Ленинская теория отражения : сборник научных трудов [Вып. 12

MB и С С О Р С Ф С Р
УРАЛЬСКИЙ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО
Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н Ы Й У Н И В Е Р С И Т Е Т ИМ. А . М.
ЗНАМЕНИ
ГОРЬКОГО
ЛЕНИНСКАЯ
ТЕОРИЯ
ОТРАЖЕНИЯ
ИСТИНА КАК
ГНОСЕО­
ЛОГИЧЕСКАЯ
КАТЕГОРИЯ
Сборник научных трудов
СВЕРДЛОВСК
1983
1М7.9
Л456
П е ч а т а е т с я по п о с т а н о в л е н и ю
редакционно-издательского совета Уральского ордена
ТрудовогоКрасного Знамени государственного университета
им. А . М. Г о р ь к о г о .
Л е н и н с к а я т е о р и я о т р а ж е н и я . Истина как
гносеологическая
к а т е г о р и я . С б о р н и к научных т р у д о в . С в е р д л о в с к ; И з д . У р Г у ,
1983, 152 с.
Межвузовский
сборник является очередным
выпуском
продолжающегося
издания «Ленинская теория отражения».
В н е м п р е д с т а в л е н ы р е з у л ь т а т ы р а з р а б о т к и ленинской к о н ­
цепции объективной истины на с о в р е м е н н о м этапе е е р а з в и ­
тия. На основе с и с т е м н о й т р а к т о в к и принципа о т р а ж е н и я в ы ­
д е л е н ы п р е д м е т н ы й , оперативный и оценочный а с п е к т ы о б ъ ­
ективной истины, д а н а н а л и з различных ф о р м е е б ы т и я . П о ­
зитивное и с с л е д о в а н и е с о ч е т а е т с я с критикой г н о с е о л о г и ч е с ­
кого плюрализма современной буржуазной ф и л о с о ф и и .
Р е д а к ц и о н н а я к о л л е г и я : В. В. Ким.
( У р а л ь с к и й у н и в е р с и т е т ) , И. Я . Л о й ф ман ( У р а л ь с к и й у н и в е р с и т е т ) — о т в .
р е д а к т о р , Д. В. Пивоваров ( У р а л ь с к и й
у н и в е р с и т е т ) , И. И. Субботин ( У р а л ь ­
ский э л е к т р о м е х а н и ч е с к и й
институт
инженеров железнодорожного транс­
порта).
(g) Уральский государственный университет, 1983
Раздел I. С О Д Е Р Ж А Н И Е О Б Ъ Е К Т И В Н О Й ИСТИНЫ:
АСПЕКТЫ ИСТИННОГО ЗНАНИЯ
И. Я. ЛОЙФМАН
Уральский университет
ПРИНЦИП ОБЪЕКТИВНОСТИ
В ЛЕНИНСКОЙ КОНЦЕПЦИИ истины
В современной борьбе идей ленинская теория отражения
сталкивается с философским идеализмом и ревизионизмом, ко­
торые, как и в начале века, пытаются подорвать и «опроверг­
нуть» принцип объективности истины во имя так называемого
плюрализма истин, якобы неотделимого от познавательной ак­
тивности человека и якобы соответствующего потребностям
практики и интересам субъекта. Тезис о необходимости допол­
нить гносеологическую трактовку сознания как отражения дей­
ствительности праксиологическим и аксиологическим подходами,
разграничение отражения и творчества как двух основных функ­
ций сознания, мнение о «недостаточности» теории отражения при
объяснении природы сознания как общественного явления можно
встретить в последнее время и в работах некоторых советских
философов. Между тем известно, что суть революционного пере­
ворота в гносеологии, совершенного марксизмом, заключается
в признании общественно-исторической практики основой, дви­
жущей силой и целью отражения и критерием познавательной
деятельности. Это позволило преодолеть созерцательную кон­
цепцию отражения и раскрыть социально-ценностный и деятельностно-творческий характер отражения объективного мира соз­
нанием человека. «Сознание человека,— указывал В. И. Ле­
нин,— не только отражает объективный мир, но и творит его» .
И далее: «мир не удовлетворяет человека, и человек своим
действием решает изменить его» . Воспроизведение действи­
тельности в формах познания — это сложный процесс ее отобра­
жения, преображения и оценки субъектом соответственно его
природе и актуальным потребностям, а объективность знания,
вычленение в знании содержания, не зависящего ни от челове­
ка, ни от человечества — результат творческих усилий субъекта.
1
2
1
2
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 194.
Там же, с. 195.
Отражение мира сознанием и духовное творчество суть не два
Различных вида деятельности человека, а одна и та же деятель­
ность не две различные функции сознания, а одна и та ж е
функция . Системная трактовка принципа отражения и даль­
нейшая разработка ленинской концепции истины в современных
условиях весьма актуальны. Существенно именно системное раз­
вертывание проблемы истины в ее отношениях к объекту, прак­
тике и субъекту на основе принципа объективности, что озна­
чает последовательное раскрытие ее содержания в контексте
основного вопроса философии.
Важнейшие пункты гносеологии марксизма и вместе с тем
важнейшие аспекты объективно-истинного знания в ленинской
трактовке можно представить следующим образом.
Исходный пункт гносеологии марксизма — это признание
объективной реальности, существующей независимо от челове­
ческого сознания и отображаемой человеческим сознанием. Зна­
ние, адекватно отображающее объективную реальность, есть
объективная истина, поскольку в этом знании есть такое содер­
жание, которое не зависит от субъекта, не зависит от человека
и человечества. «Быть материалистом,— подчеркивал В. И. Ле­
нин,— значит признавать объективную истину, открываемую нам
органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую
от человека и от человечества истину, значит так или иначе
признавать абсолютную истину» . С материалистической точки
зрения сознание производно от материи, объективность истины
производна от объективности внешнего мира. Объективно-истин­
ное знание детерминировано объектом и потому является пред­
метной истиной с определенной сферой применимости, адекват­
ным отражением сущности, свойств и отношений предметов
окружающего мира. Своеобразие конкретной истины в ее пред­
метном измерении зависит от способа бытия объекта отражения
(ср. отражение настоящего, прошлого и будущего) и от способа
освоения объекта (ср. отражение обыденное, теоретическое,
художественное). Некорректными и неправомерными представ­
ляются попытки сузить объем понятия истинности, ограничив
объекты отражения лишь актуально существующими, трактуя
истинность только как свойство высказываний и тех форм и
видов знания, которые состоят из высказываний, или утверждая
существование истины лишь в научной форме.
Человек не может познавать мир иначе как через движение
идей (переход от незнания к знанию, от менее полного знания
предметов окружающего мира к более полному знанию). Идя
3
4
3
Разработке концепции отражения как творческого процесса посвящена
серия межвузовских сборников «Ленинская теория отражения», вып. 1 — 10.
Свердловск, 1967—1980. См. также: Р у т к е в и ч M. Н. Актуальные пробле­
мы ленинской теории отражения. Свердловск, 1970; Ленинская концепция
истины и современная идеологическая борьба. Материалы научной конферен­
ции. Свердловск, 1980.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 134—135.
4
по пути субъективизма, идеалисты и ревизионисты это положе­
ние подменяют другим: человек не может познавать мир, не­
зависимый от движения идей. Критикуя релятивизм махистов
в учении об истине, сведение махистами выводов науки к прос­
тым рабочим гипотезам , В. И. Ленин показал, что отрицание
объективной реальности, отрицание материалистической теории
отражения сознанием человека объективно-реального внешнего
мира неминуемо ведет к отрицанию объективной истины.
Центральный пункт гносеологии марксизма — это признание
решающей роли практики для развития познания, для станов­
ления и проверки знания. Поскольку внешний мир дан человеку
в формах предметной деятельности, то и предметность отраже­
ния всегда является практической предметностью. «Вопрос о
том, обладает ли человеческое мышление предметной истин­
ностью,— вовсе не вопрос теории, а практический вопрос»,—
указывал К. Маркс в «Тезисах о Фейербахе» . В. И. Ленин от­
мечал, что человеческое понятие ухватывает объективную исти­
ну, «овладевает ею лишь когда понятие становится «для себя;
бытием» в смысле практики» . Будучи отражением объекта,
познание оказывается средством и моментом целесообразного
преобразования объекта, т. е. природной и социальной действи­
тельности.
Знание, адекватно отображающее (в пределах того, что по­
казывает нам практика) объективную реальность, есть объек­
тивная истина, поскольку конкретно-историческая форма этого
знания обусловлена наличным уровнем и потребностями разви­
тия практики как материального, предметно-чувственного взаи­
модействия субъекта и объекта, адекватность этого знания объ­
ективному миру установлена объективным критерием практики,
«Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса... признает
относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объ­
ективной истины, а в смысле исторической условности пределов
приближения наших знаний к этой истине» . С материалистиче­
ской точки зрения познание производно от практики, объектив­
ность истины производна от объективности практики. Объек­
тивно-истинное знание детерминировано практикой и потому
является практической истиной с определенной сферой примени­
мости, практически-адекватным отражением сущности, свойств
и отношений предметов окружающего мира. Своеобразие кон­
кретной истины в ее практическом (оперативном) измерении
характеризуется степенью полноты, точности и стабильности
знания, которое необходимо для решения той или иной практи­
ческой задачи. К примеру, истина заключения эксперта — «это
5
6
7
8
5
Д л я К. Поппера и его учеников, как и для махистов, мы лишь искатели
истины, но не ее обладатели. См.: «Критический рационализм». Философия и.
политика. М., 1981, с. 100.
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 1.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 193.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18. с. 139.
6
7
8
истина объем, точность и стабильность которой заданы истори­
чески наличным уровнем знания, наличными средствами иссле­
дования и практической задачей, которую должно решать с
помощью знаний, содержащихся в этом заключении» . При
обсуждении проблемы истинности проектов и схем практиче­
ского действия высказывается подчас предложение дополнить
трактовку истины как соответствия знания предмету трактовкой
истины как соответствия предмета своему понятию . Такое
предложение представляется нам неприемлемым. Истинность
предписаний и прогнозов можно определить как их соответствие
предмету, если учесть, что предписания и прогнозы при всем
их своеобразии детерминированы предметом, так или иначе
исходят из имеющегося знания о предмете и предсказывают
возможные состояния предмета.
Человек не может познавать мир независимо от практики.
Идя по пути субъективизма, идеалисты и ревизионисты это по­
ложение подменяют другим: человек не может познавать мир,
независимый от практики. Критикуя прагматистское определе­
ние истины как только инструмента успешного действия, В. И. Ле­
нин показал, что практический аспект объективной истины орга­
нически связан с ее предметным аспектом, так что отношение
знания к взаимодействию субъекта и объекта не может быть
понято вне рассмотрения отношения знания к объекту. Игнори­
рование этой связи вместе с отрицанием объективности практи­
ки ведет к отрицанию объективной истины.
Завершающий пункт гносеологии марксизма — это трактов­
ка отражения мира человеком в процессе практического пре­
образования объекта как средства и момента очеловечивания
действительности, самореализации и самоизменения субъекта.
«По мере того как предметная действительность,— пишет
К.Маркс,— повсюду в обществе становится для человека дейст­
вительностью человеческих сущностных сил, человеческой дей­
ствительностью и, следовательно, действительностью его соб­
ственных сущностных сил, все предметы становятся для него
опредмечиванием
самого себя, утверждением и осуществлением
его индивидуальности, его предметами, а это значит, что пред­
метом становится он сам» . В качестве предмета деятельности
субъекта объект отражения включается в систему общественных
отношений и приобретает общественные качества (напр., для
промышленных изделий это их общественная необходимость,
техническое совершенство, эстетические достоинства, удобство
пользования, экономическая целесообразность). И поскольку
предметность отражения есть результат опредмечивания потреб9
10
п
9
Э й с м а н А. А. Заключение эксперта (Структура и научное обоснова­
ние). М., 1967, с. 108.
См.: Ленинская теория отражения в свете развития науки и практики.
София, 1981, т. 1, с. 263.
J
г
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 42, с. 121.
10
11
ностей и интересов субъекта, она всегда является ценностной
предметностью.
Будучи субъективным отражением объективного мира, знание
включает акт оценки (отражение объективной ценностной пред­
метности), момент отлета от действительности, по своей глубине
и адекватности зависит от познавательной способности субъекта,
от его социально-мировоззренческой, классово-партийной пози­
ции. Как указывал В. И. Ленин, «материализм включает в себя,
так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события
прямо и открыто становиться на точку зрения определенной
общественной группы» . Объективист, который ставит своей
целью лишь констатацию фактов, всегда рискует сбиться на
точку зрения апологета этих фактов. Материалист же не ограни­
чивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, ка­
кая общественно-экономическая формация дает содержание
этому процессу, какой именно класс определяет эту необходи­
мость. Таким образом, подчеркивает В. И. Ленин, материалист
«последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит
свой объективизм» .
Человек познает действительность, чтобы преобразовать ее,
подняться над ней, обрести свободу. В известном смысле и
отношении знание, как это заметил Фихте, есть бытие свободы.
Можно сказать, что объективно-истинное. знание несет в себе
прогрессивное содержание, ибо оно в конечном счете служит
объективному ходу истории, расширяет свободу исторического
действия людей, их господство над природой и над самими со­
бой. «Господство над природой, проявляющее себя в практике
человечества, есть результат объективно-верного отражения в
голове человека явлений и процессов природы, есть доказатель­
ство того, что это отражение (в пределах того, что показывает
нам практика) есть объективная, абсолютная, вечная истина» .
С материалистической точки зрения свобода производна от необ­
ходимости, объективность истины производна от объективной
необходимости исторического прогресса. Объективно-истинное
знание детерминировано исторической необходимостью матери­
ального и духовного освобождения человека и потому является
социально-значимой истиной с определенной сферой применимо­
сти, оценочно-адекватным отражением сущности, свойств и от­
ношений предметов окружающего мира. Своеобразие конкрет­
ной истины в ее оценочном измерении проявляется в масштаб­
ности и эвристической перспективности знания, где с «правом
объекта» сливается «право субъекта» (К- Маркс), т. е. потреб­
ности и интересы индивида, социальной группы (класса), обще­
ства. Иначе говоря, масштабность и эвристическая перспектив­
ность истины зависят от уровня отражения объективной ценност12
13
и
12
13
14
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 419.
Там же, с. 418.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 198.
ной предметности (индивидуальный, социально-групповой, обще­
человеческий) и от способа выделения этой предметности в ряду
других (оценка посредством соизмеримой ценностной предмет­
ности с помощью нормы, через оценивающий символ ) . В этом
ллане показательно выделение фундаментальных или частных
истин в ряду результатов науки, вечных книг в ряду литера­
турных произведений, основных общечеловеческих моральных
норм в ряду норм поведения и т. д.
Человек не может познавать мир независимо от его оценки.
Идя по пути субъективизма, идеалисты и ревизионисты это
положение подменяют другим: человек не может познавать мир,
независимый от оценки. Критикуя богдановское определение
истины как только идеологической формы, В. И. Ленин показал,
что оценочный аспект объективной истины органически связан
с ее предметным и практическим аспектами, так что отношение
знания к субъекту не может быть понято вне рассмотрения отно­
шения знания к объекту и практике. Игнорирование этой связи
вместе с отрицанием объективной необходимости исторического
прогресса ведет к отрицанию объективной истины, к гносеоло­
гическому плюрализму.
Настаивая на том, что истина — это произвольное творение
субъекта, и утверждая множественность истин, плюралисты по­
стоянно ссылаются на факт существования эквивалентных тео­
ретических описаний, различных идеологий, различных художе­
ственных моделей действительности и т. д. Однако этот факт
не противоречит учению об объективной истине и не означает
ни равноценности знаний в плане их истинности, ни отсутствия
границы между истиной и заблуждением. «Все теории хороши,
если
соответствуют объективной действительности»,— писал
В. И. Ленин .
Множественность научно-теоретических построений относи­
тельно одного и того же объекта исследований при ближайшем
рассмотрении оказывается отражением многокачественности са­
мого объекта. За методологическими принципами и теоретиче­
скими моделями науки стоят существенные стороны и связи
объекта отражения, и цели, которые человек преследует в своей
практической деятельности, в конечном счете определяются
объектом, его законами, его характером . Многосторонность
объекта исследований отнюдь не исключает его целостности,
объективной и закономерной связи его различных сторон, а по­
тому содержательный синтез разнопредметных представлений
объекта не только объективно возможен, но и с прогрессивным
развитием науки необходимо реализуется в высших формах си1 5
16
17
10
16
17
S
См.: Б р о ж и к В. Марксистская теория оценки. М., 1982, с. 85—89.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 50, с. 184.
См.: Объективное содержание научного знания. Свердловск, 1975,
стематизации научного знания, в научной картине мира (на
уровнях частнонаучном и общенаучном).
По отношению к идеологии критерий объективности, выходя­
щий за пределы ее реляционной связи с волей общественной
группы, требует соотносить идеологию с объективным характе­
ром законов общественно-экономического развития, с объектив­
ными требованиями общественного прогресса, с гуманистической
перспективой истории .
Художественные модели действительности всегда индивиду­
альны и неповторимы по своему предмету, способу его изобра­
жения, авторскому отношению к изображаемому (ракурсы изо­
бражения зависят от значения изображаемого). Однако и д л я
произведения искусства художественная правда (истина) со­
единяет в себе последовательное проведение определенной тен­
денции с объективностью. Здесь, согласно В. Г. Белинскому,
субъективность художника «заставляет его проводить через
свою душу живу явления внешнего мира, а через то и в них
вдыхать душу живу» . Художественная правда означает соот­
ветствие логике жизни, ее исторической динамике. Она связана
с общим социальным прогрессом человечества .
Подводя итог, можно утверждать, что предметный, практиче­
ский (оперативный) и оценочный аспекты объективно-истинного
знания внутренне связаны и субординированы; их следует рас­
сматривать как исходное, центральное и завершающее определе­
ния объективной истины. Не видеть системной связи этих опре­
делений, отрицать какое-либо из этих определений — неминуе­
мый путь к антиистинам идеализма и ревизионизма.
18
19
20
И. С. НАРСКИЙ
Академия общественных наук при ЦК КПСС
ХАРАКТЕРИСТИКА ОТНОСИТЕЛЬНОЙ
И А Б С О Л Ю Т Н О Й ИСТИНЫ
В ИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯХ
Марксистско-ленинское учение о процессе бесконечного дви­
жения от относительной к абсолютной истине вместе с введе­
нием в гносеологию научного понятия общественно-исторической
практики привело к революционному преобразованию всей тео­
рии познания.
Тем самым был положен конец как идеалистическому отож18
См.: С к в о р ц о в Л. В. Социальный прогресс и свобода. М., 1979»
с. 165.
so ^
- Г. Собр. соч. В 3-х т. М., 1948, т. 2, с. 289.
1Q7Ä
O Q ^ Р
Д- Проблемы теории социалистического реализма. М.^
е
л
и
н
с
к
а
7
н
й
К
В
0
в
яегтвлению так и метафизическому взаимопротивопоставлению
различных характеристик истины: как адекватного знания
о действительности и как необходимого средства обеспечения
успешности практической деятельности людей. В то же время
были преодолены две односторонние и ошибочно взаимообособляемые друг от друга позиции в понимании содержания истины:
либо как только знания абсолютного, вечного, полного и завер­
шенного, либо как знания относительного, преходящего, всегда
неполного и незаконченного, а то и ущербного, даже недостой­
ного звания «знания». Однако эти ложные альтернативы закре­
пились в буржуазной философии XX в., где сложились концеп­
ции, искажающие подлинную диалектику практики и познания,
неполной и полной истины.
В научной концепции истины необходимо представить все
богатство теоретического содержания понятия «истина», учиты­
вая различные грани относительной и абсолютной истины в их
взаимосвязи. В этом плане целесообразно выделить четыре
измерения относительной истины и три значения истины абсо­
лютной.
Среди различных измерений относительности истины прежде
всего следует назвать ее относительность с точки зрения субъек­
та. Эпистемология «критического рационализма» содержит в
себе понятие и утверждение только лишь об этой относитель­
ности, и в этом фундаментальная ошибка данной теории позна­
ния; вместе с тем вообще отрицать наличие относительности
истины с точки зрения субъекта было бы не меньшей ошибкой,
чем ее переоценивать. Можно сказать, что в этой форме относи­
тельности отчетливее всего выражается субъективный момент
истины. Эта относительность выражается прежде всего в специ­
фичности органических способов восприятия и переработки
информации, присущих человеку как биологическому существу,
и психических способов, свойственных ему как существу соци­
альному. Мы имеем в виду, во-первых, специфический характер
механизмов деятельности человеческих органов чувств и, во-вто­
рых, особенности человеческих форм выражения (переживания)
истины, таких как восприятие, суждение и т. д. В этом смысле
истина «всегда является не только объективной, но и опреде­
ленной человеческой истиной» . В-третьих, не следует упускать
из виду социальные формы воздействий на содержание истины:
каждая идеология дает истине эмоциональный фон активной
(позитивной или негативной) ориентации на определенные фак­
ты или теоретические принципы, а идеология угнетающих клас­
сов существенно искривляет путь познания в определенном,
выгодном для них направлении. Интересы собственно социаль­
ной практики существенно влияют на направление познания.
Второе измерение относительности истины состоит в ее отДВУХ
1
П а в л о в Т. Избр. филос. произв. М., 1962, т. 3, с. 520.
носительности с точки зрения полного, завершенного знания об
объекте или, другими словами, в относительности уже не с
точки зрения субъекта, а с точки (под углом) зрения абсолют­
ной истины, что имеет место и в третьем и четвертом измерениях.
Эта относительность обнаруживается прежде всего в приблизи­
тельности содержания знания, а значит, в неточности измерения
и вычисления количественных характеристик и недостаточной
разработанности характеристик качественных. В известной мере
эта относительность зависит от вышеупомянутых ограничений и
специфического характера действия человеческих органов
чувств, от степени их разрешающей способности и т. д. В. И. Ле­
нин говорит: «Мы не можем представить, выразить, смерить,
изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив,
угрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движе­
ния мыслью есть всегда огрубление, омертвление,— и не только
мыслью, но и ощущением, и не только движения, но и всякого
понятия» . Это «огрубление» понятия и проявляется в частности
в его приблизительном характере.
Третье измерение относительности истины характеризует ее
неполноту, поскольку она и по объекту, и по содержанию не
охватывает целиком и исчерпывающе ни всей действительности,
ни хотя бы какого-то ее фрагмента. Вследствие неисчерпаемо­
сти, т. е. констатируемого нами факта бесконечности содержания
действительности и ограниченности средств и возможностей ее
познания на каждом данном этапе, каждым данным человече­
ским поколением, а также вследствие небесконечного характера
конкретных практических потребностей, истина, которой обла­
дают люди и которой они распоряжаются, всегда незаконченна*
фрагментарна.
Наконец, четвертое измерение относительности истины со­
стоит в ограниченности сферы или ограниченности условий ее
действия, в известном несовершенстве определения и фиксации
этих условий. Отсутствует исчерпывающий перечень условий,
необходимых для того, чтобы содержащиеся в определенной
истине утверждения в полной мере соответствовали положению
дел, так что соответствующие истинные суждения, их конъюнк­
ции и субординированные иерархии, теории и т. д. относитель­
н ы — также под углом зрения абсолютной истины.
В ходе развития относительной истины измерения ее относи­
тельности ведут себя неодинаково. Увеличивается точность, или,
как иногда говорят, «острота» знаний, а также информация о
многообразии условий значимости истинных утверждений и тео­
рий, причем эта информация становится более компактной и
целостной. Большая полнота истины, однако, достигается не­
редко за счет сужения того фрагмента или разреза действитель­
ности, к которому относилась предшествующая истина. Что ка2
2
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 233.
гт
сается «человеческой» специфичности истины, то ее биопсихиче­
ская субъективность по мере развития науки уменьшается,
активность же познающего субъекта, абстрактность, а значит,
символический характер формирования, фиксации и трансляции
истины, наоборот, возрастают. Но в общем плане восхождение
истины'к ее абсолютности происходит по всем четырем измере­
ниям, т. е. по пути преодоления антропологической субъектив­
ности и увеличения точности, полноты и безусловности истины.
Нам представляется, что все параметры относительности
истины одинаково важны и значительны, но в разных условиях,
под влиянием изменившейся практики, на первый план выдви­
гаются разные из н и х . При этом мы не можем согласиться с
теми философами, которые сводят относительность истины толь­
ко лишь к ее субъективности.
Что касается буржуазных эпистемологов, то они часто рас­
сматривают приблизительный характер относительной истины
к а к нечто в принципе противоположное (в смысле несовмести­
мости) абсолютной истине. К примеру, Пьер Дюгем писал:
«Закон физики, собственно говоря, не истинен и не ложен, а
приблизителен». В. И. Ленин в этой связи замечает: «В этом
«а» есть уже начало фальши, начало стирания грани между тео­
рией науки, приблизительно отражающей объект, т. е. прибли­
жающейся к объективной истине, и теорией произвольной, фан­
тастической, чисто условной, например, теорией религии или тео­
рией шахматной игры» . В сущности по пути, в свое время
•осужденном В. И. Лениным, следует К. Поппер, когда он
толкует, приблизительность как момент «правдоподобности» в
смысле предполагаемой точности измерений, которые по «реше­
нию» субъекта могут рассматриваться как достаточно точные
или, наоборот, как якобы полные. Разумеется, для марксиста
относительность истины не сводится лишь к ее относительности
к субъекту, относительность относительной истины заключается
в ее изменяющемся отношении к абсолютной - истине. В этом
смысле В. И. Ленин писал, что диалектический материализм
«признает относительность всех наших знаний не в смысле отри­
цания объективной истины, а в смысле исторической условности
пределов приближения наших знаний к этой истине» .
Что касается абсолютной истины, то мы различаем три ее
значения (вида): во-первых, это всеобъемлющее знание о всей
объективной и субъективной реальности; во-вторых, совершенно
истинные моменты знания в составе относительных истин;
в-третьих, элементы окончательного знания в виде отдельных,
не отменяемых в будущем суждений типа «вечных истин».
Абсолютная истина (1) есть точное, полное, завершенное и
3
4
5
-1
3
С
Л
оо7 о п
Т. 1, С.
4
5
И Н С к а я
т е о
Р
и я
отражения и современная наука. София, 1973,
Z\ji—2,ио,
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 329.
Там же, с. 139.
безусловное знание о действительности в целом, т. е. обо всем,
что было, есть и будет в мире, при одновременном знании общего
комплекса условий истинности всех различных отдельных
утверждений и их частных систем, которые используются для
выражения этого всеобъемлющего знания. Известно, что абсо­
лютная истина (1) актуально недостижима, тем более что мир
продолжает усложняться, но она существует потенциально как
идеал познания и актуально как все усиливающаяся реальная
тенденция.
В понятии абсолютной истины (2) непосредственно проявля­
ется факт относительности самой противоположности между
относительной и абсолютной истиной. Это есть понятие о таком
содержании относительной истины, которое сохраняется в каче­
стве непреходящего «ядра» и которое растет в процессе разви­
тия познания. Абсолютная истина (2) не является всеобщим,
исчерпывающим и законченным знанием, однако она безусловно
является точной в той мере, в которой она касается качествен­
ных моментов познаваемых объектов. Количественная точность
входящих в нее измерений объектов может рассматриваться
как характеристика главной части величин, не изменяющаяся
при преобразованиях последних. Значение абсолютной исти­
ны (2) чрезвычайно велико: только благодаря ей относительные
истины существуют как истины, хотя с другой стороны только
посредством относительных истин существует абсолютная исти­
на (2). Если бы она не существовала и не приумножалась, раз­
витие науки было бы невозможно. Именно понятие абсолютной
истины (2) ярко демонстрирует огромную плодотворность марк­
систского тезиса об объективности содержания относительных
истин.
Абсолютные истины (3) обогащают познание иным путем,
чем кумуляция (приращение) и развитие абсолютной исти­
ны (2), они суммируются и присоединяются как отдельные эле­
менты к последней. Абсолютные истины (3) являются констатациями отдельных фактов, ситуаций и событий, равно как и
некоторых общих соотношений и в этом смысле подобны прос­
тейшим законам. Абсолютные истины (3) в силу их очень
ограниченной завершенности оказываются на границе перехода
к относительным истинам, как только установлено, что содер­
жащиеся в них констатации недостаточно точны (здесь опять
действует критерий общественно-исторической практики). Абсо­
лютные истины (3) тем достовернее, чем беднее их содержание.
Однако чем беднее их содержание, тем меньше их роль в позна­
нии. Относительность абсолютных истин (3) заключается в не­
совершенстве характеристик тех точно определенных условий»
при которых познанные в этих истинах стороны действительно­
сти, фиксируемые как события или факты, претерпевают извест­
ные изменения. Вопрос о том, считать ли «вечные истины» абсо­
лютными истинами или особым типом относительных истин,
среди философов-марксистов по-прежнему пока остается дис­
куссионным.
Здесь следует заметить, что соответственно трем видам
абсолютной истины могут быть выделены и три вида (значения)
истины относительной: 1) данный уровень проникновения в абсо­
лютную истину (1); 2) совокупность знаний, ныне считающихся
истинными; 3) отдельные известные в данное время как истин­
ные, хотя и неполные, суждения, которые неисчерпывающим
образом указывают на условия и границы своей истинности.
С другой стороны, при создании более детальной типологии
абсолютных истин такие их характеристики, как точность, за­
конченность, полнота, безусловность могут быть использованы
изолированно, порознь, однако не следует забывать, что такая
идеализация сильно огрубляет ситуацию и упускает из виду
диалектические отношения между указанными характеристи­
ками.
Интересную попытку уточнить понятие абсолютной истины
предпринял логик X. Вессель ( Г Д Р ) . Он предложил отказаться
от понятия «абсолютная истина» и заменить его понятием «по­
тенциальная неограниченность человеческого познания». При
этом он ссылался на то, что, во-первых, ни одно суждение не
может свидетельствовать о постепенном приближении к тому,
что актуально не существует, и, во-вторых, было бы некорректно
даже пытаться сравнивать актуальное с потенциальным,
т. е. столь различные вещи, как актуальное множество человече­
ских знаний в любую эпоху развития науки и абсолютную исти­
ну (1), которая считается потенциально существующей. К этому,
в-третьих, добавляется некорректность сравнения разномощных
множеств,— ведь абсолютная истина (1) оказывается бесконеч­
ным множеством отдельных истин несравненно более высокой
мощности, чем мощность множества знаний в некоторую опре­
деленную эпоху .
По данному поводу, полагаем, следует сказать следующее;
абсолютная истина (1) существует в самом деле потенциально,
хотя и актуализируется все больше и больше в абсолютных
истинах (2). К тому же абсолютная истина (1), разумеется,
не является точно фиксированным «пределом» развития челове­
ческого познания, она неисчерпаема, как и объективный мир.
Поэтому вообще нет необходимости ставить вопрос о сравнении
знаний людей в те или иные эпохи жизни человечества с этим
неуловимым «пределом» в смысле некоего точного установления
степени приближения к нему, достаточно сопоставления количе­
ства и качества знаний в эти различные эпохи друг с другом.
Недаром В. И. Ленин писал: «пределы истины каждого научного
положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы
6
6
См.: W e s s e l H. Zu einer Bedeutung des Terminus „absolute
heit".—Deutsche Zeitschrift für Philosophie. Berlin, 1967, Hf. 1.
Wahr­
7
дальнейшим ростом знания» . Почему могут суживаться пре­
делы истины при сравнении их с прежде достигнутыми вехами
познания? Только потому, что не все, что на уровне этих вех
познания выглядело или выглядит незыблемым и бесспорным,
может быть в действительности, как позднее выясняется, при­
числено к абсолютной истине (2), так что оно подлежит отмене.
Поэтому «неотменяемость», выдвигаемая не только К- Поппером, но и Э. Нагелем, Д. Кемени, И. Лакатосом как якобы глав­
ная и исходная черта подлинного знания есть в действительно­
сти лишь характеристика, производная от объективности знания.
Если в процессе развития познания происходит развенчание
некоторых бывших «вечных истин», то это нарушает идею бес­
прерывности процесса приращения абсолютного «ядра» чело­
веческих знаний. Новая теория, приходящая на смену старой,
если она возникла в соответствии с такими практическими тре­
бованиями, которые переносят акценты на более узкий, чем
прежде, круг проблем, может оказаться «ближе» к абсолютной
истине (1) в меньшем числе моментов, чем теория, ей предшест­
вовавшая, так что часть обретенного прежде знания утрачива­
ется и подлинная замена ему придет, возможно, очень нескоро.
«Удельный вес» абсолютной истины (2) в наших знаниях может
временно уменьшиться также и из-за обилия новых гипотез и
предположений. Именно это имеет место в кризисные периоды
развития наук, как, например, ныне в областях геологии и астро­
физики. Напомним слова В. И. Ленина о том, что «движение
познания к объекту всегда может идти лишь диалектически:
отойти, чтобы вернее попасть...» В этих словах В. И. Ленина
содержится и ответ на спор между «кумулятивистами» и «антикумулятивистами»: в развитии познания имеют место и прира­
щение знаний, и революции в их содержании, но ни то, ни дру­
гое не бывает абсолютным по содержанию и не бывает отго­
рожено каменной стеной от противоположной ему особенности
познания,— наоборот, ею подготавливается.
Развитие познания происходит бесконечно, так что нет ни­
каких оснований представлять абсолютную истину (2), являю­
щуюся ядром всех наших относительных знаний, для всех вре­
мен и эпох в форме множества принципиально низшей мощно­
сти по сравнению с абсолютной истиной (1). Возможность
неограниченного приближения к абсолютной истине (1) через
развитие моментов абсолютного знания (2) и содействующее
этому накопление абсолютных истин (3) вытекает из абсолют­
ного характера неограниченно развивающихся человеческого
мышления и практики в отличие от относительности мышления
и практики, присущих отдельным людям и поколениям, клас­
сам и обществам. Реальная диалектика познания как раз и озна8
7
8
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 137.
Там же, т. 29, с. 252.
чает сложный и бесконечный процесс приближения относитель­
ных истин к абсолютной истине как всеобъемлющему знанию о
всей объективной и субъективной реальности.
В. Н. САГАТОВСКИЙ
Симферопольский университет
ИСТИНА В ЕЕ ОТНОШЕНИИ
К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Истина как философская категория является универсальной
характеристикой любых сфер человеческой деятельности (ко­
нечный успех любой деятельности зависит от истинности той
программы, которой она управляется) и имеет мировоззренче­
ское значение (нельзя сформулировать мировоззренческое кредо,
не выразив свое отношение к истине). Следовательно, можно
говорить об истине как одном из «стратегических» регуляторов
человеческой деятельности и рассмотреть ее именно в таком
аспекте.
В то же время истина — это ключевая ценность одного из
универсальных аспектов человеческой деятельности, основная
характеристика того конечного продукта, к получению которого
стремится познание. В понимании природы истины необходимо
брать в единстве эти два аспекта — истина как программа,
управляющая деятельностью, и истина как адекватное отраже­
ние действительности. Абсолютизация первого из них ведет к
субъективизму прагматизма, абсолютизация второго — к догма­
тизму созерцательного материализма. Марксистская теория по­
знания преодолевает эти крайности, опираясь на два положе­
ния: 1) познавательное отношение субъекта к объекту, образа
к действительности опосредовано преобразовательной деятель­
ностью; 2) преобразовательная деятельность может быть успеш­
ной только в том случае, когда она управляется программой,
адекватно отражающей действительность.
Последовательное применение этих положений позволяет
прояснить ряд проблем в теории истины. О каких проблемах
идет речь? Еще в 1440 г. Николай Кузанский осознал то, что
до сих пор сбивает с толку многих философов. «Из самоочевид­
ной несоизмеримости бесконечного и конечного совершенно
ясно...», что «наш конечный разум... не может... в точности по­
стичь истину вещей» К В самом деле, любой образ, претендую­
щий на истинность, может быть представлен как конечное мно­
жество признаков. Отражаемый объект в принципе бесконечен.
1
К у з а н с к и й Н. Соч. В 2-х т. М., 1979, т. 1, с. 53.
Как можно установить соответствие между конечным и беско­
нечным множествами?
Ссылка на то, что истина — это процесс, не спасает положе­
ния. Если мы хотим, чтобы этот процесс имел объективные кри­
терии для оценки его приближения к идеальному пределу, такой
критерий должен быть конечным, измеримым: «...нельзя отри­
цать абсолютной истины, не отрицая существования объектив­
ной истины» . Но как убедиться, что истина абсолютна (т. е.
безусловна), если и ее денотат и процесс взаимодействия с ним
бесконечны (т. е. представляют собой множество заранее не­
предсказуемых условий)?
Решение этого парадокса имеет свои онтологические, прак­
сиологические и гносеологические основания, о которых и пой­
дет речь в данной статье.
Суть онтологического аспекта проблемы заключается в том,
что субъектно-объектная деятельность человека (в том числе
познавательная) является в определенном смысле частным слу­
чаем объектно-объектного взаимодействия и подчиняется обще­
му принципу конкретности существования: существовать — зна­
чит быть элементом множества . Это значит, что любой объект
в любом взаимодействии (с другими объектами, с орудиями тру­
да, приборами, познающим субъектом) непосредственно всегда
дан как конечное множество, экстенсивные и интенсивные ха­
рактеристики элементов которого (число их и уровень репрезен­
тации: с точностью до клетки, молекулы и т. д.) определяются
средствами взаимодействия. В соответствии с порогом разреши­
мости последних из потенциально бесконечного объекта всегда
«высекается» конечный предмет .
Тем самым проблема соизмеримости конечных средств по­
знания и бесконечного объекта ставится и решается совершенно
иначе, чем это имело место в достаточно характерной формули­
ровке Н. Кузанского. Адекватность конечного образа и конеч­
ного предмета достижима и может быть абсолютной. Адекват­
ность бесконечных потенций субъекта и бесконечного объекта
есть бесконечный процесс, каждый из «срезов» которого может
быть в принципе представлен как законченная и абсолютная
адекватность. Неадекватность возникает в результате разно­
уровневое™ средств воздействия или отражения и предмета
2
3
4
2
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 124.
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Основы систематизации всеобщих катего­
рий Томск, 1973, с. 165—166.
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Основы систематизации всеобщих кате­
гории, с. 2 2 9 - 2 4 0 ; Л а з а р е в Ф. В , С а г а т о в с к и й В. Н. О формирова­
нии «интервального» стиля мышления.—Филос. науки, 1979, № 1; С а г а ­
т о в с к и й В. Н. Принцип конкретности истины в системе субъектно-объектных отношений.—Филос. науки, 1982, № 5.
w
З а к а з 63
17
(относительность практики и познания, невозможность получить
абсолютную истину любыми наличными средствами).
Рассмотрим с этих онтологических позиции такие гносеоло­
гические характеристики истины, как ее абсолютность, относи­
тельность и конкретность.
Прежде всего следует различать абсолютность и относитель­
ность истины по отношению к бесконечному объекту и конечно­
му предмету.
В первом случае абсолютная истина есть идеальный предел
бесконечного процесса, и в этом смысле любое знание, разу­
меется, относительно. Но будем помнить, что абсолютное знание
должно быть актуальным, без этого мы теряем критерий объек­
тивности. Такая задача решается при обращении ко второму
случаю. Здесь истина является абсолютной, если между призна­
ками образа и свойствами предмета устанавливается взаимно­
однозначное соответствие. Так, ленинское определение материи
как объективной реальности является абсолютно истинным ка­
тегориальным отражением материи в ее отношении к сознанию
на универсальном уровне. Д л я тех, кто везде видит только про­
цесс и бесконечность, это непонятно: ведь материя бесконечна...
Бесконечна как объект, но не как предмет, взятый в указанном
выше интервале абстракции. Точно так же марксовское опреде­
ление сущности человека как ансамбля общественных отноше­
ний является абсолютной истиной по отношению к человеку как
предмету социологии, но не может являться таковой по отноше­
нию к нему как к бесконечному объекту (т. е. является знанием,
хотя и необходимым, но еще недостаточным для биологии че­
ловека, психологии и т. д.).
Пусть какой-либо предмет (конечный «срез» объекта) харак­
теризуется определенным числом свойств (или отношений), вы­
сказываемые о нем суждения, будут ложными в двух случаях:
1) если ни один из содержащихся в них признаков не соответ­
ствует объективным признакам (свойствам или отношениям),
характеризующим данный предмет; 2) если часть признаков,
содержащихся в образе, соответствует признакам предмета, но
субъект претендует на полное соответствие (неточная и прибли­
зительная характеристика вольно или невольно выдается за
исчерпывающую). Если же субъект сознает неполноту соответ­
ствия образа предмету, то этот образ, подмножество признаков
которого соответствует подмножеству признаков предмета, яв­
ляется относительной истиной.
Абсолютная истина о бесконечном объекте слагается из бес­
конечного ряда относительных истин об объекте и существует
только как бесконечный процесс. Напротив, относительная исти­
на о конечном предмете постепенно превращается в абсолют­
ную истину по мере накопления абсолютных истин о признаках
предмета, слагается из этих абсолютных истин. Число этих
абсолютных истин (в случае аддитивности признаков) или зна-
чимость их служат показателем точности, степени адекватности
образа предмету .
Суть принципа конкретности истины заключается, на наш
взгляд, в требовании всегда сопоставлять образ именно с ко­
нечным предметом, который выделяется из бесконечного объек­
та в определенном типе взаимодействия, относительно средств
этого типа взаимодействия. По отношению к бесконечному объ­
екту любой образ может оказаться ложным или относительной
истиной, или абсолютной истиной. Только по отношению к опре­
деленному конечному предмету он однозначно приобретает одно
из этих значений.
Каков же механизм соотнесения образа и предмета? Отвечая
на этот вопрос, мы неизбежно переходим в праксиологический
аспект проблемы. Практика выполняет следующие функции в
этом процессе: 1) служит непосредственной основой выделения
предмета из объекта ; 2) является критерием истины ; 3) по­
рождает новую семантику. Рассмотрим каждый из этих мо­
ментов.
Предмет может быть выделен из объекта тремя способами:
в процессе объектно-объектных взаимодействий; в ходе пре­
образовательной субъектно-объектной деятельности; в процессе
познания, т. е. мысленно. Правильность, законность мысленного
выделения предмета (той или иной «точки зрения» , идеальной
конструкции, модели) можно подтвердить только их практиче­
ской эффективностью («работает» как программа определенно­
го рода деятельности). Но это был бы чисто прагматистский
подход, если бы мы не стремились объяснить практический
успех деятельности тем, что она «вписывается» в систему объ­
ективных взаимодействий, подчиняется их законам. Практика,
таким образом, служит связующим звеном между знанием и
реальностью: с одной стороны, она отсекает произвольные химе­
ры воображения, а с другой — является призмой, через которую
субъект только и может видеть объектно-объектные взаимо­
действия.
Выделение предмета из объекта опосредствуется, стало быть,
троякого рода средствами-индикаторами, «обнаруживающими»
данный предмет: объективными (из воды-объекта выделяется
вода — предмет-растворитель во взаимодействии с сахаром, но
не с золотом); практическими (электрон проявляет свойства
волны или частицы по отношению к разным приборам, сред­
ствам воздействия); познавательными (человек выступает как
личность или как индивид через концептуальные «очки» социо5
6
7
8
5
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Точность как гносеологическое понятие.—
Филос. науки, 1974, № 1.
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
Там же.
См.: А г а ц ц и Э. Реализм в науке и историческая природа научного
познания.—Вопр. философии, 1980, № б, с. 140.
6
7
логии или биологии). Понятно, что разрешающая сила концеп­
туальных «очков» определяется тем, насколько успешно мы
можем управлять с их помощью практической деятельностью,
а последняя может иметь место только в том случае, если дей­
ствия субъекта не противоречат законам объективной реаль­
ности.
Основой практического выделения предмета из объекта яв­
ляется целеполагание: субъекту нужно увидеть именно этот
срез объекта, его интересует этот и только этот его срез. По­
знание строит соответствующий образ объекта. Практика про­
веряет как возможность именно такого выделения (нас инте­
ресует физическое тело только как материальная точка; сущест­
вуют ли ситуации, где оно действительно ведет себя только как
материальная точка, или же это произвольное допущение, реа­
лизация которого запрещается законами объективной реаль­
ности?), так и адекватность образа выделенному объекту. По­
следняя имеет место в том случае, когда, используя образ в
качестве программы деятельности, мы с необходимостью полу­
чаем запланированные результаты.
Образы-программы, оправдавшие себя на практике, стано­
вятся образами-эталонами , с которыми мы сопоставляем вновь
получаемые данные об объективном мире и система которых
образует тезаурус субъекта. Утверждая, что X есть А, мы тем
самым утверждаем соответствие предмета, выделяемого из
объекта X, образу-эталону А. Если наша деятельность по отно­
шению к этому предмету не дает сбоев, то для определенной
системы средств объектно-объектного взаимодействия и субъектно-объектного воздействия соответствующее значение явля­
ется абсолютной истиной. Появление сбоев, возникновение проб­
лемной ситуации служит сигналом того, что мы перешли в такую
область взаимодействия и деятельности, где наше знание ста­
новится относительной истиной или заблуждением. Стало быть,
в объекте X предстоит выделить новый предмет. Допустим, что,
перебрав все эталоны своего тезауруса, субъект не может произ­
вести искомой идентификации. Здесь мы сталкиваемся с принци­
пиально иной ситуацией, которая показывает, что познание не
может быть сведено к узнаванию и еще раз демонстрирует
«вторжение практики в теорию познания».
Откуда же в тезаурусе появляется то, что не может быть
узнано с помощью имеющихся в нем эталонов, созданных в
предшествующей преобразовательной деятельности и после это­
го работающих в сфере «чистого» познания? Очевидно, требу­
ется новая деятельность, осуществляющая прорыв в новую се9
10
9
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Философия как теория всеобщего и ее
роль в медицинском познании. Томск, 1968, с. 169—173.
Тезаурус — это система структур отражающей системы, выполняющих
информационную функцию. См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Основы системати­
зации всеобщих категорий, с. 353—355.
10
мантику. Новые операции с объектом, приводящие к успешному
результату, и создают эту новую семантику, относительно кото­
рой вновь встает задача определить интервал ее истинности,
отражающий тот тип взаимодействий, где операции субъекта
могут приводить к успеху.
Причем эта преобразовательная деятельность может носить
как физический, так и мысленный характер. Вполне понятно,
что образ колеса адекватен тому предмету, которого не было
в природе, но который был создан человеком. Однако не тот же
ли механизм и в создании чисто теоретических конструктов?
Сава Петров обсуждает, например, такую ситуацию, когда
неполнота средств, необходимых для решения парадокса, может
быть, по его мнению, восполнена с помощью искусственных кон­
структов. Примером могут служить так называемые инфинитезимальные парадоксы, которые возникают в дифференциальном
и интегральном исчислениях в силу того, что с инфинитезимальными величинами приходится оперировать то как с ненулевыми
положительными величинами, то как с чистыми нулями. Это про­
тиворечие было решено с помощью идеи предельного перехода,
согласно которой переменная величина может бесконечно долго
приближаться к нулю, не достигая его и не останавливаясь ни
на каких конечных значениях или актуально бесконечно малых.
