Сегодня, 25 февраля 2005 года, я , Козлова Алена Геннадьевна

1
Сегодня, 25 февраля 2005 года, я , Козлова Алена Геннадьевна, беру интервью у Дроздова
Бориса Павловича в рамках программы “История семьи”.
Начало файла Дроздов-2.
В. - вот этот вопрос я тоже хотела задать – про 53-й год, про смерть Сталина, арест
Берия. Тоже очень интересно, какая реакция была?
О. - ну, 53-й год начался как обычно, как любой новый год. Это был 9-й класс, вторая
половина. Где-то в феврале месяце, после 20-го, после дня Советской Армии, из уст в уста,
из уха в ухо передавались слухи о том, что Сталин болен.
В. - а по радио не говорили?
О. - по радио – ничего. Там же была система МВД.
В. - а в газетах местных?
О. - в газетах тоже ничего не писали. Я узнал от папы. Папа сказал:”Слухи ползут по
управлению, совершенно секретные”.
В. - и папа тоже просил Вас не распространяться.
О. - да, он меня просил. Он дома рассказал, мало ли что.
В. - а что он дома рассказал?
О. - вот просочились слухи из Москвы в управление, начальство ходит в напряженном
состоянии, что вроде бы, вроде бы Сталин заболел. И все ждали, что будет. И все думали,
что ему на смену – Берия. Четко они знали, что должен придти Берия.
В. - не говорил он – это страшно, это хуже? Боялись его?
О. - боялись, конечно, даже местная власть. Азбукин, начальник управления, полковник
или подполковник тогда был интендантской службы МВД, он.... Все напряглись,
чувствовалась такая нервозность. И когда 5-го числа объявили, мы как раз шли в Дом
культуры, шли и вдруг по радио, громкоговоритель заговорил, что передаем сообщение от
Центрального комитета партии, Политбюро и т. д. - скончался товарищ Сталин после
тяжелой продолжительной болезни. Видимо, что-то до этого было. Знаете, как у нас – вакуум
как не закрой, все равно услышит где-то. И когда объявили, большое, огромное - что гром с
неба упал, уже не являлось это каким-то большим. Ну, кто как воспринял. Вся вот эта власть,
все это МВДшники – все напряглись еще больше. Знают, что перемены будут – приходит
новый руководитель, перемены будут. Объявили траурные дни до похорон, до 9-го числа, мы
на этой самой сопке катались на лыжах, не учились. Дом культуры закрыли, везде были
траурные флаги. В таких бараках работали условно освобожденные заключенные, как
дневальные они работали во всех бараках – на школе, на интернате.
В. - и в вашем бараке тоже работали дневальные такие?
О. - тоже работал, Егорыч был такой, но поскольку он был уголовник со стажем, он был
освобожден уж не знаю за какие заслуги, т. е. не освобожден из лагеря, а был условно
освобожден и был в ссылке. Состоял на учете в спецкомендатуре, поэтому наш барак
обходили стороной – ни краж не было, ничего не было. У некоторых были. А в апреле, когда
объявили амнистию, по-моему, в конце марта или в начале апреля объявили амнистию,
причем эта амнистия касалась только уголовных элементов. И где-то, когда их начали
массово выпускать, в массовом порядке пошли освобождения из лагерей, там много было
лагерей в нашем управлении, была очень нервозная обстановка. У нас в поселке за одни
сутки 9 человек убили, причем если не путаю цифры, в каком порядке они шли, убили
шестерых военнослужащих МВД - солдат, одного офицера и троих гражданских. В одну
ночь. Приехали из Магадана какие-то, ну, это было по всей Колыме, потому что был
настолько массовый выход, выплеск. Хотя говорили, что их выпустят только, когда начнется
навигация, чтобы их вывезти на большую землю, на материк. В конце мая навигация
1
2
начинается.
В. - а на самом деле до навигации выпустили?
О. - выпустили до, и внутри этих поселков начался беспредел, как у нас был одно время
в 90-х годах. Хотя рекомендовали по ночам не выходить, по вечерам МВДшные солдаты
ходили по улицам, но все равно...
В. - а как-то усилились патрули?
О. - патрули усилились. Так никогда в поселке никого не было, а тут стали на машинах
ездить, патрули стали ходить, солдаты МВД. У нас был даже такой анекдотический случай,
что заместитель начальника по политчасти, был такой старший лейтенант Егоров, его
остановили ночью, апрель-март – там еще морозы – 20, с женой остановили, достали
пистолет из кобуры, разрядили, пистолет положили в кобуру, довели до подъезда, где он
жил, он жил – были старые дома на 3, на 4 семьи, не такие бараки, где была коридорная
система, а отдельные входы, довели его до дома, с него сняли офицерскую шинель, погоны
спороли, ему отдали, а с жены сняли шубу, сняли с нее драгоценности. Но пощадили – мороз
большой, и отпустили с богом домой. Не убили, ничего. Вот такой вот был случай у нас.
После всех этих событий апрель, май, июнь – я как раз кончал 9-й класс, мне предложили
поехать пионервожатым, там был поселок агробазы прииск Дусканья, это где-то километров
70 от Усть-Омчуга. Я поехал по линии комсомола. Предложили подработать, интересно,
согласился, поехал работать. И в июле, в начале июля, 2-го или 3-го, прихожу – нас охраняли
два солдата в лагере все время. Был пост на одном, на центральном входе, было еще два
выхода, но они на ночь закрывались. Не колючая проволока, но был забор, лагерь на
возрожденной территории. Я пришел к ним вечером, уже курил – баловался, ребята спать
легли, помощник следил у меня в палате, пришел, а они – закрой дверь скорее – передают
сообщение – Берия арестовали(шопотом). Прямой начальник – министр МВД был. И вот
тоже началась нервотрепка. До этого момента власть у нас не сменили – как все были на
местах, так и остались. А после этого начался полный...
В. - после ареста Берия?
