Я НЕ БУДУ УЧИТЬ, Я БУДУ КАРАТЬ

Глава XXXIV
Я НЕ БУДУ УЧИТЬ, Я БУДУ КАРАТЬ
Месть за семью растворилась в почерневшей душе Луция. Теперь он
мечтал только о власти и титуле императора. Подстегиваемый Марком, он
совсем уже не думал. Он просто действовал, устилая свою дорогу к цели
трупами сотен и сотен ни в чем неповинных людей. Он забыл о Марии,
которая сбежала от него, не вспоминал и о пропавшем брате. Власть, о
которой он так мечтал, и которую так жаждал, была не за горами.
Единственным оставшимся препятствием на его пути остался лишь мерзкий
старый Тиберий со своими ближайшими родственниками. Марк рассчитал
верно, отправив императора вместе с Луцием на свою виллу. Как позже
выяснилось, Агриппина действительно гостила со своими сыновьями и
приближенными на вилле. Марк, разводя руками, изливал речи сожаления и
недоумения, льстил старому правителю так искренне и так правдоподобно,
что Тиберий и впрямь убедился в его невиновности и даже извинился перед
ним, раскаявшись в том, что на мгновение заподозрил его в сговоре с этой
гадиной. Все было готово, чтобы спустить старого бешеного пса с поводка.
По совету Луция Тиберий остался на своем острове под усиленной охраной.
Сам он вместе с Марком, отправился в Рим, где созвали срочное собрание
сената. Там Марк выступил с ошеломляющей речью, обвиняя Агриппину и
всех ближайших родственников императора в намерении погубить великого
Цезаря.
- Пожалейте, великие сенаторы, отца нашего и великого правителя
Тиберия Цезаря, на жизнь которого покушаются даже самые близкие его
родственники, - сказанное он подкрепил сотнями доносов, которые пришли
со всех концов империи.
Для пущей убедительности и сговорчивости сенаторов Луций вывел на
улицы вечного города свой легион в полном вооружении. По его расчетам
легионом должен был командовать Ратибор, но варвар куда-то исчез, словно
растворился. Никто его не видел и не знал, где он. Вскоре поползли слухи,
что он отправился на родину, бросив все свое добро. От этого генерал впал в
такое бешенство, что для его успокоения срочно прибыл Марк. Луций
остался один на один со своей мечтой о власти. Даже Понтий отправился в
Иудею. Он ненавидел людей всем сердцем. Генерал стоял в оцеплении у
сената со своими солдатами.
475
К обеду все обвинения были рассмотрены и единогласно
удовлетворенны. В этот же день Агриппина и ее члены семьи попали под
арест. Затем покатилась череда арестов всех, кто каким-то боком был связан
с семьей Германика и его жены Агриппины. Тяжелой поступью гвардейцы
Черного легиона прошагали по Риму, помещая в кандалы врагов государства,
неугодных Марку. Луций прекрасно справлялся со своей работой, с
неукротимым рвением и страстью истреблял обвиненных, не жалея никого.
Он творил то же самое, за что изначально мечтал отомстить, позабыв, что его
собственная семья подверглась точно таким же гонениям после
сокрушительного поражения Вара в Тевтобургском лесу. Давно уже не
возникал у него образ маленькой Юлии, пропали из сердца слова Марии и
только лишь голос Марка оставался неотъемлемой частью: «Убей собаку. У
власти нет родственников и друзей. Хочешь быть богом, будь им».
- Луций, мальчик мой, ты прекрасно справился с поставленной задачей.
Так быстро и так четко. Странно, что я раньше сомневался в тебе. Марк как
всегда прав. Подумать только, я чуть не поверил однажды слухам о том, что
ты убил сенаторов в Германии, - Тиберий улыбался, шаркая ногами по густой
набитой зеленой траве.
- Я рад служить тебе и империи. Твои враги, Цезарь, это мои враги.
- Славно сказано, славно. Скажи мне, что стоит сделать с этим змеиным
клубком, с семейством моего племянничка Германика? Кстати, хочу сказать,
что он не очень-то хорошо отзывался о тебе.
- Мой Цезарь, я скажу, что стоит предпринять. Но у меня будет
встречная просьба.
- И что же это за просьба?
- Клементий. Я хочу, чтобы его род прекратил свое существование. Он
задержан и помещен под домашней арест после того, как бежал с поля боя.
- Ах, да. Сын сенатора Силана. Славный был человек.
- Мой Цезарь, я потерял в том сражении брата из-за его бездарности и
глупости!