«Математики,— отмечает С. Петров,— без всякого стеснения
признают, что предельные переходы в сущности не имеют непо­
средственного и самостоятельного физического смысла, не
имеют прообраза в действительности»
(подчеркнуто мною.—
В. С ) . «Природа по всей вероятности не работает аналогами
операций дифференцирования и интегрирования, а «считает»
только конечными разностями» . Видимо, неполнота средств,
необходимых для разрешения проблемной ситуации, может быть
ликвидирована не только нахождением или созданием этих
средств в природе, но и изобретением такого идеального пред­
мета, который не реализуется физически, но тем не менее не
противоречит общей системе закономерностей реальности, вклю­
чающей как объектно-объектные взаимодействия, так и субъектно-объектную деятельность, и потому опосредованно может
быть использован и как средство для решения задач в объектнообъектной действительности. Иными словами, онтология реаль­
ности — это не только объектно-объектная, но и деятельностная
онтология .
Один из важнейших гносеологических итогов, к которому
стихийно пришла современная наука, выражен словами Н . Б о р а :
11
12
13
11
П е т р о в С. Логическите парадокси във философска интерпретация.
София, 1971, с. 350—351.
Там же, с. 353.
См. в этом плане полемику И. С. Алексеева с Б. Я. Пахомовым
( А л е к с е е в И. С. Концепция дополнительности. М., 1978, с. 120—121,
209-231).
12
13
« для объективного описания и гармонического охвата фактов
необходимо почти во всех областях знания обращать внимание
на обстоятельства, при которых эти данные получены» . Про­
веденные выше рассуждения позволяют, как нам кажется, экс­
плицировать это положение на категориальном уровне.
Во-первых, эти «обстоятельства» представляют собою много­
уровневую систему средств выделения конечного предмета из
бесконечного объекта. Во-вторых, эта система включает как
объектные, так и субъектные средства. В-третьих, субъектнообъектный характер некоторых средств не лишает знание ста­
туса объективности. Субъектность не есть синоним субъекти­
визма. Мы не можем не выделять из бесконечного объекта ко­
нечный субъект, не ставя целей, непосредственно определяемых
потребностями субъекта, мы не можем абсолютно освободить
объект из рамок деятельности. Но если эти цели не противоре­
чат объективным возможностям (не являются субъективистскиволюнтаристскими) и если они осознаны нами как отражение
особого уровня реальности — реальности субъектно-объектных
отношений, то абсолютная истина, добываемая в этих рамках,
есть объективная истина, хотя сами рамки детерминированы и
возможностями объекта и потребностями субъекта . Д л я того,
чтобы знание было истинным, оно должно соответствовать пред­
мету, выделенному во внешнем объекте в соответствии с внут­
ренними целями субъекта, в свою очередь соответствующими
характеру взаимодействия субъекта и объекта.
То, что субъект черпает из объекта (данные — d a t a ) , есть
в то же время нечто «взятое» — « c a p t a » , оформленное целеполагающей структурой сознания субъекта. Кант впервые кон­
статировал эту «двухэтажность» человеческого знания. Однако
«коперниканский переворот» в гносеологии заключается не в
том, чтобы объявить предмет соответствующим знанию.
Ключ к решению проблемы, к нахождению объективных
основ активных структур сознания дает марксистский деятельностный подход: субъект с объектом, образ с денотатом связаны
не как воск с печатью, но через деятельность, которая опредме­
чивается не только в измененном объекте, но и в активных
структурах субъекта, определяющих те рамки, в которых в дан­
ном типе взаимодействия и деятельности объект выступает как
конечный предмет.
Такой подход к соотношению истины, деятельности и дейст­
вительности позволяет, как нам представляется, подняться над
крайностями грубого «физикалистского» онтологизма и субъек­
тивистского гносеологизма.
14
15
16
14
Б о р Н. Избр. науч. тр. М., 1977, с. 517.
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Философия
как
теория
всеобщего...,,
с. 175—187.
См.: С а г а т о в с к и й В. Н. Основы систематизации всеобщих кате­
горий, с. 107—112.
15
16
Д. В. ПИВОВАРОВ
Уральский университет
ОПЕРАЦИОНАЛЬНОЕ И ПРЕДМЕТНОЕ
В СТРУКТУРЕ ИСТИНЫ
Идущее от Платона и Аристотеля определение истины как
соответствия знания действительности является классическим
для большинства философов, в том числе для марксистов. Одна­
ко внутренний механизм этого соответствия до сих пор весьма
туманен.
С чем должны быть скоординированы наши знания? С веща­
ми, находящимися вне нас и независимыми от нашего сознания?
Если да, то многие суждения нельзя квалифицировать ни как
истинные, ни как ложные. Среди них окажутся, во-первых, суж­
дения модальности типа «роза красна» (ведь вещи не имеют
цвета), во-вторых, описанные Д. Остином делокутивные выска­
зывания-намерения (например, «Назовем этот корабль «Короле­
ва Елизавета»), в-третьих, широкий класс суждений о тех
абстрактных объектах, которые в принципе не имеют своих
аналогов в мире вещей (скажем, мнимое число или волновая
функция).
В таком случае было бы неправомерно расценивать истин­
ность как атрибут человеческого знания, коль скоро указанные
«исключения», несомненно, принадлежит к «знанию». Тогда
классическая дефиниция истины должна бы быть ограничена
каким-то особым, специальным видом знания, не охватывая
знания в целом. Вторая коренная трудность концепции истины
как соответствия знания действительности связана с постоян­
ными неудачами теоретически представить, как знание может
походить на то, что знанием не является. Ощущение красного
может походить только на красное, а не на длину электромаг­
нитной волны, о существовании которой люди узнали сравни­
тельно недавно. Ряд подобных трудностей породил эпистемоло­
гический идеализм, основная идея которого состоит в том, что
знание само творит свой объект. Этот объект якобы находится
внутри нас, а не вне нас. Истина определяется теперь как соот­
ветствие объекта знанию, т. е. противоположно стагиритовому
определению истины. Более конкретно это выглядит так: надын­
дивидуальное (общественное или трансцендентальное) сознание
порождает объект. Каждый отдельный человек этот объект
может познавать, и персональная истина есть соответствие инди­
видуального знания данному объекту, но находящемуся уже не
вне сознания вообще. Возникают два субъекта, две мысли, два
«Я»: персональное, эмпирическое «Я» и сверхперсональное, об­
щественное «Я», а истина становится соответствием индивиду­
ального знания опредмеченному общественному знанию. И. Кант
утверждал, что мы познаем в объекте свои собственные опреде­
ления, которые раньше в него вложили.
Водораздел между домарксовским материализмом и идеа­
лизмом в понимании природы истины задается вопросом: со­
стоит ли знание в творении его объекта или его суть в пости­
жении вне нас существующей объективной действительности?
Идеалистический ответ для нас неприемлем, но и недиалектиче­
ский материализм отвечает на поставленный вопрос поверх­
ностно и не справляется с вышеотмеченными трудностями. То,,
что познано, должно быть каким-то образом внутри знания, а
не вне его. Вместе с^тем то, что познается, может существовать
и вне сознания, обладать субстанциальностью. Знание не есть
некий ящик для хранения вещей или их буквальных копий.
Бессмысленно прозвучал бы вопрос «Сколько сейчас у вас в
голове мыслей?» Э. Гуссерль сравнивал отношение истины с
лучом света, освещающим и высвечивающим из темноты какойнибудь предмет: предмет оказывается внутри светового конуса,
но не внутри источника света. Подобно этому объект познания,
как и источник света, может находиться вне знания, но в то ж е
время быть содержанием знания.
Классическое определение истины, материалистически истол­
кованное, является составной частью марксистской концепции
истины, но далеко не исчерпывает ее. Введя практику в основу
теории познания, классики марксизма-ленинизма открыли новые
виды объективной реальности, помимо естественной природы,
а также установили между ними субординацию. Кроме «дикой
природы», существует и «мир человека» (К. Маркс), «вторая
природа», далеко не совпадающая с досоциальной материей.
Практика, материальная культура и естественный язык — не
менее объективные реальности, чем предшествующие обществу
формы материи. В классическом определении истины говорится
лишь о том, что знание должно соответствовать действительно­
сти, но специфика разных форм действительности во внимание
не принимается.
Между тем существует коренное различие между соответ­
ствием знания естественным предметам природы и соответст­
вием знания предметам, искусственно созданным человеком.
Последние суть «овеществленная сила знания» (К. Маркс), они
произведены согласно предшествующему им мысленному плану,
в котором отражены не только свойства природных материалов,
но и потребности людей. Индивидуальное познание «второй при­
роды» осуществляется главным образом через усвоение языка,
знаки которого замещают применяющиеся людьми на практике
орудия труда. Если мышление есть умственное оперирование
знаками языка (Л. С. Выготский), то истинность мышления опо­
средована практикой. Иначе говоря, непосредственным анало­
гом, с которым объективно соотносится мышление, являются
формы, схемы практической деятельности и только в конечном
счете знание (как единство чувственного и рационального) соот­
носится с независимой от практики реальностью. Как видим,
истина как отношение знания и действительности имеет доста­
точно сложную структуру, операциональный компонент в кото­
рой существенно важен. Поэтому определение истины нераз­
рывно связано с ее объективным и исторически изменяющимся
источником и критерием — практикой.
Сознание человека отражает внешний мир не прямо, не
буквально, а сквозь «призму» деятельности с какой-то частью
этого мира, которая в преобразованном виде удовлетворила бы
те или иные человеческие потребности. Поэтому отношение исти­
ны объективно распадается на два отношения: а) на отношение
субъекта к объекту, имеющее операциональный характер (пре­
жде всего) и б) на отношение знания к независимой от чело­
века и человечества действительности, имеющее предметный
характер. Это разные отношения, но они совпадают между со­
бой в процессе всестороннего практического преобразования
природы.
Операциональное и предметное в структуре истины взаимо­
полагают и пронизывают друг друга, но между ними возможны
противоречия, если практическое воздействие на предметы при­
роды неадекватно их сущности. Понятно, что и операциональ­
ный, и предметный компоненты истины объективны по своему
содержанию: а) интериоризирующееся первоначально из прак­
тики знание не зависит по своему содержанию от сознания и
субъективных намерений человека, оно обусловлено внешней
деятельностной ситуацией; б) предметный компонент истины
в конечном счете обусловлен содержанием предметов, с кото­
рыми человек начинает практически действовать и подчиняется
в той или иной мере их «объективной логике», чтобы добиться
успеха. Вероятно, относительность истины в основном детерми­
нируется ее операциональным аспектом, и тут истина рассмат­
ривается как отношение субъекта и объекта. Абсолютность
истины связана с ее предметным аспектом. Различие абсолют­
ного и относительного как двух объективных характеристик
истины вызывается с этой точки зрения различием независимо
от деятельности существующей части природы и сплава этой
части природы с особенностями человеческой деятельности.
Схематически истину как процесс можно изобразить так:
преобразуя природу, человек формирует предмет своего отра­
жения; знание как интериоризованная деятельность, в свою оче­
редь, овеществляется, становясь «второй природой». Общест­
венно развитый человек соотносится с досоциальными формами
материи не прямо, а через посредство созданного им «мира
человека», через «вторую природу». Операциональный компо­
нент истины, таким образом, является необходимым условием
достижения абсолютности истины.
Гипертрофирование того или иного элемента в приведенной
схеме ведет к немарксистским концепциям истины. Например,,
игнорирование деятельностной сущности человеческого позна­
ния ведет к дефиниции истины, созерцательной по своей сущ­
ности. Абсолютизация деятельности как демиурга человеческого
сознания даст нам субъективистские концепции истины, напри­
мер прагматистскую. Абсолютизация «мира человека», превра­
щение «второй природы» в субстанцию приводит к кантианско­
му трансцендентализму.
Выделение в структуре истины операционального компонен­
та позволяет, как нам представляется, в какой-то степени прео­
долеть обсужденные в начале статьи трудности, стоящие перед
классической теорией истины. Суждения модальности, делокутивные высказывания и знания об онтологически неинтерпретируемых абстрактных объектах теперь уже можно оценить как
объективно-истинные, исходя прежде всего из их операциональ­
ного содержания. Что же касается аргумента о необходимости
присутствия вещи, о которой нечто высказывается как истина,
внутри познающего субъекта, то он не беспочвен, хотя и нето­
чен. Объект представлен внутри человеческого сознания не в
его телесном виде, а в виде интериоризованной схемы действия
с ним, которая моделирует определенный «срез» материальной
действительности.
Истина по своей структуре противоречива. Ее предметный
компонент свидетельствует о том, что истина не зависит ни от
ее проверки, ни от способа ее достижения, ни от языковой фор­
мы ее выражения. Операциональный же ее компонент, напро­
тив, наталкивает на мысль о деятельной сущности истины, о
зависимости истины от ее источников и критерия. Это противо­
речие разрешается только в бесконечном поступательном раз­
витии практики человечества, когда отождествляется природа
и «мир человека» и способность овеществляться как операцио­
нальное свойство истины становится все более совершенной.
Ф. А. СЕЛИВАНОВ
Тюменский индустриальный институт
ЗАБЛУЖДЕНИЕ
КАК ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ
истины
Одно из первых определений заблуждения принадлежит
Платону. В его определении проявилось отношение к заблуж­
дению как к тому, что отклонилось от пути: «Заблуждение ж е
есть не что иное, как отклонение мысли, когда душа стремится
к истине, но проносится мимо понимания» К
Впасть в заблуждение — значит сбиться с пути к истине, от1
П л а т о н . Соч. В 3-х т. М., 1970, т. 2, с. 339.
клониться от того, что познается,— этот взгляд был общим для
материалистов и идеалистов. Но первые считали, что заблуж­
дение есть отклонение от объективной реальности (Эпикур,
Гольбах, Гельвеций), а вторые — от мира идей (Платон), боже­
ственных предначертаний (Фома Аквинский, Газали), абсолют­
ной идеи (Гегель) и т. д.
В средние века господствовало отношение к заблуждениям
как к «дьявольскому наваждению». Вслед за Августином счи­
тали первым солгавшим дьявола. От него начался грех, от него
началась и ложь, дьявол — отец лжи. Зло непосредственно вы­
водилось из «заблуждений», т. е. из того, что не согласовыва­
лось со священным писанием. Но и в средние века высказыва­
лись интересные идеи. Так, Уильям Оккам как средство против
заблуждений рассматривал следование принципу: «без необхо­
димости не следует утверждать многое» («бритва Оккама»).
А по Гегелю, абсолютная идея как разумное понятие есть
всеобщность и познание, «все остальное есть заблуждение, смут­
ность, мнение, стремление, произвол и бренность» .
Крайний субъективизм в определении заблуждения был вы­
ражен С. Кьеркегором. Д л я него истинное субъективно, а объ­
ективное является заблуждением. Вопрос Понтия Пилата «Что
есть истина?» Новое время, иронизирует С. Кьеркегор, заме­
нило на вопрос «Что есть сумасшествие?». Сам С. Кьеркегор
не только не стремится восстановить отношение к истине как
соответствию объекту, а наоборот, утверждает: субъект решает,
что есть истина. Внутреннее устремление, внутренняя направ­
ленность и есть истина, а внешнее, навязанное извне — заблуж­
дение. .
М. Хайдеггер определял заблуждение как «сокрытость» бы­
тия, неподлинность, растворение во внешнем. Типичный случай
заблуждения — следование традиции. Стирание различия ме­
жду заблуждением и истиной характерно для прагматизма как
разновидности релятивизма, относящегося к истине как «полез­
ной фикции». Умственные конструкции прагматизм соотносит
не с объектами, а с непосредственным успехом. «...Истина,—
писал Я. А. Берман,— есть та ценность, которую приобретает
известный постулат, поскольку он обеспечивает успешность на­
ших действий. С другой стороны, заблуждением мы называем
такие постулаты, которые обусловливают неудачу в достижении
намеченных целей» . Прагматизм исходит из субъективно-идеа­
листического тезиса о том, что «мысль» и «реальность», «исти­
на» и «факт» не могут быть отделены друг от друга.
Полярную позицию отстаивали материалисты. Так, Л. Фей­
ербах писал, что «Философия есть познание того, что есть. Выс2
3
2
Г е г е л ь . Наука логики. М., 1972, т. 3, с. 288.
Б е р м а н Я. А. Сущность прагматизма. Новые течения в науке о мыш­
лении. М , 1911, с. 36.
3
ший закон, высшая задача философии заключается в том, что­
бы помыслить вещи и сущности так, познать их такими, каковы
они есть» . Подобные высказывания характерны для Гельвеция,
Гольбаха, Дидро, Чернышевского, Добролюбова и др.
В домарксистской гносеологии родилась идея рассматривать
заблуждение как ошибку. Уже в Древней Греции заблуждение
отличалось от преднамеренной лжи (Сократ, Платон, Эпикур,
Аристотель). Платон выделял ложь в словах и ложь в уме.
Он называл заблуждение ошибкой в мышлении.
Аристотель относил заблуждение к ошибочному и полагал,
что оно существует лишь на уровне размышления, ибо «ощу­
щение того, что воспринимается лишь одним отдельным чувст­
вом, всегда истинно..., а размышлять можно и ошибочно...»
Заблуждение как вид ошибочного характеризовали Ф. Бэкон,
И. Кант, Д. И. Писарев и др.
К сожалению, от этой традиции отступили авторы статьи
«Заблуждение» во втором томе «Философской энциклопедии».
Отличие заблуждения от ошибки авторы видят в том, что ошиб­
ка есть результат неправильного теоретического или практиче­
ского действия, вызванного личными, случайными причинами.
П. С. Заботин в книге «Преодоление заблуждения в научном
познании» также считает, что «ошибка характеризует несоот­
ветствие знания индивида объекту, обусловленное чисто слу­
чайными качествами индивида», что «заблуждения чаще всего
возникают в познании по причинам, не зависящим от субъекта,
и носят более или менее неизбежный характер, в то время как
ошибки могут быть, но могут и не быть, так как это зависит
в основном от субъекта» .
Почему, собственно говоря, надо рассматривать заблужде­
ние как вид ошибки, относить его к ошибочному? Дело в том,
что заблуждение традиционно рассматривается как противопо­
ложность истины, т. е. как ложное.
Но существует ведь преднамеренная ложь, от которой надо
отличать заблуждение. Мало того, заблуждение противостоит
бредовым идеям и другим видам патологических расстройств
сознания. И патологии, и заблуждениям присуща, понятно,
непреднамеренность. Так вот, чтобы отличить заблуждение от
преднамеренной лжи и патологии, его надо рассматривать как
разновидность ошибки, которая характеризуется как непредна­
меренная неправильность, которую система в состоянии (при
наличии возможности) устранить. Образуется цепочка: патоло­
гическая неправильность и ошибка составляют неправильность.
Неправильность входить в неадекватность.
Всякий раз, когда мысль является заблуждением, ее можно
4
5
6
4
Ф е й е р б а х Л. Избр. филос. произв. М., 1955, т. 1, с. 122.
А р и с т о т е л ь . Соч. В 4-х т. М., 1976, т. 1, с. 430.
З а б о т и н П. С. Преодоление заблуждения в научном познании. М.,
1979, с. 71.
5
6
без всяких препятствий назвать ошибочной (или ошибкой субъ­
екта). Конечно, не всякая ошибка — заблуждение, но всякое
заблуждение — ошибка. Понятие заблуждения — видовое по
отношению к понятию ошибки, а понятие ошибки — видовое по
отношению к неправильности, понятие же неправильности — ви­
довое по отношению к неадекватности.
Правильное, как и неправильное, существует на уровне си­
стем с обратной связью. Все, что истинно, может без всяких
ограничений рассматриваться как правильное. Но истина — это<
знание в собственном смысле слова. Существует немало такого,
что является правильным, но не может быть названо истинным,
поскольку не является знанием (действия и т. п.). Истина и
заблуждение принадлежат сознанию. Здесь речь не идет о тех
случаях, когда термины «истинное» и «ложное» употребляются
не в собственном значении, а в значении «настоящий, подлин­
ный» и «ненастоящий, неподлинный, фальшивый» (истинное
удовольствие, истинный бриллиант, истинный друг и т. п.).
Заблуждение как противоположность истине существует на
том и только том уровне, на котором существует истина. Но
если истина соответствует своему предмету, то заблуждение —
нет. В заблуждении выражается субъективизм (интересы, со­
стояния, страсти и т. п.). Ничего так не говорит о субъекте, как
его заблуждения. Но интересы, эмоциональные состояния,
стремления и т. п. тогда составляют содержание заблуждений,
когда отвлекают субъекта от объекта, выступают препятствием
в познании, являются шумами при получении информации.
Заблуждающийся обманывается, ошибается. Заблуждаются
относительно вещей, их качеств, отношений, моделей, знаков,
чувств, мыслей. Если истину принимают за ложное, то предме­
том заблуждения является истина. Сама же истина — не за­
блуждение. Истина выступает как предмет, а заблуждение
относительно нее — как ложное. Заблуждающийся может оцени­
вать ложную мысль как истинную. Субъекта назовем А, а ут­
верждение его р. Описанные случаи можно представить так:
1. А утверждает р и полагает, что р истинно, но р неистинно.
2. А утверждает р и полагает, что р ложно, но р истинно.
В определение заблуждения не может входить причина его.
Определение заблуждения схватывает общий отличительный
признак всех заблуждений. В этом абстрактность и конкрет­
ность определения. П. С. Заботин же считает, что такое опреде­
ление «недостаточно конкретно», ибо «решающий отличитель­
ный признак заблуждения — обусловленность ограниченной кон­
кретно-исторической практикой и знанием» .
Обусловленность «ограниченной практикой» не является
отличительной для заблуждений, это признак всего познания.
Вопрос о причине того или иного заблуждения не так прост,
7
7
Заботин
П. С. Преодоление заблуждения в научном познании, с. 75.
как кажется. В истории философии давались различные ответы
на него Некоторые философы винили в заблуждениях что-ни­
будь одно, другие — разное, причем причину (или причины)
видели в субъекте или вне субъекта. Более распространенным
был первый взгляд. Сущность его можно выразить словами Рабиндраната Тагора: «Мы ошибочно читаем книгу мира и гово­
рим, что она обманывает н а с » . Но почему?
Наши познавательные способности несовершенны, имеют
такие особенности, которые порождают заблуждения — вот от­
вет одних (Платон, Н. Мальбранш, Р. Декарт, И. Кант и дру­
гие). Н. Мальбранш писал, что глаза обманывают нас вообще
во всем: относительно величины тел, их фигуры и движения,
цвета.
Автор «Разысканий истины» рекомендует: «Не должно ни­
когда давать никакому положению полного утверждения, за
исключением тех, которые представляются столь очевидно ис­
тинными, что нельзя отказать им в очевидности, не чувствуя
внутреннего насилия над самим собой и тайных увещеваний
разума» .
О том, что чувственный момент нас может обманывать, пи­
сал и Р. Декарт . «Только в интуиции вещей, безразлично, про­
стых или сложных, нет места заблуждению» .
К направлению, выводящему заблуждения из влияния чув­
ственности на познание, относятся воззрения И. Канта. В «Кри­
тике чистого разума» отмечается, что в знании, полностью со­
гласующемся с законами рассудка, не бывает никакого заблуж­
дения. «Заблуждение происходит только от незаметного влия­
ния чувственности на рассудок» . В примечании на этой же
странице И. Кант еще определеннее утверждал: «Та же самая
чувственность в той мере, в какой она влияет на деятельность
рассудка и побуждает его к построению суждений, становится
основанием заблуждения».
Последовательно рационалистическую концепцию излагал
Н. Я. Грот. Часть своей книги «К вопросу о реформе логики.
Опыт новой теории умственных процессов» он посвятил причи­
нам заблуждений ума. Главное его утверждение следующее:
«Все причины заблуждений ума лежат не в нем самом, а вне
его» .
Согласно Н. Я. Гроту из того, что возможны ошибки в ре­
зультатах мышления, вовсе не следует, что они лежат в про­
цессах мысли. «Процесс мышления в процессе обобщения всегда
8
9
10
и
12
13
8
Т а г о р Р. Соч. М., 1957, т. 7, с. 273.
М а л ь б р а н ш Н. Разыскания истины. СПб., 1903, т. 1, с. 30.
Д е к а р т Р. Избр. произв. М., 1950, с. 282.
Там же, с. 138.
К а н т И. Соч. В 6-ти т. М., 1964, т. 3, с. 337.
Г р о т Н. Я. К вопросу о реформе логики. Опыт новой теории умст­
венных процессов. Лейпциг, 1882, с. 328.
9
10
11
12
13
верен; если же обобщения, несмотря на это, часто грешат про­
тив истины, то в этом виноват только состав восприятий или
наблюдений наших, стоящих вне процесса мышления и снаб­
жающих его недостаточным или недоброкачественным материа­
лом» .
Сенсуалисты были уверены в том, что заблуждения возни­
кают только тогда, когда мышление отрывается от ощущений:
ощущения безошибочны, достоверны (Локк, Гольбах, Гельве­
ций, Фейербах и др.).
В современной буржуазной литературе заблуждения рас­
сматриваются в большинстве случаев только как следствие ло­
гических ошибок. Характерными в этом отношении являются
работа Гейде «Логика заблуждений» , книга Д. Салливена«Основы логики» , в которой пятая глава посвящена логиче­
ским ошибкам и заблуждениям.
Причина заблуждений — в языке. Таково мнение ряда фило­
софов. Особо следует здесь отметить, что в современной бур­
жуазной философии обвинения естественного языка весьма рас­
пространены. Представители лингвистической философии счи­
тают, что заблуждения порождаются исключительно неправиль­
ным словоупотреблением. Борьба с заблуждениями — это уст­
ранение из пользования терминов неясных, двусмысленных, не
оправданных опытом, «метафизических». Философ и должен
заниматься только этим, или, как говорит Айер, единственное
дело, которое он может делать,— это действовать как своего
рода интеллектуальный полицейский, следя за тем, чтобы никто
не нарушил границы и не прошел в область метафизики.
Л. Витгенштейн в «Логико-философском трактате» писал,
что в повседневном языке чрезвычайно часто бывает, что одно
и то же слово обозначается совершенно различными способа­
ми — следовательно, принадлежит к различным символам, или
что два слова, которые обозначают различными способами,
употребляются на первый взгляд одинаково. «Таким образом
легко возникают самые фундаментальные заблуждения (кото­
рыми полна вся философия)» .
Остановимся на характеристике идей Оксфордской школы,
одному из представителей которой — Райлу — принадлежит ра­
бота «Выражения, систематически вводящие в заблуждения»
(в «Logic and Language», I Series, 1951), которая имела в своевремя значение манифеста Оксфордской школы. По мнению
Райла, существуют выражения, которые, хотя и понимаются
употребляющими их, облечены в грамматическую форму, не
соответствующую положению дел, которое они фиксируют. Та14
15
16
17
14
Там же, с. 306.
H e y d e I. Е. Logik des Irrtums. Festschrift Iohannes Rehmke. Leip­
zig, 1928.
S u l l i v a n D. Fundamentals of Logic. N. Y., 1963.
В и т г е н ш т е й н Л. Логико-философский трактат. M., 1958, с. 41.
15
16
17
кими выражениями, систематически вводящими в заблуждения,
являются квазионтологические утверждения («Плотоядные ко­
ровы не существуют»). Такие предложения создают видимость,
что какая-либо их часть обозначает тот или иной объект.
Все вышеприведенные концепции имеют общее: они построе­
ны на основе признания причин заблуждений в самой познава­
тельной сфере. Но заметной является и другая тенденция —
видеть причины вне познавательных процессов и операций, во
влиянии на познавательные процессы иных сфер психики (инте­
ресов, страстей), пороков, физиологических состояний и т. п.
О возможности возникновения заблуждений под влиянием
эмоциональных состояний, страстей, в частности, писали Пла­
тон, Аристотель, Лукреций Кар, Гельвеций, Д. С. Милль и др.
Ф. Бэкон отчетливо сформулировал положение о причастно­
сти воли и страстей к возникновению заблуждений: «Человече­
ский разум не сухой свет, его окропляют воля и страсти, а это
порождает в науке желательное каждому. Человек скорее ве­
рит в истинность того, что предпочитает... Бесконечным числом
способов, иногда незаметных, страсти пятнают и портят ра­
зум» . А Р. Декарт обвинил волю так: «Воля обширнее разу­
ма — отсюда и проистекают заблуждения» .
Страсти, говорил Гельвеций в трактате «Об уме», вводят
нас в заблуждение, так как они сосредоточивают все наше вни­
мание на одной стороне рассматриваемого предмета и не дают
нам возможности исследовать его всесторонне.
Одним из источников ошибочных мнений, считал Д. С. Милль,
является нравственный. Он делится на два класса: равнодушие
к достижению истины и увлечение. Самый обычный случай
последнего состоит в том, что нас увлекают наши желания.
Сильная страсть делает нас доверчивыми к утверждению суще­
ствования способного ее -вызвать предмета. Нравственные при­
чины (хотя для большинства людей они сильнее других) дейст­
вуют не прямо, а через посредство причин умственных.
Т. Рибо в книге «Логика чувств» говорил, что «логика
чувств»... перестанет существовать лишь в том случае, если
осуществится невозможное и человек сделается существом чи­
сто интеллектуальным», что в обыденной жизни чаще всего
встречается аффективное мышление. Логика чувств создает
предрассудки. О ней следует говорить как об особой логике.
«Несомненно,— писал он в другом произведении,— что, вообще,
эмоциональные состояния сопровождают интеллектуальные; но
я не признаю, чтобы это было необходимо, чтобы восприятия
и представления были непременным, абсолютно неизбежным
условием всякого аффективного проявления» . Этой своеобраз18
19
20
18
19
20
Б э к о н Ф. Соч. В 2-х т. М., 1978, т. 2, с. 22.
Антология мировой философии. М., 1970, т. 2, с. 246.
Р и б о Т. Логика чувств. СПб., 1906, с. 5.
ной логикой чувств и объясняются различные заблуждения.
Высказывались и противоположные взгляды. Совершенно
отвергал причастность чувств к возникновению заблуждений
Ж-~Ж- Руссо. Лучший человек тот, который лучше других чув­
ствует: сердце не обманывает.
Некоторые философы отмечали, что заблуждения порождает
леность, отсутствие желания разобраться в происходящем (Де­
мокрит, Спиноза и др.). Г. В. Лейбниц считал, что ложные
посылки и логическая неправильность не исчерпывают причин
заблуждений. К ним относится недостаток желания. В книге
«Новые опыты о человеческом разуме» он выделил главу «О за­
блуждении». В ней Филалей говорит, что причины заблуждений
можно свести к четырем: 1) недостаток доказательств; 2) не­
умение пользоваться ими; 3) нежелание пользоваться ими;
4) неверные правила вероятности .
Как причину заблуждений называли физиологическое со­
стояние тела Платон, Аристотель и др. Аристотель относил
болезнь к числу причин, порождающих заблуждения. Исклю­
чительно особенностями физиологического состояния организма
объяснял появление заблуждений В. Я. Данилевский в работе
«Очерк из физиологии социальных недугов». В молодом возра­
сте, когда степень жизнедеятельности высока, людям свойствен­
на склонность к идеализму и романтизму. Плохое питание тела
вызывает у стариков настроение недовольства, брюзжания, эго­
изм, скептицизм, недоверчивость, упадок веры в торжество
идеалов. «Всякое живое стремление к прогрессу, к лучшему
и высшему им кажется суетою сует или недостижимой мечтой.
Ослабленный мозг утрачивает мерило объективности, а отсю­
д а — и справедливости; но сам он этого не замечает...»
Малая впечатлительность мозга, утверждал В. Я. Данилев­
ский, не позволяет человеку распознать и усвоить новые вея­
ния, прогрессивные новшества, заставляет его оставаться кос­
ным, индифферентным. При душевной усталости извращается
угол зрения: человек все видит в иной перспективе, быть может,
совершенно не соответствующей действительности.
В гносеологии возникло обвинение внешних по отношению
к субъекту обстоятельств в возникновении заблуждений. Весь­
ма определенная формулировка этого взгляда (причина — вне
субъекта) принадлежит Джуан-цзы. Он утверждал, что по­
скольку вещи все время находятся в состоянии изменения, люди
никогда не смогут определить, каковы эти вещи.
Б. Спиноза отстаивал положение о внешней причинной обус­
ловленности заблуждений. «Заблуждения не являются свобод­
ными, но детерминируются внешними причинами, а отнюдь не
21
22
21
См.: Л е й б н и ц
Г. В. Новые опыты о человеческом разуме. М.— Л.,
1936.
2 2
Д а н и л е в с к и й В. Я. Очерк
Харьков, 1914, с. 25.
З а к а з 63
из физиологии
социальных
недугов.
33
23
волей...» Э. Мах, устранив проблему отражения и отношения
субъективного и объективного, материального и идеального,
пришел к отрицанию каких бы то ни было ошибок в данных
органов чувств. «Наши чувства,— утверждал он,— не могут
показывать ни верно, ни неверно. Единственное правильное, что
мы можем сказать о наших органах чувств, есть то, что при
различных условиях они освобождают различные ощущения и
восприятия» .
Организация и привычное поведение, правильно отмечал
Э. Мах, биологически полезное при известных условиях, ста­
новятся при изменившихся условиях вредными и могут вести
к разрушению жизни. Э. Мах из таких фактов делает вывод:
«Обстоятельства, физически между собой тесно связанные, чаще
встречаются вместе, чем обстоятельства, лишь совпадающие;
вследствие этого ощущения и представления, соответствующие
первому случаю, бывают сильнее ассоциированы, чем во втором
случае. Кроме того, прирожденное и приобретенное внимание
(апперцепция) направляется по преимуществу на биологически
важное. Но все это не исключает игры неблагоприятных слу­
чайностей, и следовательно, случаев ассоциации, вводящих в
заблуждение» .
В домарксовой философии начинала созревать идея, что
источник заблуждения надо искать в условиях жизни людей.
О роли среды в формировании заблуждений писали француз­
ские материалисты (Гельвеций, Гольбах, Дидро). Что «во двор­
цах мыслят иначе, чем в хижинах», говорил и Л. Фейербах, но
«он совершенно не знает,— как замечает Ф. Энгельс,— что де­
лать с этими положениями, они остаются у него голой фра­
зой» .
Оригинальная и глубокая идея о причине заблуждений была
высказана социалистами-утопистами. Они впервые указали на
такой источник заблуждений, как частная собственность. Р. Оуэн
писал, что частная собственность создает склонный к неспра­
ведливости, ненатуральный характер у тех, которые владеют
большим богатством, «и самые отталкивающие чувства нена­
висти и зависти в людях, страдающих от бесчисленных зол
бедности» . А эти чувства порождают ложные идеи.
Однако социалисты-утописты метафизически рассматривали
заблуждения как временные явления, а не как «муку» истины.
Русские революционные демократы XIX в., особенно
Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, подчеркивали роль
24
25
26
27
2 3
С п и н о з а Б. Избр. произв. М., 1957, т. 2, с. 389.
M. а х Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому.
М., 1908, с. 30. Примечание.
М а х Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования..
М , 1909, с. 116.
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 296.
О у э н Р. Избр. соч. М., 1950, т. 1, с. 241.
2 4
2 5
2 6
2 7
«экономической стороны» в развитии общества. Н. Г. Черны­
шевский писал в «Очерках гоголевского периода русской лите­
ратуры», что «каждый писатель — сын своего века», что «в каж­
дой стране, у каждого времени свои интересы», он критиковал
немецкую философию, которая оставляла без особого внимания
практические вопросы, порождаемые материальною стороною
человеческой ж и з н и .
Обзор концепций причин заблуждений показывает, что ав­
торы их причиной (или причинами) заблуждений считали то,
что действительно бывает связано с заблуждениями. Отмечен­
ные обстоятельства не могут быть игнорированы. Но домарксовой философии и современной буржуазной философии не уда­
лось научно вскрыть общее в причинах, порождающих заблуж­
дения. Философы до Маркса отмечали отдельные обстоятель­
ства, причастные к процессу возникновения заблуждений, но
они не увидели сложности причины и решающего обстоятель­
ства — их обусловленности общественным и индивидуальным
бытием.
Итак, заблуждение — ложная мысль, которую субъект при­
нимает за истинную. Оно не соответствует своему предмету и
существует лишь в сознании, хотя и является объективно лож­
ным. Возникают заблуждения в познании в результате взаимо­
действия внутренних и внешних обстоятельств.
28
Ю. П. ВЕДИН
Латвийский университет
ИНТЕНЦИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ИСТИНЫ
Истина и ложь суть содержание познавательных образов,
знания и заблуждения соответственно. Содержание всякого об­
раза сознания, заключенное в нем «изображение» отнесено к
определенному предмету, но только в суждениях и их совокуп­
ностях оно утверждается (сознается, переживается) соответст­
вующим предмету, верно воспроизводящим, отражающим, опи­
сывающим его, в силу чего оно истинно или ложно.
Д л я истинности суждения необходимо, чтобы его содержание
было отнесено к определенной предметной ситуации и было аде­
кватно ей. Двойной план условий истинности суждения (аде­
кватность отнесения и адекватность содержания) находит отра­
жение в проблемах логики существования, в анализе прини­
маемых различными логическими системами онтологических
Ч е р н ы ш е в с к и й Н. Г. Избр. филос. произв. М., 1950, с. 755.
допущений о способах существования объектов, а также средств
их указания К
Вычленение предметных ситуаций обычно осуществляется
указанием описываемых объектов единичными именами (собст­
венными и дескриптивными) и общими именами (путем квантификации общего имени как имени неопределенного предмета
фиксированного класса предметов). Эффективность указания
зависит от всех компонентов знаковой ситуации, прежде всего
от языкового сознания (идиолекта) интерпретатора знаков.
Очевидно, многие компоненты коммуникации, определяющие в
своей совокупности указание обсуждаемых предметов, не выра­
жаются в речи.
Перед субъектом же обычно не стоит проблема установле­
ния или уточнения для себя самого того, к какому предмету
относятся его рассуждения, так как он определен интенцией его
суждений. Интенция является конститутивным элементом истин­
ностного значения суждения и должна получить гносеологиче­
скую оценку.
Непосредственным источником интенциональности является
мышление. Оно всегда есть мышление чего-нибудь о чем-ни­
будь, т. е. интенционально. Охватывая собой различные психи­
ческие феномены поля внимания (ощущения, эмоции, представ­
ления), мышление придает им интенцию — направленность на
мыслимые, сознаваемые при их посредстве предметы. Так, ощу­
щение, сознаваемое в составе образа, именуемого «восприяти­
ем», интенцией последнего, в силу предметности ощущения
отождествляется с самим ощущаемым объектом. Поэтому созна­
ваемое ощущение переживается не как психический феномен
или состояние органа чувства, а как сам объект или его свой­
ство . Благодаря включению психических феноменов в контекст
мышления они становятся компонентами образов сознания.
Только последним присуща интенциональность. Интенция обра­
за сознания возводит его содержание (чувственное или концеп­
туальное) в ранг изображения, описания, оценки объекта полатанием последнего как предмета созерцания, представления,
мышления. При этом осознается не образ, а соответствующий
ему предмет, и сознание оказывается как бы непосредственно
среди предметов, воспринимаемых, представляемых, мыслимых
субъектом. Интенция как имманентный компонент образа созна­
ния относит к предмету не образ сознания, а его содержание.
Интенциональность зависит от выполнения мышлением позна­
вательной, аксиологической, эстетической и т. п. функций. Ин2
1
См.: Л е д н и к о в Е. Е. Критический анализ номиналистических и платонистских тенденций в современной логике. Киев, 1973; Ц е л и щ е в В. В.
Логика существования. Новосибирск, 1976; П е т р о в В. В. Проблема указа­
ния в языке науки. Новосибирск, 1977.
См.: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 82; С е ч ен о в И. М. Избр. филос. и психол. произв. М., 1947, с. 332, с. 433.
2
тенция многообразно модифицируется экзистенциальными, эсте­
тическими, этическими и другими характеристиками: предмет
может интенционально переживаться воспринимаемым или
представляемым, реальным или воображаемым, ненавистным
или любимым, прекрасным или безобразным, радующим, пугаю­
щим и т. п.
Отнесение содержания образа к вне образа сущему пред­
мету интенции происходит при посредстве интенционального
предмета, репрезентирующего предмет. Интенция не может про­
ецировать содержание образа сознания прямо на предмет ин­
тенции — последний может быть материальным или идеальным,
быть событием прошлого, воображаемым, конструктивным. Мы
можем иметь чувственный образ предмета, который при этом
не созерцается, недоступен созерцанию или вообще не сущест­
вует,—но он как бы присутствует, наличен для нашего созна­
ния посредством интенционального предмета. Ф. Брентано трак­
товал интенциональность как присущую психическому феномену
имманентную предметность — направленность на коррелирован­
ный с ним предмет. Интенция психического феномена мыслится
здесь направленной на имманентный ему интраментальный
предмет, отождествляемый с предметом интенции, который тем
самым оказывается элементом, частью психического феномена.
Э. Гуссерль, в отличие от Брентано, считал интенциональный
предмет (также отождествляемый с предметом интенции) транс­
цендентным образу сознания, однако неразрывно связанным с
ним, полагая, что предмет интенции конституируется образом
сознания, наличен только для него,— ничто не может быть пред­
метом, не будучи предметом для сознания. Различение пред­
мета интенции и интенционального предмета исключает интенциональную «принципиальную координацию» чувственных вос­
приятий и мыслей о реальных и идеальных явлениях с ощущае­
мыми материальными и мыслимыми идеальными явлениями.
Это исключение предполагает интерпретацию образа сознания
как сложного идеального феномена, компонентами которого
являются «изобразительное» содержание (ощущение, представ­
ление, концептуальная картина), интенция и интенциональный
предмет. Эти компоненты в своей совокупности определяют
отнесенность содержания образа сознания к определенному
объекту как предмету интенции этого образа.
Интенциональностью суждения полагается не только пред­
мет интенции, но и способ его существования. Существование
многообразно, но в аспекте условий истинности суждений сле­
дует, прежде всего, разделить его на предметное (существова­
ние объектов, которые являются или могут стать предметами
суждения, предметами его интенции) и интенциональное (пред­
ставляемое, мыслимое существование предмета интенции).
В предметном существовании будем различать реальное и во­
ображаемое существование. К реальному отнесем действитель-
ное существование материальных и идеальных явлений, проис­
шедших в прошлом, наличных в настоящем, а также возмож­
ное существование явлений, которые могли произойти в про­
шлом, могут произойти в настоящем или будущем. Воображае­
мым же будем считать существование таких представляемых
и мыслимых объектов, свойства которых исключают их прича­
стность реальному (действительному или возможному) суще­
ствованию. Например, числа — не только мнимые, но и нату­
ральные, треугольники евклидовой геометрии, четырехмерные
шары, идеальные газы, олимпийские боги, русалки и т. п. обла­
дают воображаемым существованием в отличие от Луны, де­
ревьев, молекул, а также образов реальных и воображаемых
объектов. Так, представления русалки и абсолютно жесткого
стержня обладают действительным существованием, но предме­
ты интенции этих образов, представляемые в них предметы —
русалка и абсолютно жесткий стержень — являются вообра­
жаемыми предметами.
В отличие от предметного, интенциональное существование
заключается в репрезентации вида предметного существования
мыслимых, представляемых, воспринимаемых (созерцаемых)
объектов. Интенциональный предмет не выделяется образом
сознания как объект, имеющий предметное существование, он
вообще не представляется, а служит лишь средством представ­
ления, сознавания существования предмета интенции в опреде­
ленном «месте» фиксированной системы объектов (воображае­
мых или реальных).
Общим условием истинности суждения является совпадение
сфер интенционально полагаемого и подлинного существования
предметной ситуации. В атрибутивном суждении интенция опре­
деляется представлением существования денотата субъектного
термина. И если этот денотат не существует в интенционально
полагаемой для него сфере предметного существования, то
суждение будет ложным. Очевидно также, что интенция сужде­
ния как целостной законченной мысли относит предметную си­
туацию в одну, и только в одну сферу предметного существова­
ния, и относит ее полностью, т. е. не может относить денотат
субъектного термина в одну, а предикатного термина — в дру­
гую сферу предметного существования, хотя для самих денота­
тов это не исключено.
Условия истинности атрибутивного суждения соответственно
вышеизложенному можно представить истинностной таблицей.
Пусть с — сокращение для «существует» в интенционально по-лагаемой сфере существования (т. е. когда существование пред­
мета, свойства и т. п. полагается интенцией суждения адекват­
но), ~ с — для «не существует в полагаемой сфере существо­
вания», и — для «истинно», л — для «ложно», V — для исклю­
чающего «или»; будем рассматривать простейшие атрибутив­
ные суждения формы «S есть Р» и «S не есть Р», где S и Р —
переменные для соответственно субъектного и предикатного тер­
минов. Тогда получим истинностную таблицу, одинаковую и
для реального, и для воображаемого существования:
1
2
3
4
S
р
S есть Р
S не есть Р
С
с
~с
—с
с
—с
с
—с
И V Л
л
л
л
ЛУИ
и
л
л
Нетрудно составить аналогичную таблицу для атрибутивных
суждений с учетом их количественной характеристики (квантификации), а также для суждений с отношениями. В последней
надо учесть соотношение сфер предметного и интенционально
полагаемого существования как для объектов, так и отношений,
приписываемых объектам или отрицаемых у них.
По приведенной таблице высказывание «Хирон был воспита­
телем Ахилла» истинно, если интенцией суждения описываемая
предметная ситуация полагается существующей в воображае­
мом мире древнегреческих мифов (что соответствует первой
строке), и ложно, если она полагается существующей реально
(что соответствует 4-й строке). Согласно 1-й и 2-й строкам, суж­
дение может быть истинным при условии нахождения денотата
субъектного термина в сфере существования, полагаемой ин­
тенцией суждения. При этом в случае нахождения денотата
предикатного термина в иной сфере существования (2-я строка),
высказывание должно быть отрицательным, например, «Аристо­
тель не был воспитателем Ахилла» или «Абсолютно жесткий
стержень не изготовлен в 1981 г.» Эти же высказывания ложны
в случае интенционального отнесения Аристотеля в сферу вооб­
ражаемого, а абсолютно жесткого стержня — в сферу реально­
го существования (3-я строка).