О. - да, после ареста Берия начались перестановки. Начальник управления остался на
месте. Я в августе в лагере смену закончил, где-то в сентябре месяце начались перестановки
в связи с тем, что уже было принято решение правительства об образовании Магаданской
области. То есть вывести ее из состава, сделать нормальную гражданскую советскую власть.
Вот 15 декабря 53-го года было решение правительства об образовании Магаданской
области.
В. - а там были какие-нибудь выборы?
О. - нет, приехали люди, были назначены люди, фамилии я уже не помню.
в. - были люди приехавшие, не местные?
В. - из местных кто-то был. Но местные были на второстепенных работах –
материального снабжения начальник, заведующая райздравом, мама тогда работала у нее.
Азбукин уехал, его отозвали в Москву, начальника управления, и там приехал, я уже не
помню кто, но были другие люди. Весь верх был занят назначенными людьми. Были ли они
приезжими с материка или назначенными из Магадана, присланными, это я просто не могу
сказать. Тем более, 10-й класс, вторая половина, тут уже было не до того.
Конец файла Дроздов-2.
Начало файла Дроздов-3.
...... в подготовку к аттестату, к экзаменам и было уже не до того. Тем более, что все
произошло спокойно, незаметно, без всяких этих.
В. - а изменилось что-нибудь в снабжении, в режиме поселка?
О. - нет, нет. Ничего не изменилось, абсолютно. Я этого не помню и не почувствовал.
Единственное, что появился местный районный отдел образования, раньше он только в
2
3
Магадане был, туда директор возил свои отчеты по работе школьной, а тут появился
сотрудник, который отвечал за нашу школу.
В. - Вы с отцом говорили, когда Сталин был болен, было понятно, что он умрет, и
говорили, что Берия придет. Как они оценивали, им казалось, что Берия страшнее Сталина?
О. - да, да.
В. - а почему?
О. - не страшнее, а во всяком случае хуже будет. Потому что по тому режиму, который
был установлен в лагерях. Там действительно, может быть до самого верха не доходило, но
там режим Берия.
В. - то есть этот режим и лагеря напрямую связывались в сознании с Берия?
О. - да.
В. - не со Сталиным?
О. - нет, нет. Ну, Сталин – это постольку, поскольку он был во главе, это понятно. Нет,
все знали, откуда это исходит, кто над всем стоит, но непосредственно всеми лагерями и все
последние начальники Дальстроя, эти генерал-лейтенанты, тот же Жуков был, тот же
Павлов. Жуков при мне был, по-моему. Они все были из системы НКВД-МВД.
В. - а вот эта вот система лагерная в сознании отождествлялась со сталинской
системой?
О. - конечно.
В.- именно сталинской системой? Но все-таки Берия как непосредственный...
О. - он был непосредственный проводник этой системы, в этом контексте
воспринимался. Конечно, когда он был, та часть людей, которая была там, все ликовали, но
тихонько. Еще было неизвестно, как будет, что будет. Все говорили, что наконец-то усатый
ушел. Очень тихо и в очень доверительных обстановках. Потому что и среди таких же, как
папа, было много сотрудничающих с органами, поэтому можно было говорить только с
близкими людьми. Папа и мне не очень много рассказывал, боясь, что я по своей прямоте....
Нет, это все было...
В. - папа не считал... Он же всю жизнь работал в Дальстрое, все-таки фактически это
система ГУЛАГовская. Связывал ли он свою работу, считал ли он, что тем самым он
работает на систему?
О. - ну, жизнь заставляла это делать. Ну, он понимал, что Дальстрой был организован
по решению ВЦИКа, Совета труда и обороны. Он понимал, что система МВДшная, хоть он и
занимал тогда довольно таки, хоть и не ответственный пост, он был главбухом плановоэкономического управления треста Дальстроя непосредственно перед арестом. Он понимал,
но работать надо было, жить надо было. Тем более, Берзин его туда вытащил, под крылом у
Берзина все были, Берзин не давал никого тронуть. Ведь сначала очень быстро убрали
Берзина в декабре 37-го, по-моему, а потом уже пошла волна.
В. - а отец считал Берзина, как я по воспоминаниям сужу, исключительным
руководителем, порядочным очень человеком.
О. - да, да. Он так и был в жизни.
В. - и он гордился тем, что работал с ним?
О. - да.
В. - и он рассказывал Вам об этом?
О. - говорил, он говорил, что это редкое исключение среди этих НКВДшных
работников. Он же тоже имел звание на уровне генерал-лейтенант НКВД, не помню. У него,
по-моему, три ромбика. Тогда не генералы были, он был комиссар 1 ранга войск НКВД.
Берзин очень многих спасал, это потом сыграло против него.
В. - то есть, ни Вы, ни отец не считали Берзина частью этой системы? Вы считали, что
это исключение?
О. - я не считал и папа, и многие считали, что это исключение просто. Просто
исключение из этой системы было.
В. - но его восхищение видно, уважение глубокое в воспоминаниях.
3
4
О. - он же с 27-го года с ним шел по жизни.
В. - и это было, как я понимаю, его самое яркое его впечатление от общения с этим
человеком? Потому что даже в воспоминаниях он пишет не столько о себе, о своей работе,
сколько о Берзине.
О. - почему упор был на Берзине, потому что Козлов Николай Александрович, который
просил их написать, он писал книгу. Два было Козловых, и тот и другой писали о Берзине.
Насколько я понял из переписки с Инной Васильевной, именно тот Козлов, с которым папа
работал, он, видимо, не издал этой книги. Он умер, он уехал оттуда, был в Москве некоторое
время, потом уехал в Крым и в Крыму умер.
В. - и папины воспоминания так и не использовались им?
О. - я думаю, нет, они использовались, но папа просил на него не ссылаться. Инна
Васильевна мне написала, что не нашла ссылки, но ссылка там не на А.Н., а на А.А. Козлова,
вряд ли папа с ним в переписке состоял. С 63-го года у него был первый инсульт, так что он
после этого уже перестал писать. 61-63 год все эти письма шли.
