формат:PDF

1
От составител я
"Вот стихи - а все понятно, все на русском языке", - так не без
некоторого вызова писал Александр Твардовский о своем творчестве в
поэме "Василий Теркин" - произведении, которое началось с боевых
листков для воинов Великой Отечественной, но оказалось настолько
нужным и понятным народу, настолько востребованным им, что выросло в масштабное эпическое полотно, одно из самых ярких литературных событий военных лет.
В послевоенные годы Твардовский глубже и критичнее осмысливает сегодняшний мир: бедствия войны (поэма "Дом у дороги"; облетевшее всю страну стихотворение "Я убит подо Ржевом" и др.), общественные умонастроения 50-х (поэма "За далью даль", сатирическое и
обличение косности "застойного" времени (долгие годы фактически
запрещенная тема "Теркин на том свете").
"Знаки внимания" власти (Государственные премии 1941, 1946,
1947, 1971, Ленинская премия 1961) не сделали Твардовского "официальным" поэтом. Его способность трезво оценивать ситуацию в стране
и мужественно отстаивать свои взгляды проявилась не только в творчестве, но и в общественной позиции поэта.
Главный редактор журнала "Новый мир» в 1950-1954 и 19581970 Твардовский сумел сделать это издание талантливым и бескомпромиссным голосом правды, публикуя "народные" материалы, невзирая на "окрики" и гонения властей, приведшие к отстранению его от руководства.
Верность лучшим традициям русской литературы была заявлена Твардовским - одним из самых близких и понятных народному сознанию отечественных писателей – во всем своем творчестве.
В 2010 году исполняется 100 лет со дня рождения А.Т. Твардовского. 25 января 2008 года был издан Указ Президента Российской
Федерации «О праздновании 100-летия со дня рождения А.Т. Твардовского».
В связи с этим Справочно-информационная служба ИнтеллектЦентра подготовила биобиблиографический указатель, посвященный
жизни и творчеству писателя «Вслед за веком жить спешил…»
В указателе представлен полный список произведений, автобиография писателя, литература о жизни и творчестве, история создания поэм. Все издания, собранные в указателе, имеются в фонде Интеллект-Центра.
2
СОДЕРЖАН ИЕ
О СЕБЕ И СВОЕМ ТВОРЧЕСТВЕ
4
ПРОИЗВЕДЕНИЯ А.А. ТВАРДОВСКОГО
17
«Я ПРОШЕЛ ТАКУЮ ДАЛЬ…»
(Литература о жизни и творчестве)
24
СТАТЬИ ИЗ КНИГ И ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ
КНИГИ
26
ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ
28
ИСТОРИЯ ПОЭМ
«СТРАНА МУРАВИЯ»
30
«ВАСИЛИЙ ТЕРКИН» (1941-1945)
35
«ДОМ У ДОРОГИ»
43
«ЗА ДАЛЬЮ – ДАЛЬ»
45
«ТЕРКИН НА ТОМ СВЕТЕ»
48
«ПО ПРАВУ ПАМЯТИ»
50
3
О СЕБЕ И СВОЕМ ТВОРЧЕСТВЕ
Я счастлив тем, что я оттуда,
Из той зимы, из той избы,
И счастлив тем, что я не чудо
Особой, избранной судьбы…
АВТОБИОГРАФИЯ
Родился я в Смоленщине, в 1910 году, на "хуторе пустоши Столпово", как назывался в бумагах клочок
земли, приобретенный моим отцом, Трифоном Гордеевичем Твардовским, через Поземельный крестьянский
банк с выплатой в рассрочку. Земля эта - десять с небольшим десятин - вся в мелких болотцах - "оборках",
как у нас их называли,- и вся заросшая лозняком, ельником, березкой, была во всех смыслах незавидна. Но для
отца, который был единственным сыном безземельного
солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до
святости. И нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле,- нашему
"имению", как в шутку и не в шутку называл он свой хутор. Местность эта была
довольно дикая, в стороне от дорог, и отец, замечательный мастер кузнечного
дела, вскоре закрыл кузницу, решив жить с земли. Но ему то и дело приходилось обращаться к молотку: арендовать в отходе чужой горн и наковальню, работая исполу.
В жизни нашей семьи бывали изредка просветы
относительно достатка, но вообще жилось скудно и
трудно и, может быть, тем труднее, что наша фамилия в
обычном обиходе снабжалась еще шутливо-благожелательным или ироническим добавлением "пан", как бы
обязывая отца тянуться изо всех сил, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать ее. Между прочим, он ходил в шляпе, что в нашей местности было странностью и даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за этого случалось бегать босиком до глубокой осени. Вообще многое в нашем быту было "не как у
людей".
Отец был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски.
Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с "Полтавой" и "Дубровским" Пушкина, "Тарасом Бульбой" Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов:
"Бородино", "Князя Курбского", чуть ли не всего ершовского "Конька-Горбунка".
Кроме того, он любил и умел петь,- смолоду даже отличался в церковном
4
хоре. Обнаружив, что слова общеизвестной "Коробушки" только малая часть
"Коробейников" Некрасова, он певал при случае целиком всю эту поэму.
Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда
очень впечатлительна и чутка ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы
где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид
какого-нибудь одинокого деревца и т.п.
Стихи писать я начал до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная
всех букв алфавита и, конечно, не имея понятия о правилах стихосложения. Там не было ни лада, ни ряда,- ничего от стиха, но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего
этого,- и лада, и ряда, и музыки,- желание родить их на свет и немедленно,чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу. Что стихи можно сочинять
самому, я понял из того, что гостивший у нас в голодное время летом дальний
наш городской родственник по материнской линии, хромой гимназист, как-то
прочел по просьбе отца стихи собственного сочинения "Осень":
Листья давно облетели,
И голые сучья торчат...
Строки эти, помню, потрясли меня тогда своей выразительностью: "голые сучья" - это было так просто, обыкновенные слова, которые говорятся всеми, но это были стихи, звучащие, как из книги.
С того времени я и пишу. Из первых стихов, внушивших мне какую-то
уверенность в способности к этому делу, помню строчки, написанные, как видно, под влиянием пушкинского "Вурдалака":
Раз я позднею порой
Шел от Вознова домой.
Трусоват я был немного,
И страшна была дорога:
На лужайке меж ракит
Шупень старый был убит...
Речь шла об одинокой могиле на середине пути от деревни Ковалево,
где жил наш родственник Михайло Вознов. Похоронен в ней был некто Шупень,
убитый когда-то на том месте. И хотя никаких ракит там поблизости не было, никто из домашних не попрекнул меня этой неточностью: зато было складно.
5
По-разному благосклонно и по-разному с тревогой относились мои родители к тому, что я стал сочинять стихи. Отцу это было лестно, но из книг он
знал, что писательство не сулит больших выгод, что писатели бывают и не
знаменитые, безденежные, живущие на чердаках и голодающие. Мать, видя
мою приверженность к таким необычным занятиям, чуяла в ней некую печальную предназначенность моей судьбы и жалела меня.
Лет тринадцати я как-то показал мои стихи одному молодому учителю.
Ничуть не шутя, он сказал, что так теперь писать не годится: все у меня до
слова понятно, а нужно, чтобы ни с какого конца нельзя было понять, что и про
что в стихах написано, таковы современные литературные требования. Он показал мне журналы с некоторыми образцами тогдашней - начала двадцатых
годов - поэзии. Какое-то время я упорно добивался в своих стихах непонятности. Это долго не удавалось мне, и я пережил тогда, пожалуй, первое по времени горькое сомнение в своих способностях. Помнится, я, наконец, написал
что-то уж настолько непонятное ни с какого конца, что ни одной строчки вспомнить не могу оттуда и не знаю даже, о чем там шла речь. Помню лишь факт
написания чего-то такого.
Летом 1924 года я начал посылать небольшие заметки в редакции
смоленских газет. Писал о неисправных мостах, о комсомольских субботниках,
о злоупотреблениях местных властей и т. п. Изредка заметки печатались. Это
делало меня, рядового сельского комсомольца, в глазах моих сверстников и
вообще окрестных жителей лицом значительным. Ко мне обращались с жалобами, с предложениями написать о том-то и том-то, "протянуть" такого-то в газете... Потом я отважился послать и стихи. В газете "Смоленская деревня" появилось мое первое напечатанное стихотворение "Новая изба". Начиналось
оно так:
Пахнет свежей сосновой смолою,
Желтоватые стены блестят.
Хорошо заживем мы с весною
Здесь на новый, советский лад.
После этого я, собрав с десяток стихотворений,
отправился в Смоленск к М. В. Исаковскому, работавшему там в редакции газеты "Рабочий путь". Принял он
меня приветливо, отобрал часть стихотворений, вызвал
художника, который зарисовал меня, и вскоре в деревню
пришла газета со стихами и портретом "селькора-поэта
А. Твардовского".
М. Исаковскому, земляку, а впоследствии другу,
я очень многим обязан в своем развитии. Он единственный из советских поэтов, чье непосредственное влияние
на меня я всегда признаю и считаю, что оно было благотворным для меня. В стихах своего земляка я увидел,
что предметом поэзии может и должна быть окружающая меня жизнь советской деревни, наша непритязательная смоленская природа, собственный мой мир впечатлений, чувств, душевных привязанностей.
6
Пример его поэзии обратил меня в моих юношеских опытах к существенной
объективной теме, к стремлению рассказывать и говорить в стихах о чем-то
интересном не только для меня, но и для тех простых, не искушенных в литературном отношении людей, среди которых я продолжал жить. Ко всему этому, конечно, необходима оговорка, что писал я тогда очень плохо, беспомощно
ученически, подражательно.
В развитии и росте моего литературного поколения было, мне кажется, самым трудным и для многих губительным то, что мы, втягиваясь в литературную работу, ее специфические интересы, выступая в печати и даже становясь, очень рано, профессиональными литераторами, оставались людьми без
сколько-нибудь серьезной общей культуры, без образования. Поверхностная
начитанность, некоторая осведомленность в "малых секретах" ремесла питала
в нас опасные иллюзии.
Обучение мое прервалось по существу с окончанием сельской школы.
Годы, назначенные для нормальной и последовательной учебы, ушли. Восемнадцатилетним парнем я пришел в Смоленск, где не мог долго устроиться не
только на учебу, но даже на работу,- по тем временам это было еще не легко,
тем более что специальности у меня никакой не было. Поневоле пришлось
принимать за источник существования грошовый литературный заработок и
обивать пороги редакций. Я и тогда понимал незавидность такого положения,
но отступать было некуда,- в деревню я вернуться не мог, а молодость позволяла видеть впереди в недалеком будущем только хорошее.
Когда в московском журнале "Октябрь" напечатали мои стихи и кто-то
где-то отметил их в критике, я заявился в Москву. Но получилось примерно то
же самое, что со Смоленском. Меня изредка печатали, кто-то одобрял мои опыты, поддерживал ребяческие надежды, но зарабатывал я не намного больше,
чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня все
заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни. Зимой тридцатого года я вернулся в Смоленск и прожил
там лет шесть-семь до появления в печати поэмы "Страна Муравия".
Период этот - самый решающий и значительный в моей литературной
судьбе. Это были годы великого переустройства деревни на основе коллективизации, и это время явилось для меня тем же, чем для более старшего поколения - Октябрьская революция и гражданская война. Все то, что происходило
тогда в деревне, касалось меня самым ближайшим образом в житейском, общественном, морально-этическом смысле. Именно этим годам я обязан своим
поэтическим рождением. В Смоленске я, наконец, принялся за нормальное
учение. С помощью добрых людей поступил я в Педагогический институт без
приемных испытаний, но с обязательством сдать в первый же год все необходимые предметы за среднюю школу, в которой я не учился. Мне удалось в
первый же год выровняться с моими однокурсниками, успешно закончить второй курс, с третьего я ушел по сложившимся обстоятельствам и доучивался
уже в Московском историко-философском институте, куда поступил осенью
тридцать шестого года.
Эти годы учебы и работы в Смоленске навсегда отмечены для меня
высоким душевным подъемом. Никаким сравнением я не мог бы преувеличить
7
испытанную тогда впервые радость приобщения к миру
идей и образов, открывшихся мне со страниц книг, о существовании которых я ранее не имел понятия. Но, может быть, все это было бы для меня "прохождением"
институтской программы, если бы одновременно меня
не захватил всего целиком другой мир - реальный нынешний мир потрясений, борьбы, перемен, происходивших в те годы в деревне. Отрываясь от книг и учебы, я
ездил в колхозы в качестве корреспондента областных
редакций, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской
жизни, писал газетные статьи и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном и величественном процессе переустройства деревни.
Около этого времени я совсем разучился писать стихи, как писал их
прежде, пережил крайнее отвращение к "стихотворству" - составлению строк
определенного размера с обязательным набором эпитетов, подыскиванием
редких рифм и ассонансов, попаданием в известный, принятый в тогдашнем
поэтическом обиходе тон.
Моя поэма "Путь к социализму", озаглавленная так по названию колхоза, о котором шла речь, была сознательной попыткой говорить в стихах
обычными для разговорного, делового, отнюдь не "поэтического" обихода словами:
В одной из комнат бывшего барского дома
Насыпан по самые окна овес.
Окна побиты еще во время погрома
И щитами завешаны из соломы,
Чтобы овес не пророс
От солнца и сырости в помещеньи.
На общем хранится зерно попеченьи.
Поэма, выпущенная в 1931 году издательством "Молодая гвардия"
отдельной книжкой, встречена была в печати положительно, но я не мог не почувствовать сам, что такие стихи - езда со спущенными вожжами - утрата ритмической дисциплины стиха, проще говоря, проза. Но и вернуться к стихам в
прежнем, привычном духе я уже не мог. Новые возможности погрезились мне
в организации стиха из его элементов, входящих в живую речь,- из оборотов и
ритмов пословицы, поговорки, присказки. Вторая моя поэма "Вступление", вышедшая в Смоленске в 1933 году, была данью таким именно односторонним
поискам "естественности" стиха:
Жил на свете Федот,
Был про него анекдот:
- Федот, каков умолот?
