диалог с пессимизмом.

А.Г. Деменев
В.С. СОЛОВЬЁВ: ДИАЛОГ С ПЕССИМИЗМОМ.
Исследователям хорошо известен вклад В.С. Соловьёва в защиту
самостоятельности философии, его спор с позитивизмом, обоснование
специфичности предмета философии. Менее известно, что, решая эту задачу,
Соловьёв принял участие в развернувшейся тогда дискуссии по проблеме
пессимизма. Эта дискуссия на Западе и в России была вызвана возрастающим
интересом к пессимизму как к философской доктрине (А. Шопенгауэр, Э.
Гартман) и как к массовому явлению общественного сознания. Многие учёные,
философы, богословы в той или иной мере приняли участие в обсуждении этой
темы. В духе популярных тогда позитивистских настроений предпринимались
попытки исключить философскую составляющую и ограничиться строгими
рамками естественнонаучной методологии.
Далеко не все исследователи проблемы пессимизма считали возможным
применение методов опытных наук в решении вопросов, традиционно
составлявших предметное поле философии. Древние как сам человек проблемы
самопознания, самоопределения в окружающем мире на уровне высших
абстракций всегда составляли ядро философского сознания. Но в условиях
популярности позитивизма интерес к «проклятым» темам в научной среде
иногда считался почти неприличным.
Последовательную
позицию
в
отстаивании
метафизики
занимал
Соловьёв. Он определял оптимизм и пессимизм как общие воззрения на бытие
человека и мира, с точки зрения соотношения добра и зла. «Самая возможность
оценки мира в смысле добра и зла предполагает утверждение за человеческою
личностью и её сознанием принципиального значения в жизни вселенной, признание,
что
мир
имеет
цель,
и
что
эта
цель
есть
человек».1
Поэтому с позиций натурализма и механистического материализма,
отрицающих телеологию, спор между оптимизмом и пессимизмом вообще не
имеет смысла. Вне теологии и метафизики теоретический оптимизм опирается
только на идею прогресса. Но и эта идея сама оправдывается только
телеологией,
не
объяснимая
до
конца
в
рамках
механистического
мировоззрения.
В своей магистерской диссертации Соловьёв, стремясь оправдать
метафизику, обращается к системам Шопенгауэра и Гартмана. Закладывая
основы
философии
всеединства
под
влиянием
метафизики
воли
и
бессознательного, он признаёт, что такое учение предполагает относительный
пессимизм. Но та радикальная форма, которой достигает отрицание бытия во
взглядах Шопенгауэра и Гартмана, является преходящим заблуждением.
Очистить ядро метафизики от таких практических, во многом случайных
выводов он и считает своей задачей.
Критика Соловьёвым пессимистических учений усиливается, когда на
первый план в его творчестве выходят проблемы этики. В «Оправдании добра»
спор с пессимизмом предстаёт неотъемлемым компонентом нравственной
философии, следствием её главного вопроса – о добре и зле.
Соловьёв видит сущность пессимизма в отрицании смысла жизни. Он
отмечает главное его противоречие в обобщении ограниченного опыта, в
абсолютизации отдельных наблюдений. Так в историческом пессимизме люди
воспринимают страдания своей эпохи как наихудшие, не в силах объективно
оценить историю в целом. Абсолютный пессимизм в буддийской философии, в
учениях
Шопенгауэра
и
Гартмана
является
плодом
пресыщенной
чувственности, констатирует физическое зло. Это основание прочное, но узкое.
Страдания жизни материальной экстраполируются на мир в целом. Пессимисты
предъявляют к жизни свои произвольные и противоречивые требования и, не
найдя им удовлетворения в своём случайном, единичном опыте, объявляют
жизнь бессмысленной. Но, парадокс! Именно это и доказывает, что в жизни
есть свой высший смысл, подчёркивает Соловьёв: она стала бы бессмысленной,
если бы удовлетворяла каким угодно желаниям.2
Любой
пример
пессимистического
мировоззрения,
древнейших идей буддизма и библейского Екклесиаста,
начиная
с
основывается на
констатации страданий человека и зла в окружающем его мире. Перечисление
многочисленных страданий, с которыми связано бытие человека (всё равно,
жителя древнего Израиля или нашего современника) составляет самую
красочную часть произведений пессимистов. Трагические сюжеты литературы
не могут оставить равнодушным даже самого бесчувственного читателя.
Поэтому большую часть пессимистических учений составляет обращение к
опыту, и их аргументы в этом практически неопровержимы. Оптимизм же в
большей степени умозрительная теория. Соловьёв заметил эту необходимость в
рациональном оправдании добра, чему в истории посвящались многочисленные
этические искания и религиозные теодицеи. Как возможно счастье? Есть ли в
жизни цель, которая придавала бы ей смысл, несмотря на все лишения?
Философы
пессимисты
говорят
о
количественном
преобладании
страданий. Подсчёт баланса удовольствий и страданий Соловьёв считает самым
низшим, примитивным уровнем обоснования оптимизма (или пессимизма). Он
видит в этом игру ума – бесплодную попытку прикрыть отвлечёнными
цифрами живые убеждения. Большинство человечества своей жизнью,
отрицанием самоубийства, осознанно или нет, признаёт наличие высшего
смысла
бытия,
причастность
к
которому
наделяет
смыслами
их
индивидуальные жизни. Пессимисты этого смысла не хотят или не могут найти.
Убивая себя или живя вопреки желанию умереть, они доказывают смысл жизни
методом от противного. Отрицая себя, они отрицают тем самым свои
принципы. Таким образом, Соловьёв использует пример пессимизма для
обоснования своего главного тезиса: добро само оправдывает себя, т.к. только
путь добра ведёт к утверждению жизни.
В конце жизни в творчестве Соловьёва усиливается трагизм в ощущении
судеб мира. Устами одного из персонажей «Трёх разговоров» он размышляет о
всеобщности физического, социального и морального зла, о невозможности его
устранения вне христианской эсхатологии.
Примечания
1. Соловьёв В.С. Оптимизм // Большой энциклопедический словарь Брокгауза и
Ефрона. Т.22. С.50.
2. Соловьёв В.С. Сочинения в 2 т. Т.1. М., 1990, С.86.