На правах рукописи КУЛТЫШЕВ Павел Геннадьевич 07.00.02 – Отечественная история

На правах рукописи
КУЛТЫШЕВ Павел Геннадьевич
Русская армия в Первой мировой войне.
Историко-антропологический аспект
07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Ростов-на-Дону
2010
Диссертация выполнена на кафедре Отечественной истории факультета
социально-исторического образования Педагогического института Южного
Федерального университета.
Научный руководитель:
доктор исторических наук, профессор Казарова Нина Акоповна
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, профессор Линец Сергей Иванович
доктор исторических наук, профессор Наухацкий Виталий Васильевич
Ведущая организация:
Северо-Кавказская академия государственной службы.
Защита состоится «17» декабря 2010 г. в 14.00 на заседании
диссертационного совета Д 212.208.08 по историческим наукам при Южном
Федеральном университете по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул.
Большая Садовая, 105, аудитория 420.
С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке
Южного Федерального университета по адресу: 344006, г. Ростов-на-Дону,
ул. Пушкинская, 148.
Автореферат разослан «____» ноября 2010 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета,
доктор исторических наук, профессор
Сущенко В.А.
2
Общая характеристика работы
Актуальность темы настоящего исследования обусловлена
следующим рядом причин.
Во-первых, недостаточностью ее разработки и отсутствием
специальных комплексных исследований о влиянии Первой мировой войны
на массовое сознание и поведение еѐ участников. Долгий период господства
марксистской методологии привѐл к узконаправленному развитию
отечественной историографии Первой мировой войны. Классовый подход и
усиленное внимание к социально-политической стороне не позволяли поиному рассмотреть многие события того периода. Однако в последнее время
с развитием исторической науки появилось значительно больше работ,
предметом которых становится исследование ментальности, повседневной
жизни, массового сознания и поведения людей различных исторических
эпох. Не стала исключением в этом отношении и Первая мировая война.
Во-вторых, общественной значимостью изучения массового сознания
и поведения солдат и офицеров в условиях крупного мирового конфликта.
Россия пережила массу различных вооружѐнных конфликтов. И каждый раз
одним из условий победы являлась не только военно-техническая подготовка
до войны, но и психологическое и идеологическое состояние армии накануне
и в период военных действий. Чаще всего именно от моральнопсихологического состояния армии зависит ее жизнеспособность и желание
обычных граждан служить в еѐ рядах и отдавать свои жизни.
В-третьих, стремлением властных структур с помощью различных
методов и приѐмов формировать и корректировать в общественном сознании
такие «образы», которые отвечали бы интересам государства. Испокон веков
власть пыталась держать массы людей в повиновении. И одним из самых
действенных механизмов было насаждение или развитие уже частично
сформировавшегося в массовом сознании людей образа окружающей
действительности (отдельных событий или явлений). Данная мера позволяет
власти, нуждающейся на определѐнном этапе в массовом одобрении
собственных действий, ориентировать развитие общественного мнения в
нужном направлении, избегая критически опасного для себя сценария.
Однако нередко столкновение с реальностью в экстремальных условиях
может полностью разрушить сложившийся в массовом сознании «образ» и
исказить его до такой степени, при которой уже невозможно мирное
сосуществование общества и государства. В условиях же крупного мирового
конфликта и политической напряжѐнности эта опасность фактически
удваивается, становясь роковой для судеб страны и людей. Следовательно,
исследование образа войны и врага, а так же механизмов формирующих их
содержание является одной из основополагающих проблем при анализе
массового сознания и поведения солдат и офицеров.
В-четвёртых, поскольку Первая мировая война явилась роковым
рубежом для истории всего XX в., то особую значимость при исследовании
изменений в психологии русской армии в годы войны приобретает
3
реконструкция тех основных компонентов сознания солдат и офицеров,
которые повлияли на дальнейший ход российской истории. Первая мировая
война стала ключевым и определяющим событием в истории всего XX века.
Она сделала невозможным возвращение к довоенному миропорядку. Но
изменения, ставшие прямым следствием Первой мировой войны,
проявлялись не только в области политики, экономики, культуры или
государственных границ, но и в психологии людей. К 1917 г. действующая
русская армия и тыловые гарнизоны насчитывали более 9 млн. уставших от
войны солдат. Именно для них искажѐнные ценности довоенного времени и
установки, сформировавшиеся под влиянием войны, стали определяющими
после завершения мирового конфликта. Исторический выбор России,
сделанный ею в 1917 г., был продиктован не только верхушкой
большевистской партии, но и поддержан людьми с кардинально
изменившимся самосознанием.
В-пятых, этап реформирования Вооружѐнных Сил РФ в условиях
международной напряжѐнности и экономической нестабильности делает
военно-антропологические исследования одними из самых востребованных.
Борьба с международным терроризмом и отстаивание внешнеполитических
интересов в условиях финансово-экономических потрясений заставляют
проводить боле интенсивное реформирование Вооружѐнных Сил России по
наиболее актуальным направлениям. Одно из них – улучшение морального
состояния и профессионализма личного состава русской армии. И данная
проблема не может решаться без учѐта исторического опыта и знаний по
военной и социальной психологии.
В-шестых, особая актуальность исследования видится нами и в том,
что русская армия на протяжении многих веков выступала в качестве одного
из самых действенных средств по защите внешнеполитических интересов
государства и его внутренней стабильности. В отечественной истории армия
всегда обладала исключительной ролью, являясь одновременно и
инструментом внутренней политики. В еѐ деятельности и предназначении
героическая защита внешних границ иногда сочеталась и с усмирением
оппозиционных сил внутри государства. Однако покорность армии властям
имеет свой предел, за которым армия перестаѐт быть защитницей
государства, а власть утрачивает способность к организованным действиям.
Следовательно, анализ армии как основного гаранта внутренней
стабильности в условиях полномасштабной войны и политического кризиса
заслуживает детального и всестороннего изучения.
В-седьмых, феномен девиантного поведения армейских масс в
условиях Первой мировой войны до настоящего времени фактически был
мало изучен. Лишь небольшая часть историков и военных психологов
обращала свои взгляды на наиболее актуальные для советской
историографии девиации – братание и дезертирство. Остальные же виды
отклоняющегося поведения – мародѐрство, добровольная сдача в плен,
членовредительство, пьянство, суицид и нестабильное состояние
эмоционально-волевой сферы солдат и офицеров – оставались вне поля их
4
научной деятельности. Более того, данные виды девиантного поведения
характерны для любой эпохи и любой армии. Таким образом, изучение
девиаций и их влияния на армию в годы Первой мировой войны дает
дополнительную информацию по предупреждению их развития в рядах
современной Российской армии.
Тема Первой мировой войны насчитывает в отечественной
историографии не одно десятилетие кропотливого и детального изучения. В
своѐм развитии она прошла три периода. В первый период (1914 – 1917 гг.)
шло первоначальное осмысление войны, еѐ причин и последствий. Во
второй период (1917 – 1991 гг.) началось становление, и постепенно
утвердилась марксистско-ленинская концепция Первой мировой войны.
Третий период (1991 г. – настоящее время) ознаменовался методологическим
кризисом и поиском новых парадигм. Предложенная периодизация основана
на ключевых событиях в истории России, повлѐкших за собой кардинальные
перемены в методологии исторической науки, а также на проблемнохронологическом принципе. Последнее положение продиктовано тем, что
нельзя не замечать явных хронологических этапов в развитии отечественной
историографии. Но в силу того, что военно-историческая антропология
появилась только в 90-е гг. XX в., в данном историографическом обзоре
будут рассмотрены только те работы, которые важны для настоящего
исследования и вносят ясность при анализе историко-антропологических
явлений.
Характерной чертой первого этапа отечественной историографии
Первой мировой войны является то, что все, кто обращался к изучению
проблемы влияния данной войны на российское общество, соединяли в своих
работах как представления о современной им войне, так и о войне как
всемирно-историческом явлении. Из этого следует, что другой особенностью
данного периода была относительная научность, смесь научно-популярных,
философских и пропагандистских рассуждений в публицистической форме
без выявления сути и характера наблюдаемых проблем и изменений1. Тем не
менее, в годы войны российскими философами и публицистами был
обозначен целый ряд актуальных и сегодня проблем и задач. Наибольшего
внимания в рамках историко-антропологической проблематики настоящего
исследования заслуживают труды философов С.Н. Булгакова, Е.Н.
Трубецкого, Н.А. Бердяева2, идеи и предположения которых опередили своѐ
время. Будучи очевидцами Первой мировой войны и революции 1917 г., они
первыми обратили внимание на особенности массового сознания в условиях
1
См.: Вторая Отечественная война. Сведения о военной и экономической мощи государств.
Международные нормы. История тройственных (ого) согласия и союза. Месяц войны. Ростов-на-Дону,
1914; Отечественная война 1914 г. Начало войны. Общенародное воодушевление. Т.1. М., 1915;
Пороховщиков А.А. Мировая война – мировой перелом. Радостные вести из сердца святой Руси. М., 1915.
Вып.4; Вопросы мировой войны. Сб. статей. Пг., 1915; Чего ждет Россия от войны. Сб. статей. Пг., 1915.
2
См.: Булгаков С.Н. Война и русское самосознание. Публичная лекция. (Серия «Война и культура»). М.,
1915; Трубецкой Е.Н. Отечественная война и еѐ духовный смысл. Публичная лекция. (Серия «Война и
культура»). М., 1915; Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М.,
1990.
5
войны. По мнению вышеперечисленных философов, Первая мировая война
пробудила доселе дремавшее чувство национального самосознания и вызвала
рост духовных сил. Более того, данные потенции могли вдохнуть жизнь в
«омертвевший» Запад и привести к расцвету всего человечества. Под
непосредственным воздействием войны Н.А. Бердяев создаѐт в 1915 – 1916
гг. цикл историософских статей объединѐнных позже под одним названием
«Судьба России». В них автор вывел двойственность русского менталитета
из культурно-религиозных и социально-политических предпосылок1. По его
мнению, подобная антиномичность духовного склада была присуща только
русскому народу. Из этого проистекала и чисто русская противоположность
таких явлений, как редкая терпеливость и всеразрушающее бунтарство,
душевные метания и радикализм суждений, возвышенная вера и масса
мелочных суеверий, незавершѐнность формирования национального
самосознания и ярый национализм2. Эта внутренняя дихотомия русского
народа и русского государства должна была сойти на нет вследствие
успешного окончания Первой мировой войны3. Однако исследование
проблемы соотношения войны и христианской морали в творчестве
виднейших представителей русской религиозной философии только
предстоит проанализировать отечественным ученым.
Несколько иной взгляд на проблему влияния войны на массовое
сознание представляют работы русского философа и социолога П.А.
