Таганцев признавал, что хотя «основанием, вызывающим
логии. 2013. № 2. С. 61–66; Толкаченко А.А. Пределы судейского усмотрения при назначении
наказания // Уголовный процесс. 2010. № 6. С. 58–62; Непомнящая Т.В. Соотношение формализации и судейского усмотрения при назначении наказания // Вестник Омского гос. ун-та. 2009.
№ 4. С. 195–199; Рарог А.И. Шкала наказаний как средство ограничения судейского усмотрения
// Российский ежегодник уголовного права. (2006. № 1). 2007. С. 121–126; Бавсун М.В. Судебное усмотрение при назначении наказания и проблемы его ограничения в УК РФ // Журнал российского права. 2007. № 9. С. 104–109; Гаврилов Б.Я. Об ограничении судейского усмотрения
при назначении уголовного наказания // Российская юстиция. 2006. № 4. С. 20–22.
1
Бунин О.Ю. Реализация принципа справедливости при установлении санкций уголовноправовых норм: дис. … канд. юрид. наук. М., 2006; Елинский А.В. Справедливость уголовной
ответственности и наказания в решениях Конституционного Суда России // Конституционное и
муниципальное право. 2010. № 11. С. 59–61.
2
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2010. № 1.
291
осуществление карательного права, определяющим объём, а иногда и род кары,
является преступное деяние, объем и значение причиняемых им вреда или опасности для правопорядка, для личности и общества», тем не менее, «личность преступника, проявленная в преступлении, ее физические и психические особенности, наклонности, черты характера, энергия ее воли представляются …одним из
элементов, определяющим общественное и индивидуальное значение деяния, и
через то влияющим на меру его наказуемости».1
Это влияние прослеживается через допущение широкого круга обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание и связанных с личностью обвиняемого
лица (ч. 1 ст. 61, ч. 1 ст. 63 УК РФ), через формулирование обширного перечня
связанных с личностью обстоятельств, позволяющих освободить от уголовной ответственности или от наказания при определённых условиях даже за самые тяжкие преступления (например, ч. 5 ст. 79 УК РФ). (Нельзя согласиться с той точкой
зрения, что личность виновного учитывается иногда в конструкции состава преступления, например, через указание на совершение преступления с использованием служебного положения;2 по нашему мнению, учёт личности виновного
предполагает оценку судом именно данной личности, её качеств, тогда как хотя и
связанные с личностью обстоятельства совершения деяния, но включённые в состав преступления в качестве его признаков, отражают характер и степень общественной опасности преступления.)
Пределы такой «социологизации» уголовного закона могут быть предметом
дискуссии, однако, здесь возможно провести чёткую границу между классической
и социологической школами: личность виновного не должна приниматься во
внимание при конструировании санкций статей Особенной части УК РФ, а может
учитываться лишь при назначении наказания, освобождении от уголовной ответственности или от наказания.
В прошлом уголовном законодательстве влияние на санкцию оказывало
1
2
Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 2. С. 98–99.
Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. С. 374.
292
признание лица особо опасным рецидивистом (ч. 2 ст. 771, п. «л» ст. 102, ч. 2 ст.
108, ч. 2 ст. 109, ч. 4 ст. 117 и др. УК РСФСР 1960 г.). В действующем уголовном
законе схожий признак возрождён в преступлениях против половой свободы и
половой неприкосновенности личности (ч. 5 ст. 131, ч. 5 ст. 132, ч. 6 ст. 134, ч. 5
ст. 135 УК РФ), в правовой литературе был отмечен критикой как не связанный с
безусловным возрастанием степени общественной опасности совершённого преступления.1 Части 2, 4 и 6 ст. 264 УК РФ устанавливают повышенную уголовную
ответственность за нарушение правил дорожного движения находящимся в состоянии опьянения лицом, управляющим автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством. Федеральным законом от 31 декабря 2014 г.
№ 528-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской
Федерации по вопросу усиления ответственности за совершение правонарушений
в сфере безопасности дорожного движения»2 в уголовный закон была внесена ст.
2641 УК РФ, установившая уголовную ответственность за управление автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством лицом, находящимся в состоянии опьянения, подвергнутым административному наказанию за
управление транспортным средством в состоянии опьянения или за невыполнение
законного требования уполномоченного должностного лица о прохождении медицинского освидетельствования на состояние опьянения либо имеющим судимость за совершение преступления, предусмотренного ч. 2, 4 или 6 ст. 264 УК РФ.
Выборочное включение данного признака в уголовный закон и его явная
рассогласованность со ст. 23 УК РФ (ничего не говорящей о том, что состояние
опьянения отягчает уголовную ответственность) и с ч. 11 ст. 63 УК РФ, предоставляющей суду право в зависимости от характера и степени общественной
опасности преступления, обстоятельств его совершения и личности виновного
признать отягчающим обстоятельством совершение преступления в состоянии
1
См., например: Чепуров В.В. Спорные моменты построения санкций за изнасилование и
насильственные действия сексуального характера, совершенные при особо отягчающих обстоятельствах (ч. 3. ст. 131 и ч. 5 ст. 132 УК РФ) // Российский следователь. 2012. № 21. С. 16–18.
2
Собрание законодательства РФ. 2015. № 1 (часть I). Ст. 81.
293
опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ, позволяют поставить под сомнение законодательное решение: состояние опьянения не влияет, безусловно, на характер и степень
общественной опасности совершённого преступления, поскольку может быть
разным, и его корректнее относить к обстоятельствам, характеризующим личность виновного, как то ранее предлагалось делать в п. 11 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 декабря 2008 г. № 25 «О судебной практике по делам
о преступлениях, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также с их неправомерным завладением без цели
хищения».1 Поэтому более оправданным видится общее решение вопроса в ч. 11
ст. 63 УК РФ.
Таким образом, деяние, а не личность его совершившего, стоит в основе
наказания по российскому уголовному праву, и это есть следствие концептуального начала наказания.
Последним проявлением справедливости наказания служит запрет двойного
привлечения к уголовной ответственности (ч. 2 ст. 6 УК РФ). В современном российском уголовном праве этот запрет анализируется в основном ad hoc, в сочетании с процессуальными нормами (п. 4 ч. 1 ст. 27 УПК РФ).
Вместе с тем в последнее время всё чаще возникают вопросы о запрете
двойного осуждения в контексте совокупности преступлений и комплекса уголовно-правовых следствий деяния. Однако позиция, занимаемая здесь Конституционным Судом РФ, достаточно жёсткая: законодатель и правоприменитель
наделяются им большой свободой в конструировании совокупности преступлений
и определению уголовно-правовых следствий деяния. Определяющим здесь является Постановление Конституционного Суда РФ от 19 марта 2003 г. № 3-П по делу о проверке конституционности положений Уголовного кодекса Российской
Федерации, регламентирующих правовые последствия судимости лица, неодно-
1
Бюллетень Верховного Суда РФ. 2009. № 2.
294
кратности и рецидива преступлений, а также пунктов 1–8 Постановления Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении амнистии в связи с 55летием Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» в связи с запросом Останкинского межмуниципального (районного) суда города Москвы и
жалобами ряда граждан.1 По мнению суда, «принцип non bis in idem», как он
установлен Конституцией Российской Федерации и регулируется уголовным законодательством Российской Федерации, исключает повторное осуждение и наказание лица за одно и то же преступление, квалификацию одного и того же преступного события по нескольким статьям уголовного закона, если содержащиеся
в них нормы соотносятся между собой как общая и специальная или как целое и
часть, а также двойной учет одного и того же обстоятельства одновременно при
квалификации преступления и при определении вида и меры ответственности».
Оценивая данное положение, следует подчеркнуть, что фраза про «повторное
осуждение…» имеет скорее уголовно-процессуальную направленность, запрет
двойного учёта уже закреплён в ч. 3 ст. 61 и ч. 2 ст. 63 УК РФ. Наиболее значимое, на наш взгляд, положение связано с «квалификацией одного и того же преступного события по нескольким статьям уголовного закона». Этим тезисом Конституционный Суд РФ признал допустимым существование совокупности преступлений (ст. 17 УК РФ), отличаемой от конкуренции уголовно-правовых норм
(являющейся как раз проявлением принципа «non bis in idem»), и последующая
практика суда показывает, что в той мере, в какой суды общей юрисдикции допускают осуждение за одно и то же деяние, образующее, по их мнению, совокупность преступлений, Конституционный Суд РФ не считает себя вправе вмешиваться в правоприменение. В частности, Конституционный Суд РФ последовательно отказывается рассматривать вопрос о конституционности квалификации
по совокупности преступлений так называемого «сопряжённого» убийства (п. п.
«в», «з», «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ) (Определения Конституционного Суда РФ от 19
1
Собрание законодательства РФ. 2003. № 14. Ст. 1302.
295
мая 2009 г. № 844-О-О;1 от 18 декабря 2007 г. № 932-О-О2); п. «в» ч. 3 ст. 286 и ст.
111 УК РФ (Определение Конституционного Суда РФ от 17 июня 2010 г. № 838О-О3); ч. 2 ст. 162 и ст. 222 УК РФ (Определение Конституционного Суда РФ от
13 октября 2009 г. № 1237-О-О4); ст. 209 и 222 УК РФ (Определение Конституционного Суда РФ от 16 ноября 2006 г. № 464-О5).
Указанным Постановлением Конституционный Суд РФ в общей форме дал
ответ и на вопрос о возможных уголовно-правовых следствиях деяния как нарушении ч. 2 ст. 6 УК РФ. Суд отметил, что принцип «non bis in idem» «не препятствует как федеральному законодателю – путем закрепления судимости и связанных с ней институтов неоднократности и рецидива преступлений, влекущих
предусмотренные уголовным законом правовые последствия, так и суду – в процессе определения в установленном порядке вида и меры наказания, применяемого к лицу, совершившему преступление, учитывать …данные о лице, совершившем преступление, при условии, что регулирование этих институтов и их применение адекватно конституционным принципам юридической ответственности и
гарантиям личности в ее публично-правовых отношениях с государством». Тем
самым были конституционно одобрены нормы о рецидиве преступлений и о судимости.6
В настоящее время сложно ожидать значимого конституционно-правового
развития данного аспекта справедливости наказания.
1
Определение Конституционного Суда РФ № 844-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
2
Определение Конституционного Суда РФ № 932-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Определение Конституционного Суда РФ № 838-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
4
Определение Конституционного Суда РФ № 1237-О-О … [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
5
Определение Конституционного Суда РФ № 464-О … [Электронный ресурс]. Доступ
из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
6
Дядюн К.В. Учет принципов справедливости и гуманизма при назначении наказания за
рецидив преступлений // Журнал российского права. 2011. № 7. С. 57–63; Елинский А.В. Вопросы судимости и рецидива в практике Конституционного Суда РФ // Российский следователь.
2011. № 21. С. 7–11.
296
В завершение отметим, что по прямому указанию закона в ч. 1 ст. 6 УК РФ
начало справедливости приложимо и к иным мерам уголовно-правового характера1. По нашему мнению, в контексте этих мер справедливость не обладает какими-либо существенными отличиями в сравнении с рассмотренными выше проявлениями справедливости наказания.
1
Келина С.Г. Наказание и иные меры уголовно-правового характера … С. 57.
297
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключение диссертационного исследования представляется возможным
сформулировать следующие основные выводы.
Уголовное право с точки зрения его фундамента не является образованием,
«висящим в воздухе». В своей основе оно имеет что-то, что намного более постоянно, чем положения уголовного закона, что накапливалось и развивалось долгие
годы.
В нашем понимании это концептуальные начала уголовного права, которые
представляют собой ставшие результатом доктринальной разработки в рамках
школ уголовного права основные идеи, определяющие содержание и наполнение
уголовного
права
и
обусловленные
определённой
системой
социально-
философских взглядов на природу уголовного права, его задачи и используемый им
инструментарий в их решении.
Итак, за концептуальными началами уголовного права стоит то, что называется школами, или направлениями, уголовно-правовой мысли. Школы уголовного
права предоставляют содержательное наполнение концептуальным началам в том
смысле, что на основе формулируемых ими отправных положений выстраивается
каркас уголовного права.
Истории уголовного права было известно несколько его школ, которые
применительно к российскому уголовному праву последовательно сменяли друг
друга. В частности, можно выделять следующие этапы эволюции концептуальных
начал в уголовном праве России второй половины XIX – начала XXI вв.: 1) период классической школы уголовного права; 2) период социалистическосоциологической
школы
уголовного
права;
3)
период
социалистическо-
классической школы уголовного права (возврата к классической школе уголовного права); 4) период современной школы уголовного права. Временные границы
298
этих периодов очень условно могут быть связаны с теми или иными законодательными актами или событиями социальной жизни; в ряде случаев смена периодов – это действительно продукт кардинальных изменений общественнополитического устройства, однако иногда она подготавливалась в доктрине уголовного права и лишь потом воплощалась законодательно.
При этом современные концептуальные начала российского уголовного
права покоятся преимущественно на воззрениях классической школы уголовного
права и могут быть сведены в три крупных блока, которые можно именовать «закон», «преступление» и «наказание».
Доминирование классической школы уголовного права обусловлено тем,
что именно она с точки зрения ее содержания наилучшим образом согласуется с
идеями и ценностями, заложенными в основе российской правовой системы и отраженными в Конституции РФ. К конституционным нормам, отражающим положения классической школы, относятся, в частности, положения ст. 2 о том, что
человек, его права и свободы являются высшей ценностью, а признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства;
ст. 8 о признании и защите равным образом всех форм собственности; ст. 15 об
иерархии нормативных правовых актов в системе права и запрете применения неопубликованных законов; ч. 2 ст. 17 о не отчуждаемости основных прав и свобод
человека; ст. 19 о равенстве всех перед законом и судом независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к
общественным объединениям, а также других обстоятельств и запрете любых
форм ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности; ст. 20 о праве на жизнь; ст. 21 о
достоинстве личности и запрете пыток, насилия, другого жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания; ст. 28 о свободе совести, свободе вероисповедания; ст. 29 о свободе мысли и слова и запрете пропаганды или агитации, возбуждающих социальную, расовую, национальную или ре-
299
лигиозную ненависть и вражду; ч. 1 ст. 50 («никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление»); ст. 54 («закон, устанавливающий или отягчающий ответственность, обратной силы не имеет»; «никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением. Если после совершения правонарушения ответственность за него
устранена или смягчена, применяется новый закон»); ч. 3 ст. 55 об ограничении
прав и свобод человека и гражданина федеральным законом только в той мере, в
какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны
страны и безопасности государства.
Классическая школа уголовного права представляет собой также реакцию
общества, отторгающего элементы юридического произвола, имевшие место в
прошлом. Именно эта школа, с ее строгим следованием формально-юридической
догме, как нельзя лучше способствует укреплению законности в современной
России.
При этом нельзя не признать, что классическая школа, отраженная в современных концептуальных началах, допускает привнесение в последние идей иных
школ и в особенности социологической школы. В этом смысле можно и нужно
говорить о «российском неоклассицизме».
Современные концептуальные начала российского уголовного права могут
быть сведены в три крупных блока, которые можно назвать «закон», «преступление» и «наказание». На уровне начал закона и преступления идеи социологической школы не выражены, тогда как в контексте наказания именно последняя является на сегодня определяющей, а идеи классической школы играют лишь вспомогательную роль.