Таблица позволяет установить истинностное значение любого
атрибутивного суждения (разумеется, при дополнительном усло­
вии возможности установить адекватность или неадекватность
предметного содержания суждения описываемой предметной
ситуации в случае адекватности интенции суждения. Этому соот­
ветствует 1-я строка таблицы — единственная, по которой суж­
дение может быть ложным и при адекватности интенции). Вы­
сказывания типа «Диагональ квадратного круга электропроводна» считают и ложными (как высказывания о предметах так
называемых «пустых классов»), и неопределенными, и не имею­
щими истинностного значения (как бессмысленные, лишенные
предметного содержания). По таблице оно ложно. Если интен­
ция этого суждения относит описываемую предметную ситуацию
в сферу реального существования, то оно ложно, так как в по­
следней нет не только квадратных кругов, а тем самым и их
диагоналей, но нет и просто квадратов или кругов (эвклидовой
геометрии),! хотя денотат предикатного термина, электропро­
водность, в'ней имеется (3-я строка). Если же квадратные круги
относятся интенционально в сферу воображаемого существова­
ния, то их диагонали не могут обладать физическими свойства­
ми. Этому случаю соответствует 2-я строка, колонка для утвер­
дительного суждения. Ложность рассматриваемого суждения
могла бы быть мотивирована тем, что в предметном мире суще­
ствующих геометрий (эвклидовой и неэвклидовых) круглые
квадраты не существуют. Однако в случае создания геометрии,
условия которой не исключают возможность существования
круглых квадратов в мире ее воображаемых объектов, высказы­
вание «Круглые квадраты имеют равные диагонали» может
оказаться истинным. Концепция пустых классов, и, следователь­
но, нулевых по объему понятий и пустых терминов слишком неоп­
ределенна, чтобы можно было пользоваться ею уверенно. Если мы
определим пустой класс как такой, члены которого невозможны в
реальном мире или не существуют в нем, то не только ведьмы,
но и числа, треугольники, абсолютно черные тела и т. п. ока­
жутся членами пустых классов. Если же мы определим пустые
классы как такие, члены которых не существуют ни в реальном,
ни в воображаемом мире, то окажемся в парадоксальной ситуа­
ции— будем мыслить немыслимые вещи, объекты. Мы, правда,
с полным основанием полагаем, что вечные двигатели невоз­
можны в реальном мире, но в. воображаемом мире они суще­
ствуют, иначе мы не могли бы их мыслить, само мышление о
них интенционально полагает их предметное существование
(для большинства людей, которые их мыслят, они существуют
лишь в воображении, для некоторых — реально).
Отметим также, что ложность и утвердительного, и отрица­
тельного суждения по 3-й и 4-й строкам обусловлена неадекват­
ностью интенции суждения и потому не имеет отношения к зако­
ну исключенного третьего. Формальная логика вообще опери­
рует логической структурой суждений, предполагая, что пред­
метное содержание, от которого она отвлекается, соответствует
условиям первой строки.
Таблица дает тривиальное решение парадокса существова­
ния, связанного с высказываниями типа «Пегас не существует».
Это высказывание есть высказывание кого-либо и потому со­
держит суждение, содержание которого интенционально отне­
сено к сфере или реального существования (тогда оно истинно),
или воображаемого, мифического (тогда оно ложно).
Интенция суждения исключает самоотнесение — всякое суж­
дение есть утверждение чего-то о какой-либо предметной ситуа­
ции, не являющейся самим этим суждением или его содержа­
нием. Этим устанавливается мнимая парадоксальность выска-
зываний типа «Я лгу» («Парадокс лжеца»). Критянин, утверж­
дая лживость всех критян, относит свое утверждение ко всем
критянам, кроме себя самого. В противном случае он должен
был бы утверждать, что все критяне, включая его самого, лже­
цы, а это утверждение есть логическое противоречие, т. е. ложно
в силу закона противоречия (следовательно, независимо от
действительного положения дел, т. е. лживости или правдивости
критян или некоторых из них), так что нет никакого парадокса.
Если некто говорит «Я лгу» и более ничего не говорит, то он
мыслит (если он вообще мыслит, а не уподобляется попугаю),
что какие-то его предшествующие высказывания являются лож­
ными или признает ложным предшествующее высказывание.
Учет интенциональности особенно полезен в анализе истин­
ностных значений теоретических высказываний, содержащих
дескриптивные термины, обозначающие конструктивные объек­
ты— такие, как материальная точка, абсолютно упругое тело,
треугольник (в какой-либо геометрии) и т. п.
Суждения о конструктивных (т. е. воображаемых) объектах
не могут быть проверены, удостоверены внелогическими сред­
ствами, например экспериментом или наблюдением. Экспери­
ментировать можно только с материальными объектами, наблю­
дать, кроме них, можно также идеальные феномены (интро­
спективно). Конструктивные же объекты можно только пред­
ставлять себе (например, трехмерный куб) или мыслить (четы­
рехмерный куб), а не наблюдать , поскольку объект наблюде­
ния должен быть дан извне, а не порождаться самим наблю­
дением.
Среди воображаемых объектов существуют такие, условия
конструирования которых позволяют устанавливать истинност­
ные значения многих суждений о таких объектах логическим
анализом. Такие суждения мы будем называть «аналитиче­
скими».
Многообразие конструктивных объектов того или иного клас­
са определяется общими условиями их конструирования (усло­
виями пространственного воображения, правилами построения
формул в математике, способами построения мифов и т. п.),
которые могут и не осознаваться реализующим воображение
субъектом. Они образуют предпосылку генерации воображае­
мых объектов, предметных ситуаций. На основе этих условий
формулируются определения и аксиомы, задающие набор фун­
даментальных объектов с их исходными свойствами и соотно­
шениями, из которых, соответственно общим условиям и спе­
циальным правилам, конструируются новые объекты, свойства
и отношения. Аксиомы и определения формулируются по пра­
вилам принимаемой логической системы, включающим правила
3
3
См.: Ш в ы р е в В. С. Теоретическое и эмпирическое в научном позна­
нии. М., 1978, с. 183—185.
вывода. Обычно она явно не формулируется, предполагается
естественная логика мышления.
Аксиомы и их дедуктивные следствия будут обладать анали­
тической истинностью, их логические отрицания — аналитиче­
ской ложностью. Аналитическая истинность, следовательно, не
безусловное, а относительное свойство суждений, она предпо­
лагает определенную аксиоматическую теорию как «систему от­
счета». Так, высказывание «Сумма внутренних углов треуголь­
ника в точности равна двум прямым углам» аналитически истин­
но в эвклидовой и ложно в неэвклидовой геометрии. А в абсо­
лютной геометрии оно не имеет аналитической истинности (не
доказуемо и не опровержимо), предстает как в некотором смыс­
ле синтетическое суждение, установление или принятие истин­
ностного значения которого требует расширения или трансфор­
мации системы аксиом.
Очевидно, что аналитические теоретические суждения (ана­
литически истинные или аналитически ложные), интенция кото­
рых будет полагать описываемые ими предметные ситуации в
сферу реального существования, будут ложны. Истинными они
могут быть лишь при условии отнесения их содержания в сферу
воображаемого существования конструктивных объектов. Игно­
рированием интенциональности суждений в достаточной мере
объясняется неэффективность попыток решить проблему истин­
ности теоретических утверждений о конструктивных объектах
на основе разработки логической теории контрфактичных суж­
дений (формы «Если было бы А, то было бы В», например:
«Если бы абсолютно жесткий стержень существовал в действи­
тельности, то он укорачивался бы в направлении своего дви­
жения»).
В гносеологической оценке аксиоматических систем сущест­
венна возможность их применения в познании действительно­
сти и практической деятельности. Эта возможность определя­
ется эмпирической интерпретацией аксиоматической теории
конструктивных объектов. Эмпирическая интерпретация пред­
полагает существование правил соответствия, связующих зна­
чения эмпирических терминов и терминов, обозначающих кон­
структивные объекты, их свойства и отношения. В правила соот­
ветствия следует включать коэффициенты поправки, операцио­
нальные определения. Такие правила трансформируют высказы­
вания о конструктивных объектах в допускающие эмпирическую
проверку и практическое использование эмпирические высказы­
вания о реальных объектах и ситуациях. Без ориентации на
эмпирическую интерпретацию разработка аксиоматических си­
стем превращается в схоластическое теоретизирование.
Значение логико-гносеологического исследования интенцио­
нальности образов сознания вообще, суждений в особенности,
не исчерпывается затронутыми выше вопросами теории истины
и истинностных значений утверждений о реальных и вообра-
жаемых, прежде всего конструктивных,
углубленный анализ интенциональности
стической диалектики откроет новые
новые пласты логико-гносеологических
объектах. Несомненно,
с позиций материали­
стороны, быть может,
исследований.
А. К. КУДРИН
Ярославский медицинский институт
О СТЕПЕНЯХ ИСТИННОСТИ
Истина характеризуется многими гносеологическими свой­
ствами: объективностью, абсолютностью и относительностью,
абстрактностью и конкретностью и т. д. Не менее важной и
практически используемой в оценках знания характеристикой
истины является ее степень. Проблеме анализа степенной ха­
рактеристики истины и посвящена настоящая статья.
Понятие степени истинности и его значение в познании разъ­
ясняется Аристотелем в его «Метафизике»: «Далее, пусть все
сколько угодно обстоит «так и вместе с тем не так», все же
«большее» или «меньшее» имеется в природе вещей; в самом
деле, мы не можем одинаково назвать четными число «два» и
число «три», и не в одинаковой мере заблуждается тот, кто
принимает четыре за пять, и тот, кто принимает его за тысячу.
А если они заблуждаются неодинаково, то ясно, что один за­
блуждается меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же
большая степень ближе, то должно существовать нечто истин­
ное, к чему более близко то, что более истинно. И если даже
этого нет, то уж во всяком случае имеется нечто более досто­
верное и более истинное, и мы, можно считать, избавлены от
крайнего учения, мешающего что-либо определить с помощью
размышления» К
В другом месте этого же сочинения он пишет: «...наиболее
истинно то, что для последующего есть причина его истинности.
Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть
наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина
их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бы­
тия всего остального; так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине» .
Подробному рассмотрению вопрос о степенях истинности
подвергается в работах сторонников теории когеренции, теории,
относящейся к пониманию природы истины (Брэдли, Бозанкет,
Бланшард и др.). Брэдли в своей книге «Кажимость и Реаль­
ность» писал: «...истина и ошибка, измеряемые Абсолютом,
должны быть всегда подвергнуты степени». При этом Брэдли
2
1
2
А р и с т о т е л ь . Соч. В 4-х т. М., 1975, т. 1, с. 133—134.
Там же, с. 95.
делает такой вывод: «Нет истины, которая совершенно истин­
на точно так же нет ошибки, которая всецело л о ж н а » . Хотя
сама идея о степенях истинности в работах сторонников теории
когеренции является верной и вполне приемлемой, тем не менее
не может не вызывать серьезных возражений выдвигаемое ими
обоснование и объяснение природы различий истины по степе­
ням. Когеренция (связность) оказывается единственным крите­
рием, определяющим степень истинности. Как пишет X. Хачадурян, исследователь и критик теории когеренции, в соответст­
вии с такой концепцией «степень когеренции определяет степень
истины». И далее: «Идея реальна в степени, в которой она реа­
лизует природу или характер объекта или идентична с ним,
т. е. в степени, в которой она систематична и когерентна. Но она
истинна в степени, в которой она систематична и когерентна.
Отсюда она реальна в степени, в которой она истинна, и истин­
на в степени, в которой она реальна» .
Соответствие (точнее, тождество) мысли и реальности и сте­
пень этого соответствия (тождества) определяются не чем дру­
гим, как только когерентностью мысли, ее связностью, непроти­
воречивостью в системе других мыслей. Такой критерий степени
истинности, являющийся по существу логическим, хотя и весьма
существенен, однако не есть единственный и всеохватывающий.
Диалектика абсолютной и относительной истины, раскры­
ваемая в системе диалектического материализма, предполагает
различие степеней истинности отдельных мыслей, концепций,
теорий, гипотез. Вместе с тем в нашей философской литературе
этот аспект учения об истине как-то заслонен анализом диалек­
тики абсолютного и относительного в истине и остается лишь
имплицитно содержащимся в гносеологическом учении.
В повседневных оценках суждений и сообщений, в сравни­
тельном научном анализе различных гипотез и теорий часто
встречаются такие выражения: «Данная точка зрения более ис­
тинна, чем та», «Это сообщение более верно, нежели то», «Рас­
сматриваемая теория содержит более глубокую истину, чем
конкурирующая с ней», «Не совсем так...», «Верно, но...» и т. д.
Использование таких выражений свидетельствует о практиче­
ском значении понятия степени истинности.
Если истина есть соответствие знания объекту, то естественно
полагать, что степень истинности мысли об объекте есть степень
соответствия между мыслью и объектом. Чем больше это соот­
ветствие, тем более истинна мысль, и, напротив, чем меньше это
соответствие, тем менее истинна мысль.
Соответствие мысли объекту, однако,— сложное понятие. Ука­
занное соответствие может предполагать различные параметры
3
4
3
B r a d l e y F. Appearance and Reality. London, 1925, p. 362.
K h a t c h a d a u r i a n H. The Coherence theory of truth: a critical eva­
luation. Beirut, 1961, p. 16—17.
4
уровни: большую или меньшую точность, более или менее ши­
рокий охват свойств и отношений объекта, конкретность, целост­
ность, глубину проникновения в сущность предмета, степень
обобщения, степень момента ложности, степень логической со­
гласованности, большую или меньшую степень прикладного
значения, условность и безусловность истины, дедуктивное и
индуктивное знание, додиалектический и диалектический уро­
вень понимания.
В первую очередь целесообразно остановиться на понятиях
полноты и частичности истинности мысли. Характеризуя отно­
сительность истины, обычно говорят, что это означает неполно­
ту, ограниченность знания. Но различные относительные исти­
ны, касающиеся одного и того же предмета, будучи относитель­
ными, могут отличаться по степени полноты отражения пред­
мета. Одна истина может быть полнее другой по содержанию,
хотя ни одна из них не обладает абсолютной полнотой отраже­
ния предмета.
Полнота или частичность всякой относительной истины есть
сами по себе характеристики не абсолютные, не самодовлею­
щие, а относящиеся к целевой установке акта или цепи актов
познания. То, что является знанием полным в отношении одной
целевой гносеологической установки, показывает себя частич­
ным знанием в отношении другой такого рода установки. Д л я
объяснения видимого, макроскопического движения и соответст­
вующих предсказаний классическая механика — полная истина,
она достаточна, но оказывается недостаточной, частичной для
невидимого, микроскопического движения. Формальная логика
достаточна для переработки готовой информации, но недоста­
точна, частична для получения принципиально новой научнотеоретической информации. Чтобы просто посмотреть фильм,
человеку достаточно знать, в каком из ближайших кинотеатров
идет киносеанс, но если он задается целью посмотреть, кроме
того, хороший фильм, то это знание недостаточно, неполно,
частично.
Полнота или частичность истины в большинстве случаев —
оценка посылок, из которых мы хотим получить специфически
интересующий нас вывод, заключение. Соответственно мы имеем
достаточные или недостаточные для получения истинного за­
ключения посылки.
Частичность истины системы суждений может означать не
только недостаток необходимой информации для получения ис­
тинного заключения, но и ложность отдельных суждений в дан­
ной их системе. В соответствии с правилом конъюнкции симво­
лической логики, конъюнкция высказываний является истинной
только в том случае, если истинны все конъюнкты сложного
высказывания. Такое строгое требование к конъюнкции оправ­
дано в рамках жесткой дихотомии: «истинно» и «ложно» («да»
«нет»). Никаких промежуточных истинностных значений здесь
й
и
не допускается. Конечно, такая семантическая детерминация
высказываний есть конвенциональная абсолютизация, полезная
для многих целей, например, для доказательства и опроверже­
ния в математике, для технических приложений. Но в реальном
познавательном процессе, не исчерпываемом моделью формаль­
ной логики, дело обстоит гораздо сложнее.
В реальном познавательном процессе систему информации,
ложную с точки зрения критерия символической логики, мы
вполне можем определить в известных случаях, как частично
истинную. Возьмем две системы высказываний: 1) Наполеон I
был императором Франции и умер в 1816 г.» и 2) «Наполеон I
был писателем Франции и умер в 1821 г.» У нас есть серьез­
ные основания считать частично истинными обе системы выска­
зываний, так как в первой системе истинен 1-ый конъюнкт, а во
второй — 2-ой конъюнкт. Первая система высказываний будет
достаточна и верна для составления краткой справки «Кто есть
кто?» (без указания д а т ) , вторая — для составления краткой
справки с хроникой имен (без указания «кто есть кто»).
Однако первая частичная истина в общем сравнении обла­
дает большей степенью истинности, чем вторая, так как «Напо­
леон I был императором Франции» — существенно более важ­
ная истина с исторической точки зрения, чем то, что «Наполеон I
умер в 1821 г.».
Волновая и корпускулярная теории света, взятые каждая в
отдельности, заключая в себе момент ложности, были частич­
ными истинами. И было бы неверно их рассматривать в целом
просто как ложные.
Философия Гегеля — частично истинная философия, посколь­
ку его учение о законах диалектики верно отражает объектив­
ное изменение и развитие, но она и ложна в своей универсаль­
но-идеалистической интерпретации мира и в своей претензии
на исчерпывающее знание Абсолютного.
Степень истинности определенным образом связана с прин­
ципом конкретности истины. Конкретность истины предполагает
всесторонность рассмотрения предмета в разнообразных его свя­
зях и отношениях. Речь идет здесь, конечно, и о конкретно-логи­
ческом. Конкретное есть «единство многообразных определе­
ний» (К. Маркс). Конкретно-логическое необходимо включает
в себя знание общего, абстракции. Хорошо известен ленинский
вывод: «Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, не
отходит — если оно правильное... от истины, а подходит к ней.
Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости
и т. д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не
вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее» . Общее в известном смысле конкретнее единичного, по5
5
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 152.
скольку общее есть связь единичного явления с бесконечным
множеством других явлений и тем самым одно из условий все­
сторонности понимания каждого данного единичного явления.
Wo единичное конкретнее общего в смысле своей неповторимости
в отдельных свойствах, в пространственных и временных пара­
метрах.
В сфере общего знания, где единичное как таковое рассмат­
ривается только под углом зрения общего, большая степень
конкретности является предпосылкой большей степени истин­
ности. Более широкий охват существенных сторон исследуемого
предмета, целостность знания, логическая
взаимосогласован­
ность понятий и определений, большая способность объясне­
ния и предсказания придают одной теории большую конкрет­
ность, а вместе с тем и большую истинность по отношению к
другой теории. Экономическое учение К. Маркса конкретнее и
вместе с тем истиннее, чем учение Рикардо и Смита. То же са­
мое можно сказать о теории относительности Эйнштейна по
сравнению с теорией Ньютона.
Будучи наиболее общей схемой в объяснении явлений, тео­
рия в области своих приложений, в выполнении предсказатель­
ной функции в наибольшей мере связана с единичным. Ведь
предсказание явления должно учитывать собственные парамет­
ры единичной ситуации. Практическая установка относительно
данной единичной ситуации требует единства знания общего и
единичного, т. е. особого вида конкретного. Такого рода исти­
на обладает большей степенью истинности в отношении по­
ставленной практической задачи, чем знание общего (общая
истина) и знание единичного (эмпирическая истина), взятые
порознь .
В связи с рассмотрением принципа конкретности истины воз­
никает вопрос об оценке избыточной информации. Дает ли из­
быточная информация большую истинность? Избыточная ин­
формация в конечном счете безразлична к данному предмету
исследования, к данной проблемной ситуации и, следовательно,
в тех указанных рамках не повышает степень истинности.
Вместе с тем в совокупном процессе человеческого познания
или, по крайней мере, в более широком аспекте гносеологиче6
6
В связи с этим уместно привести следующее рассуждение Аристотеля
в его «Метафизике»: «...мы видим, что имеющие опыт преуспевают больше,
нежели те, кто обладает отвлеченным знанием, но не имеет опыта. Причина
этого в том, что опыт есть знание единичного, а искусство — знание общего,
всякое, же действие и всякое изготовление относится к единичному: ведь вра­
чующий лечит не человека (вообще), разве лишь привходящим образом, а
Каллия или Сократа или кого-то другого из них, кто носит какое-то имя,—
Для кого быть человеком есть нечто привходящее. Поэтому если кто обла­
дает отвлеченным знанием, а опыта не имеет и познает общее, но содержа­
щегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается в лечении, ибо
•лечить приходится единичное» ( А р и с т о т е л ь . Соч. В 4-х т., т. 1, с. 66).
ского подхода к явлению эта информация не может быть без­
различной к степени истинности знания. Например, для опре­
деления скорости движения тела является избыточной информа­
цией указание на то, что тело — голубое, но это сообщение о
цвете является весьма важным и существенным при планирова­
нии цветового оформления праздничной демонстрации.
В нашей печати дискутируется вопрос о гносеологической
природе понятия «точности» . Насколько широко значение это­
го понятия? Дело конвенции — определить широту значения
этого термина (как показывает дискуссия, разные авторы поразному определяют «точность»), но в то же время такая кон­
венция должна учитывать практическое употребление в языке
этого термина. Практика употребления его в языке такова, что
он более приемлем для сравнения количественных измерений,
имеющих своим результатом числовые сведения о величинах,
или для сравнения значений употребляемых терминов. В этих
случаях мы и можем говорить о «точности» истины. При самом
же общем подходе к оценке истинности вернее говорить о «сте­
пени» истинности. Причем степень истинности не требует число­
вого выражения, но предполагает лишь сравнение («более»,
«менее» и т. п.). Как весьма трудно говорить об измерении доб­
ра в «добронах» зла — в «злонах», так и об измерении истин­
ности— в «истиннонах».
В вышеприведенной выдержке из «Метафизики» Аристотеля
указывается по существу на степень истинности по глубине,
фундаментальности мысли: «...наиболее истинно то, что для по­
следующего есть причина его истинности». Если, например, опре­
деление (дефиниция) направлено на раскрытие сущности явле­
ния, то вполне правомерно говорить о степени его истинности,
причем весьма важным здесь является учет глубины, фунда­
ментальности раскрытия в определении сущности явления. Срав­
ним следующие определения человека: 1) «Человек — двуногое
бесперое животное с широкими ногтями» (Платон); 2) «Чело­
век— мыслящее живое существо»; 3) «Человек — совокупность
общественных отношений» (К. Маркс). Каждое последующее
определение здесь глубже, фундаментальнее раскрывает сущ­
ность человека, и мы можем сказать, что каждое последующее
определение здесь истиннее предыдущих. При этом, если первое
определение, будучи внешне описательным, не может быть вы­
ведено из третьего, то касающееся функциональной сущности
человека второе определение вытекает из третьего. А эта вы­
водимость менее глубокого принципа из более глубокого и
7
7
См. напр.: Г о р с к и й Д. П. Проблемы общей методологии наук и
диалектической логики. М., 1966; Л а з а р е в Ф. В. Проблема точности есте­
ственнонаучного
знания.—Вопр.
философии,
1968, № 9;
Сагатов­
с к и й В. Н. Точность как гносеологическое понятие.— Филос. науки, 1974„
№ 1.
имеется в виду в важном замечании Аристотеля, приведенном
выше.
Степень истинности знания зависит и от вербально-смысловых
модификаций выражения данного знания. Вероятно, правильно
сказать, что мы больше знаем, чем выражаем словами. Ибо
для каждого фрагмента знания, непосредственно выраженного
в предложениях языка, имеется множество скрытых предпосы­
лок, и из него вытекает необозримо большое количество следст­
вий (при учете, как минимум, контекста многообразных обще­
известных и для всех очевидных утверждений) . Предложение
всегда высказывается в определенном, по крайней мере, скры­
том контексте. Нельзя в известном отношении не согласиться
со следующим рассуждением: «Пропозиция в свете более широ­
кой системы более значительна (обладает более высокой сте­
пенью значения), чем прежде. Так, « 2 X 2 = 4» как принятое
школьником и как принятое математиком — не одно и то же,
но это различные пропозиции с различной степенью значения и,
следовательно, с различными степенями необходимости и
истины» .
При оценке формально-логического перехода от посылок к
заключению всегда возникал вопрос, дает ли заключение новое
знание по сравнению с посылками. Расширяет и углубляет ли
заключение истину, выраженную в посылках? В мировой мето­
дологической литературе широко признавался взгляд, что де­
дуктивный характер формальной логики и математики делает
все их предложения тавтологиями, т. е. заключение не дает
нового знания по сравнению с посылками . Однако, как пока­
зал известный финский логик Я. Хинтикка, выдвинувший поня­
тия глубинной и поверхностной информации предложений, ло­
гическое следствие q может иметь большую поверхностную ин­
формацию, чем посылка р . Это позволяет сказать, что посыл­
ки с соответствующим заключением обладают большей истин­
ностью, чем посылки, взятые сами по себе, отдельно от
заключения. К такому выводу, однако, можно прийти и более
простым путем, ведь заключение может обладать: 1) большей
8
9
10
1 1
8
Среди зарубежных философов много внимания уделяет скрытому («мол­
чаливому») знанию М. Поланьи. См. его работы: P o l a n y i
M.
Personal
Knowledge. London, 1962; I d e m . Sense-giving and sense-reading — I n . : In­
tellect and Hope. Durham, 1968.
K h a t c h a d a u r i a n H. The Coherence theory of truth, p. 196.
Априорность и тавтологичность логики и математики наиболее на­
стойчиво пытается обосновать А. Айер. С м . : А у е г A. Language, truth and lo­
gic. London, 1958, chap. 5.
О введенной Я. Хинтиккой мере информации, поверхностной и глубин­
ной информации см., кроме работы: H i n t i k k a J. Surface Information and
Depth Information.— Information and Inference. Dordrecht, 1970; также рабо­
ты: Ц е л и щ е в В. В. Логическая истина и эмпиризм. Новосибирск, 1974; С а ­
р о в с к и й В. Н. О современных английских концепциях философии науки.—
o n p . философии, 1980, № 2.
9
10
11
ß
З а к а з 63
49
практической пригодностью или новым аспектом теоретического
осмысления предмета; 2) заключение вместе с посылками уве­
личивает меру всестороннего рассмотрения имеющейся инфор­
мации, превращая потенциальное знание в актуальное.
Степени истинности предложений и их систем относительно
одного и того же явления могут быть и несравнимыми. Мы
имеем в виду здесь вероятностные высказывания. Вероятност­
ные высказывания, как известно, указывают на степень вероят­
ности объективной реализации явления: «Вероятность того, что
при разовом бросании монеты она выпадет «решкой» вверх,
равна 72»; «Вероятнее всего, что завтра будет дождь». Сами по
себе вероятностные высказывания сравнимы друг с другом по
степени истинности, поскольку одни из них могут основываться
на более полной информации и более корректной систематиза­
ции данных, чем другие. Но можно ли их сравнивать по степени
истинности относительно того, как предсказываемое событие
или явление реализуется на самом деле, объективно-реально?
Если мы, на основе многих условий и признаков, полагали, что
вероятность дождя завтра равна Д, а вероятность сухой погоды
равна, следовательно, 74, но на самом деле на следующий день
погода была сухой, то было бы неверно считать, что ожидание
дождя было ложным или менее истинным, а ожидание сухой
погоды истинным или более истинным .
Степень истинности знания зависит от широты и глубины
диалектического, понимания проблем. Разумеется, особое значе­
ние диалектический подход, обнаруживающий объективные,
особенно фиксируемые в логически-контрадикторной форме,
противоречия, имеет при методологической разработке и пла­
нировании исследования проблем науки. Признание относитель­
ности завершенности объяснений и обобщений, понимание и
предвидение противоречий, трудностей в научных концепциях
и их связях с эмпирической действительностью — эта познава­
тельная оценка в науке или отдельном ее подразделении, кон­
кретизируемая в каждом отдельном случае,— дает более истин­
ное и, значит, более эффективное отражение целостности изу­
чаемого объекта и связанной с этим объектом гносеологиче­
ской ситуации, чем альтернативная ей оценка .
Рассмотренные в статье вопросы не могли получить здесь
достаточно широкого освещения, но нет сомнения в том, что
они заслуживают серьезной разработки.
3
12
13
12
Рассматриваемые вопросы нашли отражение в книге: К а й б е р г Г.
Вероятность и индуктивная логика. М., 1978, гл. 1.
J Здесь уместно напомнить гносеологическую оценку развития физиче­
ской науки,^данную в свое время лордом Кельвином (В. Томсоном) и давае­
мую Р. Фейнманом (См. об этом напр. в книге: Ч у д и н о в Э. М. Природа
научной истины. М., 1977, с. 272).
3
Б. А. к и с л о е
Иркутский институт народного хозяйства
ПРОБЛЕМА ИСТИНЫ В ОЦЕНКЕ
Актуальность проблемы, вынесенной в заголовок статьи, обус­
ловлена по крайней мере тремя обстоятельствами. Во-первых,
достаточно очевидно, что оценка активно влияет на процесс по­
знания в целом, а поскольку внутренняя цель всякого позна­
ния—достижение истины, то решение вопроса о том, способ­
ствуют ли ценностные представления получению истинностного
знания, становится теоретически важным и необходимым. Вовторых, если к оценкам приложимы категории истины и заблуж­
дения, то разработка этой проблемы обогащает наше представ­
ление о формах проявления и существования истины, и саму
оценку в таком случае можно интерпретировать как специфиче­
скую форму истины. И наконец, исследование данной проблемы
необходимо и для уточнения содержания, сущности и статуса
оценки — ведь в случае ее положительного решения оценка со­
вершенно безоговорочно может быть квалифицирована в виде
познавательного процесса и результата, а следовательно, все
закономерности познания могут быть экстраполированы и
на нее.
В марксистско-ленинской философии данная проблема раз­
рабатывается достаточно интенсивно и в настоящее время до­
вольно четко обозначились точки зрения, либо категорически
отрицающие применимость истины к оценке
либо наделяю­
щие оценки истинностным содержанием . Однако прежде чем
приступить к рассмотрению аргументации сторонников и той
и другой точек зрения, следует сделать следующее пояснение:
в дальнейшем мы будем иметь в виду не всякие оценки вообще,
а лишь аксиологические, ценностные. Оценки ж е неаксиологи­
ческие— а к таковым можно отнести, скажем, оценки успевае­
мости учащихся, оценки вероятности наступления какого-то со­
бытия, т. е. оценки чисто количественного характера — нами
рассматриваться не будут. Под аксиологической оценкой пони­
мается процесс и результат выявления, осознания ценности яв­
лений объективной и субъективной реальности. В свою очередь
2
1
См.: К а г а н М. С. Человеческая деятельность. М., 1974; М а к а р о в с к и й А. А. Общественный прогресс. М., 1970, с. 100—102.
См.: Б р о ж и к В. Марксистская теория оценки. М., 1982, с. 114—131;
Г е н д и н А. М. Ценностные аспекты социального прогнозирования.— В кн.:
Ленинская теория отражения. Ценностные аспекты отражения. Свердловск,
1977, с. 118; Д е м и н М. В. Проблемы теории личности. М., 1977, с. 126;
К о р ш у н о в А. М., М а н т а т о в В. В. Теория отражения и эвристическая
роль знаков. М., 1974; М о л ч а н о в а А. С. На вкус, на цвет... Теоретиче­
ский очерк об эстетическом вкусе. М., 1966, с. 80—90; С т о л о в и ч Л . Н.
Природа эстетической ценности. М., 1972; Т у г а р и н о в В. П. Марксистская
теория личности на современном этапе.—Филос. науки, 1971, № 4, с. 40.
2
4*
51
ценности — это предметы, их качества, свойства, отношения,
имеющие положительную значимость для субъекта или, что то
же самое,— это предметы, их свойства и отношения, рассматри­
ваемые со стороны их способности удовлетворять потребности и
интересы субъекта.
В основе концепции, отказывающей оценке в истинностном
содержании, лежат традиционные в истории философии сомне­
ния в познавательных возможностях оценки . В марксистской
философской литературе данную точку зрения наиболее де­
тально обосновывает М. С. Каган. Привлекаемая им аргумен­
тация достаточно серьезна и основательна, а поэтому имеет
смысл в сжатой форме воспроизвести ее логику. «...Правильна
оценка или неправильна,— пишет М. С. Каган,— опирается она
на знание объективной истины или нет, она остается оценкой,
т. е. неким специфическим негносеологическим продуктом (под­
черкнуто нами.— Б. К.) духовной деятельности». Почему же?
Д а потому, что оценивающая деятельность «дает нам не чисто
объективную, а объективно-субъективную информацию, инфор­
мацию о ценностях, а не о сущностях» . Вывод из сказанного:
«Если бытие объекта познается человеком как истина, то его
ценность переживается и осознается как благо, как добро, как
красота, как величие» .
Насколько справедливы данные поло­
жения — об этом речь впереди, однако их явную противоречи­
вость можно отметить уже сейчас: если оценка способна давать
информацию (т. е. знание) о каких-то сторонах действительно­
сти, то тем самым она уже квалифицируется как акт познава­
тельный, что ставит под сомнение тезис об оценке как некото­
ром «негносеологическом продукте».
Противоположная концепция, основываясь на положении
о том, что оценка есть специфическое познание особых сторон
действительности, считает вполне правомерным говорить об ис­
тинностном содержании оценок. Последовательно и системати­
чески эту мысль проводят и развивают А." М. Коршунов,
В. В. Мантатов, Л. Н. Столович, полагая, что истинными или
ложными оценки могут быть в зависимости от того, насколько
адекватно они отражают ценность, ценностные свойства пред­
метов , функциональную значимость предметов, фиксируют их
3
4
5
6
3
И. Кант, например, писал по поводу эстетических суждений вкуса,
имеющих четко выраженную оценочную сущность: «Чтобы определить, пре­
красно нечто или нет, мы соотносим представление не с объектом посредст­
вом рассудка ради познания, а с субъектом и его чувством удовольствия или
неудовольствия посредством воображения (быть может, в связи с рассуд­
ком). Суждение вкуса
поэтому
не
есть
познавательное
суждение»
( К а н т И. Соч. М., 1966, т. 5, с. 203).
\ К а г а н М. С. Человеческая деятельность, с. 63—65.
Там же, с. 74.
См.: С т о л о в и ч Л. Н. Природа эстетической ценности, с. 54.
5
6
7
общественное бытие . В целом разделяя эту точку зрения (и в
дальнейшем, надеемся, будет ясно —почему), мы считаем, что
л она не лишена серьезных недостатков, требует дополнений и
конкретизации. В самом деле, если в ряде случаев адекватное
отражение ценности (а в равной мере и отражение функцио­
нальной значимости предметов) является достаточно продук­
тивным критерием определения истинности оценочных сужде­
ний, то в других случаях он попросту «не срабатывает». Напри­
мер, отрицательная оценка выдающихся произведений искусства
эстетически неразвитым человеком в принципе адекватно вос­
производит объективное ценностное отношение данного субъек­
та к объекту, но является ли такая оценка истинной! Буржуаз­
ная положительная оценка частной собственности в сущности
адекватно отражает ее функциональную значимость в капита­
листическом обществе, но мы отказываемся считать такую оцен­
ку истинной.
Очевидно, чувствуя недостаточность данных критериев, авто­
ры работ, на которые мы ссылаемся, предлагают такое уточне­
ние: истинной оценкой следует считать такую, которая отра­
жает ценность предметов с позиций передовых социальных ин­
тересов . Против этого трудно возражать, однако данное допол­
нение вряд ли проясняет вопрос, ибо получается, что в разных
случаях мы применяем разные критерии, лишенные достоин­
ства универсальности. Задача, следовательно, заключается в
том, чтобы попытаться сформулировать единый, универсальный,
философски-всеобщий масштаб, определитель для различения
истинных и ложных оценок.
Итак, вопрос о возможности существования истинных и лож­
ных оценок — это в сущности аспект другого, более широкого
вопроса: является ли оценка познанием действительности. По­
дробно не останавливаясь на этой второй, более широкой проб­
леме, во-первых, потому, что она имеет самостоятельное зна­
чение, во-вторых, потому, что уже имеются работы, в которых
познавательный статус оценки обоснован вполне доказатель­
но , мы хотим высказать в связи с этим лишь два соображения,
имеющие непосредственное отношение к вопросу об истинности
оценок. Прежде всего, можно ли рассматривать оценку в каче­
стве образа, копии фрагмента реальности или оценка — это
все-таки «непосредственная реакция с у б ъ е к т а »
по поводу
объекта? Нам думается, что одно совсем не исключает дру­
гого, и оценка есть единство содержательного отражения пред­
8
9
10
ам.:
К о р ш у н о в А. М., М а н т а т о в В. В. Теория отражения и
эвристическая роль знаков, с. 58.
Там же.
См. напр.: К о р ш у н о в А. М. Отражение, деятельность, познание. М.,
1979, с. 1 4 8 - 1 5 2 .
К а г а н М. С. Человеческая деятельность, с. 74.
8
9
10
мета и реакции на этот предмет. Гносеологический механизм
концепции, отказывающей оценке в познавательном содержании,
в том как раз и заключается, что оценка отождествляется с од»
ной своей частью, одним своим этапом — а именно с в ы р а ж у
нием отношения субъекта к объекту. Психологически это в ка­
кой-то мере оправданно: действительно, наивысшего, так ска­
зать, «всплеска», «пика» оценка достигает именно в момент
фиксации ценности предмета, выражения (порою достаточно
эмоционального) отношения к нему; моменты же предшествую­
щего осознания ценности оказываются в оценке свернутыми, за­
вуалированными, значительно менее экспрессивно окрашенны­
ми. Другая причина «отлучения» оценки от познания имеет
своей основой абсолютизацию зависимости ее от собственно
познания (безоценочного познания). Чрезвычайно типично в
этом отношении следующее высказывание: «Оценка есть отра­
жение, но оценка не есть познание, хотя и базируется на нем» .
Но отражение чего именно? Очевидно, субъективного состояния
оценивающего. Так на одном и том же пункте сходятся казалось
бы различающиеся между собою точки зрения.
В самом деле, если бы оценка возникала только на основе соб­
ственно познания (безоценочного познания), тогда она, конечно
же, не познание, а лишь «непосредственная реакция субъекта»,
субъективное выражение отношения человека к уже познанному
предмету, и говорить в таком случае о соответствии, адекватно­
сти оценки какому-то объекту не имеет смысла. Проблема ис­
тинности оценок в данном случае попросту снимается. Однако
все обстоит значительно сложнее. Знание о свойствах предме­
тов, поставляемое собственно познанием, есть лишь предпосыл­
ка возникновения оценок — не зная «собственных» объективных
свойств предмета (например, его величины, протяженности, кон­
фигурации и т. д.), его невозможно оценить. И все же оценка
не просто выражение отношения субъекта к отраженным в соз­
нании «собственным» свойствам предмета — если мы и выразим
свое отношение к этим свойствам, то оценки попросту не полу­
чится (предмет не предстанет в сознании в виде полезного,
удобного, красивого и т. д.) или, точнее, может возникнуть не­
аксиологическая количественная оценка (предмет более или ме­
нее большой, протяженный, имеет четкую конфигурацию и т. д.);
оценка — это сравнение, сопоставление объективных свойств
предмета с потребностями, интересами субъекта или, иначе, со­
поставление с оценочными критериями, структуру и содержа­
ние которых определяют потребности и интересы. Из этого сле­
дует, во-первых, то, что оценка включает в себя специфические
познавательные операции (сравнение с критерием), познава­
тельные потому, что в результате их в сознании возникает ко­
пия, образ особого «среза» действительности — ценностей и ценп
11
Зеленов
Л. А. Процесс
эстетического
отражения. М., 1969, с. 12.
остных свойств действительности (ведь, скажем, если предмет
предстает перед нами как полезный или вредный, то это зави­
сит прежде всего от того, что он на самом деле, объективно та­
ков), во-вторых, обнаружив непосредственный объект оценоч­
ного познания — ценности, а также идеальную копию этого
объекта — оценку, мы вправе ставить вопрос о соответствии,
адекватности одного другому. Но это и есть в сущности своей
проблема истинности оценки.
Правда, здесь могут возникнуть сомнения следующего ха­
рактера. Как известно, объективная истина есть такое содер­
жание наших знаний, которое не зависит ни от человека, ни от
человечества в целом . Можно ли в таком случае считать оце­
ночное знание, точно так же как и безоценочное, объективным
по содержанию — ведь в него привносится нечто и от субъекта,
его потребностей, интересов, критериев?
Однако прежде чем ответить на этот вопрос, выскажем вто­
рое соображение по поводу специфики оценочного познания —
что же именно отражает оно, сущность предметов или их цен­
ность.
«...Природа,— писал К. Маркс,— взятая абстрактно, изоли­
рованно, фиксированная в оторванности от человека, есть для
человека ничто» . Одним из способов и условий превращения
этого «ничто» в «нечто» и являются объективные ценностные от­
ношения субъекта и объекта. Причем следует подчеркнуть осо­
бо, что в любом случае ценностные отношения и свойства пред­
метов имеют характер социальных, общественных. Что касает­
ся социальных объектов, то общественная природа их ценности
самоочевидна. Но то же самое можно сказать и по поводу
природных объектов, вовлекаемых в социальную сферу,— эти
объекты «специализируются», обретают общественные ценност­
ные свойства, которыми они не обладали в своем предыдущем
природном бытии. И вот что важно: ценностные свойства пред­
метов есть не нечто второстепенное, малосущественное, а их
сущностная характеристика, сущностное определение, вне кото­
рого предмет существовать не может,— если, скажем, автомо­
биль (сплав природного и общественного) теряет свое социаль­
но-ценностное, социально-функциональное назначение, то он те­
ряет и «смысл» своего бытия именно в качестве автомобиля,
функционально превращаясь в груду металла.
Вот теперь представляется возможным дать определенные
пояснения по поводу положения М. С. Кагана о том, что оцен­
ка дает нам информацию не о сущностях предметов, а о их цен­
ностях. После всего сказанного становится неясным, почему цен­
ность должна исключать сущность и всякое ценностное отраже­
ние обязательно несущностное. Д а ж е их простое противопоставн
12
13
12
13
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 123.
M а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 640.
ление не совсем корректно: категория, противоположная сущ­
ности—явление. Это первое. Второе: да, оценка дает знание о
ценности предметов, но ценность есть сторона, момент их сущ­
ности, а потому оценка дает знание о социальной сущности пред­
метов, сущности их ценности. Таким образом, то, что оценка
отражает ценность предметов, совсем не является доказательст­
вом того, что она не познание, что она, следовательно, не может
иметь истинностного содержания. Наоборот, именно потому, что
оценка отражает ценностную сторону, ценностные моменты пред­
метов, их социальную сущность, можно вполне обоснованно
предположить, что всякое знание, в котором отсутствует оце­
ночная информация, будет абстрактным знанием, поскольку в
нем нет сведений о том, «что нужно человеку» , а значит,
включение ценностных представлений в целостный, общий про­
цесс познания будет означать восхождение к теоретически-конк­
ретной истине. Разумеется, это возможно лишь в том случае,
когда оценка действительно отражает не внешнюю сторону цен­
ности, а ее сущность, ибо «необходимо оставить... ту точку зре­
ния, с которой мир и человеческие отношения видны только с их
внешней стороны. Необходимо признать эту точку зрения негод­
ной длят суждения о ценности вещей... Мы должны поэтому оце­
нивать бытие вещей с помощью мерила, которое дается сущ­
ностью» явлений.
Но вернемся к анализу специфики объективного содержания
оценки. В марксистско-ленинской философии, в отличие от
субъективно-идеалистических концепций, потребности и интере­
сы человека интерпретируются не просто как определенные со­
стояния сознания, а прежде всего как объективные связи субъек­
та и объекта. Поэтому-то потребность, интерес в сознании, в
оценке есть не только субъективное переживание человека, а
отражение этих объективных связей. Значит, наличие или от­
сутствие объективного содержания в оценке, ее объективный или
субъективистский характер зависят совсем не от включения в
нее потребностей и интересов, а от того, насколько адекватно
в ней воспроизводятся объективные свойства предметов и по­
требности, интересы человека. Однако, как уже говорилось
выше, адекватность отражения есть необходимое, но еще не
достаточное условие истинности оценок. Чтобы решить эту проб­
лему, так сказать, до конца, необходимо выйти за пределы
анализа чисто познавательного процесса на иной уровень ее
рассмотрения — а именно на уровень рассмотрения оценки и ее
компонентов в связи с общественной практикой, ибо, как из­
вестно, «вопрос о том, обладает ли человеческое мышление
14
15
14
15
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
Маркс
Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 1, с. 54.
предметной истинностью,— вовсе не вопрос теории, а практиче­
ский вопрос» .
Сам характер потребностей и интересов человека опреде­
ляется степенью и способом его включенности в общественную
практику. И здесь мы прослеживаем такую закономерность.
Чем полнее субъект включается в оптимальные, наиболее раз­
вернутые, «предельные» для конкретного этапа общественного
развития формы общественной практики, с помощью которой
он формируется как социальный субъект, присваивая себе об­
щественную сущность, тем в большей мере социальные потреб­
ности и интересы становятся его личными потребностями и ин­
тересами, и самое главное, с помощью данных акций — включе­
ния в названные формы практики — субъект ставится в адек­
ватные конкретному этапу развития исторической необходимо­
сти объективные ценностные отношения, которые для него ста­
новятся уже не чем-то внешним, а «своим иным» — иным пото­
му, что существуют для субъекта в индивидуализированном
виде. В таком случае субъект с позиций своих интересов и по­
требностей получает реальную возможность своей оценкой отра­
зить действительную ценность предмета, но именно еще воз­
можность, так как определяющее значение имеет и то, насколь­
ко правилен сам процесс отражения.
Такое решение вопроса, представляющееся нам верным, не
учитывает тем не менее реальных сложностей: в условиях со­
временной специализации и разделения труда субъект факти­
чески не может в полной мере быть включенным в разнообраз­
ные формы практики, и потому его участие в ней всегда огра­
ниченное, «усеченное». Как разрешить это противоречие между
требованиями времени и возможностями субъекта? Одно из ре­
шений таково: овладение человеком методологией и логикой
мышления и познания, которые наиболее адекватно воспроизводят
достигнутый уровень общественной практики. Но такой методо­
логией и логикой (диалектической логикой) как раз и является
марксистско-ленинская теория. Именно потому задача овла­
дения этой теорией становится жизненно важной теоретической
и практической проблемой функционирования и развития социа­
листического общества, что со всей определенностью было под­
черкнуто в докладе М. А. Суслова на Всесоюзном совещании
идеологических работников: «Изучение фундаментальных, базис­
ных положений марксизма-ленинизма должно вести именно к
расширению кругозора, повышению политической культуры тру­
дящихся. При этом мы должны исходить из принципа единства
познавательной и практической деятельности» .
Применительно к оценивающей деятельности это означает,
16
17
16
17
с 125.
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 3, с. 1.
С у с л о в М. А. Марксизм-ленинизм и современная эпоха. М., 1980,
что субъект с необходимостью должен овладевать диалектику
материалистической методологией производства оценок, методо.
