УДК 800.86/87 Г.М. Cтарыгина ПРОИЗВЕДЕНИЕ А.А. КАУФМАНА

УДК 800.86/87
Г.М. Cтарыгина
ПРОИЗВЕДЕНИЕ А.А. КАУФМАНА «ПО НОВЫМ МЕСТАМ»
КАК ЛЕКСИКОЛОГИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Статья посвящена выявлению информативных возможностей произведения А.А. Кауфмана как лексикологического источника. Анализ лексического материала строится на основе раскрытия семантики лексических
единиц.
Ключевые слова: лексикологический источник, диалектная лексика, лексико-семантическая группа, топонимы.
THE WORK «ALONG NEW PLACES» BY A KAUFMAN AS A SOURCE OF LEXICOLOGY
The article deals with lexicological nature of the work «Along new places» by A
Kaufman. The analysis of the vocabulary is based on the studying of lexical units
semantics.
Key words: lexicological source, dialect vocabulary, lexico-semantic groups,
toponyms.
Для лингвистического источниковедения приоритетное значение имеет изучение памятников
письменности прошлых эпох, в содержании которых в той или иной степени отражается история региона. Очерки и путевые заметки А.А. Кауфмана «По новым местам»* можно назвать своеобразной
энциклопедией жизни Дальнего Востока начала XX в. Автор нарисовал достоверную картину русского переселенческого движения от Амура до предгорий Алатау, передав в произведении собственные
впечатления о путешествии по Приамурью, Уссурийскому краю, Арало-Каспийской степи.
Лексическая содержательность источника позволяет представить уклад жизни переселенцев и
коренного населения края, их основные занятия, способы ведения сельского хозяйства, увидеть талантливо выполненные словесные пейзажные зарисовки, услышать крепкое словцо казаков, скороговорную интонацию украинцев, своеобразную русскую речь китайцев.
Вот, например, как описывает А.А. Кауфман Благовещенск 1901 г., где автор провел десять
дней. Его удивила правильная и широкая планировка города, необычная архитектура: «Пять или
шесть очень широких улиц, параллельных Амуру, и множество перпендикулярных к ним, несколько
более узких; в длину город растянулся, кажется, на шесть верст, и множество кварталов по окраинам
стоят еще пустыми или только что начинают обстраиваться. Застройка больше деревянная – бревенчатые дома, по большей части не большие, но иногда более обширные и причудливо отделанные;
многие дома окрашены малярною краской, почему-то почти исключительно в разные оттенки зеленого цвета, с мудреными прорезными наличниками и карнизами. Немало, однако, и каменных построек,
особенно в центре города. В Благовещенске казенные здания поражают своей скромностью, даже за-
*
Кауфман Александр Аркадьевич – профессор статистики, юрист, экономист, 15 лет своей жизни посвятил
хозяйственно-статистическим исследованиям по вопросам крестьянского землепользования, переселения и колонизации.
пущенностью. Первая достопримечательность Благовещенска – роскошное палаццо – одно в новорусском стиле московских верхних рядов, другое – что-то вроде ренессанса, с несимметрично расположенными, полумавританскими куполами, занятые громадными универсальными магазинами Чурина и Кунста-Альберса – этих властителей дум населения Благовещенска и других городов Приамурья» [1, с. 20-21].
Давая описание внешнего облика города, Кауфман замечает влияние Востока и Запада на развивающийся Благовещенск: «По улицам, наряду с обычными русскими пролетками, на каждом шагу
попадаются экипажи-американки, разнообразных фасонов, но непременно с высочайшими колесами;
на Большой улице – ряд складов сельскохозяйственных орудий и машин, почти исключительно американского или немецкого происхождения; в магазинах преимущественно американские и немецкие
мануфактурные товары. Япония представлена разнообразнейшими ремесленниками, из которых наиболее популярны японцы-прачки. Китайцы, точнее маньчжуры, занимали в Благовещенске особые
китайские кварталы, а затем населяли шестьдесят деревень в так называемом “Зазейском отводе”,
пользуясь чем-то вроде права экстерриториальности» [1, с. 20-21].