При этом выделение концептуальных начал не носит умозрительного характера, так как они имеют реальное приложение к вопросам уголовной политики,
правотворчества, правоприменения и развития доктрины уголовного права.
300
Так, концептуальные начала уголовного права играют роль ограничителя
устремлений уголовной политики, ставя правотворчеству и правоприменению
границы в их деятельности. Это представляет собой тактическое соотношение
концептуальных начал и уголовной политики; с точки зрения стратегии развития
общества уголовная политика (точнее, уже общая правовая политика) может радикально влиять на концептуальные начала уголовного права, диктуя их смену в
приложении к отдельно взятой уголовно-правовой системе. Такая смена является,
как правило, следствием крупных социально-политических потрясений в обществе, изменения идеологических и ценностных установок и т.п.; она же может
быть следствием медленной эволюции социума. Однако после такой стратегической смены восстанавливается тактический баланс уголовной политики и концептуальных начал уголовного права.
Иными словами, концептуальным началам присуща ограничительнонаправляющая роль. На уровне уголовного закона концептуальные начала устанавливают законодателю определённые границы, в которых тот может действовать, объявляя деяние преступным и наказуемым. На уровне судебной практики
концептуальные начала являются руководящими установками для судей при толковании и применении уголовного закона. На уровне теории уголовного права
концептуальные начала образуют каркас науки, формируя круг признанных аксиоматических положений.
Современное российское уголовное право содержит целый ряд положений,
которые могут рассматриваться как не согласующиеся с концептуальными началами уголовного права. Эти положения являются продуктом, как законодательной
работы, так и судебной практики. Их устранение является первостепенной задачей на пути дальнейшего развития уголовного права.
С этой целью в диссертации сформулированы конкретные предложения по
совершенствованию уголовного закона и практики его применения.
301
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Нормативные правовые акты
1. Конституция Российской Федерации. Принята всенародным голосованием
12 декабря 1993 г. [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2014. - № 15. –
Ст. 1691 (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008. № 6-ФКЗ, от 30.12.2008. № 7-ФКЗ, от 05.02.2014. №
2-ФКЗ).
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13июня 1996 г.
№ 63-ФЗ
[Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1996. - № 25. – Ст. 2954 (в ред.
Федеральных законов от 27.05.1998. № 77-ФЗ, от 09.02. 1999. № 24-ФЗ, от
09.02.1999 г. № 26-ФЗ и др.; в ред. Федерального закона от 05.05.2014. №
130-ФЗ, от 17.06.2014. № 18-П; с изм. и доп., вступил в силу с 05.06.2014.).
3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001
г. № 174-ФЗ [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 2001. - № 52 (ч. 1).
– Ст. 4921 (в ред. Федеральных законов от 29.05. 2002. № 58-ФЗ, от
24.07.2002. № 98-ФЗ и др.; ред. Федерального закона от 04.06.2014. № 141ФЗ).
4. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от
30 декабря 2001 г. № 195-ФЗ [Текст] // Собрание законодательства РФ. –
2002. - № 1(ч. 1). – Ст.1 (в ред. Федеральных законов от 25.04.2002. № 41ФЗ, от 25.07.2002. № 112-ФЗ и др.; ред. Федерального закона от 05.05.2014.
№ 130-ФЗ; с изм. и доп., вступил в силу с 22.06.2014.).
5. Федеральный закон от 10 декабря 2003 г. № 173–ФЗ «О валютном регулировании и валютном контроле» [Текст] // Собрание законодательства РФ. –
2003. - № 50. – Ст. 4859 (в ред. Федеральных законов от 29.06.2004. № 58-
302
ФЗ, от 18.07.2005. № 90-ФЗ и др.; в ред. Федерального закона от 05.05.2014.
№ 112-ФЗ).
6. Федеральный закон от 28 декабря 2013 г. № 421-ФЗ «О внесении изменений
в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федеральный закон «О специальной оценке условий труда» [Текст] //
Собрание законодательства РФ. - 2013. - № 52 (ч. 1). - Ст. 6986.
7. Федеральный закон от 21 июля 2004 г. № 73-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 2004. - № 30. – Ст. 3091.
8. Федеральный закон от 07 марта 2011 г. № 26-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2011. - № 11. - Ст. 1495.
9. Федеральный закон от 25 июня 1998 г. № 92-ФЗ «О внесении изменений и
дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1998. - № 26. – Ст. 3012 (в ред. Федерального закона от 08.12.2003. № 162-ФЗ).
10. Федеральный закон от 08 декабря 2003 г. № 162-ФЗ «О внесении изменений
и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 2003. - № 50. – Ст. 4848 (в ред. Федеральных законов от 11.03.2004. № 12-ФЗ, от 05.01.2006. № 11-ФЗ и др.; в ред. Федерального закона от 07.12.2011. № 420-ФЗ).
11. Федеральный закон от 04 мая 2011 г. № 97-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации
об административных правонарушениях в связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия коррупции» [Текст] //
Собрание законодательства РФ. - 2011. - № 19. - Ст. 2714.
303
12. Федеральный закон от 07 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений
в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные
акты Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. –
2011. - № 50. – Ст. 7362 (в ред. Федеральных законов от 01.03.2012. № 18ФЗ, от 28.07.2012. № 141-ФЗ, от 30.12.2012. № 307-ФЗ, от 28.12.2013. № 431ФЗ).
13. Федеральный закон от 31 декабря 2014 г. № 528-ФЗ «О внесении изменений
в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу усиления ответственности за совершение правонарушений в сфере безопасности дорожного движения» [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2015. № 1 (часть 1). - Ст. 81.
14. Федеральный закон от 28 июля 2012 г. № 141-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. –
2012. - № 31. – Ст. 4330.
15. Федеральный закон от 29 февраля 2012 г. № 14-ФЗ «О внесении изменений в
Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях усиления ответственности за преступления сексуального характера, совершенные в отношении несовершеннолетних» [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2012. - № 10. - Ст. 1162.
16. Федеральный закон от 28 декабря 2013 г. № 380-ФЗ «О внесении изменений
в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный
кодекс Российской Федерации» [Текст] // Собрание законодательства РФ. 2013. - № 52 (ч.1). - Ст. 6945.
17. Федеральный закон от 01 июля 1994 г. № 10-ФЗ «О внесении изменений и
дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный ко-
304
декс РСФСР». Документ фактически утратил силу [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1994. - № 10. – Ст. 1109 (в ред. Федеральных законов от
13.06.1996. № 64-ФЗ, от 18.12.2001. № 177-ФЗ).
18. Федеральный закон от 20 августа 2004 г. № 119–ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» ([Текст] // Собрание законодательства РФ. – 2004. - № 34. – Ст.
3534 (в ред. Федеральных законов от 29.12.2004. № 199-ФЗ, от 24.07.2007. №
214-ФЗ, от 05.04.2010. № 45-ФЗ, от 28.12.2010. № 404-ФЗ, от 30.11.2011. №
352-ФЗ, от 21.12.2013. № 377-ФЗ, от 28.12.2013. № 432-ФЗ, от 03.02.2014. №
7-ФЗ; с изм., внесенными Федеральным законом от 04.06.2014. № 145-ФЗ).
19. Федеральный закон от 20 апреля 1995 г. № 45–ФЗ «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1995. - № 17. – Ст. 1455 (в
ред. Федеральных законов от 21.07.1998. № 117-ФЗ, от 06.01.1999. № 11-ФЗ,
от 29.02.2000. № 42-ФЗ, от 18.06.2001. № 76-ФЗ, от 29.11.2001 г. № 160-ФЗ.
и др.; в ред. Федерального закона от 03.02.2014. № 7-ФЗ).
20. Федеральный закон от 04 мая 2011 г. № 99–ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 2011. № 19. – Ст. 2716 (в ред. Федеральных законов от 08.07.2011. № 242-ФЗ, от
19.10.2011. № 283-ФЗ и др.; в ред. Федерального закона от 02.07.2013. №
185-ФЗ).
21. Федеральный закон от 12 января 1996 г. № 7–ФЗ «О некоммерческих организациях» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1996. - № 3. – Ст. 145
(в ред. Федеральных законов от 26.11.1998. № 174-ФЗ, от 08.07.1999. № 140ФЗ, от 21.03.2002. № 31-ФЗ и др.; в ред. Федерального закона от 04.06.2014.
№ 147-ФЗ).
305
22. Федеральный закон от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубликования и
вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» [Текст] // Собрание законодательства РФ. – 1994. - № 8. – Ст. 801 (в ред. Федеральных законов от
22.10.1999. № 185-ФЗ, от 21.10.2011. № 289-ФЗ, от 25.12.2012. № 254-ФЗ).
Решения Конституционного Суда РФ и
Европейского Суда по правам человека
23. Постановление от 20 декабря 1995 г. № 17-П по делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64 Уголовного кодекса
РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова [Текст] // Собрание
законодательства РФ. - 1996. - № 1. - Ст. 54.
24. Постановление Конституционного Суда РФ от 19 марта 2003 г. № 3-П по
делу о проверке конституционности положений Уголовного кодекса Российской Федерации, регламентирующих правовые последствия судимости лица,
неоднократности и рецидива преступлений, а также пунктов 1–8 Постановления Государственной Думы от 26 мая 2000 года «Об объявлении амнистии
в связи с 55-летием Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» в связи с запросом Останкинского межмуниципального (районного) суда города Москвы и жалобами ряда граждан [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2003. - № 14. - Ст. 1302.
25. Постановление от 27 мая 2003 г. № 9-П по делу о проверке конституционности положения статьи 199 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан П.Н. Белецкого, Г.А. Никовой, Р.В. Рукавишникова,
306
В.Л. Соколовского и Н.И. Таланова [Текст] // Собрание законодательства
РФ. - 2003. - № 24. - Ст. 2431.
26. Постановление Конституционного Суда РФ от 27 мая 2008 г. № 8-П по делу
о проверке конституционности положения части первой статьи 188 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки М.А. Асламазян [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2008. - № 24. - Ст. 2892.
27. Постановление Конституционного Суда РФ от 13 июля 2010 г. № 15-П по
делу о проверке конституционности положений части первой статьи 188
Уголовного кодекса Российской Федерации, части 4 статьи 4.5, части 1 статьи 16.2 и части 2 статьи 27.11 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобами граждан В.В. Баталова,
Л.Н. Валуевой, З.Я. Ганиевой, О.А. Красной и И.В. Эпова [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2010. - № 29. - Ст. 3983.
28. Постановление Конституционного Суда РФ от 31 марта 2011 г. № 3-П по
делу о проверке конституционности части третьей статьи 138 Уголовного
кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан С.В. Капорина,
И.В. Коршуна и других [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2011. - №
15. - Ст. 2191.
29. Постановление Конституционного Суда РФ от 11 декабря 2014 г. № 32-П по
делу о проверке конституционности положений статьи 1594 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с запросом Салехардского городского
суда Ямало-Ненецкого автономного округа [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2014. - № 52 (часть 1). - Ст. 7784.
30. Определение Конституционного Суда РФ от 16 ноября 2006 г. № 464-О «Об
отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Ивановского Алексея Ивановича на нарушение его конституционных прав частью первой ста-
307
тьи 209 и частью третьей статьи 222 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из
справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
31. Определение Конституционного Суда РФ от 18 декабря 2007 г. № 932-О-О «
Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Горковенко
Алексея Евгеньевича на нарушение его конституционных прав частью второй статьи 6, пунктом «з» части второй статьи 105 и пунктом «в» части четвертой статьи 162 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочноправовой системы «КонсультантПлюс».
32. Определение Конституционного Суда РФ от 19 мая 2009 г. № 844-О-О « Об
отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Глотова Алексея
Владимировича на нарушение его конституционных прав пунктом «з» части
второй статьи 105 и пунктом «в» части четвертой статьи 162 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
33. Определение Конституционного Суда РФ от 13 октября 2009 г. № 1135-О-О
«Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Родионова Игоря Николаевича на нарушение его конституционных прав примечанием 2 к
статье 228 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
34. Определение Конституционного Суда РФ от 13 октября 2009 г. № 1237-О-О
"Об
отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Юрова Алек-
сандра Сергеевича на нарушение его конституционных прав частью второй
статьи 162 и частью первой статьи 222 Уголовного кодекса Российской Фе-
308
дерации" [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из
справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
35. Определение Конституционного Суда РФ от 01 декабря 2009 г. № 1486-О-О
"Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Прасолова Станислава Викторовича на нарушение его конституционных прав статьей 172
Уголовного кодекса Российской Федерации" [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
36. Определение Конституционного Суда РФ от 23 марта 2010 г. № 368-О-О
«Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Калугина Василия Викторовича на нарушение его конституционных прав частью первой
статьи 119 и частью первой статьи 286 Уголовного кодекса Российской Федерации [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из
справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
37. Определение Конституционного Суда РФ от 17 июня 2010 г. № 838-О-О «
Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Муллина Александра Анатольевича на нарушение его конституционных прав пунктом «в»
части третьей статьи 286 Уголовного кодекса Российской Федерации»
[Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
38. Определение Конституционного Суда РФ от 25 ноября 2010 г. № 1561-О-О
"Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Петренко Александра Владимировича на нарушение его конституционных прав частью
первой статьи 285 и частью первой статьи 292 Уголовного кодекса Российской Федерации" [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
309
39. Определение Конституционного Суда РФ от 22 марта 2011 г. № 409-О-О
"Об отказе в принятии к рассмотрению жалоб гражданина Яроша Валерия
Владимировича на нарушение его конституционных прав частью седьмой
статьи 35 и пунктами "а", "в" части второй статьи 158 Уголовного кодекса
Российской Федерации" [Электронный ресурс]. Документ опубликован не
был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
40. Определение Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2011 г. № 572-О-О
"Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Лукашина Сергея Ивановича на нарушение его конституционных прав частью первой статьи 161, частью первой статьи 162 Уголовного кодекса Российской Федерации, пунктами 1 - 7 части первой статьи 73 и пунктами 1 - 5 части первой
статьи 299 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации"
[Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
41. Определение Конституционного Суда РФ от 17 июля 2012 г. № 1469-О "Об
отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Зябревой Ирины Владимировны на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи
292 Уголовного кодекса Российской Федерации" [Электронный ресурс].
Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы
«КонсультантПлюс».
42. Определение Конституционного Суда РФ от 05 марта 2013 г. № 323-О "По
жалобе гражданина Газаряна Сурена Владимировича на нарушение его конституционных прав частью второй статьи 167 Уголовного кодекса Российской Федерации" [Текст] // Вестник Конституционного Суда РФ. – 2013. - №
6.; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно-правовой системы
«КонсультантПлюс».
310
43. Определение Конституционного Суда РФ от 28 мая 2013 г. № 710-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Гончаровой Елены Вячеславовны на нарушение ее конституционных прав статьей 201 Уголовного
кодекса Российской Федерации" [Электронный ресурс]. Документ опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
44. Определение Конституционного Суда РФ от 21 ноября 2013 г. № 1888-О
"Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Кухтинова Сергея Николаевича на нарушение его конституционных прав статьей 351 Уголовного кодекса Российской Федерации" [Электронный ресурс]. Документ
опубликован не был. - Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
45. Case of Kokkinakis v. Greece (Application no. 14307/88) / Council of Europe.
European Court of Human Rights. Chamber. Stratsbourg; Judgment, 25 May
1993.
