Н. А. Бабий

Н. А. Бабий
УГОЛОВНО-ПРАВОВОЕ ПОНЯТИЕ
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО НАСИЛИЯ
Научное исследование уголовно-правового понятия «насилие»
сопровождается выдвижением множества его определений, одни из
которых характеризуют признаки самого насилия, а другие – указывают на особенности его проявления в преступлениях отдельных видов. Обилие подобных определений неизбежно приводит к их смешению и появлению терминов, содержание которых невозможно уяснить, исходя из буквального толкования. При этом возникают методологические проблемы, сходные с аналогичными проблемами определения преступлений террористического, экстремистского и агрессивного характера [1]. В научной литературе, наряду с физическим и
психическим насилием, выделяют и такие виды насилия, как интеллектуальное, имущественное, информационное, компьютерное и др.
Обратим внимание на выделение криминального интеллектуального
насилия в качестве самостоятельного вида насильственных преступлений.
Так, Ю. М. Антонян и В. А. Казакова утверждают, что насилие
«может быть учинено физическим (применение физической силы),
психическим (применение разного рода угроз) и интеллектуальным
(официальное волеизъявление должностного лица) способами» [2,
с. 34]. При этом, исходя из данного ими определения насильственных
преступлений, интеллектуальным насилием является «принудительное воздействие на человека с целью его притеснения, ущемления
прав и свобод, достоинства, социального статуса» [2, с. 34].
Авторы научного труда по криминологии подразделяют насилие
на 4 группы и к четвертой группе относят «преступления, совершаемые должностным лицом с использованием психического насилия,
получившего в литературе название интеллектуального насилия.
В эту группу входят превышение власти или служебных полномочий,
привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности,
вынесение заведомо неправосудного приговора, решения, определения, постановления и некоторые другие» [3, с. 287].
Определяя понятие и виды насилия в уголовном праве,
М. М. Лавруков одобряет выделение интеллектуального насилия, разумея под ним интеллектуальное воздействие как незаконное ограничение или лишение свободы, причиняющее вред не столько организму, сколько правам и законным интересам [4, с. 12]. Как интеллектуальное давление определяет вымогательство взяток Т. В. Колесникова
[5, с. 107].
В. В. Вандышев к числу насильственных относит преступления,
«в механизме которых присутствует физическое или психическое насилие над личностью в качестве способа, средства достижения преступной, антиобщественной цели». Выделив три группы насильственных преступлений, указанный автор в третью группу включает
«преступления, совершаемые должностными лицами с использованием психического насилия. Эти преступления получили в правовой
литературе название посягательств с интеллектуальным насилием» [6,
с. 61–62].
По сути, соглашаясь с выделением интеллектуального насилия
как самостоятельного вида насилия, С. В. Расторопов и С. Н. Табакова считают «более правильной», хотя и не безупречной, предложенную Ю. М. Антоняном классификацию насильственных преступлений в уголовном праве России: «Наконец, четвертая группа преступлений отличается от предыдущей, главным образом, субъектом преступления. Им является должностное лицо, совершающее «интеллектуальное» насилие. Это – превышение должностных полномочий,
привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности,
вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного
судебного акта, незаконные задержание, заключение под стражу или
содержание под стражей, незаконное помещение в психиатрический
стационар и др. Эта классификация была предложена в период ранее
действующего уголовного законодательства, а потому также не может
претендовать на безупречность» [7, с. 206].
Против выделения Ю. М. Антоняном интеллектуального насилия
выступает Л. В. Сердюк: «Новым и спорным является открытие автором наряду с физическим и психическим третьего вида насилия, которое, по его мнению, не может быть отнесено ни к первому, ни ко
второму и является совершенно самостоятельным. Это так называемое «интеллектуальное» насилие, отличительным признаком которого является то, что оно совершается должностными лицами путем
оформления определенного документа, т. е. нетрадиционными спосо-
бами насилия. К таковому он относит превышение власти или служебных полномочий, привлечение заведомо невиновного к уголовной
ответственности, вынесение заведомо неправосудного приговора, заведомо незаконный арест или задержание, либо незаконное помещение в психиатрическую больницу, преследование за критику и т. д.