- Как и прошлый год.
8
- А каков укос?
- Чуть не целый воз.
- А как насчет сала?
- Кошка украла...
По материалу, содержанию, даже намечавшимся в общих чертах образам обе эти поэмы предваряли "Страну Муравию", написанную в 1934-1936
годах. Но для этой новой моей вещи я должен был на собственном трудном
опыте разувериться в возможности стиха, который утрачивает свои основные
природные начала: музыкально-песенную основу, энергию выражения, особую
эмоциональную окрашенность.
Пристальное знакомство с образцами большой отечественной и мировой поэзии и прозы подарило мне еще такое "открытие", как законность условности в изображении действительности средствами искусства. Условность
хотя бы фантастического сюжета, преувеличение и смещение деталей живого
мира в художественном произведении перестали мне казаться пережиточными моментами искусства, противоречащими реализму изображения. А то, что
я носил в душе наблюденное и добытое из жизни мною лично, гнало меня к
новой работе, к новым поискам. То, что я знаю о жизни,- казалось мне тогда,- я
знаю лучше, подробней и достоверней всех живущих на свете, и я должен об
этом рассказать. Я до сих пор считаю такое чувство не только законным, но и
обязательным в осуществлении всякого серьезного замысла.
Со "Страны Муравии", встретившей одобрительный прием у читателя
и критики, я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать
меня как литератора. Выход этой книги в свет послужил причиной значительных перемен и в моей личной жизни. Я переехал в Москву; в 1938 году вступил
в ряды ВКП(б); в 1939 году окончил Московский историко-философский институт (МИФЛИ) по отделению языка и литературы.
Осенью 1939 года я был призван в ряды РККА и
участвовал в освободительном походе наших войск в
Западную Белоруссию. По окончании похода я был уволен в запас, но вскоре вновь призван и, уже в офицерском звании, но в той же должности спецкорреспондента
военной газеты, участвовал в войне с Финляндией. Месяцы фронтовой работы в условиях суровой зимы сорокового года в какой-то мере предварили для меня собственно военные впечатления Великой Отечественной
войны. А мое участие в создании фельетонного персонажа "Васи Теркина" в газете "На страже родины" (ЛВО)
- это по существу начало моей основной литературной
работы в годы Отечественной войны 1941-1945 годов.
Но дело в том, что глубина всенародно-исторического бедствия и всенародноисторического подвига в Отечественной войне с первых дней отличили ее от
каких бы то ни было иных войн и тем более военных кампаний.
9
"Книга про бойца", каково бы ни было ее собственно литературное значение, в годы войны была для
меня истинным счастьем: она дала мне ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. "Теркин"
был для меня во взаимоотношениях поэта с его читателем - воюющим советским человеком - моей лирикой,
моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и
присказкой, разговором по душам и репликой к случаю. Впрочем, все это, мне
кажется, более удачно выражено в заключительной главе самой книги.
Почти одновременно с "Теркиным" я начал еще
на войне писать, но закончил уже после войны - лирическую хронику "Дом у дороги". Тема ее - война, но с иной
стороны, чем в "Теркине". Эпиграфом этой книги могли
бы быть строки, взятые из нее же:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем...
Всегда наряду со стихами я писал прозу - корреспонденции, очерки, рассказы, выпустил даже еще до
"Муравии" нечто вроде небольшой повести - "Дневник
председателя колхоза" - результат моих деревенских записей "для себя". В 1947 году опубликовал книгу очерков
и рассказов под общим заглавием "Родина и чужбина".
Последние годы писал мало, напечатал с десяток стихотворений,
несколько очерков и статей. Совершил ряд поездок в составе различных
культурных делегаций за границу,- побывал в Болгарии, Албании, Польше, Демократической Германии и в Норвегии. Ездил и по родной стране в командировки на Урал, в Забайкалье и на Дальний Восток. Впечатления этих поездок
должны составить материал моих новых работ в стихах и прозе.
В 1947 году был избран депутатом Верховного Совета РСФСР по Вязниковскому округу Владимирской области; в 1951 - по Нижнедевицкому Воронежской области.
С начала 1950 года работаю главным редактором журнала "Новый
мир".
А. Твардовский
10
P.S.
Особая тема - работа Твардовского в качестве редактора одного из лучших в свое время литературно-художественных журналов - героического "Нового мира".
Твардовский дважды стоял у руководства этим журналом - в 1950 - 1954 и в 1958 - 1970 годах.
По словам Натальи Бианки, все эти годы работавшей в этом журнале рядом с Твардовским, "Никакой и никогда <...> антисоветчины он не печатал. Более того, и не
помышлял печатать. Он был гораздо ортодоксальнее своего
аппарата. Ни одной ведь рукописи, ни "самиздатской", ни
тем более "тамиздатской" он нам не давал читать. Рукописи подобного рода
хранились у нас в сейфе. А ведь по роду своей работы в какой-то мере мы
должны были быть в курсе дела".
Несмотря на такую лояльность, в 1954 году с заведования журналом
Твардовский был снят. Наиболее "криминальные" статьи, за которые он тогда
пострадал, были: "Об искренности в критике" В.Померанцева (1953, № 12), о
дневниках М.Шагинян М.Лифшица (1954, №2), "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе" Ф. Абрамова (1954, №4) и статья самого Твардовского "На
хуторе в Тюр-Фиорде"(1950,№9).
Если точно определять общественно-политическую направленность
руководимого Твардовским "Нового мира", можно сказать так: журнал удовлетворял потребностям общественного сознания, возбужденного решениями XX
съезда КПСС. Естественно, что он вызывал ненависть и сопротивление противников этих решений.
Возникла борьба Твардовского с перестраховочной критикой, с трусливой цензуроподобной редактурой и,
разумеется, с самой беспощадной, коварной, многосоставной цензурой, существовавшей под псевдонимом
"Главлит" и в сущности опиравшейся во всем на установки и мнения ЦК КПСС. Борьбу с этим поветрием, буквально душившим литературу, Твардовский вел в поэмах "За
далью - даль", "Теркин на том свете", в стихотворении
"Московское утро" В этом последнем стихотворении речь
идет о редакторе, забраковавшем стихи поэта на том
основании, что "концовка" получает какой-то иной смысл, если прочесть ее не
слева направо, а справа налево... –
...мы о читателе думать должны
(как будто читатель он прибыл с луны!).
В исключительно жестких цензурных условиях Твардовский поддерживал и отстаивал для "Нового мира" острозлободневные произведения: обжигающую правду "Районных будней" В.Овечкина, повесть Виталия Семина "Семеро в одном доме", рассказ "Неделя как неделя" Натальи Баранской, военные
11
повести Василя Быкова; поддерживал и такие произведения необычной формы, как "Трава забвения" и "Кубик" Валентина Катаева. Все это впервые опубликовано в журнале Твардовского.
На страницах "Нового мира" - разнообразие талантов, имен, во многих
случаях "открытых" журналом: В. Панова, В. Овечкин, С. Залыгин, А. Яшин, Г.
Троепольский, О. Берггольц, М. Алигер, В. Тендряков, Ч. Айтматов, Р. Гамзатов, В. Семин, В. Поляков, Ф. Искандер, Б. Можаев, Ю. Трифонов, В. Быков, Э.
Казакевич, В. Белов, А. Жигулин, Н. Баранская, Н. Ильина... Писатели старшего поколения: И. Эренбург, И. Соколов-Микитов, К. Паустовский, В. Каверин, С.
Маршак...
Твардовскому принадлежит заслуга и честь открытия редкого таланта
А.И. Солженицына. Повесть "Один день Ивана Денисовича" (1962, №11) - слово мужественной правды о бесчеловечной сталинской политике, - величайшая
победа и успех "Нового мира", Твардовского. Повесть имела огромный резонанс и тотчас вошла в золотой фонд мировой литературы. Твардовский в статье "По поводу юбилея" (1965, №1) предсказывал этому произведению
"большой многообещающий путь". Оголтелая критика всеми силами пыталась
стереть это произведение и самое имя его создателя. Но когда историк Рой
Медведев, посетив Твардовского в больнице в октябре 1970 года, сообщил
ему о присуждении Солженицыну Нобелевской премии, - поэт оживился и
удовлетворенно сказал: "Это наша премия!" (имея в виду, конечно, прежнюю
редакцию "Нового мира").
При общем устремлении литературы нового периода к документальности и фактичности особую ценность представляли подлинные свидетельства, "человеческие документы", личные чувства и размышления в мемуарах, дневниках, письмах. В эпоху Сталина литература этого рода культивировалась неохотно, считалась опасной; существовали и лжемемуары, приспособленные на потребу дня.
В "Новом мире" Твардовского печатались мемуары И. Эренбурга
"Люди, годы, жизнь", "Годы войны" генерала армии А.В. Горбатова, дневник
Нины Костериной, "На чужбине" журналиста Л.Д. Любимова, военно-исторические очерки о начальном периоде войны С.С. Смирнова, записки дипломата
И.И. Майского. В 1968 году началось печатание мемуарной книги революционерки Елизаветы Драбкиной "Зимний перевал". Опубликовать удалось только
первую часть, часть вторая подверглась запрету и появилась в печати только
через двадцать лет.
Твардовский заботился о полноценном разделе публицистики и науки,
привлекая к журналу литературно талантливых и осведомленных людей:
очеркист В. Овечкин, писатели Е. Дорош и Г. Троепольский, историк С. Утченко.
В отделе критики работали И. Виноградов, А. Лебедев, В. Лакшин, Ю.
Буртин, А. Синявский, М. Щеглов, И. Соловьева, Ст. Рассадин.
В статье самого Твардовского "По случаю юбилея" выдвинуты были
общие для журнала эстетические принципы: реалистическая правдивость,
форма, лишенная формалистической замысловатости, близкая к классиче-
12
ской традиции, но не избегающая новых средств выражения, оправданная содержанием.
Демократическое направление "Нового мира" вызывало ожесточенные нападки консервативной печати: журналов "Октябрь" и "Огонек", газет: "Литература и жизнь", "Советская Россия", "Сельская жизнь", "Социалистическая индустрия". Все направляемое в журнал Твардовского чиновники
Главлита рассматривали в лупу и запрещали под разными предлогами. Или
клали под сукно и просто молчали, не давая никакой аттестации, беря "измором". Номера журнала из-за этого выходили с опозданием на 2-3 и более месяцев. Преданные журналу читатели относились к этому с пониманием. В употребление вошли специфические "новомирские" термины: "аллюзия", "твардовская ересь". Сверху, вопреки всем законным правилам и приличиям, осуществлялась насильственная перетасовка редколлегии и введение в нее чужеродных "членов". Самому Твардовскому то и дело приходилось по вызовам
являться в инстанции - "есть мыло", по его выражению.
Критическому разносу подверглась повесть А. Яшина "Вологодская
свадьба" (1962, № 12) - одно из лучших произведений "деревенской прозы". На
очерки В. Некрасова "По обе стороны океана" (1962, №11 и 12) с критикой обрушился сам Хрущев.
После осени 1964 года нападки на "Новый мир " стали еще более ожесточенными. Скульптор Е. Вучетич выступил со статьей "Внесем ясность"'. Это
официальная отповедь программной статье Твардовского "По поводу юбилея":
идеологически выдержанная "правда явления", по мнению Вучетича, выше
будничной "правды факта".
Статья Вучетича вызвала бурный поток читательских писем; цензура,
однако, не разрешила их напечатать.
"Давление страшного атмосферного столба, которое то увеличивалось до чугунной тяжести, то чуть отпускалось и даже якобы исчезало,
чувствовалось над головой журнала постоянно",- свидетельствовал Ю.Трифонов.
Это давление чувствовали и переживали читатели всей страны. Твардовскому советовали оставить журнал и зажить спокойно. В моменты слабости, когда бывало особенно тяжело, приходили такие мысли и самому Твардовскому. Но, по его убеждению, талант - не только дар, но и обязанность.
"Нужно жить и исполнять свои обязанности", - эти слова А. Фадеева, завершающие его "Разгром", составляли часть жизненного кредо Твардовского.
Другой такой фразой, которой он часто себя подбадривал, была чеховская: "Мы еще увидим небо в алмазах".
Иммунитет к озлобленным наскокам критики выработался у поэта давно. Еще в 1941 году советовал он писательнице Т.И. Волгиной: "Слыхал я
<...>, что Вас ругнули в "Правде" или еще где-то. Учитесь быть только злей в
работе от таких штук. Беды тут никакой нет". "...Все мы переживем и живы будем", - внушал он М.В. Исаковскому в 1935 году словами "политбесед" будущего своего Теркина.
Несмотря на такое давление, журнал Твардовского жил и жила русская литература. Она оказалась "неуморимой", как говорил В.А. Каверин. Ее
13
выворачивали, а в "Новом мире" вдруг появляется "Сотников" В. Быкова.
"Картонная" литература былых времен стала уже попросту невозможной, и в
этом была заслуга "Нового мира". "Литературные закройщики" существовали
еще, но рядом с "Новым миром" чувствовали себя неуютно. "Мы сами себе создаем... трудности тем, чем можно гордиться", - писал Твардовский В. Овечкину, имея в виду именно такое существование "Нового мира" в общем литературном потоке.
С развитием событий положение журнала становилось почти невыносимым. О гражданском поведении Твардовского Наталья Ильина приводит высказывание К.И. Чуковского: "А как ему не мучиться, ведь он - Россия. Какой
человек! Какой поэт! Живой классик среди нас ходит... А его деятельности в
"Новом мире" нет параллели, кроме разве Некрасова. Но тому было гораздо
легче!".