46. Liivik v. Estonia (Application no. 12157/05). /Council of Europe. European Court
of Human Rights. Stratsbourg; Judgment, 25 June 2009.
47. Pessino v. France (Application no. 40403/02). /Council of Europe. European
Court of Human Rights. Stratsbourg; Judgment, 10 October 2006.
Постановления Пленумов Верховного Суда РФ
48. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О
судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1999. - № 3 (в ред. Постановлений Пленума
311
Верховного Суда РФ от 06.02.2007. № 7, от 03.04.2008. № 4, от 03.12.2009.
№ 27).
49. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О
судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе».
Документ утратил силу [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2000. № 4 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007. №
7, от 23.12.2010. № 31, от 22.05.2012. № 7).
50. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 05 июня 2002 г. № 14 «О
судебной практике по делам о нарушении правил пожарной безопасности,
уничтожении или повреждении имущества путем поджога либо в результате
неосторожного обращения с огнем» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда
РФ. – 2002. - № 8 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от
06.02.2007. № 7, от 18.10.2012. № 21).
51. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О
судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» [Текст] // Бюллетень
Верховного Суда РФ. – 2003. - № 2 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007. № 7, от 23.12.2010. № 31).
52. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О
применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм
международного права и международных договоров Российской Федерации» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2003. - № 12 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 05.03.2013. № 4).
53. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. № 11 «О
судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями
131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Текст] // Бюллетень
312
Верховного Суда РФ. – 2004. - № 8 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 14.06.2013. № 18).
54. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 28 декабря 2006 г. № 64 «О
практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. –
2007. - № 3.
55. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 ноября 2007 г. № 45 «О
судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2008. - № 1.
56. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09 декабря 2008 г. № 25 «О
судебной практике по делам о преступлениях, связанных с нарушением правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, а также с
их неправомерным завладением без цели хищения» [Текст] // Бюллетень
Верховного Суда РФ. – 2009. - № 2 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 23.12.2010. № 31).
57. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 г. № 19 «О
судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2009. - № 12.
58. Постановление Пленума от 01 февраля 2011 г. № 1 «О судебной практике
применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной
ответственности и наказания несовершеннолетних» [Текст] // Бюллетень
Верховного Суда РФ. – 2011. - № 4 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 09.02.2012. № 3, от 02.04.2013. № 6).
313
59. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2012 г. № 19
«О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление» [Текст] //
Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2012. - № 11.
60. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О
применении судами законодательства об ответственности за нарушения в
области охраны окружающей среды и природопользования» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2012. - № 12.
61. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09 июля 2013 г. № 24 «О
судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных
преступлениях» [Текст] // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2013. - № 9 (в
ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 03.12.2013. № 33).
62. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О
судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» [Текст] // Бюллетень Верховного
Суда РФ. – 2015. – № 2.
Монографии Сборники статей
63. Андрусенко О.В. От Свода законов уголовных к Уложению о наказаниях
уголовных и исправительных: очерк по истории систематизации уголовного
законодательства Российской империи первой половины XIX века [Текст] /
О.В. Андрусенко, С.В. Кодан. – Екатеринбург: Зерцало-Урал, 2000. – 171 с.
64. Ансель М. Новая социальная защита. (Гуманистическое движение в уголовной политике). Перевод с французского [Текст] / Марк Ансель; пер. с фр.
314
Н.С. Лапшиной; под ред. и со вступ. ст. А.А. Пионтковского. – Москва: Прогресс, 1970. – 312 с.
65. Антонова Е.Ю. Концептуальные основы корпоративной (коллективной) уголовной ответственности [Текст] / Е.Ю. Антонова. - Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2011. – 418 с.
66. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях [Текст] / Чезаре Беккариа; пер.
Ю.М. Юмашев. - Москва: Фирма «Стелс»: БИМПА, 1995. - 303 с.
67. Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути её реализации [Текст] /
Н.А. Беляев. - Ленинград: Изд-во Ленинградского университета,1986. -176 с.
68. Берман Г.Д. Западная традиция права: эпоха формирования [Текст] / Гарольд Дж. Берман; пер. с англ. - 2-е изд. – Москва: Изд-во Московского
университета,1998. – 622 с.
69. Блум М.И. Обратная сила закона. Действие советского уголовного закона во
времени [Текст] / М.И. Блум, А.А. Тилле. - Москва: Юридическая литература, 1969. - 136 с.
70. Бондарь Н.С. Судебный конституционализм в России в свете конституционного правосудия [Текст] / Н.С. Бондарь. - Москва: Норма: ИНФРА-М, 2011.
- 543 с.
71. Босхолов С.С. Основы уголовной политики. Конституционный, криминологический, уголовно-правовой и информационный аспекты [Текст] / С.С.
Босхолов. - Москва: ЮрИнфор, 1999. - 293 с.
72. Волженкин Б.В. Служебные преступления: Комментарий законодательства и
судебной практики [Текст] / Б.В. Волженкин. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2005. - 560 с.
315
73. Гаврилов Б.Я. Современная уголовная политика России: цифры и факты
[Текст] / Б.Я. Гаврилов. - Москва: Проспект: ТК Велби, 2008. - 208 с.
74. Гарманов В.М. Амнистия и помилование и их роль в корректировании карательной политики российского государства на современном этапе: Монография [Текст] / В.М. Гарманов, Н.В. Осмоловская; под ред. А.В. Шеслер. Сургут: РИО СурГПУ, 2007. - 169 с.
75. Герцензон А.А. Об Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик [Текст] /А.А. Герцензон. - Москва: Госюриздат,1959. - 93
с.
76. Герцензон А.А. Уголовное право и социология (Проблемы социологии уголовного права и уголовной политики.) [Текст] / А.А. Герцензон. – Москва:
Юридическая литература, 1970. – 286 с.
77. Головненков П.В. Уголовное уложение (Уголовный кодекс) Федеративной
Республики Германия: Научно-практический комментарий и перевод текста
[Текст] / П.В. Головненков. - 2-е изд. перераб. и доп. - Москва: Проспект,
2012. - 311 с.
78. Давид Р. Основные правовые системы современности. Перевод с французского [Текст] / Р. Давид, К. Жоффре-Спинози; пер. В. А. Туманов. - Москва:
Международные отношения, 1996. - 400 с.
79. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. [Текст] /
В.И. Даль; [Репринтное издание]. - Москва: Русский язык: Медиа, 2005. - Т.
2: И – О. - 782 с.
80. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. Более 20 000 слов и словосочетаний [Текст] / И.Х. Дворецкий. - 9-е изд., стер. – Москва: Русский язык;
Медиа, 2005. - 845 с.
316
81. Декларации, заявления и коммюнике Советского Правительства с правительствами иностранных государств. 1954-1957гг. [Текст]. – Москва: Госполитиздат, 1957. – 328 с.
82. Дигесты Юстиниана [Текст] / Московский государственный университет
им. М.В. Ломоносова. Юридический факультет; отв. ред. Л.Л. Кофанов. - 2-е
изд., испр. - Москва: Статут, 2008. - Т. 1. - 583 с.
83. Дурманов Н.Д. Понятие преступления [Текст] / Н.Д. Дурманов; Отв. ред.
М.Д. Шаргородский. – Москва - Ленинград: Изд-во АН СССР, 1948. - 315 с.
84. Есаков Г.А. Англо-американское уголовное право: эволюция и современное
состояние общей части: Монография [Текст] / Г.А. Есаков; Московская государственная юридическая академия. - Москва: ТК Велби: Проспект, 2007. 734 с.
85. Есаков Г.А. Основы сравнительного уголовного права: Монография [Текст] /
Г.А. Есаков. - Москва: Издательство «Элит», 2007. - 152 с.
86. Есипов В.В. Уголовное уложение 1903 года, его характер и содержание
[Текст] / В.В. Есипов профессор Императорского Варшавского университета. – Варшава: Тип. Варшавского учебного округа,1903. – 177 с.
87. Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретикоинструментальный анализ [Текст] /А.Э. Жалинский. - Москва: Проспект,
2008. - 400 с.
88. Жижиленко А.А. Преступления против личности [Текст] / Профессор А.А.
Жижиленко. – Москва - Ленинград: Государственное издательство, 1927. –
140 с.
317
89. Загородников Н.И. Николай Степанович Таганцев. (Русский ученый-юрист)
[Текст] / Н.И. Загородников; Институт государства и права РАН. – Москва:
Наука,1994. – 132 с.
90. Изосимов С.В. Ответственность за преступления против интересов службы в
коммерческих и иных организациях: учебно-практический комментарий
[Текст] / С.В. Изосимов, А.П. Кузнецов; Нижегородская правовая академия.
- Нижний Новгород: Изд-во Нижегородской правовой академии, 2001. - 52 с.
91. Исаев М.М. Вопросы уголовного права, военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного Суда СССР [Текст] / М.М.
Исаев, А.А. Пионтковский; под ред. и с предисл. И.Т. Голякова. - Москва:
Изд-во ВЮА,1947. - 120 с.
92. История советского уголовного права [Текст] /А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов [и др.]. – Москва: Юридическое издательство, 1948. –
466 с. – (Заглавие обл.: История советского государства и права: 1917-1947).
93. Кабрияк Р. Кодификации [Текст] / Реми Кабрияк; пер. и вступ. ст. Л.В. Головко. – Москва: Статут, 2007. – 476 с.
94. Калашникова А.И. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года: компромисс идеологии и науки [Текст] /А.И. Калашникова; Ульяновский государственный
университет. – Ульяновск: Изд-во УлГУ, 2009. – 226 с.
95. Кетц Х.
Введение в сравнительное правоведение в сфере частного пра-
ва: Основы. В 2-х тт. [Текст] / Х. Кетц, К. Цвайгерт; пер. с нем. - Москва:
Международные отношения, 2000. – Т.1. - 480 с.
96. Козочкин И.Д. Уголовное право США: успехи и проблемы реформирования
[Текст] / И.Д. Козочкин. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс,
2007. - 478 с.
318
97. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации: с учетом Федеральных законов № 289-ФЗ; 321-ФЗ; 20-ФЗ [Текст] / [Ю.В. Грачева и др.];
отв. ред. А.И. Рарог; Московская государственная юридическая академия
им. О.Е. Кутафина. – изд. 6-е перераб. и доп. – Москва: Кодекс: Проспект,
2010. – 703 с.
98. Конституции зарубежных государств: Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Франция, Германия, Италия, Испания, Греция, Япония, Канада
[Официальные тексты. Перевод.] [Текст] / Сост. В.В. Маклаков. - 2-е изд.,
испр. и доп. - Москва: Бек, 1997. - 583 с.
99. Конфуций «Лунь Юй». «Суждения и беседы» // Конфуцианское «четверокнижие» («Сы Шу») [Текст] / пер. с кит. и коммент. А.И. Кобзева; отв. ред.
Л.С. Переломов. - Москва: «Восточная литература» РАН, 2004. – 431 с.
100. Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической
сфере [Текст] / редкол.: В.И. Радченко, Е.В. Новикова, А.Г. Федотов. –
Москва: Фонд «Либеральная миссия», 2010. - 196 с.
101. Кристи Н. Причиняя боль. Роль наказания в уголовной политике [Текст] / Н.
Кристи; пер. с англ. В.М. Когана; под общ. ред. Я.И. Гилинского; вступ. ст.
А.М. Яковлева. – Санкт-Петербург: «Алетейя», 2011. - 164 с.
102. Крыленко Н.В. Суд и право в СССР. Теоретический и практический комментарий к основам судоустройства, судопроизводства и материального
уголовного права СССР [Текст] / Н.В. Крыленко. – Москва - Ленинград:
Государственное издательство, 1930. – Ч. 3: Основы уголовного материального права. – 179 с.
103. Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления [Текст] / В.Н. Кудрявцев. - Москва: Госюриздат, 1960. - 244 с.
319
104. Кудрявцев В.Н. Состав преступления [Текст] / В.Н. Кудрявцев. - Москва:
Б.и., 1957. - Лекция 1: Понятие и значение состава преступления. Объект
преступления. - 27 с.
105. Курганов С.И. Наказание: уголовно-правовой, уголовно-исполнительный и
криминологический аспекты [Текст] / С.И. Курганов. - Москва: ТК Велби:
Проспект, 2008. - 192 с.
106. Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия: уголовное право,
уголовный закон, уголовно-правовая политика: Монография [Текст] / Н.А.
Лопашенко. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2004. - 339 с.
107. Лопашенко Н.А. Уголовная политика [Текст] / Н.А. Лопашенко; отв. за вып.:
И.А. Бусыгина. - Москва: Волтерс Клувер, 2009. - 608 с.
108. Малинин В.Б. Объективная сторона преступления: Монография [Текст] /
В.Б. Малинин, А.Ф. Парфенов. – Санкт-Петербург: Изд-во С-Петербургского
юридического института, 2004. - 301 с.
109. Материалы для пересмотра нашего уголовного законодательства [Текст]. - Т.
3: Замечание чинов Судебного ведомства 1880–1881 гг. на Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и на Устав о наказаниях, налагаемых
мировыми судьями. - Санкт-Петербург: Министерство юстиции, 1881. – 482
с.
110. Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического
анализа: Монография [Текст] / С.Ф. Милюков. – Санкт-Петербург: Знание:
СПбИВЭСЭП, 2000. - 279 с.
111. Нагаева Т.И. Формы и виды преступного деяния: Монография [Текст] / Т.И.
Нагаева. - Москва: Эко-информ, 2012. - 343 с.
320
112. Немировский Э.Я. Меры социальной защиты и наказание в связи с сущностью вины [Текст] / Э.Я. Немировский. – Петроград: Сенатская типография,
1916. – 50 с. (Оттиск из «Журнала Министерства юстиции». 1916. Февраль).
113. Нерсесян В.А. Ответственность за неосторожные преступления [Текст] /
В.А. Нерсесян. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс,2002. - 223 с.
114. Ображиев К.В. Система формальных (юридических) источников российского уголовного права: Монография [Текст] / К.В. Ображиев. – Москва: Юрлитинформ, 2015. – 503 с.
115. Общая часть уголовного права: состояние законодательства и научной мысли [Текст] / под ред. Н.А. Лопашенко. – Санкт-Петербург: Юридический
центр Пресс, 2011. - 785 с.
116. Ожегов С.И. Словарь русского языка: около 53 000 слов [Текст] / С.И. Ожегов; под общей ред. Л.И. Скворцова. - 24-е изд., испр. - Москва: Оникс 21
век: Мир и Образование, 2005. - 894, [1] с.
117. Основания уголовно-правового запрета. Криминализация и декриминализация [Текст] / П.С. Дагель, Г.А. Злобин, С.Г. Келина [и др.]; отв. ред. В.Н.
Кудрявцев, А.М. Яковлев. - Москва: Наука, 1982. - 303 с.
118. Пионтковский А.А. Марксизм и уголовное право. О некоторых спорных вопросах теории уголовного права [Текст] / А.А. Пионтковский. – Москва:
Юридическое издательство НКЮ РСФСР, 1927. – 96 с.
119. Пирвагидов С.С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств [Текст] / С.С. Пирвагидов, Ю.Е. Пудовочкин. –
Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - 297 с.
321
120. Познышев С.В. Особенная часть русского уголовного права. Сравнительный
очерк важнейших отделов особенной части старого и нового Уложений
[Текст] / С.В. Познышев приват-доцент Императорского Московского университета. – Москва: Университетская типография,1905. – 416 с.