<…> Мы, тем не менее, не можем поддержать выделение автором
третьего вида насилия, так как, по нашему мнению, это не вид насилия, а всего лишь одна из его форм. Чиновник, нарушая права гражданина, травмирует его психику. При этом неважно устно или письменно он это делает. А вынесение заведомо неправосудного приговора и заведомо незаконный арест или задержание помимо психической
травмы содержит и существенные элементы физического насилия над
личностью, так как судья, по сути, в письменном виде приказывает
лишить свободы невиновного, и неважно, что он делает это не своими
руками, а посредством подвластной ему силы. Естественно, совершение этих видов насилия возможно при наделении насильника определенными властными полномочиями, которые он в данном случае
использует в качестве средств насилия» [8, с. 20–21].
В диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук, исследуя вопросы уголовной ответственности за насильственные преступления против общественной безопасности, М. Ю. Павлик выразил свое согласие с А. В. Тюменевым, который «выделяет
составы преступлений, где преступное намерение достигается интеллектуальным насилием, в отличие от психического и физического
(превышение власти и служебных полномочий, заведомо незаконный
арест и задержание)». Вместе с тем диссертант с сожалением отмечает, что «этот автор не поясняет, что он имеет в виду, говоря, например, “насилие при превышении власти и служебных полномочий”. Он
прав, считая, что насилие как элемент многих преступлений существенным образом влияет на квалификацию преступных деяний. Поэтому существует необходимость в точном определении общего и
точного понятия насилия в уголовном праве, а такового пока не выработано ни наукой, ни законодателем» [9, с. 51].
Нельзя не согласиться c М. Ю. Павликом в том, что в уголовном
законодательстве отсутствует определение «общего и точного понятия насилия». Вместе с тем введение в законодательное обращение
дополнительных и весьма сомнительных в плане научной обоснованности терминов вряд ли будет содействовать конкретизации отсутствующего общего понятия.
Прежде всего, обратим внимание на неудачность самого термина
«интеллектуальное насилие» с точки зрения его адекватности отражаемому явлению. Интеллектуальный означает духовный, умственный, разумный, и предположение о том, что насилие может быть
таковым, т. е. может обладать признаками духовности и разумности,
возводит насилие в ранг социально полезного явления, но не общественно опасного, каковым насилие является в действительности.
При построении различных классификаций необходимо соблюдать правила систематизации исследуемых объектов. В рассматриваемом же случае нарушено правило о единстве критерия классификации.
С общеметодологической точки зрения группы объектов выделяются по одному или одновременно по нескольким критериям. Виды
насилия выделяются по одному из двух или одновременно по двум
критериям: чем воздействуют (физической силой или психически) и
на что воздействуют (на тело или на психику), т. е. физическое и психическое насилие как виды насилия выделяются по способу и (или)
сфере воздействия на человека. Однако интеллектуальное насилие
выделяется не по способу и сфере воздействия на человека, а по признаку специального субъекта – должностного лица.
Между тем психическое насилие, так же как и интеллектуальное,
осуществляется посредством воздействия на сознание или интеллект
человека и не может применяться, минуя сознательно-волевую сферу,
т. е. психику человека. Но даже если считать, что есть необходимость
из психической сферы выделить особо интеллектуальную сферу, то и
в этом случае интеллектуальное воздействие будет являться частью
психического воздействия. В таком случае интеллектуальное насилие
не может стоять в одном ряду с психическим насилием, поскольку
является его частью, а часть и целое есть понятия не равнозначные, но
соподчиненные и потому разнопорядковые, разноуровневые.
Кроме того, должностные лица могут осуществлять «интеллектуальное насилие» посредством угрозы причинения существенного вреда интересам потерпевшего. Но угроза причинением вреда, если она
исходит от рядового гражданина, именуется психическим насилием,
почему же аналогичная угроза со стороны должностного лица превращается в интеллектуальное насилие? С точки зрения воздействия
на человека эти виды насилия ничем не отличаются. Различие может
состоять лишь в тех интересах, которым может быть причинен ущерб,
и в способе причинения самого ущерба, поскольку для этого реализуются служебные полномочия. Однако сама по себе угроза должностного лица является таким же средством устрашения или подавления
свободы воли, как и исходящее от гражданина устрашение, например
уничтожением имущества или разглашением конфиденциальной информации.
