Субъективное вменение и его значение в уголовном праве
advertisement
В. А. Якушин Субъективное вменение и его значение в уголовном праве n ББК 67.628.10 Я 49 Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. - Тольятти: ТолПИ, 1998, стр 296. ISBN -5-230-16466-7 В монографии с учетом и на основе достижений в области философии и психологии, теории права и уголовного права раскрывается многофункциональное значение субъективного вменения, показываются его объективные и субъективные основы, раскрываются обстоятельства, влияющие на его пределы. Для работников органов юстиции, суда и прокуратуры, преподавателей, аспирантов, студентов юридических вузов и факультетов. Рецензенты: доктор юридических наук, профессор РЛ.Хачатуров; судья Ульяновского областного суда В.П.Зобов ISBN-5-230-16466-7 ©В.А.Якушин © Издательство ТолПИ Тольятти -1998 г. Оглавление Глава 1. Понятие и природа субъективного вменения...............................6 §1. Субъективное вменение — правовой принцип в уголовном праве......6 §2. Субъективное вменение как стадия правоприменения ..................28 Глава II. Юридические и нравственно-этические аспекты субъективного вменения .........................................................................................................47 §1. Предписания уголовно-правовых норм и различные уровни их реализации - юридическая основа субъективного вменения. ..........................47 §2. Механизм субъективного вменения.................................................78 §3. Нравственно-этические аспекты субъективного вменения.................95 Глава III. Основания субъективного вменения.......................................115 §1. Понятие вины и ее форм в уголовном праве.................................117 §2. Объем и степень вины при субъективном вменении. ..................155 §3. Значение мотива и цели в субъективном вменении. ....................170 Глава IV. Пределы субъективного вменения ..........................................201 §1. Понятие и характеристика пределов субъективного вменения. ...201 §2. Обстоятельства, влияющие на пределы субъективного вменения и их классификация. ......................................................................................233 Глава V. Ошибка и ее влияние на пределы субъективного вменения.....242 §1. Понятие ошибки и классификация ошибок в уголовном праве. ...242 §2. Виды ошибок и их значение для субъективного вменения............262 От автора Субъективное вменение, как комплексная, интеграционная проблема, не была предметом специальных научных исследований. Она воспринималась философами и психологами, социологами и юристами как хорошо известная и понятная данность. Между тем, это давно известное понятие в действительности оказалось нераскрытым. Лишь отдельные аспекты этой комплексной проблемы рассматривались учеными попутно, при изучении, прежде всего субъективной стороны состава преступления - вины, мотива, цели, эмоциональных составляющих. Они освещались в работах Б.С.Волкова, Ф.Г.Гилязева, В.Ф.Кириченко, И.Я.Козаченко, М.И.Ковалева, В.В.Лунеева, А.В.Наумова, В.Г.Макашвили, Р.И.Михеева, Б.С.Никифорова, А.И.Рарога, К.Ф.Тихонова и др. Поскольку проблема субъективного вменения затрагивает интересы государства, в лице его правоприменительных органов, и непосредственно касается прав и свобод человека, совершившего социально значимое деяние, ее исследование, особенно в период реформирования уголовного законодательства, приобретает исключительно большое значение ибо содействует укреплению законности и правопорядка в стране. Разумеется, что субъективное вменение, как комплексная, интеграционная проблема при своем исследовании требует и интеграционных усилий различных отраслей научного знания психологии, теории права, философии, теории управления и т.д. В силу этого автор никоим образом не претендует на исчерпывающее освещение всей этой проблемы. В монографии предпринята лишь попытка раскрыть многофункциональное значение субъективного вменения, его содержание, юридические и нравственно-этические аспекты, показать вину как основание, а мотив и цель как необходимые элементы субъективного вменения и подчеркнуть их значение для квалификации содеянного и определения собственно уголовно-правовых последствий. В монографии рассматриваются обстоятельства влияющие на пределы (границы) субъективного вменения, дается их классификация и подчеркивается практическая значимость. Особое место, в рамках обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения, принадлежит ошибке лица, при совершении им социально значимого деяния. В монографии показывается значение ошибки для субъективного вменения. В работе содержатся предложения по совершенствованию уголовного законодательства и практики его применения. Автор выражает глубокую благодарность за советы и рекомендации рецензентам: доктору юридических наук, профессору Волжского университета им. В.Н.Татищева Р.Л.Хачатурову и судье Ульяновского областного суда В.П.Зобову. Глава 1. Понятие и природа субъективного вменения. §1. Субъективное вменение — правовой принцип в уголовном праве Понятие “вменение” давно известно науке и практике. Достаточно сказать, что еще Гегель широко использовал его в своем фундаментальном труде “Философия права”.1 Оно часто встречается в трудах ученых по уголовному праву дореволюционной и современной России.2 Его использует уголовно-процессуальное законодательство нашей страны.3 Науке известны различные сочетания данного понятия с другими словами, Н.С.Таганцев, например, в своих работах упоминает о “физическом вменении” и “фактическом вменении”, выделяет “объективный характер вменения”.4 У Гегеля встречается словосочетание “судебное вменение", "субъективный момент вменения” .5 В современной уголовно-правовой науке часто используются словосочетания “объективное вменение” или “субъективное вменение”.6 Общим для всех этих словосочетаний, в которых ключевым является термин “вменение”, является то, что личности, совершившей социально значимое деяние, предъявляется что-то. На обыденном уровне это может быть, например, вменение обязанности что-то выполнить. Вменение и особенно субъективное вменение - проблема, которая актуальна не только для юристов, но и для медиков, психологов, философов. Она находится на стыке ряда наук и как таковая может быть представлена как философско-психолого-правовая проблема. 1 Гегель Г. Философия права. М., Мысль, 1990, с. - 162, 163, 173 - 175 и др. См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. М., Наука, 1994, ч. 1, с. -15, 26, 153, 224 и др.; Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. С.-Петербург, 1910, с. -258, 261, 265 и др.; Пусторослев П.П. Русское уголовное право. Юрьев, 1907, с. - 346 и др.; Фельдштейн С.Г. Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве. М., 1903, с. - 35 и др.; Карпушин М.П., Курляндский В.И. Уголовная ответственность и состав преступления. М., 1974, с.-61; Михеев Р.И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве. Изд-во Дальневосточ. ун-та, 1983, с. - 67 и др. 3 УПК РСФСР п.1 ст.213, п.п.2 и 6 ст.222 4 Таганцев Н.С. Указан. работа, с. - 223 5 Гегель Г. Указ. соч., с. - 174, 162 6 См.: Михеев Р.И., там же, с. - 110 2 Исключительную теоретическую и практическую значимость данная проблематика имеет в уголовном праве. В этом нет ничего удивительного, поскольку уголовное право затрагивает коренные, наиболее значимые интересы личности, совершившей общественно опасное деяние. Отсюда чрезвычайно важно знать, что такое субъективное вменение, что является его основанием и каковы пределы ущемления интересов личности, ограничения ее прав и свобод и т.д. Понятие “субъективное вменение” в уголовно-правовой литературе трактуется неоднозначно. Одними учеными оно рассматривается как процесс по установлению обстоятельств дела, имеющих уголовно-правовое значение, в ходе расследования преступления и завершающийся установлением вины и ее сущности. 1 Другие под субъективным вменением понимают какой-то результат указанного процесса. Это своего рода уголовно-правовая оценка совершенных действий, “предъявление счета” за содеянное со стороны соответствующих органов в виде квалификации, определения вида и размера наказания за него. “Субъективное вменение, - говорит А.В.Наумов, - элементарнейшее условие правильной социальнополитической оценки человеческого поведения вообще и преступного, в частности”.2 Третьи под субъективным вменением понимают уголовно-правовой принцип.3 Как принцип его понимает порой и следственно-судебная практика.4 Следует отметить, что не все ученые склонны рассматривать субъективное вменение как уголовно-правовой принцип. “Принцип субъективного вменения в буквальном его понимании, - писали М. П. Карпушин и В. И. Курляндский, - должен быть отвергнут так же, 1 См.: Тихонов К.Ф. Понятие вменения по советскому уголовному праву. В кн.: Личность преступника и уголовная ответственность. Саратов, 1979, с. -38, 44 и др. 2 Наумов А.В. Реализация уголовного закона. Волгоград, 1983, с. - 81 3 См.: Михеев Р.И. Указ, соч., с. - 41, 55, 56, 160; Костарева Т.А. Квалифицирующие обстоятельства в уголовном праве. Изд-во Ярославского гос. ун-та, 1993, с. -160, 166; Якушин В.А. Вопросы субъективного вменения в уголовном праве. В кн.: Проблемы совершенствования законодательства России. Ульяновск, 1993, с. - 32 4 См.: Постановление Пленума Верховного Суда СССР по делу “Д”. Бюллетень Верховного Суда СССР, 1989, № 3, с. - 27 как принцип объективного вменения”.1 С учетом такого подхода в науке, объективное вменение допускалось на практике и чаще за преступления, совершаемые по неосторожности. Социальная действительность давала и дает этому множество примеров. В таких условиях исследовать проблему субъективного вменения в должном объеме сложно, но необходимо. Тем более, что “...в современных государствах на смену объективному вменению пришло субъективное вменение”.2 Это закономерный процесс. Субъективное вменение в уголовном праве - достижение цивилизации. Действительность ранних общественно-экономических формаций не слишком баловала человечество гуманным отношением к лицам, совершившим социально-значимые поступки. Уголовное право лишь в примитивной форме, да и то применительно к свободным гражданам, отражало основы субъективного вменения при разрешении уголовных дел3. Эта “линия” прослеживалась в эпоху буржуазных и социалистических революций. Достаточно сказать, что УК РСФСР 1926 года прямо “узаконивал” объективное вменение. В ст.7 кодекса подчеркивалось, что меры социальной защиты применяются не только в отношении лиц, совершивших общественно опасные действия, но и к лицам “... представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности ...”4. Общество развивается, а за ним совершенствуется и законодательство в интересах человека. Каково же отношение практики к проблемам субъективного вменения? В целях выяснения этого нами было произведено анкетирование 159 экспертов в трех регионах России - Марийской и Чувашской республиках, а также в Ульяновской области. Характер их деятельности, стаж работы в правоохранительных органах и уровень их образования виден из данных приложенной таблицы. На вопрос о том, что они понимают под субъективным вменением, мы получили следующие ответы. 1 Карпушин М.П. Курляндский В.И. Указ. соч., с. - 61 Ковалев М.И. Право на жизнь и право на смерть. Государство и право. 1992, № 7, с. - 69-70 3 См.: Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. М., 1984, С.-24-25, 27-30 4 Уголовный Кодекс РСФСР 1926 года. М., 1950, с. -5 2 Что это усмотрение судьи - ответило 36 экспертов. Из них: два прокурора, 6 заместителей прокурора, 5 следователей прокуратуры, 1 председатель суда, 14 народных судей, 6 следователей МВД и 2 адвоката. Наибольшее количество экспертов ответило, что под субъективным вменением понимают наличие вины в деянии лица, что позволяет его привлекать к уголовной ответственности. Такой ответ дали 8 прокуроров из 13, 25 заместителей прокурора из 43, 9 следователей прокуратуры из 18,6 председателей различных судов из 9,19 судей из 47; 11 следователей милиции из 26. Интересно, что положительно ответившие на эти два вопроса эксперты имеют относительно непродолжительный стаж работы в правоохранительных органах. В первом случае - 44,4%. а по второму вопросу - 30,1% от числа всех положительно ответивших соответственно на эти вопросы проработало в органах от 1 года до 5 лет. Значительное число экспертов ответило, что под субъективным вменением следует понимать основополагающее начало в уголовном праве (принцип уголовного права), согласно которому привлекать лицо к уголовной ответственности возможно лишь тогда, когда фактические, социальные и юридические обстоятельства совершенного деяния нашли отражение в психике виновного. В том числе 5 прокуроров, 13 их заместителей, 5 следователей прокуратуры, 14 народных судей и 3 следователя милиции. Наименьшее количество ответов падает на предложенный нами экспертам вариант, который, как мы полагаем, в большей мере отвечает понятию субъективного вменения как стадии правоприменительной деятельности, практической линии реализации принципа субъективного вменения. Так, ответили, что субъективное вменение это констатация у лица, совершившего деяние, различных форм психического проявления, как результат отражения в психике лица самого деяния и связанных с ним обстоятельств, и предъявление на этой основе уголовно-правовых требований, влияющих на квалификацию деяния, установление вида и размера наказания. Положительно ответило: 2 прокурора, 2 их заместителя, 1 следователь прокуратуры, 1 председатель суда, 2 судьи и 1 следователь МВД. При этом двое, из всех ответивших положительно, имеют стаж работы в правоохранительных органах от года до 5 лет, трое - от 5 до 10 лет и три человека имеют стаж более 20 лет. Все имеют высшее юридическое образование, а 5 из 9 окончили университеты. Анализ ответов экспертов на поставленный вопрос о том, что они понимают под субъективным вменением, подтверждает наше предположение о том, что значительная часть правоприменителей не четко представляет для себя этот институт. А ведь речь идет о фундаментальном явлении в уголовном праве, основе основ. Достаточно сказать, что 22,6% от числа экспертов отождествляют субъективное вменение с усмотрением судьи, 14,5% отождествляют его с процессуальной деятельностью по установлению фактических обстоятельств дела, 19,5% - с квалификацией преступлений, 49,7% - с виной. Одна из главных задач уголовной политики состоит в том, чтобы “...сформулировать основные принципы уголовного права и уголовного правосудия...”. 1 К сожалению, субъективное вменение, как уголовно-правовой принцип, не был предметом пристального внимания ученых и не рассматривался в должном объеме ни в общетеоретической, ни в уголовно-правовой литературе. Имеется лишь несколько статей, специально посвященных этому вопросу.2 Данный принцип не только не разработан в теоретическом плане, но и не закреплен непосредственно в законодательстве. Поэтому вряд ли можно согласиться с утверждением о том, что “принцип субъективного вменения принят действующим законодательством...” .3 Между тем вопрос о закреплении правовых идей непосредственно в законе чрезвычайно важный вопрос. Правильно указывал А.М.Васильев, что необходимо различать правовые категории и категории права.4 Точно так же необходимо различать и принципы. Есть понятие “правовые принципы” - категория, не закрепленная в законе, и есть понятие “принципы права” - категория, закрепленная в норме права. Как хорошо подметил Н.А.Беляев: “Всякий принцип права есть 1 Ковалев М.И. Соотношение уголовной политики и уголовного права. Сов. гос-во и право, 1979, № 12, с. - 67 2 См.: Тихонов К.Ф. Понятие вменения по советскому уголовному праву. В кн.: Личность преступника и уголовная ответственность. Изд-во Саратов, унта, 1979, с.-38, 44-48; Михеев Р.И. Уголовная политика и проблема субъективного вменения. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с. - 74-82 3 Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., Наука, 1987, с.24 4 См.: Васильев A.M. Категория права. М., 1976, с. - 91-93 правовой принцип, но не всякий правовой принцип есть принцип права”.1 Мы солидарны с мнением М.Л. Якуб о том, что “руководящие идеи становятся принципами уголовного права или процесса лишь постольку, поскольку законодатель найдет необходимым воплотить их в законе, и лишь в тех пределах, в которых он воплотил их в правовых нормах” .2 При этом, правда, хотелось бы обратить внимание на четыре обстоятельства. Во-первых, на то, что идеи, имеющие исключительно важное значение для отрасли права или права в целом, но не закрепленные в законе, могут быть принципами, но не принципами права, а правовыми принципами. Во-вторых, закрепление принципов в законе может осуществляться различным путем: непосредственно, через уголовно-правовые нормы иного назначения, и комбинированно. В-третьих, между этими сторонами-идеями и их закреплением в законе может существовать и обратная связь, когда социальные ценности, отраженные в праве “...становятся правовыми идеями, принципами права, находят в нем свое как бы “второе рождение”.” 3 И, в-четвертых, и правовые принципы, и принципы права являются основой деятельности всех субъектов социальной действительности, но сила их обеспечения различна. Поскольку нарушение принципа права есть, по сути, нарушение закона, то на это нарушение реагируют соответствующие субъекты, например, правоохранительные органы. В то же время и сам законодатель не может принять норму или закон, противоречащий принципу права. Что же касается правовых принципов, то они могут быть, к сожалению, нарушены без каких-либо правовых последствий. Что часто, к примеру, проявляется в отношении принципа субъективного вменения. 1 Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути ее реализации. Изд-во Ленингр. ун-та, 1986, с. - 32. Некоторые ученые отождествляют эти понятия, не видят разницы между ними, что представляется ошибочным. См., например. Фефелов П.А. Уголовно-правовой механизм и проблема специфических принципов. - В кн.: Проблемы совершенствования законодательства по укреплению правопорядка и усиление борьбы с правонарушителями. Свердловск. 1982, с. - 48 2 Якуб М.Л. О понятии принципа уголовного права и уголовного процесса. Правоведение, 1976, № 1, с. - 56 3 Кудрявцев В.Н. Право и поведение. М., 1978, с. - 99. Он же: Правовое поведение: норма и патология. М., 1982, с. - 29 В юридической литературе отмечается, что непосредственное закрепление правовых принципов в законе имеет как положительные, так и отрицательные моменты. На наш взгляд, положительное заключается в том, что закрепленные в законе принципы: участвуют непосредственно в регулировании общественных отношений; не позволяют “отклоняться” как законодателю, так и правоприменителю, а это имеет обратную связь в виде оценки их деятельности со стороны общества по многим аспектам1; их регулятивная функция обеспечивается законом; они быстрее и более полно осознаются населением. Относительно последнего обстоятельства В.П.Казимирчук отметил, что “...имеет место существенное различие между относительно слабым знанием правовых норм и довольно прочным знанием общих принципов права”.2 Разумеется, что уровень знаний правовых принципов зависит от множества факторов: возраста, образования, социального положения личности, от того, к какой отрасли права относится тот или иной принцип и т.п. Однако имеются и отрицательные моменты факта закрепления принципов в законе. И это проявляется не только в том, что при их формулировании в законе упрощается содержание этих принципов, обедняются уголовно-правовые идеи.3 Не менее важно значение, как мы полагаем, и в том, что, если они “отработали” и не соответствуют объективной реальности, то они, коль закреплены в законе, будут не определять, а сдерживать развитие процессов, происходящих в жизни, станут тормозом общественного прогресса. У правовых принципов последнее обстоятельство отсутствует, поскольку они не закреплены в законе. В этом преимущество правовых принципов над принципами права. 1 См.: Гонтарь И.Я. О критериях оценки работников органов внутренних дел в борьбе с преступностью. Сов. государство и право, 1986, № 9, с. - 83; Коган В.М., Кригер Г.А.. Носкова Н.А. Опыт изучения эффективности уголовно-правовой борьбы с поборами. Сов. государство и право, 1987, № 6, с. 84-87; Бонк Е.Л. Общественное мнение и профилактика правонарушений. Правоведение, 1984, № 2, с. - 40-43; Пурис А.О. Общественное мнение в правоприменении в условиях развитого социализма. Автореферат канд. диссертации. МГУ, 1983, с. - 6 2 Казимирчук В.П. Социальный механизм действия права. Сов. государство и право, 1970, № 10, с.-39 3 См.: Келина С.Г. Кудрявцев В.Н. Принципы советского уголовного права. М., Наука, 1988, с. - 33 Несмотря на то, что эти категории принципов различны по своему “правовому статусу” их природа, сущность и функциональное назначение едины. Поэтому в наших дальнейших рассуждениях, при рассмотрении этих сторон принципов, они порой представлены как синонимичные категории. Тем не менее мы отмечаем, что субъективное вменение является правовым принципом, а не принципом уголовного права, поскольку он не нашел непосредственного закрепления в уголовном законодательстве. Ранее приведенный тезис, что принцип субъективного вменения закреплен в законе, основывается, видимо, на том, что его отождествляют с принципом вины или подменяют принципом личной и виновной ответственности.1 Такое предположение наглядно подтверждается, например, текстом комментария к ст.5 теоретической модели УК, которая озаглавлена – “Принцип виновной ответственности". В комментарии к данной статье сказано, что она “...закрепляет традиционный для социалистического права принцип субъективного вменения...”.2 При всей важности и значимости принципа личной и виновной ответственности, иначе его называют принцип виновности или виновной ответственности3 (лучше бы было сказать ответственности при наличии вины, ибо в предложенной редакции получается, что вина существует у ответственности), его нельзя отождествлять с принципом субъективного вменения. Вина, принцип вины, точно так же, как и другой принцип - принцип личной ответственности, являются очень важными, существенными элементами принципа субъективного вменения. “Концентрированным выражением этого принципа в советском уголовном праве, - пишет Р.И.Михеев, - является принцип вины”. ”И далее утверждается, что принцип субъективного вменения - системный принцип, в котором принцип личной ответственности получает концентрированное выражение.5 Эти концентрированные выразители принципа 1 См.: Келина С.Г. Некоторые направления совершенствования уголовноправового законодательства. Сов. государство и право. 1987, № 5, с. - 66; Кузнецова Н.Ф. Цели и механизм реформы уголовного кодекса. Государство и право, 1992, с. - 82; Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 186 2 Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования, М., Наука, 1987, с. - 24 3 См.: там же 4 Михеев Р.И. Уголовная политика и проблемы субъективного вменения. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с. - 75 5 См.: там же, с. - 77 субъективного вменения далеко не исчерпывают его полностью, а тем более каждый из них не может рассматриваться как его синоним или единственная возможность его реализации. Достаточно сказать, что субъективное вменение касается не только субъекта преступления, но и субъекта правоприменительной деятельности, он раскрывает не только вину, но и институт вменяемости, действие законов во времени и пространстве и т.д. Иначе говоря, принцип субъективного вменения, в отличии от принципа вины, который, разумеется, является основой принципа субъективного вменения, служит основным субъективным основанием уголовной ответственности, пронизывает все институты уголовного права, имеет, образно говоря, “сквозное” уголовноправовое значение. Что же из себя представляет принцип субъективного вменения? Впервые в уголовно-правовой литературе понятие этого принципа было дано Р.И.Михеевым. Он писал, что под принципом субъективного вменения в уголовном праве понимается выражение в юридических нормах основополагающих философско-этических, социально-политических, нравственно-идеологических и иных духовно-ценностных идей, концепций правовых категорий и юридических институтов, отражающих в концентрированном виде мировоззрение общества.1 Как видим, это достаточно полное и емкое определение не содержит ни одного слова о вменении, требовании и т.д. Данное определение в большей мере подходит к определению принципов права вообще. А если сравнить его с тем определением, которое было дано Г.А.Кригером, то это предположение переходит в уверенность. “Принципы права, пишет Г.А.Кригер, - ...это вытекающие из социально-экономической природы и закрепленные в праве идеологические и нравственные начала (руководящие идеи), направляющие регулятивную и охранительную функцию права и определяющие характер основания и объем государственного принуждения и иных мер воздействия, необходимых для обеспечения успешного развития господствующих общественных отношений”.2 1 См.: Михеев Р.И. Уголовная политика и проблемы субъективного вменения. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с.75 2 Кригер Г.А. Место принципов советского уголовного права в системе принципов права. Сов. государство и право. 1981, № 2, с. - 102 Представляется, что дефиниция конкретного принципа, а не принципа вообще, тем более не его законодательное, а научное определение, с одной стороны должна вбирать в себя какие-то общие положения, подчеркивающие его отношение к классу общих или всеобщих категорий, а с другой - указывать предназначение и функциональную роль этой категории. Как видим, в определении Г.А.Кригера это есть, хотя он дает общее понятие принципа права, а в определении Р.И.Михеева есть лишь первая часть (что включает в себя принцип субъективного вменения), но нет другой части, хотя он и дает определение конкретного принципа. При этом, разумеется, нельзя смешивать правовые принципы (принципы права) с функциями права, его целями и задачами.1 В этой связи хотелось бы отметить одну неточность, которую допускают некоторые ученые при характеристике принципов. Принципы подчас отождествляются с общими положениями, которые содержатся в нормах Общей части. По мнению А.М.Ораздурдыева “...в качестве принципов должны быть рассматриваемы такие положения уголовного права, которые характеризуют всю его Особенную часть и в одинаковой мере отличают исключительно все его нормативные предписания. К числу таковых, прежде всего, относятся положения, сформулированные в нормах Общей части уголовного права...”.2 Далее, правда, автор отмечает, что получается слишком большое число принципов “...ведь Общая часть состоит из 68 статей”, поэтому вряд ли правильно каждое положение Общей части объявлять принципом уголовного права, “...хотя в общем-то и эта идея не лишена известной доли здравого смысла”. 3 В последующих рассуждениях автора этот “здравый смысл” обосновывается.4 Некоторые ученые отождествляют с принципами права, например, общие начала назначения наказания.5 1 Фефелов П.А. Понятие и система принципов советского уголовного права. Свердловск, 1970, с. - 11 2 Ораздурдыев A.M. Введение в Общую часть уголовного права. Ашхабад, 1990, С.-26 3 См.: там же, с. - 27 4 Там же, с. - 27-31 5 Назначение наказания, его эффективность и освобождение от уголовной ответственности и наказания. Иркутск, 1978, с. - 26; Курс уголовного права, М., 1976, т.З, с.- 123 Действительно, ст.2 УК РФ 1960 года подчеркивала, что уголовное право исходит не только из принципов, но и из общих положений. Они, как правило, относились ко всем составам преступлений и закреплялись в Общей части УК. Однако нельзя отождествлять принципы уголовного права и общие положения. Принципы являются основными положениями, они выражают сущность отрасли права или системы права в целом, разрешают ее коренные вопросы. Принципы, как отмечает М.Л. Якуб, имеют руководящее значение не только в отношении норм Особенной части, но и норм, закрепляющих общие положения.1 Соотношение принципов и общих положений в свете материалистической диалектики можно и нужно рассматривать как соотношение общего и отдельного. В качестве общего выступает правовой принцип, в качестве же отдельного - общее положение уголовного права. Изложенное позволяет сделать вывод о том, что принцип субъективного вменения представляет собой основополагающее начало, закрепляющее основные философские, нравственно-этические, социально-правовые положения, в соответствии с которыми правовая доктрина и законодательство формируются и строятся таким образом, что юридическая оценка совершаемых лицом деяний и применение правовых мер воздействия за него допускается лишь тогда, когда имеющие правовое значение обстоятельства деяния охватывались сознанием лица, его совершившего, и были предусмотрены законом. Каков по своему статусу принцип субъективного вменения? Какой это принцип - общеправовой, отраслевой или еще какой-то? Известно, что в юридической литературе высказано множество суждений как в отношении количества, так и правового статуса принципов права (правовых принципов). Так, например, Н.И.Загородников, наряду с общими принципами права (демократизма, гуманизма и т.д.), выделял специальные принципы, “...присущие именно уголовному праву, раскрывающие качественные особенности... характерные черты именно этой отрасли права” .2 Выделяют специальные принципы 1 См.: Якуб М.Л. О понятии принципа уголовного права и уголовного процесса. Правоведение, 1976, № 1, с. - 62 2 Загородников Н.И. Принципы советского уголовного права. Сов. гос-во и право, 1966, №5, с. - 66 и другие ученые.1 Некоторые ученые предлагают трехзвенную структуру принципов общие, межотраслевые и отраслевые.2 Отдельные ученые-юристы выделяют даже принципы отдельных институтов права.3 Некоторые специалисты предлагают одновременно и иные пути соотношения принципов. Выделяют главные и вспомогательные, второстепенные принципы.4 Вследствие такого подхода к принципам права вообще и принципам уголовного права, в частности, набирается достаточно большое число правовых принципов (принципов права). Например, в классификации А.Б.Сахарова их 14, в перечне М.А.Скрябина - 13, в системе А.М.Ораздурдыева - 10. Что это? Достоинство или недостатки нашей теоретической мысли и правовой системы, что существует обилие руководящих идей? Почему выделяют принципы разных уровней? И можно ли вообще говорить, например, об общеправовых принципах, межотраслевых и отраслевых или это методологически неверно? Нам представляется, что большой беды в том, что выделяются принципы разных уровней нет. Проблема в другом - что положено в 1 См.: Например. Демидов Ю.А. Основные принципы советского уголовного права. Вопросы борьбы с преступностью. М., 1969, Вып.9, с.-22; Он же, О закономерностях развития и принципах советского уголовного права. Правоведение. 1968, №2, с.-85-86; Сахаров А.Б. О принципах социалистического уголовного права. Правоведение, 1969, №4, с.-59-60; Скрябин М.А. Общие начала назначения наказания и их применение к несовершеннолетним. Изд-во Казан. ун-та, 1988, с.-11; Ораздурдыев A.M. Введение в Общую часть уголовного права. Ашхабад, 1990, с.-37; Фефелов П.А. Понятие и система принципов советского уголовного права. Свердловск, 1970 и др. 2 См.: Кригер ГА. Место принципов советского уголовного права в системе принципов права. Сов. гос-во и право, 1981. № 2, с. - 102; Кващис В.Е. Принципы советской уголовной политики. Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981, Вып. №35, с. -29 3 См.: Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М. Наука. 1983, с. - 57; Смирнов О.В. Основные принципы советского трудового права. М., 1977 г., с. - 55; Кругликов Л.Л. Смягчающие и отягчающие ответственность обстоятельства в уголовном праве. Воронеж, 1985, с. - 55; Дуюнов В.К., Цветинович А.Л. Дополнительные наказания: теория и практика. Фрунзе, 1986; Скрябин М.А. указ.работа, с. - 15; Цветинович А.Л. Дополнительные наказания. Изд-во Сарат.ун-та. Куйбышев. филиал, 1989, с. - 25-27. 4 См.: Демидов Ю.А., Фефелов П.А. Указ.работы основу деления их на такие уровни. Так, в уголовно-правовой литературе отмечается, что “...принципы права в зависимости от характера и содержания (подчеркнуто нами. - В.Я.) обычно подразделяются на общие правовые... отраслевые...”.1 Вряд ли можно согласиться с подобными суждениями. Характер и содержание принципов положены в основу их видового, а не уровневого деления. Мы полагаем, что выделяют различные уровни принципов не по их характеру и содержанию, а потому, что они отражают различные сущностные моменты права и сферу проявления этой сущности. Давно известно положение о том, что процесс познания идет от сущности одного порядка к более глубокой сущности, к сущности другого порядка. Различные уровни принципов права отражают лишь уровни различных сущностных моментов. И чем глубже сущность, тем выше уровень принципа права, ее отражающего и воплощающего. Нет, видимо, большой беды и в том, что различные ученые выделяют различные виды и различное количество принципов. Принципы - объективно-субъективная категория. Их объективность состоит в том, что они отражают объективно существующие и действующие закономерности природы и общества. Энгельс писал, что “...принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории”.2 Однако принципы имеют и субъективное начало. Это категории, которые формулируются людьми и как таковые являются продуктом сознания человека, отражением не только объективного, но и субъективного - мировоззрения, нравственных и этических начал личности. Этим объясняется и то, что различные ученые выделяют неодинаковое число и неодинаковые виды принципов. А одни и те же принципы относят к разным уровням принципов. Принцип ответственности 1 Скрябин М.А. Общие начала назначения наказания и их применение к несовершеннолетним. Изд-во казан.ун-та, 1988, с.- 11. См.: там же Советское уголовное право. Часть Общая. М., 1982, с. - 17 2 Маркс К. Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. - 151 за вину, например, одни ученые относят к общеправовым принципам1, другие - к межотраслевым2, а третьи - к отраслевым3. Так каков же статус субъективного вменения? Наши исследования, научные работы других юристов приводят к выводу о том, что принцип субъективного вменения - межотраслевой принцип. Хотя в юридической литературе имеется и другое мнение на этот счет. Так, например, Р.И.Михеев считает, что “принцип субъективного вменения - общий принцип социалистического уголовного права4. Буквально через две страницы сделан несколько иной вывод. "Принцип субъективного вменения, -подчеркивает Р.И.Михеев, - относится к числу специально-отраслевых, а именно - уголовно-правовых”5. Нам представляется, что принцип субъективного вменения является основополагающим началом не только для уголовного права, но и для уголовного процесса6, административного, гражданского, трудового и других отраслей права. Как мы уже отмечали, в УПК существуют правовые нормы, предусматривающие вменение, установление виновности лица, а административное и гражданское законодательство применяются лишь тогда, когда имеется, например, вина лица. Справедливости ради следует отметить, что не все юристы считают, что в гражданском праве ответственность наступает при наличии вины. При этом приводится пример о причинении вреда источником повышенной опасности. Это исключение лишь подтверждает 1 См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973, с. - 60-61 2 См.: Базылев Б.Т. Юридическая ответственность (теоретические вопросы)., Изд-во Красноярск. ун-та, 1985, с. - 55-69; Малеин Н.С. Неотвратимость и индивидуализация ответственности. Сов. гос-во и право, 1982, № 11, с. - 50-58 3 См.: Например, Скрябин М.А. Указ. работа, с. - 11 4 Михеев Р.И. Уголовная политика и проблемы субъективного вменения. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с. - 75 5 Там же, с. - 77 6 См.: Петелин Б. Вина как объект доказывания. Сов.юстиция, 1982 г., с. 18-19; Он же, Доказывание вины по уголовно-процессуальному законодательству. Правоведение, 1986, № 3, с. - 76; Он же О криминалистической теории установления вины. Государство и право, 1993, № 5, с. -113-119; Флетчер Д.Ж. Презумпция невиновности. Сов. гос-во и право, 1989, № 11, с. - 11; Миньковский Г.М. Петелин Б.Я. О понятии вины и проблемах ее доказывания. Гос-во и право, 1992, № 5, с. - 56-62 общее правило. Тем более, что принцип вины “срабатывает”, но чуть позже - при регрессном иске. Не все ученые принимают градацию принципов права (правовых принципов) по уровням. Так, Б.В.Здравомыслов, автор соответствующей главы учебника Уголовное право, Общая часть, М., 1994 год, пишет: “разделение принципов на общие правовые и специальные (отраслевые), а тем более выделение еще и межотраслевых принципов необоснованно, если исходить из самого понятия принципа отрасли права”.1 Еще более аргументирована эта позиция у С.Г.Келиной и В.Н.Кудрявцева.2 Принцип субъективного вменения, точно так же, как и другие правовые принципы (принципы права), имеет самостоятельное значение, но при этом он тесно связан с другими принципами и вместе с ними образует целую систему принципов, а это предполагает их взаимосвязь, взаимообусловленность, согласованность содержания и форм реализации. Благодаря многообразию принципов право может решать различные задачи, выполнять многообразные функции, ставить перед собой ближайшие и отдаленные (перспективные) цели. В связи с тем, что правовые принципы по своей природе являются объективно-субъективными категориями, отражающими существенные, закономерные связи явлений общественной жизни, вряд ли правомерно ставить вопрос о том, что могут быть какие-то критерии отбора, выделения их в качестве принципов. 3 Мы не можем согласиться с высказыванием о том, что можно и нужно выработать критерии для отбора принципов. Критерий один - они должны отражать сущность закономерности. Хотя в природе принципа и есть субъективные начала, но они заключаются не в его генезисе, а в форме его выражения на основе познанной, “вскрытой” закономерности. Гегель подчеркивал: ”Чтобы знать, в чем состоит закон природы, мы должны постигнуть природу, ибо эти законы верны, ложными могут быть 1 Уголовное право. Общая часть. М., Изд-во Юрид.лит-ра. 1994, с. - 14 См.: С.Г.Келина, В.Н.Кудрявцев. Указ.работа, с. - 61-63 3 Кригер Г.А. Место принципов советского уголовного права в системе принципов права. Сов.гос-во и право, 1981, № 2, с. - 104 2 лишь наши представления о них”.1 Субъективное начало принципа не порождает, а лишь отражает сущность закономерности и определяет форму ее выражения. Кроме того, о каких-то критериях отбора принципов нельзя говорить еще и потому, что: “Принципы, - писал Ф.Энгельс, - не исходный пункт исследования, а его заключительный результат;...”.2 Каково же предназначение правовых принципов? Мы полагаем, что отчасти оно отражается в самом понятии принципа. В литературе даются различные понятия правового принципа. Одни ученые определяют его как несущую конструкцию “...вокруг которой формируются его нормы, институты, отрасли и вся система...,” .3 Другие под ними понимают “...исходные нормативно-руководящие начала, характеризующие его основы, закрепленные в нем закономерности общественной жизни” .3 Третьи трактуют принцип как “...основные начала, его отправные идеи, которые обладают универсальностью, высшей императивностью и особой общезначимостью;...”.4 Даже беглый анализ этих определений показывает многофункциональное предназначение принципов. Глубоко прав был А.М.Васильев, утверждая, что можно выделить три стадии (а отсюда и сферы проявления, - В.Я.) осуществления идей-принципов: правовая теория, система правовых норм, правопорядок.5 В этом проявляется аксиологическая (ценностная) характеристика правовых принципов (принципов права).6 Нам представляется, что этот правильный подход вытекает из самой этимологии понятия “принцип”. Она раскрывает его основное предназначение. Разумеется, что это касается и принципа субъективного вменения. В словаре русского языка принцип определяется, во-первых, как основная идея какой-нибудь теории, науки, а во-вторых, как взгляд 1 Гегель Г. Философия права. М., Мысль, 1990, с. - 57 Маркс К. Энгельс Ф. Соч., т.1, с. - 151 3 Явиг Л.С. Общая теория права. Л., 1976, с. - 151 5 Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1981, т.1, с. - 98 4 Теория государства и права. Ленинград, 1987, с. - 285 5 См.: Васильев A.M. О правовых идеях-принципах. Сов. гос-во и право, 1975, № 3, с. - 15; Он же: Правовые категории. М., 1976, с. - 218 6 См.: Кузнецов А.В. Понятие и социальная ценность основополагающих принципов советской уголовной политики. Вопросы борьбы с преступностью. М., 1984, Вып. №40, с.-8 2 на что-нибудь, убеждение.1 Таким образом, предназначение принципа субъективного вменения, как основополагающей идеи, как мы полагаем, прежде всего в том, что на его основе (разумеется, как и на основе других принципов) должна формироваться уголовно-правовая доктрина. Это тем более так, потому что принципы являются первыми компонентами понятийного ряда правовых категорий.2 Они — начало и исходный пункт права как явления. В этой связи мы не можем согласиться с мнением о том, что “...на более высоком уровне (чем принципы. - В.Я.) в иерархии правовых понятий следовало бы поместить цели (задачи) данной правовой системы или отрасли права, поскольку именно цели и задачи определяют предназначение данной правовой отрасли или системы в целом”.3 Сами цели и задачи отрасли или системы права должны исходить из каких-то основ, руководящих начал, идей, то есть исходить из принципов. Предназначение принципа субъективного вменения при формировании уголовно-правовой доктрины прежде всего в том, что на его основе должны формулироваться, определяться задачи и цели уголовного права, вырабатываться основные направления уголовно-правовой политики, намечаться формы и методы ее реализации. На основе и с учетом принципа субъективного вменения должен формироваться категориальный аппарат уголовного права, должна предлагаться система видов наказания и т.д. К сожалению, зачастую наука, исходя, видимо, из сиюминутных интересов, вносит такие предложения в свою уголовно-правовую концепцию, а порой и в проекты уголовного законодательства, что они вызывают настороженность, ибо разработаны и внесены без учета принципа субъективного вменения. Так, в минюстовском, 1994 г., проекте УК РФ (см. ст. 14) давалось такое понятие преступления, что 1 См.: Краткий толковый словарь русского языка. М., Изд-во “Русский язык”, 1985. с.- 153 2 См.: Васильев A.M. Правовые категории. М., 1976, с. - 222 3 Келина С.Г., Кудрявцев В.Н. Указ. соч., с. - 24. Подобную позицию разделяют и авторы учебного пособия “Судоустройство в Российской Федерации”. См.: Магомедов A. M., Сергеев А.И., Швецов В.И. Судоустройство в Российской Федерации. М., 1995, с. - 54. В связи с этим вопросом С.С.Алекссев правильно подметил, что слово “принцип” означает нечто ведущее, исходное - то, что имеет главенствующее, руководящее значение”. -Алексеев С.С. Правой наша жизнь. М.: Юрид. лит-ра. 1978, с.-85 на его основе к уголовной ответственности можно было бы привлечь лиц, действующих в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости и т.д. Более того, мы полагаем, что отказ от признака общественной опасности при характеристике преступления, затруднял бы усвоение многих институтов и прежде всего института вины, подталкивал бы к пересмотру таких устоявшихся научно-правовых понятий, как объект преступления, объективная сторона состава преступления и т.д. Мы полагаем, что подобные новеллы неудачны. Вряд ли их нужно приветствовать.1 Глубоко прав был И.И.Гальперин, когда писал: “Решительный отказ от формального понятия преступления и признание того, что преступление - прежде всего деяние общественно опасное, имеет принципиальное значение” .2 Значение принципа субъективного вменения, как впрочем и любого другого принципа в уголовном праве, не исчерпывается тем, что на его основе формируется (по крайней мере должна формироваться) уголовно-правовая доктрина. Принципы играют и другую роль. В политическом словаре отмечается, что принцип - это не только исходное положение науки, но и основное положение в политике3. Применительно к уголовно-правовой политике это прежде всего означает, что принцип субъективного вменения необходимо учитывать, им руководствоваться в процессе правотворческой, законодательной деятельности.4 Как подчеркивает Н.И.Загородников, уголовная политика “...предполагает закрепление в нормах уголовного права общих начал уголовной ответственности, ответственность за конкретные преступления в целях борьбы с преступностью и предупреждения преступлений” .5 Применительно к нашему времени - периоду реформирования уголовного законодательства России - это означает, что формулирование уголовно-правовых понятий, определение уголовно-правовых 1 См.: Не жестокость наказания, а его неотвратимость. Рос. газ. за 22 июня 1994, с.- 1-2 2 Гальперин И.М. Уголовная политика и уголовное наказание. В кн.: Основные направления борьбы с преступностью. М., 1975, с. - 48 3 См.: Политический словарь. Под ред. В.Н. Понамарева. М., 1958, Госполитиздат, с. - 450 4 В своем письме к Конраду Ф.Энгельс говорил, что на социальную жизнь “...решительное действие оказывает законодательство, которое является политическим актом...” Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т.37, с. - 420 5 Загородников Н.И. Советская уголовная политика. М., 1979, с. – 14 институтов, принятие кодификационных актов должно базироваться на принципе субъективного вменения, исходить из него. Разумеется, что не в каждой уголовно-правовой норме будет проявляться принцип субъективного вменения. Это невозможно, да и не нужно. При этом важно другое - чтобы ни одна норма не противоречила принципу субъективного вменения, не шла вразрез с ним. В общетеоретической литературе правильно подчеркивается, что правотворческая деятельность современного цивилизованного государства должна исходить из определенных принципов, основных идей, организационных начал.1 К сожалению, ни УК РСФСР 1960 года, ни обсуждаемые многочисленные проекты УК, ни вновь принятое уголовное законодательство не учитывали и не учитывают в должной мере принцип субъективного вменения при формулировании тех или иных понятий и институтов и изложении их в законе. Это подтверждается множеством фактов. Например, тем как сформулирован институт множественности в УК РФ или как понимается неоднократность хищений. В качестве примера можно проанализировать последнее. В соответствии с ч.2 примечания к ст. 158 и п. “б” ч.2 ст. 162 УК РФ неоднократным будет считаться такой разбой, которому предшествовал факт совершения любого хищения указанного в ч.2 примечания, например, присвоения или растраты (ст. 160 УК РФ). Первое преступление - преступление средней тяжести, и вдруг оно “превращается” в неоднократный разбой со всеми вытекающими отсюда уголовно-правовыми последствиями. Лицо привлекают к ответственности не за тяжкое, а за особо тяжкое преступление, хотя фактически неоднократного разбоя не было. Его умыслом неоднократность совершения нападений, с целью хищения чужого имущества, не охватывалась. (Подчеркнуто нами В.Я.) Это наглядный пример игнорирования принципа субъективного вменения в процессе правотворчества. Без учета принципа субъективного вменения была сформулирована ч. 2 ст. 20 УК РФ. То, что законодатель предусмотрел уголовную ответственность с четырнадцати лет лишь за незначительный круг тяжких и наиболее распространенных, а значит и осознаваемых этими несовершеннолетними преступлений, заслуживает одобрения. 1 См.: Комаров С.А. Общая теория государства и права. Лекции, схемы, определения. М., 1995, с. - 161 Однако, как бы вне поля зрения законодателя остались некоторые составы особо тяжких и тяжких преступлений - бандитизм, посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа и др., если преступление несовершеннолетних сопряжено с совершением этих деяний. Как квалифицировать подобные деяния? В законе, к сожалению, об этом ничего не сказано. Исходя из формальной логики, приведенную часть закона следует понимать так, что если и совершается в этом возрасте какое-то иное преступление, то уголовная ответственность за него наступает лишь тогда, когда в нем как бы содержится одно из указанных в ч.2 ст.20 УК РФ преступлений. Несовершеннолетний, иначе говоря, отвечает за фактически наступивший результат - один из тех, что указан в законе, хотя умысел его был направлен на другое, более тяжкое преступление.1 На первый взгляд, это совершенно правильная оценка действий виновного. Однако, если на нее посмотреть с позиций и с учетом принципа субъективного вменения, то такая квалификация, при такой редакции ч.2 ст.20 УК РФ представляется неправильной, ошибочной. Не учитывается, в частности, то обстоятельство, что при такой редакции нормы некоторые виды неоконченной преступной деятельности вообще не должны получать правовую оценку. Формально нельзя, например, привлекать к уголовной ответственности несовершеннолетнего за приготовление к нападению и за само посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (потерпевший не пострадал), так как буквальное содержание закона разрешает привлекать к ответственности лишь за оконченное преступление и только за то, которое указано в ч.2 ст.20 УК РФ. Кроме того, умысел несовершеннолетнего в данном примере был направлен на совершение тяжкого преступления, а закон прямо не предоставляет возможность привлекать к ответственности за покушение на убийство вместо покушения на жизнь государственного или общественного деятеля. Следственно-судебная практика, идя в подобных ситуациях по пути привлечения несовершеннолетних к уголовной ответственности за покушение на убийство, по сути дела, дает расширительное 1 См.: Комментарий к уголовному кодексу РСФСР. М., Юрид. лит., 1984, с.-23 толкование закона, а если сказать точнее, то допускает объективное вменение. Более того, если несовершеннолетний во время посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля действовал со взрослым, то при существующей практике квалификации действий несовершеннолетнего разрушается институт соучастия. В процессе правотворчества (законодательной деятельности) предназначение правового принципа (принципа права) должно проявляться не только в том, чтобы на его основе формулировались нормы и институты права, но и в том, чтобы была их согласованность, взаимосвязь и взаимообусловленность как в рамках Общей или Особенной части УК, так и между ними. В этом проявляются свойства права вообще и уголовного права, в частности, как специфического социального феномена.1 “В современном государстве, - писал Ф. Энгельс, - право должно не только соответствовать общему экономическому положению, не только быть его выражением, но также быть внутренне согласованным выражением, которое не опровергло бы само себя в силу внутренних противоречий” .2 Это взаимодействие, взаимосвязь, взаимообусловленность правовых норм и институтов особенно важна для Общей части уголовного права, поскольку они отражают общие, наиболее важные положения этой отрасли права. К сожалению, довольно часто правило о взаимообусловленности норм нарушается. Взять, к примеру, нормы о месте и времени совершения преступления. Казалось бы, не сложный вопрос. И взаимосвязи этих институтов законодатель не придавал большого значения, поскольку тогда, когда совершается простое единичное преступление никаких сложностей, проблем о соотношении этих норм не возникает. Однако вопрос о месте и времени совершения преступления, о их взаимосвязи сразу же всплывает, когда совершается продолжаемое или длящееся преступление или когда между совершенным деянием и наступившим последствием имеется пространственно-временной разрыв, в пределах которого принимается иной закон или действует вообще иная правовая система. Данная проблема особенно актуальна тогда, когда соприкасаются несколько систем уголовного законодательства. 1 2 См.: Келина С.Г., Кудрявцев В.Н. Указ. работа, с. - 30 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.37, с. -418 Поскольку не исключена возможность, что в России будет действовать несколько уголовных кодексов - кодексов субъектов Российской Федерации (в ходе обсуждения проектов УК России идеи высказывались и обсуждались, например, З.А.Астемировым1 и П.Н.Панченко2) или содружества независимых государств (СНГ), то эта проблема актуальна и сегодня не только в теоретическом, но и практическом плане. Приведем только один пример того, как предполагалось “решить” проблему взаимосвязи места и времени совершения преступления в новом уголовном кодексе. В п.2 ст.9 проекта УК, подготовленного Минюстом и ГПУ при Президенте России, отмечалось: “Временем совершения преступления признается время наступления последствий (разрядка наша. - В.Я.), а в случаях, когда ответственность установлена за сам факт совершения предусмотренного законом действия (бездействия), время совершения этого действия (бездействия).” 3 Как видим, за основу определения времени, да и места совершения преступления, авторами проекта был взят период (территория) наступления общественно опасных последствий. В таком подходе вроде бы ничего особенного нет. Но это на первый взгляд. В действительности же возникает проблема привлечения к уголовной ответственности за продолжаемые, длящиеся и сложные преступления, за неоконченную преступную деятельность (например, за приготовление или покушение на объект, которому в данных конкретных условиях вред причинить нельзя – “негодный объект”). Возникает при этом проблема привлечения к уголовной ответственности соучастников при неудавшемся или распавшемся соучастии. В последнем 1 См.: Беляева Н.В. Обсуждение проекта УК России на заседании координационного бюро по проблемам уголовного права. Сов. гос-во и право, 1992, №3, с.- 142 2 См.: Панченко П.Н. Правоохранительная деятельность: Проблемы “деполитизации” и ее гарантий. Гос-во и право, 1993, №9. с. - 46-47. Достаточно подробно рассмотрен этот вопрос в статье А.В.Наумова - Источники уголовного права. См.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с. -5-7 3 Проект. Уголовный кодекс Российской Федерации (Общая часть). М., 1994, с. -16. Эту позицию разделяет М.И.Ковалев. См.: М.И.Ковалев К вопросу о теории уголовного кодекса. Сов. гос-во и право, 1988, №5, с. - 78; Н.Д.Дурманов. См.: Н.Д.Дурманов. Советский уголовный закон. М., МГУ, 1967, с. - 27; Я.М.Брайнин. См.: Я.М.Брайнин. Уголовный закон и его применение. М., МГУ, 1967, с. - 156 случае, по сути дела, будет господствовать акцессорная доктрина соучастия, ибо при таком понятии места и времени совершения преступления самостоятельная ответственность соучастников фактически исключается. При таком подходе проблема места и времени при соучастии возникает и тогда, когда исполнитель совершает преступление в одном месте и в период действия более сурового закона, чем тот, который, например, действовал во время совершения действий интеллектуального пособника или подстрекателя и в другом месте. Мы полагаем, что такой бы рассогласованности в понимании места и времени совершения преступления не было бы, если бы соответствующие уголовно-правовые нормы формулировались на основе принципа субъективного вменения. Именно учет этого принципа позволил авторам Основ уголовного законодательства 1991 года, а затем и уголовного кодекса России, принятого в 1996 году, сформулировать правило: “Преступность и наказуемость деяния определяются законом, действовавшим во время совершения этого деяния. Временем совершения деяния признается время осуществления общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий.”1 Рассогласования между нормами и институтами уголовного права не будет лишь тогда, когда правовые положения в них будут сформулированы на основе научных данных о психологии личности, которой адресуются нормы, что и будет отражать одну из сторон принципа субъективного вменения в них. §2. Субъективное вменение как стадия правоприменения Предназначение принципа субъективного вменения не исчерпывается только тем, что на его основе и с учетом его формируется 1 Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик. Известия за 20 июля, 1991, с. - 2; УК России. М. 1996, с. - 5. Эта позиция разделяется многими учеными-криминалистами. См., например, Малков В.П. Совокупность преступлений. Казань, 1974, с. - 191; Николаев З.А. Квалификация преступлений, совершенных на территории иностранных государств. Правоведение, 1993, №2, с. - 105; Головлев Ю.В. Подборка откликов на опубликованный проект УК. Гос-во и право, 1992, №6, с. - 93. Компромиссную позицию по этому вопросу занимает Э.Т.Борисов. См.: Квалификация продолжаемых и длящихся преступлений, совершенных на территории нескольких союзных республик. В кн.: Совершенствование уголовного законодательства и практика его применения. Красноярск, 1989, с. - 57 уголовно-правовая доктрина и осуществляется процесс правотворчества, законодательная деятельность. Не менее важное, но значительно чаще проявляемое, предназначение его в обеспечении правопорядка.1 В этой своей сфере жизнедеятельности принцип субъективного вменения проявляется двояко, имеет двухсторонний характер. С одной стороны, он адресован гражданам и дает им гарантию в том, что если ими не будет совершаться общественно опасное деяние, что если оно и совершается, но к нему нет соответствующего психического отношения в определенных формах, что если такое деяние не предусмотрено уголовно-правовой нормой, то никто не может быть привлечен к уголовной ответственности и подвергнут уголовному наказанию. Это исключительно важное направление “работы” принципа субъективного вменения. Мы полагаем, что аксиологическая значимость данного принципа заключается не только в том, что он выступает гарантом граждан от необоснованной уголовной репрессии, но и в том, что он формирует и укрепляет позитивные начала в личности: ответственное отношение к обществу, природе и самому себе, взвешенность при принятии решений, должного, в соответствии с требованиями права, поведения и т.д. Представляется, что своей другой стороной при обеспечении правопорядка принцип субъективного вменения адресован правоприменительным органам. Н.А. Беляев совершенно правильно отмечает, что на основе принципов определяется направление деятельности “...правоприменяющих органов и организаций ... по ... избранию справедливых и целесообразных мер воздействия ... в отношении лиц, признанных виновными в совершении преступлений.”2 На основе принципа субъективного вменения можно наиболее полно осуществить демократические начала во взаимоотношениях между гражданами и государством в лице его правоохранительных органов. И оно касается прежде всего того, чтобы ни один невиновный не был бы осужден, а ни один преступник не избежал бы ответственности. 1 В этой связи совершенно правильно пишет Е.А. Лукашева: “Правовые принципы - это ведущие начала не только формирования правовой системы. Они являются определяющей ценностной основой реализации правовых норм.” - Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность. М., 1973, с.-108 2 Беляев Н.А. Уголовно-правовая политика и пути ее реализации. Ленинград, ЛГУ, 1986, с. - 23 Действительность показывает, что принцип субъективного вменения при обеспечении правопорядка порой не только не является основой и руководством для деятельности правоохранительных органов, а игнорируется или невольно нарушается ими. По данным И.Л. Петрухиной 56% всех ошибок, связанных с неправильным установлением доказывания, приходится на субъективную сторону.1 По нашим данным из 1802 извлечений по уголовным делам, опубликованных в Бюллетенях Верховного Суда Российской Федерации (и РСФСР) с 1978 по 1997 год включительно (без учета 64 примеров из обзора судебной практики в Бюллетенях 1997 года) по причинам неправильного установления признаков субъективной стороны (вина, мотив, цель) состава преступления приговоры были отменены в 193 случаях, а изменены в 231 случае. Правоохранительные органы, как субъекты правопорядка, чаще всего обеспечивают правопорядок посредством правоприменительной деятельности. Правоприменительная деятельность, в основе которой лежит правоприменение, - сложное и многогранное явление, неоднозначно трактуемое в юридической науке. То она рассматривается как второе средство (после правотворчества) регулирования общественных отношений2, то представляется специфической формой реализации права3, то раскрывается как разновидность индивидуально-правового регулирования общественных отношений соответствующими органами4 и т.д. Думается, что это несерьезные расхождения в понятии данного явления. Каждая из приведенных характеристик правоприменения есть лишь ее срез, какая-то грань. Все эти и другие характерные черты правоприменения подчеркивают лишь главное, основное в этом явлении. А оно состоит в том, что Правоприменительная деятельность - это властная, управленческая деятельность5 уполномоченных на то органов, организаций и лиц, призванная продолжить в казуальной форме правовое регулирование 1 См.: Право и социология, М., 1978, с. - 269 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 359; Он же: Общая теория государства и права. М., 1981, т. 1, с. - 322 3 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М.. 1987, с. - 357 4 См.: Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права. Казань, 1987, с. - 296;Решетов Ю.С. Реализация норм советского права. Системный анализ. Казань, 1989, с. - 62 5 См.: Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань, 1982, с. - 123 2 путем разрешения конкретных дел на основе реализации правовых предписаний норм и идей -принципов. “Правоприменительная деятельность, - писал A.M. Васильев, -как часть общественной практики имеет решающее значение для реализации правовых идей принципов (подчеркнуто нами. - В.Я.) и конкретизирующих их юридических норм, для устойчивого правопорядка.”1 В процессе правоприменительной деятельности по претворению в жизнь положений развитых правовых систем (уголовное право относится к таковым) правовые принципы неотделимы от юридических норм, они существуют и функционируют в единстве с ними, конкретизируются в них, но в то же время играют и самостоятельную роль “...в качестве высоко значимых регулятивных элементов (подчеркнуто нами. - В. Я.) в структуре права.” И как таковые они способны “... определять линии судебной или иной юридической практики (подчеркнуто нами. - В.Я.)...”.2 Мы полагаем, что из этих положений следует вывод о том, что принцип субъективного вменения и нормы, в которых он конкретизируется, определяют не только содержание, но и форму, и уровни реализации правовых норм. Если говорить о формах реализации этого принципа, то она может выступать как стадия, разновидность (подвид) правоприменения и называться “субъективное вменение”. Это и есть определяемая принципом субъективного вменения специфическая линия судебной или иной юридической практики. Осуществляется субъективное вменение в пределах правоприменения. Это вид, отдельная линия правоприменения, осуществляемая в рамках уголовного права уполномоченным на то органом. Как известно, Правоприменительная деятельность многогранна и многоаспектна.3 Она представляет собой целую систему действий, существующих ради воплощения в жизнь тех предписаний, которые закреплены и выражены в нормах права. В юридической литературе выделяют не только различные виды, но и различные способы применения 1 Васильев A.M. О правовых идеях-принципах. - Сов. гос-во и право, 1975, №3, с. - 18 2 Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1981, т.1, с. - 261. В этой связи вряд ли можно согласиться с мнением, что “...есть нормы-принципы... не реализующие конкретные варианты человеческого поведения,...” Правоприменение в советском государстве. М., 1985, с. - 22 3 См.: Комаров С.А. Указ. работа, с. - 216-217 права “...организационно-распорядительный, правосудия, общественно-юрисдикционный, административно-юрисдикционный, следственный, контрольно-надзорный и т.д.” 1 Нетрудно заметить, что можно выделить и иные, как виды, так и способы правоприменительной деятельности. Все определяется тем, какой классификационный признак положен в основу деления правоприменения на виды и способы осуществления. Мы полагаем, что, с учетом характера и направленности, правоприменительная деятельность может быть подразделена на два основных типа. Первый тип правоприменительной деятельности характеризуется тем, что субъекты правоприменения, наделенные властными полномочиями и осуществляющие их, управляют подчиненными им звеньями, структурами, образующими в своей совокупности систему органа правоприменения. Например, утверждение правительства, формирование комитетов Госдумы самой Госдумой. Второй тип правоприменительной деятельности характеризуется тем, что субъекты правоприменения на основе предоставленных им полномочий устанавливают юридические факты, конкретизируют права и обязанности объекта правоприменения, конкретизируют меру ответственности в рамках норм права и т.д. При этом в процессе правоприменения не изменяется норма права, а уточняются условия ее применения. Второй тип правоприменительной деятельности можно подразделить на два основных вида. Первый вид связан с процедурой установления юридических фактов. Этот вид правоприменения носит вспомогательный характер. Это своего рода процедурнопроцессуальная форма правоприменения2. Второй вид правоприменения - это действия по разрешению на казуальном уровне вопросов о правах и обязанностях предусмотренных правовой нормой материальной отрасли права. Процессуальные действия в системе правоприменительной деятельности выполняют двоякую функцию. С одной стороны, с помощью этого вида деятельности обосновывается законность и целесообразность применения норм материального права3, а с другой – “...существование 1 Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 361 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1981, т. 1, с. - 336; Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права. Изд-во Казан. ун-та, 1987, с. - 298 3 См.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. М., 1972, с. - 190-191 2 подобных норм является психологической преградой на пути чрезмерной относительной самостоятельности сословия правоприменителей”1. Субъективное вменение как элемент, подвид правоприменительной деятельности прослеживается в обоих ее видах. Но если у процессуалистов субъективное вменение выступает в качестве действий по установлению факторов, доказывающих и подтверждающих как фактическую, так и психическую принадлежность тех или иных обстоятельств к совершенному преступлению (в плане обратной связи это понимается как основа деятельности по презумпции невиновности), то у “материалистов” это действие по оценке фактических обстоятельств совершенного деяния и выборе тех из них, которые нашли отражение в психике лица, его совершившего и, в свете требований нормативных предписаний норм материальной отрасли права, могут быть предъявлены этой личности надлежащими на то органами. Субъективное вменение в рамках процессуальной деятельности, в том числе и такой его аспект как презумпция невиновности, является предметом науки уголовного процесса и заслуживает самостоятельного научного исследования2. Поэтому при всей значимости этой стороны субъективного вменения, как действия в рамках процессуальной деятельности, она не является предметом нашего внимания. Нас интересует “материальный” спектр субъективного вменения и в дальнейшем, говоря о правоприменении, мы имеем ввиду применение норм материального права. В связи с тем, что в юридической литературе выделяют стадии правоприменения, правоприменительной деятельности, возникает вопрос о том, на какой стадии правоприменения осуществляется субъективное вменение. Без рассмотрения стадий правоприменения ответить на этот вопрос будет сложно. В общетеоретической и уголовно-правовой литературе высказаны различные суждения как в отношении количества, так сути и названий стадий правоприменительной деятельности. Наиболее распространенной является точка зрения о том, что целесообразно выделять три основных стадии применения норм права 1 Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Изд-во Казан. ун-та, 1982, с. - 72 2 См.: Например, Савельев К.А. Презумпция невиновности и возвращение уголовных дел на дополнительное расследование. В сборнике “Юриспруденция”. Самара, 1997, с.-101,104 при решении любого юридического дела. К ним относят- 1) установление и исследование фактических обстоятельств дела; 2) выбор и анализ правовых норм (по А.В. Наумову - установление правовых норм), подлежащих применению; 3) принятие решения (иногда называют - решение дела по существу) с его оформлением в акте применения права (документальное оформление).1 Некоторые ученые, наряду с указанными стадиями применения права, называют дополнительные стадии. По мнению А.П. Коренева это действия по исполнению акта применения правовой нормы2, а С.А. Комаров к таковым относит: 1) уяснение смысла и содержания нормы; 2) разъяснение нормы права компетентным государственным органом или иным субъектом.3 В свою очередь, С.В.Курылев выводит из стадий применения права установление фактических обстоятельств дела.4 Некоторые ученые объединяют ряд стадий правоприменительной деятельности в одну. Например, П.Е.Недбайло и Я.С.Михаляк, объединяют стадии установления фактических обстоятельств дела и выбора правовой нормы в единую исходную стадию применения права.5 Как уже отмечалось, среди юристов нет согласия и единого подхода не только в отношении числа стадий правоприменительной деятельности, но и их сути, а так же названия стадий. Так, еще в 1947 году, а потом и в более поздних работах, М.Е. Строгович отмечал, 1 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982, т.2, с. - 330, 332; Он же: Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 373 (в этих работах автор выделяет и дополнительные стадии правоприменения: подготовка дела, выработка проекта решения, восполнение пробелов в праве и др.); Лазарев В.В. Применение советского права. Изд-во Казан. ун-та, 1972, с. - 39; Он же: Социально-психологические аспекты применения права. Изд-во Казан. ун-та, 1982, с.-18-19 (автор выделяет и дополнительные стадии); Дюрягин И.Я. Применение норм советского права. Свердловск, 1973, с. - 45 2 См.: Коренев А.П. О совершенствовании правоприменения в административной деятельности милиции. - ТМВШМ, вып,2, М., 1978, с. 26; Он же Нормы административного права и их применение. М., 1978, с. -121 3 См.: Комаров С.А. Указ. работа, с. - 221 4 См.: Курылев С.А. Установление истины в советском правосудии: Автореф.диссертации д.ю.н. МГУ. М., 1967, с. - 6-7 5 См.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М., 1960, с. 223; Теория государства и права. М., 1967, с. - 336 что применение имеет две стадии: юридическую и общественнополитическую оценку (квалификация преступления) и определение наказания - само решение по делу.1 По мнению Е.В. Благова “...стадии применения права следует искать в самом процессе вынесения решения” .2 Иной подход противоречит понятию применения права, в котором присутствует родовой признак, что это “...деятельность по разрешению юридического дела (подчеркнуто нами.-В.Я.)” А поскольку “...разрешение уголовного дела включает в себя два основных компонента: 1) юридическую оценку (квалификацию) установленных фактических обстоятельств... и 2) определение уголовно-правовых последствий соответствующей оценки этих обстоятельств..., то стадиями применения норм уголовного права целесообразно считать: 1) квалификацию обстоятельств дела (общественно опасного деяния) и 2) определение ее уголовно-правовых последствий” .3 Из этого делается вывод о том, что ни установление фактических обстоятельств дела, ни выбор уголовно-правовой нормы нельзя считать стадиями правоприменительной деятельности. Дополнительными аргументами в пользу такого подхода Е.В. Благов выдвигает то, что сторонники выделения установления фактических обстоятельств дела и выбора правовой нормы в качестве стадий правоприменения сами заявляют о том, что эти стадии есть необходимая предпосылка, условие правильного применения уголовного закона4; что применение права не сводится только к решению5 и т.д. Отсюда “...правоприменение осуществляется после установления фактов, и, следовательно, - делает вывод автор, последнее неспособно быть стадией первого” .6 В то же время, видимо, прекрасно понимая, что, например, квалификацию как стадию правоприменения нельзя “втискивать” только 1 См.: Например, Строгович М.Е. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. М., 1955, с. - 64 2 Благов Е.В. Стадии применения норм уголовного права и процессуальная терминология. В кн.: Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Ярославль, 1989, с. - 19 3 Там же 4 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. 45, 88 5 См.: Сабо И. Основы теории права. М., 1974, с. - 122 6 Благов Е.В. Указ. работа, с. - 18 в рамки “материального” правоприменения, Е.В. Благов отмечает, что с одной стороны она является стадией применения нормы права, а с другой – “...может осуществляться независимо от применения уголовно-правовой нормы”.1 Например, при возбуждении уголовного дела должна быть указана статья, по признакам которой оно возбуждается (ст. 112 УПК РФ). Применение права, как проявление его реализации, сложный социально-психологический процесс, который стоит между правовыми предписаниями и объектом их применения, “Применение права, -пишет В.В. Лазарев, - выполняет посредническую роль между нормами и их основными адресатами”2 Из этого следует, что если норма и ее предписания понимаются одним образом, то соответственно ему трактуется и правоприменение. Если же, существует иное многоаспектное понимание нормы и ее предписаний, то будут иными и посреднические роли. (Мы специально не затрагиваем вопрос о звенности норм, а оттеняем лишь их содержательные аспекты.) Мы полагаем, что содержание, функции, а отсюда и стадии правоприменительной деятельности, нужно выводить не только из того, что правоприменение это властное, управленческое и т.д. действие по разрешению юридического дела, но и из того, каково содержание и функции правовых предписаний элементов структуры самой нормы, которые на уровне правоприменения и предписывают посреднику (правоприменителю) как, что, когда и почему необходимо предъявить объекту применения права - тому конечному адресату, ради которого эти предписания и существуют. Такое влияние правовых предписаний на определение содержания и функций правоприменительной деятельности объясняется тем, что “...право в целом не находится где-то “между” государством и обществом, а охватывает всю социальную систему, выполняя как бы троякую роль: регулирует жизнь объекта управления; определяет характер и параметры самого управления (подчеркнуто нами. - В.Я.); регулирует “внутреннюю жизнь” управляющего субъекта (государства и его органов)” .3 Сторонники трехстадийного понимания применения права с двумя первыми стадиями действительно находятся в затруднительном 1 Благов Е.В. Указ. работа, с. - 20 Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Изд-во Казан. ун-та, 1982, с. - 17 3 Кудрявцев Ю.В. Нормы права как социальная информация. М., 1981, с.-12 2 положении не потому, что этих стадий нет в природе правоприменения, а потому, что норма права у них “срабатывает” в целом. А “срабатывает” она при таком подходе действительно только тогда, когда на основе нормы во исполнение ее предписаний выносится решение. При таком понимании реализации правовых предписаний нормы правы те, кто утверждает, что ни установление фактов, ни выбор правовой нормы к стадиям применения относить нельзя, т.к. норма в целом не работает. При этом аргументы, что нельзя применять норму по правилам дедуктивного силлогизма1 и что “...доктрина, представлявшая правоприменение как логическое подведение конкретных отношений под абстрактные нормы, была сориентирована в основном на схематический анализ конечной операции”2, и т.д. - не состоятельны, ибо норма в целом действительно не проявляет себя. Сторонники реализации правового предписания, как проявления нормы в целом, понимают, что установление, например, фактических обстоятельств дела в реальности предшествует правоприменению, но надлежащего объяснения, почему она является стадией правоприменительной деятельности, не дают. Так, С.С. Алексеев пишет: “Установление фактических обстоятельств дела представляет собой в значительной степени подготовительную стадию в процессе применения права. Фактические обстоятельства являются той основой, фактической базой, в отношении которой затем применяются юридические нормы” 3 (разрядка наша. - В.Я.) Далее автор подчеркивает, что компетентные органы имеют дело со множеством фактов, например, в уголовно-процессуальном праве “главный факт” и т.д. Может быть в таких случаях при установлении, к примеру, фактических обстоятельств дела речь идет о применении норм уголовно-процессуального, а не материального права, о процессуальной правоприменительной деятельности? И, следовательно, при применении материальных норм таких стадий как установление фактических обстоятельств дела и выбора уголовноправовой нормы быть не может. Отрицающие данные стадии правоприменения авторы ничего об этом не говорят. Однако подобный ход их рассуждений допустим. 1 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с.-46 2 Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Изд-во Казан. Ун-та, 1982, с. -16 3 Алексеев С.С. Общая теория права, М., 1982, т.2, с. - 333 Интересно отметить, что предложенное соотношение процессуального и материального правоприменения, исходя из концепции целостности проявления правовых предписаний норм, подметил еще Гегель. Он писал: “В деле осуществления права как применения (подчеркнуто нами. - В.Я.) закона к отдельному случаю различаются две стороны: во-первых, знание характера случая в его непосредственной единичности ...в уголовном праве - рефлексия как определения действия по его субстанциональному, преступному характеру...; вовторых, подведение данного случая под закон, восстанавливающий право, в уголовном праве сюда относится и наказание. Решение по этим двум сторонам - различные функции”.1 Далее Гегель конкретизирует, в чем же еще заключается специфика первой и второй сторон правоприменения. “Введение всего хода расследования, затем правовые действия сторон - две функции,...”. Но все это одна сторона судопроизводства по Гегелю (мы бы сейчас сказали - уголовнопроцессуальное применение). А вот “...вторая сторона судопроизводства, - пишет Гегель, - ...вынесение судебного решения... случай должен быть подготовлен (двумя функциями первой стороны. - В.Я.), чтобы его можно было подвести под определенный закон, т.е. возвести его данный в явлении эмпирический характер до признанного факта и всеобщей квалификации.”2 (разрядка наша. - В.Я.) Более того, если исходить из целостного подхода к проявлению предписания правовой нормы и понимать правоприменение как форму реализации только санкции (подразумевая под этим применение наказания), с помощью которой решается одна из задач (охранительная) уголовного права, то деятельность органов по установлению фактических обстоятельств дела и уяснению правовой нормы, подлежащей применению (даже если эту деятельность признать процессуальным правоприменением) незаконна. Нет юридической основы для такой деятельности. При этом ссылаются, правда, на нормы уголовного процесса, что они, хотя и форма существования уголовного права, но имеют самостоятельное бытие и как таковые определяют процессуальное правоприменение и т.п. Однако является уже аксиомой, что форма не может возникнуть без содержания и вне его. То есть, без материальных уголовноправовых отношений и вне предписания уголовно-правовых норм не 1 2 Гегель Г. Философия права. М., 1990, с. - 260 Гегель Г. Там же, с.-261 могут возникнуть процессуальные отношения, а тем более осуществляться процессуальная правоприменительная деятельность. Поэтому представляются ошибочными суждения о том, что нормы материального уголовного права (речь идет о реализации санкции, а, следовательно, и нормы в целом) могут не применяться, а уголовнопроцессуальные отношения и процессуальное правоприменение - иметь место.1 Целостное понимание реализации норм не позволяет в принципе менять некоторые статьи Общей части уголовного права, поскольку они существуют, по мнению сторонников целостного подхода, в качестве самостоятельных норм со всеми своими структурными элементами и их содержанием. А поскольку не применяется санкция нормы Особенной части (а по их мнению - не реализуется и норма в целом), то в сферу ее действия по этому же вопросу иная норма “вклиниваться” не может. Поэтому, если стоять на этой позиции нельзя освобождать лицо от уголовной ответственности, например, на стадии предварительного следствия. И ссылки на то, что нельзя “...сводить применение уголовно-правовых норм лишь к применению их санкций”2, что существует применение ст.37 или, например, ст.39 УК РФ, неубедительны. Ситуация совершенно меняется и в отношении стадий правоприменительной деятельности, и в отношении применения положений Общей части УК, если на предписания нормы права и их реализацию посмотреть иначе. Мы полагаем, что правы те авторы, которые отмечают, что каждый элемент структуры уголовноправовой нормы имеет и несет в себе специфическое, присущее только ему правовое предписание, и по своим каналам направляет его адресатам.3 Ю.В. Кудрявцев пишет, что “...в этих трех элементах в концентрированном виде представлен принцип регулирования поведения с помощью права, его, так сказать, юридический механизм”.4 Если исходить из этой посылки, тогда понятно, почему уголовнопроцессуальное законодательство не просто обязывает соответствующие органы возбудить уголовное дело по признакам преступления, 1 44 2 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с.- Наумов А.В. Указ. работа, с. - 43 См.: Например, Кленова Т.В. Уголовно-правовые нормы в системе уголовного законодательства. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. -36 4 Кудрявцев Ю.В. Норма права как социальная информация. М., 1981, с. - 55 3 но и конкретизирует эту обязанность, предписывая органу при возбуждении уголовного дела указывать статью уголовного закона, по признакам которого оно возбуждается (ч.2 ст. 112 УПК). Указание на конкретную статью уголовного закона есть определение того материального основания, в виде предписаний уголовно-правовой нормы, которое с одной стороны разрешает, а с другой - обязывает правоприменителя выполнять действия по реализации этого предписания. Если взять, к примеру, обычные (классические) гипотезы, то многие из них еще до реализации собственно санкции предписывают правоприменителю проверить (установить) и оценить место, время, обстановку совершения преступления, действие уголовного закона и т.