Кауфман отмечает, что население города очень быстро растет: «по переписи 1897 года в Благовещенске числилось 32 тысячи жителей; теперь, в 1901 году, их более 45 тысяч, и, следовательно,
за четыре года население возросло приблизительно на 50%».
Содержательная сторона произведения передается разнообразной лексикой. Это общеупотребительные и диалектные единицы, просторечные и разговорные лексемы, слова нерусского происхождения. Лексический материал книги позволяет выделить несколько тематических групп среди имен
существительных, функционировавших на территории Приамурья: 1) названия орудий труда и сельскохозяйственных орудий: плуг, жнейка, сортировки, окучники, мотыги, прялка, омач, кетмень, козулька, соха; 2) названия построек и их частей: амбар, сарай, баз, конюшня, балаган (временная легкая постройка), кожевня, сусек, клуня, гумно, сакля, хлев, загон и др.; 3) названия предметов одежды,
обуви, головных уборов: бешмет, халат, картуз, капот, шаровары, треух, назатыльник, ботфорты
и др.; 4) названия видов оружия: берданка, кремневка, винтовка, винчестер; 5) названия предметов
быта: рушник, ларь, циновка, кошмы, прялка, каны (глинобитные нары); 6) названия лиц по профессии и занятиям: почтосодержатель, архирей, благотворитель, землемер, кладчик, пристав и др.;
7) названия растений, животных и птиц: молочай, клевер, купальницы, пионы, орешник; кулик, кукушка, козуля, сохатый, изюбр, джульбарс (тигр) и др.; 8) названия народностей, племен и других групп
людей, объединенных каким-либо признаком: манегры, тунгусы, молокане, староверы, орочоны,
гольды, сарты, баптисты, раскольники, казаки, старожилы и др.
Информативный фон произведения в совокупности с общеупотребительными словами создают диалектные единицы, например: домашность (домашнее хозяйство), копешки (копны сена), заимка (отдельно стоящий участок земли), проводничать (работать проводником), дымокуры (дымящий
костер из мха), зарод (большая укладка сена), крупчатка (пшеничное зерно), ерник (маленький лес),
балаган (сарай), кремневка (старинное ружье), тяжи (веревка, трос для саней) и др.
Проиллюстрируем контекстное употребление некоторых диалектных единиц: сусек (отгороженное место в амбаре для хранения зерна, муки; закром): «Приехали мы поздно, сейчас же залегли
спать в амбар, на засыпанный в сусек овес» [1, с. 62]; плашка (ловушка с опускающейся доской для
ловли мелких пушных зверей – белок, хорьков, горностаев): «Местами видны соболиные просеки, а
по ним – десятки звероловных плашек, расставленных в направлении собольих тропок» [1, с. 146];
зыбка (приспособление для лова рыбы в виде корзины из прутьев, или сети на обруче): «… к пароходному тенту подвешено с десяток зыбок» [1, с. 98]; времянка (временная дорога): «Даже железнодорожная времянка, и та пришла в такое состояние, что по ней нет возможности проехать» [1, с. 126];
паут (овод): «По здешней системе лучше так, чтобы господам позади конюхов ехать, – от паута лег-
че будет» [1, с. 86]; ярица (сорт ржи, которая сеется весной): «…поля заняты ярицей…» [1, с. 165];
супряга (совместная обработка земли несколькими хозяевами): «У Крахмалева всего три лошади, и
поднимать целину ему приходится помощью супряги» [1, с. 75].