Далее, должностное лицо может применять и физическое насилие, такое как, например, причинение телесных повреждений, истязание, пытки, незаконное лишение свободы. Охватывает ли эти действия термин «интеллектуальное насилие»? Ни по способу воздействия,
ни по сфере приложения такое насилие не может именоваться интеллектуальным насилием хотя бы потому, что совершенно не относится
к сфере психического воздействия. Означает ли это, что должностные
лица осуществляют только интеллектуальное психическое насилие?
Очевидно же, что нет. Следовательно, термин «интеллектуальное насилие» не отражает всего массива насильственных действий, осуществляемых должностными лицами.
Должностные лица могут, используя свое служебное положение,
оказывать психическое и даже физическое воздействие на человека,
насильственно воздействовать на его тело и психику. В данном случае
тело и психика человека выступают в качестве социальных ценностей, охраняемых уголовным правом. Однако в учении о составе преступления этим ценностям принадлежит значение предмета преступления (в данном случае предмет преступления мы рассматриваем в
широком смысле слова как те социальные ценности, по поводу которых существуют охраняемые уголовным законом общественные отношения). Между тем для систематизации решающее значение имеет
не предмет преступления, а объект преступления. Объект же преступления – это не сами по себе социальные ценности (жизнь, здоровье,
свобода волеизъявления и т. д.), а общественные отношения по поводу этих ценностей.
Очевидно, что называемое интеллектуальным насилие также
имеет свою специфику и наименование – злоупотребление властью
или служебными полномочиями и превышение власти или служебных
полномочий в различных их проявлениях. Суть проблемы заключается в том, что должностное насилие применяется не в рамках межличностных отношений, а в рамках осуществления служебных полномочий, хотя поводом для должностной угрозы или применения силы
могут быть и неприязненные личные взаимоотношения. Такое насилие обладает признаками психического или физического насилия, но
не ограничивается ими, поскольку обладает еще и дополнительными
признаками: иным объектом, специальным субъектом, его особым
отношением с потерпевшим, спецификой реализации отдельных видов насилия, различной ролью деятеля в осуществлении самого насильственного акта и т. п.
Следует отметить, что злоупотребление зависимостью по службе
есть лишь один из вариантов злоупотребления в сфере управления и
некоторых иных сферах. Специфические особенности имеются и в
общественных отношениях, субъектами которых являются многие
иные лица, не являющиеся должностными. Злоупотребления и насилие могут иметь место и во взаимоотношениях опекуна и опекаемого,
усыновителя и усыновленного, учителя и ученика, педагога и студента, тренера и спортсмена и т. п. Первые из указанных лиц наделены в
отношении других определенными полномочиями, которые тем не
менее не относятся к должностным полномочиям.
Таким образом, относящееся к управленческой сфере должностное (интеллектуальное) насилие является лишь частью более общего
явления, которое обобщенно можно именовать злоупотреблением
правом. Такое злоупотребление может быть насильственным, но может и не обладать признаками насилия, например при незаконном
извлечении имущественной выгоды. Иными словами, злоупотребление правом – явление столь же многогранное, как и само насилие, оба
эти явления могут пересекаться между собой, но могут и не пересекаться, и каждое имеет свои специфические особенности, обеспечивающие их идентификацию в реальной жизни и в правовых предписаниях.
Очевидно, что возможно и даже необходимо введение в научный
оборот новой терминологии. Однако вводимые термины должны однозначно указывать на отражаемое ими явление.
Специфика проявления насилия в отдельных областях жизни
приводит к выделению различных видов насильственной преступности, таких как семейное насилие, насилие в педагогике, спорте, медицине и других областях человеческой деятельности. Как отмечалось
ранее, отдельные проявления насилия в политической и идеологической сферах приводят к формулированию таких понятий, как терроризм и экстремизм. В рамках криминологических исследований выделяют насилие и по субъекту осуществления, например насилие не-
совершеннолетних, женская насильственная преступность, насилие в
среде осужденных и т. п.
