Шеуджен Э.А. Устная традиция в структуре исторической памяти
advertisement
Шеуджен Э. А. УСТНАЯ ТРАДИЦИЯ В СТРУКТУРЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ АДЫГОВ В современной историографии утвердилось мнение, что фольклорная мнемотехника многое объясняет в историческом прошлом, более того, настоящем народов. В этом плане принципиально важна постановка вопроса о месте устной традиции в исторической модели жизненного цикла коллективной памяти. Сегодня все большую значимость приобретает обращение к таким проблемам как формы и движущие силы устной традиции, ее значение при репрезентации прошлого. Исходя из этого, важно понять предназначение памяти в рамках устной традиции и как менялось ее использование в истории1. Еще в восемнадцатом столетии Д. Вико, осмысливая историю устной традиции, как способа познания прошлого, подчеркивал, что при обращении к этим свидетельствам важно освоить критический взгляд. Более того, он считал, что объективному познанию прошлого препятствуют два вида тщеславия: тщеславие наций, полагающих, что их история восходит «к самому началу мира» и тщеславие ученых, далеко не всегда учитывающих сходство пути в истории «своего» народа с историческими судьбами других народов2. Понятно, что при таком подходе ученые теряют способность понимать различие между образом мыслей древних и их собственными3. Учитывая направленность данной статьи, внимание сосредотачивается на устной традиции как базовой составляющей структуры исторической памяти адыгов (черкесов), способной дать представление об общих чертах и особенностях ее развития и сохранения. Истоки истории адыгов нерасторжимо связаны с устным творчеством. Именно в его недрах с глубокой древности закреплялись образные представления об окружающем мире, переходя от поколения к поколению, из эпохи в эпоху. У бесписьменных народов ограничен круг средств фиксации прошлого: они вынуждены включать значимые изменения общественной жизни в коллективное сознание, хранить их в памяти каждого поколения. Именно благодаря этому, основные навыки и умения «надежно» передаются новому поколению. И хотя в основе исторической памяти всех народов лежат пласты свидетельств устной традиции, далеко не все этносы обладают таким значительным памятником духовной культуры, как героический нартский эпос, бытующий у адыгов, абхазцев, карачаевцев, балкарцев, осетин и, отчасти, у ингушей, чеченцев, дагестанцев. По признанию многих авторитетных специалистов «Нарты» являются одним из самых древних героических эпосов мира, типологически близким рунам «Калевалы» и даже древнешумерскому эпосу о Гильгамеше4. Адыги через века пронесли героический нартский эпос, как ценнейшую сокровищницу исторической памяти. В его формировании принимали участие еще недостаточно исследованные механизмы отбора, иерархизации, редукции и компрессии жизненного материала, точнее, его проекций в общественной памяти5. Тем не менее, эпос, относящийся к относительно «достоверным» повествованиям, в отличие от сказки, отражает уровень мифологического или квазиисторического прошлого, являясь своеобразной «культурной проекцией» начального этапа истории. Эпические сюжеты бывают зачастую весьма близки сказочным, но если сказку можно «пересаживать» из одной национальной среды в другую, меняя лишь некоторые детали, то любая модификация эпоса неизбежно приведет к «отрыву» от жизнетворных корней, от породившей его национальной почвы. При всей условности фиксации исторических событий эпос не фантастическое описание прошлого, а «эпическая модель истории», некий способ хранения информации, важнейший источник коллективных воспоминаний. В его образах и картинах, сквозь фантастическую оболочку, явственно видны отзвуки реального исторического прошлого конкретного народа, созданные безвестными гениями, веками передававшими эстафету памяти. Эпические сказания больше, чем любой другой фольклорный жанр, связаны с историческими судьбами создателей, ярко выражая «дух народа». Исследовательский интерес к нартскому эпосу возник в последние десятилетия XIX - в начале XX вв. «Нартов эпос, сказки, песни-плачи, песни героические, поговорки, пословицы и т.п. произведения, полные неподражаемой поэтической красоты,... проливающие большой свет на историю черкесов, - с болью писал С. Сиюхов, - все эти произведения будут потеряны, если в ближайший срок не будут приняты самые серьезные меры к собиранию и записи всего того, что можно еще собрать и записать»6. В печати стали появляться произведения адыгского народного эпоса в записях или под редакцией Л.Г. Лопатинского, П. Острякова, А.