Процесс А. Синявского и Ю. Даниэля (январь 1966 г.) стал тяжким ударом по интеллигенции, по литературе, по "Новому миру". В марте началась
кампания против статьи В. Кардина "Легенды и факты": А.Кривицкий защищал
сочиненную им версию "подвига 28 панфиловцев" и другие идеологические
мифы, созданные сталинским пропагандистским аппаратом. Кривицкого поддержал редактор "Литературной газеты" А. Чаковский: "Нам не важно, кто врет,
нам важно подчеркнуть, что "Новый мир" в духе своей "концепции" выступает
против величия народного подвига...".
В 1968 году писатель А. Первенцев заявил: прежде чем вводить танки
в Чехословакию, надо было ввести танки в редакцию "Нового мира"...
В июле 1969 года началось решительное наступление на "Новый
мир": в софроновском "Огоньке" появилось "письмо одиннадцати" литераторов
(М. Алексеев, П. Проскурин, Н. Шундик и другие - почти все они опубликовались потом в "Роман-газете"). В "Социалистической индустрии", "Сельской
жизни" появились грубые, шельмующие статьи против мемуаров И. Эренбурга,
"Деревенского дневника" Е. Дороша, против самого Твардовского.
Обстановка становилась невыносимой. В начале 1970 года в Союзе
писателей А.Овчаренко предложил вместо "Октября" и "Нового мира" учредить другой, "средний" журнал. Это не осуществилось. Но тот же А. Овчаренко
волевым решением сверху был введен в редакцию "Нового мира".
То была последняя капля. В.Я.Лакшин пишет:
"Вызывающим, беспрецедентным было не только насильственное, против воли главного редактора, освобождение
многолетних его сотрудников, но и назначение людей, с
которыми Твардовский заведомо не согласился бы работать. Как раз незадолго до этого А.И. Овчаренко публично
клеймил "По праву памяти" как "кулацкую поэму". Твардовский заявил, что он уходит, и 24 февраля его отставка
была окончательно принята".
Первый номер журнала за 1970 год еще подписан
Твардовским. Он ушел только тогда, когда редколлегия
была окончательно испорчена и вести журнал в прежнем
духе было невозможно. Борьба за журнал, которую Твардовский так самоот-
14
верженно вел, не могла тогда увенчаться успехом: поэт замышлял неосуществимое - сочетать коммунизм со свободой творчества и не захотел считаться
с тем, что со смещением Хрущева часы советской литературы были переведены назад.
"Новый мир" времен Твардовского - это героический период, который
непременно еще будет специально и пристально изучаться. Каждый номер
журнала тех лет читатели бережно хранят как драгоценность.
"Новый мир" после Твардовского стал совсем другим. Новое его руководство не нашло ничего лучшего, как поспешно опубликовать в нем "воспоминания Л.И.Брежнева" и представить их на высшую - Ленинскую премию по литературе, которая и была получена. Эта позорная акция никогда не будет смыта из истории литературы.
Летом 1976 года, когда вышла книга "Василий Теркин" в серии "Литературные памятники", один мой знакомый позвонил в "Новый мир" и предложил журналу рецензию на эту книгу. Ему ответили так, будто там и не знали,
кто такой Твардовский.
Твардовский был человеком своего времени и никогда не был "антисоветским" писателем. Напротив, в нужных случаях он не забывал свидетельствовать свою преданность "партии" и апеллировал к образу Ленина, которому
посвятил хрестоматийно известное произведение "Ленин и печник" (1940).
Постепенно Твардовский освобождался от иллюзий, хотя осознавал
необходимость "учесть, среди каких мнений и пониманий живем". Менялось
его отношение к Сталину, к сосланной семье. В 1959 году наставлял он некоего автора поэмы о "Никаноре": "...согласитесь, что некоторые из острейших вопросов, занимавших сознание и чувства Никаноров и Моргунков, до сих пор, на
пороге 30-летия колхозного движения, еще не решены...". Колхозные "трудодни", казавшиеся столь ценными при создании "Страны Муравии", осмеяны в
"Теркине на том свете". По словам генерала А.В.Горбатова, "как коммунист,
как человек, как поэт" Твардовский "брал все на себя и бесстрашно отвечал за
свои честные партийные взгляды".
В июне 1970 года был 60-летний юбилей Твардовского. Звания "Героя", как полагалось в подобных случаях, он не был удостоен, ибо поистине
"несть пророка в своем отечестве".
Вся жизнь Твардовского, нераздельная с его творчеством, была служением правде. Как никакой другой писатель современности, Твардовский
пользуется репутацией убежденного приверженца "правды сущей", как бы ни
была она горька и неприятна. Эта принципиальная позиция поэта и гражданина снискала ему заслуженный авторитет.
В стихотворении "Я убит подо Ржевом" Твардовский призывал "ликовать нехвастливо", и сам неизменно следовал этому. Сдержанность, неприязнь к выспренному, нарочитому и фальшивому, к "высоким" словам, употребляемым всуе, - один из творческих заветов поэта. Даже тогда, когда высокие
слова адресовались ему самому. В 1960 году, в канун пятидесятилетия поэта,
журналисты и критики назвали его "великим". Твардовский так отреагировал
на это: "Все понимаю, можно и какой-то отдых дать душе, и все же так опасно
предаваться разврату, который нашему брату просто противопоказан..."
15
Сегодня мы можем уверенно сказать, что Александр Твардовский безусловно входит в обойму великих поэтов, без которых представление о русской истории и русской жизни вообще немыслимо. Эти поэты повлияли на русскую жизнь не только своим творчеством, но и самим своим существованием,
личностью, биографией и судьбой. Таковы Пушкин, Лермонтов, Некрасов,
Блок, Есенин, Маяковский, Ахматова, Пастернак...
Твардовский - личность гармоническая, наделенная талантом литератора и обостренным чувством правды и справедливости. Своим творчеством
он ответил на главные проблемы современной отечественной истории. Безусловна его и нынешняя актуальность. "Он продолжает расти", - так определил
его посмертную судьбу Федор Абрамов.
Твардовский умер 18 декабря 1971 года после продолжительной, тягчайшей болезни. Похороны его - в "организованном" режиме были "отрепетированы" властями при погребении К. Паустовского, А. Ахматовой, К. Чуковского: с ограничением выступлений, подменой ораторов. Отменили даже троллейбусную остановку у Новодевичьего кладбища. Некролог, написанный друзьями, в котором они взвешивали каждое слово, чтобы не раздражать власть,
был заменен другим - официальным и оказененным.
Друзья написали, что Твардовский был "великий народный поэт",
самоотверженный организатор "живых сил" литературы, работавший в "традициях правды, человечности, демократизма".
"Это лучший поэт нашего времени, - сказал о Твардовском Константин
Симонов, - до боли жаль, что его не стало".
// Гришулин, А.Л. Творчество Твардовского. –
М.: Изд-во МГУ, 1988. – С.103 -110.
…Когда несли тебя к могиле,
Шел снег. Печаль была остра.
Молюсь, как годы мне сулили,
На пламень твоего костра.
И у свободы он в почете,
И не подвластен никому,
И ложь в сусальной позолоте
Не смеет подступить к нему!
Р. Гамзатов «Костер Твардовского»
16
ПРОИЗВЕДЕНИЯ А.А. ТВАРДОВСКОГО
Твардовский, А.Т. Собрание сочинений [Текст]:
[в 6 т.] / А.Т. Твардовский; [вступ. ст.К. Симонова; примеч. Ю. Буртина и Р. Романовой]. - М.: Худож. лит., 19761983.
Т.1: Стихотворения (1926-1940). Страна Муравия:
поэма. Переводы. – 1976. – 432с.
Т.2: Стихотворения (1940-1945). Поэмы «Василий
Теркин», «Дом у дороги». – 1977. – 431с.
Т.3: Стихотворения (1946-1970). Поэмы «За далью –
даль», «Теркин на том свете». – 1978. – 431с.
Т.4: Рассказы и очерки (1932-1959). – 1978. – 506 с.
Т.5: Статьи и заметки о литературе. Речи и выступления (1933-1970). – 1980. – 463 с.
Т.6: Письма (1932-1970). – 1983. – 671 с.
Твардовский, А.Т. Избранные произведения
[Текст]: в 3 т. / А.Т. Твардовский; [сост. и подгот. текста
М. Твардовской: вступ. ст. А. Туркова]. - М.: Худож. лит.,
1990.
Т.1: Стихотворения. – 495 с.
Т.2: Поэмы - 463 с.
Т3: Проза – 527 с.
Твардовский, А.Т. Избранное: Стихотворения;
Поэмы [Текст] / А.Т. Твардовский; [вступ. ст. М. Латышева; коммент. А. Туркова]. - М.: ТЕРРА - Книжный
клуб, 2000. - 576 с. - (Сокровища мировой литературы).
В книгу включены лучшие стихотворения А.Т. Твардовского и шесть его поэм: «Страна Муравия», «Василий
Теркин», «Дом у дороги», «За далью – даль», «По праву памяти», «Теркин на том свете».
17
Твардовский, А.Т. Избранные сочинения [Текст] /
А.Т. Твардовский; [вступит, статья и примеч. А. Туркова;
худож. О. Верейский]. - М.: Худож. лит., 1981. - 671 с. - (Бка классики. Советская литература).
В сборник стихотворений и поэм, раздел лирики завершается стихотворением-исповедью, стихотворением –заповедью, обращенной как почти всегда бывало у поэта,
прежде всего к самому себе. В том также поэмы «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Дом у дороги» и «За далью даль».
Твардовский, А. Избранная лирика. Поэмы
[Текст] / А.Т. Твардовский. - Ростов н/Д: Феникс, 1998. 512 с. – (Всемир. б-ка поэзии).
В книгу замечательного русского поэта (1910—1971)
вошли лучшие его лирические стихотворения и поэмы «Василий Тёркин», «Дом у дороги», «Страна Муравия».
Твардовский, А. Василий Теркин. Дом у дороги.
Стихотворения [Текст] / А.Т. Твардовский. - М.: ПрогрессПлеяда, 2000. - 320 с. - (Русские поэты).
В этом издании звучит немолчный голос совести и
тревожной памяти поэта. «Василий Теркин» - поэма о
воинской страде, о народном характере героя, остроумием и
отвагой вселяющего веру в правое дело. Трагедийная лирическая хроника «Дом у дороги» - плач о Родине в годину бед
и песнь судьбы ее суровой. Книгу завершают пронзительные
стихи «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда окончилась
война...», цикл «Памяти матери».
Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
«Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке»
«Василий Теркин», вступление от автора
18
Твардовский А.Т. Василий Теркин: книга про бойца [Текст] / А.Т. Твардовский - Куйбышев: Куйбышевское
кн. изд-во, 1976. — 232 с.
«Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный
солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!» —
так писал И. А. Бунин о поэме Александра Твардовского «Василий Теркин». Эта поэма, одна из вершин творчества Твардовского, давно уже вошла в классический ряд русской литературы. Удивительно, что о самой жестокой войне можно
было написать с такой жизнеутверждающей силой.
Твардовский, А.Т. Запас огня, залог тепла...
[Текст] / А.Т. Твардовский [сост. и предисл. И. Кондратовича. - М.: Мол. гвардия, 1983. - 71 с. - (Писатель - молодежь - жизнь).
Публицистические произведения известного советского поэта о жизни и творчестве, об ответственности писателя за свою страну. Часть книги составляют выступления А.
Твардовского, разоблачающие фашизм, статьи, написанные
в годы Великой Отечественной войны.
Твардовский, А.Т. И дорога до смерти жизнь...:
Стихи. Поэмы [Текст] / А.Т. Твардовский - М.: Рус. книга,
1999. - 384 с, портр. - (Поэтическая Россия).
Имя замечательного поэта А.Т. Твардовского не нуждается в комментариях. У читателей оно прочно ассоциируется с
«Василием Теркиным» и журналом «Новый мир». На его стихах
выросло не одно поколение людей. В своем творчестве он всегда стремился к правде, истине, старался быть честным
перед собой и теми, для кого он писал.
В предлагаемый сборник поэта вошли лирические
стихотворения 30-х — рубежа 70-х годов, а также две поэмы:
«За далью даль» и «По праву памяти».
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот с грядущим не в ладу…
А. Т. Твардовский «По праву памяти»
19
Твардовский, А.Т. Из ранних стихотворений (1925
-1935) [Текст] / А.Т. Твардовский - М.: Сов. писатель, 1987.
- 272 с.
Книга знакомит со страницами творчества А. Твардовского, мало известными читателю. Это стихи, написанные поэтом на заре его литературного пути. Первые из них
помечены 1925 годом, когда автору было пятнадцать лет.
Книга отражает напряженные творческие искания молодого
Твардовского, до появления в печати поэмы «Страна Муравия», сразу поставившей его в ряд с крупнейшими мастерами советской литературы.
Твардовский, А.Т. Книга лирики [Текст] / А.Т.
Твардовский. – М.: Сов. писатель, 1982. – 448 с.
«Книгу лирики» А. Твардовского составляют разделы: «Сельская хроника», «Фронтовая хроника», «Послевоенные стихи», «Стихи последних лет»
Твардовский, А.Т. Поэмы [Текст]: Страна Муравия, Василий Теркин, Дом у дороги / А.Т. Твардовский;
вступ. ст. А. Мигунова. – М.: Моск. рабочий, 1977. – 286 с.
Подвиг народа, его судьба, прошлое и будущее –
тема всех этих произведений автора.
Твардовский, А.Т. Рабочие тетради 60-х годов
[Текст] / А.Т. Твардовский: вступ. ст. Ю.Г. Буртина // Знамя. – 2000. - №6 -12.
