Ac­ta hu­ma­ni­ta­ri­ca uni­ver­si­ta­tis Sau­len­sis. T. 17 (2013). 58–67. ISSN 1822-7309 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова Н а т а л ь я Д ОЛ Г О В А Рязанский государственный университет им. С. А. Есенина ха. Ключевые слова: Набоков, поэтика, художественный мир, мотив запа­ В системе набоковских мотивов запах занимает далеко не центральное место, поскольку художественный мир писателя – это мир цвета. В романе Отчаяние Герман говорит: «Высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя, – достигается ли это когда-нибудь?» (Н а б о к о в 2001, 406). Слова этого, далеко не симпатичного, героя, однако, можно отнести к любому словесному творчеству, в котором краскам принадлежит безусловное первенство. Запах не исключен из набоковского художественного мира и, даже будучи заслоненным цветом, остается одним из способов создания реальности. Значение запаха метко охарактеризовано писателем в его первом романе Машенька: «<…> как известно, память воскрешает всё, кроме запахов, и зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним» (Н а б о к о в 2004, 89). Целостный анализ запахов и звуков в данном произведении был осуществлен Н. Букс, которая отметила, что: «Категория запаха утверждается в «Машеньке» как осязаемое присутствие души. В тексте воплощен весь семантический ряд: запах – дух плоти – дух – дыхание – душа» (Б у к с 1996, 300). Присутствие запаха в пространственно-временных отношениях набоков­ ских романов вполне закономерно, так как он является неотъемлемой частью художественного мира. Не всегда обладая самостоятельностью в общем образном решении, мотив запаха дополняет его целостность. Характерным примером является эпизод свадьбы Лужина (Защита Лужина), где при­ сутствуют все ощущения – цвет, звук, вкус, запах, осязательные перцепции: «Был запах ладана, и горячее падение восковой капли на костяшки руки, и темный, медовый лоск образа, ожидавшего лобзания. Томные воспоминания, смуглота, поблескиванья, вкусный церковный воздух и мурашки в ногах» (������������������������������������������������������������������������ Ibid�������������������������������������������������������������������� ., 415). Примечательно, что если внешний мир представлен нарратором в качестве неисчерпаемого источника положительных познавательных эмоций, то в обонятельных перцепциях доминируют запахи леса, сосны: «От рододендронов и от увешанных узорным лишаем сосен тянуло дурманом 58 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова смолы» (Н а б о к о в 2009, 306), – липы и травы. Например, «медовый запах цветущих лип» в романе Дар превращается в мотив, который не только характеризует место счастливых свиданий главного героя, но и входит в его стихи, а также символизирует «продленный призрак бытия», позволяющий обрести Годунову-Чердынцеву и его дару бессмертие: «Этот запах таял, заменяясь черной свежестью, от липы до липы, и опять, под ждущим шатром, нарастало душное, пьяное облако, и Зина, напрягая ноздри, говорила: «ах… понюхай», – и опять преснел мрак, и опять наливался медом» (������� Ibid��� ., 541). «Собственное я» молодого писателя «разошлось и растворилось», приобщилось «ко всему мрению летнего леса, с его атласистой хвоей и райски-зелеными листьями, с его муравьями, ползущими по преображенному, разноцветнейшему сукну пледа, с его птицами, запахами, горячим дыханием крапивы, плотским душком нагретой травы <…> (������������������������ Ibid�������������������� ., 508). Синестезия как особенность творчества писателя точно охарактеризована М. Медарич: «Метафоризация Сирина часто основывается на одновременных или уплотненных актуализациях обонятельного, осязательного, зрительного и слухового аспектов действительности, а также и на свободных переходах меж­ ду полюсами опредмеченного и оживленного» (М е д а р и ч 1999, 470). Вместе с тем, запах в набоковском мире может и не соотноситься с эмоциональным спектром, предлагаемым автором для персонажей. Собирает ли в романе Камера обскура эпизодическая старуха ароматные травы (а в это время