121. Полянский Н.Н. Вопросы уголовного права в практике Сената по делам,
восходившим из Московского Мирового Съезда [Текст] / Н.Н. Полянский. –
Москва: Изд-во юридического книжного магазина «Правоведение» И.К. Голубева, 1917. – 75 с.
122. Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России: история и современность [Текст] / Т.Г. Понятовская. - Ижевск: Изд-во Удмуртского университета, 1994. - 140 с.
123. Попов А.Н. Убийства при отягчающих обстоятельствах [Текст] / А.Н. Попов. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - 898 с.
124. Пржевальский В.В. Проект Уголовного уложения и современная наука уголовного права [Текст] / В.В. Пржевальский. - Санкт-Петербург: тип. Правительствующего Сената, 1897. – 104 с. - (Оттиск из «Журнал Юридического
общества». – 1896. – кн.10.; 1897. – кн.1.).
125. Принс А. Защита общества и преобразование уголовного права [Текст] / А.
Принс; пер. с фр. Е. Маркеловой; под ред. и с предисл. Г.С. Фельдштейна. –
Москва: Книгоиздательство торгового дома «В.И. Знаменский и К», 1912. –
169 с.
126. Проект Уголовного уложения Российской Империи [Текст] / Составлено в
Комиссии для составления законов. – Санкт-Петербург: печатано при Сенатской типографии, 1813. - Часть первая: Основания уголовного права. – 43 с.
322
127. Проекты Уголовного уложения 1754–1766 годов. Новоуложенной книги
часть вторая: О розыскных делах, и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы положены [Текст] / Текст под ред. А.А. Востокова; предисл. Н.Д. Сергеевского. – Санкт-Петербург: тип. М.М. Стасюлевича,1882. – 228 с.
128. Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам [Текст]
/ А.И. Рарог. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - 279 с.
129. Резон А.К. Уголовное уложение. Краткое изложение главных положений его
в сопоставлении с действующим правом. С приложением сравнительных
указателей статей Нового уголовного уложения и Уложения и Устава о
наказаниях [Текст] / сост. А.К. фон-Резон. – Изд. неофиц. – СанктПетербург: «Я.А. Канторович», 1903. – 341 с.
130. Решетников Ф.М. Уголовное право буржуазных стран [Текст] / Ф.М. Решетников; Университет дружбы народов им. П. Лумумбы. - Москва: Изд-во
Университета дружбы народов, 1965-1967. - Вып.1: Просветительногуманистическое направление в уголовном праве. – 71 с.; Вып.2: «Классическая» школа и антрополого-социологическое направление. – 99 с.; Вып.3:
Современные буржуазные уголовно-правовые теории – 100 с.
131. Российская
уголовная
политика:
преодоление
кризиса
[Текст]
/
А.И. Алексеев, В.С. Овчинский , Э.Ф. Побегайло . - Москва: Норма, 2006. 144 с.
132. Российское законодательство X–XX веков. Тексты и комментарии: В 9-ти т.
[Текст] / под общей ред. О.И. Чистякова. – Москва: Юридическая литература, 1994 - Т. 9: Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций. - 351 с.
323
133. Сабитов Т.Р. Система уголовно-правовых принципов [Текст] / Т.Р. Сабитов;
отв. ред. А.И. Чучаев. - Москва: Проспект, 2012. - 236 с.
134. Свод законов Российской Империи, повелением Государя Императора Николая Павловича составленный [Текст]. - Санкт-Петербург: тип. 2-го Отделения Собственной е.и.в. канцелярии, 1832. – [Т.15]: Свод законов уголовных. – 561 с.
135. Свод замечаний на Проект общей части Уложения о наказаниях, выработанный редакционной комиссией [Текст] / Составлен делопроизводителем Редакционной комиссии бароном Э.Ю. Нольде. – В 5ти т. - Т.1: Общие замечания на Проект и замечания на главы первую и вторую. – Санкт-Петербург:
Государственная типография, 1884. – 377 с.
136. Сергеева Т.Л. Вопросы виновности и вины в практике Верховного Суда
СССР по уголовным делам [Текст] / Т.Л. Сергеева. – Москва - Ленинград:
Изд-во АН СССР, 1950. - 184 с.
137. Совершенствование и эффективность применения республиканского законодательства в борьбе с преступностью: межвузовский сборник научных
трудов: В 2-х ч. [Текст] / Отв. ред. А.М. Царегородцев; Высшая школа милиции МВД РСФСР. - Омск: ВШМ МВД РСФСР, 1991. - Ч. 2: Уголовный
кодекс РСФСР (проект). – 107 с.
138. Современные проблемы и стратегия борьбы с преступностью [Текст] / науч.
ред. В.Н. Бурлаков, Б.В. Волженкин. – Санкт-Петербург: Издательский дом
С-Петербургского государственного университета; Изд-во Юридического
факультета С-Петербургского государственного университета, 2005. - 592 с.
139. Солнцев Г.И. Российское уголовное право, изложенное обоих прав доктором
Казанского университета бывшим ректором… Гавриилом Солнцевым. Казань,1820. [Текст] / Г.И. Солнцев; под ред. и со вступ. ст. о Г.И. Солнцеве
324
Г.С. Фельдштейна профессора Демидовского юридического лицея. - Ярославль,1907. – 305 с.
140. Солодкин И.И. Очерки по истории русского уголовного права. (Первая четверть XIX в.) [Текст] / И.И. Солодкин. – Ленинград: Изд-во Ленинградского
университета,1961. – 170 с.
141. Стенографический отчет XIX Всесоюзной конференции КПСС. (28 июня – 1
июля 1988 г.) [Текст] В 2 т. - Москва: Политиздат, 1988. - Т. 2. - 400 с.
142. Стифен Дж. Уголовное право Англии в кратком очертании [Текст] / Сочинение Джемса Фиц-Джемса Стифена; пер. с англ. и с предисл. В. Спасовича. –
Санкт-Петербург: «В. Ковалевский»,1865. – Вып.1. – 610 с.
143. Сулейманов А.А. Первый Уголовный кодекс РСФСР: концептуальные основы и общая характеристика: Монография [Текст] / А.А. Сулейманов; отв.
ред. А.И. Чучаев. – Владимир: Б.и., 2006. – 176 с.
144. Тишкевич С.И. Единая теория уголовного нормотворчества и квалификации
преступлений. Основные концептуальные положения. Теоретическая модель
уголовного кодекса суверенной Республики Беларусь [Текст] / С.И. Тишкевич. - Минск: Изд-во АМ МВД РБ, 1992. – 181 с.
145. Тяжкова И.М. Неосторожные преступления с использованием источников
повышенной опасности [Текст] / И.М. Тяжкова. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2002. - 278 с.
146. Уголовное уложение 22 марта 1903 года. С мотивами, извлечёнными из
объяснительной записки Редакционной комиссии, представления Министерства юстиции в Государственном совете и журнале особого совещания, особого присутствия департаментов и общего собрания Государственного сове-
325
та [Текст] / Издание Н.С. Таганцева. – Санкт-Петербург: Государственная
типография, 1904. – 1126 с.
147. Уголовное уложение Царства Польского 1818 года. Общая часть. Книги о
преступлениях [Текст] / пер. Ф. Тарановского; под ред. В. Есипова. – СанктПетербург: тип. А.Ф. Маркса, 1895. – 31 с.
148. Уголовно-правовое воздействие: Монография [Текст] / Г.А. Есаков, Т.Г. Понятовская, А.И. Рарог, А.И. Чучаев; под ред. А.И. Рарога. – Москва: Проспект, 2012. – 288 с.
149. Уголовный закон: Опыт теоретического моделирования [Текст] / АН СССР,
Институт государства и права; отв. ред. В.Н. Кудрявцев, С.Г. Келина. Москва: Наука, 1987. - 278 с.
150. Уголовный кодекс Франции. Принят в 1992 году. Вступил в силу с 1 марта
1994 года. С изменениями и дополнениями на 1 января 2002 года [Текст] /
пер. с фр. и предисл. Н.Е. Крыловой; науч. ред. Л.В. Головко, Н.Е. Крылова.
– Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2002.- 650 с.
151. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных [Текст]. – СанктПетербург: тип. 2-го Отделения Собственной е.и.в. канцелярии, 1845. – 919
с.
152. Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве [Текст] / Б.С. Утевский. Москва: Госюриздат, 1950. - 320 с.
153. Фейербах П.А. Уголовное право [Текст] / П.А. Фейербах; пер. с нем. – Кн. 1:
Философическая или всеобщая часть уголовного права.– Санкт-Петербург:
Медицинская типография, 1810. - 142 с.; Кн. 2: Содержащая положительную или особенную часть уголовного права: С приложением российских
уголовных законов, к каждому преступлению порознь относящихся. –
326
Санкт-Петербург: тип. Государственной Коммерц-коллегии, 1811. – 329 с.;
Кн. 3: Книга третия, содержащая делопроизводство уголовного права, то
есть: изследования и суды. – Санкт-Петербург: тип. Императорского Воспитательного дома, 1827. – 116 с.
154. Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России [Текст] / Г.С. Фельдштейн; под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. –
Москва: Зерцало, 2003. – 523 с. – (Русское юридическое наследие).
155. Ферри Э. Уголовная социология: Перевод [Текст] /
Энрико Ферри. -
Москва: ИНФРА-М, 2005. – 701 с. - (Библиотека криминолога).
156. Филимонов В.Д. Норма уголовного права [Текст]
/ В.Д. Филимонов. –
Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2004. - 281 с.
157. Французский уголовный кодекс 1810 года. С изменениями и дополнениями
по 1 июня 1940 г. [Текст] / Пер. Н.С. Лапшиной; под ред. М.М. Исаева. Москва: тип. Юридического издательства, 1947. - 372 с.
158. Чередниченко Е.Е. Принципы уголовного законодательства: понятие, система, проблемы законодательной регламентации [Текст] / Е.Е Чередниченко;
отв. ред. Н.А. Лопашенко. - Москва: Волтерс Клувер, 2007. - 192 с.
159. Шнитенков А.В. Комментарий к главе 23 Уголовного кодекса Российской
Федерации «Преступления против интересов службы в коммерческих и
иных организациях»: постатейный комментарий с учетом новейших подзаконных актов, судебная практика [Текст] / А.В. Шнитенков. - 2-е изд., перераб. и доп. - Москва: Юстицинформ, 2011. - 117 с.
160. Якубов А.Е. Обратная сила уголовного закона: некоторые проблемы совершенствования Уголовного кодекса Российской Федерации [Текст] / А.Е.
Якубов. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - 206 с.
327
161. Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве
[Текст] / В.А. Якушин. - Тольятти: Изд-во ТольПИ,1998. - 291 с.
Учебники Учебные пособия
162. Бойцов А.И. Уголовный закон: действие во времени и пространстве: учебное
пособие [Текст] / А.И. Бойцов, Б.В. Волженкин; Институт повышения квалификации прокурорско-следственных работников. – Санкт-Петербург:ИПК
прокурорско-следственных работников,1993. -104 с.
163. Дьяченко А.П. Уголовно-правовая охрана граждан в сфере сексуальных отношений: учебное пособие [Текст] / А.П. Дьяченко; Академия МВД России.
- Москва: Изд-во Академии МВД России, 1995. - 68 с.
164. Жалинский А.Э. Современное немецкое уголовное право [Текст] / А.Э. Жалинский; Государственный университет «Высшая школа экономики». Москва: Проспект, 2004. - 560 с.
165. Кистяковский А.Ф. Элементарный учебник общего уголовного права
[Текст] / А.Ф. Кистяковский ординарный профессор Университета св. Владимира. - Киев: Университетская типография, 1875. - Т.1: Общая часть. –
437с.
166. Кузнецова Н.Ф. Проблемы квалификации преступлений. Лекции по спецкурсу «Основы квалификации преступлений» [Текст] / Н.Ф. Кузнецова;
науч. ред. В.Н. Кудрявцев. - Москва: Городец, 2007. - 336 с.
167. Курс советского уголовного права. Часть общая: В 6-ти т. [Текст] / Редкол.:
А.А. Пионтковский [и др.]; АН СССР Институт государства и права. -
328
Москва: Наука, 1970. - Т. 1: Уголовный закон – 311 с.; Т. 2: Преступление. –
516 с.; Т. 3: Наказание. – 350 с.
168. Курс советского уголовного права: В 6-ти т. [Текст] / Редкол.: А. А. Пионтковский [и др.]; АН СССР Институт государства и права. - Москва: Наука,
1971. - Т. 5: Часть особенная. Преступления против личности, ее прав. Хозяйственные преступления. - 571 с.
169. Курс уголовного права: В 5-ти т. [Текст] / Московский государственный
университет им. М.В. Ломоносова; Юридический факультет; под ред. Н.Ф.
Кузнецовой, И.М. Тяжковой. – Москва: Изд-во МГУ, 2002. – Т.1: Общая
часть. Учение о преступлении. – 623 с.
170. Наумов А.В. Российское уголовное право: Общая часть. Курс лекций: В 2-х
т. [Текст] / А.В. Наумов. - 3-е изд., перераб. и доп. – Москва: Юридическая
литература, 2004. - Т.1. - 496 c.
171. Полный курс уголовного права: В 5-ти т. [Текст] / А.И. Бойцов [и др.]; под
ред. А.И. Коробеева. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2008. Т. 1: Преступление и наказание. - 1131с. - Т. 2: Преступления против личности. – 680 с. - Т. 3: Преступления в сфере экономики. - 784 с.
172. Российское уголовное право. Общая часть: учебник для студентов высших
учебных заведений, обучающихся по специальности и направлению подготовки "Юриспруденция" [Текст] / Благов Е.В. [и др.]; под ред. А.И. Чучаева.
– Москва: Контракт:ИНФРА-М, 2012. - 318, [1] с.
173. Российское уголовное право: Общая часть: учебник для студентов вузов,
обучающихся по направлению «Юриспруденция» и специальности «Юриспруденция»: В 2 т. [Текст] / Г.Н. Борзенков [и др.]; под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, В.С. Комиссарова, А.И. Рарога; Московский государственный
университет им. М.В. Ломоносова; Московская государственная юридиче-
329
ская академия. - 2-е изд., перераб. и доп. - Москва: Проспект, 2008. - Т. 1. –
528 с.
174. Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. Часть общая: пособие к лекциям
[Текст] / Н.Д. Сергеевский. – 7-е изд. – Санкт-Петербург: тип. М. Стасюлевича, 1908. – 393 с.
175. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Часть общая [Текст] / Н.С. Таганцев [Переиздание]. - Тула: Автограф, 2001. - Т.1. – 800 с.; Т. 2. – 688 с.
176. Тихомиров М.Н. Соборное уложение 1649 года: учебное пособие для высшей школы [Текст] / М.Н. Тихомиров, П.П. Епифанов. – Москва: Изд-во
Московского университета, 1961. – 444 с.
177. Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть [Текст]
/ А.Н. Трайнин. -
Москва: Изд-во 1-го Московского государственного университета, 1929. –
511 с.
178. Уголовное право: учебник: В 3 т. [Текст] / О.Л. Дубовик [и др.]; под ред.
А.Э. Жалинского. - Москва: Городец, 2011. - Т.1: Общая часть. - 863 с.