д. И уже на основе этого материально-правового предписания возникают действия по применению процессуальных норм права процессуальная правоприменительная деятельность. Однако предписание, например, гипотезы выступает не только основанием для осуществления процессуального правоприменения и этаким толчком для данного вида деятельности, но имеет и собственно материальноправовое содержание, которое должно быть подтверждено или опровергнуто в результате оценки и сопоставления установленных в ходе осуществления процессуальной деятельности фактических и юридических обстоятельств. А это уже аспект применения материального права. Предписания, содержащиеся в элементах структуры норм, иначе говоря, несут своим адресатам властную информацию. “Применительно же к конкретному адресату они приобретают четко очерченное содержание. Ориентирующей для него является вся информация, содержащаяся в гипотезе норм,...”1 Если же учитывать, что правовые предписания элементов структуры нормы, несущие властную информацию своим адресатам, выполняют не только ориентирующую, но и программную, и прагматическую функции2, то можно сказать, что в рамках правоприменительной деятельности следует и нужно выделять три стадии. 1 Кудрявцев Ю.В. Норма права как социальная информация. М., Изд-во Юрид. лит-ра, 1981, с.-86 2 См.: Кудрявцев Ю.В. Указ. работа, с. - 86-87. В литературе правильно отмечается, что “...первый, рабочий, цикл механизма уголовно-правового регулирования...заключается в установлении программы действий субъектов права...”. - Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. - Механизм уголовно-правового регулирования. Изд-во Красноярск.ун-та, 1989, с. - 56 . В юридической литературе совершенно правильно отмечается, что следует отличать стадии применения права о г стадий разбирательства дела (стадий процесса), например, в уголовном процессе это: предварительное следствие, судебное разбирательство, исполнение приговора. Стадии процесса это этапы движения дела. Стадии же применения права - логически взаимосвязанные этапы правоприменительной деятельности, отличающиеся друг от друга характером этой деятельности и реализацией тех предписаний, которые вытекают из элементов структуры правовой нормы. В литературе правильно отмечено, что о стадиях правоприменительной деятельности можно говорить на всех стадиях процесса.1 И хотя подчеркивается, что не нужно сводить стадии правоприменения к формальному логическому выводу из двух посылок (нормы права и знаний о фактических обстоятельствах)2. Это вовсе не означает, что не нужно отличать стадии применения норм материального права от процессуальной правоприменительной деятельности, в которой так же можно выделить стадии правоприменения. В этой связи возникает вопрос, можно ли установление фактических обстоятельств дела и установление нормы, подлежащей применению, рассматривать в качестве стадий применения норм материального, а не процессуального права? Нам представляется, что сам процесс установления как фактических, так и юридических обстоятельств дела - это процессуальная правоприменительная деятельность. Как отмечалось, ее нормативной основой являются предписания гипотез норм материального права. Конкретизируется, уточняется и развивается эта основа диспозицией уголовно-процессуальных норм. Процессуальная правоприменительная деятельность (кроме процессуальной стадии исполнения), как процесс познания действительности и установления истины по делу, осуществляется, как минимум, для того, чтобы: 1) доказать наличие или отсутствие какого-либо фактического или юридического обстоятельства, имеющего отношение к совершаемому деянию; 2) определить психическое отношение личности к этим обстоятельствам (об этих двух стадиях и можно говорить в плане установления, обнаружения обстоятельств дела); 3) вменить лицу нашедшие отражение в его психике фактические и юридические обстоятельства дела; 4) дать уголовно-правовую оценку объективным и субъективным признакам 1 2 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982,т.2, с. - 329 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 385 совершенного деяния (квалифицировать деяние). 1 Вменение личности фактических и юридических обстоятельств дела, нашедших отражение в психике лица, совершившего это деяние, и уголовноправовая оценка (квалификация) этого деяния являются двумя стадиями процессуального правоприменения и первыми стадиями материальной правоприменительной деятельности. Здесь раскрывается содержание различных гипотез уголовно-правовых норм. А сами эти стадии, в конечном итоге, служат основой для определения вида и размера наказания (уголовно-правовое последствие совершенного деяния), то есть базой, основой для осуществления следующей стадии правоприменения. Если изобразить соотношение стадий процессуальной правоприменительной деятельности и стадий применения норм материального права с помощью кругов Эйлера, то их можно представить в следующем виде. 1 - установление фактических и юридических обстоятельств дела является стадией только процессуальной правоприменительной деятельности; 2 - вменение личности обстоятельств дела, нашедших отражение в психике лица (раскрытие содержания некоторых гипотез - в обосновании формулы "если") - стадия правоприменения имеющая место как в процессуальном, так и материальном правоприменении; 3 - уголовно-правовая оценка (квалификация) фактических и юридических обстоятельств дела и деяния в целом (раскрытие содержания специальных диспозиционных гипотез - нарушенных диспозиций) - стадия, которая имеет место как при расследовании уголовного дела, так и при рассмотрении его в суде; 4 - определение уголовно-правового последствия (собственно санкции) - стадия применения реализующая предписания элементов норм материального права. 1 Процессуальное правоприменение и позволило в свое время Б.А. Курилову различать и “неправильную квалификацию”, и “квалификацию, не соответствующую действительному характеру преступного деяния”. Последняя, с изменением объема и характера фактических обстоятельств, может быть изменена. - См.: Курилов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. М., Изд-во Моск. ун-та, 1984, с. - 25. Это же позволяет говорить о полной и неполной квалификации, предварительной и окончательной и т.д. Мы не имеем цели раскрыть понятие квалификации - установление ли это соответствия (А.А.Герцензон), утверждение тождества (А.И.Санталов), констатация тождества (В.С.Прохоров), тождество и оценка (И.Я.Козаченко) и т.д. - не это важно в данном случае, а то, что как стадия правоприменения она возможна и при расследовании уголовного дела, и при рассмотрении его в суде. Таким образом, стадиями правоприменения норм материального права являются: 1. вменение личности фактических и юридических обстоятельств дела, нашедших отражение в психике лица, совершившего общественно-опасное деяние; 2. уголовно-правовая оценка (квалификация) этого деяния; 3. определение собственно уголовно-правовых последствий за деяние. В своей совокупности эти стадии и представляют разрешение дела. Нельзя стадию субъективного вменения, как полагает Е.В.Благов, выносить за рамки этого разрешения. Из этого следует и то, что не входит в стадию применения уголовно-правовых норм действия по исполнению приговора. Исполнение есть осуществление, выполнение акта правоприменения. Оно находится за пределами правоприменения и является следствием, а не причиной и, следовательно, не может быть элементом и содержанием последней.1 В процессе правоприменения предписания элементов структуры уголовно-правовой нормы выполняют и информационные функции, раскрытие которых происходит в стадиях правоприменительной деятельности. Так, на стадии субъективного вменения эти предписания выполняют ориентирующую функцию для правоприменителя и показывают, что необходимо вменить личности и в каких пределах для того, чтобы сделать вывод о том, что есть все условия для констатации того, что совершенное лицом деяние можно считать преступлением. На стадии сопоставления и оценки вмененных личности обстоятельств дела происходит раскрытие предписаний некоторых обычных (“классических”) и специальных, диспозиционных гипотез (нарушенных диспозиций) и в результате квалификации деяния выполняется программная функция этих предписаний. На стадии определения уголовно-правовых последствий за совершенное деяние (при определении вида и размера наказания) раскрываются предписания санкции и, по сути дела, они выполняют для правоприменителя прагматическую функцию. Разумеется, что деление на стадии правоприменения, точно так же как и разграничение материальной и процессуальной правоприменительной деятельности, относительно. Это же можно сказать и в отношении информационных функций правовых предписаний. Однако стадии правоприменения показывают, какие действия доминируют на том или ином этапе этой деятельности и предписания каких элементов структуры норм в большей мере проявляют себя. В процессе 1 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 372 разрешения дела существует и обратная связь между стадиями правоприменения. Например, при определении уголовно-правовых последствий порой возникает необходимость уточнения, конкретизации вмененных обстоятельств, уточнения уголовно-правовой оценки и т.д. Изложенное позволяет сделать вывод о том, что субъективное вменение в уголовном праве есть стадия правоприменительной деятельности, характеризующаяся тем, что лицу, совершившему преступление, предъявляются фактические и юридические обстоятельства дела, нашедшие отражение в его психике и предусмотренные уголовным законом, влияющие на юридическую оценку (квалификацию) содеянного и определение уголовноправовых последствий за него. Несмотря на то, что принцип субъективного вменения (равно как и другой правовой принцип) определяет собственную линию юридической практики (субъективного вменения), а в этом проявляется “...своего рода “резюме”, “сгустки” того, что образует содержание данной правовой системы,” 1 этим не исчерпывается полностью аксиологическое значение данного принципа. Исключительная значимость его и определяемой им линии юридической практики - субъективного вменения - заключается в том, что они обладают интегрирующим началом, выступают в качестве “интегративных элементов”2, “носителями 3 интегративного” . Интеграционные начала субъективного вменения (как принципа и как определяемой им линии юридической практики) проявляются в том, что позволяют представить и рассматривать явления в их взаимосвязи, чаще всего в виде бинарных связей: деяние и норму; преступление и уголовную ответственность4; личность и деятельность соответствующих органов и т. д. Действительно, с момента совершения лицом преступления, у него возникает обязанность претерпевать неблагоприятные последствия личностного или имущественного характера, которые закон связывает с совершенным деянием. С другой же стороны, у государства (в лице его органов) возникает право (и 1 Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М.: Юрид. лит-ра, 1989, с. - 232 2 См.: Там же, с. - 238 3 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М.. 1982, т.2, с. - 51 4 См.: Демидов Ю.А. О закономерностях развития и принципах советского уголовного права. - Правоведение, 1968, № 2, с. - 84 требование) заставить, принудить это лицо выполнить возлагаемую обязанность. Разумеется, содержание уголовно-правовых отношений не исчерпывается только этим правом и только этой обязанностью. Оно гораздо богаче и разнообразнее. Однако уже в этой связи видны интеграционные начала субъективного вменения, как стадии правоприменительной деятельности, как предъявления требований. С одной стороны они касаются лица, совершившего преступление, а с другой - самого субъекта правоприменения, “ему можно действовать только в рамках закона. У правоприменителя, - пишет С. С.Алексеев, нет и не может быть свободы от закона при осуществлении правоприменительной деятельности.”1 То есть “требование” субъективного вменения касается не только личности, нарушившей запрет, но и органа правоприменения (делать все в рамках закона).2 Следует отметить, что “степень” интегративности принципов и определяемой ими линии юридической практики неодинакова в различных отраслях права. Как нам представляется, степень интегрированности субъективного вменения определяется не только характером “...юридического регулирования тех или иных общественных отношений...”3, но и характером, спецификой, особенностью и значимостью самих общественных отношений. Представляется, что интеграционные начала субъективного вменения в уголовном праве настолько сильны, что образуется единство между различными уголовно-правовыми институтами, а порой и противоположностями. Например, норма и деяние настолько неразрывно связаны друг с другом, что их рассмотрение возможно только в совокупности. Это и понятно, ибо норма “...устанавливается для индивида мерой его поведения и для общества - масштабом оценки этого поведения” .4 Иначе говоря, преступление и ответственность за него, запреты и дозволения в уголовном праве приближены друг к другу настолько, что одно невозможно без другого. 5 Это касается и соединения посредством 1 Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 388 См.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980, с.- 146-148 3 Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М., 1989, С.-67 4 Яковлев A.M. Социология экономической преступности. М., Наука, 1988, с.54 5 См.: Алексеев С.С. Там же, с. - 70; Он же, Общая теория права. М., 1982, т.2, с. - 60 2 субъективного вменения различных институтов уголовного права: вины и назначения наказания; действия уголовного закона во времени и пространстве и квалификации преступлений; возраста и пределов уголовной ответственности и т.д. Иначе говоря, при субъективном вменении возникает необходимость исследования как его субъективных начал и основ формы и содержания вины, так и объективных его сторон юридических и нравственно-этических аспектов деятельности субъектов правоприменения. Кроме того возникает необходимость анализа тех обстоятельств, которые, в соответствии с требованиями права, определяют правоприменителю пределы их вменения личности виновного. Глава II. Юридические и нравственно-этические аспекты субъективного вменения §1. Предписания уголовно-правовых норм и различные уровни их реализации - юридическая основа субъективного вменения. Нормативные основания субъективного вменения, как стадии правоприменительной деятельности не имели пристального внимания российских ученых1. Чаще всего они рассматривались лишь попутно, при решении иных вопросов: установлении субъективной стороны состава преступления, определении объекта посягательства, исследовании объективной стороны, решении вопросов о пределах уголовной ответственности и т.д. Такая ситуация в науке уголовного права сложилась прежде всего потому, что никто из ученых не рассматривал субъективное вменение как стадию правоприменения. В свою очередь, такое отношение к субъективному вменению определялось тем, что в нем не видели проблему поскольку предполагалось, что все вопросы этого рода уже рассмотрены при изучении других институтов уголовного права и, прежде всего, вины. Одна из главных причин такого отношения к проблеме субъективного вменения заключается в том, что многие исследователи уголовного права при анализе субъективного вменения не учитывали общетеоретических разработок по вопросам механизма правового регулирования, структуры уголовно-правовой нормы, особенностей реализации предписаний ее элементов и т.д. Лишь в последние годы “наметился интерес” криминалистов к достижениям общетеоретической науки по этим и другим вопросам. И в уголовноправовой литературе появляются работы, “вплетающие в живую ткань” уголовно-правовой материи общетеоретические достижения (см., например, работы: И.Я.Козаченко – “Санкции за преступления против жизни и здоровья”; В.С.Прохоров, Н.М.Кропачев, А.Н.Тарбагаев – “Механизм уголовно-правового регулирования”; Ф.Г.Гилязев – “Вина и криминогенное поведение личности”; В.Н.Кудрявцев – “Закон, поступок, ответственность”; Н.П.Дубинин, И.И.Карпец, В.Н.Кудрявцев – “Генетика, поведение, ответственность” и др.) 1 Известна лишь одна работа специально посвященная этой проблеме. См.: В.А.Якушин, Л.И.Шаталова Правовые аспекты субъективного вменения. Ульяновск, 1997. Однако и в этих работах юридические, да и социальнопсихологические аспекты субъективного вменения, не стали предметом пристального рассмотрения. Между тем, они тесно связаны с содержанием уголовно-правовых отношений, механизмом уголовноправового регулирования, основанием уголовной ответственности и т.д. Субъективное вменение, являясь стадией правоприменения, направлено на реализацию тех предписаний, которые содержатся в уголовно-правовой норме. В силу того, что норма выступает регулятором общественных отношений, то необходимо выяснить механизм этого регулирования и как он проявляет себя в стадии субъективного вменения. Какие правовые предписания и как при этом реализуются, что вообще понимать под реализацией? Эти, и многие другие вопросы, возникающие при анализе правоприменения не рассматривались в аспекте ее стадии - субъективного вменения. Характер проявления этих правовых предписаний на стадии субъективного вменения зависит от того, как и кем они претворяются в жизнь. Раскрытию механизма проявления предписаний правовой нормы мешает то, что учеными неоднозначно понимается не только сама норма права, но и функциональное назначение ее структурных элементов. Подавляющее число исследователей признает, что нормы уголовного права имеют трехзвенную структуру - гипотезу, диспозицию и санкцию. Однако и среди них нет единства мнений о том, как реализуются предписания этих элементов структуры нормы права. Одни исходят из того, что “правовое предписание” соотносится с целостностью правовой нормы, а не с предписаниями ее отдельных элементов.1 Прямо отмечается, что один какой-либо элемент структуры правовой нормы не реализует норму в целом. Лишь в совокупности гипотезы, диспозиции и санкции норма представляет государственное веление2, выступает в роли регулятора отношений между людьми3. Правда, и сторонники такого подхода, видимо, прекрасно понимая, что невозможно абсолютизировать единство предписаний, например, диспозиции и санкции, подчеркивают, что “если диспозиция 1 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982, т.2, с. - 34 См.: Вопленко Н.Н. Социалистическая законность и применение права. Саратов, 1983, с. - 86 3 См.: Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с. - 23 2 есть отправной пункт процесса действия уголовно-правовых норм, то санкция является ее заключительным пунктом ... и ... каждый из этих элементов уголовно-правовой нормы действует в присущих ему формах выражения своего содержания”1. Между тем, в уголовно-правовой литературе, в монографиях по теории права высказано и иное понимание проявлений правовых предписаний, содержащихся в различных структурах правовой нормы. Отмечено, в частности, не только то, что правовые предписания имеются во всех трех элементах структуры правовой нормы, а не в норме в целом, но и то, что каждое из предписаний имеет свое значение при регулировании общественных отношений.2 Эти предписания многофункциональны. Разногласия между этими позициями носят не технический, а содержательный характер. Поэтому они заслуживают того, чтобы мы на них остановились и выяснили суть этих противоречий. Нормы уголовного права, в отличие от норм иных отраслей права, чаще всего предписывают определенные правила поведения, отклонение от которых порицаемо и наказуемо. Из этого следует, что предписания норм уголовного права имеют двух адресатов. Прежде всего они адресованы гражданам, а уж потом соответствующим органам государства. Из этого следует, что предписания одних элементов структуры правовой нормы направлены на создание и проявление регулятивных отношений3, в то время как предписания иных элементов структуры норм при наличии соответствующих условий формируют охранительные отношения. Если предположить, что нормы уголовного права не регуляторы общественных отношений, то следует отказаться от трактовки права 1 Козаченко И.Я. Указ. работа, с. - 150-152 См.: Кудрявцев Ю.В. Нормы права как социальная информация. М., 1981, с. - 55,86 и др.; Решетов Ю.С. Механизм правореализации в условиях развитого социализма, Казань, 1980, с. - 68,72 и др.; Кленова Т.В. Уголовно-правовые нормы в системе уголовного законодательства. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. - 35; Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. - Механизмы уголовно-правового регулирования. Красноярск, изд-во Краснояр. ун-та, 1989, с. - 40-43 3 См.: Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. соч., с. - 33, 43, 55 и др.; А.И.Санталов считает, что в этом случае существуют нормальные общественные отношения, но они “.. .не приобретают качества правовых.” -Санталов А.И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. ЛГУ, 1982, с. - 42 2 как воли общества, возведенной в закон и адресованной гражданам. Даже если занять позицию некоторых авторов о том, что уголовное право адресовано правоохранительным органам, то и здесь имеются предписания, касающиеся граждан, а, значит, есть различные предписания элементов структуры норм. Кроме того, если предположить, что предписания нормы реализуются в целом, и, что норма действует с момента проявления санкции, то получается, что совершенное преступление не нарушает уголовно-правовую норму, а нарушает нечто иное и, что охраняет только санкция. Анализ уголовно-правовых норм показывает, что одновременное проявление предписаний некоторых элементов структуры уголовноправовых норм невозможно. Например, соблюдение гражданином требований диспозиции уголовно-правовой нормы исключает возможность применения к нему предписаний санкции, поскольку эти предписания находятся в различных плоскостях и реализация одного исключает другое. Поэтому вряд ли можно согласиться с утверждением, что эти элементы структуры нормы “действуют одновременно и сообща”1 . Разноплановое и разновременное проявление предписаний правовой нормы определяется тем, что они не действуют всегда автоматически. В самом содержании и структуре нормы заложена возможность того, что лицо не будет выполнять и совершать или воздерживаться от совершения требуемых от него действий. Тем самым, сами нормативные предписания элементов структуры нормы, как факторы детерминации должного поведения, уже предполагают, что это поведение может быть иным. Человек может знать, а порой и одобрять правовое предписание, содержащееся, например, в диспозиции нормы, но поступать вопреки ей.2 В этом случае правовое предписание диспозиции нормы, как веление государства, не реализуется лицом, а нарушается им и тогда “срабатывает” предписание, содержащееся в санкции. Можно констатировать, что воздействие норм уголовного права на поведение людей может быть осуществлено по каналам: а) закрепления в гипотезах уголовных норм определенных условий поведения, 1 См.: Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с.- 152 2 См.: Кульгар К. Основы социологии права. М., Прогресс, 1981, с. - 146 нарушение которых является объективной предпосылкой для их субъективного вменения; б) закрепления в диспозициях уголовноправовых норм правил требуемого, должного или недозволенного поведения, несоблюдение которых опять же является основанием для субъективного вменения; в) определения в нормах права уголовноправовой ответственности (санкции) в случаях нарушения диспозиций норм и несоблюдения условий поведения, предусмотренных их гипотезой. В этой связи вряд ли можно согласиться с утверждением о том, что гипотеза “...не формулирует самостоятельной программы поведения для участников общественных отношений”1. Предписание соответствующего поведения в гипотезах имеется. Об этом ранее уже было сказано. Здесь лишь отметим, что предписание гипотез предопределяет предписание диспозиций и санкций и без ее предписаний не будет сформирована в окончательном варианте программа поведения участников общественных отношений. Действительно, в одних случаях предписания гипотезы касаются личности, которая соблюдает его наряду с соблюдением предписаний диспозиции, а в других случаях оно адресуется субъектам правоприменительной деятельности, которые руководствуются им, как предписаниями собственно санкции. Различное понимание правовых предписаний элементов структуры правовой нормы, целостное или поэлементное их проявление предопределяют и различные подходы, различное понимание процесса и характера реализации этих предписаний. Ученые, связывающие правовые предписания с целостностью правовой нормы, выделяют лишь формы реализации норм права (соблюдение, исполнение, использование, применение, осуществление).2 Исследователи, исходящие из того, что предписания некоторых элементов структуры правовой нормы реализуются разновременно и направлены различным 1 Решетов Ю.С. Реализация норм советского права. Системный анализ. КГУ Казань, 1989, с. -118 2 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права. Свердловск, 1973, с. - 201; Он же. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 239; Григорьев Ф.А. Признаки и классификация актов применения права. - вопросы теории государства и права. Вып.1, Саратов, 1968, с. - 101; Стручков Н.А. Курс исправительно-трудового права. Проблемы Общей части. М., 1984, с. - 140; Сурилов А.В. Теория государства и права. Киев - Одесса, изд-во “Выща школа”, 1989, с. - 364 адресатам, приходят к выводу о том, что нужно выделять не только формы, но и уровни реализации предписаний норм права.1 Уровневый подход к реализации предписаний норм права позволяет показать, какой из предписаний элементов структуры правовой нормы и как проявляет себя в различных правоотношениях, влияет на их содержание и объем, сказывается на пределах ответственности и т.д. “В последние годы, - пишет Ф.Н.Фаткуллин, - при анализе правореализации все чаще используется уровневый подход. Это не просто дань моде, а настоятельная потребность развития теории реализации норм социалистического права” .2 В юридической литературе выделяют два основных уровня реализации (по Ю.С.Решетову в одних случаях это уровни, а в других случаях стороны реализации) - это реализация на уровне диспозиции и реализация предписаний правовой нормы на уровне санкции.3 Уровневый подход к реализации предписаний норм права позволяет не только показать, какое из предписаний элементов структуры правовой нормы и как проявляет себя, но и позволяет определить и подчеркнуть, кому оно адресовано, кто будет субъектом его реализации. В связи с этим хотелось бы отметить, что не нужно путать каналы (направления) воздействия предписаний правовых норм на поведение участников отношений с уровнями (сторонами) реализации этих норм. Данные понятия близкие, но не тождественные. Если первые показывают, где содержатся правовые предписания, и определяют их “источник”, то уровни (стороны) реализации показывают, как и кому необходимо выполнять эти предписания. Таким образом, можно сделать вывод о том, что уголовно-правовая норма во всех трех элементах содержит предписания, которые, определяя поведение участников правоотношений, реализуются на двух различных уровнях. 1 См.: ПеньковЕ.М. Социальная норма- регулятор поведения личности. М., 1972, с. - 74; Решетов Ю.С. Механизм правореализации в условиях развитого социализма. Изд-во Казан. ун-та, 1980, с. - 72; Комаров С. А. Общая теория государства и права (курс лекций). М., 1995, с. - 214 2 Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права (курс лекций). Казань, 1987, с.-264 3 См.: Например, Решетов Ю.С. Механизм правореализации в условиях развитого социализма. Изд-во Казан. ун-та, 1980, с. - 72 и др. Первый уровень реализации охватывает предписания, содержащиеся в некоторых гипотезах и почти во всех диспозициях уголовно-правовых норм. По сути дела эта реализация проявляется в самом выполнении гражданами тех требований (предписаний), которые содержатся в данных гипотезах и диспозициях. Предписания норм уголовного права чаще всего реализуются именно на этом уровне. В этом проявляется регулирующая роль, регулирующая функция уголовного права. Реализация гражданами предписаний гипотез и диспозиций на этом уровне осуществляется, во-первых, в виде соблюдения и использования правил требуемого, должного поведения или неосуществления условий недозволенного поведения - реализация гипотезы. Как отмечалось, этот первый уровень реализации правовых предписаний чаще называют реализацией на уровне диспозиции. Разумеется, что такое название условно. Оно, видимо, обусловлено тем, что предписания диспозиции и гипотезы довольно часто (но не всегда) характеризуются однородностью, поскольку сами условия поведения относятся к поведению, предусмотренному предписанием диспозиции, ибо то, что “...мы называем гипотезой, - это норма об условиях поведения”1. Однако главным, определяющим критерием отнесения этих предписаний к первому уровню является то, что они регулируют поведение граждан. Или, если исходить от обратного, граждане осуществляют реализацию правовых норм путем саморегулирования собственного поведения. И эта саморегуляция собственного поведения есть ничто иное как один из элементов механизма правореализации.2 Следовательно, с реализацией уголовно-правовых норм на уровне диспозиции мы сталкиваемся тогда, когда имеется законопослушная деятельность человека, когда он соблюдает то, что предписывает норма. Чаще всего реализация диспозиций норм уголовного права (поскольку в основном это диспозиции норм-запретов) представляет собой пассивное поведение, воздержание от нежелательных действий. В юридической литературе является дискуссионным вопрос о том, осуществляется ли реализация предписаний на уровне диспозиции в рамках правоотношений или проявляется вне их. Одни ученые исходят из того, что такая реализация происходит в рамках 1 56 Кудрявцев Ю.В. Правовая норма как социальная информация. М., 1981, с.- 2 См.: Решетов Ю.С. Реализация норм советского права. Системный анализ. Изд-во Казан. ун-та, 1989, с. - 70 и др. правоотношений1, другие утверждают, что они реализуются вне правоотношений2. Не вдаваясь в подробности теории правоотношений, отметим, что, на наш взгляд, наиболее правильно и последовательно отражает взаимосвязь явлений социальной и правовой действительности позиция тех ученых, которые считают, что следует выделять, например, в уголовном праве как регулятивные, так и охранительные, возникающие в связи с совершением преступления, правоотношения (иногда их называют в литературе санкционными, специфическими, материально-правовыми и даже ремонтно-восстановительными отношениями).3 Хотелось бы отметить, что среди сторонников выделения регулятивных уголовноправовых отношений нет единства мнений о моменте возникновения этих отношений. М.И. Ковалев, например, считает, что они возникают с момента издания (вступления в силу) норм уголовного права, а по мнению С.С.Алексеева, В.С.Прохорова и других авторов эти отношения возникают не автоматически, со вступлением уголовного закона в силу, а при наличии соответствующих юридических фактов4 - для уголовного права, например, юридически значимой, конкретной ситуацией5 является совершенное преступление. Но ведь это уже не регулятивные правоотношения. Поэтому вряд ли можно согласиться, что во всех случаях для возникновения 1 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982, т.2, с. - 88; Кудрявцев В.Н. Субъективные элементы ответственности. Вопросы борьбы с преступностью. М. Юрид. лит-ра, 1981, вып.№ 34, с. - 4; Сурилов А.В. Указ. работа, с. - 367; Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права. Изд-во Казан. ун-та, 1987, с. - 264 2 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. 37,43,52; Решетов Ю.С. Реализация норм советского права. Системный анализ. Казань, 1989, с. - 73; Теория государства и права. Ленинград, 1987. с. 467; Комаров С.А. Указ. работа, с. - 215. Отметим, что данной позиции придерживаются в своих работах В.П.Божьев, И.Н.Даньшин, А.И.Санталов. Р.О.Халфина, Л.С.Явич и др. 3 См.: Например, Ковалев М.И. Советское уголовное право: курс лекций. Введение в уголовное право. Свердловск, 1971, вып. 1, с. - 95,97,114-115; Базылев Б.Т. Юридическая ответственность (теоретические вопросы). Изд-во Краснояр.ун-та, 1985, с. - 75; Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Изд-во Томск. ун-та, 1987, с. - 43,45.47-49,57 и др.; Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. соч., с. - 96 4 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982, т.2, с. - 13 5 См.: Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. соч., с.- 69-70 регулятивных отношений нужен юридический факт в виде юридически значимой (предусмотрено правом) конкретной ситуации. Этого как раз чаще и не нужно. Подчеркивая, что реализация предписаний уголовно-правовых норм на уровне диспозиции осуществляется в рамках регулятивных уголовно-правовых отношений, мы, тем самым, не только констатируем наличие связи прав и обязанностей участников данных отношений (институциональный аспект), но и раскрываем механизм того, какие уголовно-правовые предписания и как реализуются в процессе поведения людей (атрибутивный аспект). И суть этого уровня реализации состоит в том, как уже отмечалось, что это законопослушное (ответственное) поведение человека в рамках тех требований, которые вытекают из предписаний уголовно-правовой нормы. При этом вовсе не обязательно, чтобы гражданин соблюдал, исполнял и использовал законы в силу своих убеждений. Он может это делать и под воздействием страха перед наказанием. Иначе говоря, диапазон законопослушного поведения личности находится в пределах от “...самопринуждения до внутренней убежденности”.1 Второй уровень (сторона) реализации норм уголовного права это реализация предписаний некоторых гипотез, относящихся к санкции, и предписания самих санкций. Если взять, к примеру, обычные, “классические” гипотезы, то они еще до реализации собственно санкциейных предписаний заставляют правоприменителя проверить время, место, события совершения преступления, действие уголовного закона и т.д. В этом случае они проявляются и выступают как элементы, “обслуживающие” собственно санкционные предписания, санкции, которые, в свою очередь, являются юридической формой выражения уголовной ответственности. Вообще, может было бы правильнее говорить об этом уровне, как уровне реализации уголовной ответственности, а не санкции, что в процессе правоприменения реализуется не санкция, а уголовная ответственность. И что в рамках этой реализации находят свое проявление предписания обычных, “классических” гипотез, нарушенных диспозиций (специальных гипотез) и собственно санкций. Особенностью, спецификой, отличающей этот уровень реализации предписаний элементов структуры уголовных норм, является то, 1 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Изд-во Томск.ун-та, 1987, с. - 19 что здесь, во-первых, реализуются предписания собственно санкции и тех предписаний иных элементов нормы, которые с ней связаны. Вовторых, то, что эти предписания адресованы государственным органам. В-третьих, реализация предписаний на этом уровне осуществляется только в форме правоприменения. И, наконец, органы, применяя эти предписания и действуя в рамках предписаний, по сути, подвергаются индивидуально- правовому регулированию, что является одним из элементов механизма правового регулирования. Второй уровень реализации правовых предписаний уголовной нормы ―реализация на уровне санкции, всегда осуществляется в рамках охранительных (типичных, негативных, традиционных и т.п.) уголовно-правовых отношений1 и, по своей сути, как мы уже отмечали, является реализацией уголовной ответственности в ее ретроспективном понимании. Именно через эти предписания норм проявляется такой важный атрибут уголовной ретроспективной ответственности как нормативность .2 Мы не случайно пытаемся соединить наши рассуждения о правоотношениях с уголовной ответственностью через призму реализации предписаний правовых норм на различных уровнях и, в частности, на уровне реализации санкционных предписаний. Мы исходим из того, что ретроспективная уголовная ответственность имеет место лишь в рамках охранительных, типичных, санкционных и т.д. отношений. В свою очередь, правоприменение, и его стадия субъективное вменение, является тем уровнем реализации предписаний структурных элементов нормы, который позволяет требования санкционного характера в рамках этих правоотношений от имени государства предъявить на определенном этапе личности, совершившей общественно опасное деяние. Иначе говоря, на основе совершенного преступления появляется взаимосвязь между возникшими уголовноохранительными правоотношениями, появившейся в их рамках ретроспективной уголовной ответственностью, в виде определенных требований 1 См.: Огурцов Н.А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном праве. Рязань, 1976, с. - 134-138; Михеев Р.И. Гарантии прав невменяемого в советском уголовном праве и процессе в свете новой Конституции СССР. В кн.: Гарантии прав личности в социалистическом уголовном праве и процессе. Ярославль, 1981, с. - 49 и др. 2 См.: Казаченко И.Я. Уголовная ответственность: Мера и форма выражения. Свердловск, 1987, с. - 6 со стороны государства на фоне возникших обязанностей у лица, совершившего общественно опасное деяние, и правоприменением, как механизмом реализации санкционных предписаний (уголовной ответственности) позволяющим соединить звенья: преступление и ответственность, личность преступника и государство и т.д. С учетом взаимодействия уголовных охранительных правоотношений, ретроспективной уголовной ответственности и субъективного вменения, как стадии правоприменения, возникает необходимость рассмотрения моментов возникновения и содержания как самих правоотношений, так и уголовно-правовой ответственности. Особенностью охранительных уголовно-правовых отношений, в рамках которых осуществляется реализация правовых предписаний на уровне санкции, является то, что они возникают в момент совершения преступления. Именно в этот момент лицо разрывает как фактическую, так и правовую связь регулятивных уголовно-правовых отношений. С этого момента лицо является виновным в преступлении1 . Виновное, общественно опасное и уголовно-противоправное деяние служит тем юридическим основанием, которое порождает охранительные уголовно-правовые отношения и наполняет реальным содержанием совокупность прав и обязанностей участников этих отношений. Следует отметить, что в уголовно-правовой литературе по вопросу о моменте возникновения охранительных уголовно-правовых отношений высказаны и иные точки зрения. Одни ученые полагают, что такие отношения возникают с момента привлечения лица в качестве обвиняемого (Я.М.Брайнин, А.И.Санталов и др.). Так, А.И.Санталов пишет, что “...лишь квалификация преступления придает ему (преступлению. - В.Я.) значение юридического факта...”2 , а значит и основания возникновения охранительных уголовно-правовых отношений. Другие авторы считают, что такого рода отношения возникают с момента вступления приговора в силу (Н.И.Загородников, Ю.М.Ткачевский, Р.Д.Рахунов и др.). Так, Р.Д.Рахунов подчеркивает, что до вынесения приговора “...возможно не применение уголовного 1 Кригер Г.А., Кузнецова Н.Ф. Новое уголовное законодательство и его научнопрактическое значение. Сов.гос-во и право, 1984, № 1, с. - 73 2 Санталов А.И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. ЛГУ, 1982, с.-47 закона, а обвинение в нарушении уголовного закона”1. Третьи при этом исходят из того, что охранительные уголовно-правовые отношения возникают с момента реального применения к лицу мер государственного принуждения. Например, мер процессуального характера (Н.А.Огурцов, А.В.Наумов и др.). Так, А.В.Наумов отмечает: “Там, где начинается государственное принуждение как реакция государства на совершенное преступление, начинается и уголовная ответственность.”2 Все эти точки зрения объединяет то, что правоотношения понимаются как реальное осуществление прав и обязанностей сторон. Мы полагаем, что во всех этих случаях ученые необоснованно отождествляют правоотношения, как разновидности общественных отношений, с конкретной деятельностью (или индивидуальной связью). Мы разделяем мнение о том, что для констатации наличия правоотношения достаточно наличия возникшей связи прав и обязанностей сторон. А они возникают при факте совершения преступления.3 То, что подобные связи возникают с момента совершения преступления, подтверждается наличием правовых предписаний, содержащихся в ч.II ст.9, 78, ч.1 ст.81 УК РФ. На наш взгляд, прав В.А.Кучинский, когда утверждает, что возникновение ответственности, которая, в свою очередь, возникает в рамках правоотношений, должно быть связано с “...реальными противоправными действиями виновного лица, а не с волей должностных лиц правоприменительных органов.”4 Кроме того, мы полагаем, что только наличие уголовноправовых отношений с момента совершения преступления позволяет осуществлять процессуальную правоприменительную деятельность. Иначе она является беззаконной. А ведь именно установление фактических и юридических обстоятельств дела является предпосылкой для субъективного вменения и юридической квалификации. С учетом того, что субъективное вменение, как стадия правоприменения, в рамках правоприменения в целом, является механизмом реализации санкционных предписаний, через который проявляется уголовная ответственность, имеет место в рамках охранительных 1 Рахунов Р.Д. Участники уголовно-процессуальной деятельности по советскому праву. М. Госюриздат, 1961, с. - 63 2 Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 57 3 См.: Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. соч., с. - 103 4 Кучинский В.А. Личность, свобода, право. М., 1978, с. - 176 правоотношений, то возникает необходимость выяснения того между кем существуют эти правоотношения, а, следовательно, между кем складывается уголовная ответственность и правоприменение на стадии субъективного вменения. Большинство ученых признают, что основными субъектами охранительных уголовно-правовых отношений выступают с одной стороны государство, а с другой - лицо, совершившее преступление. 1 Несмотря на всю очевидность этого положения в уголовноправовой литературе высказывается и иное мнение. А.М.Ораздурдыев, например, полагает, что “...носителем и выразителем этих отношений являются конкретные лица - субъекты общественных отношений: с одной стороны - потерпевшие, с другой - виновные в совершении преступлений лица.”2 С подобным мнением вряд ли можно согласиться. Оно не только не отражает действительного положения вещей, но и допускает методологические и логические ошибки. (Не нужно путать субъектов уголовных правоотношений с участниками иных отношений, возникших на основе уголовно-правовых отношений.3 ) Во-первых, А.М.Ораздурдыевым неправильно понимается само уголовно-правовое отношение. Оно сведено к конкретным связям, которые являются лишь составной частью уголовных правоотношений. Уголовное право защищает интересы, например, человека не потому, что он -гражданин, а потому, что он такой же, как все граждане, интересы которых взяты под охрану уголовным правом.4 Во-вторых, нельзя отождествлять субъектов регулятивных (нетипичных, табуальных, позитивных и т.д.) и охранительных (типичных, негативных, традиционных и т.д.) уголовно-правовых отношений. Это различные субъекты. У регулятивных отношений нет, и быть не может, ни потерпевшего, ни виновного. В-третьих, эти отношения отличны друг от друга не только различием субъектов этих отношений, но и природой этих отношений. 1 См.: Например, работы Козаченко И.Я., Прохорова B.C., Огурцова Н.А., Беляева Н.А., Кузнецовой Н.Ф.. Лейкиной Н.С., Наумова А.В., Санталова А.И. и др. 2 Ораздурдыев A.M. Введение в Общую часть уголовного права. Ашхабад, 1990, с.- 53 3 См.: Пратченко Б.А. Потерпевший как субъект уголовных правоотношений. Сов. гос-во и право, 1989, №3, с. - 79 4 См.: Прохоров B.C. Преступление и ответственность. ЛГУ, 1984, с. - 47 Так, в регулятивных правоотношениях, субъектами которых выступают с одной стороны государство, а с другой законопослушные, ответственно поступающие граждане, юридической основой их возникновения является принятие уголовного закона и законопослушное поведение граждан. Иные субъекты и иная природа у охранительных уголовно-правовых отношений. В-четвертых, даже если понимать под уголовно-правовыми отношениями только охранительные отношения, отношения, возникающие в результате совершения преступления, то и в них сторонами являются виновный и государство. Правильно подмечено, что “лицо является субъектом уголовной ответственности лишь в правоотношениях с уголовной юстицией.”1 Иное понимание этих отношений приводит к тому, что реализацию мер уголовной ответственности осуществляет не государство, а потерпевший, что субъективное вменение, как стадия правоприменительной деятельности, осуществляется и завершается не уполномоченным на то органом, а гражданином, интересы которого ущемлены совершенным преступлением. При всей значимости этих личных, частных интересов2 их защита после совершения преступления возлагается на государство3. При том же понимании правоотношений, которое предложено А.М.Ораздурдыевым, можно говорить не о правосудии, а о самосуде, при чем не только в рамках охранительных, но и получается, что и в рамках регулятивных отношений. 1 Пермяков Ю.Е. Личность преступника как объект уголовно-правовой стереотипизации. В кн.: Актуальные проблемы правовой защиты личности в уголовном судопроизводстве. Ярославль, 1990, с. - 123. Расхождения между учеными в связи с этим существуют только в том, что, по мнению одних, государство по отношению к виновному имеет только права - назначить наказание, привести приговор в исполнение, а виновный имеет только обязанности - понести наказание, претерпеть те ограничения и лишения, которые вытекают, например, из приговора. (Волженкин Б.В., Полянский Н.Н., Смирнов В.Г., Кечекьян С.Ф. и др.) Другие полагают, что у субъектов этих отношений взаимные права и обязанности друг к другу (Прохоров B.C., Дагель П.С., Ковалев М.И., Огурцов Н.А., Наумов А.В. и др.) 2 См.: Никулин С.И. Уголовный закон и частный интерес. Лекция. М., 1994, с. -5 3 В этой связи вряд ли можно согласиться с утверждением о том, что с помощью социалистического уголовного права не удается защитить личные и частные интересы человека. См.: Никулин С.И. Указ. соч., с. - 5 Момент возникновения охранительных уголовно-правовых отношений не имел бы сам по себе какого-либо существенного значения, если бы не был связан с моментом возникновения ретроспективной уголовной ответственности, ее содержанием и механизма ее реализации которым является правоприменение и его стадии. Иными словами, момент возникновения охранительных уголовно-правовых отношений оказывается не формальным актом, а актом, из которого вытекает решение множества вопросов. И прежде всего вопрос о возникновении и содержании ретроспективной уголовной ответственности. Понятию уголовной ответственности, ее содержанию, формам выражения, времени проявления уделялось и уделяется пристальное внимание ученых. При всем при этом в юридической, в том числе и уголовно-правовой, науке нет единой концепции ответственности, в том числе относительно активной (позитивной), и ретроспективной (негативной) ответственности. Достаточно сказать, что насчитывается более десятка определений только ретроспективной уголовной ответственности. 1 Многие ученые исходят из того, что ретроспективная уголовная ответственность может иметь место только в рамках охранительных уголовно-правовых отношений. Более того, подчеркивается, что она является элементом этих отношений2, отражает их правовой аспект3. Несколько иначе трактует соотношение ответственности и правоотношений Н.А.Огурцов. Он полагает, что уголовная ретроспективная ответственность выступает в качестве совокупности различных общественных отношений, то есть как межотраслевой институт.4 Подобное мнение было высказано и Л. В. БагрийШахматовым5. По сути, здесь отождествляется уголовная ответственность и правоотношение. 1 Более подробно по этому вопросу см.: например, Козаченко И.Я. Уголовная ответственность: мера и форма выражения. Свердловск, 1987, с. -1114; Он же. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с. - 2431; Прохоров B.C., КропачевН.М., Тарбагаев А.Н. Указ.соч., с. -173-175 2 См.: Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. соч., с. - 173 3 См.: Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с.-43,46 4 См.: Огурцов Н.А. Указ. соч., с. - 174-175 5 См.: Багрий-Шахматов Л.В. Уголовная ответственность и наказание. Минск, Вышейшая школа, 1976, с. - 27 В связи с тем, что существует структурно-генетическая связь ретроспективной уголовной ответственности с охранительными уголовно-правовыми отношениями, возникают, по крайней мере, три вопроса. С какого момента возникает уголовная ответственность? Когда начинают реализовываться предписания норм права? Какое из предписаний определяет содержание уголовной ответственности и в каких формах это содержание проявляется? По вопросу о моменте возникновения уголовной ответственности в литературе высказаны различные мнения. Чаще всего момент возникновения ретроспективной уголовной ответственности совмещается с моментом возникновения охранительных уголовноправовых отношений. В целом же по этому вопросу наблюдаются те же четыре подхода, что характерны для определения момента возникновения самих правоотношений. В вопросе же о реализации ретроспективной уголовной ответственности разногласия возникают среди тех, кто моментом возникновения охранительных правоотношений и ретроспективной уголовной ответственности считает время совершения преступления. У ученых, которые придерживаются иного подхода, существует определенная ими чаще всего как “единая точка отсчета” для проявления всех трех начал - момента возникновения охранительных уголовно-правовых отношений, возникновения ретроспективной уголовной ответственности и начала ее реализации. В чем же разногласия у первых? Признав, что ретроспективная уголовная ответственность возникает вместе с охранительными правоотношениями, некоторые из исследователей полагают, что в этот момент существующее реально уголовно-правоохранительное отношение еще остается непознанным. Поэтому реализация как самих правоотношений, а в том числе и ретроспективной уголовной ответственности (как одного из элементов этих отношений), “...начинается лишь при условии, если государственным органам стало известно действительное содержание как своих прав и обязанностей, так и обязанностей и прав лица, совершившего преступление”1. То есть фактическая реализация уголовной ответственности наступает с фактического претерпевания наказания, определенного судом. Этим выводам близка позиция В.С.Прохорова, Н.М.Кропачева и А.Н.Тарбагаева, изложенная ими в совместной работе. По их 1 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с. - 57 мнению “...только обвинительный приговор суда, вступивший в законную силу, возлагает уголовную ответственность налицо, действительно совершившее преступление”1. При этом они вроде бы отмежевываются от тех исследователей, кто считает моментом возникновения (а не реализации) уголовной ответственности факт совершения преступления, поскольку такое “...понимание природы уголовной ответственности противоречит...действующему уголовному законодательству и не имеет теоретических оснований”2. Факт совершения преступления рассматривается авторами лишь как констатация наличия “...основания возникновения уголовной ответственности - основания, но не самой ответственности”3. Правда ранее высказанные суждения этих авторов были иными. Они писали, что совершенное преступление “...и есть юридический факт, порождающий уголовно-правовые отношения и, в частности, обязанность виновного подвергнуться уголовной ответственности как элемент указанного отношения” .4 Некоторые ученые переносят момент реализации уголовной ответственности на более ранние этапы. Например, у Н.С.Лейкиной это привлечение лица к уголовной ответственности5, у Н.А.Стручкова и Я.М.Брайнина - предъявление обвинительного заключения6. Уязвимость такой позиции очевидна, поскольку существуют и охранительные уголовно-правовые отношения, и сама ретроспективная уголовная ответственность, почему-то “неработающая” с момента совершения преступления. Нужен был выход из этой ситуации, и он был найден. Было констатировано, что в своем развитии уголовная ответственность имеет ряд этапов, стадий. Первая стадия - это нереализованная ответственность. Вторая привлечение к уголовной 1 Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. работа, с. - 179. Этой позиции придерживается и А.И.Санталов. См.: Теоретические вопросы уголовной ответственности. ЛГУ, 1982, с. - 62 2 Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ. работа, с. - 175 3 Там же, с.-177 4 Там же. с. - 102-103 5 См.: Лейкина Н.С. Личность преступника и уголовная ответственность. М., 1968, с.-31-33 6 См.: Стручков Н.А. Уголовная ответственность и ее реализация в борьбе с преступностью. Саратов, 1977, с. - 48; Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. Изд-во Юрид. лит-pa, М., 1963, с.- 18-27 ответственности (по мнению автора этой идеи с этой стадии и начинается реализация ответственности). Третья стадия есть назначение наказания, а четвертая - ее исполнение1. Это теоретическое положение было поддержано другими учеными, например, В.И.Курляндским, М.П.Карпушиным, А.Д.Горбузой, а с небольшими уточнениями -О.Э.Лейстом2 и некоторыми другими авторами. Почему существует такой “разброс” мнений среди ученых в отношении моментов возникновения охранительного уголовноправового отношения, ретроспективной уголовной ответственности и момента ее реализации? Анализ литературы показывает, что различные подходы к рассмотрению этих вопросов обусловлены рядом как существенных, гак и несущественных обстоятельств. Момент возникновения охранительных уголовно-правовых отношений неоднозначно определяется учеными прежде всего потому, что они по-разному понимают сами общественные отношения: их содержание, структуру, формы проявления и т.д. Что же касается моментов возникновения и начала реализации ретроспективной уголовной ответственности (как момента правоотношений), то различие мнений, на наш взгляд, обусловлено несколько иными обстоятельствами и прежде всего занимаемой автором позицией (определяемой, в свою очередь, его прикладными или научными интересами). Как правильно подметил В.А.Кучинский: “...нередко бывает так, что не содержание юридической ответственности определяет решение названных производных вопросов, а, наоборот, выяснение содержания ответственности происходит с позиций, занимаемых отдельными авторами в оценке этих вопросов.”3 Действительно, если посмотреть на весь спектр мнений относительно моментов возникновения и реализации ретроспективной уголовной ответственности, то невольно приходишь к выводу о том, что не содержание правоотношений и уголовной ответственности положено в основу определения этих временных моментов ответственности, а что-то иное, что и определяет подходы при определении этих моментов. 1 См.: Лейкина Н.С. Там же. См.: Лейст О.Э. Санкции и ответственность по советскому праву (теоретические проблемы). М., 1981, с. - 7, 130 и др. 3 Кучинский В.А. Личность, свобода, право. Изд-во юрид. лит-ра, М., 1978, с. 173 2 Во-первых, наблюдается конституционалистский подход к объяснению моментов возникновения и реализации ретроспективной уголовной ответственности. Некоторые ученые возникновение и реализацию уголовной ответственности связывают со вступившим в законную силу приговором суда, из-за того, что иной подход нарушает требование ч.I ст.49 Конституции России. Следовательно, все иные теоретические конструкции, по их мнению, не могут поколебать этого принципа (В.С.Прохоров, А.Н.Тарбагаев, Н.М.Кропачев, А.И.Санталов и др.). Дополнительными аргументами в пользу такой позиции является то, что при ином подходе нет ни особого состояния преступника, ни инстанции, способной оценить меру ответственности и наказания.1 Во-вторых, в отношении возникновения и начала реализации ретроспективной уголовной ответственности наблюдается так называемый прагматический подход. Суть его в том, что фактически момент возникновения и реализации уголовной ответственности определяется практическим интересом, велениями интересов практики. Так, например, И.Я.Козаченко пишет, что реализация как охранительных уголовно-правовых отношений, так и ретроспективной уголовной ответственности невозможна без применения норм уголовного процесса, “...поскольку необходимо выполнение определенных уголовно-процессуальных действий.”2 Отсюда их фактическая реализация наступает с факта претерпевания наказания. Все эти рассуждения необходимы для того, чтобы обосновать, что основанием ретроспективной уголовной ответственности является состав преступления, наличие которого окончательно подтверждается только судом. Прямо подчеркивается, что “... для привлечения к уголовной ответственности и признания лица виновным ... необходимо установить, что в совершенных им действиях имеется состав определенного преступления.”3 А устанавливает состав преступления суд. Такую позицию разделяет 1 См.: Прохоров B.C., Кропачев Н.М., Тарбагаев А.Н. Указ.работа, с.179-180 2 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, С.-57 3 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, С.-61 достаточно большое количество ученых1. Мы полагаем, что редакция ст.8 УК РФ, которая гласит: “Основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом” - отражает в большей мере мнение тех ученых, которые считают преступление основанием уголовной ответственности2. (Подчеркнуто нами В.Я.) По существу на прагматических позициях стоят и те ученые, которые моментом возникновения охранительных правоотношений и ретроспективной уголовной ответственности считают время совершения преступления, а момент реализации уголовной ответственности относят на более поздний период - возбуждения уголовного дела, привлечения в качестве подозреваемого, предъявления обвинительного заключения и предания суду. Основным аргументом сторонников такого подхода является то, что появляются реальные, действующие 1 Пишкевич И.С. Приготовление и покушение по советскому уголовному праву (понятие и наказуемость). М., 1958, с. - 7; Кузнецова Н.Ф. Ответственность за приготовление к преступлению и покушение на преступление по советскому уголовному праву. МГУ, 1958, с. - 51; Она же. Преступление и преступность. МГУ, 1969, с. -114; Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957, с. - 4,19 и др.; Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961, с.-108; Кригер Г. Состав преступления и его значение. Сов. юстиция, 1982, №6, с.-8; Он же. Состав преступления и квалификация содеянного. Сов. юстиция, 1985, с. –12 2 См.: Например, Санталов А.И. Указ. работа, с. - 33; Натащев А.Е., Стручков Н.А. Основы теории исправительно-трудового права. М., 1967, с. 14; Хорват Т. Понятие преступления. Категории преступных деяний. В кн.: Современные тенденции развития социалистического уголовного права. М., Наука, 1983, с. -19; Загородников Н.И., Стручков Н.А. Направления изучения советского уголовного права. Сов.гос-во и право, 1981, №7, с. - 52; Карпушин М.П., Курляндский В.И. Уголовная ответственность и состав преступления. М., 1974, с. - 21; Филимонов В.Д. О выражении в законе оснований и пределов уголовной ответственности и административной ответственности. - Гос-во и право, 1993, № 12, с. - 62; Дагель П.С., Номоконов В.А. Уголовная политика и проблемы позитивной ответственности. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с.-72; Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М., 1985, с. -130; Наумов А.В. Уголовный закон и права человека. Сов.гос-во и право, 1990, № 1, с. - 53: Благов Е.В. Квалификация деяний, исключающих уголовную ответственность. - Гос-во и право, 1992, №9, с.-78 субъекты и содержание ответственности начинает проявляться через них, правовые предписания начинают “работать реально”. Такой прагматизм, выход на осязаемое, наглядно представленное, подкупает. Тем более, что и нормы уголовного права как бы с этого момента реально воплощаются в жизнь - лицо может быть на основании уголовного закона освобождено от ретроспективной уголовной ответственности, только в связи с тем, что органам известно лицо и они сами, с учетом обстоятельств дела, решают вопрос дальнейшей реализации этой уголовной ответственности или освобождения от нее. Анализ действующего законодательства, изучение содержания охранительных правоотношений приводит к выводу о том, что ни прагматический, ни тем более конституционалистский подходы по вопросу о моменте возникновения и реализации ретроспективной уголовной ответственности не могут быть приняты. Прежде всего, конституционалистский подход не может быть принят и не может считаться правильным потому, что реализация ретроспективной уголовной ответственности с момента совершения преступления не противоречит ни Конституции России, ни ст.5 УК РФ. С момента совершения преступления лицо является виновным, что и служит основанием реализации ответственности. Факт же признания виновным по приговору суда является основанием для применения наказания. Хорошо известно, что наказание, являясь стержнем, сердцевиной ответственности, не исчерпывает и, тем более, не подменяет последнюю. Редакция ст.49 действующей Конституции России не противоречит нашему тезису. Более того (если строго придерживаться буквы закона), она говорит только об одной категории граждан, которых не может касаться ретроспективная уголовная ответственность на стадии предварительного следствия. По сути, она узаконивает применение ответственности и к подозреваемому, и к подсудимому. Если это иначе, то должна быть и иная редакция данной статьи Конституции. Во-вторых, конституционалистский подход, по сути дела, сводит на нет институт дифференциации ответственности, поскольку исключает освобождение от ретроспективной уголовной ответственности на стадии, например, предварительного следствия. При этом нарушается уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, наблюдается отход от принципа гуманизма и существенно ущемляются интересы личности. В-третьих, такой подход вносит дезорганизационные начала в работу правоохранительных органов, поскольку, например, на стадии предварительного расследования, деятельность по выявлению и вменению фактических и юридических обстоятельств дела, влияющих на содержание и пределы ретроспективной уголовной ответственности, становится как бы излишней. При всей аргументированности и внешней заманчивости прагматического подхода к установлению момента реализации уголовной ответственности вряд ли его можно принять. Хотя с учетом нашего исследования, с позиций анализа субъективного вменения, как вида правоприменительной деятельности - такой подход исключительно выгоден. Действительно, имеются уже органы, они уже начинают действовать по факту совершения преступления. Реализуя предписания правовых норм, по сути дела, осуществляют их на уровне санкции в форме правоприменения (где проявляется и субъективное вменение). В реальности чаще всего именно это и наблюдается, так как лежит на поверхности, дай чаще встречается. Чаще всего, но не всегда. Ретроспективная уголовная ответственность - сложное многоуровневое и многоаспектное явление. Возникнув и проявляясь в рамках охранительных уголовно-правовых отношений, она раскрывает связи сторон-участников этих отношений, наполняет их предметным содержанием в соответствии с предписаниями норм права. Возникнув в полном объеме, она в процессе реализации раскрывает этот объем своего содержания поэтапно, поэтому на различных стадиях реализации ее содержание как по своей количественной, так и качественной характеристике различно. Кроме того, ретроспективная уголовная ответственность это не улица с односторонним движением, где государство осуждает, применяет, лишает и т.д., а личность, совершившая преступление, претерпевает, переносит лишения, ограничения и обязана это сносить. В юридической литературе отмечают, что и государство обязано по отношению к личности, и личность имеет определенные права требовать что-то у государства.1 И совершенно правильно при этом ссылаются на К.Маркса, который подчеркивал, что “всякое право государства по отношению к преступнику есть вместе с тем и право преступника по отношению к государству.”2 Однако рассматривается эта совокупность двухсторонних прав и обязанностей между виновным и государством применительно к тем 1 См.: Например, Козаченко И.Я. Уголовная ответственность: мера и форма выражения. Свердловск, 1987, с. -15,19 и др. 2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 1, с. - 150 стадиям реализации уголовной ответственности, когда государство, согласно закона, берет “бразды управления процессом” в свои руки. Это мы чаще всего и наблюдаем. Выражается это в формуле: “при наличии оснований и условий государство может...”. Может освободить от ответственности (ст.ст. 75,76 УК РФ), может учитывать смягчающие наказание обстоятельства не указанные в ч.1 ст. 61У К РФ. А может быть в принципе иная ситуация? Когда после совершения преступления реализация уголовной ответственности идет в ином направлении от личности к государству? И уже лицо, пусть даже совершившее преступление, имеет право требовать, применять положение закона, а государство обязано выполнять, мириться, наконец, с фактом совершения преступления? Не только может быть такое направление реализации уголовной ответственности, но оно и есть. Возьмем, к примеру, ст.78 УК РФ. Традиционно она рассматривается как один из видов освобождения от уголовной ответственности и применительно к тем стадиям реализации, где опять-таки “работают” органы с наделенной формулой- “могут”. А ведь закон говорит совершенно о другом. Лицо освобождается от уголовной ответственности... То есть государство наоборот не может привлечь к уголовной ответственности. И дело не только в сроках, которые прошли с момента совершения преступления. Правильно отмечается, что это обстоятельство “...не может устранять общественно опасного характера преступного деяния.”1 Дело в другом - в последующем в течение этого времени законопослушном поведении, которое зачастую обусловлено ранее совершенным деянием, определено им. И это учитывает закон. Он обязывает государство выполнить требование правового предписания. Еще более наглядно реализацию уголовной ответственности в этом направлении характеризуют примечания к ст.ст. 222, 275, 291 УК РФ (кстати, их нельзя рассматривать как виды добровольного отказа или освобождения от ответственности2). В них прямо предписывается государству не освободить лицо от уголовной ответственности, а, в силу 1 Лобанова Л.В. Некоторые вопросы толкования и применения института давности привлечения к уголовной ответственности. В кн.: Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Ярославль, 1989, с. - 40 2 См.: Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 121; Рябчук В.Н. Освобождение от ответственности в связи с социально одобряемым поведением правонарушителя. Правоведение. 1989, №1. с. -30-31 того, что оно само освобождается от социально-вредного явления, лишь констатировать, что был факт добровольного заявления, добровольной сдачи, несовершения вредоносных действий и т.д., то есть было собственное волеизъявление лица. Как видим, в момент принятия и реализации решения, например, о сдаче оружия “нет” государства в лице его органов, они никаких действий по изобличению и наложению мер воздействия не предпринимали и не предпринимают. Предпринимает их личность. Государство как бы признает, что в плане реализации уголовной ответственности каждый (виновный) гражданин может пройти собственный, зависящий от него участок, этап - освободить похищенного человека, добровольно сообщить о подкупе, освободить заложника и т.д. В плане обратной связи, это будет либо исключать реализацию негативного аспекта ретроспективной уголовной ответственности, либо учитываться в процессе его реализации наряду с другими обстоятельствами.1 По сути дела, это реализация позитивного аспекта ретроспективной ответственности, который и проявляется в том, что уже после совершения преступления лицо осуществляет явку с повинной, заглаживает причиненный вред, добровольно сдает огнестрельное или холодное оружие и т.д. И.С.Кон правильно подметил, что атрибуция “ответственности может быть как внешней, с точки зрения общества, так и внутренней, с точки зрения собственного “я”. “И далее “...в первом случае подразумеваемым субъектом социального контроля и атрибуции является общество, коллектив, а во втором - сама личность.” 2 При этом сразу же возникает вопрос, о каком освобождении от уголовной ответственности идет речь, коль личность сама реализует эту же уголовную ответственность? Ведь не говорим же мы об освобождении от уголовной ответственности органов государства в то время, когда они реализуют ее. Нет ли здесь противоречия? Никакого 1 Правильно отмечается, что осведомленность личности об учете его законопослушного поведения, ответственного отношения к социальноправовым требованиям при решении уголовно-правовых вопросов порождает положительный сдвиг во внутреннем мире виновного и проявляется вовне - в заглаживании вреда, раскрытии преступления и т.д. Это может служить, например, основанием для освобождения от дополнительных наказаний. - См.: Дуюнов В.К., Цветинович А.Л. Дополнительные наказания. Теория и практика. Фрунзе.”Илим”, 1986, с. - 124 2 Кон И.С. В поисках себя. М., изд-во полит. лит-ры, 1984, с. - 305 противоречия нет. Для уяснения вопроса очень коротко хотелось бы остановиться на видах и аспектах ответственности. Хорошо известно, что в философской и юридической науке выделяют различные виды ответственности. В рамках тех или иных отраслей права (и видов ответственности) выделяют ретроспективную (негативную) и позитивную (активную) ответственность. При этом под последней понимают ответственное отношение, должное поведение, чувство долга, ответственность наперед и т.д.1 Так, Р. Л, Хачатуров и Р.Г. Ягутян отмечают, что позитивная ответственность “проявляется как долг, обязанность субъекта действовать в соответствии с требованиями социальных норм. Негативная ответственность представляет собой обязанность субъекта претерпевать лишения за нарушение предписаний социальных норм”2. Представляется, что подобные термины (понятия) не совсем точно отражают суть. Поскольку это проявление внутренних положительных свойств личности, личностных начал в процессе жизнедеятельности этого человека, то правильнее было бы, видимо, назвать этот вид ответственности, ответственности наперед, следование предписаниям правовых норм и т.д. - интроспективная (исходящая изнутри, от личности) ответственность.3 А вот негативное и позитивное есть как в ретроспективной, так и в интроспективной ответственности. Это не самостоятельные виды, а аспекты, срезы, пласты этих видов ответственности. Эти виды ответственности соответствуют видам уголовно-правовых отношений. Интроспективная ответственность имеет место только в регулятивных отношениях, а ретроспективная только в рамках охранительных отношений. В то же время, позитивные и негативные аспекты могут быть в каждой из них. Так, в рамках ретроспективной ответственности ее позитивный аспект проявляется, например, в том, что лицо способствует предотвращению дальнейшего ущерба интересам России, 1 См.: Кудрявцев В.Н., Лазарев Б.М. Дисциплина и ответственность: пути укрепления. Сов. гос-во и право, 1982, № 6, с. - 67-69; Назаров Б.Л. О юридическом аспекте позитивной социальной ответственности. Сов. гос-во и право, 1981, №10, с. -29-33 2 Хачатуров Р.Л., Ягутян Р.Г. Юридическая ответственность. Тольятти, 1995, С.-14 3 “Ответственность личности перед обществом характеризуется сознательным соблюдением моральных принципов и правовых норм.....” пишет И.А.Кудрявцев. Кудрявцев И.А. Ограниченная вменяемость. Гос-во и право. 1995, №5, с. - 109 добровольно сообщает о даче взятки, ведет законопослушный образ жизни в местах лишения свободы и т.д. Этот аспект и учитывают поощрительные нормы УК на различных стадиях реализации ретроспективной уголовной ответственности. Объем ретроспективной уголовной ответственности за то или иное преступление един и он определен нормами уголовного права. Содержание же его образуют негативный и позитивный аспекты (стороны). И в рамках этого объема соотношение между позитивным и негативным носит обратнопропорциональный характер. Отсюда понятно, что если личность реализует позитивный (активный) аспект ретроспективной ответственности, то она, как правило, либо освобождается от воздействия негативного аспекта этой ответственности, либо его воздействие, как мы считаем, существенно уменьшается. Подтверждением этого может служить положение предусмотренное ч.4 ст. 30 УК РФ. Из всего этого следует ряд выводов, которые касаются не только ответственности, но и механизма ее реализации — правоприменения, а значит и субъективного вменения, его юридических основ. Во-первых, ретроспективная уголовная ответственность возникает и “начинает работать”, реализовываться с момента совершения преступления.1 Во-вторых, до возбуждения уголовного дела у лица, совершившего преступление, имеется максимальная возможность предоставленная законом для реализации позитивного аспекта ретроспективной уголовной ответственности. От самого виновного зависит будет ли негативный аспект, за данный временной отрезок проявлен в полном объеме или будет уменьшен, либо исключен в результате характера посткриминальных действий лица. В этот период сама личность виновного либо увеличивает содержание негативного аспекта в рамках ретроспективной ответственности, либо уменьшает, либо убирает его своим поведением. В-третьих, негативный аспект этой ответственности начинается с момента возбуждения уголовного дела по факту совершения преступления. При этом содержание и объем этого аспекта ответственности определяется не только преступлением, но и посткриминальным поведением личности, но в рамках предписаний уголовно-правовых норм. 1 См.: Даев В.Г. Взаимосвязь уголовного права и процесса. ЛГУ, 1982, с. - 40 72 По своей сути этот аспект отражает собой в значительной мере реализацию правовых предписаний, относящихся к санкции и собственно самой санкции в форме правоприменения1 в том числе и посредством такой его стадии как субъективное вменение. В-четвертых, реализация ретроспективной уголовной ответственности проходит ряд этапов (стадий). На каждой из стадий реализации соотношение позитивного и негативного аспектов ретроспективной уголовной ответственности различно. В этой связи хотелось бы отметить, что в юридической литературе высказываются различные суждения о том, можно ли некоторые меры процессуального принуждения отнести к уголовной ответственности и входят ли они в содержание последней? Одни ученые отвечают на это положительно2, а другие полагают, что меры процессуального принуждения не входят в содержание уголовной ответственности, поскольку имеют иную юридическую природу.3 Так, например, З.Д.Еникеев подчеркивает, что уголовная ответственность и меры пресечения имеют разные основания и эти основания - суть различные юридические категории, где “...основания применения мер пресечения - уголовно-процессуальная (доказательственно-прогностическая), дающая вероятностный вывод о будущем поведении привлекаемого к уголовной ответственности лица, предполагающая не уже 1 О характерных чертах ретроспективной ответственности см.: например, Базылев Б.Т. Юридическая ответственность (теоретические вопросы). Красноярск, 1985, с. - 29-30 2 См.: Гальперин И.М. Взаимодействие государственных органов и общественности в борьбе с преступностью. М., 1972, с. - 75; Лейст О.Э. Юридическая ответственность и правоотношения. - Вестн. Моск. ун-та. Серия 9. Право, 1977, с. - 7; Карпушин М.П., Курляндский В.И. Указ. соч., с. - 35-37; Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 57-63; Огурцов Н.А. Указ.соч., с. - 161-175 3 Базылев Б.Т. Об институте юридической ответственности. - Сов. гос-во и право, 1975, № 1, с. -112; Барабаш А.С. Уголовная ответственность, наказание и меры процессуального принуждения. Правоведение, 1981, № 1, с. - 74; Даев В.Г. Указ. соч., с. - 46; Кокарев Л.Д. Подсудимый в советском уголовном процессе. Воронеж, 1973, с. - 203; Клюков Е.М. Мера процессуального принуждения. Казань, 1974, с. - 26; Коробов П.В. К вопросу о понятии уголовной ответственности. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. - 10; Кучинский В.А. Указ. соч., с.- 182-183 совершившийся акт отрицательного поведения обвиняемого, а возможность, вероятность совершения такого акта (...ст.89 УПК РСФСР).” 1 С подобными доводами вряд ли можно согласиться. Во-первых, в каждом конкретном случае только материальная основа - совершение преступления - является той базой, которая позволяет применять процессуальные нормы. Из приведенной цитаты видно, что этой основы нет. Во-вторых, меры процессуального пресечения ни в коем случае не направлены на будущее поведение. Такое их понимание есть ничто иное как санкционирование судебного произвола в рамках теории опасного состояния личности. Применение мер пресечения связано с совершенным деянием, которое в будущем может вызвать у личности, его совершившей, ту или иную реакцию на осуществление правосудия. В-третьих, если бы некоторые меры пресечения не входили в содержание уголовной ответственности, то уголовный закон не учитывал бы период их применения при исчислении сроков наказания - Ч.III ст.72 УК России. В этой связи никак нельзя согласиться с утверждением, что меры пресечения поглощаются наказанием.2 Это искажение сути закона. Наоборот, закон обязывает не поглощать, а вычитать из назначенного судом наказания срок содержания под стражей. И, наконец, характер ограничения, например, содержания под стражей мало чем отличается от режимных требований мест лишения свободы. Вот почему эту “меру защиты” закон соотносит, например, с исправительными работами, при зачете в пропорции один к трем. Некоторые ученые видят отличие процессуальных мер принуждения и уголовной ответственности в том, что последняя связана с судебным признанием лица преступником, с вынесением ему обвинительного приговора. Однако подобные суждения не основаны на законе. Закон с обязательным вынесением приговора связывает лишь уголовное наказание. Уголовная же ответственность реализуется и до вынесения приговора. Поэтому и освобождение от нее возможно на более ранних стадиях движения уголовного дела. Это подтверждает Закон - ст.ст. 75,76, 77, ч.1 ст.78 УК РФ. Разумеется, что возможно и ошибочное применение мер уголовной ответственности и это может быть обнаружено не только на стадии судебного разбирательства, но и после вынесения обвинительного приговора и даже после отбытия наказания. Но это не дает оснований 1 Еникеев З.Д. Проблемы эффективности мер уголовно-процессуального пресечения. Казань, 1982, с. – 8 2 См.: Коробов П.В. Указ. работа, с. -10 для утверждения, что меры уголовной ответственности не применялись к личности. Предусмотренный законом механизм компенсации в интересах личности за подобные государственные издержки свидетельствует о другом. В-пятых, ретроспективная уголовная ответственность в двух ее аспектах имеет место до тех пор, пока существуют охранительные уголовно-правовые отношения. В-шестых, изложенное позволяет сделать вывод и о том, что под уголовной ответственностью нельзя понимать ни обязанность, ни осуждение, ни наказание, ни претерпевание каких-то лишений. Мы полагаем, что существующие дефиниции уголовной ответственности раскрывают лишь ту или иную ее грань, тот или иной содержательный ее признак, да и то в рамках ее негативного аспекта, но не отражают сущностного момента данного явления. Суть же ретроспективной ответственности состоит в том, что она выступает средством реализации предписаний элементов структуры правовой нормы, относящихся к санкции. Итак, реализация предписаний правовых норм на уровне санкции осуществляется как самой личностью, совершившей преступление позитивный аспект ретроспективной ответственности, так и государством в лице его органов - негативный аспект этой ответственности -в форме правоприменения. Не все ученые разделяют мнение о том, что можно и нужно выделять различные уровни реализации норм права. Утверждается, что реализация предписаний норм на одном уровне исключает другой. Объясняется это тем, что перед уголовно-правовой нормой стоят задачи, находящиеся в различных сферах (во-первых, уголовноправовая угроза, во-вторых, применение санкций). Отсюда, осуществление первой и второй задачи нельзя рассматривать в виде стадий реализации норм, поскольку, отмечают сторонники такого подхода, выполнение одной из задач делает ненужной какую-либо дальнейшую реализацию правовой нормы, более того, означает полную реализацию уголовно-правовой нормы.1 Вряд ли можно согласиться с таким подходом к понятию реализации правовых норм. Он не в полной мере отражает действительное положение вещей. Реализация нормы права не означает единовременного осуществления предписаний всех трех ее элементов. Чаще могут 1 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 36-37 действовать предписаний одного или двух элементов правовой нормы, при этом диспозиция и санкция исключают взаимодействие при реализации.1 Кроме того, уголовно-правовые нормы имеют своей задачей не только угрозу и применение санкций (в связи с тем, что угроза реализуется через санкцию, то правильнее было бы, видимо, говорить об одной задаче)2, но и регулирование общественных отношений путем предписаний должного поведения граждан в рамках норм-запретов. Это достигается путем реализации предписаний диспозиций и отдельных гипотез уголовноправовых норм в форме соблюдения, использования и исполнения гражданами запретов и велений норм. Как уже подчеркивалось, реализация санкции уголовно-правовой нормы осуществляется чаще всего уполномоченным на то органами и завершается принятием на основе закона индивидуальных актов правоприменения. По этому поводу в литературе высказывается и иное мнение. Подчеркивается, что применение уголовно-правовых норм неправильно сводить лишь к применению их санкции, что не учитывается специфика некоторых норм, которые реализуются в форме правоприменения, но не в рамках санкции. Например, в случаях, когда лицо необоснованно привлекается к уголовной ответственности за превышение пределов необходимой обороны, а кассационная или надзорная инстанция прекращают дело, то здесь нет реализации санкции, но есть применение нормы.3 Действительно, существуют различные виды правоприменения и в различных сферах жизнедеятельности (мы это отчасти уже отмечали), например, некоторые разновидности процессуального правоприменения, правоприменения в сфере соподчиненности органов власти и управления и т.д. Что же касается уголовного права, то применение его норм возможно только через реализацию предписаний, относящихся к санкции (через реализацию ретроспективной уголовной ответственности). 1 См.: Теория на социалистического право. София, 1973, с. - 223 Мы полагаем, что права Н.Ф.Кузнецова, подчеркнувшая, что наказуемость “...