Душа чистая
advertisement
Душа чистая Часть I Душа чистая Душа чистая После принятия христианства именно святость как выражение высшей степени нравственных совершенств человека в течение десяти веков была идеалом России. Святость предполагает чистоту не замутнённой грехом души. Само это слово — «святой» — так и переводится: чистый возвышенный, незапятнанный, благородный. В молитвах и духовных стихах чистая душа сравнивается с ангелами, и, когда человек старается проводить свою жизнь в чистоте от всякого греха, тогда его жизнь называют равноангельской. Подобные христианские представления прекрасно иллюстрирует одна из лубочных картин XVIII века. Сколько воздуха и простора! Кажется, два огромных мира — земной и поднебесный — распахнуты на рисунке на все четыре стороны света. Верх листа усыпан множеством звёзд, похожих на снежинки. Под звёздным снегопадом стоит, опираясь ногами на луну, увенчанная короной царевна, за плечами которой трепещут, готовые к полёту, позолочённые крылья. Это образ чистой, целомудренной, мужественной души, которая вот-вот полетит в небесные обители. Почти рядом с нею растёт диковинное дерево — на земле такого не сыскать. В нём одном словно соединились вместе цветущий луг и фруктовый сад. Две ветки его клонятся книзу под тяжестью спелых плодов. Они похожи на крупные яблоки. Две другие пламенеют яркими, как бабочки, цветами. Остальные же усыпаны синими незабудками и красными тюльпанами. Нет, не найти у нас такого чуда-дерева! Разве только в райском саду — там, где парит на сверкающих крыльях спасенная душа. Конечно, нет у души крыльев, нет в раю и деревьев, это всё символы пребывающей с Богом души, символы невыразимой никакими человеческими понятиями красоты рая и святой души. Добродетели, ~5~ приобретённые человеком, похожи на райский сад, они, подобно сладким ягодам, питают всех людей, окружающих его. Родители радуются такому доброму ребёнку, друзья берут с него пример, и всему обществу бывает большая польза от добродетельного человека. Спасенная душа и впрямь напоминает царицу, у ног которой лежит сейчас вся вселенная: с двумя светилами — дневным и ночным, с хороводом звёзд, с холмами и зелёными дубравами. Если бы хотя бы одна капелька росы с райской травы упала сегодня на нас, мы испытали бы невыразимую радость. Это, как вы понимаете, образное сравнение, но что будет там, если мы сподобимся спасения — увидим сами. Ради этой вечности во свете, со святыми, родственниками, друзьями и ангелами готова мужественная христианская душа терпеть здесь, на Земле, любые мучения, любые усталости, искушения и несчастия. Поэтому и изображает художник своими слабыми, скудными художественными средствами смелую душу — крылатой, а красоту рая — маленьким чудесным растением. Душа готова трудиться изо всех сил на благо своей земной родины и ради своего очищения от греха. Из уст её словно бы доносится пение Давидова псалма: «Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё! Ради рая с Тобой готова я на борьбу со своими грехами! Воспою и пою во славе моей. Восстани, слава моя, которую я потеряла от грехов, восстану рано!» Апостол Павел, говоря о красоте рая, восклицает, что ни глаза не видели, ни уши не слышали, и на сердце не приходило состояние той радости в Божественной вечности, какую приготовил Бог любящим Его. Рождество Пресвятой Богородицы Господь, на небесах живущий, восхотев явиться на земле и пожить с человеками, прежде уготовил на ней место селения славы Своей — Пречистую Свою Матерь Деву Марию. А всё сотворённое Премудростью Божиею прекрасно и совершенно. Святой Иоанн Дамаскин пишет о рождестве Девы Марии: «Вся — чертог Духа, вся — град Божий, Святая Праведная Анна море благодатей, вся — добра, с маленькой Марией на руках. вся — ближняя Богу». Дева Богородица родилась из рода архиерейского, приносящего благовонные жертвы Богу. Отец Её святой праведный Иоаким был сыном Варлафира, ведущего своё происхождение от сына Давидова Нафана, а мать Её, святая праведная Анна, была дочерью священника Матфана из племени Ааронова; таким образом, Пречистая Дева по отцу была рода царского, а по матери — архиерейского. И как в Соломоновом храме каменные и деревянные здания приобретали особенную ценность от чистого золота, которым были позолочены; так в рождестве Пресвятой Богородицы благородства царского и архиерейского происхождения ещё более заслужило почтения от целомудрия святых Её родителей, которое дороже, «нежели от золота: она дороже драгоценных камней» (Притч. 