Новые земли переселенцам приходилось отвоевывать у природы: вырубать лес, осушать болотистую местность, очищать от мелкого кустарника равнинные поверхности. Именно поэтому в источнике отмечается целая группа диалектных единиц, обозначающих рельеф местности: волок, падушки, гривы, елань, мари, междугранники, мочежины, мысы, рёлка. Охарактеризуем слова подробнее. В диалектных лексикографических изданиях у слова волок отмечается два значения: 1) скошенная трава, за один раз доставленная к месту укладки копны; 2) лесная дорога для перевозки леса. Кауфман использует лексему совсем в другом значении – участок земли между двумя судоходными реками: «А отсюда пробиться на лошадях, на перерез зейско-амурского водораздела или «волока» до
Зейской пристани или просто «Зеи» – «резиденции» Верхне-Амурской золотопромышленной компании» [1, с. 30]. Многозначность другой лексемы грива представлена в диалектных словарях несколькими значениями: 1) продолговатая возвышенность, небольшая гора с пологими склонами, поросшая
лесом; 2) небольшой лес, роща, растущая на такой возвышенности; 3) перен. прибрежная наносная
гряда, продолговатая отмель. В толковом словаре В.И. Даля слово мыс обозначает (выдавшуюся клином часть чего-либо; материк, выдавшийся горою, стрелкою’ В анализируемом источнике лексемы
мыс и грива выступают как синонимы и передают значение «небольшая возвышенность, поросшая
лесом»: «…гривы и мысы – приподнятости и впадины на плоской равнине, покрытые перелесками из
“российской” белой березы или лиственницы» [1, с. 32]. В тексте произведения отмечается еще одна
синонимичная к словам грива и мыс – лексическая единица рёлка. В лексикографических изданиях
рёлка тоже фиксируется как многозначное слово: 1) возвышенность, холм; 2) открытое ровное возвышенное место, пригодное под пашни или сенокосные угодья, открытая ровная площадка на вершине сопки, холма; 3) пологий склон сопки, холма; 4) то же, что и елань; 5) гряда леса среди пашен;
6) мелколесье. В произведении А.А. Кауфмана слово рёлка употребляется в первом значении: «Довольно широкая долина, усыпанная небольшими группами сосны и лиственницы, занявшейся по более выпуклым «мысочкам» или «рёлкам» [1, с. 33].
Слово елань может обозначать как ровное открытое безлесное пространство, так и сухое возвышенное место, островок среди болота или заболоченной местности. В произведении читаем: «Еще
несколько часов, сначала по болотам, потом по сухим, проросшим редколесьем «еланям», и окончательно измученные, злые, мы выбираемся, наконец, на берег Зеи» [1, с. 37]. Таким образом, елань используется в источнике в значении «сухое возвышенное место» и выступает в качестве ещё одного
синонима к единицам: рёлка, мыс и грива.
Падь – горная лощина. «Местами к реке выходят «пади», – горные лощины, позволяющие заглянуть в глубь страны, – и тогда вы видите поодаль другие гряды невысоких гор, тоже поросших
лиственницей, то березою» [1, с. 13]. В тексте источника отмечаем лексему падушка – уменьшительно-ласкательное от падь. «Укатали полотно боронами, сделали хорошие гати через заболоченные
«падушки», и теперь не нахвалятся своей дорогой» [1, с. 51].
Лексическим единицам, обозначающим возвышенности, противостоят лексемы, называющие
низменные, болотистые поверхности: марь, мочежина, калюга. Марь – высохшее болото, которое
можно использовать под пашню. «Но господствующий тип местности – плоские или слегка припадистые низины: тропа идет по бесконечным, уныло однообразным «марям», имеющим характер то превосходного покоса, хотя и по слегка заболоченному грунту, то настоящего кочковатого болота» [1,
с. 32]. Мочежина, или мочажина – низменное сырое место. То же, что калюга: «Калюга – это на дороге мочажина, мокрая и с грязью. И нам приходится огибать кое-где попадающиеся в долине мочежины или извилины реки» [1, с. 160].
В тематической группе слов, называющих рельеф местности, при сопоставительном анализе
авторского толкования лексического значения указанных слов с тем, которое представлено в словарях [2–5], была обнаружена лексическая единица, не зафиксированная ни в одном из указанных лексикографических изданий. Это слово «междугранки». А.А. Кауфман определяет его значение как
«свободные земли в промежутках между селенными наделами». В источнике читаем: «…на междугранкахъ ⟩∫◊ η  живуть…» [1, с. 63].