как признак преступления следует понимать не как реальное применение наказания за преступление, а как угрозу, возможность такового, предусмотренную в санкциях уголовного закона,...” - Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., Наука, 1987, с. - 48 3 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 43-45 2 В приведенном примере, как нам представляется, спутано содержание двух посылок, которое положено в основу умозаключения. Статья 37 УК адресуется не суду, а гражданину. Именно он реализует ее как свое право, а не правоприменитель. Констатация факта нарушения материального закона не есть его применение, а есть вид процессуального правоприменения, направленного на подтверждение того, что гражданин этим правом воспользовался правильно или нет. И еще одно, не нужно путать стадии форм реализации (например, стадии применения) с уровнями реализации. Стадии в рамках форм реализации могут быть как на одном, так и другом уровне. Уровневый подход к реализации показывает, что существует различный характер осуществления предписаний структурных элементов права и различные субъекты реализации, но в рамках одной и той же нормы. Действительно, предписания, содержащиеся, например, в гипотезах уголовно-правовых норм, выраженные чаще всего в статьях Общей части УК, в одних случаях могут быть реализованы на уровне диспозиции, как и сама диспозиция, гражданином. А в других случаях предписания этих гипотез могут быть реализованы на уровне санкции, но уже органами государства. Более того, сами диспозиции уголовноправовых норм, в случае их нарушения, выступают в роли гипотез (условий) реализации предписаний санкции. Мы называем их “специальные гипотезы” или правильнее было бы сказать, что это диспозиционные гипотезы. Получается, “...общеобязательная сила предписаний, установленных диспозициями норм уголовного права, помимо непосредственного воздействия на поведение граждан, сориентирована и на реализацию определенных санкций, в которых она и конкретизируется.” 1 В таком “перевоплощении” диспозиций уголовно-правовых норм и их гипотез ничего удивительного нет. Выделение различных уровней (сторон) процесса в рамках целого предполагает не только различие, но и определенные элементы тождества противоположностей, правда с сохранением различных качеств и ролей (применительно к диспозиционным гипотезам - социальных качеств). В философии отмечается, что в подобных ситуациях диалектическое отношение между 1 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с.- 150 противоположностями функционирует не за пределами отношений части и целого, не ограничивает целое в той или иной форме, а проявляется в самой структуре отношений частей, подсистем, части и целого.1 Между частями, частями и целым существует не простая функциональная зависимость, а “...значительно более сложная система разнокачественных связей ―структурных, генетических, связей субординации, управления и т.п.” Более того, взаимозависимость частей такова, что она “...выступает не в виде линейного причинного ряда, а в виде... замкнутого круга, внутри которого каждый элемент связи является условием другого и обусловлен им.”2 При таком соотношении диспозиции и санкции вряд ли можно говорить о том, что “...санкция и диспозиция одновременно “работают” и при соблюдении велений правовой нормы, и при ее применении государственными органами (в случае совершения преступления)”3 , поскольку при законопослушном поведении санкция “никак не работает” и “не может работать”. Кроме того, при совершении преступления “работает” санкция, но “не работает” собственно диспозиция. Она уже представлена в новом качестве - в качестве “специальной”, диспозиционной гипотезы. Таким образом, уровневый подход к процессу реализации пред писаний правовых норм позволяет сделать вывод о том, что реализация этих предписаний на уровне санкции (реализация негативного аспекта ретроспективной уголовной ответственности) осуществляется уполномоченными на то органами и, по своей сути, есть ничто иное как их правоприменительная деятельность в рамках возникших уголовно-правовых отношений. §2. Механизм субъективного вменения В то же время, рассмотрение субъективного вменения, как стадии правоприменения, через призму правореализационных процессов позволяет раскрыть юридические аспекты этого вменения. Частично это уже было сделано при рассмотрении вопросов о том, с какого момента начинается реализация предписаний правовых норм, предписания каких элементов структуры нормы “работают” и т.д. Однако 1 См.: Алтухов В.Л. Высшие формы развития - ключ к пониманию других его форм. - Вопросы философии, 1986, № 1, с. - 11 2 Философский энциклопедический словарь. Изд-во Советская энциклопедия, М., 1983, с. - 769 3 Козаченко И.Я. Указ. соч., с. - 144 правореализационные процессы позволяют не только определить основание субъективного вменения, то есть констатировать, что юридической основой субъективного вменения является предусмотренное уголовным законом виновное общественно опасное деяние, но и раскрыть юридическую базу, юридическое содержание этого вменения. Иначе говоря, рассмотрение субъективного вменения через правореализационные процессы позволяет ответить на вопросы что из правовых предписаний, почему и как должно влиять и влияет на субъективное вменение? Такой подход позволяет не только рассмотреть содержательную сторону юридического аспекта субъективного вменения, но и раскрыть правовой механизм этого вменения. Мы исходим из того, что юридические аспекты субъективного вменения раскрываются предписаниями собственно санкций и тех обычных и диспозиционных гипотез уголовно-правовых норм, которые относятся к санкции. Поэтому, говоря о реализации предписаний на уровне санкции, ее не нужно сводить к реализации предписаний только одного из элементов структуры нормы, содержащей указание на вид и размер наказания.1 Как юридическая форма выражения уголовной ответственности она представлена комплексом правовых предписаний. И роль каждого из правовых предписаний этого комплекса различна в процессе субъективного вменения. Как было подчеркнуто ранее, субъективное вменение начинает осуществляться на основе процессуальной правоприменительной деятельности, основным итогом которой является выяснение и установление фактических и юридических обстоятельств дела. Из всего многообразия выявленных и установленных обстоятельств вменяются лишь те, которые определяют характер и степень общественной опасности совершенного деяния, предусмотрены законом и влияют на пределы ответственности. И это правильно, поскольку вмененные 1 См.: ДуюновВ.К.,Цветинович. Указ.соч., с. -138. В литературе правильно подчеркивается, что нельзя изолированно рассматривать предписания санкции, ибо если это допустить, то “...результат ее реализации будет сведен в каждом случае только к конкретному наказанию, а это означало бы не только отождествление наказания и ответственности, но и сведение содержания ответственности к содержанию той или иной меры наказания.” - Кропачев H.M., Прохоров B.C., Тарбагаев А.Н. Уголовная ответственность и применение санкции уголовно-правовой нормы. В кн.: Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Ярославль, 1989, с. - 54 обстоятельства дела и признаки нормы являются основой и предпосылкой для других стадий правоприменения - квалификации и определения уголовно-правовых последствий. То есть, вменяется содержание как тех правовых предписаний, которые связаны с уголовно-правовой оценкой содеянного, так и тех, которые определяют пределы наказания. Как отмечалось, правовые предписания “санкционного комплекса” находятся в обычных и диспозиционных гипотезах, а так же собственно в санкции. Подчеркнем, что содержание правовых предписаний во всех этих трех составляющих различно. Содержание этих блоков отличается одно от другого не только по своему характеру, объему, степени конкретности и механизму обеспечения, но и по своему назначению, функциональной направленности. Прежде всего о содержании предписаний диспозиционных гипотез. Оно определяется признаками диспозиций тех уголовно-правовых норм, предписания которых нарушены совершенным общественно опасным деянием. При этом хотелось бы отметить правильность того положения, что эти признаки (содержатся) указаны не только в тексте статьи Особенной части уголовного кодекса. Ряд из них может находиться в статьях Общей части, иных отраслях права или даже в иных сферах социальной действительности, которые указывает уголовный закон.1 Таким образом, если в деянии имеются признаки нарушенной диспозиции, то они, выступая содержанием диспозиционной гипотезы, должны быть доказаны и вменены личности. С учетом того, что входящие в содержание предписаний диспозиционных гипотез признаки различны по своему характеру, они выполняют и различную роль, имеют различное функциональное предназначение при субъективном вменении. Одни признаки диспозиционной гипотезы (нарушенной диспозиции) выполняют роль (независимо от того, относятся ли они к объективной или субъективной стороне, объекту или субъекту преступления) конструктивных признаков состава. Например, в ст. 188 УК РФ таким признаком является способ совершения преступления, в ст. 129 определенная характеристика умысла, в ст.285 - определенное свойство побуждений, в ст.150 - особенность возраста и т.д. Значимость 1 См.: Кудрявцев В.Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1963, с. - 71-83; Трайнин А.С. Общее учение о составе преступления. М., 1957, с. - 59; Жеребкин Б.Е. Логический анализ понятий права. Киев, 1976, с. - 82 этих признаков в том, что их отсутствие исключает наличие данного преступления1. Вот почему в процессе субъективного вменения прежде всего необходимо выяснить возможность вменения лицу именно конструктивных признаков диспозиционной гипотезы. Их вменение позволяет определить основание уголовной ответственности, ибо в них прежде всего отражена “сердцевина всей уголовно-правовой нормы. ..характеристика сущности преступления” .2 В своей совокупности конструктивные признаки, вмененные личности, позволяют отнести то или иное общественно опасное деяние к определенному роду преступлений. Это, в свою очередь, означает, что вменение конструктивных признаков диспозиционной гипотезы позволяет определить не только характер преступления (и установить основание уголовной ответственности), характер его общественной опасности3, но и типовую степень этой опасности4. То есть, их вменение предопределяет не только уголовно-правовую оценку деяния (квалификацию), но и типовое содержание наказания - уголовноправовых последствий. Содержание диспозиционных гипотез составляют не только конструктивные, имманентные признаки, но и отграничительные, точнее, конструктивно-отграничительные признаки. Влияя на определение характера и степени общественной опасности преступления, а тем самым предопределяя основание и пределы уголовной ответственности, эти признаки выполняют и функцию отграничения одного вида преступления от другого. Наличие отграничительного признака определяет квалификацию деяния, а его отсутствие свидетельствует о 1 Анализ извлечений по уголовным делам, опубликованных в Бюллетенях Верховного суда РФ (РСФСР) с 1978 по 1997 показывает, что в результате неправильного установления и вменения конструктивных признаков субъективной стороны из числа всех отмененных и измененных (с учетом их) приговоров (424 приговора) 128 приговоров были отменены на том основании, что были необоснованно вменены конструктивные признаки субъективного характера. 2 Куринов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. МГУ, 1984, с.47 3 В уголовно-правовой литературе, правда, отмечается, что характер общественной опасности отличает не только одно преступление от другого, сколько преступление от административного проступка. См.: Карпушин М.П., Курляндскии В.И. Указ.соч., с. - 5 4 См.: Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 50-51 том, что имеется какое-то иное общественно опасное деяние и оно получает иную уголовно-правовую оценку. Чаще всего в качестве отграничителъных признаков законодатель использует способ1 и мотив2 совершения преступления. Например, по способу отличаются различные виды хищения.3 С помощью вида мотивов отличаем убийство от посягательства на жизнь работника милиции4 или от посягательства на жизнь политического деятеля5 и т.д. Отграничительные признаки могут относиться не только к объективной или субъективной стороне, но и к иным элементам состава преступления. Учитывая уголовно-правовую значимость отграничителъных признаков, они вменяются вместе с конструктивными признаками и лишь тогда, когда они имеют место в совершенном преступлении и предусмотрены уголовным законом. Содержание диспозиционных гипотез составляют и так называемые квалифицирующие признаки. В уголовном законодательстве наиболее часто встречаются такие квалифицирующие признаки как: тяжкие последствия, насилие и угроза применения насилия, группа лиц, по предварительному сговору, организованная группа, признаки, относящиеся к институту множественности - неоднократность, рецидив и т.д. 1 См.: Жордания И.Ш. Понятие, классификация и правовое значение способов совершения преступлений. Автореф. на соиск. уч. ст. канд. юрид. наук. - Тбилиси, 1971, с. - 10; Он же, Структура и правовое значение способа совершения преступления. Тбилиси, 1977, с. -130; Пономарева Н.П. Уголовноправовое значение способа совершения преступления. Автореф. на соиск. уч. ст. канд. юрид. наук. - М., 1970, с. - 9; Сабитов Р.А. Обман как средство совершения преступления. Омск, 1980, с. - 22-23; Панов Н.И. Способ совершения преступления и уголовная ответственность. Харьков, 1982, с. - 2122 2 См.: Козаченко И.Я. Корыстный мотив в структуре уголовной ответственности. Свердловск, 1988, с. - 41-42 3 См.: Шикунов B.C. Кража и ответственность. Минск, 1971, с. - 16; Борзенков Г.Н. Ответственность за мошенничество. М., 1971, с. - 128-137; Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического имущества (издание второе). М., 1974, с. - 115-118; Владимиров В.А., Ляпунов Ю.И. Социалистическая собственность под охраной закона. М., 1979, с. - 35 4 См.: Журавлев М.П. Ответственность за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство милиции и народных дружинников. М., 1965, с. - 10 5 См.: Бородин С.В. Ответственность за убийство: квалификация и наказание по российскому праву. М.: Юрист, 1994, с. - 165-168 Среди ученых существуют различные мнения как в отношении характера этих признаков, так и их функционального назначения. Одни полагают, что квалифицирующие признаки ничем не отличаются от конструктивных признаков, поскольку они характеризуются теми же критериями, имеют такие же свойства и такое же уголовно-правовое значение1 и в совокупности с конструктивными признаками они образуют самостоятельные составы преступлений2. Другими специалистами квалифицирующие признаки раскрываются как дополнительные обстоятельства к основным признакам, поскольку они тесно связаны с последними и лишь конкретизируют, уточняют, дополняют их.3 По мнению третьих, в подавляющем большинстве случаев квалифицирующие признаки нельзя отождествлять с конструктивными признаками, так как у них иная природа, а отсюда и иное функциональное назначение. Они отмечают, что природа квалифицирующих признаков (обстоятельств) двойственна. С одной стороны они входят в совокупность признаков состава, а с другой - это “привесок” к основному составу, который не определяет деяние как преступное и наказуемое. Эти признаки лишь влияют на степень общественной опасности и "...используются в уголовном праве как средство дифференциации ответственности" .4 Этот аспект является определяющим, полагают сторонники такого понимания квалифицирующих признаков.5 Мы полагаем, что сущностный момент квалифицирующих признаков состоит не в том, что они выступают основаниями “ ...применения иного по сравнению с ч. 1 данной статьи наказания”6, а в том, 1 См.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972, с. 112; Куринов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984, с. 91; Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. МГУ. 1969, с. - 58-59 2 См.: Трайнин А.Н. Состав преступления по советскому уголовному праву. М., 1951, с.-89 3 См.: Малыхин В.И. Квалификация преступлений: теоретические вопросы. Куйбышев, 1987, с.- 16 4 Кругликов Л.Л., Савинов В.Н. Указ. соч., с. - 5; Такая же позиция высказана Т.А.Костаревой - см.: Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 51, 60 и др. 5 См.: Козаченко И.Я., Костарева Т.А., Кругликов Л.Л. Преступления с квалифицированными составами и их уголовно-правовая оценка. Екатеринбург, 1994, с. - 8-9 6 Козаченко И.Я., Костарева Т.А., Кругликов Л.Л. Там же. что они являются признаками, изменяющими квалификацию, уголовноправовую оценку содеянного, и отличают данное преступление от иных преступлений этого же вида. Изменяется качественная характеристика деяния и только в силу этого изменяется и степень общественной опасности его, дифференцируется уголовная ответственность. Изменение уголовноправовой оценки и плюс изменение степени общественной опасности деяния - в этом суть квалифицирующих признаков. Механизм субъективного вменения квалифицирующих признаков зависит от особенностей конструкции основного и квалифицированного состава преступлений. Если квалифицированный состав сформулирован как продолжение основного состава, что чаще всего выражается словами: “Те же деяния, совершенные...” -например, ч.2 ст. 200, ч.2 ст.146, ч.2 ст.222, “То же деяние...” -ч.2 ст. 120, ч.2 ст.136, ч.2 ст.144, ч.2 ст.151, ч.2 ст.199, “Деяния, предусмотренные частью первой (второй)” - ч.3 ст.205, ч.3 ст.206, ч.2 ст.211, ч.3 ст.229 и др. - и другими схожими конструкциями1, то вменение квалифицирующих признаков осуществляется после конструктивных и отграничительных признаков. Образно говоря, в табеле о рангах, в период вменения признаков диспозиционной гипотезы и определения их влияния на квалификацию преступлений, квалифицирующим признакам “отводится третье место”. Такая “очередность” вменения признаков определяется их значимостью в конструкциях данных составов. Нельзя, например, вменить признаки, предусмотренные ч.2 ст.146 УК РФ, пока не вменены признаки, предусмотренные ч. 1 этой статьи, ибо нечего продолжать “развивать” и конкретизировать. В тех же случаях, когда установлены и вменены признаки ч. 1 ст. 146, а квалифицирующие признаки (ч.2 ст. 146) не подтверждаются, например, в судебном заседании, то содеянное квалифицируется по ч.1, поскольку квалифицирующие признаки не вменяются лицу. Подобную “очередность” признаков при вменении и, следовательно, влиянии на квалификацию подчеркивает и следственно-судебная практика. Так, в Бюллетене Верховного Суда СССР сказано: “Определяющим признаком квалификации рассматриваемых преступлений должны быть способ изъятия (тайно, открыто, путем насилия) и вид имущества (социалистическое, личное), а проникновение может являться 1 См.: Кругликов Л.Л., Савинов В.Н. Указ. соч., с. -9 лишь квалифицирующим признаком в рамках того или иного состава преступления.” 1 Если же конструкция квалифицирующего состава не связана жестко с основным составом, т.е. со всеми его конструктивными и отграничительными признаками, то квалифицирующие признаки одновременно выполняют роль конструктивных признаков и их вменение даже без наличия некоторых признаков ч. 1 предопределяет квалификацию деяния. Примером может служить состав, предусмотренный ч.2 ст.260 УК РФ. Квалифицирующие признаки вменяются личности независимо от их численности в совершенном деянии. При этом часть статьи, которой охватываются эти признаки, указывается при квалификации лишь один раз. Например, жестокое обращение с животным может быть совершено одной и той же группой лиц неоднократно. Налицо два квалифицирующих признака, но охватываются они одновременно ч.2 ст.245 УК РФ. В процессуальных же документах необходимо констатировать наличие обоих признаков. Из этого общего правила квалификации преступлений, при наличии нескольких квалифицирующих признаков, исключение составляют лишь те составы, в которых квалифицирующие признаки имеют буквенное (а может и цифровое) обозначение. Эти признаки не только вменяются, но и обозначаются при квалификации. Если, например, было совершено убийство из корыстных побуждений двух и более лиц, то действия виновного необходимо квалифицировать по ч.2 п.п. “а” и “з” ст. 105 УК РФ. Пленум Верховного Суда РФ в своем Постановлении “О судебной практике по делам об умышленных убийствах” подчеркнул: “Умышленное убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах, предусмотренных двумя и более пунктами ст. 102 УК РСФСР (1960 г. -В.Я.), должно квалифицироваться по всем этим пунктам.”2 Достаточно часто встречаются такие ситуации, когда квалифицирующие признаки предусмотрены различными частями статьи Особенной части. Это такие ситуации, когда имеются в наличии квалифицирующие и особо квалифицирующие признаки. Например, присвоение или растрата вверенного имущества совершается неоднократно (ч.2 ст. 160 УК) и в крупных размерах (ч.3 ст. 160). Это своего 1 Бюллетень Верховного Суда СССР, 1983, № 5, с. - 34 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961-1993, М., 1995, с. - 320 2 рода конкуренция. Конкуренция между квалифицирующими признаками. В уголовно-правовой науке и следственно-судебной практике сложилось правило, что в подобных ситуациях лицу вменяются все квалифицирующие признаки, они отражают степень общественной опасности деяния, а уголовно-правовая оценка (квалификация) его осуществляется по той части статьи, которая предусматривает наиболее тяжкий, особо квалифицирующий признак. 1 Этим самым подчеркивается, что совершено одно, а не несколько преступлений.2 В нашем примере деяние следует квалифицировать по ч.3 ст. 160 УК РФ. Из этого положения исходит и судебная практика. Мы полагаем, что права была судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, когда изменила приговор районного суда и определение кассационной инстанции в отношении Б. Ранее судимый за кражу Б. вновь совершил кражу лотерейных билетов, денег и продуктов питания из столовой, проникнув туда через выломанную им дверь. Районный суд осудил Б. по признаку повторности по ч.2 ст.89, а с учетом взлома помещения и по ч.3 ст.89. Кассационная инстанция оставила приговор в силе. Судебная коллегия исключила из приговора осуждение Б. по ч.2 ст.89 УК РСФСР1. В следственно-судебной практике порой встречается предусмотренная уголовным законом коллизия квалифицирующих признаков. С ней приходится сталкиваться тогда, когда в одном и том же преступлении есть квалифицирующие признаки, которые изменяют квалификацию в сторону усиления ответственности, и одновременно есть признаки, которые изменяют квалификацию и снижают ответственность. В подобных случаях, когда, например, деяние подпадает одновременно под признаки квалифицирующего состава, предусмотренного п.п. “д” и “е” ст. 105 УК РФ, и под признаки, предусмотренные ст. 107 или ст. 108, оно квалифицируется с учетом смягчающих квалифицирующих обстоятельств, то есть по ст. 107 или 108 УК. Разрешение коллизий данного вида подобным образом предложено и Пленумом Верховного Суда России, который в п. 16 своего Постановления “О судебной 1 См.: Кудрявцев В.Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1963, с. - 256; Землюков С.В. Обсуждаем проект УК Российской Федерации. Гос-во и право. 1993, №9. С. - 119 2 См.: Кругликов Л.Л., Савинов В.Н. Указ. соч., с. - 13 3 См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1984, № 1, с. - 6 практике по делам об умышленных убийствах” пояснил: “Не должно квалифицироваться как совершенное при отягчающих обстоятельствах убийство в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, а также с превышением пределов необходимой обороны, при обстоятельствах, предусмотренных п.п. “г”, “д”, “ж”, “з”, “и”, “л” ст. 102 УК РСФСР”.1 Следующий блок предписаний правовой нормы, подлежащий реализации посредством их субъективного вменения, как стадии правоприменения, содержится в обычных, “классических” гипотезах. Содержание предписаний обычных гипотез неоднородно. С учетом характера и функционального назначения содержание предписаний обычных гипотез, да и сами гипотезы, можно подразделить на три группы. Можно выделить гипотезы, предписание которых тесно взаимосвязано с предписанием диспозиционных гипотез. Тем самым их вменение предопределяет прежде всего квалификацию, уголовноправовую оценку содеянного. К таким обычным гипотезам можно отнести, например, предписания, содержащиеся в ст.ст. 19, 20, 25,26, примечания к ст.ст. 204, 285 УК РФ. Вторую группу гипотез составляют те, предписания которых при их вменении, предопределяют не только квалификацию преступлений, но и назначение наказания. Как правило, часть предписаний таких гипотез относится в большей мере к диспозиционным гипотезам, они уточняют и конкретизируют некоторые ее положения и тем самым определяют квалификацию деяния. Так, например, ст.30 совместно со ст.66 и ст.ст.33, 34 совместно со ст.67 УК РФ прежде всего раскрывают, в каких случаях и когда совершенное лицом деяние будет расцениваться как неоконченная преступная деятельность или в чем выразилась объективная сторона того или иного соучастника. При этом следует отметить, что предписания обеих этих разновидностей гипотез, развивая и конкретизируя предписания диспозиционных гипотез, относятся и касаются конкретных ее признаков - конструктивных, отграничительных и квалифицирующих. Так, например, часть 3 ст. 16 УК РФ указывает, когда вменяется и влияет на квалификацию такой квалифицирующий признак, как совершение деяния неоднократно. Предписание подобных гипотез как бы вплетается в предписание диспозиционных гипотез, обогащая, конкретизируя и уточняя последние. 1 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. 1961-1993, М., 1995, с. - 320 Как отмечалось, предписания второй группы обычных гипотез относятся не только к диспозиционным гипотезам, но и к предписаниям собственно санкции. Последние “обогащаются” за счет этой части предписаний обычных гипотез, что позволяет полнее реализовать принцип индивидуализации наказания. Данное суждение наглядно подтверждается предписаниями, изложенными, например, в ч.3 ст.29 и ч.2 ст.30, ч.4 и 5 ст.31, в ст. 34 и др. УК РФ. В уголовноправовой литературе предписания этой группы гипотез, именуют иногда специальными началами назначения наказания.1 А это не совсем так. Суть их в том, что они одновременно проявляют себя по отношению к диспозиционным гипотезам и санкциям. В том, что в одних и тех же гипотезах существуют предписания, влияющие и на квалификацию, и на определение уголовно-правовых последствий (например, на назначение наказания), ничего удивительного нет. Многофункциональны не только нормы уголовного права в целом, но и предписания элементов структуры норм. Суть предписаний этих двух групп гипотез состоит в том, что лицу должны быть вменены все обстоятельства, которые определяют как характер, так и степень общественной опасности деяния, а так же влияют как на квалификацию преступления, так и на пределы ответственности за него. Они оттеняют роль, значимость, весомость “вклада” виновного в совершенное преступление. А в своей совокупности предписания этих двух групп гипотез подчеркивают, что юридические основы субъективного вменения далеко не исчерпываются теми признаками, которые образуют со держание диспозиционных гипотез. Третью группу обычных (общих, классических) гипотез составляют такие гипотезы, предписания которых относятся собственно к санкции. Такие, как мы полагаем, “чисто санкционные” гипотезные предписания содержатся в ст.ст.60,64,69-70 УК и других статьях, как правило, Общей части УК России. Хотя они имеются и в статьях Особенной части. Учет и вменение обстоятельств, содержащихся в предписаниях таких гипотез, не влияют на квалификацию содеянного, но 1 См.: Горелик А.С. Положения Общей части уголовного права о назначении наказания (понятие, классификация, соотношение). В кн.: Совершенствование уголовного законодательства и практики его применения. Красноярск, 1989, с. - 83; БлаговЕ.В. Общие и специальные начала назначения наказания. В кн.: Актуальные проблемы правовой защиты личности в уголовном судопроизводстве. Ярославль, 1990, с. - 11 индивидуализирует виды и пределы наказания при его назначении или предопределяет применение иных уголовно-правовых институтов (разумеется, при наличии прочих обязательных оснований и условий их применения). В этой связи, хотелось бы отметить, что некоторые ученые не относят предписания, содержащиеся в ст.ст.61.63 УК 1996 г., к предписаниям собственно санкции. Они относят их к гипотезам с двойным предназначением, поскольку их предписания, как полагают сторонники такого подхода, определяют субъекта уголовно-правового регулирования (видимо предполагается, что в этой части предписания относятся к санкции. - В.Я.) и раскрывают “характеристику общественно опасного деяния как преступления, соответственно входят в состав диспозиции норм (например, п.п.3 и 4 ст.38 УК и п.п. 3 и 4 ст.39)”.1 С такой трактовкой характера предписаний, содержащихся в ст.ст.61, 63 УК 1996 г., вряд ли можно согласиться. Действительно содержащиеся предписания, подлежащие вменению, неоднородны. Поэтому их в уголовно-правовой литературе даже подвергают классификации.2 Часть из них характеризует, например, внешнюю сторону деяния, а что-то относится и к субъекту преступления, субъективной стороне. Общим для них является то, что они раскрывают хотя и важные, но лишь дополнительные аспекты совершенного деяния и тем самым влияют только на степень общественной опасности. В плане же обратной связи они выступают для правоприменителя (после их вменения) основой для индивидуализации наказания, типовая мера и характер которого уже определены предписаниями диспозиционных гипотез и общих гипотез, влияющих на квалификацию, а отсюда и на основание и дифференциацию ответственности. То есть они выступают условиями, гипотезами применения предписаний собственно санкции, “замкнуты” только на индивидуализацию ответственности и применение мер уголовного наказания.3 Такое разночтение в трактовке предписаний, содержащихся в ст.ст.61, 63 УК РФ, определяется несколькими причинами. Во-первых 1 Кленова Т.В. Указ. работа, с. - 40 См.: Кругликов Л.Л. Смягчающие и отягчающие обстоятельства в советском уголовном праве. Ярославль, 1977, с. - 16-22 3 См.: Кругликов Л.Л. О конструкции составов преступлений. Правоведение, 1989, с. - 44 2 тем, что в теории уголовного права еще не выработано единое понимание как понятия, так и роли обстоятельств дела, смягчающих и отягчающих наказание виновного.1 Во-вторых, техническим несовершенством действующего законодательства. Так, в ч.3 ст.60 УК РФ судам предписывалось при назначении наказания учитывать “характер и степень общественной опасности преступления, личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание.” Как видим, личность преступника, характер и степень общественной опасности рассматриваются как одноуровневые, равнопорядковые категории.2 Статья 37 УК 1960 года к однопорядковым относила также смягчающие и отягчающие обстоятельства. Действующий УК РФ не делает этого. Однако отнесение личности преступника к однопорядковой категории по отношению к характеру и степени общественной опасности преступления вряд ли обосновано. Мы полагаем, что соотношение этих категорий было иное. “Характер и степень общественной опасности” - собирательное, обобщающее понятие. Оно определяется множеством объективных и субъективных факторов. Ссылки на то, что имеются, например, личностные характеристики, которые лежат за пределами деяния, малоубедительны и не соответствуют действительности. Действительность же заключается в том, что характер и степень общественной опасности деяния определяется также индивидуальнопсихологическими и социальными свойствами самой личности. Поэтому вряд ли обосновано утверждение, что “...личностные особенности необходимо выяснять в качестве самостоятельного фактора.”3 Их необходимо выяснять для того, чтобы конкретизировать (в том числе и с их помощью) меру степени общественной опасности совершенного преступления 1 См.: Мельникова Ю.Б. О совершенствовании в законе перечней смягчающих и отягчающих ответственность обстоятельств. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. -70 2 Как однопорядковые они рассматриваются достаточно часто и в науке уголовного права. Широко распространены, например, суждения о том, что “дифференциация и индивидуализация ответственности зависит от степени общественной опасности деяния и данных о личности виновного...” - Дубинин Н.П., Карпец И.Н., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1989, с.-294 3 Кругликов Л.Л. К вопросу об исчерпывающем характере перечня отягчающих ответственность обстоятельств. В кн.: Гарантии прав личности в социалистическом уголовном праве и процессе. Ярославль, 1981, с. - 101 и, вследствие этого, индивидуализировать назначение наказания или определять применение иного уголовно-правового института. Мы полагаем, что в этой части редакцию статьи уголовного закона об общих началах назначения наказания нужно было изменить и подчеркнуть более высокий уровень понятия “характер и степень общественной опасности преступления”. Хотелось бы отметить, что в процессе подготовки нового УК РФ ни в одном из его проектов этого не было сделано, хотя перечень общих начал предлагалось дополнить. Мы полагаем, что в этой части статью об общих началах назначения наказания можно было бы изложить так: “ При назначении наказания суд учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, в том числе: мотив и цель преступления, личность виновного, смягчающие и отягчающие ответственность обстоятельства и другие факторы, влияющие на исправление осужденного.” Такой подход ни в коем случае не означает, что по всем этим составляющим не нужны научные исследования. Наоборот. Только на глубоком изучении этих “частей”, исследовании их граней, особенностей, своеобразия можно познать явление в целом. Однако не нужно при этом абсолютизировать части, вырывать их из общего взаимодействия и возводить в ранг самостоятельной величины. При осуществлении научной деятельности, видимо, всегда следует помнить, что любая “специализация исследований” существует, в конечном итоге, ради “интеграции правового материала”1, углубления нашего представления об основных явлениях и понятиях действительности. Это в полной мере касается и такого понятия как “характер и степень общественной опасности совершенного преступления”, а так же его составляющих. Нам представляется, наконец, что не только техническим несовершенством ст.60 УК РФ объясняется рассмотрение всех этих понятий как однопорядковых категорий, но и тем, как понимается в науке уголовного права такой признак преступления как общественная опасность. А.Н.Трайнин, в середине 40-х годов утверждал, например, что такой признак как общественная опасность лежит за пределами состава.2 Эта позиция не была воспринята уголовно-правовой наукой. 1 2 Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 34 См.: Трайнин А.Н. Учение о составе преступления. М., 1946, с. - 60-61 Сейчас нет разногласий в том, имеется ли такой признак у преступления (и его юридического выражения ― состава преступления)? Все отвечают на этот вопрос утвердительно. Разногласия между учеными в другом. Одни считают, что общественная опасность это объективный признак и он не зависит от личности, внутреннего отношения к деянию и т.д.1 По мнению других сущность общественной опасности преступления не исчерпывается его вредоносностью.2 “В силу единства всех признаков преступления, - подчеркивает И.Я .Козаченко, - общественную опасность нельзя рассматривать как показатель лишь вредности, деяния. Это такое качественное состояние деяния, которое одновременно заключает в себе объективные и субъективные предпосылки.”3 Подобные суждения высказаны и иными учеными.4 В литературе отмечается, что на общественную опасность влияют, например, характер психического отношения лица к деянию5, вина6, особенности субъекта, мотив и цель преступления7 и т.п. Мы разделяем такую позицию. Действительно, общественная опасность, ее характер и степень, определяются как объективными, так и субъективными факторами совершенного деяния. Это подчеркивает и уголовный закон. Достаточно сравнить, например, статьи об убийстве и соотнести их со ст. 15 УК РФ. Наглядно видно, что не только неосторожное лишение жизни, но и некоторые виды умышленного убийства именно из-за субъективных факторов не относятся к тяжким преступлениям. 1 См.: Например, Марцев А.И. Вопросы совершенствования норм о преступлении. Сов. гос-во и право, 1988, № 11, с. - 85; Трухин A.M. Неосторожность или смешанная форма вины? В кн.: Совершенствование уголовного законодательства и практика его применения. Красноярск, 1988, с. - 73 2 См.: Фефелов П.А. Общественная опасность преступного деяния и совершенствование системы наказаний. Сов. гос-во и право, 1987, с. - 94 3 Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с.-61 4 См.: Кузнецова Н.Ф. Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М.: Наука, 1987, с. - 46; Прохоров B.C. Преступление и ответственность. Л., 1984, с. - 61; Хорват Т. Указ. работа, с. -19 5 См.: Первомайский В.Б. Понятие “общественная опасность душевнобольного” в судебной психиатрии, гос-во и право, 1992, № 7, с. - 63 6 См.: Гринберг М.С. Преступное невежество. Правоведение, 1989, № 5, с. - 75; Альгин А.П., Орзих М.Ф. Перестройка и хозяйственный риск: социально-правовые аспекты. Правоведение, 1989, № 5, с. - 26 7 См.: Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. МГУ, 1969, с. - 64-70 В качестве объективного признака общественная опасность считается не потому, что она обусловлена только объективновнешними признаками преступления, а потому, что она, обусловив свое содержание в том числе личностными и субъективными факторами, как форм отражения собственно объективных признаков деяния, объективно существует. Сам же характер и степень общественной опасности деяния, в плане обратной связи, определяет правоприменение, а еще на более ранней стадии - правотворчество. Вот почему нельзя согласиться с утверждением о том, что элементами общественной опасности преступления, определяющими размеры санкции, являются: объект, признаки объективной стороны и личность виновного.1 Мы полагаем, что на это влияют все те объективные и субъективные обстоятельства, которые раскрывают характер и степень общественной опасности совершенного преступления и вменяются личности. В совокупности они и учитываются законодателем при определении (установлении) предписаний собственно санкции как в отношении вида, так и размера наказания. Эта же совокупность учитывается и в процессе реализации предписаний собственно санкции.2 Мы рассмотрели признаки диспозиционных и обычных гипотез уголовно-правовых норм, показали их значение при субъективном вменении для квалификации и определения пределов уголовной ответственности. Предложенная классификация признаков этих гипотез далеко не исчерпывает их многообразия. Просто она является наиболее приемлемой и основной для простого единичного преступления и подчеркивает, какие признаки являются необходимыми и достаточными для признания деяния преступным, отграничения его от сложных преступлений, констатации наличия квалифицирующих признаков в преступлении и т.д. Эти признаки с учетом иных критериев можно классифицировать иначе. Например, по степени выраженности данных признаков в гипотезах их можно подразделить на позитивные и негативные, по степени их неизменности, устойчивости - на постоянные (конститутивные) 1 См.: Чучаев А.И. Проблемы построения уголовно-правовой санкции. В кн.: Проблемы совершенствования законодательства России. Ульяновск, 1993, с.-27 2 См.: Современные тенденции развития социалистического уголовного права. М.: Наука, 1983, с. - 114; Дементьев С.И. Аксиологический анализ уголовно-правовых санкций. Сов. гос-во и право, 1987, № 7, с. - 76 и переменные (факультативные).1 С учетом того, что законодатель предоставляет трактовать некоторые признаки правоприменителю, их подразделяют на формально определенные и оценочные признаки.2 С учетом влияния на квалификацию выделяют основной, дополнительный и квалифицирующий признак3. Можно говорить о субъективных и объективных признаках, об общих и специальных признаках, существенных и несущественных и т.д. Мы не ставим себе целью рассмотреть все эти классификации и то, каким образом при их субъективном вменении они влияют на квалификацию содеянного и на пределы уголовной ответственности. В процессе же исследования других вопросов нашей проблемы они в той или иной мере будут освещены. Мы проследили реализацию предписаний, так или иначе относящихся к санкции и влияющих на квалификацию и определение собственно уголовно-правовых последствий, а так же выяснили правовую основу их вменения лицу, совершившему преступление. Анализ юридических основ субъективного вменения показал нам, какие вменяемые лицу обстоятельства, исходя из требований уголовного закона, влияют на квалификацию, а какие - на определение собственно уголовно-правовых последствий. Что касается реализации предписаний собственно санкции и тех гипотез, которые с ней связаны непосредственно, конкретизируют предписания собственно санкций, то это большая самостоятельная проблема. Она находится за пределами нашего исследования и связана с анализом такой стадии правоприменения как определение уголовноправовых последствий за совершенное деяние. Это целый блок вопросов, касающихся назначения наказания, применения условного осуждения и освобождения от уголовной ответственности и наказания и т. д. 1 См.: Куринов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. МГУ, 1984, с. - 38-42 и др.: Козаченко И.Я. Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987, с. - 105 2 См.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972, с. 134; Горелик А.С. Установление количественных ориентиров как метод формализации оценочных признаков в уголовном праве. В кн.: Реализация уголовной ответственности: Уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с.-63 и др. 3 См.: Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство практика. Автореферат на соиск. уч. степени док. юрид. наук. М., 1993, с, -10 Правовые аспекты лишь одна сторона субъективного вменения как стадии правоприменения. Они раскрывают лишь юридическую основу для вменения. То есть показывают, какие из обстоятельств дела согласно указанию закона могут быть вменены личности, совершившей преступление. Это, так сказать, объективный критерий, объективная сторона, объективная основа субъективного вменения. Другая же сторона связана с субъектом совершения преступления. Он выступает объектом правоприменения (в том числе и вменения). При вменении тех или иных обстоятельств лицу, совершившему преступление, важно знать его отношение к ним до и в период совершения преступления, а порой и после него. То есть вменение возможно лишь при условии, что у лица, совершившего преступление, было к нему субъективное (его личное) отношение. Это личное, субъективное отношение к совершенному им же деянию, а так же факторы, которые предопределили подобное отношение, и являются той второй стороной, основой вменения. С учетом того, что вменение осуществляется не только на основе правовых предписаний, но и на основе личного, субъективного отношения лица, совершившего преступление, это вменение и именуется СУБЪЕКТИВНОЕ ВМЕНЕНИЕ. Для осуществления субъективного вменения недостаточно его правовых основ. Для этого необходимо выяснить социальнопсихологические и нравственно-этические аспекты, внутренний мир личности, содержание его психики во время совершения преступления, а так же выяснить кто и как должен учитывать это? Какими нравственными критериями руководствоваться и т.д.? §3. Нравственно-этические аспекты субъективного вменения. Мораль является одним из основных способов нормативной регуляции поступков, поведения человека и проявляется во всех сферах жизнедеятельности общества. Мораль неоднородна, как неоднородно и само общество. Нормы нравственности в своем развитии отражают историю становления общества. Существовала и существует мораль классов, социальных групп, отдельного человека1. Но, вместе с тем, существуют и общечеловеческие нравственные нормы, положения, принципы и идеалы. 1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т.З, с.45; Бобнева М.И. Социальные нормы и регуляция поведения. М., 1978, с.51-54. Мораль тесно связана с иными нормативными социальными системами: правом, экономикой, политикой, идеологией и т.д. Методы и способы решения многих правовых, экономических, политических и т.д. задач не только исходят из требований морали, но и применяют последние в качестве своих критериев добра, справедливости, честности, гуманности, свободы и т.д. Это объясняется тем, что нравственные критерии отражают общественные потребности “... в наиболее универсальном виде и имеют в виду не просто достижение некоторых особых целей, а разносторонние потребности общественной науки на данной ступени ее развития”1. Разумеется, что нравственные предписания и предписания иных нормативных социальных систем могут совпадать, в чем-то не совпадать, а порой и противоречить друг другу2. Из всех систем нормативного регулирования особенно тесная связь наблюдается между моралью и правом. Эта тесная взаимосвязь, точнее, взаимодействие между ними, объясняется не только тем, что право и мораль являют собой системы нормативной регуляции поведения людей, но и тем, что у них во многом совпадают критерии оценки их поступков, тем, что многие правовые предписания исходят в своей исторической действительности из предписаний и представлений нравственности и т.д. Это особенно рельефно видно во взаимосвязи морали и уголовного права. Чем объемнее и содержательнее нравственная основа уголовного права, тем выше его эффективность. Вообще взаимодействие между моралью и уголовным правом можно рассматривать и исследовать с различных сторон. Например, можно исследовать их взаимодействие на понятийном уровне и тогда предстанет картина того категории какой нормативной системы и как переходят из одной системы в другую (чаще наблюдаем ситуацию, когда право использует категории этики). Это взаимодействие можно исследовать на уровне генетическом - как нормы морали преобразуются в нормы права и наоборот. И, пожалуй, самое главное, это взаимодействие можно рассматривать на функциональном уровне. Этот аспект взаимодействия морали и права чрезвычайно многогранен. Здесь формирование правового и нравственного сознания у 1 Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с.810. Подробно этот вопрос рассмотрен О.Г.Дробницким. См.: Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974, с.257-263; см. также Алексеев С.С. Гражданином быть обязан. Человек и закон, 1986, №1, с.68-72; Алексеев С.С. Право и наша жизнь. М., 1978, с.24-32. 2 населения, субъектов правоприменительной деятельности; регулирование на основах права и нравственности процесса правотворчества; здесь же и ядро этого процесса - регулирование моралью и правом одних и тех же общественных отношений1. В процессе субъективного вменения нас в большей мере интересует “последний” (функциональный) аспект взаимодействия морали и права, а в нем тот его срез, который связан с регулированием общественных отношений. Конечно же, в процессе правоприменения исключительную роль играет нравственная позиция самого правоприменителя, его нравственно-этические качества. Обладает ли он, например, чувством высокой ответственности2, поддерживает ли в процессе отправления правосудия принцип социальной справедливости3, руководствуется принципами законности и гуманизма4 и т.д. Личностные качества человека, осуществляющего субъективное вменение, сказываются как на содержании, так и на объеме этого вменения. При рассмотрении вопроса о пределах субъективного вменения мы остановимся на этих свойствах правоприменителя несколько подробнее. При всей значимости личностных свойств субъекта, осуществляющего субъективное вменение, на само вменение они в большей мере являются предметом исследования не уголовного, а административного и уголовно-процессуального права5, теории правоприменения6 и юридической психологии7. 1 См.: Бойков А.Д. Взаимодействие права и морали в уголовном судопроизводстве. Вопросы борьбы с преступностью, 1984, №40, с.42. 2 См.: Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань, 1982, с.26-30 и др. 3 См.: Наумов А.В. Развитие идей социальной справедливости в уголовном праве. В кн.: “Законность, обоснованность, справедливость в деятельности правоохранительных органов в свете решений XXVII съезда КПСС”. Пермь, 1986, с.9; Голик Ю.В. Социальная справедливость и уголовно-правовые поощрительные нормы, в кн.: “Социальная справедливость охраны прав обвиняемого”, Кемерово, 1989, с.22. 4 См.: Дуюнов В.К., Цветинович А.Д. Указ. соч., с.41-42, 48, 51 и др. 5 См., например: Фаткуллин Ф.Н. Общие проблемы процессуально доказывания. Казань, 1973, с.63-85. 6 См.: Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с.276-294; он же: Общая теория права. М., 1981, т. 1, с.324-340. 7 См.: Васильев В.Л. Юридическая психология. Учебное пособие. Л.. 1974, с.21-22. В процессе субъективного вменения предписания структурных элементов уголовно-правовых норм, реализуемые на уровне санкции, несут на себе, содержат в себе элементы нравственных начал. Отсюда чрезвычайно важно, чтобы в процессе еще правотворчества эти нравственные начала нашли отражение в законе, только тогда они будут осознаваемы виновным, понимаемы правонарушителем. Иначе говоря, предусмотренные уголовным законом социальные меры “... должны быть справедливыми, целесообразными и нравственно оправданными”1 . Правовые предписания и положения норм морали, нравственности взаимосвязаны, взаимообусловлены и находят свое проявление в уголовном законе (например, ч.2 ст.43, ст.ст. 60,73,82, 129, 130 и др.). Можно сказать, что “... они функционируют в единстве, органически переплетаясь между собой, дополняя и обогащая друг друга”2. Мы наблюдаем ситуацию, когда моральные, нравственные элементы все шире и непосредственно вводятся в уголовно-правовую “ткань”3. Нравственные начала становятся элементом предписания правовых норм и ее механизм зачастую без этого элемента “не работает”4, или же без них невозможно субъективное вменение в полном объеме, в полной мере. Вот почему был совершенно прав К. Маркс, когда подчеркивал, что “сохранение нравственных отношений есть не только право законодателя, но и его обязанность”5. Мы полагаем, что отражение нравственных начал в уголовном законе в процессе правотворчества актуально и потому, что эти начала “ориентируют” норму на будущее, позволяют ей как бы опередить свое время, не отставать от жизненных реалий. В этой связи вряд ли можно согласиться с утверждением, что “... право более динамичная система, чем мораль”6. Чаще наблюдается обратная картина, когда “право может в своем развитии отставать от повышающегося уровня моральных требований общества”7. 1 Карпец И.И. Уголовное право и этика. М., 1985, с.246. Керимов Д.А. Мораль и право в условиях развитого социализма. В сб.. Мораль и право в развитом социалистическом обществе, М., 1979, с.4. 3 См.: Агешин Ю.А. Политика, право, мораль. М., 1982, с.75. 4 См.: Кузнецов Н.Ф. Уголовное право и мораль. М., 1967, с.12 и др. 5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд, т.1, с. 163. 6 Лукашева Е.А. Социально-этические проблемы социалистической законности. Советское государство и право, 1982, №4, с. 13. 7 Бойков А.Д. Взаимодействие права и морали в уголовном судопроизводстве. Вопросы борьбы с преступностью, 1984, №40, с.47. 2 Как правило, между уголовным правом и моралью существует гармоничное взаимодействие, это же можно сказать и относительно тех нравственных начал, которые “вкраплены, вживлены” в саму уголовноправовую норму. Правильно подмечено, что мораль не может одобрять преступных действий, точно так же как уголовное право поощрять или поддерживать аморальные поступки. Между тем, предписания правового характера и нравственные положения могут в чем-то не совпадать, а порой и противоречить друг другу. Это хорошо подметил русский философ В. С. Соловьев. Он писал: “Тяжба с ближним из-за имущества или из-за личного оскорбления противна нравственности, но вполне согласна с правом и узаконивается им. Гнев, зависть, частное злословие, неумеренность в чувственных удовольствиях молчаливо допускается правом, но осуждается нравственностью как грехи”1. В юридической литературе рассмотрены отдельные виды противоречий между моралью и правом2. Так, например, причинение вреда в состоянии крайней необходимости исключает преступность деяния, но моральная и даже материальная ответственность не исключается. Или, например, кража, совершенная под угрозой нанесения телесных повреждений, расценивается по правилам крайней необходимости, но не исключает морального осуждения. Мы полагаем, что не только положительное в функциональном взаимодействии морали и уголовного права, но при этом и разновидности противоречий между ними определяются спецификой самого субъективного вменения как стадии правоприменения. Мы уже отмечали, что субъективное вменение как практическая и интегрирующая линия принципа субъективного вменения объединяет собой совершенное деяние и правовую норму, преступление и уголовную ответственность, личность виновного и государство, субъекта преступления и правоприменителя. Если внимательно посмотреть на эти парности, их интеграционные составляющие, то нетрудно заметить какие-то общие признаки, пронизывающие их. По сути, интеграционные начала субъективного вменения раскрывают нам связи трехзвенного характера. Это общественно опасное деяние норма уголовного 1 Соловьев B.C. Цитируется по кн.: Власть и право. Из истории русской правовой мысли, Л., 1990, с. 102. 2 См. Агешин Ю.А. Указ. соч., с.84-85; Лапаева В.В.Конкретносоциологические исследования в праве, М., 1987, с.96-99. закона, запрещающая его - государство и его реакция. В ином срезе это: объект правоприменения - правовая норма - субъект правоприменения. В силу этого наблюдаются и различные противоречия между моралью и правом. Во-первых, это противоречие может быть в звене: “объект правоприменения - правовая норма”. Здесь оно прежде всего может проявляться в силу того, что у личности, совершившей общественно опасное деяние, имеются дефекты ее нравственной ориентации (как части общенормативной ориентации)1 или дефекты ее правовой культуры (включая ее интеллектуальные, этические и эстетические компоненты)2 и они приводят к несоответствию поведения предписаниям правовых норм. Данные дефекты достаточно подробно рассмотрены в криминологической литературе3. Однако противоречия в рамках этого звена могут быть и в силу того, что сами уголовно-правовые нормы, их предписания в чем-то противоречат положениям нравственности и прямо касаются объекта правоприменения. В качестве примера последней разновидности противоречий в рамках рассматриваемого звена можно привести примечание к ст.ст.308 и 316 УК РФ. Здесь сказано, что близкие родственники не могут нести уголовную ответственность за прикосновенность к преступлению, как за заранее обещанное укрывательство и отказ от дачи показаний. Проблемы закрепления в уголовном законе иммунитета родственников при их прикосновенности к совершенному преступлению давно обсуждалась в уголовно-правовой литературе4 и наконец нашла 1 См.: Пристанская О.В. Роль правосознания в механизме социальнонормативной регуляции противоправного поведения. Вопросы борьбы с преступностью, 1982, №37, с.30-31. 2 См.: Бабаев М.М., Явгуновская Т.М. Социокультурные аспекты исследования социального паразитизма. В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовно-правовой аспекты. Иваново, 1987, с.35-36. 3 См., например: Механизм преступного поведения/ред. Кудрявцева В.Н.и др., М., 1981, с.26-27; Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1989, с.98-103; Волошина Л.А. Нарушение нравственных норм как фактор насильственных преступлений. Вопросы борьбы с преступностью, 1984, №40, с.27-29. 4 Подробно этот вопрос рассмотрен М.Х.Хабибуллин. См.: Хабибуллин М.Х. Ответственность за укрывательство преступлений и недоносительство по советскому уголовному праву. Казань, 1984, с.78-81; см. также Коган В.М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М., 1983, с.92. свое правовое закрепление. Однако, сделано это неудачно. В нормах понятие близкого родственника трактуется исходя из гражданскоправовых отношений и дублирует ст.34 УПК РФ. Между тем, такой механический перенос не всегда оправдан. В данном случае эта норма лишь частично разрешила нравственную и психологическую проблему, поскольку ничего не сказано о зяте, снохе, родителях мужа или жены. И получается исключительная ситуация, когда внук не обязан сообщать в правоохранительные органы о совершенном его дедом преступлении, а зять, проживающий с ним в одном доме или квартире, обязан заявить на деда своего сына. А если предположить, что этот дед (почему не дедушка, как в отношении бабушки - по за кону) является единственным, кто материально обеспечивает семью (не за счет преступной деятельности), то можно лишь предположить весь тот накал душевной борьбы, страстей, эмоционального напряжения и психологического стресса у лица, находящегося между трех довлеющих факторов: законом, уважением к тестю и любовью к сыну. Подобную ситуацию можно смоделировать применительно к положениям, например, ст.316 УК РФ. Понятно, что закон в этом случае “учитывает более важные для государства функции и тем самым как бы обедняет человека, не обращая внимание на другие его качества ...”1 и функции. Между тем, эти качества и функции отражают нравственную сторону явлений и показывают грубое несоответствие закона моральным требованиям. Мы полагаем, что понятие “близкий родственник” применительно к примечанию к ст.ст.308 и 316 УК 1996 г. можно расширить. А можно, если нецелесообразно вступать вразнобой с гражданским правом, пойти по пути исключения понятия “близкий” из уголовного закона, а родственников показать путем их исчерпывающего перечня. К данной разновидности противоречий можно отнести также положение о неоднократности в примечании к ст. 158 УК РФ. Дело в том, что согласно примечанию неоднократным признается грабеж и в том случае, если ранее совершалось хищение, например, путем мошенничества или присвоения. Никакой неоднократности в совершении именно грабежа нет, а виновному он вменялся со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такими положениями закона, во-первых, необоснованно увеличивается санкция за содеянное. Во-вторых, 1 Хохряков Г.Ф. Парадоксы тюрьмы. М., 1991, с.58. деяние фазу же попадает в разряд тяжких преступлений. Если бы этого не было, то можно было бы еще как-то понять законодателя. А так понять нельзя, поскольку это ведет к сужению оснований применения институтов освобождения от уголовной ответственности и наказания, влияет на погашение и снятие судимости. В-третьих, объективно вменяют более тяжкое деяние по первому эпизоду. В юридической литературе рассматривались и иные примеры противоречий подобного рода.1 Второе противоречие между моралью и правом в процессе правоприменения (субъективного вменения) в рамках рассматриваемых связей может быть в звене: “уголовно-правовая норма - субъект правоприменения”. Поскольку это звено во взаимодействии морали и права в процессе субъективного вменения охватывает многие его аспекты, то в рамках данного звена наблюдается и множество противоречий, нестыковок между моралью и уголовным правом. О противоречиях подобного рода можно говорить, во-первых, тогда, когда они возникают в силу нравственных качеств действий правоприменителя. При этом в период субъективного вменения позиция правоприменителя может быть обусловлена как объективными, так и субъективными обстоятельствами. К объективным можно отнести, например, невозможность получения фактических обстоятельств дела, на основе которых должны осуществляться и субъективное вменение, и квалификация преступлений, и определение уголовно-правовых последствий. Обстоятельства субъективного характера, влияющие на проявление нравственной позиции правоприменителя, зависят от него самого. Они могут быть самыми разнообразными. Их диапазон очень широк. От откровенного невежества, нежелания уяснять нравственные положения и преднамеренного объективного вменения, с одной стороны, и до добросовестного заблуждения в отношении моральных требований, подлежащих учету при правоприменении — с другой. Действительность преподносит массу случаев того, как правоприменитель преднамеренно нарушает не только предписания норм права, 1 См.: Панченко П.Н., Зырянов В.Н., Балкаров Б.Х Этические основы советской уголовной политике и социальная справедливость. В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовноправовой аспекты. Иваново, 1989, с.52-57. но и поступает вопреки существующим в обществе канонам нравственности. Многие примеры этого приводились и приводятся в периодической печати1. Приводятся примеры и противоположного свойства, когда лица, осуществляющие правоприменение, показывают исключительно высокую нравственность, профессионализм, требовательность к себе и окружающим2. В рамках данного звена взаимодействия морали и права может быть противоречие между ними и иного рода, когда норма права сформулирована таким образом, что порой правоприменителю трудно применить ее так, чтобы не отойти, не нарушить нравственные критерии. Поэтому мысль А.Ф.Кони о том, что в деятельности судьи должны удачно гармонировать правовые и нравственные требования1 , правильна, но не всегда осуществима. Это лишь тот идеал, к которому должно стремиться общество. Эта “нестыковка” положений уголовного права с требованиями морали, а отсюда и “вынужденным” нравственным сознанием правоприменителя, определяется множеством факторов. Во-первых, это может быть обусловлено опережающим развитием нравственного общественного сознания, по отношению к которому те или иные нормы действующего уголовного “законодательства предстают как устаревшие, несоответствующие прогрессивным потребностям современной жизни”4. В свое время достаточно нашумевшим, вызвавшим большой общественный резонанс были, например, уголовные дела о так называемых “бескорыстных преступниках”, 1 На протяжении нескольких лет (1985-1990 гг.) нами велась подборка подобного рода материалов, опубликованных на страницах газет “Известия”, “Правда”, “Комсомольская правда”, “Литературная газета”. Вот лишь некоторые из них для примера: Орлюк С. Требуется доказать. “Комсомольская правда” за 17 мая 1987; Поляновский Э. Столкновение районного масштаба. “Известия” за 9 июля 1987; Феофанов Ю. Последний лист одного уголовного дела. "Известия" за 5 декабря 1987; Савельев Н. Скорый суд. “Комсомольская правда” за 30 марта 1990; Жбанов Е., Пименов В. Столь долгое ожидание. “Известия” за 18 апреля 1987; Головенко А. Щит и месть. “Правда” за 11 января 1988. 2 См. например: Иллеш А., Макаров Ю. Следствие и последствия. “Известия” за 11 июля 1986; Смоленцев Е. Мера ответственности. “Известия” за 14 марта 1987. 3 См.: Кони А.Ф. Собр. соч. М., 1967, т.4, с.49. 4 Лапаева В.В. Указ. соч., с.98; см.: Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. М., 1982, с.128. когда руководители предприятий осознанно шли на нарушение закона в силу производственной необходимости1. Подобные ситуации приводили и приводят членов общества к “попутному” нарушению и других норм, то есть к совершению “действительных” преступлений. Это подметил еще К.Маркс. Он писал: “Народ видит наказание, но не видит преступления, и именно потому, что он видит наказание там, где нет преступления, он перестает видеть преступление там, где есть наказание”2. Мы полагаем, что подобная ситуация складывалась не только из-за того, что нормы уголовного права “устаревали”, но из-за того, что многие процессы и особенно в сфере распределения, в сфере финансовых отношений, были и являются неуправляемыми. Законодатель же пытался и пытается с помощью уголовно-правовых норм внести элементы управления в эти отношения, а это порождает новые и едва ли менее сложные проблемы. И “не самая существенная из них состоит в преследовании на основе нового закона таких видов деятельности, которые ни сами по себе, ни по своим последствиям не могут быть признаны общественно опасными”3. В основе такого подхода лежит множество причин, в том числе и причины политического характера. Когда политические установки “заставляли юристов поджать и приложить все усилия для выполнения поставленной задачи” 4. В результате же получали страшное нравственное опустошение членов гражданского общества. Во-вторых, несоответствие предписаний уголовно-правовых норм моральным требованиям, нравственным положениям, проявляется и в силу технического несовершенства самих норм уголовного права. Из-за этого возникает примерно половина всех ошибок по применению уголовного закона. Это несовершенство, а, следовательно, и несоответствие моральным критериям проявляется в том, что одни и те же действия обозначаются 1 См., например: Круглянская И. Проверки на дорогах. “Известия” за 31 мая 1987; Онищенко В. Цена старого мундира. “Комсомольская правда” за 13 марта 1987; Абакумов М., Демин Ф. Дело Сургутского. “Известия” за 25 июля 1987. 2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.1, с. 122-123. 3 Бабаев М.М. Социальная справедливость и проблемы борьбы с незаконными доходами (уголовно-правовой и криминологический аспекты). В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовно-правовой аспекты. Иваново. 1989, с. 10. 4 Звягинцев В. Судебная ошибка. Человек и закон, 1991, №10, с.103 различными понятиями или наоборот, одними и теми же понятиями обозначаются действия, которые имеют различный смысл, несут различную нравственно-этическую нагрузку. В уголовно-правовой литературе эти моменты достаточно хорошо и полно рассмотрены и мы не ставим своей целью останавливаться на них специально1. В уголовно-правовой литературе отмечается, что подобная картина складывается и применительно к описанию уголовно-правовых последствий совершенного преступления. Будучи основным признаком объективной стороны состава преступления, общественно опасные последствия имеют исключительно важное значение для всех стадий правоприменения: субъективного вменения, квалификации и определения собственно уголовно-правовых последствий за совершенное деяние. В связи с этим их формулировка в законе должна быть достаточно четкой, ясной и конкретной. В этом случае в процессе субъективного их вменения можно будет избежать отклонений от смысла закона, его духа и нравственных требований. Анализ уголовного законодательства показывает, что это не всегда учитывается в процессе правотворчества. В одних статьях УК последствия описаны достаточно определенно и ясно, например, ст.ст. 105-108,264. В других - меньше четкости в самой норме, но есть нормативные акты, которые конкретизируют эти последствия, например, ст.ст. 263, 267 УК РФ2, а так же ст.ст. 111, 112 УК3. В третьих - последствия конкретизируются самим законодателем в примечаниях к тем или иным статьям. Определение этих последствий, а также их вменение серьезных трудностей у правоприменителя не вызывает. Об этом свидетельствуют, например, примечания к ст.ст. 158, 171, 177, 188, 200 и др. УК РФ. В ряде статей последствия изложены в общей форме. При этом в одних случаях указывается лишь на вид последствий причинение вреда здоровью (ст.246 УК РФ), в других - на размер и 1 См.: Тимейко Г.В. Общее учение об объективной стороне преступления. Ростов, 1977. с.90-92 и др.; Ткаченко В.И. Описание в законе признаков объективной стороны преступления. В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовно-правовой аспекты. Иваново, 1989, с.68-72; Коган В.М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. М., 1983, с.99-101 2 Более подробно по этому вопросу см. Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с.47-62. 3 См.: Правила судебно-медицинской экспертизы тяжести вреда здоровью. Утв. Приказом министра здравоохранения РФ №407 от 10.12.1996. вид этих последствии - загрязнение вод, повлекшее причинение существенного вреда животному или растительному миру (ст.250), в третьих - не указан ни размер, ни вид последствий - разглашение государственной тайны, если оно повлекло тяжкие последствия (ч.2 ст.283), а также ст.284, ч.3 ст.285, ст.269, ст.224. ст.225 и др. Четвертый вариант изложения в законе общественно опасных последствий и вызывает наибольшие сложности в правоприменении. Именно здесь наблюдаются наиболее частые случаи объективного вменения, отхода от требований морали. Разумеется, на одной этике, как отмечал Б.А.Кистяковский, нельзя строить конкретные общественные формы, в том числе и право1. Оценочных понятий, относятся ли они к деянию или последствиям, нельзя полностью избежать и в уголовном праве. Их наличие в законе имеет определенные плюсы, так как позволяет отойти от формализма и консерватизма права. Однако в любом случае они должны быть формализованы и эта формализация должна быть доведена до правоприменителей, хорошо известна им. В противном случае при наличии, например, одних и тех же последствий будет различное их понимание и, следовательно, вменение виновному различных уголовно-правовых норм со всеми вытекающими отсюда результатами. Более того, если этого не сделать, то во многих случаях законность будет не российская, а областная и даже районная. Это различие возможно осуществлять, как указывал еще В.И .Ленин, но в рамках индивидуализации наказания.2 В конечном итоге, любое оценочное понятие формализуется. Чаще всего это делается при рассмотрении конкретных дел. Задача же заключается в том, чтобы чаще, а может быть и всегда, это делали не суды3. В настоящее время эту формализацию осуществляют помимо правоприменителей первой инстанции вышестоящие следственно-судебные органы (порой Пленум Верховного Суда России), сам законодатель в законе или специальном разъяснении, научные работники. 1 См.: Кистяковский Б.А. В защиту права. В кн.: Власть и право. Л., 1990, с.188. См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.45, с. - 198-199 3 В уголовно-правовой литературе высказано и иное мнение. Так А.С.Горелик считает, что “меньшим злом представляется система назначения наказания, в которой сохраняются оценочные признаки”. - Горелик А.С. Проблемы формализации правил назначения наказания. В кн.: Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Ярославль, 1989, с.64 2 При этом отметим, что формализация оценочных понятий, относящихся к деянию, несколько отлична от формализации оценочных понятий, характеризующих последствия. Мы полагаем, что оценочные признаки, относящиеся к деянию, чаще всего подвергаются смысловой формализации и лишь в исключительных случаях количественно-смысловой. Что же касается оценочных признаков, характеризующих последствия преступлений, то они чаще всего формализуются по количественному критерию и лишь иногда по количественно-смысловому. Действительно, трудно себе представить и выразить признаки “грубое нарушение” и “явное неуважение”, относящиеся к действию, в количественных показателях. В то же время такой признак как “существенный вред государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан” - последствие, может быть подвержен как количественной, так и смысловой формализации1. Идеальным вариантом формализации оценочных признаков является их формализация самим законодателем2. В тех же случаях, когда он этого не делает, а вместо него формализует, например, Пленум Верховного Суда России в своем постановлении, то возникают порой случаи, когда подобного рода “судейское усмотрение” не выдерживает требований этики и социальной справедливости. Взять, к примеру, хищение путем кражи. Понятие кражи в крупных размерах дается в примечании к ст.158. Законодатель в качестве критерия формализации избрал только количественный критерий. И при этом не имеет значения ни уникальность похищенного, ни значимость его для собственника, ни его материальное положение. Законодатель, как видим, исключил смысловую формализацию. К сожалению, он не дал понятия кражи, причинившей “значительный ущерб гражданину”. Это сделал Пленум Верховного Суда России, который в своем постановлении от 25.04.1995 г. “О некоторых вопросах применения судами 1 Отметим, что о формализации оценочных признаков речь идет не только тогда, когда решается вопрос о вменении или квалификации преступления, но и тогда, когда речь идет о третьей стадии правоприменения - определении уголовно-правовых последствий (собственно санкции), см, например: Кругликов Л.Л. Смягчающие и отягчающие ответственность обстоятельства в уголовном праве. Воронеж, 1985, с.142-143; Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987, с.173, 180-181. 2 См.: Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика. - Автореферат на соискание ученой степени доктора юридических наук. М., 1993, с.6, 9, 23,46. законодательства об ответственности за преступления против собственности” применил смысловую формализацию к понятию “значительный ущерб”. При определении значительности, отмечает Пленум, “следует исходить как из его стоимости, так и других существенных обстоятельств. Ими, в частности, могут быть материальное положение физического лица, финансовое положение юридического лица, значимость утраченного имущества для собственника или иного владельца”.1 На практике, действительно, количественные критерии формализации порой целесообразно дополнять смысловыми. К таковым зачастую относили и относят качество предметов, их уникальность, особую ценность для нужд владельца или собственника и т.д. Однако в данном случае вряд ли такая формализация оправдана. Во-первых, подобный подход нарушает принцип равенства граждан перед уголовным законом. Личность виновного ставится в зависимость от материального положения потерпевшего. Во-вторых, смысловая формализация, по сути дела, заменяется новым оценочным понятием, содержание которого определяется судом. Вновь все зависит, в конечном итоге, от судейского усмотрения. Втретьих, и это, пожалуй, самое главное, нарушается принцип субъективного вменения. Личности вменяется то, что не охватывалось его сознанием. Виновный не знает имущественного положения собственника, не знает, что похищает уникальную, редкостную и исключительно важную для потерпевшего вещь, но похищает ее, прекрасно зная, что ему за нее заплатят, положим, в размере одной минимальной заработной платы, существующей в стране. И в этих условиях лицо необходимо привлекать к ответственности по п. “г” ч.2 ст. 158 УК РФ1? Вряд ли это правильно, поскольку существенно нарушаются требования этического характера, дай сама уголовно-правовая норма. Кроме того, это был бы наглядный пример объективного вменения. Рассматривая противоречия между правовыми предписаниями и моралью, в звене “норма права - субъект правоприменения” при наличии оценочных признаков в статье уголовного закона, мы сразу стали говорить о том, что это противоречие можно уменьшить или вообще устранить, если формализовать данный признак. А как же быть, если он не формализован ни законодателем, ни Верховным Судом России, нет по нему и предложений ученых? 1 Бюллетень Верховного Суда России, 1995, №7, с. - 2 В следственно-судебной практике может сложиться такая же ситуация при разрешении уголовных дел с оценочными признаками, какая возникала в науке уголовного права применительно к трактовке понятия “открытости” при грабеже. Мы знаем, что на протяжении более полувека шла дискуссия по этому вопросу (хотя УК 1922 года и относил открытое хищение к краже). Так, И.Я.Фойницкий в курсе по уголовному праву отмечал, что при решении вопроса об открытости нужно учитывать объективный критерий - посторонние сознают это, и субъективный - само лицо понимает факт открытости.1 По выражению Э.Я.Немировского, стоящего на этой же позиции, при грабеже “похищение должно быть открытым и объективно, и субъективно” .2 Другие ученые полагали, что определяющим при характеристики открытости хищения является факт осознания этого потерпевшим или третьими лицами.3 По мнению третьих, решающее значение должно иметь осознание открытости хищения самим виновным.4 И только Постановлением Верховного Суда России в 1966 году этот вопрос был разрешен. Из этого следует, что в судебно-следственной практике может быть разноречивое разрешение уголовных дел при наличии в них оценочных признаков. Следует отметить, что не вносит ясности в решение этого вопроса и современная уголовно-правовая наука. Также как в свое время и по вопросу об открытости, в отношении вменения оценочных признаков учеными высказываются различные мнения. А.С.Горелик, например, считает, что в основе применения оценочных понятий лежит правосознание правоприменителя в процессе рассмотрения им обстоятельств дела.5 По мнению А.В.Горбачева и Э.С.Тенчова, основой применения оценочных понятий является фактическое 1 См.: Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Спб, 1912, с.- 197 2 Немировский Э.Я. Проблемы преступности. М., 1928, №3, с. – 128 3 См.: Кригер Г.А. Ответственность за хищение государственного и общественного имущества по советскому уголовному праву. М., 1957, с. - 68 4 См.: Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1964, с. - 106; Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1965, с. - 118 5 См.: Горелик А.С. Установление количественных ориентиров как метод формализации оценочных признаков в уголовном праве. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. -62 наличие их в совершенном деянии.1 Позиция Т.Т.Дубинина отличается от предшествующей лишь тем, что, по его мнению, эти понятия должны быть предусмотрены еще и в уголовно-правовой норме.2 Не вдаваясь в подробности относительно логико-юридической обоснованности двух последних позиций как оснований применения имеющихся оценочных признаков, отметим, что и правосознание правоприменителя, и факт наличия оценочных понятий как в объективной реальности, так и в уголовно-правовой норме имеют большое значение в процессе вменения оценочных признаков и устранении отдельных противоречий между предписаниями нормы права и требованиями морали. Однако ни одно, ни другое, ни третье не является определяющим при этом. Определяющим, как мы полагаем, для вменения оценочных признаков будет то, какие критерии этого признака и как нашли отражение в психике виновного, каково было внутреннее, психическое отношение лица к ним, что они представляли для него. Иначе говоря, при всех прочих условиях для правоприменителя, при вменении оценочных признаков, обязательным должно быть выяснение того, как охватывалось сознанием виновного фактическая, социальная и правовая сторона этого признака и как проявилась по отношению к ним его воля. В таких преступлениях психическое отношение проявляется чаще всего к основному критерию, который формализует этот признак, например, количественному - денежная сумма, стоимость похищенного, величина нанесенного ущерба и т.д. В отдельных случаях, по образному выражению А. С. Горелика, в “пограничных зонах”, когда недостаточно величин основного критерия, психическое отношение нужно выяснять также к фактам и обстоятельствам, которые с иных позиций раскрывают оценочный признак и тем самым дополняют основной критерий - редкость предмета преступления, его исключительная значимость в конкретных условиях действительности, объем, вес, значимость для общества и т.д. 1 См.: Горбачев А.В., Тенчов Э.С. Размер хищения и его доказывание. Горький: ГВШ МВД СССР, 1985, с. - 23 2 См.: Дубинин Т.Т. Основание уголовной ответственности. В кн.: Реализация уголовной ответственности: уголовно-правовые и процессуальные проблемы. Куйбышев, 1987, с. - 21 Мы полагаем, что если в этих “пограничных зонах” нет каких-то существенных обстоятельств, которые бы подчеркивали важность оценочного признака, либо если они имеются, но к ним нет психического отношения в форме, предусмотренной законом, то нельзя вменять личности, совершившей деяние, этот оценочный признак. Против такого подхода могут быть возражения по причине того, что очень сложно установить, а тем более доказать наличие такого психического отношения к дополнительным критериям оценочного признака. Действительно сложно. Но это уже другой вопрос. Он связан с профессионализмом правоприменителя, совершенством уголовнопроцессуального законодательства, но не должен касаться материального права. Только при таком подходе будет торжествовать законность, будет полное соответствие фактических обстоятельств дела признакам уголовно-правовой нормы и не будет нарушено единство морали и права. Рассмотренные нами противоречия между предписаниями права и моралью в звене “уголовно-правовая норма - субъект правоприменения” на первый взгляд показывают, что объект правоприменения, то есть личность виновного здесь ни при чем. В действительности же это не так. Разрешение противоречий подобного рода касается прежде всего интересов личности, хотя от “непосредственного разногласия” она вроде бы находится обособленно. Этим не исчерпывается все многообразие противоречий, неувязок между уголовным правом и моралью. В процессе субъективного вменения оно наблюдается также и в звене “объект правоприменения субъект правоприменения”. Этих неувязок и даже противоречий очень много, они требуют самостоятельного научного исследования. При этом их можно рассматривать как с позиций субъекта, так и с позиций объекта правоприменения. Мы же для иллюстрации остановимся лишь на некоторых из них. В процессе субъективного вменения в звене “объект – субъект” правоприменения отклонение от требований морали может быть обусловлено рядом обстоятельств. Во-первых, это может произойти в силу личных нравственных качеств самого правоприменителя. Мы уже отчасти касались этой проблемы и позднее, в ином месте, вернемся к ней. Во-вторых, это может произойти в силу того, что имеется указание вышестоящих правоприменительных органов и хочешь или не хочешь, а нужно выполнять, даже если прекрасно понимаешь, что вменение каких-то обстоятельств дела противоречит не только морали общества, но и твоей нравственной позиции. Иное решение ведет к отмене приговора. Классическим примером подобной ситуации может быть Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 22 марта 1966 г. (в редакции от 21.12.1993 г.) “О судебной практике по делам о грабеже и разбое”. Пункт 19 данного постановления прямо (не рекомендует, не советует) повелевает: “Действия участника разбойного нападения или грабежа, совершенные по предварительному сговору группой лиц, подлежат квалификации соответственно по ... ч.2 ст.145, п. “а” ч.2 ст.146 УК РСФСР независимо от того, что остальные участники преступления в силу ст. 10 УК РСФСР или по другим предусмотренным законом основаниям не были привлечены к уголовной ответственности” (подчеркнуто нами. - В.Я.).1 По данному пункту постановления в уголовно - правовой литературе высказано множество диаметрально противоположных точек зрения. Мы же рассмотрим его через призму наших научных интересов. Для этого необходимо вспомнить формулу соучастия. В действующем УК она изложена несколько иначе чем в УК 1960 года, но суть осталась прежней. Согласно ст.32УК РФ “Соучастием признается умышленное совместное участие двух и более лиц в совершении умышленного преступления” (подчеркнуто нами. - В.Я.). Даже беглое сравнение этих двух положений показывает, что Пленум вышел за рамки своих полномочий, грубо исказил закон и нарушил этические требования. В чем это выразилось? Во-первых, закон понимает под соучастием умышленные совместные действия. Если один из двух участвующих в грабеже, положим, является невменяемым, то о каком предварительном сговоре, о чем говорит Пленум, может идти речь? Во-вторых, как можно, с точки зрения этики, лиц, которые невменяемы, называть остальными участниками преступления? В-третьих, постановление нарушило еще один признак соучастия. Соучастие - это действительно групповое преступление, но для этого закон требует, чтобы был в наличии, ко всему прочему, такой качественно-количественный признак, как “участие двух и более лиц”; под “лицами” понимаются субъекты уголовно-правовых отношений. 