Кречмар с Магдой попадают в автомобильную катастрофу), подстригает ли воодушевленный Гумберт газон (Сочный травяной дух смешивался с ананасным (Н а б о к о в 2001а, 93), «приглашают» ли Цинцинната Ц. на казнь (в это же время «жаркий свет золотил рассыпанную солому, и пахло нагретой крапивой» (����������������������������������������������� Ibid������������������������������������������� ., 180)), нюхает ли выздоравливающий Лужин георгины (санаторский сад охарактеризован как «огромный» и «прекрасно пахнувший»), природный мир остается неизменным в своей красоте и великолепии, находится выше мира человеческих страстей. Кроме этого, природа в творчестве Набокова, по утверждению Б. Бойда, – «есть самый первый и самый изобретательный искусник» (Б о й д 2010, 351), урокам которого внимает Автор. Попытки персонажа искусственно воссоздать хотя бы элемент из природного мира выглядят нелепо, бутафорски, оборачиваются дешевым спектаклем, что, например, мы видим в романе Приглашение на казнь: «Вернулся он [Родриг Иванович], неся зеленый флакон, снабженный резиновой грушей, и с мощным шумом стал выдувать сосновое благовоние, довольно бесцеремонно оттолкнув Цинцинната, когда тот попался ему под ноги» (�������������� Ibid���������� ., 91–92). Мир человеческих запахов также является весьма сложным и многопла­ новым. Во-первых, концепт запаха органично входит в сатирический дискурс набоковских произведений, следовательно, становится художественной технологией создания отрицательного имиджа. Подобная интенция намечена в романах Приглашение на казнь и Дар, над которыми Набоков работал в 1934 59 Наталья Долгова году. В данном случае сатирическая стратегия заключается в намеренном осмеянии тех героев, которые противопоставлены Цинциннату Ц. и Федору Годунову-Чердынцеву, являющимся в романах выразителями авторской аксиологической позиции. Директор тюрьмы, в которой содержится Цин­ циннат, благоухает, как «лилии в открытом гробу» (�������������������� Ibid���������������� ., 78). В общей развенчивающей трактовке имиджа палача м-сье Пьера свою роль играет и неприятный запах его ног: «– Почему от вас так пахнет? – спросил Цинциннат со вздохом. Толстенькое лицо м-сье Пьера исказилось принужденной улыбкой. – Это у нас в семье, – пояснил он с достоинством, – ноги немножко потеют <…>. – Я дышать не могу, – сказал Цинциннат» (������������ Ibid�������� ., 136). Все, что бы палач ни делал, он делает, «распространяя свойственное ему зловоние» (������������������������������������������������������������ Ibid�������������������������������������������������������� ., 145). Сходство с ним обнаруживает и другой антигерой Набокова – фигурант книги Годунова-Чердынцева – Николай Гаврилович Черны­шевский, которого «Тургенев, Григорович, Толстой называли «клоповоняющим господином» (������������������������������������������� Ibid��������������������������������������� ., 427). При создании пошлой атмосферы бракоразводной конторы, в которой работает возлюбленная ГодуноваЧердынцева Зина Мерц, писатель расставляет аналогичные эмоциональные акценты: заведующий конторой Хамекке – это «толстое, грубое животное, с вонючими ногами и вечно сочившимся фурункулом на затылке», а секретарь партнера Дора Витгенштейн – «стареющая женщина с мешками под глазами, пахнущая падалью сквозь дешевый одеколон» (������������������������������� Ibid��������������������������� ., 369). Для усилительного пейоративного эффекта писатель соединяет прямой и переносный смыслы. Так создается в романе Дар групповой портрет филистерства, в котором «господствовал незабываемый запах, запах пыли, пота, тины, нечистого белья, проветриваемой и сохнувшей бедности, запах вяленых, копченых, грошовых душ (�������������������������������������������������������� Ibid���������������������������������������������������� ., 511). Можно заметить, что, во-первых, в подобных случаях произведения Набокова придерживаются традиции дидактической сатиры, а во-вторых, мотив вони является наиболее часто используемым образом. Образ запаха органично включен