Рабочие тетради, которые А.Т. Твардовский вел на
протяжении всей своей творческой жизни, - уникальный историко-литературный документ. Внутренняя жизнь поэта и его,
по сути дела, непрерывный, не знающий ни будней, ни
праздников творческий процесс предстают здесь в своем повседневном переплетении и целостности.
20
Твардовский, А.Т. Стихотворения [Текст] / А.Т.
Твардовский; [[вступ. ст. В.Я. Лакшина; худож. Г.А. Клод.
– М.: Худож. лит., 1989. – 398 с. - (Б-ка «Русская муза»).
Лирика Твардовского оказалась как-то меньше на
виду, хотя, в сущности, лирический элемент никогда не был
чужд поэту. Лирику он писал с молодой своей поры, да и в
его больших поэмах более всего памятны как раз, пожалуй,
«лирические отступления».
В сборник вошли лучшие лирические стихотворения:
«Две строчки», «О Родине», «Я убит подо Ржевом» и др.
Твардовский,
А.Т.
Стихотворения.
Поэмы
[Текст] / А.Т. Твардовский; [вступ. ст. А. Македонов]. – М.:
Худож. лит., 1971. – 688 с. – (Б-ка всемир. лит. Т.185)
Труден и драматичен был жизненный и творческий
путь автора этой книги! Иные нынешние строгие судьи охотно перечисляют ордена и лауреатские знаки, полученные А.
Твардовским, но нисколько не задумываются над тем, что
мог бы он с полным правом носить и нашивки за тяжелые ранения, нанесенные ему тогдашней властью.
Не только его герой знаменитый Василий Теркин, но
и сам поэт мог бы сказать о себе:
Я загнул такого крюку,
Я прошел такую даль,
И видал такую муку,
И такую знал печаль!
Твардовский, А. Стихотворения и поэмы [Текст] /
А.Т. Твардовский; [вступ. статья А. В.Македонова; сост.
М. И. Твардовской, подг. текста и прим. Л. Г. Чащиной и
Э. М. Шнейдермана]. - Л.: Сов. писатель, 1986. - 896 с.; [8]
илл., 1 л. портр. - (Б-ка поэта. Большая сер.).
В настоящий сборник, помимо произведений, входивших в последние прижизненные, просмотренные автором
издания, вошли ранние стихотворения, наиболее отчетливо
и художественно убедительно выявляющие творческий облик будущего автора «Страны Муравии» и «Василия Теркина», а также лирика последних лет, впервые появившаяся в
печати только в посмертных публикациях.
21
Твардовский,
А.Т.
Стихотворения.
Поэмы
[Текст] / А.Т. Твардовский; [худож. Н. Калита]. - М.: Худож.
лит., 1984. - 559 с. (Классики и современники. Поэтич. бка).
В книгу вошли избранные стихотворения А.Т. Твардовского (1910-1971), а так же поэмы «Страна Муравия»
{1936), «Василий Теркин» (1941-1945); «Дом у дороги»
(1942-1946).
Твардовский. А.Т. Стихотворения. Поэмы. Проза
[Текст] / А.Т. Твардовский; [сост., предисл. и коммент.
А.Л. Гришунина; худож. В.В. Медведев]. - М.: СЛОВО/SLOVO, 2000. - 752 с. – («Пушкинская б-ка»).
В настоящем издании творчество Александра Трифоновича Твардовского (1910 -1971) представлено лирикой,
известными читателю поэмами: «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Дом у дороги», «За далью - даль», «Теркин на
том свете» и не входившей ранее в собрания сочинений поэмой «По праву памяти», а также избранной прозой.
Твардовский, А.Т. Стихотворения и поэмы
[Текст] / А.Т. Твардовский; [сост., вступ. ст. А. Туркова;
худож. О. Верейский]. - М.: Дет. лит., 2001. - 314 с. (Школьная б-ка).
В сборник произведений известного русского поэта
вошли наиболее избранные стихотворения и поэмы «Василий Теркин» и «Дом у дороги».
Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу – света и тепла.
А.Т. Твардовский «За далью – даль»
22
Твардовский, А.Т. Страна Муравия [Текст]: поэма, стихотворения / А.Т. Твардовский; [сост. М.И. Твардовская]. - М.: Сов. Россия, 1981. – 288 с. – (Земля родная).
В книгу входят широко известная поэма «Страна Муравия», стихотворения цикла «Сельская хроника», тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского
«О «Стране Муравии».
Твардовский, А.Т. Я забыть того не вправе...:
Поэзия. Записки. Публицистика [Текст] / А.Т. Твардовский – М.: Русская книга, 2000. - 512 с.
В книгу вошли поэмы «Василий Теркин», «Теркин на
том свете», «Дом у дороги», а также военная публицистика.
Поэма «Теркин на том свете» впервые печатается в полном
виде: в ней восстановлены строфы, в свое время вычеркнутые по настоянию Н. С. Хрущева.
Твардовский, А.Т. Я начал песню... Стихотворения и поэма [Текст] / А.Т. Твардовский; [сост, и вступ. ст.
С. Куняева]. - М.: Мол. гвардия, 1987. - 174 с. - (В молодые
годы).
Настоящий сборник знакомит читателя с интереснейшим, сложным и драматическим периодом жизни А.
Твардовского с 1925 по 1940 год. Он открывается стихами,
своего рода лирическими признаниями, которые мы находим
в его произведениях последних лет. Эти признания поэта
подчеркивают духовно-напряженную перекличку его зрелых
творческих рубежей, полных тревожных раздумий, с изначальными истоками народной жизни, с малой родиной, всегда жившей в душе поэта. Стихи, представленные в разделе
«Ровесниками века становясь...», являются как бы своеобразным эпиграфом поэта ко всей его жизни.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору!
А.Т. Твардовский «Перед войной, как будто в знак беды…
23
«Я ПРОШЕЛ ТАКУЮ ДАЛЬ…»
(Литература о жизни и творчестве)
Воспоминания об А.Т. Твардовском [Текст] /
[сост. М.И. Твардовская]. – М.: Сов. писатель, 1981. –
544 с.
Александр Трифонович Твардовский - выдающийся советский поэт, любимый миллионами читателей в
России и широко известный за рубежами нашей Родины.
Сборник воспоминаний о нем его друзей и товарищей по годам учебы, военной поры, работы в советской литературе дает широкое представление об А. Твардовском как писателе, общественном деятеле и человеке.
Среди авторов воспоминаний - писатели П. Бровка, К. Ваншенкин, Е. Воробьев, Е. Долматовский, К. Симонов, И. Соколов-Микитов, художник О. Верейский и многие другие
современники поэта.
Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского
[Текст]: в помощь преподавателям, старшеклассникам
и абитуриентам / А.Л. Гришунин. - М.: Изд-во МГУ, 1998.
- 112 с. - (Перечитывая классику).
В книгах серии «Перечитывая классику» содержится современный анализ произведений, входящих в школьные программы по литературе.
Эта книга посвящена творчеству Твардовского личности гармонической, совмещавшей талант литератора
с обостренным чувством правды, главным этическим и
эстетическим его принципом. Безусловно, он принадлежит
к тем большим поэтам, без которых представление о русской истории и русской жизни немыслимо. В его поэмах
можно выделить три главные проблемы современности:
коллективизация, Отечественная война, послевоенное
нравственное и социальное переустройство. Безусловна и
нынешняя актуальность его творчества.
Какой ужасный год,
Безжалостное лето,
Коль близится уход
Великого поэта
К. Ваншенкин
24
Кондратович, А.И. Александр Твардовский:
Поэзия и личность [Текст] / А.И. Кондратович - М.: Худож. лит., 1985. — 318 с.
Книга об Александре Твардовском (1910 - 1971) состоит из очерков о становлении поэта и о его произведениях - лирике разных лет, поэмах «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Дом у дороги», «За далью - даль», об особенностях его творческой работы и поэтического почерка.
В целом создается творческий портрет поэта, нарисованный рукой автора, близко его знавшего.
Муравьев, А. Н. Творчество А.Т. Твардовского
[Текст]: пособие для учителей / А.Н. Муравьев. - М.:
Просвещение, 1981. - 143 с.
В пособии дается анализ творчества известного
поэта. Автор прослеживает пути становления и формирования поэтического таланта Твардовского.
Книга рассчитана на преподавателей литературы,
ведущих занятия по советской литературе.
Романова, Р.М. Александр Твардовский: Страницы жизни и творчества [Текст]: кн. для учащихся - М.:
Просвещение, 1989. - 160 с.
Александр Твардовский – не только поэт, но и личность. К себе и к своему делу он относился со всей ответственностью, служа тому, что считал главным в жизни, "правде сущей". "Это лучший поэт нашего времени", - сказал о Твардовском К.Симонов.
Книга познакомит школьников с основными этапами жизни и творчества великого русского поэта А. Т. Твардовского.
… Как странно все теперь,
В снегу поля пустые…,
Поверь, таких потерь
Немного у России.
К. Ваншенкин
25
СТАТЬИ ИЗ КНИГ И ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ
КНИГИ
1. Абрамов, Ю.А. Твардовский «Василий Теркин» [Текст] / Ю.А. Абрамов,
В.Н. Демин // Сто великих книг. – М.: Вече, 2003. – С.470-473.
2.
Александр Твардовский [Текст] // История русской советской литературы /под ред. П.С. Выходцева. – М.: Высш.школа, 1986. – С.527-554.
3.
Алексеева, Л.Ф. Поэзия А.Т. Твардовского образно – интонационное и
жанровое новаторство [Текст] / Л.Ф. Алексеева //Русская литература: ХХ
век. Справочные материалы. – М.: Просвещение, 1995. – С.300-321.
4.
Гамзатов, Р. Костер Твардовского [Текст] / Р. Гамзатов //Сочинение т.
5: Стихотворения. Поэмы. Верность таланту. – М.: Худож. лит., 1982. –
С.14-17.
5.
Друнина, Ю. Красная Пахра [Текст] / Ю. Друнина // Избранное Т.2:
Стихотворения; Проза. – М.: Худож. лит., 1989. – С.210.
6.
Еремин, В.Н. Александр Трифонович Твардовский (1910-1971)
[Текст] / В.Н. Еремин // 100 великих поэтов. – М.: Вече, 2006. – С.464-467.
7.
Ершов, Л.Ф. Александр Твардовский [Текст] / Л.Ф. Ершов // История
русской советской литературы: учеб. пособие. – М.: Высш. шк., 1982. –
С.312-324.
8.
Зайцев, В.А. А.Т. Твардовский / В.А. Зайцев [Текст] // Русская литература XIX - ХХ веков. В 2-х т. Т.2. Русская литература ХХ века. Литературоведческий словарь. Учеб. пособие / сост. и науч. ред. Б.С. Бугров, М.М. Голубков. – М.: Аспект Пресс, 2000. – С.219-230.
9.
Иванов, Г. Александр Трифонович Твардовский (1910-1971) [Текст] / Г.
Иванов, Л.С. Калюжная // 100 великих писателей. – М.: Вече, 2000. –
С.570-573.
10. Кондратович, А.
За все в ответе [Текст]: очерк / А. Кондратович // Лауреаты России: автобиографии российских писателей. Кн.5. – М.: Современник,1987. – С.240-291.
26
11. Лавлинский, Л. На стаже века (Об Александре Твардовском) [Текст] /
Л. Лавлинский // Мета времени, мера вечности. Статьи о современной литературе. – М.: Худож. лит., 1986. – С.30-71.
12. Лакшин, В. «Литература – дело суровое…» (Читая «Письма о литературе» А. Твардовского ) [Текст] // Литература и современность. Сб.24-25.
Статьи о литературе 1986-1987 годов. – М.: Худож. лит., 1989. – С.417-424.
13. Михайлов, А.И. Александр Твардовский [Текст] / А.И. Михайлов // История русской советской поэзии 1941-1980. – М.: Наука, 1984. – С.286-299.
14. Овчаренко, А. «Середина века» Владимира Луговского и «За далью –
даль», Александра Твардовского [Текст] / А. Овчаренко // Большая литература: основные тенденции развития советской художественной прозы
1945-1985 годов. Сороковые – пятидесятые годы. – М.: Современник,
1985. – С.268-285.
15. Огнев, В. Александр Твардовский [Текст] / В. Огнев //
Горизонты поэзии. Избранные работы в 2-х т. Т.1. Советская поэзия – истоки и движение.
– М.: Худож. Лит., 1982. – С.201-239.
16. Прокофьев,
В.А. Твардовский Александр Трифонович [Текст] / В.А.
Прокофьев //Русские писатели ХХ век. Биобиблиографический словарь в 2
ч. Ч.2. М-Я / [под ред. Н.Н. Скатова]. – М.: Просвещение, 1998. – С.423429.
17. Пьяных,
М.Ф. Поэзия А. Твардовского [Текст] / М.Ф. Пьяных //Ради
жизни на земле. Русская советская поэзия о Великой Отечественной войне: кн. для учителя. – М.: Просвещение, 1985. – С.138-176.
18. Стахорский,
С.В. «Василий Теркин» [Текст]: «книга про бойца» А.Т.
Твардовского // Энциклопедия мировой литературы / С.В. Стахорский; под
ред. С.В. Стахорского. - СПб.: Невская книга, 2000. – С.67-68.
19. Твардовский А.Т. (1910-1971) [Текст] // Русская литература ХХ века. В
2-х т. Т.2. 1940-1990-е годы: учеб. / под ред. Л.П. Кременцова. – М.: Академия, 2003. – С.178-205.
20. Твардовский
А.Т. (1910-1971) [Текст] // История русской литературы
40-80-е годы. – М.: Просвещение, 1983. – С.181-207.