3 : 14–15). ~7~ Но самое главное — это то, что Пресвятая Дева родилась от целомудренных родителей, что выше всякого благородства. Об этом святой Иоанн Дамаскин, обращаясь к святым родителям Богородицы говорит так: «О блаженные супруги, Иоаким и Анна! Воистину по плоду чрева вашего вы явились непорочными, по слову Господню: „По плодам их узнаете их“ (Мф. 7 : 16, 20). Вы устроили свою жизнь, как благоугодно Богу и как достойно это Рождённой от вас. Живя целомудренно и праведно, вы произрастили сокровище девства — Деву Марию, святую девственницу и умом, и душою, и телом. Подобало же, чтобы девство, от целомудрия рождённое, было принесено Самому Единородному Свету. О, двоица чистейших словесных голубей, Иоаким и Анна! Вы, сохранив целомудренно закон природы, божественно сподобились сверхъестественных дарований, и родили миру Деву Божию Матерь. Вы, благочестиво и праведно пожив в человеческом естестве, произвели Дочь высшую ангелов и ныне владычествующую над ангелами. О, прекраснейшая и сладчайшая Дочь! О, лилия, выросшая посреди терновников от благороднейшего царского корня!» Местом же, где родилась преблагословенная Дева, был небольшой город в земле Галилейской, называемый Назаретом. Жители этого города были презираемы, почему и о Христе было сказано: «из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1 : 46). Но Господь изволил, чтобы Его Пречистая Матерь была рождена не в Капернауме, в своей гордыне до неба вознесшемся, а в смиренном Назарете, «ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк. 16 : 15). Не найдётся во всей человеческой истории человека более добродетельного, чем Пречистая Дева. Она сохранила все заповеди Господни, исполняла всю волю Господа, все наставления Его, все ~8~ слова Его сокрыла в сердце Своём, оказала ближним все дела милосердия. Поэтому достойно Деву Марию называют Всеблагою. Она же есть и некое хранилище, потому что сохраняла сокровище своего девического целомудрия столь тщательно, что даже не хотела согласиться со словами архангела Гавриила, когда он благовествовал ей рождение Сына. Она смутилась от слов его и размышляла: что бы значило это приветствие, когда я обручена Богу? Архангел Гавриил благовестил Праведные Иоаким и Анна Иоакиму и Анне о зачатии Пресвяс Девою Марией той Богородицы и принёс с неба Ей преблагословенное имя, говоря неплодвсеной матери: «Анна, Анна! родишь ты Дочь преблагословенную, и наречётся имя Ей: Мария». В молитвах о Деве Богородице говорится, что Она своей святостью превыше херувимов, потому что ангелы окружают Господа, а в Богородице Христос при Рождестве Своём явился Сам, и на пречистых руках Её Бог воссел, как на престоле. Во многих молитвах и песнопениях Святую Деву называют Маслиною плодовитою в дому Божием, Цветущим фиником, Садом живоносным. Воспевает Церковь Матерь Божию: «От неплоднаго корене сад живоносен израсти нам, Матерь Свою…» Всё сие говорится о духовной красоте Девы Марии. Но Она не была лишена и красоты ~9~ телесной. Как о том свидетельствуют многие учители церковные, во всей Подсолнечной не было и не будет такой прекрасной девы, какова была Дева Богородица, узрев Которую, святой Дионисий Ареопагит хотел бы наречь Богом, если бы не знал Бога, от Неё рождённого. Ибо Божественная благодать, коей Она была исполнена внутри, сияла и на Её пресветлом лице. Такую предуготовал себе палату на земле Царь Небесный. Тропарь, глас 4: «Рождество Твоё, Богородице Дево, радость возвести всей вселенней: из Тебе бо возсия Солнце Правды Христос Бог наш, и разрушив клятву, даде благословение, и упразднив смерть, дарова нам живот вечный». Введение Девы Марии во храм Когда Пречистой Богоотроковице, Преблагословенной Деве Марии Богородице, исполнилось три года от рождения, святые праведные родители Её, Иоаким и Анна, решились исполнить данный ими обет — отдать на служение Богу рождённое ими дитя. Созвали они в Назарет, где жили, всех своих родственников из царского и архиерейского рода, а также хор непорочных дев; приготовили много свечей и окружили Пречистую Деву Марию царским благолепием, как всё сие свидетельствуется святыми отцами. Паведный Иоаким говорил так: — Позовите непорочных дочерей Еврейских, чтобы они взяли горящие свечи. Паведная Анна же промолвила: — Я выполняю пред Господом тот обет, какой высказала в состоянии скорби, и для этого собрала хор дев со свечами, созвала священников, пригласила сродников, говоря всем: радуйтесь все со мною, ибо я теперь явилась матерью и родительницею, приводя свою Дочь не к царю земному, но к Богу, Царю Небесному. О царском же украшении Богоотроковицы святой Феофилакт, архиепископ Болгарский, говорит: — Надлежало, чтобы введение Божественнейшей Отроковицы было достойно Её, чтобы такой пресветлой и многоценной Жемчужины не касалась убогая одежда; следовало именно царскою одеждою одеть Её, для наибольшей славы и украшения. Так устроив всё, что надлежало к честному и славному введению, они отправились в путь, ведущий от Назарета до Иерусалима в течение трёх дней. Достигнув города Иерусалима, они торжественно вошли в храм и повели туда, в одушевлённый храм Божий, трёхлетнюю отро~11~ ковицу, Пречистую Деву Марию. Впереди Неё шёл хор девиц, с зажжёнными свечами. Святая Анны сказала такие слова: — Начните шествие, девы, носящие свечи, и предшествуйте мне и Богоотроковице. Святые же родители, один с одной стороны, другая с другой, взяв за руки данную Богом Дочь свою, с нежностию и честию