Вполне естественно возникновение новых явлений насильственного характера, которые имеют свои специфические особенности, для
отражения которых применяются специфические же термины. Так,
Т. Н. Москалькова использование Интернета террористами для общения и пропаганды своих взглядов предлагает именовать кибертерроризмом: «Назрела также объективная потребность в выработке самостоятельного международно-правового документа о борьбе с кибертерроризмом, призванного закрыть имеющиеся бреши в международном контртеррористическом праве и антитеррористическом сотрудничестве европейских государств. Как известно, сегодняшнее киберпространство самым активным образом используется террористами
для организации терактов и пропаганды террора» [10, с. 43].
И для характеристики традиционных насильственных преступлений предлагается использовать «современную» терминологию. Так,
А. М. Подгайный издевательство в быту предлагает именовать информационным насилием: «Существуют и такие способы психического насилия над личностью в индивидуальном и общественном
плане, которые могут осуществляться путем унижения, оскорбления
личности, возведения на нее (либо на группу лиц) клеветы, а также
путем создания экстремальных ситуаций в быту (в семье), – такой
способ воздействия на жертву можно определить как «издевательство». Подобные методы психического насилия распространены в настоящее время, и именно их, в первую очередь, можно признать информационным насилием “в чистом виде”» [11, с. 429].
Между тем информационные преступления составляют самостоятельную группу, объединенную в одной главе УК – это глава 31
«Преступления против информационной безопасности». Если к этому
же взглянуть еще и на предлагаемые в научной литературе систематизации насильственных преступлений, то перспективы появления новых специфических насильственных терминов впечатляют. Например, С. Н. Мальцева предлагает «собственную классификацию насильственных преступлений в зависимости от критерия построения
системы статей Особенной части УК РФ – по видовому объекту посягательства. В соответствии с ним все насильственные преступления
необходимо подразделять на 18 групп…» [12, с. 17]. Такое же количество групп насильственных преступлений находим в предложениях
С. В. Расторопова и С. Н. Табаковой [7, с. 210].
Между тем насилие как способ разрешения социальных противоречий сохраняет свое единство и свою цельность независимо от той
сферы общественных отношений, в которой оно применяется. На это
же указывает и то обстоятельство, что в значительном числе глав
Уголовного кодекса, статьи которых охраняют группы родственных
общественных отношений, насилие и угрозы применяются в качестве
самостоятельного признака состава преступления. При этом содержание насилия остается неизменным вне зависимости от того, в главе о
преступлениях против порядка управления или в главе о воинских
преступлениях указан этот признак. Представляется правильным сохранение подобного подхода к определению содержания насилия и
как составляющей части злоупотребления, в том числе и должностными полномочиями.
Это позволяет рассматривать насилие как самостоятельное явление вне зависимости от той специфики, которую привносят в него
экстремисты, террористы, должностные лица, заключенные, несовершеннолетние и т. д. Естественно, что никоим образом нельзя принижать значимость самостоятельных исследований отдельных видов
насильственных преступлений и особенностей их проявления в различных сферах общественных отношений или совершения отдельными группами субъектов.
При этом, как нам представляется, необходимо учитывать, что
понятие «насильственные преступления» включает в себя два вида
насильственных преступлений. Первый вид преступлений характеризует собственно насилие (убийство, причинение телесных повреждений, незаконное лишение свободы, угроза убийством и т. п.) как преступления против физической и психической безопасности личности,
а второй вид включает в себя преступления, в которых насилие, так
называемое инструментальное насилие, выполняет роль способа или
средства посягательства на иной основной объект (разбой, вымогательство, принуждение к совершению сделки и т. д.).
По указанной причине следует четко различать виды насилия и
виды насильственных преступлений. Непосредственно насилие представлено двумя видами: физическое и психическое насилие. Если обратиться к объектам насилия, то можно выделить такие виды, например, физического насилия, как насильственные действия (объект –
телесная неприкосновенность), причинение телесных повреждений
(объект – здоровье человека), убийство (объект – жизнь человека),
лишение или ограничение свободы (объект – физическая свобода че-
ловека), сексуальное насилие (объект – половая свобода или половая
неприкосновенность).