Сорокина. В своих книгах и статьях, по сути, не употребляя само понятие,
П.А. Сорокин ввѐл изучение сущности менталитета, механизмов
трансформации мышления и поведения масс на стыке эпох. Его идеи о
видоизменении ментального стержня нации на фоне смены нескольких
поколений и выводы о воздействии войн и революций на массовое сознание
во многом опередили время и были отвергнуты соотечественниками. Особый
интерес могут представить последние мысли автора. Объясняя механизмы
деформации предвоенных установок, П.А. Сорокин писал: «Мирная жизнь
тормозит акты насилия, убийства, зверства, лжи, грабежа, обмана, подкупа и
разрушения. Война и революция, напротив, требуют их, прививают эти
рефлексы, благоприятствуют им всячески… Следствием войны и революции
является "оголение" человека от всего костюма культурного поведения»4.
Советская историографии охватывает весьма долгий этап в изучении
Первой мировой войны. Вследствие этого и в силу установленных границ
будут рассмотрены лишь те образцы исторической мысли, которые могут
быть полезны в рамках военно-исторической антропологии и соответствуют
проблематике настоящего исследования. Методологической основой для
советской историографии Первой мировой войны были статьи В.И. Ленина и
труды К. Маркса и Ф. Энгельса. Вопросы ментальности, сознания и
психологических механизмов, властвовавших внутри целых групп и
1
См.: Бердяев Н.А. Судьба России… С. 1-89.
См.: Там же. С. 1-14.
3
См.: Там же. С. 47.
4
Сорокин П.А.Общедоступный учебник по социологии. Статьи разных лет. М., 1994. С. 458-459.
2
6
отдельных людей, не вписывались в русло марксистского истолкования
истории, а потому нещадно вычѐркивались из перечня актуальных тем.
Однако именно в этот период в рамках изучения различных классов
российского общества был накоплен материал по их социальному
положению и составу. Особого внимания заслуживают работы А.Б.
Беркевича1, П.А. Зайончковского2, А.А. Буравченкова3, Д.А. Гаркавенко4 и
А.Г. Кавтарадзе5. В работах четырѐх последних авторов исследуется
социальный состав офицерства и всей русской армии. Авторами приводятся
не только убедительные статистические данные, но и яркие цитаты из
различных источников, характеризующие социальный состав армии и
офицерства. Однако связующим звеном этих работ является анализ
социальных изменений в их взаимовлиянии с революционными событиями
1917 года. Данная тенденция – сведение большинства проблем к
революционной борьбе – была характерной для советской историографии. В
результате, многие темы и направления в исторической науке оказывались
вне поля зрения учѐных. Изучение крестьянства, из которого и набирался
рядовой состав русской армии, также проходило под знаком
«революционности» и борьбы с угнетением. Именно с этой точки зрения
ранее и рассматривались выступления крестьян в период мобилизации летом
1914 г. в статье А.Б. Беркевича. Однако в 1960–80-е гг. советскими
историками был написан ряд крупных исследований по истории Первой
мировой войны6. Особенно необходимо отметить работу И.И. Ростунова
«Русский фронт Первой мировой войны» как первую монографию,
посвящѐнную событиям именно на Восточном фронте7. Однако содержание
этих работ ограничивалось рассмотрением внешнеполитических, военностратегических и «революционных» вопросов. Но несомненным
достоинством советского периода отечественной историографии Первой
мировой войны является накопление обширного материала и создание
стройной, в рамках марксистской методологии истории, концепции Первой
мировой войны.
Не переставали задумываться о постигших их неудачах и поражениях
и бывшие офицеры царской армии. В годы эмиграции ими был накоплен
широчайший источниковый и аналитический материал, посвящѐнный, в том
числе и психологическим механизмам войны и армии. В числе работ,
1
См.: Беркевич А.Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 г. // Исторические записки. М.,
1947. Т. 23. С. 3-43.
2
См.: Зайончковский П.А. Офицерский корпус русской армии перед Первой мировой войной // Вопросы
истории. 1981. №4. С. 21-29.
3
См.: Буравченков А.А. Офицерский корпус русской армии накануне Октябрьской революции. В кн.:
Интеллигенция и революция. ХХ век. М., 1985. С. 145-150.
4
См.: Гаркавенко Д.А. Социальный состав вооружѐнных сил России в эпоху империализма. В кн.:
Революционное движение в русской армии в 1917 г. Сб. статей. М., 1981. С. 30-45.
5
См.: Кавтарадзе А.Г. Некоторые итоги изучения проблемы «Октябрь и военная интеллигенция». В кн.:
Интеллигенция и революция. ХХ век. М., 1985. С. 151-158.
6
См.: Вержховский Д.В. Первая мировая война 1914 – 1918 гг. М., 1954; Вержховский Д.В., Ляхов Р. Ф.
Первая мировая война 1914 – 1918. Военно-исторический очерк. М., 1964; История Первой мировой войны
1914 – 1918 гг., Т. I-II. М., 1975.
7
См.: Ростунов И.И. Русский фронт Первой мировой войны. М., 1976.
7
носящих более научный, чем мемуарный характер можно назвать книги Н.Н.
Головина1 и П.Н. Краснова2. Их авторы, являясь видными представителями
русской военной эмиграции и офицерами с большим боевым опытом, не
могли обойти своим внимание изучение социально-психологических явлений
в армии на примере русских войск в период Первой мировой войны.
Перечень лиц, проводивших свои изыскания на стыке истории и военной
социопсихологии, может быть продолжен далее именами Е.Э Месснера, Р.К.
Дрейлинга, Н.В. Колесникова, Н.В. Краинского и многих других3. Однако,
идеи и выводы этих авторов о военно-психологических детерминантах
представляют интерес лишь в качестве ярких примеров по изучению истории
военной социопсихологии. К тому же большинство этих работ стало
доступно для российской общественности только после распада СССР.
1991 год, ставший знаковой датой для истории России, открыл новый
и трудный этап в развитии отечественной историографии Первой мировой
войны и исторической науки в целом. Его предстоит осмыслить учѐным, но
уже сейчас можно подвести предварительные итоги и обозначить наиболее
перспективные направления. Как уже говорилось, события рубежа 1980-90-х
гг. внесли существенные коррективы в развитие отечественной исторической
науки. Если до этого история изучалась в рамках одной методологии, то
теперь историк оказался на распутье, которое не только манило и пугало, но
и таило в себе множество тупиковых дорог. И всѐ же период 90-х гг.,
несмотря на глубинный кризис государственной системы, подарил массу
статей и ряд монографий, посвящѐнных Первой мировой войне.
Особый вклад в исследование проблем Первой мировой войны внесла
Ассоциация историков Первой мировой войны, созданная в 1993 г. При их
непосредственном участии в 1994 г. было осуществлено издание сборника
статей «Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории», в
котором был освещѐн весьма широкий круг вопросов, в силу чего картина
войны приобрела вид «крупной и пестрой мозаики»4. А.П. Жилин в своей
небольшой, но ѐмкой статье одним из первых в современной историографии
попытался проанализировать не только политическое, но и моральное
состояние русской армии в 1917 г5. Автору удалось выделить наиболее
существенные и характерные формы деморализации русской армии при
активном вмешательстве политических конкурентов, боровшихся за власть
над страной и над армией. Работы других авторов также по-новому
1
См.: Головин Н.Н. Наука о войне. О социологическом изучении войны. Париж, 1938; Он же Военные
усилия России в Мировой войне. М., 2001.
2
См.: Краснов П.Н. Душа Армии. Очерки по военной психологии. Берлин, 1927.
3
Их основные статьи и биографические справки опубликованы в различных трудах и выпусках Российского
военного сборника, см.: Философия войны. М., 1995; Душа Армии: Русская военная эмиграция о моральнопсихологических основах российской вооруженной силы. Российский военный сборник. Выпуск 13. М.,
1997; Военная мысль в изгнании: Творчество русской военной эмиграции. Российский военный сборник.
Выпуск 16. М., 1999; Офицерский корпус Русской армии. Опыт самопознания. Российский военный
сборник. Выпуск 17. М., 2000; Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е.Э. Месснера.
Российский военный сборник. Выпуск 21. М., 2005.
4
См.: Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994.
5
См.: Жилин А.П. К вопросу о морально-политическом состоянии русской армии в 1917 году. В кн.: Первая
мировая война. Дискуссионные проблемы истории. С. 153-165.
8
позволяют взглянуть на, казалось бы, старые или недавно «запретные» темы1.
Спустя четыре года, в 1998 г., был опубликован другой сборник статей под
руководством Ассоциации историков Первой мировой войны2. Данный
коллективный труд был более объѐмным не только в «страничном», но и в
проблемном измерении. В нѐм впервые, как справедливо замечает Б.Д.
Козенко, «были подняты и внимательно рассмотрены методология и
историография темы, разобраны с новых позиций некоторые положения
"старой" науки, поставлены новые проблемы»3. В сборнике можно встретить
такие разделы, как «Тоталитаризм иди демократия», «Национальная идея и
война», «Война, человек и сообщество людей», а общее количество статей,
включая «Введение» и «Материалы "круглого стола"», составляет 46 единиц.
В 2002 г. Ассоциация историков Первой мировой войны приняла участие в
издании четырѐхтомного труда «Мировые войны XX века»4. В первом томе,
посвящѐнном Первой мировой войне, коллектив авторов в проблемнохронологическом порядке рассматривает и анализирует не только причины,
повод, предпосылки и ход войны, но и еѐ влияние на человека, общество и
государство. При этом внимание авторов уделено почти всем странамучастницам конфликта и тем изменениям, что произошли в их социальноэкономической среде под воздействием войны5. Особого упоминания
заслуживает второй том настоящего издания, состоящий целиком из
отрывков различных источников. Здесь нашли своѐ место дипломатическая
переписка, выдержки из воспоминаний самого широкого круга лиц, сводки с
фронтов, отчѐты министерств и ведомств, а также фрагменты
опубликованных и архивных документов по истории Первой мировой войны.
Но данные книги были не единственными сборниками статей о Первой
мировой войне. В 2006 г. были опубликованы материалы Международной
научной конференции 2004 г., посвящѐнной исследованию новых архивных
документов по истории Первой мировой войны6. Несколько ранее, в 1999 г.
под редакцией Н.Н. Смирнова был опубликован не менее интересный и
глубокий сборник материалов международного коллоквиума, прошедшего в
Санкт-Петербурге в 1998 г.7 Эта работа содержит массу разнообразных и
новаторских тем, а среди его авторов были не только отечественные, но и
зарубежные историки. Особенно выделяется своим количеством и качеством
массив статей написанных по проблеме «человек и война».
1
См.: Емельянов Ю.Н. Что мог знать С.П. Мельгунов о германском золоте? В кн.: Первая мировая война.
Дискуссионные проблемы истории. С. 273-279; Шелохаев В.В. Теоретические представления российских
либералов о войне и революции (1914 – 1917 гг.). В кн.: Первая мировая война. Дискуссионные проблемы
истории. С. 127-140.
2
См.: Первая мировая война. Пролог ХХ века. М., 1998.