вели её между собою. За ними радостно следовало всё множество родственников, соседей и знакомых, держа в руках свечи и окружая Пречистую Деву, на удивление всему Иерусалиму. Родителям последовали родственники, соседи и все, кто любил их; отцы сорадовались отцу, матери сорадовались матери; отроковицы и девы, со свечами в руках, предшествовали Богоотроковице. Весь Иерусалим, как некоторый звёздный круг, сияющий с луною, собрался смотреть эти небывалые проводы и видеть трёхлетнюю Отроковицу, окруженную такою славою и почтенную преднесением свечей. И не только граждане земного Иерусалима, но и небесного — святые Ангелы — стеклись видеть преславное введение Пречистой Девы Марии. Поэтому по сей день Церковь воспевает: «Ангели вхождение Пречистыя зрящи, удивишася: како Дева вниде во святая святых». Соединившись с видимым хором непорочных дев, невидимый хор ангелов шёл, провожая Пречистую Деву Марию во Святое Святых и, по повелению Господню, окружая Её, как избранный сосуд Божий. Ангелы видели, что эта маленькая девочка носит признаки вечной чистоты и имеет такую плоть, которой никогда не прикоснётся никакая греховная скверна. Исполняя волю Господню, они совершили служение, которое им было повелено. Так, с честию и славою не только людьми, но и Ангелами была введена в храм Господень Пренепорочная Отроковица. ~12~ Праведная Анна говорит идущим впереди девам: — Воспойте Сию хвалебною песнию, пойте Ей под звуки гуслей, воскликните Ей песнь духовную, прославьте Её на десятиструнном псалтири. Это же вспоминает Церковь, говоря: «Радуются Иоаким и Анна Духом, и девственнии лицы Господеви поют, псаломски воспевающе, и чтуще Матерь Его». Отсюда открывается, что хор девственниц, предшествовавших тогда Пречистой Деве, пел некоторые песни из псалмов Давида. Сами же святые праведные родители Иоаким и Анна имели на устах своих такую песнь праотца Давида: «Слыши, дщерь, и смот- ~13~ ри, и приклони ухо твоё, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей» (Пс. 44 : 11–12). Навстречу этому славному введению Богоотроковицы, по рассказу Феофилакта, вышли священники, служившие во храме, и с песнопениями встретили Пресвятую Деву, имевшую быть Материю Великого Архиерея, прошедшего небеса. Приведя Её ко дверям храма, святая Анна говорила так: — Иди, Дочь моя, к Тому, Кто мне даровал Тебя; иди к милостивому Владыке, войди в церковь Господню, Радость и Веселие мира. Захарии же, как пророку, архиерею и сроднику своему, она сказала с Иоакимом: — Приими, Захария, чистую, приими, священник, непорочную отроковицу. И ещё праведная Анна, как повествует святой Герман, сказала первосвященнику: — Приими, пророк, Дочь мою, данную Богом; приими и посади в приготовленном Божием жилище, ничего не допытываясь, до тех пор, пока Бог, призвавший Её сюда, не откроет окончательно Своей воли о Ней. Было там, на церковном входе, пятнадцать ступеней, по числу пятнадцати степенных псалмов, ибо на каждой из этих ступеней пелись они всходившими для служения священниками. Поставили праведные родители пренепорочную отроковицу на первой ~14~ ступени. Она тотчас весьма скоро пошла Сама Собою по прочим ступеням, никем не ведомая и не поддерживаемая; поднявшись на самую верхнюю ступень, Она стала, укрепляемая невидимою силою Божиею. Удивились все, увидев трёхлетнюю отроковицу, поднявшуюся по этим ступеням так скоро, а особенно дивился этому великий первосвященник Захария и, как пророк, по откровению Божию, проразумевал будущее сей Девы. Захария, исполнившись Святого Духа, воскликнул: — О, чистая Отроковица! О, Дева, незнающая соблазна! О, Девица прекрасная! О, украшение жён! О, краса дочерей! Держа Отроковицу, Захария, говорит святой Герман, радостно ввёл Её во Святое Святых. Так Пречистая и Преблагословенная Дева Мария введена была в храм Господень. При этом первосвященник Захария совершил необычайное и для всех удивительное дело: он ввёл отроковицу в самую выстроенную скинию, называемую «Святое Святых», которая была за второю завесою и где был ковчег завета, обложенный со всех сторон золотом, и херувимы славы, осеняющие очистилище (Евр. 9 : 3–5), куда нельзя было входить не только женщинам, но даже и священникам, а мог туда входить только первосвященник, однажды в год. Там первосвященник Захария отвёл Пречистой Деве место для молитвы. Всем же прочим девам, живущим во храме, отводилось место для молитвы между церковью и алтарём. Ни одной из этих дев никаким образом нельзя было подходить к алтарю, ибо это строжайше запрещалось им первосвященниками; Пречистой же Деве, со времени введения Её, не было запрещено ежечасно входить во внутренний алтарь, за вторую завесу и молиться там. Сделано было это первосвященником, по таинственному вразумлению Божию, о чём святой Феофилакт говорит так: ~15~ «Первосвященник, быв тогда вне себя, объятый Духом Божиим, понял, что эта отроковица — вместилище Божественной благодати и что Она более его достойна всегда предстоять пред Лицом Божиим. Вспомнив