179. Уголовное право зарубежных государств. Общая часть: учебное пособие
[Текст] / Н.А. Голованова, В.Н.Еремин, М.А. Игнатова [и др.]; под ред. и с
предисл. И.Д. Козочкина. - Москва: Омега-Л: ИМПЭ им. А.С. Грибоедова,
2003. - 576 с.
180. Уголовное право зарубежных стран: учебное пособие [Текст] / Г.А. Есаков,
Н.Е. Крылова, А.В. Серебренникова; Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова; Московская государственная юридическая академия. - Москва: Проспект, 2008. - 336 с.
181. Уголовное право. Особенная часть: учебник для бакалавров [Текст] / Ю.В.
Грачева [и др.]; под ред. А.И. Чучаева. - Москва: Проспект, 2012. – 511 с.
330
182. Уголовное право России. Общая часть: учебник [Текст] / А.И. Бойцов [и
др.]; под ред. Н.М. Кропачева, Б.В. Волженкина, В.В. Орехова; СПетербургский государственный университет; Юридический факультет. –
Санкт-Петербург: Издательский дом С-Петербургского государственного
университета, 2006. - 1062 с.
183. Уголовное право России. Общая часть: учебник для студентов вузов, обучающихся по направлению «Юриспруденция» и специальности «Юриспруденция» [Текст] / С.А. Балеев [и др.]; под ред. Ф.Р. Сундурова, И. А. Тарханова. - 3-е изд., перераб. и доп. - Москва: Статут, 2009. – 750 с.
184. Уголовное право России. Особенная часть: учебник [Текст] / В.С. Комиссаров [и др.]; под ред. А.И. Рарога. - Москва: Эксмо, 2007. – 687 с.
185. Уголовное право России. Особенная часть: учебник: учебное пособие для
студентов вузов, обучающихся по направлению «Юриспруденция» и специальности «Юриспруденция» [Текст] / С.А. Балеев [и др.]; под ред. Ф.Р. Сундурова, М.В. Талан. - Москва: Статут, 2012. – 941 с.
186. Уголовное право Российской Федерации: Общая и Особенная части: учебник для бакалавров: учебник для студентов вузов, обучающихся по специальности и направлению подготовки «Юриспруденция» [Текст] / Т.Б. Басова
[и др.]; под ред. А.И. Чучаева. – Москва: Контракт: ИНФРА-М, 2013. – 704 с.
187. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник для студентов вузов, обучающихся по специальности «Юриспруденция» [Текст] / Ю.В.
Грачева [и др.]; под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева.
- 2-е изд., перераб. и доп.- Москва: ИНФРА-М: Контракт, 2008. – 559 с.
188. Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть: учебник для студентов вузов, обучающихся по специальности «Юриспруденция» [Текст] /
Ю.В. Грачева [и др.]; под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И.
331
Чучаева. - 2-е изд., исправ. и доп.- Москва: ИНФРА-М: Контракт, 2009. – 799
с.
189. Фон Лист Ф. Учебник уголовного права. Общая часть: Разрешенный автором перевод с 12 переработанного издания [Текст] / Ф. Фон Лист; пер. Ф.
Ельяшевич; предисл. М.В. Духовской. - Москва: Товарищество Тип. А.И.
Мамонтова, 1903. - 358 с.
Статьи
190. Авдеева М.В. Некоторые юридико-технические особенности использования
бланкетных диспозиций в статьях Особенной части УК РФ [Текст] / М.В.
Авдеева // Адвокат. - 2013. - № 1. - С. 55-60.
191. Авдеева М.В. Об усилении уголовной ответственности за сексуальные посягательства в отношении несовершеннолетних [Текст] / М.В. Авдеева //
Журнал российского права. - 2011. - № 4. - С. 121-127.
192. Агапов П. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма: анализ законодательной
новации [Текст] / П. Агапов // Уголовное право. - 2007. - № 1. - С. 4–7.
193. Агильдин В.В. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью как вид наказания по УК РФ [Текст] /
В.В. Агильдин // Юридический мир. - 2011. - № 2 (170). - С. 37- 40.
194. Алексеев Н.С. Основание уголовной ответственности по советскому праву
[Текст] / Н.С. Алексеев, В.Г. Смирнов, М.Д. Шаргородский // Известия высших учебных заведений. Правоведение. - 1961. - № 2. - С. 73-85.
332
195. Аншелес А.Ю. Реформа уголовного права (Этапы развития позитивносоциологических идей в уголовном праве и уголовном законодательстве)
[Текст] /А.Ю. Аншелес // Вестник советской юстиции. - 1926. - № 22 (80). –
С. 864-869.
196. Арутюнян А.А. Концепция восстановительной юстиции и современные тенденции развития уголовного процесса [Текст] / А.А. Арутюнян // Адвокат. 2011. - № 9. - С. 38–44.
197. Аснис А.Я. К вопросу о ратификации Конвенции Совета Европы «Об уголовной ответственности за коррупцию» и ее реализации в УК РФ [Текст] /
А.Я. Аснис // Адвокат. - 2005. - № 4. - С. 37-41.
198. Бабаев М.М. О соотношении уголовной и криминологической политики
[Текст] / М.М. Бабаев // Проблемы социологии уголовного права. Сборник
научных трудов / отв. ред. А.М. Яковлев. - Москва: Изд-во Всесоюзного института по изучению причин и разработки мер предупреждения преступности, 1982. - С. 5–16.
199. Бабий Н.А. Сопряженные преступления по УК России и Беларуси: анализ
сравнительный и не только [Текст] / Н.А. Бабий // Российский ежегодник
уголовного права. – (2007. № 2.) – Санкт-Петербург, 2008. – С. 490-510.
200. Бавсун М.В. Судебное усмотрение при назначении наказания и проблемы
его ограничения в УК РФ [Текст] / М.В. Бавсун // Журнал российского права. - 2007. - № 9. - С. 104–109.
201. Балыбин В.А. Основные тенденции развития уголовного законодательства
России в 1861–1881 гг. [Текст] / В.А. Балыбин // Известия высших учебных
заведений. Правоведение. - 1977. - № 3. - С. 55-63.
333
202. Барабаш А.С. Уголовно-правовая политика: объем понятия, идеологическая
основа [Текст] / А.С. Барабаш // Библиотека уголовного права и криминологии. - 2014. - № 2 (6). - С. 39–47.
203. Батанов А.Н. Иные меры уголовно-правового характера – самостоятельный
институт российского уголовного законодательства? [Текст] /А. Батанов //
Общество и право. - 2011. - № 5(37). – С. 151-154; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно – правовой системы «КонсультантПлюс».
204. Баумштейн А.Б. Определение субъективной стороны в составах экологических преступлений [Текст] / А.Б. Баумштейн // Новый юридический журнал.
- 2011. - № 4. - С. 151–154.
205. Безверхов А. Оценка изменений уголовного законодательства о служебных
нарушениях и практики его применения [Текст] /А. Безверхов // Уголовное
право. - 2010. - № 3. - С. 9–14.
206. Беляев А. Новое уголовно-правовое регулирование конфискации имущества
[Текст] / А. Беляев // Уголовное право. - 2007. - № 2. - С. 17–21.
207. Беляев Н.А. Принципы уголовного законодательства [Текст] / Н.А. Беляев //
Беляев Н.А. Избранные труды / предисл. Р.М. Асланов, А.И. Бойцов [и др.].
– Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - С. 209-237.
208. Беляев Н.А. Цели наказания и средства их достижения в исправительнотрудовых учреждениях [Текст] / Н.А. Беляев // Беляев Н.А. Избранные труды / предисл. Р.М. Асланов, А.И. Бойцов [и др.]. – Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2003. - С. 285-499.
209. Благов Е.В. Новый уголовный кодекс или новая его редакция [Текст] / Е.В.
Благов // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: ма-
334
териалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012
года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. – Москва: Проспект, 2012. – С. 19-23.
210. Блохин Ю.И. Целесообразность репрессивной политики [Текст] / Ю.И. Блохин // Категория «цель» в уголовном, уголовно-исполнительном праве и
криминологии: материалы IV Российского конгресса уголовного права (2829 мая 2009 года.) / отв. ред. В.С. Комиссаров. – Москва: Проспект, 2009. С. 24–28.
211. Бондарь Н.С. Конституционное правосудие и развитие конституционной
юриспруденции в России [Текст] / Н.С. Бондарь // Журнал российского права. - 2011. - № 10. - С. 35–46.
212. Борков В. Новая редакция норм об ответственности за взяточничество: проблемы применения [Текст] / В. Борков // Уголовное право. - 2011. - № 4. - С.
9-14.
213. Бриллиантов А.В. Применение норм о соучастии: аналогия или толкование?
[Текст] / А.В. Бриллиантов, П.С. Яни // Законность. - 2013. - № 6. - С. 31-36.
214. Бугаевская Н. Проблемные аспекты квалификации взяточничества [Текст] /
Н. Бугаевская, А. Головин // Уголовное право. - 2013. - № 5. - С. 41-43.
215. Булатов С.Я. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР [Текст] /
С.Я. Булатов // Известия высших учебных заведений. Правоведение. - 1959. № 4. - С. 126-132.
216. Вавилин Е.В. О концепции гражданско-правовой политики
[Текст] / Е.В.
Вавилин, М.Ю. Челышев // Гражданское право. - 2012. - № 1. – С. 14-18; То
же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «Консультант Плюс».
335
217. Верещагина А.В. Новеллы Уголовно-процессуального кодекса РФ: концептуальный аспект [Текст] / А.В. Верещагина // Журнал российского права. 2003. - №10. – С. 24-30; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочноправовой системы «КонсультантПлюс».
218. Верещагина А.В. Декрет № 1 о суде: история подготовки и его содержание
[Текст] / А.В. Верещагина // Журнал российского права. - 2011. - № 6. – С.
101-109; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
219. Верина Г. Ограничение свободы как вид уголовного наказания в свете законодательных новелл [Текст] / Г. Верина // Уголовное право. - 2010. - № 5. С. 8-10.
220. Верина Г.В. Концептуальные основы современного российского уголовного
законодательства: противоречия и пути их преодоления [Текст] / Г.В. Верина // Вестник Саратовской государственной академии права. - 2006. - № 6. С. 101–105.
221. Верина Г.В. Новые концептуальные подходы к вопросам преступления и
наказания в российской уголовно-правовой политике [Текст] / Г.В. Верина //
Журнал российского права. - 2012. - № 5. - С. 55–59.
222. Волженкин Б.В. Российская наука уголовного права и ее развитие [Текст] /
Б.В. Волженкин // Волженкин Б.В. Избранные труды по уголовному праву и
криминологии (1963-2007 гг.). – Санкт-Петербург: Юридический центр
Пресс, 2008. - С. 801-949.
223. Волженкин Б.В. Модельный Уголовный кодекс и его влияние на формирование уголовного законодательства государств – участников Содружества
Независимых Государств [Текст] / Б.В. Волженкин // Новое уголовное зако-
336
нодательство стран СНГ и Балтии: Сборник научных статей. – Москва:
ЛекЭст, 2002. - С. 7-31.
224. Волков Г.И. О трёх вопросах Уголовного Кодекса [Текст] / Г.И. Волков //
Вестник советской юстиции. - Харьков,1926. - № 6 (64). – С. 214-239.
225. Гаврилов Б.Я. Об ограничении судейского усмотрения при назначении уголовного наказания [Текст] / Б.Я. Гаврилов // Российская юстиция. - 2006. - №
4. - С. 20–22.
226. Гертель Е. Оскорбление и клевета как виды психического насилия [Текст] /
Е. Гертель // Уголовное право. - 2011. - № 6. - С. 10-14.
227. Герцензон А.А. Из истории создания первого советского уголовного кодекса
[Текст] / А.А. Герцензон // Советское государство и право. - 1967. - № 3. –
С. 92-96.
228. Герцензон А. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» и их значение в истории социалистического уголовного права [Текст] /А. Герцензон // Советская юстиция. - 1937. - № 12. - С. 8-12.
229. Герцензон А. Социалистическое уголовное законодательство в период до
издания первого советского уголовного кодекса [Текст] / А. Герцензон // Социалистическая законность. - 1937. - № 12. - С. 75-85.
230. Голик Ю.В. Болевые точки законодательного обеспечения борьбы с преступностью и пути их устранения как насущная задача уголовной политики
[Текст] / Ю.В. Голик // Библиотека уголовного права и криминологии. 2014. - № 2 (6). - С. 48–51.
231. Голик Ю. Очередная модернизация уголовного кодекса [Текст] / Ю. Голик
// Уголовное право. - 2012. - № 2. – С. 29-34; То же [Электронный ресурс]. Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
337
232. Головко Л.В. Концептуальные основы уголовной политики в сфере экономики [Текст] / Л.В. Головко // Закон. - 2011. - № 9. - С. 43–56.
233. Гонтарь И.Я. Неоконченное преступление: критические размышления
[Текст] / И.Я. Гонтарь //Адвокат. - 2011. - № 5. - С. 30-40.
234. Горбачев М.С. О перестройке и кадровой политике партии. Доклад Генерального секретаря ЦК КПСС на Пленуме ЦК КПСС 27 января 1987 года
[Текст] / М.С. Горбачев // Правда. - 1987. - 28 января.
235. Грицай О.В. Актуальные проблемы применения штрафа как меры имущественного взыскания, установленной приговором суда [Текст] / О.В. Грицай
// Российская юстиция. - 2008. - № 10. - С. 66-71.
236. Дагель П.С. Об аналогии в советском уголовном праве [Текст] / П.С. Дагель
// Дагель П.С. Избранные труды / науч. ред. и предисл. А.И. Коробеев. Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2009. - С. 329-334.
237. Дагель П.С. Проблемы советской уголовной политики [Текст] / П.С. Дагель
// Дагель П.С. Избранные труды / науч. ред. и предисл. А.И. Коробеев. Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2009. - С. 268-280.
238. Далгатова А.О. Некоторые особенности объективной стороны злоупотребления полномочиями в коммерческой или иной организации [Текст] / А.О.
Далгатова // Современное право. - 2012. - № 3. - С. 120-124.
239. Данелян Р.С. Цели судебного наказания [Текст] / Р.С. Данелян // Российский
судья. - 2007. - № 8. - С. 26-27.
240. Данилов Н.А. Конфискация имущества в России и других странах: проблемы, история, перспективы [Текст] / Н.А. Данилов, А.Э. Козловская // Исполнительное право. - 2007. - № 3. - С. 43-47.
338
241. Дубченко С. Особенности квалификации убийств, сопряженных с разбоем,
вымогательством или бандитизмом [Текст] / С. Дубченко, В. Морозов //
Уголовное право. - 2007. - № 4. – С. 52-54.
242. Дурманов Н.Д. Первый советский уголовный кодекс [Текст] / Н.Д. Дурманов // Советское государство и право. - 1947. - № 9. - С. 29-35.
243. Дуюнов В.К. Уголовно-правовая политика в политике противодействия преступности [Текст] / В.К. Дуюнов // Уголовное право: стратегия развития в
XXI
веке:
материалы
4-й
Международной
научно-
практической конференции (25-26 января 2007 года) / отв. ред. А.И. Рарог. Москва: ТК Велби: Проспект, 2007. - С. 17–21.
244. Дядькин Д. Конкуренция норм о назначении наказания в виде ограничения
свободы с нормами об условном осуждении [Текст] / Д. Дядькин // Уголовное право. - 2010. - № 3. - С. 34–37.