Итак, сопоставление слов источника с данными других словарей позволило выделить большую группу диалектных единиц, среди которых самым многочисленным является объединение слов,
обозначающих рельеф местности: волок, падушки, гривы, елань, мари, междугранники, мочежины,
мысы, рёлка. Это объясняется содержанием источника, рассказывающего об освоении новых территорий.
В названной тематической группе слов можно выделить более узкие объединения – две лексико-семантические группы. Первую образуют многозначные диалектные единицы: мыс, рёлка, грива, елань, которые, имея в лексическом значении сему «возвышенность», являются синонимами. Им
противопоставлена другая лексико-семантическая группа слов, обозначающая низменную поверхность: мочежины, марь, калюга.
Благодаря специфике территориального положения края и исторических судеб переселенцев
говоры Приамурья предоставляют благоприятные возможности для изучения проблем междиалектного контактирования. Например, вариативность названий жилища и хозяйственных построек, зафиксированных в источнике: изба (север.), мазанка, хата, баз, клуня (южн.), фанза (кит.) – подтверждает, что формирование лексики амурских говоров было тесно связано с процессом переселения.
Люди приезжали из разных мест России и привозили с собой привычные наименования.
Из названной группы слов можно выстроить следующий синонимический ряд: мазанка – изба
– импань – фанза – хибарка – землянка. Все наименования обозначают разный тип жилища, – например, мазанка в каркасе имеет сырцовый кирпич или хворост, у фанзы каркас из деревянных столбов,
импань вокруг обнесена земляным валом, а хибарка и землянка схожи простотой строения. Рассмотрим значение этих наименований и проиллюстрируем их употребление в тексте А.А. Кауфмана.
Мазанка (укр.) – хата из глины, сырцового кирпича или дерева, обмазанного глиной (обычно
на Украине или на юге России). В очерках Кауфмана читаем: «Красиво разбросаны на отлогом пригорке белые мазанки, то с аккуратными хохлацкими соломенными крышами, то крытые цинкованным волнистым железом» [1, с. 134];
изба – деревянный срубный жилой дом в сельской лесистой местности. В тексте произведения встречаются словосочетания: саманная изба, глинобитная изба. «Одни из них – жалкие землянки,
едва возвышающиеся над уровнем земли, при них ни хлева, ни амбара, другие – саманные или глинобитные избы с кой-какими навесами для скота» [1, с. 183];
импань (кит.) – группа жилых и хозяйственных построек, назначаемых для китайских войск и
обнесенных до высоты двух сажен глинобитной стеной или земляным валом, со стороной около
40-50 саженей. «Конец скоро придет бедным китайцам, последние годы доживают, видно, в своих
фанзах и импанях» [1, с. 138];
фанза (от кит. фан-цзы) – китайское жилище, каменное или саманное, на каркасе из деревянных столбов, в плане прямоугольное, состоит из трех-пяти комнат. «Оказывается, вдоль всего намеченного Сальского надела, по берегу Имана расположились фанзы испольщиков-корейцев и китайцев, которыми распахано до трехсот десятин» [1, с. 132]. Из всех перечисленных слов лексема фанза
зафиксирована в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова, но как китайская,
а в «Словаре русских говоров Приамурья» представлена уже как диалектная единица. Сегодняшнее
функционирование этого слова в речи жителей области позволяет говорить об активном проникнове-
нии и закреплении элементов других языковых культур в амурскую диалектную систему в период ее
формирования.
Итак, отмеченное в произведении употребление разных диалектных слов, называющих одну
реалию, свидетельствует о неоднородности диалектного происхождения словарного состава амурских говоров, об участии в становлении их лексической системы не только севернорусских, но и южнорусских говоров.
Кроме диалектного, широко представлен в тексте источника пласт разговорно-просторечной
лексики. Просторечные слова ограничены в употреблении текстами, передающими речь жителей.