3
Козенко Б.Д. Отечественная историография Первой мировой войны. // Новая и новейшая история. 2001.
№3. С. 23.
4
См.: Мировые войны XX века: В 4 кн. М., 2002.
5
См.: Мировые войны XX века: В 4 кн. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк. М., 2002.
6
См.: Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны
по документам российских и зарубежных архивов: материалы Международной научной конференции 7-8
сентября 2004 г. М., 2006.
7
См.: Россия и Первая мировая война. Материалы международного коллоквиума. СПб., 1999.
9
В связи с последним замечанием, необходимо упомянуть монографию
В.П. Булдакова, вызвавшую в своѐ время обилие самых разнообразных
оценок1. Еѐ автор предпринял не только новую и интересную, но и в чѐм-то
«острую» и «опасную» попытку анализа революционных событий 1917 г. и
их последствий с позиции социопсихологического исследования. Его работа
изобилует рядом любопытных выводов из, казалось бы, уже знакомых
фактов. Его взгляд на доминирующие стороны в поведении самых разных
социальных слоѐв позволяет по-новому переосмыслить их роль в период
февраля-октября 1917 г. Особенно актуальным в рамках военноисторической антропологии является раздел книги, посвящѐнный мышлению
и поведению солдат в 1917 г. По существу, это был первый, во многом
противоречивый, но перспективный пример междисциплинарного подхода
на стыке истории, социологии и психологии. Однако более глубокие
исследования по изучению массового сознания и поведения комбатантов
были ещѐ впереди, но само появление статей и работ с антропологической
составляющей целиком и полностью вписывается в постепенную
антропологизацию исторического знания и ведѐт к появлению новых
направлений по изучению войны.
На сегодняшний день одним из самых перспективных направлений
является военно-историческая антропология, зародившаяся в отечественной
исторической науке в 90-е гг. прошлого века. Еѐ основателем и признанным
лидером считается Е.С. Сенявская. В своей программной статье Е.С.
Сенявская приходит к твердому убеждению о появлении новой отрасли
отечественной истории2. Помимо краткого освещения основных задач,
предмета, объекта и методологической базы военно-исторической
антропологии, она пишет, что перед «исторической наукой встаѐт важная
фундаментальная проблема – создание отсутствующей системности в
военно-исторических
исследованиях,
касающихся
"человеческого
3
измерения" войн и вооружѐнных конфликтов» . Необходимо также отметить,
отметить, что в рамках военно-исторической антропологии Е.С. Сенявская,
издала уже несколько монографий4. Основываясь на уникальных документах
документах и свидетельствах современников, она в границах предмета своего
исследования с глубокой точностью анализирует наиболее типичные и
особенные стороны «человека-воюющего» и факторы, влияющие на его
психологический облик. Спектр исследуемых автором проблем предельно
широк: «образ врага», элементы бытовой религиозности, общее изменение
сознания человека под воздействием войны и официальной идеологии.
1
См.: Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М, 1997; «Красная
смута» на «круглом столе» // Отечественная история. 1998. №4. С. 139-168.
2
См.: Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология – новая отрасль исторической науки //
Отечественная история. 2002. №4. С. 137.
3
Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология – новая отрасль исторической науки // Отечественная
история. 2002. №4. С. 138.
4
См.: Сенявская Е.С. 1941 – 1945. Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М.,
1995; Она же. Человек на войне. Историко-психологические очерки. М., 1997; Она же. Психология войны в
ХХ веке: исторический опыт России. М., 1999; Она же. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция
«образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006.
10
Каждая из еѐ книг неизменно привлекает внимание многих историков,
подмечавших не только неоспоримые заслуги автора1, но и вносивших
критические замечания2.
Однако Е.С. Сенявская, как и В.П. Булдаков, затрагивает первую
мировую войну лишь в качестве небольшого эпизода своих научноисторических изыскании в отличие от исследований О.С. Поршневой,
целиком и полностью посвященых массовому сознанию и поведению
крестьян, рабочих и солдат России в годы Первой мировой войны3. О.С.
Поршнева, основываясь на довольно большом количестве источников и
гармонично реализовав междисциплинарный подход, удалось воссоздать
ясную и целостную картину социоиндивидуальных изменений,
произошедших в сознании рабочих, крестьян и солдат за годы Первой
мировой войны. К сожалению, этими трудами пока и ограничивается число
крупных монографических работ по реконструкции массового сознания
русской армии в период Первой мировой войны4.
Наряду с монографиями заслуживают внимания и статьи историков в
научных журналах, посвящѐнные данной проблематике. Одной из первых,
вышедшей в 1996 г., была статья Г.И. Злоказова «Солдатские письма с
фронта в канун Октября»5. В ней автор на основе архивных документов
(писем солдат в адрес Петроградского Совета, ВЦИК Советов рабочих и
солдатских депутатов, а также в редакцию «Известий») описывает
настроения солдат и их отношение к войне и новой власти на завершающем
этапе конфликта. Полностью охватить первую мировую войну в сознании
русских солдат попытался А.Б. Асташов6. Его статья основана, по сути, на
тех же источниках что и работа О.С. Поршневой, написана также в русле
военно-исторической антропологии, а потому и набор исследуемых автором
проблем очень схож. Более подробно, на наш взгляд, в статье А.Б. Асташова
освещены сюжеты дезертирства и братания. Несколько иную направленность
имеет статья И.В. Нарского, в которой автор сосредоточил внимание на
таких проблемах историко-антропологического изучения Первой мировой
войны, как то: миф об «отсталости» русских солдат, цивилизаторская роль
войны и необходимость расширения источниковой базы7.
Итак, большинство работ посвящено исследованию отношения солдат
к Первой мировой войне, в то время как сознание и поведение офицеров
русской армии практически не рассматривается учеными. Исключение
1
См.: Ржешевский О.А. Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. М., 1999 //
Отечественная история. 2000. №3. С. 232-233.
2
См.: Козенко Б.Д. Отечественная историография Первой мировой войны. С. 22.
3
См.: Поршнева О.С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М.,
2004.
4
Особняком в числе книг по Первой мировой войне стоит научно-популярная работа С.Л. Федосеева (см.:
Федосеев С.Л. «Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою. М., 2009), которая, несмотря на свой
научно-популярный характер, на лишена интереса для широкой аудитории.
5
См.: Злоказов Г.И. Солдатские письма с фронта в канун Октября // Свободная мысль. 1996. №10. С. 37-47.
6
См.: Асташов А. Б. Русский крестьянин на фронтах Первой мировой войны // Отечественная история. 2003.
№ 2. С. 72-86.
7
См.: Нарский И.В. Фронтовой опыт русских солдат. 1914 – 1916 годы // Новая и новейшая история. 2005.
№2. С. 194-204.
11
составляют статьи Н.А. Копылова1, В.М. Коровина и В.А. Свиридова2. В них
авторы на основе архивных материалов и опубликованных источников
описывают процесс изменений в массовом сознании русского офицерства
под влиянием замещения кадрового офицерства офицерами военного
времени, заостряя внимание на роли в этом процессе военных училищ и
школ прапорщиков. Однако авторами практически ничего не сказано об
особенностях кадрового офицерства, а вся работа сконцентрирована вокруг
офицеров военного времени. Другой статьѐй, посвящѐнной русскому
офицерству, является работа В.Л. Кожевина3. Но автор исследует в ней лишь
заключительный этап Первой мировой войны. Необходимо также отметить
совместную статью С.В. Константинова и М.В. Оськина4 и работу С.В.
Гребенкина5. В первом исследовании, рассматривая социальные изменения
произошедшие среди офицеров за годы Первой мировой войны, авторы
приходят к закономерному выводу о внутреннем разобщении офицерства, не
позволившем ему оказать организованное противодействие как развалу
армии, так и большевикам. Вторая статья представляет собой подробный
анализ социально-политических и мировоззренческих трансформаций в
офицерском корпусе русской армии. Особенно хотелось бы выделить раздел
статьи посвящѐнный оценке и сравнению кадрового офицерства и офицеров
военного времени.
Таким образом, отечественная историография Первой мировой войны,
пройдя долгий и тернистый путь, достигла определѐнных высот. Каждый
период российской историографии Первой мировой войны насыщен
интересными идеями, оригинальными подходами и научными работами,
анализ которых важен и обязателен для более полноценного представления о
сегодняшнем состоянии исторической науки. Первый период, ставший
основанием отечественной историографии Первой мировой войны, сразу
обозначил те направления, которые на протяжении следующих десятилетий
будут рассматриваться советскими и российскими историками с разных
теоретических и методологических позиций. Именно в период советской
историографии отечественными учѐными была детально проанализирована
социально-классовая структура общества и армии и еѐ взаимосвязь с
политико-экономическим развитием государства. Данное достижение,
оформленное в рамках марксистской методологии, позволило прийти к
гармоничной концепции Первой мировой войны. Однако в стремлении к
1
См.: Копылов Н.А. Социально-психологический портрет русского офицерства в годы Первой мировой
войны // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2003/2004. Новые научные направления. М., 2005.
С. 127-140.
2
См.: Коровин В.М., Свиридов В.А. Особенности восполнения офицерского состава в России в 1914 – 1917
гг. // Военно-исторический журнал. 2004. №2. С. 34-39.
3
См.: Кожевин В.Л. Психология офицерства в условиях революционной смуты 1917 г. («Молитва офицеров
русской армии» как исторический источник) // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2003/2004.
Новые научные направления. М., 2005. С. 101-112.
4
См.: Константинов С.В., Оськин М.В. Русские офицеры военного времени. 1914 – 1917 гг. // Вопросы
истории. 2009. №8. С.107-111.
5
См.: Гребенкин И.Н. Офицерство российской армии в годы Первой мировой войны // Вопросы истории.
2010. №2. С. 52-66.
12
этому результату советскими историками были упущены (или
проигнорированы) многие проблемные пласты отечественной истории,
которые в своѐ время были предоставлены в распоряжение новому
поколению исследователей. Социально-экономические катаклизмы начала
90-х гг. XX в. и отсутствие политической стабильности не позволяли
исторической науке развиваться должным образом. Но разрушение
идеологических рамок и последовавший за этим методологический кризис
привел к еѐ болезненному обновлению. Под воздействием данных факторов в
недрах исторической науки стал зарождаться интерес к ранее не
исследовавшимся проблемам Первой мировой войны. И обращение к
«человеку в истории» стало закономерным направлением противоположным
жѐсткой социально-экономической историографии советского периода. В
настоящее время сочетание достижений советского периода и наследия
русской эмиграции в условиях изменившейся внутриполитической и
методологической конъюнктуры позволяет современным исследователям
обращаться к малоизученным темам российской истории. Однако
отечественная историография Первой мировой войны, насчитывающая
тысячи крупных монографий и десятки тысяч разнообразных статей, ставит
перед современным исследователем множество новых проблем и вопросов.
Разрешению некоторых из этих проблем и посвящена настоящая работа.