логической культурой оценки. Только в таком случае он сможет
отразить и уяснить действительную значимость, ценность, дей­
ствительный смысл социальных (да и не только социальных)
процессов и явлений. В свою очередь понимание субъектом дей­
ствительной ценности процессов и явлений закономерно приво­
дит к такой ситуации, когда человек превращается в компетент­
ного, правильно действующего субъекта исторического процесса,
т. е. необходимого субъекта исторического процесса. Таким об­
разом, как мы видим, актуальнейшая проблема формирования
нового человека есть проблема не только социологии, но и проб­
лема гносеологическая.
Говоря о характере ценности, мы не случайно употребляем
выражение «действительная ценность». Практика, взятая как
единый социально-исторический процесс, противоречива в том
отношении, что в ней сосуществуют прогрессивные и реакцион­
ные формы, направления, тенденции. Причем, следует иметь в
виду, что термины «прогрессивный», «реакционный», как неод­
нократно отмечал В. И. Ленин, есть не просто полемические
определения теоретика, а понятия, имеющие глубокое научное
содержание, «определенный историко-философский с м ы с л » .
Как раз реакционные, консервативные формы общественной
практики и порождают, культивируют и закрепляют такие обще­
ственные потребности и интересы, в соотнесении с которыми
предметы приобретают ложное ценностное значение, образуют
мир мнимых, иллюзорных ценностей, антиценностей. Оценка
с позиций таких потребностей и интересов воспроизводит
не действительную, а мнимую ценность предметов и потому
не может быть истинной. Наиболее явное тому доказательст­
в о — современные буржуазные оценки социальных явлений.
Итак, овладение субъектом развернутыми формами прогрес­
сивной практики, осуществляющимися как путем реального
включения субъекта в специфические виды практики, так и пу­
тем усвоения им научной методологии, есть главное условие про­
изводства истинных оценок. Однако здесь следует сделать такое
уточнение. Экстенсивно и интенсивно развивающаяся в совре­
менных условиях общественная практика ставит субъекта в са­
мые разные ценностные отношения к самым различным объек­
там (так, традиционно производственное отношение человека к
природе приобрело в настоящее время и нравственный аспект,
смысл), что незамедлительно сказывается и на требованиях к
истинностным оценкам. Оценка, абстрагирующаяся от много­
образия объективных ценностных отношений к предметам и вос­
производящая лишь одно из них, имеет весьма ограниченные
рамки применения и за пределами конкретной, частной ситуа18
18
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 531, 211.
дни может оказаться даже ложной, искажающей объективную
«ценностную картину» действительности. Последовательно раз­
вивая данную мысль, можно прийти к парадоксальному, на пер­
вый взгляд, выводу: оценка с позиций прогрессивной (в широ­
ком значении этого слова) развитой практики адекватно вос­
производит ценность предмета, но не может считаться правиль­
ной, истинной. Такое положние складывается тогда, когда,
скажем, исходят только из экономической целесообразности
конкретной хозяйственной акции, игнорируя социальные, эсте­
тические, культурные и иные требования.
В методологии эта проблема давно уже осознана и разра­
батывается в виде теории и методологии системного, комплекс­
ного изучения объекта. Задача, следовательно, заключается в
том, чтобы экстраполировать концепцию системности и на оцен­
ку с учетом, разумеется, ее специфики. Следует отметить также,
что данная проблема выступает в контексте более общей со­
циально-философской проблемы и широкой социальной програм­
мы развитого социалистического общества — формирования все­
сторонне развитой личности. Связь здесь двуединая: правиль­
ная, истинная, адекватно отражающая многообразные действи­
тельные ценностные отношения оценка формирует всесторонне
развитую
(гносеологически развитую) личность, способную
быть действительным субъектом истории, но, с другой стороны,
только всесторонне развитая личность в наибольшей мере обла­
дает способностью и предпосылками производить истинную
оценку.
Подводя итоги, попытаемся сформулировать, какая же имен­
но оценка, по нашему мнению, является истинной. Истинной
оценкой является такая, в которой ценностные свойства и каче­
ства предметов отражены и зафиксированы с помощью крите­
риев, структуру и содержание которых определяют адекватно
воспроизведенные в них оптимальные, развитые, «предельные»
для конкретного этапа общественного развития формы прогрес­
сивной практики . Такое определение, конечно же, не является
исчерпывающим и может быть (и даже должно) уточнено —
например, как говорилось только что, за счет введения в него
требования системного отражения объекта. Преимущества пред­
ложенного понимания истинности оценок, думается, в другом.
Прежде всего в том, что в нем выявлено главное условие истин19
2 9
Практика действительно обусловливает, определяет содержание и
оценки и ее критериев, но сама не входит в них в качестве «субстратного»
элемента, поскольку оценка воспроизводит ценность, а не практику, или, точ­
нее говоря, воспроизводит практику опосредованно, в виде, например, опре­
деленной организации оценочного знания. Аналогичную мысль применительно
к познанию высказал еще ранее И. Я. Лойфман в статье «Ф. Энгельс и си­
стемность диалектического понимания природы»: «...Научное знание есть зна­
ние не практики как таковой, а знание (и объяснение) практически осваивае­
мого внешнего мира».— Филос. науки, 1970, № 6, с. 33.
ной оценки — отражение ценности через строго определенные
формы практики. Это, так сказать, «клеточка» всякой истинной
оценки. Во-вторых, выдвигаемые здесь признаки истинной оцен­
ки достаточно универсальны, чтобы быть применимыми без какихлибо оговорок в принципе к любой оценке — теоретической, обы­
денной, классово-идеологической, неразвитой и т. п. (например^
отрицательная оценка выдающихся произведений искусства
неистинна потому, что ее субъект теоретически и практически
стоит вне развитых форм эстетической практики, буржуазная
оценка социальных явлений ложна потому, что базируется на
реакционных формах практики и т. д.).
И последнее. В литературе, посвященной аксиологической
проблематике, нередко ставится и даже решается вопрос о со­
отношении ценности и истины . Это некорректно, поскольку
существуют различные классы ценностей, и к некоторым из них
атрибут истинности просто неприменим. Истинны или ложны
результаты производственной деятельности человека, технические
системы, созданные им, практические действия субъекта и т. д.?
Постановка такого вопроса не имеет смысла. Истина — катего­
рия гносеологическая и применима лишь к явлениям идеаль­
ного, познавательно-содержательного характера и неприменима
там, где нет идеального отражения. И если мы говорим об ис­
тинности или ложности духовных ценностей (искусства, морали
и пр.), то лишь потому, что в них воплощено, объективировано
оценочное и безоценочное знание. Правильной и строгой в на­
учном отношении, следовательно, будет такая постановка вопро­
са: как соотносятся не истина и ценность, а истина и оценка.
Правда, нас можно упрекнуть, что в ходе предыдущего изложе­
ния мы без каких-либо оговорок и подразделения ценностей на
классы употребляли выражения «истинная ценность», «ложная,
иллюзорная, мнимая ценность». Но противоречия и непоследо­
вательности здесь нет. В силу многозначности понятий «истин­
ная» и «ложная» они могут употребляться и в негносеологиче­
ском смысле как синонимы выражений «действительная, реаль­
ная ценность, являющаяся таковой на самом деле» (т. е.
«истинная ценность») и «ценность по форме, но в сущности
своей таковой не являющаяся» (т. е. «ложная ценность»). Легко
убедиться, что только в таком негносеологическом значении
мы и употребляли данные понятия.
20
2 0
«К ценностям вполне применима категория истины»,— пишет С. Анге­
лов в работе «Научный и ценностный подход к проблеме человека».— В кн.:
Философия марксизма и современная научно-техническая революция. М.>
1977, с. 131.
В. Е. ГАРПУШКИН
Горьковский педагогический институт
О СЕМАНТИЧЕСКОМ И ПРАГМАТИЧЕСКОМ
АСПЕКТАХ ИСТИНЫ
Продолжая и развивая классическую традицию, диалектический материализм определяет истину как знание (суждение,
рассуждение, концепция, теория или учение), соответствующее
объективной реальности. Исходной формой рационального зна­
ния является суждение, и всякие рассуждения об истине ка­
саются прежде всего суждения. Чтобы установить, наличествует
ли у данного суждения это свойство соответствия объективной
реальности, необходимо знать или принять: 1) значение всех
элементов суждения и отсюда значение его в целом, 2) значе­
ние «объективной реальности», с которой соотносится суждение,
3) значение слова «соответствие» в рамках данного определе­
ния. Из этого ясно, что трактовка истины как понятия зависит
от трактовки понятия «значение», а трактовка истины как свой­
ства конкретного знания непосредственно обусловлена конкрет­
ным пониманием (принятием) значения этого знания. Известно,
что существует немало различных концепций значения, в том
числе несколько различных точек зрения среди советских авто­
ров. В то же время известно, что конкретные значения (смыс­
лы) слов и выражений исторически и социально детерминиро­
ваны (не говоря уже об их индивидуальной вариабельности).
Это объясняет одну особенность современной идеологической
борьбы: противники в этой борьбе часто упротребляют одни и
те же слова для обозначения основных идеологических поня­
тий, но вкладывают в них иной, часто прямо противоположный,
смысл и эмоционально-оценочный компонент значения. Здесь
мы подошли к семиотическому вообще и к прагматическому
аспекту истины в особенности.
Любое знание фиксируется в форме совокупности знаков и
характеризуется в основном тремя отношениями — отношением
его к объекту познания, отношением к субъекту и отношением
к другим "знаниям. Понятиями «истина» и «ложь» традицион­
но характеризуется только отношение знания к его объекту.
Безусловно, это отношение — главное в характеристике адек­
ватности и общественной значимости знания. Но гносеологи
обычно сосредоточиваются на этом отношении, оставляя в тени
или недостаточно учитывая два других отношения, особенно от­
ношение знания к субъекту познания, который выступает а) как
автор знания и б) как восприемник и хранитель его. Между тем
все три указанных отношения (или аспекта) знания взаимосвя­
заны и опосредуют друг друга. Ясно поэтому, что неучет или не­
достаточный учет отношения знания к субъекту, т. е. прагма­
тического аспекта знания, должен неизбежно вести к грубым
упрощениям и искажениям в трактовке истины и ее развития.
Это отношение характеризуется понятиями «значение» (как по­
нимание), «ценность», «вера» (уверенность), «принятие» («не­
принятие»). Трактовка «истины» вне связи с этими понятиями
является неполной, неточной, абстрактной.
Определение сути значения имплицитно содержится в опре­
делении знака: это «приписываемое» объекту интерпретатором
свойство замещать (представлять) для человека другой объект
в каких-то отношениях. Тройная отнесенность знака (к объек­
ту, человеку и другим знакам) и составляет, на наш взгляд,
суть полного значения знака («значения вообще»). В этом мне­
нии нас укрепляет как анализ других концепций значения, так
и аналогия языковых знаков с деньгами, опирающаяся на ана­
лиз К. Марксом денег, стоимости и цены товара в «Экономиче­
ских рукописях 1857—1859 гг.» и в «Капитале» . Значение, как
и знак, образуется в ходе социальной предметной деятельности
(моментом которой является обозначение), связывающей дан­
ный предмет (как знак) с другими предметами, знаками и
людьми. Оно и представляет собой особую, «превращенную»
форму этой деятельности, зафиксированную знаком и обнару­
живаемую в отношениях между элементами знаковой ситуа­
ции, подобно тому как стоимость товара, выраженная в день­
гах, есть превращенная форма общественных отношений при его
производстве, обмене, распределении и потреблении. Будучи
динамическим отношением, значение, подобно стоимости, может
при обращении знака объективироваться в предмете, дейст­
вии или другом знаке и субъективироваться в образе (смысле,
чувстве, оценке), но в каждой из этих форм сохраняет отличие
от нее, подобно тому как стоимость отличается от товара, денег
и цены. Полное значение знака имеет три основных усеченных
варианта — семантическое, синтаксическое и прагматическое
значения, соответствующие трем основным аспектам (отноше­
ниям) знака.
Любое знание можно представить и рассматривать как знак
или совокупность знаков определенного языка, а специальное
научное знание — как специальный язык. При таком (семиоти­
ческом) подходе явно обнаруживается недостаток традиционно­
го понимания истины, когда ее представляют только через се­
мантическое или (в логике) синтаксическое значение знаков, а
оценку, ценность, веру — только через прагматическое их зна­
чение. На самом деле эти аспекты (значения) знаков в отдель­
ности не существуют и не покрывают друг друга. То же самое,
очевидно, присуще и понятиям «истина», «значение», «ценность»,
«вера». Поэтому правильнее будет сказать, что истина по пре1
1
См. об этом нашу кандидатскую диссертацию «Прагматический аспект
знаков в познании и общении (Гносеологические вопросы прагматики)». Горь­
кий, 1975, с. 135—138.
имуществу представлена семантическим аспектом знака, но в
определенной степени синтаксическим и прагматическим аспек­
тами также и что она, следовательно, опосредуется, дополняется
и пронизывается оценкой и верой.
Содержание понятия «истина» обусловлено, как было ска­
зано, также тем значением, которое придается словам «объек­
тивная реальность». Сложность проблемы при этом связана с
тремя моментами. Во-первых, при проверке знания на соответ­
ствие действительности реально учитывается далеко не весь
материальный мир и материальная деятельность людей, а толь­
ко тот фрагмент объективной реальности, который представляет
предполагаемую область применения знания. Однако границы
этой области всегда неопределенны. Во-вторых, даже этот фраг­
мент объективной реальности берется не в «чистом», совершен­
но объективном виде, а в субъективно осмысленном — через си­
стему знаков, понятий, конструктов и стереотипов мышления,
обусловленную данным и предшествующим знанием об объекте,
а также субъективными особенностями сознания и опыта субъ­
екта и лишь в конечном счете вытекающую — через обществен­
ную практику — из объективного мира вещей. Другими слова­
ми, для установления истины мы сопоставляем наше знание, вы­
раженное в понятиях, не непосредственно с объективными
явлениями, которые они отражают, а с другими понятиями об
этих явлениях, эти последние — с другими понятиями и т. д.,
пока не дойдем до понятий и суждений, подтвержденных прак­
тикой или до непосредственного знания — ощущений (впрочем,
непосредственность ощущений не абсолютна). Такая картина
одного из этапов формирования истины вовсе не дает основания
для субъективно-идеалистического толкования знания, отрица­
ния истины. Объективность знания обеспечивается объективным
содержанием его источников — ощущений и общественной прак­
тики, его постоянным совершенствованием в результате провер­
ки и использования в практике. Однако указанная картина про­
тивостоит упрощенному пониманию истины и требует более
конкретно ставить проблему соотношения объективного и субъек­
тивного моментов знания, решать вопрос о степени истинности
конкретного знания, совершенствовать методологию познания.
Наконец, в-третьих, при проверке знания необходимо учиты­
вать, что обусловлен сам объект знания как своим движением
и связями с другими объектами, так и общественной практикой
субъекта. Именно практика, ее потребности и интересы очерчи­
вают контуры объекта, его гносеологические границы и уровни.
Практика не только объективна, но в определенной мере также
и субъективна, ибо творится субъектами и воплощает своеоб­
разие и историческую ограниченность их сознания и воли.
Выявление и анализ указанных моментов знания позволяет
Уточнить представления о соотношении объективного и субъек­
тивного, абсолютного и относительного в истинном знании.
Истина представляет собой единство объективного и субъектив­
ного. Хотя объективное содержание доминирует в истине, но это
не значит, что субъективное в ней относится только к форме.
Те преобразования, которые субъект вносит в объект благодаря
абстрагированию, идеализации, воображению, обозначению и
оценке его, и составляют момент субъективности истины. Субъ­
ективность частично обусловливает относительность истины, ко­
торая обусловлена также объективными факторами — историче­
ским уровнем науки (особенно ее методологии) и практики (осо­
бенно техники, инструментария), развитием самого объекта,
пространственно-временным континуумом, в котором сохраняются
его свойства. Форма истинного знания тоже диалектически про­
тиворечива: она и субъективна (как индивидуальный субъязык,
проявляемый в речи), и объективна (как интерсубъективный кар­
кас языка), относительна (конвенциональна) и абсолютна, ибо
сама конвенциональность ограничена и обусловлена в конечном
счете объективными закономерностями, потребностями прак­
тики.
Понятие абсолютности истины еще недостаточно разработано
в марксистской философии. В. И. Ленин пользовался понятием
«абсолютная истина», причем употреблял его в двух смыслах:
как объективная истина и как полная, завершенная истина .
Поскольку абсолютная истина во втором смысле есть лишь
идеал познания, будем под «абсолютностью истины» понимать
ее процессуальность и континуальность, непрерывность движе­
ния знания, его бесконечный прогресс, т. е. увеличение степени
истинности, точности, полноты, конкретности. «Относительность
истины», наоборот, есть свойство ее прерывности, устойчивости
и конечности как результата, преходящего момента познания,
наличия в ней элементов абстрактности и ограниченности ее
применения пределами достигнутого уровня объекта и его устой­
чивости.
Относительность истины не сокращается бесконечно и непре­
рывно, как это иногда изображается. В. И. Ленин отмечал,
что «пределы истины каждого научного положения относитель­
ны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом
з н а н и я » (подчеркнуто нами.— В. Г.). Изменение относительно­
сти истины происходит скачкообразно и спиралевидно. Макси­
мальный учет факторов относительности знания повышает сте­
пень его истинности и полноты (абсолютности), но при опреде­
ленном повышении этой степени происходит — под воздействием
требований практики — изменение гносеологического объекта
(границ его сущностного уровня) и снова резко возрастает
относительность истины и т. д. Но это уже относительность ка2
4
2
3
4
См. напр.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 134—135.
Там же, с. 137, 139.
Там же, с. 137.
3
ственно более высокого порядка, наполненная большей абсо­
лютностью. Что касается понятия «соответствие» применитель­
но к отношению знания и действительности, то оно тоже поразному трактуется философами. Объективные идеалисты пони­
мают его как мистическое совпадение двух форм бытия идеи,
позитивисты и агностики толкуют его как иероглифическое со­
ответствие знаков «вещам в себе». Диалектический материализм
понимает соответствие как структурное сходство идеального об­
раза объекта с самим объектом, как абсолютную способность
мозга идеально (постепенно) воспроизводить объект в его пол­
ноте. Однако понятие «соответствие» требует дальнейшей разра­
ботки в плане соотношения различных форм соответствия, их
критериев, моделей и т. д.
Чтобы надежно проверить знание на истинность практикой,
надо предварительно построить два иерархических ряда моде­
лей: 1) ряд моделей генезиса этого знания от знаний, подтверж­
денных практикой, 2) ряд моделей редукции абстрактного зна­
ния к эмпирически проверяемым следствиям. Однако оба эти
ряда не могут обладать логической континуальностью и полно­
той (ввиду неисчерпаемой относительности знания, прерывности
его развития и большой роли в нем нерациональных факторов —
чувств, интуиции, воображения). Поэтому истинность знания
может изменяться по степени. При этом четких границ между
заблуждением, правдоподобием и достоверностью нет, а при
движении знания они переходят друг в друга. Кстати, о разли­
чии истины и заблуждения. Еще Ф. Энгельс указывал на отно­
сительность их различия и относительность заблуждения . На
взаимосвязь и взаимопереход истины и заблуждения указывал
и В. И. Ленин. Критикуя А. Рея, он отметил как «приближение
к диалектическому материализму» такие его слова: «заблужде­
ние не есть абсолютная антитеза истины... оно есть в некотором
смысле меньшая истина» .
Что касается знаний, не проверенных практикой, но вытекаю­
щих или основывающихся на ранее подтвержденных практикой
знаниях, то они в любом случае лишь правдоподобны, ибо осно­
вания всегда включают гипотезы, абстракции и идеализации,
лишь приблизительно, упрощенно отражающие действитель­
ность. Поскольку далеко не всегда и не сразу можно практиче­
ски проверить новое научное положение, то ясно, что основную
часть развивающегося научного знания составляют правдопо­
добные, а не достоверные положения.
В силу этого такое большое значение в развитии науки
имеют прагматические факторы — оценка знания, степень до­
верия к нему (веры), принятие или непринятие его учеными и
практиками. Хотя в конечном счете основную цель и ценность
че
5
6
5
6
М а р к с К , Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 87, 92.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 515.
в науке составляют достоверные положения, но основную роль
в ее развитии играют скорее правдоподобные рассуждения ц
выводы, а вспомогательную — даже заблуждения и неверные
взгляды, ибо истина развивается через столкновение с неисти­
ной и преодоление ее в критике и практике. В этом состоит объективная ценность заблуждений. Понятие «ценность» выражает
полезность и предпочитаемость при наличии выбора, «способ­
ность» удовлетворять человеческие потребности. Следует, види­
мо, различать объективную и субъективную ценности. Объектив­
ная ценность знания определяется не только степенью его истин­
ности (относительности), но и степенью его качественной но­
визны, необходимости и эффективности для решения актуаль­
ных проблем науки и практики. Субъективная ценность знания
определяется его практической полезностью для достижения
целей отдельных лиц, коллективов, партий. Эти виды ценности
могут совпадать и расходиться до противоположностей. Цен­
ность не может заменить истинность знания, как и истинность
не равна его ценности. Объективная ценность знания основы­
вается на его истинности и способствует повышению ее, т. е.
развитию истины. Понятия «истина» и «ценность знания» частич­
но совпадают по объему: любая истина для кого-то и чем-то цен­
на, любое субъективно-ценное знание содержит элементы исти­
ны (хотя в целом может быть неистинным), раз оно практиче­
ски эффективно, полезно. Именно практическая полезность или
вера в нее обычно и выступает критерием принятия непроверен­
ного или недостаточно проверенного знания. Поэтому полез­
ность не следует противопоставлять практике как главному кри­
терию истинности, полезность — важный составляющий элемент
этого критерия.
Любое знание существует, развивается и используется не
только благодаря разумному обоснованию и практическому
подкреплению его, но также благодаря чувственному подкреп­
лению, т. е. вере в его истинность и/или полезность. Вера необ­
ходимо вытекает из относительности, неполноты и приблизи­
тельности знания. Она составляет непременный субъективный
элемент всякого живого знания, от которого обычно абстраги­
руются при анализе знания, но учет которого необходим для
понимания его структуры, функционирования и развития. Он
объективно выражается в языке через слова «верю», «уверен»,
«полагаю», «несомненно», «надеюсь», «по-моему» и т. п., сопро­
вождающие суждения. Этот элемент как прагматический аспект
знаковой формы истины может быть формализован и доста­
точно строго проанализирован в логической прагматике.
Если вера исходит только из чувственных предпочтений, сте­
реотипов мышления и здравого смысла, она догматизирует мыш­
ление и тормозит познание, в лучшем случае переводя его от
старых стереотипов и догм к новым, а в худших приводя к
скептицизму, агностицизму или извращению нового знания в
духе старых стереотипов сознания. Но вера, которая опирается
а предшествующее истинное знание, аргументацию и строгие
методы исследования, ускоряет развитие науки и практики, по­
могая победе нового и передового, поощряя дальнейший науч­
ный поиск и поддерживая волю и достоинство ученого.
Стремление позитивистов, прагматистов, семантических идеа­
листов, неокантианцев свести понятие «истина» к «значению»,
«ценности» или «вере» гносеологически коренится в априорном
отождествлении ими истины с недостижимым идеалом абсо­
лютного знания, непониманием диалектической связи относи­
тельного и абсолютного в познании, роли в нем практики, пре­
увеличения роли активности субъекта в познании, а в некоторой
мере и в недостаточной разработанности методологии проверки
знания в русле диалектической логики. Диалектике чуждо как
сведение, так и абсолютное противопоставление этих поня­
тий «истине».
н
Г. А. ЧУПИНА
Свердловский горный институт
ПРОБЛЕМА АДЕКВАТНОСТИ
И ПРАВИЛЬНОСТИ ВЫСКАЗЫВАНИЯ
Переориентация
современной
теоретико-познавательной
проблематики, проявившаяся в осознании глубокого внутренне­
го единства предметно-практической, познавательной и комму­
никативной деятельности \ ставит задачу анализа высказыва­
ния в широком коммуникативно-гносеологическом плане. С та­
ких позиций высказывание предстает как важнейшая единица
речемыслительной и коммуникативной деятельности, в которой
выражаемая субъектом мысль может быть квалифицирована
либо как утверждение относительно реальной ситуации, либо
как переживание ее проблематичности, предположительности,
желательности и т. д. Высказывание может иметь логическую
форму суждения, а грамматически — быть выражено предложе­
нием. И тем не менее его не следует отождествлять с этими ло­
гико-языковыми формами. Отличительными его чертами, на наш
взгляд, являются следующие: предметно-ситуативная референтность, т. е. указание на предмет мысли — ситуацию, что пере­
дается не только суждением, но и другими логическими формаи (вопросом, предположением); смысловая целостность, выра­
женная грамматически (предложением) или интонационно;
м
1
См.: Л е к т о р с к и й
с. 178-179.
В. А. Субъект. Объект.
Познание.
М., 1980,
коммуникативно-целевая заданность, т. е. зависимость от целей
речевого а к т а .
Итак, высказывание — это единство мысли и языка в дейст­
вии, как оно проявляется в процессах речевой коммуникации .
Основные структурные компоненты речевого акта представлены
в отмеченных выше чертах высказывания. Ситуативная референтность выражает объектную сторону коммуникации, смыс­
ловая целостность — субъектный ее аспект, коммуникативноцелевая заданность — субъект-объектную, деятельностную ее
направленность .
Вопрос о возможности анализа содержания высказывания с
точки зрения его соответствия реальности в существующей ли­
тературе решается неоднозначно. Весьма распространенным яв­
ляется убеждение в том, что такому анализу подлежат лишь
некоторые типы высказывания (выраженные в форме пропо­
зиции, суждения). Относительно форм, выраженных иными ло­
гико-языковыми средствами, принято считать, что они не могут
быть определены как истинные или ложные, адекватно отра­
жающие реальность или не соответствующие ей. На этом осно­
вано, в частности, различение дескриптивных и прескриптивных
высказываний, констативов и перформативов и т. п.
Коммуникативно-гносеологический анализ открывает иные
перспективы для постановки проблемы истинности высказыва­
ния, которая обычно решается в логико-семантическом плане.
В данной статье предпринимается попытка показать, что 1) та­
кому анализу подлежит любой тип высказывания; 2) указанный
анализ многоаспектен, он включает коммуникативно-предмет­
ный, коммуникативно-смысловой и коммуникативно-целевой ас­
пекты; 3) в каждом из аспектов необходимо различать содер2
3
4
2
Близкое к предлагаемому понимание высказывания находим у авто­
ров: Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970,
с. 574—576; Г а к В. Г. Высказывание и ситуация.— Проблемы структурной
лингвистики. М., 1972, с. 350—372; Л е о н т ь е в А. А. Высказывание как
предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации.— В сб.:
Синтаксис текста. М., 1979, с. 18—36; К а ц н е л ь с о н С. Д. Типология язы­
ка и речевое мышление. Л., 1972, с. 95—108; З ' в е г и н ц е в В. А. Предло­
жение и его отношение ,к языку и речи. М., 1976, с. 132—143, 176—189; Б е нв е н и с т Э. Общая лингвистика. М., 1974, с. 312—317.
«Высказывание и есть приведение языка в действие посредством инди­
видуального акта его пользования»,— пишет Э. Бенвенист (Общая лингви­
стика, с. 312).
Указанные аспекты высказывания соответствуют и трехкомпонентнои
структуре познавательного образа (предметному, оценочному и оперативному
его аспектам). Их выделяет И. Я- Лойфман, проводя соответствующее струк­
турирование высказывания ( Л о й ф м а н И. Я. Коммуникативные аспекты от­
ражения и функции языка.— В сб.: Отражение и язык. Свердловск, 1980,
с. 3—16).
3
4
жание высказывания (его соответствие реальности) и форму
(правильность) .
В гносеологическом плане мы рассматриваем высказывание
как речевую модель, форму особого языкового отражения дей­
ствительности. Его специфика в том, что по отношению к выра­
жаемому им мыслительному содержанию высказывание высту­
пает, во-первых, как вторичное отражение, и, во-вторых, как от­
ражение функциональное, т. е. определяемое условиями речемыслительной и коммуникативной деятельности. Эффективной
коммуникация может быть в том и только том случае, когда она
обеспечивает деятельностное взаимодействие коммуникантов,
а следовательно, когда высказывание верно воспроизводит
предметную ситуацию, соответствует смысловому и целевому
аспектам коммуникации, когда оно правильно понято в процес­
се общения.
Тем самым, с позиции
коммуникативно-гносеологического
подхода, предикату истинности высказывания должен быть при­
дан универсальный характер, учитывающий многоаспектность
коммуникативно-познавательного отношения. Эту характеристи­
ку содержания высказывания обозначим как его адекватность.
Как известно, указанный термин обычно употребляется для ана­
лиза гносеологического сходства образа и объекта. Некоторые
авторы распространяют его и на модель, что нам представ­
ляется правильным . Особенность языковой модели в том, что
она выступает как функциональный заместитель всей ситуации
коммуникации, а следовательно, несет информацию не только об
объекте, но и о субъекте. Отсюда адекватность высказывания —
это его соответствие объектному, субъектному и субъект-объ­
ектному планам коммуникации, что и обеспечивает возможность
его понимания. Последнее определяется социальной природой
человеческой деятельности и культуры, наличием общего фонда
языкового и внеязыкового знания, ценностно-оценочных ориен­
тации, практических, познавательных и коммуникативных целей.
Вместе с тем возможность адекватного понимания, конечно,
не означает полного совпадения содержания языковой модели
У говорящего и слушающего в реальном общении. Как подчер5
6
5
В связи с разработкой коммуникативного аспекта языка в ряде линг­
вистических работ, хотя и в иной терминологии, также вычленяются указан­
ные аспекты. См. в частности: С л ю с а р е в а Н. А. Проблемы функциональ­
ного синтаксиса
современного
английского языка. М., 1981, с. 69—84;
Г а к В. Г. Теоретическая грамматика французского языка. Синтаксис. М.,
1981, с. 60.
А. М. Коршунов отмечает, что модель — репрезентант, но ее также
отличает сходство (структурное, функциональное подобие) с представляемым
объектом, что и позволяет ей быть носителем информации о нем. В отличие
°т образа модель не находится в причинной связи с объектом, ее отношение
Функционально. Отражательные функции она выполняет в той мере, в какой
опосредована идеальным образом и может быть интерпретирована в качестносителя идеального содержания ( К о р ш у н о в А. М. Отражение, дея­
тельность, познание. М„ 1979, с. 31—37).
6
В е
7
кивал А. А. Потебня, «всякое понимание есть... непонимание» ,
выражая тем самым не столько сомнение в возможности адек­
ватного понимания, сколько указывая на сложность, противоре­
чивость, многоуровневость этого процесса, на активность и твор­
ческое отношение адресата к содержанию высказывания. Факты
частичного или полного непонимания, которые возникают в
условиях речевого общения, побуждают проанализировать со­
держание высказывания в его основных аспектах: коммуника­
тивно-предметном, коммуникативно-смысловом, коммуникатив­
но-целевом.
Адекватность высказывания в коммуникативно-предметном
плане определяется возможностью соотнести его содержание с
определенной ситуацией, реальной или мыслительной. Известно,
что в языке присутствуют высказывания, относящиеся не толь­
ко к настоящему, но и к будущему, описывающие несуществовавшие (вымышленные) ситуации, в частности в художественной
литературе. Наконец, возможны высказывания о ситуациях
мнимых (сказочных, мифологических, религиозных), которые
вообще никогда существовать не могут, но являются предметом
мысли, а следовательно, и языка. Адекватность высказывания в
указанном аспекте, или его предметная истинность, чаще дру­
гих привлекает интерес исследователей. Как отмечает Г. Вейнрих, высказывание является ложным, если за ним стоит невыра­
женный контекст , т. е. если оно не может быть интерпретиро­
вано в определенном предметном и концептуально-смысловом
планах. Тогда истинным следует считать то высказывание, ко­
торое отвечает указанным условиям, т. е. воспроизводит реаль­
ную ситуацию в своих предметных и категориально-смысловых
структурах .
Вместе с тем при этом появляется целый ряд трудностей,
связанных с анализом проблематичных высказываний (и преж­
де всего — в науке), оценочных и нормативных суждений, так
называемых предложений мнения, побудительных высказыва­
ний, перформативов и т. д. Трудности проистекают из-за невоз­
можности соответствующей их интерпретации относительно ре­
альной ситуации, а следовательно — анализа с точки зрения
указанного критерия истинности-ложности.
Отчасти эти трудности снимаются, если сам критерий истин­
ности интерпретируется в контексте проблематики «возможных
миров». Как пишет Р. И. Павиленис, истинность высказывания
«обусловливается двумя факторами — тем, что в нем говорится,
8
9
7
П о т е б н я А. А. Мысль и язык. Одесса, 1922, с. 29.
См.: W e i n r i с h G. Linguistik der Lüge. Heidelberg, 1966, S. 78.
Близкую позицию занимает Ю. П. Ведин. С его точки зрения, содержа­
ние истинного высказывания должно быть «наглядно интерпретированным
коцептуальным описанием предметной ситуации, адекватным ей» (В ед и н Ю. П. Структура, истинность и правильность мышления. Рига, 1979,
с. 98—99).
8
9
10
и тем, каким является м и р » . Поскольку предметная реаль­
ность мира имеет два измерения — действительное и возмож­
ное, данные высказывания имеют смысл относительно некото­
рого «возможного мира», потребного, желаемого, необходимого,
являющегося предметом веры и т. д. говорящего. Тем самым в
отличие от утверждений, констативов, дескриптивных высказы­
ваний, в анализе которых решающее значение имеет их отноше­
ние к предметному плану речевой ситуации, в высказываниях
отмеченного типа возрастает роль коммуникативно-смыслового ее
аспекта, и при этом сам субъект, его интенция являются необ­
ходимым компонентом содержания высказывания. Адекватность
высказывания в данном аспекте обычно характеризуется как
его осмысленность, определяемая выбором способа его интер­
претации, который совершает адресат. Таким образом, в комму­
никативном плане важно различать истинность и осмысленность
высказывания. Если истинность характеризует его объективнопредметное содержание, то осмысленность выражает отношение
к ценностно-ориентационному опыту субъекта, проявившемуся
в связи с построением и пониманием данного высказывания,
степени его соответствия социокультурному опыту.
При этом следует учесть, что данный опыт, а следовательно,
и совершаемый субъектом выбор одного из «возможных ми­
ров» также могут быть проанализированы с позиции критериев
истинности — ложности, но при условии, что учитывается еще
один — коммуникативно-целевой аспект высказывания. Посколь­
ку ценностное отношение — предпосылка и момент деятельностно-практического отношения человека к осваиваемой и преоб­
разуемой действительности , именно цели деятельности опре­
деляют выбор одного из «возможных миров», и с их анализом
связан поиск критериев оценки совершаемого
субъектом
выбора .
В коммуникативно-целевом аспекте языковая коммуника­
ция— подсистема социальной деятельности и культуры, кото­
рая определяется их ценностными и нормативными регулятивами. Целевая адекватность высказывания возможна потому, что
«цели человека порождены объективным миром и предпола­
гают его» , а следовательно, потребности в установлении целе­
вого единства общающихся ограничивают свободу и произвол
11
12
13
10
П а в и л ё н и с Р. И. Философия языка: проблема анализа предложе­
ний мнения.— Вопр. философии, 1981, № 10, с. 36.
См.: Д р о б н и ц к и й О. Г. Проблема ценности и марксистская фило­
софия.—Вопр. философии, 1966, № 7, с. 43—44.
Важность коммуникативного
аспекта
при анализе
осмысленности
высказывания все более осознается и современной логикой. См.: П а в и л ё ­
н и с Р. И. Связь логического и онтологического в некоторых современных
Нориях семантики естественного языка.— В сб.: Логика и онтология. М.,
1978, с. 67—73; Ц е л и щ е в В. В. Семантика для пропозициональных устано­
вок и «твердые десигнаторы».— Там же, с. 99—106.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 17.
11
12
13
в области коммуникативного целеполагания. Целевая адекват­
ность высказывания — его соответствие объективным условиям
и общей цели коммуникации — обеспечить деятельностное взаи­
модействие коммуникантов.
Выделенные аспекты анализа выступают одновременно и как
конкретизация предиката истинности относительно объектных
и субъектных условий порождения высказывания. Именно от­
влечение от этого важного обстоятельства и способно приводить
иных исследователей к неправомерному
противопоставлению
фактического и оценочного, информативного и деятельного, зна­
ния и мнения, истинного и искреннего в языке, что терминологи­
чески получало форму дилемм дескриптивных и прескриптивных
высказываний, констативов и перформативов и т. д. Между тем
в реальной языковой практике указанные моменты обычно тес­
но связаны и взаимопроникают в рамках одного высказы­
вания .
Если адекватность раскрывает отношение к реальности со­
держания высказывания в предметном, смысловом и целевом
его аспектах, то правильность — гносеологическая характеристи­
ка его формы, выражающая ее соответствие нормативно-регу­
лятивным условиям и правилам коммуникативной деятельности.
Правильность предъявляет совокупность требований к комму­
никантам, предписывает совершение действий, которые необхо­
димы для построения адекватного высказывания, а следова­
тельно, и его понимания .
Проблема коммуникативной правильности высказывания в
последнее время активно обсуждается в лингвистике в связи
с оценкой попытки генеративной трансформационной теории
отыскать рекурсивные процедуры для экспликации языковой
интуиции носителей языка, или их языковой компетенции . Крии
15
16
14
См.: Л о й ф м а н И. Я. Коммуникативные аспекты отражения и функ­
ции языка.— В кн.: Отражение и язык, с. 12—14; П и в о в а р о в Д . В. Опе­
рациональный аспект структуры языка и высказываний.— Там же, с. 41—43.
В данном случае мы отвлекаемся от тех требований, которые могут
быть предъявлены к высказыванию со стороны мышления и языка, т. е. от
логической и лингвистической правильности, рассматривая их как необходи­
мые внешние предпосылки коммуникативной правильности. Логическая пра­
вильность касается характера связей в самом мышлении, его непротиворечи­
вости, упорядоченности, соблюдения логических законов. См.: В е д и н Ю. П.
Структура, истинность и правильность мышления, с. 148—160. Лингвистиче­
ская правильность характеризует соответствие высказывания законам и нор­
мам языка (К о м л е в Н. Г. О критериях правильности высказываний.—
Вопр. языкознания, 1978, № 1, с. 64—66).
По Хомскому, правильность высказывания выражается в его грамматичности и семантичности. Первая означает принадлежность грамматике, си­
стеме дедуктивно заданных правил. Вторая — те ограничения, которые на­
кладывает на порождающий механизм языка словарь, лексическая сочетае­
мость слов. См.: С h о m с k у N. Aspects of the Theory of Sintax. Cambrid­
g e — M a s s a c h u s e t t s , 1965, p. 11; F o d o r J., K a t z J. The Structure of Lan­
guage. N. Y., 1965; C h o m s k y N. Deep Structure and Semantic Interpre­
t a t i o n s — S t u d i e s in General and Oriental Linguistics. Tokyo, 1970.
15
16
тики генеративной лингвистики А. Чикурель, Д. Хаймз, В. Лабов
и др. подчеркивают, что, помимо владения формальными пра­
вилами порождения, субъект должен уметь строить высказы­
вание так, чтобы оно было понятно адресату, что предполагает
его коммуникативную компетенцию — внеязыковые знания и ин­
терпретирующую способность . Вместе с тем необходимо отме­
тить, что коммуникативная компетенция — качество не только
говорящего, но и адресата, ибо коммуникация предполагает их
взаимную активность. Строя высказывание, субъект словесно
индивидуализирует и организует мысль в соответствии с данной
коммуникативной целью, ориентируясь на конкретного собесед­
ника (или аудиторию) и определенные условия общения.
В свою очередь процедура интерпретации высказывания адре­
сатом предполагает построение модели-прогноза относительно
содержания сообщения и коммуникативных целей говорящего
и идентификацию ценностно-познавательного опыта коммуни­
кантов.
Сказанное выше позволяет заключить, что правильность вы­
сказывания— функция, имеющая в качестве аргументов комму­
никативную компетенцию как говорящего, так и адресата. Она
выражает степень их соответствия в данном речевом акте в
связи с построением и пониманием высказывания. Анализ ком­
муникативной правильности высказывания также необходимо
проводить в соответствии с выделенными выше основными его
аспектами: предметным, смысловым и целевым.
Поскольку коммуникативно правильно в конечном счете то,
что обеспечивает адекватность понимания в процессе языкового
общения, обратимся к тем особенностям формы высказывания,
которые направлены на это. Прежде всего необходимо отме­
тить, что адресату в процессе понимания высказывание дано
как объективное явление, отвлеченное от субъективных условий
его порождения, т. е. как текст .
Понимание содержания текста, извлечение его смысла —
17
18
19
17
З в е г и н ц е в В. А. Предложение и его отношение к языку и речи,
с 35—37.
Термин этот в литературе не употребляется, но имеются ряд других,
обозначающих то же понятие. Так, Н. Хомский различает грамматичность
(коррелят компетенции) и приемлемость (коррелят употребления). Н. А. Ару­
тюнова и В. А. Звегинцев пишут об уместности высказывания (3 в е г и нЦ е в В. А. Предложение и его отношение к языку и речи, с. 207—214; А р у ­
т ю н о в а Н. А. Предложение и его смысл. М., 1976, с. 184—188), Л . В. Щерба писал об «оценочном чувстве правильности» говорящего (О трояком аспек­
те языковых явлений.—В кн.: З в е г и н ц е в В. А. История языкознания
XIX—XX вв. М., 1965, т. 2, с. 369).
Мы исходим из широкого информационно-семиотического толкования
текста как формы объективации сознания. Текст — часть особой социальной
Реальности, окружающей субъекта,— языкового континуума. В литературе
существуют и иные трактовки. См.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. 8.
Лингвистика текста. М., 1978; Г а л ь п е р и н И. Р. Текст как объект лингви­
стического исследования. М., 1981.
18
19
сложный субъективно-объективный процесс. «Событие жизни
текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на
рубеже двух сознаний, двух субъектов»,— пишет M. М. Бах­
т и н . Сознанию адресата этот «рубеж» дан в виде контекста,
т. е. определенных предметно-ситуативных или социокультур­
ных указателей (индикаторов), связанных с высказыванием, ко­
торые позволяют осуществить его понимание. Контекст ограни­
чивает (маркирует) текст, устраняет известное, снимает много­
значность языковых элементов, идентифицирует смыслы говоря­
щего и адресата и т. д.
Следовательно, один из показателей коммуникативной пра­
вильности высказывания — его контекстная связность. На наш
взгляд, есть необходимость различать контексты двух видов —
предметно-ситуативный и вербально-социокультурный. Значение
первого обусловлено тем, что адресат способен извлекать ин­
формацию из пространственно-временных, причинно-следствен­
ных и других объективных условий речевого акта. Возможность
понимания в этом плане определяется наличием у коммуникан­
тов общего фонда сенсомоторного и другого познавательного
опыта. При этом однозначность интерпретации достигается че­
рез прямое предметное отнесение. Так, высказывание «Разреши­
те?» вне ситуации звучит семантически неопределенно. Однако,
если его произносит человек, открывающий дверь, оно пони­
мается, например, как желание войти; если его слышат в транс­
порте, то спешат посторониться, чтобы дать дорогу и т. д. «Чем
меньше слов, тем меньше недоразумений»,— полушутя заметил
А. М. Пешковский . На роль ситуативного контекста («грам­
матики умолчания») указывает и В. А. Звегинцев .
Важность социокультурного контекста определяется ценностно-ориентационными и нормативно-регулятивными факторами
человеческой деятельности, воплощенными в культуре. Из них
в первую очередь следует выделить основной регулятив челове­
ческого общения — сам язык. Он, с одной стороны, полисемантичен, полиструктурен, полифункционален, а с другой — пред­
ставляет собой систему, организующую все элементы в един­
ство, речевую цепь, в которой каждая из единиц всех уровней
однозначно реализует свою семантику, структурные и функцио­
нальные свойства . Поэтому адекватное понимание высказы­
вания как фрагмента речевой цепи достигается, главным обра­
зом, через его фразовое окружение, через вербальный контекст.
20
21
22
23
2 0
Б а х т и н М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с. 285.
П е ш к о в с к и й А. М. Объективная и нормативная точки зрения на
язык.— В кн.: З в е г и н ц е в В. А. История языкознания XIX—XX вв., т. 3,
с. 297.
См.: З в е г и н ц е в В. А. К вопросу о природе языка.— Вопр. фило­
софии, 1979, № 11, с. 74—76.
См.: К о л ш а н с к и й Г. В. О понятии контекстной семантики.— В сб.:
Теория языка. Англистика. Кельтология. М., 1976, с. 69—71.
21
2 2
2 3
Но роль социального контекста не сводится к собственно язы­
ковой связности высказывания. Тот или иной языковой выбор
субъект осуществляет под влиянием широкого социокультурного
поля смыслообразования и смыслоинтерпретации . Вербальносмысловая контекстность высказывания проявляется в содер­
жащихся в нем указаниях на лица, реалии, факты, события
и т. д., что позволяет маркировать текст и однозначно истолко­
вать его относительно определенного социокультурного смысла,
но при этом предъявляет повышенные требования к информи­
рованности адресата и его индивидуальным смыслам. Возмож­
ность понимания в этом аспекте определяется общим социо­
культурным опытом и идентификацией индивидуальных смыс­
лов коммуникантов.
Итак, контекстная связность высказывания индивидуализи­
рует его относительно предметно-ситуативного и вербальносмыслового аспектов коммуникации. Благодаря контексту пред­
мет высказывания предстает как «этот» (в гегелевском смысле),
т. е. данная ситуация, он получает интенциональную конкрети­
зацию как переживание субъектом данного факта, события
и т. д., что и закрепляется словесно через выбор вербальной
формы. Таким образом, контекстная связность определяет основ­
ные параметры выбираемого субъектом «возможного мира» —
объектный и субъектный. Что касается субъект-объектного пла­
на коммуникации, который, как уже отмечалось, связан с це­
лями, мотивами говорящего, то он реализуется через понима­
ние коммуникативной глубинности высказывания .
Обусловленная спецификой человеческого способа перера­
ботки информации, глубинность характеризует ее «свертыва­
ние», что проявляется в многомерности текста, наличии ряда
семантических планов. В коммуникативном аспекте это выра­
жается в различении прямого и скрытого смыслов, текста и под­
текста и т. д. Коммуникативная глубинность
высказывания
предъявляет повышенные требования к психологической куль­
туре коммуникантов, их способности учитывать мотивы и цели
речевых действий партнера. Необходимость этого измерения ра­
нее всего стала осознаваться в литературоведении, текстологии,
24
25
2 4
См.: Д р и д з е Т. М., О р л о в а Э. А., Р а й к о в а Д . Д . Теоретикометодологические аспекты исследования общения.— Филос. науки, 1981, № б,
с 16.