Они используются при описании бытовых предметов, житейских ситуаций. Разговорнопросторечные лексемы отличаются наличием определенных словообразовательных элементов, характеризуются сниженной эмоциональной окраской. Приведем примеры из произведения: «Ужъ четвертый день, какъ кони убηгли – гнусъ заηлъ, – объясняла женщина: онъ-то сряду хотηлъ ηхать искать, да я все отговаривала, думала – вернутся да вернутся кони; ну а седни видитъ – не ворочаются
(диал.)…» [1, с. 31]; «Наши люди хлюпают между кочками, по воде» [1, с. 32]; «Ну, теперь и ищутъ,
гдη китайскiя пашни еще не попакошены!» [1, с. 170]; «Вам правов нет здηсь селиться» [1, с. 134].
Большое количество разговорно-просторечных форм в тексте произведения встречается среди
наречий, – например: недалечку, нонче, пехом, наперво, насупротив, вравне и др.
Основную часть словаря источника составляет пласт общерусских нейтральных слов, но Кауфман активно использует и стилистически окрашенную лексику. Например, слова с уменьшительным суффиксом -к- (церковка, часовка, больничка), с уменьшительно-презрительным суффиксом –
ишк- (жалованьишко, домишки, усадьбишка), слова с ярко выраженной экспрессией отрицательной
оценки (шпана, подлец, лодыри и др.).
В некоторых случаях в одном контексте противопоставляются нейтральное и стилистически
сниженное слово. Например, «разгул рабочих …на время прохода прiискателей превращаетъ каждый
домъ – въ кабакъ, а каждую дηвушку – въ гулящую дηвку [1, с. 17]. «Ну, и здоровы же они спиртъ
лакать… с голоду мрутъ, а пьютъ…» [1, с. 36].
Интересны различные варианты общерусских слов, используемых в произведении: способие
(пособие), собча (сообща), енерал (генерал), киргизин (киргиз), хресьянский (крестьянский) и др.
Формирование лексики региона происходило в условиях не только междиалектного, но и
межъязыкового контактирования. Об этом свидетельствует выделенная из словарного состава произведения довольно многочисленная группа иноязычных слов, которая характеризует жизнь, быт, культуру нерусских народов, – например, китайцев (I и II глава), киргизов (III глава). Значительный пласт
киргизской лексики с авторской семантизацией мы встречаем в главе «Зауральская степь». Кауфман
рассказывает о своем путешествии по Казахстану и Киргизии. Вот некоторые слова из составленного
по произведению киргизского словника:
адаевцы – «одно из самых многочисленных киргизских племен – последние могикане старого,
чисто кочевого быта и хозяйства» [1, с. 221];
айран – «кумыс заменяется айраном – кислым коровьим молоком, разбавленным водою» [1,
с. 219];
джанджал – скандал, драка. «У них с торговцами-татарами джанджал выйдет» [1, с. 216];
достархан – «Через несколько минут уже готов и самовар; на коврах, посреди юрты, расстилают не особенно чистый «достархан» – не то платок, не то салфетку, и на нем раскладывают угощение» [1, с. 314];
кауз – «Поезд проносится мимо небольшого прудика – «кауза», с мутною, светло-серой,
арычною водою» [1, с. 257];
кулдук – приветствие в виде поклона, с прижатыми руками к груди. «Юсуп, видимо, пользуется на базаре большим почтением: везде, где мы проходим, ему делают кулдук – слегка наклоняются, прижимая обе руки к груди» [1, с. 269];
маддах – «Это – «маддах», профессионал-рассказчик, которых ходит по чай-ханам и увеселяет публику рассказами на всевозможные темы» [1, с. 273].