27
21. Твардовский А.Т. (1910-1971) [Текст] // История русской советской литературы: 40-80-е годы: учеб. пособие / под ред. А.И. Метченко, С.М. Петрова. – М.: Просвещение, 1983. – С.181-207.
22. Твардовский
Александр Трифонович [Текст] // Русские писатели.
Поэты (советский период). Биобиблиографический указатель т.25 Арс.
Тарковский – А. Твардовский. – С.Пб., 2002. – С.205-567.
23. Трубина,
Л.А. А.Т. Твардовский (1910-1971) [Текст] / Л.А. Трубина //
Избранные имена. Русские поэты ХХ века / под ред. Н.М. Малыгиной. – М.:
Наука, 2006. – С.191-206.
24. Турков, А.М. Твардовский А.Т. [Текст] / А.М. Турков //Русские писатели
20 века. Биографический словарь / под ред. П.А. Николаева. – М.:
Большая Рос. энцикл. 2000. – С.677-679.
25. Философская лирика / Л. Мартынов, А. Твардовский) [Текст] // Русская
советская литература 50-70-х годов: учеб. пособие / под ред. В.А. Ковалева. – М.: Просвещение, 1981. – С.184-206.
ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ
1. Березин, В. О Твардовском [Текст] / В. Березин // Новый мир. – 1996. №3. – С.181-189.
2.
В начале и в конце жизни: переписка А.Т. Твардовского с Г.В. Рочко
[Текст] // Новый мир. – 1996. - №3. – С.203 – 215.
3.
Ермолаева, Н.Л. О правде войны в «Книге про бойца» А.Т. Твардовского [Текст] / Н.Л. Ермолаева // Литература в школе. – 2005. - №5. –
С.2- 6.
4.
Караганова, С. В «новом мире» Твардовского [Текст] / С. Караганова //
Вопросы литературы. – 1996. - №3 /май-июнь/. – С.318-344.
5. Кублановский, Ю. Этюд о Твардовском [Текст] / Ю. Кублановский //
Новый мир. – 2000. - №6. – С.131-135.
6.
Машихина, Е. А. Тема дома в поэме А. Твардовского "Дом у дороги" и
романе Ф. Абрамова "Дом" [Текст] / Е.А. Машихина. // Литература в школе.
- 2008. - № 4.- С.17-19.
28
7.
Митин, Г.А. «Немую боль в слова облечь…» Трагический пафос поэзии А.Т. Твардовского [Текст] / Г.А. Митин // Литература в школе. – 1995. №5. – С.24-34.
8.
Митин, Г.А. Нет ада без надежды: о поэме А.Т. Твардовского «Теркин
на том свете» [Текст] / Г.А. Митин // Литература в школе. – 1994. - №4. –
С.30-37.
9.
О книге А. Твардовского «Родина и чужбина» [Стенограммы обсуждений] [Текст] // Вопросы литературы. – 1991.- №9-10 /сент.-окт./. – С.188 226.
10. Парфенова,
Р.А. Стихотворение А.Твардовского помогает юности
осмыслить мир [Текст] / Р.А. Парфенова // Литература в школе. – 2005. №6. – С.22-23.
11. Полтавец, Е.Ю. Наша «теркиниада» [Текст] / Е.Ю. Полтавец // Литература в школе. –2000. - №4. – С.67-76.
12. Пьяных, М. Эпос и лирика воюющей России (Александр Твардовский и
Ольга Берггольц) [Текст] / М. Пьяных // Звезда. – 1995. - №5. – С.166-174.
13. Смирнов, В.
Дама в черном [Текст]: воспоминания о А. Твардовском /
В. Смирнов // Сибирские Истоки. - 2008. - N 4. - С. 21-24.
14. Солженицын,
А. Богатырь [Текст]: к 90-летию А.Т. Твардовского / А.
Солженицын // Новый мир. – 2000. - №6. – С.129-130.
15. Страшнов, С. Письма в два адреса [Советское литературное просветительство. Вариант А. Твардовского] [Текст] / С. Старшинов // Вопросы
литературы. – 1995. – Вып.5. – С.3-28.
16. Сухих,
И. О смерти, войне, судьбе и Родине – русской и советской
(1941-1945. «Василий Теркин» А. Твардовского) [Текст] / И. Сухих // Звезда. – 2000. - №8. – С.221-230.
17. Турков, А.
"Я прошел такую даль...". Перечитывая А. Твардовского
[Текст] / А. Турков // Свободная мысль. - 1996. - №5. - С. 66-75.
18. Турков,
А. «Я не ранен. Я – убит…» Из воспоминаний об А. Твардовском [Текст] / А. Турков // Знамя. – 2000. - №1. – С.161-174.
29
19. Чернова,
И.И. «Россия в живых народных лицах, интонация, слове».
К урокам по поэме Твардовского «Василий Теркин» [Текст] / И.И.
Чернова // Литература в школе. –1999. - №3. – С.55-66.
20. Чернова,
И.И. Лирический цикл А.Т. Твардовского «Памяти матери»
[Текст] / И.И. Чернова // Литература в школе. –2000. - №4. – С.55-61.
С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая - быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль.
А. Твардовский
ИСТОРИЯ ПОЭМ
«СТРАНА МУРАВИЯ»
Страна Муравия" (1935) - первое крупное значительное, самобытное произведение Твардовского, выведшее его
в большую литературу. Поэма, как и все раннее творчество,
посвящена прошедшей в стране коллективизации деревни.
Но в ней нет ничего газетно-плакатного, как это можно видеть
в литературе на многих примерах. Не поэма-утверждение, а
скорее поэма-вопрос в традициях классической русской литературы (ярчайший пример - некрасовская поэма "Кому на
Руси жить хорошо"). Литературно-художественный пафос
произведения сказался не только в главном его тезисе: о
неизбежности коллективизации, как единственно правильном
пути трудового крестьянства; вскрыты мучительные переживания крестьянина,
столкнувшегося с совершенно новой для него (за многие века) жизненной проблемой; отражены противоречия столкновения нового и исконного на этом пути и
подлинный драматизм всей ситуации.
Первую попытку подойти к этой теме Твардовский предпринял в набросках
к поэме "Мужичок горбатый". Поэма не удавалась, пока Твардовский не услышал в
речи А. Фадеева об эпизоде из "Брусков" Ф. Панферова, где середняк Никита Гурьянов отправляется на поиски места, в котором нет индустриализации и коллективизации. Этот сюжетный ход и был положен Твардовским в основание новой поэмы.
Работа над ней началась 8 октября 1934 года.
30
Крестьянин Никита Моргунок едет по стране в поисках такого места, где нет
колхозов. Труженик и собственник, он не может принять обобществление собственности. Его идеал:
Земля в длину и в ширину
Кругом своя.
Посеешь бубочку одну –
И та -твоя.
Эта заветная мысль крестьянина повторяется в поэме как рефрен.
Вся страна как бы сорвалась с якоря и закружилась в водовороте:
Паром идет, как карусель,
Кружась от быстрины.
Гармошку плотничья артель
Везет на край страны...
Гудят над полем провода,
Столбы вперед бегут,
Гремят по рельсам поезда
И воды вдаль текут.
Иногда в поэме речь заходит о Сталине. Но эти упоминания лишены
обычного для того времени подобострастия и плакатного возвеличивания.
Скорее напротив: Моргунок хотел бы обратиться к Сталину попросту, по-человечески, с нестандартным вопросом:
Товарищ Сталин?
Дай ответ,
Чтоб люди зря не спорили:
Конец предвидится ай нет
Всей этой суетории?..
Вопрос поставлен смело и дерзко: за ним - явное недовольство крестьянина вздыбленностью жизни в результате коллективизации, - хотя Моргунок и оговаривается вынужденно:
А что к хорошему идем,
Так я не протестую.
Со Сталиным связывается и образ в конце одной из глав:
Страна родная велика.
Весна! Великий год!..
И надо всей страной - рука,
Зовущая вперед.
В сущности, поэт здесь прибегает к довольно дерзкой и небезопасной
параллели - "Медный Всадник", истукан, вздыбивший жизнь народа и государства без всякой, конечно, заботы о правах отдельного человека.
31
Авторское понимание событий по-прежнему совпадает с официальной
доктриной: Твардовский посмеивается над своим героем. Отсюда - юмор поэмы. Герой, путешествуя по свету, попадает во многие трагикомические ситуации. Ему встречаются бездельники (поп) и откровенные классовые враги (кулак Илья Бугров) или такие же чудаки-"искатели", как он сам (богомолец).
Сюжет "Страны Муравии", замечает С.Л. Страшнов, - это концентрация тех сомнений, которые переживал народ, оставляя вековой уклад и
болезненно врастая в новый. Сюжет поэмы - это наглядное выражение внутренних противоречий, в той или иной форме и степени знакомых тогда многим". Это всеобщее смятение так отмечено в поэме:
Молва растет, что ночь, что день,
Катится в даль и глушь,
И ждут сто тысяч деревень,
Сто миллионов душ.
Нет, никогда, как в этот год,
В тревоге и борьбе,
Не ждал, не думал так народ
О жизни, о селе...
Здесь - свидетельство глубокой народности произведения Твардовского, его историческая правдивость. Ибо, по верному замечанию Страшнова, "крестьянское сознание предпочитает ясность, но ведь только ту, к которой оно пришло своим путем и опытом". Сходные колебания испытал их отец,
Трифон Гордеевич, который в Самарской губернии присматривал места для
переселения; записался - было в колхоз и отвел туда любимого жеребца, но,
потеряв сон и покой, одумался и забрал жеребца обратно.
Решающим условием преодоления всех конфликтов в произведениях
Твардовского выступает труд. Трудолюбие для поэта - определяющая
ценностная мерка всякого человека. Вопрос о результатах труда, - о "бубочке",
материальном достатке - тоже существен.
Характерно стихотворение "Гость" (1933), из которого, возможно, вылилась вся поэма: к колхознику приехал гость, а в этот момент начался дождь,
и нужно было срочно укрыть колхозное сено. Гость активно помогает общему
делу.
И на вопрос, какого он колхоза,
Покорно отвечал:
- Не состою.
Выясняется, что главное желание скромного трудолюбца-гостя было
то - чтобы все люди могли "жить богато". Это и определяет его действия и его
выбор.
Герой "Страны Муравии" проходит через тот же психологический перелом, приобщившись к общей работе, почувствовав ее поэтичность и героику.
Твардовскому не понадобилось в этой поэме прибегать к сказочному
элементу, вроде некрасовской "скатерти самобранной"; сама жизнь ответила
32
на вопрос героя: выясняется, что Никите и не надо было уезжать из своей
деревни.
Попав в колхоз, руководимый большевиком Фроловым, Моргунок жадно набрасывается на работу, по которой истосковался:
…Да я ж не лодырь, не злодей,
Да я ж не хуже всех людей.
Моргунок возвращается домой, обретает "Муравию в собственной
коллективизированной деревне и жалеет о том, что зря проездил "уйму трудодней". Так разрешается эта коллизия: естественная перемена сознания крестьянина-труженика подсказывает ему единственно правильный выбор.
В эту благополучную концовку Твардовский поместил идеализированный, схематизированный образ "положительного героя" - председателя передового колхоза Фролова. Непреклонность и прямизна этого председателя, возможно, списанного с натуры (черты перегибщика вроде шолоховского
Нагульнова или Мишки Кошевого), внушают опасения и пугают. Для него все
Бугровы - "подлый класс", "враги до гроба", бороться с которыми "завещал Ленин".
И где б не мог сказать речей,
Я стал бы песню петь:
"Душите, братья, палачей,
Довольно вам терпеть!,."
И если будет суждено
На баррикадах пасть,
В какой земле - мне все равно,
За нашу б только власть.
Поэт Твардовский в этой поэме проявил более
глубокий - свободный и гибкий - подход к теме, оставляя
резервы для многих размышлений над проблемами жизни. Поэма в целом, конечно, - призыв к коллективизации,
отражающий искренние убеждения автора. Но, кроме цитированных речей Фролова, ничего прямолинейного, грубо политиканского, агитационно-плакатного она не содержит. В отличие от низкопробных агиток на эти же темы А.
Безыменского, Д. Осина и других, пишет С.Л. Страшнов,
ссылаясь на материалы творческой лаборатории Твардовского, «Страна Муравия» в финале своем выглядит
произведением достойным и честным: самые сусальные
сцены, подобные тем, которые проникали у других в окончательный текст, похоронены авторам в черновиках"; в третьей своей поэме "Твардовский стремится художественно воссоединить классовый и общечеловеческий подходы.
Это было ново, и неудивительно, что "Страна Муравия" сразу выделилась на
тогдашнем фоне".
В августе 1935 года первоначальная редакция поэмы была передана
М.Горькому - в расчете на то, что он поддержит произведение, как до этого
поддержал стихи Исаковского.
33
Горький, видимо, не вчитался в поэму и дал о ней вздорный отзыв как о "подражании Некрасову и Прокофьеву", "наборе частушек" и пр. Особенно резануло автора суждение писателя, будто произведение сделано "по принципу: «тяп-ляп может будет корабль», или:
Сбил, сколотил - вот колесо?
Сел да поехал - ох, хорошо!
Оглянулся назад Одни спицы лежат".
Реакция Твардовского известна по его рабочей тетради: "Подкосил
дед, нужно признаться. Но уже и прошло два дня. Обдумал, обчувствовал.
Переживем. И да обратится сие несчастье на пользу нам. Слов нет, теперь
для меня более явственны сырые места. А что продолжает оставаться хорошим, то, видимо, по-настоящему хорошо. Испытание, так сказать.
Все буду слышать: и восхищение, и такие отзывы, как "колесо", а работа будет продолжаться. Дед! Ты заострил лишь мое перо. И я докажу, что ты
«ошибку давал» (VI, 597).