- Славный был его отец. Я помню еще, как они спорили постоянно с
Марком в сенате. Он был против создания Черного легиона. Он даже
отговорил сенат от этой идеи после смерти божественного Августа. И его
создание было отложено до лучших времен. Точнее сказать худших. Марк
неплохо сохранился с тех времен. Он и не изменился вовсе, - его глаза
немного прикрылись, он задумался и вдруг щелчком кто-то отключил его
мозг от этой мысли. - Все же этот проныра Марк оказался прав. Легион и
впрямь оказался куда более важнее преторианской гвардии и намного
полезнее. А ведь я в свое время хотел назначить на твою должность
Клементия. Да, да. Не удивляйся, но это так.
- Цезарь, - кашлянул будто невзначай Луций. - Так что насчет
Клементия?
- Конечно, конечно. Но давай сначала уладим мои дела. Хорошо? генерал немного поклонился в знак понимания и согласия.
476
Луций осознавал, что Клементия не убили лишь потому, что он для
чего-то нужен этому старику. И то, что он не разрешил расправиться с ним
сейчас, подтверждало это. За поражение в Риме всегда карали строго,
независимо к какому роду ты принадлежишь. Оставалось ждать только
одного, когда холодное лезвие скользнет по дряблой шее невыносимого
правителя. А сейчас предстояло делать то, что он умел лучше всего. Убивать.
Тиберий не особо останавливал его, точнее сказать, что его вообще никто не
останавливал. Головы полетели незамедлительно. Луций действовал жестоко
и изобретательно. Одного из сыновей Германика, Нейрона, он отправил на
остров, где не было никаких условий для жизни. Его охраняли солдаты
Черного легиона, которым было сказано, что их мытарство с заключенным
продлится столько, сколько он будет жить. Гвардейцы поняли все правильно,
и через некоторое время доведенный до отчаяния от постоянных
издевательств и побоев бедолага перегрыз себе вены на руках. Второго сына
Германика было приказано заточить в дальней комнате дворца. Про него
вспомнили спустя несколько месяцев. Говорили, когда тело Друза вытащили
из комнаты, его глотка была набита соломой, которую он ел от
безысходности. Агриппину Тиберий приказал привезти к себе на Капри, что
было незамедлительно исполнено.
- Ну, здравствуй моя дорогая. Посмотри на нее, Луций. И это жена
моего племянника! Яблоко от яблони недалеко упало, не так ли? Чего
молчишь, стерва!? Я вижу ваше змеиное семя насквозь! Что твой муженек,
что ты, даже твоя мать, все вы пытались угробить меня! Но нет! Боги на моей
стороне! Скажи мне, давно ли пришел тебе на ум такой гениальный план?
Агриппина смотрела на них с пренебрежением и брезгливостью.
- Что смотришь!? Удивлена, как я узнал о твоем коварстве!?
- От чего же, - она прожгла взглядом обоих. - Раньше ты благотворил
моего мужа и своего племянника. Я не забыла, как ты просил его успокоить
Рейнские легионы, как ты умолял его покорить германцев. А ты, Луций!?
Германик говорил мне, кто ты есть на самом деле. Он рассказывал мне о
тебе. Я все про тебя знаю. Вы все танцуете под дудку одного кукловода и не
понимаете этого. Глупцы!
- Заткнись, ведьма! – взревел Тиберий и обернулся к Луцию. – Бей ее!
Бей!
Генерал, не меня выражения каменного лица, тут же наотмашь ударил
несчастную. Она даже не вскрикнула, но схватилась рукой за разбитую
бровь. Луций приложился еще раз, и вместо Агриппины появилась маленькая
девочка, сестра Мартина. Она стояла перед ним в окровавленной тунике и
улыбалась.
– А я все бегу и бегу, Луций. А дерево, знаешь, какое большое и забор.
Луций, а мой брат с тобой? Его нигде нет, мы одни. Мама волнуется за него.
– она потянула к нему свои ручки, перемазанные красным. Он поморщился и
отшатнулся назад. Маленькая девочка взревела. - Где мой брат, мерзкий
ублюдок!? – на ее месте появился Грешник. - Чего вылупился!? Делай то, что
умеешь! Давай! – горбун, приплясывая, заржал. – Бей! Бей я сказал!
477
Его кто-то дернул за плечо, он вздрогнул, пробуждаясь от зловещего
наваждения. Тиберий в ярости орал ему почти в ухо.
- Бей! Бей ее! Бей я сказал!
Агриппина пошатывалась, зажав рану одной рукой.
- А ведь он верил Марку. Верил. Вы все ему верите. Если бы не Марк,
все бы было по-другому.
- Бей! Бей ее! – продолжал брызгать слюной от злости император.