сказанное в законе о ковчеге, что ему назначено находиться во Святом Святых, он тотчас понял, что это преднаписано было относительно этой Отроковицы, поэтому-то, нисколько не усомнившись, он и дерзнул, вопреки закону, ввести Её во Святое Святых». К стенам храма пристроены были каменные здания, числом тридцать, отдельные одно от другого, просторные и очень красивые, на них были другие здания, на других третьи, так что общее число их было девяносто, и они имели все удобства для жительства в них. Высота их равнялась высоте храма; они были как бы столпы, извне поддерживающие его стены. В этих зданиях находились помещения для разных лиц; отдельно жили девушки, посвященные на служение Богу до времени вступления в брак, отдельно жили вдовицы, давшие обет Богу хранить чистоту свою до смерти, как пророчица Анна, отдельно обитали мужи, называвшиеся назореями, подобно инокам, жившие безбрачно. Все эти лица служили Господу при храме и получали пропитание от доходов храма. Остальные здания отведены были для пребывания странников и пришельцев, приходивших издалека на поклонение в Иерусалим. Трёхлетняя отроковица, Пречистая Дева Мария, как сказано, была отдана в помещение для девиц, причём к Ней приставлены были девицы, по летам более взрослые и искусные в писании и рукоделии, чтобы Богоотроковица с младенчества научилась и писанию, и рукоделию вместе. Святые родители, Иоаким и Анна, часто посещали Её; Анна, как матерь, особенно часто приходила посмотреть на свою Дочь и поучать Её. Дева скоро научилась Еврейскому ветхозаветному писанию в совершенстве, — и не только ~16~ Писанию, но и рукоделию хорошо научилась, как говорит о том святой Епифаний: «Она отличалась силою ума и любовью к учению; не только поучалась в Священном Писании, но и упражнялась в прядении шерсти и льна и в шитье шелком. Благоразумием своим Она удивляла всех; занималась преимущественно такими трудами, которые могли бы быть потребны священникам в служении при храме; рукоделью этому Она так научилась, что им могла впоследствии, при Сыне своём, добывать Себе пропитание; Она своими руками сделала Господу Иисусу хитон, не сшитый, но весь тканый». Пречистой Деве (говорит тот же Епифаний), как и другим девицам, обычная пища подавалась от храма; но её с едали нищие и странники, ибо Она, как воспевает Церковь, питалась хлебом небесным. Она пребывала обыкновенно во Святом Святых, принимая сладкую пищу от Ангела. Пришедши в совершенный возраст, Она, с юных лет научившись священному Писанию и прилежно занимаясь рукоделием, ещё больше упражнялась в молитве и целые ночи и большую часть дня имела обыкновение проводить в молитве. На молитву входила во Святое Святых, для рукоделья же возвращалась в Своё жилище. ~17~ И большую часть жизни Своей Она проводила в храме, за второю завесою, во внутренней скинии, на молитве, а не в отведённом Ей жилище, за рукодельем. Потому-то всеми учителями Церкви согласно говорится, что Пречистая Дева, до двенадцатого года, всю свою жизнь провела во Святом Святых, так как оттуда редко выходила в Своё помещение. «Блаженная Дева, — говорит святой Иероним Стридонский, — жизнь свою проводила по строгому порядку, от раннего утра до третьего часа дня стояла на молитве; от третьего до девятого упражнялась в рукоделье или чтении книг; от девятого часа снова начинала свою молитву, и не прекращала её до тех пор, пока не являлся Ей Ангел, из рук которого Она обыкновенно принимала пищу. Так всё более и более возрастала Она в любви к Богу». Однажды Захария узнал о том, что Деве Марии является Ангел. Когда он, по обычаю священническому, был в алтаре, то увидел, что кто-то беседует с Девою и подаёт Ей пищу. Это был явившийся Ангел; и удивился Захария, размышляя в себе: что это за новое и необычайное явление? Видом подобен Ангелу, и говорит со святою Девицею; бесплотный по образу приносит пищу, питающую плоть, невещественный по природе подаёт Деве вещественную корзину. Ангельское явление здесь бывает одним только священникам, и то не часто; к женскому же полу, да ещё к такой юной Девице, пришествие Ангела, видимое теперь, совершенно необычайно. Если бы Она была из числа замужних и, одержимая недугом неплодства, молилась о даровании Ей плода, как молилась некогда Анна, я не удивился бы тому явлению, которое вижу, но Девица не просит об этом; Ангел же всегда, как и теперь вижу, является Ей, отчего я прихожу в ещё большее удивление, ужас и недоумение, что будет из этого? Что благовествовать приходит Ангел? И какого свойства приносимая им пища? Из какого хранилища она берётся? И кто ~18~ приготовил её? Какая рука сделала этот хлеб? Она в младенчестве сподобилась таких даров, что Ей служат бесплотные. Что это такое? Не на Ней ли сбудутся предсказания пророков? Не Она ли цель нашего ожидания? Не от Неё ли приимет естество хотящий придти спасти род наш Спаситель мира? Так Пречистая Дева проводила время своей юности, беседуя с Богом и Архангелом Гавриилом, неотступным Её