245. Дядькин Д. Правила учета несовершеннолетнего возраста подсудимого при
назначении наказания [Текст] / Д. Дядькин // Уголовное право. - 2006. - № 6.
- С. 20-24.
246. Дядюн К.В. Учет принципов справедливости и гуманизма при назначении
наказания за рецидив преступлений [Текст] / К.В. Дядюн // Журнал российского права. - 2011. - № 7. - С. 57–63.
247. Елинский А.В. Вопросы судимости и рецидива в практике Конституционного Суда РФ [Текст] /А.В. Елинский // Российский следователь. - 2011. - №
21. - С. 7–11.
248. Елинский А.В. Запрет обратной силы более строгого уголовного закона в
интерпретации Европейского суда по правам человека и органов судебного
339
конституционного контроля [Текст] /А.В. Елинский // Сравнительное конституционное обозрение. - 2012. - № 1(86). - С. 104–114.
249. Елинский А.В. Конституционно обусловленные требования, предъявляемые
к уголовному закону (практика Конституционного Суда России) [Текст] /
А.В. Елинский // Российская юстиция. - 2011. - № 5. - С. 8–12.
250. Елинский А.В. Конституционное измерение уголовного права [Текст] /А.В.
Елинский // Сравнительное конституционное обозрение. - 2012. - № 3(88). С. 159–176.
251. Елинский А.В. Некоторые направления конституционализации российского
уголовного законодательства с точки зрения разработки проекта нового
Уголовного кодекса [Текст] /А.В. Елинский // Юридический мир. - 2012. - №
4 (184). - С. 35–37.
252. Елинский А.В. Решения Европейского суда по правам человека и практика
Конституционного Суда РФ: отдельные аспекты соотношения в вопросах
уголовного права [Текст] / А.В. Елинский // Российский судья. - 2011. - № 5.
- С. 18–24.
253. Елинский А.В. Справедливость уголовной ответственности и наказания в
решениях Конституционного Суда России [Текст] / А.В. Елинский // Конституционное и муниципальное право. - 2010. - № 11. - С. 59–61.
254. Епифанова Е.В. Концепция уголовно-правовой политики [Текст] / Е.В. Епифанова // Право и политика. - 2007. - № 10. – С. 25-27; То же [Электронный
ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «Консультант Плюс».
255. Епифанова Е.В. России необходима концепция уголовно-правовой политики
[Текст] / Е.В. Епифанова // Российская юстиция. - 2008. - № 4. – С. 26-31; То
340
же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
256. Есаков Г.А. Смертная казнь несовершеннолетних как жестокое и необычное
наказание: американские подходы [Текст] / Г.А. Есаков // Уголовное право. 2005. - № 3. - С. 128–130.
257. Есаков Г. Осознание возраста потерпевшего лица в половых преступлениях:
позиция судебной практики [Текст] / Г. Есаков // Уголовное право. - 2011. № 6. - С. 15–17.
258. Есаков Г.А. Квалификация убийства, сопряженного с иными преступлениями, или cuiusvis hominis est errare (и законодатель не исключение) [Текст] /
Г.А. Есаков // Российский судья. - 2004. - № 12. - С. 20-27.
259. Есаков Г.А. О необходимости принятия нового уголовного кодекса (критические размышления contra) / Г.А. Есаков // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. –
Москва: Проспект, 2012. – С.47-50.
260. Жижиленко А.А. К вопросу о мерах социальной защиты в отношении опасных преступников [Текст] /А.А. Жижиленко // Журнал уголовного права и
процесса. - 1912. - № 3. - С. 35–36.
261. Завидов Б.Д. Отдельные правовые аспекты конфискации имущества по уголовному законодательству России [Текст] / Б.Д. Завидов // Российский следователь. - 2011. - № 4. - С. 18–22.
262. Зацепин М.Н. Конфискация имущества как мера противодействия коррупции [Текст] / М.Н. Зацепин // Российский юридический журнал. - 2012. - № 5
(86). - С. 106-113.
341
263. Зубков А.И. Проблемы реформирования уголовной (карательной) политики
на современном этапе [Текст] / А.И. Зубков, В.И. Зубкова // Журнал российского права. - 2002. - № 5. - С. 23–32.
264. Ибрагимов С.М. К вопросу о низменном мотиве преступления [Текст] / С.М.
Ибрагимов // Российский следователь. - 2007. - № 9. - С. 20-22.
265. Иванцова Н. О совершенствовании уголовного законодательства [Текст] /
Н. Иванцова // Законность. - 2009. - № 3. – С. 31-34; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
266. Игнатов А.Н. Дискуссионные вопросы квалификации убийств [Текст] / А.Н.
Игнатов // Общество и право. - Краснодар, 2009. - № 2. - С. 85-89.
267. Изотова М. Проблемы применения законодательства об ответственности за
ненасильственные сексуальные посягательства на несовершеннолетних
[Текст] / М. Изотова, Ю. Островецкая // Уголовное право. - 2013. - № 4. - С.
15–21.
268. Иногамова-Хегай Л. Квалификация преступлений, совершенных с использованием служебного положения [Текст] / Л. Иногамова-Хегай, С. Черебедов
// Уголовное право. - 2008. - № 4. - С. 25–30.
269. Иногамова-Хегай Л.В. Концепция реформирования уголовного законодательства [Текст] / Л.В. Иногамова-Хегай // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. –
Москва: Проспект, 2012. – С. 88-92.
270. Иногамова-Хегай Л.В. Последние тенденции развития уголовного законодательства [Текст] / Л.В. Иногамова-Хегай // Уголовное право: стратегия развития
в
XXI
веке:
материалы
7-й
Международной
научно-
342
практической конференции (28-29 сентября 2010 г.) / Отв. ред. А.И. Рарог. Москва: Проспект, 2010. - С. 89-93.
271. Калинина О.М. Ограничение свободы: проблемы реализации [Текст] / О.М.
Калинина // Российский юридический журнал. - 2012. - № 1(82). - С. 101–
104.
272. Капелюшник М.С. Лишение права занимать определенные должности или
заниматься определенной деятельностью [Текст] / М.С. Капелюшник // Российский следователь. - 2006. - № 12. - С. 25-27.
273. Капинус О. Изменения в законодательстве о должностных преступлениях:
вопросы квалификации и освобождения взяткодателя от ответственности
[Текст] / О. Капинус // Уголовное право. - 2011. - № 2. - С. 21-26.
274. Капица С. Демографический переход и будущее человечества [Текст] / С.
Капица // Вестник Европы. - 2007. - Том XXI. - С. 7-16.
275. Кауфман М.А. Некоторые вопросы применения норм Общей части УК РФ
[Текст] / М.А. Кауфман // Государство и право. - 2000. - № 6. - С. 59–60.
276. Кашепов В.П. О влиянии динамизма уголовной политики на структуру и
форму уголовного законодательства [Текст] / В.П. Кашепов // Журнал российского права. - 2007. - № 7. – С. 31-41; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
277. Кашепов В.П. Об особенностях современного уголовно-правового законотворчества [Текст] / В.П. Кашепов // Журнал российского права. - 2005. - №
4. – С. 74-86; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
278. Келина С.Г. Наказание и иные меры уголовно-правового характера [Текст] /
С.Г. Келина // Государство и право. - 2007. - № 6. - С. 51-58.
343
279. Кибальник А. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма [Текст] / А. Кибальник, И.
Соломоненко // Законность. - 2007. - № 2. - С. 14-16.
280. Кибальник А. Юридические оплошности действующего уголовного закона
[Текст] / А. Кибальник, И. Соломоненко // Российская юстиция. - 2004. - №
6. - С. 28–29.
281. Кибальник А.Г. О новой редакции УК РФ [Текст] / А.Г. Кибальник // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред.
В.С. Комиссаров. – Москва: Проспект, 2012. – С. 93-98.
282. Клебанов Л.Р. Некоторые квалифицирующие признаки хищения культурных
ценностей [Текст] /Л.Р. Клебанов // Законы России: опыт, анализ, практика. 2009. - № 10. - С. 75–81.
283. Клейменов М.П. Понятие и модели криминологической политики [Текст] /
М.П. Клейменов // Противодействие преступности: уголовно-правовые,
криминологические и уголовно-исполнительные аспекты: материалы III
Российского конгресса уголовного права (29-30 мая 2008 г.) / отв. ред.
В.С. Комиссаров. - Москва: Проспект, 2008. - С. 395–397.
284. Козаченко Е.Б. Понятие «беспомощное состояние» в доктринальной, законодательной и правоприменительной трактовках [Текст] / Е.Б. Козаченко //
Российский юридический журнал. - 2011. - № 4 (79). - С. 145–153.
285. Козловский М.Ю. Пролетарская революция и уголовное право [Текст] /
М.Ю. Козловский // Пролетарская революция и право. – 1918. - № 1. – С. 2128.
344
286. Козочкин И.Д. Строгая ответственность в уголовном праве Англии и США
[Текст] / И.Д. Козочкин // Известия высших учебных заведений. Правоведение. - 2000. - № 1. - С. 136-149.
287. Комиссаров В.С. Характеристика состояния и основные тенденции развития
уголовного законодательства России [Текст] / В.С. Комиссаров // Актуальные вопросы государства и права в Российской Федерации и Республике
Македония. Сборник научных статей. - Москва: Статут, 2006. - Вып. 1. - С.
439-451.
288. Комиссаров В.С. Оценка состояния Уголовного кодекса Российской Федерации
и
перспективная
характеристика
законодательной
деятельно-
сти [Текст] / В.С. Комиссаров // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. Материалы II Международной научно-практической конференции, состоявшейся на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова 30-31
мая 2002 г. / Редкол. Г.Н. Борзенков [и др.]; отв. ред. В.С. Комиссаров. –
Москва: ЛекЭст, 2003. – С. 11-17.
289. Коновалова А.Б. Признаки и формы реализации угрозы совершения террористических действий [Текст] /А.Б. Коновалова // Российский следователь. 2007. - № 12. - С. 6–8.
290. Коновалова И.А. Уголовная ответственность и наказание несовершеннолетних, совершивших корыстные преступления [Текст] / И.А. Коновалова //
Новый юридический журнал. - 2013. - № 2. – С. 138-156; То же [Электронный ресурс]. - Доступ
из справочно - правовой системы «Консультант-
Плюс».
291. Концепция уголовного законодательства Российской Федерации [Текст] //
Государство и право. - 1992. - № 8. - С. 39–46.
345
292. Коняхин В. Конституция как источник Общей части уголовного права
[Текст] / В. Коняхин // Российская юстиция. - 2002. - № 4. – С. 53-54; То же
[Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
293. Корнеева А.В. Исключение указания на «заведомость» в статьях 131 и 132
УК РФ: есть ли смысл? [Текст] / А.В. Корнеева // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы 7-й Международной научнопрактической конференции (28-29 сентября 2010 г.) / Отв. ред. А.И. Рарог. Москва: Проспект, 2010. - С. 322–326.
294. Коробеев А.И. Уголовно-правовая политика России: от рассвета до застоя
[Текст] / А.И. Коробеев // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31
мая - 1 июня 2012 года) / отв. ред. В. С. Комиссаров. - Москва: Проспект,
2012. - С. 109–115.
295. Коробеев А.И. Уголовно-правовая политика: проблемы криминализации и
декриминализации в новейшем уголовном законодательстве России [Текст] /
А.И. Коробеев // Преступность и уголовное законодательство: реалии, тенденции и взаимовлияние. Сборник научных трудов / Саратовская государственная академия права; под ред. Н.А. Лопашенко. – Саратов: Сателлит,
2004. - С. 110-113.
296. Коробеев А.И. Принципы российской уголовно-правовой политики как отражение конституционных основ уголовного права [Текст] / А.И. Коробеев //
Конституционные основы уголовного права. Материалы I Всероссийского
конгресса по уголовному праву, посвященного 10-летию Уголовного кодекса Российской Федерации / отв. ред. В.С. Комиссаров. - Москва: ТК Велби, 2006. - С. 268-271.
346
297. Краев Д. Основной вопрос квалификации убийств, сопряженных с иными
преступлениями (п.п. «в», «з», «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ) [Текст] / Д. Краев //
Уголовное право. - 2011. - № 4. – С. 29-34.
298. Кудрявцев В.Н. Науку уголовного права пора модернизировать [Текст] /
В.Н. Кудрявцев // Уголовное право. - 2006. - № 5. - С.130-131.
299. Кудрявцев В.Н. Принципы уголовного права [Текст] / В.Н. Кудрявцев //
Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам. В 3 т. - Т. 1: Общая теория права. Уголовное право. – Москва: Наука, 2002. - С. 528–552.
300. Кудрявцев В.Н. Политическая юстиция в СССР [Текст] / В.Н. Кудрявцев,
А.И. Трусов // Кудрявцев В.Н. Избранные труды по социальным наукам: В 3
т. - Т. 3: Политология. Идеология. Этика. - Москва: Наука, 2002. – С. 9-302.
301. Кузнецова Н.Ф. К истории проектов уголовных кодексов Российской Федерации [Текст] / Н.Ф. Кузнецова // Вестник Московского государственного
университета. Серия 11: Право. - 1995. - № 2. - С. 54–63.
302. Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность [Текст] / Н.Ф. Кузнецова //
Кузнецова Н.Ф. Избранные труды / предисл. В.Н. Кудрявцева. – СанктПетербург: Юридический центр Пресс, 2003. - С. 400-531.
303. Кузякин Д.А. Федеральные законы: проблемы вступления в силу [Текст] /
Д.А. Кузякин // Журнал российского права. - 2005. - № 10. - С. 141–152.
304. Курганов С. Меры уголовно-правового характера [Текст] / С. Курганов //
Уголовное право. - 2007. - № 2. - С. 59-63.
305. Курский Д.И. Новое уголовное право [Текст] / Д.И. Курский // Курский Д.И. Избранные статьи и речи / сост.: Г.Н. Амфитеатров, А.С. Курский,
М.Л. Шифман. – Москва - Ленинград: Юридическое изд-во МЮ СССР,
1948. – С. 47-55.
347
306. Лагодин А.В. Объективная сторона публичных призывов к осуществлению
террористической деятельности или публичного оправдания терроризма
[Текст] / А.В. Лагодин // Общество и право. - Краснодар, 2009. - № 1 (23). С. 181-183.
307. Лесников Г.Ю. К вопросу о понятии уголовной политики [Текст] / Г.Ю.
Лесников // Российский следователь. - 2005. - № 6. - С. 25-29; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
308. Лобанов С.А. Современные тенденции кодификации института ответственности за военные преступления [Текст] / С.А. Лобанов // Военноюридический журнал. - 2010. - № 4. - С. 5–9.
309. Лопашенко Н.А. Разумная уголовная политика и завтрашний уголовный кодекс России: идеи и идеалы [Текст] / Н.А. Лопашенко // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского
конгресса уголовного права (31 мая - 1 июня 2012 года) / отв. ред.
В.С. Комиссаров. - Москва: Проспект, 2012. - С. 151-159.
310. Максимов С. Уголовная ответственность за злоупотребление полномочиями
лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческих и иных
организациях, и коммерческий подкуп [Текст] / С. Максимов // Уголовное
право. - 1999. - № 1. - С. 8-16.
311. Малинин В.Б. Балльная система назначения наказания – альтернатива судейскому усмотрению [Текст] / В.Б. Малинин // Библиотека уголовного права и криминологии. - Москва, 2013. - № 2 (2). - С. 61–66.