Если посягательство на указанные объекты осуществляется в
процессе совершения иных преступлений, например должностных, то
не появляется новый вид насилия – должностное насилие, а появляется должностное насильственное преступление. Такой термин будет
означать, что должностное лицо с использованием служебных полномочий посягает, например, на здоровье человека, совершая тем самым
превышение власти или служебных полномочий (ч. 3 ст. 424 УК).
Изложенное приводит к выводу о возможности и необходимости
самостоятельного, автономного исследования насилия, выявления и
законодательной фиксации тех признаков насилия, которые являются
общими для всех сфер общественной жизнедеятельности человека.
Реализация подобного методологического подхода позволит обеспечить единство категориально-понятийного аппарата, характеризующего насилие, формы проявления и способы его закрепления в уголовном праве.
Таким образом, насилие необходимо рассматривать в узком уголовно-правовом смысле как собирательное понятие, объединяющее
самостоятельную группу преступлений, основным непосредственным
объектом которых выступает человек.
Список использованных источников
1. Бабий, Н. А. Методологические подходы к установлению уголовноправового соотношения между насилием, терроризмом, экстремизмом и агрессией / Н. А. Бабий // Проблемы укрепления законности и правопорядка: наука,
практика, тенденции: сб. науч. тр. / редкол.: В. М. Хомич [и др.]; Науч.-практ.
центр проблем укрепления законности и правопорядка Генер. прокуратуры Респ.
Беларусь. – Минск: БГУФК, 2009. – С. 113–132.
2. Антонян, Ю. М. Понятие и криминологическая классификация насильственных преступлений / Ю. М. Антонян, В. А. Казакова // Современная преступность: новые исследования: сб. науч. тр. – М.: НИИ МВД России, 1993. – С. 26–34.
3. Криминология – ХХ век / под ред. В. Н. Бурлакова, В. П. Сальникова. –
СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2001. – 554 с.
4. Лавруков, М. М. Понятие и виды насилия в уголовном праве /
М. М. Лавруков // Право в Вооруженных Силах. – 2002. – № 10. Вкладка: «Военно-уголовное право». – 2002. – № 9–10. – С. 11–16.
5. Колесникова, Т. В. Не пора ли поменять государственные подходы к выявлению и расследованию вымогательства? / Т. В. Колесникова // Право и политика. – 2006. – № 7. – С. 104–114.
6. Вандышев, В. В.
Криминальное
насилие
против
личности
/
В. В. Вандышев // Современные проблемы и стратегия борьбы с преступностью /
науч. ред. В. Н. Бурлаков, Б. В. Волженкин. – СПб.: Издат. Дом С.-Петерб. гос.
ун-та; Изд-во юрид. факультета С.-Петерб. гос. ун-та, 2005. – С. 61–84.
7. Расторопов, С. В. Классификация насильственных преступлений в уголовном праве России и ее значение для проведения сравнительного анализа /
С. В. Расторопов, С. Н. Табакова // «Черные дыры» в российском законодательстве. – 2005. – № 3. – С. 205–210.
8. Сердюк, Л. В. Насилие: криминологическое и уголовно-правовое исследование / Л. В. Сердюк. – М.: Юрлитинформ, 2002. – 384 с.
9. Павлик, М. Ю. Уголовная ответственность за насильственные преступления против общественной безопасности: современное состояние, сущность и противоречия … д-ра юрид. наук: 12.00.08 / М. Ю. Павлик. – СПб., 2006. – 381 л.
10. Москалькова, Т. Н. Международно-правовое регулирование борьбы с терроризмом в Российской Федерации / Т. Н. Москалькова // Российский судья. –
2007. – № 4. – С. 42–44.
11. Подгайный, А. М. К вопросу о понятии и формах криминального насилия
над личностью / А. М. Подгайный // «Черные дыры» в российском законодательстве. – 2006. – № 4. – С. 428–429.
12. Мальцева, С. Н. Насильственные преступления: сравнительно-правовой
анализ по УК РФ и УК государств СНГ: автореф. дис. … канд. юрид. наук:
12.00.08 / С. Н. Мальцева; Акад. права и управления Федеральной службы исполнения наказаний. – Рязань, 2005. – 28 с.