Произведение А.А. Кауфмана представляет собой большую ценность как источник изучения
топонимики. Материалы книги позволяют восстановить историю сел, деревень края, установить факт
бытования определенных топонимов, проследить связь с современными географическими наименованиями. Так, в тексте первой главы, где речь идет о Приамурье, выявлено 7 наименований рек
(Амур, Зея, Шилка, Бурея, Хинган, Бира, Завитая), 35 наименований населенных пунктов – поселков,
деревень, станиц, городов (Сретенск, Благовещенск, Будунда, Тамбовка, Толстовка, Жариково, Гильчин, Овсянка, Башурово, Игнашино, Джалинда, Горбица, Бурея, Черняево и др.). Большинство перечисленных топонимов не подверглось переименованию до сих пор. В ходе повествования А.А. Кауфман пытается раскрыть читателю этимологию некоторых названий. Например, «ПроЂхали чистенькую малорусскую деревню Аркадiе-Семеновку, названную такъ, по мЂстному обыкновенiю, по
имени-отчеству одного изъ бывшихъ губернаторовъ области» [1, с. 58]; «…добрались до могилевского же поселка – Грибской или Грибовки (названiе – тоже по губернаторской фамилiи)» [1, с. 58].
Действительно, в основу многих топонимов легли имена и фамилии личностей, сыгравших ту
или иную роль в истории Приамурья: Аркадьевка – в честь военного губернатора Аркадия Семеновича Беневского, Иннокентьевка – в память этнографа и естествоиспытателя, видного церковного деятеля Иннокентия Вениаминова, Грибовка – в память генерал-губернатора Грибского.
Интересен рассматриваемый источник и с точки зрения художественной поэтики. Автор использует яркие эпитеты, образные сравнения, метафорические выражения, мастерски применяет иронию. Приведем несколько примеров. «…ташефу, по приказанию джангуя, угощаетъ насъ въ высокой
степени невкуснымъ чаемъ…» [1, с. 150]; «…надежда, кроткая посланница небесъ, опять начинаетъ
пηть намъ свои сладкiя пηсни» [1, с. 163]; «Корявый дубъ и безобразно-раскидистая черная береза то
разбрасываются по стηпи отдηльными деревьями, то группируются въ болηе или менηе обширные
рощи, то всползаютъ по склонамъ горныхъ хребтовъ, одηвая ихъ сплошнымъ, но негустымъ лηснымъ
покровомъ…» [1, с. 44].
Несомненно, украшают произведение различные фразеологические обороты: «И по всеобщему мнηнiю, пальца въ ротъ молокану не клади – откуситъ» [1, с. 50]. «Большинство чиновниковъ,
поэтому, не сводитъ концы съ концами, многiе должаютъ…» [1, с. 25]. «Особенно они ловки выхаживать способiе: плачутъ, въ ногахъ валяются, самые состоятельные такого Лазаря разыграютъ…»
[1, с. 115] и др.
Включает А.А. Кауфман в свое повествование народные пословицы и поговорки: «Легко нажитыя деньги легко и проживаются…» [1, с. 40]. «Есть деньги, – говорятъ про прiискателя мηстные
обыватели, – ему чортъ не братъ, свинья не сестра» [1, с. 41]. «Казакъ – что собака на сηнη» [1,
с. 45-46].
Итак, книга А.А. Кауфмана «По новым местам» – интереснейший информативный историколексикологический источник. Она предоставляет в распоряжение исследователя материалы, позволяющие говорить о процессе формирования лексики амурского региона, который был тесно связан с
переселенческим движением, с историей освоения края.
1. Кауфман, А.А. По новым местам. Очерки и путевые заметки. 1901-1903. – СПб.: Изд. т-ва «Общественная польза», 1905.
2. Даль, В.И. Толковый словарь русского языка. – М.: АСТ Астрель, 2009.
3. Ефремова, Т.Ф. Новый толковый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. В 2 т. – М.:
Изд-во «Русский язык», 2000.
4. Словарь русских говоров Приамурья / авт.-сост. О.Ю. Галуза, Ф.П. Иванова, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Путятина, Н.П. Шенкевец. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2007.
5. Толковый словарь русского языка / под ред. Д.Н. Ушакова – М.: Астрель, АСТ; Хранитель, 2007.