1 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации 1961-1993, М., 1995, с. - 174 О какой группе (в уголовно-правовом смысле) можно говорить, если один из двух невменяемый или малолетка? Второго-то лица, исходя из положений закона, нет. Нет и группы. В-четвертых, Пленум еще раз нарушает этические нормы, когда при всей сомнительности, мягко говоря, своих трактовок группы, в категоричной форме указывает судам “подлежит квалификации ...”, “независимо от...”. Однако не всегда Пленум Верховного Суда России отклоняется сам (и “рекомендует” это делать нижестоящим судам) от моральных требований в сторону усугубления ответственности лиц, совершающих общественно опасное деяние. Наглядными примерами этого могут служить решения Пленума Верховного Суда России по конкретным делам о должностных преступлениях. В них подчеркивалось, что должностные лица коммерческих структур не могут быть признаны должностными лицами в плане примечания к ст. 170 УК, так как не выполняют организационных или распорядительных функций в государственных или общественных организациях1. Подобный подход был более чем странен в условиях повальной коррупции и мошенничества. Он вызывал удивление и потому, что сплошь и рядом совершались подобные факты, например, управляющий коммерческого банка за предоставленный и невозвращенный кредит получал от должников коттедж на свое имя, а Верховный Суд России и Генеральная прокуратура России давали такого рода разъяснения. Для “устранения” имевшего место пробела, “недостатка” примечания к ст. 170 УК 1960 года всего то и нужно было - внести предложение в Госдуму, а еще ранее в Верховный Совет России об изменении редакции данного примечания путем включения фразы “... выполняющего эти функции в организациях, предприятиях, учреждениях независимо от форм собственности”. В этой связи вряд ли можно считать оправданным введение в Уголовный кодекс 1996 г. главы о преступлениях против службы в коммерческих и иных организациях. Она не лучшим образом дублирует гл.30 данного УК. В результате необоснованно увеличивается объем 1 См.: Например, дело Петина - Бюллетень Верховного Суда РФ, 1995, №3, с. 4; дело Черезова - Бюллетень Верховного Суда РФ, 1995, №9, с. - 10; дело Кузьменко - Бюллетень Верховного Суда РФ, 1995, №4, с. - 8-9; дело Боярского Бюллетень Верховного Суда РФ, 1995, №6, с. -8-9; дело Пашкиной - Бюллетень Верховного Суда РФ, 1997, №3, с. -10; дело Пешко - Бюллетень Верховного Суда РФ, 1997, №4, с. -13. Уголовного кодекса. Кроме того, подобное “разделение” противоречит положениям общей теории права, поскольку в политическую систему (элемент общественного строя любой страны, отвечающий за упорядочение жизни и деятельности ее общества) входят и коммерческие структуры, возглавляемые лицами, которые осуществляют административно-хозяйственные или организационнораспорядительные функции в рамках своих полномочий, т.е. фактически являются должностными лицами. Разумеется, что коммерческие организации не являются собственно политическими организациями, как, например, общественные движения, политические партии, само государство. Мы это и не утверждаем. Важно другое. В рамках своей деятельности руководители коммерческих организаций осуществляют административную и хозяйственно-организационную функцию и в силу этого упорядочивают жизнь и деятельность своего коллектива, ставят своим поведением в зависимость жизнь и деятельность иных граждан, которые связаны, а порой и зависимы от этих организаций. А это уже “чистый” общественно-политический аспект. Многочисленные рухнувшие финансовые пирамиды это наглядно показали. Отнесение составов этой главы к преступлениям против собственности, по примеру того как это сделано, например, в законодательстве США и Франции, упрощало бы проблему, снизводило бы ее до простого мошенничества и вряд ли было бы правильным. Более того, подобные действия даже тогда, когда они в некоторых странах отнесены к должностным преступлениям в условиях рыночных отношений “легализуются” и лишь в некоторых случаях расцениваются как преступные1. Примеры подобного противоречия между моралью и правом можно было бы продолжить, но уже из изложенного ясно, что во всех звеньях взаимодействия морали и права в процессе субъективного вменения нужно учитывать нравственные критерии. Это позволит уйти от субъективизма судей, будет способствовать укреплению законности и социальной справедливости, а в плане обратной связи усилит моральное воздействие уголовно-правовой нормы.2 1 См.: Цунэо Инако. Современное право Японии. М., Прогресс, 1981, с. -244. Коган В.М. Уровни анализа эффективности уголовно-правовой нормы. Вопросы борьбы с преступностью. М., 1979, №30, с. - 56 2 Глава III. Основания субъективного вменения Хорошо известно, что преступное деяние представляет собой единство объективного и субъективного, внутреннего и внешнего, физического и психического в период его совершения. Без выяснения содержания субъективной стороны преступления, анализа внутреннего мира личности, совершившей общественно опасное деяние, целостно и правильно воссоздать и понять происшедшее невозможно. Только на основе психологических механизмов и процессов, комплексно представленных в виде вины, мотивов и целей, эмоциональных составляющих, можно восстановить реальную картину происшедшего, определить социальное значение совершенного, установить роль и весомость причастного к этому человека. Из этого следует, что лишь на основе учета психологических механизмов и процессов можно вменять лицу те или иные обстоятельства преступного деяния, давать им юридическую оценку и определять пределы уголовной ответственности за них. Благодаря психическим процессам и явлениям определенного качества, направленности, социальной окраски мы можем отличать внешне схожие действия одно от другого. Например, благородный поступок от низменно-легковесного, а последний - от преступления. Психологические процессы и явления сопровождают деятельность, включаются в нее и как бы “... органически вплетаются в целостную жизнь личности...”1. Более того, эти психические составляющие выступают внутренними регуляторами поведения людей. Совершенно правильно подметил С.Л.Рубинштейн, что “...основная жизненная функция всех психических явлений и процессов заключается в регуляции деятельности людей”2. В связи с этим хотелось бы отметить то обстоятельство, что порой в юридической литературе, подчеркивая взаимодействие внешнего и внутреннего, социального и психологического в преступлении, в действительности выхолащивают истинное предназначение и роль психического. Так, в своей монографии, посвященной отражению в криминологии, А.Н.Костенко пишет: “...при одной и той же причине и при одном и том же отражении, образующих основание поступка, поступок 1 2 Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., 1973, с. - 244-245 Там же, с. - 244-245 будет одним и тем же”1. (Под “причиной” понимаются внешние факторы, а под “отражением” - внутреннее, личностное. - В.Я.) Вряд ли так упрощенно можно понимать взаимодействие внешнего и внутреннего (психического), само отражение и тот результата, который может возникнуть в следствие взаимодействия объективного и субъективного. Во-первых, психические явления не продукт механического отражения чего-то в психике человека. Это такой симбиоз запечатленного внешнего через призму личностного, что последнее зачастую определяет содержание и “тональность” отражения в целом, а потом и деяния. Ф .М.Достоевский очень хорошо подметил это в своих “Записках из мертвого дома”. “Преступление нельзя сравнивать одно с другим даже приблизительно. Например: и тот и другой убили человека, взвешены все обстоятельства обоих дел, и по тому и другому делу выходит почти одно наказание. А между тем посмотрите какая разница в преступлениях... вариаций в одном и том же роде преступлений - бесчисленное множество. Что характер, то и вариация.”2 Во-вторых, само личностное, то, что отражает, есть “продукт” переработки внешнего через призму социо-психо-анатомических процессов человека. В-третьих, само внешнее для “отражающего” есть продукт не только собственно природы, но и людей, общества. Однако если в приведенной фразе А.Н.Костенко внешнее и внутреннее представлены хотя и статически, но “равновелико”, то в дальнейших его рассуждениях это равенство устраняется. Он подчеркивает: “Проявление сознания в поведении человека, в том числе в безнравственном и криминогенном, невозможно без проявления в этом же поведении “предметного бытия человека”, в форме его предметной деятельности, которая образует “материальную основу” для деятельности сознания”. 3 Из этого следует, что “...сознание не только не единственный, но и не основной фактор в механизме поведения человека. 1 Костенко А.Н. Принцип отражения в криминологии. Киев: Наукова Думка, 1986, с. - 13 2 Достоевский Ф.М. Записки из мертвого дома. Соб. Соч., т.З. М., Изд-во худож. Лит-ры, 1956, с.-440 3 Костенко А.Н. Принцип отражения в криминологии. Киев: Наукова Думка, 1986, с.- 15 Основным является “предметное бытие человека”, которое определяет его сознание.” 1 Даже применительно к закону больших чисел в отношении социальных явлений подобная категоричность вряд ли оправдана и вообще неприемлема к конкретному поведению. Во-первых, в конкретном поведении нет такой жесткой зависимости сознания от бытия человека. Ф.Энгельс, отмечая взаимосвязь объективного и субъективного, подчеркивал, что субъективное раз возникнув “...становится активным фактором, может оказывать обратное воздействие на окружающую среду и даже на породившие его причины”.2 Во-вторых, если сознание не играет существенной роли в механизме поведения, то не нужно учение о вменяемости, вине, обстоятельствах, исключающих преступность и т.д. В-третьих, при таком понимании роли сознания в регуляции конкретного поведения человека не нужно и право как общественный регулятор, так как оно адресовано именно осознающей личности и в расчете на его сознание. Мы полагаем, что вменять личности те или иные обстоятельства совершенного общественно опасного деяния можно лишь тогда, когда они охватывались его психикой. Поскольку различные психические составляющие человека по-своему отражают различные аспекты действительности и по-своему влияют на регулирование деятельности человека, постольку все это необходимо учитывать при субъективном вменении и юридической оценке содеянного. Что же касается элементов неосознанного психического в различных психических составляющих, то они более детально будут рассмотрены при характеристике этих составляющих. Конечно же, юридическое значение психических составляющих различно. Первостепенное значение принадлежит вине. §1. Понятие вины и ее форм в уголовном праве. Вина является основной составляющей частью психического при совершении преступления. Значение вины многоаспектно, как в этимологическом, так и в функциональном плане. В юридической литературе была правильно подмечена этимологическая полисемия слова “вина”. Это поступок, долг, штраф и т.д.3 Анализ научной литературы 1 Там же, с. - 15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.39, с.-84 3 См.: Савинов В.Н., Молодцов А.Е., Благов Е.В. О категориях вины и виновности в уголовном праве и процессе. В кн.: Вопросы взаимосвязи уголовного права и процесса. Калинин, 1988, с. - 49 2 по проблемам вины, действующего законодательства показывает многофункциональное назначение данной категории. Так, в УК РФ законодатель под виной понимает не только институт уголовного права - глава 5, но и отождествляет ее с субъективным вменением (этот вывод можно сделать из ч.2 ст.5 УК РФ). Кроме того, он рассматривает вину как непременное условие уголовной ответственности за совершение общественно опасного деяния (ч. 1 ст.5 УК), выделяет ее как принцип уголовного права (название ст.5 УК) и называет ее одним из основных признаков в понятии преступления (ч. 1 ст. 14 У К РФ). Еще более обширное функциональное назначение вины дается в науке уголовного права. Прежде всего вина рассматривается как синоним субъективной стороны состава преступления. Об этом свидетельствует само название некоторых научных работ1 или это вытекает из контекста рассуждений ученых2. Высказывается и противоположная позиция. Так, например, Т.Г.Шавгулидзе отмечает, что вина не исчерпывает всей субъективной стороны состава преступления и их нельзя отождествлять.3 В некоторых исследованиях акцент сделан на этическое предназначение вины, что вина это моральный, нравственный упрек личности за содеянное им.4 Достаточно часто в научных работах вина рассматривается как субъективное основание ретроспективной уголовной ответственности, то есть то, что противоположно 1 См.: Лекшас И. Вина как субъективная сторона преступного деяния. М.: Госюриздат, 1958 2 См.: Петелин Б. Вина как объект доказывания. Сов. Юстиция, 1982, №12, с.18 3 См.: Шавгулидзе Т.Г. Уголовно-правовое значение аффекта. М.: МГУ, 1974, с. - 18. Многие ученые отмечали, что вина лишь один из признаков субъективной стороны. См., например, Петелин Б.Я. О криминалистической теории установления вины. Гос. Право, 1993, №5, с. - 113 4 См.: Кузнецова Н.Ф., Вельцель Л. Уголовное право ФРГ. МГУ, 1980, с. - 81; Коган В.М. Правосознание и уголовный закон. Сов. гос. Право, 1983, №12, с. - 71. Еще П.П.Пусторослев, имея ввиду этот аспект вины, писал, что вина лица заключается не в том, что он имел выбор поведения, а в том, что являясь разумным человеком, увлеченный чувством или напряжением, легкомыслием и т.д., причинил вред человеческому благу. См.: Пусторослев П.П. Русское уголовное право. Общая часть. Юрьев, 1907, с. - 315 по своей сути позитивной ответственности.1 Эта позиция уходит своими корнями еще в дореволюционное право России. Так, например, С.Г.Фельдштейн основное предназначение вины видел в качестве критерия назначения наказания.2 Этот вывод сторонниками данного понимания вины делается на том основании, что в процессе совершения преступления социально-психологический механизм восприятия действительности личности отражает не только нормативные требования, которые предъявляет общество к поведению (в том числе и преступному), но и те правовые последствия, которые могут наступить для этой личности.3 В некоторых работах вина представляется как регулятор преступного поведения.4 Порой она отождествляется с причастностью “.. .личности к противоправному поведению и его последствиям”.5 Распространенной является трактовка вины как психического отношения к совершаемому преступлению6 или психическую оценку поведения7. Понималась и понимается вина и как признак 1 Кудрявцев В.Н. Субъективные элементы ответственности. В кн.: Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981, №34, с. - 5-6; Петров В.В. Экологические преступления: понятие и составы. Государство и право, 1993, №8, с. - 91-92; Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961, с. - 306, 308; Чугаев А.П. О проекте УК России. Государство и право, 1992, №6, с. - 90; Церетели Т.В. Основания уголовной ответственности и понятие преступления. Правоведение, 1980, №2, с. - 85-86 2 См.: Фельдштейн С.Г. Психологические основы и юридические конструкции форм виновности в уголовном праве. М., 1903, с. - 35 3 См.: Козаченко И.Я. Личностный аспект уголовной ответственности. В кн.: Актуальные проблемы правовой защиты личности в уголовном судопроизводстве. Ярославль, 1990, с. - 94 4 См.: Миньковский М.Г., Петелин Б.Я. О понятии вины и проблемах ее доказывания. Государство и право, 1992, №5, с. - 61 5 Еникеев М.И. Психолого-юридическая сущность вины. Сов. гос. право, 1989, №12, с.-79 6 См.: Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основания в советском уголовном праве. М.: Юрид.лит., 1963, с. - 263; Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. юрид. наук. Ленинград, 1969, с. - 9. Лейкина Н.С. Личность преступника и уголовная ответственность. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. юрид. наук. Ленинград, 1969, с. - 25; Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее восстановление. Воронеж, 1974, с. - 58 7 Ойгензихт В.А. Воля и вина в гражданском праве. Сов. гос. право, 1982, №4, с.-51 преступления.1 Данное теоретическое положение нашло отражение в действующем уголовном кодексе России. И хотя в ранее действующем законодательстве признак виновности не указывался при определении преступления он всегда подразумевался и его всегда указывали как теоретики, так и практики. В значительной части научных трудов вина трактуется многоаспектно, в них, по сути дела, указываются почти все вышеперечисленные характеристики вины или большинство из них.2 Имеются и другие определения вины.3 Некоторые ученые в одном научном исследовании вину рассматривают в одном контексте и понимают под ней одно, а в другой работе она рассматривается и трактуется в ином аспекте. Неоднозначное понимание вины в уголовном законодательстве и в науке уголовного права сказалось и на понимании ее в следственно судебной практике. Можно с уверенностью утверждать, что воззрение практического работника к пониманию вины в значительной мере определяется тем, какое научное направление в вопросах вины имело место в вузе, на факультете (или даже на кафедре), которые он окончил. 1 См.: Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. М., 1968, с. - 40-41, 76, 115; Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М., 1985, с. -12; Тихонов К.Ф. Субъективная сторона преступления. Саратов, 1967, с.-31 2 См.: Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Ученые записки. Вып.№21, Владивосток, 1968, с. - 4-5; Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. юрид. наук. Ленинград, 1969, с. - 4-9; Дагель П.С. Содержание, форма и сущность вины в советском уголовном праве. Правоведение, 1969, №1, с. - 79; Дагель П.С. Совершенствование законодательного определения принципа вины в советском уголовном праве. В кн.: Проблемы совершенствования уголовной политики. Владивосток, 1985, с. - 14-15; Петелин Б.Я. Доказывание вины по уголовно-процессуальному законодательству. Правоведение, 1986, №3, с. - 74 3 Многими учеными вина понимается как отрицательное отношение лица к содеянному. См., например, Дьери К. Учение о вине в социалистическом уголовном праве. В кн.: Современные тенденции развития социалистического уголовного права. М.: Наука, 1983, с. - 42. Кстати, такое понимание вины присуще не только Российским ученым и практикам. Так, например, в Японии в понимании вины наблюдается два подхода. Одни ученые связывают вину с содеянным, а другие - с личностью или ее свойствами. См.: Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть уголовного права. М., 1991,с.-224 Разноречивости в понимании вины способствует и законодатель, потому что не дает этого понятия в уголовном кодексе. И хотя УК 1996 года сделал существенное продвижение на пути осуществления субъективного вменения при разрешении уголовных дел, что выразилось в изменении понятий умысла, неосторожности, определении случая и т.д., но все-таки понятия вины не дал. Между тем, как мы полагаем, оно необходимо. И не только для смягчения разногласий между различными точками зрения и не только для того, чтобы “...сделать уголовное законодательство максимально понятным и доступным каждому гражданину”1 (вряд ли гражданин существенно углубит свои познания в области уголовного права, если узнает, что вина есть психическое отношение или предметное участие в форме умысла или неосторожности). Оно необходимо, во-первых, для того, чтобы определить природу вины как психического феномена, проявившегося при совершении социально значимого деяния. Во-вторых, необходимо для выяснения того, что образует содержание вины и ее сущность. В-третьих, оно нужно для того, чтобы определить, к чему устанавливается, точнее, имеется виновное отношение - к деянию, его последствиям или преступлению в целом? Вчетвертых, это понятие необходимо для уяснения того, является ли вина проявлением только осознанного или бессознательного психического, или же она есть результат взаимодействия того и другого? В-пятых, оно нужно для определения значимости вины в субъективном вменении. Следует отметить, что и в ряде иных государств нет законодательного определения вины2, а в уголовном законодательстве Англии нет определений и форм вины3, хотя термин “вина” в нем имеется4. Хорошо известно, что проблематика вины объемна, сложна и многогранна. Мы, рассматривая понятие вины, ее содержание, формы через призму наших научных интересов, используем как данность, как аксиому многие научные положения о вине без детального анализа многочисленных нюансов этого большого института уголовного права. 1 81 2 Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М.: Наука, 1987, с - См.: Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть уголовного права. М., 1991, С.-90 3 См.: Там же. с. - 17 4 См.: Уголовное право буржуазных стран. Общая часть. М., 1990, С.-20 Мы исходим из того, что вина это правовая категория, обозначающая связь внутреннего мира человека с совершаемым противоправным деянием в виде психического отношения к нему в определенных формах и являющаяся в силу этого одним из оснований субъективного вменения, квалификации содеянного, определения содержания и пределов уголовной ответственности за это деяние. Если это доктринальное определение переложить на язык закона, то УК РФ можно было бы дополнить статьей следующего содержания. Статья 24. Понятие вины. “Вина есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному и уголовно-противоправному деянию выраженное в определенных законом формах, раскрывающих связь интеллектуальных, волевых и чувственных процессов психики лица с деянием и являющихся в силу этого основанием для субъективного вменения, квалификации содеянного и определения пределов уголовной ответственности.“ Что следует, что вытекает из приведенных определений? Во-первых, это категория для обозначения субъективной реальности, имев шей место в период подготовки или непосредственного выполнения противоправного деяния, это связь с совершаемым, а несовершенным противоправным деянием.1 Во-вторых, это связь в виде психического отношения (подчеркнуто нами. - В .Я.). Из последнего вытекает, в свою очередь, несколько вопросов. Известно, например, что психическое отношение может быть к различным обстоятельствам действительности. Психическое отношение к чему же из них составляет содержание вины? Может ли быть психическое отношение на уровне бессознательного психического? Мы полагаем, что содержание вины, в конечном итоге, образуют и предопределяют, через психические процессы, доминирующие отношения личности. Именно они в большей мере и глубже раскрывают, показывают нам внутренний мир человека, содержание его интеллектуальных, волевых и эмоциональных психических процессов, с помощью которых отличаются друг от друга внешне схожие, но социально различные действия и их последствия. Такими доминирующими отношениями при совершении социально значимых (в том числе и преступных) действий выступают: 1 См.: Кудрявцев В.Н. Субъективные элементы ответственности. Вопросы борьбы с преступностью. М., 1989, №34, с. - 7 а) отношение лица к другим людям, обществу в целом, его ценностям (в том числе и правовым), идеалам (или наоборот, порокам); б) отношение к себе, своим потребностям, интересам, наклонностям, привычкам, смыслу своей жизнедеятельности; в) отношение к конкретным предметам внешнего мира, предметам своего удовлетворения через личностный смысл совершаемого и его социальной значимости.1 Без анализа этих отношений невозможно раскрыть содержание психического.2 Коль скоро вина это психическое отношение лица3 к доминирующим общественным отношениям выражается, проявляется через и посредством его противоправного деяния4, то, как совершенно правильно подчеркивается в юридической литературе, отношение это осуществляется осознанно, а само деяние выступает как сознательный волевой акт.5 Вне сознания нет отношения (выделено нами. - В.Я.). относиться к кому-то или чему-то это означает выделить своим разумом предмет и объект отношения. Это господствующее положение в уголовном праве России. Оно сложилось к середине 50-х годов и в 1 См.: Мясищев В.Н. Структура личности и отношение человека к действительности. В кн.: Психология личности. Тексты. Изд-во МГУ, 1982, с. 36; Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., 1973, с. - 51 2 Совершенно правильно подметил М.С.Гринберг, что как “... нельзя определить общественной опасности деятельности, если нет уяснения ее социального содержания..., так не существует и порицаемых психических форм, не сопряженных с негативным отношением к обществу.” - Гринберг М.С. Должностные преступления и крайняя необходимость. Сов. гос. право, 1989, №5, с. - 65 3 См.: Юридический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1984, с. - 39 4 Правильно подчеркнул А.А.Тер-Акопов, что “деяние, по сути дела, является формой проявления психического”. Государство и право, 1993, №4, с.-90 5 См.: например, Дурманов Н.Д. Понятие преступления. Изд-во Академ.наук СССР, Ленинград, 1948, с. - 54-56, 62; Келина С.Г. Меры ответственности, предусмотренные уголовным законом, и основания их применения. Сов. гос. право, 1982, №5, с. -103; Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М., 1985, с. - 11, 156; Наумов А.В. Уголовный закон и права человека. Сов. гос. право, 1990, №1, с. - 53; Яковлев A.M. Детерминизм и “свобода воли” (о перспективах изучения личности преступника). Правоведение, 1976, №6, с.-64, 67 значительной мере нашло отражение в уголовном законодательстве 19581961 годов, нашло свое развитие в Угол овном кодексе 1996 года. Однако с развитием психологии и психиатрии многие формы проявления человеческой деятельности стали интерпретироваться с позиций бессознательного психического. Посредством предопределения действий человека бессознательным психическим пытаются объяснить не только элементарные акты человеческого поведения (двигательные реакции, часто повторяющиеся приемы, обыденные привычки общения и т.д.), но и социально значимые поступки человека вплоть до совершенного преступления. В юридической печати появились работы, уделяющие значительное внимание бессознательному психическому при характеристике вины, мотива и цели. Отчасти это было вызвано тем, что существовавшая в законе редакция преступной небрежности не вписывалась в теоретическое понимание не только вины - как осознанного психического отношения к деянию, но и преступления - как осознанного волевого акта. Поскольку в психологической науке достаточно широко была представлена установка Н.Узнадзе, то с ее помощью пытались объяснить преступную небрежность и не только ее. В.Г.Макашвили, например, писал, что “...у лица, действующего с преступной небрежностью, нет ни воли, ни сознания в отношении преступного последствия.”1 Некоторые ученые пошли дальше. С позиций бессознательного психического объясняется не только небрежность, но и самонадеянность (легкомыслие). М.Угрехелидзе, например, характеризуя неосторожную вину, прямо подчеркивает: “.. .представление и вообще мысленные (интеллектуальные) функции психики не есть те силы, которые, как видели выше, способны настроить человека на практические действия.”2 Но если М.Угрехелидзе все же допускает при неосторожной вине в виде легкомыслия возможность осознания лицом общественной опасности совершаемых им действий, то А.М.Трухин исключает и эту возможность. Он считает, что именно отсутствием сознания общественной опасности неосторожность отличается от умысла.3 По его мнению 1 Макашвили В.Г. Уголовная ответственность за неосторожность. М., 1957, с. - 58 Угрехелидзе М. Проблема неосторожной вины в уголовном праве. Изд-во Мецниереба, Тбилиси, 1976, с. - 49-51 3 См.: Трухин A.M. Интеллектуальный критерий разграничения форм виновности. Вестник Моск.ун-та, Право, 1976, №1, с. - 78 2 при неосторожности имеется определенный дефект в сознании и воле неосторожно действующего лица.1 В середине 80-х годов некоторыми учеными была сделана попытка обосновать с позиций бессознательного психического не только неосторожные, но и умышленные преступления. Это была не только дань моде, но и своеобразный ответ на тот упрек в адрес криминалистов, который прозвучал от А.Р.Ратинова. Он писал: “Постулат осознаваемости всего психического... давно изжит в психологической теории, но сохраняется в области права и морали.”2 Справедливости ради следует отметить, что и до этого времени некоторые ученые пытались посредством бессознательного психического объяснить отдельные, “специфические” виды умышленных преступлений. Но лишь отдельные, а не любые умышленные преступления. Так, Т. Г. Шавгулидзе считал, что действия (преступные) в состоянии аффекта являются импульсивными и в силу этого неосознанными. Он прямо подчеркивал: “В отличии от импульсивного поведения, волевое поведение является осознанным.”3 Какие же основные аргументы приводятся в пользу того, что значительная часть даже умышленных преступлений совершается на основе бессознательного психического? 1) В процессе совершения преступления неосознанные установки доминируют над осознанными социальными установками поскольку последние “...оказались слабыми и не сумели подчинить себе поведение.”4 В силу этого посредством сознания виновный лишь скрывает свой истинный мотив и социальное значение своих действий. 2) опрос осужденных, которым задавался вопрос о том, осознавали ли они общественную опасность своих действий при совершении преступления, показал, что сознавали: 14% 1 См.: Трухин A.M. Сущность умышленной и неосторожной вины в советском уголовном праве. Сборник. Вопросы повышения эффективности борьбы с преступностью. Томск, 1980, с. - 7 2 Ратинов А.Р. Психология личности преступника. Ценностнонормативный подход. В кн.: Личность преступника как объект психологического исследования. М., 1979, с. - 18 3 Шавгулидзе Т.Г. Уголовно-правовое значение аффекта. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. юрид. наук. М., МГУ, 1974, с. - 7 4 Зелинский А.Ф. Криминологические и уголовно-правовые аспекты неосознаваемой психической деятельности. Сов. гос. право, 1984, №9, с. - 54 - совершивших изнасилование, 34% - совершивших грабежи.1 В целом 82% опрошенных преступников отрицали осознание общественной опасности своих преступных действий.2 И “объясняется это не невежеством, а главным образом автоматизмом механизмов психологической защиты от нежелательной информации.”3 В основе этих механизмов лежит правовая психология личности, базой которой в свою очередь является навык, привычка, интуиция, то есть, говоря иначе, правовая установка.4 3) Осознание лицом социального значения совершаемых действий как бы блокируется осознанием их фактической характеристики, анализом их фактических свойств.5 Для признания умышленной вины достаточно осознавать фактическую сторону совершаемых действий. Основной вывод, который делается из всех этих рассуждений о роли бессознательного психического в умышленных преступлениях, состоит в том, что нет “... принципиальной разницы между поступками, когда один из них направляется главным образом сознанием, а другой неосознанными мотивами.”6 Идея о том, что для признания деяния умышленным достаточно осознать лишь факт выполнения действий, не является новой для уголовного права. Еще в 1903 году А.Д.Киселев выступал против того, что при умысле осознается социальная значимость совершаемого деяния.7 Хорошо известно, что молодое советское государство и 1 См.: Зелинский А.Ф., Коржанский Н.И. Психологическое содержание умышленной вины. В кн.: Проблемы совершенствования уголовного законодательства на современном этапе. Свердловск, 1985, с. - 27 2 См.: Зелинский А.Ф. Криминологические и уголовно-правовые аспекты неосознаваемой психической деятельности. Сов. гос. право, 1984, №9, с. - 56 3 Зелинский А.Ф., Коржанский Н.И. Психологическое содержание умышленной вины. В кн.: Проблемы совершенствования уголовного законодательства на современном этапе. Свердловск, 1985, с. - 28 4 См.: Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986, с. - 24, 33-36; Криминальная мотивация. М.: Наука, 1986, с.- 158-159 5 См.: Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986, с. - 107-108 6 См.: Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986, с. - 101 7 См.: Киселев А.Д. Психологическое основание уголовной ответственности. Харьков, 1903, с. – 75 уголовно-правовая наука первых десятилетий советской власти “пошли дальше” - вообще отказались от понятия вины. Отмечалось, что в этот период “... для категории вины в уголовном законодательстве не остается места. Ее место полностью и целиком занято социальной опасностью деяния и деятеля”.1 В последующем и законодатель, и наука уголовного права изменили свою позицию в понимании вины, в том числе и в той ее части, что для умысла якобы достаточно осознания фактической стороны совершаемого деяния. 2 Правда, в 50х годах была попытка ученых вновь вернуться к этой концепции вины. В.Г.Макашвили, например, писал, что для умышленной вины достаточно лишь осознания фактических признаков со вершенного деяния.2 А И.Лекшас подчеркивал, что при иной позиции обращается внимание не столько на законность, сколько на воззрения. 3 Эти и приведенные ранее доводы вряд ли могут быть положены в основу действительного признания того, что значительная часть преступлений, в том числе и умышленных, совершается на основе бессознательного. Мы исходим из того, что в процессе осознания фактической стороны деяния (а это, по мнению А.Ф.Зелинского, Н.И.Коржанского, В.Г.Макашвили и других, присуще умыслу) неизбежно происходит соотнесение лицом его действий с предметом и объектом преступления, той объективной обстановкой, в которой осуществляется действие. Но нет предмета, объекта или обстановки вообще. Они всегда конкретны, всегда имеют социальные, правовые, моральные, этические характеристики и оценки. Они тысячами нитей связаны с обществом. Любой факт имеет соответствующее общественное значение, несет на себе социальную нагрузку, социальное содержание и предназначение. Осознание любого факта есть в то же время и осознание отдельных его граней, сторон социальных свойств и предназначений. Но коль есть осознание этих свойств, факта, то должно быть и есть отношение к ним личности через свои действия. Правильно подчеркивал С.Л.Рубинштейн, что сознание: “Это действенность и избирательность, 1 Пионтковский А.А. Марксизм и уголовное право. М., 1929, с. - 79 См.: Макашвили В.Г. Некоторые вопросы вины в советском уголовном праве. Сов. гос. право, 1952, №3, с. - 42 3 Лекшас И. Вина как субъективная сторона преступного деяния. М.: Госюриздат, 1958, с. - 57-58 2 это не только отражение, но и отношение.”1 При совершении преступления не только осознается факт того, что что-то совершается, но и отношение через этот факт к другим людям, обществу, его законам, морали, нормам нравственности и правилам человеческого общежития. Именно взаимодействие фактического с отношенческими аспектами психики лица, совершающего деяние, и позволяет нам одни и те же по фактической стороне явления в одном случае трактовать так, а в другом иначе. Так, например, мы отличаем изнасилование от интимной связи, убийства от лишения жизни при необходимой обороне. Иначе говоря, осознание лицом общественной опасности своих действий охватывает как чисто фактическую так и социальную сторону. Это и нашло отражение в редакции ч.2 ст.25 и ч.1 ст.28 УК РФ. И лишь подчеркивая специфику невменяемости, как состояния психики при котором в ней неадекватно отражается действительность из-за какихто нейрофизиологических аномалий или отставания развития психики (у несовершеннолетних), законодатель указывает, что она будет иметь место тогда, когда даже очевидная, поверхностная, то есть фактическая сторона деяния не осознается лицом - ч.3 ст.20 и ч. 1 ст.21 УК РФ, поэтому следует согласиться с утверждением о том, что сознание общественной опасности включает осознание: характеристики объекта, фактическое содержание деяния - место, время, способ и т.д. и социальное значение совершаемого.2 Вина как психическое отношение прежде всего подчеркивает постулат осознанности при совершении преступления. Бессознательное психическое никакого отношения (подчеркнуто нами. В.Я.) иметь не может, так как любое отношение предполагает оценку чего-то, сопоставление, сравнение и реакцию (реагирование). Бессознательное психическое может проявить себя так или иначе, но не относиться к чему-то или кому-то. Отсюда вина выступает как психическая оценка личностью собственного же поведения. Выражение “психическое отношение” акцентирует внимание на том, что и право интересует не любое проявление психики человека, а в форме отношения. И это правильно. В противном случае само право теряло бы смысл. Право адресовано осознающей свои действия 1 Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946, с. - 149 См.: Рарог А.И. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. докт. юрид. наук. М., 1988, с.- 18 2 личности. Адресовать правовые веления человеку, который не осознает их - бессмыслица. Еще более несуразным было бы привлекать человека за бессознательные действия к ответственности1 и определять целью наказания исправить личность, которая не понимает, за что ее нужно исправлять. Вот почему “...правонарушением может быть признано только сознательное волевое поведение как единство внешней деятельности субъекта и его сознания.”2 В основе такого подхода к пониманию вины лежит не догмат объяснения всего психического в сфере права только через сознание, как это пытаются представить некоторые исследователи, а материалистическая теория отражения, учение о детерминированности и свободе воли, основанной на сознании. Ф.Энгельс писал: “Невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой.”3 Отношение свободно действующего человека к необходимости есть прежде всего осознание необходимости своего поступка, всесторонняя оценка его. В таких случаях преступное деяние, как поступок, “...воспринимается и осознается самим действующим субъектом как общественный акт, как проявление субъекта, которое выражает отношение человека к другим людям.”4 Кроме того, если объяснять вину с позиций бессознательного психического, то, что же образует ее содержание? Ведь вина это не просто проявление психики, а психики определенного, конкретного содержания. Именно по содержанию вины отличаются одинаковые по внешней форме преступные деяния одно от другого. Содержание вины характеризуется не только отражением в психике человека тех властных велений, которые содержатся в предписаниях структурных элементах правовой нормы, но и отношением к ним через “включение” их в социальные связи различного уровня, то есть через общественные отношения, ставшими через психику лица личностным свойством человека. 1 Буланов Г.И. О понятии и структуре общественной опасности по советскому уголовному праву. Сборник ученых трудов. Вып. 28. Проблемы советского уголовного права и криминологии. Свердловск, 1973, с. - 21; Кудрявцев В.Н. Право и поведение. М.: изд-во Юрид. лит-ра, 1978, с. - 10 2 Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М., 1985, с. - 156 3 Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч., т.20, с. – 115 4 Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946, с. - 543 Утверждения осужденных о том, что они не осознавали общественную опасность и социальную значимость своих преступлений (и это при изнасиловании и грабеже!), и построенные на этой основе выводы, что значительная часть даже умышленных преступлений совершается на базе бессознательного психического - несостоятельны еще и потому, что положения элементарной психологии учат различать мотивы, мотивацию действий от их мотивировки. Значительная часть преступников пытается обосновать “законность”, “дозволенность”, “необходимость” в такой ситуации поступать именно так, а не иначе. Это мотивировка. Утверждение, что преступления совершаются на уровне бессознательного психического, на уровне установки противоречит самой природе установки. Бессознательное представляет собой сгусток опыта истории и личного опыта человека и зависит от его сознания.1 Как часть бессознательного элементарная установка есть результат, продукт “работы” сознания и совершаемых на его основе действий, появившийся в результате неоднократного повторения этих действий и в определенных условиях проявившийся, как элемент бессознательного, в поведении человека.2 Если следовать логике наших оппонентов, то получается, что, например, убийству (грабежу и т.д.), совершенному на уровне установки, должны предшествовать подобные же действия этого человека. Схема, разумеется, утрированная, но верная. Несомненно, что содержание психического в личности не исчерпывается сознанием. Правильно подметил С.Л .Рубинштейн, что “оно включает в себя также многообразие неосознанных тенденций побуждений его непроизвольной деятельности”.3 В то же время, уже давно в психологии, социологии, философии, да и в юриспруденции, отмечают, что на уровне бессознательного проявляются обыденные примитивные установки. Установки более высокого уровня опосредованы сознанием или полностью охвачены им. Это позволило Д.А.Керимову констатировать, что установка это “...осознанный момент, непосредственно предшествующий волевому действию.”4 1 См.: Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1989, с.- 2 1 2 См.: Коссаковский А. Психическое развитие личности в онтогенезе. В кн.: Психология личности в социалистическом обществе. Активность и развитие личности. М., Наука, 1989, с. - 38 3 Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., 1973, с. - 245 4 Керимов Д.А. Психология и право. Государство и право. 1992, №12, с. -15 Мы полагаем, что трактовка вины через бессознательное психическое объясняется не только тем, что действующая редакция ч.3 ст.26 УК РФ не позволяет с рациональных позиций раскрыть психическое содержание небрежности, но и наличием у сторонников такого подхода, из-за этого же подхода, определенной цели. Это попытка “облегчить участь” следственно-судебных органов. Ведь самое сложное в процессе доказывания вины - это установление того, осознавало или не осознавало лицо общественную опасность совершаемых действий. Однако хотят или не хотят сторонники бессознательного психического в вине, но оправдывая (а при таком подходе это будет проявляться очень часто) усмотрение (читай субъективизм) следственно-судебных органов, они расширяют возможности судебного произвола и беззакония. Действительно, сложно, трудно устанавливать психическое отношение лица при совершении им преступления к социальным ценностям, к требованиям закона, к нравственно-правовым принципам нашего общества и т.д. Однако на пути установления законности, социальной справедливости, при рассмотрении уголовных дел, эти трудности необходимо преодолевать. По результатам анкетирования наших экспертов - работников правоохранительных органов, выяснилось, что они в подавляющем большинстве не поддерживают идею наличия бессознательного психического при характеристике социальной значимости преступления со стороны виновного. Так, 91 эксперт из 159 отметил, что при совершении преступления осознается как фактическая, так и социальная сторона деяния, 12 экспертов считают, что осознается только социальное значение действий. Лишь 34 эксперта полагают, что при совершении преступления осознается только фактическая сторона совершаемого деяния. В числе последних: один прокурор, 9 заместителей прокуроров, 9 следователей прокуратуры и МВД, 14 судей. Однако сопоставление последних данных с данными контрольного вопроса о том, осознанным или неосознанным является преступление в целом, порицаемо оно со стороны общества или нет - позволяет сделать вывод, что те 34 эксперта, считающие, что при совершении преступления осознается лишь фактическая сторона деяния, наделяют это сознание факта и тем, что лицом понимается порицаемость, нежелательность факта для общества, государства, отдельных граждан. Действительно, на вопрос о том, является ли преступление сознательным волевым актом, ответило положительно 99 экспертов из 159. Остальные отметили, что в преступлении не осознаются лишь отдельные стороны совершаемого деяния, но в целом лицо осознает порицаемость этих действий (подчеркнуто нами. - В.Я.). Если вновь обратиться к нашему определению вины, то, в-третьих, говоря о вине как психическом отношении, следует помнить, что не любое проявление психики в виде отношения является виной. При задержании лица, совершившего преступление, например, имеется психическое отношение к факту задержания, но нет вины. Вина не любое психическое отношение, а лишь отношение в определенной форме. Вне формы вины, как явления, быть не может. Законодатель указывает две формы вины - умысел и неосторожность. Однако форма вины зависит от содержания составляющих ее компонентов. Как вина не может быть вне определенных форм, так и формы вины не могут быть вне содержания и без него. Отсюда вопрос о содержании и сущности вины имеет исключительно большое уголовно-правовое значение. Мы уже отмечали, что содержание вины человека, в конечном итоге, определяется отражением в его психике доминирующих общественных отношений и отношением к ним личности через свою деятельность и посредством ее.1 В частности, оно проявляется в виде осознания социальной значимости совершаемых действий, осознания их нежелательности для общества, отдельных организаций или учреждений, конкретных граждан, осознания их запрещенности и недозволенности со стороны закона, норм человеческого общежития или конкретных правил предосторожности. Однако содержание вины в преступном деянии по отношению к доминирующим общественным отношениям и правовым предписаниям не исчерпывается сознанием общественной опасности и противоправности. Оно выражается и в предвидении последствий, то есть осознании отдаленного, будущего, перспективы, возможного результата и продукта своих действий. В уголовно-правовой литературе нет единства мнений среди ученых о том, какой интеллектуальный момент в содержании вины является доминирующим и в генетическом плане первоочередным - сознание общественной опасности (противоправности) или предвидение общественно опасных последствий? 1 Правильно подчеркивается, что психика является функцией мозга, но эта функция связана с деятельностью человека и не может быть выведена из нейрофизиологических процессов. См.: Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Указ. соч., с. - 29 Так, например, В.В.Лунеев отмечает, что “сознавать общественную опасность деяния можно лишь при предвидении общественно опасных последствий, поэтому не предвидение производно от сознания общественной опасности, а наоборот.” 1 Такая позиция основана на высказывании ее в психологической литературе. Еще С.Л.Рубинштейн подчеркивал, что об осознании лицом своих действий можно говорить лишь тогда, когда оно предвидит его последствия.2 Мы уже отмечали несостоятельность такого подхода.3 Правильно указывает Б.С.Никифоров, что лицо не может ни предвидеть, ни быть обязанным предвидеть наступление вреда, если оно не сознает или не должно и не могло сознавать этого качества.4 Вольно или невольно наши оппоненты вынуждены в ходе своих рассуждений переходить на позиции наших доводов. Так, В.В.Лунеев буквально несколькими страницами ниже того, где он утверждал о первичности “предвидения” и “вторичности” сознания, определяя небрежность, которую можно было бы отразить в законе, говорит совершенно противоположное.5 Отметим, что сознанием общественной опасности, противоправности совершаемых действий и предвидением общественно опасных последствий не исчерпывается все многообразие интеллектуальнопсихологического при характеристике психического содержания вины. Сюда же относится самонадеянный расчет - ч.2 ст.26 УК РФ и личностный смысл совершаемого.6 Вина это не просто психическое отношение в виде осознания факта и его значения или предвидение. Сам факт осознания не может быть предметом интересов уголовного права. “С мысли пошлин не берут” гласит народная мудрость. Вина это отношение, выразившееся в совершении осознаваемого (подчеркнуто нами. - В.Я.). Это уже предмет интересов уголовного права. Эту сторону совершенно правильно подметил 1 Лунеев В.В. Субъективное вменение. В кн.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с. - 34 2 См.: Рубинштейн С.Л. Общая психология. М., 1946, с. - 10 3 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. 22-23 4 См.: Никифоров Б.С. Субъективная сторона в формальных преступлениях. Сов. гос-во и право, 1971, №3, с. - 117 5 См.: Лунеев В.В. Субъективное вменение. В кн.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с.-40-41 6 Подробнее об этом см.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. - 25-30 К.Маркс. Он писал: “Лишь постольку, поскольку я проявляю себя, поскольку я вступаю в область действительности, - я вступаю в сферу, подвластную законодателю. Помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом.”1 Кроме того, вина не есть просто отношение, проявившееся в деянии как сумме осознанных телодвижений, - это отношение, выразившееся в волевом деянии.2 То есть в деянии, опосредуемом определенным психическим напряжением и усилием. Н .Д .Узнадзе подчеркивал, что воля это сила, направленная на удовлетворение “возможной” потребности3, это решимость на выполнение действий, решимость совершить те или иные действия4 (подчеркнуто нами. - В.Я.). Но эта сила, решимость выступают не в виде “голого” напряжения, а напряжения в интересах удовлетворения потребностей, желаний, эмоций и чувств человека. Поэтому совершенно правильно отмечает Д.А.Керимов, что “...именно воля есть реализатор потребности, интересов, цели и соединяет их с действием.”5 Общепризнанно, что вопрос о наличии или отсутствии вины в действиях лица решается от того как и какие интеллектуальные и волевые процессы представлены в психике этого человека. Волевым аспектом вины в уголовно-правовой, да и психологической литературе уделялось и уделяется значительно большее внимание нежели интеллектуальным моментам. Несомненно, что волевая сторона психики имеет исключительное значение для субъективного вменения, правовой оценки содеянного и определения собственно уголовно-правовых последствий. Так, если лицо при совершении общественно опасного деяния сознавало фактический характер и общественную опасность этих действий, но в результате болезненного состояния его воля была нарушена и оно не 1 Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т.1, с. - 14 Мы полагаем, что В.Д.Ардашкин правильно подчеркивает осознанность как признак воли. “Воля... это сознательная целенаправленность человека на выполнение определенных действий.” Ардашкин В.Д. О принуждении по советскому праву. Сов.гос. право, 1970, №7, с. - 34 3 См.: Узнадзе Н.Д. Психологические исследования. М.: Наука, 1966, с. -2025 4 См.: Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. М., 1969, с. - 47; Панов Н.И. Способ совершения преступления и уголовная ответственность. Харьков, 1982, с.-5 5 Керимов Д. А. Психология и право. Государство и право, 1992,№12,с.-16 2 могло руководить этими действиями, то ему не может быть вменено это деяние и лицо не подлежит уголовной ответственности. Хотя возможность такого привлечения предполагается вплоть до констатации психического расстройства, исключающего способность руководить своими действиями. Еще большее значение для субъективного вменения имеют интеллектуальные моменты психики. При нарушении в интеллектуальном моменте (когда в период совершения деяния из-за болезненного состояния психики лицо не могло сознавать фактический характер и общественную опасность действий), не только нет вины, но отпадает даже сама возможность привлечения лица к уголовной ответственности Иначе говоря, нарушение волевых психических процессов может не нарушать интеллектуальной сферы психики, но нарушение последних всегда исключает волю. Значимость интеллектуальных моментов в психике лица настолько велика, что это позволяет нам говорить, что именно интеллектуальные моменты психики и предопределяемые ими волевые аспекты, а не механическое соотношение интеллектуального и волевого моментов1 , не проявление только воли без учета интеллектуального психического2 лежат в разграничении вины на ее формы. Разумеется, воля лица зависит не только от содержания, объема, гибкости интеллектуального в психике человека, но и от других психических, физиологических свойств и состояний личности, от социальных условий, в которых она проявляется. Иначе говоря, на это влияет весь социальный и “психический уклад личности”.3 Однако основным путеводителем воли, ее руслом являются интеллектуальные моменты. Действительно, воля и лежащие в ее основе побуждения лишь тогда становятся силой, регулятором поведения, когда проходят через сознание, обыгрываются интеллектом человека и отражаются в нем.4 В этом состоит творческая функция не только общественного, 1 См.: Курс советского уголовного права. Т.2, М.: Наука, 1970, с. - 288 См.: Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., 1972, с. - 39; Базунов А. Отграничение косвенного умысла от преступной самонадеянности. Советская юстиция, 1973, №5, с. - 6 3 Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. М., 1957, с. - 269 4 См.: Волков Б.С. Проблема воли и уголовная ответственность. Казань, 1965, с. - 66; Макашвили В.Г. Волевой и интеллектуальный элемент умысла. Советское государство и право, 1966, №7, с. - 104 2 но и индивидуального сознания.1 Вот почему столь весома и значима роль интеллектуального момента психики лица не только при разграничении форм вины, определении оснований и пределов субъективного вменения, но и при отграничении преступления от непреступных действий. При совершении социально значимых действий, а тем более общественно опасных действий, существенно затрагивающих интересы участников общественных отношений, сознание “становится универсальной, хотя и не единственной формой психического отражения”2 . Поэтому ни о каком “вкрапливании” сознания, интеллекта в психические процессы не может идти и речи.3 Оно доминирует, главенствует в волевой деятельности человека и сама эта деятельность выступает как средство реализации осознаваемого психического. Из этого можно сделать и тот вывод, что ни о каком “вкрапливании” сознания лишь в одну форму вины не может быть и речи. Оно наличествует во всех формах вины. Именно интеллектуальные моменты психики предопределяют сущность вины, основное ее содержание и формы проявления. Мы исходим из того, что отсутствие у лица интеллектуального психического отношения в период совершения общественно опасного деяния, по отношению к этому деянию, исключает его вину, а значит и ответственность за содеянное. Специфика интеллектуальных моментов (и прежде всего сознания общественной опасности и противоправности) в отграничении форм вины заключается не в том, что при одной форме вины имеется, а при другой отсутствует сознание общественной опасности и противоправности, а в том, что это сознание проявляется по-разному (как с точки их качественной, так и количественной характеристики) в процессе взаимодействия личности с окружающей действительностью.4 Мы разделяем мнение о том, что разграничение форм вины находится в определенной “...зависимости от степени осознанности лицом характера совершаемых действий и предвидения вредных последствий...”5 Проявившиеся в формах вины 1 См.: Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации. М.: МГУ, 1984, с.-24-25 2 Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975, с. - 132 3 См.: Петелин Б.Я. Комплексный подход к исследованию субъективной стороны преступления. Сов. гос. право, 1976, №5, с. - 86 4 См.: Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, КГУ, 1982, с. - 78 5 Ильхамов А.Н. Преступная неосторожность. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд. юрид. наук. М., 1983, с. - 14 характер, глубина, охват осознания общественной опасности и противоправности лица, совершившего преступление, имеют исключительно большое значение для субъективного вменения. Они показывают правоприменителю как преступник относился к тем явлениям действительности, которые в своей совокупности образуют объективные признаки состава преступления, велениям и запретам общества, выраженных в конкретных правовых предписаниях. Мы исходим из того, что в праве вообще, а в уголовном праве в особенности, решение вопроса о форме и содержании вины должно опираться и исходить из философского понимания и соотношения категорий “форма” и “содержание”. Содержание предмета это качественно-количественная определенность его в конкретных условиях, это единство составляющих его элементов, свойств, связей, отношений, противоречий и т.д. Содержание подвижно, динамично, изменчиво и многолико.1 Содержание одновременно включает в себя существенное и несущественное, действительность и содержащуюся в ней возможность, случайное и закономерное и т.п Эти общие положения касаются и содержания вины. Однако не все то, что содержится в психическом отношении, составляет содержание вины. Таким содержанием является не просто множество психических свойств, состояний или образов при совершении преступления, а те части целого психического (вины), которые являются пределом делимости делимости вины в рамках ее качественной определенности. Это такие составляющие вины, которые, существуя в своих масштабах, в чем-то тождественны самой вине в целом. Такими составляющими вины являются интеллектуальные, волевые и эмоциональные моменты психики, в которых отражаются объективные свойства преступления и проявляется отношение к ним личности, совершившей его. Категория “форма” в философии понимается двояко. С одной стороны ее раскрывают как способ “... выражения и существования содержания”2 , а с другой - как внешний облик предмета в виде определенных границ и очертаний. В первом своем значении форма это внутренняя компоновка, структура содержания в рамках какого-то предмета. Например, содержание монографии подразделяется на разделы, 1 См.: Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. с. - 621 2 Спиркин А.Г. Основы философии. М.: Изд-во Полит. лит-ра, 1988, с. - 230 главы, параграфы и т.д. Во втором аспекте форма это проявление содержания вовне, то, с помощью чего одно содержание может располагаться рядом с другим в пространственном измерении. Например, содержание может быть представлено в прямоугольной книге или книге какой-то иной формы (ромб, полукруг или полный круг). Поскольку вина есть не объективная, а субъективная реальность, то ее форма не может, видимо, трактоваться и выражаться в виде внешнего облика, имеющего какие-то границы, пределы и тем самым показывать пространственную связь с ее какими-то иными явлениями и предметами. Отсюда формы вины, видимо, можно понимать лишь как способ выражения и существования содержания в рамках их материального субстрата - мозга человека. Форма вины, это не внешняя, а внутренняя форма. Разумеется, что содержание психического находит и свое внешнее проявление, но не в виде психических компонентов, а через вербальную или двигательную деятельность, через внешне выраженные эмоциональные или чувственные всплески. Иначе говоря, форму вины следует понимать не в плане какой-то объективной данности, а в плане психической смысловой, но реально существующей связи внутреннего мира человека с социальными и правовыми предписаниями, предъявляемыми к его деятельности. Такое понимание формы вины почти отождествляется с ее содержанием. Так, что “...форма действительно предстает как тождественный содержанию способ его выражения”.1 А поскольку содержание вины определяется содержанием эмоциональных, интеллектуальных и волевых моментов психики лица, совершающего преступление, то ими же определяется та или иная форма вины.2 При этом два последних момента являются определяющими, поскольку эмоции зачастую выступают лишь фоном или базой их протекания. При определении форм вины новый УК РФ, к сожалению, не ушел далеко от тех ошибок и упущений по этому вопросу, которые были присущи УК 1960г. Разумеется, положительным является то, что отдельно 1 Спиркин А.Г. Основы Философии. М.: Изд-во Полит. лит-ра, 1988, с. - 231 Совершенно правильно отмечает Ф.Г.Гилязев, что эти психические компоненты “... участвуют в психологическом механизме преступления и от свойств их зависят форма вины, квалификация преступления и т.д.” - Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности. (Уголовно-правовые, криминологические и социально-психологические черты). М.: Изд-во ВЗПИ, 1991, с.-20 2 определяются виды умысла и неосторожности, что внесены определенные изменения в их содержание и т.д. Однако эти нововведения носят либо технический характер, например, отдельное определение видов умысла и неосторожности, либо вносят чисто “косметические” поправки к пониманию умысла и неосторожности. В то же время, нововведения обошли главное. Например, каково отношение при неосторожности к деянию, к чему вообще должно устанавливаться психическое (виновное) отношение, что объединяет эти формы и виды вины в один класс вины, какими интеллектуальными и волевыми моментами отличаются друг от друга формы и виды вины? Если к этому прибавить, что в нормах УК 1996г. имеется различная трактовка вины в свете определения связанных с ней понятий, то становится понятным, почему в науке уголовного права и следственно-судебной практике нет единства мнений у юристов по проблематике вины. Нововведения коснулись прямого и косвенного умысла. В свете научных рекомендаций уточнено содержание их интеллектуальных моментов. Так, изменилась трактовка характера предвидения последствий. При прямом умысле предвидение общественно опасных последствий может быть в пределах от их неизбежности до возможности. В то же время, при косвенном умысле лицо предвидит лишь возможность наступления общественно опасных последствий. Интеллектуальные моменты, показывающие отношение лица к совершаемому им деянию у прямого и косвенного умысла в законе описаны одинаково. Если характеристика волевого момента прямого умысла в новом УК осталась прежней, то волевой момент косвенного умысла представлен с изменениями, а именно: “...лицом..., не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично” (ч.3 ст. 25 УК РФ) Как видим, волевой момент косвенного умысла раскрывается с помощью ранее существовавшей формулы – “сознательно допускало” и новых моментов – “не желало”и “либо относилось к ним безразлично”. Мы полагаем, что раскрытие волевого момента косвенного умысла через форму “...не желало... эти последствия” - неудачно. Понятно, что законодатель хотел резко отделить, разграничить волевую характеристику прямого умысла от воли при косвенном умысле. И в этом контексте можно рассматривать формулу – “не желало”. Тем более, что оно потом еще усиливается "сознательным допущением”, “безразличием”. Но у этой формулы есть и другая сторона. Если исходить от обратного слова желать, желание, то “не желало” может означать и внутреннюю потребность не делать что-то, не допускать чего-то.1 А это уже не косвенный умысел! Мы полагаем, что благодаря этой формуле стирается грань между косвенным умыслом и преступным легкомыслием и не в пользу последнего. В этой связи, нам представляется совершенно обоснованным мнение А.И.Рарога о том, что при прямом и косвенном умысле волевой элемент “...означает одобрительное, положительное отношение к наступлению общественно опасных последствий, .. .и не следует характеризовать как активное нежелание этих последствий.”2 Это тем более так, что отсутствие “не желания” последствий при косвенном умысле подтверждается тем, что виновный совершает действия “...не рассчитывая при этом на какие-либо обстоятельства, которые, по мысли виновного, должны были и по своему характеру могли бы предотвратить наступление результата.”3 Изменилась редакция неосторожной вины, хотя суть ее осталась прежней. Было воспринято и нашло отражение в законе положение, высказанное Г.А.Кригером, что самонадеянность правильнее было бы называть преступным легкомыслием.4 Формула преступного легкомыслия, предложенная законодателем в УК 1996г., подтвердила нашу позицию в том, что самонадеянный расчет (ранее легкомысленный расчет) является интеллектуальным признаком этого вида неосторожности5 , а не волевым6 или интеллектуально-волевым7. Этот вывод следует не только из того, что рассчитывать, сопоставлять, определять достаточность или недостаточность оснований по избежанию последствий - функция интеллекта, но и из этимологии понятия “самонадеянно.” 1 См.: Краткий толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1985, с. - 57 Рарог А.И. Теория вины в советском уголовном праве. (Общие и специальные вопросы). М., 1988, с. - 18 3 Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., 1972, с. - 92 4 См.: Кригер Г. А. Разграничение умысла и преступной самонадеянности. Советская юстиция, 1980, №17, с. - 14. Следует отметить, что термин “легкомыслие” для обозначения психического отношения лица к деянию применялся и в дореволюционной юридической литературе. См., например, Пусторослев П.П. Русское уголовное право. Общая часть. Юрьев. 1907, с. - 315 5 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. - 28-29 6 См.: Дагель П.С., Михеев Р.И. Теоретические основы установления вины. Владивосток, 1975, с. - 37 7 См.: Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974, с. -133-134 2 Оно состоит из слова “сам” - непосредственно, лично участвует в чемнибудь1 и слова “надежда” - ожидание чего-нибудь2. Иначе говоря, участвовать ожидая - означает понимать, сознавать фактическую и социальную сторону того, что может наступить и с помощью чего можно пресечь наступление чего-то. Кроме того, сам вид этой неосторожности определяется интеллектуальным моментом преступным легкоМЫСЛИЕМ (выделено нами. - В.Я.). Что касается небрежности, то новый УК не внес существенных изменений в ее трактовку. К прежней формуле “...должно было и могло их предвидеть”, присовокуплено выражение “.. .при необходимой внимательности и предусмотрительности...” (ч.3 ст. 26 УК РФ). Однако эта добавочная формула не раскрывает, не показывает не только психического, но и в целом личностного отношения человека к своему деянию и его последствиям. В силу этого она не может быть юридическим основанием субъективного вменения личности какихлибо последствий (вреда). Вменение вреда на основе лишь оценочных категорий – “необходимой внимательности и предусмотрительности”, вне рамок действительного психического отношения к нему и тем действиям, которые его предопределили, ведет к субъективизму и абсолютному судебному усмотрению, то есть к объективному вменению и беззаконию. Такой подход не только не согласуется с материалистическим пониманием обоснования уголовно-правового вменения, но и свидетельствует о неправильном понимании некоторыми учеными сути психической связи при преступной небрежности и диалектики соотношения сознания и предвидения. Так, например, А.И.Чучаев утверждает, что вменение вреда при неосторожности определяется не психическими связями виновного в отношении происходящего (видимо имеется в виду само действие и ситуация. В.Я.) и последствиями... (при небрежности такой связи нет или почти нет), а неосмотрительностью, невнимательностью.”3 1 См.: Краткий толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1985, с. -171 См.: там же, с. - 100 3 Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с. - 78. Такой подход к трактовке небрежности не является новым. Еще Б.С.Утевскии в своей работе, посвященной вопросам вины, писал, что “...при небрежности в психике виновного отсутствует как воля, так и сознание в отношении последствий.” - Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. М.: Госюриздат, 1950, с. - 277 2 Из такого понимания вменения вреда при неосторожных действиях следует, во-первых, что преступную небрежность нельзя рассматривать как психическое отношение лица к своему преступлению, как психическую связь лица с совершаемым, и, во-вторых, что эта психическая связь не имеет значения не только при преступной небрежности, но и преступном легкомыслии. Из этого можно сделать только один вывод. Зачем устанавливать эту связь, когда все определяется неосмотрительностью и невнимательностью лица? Конечно же, вопрос о том, осмотрительно или внимательно действовало лицо, решается “компетентными органами”. Таким образом, вместо действительного установления содержания психического на момент совершения преступления появляется “мнение”. Казалось бы, что автор этого положения и в дальнейших своих рассуждениях должен следовать ему. Однако этого не происходит. Видимо, забыв это положение он пишет, что в нормах об умысле “...под виной понимается такой психический процесс, когда сознание общественно опасного характера деяния, предвидения наступления общественно опасных последствий и определенное к ним отношение составляют органичное единство.”1 (Подчеркнуто нами. - В.Я.). Получается уже, что и при небрежности эта психическая связь есть и, что во всех неосторожных действиях ее необходимо учитывать к деянию и последствиям – “...к разрушению, повреждению предметов и другим последствиям”.2 Подобная непоследовательность суждений некоторых ученых определяется, видимо, и сложностью рассматриваемой проблемы, и непоследовательностью законодателя при формулировании норм о формах вины в свете иных норм Общей и Особенной части УК. Сложность неосторожной вины предопределила неоднозначное понимание учеными ее содержания. Это касается как преступного легкомыслия так и преступной небрежности. Основное противоречие мнений у ученых по неосторожной вине существует по поводу того имеется или нет в этих видах неосторожности у лица, совершающего преступление, сознание общественной опасности (противоправности) совершаемого? Одна группа ученых считает, что ни при преступном легкомыслии, ни при преступной небрежности подобного сознания 1 Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с. - 83 2 Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с. - 82 нет1. По мнению других такое сознание допустимо и имеет место лишь при преступном легкомыслии.2 Третьи полагают, что и при преступной небрежности лицо сознает общественную опасность, противоправность, 1 См.: Дагель П.С. Причинная связь в преступлениях совершаемых по неосторожности. В кн.: Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981, №34, с. - 37; Дагель П.С. Совершенствование законодательного определения принципа вины в советском уголовном праве. В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с. -16; Дагель П.С., Котов Д.П.Указ.соч.С.-64,126.129; Демидов Ю.А. Умысел и его виды по советскому уголовному праву. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. М., 1964, с. 16; Дьери К. Учение о вине в социалистическом уголовном праве. В кн.: Современные тенденции развития социалистического уголовного права. Наука, 1983, с. - 55; Трухин A.M. Интеллектуальные критерии разграничения форм вины в советском уголовном праве. Вестник Моск. ун-та, Право, 1976, № 1, с. - 78; Трухин A.M. Неосторожность как форма вины. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук, МГУ, 1984, с. -13; Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с. 77-78; Келина С.Г., Кудрявцев В.Н. Указ. соч. С. -117; Кудрявцев В.Н. Правой поведение. М., 1978, с. - 10; Угрехелидзе М.Г. Проблема неосторожной вины в уголовном праве. Тбилиси, 1976, с.-65,88 2 См.: Гринберг М.С. Преступная самонадеянность. Правоведение, 1976, №3, с. - 70; Он же. Преступное действие (управленческие и психологические аспекты). Правоведение, 1983, №5, с. - 40-41; Он же. Случайные (вероятностные) процессы и уголовное право. Сов. гос. право, 1986, № 1, с. -132; Он же. Субъект преступления и субъективный критерий неосторожности (вопросы специальной вменяемости). Правоведение, 1986, №3, с. - 64-65; Он же. Должностные преступления и крайняя необходимость. Сов.гос.право, 1989, №5, с. 65-66; Он же. Преступное невежество. Правоведение, 1989, №5, с. - 77; Макашвили В.Г. Уголовная ответственность за неосторожность. М., 1957, с. - 51; Матышевский П.С. Ответственность за посягательство на социалистическую собственность по советскому уголовному праву. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. Киев, 1970, с. - 24; Мачковский Л.Г. Преступные нарушения правил безопасности движения. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. МГУ, 1979, с. -12; Наумов А.В. О Гегелевской идее права применительно к уголовному праву. Государство и право, 1993, №4, с. - 24; Нерсесян В. А. Некоторые проблемы неосторожной формы вины. Сов. гос. право. 1989, №3, с. -111; Он же. Ответственность за неосторожные преступные деяния в свете научно-технической революции. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. М., 1983, с. - 23; Ойгензихт ВА. Воля и вина в гражданском праве. Сов. гос. право, 1982, №4, с. - 52; Портов И. Отграничение косвенного умысла от преступной самонадеянности. Социалистическая законность, 1977, №9, с. - 46; Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961, с. - 369,380; Рарог А.И. Вина и квалификация преступлений. М., 1982, с. - 40; Он же. Теория вины в советском уголовном праве. (Общие и специальные вопросы). Автореф.на соиск.учен.степ докт.юридич.наук. М., 1988, с. -12-13; Он же. Вина и реформа уголовного законодательства. Сов. гос. право, 1988, №10, с. - 65-66; Утевский Б.С. Указ. соч. С.-271; Широков В. Ответственность за нарушение правил охраны труда. Советская юстиция, 1982, №4, с. - 22 недозволенность совершаемых действий.1 Следует отметить, что подобный диапазон мнений по этой проблеме присущ ученым иных государств.2 Логико-генетический метод исследования вины, как определенного класса, имеющего свой предмет (различные формы и виды вины), показывает, что у всех предметов данного класса должно быть что-то общее. Это общее должно быть сущностным моментом и одновременно элементом содержания психического, который присущ всем предметам класса. Мы исходим из того, что такие сущностные моменты для форм вины и их видов является сознание общественной опасности и противоправности совершаемых действий. Этот сущностный момент, являясь одновременно содержанием психического в каждой из 1 Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения. Казань, КГУ, 1975, с. - 39,61; Квашис В.Е. Ответственность за правонарушения на автотранспорте. М., 1974, с. - 40; Квашис В.Е., Махмудов Ш.Д. Ответственность за неосторожность. Душанбе, 1975, с. -18-19; Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. МГУ, 1969, с. - 48; Куринов Б.А. Квалификация транспортных преступлений. МГУ, 1965, с. - 152; Он же. Автотранспортные преступления. Квалификация и ответственность. М., 1976, с. - 99; Керимов Д.А. Психология и право. Государство и право, 1992, №12, с. -15; Лунеев В.В. Предпосылки объективного вменения и принцип виновной ответственности. Государство и право, 1992, №9, с. - 56; Миньковский Г.М., Петелин Б.Я. О понятии вины и проблемах ее доказывания. Государство и право, 1992, №5, с.58; Тадевосян М. Индивидуализация уголовного наказания за неосторожное причинение смерти. Сов.юстиция. 1982, №4, с. -19; Он же. Ответственность за неосторожное лишение жизни по советскому уголовному праву. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. М., 1963, с. - 13. Следует отметить, что отдельные ученые считают, что при преступной небрежности в некоторых случаях лицо осознает социальную опасность своих действий, а порой и не осознает ее. См., например, Филановский И.Г. Социально-психологическое отношение субъекта к преступлению. Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. Ленинград, 1970, с. - 20; Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности (уголовно-правовые, криминологические и социально-психологические черты). М., ВЗПИ, 1991, с.41; Клочков В.В. Вопросы борьбы с неосторожной преступностью. В сб.: Современные проблемы уголовного права (по материалам XII Конгресса МАУП). М., 1981, с.- 110-111 2 Подробнее см.: Сб. научных трудов под ред. В.В.Клочкова, Современные проблемы уголовного права (по материалам XII Конгресса МАУП). М., 1981, с. - 1-99; Чан Ван До. Вина и ее формы по вьетнамскому уголовному праву. Автореф. на соиск. учен. степ. канд. юридич. наук. М., МГУ, 1985, с. - 3-21 форм и видов вины, показывает их принадлежность к специфическому психическому образованию - к вине, определяет порицаемость этих психических форм, нашедших проявление в совершенном деянии. Без этого нет вины. Совершенно прав М.С. Гринберг, утверждая, что как “...нельзя определить общественную опасность деяния, если нет уяснения ее социального содержания..., так не существует и порицаемых психических форм, не сопряженных с негативным отношением личности к обществу.1 Поэтому, если лицо, сознавая упречность, недозволенность, опасность своих действий, совершает их, то в этом уже проявляется его вина как порицаемая психическая форма. Отсюда, вряд ли обосновано утверждение, что нельзя интеллектуальное отношение к деянию рассматривать как саму вину.2 В юридической литературе высказаны различные мнения о том, к чему должна устанавливаться вина - к последствию, к действию, или одновременно и к тому, и к другому? В действующем УК РФ законодатель предпринял попытку того, чтобы в процессе субъективного вменения не выяснять различное психическое отношение лица к различным составляющим деяния (действию (бездействию) и последствиям). Об этом свидетельствует редакция ст.8 УК РФ. Однако эта попытка оказалась неудачной. Сам законодатель “разделил” понятие “деяние” на его составляющие и по сути потребовал от правоприменителя выяснять к ним психическое отношение лица - ч. 1 ст.5, ч.2 ст.9, ч.2и ч.3 ст.25, ч.2 и ч.3 ст. 26, ст.27, ч. 1 ст.28. Такая позиция законодателя предопределила и неоднозначное отношение ученых в вопросе о том, к какому из элементов деяния следует выяснять психическое отношение лица при совершении им преступления. Большинство ученых признавало виной психическое отношение к действию (бездействию) (в “формальных” составах), к действию (бездействию) и последствиям или только к последствиям (в “материальных” составах) -при умысле, и только к последствиям - при неосторожности.3 Значительная 1 Гринберг М.С. Должностные преступления и крайняя необходимость. Сов.гос.право, 1989, №5, с. - 65 2 См.: Рарог А.И. Вина и квалификация преступления. М., 1982, с. - 46. 3 См., например: Злобил Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., 1972, с. 175176,182-184; Кудрявцев В.Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 1963, с.189-191; Он же. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972, с.173; Лукьянов В.В. К вопросу о “раздвоении” вины в преступлениях со сложным составом. Сов. гос. право. 1988, №10,с.71; Рарог А.И. Теория вины в советском уголовном праве (общие и специальные вопросы). Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. М., 1988, с. 13. часть ученых считала, что необходимо устанавливать психическое отношение лица к совершаемому действию и последствиям от него и при неосторожной вине.1 Мы не ставим перед собой задачу проанализировать многочисленные нюансы трактовок этого психического отношения, высказанных сторонниками этих двух подходов к пониманию вины. Отметим лишь то, что законодательная конструкция не только умышленной, но и неосторожной вины практически осталась без изменений. Это означает, что каждый из сторонников того или иного подхода “может оставаться при своем мнении”. Между тем, анализ норм УК РФ позволяет сделать вывод о том, что наиболее правильно понимала психическое содержание вины лица, совершившего преступление по неосторожности, та группа ученых, которая предлагала устанавливать это психическое отношение к действию (бездействию) и его последствиям. Так, в ч. 1 ст. 14 УК вина понимается как психическое отношение к общественно опасному деянию в целом, то есть собственно к действию или бездействию и к его общественно опасным последствиям. В ст.25 УК психическое отношение к деянию, как к комплексному понятию, уже дифференцируется. Имеется самостоятельная психическая характеристика действий (бездействий) и их последствий. Однако, больший упор в рамках этих характеристик сделан на отношение к последствиям. Еще “решительнее” законодатель поступает при определении неосторожной формы вины. В ст.26 УК психическая характеристика действий (бездействий) при легкомыслии и небрежности отсутствует. Норма сформулирована на выяснение психического отношения к последствиям. Возникает вопрос. Может быть это сделано специально, поскольку в Особенной части УК нет “формальных” составов преступлений, которые бы совершались по неосторожности? Анализ норм 1 См., например: Квашис В.Е. Ответственность за правонарушение на транспорте. М., 1974, с. - 40; Он же. Уголовная политика в сфере борьбы с преступной неосторожностью (социологические аспекты). В кн.: Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985, с. - 119; Квашис В.Е., Махмудов Ш.Д. Ответственность за неосторожность. Душанбе, 1975, с. -19, 48; Куринов Б.А. Квалификация транспортных преступлений. МГУ, 1969, с. -35-36; Он же. Автотранспортные преступления. Квалификация и ответственность. М., 1976, с. - 75-76; Лунеев В.В. Предпосылки объективного вменения и принцип виновной ответственности. Гос-во и право, 1992, №9, с. - 60 Особенной части говорит о другом. Мы полагаем, что ряд преступлений с “формальным” составом могут быть совершены по неосторожности. Это касается, например, преступлений, связанных с нарушением специальных правил безопасности (ч. 1 ст.215,ч.1 ст.217,ч.1 ст.247), ненадлежащим исполнением лицом возложенных на него обязанностей (ч.2 ст.225 УК РФ). Правда, можно сослаться на ч.2 ст.24 УК и сделать вывод о том, что поскольку ответственность за неосторожные действия в этих нормах специально не оговорена, то их нельзя расценивать как преступление. Нормы Особенной части свидетельствуют о другом. Во-первых, даже в материальных составах, совершаемых по неосторожности, ничего не говорится порой о том, что они выполняются с этой формой вины. Это касается, например, халатности (ч. 1 ст.293 УК РФ). Во-вторых, тот факт, что при определении халатности, например, законодатель использует выражение “...в следствие недобросовестного или небрежного отношения к службе,...” (подчеркнуто нами. - В.Я.), еще не говорит о неосторожной вине. Если строго исходить из редакций ч.3 ст.26 и ч.1 ст.293, то “небрежность”, как вид неосторожной вины, не тождественна “небрежной службе”. Первое понятие раскрывает отношение к последствиям, а второе характеризует действие. В пользу нашей позиции говорит и то, что законодатель в ст.293 УК при характеристике халатности, как неосторожного деяния использует почти такие же термины, которыми характеризует неосторожные действия в некоторых формальных составах. Это касается, например, преступления, предусмотренного ч.2 ст.225 УК - специальный вид халатности. Мы полагаем, что правомерность и необходимость установления психического отношения в неосторожных преступлениях не только к последствиям, но и к действиям (бездействиям) - в материальных составах, и к действию (бездействию) - в формальных, вытекает из принципа вины. Он гласит: “Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействия) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина” (подчеркнуто нами. - В.Я.) ч. 1 ст.5 УК РФ. Более того, несмотря на всю весомость психического отношения лица к общественно опасным последствиям своего действия, мы полагаем, что определяющее значение в содержании вины принадлежит психическому отношению к самому общественно опасному действию (бездействию).1 Этот вывод мы делаем исходя не только из того, что сознания общественной опасности, недозволенности, запрещенности выделяется нами как сущностный момент вины, но и из того, что этот сущностный момент, хотя и косвенно, но нашел отражение в уголовном законе. Так, в ч.2 ст.9 УК сказано: “Временем совершения преступления (исходя из ч. 1 ст. 14 УК и временем проявления виновного отношения к нему. - В.