Данный термин мы вводим, опираясь на известную гипотезу глубины
В. Ингве (И н г в е В. Гипотеза глубины.— Новое в лингвистике. М., 1965,
вып. 4). Глубинность относят ныне не только к синтаксическим, как у Ингве,
но и к семантическим структурам. О возможности интерпретации коммуни­
кативной цели и мотива в аспекте глубинной семантики пишет Ю. А. ШрейДер (Ш р е й д е р Ю. А. К определению глубинной семантики.— В кн.: Фило­
софские проблемы психологии общения. Фрунзе, 1976, с. 107—108),
j
2 5
26
стилистике . Меньше обращено внимание на то, что эта осо­
бенность присуща и области межиндивидуального общения, за­
фиксированной в разговорной речи. Ведь обычно говорящий про­
износит высказывание не только с целью передать фактуальную
информацию, но и для сообщения о своих настроениях, жела­
ниях, целях. Простой пример. Человек подошел к отцу и ска­
зал: «А на улице дождь». Подтекст фразы может быть такой:
«Как плохо: опять слякоть, холодно, нельзя гулять». Эту осо­
бенность К. Бюлер называл симптоматической функцией язы­
кового сообщения . Ее важность особенно ощутима, когда ком­
муникативные интенции субъекта и смысл словесного выраже­
ния противоположны, т. е. когда язык используется в целях
дезинформации, манипулирования.
Коммуникативная правильность, показателями которой яв­
ляются предметно-ситуативная связность, вербально-смысловая
контекстность и коммуникативная глубинность речи, выражает
зависимость высказывания от социокультурных норм общения.
Она может быть конкретизирована через постулаты эффектив­
ности языкового общения, т. е. те правила, из которых должен
исходить говорящий, строя адекватное высказывание. В част­
ности, представляются важными следующие : постулат инфор­
мативности, предписывающий сообщение новой для адресата
информации; постулат искренности — требование соответствия
прямого значения вербальной модели и индивидуального смысла
высказывания; постулат точности, обязывающий совершать от­
бор языковых средств для построения высказывания в соответ­
ствии с целью коммуникации — установить понимание и взаимо­
действие общающихся. Указанные требования имеют важное
практическое значение в качестве условий культуры речи, дей­
ственности языковой информации.
Проведенный анализ показывает, что адекватность как гно­
сеологическая характеристика содержания высказывания нераз­
рывно связана с правильностью, характеристикой его формы.
Правила, требования, нормы коммуникативно-познавательной
деятельности обеспечивают возможность адекватного познания.
Они выступают как необходимое объективное условие познания
27
28
2 6
Ш в е й ц е р А. Д. Перевод и лингвистика. М., 1973, с. 271—275; Г а л ь ­
п е р и н И. Р . Текст как объект лингвистического исследования, с. 40—50;
Б а х т и н M. М. Проблемы текста. Опыт философского анализа.— Вопр. ли­
тературы, 1976, № 10, с. 151; О н ж е. Эстетика словесного творчества. М.,
1979, с. 307.
Пример взят у Н. Г. Комлева ( К о м л е в Н. Г. О критериях правиль­
ности высказывания), с. 71.
Эффективность определяют как степень совпадения поведения адресата
с программой отправителя сообщения. О постулатах эффективной комму­
никации писали О. Г. Ревзина и И. И. Ревзин. Часть из них касается по­
строения языковой модели, и мы опираемся на них.— Р е в з и н а О. Г., Р е в ­
з и н И. И. Семиотический эксперимент на сцене (нарушение постулата нор­
мального общения как драматургический прием).— В кн.: Труды по знако­
вым системам. Тарту, 1971, вып. 5.
2 7
2 8
29
я коммуникации именно потому, что в них фиксируется про­
шлый познавательный опыт, устойчивые приемы и формы ком­
муникативной деятельности. В связи с этим можно проследить
связь между основными аспектами адекватности высказывания
(предметной истинностью, осмысленностью, целевой адекват­
ностью), соответствующими показателями правильности (пред­
метно-ситуативной связностью, вербально-смысловой контекст ностью и коммуникативной глубинностью высказывания) и пра­
вилами эффективной коммуникации (постулатами информатив­
ности, искренности, точности). Правильность, ее показатели и
требования выражают меру адекватности высказывания и опре­
деляют границы коммуникативной свободы субъекта. В соотно­
сительности плана содержания и плана выражения высказыва­
ния находит свою конкретизацию диалектический принцип един­
ства отражения и общения.
Заключая, отметим также, что коммуникативно-гносеологи­
ческий анализ, который исходит из представления о высказы­
вании как продукте речемыслительной и коммуникативной дея­
тельности, выявляет основные уровни его детерминации — пред­
метно-познавательный, ценностно-ориентационный и деятельностно-поведенческий, соответствующие субъект-объектной струк­
туре познавательно-коммуникативного отношения. Преимуще­
ство данного подхода мы видим в том, что объектом анализа
здесь может стать не только предметный план высказывания, но
и субъективные условия его порождения — смыслы, мотивы,
цели коммуникантов, а также не только правильность логикоязыковой формы, но и эффективность, действенность языковой
информации.
2 9
В данном случае мы отвлекаемся от того обстоятельства, что сами
нормы имеют конкретно-исторический и преходящий характер, и следова­
тельно, могут быть проанализированы
с
позиции
истинности-ложности.
об этом, в частности: К о р ш у н о в А. М., М а н т а т о в В. В. Теория
отражения и эвристическая функция знаков. М., 1974, с. 62—63.
Раздел II. С О Д Е Р Ж А Н И Е О Б Ъ Е К Т И В Н О Й ИСТИНЫ:
ФОРМЫ ИСТИННОГО ЗНАНИЯ
л . и. л о г и н о в
Челябинский институт физической культуры
(Чайковский филиал)
ИДЕЯ КАК ФОРМА ПОСТИЖЕНИЯ ИСТИНЫ
В научной литературе весьма основательно исследуются мно­
гие аспекты истины (определение, структура, диалектика отно­
сительного и абсолютного, критерии и т. д.), в то же время ана­
лизу истинности отдельных форм научного знания уделено недо­
статочное внимание. В особенности это касается такой интегративной формы научного знания и познания, какой является
научная идея, что, по-видимому, объясняется недостаточной
исследованностью научной идеи по отношению к таким формам
знания, как научный закон, теория и др.
В самом деле, можно назвать лишь незначительное число
работ, исследующих идею как форму знания К В них проводится
общая мысль о том, что идея есть высшая форма синтеза теоре­
тического знания, где понятие совпадает с объектом. Но, заме­
тим, совпадение с объектом определяется в диалектическом ма­
териализме как истина, т. е. признание того, что знание верно
отражает предмет. В таком случае идея и есть сама истина —
вряд ли с таким выводом согласились бы авторы отмеченных
работ, ибо ни одна форма научного знания не может быть тож­
дественна истине. Считать так — значит идти назад, к Гегелю,
для которого идея — объективная истина предмета .
Следует отметить, что при доказательстве положения об
идее как высшей форме теоретического освоения действительно­
сти, где понятие совпадает с объектом, как правило, ссылаются
на «Философские тетради» . Однако внимательное изучение
ленинской работы не дает повода для подобного упрощенного
представления идеи, В. И. Ленин в данном случае кратко резю­
мирует гегелевское понимание идеи. Д л я диалектико-материали2
3
1
К о п н и н П. В. Идея как форма мышления. Киев, 1963; О р ы н б ек о в М. С. Категория «идея» в диалектическом материализме.—Bono фило­
софии, 1980, № 8.
Г е г е л ь . Энциклопедия философских наук. М., 1973, т. 1.
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 151, 176.
2
3
стического понимания идеи как формы постижения действитель­
ности принципиальными должны стать положение об идее как
отражении действительности и положение о противоречивости
этого процесса отражения (диалектика объективного и субъек­
тивного, абсолютного и относительного и т. д.), на что неодно­
кратно указывал В. И. Ленин в «Философских тетрадях» . Идея
как форма постижения действительности может и должна рас­
сматриваться как такая форма познания, которая проходит ряд
ступеней в своем развитии, является сложно структурированной
системой и обладает как общими чертами в постижении истины,
свойственными всем формам научного знания, так и специфи­
ческими, присущими только научной идее.
Уже на эмпирической стадии исследования возникает эмпи­
рическая идея как результат познавательного противоречия
между ограниченностью эмпирического материала и необходи­
мостью использования этих неполных данных на практике
(практика ждать не может). Данная идея означает выход из
данной системы знания как целого, за пределы данного опыта,
тем самым означая, что субъект познания выходит в «незнае­
мое», выходит к другим системам знания, обогащая и развивая
познавательную и преобразовательную деятельность. Так, пред­
ставление о рудообразовании наличествует в форме эмпириче­
ских идей, которые, с одной стороны, перебрасывают мостик к
создаваемой теории рудообразования, а с другой — служат
(и неплохо) практическому поиску месторождений полезных
ископаемых, т. е. реализуются в геологоразведочной практике.
В этой идее — первичной, эмпирической — присутствуют такие
элементы, как содержание данного процесса, выражаемое в
обобщенной форме; момент, связанный с развитием идеи как
экстенсивно, посредством вовлечения новых данных, так и ин­
тенсивно, через теоретическое оформление данной идеи; эле­
мент, связывающий данную идею с познавательной и практи­
ческой деятельностью. Далее — и это очень важно — в эмпири­
ческой идее присутствует представление о данном процессе
как закономерном процессе, поскольку уже на эмпирическом
Уровне научная идея вычленяет тенденцию процесса, вычле­
няет общее и необходимое. Наконец, уже в эмпирической
идее наличествует момент гносеологического идеала, так как
эмпирическая идея отвлекается от конкретного проявления про­
цесса, его условий и представляет их в идеализированном виде.
Идеал очень важен, ибо он позволяет уже эмпирическую, пер­
вичную идею использовать на практике. Так, применение метода
«вызванной поляризации» в прикладной геофизике основано на
идеализации, что горные породы создают при прохождении по4
5
;
4
5
См.: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 629.
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 177, 253.
стоянного тока различные потенциалы, позволяющие достаточно
однозначно сопоставить полученные эмпирические данные (диа­
граммы, кривые «ВП» и т. д.) с геологическим разрезом. Метод
применяется с 30-х годов, хотя удовлетворительной теории до
сих пор нет . Важное значение в эмпирической идее имеет такой
ее компонент, который позволяет данной идее развиваться да­
лее, чтобы превратиться затем в теоретическую идею. Процесс
этот протекает не самопроизвольно, а под воздействием накоп­
ления нового эмпирического материала, синтеза научного прин­
ципа и перехода научного познания на теоретическую его сту­
пень.
Если в эмпирической идее сущность и явление данного про­
цесса слиты, то в теоретической идее раскрывается сущность
процесса, но раскрывается пока что абстрактно. На теоретиче­
ской ступени развития идеи происходит изменение ее структуры.
Если эмпирическая идея означает мостик к другим системам
знания, то теоретическая идея означает мостик между различ­
ными определениями сущности одного и того же предмета ис­
следования. В теоретической идее также наличествует переход
и к иной целостности, но этот переход имеет обоснование в
сущности, так как сущности 1-го, 2-го и т. д. порядков связаны
внутренне необходимой связью. Далее, если в эмпирической
идее закономерность присутствует как возможность, требующая
своего обоснования, то в теоретической идее аспект закономер­
ности выражен как действительность, чье обоснование выражено
в раскрытии сущности на теоретической стадии исследования.
Эмпирическая и теоретическая идеи связаны между собой пред­
метно (содержательно), и эта связь возможна, если в структуре
научной идеи есть такой элемент (аспект), который пронизы­
вает все ступени (стадии) развития идеи, носит сквозной харак­
тер, пронизывает знание данной предметной области как осо­
бенное, но в то же время не противоречит всеобщему аспекту
идеи — закономерности. Назовем этот аспект идеи концепцией.
Концепция выводит научную идею из узких рамок данной
предметной области, формируя фундаментальную идею, кото­
рая содержание данной предметной области связывает через
закономерность с содержанием других предметных областей.
В этом случае сущность данного процесса раскрывается со сто­
роны сущности более глубокой, со стороны общего (всеобщего).
Идеи локальных картин природы, общенаучной картины мира,
идеи научной философии суть такие фундаментальные идеи.
Идея, становясь фундаментальной идеей, также перестраивает
свою структуру, поскольку на первый план выходит момент за­
кономерности и момент гносеологического идеала, ибо все осо­
бенное раскрыто как общее, как существенное, наконец, как
закономерное.
6
См.: И т е н б е р г
С. Промысловая геофизика. М., 1961, с. 44.
Конечно, все три типа идей — эмпирический, теоретический,,
фундаментальный — различаются между собой в содержательном
а н е , по характеру привлечения практической и теоретической
деятельности, различны и методы, основанные на этих идеях.
Однако в них представлена некоторая инвариантная структура:
закономерность — концепция — идеал.
Любая идея берет какой-либо процесс со стороны его зако­
номерности. Идея означает приведение в связь фактов, положе­
ний, теорий и т. д., означает упорядочивание систем знаний,
толкая тем самым субъекта познания на раскрытие процессов
как закономерных.
Именно этот аспект позволяет говорить о научной идее как
абстрактном выражении содержания какой-либо предметной
области со стороны ее закономерности.
Концепция пронизывает все ступени развития идеи, раскры­
вает «особенное» научной идеи как «общее» («всеобщее»). Эта
сторона научной идеи, определенный способ понимания, прони­
зывая ее содержание, делает это содержание не абсолютно не­
определенным, а относительно неопределенным, не абсолютно
неограниченным, а относительно ограниченным.
Всякая идея как идеал несет в себе определенное содержа­
ние определенного процесса. Здесь выделяются две стороны:
во-первых, процессуальная сторона, связанная с идеализацией
данного процесса, выхватыванием его из реального многообра­
зия связей; во-вторых, результативная сторона, связанная с осо­
бенностью применения данной идеи в теоретической и практи­
ческой деятельности. Эти две стороны взаимосвязаны.
Любая научная идея содержит указанные аспекты. Однако
эти аспекты не являются рядоположенными. В практике науч­
ного исследования то один, то другой, то третий аспект полу­
чает большее освещение и развитие. К тому же типы идей вы­
ражают эти аспекты также неодинаково.
Итак, научная идея проходит три стадии в своем развитии
и включает три элемента в свою структуру, следовательно,
можно выделить и некоторые общие для всех типов идей момен­
ты в схватывании истинного содержания предметной области.
Так как научная идея абстрактно схватывает содержание пред­
метной области, то предмет исследования для научной идеи есть
«становящийся предмет», тогда как для научного закона, науч­
ной теории предмет исследования — «ставший предмет». Поэто­
му научная идея, являясь неопределенной (ибо выходит за пре­
делы «ставшего предмета», схваченного в научном законе, науч­
ной теории), несет в себе объективную истину как процесс, в то
время как научный закон, являя собой определенность, имеет
Дело с истиной как результатом познавательной деятельности
субъекта (конечно, надо иметь в виду, что научная идея несет
в себе некоторый момент «истины как результата», а научный
закон — момент «истины как процесса»).
пЛ
Переход от истины эмпирической к теоретической и далее к
фундаментальной есть развертывание диалектики определенно­
сти и неопределенности, процессуальности и результативности
в постижении объективно-истинного содержания через образо­
вание таких форм знания, где преобладает определенность и ре­
зультативность (научный закон, научная теория) и каждый
раз научная идея выходит за пределы данной предметной обла­
сти в область «общего» («всеобщего»). Поэтому научная идея
есть единство конечного и бесконечного в развитии реального
познавательного процесса. Конечное проявляется в том, что
научная идея, проходя три этапа в своем развитии, всегда вы­
ходит за пределы данного предметного содержания, выходит за
пределы данной системы знания, раскрывающей объективноистинное содержание данной предметной области. Бесконечное
проявляется в неизбежности этого выхода, в том, что научная
идея схватывает процессуальность объективной истины, отри­
цающей данные границы полученной системы знания (резуль­
тативную сторону объективной истины). Так как научная идея
имеет дело с истиной как процессом, то диалектика относитель­
ного и абсолютного моментов истины в каждой идее неопреде­
ленна; в этом смысле научная идея выступает как некая «без­
граничная истина» в отличие, например, от научного закона, ко­
торый всегда ограничен определенными предпосылками. «Без­
граничность» истинности научной идеи приводит к тому, что
идеи способны выполнять эвристическую функцию в исследова­
нии других предметных областей. Так, идея развития в том
виде, как она была разработана на биологическом материале
Ч. Дарвином, сыграла выдающуюся роль в возникновении науки
о почве .
Движение научной идеи — двоякий процесс. С одной сторо­
ны, происходит поиск ограничений, в связи с чем фиксируется
объективная истина в системе знаний (научных законов, тео­
рий), а с другой стороны, происходит переход от одной идеи к
другой как реализация бесконечности научной идеи. Следова­
тельно, опредмечивание истинного содержания научной идеи,
переход к практической ее проверке опосредуется проверкой на­
учных законов, теорий, которые отнюдь не исчерпывают всего
содержания научной идеи, ибо связаны с ее «конечностью».
В свою очередь практическая проверка научных законов, теорий
опосредуется конструированием моделей,- мысленным экспери­
ментом . Становится понятным, как сложен переход от науч­
ной идеи к практической реализации, как важны в этом пере­
ходе интерпретация, истолкование особой системы знания —
научной идеи.
7
8
7
8
Д о к у ч а е в В. В. Соч. М.—Л., 1949, т. 3, с. 436, 483, 491.
См.: С т е п и н В. С. Становление научной теории. Минск, 1976, с. 44.
О. В. КОРКУНОВА
Уральский электромеханический институт
инженеров железнодорожного транспорта
К ВОПРОСУ ОБ ИСТИННОСТИ ГИПОТЕЗЫ
Гипотеза, образно названная Ф. Энгельсом «формой разви­
тия естествознания», является специфической формой постиже­
ния истины. Как знание, построенное на основе предположения,
она оценивается прежде всего с точки зрения степени правдо­
подобности. Но термин «правдоподобие» неоднозначен. Он обо­
значает, во-первых, знание, похожее на истину, но истиной не
являющееся. В этом понимании гипотеза оказывается вне ра­
мок объективно-истинного знания. Во-вторых, термином «прав­
доподобие» характеризуют степень приближения знания к абсо­
лютной истине. При такой трактовке гипотеза включается в
сферу объективной истины и рассматривается как относитель­
но истинное знание. В результате в марксистской литературе
отсутствует единство в трактовке соотношения гипотезы и исти­
ны. Так, Г. А. Курсанов считает, что гипотеза находится вне
сферы объективной истины. «В общем процессе познания...
возникают различные ложные, гипотетические, неопределенные
моменты, которые не являются истинными и могут представлять
даже их противоположность»,— пишет он . Такую позицию под­
держивает и И. С. Нарский, отмечая, что «выдвижение гипотезы
происходит не на уровне истины или лжи, а на уровне научного
творчества» . Однако этот подход оказывается непоследователь­
ным, ибо И. С. Нарский, рассматривая далее формы относи­
тельной истины, включает в них и гипотезу . Последовательным
сторонником рассмотрения гипотезы в качестве относительной
истины выступает Е. Я. Режабек, который рассматривает гипо­
тезу как форму движения от относительной к абсолютной
истине .
Актуальность разработки вопроса об истинности гипотезы
диктуется и задачами критики современной буржуазной фило­
софии, которая, стремясь устранить понятие объективной ис­
тины, не только искажает диалектику абсолютной и относитель­
ной истины, но, основываясь на новых тенденциях в развитии
науки, предпринимает попытки сведения истинного знания к ги­
потетическому. Примером тому могут служить модели развития
науки, разрабатываемые в рамках «философии науки» Поппером, Лакатосом, Фейерабендом.
1
2
3
4
1
Ленинская теория истины и кризис буржуазных воз­
2
Диалектика абсолютной и относительной истины.—
с. 29.
К у р с а н о в Г. А.
зрений. М., 1977, с. 49.
Н а р с к и й И. С.
Филос. науки, 1978, № 5,
Там же, с. 29—36.
Р е ж а б е к Е. Я.
!968, гл. 4.
3
4
6*
Некоторые вопросы теории гипотезы. Ростов н/Д.,
83
Представляется, что правильное решение проблемы истин­
ности гипотезы невозможно без учета специфики ее как формы
развития науки, а также системного характера истины. При
этом прежде всего необходимо отказаться от упрощенного взгля­
да на гипотезу как простое предположение. Анализ гипотетикодедуктивного метода построения теорий, математической гипо­
тезы и других видов гипотез показал, что гипотеза как «недо­
казанная теория» представляет собой определенную систему
знания, имеющую свою специфическую организацию. В ее
структуре можно выделить эмпирический базис, представлен­
ный фактами, которые объясняет гипотеза, идею-предположение,
составляющую ядро гипотезы, и теоретические положения, логи­
чески выводимые из идеи и развертывающие ее содержание .
Такая система знания имеет динамическую структуру, ибо
связь между ее элементами оказывается внутренне противоре­
чивой. Это обусловлено несоответствием между ограниченным
эмпирическим базисом гипотезы и идеей, которая, формируясь
на метатеоретическом уровне, содержит в себе знание, способ­
ное целостно охарактеризовать данный объект в совокупности
его действительных и возможных качеств. Разрешение данного
противоречия в гипотезе осуществляется посредством примене­
ния идеи для объяснения имеющихся фактов и поиска новых.
В результате содержание идеи конкретизируется в отдельных
теоретических положениях, которые посредством процедур объ­
яснения и предсказания соотносятся с действительностью. При
такой специфике организации гипотетического знания стира­
ются жесткие границы между процессами разработки и под­
тверждения гипотезы, ибо развитие научного знания в ней со­
провождается проверкой их истины. Рассмотрим это подробнее.
Суть процедуры подтверждения гипотезы заключается в
установке различными способами проверки истинности гипоте­
тического знания. Она включает в себя не только формы не­
посредственной проверки — эксперимент и общественно-истори­
ческую практику, но и различные виды опосредованной провер­
ки гипотезы: требования соответствия гипотезы существующему
теоретическому знанию и ее внутренней непротиворечивости,
формы эмпирического подтверждения через объяснение и пред­
сказание. Причем обоснование истинности гипотезы с помощью
этих форм проверки требует учета системного характера исти­
ны, что предполагает раскрытие объективности ее содержания
в предметном, операциональном и оценочном аспектах .
Подходя к определению истинности гипотезы в предметном
плане, мы оцениваем ее объективность по тому, насколько аде5
6
5
См. напр.: Х и л ь к е в и ч А. П. Гносеологическая природа гипотезы.
Минск, 1971.
Л о й ф м а н И. Я. Принцип объективности в ленинской концепции исти­
ны.— В сб.: Ленинская концепция истины и современная идеологическая борь­
ба. Свердловск, 1980.
6
Ы
#ватно она воспроизводит действительность. И здесь возникает
парадокс: чтобы обосновать истинность гипотезы, нужно доказать
соответствие действительности, но гипотеза и является как
раз такой формой познания, соответствие содержания действи­
тельности которой не доказано. Именно этот парадокс и приво­
дит к расхождению в оценке характера гипотетического знания.
Условием разрешения этого парадокса как раз и является не­
разрывная связь процессов разработки и проверки гипотезы.
Ведь причиной данного парадокса является ограниченность эм­
пирического базиса гипотезы и свернутость содержания идеи в
ней. Устранение того и другого достигается посредством связи
гипотезы с эмпирией, которая обеспечивается действием ее функ­
ций объяснения и предсказания.
Действие функции объяснения связано с таким развертыва­
нием содержания идеи, при котором выведенные из идеи-пред­
положения новые теоретические положения соотносятся с уже
известными фактами. При этом содержание идеи конкретизи­
руется относительно определенных сторон объекта изучения.
В результате, с одной стороны, расширяется эмпирический ба­
зис гипотезы, а с другой — новое теоретическое знание, соответ­
ствующее фактам, принимает форму достоверного знания. Сле­
довательно, объяснение не только обеспечивает развитие гипо­
тетического знания, но и доказывает достоверность отдельных
теоретических положений в гипотезе, одновременно подтверждая
и всю ее. Последнее регулируется требованием внутренней не­
противоречивости гипотезы. Это происходит даже при обнару­
жении в эмпирическом базисе гипотезы контраргументов, ибо
в этом случае объяснение ведет к переформированию идеи и
частичному изменению гипотезы, что повышает степень истин­
ности последней.
Однако, устанавливая соответствие гипотезы действительно­
сти, функция объяснения подтверждает ее объективную истин­
ность лишь через достоверность отдельных элементов дан­
ной системы знания. Это, с одной стороны, служит основанием
Для характеристики гипотезы как правдоподобного знания,
которое ведет к объективной истине. С другой же стороны, вы­
является ограниченность предметного аспекта обоснования истин­
ности гипотезы. Так, если мы обратимся к конкретно-научному
материалу, то увидим, что, например, гипотеза о существова­
нии кварков, выдвинутая в 1964 г. Гелл-Манном и Цвейгом, по­
лучила свое первоначальное обоснование благодаря именно объ­
яснению строения адронов и систематике этих частиц. Ученые
ришли к выводу, что в этом плане она имела несомненный
Успех . В качестве следующего этапа обоснования этой гипотеt e
п
7
7
Здесь и далее использован материал: Ш е х т е р В. М. Кварки.— При­
вода, 1980, № 2; В о л о ш и н М. Б. Спектр чармония и взаимодействие кварПрирода, 1979, № 1; А з и м о в Я. И., Х о з е В. А. Тяжелые кварки
Элтоны.—Природа, 1979, № 5.
и
зы была поставлена задача экспериментального исследование
кварков самих по себе. На языке методологии науки — это
проблема операционального обоснования гипотезы.
С недоучетом предметного аспекта истины связана несосто.
ятельность неопозитивистских принципов верификации и ф а л ь
сификации, в которых абсолютизация эмпирической проверяемо­
сти знания ведет к отрицанию объективной истины .
Предметный аспект истины органически связан с операци­
ональным ее аспектом, который заключается в том, что соответ­
ствие знаний действительности устанавливается через практику.
В этом плане обоснование истинности гипотезы предполагает
использование содержащегося в ней знания, ее практическую и
прежде всего экспериментальную проверку.
Такое обоснование может происходить двумя путями. Пер.
вый — это постановка эксперимента для проверки гипотезы в
целом. Второй путь более характерен для современного развития
науки и связан с экспериментальной проверкой предсказаний,
полученных из гипотезы. Функция предсказания в гипотезе ре­
ализуется так же, как функция объяснения — путем выведения
новых теоретических положений из идеи-предположения и со­
отнесения их с эмпирическими данными. Но развертывание со­
держания идеи в предсказании приводит к формированию таких
новых теоретических знаний, которые выходят за пределы эмпи­
рически изученного в объекте. Это побуждает исследователя
к экспериментальному освоению данных сторон объекта,
т. е. предсказание направляет научный поиск, указывает
путь дальнейшего исследования объекта. При этом гипотеза вы­
ступает в качестве теоретического обоснования этой научно-прак­
тической деятельности. Конкретно это выглядит следующим об­
разом.
Исходной детерминантой деятельности экспериментатора вы­
ступает объект исследования, который изначально подчиняет
себе деятельность субъекта. В данном случае объект эксперимен­
та задается предсказанием, которое теоретически описывает
объективно возможные стороны исследуемой действительности,
а существенные ее связи и закономерности раскрываются гипо­
тезой в целом. Таким образом, этот момент операциональной
проверки гипотезы ведет к углублению ее предметного обоснова­
ния, ибо в данном случае реализация эксперимента покажет
степень соответствия гипотезы действительности.
Вместе с тем предсказание задает и другую важную компо­
ненту и детерминанту экспериментальной деятельности — цель,,
которая, по словам К. Маркса, как закон определяет способ и
характер действий человека. Ведь целью эксперимента стано*
вится обнаружение и эмпирическое описание теоретически пред8
8
См. напр.: Ш в ы р е в В. С. Теоретическое и эмпирическое в научное
познании. М., 1978, с. 116—179.
сказанного. Кроме того обоснование эксперимента гипотезой
включает в себя и методологическую регуляцию действий субъ­
екта в данной предметной области. Гипотеза дает предписание
опреД
правил и схем действий, ибо как система теоре­
тического знания, которая формировалась в ходе многообразных
практических и мысленных действий с объектами действитель­
ности, она содержит в себе обобщенную информацию о них. Но
схемы действий задаются ученому и существующими средстваи экспериментальной деятельности, которые, представляя собой
«овеществленную силу знания», содержат в себе опредмеченные научные знания и опыт по преобразованию материального
мира, накопленный обществом. В связи с этим они выступают
предметными, объективными условиями построения реально
осуществимых схем эксперимента. При теоретическом обосно­
вании эксперимента происходит соотнесение этих схем действий
с теми, которые предписывает гипотеза. Происходит как бы
проецирование гипотетического знания об объекте и способах
его преобразования на существующие системы опредмеченного
научного знания и освоенного материального мира. Благодаря
этому раскрывается, какие из схем действий, предписываемых
гипотезой, имеют чувственно-наглядный аналог и могут быть
воспроизведены практически, а какие выходят за пределы до­
стигнутого уровня практики. В результате выявляются техниче­
ские возможности научно-практической проверки гипотезы.
В этом плане объективность гипотезы оказывается производной
от объективного характера практики, ибо соответствие ее дей­
ствительности определяется уровнем развития практики, ее тех­
нического оснащения. Учет этого момента позволяет правиль­
но оценивать объективность гипотетического знания. Так, если
мы вновь обратимся к гипотезе кварков, то ее эксперименталь­
ная проверка дает следующую картину. Эксперименты по об­
наружению свободных кварков на ускорителях, в космических
лучах и на поверхности Земли дали отрицательные результаты.
Привело ли это к отрицанию объективной истинности данной
гипотезы? Нет. Потому что в то же время она получила много­
численные экспериментальные подтверждения сделанных на ее
основе предсказаний. Кроме того эксперимент позволил наблю­
дать кварки внутри адронов. Осмысление же отрицательных ре­
зультатов экспериментов привело ученых к выводам: а) необ­
ходимы более мощные ускорители; б) возникло предположение,
что имеется некоторый специальный механизм, не позволяющий
свободным кваркам вылетать из адрона, что привело к даль­
нейшей разработке и обоснованию гипотезы кварков.
Таким образом, экспериментальная проверка гипотезы ве­
дет и к предметному освоению тех сторон объекта, на которые
Указывала гипотеза, раскрывая этим ее соответствие действи­
тельности, и к реализации предписываемых ею схем предметных
Действий, показывая практическую эффективность гипотезы. Пое л е н н ы х
м
этому экспериментальное подтверждение предсказаний и самой
гипотезы является решающим условием превращения ее в д .
стоверную теорию. Операциональный аспект обоснования истин,
ности гипотезы оказывается таким образом центральным, ключе,
вым. Он органически включает в себя предметный аспект, ведя
к углублению и расширению границ соответствия гипотетиче­
ского знания объективной реальности, выявляя степень объек­
тивной истинности гипотезы. В связи с этим на данном этапе
обоснования гипотезу можно характеризовать как относитель­
ную истину.
При отрыве операционального аспекта обоснования истины
от предметного происходит сведение достоверного знания и объ­
ективной истины в целом к гипотетическому знанию. Такая пози­
ция характерна для прагматизма, который рассматривает исти­
ну как рабочую гипотезу. Так, Дьюи подчеркивает, что «идеи,
теории, системы, как бы они ни были тщательно разработаны
и сами по себе последовательны, должны рассматриваться как
гипотезы» . Субъективистская же трактовка практики как ин­
дивидуальной деятельности человека приводит при этом к по­
тере объективного критерия истины и выхолащиванию объек­
тивного содержания знаний. В результате провозглашаемый
прагматизмом плюрализм истин служит основой для оправданий
антинаучных доктрин. Так, в Китае в конце 70-х гг. была орга­
низована кампания по пропаганде положения «практика явля­
ется единственным критерием проверки истины». При этом по­
нятия «истина» и «практика» трактовались чисто прагматистски. На основе этого китайские лидеры отказывались от ряда
постулатов Мао, непригодных для решения задач курса «четы­
рех модернизаций». Но главной их целью было доказать не­
возможность существования общих закономерностей социализ­
ма, уникальность китайского пути развития .
Процесс обоснования гипотезы не может быть завершенным
без учета оценочного аспекта ее истинности, который органиче­
ски связан с операциональным и предметным аспектами. Этот ас­
пект находит свое выражение прежде всего в такой форме про­
верки гипотезы, как выявление соответствия ее законам орга­
низации «теоретического мира». Гипотеза формируется и функ­
ционирует на определенном научном фоне, более того, объясне­
ние новых явлений гипотезой возможно только через их интер­
претацию на основе определенных принципов и картины мира,
которые, со своей стороны, регулируют процесс формирования и
развития гипотетического знания. Благодаря этому обеспечи­
вается преемственность старого и нового знания. Поэтому со0
9
10
9
Цит. по: К у р с а н о в Г. А. Ленинская теория истины и кризис бур­
жуазных воззрений, с. 222.
Б у р о в В. Г. Китайская философская наука на перепутье.—Вопр. фи­
лософии, 1981, № 3.
10
ответствие гипотезы уже имеющимся теориям является усло­
вием ее объективной истинности, позволяя увидеть «вклад» ги­
потезы в теоретическое освоение материального мира.
Вместе с тем гипотеза, функционирующая в науке, облада­
ет и самостоятельной познавательной ценностью. Как форма
развития научного знания она определяет направления науч­
ного поиска, прокладывая дорогу к неизвестному, задает пара­
метры и условия научно-практического освоения действитель­
ности. Эта познавательная ценность является показателем объ­
ективности гипотезы. Она реализуется в степени свободы дей­
ствий субъекта. Ведь всякая гипотеза имеет свой «спектр ожи­
даний», .т. е. совокупность теоретически представимых проекций
объекта. Чем больше степень истинности гипотезы, тем боль­
шую совокупность этих проекций исследователь изучает целе­
направленно и планомерно, что способствует развертыванию и
обоснованности гипотезы. Так, гипотеза кварков ценна как ос­
нова теорий слабого и сильного взаимодействий. Она же указа­
ла на ряд новых элементарных частиц, а также на явления, по­
ложившие начало квантовой хромодинамике.
Оценочный аспект раскрывает еще один важный момент
обоснования истинности гипотезы, связанный с особенностями
этой формы познания. Характеризуя истинность гипотезы, важ­
но иметь в виду, что в ней объективность знания неразрывно
связана с деятельностью субъекта по ее развитию и обоснова­
нию истинности. А это приводит к включению в процесс обос­
нования гипотезы моментов субъективного порядка, прежде все­
го интересов, желаний, установок ученых. Поэтому возникает
задача выявить объективную социальную значимость гипотезы,
ее соответствие объективной логике научного и исторического
прогресса. Иначе говоря, оценивая истинность гипотезы на фоне
борьбы различных школ и направлений в науке, необходимо
учитывать ее соответствие объективным потребностям науки и
практики. Показателем соответствия гипотезы объективной не­
обходимости научного и технического прогресса является таким
образом ее практическая эффективность, которая выявляется
при научно-практическом использовании гипотезы. При этом
проявляется неразрывная связь всех трех аспектов обоснова­
ния истинности гипотезы.
Рассматривая предложенную модель обоснования истинно­
сти гипотезы, мы абстрагировались от рассмотрения конкури­
рующих гипотез. Наличие их используется буржуазными фило­
софами для подтверждения плюрализма истины. Но так ли это?
Существование конкурирующих гипотез связано с той же осо­
бенностью гипотетического знания — несоответствием эмпири­
ческого базиса и идеи-предположения. Ограниченность эмпири­
ческого базиса приводит к неоднозначности его интерпретаций
надтеоретических формах познания, что и порождает конку­
рирующие гипотезы. Наличие таких гипотез характеризует гибв
кость и вариативность пути построения теории, причем в пр
цессе разработки между гипотезами складываются либо отно,
шения включения, либо происходит их синтез в новую гипотезу
В каждом из этих случаев каждая гипотеза проходит процесс
обоснования, подобный тому, который мы рассмотрели. Благо,
даря этому мы получаем одну единственную истину, адекватно
воспроизводящую объект изучения.
Итак, можно заключить, что гипотеза представляет собой
ярко выраженный пример диалектики становления и развития
научной истины. В ней знание постоянно сопоставляется с дей.
ствительностью и поэтому обоснование объективной истинности гипотезы происходит на протяжении всего процесса ее разработки.
0ч
И. А. СЕРОВА
Уральский университет
ИСТИННОСТЬ СТРУКТУРНЫХ УРОВНЕЙ
НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
Проблема выделения структурных уровней научной теории
обсуждается в связи с различными направлениями исследова­
ний. При этом достаточно распространено выделение в строении
научной теории концептуальной, эмпирической и модельной ком­
понент. Специфика концептуальных, эмпирических и модель­
ных определений объекта, обусловливая своеобразие элементов
теории и особенности связей между ними, выступает основа­
нием для выделения уровней внутри научной теории. Базисным
элементом концептуального уровня являются принципы науч­
ной теории, модельного — абстрактные объекты, эмпирическо­
г о — научные факты.
Ответственность тех или иных элементов за адекватность
теоретического синтеза различна. Разнородность структур и
элементов научной теории, вероятно, является одной из причин
периодически возникающих противоречий между истинностью
научной теории в целом и истинностью ее элементов, которые,
в свою очередь, есть источник развития истины в науке. Анализ
истинности основных частей научной теории есть способ объ­
яснения истинности научной теории в целом. Помимо этого на
элементарном уровне легче прослеживаются механизмы напол­
нения теории объективным содержанием. В то же время благо^даря системности содержания научной теории конструктивный
анализ ее элементов является основой для предсказания адек­
ватности отражения в рамках теории в целом.
Системное знание всегда фокусируется или кристаллизуется
вокруг определенной системы принципов. Дело в том, что
в принципе содержится знание об основных закономерностях
исследуемого объекта, и теория строится в том случае, если
найдена возможность зафиксировать закономерности в принци­
пах. Как подчеркивал А. Эйнштейн, теоретик «...застывает в бес­
помощном состоянии перед единичными результатами эмпири­
ческого исследования до тех пор, пока не раскроет принципы,
которые он может сделать основой для своих дедуктивных по­
строений» \ Таким образом, понятие принципа связывается
с основополагающим началом, которое должно обладать непро­
тиворечивостью и полнотой, позволяющей объяснить всю сово­
купность явлений в данной области знаний; это дает основа­
ние считать принцип самостоятельным элементом научной тео­
рии, выполняющим специфические гносеологические функции.
Поскольку принцип выполняет синтезирующую функцию
в системе знания, по истинности принципов во многом можно
судить об истинности теоретического целого. Не случайно
В. И. Ленин связывал принципиальную оценку содержания на­
учной теории с рефлексией по поводу истинности ее принципов,
подчеркивая, что верное содержание теории на уровне принци­
пов предупреждает заблуждения, в то время как эмпирическая
полнота теории может сочетаться с полнейшим отсутствием сущ­
ностного понимания действительности .
Глубокая связь содержания принципов со всеми звеньями
научной теории объясняет, почему, например, несмотря на то,
что многие идеи Рикардо прочно вошли в теорию буржуазных
экономистов, меньше всего в этом плане повезло принципам его
доктрины. Здесь буржуазная политэкономия отдала предпочте­
ние Мальтусу .
Палитра философских, общенаучных, конкретно-научных
принципов в настоящее время достаточно богата, поэтому один
и тот же объект может быть освоен, исходя из качественно раз­
личных систем научных принципов или из одинаковых, но су­
щественно различающихся по структуре. Например, теоретиче­
ские возможности Петти были связаны культом индукции, ко­
торая проявляет безразличие к внутренней структуре предмета,
поэтому Петти не удалось связать воедино все категории на
основе общего принципа. Ограниченность принципов научной
теории указывает на возможность их обогащения и изменения,
что влечет за собой существенное развитие всей системы кон­
кретного знания.
Научная теория строится на развитой системе принципов.
В- П. Бранский, закрепляя за системой принципов селективную
Функцию, т. е. функцию выбора стратегии научного поиска, до­
т е к а е т возможность смешения истины и лжи в системе прин2
3
1
Э й н ш т е й н А. Физика и реальность. М., 1965, с. 6.
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 364.
См.: Буржуазные экономические теории и экономическая политика имРиалистических стран. М., 1971, с. 12.
2
3
пе
4
ципов . Наука может двигаться в рамках неверных методологи,
ческих ориентации, реакционного мировоззрения. Вместе с тем
прогрессивное мировоззрение не гарантирует успеха в науке,
если она, скажем, сочетается с неглубоким погружением в ло­
гику объекта анализа. Например, передовое мировоззрение
Ш. Фурье дает ему возможность выступить против основопола­
гающей парадигмы школы Сэя о естественности и вечности ка­
питалистического строя, но принципальное нежелание анали­
зировать теории экономистов на том основании, что они явля­
ются гнусной апологетикой капитализма, оборачивается для
Фурье теоретической беспомощностью.
Сам по себе истинный принцип вне связи с другими принци­
пами, вне необходимых запретов с их стороны может превра­
титься в начало софистично построенной теории: поэтому во­
прос об истинности принципов во многом есть вопрос о пра­
вильности его введения в систему принципов.
Наиболее прогрессивное развитие современных представле­
ний об эволюции дано в концепции так называемой синтетиче­
ской теории эволюции (СТЭ). Ведущей особенностью СТЭ яв­
ляется установление того факта, что элементарной единицей
эволюции является не организм, а местная популяция. В то же
время развитие исследований сопровождается борьбой вокруг
фундаментальных принципов теории эволюции. Несколько лет
назад рядом исследователей, среди которых М. Кимура, И. Кроу,
И. Кинг, Т. Джуко, К. Дайер, было выдвинуто представление
о так называемой недарвиновской эволюции. Авторы концепции
недарвиновской эволюции отрицают универсальность принципа
естественного отбора, сомневаясь в его действии на молекулярно-генетическом уровне. Согласно развиваемой концепции, боль­
шая часть мутаций, находящихся в скрытом состоянии в гено­
фонде любой популяции, селективно нейтральны. Селективно
нейтральные мутации закрепляются в результате случайных
процессов (дрейфа генов), и только после этого фиксированные
изменения в популяции переходят в ранг эволюционных изме­
нений.
Но, как показал Р. С. Ричмонд, практически все выдвинутые
в пользу недарвиновской эволюции косвенно эмпирические дан­
ные получают более простое и логичное объяснение действием
известных селективных сил, в результате чего принцип естест­
венного отбора остается незыблемым . Ричмонд исходит из того,
что естественный отбор действует не на отдельные гены или
5
6
4
См.: Б р а н е к и й В. П. Эвристическая роль философских принципов я
формировании физической теории.— В кн.: Эвристическая и прогностическая
функции философии в формировании научных теорий. Л., 1976.
См.: И в а н о в а К. И. Научный принцип в системе познания.— В кн.:
Диалектика принципов и законов в структуре научной теории. Ташкент, 1979,
с. 55.
R i c h m o n d R. С. Non-Darwinian evolution: acritique.— Nature (N. Y.)>
1970, mar. 14, vol. 225, N 5327, p. 1025—1028.
5
6
свойства, но на целые генотипы, верно подчеркивает необхо­
димость анализа этой проблемы с позиций широкого, общебио­
логического взгляда на генетические основы эволюционного про­
цесса, поскольку, по-видимому, данная познавательная ситуа­
ция в биологии возникла в результате небрежного введения кон­
кретно-научного принципа в систему принципов теории эволю­
ции.
Адекватность теории на уровне принципов достигается раз­
личными путями. Это вызвано тем, что функцию объединения,,
синтеза научной информации могут осуществлять идеи разной
степени общности. Поэтому фундаментальные научные теории
строятся исходя из системы философских, общенаучных и кон­
кретно-научных принципов. Необходимость философских прин­
ципов для достижения адекватности теории на специальном
уровне убедительно раскрыта в работе А. Т. Артюха . На при­
мере классической механики он показал, что основанием для
открытия законов движения является правильно понятое зна­
чение причинности при анализе механических фактов.
Включение философских и общенаучных принципов в науч­
ную теорию дает возможность теоретического переосмысления,
«самокритики» конкретно-научного знания. Содержание принци­
пов должно включать в себя как рефлексию по поводу вариа­
тивности своего собственного содержания, так и оценку воз­
можных внешних альтернативных стратегий. Прав Т. И. Ойзерман, включая оценочный момент в качестве необходимого в со­
держание истины: «Диалектически понимаемая истина само­
критична, заключает в себе сознание своей неполноты, ограни­
ченности, необходимости своего развития» . Поэтому теория на
уровне принципов должна видеть свои пределы, видеть факты,
которые противоречат ей и тем самым утверждать себя в каче­
стве этапа поступательного развития истины.
В этой связи можно отметить, что статистические закономер­
ности органически не входят в рамки классического, жесткого
детерминизма и тем самым не находят в теории, построенной
на основе классического детерминизма, адекватной оценки.
С другой стороны, принцип детерминизма заключает в себе воз­
можность перехода от одной своей исторической формы к дру­
гой, направляя тем самым развитие конкретного знания в опре­
деленном русле. Не случайно вслед за механикой Ньютона, где
случайность содержится в неявном виде, возникает статистиче­
ская физика, которая базируется уже на более развитой форме
принципа детерминизма и помимо необходимой связи причины
и следствия видит также связи случайные, вероятные.
Конкретно-научные принципы научной теории, как правило,
7
8
7
8
А р т ю х А. Т. Категориальный синтез теории. Киев, 1967.
О й з е р м а н Т. И. Проблемы историко-философской науки. М., 1969,
возникают не в результате переосмысления всей системы фило­
софского знания, а интерпретируют фрагмент философского зна­
ния. В связи с этим возникает опасность догматизации философ­
ских оснований теории: не имея выхода к другим категориям,
философские принципы канонизируются и становятся началом
системного заблуждения. Принцип детерминизма в механике
Ньютона неявно содержит в своей структуре категорию случай­
ности. Абсолютизация философских оснований теории Ньютона
приводит к отбрасыванию случайности. В такой канонизирован­
ной форме существует абсолютный детерминизм.
Нередко заблуждения в научной теории возникают вследст­
вие ограниченности, неразработанности философских, общенауч­
ных принципов. Например, категории пространства и времени в
период становления классической механики не получили опреде­
ления как условия движения тел. Взаимосвязь пространства,
времени, движения и материи не укладывалась в структуру
классического детерминизма.