Н. Дьячкова-Тарасова и других российских этнографов и фольклористов. На начальном этапе собирания и изучения нартских сказаний казалось, что память народа хранит разрозненные, не связанные между собой рассказы, возникшие в разных центрах, в разное время, но по мере накопления материала все отчетливее проступали контуры логически целостной эпопеи. В советский период изучение героического эпоса приобрело системный характер. Созданные в национальных образованиях Северного Кавказа научно-исследовательские центры сыграли важную роль в деле собирания, публикации и изучения нартских сказаний. Особое значение имело издание Институтом мировой литературы сборника «Нарты. Адыгский героический эпос» в серии «Эпос народов СССР». Более того, нартские сказания были переведены на немецкий, французский, английский языки, получив мировое признание. В результате был накоплен богатый фактический материал, послуживший основой для издания сводных текстов в оригинале и в русском переводе: настойчивыми усилиями исследователей эпические сказания были закреплены в письменной традиции, приобрели более устойчивую форму. Конечно, при переходе эпоса от устной формы к письменной меняются его функции и значение. В устной традиции драматургическое действие постоянно развивалось, в то время как в письменной культуре оно уже не меняется столь динамично, как его прототип в рамках устной традиции, превращаясь в воспоминания о давно прошедших событиях. Устная традиция в структуре исторической памяти занимает фундаментальное положение, придавая устойчивость всей конструкции. Мифологические сказания до письменного периода развития народов как бы «останавливают» прошлое, зашифровывают его: «словно в капсуле, предназначенной для потомства», закладывается мудрость древних7. На этой основе не только формируются все последующие составляющие сложной структуры памяти, но и органично «связываются» в коллективном сознании, приобретая логическую целостность. Л.П. Репина, обращаясь к проблеме исторических источников, способных стать «первоклассной базой» для изучения исторического сознания и исторической культуры, включая динамику взаимодействия представлений о прошлом, зафиксированных в коллективной памяти различных этносов, первыми называет памятники устной традиции8. Думаю, связана эта градация не только с соблюдением хронологической системы, но и особым, базовым местом устных свидетельств в структуре исторической памяти. За время долгого бытования в устной памяти эпические сюжеты, разумеется, претерпели немало изменений, обогащаясь все новыми вариациями, многие из которых безвозвратно утеряны. И, тем не менее, это важнейший маркер позволяющий говорить о зарождении исторической памяти, даже учитывая, что ее содержанием являются не реальные события прошлого, а их конвенциональные образы, соответствующие установившимся традициям. В генезисе нартского эпоса, несмотря на значительные усилия нескольких поколений исследователей, далеко не все ясно. Нет единого мнения даже по такому основополагающему вопросу, как датировка образования устойчивой основы эпоса. Немало исследователей считают, что в своих древнейших частях нартский эпос восходит ко II тыс. до н.э. В то время как, известный кавказовед Е.И. Крупнов утверждал, что зарождение основных циклов нартского эпоса произошло «именно в начальную эпоху железа» (VIII-VII вв. до н.э.), до скифского вторжения и появления ираноязычных племен на Северном Кавказе9. По-прежнему, нет полной ясности по вопросу истоков нартского эпоса: часть исследователей отстаивают мнение о скифо-аланском происхождении его ядра, в то время как другие стремятся доказать, что основные сказания зародились в среде абхазо-адыгов10. Не вдаваясь в научные и идеологические основания существующих разногласий, важно отметить, что, как в первом, так и во втором случае, явно абсолютизируется роль отдельных народов в создании эпоса. При этом в должной степени не учитывается, что в результате длительного соседства и постоянных контактов народов, неизбежно происходило взаимообогащение, шел сложный обмен духовными и материальными ценностями, что не могло не отразится на существовавших фольклорных системах11. Общность национальных вариантов нартского эпоса исследователи объясняют, прежде всего, тем, что отдельные этносы, находящиеся в генетическом родстве, могли составлять один народ и занимать некое единое пространство. Именно единством происхождения объясняются общие черты, связывающие адыгский и абхазский эпос. Вне всякого сомнения, по мере развития расширялись сферы контактов народов региона: яркая, образная структура эпоса заполнялась национальными чертами и особенностями. Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что фольклор, являясь формой общественного сознания, обусловливает типологическое единство, поразительную близость мифологических сюжетов самых различных народов. В этом смысле несомненный интерес представляет проведенный Ж. Дюмезилем сравнительный анализ сюжетов нартовских сказаний и легенд скифов и сарматов12. Явственно проявившиеся параллели мотивов едва ли могли быть результатом случайного совпадения. Скорее всего, сложный, динамичный мир о котором повествуют античные авторы, не был замкнутым, непроницаемым для внешних импульсов и влияний. Напротив он был на протяжении всей своей истории открыт для контактов и взаимодействия. Даже уйдя в прошлое, многие народы продолжали жить в художественно преображенном виде в сказаниях о нартах. Много общего обнаруживается при сравнении обычаев и традиций древних нартов и греков. К ним может быть отнесен институт воспитания молодежи, наподобие адыгского наездничества (корпус «всадников» в Древней Спарте), ношение одежды красного цвета во время военных походов, воспитание детей в других семьях (аталычество), право всех граждан наказывать чужих детей, если они совершили неблаговидные проступки и т.п.13 У тех и у других горы играли священную роль, окутывая все вокруг величием и таинственностью. Именно на горе решались вопросы жизни и смерти, проводились состязания в силе, ловкости, красноречии. В мифологии не только возникают поразительные, впечатляющие образы, но они удивительным образом вписываются в архитектурный план хорошо знакомых мест, создавая живописную картину так называемого «ландшафта памяти». Даже в новое время у адыгов сохранялись воспоминания о древних греках, нашедшие отражения в преданиях, именах, топонимических названиях14. Проблема культурных заимствований стоит в ряду наиболее сложных для реконструкции. Одна из интересных идей была высказана известным специалистом по нартскому эпосу А.М. Гадагатлем, утверждавшем, что греческие писатели задолго до нашей эры создали свои произведения по материалам сказаний народов Кавказа и первыми открыли их миру, придав письменную форму15. Конечно, подобное утверждение может имеет значение лишь как предварительная гипотеза, непременно нуждающаяся в системе научных доказательств, принятых при установлении первичности любого исторического явления. Провести всестороннюю научную реконструкцию ареальных связей народов Северо-Западного Кавказа вряд ли когда-нибудь удастся: слишком обширна территория расселения и передвижений племен, слишком многочисленны и разнообразны народы, с которыми соприкасались или могли взаимодействовать зихо-меотские племена. Формирование этносов представляет сложный процесс пространственно- временного развития, происходивший во взаимодействии с другими этническими группами (вторжения на маркированные территории, культурные контакты, инфильтрация отдельных больших и малых групп т .п.). И, тем не менее, благодаря эпосу в сознании предков адыгов закреплялись представления о территории расселения, как «своей» земле. В сказаниях прошлое племени рисуется как история человеческого рода, при этом границы человечества и племени совпадают. «Враги» большей частью хтоничны, то есть связаны с подземным миром, смертью, болезнями. Борьба становиться конкретным выражением защиты сложившегося миропорядка от сил хаоса. При этом мотивы деятельности героев объективно совпадают с общеплеменными интересами, со стремлением к гармонизации миропорядка, с подавлением хтонических и демонических сил, с организацией ряда социальных институтов 16. «Своё» племя локализовано на «своей земле» и пользуется покровительством небесных богов. В то же время четко осознается наличие соседних, живущих рядом народов, контакты с которыми приводили не только к межплеменным столкновениям, но и к культурному взаимодействию. Сегодня историки много пишут по проблеме «свой - чужой», связывая ее с современными этническими процессами, в то время как этот вопрос, имея глубокие генетические связи, осмысливался уже на уровне мифологического сознания. Более того, в наши дни особое значение приобретает проблема автохтонности народов. Она имеет не только серьезное основание на теоретическом уровне: вопрос о «месторазвитии» народов и их консолидации на основе этнических компонентов приобретает правовой смысл под влиянием включения в процесс этногенеза переселенцев (мигрантов). По-видимому, научные дискуссии по этому вопросу будут продолжаться еще не одно десятилетие, учитывая, что эпический мир по существу не поддается реально- исторической идентификации, не возводим к какому-либо конкретному периоду. Важно другое - являясь творчеством народа, монументально изображая все постоянное, устойчивое, вековое, эпос в образной форме отражает начальный период активных действий предков, предопределивший последующее общественное мироустройство. При этом важно, прежде всего, отметить, что