в сатирический дискурс романа Лолита. Его развенчивающая функция касается тех реалий, которые концепция исповеди превращает в сатирические объекты. Это гостиницы и мотели, в которых останавливаются Гумберт и Лолита во время их «неслыханного, безнравственного сожительства» («вонючий мотель с нагнетательной тру­ бой вентилятора, проходившей под городской канализацией» (������������� Ibid��������� ., 196); «простые кабинки из белёных досок, пропитанные слабым запахом нечистот или какой-либо другой мрачно-стыдливой вонью» (�������������������� Ibid���������������� ., 180), реалии школьной системы (Класс «Квас» оказался «дурно-пахнущим»), предприятия общественного питания (ресторан с запахом жареного жира и «стеклянистой улыбкой»). И, разумеется, мотив вони в романе маркирует персонажей, воспринимающихся Гумбертом в ходе фабульных перипетий в качестве 60 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова гипотетических соперников или препятствий. Главный герой фиксирует у себя «мерзкие представления о зловонных гимназистах в майках» (������������� Ibid��������� ., 181), а про сиделку эльфинстонской больницы Марию Лор, поспособствовавшую бегству Лолиты к Куильти, выражается еще более красочно: «Тут опять вбежала обычным своим аллюром спелая молодая шлюха, воняя мочой и чесноком» (������������ Ibid�������� ., 299). В продолжение перечня негативных концепций запаха в творчестве писателя следует привести обонятельную трактовку героинь второго плана, к которым относятся зрелые пожилые женщины. У соседки Годунова-Чердынцева «кри­ вые ноги», но «довольно красивое лжекитайское лицо», и «ветер, обогнув ее, пахнул неплохими, но затхловатыми духами» (�������������������������� Ibid���������������������� ., 191). Не переносит главный герой и запаха своей квартирной хозяйки, хотя та и является матерью его возлюбленной, и поход в ванну приводит его к тоскливым мыслям о том, что он «весь день будет пахнуть Марианной Николаевной» (��������������� Ibid����������� ., 339). В портретах зрелых женщин обонятельные штрихи возникают при помощи мотива духов, который в создании данных персонажей порой обрастает негативными коннотациями и, как часто случается у Набокова, органично вплетается в общую пейоративную концепцию образа. Например, Кречмар с ужасом думает «о завтрашней жизни с женой, выцветшей, серолицей, слабо пахнущей одеколоном» (������������������������������������������������ Ibid�������������������������������������������� ., 334). Невозможность любовных отношений с женщиной, берущий уроки английского у Годунова-Чердынцева, объясняется следующим образом: «…его невольно отрезвляла какая-нибудь ее интонация, смешок, веяние тех определенных духов, которыми почему-то душились как раз те женщины, которым он нравился, хотя ему был как раз невыносим этот мутный, сладковато-бурый запах» (��������������������������������� Ibid����������������������������� ., 345). В описании Шарлотты Гумберт приводит несколько наслаивающихся друг на друга негативных характеристик: «<…> она подошла к моему креслу и опустилась, увесистым крупом в шотландской шерсти, на ручку, обдав меня запахом как раз тех духов, которыми пользовалась моя первая жена» (���������������������������� Ibid������������������������ ., 117). И хотя юность, как правило, у Набокова пахнет весьма привлекательно, она утрачивает свои аттрактанты при проявлении даже поверхностных признаков взросления. Это относится, прежде всего, к сокурснице Лолиты Моне Даль, у которой Гумберт чувствует «сквозь косметическую муть духов и кремов взрослый, неинтересный запах её собственной кожи» (����������������������������� Ibid������������������������� ., 236). Подобную модель запаха обнаруживается и в романе Машенька. Главный герой Лев Ганин отмечает у своей любовницы Людмилы, с которой он хочет расстаться, «запах духов, в котором было что-то неопрятное, несвежее, пожилое, хотя ей самой было всего двадцать пять лет» (�������������������������������������� Ibid���������������������������������� ., 52). Вместе с тем, запах духов в