Объект исследования определяется нами следующим образом:
русская армия накануне и в годы Первой мировой войны. Определяя объект
исследования подобным образом, автор исходит из того, что армейская
структура и организация есть сложное и противоречивое явление. Ценности
военного сообщества и его типичные модели массового сознания и
поведения иногда вступают в серьѐзные противоречия с аналогичными
элементами обыденного гражданского мировосприятия. Состояние армии в
условиях мира существенным образом отличается от еѐ облика в годы
полномасштабной войны и требует детально-сравнительного рассмотрения.
Предметом исследования является массовое сознание и поведение
русской армии в период Первой мировой войны (с точки зрения их
постепенной девиантализации), а также эволюция основных моделей
восприятия войны и врага в сознании солдат и офицеров. Для исследования
были взяты именно те элементы массового сознания и поведения, которые
имелись накануне войны и претерпели существенную деформацию в период
еѐ ведения. При этом в качестве типичных представителей рядового и
офицерского состава выступают члены русского этноса и обрусевшие
представители иных национальностей.
Цель исследования заключается в том, чтобы проследить эволюцию
социального поведения и наиболее значимых элементов массового сознания
в среде солдат и офицеров с предвоенного времени до полного разложения
русской армии в 1917 г.
Реализация основной цели данной работы предполагает решение
нескольких задач:
13
— определить социоантропологический облик русской армии
накануне Первой мировой войны;
— проанализировать основные стороны повседневной жизни русской
армии в начале XX века;
— реконструировать восприятие Первой мировой войны в сознании
рядовых солдат и офицеров русской армии;
— реконструировать образа врага и его общие и специфические черты
в сознании русской армии;
— выявить ключевые девиации в русской армии в период Первой
мировой войны;
— изучить различные формы девиантного поведения, повлиявшие на
ход Первой мировой войны и профессионально-нравственное состояние
русской армии.
Методология исследования. Настоящая кандидатская диссертация
написана в русле исторической антропологии, берущей своѐ начало от
школы «Анналов». Поскольку многим представителям школы «Анналов»
было близко социологическое учение Э. Дюркгейма, то и в исторической
антропологии эта взаимосвязь отразилась в виде социологических понятий,
терминов и приѐмов исследования. Этот факт во многом сближает
историческую антропологию с «новой социальной историей» и приводит к
их закономерному взаимовлиянию и взаимопроникновению. Однако если
последняя «выдвинула задачу интерпретации исторического прошлого в
терминах социологии»1, то задача исторической антропологии «состоит в
воссоздании картин мира, присущих разным эпохам и культурным
традициям, и тем самым в реконструкции субъективной реальности, которая
была содержанием сознания людей данной эпохи и культуры и определяла
стиль и содержание последней, характер отношения этих людей к жизни, их
самосознание»2. Именно поэтому данное направление представляется нам
одним из самых убедительных и перспективных ответов на
«постмодернистский вызов», поскольку антропологически ориентированный
историк работает ни столько с событиями прошлого, сколько с сознанием и
поведением людей, выраженных через исторический источник. В силу
данного положения, а также междисциплинарности данного исследования,
исторический процесс рассматривается нами в рамках современного
понимания цивилизационного подхода, в русле которого и развивается
военно-историческая антропология. Военно-историческая антропология
зародилась в отечественной исторической науке в 90-е гг. прошлого века.
Однако встаѐт вполне справедливый вопрос, насколько необходимо и
обосновано появление новой отрасли в рамках исторической антропологии и
отечественной истории в целом. Ответить на этот вопрос можно словами Е.С.
Сенявской: «… потому, что война – это специфическое общественное
явление, характеризующее экстремальное состояние общества в
1
2
Репина Л.П. История исторического знания. М., 2004. С. 231.
Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. № 1. С. 57.
14
противостоянии другим социумам, что, безусловно, требует специфических
подходов и методов его изучения»1.
Исходя из междисциплинарного характера настоящей работы и для
максимальной реализации цели и задач данного исследования, были
привлечены не только общенаучные методы (сравнение, обобщение, анализ,
синтез, классификация, описание и др.), но и конкретно-методологические
подходы, разработанные в ряде смежных гуманитарных дисциплин при
изучении социокультурных и социально-психологических феноменов. Их
использование обосновано самим типом настоящего исследования. Но,
несомненно и то, что основными в силу исторического характера данной
работы, стали специальные исторические методы. Среди них, наряду с
ключевым – сравнительно-историческим, были привлечены и другие методы:
историко-генетический,
историко-типологический,
историкопсихологический и др. В основу настоящего исследования был положен
принцип научности, принцип историзма, принцип стремления к
объективности и принцип системности. Последовательное применение этих
методов и принципов позволяет рассмотреть и проанализировать события
прошлого в их непосредственной взаимосвязи, исходя из исторического
контекста.
Хронологические рамки исследования охватывают период с рубежа
XIX – XX вв. до октября 1917 г. (включительно). Экскурс в предвоенное
состояние русской армии продиктован тем, что в последующие годы Первой
мировой войны оно претерпело существенную деформацию. Обращение же к
рубежу XIX – XX вв. имеет своей целью показать и раскрыть наиболее
устойчивые и распространѐнные стереотипы массового сознания и поведения
в русской армии, которые в искажѐнном виде сохранились и в годы ведения
войны. Однако основная часть исследования сконцентрирована именно на
годах активного участия Российской империи в Первой мировой войне: с
момента вступления (19 июля 1914 г.) до середины осени 1917 года.
Источниковая база исследования основывается в большей степени
на источниках личного происхождения. Данное положение продиктовано
тем, что именно воспоминания, письма и дневники несут в себе тот тип
информации, который как нельзя лучше подходит для реконструкции
массового сознания и поведения русской армии в годы Первой мировой
войны. Особого упоминания заслуживают материалы мемуарного характера
с сайта «Русская армия в Великой войне» 2. Среди данной группы источников
своей информативностью и спецификой выделяются дневники и письма. В
них, не усложнѐнных последующими наслоениями, автором отображается
непосредственная рефлексия тех событий и явлений, которые оказали на его
сознание самое прямое и решающее влияние. Более того, если дневники это в
большей степени «разговор с самим собой» с постоянной мыслью о
возможной их публикации, то письма, имеющие конкретный адрес, не
1
Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология – новая отрасль исторической науки // Отечественная
история. 2002. №4. С. 139.
2
См.: URL:http://www.grwar.ru
15
предполагают их обнародования, а потому и содержат в себе массу личной
информации, скрытой порой даже от внимания самого автора писем. Такой
тип информации, скрытый в подсознании человека, выплѐскивается на
страницы писем (иногда и дневников) неосознанно и бесконтрольно. Его
трудно найти, ещѐ труднее подвергнуть научному анализу. Но именно он
позволяет выявить и изучить те стороны человеческого сознания и
поведения, которые определяют его жизнедеятельность. Дневники и письма,
написанные в условиях Первой мировой войны, обладают особой
спецификой и неповторимы по своему стилю и содержанию. Эти послания из
прошлого особенны ещѐ и тем, что написаны людьми, находящимися под
постоянным гнѐтом возможной гибели. Данное обстоятельство оказывало
самое непосредственное влияние на тематику писем и дневников, раскрывая
в их авторах мысли и поступки, дремавшие в сознании мирного человека. Не
менее интересным видом источников личного происхождения являются
мемуары. Воспоминания, написанные по прошествии нескольких лет после
окончания Первой мировой войны, таят в себе размышления людей, ставших
свидетелями и участниками переломных событий в истории человечества. Их
опыт и память нередко сочетаются с критическим отношением к прошлому
или с его идеализацией. И этот фактор является основополагающим при
анализе мемуарной литературы. Помимо жанрового деления источников на
воспоминания, письма и дневники, они могут быть дифференцированы и в
зависимости от авторства. Таким образом, мы имеем три группы источников,
авторами которых были солдаты, офицеры и лица, связанные с армией лишь
в силу своей профессии или судьбы.
В первую, «солдатскую», группу входят сборники писем и
документов, издававшиеся в 1920–30-е гг. прошлого века1. Направленные
первоначально на изобличение царской армии, сборники писем, помимо воли
своих создателей, стали в наше время одним из самых актуальных видов
источников. Однако среди солдат были и те, кому удавалось издать
собственные воспоминания или записки о Первой мировой войне. Среди них
следует упомянуть работы Я. Окунева, В. Арамилева, Д. Оськина, Г.В.
Макарова-Зареченца и В. Падучева2. Их авторы – рядовые солдаты и унтерофицеры дают, несмотря на антицаристские и прореволюционные
отступления, яркую, насыщенную деталями, знаками, иногда, буквально
«уликами» картину сознания русских солдат; описывают их поведение, их
мысли о войне и враге, иными словами, предоставляют массив объѐмной
информации для научных изысканий в рамках военно-исторической
антропологии. Однако и во второй половине XX в. было издано несколько
1
См.: Разложение армии в 1917 году. М.–Л., 1925; Солдатские письма 1917 года. М.–Л., 1927; Царская
армия в период мировой войны и Февральской революции. Казань, 1932; Солдатские письма в годы
мировой войны // Красный архив. 1934. №4-5 (65-66). С. 118-163.
2
См.: Окунев Я. Воинская страда. В кн.: Первая мировая (История Отечества в романах, повестях,
документах. Век ХХ). М., 1989. С. 493-504; Оськин Д. Записки солдата. М., 1929; Макаров-Зареченец Г.В.
«Егорьевские кавалеры». Записки пулемѐтчика мировой войны. 1914 – 1918. М., 1930; Арамилев В. В дыму
войны. В кн.: Первая мировая (История Отечества в романах, повестях, документах. Век ХХ). М., 1989. С.
537-543; Падучев В. Записки нижнего чина. М., 1931.
16
работ мемуарного характера. В частности, заслуживают внимания такие
книги, как «Моя жизнь» Я.Д. Драгуновского, воспоминания К.М. Гребенкина
и «Записки прапорщика» Д. Оськина1. При этом последняя работа является
продолжением записок того же автора изданных ещѐ в 1929 г. Немалый
объѐм ценной информации содержится и в воспоминаниях офицеров
советской армии (в прошлом простых солдат или унтер-офицеров), чей путь
профессиональных военных начался ещѐ в годы Первой мировой войны.
Таковы мемуары И.В. Тюленева, А.В. Горбатова, М.Н. Герасимова и Г.К.