Вообще далеко не всегда философия и наука имеют в своем
арсенале средства, которые необходимы для создания истинной
конкретно-научной теории. Обобщение большого эмпирического
материала возможно на основании философских принципов, ко­
торые не являются в достаточной степени соответствующими ис­
следуемому объекту. Сказанное можно проиллюстрировать, об­
ращаясь к материалу квантовой механики. Принцип дополни­
тельности, который позволяет построить онтологические пред­
ставления (о корпускулярно-волновой природе микрообъектов,
существовании кванта действия, об объективной взаимосвязи
динамических и статистических закономерностей физических
процессов), на современном этапе представляется в известной
мере ограниченным. Принцип дополнительности возникает как
операциональная схема, коррелятивная двум типам дополни­
тельных приборов, но дальнейшее развитие квантовой теории
привело к видению сложных объектов как сложных динамиче­
ских систем. Здесь теория строится, опираясь уже на системные
идеи. В пользу такого видения квантовых объектов говорят но­
вые результаты теории квантовых полей, показывающие огра­
ниченность сложившихся представлений о локализации частиц
(теорема Бэлла, теорема Хаага и д р . ) . По-видимому, систем­
ные идеи по сравнению с принципом дополнительности — более
адекватное объекту изучения синтезирующее основание. Таким
образом, истинность конкретно-научных принципов, как пра­
вило, усиливается в результате введения их в систему развива­
ющихся в направлении объективной истины философских и об­
щенаучных принципов. Мы сознательно употребляли понятия
9
9
См.: А р ш и н о в В. И. Концепция целостности и гипотеза открытых
параметров в квантовой механике.— В кн.: Философия и физика. Воронеж,
1974.
общенаучных и философских принципов через запятую, так как
и те и другие служат цели синтезирования истинных конкретнонаучных принципов. Философские принципы определяют катего­
риальный строй конкретно-научного принципа за счет апроба­
ции некоторых философских категорий, а общенаучные — за счет
экстраполяции положительного опыта, накопленного прогрес­
сирующими теориями.
Теория удаляется от своей предметной основы, отражая ре­
альность опосредованно через систему абстрактных объектов.
Например, в теории трудовой стоимости предметным основанием
выступает простое товарное производство, а теория прибавоч­
ной стоимости опирается на модель товарно-капиталистического
производства, в которой учитывается отношение эксплуатации.
Изменение конкретизации предметного основания в данном слу­
чае не дает права выстраивать теории по степени их приближе­
ния к истине. Теория трудовой стоимости столь же истинна, как
и теория прибавочной стоимости, хотя они построены на объек­
тах в разной степени идеализированных, но степень идеализа­
ции верно определена как в том, так и в другом случае. Если
теория истинна, то предметное основание теории несет в себе
объективное содержание, т. е. репрезентирует сущность объек­
та изучения; поэтому степень адекватности теоретической мо­
дели сущности объекта изучения определяет глубину познава­
тельного освоения объекта. Абстрактные объекты сами по себе
не имеют аналога в действительности, они обладают свойства­
ми, которые в явном виде у реального объекта не выражены.
В системе абстрактных объектов возникает модель исследуемо­
го явления, которая обеспечивает адекватность отражения в ка­
ком-то определенном отношении. Таким образом, система абст­
рактных объектов — это идеальная модель, которая функциони­
рует внутри знания как реальный предмет и принципиально
коррелируется с объектом изучения в отношении сходства: «По­
строение модели есть решение задачи путем такой структурной
перестройки первоначального материала, которая приводит к
более адекватному познанию исследуемого о б ъ е к т а » .
Но модельные представления могут наделять объект изуче­
ния такими признаками, которых у него.либо вообще нет, либо
они являются несущественными. К числу такого рода образова­
ний относится так называемый «демон Максвелла». Д. К. Макс­
велл предположил, что в сосуде, наполненном газом и разде­
ленном перегородкой с клапаном на два отсека, находится «де­
мон». Он способен рассортировать молекулы газа на две груп­
пы— быстрые и медленные. Открывая на мгновение клапан
только перед молекулой газа, движущейся с большой скоростью,
«демон» отсылал такие молекулы в одну часть сосуда, после
10
10
с 224.
Славин
А. В. Наглядный образ в структуре позггания. М., 1971,
этой операции направлял медленные в другую часть. В резуль­
тате такого перемещения медленные и быстрые молекулы ока­
зались бы в разных отсеках.
Допущение возможности подобных операций «демона» озна­
чает, что их итоговый результат, выразившийся в повышении
температуры и давления в одном из отсеков по сравнению с дру.
гим, противоречит второму закону термодинамики. Последний
заключается в том, что в замкнутых системах энтропия возра­
стает, система стремится к равновесию, к выравниванию рас­
пределения молекул по скорости. Следовательно, если «де­
мон»— не фиктивный абстрактный объект, то он нарушает вто­
рое начало термодинамики. Чтобы снять сомнения относитель­
но истинности законов термодинамики, необходимо выяснить,
возможно ли существование такого материального тела, кото­
рое в заданных нами условиях вело бы себя как «демон». Вен­
герский физик Л. Сцилард показал, что для осуществления «де­
монических замыслов» необходима дополнительная энергия, по­
ступающая извне данной системы молекул, поэтому перераспре­
деление энергии внутри замкнутой системы без поступления
энергии извне невозможно.
Истинность модельного основания научной теории возника­
ет как результат введения в теорию истинных абстрактных объ­
ектов. Следует подчеркнуть, что вопрос о применимости преди­
ката истинности к абстрактным объектам имеет смысл. Если
мы спрашиваем себя — существует ли в природе «материальная
точка» и отвечаем — нет, то это не значит, что «материальная
точка» — фиктивный абстрактный объект, ибо многие тела в
определенных условиях ведут себя как «материальная точка».
Проблема истинности эмпирического базиса научной теории
возникла сравнительно недавно. В буржуазной философии нау­
ки в результате краха верификационной доктрины логического
позитивизма недоверие к опыту стало объясняться операциональ­
ной и концептуальной нагруженностью фактов. Действительно,
чистой эмпирии нет, но значит ли это, что нет основы для про­
верки теорий, соизмеримы ли тогда теории и какова функци­
ональная значимость эмпирии, исходя из достижений современ­
ной методологии научного познания?
Хотя факт может интерпретироваться не в одной теории,
сама различная интерпретация одного и того же факта служит
основанием для сравнения теорий между собой. Если истинная
теория, как правило, продуцирует из себя новые факты, то ги­
потеза ad hoc объясняет новые факты специально подобранной
для их объяснения дополнительной конструкцией, т. е. вводит
некоторые исключения из правил. Нередко объяснения ad hoc
противоречат друг другу (например, в корпускулярной теории
света силы, притягивающие и отталкивающие свет, в одних слу­
чаях действовали на разных расстояниях, в других — рассто­
яние не учитывалось). Правда, бывают ситуации, когда мето-
дом ad hoc старые теории доводятся до более совершенного со­
стояния, но зачастую ad hoc представляют собой з а б л у ж д е н и я .
Таким образом, способ развертывания содержания факта в те­
ории дает нам некоторое свидетельство относительно ее истин­
ности.
Наука накапливает так называемые твердые факты, кото­
рые подтверждают ряд фундаментальных концепций объекта.
В частности, такого рода опытным фактом является тождест­
венность гравитирующей и инерционной массы.
Тем не менее следует иметь в виду, что факт становится
инвариантным относительно нескольких теорий не столько бла­
годаря своим внутренним резервам, сколько развитию теорети­
ческих представлений. Хорошей иллюстрацией этому служат ре­
зультаты исследования биологами и химиками природы фермен­
тов. Многие ученые (в том числе Л. Пастер) считали, что фер­
менты имеют биологическую природу. При этом они ссылались
на тот факт, что брожение невозможно в отсутствие живых ор­
ганизмов. В 1888 г. Г. Тамман убедительно показал, что фер­
ментативные процессы представляют собой разновидность хи­
мических каталитических реакций. Однако биологи в течение де­
сяти лет не принимали тезис о химической природе ферментов.
Опровержение лжефакта требовало доказательства с помощью
биологических методов. И только после исследований Э. Бухнера, который установил, что для осуществления брожения не
обязательно присутствие целых микроорганизмов, а достаточно
их ферментов, лишенных жизни в обычном понимании этого сло­
ва, биология согласилась с доводами Г. Таммана. В данном слу­
чае ложный факт служил основанием для непринятия истин­
ной теории. И тем не менее именно факт позволял сопоставить
теоретические концепции. В результате конкурентной борьбы
двух теорий на одном эмпирическом материале возникает до­
полнительная теоретическая и эмпирическая информация, ко­
торая приводит к переинтерпретации лжефакта. Таким образом,
истинность факта находится в прямой зависимости от адекват­
ности объекту изучения средств обработки, как операциональ­
ного, так и концептуального характера.
Противоречия между истинностью научной теории в целом
и истинностью ее эмпирического основания возможны по ряду
причин объективного и субъективного порядка. Эксперимента­
тор может выдать существенное за несущественное, случайное
за необходимое, опосредованное за неопосредованное, влияние
нескольких факторов за один. Весьма поучительна в этом плане
ситуация, возникшая в химии в момент формирования периоди­
ческой системы Д. И. Менделеева. К моменту открытия перио­
дического закона имелись сведения о 64 элементах. Причем
экспериментальные данные соответствовали действительности
11
11
Ч у д и н о в Э. М. Природа научной истины. М., 1977, с. 135—138.
* Заказ 63
97
только относительно 36 элементов. Что же касается остальных
28 элементов, то в измерении их атомных весов (характеристи­
ки, основной для Д. И. Менделеева) имелись не только неточ­
ности, но и грубые ошибки. Так, о некоторых из них — эрбии,
иттербии, дидиме — можно было говорить лишь весьма услов­
но, так как сведения об их свойствах были крайне скудными.
Впоследствии оказалось, что за эрбий и иттербий принимались
смеси редкоземельных элементов, а дидим оказался смесью не­
одима и празеодима и был исключен из списка химических эле­
ментов. Далее, сведения о химическом сродстве шести элемен­
тов были неправильными. Наконец, атомные веса 19 элементов
были неточными: либо с ошибками в несколько целых единиц,
либо с ошибками в десятки целых единиц, либо заниженными
в 2, 3, 4 раза, т. е. в последнем случае химический эквивалент
принимался за атомный вес . Понимание относительности истин,
полученных в эксперименте, позволило Д. И. Менделееву не
только не отказаться от своей идеи, но и в значительной степе­
ни повысить истинность фактического материала науки. Теория,
осваивая эмпирию, превращает ее в свой элемент — эмпириче­
ский базис. Истинность отдельного факта и истинность систе­
мы фактов различна. Совокупность фактов предстает как систе­
ма вследствие знания закономерностей объекта изучения, по­
строения истинной научной теории. Истинность эмпирического
базиса научной теории есть истинность части целого, т. е. на­
учной теории в целом. Изолированный факт, включаясь в эмпи­
рический базис научной теории, превращается в фундаменталь­
ный факт, потому что в его содержании выявляется существен­
ное для понимания данного явления.
Нельзя представлять дело таким образом, что только факты
несут объективное содержание. Теория формируется не толь­
ко «снизу», но и как бы «сверху» по отношению к опыту, так
как теоретические схемы воспроизводят структуру эксперимен­
тальных ситуаций, поэтому сами по себе имеют объективный
характер. Возможны ситуации, когда истинность теории в целом
отрицается экспериментальными данными, и тем не менее мы
имеем дело с истинной теорией, которая еще, возможно, не
нашла адекватной себе эмпирической интерпретации.
Таким образом, истинный эмпирический базис не выдается
теории по наследству, он формируется по сути дела так же, как
и другие элементы научной теории с учетом особенностей науч­
ной практики. А «умение извлечь конкретный предмет из окру­
жающей среды и выяснить, в какой мере он соответствует ис­
следуемому вопросу» — необходимое условие развития истин­
ности научной теории. Истинный эмпирический базис научной
12
13
12
См.: Х р а м о в и ч М. А. Научный эксперимент, его место и роль в по­
знании. Минск, 1972, с. 146—147.
Б о н о Э. д е . Рождение новой идеи. М., 1976, с. 100.
13
еории есть результат теоретического освоения научной прак­
тики.
Научная теория призвана устанавливать закономерности объ­
екта изучения. В таком случае возникает резонный вопрос: как
представлена в структуре теории система ее законов? Если
учесть, что теоретическая система иерархически организована,
соответственно структуры различных уровней в определенном
отношении изоморфны, что все структуры теории так или иначе
нацелены на воспроизведение закономерностей объекта изуче­
ния, то логично предположить, что система законов субордини­
рует все структурные уровни научной теории, т. е. законы науч­
ной теории суть инварианты ее принципов, модельных представ­
лений и эмпирического базиса.
Система принципов научной теории всегда реализуется в за­
конах, научный принцип основывается на ряде законов, и в нем
представлены наиболее существенные моменты законов в их
взаимосвязи. Модель научной теории, вычленяя в объекте изу­
чения главное, существенное, также реализует систему ее за­
конов, ведь отношения абстрактных объектов выражают закон.
Истинная теория строится на предметном основании, структу­
ра которого должна выражать законы объекта изучения, в про­
тивном случае возникает либо поверхностная, вульгарная те­
ория, либо вообще ложная. Открытие закона позволяет перей­
ти от знания совокупности фактов к построению системы фактов.
Система законов так или иначе представлена на всех структур­
ных уровнях научной теории, поэтому вопрос о соответствии
структуры теории структуре объекта изучения в конечном счете
решается, если найдены законы познаваемого объекта. Адекват­
ная структура научной теории формируется как следствие вза­
имодействия между различными ее частями, в результате согла­
сования концептуальной, модельной и эмпирической структур.
т
Н. В. СУСЛОВ
Уральский университет
О СТЕПЕНИ ИСТИННОСТИ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
КАК ОПИСАНИЯ, ОБЪЯСНЕНИЯ И ПРЕДВИДЕНИЯ
В процессе отражения действительности всякая теоретиче­
ская система выступает в трех своих основных функциональных
аспектах: как описание, как объяснение и как предвидение. По­
пытаемся найти особые характеристики степени истинности на­
учной теории в каждом из них.
Обратимся к конкуренции теорий, различающихся теорети­
ческими моделями одного и того же объекта, но эквивалентных
эмпирическом отношении.
в
Д л я анализа степени истинности теоретического описания
представляет интерес начальная стадия конкуренции, когда те­
ории являются истинными в одинаковой мере, находятся в этом
плане в состоянии своеобразного равновесия. На первый взгляд,
с самого начала, казалось бы, обязана быть истинной только
одна из теоретических систем, а именно та, которая впоследст­
вии в явном виде продемонстрирует свои преимущества. Но это
лишь на первый взгляд. В действительности же понятие истины
характеризует соответствие знания не объекту самому по себе,
а объекту в его обращенности к потребностям общественного
субъекта. Эта обращенность обусловлена практикой, которая,
как отмечал В. И. Ленин, должна выступать и критерием истин­
ны, и определителем связи вещи с тем, что нужно человеку *.
И если практическая деятельность на известном этапе своего
развития определяет такую связь неоднозначно, то неоднознач­
но определенным оказывается и предмет исследования, и поэто­
му могут возникать различные, но — на том же этапе разверты­
вания практики — одинаково истинные теоретические концепции
одного и того же объекта. Конечно, немалое число ученых с са­
мого начала конкуренции считает истинной лишь какую-то одну
из двух противоборствующих теорий. Однако оценка истинно­
сти научных концепций учеными в силу ряда причин гносеоло­
гического, психологического и социального характера во многих
случаях неадекватна.
Какое же отношение имеет начальная стадия конкуренции
теорий к проблеме степени истинности теоретического описания?
Самое непосредственное. Не случайно конкурирующие теорети­
ческие построения часто называют «вариантными теоретически­
ми описаниями» или «эквивалентными описаниями». Такие на­
звания оправданы по следующей причине. На первом этапе
конкуренции каждая отдельная теория значима не тем, что она
хорошо ассимилирует явления исходя из знания их сущности, а
прежде всего тем, что содержит собственное видение существен­
ного в объекте. Данное обстоятельство специально подчеркива­
ется Е. А. Мамчур как важнейший урок конкуренции теорети­
ческих систем . Но зафиксировать сущность, учитывая отсутст­
вие ее жестких связей с явлениями, то есть отделив ее от лишь
являющегося, кажущегося, случайного,— это и значит осуще­
ствить теоретическое описание объекта.
Поэтому степень истинности теоретического описания в об­
щем и целом обладает теми же признаками, что и степень истин­
ности конкурирующих между собой эмпирически эквивалентных
теорий на первой стадии их противоборства. Эти признаки мо2
1
2
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
См.: М а м ч у р Е. А. Проблема выбора теории. М., 1975, с. 53-—63.
гут быть представлены в гносеологическом, логическом и мето­
дологическом п л а н а х .
С гносеологической точки зрения описание на уровне теории
выступает наиболее истинным, если оно максимально прибли­
жено к адекватному отражению сущности в ее, так сказать, «чи­
стом» виде, в ее отвлеченности от внешней видимости. Сущность
здесь, по выражению Гегеля, полагает себя «как простую, в
себе сущую сущность в своих определениях внутри себя» . К при­
меру, теоретическое описание биологической эволюции Дарвином отвлекалось, помимо всего прочего, от «свидетельств» в
пользу непосредственного приспособления живого к среде при
эволюционных изменениях, теоретическое описание экономики
капитализма К. Марксом оставило в стороне «несомненность»
нарушения закона стоимости в обмене между рабочими и капи­
талистом, а описание движущих сил общества в теории истори­
ческого материализма не пошло на поводу «очевидности» опре­
деляющей роли идей и мнений в социальном развитии.
С точки зрения логической описательная процедура на тео­
ретическом уровне истинна тем больше, чем в большей мере
представляет собой не простое обобщение данных эмпирии,
а синтетический процесс, благодаря которому субъект опред­
мечивает в идеальной конструкции свои познавательные силы и
получает информацию, не выводимую из сведений о явлениях.
Очевидно, что за этими интеллектуальными силами стоят уже
накопленные субъектом теоретические знания, а в конечном
итоге —вся духовная культура человеческого общества.
Наконец, в методологическом отношении теоретическое опи­
сание должно как можно в большей степени удовлетворять преж­
де всего требованию конкретности истины. Поскольку описания
на уровне теории не контролируются жестко эмпирическими
данными о предмете исследования, всегда существует опасность
выхода за действительные границы этого предмета и, следова­
тельно, неверного представления о пределах применимости той
или иной теоретической концепции. От данной опасности и пре­
достерегает указанное требование. Частным его проявлением
служит соответствие теории определенной научной картине
мира, так как именно последняя задает для теории предвари­
тельные границы предмета и выступает основанием для твор­
чески-конструктивного воспроизведения его сущности .
На проблеме степени истинности теоретического описания
большой упор делается в методологической концепции П. Фейерабенда. Правильно отмечая, что описание на теоретическом
3
4
5
3
Характеристику
гносеологического,
логического
и
методологического
подходов к научному знанию с м . в статье: Б о р и с о в В. Н. О специфике
Методологического анализа научного познания.— В кн.: Методологические проб­
лемы развития науки и культуры. Куйбышев, 1976, с. 6—8.
Г е г е л ь . Наука логики. М., 1971, т. 2, с. 10.
См, напр.: С т е п и н В. С. Становление научной теории. Минск, 1976.
4
5
уровне не может однозначно детерминироваться эмпирией,
П. Фейерабенд, однако, допускает абсолютную произвольность
описательной процедуры, ибо при создании теории ученый яко­
бы имеет право отказываться от любого методологического регулятива .
Рассмотрим теперь второй этап в развитии конкуренции тео­
рий, когда чаша весов объективно склоняется в пользу одной
из них. Это означает, что прогресс общественной практики су­
щественно ограничил поле приложимости терпящей поражение
теории, и свойство быть истинной она сохраняет лишь в рам­
ках таких ограничений. Лишь в данных рамках ей удается ас­
симилировать эмпирический материал естественным образом,
а вне их — посредством искусственных конструкций, не выте­
кающих органически из ее основных положений, то есть через
гипотезы ad hoc. Правда, для определенной группы ученых дей­
ствительная степень истинности уступающей в конкуренции тео­
рии далеко не очевидна, и они склонны считать ее истинной и
сейчас. По их мнению, данная теория по-прежнему прогрессив­
на, и говорить о каких-либо конструкциях ad hoc в ней было
бы несправедливым. Однако и здесь надо иметь в виду, что уче­
ным во многих случаях трудно правильно оценивать то, на­
сколько адекватна их теоретическая система объекту исследо­
вания.
Ситуация, которая складывается на этой стадии конкурен­
ции теорий, подводит уже к проблеме степени истинности тео­
ретического объяснения. Противоборствующие теоретические
системы различаются теперь прежде всего тем, что, все еще
оставаясь эмпирически эквивалентными, они по-разному «справ­
ляются» с фактами: одна — легко и непринужденно, другая —
чаще всего слишком сложным образом. Они, следовательно, рас­
крываются как два разных по своему характеру объяснения:
первое объективно является истинным, второе — в целом
ложным.
Гносеологически степень истинности теоретического объяс­
нения, как и в случае с описанием на уровне теории, связана
с мерой приближения к точному отражению сущности, но уже
не в ее безразличии явлениям, а в позитивном отношении к ним.
Сущность теперь полагает себя «как переходящую в наличное
бытие, иначе говоря, сообразно со своим существованием и яв­
лением» . Однако адекватно воспроизвести «сообразность» сущ­
ности с явлениями — значит точно зафиксировать условия, при
которых существенное в объекте выступает основанием того или
иного своего проявления. В мере приближения к этому и заклю­
чается в конечном счете гносеологическая характеристика сте6
7
6
Критику методологического релятивизма П. Фейерабенда см. напр. в
кн.: П а л и й В. Ф. Диалектика исторического и логического в развитии
науки. Л., 1979, с. 100—131.
Г е г е л ь . Наука логики, т. 2, с. 10.
7
пени истинности теоретического объяснения. Так, видимость не­
посредственного приспособления живого к окружающей среде
в процессе эволюции в рамках теории Дарвина объясняется тем,
что неопределенная изменчивость приобретает эволюционное
значение лишь в соединении с направляющим действием есте­
ственного отбора; эффект нарушения закона стоимости при об­
мене рабочего с капиталистом, согласно марксистской полити­
ческой экономии, обусловлен разницей между величиной стои­
мости рабочей силы и величиной стоимости, создаваемой тру­
дом рабочего; кажущуюся определяющую роль духовных факто­
ров в социальном развитии исторический материализм объясня­
ет обратным влиянием духовного на материальное в обществе.
В логическом плане теоретическое объяснение истинно на^
столько, насколько оно реализуется как аналитическая процеду­
ра, когда ученый не синтезирует знание о сущности, но, на­
оборот, извлекает, выводит из уже имеющейся информации
о сущности и ее проявлений сведения об обстоятельствах их
связи друг с другом, иными словами, распредмечивает эту ин­
формацию.
В методологическом аспекте характеристики степени истин­
ности теоретического объяснения находят свое выражение в тре­
бовании обязательного включения в изучение всех свойств, всех
сторон объекта. Это требование В. И. Ленин сформулировал
в контексте критики эклектизма : надо охватить, изучить все
стороны исследуемой вещи, но одновременно надо действитель­
но охватить, действительно изучить все ее стороны, то есть рас­
смотреть их сквозь призму одних и тех же основных положе­
ний, а не просто назвать, перечислить. Однако именно такая за­
дача и стоит перед претендующим на истину теоретическим объ­
яснением: связать знание сущности вещи со всеми — и уже из­
вестными, и теми, которые попадут в поле зрения науки позд­
нее,— фактами, касающимися области исследования. Конкрети­
зацией требования всесторонности в познании можно считать
методологический регулятив, ориентирующий научные теории на
принципиальную простоту. Как пишет Л. Б. Баженов, «принци­
пиальная простота теории состоит в ее способности, исходя из
сравнительно немногих оснований и не прибегая к произволь­
ным допущениям ad hoc, объяснить наивозможно широкий круг
явлений» .
Методологическим вопросам степени истинности теоретиче­
ского объяснения немалое внимание уделяет И. Лакатос. Спра­
ведливо подчеркивая, что существенным признаком истинного
объяснения является органически вытекающее из его основа­
ния и фактов следствие, которое содержит информацию о пока
8
9
8
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. с о ч . , т. 42, с. 289—290.
Б а ж е н о в Л . Б. Строение и функции естественнонаучной теории, М.,
1978, с. 128.
9
еще tie изученной сфере действительности, он вместе с тем упускает из виду другое важное обстоятельство: для теоретического
объяснения мало не быть конструкцией ad hoc — оно кроме того
обязано ориентироваться на все многообразие явлений пред­
мета исследования .
На третьем, завершающем, этапе конкуренции теоретических
систем наука окончательно принимает одну из теорий и в целом
отказывается от другой. Отвергнутая теория сохраняется лишь
в довольно ограниченном виде, да и то не как самостоятельная
концепция, а в качестве момента или, при наилучшем исходе,
предельного случая теоретической системы, которая выиграла
противоборство. Все это не может означать ничего другого, кро­
ме того, что теперь предмет теоретического исследования рас­
крывает себя в практике уже вполне однозначно и адекватным
отражением его оказывается только одна из двух конкурирую­
щих теорий.
В свете третьего этапа конкуренции получается, что теорети­
ческие системы воспроизводили предмет не таким, каким он был
дан в наличной практике, а фиксировали — каждая свою — тен­
денции его развертывания в практике будущего, то есть брали
предмет таким, каким он мог бы выглядеть в практической дея­
тельности, соответствующей третьему этапу конкуренции. Сле­
довательно, конкуренция теорий на двух начальных ее стадиях,
помимо «борьбы» описательных и объяснительных возможно­
стей теоретических концепций, демонстрирует и «столкновение» их
прогностических способностей, различных теоретических пред­
видений раскрытия предмета в будущей практике. На первом
этапе конкуренции ни одна из тенденций этого раскрытия не
получает конкретного выражения, и они, естественно, выступают
равновероятными, на втором — со всей определенностью выяв­
ляется лишь одна из них, а другая теряет шансы на осуществле­
ние. Отсюда первоначальная одинаковая истинность противобор­
ствующих теорий и последующие истинность одной и ложность
другой.
Теперь можно сформулировать признаки степени истинности
теоретического предвидения.
В гносеологическом плане наиболее истинное теоретическое
предвидение представляет собой максимальное приближение к
адекватному отражению начальных ступеней развертывания от­
ношений сущности с явлениями в практической деятельности.
Это начальные ступени процесса, где сущность, по выражению
Гегеля, полагает себя «как сущность, которая едина со своими
явлениями, как действительность» . В самом начале она еще
не раскрывается в явлениях, и поэтому связь ее с ними отража10
11
10
О данном недостатке методологической концепции И. Лакатоса см.:
Ч у д и н о в Э. М. Природа научной истины. М., 1977, с. 103.
Г е г е л ь . Наука логики, т. 2, с. 10.
11
ется в предвидении в качестве абстрактно возможной, или, ины­
ми словами, пока фиксируется лишь абстрактная возможность
того, что такая связь будет обнаружена в будущей практике.
Затем сущность уже соотнесена со своими явлениями, следова­
тельно ее связь с ними воспроизводится при прогнозировании
как такое возможное, которое весьма близко к осуществлению
в практической деятельности. Но отразить данную связь в ка­
честве готовой к переходу в практике из возможности в дейст­
вительность— это значит воспроизвести возможность присутст­
вия существенного в явлениях, то есть возможность практиче­
ского раскрытия условий, делающих сущность основой явле­
ний. Так, теория Дарвина одной из своих отправных точек име­
ла абстрактное предсказание эволюционной значимости неоп­
ределенной изменчивости, марксистская трудовая теория сто­
имости—предвидение действия закона стоимости в обмене ме­
жду рабочим и капиталистом, а исторический материализм —
прогнозирование определяющей роли материальных факторов
в общественном развитии. Следующим шагом в становлении
данных теоретических систем было, в частности, предсказание,
соответственно, направляющей функции естественного отбора в
биологической эволюции, разницы величин стоимости рабочей
силы и стоимости, производимой трудом рабочего, и, наконец,
обратного влияния идеального на материальное в развитии об­
щества.
С логической точки зрения предвидение на уровне теории,
очевидно, истинно в той мере, в какой оказывается первоначаль­
но процессом синтезирования абстрактного знания о возмож­
ной связи сущности с явлениями объекта, а затем аналитиче­
ской процедурой выведения сведений о возможных условиях
реализации существенного в явлениях при раскрытии предме­
та исследования в практике. Данные формы предвидения чаще
всего и называют «синтетической» и «аналитической» .
С методологической стороны степень истинности теорети­
ческого предвидения зависит от того, насколько оно подчиня­
ется требованию рассматривать предмет теоретического позна­
ния в его развертывании в практической деятельности. Данное
требование предостерегает прогнозирование от простой экстра­
поляции в будущее нынешнего состояния предмета исследования.
Для синтетической формы предвидения это означает, что
здесь надо предвосхищать снятие в будущей практике видимо­
сти, характерной для предмета сегодня, а для аналитической —
необходимость предсказания наиболее вероятного из возмож­
ных раскрытий предмета в практической деятельности будуще­
го. Отмеченное требование представлено в положении В. И. Ле­
нина о важности брать вещь в ее развитии. Правда, говоря о
12
12
п
См.: У д а ч и н а Л. В. Аналитический и синтетический типы научного
Редвидения.—В кн.: Отражение как предвидение. Свердловск, 1976.
развитии вещи, В. И. Ленин имеет в виду изменения ее не толь­
ко как предмета исследования, но и самой по себе. Однако изме­
нение назначений вещи, ее отношений к потребностям человека
которое осуществляется в практике, по крайней мере, подчер­
кивается им особо .
Требование рассматривать предмет теоретического исследо­
вания в его развитии в практической деятельности выражено,
в частности, в необходимости принципиальной проверяемости
научной теории: теория, вытекая из наличной практики, долж­
на вместе с тем быть сопоставимой с практикой последующей.
Методологическим аспектам степени истинности теоретиче­
ского предвидения много места отводится в концепции научно­
го знания К. Поппера. Теоретическая система, по его мнению,
тем более оправдана, чем более смелым, неожиданным, рискую­
щим быть опровергнутым экспериментами предсказанием она
оказывается. Степень истинности предвидения на теоретическом
уровне, действительно, обладает такими характеристиками, по­
скольку предвидение нацелено в будущее. И все же К. Поппер
фиксирует только одну сторону дела. Другая состоит в том, что
в процессе прогнозирования исследователь не может не учиты­
вать существующие тенденции развертывания предмета в прак­
тической деятельности и в этом смысле обязан быть осмотри­
тельным .
Таким образом, характеристики степени истинности научной
теории в каждом из трех ее функциональных аспектов имеют
свои особенности. Можно, однако, заметить, что в известном
плане теоретическое предвидение в его синтетической форме
совпадает с описанием, оба отражают отсутствие действитель­
ной связи между сущностью и явлениями предмета исследования
в практике, а в аналитической — с объяснением: как аналити­
ческое предвидение, так и объяснение воспроизводят реальность
такой связи. Поэтому показатели степени истинности теорети­
ческого предвидения в значительной мере выступают для на­
учной теории показателями ее степени истинности в целом.
13
и
М. Л. ШУБАС
Институт философии, социологии и права
Академии наук Литовской ССР
НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ
И ПРАГМАТИСТСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ИСТИНЫ
Основной принцип корреспондентной концепции истины гла^
сит, что истинность необходимо предполагает отношение мысли
13
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
Подробно о фальсификационизме К. Поппера см.: П а н и н А. В. Диа­
лектический материализм и постпозитивизм. М., 1981, с. 22—135.
14
к независимо от нее существующему бытию. Но такое толкова­
ние истины оказывается неприемлемым для инженеров, имею­
щих дело не столько с существующей, сколько с конструируе­
мой, проектируемой техникой, которая обретает свое наличное
бытие лишь в будущем. Отсюда, естественно, вопрос: с чем же
следует сопоставить мысль, как установить ее истинность, если
предмет мысли еще не существует?
Когерентная концепция, по которой истина есть логическая
согласованность нового знания со старым, истинность которо­
го не подлежит сомнению, игнорирует психологические и соци­
альные факторы, участвующие в познавательном процессе и
накладывающие свой отпечаток на него. К тому же, и это самое
главное, когерентность знания неявно предполагает онтологиче­
скую когерентность, т. е. согласованность самой техники. Меж­
ду тем инженер на практике сталкивается с противоположным:
рассогласованностью функционирования элементов технических
систем, и ему постоянно приходится разрешать возникающие тех­
нические противоречия.
Будучи незнакомыми с диалектическим материализмом, его
теорией познания и учением об истине, специалисты техниче­
ских наук в буржуазных странах «искали» такую философскую
теорию истины, которая лишена односторонности и ограничен­
ности корреспондентной и когерентной теорий. И тут-то всплы­
ла на поверхность, обрела «реальное бытие» в методологии тех­
нических наук прагматистская концепция истины.
Ход философской мысли инженера можно примерно пред­
ставить следующим образом. Мысль безусловно отображает ре­
альность, создает ее копию. Однако, как можно установить, дей­
ствительно ли отображает техническая мысль техническую ре­
альность, если последняя и есть и меняется, т. е. в будущем ста­
нет иной? Непредставимо же, чтобы наша мысль была копией
некоей сверхчувственной, внечеловеческой реальности.
Признавая бесперспективность движения по этому пути и в
то же время осознавая необходимость объяснить различие, су­
ществующее между истиной и ложной мыслью, инженер-иссле­
дователь полагает, что разумнее всего брать мысль в соотноше­
нии с практической деятельностью, создающей новую техниче­
скую реальность, с человеческими намерениями и целями.
Такой ход инженерной мысли объективно приводит, на наш
взгляд, научно-техническое познание, осуществляемое в буржу­
азных странах, к прагматистской концепции истины.
Согласно Джеймсу — этому первому апостолу прагматизма,
«истина — то, что «работает», имеет практические последствия,
отвечающие нашим ожиданиям» \ Этот тезис связывает истину
с повседневным опытом отдельного индивида.
В гносеологических работах Дьюи и его последователей праг1
Д ж е й м с У. Введение в философию. Берлин, 1923, с. 208.
матистская концепция истины получает дальнейшее развитие,
приобретает новую форму на основе ряда общегносеологических
изысканий, служащих теоретическому обоснованию всей прагматистской философии. По Дьюи, все наши идеи, взгляды, тео­
рии, принципы, т. е. все теоретические высказывания, суть ги­
потезы, которые должны вырабатываться на практике и отвер­
гаться, исправляться или расширяться в зависимости от того,
успешными или неуспешными оказываются они для необходи­
мого руководства нашим сегодняшним опытом .
Не вдаваясь в обстоятельную критику гносеологии прагма­
тизма, поскольку она дана в целом ряде марксистских работ,
остановимся на тех рациональных моментах, которые имеются в
рассуждениях Дьюи и привлекают сторонников среди техниковедов, особенно системотехников.
Прагматизм выступает против абстрактного понимания исти­
ны и соответствующего ее критерия, находящегося в «абсолют­
ном» принципе. Дьюи вскрывает абстрактный характер рассуж­
дений рационалистов об истине, оторванной от реальной дея­
тельности людей . Именно обращение к практике, которая тол­
куется как активная деятельность обособленного индивида по
извлечению для себя пользы из любого мероприятия, придает
дьюиевской концепции истины видимость веской аргументации
против абстрактного толкования истины. Прагматизм прав в
своем обращении к практике при решении многих познаватель­
ных проблем, из которых проблема истины является основной.
Однако субъективный момент практики прагматизмом преувели­
чивается. Прагматизм спекулирует на заинтересованности лю­
дей в результатах своей познавательной деятельности, на лич­
ном и общественном интересе человека в его познании окружа­
ющего мира, на его стремлении применять знания как «инстру­
менты» своей деятельности, отбрасывая те идеи, которые не оп­
равдывают себя, не дают никаких результатов, следовательно,
не представляют собой ценности.
Инженерам импонирует идея Дьюи, что объект познания дан
познающему субъекту не изначально, а есть результат, итог его
деятельности, что объект как завершение этой деятельности
есть совпадение и даже слияние истинности и ценности знаний
и новой реальности (новой техники и технологии). Так как эта
новая реальность прежде всего сознательно и целеустремленно
конструируется инженерами, то понятия, идеи кажутся на пер­
вый взгляд лишь инструментами деятельности, т. е. имеющими
только операционное значение, так как отражательная сторона
как бы «спрятана» вглубь идеи.
Критика прагматистских установок предполагает также вы­
явление тех особенностей системотехнического знания, которые
2
3
2
3
См.: D e w e y J. Reconstruction in Philosophy. Boston, 1949, p. 89.
D e w e y J. The Theory of Inquiry. N. Y., 1938, p. 513.
как будто внешне «согласовываются», «стыкуются» с идеями
Дьюи.
В первом приближении можно системотехнику определить
как техническую науку, задача которой — исследование проблем
создания (проектирования и изготовления), использования и со­
вершенствования эргатических систем, т. е. сложных техниче­
ских систем, состоящих из одного (или нескольких) операторов
и одной (или нескольких) машин
(«человеко-машинных» си­
стем), взаимодействующих между собой по способу, определя­
емому целевыми функциями (в первую очередь главной целе­
вой функцией) системы. Любая эргатическая система имеет орга­
низационную иерархическую структуру, и самое существенное
свойство такой системы — наличие множества противоречивых
и изменяющихся во времени целей, среди которых в зависимо­
сти от конкретной ситуации можно условно выделить основную
(или главную) цель.
Обоснование целей системы — одна из основных задач систе­
мотехники . Постановка цели как желаемого результата дея­
тельности системы, достигаемой посредством принципа обрат­
ной связи в пределах некоторого интервала времени — сложный
эвристический процесс, где вместе с представлением о цели
возникает и представление о средствах (способах, путях) ее
достижения. При этом средства можно (и нужно) использовать
как подцель следующего нижнего уровня по отношению к дан­
ной цели. В отношении любой из подцелей первого уровня (ос­
новная цель имеет нулевой уровень) поступают аналогичным
образом. В результате цель разворачивается в иерархию част­
ных целей (средств) до тех пор, пока не получаются средства
(подцели), использование которых оказывается возможным .
Из этого вытекают два хорошо известных принципа системо­
техники: 1) средства достижения цели обусловлены самой
целью; 2 ) цели любого нижнего уровня являются средствами
по отношению к целям верхнего уровня, т. е. понятия цели и
средства не только относительны, но и в определенных условиях
взаимооборачиваются, взаимопереходят одно в другое.
Третьим принципом можно считать многовариантность при
выборе средств (или целей нижнего уровня), что широко при­
меняется в инженерной практике.
Четвертый принцип — расчет последствий реализации вы­
бранной цели и выбор оптимального варианта ее достижения.
Противопоставляя цель средствам и преувеличивая роль
последних, Холл в полном соответствии с идеями Дьюи полагает,
что технические понятия, суждения и т. д. не обладают ника­
кими познавательными значениями и их использование оправ4
5
6
4
См.: Х о л л А. Опыт методологии для системотехники. М., 1975, с. 99.
Нумерация уровней ведется в системотехнике от верхнего (нулевого)
Уровня вниз, где нет жестко фиксированного предела.
X о л л А. Опыт методологии для системотехники.
5
6
дывается лишь потребностью инженера в аппроксимации знания
ради удобства его применения в практической деятельности.
Теоретические высказывания технических наук могут, с его точ­
ки зрения, быть полноценными или неполноценными, но никак
не истинными или неистинными, так как истина есть соответст­
вие знаний внешней реальности, а последняя недоступна инже­
неру, имеющему всегда дело только с результатами своей соб­
ственной деятельности. Можно, по Холлу, говорить лишь о цен­
ности и неценности, полезности и бесполезности знаний.и ни­
чего больше .
Идея эта не новая. Уже Э. Мах, один из основоположников
эмпириокритицизма предлагал оценивать знание не по степени
его истинности (или ложности), а по его целесообразности и
приемлемости, поскольку предметом адекватного познания яв­
ляется не существующая независимо от познающего субъекта
объективная реальность, а человеческий опыт .
Холл вообще всячески избегает термина «истина» и произ­
водных от него терминов, считая их «слишком нагруженными»
и вызывающими разночтения у людей . Он охотнее употребляет
термины «ценность», «полезность», полагая их более подходя­
щими для методологии техникознания, но нигде не дает опре­
деления (хотя бы ориентировочного) этих понятий, считая их,
по-видимому, интуитивно ясными.
Толкование системотехнических знаний, которое сводит истин­
ность к ценности, имеет свои гносеологические корни. Оно обу­
словлено, во-первых, тем, что для достижения целей и подце­
лей управления техническими системами очень важно, чтобы в
соответствующие узлы управления системой стекалось столько
информации, сколько необходимо для достижения заданной цели.
Таким образом, в процессе управления выступают на первый
план именно ценностные характеристики информации. И та ин­
формация, которая ценна (способствует достижению поставлен­
ной цели), полагается истинной. Ценность есть, следовательно,
критерий предпочтения, оптимизирующий фактор управленче­
ского действия и отбора поступающей информации.
Во-вторых, и инженер и философ инструментально подходят
к научно-техническому знанию (в том числе к системотехнике),
поскольку оба являются его потребителями, используют его для
достижения определенных целей. Однако имеется принципиаль­
ное и существенное различие между инструментальным харак­
тером инженерного и философского подходов. Первый употреб­
ляет это знание в качестве духовного средства создания и исполь­
зования конкретных технических устройств и технологических
способов, т. е. знания служат средством создания новой техни7
8
9
7
8
9
См.: Х о л л А. Опыт методологии для системотехники, с. 74.
См.: М а х Э. Познание и заблуждение. М., 1909, с. 23.
Х о л л А. Опыт методологии для системотехники, с. 308.
ческой реальности. Д л я философа же техникознание (и системо­
техника) суть и источник развития философии, выработки но­
вых философских идей, и критерий (вернее один из критериев)
ИСТИННОСТИ установленных философских положений, поскольку
техническое знание непосредственно отражает производственный
опыт человечества, многообразие производственных, в первую
очередь технических, потребностей.
Ситуационная направленность практической деятельности
инженера, прежде всего инженера-системотехника, породила у
многих специалистов по системотехнике убеждение в существо­
вании множества равноистинных суждений инженера по од­
ной и той же технической проблеме. Подобное убеждение — не
простой, механический перенос гносеологических установок праг­
матизма в методологию техникознания, оно имеет определенные
корни в характерных особенностях инженерной практики.
Дело в том, что в реальных производственных условиях цели
деятельности далеко не всегда бывают первоначально строго
однозначно сформулированы. Чаще всего цели представляют
собой, особенно на начальном этапе, размытые или расплывча­
тые идеи. В таких случаях оптимизация выбора решения пред­
полагает установление для параметров проектируемой системы
допустимых интервалов значений — интервалов толерантности,
которые могут быть описаны только размытыми множествами.
Принятие решения сталкивается в таких случаях с наличием
множества альтернатив X, допускающих свободный выбор, мно­
жества А ограничений на этот выбор, существование которых
чрезвычайно затрудняет оптимизацию выбора.
Следует, однако, признать, что в последнее время теория
решения делает большие и успешные попытки формализовать
процедуру выбора варианта решения.
Выработка обобщенных формальных критериев принятия ре­
шения не устраняет, однако, элементов субъективности из про­
цесса выбора, а значит, объективно допускает разные вариан­
ты для одного и того же случая, причем из-за отсутствия строгих
количественных критериев сравнения коэффициентов варианты
полагаются равноистинными в формально-логическом плане.
Критерием установления оптимальности выступает субъективная
уверенность, психологическая убежденность инженера в наилуч­
шем соответствии данного варианта решения требованиям по­
ставленной задачи.
В гносеологическом плане мы имеем здесь дело не с множе­
ством равноценных (равноистинностных.— M. III.) суждений, как
полагают прагматистски ориентированные техниковеды, а со
множеством относительных истин. Оптимальный вариант реше­
ния поставленной задачи является в данной ситуации самым
конкретным ее знанием. «Конкретность истины,— резонно заме­
чает Г. А. Курсанов,— есть выражение реального многообразия
материальной действительности в ее развитии, определенно-
сти свойств и отношений различных... предметов и явлений
окружающего мира, она есть вместе с тем определенный, кон­
кретно-исторический результат, достигнутый на каждой дан­
ной стадии познания» . Оптимальность выступает в познавательном плане как наиболее полная истина из имеющихся отно­
сительных истин. Выбор оптимального варианта решения явля­
ется одновременно отказом от остальных вариантов как менее
ценных (полезных), но также относительно истинных.
Логическую основу оптимизации инженерного решения обра­
зует поэтому не логика исчисления предикатов и исчисления вы­
сказываний и не логика долженствования, а логика аксиологи­
ческой вероятности, оперирующая связкой «предпочтительнее»
и, самое главное, не тремя оценками вида «одинаково», «луч­
ше», «хуже», а целой шкалой оценок разных уровней, причем
оценок, носящих именно вероятностный характер.
Важной гносеологической причиной прагматистского отожде­
ствления истинности знания с его ценностью является также
одностороннее понимание практической деятельности инженерасистемотехника. Последний для Холла — лишь практически дей­
ствующий субъект, активно меняющий, преобразующий м и р ;
природа и общество — только пассивные объекты этой деятель­
ности. Тем самым абсолютизируется, гипертрофируется актив­
ность человеческой воли и игнорируется подчиненность этой ак­
тивности объективным законам природы и общества, тогда как
в действительности «человек в своей практической деятельно­
сти имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им
определяет свою деятельность» .
В заключение необходимо отметить, что Холл много пишет
о значении философии для системотехники. Философия у него
и мировоззрение, и совокупность общих методов познания, и ру­
ководство к действию, и, наконец, всякое общее и абстрактное
рассуждение . Именно отсюда идет, по нашему мнению, пред­
ставление о системотехнике как «философии руководства», ибо
системотехнические высказывания безусловно обладают более
общим характером, чем высказывания прочих технических наук,
особенно таких, как теория решений, теория автоматического
управления.
Многозначное истолкование термина «философия» явно зиж­
дется на прагматистской концепции плюралистичности истины,
где все значения термина полагаются равноистинностными (рав­
ноценными).
10
11
12
13
10
К у р с а н о в Г. А. Ленинская теория истины и кризис буржуазных
воззрений. М., 1977, с. 132.
См.: Х о л л А. Опыт методологии для системотехники, с. 104.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 169—170.
См.: Х о л л А. Опыт методологии для системотехники, с. 99, 106,
НО; и т. д.
11
12
13
Л. А. ЗАКС
Уральский университет
СПЕЦИФИКА ИСКУССТВА
И ПРОБЛЕМА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИСТИНЫ
Проблема истины в искусстве всегда осмыслялась в соответ­
ствии с определенным пониманием самого искусства. Именно
поэтому и сегодня в нашей эстетике, опирающейся на ленинскую
теорию отражения, встречаются различные толкования этого
вопроса: от вполне гегелевской формулы искусства как истины
в чувственной форме до противопоставления истины и специфи­
чески присущей искусству «художественной правды». Целью
данной статьи является попытка наметить вариант решения
проблемы, исходя при этом из общего понимания истины как
адекватного соответствия любого образа своему объективному
прообразу — отражаемой действительности.
Истина — результат и главная характеристика познаватель­
ной деятельности человека. Искусство — сложнейшая синтети­
ческая форма человеческой деятельности, социально необходи­
мая многоцелевая деятельностная система , органическим це­
левым аспектом которой выступает художественное познание
мира. Следовательно, к искусству, художественному образу
вполне приложимо учение об объективной истине. Задача за­
ключается в том, чтобы понять специфику истинности художе­
ственного образа.