художественной системе Набокова амбивалентен и служит средством как для идеализации, так и для уничижения персонажей, примечательно, что в основном этот запах у Набокова характеризует мир женщин. Спектр обонятельных перцепций в художественном мире писателя не исчерпывается негативными или амбивалентными вариантами. В 61 Наталья Долгова позитивном изображении запаха можно проследить две тенденции. Первая обусловлена существованием аксиологического центра, духовной святыней, ностальгией по Родине, творческим ориентиром, талантом и искусством. Для своего творческого роста Федор Годунов-Чердынцев «в течение всей весны <…> питался Пушкиным, вдыхал Пушкина, – у пушкинского читателя увеличиваются легкие в объеме» (�������������������������������������������� Ibid���������������������������������������� ., 280). «Благоухание овевало доску», – так для маленького Лужина выглядело мастерство одного из его первых шахматных учителей. А в огромной, но совершенно «лубочной» берлинской квартире, невеста Лужина тоскует по «тихому петербургскому дому», «где была тысяча мелочей, запахов, оттенков, которые все вместе составляли чтото упоительное, и раздирающее, и ничем не заменимое» (���������������������� Ibid������������������ ., 367). В данном случае запах выступает маркером эмоционально-ценностной позиции и героя, и автора одновременно. Вторая тенденция, которую можно проиллюстрировать гораздо бoльшим количеством примеров, заключается в создании образа юной возлюбленной. Юность в художественном мире Набокова обладает априорными естест­ венными аттрактантами, поэтому нередко самые теплые, возвышенные и «вкусные» обонятельные акценты принадлежат образу девушки или девочки. От муарового кушака Эммочки, дочери директора тюрьмы в Приглашении на казнь, «в камере ожил воздух». От Магды (в романе Камера обскура эта героиня часто называется девочкой) «на Кречмара веяло фиалковым жаром» (����������������������������������������������������������������� Ibid������������������������������������������������������������� ., 273). Первая любовь Годунова-Чердынцева также очень юная, хрупкая, с каштановыми волосами, ямочками на щеках и нежным ртом, «который она подкрашивала из флакона с румяной, душистой жидкостью, прикладывая стеклянную пробку к губам» (���������������������������������� Ibid������������������������������ ., 331). Наиболее пространные характеристики получают возлюбленные Гумберта Аннабелла и Лолита. Ср.: «Помню запах какой-то пудры – которую она, кажется, крала у испанской горничной матери – сладковатый, дешевый, мускусный душок; он сливался с ее собственным бисквитным запахом» (������������������������������������� Ibid��������������������������������� ., 24) и «я лег в постель – в ее постель, пахнувшую каштанами и розами, и мятными леденцами, и теми очень тонкими, очень своеобразными французскими духами, которыми последнее время я позволял ей пользоваться» (������������ Ibid�������� ., 296). Отметим, что детали «ароматного» портрета героинь редко дают представление об их сущности и внутреннем мире. Эммочка проявляет наивное вероломство. Первая любовь Годунова-Чердынцева «была не умна, малообразованна, банальна». «Каждое ее [Магды] движение вол­ новало воздух горячим дуновением крепких духов…» (������������������� Ibid��������������� ., 355), но во взаимоотношениях с Кречмаром она остается, в сущности, нравственным уродом. Внутренний мир Лолиты, чей образ соткан из самых нежных и трепетных запахов, закрыт для Гумберта, и такое положение вещей устраи­ вает главного героя до самого ее побега. Аннабелла, почувствовавшая когдато не только взаимную физическую, но и духовную привязанность к нему, умирает от тифа в подростковом возрасте. В качестве одного из творческих 62 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова источников романов Камера обскура и Лолита выступает, как известно, любовный треугольник из новеллы П. Мериме Кармен. Магда и Лолита – варианты этой красивой и своенравной цыганки, поэтому в их благоуханиях подчеркиваются испанские ноты. Гумберт также