Жукова2. Несколько в стороне стоят воспоминания офицеров царской армии,
примкнувших позже к большевикам и ставших под знамѐна РККА. В их
число входят такие лица, как А.А. Самойло, А.И. Верховский, А.А. Брусилов,
А.А. Свечин, А.А. Шихлинский, А.Е. Снесарев и Б.М. Шапошников3. Их
судьбы непросты и трагичны, а влияние времени и власти на содержание их
работ необходимо учитывать как ни в каких других произведениях
мемуарного жанра. Упомянув тех, кто в годы Первой мировой войны были
офицерами русской армии, мы подошли ко второй группе источников,
авторами которых были офицеры русской армии. Издание дневников и
воспоминаний офицеров началось ещѐ в 1920–30-е гг. прошлого века4. В это
время издавались работы в основном тех, кто в 1917 г. слепо пошѐл за
солдатской толпой или в силу различных обстоятельств присоединился к
новой власти. Особо следует отметить фрагменты дневников и писем,
изданных в журнале «Красный архив». Однако таковых набралось немного:
письма неизвестного офицера за 1917 г. и фронтовой дневник генерала В.И.
Селивачева5. На долгие годы вышеперечисленные мемуары стали основой
для исследования русского офицерства в годы Первой мировой войны.
Настоящий всплеск в издании воспоминаний русских офицеров
пришѐлся на рубеж 1980–90-х гг. и продолжается в наши дни. Первыми
«ласточками» стали мемуарные работы А.И. Деникина, Г.М. Семѐнова, Ю.Н.
Данилова6, отечественных и зарубежных послов, а также других лиц,
1
См.: Из бумаг Якова Дементьевича Драгуновского. В кн.: Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910 – 1930е гг. М., 1989. С. 325-436; Оськин Д. Записки прапорщика. В кн.: Откровенные рассказы. М., 1998. С. 213427; «Была бы справедливость, о большем и не мечтали». Воспоминания солдата Первой мировой войны
(публикацию подготовил И.Н. Гребенкин) // Исторический архив. 2007. №4. С. 45-69.
2
См.: Тюленев И.В. Через три войны. М., 1972; Горбатов А.В. Годы и войны. М., 1989; Герасимов М.Н.
Пробуждение. М., 1966; Жуков Г К. Воспоминания и размышления. В 2 т. М., 2002.
3
См.: Верховский А.И. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914 – 1918 гг.) // Военно-исторический
журнал. 1992. №10-12; 1993. №1, 3-5, 7, 8, 10; Самойло А.А. Две жизни. М., 1958; Брусилов А.А. Мои
воспоминания. Минск, 2003; Фронтовые дневники генерала А.Е. Снесарева (публикацию подготовили
Даниленко И.С., Анфертьев И.А.) // Военно-исторический журнал. 2003. №8-№11; 2004. №3, №4, №6-№11;
Свечин А.А. Искусство вождения полка по опыту войны 1914 – 1918 гг. М., 2005; Шихлинский А.А. Мои
воспоминания. Баку, 1984; Шапошников Б.М. Воспоминания. Военно-научные труды. М., 1974.
4
Это, по сути, те же работы АА. Свечина и А.А. Брусилова, но изданные в 20–30-е гг. XX века.
5
См.: Из офицерских писем с фронта в 1917 г. // Красный архив. 1932. №1-2 (50-51). С. 194-210; Дневник
генерала В.И. Селивачева // Красный архив. 1925. №2 (9). С. 104-132, №3 (10). С. 138-174.
6
В данной работе, за исключением мемуаров Ю.Н. Данилова, используются современные издания
воспоминаний, см.: Деникин А.И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь
1917. Минск, 2003; Деникин А.И. Путь русского офицера. Статьи и очерки на исторические и
геополитические темы. М., 2006; Деникин А. И. Старая армия. Офицеры. М., 2005; Семенов Г.М. О себе.
Воспоминания, мысли и выводы. 1904 – 1921. М., 2007; Данилов Ю.Н. На пути к крушению: Очерки из
последнего периода русской монархии. М., 1992.
17
окружавших Николая II. Спустя годы была предпринята попытка издания
целой серии, содержащей мемуары современников начала XX века. В силу
проблематики настоящего исследования мы остановимся лишь на тех, чьи
авторы имели непосредственное отношение к Первой мировой войне. Среди
них следует упомянуть воспоминания Э. Людендорфа1, В. Литтауэра, Р.
Болеславского, В.И. Гурко и Н. Редена2. В этот же период стали появляться
воспоминания П.Н. Краснова, Э.Н. Гиацинтова, В.М Молчанова и многих
других офицеров русской армии3. Особо следует выделить дневник
известного представителя религиозной философии Ф.А. Степуна, не просто
размышлявшего над степенью влияния войны на психологию вчерашнего
обывателя, а воочию наблюдавшего за этим процессом. В 1914 г. Ф.А.
Степун был зачислен в звании прапорщика в 5-ю батарею 12-й Сибирской
стрелково-артиллерийской бригады. Под псевдонимом Н. Лугина он отсылал
в редакцию журнала «Северные записки» свои письма, где они издавались в
течение нескольких номеров4, а позже были переизданы одной книгой5.
Впоследствии данные письма легли в основу воспоминаний Ф.А. Степуна 6.
Так же необходимо обозначить и ряд мемуаристов, чьи произведения пока
ещѐ не изданы в России. Это двухтомные воспоминания Б.В. Веверна7 и Б.В.
Геруа8, мемуары Ю.Н. Данилова9, Н. Вороновича10 и М.А. Свечина11.
Но большинство перечисленных и упомянутых авторов, чьи работы
на сегодняшний день изданы в России, являлись участниками военных
событий на различных участках Восточного фронта, в то время как
воспоминания офицеров и солдат, воевавших на Кавказском или Персидском
фронте, исчисляются единицами. Среди них можно назвать мемуарный очерк
1
См.: Людендорф Э. Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского
полководца. 1914 – 1918. М., 2007. Примечательно, но мемуары Э. Людендорфа явились пока единственным
примером переиздания работ офицеров из немецкой армии, в то время как воспоминания П. Гинденбурга и
М. Гофмана остаются пока забытыми.
2
См.: Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911 – 1920. М., 2006;
Болеславский Р. Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916 – 1918. М., 2006; Гурко В.И. Война и
революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914 – 1917. М., 2007; Реден Н. Сквозь
ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914 – 1919. М., 2006.
3
См.: Краснов П.Н. Воспоминания о Русской Императорской армии. М., 2006; Гиацинтов Э.Н. Записки
белого офицера. СПб., 1992; Лемке М.К. 250 дней в царской ставке 1914 – 1915. Минск, 2003; Трубецкой
В.С. Записки кирасира. М., 1991; Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие. СПб., 2008; Во власти
хаоса. Современники о войнах и революциях 1914 – 1920. М., 2007; Врангель П.Н. Записки. Ноябрь 1916 –
ноябрь 1920. Т. 1. Минск, 2003; Гавриил Константинович. В мраморном дворце. Мемуары. М., 2001;
Молчанов В.М. Последний белый генерал. Устные воспоминания, статьи, письма, документы. М., 2009.
4
См.: Лугин Н. Из писем прапорщика-артиллериста // Северные записки. 1916. №7, 8, 9.
5
См.: Степун Ф.А. Из писем прапорщика-артиллериста. Томск, 2000.
6
См.: Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000.
7
См.: Веверн Б.В. 6-я батарея. 1914 – 1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине. Т. 1. Париж,
1938, Т. 2. Париж, 1939.
8
См.: Геруа Б.В. Воспоминания о моей жизни. Т. 1. Париж, 1969, Т. 2. Париж, 1970.
9
См.: Данилов Ю.Н. Россия в Мировой войне. 1914 – 1915 гг. Берлин, 1924. Данная работа по своей теме и
содержанию схожа с другим произведением генерала Ю.Н. Данилова, см.: Данилов Ю.Н. На пути к
крушению: Очерки из последнего периода русской монархии. М., 1992.
10
См.: Воронович Н. Всевидящее око. Из быта русской армии. Нью-Йорк, 1951.
11
См.: Свечин М.А. Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964. Данный автор является братом,
оставшегося и расстрелянного в СССР, А.А. Свечина, работа которого так же была использована при
написании настоящего диссертационного исследования.
18
С. Черномордика (П. Ларионова)1 и воспоминания С.М. Будѐнного2. Оба
автора в силу политико-идеологических обстоятельств сосредотачивают
основное внимание на неизбежности революционных событий 1917 г.,
обходя стороной описание военных действий и игнорируя позитивные
стороны старой русской армии. Однако в последнее время среди авторов,
участвовавших в боях с Османской империей и на территории Персии,
появились новые образцы мемуарного жанра. В первую очередь следует
назвать книгу подъесаула 1-го Кавказского полка Ф.И. Елисеева3. В своей
работе он подробным образом останавливается на описании быта казаков в
походных условиях, на отношении мирного населения к ним, сражений и
мелких стычек с неприятелем. Другой работой, заслуживающей не менее
пристального внимания, является книга уполномоченного Главного комитета
Всероссийского
земского
союза
А.Г.
Емельянова4.
Будучи
прикомандированным к экспедиционному корпусу генерала Н.И. Баратова,
А.Г. Емельянов старается наиболее объективно подавать события, очевидцем
и участником которых он являлся. Однако отсутствие военного образования,
работа в тыловых частях или при штабе, а не участие в боевых действиях
передовых отрядов вносят свои коррективы в ткань повествования. Из этого
следует, что на сегодняшний день наиболее полным произведением,
описывающим события на Кавказском фронте, являются мемуары Ф.И.
Елисеева, которые и будут взяты за основу при анализе образа войны и врага
на данном театре военных действий.
Однако не меньший интерес представляют воспоминания из третьей
группы, то есть людей, работавших в пограничных с армией областях. Это, в
первую очередь, военная медицина. Воспоминания врачей, сестѐр
милосердия и работников санитарной службы5 являются одним из самых
интересных источников: в минуту тяжѐлой боли и отдыха от сражений,
солдаты делились с ними своими сокровенными мыслями и желаниями.
Сами же солдаты представали перед глазами врачей и сестѐр слабыми и
беспомощными, совсем не теми «чудо-богатырями», о которых писала
столичная пресса. Но и здесь среди авторов можно провести определѐнную
грань. По одну сторону находятся работы С.З. Федорченко и Л.Н.
Войтоловского, а по другую – Н.Н. Врангеля и С.Е. Трубецкого. Данное
разделение продиктовано тем, что первые два автора делают объектом своих
записок и мемуаров русского рядового солдата, а вместе с ним и его мысли,
слова и поступки. Вторые же два сосредотачивают своѐ внимание в большей
степени на организации военной медицины и лишь иногда останавливаются
1
См.: Черномордик С. (Ларионов П.) Перед Октябрѐм. На далѐком фронте // Пролетарская революция. 1922.
№10. С. 446-552.
2
См.: Будѐнный С.М. Пройденный путь. Кн. 1. М., 1958.
3
См.: Елисеев Ф.И. Казаки на Кавказском фронте. 1915 – 1917: Записки полковника Кубанского казачьего
войска в тринадцати брошюрах-тетрадях. М., 2001.
4
См.: Емельянов А.Г. Казаки на Персидском фронте (1915 – 1918). М., 2007.
5
См.: Федорченко С.З. Народ на войне. М., 1990; Войтоловский Л.Н. По следам войны. Походные записки.