312. Малков В.П. Назначение наказания в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью [Текст] /
В.П. Малков // Военно-юридический журнал. - 2006. - № 10. - С. 10–16.
348
313. Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции [Текст] / К.
Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения [В 30-ти т.] - 2-е изд. - Москва:
Госполитиздат, 1955. - Т. 1. - С. 3-27.
314. Медведев Е. Понятие и виды иных мер уголовно-правового характера, применяемых за совершение преступлений [Текст] / Е. Медведев // Уголовное
право. - 2009. - № 5. - С. 46-51.
315. Мелешко Н.П. Конституционные основы и принципы уголовного права:
криминологические проблемы совершенствования уголовного законодательства России [Текст] / Н.П. Мелешко // Конституционные основы уголовного права. Материалы I Всероссийского конгресса по уголовному праву, посвященного 10-летию Уголовного кодекса Российской Федерации /
отв. ред. В.С. Комиссаров. - Москва: ТК Велби, 2006. - С. 388-393.
316. Милюков С.Ф. России нужен новый Уголовный кодекс [Текст] / С.Ф. Милюков // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. Материалы II
Международной научно-практической конференции, состоявшейся на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова 30-31 мая 2002 г. / Редкол.
Г.Н. Борзенков [и др.]; отв. ред. В.С. Комиссаров. – Москва: ЛекЭст, 2003. –
С. 42-46.
317. Милюков С.Ф. Российская уголовная политика: перманентная революция?
[Текст] / С.Ф. Милюков // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31
мая - 1 июня 2012 года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. - Москва: Проспект,
2012. - С. 160-164.
318. Минязева Т.Ф. Цели наказания и иных мер уголовно-правового характера и
средства их достижения в современном уголовном праве [Текст] / Т.Ф. Минязева // Законы России: опыт, анализ, практика. - 2007. - № 5. - С. 81-87.
349
319. Мирошниченко В.С. Некоторые вопросы квалификации жестокого обращения с животными (статья 245 УК РФ) [Текст] / В.С. Мирошниченко // Законы России: опыт, анализ, практика. – 2011. - № 12. - С. 120-122.
320. Михайлов В. Законодательное закрепление конфискации имущества: позитивный анализ [Текст] / В. Михайлов // Уголовное право. - 2008. - № 2. - С.
54–59.
321. Мурадов Э.С. Вопросы субъективной стороны преступлений в сфере экономической деятельности [Текст] / Э.С. Мурадов // Законодательство и экономика. - 2004. - № 5. - С. 71–72.
322. Мусаелян М.Ф. Объективная сторона террористического акта: толкование,
квалификация, совершенствование [Текст] / М.Ф. Мусаелян // Адвокат. 2010. - № 7. - С. 47-56.
323. Назарова О.В. О нарушении Конституции РФ признанием преподавателей
государственных вузов субъектами получения взятки [Текст] / О.В. Назарова
// Законодательство и экономика. - 2013. - № 11. - С. 43-53.
324. Наумов А.В. Открытое письмо профессора А.В. Наумова академику В.Н.
Кудрявцеву [Текст] / А.В. Наумов // Уголовное право. - 2006. - № 4. - С.135138.
325. Наумов А. Проблемы кодификации российского уголовного законодательства: новый уголовный кодекс или новая редакция кодекса? [Текст] / А.
Наумов // Уголовное право. - 2009. - № 4. – С. 44-48.
326. Наумов А.В. Идеологические основы уголовного закона [Текст] / А.В.
Наумов // Уголовно-правовой запрет и его эффективность в борьбе с современной преступностью: Сборник научных трудов. - Саратов: Сателлит,
2008. - С. 56–60.
350
327. Непомнящая Т.В. Соотношение формализации и судейского усмотрения при
назначении наказания [Текст] / Т.В. Непомнящая // Вестник Омского государственного университета. - 2009. - № 4 (21). - С. 195–199.
328. Никифоров Б.С. Вступительная статья [Текст] / Б.С. Никифоров // Кенни К.
Основы уголовного права. Пер. В.И. Каминская. - Москва: Иностранная литература, 1949. – С. V-XXI.
329. Николенко Т. Конвенционные положения о противодействии коррупции в
российском уголовном законодательстве [Текст] / Т. Николенко // Законность. - 2011. - № 3. - С. 24-28.
330. Номоконов В.А. Современная российская уголовная политика: желаемое и
действительное [Текст] / В.А. Номоконов // Уголовное право: стратегия развития
в
XXI
веке:
материалы
4-й
Международной
научно-
практической конференции (25-26 января 2007 г.) / Отв. ред. А.И. Рарог. Москва: ТК Велби: Проспект, 2007. - С. 22–25.
331. О национальной концепции уголовного права [Текст] / Ю. Голик, Л. Иногамова-Хегай, В. Комиссаров, В. Номоконов // Уголовное право. - 2006. - № 2.
- С. 18-20.
332. Обсуждение проекта Постановления Пленума Верховного Суда Российской
Федерации «О судебной практике по делам о взяточничестве, коммерческом
подкупе и иных коррупционных преступлениях» участниками конференции
[Текст] // Уголовное право. - 2013. - № 5. - С. 1-144.
333. Панченко П.Н. Уголовное право как право своего времени (о концепции современного уголовного права) [Текст] / П.Н. Панченко // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и
права. - Иркутск, 2012. - № 1. - С. 21-25.
351
334. Панченко П.Н. Управление применением уголовного законодательства как
стратегия и тактика уголовной политики [Текст] / П.Н. Панченко // Проблемы юридической техники в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Сборник научных статей / отв. ред. Л.Л. Кругликов. - Ярославль:
Изд-во Ярославского государственного университета, 1996. - С. 104-112.
335. Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм [Текст] / Е.Б. Пашуканис //
Пашуканис Е.Б. Избранные произведения по общей теории права и государства / редкол.: С.Н. Братусь, Л.Я. Гинцбург, Л.С. Мамут [и др.]; отв. ред.
В.Н. Кудрявцев. – Москва: Наука, 1980. – С. 32-181.
336. Пинчук В. Ответственность за неосторожные преступления по новому УК
[Текст] / В. Пинчук // Законность. - 1997. - № 4. - С. 38–40.
337. Пионтковский А.А. Меры социальной защиты и Уголовный кодекс РСФСР
[Текст] / А.А. Пионтковский // Советское право. - 1923. - № 3 (6). - С. 12-52.
338. Пионтковский А.А. Основание уголовной ответственности [Текст] / А.А.
Пионтковский // Советское государство и право. - 1959. - № 11. - С. 48-58.
339. Побегайло Э.Ф. Кризис современной российской уголовной политики
[Текст] / Э.Ф. Побегайло // Преступность и уголовное законодательство: реалии, тенденции, взаимовлияние. Сборник научных трудов / Саратовская
государственная академия права; под ред. Н.А. Лопашенко. – Саратов: Сателлит, 2004. - С. 87–109.
340. Побегайло Э.Ф.
Кризис
современной
российской
уголовной
полити-
ки [Текст] / Э.Ф. Побегайло // Уголовное право. - 2004. - № 4. - С. 112–117.
341. Побегайло Э.Ф. О серьёзных перекосах осуществлении российской уголовной политики [Текст] / Э.Ф. Побегайло // Современная уголовная политика:
поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголов-
352
ного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. Москва: Проспект, 2012. - С. 222-228.
342. Полянский Н.Н. Взаимное отношение уголовного права и социальной политики [Текст] / Н.Н. Полянский // Полянский Н.Н. «Русское уголовное законодательство о стачках» и другие статьи по уголовному праву. - Москва:
«В.И. Знаменский и Ко», 1912. - С. 147-168.
343. Предеина Л. Институт уголовного наказания несовершеннолетних в России
[Текст] / Л. Предеина // Законность. - 2011. - № 12. - С. 45-48.
344. Проценко С.В. О приготовлении к преступлению [Текст] / С.В. Проценко //
Российский следователь. - 2012. - № 10. - С. 26–29.
345. Пудовочкин Ю.Е. Уголовный закон как средство насилия: проблемы легальности и легитимности [Текст] / Ю.Е. Пудовочкин // Библиотека уголовного
права и криминологии. - 2014. - № 2 (6). - С. 9-27.
346. Рагулин А. Проблемы применения конфискации имущества в уголовном
праве [Текст] / А. Рагулин // Уголовное право. - 2007. - № 1. - С. 50–54.
347. Разгильдиев Б.Т. Уголовно-правовая политика: назначение, виды [Текст] /
Б.Т. Разгильдиев // Современная уголовная политика: поиск оптимальной
модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1
июня 2012 года) / отв. ред. В.С. Комиссаров. - Москва: Проспект, 2012. С. 229–238.
348. Рарог А.И. Шкала наказаний как средство ограничения судейского усмотрения [Текст] / А.И. Рарог // Российский ежегодник уголовного права. (2006.
№ 1) / под ред. Б.В. Волженкина – Санкт-Петербург, 2007. - С. 121–126.
353
349. Рарог А. И. К новой редакции Уголовного кодекса РФ [Текст] / А.И. Рарог //
Lex Russica: Научные труды МГЮА. – Москва: Изд-во МГЮА, 2006. - № 6. С. 1222-1231.
350. Рарог А.И. Зигзаги уголовного закона: пробелы, противоречия, неточности
[Текст] / А.И. Рарог // Научные основы уголовного права и процессы глобализации: материалы V Российского конгресса уголовного права (27-28 мая
2010 г.). - Москва: Проспект, 2010. - С. 799- 803.
351. Рарог А.И. Нужен ли России новый Уголовный кодекс? [Текст] / А.И. Рарог // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы IX Международной научно-практической конференции (26-27 января 2012 г.) / Редкол.: Г.А. Есаков, Л.В. Иногамова-Хегай, А.И. Рарог [и др.]. - Москва: Проспект, 2012. – С. 3-9.
352. Ревин В.П. Особенности конфискации имущества в уголовном законе
[Текст] / В.П. Ревин // Российский следователь. - 2007. - № 24. - С. 18-20.
353. Ревина И.В. Подлинные и мнимые гарантии прав потерпевшего в условиях
изменения телеологической концепции уголовного процесса России [Текст]
/ И.В. Ревина, А.А. Козявин // Российский следователь. - 2009. - № 23. - С. 7–
11.
354. Рябко Н.В. К вопросу о понятии уголовной политики [Текст] / Н.В. Рябко //
Современные проблемы уголовной политики: материалы II Международной
научно-практической конференции (23 сентября 2011 г.): В 2 т. - Краснодар:
Краснодарский университет МВД России, 2011. - Т. 2. - С. 104–113.
355. Салихов Ш. Убийство, сопряженное с разбоем: одно преступление или совокупность? [Текст] / Ш. Салихов // Законность. - 2005. - № 2. – С. 23-25.
354
356. Сверчков В. Актуальные вопросы квалификации коррупционного поведения
(к обсуждению проекта Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О
судебной практике по делам о взяточничестве, коммерческом подкупе и
иных коррупционных преступлениях») [Текст] / В. Сверчков // Уголовное
право. - 2013. - № 5. - С. 102-104.
357. Сверчков В.В. Концептуальные основы российского уголовного законодательства: работа над ошибками [Текст] / В.В. Сверчков // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского
конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред.
В.С. Комиссаров. – Москва: Проспект, 2012. - С. 250–257.
358. Селиверстов В. Уголовно-исполнительный кодекс: концепция и основные
положения [Текст] / В. Селиверстов, И. Шмаров // Законность. - 1997. - № 5.
– С. 2-10; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из справочно - правовой
системы «КонсультантПлюс».
359. Сергеева Т.Л. К вопросу об определении преступной небрежности: к проекту Уголовного кодекса СССР [Текст] / Т.Л. Сергеева // Советское государство и право. - 1947. - № 4. - С. 18–27.
360. Сергеевский Н.Д. Преступление и наказание как предмет юридической
науки [Текст] / Н.Д. Сергеевский // Сергеевский Н.Д. Избранные труды /
отв. ред. А.И. Чучаев. – Москва: Издательский дом «Буквовед», 2008. - С.
271-294.
361. Сергеевский Н.Д. Общая часть Уголовного уложения по проекту редакционной комиссии (Критический очерк профессора Сергеевского) [Текст] /
Н.Д. Сергеевскийй // Свод замечаний на проект Общей части Уложения о
наказаниях, выработанный редакционной комиссией. Т. 4: Замечания и ста-
355
тьи о проекте, не вошедшие в постатейный свод. - Санкт-Петербург: Государственная типография, 1884. - С. 361-438.
362. Сидоренко Э.Л. Конвенция ОЭСР по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных коммерческих сделок и
перспективы совершенствования российского уголовного законодательства
[Текст] / Э.Л. Сидоренко // Международное уголовное право и международная юстиция. - Москва, 2013. - № 1. - С. 13–18.
363. Смирнов В.Г. Новый этап в развитии уголовного законодательства Союза
ССР и союзных республик [Текст] / В.Г. Смирнов // Известия высших учебных заведений. Правоведение. - 1959. - № 2. - С. 65-77.
364. Старков Е.А. Особенности субъективной стороны преступлений против общественной нравственности [Текст] / Е.А. Старков // Адвокатская практика.
- 2009. - № 5. - С. 34–36.
365. Стучка П.И. Пролетарская революция и суд [Текст] / П.И. Стучка // Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права /
Составитель Г.Я. Клява. – Рига: Латвийское государственное изд-во, 1964. С. 239-250.
366. Тепляшин П. Новый закон об уголовном наказании в виде ограничения свободы [Текст] / П. Тепляшин // Законность. - 2011. - № 3. - С. 38–40.
367. Ткачев О.И. Ответственность за обещание или предложение посредничества
во взяточничестве [Текст] / О.И. Ткачев // Российская юстиция. - 2012. - № 3.
- С. 35–37.
368. Толкаченко А.А. Пределы судейского усмотрения при назначении наказания
[Текст] / А.А. Толкаченко // Уголовный процесс. - 2010. - № 6. - С. 58–62.
356
369. Томин В.Т. К вопросу о понятии принципа советского уголовного процесса
[Текст] / В.Т. Томин // Труды Высшей школы МООП РСФСР. – Москва,
1965. - Вып. 12. – С. 192-201.
370. Трайнин А.Н. Десять лет советского уголовного законодательства (итоги и
перспективы) [Текст] / А.Н. Трайнин // Право и жизнь. - 1927. - № 8–10. – С.
36-46.
371. Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления [Текст] / А.Н. Трайнин
// Трайнин А. Н. Избранные труды / сост. и вступ. ст. Н.Ф. Кузнецовой. –
Санкт-Петербург: Юридический центр Пресс, 2004. - С. 15-368.
372. Трайнин А.Н. Понятие преступления и состав преступления [Текст] / А.Н.
Трайнин // Советское государство и право. - 1955. - № 1. - С. 44-50.
373. Трикоз Е.Н. Римский статут Международного уголовного суда в Российской
Федерации: рамочная модель имплементации [Текст] / Е.Н. Трикоз // Международный уголовный суд: проблемы, дискуссии, поиск решений / под ред.
Г.И. Богуша, Е.Н. Трикоз. - Москва: Европейская Комиссия, 2008. - С. 144–
162.