В. - а у отца было желание или возможность поменять работу, работать не в Дальстрое,
а где-то еще?
О. - он проработал там до 56-го года, нельзя было выйти из этой системы, он же был
ссыльнопоселенец, он же без прав был. Куда поставили, там и работал.
В. - а он когда получил возможность выехать?
О. - в 56-м году.
В. - и сразу и выехал?
О. - он выехал в 56-м году, в апреле его реабилитировали, и они приехали сюда где-то в
декабре 56-го года. Он еще поработал там некоторое время, потом приехал сюда. Потом
тяжело заболела мать.
В. - но отец в Москве еще продолжал какое-то время работать?
О. - да, он в системе, был трест представительства Дальстроя в Москве, и он работал
здесь, в управлении материально-технического снабжения Дальстроя, около ГУМа оно
находилось.[отвлеклись на собак]. Так что он немного еще тут поработал. Но вы, наверное,
по трудовой книжке посмотрели. После первого инсульта он же оправился, потом еще
немного поработал, потом с Козловым начал работать, второй инсульт и все.
В. - Вы считаете, что он вызван вот теми воспоминаниями?
о. - я считаю, что это вызвано теми воспоминаниями, и мама так считает. Я нашел тут
его предсмертную записку. Он писал “Шура и дети, простите меня за то, что я так поступаю,
я больше не могу так жить, мне тяжело”.
В. - это когда у него была мысль о самоубийстве?
О. - да, да. После первого инсульта он нормально, а потом Козлов его привлек, и эти все
воспоминания... Поймите, ведь он жизнь практически прожил в лагерях. Был небольшой
промежуток с 32-го по 36-й год, когда он приехал в Дальстрой после Вишеры.
В. - а он никогда не говорил о том, что он работал в Дальстрое как чиновник, какой-то
начальник, и оказался в Дальстрое как заключенный?
О. - нет, может быть, он в глубине души и размышлял, но он считал, что поскольку
Эдуард Петрович был его учителем и очень хорошим человеком (в понятиях отца,
естественно) и очень порядочным, поэтому он считал, что он работает с ним, он работает не
на систему, а он работает с Берзиным, вот такой у него взгляд был.
В. - то есть, он этой системе несколько противостоит, улучшая ее.
О. - он считал, что работа – это работа, работать везде можно. При капитализме же есть
люди, которые не разделяют капиталистический взгляд, он ж все равно работают.
В. - он Вам рассказывал, делился с Вами своими мыслями о системе ГУЛАГа, для чего
она создана, почему?
О. - ну, он рассказывал, что там творилось, в этой системе ГУЛАГа.
В. - он не анализировал, почему она появилась?
О. - анализировал. Почему она появилась, потому что, когда пришла советская власть,
4
5
особенно после смерти вождя нашего, это был 24-й год. У нас концлагеря, Соловецкие
лагеря были созданы в 26-м году. Всех тех людей, противостоящих системе...
В. - ну, это были еще не трудовые лагеря. Это были лагеря, изолирующие по
политическим, инакомыслящих.
О. - а с 28-го – трудовые были, после Шахтинского дела, после дела промпартии.
Господин Гитлер с нас эти лагеря снял-то, этого не было в Германии. Первые концлагеря
появились у нас, к сожалению, в нашей стране.
В. - а отец не говорил Вам, что когда он работал с Берзиным в Дальстрое, он это видел и
думал ли, что он может оказаться на месте этих людей?
О. - ведь он попал в лагерь в 25-м году, когда он еще и Берзина не знал, а в 27-м, когда
его освободили, он же был в Вишерском отделении Соловецкого лагеря, и начал строиться
Вишерский комбинат, и он туда пошел на работу, его пригласили, несмотря на то, что он
бывший заключенный, его пригласили на работу. Он был выдающихся математических
способностей человек.
В. - он был талантливый человек?
О. - талантливый. Очень начитанный, очень интеллигентный, как его называли тогда
“компьютер в голове”, компьютеров не было тогда, говорили, что у него счетная машинка в
голове. Голова Павла Алексеевича лучше любой счетной машины.
В.- а характер у него был какой?
О. - мягкий, отец был очень мягкий. Мама намного жестче была. А отец был мягким
человеком, он никогда не пытался навязать. Он мог высказать своё, никогда за всю свою
жизнь не помню, чтобы он повысил голос. Мама иногда могла сорваться, что-то сказать. Он
получил соответствующее воспитание, рос в интеллигентной семье, очень жалел, что не
смог поступить тогда в университет.
В. - и с детьми он был мягкий, не наказывал вас никогда?
О. - никогда.
В. - заступался за вас?
О. - я ж рассказывал, как это было. Если он наказывал Галю, Галя подходила:”Мама,
прости папу”. А я , не доходя до места наказания говорил:”Я больше не буду” и бежал. Всё, я
функцию свою выполнил.
В. - а на работе ему приходилось быть жестким, каким он был на работе?
О. - по работе он был очень требовательным, и он четко всегда распределял работу и
личные отношения. Он мог дружить с человеком. Я помню, к нам в дом заходили. У нас
комната была в бараке меньше этой даже, наверное, вот до этой двери. Была ситцевая
занавесочка, за которой была кухня, печка и какой-то рукомойничек стоял. Папина тахта
стояла так, а от меня отгораживались еще ситцевой занавесочкой. Все это в одной комнате.
В. - а были у него – дружба на работе, на работе одни отношения, а в быту другие? Или
они были все-таки одинаковые?
О. - нет, оне никогда не путал личное со служебным. Он мог к человеку быть
неприязненным в быту, но по работе – нормально. И даже если с хорошим знакомым на
работе случались размолвки, какие-то неувязки рабочие, или он считал так, а вышестоящее
начальство считало по-другому, он свое мнение отстаивал, но на личности это никогда не
переходило. В этом отношении отец был очень объективным и гибким человеком, умным.