вспоминает о мимолетном вожделении, которое вызывает у него «при особой смеси ароматов в воздухе <…> бледная испанская девочка, дочка аристократа с тяжелой челюстью» (����������� Ibid������� ., 200). Однако ароматные девочки набоковского мира не становятся для своих мужчин опорой на долгое время, в отличие, например, от Зины Мерц или жены Лужина (которая прожила с ним до самой смерти), чьи портреты лишены конкретных обонятельных нюансов. Интерес представляют идентифицируемые запахи, потому что, будучи выраженными конкретной лексикой, они создают более яркий осязаемый портрет человека. Ароматы юных героинь Набокова соотносятся с природными аттрактантами: запахами цветов, каштанов, сада и т.д. В рамках настоящей статьи ограничимся анализом мотива мускуса в романе Лолита, участвующего в создании образа нимфетки. Животный мускус – это продукт выделения мускусных желез самцов некоторых видов млекопитающих. В романе данный мотив символизирует примитивно-животное и даже порочное начало. Главный герой отмечает «легкий мускусный запах» девочки, играющей с Лолитой в теннис; в самой Лолите ему «чуется неизъяснимая, непорочная нежность, проступающая сквозь мускус и мерзость, сквозь смрад и смерть» (��������������������������������������������������������������������������� Ibid����������������������������������������������������������������������� ., 59). Когда своей игрой с собакой девочка пытается привлечь внимание Клэра Куильти, «мускус ее возбуждения» доминирует над другими запахами. В приведенной выше характеристике Аннабеллы «дешевый, мускусный душок» не принадлежит ей изначально – это запах горничной ее матери. На долю героев-мужчин в набоковском творчестве приходится гораздо меньше благоуханных «красок». От Алферова (роман Машенька) «хлынул теплый, вялый запашок не совсем здорового, пожилого мужчины» (������� Ibid��� ., 46). Гумберт характеризует себя как «крепко-сложенного, дурно-пахнущего мужчину», а для Куильти находит более экспрессивное определение: «от него мерзко несло козлом» (����������������������������������������������� Ibid������������������������������������������� ., 364). Вместе с тем, амбивалентность как ключевая характеристика художественного мира писателя обусловливает и наличие приятных мужских запахов, подтверждение чему мы находим в образе Кречмара, от которого «веяло душистым тальком и хорошим табаком» (������� Ibid��� ., 282). Значение первого шахматного учителя Лужина, «душистого старика, пахнувшего то фиалкой, то ландышем», переоценить трудно, поскольку именно он показал будущему маэстро «благоухание» шахматной партии. А в романе Приглашение на казнь сопровождающий Марфиньку молодой человек, который был «в шикарной черной форме телеграфного служащего и надушен фиалкой», пеоснифицирует пошлую атмосферу адюльтера. Если от стражника Родиона пахло «мужиком, табаком, чесноком», то от маленького Лужина «трогательно пахло чесноком из-за впрыскиваний мышьяка, про­ писанных доктором». Запах может быть включен в алгоритм бурлеска: 63 Наталья Долгова например, служанкой у Гумберта работает «добрая госпожа Гулиган, от которой несло чумным смрадом». Амбивалентность мотива запаха достаточно показательно реализуется в «двойственной природе нимфетки» Лолиты. Сравнивая ее сначала с «мутнорозовыми несовершеннолетними горничными в Европе», которые пахнут «крошеной ромашкой и потом», а впоследствии отмечая «ее новый луковый запашок» (он коррелирует с духотой комнаты, где произошла ссора главных героев), Гумберт во время исповеди приводит серию запахов-парадоксов: «опьяняющий каштановый запах» грязных волос, притягательность вороха «ее ношеного белья», среди которого «запомнилась одна розовая ткань, потертая, дырявая, слегка пахнувшая чем-то едким вдоль шва», «порочная» Лолита «в грязных штанах» вносит «с собой из страны нимфеток аромат плодовых садов» и т.