- Я не могу, - еле прошевелил губами Луций.
Тиберий оттолкнул его и хватил палку, лежащую на столе.
- Закрой свой поганый рот! – вопил он при каждом ударе.
Луций отошел в сторону, только жестом руки приказав гвардейцам
держать женщину под руки. Цезарь зверствовал долго, пока не выбил ей глаз,
и та не обвисла бесформенной тушей на руках солдат. Весь пол был
забрызган кровью, пергамент кожи свисал с ее лица. И если бы генерал не
вступился за несчастную, Тиберий явно бы забил ее до смерти.
- Хватит, Цезарь. Остановись.
- Что!? Да как ты смеешь мне указывать!?
- Великий, я не смею вам указывать. Но если она умрет от твоей руки,
народ может понять это неправильно. Правосудие должно делать свою
работу, палач свою, а император свою.
- Может ты и прав, может и прав, - тяжело дыша, Тиберий отбросил в
сторону палку. – Уберите это чудовище с моего острова. Заточите ее на
Пандатерии! Пускай там издохнет!
С этого дня началось тотальное уничтожение всех, кто как-то был
связан с семьей Германика. Любой, кто мог хоть немного претендовать на
престол, уничтожался. Марк лично составил список тех, кого Луций должен
был устранить и генерал не разочаровал своего наставника. Таких в списке
было больше сотни. Их привозили на поляну к отвесной скале и там
разделывались. Вскоре это место обрело вполне зловещий вид, вытоптанная
поляна, на которой оставшаяся трава была бурой от пролитой крови. Марк
все присылал и присылал заговорщиков, а Луций казнил и казнил их. Он
плохо спал, ему повсюду чудился запах крови. Ему казалось, что его мертвые
друзья ходят за ним по пятам. Даже Ратибор, который, как он думал, сбежал
на родину, в одну из ночей стоял в углу комнаты и безмолвно глядел на него,
не осуждая и не оправдывая его, как всегда. Он видел мертвых, видел их
каждую ночь, видел всех, кого потерял. Не видел Луций только собственного
брата. Маркуса среди них не было. Прошло много времени, прежде чем
Луций смог сообщить Тиберию о том, что с его врагами покончено. На самом
деле Марк устранил всех тех, кто мог помешать Луцию взойти на престол
вместо старого императора.
Понтий восседал в роскошном кресле, больше походившем на трон, в
своей резиденции в Кесарии. В угрюмом одиночестве он проводил последнее
время. Получив то, о чем он так долго мечтал, он чувствовал внутри себя
неудовлетворение и пустоту. Эта провинция казалась ему жалкой,
478
никчемной, никому ненужной. Хотя он управлял не только Иудеей, но также
Идумеей и Самарией, у него сложилось четкое ощущение, что его просто
сослали сюда. С каждым днем, с каждым месяцем своего правления он все
больше злился на Луция за его успехи, за то, что у него все получалось, за
что бы он ни брался. А он, Понтий, как бы ни старался, постоянно упирался в
стену.
От
этого
он
становился
раздражительным,
злобным,
бескомпромиссным. Он хотел войти в эту провинцию как властелин, внеся
штандарты и знамена с изображением императоров. А местные нелюди
встретили его криками и оскорблениями. Видите ли, он оскорблял их веру
изображениями кесарей. Он - ставленник Рима. Да они должны были
трепетать перед ним. Интересно, что бы сделал на его месте Луций?
Наверное, вырезал бы эту чернь, и делов-то. А может, может он бы вошел в
город только с одной охраной без знамен, без изображений, не зля народ? А
может… И это «может» рвало Понтия изнутри, выворачивая его на изнанку.
Ведь он лучше Луция. Лучше. Он прокуратор Иудеи, а не какой-то там
приспешник, солдафон. Но все же, почему он так завидует, почему? Он
изводил себя этими мыслями, доводя до острейших головных болей, от
которых прятался в этой комнате в одиночестве и только большой пес был
ему другом. Он думал, что будет править людьми, вершить суд. Он хотел
быть свободным от Луция, а стал рабом Марка. Асмодей частенько посещал
его и указывал, что нужно делать. И он делал, разозлив первосвященников,
настроив против себя народ. Зачем Марк приказывал ему это он не понимал,
а спрашивать не мог. Такова была сделка. А еще ходили странные россказни
о каком-то мессии, пришедшем якобы освободить все человечество. Асмодей
приказал ему следить за этим, смотреть в оба и докладывать непосредственно
Марку.
- Марк что, теперь стал выше императора!? – разозлился он и со
страхом осмотрелся по сторонам. А вдруг кто-то услышит?