Я.) признается время совершения общественно опасного действия (бездействия), независимо от времени наступления последствий.” (подчеркнуто нами. - В.Я.). В процессе субъективного вменения и квалификации содеянного возникает вопрос: к чему устанавливать психического отношение виновного? К деянию и последствию в целом или к каждому составляющему их признаку в отдельности? Кроме того, одинаковым ли должно быть по своим свойствам это психическое отношение к различным признакам, к действию (бездействию) и последствиям или нет? Относительно первого вопроса наблюдается два подхода ученых. Одни полагают, что вина как психическое отношение лица устанавливается к деянию в целом2, а другие исходят из иного3. 1 С.Г.Фельдштейн подметил: “То, что мы называем обыкновенным умыслом, например, при убийстве, есть в сущности сознавание целого ряда действий, при помощи которых может быть допущено умерщвление.” (подчеркнуто нами. - В.Я.) - Фельдштейн С.Г. Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве. М.. 1903, с. - 65 2 В свое время Я.М.Брайнин писал, что при вине есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию в форме умысла или неосторожности. См.: Брайнин Я.М. Указ. соч., с. - 236. Еще более определенно по этому вопросу высказался В.Н.Кудрявцев. Он отметил, что вина, как правило, едина. По закону она в материальных составах определяется “...отношением к общественно опасным последствиям, а в формальных - к своим общественно опасным действиям. - Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972, с. - 173 3 См.: Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического имущества. М., 1974, с. - 74; Рарог А.И. Теория вины в советском уголовном праве (общие и специальные вопросы). Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. М., , 1988, с. -12, 17; Дагель П.С. Содержание, форма и сущность вины в советском уголовном праве. Правоведение, 1969, №1, с. - 79-80; Владимиров В.К.. Ляпунов Ю.И. Социалистическая собственность под охраной закона. М., 1979, с. - 78; Квашис В.Е. Профилактика неосторожных преступлений. Учебное пособие. Киев, 1981, с. - 23; Кругликов Л.Л. О конкуренции составов преступлений. Правоведение, 1989, №2, с. - 44. Подобное различие мнений наблюдалось также и у ученых дореволюционной России. Н.Д.Сергеевский писал, что “...уголовное право всегда имеет дело не с явлением во всей его фактической полноте, со всеми его подробностями, а лишь с одною или некоторыми его сторонами.”1 По мысли же Н.С.Таганцева в уголовном праве необходимо “...доискиваться бытия виновности, ее оттенков...” .2 Мы полагаем, что решение этого вопроса зависит от того как понимать поведение (в том числе и преступное) людей, конкретного человека. Мы исходим из того, что преступление как вид поведения, есть не только единство объективных и субъективных аспектов3, выраженных вовне, но и поведение, совершаемое вопреки нормативным стандартам и правовым предписаниям. С учетом того, что не только объективные аспекты поведения - особенность действий, их способ, время и место их осуществления, но и нормы, дозволяющие или запрещающие это поведение, всегда конкретны и многогранны, что многоаспектны и психические формы отражения этих реалий. Из этого вытекает ответ и на второй вопрос, ибо многоаспектность означает не только отражение в психике различных объективных признаков состава преступления, но и неодинаковое не только отражение, но и отношение к ним личности, совершающей этот поступок. Это означает, что может быть неодинаковое психическое отношение к совершаемому им действию (бездействию) и последствиям от него. Иначе говоря, может быть совершено преступление с двумя формами вины. Это сейчас закреплено в ст.27 УК РФ. В юридической литературе неоднозначно решался вопрос о том, возможна ли двойная или смешанная форма вины при совершении тех или иных преступлений. По нему, например, на страницах журнала “Советская юстиция” 1979-1980гг. шла дискуссия. Одни ученые признавали двойную или смешанную форму вины4, а другие отрицали ее5. Поднимался этот вопрос и в 1 Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. С.-Пб., 1910, с. - 252 Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. М., 1994, т. 1, с. - 223 3 См.: Кудрявцев В.Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986, с. - 90 4 См.: Дагель П.С. Дискуссия не закончена. Сов. юстиция, 1980, “22, с. -28-29; Портнов И. Двойная вина в практике применения уголовного закона. Сов.юстиция, 1980, №23, С.-26-27 5 Кригер Г.А. Определение формы вины. Сов. юстиция, 1979, №20, с. - 4-6; Кригер Г.А. Разграничение умысла и преступной самонадеянности. Сов. юстиция, 1980, №17, с. - 13-14; Кузнецова Н.Ф. О квалификации вины. Сов. юстиция, 1980, №23, с. - 25-26; При определении форм вины нужно исходить из требований закона (итоги дискуссии). Сов. юстиция, 1980, №24, с. - 25-26 2 процессе подготовки нового уголовного законодательства при обсуждении его в печати.1 Вопрос о сложной, двойной или смешанной форме вины обсуждался и в дореволюционной литературе.2 В советском уголовном праве эта идея разделялась теми, кто представлял содержание вины в виде сложного психологического явления, которое не в полной мере отражалось в законодательной конструкции вины УК 1960 года.3 Как это ни странно, но наиболее активно вопрос о смешанной вине ставился теми учеными, которые отрицали наличие сознания общественной опасности (противоправности) при неосторожной вине. Видимо, значительная часть преступлений, совершаемых по неосторожности, очевидно свидетельствовала о том, что лицо сознает явно противоправные действия. Отрицать это обстоятельство было бы нелепо и эти ученые поддержали идею смешанной формы вины. При этом понятия “сложная форма вины”, “двойная форма” и “смешанная форма” вины зачастую отождествлялись, рассматривались как синонимы.4 В то же время, в уголовно-правовой литературе высказывалось мнение о том, что различное психическое отношение к деянию и разным последствиям не образует новой (третьей) формы вины, и что правильнее при этом говорить не “двойная”, “смешанная”, “сложная” вина, а преступления, совершаемые с двумя формами вины.5 Тем не менее, в 1984 году появляется работа А.А.Пинаева, в которой обосновывается необходимость самостоятельного рассмотрения двойной и смешанной формы вины6, а в работе Ф.Г.Гилязева “окончательно 1 См.: Рарог А.И. Вина и реформа уголовного законодательства. Сов. гос. право, 1988, №9, с. - 64-65; Лукьянов В.В. К вопросу о “раздвоении” вины в преступлениях со сложным составом. Сов. гос. право, 1988, №10, с. - 71 2 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. М., 1994, т. 1, с.-260-265 3 См.: Куриное Б.А. Научные основы квалификации преступлений. М., МГУ, 1984, с. - 112; Он же: Квалификация транспортных преступлений. М., МГУ, 1965, с. - 136; Квашис В.Е. Ответственность за правонарушения на автотранспорте. М., 1974, с. - 40 4 См., например: Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Владивосток, 1968, с. - 136-141 5 См.: Рарог А.И. Вина и квалификация преступлений. М., 1982, с. - 51-52 6 См.: Пинаев А.А. Особенности составов преступлений с двойной и смешанной формами вины. Харьков, 1984 определяется водораздел между ними”1. Суть этого “водораздела” состоит в том, что двойная форма вины показывает, что законодатель предусмотрел в Особенной части УК нормы, как бы совмещающие два преступления, в которых наблюдается “...различное психическое отношению к деянию (преступлению) и последствиям (тоже преступлению)...”2 . Закон такую комбинацию психических отношений называет не двойной формой вины, а преступлением, совершаемым с двумя формами вины, но формами вины уголовно-правового характера и природы. Эти преступления широко представлены в УК РФ. При этом “вторая вина” допустима лишь по отношению к отдаленным общественно опасным последствиям, а не к каким-то иным квалифицирующим признакам умышленного преступления, как то: возраст потерпевшей при изнасиловании или способ опасный для жизни многих при умышленном убийстве. Эти признаки, как, например, способ, либо вплетены в саму преступную деятельность и поэтому не могут иметь иное отражаемое свойство как и иные элементы действия, либо не могут быть отражены иначе, поскольку сама деятельность осуществляется ради них - объекта, предмета, то есть с учетом их свойств, особенностей и т.д. Поэтому возраст потерпевшей при изнасиловании имеет значение лишь тогда, когда он нашел отражение в соответствующей форме в психике виновного. С учетом этого вряд ли обоснованы утверждения, что применительно к возрасту потерпевшей при изнасиловании возможно и неосторожное отношение3, что в этом случае речь мол идет не о форме вины, а об объеме ее (сами не замечают, что объем умышленной вины расширяют за счет неосторожности, будто он существует вне формы и содержания).4 Такой подход, вольно или невольно, с теоретических позиций пытается объяснить Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964 года “О судебной практике по делам об 1 См.: Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности (Уголовноправовые, криминологические и социально-психологические черты). М.: ВЗПИ, 1991, с.-55-74 2 Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности. М.: ВЗПИ, 1991, с. - 59 3 См.: Горбуза А., Сухарев Е. О вменении при умышленной вине обстоятельств, допущенных по неосторожности. Сов. юстиция, 1982, № 18, с. - 9 4 См.: Савинов В.Н. О психическом отношении виновного к квалифицирующим обстоятельствам в умышленных преступлениях против личности. В кн.: Гарантии прав личности и проблемы применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Ярославль, 1989, с. - 107-108 изнасиловании”, который предусматривал, что изнасилование несовершеннолетней будет тогда, когда лицо, совершающее это преступление, не только знало и допускало несовершеннолетие жертвы, но “... могло и должно было это предвидеть”1. Стремление некоторых ученых доказать правильность такого подхода осталось даже тогда, когда Пленум Верховного Суда РФ в своем постановлении от 22 апреля 1992г. по данной категории дел занял иную позицию. Более того, утверждается, что и в этом постановлении поддерживается позиция Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964года.2 Между тем в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 22 апреля 1992 года по этим делам сказано, что применение уголовного закона за изнасилование несовершеннолетней и малолетней возможно “... лишь в случаях, когда виновный знал или допускал, что совершает насильственный половой акт с несовершеннолетней или малолетней” .3 Видимо, в целях недопущения расширительного толкования “двойной” формы вины применительно к изнасилованию в следственно-судебной практике УК РФ предусматривает в п. “д” ч.2 и п.”в” ч.3 ст.131 признак заведомости. Другое понимание и содержание смешанной формы вины. Суть ее заключается в том, что в некоторых составах законодатель предусматривает совокупность правонарушения и преступления. При этом умышленно нарушаются, например, правила дорожного движения или умышленно совершается иное правонарушение, которое повлекло последствия уголовно-правового характера и к ним имеется психическое отношение в форме неосторожной вины, предусмотренной уголовным законом. Не все ученые разделяют идею смешанной формы вины. Отмечается, например, что вина в правонарушении и в преступлении качественно неоднородна, а отсюда их совмещать нельзя4, что в отношении 1 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986. М., 1987, с.-618 2 См.: Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993, с.-76 3 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации 1961-1993. М., 1995, с. - 313 4 См.: Ляпунов Ю.И. Нарушение правил движения и эксплуатации транспорта лицами, управляющими транспортными средствами. В кн.: Преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. М., 1970, с. - 71-72 правонарушения имеется лишь сознание общественно опасного поведения, а это еще не умысел и иное понимание противоречит редакции умышленной вины1, что правонарушение и вина к нему не могут быть элементом состава преступления2. , Мы исходим из того, что из двух сформулированных в законе форм вины можно комбинировать различное их соотношение применительно к специфике норм Особенной части. При этом содержание компонентов, составляющих психических, в тех или иных формах вины не зависимо от отраслей права, однородно. Различно лишь содержание этих компонентов, их объем и степень значимости. Поэтому никакой несовместимости нет, когда говорят, что умышленно совершено правонарушение, повлекшее по неосторожности последствия уголовно-правового характера. Что касается доводов, будто включение в содержание смешанной вины умышленного отношения лица лишь к факту правонарушения противоречит конструкции умышленной вины, что сознание общественной опасности совершаемых действий не есть вина, то с ними вряд ли можно согласиться. Во-первых, правонарушения предстают как формальные составы, в которых не нужно выяснять содержание психики к последствиям правонарушительного характера. Во-вторых, как уже отмечалось, лицо, сознавая эту опасность действий, совершает эти действия и тем самым проявляет свое отношение к нему и тому благу, на которое оно воздействует. В силу этого вряд ли можно согласиться, что в этой части смешанной вины - умышленного совершения правонарушения, имеются “...не все признаки умысла...”3, а лишь “...некоторые признаки, присущие умыслу...”4. Несмотря на то, что в Общей части уголовного кодекса ничего не сказано о смешанной вине в совершаемых преступлениях, она проявляется при характеристике отдельных составов преступлений. Хотел законодатель того или нет, но некоторые нормы Особенной части УК 1 См.: Кригер Г.А. Определение форм вины. Советская юстиция, 1979, №20, с.5; Рарог А.И. Вина и квалификация преступлений. М.,1982, с. - 26; Чучаев А.И. Безопасность железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Саратов, 1988, с. -84. 2 См.: Кузнецова Н.Ф. О квалификации вины. Советская юстиция. 1980, №23, с. - 25. 3 Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности. М.: ВЗПИ, 1991, с.62 4 Пинаев А.А. Указ. соч., с. - 21 он сформулировал исходя из конструкции смешанной формы вины. Это можно говорить в отношении таких составов, как: ч.1 ст.263, ч.1 ст.264, ч. 1 ст.268, ч. 1 ст.269 и других составов, связанных с умышленным нарушением правил и неосторожным причинением вреда здоровью человека или имущественного ущерба гражданам и организациям. Так, к примеру, сформулирована ч.1 ст.264 нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств. Закон гласит: “Нарушение лицом, ...правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью человека либо причинение крупного ущерба.”(Подчеркнуто нами. - В.Я.). Из этой же законодательной формулы следует, что составы подобного рода нельзя отнести к преступлениям, совершаемых с двумя формами вины, о которых говорит ст.27 УК РФ, поскольку в целом они не являются умышленными (в уголовно-правовом аспекте вины) преступлениями. Умышленность преступных действий в уголовно-правовом значении этого психического отношения определяет и умышленность действий в целом, хотя отдаленные последствия наступают по неосторожности (это еще раз подтверждает нашу мысль о том, что в рамках уголовноправового психического отношения лица к деянию и последствиям доминирующее, определяющее значение имеет психическое отношение к деянию). В данных составах этого нет. Умышленно совершается правонарушение (нарушаются правила эксплуатации, движения и т.д.). Но это умысел не уголовно-правового свойства, поэтому для уголовного права определяющим здесь будет психическое отношение к последствиям, выраженное в неосторожной вине уголовно-правового характера. В этом и проявляется суть смешанной формы вины. Следственно-судебная практика, по сути дела, разделяет такую позицию. Одно из извлечений по уголовным делам, опубликованных в Бюллетене Верховного Суда РФ, названо так: “Ответственность по ст.211 УК РСФСР наступает при доказанности вины в нарушении правил дорожного движения,...1” А по делу Глушко Верховный Суд подчеркнул: “Таким образом, органы следствия и суд не установили доказательств подтверждающих вину Глушко в нарушении Правил дорожного движения2”. (Подчеркнуто нами - В.Я.) Мы полагаем, что в интересах законности, обеспечения прав и свобод человека и для того, чтобы уголовный кодекс действовал, по выражению 1 2 См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1986, №12, с. - 3 См.: Бюллетень Верховного Суда РФ, 1992, №10, с. -9-10 Н.Ф.Кузнецовой, как добротный уголовный закон1, необходимо отразить в нем правила квалификации, уголовно-правовой оценки содеянного при смешанной форме вины. Наподобие того, как это сделано применительно к преступлениям, совершаемым с двумя формами вины уголовно-правового свойства. Конечно же, в процессе субъективного вменения правильное вменение личности той или иной формы вины будет влиять и на квалификацию и на определение мер собственно уголовно-правового воздействия. В свою очередь, необходимо определить, какие обстоятельства предопределяют форму вины, что помогает ее установить? На умышленную форму вины может указывать сам законодатель в нормах Особенной части, например, умышленное причинение легкого вреда здоровью (ст. 115 УК); она может вытекать из характера действий - хищение, изнасилование, угроза убийством и т.д.; их длительности - злостное уклонение родителей...; указанием на заблаговременную известность опасности этих действий, например, признак заведомости и т.д. Так, по нашим данным законодатель 41 раз использует признак заведомости для обозначения умышленной вины к основному или квалифицированному составу. В юридической литературе пути, приемы, способы описания и установления форм вины рассмотрены достаточно полно.2 §2. Объем и степень вины при субъективном вменении. При исследовании вины ученые рассматривают не только ее содержание и формы. Они анализируют степень и объем вины. В работах П.С.Дагеля, Д.П.Котова, В.Н.Кудрявцева, Н.Ф.Кузнецовой, Р.И.Михеева, А.А.Пионтковского, А.И.Рарога и других, достаточно подробно рассмотрен вопрос о степени вины. Значимость степени вины при субъективном вменении настолько существенная, что некоторые ученые предлагают включить в состав уголовного кодекса норму, где бы показывалось влияние ее на уголовную ответственность,3 по примеру того как это было предложено авторами теоретической модели 1 См.: Кузнецова Н.Ф. Цель и механизм реформы уголовного кодекса. Гос-во и право, 1992, №6, с.-80 2 См., например, Дагель П.С., Михеев Р.И. Теоретические основы установления вины. Владивосток, 1975; Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974 3 См.: Рарог А.И. Вина и реформа уголовного законодательства. Сов. гос. право, 1988, №10, с. - 68 УК.1 Следует отметить, что уголовное законодательство некоторых стран содержит указание на степень вины. Так, например, в параграфе 2901.21 Уголовного Кодекса Штата Огайо отмечается, что лицо считается невиновным, если оно “... не имеет требуемой степени виновности ...2”. Справедливости ради отметим и то, что некоторые государства в уголовном законодательстве не имеют не только норму о степени вины, но и законодательного определения вины и ее форм3. Ученые неоднозначно понимают не только степень вины, но и то, чем она определяется. В одном случае она понимается как интенсивность психического отношения к совершаемому4, в другом как количественное выражение элементов вины5, в третьем - это отражение личностных отрицательных свойств наряду с другими обстоятельствами6. Некоторые ученые отождествляют понятие степени вины с теми обстоятельствами, которые ее определяют в рамках соответствующего содержания и формы.7 Степень вины, видимо, есть количественная характеристика, показывающая проявившиеся в конкретном действии отражательно-отношенческие стороны психики человека и сравнительную их тяжесть в рамках форм вины, ее содержания и объема. Правильность этого положения зависит от того, как философы трактуют понятие “степень” ибо это философское понятие. К сожалению, в философском энциклопедическом словаре этого понятия нет. В этимологическом же смысле слово “степень” многозначно. Это и уровень достижения чего-то и свойственность какихто качеств в большей мере 1 См.: Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987, с. - 80 Уголовное право буржуазных стран. Общая часть. М., 1990, с. -158 3 См.: Козочкин И.Д. Реформа американского уголовного права. Государство и право, 1993, №9, с. - 143, 146, 149; Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть уголовного права. М., 1991, с.-17 4 См.: Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987, с. 80, 85-87 5 См.: Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности. М., ВЗПИ, 1991, с.-52 6 См.: Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. Ленинград, 1969, с. -4; Дагель П.С., Котов Д.П. Указ.соч., с. - 70-74; С такой трактовкой степени вины вряд ли можно согласиться. Видимо прав К.Дьери, указывая, что степень вины измеряется не субъективными свойствами преступника. - См.: Дьери К. Указ. работа, с. - 79 7 См.: Дагель П.С., Михеев Р.И. Указ. соч., с. - 17 2 только данному явлению, это и сравнительная величина чего-нибудь.1 Видимо в своих последних значениях “степень” употребляется и в юриспруденции. Степень вины есть количественная характеристика вины и в то же время она есть сравнительная величина какого-то определенного качества. И в силу этого одно явление (вина) отлично от другого, хотя и аналогичного по качеству. Степень вины как количественная сторона вины тесно связана с качеством ее, ибо качество всегда выражено количественно, а количество всегда определенного качества. Количественные характеристики какого качества должны учитываться в отграничении одной степени вины от другой? В юридической литературе высказано мнение, что таким количественным критерием является интенсивность “...психического отношения к совершаемому общественно опасному деянию”2, которая выражается в формах и видах вины, мотивах, целях и эмоциональных переживаниях. Действительно, психическому отношению присуще такое свойство как интенсивность. Вообще, вина имеет различные свойства. Этих свойств множество. С равным успехом можно, например, говорить, что степень вины характеризуется накалом борьбы мотивов, входящих в ее содержание, глубиной сопереживания, особенностью целеполагания и т.д. Вряд ли, однако, все эти свойства в отдельности раскрывают количественную сторону (степень) вины как явления. Так, интенсивность есть лишь напряжение, усилие3 психического отношения. И у кого, к примеру, это напряжение будет сильнее - у лица, неоднократно судимого, совершающего умышленное убийство или - у лица, превысившего пределы необходимой обороны - это еще вопрос. Степень вины в полной мере могут раскрыть только те свойства, которые являются существенными и образуют содержание вины. Вне качества элементов, образующих содержание вины, ни о какой ее степени говорить вообще нельзя. То есть, нет степени вины вне интеллектуальных и волевых моментов психики человека. Вот почему степень вины зависит не только от содержания, но также от ее форм и видов. Однако, если содержание и форма вины определяется тем, что отражается в психике виновного, как и на что он мобилизует свою волю, 189 1 См.: Краткий толковый словарь русского языка. М.: Изд-во Русский язык, 1985, с.- 2 Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., Наука, 1987, с.-80 См.: Словарь иностранных слов. М.: Изд-во Русский язык, 1981, с. - 201 3 как взаимодействуют интеллектуальные и волевые моменты, то степень вины определяется глубиной и охватом сознания этого “что”, глубиной предвидения возможных последствий, спецификой усилий и сосредоточения воли на выбранном варианте поведения. Такое понимание степени вины позволяет разграничивать по “количественному признаку” вину не только между различными ее формами и видами, но делать это и в рамках одного вида вины. В силу того, что степень вины показывает в какой глубине, в каких пределах в сознании лица отражаются фактические, социальные и правовые аспекты совершаемого деяния и его последствия, она учитывается в различных уголовно-правовых институтах - от классификации преступлений до применения мер уголовно-правового воздействия и освобождения от них. Применительно к субъективному вменению это означает, что вменяться личности должны не только те сознаваемые личностью предписания, содержащиеся в диспозиционных и типичных гипотезах и влияющие на квалификацию, но и отраженные в сознании предписания типичных, классических гипотез, относящиеся собственно к санкции (определению собственно уголовно-правовых последствий), если они изменяют вид и пределы этих последствий (наказания). В этой части основное предназначение степени вины индивидуализация уголовной ответственности лица. Несмотря на то, что термин “степень вины” встречался (ст.93 Основ гражданского законодательства, например) да и сейчас встречается (ст.7 Правил возмещения работодателями вреда, причиненного работникам, увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанных с исполнением ими трудовых обязанностей1 ) законодатель ни в одной отрасли права не дает понятия “степень вины” и не указывает от чего она зависит. Нет, к сожалению, этого понятия и в юридическом энциклопедическом словаре.2 Мы полагаем, что законодательное закрепление не только понятия “степень вины”, но и факторов, ее определяющих, способствовало бы укреплению законности, торжеству социальной справедливости, охране прав и интересов граждан. 1 См.: Возмещение работодателями вреда, причиненного здоровью, работника при исполнении трудовых обязанностей (комментарий к нормативному акту). М., 1984, с.-41-42 2 См.: Юридический энциклопедический словарь. М.: Изд-во Советская энциклопедия, 1984 В юридической литературе наряду со степенью вины выделяют и ее объем.1 Введение в научный оборот понятия “объем вины” объясняется тем, что с помощью его оттеняется особая сторона вины как психического феномена. Исходят из того, что формы вины характеризуют качество психических связей, содержание вины - их специфику, а объем вины раскрывает пределы этого психического проявления.2 Мы исходим из того, что понятие “объем” в генетическом аспекте прежде всего естественно-научное понятие, раскрывающее пространственную характеристику явлений, охватывающих, содержащих и выражающих себя в определенных рамках, границах, пределах. Строго говоря, вина, как психическое явление, не имеет пространственного выражения в фиксированных и осязаемых границах. Поэтому можно было бы и не использовать в юриспруденции понятие “объем вины”. В то же время термин “объем” чего-то все шире используется в различных социальных сферах, в том числе и в уголовно-правовой науке. Мы слышим и говорим, например, об объеме информации, знаний, жизненного опыта и т.п. Видимо, ничего странного нет в том, что он используется это понятие и в уголовном праве. Анализ норм Общей части УК, регламентирующих вину, показывает, что законодатель формы вины и их содержание формулирует путем определения и установления психического отношения лица к действию (бездействию) и его общественно опасным последствиям. Между тем, значительное количество преступлений сформулировано законодателем не только с учетом действия (бездействия) и последствий, но и с учетом места, времени, обстановки, средств и т.д. их совершения. В уголовном законе ничего не сказано о том, какой характер психического отношения должен быть у лица к этим обстоятельствам? Высказано мнение, что психическое отношение к подобным признакам на форму вины не влияет, однако входит в ее объем, что и позволяет инкриминировать их виновному.3 Более того, отмечается, 1 См., например: Рарог А.И. Теория вины в советском уголовном праве (Общие и специальные вопросы). Автореф.на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук, М., 1988, с. - 13; Филановский И.Г. Социально-психологическое отношение субъекта к преступлению. Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук, Ленинград, 1970, с. - 24 2 См.: Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности (Уголовноправовые, криминологические и социально-психологические черты)., М.: ВЗПИ, 1991, с.-46 3 См.: Рарог А.И. Теория вины в советском уголовном праве, (общие и специальные вопросы). Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. М., 1988, с.-13 что наряду с содержанием вины объем вины “.. .дополнительно включает еще психическое отношение к другим объективным признакам...”1 (Подчеркнуто нами. - В.Я.) С подобным пониманием объема и его соотношением с формами и содержанием вины вряд ли можно согласиться. Во-первых, объем вины нельзя противопоставлять ее формам и содержанию, так как объема вообще не бывает, имеется всегда лишь объем содержания той или иной формы вины. Во-вторых, объем вины определяет границы, пределы того психического содержания, которое по мнению законодателя необходимо учитывать правоприменителю при вменении субъекту того или иного преступления. В-третьих, пределы этого содержания (объем) вины необходимо устанавливать в рамках определенных форм вины. Это вытекает из соотношения норм о вине Общей части УК с нормами его Особенной части. И если первые определяют формы психического отношения, то последние в большей мере в рамках этих форм предопределяют границы, пределы этого психического содержания. Правда и некоторые нормы Общей части УК влияют на объем вины, например, ст.63. Какое же содержание психического необходимо учитывать в этих границах, пределах.9 Говоря иначе, какое психическое отношение и к чему образует тот объем вины, который необходимо установить и вменить его содержание личности, чтобы констатировать, что им совершено то или иное преступление? Прежде всего в рамках вины необходимо установить, какое психическое отношение лица было к конструктивным признакам состава преступления, охватывались ли они сознанием виновного или нет. Такими конструктивными признаками могут быть признаки, характеризующие объект преступления, его объективную сторону, самого субъекта преступной деятельности и конструктивные признаки субъективной стороны соучастников (корыстный мотив соучастника, антигосударственная цель его преступных действий и т.д.) Однако это общее положение нуждается в дальнейшей детализации. Необходимость ее определяется тем, что законодатель при формулировании уголовноправовых норм указывает в качестве конструктивных признаков одной и той же нормы (основного состава) несколько конструктивных 1 Гилязев Ф.Г. Вина и криминогенное поведение личности (Уголовноправовые, криминологические и социально-психологические черты). М.: ВЗПИ, 1991, с-46 признаков и порой различного свойства. Это может быть несколько объектов посягательства, либо различные признаки объективной стороны, либо сочетание признаков, характеризующих различные элементы состава, например, положение специального субъектасоучастника и одновременно его же субъективную сторону. В связи с этим возникает необходимость в формулировании правил учета психического отношения к этим признакам в рамках объема вины и вменения их субъекту преступной деятельности. Законодатель порой конструирует состав преступления таким образом, что предусматривает посягательство на различные объекты и посягательство на каждый из них образует предусмотренное нормой права преступление. Это составы с альтернативным основным объектом. Для квалификации деяния по данной статье достаточно установить наличие психического отношения к одному из альтернативных основных объектов. Если сознанием виновного охватывались и иные объекты этого же состава, то психическое отношение лица к ним вменяется ему в вину, но имеет значение не столько для стадии квалификации, сколько для определения собственно уголовноправовых последствий (санкции). К таким преступлениям можно отнести ч.1 ст.ст.169, 171, 172; ст.173, ч.1 ст.ст. 201, 202, 205, 212, 239 и др. Хорошо известно, что есть общественно опасные деяния, которые одновременно посягают на несколько объектов, каждый из которых находится под охраной уголовного права, но при всем при этом деяние расценивается законодателем как одно преступление. Речь идет о составных составах преступлений. Анализ прежнего и настоящего уголовного законодательства позволяет сделать вывод о том, что составные составы преступлений неоднородны. Существуют различные составные составы преступлений, отличающиеся друг от друга не только объективными и субъективными свойствами. Во-первых, имеются составные составы, в которых есть дополнительные объекты посягательства, не являющиеся обязательными для данных составов, носящие факультативный характер и не участвующие в конструкции состава, хотя своим наличием в конкретном преступлении и определяющие данный состав как составной. Классическим примером такого вида составных составов преступлений может служить ст.211 УК РФ. Основным конструктивным объектом этого преступления выступает общественная безопасность. Посягательство на основной объект, например, при захвате судна может сопровождаться, например, унижением чести и достоинства в неприличной форме, причинением имущественного ущерба гражданам, клеветой и т.д. Для юридической оценки содеянного не нужно выяснять психическое отношение к оскорблению, клевете, побоям и т.д., то есть к дополнительным объектам. Это отношение необходимо выяснять и вменять в вину, но это имеет значение не для квалификации, а для индивидуализации наказания виновному. Иначе говоря, это второй уровень вменения - вменение обстоятельств, влияющих не на юридическую оценку (квалификацию), а на определение собственно уголовно-правовых последствий (санкцию). К таким составным составам преступления можно отнести так же, например, ч. 1 ст.ст.205, 206, и др. Во-вторых, имеются такие составные составы преступлений, где наряду с основным конструктивным, обязательным объектом преступления должен быть обязательный дополнительный объект (законодатель предусматривает порой альтернативность таких дополнительных объектов), носящий конструктивно-вспомогательный характер. В качестве примера можно привести состав, предусмотренный ст.213 УК РФ. Для констатации хулиганства законодатель требует, чтобы действия лица не только грубо нарушали общественный порядок и выражали явное неуважение к обществу, но сопровождались бы одновременно посягательством на иные указанные законом и охраняемые им общественные отношения: а) здоровье граждан в форме насилия, либо угрозы его применения; либо б) собственности - путем уничтожения или повреждения имущества. Если нет посягательства на эти дополнительные объекты (хотя бы один из них), то даже при наличии грубого нарушения общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу, например, при наличии исключительного цинизма, выразившегося в акте совокупления в общественном месте на глазах у большого числа взрослых и детей, хулиганства в уголовно-правовом плане не будет. При вменении указанных обстоятельств личности виновного следует исходить из того, что в психике лица должен найти отражение не только основной конструктивный объект хулиганства - грубое нарушение общественного порядка, ради которого собственно и существует данная уголовно-правовая норма, но и дополнительный обязательный объект, носящий в конструкции этой нормы конструктивно-вспомогательный характер - здоровье гражданина или повреждение, либо уничтожение его имущества. Если в психике виновного эти дополнительные обязательные объекты не нашли отражение, то нельзя вменять и хулиганства в целом. При совершении преступлений с составными составами второго вида могут пострадать, нарушаться не только дополнительные обязательные объекты, но и дополнительные необязательные, факультативные объекты. Например, при том же хулиганстве или разбойном нападении (ст.213 и 162 УК РФ) могут пострадать честь и достоинство гражданина. Психическое отношение к подобным объектам не влияет на квалификацию, а имеет значение лишь для индивидуализации ответственности. Подобный подход к пониманию составных составов преступлений позволяет, кстати, несколько иначе посмотреть на природу, виды и функциональное назначение дополнительных объектов преступлений. Дополнительные объекты преступлений могут, видимо, подразделяться на дополнительные обязательные объекты преступлений и дополнительные необязательные объекты.1 И если первые носят конструктивно-вспомогательный характер, то вторые - факультативный характер. Если отсутствие первых исключает уголовную ответственность за совершенное деяние, то отсутствие вторых лишь индивидуализирует наказание. Если заблуждение в отношении первых изменяет характер уголовной ответственности либо устраняет ее, то ошибка в отношении вторых лишь конкретизирует пределы уголовного наказания. Еще чаще в качестве конструктивных признаков уголовноправовых норм законодатель использует специфические по своему характеру действия, величину возможных или наступивших последствий. Разумеется, что вменять их личности можно лишь тогда, когда характер этих действий и их последствий охватывался ее сознанием (для неосторожных преступлений имелась возможность предвидеть эти последствия), при этом специфика действий, которые выступают в качестве конструктивных признаков, состоит порой не только в их необычности, а чаще всего в их многоаспектности. Взять, к примеру, ст. 169 УК РФ. Воспрепятствование законной предпринимательской деятельности может быть выражено путем: - неправомерного отказа в регистрации... - уклонения от регистрации... - неправомерного отказа в выдаче... - уклонения от его выдачи... 1 Схожую, но несколько иную трактовку этим объектам дает А.В.Наумов. См.: Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть (курс лекций). М., Бек, 1996, с.151-153. -ограничения прав и законных интересов... -ограничения самостоятельности... - иного незаконного вмешательства.... Для квалификации действий лица по ст. 169 достаточно доказать, что им совершено одно из перечисленных деяний и оно всесторонне охватывалось его психикой, то есть было осознание не только факта отказа, например, в выдаче лицензии, но и то, что этот отказ неправомерен. Если одновременно были совершены и иные, предусмотренные этой нормой деяния, то они вменяются и влияют не на квалификацию, а на индивидуализацию наказания. Достаточно часто законодатель так формулирует уголовноправовую норму, что указывает в качестве конструктивных признаков несколько объектов, различные по своему характеру действия против них и определенного рода последствия. Привлечение к уголовной ответственности на основе такой нормы возможно лишь тогда, когда психикой виновного охватывается один из объектов посягательства, осознается фактическая и социальная сторона совершенного деяния и величина ущерба (последствий) от них. В качестве примера можно привести ст.173 УК РФ. Если в качестве конструктивного признака того или иного состава указаны признаки объективной стороны, которые по своей обобщенной характеристике относятся к факультативным признакам, то преступление будет лишь в том случае, если этот признак нашел отражение в психике виновного. За счет психического отношения к таким признакам объем психического содержания в той или иной форме вины может быть большим, чем в других преступлениях. Так, например, способ совершения преступления при контрабанде, являясь конструктивным признаком этого состава, может только тогда вменяться лицу, когда найдет отражение в его сознании. То есть лицо, перемещая товар в крупном размере через границу, понимает, что осуществляет это помимо или с сокрытием от таможенного контроля, с обманным использованием документов и т.д., но тем не менее активно использует эти способы, сознавая, что по закону этого делать нельзя. И если лицо, добросовестно заблуждается в отношении предусмотренных законом способов совершения контрабанды, то такая ошибка имеет существенное уголовно-правовое значение. Так, например, если лицо заблуждается в отношении свойств используемых документов, например, полагает, что это одни документы, а на самом деле они другие и существенно уменьшают количество товара, то такая ошибка исключает уголовную ответственность. В качестве конструктивных признаков состава законодатель порой указывает и иные признаки объективной стороны, которые, как уже отмечалось, в их обобщенной характеристике принято называть факультативными. Это, например, средства совершения преступления п.”б” ч.1 ст.258 - незаконная охота, место его совершения - ч.1 ст.ст.250-253,ч.1 ст.260идр. Квалификация действий лица по данным нормам УК возможна лишь тогда, когда указанные в качестве конструктивных признаков обстоятельства охватывались сознанием виновного, это относится и к таким признакам, которые характеризуют особое положение соучастника, возраст потерпевшего и т.д. В рамках объема вины необходимо установить какое психическое отношение лица было к конструктивно-отграничительным признакам. Особенно часто с необходимостью выяснения содержания психического к этим признакам мы сталкиваемся по делам о хищениях, когда необходимо решить, была ли здесь кража или грабеж, разбой или иное хищение. Взять, к примеру, грабеж. По ст. 161 УК РФ действия виновного необходимо квалифицировать только тогда, когда виновный понимает открытость хищения и осознает, что это хищение как открытое хищение сознается потерпевшим или окружающими, но игнорирует данное обстоятельство. Такую позицию занимает и следственно-судебная практика, что нашло отражение в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 22.03.1966г. “О судебной практике по делам о грабеже и разбое”. В рамках объема вины необходимо учитывать психическое отношение к квалифицирующим обстоятельствам. Хорошо известно, что квалифицирующими обстоятельствами могут являться признаки, которые относятся к различным элементам состава преступления. Мы уже отмечали, что с помощью этих признаков меняется характер и степень общественной опасности деяния и в силу этого дифференцируется ответственность. Законодатель пошел по пути не просто перечисления квалифицирующих признаков. В подавляющей части норм нового УК РФ законодатель указывает их путем обособления и буквенного обозначения. В связи с этим, каждый из квалифицирующих признаков должен быть установлен и их вменение личности возможно лишь тогда, когда они нашли отражение в его психике. При этом каждый из квалифицирующих признаков, обозначенный в уголовно-правовой норме соответствующей буквой, должен быть отражен в квалификации. Так, если лицо совершило мошеннические действия неоднократно и причинило значительный вред гражданину, то его действия необходимо квалифицировать по п. п. “б” и “г” ч.2 ст. 159 УК. В тех же случаях, когда законодатель указывает различные квалифицирующие признаки путем их перечисления, то для квалификации с учетом квалифицирующего признака достаточно установить хотя бы один из них и установить наличие психического отношения к нему. Остальные квалифицирующие признаки вменяются виновному и влияют уже не на квалификацию, а на индивидуализацию наказания. В качестве примера можно привести составы, предусмотренные ч.2 ст.146, ч.2 ст. 147, ч.2 ст.138 и др. Порой в преступном деянии имеются квалифицирующие и особо квалифицирующие признаки. Какие из них вменять? Какие влияют на квалификацию, а какие на пределы наказания? Подобная ситуация фактически является видом конкуренции правовых норм. Мы полагаем, что вменяются личности виновного как квалифицирующие, так и особо квалифицирующие признаки, при условии если и те и другие нашли отражение в психике виновного. Квалификация же действий будет во многом определяться конструкцией уголовноправовой нормы. Если норма с особо квалифицирующими признаками сформулирована по формуле: “деяния, предусмотренные ч. 1 и ч.2, если они...”, “те же действия если они совершены...” и т.д., то действия лица квалифицируются только по норме с особо квалифицирующими признаками, а квалифицирующие признаки при вменении их личности индивидуализируют уголовную ответственность. Такая ситуация наиболее типична для уголовного права. Если же норма с особо квалифицирующими признаками не “перекрывает” квалифицирующие по указанной выше формуле, то и те и другие признаки, если они охватывались сознанием виновного, вменяются ему и предопределяют уголовно-правовую оценку. Например, действия виновного, совершившего изнасилование неоднократно и при повторном изнасиловании совершил это преступление в отношении малолетней, следует квалифицировать по п.”а” ч.2 и по п.”в” ч.3 ст. 131УК России. Определенные сложности возникают с вменением квалифицирующих признаков при соучастии. Элементы акцессорности соучастия присущи российской уголовно-правовой науке и судебно-следственной практике. Определенная зависимость ответственности соучастников от действий исполнителя очевидна. Так, например, если исполнитель лишает жизни человека из корыстных побуждений, а пособник помогает исполнителю в этом убийстве, но из-за ненависти, обиды, мести на потерпевшего, то действия пособника следует квалифицировать по п.”з” ч.1 ст. 105 УК РФ со ссылкой на ст.33 УК. При этом, правда, возникают вопросы - можно ли включать в объем вины психическое отношение лица - соучастника к мотивам и целям исполнителя? Не нарушаем ли мы тем самым выдвинутые нами же положения, что объем вины может быть только в рамках определенной законом формы вины (а форма вины определяется психическим отношением лица к общественно опасному деянию и общественно опасным последствиям)? Мы полагаем, что ст.32 УК РФ конкретизирует то общее положение об умышленной вине, которое изложено в ст.25 УК. Она, по сути дела, расширяет содержание, а следовательно и объем вины при соучастии, так как определяет, что при соучастии имеется не только объективная, но и субъективная связь соучастников. В данном случае мотивы и цели исполнителя, будучи субъективными по своей природе, для соучастников выступают как реальность, имеющая социальное значение не только для исполнителя. Поэтому “...знание юридически значимых целей и мотивов исполнителя необходимо для вменения другим соучастникам.” 1 В то же время, если у исполнителя имеются квалифицирующие признаки личностного свойства, персонифицирующего характера, то они, даже при их осознании соучастниками, вменяются только тому из соучастников, кому они присущи. На указал и Пленум Верховного Суда РФ в своем постановлении “О судебной практике по делам о грабеже и разбое”. Пленум подчеркнул, что при рассмотрении дел этой категории “...совершаемых по предварительному сговору группой лиц, судам следует иметь ввиду, что такие квалифицирующие признаки, как совершение грабежа или разбоя особо опасным рецидивистом, совершение грабежа повторно либо совершение ранее разбоя или бандитизма, должны учитываться при квалификации лишь тех соучастников преступления, к которым эти признаки относятся непосредственно.”2 Мы рассмотрели ситуацию, когда квалификация соучастников зависела от мотива и цели исполнителя, если они выступали в качестве квалифицирующих признаков состава преступления. А возможна ли обратная ситуация, когда соучастники (соучастник) действуют (ет) с 1 Рарог А.И. Общая теория вины в уголовном праве. М., 1980, с. - 13 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации 1961-1993. М., Юрид. лит-ра, 1995, с. - 173 2 квалифицирующими побуждениями, а исполнитель, понимая все это, совершает преступления в целях облегчения участи, доли, положения и т.д. соучастника, то есть у него иной мотив или цель? Мы полагаем, что квалифицирующий мотив или цель соучастника, если они известны исполнителю и он даже при этой осведомленности все же совершает преступление, вменяются исполнителю в вину. Умысел исполнителя при соучастии шире чем у преступника, действующего в одиночку, так как его сознанием охватывается не только факт участия в преступлении другого, но и намерения этого другого. И если, зная об этих намерениях, усугубляющих оценку деяния со стороны общества и закона, исполнитель все же действует, совершает преступление, то к нему предъявляются повышенные требования в рамках его объема вины. Все признаки состава преступления, нашедшие отражение в психике виновного, будь то конструктивные, конструктивноразграничительные или квалифицирующие, содержатся в диспозиционных гипотезах и как таковые непосредственно влияют на квалификацию. А как быть с отягчающими наказание обстоятельствами? Мы уже отмечали, что они носят характер дополнительных условий к диспозиционным и классическим гипотезам и влияют не на квалификацию, а на реализацию предписаний собственно санкции, “замкнуты” на индивидуализацию ответственности и применение мер уголовного наказания. Однако их вменение личности, совершившей общественно опасное деяние необходимо всегда, если имели место эти обстоятельства. Выяснение психического отношения к этим обстоятельствам всегда безусловно необходимо, когда речь идет об отягчающих наказание обстоятельствах.1 Это же касается и большинства смягчающих обстоятельств. Однако некоторые смягчающие обстоятельства вменяются личности виновного и с нарушением субъективного вменения, то есть вменяются потому, что объективно существуют независимо от того, 1 Правильно отмечает Л.Л.Кругликов, что “...вопрос о субъективных основаниях вменения усиливающих ответственность обстоятельств должен решаться одинаково применительно и к квалифицирующим и к отягчающим данным. В случаях, когда виновное лицо не сознавало, а тем более не должно было и не могло сознавать наличие соответствующих обстоятельств, последнее ни при каких условиях не может повлечь усиление ответственности, если предполагается субъективное отношение виновного в форме сознания либо знания.” - Кругликов Л.Л. Основные направления совершенствования законодательства об отягчающих обстоятельствах. В кн.: Совершенствование правовых основ уголовного судопроизводства. Ярославль, 1988, с.-33 осознавались ли они виновным или нет.1 Это единственный отход от принципа субъективного вменения и осуществляется он в интересах виновного, показывает гуманность общества и государства к нему. К таким объективно вменяемым смягчающим обстоятельствам можно отнести, например, п.”г” ст.61 УК РФ - наличие малолетних детей у виновного, п.”д” этой статьи. Несомненно, что психическое отношение лица к отягчающим и к некоторым смягчающим наказание обстоятельствам предопределяет и объем вины. Отраженные в психике лица конструктивные, конструктивноотграничительные, квалифицирующие, смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства и отношение к ним личности образует содержание вины и образует ее объем. В силу этого вина выступает как основание, основа вменения этих обстоятельств личности, потому, что в этих обстоятельствах сформулированы требования правомерного поведения, которые ею нарушены.2 Разумеется, что на субъективное вменение может влиять и влияет характер проявления интеллектуальных и волевых моментов при умышленной и неосторожной вине. Можно было бы говорить об особенности вменения при различных видах умысла - прямом и косвенном, определенном и неопределенном, обычном и специальном, заранее обдуманном и внезапно возникшем, простом и аффектированном. Это уже детали, требующие, однако, самостоятельного исследования. Нас же интересовала проблема того, почему вина является основой, базой для субъективного вменения, что отражается в ней, что позволяет ее считать этой основой? 1 В юридической литературе, к сожалению, этот аспект смягчающих обстоятельств рассмотрен крайне недостаточно. Мы полагаем, что психическое отношение к ним, разумеется, влияет на объем вины, но это влияние иного свойства, которое направлено не на усугубление вины, а на ее смягчение. 2 Правильно, на наш взгляд, подметил И.Я.Козаченко, что “...вступая в отношения ответственной зависимости, индивид субъективно оценивает эти отношения.” И далее “...уголовная ответственность, будучи по своей социальной функции объективной категорией, содержательно заключает в себе субъективные моменты...” Это проявляется в том, что “...требования определенного поведения преломляются в сознании и психологии личности...”. - Козаченко И.Я. Личностный аспект уголовной ответственности. В кн.: Актуальные проблемы правовой защиты личности в уголовном судопроизводстве. Ярославль, 1990, с.-96-97 Помимо вины, как основы субъективного вменения, есть еще такие психические явления, которые влияют на протекание интеллектуальных и волевых моментов психики виновного, да и вообще, на весь строй психических процессов личности при совершении им общественно опасного деяния. Речь идет о мотиве и цели - исключительно важных атрибутах при субъективном вменении, выступающими его непременными условиями. §3. Значение мотива и цели в субъективном вменении. В совершенном преступлении вина не исчерпывает всего многообразия психического. Наряду с виной внутренний мир человека взаимосвязан с совершенным деянием своими мотивами, целями, эмоциональными составляющими. Из этого следует, что содержание субъективного вменения, его пределы определяются не только виной, но и иными психическими обстоятельствами, в частности, мотивом и целью. Более того, содержание самой вины во многом определяется как мотивом, так и целью преступления. Без уяснения мотива и цели совершаемого невозможно порой отличить одно преступление от другого, непреступного или даже социально полезного и желательного для общества поведения. Анализ судебной практики показывает, что значительная часть уголовных дел отменяется или изменяется квалификация из-за неправильного установления мотива и цели преступления. Мотив, цель, эмоциональные составляющие близкие психические явления, но не тождественные. Каждое из них имеет свою специфику, отличительные черты и свойства, различную отражательную и детерминистическую функцию и назначение. Криминалисты, отмечающие различную функциональную роль этих обстоятельств, расходятся во мнении о том, какое из них имеет первостепенное, определяющее значение не только при субъективном вменении, но и при решении иных уголовно-правовых вопросов. Одни ученые полагают, что при решении проблем субъективного вменения определяющими являются интеллектуальные моменты психически виновного. Поэтому именно они, считают сторонники такого подхода, в первую очередь определяют как основания, так и пределы этого вменения.1 1 См.: Гилязев Ф.Г. Социально-психологические, уголовно-правовые и криминологические аспекты вины. Уфа, 1978, с. - 39-40; Наумов А.В. О гегелевской идее права применительно к уголовному праву. Государство и право, 1993, №4, с. - 27; Тер-Акопов А.А. О правовых аспектах психической активности и психологической безопасности человека. Там же, с. - 89; Макашвили В.Г. Волевой и интеллектуальный элементы умысла. Сов. гос. право, 1966, №7, с. - 104 Другие ученые исходят из того, что доминирующая роль в психике виновного, что определяет и их первостепенное значение при субъективном вменении, принадлежит волевым моментам и в особенности мотивам действия. Так, Б.С.Утевский отмечал, что именно “...мотив определяет содержание, направление воли человека”.1А В. В. Лунеев считает, что жизненные результаты человека лишь на 20-30% зависят от интеллекта человека и на 70-80% от мотивов.2 Третьи занимают компромиссную позицию. Они считают, что интеллектуальные и волевые моменты психики имеют равновеликую значимость, независимо от того, проявляются ли они в тех или иных формах вины или представлены мотивом и целью.3 Такие разночтения юристов в отношении понимания роли мотива и цели объясняются рядом факторов. Прежде всего тем, что эти категории, являясь не только юридическими, но и философскими, этическими, психологическими категориями, рассматриваются в этих отраслях науки неоднозначно.4 В свою очередь, это определяется множественностью 1 Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. Госюриздат, 1950, с. -147 Лунеев В.В. Предпосылки субъективного вменения и принцип виновной ответственности. Государство и право, 1992, №9, с. - 57. Отметим, что некоторые ученые и мотив относят не к волевой, а к интеллектуальной сфере психики человека. “Выбор поступка, - пишет Б.Д.Овчинников, - есть безусловно интеллектуальный процесс, а потому и мотив относится к психическим побудительным силам интеллектуального характера.” Овчинников Б.Д. К определению понятий мотива и цели. Правоведение, 1970, №4, с.- 10 3 См.: например, Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. Изд-во Юрид. лит-ра. М., 1963, с. - 243; Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. Изд-во юрид. лит-ра, М., 1961, с. - 348, 369 и др.; Самолюк И.Д. Определенный и неопределенный умысел. Сов.гос.право. 1966, №1, с. - 121-122 4 Так, В.И.Ковалев, рассматривая проблему мотива в отечественной психологии, отмечает, что даже при определении мотива ученые занимают различные позиции. Он приводит десять наиболее распространенных в психологической литературе дефиниций мотива. См.: Ковалев В.И. Мотивы поведения и деятельности. М.: Наука, 1988, с. - 16-21. Неоднозначно в науке понимается и цель. Так, М.Г.Макаров, рассматривая “цель” в марксистской философии, отмечает, что категориальная природа данного понятия учеными-философами раскрывается неоднозначно. Он приводит более пяти определений цели, которые даются в философской литературе. См.: Макаров М.Г. Категория "цель" в марксистской философии. М., 1977, с.-8-10 2 структурностью, иерархичностью и полифункциональностью этих категорий. Неоднозначность понимания мотива и цели их роли в уголовном праве способствует и то, что сам законодатель не только не показывает значимости этих категорий, не называет их функциональные направления, но даже не дает понятия мотива и цели. Между тем, теоретические разработки этих категорий могут служить законодателю хорошей предпосылкой для правовых новаций в отношении их. Мы полагаем, что в Общую часть УК РФ следует включить нормы, которые бы давали понятие мотива и цели и определяли бы их уголовно-правовое значение.1 Это способствовало бы единообразному пониманию и применению на практике норм Особенной части, редакция которых «замыкается» на мотиве и цели. О том, что на практике эта проблема существует, свидетельствуют не только многочисленные примеры из деятельности различных судебных инстанций, но и те ответы, которые мы получили в результате опроса экспертов. Так, например, применительно к понятию мотива и цели ответы экспертов. Относительно понятия мотива и цели они распределились следующим образом: 54,1% под мотивом понимают осознанные побуждения, толкнувшие лицо на совершение преступления. Если этот ответ рассмотреть через призму профессиональной деятельности, то получается, что такого мнения придерживаются: 8 из 13 прокуроров, 20 из 43 заместителей прокуроров, 11 из 18 следователей прокуратуры, 3 из 9 председателей судов, 30 из 47 судей и 13 из 26 следователей МВД. Значительное число экспертов (38,4%) ответили, что под мотивом они понимают частично как осознанные, так и неосознанные побуждения, толкнувшие лицо на совершение преступления. И лишь 4,4% экспертов полагают, что под мотивами следует понимать неосознанные побуждения, лежащие в основе преступления. Что касается понимания цели, то 35,8% экспертов склонны считать, что под целью преступления следует понимать тот мысленный 1 Правильно отмечается в литературе, что в процессе доказывания мотива преступления необходимо устанавливать не только сам мотив, но нужно анализировать и процесс мотивации. Это позволит избегать ошибки в оценке преступного деяния ибо зачастую “...в основе преступления одного и того же вида могут лежать самые различные мотивы.” - Тузов А.П. Мотивационный аспект преступного и иного правонарушающего поведения. В кн.: Уголовноправовые и криминологические аспекты борьбы с проявлениями социального паразитизма. Иваново, 1987, с. - 96 образ, к которому стремится лицо при его совершении, 29% экспертов под целью понимают ориентир, который направляет преступную деятельность, для 31,4% экспертов цель это мыслительный процесс, показывающий, с помощью какого результата можно удовлетворить свою потребность и желание, 3,8% экспертов под целью понимают интуицию человека, направляющую его деятельность, а в 6,3% дают и иные трактовки цели преступления. Взгляды практических работников по вопросам понимания мотива и цели как зеркало отражают взгляды ученых различных юридических школ. Так, если говорить о мотиве преступления, то в уголовноправовой науке он исследован достаточно полно в различных аспектах, а отсюда ему ими придается и различное правовое значение. Одни ученые обращают внимание в основном на детерминистическую сторону мотива и, по сути, видят в нем субъективную причину преступного деяния.1 Другие считают, что значение мотива прежде всего в том, что он выступает тем лакмусом, который показывает качество потребностей и интересов, нашедших отражение в сознании преступника и определивших характер его поведения.2 По мнению третьих, мотивы показывают отношение лица к объективной действительности.3 Четвертые полагают, что основное значение мотива в определении направленности действий.4 Обзор уголовно-правовой литературы показывает, что ученыеюристы неоднозначно понимают не только значение мотива, но и его генезис, а отсюда дают и неоднозначное понятие мотива. Одни под мотивом понимают эмоциональное состояние лица, нарушившего требование закона.5 Другие сводят его к интересу и, по сути дела, отождествляют мотив и интерес.6 Третьи под мотивом понимают потребность, 1 См.: Дагель П.С., Котов Д.П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974, с. - 184-185 2 См.: Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, 1982, с. - 14 3 См.: Лукашева Е.А. Мотивы и поведение человека в правовой сфере. Сов. гос-во и право, 1972, №8. с. - 24 4 См.: Тарарухин С.А. Установление мотива и квалификация преступления. Киев, 1977, с. - 11; Наумов А.В. Мотивы убийств. Волгоград. 1969, с. - 17 5 См.: Харазишвили Б.В. Вопросы мотива поведения и преступника. Тбилиси, 1963, с.- 4-5. По мнению А.П.Тузова, мотив - это активное состояние человеческой психики в целом, а не только эмоций. См.: Тузов А.П. Указ.работа, с. - 94 6 См.: Джекебаев У.С., Рахимов Т.Г., Судакова Р.Н. Мотивация преступления и уголовная ответственность. Алма-ата, 1987, с. - 12-13 нужду, которая определяет действие человека, 1 по мнению четвертых под мотивом следует понимать комплекс обстоятельств, которые побуждают человека к действию.2 Последняя позиция согласуется с мнением, которое высказано в философской литературе.3 Хотелось бы лишь отметить тот факт, что несмотря на различную позицию о генезисе мотива, все ученые единодушны в одном - мотив является таким побуждением к преступному деянию, что в известном смысле можно сказать, что он выступает движущей силой, внутренним источником этого преступного поведения.4 Это, кстати, вытекает и из этимологии слова «мотив». Термин matif в переводе с французского (в свою очередь, этот термин произведен от латинского слова movo - двигать) понимается прежде всего как побудительная причина, повод к какому-либо действию.3 По сути, совершаемое преступление есть объективизация того или иного мотива или их группы. Мы не оговорились относительно группы мотивов. В литературе правильно отмечается, что в основе тех или иных преступлений может лежать 1 См.: Еникеев М.И. Психолого-юридическая сущность вины. Сов. гос-во и право, 1989, №12, с. - 78-79; Криминальная мотивация. Ответ. ред. В.Н.Кудрявцев, М., Наука, 1986, с. - 25; Малкин И.И. Психологопедагогические основы наставничества. Казань, 1976, С.-80-81 2 См.: Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, 1982, с. 3 См.: Философский энциклопедический словарь. М., Советская энциклопедия, 1983, с. - 389 4 Разночтения среди ученых, правда, существуют и по поводу того, чем обусловлена, предопределена сама побудительность. Например, по мнению К.Е.Игошева, она формируется под влиянием жизненного опыта и социальной среды. - См.: Игошев К.Е. Типология личности преступника и мотивация преступного поведения. Горький, 1974, с. - 66, 88 и др. Г.Б.Русинов полагает, что это осознанное побуждение обусловлено жизнедеятельностью индивида. - См.: Русинов Г.Б. Понятие мотива преступления. В кн.: Актуальные вопросы советского права. Казань, 1985, с. - 93-94. И.А.Суслопаров считает, что это побуждение выступает как результат взаимодействия социальной Среды и психологии личности преступника. Суслопаров И.А. О понятии преступного мотива. В кн.: XXVII Съезд КПСС и вопросы юридической науки и практики. Казань, 1988, с. - 82-83 5 См.: Юридический энциклопедический словарь. М., Советская энциклопедия, 1984, с. - 179 «...не один, а два и более мотива»1, многие мотивы2, целый комплекс «...взаимодействующих мотивов»3. Другое дело, что какой-то из этих мотивов является доминирующим, основным. Поэтому в процессе субъективного вменения необходимо установить прежде всего основной мотив преступления. И сделать порой это бывает очень сложно поскольку основной мотив преступления не всегда «лежит» на поверхности. «Глубина залегания» основных, доминирующих мотивов хорошо показана в художественной и юридической литературе. Например, А.Ф.Кони, описывая дело купца Овсянникова, велевшего поджечь паровую мельницу Кокорева, которую сам же Овсянников и арендовал, отметил, что «...не корысть, а более сложные побуждения могли заставить его (Овсянникова. - В.Я.) желать пожара мельницы перед истечением срока контракта - пожара, который обессилил бы его недруга Кокорева и заставил бы военное ведомство отказаться от ненавистного условия о временном приеме хлеба на паровой мельнице»4 (подчеркнуто нами. - В.Я.). Т.С.Карлова, анализируя дело С.Г.Нечаева и его освещение в печати, пришла к выводу о том, что обвинение в процессе следствия не установило доминирующего мотива действий Нечаева и поэтому совершенное им убийство расценивалось как выполненное «...из личной мести либо желания скрепить организацию пролитой кровью.»5 Между тем, отмечает Т.С.Карлова, в речи другого обвиняемого по этому делу нигилиста Успенского вскрыты истинные мотивы убийства, совершенного Нечаевым - это убийство не из личной мести, а здесь «...была другая связь, более крепкая; это идея, одушевлявшая нас, идея общего блага,»6 и предавший эту идею (предатель) подлежал, по их мнению, правомерному убийству. 1 Тузов А.П. Указ. работа, с.-95. См. также: Козаченко И.Я. Социальноориентационная природа хулиганства. В кн.: Проблемы совершенствования законодательства по укреплению правопорядка и усиление борьбы с правонарушениями. Свердловск, 1982, с.-39 2 См.: Москвичев С.Г. Проблема мотивации в психологических исследованиях. Киев, 1976, с. - 81 3 Малкин И.И. Психолого-педагогические основы наставничества. Казань, 1976, с.-81 4 Кони А.Ф. Избранное. М., Советская Россия, 1989, с. - 19 5 Карлова Т.С. Достоевский и русский суд. Казань, 1975, с. - 90 6 Цитируется по Карловой Т.С. Достоевский и русский суд. Казань, 1975, с.90 Факт объективизации мотива или их группы в совершенном преступлении является нравственно-правовым основанием при его вменении лицу, совершившему это преступление. В плане же обратной связи, как совершенно правильно отмечается в уголовно-правовой литературе, через мотив «...можно понять подлинный характер правомерного или противоправного поведения». 1 Поэтому вряд ли полностью можно согласиться с утверждением, что «потребностей и мотивов, ...которые были бы свойственны только преступному поведению, нет.»2 Оно верно лишь по отношению к потребностям, мотивы же всегда преломляются через иные элементы преступной деятельности и в силу этого получают нравственно-правовую оценку. О мотиве преступления «...можно говорить только тогда, когда уже появились или по крайней мере формируются иные элементы преступного поведения - объект, предмет, цель или средства преступного результата.»3 Применительно к субъективному вменению чрезвычайно важно не только то, что мотив подчеркивает преступность или правомерность деяния, но и то, что он раскрывает стремление лица к осуществлению определенного поведения. Он, неся эмоциональную окраску побуждений, лежащих в его основе,4 носит конкретно выраженный характер и является двигателем определенного действия, которое благодаря мотиву имеет конкретную социально-правовую оценку. Вот этот характер (качество) выражения побуждений в конкретном деянии (преступном 1 Лукашева Е.А. Указ. соч., с. - 24 Лунеев В.В. Функции мотивации. В кн.: Криминальная мотивация. М., Наука, 1986, с.-30. Подобная позиция разделяется и другими учеными. Так, Н.Иванов пишет: “Я считаю, что преступных мотивов нет.” - Иванов Н. Мотив преступления удовольствие? Сов. юстиция, 1993, №3, с. - 20 3 Кудрявцев В.Н. Понятие и криминологическое значение мотивации преступного поведения. В кн.: Криминальная мотивация. М., Наука, 1986, с.-12 4 Подробнее см.: Симонов П., Познать себя. Коммунист, 1986, с. - 72-81; Гозман Л.Я. Психология эмоциональных отношений. М., МГУ, 1987, с. - 36-43, 132-141. В этой связи хотелось бы отметить, что даже в преступлениях, совершаемых в состоянии аффекта, когда эмоции доминируют в психике человека, мотив выступает основной причиной преступления, но содержание его обусловлено эмоциональным всплеском. Поэтому вряд ли можно согласиться с утверждением, что в таких ситуациях “...зарождающийся мотив не коррелирует с ними (из-за эмоций с социально-психологическими установками. - В.Я.), нехарактерен для линии поведения.” - Рогачевский Л.А. Особенности субъективной стороны преступлений, совершенных в состоянии аффекта. Правоведение, 1983, №6, с. - 83 2 акте) и имеет значение для субъективного вменения. Разумеется, что без этого выражения в преступном деянии любые побуждения, проигранные личностью внутри себя, даже при условии, что они стали известны окружающим, не имеют уголовно-правового значения. 1 Они могут представлять лишь криминологический интерес. Кроме того, любые мотивы человека, даже представленные в виде целостных и многоуровневых программ, например, идеалы, убеждения, мировоззрения, установки, склонности, ценностные ориентации - только тогда могут выступать в качестве побудительных факторов -мотивов, являться источниками волевого акта, когда преломляясь в сознании, порождают осознанное стремление к достижению конкретной цели. Ибо воли без цели не существует и наоборот. В процессе целеполагания «...осуществляется обоснование не только целей деятельности, но и ее структуры, последовательности практических действий...».2 Человеческое поведение по своему социально-психологическому содержанию весьма сложное и многоплановое явление. Поэтому при установлении содержания мотива того или иного преступления всегда нужно помнить, что мотив определяет его как преступление определенного свойства не непосредственно с помощью тех побудительных начал, которые лежат в его основе, например, удовлетворение потребности в пище, одежде, транспорте и т.д., а только в соотношении и во взаимосвязи с целью, результатами, к достижению которых стремится лицо, формами (способами, путями, средствами) их достижения и существующими социальными требованиями к подобного рода действий. Иначе говоря, мотив преступления - побуждение осознанное, опосредованное желанием осуществления цели ради удовлетворения мотива (“снятия” побуждения). Отсюда глубоко прав Б.С.Волков, подметивший, что подобная характеристика мотива возможна лишь в единстве процесса волепроявления “...в котором мотив, сознание, воля и другие психологические признаки выступают в единстве и взаимообусловленности.”3 В этой связи вряд ли обоснованы мнения 1 В литературе правильно подчеркивается: “Цели и мотивы не сами по себе, а вследствие совершения данного преступления становятся факторами, создающими или усиливающими степень общественной опасности.” - Хорват Т. Понятие преступления. Категории преступных деяний. В кн.: Современные тенденции развития социалистического уголовного права. М.: Наука, 1983, с. -19 2 Буева Л.П. Человек: деятельность и общение. М., Мысль, 1978, с. - 90 3 Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань. 1982, с. - 22 тех ученых, которые в качестве мотивов преступлений понимают и неосознаваемые побуждения,1 а уж тем более заявляющих, что мотивы не осознаются действующими лицами.2 Действительно, не все психическое находит отражение в сознании лица. Еще С.Л.Рубинштейн подчеркивал, что содержание психического не исчерпывается осознанными мотивами. Однако мотив и выступает как таковой, как побуждение только тогда, когда именно на его основе осуществляется действие, поступок, посредством которого личность, его совершающая, соотносит себя с окружающим миром -другими людьми, природой, дает оценку своим побуждениям. Поэтому более убедительной и правильной мы считаем точку зрения, согласно которой мотив это осознанное побуждение.3 Будучи элементами психики человека мотив теснейшим образом связан с внешним миром, поскольку побудительные факторы в значительной мере есть диалектическое отраженное и преломленное в личности социально-биологическое бытие. Такая связь мотива с внешним миром касается всех видов деятельности человека независимо от того, в какой сфере она проявляется.4 Это, так сказать, генетическая связь мотива с внешним миром. Каков мир, таковы и мотивы. Иначе говоря, мотивы, их содержание само определяется социальной действительностью, жизненной ситуацией. В то же время внешние причины действуют лишь через внутренние условия. Побуждения, порождаемые конкретными жизненными обстоятельствами, формируют характер, установки личности, его ценностные ориентации, которые выступают “внутренними цензорами” новых жизненных обстоятельств. Поэтому правильно подчеркивается: “И несмелый человек может совершить смелый поступок, если на это его толкают обстоятельства” .5 1 См.: например, Лунеев В.В. Предпосылки объективного вменения и принцип виновной ответственности. Государство и право, 1992, №9, с. - 60 2 См.: Зелинский А.Ф. Криминологические и уголовно-правовые аспекты неосознанной психической деятельности. Сов. гос-во и право, 1984, №9, с. - 55 3 См., например, Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения. Казань, 1975, с. - 13; Панов Н.И. Способ совершения преступления и уголовная ответственность. Харьков, 1982, с. - 5, 23 и др. 4 См.: Добреньков В.И. Неофрейдизм в поисках “истины”. М., Мысль, 1974, с. - 29; Махов Ф.С. Жить без проступков и правонарушений. М., Юрид.лит-ра, 1986, с. - 36-39 5 Рубинштейн С.Л. Теоретические вопросы психологии и проблема личности. В кн.: Психология личности. Тексты. МГУ, 1982, с. - 32. Правильно подчеркнул И.Я.Козаченко: “Только преломившись в сознании личности факторы внешней среды становятся мотивообразующими, побуждающими силами поведения.” - Козаченко И.Я. Корыстный мотив в структуре уголовной ответственности. Свердловск, 1988, с. - 5 Однако существует и другая, так называемая функциональная связь мотива с внешним миром. Это связь между предпосылкой (побуждениями) и предметом. Иначе говоря “...мотив - это не какая-то “чисто субъективная” категория, оторванная от внешнего мира. Мотив является субъективной реакцией, вызванной отношением человека к внешнему миру.”1 В подобных случаях предпосылка деятельности (побуждение) может сыграть свою роль мотива, если она опредметится, то есть найдет отражение в виде удовлетворения себя в каком-то предмете. Именно с этого момента влечение переходит в желание и предмет начинает побуждать человека к деятельности.2 Таким образом, не только осознанное, но еще и опредмеченное стремлениек “снятию” побуждения представляет собой мотив отдельного волевого акта и волевой деятельности в целом. Из всего этого следует, что мотив в человеческом поведении выполняет многочисленные функции3, а из них определяющими, главенствующими являются две: побудительная (иногда называют динамизирующая функция) и смыслообразующая.4 Побудительная сторона мотива достаточно подробно рассмотрена в психологической и юридической литературе. Схематично ее можно выразить как источник, определяющий и стимулирующий проявление воли в процессе деятельности. Поэтому в этой части мотив и называют побудительной силой к совершению действий. Смыслообразующая роль мотива чрезвычайно велика, а сама смыслообразующая функция достаточно сложна, поскольку на этом этапе психической деятельности появляется цель, происходит не только опредмечивание побуждения, но и оценка этих побуждений с позиций социальных требований и личного смысла, их личностной значимости. 1 Харазишвили Б.В. Вопросы мотива поведения и преступника в Советском праве. Тбилиси, 1963, С.-35 2 См.: Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1965, с. - 301 3 Так, В.В.Лунеев, например, выделяет четыре функции мотивации, стержнем которой и являются "сопоставляемые" мотивы. - См.: Лунеев В.В. Функции мотивации. В кн.: Криминальная мотивация. М., Наука, 1986, с. -2021 4 См.: Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, 1982, с. - 11; Русинов Г.Б. Мотив и цель преступления как показатели социальной сущности деяния и применение уголовного закона. В кн.: Вопросы осуществления прав и обязанностей в развитом социалистическом обществе. Казань, 1983, с. - 76 В психологической литературе, на наш взгляд, правильно отмечается, что смыслообразование, как механизм осознания мотивов, является не только формой отражения побуждений, но и предстает как собственно человеческая функция,1 суть которой заключается в том, что осознается личностная суть побуждений (мотив) и пути их “насыщения" посредством деятельности. Игнорирование этой функции мотива приводит некоторых исследователей к тому, что мотивы трактуются односторонне, как какие-то нейтральные психические образования, которые имеют лишь положительный или отрицательный механизм (деятельность) их удовлетворения, то есть “...положительным или отрицательным является деятельность, а не мотив.”2 Правильно, говорить, например, о преступных мотивах, можно только применительно к конкретному поведению. Лишь в единстве они раскрывают свою содержательную часть. Но нельзя забывать и о том, что побудительные начала мотивов сами по себе могут “страдать” примитивностью, извращенностью, низменностью и как таковые определять социальное содержание и оценку не только мотива, но и деятельности, совершаемой на их основе. Именно это позволяет одно и то же действие расценивать по-разному. Лишение жизни человека может быть актом действий защитника Отечества в военном конфликте, превышением права на необходимую оборону или же убийством из хулиганских побуждений. Благодаря наличию смыслообразующей функции “...мотив совершенного преступления выступает... мерилом антисоциальности лица.”3 Мы полагаем, что в рамках смыслообразующей функции происходит выбор и развернутая оценка предметов, опредмеченных в результате побудительной функции мотива, посредством которых удовлетворяется 1 См.: Москвичев С.Г. Проблемы мотивации в психологических исследованиях. Киев, изд-во “Наукова думка”, 1975, с. - 52-53. Несколько специфично смыслообразующую функцию понимал А.Н.Леонтьев. Он считал, что одни мотивы побуждают к деятельности и одновременно “...придают ей личностный смысл: мы будем называть их смыслообразующими мотивами. Другие, существующие с ними, выполняя роль побудительных факторов (положительных или отрицательных)... лишены смыслообразующей функции.” - Леонтьев А.Н. Мотивы, эмоции и личность. В кн.: Психология личности. Тексты. М., МГУ, 1982, с. - 76 2 Ковалев В.И. Мотивы поведения и деятельности. М., Наука, 1988, с. - 66 3 Лысов М.Д. Наказание и его применение за должностные преступления. Казань, 1977, с.- 15 само побуждение, лежащее в основе мотива. Именно смыслообразующая функция мотива позволяет в процессе субъективного вменения определить его социальные свойства, иметь и видеть основу отграничения одного мотива от другого и даже в рамках одного и того же мотива определять его оттенки, специфику и подвиды. Именно это свойство смыслообразующей функции мотива позволило Н.Ф.Кузнецовой в рамках корыстного мотива выделять его подвиды: “корысть-стяжательство”, “корыстьнакопительство”, “корысть-паразитизм”, “служебную-корысть”, “корысть-легкомыслие”, “корысть-нужду” . 1 Эта идея была воспринята в уголовно-правовой и криминологической литературе2. Интересен тот факт, что ученые-психологи, отрицающие наличие смыслообразующей функции мотивов, тем не менее с этой функцией связывают ранжирование мотивов по определенной иерархии.3 Действительно, только смыслообразующая функция мотива позволяет в процессе субъективного вменения определить какой же из мотивов преступной деятельности является и почему является основным и именно он определяет уголовно-правовую оценку всего поведения в целом. С учетом этого обстоятельства ст.68 УПК РФ обязывает правоприменителя выяснять какой мотив лежал в основе совершенного преступления, а ч.2 ст. 205 УПК обязывает его указывать мотив совершенного деяния в обвинительном заключении. Общеизвестно, что существует множество классификаций мотивов как в психологической4, так и 1 См.: Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации. М., МГУ, 1984, с.-67-71 2 См.: Козаченко И.Я. Корыстный мотив в структуре уголовной ответственности. Свердловск, 1988, с. - 25-27; Криминология. Изд-во юрид. лит-ра, М., 1988, с.- 133-136. Правильно отмечает В.Н.Кудрявцев, что отразившееся в сознании лица противоречие индивидуальных (личностный смысл. - В.Я.) и общественных интересов во многих случаях служит непосредственной причиной противоправного поведения. - См.: Кудрявцев В.Н. Право и поведение. М., 1978, с.- 2 1 3 См.: Ковалев В.И. Указ. соч., с. - 64-65 4 См., например, Богословский В.В. мотивы и их место в развитии личности школьника. Психология воспитания школьника. Л., 1974, с. - 36-37; Леонтьев А.Н. Мотивы, эмоции и личность. В кн.: Психология личности, тексты. М., 1982, с. - 76-78; Ковалев В.И. Указ. соч., с. - 53-55; Малкин И.И. Указ. соч., с. 81; Смирнов Г.П. Советский человек. 2-е изд., доп. М., 198!, с. -304; Кон И.С. В поисках себя. М., 1984, с. - 54 юридической1 литературе. Это большой самостоятельный вопрос, требующий специального исследования, и он лежит за пределами наших научных изысканий. Однако хотелось бы отметить, что смыслообразующая функция мотива позволяет в процессе субъективного вменения не только правильно установить основной мотив преступления, отграничить один мотив от другого, но и способствует распределению их по группам. Иначе говоря, с учетом и этой функции в науке уголовного права осуществляется классификация мотивов преступлений.2 Приведенные в литературе классификации мотивов, несомненно, позволяют расширить и углубить наши представления о мотиве, полнее раскрыть его содержание и показать социально-правовую значимость каждого из них. В то же время, в процессе субъективного вменения для правоприменителя недостаточно лишь того, чтобы было вскрыто содержание, например, конкретного корыстного мотива или хулиганского побуждения. Необходимо установить еще и уголовнофункциональное значение мотива, необходимо выяснить какое место отводит законодатель тому или иному мотиву формулируя, отражая в норме права то или иное предписание. Через призму субъективного вменения все мотивы преступлений можно подразделить на мотивы, которые являются: 1) конструктивными 1 См., например, Волков Б.С. Личность преступника как предмет уголовноправового и криминологического исследования. В кн.: Личность преступника. Казань, 1972, с. - 24; Волков Б.С. Мотив и квалификация преступлений. Казань, 1968, с. - 24-27; Джекебаев У.С. О социально-психологических аспектах преступного поведения. Алма-ата, 1971, с. - 91-92; Кудрявцев В.