1914 – 1917. В 2 т.: Т. 1. Л., 1925, Т. 2. Л., 1927; Врангель Н.Н. Дни скорби. Дневники 1914 – 1915 гг. СПб.,
2001; Трубецкой С.Е. Минувшее. Paris, Ymca-Press. 1989.
19
на самых ярких или типичных проявлениях солдатского мышления и
поведения.
Значительный интерес представляют источники фольклорного жанра,
то есть песни, частушки, присказки и поговорки1. Данный тип источников,
широко распространѐнный в крестьянской среде, выходцами из которой и
комплектовался слой рядовых солдат, как никакой другой подходит для
анализа массовых представлений сложившихся в низах российского
общества. При этом крестьянский фольклор, наполненный военной
тематикой, несѐт в себе не только собственно крестьянскую основу, но и еѐ
армейскую производную. Наслаиваясь друг на друга, они создают
своеобразный субстрат: военный по содержанию, но народный по форме.
Более того, данный тип источников создавался под непосредственным
влиянием событий прошлого, а их проблематика позволяет выявить понастоящему актуальные для солдат темы и вопросы.
Другой группой источников стали статистические справочники по
Российской империи в начале XX века2. Данный комплекс источников
содержит материалы по экономическим, социальным, национальным и
военно-техническим аспектам русской армии накануне и в годы Первой
мировой войны, что позволяет сопоставить влияние военно-технического
снабжения и социального состава армии на еѐ внутренний психоклимат,
сознание и поведение.
Помимо опубликованных источников личного происхождения,
статистических данных и крестьянского фольклора с военной тематикой,
были использованы архивные материалы из фондов Государственного
Архива Ростовской области (далее ГАРО). Неопубликованные источники,
привлечѐнные в настоящем диссертационном исследовании, состоят в
основном из приказов, донесений, рапортов, представлений, отчѐтов, деловой
переписки и обвинительных актов. Эти документы содержат
дополнительную информацию, которая позволяет раскрыть некоторые
эпизоды из истории Первой мировой войны с точки зрения официального
делопроизводства и содержатся в фондах № 41 (Новочеркасская судебная
палата), № 162 (Греков Александр Матвеевич, генерал-лейтенант), № 344
(Войсковой штаб Войска донского), № 817 (Лейб-гвардии казачий Его
Императорского Величества полк), № 826 (Донское охранное отделение), №
835 (Прокурор новочеркасской судебной палаты). Общее количество дел
использованных при написании данного исследования составляет 23
единицы из 6 фондов. Особенно следует отметить фонды № 41 и № 835,
содержащие дела о погромном движении в период мобилизации и волнениях
солдат из запасных полков в 1917 году. О положении русской армии
накануне и в годы Первой мировой войны могут дать некоторое
представление материалы из фондов № 344 и № 817. В фонде № 344
1
Данный вид источников был почѐрпнут из работ С.З. Федорченко, Л.Н. Войтоловского, В. Падучева и
сборника солдатских писем «Царская армия в период мировой войны и Февральской революции».
2
См.: Россия. 1913 г.: Статистико-документальный справочник. СПб., 1995; Россия и СССР в войнах ХХ
века. Статистическое исследование: URL:http://rus-sky.com/history/library/w/w02.htm
20
содержатся приказы по армиям, сводки и телеграммы с Восточного фронта.
Фонд № 817 представляет собой кладезь ценной информации по истории
Лейб-гвардии казачьего Его Императорского Величества полка до 1914 года.
Основной массив документов данного фонда состоит из приказов по полку,
рапортов, инструкций, деловой переписки, дел о взысканиях и наказаниях и
прочей документации характеризующей внутреннюю жизнь полка в мирное
время. Отдельного упоминания заслуживает и фонд № 826, содержащий не
только
инструкции
по
борьбе
с
дезертирами
и
переписку
контрразведывательных управлений с ростовской администрацией, но и
отрывки из фронтовых писем, не пропущенных цензурой. В личном фонде №
162 состоящем в основном из материалов, относящихся непосредственно к
А.М. Грекову, имеется и подробный отчѐт военного министра А.Н.
Куропаткина о его инспекционной поездке по территории Области Войска
Донского в мае 1900 года. Анализ этого отчѐта дает чѐткое представление о
системе военно-учебных учреждений на юге России в начале ХХ в. Он
содержит разнообразные сведения (от архитектурных особенностей зданий, в
которых размещались кадеты и юнкера, до численности и успеваемости
воспитанников) о мобилизационных возможностях данного региона и
учениях, прошедших в присутствии министра. В итоге, материалы из фондов
ГАРО стали одним из вспомогательных источников в написании настоящего
исследования.
Научная новизна определяются следующими положениями:
— введен в научный оборот большой массив источников личного
происхождения, позволивших полнее рассмотреть роковые изменения,
происходившие в русской армии;
— на основе современных методологических разработок и последних
достижений исторической науки впервые была предпринята попытка
комплексного анализа сознания и поведения солдат и офицеров русской
армии в годы Первой мировой войны;
— рассмотрены механизмы, условия и последствия различных
моделей восприятия действительности, стереотипов воинского мышления и
поведенческих реакций в рамках влияния Первой мировой войны на
сознание основных участников вооружѐнного конфликта;
— при историко-антропологическом анализе армии основное
внимание было уделено тем явлениям, которые оказали непосредственное
воздействие на ход исторического процесса;
— определены основные элементы социоантропологического облика
русской армии, которые носили как позитивный, так и негативноразлагающий характер;
— исследованы характерные черты быта и повседневной жизни
русской армии в предвоенное время, а также их влияние на
профессиональную и нравственную подготовку к крупной войне;
— выявлено особое отношение офицеров к Первой мировой войне и
его
эволюция,
а
также
специфический
«образ
противника»,
сформировавшийся в их сознании;
21
— раскрыто влияние разнокачественного восприятия врага и войны на
взаимоотношения солдат и офицеров;
— на примере поведения солдат и офицеров изучено их восприятие
войны в экстремальных условиях полномасштабного мирового конфликта;
— вскрыты характерные и специфические признаки процесса
разложения русской армии с позиции глубины и распространенности
девиантного поведения;
— выявлены довоенные латентные предпосылки развития
девиантного поведения в русской армии.
Положения, выносимые на защиту:
— социоантропологический облик русской армии и еѐ повседневная
жизнь накануне Первой мировой войны, сочетая в себе как позитивные, так и
негативно-разлагающие элементы, позволяют судить о ее готовности к
предстоящей войне: если вооружение, принцип комплектования, теория
ведения войны и политико-идеологическое состояние располагали
сравнимым со странами Западной Европы потенциалом, то моральнопсихологический уровень русской армии имел ряд весьма серьѐзных и
опасных явлений, грозивших исказить основы военного профессионализма и
общечеловеческой нравственности;
— образ войны и врага сформировавшиеся в сознании солдат и
офицеров (и оказавшие прямое влияние на их взаимоотношения) имели как
общие признаки, так и узкогрупповые особенности, основывавшиеся не
только на элементах государственной пропаганды, но и на специфических
сторонах массового восприятия и поведения данных социальных групп в
условиях полномасштабной войны;
— эволюция образа врага и образа войны в сознании солдат и
офицеров в ходе войны имела тенденцию к постепенному «очеловечиванию»
врага и смене приоритетов при восприятии войны, что коренным образом
расходилось с предвоенными представлениями солдат и офицеров и привело
к разрушению боевого духа войск и их способности полноценно выполнять
свои профессиональные обязанности;
— анализ профессионального и морально-нравственного состояния
русской армии в предвоенное время позволяет выявить латентный характер
отдельных видов девиантного поведения, которые, став отправной точкой
для их дальнейшего развития, достигли своего апогея в 1917 году и оказали
непосредственное влияние на боеспособность армии и результаты войны;
— дискредитация профессиональной и морально-нравственной сферы
русской армии в условиях Первой мировой войны, протекала на фоне
притока некомпетентных кадров и острого кризиса в снабжении армии и
привела к кардинальному искажению довоенного мировосприятия и
общечеловеческих ценностей.
Практическая значимость исследования состоит в том, что
материалы диссертации могут быть использованы для дальнейшего изучения
истории России и еѐ участия в Первой мировой войне. Выделенные автором
факты и явления могут быть учтены при дальнейшем изучении влияния войн
22
на массовое сознание и поведение солдат. Результаты исследования могут
быть применены отечественными военными психологами при анализе
последствий морально-психологических девиаций личного состава.
Апробация исследования и его основных положений прошла на
научных конференциях в Ростовском государственном педагогическом
университете, а позже в Южном Федеральном университете. Различные
аспекты рассматриваемых проблем были отражены в публикациях на
страницах научных журналов.
Структуру диссертации. Диссертация состоит из введения, трѐх глав,
заключения и перечня использованной литературы по избранной теме.
Общий объѐм диссертации составил 244 страницы.
Структура и основное содержание диссертации
Во Введении обосновывается актуальность настоящей темы и
научная новизна, определяются еѐ объект, предмет, цель, задачи и
методологическая основа. Даѐтся историографический обзор и анализ
источниковой базы.
Первая глава «Русская армия накануне Первой мировой войны»
представлена в двух параграфах: «Социоантропологический облик русской
армии накануне войны» и «Быт и повседневность русской армии накануне
войны». В данной главе автор постарался раскрыть и проанализировать
социоантропологический облик русской армии и основные стороны еѐ быта и
повседневной жизни накануне войны. Особое внимание было уделено тем
элементам массового сознания и поведения, которые будут девальвированы и
искаженны в период войны или получат более мощный толчок к росту и
распространению в среде русской армии.
Накануне Первой мировой войны русская армия имела определѐнные
черты, которые сближали еѐ со всем российским обществом начала XX века.
В первую очередь следует выделить социальный и национальный состав
армии в предвоенное время. Как и в гражданской сфере, руководящую роль
имело дворянство, а в подчинении у него находились выходцы из рабочекрестьянской среды. Тем не менее, в силу ряда объективных причин
офицерство русской армии все более и более «разбавлялось»
представителями иных социальных групп. Доминирующей же нацией были
русские, украинцы и белорусы православного вероисповедания; остальные
национальности составляли незначительный процент. Положение солдат и
офицеров, изначально содержащее в себе зѐрна крайнего антагонизма (в
форме их социального происхождения), быстро схватывались и прорастали в
условиях сословной армии, которой и была русская армия. Различными были
и их представления об армии и предстоящей службе. Прежде чем получить
первый офицерский чин офицеры проходили долгий период обучения в
кадетских корпусах и военных училищах, в которых им прививались
основные ценности и пороки русского офицерства, в то время как солдаты,
комплектовавшиеся, в лучшем случае, из полуграмотных крестьян, не имели
23
возможности допризывного ознакомления с армией. Все их познания об
армии исходили от тех, кто уже успел послужить, сублимируясь в
гипертрофированном содержании народного фольклора. Более того,
отношения солдат и офицеров были основаны на формуле «баринкрестьянин», которая стала отправной точкой в развитии многих негативных
и позитивных сторон русской армии.