Но никого не было, он один. Голова снова страшно разболелась.
Понтий вышел на свежий воздух. Преданный пес последовал за своим
хозяином. Он смотрел вдаль, отрешенно, по-старчески. За короткое время он
превратился из храброго воина в дряхлого чиновника. Зачем было махать
мечом, если за тебя это сделают другие. Зачем было думать, если за тебя все
уже решили. Прокуратор Иудеи Понтий Пилат, как теперь его звали,
властитель провинции был не властелином, а рабом. Ничто теперь не
приносило ему удовольствия, ни пиры, ни женщины, ни гладиаторские бои.
Он был жив, но ощущал себя мертвым. Он умер еще там, на ипподроме. Он
хотел вписать себя в историю, стать всемогущественным. Он хотел быть в
высшем сословии. Что ж, он теперь один из них. Странно, что это почему-то
не радует. Странно.
Марк стоял в небольшой роще, которая была выращена специально для
Тиберия, на острове, который стал для него крепостью. Он стоял, сложив за
спиной руки, слушая, как прекрасно поют птицы, специально привезенные
сюда для того, чтобы своими трелями успокаивать душу старого императора.
479
С утра до поздней ночи здесь не умолкало разноголосье. В этом хоре
участвовали тысячи пернатых певцов, на все лады свистящих, щебечущих,
чирикающих и пищащих. Воздух звенел от громких и тихих, радостных и
тоскливых мелодий. Птицы пели сидя и на лету, во время отдыха, не смолкая
ни на секунду. Марк слушал с наслаждением, чуть прикрыв глаза.
- Тебе не кажется, что ты перегнул палку? – птичье пение
прекратилось, наступила тишина.
- Михаил! Как всегда не вовремя. Что ж за привычка то у тебя такая,
лезть туда, куда не просят?
- Мы знаем, чего ты добиваешься, Анатас.
- Поздравляю. Я особо и не скрывал этого. Но я не пойму в чем ты меня
упрекаешь?
- Ты вмешиваешься в судьбы людей, так нельзя.
- Раньше было нельзя, Михаил. Раньше. Теперь я играть по вашим
правилам не стану.
- Ты не можешь. Он запрещает!
- Он? Запрещает? Послушай меня, Михаил. Не я создал эту мразь.
Слышишь!? Слышишь!? Ты слышишь стоны и мольбы о помощи? Там его
создания творят такое с себе подобными, что даже моя сущность поражается
этому. А ты знаешь, что вот этот заповедник, в котором так прекрасно поют
птицы, сделан для удовлетворения императорского сладострастия? Конечно,
знаешь. И Он знает. Вы все как один знаете и ничего не делаете. А еще Он
знает, что здесь живут дети, обученные самым изощренным формам разврата
и ни к чему на свете больше непригодные. Но покарать он не может, ведь он
сам создал свое творение. Для отца даже урод - это сын. В глубине своего
существования, Михаил, ты знаешь, что я прав. Поражает не сам разврат, не
сама жестокость, которую они творят. Поражает ее масштаб. Скоро все
кончится, мой друг. Луций станет императором, и этот мир сожрет сам себя.
Ни они первые, ни они последние.
- Я не позволю.
- Ха-ха-ха! Михаил, друг мой. Вы уже позволили мне совершить то, что
нужно. Никто из вас не в силах причинить вред Его игрушкам. И в этом ваша
слабость. Скоро Луций встретится с Его сыном. Люди сами покарают себя.
Он хотел дать им истину, веру, учения, и они отплатят Ему за это. Ты знаешь
чем. Вы все знаете, всегда знаете, но предпочитаете спрятать голову в песок.
- Этому не бывать.
- Да, Михаил, в большой игре Ему всегда будет нужен тот, на которого
можно списать все. Потоп, уничтожение Содома и Гоморры, десять казней
египетских. Ведь Он был не против, когда я делал это. Ему стоило только
попросить, и я бы оставил все как есть. Он не лучше меня и ты знаешь это.
Мы одно целое, нас разделяют только его создания. И если он будет
продолжать упорствовать, все закончится как обычно. Животному нельзя
внушить, что хорошо, а что плохо. Скотина она и есть скотина.
- Они как дети, Анатас. Ребенок тоже не сразу умеет ходить и говорить.
Его нужно научить, а на это требуется время.
480
- Ступай, Михаил. Времени у вас было предостаточно. Я лишил себя
многого, придя в этот мир. За это время я стал частью их. И теперь, когда мое
могущество возвращается ко мне, я не буду учить, я буду карать.
481