хранителем. Пребывая таким образом с Ангелами во Святом Святых, Пречистая Дева пожелала вечно жить в Ангельской чистоте и невреждённом девстве. Пречистая же Дева первая в мире предпочла девство супружеству и, уневестившись Богу, служила Ему чистым девством своим. Пречистой Владычице нашей Богородице, Приснодеве Марии, честь и хвала от всех родов во веки веков. Аминь! Успение Пресвятой Девы По совершении Господом спасения рода человеческого и вознесении Его на небо пречистая Дева Мария среди первых христиан жила довольно продолжительное время. Она исполнялась великой духовной радости, взирая на расширение по всей вселенной церкви Христовой и на распространение до пределов земли славы Сына и Бога Своего. В эти начальные дни жизни Церкви христианской Пресвятая Богородица увидела исполнение Своих слов, что Её будут ублажать все роды. Христиане, повсюду славившие Христа Бога, ублажали и Его Пречистую Матерь, тогда ещё обитавшую на земле. — Она Дева не только по плоти, но и по духу: смиренна сердцем и не тороплива в речи; слова Её полны Божественной мудрости; Она почти постоянно в чтении святого Писания и неутомима в трудах; целомудренна в беседах, говоря с людьми, как пред Богом; никого никогда Она не обидела, желая всем добра; никем, хотя бы и убогим, не гнушаясь, ни над кем не смеясь, но всё, что ни видела, покрывала Своею любовью; из уст Её никогда не исходило слова, не приносившего благодати; во всех делах Своих Она являла образ высочайшего девства. Внешний вид Её был отображением внутреннего совершенства, — благости и незлобия. ~20~ Так говорит святой Амвросий. Описание святости душевной и внешнего вида Богоматери встречаем также у Епифания и Никифора: «Во всяком случае Она сохраняла досточтимую сановитость и постоянство; говорила очень мало, только о необходимом и добром, — слова Её были сладостны для уха; к каждому Она относилась с должным уважением; с каждым человеком вела соответствующую беседу, не смеясь, не возмущаясь, тем более не гневаясь. Рост Её был средний; цвет лица, как цвет зерна пшеничного; волосы светло-русые и несколько златовидные; взгляд быстрый, проницательный; глаза, цветом напоминавшие масличный плод; брови немного наклонённые, тёмные; нос средний; уста, подобные цвету розы и сладкословесные; лицо не совсем круглое; руки и пальцы продолговатые; в Ней не было никакой гордости, во всём простота, без малейшего притворства; Она была чужда всякого потворства, являя, в то же время, пример высочайшего смирения. Одежды Её были просты, без всяких искусственных украшений, как о том говорит сохранившийся доселе покров Её главы, — словом, во всём у Ней проявлялась проникавшая Её Божественная благодать». Дары Святого Духа излились на преблагословенную Деву в большем изобилии, нежели на святых Апостолов, подобно тому как больший сосуд может больше вместить в себе воды, и Пречистая дева — сосуд самый богатый дарами Святого Духа, потому что Она выше Апостолов, пророков и всех святых, как и взывает к Ней Церковь: «Воистину Ты, Дева чистая, выше всех»; поэтому Она и даров Святого Духа вместила в себе более всех. Матерь Божия жила в доме святого Иоанна Богослова, находившемся на самом высоком месте Иерусалима — на горе Сион. С того самого времени, когда Господь сказал со креста Своей Матери, указывая на возлюбленного ученика: «Жено! се, сын Твой», ~21~ и ученику: «се, Матерь твоя» (Ин. 19 : 26–27), Иоанн взял Пресвятую Деву к себе и действительно служил Ей как своей матери. По сошествии Святого Духа святые Апостолы не тотчас разошлись по вселенной с проповедью Евангелия, но ещё долгое время пробыли в Иерусалиме, как это видно из Деяний Апостольских. Многие из уверовавших во Христа из далеких стран приходили в Иерусалим, чтобы видеть Матерь Божию и слышать Её, исполненную святой мудрости, беседу; что слава о Христе и Его Пречистой Матери, распространившись по всем концам вселенной, многих привлекала в Иерусалим к Пресвятой Деве. «У нас, — пишет святой Игнатий Богоносец младший, — находятся многие жены, желающие видеть Матерь Иисуса; они постоянно стремятся найти возможность придти к вам и посетить Её, припасть к груди, питавшей Господа Иисуса, и узнать от Неё некоторые тайны. У нас Она прославляется как Матерь Божия и Дева, исполненная благодати и добродетели; о Ней сообщают, что Она радостна в бедах и гонениях, не скорбит в нищете и недостатках, не только не гневается на причиняющих Ей обиды, но ещё благодетельствует им; при радостных событиях Она кротка, милосерда к бедным, оказывая им помощь, насколько может; враждующим же на нашу веру Она противостоит с твердостью: Она Учительница нашего нового благочестия и всем верным Наставница на всякое доброе дело; особенно любит смиренных, и Сама ко всем смиренна; все видевшие Её превозносят. И сколь Она смиренна, когда законники иудейские и фарисеи смеются над Ней! Нам говорили люди, достойные полного доверия, что в Марии, Матери Иисусовой естество человеческое кажется, по причине Её