д. В завершение разбора парадоксальных запахов отметим некоторые авторские решения в создании запахов-иллюзий. Так, негативный запах в набоковском мире вполне закономерно идентифицирует мир пошлости: «запашок эпохи» в Даре соотносится с «прахом нарисованной жизни», которым «тесно дышать» Цинциннату. «Кислый, толстый, грязный» Гастон Годэн пробует каламбурить о системе образования в бердслейской гимназии, отмечая, что там «учат правилам не столько грамматическим, сколько ароматическим» (���������������������������������������������������������� Ibid������������������������������������������������������ ., 217). В Нью-Йорке Гумберт изобретает и редактирует парфюмерные объявления, называя работу в унаследованной фирме «участием в дядюшкиных посмертных благовониях». Этот несуществующий запах маркирует любовный треугольник Гумберт-Шарлотта-Лолита. Отметим также, что парфюм под кодовым названием «любимое обольщение Гумберта» не помогает Шарлотте, поскольку, как бы скептически он не относился к данной трактовке, он действительно «сумасшедший, любящий ���������������� le�������������� ������������� fruit�������� ������� vert��� », и следовательно, из духов ему будут нравиться только духи Лолиты – Soleil Vert. В исповеди реальность описываемых событий не раз ставится по сомнение. Их иллюзорность и вместе с тем непреходящее значение данной иллюзии подчеркнуты в характерном для творческого метода писателя примере соединения всех, порой и гипотетических, чувств. Пнримером может послужить эпизод, описывающий упражнение по театральной технике, точнее, «по симуляции чувств», в котором Лолите рекомендуется изобразить, «что бы она сделала, услыхав стон в темноте, увидав впервые совсем новенькую молодую мачеху, проглотив что-нибудь невкусное, вроде желтоватого желе, понюхав раздавленный сочный пучок травы в плодовом саду или дотронувшись до того или другого несуществующего предмета хитрыми, тонкими пальцами нимфетки» (�������������������������������� Ibid���������������������������� ., 282). Согласно Набокову, художественный текст структурирует собственную реальность с ее красками, звуками и запахами. Но как быть с «ученической» реальностью, в создании которой еще видны огрехи? Интересный ее образчик приводит Годунов64 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова Чердынцев, описывая раннюю подражательную и схематичную работу своей творческой лаборатории: «Задумчиво и безнадежно распространяет аромат и неосуществимо нежно уж полуувядает сад» (����������� Ibid������� ., 332) В данном примере иллюзорность запаха усиливается при помощи пародии и самоосмеяния. Мир запахов в романах Набокова является многообразным. С точки зрения объектной принадлежности, запахи – неотъемлемая часть пространственновременных отношений и человека. Кроме того, они могут выражаться метафизически, становиться иллюзией или метафорой. Мотив запаха выполняет различные художественные функции: они маркируют ценностную ориентацию нарратора и персонажей произведений, служат средством индикации сатирических объектов. Мотив запаха в художественном мире писателя обнаруживает креативные решения, среди которых запах-парадокс и запах-иллюзия. Библиография Б о й д 2010 – Брайан Бойд, Владимир Набоков: русские годы. Биография, СанктПетербург: Симпозиум. Б у к с 1996 – Нора Букс, «Звуки и запахи: О романе Вл. Набокова «Машенька», Новое литературное обозрение, 17, 296–317. М е д а р и ч 1999 – Медарич Магдалена, «Владимир Набоков и роман ХХ столетия», В.В. Набоков: pro����������� �������������� et�������� ���������� contra�, Санкт-Петербург: РХГИ, 454–475. ������� Н а б о к о в 2001 – Владимир Набоков, Русский период, Собрание сочинений, ����� III��, Санкт-Петербург: Симпозиум. Н а б о к о в 2001а – Владимир Набоков, Лолита, Американский период, Собрание сочинений, ������������������������������ V����������������������������� , Санкт-Петербург: Симпозиум. Н а б о к о в 2004 – Владимир Набоков, Машенька, Защита Лужина, Русский период, Собрание сочинений, ������������������������������� II����������������������������� , Санкт-Петербург: Симпозиум. Н а б о к о в 2009 – Владимир Набоков, Приглашение на казнь, Дар, Русский период, Собрание сочинений, ������������������������������� IV����������������������������� , Санкт-Петербург: Симпозиум. Natalija Dolgova Kvapo paradoksai Vladimiro Nabokovo kūryboje Santrauka Pagrindinės sąvokos: Nabokovas, poetika, meninis pasaulis, kvapo motyvas. Straipsnyje nagrinėjamas kvapo fenomenas V. Nabokovo romanuose. Rašytojo meniniame pasaulyje kvapas užima toli gražu ne pagrindinę vietą, gerokai nusileisdamas 65 Наталья Долгова spalvai. Tačiau kvapas taip pat turi savo paletę, kurios „atspalviuose“ yra įvairaus plano natūralumo ir dirbtinumo, malonių ir atstumiančių variantų. Jų meninės funkcijos yra naratoriaus ir kūrinio personažų vertybinės orientacijos žymeklis, tarnauja kaip satyrinių objektų indikacijos priemonė. Ypatingą susidomėjimą kelia vaidmens, kurį vaidina tas ar kitas uoslės niuansas, konvertacija. Atlikus analizę galima išskirti kūrybiškus meninius sprendimus, tarp kurių aptinkamas kvapas-paradoksas, kvapas-iliuzija ir t. t. Ne visada, būdamas savarankiškas bendro įvaizdžio sprendimo prasme, kvapo motyvas papildo paveikslą, įnešdamas tokiu būdu indėlį į jo vientisumą. Išorinis pasaulis naratoriaus vaizduojamas kaip neišsemiamas teigiamų pažintinių emocijų šaltinis, o uoslės percepcijose dominuoja miško, pušies, liepos ir žolės kvapai. Kvapas naudojamas kaip neigiamo įvaizdžio kūrimo technologija. Tokią intenciją galima įžvelgti romanuose „Kvietimas bausmei“, „Dovana“, kuriuose herojai, priešingai autoriaus vertybinės pozicijos atstovams – Cincinatui C., F. Godunovui-Čerdy­ncevui, – pasižymi smarvės motyvu. Šis motyvas taip pat naudojamas satyriniams objek­tams indikuoti romane „Lolita“. Kalbant apie „pozityvius“ kvapo variantus Nabokovo romanuose, galima išskirti dvi tendencijas. Pirmoji susijusi su aksiologiniu centru, dvasine šventove: nostalgija dėl Rusijos, meniniu procesu ar orientyru, antroji – su mylimosios paveikslo traktavimu. Dažniausiai jos aromatas sietinas su gamtos atraktantais: vaisių sodais, biskvitu, gėlėmis ir kt. Romane „Lolita“ nimfetės paveikslas kuriamas pasitelkus muskuso motyvą. Natalia Dolgova Paradoxes of Scent in the Works of Vladimir Nabokov Summary Keywords: V. Nabokov, poetics, inner world of a literary work, motif of scent. The paper investigates the phenomenon of scent in the novels of a Russian writer V. Nabokov. Scent does not take up the central position compared to colour in the artistic world of V. Nabokov. However, scent also has its own palette, its tints characterise various natural and artificial, pleasant and disgusting objects. Scent performs various artistic functions: characterises the narrator and the heroes, their values and also points out at satirical objects. Special attention is given to the role of scent by enriching it with one or another sensual detail. Analysis explicates creative decisions represented by scent-paradox, scent-illusion, scent-burlesque, etc. The motif of scent not only creates an independent artistic message, it also contributes to a holistic image. If the narrator wants to share a constant source of positive cognitive emotions, the scents of the forest, pine-trees, lime-trees and grass prevail. Scent also acts as a means of creating a negative image. It is evident in the novels Invitation to a Beheading and The Gift where the characters of Cincinnatus C. and Fyodor Godunov-Cherdyntsev are characterised by stinking ordour. There are two tendencies of depicting positive aspects of scent in Nabokov’s novels. The first one is related to spiritual values, nostalgia for homeland, creative processes on the 66 Парадоксы запаха в творчестве Владимира Набокова axiological axis, the second is found in the description of the image of the beloved. Usually scent is associated with natural attractors: fruit gardens, biscuits, flowers, etc. The scent of musk is used for the image of a nymphet in Lolita. Н а т а л ь я Д ОЛ Г О В А Кафедра журналистики Рязанский государственный университет имени С. А. Есенина ул. Свободы 46 390000 Рязань Россия [n�������������������� .������������������� dolgova������������ @����������� rsu�������� .������� edu���� .��� ru] 67