Русская армия, будучи построенной на консервативных началах, с
трудом принимала любые нововведения. Армейские традиции различного
толка и устоявшиеся стереотипы поведения оказывали как в офицерской, так
и в солдатской среде определяющее влияние. Традицией обусловливался
выбор офицером своей невесты, традиция взаимоотношений солдат и
офицеров передавалась фактически через поколения, традиционным
явлением считались шумные проводы новобранцев, и не менее шумный
праздник производства в офицеры так же был традиционным. Обычным
явлением была рознь и пренебрежение полков и родов войск друг к другу,
проистекавшие со времѐн обучения в военных училищах.
Более того, состояние русской армии в предвоенное время позволяет
судить о еѐ профессиональной и нравственной готовности к мировой войне.
В данном отношении русская армия представляла собой, на первый взгляд,
надѐжный инструмент по воплощению государственных интересов на
мировом пространстве. Еѐ вооружение и тактико-стратегическая теория
ведения войны не имели глубокого отставания от европейских держав.
Готовность солдат и офицеров служить царю и Родине так же имела высокий
коэффициент, а формула «барин-крестьянин», несмотря на всю свою
архаичность и бесперспективность, имела определѐнный запас прочности и
была привычна и проста в своѐм освоении как для солдат, так и для
офицеров. Отстранѐнность от политики и внимание со стороны властей,
наличие широкого круга общих ценностей и представлений делали русское
офицерство крепкой опорой существующего режима. В солдатах же были
сильны верноподданнические чувства, а их известная покорность судьбе
являлась тождеством их покорности властям. Однако накануне Первой
мировой войны русская армия имела ряд латентных, а потому и крайне
опасных проявлений будущего разложения. В борьбе с ними государство не
предпринимало активных и действенных мер, считая их органичной частью
армейского коллектива или попросту не имея должной теоретической базы
или практических навыков. Пьянство среди солдат (в форме проводов в
армию) и офицеров (во время праздников или учений), бесправие одних и
вседозволенность других, суицид и материальная неустроенность, мотовство
и роскошь столичных полков и скромное существование на окраинах
империи не вносили и не могли вносить во внутреннее наполнение армии
позитивных и укрепляющих нот. Русская армия, находившаяся на пороге
серьѐзных испытаний, нуждалась в экстренном реформировании, которое
затронуло бы не только еѐ структуру и организацию, но и еѐ нравственные и
психологические основы. Но многое из того, что являлось частью армии в
мирное время осталось с ней и в годы войны. Первая мировая война стала
24
самым тяжелейшим и несвоевременным испытанием для русской армии: она
полностью изменила представления о враге и войне, исказила
профессионально-нравственное состояние армии и ввергла еѐ в пучину
братоубийственного хаоса, выход из которого оказался не менее кровавым,
чем сама Первая мировая война.
Вторая глава «Война и враг в сознании солдат и офицеров
русской армии в годы Первой мировой войны» состоит из следующих
параграфов: «Образ Первой мировой войны в сознании русской армии» и
«Образ врага в сознании русской армии». Настоящая глава, являясь
логическим продолжением предыдущей, построена на сравнительном
сопоставлении образа войны и врага, которые сложились в сознании солдат и
офицеров и постепенно видоизменялись на протяжении всей войны. В
результате автору удалось, в основных показателях, воссоздать восприятие
врага и войны на уровне массового сознания русской армии, а так же выявить
общее и особенное в представленческих моделях врага и войны в сознании
солдат и офицеров. Более того, автором были выявлены характер и степень
влияния образа войны и образа врага на внутриармейские взаимоотношения
между солдатами и офицерами.
В общих чертах можно выделить следующие положения. Во-первых,
«образ врага», независимо от его национальной принадлежности, имел
несколько общих черт, а именно, приниженные характеристики в начале
войны и постепенная гуманизация под еѐ конец. Сам же процесс
гуманизации имел и свои особенности: если образ врага-немца прошѐл путь
через гипертрофированное возвеличивание, то образ врага-турка – через
сочувствие. Однако данная тенденция оказала самое негативное влияние на
боеспособность русской армии. Воевать против врага, к которому
испытываешь сочувствие или сила которого кажется неизмеримой, – задача
для солдата, вышедшего из крестьянской среды, фактически невыполнимая.
В первое время давал о себе знать известный крестьянский фатализм,
позволявший солдатам покорно сносить не только тяготы войны, но и зримое
превосходство противника. Однако постепенное расшатывание в сознании
солдат религиозно-нравственных ценностей предопределило и крушение их
внутреннего сдерживающего механизма. Война и враг потеряли в их
сознании всякий смысл, а государство и офицеры казались коварными
лжецами, наживавшимися на трудностях необразованных солдат. Во-вторых,
кардинальным образом различалось восприятие врага офицерами и
солдатами. Для первых, в силу иной ментальности, «враг» был скорее
«противником» или «неприятелем», что объясняло их терпимое и
уважительное (порой переходившее в почитание) отношение к немцам,
австрийцам и туркам. Для солдат же враг обязательно должен быть
конкретен и опасен для их малой родины. При этом солдаты воспринимали
врага в рамках определѐнной модели, которая заключалась в том, что враг
всегда слабее, трусливее и малочисленнее. Когда же в сознании солдат
произошло неминуемое прозрение, то они впали в состояние жѐсткого
разочарования. Враг оказался сильнее и учѐнее, а воевать с таким врагом в
25
условиях экономической и политической нестабильности у русских солдат не
хватало ни желания, ни прежних сил. В-третьих, трансформация образа
врага и его постепенное смещение на офицеров с немецкими фамилиями
стало одним из первых факторов роста взаимного недоверия и отчуждения,
которое с полной силой проявится на завершающем этапе войны. Кроме того,
нельзя не выделить и то высокомерие, с которым старшие офицеры нередко
относились к солдатам. Столкновение с хорошо обученным и
вымуштрованным немецким солдатом заронило в души офицеров роковое
сомнение в собственных солдатах. Офицер, сомневающийся в силе солдата, в
первую очередь не верит в себя как в командира, способного управлять
уставшим и разочарованным солдатом. В-четвёртых, образ немца,
сложившийся в сознании солдат и офицеров в предвоенное время, стал
широкой основой для формирования образа врага в годы войны. В период
Первой мировой войны многие из элементов довоенного образа немца
(австрийца) получили своѐ дальнейшее развитие и претерпели существенное
обновление, в результате которого одни качества врага были многократно
усилены, а другие полностью дезавуированы. В-пятых, на формирование
образа врага существенное влияние оказал и тип войны. Если на европейском
театре
военных
действий
противник
был
зачастую
связан
общехристианскими ценностями или невольно подчинялся им, а потому и не
казался столь чуждым и непонятным, то на Кавказском фронте война имела
крайне ожесточѐнный характер, в связи с чем и образ врага обладал
совершенно иными дефинициями. В-шестых, образ войны изначально
имевший в сознании рядовых солдат и офицеров массу разнокачественных
отличий, за годы конфликта приобрѐл массу негативных последствий. В
первые месяцы войны солдаты и офицеры воспринимали разгорающийся
конфликт с непозволительным легкомыслием. Шумные проводы
новобранцев и ура-патриотические манифестации закрывали в их сознании
истинный смысл происходящих событий. Молодые офицеры отправлялись
на войну, как на очередные увлекательные манѐвры, наивно полагая, что
война может окончиться без их участия. Призывники, лихо куражившиеся на
глазах родных и соседей, мечтали о скором возвращении домой с
обязательным орденом Святого Георгия на груди. Лишь опытные генералы и
семейные крестьяне сохраняли спокойствие и настороженность. Но война
быстро внесла свои коррективы. Конфликт довоенных представлений и
жестокой реальности породил в их среде не только щемящее разочарование и
недоверие, но и стал благоприятным фоном для развития наиболее опасных
форм девиантного поведения.
Третья глава «Профессиональное и нравственное состояние
солдат и офицеров русской армии в период Первой мировой войны», так
же как и две предыдущие, имеет два параграфа: «Профессиональные
девиации в русской армии как показатель степени снижения боевой
готовности войск» и «Общесоциальные девиации в русской армии как
отражение духовно-нравственного кризиса войск». Третья глава имеет своей
целью рассмотреть основные военно-психологические девиации в среде
26
солдат и офицеров и выявить их роль и влияние в русской армии в период
войны. Под девиациями автор понимает такие действия военнослужащих,
которые ставят под угрозу реализацию той или иной боевой задачи и
вступают в разрез с нормами морали и права. Среди данных девиаций были
исследованы следующие формы девиантного поведения: мародѐрство,
братание, дезертирство, умышленное членовредительство, мысли и действия
суицидальной направленности, алкоголизм и пьянство на фоне
немотивированной агрессии и общей эмоциональной нестабильности.
Девиантное поведение исследовано на протяжении всей войны, вследствие
чего удалось выявить не только его эволюционную составляющую, но и
обозначить ранее не изученные феномены.
Вышеперечисленные девиации оказали самое разрушительное
воздействие не профессионально-психологическое состояние русской армии.
Принято считать, что солдат должен испытывать ненависть к врагу,
проявлять стойкость в бою и быть лучшим представителем своего народа на
завоѐванной земле. Безусловно, русский солдат и был таким, но затягивание
непонятной войны и череда неудач до неузнаваемости исказили его
профессионально-психологические качества. Сдача в плен, дезертирство и
самострельство уже не вызывали в сознании солдат однозначного осуждения.
Братание с вчерашним противником, распитие с ним алкогольных напитков и
нарушение приказа также не смущали солдат, как не смущало их и
мародѐрство. В итоге, процесс депрофессионализации русской армии,
начавшийся в 1914 г., достиг своего апогея и привѐл к закономерному
результату – разложению армии. Существенную роль в деформации
профессионализма рядового состава русской армии сыграл массовый призыв
людей, не приспособленных к армии и не желавших нести воинскую
повинность в действующей армии. Они не имели ни стимула, ни
гражданской потребности в сознательном выполнении воинского долга.