святости, соединённым с естеством ангельским. Всё это возбуждает в нас, слышащих, безмерное желание видеть небесное, — скажу так, — дивное и пресвятое чудо». ~22~ В другом послании тот же святой Игнатий Богоносец младший снова пишет святому Иоанну Богослову: «Если откроется возможность, я думаю придти к тебе, чтобы видеть собранных в Иерусалиме верных, и особенно Матерь Иисуса: о Ней говорят, что Она честна, приветлива и во всех возбуждает удивление, и все желают Её видеть; да и кто не желает видеть Деву и беседовать с Родившею истинного Бога?» Из этих посланий святого Игнатия к Иоанну Богослову можно легко понять, с каким сильным желанием стремились святые увидеть одушевленную святыню Божию, Марию Пречистую Деву, и сподобившиеся видеть почитали себя счастливейшими. Воистину блаженны очи видевших Её по Христе Спасителе, и блаженны уши сподобившихся услышать из пречестных уст Её слова, возрождающие к жизни духовной! Какую радость и благодать они получили! Для того Господь и оставил на земле Свою Пречистую Матерь, чтобы Её присутствием, руководством, поучениями и теплыми молитвами к Сыну и Богу воюющая церковь умножалась и утверждалась, и возрастала до дерзновения полагать жизнь свою за Господа. Матерь Божия всех укрепляла, всех утешала радостью о Святом Духе и за всех молилась. Когда святые Апостолы заключены были в темницу, Матерь Божия с умилён~23~ ным сердцем молилась за них, — и к ним был послан Господом ангел, который ночью отворил двери темницы и вывел их вон (Деян. 5 : 18–19). Когда святой первомученик Стефан был ведён на смерть, Матерь Божия издали шла за ним, и, когда святого Стефана стали побивать камнями (Деян. 7 : 57–60) в долине Иосафатовой, при потоке Кедрон, Она вместе с Иоанном Богословом стояла вдали на одном холме, оттуда смотрела на его кончину и усердно молилась Богу, чтобы Господь укрепил страдальца и принял душу его в Свои руки. Когда «Савл терзал церковь» (Деян. 8 : 3), гоня верующих, Матерь Божия молилась о нём Господу с такими теплыми слезами, что превратила его из хищного волка в кроткого агнца, из врага в Апостола, из гонителя в ученика и учителя вселенной. И каких благодеяний не получила первенствующая церковь от Пречистой Богородицы, как грудное дитя от своей матери? Какой благодати не почерпали из этого неоскудеваемого источника? Не без Её забот и благодатного воздействия церковь была воспитана и доведена до мужественного возраста, — окрепла настолько, что и врата адовы её не могут одолеть. Во время жизни Её на земле как просвещались души и какой духовной радостью наполнялись сердца видевших Её во плоти! К ней во множестве и отовсюду стекались новые христиане. Как истинная Матерь, Она всех принимала одинаково без лицеприятия, всем разливая щедроты Своей благодати — болящим подавая исцеление, слабым здоровье, печальным утешение и всем без исключения утверждение в вере, непоколебимость в надежде и божественную радость в любви, грешникам же — исправление. Во время жизни в доме святого Иоанна Пресвятая Дева часто посещала те места, которые возлюбленный Сын Её и Бог освятил стопами Своих ног и пролитием Своей крови. Так Она посещала Вифлеем, где, несказанно соблюдши Её девство, от Неё родился ~24~ Христос Бог, но особенно часто Матерь Божия приходила на места, где пострадал волею наш Господь. Матерняя любовь побуждала Её проливать здесь обильные слёзы, причём Она говорила: — Здесь возлюбленный Сын Мой был бичуем, здесь увенчан терновым венцом, здесь шёл, неся крест, здесь был распят. При гробе же Христовом Богородица говорила: — А здесь Он был погребён и в третий день воскрес со славою. Пресвятая Богородица часто ходила также на гору Елеонскую, откуда вознесся на небо наш Господь. С сильными слезами молилась Матерь Божия: «Когда приду и явлюсь пред лице Божие! (Пс. 41 : 3), когда увижу возлюбленного Сына Моего? когда приду к Нему сидящему одесную Бога Отца? (Мк. 16 : 19) когда предстану пред престолом Его славы? когда насыщусь Его лицезрения? О, пресладкий Сын и Бог Мой». Пресвятая Богородица приблизилась к пречестному и славному успению. Душа Её всегда была объята одним непрестанным желанием увидеть сладостное лицо Сына Своего. Живя в доме святого Иоанна Богослова на Сионе, Она часто удалялась отсюда на гору Елеонскую — место вознесения на небо Сына Своего и Господа; здесь в одиночестве Она возносила Ему Свои усердные молитвы. И вот однажды во время такой уединённой молитвы пред Нею предстал архангел Гавриил, служивший Пресвятой Богородице с первых дней Её детства: он питал Её во Святом Святых, принёс Ей благую весть о рождении от Неё Сына Божия (Лк. 1 : 27–38), неотступно охранял Её во всё время жизни Её на земле. Со светлым лицом передал небесный посланник Пресвятой Богородице радостные для Неё слова Господа, что вскоре — по прошествии трёх дней — Она отойдёт ко Христу Богу. Возвещая Пречистой Деве час смертный, архангел говорил Ей, чтобы Она не смущалась, а с ~25~ радостью приняла его слова, ибо они призывают