В. - а сослуживцы к вам приходили?
О. - очень редко. Что в такую комнатушку. Ходили в гости, но не так часто. 2-3
человека, вот Петр Ефимович был тогда его приятель хороший, потому что они вместе в
лагере отбыли, вместе освободили их. А Петр Ефимович Ефимов был вторым секретарем
Ленинградского обкома партии, когда Кирова убрали, он в эту волну и попал после убийства
Кирова.
В. - и отец с ним так и дружил?
О. - он дружил, и работали они вместе. Я не знаю дальнейшую судьбу, уехал ли Петр
Ефимович в Ленинград, он сам питерец. В ту бытность он был зав.пекарней, по
5
6
совместительству зав.баней.
В. - а кто жил еще в этом бараке?
О. - там было 16 комнат, из сослуживцев отца там никто не жил.
В.- а это тоже были бывшие зэки?
О. - были и бывшие заключенные, были и вольнонаемные. Но жилья же не было. Один
коттедж там был, хороший коттедж, его начальник управления занимал со своим детьми.
Второй был коттедж на четыре, по-моему, квартиры, там жили его заместители, жил Егоров
по политчасти, там жили только сотрудники МВД. А вольнонаемные, даже гражданские,
которые не были заключенными, они тоже жили в бараках, в каких-то улучшенных
планировках. Там была в основном барачная система, не было специальных отдельных
домов для кого-то.
В. - а кухня была одна общая в бараке?
О. - в бараке была одна большая кухня, если не наша квартира целиком, то две трети
нашей квартиры. Там стояла плита, углем топилась, дрова и уголь. Дровами разжигали, а
потом подбрасывали уголь, привозили машинами. В комнатах топили в основном дровами.
Печурки такие маленькие, я помню – вот такая печурка, в половину этого стола. Одна
конфорка, топочка маленькая. Без этого нельзя, никаких же паровых отоплений не было.
В. - а в кухне свой стол был?
О. - в кухне был большой стол. Вот я вхожу в кухню, здесь стояла плита, метра 2 на 3.
В.- и сколько же у нее конфорок было?
О. - она была цельно чугунная, не было конфорок.
В. - и в любое место можно было поставить?
О. - в любое место, где свободно, там и запихивали.
В. - на всех была одна плита?
О. - был встроенный большой бак, титан, который снабжал всех горячей водой.
В. - и его тоже надо было топить?
О. - а он просто, когда печка топилась, встроенный бак был. И были справа и слева от
входа большие столы, у каждого там полочка висела, ящичек маленький был. Все это на
общей кухне, и все обмены мнениями и разговоры шли на кухне. Я знаю, папа был
ссыльнопоселенец в нашем бараке и еще один, Моченов. Я запомнил его фамилию, потому
что они и в Москве потом встречались. А так вольнонаемные жили. У них была
двухкомнатная, то есть две комнаты барачные были объединены в одну. Вход был
замурован, просто заколочен, прорублена дверь в перегородку. Им все завидовали.
Отдельная двухкомнатная квартира, там жил начальник Пронин такой, был начальник
материально-технического отдела управления.
В. - но ваш отец тоже ведь был на какой-то должности?
О. - нет, он в бухгалтерии.
В. - но он был начальником отдела после освобождения, нет?
О. - нет, он был, когда там жил, он из бухгалтеров никогда не уходил. Он был старшим
бухгалтером, зам. главного бухгалтера. По-моему, Найденов был главным бухгалтером, если
память мне не изменяет. Начальником отдела он не был. Потом он был в дорожностроительном участке главбухом. Это все в системе Тенькинского горно-промышленного
управления.
В. - то есть он после освобождения не занял высоких должностей?
О. - нет, нет, нет.
В. - но какую-то карьеру небольшую сделал.
О. - ну, он был госслужащим, скажем, по теперешним понятиям. Карьеру как таковую
не делал никогда, работал по своей части и не стремился к большой должности никогда. Но
он понимал, что это недостижимо. Раз за ним 58-я статья висела, то это был желтый билет.
В. - а после ареста Берии, как он к этому отнесся?
О. - полегчал режим немножко. В спецкомендатуру он ходил еженедельно отмечаться
как ссыльнопоселенец. Пытались его на чем-то зацепить, начальник вызвал к себе, Азбукину
6
7
все подчинялись (после Волкова был Азбукин):”Дроздова не сметь трогать – честный,
хороший человек, но попал в переплет”. От него отстали. Чисто формально, поскольку
приговор не был отменен, он довлел над ним. Ну, конечно, в семьи работников МВД, НКВД
он не ходил никогда, даже и вольнонаемные не все. Я за все время у Азбукина был один или
два раза, когда у дочки был день рождения. Видимо, папа стал так дома дисциплину.
Собирались у одного, у другого компаниями, к Рае Азбукиной были не очень вхожи. Там,
видимо, был такой заведен порядок.
В. - и она с вами тоже не очень?
О. - нет, в школе была нормальная девчонка, все нормально, но когда были какие-то
диспуты, особенно после того, как со Сталиным случилось, тем более после смерти Берия,
была полная неясность, и она наши разговоры никогда... Если присутствовала, то без
комментариев, больше отмалчивалась. Положение обязывало, видимо.
В. - отец ее, видимо, учил, как себя вести.
О. - ну, естественно, естественно.
В. - а Ваша компания, вы позволяли себе рассуждать?
О. - да, позволяли. Я вот и Инне Васильевне писал. Мы собирались в этои интернате,
занавешивали двери. Нам доставали левые пластинки Лещенко, Козина, Руслановой. Мы
завешивали эти двери тройным рядом одеял и там потихонечку это слушали. Я в классе был
один только, у кого отец был ссыльный. Был у нас Клочков, но отец у него освобожден был
рано, он сидел по бытовой статье и остался там по работе, но он сидел не по политической
статье. А больше не было никого.
В. - как странно.
О. - у нас в классе было около 20 человек.
В. - а в школе много классов было?