Поэма о Моргунке оказалась интересной и убедительной для читателя. В 1935 году она была издана в Смоленске, в 1936 - в Москве.
Но и после этого автора "Страны Муравии" уличали в мелкобуржуазном, "сменовеховском", "кулацком" восприятии деревни. В сущности
всю жизнь Твардовский шел сквозь строй этой шельмующей критики. Аналитическая позиция автора "Страны Муравии" не устраивала ни "правых" ни "левых". В 1937 году И. Жига грубо намекнул на "троцкистские корешки" в поэме.
Но уже появилась о творчестве поэта серьезная, доброжелательная
критика. В защиту Твардовского выступил А.К. Тарасенков. В.Ф. Асмус включил Твардовского в развитие большой русской литературы и философски интерпретировал образ дороги в его творчестве2. О "Стране Муравии" Асмус высказался так: "Настоящее произведение. Между прочим, оно показывает, что
поэт в силах показывать жуткие, трагические вещи, классовую борьбу без "рыканья" и оскаленных зубов". Борис Пастернак определил поэму как "исключительное явление в нашей поэзии". Высокую оценку поэме дал К.И. Чуковский в
письме, не сохранившимся в архиве поэта. Поэма восхитила С.Я. Маршака,
который и позже всегда выделял ее из всего написанного Твардовским. "Общепризнано, что поэма до сих пор представляет собой единственное поэтическое произведение о коллективизации, которое выдержало проверку временем", - заключал А.В. Македонов.
"Страна Муравия" - поэма исторического перелома, накала социальной жизни; соотношения человека и общества, краха мечты и иллюзий; "поэма
выбора и критериев выбора"; "поэма пути как распутья".
Александр Твардовский жил уже в Москве и завершал высшее образование в Московском институте истории, философии и литературы (МИФЛИ).
Шумный успех "Страны Муравии" вывел поэта в первые ряды современных литераторов. Пришло и "правительственное" признание: в 1939 году
ему в Кремле вручили орден Ленина, а в марте 1941 года за поэму "Страна
34
Муравия" удостоили Сталинской премии. Поэма была включена в школьные и
вузовские программы.
"Страна Муравия" справедливо считается лучшим произведением о
великом переломе в деревне.
//Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского - М., 1998. – С.10-16.
Земля!
Все краше и видней
Она вокруг лежит.
И лучше счастья нет, - на ней
До самой смерти жить.
А.Т. Твардовский «Страна Муравия»
«ВАСИЛИЙ ТЕРКИН» (1941-1945)
Эту книгу можно без преувеличения назвать поэтической энциклопедией Отечественной
войны, художественным памятником той великой
и трагической эпохи. Среди других поэм она выделяется особой полнотой, всесторонностью охвата,
былинной масштабностью и вместе с тем глубиной реалистического изображения народно-освободительной борьбы, бедствий и страданий, подвигов и окопного быта, достоверным изображением сложной внутренней жизни, помыслов и раздумий, чувств и переживаний «русского труженикасолдата».
История создания поэмы
Историю создания этого произведения Твардовский изложил в статье
«Как был написан «Василий Тёркин». По рассказу писателя, в 1939 - 1940 гг. в
дни советско-финской войны литераторы, работавшие в редакции газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины», среди которых был и Твардовский, придумали юмористическую рубрику с постоянным героем. По форме
эта рубрика представляла подобие комикса - картинки со стихотворными подписями. Герой - «некий веселый, удачливый боец, фигура условная,
лубочная»; назвали его Васей Тёркиным. Совпадение имени героя с главным
35
персонажем романа ПД. Боборыкина «Василий Тёркин» (1892 г.), скорее всего,
было случайным. Во всяком случае, Твардовский в то время о существовании
романа Боборыкина не знал. Для газетной рубрики Твардовский написал
несколько стихотворений, ставших первой пробой героя будущей «книги про
бойца». Случайно найденный образ, по признанию автора, захватил «всего
меня без остатка».
В процессе созревания замысла первоначальная юмористическая фабула приобретала широкие формы эпического повествования. Поэма складывалась от одной главы к другой, без заранее установленного плана и последовательно развивающегося сюжета. По словам Твардовского, «порвав все внутренние обязательства перед условностями формы», он сочинял поэму «весело и
свободно»; она стала «моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением,
анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».
Авторское определение жанра «Василия Тёркина» - «книга про
бойца». Оно возникло в результате решения «писать не поэму, не повесть или
роман в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной мере
обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки». Кроме того,
рассказывал Твардовский, слово «книга» в «народном смысле звучит по-особому значительно, как предмет серьезный, достоверный, безусловный».
Первый Тёркин возник на фоне финской кампании и был целиком ангажирован ее оборонным заказом. Василий Тёркин «книги про бойца» - герой
отечественной, священной войны, призвавшей на поле брани не армию, а народ.
Народный герой, Василий Тёркин связан с фольклорной традицией и
миром волшебной сказки. Взращенный страной Муравией и ее просторами,
где за каждой далью открывается новая даль, герой в огне не горит и в воде
не тонет, пуля его боится, и смерть не берет, ибо дарована ему жизнь «без начала, без конца».
Образ Василия Тёркина явился антитезой распространенному в советской литературе герою-страстотерпцу, избирающему для себя мученический путь и жертвенную гибель (Павка Корчагин Н.А. Островского, МальчишКибальчиш А.П. Гайдара и многие другие). Наделенный бессмертием герой
Твардовского стал олицетворением духа нации, и в этом качестве сопоставим
с такими персонажами мировой литературы, как Тиль Уленшпигель, Кола Брюньон, бравый солдат Швейк.
Образ главного героя
Итак, в результате долгой и напряженной работы по вынашиванию,
реализации и воплощению замысла герой произведения перестал быть условной и тем более лубочной фигурой «необыкновенного», «богатыря», стал проще, конкретнее и вместе с тем - обобщеннее, типичнее, олицетворяя собой
36
весь сражающийся народ. Знакомя с ним читателей своей поэмы уже в первой
главе «На привале», Твардовский пишет:
Теркин - кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.
Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.
И, подчеркнув эту, в отличие от фельетонного персонажа, обычность
своего, по сути, нового Теркина, его неотделимость от массы бойцов, поэт в
самой, казалось бы, непритязательной внешности выявляет его незаурядность: «Красотою наделен / Не был он отменной. / Не высок, не то чтоб мал, /
Но герой-героем».
На протяжении всей поэмы в образе Василия Теркина последовательно и многогранно раскрывается живой и убедительный народный характер
русского человека. В герое Твардовского живет естественная! как дыхание,
любовь к родине, верность своему гражданскому и воинскому долгу. Образ
Теркина несет в себе большое художественное обобщение, он глубоко типичен и вбирает то, что характерно для многих людей.
Однако в нем эти присущие многим людям черты и свойства воплотились ярче, острее, самобытнее. Народная мудрость и оптимизм, стойкость, выносливость, терпение и самоотверженность, житейская смекалка, умение и мастеровитость русского человека-труженика и воина, наконец, неиссякаемый
юмор, за которым всегда проступает нечто более глубокое и серьезное, - все
это сплавляется в живой и целостный человеческий характер. В его изображении естественно сочетаются классические и фольклорные, народно-поэтические традиции:
То серьезный, то потешный,
Нипочем, что дождь, что снег, В бой, вперед, в огонь кромешный
Он идет, святой и грешный,
Русский чудо-человек.
В «Теркине» война изображена, как она есть - в буднях и героике,
переплетении обыденного, подчас даже комического с возвышенным и трагедийным. Во вступительной главке «От автора» поэт не без улыбки, но и достаточно серьезно замечает: «На войне одной минутки / Не прожить без прибаутки, / Шутки самой немудрой». Я действительно, начиная с первой и до завершающей главы стихия юмора пронизывает поэму:
37
— Дельный, что и говорить,
Был старик тот самый,
Что придумал суп варить
На колесах прямо.
(«На привале»)
Эй, славяне, что с Кубани,
С Дона, с Волги, с Иртыша,
Занимай высоты в бане,
Закрепляйся не спеша!
(«В бане»)
Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что книга Твардовского сильна
прежде всего своей глубочайшей правдой о войне как суровом и трагическом на пределе возможностей - испытании жизненных сил народа, страны, каждого
человека. Она отмечена полнотой и всесторонностью реалистического изображения военной страды: величайших бедствий, страданий и подвигов народных.
Об этом свидетельствуют не только программные слова о «правде сущей. / Правде, прямо в душу бьющей, / Да была б она погуще, / Как бы ни
была горька», — из вступительной главки, но и буквально каждая страница
книги, горестное и трагическое содержание многих глав («Переправа», «Бой в
болоте», «Смерть и воин», «Про солдате -- сироту»), и, конечно же, проходящие рефреном, ставшие крылатыми ее строки: «Бой идет святой и правый. /
Смертный бой не РАДИ славы, / Ради жизни на земле».
Жестокая и горькая правда этих слов (в финалах других глав они еще
больше усиливают свое звучание: «Страшный бой идет, кровавый...») со всей
остротой сопереживания раскрывается в строфах о том, как война беспощадно поглощает людские жизни, - в главе «Переправа»:
И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны — в ряд.
Густо было там народу —
Наших стриженых ребят...
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди теплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно...
Или - другой пример - столь же беспощадная правда об изнурительных боях за «населенный пункт Борки» - небольшую лесную деревеньку, от которой и осталось-то всего «обгорелых три трубы»...
Речь идет о том болоте,
Где война стелила путь,
По колено, грязь — по грудь.
38
Где в трясине, в ржавой каше,
Безответно — в счет, не в счет —
Шли, ползли, лежали наши
Днем и ночью напролет...
И в глуши, в бою безвестном
В сосняке, в кустах сырых
Смертью праведной и честной
Пали многие из них.
(«Бой в болоте»)
В связи с упомянутой выше главой «Смерть и воин» следует обратить внимание на сочетание в поэме реализма и условности, на то, что глубоко реалистический характер произведения не мешает использованию в нем условных,
фантастических, символических образов и мотивов. Кстати, эта глава, как отмечал сам автор, связывает поэму военных лет с опубликованным много лет
спустя «Теркиным на том свете», где условность и фантастика играют важную
роль в сатирическом изображении современности.
Автор, герой и народ в поэме
Являясь обобщенным и глубоко индивидуализированным художественным воплощением русского национального характера, Теркин неотделим
от воюющего народа - солдатской массы
и ряда эпизодических персонажей (дедсолдат времен первой мировой войны и
бабка, танкисты в бою и на марше, девчонка-медсестра в госпитале, солдатская мать, возвращающаяся из вражеского плена, и др.), он неотделим и от
матери-родины. И вся «Книга про
бойца» - это поэтическое утверждение
народного единства
жизнестойкости,
оптимизма, веры в торжество правого
дела, воплощенное прежде всего в образе главного героя.
Наряду с вопросом о соотношении в поэме образов Теркина и народа
очень важна в ее осмыслении проблема «автор и герой», неотделимая от
постижения взаимосвязи в тексте лирического и эпического начал. Дело в том,
что эпическая, сюжетно-повествовательная основа поэмы не заглушает лирического компонента, играющего в ней существенную роль. И не случайно
столь важное место в ее общей структуре занимает образ автора-повествователя или, точнее, лирического героя, особенно ощутимый в главах «О себе»,
«О войне», «О любви», четырех главках «От автора». Так, в главе «О себе»
поэт прямо заявляет, обращаясь к читателю:
39
И скажу тебе, не скрою, —
В этой книге, там ли, сям,
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за все кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил.
Что и Теркин, мой герой,
За меня гласит порой.
И речь здесь идет не только, так сказать, о «взаимозаменяемости»
поэта и героя в их высказываниях. В основе этой речевой общности лежат и
более существенные родовые признаки. В поэме Твардовского несомненно
сложное взаимодействие и вместе с тем принципиальное единство лирики и
эпоса, опирающееся на тесные взаимоотношения и взаимосвязь личности и
общества в годину суровых испытаний.
Сюжетно-композиционные и жанровые особенности поэмы
Что касается жанровых и сюжетно-композиционных особенностей
поэмы, то, приступая к работе над ней, поэт не слишком беспокоился на этот
счет, о чем свидетельствуют его собственные слова:
«Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно
неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма - ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи - некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования - пусть,
надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся».
Но это не значило, что в процессе работы поэт вовсе не был озабочен
вопросами жанра и композиции своего произведения. Скорее - наоборот, и
подтверждением тому служат многие пояснения, которые автор делает в статье «Как был написан "Василий Теркин"»:
«И первое, что я принял за принцип композиции и стиля, - это
стремление к известной законченности каждой отдельной части, главы, а
внутри главы - каждого периода и даже строфы. Я должен был иметь в виду
читателя, который хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе нечто целое, округленное. Кроме того, этот читатель мог и не дождаться моей следующей
главы: он был там, где и герой, - на войне. Этой примерной завершенностью каждой главы я и был более всего озабочен».
40
Вместе с тем своеобразие сюжетно-композиционного построения книги определяется самой военной действительностью. «На войне сюжета нету»,
- заметил автор в одной из глав. И в поэме как целом действительно нет таких
традиционных компонентов, как завязка' кульминация, развязка.
Но внутри глав с повествовательной основой, как правило, есть свой
сюжет, между этими главами возникают отдельные сюжетные связки, скрепы.
Наконец, общее развитие, движение событий, раскрытие характера героя, при
всей самостоятельности отдельных глав четко определяются самим ходом
войны, сменой ее этапов: от горьких месяцев отступления и тяжелейших оборонительных боев - к праздничным дням выстраданной и завоеванной победы.