Её в бессмертную жизнь к вечному Царю славы: — Сын Твой и Бог наш, с архангелами и ангелами, херувимами и серафимами, со всеми небесными силами и душами праведных приимет Тебя, Матерь Свою, в небесное царство, чтобы Ты жила и царствовала с Ним бесконечное время. В знамение торжества Богородицы над смертью архангел вручил Пресвятой Деве сияющую светом небесной благодати райскую ветвь. Преблагословенная Владычица начала готовиться к Своей кончине. Прежде всего Она сообщила о ней усыновлённому Ей возлюбленному ученику Христову Иоанну и показала ему светящуюся райскую ветвь, завещая именно ему нести её пред ~26~ Своим одром; затем Пресвятая Дева сообщила о том же и прочим служившим Ей домочадцам. Потом Она повелела наполнить Свою горницу благоуханием, приготовить и зажечь в ней возможно более светильников, украсить как самую горницу, так и стоящий в ней одр, — словом, устроить всё нужное для погребения. Святой Иоанн Богослов тотчас послал к святому Иакову, брату Господню и первому епископу иерусалимскому, а также ко всем родственникам и ближним, сообщая о скором — с точным обозначением дня — отшествии Матери Божией. Святой Иаков не замедлил известить всех христиан, живших не только в Иерусалиме, но и в окрестных городах и селениях, так что с епископом иерусалимским собрались ко Пресвятой Богородице все родственники и великое множество верующих. Пречистая Владычица во всеуслышание поведала собравшимся слова, сказанные Ей архангелом о переселении Её на небо и в подтверждение показала полученную от Своего благовестника райскую ветвь, которая, как солнечный луч, сияла светом небесной славы. Слыша из уст Самой Богородицы весть о скорой Её кончине, окружавшие Её верующие не могли удержаться от слёз: весь дом наполнился плачем и рыданиями; все умоляли милосердую Владычицу, как общую всех Матерь, не оставлять их сиротами. Но Матерь Божия просила не плакать, а радоваться Её кончине, так как, ставши ближе к Божию престолу, лицом к лицу взирая на Сына Своего и Бога и беседуя с Ним уста к устам, Она может по смерти с большим дерзновением умолять Его о милосердии и благости. При этом преблагословенная Богородица обещала не оставлять сиротами по Своём отшествии не только их, но и весь мир. Она весь мир будет посещать, внимая его нуждам и помогая бедствующим. Утешительные слова Богородицы отёрли слёзы плакавших и утишили их печаль. Пречистая Владычица сделала затем завеща~27~ ние относительно двух Своих одежд, чтобы они отданы были двум бедным вдовицам, которые с усердием, получая от Неё пропитание, служили Ей. О Своём пречистом теле Матерь Божия завещала, чтобы оно было погребено в лежащем при горе Елеонской, недалеко от Иерусалима, Гефсиманском саду, где находилась гробница праведных родителей Её, Иоакима и Анны, и Обручника Её святого Иосифа; эти гробницы примыкали к простиравшейся между Иерусалимом и горой Елеонской долине Иосафатовой, бывшей местом общего погребения для бедных жителей Иерусалима. Во время этих предсмертных распоряжений Пресвятой Богородицы внезапно послышался шум, по силе напоминавший раскаты грома, и облака окружили дом святого Иоанна Богослова — то, по повелению Божию, ангелы восхитили разошедшихся с проповедью Евангелия по концам вселенной Апостолов и на облаках принесли их в Иерусалим, поставив на Сионе пред дверями дома, где обитала Матерь Божия. Святые Апостолы, видя друг друга, радовались и вместе с тем удивлялись, говоря: — Что за причина, ради которой Господь собрал нас вместе? К ним вышел святой Иоанн Богослов и с радостными слезами приветствовал их, сообщая при этом о скором преставлении Пресвятой Богородицы. Тогда святые Апостолы поняли, что Господь собрал их с различных концов вселенной для присутствия при блаженной кончине Пречистой Его Матери, чтобы они с честью предали погребению Её пречистое тело. Весть о скорой кончине Матери Божией переполнила сердца святых Апостолов сильною скорбью. Войдя внутрь дома, они увидели Богородицу, с радостным лицом сидящую на одре; святые Апостолы приветствовали Её словами: — Благословенна Ты от Господа, сотворившего небо и землю! ~28~ — Мир вам, братья, избранные Самим Господом! — отвечала Пречистая Владычица. И потом спросила: — Как вы прибыли сюда? Святые Апостолы открыли Ей, что каждый из них был восхищён силою Духа Божия с места своей проповеди и принесён на Сион на облаке. — Господь, — говорила Она, обращаясь к ним, — привёл вас сюда для утешения Моей души, которой предстоит, как требует того смертная природа, скорое разлучение с телом: уже приблизилось предопределённое Мне Моим Создателем время. Они же в ответ на это с печалью говорили Ей: — Во время Твоего пребывания на земле мы, Владычица, утешались, взирая на Тебя, как на Самого Владыку и Учителя нашего, а теперь, лишаясь Твоего присутствия, как вынесем тяжёлую скорбь, объявшую наши души? Но Ты отходишь в премирные обители по изволению рождённого Тобою Христа Бога, и мы не можем не радоваться решению Божию о