О. - была десятилетка, был один десятый класс. Один восьмой, один девятый, первых
классов, по-моему, два было. Средней школы, может быть, по два было, а старших классов –
по одному. Я точно помню, что девятый и десятый были по одному. Я-то приехал, восьмой
был один, восьмой “А”, как сейчас помню. А потом не знаю, потом поселок начал
постепенно пустеть, люди стали уезжать на большую землю – те, кто сумел. Были среди
сотрудников, но я просто не помню, не хочу обманывать, были, конечно, не единственный
же папа был. Были люди, но по положению папа был в каком-то среднем уровне. Не высоко,
но и не на самом низу.
В. - Вы с папой практически познакомились, когда Вам было 17 лет, да?
О. - в 51-м году, в 17 лет.
В. - детские воспоминания были?
О. - очень смутные, очень смутные. В 34-м я родился, в 35-м мы приехали к нему. До
35-го я рос у родственников, это я помню. А в 38-м я уже оттуда уехал.
В. - то есть Вы три года близко общались с отцом?
О. - три года, мне было 4 года тогда. Галя, конечно, помнит прекрасно это все.
Помнила, вернее, поправится надо.
В. - получается, что за эти три года Вы его приобрели, что называется. Узнали,
полюбили, стали им гордиться.
О. - естественно.
В. - а это почему произошло – потому что он был такой человек замечательный или
потому, что Вам все время хотелось, чтобы он был?
О. - наконец-то я понял, что у меня есть отец.
В. - как Вы думаете, может быть, Вы его идеализировали? Может, приписывали какието качества, которые Вам хотелось? Или он все подтверждал?
О. - он все подтверждал. Во-первых,своим общением, во-вторых, не был надо мной. Я
приехал уже взрослым мальчишкой, 17 лет – это не 12, не 10 лет. Никогда он на меня не
давил. Единственное, он говорил :”Борька, ты прямой. Я за свою прямоту отсидел и за свою
порядочность. Поэтому – будь чуть поскромней, не все вокруг тебя – друзья”. Он не
7
8
настраивал, он просто говорил – будь осторожен.
В. - но всегда в таком возрасте очень трудно знакомиться с незнакомым человеком, да
еще принимать его как отца.
О. - нет, я принял сразу, без всяких вопросов.
В. - поразительно.
О. - я принял его сразу, потому что я всю жизнь прожил без отца.
В. - и Вы ждали его все время?
О. - я ждал. Тем более, когда я узнал, что дело уже к освобождению, в 51-м или 50-м в
конце. Мама-то знала давно, но мне они боялись, что я скажу, что папа политзаключённый.
В. - а Вы у мамы расспрашивали про него?
О. - расспрашивал.
В. - и что мама о нем рассказывала?
О. - ну, мама рассказывала только хорошее. Ты полюбишь его сразу. Хотя он без ума от
вас, особенно от Галки – первый ребенок был. Со мной он не успел пообщаться толком, я
только родился и практически сразу уехал. Галю он больше знал, у нас 6 лет разница.
В. - а Галя Вам тоже рассказывала об отце?
О. - Галя мне много рассказывала об отце. И больше об отце, о маме как-тот вот...
В. - а для Вас все-таки ближе кто был – отец или мать?
О. - а я не делал разницы. Для меня и мать была близка, потому что она меня спасла.
Всяко в жизни было у нее, по-всякому было, и я не в праве говорить об этом. А Галя это не
могла забыть, хотя папа ей сказал:”Уезжай и вообще забудь обо мне, ты молодая, у тебя
дети”. И когда мы вернулись, он, конечно, преклонялся перед матерью. Хотя всяко бывало.
Нет, я принял его сразу. Когда мы вышли с парохода, стояло трое мужчин, я спросил:”Кто
мой отец?”. Я даже фотографии его не видел. У мамы-то она была, но мама мне почему-то ее
не показывала.
В. - даже когда вы ехали? Или когда ехали, показала?
О. - но была она у нее с 41-го года.
В. - а он сильно изменился?
О. - сильно. Ну вот, Вы фотографии посмотрели, какой он был незадолго до ареста –
полный мужчина, красивый. Он свою благородность в лице потерял. Он в 28-м году побелел
весь.
В. - не показалось Вам, когда увидели его, что он сломлен, замучен, усталый?
О. - то, что усталость в нем чувствовалась, но свою сломленность он никогда не
показывал.
В. - а было это в нем на самом деле, присутствовало? Или что-то его поддерживало?
О. - во-первых, поддерживало, что вернулась мама. Несмотря на все невзгоды, эти
тяжелые годы. То, что я остался и к нему сразу проник. Если что-то и было, то при мне это
не обсуждалось никогда, я этого просто не могу сказать.
В. - он пытался как-то расположить Вас к себе?
О. - нет, у меня сразу оно появилось. Он не пытался, совсем никогда. Я никогда не
видел, я просто обрел отца и все. Это было все в жизни.
В. - но у Вас с ним были какие-то задушевные беседы один на один, долгие разговоры?
О. - были, были, были. Но все разговоры сводились к тому, к благодарным словам по
отношению к маме, о нас, что нас он никогда не забывал, помнил нас всегда. На тему
системы, политбесед он никогда со мной не говорил.
В. - а он рассказывал Вам о себе за те годы, что Вы его не видели? Как он жил, что с
ним было?
О. - рассказывал очень скупо некоторые факты из жизни и говорил, что лучше бы тебе
этого не знать. Вопиющие случаи рассказывал, но очень аккуратно. Больше у него рассказов
появилось, когда до конца освободился, немножко приоткрыл эту завесу.
В. - о каких случаях? Он рассказывал о следствии? Было у него чувство обиды,
несправедливости?
8
9
О. - рассказывал, он очень держал все в себе. Рассказывал, как признание выбивали,
какие меры принимали к этому.
В. - а какие меры принимали?