Образы искусства можно соотносить с объективной реально­
стью как таковой, и тогда мы выявим точность воссоздания
в искусстве фрагментов, явлений объективного мира, степень
проникновения искусства в объективную сущность явлений. Но
не этот, весьма важный, момент составляет главную специфиче­
скую черту художественной истины. Искусство нужно соотносить
прежде всего с той реальностью, отражение и освоение которой
и составляет его собственную незаместимую цель, то есть с пред­
метом художественного отражения. Его-то специфика и опреде­
ляет в общих чертах характер и форму бытия художественной
истины. Таким предметом искусства, как уже не раз было по­
казано (хотя и формулировалось в разной форме), является
ценностный (ценностно-гуманистический) аспект мира —бытие,
функционирование и развитие ценностных отношений между со­
циальным субъектом и действительностью.
Ценностная действительность — порожденный практикой и
сознанием людей мир, который, будучи частью и моментом объ­
ективной реальности, обладает собственной логикой. В центре
этого мира — общественный человек со своими сущностными
1
1
См.: К а г а н М. С. Человеческая деятельность. М., 1970; Е р е ­
м е е в А. Ф. Лекции по марксистско-ленинской эстетике. Свердловск, 1971,
- 2, 3; Р а п п о п о р т С . X. От художника к зрителю. М., 1978.
ч
силами, потребностями, целями и надеждами, со своей неуем­
ной творческой активностью, разнообразнейшими отношения­
ми, замыслами, поступками. Воистину это «мир человека»
(Маркс), и все в нем значимо для человека. Вещи, поступки,
чувства, мысли, слова — все в этом мире ценностная причина
и ценностное следствие человеческой жизни, начало или конец
его деяний, существенная, значимая для него составляющая его
судьбы — судьбы его общества, его природы, его близких, его
внутреннего мира. Зачем? Д л я чего? Во имя чего? Что будет
со мной, если с тобой будет то-то и что мне надо сделать, чтобы
добиться того-то? Каким стать самому, чтобы ты стал таким,
как я хочу? Отчего мне хорошо и почему мне плохо? — такие
и подобные вопросы задает человек этому миру, разговаривая
с ним на языке своих потребностей, интересов, идеалов, вскры­
вая в его предметности человеческую целесообразность и, сле­
довательно, смысл. И вопросы эти задают направление художе­
ственного познания ценностного мира, которое, как всякое по­
знание, стремится вобрать многообразие своего предмета —
ухватить и воссоздать все ценностно-смысловое богатство суще­
го и выделить устойчивое, человечески существенное в этом бо­
гатстве, найти узловые, наиболее значимые точки и связи этого
мира — моменты надежды и разочарования, ликования и горя,
взлетов и падений, моменты максимальной жизненной проблем­
ное™, драматизма и гармонии. Ценностные моменты жизни,
стремясь к которым или преодолевая, защищая или уничтожая
которые, можно достичь своих сокровенных целей. Такие «точ­
ки» (моменты) концентрируют человеческий смысл бытия. По­
этому выделить эти точки, понять их и свое отношение к ним —
значит обрести существеннейшие жизненные ориентиры, широ­
кие духовные горизонты — почву для самосознания, связать эти
точки воедино, понять их системность и значит постичь ценност­
ную логику жизни, сделать шаг к ответу на самый сокровенный
и волнующий человека и человечество вопрос о цели и смысле
жизни всех и каждого, шаг к духовной свободе.
Истина искусства — это прежде всего художественно выяв­
ленная ценностно-смысловая суть, закономерность явлений, свя­
занная, обобщенно говоря, с потребностями всестороннего про­
грессивного развития общества и личности и с выражающими
эти потребности прогрессивными, гуманистическими ценностя­
ми и идеалами. Такая истина нужна обществу не меньше, чем
объективная истина науки, поэтому она составляет одну из важ­
нейших (хотя и не единственную) целей искусства. Достигается
же эта цель с помощью таланта художника и использования им
в качестве средств познания объективно складывающихся и осо­
знаваемых в каждой культуре систем духовных ценностей — эсте­
тических, нравственных, философско-мировоззренческих, художе­
ственных и других.
Ясно, что художественная истина так же отличается от на-
учной, как художественная информация отличается от теоре­
тической. Но можно ли, строго говоря, в таком случае вообще
говорить об объективности такой истины, то есть о таком худо­
жественно-образном ценностном содержании, «которое не за­
висит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечест­
ва»? Ведь сами ценности имеют субъектно-объектную природу,
а отражающий их художественный образ — и это азбучная исти­
на! — включает в себя субъективное отношение художника (а за­
тем и воспринимающего), вне и помимо которого нет и не мо­
жет быть художественной информации. Все это, конечно, так,
и все-таки попробуем доказать, что ценностная истина искусст­
ва объективна.
Во-первых, объективен предмет художественного отражения,
который формируется и существует как не зависящий от созна­
ния ценностный результат системы человеческой деятельности
(практики прежде всего) и общественных отношений. Субъек­
тивная (смысловая) форма актуализации и бытия ценностей —
эстетическая, нравственная и т. п.— не создает конкретной цен­
ностной семантики, а только специфически «оформляет» и про­
являет ее для сознания, индивидуализируя, но не меняя ее сути
в качестве «объективной видимости» (Маркс) последнего . При
этом сама типологическая форма (способ), естественноисторически возникшая на основе объективных потребностей сознания ,
также является «объективной мыслительной формой» , а неиз­
бежно связанное с ней оценочное отношение субъекта, его духов­
ная реакция оказывается необходимым и необходимо обуслов­
ленным звеном объективной ценностной причинно-следственной
связи, ее социальной онтологии. Перефразируя известные сло­
ва Г. В. Плеханова, можно сказать, что в данной ценностной си­
туации данный субъект может реагировать именно так и не
иначе.
Исходное ценностное отношение художника (как социально­
го субъекта) к действительности и является таким моментомзвеном объективного предмета отражения. Отсюда, между про­
чим, известная закономерность искусства: сам художник, его
экзистенциальный опыт — первейший материал его собствен­
ного творчества, что, в частности, отразилось в знаменитых сло­
вах Флобера «Эмма — это я».
Во-вторых, это первичное отношение не есть еще все отно­
шение художника, который, как и ученый, предпринимает специ­
альные познавательные усилия. Художник создает произведение
2
3
4
5
2
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 123.
Понятие ценности фиксирует единство объективного неотрефлектированJjoro ценностного содержания и субъективной формы его социального бытия.
См.: Б р о ж и к В. Марксистская теория оценки. М., 1982.
Подробно об этом см.: З а к с Л. А. Искусство как феномен культуры.
Канд. дис. Свердловск, 1975, гл. 2.
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 86.
3
4
5
на широкой основе духовной культуры (прежде всего духовных
ценностей и представлений) своего общества, возвышаясь над
неповторимостью «отношения — материала» и занимая тем са­
мым более объективную (общечеловеческую, социально харак­
терную) ценностную позицию (ср. известную мысль А. Блока
«художник — человек по профессии»). С другой стороны, бла­
годаря критической рефлексии своего творчества и его культур­
ных основ он занимает позицию известной вненаходимости по
отношению к открывшейся ему ценностной картине, что позволя­
ет подходить к ней, говоря словами К. Маркса, естественноисторически, как к некоему самодовлеющему объективному процес­
су. Так художник получает возможность выделить ценностно су­
щественное, общее, необходимое. Образно говоря, пропуская
трещину мира через свое сердце, он вскрывает и анализирует
логику воздействия подобных трещин на человеческие сердца
и удел сердец в таких условиях. (Так, например, подобную цен­
ностную ситуацию представил Ю. Бондарев в «Береге», чего,
увы, не заметили многие критики, удивившиеся и не принявшие
смерти Никитина в финале романа). И в этом нерасторжимом
единстве внутри- и вненаходимости, ценностной причастности
и аналитической дистанции — глубочайшее своеобразие художе­
ственного творчества. Так образ-концепция художника на­
полняется объективным ценностным содержанием, и это содер­
жание в большом, подлинном искусстве всегда больше неразрыв­
но связанных с ним авторских оценок, всегда самоценно в своей
жизненной огромности и поражает нас не только точностью и
тонкостью схватывания и воссоздания волнующего смысла жиз­
ни, ее проблем, но и ощутимыми приметами органичности, са­
мобытия, объективности, необходимости.
Несомненно, черты, присущие всякой истине, существуют
в искусстве в специфическом преломлении. Эта содержательно
обусловленная специфика охватывает и способ достижения и бы­
тия истины, и сам характер соответствия, и способ верификации.
Так, ценностно-смысловой характер художественной информа­
ции предопределяет доминантность недискурсивных, интуитив­
ных, эмоционально-ассоциативных механизмов ее получения.
Как писал M. М. Бахтин, «это область открытий, откровений,
узнаний, сообщений» .
Отсюда же и своеобразие соответствия действительности.
Художественная информация, образно говоря, имеет корпускулярно-волновой характер: дискретные ее точки (предметность) —
своеобразные «узлы»-центры недискретного волнового смысло­
вого целого, обладающего определенностью и одновременно мно­
гозначного, переливающегося неисчислимыми смысловыми от­
тенками, открытого множеству индивидуальных интерпретаций6
G
Б а х т и н M. М. К методологии литературоведения — В кн : Контекст1974. М., 1976, с. 204—205.
Поэтому и совпадение с действительностью имеет вариантно-множественный, нежесткий (неизоморфный) характер —это совпа­
дение одного бесконечного, открытого смыслового «множества»
с другим, совпадение узловых предметных точек образа и про­
образа и вектора их волновых ценностных значений, совпадение
их основной предметно-ценностной структуры и конфигурации
смысловых пространств, включающих зоны открытых для.инди­
видуальных судеб и сознаний допусков-пробелов.
Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея.
Почувствовавшему эти поразительные по точности, глубине,
единственности и одновременно открытости и неисчерпаемости
смысла строки О. Э. Мандельштама, постигающие бессмертносмертоносное величие и гипнотический трагизм судьбы России
и ее верных сынов-декабристов, их отчаянное бескорыстие, их
смятение и гордость, и многое другое, о чем и о ком не сказать
«простыми», обыденными словами, пережившему эти строки ста­
нет понятной «брезжущая» идея предыдущего абзаца.
Другая характерная черта соответствия — своеобразная субъектно-объектная конкретность художественной ценностной исти­
ны. Искусство моделирует и выявляет смысл определенных цен­
ностных ситуаций, характеризуемых особым состоянием объек­
та, субъекта и их ценностной взаимосвязи. Как бы существен­
ны ни были эти ситуации, их истинный смысл не относим к си­
туациям другого типа и не может в принципе опровергнуть исти­
ны ситуаций противоположных. Здесь перед нами ряд конкрет­
ных относительных истин, вступающих друг с другом в отноше­
ния дополнительности: стихи А. А. Ахматовой, точно постигаю­
щие ситуацию разочарования и усталости от любви («...Сочинил
же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле») допол­
няют ее же стихи, прославляющие любовь, а не опровергаются
ими. Абсолютизация ценностного значения конкретной (хотя и
типичной) ситуации, то есть перенос его на иную жизненную об­
ласть, грозит превращением истины в ложь (такая искажающая
истину абсолютизация присуща модернистским течениям, де­
лающим из негативного опыта конкретных исторических субъ­
ектов — современных
буржуазных интеллигентов
всеобщий
вывод об абсурдности бытия, низости человека и т. п.).
С другой стороны, ценностно-смысловая дополнительность
конкретных художественных истин не означает их гносеологи­
ческого равноправия (как и гуманистической равноценности),
поскольку они обладают разной степенью обобщенности и, сле­
довательно, существенности, ценностной глубины: художествен­
ное высказывание о том, что любовь бывает мучительна и чело-
век в такие моменты нередко проклинает свое чувство, несомнен­
но, верно, но это оборотная сторона более глубокой, всеобъем­
лющей, отражающей более существенную закономерность че­
ловеческой жизни истины об огромной, ничем не заменимой цен­
ности любви и неустранимости потребности любить и быть лю­
бимым. Иначе говоря, сфера художественной истины, хотя и
весьма специфически, подчиняется общей диалектике абсолют­
ной и относительной истины (о других аспектах ее чуть ниже),
которая реально вскрывается уже в процессе социально-прак­
тической верификации художественной информации.
Роль практики как фундаментального, последнего критерия
истины для искусства также специфична. Знания получают не­
посредственную материальную (технико-технологическую, орга­
низационную) проверку в практике. Духовные ценности обеспе­
чивают практику с ее человеческой стороны, выступая необхо­
димыми субъективными социально-личностными основаниями
деятельности людей . Поэтому материальная эффективность
практики здесь опосредуется духовной ее стороной — стороной
внутренней свободы, сознательности и самосознания субъектов
деятельности, характеризующей степень усвоения ими социаль­
но необходимых требований практической жизни, внутренней го­
товности к труду и борьбе за осуществление общественных идеа­
лов. Поэтому искусство, чья информация заключает в себе ду­
ховные ценности, доказывает свою «истинность, т. е. действи­
тельность и мощь, посюсторонность своего мышления» силой
своего воздействия на общественное и индивидуальное созна­
ние, способностью духовно раскрепостить, гармонизировать че­
ловека, помочь ему преодолеть жизненные невзгоды, приобщить
его к верным ценностным ориентирам, поднять его отношение
к настоящему и будущему до всемирно-исторического уровня
(по выражению классиков марксизма), а отношение к людям до
действенного гуманизма. Словом, речь идет о способности искус­
ства организовать сознание и волю людей и направить их на
путь материального, социального и духовного прогресса.
Еще одна специфическая черта критериальное™ практики для
искусства: поскольку духовные ценности личностны, обществен­
ная практика здесь выступает как итоговый интеграл личност­
ных практик, каждая из которых — через индивидуальную интер­
претацию и усвоение образов — дает им свое подтверждение
или опровержение. В целом же верификация искусства есть мно­
гоступенчатый исторический процесс, идущий по цепочке: искус7
8
9
7
См.: З а к с Л. А. Искусство как феномен культуры. Автореф. канд.
дне. Свердловск, 1975, с. 13—14.
М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 3, с. 1.
См.: З а к с Л. А. Практическая обусловленность художественной ин­
формации.— В кн.: Ленинская теория отражения. Свердловск, 1975, вып. 5,,
с. 135.
8
9
ство — индивидуальное сознание — индивидуальная практика —
общественная практика.
Первое отношение в этой цепочке интересно потому, что
в нем обнаруживается еще одна важная особенность существо­
вания и верификации художественных образов. Художествен­
ное сознание общества и личности вырабатывает и использует
особый, имманентный для художественной системы, непосред­
ственный показатель истины — художественную правду. Пред­
ставление о художественной правде формируется стихийно и ис­
пользуется в практике творчества и восприятия интуитивно,
а впоследствии получает теоретико-идеологическое выражение
и обоснование. Многие теоретические определения художествен­
ной правды отождествляют ее с истиной в искусстве, не заме­
чая субъективность правды и ее нередкое расхождение с цен­
ностной истиной.
На наш взгляд, художественая правда есть субъективная
(хотя и объективно социокультурно обусловленная) художест­
венно-психологическая форма бытия и ценностного освоения
художественной информации. Художественная правда — цен­
ностная характеристика, так сказать, второго порядка. Она есть
отношение художника и его адресатов к результатам познания,
оценки и воплощающей их художественно-образной реальности.
Феноменологически (т. е. для субъектов) художественная прав­
да — двуединство убедительности художественной информации
и (оборотная сторона медали) убежденности этих субъектов
в ее истинности. Все моменты художественного содержания и
формы образуют для субъекта чудодейственный сплав, вызы­
вающий огромное наслаждение и не меньшее доверие: так мо­
жет (должно) быть, а иначе, по-другому — не может и не долж­
но! Этот ценностно-психологический феномен имеет своей пред­
посылкой не всегда осознаваемое соответствие данной художе­
ственной информации жизненному опыту и ценностным пред­
ставлениям, нормам и идеалам субъектов , причем всем имею­
щим отношение к искусству их типам (так, многих читателей и
критиков нравственно шокировало и уже не могло быть осмыс­
лено как правдивое недавнее стихотворение Ю. Кузнецова «Я пил
из черепа отца» — не спасли искренность, мастерство, вырази­
тельная лаконичность, философская идея). Д л я искусства, как
и вообще для ценностных идеологических форм отражения, ука­
занная предпосылка, в сущности субъектная, несомненно, функ­
ционально важнейшая, более подчас необходимая, чем соответ­
ствие образа объекту как таковому. Само существование фено­
мена художественной правды, место, которое она занимает
в художественном сознании практически всех эпох в качестве
ведущего регулятора творчества, убедительно доказывает суще10
10
Ср. известное определение художественной правды, данное А. М. Горь­
ким (Собр. соч. В 30-ти т. М , 1953, т. 25, с. 116).
ственность отношений художественных образов с живым духов­
но-практическим сознанием людей, отношений содержательных,
экзистенциальных, функциональных.
Дело, во-первых, в том, что искусство, как и моделируемые
им ценности, есть форма утверждения, самоосуществления, «са­
мостояния» (А. С. Пушкин) социального субъекта. Законы жиз­
ни здесь, как и в реальной практике, реализуются через «хоте­
ние» (В. И. Ленин) субъекта, его волю, мечту, идеал. Когда
К. Маркс в своих блестящих исторических трудах показал силу
«всемирно-исторического воодушевления» и «всемирно-историче­
ского заблуждения», когда Ф. Энгельс поставил впереди фор­
мальной истины политэкономии всемирно-историческую правду
народного чувства социальной несправедливости, они показали,
как действуют законы жизни через отношение людей к этой жиз­
ни. Идея становится материальной силой, овладевая массами,
а овладевает массами, только становясь их правдой-убеждени­
ем, символом веры. Без этого нет исторических свершений, по­
этому же нет исторических свершений без большого искусства
и его правды.
Дело, во-вторых, и в том, что, повторим, сами постигаемые
ценностные «стины выявляются, актуализируются, осмысляются
и оцениваются, а затем воздействуют на жизнь только через
интерпретационно-оценивающую активность субъекта. За пред­
ставлениями о художественной правде всегда скрывается, таким
образом, подлинная сущность этого непосредственного индика­
тора ценностной истины — определенная система ценностей об­
щества (класса) и личности. Именно поэтому и сами ценност­
ные истины должны быть даны субъекту как содержание прав­
ды образа в понимании художника. В типичном для большого
прогрессивного искусства случае объективно нет противоречия
правды и ценностной истины, и можно сказать, что такая художе­
ственная правда истинна. Но последнее вовсе не означает, что
для воспринимающих образ будет правдой, поскольку художник,
следуя своему чувству и пониманию меняющейся жизни, неред­
ко выходит за пределы сознания своей аудитории. Так, перво­
начально не был понят и принят поразительный реализм пуш­
кинской прозы или его дерзкая игра с ценностями прошлого и
глубина постижения настоящего в «Онегине». И подобным при­
мерам несть числа. Но те же примеры показывают, что если
в произведении истина была и была глубокой и перспективной,
то раньше или позже она восторжествует, став правдой для вос­
принимающих. Если же правда художника была слишком субъ­
ективной, неповторимой, опиралась на исторически ограничен­
ную истину или заблуждение, она станет правдой лишь для узко­
го круга людей и ненадолго (такова судьба субъективистских
течений в современном западном искусстве).
Искусство дает богатейший исторический спектр форм соот­
ношения истины и правды. Но особо следует остановиться на
художественных ценностях, которые можно рассматривать как
носителей абсолютной художественной истины и правды — это
непреходящие ценности, или классика. Она, пожалуй, ярче все­
го показывает теоретику жизненно-практические основания худо­
жественного познания, объективность художественной субъек­
тивности и отправных для нее систем ценностей. И в самом деле,
быть правдой с точки зрения прогрессивного сознания разных
эпох, обладать, несмотря на конкретное предметное содержа­
ние, духовным значением для разных этапов общественного раз­
вития может только истинное отражение и выражение ценност­
ной логики жизни. Такие ценности (музыка Баха, живопись
Рембрандта, поэзия Тютчева) сами становятся критерием отно­
шения людей к жизни и искусству. При этом и здесь абсолют­
ное диалектически связано с относительным. Во-первых, в смыс­
ле связи его с преходящими, ограниченными или ложными фор­
мами миропонимания. Во-вторых, в смысле связи с конкретноисторическими субъектами и их социокультурными контекста­
ми, реализующими непреходящее общечеловеческое содержание
образов через индивидуальную и индивидуализирующую его,
во многом исторически преходящую интерпретационную форму.
С другой стороны, в этих интерпретациях могут быть и бывают
моменты той плодотворной новизны, которая обогащает и до­
полняет старое содержание в его абсолютной части новым, столь
же существенным и непреходящим. Не случайно история куль­
туры хранит благодарную память о таких интепретациях и ин­
терпретаторах. Сами же классические произведения искусства
оказываются подобными вечно растущему и цветущему дереву.
Таковы, на наш взгляд, основы опирающегося на ценностное
понимание искусства общего подхода к проблеме художествен­
ной истины. Но ведь ценностно-смысловое содержание художе­
ственных образов не составляет всего их содержания. Всякий
смысл, как известно, предметен, а искусство вскрывает ценность
реальных явлений действительности. Поэтому необходимый
пласт художественных образов — предметное содержание, без
которого невозможно моделирование ценностей действительно­
сти и постижение ее логики. Образ в искусстве, следовательно,
может быть осмыслен с позиций предметной объективной истин­
ности. Причем сама предметная реальность (и истинность) об­
раза двупланова: грубо говоря, для раскрытия ценностей кон­
кретных явлений требуется воссоздание и преображение этих
явлений, их чувственных форм. Д л я постижения же ценностной
логики и тем более для убедительного объяснения этой логики
(к чему стремится искусство на высших, вплоть до философских,
Уровнях художественного обобщения) необходимо пойти вглубь
вещей, вскрыть их объективную сущность и сущность отноше­
ний между ними, необходимо, следовательно, миропонимание.
Как видим, здесь можно говорить о двух, хотя и, несомненно,
вязанных между собой уровнях истины — феноменальном и
с
сущностном. А это значит, что возникает весьма важная д л
гносеологии и эстетики проблема выяснения зависимости цен­
ностной истины искусства от предметного его содержания (а для
ценностного плана — уже и формы), что, естественно, предпо­
лагает и выяснение логики взаимоотношений предметных эта­
жей образа. Но эти весьма важные в теоретическом и практи­
ческом отношении, остродискуссионные проблемы — задача уже
другой работы.
я
В. Н. ФОМИНЫХ
Уральский университет
О ПРАВДИВОСТИ (ИСТИННОСТИ)
ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО ФАКТА
Наша советская публицистика — это такой род литератур­
ного творчества, который открыто служит социально-политиче­
ским целям Коммунистической партии (продиктованным зада­
чами момента, переживаемого периода), специфическим имен­
но для этого рода творчества способом: она является живым от­
кликом на конкретные социальные факты, обращенным непо­
средственно к массам. Предавая социальные факты огласке,
оценивая и объясняя их с глубоко партийных позиций, публици­
стика влияет на общественное мнение об этих фактах и через
механизм общественного мнения воздействует, с одной стороны,
на массы, их сознание и поведение, с другой стороны,— на обще­
ственные институты, их решения.
Публицистический факт не тождествен социальному, являет­
ся всегда авторской интерпретацией последнего. Известный со­
ветский телекомментатор Валдо Пант, когда его спросили, как
он расценивает факт в журналистике, образно, но точно ответил:
«Факт в журналистике похож на химическое соединение Н 0 , ко­
торое может при одном и том же нуле превращаться либо
в лед, либо в воду. Все зависит от тенденции, от направления
движения. Без этого нет ни журналистики, ни публицистики» К
Как бы ни была достоверно точной передача того, что произо­
шло, она малосодержательна без интерпретации автором факта,
без его оценки случившегося.
Оценка социального факта, содержащаяся в публицисти­
ческом, всегда имеет классовый характер, так как исходит (не
может не исходить) из определенной системы ценностей класса,
выработанных идеологией и являющихся для автора (субъекта
оценки) идеологическим фундаментом всех его воззрений.
При этом идеология как теория избирательна к знаниям, до2
1
См.: М я с о е д о в а Т. Д у б л я не будет! — Журналист, 1972, № 2, с. 31.
бытым человечеством (наукой), берет на вооружение не все зна­
ния, а лишь те, которые полезны классу, она всегда тенденциоз­
на. Более того, можно говорить не только о социально-полити­
ческой, но и гносеологической роли идеологии в жизни общест­
ва. «Партийная позиция, выражая потребности общественной
практики, придает общую направленность познавательной дея­
тельности,— пишет В. А. Лавровский,— как бы очерчивает «го­
ризонт видения», определяет меру заинтересованности субъекта
в раскрытии объективной истины, решающим образом сказы­
вается на возможностях познания общественных явлений» .
В основе нашей марксистско-ленинской идеологии лежит си­
стема ценностей, прямо противоположная системе ценностей бур­
жуазной идеологии. Вследствие этого различия идеологий оцен­
ка одного и того же факта оказывается в журналистике прин­
ципиально разной.
Буржуазный журналист независимо от того, какими мотива­
ми руководствуется лично — действует ли с полным осознанием
своих классовых целей, цинично извращая содержание и оцен­
ку социальных фактов; или искренне веря, что буржуазные цен­
ности извечны, лучше быть не могут; или, сомневаясь и колеб­
лясь, мечется, но не решается перейти на позиции передового
класса,— в любом случае в оценке социальных фактов исходит
из буржуазной классовой идеологии, детерминирован ею.
«В силу своих классовых интересов буржуазия должна была,—
писал В. И. Ленин,— лгать и обманывать трудящихся» . В све­
те буржуазных ценностей и соврать в журналистике не грех.
Но это и не обязательно. Социальный факт многогранен и до­
статочно высветить его в таких связях и зависимостях, которые
несущественны, второстепенны, случайны. Так чаще и бывает,
журналист, казалось бы, объективен, точно передает факт в де­
талях, тем не менее искажает его интерпретируя с позиции идео­
логии, ложной по своей природе.
Принцип партийности в интерпретации социальных фактов
нашей публицистикой проявляется двояко: как катализатор их
объективного, истинного отражения и как идеологически вер­
ная их оценка. Коммунистическая партийность вследствие на­
учного характера идеологии марксизма-ленинизма не только не
препятствует объективному отражению социальных фактов, но,
напротив, обусловливает его. Глубоко партийной позицию авто­
ра можно признать лишь в том случае, если он объективен на
всех уровнях творчества, начиная со сбора фактов и их анали­
за, на стадии интерпретации социальных фактов, кончая их ли­
тературной обработкой.
Публицистический факт принято квалифицировать катего2
3
2
Л а в р о в с к и й В. А. Диалектика партийности и научной объектив­
ности в социальном познании—В кн.: Принцип объективности и его роль в
социальном познании. Калинин, 1980, с. 28—29.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 177.
3
рией не «истинности», а «правдивости». Термин «правда», с од­
ной стороны, идентичен термину «истина» в смысле адекват­
ного отражения действительности, того, что есть на самом деле
(независимо от сознания) ; с другой стороны, в отличие от исти­
ны, являющейся идеалом знания, правда предстает как «идеал
поведения» . Публицистический факт в наших (коммунистиче­
ских) средствах массовой информации и пропаганды правдив.
Именно так, как синоним правды (истины) воспринимает его
массовый читатель. Правдив в принципе. Однако не следует по­
лагать, что правдивость факта устанавливается автоматически.
В каждом конкретном случае субъектом оценки социального
факта выступает вовсе не класс, а индивид (автор), который
может оценить факт по-разному вследствие своих индивидуаль­
ных свойств и в силу глубины своих убеждений, политической
остроты авторской позиции (партийности); и в меру своего об­
щего развития, особенно знания специфики той сферы, о которой
пишет (компетентности) ; и в меру своих творческих способно­
стей (таланта) и т. д. По этим и аналогичным причинам со­
циальный факт в публицистике может быть интерпретирован
с разной степенью глубины. Когда, например, «две личности,—
пишет М. С. Каган,— дают взаимоисключающие эстетические
оценки прочитанному ими роману и т. д. и т. п.,— мы имеем
дело со столкновением оценочных суждений, которые являются
таковыми независимо от того, основаны они на знании или на
предрассудке, на науке или на суеверии, на жизненном опыте
или его отсутствии» .
И в журналистском произведении, к сожалению, иногда воз­
никает субъективистская оценка социальных фактов, не осно­
ванная на достаточно глубоком их изучении. Частным, но очень
ощутимым для публицистики основанием субъективистской
оценки конкретных социальных фактов служат стереотипы
(упрощенные, схематические образы фактов, обычно некритиче­
ски усваиваемые человеком), которые становятся для автора пси­
хологическим барьером на пути интерпретации факта. Субъек­
тивизм, в какой бы форме он ни проявлялся (стереотипность,
предвзятость, неискренность и т. д.), разрушает правдивость
публицистического факта, дает неверную, ложную интерпрета­
цию социальных фактов и тем самым, если автор и не хотел
того, помимо его воли, дискредитирует идеологические ценно­
сти, утверждению которых в сознании читателей публицистиче­
ский факт предназначен. Публицистическим фактом является не
всякий факт журналистского текста, а-лишь тот, оценка в ко­
тором зиждется на глубоком знании социального факта.
Публицистический факт всегда субъективен, но эта субъек­
тивность, если понимать ее как творческий момент в нем, не не4
5
4
5
См.: Толковый словарь русского языка. М., 1939, т. 3, с. 690.
К а г а н М. С. Человеческая деятельность. М., 1974, с. 65.
достаток, а его достоинство. Сознание «включает в себя,— по­
ясняет M. Н. Руткевич,— и объективную сторону — отражение
того, что есть в окружающем мире, и сторону субъективную — от­
ражение потребностей человека в изменении мира, его способ­
ности себя «реализовать». Следовательно, сознание как един­
ство объективного и субъективного есть отражение творче­
ское» . Творить — значит создавать новое, но само новое много­
образно по форме. Нельзя сводить его лишь к тому, чего не было
в реальности, что только возникло. Новым является и то, что
присуще объекту (факту), но до этого не попало в поле зрения
исследователя. Именно творческим подходом объясняется в пуб­
лицистике умение автора, его искусство увидеть в социальном
факте, казалось бы самом обыденном, с которым сталкиваемся
повседневно, скрытое от глаз, высветить его для читателей не­
ожиданной стороной, извлечь из него новый глубокий социаль­
но-политический смысл.
К социальному факту можно, как уже отмечали, подойти
по-разному, но далеко не безразлично для интересов коммуни­
стического строительства, как подойти к нему в каждом кон*
кретном случае. Определяющим фактором в конечном счете ста­
новится личность автора, его политическая зрелость, компетент­
ность, проницательность его таланта, литературное дарование.
Только тогда, когда в публицистическом факте четко выражена
отношение автора к социальному факту, авторская позиция —
только в этом случае он адекватен социально-политическому
назначению публицистики и воздействует на умы, чувства и дей­
ствия людей с наших партийных позиций.
Интерпретация социального факта, его преобразование в пуб­
лицистический факт, как видим, акт сложный. В процессе жур­
налистского творчества каждый раз решаются три внутритворческих задачи: познавательная, ценностно-ориентационная и ком­
муникативная (задача общения). Как результат их решения пуб­
лицистический факт трехмерен: это и знание социального фак­
та, и его социально-политическая оценка, и личное к нему
отношение автора. На познавательной стадии интерпретации
социальный факт изучается в той системе, в которой он возник
и развивается, во всем многообразии его связей и зависимо­
стей в рамках конкретной социальной ситуации. Познаватель­
ная задача не является конечной целью публицистики, она
лишь промежуточный момент в ней, но в нашей (коммунисти­
ческой) публицистике она становится определяющей для всего
процесса творчества, предопределяет высокое качество и эффек­
тивность публикаций.
Публицистическое исследование ведется не ради самого по6
6
Р у т к е в и ч M. Н. Актуальные проблемы ленинской теории отраже­
ния. Свердловск, 1970, с. 98—99.
знания, а ради преследуемых публицистикой социально-полити­
ческих целей. Вторая ступень интерпретации в публицистике-—
главная, поскольку здесь дается идеологическая трактовка со­
циальных фактов и, следовательно, идеологическая ориентация
читателя (слушателя, зрителя), отвечающая интересам полити­
ческого момента. На ней автор вовсе не повторяет все связи и
зависимости, которыми факт «связан», а задерживает внимание
читателя лишь на отдельных, но наиболее существенных, наи­
более идеологически значимых.
Третья — коммуникативная ступень интерпретации вызвана
особенностями читательского восприятия текста. Выявленные
знания и оценка социального факта могут и не дойти до чита­
теля (не будут ему интересны), если не приобретут в тексте
. форму межличностных отношений. Опытный публицист ведет
разговор как бы не со всеми читателями, а с каждым в отдель­
ности: преподносит знание и оценку факта не в готовом виде,
а в процессе их совместного исследования; не навязывает чи­
тателю выводы, а подводит к ним. Факт приобретает операцион­
ное значение, вызывает ответную реакцию в форме сопережи­
вания с автором, обмена мнениями в кругу своих товарищей,
в форме конкретных поступков, пробужденных выступлением.
Публицистика и рассчитана на пробуждение социальной актив­
ности читателя (слушателя, зрителя).
Подведем итог сказанному. В нашей (коммунистической)
журналистике публицистический факт правдив (истинен), по­
скольку объективно отражает социальную действительность и
оценивает ее с позиций истинной системы ценностей — марксист­
ско-ленинской идеологии. При этом идеологическая оценка осно­
вывается на истинном знании действительности и, в свою оче­
редь, нацеливает познание субъекта (автора) на поиск объек­
тивной истины.
Ю. Н. ТУНДЫКОВ
Уральский электромеханический институт
инженеров железнодорожного транспорта
О СПЕЦИФИЧЕСКОМ ОБЪЕКТЕ МОРАЛЬНОГО ОТРАЖЕНИЯ
И ПРОБЛЕМЕ ИСТИНЫ В МОРАЛИ
В рамках гносеологического анализа морали два тесно свя­
занных между собой вопроса — о специфическом объекте мо­
рального отражения и применении к продуктам' последнего
истинностных характеристик — относятся к числу наименее раз­
работанных и в ряде моментов наиболее дискуссионных. Обра­
щаясь к первому из этих вопросов, отметим, что, видимо, как
следствие затруднений дать конкретный ответ на него в лите­
ратуре с некоторых пор наметилась тенденция, с одной сторо-
ны, избегать его прямой постановки, а с другой — снимать во­
обще как лишенный реального смысла. В последнем случае фак­
тически подразумевается, что по объекту отражения формы об­
щественного сознания не отличаются друг от друга, с чем со­
гласиться никак нельзя.
Немало встречается в литературе и расплывчатых ответов
на поставленный вопрос, допускающих многозначность толко­
вания или даже представляющих собой лишь видимость ответа.
Примером последней может служить, в частности, распростра­
ненная формулировка: «мораль отражает общественное бытие
под углом зрения взаимодействия общественных и личных ин­
тересов» (в другом варианте: «...под углом зрения соотношения
добра и зла»).
Представлена, однако, в литературе и одна вполне опреде­
ленная точка зрения на рассматриваемый вопрос, согласно ко­
торой специфическим объектом морального отражения высту­
пают реальные нравственные отношения, или, как их еще назы­
вают, нравы (В. А. Василенко). Последние, таким образом,
включаются в общественное бытие, отчего само оно трактуется
расширительно.
В пользу расширительной трактовки общественного бытия
высказывались, как известно, и некоторые специалисты в об­
ласти исторического материализма (В. П. Тугаринов, В. А. Д е мичев). Их позиция не раз подвергалась в литературе аргу­
ментированной критике. Не вдаваясь в детали этой критики,,
укажем, что, по мнению противников расширительной трактов­
ки бытия, сторонники этой трактовки отходят от одного из клю­
чевых в марксизме положений об абсолютной противополож­
ности материи и сознания в пределах основного вопроса фило­
софии и принципиальном различии между материальными и
идеологическими (по терминологии В. И. Ленина) общественны­
ми отношениями.
Присоединяясь в целом к такой оценке, заметим, однако,
что противники расширительной трактовки общественного бы­
тия испытывают, в свою очередь, значительные затруднения при
изложении позитивной стороны своей позиции, т. е. при ответе
на вопрос о структуре бытия. Многочисленные попытки такога
рода представляют собой скорее вариации на тему уточнения ме­
тодологии подхода к данному вопросу, нежели его конкретную
разработку. Это особенно остро дает о себе знать при выяснении
более частного вопроса: о специфическом объекте отражения
применительно к каждой отдельно взятой форме обществен­
ного сознания, в частности применительно к морали. Приходит­
ся признать, что сколь-нибудь четкого и доказательного ответа
на этот последний вопрос в литературе до сих пор не имеется.
Полагаем, что преодолеть создавшиеся трудности можно
с помощью осмысления в гносеологическом плане категории
«потребность». В самом общем значении «потребность» означает,
к а к известно, состояние нужды в чем-либо; носителями этого
состояния, т. е. субъектами потребности, могут быть живые ор­
ганизмы, отдельные люди, группы людей, классы, общество и
человечество в целом. Когда говорят о потребностях классов,
общества и человечества в целом, то значение понятия «потреб­
ность» приближается к значению понятия «закон». Законы по­
знаются, а потребности осознаются, и само выражение «осозна­
ние потребности (потребностей)» весьма широко употребляется
в литературе, но преимущественно в контекстах социологиче­
ского и психологического, а не гносеологического анализа. Одна­
ко, как показывают наблюдения, грань между тем и другим
контекстами нередко оказывается весьма условной, различимой
лишь по чисто формальным признакам. Примеры такого рода
имеются в работах А. Г. Харчева, В. Г. Алексеевой, А. К. Уледова, Е. М. Пенькова, Е. Г. Куделина, А. В. Разина и многих
других специалистов, занимающихся проблемами историческо­
го материализма и этики , и думается, что сам по себе этот
факт далеко не случаен.
Интересный материал того же характера содержится в ра­
ботах специалистов в области эстетики — А. Ф. Еремеева,
М. С. Кагана, Л. Н. Столовича. Одним из ключевых понятий,
используемых этими авторами при выяснении природы эстети­
ческого, выступает категория ценности или ценностного отно­
шения. Представляя собой, как и потребность, определенное
взаимодействие между объектом и субъектом и включая в себя
человеческие потребности, ценностное отношение тем самым
в своем понятийном выражении оказывается весьма близким
к категории «потребность». По сути дела отличие этих двух
категорий друг от друга заключается лишь в разном «повороте»
их общей дефиниции: в определении потребности акцент дела­
ется на взаимодействии субъекта с объектом (состояние нужды
субъекта в объекте), а в определении ценности — на взаимо­
действии объекта с субъектом (значимость объекта для субъ­
е к т а ) . Выделение в ценности еще одного отношения — познава­
тельного— фактически переводит эту проблему в гносеологиче­
ский план, где ценность выступает объектом отражения в со­
ответствующих формах общественного сознания. Тогда, считая
объективно вызревающие общественные потребности структур­
ными компонентами общественного бытия, можно не только рас­
смотреть более конкретно вопрос о специфическом объекте от­
ражения в ценностных формах сознания вообще и моральном
сознании в частности, но и более тесно связать категорию обще­
ственного бытия с категориями деятельности и образа жизни,
1
1
См. напр.: К у д е л и н Е. Г. Диалектика производства и потребностей.
М., 1977, с. 20; Х а р ч е в А. Г. Этика и мораль.—В кн.: Предмет и система
этики. Москва — София, 1973, с. 70; Р а з и н А. В. Моральное требование в
процессе формирования высших социальных потребностей личности.— Филос.
науки, 1979, № 4, с. 21.
призывы к чему раздаются в литературе давно. Кроме того, этот
вывод открывает новые возможности для более глубокого обо­
снования уже неоднократно высказывавшейся в литературе мысли
о том, что общественное бытие имеет многоуровневую структу­
ру и что можно говорить о более или менее глубинных слоях об­
щественного бытия.
Теперь о специфическом объекте отражения в ценностных
формах сознания. Полагаем, что таким объектом применитель­
но к каждой данной форме (моральной, политической, рели­
гиозной, эстетической) выступает та специфическая для нее по­
требность, которая вызвала ее генетически к жизни и которая,
исторически трансформируясь и наполняясь конкретным содер­
жанием, не только непрерывно поддерживает функционирова­
ние и развитие данной формы общественного сознания, но, что
особенно важно, постоянно опосредует ее связь с общим объек­
том отражения — общественным бытием в целом. В этом опо­
средовании отражения общего объекта специфическим и заклю­
чается, на наш взгляд, принципиальное отличие ценностных
форм общественного сознания от науки. Теоретическое созна­
ние (наука в целом или отдельные ее подразделения) также
отражает человеческие потребности и ими же оно детерминиру­
ется. Но связь теоретического сознания с потребностями реа­
лизуется в парадоксальной форме: наука исторически возникла
и развивается в ответ на потребность общества отражать мир
независимо от человеческих потребностей. Только так она мо­
жет выполнить свое конечное объективное назначение: служить
делу преобразования мира человеком, т. е. удовлетворению его
потребностей. Что касается ценностных форм сознания, то О Н Р
исторически вызваны к жизни необходимостью (потребностью)^
отражать бытие в зависимости от человеческих потребностей.
И последние поэтому выступают в них в качестве специфическо­
го объекта отражения, опосредующего их связь с общим объ­
ектом.
Сформулируем теперь специфический объект отражения в мо­
рали. Им является объективно складывающаяся в процессе об­
щественно-исторической практики потребность общества в це­
лом и отдельных его подструктур (в первую очередь классов),
с одной стороны, в добровольном и свободном духовно-практи­
ческом самоопределении своих членов в соответствии с по­
требностями и интересами этих общностей, а с другой — в не­
обходимости иметь опять-таки преломленную сквозь призму
своих потребностей и интересов наиболее обобщенную содер­
жательную оценку всего происходящего в ж и з н и . Д а в а я это
4
2
2
Что касается нравственных отношений как разновидности идеологиче­
ских, то они тоже осознаются моральным сознанием, но лишь в качествевторичного объекта отражения. И такое имеет место, как правильно отме­
чают А. Г. Харчев и Б. Д . Яковлев, не только в морали, но и, например, в
науке: наука отражает мир в целом и, кроме того, научную практику; по-
определение, мы полагаем, что гносеологический и социологи­
ческий аспекты изучения общественного сознания не просто
взаимодополняют, но взаимораскрывают друг друга. Напоми­
нать об этом приходится потому, что в литературе в ряде
случаев наблюдается тенденция, с одной стороны, к искусст­
венному ограничению возможностей гносеологического подхода
к общественному сознанию (видимо, как обратная реакция
на преобладавший некогда узкий гносеологизм в его исследо­
вании), а с другой — к слишком жесткому разделению преро­
гатив того и другого подходов.
Переходя к вопросу о применении истинностных характери­
стик к формам морального отражения (нормам, оценкам и их
интегративам — принципам и идеалам), уточним связь этого
вопроса с первым, только что рассмотренным. Проблемным
делает этот второй вопрос не столько использование истины
при изучении ценностного сознания, сколько объективная воз­
можность неоднозначного толкования содержания форм цен­
ностного отражения, проистекающая из природы специфическо­
го объекта последнего — человеческих потребностей. По этой
же причине рассматриваемый вопрос имеет весьма актуальное
идеологическое значение.
Начиная с Д. Юма, в буржуазной этике прочно удерживает­
ся скептическая традиция в данном вопросе. «Наука имеет дело
с фактами, а мораль (этика) с ценностями», «из того, что есть,
логически не выводится то, что должно быть», «сущее и долж­
ное между собой никак не связаны», «понятие истины к оценкам
и императивам неприменимо» — все эти и подобные им выводы
вот уже не одно десятилетие на все лады муссируются на За­
паде не только философами, но и некоторыми представителями
естественнонаучного знания. Наиболее крайняя позиция в рас­
сматриваемом вопросе принадлежит логическому позитивизму,
пик популярности которого пал на предвоенные годы. С точки
зрения представителей этой ветви позитивизма (А. Айер, Г. Рейхенбах, Р. Карнап и др.), моральные императивы и оценки, ког­
да их кто-то высказывает, выражают всего лишь эмоции гово­
рящего, не имеющие объективного критерия . При этом сам
говорящий, если следовать логике позитивистской аргументации,
никогда не может быть уверен в том, что его собственные эмодии адекватно выражают личные потребности и желания.
Обратим внимание на то, что, хотя формально под огонь
позитивистской критики попадают не только моральные, но и
все другие формы ценностного отражения^ фактически все же
речь постоянно ведется о моральных формах. Происходит это,
3
следняя может выступать поэтому в качестве относительно самостоятельного
критерия истины причастных к этой практике теоретических построений. См.:
X а р ч е в А. Г., Я к о в л е в Б. Д . Очерки истории марксистско-ленинской
этики в СССР. Л., 1972, с. 169.
См. напр.: A y e г A. Philosophical Essays. London. 1963, p. 222—224.
3
на наш взгляд, не случайно. Дело в том, что в системе ценност­
ного отношения к миру моральные формы имеют в современных
условиях наиболее принципиальное жизненное значение. На
практике, конечно, они постоянно наполняются содержанием
правовых и в особенности политических форм, тем не менее и
право, и политика нуждаются в моральном оправдании. Послед­
нее, как известно, существенным образом влияет на успех тех
или иных политических программ и лозунгов среди широких
слоев населения. Не случайно реакционные социальные силы;
лицемерно пытаются освятить с помощью морали свои неблаго­
видные политические цели, а морализующий антикоммунизм
стал ныне одним из излюбленных средств империалистической
пропаганды.
Таким образом, отказывая именно моральным формам в пра­
ве на истинностные характеристики, позитивизм тем самым на­
носит удар по ценностному отражению вообще. Социальные исто­
ки такой позиции вполне очевидны: боязнь сходящего с исто­
рической арены класса (буржуазии) ставить вопрос о научном
обосновании системы моральных требований и оценок, ведь та­
кая постановка не сулит его собственной моральной системе
ничего хорошего. К более частным причинам позитивистского
«ограничения» морали следует отнести сциентистское мироощу­
щение какой-то части научных и технических специалистов,
склонных в условиях бурного развития науки абсолютизировать
как ее социальные функции, так и специфические для нее фор­
мы отражения.
Не вызывает сомнений и объективный социальный смысл
позитивистского морального скептицизма: с одной стороны, это
нейтралистское отношение к морали, допускающее моральный
релятивизм и произвол (независимо от субъективных установок
теоретиков такой позиции), а с другой — это тонкая компроме­
тация прогрессивных моральных идеалов.