именно благодаря нартскому эпосу в сознании адыгов на многие века закрепился образ легендарного, по своему идеального гармоничного мира. Именно это положение может стать исходным тезисом, осмысление которого позволяет ответить на вопроснасколько исторична информация, содержащаяся в эпосе и какое место она занимает в современной системе исторической памяти? Трудно с полной определенностью утверждать, в какое время образовалась устойчивая основа нартского эпоса. Тем не менее, не вызывают сомнения утверждения исследователей, что в эпосе нашли отражение разные периоды социально-экономического и культурного развития народа: процесс перехода от матриархата к патриархату, зарождение военной демократии, возникновение классового общества, элементы развития феодальных отношений. Каждая историческая эпоха накладывала определенный отпечаток на сюжет сказаний: из их содержаний четко видно, при каких социальных условиях происходит то или иное событие. Однако основная линия неизменно сохраняется: нарты - это сплоченное сообщество сильных и равных. Основные герои состоят в родственных отношениях, образуя четыре последовательных поколения. Сообщество управляется народным сходом, на который допускаются совершеннолетние юноши, но непререкаемым авторитетом и решающим голосом пользуются старшие. В основе хозяйственной жизни нартов лежит коллективное производство и потребление. Нарты сообща обрабатывают землю, пашут, возделывают просо, ухаживают за плодовыми деревьями и виноградом, занимаются пчеловодством. Охота и скотоводство составляют главное занятие мужчин. В достаточно рационально организованном нартском обществе есть прославленный кузнец, искусная ткачиха: значимость их труда признается всем обществом. Как переломный этап развития общества воспринимается время, когда человек научился плавить руду, обрабатывать ее и делать из металла орудия труда и оружие. Коллективному производству и потреблению соответствует общественное сознание, равно как и ряд бытовых черт, таких как общий «нартский дом», общесемейный котел, длинная скамья для совместных трапез, винный кувшин «на сто человек», общее кладбище. В эпосе нашли отражение такие жизненно важные темы, как трудолюбие, уважительное отношение к женщине, забота о младшем поколении и его воспитании. Сказания буквально пронизывает извечная философская проблема - борьба добра и зла, причем итог оптимистичен: всегда побеждает добро. В сознании многих народов веками закреплялось представление о красоте черкесских женщин. Причем, благодаря сохраняющимся в коллективной памяти мифологемам, ценилась не только физическая красота, но и ее ум, доброта, трудолюбие. Эталонным стал образ всемогущей матери нартов Сатаней-Гуаши, воплотивший черты идеальной женщины. В народных сказаниях она выступает как бессмертная мать, глава рода, домоправительница, наставница народа, прорицательница, предсказывающая будущее: «без солнца греет, без луны сверкает». Жизнь нартов в основном состояла из многотрудных продолжительных военных походов. Их быт пронизан героикой боевой жизни: взятие неприступных крепостей, принадлежащих злым существам, защита обиженных. Нартские герои - это, прежде всего, бесстрашные защитники родной земли от внешних врагов Однако мир нартов знает и героев, противостоящих «братству». Так, Сосруко, выдающийся богатырь - нарт, в адыгском эпосе «неистовый наездник одинокий», «всадников - спутников с собой не берущий и одиноко разъезжающий»17. Нескончаемые походы «для добывания славы» образуют основные сюжетные линии эпоса. Нартская конная дружина в прочных кольчугах, вооруженная мечами, луками и стрелами ведет успешную борьбу с иноземными захватчиками, злыми силами природы, драконами, великанами-людоедами. В то же время нарты стремятся «раздвинуть» границы видения мира, совершая походы с единственной целью дойти до неизведанных земель, «где еще не ступала нога человека». Неслучайно именно эти общественно значимые проблемы обсуждались на общих собраниях. «Шли на Хасе нартов речи О геройской сече грозной, О путях непроходимых, О конях неутомимых, О набегах знаменитых, О джигитах непоборных, О могучих, смелых людях, Что за подвиг величавый Песню славы заслужили»18. Героический характер деяний становится главной, конституирующей идеей эпоса. «Героическое» понимается как «воинское»: центральным эпическим персонажем становится, в первую очередь, воин, воспеваемый в песнях и прославляемый в сказаниях. Эти образы не только закрепились в коллективной памяти, сформировали архаическую мифологию, но и развивались в соответствии с действительностью более позднего времени. По-видимому, в рамках той же системы ценностей складывались тесно связанные между собой жанры героического панегирика