О. - ну как, вот , например, один случай. Приходил к следователю Сперанский, он был
руководитель группы – подписывай, подписывай. Он в конце концов подписал, потому что
не выдержал. Его поймали на том, что сознайся и облегчишь свою участь. Приходил в
кабинет, следователь сидел напротив. Руки на стол, защёлкивали браслеты, зажимы и били,
прутьями металлическими, у него ноги были до колен черные все, пальцы на руках
перебиты.
В. - он говорил, что люди, которые были вместе с ним в лагере, они были также
невиновны?
О. - говорил, говорил, да.
В. - или были люди, которых он считал действительно?
О. - были люди, которые попали в тот же лагерь и по той же статье, которые своим
сотрудничеством пытались выторговать себе поблажки или меньший срок, или какую-то
относительную свободу. В конце концов, когда их выжимали до конца, их бросали в эту же
мясорубку. И зачастую они погибали, и те же надзиратели убирали этих людей просто.
В. - а отец, когда был в лагере, он на каких был работах?
О. - он работал сначала на общих работах, и в руднике работал, а потом, начиная где-то
с 48-го года, он был счетоводом, так вот, даже одно время фельдшером работал, у него
когда-то в детстве была небольшая практика – он санитаром работал сразу после окончания
гимназии, это начало 20-х годов, в Перовской клинике работал санитаром. А до 48-го года он
был на рудниках на общих работах.
В. - а он знал, что случилось с Берзиным, приговор?
О. - он знал, своя связь там работала, несмотря на отдаленность, на все препоны. Знал,
что Берзин арестован и до Москвы его не довезли.
В. - это было известно?
О. - да, его где-то под Читой расстреляли.
В. - каким же образом эти слухи проникали туда?
О. - а как в наших тюрьмах слухи распространяются моментально? Была своя лагерная
почта.
В. - а вот Вы говорили, что в бараках были дневальные, они всегда были уголовники
или нет?
О. - как правило.
В. - а почему, это так положено было иметь дневального?
О. - дневальный – он отвечал за отопление кухни, за заготовку дров. Это считалось
очень хлебным местом, не просто так было.
В. - а если что-то у кого-то сломается, тоже он чинил?
О. - ну, а что там могло сломаться? Батарей не было, кранов не было – бочка стояла с
ведром, водопровода никакого не было.
В. - а воду носили откуда, откуда вода бралась?
О. - воду развозили, первое время развозили, там же перемерзает всё. Где-то за
управлением были емкости бетонные закопаны, прямо из [нрзб] таскали. Я воду ходил,
привозили к нам, привозила машина, укутанная толем, матами ватными. Собирали прямо из
реки воду, там никакой не было ни очистки, ничего.
В. - и вот этот дневальный был ответственный за....
О. - за содержание дома. Во-первых, за сохранность квартир. Но надо сказать, что не
было ни разу, чтобы на Егорыча кто-то что-то подумал. Они это четко знали.
В. - и не было краж никаких?
О. - не было краж. Почему не было краж в доме – во-первых, он был в статусе бывшего
уголовника. Не бывшего, а условно освобожденного. А во-вторых он знал – если в доме чтото случится, его тут же в лагерь этапируют. На этом все держалось. Я говорю:”Егорыч, ты не
9
10
боишься?”. “Да я сам загрызу любого, кто сюда придет, от этого же моя жизнь зависит”.
В. - а он был и дворником?
О. - он снег чистил, он за водой смотрел, чтоб вода была, чтоб вовремя уголь завезли.
Можно на теперешний лад громко назвать комендантом общежития, комендантом барака.
В. - а убирали коридор, кухню – это все жильцы?
О. - коридор он убирал, в комнатах убирались жильцы, кухню тоже он.
В. - а мусор кто выносил?
О. - он. Были мусорные деревянные ящики. Мусор такой, воду, стоял бак большой, все
туда сливалось, потом чистили. А места, туалет был через дорогу, через дорогу надо было
бежать.
В. - на улице?
О. - на улице.
В. - это что, была такая деревянная кабинка?
О. - деревянная кабинка.
В. - а там нельзя было примерзнуть в 40 градусов?
О. - можно было. Когда оттуда выскакивал, не знал – живой ты или неживой.
В. - и что, она была одна на весь барак?
О. - эта будка была одна на два барака. Вот наш барак стоял и напротив стоял длинныйдлинный барак и за ним стоял этот туалет. Один. Прибегаешь другой раз, а он занят. Вот
стой, пляши на этом морозе, а что сделаешь. Канализации никакой нет. Даже в управлении,
в этом двухэтажном здании. Здание было кирпичное, воды там не было, столовая тоже на
привозной воде. Потом уже стали строить. Там глубина промерзания – до 2,5, до 3 метров.
Это ж какой глубины надо было выкапывать систему, чтобы она не перемёрзла. Поэтому все
на привозной воде.
В. - а вот эти дневальные, они назначались кем?
О. - спецкомендатурой.
в.- а когда советская власть пришла, дневальных не стало?
О. - нет, они остались. Я уезжал, Егорыч как работал, так и работал. Просто функции
перешли коменданту поселка. Райотдел МВД остался, он же никуда не делся. Я не знаю,
поменяли ли там начальника. Они перешли из одного поднадзорного органа в другой
поднадзорный орган. Как у нас сейчас под надзор милиции отдают, та же самая система
осталась.
В. - а вот такого какого-то хулиганства молодежи не было, как у нас сейчас?
О. - нашей молодежи, школьной молодежи – ничего не было.
В. - а там были какие-нибудь средние учебные заведения?
О. - не, нет, нет. Среднее учебное заведение было одно – магаданский горный техникум.
На всю область, потом уже появился педагогический.
В. - в поселке спокойно было очень.
О. - были драки, но были драки среди шпаны – тех, кто был освобожден. Были среди
вольнонаемных драки. У меня здесь вот от удара ножа след остался.
В. - а как это?