Это, кстати, отразилось и в сохранившихся в окончательной редакции
свидетельствах первоначального деления поэмы на три части, обозначаемые и
отграничиваемые друг от друга каждый раз лирическими главками «От автора».
В связи с вопросом о жанре произведения Твардовского представляются важными следующие суждения автора: «Жанровое обозначение "Книги
про бойца", на котором я остановился, не было результатом стремления просто избежать обозначения «поэма», «повесть» и т.п. Это совпало с решением
писать не поэму, не повесть или роман в стихах, то есть не то, что имеет свои
узаконенные и в известной мере обязательные сюжетные, композиционные и
иные признаки. У меня не выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило,
и это нечто я обозначил "Книгой про бойца"».
Говоря о жанре именно этого произведения, понимая слово «книга» в
особом, значительном, народном смысле, «как предмет серьезный, достоверный, безусловный», Твардовский связывает ее создание с уникальными, неповторимыми обстоятельствами жестокой и священной освободительной борьбы
народа с врагом:
«Я еще раз пренебрег литературной условностью, в данном случае
условностью завершенности «сюжета», и жанр моей работы определился
для меня как некая летопись не летопись, хроника не хроника, а именно
«книга», живая, подвижная, свободная по форме книга, неотрывная от реального дела защиты народом Родины, от его подвига на войне».
Язык и стих поэмы
При всей кажущейся простоте и традиционности книга Твардовского
отличается редкостным богатством языка и стиля, поэтики и стиха. Она отмечена необычайной широтой и свободой использования средств устно-разговорной, литературной и народно-поэтической речи.
41
В ней естественно употребляются пословицы и поговорки («Я от скуки
на все руки», «Делу время - час забаве», «По которой речке плыть, — / Той и
славушку творить...»), народные песни: о шинели («Эх, суконная, казенная, /
Военная шинель...»), о реченьке («Я на речке ноги вымою. / Куда, реченька,
течешь? / В сторону мою родимую, / Может, где-нибудь свернешь»).
Твардовский в совершенстве владеет искусством говорить просто, но
глубоко поэтично. Он сам создает речения, вошедшие в жизнь на правах поговорок («Не гляди, что на груди, / А гляди, что впереди!»; «у войны короткий
путь, / У любви - далекий»; «Пушки к бою едут задом» и др.). Поэт, несомненно, был прав, когда в конце своей книги заметил как бы от имени будущего читателя:
Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
- Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке...
Стих поэмы - в основном 4-стопный хорей, который в повествовательных произведениях со времен Пушкина и Ершова ассоциируется с поэтическими обработками сказок, любимого народного жанра, предполагающего речевую легкость, предельную доступность того, о чем рассказывается. В рифмах
нет нарочитой изобретательности, нередко они намеренно неточные - это тоже
характерно для фольклора и усиливает естественность звучания стиха.
В некоторых главах основной размер чередуется с укороченным, 3стопным, что ускоряет, еще больше «облегчает» речь, преобладающая строфа - самая, что ни на есть распространенная, не бросающаяся в глаза: перекрестное четверостишие. Но оно может быть в любом месте вдруг удлинено
или заменено двустишиями. Твардовский легко и свободно переходит от одной стиховой формы к другой, однако в четко очерченных пределах, раскованность здесь отнюдь не сродни хаотичности.
В некоторых случаях умело используются вариативные возможности
ритма одного размера. «Переправа, переправа!» - два ударения в четырех
стопах, стих облегчен, но тут же по контрасту - две полноударные строки: «Берег левый, берег правый, / Снег шершавый, кромка льда...» Далее пробел (пауза, хотя рифменная цепь не завершена, ожидание нарочно затянуто), а затем
еще одно трехстишие, в двух строках которого ударения сдвинуты со своих
«законных» мест, ритм сбит, затруднен, в последней же строке вновь, как в
первой строке главы, всего два ударения, ритмический цикл замкнут тем же
внешним облегчением, которое лишь подчеркивает тяжесть и трагизм Проис-
42
ходящего: «Кому память, кому слава, / Кому темная вода, — / Ни приметы, ни
следа» («переправа, переправа» для этих людей не состоялась).
Органическая художественная целостность в «Василии Теркине» достигается во всем - от глубоко народных основ содержания до мельчайших деталей внешней формы. И знаменательно, что в высокой оценке этого уникального произведения сошлись не только массы рядовых читателей, но и такие
взыскательные мастера словесного искусства, как И.А. Бунин и Б.Л. Пастернак. И.А. Бунин писал: «Это поистине редкая книга. Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то
есть литературного слова!»
С начала публикации поэме сопутствовал огромный читательский
успех. Поэма получила официальное признание: в 1946 г. за это произведение
Твардовскому была присуждена Сталинская премия.
// Русская литература XIX - ХХ веков. В 2-х т. Т.2. Русская литература ХХ века. Литературоведческий словарь. – М., 2000. – С.223-230.
"ДОМ У ДОРОГИ"
Иной образ войны - войны как трагедии - дан в
поэме "Дом у дороги". По определению самого автора,
эта поэма - "плач о родине", "песня судьбы суровой".
Подступы к этой теме есть в "Василии Теркине", например, в главе "Про солдата - сироту".
"Дом у дороги" - самая "литературная" поэма
Твардовского, писавшаяся уже не во фронтовой обстановке, а за письменным столом. Здесь наилучшим образом проявились возможности сюжето-сложения.
Поэма сугубо сюжетна, цельносюжетна, - в отличие от
свободной по форме "Книги про бойца" и других поэм
Твардовского, сюитных по преимуществу.
Замечательна поэма также своей лиричностью. С. Маршак назвал ее
даже "самой лиричной" не только из поэм Твардовского, "а из всех, какие только можно вообразить"; "в сущности, это песня, говорящая о чувствах", поскольку и действия в поэме не так уж много.
Наряду с тем, что так успешно решено "Василием Теркиным", была потребность в "чисто лирическом, узкопоэтическом решении задачи" - "рассказать
сильно и горько о муках простой русской семьи, о людях, долго и терпеливо желавших счастья, на чью долю выпало столько войн, переворотов, испытаний...".
Эта потребность, видимо, и привела к замыслу "Дома у дороги" и реализовалась в этой поэме, начатой еще до окончания "Книги про бойца". В отличие от "Книги про бойца", создававшейся по главам и частям и печатавшейся по мере их готовности, что, конечно, определило композиционные и жанровые особенности этой "фронтовой" вещи, "Дом у дороги" - образцовое произведение в смысле законченности и цельности.
43
Драматическая сила произведения основывается на контрастном сопоставлении мирной и военной действительности. Роковая их перекличка постоянно напоминается впечатляющим рефреном:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой –
И мы домой.
"Порядок и уют" трудового, доброго крестьянского дома в один из лучших дней года:
Помытый пол блестит в дому
Опрятностью такою,
Что просто радость по нему
Ступить босой ногою.
И, отдыхая, хлеб свой есть,
И день хвалить чудесный.
Тот вправду день из лучших дней,
Когда нам вдруг с чего-то Еда вкусней,
Жена милей
И веселей работа.
И хорошо за стол свой сесть
В кругу родном и тесном,
Этот "порядок и уют" вдруг был взорван, поставлен под вопрос –
Когда с нещадной силой
Старинным голосом война
По всей стране завыла.
Судьба родины. Смоленской земли в военное лихолетье показана на
примере семьи Анны и Андрея Сивцовых. Через эту "ячейку общества" вырисовывается жестокая сущность и драматизм войны - без самодовлеющих
батальных сцен и боевых эпизодов. Тем не менее, этим обходным способом
небывалый трагизм событий, буквально выворачивающий душу, передан с потрясающей силой.
Нет в произведении ничего похожего на бодрый тон "Василия Теркина", это действительно "плач", печальное и скорбное повествование о горчайшей доле униженной, увезенной на чужбину и порабощенной, плененной
семьи, о трагедии материнства в неволе, под "счетверенным пулеметом". Нет
в поэме и "обязательного" благополучного конца: солдат вернулся на свое пепелище и безнадежно, с тоской устраивается, не зная ничего о жене, о детях,
угнанных в неметчину.
Как и Василий Теркин, Андрей и Анна Сивцовы, разумеется, - обобщенные фигуры: их переживания и судьбы - переживания и судьбы миллионов
крестьянских семей в годы войны. По убедительным наблюдениям С.Л.
Страшнова, несмотря на то, что герои поэмы наделены именами собственными, "вряд ли можно сказать, что эта поэма об Анне и Андрее Сивцовых. Они
представляют собой персонификацию извечных и широких образов Жены, Матери и Солдата, Хозяина. Андрей и Анна наделены индивидуальной судьбой
(далёко не многим досталась на дорогах войны такая же встреча, как им, и уж
тем более необычно рождение в концлагере их сына), но перед нами не столь-
44
ко характеры, сколько типы и даже символы". С помощью этих образов, по
словам С.Л. Страшнова, Твардовский выходит в своем произведении "на уровень прямых философских обобщений".
"Трудно найти другое поэтическое произведение,
где говорилось бы так отчетливо о самом основном в жизни <...> - писал об этой поэме Твардовского С.Маршак. Такая поэма могла возникнуть только в годы великих потрясений, обнаживших жизнь до самого ее основания".
Дорога была поэма и самому Твардовскому. По
свидетельству К. Симонова, "лирическая хроника" о жене
и детях воюющего человека была любимым произведением автора.
Жанр этого произведения Твардовский определил так: "лирическая
хроника". Лиризм "Дома у дороги" своеобразен и не похож на лиризм других
произведений: автор незримо присутствует в сюжете, и роль его имеет обобщающее значение, выраженное особенно в призыве к человеческой памяти:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем.
Пусть память верную о ней
Хранят, об этой муке,
И дети нынешних детей,
И наших внуков внуки.
//Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского - М., 1998. – С.52-54.
«ЗА ДАЛЬЮ – ДАЛЬ»
Задуманное Твардовским новое большое произведение представляло
собой раздумье поэта о стране, о ее пространстве и времени, географии и истории, о жизни, о литературе, о себе, наконец, в период с середины 50-х годов
— о времени раскрепощения, преодоления социального кризиса; времени общественного подъема, вызванного идеями XX и XXII съездов КПСС. Поэма о
современности, о первых послевоенных десятилетиях и об их проблемах; о
судьбах страны и своей собственной роли и судьбе.
Для Твардовского понятие "дали" - ключевое
поэтическое понятие, подобное блоковскому "пути". Оно
проходит через все его творчество, начиная с той "дали",
которая позвала юношу из сельского захолустья в
большую жизнь. Естественно сопряжено оно с темой "дороги" , с темой "памяти", с попутным рассмотрением подробностей бытия. На всех этих ключевых понятиях держится его большая поэма.
45
Поэма расчленена на главы и представляет собой серию лирических
картин с медитациями о значительных событиях и процессах народной жизни.
Читатель - современник описываемых событий, призывается сопоставить описываемое с опытом своей собственной жизни.
Из окна транссибирского экспресса поэт наблюдает свою страну с
удовлетворенным, державным чувством. Взволнованная речь заходит о Волге.
Урал заставляет автора вспомнить о своем детстве в отцовской кузнице:
Была она для всех вокруг
Тогдашним клубом и газетой,
И академией наук.
Творила она "союз огня с металлом", из чего
Рождалось все, чем пашут ниву,
Корчуют лес и рубят дом.
Ведь
...без железной кочедыжки
И лаптя даже не сплетешь.
Далее - "степь без края", подлинный гимн Сибири. В поэме естественны лирические отступления, прямые обращения к читателю. Специальная глава посвящена литературе.
За десять лет своей "творческой истории" поэма Твардовского претерпела существенные изменения, параллельные политическим и идеологическим общим переменам, связанным с курсом XX съезда.
Личная тема - в главе "С самим собой". Глава включает в себя и кульминацию вещи, связанную с темой духовного раскрепощения. В конце дороги
поэт ощущает еще в себе полноту жизни, много сил - "Не вся еще дорога!"
Итог жизни, с очевидным подтекстом, указывающим на трудности и
борьбу, поэт подводит в блестящем лирическом отступлении:
Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу - света и тепла.
И сказок в трепетную память,
И песен матери родной,
И старых праздников с попами,
И новых с музыкой иной.
В последних главах затронуты острейшие проблемы современности и
недавней историй страны - ради того, "чтоб в даль глядеть наверняка".
46
Эти главы сложились не сразу. В ранней редакции поэмы, написанной
и напечатанной в 1954 году, была глава "На мартовской неделе", посвященная
годовщине смерти Сталина. Образ вождя выведен в привычных для того времени представлениях:
Да, мир не знал подобной власти
Отца, любимого в семье.
Да, это было наше счастье,
Что с нами жил он на земле.
Тут же, однако, возникает тема открывшейся возможности, даже необходимости самосознания:
В минуты памятные эти
Мы все на проводах отца
Вдруг стали полностью в ответе
За все на свете до конца...
В изменившихся обстоятельствах эти размышления приводят поэта к
новой главе: "Друг детства": рассказана печальная история человека, пребывавшего (без вины) много лет заключенным в сталинском лагере. Старинная
дружба с ним автора
...числилась виною,
Что мне любой напомнить мог...
Тогда как для автора все эти годы
Он был недремлющим недугом,
Что столько лет горел во мне.
Ставятся трудноразрешимые вопросы: кто виноват? Страна? Народ?
Эти ответы отвергаются.
Удовлетворительный ответ пока не найден. Предложено ориентироваться только на "правду партии", - очевидная очередная иллюзия, связанная с решениями XX съезда, заметно приторможенными с 1964 года.
К большинству глав сделаны оптимистические концовки: народ стал
добрее, "Дела идут не так уж худо", "ветер века" дует "в наши паруса" и теперь
мы сами в ответе за все, сами решаем свою судьбу.