и «обрядового плача», прочно закрепившиеся в памяти адыгов. В сложные годы Кавказской войны именно они, удивительным образом, возникая, в глубинных пластах устной памяти, приобретали новую жизнь. «Не колеблясь, устремляйтесь в середину боя с саблей в руке, - звучало на тризне по погибшему войну. - Тот, кто на войне захватил добычу, является героем; тот, кто погибает в бою, становится мучеником; тот, кто не убит, слышит славословия в честь убитого»19. Особенно часто в сказаниях упоминается конь, такой же всесильный, как и сам герой, наделенный разумом и речью. Чтобы подчинить своей власти коня Сосруко должен был доказать, что стал настоящим джигитом и готов для свершения великих подвигов. Это оказалось непростым делом: конь то в океан бросался, чтобы сбросить его, то скакал по крутым обрывам и темным ущельям. В конце концов, поняв, что ему не сбросить всадника, заговорил на человеческом языке: «Клянусь Амышем, богом животных, буду я твоим верным конем, если ты станешь настоящим нартом!»20. Прошли столетия, но особое отношение к коню сохранилось у всех народов Северного Кавказа. Причем со временем оно становилась все более выраженным. Устная память прочно закрепилась в письменной традиции: в историографии сохранились тысячи описаний сложившейся у адыгов системы воспитания и содержания коня. В вводной части фундаментального сборника документов и материалов «Черкесская лошадь: коневодство и коннозаводство», составленного С.Х. Хотко, справедливо подчеркивается, что «значительные пласты мифоэпической традиции, связанные с этим благородным другом человека, весьма заметно повлияли на духовную культуру многих народов»21. Нартский эпос отражает не столько глобальные социальнополитические процессы, сколько существенные изменения в культуре социального общежития, явления «взрыва», в котором «неизменность и повторяемость сменяются непредсказуемостью»22. Так, главнейшей темой цикла сказаний о нартском богатыре Сосруко стало добывание огня. Спасая собратьев от холодной смерти, он дважды добывает огонь вначале небесный, стрелою сбивая с неба пылающую звезду, чтобы нарты могли отогреваться около нее, а затем - земной немеркнущий огонь, отправившись за ним на край света и в бесстрашной борьбе отвоевав его у чудовищного великана. В этом сюжете не только отчётливо обнаруживаются реликтовые черты первопредка принесшего огонь сородичам, но Сосруко, как и некоторым другим нартам, присущи черты так называемого «культурного героя», оставляющего после себя человечеству неизвестные ранее культурные ценности. Даже в конце XIX в. очаг с весящей над ним железной цепью, ассоциировался у адыгов с линией молнии, небесным огнем и воспринимался как центр, определяющий расположение жилого пространства. Гость, вошедший в соприкосновение с огнем, отведавший приготовленную на огне пищу становился временным членом семьи23. 13 В этом смысле историческая память выступила как ментальная способность этноса на протяжении длительного времени в условиях устной традиции сохранять воспоминания о пережитом опыте, как на коллективном, так и на индивидуальном уровне, включая когнитивный образный, эмоциональный аспект восприятия внешнего мира и самого себя через призму созданной познавательной системы. Народные сказания и песни, посвященные увековечению самых значительных событий, и в новое время не потеряли изначального смысла. «Их можно использовать, - писал Тэбу де Мариньи, - чтобы пронзить густой покров истории кавказских народов»24. В широком контексте аналогичного опыта других народов, связанного с механизмом формирования, преобразования и передачи исторической памяти, у адыгов достаточно явственно проявляются как общие характеристические черты исторической памяти, так и специфические, обусловленные особенностями природно-географической среды, общественного развития, ментальности. По отношению к историческому прошлому человек может выступать как Участник, Свидетель, Современник и Наследник 25. Относительно истории адыгов особый смысл имеет последняя позиция. Адыги на протяжении многих столетий сохраняли, более того, переживали связь с событиями, запечатленными в устной традиции, воспринимая себя наследниками исторического прошлого. Фактически эпос стал древнейшей «энциклопедией» знаний, неписаным сводом законов, сформировавшим кодекс поведения адыгов - адыгэ хабзэ (адыгский этикет). Коллективные представления о прошлом даже на уровне устной традиции сохраняются в исторической памяти и сознании пока они служат потребностям настоящего. Конечно, это не означает, что память остается неизменной: образы прошлого под влиянием определенных событий и социальных процессов приобретают дополнительные характеристики, как правило, расширяющие сложившиеся