О. - а как попал. Пришли мы в клуб, и там началась какая-то потасовка, полезли мы с
ребятами разнимать. Чувствую – меня ударили в плечо. Мне ни к чему вроде, а потом когда
выскочили, прибежали два вохровца, в клубе тоже охрана сидела. Кого-то за шкирку
потащили. Ну, мы как ходили – в каких-то стеганых, мама мне делала из Галкиных вещей,
из своих старых перешивала. Ватничек такой был, вроде нынешней телогрейки. Ну, полезли
мы разнимать этих дерущихся. Оказывается, меня ударили ножом. Но за счет того, что все
было очень толстое, меня просто пропороли ножом. Вот шрам у меня и остался.
В. - и Вам зашивали все это?
О. - ну, когда пришли - ребята, в чем дело? Разделись. Боря, что у тебя с рукой? Не
знаю, что-то теплое. Смотрю – у меня кровища льет. Побежали, тем более больница
напротив была, сразу в больницу отвезли. Но кто, чего ударил....
10
11
В. - непонятно, кто ударил?
О. - в этой свалке не разберешься.
В. - не разбирались, не искали?
О. - не искали. Нас-то, конечно, не задержали – школьники потому что,
старшеклассники. Потом нас вызвали, приезжал участковый наш, то есть из райотдела.
В. - то есть следствие велось?
О. - попытались что-то – кто, как. Опросы сняли с нас, конечно. С меня, с
пострадавшего – тем более. Сказали, что была общая потасовка. Двоих особо пьяных увезли.
Продолжения не последовало. Просто к нам приехал товарищ из спецкомендатуры и провел
соответствующую беседу. “Никогда не ввязывайтесь. Бывших уголовников полно,
вольнонаемных”. Ведь многие действительно ехали туда за длинным рублем.
В. - это было уже после 53-го?
О. - у меня это было в 53-м, то ли весной, то ли осенью.
В. - Вы не помните, после амнистии или нет?
О. – после. Ведь многие не поехали на материк, решили остаться здесь, тем более,
начинался сезон золотопромышленный, летний сезон, много требовалось грубой, чисто
рабочей силы. В те же рудники шли, боялись только одного рудника – Бутугычаг – там
урановый рудник был. Но там людей загоняли и через 6 месяцев меняли контингент, все
люди гибли.
в. - а что в магазинах было?
О. - магазины были, как таковой системы не было карточной, но ограничения были.
В. - каким образом?
О. - был какой-то набор товаров, можно было купить свободно. А всякий дефицит, как
то чай, водки там не было, там был только спирт из спиртных напитков, колбасу какую-то
завозили. Этот было не карточная, а прикрепительные талоны. То есть выдавали какой-то
талон служащим по организациям, и вот с этим талоном ты приходил в магазин.[].
В. - а какие можно свободно было купить продукты?
О. - хлеб, но нельзя было хлеба купить так, чтобы 20 буханок, но 1-2 буханки можно
было спокойно взять. Пекарня была своя, поселковая, просто иногда были такие моменты,
что пекарня не справлялась, потому что она небольшая была. Нет, вот этого ограничения не
было. Был в дефиците чай, лимоны, цитрусовые всякие, чеснок, лук, потому что там это не
произрастает. За головку лука можно было привезти самосвал дров, а если чифир – чай,
который был просто в дефиците, то вообще был на вес золота.
В. - а охота, рыбалка?
О. - охота была, рыбалка - в наших речках рыбка была, но она мелкая была. Икру
можно было спокойно, ее всегда левую привозили, потому что на побережье было много
рыболовецких заводов. Это можно было спокойно заказать, и тебе привезут. И стоила она
копейки.
В. - а отец охотился?
о. - нет, отец охотился, когда на Вишере был.
В. - а в Магадане не охотился?
О. - а на кого там охотится? Олени были далеко, к северу, к Сейчану, к ненцам, к
Певеку, в тех краях. Тут иногда лисы были. Но отец не любил. Ребята у нас охотились, мои
однокашники охотились.
В. - а Вы?
О. - я нет. Я по натуре очень мягкий человек.
В. а вы выезжали, как сейчас говорят, на природу, пикники, походы какие-то?
О. - нет, в походы нет . У нас было излюбленное место, река Омчуг, шашлыков не было,
были какие-то костры, принимали по чуть-чуть.
В. - спирта неразбавленного или разбавляли?
О. - лично я не разбавлял. Мы над одной девчонкой пошутили. Положено спирт сразу
запить водой, в этот момент нельзя дышать, чтобы не обжечь горло. Мы ей дали, Светке
11
12
Ларионовой, она выпила, а ей вместо воды – еще спирт. Потом мы испугались – она могла
задохнуться. Такие шутки были школьные. Тушенка с собой, хлеб, колбаса была дефицит.
Тушенку можно было купить свободно, ее завозили.
В. - и получается, что эти три года, которые Вы там пробыли, оказались для Вашей
жизни очень важными, определяющими.
О. - очень, очень важными. Вот я уже стал самостоятельным, уже чувствовал себя
взрослым парнем. Если до поездки на Колыму у меня остались воспоминания детские, то
здесь я уже жил не совсем взрослой, но полувзрослой жизнью.
В. - здесь уже все сошлось – здесь были и отец, и мать, и друзья, и природа.
О. - да, у меня до сих пор. Вчера Инны Васильевны письмо читал, мне плакать хочется.
В. - это самые счастливые годы Вашей жизни?
О. - да, да, пожалуй - да. Даже институт меня так не застрял.
В. - эти три года именно застряли.
О. - стали переломными.
В. - это такое воспоминание главное?
О. - пожалуй, да. Даже институт у меня так в голове не застрял.
В. - по эмоциональности... В институте не сложилось.