С апреля 1956 года пишется глава "Так это было", где поэт пытается
дать свое объяснение происхождению культа Сталина. Напечатанные в 1954
году стихи и строфы главы "На мартовской неделе" пошли в коренную ломку и
переработку. Оторвавшийся от народа вождь оказался один на один перед
лицом смерти.
47
Ни объяснения, ни ответа на поставленный вопрос по-прежнему нет,
есть только констатация:
Да, все, что с нами было, Было!
Эта констатация соответствует принципу "правды сущей", неизменно
проводимому Твардовским. Но тут же следует мысль, что в "книге золотой"
отечественной истории, несмотря ни на что, нет ни единой затемненной страницы, даже запятой. Поэт предлагает ориентироваться на Ленина. Такова
была установка "правды партии".
Коммунистические верования, видимо, не позволили поэту найти убедительные ответы на столь болезненный и сложный вопрос. К тому же поэма,
создававшаяся с 1950 по 1960 год, отразила относительно благополучный период истории страны от XX съезда до 60-х годов, когда развитие общества
шло еще в основном по демократическому пути. Чувство единения с народом,
надежды на лучшее будущее наполняли поэта ощущением прочного оптимизма, которым отличается и вся эта поэма.
//Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского - М., 1998. – С.55-58.
"ТЕРКИН НА ТОМ СВЕТЕ"
Бюрократизированная сталинская система глубоко,
однако, вошла в тело общества. Для ее выкорчевывания потребовались сатирические средства. Родился замысел
"фантастической" поэмы, сказки, исполненной превосходного юмора, а образ Теркина прекрасно подходил для опровержения тоталитарно-бюрократизированного общественного устройства.
Поэма изображает царство мертвого, безжизненного "порядка", прочно изолированного особенно от жизни,
всякие проявления которой - под сугубым запретом.
В этом царстве все извращено и забюрократизировано до абсурда и
жути. Под сводчатым угрюмым потолком заседает "Преисподнее бюро", издается "Гробгазета", в ней - отдел "Писем без ответа"; пропагандируются "вечный сон" - "закон природы" и "вечная Перестройка". Извращены все самые
простые понятия: продовольственный "паек" оказывается "условным" "обозначено в меню, а в натуре нету"; душ - "безводный", табак - "без дыма";
"вертикальный гроб"; "пламенный оратор" - с мочалкой изо рта.
При всем этом - неумолкающая политическая трескотня - о том, что
Наш тот свет в загробном мире
Лучший и передовой.
…………………………
Он научно обоснован...
48
…………………………….
Распланирован по зонам,
По отделам разнесен.
Ревниво оберегается этот мир от всего чуждого и прежде всего от
жизни. Встретившийся здесь Теркину его фронтовой друг предупреждает, что
обязан будет "доложить" о теркинском жизнелюбии "куда нужно". От каждого
требуется чистота биографии и специальное свидетельство - "правильно ли
помер". Теркину приходится писать "автобио" - уморительную по остроумию и
несоответствию здешним требованиям:
"Дед мой сеял рожь, пшеницу,
Обрабатывал надел.
Он не ездил за границу,
Связей также не имел.
Пить - пивал. Порой без шапки
Приходил, в сенях шумел.
Но, помимо как от бабки,
Он взысканий не имел.
Уклонялся.
И поскольку
Близ восьмидесяти лет
Он не рос уже нисколько,
Укорачивался дед..."
Герой сразу оказывается чужим этому храму абсолютной чистоты, наследив у дверей валенками, но он сохраняет природный оптимизм и жизненную силу.
Поэма кончается тем, что в загробном мире срабатывает сигнал тревоги:
Есть опасность, что живой
Просочился сверху...
И жизнелюбивый Теркин вырывается из загробного мира в привычную
жизнь. Подобный конец, по словам К.Симонова, означал "неизменность взгляда Твардовского на непобедимость народа, на его способность справиться не
только с таким величайшим испытанием, как война, но и с такой трудноискоренимой бедой, как бюрократизм".
"Теркин на том свете" не является продолжением поэмы "Василий
Теркин", как часто думают. Твардовский лишь обращается к образу героя "Книги про бойца" для решения особых задач сатирико-публицистического жанра.
Такое разъяснение сделал сам поэт.
Однако он не считал возможным решительно отстранить "второго
Теркина" от первого, основного: "«Теркин на том свете», при всей особливости
и специфичности его идейно-художественных задач, неотрывен от «Книги про
бойца»; он взят оттуда для решения этих особых и специфических задач, - писал Твардовский В.Н. Плучеку, режиссеру спектакля "Теркин на том свете" в
Московском театре сатиры в 1966 году. Теркин является на тот свет во всеоружии своего привычного слуху читателя юмора, своей «словесности», и, мне кажется. Вы могли бы смело включить в свою песню любую строфу, любой
мотив из того «Теркина». Заметьте, что «Теркин на том свете» заложен в «книге про бойца». Речь не только о главе «Смерть и воин», откуда во внешне-сю-
49
жетном смысле он непосредственно выходит, и это очень существенно... Рефрен «Пушки к бою едут задом» - он же оттуда. Или возьмите главу «От автора», что идет вслед за главой «Теркин - Теркин», и там уже в толках о возможной гибели Теркина проецируется один из существенных мотивов загробных
трудностей...".
Так, помимо связи через общего героя, мыслил себе Твардовский сюжетную и стилистическую общность этих произведений. Он настаивал на том,
что в новой поэме о Теркине - не только сатира и "смех" (хотя и смех - расставание человечества со своим прошлым); "там есть и лирика, и даже патетические мотивы" (VI, 239). Однако все в нем слишком напоминало застойное коммунистическое "царство". Автора упрекали даже в "неуважении" к "священной
памяти солдат и офицеров, павших в боях за родину в годы минувшей войны".
"Я решительно отклоняю этот упрек, - писал Твардовский, - так как в этой поэме-сказке речь идет, конечно же, не о павших, а о живых с мертвой душой, каких мы достаточно встречаем еще и теперь...".
Поэма появилась в газете "Известия" (1963, 17 августа) и в "Новом
мире" (1963, № 8). Хотя - поэма и была напечатана (понравилась Хрущеву!), она
надолго попала в какую-то цензурную яму и считалась "идейно порочной". 17 декабря 1963 года Твардовский писал В. Овечкину о "странных приемах" в отношении этой поэмы: "До сих пор нет книжки, хвалить не велено, ругать тоже".
// Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского - М., 1998. – С.59-61.
"ПО ПРАВУ ПАМЯТИ»
Последняя поэма Твардовского мыслилась им первоначально как
одна из "дополнительных" глав к поэме "За далью - даль" (о чем свидетельствует и метр стиха); впоследствии она приобрела характер самостоятельной
"лирической поэмы", хотя сам автор называл свое сочинение стихотворным
"циклом". За два года до смерти Твардовский подготовил ее к печати в "Новом
мире", где она была набрана для пятого номера журнала за 1969 год. Однако
опубликовать поэму удалось только посмертно, уже в годы Перестройки
(1987). Не вошла она и в шеститомное собрание сочинений.
Поэма имеет характер политической инвективы и написана по поводу
известных слов Сталина "Сын за отца не отвечает" - как они были произнесены и как фактически и практически в жизни все происходило вопреки этим словам. Тот, у кого был "запачкан" отец, должен был
Быть под рукой всегда - на случай
Нехватки классовых врагов.
Готовым к пытке быть публично,
И горшей горечи подчас,
Когда дружок твой закадычный
50
При этом не поднимет глаз.
Возникло понятие "сын врага народа".
И за одной чертой закона
Уже равняла всех судьба:
Сын кулака иль сын наркома,
Сын командарма иль попа.
Клеймо с рожденья отмечало
Младенца вражеских кровей.
И все, казалось, не хватало
Стране клейменых сыновей.
И только война предоставила всем этим "отбракованным" людям одинаковое право умереть за родину. В остальном:
Рукоплещи всем приговорам,
Каких постигнуть не дано...
По иронии судьбы, уже за собственным гробом дело обернулось против самого Сталина:
Но все законы погасила
Для самого благая ночь.
И не ответчик он за сына,
Ах, ни за сына, ни за дочь.
Там, у немой стены Кремлевской,
По счастью, знать не знает он,
Какой лихой бедой отцовской
Покрыт его загробный сон...
Правду долго скрывали от народа, скрывают и сейчас. Поэтому заключительная глава - "О памяти" - полемически направлена против тех общественных сил, которые предлагают притупить память, замолчать злодеяния
тех времен.
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот и с грядущим не в ладу, заключает поэт.
А страх, что всем у изголовья
Лихая ставила пора,
Нас обучил хранить безмолвье
Перед разгулом недобра.
Велел в безмолвной нашей доле
На мысль в спецсектор сдать права...
Сталинская репрессивная машина коснулась Твардовского лично,
сделав его одним из "клейменых сыновей", неотступно (и до конца жизни!) травимых сверхбдительными гонителями:
А как с той кличкой жить парнишке,
Как отбывать безвестный срок, —
51
Не по наслышке,
Не из книжки
Толкует автор этих строк.
Сталина, по-видимому, Твардовский не знал лично, если доверять
точному смыслу его стихов "О Сталине" (1952):
Таких, как я, на свете большинство,
Что не встречались с ним в Кремлевском зале,
В глаза вблизи не видели его
И голоса в натуре не слыхали.
Но всем, наверно, так же, как и мне,
Он близок равной близостью душевной...
Возможно, это "литературная" условность. По свидетельству брата,
Твардовский в 30-е годы "не осознавал суть сталинской диктатуры". В 1939
году он вступил в партию, а 21 декабря 1949 года в Большом театре в присутствии Сталина читал "Слово советских писателей" (к его 70-летию), в составлении которого сам принимал участие.
Имя Сталина и славословия Сталину, общепринятые в то время,
встречаются в разных стихотворениях и выступлениях Твардовского - без этого тогда трудно было обойтись. Видимо, славословия эти были искренними
изъявлениями чувств комсомольца, коммуниста, даже члена ЦК, лауреата
Сталинской премии. На прямой вопрос брата о славословиях Сталину поэт отвечал, выдержав паузу: "Я так чувствовал".
Но и эти его упоминания Сталина были не столь частыми, как можно
было ожидать. В поэме "Василий Теркин" упоминание о "генералиссимусе" вообще отсутствует, факт примечательный для "энциклопедии" Великой Отечественной войны. Кроме того, стихи о Сталине в исполнении Твардовского не
были пошло-банальными, как у многих поэтов, а нередко принимали оригинальный художественный ракурс:
Глаза, опущенные к трубке,
Знакомой людям всей земли...
Показательно и то, что требовательный к себе, приверженный "правде
сущей", поэт включил-таки и эти стихи в собрание своих сочинений, хотя мог
бы этого и не делать. И, кроме того, никому не возбраняется поумнеть со временем и набраться опыта. Убеждения, взгляды, мировоззрения (всяческие) эволюционируют и меняются, как и все на свете. И даже Савлы превращаются
в Павлов.
52
При всем том, при всех заблуждениях Твардовского, существенно напоминание давнего друга его (с 18-летнего возраста и до конца жизни) - Адриана Владимировича Македонова (1909-1994), "что все же никогда он ни прямо,
ни косвенно сам не участвовал в безобразиях сталинщины, даже когда их пытался объяснить и оправдать; никогда не участвовал в каких-либо насилиях;
никогда не подписывал призывов к насилиям и тем более к казням...".
На современный взгляд, произведение представляется излишне публицистичным, риторичным, местами - с известной долей невнятицы. Все дело
сводится к отступлению от ленинских норм, звучит прямое упование на Ленина, что с исторической точки зрения может быть теперь и оспорено.
Наиболее примечательные и лучшие строки - описание отцовских натруженных рук:
В узлах из жил и сухожилий,
В мослах поскрюченных перстов Те, что - со вздохом - как чужие,
Садясь к столу, он клал на стол.
И точно граблями, бывало,
Цепляя,
ложки черенок,
Такой увертливый и малый,
Он ухватить не сразу мог.
Те руки, что своею волей Ни разогнуть, ни сжать в кулак:
Отдельных не было мозолей Сплошная.
Подлинно - кулак!
Обстоятельный политический комментарий к поэме дал Ю.Г. Буртин.
Поэма, по его словам, была вызвана бюрократической реставрацией сталинизма после 1964 года, сознательным насаждением общественного беспамятства и являлась необходимым в этих условиях новым обращением к теме преступлений сталинского режима.
Статье Ю.Буртина недостает, как кажется, внимания к особому ракурсу критики сталинизма в этой поэме, на который критик только указывает: к
теме отца и сына.
Между тем именно этот аспект был для Твардовского лично значим.
На сюжет последней поэмы безусловно накладывалась вся тяжесть судьбы
родителей, сестер и братьев поэта, беззаконно брошенных на гиблое спецпоселение за Урал, и связанная с этим собственная рана на душе.
Поэма "По праву памяти" не была при жизни поэта опубликована на
родине, но получила распространение в списках и в том же 1969 году напечатана за границей издательством "Посев". От Твардовского, не имевшего отношения к этому изданию, ждали "отмежевания" и унизительных "объяснений".
Только в 1987 году через 15 лет после смерти поэта, поэма появилась
в отечественной печати: сначала в "Знамени" (№ 2), затем - в "Новом мире"
(№ 3).
// Гришунин, А.Л. Творчество Твардовского - М., 1998. – С.62-65.
53
МОИМ КРИТИКАМ
Все учить вы меня норовите,
Преподать немудреный совет,
Чтобы пел я, не слыша, не видя,
Только зная: что можно, что нет.
Но нельзя не иметь мне в расчете,
Что потом, по прошествии лет,
Вы же лекцию мне и прочтете:
Где ж ты был, что ж ты видел, поэт?..
А. Твардовский
54