374. Тюнин В.И. К вопросу о редакции нормы о совокупности преступлений
[Текст] / В.И. Тюнин // Российский следователь. - 2008. - № 2. - С. 15-16.
375. Уголовное уложение России вместо УК РСФСР [Текст] / авт. проекта Б.В.
Здравомыслов, Ю.А. Красиков, Э.Ф. Побегайло и др. // Записки криминалистов. - Москва, 1993. - Вып.1. - С. 219–246.
376. Улаева Н.Л. Кризис российской уголовной политики [Текст] / Н.Л. Улаева //
Современные проблемы уголовной политики: материалы II Международной
научно-практической конференции (23 сентября 2011 года.): В 2 т. - Краснодар: Краснодарский университет МВД России, 2011. - Т. 2. - С. 169–172.
357
377. Уланова Ю.Ю. Преступление против собственности: особенности квалификации и назначения наказания [Текст] / Ю.Ю. Уланова // Российский судья. 2010. - № 6. - С. 19-21.
378. Утевский Б.С. Новые методы борьбы с преступностью и некоторые вопросы
уголовной ответственности [Текст] / Б.С. Утевский // Известия высших
учебных заведений. Правоведение. - 1961. - № 2. - С. 63-72.
379. Федоров А.В. Вопросы теории уголовной политики в трудах Натальи Александровны Лопашенко [Текст] / А.В. Федоров // Библиотека уголовного права и криминологии. - 2014. - № 3 (7). - С. 39-44.
380. Фельдштейн Г.С. Гавриил Ильич Солнцев [Текст] / Г.С. Фельдштейн //
Солнцев Г.И. Российское уголовное право / Под ред. и со вступ.
ст. Г.С. Фельдштейна. - Ярославль, 1907.- С. I-XXX.
381. Филимонов В.Д. Принципы Уголовного кодекса Российской Федерации: достижения и недостатки их юридического выражения [Текст] / В.Д. Филимонов // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы. Материалы II Международной научно-практической конференции, состоявшейся на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова 30-31 мая 2002 года / отв. ред.
В.С. Комиссаров. - Москва: ЛексЭст, 2003. - С. 133–137.
382. Хлебушкин А.Г. Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации
(ст. 2801 УК РФ): уголовно-правовая характеристика и вопросы квалификации [Текст] / А.Г. Хлебушкин // Российский следователь. - 2014. - № 11. С. 25–29.
383. Хоменко А.Н. Особенности субъективных признаков преступлений, совершаемых в отношении несовершеннолетних [Текст] / А.Н. Хоменко // Адвокат. - 2012. - № 3. - С. 72–74.
358
384. Цветков В.Ж. Репрессивное законодательство белых правительств [Текст] /
В.Ж. Цветков // Вопросы истории. - 2007. - № 4. – С. 16-26.
385. Цепелев В.Ф. Реформирование уголовного законодательства и его соответствие основным принципам уголовной политики современной России
[Текст] / В.Ф. Цепелев // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке.
Сборник
материалов
III
Международной
научно-
практической конференции / отв. ред. А.И. Рарог. - Москва: ТК Велби, 2006.
- С. 15–17.
386. Цэнгэл С.Д. К вопросу о новой законодательной регламентации преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы личности
[Текст] / С.Д. Цэнгэл // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы VII Международной научно-практической конференции (28-29 сентября 2010 г.) / Отв. ред. А.И. Рарог. - Москва: Проспект, 2010. - С. 320–322.
387. Чельцов-Бебутов М.А. Идея социальной защиты и общие учения Уголовного
Кодекса [Текст] / М.А. Чельцов-Бебутов // Вестник советской юстиции. Харьков,1924. - № 13(23). – С. 376-378.
388. Чепуров В.В. Спорные моменты построения санкций за изнасилование и
насильственные действия сексуального характера, совершенные при особо
отягчающих обстоятельствах (ч. 3 ст. 131 и ч. 5 ст. 132 УК РФ) [Текст] / В.В.
Чепуров // Российский следователь. - 2012. - № 21. - С. 16–18.
389. Червяковский А.В. Проблемы официального опубликования нормативных
правовых актов [Текст] / А.В. Червяковский // Государственная власть и
местное самоуправление. - Москва, 2012. - № 12. - С. 17-20.
390. Черепанова Е.В. Уголовное право в годы Великой Отечественной войны:
основные тенденции развития [Текст] / Е.В. Черепанова // Журнал российского права. – 2010. - № 10. – С. 139-145.
359
391. Чубинский М.П. Наука уголовного права и ее составные элементы [Текст] /
М.П. Чубинский профессор Императорского Харьковского университета //
Журнал Министерства юстиции. - 1902. - № 7 (Сентябрь). – С. 97-166.
392. Чучаев А.И. Jus puniendi (исторический очерк) [Текст] / А.И. Чучаев // Lex
Russica: Научные труды МГЮА. - Москва, 2011. - № 3. - С. 389–416.
393. Чучаев А.И. История науки уголовного права [Текст] / А.И. Чучаев // История юридических наук в России. Сборник статей. – Москва: Изд-во МГЮА,
2009. - С. 414-447.
394. Чучаев А.И. Советское уголовное уложение [Текст] / А.И. Чучаев // Современная уголовная политика: поиск оптимальной модели: материалы VII Российского конгресса уголовного права (31 мая – 1 июня 2012 года) / отв. ред.
В.С. Комиссаров. – Москва: Проспект, 2012. - С. 304–308.
395. Шаргородский М.Д. 50-летие Руководящих начал по уголовному праву
РСФСР [Текст] / М.Д. Шаргородский // Известия высших учебных заведений. Правоведение. – 1969. - № 6. – С. 65-72.
396. Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность [Текст] / М.Д.
Шаргородский // Шаргородский М.Д. Избранные работы по уголовному
праву / сост. и предисл. Б.В. Волженкин. – Санкт-Петербург: Юридический
центр Пресс, 2003. - С. 225-350.
397. Шишов О.Ф. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 года –
памятник советской уголовно-правовой мысли [Текст] / О.Ф. Шишов // Известия высших учебных заведений. Правоведение. – 1980. - № 3. – С. 83-88.
398. Шишов О.Ф. Основные этапы развития советского уголовного права [Текст]
/ О.Ф. Шишов // Вестник Московского государственного университета. Серия 11: Право. - 1989. - № 1. - С. 42-44.
360
399. Шмаров И.В. Уголовно-правовая политика и её влияние на формирование
уголовного законодательства [Текст] / И.В. Шмаров // Журнал российского
права. - 1998. - № 6. – С. 10-17; То же [Электронный ресурс]. - Доступ из
справочно - правовой системы «КонсультантПлюс».
400. Шнитенков А. Проблемы юридической оценки коррупционных преступлений в проекте Постановления Пленума Верховного Суда РФ [Текст] / А.
Шнитенков // Уголовное право. - 2013. - № 5. - С. 114-116.
401. Якубов А. Признаки состава преступления и обратная сила уголовного закона [Текст] / А. Якубов // Законность. - 1997. - № 5. - С. 11-16.
402. Яни П. Сложные вопросы субъективной стороны преступления [Текст] / П.
Яни // Российская юстиция. - 2002. - № 12. - С. 47–49.
403. Яни П.С. Вопросы конфискации имущества: правоприменительный аспект
[Текст] / П.С. Яни // Законодательство. - 2010. - № 4. - С. 59–70.
404. Яни П.С. Новое Постановление Пленума Верховного Суда о взяточничестве
[Текст] / П.С. Яни // Законность. - 2013. - № 10. - С. 29–30.
405. Яни П.С. Проблемы квалификации посредничества во взяточничестве
[Текст] / П.С. Яни // Законность. - 2013. - № 2. - С. 24-29.
406. Яни П. Сопряженность не исключает совокупности [Текст] / П. Яни // Законность. - 2005. - № 2. – С. 25-27.
Диссертации Авторефераты диссертаций
407. Антонова Е.Ю. Концептуальные основы корпоративной (коллективной) уголовной ответственности: диссертация … доктора юридических наук:
12.00.08 [Текст] /Антонова Елена Юрьевна. - Владивосток, 2011. – 395 с.
361
408. Балыбин В.А. Уголовное уложение Российской империи 1903 года: диссертация … кандидата юридических наук:12.00.01 [Текст] / Балыбин Владимир
Андреевич - Ленинград, 1982. – 182 с.
409. Биктимеров Э.Л. Иные меры уголовно-правового характера и их роль в осуществлении задач уголовного права России: автореферат диссертации…
кандидата юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Биктимеров Эльдар Луизович; Саратовская государственная академия права.- Саратов, 2009. - 26 с.
410. Босхолов С.С. Уголовная политика современной России в условиях конституционно-правового реформирования: диссертация … доктора юридических
наук: 12.00.08 [Текст] / Босхолов Сергей Семенович. - Москва, 1999. - 594 с.
411. Бунин О.Ю. Реализация принципа справедливости при установлении санкций уголовно-правовых норм: диссертация … кандидата юридических наук:
12.00.08 [Текст] / Бунин Олег Юрьевич. - Москва, 2006. - 200 с.
412. Быкодорова Л.В. Линия законности в уголовной политике и направления
дальнейшего совершенствования уголовного законодательства: диссертация
… кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Быкодорова Любовь Валерьевна. - Ставрополь, 1999. - 240 с.
413. Гареев М.Ф. Цели иных мер уголовно-правового характера и средства их достижения по российскому уголовному праву: автореферат диссертации …
кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Гареев Марат Фаизович; Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина. - Казань,
2005. - 23 с.
414. Гревцов О.В. Уголовная политика современной России и предупреждение
преступности: диссертация … кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст]
/ Гревцов Олег Вальтерович. – С-Петербург, 2000. - 182 с.
362
415. Иванов С.В. Уголовная политика Российской Федерации: политологокриминологический и уголовно-правовой аспекты: диссертация … кандидата юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Иванов Сергей Валерьевич. - Екатеринбург, 2006. - 313 с.
416. Карпов К.Н. Иные меры уголовно-правового характера как средство противодействия совершению преступлений: автореферат диссертации … кандидата юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Карпов Кирилл Николаевич; Омская академии МВД РФ. - Омск, 2011. - 22 с.
417. Кауфман М.А. Пробелы в уголовном праве и способы их преодоления: автореферат диссертации … доктора юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Кауфман Михаил Александрович; Государственный университет «Высшая
школа экономики». - Москва, 2009. - 51 с.
418. Кобзева Е.В. Оценочные признаки в уголовном законе: автореферат диссертации … кандидата юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Кобзева Елена Васильевна; Саратовская государственная академия права. - Саратов, 2002. - 31
с.
419. Крылова Е.С. Лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью как вид уголовного наказания по законодательству России и зарубежных стран: автореферат диссертации … кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Крылова Елена Сергеевна; Саратовский юридический институт МВД РФ. - Саратов, 2002. - 26 с.
420. Лесников Г.Ю. Уголовная политика современной России: Методологические, правовые и организационные основы: диссертация … доктора юридических наук:12.00.08 [Текст] / Лесников Геннадий Юрьевич. - Москва, 2005.
- 350 с.
363
421. Литвина Е.С. Наказание в виде лишения права занимать определенные
должности или заниматься определенной деятельностью: автореферат диссертации … кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Литвина Елена
Сергеевна; Томский государственный университет. - Томск, 2003. - 20 с.
422. Минькова А.М. Уголовная ответственность за злоупотребление полномочиями в коммерческих и иных организациях: автореферат диссертации … кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Минькова Анна Михайловна;
Ростовский юридический институт МВД РФ. - Ростов-на-Дону, 2002. - 29 с.
423. Набиуллин Ф.К. Некарательные меры уголовно-правового характера: природа, система и социально-правовое назначение: автореферат диссертации
… кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Набиуллин Фарид Кавиевич; Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина. Казань, 2008. - 23 с.
424. Недотко Ю.В. Тенденции российской уголовно-правовой политики постсоветского периода: диссертация … кандидата юридических наук: 12.00.08
[Текст] / Недотко Юлия Владимировна. - Челябинск, 2005. - 170 с.
425. Павлова А.А. Иные меры уголовно-правового характера как институт уголовного права: автореферат диссертации … кандидата юридических
наук:12.00.08 [Текст] / Павлова Арзулана Акрамовна; Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики». - Москва, 2011. - 27
с.
426. Панченко П.Н. Предмет и система научных основ советской уголовной политики (проблемы формирования и реализации теоретической концепции
уголовно-правовой борьбы с преступностью в СССР): диссертация … доктора юридических наук:12.00.08 [Текст] / Панченко Павел Николаевич. Горький, 1990. - 528 с.
364
427. Пивоварова А.А. Правосознание и усмотрение судьи: соотношение понятий,
роль при назначении наказания: диссертация … кандидата юридических
наук:12.00.08 [Текст] / Пивоварова Анастасия Александровна. - Самара,
2009. - 228 с.
428. Пикуров Н.И. Квалификация преступлений при бланкетной форме диспозиции уголовного закона: С конкретизацией запрета в административном праве: автореферат диссертации … кандидата юридических наук: 12.00.08
[Текст] / Пикуров Николай Иванович. - Москва, 1982. - 22 с.
429. Понятовская Т.Г. Концептуальные основы уголовного права России: история и современность: диссертация … доктора юридических наук: 12.00.08
[Текст] / Понятовская Татьяна Григорьевна. - Казань, 1996. - 345 с.
430. Раднаев В.С. Проблемы квалификации злоупотребления полномочиями в
коммерческих и иных организациях: автореферат диссертации … кандидата
юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Раднаев Виктор Сандокович; Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова. - Москва, 2007. 23 с.
431. Севастьянов А.П. Пределы судейского усмотрения при назначении наказания: диссертация … кандидата юридических наук:12.00.08 [Текст] / Севастьянов Александр Павлович. - Красноярск, 2004. - 200 с.
432. Скрипченко Н.Ю. Теория и практика применения иных мер уголовноправового характера к несовершеннолетним: диссертация … доктора юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Скрипченко Нина Юрьевна. – Москва,
2013. – 347 с.
433. Соколов И.В. Ограничение свободы как вид уголовного наказания: автореферат диссертации … кандидата юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Соко-
365
лов Илья Владимирович; Самарский государственный университет. - Самара, 2012. – 21 с.
434. Стахов Я.Г. Уголовная политика и ее реализация субъектами Российской
Федерации: диссертация … доктора юридических наук: 12.00.08 [Текст] /
Стахов Яков Григорьевич. - Москва, 2006. – 396 с.
435. Третьяков И.Л. Уголовная политика России: общетеоретические и прикладные проблемы: диссертация … доктора юридических наук: 12.00.08 [Текст] /
Третьяков Иван Львович. – С-Петербург, 2006. – 384 с.
436. Фецыч Г.В. Реакционная сущность системы преступлений и наказаний по
Уголовному уложению 1903 года и практика его применения: диссертация
… кандидата юридических наук: 12.00.01 [Текст] / Фецыч Григорий Васильевич. - Львов 1984. - 220 с.
437. Щепельков В.Ф. Уголовный закон как формально-логическая система: автореферат диссертации … доктора юридических наук: 12.00.08 [Текст] / Щепельков Владислав Федорович; Институт государства и права РАН. Москва, 2003. – 42 с.
Литература на иностранных языках
438. Strafgesezbuch für das Königreich Baiern [Text] / Redaktion des allgemeinen
Regierungsblatts. - München, 1813. – 384 s.