О. - да, в Университете, куда я хотел, мне намекнули. У меня был блок 1433, зона “В”
общежития на Ленинских горах в этой высотной. А в блоке 1432 жил сын секретаря
Дагестанского обкома партии в те годы, Даниялов. Он был борец вольного стиля. А там
секретарь обкома – это какая величина! И, естественно, это переходило на сына, персона нон
грата, неприкасаемый. Парень был такой своевольный, позволено все, преподаватели перед
ним вытягивались, хотя бы внутренне. Был неприятный инцидент, я на каком-то собрании ,
не курсовом, я не помню, на каком он факультете учился, я высказался – что Даниялов не
совсем правильно себя ведет. Вызвали меня в спецчасть и намекнули:”Борис, не в ту степь
высказываешься”. Хотя у меня школьный урок был один. “Не надо так говорить о детях
таких уважаемых людей”. Мягко так было сказано. Второй раз, почему я ушел. Во-первых,
меня не приняли на курс баллистики, а второй раз, после этого случая, мне сказали – Вы
сессию не сдадите.
В. - и Вы ушли до первой сессии?
О. - нет, первую сессию я сдал.
В. - до конца первого курса?
О. - я доучился почти до второй.[].
В. - а вот 20-й съезд Вы помните хорошо?
О. - 20-й съезд я помню хорошо. Во-первых, письмо было закрытое, читали только
партийным людям, входящим в партию народа. Она была доступна всем, но с
определенными ограничениями. А у нас был такой преподаватель, Туз Михаил Тихонович,
преподаватель марксизма-ленинизма. Мы с ним себя чувствовали хорошо, он с нами
откровенничал, он мог заявить так:”Я никого не боюсь. Поляков, закройте дверь”. Вот он
нам чуть-чуть об этом письме рассказал, конечно, в меру того, что и до него донесли. Он был
преподаватель, рядовой член партии, но с ним можно было поговорить. На политические
темы он не всегда открывался, но охотно вступал.
В. - но Вы сразу подумали об отце в связи с этим, что это как-то изменит его жизнь?
О. - конечно, конечно. Потому что у него в 56-м году кончался срок ссылки. У него же
было 15+5.
В. - а ощущение того, что что-то вообще изменится в стране и по-другому будет, было
такое?
О. - ну, было, было. Но мы слишком глубоко, у нас были свои интересы, свои колхозы.
в. - а отец еще был там?
О. - был там.
В. - он не рассказывал вам потом, как...
О. - съезд-то был осенью 56-го года. 20-й съезд был в 56-м году.
12
13
В. - а отец Вам не рассказывал, что для него был этот доклад, когда он его услышал,
узнал о нем?
О. - понял так, что справедливость все равно восторжествовала. В душе надеялся, что
когда-то это кончится.
В. - то есть он этого ждал?
О. - доказательство того, что... Потому что, когда он освободился, реабилитация уже
началась, реабилитация началась до съезда, 22 апреля, если память мне не изменяет.
В. - в 54-м, в 55-м уже была реабилитация.
О. - а он был в 56-м, 22 апреля . Ездили в Военную прокуратуру на улицу Кирова с ним,
получали справку оттуда. Нет, для него это многое изменило, но, к сожалению, было уже
поздно. Он уже болел, хотя этого не показывал. Мама заболела и он боялся просто показать.
У него сердце шалило и все такое. 18 лет и до этого, с 25-го года он практически там
провел.
В. - а для Вас реабилитация отца что-то значила, для Вашего самосознания,
самоутверждения, что теперь я точно знаю, что мой отец невиновен?
О. - конечно, значило.
В. - это значило для Вас для внешних людей или для себя внутри тоже?
О. - а я знал, что он невиновен, я и тогда знал. Судя по всему, что мать мне
рассказывала, что папа мне говорил. Жернова, и он говорил, что если люди допускают какието ошибки, та же система, то это не значит, что все люди плохие. У меня озлобленности в
общем не было. Обида, конечно, оставалась.
В. - а обида на что оставалась?
Конец файла Дроздов-3.
Начало файла Дроздов-4.
О. - я мог уже специально говорить, что отец действительно невиновен. Хотя икалось
это долго. Несмотря на то, что он был полностью реабилитирован.
В. - самое яркое такое проявление – это невступление Ваше в партию, да?
О. - да, я сделал попытку, потом меня затормозили. Я пришел на работу в 61-м году. Но
я имел в своё время – по юности, по молодости, 27 лет мне было, когда я пришел в институт
работать, я в спецанкете написал об этом. Это сразу стало известно. Потом мне объяснили,
уже потом, что если реабилитирован, то об этом вообще писать не надо. А там было графа
“не привлекался ли”, я написал, что привлекался по такой-то статье и был реабилитирован
тогда-то. Осталась метка. Ведь не все признались, сейчас сколько еще сидит таких. Хотя по
работе, чисто по моей работе, это не сказалось.
В. - но тем не менее в дальнейшей карьере Вам помешало это.
О. - да, да. Тоже приглашение в Госплан, когда оказалось, что нет билета, мне сказали,
что все, остановится на этом. Не сыграли ни мои знания, ни опыт, ничего. Я на свою жизнь в
общем-то не жалуюсь, но за отца мне обидно и больно, хотя прошло уже, скоро 38 лет будет,
9 апреля как не стало родителей.
В. - обидно потому, что такой талантливый человек?
О. - он мог бы больших постов достичь и все.
В. - представляете, если бы его не арестовали тогда? Была опасность высоких постов,
непонятно как жить на таком посту. Трудно сказать, высокий пост что нес за собой.
О. - я не знаю. Он мог бы достичь, но не достиг в силу своей порядочности. Я считаю
так, что не всегда это получается вне зависимости от тебя.
В. - наверное, я все вопросы задала. Может быть, я самого важного чего-то не
спросила? Вдруг Вы чего-то такое важное Вы знаете, а я не спросила?
О. - ну, если только о своей судьбе, а не о папе, то я очень сожалею, что я растерял
13
14
друзей своих школьных. Вот так вот – женился, ребенок родился, все замкнулись, все как-то
растерялись.
В. - ну, а школьные друзья Ваши тоже многие приехали учиться в Москву?
О. - почти все приехали.[].
Конец всей записи.
14