Н. Классификация мотивов. В кн.: Криминальная мотивация. М., Наука, 1986, с. 37-44 - здесь даются как уголовно-правовые, так и криминологические классификации мотивов; Наумов А.В. применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 112-113; Русинов Г.Б. Общая характеристика мотивационного процесса у несовершеннолетних и классификация мотива. В кн.: правонарушения несовершеннолетних и их предупреждение. Казань, 1983. с. 75-77; Шестаков Д.А. Супружеское убийство как общественная проблема. Санкт-Петербург, 1992, с. - 36-46; Крупка Ю.Н. Характеристика личности семейно-бытовых правонарушений. М., Наука, 1989, с. - 112-116; Козаченко И.Я. Корыстный мотив в структуре уголовной ответственности. Свердловск, 1988, с. - 17-22; Криминология. Под ред. А.И.Долговой. М., 1997, с. -289 2 См., например, Дагель П.С., Котов Д.П. Указ. соч., с. - 194; Дагель П.С., Михеев Р.И. Теоретические основы установления вины. Владивосток, 1975, с.81 признаками состава преступления; 2) конструктивноотграничительными признаками; 3) квалифицирующими признаками состава; 4) обстоятельствами, усиливающими или смягчающими наказание и 5) иные мотивы. В уголовно-правовой литературе три первых группы указанных нами мотивов называют иногда обязательными признаками состава.1 Неправильное установление их содержания на практике ведет к отменен или изменению приговора.2 Они, после их вменения, предопределяют квалификацию содеянного и характер уголовной ответственности. Последние две группы мотивов влияют на индивидуализацию ответственности, помогают решению криминологических вопросов. Все мотивы преступлений должны устанавливаться и доказываться в процессе следственно-судебной деятельности. Статья 68 УПК России не делает каких-либо исключений. Поэтому вряд ли можно согласиться с мнением, что мотив необходимо устанавливать и доказывать лишь тогда, когда “...он характеризует средство преступления - является признаком субъективной стороны состава преступления, отягчает ответственность лица в связи с совершенным преступлением.”3 К сожалению, работники правоохранительных органов, те кто осуществляют субъективное вменение, затрудняются правильно назвать функциональное значение мотива преступления в уголовном праве. Так, из числа опрошенных экспертов лишь 14,5% отметили, что даже в умышленных преступлениях пределы субъективного вменения определяются характером мотива, а 6,9% экспертов отметили, что на это влияет личностный смысл лица, совершающего социально значимое деяние. Весьма тревожно то, что 78,4% экспертов не считают, что даже при умышленных преступлениях мотив не является обстоятельством, влияющим на пределы субъективного вменения. 1 См., например, Борзенков Г.Н. Ответственность за мошенничество. М., 1971, с. - 98; Петелин Б.Я. Доказывание вины по уголовно-процессуальному законодательству. Правоведение, 1986. №3, с. - 77 2 Так, кассационная инстанция изменяя квалификацию по делу С. с ч.2 ст.206 на ч.2 ст. 112 УК РФ указала, что хотя С. избил Е. на улице деревни, однако удары потерпевшей нанес не по мотивам хулиганства, а “... в ходе ссоры, возникшей между ними из-за неоднократного обвинения С. в краже свадебных украшений из ее дома. Недовольный необоснованным обвинением в краже С. избил Е.” Архив Верховного Суда Чувашской республики за 1995 год, дело №22-59. 3 Харазишвили Б.В. Вопросы мотива поведения преступника в советском праве. Тбилиси, 1963, с. - 146 Как психологическая категория мотив наиболее тесно связан с целью. Однако, мотив и цель тесно взаимосвязанные, но не тождественные понятия. Они характеризуют различные стороны преступного процесса. И если мотив отвечает на вопрос - почему человек совершает то или иное действие, то цель - для чего оно совершается? Как мы уже отмечали, мотив определяет поведение не сам по себе, а только в соотношении с целью, в связи с теми результатами, к достижению которых стремится лицо, совершая то или иное деяние. И если мотив стоит у истоков сознания,1 то цель - по мнению Ф.Г.Гилязева - выполняет стратегическую функцию2 применительно к совершаемому действию. Целенаправленность - отличительная черта любой, в том числе и преступной, деятельности. Человек, прежде чем совершить какое-то действие, определяет цель (идеальный результат, модель, образ), которой он стремится достичь с помощью совершаемых действий в рамках "насыщения" мотива. В литературе правильно отмечается, что “...между мотивацией поведения и самим поведением... лежит постановка цели.”3 Цель имеет исключительно большое значение для субъективного вменения, поскольку, являясь интеллектуальным срезом психики человека, не только отражает все спектры деятельности, но и направляет ее. “В структуре деятельности, - пишет Е.Т.Соколова, - цель является наиболее осознанным ее компонентом: она обеспечивает направление течения процесса реализации цели, побуждаемого результатом, образом “потребного будущего” .”4 Благодаря цели и процессу целеполагания возникают интеллектуальные моменты, в которых отражается характер и социальная сущность деятельности человека.5 Следует отметить, что некоторые ученые цель относят не к интеллектуальному “продукту” психики человека, а к волевому блоку психики. 1 См.: Волков Б.С. Детерминислическая природа преступного поведения. Казань, 1975, с.- 12 2 См.: Гилязев Ф.Г. Социально-психологические и криминологические аспекты вины. Уфа, 1978, с. - 10 3 Л апаева В.В. Конкретно-социологические исследования в праве. М., 1987, с. 106 4 Соколова Е.Т. Психологическое исследование при решении задач нозологической диагностики. В кн.: Практикум по патопсихологии. МГУ, 1987, с. - 40 5 См.: Метелица Ю.Л. Судебно-психиатрическая экспертиза потерпевших. М., 1990, с. - 60 Так, по мнению Г.С.Саркисова “...сущность цели - это не что иное, как мысль, выражающая волю человека и направленная на достижение желаемого результата.” 1 Высказана и компромиссная позиция. “По своему содержанию, - подчеркивает Г.А.Злобин и Б.С.Никифоров, - цель включает в себя сознание и волю человека по отношению объективному результату его поведения.”2 Такое неоднозначное понимание психологической характеристики цели сказывается и на том, что как в психологической, так и юридической литературе допускается отождествление мотива и цели, “переход” цели в мотив и наоборот.3 В отдельных работах это отождествление допускается, как правило, в одном направлении. Так, по мнению А.Ф.Зелинского, цель может быть и мотивом, так как побуждает. Но не всякий мотив - цель.4 Это разночтение мнений определяется, видимо, и тем, что понятие цель обладает полисемией - многозначностью. С одной стороны, под целью понимают место, предмет, в который надо попасть при стрельбе, а с другой - это то, к чему стремятся, что хотят осуществить.5 Но прежде всего на это влияет то, что цель, как мысленный результат, идеальная модель, образ “потребного будущего”, направляет различную по своему характеру деятельность и деятельность различных участников общественных отношений, где сосуществуют, а порой и пересекаются в антагонистическом конфликте не только различные воли, но и цели, а также направляемая ими деятельность. Это противоречие обусловлено природой цели. Цель - как категория, представляющая интеллектуальные аспекты психики человека (применительно к социальным группам и обществу 1 Саркисов Г.С. Мотив и цель преступления. Сов. гос. право, 1979, №3, с. 49; см. также: Никифоров Б.С. Применение общего определения умысла к нормам Особенной части УК. Сов. гос. право, 1966, №7, с. - 120 2 Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., Юрид. лит-ра, 1972, с.-78 3 См.: Москвичев С.Г. Указ. соч., с. - 55; Джекебаев У.С. Указ. соч., с. - 45; Спиркин А.Г. Происхождение сознания. М., 1960, с. - 447-448; Орлов В.Н., Экимов А.И. Цель в норме социалистического права. – “Правоведение”, 1968, №5, с. - 26 4 См.; Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986, с. - 63 5 См.: Краткий толковый словарь русского языка. М., Изд-во “Русский язык”, 1985, с.- 2 1 2 в целом она является выразителем их психологии и идеологии) по своей природе объективно-субъективная категория. Объективность ее в том, что она детерминируется, в конечном итоге, социальной действительностью человека (группы, коллектива, общества), его (их) условиями жизни и деятельности. Действительно, человек, проживающий в X веке, не мог бы поставить себе цель полетать на самолете. Не было надлежащих объективных условий. Он не знал о самолетах. Субъективность цели в том, что она продукт сознательного творения людей, мысленный образ и несет на себе отпечаток личностного, субъективного. При этом “...удельный вес объективного и субъективного может варьироваться в зависимости от того, цель какого субъекта правовой деятельности (или деятельности иного рода. - В.Я.) имеется в виду.” 1 Каждому виду деятельности соответствует цель. Отсюда можно выделить столько видов целей сколько видов деятельности существует у человека, социальной группы или общества в целом. Это касается и “цели в праве”. Поэтому можно, например, говорить о целевых аспектах международно-правового регулирования2, о целях в уголовнопроцессуальном праве3 и др. С учетом того, что уголовно-правовые нормы имеют отношение к разным субъектам, то можно констатировать, что в рамках реализации уголовного права нужно говорить о различных целях. Это, видимо, касается и иных сфер правоотношений. С учетом субъектов правовой деятельности в юридической литературе, на наш взгляд, обосновано предложена следующая градация целей: “...а) цели субъекта общего правового регулирования; б) цели субъектов индивидуального правового регулирования; в) цели субъектов, осуществляющих юридически значимую саморегуляцию; г) цели субъектов, “обслуживающих” общее и индивидуальное правовое регулирование.”4 Из этого положения вытекает исключительно важный вывод - какая из указанных групп целей имеет приоритетное значение, как они взаимодействуют друг с другом и какова диалектика взаимосвязи цели-идеала с целью действия. Это можно проследить на взаимосвязи целей, указанных в п.п. “а” и “б”. 1 24 2 Чулюкин Л.Д. Природа и значение цели в советском праве. Казань, 1984, с.- См.; Лихачев В.Н., Садыкова Э. О целевых аспектах международноправового регулирования. В кн.: Вопросы осуществления прав и обязанностей в развитом социалистическом обществе. Казань, 1983, с. - 135-139 3 См.: Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовнопроцессуальном праве. Л., 1976, с. - 40 и др. 4 Чулюкин Л.Д. Указ. соч., с. - 44 Законодатель (субъект общего правового регулирования) ставит перед собой цель-идеал - добиться такого состояния общественных отношений, при которых бы не совершались (были сведены до минимума) преступления. Возникает цель деятельности - издать запретительные или иного свойства нормы, с помощью которых урегулировать отношения. Урегулирование отношений применительно к цели-идеалу выступает средством,1 но это средство может “сработать” тогда, когда совпадают цели субъектов индивидуального правового регулирования. Если же цели последних не совпадают, то нужно обеспечительное средство и уже правовая норма, как цель деятельности законодателя, нуждается в средствах ее достижения, реализации. К сожалению, в уголовно-правовой литературе нет специальных монографических исследований, посвященных целям в уголовном праве в целом. Здесь теоретики ушли вперед. В уголовном праве достаточно хорошо разработан лишь один срез целей - это цели наказания. В то же время, например, цель преступного действия рассматривается лишь попутно при изучении других уголовноправовых понятий и институтов - мотивов, вины, эмоциональных составляющих. Достаточно сказать, что даже юридический энциклопедический словарь 1984 года ничего не говорит о цели преступления. Между тем учение о цели при совершении преступления имеет исключительно большое значение для субъективного вменения. Ибо в процессе выполнения этой стадии правоприменительной деятельности сам субъект, осуществляющий ее, имеет собственные цели - как лицо, уполномоченное государством. В процессе правоприменения, в частности, на стадии субъективного вменения сталкиваются зачастую цели, действующие в противоположных направлениях. Это цели преступника и субъекта правоприменения. Более того, в этот период может быть противоречие между целями законодателя и правоприменителя. Для правоприменителя цель преступления является той субъективной реальностью, имевшей место в период совершения преступления, которая позволяет лучше раскрыть внутреннюю, психическую сторону 1 Хорошо известно, что цель не только направляет деятельность, но предопределяет и систему средств, способов, с помощью которых осуществляемая деятельность должна привести к желаемому результату. К.Маркс отмечал, что цель “как закон определяет способ и характер действий человека.” - Маркс К. Капитал. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.23, с. - 189 содеянного, определить направленность действий, их содержание и степень завершенности. Как таковая цель преступления для правоприменителя является ничем иным как средством для достижения его - вышеперечисленных целей. А они, в свою очередь, являются средствами, с помощью которых осуществляется правильная квалификация совершенного деяния - это очередная цель правоприменения. Правильная квалификация, в свою очередь, служит средством для определения собственно уголовно-правовых последствий (санкций), а у санкции (наказания) появляются свои цели и т.д. до целиидеала. Итак, правоприменителю в процессе субъективного вменения для справедливого разрешения уголовного дела необходимо установить не только форму и содержание вины, как субъективного основания уголовной ответственности, но выяснить также содержание иных признаков субъективной стороны - мотива и цели. В процессе субъективного вменения правоприменителю следует исходить из того, что цель не только направляет деятельность, но зачастую выступает источником ее устремленности и активности. В этих случаях цель действительно может служить в качестве побуждающего фактора, она как бы сливается с мотивом, выполняет его функции. Например, корыстная цель в интересах наживы. Однако, даже в подобных случаях она не заменяет мотив, а только усиливает его, делает более динамичным, ибо и в подобных ситуациях в большей мере толкает действие мотив, в то время как цель определяет вариантность действий, с помощью которых можно удовлетворить возникшее побуждение, и в силу этого ускоряет их. В плане же обратной связи, избирая из нескольких вариантов поведения один, субъект может ставить перед собой самые различные цели и поразному их осознавать. Цель может определять не только направление, но и этапы деятельности. В этой связи она выступает как системообразующее начало. Она может приводить деятельность человека в некую систему предполагающих последовательность каких-то операций (действий, поступков). Это исключительно важное значение цели помогает в процессе субъективного вменения отграничить единые сложные преступления, например, длящиеся, продолжаемые от множественности преступлений. Это качество цели позволяет раскрыть этапы и характер преступного деяния. То есть, в процессе субъективного вменения цель помогает устанавливать стадии преступной деятельности и отличить одну стадию от другой. Взять, к примеру, одни и те же по своей внешней характеристике действия, которые с учетом цели их осуществления относятся к различным стадиям преступления. Если вор проникает в квартиру с целью хищения, то это покушение, если же он сделал это с целью убийства, то здесь приготовление к этому преступлению. Эффективность субъективного вменения с учетом цели совершаемых действий будет значительно большей, если правоприменитель проанализирует социальное значение цели, те средства, способы, приемы, которые были избраны для ее осуществления. Действительно, цель может быть благой - улучшить материальное положение своей семьи. Однако достичь ее можно различным путем: честным заработком средств, кражи чужого имущества, бандитских нападений на граждан и организации. В плане обратной связи способы и средства достижения цели раскрывают ее социальную и правовую характеристику. Облегчить субъективное вменение с учетом и на основании цели преступления помогает установление того, к какому социальному, временному или содержательному аспекту деятельности относится эта цель, в большей мере какие аспекты этой общественно опасной деятельности раскрывает та или иная цель? Иначе говоря, цели могут быть разными и их можно классифицировать по различным основаниям. И. Кант, например, различал технические, прагматические и категорические цели. В работе Гегеля “Философия права” по нашим подсчетам указаны цели двадцати видов. Он, например, выделяет цели: абстрактные, всеобщие, движущие, имманентные, истинные, конечные, политические, позитивные, существенные, субстанциональные и др.1 Цели могут быть классифицированы по различным основаниям. Это касается цели деятельности всех субъектов так или иначе, в той или иной мере “замкнутых” на обеспечение правопорядка в обществе: законодатель, правоприменительные органы, граждане (включая и тех, кто совершает преступления). Что касается целей законодателя и правоприменителей по обеспечению порядка, то они достаточно подробно рассмотрены в юридической литературе.2 Цели преступных действий можно также подвергнуть классификации. И если классификация мотивов преступлений представлена в юридической литературе достаточно широко, то этого нельзя сказать о классификации целей 1 См.: Гегель Г. Философия права. Изд-во “Мысль”, М., 1990, с. - 84, 95, 200, 242, 286, 275, 287, 409. 459 и др. 2 Анализ различных классификаций целей деятельности законодателя и правоприменителей в процессе обеспечения правопорядка в обществе достаточно подробно рассмотрен Л.Д.Чулюкиным. - См.: Чулюкин Л.Д. Указ. соч., с. -42-46 преступной деятельности. Вопрос о классификации целей преступной деятельности рассматривается лишь попутно при рассмотрении иных проблем.1 Между тем, проблематика классификации целей преступлений является исключительно интересной, большой, содержательной. Можно выделить различные классификационные признаки целей преступлений (общественно опасных деяний). Так, с учетом признака определенности цели можно подразделить на определенные (конкретные) и неопределенные (неконкретные). Это может касаться, например, размера кражи, объекта (непосредственного) при бандитизме и т.д. С учетом возможности достижения целей можно выделить достигаемые (реализуемые) и недостигаемые (нереализуемые) цели. Эта возможность зависит от множества обстоятельств объективного и субъективного свойства. И в зависимости от того на какие, например, средства “опирается” цель деяния само оно может быть расценено как “негодное покушение” либо покушение с негодными или же с ничтожными средствами (обнаружение умысла). С учетом количественного критерия возможности - ее вероятностной величины, эти же цели можно было бы назвать как реальные и абстрактные цели. С позиций временной характеристики достижения целей они могут быть ближайшими, отдаленными и перспективными. С такими целями при субъективном вменении правоприменитель встречается тогда, когда виновное лицо совершает сложные единичные преступления, например, продолжаемое преступление: кража двигателя ближайшая цель, в отдаленном будущем - кража ходовой части, кузова, а перспектива - путем похищенных частей - комплектовка (похищение) машины. Близко к этой классификации целей находится классификация связанная не только с пространственно-временной характеристикой, но и с завершенностью, степенью достижимости цели - начальные, промежуточные и конечные. С точки зрения степени опосредования и взаимосвязи цели с иными интеллектуальными моментами психики человека, совершающего социально значимое деяние, можно говорить о прямых и опосредованных целях. Прямые цели, как правило, характерны для умышленных преступлений с прямым умыслом. Во всех же остальных случаях умышленного, а тем более неосторожного деяния, цель опосредована иными интеллектуальными моментами - наличием дополнительных 1 См.: Якушин В.А. Значение мотива и цели для субъективного вменения. Вестн. Моск. ун-та. Серия 11, Право, 1995, №6, с. - 52 целей и личностным смыслом при косвенном умысле, личностным смыслом и самонадеянным расчетом - при неосторожности. С учетом значимости целей для преступника они могут быть основными (первостепенными) и неосновными (второстепенными). Уголовно-правовое значение преступления определяется зачастую наличием или отсутствием основных целей этого деяния. С точки зрения “волевого обеспечения” (мы считаем, что воля выступает в качестве психического средства реализации цели, осуществления осознаваемых действий и достижения предвидимых последствий) цели могут быть желаемыми (желательными) или нет.1 Моральнонравственный аспект служит критерием деления целей на ничтожные, низменные и лишенные такого свойства (например, в преступлениях, связанных с превышением пределов необходимой обороны, нарушением условий задержания преступника и т.п.). Цели совершаемых преступлений могут быть классифицированы и по другим основаниям. Наиболее распространенной, но не исследованной в науке уголовного права является классификация целей по направленности определяемых ими действий: цели, в рамках достижения которых осуществляются действия, направленные против интересов личности, собственности, интересов государства, коммерческих организаций и т.д. Для субъективного вменения большое значение имеет выяснение того основаны ли цели преступления на достоверной или недостоверной информации. С учетом этого можно выделить истинные или ложные цели преступления. Процесс субъективного вменения будет тем полнее и объективнее, чем большее число аспектов целей преступления будет установлено правоприменителем через рассмотренные и иные классификации и благодаря этим классификациям. Мы рассмотрели лишь некоторые классификации целей преступления, те из них, которые, на наш взгляд, наиболее “действенные” в процессе субъективного вменения. Однако, независимо от того, к какой классификационной группе можно отнести ту или иную цель преступления, исключительно большое значение при субъективном вменении имеет то обстоятельство какую роль этим целям, в рамках этих преступлений отводит законодатель. А она может быть различной. 1 “Подобно тому, - пишет Б.Я.Петелин, - как мысль о сгибании пальца приводит к его сгибанию, так и личность руководит своими поступками благодаря сознанию и воле.” Петелин Б.Я. О криминалистической теории установления вины. Государство и право, 1993, №5, с. - 117 Во-первых, цель того или иного преступления может учитываться законодателем как конструктивный признак состава преступления. Это ситуации, когда сам законодатель указывает, что для признания деяния преступным должна быть та или иная цель. И если нет у лица, совершающего общественно опасное деяние, цели подобного содержания и социального свойства, то нет и данного состава преступления. В качестве примера можно привести составы, предусмотренные ст.ст. 209 и 321 УК РФ и др. Роль конструктивного признака состава преступления цель играет и тогда, когда законодатель не указывает на нее непосредственно в уголовно-правовой норме, но подразумевает ее и причем в определенном социальном качестве. Классическим примером этого может служить ч.4 ст.222 УК РФ. В данной норме нет указания на то, что ношение холодного оружия осуществляется с целью использования его в необходимых случаях именно как оружия. Однако цель эта наличествует, она вытекает из содержания вины данного состава преступления. Если исходить из того, что законодатель не подразумевает определенную цель в данном составе, то можно дойти до абсурда. Можно, например, привлечь к уголовной ответственности лицо, которое взяло огромный нож и идет с ним к соседу для того, чтобы помочь ему забить какое-то животное на мясо. При субъективном вменении нельзя не учитывать “наличие” подобного рода целей в уголовно-правовых нормах. Правильность такого подхода к пониманию конструктивных целей состава преступления подтверждается, например, тем, что по УК РСФСР в ст. 144 и в примечании к ней не было указания на цель наживы. Однако и в теории, и в следственно-судебной практике при характеристике состава кражи, да и других форм хищения, эта цель всегда указывалась и доказывалась, поскольку из-за очевидности она презюмировалась законодателем. В этой связи мы считаем ошибочным мнение Ю.Н.Юшкова о том, что “...ст.218 УК (222 по УК 1996г.) РФ (и соответствующие статьи УК других республик) признает преступлением владение огнестрельным и холодным оружием, независимо от цели такого владения”1. Мы исходим из того, что в некоторых умышленных преступлениях, хотя законодатель и не говорит о цели преступления, о последнем можно говорить только тогда, когда оно совершается с определенной целью. Это относится и 1 Юшков Ю.Н. Институт необходимой обороны и его роль в борьбе с преступностью в современных условиях. Государство и право, 1992, №4, с. - 65 к ч.4 ст.222 УК РФ, ибо только цель может определить направленность действий и содействовать раскрытию содержания самой умышленной вины. Нет умысла вообще, он всегда конкретен и эта конкретика раскрывается благодаря цели и с помощью цели.1 Поэтому только на основе выяснения содержания цели (равно как и мотива) можно раскрыть и содержание вины. Мотив и цель необходимо поэтому устанавливать всегда.2 Следует отметить, что в действующем УК целям преступного деяния отводится значительно большее внимание чем в прежнем. По нашим данным законодатель в 38 статьях УК РФ предусматривает цель как конструктивный признак состава преступления. Во-вторых, цель может играть роль конструктивноотграничительного признака, когда с ее помощью один состав преступления отграничивается от другого, смежного преступления. Отметим, что в том числе и с помощью цели, а также средств, способов, которые ею определены, мы отличаем один состав преступления от другого. Например, государственную измену (ст. 275) от разглашения государственной тайны (ст.283), посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст.277) от применения насилия в отношении представителя власти (ст.318 УК РФ) и др. В-третьих, с наличием в преступлении той или иной цели законодатель достаточно часто связывает конструкцию квалифицирующих составов, то есть расценивает цель как квалифицирующий признак состава преступления. В действующем УК законодатель в девяти случаях предусматривает цель как квалифицирующий признак. Это: п.п. 1 См.: Гринберг М.С. Должностные преступления и крайняя необходимость. Сов. гос. право, 1989, №5, с. - 65. В связи с этим вряд ли можно согласиться с утверждением, что в генетическом отношении вина “первичнее” мотива и цели. Так, Г.М.Миньковский и Б.Я.Петелин пишут: “Будучи “органом сознания”, вина играет решающую роль в организации регуляции преступного поведения. Ее поведенческие функции состоят в формировании мотива и цели преступления, в выборе преступного поведения, его планировании...” (подчеркнуто нами. - В.Я.). - Миньковский Г.М., Петелин Б.Я. О понятии вины и проблемах ее доказывания. Государство и право, 1992, №5, с.-61 2 См.: Михеенко М.М. Теоретические проблемы доказывания в советском уголовном процессе. Автореф. на соиск. уч. степ. докт. юридич. наук. Киев, 1984, с. - 21; Островский Д., Островский И. Форма вины и мотив убийства в состоянии физиологического аффекта. Соц. законность, 1978, №3, с. - 59 “к”, “м” ч.2 ст.105; п. “ж” ч.2 ст.111; ч.3 ст.138; п.п. “е”, “ж” ч.2 ст.152; п.”б” ч.3 ст. 162; ч.2 ст.228; ч.2 ст.339. В отдельных составах цель, наряду с другими признаками, используется законодателем как особо квалифицирующий признак. В-четвертых, законодатель может наличие той или иной цели в совершенном преступлении расценивать как обстоятельство, смягчающее или отягчающее наказание виновного, например, п. “е” ст.63 У К РФ. Следует отметить, что значение мотива и цели для субъективного вменения в умышленных составах хотя и не рассматривалось специально в уголовно-правовой литературе, но анализировалось попутно при исследовании иных вопросов субъективной стороны. Казалось, должна бы быть выработана какая-то относительная определенность теории и практики в понимании значимости мотива и цели при субъективном вменении за совершение умышленных преступлений. Однако наши исследования опровергают это предположение. Выяснилось, что практические работники недооценивают значения цели при субъективном вменении. Так, по результатам опроса экспертов видно, что лишь 24,5% из них считают, что цель является тем элементом, который необходимо учитывать при субъективном вменении. Так считают 4 прокурора (из 13), 8 их заместителей (из 43), 14 судей (вместе с председателями судов) из 56 человек, 11 следователей (МВД и прокуроры) - из 44. Если учесть, что это все лица, которые решают судьбу граждан, совершающих общественно опасные деяния, то становится понятно почему при отправлении правосудия столь широко проявляются элементы объективного вменения. Не относят эксперты уяснение характера преступной цели и к основаниям субъективного вменения - таких экспертов 84,3%. Еще более драматичная картина складывается при выяснении того, влияет ли цель на пределы субъективного вменения? На вопрос о том, влияет ли на пределы субъективного вменения при совершении умышленных преступлений характер цели? Положительно ответило лишь 11,3% экспертов. Из них только один судья (из 56 человек). На фоне такого понимания цели преступления работниками правоприменительных органов следует согласиться с мнением о том, что судебное толкование во многом зависит от субъективных, личностных и т.д. качеств судьи.1 1 См.: Дроздов Г.В. Правовая природа разъяснений закона высшими органами судебной власти. Сов. гос. право, 1992, №1, с. - 72-74 Еще большая неопределенность теории и практики в установлении значения мотива и цели для субъективного вменения существует тогда, когда совершаются неосторожные преступления. Это вызвано множеством факторов. Прежде всего тем, что некоторые ученые вообще отрицают наличие мотива и цели в преступлениях, совершаемых по неосторожности.1 А также тем, что мотив и цель имеют другой механизм формирования, проявления и взаимодействия с другими психическими составляющими в таких преступлениях, и не всегда исследователям удается его вскрыть, а уж тем более описать и объяснить. Достаточно большое число ученых исходит из того, что нет цели и мотива в неосторожных преступлениях, а есть лишь цель и мотив поведения, которое привело к неосторожным преступлениям.2 Мы полагаем, что как полное отрицание мотива и цели в неосторожных преступлениях, так и констатация того, что в неосторожных преступлениях есть мотив и цель поведения, приведшие к преступлению, не соответствуют реальному положению вещей действительно существующему психическому механизму в неосторожных преступлениях. Собственно, это косвенно признают и сторонники такого понимания мотива и цели в неосторожных преступлениях, ибо, фактически отрицая их, они, тем не менее, признают данные преступления волевыми.3 Воля же без мотива не существует, как не может она существовать и проявлять себя без сознания. Это тем более так еще и потому, что “...безмотивные деяния существуют только в случае совершения 1 См., например, Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986 2 См.: Наумов А.В. Мотивы убийств. Волгоград, 1969, с. -18; Филановский И.Г. Психологическое отношение субъекта к преступлению. Автореф. на соиск. учен. степ. докт. юридич. наук. Ленинград, 1970, с. - 16 3 Так, А.В.Наумов пишет: “Мотив является неотъемлемым элементом воли, а всякое волевое действие мотивировано” - Наумов А.В. Мотивы убийств. Волгоград, 1969, с. - 16; Хотя некоторые ученые утверждают обратное. Так, В.В.Лунеев утверждает, что “...мотив (желание) в своей содержательной части не является признаком воли” - Лунеев В.В. Субъективное вменение. В кн.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с. - 29. Мы исходим из того, что мотив, отражая социальные и индивидуальные особенности и свойства действительности (объективной и субъективной) “...выступает как внутренняя существенная основа бытия своих элементов,...” и, как таковой, предопределяет волю человека как одного из важных, основных, но элементов его психики. - Тарасов К.Е., Черненко Е.К. Социальная детерминированность биологии человека. М.: Мысль, 1979, с. - 56 их лицами, находящимися в состоянии невменяемости.” 1 Если исходить из того, что в неосторожных преступлениях нет мотива, то следует вывод о том, что это не волевое действие, а осуществление телодвижений на основе инстинкта. Но тогда должен следовать и вывод о том, что такие действия не должны и не могут быть предметом уголовно-правовой оценки.2 В уголовно-правовой литературе высказано мнение о том, что специфика волевого содержания преступлений, совершаемых по неосторожности, состоит в том, что они имеют собственные мотив и цель, но которые не распространяются на общественно опасные последствия, а заключены в актах поведения, не совместимых с обязанностями лица. И при совершении указанных преступлений общественно опасные последствия являются не целью действий лица, а побочным, вторичным результатом этих действий, последствием вторичного порядка.3 Отчасти этот подход соотносим с суждениями Я.М.Брайнина, который утверждал, что в умышленных преступлениях есть мотивы к последствиям, а в неосторожных - к действию или бездействию.4 Нам представляется, что подобная позиция не во всем удачно отражает особенности формирования и проявления мотива и цели в неосторожных преступлениях. Совершенно верно и справедливо, на наш взгляд, утверждение, что неосторожные преступления имеют собственные мотивы и цели.5 Однако мысль о том, что общественно опасные 1 Козаченко И.Я. Социально-ориентационная природа хулиганства. В кн.: Проблемы совершенствования законодательства по укреплению правопорядка и усиление борьбы с правонарушениями. Свердловск, 1982, с. - 34 2 Правда в литературе подчеркивается, что мотивы присущи любому поведению человека. Даже невменяемые осуществляют свою деятельность на основе мотива. Другое дело, что у них искаженное сознание и болезненная воля. - См.: Михеев Р.И. “Мотивы” и механизм общественно опасных деяний невменяемых. Правоведение, 1982, №6, с. - 89-90 3 См.: Волков Б.С. Проблема воли и уголовная ответственность. Казань, 1965, с. - 39-40; Дагель П.С. Неосторожность. Уголовно-правовые и криминологические проблемы. М.: Юрид. лит-ра, 1977, с. - 60 4 См.: Брайнин Я.М. Указ. соч., с. - 233. Такой подход был развит в работах М.С.Гринберга. См., например, Гринберг М.С Преступное действие (управленческие и психологические аспекты). Правоведение, 1983, №5, с. - 40; Гринберг М.С. Субъект преступления и субъективный критерий неосторожности (вопросы специальной вменяемости). Правоведение, 1986, №3, с. - 64 5 “Субъективный образ цели, - пишет В.Н.Кудрявцев, - ...присутствует в каждом волевом акте поведения “ - Кудрявцев В.Н. Механизм преступного поведения. М.: Наука, 1981, с.-43 последствия в неосторожных преступлениях являются не целью действия, а побочным результатом, спорна. Мы полагаем, что механизм становления и проявления мотива и цели в неосторожных преступлениях различается в соответствии с видами неосторожной вины. В преступном легкомыслии цель и мотив связаны с деянием и последствиями от него не непосредственно и прямолинейно, как часто бывает при умысле, а опосредованы другими интеллектуальными моментами психики. Это можно видеть на следующем примере. Водитель такси по чьей-то просьбе существенно превышает скорость, нарушает иные правила дорожного движения и, желая помочь гражданину успеть на поезд, сбивает пешехода, причиняет ему тяжкие телесные повреждения. В данном случае действия целенаправлены и мотивированы. Целенаправленность их определяется не только тем, что лицо стремилось доставить пассажира к поезду (данная, конечная цель находится за пределами уголовного права), а прежде всего тем, что водитель поставил перед собой промежуточную цель - своими действиями нарушить правила дорожного движения, как непременное и необходимое условие, предпосылку конечной цели. В рамках промежуточной цели лицом осознается возможный результат, точнее, многовариантность результатов, этой деятельности. Несмотря на такое осознание, лицо не отказывается и не пресекает свою деятельность. Это вызвано тем, что саму возможность достижения многовариантных последствий лицо рассчитывает блокировать с помощью каких-то обстоятельств (профессионального опыта, хорошей реакции, надежностью транспортных средств и т.д.) и приложения волевых усилий по нейтрализации опасных последствий (становится собраннее, внимательнее и т.д.). Ставя промежуточной целью действий нарушение правил дорожного движения водитель, следовательно, представляет себе возможные результаты от реализации данной цели (последствия). Разумеется, что к этим образам, моделям, хотя только и допускаемым в виде возможности, волевое отношение иное, чем при умысле. Здесь лицо активно не желает достижения этих абстрактно (вероятностно) существующих и разветвленных целей - последствий. Это, если можно так выразиться, не желаемые цели. И цель этого рода не подчиняет волю человека, не ориентирует ее на себя.1 1 См.: Маркс К. Капитал. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.23, с. - 189 Специфичен при легкомысленности и мотив. Он прежде всего определяется не потребностью оказать содействие опаздывающему, а другими побуждениями - заработать больше денег, получить расположение личности, так необходимое водителю, может быть, в будущем и т.п. В смыслообразующую сторону данных мотивов и процессов мотивации вклинивается личностный смысл, то есть оценка того, что данное деяние и последствия от него дают личности. И в подобных случаях приоритет получают не социальные факторы (значимость) деяния и его последствий, а побуждения, в основе которых лежит личностный смысл. Они и определяют принцип: хотя и понимаю, что нарушаю право, но побуждение сильнее этого, оно преодолевает социальный запрет и я действую. Таким образом, при легкомыслии имеются мотивы и цели, но особенностью их является то, что они многоаспектны, как бы разветвлены и опосредованы самонадеянным расчетом, личностным смыслом совершаемого и характером проявления воли - желаемы противоправные действия (а значит и их цели) и активно нежелаемы общественно опасные последствия - своего рода абстрактные цели и нежелаемые цели. Цели со знаком “минус”. Следует отметить, что самонадеянный расчет и личностный смысл совершаемого, даже при условии, что последний почти лишен низменного характера, не исключают мотива и цели преступления при легкомыслии. Например, ошибочное в результате самонадеянного расчета представление субъекта о ненаступлении общественно опасных последствий в легкомыслии, является лишь аргументом при принятии неоправданного на деле решения, основанного на более конкретных мотивах совершения таких деяний. Именно они находят свою конкретизацию в цели совершаемых действий, объективируются в ней. Благодаря им субъект считает возможным поставить под удар правоохраняемые интересы, нарушить правовые предписания, не выполнить возложенные обязанности. Своеобразно проявляется мотив и цель в преступной небрежности. Мы исходим из того, что действия в преступной небрежности целенаправлены и мотивированы, хотя ни мотив, ни цель, даже в ее абстрактной форме, не связаны, не соотносятся с фактически наступившими последствиями. Такая трактовка роли мотива и цели вписывается в наше понимание преступной небрежности. Мы полагаем, что сознание упречности, недозволенности, запрещенности совершаемых действий существует и при небрежности. В то же время, при этой форму вины лицо не предвидит наступления общественно опасных последствий, поскольку подобные действия, ранее неоднократно совершаемые им, не приводили к подобному результату. Выполняя преступно-небрежное деяние, направленное на нарушение инструкций, приказов, положений, законов, обыденных правил предосторожности и т.д.1, лицо предварительно ставит перед этим деянием цель: нарушить традиционные или установленные правила поведения. При этом в основе цели и направленности действий находится мотив. Мотив с помощью цели совершаемых действий и самого деяния уточняется и конкретизируется. При небрежности, как форме вины, мотив относится только к действию. Он получает опредмечивание через качество совершаемого деяния, а не через последствия от него. Например, невежда, решивший управлять подъемным краном, не предвидит, что его действия могут повлечь материальный вред или гибель людей. Однако характер побуждений (показать свою удаль, всезнайство, залихватство, “бесстрашие”, бесшабашность и т.п.) приобретает социальную окраску через особенности совершаемых действий - противоправных действий, действий, не учитывающих, а нередко и игнорирующих предъявляемые к ним требования. Благодаря такой связи личность понимает как упречность действий, так и низменность своих побуждений. Однако с учетом неверной оценки конкретной ситуации, в которой желанно осуществляется преступно-небрежное деяние, последствия не охватываются интеллектом лица, не предвидятся им, хотя реальная возможность их предвидеть имелась. При преступной небрежности снижение у личности критической оценки сложившейся ситуации зависит от множества факторов. Это может быть связано не только с отсутствием социального опыта субъекта, уровнем его профессиональной или иной подготовки, но и с эмоциональным состоянием, собранностью личности, способности к ориентировке в окружающей действительности и т.п. 1 Мы считаем, что и для невежд применяется метод избыточных ограничений с соответствующим информированием населения, наличием специальных органов, профессий, суть которых - устранить даже случайное. См.: Гринберг М.С. Случайные (вероятностные) процессы и уголовное право. Сов. гос. право, 1986, №1, с. - 130-131; Гринберг М.С. Преступное невежество. Правоведение, 1989, №5, с. - 76; Гринберг М.С. Преступная самонадеянность. Правоведение, 1976, №3, с. - 70 Таким образом для субъективного вменения имеют значение наряду с виной мотив и цель, как стороны психической сферы субъекта, характеризующие личность преступника и совершенное им преступление. А все это, в конечном счете, позволяет решить вопрос правильной квалификации деяния и применения к человеку, совершившему преступление, мер государственного принуждения. Все это и является одним из определяющих моментов принципа субъективного вменения. Глава IV. Пределы субъективного вменения §1. Понятие и характеристика пределов субъективного вменения. Ранее отмечалось, что субъективное вменение, являясь стадией правоприменения, выступает как практическая и интегрирующая линия принципа субъективного вменения. Будучи интегрирующей линией субъективное вменение объединяет собой совершенное деяние и уголовно-правовую норму, преступление и уголовную ответственность, личность виновного и государство, субъекта преступления и правоприменителя. Интеграционные начала субъективного вменения раскрывают нам связь между правовой нормой, объектом и субъектом ее применения, то есть раскрывает нам звено: объект правоприменения - уголовно-правовая норма - субъект правоприменения. В этом звене правоприменитель, по образному выражению В.В.Лазарева, “...выполняет посредническую роль между правовой нормой и их основными адресатами”.1 Качество связи между элементами данного звена прежде всего определяется пределами самого вменения. Отсюда эффективность субъективного вменения как стадии правоприменения зависит, определяется его пределами. Известно, что эффективность реализации правовой нормы и ее предписаний на уровне правоприменения (в том числе и на стадии - субъективного вменения) зависит от множества факторов – “...психологических, экономических, социальных и организационных...”2 . В юридической литературе предложены различные классификации факторов влияющих на эффективность правоприменения как специфический уровень реализации правовых норм.3 Эти факторы можно классифицировать и в рамках пределов субъективного вменения. Что же понимать под пределами субъективного вменения? В уголовно-правовой литературе данное понятие не рассматривалось, а если 1 См.: Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань, 1982, с. - 17 2 См.: Кудрявцев В.Н. Актуальные вопросы укрепления связи юридической науки и практики. Сов. гос-во и право, 1985, №2, с. - 13 3 См.: например, Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов. Казань, 1975, с. - 101-106; Правоприменение в советском государстве. М., 1985, с. - 97-98; Лапаева В.В. Конкретно-социологические исследования в праве. М., 1987, с.- 121-129 и упоминалось, то лишь вскользь, попутно при рассмотрении вопросов субъективной стороны. Между тем, понятие “предел” используется уголовным законодательством, например, ст.ст.37, 39, 60, 64 УК РФ, наукой уголовного права.1 Несмотря на то, что субъективное вменение является стадией правоприменения пределы этого вменения зависят не только от правоприменителя. Мы полагаем, что под пределами субъективного вменения следует понимать обстоятельства - требования, предъявляемые к уголовноправовой норме, объекту и субъекту правоприменения в границах, обеспечивающих правильную квалификацию содеянного и определение надлежащих уголовно-правовых последствий, а также исключающих необоснованное привлечение человека к уголовной ответственности. Данное понятие пределов субъективного вменения соответствует этимологическому значению слова “предел”. Словарь русского языка раскрывает предел как пространственную или временную границу, последнюю, крайнюю грань, степень чего-нибудь.2 О пределах, правда пределов наказания, говорил еще К.Маркс, подчеркивавший, что “…если понятие преступления предполагает наказание, то действительное преступление предполагает определенную меру наказания. Действительное преступление ограничено. Должно быть поэтому ограничено и наказание... Пределом его наказания должен быть предел его деяния.”3 Как видно из приведенного нами определения пределов субъективного вменения, обстоятельства-требования, которые образуют в своей совокупности содержание и границы этих пределов вменения, относятся ко всем этим элементам звена - уголовноправовая норма – субъект - объект правоприменения. Только в своей совокупности эти обстоятельства - требования относятся к каждому из элементов звена и учтенные при субъективном вменении могут обеспечить правильную квалификацию содеянного и определить надлежащие уголовно-правовые последствия (собственно санкцию). Или, иначе говоря, обстоятельства-требования, предъявляемые только в совокупности ко всем этим элементам звена, могут определить высокое качество и эффективность 1 См.: например, Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 59 2 См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1964, с. - 501 3 Маркс К.. Энгельс Ф. Собр. соч., т. 1, с. - 124 реализации норм права на уровне правоприменения и лишь в научном плане есть необходимость хотя бы схематично показать, какие же из обстоятельств-требований предъявляются отдельным элементам рассматриваемого звена. Прежде всего, какие же обстоятельства-требования необходимо предъявлять к уголовно-правовой норме при субъективном вменении, чтобы она обеспечивала предельно правильную квалификацию и определяла уголовно-правовые последствия (собственно санкцию)? В первую очередь пределы субъективного вменения определяются пределами уголовно-правового регулирования общественных отношений. Хорошо известно, что не все производственные, социальные, политические и духовные общественные отношения, являющиеся предметом правового регулирования1, урегулированы правом вообще и уголовным правом, в частности. Например, по УК РСФСР 1960 года не привлекались к уголовной ответственности лица за заведомо ложную рекламу, хотя благодаря этому некоторые из них создали для себя значительный финансовый капитал. Или, например, в УК РСФСР 1960 года существовала норма о должностном подлоге - ст. 175, однако ее нельзя было распространять (согласно разъяснению Генеральной прокуратуры РФ и приговоров и определений Верховного Суда России по конкретным делам) на лиц управленческого персонала коммерческих структур, поскольку они, согласно примечанию к ст. 170 данного УК, не подпадали под понятие должностного лица. Во-вторых, пределы субъективного вменения предопределяются отчасти и порядком принятия нормативных актов имеющих прямое или косвенное отношение к уголовному праву. В связи с этим, необходим единый порядок опубликования и вступления в силу федеральных законов, иных нормативных правовых актов. Это особенно актуально для бланкетных уголовно-правовых норм. Из-за различных сроков опубликования и вступления в силу федеральных законов и иных нормативных правовых актов уголовноправовая норма может “не сработать” либо в силу того, что нормативный акт не принят, либо в силу того, что нет возможности, например для отдаленных районов севера России, “...своевременно ознакомиться с новым законом и другим нормативным актом.”2 1 См.: Барулин B.C. Диалектика сфер общественной жизни. М., 1982, с. -6667; Ткаченко Ю.Г. Некоторые методологические проблемы теории правоотношений - Труды ВЮЗИ, 1975, т.39, с. - 100 2 Малков В.П. Опубликование и вступление в силу федеральных законов, иных нормативных правовых актов. Гос-во и право, 1995, №5, с. - 28 На пределы субъективного вменения влияет и характер законодательной техники.1 Например, квалифицирующие обстоятельства указываются неконкретно и неполно. Подобная конструкция не только затрудняет их вменение, квалификацию действий, но и способствует объективному вменению, судейскому усмотрению, а в силу этого необоснованно усугубляет положение виновного. Это относится, например, к уголовно-правовым нормам, допускающим в качестве квалифицирующих признаков оценочные понятия2 – “иные тяжкие последствия” -ч.2 ст.128, ч.3 ст.152;“значительный ущерб” -п. “г” ч 2ст.158, п. “г” ч.2ст.160и др. Это относится и к нормам, которые сформулированы в статьях УК РФ таким образом, что непонятно, какую часть этой статьи применять. Взять, к примеру, ч.1 и 3 ст.151 УК РФ. Из редакции ч. 1 данной статьи видно, что уголовная ответственность по ч. 1 ст. 151 наступает лишь за систематическое вовлечение несовершеннолетних к употреблению “спиртных напитков, одурманивающих веществ, занятие проституцией, бродяжничеством или попрошайничеством.” В науке общепризнанно, что систематичность означает совершение однородных действий три и более раза. В части 3 данной статьи предусмотрена уголовная ответственность за деяния, предусмотренные в ее ч. 1 и ч.2, совершенные неоднократно. Неоднократность, согласно ст. 16 УК РФ, совершение двух и более преступлений. Теперь как квалифицировать действия виновного лица, совершившего 5-6 эпизодов вовлечения несовершеннолетнего в виды деятельности, предусмотренные ч. 1 ст. 151 УК РФ1? Налицо и систематичность, и неоднократность в понимании ч. 1 ст. 16 (дважды совершено преступление на основе систематичности). Как же квалифицировать подобное деяние? Если исходить 1 Кругликов Л.Л., Савинов В.Н. Квалифицирующие обстоятельства: понятие, виды, влияние на квалификацию преступлений. Ярославль, 1989, с. 26-27; Кругликов Л.Л. О конструировании составов преступлений. Правоведение, 1989, №2, с. - 44; Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 17 2 См.: Ткаченко В.И. Описание в законе признаков объективной стороны преступления. В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовно-правовой аспекты. Иваново, 1989, с. - 76-77. М.И.Ковалев, говоря об оценочных признаках в уголовном законодательстве, подчеркивал: " Там, где есть возможность - нужно формализовать закон - в этом ничего плохого нет (лучше закон, чем казуистическая - судебная оценка).” Ковалев М.И. К вопросу о теории уголовного кодекса. Сов.гос-во и право, 1988, №5, с. -76 из ''систематичности", а это три и более раза, то ч.1 ст. 151, если же исходить из требований ч.3 ст. 16, то ч. 1 ст.151 в подобных ситуациях применять нельзя, ибо "в случаях, когда неоднократность преступлений предусмотрена настоящим Кодексом в качестве обстоятельства, влекущего за собой более строгое наказание, совершенные лицом преступления квалифицируются по соответствующей части настоящего Кодекса, предусматривающей наказание за неоднократность преступлений.” В такой ситуации систематичность, предусмотренная ч.1 ст. 151, по сути дела, “не работает”, изменяется научное и практическое соотношение понятий “неоднократность” и “систематичность”. Как совершенно правильно подчеркнул М.М. Бабаев “...неточность (неясность, нечеткость) отдельных законодательных положений рождает дефекты понимания (усвоения) практиками духа и буквы нормы, создает почву для всякого рода искажений в процессе ее применения.” 1 Упущения в вопросах формулирования множественности преступлений в конкретных составах были и в прежнем законодательстве.2 Как видим, имеются они и в действующем. Более того, в отдельных случаях содержание норм Особенной части фактически изменяет суть некоторых форм множественности. Если же их не изменять, то могут складываться парадоксальные ситуации. Так, действующий УК предусматривает ответственность за неоднократно совершенный разбой. Это такая ситуация, когда при совершенном разбое за предыдущие деяния, указанные в примечании к ст. 158, не погашены юридические последствия. Это подтверждается ч.2 ст. 16 УК РФ. Пункт “г” ч.3 ст. 162 предусматривает ответственность за разбой, совершенный лицом, ранее два и более раза судимым за хищение, либо вымогательство. А как же быть с лицом, которое было судимо за разбой один раз и вновь совершило его? Анализ п. “б” ч.2 ст. 162, п. “г” ч.3 ст. 162, и ст. 18 УК, вроде бы, приводит к выводу о том, что такое лицо должно привлекаться лишь по ч. 1 ст. 162. В то же время, на основании ч.2 ст. 16 можно сделать предположение, что неоднократностью охватываются и 1 Бабаев М.М. Социальная справедливость и проблемы борьбы с незаконными доходами (уголовно-правовой и криминологический аспекты). В кн.: Утверждение социальной справедливости: криминологический и уголовно-правовой аспекты. Иваново, 1989, с. - 10 2 См.. например, Чубарев В.Л. Многоразовая преступная деятельность и уголовный закон. Гос-во и право, 1992, № 12, с. - 71-79; Питецкий В. Квалификация преступлений, совершенных с применением физического насилия. Сов. Юстиция, 1993. №1, с. - 13-14. случаи, когда лицо судимо за хищение и в период судимости или отбывания наказания совершает новое хищение. Вроде бы тоже правильно. Но как же быть с положениями изложенными в ч. 1 ст. 18 и ч. 1 ст. 16 УК РФ? Их анализ показывает, что неоднократность и рецидив не находятся в соотношении, соответственно общего и части. Это самостоятельные формы множественности предусмотренные УК. Рассмотренная нами ситуация, к сожалению, говорит о другом. Фактически неоднократностью охватываются факты прежней судимости. Она трактуется расширительно и “перекрывает” рецидив. Последний, по сути, так и остался характеристикой лица, а не деяния. Это подтверждает анализ многих норм Особенной части. Одним из обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения, а значит и на применение уголовного права в целом, является разумное соотношение стабильности и динамизма уголовного законодательства. В этом взаимодействии опасны крайности. Чрезмерная стабильность уголовного права лишает его гибкости, не позволяет отражать новые явления общественного развития и, в то же время, позволяет поддерживать отношения, отвергнутые самой жизью.1 Так, например, в УК РСФСР, несмотря на начатую перестройку, переход экономики к рыночным отношениям, до 29 апреля 1993 года сохранялась ст. 154.1 – “скупка для скармливания или скармливание скоту и птице хлеба и других хлебопродуктов”. В то же время развитие рыночных отношений, вся социальная действительность переходного периода требовали примерно уже с 1987 года ввести уголовную ответственность за ряд общественно опасных деяний в сфере экономики, но этого не было сделано вплоть до принятия УК 1996 года. Вместе с тем, слишком быстрое изменение законодательства, наслоение одних законов и нормативных актов на другие - иная крайность. Крайности подобного рода довольно часто наблюдались в последние годы. Это касается многочисленных указов Президента и собственно уголовного закона. В качестве примера можно привести ст. 158 УК РСФСР 1960 года. Начиная с октября 1985 года, ее редакция была изменена четыре раза - в 1985, 1987, 1992 и 1993 г.г. Изменения законодательства, включение каких-либо новых институтов в уголовное право должно вызываться объективной необходимостью и иметь специфический объект регулирования. Этого нельзя сказать о некоторых 1 См.: Яковлев A.M. Социология экономической преступности. М.: Наука, 1988, с. -63 главах действующего У К РФ. Мы уже отмечали, что вряд ли было обоснованным включение в У К РФ 23 главы – “Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях”. Подобные новации лишь загромождают УК, по образному выражению Ю. А. Агешина приводят к “разрастанию законодательных джунглей”1. Порой подобные нововведения существенно затрудняют и усложняют субъективное вменение и правоприменение в целом. Полнота и достаточность отражения в уголовно-правовой норме существенных объективных и субъективных типичных признаков того или иного преступления выступают одним из обстоятельств, определяющих пределы субъективного вменения. К сожалению, эти обстоятельства порой не учитываются законодателем и уголовноправовая норма формулируется так, что не достает или, наоборот, имеет избыток признаков в рамках применения соответствующей нормы. Например, совершается разбойное нападение с применением оружия на граждан, находящихся в помещении. Помещение оказалось надежным, преступники не смогли в него проникнуть, и имущество потерпевших оказалось нетронутым. Что вменять? Как квалифицировать подобное общественно опасное деяние? Конструируя состав разбоя, законодатель момент его окончания перенес на стадию нападения (а не завладения), совершаемого с целью завладения. Есть вооруженное нападение - налицо оконченный состав преступления, предусмотренный п. “г” ч.2 ст. 162 УК РФ. А как же быть с помещением? Как видим, законодатель вышел за рамки достаточности и однотипности признаков при характеристике квалифицированных видов разбоя. В нашем примере есть оконченное разбойное нападение с применением оружия и неоконченный разбой, связанный с проникновением в помещение. Как быть? Квалификация по совокупности неприемлема, так как нет множественности преступлений. Квалификация по совокупности изменяла бы реальную картину действительности, увеличивала бы количество преступлений, которых в реальности то и не было. В уголовно-правовой литературе правильно отмечается, что законодатель в подобных случаях вынуждает считать разбой оконченным тогда, когда есть нападение с целью...и проникновением.2 Пределы субъективного вменения во многом определяются пробелами в праве. Это вытекает из того, что многие конкретные общественные 1 2 Агешин Ю.А. Указ. соч., с. - 31 См.: Кругликов Л.Л., Савинов В.Н. Указ. соч., с. - 62 отношения не охватываются законодательно-нормативной регламентацией. Отсюда, они находятся вне поля зрения и влияния права, юридически неурегулированы и, как правило, не могут быть предметом правоприменительной деятельности соответствующих органов. Разумеется, что в процессе правоприменения отдельные пробелы в уголовном законодательстве восполняются, но многие из них просто не могут быть восполнены. Таким образом, можно говорить о пробелах в праве и неполных или частичных пробелах в законодательстве.1 Мы полагаем, что в процессе правоприменительной практики возможно восполнение пробелов второго, а не первого вида. Возможность восполнения частичных или неполных пробелов возможна из-за того, что законодатель, регламентируя конкретные общественные отношения, ставя их в сферу правового регулирования, неточно, а порой и неполно проявляет свою волю в конкретных нормативных предписаниях. Что же касается пробелов в уголовном праве, то есть общих, полных пробелов, то в процессе правоприменения они, как правило, не восполняются. В качестве примера по восполнению пробелов в уголовном законодательстве можно привести судебную практику по применению ст. 10 УК РСФСР 1960 года. В данной норме отмечалось, что лица в возрасте от 14 до 16 лет подлежат уголовной ответственности лишь за... указанные в ст. 10 преступления. В действительности же привлекали к уголовной ответственности не только за убийства и т.д., но и за приготовление и за покушение на эти преступления. Этот же пробел формально существует и в ст.20 УК РФ. И еще один пример. Связанный с наличием пробелов в уголовном законодательстве. Он, правда, связан не со стадией субъективного вменения, а с последней, третьей стадией правоприменения - определением уголовно-правовых последствий за содеянное. Так, если проанализировать и сопоставить друг с другом ч.2 и ч.3 ст.69 УК РФ, то неясно, как, по какому принципу назначать наказание при совокупности преступлений, если одно из этих преступлений является преступлением средней тяжести, а другое - небольшой тяжести или комбинации иных преступлений с преступлениями небольшой тяжести? Закон ничего по этому поводу не говорит. Мы сталкиваемся с “классическим” частичным пробелом в уголовном законодательстве. Мы полагаем, что поскольку в ч.2 ст.69 и в 1 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М.. 1981, т. 1, с. - 329; Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с. - 139 ее ч.3 есть императивное указание (слово “только”) на применение тех или иных принципов определения окончательного наказания, то в интересах личности виновного в приведенных нами вариантах вполне допустимо применение ч.2 ст.69 УК. В иных отраслях права пробелы в праве восполнимы. Например, путем аналогии закона или права. Некоторые ученые восполнение пробелов в законодательстве относят к толкованию юридических норм.1 Такая позиция нам представляется правильной. Действительно, восполнение пробелов можно рассматривать как часть конкретизации права, связанного с толкованием норм. Это по сути дела официальное толкование - это индивидуально-правовое регулирование, например, судом конкретных случаев путем определения индивидуальных предписаний для него. Толкование уголовного права не исчерпывается официальным индивидуально-нормативным восполнением частичного пробела в уголовном законодательстве. Оно шире последнего и по объему, и по субъектам2, и, самое главное, по уголовно-правовым последствиям. В уголовно-правовой литературе является господствующим мнение о том, что толкование, в том числе и судебное толкование в форме руководящих разъяснений Пленума Верховного Суда России, не порождает новых правовых, в том числе и уголовно-правовых норм и не может рассматриваться как источник уголовного права3, что источником уголовного права является лишь уголовное законодательство4. Эта позиция разделяется большинством ученых, занимающихся уголовно-правовыми вопросами. Эту позицию “пытался отразить” и законодатель. Он даже прямо зафиксировал, в ч. 1 ст. ЛУКРФ,- “Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего 1 См., например, Вопленко Н.Н. Официальное толкование и конкретизация советских правовых норм - В сб.: Вопросы теории государства и права. Вып.2, Саратов, 1971, с.- 175 2 См.: Наумов А.В. Применение уголовно-правовых норм. Волгоград, 1973, с.- 127138 3 См.. например. Разъяснения Пленума Верховного Суда СССР по вопросам применения уголовно-процессуального законодательства. Вопросы борьбы с преступностью, 1981, №35, с. - 67 4 См., например, Курс советского уголовного права. Л. 1968, т.1, с. - 46; Курс советского уголовного права. Изд-во Наука, М., 1970, т.1, с. - 163; Уголовное право. Общая часть. М.: Юрид. лит-ра, 1994, с. - 21; Новое уголовное право России (учебное пособие).Общая часть. М. Зерцало ТЕИС, 1996. с. - 18 Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс”. Мы не оговорились в том, что законодатель именно пытался отразить, ибо в этом же законе, в ч.3 ст.331 “перечеркнул” сказанное, говоря: “Уголовная ответственность за преступления против военной службы, совершенные в военное время либо в боевой обстановке, определяется законодательством Российской Федерации военного времени”. (Подчеркнуто нами - В.Я.) Анализ действующего законодательства, следственно-судебной и иной социальной практики позволяет сделать вывод о том, что источниками норм уголовного права является не только уголовное законодательство. Таковыми являются, например, международные нормы, относящиеся к правам человека, что закреплено в Декларации прав и свобод человека и гражданина Российской Федерации. Согласно ч.4 ст. 15 Конституции России, “общепризнанные принципы и нормы международного права ... являются составной частью ее правовой системы”. И далее следует прямое указание правоприменителю: “Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотрены законом, то применяются правила международного договора”. Нормы иных отраслей права, правда, опосредованные через уголовный закон также достаточно часто выступают в качестве источников уголовного права. Если рассматривать эти нормы в этом аспекте, то в литературе правильно отмечается, что “...нет такой отрасли права, нормы которой не входили бы органически в уголовноправовые”1. Анализ бланкетных диспозиций уголовно-правовых норм в УК РФ показывает, что в их содержание “входят” нормы государственного (ст.141), административного (ст.286), семейного (ст.157), трудового (ст.216), экологического (ст.246) и других отраслей права. Будучи помещенными в уголовно-правовую материю они являются частью уголовного права. При этом к преступлению, предусмотренному бланкетной нормой, порой очень сложно определить психическое отношение лица. Тем самым затрудняется реализация субъективного вменения и “увеличивается шанс” объективного вменения. Анализ показывает, что помимо норм международного права, норм иных отраслей права, в качестве “источников” уголовного права 1 Наумов А.В. Источники уголовного права. В кн.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с.- 17 выступает судебный прецедент1, а чаще всего - руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда России (и Верховного Суда СССР по той категории дел, в отношении которых нет постановлений Пленума Верховного Суда РФ). Нет почти ни одного постановления Пленума Верховного Суда России (СССР) по уголовным делам, где бы не давалось такое разъяснение уголовно-правовой нормы, которое бы не ограничивало или не распространяло бы ее содержание, а порой не вводило бы новые нормы. Взять, к примеру, п.11 постановления Пленума Верховного Суда России от 25 апреля 1995 года “О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственности”. Вроде бы неприметный пункт, а вводит новую правовую норму. Или, например, п.7 данного постановления содержит разъяснение, что понимать под хищением в значительном размере. При этом дается, как мы полагаем, расширительное (распространительное) толкование данного признака.2 Конечно, в подобных условиях это сказывается на пределах субъективного вменения. Пленум, по сути дела, рекомендует иной подход - без учета субъективной стороны к данному квалифицирующему признаку давать юридическую оценку деянию. Подобное “нормотворчество” в практике высших судебных инстанций известно достаточно давно. В этом отношении любопытно постановление 4-го Пленума Верховного Суда СССР “О восстановлении в правах гражданства и об амнистии” от 16 января 1925 года. В данном постановлении, в ответ на обращение к суду Президиума ЦИК СССР, разъяснено, в каких случаях восстановление в правах гражданства одновременно влечет амнистию за совершенные лицом преступления. Но интерес этого постановления не только в этом, а в его нормотворческом характере как по существу поставленного ЦИК вопроса, Так и в последнем предложении постановления – “Настоящее разъяснение имеет обратную силу.”3 (подчеркнуто нами. - В.Я.). Жизнь настолько сложна, конкретная действительность настолько 1 Более подробно о судебном прецеденте как источнике уголовного права см.: Наумов А.В. Источники уголовного права. В кн.: Уголовное право: новые идеи. М., 1994, с. -18-25; Он же. Судебный прецедент как источник уголовного права. Рос. юстиция, 1994, №1, с. - 8-11 2 См: Сборник Постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. СПАРК, М., 1996, с. - 581-583 3 Там же, с. - 4 многогранна, что понуждает Верховные судебные органы в интересах единообразного применения закона принимать руководящие разъяснения своих Пленумов. От этого не уйдешь. Однако, в интересах торжества собственно уголовного закона, охраны интересов и прав гражданина, привлекаемого к уголовной ответственности, сама процедура и содержательная часть постановлений Пленума Верховного Суда РФ, например, по уголовным делам, должна регламентироваться законом. Как совершенно правильно отмечает М.И.Ковалев - целесообразна статья в УК о пределах толкования уголовного закона судебными органами.1 Разумеется, это полностью не устранит, но уменьшит ситуации, когда вопреки субъективному вменению, в целом принципа субъективного вменения, нижестоящим судам предписывают вменять и квалифицировать действия виновного так, как не предусматривает сам уголовный закон. Мы остановились лишь на некоторых обстоятельствах-требованиях, которые необходимо учитывать при субъективном вменении, которые влияют на определение его пределов и относятся к уголовноправовой норме. Следующий блок обстоятельств-требований, которые влияют, а порой и предопределяют пределы субъективного вменения, относится к такому элементу анализируемого нами звена при субъективном вменении как субъект правоприменения. Отчасти мы уже касались этих обстоятельств-требований, которые предъявляются субъектам правоприменения, когда рассматривали нравственно-этические аспекты субъективного вменения. Мы понимаем, что это самостоятельная, сложная и объемная проблема, требующая при ее рассмотрении специальных познаний в области индивидуальной и социальной психологии, физиологии и, самое главное, знаний о характере, содержании, формах и психологии управленческой деятельности. Поэтому мы лишь схематично обозначим те основные и часто проявляемые в жизни обстоятельства-требования к субъектам правоприменения, сказывающиеся на пределах субъективного вменения. Мы полагаем, что подобное акцентирование внимания ученых и практиков на этих аспектах будет содействовать 1 См.: Ковалев М.И. К вопросу о теории уголовного кодекса. Сов. гос-во и право. 1988, №5, с.-77 тому, чтобы уголовно-правовые требования стали действительной программы деятельности каждого из ее адресатов.1 В.В.Лазарев, специально исследовавший социально-психологические аспекты применения права, отмечает, что на качество (а это означает, что и на пределы) правоприменения (то есть и субъективного вменения) влияет социально-психологический климат или даже правовой климат как в среде самих работников правоприменяющих органов, так и в среде ближайшего окружения, связанного с их деятельностью. “В зависимости от ситуаций, от комплекса конкретных условий, правовой климат может оказаться благоприятным или неблагоприятным для правильного решения дела.”2 В свою очередь сам социально-психологический, правовой климат в сфере работников правоприменения зависит от свойств, личностных качеств и психо-физиологического состояния членов, работающих в этих правоприменительных органах. На социально-психологический климат в среде правоприменителей оказывает существенное воздействие общественное мнение и особенно мнение ближайшего окружения. Будучи субъективным отражением процесса правоприменения и находящееся вне этого процесса общественное мнение, с одной стороны, в гиперболизированном виде представляет упущения и недостатки в деятельности субъектов правоприменения, а с другой, являясь относительно самостоятельной и несвязанной с правоприменительными установками величиной, показывает и вскрывает некую закономерность касательно упущений в деятельности органов правоприменения. В первом своем качестве общественное мнение зачастую служит раздражающим фактором для правоприменителей, как говорят “бьет по рукам”. Вторая же сторона общественного мнения подталкивает субъектов правоприменения к анализу своей деятельности. Общественное мнение о правоприменителях и их деятельности будучи формой проявления правовой психологии как бы незримо участвует в процессе правоприменения, влияет на все его стадии. Разумеется, что функциональное значение общественного мнения может быть и в другом. Например, оно может быть 1 См.: Прохоров B.C. Кропачев Н.М. Тарбагаев А.Н. Механизм уголовноправового регулирования. Красноярск. 1989, с. - 56 : Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань, 1982, с. - 57 источником информации об эффективности правопорядка, действенности проводимых акций и т.д.1 В уголовно-правовой литературе правильно отмечается, что правоприменительная деятельность (в том числе и пределы субъективного вменения) зависят от личностных качеств самого правоприменителя. Определение оптимальных качеств правоприменителя имеет исключительно большое значение. Включаясь в социальную действительность, личность, благодаря своим качествам, способствует или препятствует надлежащему правоприменению. Иначе говоря, личные качества становятся социальной величиной.2 Личностных качеств как положительного, так и отрицательного свойства достаточно большое количество. Любое здоровое в нравственном отношении общество хотело бы видеть в каждом правоприменителе положительные качества, проявляемые в процессе управленческой деятельности. Это прежде всего высокие нравственные качества личности правоприменителя: уважение достоинства других людей, чуткость и внимание в обращении с ними, чувство повышенного долга (при осуществлении профессиональной деятельности) по отношению к обществу и гражданину, личная скромность, исключительная честность и совестливость, активная жизненная позиция - это далеко неполный перечень тех нравственных свойств личности, которые должны быть присущи правоприменителю. Антиподами этих качеств является высокомерие, чванство, чрезмерное тщеславие, ложное самолюбие, лесть и заискивание3, пренебрежительное отношение к нуждам людей и интересам общества. На пределы субъективного вменения, несомненно, будет влиять уровень профессиональной подготовки правоприменителя. Проведенные нами исследования показывают, что многие субъекты правоприменения хотя и имеют высшее образование и ежедневно решают вопросы, связанные с субъективным вменением, но не имеют достаточно четких представлений не только о том, что такое субъективное вменение, но и не могут объяснить (точнее ответить правильно на предложенные варианты ответов, в перечне которых есть и правильный ответ), 1 См.: Бонк Е.Л. Указ. работа, с. - 42; Гонтарь И.Я. О критериях оценки работы органов внутренних дел в борьбе с преступностью. Сов. гос-во и право, 1986, №9, с. - 83 2 См.: Печенев В.А. Истина и справедливость. ML, 1989, с. - 158 3 См.: Словарь по этике, М., 1975, с. - 351 что такое мотив и цель. К аналогичным выводам в своих исследованиях приходили и другие ученые.1 Между тем, только высокий уровень профессиональной подготовки субъекта правоприменения, помноженный на его жизненный опыт, порождает его внутреннее убеждение, которое согласно ст.71 УПК РСФСР было и остается одним из основных начал оценки доказательств.2 Это тем более так поскольку убеждение есть наиболее высокая степень правосознания.3 Недостаточный профессиональный уровень является одной из часто встречаемых причин неправильного вменения основных, квалифицирующих и отягчающих ответственность обстоятельств. Такие правоприменители вменяют виновному признаки и квалифицируют деяние с “запасом”, занимают обвинительный уклон. Это особенно наглядно проявлялось тогда, когда за отмену приговора (либо за направление на дополнительное расследование с учетом того, что определена слишком мягкая мера наказания или вменяется “мягкая” норма уголовного закона) работников правоприменительных органов лишали премий, задерживали продвижение по службе и т.д. Их практически понуждали к перестраховке, тем более, что за “ошибки” в сторону усиления ответственности никаких последствий не наступало. Наглядным примером вменения с “запасом” являются материалы в обзоре судебной практики Верховного Суда СССР, подготовленные и опубликованные им накануне принятия своего Постановления от 16 августа 1984 года “О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств.” Они свидетельствуют о том, что каждый третий 1 См.: Тузов А.П. Мотивационный аспект преступного и иного правонарушающего поведения. В кн.: Уголовно-правовые и криминологические аспекты борьбы с проявлениями социального паразитизма. Иваново, 1987, с. - 97 2 См.: например, Орлов Ю.К. Внутреннее убеждение при оценке доказательств (правовые аспекты) - Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981, №35, с. -57 5 См.: Фефелов П.А. Уголовно-правовой охранительный механизм и проблема специфических принципов. В кн.: Проблемы совершенствования законодательства по укреплению правопорядка и усиление борьбы с правонарушениями. Свердловск, 1982, с. -17; Алексеев С.С. Проблемы теории государства и права. М., 1987, с. - 387 необоснованно привлечен к уголовной ответственности за превышение пределов необходимой обороны.1 Профессиональный уровень правоприменителей относительно понимания субъективного вменения прослеживается из нашего опроса экспертов. Так, на вопрос, что понимать под пределами субъективного вменения, лишь 44 эксперта из 159 (27%) ответили правильно. Семьдесят четыре (46,5%) - под пределами субъективного вменения понимают уголовно-правовые нормы, достаточные для правильной оценки содеянного. То, что пределы субъективного вменения это признаки объективной стороны, которые необходимо уяснить, ответило 55 экспертов (34,6%); 35 экспертов (22%) заявили, что под пределами субъективного вменения следует понимать уровень подготовки правоприменителя. В процессе субъективного вменения правоприменитель, будучи посредником между уголовно-правовой нормой и объектом правоприменения, должен проявлять свой профессионализм как при оценке и определении значения норм уголовного закона, так и содержания деяния объекта правоприменения. Далее было интересно узнать, что, по мнению экспертов, влияет на пределы субъективного вменения, от каких обстоятельств оно зависит? На этот вопрос было предложено 15 вариантов ответа. На пределы субъективного вменения, как считают эксперты, влияют: формы вины 49,1%, четкое указание признаков совершенного преступления в уголовном законодательстве - 49,7%, уровень подготовки правоприменителя - 27%, а также точное установление мотива и цели преступления - 28,3%. Меньше всего - 3,8% экспертов связывают пределы субъективного вменения с видом ошибки лица, совершившего общественно опасное деяние. Интересно было узнать, с какими уголовно-правовыми нормами эксперты связывают пределы субъективного вменения. Им было предложено семь вариантов для ответа. Наибольшее число экспертов совершенно правильно отметило, что на эти пределы влияет: одновременно содержание норм как Общей, так и Особенной части УК. Это 104 эксперта, что составило 65,4% от общего их числа. Семнадцать человек (10,7%) указали, что на пределы субъективного вменения влияют только нормы Особенной части, и восемь экспертов (5%) заявили, что эти пределы определяются только нормами Общей части. По мнению 20 экспертов пределы вменения определяет 1 См.: Бюллетень Верховного Суда СССР за 1983, № 4 конструкция состава, отраженная в правовой норме. Столько же считает, что пределы зависят от санкции уголовно-правовой нормы. Нас интересовало мнение экспертов и о том, какие же нормы Общей и Особенной части влияют на пределы субъективного вменения? При постановке этого вопроса применительно к нормам Общей части экспертам был предложен 21 вариант ответа. Поразило то, что 30 экспертов (18,9%) считают, что пределы субъективного вменения определяются нормами Общей части, устанавливающими задачи Уголовного Кодекса, а 42 эксперта (26,4%) к нормам, определяющим пределы вменения, относят норму о понятии преступления. При этом из первой группы экспертов стаж работы в органах более 5 лет был у 22 лиц, а из второй - у 32. В то же время лишь 14 человек (8,8%) указало, что пределы вменения определяются смягчающими и отягчающими обстоятельствами. Всего 47 экспертов (29,6%) отметило, что пределы субъективного вменения зависят от совокупности норм Общей части. Интересен профессиональный срез некоторых ответов на последний вопрос. Отрадно отметить, что ни один следователь прокуратуры не указал на то, что пределы субъективного вменения определяются, например, нормой, устанавливающей задачи Уголовного Кодекса. В то же время 7 прокуроров, 10 их заместителей, 3 председателя суда, 6 судей считают иначе. Еще более поразительно, что норму о понятии преступления относят к числу норм, влияющих на пределы вменения: 5 прокуроров, 12 их заместителей, 4 следователя прокуратуры, 1 председатель суда, 10 судей и 9 следователей милиции. Интересно было узнать, какие же признаки норм Особенной части УК РФ определяют их содержание и как таковые влияют на пределы субъективного вменения. Экспертам было предложено 9 вариантов ответа на этот вопрос. При этом экспертам предлагалось под “деянием” понимать лишь действия и бездействия, а не преступление в целом. Ответы распределились следующим образом: 59 экспертов (37,1%) заявили, что содержание норм Особенной части определяется деянием, признаки которого описаны в правовой норме, 21 эксперт (13,2%) ответили, что содержание определяется всеми признаками деяния независимо от того, описаны они в норме права или нет. То, что последствия, указанные в законе, определяют это содержание норм, ответило 22 эксперта (13,8%). Лишь 25 экспертов (15,7%) указали, что содержание норм Особенной части определяется как деянием, так и последствиями от него, если их признаки указаны в правовой норме. Было интересно узнать мнение экспертов не только о признаках определяющих содержание норм У К РФ, но и о том, кто, по их мнению, определяет сами эти признаки в нормах Общей и Особенной части УК РФ? Тем более, что 104 эксперта, как было отмечено ранее, заявляло, что на пределы субъективного вменения одновременно влияет содержание норм Общей и Особенной части УК РФ. Отрадно, что большинство - 95 экспертов (59,7%) считают, что это содержание определяется законодателем, путем указания в нормах права признаков того или иного состава преступления. В то же время удивляет ответ 58 экспертов (36,5%). Они полагают, что содержание норм определяется правоприменительными органами. И это заявили лица, у которых достаточно большой стаж работы в правоохранительных органах. Более 36 из них проработали в них более 5 лет. Интересен профессиональный срез данной группы экспертов. Это 5 прокуроров, 15 их заместителей, 9 следователей прокуратуры, 3 председателя суда, 14 судей, 11 следователей милиции. Интересно, что 29 экспертов (18,2%) считают, что содержание норм как Общей, так и особенной части определяется мнением ученых. В плане проверки ответов экспертов о том, что пределы вменения определяются содержанием норм как Общей, гак и Особенной части УК РФ, мы сформулировали вопрос, который, хотя и через другую плоскость ответа, приводил к тому же результату. Был задан вопрос, что если субъективное вменение это предъявление личности уголовнозначимых обстоятельств содеянного, то: ...