Вторая мировая война и другие значительные события по­
следних десятилетий — появление опасности мировой ядерной
катастрофы, обострение так называемых глобальных проблем,
углубление кризиса буржуазной морали, а также широкое при­
менение буржуазным государством и монополиями достижений
НТР для наступления на жизненные права трудящихся, для их
духовного порабощения — в значительной степени снизили на
Западе интерес к позитивизму. В условиях, когда широкие мас­
сы людей взирают на науку не только с тревогой, но и с надеж­
дой, не может пользоваться популярностью философия, объяв­
ляющая истину нейтральной по отношению к добру. Естествен­
но, что в изменившейся социальной атмосфере позитивизм, с од­
ной стороны, несколько смягчил, а с другой — завуалировал свои
позиции, принципиально, однако, не отказавшись от них. И, как
показали дискуссии, прошедшие на XVI Всемирном философ­
ском конгрессе, приверженность многих буржуазных филосо-
фов к позитивистской методологии по-прежнему мешает им вый­
ти из тупика в вопросе о научном обосновании моральных норм
и оценок .
В марксистской литературе вскрыта методологическая несо­
стоятельность позитивистского анализа морали, показана оши­
бочность сведения сложной мировоззренческой проблемы, како­
вой, безусловно, является проблема применения истинностных
характеристик к формам ценностного отражения, к частной фор­
мально-логической задаче. Вместе с тем не все, что у нас публи­
ковалось и публикуется на эту тему, можно безоговорочно при­
нять. Так, еще сравнительно недавно (лет десять — пятнадцать
назад) некоторые авторы, пытаясь доказать недоказуемое —
формально-логическую выводимость ценностных суждений из
фактуальных— по-существу «принимали игру» позитивистов .
Следует отметить, что немалая заслуга в преодолении такого
подхода принадлежит О. Г. Дробницкому, работы которого внес­
л и значительный вклад как в критику этической концепции по­
зитивизма, так и в положительное решение рассматриваемой
проблемы.
Не можем мы также поддержать позицию тех авторов, ко­
торые, всецело признавая возможность объективно-научного
обоснования ценностных феноменов сознания (ведь это выте­
кает из самого духа марксизма), в то же время считают не впол­
не правомерным применение по отношению к ним понятия исти­
ны. Предлагается, в частности, заменить это понятие понятием
значимости (В. А. Титов). На наш взгляд, здесь допускается
методологическая непоследовательность, особенно наглядно об­
наруживающая себя на следующем примере. Д л я философамарксиста не существует альтернативной постановки вопроса
типа: «Истинны или значимы те или иные идеологии?»,— ибо он
убежден в том, что все идеологии значимы и некоторые из них
содержат элементы объективной истины; причем идеология про­
летариата является истинной в целом. Но вот вопрос: «Истин­
ны или значимы моральные нормы?» ставится некоторыми ис­
следователями почему-то в альтернативной форме, хотя в прин­
ципе он ничем не отличается от первого: и в том и в другом слу4
5
4
См.: А р х а н г е л ь с к и й Л. М. Наука и нормы: альтернатива или
единство? — Вопр. философии, 1979, № 3.
Моральные нормы и оценки выводятся не из наличных фактов действи­
тельности, которым они могут в частном случае противоречить, а из общего
движения фактов, далеко выходящего за рамки наличных. Это движение
фиксируется, соответственно, не в фактуальных, описательных, а в философ­
ских, мировоззренческих суждениях, и выведение из последних ценностных
суждений является содержательной, а не формально-логической задачей. Так,
ценностное суждение «Современный капитализм есть зло» выводится не из
каких-то отдельных суждений, фиксирующих те или иные фактические со­
стояния капитализма, а из всестороннего анализа капитализма как строя
и его места в человеческой истории. Такой анализ занял у К. Маркса в
«Капитале» целые тома.
5
чае речь идет о применении понятия истины к ценностным фе­
номенам сознания. Попутно заметим, что при замене «истинно­
сти» «значимостью» остается неясным вопрос о том, какая зна­
чимость имеется в виду: положительная или отрицательная,
объективная или субъективная, т. е. опять-таки истинная или
неистинная. Таким образом, даже здравый рассудок (а им, как
известно, нельзя пренебрегать, хотя и доверять ему полностью
тоже нельзя) восстает против альтернативной постановки рас­
сматриваемого вопроса.
Полагаем, что вопрос, о котором идет речь, имеет двухуров­
невую
структуру. На первом — функционально-прагматиче­
ском— уровне нормы и оценки соотносятся с условиями сущест­
вования и потребностями общества (класса), вызвавшего их
к жизни. Соответствие одного другому дает нам адекватность
отражения, несоответствие — неадекватность. Если же, скажем,
на исторической арене пришли между собой в столкновение две
или несколько систем норм и оценок, то проблема их истинно­
сти решается путем субъективного предпочтения одной из них.
Иными словами, на уровне функционально-прагматического
анализа, выражаясь словами О. Г. Дробницкого, еще не ставит­
ся вопрос: «На чьей стороне правда?». Соответственно и поня­
тие истины употребляется здесь по-существу не в строгом зна­
чении, ибо истина, как известно, в каждом конкретном случае
одна, а в нашем примере их может оказаться две и более.
Но помимо функционально-прагматического есть более вы­
сокий и общий объективно-исторический уровень рассмотрения
данного вопроса. Здесь нормы и оценки соотносятся уже не про­
сто с условиями жизни и особыми потребностями тех или иных
общностей, а с общим направлением развития человечества в до­
статочно протяженную историческую эпоху. При этом на каждом
данном этапе человеческой истории общую тенденцию развития
человечества выражают прогрессивные классы и слои общест­
ва. По отношению к их моральным ценностям могут быть при­
менены истинностные характеристики в их самом строгом зна­
чении. Именно исходя из таких методологических посылок
Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге», перечислив все существовавшие
в то время классовые разновидности морали (феодальную, бур­
жуазную и пролетарскую), назвал истинной лишь одну из них —
мораль пролетарскую . Прямой восприемницей пролетарской
морали выступает ныне мораль социалистическая, которая,
в свою очередь, предшествует по прямой линии морали будуще­
го коммунистического общества.
6
6
См.: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 95.
И. И. СУББОТИН
Уральский электромеханический институт
инженеров железнодорожного транспорта
К ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМОСВЯЗИ
ЛИЧНОГО И В С Е О Б Щ Е Г О В ИСТИНЕ
Можно с уверенностью сказать, что понятие истины исполь­
зуется человеком в качестве высшего мерила мыслям, поступ­
кам и делам. И выступает оно в этой роли давно. Но давно —
не значит всегда. Материалы исследования ранней истории че­
ловечества дают основание утверждать, что истина принципи­
ально не входит в строй мировоззрения «первобытного», «до­
исторического» человека. О. М. Фрейденберг пишет: «Самые
понятия добра и зла, правды и кривды вышли из образов уми­
равшей и воскресавшей (говоря современным языком) приро­
ды во всей ее пространственной предметности. Они сами умира­
ли и оживали, имели «судьбу», «долю» жизни и смерти. Они
были добром и злом, но каким? До-качественным, тем самым
и до-этическим. Обозначения мифологических «Дики» и «Гибрис» -тождественны в звуковом отношении этим же этическим
понятиям, тоже звучавшим как Дика и Гибрис. Однако это их
фонетическое тождество не означает их смыслового равенства:
вода и добро не одно и то же. Напротив, то различное, что
отличает мифологические образы правды и кривды от понятий
моральной правды и кривды, составляет их настоящую, истори­
ческую преемственность. Поэтому оба плана не расторгаются» .
Отождествление (а точнее: невыявление) в первобытном мифо­
логическом мировоззрении макрокосма и микрокосма , явного
и тайного, объективного и субъективного попросту не предпо­
лагает оценки с позиций истины.
Истина по своему определению предполагает зазор между
точками зрения субъектов, возможности их сравнения и сопо­
ставления с другой, более высокой позицией. Но для этого преж­
де всего необходимо наличие таких относительно обособленных
субъектов. В процессе дифференциации социальных позиций,
выявления субъективной оценки и формирования потребности
во всеобщем ее подкреплении и возникает понятие истины,
идеальный способ соответствия индивидуально-субъективного
всеобщему. Не только наличие социально различимых точек зре­
ния, но и апелляция к всеобщему — необходимое и принципи*
альное условие рождения понятия истины.
Эта неустранимая связь понятия истины со всеобщей, абсо1
2
3
1
Ф р е й д е б е р г О. М. Что такое эсхатология? — В кн.: Труды по
знаковым системам, V. Тарту, 1973, с. 514.
См.: Т о п о р о в В. Н. О космологических источниках раннеисторических
описаний.— В кн.: Труды по знаковым системам, V, с. 114.
См.: Л е в и - Б р ю л ь Л. Первобытное мышление. М., 1930.
2
3
лютной оценкой отчетливо наблюдается в религиозном сознании^
где таковую дает бог. Очень показательны в этом плане рас­
суждения одного из сторонников русского православия Б. Чи­
черина, который строит их на материале нравственной ж и з н и .
Непосредственное нравственное чувство, то есть представ­
ление о том, как следует жить, есть у каждого,— начинает Б. Чи­
черин. Но этот индивидуальный нравственный инстинкт не всег­
да служит истинным мерилом человеческих поступков. Только
прямая совесть, истинное представление о нравственном может
служить руководителем человеческой жизни. А «инстинктивно»
таковою обладает далеко не каждый. Поэтому-то совесть нуж­
дается в высшей опоре. «Личный нравственный инстинкт должен
признавать себя органом общего, господствующего над челове­
ком закона, сознаваемого разумом и предписывающего человеку
известные правила действия» .
Как же дается этот общий закон? Теолог, пишущий в нача­
ле XX века, не может не учитывать мощного воздействия на со­
знание современника научных идей. Поэтому его вывод не од­
носложен, хотя и не так уж нов: сознание истинного закона
жизни дается общим разумом (философией) и религией. Но
бог, по Чичерину, конечно же, более полнокровный определи­
тель истин жизни. Дело в том, что философия, давая человеку
общий, стоящий над ним закон, порождает в нем (в человеке)
чувство «грустной покорности». Религия выше философии в том
смысле, что снимает это чувство. Она дает человеку не просто
знание о всеобщем, но и открывает путь к живому общению
с ним, путь к преодолению отъединения индивида и всеобщего.
С теорией, грубо говоря, не пообщаешься, а вот с богом это
возможно, более того, у него можно просить прощения за от­
ступления (неизбежные в реальной жизни) от высоких требо­
ваний всеобщего закона. Именно бог для верующего обладает
в сравнении с теорией достоинством не только всеобщности,
но и непосредственной действительности.
Но всечеловечность истин, осененных божьим именем, все­
общность, достигаемая посредством бога, на поверку оказыва­
ется чистой иллюзией. Подлинно живая, объективно существую­
щая всеобщность представляет собой реально, «земным» обра­
зом обобществившееся человечество. А исторически первой фор­
мой деятельности, где оно складывается, выступает революцион­
ная практика пролетариата. Эти основные положения класси­
ков марксизма сложились, как известно, не в последнюю оче­
редь в ходе критического осмысления религиозных построений
от Штрауса до Гапона.
Стоит подробнее остановиться на тех рассуждениях В. И. Ле­
нина, что относятся к проблеме взаимосвязи личного и все4
5
4
5
Ч и ч е р и н Б. Наука и религия. М., 1901, гл. 4.
Там же, с. 202.
общего в истине. Конспектируя «Науку логики», он отмечает:
«Идея есть «истина»... Идея, т. е. истина, как процесс —ибо
истина есть процесс,— проходит в своем развитии... три ступе­
ни: 1) жизнь; 2) процесс познания, включающий практику че­
ловека и технику...; 3) ступень абсолютной идеи (т. е. полной
истины)». И рядом на полях: «Истина есть процесс. От субъек­
тивной идеи человек идет к объективной истине через «практи­
ку (и технику)» . Через несколько страниц вновь читаем: «...пер­
вой ступенью, моментом, началом, подходом познания являет­
ся его конечность... и субъективность» , а затем следует выпис­
ка из Гегеля: «но познание должно своим собственным движе­
нием разрешить свою конечность...», и замечание на полях: «Но
ход познания приводит его к объективной истине» .
Обратим внимание, что этап процесса истины, который обо­
значается как «жизнь», «субъективная идея», «конечность»,— это
сфера отдельного индивида. В. И. Ленин проводит эту мысль
в «Философских тетрадях» вполне отчетливо: «Мысль вклю­
чить жизнь в логику понятна — и гениальна — с точки зрения
процесса отражения в сознании (сначала индивидуальном) че­
ловека объективного мира...» А чуть ниже подчеркивается, что
жизнь понимается как «индивидуальный субъект», как «живой
индивидуум» .
Таким образом, субъективная идея индивида представляет
собой ступень, с которой начинается движение к истине абсо­
лютной и которая, будучи снята в теоретическом познании и
практике, выступает как истина объективная. Принимая во вни­
мание обозначенный процесс, можно утверждать, что другой
стороной определения объективной истины как содержания зна­
ний, не зависящего от отдельного субъекта и детерминирован­
ного объективной реальностью, является определение объектив­
ной истины как процесса и результата, где погашены цели «ко­
нечных субъектов». Объективная истина в этом смысле пред­
полагает соответствие человеческой деятельности сущности че­
ловеческого рода. Объективная истина — надындивидуальный
феномен, феномен обобществившегося человечества, мера тако­
го обобществления. Собственно теория как объективное позна­
ние и практика как всеобщая материальная деятельность — сфе­
ры, где возникает и функционирует объективная истина, суть
формы обобществления.
Но субъективная идея стремится не только к снятию себя
в объективной истине: она ведет и относительно самозамкнутое
существование. Особенность истины как субъективного, лично­
стного процесса состоит прежде всего в том, что она не нара6
7
8
9
10
6
7
8
9
10
Л е н и н В, И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 183.
Там же, с. 188.
Там же, с. 189.
Там же, с. 184.
Там же.
стает поступательно от поколения к поколению. Рамки ее огра­
ничены пределами жизненного опыта отдельного индивида. Ко­
нечно, в поиске истины личность опирается на опыт предшест­
венников и современников. Культура, понятая как память, со­
хранение опыта, играет и здесь (так же, как и в теории, напри­
мер) важную роль. И все же сохранение и использование опы­
та в личностной сфере коренным образом отличается от рабо­
ты подобного механизма в сфере надындивидуального движе­
ния объективной истины. Например, поднимать в теории, прак­
тике, технике уже решенные проблемы, повторять преодолен­
ные ошибки — это показатель просто низкой культуры. Что ж е
касается личной жизни, то она сплошь соткана из вопросов, ко­
торые миллионы раз ставились, решались или оставались без
ответа. И такое повторение пройденного само по себе еще ни­
чего не говорит об уровне культуры.
Как же соотносятся истина объективная и эта относительно
самостоятельная личная форма ее бытия? Вопрос этот, далеко
не праздный для революционера, оставался в поле зрения
В. И. Ленина на протяжении всей его жизни.
Ответ, который мы находим в ленинских книгах, статьях,
письмах, в воспоминаниях о нем современников, вполне опре­
делен. Он дается с позиций революционера-политика: субъек­
тивная идея должна быть подчинена объективной, «массовидной» истине. В подтверждение можно привести «Ответ на от­
крытое письмо специалиста», где В. И. Ленин, разбирая «злое
и искреннее» письмо профессора М. Дукельского, подчеркивает,
что точка зрения действительности требует «обсуждать собы­
тия с массовой точки зрения», политик должен «разбирать яв­
ления с массовой, а не с личной точки з р е н и я » . В «Заметках
публициста» то же: «В личном смысле разница между преда­
телем по слабости и предателем по умыслу и расчету очень
велика; в политическом отношении этой разницы нет, ибо по­
литика— это фактическая судьба миллионов людей, а эта судь­
ба не меняется от того, преданы ли миллионы рабочих и бед­
ных крестьян предателями по слабости или предателями из ко­
рысти» . А вот что писал Г. М. Кржижановский: «...Владимира
Ильича можно было легко рассердить расплывчатой характе­
ристикой какого-нибудь человека в качестве вообще «хорошего»
человека. «При чем тут «хороший»,— аргументировал он.— Луч­
ше скажите-ка, какова политическая линия его поведения...»
Правы ли те буржуазные критики, которые утверждают, что
ленинизм, ориентируясь на общую политическую цель, на кол­
лективную идею, равнодушен к субъективным целям личности,
к ее пониманиям истины, к ее убеждениям, к ее совести? Не
11
12
13
11
12
13
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 220.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 131—132.
Цит. по: Ленин и нравственность. М., 1961, с. 255.
может быть ничего лживее и страшнее представления ленинизм
ма в таком образе безнравственного практицизма. Во-первых
В. И. Ленин, признавая определяющую роль политической точки зрения по отношению к личной, далек от того, чтобы с рав­
нодушием отвлечься от нее как от архитектурного излишества
политического действия. Это видно хотя бы из фрагмента «За­
меток публициста», приведенного выше. Более того, В. И. Ле­
нин как политик чуток даже к ложным убеждениям личности,
к ним он относится с большей симпатией, чем к безыдейности!
беспринципности, присоседившейся к объективно-истинному
процессу: «К нам присосались кое-где карьеристы, авантюри­
сты, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые
полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому
что более честные «служилые» элементы не пошли к нам рабо­
тать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет ника­
ких идей, нет никакой честности» . Во-вторых, следует понять,
что указанное отношение объективно-истинного и субъективноистинного, социального и личного вообще обусловлено особым
историческим этапом на пути, ведущем к действительной соци­
альной общности людей и к всестороннему развитию личности.
Нельзя сказать, что религиозная мысль не замечала той фор­
мы всеобщности, которая дана в практике. Эта альтернатива
божественной всеобщности постоянно находилась в поле зрения,
пожалуй, всех основных религиозных направлений. И столь же
постоянно решительно отвергалась. Христианство выразило свое
принципиальное отношение к «земному делу» в знаменитом
тезисе «Мое царствие не от мира сего». Это не значит, что хри­
стианство устанавливает запрет на земные деяния, но оно впол­
не определенно заявляет, что обращение личности к делу не дает
ей истины, которая обнаруживается только на пути, ведущем
к богу. К. Маркс считал важным этот момент и особо заострял
на нем внимание. В статье «Передовица в номере 179 «Кельн­
ской газеты» он пишет, что религия занимается не государст­
вом, не политическими вопросами, ее дело — потусторонний мир.
Обращаясь к государству, к политическим проблемам, религия
перестает быть религией, становясь предметом политики .
В этом отношении характерен пример Лютера. М. А. Юсим по­
казывает, что Лютер, сам вовлеченный в активную политиче­
скую борьбу, всегда проводил четкую грань между политиче­
ской деятельностью и собственно христианским поиском исти­
ны, сугубо негативно оценивая политические попытки переуст­
ройства общества .
Конечно, в условиях господства феодальных или буржуазных
14
15
16
14
Л е н и н В. И. Полы. собр. соч., т. 38, с. 199.
См.: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 108—111.
См.: Ю с и м М. А. Макиавелли и Лютер. Христианская мораль и го­
с у д а р с т в о — В кн.: Культура эпохи Возрождения и Реформация. Л., 198115
16
отношений всякое политическое дело объективно носит харак­
тер корпоративного или частного дела, преследуя интересы того
или иного класса, клана, группировки. Всеобщая социальная по­
зиция становится объективной с возникновением пролетариа­
та, провозвестника коммунистического общества. Но образова­
ние этого класса находится в исторической связи именно с по­
литическим поиском истины, а не с религиозными ее исканиями.
Объективно становящееся всеобщее исторически связано с объ­
ективно существующим частным, а не со всеобщим, имеющим
иллюзорный характер. Соотношение абсолютного и относитель­
ного в истине имеет и этот социально-исторический смысл. Дви­
жение к всеобщему идет через отдельное. Эту сторону дела под­
черкивает В. И. Ленин в работе «Об отношении рабочей партии
к религии»: «Марксист должен быть материалистом, т. е. вра­
гом религии, но материалистом диалектическим, т. е. ставящим
дело борьбы с религией не абстрактно, не на почву отвлеченной,
чисто теоретической, всегда себе равной проповеди, а конкрет­
но, на почву классовой борьбы, идущей на деле и воспитываю­
щей массы больше всего и лучше всего» . И отвлеченная атеи­
стическая проповедь, и богостроительские хитрости смыкаются
в одном важном пункте: и то и другое оставляет без изменения
личные убеждения человека, останавливаясь на формулировках
сугубо общего плана: «бога нет» или «коммунизм — вот наша
религия». Отрицая иллюзорно существующий критерий истины,
марксизм остается чуток к реально наличествующему заблужде­
нию, каким является личное убеждение верующего. При этом
борьба за правду, за формирование истинного мировоззрения
предполагает прежде всего практические шаги вполне конкрет­
ного свойства.
Значимость данного требования не ослабевает и после побе­
ды социалистической революции. В этой связи особую актуаль­
ность приобретает постановка проблемы истины в широком ас­
пекте решения социальных задач, в том числе — воспитания
нового человека, где действенная атеистическая пропаганда, кри­
тика религиозного мировоззрения играет важную роль.
17
Т. А. ПЧЕЛИНЦБВА
Томский университет
ИСТИНА И ЗАБЛУЖДЕНИЕ В УТОПИИ
Большинство авторов, пишущих об утопии, считают, что она
целиком построена на фантазии и заблуждении . Однако гно­
сеологический и социологический анализ утопической формы
1
17
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 421.
См.: Б е с т у ж е в - Л а д а И. Окно в будущее. М., 1970, с. 37; А р а б О г л ы Э. В лабиринте пророчества. М., 1973, с. 146.
1
10*
139
мышления показывает, что заблуждения в чистом виде нет в
ней, как не может быть его в принципе в любой форме отраже­
ния в силу того, что любая форма отражения воспроизводит
реальность. Поэтому рассмотрим пути и способы проникнове­
ния истинного знания в утопию.
Утопию можно определить как конструкт, образец желае­
мого (нежелаемого — антиутопия) будущего человеческого об­
щества, социальной реальности. «Утопия, будучи видом созна­
ния,— пишет Ф. Кессиди,— представляет собой, как и миф,
конструирование идеальной фантастической реальности, вос­
полняющей действительность» . Возникает вопрос, как этот
конструкт, образец соотносится с объективной реальностью,
настолько он истинен. В. И. Ленин, говоря об утопистах, отме­
чал, что они «гениально предвосхитили бесчисленное множест­
во таких истин, правильность которых мы доказываем теперь
научно» .
Уже первые утопии несли в себе представление о мире,
о природе, об обществе. Происходит это потому, что материал
для создания образца желаемого будущего утопист берет из
реального мира, из обыденного сознания масс, из литератур­
ного (не только художественного) наследия, которые содержат
элементы истины. Так, в «Утопии» Т. Мора не найдем ничего
фантастического, чего не было бы в английской действитель­
ности, а идея о бесклассовом обществе была взята из трак­
тата средневековья, в общественном сознании она сохранялась
со времен бесклассового общества.
Кроме того, наличие истинных знаний в утопии можно объ­
яснить интуицией, гениальной догадкой их создателей. В этом
плане интересна работа Ф. Бэкона «Новая Атлантида», которая
дает представление о развитии науки в будущем. Сен-Симон
гениально предугадал необходимость планирования и управ­
ления производством. Т. Мор предсказал сближение города и
деревни, стирание грани между умственным и физическим тру­
дом, всестороннее развитие личности и др.
Социалисты-утописты «смотрели в ту же сторону, куда шло
и действительное развитие», — писал В. И. Л е н и н .
Таким образом, до появления социальной науки утопия на­
капливала элементы истинного знания о развитии общества и
природы. Этим самым утопии, особенно социалистические, сы­
грали положительную роль в создании марксизма. Не случайно
В. И. Ленин называет утопический социализм одним из источ­
ников марксизма.
С появлением науки утопии теряют роль носителя истинных
знаний. В этот период можно выделить два вида утопий: пози2
3
4
2
3
4
К е с с и д и Ф. От мифа к логосу. М., 1971, с. 59.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 26.
Там же, т. 2, с. 240.
тивную и реакционную. Позитивные утопии идут в русле науки,
дают светлые оптимистические прогнозы, используют достиже­
ния науки. Они как бы пропагандируют лучшее в широких
слоях населения, для которых положения марксизма не всегда
были ясны и доступны. Утопией такого рода являются «Вести
ниоткуда» У. Морриса. Можно считать позитивными народни­
ческие утопии, характерные для России в XIX веке. Отмечая
их недостатки, В. И. Ленин пишет: «Ложный в формальноэкономическом смысле, народнический демократизм есть истина
в историческом смысле...» .
Класс, исторически обреченный, порождает утопии реакци­
онного характера, в которых сознательно искажается, извра­
щается как отраженная реальность, так и перспектива разви­
тия. Тем самым из утопии изгоняются даже элементы истины,
но совсем истина не может быть уничтожена, ибо даже
осознанное искажение отражает истинные цели данного класса.
5
Т. Э. ТИЙТТАНЕН
Шадринский педагогический институт
ИСТИНА И ЗАБЛУЖДЕНИЕ
В ЯЗЫКОВОМ А Ф О Р И З М Е
Языковые афоризмы, или пословичные изречения, являются
итогом духовно-практического освоения мира человеком и, вы­
р а ж а я идеи истины, добра, красоты, дают представление о миро­
воззрении субъекта. Поскольку пословица есть отражение объ­
ективного мира, познавательный образ, закономерно поставить
вопрос: насколько адекватно это отображение, какова степень
достоверности данного компонента обыденного сознания.
Ключом к ответу может являться анализ предметного, опера­
тивного и оценочного аспектов указанного вида з н а н и я .
Оперативный момент (отношение познавательного образа к
действию) является основным аспектом, связанным с практи­
кой, что особенно важно для обыденного уровня сознания че­
ловека. Специфика пословицы как познавательного образа в
том, что знание, входящее в нее, не отделено от материального
производства непосредственной жизни, а «вплетено» в него ,
то есть субъект познания и субъект-производитель один и тот
же, что накладывает отпечаток на степень адекватности язы­
кового афоризма.
1
2
5
Там же, т. 22, с. 120.
См.: Л о й ф м а н И. Я. Принцип объективности в ленинской концепции
истины.— В кн.: Ленинская концепция истины и современная идеологическая
борьба. Свердловск, 1980, с. 5—7.
См.: М а р к с К-, Э н г е л ь с Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 24.
1
2
Конкретно-исторические объективные возможности и пот­
ребности практики всегда ограничены. В этой ограниченности
можно указать следующие моменты: во-первых, ограниченность
практики как объективного критерия истины, который и «...на­
столько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям челове­
ка превратиться в «абсолют», и в то же время ...определе­
нен...» ; во-вторых, ограниченность практики самого субъекта —
создателя и носителя пословиц, которая очерчена узкопрагма­
тическим отношением к действительности.
Практика и познание развиваются поэтапно. С расширением
практики происходит процесс углубления и дифференциации зна­
ний, появляются все более разнообразные формы выражения
его, примером одной из которых может служить пословица.
Возникновение и функционирование данного вида языкового
афоризма связано с конкретными формами практической де­
ятельности (пословицы трудовые, бытовые, военные и т. д.).
Поскольку основные моменты практической производственной
деятельности одинаковы для всего человечества, появляется
возможность сходного отражения у разных народов.
Общее не существует вне отдельного, познавательный
образ в форме пословицы есть результат обобщения конк­
ретной, материальной, предметно-чувственной
деятельности.
Но в повседневной жизни человек не просто наблюдает связи
между предметами и явлениями, он видит их становление, изме­
нения, ищет причины, пытается обобщать. Как всякий познава­
тельный образ, языковой афоризм не есть что-то раз и навсегда
данное, а представляет собой процесс. Но в то же время посло­
вицы постоянны, живут веками, что объясняется устойчивостью
отдельных видов практики. Возникшее противоречие находит
отражение в языковых афоризмах, имеющих разную степень
обобщения, отвлеченности, отлета от реальности. К. С. Давлетов выделяет по этому основанию три основных вида паремий:
1 — пословицы буквальные, фиксирующие конкретные моменты,
обладающие прямой мотивировкой знания и выраженные чаще
обычным, непоэтическим языком: «делу время — потехе час»;
2 — пословицы, сохраняющие конкретное содержание, но упот­
ребляющиеся и в переносном смысле, т. е. обладающие опреде­
ленной степенью обобщенности, афористичности: «худою сетью
рыбы не наловишь»; 3 — паремии, которые можно применять и
понимать только иносказательно: «что посеешь, то и пожнешь» .
В пословицах отражается внешняя общность, повторяемость
явлений, внешнее проявление существенного, общего, необхо­
димого, закономерного, но раскрывается мир с разных сторон,
и вся эта сумма знаний дает в целом картину мира. Начиная с
3
4
3
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 146.
См.: Д а в л е т о в К. С. Фольклор как вид
с. 203—204.
4
искусства. М., 1966,.
•бытовых задач, пословицы поднимаются до решения историче­
ских, социальных и философских проблем, что и находит отра­
жение в различной степени абстрактности, обобщенности язы­
кового афоризма.
Пословицы меньшего уровня абстрактности, более приближен­
ные к конкретной практической действительности и непосред­
ственно ее отражающие, дают позитивное знание и содержат
моменты объективной истины, которая может быть подтвержде­
на непосредственно на практике: «в мае дождь — будет рожь»,
«лежа пищи не добудешь», «до солнца пройти три покоса — хо­
дить будешь не босо».
По мере обобщения концептуального содержания в послови­
цах уменьшается возможность проверить истинность их прак­
тикой своего времени, которая ограничена объективными усло­
виями исторической эпохи, что способствует появлению и суще­
ствованию пословиц, содержание которых неадекватно реаль­
ности.
Но в то же время своеобразие языкового афоризма в том,
что пословицы высшей формы настолько обобщены, что «су­
ществующее количество всех актуализаций какой-либо послови­
цы, как бы велико оно ни было, обычно не исчерпывается пол­
ностью интерпретационного потенциала этой пословицы...» , так
как она содержит в свернутом виде «более широкую информа­
цию, чем та, которая эксплицитно выражена непосредственно
в ее тексте» .
Таким образом, наблюдаем противоречие: по мере развития
абстрактности, обобщенности пословицы одновременно возра­
стает истинность ее и увеличивается возможность заблужде­
ния. Поэтому степень адекватности языкового афоризма зави­
сит от конкретных условий его применения: в одном контексте
данные паремии могут быть истинны, в другом — окажутся не­
верными, что вовсе не означает ложности самой пословицы, а
проистекает из неверной практики ее применения. Такие посло­
вицы выражают истину относительную, частичную и доказыва­
ют ее конкретность. Смысл пословиц обнаруживается в живой
речи, в контексте, поэтому, говоря об истинности, необходимо
давать контекстуально-ситуативную характеристику.
Отражая противоречия объективной реальности, сам про­
цесс познания тоже противоречив. Исходя из практики примене­
ния, можно говорить о двух видах заблуждений в языковых афо­
ризмах: одни содержат моменты истинного знания (относитель­
ное заблуждение) — «человек человеку зверь», или «всех гры­
зи или сам лежи в грязи»; другие представляют собой предрас5
6
5
К р и к м а н н А. А. Некоторые аспекты семантической неопределенности
пословицы.— В кн.: Паремиологический сборник. М., 1978, с. 84.
Ч е р к а с с к и й М. А. Опыт построения функциональной модели одной
частной семиотической системы (Пословицы и афоризмы).— В кн.: Паремио­
логический сборник, с. 37.
6
судки, суеверия, пережитки, т. е. представляют ложное, обы­
денное сознание (абсолютное заблуждение): «когда умрешь,
тогда познаешь тот свет».
Если объективный уровень практики как основы познания и
критерия истинности ограничен, то еще уже практика субъекта
(под субъектом здесь понимаем социальную группу), которая от­
личается стереотипностью повседневной деятельности. Это тоже
способствует одностороннему, метафизическому отражению яв­
лений; относительная истина могла быть принята за абсолютную,
конкретность, единичность за всеобщность, что, в свою очередь,
вело к преувеличению значимости собственного опыта, некритич­
ности при знакомстве с иными точками зрения. Подобные посло­
вицы отражали и формировали догматизм мышления их носи­
теля: «моя хата с краю, ничего не знаю», «бабьи умы разоряют
домы».
В предметном аспекте содержание познавательного образа
рассматривается в зависимости от объекта познания, определя­
емого историческими условиями, в частности потребностями
общества или социальной группы. Познание отражает, берет
из объекта в первую очередь практически значимое, следова­
тельно, в пословицах отражаются отдельные, необходимейшие
стороны, связи объективного мира. Непосредственный контакт
и действия субъекта с объектом, удовлетворяющие практическим
потребностям человека, доказывают, что знание о свойствах объ­
екта достоверно. Но, как всякое отдельное, вырванное из всеоб­
щего, ситуация, выраженная в пословице, может абсолютизи­
роваться и быть неадекватной предметному существованию, а
может представлять истину: «днем раньше посеешь, неделей
раньше соберешь», «без палки нет ученья».
Объект бесконечен в своих свойствах, и субъект не может
да и не имеет потребности (так как нет практической необхо­
димости в данный момент) воссоздавать идеальный образ
объекта во всей его сложности и объеме, поэтому и пословицы,
как «изображение движения мыслью, есть всегда огрубление,
омертвление...»
Рассматриваемые паремии зачастую противоречат друг дру­
гу, но могут оказаться истинными, отражая изменчивый мир с
разных сторон, с разных точек зрения, т. е. обнаруживают про­
тиворечивый характер самого предмета, вскрывают его проти­
воположные стороны и тенденции: «знание — сила» — «незнание,
что лекарство» (от сплетен); «денежки, что голуби: где
обживутся, там и поведутся» — «денежки, что воробушки:
прилетят да опять улетят». Таким образом, в противоречи­
вости пословиц находят отражение сложность и противоречи­
вость самого мира, объекта. Мы обнаруживаем здесь и моменты
стихийно-диалектических воззрений, и одновременно видим не7
7
Л е н и н В . И . Поли. собр. соч., т. 29, с. 233.
способность обыденного сознания глубоко постичь диалектику
объективного мира. Как указывает В. Я. П р о п п , фольклор
редко представляет собой непосредственное отражение объек­
та, чаще он исходит из противоречий, из столкновений разных
времен, идеологий, укладов. Естественно, эти противоположно­
сти, отражаясь пословицами, создают «гибридные соединения»,
которые в отражении общественной жизни менее адекватны
предметному существованию.
Сказывается на истинности пословиц и степень проникнове­
ния данного знания в сущность предмета. Объект неисчерпаем,
познание бесконечно, оно идет от сущности первого порядка к
сущности второго и т. д. порядка, и пословицы, отражая этот
процесс, тоже в своем новом, более позднем содержании «сни­
мают», углубляют, конкретизируют знание о предметном суще­
ствовании. Если раньше в крестьянском быту был «не нужен
ученый, а нужен смышленый», то в советское время народ го­
ворит: «Мы науку уважаем — значит будем с урожаем».
Оценочный аспект — отношение познавательного
образа
к субъекту — играет роль связующего звена между предметным
и оперативным моментами. Познание есть движение от субъ­
ективного к объективному, поэтому необходимо рассмотреть и
зависимость языкового афоризма как познавательного образа
от субъекта, так как его социальные ориентации, классовая и
партийная позиция, уровень мировоззрения влияют на степень
адекватности отражения.
Процесс познания — акт сложный, творческий, сопровожда­
ющийся активностью субъекта. Первоначальные сведения о не­
знакомом объекте выступают в форме предположительных суж­
дений. На первый взгляд, пословицы не могут быть таковым
знанием, ибо они складываются долговременно и выражают
уже проверенные вековым опытом истины. Но если достоверные
знания долго не приходят на смену предположительным, то до­
гадки, гипотезы могут вылиться в форму пословиц и оказаться
заблуждением: «родится человек на смерть, а умрет на живот»
(о бессмертии души); «всякое благо — благо свыше».
Творческая активность познания приводит к выходу субъекта
за пределы практически освоенной действительности, что созда­
ет, как указывалось выше, языковые афоризмы, неверно отра­
жающие мир. Но эта же активность субъекта, расширение его
деятельности способствует и установлению все новых и новых
связей объективного мира, что ведет ко все большей степени
адекватности содержания познавательного образа.
Таким образом, процесс познания через пословицу может ид­
ти либо к истине, либо к заблуждению, а это зависит от клас­
совой позиции субъекта. Каждая группа общества имеет свои
пословицы, в которых представлены непосредственные интере8
См.: П р о п п В. Я. Фольклор и действительность. М., 1976, с. 28.
сы данной социальной общности. Поэтому пословицы имеют не
только универсальное, но и локальное значение, хотя обыденное
мировоззрение, отлитое в языковых афоризмах, выражая в кон­
центрированной форме сущность субъекта, претендует на общечеловечность , т. е. декларируется истинность содержания интен­
ционального предмета, что является одним из необходимых
условий истины как содержания познавательного образа .
Принадлежность языкового афоризма какой-то социальное
группе, классу определяет его установку, направленность по­
знания в конкретную сторону, что создает возможность появле­
ния иллюзий. Пословицы отражают борьбу старого и нового,
отжившего и нарождающегося, т. е. опять-таки могут противо­
речить друг другу и быть истиной или заблуждением.
Познавательные цели субъекта тоже конкретно-историчны,
ограничены. В. И. Ленин указывал, что практика является не
только критерием истинности знания, но и представляет собой
«практический определитель связи предмета с тем, что нужно
человеку» , в чем он заинтересован. Ценностный аспект связи
субъекта и объекта в том, что объективный мир постигается
субъектом в прямой зависимости от его интересов и в ценностных
значениях. «Главное назначение пословиц — давать народную
оценку объективных явлений действительности, выражая тем
самым мировоззрение» .
Оценки требует и практика общественной жизни, выражая
задачу не только объяснять, но и изменять мир, что нашло от­
ражение в оптимизме народа, вере в свои силы и уверенности
в лучшем будущем: «на всякую гадину есть рогатина», «наши
топоры лежат до поры», «взойдет солнце и к нам в оконце».
Известно замечание К. Маркса о том, что повседневный опыт
«улавливает лишь обманчивую видимость в е щ е й » . Данное
положение, как указывает А. И. Бурдина , относится только к
отчужденному обыденному сознанию. Поэтому, анализируя по­
словицы, мы должны, как учил В. И. Ленин, отыскать выражен­
ный в них общественный интерес . Часть пословиц, представляя
собой явления неотчужденного сознания, выражая интересы
прогрессивных классов, способна к адекватному отражению, а
значит, и выражению объективной истины. Пословицы же, со­
здаваемые реакционными классами, представляют моменты от9
10
:
11
12
13
и
15
9
См.: Ш и н к а р у к В. И., И в а н о в В. П. Актуальные проблемы ис­
следования мировоззренческих функций диалектического материализма.— Вопр.
философии, 1981, № 2, с. 53—54.
См.: В е д и н Ю. П. Структура, истинность и правильность мышления.
Рига, 1979, с. 84.
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
Л а з у т и н С. Г. Поэтика русского фольклора. М., 1981, с. 150.
а р к е К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 16, с. 131.
См.: Б у р д и н а А. И. Общественное сознание как проблема диалек­
тического и исторического материализма. М , 1979, с. 128.
См.: Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 532.
10
11
12
14
15
чужденного для народа сознания, фальсифицируют действитель­
ное положение дел и ведут к субъективизму, а внедряясь в
массы народа, являются для него заблуждением.
Антагонистическая сущность классового общества по-своему
сказывается на истинности паремий. В них мы находим рево­
люционные и одновременно пассивные и примиренческие взгля­
ды, осознание противоположных интересов и ненависть к угне­
тателям, невежество и религиозность, веру и неверие в бога и
царя, иллюзии и поверья. «Народное» понятие о боженьке и божецком есть «народная» тупость, забитость, темнота совершен­
но такая же, как «народное представление» о царе, о лешем, о
таскании жен за волосы» .
Афористический жанр пословицы, возникнув в конкретной
социальной среде, переживает свое время. Демократическое со­
держание паремий переносится из эпохи в эпоху, антидемокра­
тические пословицы в процессе прогрессивного развития обще­
ства постепенно выходят из обихода.
Пословицы выполняют в познании субъекта оценочно-норма­
тивную роль, представляя собой сплав знания и веры, стано­
вясь убеждениями субъекта, приобретая характер ценностных
ориентации, жизненной позиции личности. Поэтому языковой
афоризм играет чрезвычайно важную роль и на современном
этапе развития общества. Из огромного арсенала паремий мы
имеем возможность отобрать (или создать новые) пословицы,
истинные для нашего времени, выражающие социальные интере­
сы нашего общества, пословицы, которые будут выполнять зада­
чу формирования мировоззрения, активной жизненной позиции
на уровне обыденного сознания.
Мы остановили внимание на языковом афоризме как позна­
вательном образе, однако художественные и моральные сторо­
ны пословицы неотделимы от ее познавательного содержания.
Языковой афоризм выступает как предписание поведения (или
запрет, ограничение) в непосредственной предметно-практиче­
ской деятельности, ориентирует на конкретную ситуацию и по­
могает ориентироваться в новых ситуациях, подсказывает спо­
собы деятельности, апеллируя к мудрости вековых традиций, то
есть становится руководством к действию. Пословицы настоль­
ко многообразно и широко, а в отдельных случаях и глубоко
охватывают, отражают действительность, декларируя адекват­
ность ей, что способны создать целые кодексы правил .
Мысли, выраженные пословицами, остались в памяти народ­
ной благодаря своей эстетической форме: ритмически оформлен­
ная речь с полной или приблизительной рифмой, аллитерация,
синтаксический параллелизм. Широкое распространение позна16
17
16
Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 48, с. 232—233.
См.: Р о ж д е с т в е н с к и й Ю. В. О правилах ведения речи по дан­
ным пословиц и поговорок.— В кн.: Паремиологический сборник, с. 211—229;
Г у л я Н. П. Дидактическая афорисгика Древнего Египта. Л., 1941, с. 276.
17
вательный образ в форме пословицы получил и потому, что дан­
ная образная, метафорическая форма знания не требует дол­
гой и трудной работы мысли (что было, пожалуй, и недоступно
всей массе угнетенного населения), а дает знание в ярких на­
глядно-чувственных образах .
Итак, предметный, оперативный и оценочный аспекты язы­
кового афоризма как познавательного образа, рассмотренные
нами отдельно друг от друга, а в пословицах проявляющиеся
в единстве, позволяют выявить степень адекватности содержа­
ния паремий предметному существованию и понять диалектику
объективного и субъективного, абсолютного и относительного,
конкретного и абстрактного, истины и заблуждения в языковом
афоризме.
18
18
См.: С а в ч е н к о
ния, 1980, № 2, с. 26.
А. Н. Речь и образное мышление.— Вопр. языкозна­
СОДЕРЖАНИЕ
Раздел I. Содержание объективной истины: аспекты истинного знания
Лойфман И. Я. Принцип объективности в ленинской концепции истины
Нарский И. С. Характеристика относительной и абсолютной истины в их
взаимосвязях
Сагатовский В. Н. Истина в ее отношении к деятельности и действи­
тельности
Пивоваров Д. В. Операциональное и предметное в структуре истины
.
Селиванов Ф. А. Заблуждение как противоположность истины
.
Ведин Ю. П. Интенциональный аспект истины
Кудрин А. К. О степенях истинности
Кислов Б. А. Проблема истины в оценке
Гарпушкин В. Е. О семантическом и прагматическом аспектах истины
Чупина Г. А. Проблема адекватности и правильности высказывания
.
3
9
16
23
26
35
43
51
61
67
Раздел П. Содержание объективной истины: формы истинного знания
Логинов Л. И. Идея как форма постижения истины
Коркунова О. В. К вопросу об истинности гипотезы
Серова И. А. Истинность структурных уровней научной теории . . .
Суслов Н. В. О степени истинности научной теории как описания, объ­
яснения и предвидения
,
Шубас М. Л. Научно-техническое знание и прагматистская концепция
истины
Закс Л. А. Специфика искусства и проблема художественной истины
.
Фоминых В. Н. О правдивости (истинности) публицистического факта
Тундыков Ю. Н. О специфическом объекте морального отражения и
проблеме истины в морали
Субботин И. И. К проблеме взаимосвязи личного и всеобщего в истине
Пчелинцева Т. А. Истина и заблуждение в утопии
Тийттанен Т. Э. Истина и заблуждение в языковом афоризме
.
.
78
83
90
99
106
113
122
126
134
139
141
ЛЕНИНСКАЯ ТЕОРИЯ
ОТРАЖЕНИЯ
Истина
как гносеологическая категория
Редактор О. И. Бриль
Технический редактор
Э. А. Максимова
Корректор Т. В. Мамонтова
Темплан 1983, поз. 1645
Сдано в" набор 13.01.83. Подписано к
печати 23.05.83. НС 14101. Формат
60x90Vi6- Бумага типографская № 3.
Гарнитура литературная. Печать вы­
сокая. Усл. печ. л. 9,5. Уч.-изд. л. 10.
Тираж 650 экз. З а к а з 63.
Цена 1 р. 50 к.
Уральский ордена Трудового Красно­
го Знамени государственный универ­
ситет им. А. М. Горького, Свердловск,
пр. Ленина, 51
Типография изд-ва «Уральский рабо­
чий». Свердловск, пр. Ленина, 49.
ГОТОВИТСЯ К ПЕЧАТИ
Межвузовский сборник научных трудов
«Историко-философские исследования. Кризис
современного буржуазного человековедения».
Объем 10 п. л.
Цена 1 р. 50 к.
Межвузовский сборник посвящен критике со­
временного антропологического идеализма, ана­
лизу его социально-классовых и духовных истоков.
Материалы сборника дают характеристику ан­
тропологического идеализма в следующих направ­
лениях: от философии жизни — к экзистенциализ­
му, от философии жизни — к религиозно-антропопологической философии в России конца XIX —
начала X X века. Рассматривается современная фи­
лософская антропология — новейшее
проявление
антропологического идеализма. Дается
критиче­
ский анализ концепций М. Бубера, Г. Плесснера,
А . Гелена и других представителей философской
антропологии. Авторы сборника раскрывают анти­
научную суть и реакционную политическую на­
правленность «социальной этологии», биологизаторской концепции человека, используемой совре­
менными милитаристами для оправдания челове­
коненавистнической идеи о «тотальной агрессив­
ности» человека.
Заявки направлять по адресу:
Свердловск, К-83, пр. Ленина, 51, Р И О УрГУ.
ГОТОВИТСЯ К ПЕЧАТИ
Межвузовский сборник научных трудов
«Проблемы истории научного коммунизма»
Объем 10 п. л.
Цена 1 р. 50 к.
Межвузовский сборник посвящен актуальным
вопросам истории утопического социализма и на­
учного коммунизма. Рассматриваются такие про­
блемы, как методологические основы изучения
личности в утопическом
социализме,
развитие
взглядов К. Маркса на универсальность личности,
особенности
русского
общинного
социализма,
влияние антропологии на взгляды русских револю­
ционных демократов, на «нового человека».
Заявки направлять по адресу:
Свердловск, К-83, пр. Ленина, 51, Р И О УрГУ.
j
\