традиционные представления. Поэтому не удивительно, что именно при обращении к ранним периодам истории народов, в наибольшей степени, проявляется такое явление, как мифологизация истории. Немало опубликованных в наши дни «научных» работ приобретают черты по ряду параметров весьма близкие к мифологии. Это явление нашло отражение в появлении такого понятия как «третичная» мифология в отличие от хорошо известной, архаической. Не утруждая себя серьезными доказательствами, принятыми в науке, авторы «новых» идей с удивительной легкостью «опровергают» мнения признанных кавказоведов. Более того, поиски Золотого века, как правило, ведутся в очень отдаленном прошлом. Это и понятно. Далекое прошлое уже в силу особенностей доступных нам источников (археологических, фольклорных, лингвистических), дает гораздо больше простора для фантазии. При подобной прямолинейной апелляции к прошлому неизбежно создается лишенная историзма схема, исключающая понимание сложного процесса развития народов: неизменными, «вне временными» представляются черты «национального характера», «национальные традиции и обычаи». Мифотворчество неизбежно вступает в противоречие с научным объяснением истории, манипулирует историческими данными для достижения политических целей. Многих лидеров заявивших о себе «национальных» движений в принципе не 14 устраивают рассуждения ученых о сложности интерпретации древней истории народов. Зачастую и сами историки попадают под обаяние выдвигаемых идей, активно занимаясь их апологетикой. Забывая, что создание мифов не безобидное занятие: в научном плане оно ведет к распространению псевдонаучных теорий, а в политическом может послужить основанием для различного рода межэтнических конфликтов26. В известном смысле речь идет о формировании нового направления в исторической науке, предметом которого может стать изучение этнополитической мифологии: ее целей, задач, структуры, направленности деятельности авторов и носителей «новых» идей. В сложившейся ситуации важно осознавать, что эпос, рождаясь и развиваясь, впитывая типические черты опыта общественного развития народа, накопленного на протяжении длительного исторического времени и сохраненного для потомков многочисленными безымянными сказителями, создает значимую, но не единственную основу структуры исторической памяти. Примечания 1. Хаттон П. История как искусство памяти. СПб., 2003. С. 10. 2. Вико Д. Основания Новой науки об общей природе наций. М.,1994. С. 117-118. 3. Там же. С. 369 -376. 4. Мелетинский Е. М. Эпос и мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1992. Т. 2. С. 665-666. 5. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура: In memoriam. СПб., 2003. С. 352-364. 6. Сиюхов С. Адыгея. Историко-этнологический и культурноэкономический очерк // Избранное. Нальчик, 1997. С. 307 -308. 7. Хаттон П. Указ. соч. С.129. 8. Репина Л.П. Историческое сознание в пространстве культуры: проблемы и перспективы исследования // Время - История - Память: историческое сознание в пространстве культуры. М.,2007. С. 6. 9. Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960. С. 375 376. 10. Унежев К.Х. Культура адыгов (черкесов) и балкарцев. Нальчик, 2003. С. 164 - 165. 11. Абаев В. И. Нартский эпос осетин. Хинвали. 1982; Гадагатль А.М. Героический эпос. Нарты адыгских (черкесских) народов. Майкоп, 1987; Гутов А.М. Поэтика и типология нартского эпоса. М., 1993 и др. 16 12. См.: Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990. 13. См.: Хаммонд Н. История Древней Греции М., 2008. 14. Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII—XIX вв Нальчик, 1974. С. 162. 15. Гадагатль А.М. Героический эпос. Нарты адыгских (черкесских) народов Майкоп, 1987. С. 190-191. 16. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. Ранние формы и архаические памятники. М., 1963. С. 21-94. 17. Из адыгского нартского эпоса. Материалы архива Н.А. Цагова. Нальчик, 1987. С.27, 55. 18. Нарты. М., 1951. С. 37. 19. Бэлл Дж. Дневники пребывания в Черкесии в течение 1837- 1838 годов. В 2 т T.1. Нальчик, 2007.С.287. 20. Нарты. М., 1951. С 372. 21. Хотко C.X. Черкесская лошадь: коневодство и коннозаводство. Нальчик, 2008. С. 4. 22. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 100. 23.Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. Т.1. М., 1896. С. 37. 24.Мариньи Т. Поездки в Черкесию. Нальчик, 2006. С. 98. 25.Нуркова В.В. Историческое событие как факт автобиографической памяти // Воображаемое прошлое Америки. История как культурный конструкт М.,2001. С.22-23. 26.См.: Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М., 1996; Гатагова Л. Чему мы учим // Родина. 2000. №1. Способ доступа: www.istrodina. com/ rodina_articul.php3?id=140&n=7 45 КБ