Было предложено 6 вариантов ответа. И получилось, что 70 экспертов (44%) ответили, что вменять можно только обстоятельства, которые указаны в норме Особенной части УК РФ. Лишь 50 экспертов (31,4%), по сути дела, подтвердили свои ответы о том, что пределы субъективного вменения зависят от норм Общей и Особенной части. Напомним, что это заявляло 104 эксперта (или 65,4%). Чрезвычайно интересным представляется мнение экспертов о том, какие обстоятельства необходимо вменять? Те, которые определяют квалификацию и предусмотрены нормами Общей или Особенной части или нормами обоих частей, или, при такой же вариации, нормами, которые смягчают или отягчают наказание, или, при тех же вариациях, те нормы, которые определяют и квалификацию, и пределы наказания? Больше всего экспертов (48,4%) отметило, что вменять нужно лишь обстоятельства, влияющие на квалификацию, и предусмотренные нормами как Общей, так и Особенной части УК РФ. В тоже время 61 эксперт (38,4%) совершенно правильно отметили, что вменять нужно те обстоятельства, которые влияют и на квалификацию, и на пределы наказания. Пределы субъективного вменения зависят не только от нравственных свойств правоприменителя, уровня его профессиональной подготовки, хорошего знания предписаний норм Общей и Особенной части УК РФ и его правосознания. Порой пределы субъективного вменения зависят от качеств правоприменителя как бы лишь косвенно. Они обусловлены иными обстоятельствами, но такими, которые предопределяют качество правоприменения, то есть сказываются на деятельности правоприменителя. Так, качество правоприменения зависит от работы с участниками уголовного процесса, оценкой их деятельности. Например, достоверность, полнота и обоснованность заключения эксперта1 может предопределять и пределы субъективного вменения. Это особенно важно учитывать в связи с наличием в УК РФ норм, содержащих положения о по граничных с вменяемостью состояниях личности, совершившей общественно опасное деяние. К этим иным обстоятельствам можно отнести показания свидетелей. При этом на пределы субъективного вменения они влияют не только непосредственно через свою объективность, достоверность, пол ноту (которые использует правоприменитель), но и тем, каким образом, как работает с этими показаниями правоприменитель - получены ли показания надлежащим лицом, в установленной ли форме, от надлежащего ли свидетеля, каким образом и где зафиксированы эти показания.2 Например, можно допросить свидетеля, надлежащим об разом оформить его показания, и даже при условии их исключительной важности для субъективного вменения, они не могут быть использованы при вменении, если получены у близкого родственника обвиняемого, которому не разъяснили ст.51 Конституции Российской Федерации. 1 См.: Романов В.В., Мельников В.В. Из опыта назначения и проведения судебно-психологической экспертизы. Вопросы борьбы с преступностью, №35, М., 1981, с.-71 2 См.: например, Ратинов А.Р., Гаврилова Н.И. Логико-психологическая структура лжи и ошибки в свидетельских показаниях. Вопросы борьбы с преступностью, №37, М., 1982, с. - 46-51 К этой же группе обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения через качества правоприменителя, относится деятельность защитника, его позиция и квалификация в рамках расследуемого дела.1 В уголовно-правовой литературе совершенно справедливо отмечается, что таких обстоятельств, которые влияют на пределы субъективного вменения, преломляясь лишь через качества и свойства правоприменителя, достаточно большое количество - это и позиция уголовно-правовой науки в целом, или какой-то ее школы, характер социальных последствий деяния, отдаленных от состава совершенного деяния,2 от множества внешних факторов экономического и политического характера3. Пределы субъективного вменения зависят и от особенностей объекта вменения. Поскольку субъективное вменение, как стадия правоприменения, касается прежде всего личности, которой предъявляются обстоятельства содеянного в рамках уголовноправовой нормы, постольку уяснение того, какие факторы влияют на саму эту личность и как они определяют, как сказываются на пределах вменения, имеет исключительно большое значение как для теории, так и для следственно-судебной практики. При этом хотелось бы отметить один весьма важный аспект. А именно то, что факторы, влияющие на объект правоприменения, необходимо рассматривать в рамках совершенного общественно опасного деяния, в пределах его характера и степени общественной опасности, как комплексного и интеграционного признака любого преступления.4 Разумеется, характер и степень общественной опасности 1 См.: например, Морщакова, Петрухин Указ. соч., с. - 51 См.: Цветинович Указ. соч., с. - 120-121 1 См.: Джафаров С.А., Рябинин В.Н. За чужой счет: борьба с паразитическим образом жизни. М., 1986, с. - 37 4 См.: Иванов Н.Г., Горбуза А.Д., Большаков А.З. Некоторые проблемы Общей части советского уголовного права. Сов. гос-во и право, 1987, № 6, с. -89; Марцев А.И. Вопросы совершенствования норм о преступлении. Сов. гос-во и право, 1988, № 11, с. - 85 2 деяния (преступления) зависит от множества составляющих.1 Рассмотрение каждого из них в отдельности позволяет углубить наши представления об этом составляющем, а вместе с ним и всего комплексного признака преступления. В то же время, разрывать деяние и деятеля, рассматривать их обособленно и определять их абсолютную самостоятельность не при научном исследовании, а при применении уголовного закона в целом, было бы ошибочно. Поэтому вызывают удивление высказываемые порой суждения, в которых противопоставляется то, что противопоставлять нельзя. Так, в одной из коллективных монографий подчеркивается: “При установлении меры уголовной ответственности и наказания в отношении “деяние – личность” первое в звене является определяющим.2 Но нельзя впадать и в другую крайность. Хорошо известно, что преступное деяние в период его совершения выступает как единство объективного и субъективного, внутреннего и внешнего, физического и психического. Отсюда, характер и степень общественной опасности деяния как реальность, как существующая действительность, раскрывается началами как объективного, так и субъективного свойства. Без выяснения личностных особенностей и особенно социально-психологического среза личности, факторов, которые их определяют, невозможно реализовать правовую норму, осуществлять субъективное вменение, а значит, невозможно решать вопрос об основаниях и пределах 1 См.: Первомайский В.Б. Понятие “общественная опасность душевнобольного” в судебной психиатрии. Гос-во и право, 1992, № 7, с. - 63; Фефелов П.А. Общественная опасность преступного деяния и совершенствование системы наказаний. Сов. гос-во и право, 1987, № 12, с. 94: На это обстоятельство особо указано в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 29 июня 1979, № 3 (с изменениями от 26 апреля 1984 года) “О практике применения судами общих начал назначения наказания.” Здесь подчеркивается: "При определении степени общественной опасности совершенного преступления следует исходить из совокупности всех обстоятельств, при которых было совершено конкретное преступное деяние (форма вины, мотивы, способ, обстановка и стадия совершения преступления, тяжесть наступивших последствий, степень и характер участия каждого из соучастников в преступлении и др.). - Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986 гг., М., 1987, с. - 549 2 Сидоров Б.В. Личность преступника в системе общих начал назначения наказания. В кн.: Личность преступника и применение наказания. Изд-во Казан. ун-та, Казань, 1980, с. - 39 уголовной ответственности. Вот почему, решая вопрос об ответственности, нельзя полагать, что личностный фактор, то есть социально-психологические особенности и другие обстоятельства, характеризующие личность, не имеют решающего значения. Наоборот, эти факторы, проявившиеся в конкретном деянии, подлежат обязательному, непременному учету при решении вопроса о вине, характере и степени общественной опасности деяния, а в конечном итоге при определении оснований и пределов уголовной ответственности. Глубоко прав был А.Ф.Кони, когда советовал правоприменителю никогда не забывать, что объектом его действий “является прежде всего человек, имеющий никем неотъемлемые права на уважение к человеческому достоинству.”1 Диалектика взаимодействия характера и степени преступления с его составляющими, например, личностью виновного, такова, что изучая преступление мы неизбежно изучаем и личность преступника как носителя и автора этого явления. Изучая же личность преступника, мы одновременно изучаем грани, стороны, срезы и основу самого деяния. Методологические аспекты взаимосвязи деяния и личности были подмечены еще В.И.Лениным. По его мнению “социологматериалист, делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает и реальных личностей, из действий которых и складываются эти отношения.”2 Действительно, наказание, да и иные меры уголовно-правового характера, адресованы личности, но личности, совершившей преступление. Осуждается государством, отрицательно оценивается им преступление – “архитектором” и исполнителем которого стала личность, проявившая в своем "творении" свой внутренний мир, свою индивидуальность. Именно с учетом этого К.Маркс не допускал разрыва между деянием и личностью, преступлением и наказанием. Он понимал, что каждое из этих звеньев в отрыве одно от другого абсурд, ибо есть ничто. Всячески подчеркивая двуединую основу как преступления так и наказания, К.Маркс писал: “Наказание должно явиться в глазах преступника необходимым результатом, его собственного деяния, - следовательно, его собственным деянием. Пределом его наказания должен быть предел его деяния.3 1 2 3 Кони А.Ф. Собр. соч., Т.4, М., Изд-во Юрид. лит-ра, 1967, с. - 51 Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 1, с. -424 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т.1, с. - 124 В то же время, предел деяния определяется личностными свойствами человека, совершившего общественно опасное деяние, его физиологическим и психическим состоянием, на которые может влиять множество факторов. Все это необходимо учитывать при субъективном вменении и определении его пределов. Отрадно, что это не только подчеркивается наукой уголовного права1 и применяется в следственно-судебной практике, но и отражается в уголовном законодательстве. Так, ч.3 ст.20 УК РФ отмечает, что не подлежит уголовной ответственности несовершеннолетний, если он и достиг возраста, с которого наступает уголовная ответственность, но “вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность действий (бездействия) либо руководить ими.” (Подчеркнуто нами. - В.Я.) Прежде всего на пределы субъективного вменения, как уже отмечалось, влияет содержание и форма психического отношения лица к совершаемому им общественно опасному деянию (включая и последствия). То есть пределы зависят от вины, ее форм2, содержания и вида мотива и цели. Но основы субъективного вменения сами определяются множеством факторов, эти факторы влияют на личность, предопределяют ее внутренний мир и потому заслуживают внимания при субъективном вменении. Одним из самых существенных обстоятельств, влияющих как на протекание психических процессов, так и на их содержание, является ошибка лица, совершающего общественно опасное деяние. Это своеобразный “вирус”, который вплетен в интеллектуально-волевые и эмоциональные процессы психики человека, он является частью их содержания и как таковой не только влияет на формы проявления психического, но и характеризует или оттеняет специфику, особенность содержания психического в целом. В судебноследственной практике, 1 См.: например, Гуляев А.П. Социально-политический аспект презумпции невиновности. Сов. гос-во и право, 1988, № 4, с. - 29; Гринберг М.С. Пределы принуждения (уголовно-правовой аспект). Гос-во и право, 1994, № 4, с. - 33-34 2 П.С.Дагель правильно отмечал, что многоаспектность вины проявляется в частности и в том, что она является необходимым условием уголовной ответственности и ее мерой. См.: Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. Ученые записки. Выпуск № 21, Владивосток, 1968, с. - 4-5 а еще больше в социальной действительности, ошибка встречается достаточно часто.1 В свою очередь само заблуждение может быть обусловлено множеством факторов как объективного, так и субъективного характера. Учитывая особую значимость ошибки лица, совершающего общественно опасное деяние, на субъективное вменение и его пределы она будет в дальнейшем рассмотрена более подробно. Другие обстоятельства, в отличии от ошибки лица, не являются содержательной частью психических процессов, они либо выступают их фоном, либо являются непосредственным их “инструментарием”, либо существенными условиями их зарождения и протекания. В силу этого они влияют на внутренний самоконтроль личности, являющегося основой интроспективной ответственности и предпосылкой активного аспекта ретроспективной ответственности. Действительно, если существуют факторы, существенно ограничивающие возможность личности по выполнению возложенной на него законом необходимости, либо правильного понимания, истолкования, а также глубину осознания этой необходимости, то в этом случае уменьшаются пределы ретроспективной ответственности, поскольку уменьшается основа и пределы субъективного вменения. Иначе говоря, факторы, определяющие самоконтроль личности определяют и пределы вменения ему тех или иных обстоятельств содеянного. Пожалуй самыми значимыми факторами, влияющими на пределы самоконтроля, а тем самым и на пределы субъективного вменения, являются те, которые ограничивают вменяемость (или же сама ограниченная вменяемость в целом). Проблема уменьшенной (ограниченной) вменяемости неоднозначно решается в уголовноправовой литературе. Одни ученые полагают, что никакой уменьшенной (ограниченной) вменяемости нет. Можно говорить, полагают они, о полярностях - вменяем или невменяем. Так, Р.И.Михеев пишет, что “уменьшенная” и тому подобная вменяемость не является ни “видом”, ни “разновидностью”, ни “степенью" вменяемости в традиционном значении этого слова, ...”2 Этот 1 Т.Р.Кенжетаев отмечает, что 80% несчастных случаев на транспорте и 43% в промышленности являются результатом ошибочных действий работников. - См.: Кенжетаев Т.Р. Юридическая квалификация ошибки работника. Сов. гос-во и право, 1988, № 8, с. - 45- Михеев Р.И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве, изд-во Дальневост. ун-та, 1983, с. - 99 вывод сделан на том основании, что при установлении вины вменяемость не влияет на ее содержание и степень. “Судом должны учитываться не “степень вменяемости”, а психические аномалии и особые психические состояния, которые могут влиять на содержание, форму и степень вины субъекта и на характер и степень общественной опасности личности преступника.”1 Большинство ученых разделяют мнение о том, что необходимо выделять ограниченную (уменьшенную) вменяемость2, а некоторые даже настаивают на том, что необходимо выделять и рассматривать “специальную вменяемость”.3 В рамках проблемы субъективного вменения отметим лишь два аспекта в вопросе о невменяемости и ограниченной вменяемости. 1.Проблема уменьшенной вменяемости нашла отражение во всех опубликованных проектах УК РФ. В действующем УК она фактически нашла отражение в ст.22. И 2. У ученых признающих, ограниченную вменяемость нет единства мнений о том, что понимать под ограниченной вменяемостью? Связана ли она с психическим расстройством, которое не исключает сознание и волю, или это затруднение осознавать фактическую и социальную сторону совершаемого имеется в силу иных обстоятельств - отставания в интеллектуальном и волевом развитии, профессиональной непригодности, физиологического состояния и т.д.? Или ограниченная вменяемость определяется и тем и другим? Мнения среди ученых разделились4, что нашло отражение и в опубликованных проектах УК РФ. Так, в проекте 1 Михеев Р.И. Там же, с. - 80. Подобные аспекты отмечены и Ю.С.Богомягковым. См.: Богомягков Ю.С. Уголовно-правовая невменяемость: критерии и признаки. Сов. гос-во и право, 1989, № 4, с. - 104. Еще ранее об этом говорил Н.С.Таганцев. См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая, Т. 1, М., 1994, с. - 154 2 См., например: Шишков С.Н., Сафуанов Ф.С. Влияние психических аномалий на способности быть субъектом уголовной ответственности и субъектом отбывания наказания. - Гос-во и право, 1994, № 2, с. - 83; Иванов Н. Ограниченная вменяемость. Соотношение с невменяемостью. - Российская юстиция, 1994, № 1, с. - 53; Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. М., 1987; Козаченко И.Я., Сухарев Е.А., Гусев Е.А. Проблема уменьшенной вменяемости. Екатеринбург, 1983 3 См.: Гринберг М.С. Место преступной небрежности в ряду возмущающих явлений (помех). В кн.: Проблемы борьбы с преступной неосторожностью. Владивосток, 1978, вып.2, с. - 33-37 4 Подробнее об этом см.: Кудрявцев И.А. Ограниченная вменяемость. Гос-во и право, 1995, № 5, с. - 108-116 УК РФ 1992 года, подготовленного группой ученых и направленного Президентом в Верховный Сове г, ограниченная вменяемость, как неспособность в полной мере сознавать значение своих действий или руководить ими, связывалась с болезненным психическим расстрой ством.1 Почти в такой же редакции дано определение ограниченной вменяемости в проекте, подготовленном Министерством юстиции РСФСР.2 Позже почти такое же понятие ограниченной вменяемости было предложено Государственной Думе ее депутатами, работавши ми над проектом.3 Все вышеуказанные проекты У К при определении ограниченной вменяемости повторили положения Основ уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 года.4 Иное понятие ограниченной вменяемости было дано в минюстовском, совместно с ГПУ при Президенте России, проекте УК. В нем отмечалось, что если лицо было вменяемым, но испытывало затруднения в осознании фактического характера своих действий (бездействия), их вредности или в руководстве ими в силу болезненного психического расстройства либо из-за отставания в интеллектуальном и волевом развитии, то оно подлежало уголовной ответственности. Указанные обстоятельства учитывались при назначении наказания.5 Как видим, у авторов проекта ограниченная вменяемость связана не только с наличием психического расстройства, но и с отставанием интеллектуального и волевого развития личности. Кроме того, ограниченная вменяемость характеризуется как “затруднение в осознании”, вместо “не в полной мере сознает значения” своих действий (подчеркнуто нами. - В.Я.) И еще. Хотя рассматриваемый проект и отмечал, что эти затруднения в осознании ...зависят не только от расстройства психики, но и от ее развития, однако в названии статьи это не отражается. Отражен лишь первый аспект болезненное расстройство психики. Более того, вообще опущено понятие ограниченной вменяемости. Анализ ст.22 УК РФ показывает, что ее редакция является компромиссом между позицией авторов первых трех проектов и авторами четвертого проекта. 1 См.: Юридич. вестник, спецвыпуск № 20 за 1992, с. - 2 См.: Новый уголовный кодекс (проект). Специальный выпуск журнала “Закон” - Нового приложения к газете “Известия”, 1993, с. - 2 3 См.: “Российская газета” за 25.01.95. с. - 14 4 См.: “Известия” за 20 июля 1991, с. - 2 5 См.: Проект. Уголовный кодекс Российской Федерации (Общая часть). М., 1994, с. -22 2 Мы считаем, что компромисс не удался. Во-первых, опущено понятие ограниченной вменяемости. Во-вторых, не в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими возможно не только в силу психического расстройства (хорошо уже то, что убрали фразу “болезненного расстройства”), но в силу иных факторов физиологического дефекта, физической усталости, возрастной специфики и т.д. В связи с этим ст.22 УК РФ следовало бы изложить в такой редакции: ст.22. Ограниченная вменяемость. 1. Лицо, которое во время совершения преступления не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия), либо руководить ими вследствие психического расстройства, физиологического дефекта или иных существенных обстоятельств, влияющих на нормальное протекание интеллектуальных и волевых процессов личности, подлежит уголовной ответственности. 2. Психическое расстройство, физиологические дефекты или иные существенные обстоятельства, не исключающие вменяемость, учитываются судом при назначении наказания и могут служить основанием для назначения принудительных мер медицинского или (и) воспитательного характера. Разумеется, что ограниченная вменяемость чаще всего возникает из-за психических расстройств. Их удельный вес в совокупности оснований ограниченной вменяемости значительно выше чем у иных факторов.1 Но это вовсе не означает, что не нужно учитывать последние. Нельзя определять ограниченную вменяемость лишь через призму психических расстройств. Действительность дает множество примеров того, когда и иные обстоятельства определяют сознание и волю лица, совершающего социально значимое деяние. Это очень хорошо показал М.Горький в своем рассказе “Двадцать шесть и одна”. Герой рассказа повествует о том, как и в каких условиях они месили тесто. “Мы вставали в пять часов утра, не успев выспаться, и - тупые, равнодушные - в шесть уже садились за стол делать крендели из теста... Нам не о чем было говорить, мы к этому привыкли и все время молчали, если не ругались, ибо всегда есть за что обругать человека, а особенно товарища. Но и ругались мы редко - в чем может быть виноват человек, 1 См.: Антонян Ю.Н., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. М., Наука, 1991, с.-4 если он полумертв, если он - как истукан, если все чувства его подавлены тяжестью труда.”1 (Подчеркнуто нами. - В.Я.) В процессе субъективного вменения могут быть выявлены дефекты нравственного и правового сознания личности виновного, его негативные установки и ориентации2, что может сказаться на глубине осознания как фактической, так и социальной стороны совершенного деяния, а, следовательно и на пределах субъективного вменения. При этом установки и ценностные ориентации могут либо “затушевывать” осознание социальной значимости совершаемых действий, либо наоборот “раскрывают” его в больших объемах.3 Последний аспект, кстати, учитывается в уголовном законодательстве. Так, лицо, признанное рецидивистом, подлежит повышенной уголовной ответственности не потому, что ему как бы повторно вменяют ранее совершенное деяние, а потому, что рецидивист понимает, что его признают таковым, официально предупреждают о повышенной ответственности при совершении новых преступлений, а он, тем не менее, вновь совершает его, понимая все эти социальноправовые аспекты и игнорируя их. В данном случае “...все личностные качества человека суть лишь функции занимаемых им социальных позиций”4, которые и нашли проявление в преступном действии, отразились в его сознании. В литературе правильно отмечается, что пределы ответственности порой напрямую зависят от пределов субъективных прав и обязанностей, которые имеются у конкретной личности.5 Из этого следует, что от объема этих прав и обязанностей, нашедших проявление в преступлении или связанных как-то иначе с совершенным преступлением, зависят пределы субъективного вменения. Это учитывается действующим законодательством. Так, по ч.3 ст.290 УК РФ можно привлекать должностное лицо лишь в том случае, если оно, получая взятку, занимало государственную должность Российской Федерации, субъекта Российской Федерации или являлось главой органа местного самоуправления. 1 М.Горький. Двадцать шесть и одна. Мои университеты. Казань, Тат. книжн. изд-во, 1984, с. - 125 2 См.: Долгова А.И. Социально-психологические аспекты преступности несовершеннолетних. М., Юрид. лит-ра, 1981, с. - 72-73 3 См.: Милюков С.Ф. Учет личности преступника в деятельности аппаратов БХСС. Учебное пособие). Горький, 1985, с. -19 4 Спиридонов Л .И. Социология уголовного права. М.: Юрид. лит-ра, 1986, с. - 29 5 См.: Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права. Казань, 1987, с.-280-286 На объем и глубину осознания фактической стороны и социальной значимости совершаемых действий, а отсюда и на пределы субъективного вменения влияет эмоциональное состояние лица, совершающего общественно опасное деяние.1 Мы уже отмечали, что эмоциональные процессы выступают не только в виде индикаторов наличия каких-то потребностей2, но и в качестве катализаторов принятия и осуществления волевых решений.4 В таких условиях сознание не может в полном объеме, всесторонне и детально оценить как фактическую, так и социальную сторону совершаемых действий и наступающих последствий. Эмоции, особенно в своем пиковом, аффективном состоянии, не только сужают интеллектуальную сферу психики, замедляют ее интеллектуальные процессы,4 “выпячивают”, абсолютизируют одну из сторон этого процесса, но и нарушают волевую систему психики человека, снижают его самоконтроль и сужают сферу проявления интроспективной ответственности. Разумеется, что положительные эмоции могут играть обратную роль мобилизовать волю и интеллект,5 расширить вариантность имеющихся знаний и собрать все внутренние ресурсы для решения возникшей задачи. В процессе субъективного вменения правоприменитель, определяя пределы этого вменения с учетом эмоций объекта правоприменения учитывает не сами по себе эмоциональные вспышки. Эмоции, положительные они или отрицательные - сами по себе не обладают социальной ценностью, а тем более уголовно-правовой значимостью. Эту ценность ему придает та потребность, тот мотив, на основе которой они возникают. П.Симонов совершенно правильно отмечает, что “праведный гнев человека, возмущенного, скажем, несправедливостью или бессмысленной порчей общественного достояния, качественно отличен 1 См.: Зотов Б.Л., Зорин Г.А. Исследование эмоциональных состояний водителя - участника дорожно-транспортного происшествия. - Вопросы борьбы с преступностью, № 35, 1981. с. - 78-82 2 См.: Симонов П.В. 100 лет спустя. - Наука и жизнь, 1979, № 12, с. - 24 3 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. -40 4 См.: Дубинин С.М. Уголовная ответственность за преступления, совершаемые в состоянии сильного душевного волнения: Автореф. дис... канд. юрид. наук. -М., 1971, с. - 14; Шавгулидзе Т.Г. Уголовно-правовое значение аффекта: Автореф. дис. ... докт. юрид. наук. - М., 1974, с. - 14 5 Сидоров Б.В. Аффект. Его уголовно-правовое и криминологическое значение. Казань, 1978, с. - 21-22 от злобы стяжателя, у которого сорвалась намеченная афера.”1 И эту качественную эмоциональную особенность в процессе субъективного вменения необходимо учитывать, поскольку она лишь иногда не влияет на юридическую квалификацию и определение собственно уголовно-правовых последствий (санкцию). Чаще наоборот, она выступает в качестве обстоятельств, смягчающих (п.”з” ст.61 УК РФ) или отягчающих (п.п.”е”, “ж”, “з”, “и” ст.63) наказание или же изменяющих квалификацию содеянного (например, со ст. 105на ст. 107 УК РФ). Рассматривая значение возникших на той или иной основе эмоций для пределов субъективного вменения следует помнить, что не всегда эмоция выступает в виде немедленной реакции на тот или иной мотив или потребность. Эмоциональное напряжение у лица может накапливаться, например, в результате длительного неправомерного поведения в отношении его или близких ему людей. Мы разделяем позицию Президиума Верховного Суда Чечено-Ингушской АССР по делу Пак. Свекор Ким - ревновал сноху. Советовал мужу выгнать ее, хотя она была беременна. Пак неоднократно плакала от слов и поступков свекра. Во время очередной ссоры Ким кричал на сноху (Пак). Пришедшему мужу заявил: “Выгоняй ее, выгоняй как собаку”. Пак из-за состояния беременности и оскорбления почувствовала себя плохо и, не соображая, что делает, схватила с плиты чайник и бросила его в свекра. Она не хотела его смерти. Изменяя квалификацию с ч.2 ст. 108 на ст. 110 УК РСФСР Президиум, как мы полагаем, совершенно правильно отметил: “То обстоятельство, что потерпевший систематически оскорблял Пак и в момент происшествия его поведение не было неожиданным для нее, не влияет на субъективную сторону состава преступления.”2 (Подчеркнуто нами. - В.Я.) Пределы субъективного вменения с учетом особенностей объекта правоприменения определяются и зависят не только от факторов субъективного, личностного, внутреннего характера, свойственных личности, совершившей преступление. Имеются и объективные обстоятельства, которые извне воздействуют на личность, преломляются через ее внутренний мир и могут существенно сказываться на протекании волевых и интеллектуальных процессов в момент совершения 1 Симонов П. Познать себя (высшая первая деятельность человека, его работоспособность и здоровье) - Коммунист, 1986, № 15, с. - 80 2 Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1983, № 7, с. - 13 социально значимого деяния. Отсюда они предопределяют и пределы субъективного вменения. Еще в исследованиях Ч.Ломброзо отмечалось, что даже климатические особенности, географическая характеристика, плотность населения и т.д. влияют на совершение преступлений.1 Если исключить чрезмерную прямолинейность его выводов, то останется рациональное зерно, - действительно имеется совокупность внешних факторов, в той или иной мере предопределяющих процесс проявления интеллектуальных и волевых моментов во время совершения преступления и это необходимо учитывать при определении пределов субъективного вменения. Так, например, необходимо учитывать при вменении причины совершенного деяния. Это обстоятельство, кстати, отражено уголовным законом. Так, за убийство при превышении пределов необходимой обороны, то есть при защите охраняемых законом интересов общества, государства и личности, законодатель предусматривает самостоятельную уголовно-правовую оценку. Действия необходимо квалифицировать по ст. 108 УК РФ. Именно с учетом определения пределов субъективного вменения “срабатывает” в интересах материального уголовного права ст.68 УПК - где правоприменитель обязан выяснить причины и условия, способствовавшие совершению преступления (выяснение причин и условий имеет большое значение и для предупреждения преступлений). Иначе говоря, социальная оценка поведения личности (совершившей преступление) “...всегда включает в себя не только оценку социальных последствий акта поведения, но субъективных (точно так же и объективных. - В.Я.) причин его совершения.”2 На интеллектуальные и волевые процессы личности, совершающей общественно опасное деяние, могут влиять и иные объективные факторы, например, инфекционное заболевание или физиологическое опьянение - алкогольное, наркотическое или токсическое. Наличие последнего обстоятельства у виновного по Российскому уголовному законодательству не исключает его ответственности (ст.23 УК РФ). Это касается не только периода, когда в момент совершения преступления лицо находилось в состоянии подобного опьянения, но и того, 1 См.: Ломброзо Ч. Преступления. - М.: Спарк, 1994 Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань, 1982, с. - 21-22 2 когда наступает, например, состояние абстиненции1, послеалкогольной ломки2. Мы лишь схематично, в общих чертах, рассмотрели содержательную сторону пределов субъективного вменения в тех трех звеньях взаимодействующих начал, которые присущи субъективному вменению как стадии правоприменительной деятельности: уголовноправовая норма - субъект правоприменения, объект правоприменения. О пределах субъективного вменения можно говорить не только в содержательном аспекте, то есть в рамках какого содержания и что из содержания необходимо учитывать при субъективном вменении. О пределах субъективного вменения можно говорить применительно ко времени, в течение которого возможно предъявлять личности те или иные обстоятельства совершенного деяния в рамках уголовного закона. Временные пределы субъективного вменения определяются прежде всего уголовным законодательством. Мы полагаем, что это норма о сроке давности привлечения к уголовной ответственности (ст.78 УК РФ). Применительно к преступлениям против военной службы, совершенным в военное время или в боевой обстановке, исходя из анализа ч.3 ст.331 У К РФ, могут быть определены специальные временные пределы субъективного вменения. Исходя из действующего законодательства за некоторые преступления не исчисляется срок давности привлечения к уголовной ответственности. Это означает, что в отношении лиц, совершивших эти преступления, не могут быть установлены временные пределы субъективного вменения. Согласно 4.5 ст.78 УК это преступления против мира и безопасности человечества, предусмотренные статьями 353,356, 357 и 358 УК РФ. Временные пределы субъективного вменения вытекают и из иных норм уголовного права. Так, например, по ст. 108 УК РФ возможно привлечь виновного к уголовной ответственности за действия, если 1 См.:Анохина И.П., Иванец Н.Н. Современные представления о медикобиологическом аспекте алкоголизма и антиалкогольная пропаганда. Против пьянства единым фронтом. М.: Знание, 1988, с. - 56-57 2 См.: Готлиб P.M., Романова Л.И., Яцков Л.П. Социально-правовые и медицинские аспекты борьбы с тунеядством, пьянством и наркоманией. Владивосток, 1987, с. - 95; Дорогин Н.М. Пьянство и борьба с ним (правовые аспекты). - Сов. гос-во и право, 1987, № 7, с. - 71; Гусев Р.И. Практика применения судами законодательства о борьбе с пьянством. Сов. гос-во и право, 1986, №4, с.-56-57 было допущено превышение пределов необходимой обороны, но в период наличного посягательства. Если убийство лица произошло за пределами его посягательства (мнимого или действительного), то квалифицировать действия виновного по ст. 108 УК нельзя (подчеркнуто нами. - В.Я.). Пределы субъективного вменения можно рассматривать не только через призму того, какое содержание и в каких временных границах может быть вменено личности, но и в плане объема. Вообще все многообразие факторов, влияющих на пределы субъективного вменения, можно каким-то образом систематизировать. Рабочим инструментом и составной частью систематизации является классификация. §2. Обстоятельства, влияющие на пределы субъективного вменения и их классификация. Несмотря на то, что имеется множество факторов, влияющих на субъективное вменение и его пределы, они не были предметом специального комплексного исследования ученых, не подвергались классификации. Общеизвестно, что явления природы и социальной действительности можно разделять на группы - классифицировать. В зависимости от того, какой признак положен в основу деления явлений на группы, получают ту или иную классификацию. Классификация представляет собой устойчивую группировку “исследуемых явлений по атрибутивному признаку.”1 Любая классификация есть определенное обобщение и как таковая она, с одной стороны, показывает близость, схожесть, единство и общность чего-то, а с другой - подчеркивает отличие этого единого от иных явлений или свойств, граней, сторон этих явлений. “Классификация, - отмечает К.Е.Игошев, - основана на сходстве предметов и явлений в пределах каждой группы, определяющейся наличием некоторых общих свойств. При этом сходство противопоставляется несходству, тождество - различию.”2 Как определенное обобщение классификация в известной мере может углублять наши представления о явлении, раскрывать его новые аспекты и свойства. В то же время, любая 1 Игошев К.Е. Типология личности преступника и мотивация преступного поведения. - Горький, 1974, с. - 56 2 Там же. классификация, как формализация явлений уменьшает возможность познания его других сторон, сторон не связанных с данной классификацией. Классификация, являясь определенным обобщением, одновременно есть и вычленение, выделение чего-то из всеобщей связи и взаимодействия. Чтобы познать явление в целом, нужно познать его частности, пока они нам неизвестны невозможно дать и общую картину явления. “Чтобы познать эти частности, - отмечал Ф.Энгельс, - мы вынуждены вырывать их из их естественной или исторической связи и исследовать каждую в отдельности по ее свойствам, по ее особым причинам и следствиям.”1 Как вычленение частей из всеобщего и обобщение их на определенном уровне классификация “фиксирует закономерные связи между классами объектов с целью определения места объекта в системе...”2, показывает пути обобщения и конкретизации научных знаний, позволяет наиболее эффективно использовать полученную информацию в интересах практики. Вообще, любая классификация явлений не самоцель, а веление теории и практики. Она с одной стороны ущемляет, а с другой расширяет наши представления о явлениях, раскрывает их новые характеристики, срезы, плоскости, отмечает особенности и специфику, определяет место и значимость явлений во всеобщей взаимосвязи благодаря проявлению их качественных свойств в кругу однотипных явлений и соотнесению их с явлениями другого свойства и рода. Классификация явлений может быть осуществлена различным путем и на основе различных признаков. Это же касается и классификации обстоятельств, определяющих пределы субъективного вменения. Можно, например, классифицировать эти обстоятельства на основе совокупности признаков, а можно на основе одного признака. Можно осуществлять классификацию на базе основных или дополнительных признаков, существенных и несущественных, постоянных и переменных признаков и т.д. Суть не в этом. Суть в том, повторимся, чтобы эта классификация углубляла наши представления о предмете исследования и служила интересам практики. Прежде всего все факторы, влияющие на пределы субъективного вменения, можно подразделить на группы с учетом того, в каком звене субъективного вменения, как стадии правоприменения, они проявляются. 1 2 Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1983, с. - 16 Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с. - 257 С учетом этого признака можно выделить обстоятельства: 1. определяемые содержанием уголовно-правовой нормы, посредством которой устанавливается предел субъективного вменения; 2. обстоятельства, влияющие на субъекта правоприменения; 3. обстоятельства, влияющие на объекта правоприменения и сказывающиеся на субъективном вменении и его пределах. Так, к первой группе обстоятельств можно отнести факторы, содержащиеся, например, в ст. 107 УК РФ. И даже тогда, когда в деле есть “конкурирующие” им обстоятельства уголовно-правового значения, то пределы определяются смягчающими квалифицирующими обстоятельствами. Наглядным примером этого может служить дело Богатова. Президиум Верховного Суда РСФСР приговор Кемеровского областного суда в отношении Богатова, осужденного по п.”г” ст. 102 УК РСФСР, изменил по ст. 104 УК на том основании, что при наличии в деле обстоятельств, противоположных своему уголовно-правовому значению, предпочтение отдается не отягчающим, а смягчающим квалифицирующим обстоятельствам.1 Обстоятельства, относящиеся ко второй группе предложенной классификации, нами были рассмотрены в предыдущем параграфе хотя и схематично, но достаточно рельефно, чтобы обнаружить их специфику. Приведем лишь один пример того как отклонение от требований ст.71 УПК РСФСР сказывается на пределах вменения, а отсюда на квалификации преступлений и определении собственно уголовноправовых последствий. Казанцев В. был осужден Тюменским областным судомпоч.2ст.191.1 ич.1 ст. 108 УК РСФСР за сопротивление работнику милиции и причинение ему тяжких телесных повреждений. Суд отметил, что “согласно заключению судебномедицинского эксперта Чабану (работнику милиции. - В.Я.) были причинены тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни в момент нанесения.” Однако суд не проверил - подтверждается ли это заключение другими обстоятельствами. А материалы свидетельствуют, что потерпевший уже через 40 дней вышел на работу. Как видим, в процессе субъективного вменения, квалификации действий и определении собственно уголовно-правовых последствий суд не выполнил предъявляемые законом требования, о которых подчеркнуто и в п. 14 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. “О судебной экспертизе 1 См.: Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1984, № 1, с. - 9 по уголовным делам.”1 Между тем, Пленум отметил: “В силу ст. 17 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик заключение эксперта не имеет заранее установленной силы, не обладает преимуществом перед другими законодательствами и, как все иные доказательства, подлежит опенке по внутреннему убеждению судей, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности.”.2 (Подчеркнуто нами.-В.Я.) К третьей группе предложенной нами классификации обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения, относятся обстоятельства, характеризующие объекта правоприменения - лица, совершившего преступление. Их очень много. Например, заблуждение лица. Ошибки, как и иные обстоятельства, относящиеся к этой классификационной группе, имеют большое значение при субъективном вменении, а отсюда и для квалификации содеянного, и для определения собственно уголовноправовых последствий. Примером может служить дело Асланова. Асланов был осужден по ст. 138 УК РСФСР 1960 года на том основании, что из личных побуждений не допустил к работе заведующую столовой и директора магазина ОРСА. Отменяя приговор и прекращая дело за отсутствием состава преступления, вышестоящая судебная инстанция отметила, что “... Асланов допустил увольнение работников не потому основанию, по которому они могли быть уволены, ввиду добросовестного заблуждения в правоте своих действий.”3 Следует отметить, что приведенные нами классификационные группы обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения, в свою очередь можно подвергнуть дальнейшей градации (классификации). Это классификационные группы следующих порядков и уровней. Они, несомненно, позволяют углубить наши представления о факторах, предопределяющих уже в конкретных условиях пределы субъективного вменения. Обстоятельства, определяющие пределы субъективного вменения, можно классифицировать и по иным основаниям. По своей генетической основе все эти факторы можно подразделить на две большие группы: 1 Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1983, № 10, с. - 15-16 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986гг., М., 1987, с.-792 3 Бюллетень Верховного Суда РСФСР, 1983, № 7, с. - 13 2 а) обстоятельства объективного характера; б) обстоятельства субъективного характера. Мы не подсчитывали, какая из этих групп в большей мере предопределяет пределы субъективного вменения. Однако если вспомнить предыдущую классификацию этих обстоятельств (с учетом звеньев субъективного вменения) и соотнести ее со второй классификацией, то напрашиваются следующие желаемые для правоприменителя выводы. 1. В звене “уголовно-правовая норма” должны преобладать обстоятельства объективного характера, желательно, чтобы субъективизм законодательных инстанций в уголовно-правовых нормах был бы представлен в минимальном объеме. 2. В звене “субъект правоприменения” должно быть разумное сочетание объективных и субъективных обстоятельств, причем положительного, а не отрицательного свойства. Например, желателен и даже обязателен высокий профессионализм, исключительная нравственность, принципиальность, честность и т.д. правоприменителя. И, наоборот, недопустимы - профессиональное невежество, чиновничье чванство, высокомерие, грубость, неуважительное отношение к людям и т.д. 3. В звене "объект правоприменения" в большей мере на пределы субъективного вменения влияют субъективные обстоятельства - содержание и формы вины, наличие ошибки у лица, совершающего общественно опасное деяние, характер мотива и цели, которые лежат в основе действия. Хотя могут быть и обстоятельства объективного свойства, предопределяющие пределы вменения - болезнь, физическая усталость, вызванная, например, продолжительной работой по устранению общественного бедствия, последствий стихии. Все обстоятельства, влияющие на пределы субъективного вменения, в зависимости от их функционального характера можно подразделить на: а) обстоятельства, облегчающие или содействующие субъективному вменению; б) обстоятельства, осложняющие или препятствующие субъективному вменению. В зависимости от того, к какому из элементов состава преступления относятся обстоятельства, определяющие пределы субъективного вменения, их можно подразделить на четыре большие группы в соответствии со структурой состава преступления. 1. Обстоятельства, относящиеся к объективной стороне. 2. К объекту преступления. 3. Факторы, относящиеся к субъекту преступления. 4. Относящиеся к субъективной стороне состава преступления. Все эти обстоятельства, влияющие на пределы субъективного вменения, можно было бы рассмотреть подробнее. Однако они уже достаточно хорошо проанализированы в уголовно-правовой литературе, правда, применительно к иным аспектам. В свою очередь каждый класс этих обстоятельств можно было бы подвергнуть дальнейшей градации. Например, обстоятельства, относящиеся к субъективной стороне состава преступления можно было бы подразделить на факторы: а) уменьшающие или исключающие вменяемость; б) изменяющие содержание и форму вины или вообще исключающие вину; в) влияющие на содержание мотивов общественно опасного деяния; г) определяющих содержание и глубину целеполагания; д)предопределяющих содержание, глубину и скоротечность эмоционального состояния. Подобным образом можно было бы детализировать обстоятельства, относящиеся к иным элементам состава преступления.1 По своей юридической значимости обстоятельства, определяющие (влияющие на) пределы субъективного вменения, могут быть подразделены на три группы. А) обстоятельства, носящие абсолютнообязательный характер для субъективного вменения. К ним можно отнести возраст уголовной ответственности, гражданство по отношению к деяниям, совершенным за пределами России, место и время совершения преступления, установление вины и ее формы, вменяемости, наличие обстоятельств, исключающих преступность деяния, определение форм множественности преступлений, стадий преступной деятельности, характера участия в совместной преступной деятельности и др. Б) Обстоятельства, носящие относительно-обязательный характер при субъективном вменении. Суть этих обстоятельств заключается в том, что их выяснение желательно для субъективного вменения, закон даже ориентирует правонарушителя на их выяснение, но в нормах Особенной части не акцентирует внимание на это обстоятельство и в процессе субъективного вменения оно как бы остается в тени. На их в большей мере уделяют внимание криминологи, нежели специалисты собственно уголовного права. Наглядным примером этого может 1 Как это сделано, например, Г.З.Анашкиным применительно к предметам природоохранной среды. - См.: Анашкин Г.З. Уголовно-правовые проблемы охраны природной среды в СССР. - Вопросы борьбы с преступностью, № 34, М., 1979, с.-44-45 быть мотив и цель. Ст. 68 УПК говорит, что доказыванию подлежит мотив преступления, но ничего не говорит о цели. Если же посмотрим, например, ч.4 ст.222 УК РФ, то ничего не сказано ни о цели, ни о мотиве. А ведь как цель, так и мотив могут быть при этом различны. И если в процессе расследования не будет установлена цель, то интересы следствия, торжества принципа социальной справедливости будут задеты, ущемлены, но не в такой мере как интересы личности, когда дело на практике направляется на дополнительное расследование или на новое судебное рассмотрение, вместо того, чтобы прекратить его производство. Мы полагаем, что задача СОСТОИТЕ том, чтобы уменьшить эту группу обстоятельств путем более четкого указания их в уголовном законе и обязательной фиксации их в уголовно-процессуальных документах (что должно быть отражено в уголовно-процессуальном законодательстве). К этой же группе обстоятельств относятся некоторые факультативные признаки объективной стороны состава преступления. В) Обстоятельства, имеющие для субъективного вменения рекомендательный характер. Однако и они влияют на пределы субъективного вменения. Это, например, положения науки уголовного права, которые рекомендуют правоприменителю применение в процессе субъективного вменения тех или иных положений. Например, в ст.316 УК РФ сказано, что “лицо не подлежит уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного его супругом иди близким родственником”. (Подчеркнуто нами. - В.Я.) Уголовный Кодекс РФ не раскрывает понятие “близкий родственник”, как это делал УК РСФСР 1960г. в примечании к ст. 19. Мы полагаем, что это уже неплохо, ибо позиция УК РСФСР 1960 г. противопоставляла уголовно-правовую норму требованиям морали, семейным отношениям. Действительно, можно ли не относить к близким родственникам сноху, которая живет со всей своей семьей в доме свекра или зятя, который находится в таких же отношениях с тестем?! Мы уже отмечали на недопустимость подобного (механического) переноса положений иных отраслей права в уголовное законодательство. Положения, изложенные сейчас в примечании к ст.316 УК РФ позволяют ученым предлагать правоприменителю шире понимать формулу “близкий родственник” (если встать на строго генетическую основу, то мужа или жену тоже нельзя относить к близким, то есть кровным родственникам). Обстоятельства, обусловливающие пределы субъективного вменения, в зависимости от степени опосредования к пределам субъективного вменения можно подразделить на обстоятельства: а) прямо, непосредственно влияющие на субъективное вменение и его пределы и б) косвенно или опосредованно влияющие на пределы субъективного вменения. Возьмем, к примеру, такое свойство правоприменителя как конформизм.1 В противовес внутренне активному стремлению одного правоприменителя установить все необходимые и существенные обстоятельства, определяющие полноту, объемность и содержательность субъективного вменения, что, несомненно, скажется непосредственно и на пределах субъективного вменения, личность конформного плана не сделает этого. Он обязательно найдет для себя оправдание для того, чтобы не выяснять те обстоятельства, от которых зависит субъективное вменение, так как их нужно “добывать трудом”. Конформизм личности, как его свойство, характеризуется не только некритичностыо к социальным нормам, но и к собственному поведению, к собственным социально значимым действиям.2 Такие лица зачастую вменяют человеку те или иные обстоятельства, усугубляющие его ответственность, исходя из “солидарности” с системой правоохранительных органов или из-за того, что “у них так принято” .3 Этим же объясняется и то, что многие ходатайства и заявления обвиняемых, подсудимых и их защиты “отметаются”. Такая позиция правоприменителя приводит к ущербности всю доказательную базу, а, в конечном итоге, к судебным ошибкам, к вынесению необоснованных приговоров, в основе которых лежит не субъективное, а объективное вменение. Факторы, влияющие на пределы субъективного вменения, различны по своим источникам. На основании данного классификационного признака можно выделить следующие группы таких факторов (обстоятельств): 1 Подробнее об этом см.: Лазарев В.В. Социально-психологические аспекты применения права. - Казань, 1982, с. - 124-128 2 См.: Коган В.М., Кригер Г.Л., Носкова Л.А. Опыт изучения эффективности уголовно-правовой борьбы с поборами. Сов. гос-во и право, 1987, с.-85-86 3 По своей социальной сути это есть разновидность бюрократизма. - См.: Зверев А.Ф. В.И.Ленин о сущности бюрократизма. Сов. гос-во и право, 1987, №1, с. - 45-49; Оболенский А.В. Бюрократическая деформация сознания и борьба с бюрократизмом. Сов. гос-во и право, 1987, с. - 52-61 а) содержащиеся собственно в уголовном законодательстве (например, ч.3 ст.37 и ст. 108 УК РФ). б) содержащиеся в руководящих постановлениях Пленума Верховного Суда РФ (например, п.7 постановления Пленума Верховного Суда России от 25 апреля 1995г. “О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственности.” В постановлении подчеркнуто, что при решении вопроса о значительном ущербе (например, при краже) “...следует исходить как из стоимости, так и других существенных обстоятельств. Ими, в частности, могут быть материальное положение физического лица,...”1 в) обстоятельства, содержащиеся в подзаконных актах, инструкциях, правилах пользования (например, подогревательными приборами). Данные факторы влияют на пределы субъективного вменения особенно часто тогда, когда необходимо выяснить, была ли у лица возможность выполнить предписываемое нормой действие и мог ли он в конкретной ситуации его выполнить или, наоборот, воздержаться от такого выполнения. г) обстоятельства, вытекающие из обыденных правил предосторожности или содержащиеся в научных рекомендациях. Например, лицо, занимающееся хозяйственной или экспериментальной деятельностью при наличии ущерба, вреда, причиненного обществу не несет уголовную ответственность лишь при наличии обоснованного риска (а обосновывают зачастую именно с учетом научных показателей) для достижения общественно полезной цели (подтверждает вновь наука или социальная практика). Приведенные нами классификации обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения, далеко не исчерпывают всего многообразия возможных группировок. Мы остановились лишь на наиболее значимых и часто проявляющихся классификациях, которые позволяют раскрыть какие-то особенности, специфику, грань проявления обстоятельств, влияющих на пределы субъективного вменения. 1 Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. - М.: СПАРК, 1996, с. - 582 Глава V. Ошибка и ее влияние на пределы субъективного вменения Выше отмечалось, что на пределы субъективного вменения в звене объект правоприменения влияет множество факторов, в том числе и ошибка лица, совершившего общественно опасное деяние. Это ошибка как в отношении социальных свойств деяния в целом, отдельных его сторон, так и в отношении его правовой значимости. В данной главе предпринята попытка рассмотреть понятие ошибки, ее классификацию и значение отдельных видов ошибки для уголовного права в процессе субъективного вменения. §1. Понятие ошибки и классификация ошибок в уголовном праве. В уголовно-правовой литературе имеются различные определения ошибки. Одни ученые понимают под ошибкой заблуждение лица относительно фактических и юридических признаков содеянного1, другие трактуют ее как неверное, неправильное представление лица о фактических и юридических признаках или свойствах совершенного деяния и его последствий2, третьи определяют ее как неверную оценку 1 См.: Коптякова Л.И. Понятие ошибок в советском уголовном праве и их классификация. - В кн.: Проблемы права, социалистической государственности и социального управления. - Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1978, с. -105106; см. также Советское уголовное право: Часть Общая. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1964, с. - 142; Уголовное право: Часть Общая. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1969, с. - 187; Советское уголовное право: Общая часть. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1972, с. - 182; Советское уголовное право: Общая часть.- М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1977, с. - 194 2 См.: Дагель П.С., Котов Д.П. Указ. соч., с. - 210; Кириченко В.Ф. Указ.соч., с. - 16;Утевский Б.С. Указ. соч., с. - 201; Пионтковский А.А. Указ. соч., с.402; Угрехелидзе М. Указ. соч., с. - 46; см. также: Советское уголовное право: Часть Общая. - М.: Госюриздат, 1952, с. - 245; Советское уголовное право: Часть Общая. - М.: Госюриздат, 1962, с. - 159; Советское уголовное право: Общая часть. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969, с. - 186; Советское уголовное право: Часть Общая. - Киев, 1973, с. -168; Советское уголовное право: Общая часть. - М., 1974, с. - 177; Курс советского уголовного права, Т.2 - М.: Изд-во Наука, 1970, с. - 336; Уголовное право России. Общая часть. Учебное пособие. -М.: Изд-во Юрид. колледж МГУ, 1994г., с. - 55; Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть. Курс лекций. - М.: Изд-во БЕК, 1996, с. - 233 лицом своего поведения1, по мнению четвертых ошибка это “заблуждение лица относительно объективных и субъективных признаков общественно опасного деяния, которые характеризуют это деяние как преступление”2. Компромиссное понятие ошибки применительно к приведенным дефинициям дает А.И.Рарог. Под ошибкой лица он понимает “... заблуждение лишь относительно фактических обстоятельств, определяющих характер и степень общественной опасности совершенного деяния, либо относительно юридической характеристики деяния”.3 Анализ юридической литературы показывает, что при определении ошибки юристы используют разные понятийные категории. Но и это еще не все. Ученый, давший дефиницию ошибки вообще (в целом), зачастую при определении того или иного вида ошибки отходит от своего же общего понятия ошибки. Так, например, А.И.Рарог юридическую ошибку определяет как неправильную оценку юридической сущности или юридических последствий совершаемого деяния. В то же время фактическая ошибка это неверное представление лица о фактических обстоятельствах. Ранее мы видели, что ошибка в целом раскрывалась как заблуждение4 (подчеркнуто нами. - В.Я.). Подобное отождествление понятий при определении ошибки допускают и авторы учебника по Общей части Уголовного права России, изданного МГУ в 1994 г. Так, определив ошибку в целом как неверное представление лица о ..., они юридическую ошибку раскрывают как неверную оценку виновным...5 (подчеркнуто нами. В.Я.). Более последователен в своих определениях как ошибки в целом, так и ее видов А.В.Наумов. Во всех случаях ошибка у А.В.Наумова раскрывается через оборот - неправильное представление.6 1 См.: Курс советского уголовного права, Т.1, -Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968, с.-449 2 Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993, с.- 2 0 3 Рарог А.И. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. - М.: Изд-во Юрист, 1996 г., с. - 194; Он же, Учебник. Уголовное право. Общая часть. - М.: Изд-во Юрид.лит-ра, 1994, с. - 189 4 См.: Рарог А.И. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. -М.: Изд-во Юрист, 1996, с.- 194-195 s См.: Уголовное право России. Общая часть (учебное пособие). - М.: Изд-во Юрид.колледж МГУ, 1994, с. - 55-56 6 См.: Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть (курс лекций). - М.: Изд-во БЕК, 1996, с. - 233-234, 235 Такое достаточно вольное обращение с понятием ошибки в уголовном праве обусловлено тем, что ему не уделено должного внимания в философской литературе, хотя заблуждение (ошибка) - это прежде всего филосовская категория. Здесь можно выделить лишь работы философа Ф.А.Селиванова, в которых нашли освещение вопросы учения об ошибке. Он исследует ошибку в аспекте противопоставления ее к обману в рамках учения об истинном и ложном.1 Проблемам заблуждения в научном познании посвящена работа П.С.Заботина.2 Что же касается теоретических работ по данной проблематике собственно в уголовно-правовой науке3, то положение на сегодняшний день таково, что высказанные идеи относительно того, как и почему именно так следует трактовать ошибку, раскрывать ее только через категорию заблуждения, не нашли достаточного количества приверженцев и рассматриваются теоретиками как спор о несущественных аспектах этой проблемы. В совокупности это, видимо, и проявилось в том, что понятия ошибки нет даже в юридическом энциклопедическом словаре. Нет нормы об ошибке и в УК РФ. Хотя при обсуждении его проектов вносились предложения о включении в УК нормы об ошибке. Так в ст. 32 проекта подготовленного Минюстом и правовым управлением при Президенте давалось понятие ошибки. Законодательное закрепление понятия ошибки способствовало бы укреплению законности, облегчило бы правоприменительным органам применение уголовного закона и уменьшило бы довольно часто встречаемые на практике случаи объективного вменения. Уголовное законодательство некоторых стран имеет норму об ошибке. Так, например, Уголовный Кодекс Штата Нью-Йорк в параграфе 15.20 –“Влияние наказания или ошибки на ответственность” предусматривает целых три и достаточно развернутых части4. В Уголовном 1 См.: Селиванов Ф.А. Заблуждение и пороки. - Томск: Изд-во Томск. унта, 1965, с. - 4; Селиванов Ф.А. Истина и заблуждение. - М.: Политиздат, 1972 г., с. 8; Селиванов Ф.А. Проблемы теории ошибок. - В кн.: Проблемы методологии и логики наук. Выпуск 6, ученые записки №85, Томск, 1970, с. - 5, 9; Селиванов Ф.А. Оценка и норма в моральном сознании. - М.: Изд-во Знание, 1977 2 См.: Заботин П.С. Преодоление заблуждения в научном познании. - М.: Изд-во Мысль, 1979 3 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988; Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993. 4 См.: Уголовное право буржуазных стран. Общая часть. М., 1990, с. - 92-93 Кодексе ФРГ имеются две нормы специально посвященных ошибке. Это параграф 16 – “Фактическая ошибка” и параграф 17 –“Ошибка в запрете”1. Содержит нормы об ошибке УК Франции2 и Испании3. В некоторых уголовно-правовых системах, где нет четкой кодификации уголовного права ошибка, например, в праве собственности учитывается при разрешении уголовного дела.4 При совершении социально значимых действий личность соотносит конкретные обстоятельства дела с имеющимися у него знаниями о подобных обстоятельствах, своими навыками и опытом. В процессе этого соотнесения происходит как бы вторичное отражение действительности, вторичное ее познание. Ошибка, заблуждение лица в подобных ситуациях свидетельствует о неправильном, искаженном отражении объективной действительности в психике лица. Из этого следует, что ошибка при совершении преступления есть ошибка не научно-практического характера в процессе первичного познания действительности, а ошибка психологического характера в процессе вторичного познания, отражения этой действительности. В свое время еще В.И.Ленин подметил, что нужно различать “научноисторическое и психологическое исследование человеческих заблуждений...”5 Мы исходим из того, что заблуждение возможно как в рамках первичного, так и вторичного процессов познания. В гносеологическом же плане оно может быть обусловлено как чувственными, так и рациональными элементами познания. Видимо, искажение отображаемого в сознании человека происходит на какихто отдельных уровнях познания, но в сочетании чувственного и рационального. Особенности процесса познания, которые порождают и предопределяют ошибки на том или ином уровне познания действительности принято называть гносеологическими корнями ошибки6. Не останавливаясь подробно на социально-психологическом генезисе ошибки (он достаточно 1 См.: Там же, с. - 228 См.: Крылова Н.Е. Основные черты нового уголовного кодекса Франции. М., Спарк, 1996, с.-65. 3 См.: Кузнецова Н.Ф., Решетников Ф.М. Уголовный кодекс Испании. М., Зерцало, 1998,с.-15 4 См.: Сюкияйнен. Мусульманское право. М., 1986, с. -185 5 Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 18, с. - 141 6 См.: Селиванов Ф.А. Заблуждение и пороки. Томск, 1965, с. - 85. Он же: Истина и заблуждение. М., 1972, с. - 78 2 подробно рассмотрен в юридической литературе1), отметим, что определять ее можно только с учетом как чувственного, так и рационального элемента познания. Отсюда следует вывод о том, что некоторые из приведенных нами дефиниций ошибок не всегда отвечают этому требованию. Если, например, вспомнить определение ошибки, предложенное А.В.Наумовым, то определять ошибку как неправильное представление лица относительно фактических и юридических обстоятельств деяния и его последствий нельзя, поскольку здесь акцент сделан на то, что ошибка возможна лишь на чувственном уровне процесса познания. Данное определение не учитывает, что ошибка возможна и на рациональном уровне. Мы полагаем, что недопустима при определении ошибки другая крайность - когда она рассматривается как неверная оценка обстоятельств дела или всего поведения в целом. Это определение не охватывает те ошибки, которые возможны на чувственном уровне. Под понятие ошибки должны подпадать ошибки как чувственного, так и рационального уровня. В этой связи возникает вопрос о том, как соотносятся такие понятия как “ошибка” и “заблуждение”? В философской литературе отмечается, что понятия эти близки, но не тождественны.2 П.С.Заботин, например, заблуждение понимает как несоответствие знания предмету в силу причин и обстоятельств, не зависящих от личных качеств субъекта. В то же время ошибка раскрывается как несоответствие, “обусловленное чисто случайными качествами индивида.”5 Мы полагаем, что различие между этими понятиями не в том, что одно определяется объективными факторами, а другое - личностными качествами индивида (в конечном итоге и личностные факторы объективны), а тем, что заблуждение всегда связано с жизнедеятельностью человека, с его социальной практикой, которая так или иначе отражается в 1 См.: например: Якушин В.А. Ошибка по советскому уголовному праву и ее социально-психологическая природа. Сборник: Вопросы укрепления правовых основ государственной и общественной жизни в свете новой Конституции СССР. Казань, 1980, с. - 137-143 2 См.: Селиванов Ф.А. Истина и заблуждение. М., 1972, с. - 9; Он же: Оценка и норма в моральном сознании М., 1977, с. - 25-26; Заботин П.С. Преодоление заблуждений в научном познании. М., 1979, с. - 70 3 Заботин П.С. Указ. соч., с. -71. Подобная трактовка заблуждения дается в философском энциклопедическом словаре. См.: Философский энциклопедический словарь. М., "Советская энциклопедия", 1983, с. - 188 психике человека, опосредованно его сознанием и волей. В то же время, некоторые ошибки не связаны тесно с чувственными и рациональными аспектами процесса познания, например, механическая ошибка при написании, двигательная ошибка при переключении передачи и т.д. При определении тех или иных понятий, при формулировании дефиниций всегда нужно помнить положение о том, что дать определение – “значит, прежде всего, подвести данное понятие под другое более широкое.”1 Это позволит наиболее полно и в обобщенной форме не только представить себе предметы и явления действительности, но и раскрыть связи между ними посредством фиксации общих и специфических признаков, в качестве которых выступают свойства предметов и явлений, подпадающих под ту или иную дефиницию.2 Поскольку уголовное право интересует ошибка лица, совершающего общественно опасное деяние, то есть ошибка, определяющая характер, форму и содержание его интеллектуальных и волевых процессов, то в этих случаях ее можно считать разновидностью, особой формой заблуждения. В таком аспекте ее трактовки можно согласиться с утверждением П .С.Заботина о том, что в действительности ошибка “выглядит как частная форма проявления заблужде-ния.”3 В то же время, как совершенно верно отмечается в литературе, “термин “заблуждение” употребляется для обозначения ошибки в знании”4, то есть подводится под более широкое понятие понятие ошибки вообще. В этом нет противоречия и взаимоисключения. Это диалектика взаимосвязи понятий. Правильно подмечено, что “...человеческие понятия... вечно движутся, переходят друг в друга, переливают одно в другое, без этого они не отражают живой жизни.”5 Изложенное позволяет сделать вывод о том, что при определении понятия ошибки в уголовном праве, наиболее последовательны те ученые, которые раскрывают ее через заблуждение, рассматривают ее как частный случай заблуждения. Однако даже среди тех ученых, которые понимают под ошибкой в уголовном праве своеобразный вид заблуждения, нет единства мнений 1 Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 18, с. - 149 См.: Философский энциклопедический словарь. М., “Советская энциклопедия”, 1983, с. – 513 3 Заботин П.С. Указ. соч., с. - 72 4 Селиванов Ф.А. Истина и заблуждение. М., 1972, с. – 9 5 Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т.29, с. - 226-227 2 о том, относительно каких обстоятельств существует это заблуждение. Так, по мнению Ф.Г.Гилязева это заблуждение относительно как объективных, так и субъективных признаков общественно опасного деяния, которые характеризуют его как преступление. При этом под субъективными признаками понимаются как признаки личностного свойства, например, потерпевшего (его возраст, особенность профессиональной деятельности и т.д.) или соучастника (признан ли соучастник особо опасным рецидивистом, является ли он малолетним и т.д.), так и признаки субъективной стороны иных соучастников, в отношении которых лицо ошибается. Например, ошибка в содержании мотива и цели соучастника.1 С подобным определением вряд ли можно полностью согласиться. Во-первых, ошибка лица в качествах потерпевшего или свойствах “своего” соучастника не является заблуждением в отношении субъективных признаков. Субъективны они для самого потерпевшего или соучастника, а также для правоприменителя, так как при применении закона он “вскрывает” личностные свойства того и другого, возможные варианты отражения этих свойств в психике данных лиц как бы с их, внутренних позиций потерпевшего или соучастника. Что же касается самого субъекта преступления, ошибающегося в этих признаках потерпевшего или соучастника, то для него они выступают в качестве объективных обстоятельств (признаков). Это признает и сам Ф.Г.Гилязев в ходе рассмотрения данной проблемы. Во-вторых, исхода из изложенного, да и строго в научном плане, вряд ли можно относить мотив и цель соучастников к субъективным признакам общественно опасного деяния, совершаемого исполнителем. Они субъективны в своем филогенезе. Но, зародившись и проявляясь вовне с помощью слов, мимики, жестов, усилий и т.д., они в онтогенезе выступают уже внешними силами для других, элементами субъективной реальности. Только в этом случае возможно заблуждение в отношении этих признаков, ибо ошибка при совершении деяния есть результат неправильного отражения каких-то сторонних явлений в психик человека.2 Если занять иную позицию, то все, что ни будет 1 См.: Гилязев Ф.Г. Особенности вины и ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993, с.-20, 74-93 2 См.: Якушин В.А. Ошибка по советскому уголовному праву и ее социально-психологическая природа. В сб.: Вопросы укрепления правовых основ государственной и общественной жизни в свете новой Конституции СССР. Казань, 1980, с. - 140-141 248 исходить от соучастника (например, подстрекателя) и восприниматься исполнителем - слово ли, жесты, действия - все это следует называть субъективными признаками. В обыденном плане, действительно, мы именуем мотив, цель соучастника, в отношении которых ошибалось лицо (исполнитель), субъективными признаками, но для исполнителя они уже объективная реальность, внешняя по отношению к собственным психическим явлениям “материя”. В-третьих, исходя из предложенного определения ошибки можно сделать и такой вывод - что ошибка будет и тогда, когда лицо заблуждается в отношении признаков субъективной стороны своего же деяния. Кстати, именно такое понимание ошибки в субъективных признаках совершаемого деяния высказывалось Н.С.Таганцевым. Он, например, выделял ошибку лица относительно мотивов собственных действий, как субъективных основаниях этих действий.1 При всей заманчивости такого подхода вряд ли с ним можно согласиться. Он противоречит механизму протекания психических процессов. Заблуждение, как неправильное отражение, является частью всего отражательного процесса, элементом содержания последнего, одновременно предопределяя и само содержание психического. Ошибка меняет содержание вины, ее форму, характер цели, свойство побуждений не потому, что это какая-то обособленная часть психического, а потому, что само заблуждение вплетено в живую ткань этих субъективных обстоятельств. Они выступают не объектами неправильного отражения - ошибки, заблуждения, а субстратами, носителями этого заблуждения. Лишь в научном плане, в интересах раскрытия граней содержания таких психологических формирований как вина, мотив, цель, мы рассматриваем ошибку обособленно и показываем ее влияние на них. Однако при этом всегда помним, что она является частью содержания последних и всегда обусловлена реальными обстоятельствами, предопределяющими это неправильное, неадекватное отражение. А вот эти реальные обстоятельства действительно могут быть как объективного, так и субъективного характера. В определении А.И.Рарога акцент сделан на то, что ошибка это прежде всего заблуждение в отношении обстоятельств, обусловливающих характер и степень общественной опасности деяния. Но не любых обстоятельств, а реальных (фактических) обстоятельств. Конечно, 1 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Общая часть, Т. 1, М., 1994, с.-232,235 характер и степень общественной опасности зависят как от объективных, так и субъективных признаков (в числе последних вина, мотив, цель). Однако, когда подчеркиваем, что на это влияют вина, мотив и цель, то учитываем их содержание, формы и т.д. уже в целом, со всеми их “погрешностями” -заблуждениями, которое всегда возможно лишь в отношении реальных обстоятельств дела. Видимо, это обстоятельство не было учтено Ф.Г.Гилязевым, когда он давал определение ошибки. Кроме того, общепризнанно, что лицо может ошибаться не только относительно характера и степени общественной опасности деяния, но и в отношении его юридической характеристики, в отношении его противоправности. Это то же объективное обстоятельство, нашедшее неправильное отражение в психике лица, совершающего социально значимое деяние.1 Поэтому наше утверждение о том, что в самом обобщенном виде ошибка есть “...заблуждение лица относительно объективных свойств общественно опасного деяния, которые характеризуют его как преступление”2 , - представляется наиболее верным. Вина, разумеется, характеризует преступление как таковое, как преступление. Но она, как было отмечено ранее, не может быть объектом заблуждения. Как реальность она существует улица, совершающего общественно опасное деяние. Для него она - субъективное начал о, психическое основание и сопровождение его деятельности. Но для нас, для тех, кто извне смотрит на факт совершения преступления и констатирует, что у лица имелось психическое отношение к совершаемому, она выступает как данность, существующая (существовавшая) объективно. Нельзя вставать на ту позицию, что лицо, совершающее преступление, как бы в зеркале видит психическое со держание вины, мотива, цели, оценивает их, неправильно соотносит с чем-то, а в конечном итоге ошибается и на этой основе совершает действия. Поскольку, в соответствии с редакцией ст. 14 УК РФ, преступлению присущи два объективных признака: общественная опасность и уголовная противоправность (включая сюда наказуемость), то и ошибка лица, при совершении преступления, касается этих признаков. При 1 См.: Якушин В.А. Ошибка в противоправности и ее значение для определения вины и уголовной ответственности. В кн.: Актуальные вопросы советского права. Казань, 1985, с. - 99 2 Якушин В. А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. - 35 этом нет, видимо, принципиальной разницы в том, следует ли именовать ошибку в отношении второго объективного признака преступления ошибкой в противоправности или, как это у А.И.Рарога, назвать ее ошибкой относительно юридической характеристики деяния. Суть от этого не меняется, однако стилистически предпочтительнее первое наименование данного рода ошибки. С учетом изложенного, можно констатировать, что под ошибкой в уголовном праве следует понимать заблуждение лица относительно характера и степени общественной опасности совершаемого деяния и его уголовной противоправности. Эти виды ошибок достаточно подробно рассмотрены в юридической литературе1. Мы не ставим перед собой цель подробно проанализировать их. Заблуждение нас интересует в другой плоскости - каково влияние ошибки на пределы субъективного вменения? Классификация ошибок лиц, совершивших общественно опасное деяние, не самоцель того или иного исследователя. Она осуществляется в интересах более углубленного изучения данного явления, раскрытия его граней и характера взаимодействия объективного и субъективного, в целях установления реальной картины происшедшего и надлежащего применения закона, в целях совершенствования уголовного законодательства. Анализ юридической литературы показывает, что существует множество классификаций ошибок. При этом в основу классификаций берутся различные признаки.2 Можно, например, классифицировать ошибки по источнику их возникновения. По этому основанию нами выделялись ошибки, обусловленные: а) внешними, объективными и б) внутренними, субъективными факторами.3 В.Ф.Кириченко выделил ошибку вследствие неправильного восприятия и неправильного заключения.4 Н.С.Таганцев полагал, что по этому основанию следует различать ошибку в поведении и ошибку в силу неправильного 1 См.: Кириченко В.Ф. Значение ошибки по советскому уголовному праву. М., 1952; Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988 2 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее значение в применении уголовного закона. В кн.: Вопросы осуществления прав и обязанностей в развитом социалистическом обществе. - Казань, 1983, с. - 59-62 3 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. - Казань, 1988, с.-48 4 См.: Кириченко В.Ф. Значение ошибки по советскому уголовному праву. - М., 1952, с.- 17 представления.1 С учетом уровня отражения действительности в процессе совершения социально-значимых действий можно выделить ошибки на уровне чувственного и рационального отражения реальности. Мы видим, что проблемой классификации ошибок ученые активно занимались и до 1917 года. В дореволюционном уголовном праве России выделялись многие виды ошибок. Так, в работах Н.С.Таганцева выделяются ошибки извинительные и неизвинительные,2 случайные3, фактические и юридические4. По своему содержанию Н.С.Таганцев выделял ошибку, относящуюся к деянию и его последствиям, и ошибку в мотивах, как основе деятельности.5 П.П.Пусторослевым, помимо фактической и юридической ошибки, выделялась ошибка в лице или предмете.6 Н.Д.Сергеевский выделял ошибку в плане и ошибку в выполнении.7 Достаточно большое внимание уделено классификации ошибок и в послеоктябрьский период. Так, В.Ф.Кириченко выделял заблуждения относительно: а) общественной опасности деяния; б) обстоятельств, являющихся элементами состава преступления; в) юридических факторов или юридическую ошибку (ошибку в праве).8 П.С.Дагель классифицировал ошибки по следующим основаниям: а) по предмету ошибка юридическая и фактическая; б) по причинам возникновения ошибка извинительная и неизвинительная; в) по своей значимости ошибка существенная и несущественная; г) ошибка виновная и невиновная.9 В отличии от В.Ф.Кириченко многие ученые считают, что нужно выделять не три, а два вида ошибок. При этом одни считают, что таковыми 1 См.: ТаганцевН.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая, Т. 1, М., 1994, с.-232 2 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. - Часть Общая, Т. 1 - С.Петербург, 1902, с. - 545 3 Там же, с. -581,582 4 Там же, с. - 585 5 Там же, с. - 583 6 См.: Пусторослев П.П. Русское уголовное право. Общая часть. - Юрьев, 1907, с.-344, 366 7 См.: Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право (пособие к лекциям). Часть Общая. - С.-Петербург, 1910, с. - 299 8 Кириченко В.Ф. Указ. соч., с. - 18 9 См.: Дагель П.С. Обстоятельства, исключающие виновность субъекта и влияющие на форму вины. - Советская юстиция, 1973, №3, с. - 14-16 являются фактическая и юридическая ошибка1, другие полагают, что ими выступают ошибки в объекте и в обстоятельствах, относящихся к объективной стороне2. по мнению третьих это ошибка относительно объективных или субъективных признаков общественно опасного деяния, которые характеризуют его как преступление.3 Предложенные классификации ошибок отражают в той или иной мере рассматриваемое явление, открывают какие-то стороны его и уже в силу этого имеют практическое значение, а отсюда заслуживают и внимания науки уголовного права. Разумеется, что практическая значимость приведенных классификаций неоднозначна. Одни из них раскрывают существенные связи явления (ошибки) и, тем самым, раскрывают его природу, социальное и уголовно-правовое значение, место во всеобщей взаимосвязи и т.д. Другие классификации помогают раскрыть лишь отдельные стороны, грани, срезы этих явлений и как таковые носят вспомогательный, дополнительный характер. Практическая значимость той или иной классификации зависит от весомости, важности, значимости того признака, который положен в основу этой классификации. Кроме того, любая классификация будет иметь большую значимость, более полно и правильно раскрывать содержание явления, его сущностные моменты, если избрано такое ее основание, которое включает в себя все предметы с подобными при знаками , основаниями. Если с учетом этих позиций рассмотреть предложенные классификации ошибок, то зачастую требования такого рода, например, “исключительности основания”, в них не соблюдаются. Так, один и тот же классификационный признак наличествует как в одной, так и в 1 См.: Коптякова Л.И. Понятие ошибок в советском уголовном праве и их классификация. В кн.: Проблемы права социалистической государственности и социального управления. - Свердловск, 1978, с. - 107; Уголовное право. Общая часть, М.: Юрид. лит-ра, 1994, с. - 189; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. М.: Юрист, 1996, с. - 194; Уголовное право России. Общая часть. Учебное пособие, М.: Изд-во Юрид. колледж МГУ, 1994, с. - 55; Новое уголовное право России (учебное пособие). Общая часть, М.: ТЕИС, 1996, с. - 52; Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть. Курс лекций, М.: БЕК, 1996, с.-234 2 См.: Дурманов Н.Д. Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. М.: Госюриздат, 1956, с. - 164 3 См.: Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993, с. - 20,25 другой классификации. Действительно, почему, к примеру, не считать юридическую ошибку видом фактической ошибки? При юридической ошибке лицо ошибается относительно какого-то факта - правомерности поведения, квалификации, вида и размера наказания и т.д. Исследователь, утверждающий, что юридическая ошибка это ошибка относительно каких-то фактических обстоятельств, будет совершенно прав.1 С другой стороны, заблуждение лица относительно фактических обстоятельств, например, в объекте преступления, совершенно обоснованно можно отнести к виду юридической ошибки, поскольку происходит заблуждение относительно вида и характера нарушаемого общественного отношения, охраняемого определенными нормами права и только ими, в отношении которых так же имеется неправильное представление или оценка. Полагая, что нарушая одну сферу общественных отношений лицо считает, что нарушает и определенные нормы права. Поэтому, если виновный посягал, например, налицо в связи с его политической деятельностью, но по ошибке лишил жизни другого, то его преступные действия будут рассматриваться как преступление против основ конституционного строя и безопасности государства, а не как преступление против жизни и здоровья. Более того, само по себе понятие “ошибка в факте”, “фактическая ошибка” не раскрывает уголовно-правового значения этого заблуждения, да и самой классификации в целом. Ошибка возможна, например, в таком факте, который никак не влияет на характеристику преступного деяния. Применительно же к проблеме субъективного вменения ошибка в факте не ориентирует правоприменителя на выяснение того, какое значение имеет подобная ошибка для вменения, а отсюда и определения формы вины, ее содержания и т.д. В литературе отмечалось, что весьма проблематичным для юридической практики является деление ошибки на извинительную и неизвинительную. По этому поводу еще Н.С.