Вследствие этого, в армейском коллективе с ещѐ большей скоростью и
глубиной стали укореняться различные формы девиантного поведения. Но
обвинять в их появлении только солдат и офицеров несправедливо. Их
депрофессионализация стала лишь результатом тех мер, которые
принимались властями во имя выполнения союзнического долга и ради
достижения политико-экономических целей. Более того, развитие девиаций
профессионального толка в сознании армейского коллектива и их
поведенческое выражение стали существенным подспорьем в теории и
тактике борьбы большевиков за власть. Однако их политический триумф и
профессиональная дискредитация русской армии были тесно связаны с
постепенной девиантализацией нравственно-психологических установок в
сознании солдат и офицеров. Последнее явление выразилось в зарождении и
развитии таких девиаций, как: гетероагрессивное, аддиктивное и
аутоагрессивное поведение с преобладанием неустойчивого эмоционального
состояния (с чередованием апатии и агрессии), которые подготовили
благодатную психологическую почву для раскола русской армии на два
враждебных лагеря. Но этот итог был усилен и профессиональной
27
девиантализацией русской армии, когда ни офицеры, ни солдаты не могли
или не хотели выполнять свои профессиональные обязанности. Более того,
появление отдельных отклонений было во многом предрешено. Так,
мародерство и аддиктивное поведение имели определѐнные потенции в
сознании русских солдат, которые выразились ещѐ на этапе мобилизации в
виде погромных акций, прокатившихся по России. Более того, данные
девиации имели тенденцию к дальнейшему усугублению. Ситуационное
пьянство переросло со временем в поисковое, а ограбление вражеских
городов – в массовые погромы в тылу. Другие девиации, ставшие прямым
следствием войны и еѐ восприятия в сознании солдат и офицеров, нанесли не
меньший удар по нравственному и профессиональному состоянию русской
армии. Наиболее ощутимо сказавшимися на боеспособности армии были
девиации, появившиеся в год «великого отступления». Именно 1915 год стал
роковой гранью для русской армии. Братание, дезертирство и добровольная
сдача в плен, явившиеся результатом идеологических промахов государства
и разрушения его предвоенной идеологии, привели не столько к массовому
оттоку солдат, сколько к их психологическому, а иногда и физическому,
самоустранению от участия в бессмысленной войне. При этом, снабжение
армии, осуществлявшееся с поразительным чередованием от сдержанного
изобилия до крайнего дефицита порой самых элементарных и необходимых
на войне вещей, ещѐ более расшатывало моральную стойкость войск. Вместе
с этим, начиная с 1915 года в русскую армию хлынул поток некомпетентных
и ненадежных кадров как среди солдат, так и среди офицеров. Нежелание
оторванных от хозяйства солдат продолжать войну и отсутствие опыта у
молодых и лишѐнных командного духа офицеров привели к крайнему
обострению их взаимоотношений. Обе категории людей не имели ясного
представления о своих обязанностях и не обладали стандартным алгоритмом
поведения в армейской среде и в новом для себя качестве. В этих условиях
политическая агитационно-пропагандистская деятельность леворадикальных
партий нашла в лице солдат благодарного слушателя и действенное средство
борьбы за власть. Однако и сами солдаты, чувствовавшие себя обманутыми и
испытавшие на войне все немыслимые прегрешения, не ощущали уже на себе
каких-либо религиозно-нравственных запретов, а потому неординарный рост
жестокости и еѐ укоренение в сознании солдат сделали возможными в 1917
году череду мартовских самосудов над офицерами. Вследствие этого,
профессионально-нравственное состояние русской армии на завершающем
этапе первой мировой войны было, мягко говоря, неудовлетворительным.
Армию разъедали внутренние противоречия, грозившие ей полным
разложением. В результате, к середине 1917 года, выполняя свой
союзнический долг, русская армия, в лучшем случае, могла вести
оборонительную войну. В худшем – она самовольно оставляла фронт, копя
силы для гражданской войны.
В Заключении диссертации подводятся краткие итоги исследования
и даются основные выводы, которые были достигнуты при реализации цели
и задач данной диссертации.
28
Социоантропологический облик русской армии накануне Первой
мировой войны был закономерным следствием социального, национального
и политического развития Российской империи в начале XX века.
Подавляющее число рядовых солдат состояло из русских крестьян (включая
украинцев и белорусов) православного вероисповедания. Остальные
национальности составляли весьма малый процент, а некоторые из них были
абсолютно избавлены от службы в армии. Руководящий состав армии, то
есть офицеры различных званий и должностей, комплектовался в основном
из дворянской среды, что более всего было характерно для гвардии и
офицеров в звании генералов и штаб-офицеров. Но как среди солдат, так и
среди офицеров существовали свои предпочтения при выборе рода оружия
или полка, в котором предстояло служить. Выбор полка и рода оружия во
многом предопределял жизненный уклад солдат и офицеров, а также
собственную самооценку и внимание окружающих. Более того, солдаты и
офицеры на протяжении определѐнного времени проходили период
знакомства со свойственной офицерам и солдатам модели поведения. Для
офицеров это протекало в стенах военных или юнкерских училищ, где они в
модифицированном виде моделировали основные формы межофицерского
общения и приучались, как к положительным, так и отрицательным
элементам офицерского времяпрепровождения. Приобщение будущих солдат
к основным ценностям их будущего статуса основывалось на фольклоре и на
рассказах деревенских старожил. Взаимоотношения солдат и офицеров
базировались как на писаном праве, так и на основе негласных законов –
традиций и обычаев. Обшей чертой обоих направлений являлось то, что
солдат был в полном подчинении у офицера, иногда опускаясь до положения
крепостного при барине. Данная система целиком и полностью
согласовывалась с развитием политических воззрений внутри армии.
Большинство офицеров и солдат являлись сторонниками существующего
политического режима, однако весьма различным было их восприятие власти
и отношение к ней.
Образ войны и образ врага, сложившиеся в сознании солдат и
офицеров имели как общие черты, так и узкогрупповые особенности. В числе
первых следует выделить общее направление эволюции образа врага: от
унизительных характеристик, ненависти и возвеличивания к постепенной
гуманизации. При этом, образ врага, складывающийся в сознании солдат и
офицеров, зависел от успешности предпринимаемых действий в отношении
той или иной вражеской армии. Помимо этого на формирование образа врага
оказывали влияние национальные стереотипы и межнациональные связи,
сложившиеся в предвоенный период. Особенной и кардинально
противоположной была сама модель восприятия врага в сознании солдат и
офицеров. Если в сознании солдат враг всегда наделялся определѐнными
человеческими качествами, то для офицеров враг был суммой военнотехнических и тактико-стратегических показателей. Более того, для сознания
офицеров было также характерно уважительное отношение к врагу, что
нашло своѐ отражение в эмоционально-смысловой формуле «образ
29
противника». Подобные черты обуславливали и восприятие Первой мировой
войны. Для рядовых солдат, состоящих на 90% из крестьян, чьѐ
мировоззрение имело ярко выраженные черты провиденциализма и
фатализма, Первая мировая война воспринималась как наказание,
ниспосланное свыше, порождая, в свою очередь, покорное и терпеливое к
ней отношение. В тоже время, немаловажным фактором формирования
образа войны было отношение к царю, патриархальный образ которого стал
на первых порах символом единства и согласия всей нации. Однако
выполнение воинского долга воспринималось в крестьянской среде как
царская повинность, то есть служба самому царю, а не как служба родине и
защита еѐ от внешней угрозы. Для русского офицерства война была давно
ожидаемым событием, и отношение к ней варьировалось в зависимости от
возраста и звания офицеров: чем моложе был офицер, тем более
романтическую окраску принимал образ войны. Те же, кто имел опыт и
занимал в армии руководящие посты, воспринимали войну как
противостояние европейских держав в борьбе за сферы влияния. Однако, как
и образ врага, образ войны также имел чѐткую эволюционную
составляющую, что весьма заметно в сравнении отношений к ней солдат и
офицеров в начале и в конце войны.
Анализ профессионального и нравственного состояния русской армии
в годы Первой мировой войны позволяет прийти к выводу о том, что
девиационные явления имели место на протяжении всей войны, проявившись
со всей силой в 1917 году. Их развитие было подготовлено идеологическим и
нравственным состоянием русской армии накануне войны. Такие девиации,
как-то: мародерство, пьянство и аутоагрессивное поведение – имели место в
предвоенные годы, проявляя мощные потенциально опасные признаки
будущего разложения. Первая мировая война стала роковым катализатором и
внесла в их развитие фактор необратимости. Другие виды девиантного
поведения (братание, членовредительство и гетероагрессивное поведение)
развились вследствие неудачного хода войны и провала в идеологической
обработке рядовых солдат. Их развитие достигло точки невозврата в конце
1916 г., когда война потеряла всякий смысл, а на смену кадровым солдатам и
офицерам пришло необученное и неподготовленное пополнение, не знакомое
со своим новым положением и формой соответствующего поведения. При
этом, как среди солдат, так и среди офицеров накапливалось недовольство
тылом: первые были недовольны неравноценным распределением тягот
войны, а вторые – равнодушием тыла к армии и еѐ нуждам. В то же время,
война внесла кардинальные изменения в мирное сознание человека.
Убийство и насилие, попрание всех религиозно-нравственных устоев
постепенно расшатывали предвоенные установки, избавляя мировоззрение
людей от сдерживающей силы веры и морали. Вместе с тем, в ходе
исследования выявлено, что разложение армии выразилось не только в
поведение солдат, но и в поведение командного состава армии. Среди
офицеров, как и среди рядовых солдат, имели место общие виды девиантного
поведения: братания, суицид, пьянство и мародѐрство. Совокупность данных
30
факторов послужила широкой основой для зарождения между солдатами и
офицерами первых зачатков взаимного недоверия и пренебрежения друг
другом. Отсутствие подчинения и уважения со стороны солдат нанесло
очередной удар по дисциплине и организации армии. В течение 1917 года
произошло резкое и необратимое обострение этих явлений, и армия,
окончательно утратив своѐ профессиональное призвание, превратилась из
орудия защиты родины в орудие политической борьбы.
Основные публикации по проблеме исследования
1. *Култышев П.Г. Религиозно-мистические установки в сознании рядовых
солдат русской армии в годы Первой мировой войны // Известия высших
учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки.
(издание внесено в список ВАК) 2009. № 5 (153). С. 68-72. (0,6 п. л.)
2. *Култышев П.Г. Образ немца как противника в сознании русского
офицерства в годы Первой мировой войны // Научные ведомости
Белгородского государственного университета. История. Политология.
Экономика. Информатика. (издание внесено в список ВАК) 2009. Вып. 12.
№ 15 (70). С. 147-152. (0,7 п. л.)
3. Култышев П.Г. Начало Первой мировой войны в сознании младшего
офицерства русской армии // Известия АМИ. 2008. Вып. 1. С. 85-90. (0,7 п.
л.)
4. Култышев П.Г. Проявление девиантного поведения среди солдат русской
армии в годы Первой мировой войны // Известия АМИ. 2009. Вып. 3. С.
126-131. (0,7 п. л.)
5. Култышев П.Г. Повседневность и быт русской армии накануне Первой
мировой войны // Тезисы студенческой научно-практической
конференции, посвящѐнной Году Учителя. Ростов н/Д: ИПО ПИ ЮФУ,
2010. С. 170-171. (0,1 п. л.)
6. Култышев П.Г. Проявления цука в военно-учебных учреждениях
Российской империи в начале ХХ века // Известия АМИ. 2010. Вып. 3. С.
56-61. (0,7 п. л.)
31