Таганцев подмечал, что если ошибка неизвинительна, то устраняется умысел, а если ошибка извинительна, то устраняется всякое вменение.2 Позднее подобное возражение было высказано Л .И.Коптяковой.3 1 См.: Якушин В.А. Ошибка в противоправности и ее значение для определения вины и уголовной ответственности. В кн.: Актуальные вопросы советского права. Казань, 1985, с. - 99 2 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть Общая, Т.1, С.Петербург, 1902, с. - 545 3 См.: Коптякова Л.И. Указ. раб., с. -107 254 Отметим одну неточность в рассуждениях Н.С.Таганцева и Л.И.Коптяковой. Неизвинительная ошибка необязательно ведет к неосторожной форме вины. Она может быть и в рамках умысла. В лучшем же случае неизвинительная ошибка может свидетельствовать о наличии не умышленной, а неосторожной формы вины. Мы полагаем, что подобная классификация ошибки возможна лишь при разграничении преступного и непреступного, ибо каждый из видов ошибки данной классификации подчеркивает, раскрывает различные юридические полюса социально-значимой деятельности. Однако вряд ли возможно выделить эти виды ошибок в рамках преступного деяния. Например, лицо из-за заблуждения совершает не умышленное, а неосторожное преступление. Если рассматривать эту классификацию через призму субъективного вменения, то получается, что любая “извинительная” ошибка в рамках общественно опасного деяния исключает вину и уголовную ответственность. В действительности “извинительные” ошибки могут изменять, например, лишь содержание и форму вины, а отсюда и пределы субъективного вменения, но не исключают уголовную ответственность в целом. Имеет практическое значение деление ошибки на существенную и несущественную, поскольку она может предопределять уголовноправовую оценку деяния. Ошибка лица в отношении обстоятельств, с которыми законодатель связывает основание и пределы уголовной ответственности, может влиять на содержание и форму вины и в силу этого признаваться существенной. Определенное практическое значение имеют и иные классификации ошибок. Мы уже отмечали, что они имеют дополнительный, вспомогательный характер. В то же время было бы неправильным их игнорировать или недооценивать, поскольку они являются предпосылкой для основных классификаций, помогают раскрыть те существенные признаки, на которых они могут строиться, которые служат их основой и базой. Вот почему следует согласиться с мнением Ф.Р.Сундурова о том, что “нельзя пренебрегать в качестве первоначальной стадии исследования сравнительным анализом на основе тех отдельных, частных признаков, которые видимы для исследователя”.1 Социальная ценность и практическая весомость классификации ошибок (равно как и иных явлений) при совершении социальнозначимых 1 Сундуров Ф.Р. Социально-психологические и правовые аспекты исправления и перевоспитания правонарушителей. Казань, 1976, с. - 38 действий определяется значимостью того признака, который положен в основу этой классификации.1 Общеизвестно, что преступление представляет собой такой акт поведения человека, в котором диалектически представлено внешнее и внутреннее, физическое и психическое, объективное и субъективное. Именно это единство объективного и субъективного отражено в понятии преступления, данного законодателем в ст. 14 УК РФ. Оно раскрыто путем указания основных, существенных признаков преступления. Преступление это общественно опасное противоправное и виновно совершенное деяние, запрещенное уголовным законом под угрозой наказания.2 Содержание субъективной стороны, и прежде всего вины, определяется тем, как объективные и социально значимые факторы, определяющие общественную опасность и противоправность деяния, представлены в психике лица и каково отношение к ним личности, совершающей это деяние. Следовательно, “виновно совершаемое деяние” (подчеркнуто нами. - В.Я.) - вина есть ничто иное как отражение в психике лица общественной опасности и противоправности совершаемого им деяния и психическое отношение к обстоятельствам, определяющим и раскрывающим эту опасность и противоправность. Такое взаимодействие внешнего и внутреннего и обусловленность последнего первым было подмечено еще В.И.Лениным. Он писал: “Признавать необходимость природы и из ее выводить необходимость мышления есть материализм.”3 Все это позволило нам предположить, что неправильное отражение в психике лица основных признаков преступления “порождает” два основных вида ошибки: а) ошибку относительно характера и степени общественной опасности деяния (включая и последствия) и б) ошибку относительно характера противоправности совершаемых действий.4 1 См.: Загородников Н.И., Наумов А.В. Теоретические основы классификации преступлений в уголовном праве. - Правоведение, 1983, №2, с. - 56 2 В уголовно-правовой литературе выделяются и иные признаки преступления. См.: Джекебаев У.С. О социально-психологическом аспекте преступного поведения. - Алма-Ата, 1971, с. - 42; Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969, с. - 60, 90, 100 3 Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 18, с. - 172 4 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. - Казань, 1988, с.-52 Общественная опасность и противоправность относятся к комплексным, синтезирующим признакам преступления. Считается аксиомой, что характер и степень общественной опасности, например, определяется объектом посягательства, характером и величиной наступивших последствий, способами и средствами совершения преступлений и т.д. Из этого следует, что ошибка возможна в отношении какого-то из обстоятельств, определяющих характер и степень общественной опасности. В свое время это позволило нам сделать вывод о том, что в рамках заблуждения относительно характера и степени общественной опасности можно выделить ошибки: 1) в объекте, 2) в предмете, 3) в личности потерпевшего, 4) в способе совершения преступления, 5) в средствах преступления, 6) в квалифицирующих обстоятельствах, 7) в характере последствий, 8) в смягчающих и отягчающих обстоятельствах.1 Кроме того, нами выделялась и ошибка в развитии причинной связи.2 Высказанная нами позиция подвергалась критике. Отмечалось, что выделение ошибки в предмете, личности потерпевшего, способе и средствах совершения преступления вряд ли оправдано, поскольку “они либо представляют разновидности ошибки в объекте или объективной стороне, либо вообще не имеют значения для уголовной ответственности”.3 Что можно сказать по поводу этих возражений.7 Во-первых, указанные виды ошибок мы не относим к фактическим ошибкам (хотя, разумеется, это ошибки относительно каких-то фактов), поскольку подчеркиваем иное их предназначение - предопределять характер и степень общественной опасности деяния. Во-вторых, конечно, можно сказать, что есть ошибка в признаках объективной стороны, а потом уточнить, в отношении каких из них конкретно имело место заблуждение. Мы полагаем, что суть от этого не меняется. Втретьих, вряд ли обоснованно отказываться от такой разновидности ошибки как ошибка в предмете и личности потерпевшего, а тем более утверждать, что они не имеют уголовно-правового значения. Достаточно привести хрестоматийный пример, когда с размером похищенного законодатель . 1 Там же, с. – 54 Там же, с. -90-94 3 Уголовное право. Общая часть. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1994, с. - 190. Эта же позиция была высказана и в учебнике - Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. - М.: Юрист, 1996, с. - 195 2 связывает повышенную ответственность, но данного результата лицо не достигает из-за ошибки, неверной оценки обстоятельств совершаемого деяния. В свою очередь ошибка в противоправности также может быть различной. В юридической литературе этот вид ошибки подвергают градации, делению на основе различных признаков.1 На практике чаще всего встречается ошибка относительно правомерности (не преступности) совершаемых действий.2 Поскольку составляющие начала этих основных, необходимых признаков имеют различное уголовно-правовое значение, то и ошибка относительно их играет различную уголовно-правовую роль. В одних случаях она изменяет характер содеянного, в других - степень его социальной опасности, квалификацию и т.п. Данная классификация заблуждений содействует более быстрому установлению и определению направленности общественно опасных действий. Мы непросто констатируем факт ошибки лица, а сразу определяем, какой существенный признак преступления она характеризует. И если, например, была ошибка в объекте преступления, то сразу ясно, что характер общественной опасности содеянного иной, чем фактически наступивший результат. Направленность действий, при подобных ошибках, определяется не действительно имеющимся результатом, а осознанием (пусть и ошибочным) характера общественной опасности. Это позволяет констатировать, что в плане обратной связи характер и степень общественной опасности зависят и от содержания субъективной стороны - вины и ее форм, характера мотива и цели, эмоционального состояния личности. Но это уже следующая ступень, следующий уровень определения общественной опасности. Уровень не для личности, совершающей деяние, а для правоприменителя. Уровень, когда на основе вмененных обстоятельств содеянного определяется содержание психического и устанавливается окончательная мера опасности деяния судебным актом на основе учета объективного и субъективного в деянии. 1 См., например, Курс советского уголовного права в 6 томах. Т.2. М., 1970, с. - 336-337; Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть. Курс лекций. М.: Изд-во БЕК, 1996, с. - 234-236; Якушин В. А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. - 55-57 2 См.: например, архив Цивильского районного суда Чувашской АССР за 1983 год, дело №15; за 1984 год, дело №8 Мы отмечаем, что приведенная классификация ошибок позволяет разрешить не только практические, но и теоретические вопросы уголовного права. Например, позволяет показать взаимосвязь и соподчиненность таких понятий как “преступление” и “состав преступления”, определить, что является основанием уголовной ответственности и т.п.1 Деление же ошибки на фактическую и юридическую не позволяет разрешить теоретико-методологические вопросы подобного рода, поскольку она представлена как сугубо “внешняя группировка материала в виде такого ряда, члены которого прикладываются один к другому...”2 Приведенная нами классификация ошибок, с учетом их дальнейшего деления на виды на основе различных признаков, показывает для правоприменителя значение того или иного заблуждения, например, для определения характера и степени общественной опасности деяния. Это значение определяется по цепочке: заблуждение в конкретных обстоятельствах, предусмотренных в нормах Особенной части - изменение содержания субъективной стороны - изменение содержания общественной опасности или противоправности, как формализованных, но уже в Общей части уголовного закона, признаков преступления. Однако при всей важности приведенной классификации ошибок она показывает лишь итог, констатирует результат - влияет или не влияет та или иная ошибка на общественную опасность и противоправность, но не показывает механизм этого влияния. Мы полагаем, что механизм этого влияния зависит от того, в отношении какого из признаков, влияющих на основание пределы уголовной ответственности, имелось заблуждение. Все многообразие признаков, к каким бы из элементов состава они не относились, в их функциональном предназначении можно подразделить на пять групп: а) конструктивные признаки состава преступления; б) конструктивно-разграничительные признаки; в) квалифицирующие признаки состава преступления; г) признаки, которые усиливают или уменьшают наказание; д) признаки, которые не имеют уголовно-правового значения. С учетом этого и ошибка лица может быть в конструктивных признаках состава, конструктивно-разграничительных и т.д. признаках. 1 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. - Казань, 1988, с. - 53-57 2 Энгельс Ф. Диалектика природы. - М.: Политиздат, 1982, с. - 216 При этом совершенно безразлично, к какому из элементов состава относится тот или иной признак. Главное состоит в том, что в рамках данной классификации ошибок можно показать значение ошибки при вменении лицу тех или иных обстоятельств и показать, почему это значение именно такое, а не иное. Следует отметить, что еще Н.С.Таганцев предпринимал попытку в подобном аспекте рассмотреть неведение и заблуждение. Он писал, что “...к каким бы элементам не относилось неведение и заблуждение, значение этих ошибочно представляемых обстоятельств по отношению к существу вменяемого в вину преступного деяния может быть троякое: ошибка может относиться к обстоятельствам, обусловливающим преступность деяния и входящим в число его законных признаков; ошибка может относится к обстоятельствам, выделяющим данное деяние из родового понятия преступления в особый вид, подлежащий усиленной или уменьшенной ответственности; ошибка может относиться к таким фактическим обстоятельствам, которые, хотя и встречаются в данном случае, но не имеют значения ни для состава преступного деяния, ни для его наказуемости.”1 Как видно из приведенной нами классификации ошибок она во многом совпадает с теми видами правовых предписаний, которые содержатся в уголовно-правовых нормах. Лишь последняя группа ошибок - ошибки в отношении признаков, которые не имеют уголовноправового значения, - не касается правовых предписаний норм. Следовательно, в процессе субъективного вменения при наличии ошибки лица, совершающего общественно опасное деяние, следует выяснить, в отношении какого из признаков деяния произошла ошибка, и определить, была ли это: ошибка в отношении конструктивного признака состава преступления; ошибка в отношении конструктивно-разграничительного признака; ошибка в отношении квалифицирующих признаков; ошибка в отношении смягчающих или отягчающих наказание обстоятельств; ошибка в отношении обстоятельств (признаков), которые не имеют уголовно-правового значения. 1 Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая, T.I. M., 1994, с. -233 Разумеется, что уголовно-правовое значение этих ошибок различно. Более того, даже в рамках одной и той же группы ошибок может и должно быть дифференцированное отношение к ним в процессе субъективного вменения.1 Это определяется тем, что различна социально-правовая природа самих признаков, в отношении которых имелось заблуждение. В рамках приведенной нами классификации ошибок можно провести их дальнейшее деление. Например, в каждой классификационной группе можно выделить ошибку относительно признаков объективной стороны (способа, места и т.д) состава преступления. Однако при этом следует учитывать одно обстоятельство. Известно, что признаки состава, будь то конструктивные, конструктивно-разграничительные или квалифицирующие признаки, могут быть как объективного, так и субъективного характера. Они имеют разное значение для субъективного вменения. Признаки субъективного свойства учитываются при вменении непосредственно с учетом их содержания. В то же время, признаки объективного характера (кроме признаков, влияющих на смягчение наказания) могут быть вменены лишь в том случае, когда они нашли отражение в психике виновного и к ним было его внутреннее отношение. Иными словами, ошибка в конструктивных, квалифицирующих и т.д. признаках состава может быть лишь в отношении тех из них, которые носят объективный и внешний по отношению к преступнику характер, то есть находятся вне психической “материи” самого этого человека. Разумеется, что другой человек, например, пособник, может ошибаться в личностных свойствах исполнителя или его субъективных устремлений, намерений, цели. Отсюда следует вывод о том, что ошибку во всех видах признаков, будь то конструктивные или какие-то иные по своей значимости признаки состава, можно подразделить на две группы: а) ошибки в отношении объективных признаков совершаемого лицом деяния и связанных с ним объективных обстоятельств; б) ошибки в отношении личностных свойств и содержания намерений соучастников в преступлении. С учетом того, что различна социально-юридическая природа этих признаков, различных еще и по своей генетической сущности, различно и их значение при субъективном вменении, а следовательно, и при 1 См.: Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 165 квалификации, и при определении собственно уголовно-правовых последствий (санкции). §2. Виды ошибок и их значение для субъективного вменения. В следственно-судебной практике наиболее часто встречается ошибка в конструктивных признаках состава преступления. Конечно же, она может быть как в отношении объективных обстоятельств, выступающих такими конструктивными признаками, так и в отношении личностных свойств и намерений соучастников в преступлении. В рамках ошибки относительно конструктивных признаков состава преступления объективного свойства возможны заблуждения в объекте и предмете посягательства, признаках объективной стороны. Поскольку объект преступления чаще всего выступает в качестве конструктивного признака, то ошибка в отношении его имеет исключительно большое значение для субъективного вменения и квалификации преступлений. Этот вид ошибки, как правило, не меняет форму вины. Она проявляется в рамках умысла и определяет лишь его содержание и направленность, а отсюда определяется содержание вменяемого и уголовно-правовая оценка содеянного. В свою очередь ошибка в объекте может быть различной поскольку существуют различные виды объектов. Видам объектов соответствуют и виды ошибки в них.1 В уголовно-правовой литературе все многообразие проявления ошибок в объекте сводится к четырем видам.2 Нами анализировались некоторые виды ошибки в объекте. Например, выделялась ошибка в отношении числа, количества объектов преступления, а так же ошибка в отношении качественной характеристики объекта.3 При этом отмечалось, что ошибка в отношении качественных свойств объекта имеет место тогда, когда лицо посягает на одни отношения, а в действительности причиняет вред другим общественными 1 Н.И.Коржанский выделяет ошибку в родовом, видовом и непосредственном объекте. См.: Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступления. - Волгоград, 1976, с. -104; Коржанский Н.И. Предмет преступления. Волгоград, 1976, с. - 50-51; Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. - Волгоград, 1980, с. - 35. По мнению Н.И.Коржанского предметное значение имеет только ошибка в родовом объекте. 2 См.: Кириченко В.Ф. Указ. соч., с. - 41-42 3 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. 59-60 отношениям - например, посягал на личность, а фактически пострадали отношения в сфере порядка управления. Но может быть и такое заблуждение, при котором лицо считает, что посягает на охраняемые уголовным законом общественные отношения в то время как они не охраняются им. В уголовно-правовой литературе эти виды ошибок проанализированы достаточно полно. Каждая из них по-своему влияет на содержание вины, а отсюда на субъективное вменение, квалификацию и определение основания и пределов уголовной ответственности. С изменением уголовного законодательства изменяется и значение некоторых ошибок в объекте. В следственно-судебной практике наиболее часто встречалась ошибка в объекте при хищении. С устранением различий в квалификации при хищении как личного, так и государственного имущества в целом якобы отпадает и практическая значимость тех научных рекомендаций, которые были высказаны в юридической литературе относительно заблуждений в объектах хищения. Думается, что такое понимание проблемы не отвечает реальному положению вещей. Во-первых, охрана отношений собственности нормами одной главы уголовного закона не означает, что эти отношений собственности однородны. Это подтверждается гражданским правом. Кроме того, за мелкое хищение государственного имущества предусмотрена административная ответственность (ст.49 КоАП). При таком же хищении личного имущества наступает уголовная ответственность. Это подтверждается и тем, что в ст.ст. 158, 160, 161 УК РФ имеется квалифицирующий признак - причинение значительного ущерба гражданину. Его нет в отношении государственной или общественной собственности. Это подтвердил и Пленум Верховного Суда РФ в своем постановлении №5 от 25 апреля 1995 года “О некоторых вопросах применения судами законодательства об ответственности за преступления против собственности.” Пленум указал, что при квалификации хищений по признакам значительного ущерба следует исходить не только из стоимости похищенного, но и “...других существенных обстоятельств. Ими, в частности, могут быть материальное положение физического лица, финансовое положение юридического лица,...” (подчеркнуто нами. - В.Я.).1 Ясно, что у личного собственника иное, по 1 Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. - М.: Спарк, 1996, с. - 582 общему правилу, материальное положение чем финансовые возможности у ОАО, ЗАО, государственного предприятия. Значит при прочих равных условиях посягательство на личную собственность имеет одну уголовно-правовую оценку, а при хищении государственного имущества иную. Это позволяет правоприменителю: а) самому определять сумму (величину) значительности ущерба и б) определять имущественное положение потерпевшего исходя из собственных восприятий. Это подтверждается судебной практикой. Так, приговором Аликовского райсуда Д. был осужден по ч.2 ст. 144УК РФ за причинение значительного ущерба потерпевшему. Кассационная инстанция исключила квалифицирующий признак - причинение значительного ущерба потерпевшему и предоставила отсрочку исполнения приговора на том основании, что для юридического лица (общеобразовательной школы) ущерб в сумме 400 тыс. рублей не является значительным.1 Видимо, в целях устранения подобного субъективизма суда предлагается формализовать этот законодательный признак.2 В-третьих, теоретические положения об ошибке в объекте при хищении углубили наши представления об ошибке в целом, механизме заблуждения и правилах квалификации действий лица3 (в том числе и в тех случаях, когда наблюдается ошибка в объекте иного рода, не связанная с хищением). Общим правилом при ошибке в объекте посягательства, если эти объекты охраняются различными уголовно-правовыми нормами или даже одними и теми же нормами, но значимость объекта как-то сказывается на пределах ответственности, является то, что вменяется личности тот объект воздействия, который охватывался сознанием лица при совершении им общественно опасных действий. Если это объекты 1 Архив Верховного Суда Чувашской республики за 1996 год. Дело №22-68 См., например, уголовное право России. Особенная часть. Учебное пособие. - М.: Юрид. колледж МГУ, 1995, с. - 60 3 См.: Михайлов М.П. Уголовная ответственность за кражу личного имущества и разбой. - М.: Госюриздат. 1958, с. - 90-91; Ефимов М.А. Преступления против социалистической собственности. - Горький, 1975, с. - 2425; Дурманов Н.Д. Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. - М.: Госюриздат, 1955, с. - 165-166; Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического имущества. - М.: Изд-во Юрид.лит-ра, 1974, с. 72-73; Шикунов B.C. Кража и ответственность. - Минск, 1971, с. - 36-37; Коржанский Н.И. Квалификация преступления при ошибке в объекте и предмете посягательства. - Советская юстиция, 1974, №5, с. - 22 2 разных составов, то содеянное нельзя квалифицировать как оконченное преступление, поскольку те общественные отношения, которые охватывались намерением лица, не претерпели какого-то воздействия, то есть не были “разорваны” те связи, которые должны быть, по мнению лица, разорваны совершаемым им преступлением. Вменять же лицу фактически наступивший результат без учета психического отношения к нему недопустимо. Это означало бы признание объективного вменения в уголовном праве России. А это прямой путь к судейскому усмотрению и нарушению принципа законности. Разумеется, что ошибка в однородном объекте не изменяет юридической оценки содеянного, поскольку не изменяется содержание вменяемых обстоятельств. Ни содержание, ни форма, ни объем психического отношения лица к содеянному не изменяются если, например, вместо одного гражданина по ошибке убит другой. В уголовно-правовой литературе порой ошибку в разнородном объекте, как конструктивном признаке состава преступления, отождествляют с ошибкой в предмете посягательства. Так, Н.И.Коржанский подчеркивает, что уголовно-правовое значение имеет ошибка в разнородном предмете посягательства, поскольку законодатель с учетом особенностей предметов, их свойств и признаков выделил их в различные группы: “...имущество, валютные ценности, ценные породы рыб и зверей, оружие, наркотики, крепкие спиртные напитки домашней выработки, документы, порнографические предметы.”1 Эта позиция была развита автором в его монографических исследованиях.2 Предметы материального мира исключительно разнообразны. Однако, несмотря на это, им свойственно что-то общее, то, что объединяет их. Факторами объединения могут выступать различные признаки или группа признаков. Объединение может быть на основе экономических, социальных, правовых и иных признаков. Предметами одного рода мы их называем не в силу их идентичности, а потому, что по поводу этих благ возникают близкие, однотипные общественные отношения. С другой стороны, разнородные предметы отличаются друг от друга не индивидуально определенными качествами, а социально1 Коржанский Н.И. Квалификация преступлений при ошибке в объекте и предмете посягательства. - Советская юстиция, 1974. № 5, с. - 23 2 См.: Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступлений. - Волгоград, 1976, с - 111; Коржанский Н.И. Предмет преступления. Волгоград, 1976, с. - 52; Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовной правовой охраны. - М.: Академия МВД, 1980, с. - 243 экономической природой этих предметов.1 И если лицо по ошибке совершает преступление не против того предмета, который охватывался его сознанием и который относится к другому роду отношений, то здесь мы имеем дело не с ошибкой в предмете, а с ошибкой в объекте посягательства. Законодатель, распределяя предметы по группам, осуществлял это не в силу их индивидуальных свойств, а в силу социальных отношений, которые сложились относительно и по поводу их. Из-за того, что различна социально-экономическая природа этих предметов возникают различные отношения между их участниками. В одних это отношения собственности, в других - общественной безопасности, а в третьих - отношения по использованию, например, лесных богатств России. Взять, к примеру, похищение наркотических веществ в аптеке. Действия лица, совершившего это преступление, будут квалифицировать по ст.229, а не по ст. 158 УК РФ. Хотя и совершается изъятие имущества, но деяние посягает не на интересы собственности (разумеется, они тоже ущемляются), а на интересы общественной безопасности и здоровья населения. Естественно, что при хищении или приобретении наркотических веществ может быть заблуждение в их свойствах, то есть по сути может быть ошибка в объекте преступления. К сожалению, ни в ранее существовавшем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 26 сентября 1976 г. “О судебной практике по делам о хищении наркотических, сильнодействующих и ядовитых веществ”2, ни в постановлении Пленума Верховного Суда РФ “О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, сильнодействующими и ядовитыми веществами” от 27 апреля 1993 года (в редакции от 21 декабря 1993г.).3 Ничего не сказано о том, как квалифицировать действия лица, если он по ошибке похищает не наркотическое, не сильнодействующее, не ядовитое, а иное вещество? Или как квалифицировать действия лица, если оно заблуждается в качестве вещества при его сбыте? Мы полагаем, что указанное постановление Пленума Верховного Суда России следует дополнить пунктом следующего содержания: 1 Владимиров В.А., Ляпунов Ю.И. Социалистическая собственность под охраной закона. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра. 1979, с. - 160, 162, 174 2 См.: Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986 г.г. М., 1987, с.-730-735 3 См.: Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. - М.: Спарк, 1986, с. - 549-554 “Если виновный похитил вещество, считая его наркотическим, сильнодействующим или ядовитым, а оно не обладает подобными свойствами, то содеянное следует квалифицировать как покушение на хищение наркотических, сильнодействующих или ядовитых веществ. Если виновный при сбыте вещества ошибочно полагает, что сбывает наркотические, сильнодействующие или ядовитые вещества, то содеянное нужно квалифицировать как покушение на сбыт наркотических, сильнодействующих или яд овитых веществ.” Как отмечалось, ошибка в конструктивных признаках состава преступления объективного свойства возможна в отношении тех из них, которые характеризуют и раскрывают объективную сторону. Можно было бы привести очень много примеров применительно к различным признакам объективной стороны выступающих в качестве конструктивных обстоятельств состава, когда в отношении их происходит (наблюдается) заблуждение лица, совершающего социально значимое деяние. Лицо может заблуждаться, например, относительно самого факта изъятия имущества при хищении. Это учитывается следственно-судебной практикой. Так, по делу Артемьева следователь, прекращая уголовное дело в отношении его, указал, что Артемьев “... заблуждался в намерениях Степанова и Михайлова совершить кражу”1. (Подчеркнуто нами - В.Я.) Со способом совершения преступления законодатель иногда связывает вопрос о том, является ли это деяние уголовно-противоправным или нет. Не совершается деяние способом, предусмотренным уголовным законом, нет и преступления. Так, перемещение товара через границу будет уголовно наказуемым лишь тогда (контрабанда), когда оно осуществляется с запрещенными уголовным законом способами – “...помимо или с сокрытием от таможенного контроля либо с обманным использованием документов...” -сказановч.1 ст.188УК РФ. О подобном значении способов можно говорить в отношении способов, предусмотренных, например, в ч. 1 ст. 178, ст.110,ч.1 ст.117, ч.1 ст.129,ч.1 ст. 130 УК РФ. Ошибка в способе совершения общественно опасного деяния, когда он выступает как конструктивный признак, устраняет уголовную ответственность за умышленные преступления. В качестве конструктивных признаков состава законодатель довольно часто использует общественно опасные последствия определенного 1 Архив Цивильского районного суда Чувашской Республики за 1983 год, дело №80 свойства. Нет последствий подобного рода - нет и преступления. В данном случае можно говорить лишь об административном правонарушении. Однако подобные выводы верны лишь отчасти для тех случаев, когда к этим последствиям имеется “надлежащее” психическое отношение лица, совершающего общественно опасное деяние. Кроме того, юристов интересует психическое отношение личности к этим последствиям лишь в определенных временных пределах - до их наступления. Эти последствия, до того как они наступят в действительности, отражаются в психике благодаря опережающему отражению действительности в форме воображения личности, лежащей в основе проявления такого интеллектуального момента психики человека как предвидение.1 При совершении общественно опасного деяния предвидение лица может не соответствовать результату - наступившим последствиям, как известно, последствия в уголовном праве имеют многофункциональное значение. В силу этого могут быть и различные по своему характеру заблуждения в отношении последствий.2 И если последствия выступают в качестве конструктивного признака того или иного состава преступления, а в отношении их имеется заблуждение, то это одна ошибка, если же последствия играют в конструкции уголовно-правовой нормы иную роль, то это уже другая ошибка, ошибка иного рода. Например, может быть ошибка в характере вреда и ошибка в размерах наступивших последствий. Следует отметить, что ошибка в последствиях, выступающих в качестве конструктивных признаков состава преступления, всегда изменяет содержание вины, а отсюда она влияет на содержание и пределы субъективного вменения. Следовательно, она влияет на квалификацию содеянного и определение собственно уголовно-правовых последствий. Влияние ошибки в последствиях конструктивного характера на уголовно-правовую оценку содеянного может быть, как минимум, трояким. В одних случаях она может исключать умысел на совершение преступления с теми последствиями, которые указаны в законе. Например, в ссоре разбил какую-то попавшуюся под руки вещь, а она оказалась очень ценной. В данном случае нельзя привлекать лицо к 1 М.С.Гринберг совершенно правильно подметил, что предвидение выступает как “опережающее отражение действительности.” - Гринберг М.С. Преступная самонадеянность. - Правоведение, 1976, №3, с. - 69 2 См.: Якушин В А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988, с. - 89 уголовной ответственности по ч. 1 ст. 167 УК РФ, поскольку нет умысла на причинение значительного ущерба. Лицо не знало, что брошенная и разбитая им, например, табакерка составила значительный ущерб для потерпевшего. Подобное же правило должно применяться в отношении ч. 1 ст. 260 (незаконная порубка деревьев и кустарников), п. “а” ч.1 ст.256 УК РФ и др. В других случаях ошибка в последствиях конструктивного характера может свидетельствовать о наличии покушения на преступление.1 Это возможно тогда, когда последствия подобного рода в данных конкретных условиях достичь нельзя. Например, лицо стреляет в человека, который уже мертв. Действия лица квалифицируем по ст.ст.30 и 105 УК РФ. В-третьих, ошибка в последствиях подобного рода может говорить о наличии намерения у лица совершить преступление (обнаружение умысла). Это такая ситуация, когда по мнению лица причиняется вред, наступают общественно опасные последствия, предусмотренные уголовным законом, а в действительности этого нет. Данная ошибка, хотя и не порождает уголовно-правовых отношений, но весьма значима в криминологическом плане. Она свидетельствует о том, что у лица уже есть установка на совершение преступлений, на переход социального запрета и преодоление внутренних факторов сдерживания от преступных действий. Это позволяет вести с данным лицом профилактическую работу. То есть установление ошибки подобного рода имеет специально-предупредительное значение. Лицо может заблуждаться в развитии причинно-следственной связи, что может конкретизировать содержание вины со всеми вытекающими из этого последствиями. Особенно часто ошибка подобного рода возможна в преступлениях против личности. Например, когда причиняется тяжкий вредили вред средней тяжести здоровью человека и наступает смертельный результат в силу влияния иных факторов - острой коронарной недостаточности, ишемии миокарда, острой сердечнососудистой недостаточностью и т.п.2 Лицо может заблуждаться в отношении личностных свойств и намерений соучастников, которые выступают в качестве конструктивных признаков некоторых составов преступлений. Так, если взрослый 1 См.: Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. Уфа, 1993, с. - 58 2 См.: например, архив Верховного Суда Чувашской Республики за 1995 год, дело "2-94; дело №22-119 человек, вовлекая несовершеннолетнего в совершение преступления, ошибается относительно его возраста и считает его совершеннолетним, то взрослого нельзя привлекать к уголовной ответственности по ст.150УКРФ. Данное обстоятельство, как мы полагаем, следует отразить в постановлении Пленума Верховного Суда РФ по вопросам вовлечения несовершеннолетних в преступную деятельность. К сожалению, это очевидное положение, достаточно часто встречаемое на практике в свое время не нашло отражение в постановлении Пленума Верховного Суда СССР “О практике применения судами законодательства по делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в преступную и иную антиобщественную деятельность” от 3.12.76г.1 Нет этого и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ “О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в преступную и иную антиобщественную деятельность” от 25.12.1990г. (в редакции постановления Пленума от 21.12.1993г.)2 Более того, в указанном постановлении Пленума Верховного Суда Союза ССР была “заложена норма”, согласно которой в умышленном преступлении к конструктивному признаку этого состава допускалась неосторожная форма вины. Получалась ситуация, в которой заблуждение лица в отношении возраста несовершеннолетнего меняло содержание его вины и ее форму, но не изменяло уголовно-правовой оценки деяния в целом. Пленум подчеркнул, что “...уголовная ответственность наступает как при условии осведомленности взрослого о несовершеннолетнем возрасте вовлекаемого лица, так и в тех случаях, когда по обстоятельствам дела он мог и должен был предвидеть это”.3 Подобная “конструкция” абсолютно недопустима. В некоторых случаях лицо, совершающее общественно опасное деяние, может заблуждаться относительно содержания намерений, которыми руководствовался соучастник преступления, и которые являются конструктивными признаками вменяемого состава преступления. Так, в соответствии со ст.285 УК РФ (злоупотребление должностными полномочиями), должностное лицо, за совершение данного 1 См.: сборник Постановлений Пленума Верховного Суда СССР 19241986г.г.-М., 1987, с. 736-749 2 См.: сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации 196Ы993г.г. - М., 1995, с. - 286-292 3 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986г.г. М., 1987, с.-741 преступления возможно, привлечь к ответственности только тогда, когда действия, выполнены вопреки интересам службы, повлекли существенное нарушение прав и законных интересов граждан, общества или государства и совершаются из корыстной или иной личной заинтересованности. Если же “соучастник” (должностное или недолжностное лицо) ошибался в отношении характера побуждений должностного лица, которому он оказывал содействие в “работе” и ошибочно полагал, что это должностное лицо действует правомерно, то “соучастник” не может привлекаться к уголовной ответственности за такое содействие. Следующий вид ошибки, который необходимо учитывать и который предопределяет содержание и пределы субъективного вменения, эта ошибка в отношении конструктивно-разграничительного признака. С подобным видом ошибки достаточно часто сталкивается следственносудебная практика. Она может быть в отношении объективных признаков совершаемого деяния, а также в отношении личностных свойств и содержания намерений соучастников, если они в совершенном деянии предусмотрены законом в качестве конструктивно-разграничительных признаков. Ошибка в конструктивно-разграничительных признаках состава изменяет содержание вины, а в силу этого предопределяет основание и пределы субъективного вменения, влияет на юридическую оценку содеянного и определение собственно уголовно-правовых последствий. Заблуждение в конструктивно-разграничительных признаках объективного характера можно рассмотреть на примере способа совершения преступления при хищении чужого имущества. Так, если лицо, при хищении имущества изымает его открыто, на глазах у всех, но полагает, что действует тайно, то в таких случаях содеянное нужно вменять исходя из намерений и представлений лица, его совершившего. В подобных ситуациях для вменения обстоятельств содеянного и квалификации преступления первоочередное значение “...имеет субъективное представление о характере совершаемых действий”1. В нашем примере вменять нужно кражу и действия квалифицировать по ст. 158 УК РФ (при этом не имеет значения, понимают факт открытого похищения имущества окружающие или нет). Грабеж будет вменяться личности лишь тогда, когда она сознает, что “окружающие понимают 1 Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического имущества. -М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1974, с. - 104 характер его действий, но игнорируют данное обстоятельство”1. Эта позиция нашла отражение в постановлении Пленума Верховного Суда РФ “О судебной практике по делам о грабеже и разбое”2. Этому следует следственно-судебная практика при рассмотрении конкретных дел.3 Ошибка в конструктивно-разграничительном признаке, через призму внутреннего отношения личности к этому признаку, предопределяет социальную характеристику совершаемого деяния в целом. В нашем примере способ, как конструктивно-разграничительный признак, с точки зрения объективной оценки деяния выступает как форма проявления и осуществления деятельности, ее образ4, с помощью и посредством которых она отличается по своим свойствам от иных актов поведения, имеющих свои способы выражения.5 Но это не любая деятельность, а деятельность волевая, протекающая под контролем сознания. Отсюда, стремление осуществить намерения подобными действиями и в подобных формах, хотя оно и не реализовалось в действительности, следует отразить в предъявляемых к личности требованиях и правовой оценке содеянного. Что и делается в процессе правоприменения. Определяющим для вменения является не объективно проявившийся способ, а способ, охватываемый сознанием лица, совершающего социально значимое деяние. Следующие группы (мы не оговорились - именно группы) заблуждений, непосредственно влияющие на субъективное вменение и его пределы, это ошибки в квалифицирующих обстоятельствах, общеизвестно, что квалифицирующие признаки неоднородны. Они могут относится к различным элементам состава преступления.6 Следовательно, уже это позволяет говорить о различных видах ошибки в квалифицирующих обстоятельствах. В юридической литературе высказано мнение и о том, что вряд ли обосновано выделение такого вида ошибки поскольку она, в конечном 1 Ефимов М.А. Указ. соч., с. - 40 См.: Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации 1961-1993г.г. - М., 1995, с. - 171 3 См.: например, архив Верховного Суда Чувашской Республики за 1995 год, дело №22-59 4 См.: Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1975, с. - 73; Жордания И.Ш. Указ. соч., с - 26; Пономарев Н.П. Уголовно-правовое значение способа совершения преступления. Автореферат на соиск. уч. ст. канд. юридич. наук. - М., 1970, с. 7 5 Панов Н.И. Указ. соч., с. - 20 6 См.: Костарева Т.Д. Указ. соч., с. - 47-49 2 итоге, предстает фактической ошибкой в одном из элементов состава.1 Некоторые ученые приравнивают ошибки в квалифицирующих обстоятельствах к ошибкам в обстоятельствах, отягчающих ответственность.2 Значительная часть ученых исходит из того, что ошибка в квалифицирующих обстоятельствах, хотя и касается, в конечном итоге, какого-либо элемента состава преступления, имеет свою специфику и самостоятельное юридическое значение.3 С учетом природы квалифицирующих признаков ошибки в отношении их можно (обобщенно) подразделить на две большие группы. Во-первых, это заблуждение относительно квалифицирующих обстоятельств объективного свойства. Например, относительно величины ущерба или тяжести последствий, средств, способа, места, времени совершения преступления и т.д. Во-вторых, это ошибки в отношении квалифицирующих обстоятельств “субъективного” характера, т.е. заблуждение в отношении намерений, социальных и личностных свойств соучастников, потерпевшего и т.д. В свою очередь в каждой из этих групп заблуждений могут быть ошибки двоякого рода. С одной стороны, лицо может ошибаться относительно наличия квалифицирующих обстоятельств. А с другой может полагать, что квалифицирующих обстоятельств нет, они отсутствуют, в то время как они есть. В юридической литературе, применительно, к квалифицирующим признакам, рассматривались ошибки лишь этого рода - ошибки, связанные с наличием или отсутствием квалифицирующих обстоятельств при совершении преступления.4 Это касается даже тех монографических исследований, которые посвящены комплексному анализу квалифицирующих обстоятельств.5 1 См.: Наумов А.В. Уголовное право Общая часть (курс лекций). - М.: Изд-во БЕК, 1996, с.-241 2 См.: Уголовное право. Общая часть. - М.: Изд-во Манускрипт, 1992, с. 176; Уголовное право. Общая часть. Учебник. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1994, с. - 196; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. - М.: Изд-во Юрист, 1996, с.-201 3 См.: Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. - Уфа, 1993, с. - 78-80; Комментарий к Уголовному Кодексу Российской Федерации. Общая часть. Под ред. Ю.И.Скуратова и В.М.Лебедева. - М., 1996, с.- 6 2 4 См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. - Казань, 1988, с. - 80-81, 85; Козаченко И.Я., Костарева Т.А., Кругликов Л.Л. Преступления с квалифицированными составами и их уголовно-правовая оценка. Екатеринбург, 1994, с. - 47-52 5 См.: Костарева Т.А. Указ. соч., с. - 170-176 Действительно, ошибка лица в квалифицирующих обстоятельствах всегда проявляется в ошибке относительно факта наличия или отсутствия этих обстоятельств. Но заблуждение в этих обстоятельствах не исчерпывается ошибкой в факте их наличности или неналичности. Оно также охватывает со держание конкретных обстоятельств представленных в качестве квалифицированных обстоятельств состава преступления. Только единство этих сторон заблуждения - к факту наличия (или отсутствия) квалифицирующего обстоятельства и к фактам их природы, содержания и свойств, позволит определить уголовно-правовое значение ошибки в отношении того или иного квалифицирующего обстоятельства. Значение это многоаспектно, многогранно и не может быть сведено к двум-трем правилам.1 Однако, прежде чем определить и констатировать правовое значение той или иной ошибки лица, в тех или иных квалифицирующих обстоятельствах, необходимо решить общие вопросы. Прежде всего, каким должен быть характер отражения квалифицирующих признаков в психике лица, совершающего преступление и почему так, а не иначе необходимо учитывать это квалифицирующее обстоятельство при субъективном вменении и уголовно-правовой оценке содеянного? В одинаковой ли мере вменяются квалифицирующие признаки различным соучастникам? В теории уголовного права сложилось единое понимание того, каким должно быть психическое отношение к квалифицирующим признакам в неосторожных преступлениях. Оно может варьироваться в тех пределах, которые указаны в ст.26 УК РФ, то есть в пределах легкомыслия и небрежности. В умышленных преступлениях психическое отношение виновного к квалифицирующим признакам учеными трактуется неоднозначно. Одни полагают, что “в умышленных преступлениях каждый объективный признак (как основного, так и квалифицированного состава. - В.Я.) осознается, отсутствие такого сознания превращает данное преступление из умышленного в неосторожное”,2 Другие считают, что в умышленных преступлениях может быть неосторожное отношение только к тем квалифицирующим обстоятельствам, которые выступают 1 См.: Козаченко И.Я., Костарева Т.А., Кругликов Л.Л. Указ. соч., с. - 47-51 Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. - М., 1972, с.177-178 . 2 в виде отдаленных последствий этого преступления.1 Такая позиция нашла отражение в ст. 27 У К РФ, где предусмотрено правило вменения и наступления ответственности за те отдаленные последствия, которые не охватывались умыслом лица, но содержат неосторожное отношение к ним. Это ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины. По мнению третьих возможно неосторожное отношение к квалифицирующим обстоятельствам, относящихся к иным признакам состава. Например, Б.А.Куринов и Ф.Г.Гилязев допускают такое отношение к возрасту потерпевшей при изнасиловании. Так, Б.А.Куринов подчеркивает: “При квалификации изнасилования по ч.3 ст.117 УК РСФСР (при отягчающих обстоятельствах) психическое отношение виновного к такому квалифицирующему обстоятельству, как изнасилование несовершеннолетней, возможно как в форме умысла так и в форме неосторожности.”2 Этот вывод автор сделал на том основании, что Пленум Верховного Суда Союза ССР в своем постановлении от 25 марта 1964г. “О судебной практике по делам об изнасиловании” отметил, что за изнасилование несовершеннолетней уголовной ответственности подлежит лицо, “которое знало или допускало, что совершает насильственный половой акт с несовершеннолетней, либо могло и должно было это предвидеть.”3 Ф.Г.Гилязев по этому вопросу занял аналогичную позицию, но он пошел дальше в ее обосновании. Несмотря на то, что Пленум Верховного Суда РСФСР в своем постановлении “О судебной практике по делам об изнасиловании” от 22 апреля 1992г., признал, что отношение к факту несовершеннолетия может быть только умышленным, Ф.Г.Гилязев пытается все же обосновать, почему к факту несовершеннолетия при изнасиловании возможно неосторожное отношение? По его мнению “... в составах преступлений, в которых личностно-субъективные признаки потерпевшей (подчеркнуто нами. В.Я.) являются отягчающими обстоятельствами (несовершеннолетие или малолетие потерпевшей в составе изнасилования), форма вины к ним может быть 1 См.: Рарог А.И. Вина в советском уголовном праве. - Саратов, 1987, с. -151; Козаченко И.Я., Костарева Т.А., Кругликов Л.Л. Указ. соч., с. - 42 2 Куринов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. - М.: МГУ, 1984, с.- 114 3 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986г.г. -М., 1987, с.-618 умышленной или неосторожной. Следовательно, ошибка виновного относительно отсутствия этих признаков, при наличии возможности их сознания, не влияет на квалификацию преступления.”1 В целях избежания психического дуализма к такому квалифицирующему признаку как возраст потерпевшего (ей) действующий Уголовный Кодекс применяет его в сочетании с термином “заведомость”, например, изнасилование “заведомо несовершеннолетней”, “потерпевшей, заведомо не достигшей четырнадцатилетнего возраста” ст. 131 У К РФ. Это правило распространено на все составы, где встречается возраст, данный как квалифицирующий признак. Правда, имеется в УК РФ (п.”а” ч.2 ст.238) квалифицирующий признак, применительно к которому возможно будут допускаться аргументы, аналогичные доводам Ф.Г.Гилязева. В связи с этим отметим, что при наличии умысла на совершение самого уголовно-противоправного деяния двойное психическое отношение возможно лишь к более отдаленным последствиям этого деяния, последствиям “второго уровня” В то же время оно недопустимо, например, ни по отношению к возрасту потерпевшего, ни по отношению к способу совершения умышленного убийства (как у Угрехелидзе2). Почему так, а не иначе должны разрешатся эти вопросы? Когда мы говорим о преступлении, как о виновно совершенном общественно опасном деянии, то здесь под деянием понимается как собственно само действие или бездействие, так и предусмотренные законом общественно опасные последствия. Когда же речь идет о вине, то законодатель рассматривает проявление различных интеллектуальных и волевых моментов отдельно к действию (бездействию) и к последствиям. Здесь уже “деяние” выступает в узком смысле. И если закон говорит, что при умысле лицо сознает общественную опасность своих действий, то оно сознает, разумеется, те формы, приемы, способы, в которые обличается эта деятельность, их не только фактическую, но и социальную значимость. Вот почему, как мы полагаем, законодатель не стал указывать признак “заведомости” применительно к п.п. “д” и “е” ст. 105 - совершение преступления с особой жестокостью и общеопасным способом. При умысле совершить убийство подобными 1 Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве Уфа, 1993, с.-78 2 См.: Угрехелидзе М.Г Проблема неосторожной вины в уголовном праве. Тбилиси, 1976, с. - 94 способами они являются атрибутами, субстратами этого деяния и выявлять, устанавливать какое-то иное психическое отношение к ним просто нельзя. Это же можно сказать и в отношении возраста потерпевшей (его). Возраст в данном случае относится не к последствиям (не к результату). Он является неотъемлемой характеристикой объекта посягательства. И если лицо умышленно воздействует на объект, то оно охватывает своим сознанием и личностно-субъективные признаки сферы своего воздействия. Какого-то смешанного психического отношения к объекту воздействия быть не может. Видимо, только в целях избежания бесплодности дискуссий по этим вопросам в действующий Уголовный Кодекс и введен признак “заведомости” во все составы, где идет речь о возрасте потерпевшего (ей). Например, ст.ст.131,132, 206. 230 УК РФ. Хотя, исходя из нашей аргументации и понимания, можно было бы и не указывать этот аспект в УК. Иное уголовно-правовое значение имеет отношение к отдаленному результату, тем последствиям, которые не соответствуют характеру умышленно совершаемых действий, которые лежат за пределами желания или сознательного допущения личностью виновного. Здесь нужно выяснить, было ли вообще психическое отношение к этим последствиям или нет? И если да, то какое.7 Если же эти отдаленные последствия охватывались сознанием виновного, были в сфере его волевых устремлений в виде желания или сознательного допущения, то отношение к ним возможно только умышленное. Это касается, например, кражи в крупном размере. С учетом этих общих положений можно решать вопрос об ошибке в квалифицирующих обстоятельствах. Как отмечалось, независимо от вида, природы и содержания квалифицирующих обстоятельств, в отношении них может быть допущена ошибка о их наличности или отсутствия. Заблуждение лица относительно отсутствия квалифицирующего обстоятельства является такой ошибкой, при которой лицо полагает, что оно совершает преступление без квалифицирующих обстоятельств, когда такие, фактически имеющиеся признаки, не охватываются сознанием виновного. Иными словами, к этим квалифицирующим признакам у лица нет психического отношения, то есть его интеллект не формирует в этой части содержание вины. Поэтому при таком заблуждении в квалифицирующих обстоятельствах действия виновного нужно квалифицировать как оконченное преступление без квалифицирующих признаков. Если, к примеру, лицо при уничтожении имущества заблуждается в свойствах и особенностях того, что применяемый способ является общественно опасным, то его действия нельзя квалифицировать по ч.2 ст. 167 УК РФ. Подобные ошибки, не меняют характер содеянного, не предопределяют степень общественной опасности преступлений, поскольку квалифицирующие обстоятельства, с наличием которых в составе того или иного общественно опасного деяния законодатель связывает пределы уголовной ответственности, и если они характеризуют это деяние, только тогда могут быть вменены лицу в вину, когда они охватывались его сознанием, были известны ему. В судебной практике это положение порой не учитывается, что влечет за собой отмену или изменение приговора. Вторым видом ошибки в квалифицирующих обстоятельствах является заблуждение лица относительно их наличия. Это такая ошибка, когда лицо полагает, что оно совершает преступление с квалифицирующими признаками, а в действительности они отсутствуют. Квалифицирующие признаки имеются лишь в воображении лица, которое находит проявление в социально-значимой действительности. И поскольку не сами квалифицирующие признаки, а лишь психические образы относительно их, образуют содержание вины1, то для этого содержания, в принципе, безразлично, являются ли эти образы результатом действительного или ошибочного отражения объективной реальности. Деяние, в основе которого лежит заблуждение подобного рода, в уголовно-правовой литературе квалифицируется неоднозначно. Некоторые ученые предлагают квалифицировать по совокупности. То есть, как оконченное преступление без квалифицирующих обстоятельств и как покушение на преступление с квалифицирующими обстоятельствами.2 Представляется, что квалифицировать такое общественно опасное деяние по совокупности нельзя. И прежде всего потому, что такая юридическая оценка не соответствовала бы содержанию вины. Заблуждение лица не изменяет характера вины, но предопределяет ее содержание. Квалификация должна отразить намерение лица в рамках содержания вины. При квалификации содеянного в таких случаях по 1 Дагель П.С. Динамика умысла и ее значение для квалификации преступлений. - Советская юстиция, 1971, № 17, с. - 25 2 См.: Кириченко В.Ф. Указ. соч., с. - 58 совокупности вменяется, образно говоря, как бы две вины, а в конечном итоге, за одно психическое отношение возлагается двойная ответственность. Кроме того, квалификация по совокупности отражала бы одно из двух: либо то, что совершено два общественно опасных деяния, либо то, что совершено одно деяние, но посягающее на два объекта. В действительности же, при заблуждении подобного рода, в деянии не проявляется ни то, ни другое. Как отмечалось, на практике суды сталкиваются не просто с ошибкой в наличии или отсутствии квалифицирующего обстоятельства, а с ошибкой в обстоятельстве, имеющем свою социально-правовую природу, содержание и т.д. И может быть так, что ошибка в наличии или отсутствии одного обстоятельства изменяет содержание вменения, а в отношении другого - нет, что сказывается и на различной квалификации содеянного. Так, определенную сложность при вменении и квалификации представляют случаи умышленного убийства, связанные с ошибкой в квалифицирующих свойствах потерпевшего (ей). В юридической литературе нет однозначного решения этой проблемы. Одни исследователи полагают, что если при совершении умышленного убийства лицо ошибочно считает, что есть какие-то квалифицирующие обстоятельства, то содеянное нужно квалифицировать как покушение на убийство с квалифицирующими признаками.1 Другие исходят из того, что в таких случаях убийство следует квалифицировать как оконченное преступление с квалифицирующими обстоятельствами.2 По мнению третьих, действия виновного при подобном заблуждении нужно квалифицировать по совокупности как оконченное убийство без квалифицирующих признаков и покушение на убийство с квалифицирующими признаками.3 Вряд ли содеянное в таких случаях можно квалифицировать по совокупности. Следует согласиться с доводами С.В.Бородина о том, что покушение на убийство при отягчающих обстоятельствах в любой стадии его развития является покушением на квалифицированное 1 См.: Пионтковский А.А. Указ. соч., с. - 406 См.: Бородин С.В. Квалификация преступлений против жизни. - М.: Изд-во Юрид. лит-ра, 1977, с. - 143; Он же: Ответственность за убийство: квалификация и наказание по Российскому праву. - М.: Юрист, 1994, с. - 108 3 См.: Кириченко В.Ф. Указ. соч., с. - 58; Андреева Л.А. Влияние ошибки обвиняемого в личности потерпевшего на квалификацию преступлений. Советская юстиция, 1970, №21, с. - 7-8 2 убийство. И оно, следовательно, ни в какой стадии не может быть квалифицировано по ч.1 ст. 105 УК. Кроме того, подобная квалификация дает основание для утверждения о том, что виновный совершил два преступления, хотя в действительности преступление одно1. В то же время нельзя полностью согласиться с первыми двумя точками зрения. Представляется, что при ошибке в одних квалифицирующих признаках потерпевшего деяние правильнее квалифицировать как покушение на убийство с квалифицирующими признаками, а при заблуждении в отношении других - как оконченное преступление с квалифицирующими обстоятельствами. Такая неоднозначная юридическая оценка содеянного определяется особенностью самих квалифицирующих обстоятельств, относящихся к потерпевшему, а также спецификой их представления в сознании виновного. Так, при посягательстве на жизнь лица, в связи с осуществлением им служебной деятельности или выполнением общественного долга, виновный по ошибке может убить другого человека. Как квалифицировать подобные действия? Представляется, что содеянное нужно квалифицировать как оконченное преступление с квалифицирующим признаком. Дело в том, что собственно в квалифицирующем признаке “служебной деятельности или выполнении общественного долга” ошибки нет, ибо этот признак присущ всем членам нашего общества. Ошибка произошла только в конкретном носителе этого свойства, а они для уголовного права равнозначны. Поэтому прав В.И.Ткаченко, утверждая, что ошибка “в личности потерпевшего, имеющего такие же качества, что и тот, против которого направлено посягательство, не влияет на квалификацию преступления”2. Иное дело, когда лицо ошибается в таких свойствах потерпевшего, которые присущи только данному потерпевшему. Так, если виновный ошибочно полагает, что убивает женщину, находящуюся в состоянии беременности, его действия нужно квалифицировать как покушение на убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности. Здесь нельзя квалифицировать деяние как оконченное преступление - по п. “г” ч.2 ст. 105 УК РФ, на том основании, 1 См.: Бородин С.В. Квалификация преступлений против жизни. - М.: Изд-во юрид. лит-ра, 1977, с. - 143-144; Он же: Ответственность за убийство: квалификация и наказание по Российскому праву. - М.: Юрист, 1994, с. - 108 2 Ткаченко В. Правовая оценка общественно опасных действий, связанных с ошибкой в личности потерпевшего. - Советская юстиция, 1980, №13, с. - 11 что потерпевшей причинена смерть1. Виновный ошибся не в личности, как носителе каких-то общесоциальных качеств, а в особенностях тех признаков, которые присущи только данной личности, в данный момент ее физиологического состояния. И коль скоро на эти квалифицирующие свойства потерпевшего фактического воздействия не было, то и вменять их нельзя, а значит нельзя квалифицировать это деяние как оконченное преступление. Норма о неоконченной преступной деятельности в данном случае наиболее правильно отражает существо дела. Она показывает направленность действий виновного и то, что результат, к которому он стремился, не наступил по причинам, не зависящим от его воли. Воля же виновного была направлена не только на лишение жизни взрослого человека, но и на “уничтожение другой жизни, жизни плода человека”2. В тех случаях, когда лицо ошибается относительно отсутствия квалифицирующего признака потерпевшего при убийстве, например, не знало о том, что потерпевшая беременна, сложностей с квалификацией не возникает - содеянное квалифицируется как умышленное убийство без отягчающих обстоятельств.3 Ошибка в потерпевшем при умышленном убийстве порой бывает связана с, так называемым, отклонением в действии. Одни ученые считают, что отклонение в действии есть специфический вид фактической ошибки, когда ее существование связано не с заблуждением в личности, которую виновный хотел лишить жизни, а с наличием каких-то других причин, которые не зависят от виновного4. Другие полагают, что отклонение в действии не является ошибкой лица5. Представляется, что ошибки в потерпевшем, конечно же, здесь нет, так как виновный абсолютно точно знал свою жертву, визуально держал 1 См.: Бородин С.В. Квалификация преступлений против жизни. -М., 1977,с.- 143 2 Загородников Н.И. Преступления против жизни. - М.: Госюриздат, 1961, с. -173 3 См.: Бородин С.В. Ответственность за убийство: квалификация и наказание по Российскому праву. - М., 1994, с. - 109 4 См.: Бородин С.В. Квалификация преступлений против жизни. - М., 1977, с. - 202 5 См.: Курс советского уголовного права. Т.П. - М.: Изд-во Наука, 1970, с. - 340; Советское уголовное право. Часть Общая. - М.: Изд-во Юрид. литра, 1964, с. - 146; Уголовное право. Общая часть. - М.: Изд-во Юрид. лит., 1994, с.- 196; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. - М.: Юрист, 1996, с.-201-202 ее под своим контролем. Однако, виновный недооценил возможного поведения потерпевшего, имеющиеся факторы, например, окружение, обстановку, в которой совершалось деяние, и т.д. Иными словами, имела место недооценка обстановки совершения преступления. За последствия, наступившие в связи с отклонением объекта воздействия, лицо подлежит уголовной ответственности только в том случае, если оно по обстоятельствам дела должно и могло было предвидеть возможность наступления этих последствий. В литературе отмечается, что совершение квалифицированных видов преступлений предполагает сознание лицом всех обстоятельств, квалифицирующих содеянное1. В большинстве случаев это действительно так. Содержание вины образует содержание отраженных в психике лица юридически значимых факторов. Однако, не все признаки, которые вменяются личности и которые влияют на определение собственно уголовно-правовых последствий, то есть на условия и степень наказуемости деяния, находят отражение в сознании лица, входят в содержание его вины.2 Для уголовно-правовой оценки содеянного порой безразлично, осознавалось ли виновным вменяемое ему квалифицирующее обстоятельство или нет. В тех случаях, когда вменяемый лицу квалифицирующий признак относится к характеристике самого совершаемого деяния, когда он оттеняет объект, предмет посягательства, либо внутреннее отношение соучастника к социальным качествам, например, исполнителя, то такой признак, коль скоро он раскрывает социальную характеристику самого общественно опасного деяния как преступления, отражаясь в сознании лица, его совершившего, влияет на содержание его вины. Те же признаки, которые законодатель выделил в качестве квалифицирующих, но которые не раскрывают совершаемое деяние как преступление, а имеют уголовно-правовую значимость только с учетом личностных свойств субъекта преступления, как квалифицирующие обстоятельства вменяются лишь тому субъекту, которому они свойственны и не имеет значения как они осознавались виновным, преломлялись в его психике. Речь идет о факте, например, неоднократности совершения преступления, прежней судимости. Это положение исключительно важно для вменения квалифицирующих обстоятельств при соучастии. По мнению А.В.Наумова только 1 См.: Борзенков Г.Н. Указ. соч., с. - 95 См.: Дагель П.С. Содержание, форма и сущность вины в советском уголовном праве. - Правоведение, 1969, №1, с. - 80 2 в этом аспекте ошибка в квалифицирующих обстоятельствах и имеет значение. Он считает, как уже отмечалось, что во всех остальных случаях ошибка в квалифицирующих обстоятельствах, по сути дела, является разновидностью ошибки в объекте или признаках объективной стороны.1 Мы уже говорили, что анализируемые нами виды ошибок интересны не только с точки зрения того, что они касаются предписаний различного уровня играющих различную роль в процессе субъективного вменения для правоприменителя, но и то, что они предопределяют содержание и объем вменяемого, поскольку от них порой зависит содержание и форма вины, а, следовательно, и уголовно-правовая оценка (квалификация) содеянного. Рассмотрение ошибок в таком аспекте показывает их различное функциональное назначение. Анализ же ошибок через призму их “генетической” принадлежности (ошибка в признаках объективной стороны или объекте) раскрывает лишь характер и степень общественной опасности деяния. Если классификация ошибок в рамках характера и степени общественной опасности отвечает на вопрос, что влияет на этот характер и степень, то классификация ошибок относительно свойств правовых предписаний отвечает на вопрос, как это происходит и что необходимо учитывать при субъективном вменении. Отсюда, классификация и анализ ошибок в рамках характера правовых предписаний, выраженных в квалифицирующих обстоятельствах, имеет значение как для отдельного исполнителя преступления, так и для соучастников. Какие же квалифицирующие признаки вменяются участникам при соучастии в преступлении? В науке уголовного права уже давно предпринимаются попытки выработать какие-то правила вменения квалифицирующих обстоятельств исполнителю и иным соучастникам. Еще Н.С.Таганцев предлагал правила вменения квалифицирующих признаков в зависимости от того, являются ли они объективными или субъективными (личные и смешанные).2 Мы уже отмечали, что вопрос о вменении квалифицирующих обстоятельств зависит от их природы, от того, характеризуют и раскрывают ли они содержание преступления, его социальную специфику, 1 См.: Наумов А.В. Уголовное право. Общая часть. Курс лекций. - М.: БЕК, 1996, с.-241-242 2 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. М., 1994, т. 1, с. - 363; Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. - Уфа, 1993, с. - 74-93 особенность, или констатируют факты, присущие лишь непосредственно одному соучастнику, свойственные лично ему, и раскрывают повышенную общественную опасность лишь этой личности. В зависимости от этого должен решаться вопрос об учете и значении ошибки в квалифицирующих обстоятельствах при соучастии. Вменение квалифицирующих обстоятельств при соучастии в этом аспекте отчасти уже рассматривалось в уголовно-правовой литературе.1 В чем же специфика вменения квалифицирующих обстоятельств при соучастии, да еще при наличии ошибки одного из соучастников в отношении этих обстоятельств? Во-первых, личностные признаки, возведенные законодателем в ранг квалифицирующих, вменяются только тому соучастнику, которому они свойственны. Из этого следует сделать вывод о том, что ошибка одного соучастника в наличии или отсутствии квалифицирующих обстоятельств личностного свойства другого соучастника не влияет на уголовно-правовую оценку ошибающегося. Подобную позицию занимает и судебная практика. Так, Пленум Верховного Суда РСФСР в своем постановлении от 4 мая 1990г. “О внесении дополнений в постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 марта 1966 г. “О судебной практике по делам о грабеже и разбое” отметил, что “при рассмотрении дел о грабеже и разбое, совершенных по предварительному сговору группой лиц, судам следует иметь ввиду, что такие квалифицирующие признаки как совершение грабежа и разбоя особо опасным рецидивистом, совершение ранее разбоя или бандитизма, должны учитываться при квалификации действий лиц тех соучастников преступления, к которым эти признаки относятся непосредственно”.2 Такая позиция судебной практики к рассматриваемому вопросу еще раз подтверждена постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 22 декабря 1992г. “О судебной практике по делам об умышленных убийствах” .3 Во-вторых, специфика вменения квалифицирующих признаков при соучастии определяется доминирующим уголовно-правовым положением исполнителя и, как следствие этого, определенной зависимостью остальных соучастников от него. Иначе говоря, элементы акцессорной теории соучастия присущи и российскому уголовному законодательству. 1 См.: Козаченко И.Я., Костарева Т.А.. Кругликов Л.Л. Указ. соч., с. - 48-53; Костарева Т.Д. Указ. соч., с. - 173-176 2 Сборник Постановлений Пленума Верховного Суда Российской Феде рации 1961-1993г.г. - М., 1995, с. – 173 3 См.: Там же, с. -316 Это значит, что при совершении преступления в соучастии определяющими обстоятельствами, в процессе субъективного вменения их соучастникам, будут выступать содержание намерений и побуждений исполнителя, его социальное положение (если законодатель вводит их в ранг квалифицирующих признаков), а не обстоятельства, относящиеся или присущие, например, пособнику. Ошибка относительно содержания намерений и побуждений исполнителя, его социального положения может быть различной и иметь различное уголовно-правовой значение. А) Если соучастник ошибается в отношении социально-правовой значимости мотивов и целей исполнителя преступления, которые являются конструктивными, конструктивно-разграничительными или квалифицирующими признаками состава, то их нельзя вменять соучастнику. При конкуренции мотивов и целей исполнителя, с одной стороны, и иных соучастников - с другой, доминируют мотивы и цели исполнителя, когда они, выступая в качестве квалифицирующих обстоятельств, осознавались соучастниками. Если же они в силу какихто причин (ошибки) не охватывались их сознанием, то вменять их соучастникам нельзя. Вот почему прав А.И.Рарог, когда отмечает, что при соучастии “знание юридически значимых целей и мотивов исполнителя необходимом для вменения другим соучастникам”1. Однако замечание А.И.Рарога справедливо лишь тогда, когда мотивы и цели исполнителя более антисоциальны чем мотивы и цели пособника, например, и как таковые указаны в законе в качестве квалифицирующих признаков. Если же у соучастника были более значимые мотивы и цели чем у исполнителя и законодатель предусматривает их в качестве квалифицирующих признаков, то при заблуждении исполнителя относительно этих признаков они вменяются только соучастнику. Так, например, если подстрекатель склонил исполнителя к убийству своего родственника из-за того якобы, что последний оклеветал исполнителя, а у самого подстрекателя было намерение завладеть имуществом родственника после его смерти, то действия исполнителя следует квалифицировать по ч. 1 ст. 105, в то время как подстрекателя по п. “з” ч.2 ст. 105 со ссылкой на ст.33 УК РФ. В таких случаях соучастник не раскрывает перед исполнителем подлинных своих мотивов и целей. Поэтому-то “такая ошибка исполнителя исключает возможность квалифицировать 1 Рарог А.И. Вина в советском уголовном праве. - Саратов, 1987, с. - 88 его действия по признаку наличия мотива и цели, о которых ему не было известно”1. Б) Если соучастник ошибочно полагает, что мотив и цель исполнителя имеют квалифицирующее значение, а на самом деле они не являются таковыми, то подобная ошибка, если следовать общему правилу вменения квалифицирующих обстоятельств, предопределяет содержание вины. Соучастник своим интеллектом охватывает конкретное (хотя и ошибочное) по своему характеру преступление, принимает особенности своих действий в рамках этого и надлежащим образом оценивает (хотя и ошибочно) намерения и устремления исполнителя. Воля такого соучастника направлена на то, что именно так необходимо принять участие в совершении преступления соответствующего свойства. Мы полагаем, что к подобным ситуациям нельзя даже с натяжкой применять правило о мнимом преступлении. Преступление совершается. Ошибочно лишь воспринимались побуждения и цели исполнителя, но сам соучастник осуществлял действия и относился к ним так, как было предопределено его ошибкой. Все это должно найти отражение в квалификации содеянного. Действия соучастника необходимо квалифицировать по статье Особенной части с квалифицирующими признаками со ссылкой на ст.ст.30 и 33 УК РФ. В) Ошибка соучастников, относительно отсутствия квалифицирующего у исполнителя мотива и цели возможна и при эксцессе исполнителя. То есть, если мотив и цель, предусмотренные законодателем в качестве квалифицирующих признаков, возникают у исполнителя в процессе совершения им преступления и соучастники не знают о них, то согласно ст.36 УК РФ “за эксцесс исполнителя другие соучастники преступления уголовной ответственности не подлежат.” В-третьих, вменение квалифицирующих признаков при соучастии зависит и от того, какова социальная роль и социально-правовое положение исполнителя и как они связаны с совершенным преступлением. Наука уголовного права и следственно-судебная практика исходят из того, что если исполнитель обладает этими социально-правовыми качествами, использование которых “облегчает” и одновременно усугубляет преступное деяние, а иные соучастники (пособник, организатор, подстрекатель) знали об этом, то эти социально-правовые качества исполнителя, предусмотренные законодателем в качестве квалифицирующих, вменяются как исполнителю, так и иным соучастникам. 1 Гилязев Ф.Г. Особенности вины и значение ошибки в уголовном праве. -Уфа, 1993, с.-92. Так, если лицо, обладая служебным положением и благодаря этому положению, нарушает тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений и ему помогают в этом лица, не имеющие этого служебного положения, но знающие о таком положении исполнителя, то действия исполнителя необходимо квалифицировать по ч.2 ст. 138 УК, а иных соучастников - также, но со ссылкой на ст.33 УК РФ. Вменение подобного рода квалифицирующих признаков возможно и по иным составам, например, ч.2 ст.258, п. “б” ч.2 ст.260, ч.2 ст.285, ч.2 ст.286, ч.3 ст.294 и др. Из этой общей посылки следует, что при ошибке в отношении подобного рода признаков нужно руководствоваться некоторыми правилами. А) Если соучастники заблуждались относительно отсутствия у исполнителя его служебного или должностного положения (полномочия), которые использовались исполнителем для “облегчения” совершения преступления, и которые законодатель возвел в ранг квалифицирующих, то таким соучастникам нельзя вменять фактически имеющиеся у исполнителя квалифицирующие обстоятельства. Б) Если соучастники ошибались относительно факта наличия у исполнителя служебного или должностного положения, которые якобы использовались исполнителем для совершения и “облегчения” преступления, то, несмотря на то, что подобных квалифицирующих обстоятельств в действительности у исполнителя не было, они вменяются соучастникам. Можно было бы рассматривать ошибки в отношении иных квалифицирующих признаков. Однако основные положения и правила вменения их, при наличии заблуждения в таких обстоятельствах, нами рассмотрены в достаточной мере и могут быть использованы в практической деятельности применительно к другим квалифицирующим обстоятельствам. Следующий вид ошибки, определяемый видом и характером правовых предписаний, имеющих значение для субъективного вменения, это заблуждение относительно обстоятельств, смягчающих или отягчающих наказание. Не изменяя характера вины, эти виды ошибок могут влиять на ее объем и степень. Однако не любая ошибка в смягчающих или отягчающих обстоятельствах обладает подобным свойством. Влияние ошибки в таких обстоятельствах на вину определяется рядом факторов. Во-первых, тем, какова их “генетическая” принадлежность, то есть к каким элементам состава относится обстоятельство, в отношении которого происходит ошибка? Во-вторых, к какому из структурных элементов правовой нормы относится то или иное обстоятельство? Мы отмечали, что по своей функциональной принадлежности данные обстоятельства можно отнести к классическим гипотезам, к диспозиционным гипотезам или к санкционным предписаниям. В-третьих, кто заблуждается в отношении того или иного обстоятельства7 В-четвертых, заблуждается ли лицо в отношении наличия или отсутствия этих обстоятельств? В-пятых, в отношении смягчающего или отягчающего обстоятельства произошла ошибка? Только с учетом этих факторов можно выяснить, какое уголовноправовое значение имеет ошибка в отношении этих обстоятельств. Какие же общие правила влияния этих обстоятельств на вину и уголовную ответственность? Их, как мы полагаем, несколько, как для смягчающих, так и для отягчающих обстоятельств. 1. Смягчающие обстоятельства, относятся ли они к предписанию классических гипотез, диспозиционных гипотез или санкции, вменяются субъекту преступления при том условии, если они присущи этому субъекту или имели место у него в действительности по другим причинам и относились к иным элементам состава - объекту, объективной стороне или посткриминальному поведению виновного. При этом не имеет значения, была ли ошибка субъекта преступления относительно наличия или отсутствия того или иного смягчающего обстоятельства. В этом проявляется режим1 послабления ответственности посредством смягчающих обстоятельств. Только по отношению к ним должно быть допустимо объективное вменение. 2. Соучастник может ошибаться относительно смягчающих обстоятельств, присущих исполнителю. При этом мы исходим из того, что заблуждение в отношении личностных свойств исполнителя, фактов его посткриминального поведения, будь то заблуждение в отношении наличия или отсутствия таковых, никак не сказывается на вменении их соучастнику. Они не вменяются соучастнику, если свойственны лишь исполнителю. 3. Смягчающие обстоятельства социального характеpa, раскрывающие специфику преступной деятельности исполнителя, вменяются соучастнику не только тогда когда они были в действительности и осознавались им, но и тогда когда этих обстоятельств, смягчающих наказание, не было, а Нам представляется, что отмеченная особенность вменения отягчающих обстоятельств, а именно, вменение их только при соответствующем к ним психического отношения виновного лица, должна найти свое отражение в руководящих разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ. К сожалению, подобного правила не было и в постановлении Пленума Верховного Суда СССР, посвященного проблемам Общих начал назначения наказания. В постановлении Пленума Верховного Суда России можно было бы отметить, что “обстоятельство, предусмотренное п. “б” ст.63 УК России, может отягчать наказание виновного не только тогда когда оно осознавалось им, но и тогда, когда по обстоятельствам дела могло и должно было осознаваться. Обстоятельства, предусмотренные п. “д”, пунктами с “з” по “н” ст.63 УК РФ, могут быть вменены виновному лицу, если они охватывались его сознанием в период совершения преступления.”1 В отношении рассматриваемых обстоятельств может быть заблуждение соучастников. Они могут заблуждаться, к примеру, в отношении того, что исполнитель при совершении преступления использовал форменную одежду или документы представителя власти. Таким соучастникам обстоятельства, отягчающие наказание, не вменяются. Законодатель предусматривает в качестве обстоятельств, отягчающих наказание, и такие, которые относятся по своему свойству к признакам субъективной стороны. Речь идет о п.п. “е” и “ж” ст.63 УК РФ. Они вменяются тем субъектам преступлений, которые действовали с подобными мотивами и целями. Если же соучастник ошибается о подлинных мотивах и целях исполнителя, а они отнесены законодателем к отягчающим обстоятельствам, то подобная ошибка исключает вменение этих обстоятельств соучастникам. А как быть если соучастник ошибается в обратном? Например, по ошибке считает, что исполнитель действует на основе мотива национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды, а на самом деле имелся мотив ревности или мести. Можно ли вменять отягчающие обстоятельства, существующие лишь в воображении лица? Мы полагаем, что вменять их нельзя, поскольку в данном случае они не включены 1 См.: Сборник Постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. - М.: Спарк, 1996, с. 181-186. законодателем в те признаки состава, которые бы дифференцировали ответственность. Только в отношении тех признаков состава, которые указаны в нормах как признаки, дифференцирующие ответственность, возможна ссылка на ст.30 УК РФ, посредством которой подчеркивается, что эти признаки не достигнуты совершенным деянием из-за объективных или субъективных причин. Недостижение по этим же причинам отягчающих обстоятельств не требует правовой оценки этого в виде странной юридической конструкции (покушение на обстоятельства, отягчающие наказание (п. “е” ст.63) во время отказа в предоставлении гражданину информации - ст. 140 УК РФ) Изложенное об ошибке позволяет сделать вывод о том, что в Уголовный Кодекс РФ следовало бы включить статьи об ошибке. Одна из них, видимо, должна быть посвящена заблуждению лица в отношении уголовной противоправности, а другая - ошибке в отношении характера и степени общественной опасности совершаемого лицом деяния. Ст.281 Ошибка в противоправности. Если лицо, совершая предусмотренное уголовным законом деяние, добросовестно заблуждалось в отношении его противоправности, оно не подлежит уголовной ответственности. Заблуждение признается добросовестным, когда с учетом всех обстоятельств содеянного лицо не могло знать о его противоправности. Если лицо, совершая непредусмотренное уголовным законом деяние, ошибочно считает его противоправным, то оно не подлежит yгoловной ответственности. Ст.282 Ошибка в характере и степени общественной опасности. Если лицо, совершая предусмотренное уголовным законом деяние, заблуждается в отношении конструктивных, отграничительных или квалифицирующих обстоятельств состава преступления, вопрос об уголовной ответственности решается на основании в пределах ошибочных намерений лица. Если лицо, совершая предусмотренное уголовным законом деяние, заблуждается в отношении обстоятельств, отягчающих наказание, то вопрос о их вменение лицу решается с учетом ошибочных намерений лица.