Тебе, хотя вместе с тем не можем не оплакивать и своего сиротства, ибо более не увидим Тебя, Матерь и Утешительницу нашу. При этих словах святые Апостолы обливались слезами. — Не плачьте, — утешала их Пресвятая Богородица, — и Моей радости, друзья и ученики Христовы, не омрачайте своею скорбью. Лучше радуйтесь вместе со Мною, так как я отхожу к Сыну Моему и Богу. Тело Моё, которое Я Сама уготовала для погребения, предайте земле в Гефсимании, а затем опять возвращайтесь к возложенной на вас проповеди Евангелия. Настал пятнадцатый день августа месяца, и приблизился ожидаемый всеми благословенный час — это был третий час дня — час отшествия Пресвятой Богородицы. В горнице возжжено было ~29~ множество светильников; святые Апостолы возносили славословие Богу; пренепорочная же Дева возлежала на украшенном одре, приготовляясь к блаженной кончине и ожидая пришествия к Себе возлюбленного Сына Своего и Господа. Внезапно в горнице заблистал несказанный свет Божественной славы, помрачивший светильники. Кровля дома как будто исчезла, и слава Господня снизошла с небес — Сам Царь славы Христос с тысячами ангелов и архангелов, со всеми небесными силами, со святыми праотцами и пророками, приближался к Пречистой Своей Матери. Увидев приближение Сына, Матерь Божия в великой радости воскликнула слова Своей песни: — Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моём, что призрел Он на смирение Рабы Своей (Лк. 1 : 46–47). И приподнявшись с одра, как бы пытаясь идти навстречу Сыну Своему, Она поклонилась Господу. Он же, приблизившись и с любовию взирая на Неё, говорил: — Приди, Ближняя Мои, приди, Голубица Моя, приди, драгоценное Моё сокровище, и войди в обители вечной жизни. Матерь Божия, поклонившись, отвечала: — Благословенно имя Твоё, Господи славы и Боже Мой, благоволивший избрать смиренную рабу Свою для служения таинству Твоему; помяни Меня, Царь славы, в вечном Твоём царствии; Тебе известно, что Я всем сердцем Моим возлюбила Тебя и соблюла вверенное Мне сокровище, и теперь приими в мире дух Мой и защити Меня от всяких козней тёмной, сатанинской силы. Иисус Христос с любовью призывал Её безбоязненно прейти от земли к небу. — Готово сердце моё, Боже, готово сердце моё (Пс. 107 : 2), — отвечала на это Пресвятая Дева. ~30~ И затем, произнесши сказанные Ею некогда слова, — «да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1 : 38), — снова возлегла но одре. Чувствуя неизреченную радость при виде пресветлого лица Сына Своего и Господа, Матерь Божия, от любви к Нему преисполнен- ~31~ ная духовного восторга, предала пречистую душу Свою в руки Господа; при этом Она не ощутила никакой боли, но как бы уснула сладким сном: Тот, Кого Она зачала без нарушения девства и родила без болезни, приял и душу Её от пречистого тела. И тотчас началось исполненное радости дивное ангельское пение, в котором слышались часто повторяемые ангелами слова приветствия Гавриилова Пресвятой Деве: — Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою! Святые Апостолы, удостоившиеся видения, умилёнными очами провожали отшествие души Матери Божией, как некогда смотрели на Господа, возносившегося с Елеонской горы. Придя в себя, ученики Христовы поклонились Господу, со славою вознесшему на небо душу Своей Матери, и с плачем окружили одр Богородицы. Лицо преблагословенной Девы Марии сияло как солнце, и от пречистого тела Её исходило дивное благоухание, подобного которому здесь, на земле, невозможно и найти. Все верующие, благоговейно почитая пречистое тело, лобызали его со страхом; от честных мощей Богородицы исходила освящающая сила, наполнявшая радостью сердца всех прикасавшихся к нему. Болящие же получали исцеления: слепые прозревали, у глухих отверзался слух, хромы выпрямлялись, бесы изгонялись, — всякая болезнь совершенно исчезала от одного только прикосновения к одру Божией Матери. Среди этих событий, сопровождавших смерть Божией Матери, началось торжественное шествие с Её пречестным телом для его погребения: святой Апостол Пётр вместе со святыми Апостолами Павлом и Иаковом, братом Божиим, став во главе, подняли вместе с другими святыми Апостолами из числа двенадцати одр Пресвятой Богоматери. Святой же Иоанн Богослов нёс впереди райскую ветвь, испускавшую сияние. Остальные же верующие со свечами и кадилами ~32~ шли вблизи, окружая одр. Все воспевали молитвословия: святой Апостол Пётр начинал, а прочие стройно пели за ним псалом Давида: «Во исходе Израилеве от Египта» (Пс. 113), присоединяя к каждому стиху аллилуиа и торжественные, благодарственные молитвы. Торжественное шествие с пречистым телом Богоматери направлялось от Сиона чрез Иерусалим в Гефсиманию. Над одром и сопровождающими появился облачный круг, напоминавший венец и озарённый необыкновенно светлым сиянием. А в облаках, во всеуслышание, наполняя воздух, раздавалось дивное ангельское пение. Этот облачный венец плыл по воздуху над одром Божией Матери до самого места погребения; за всё это время не прекращалось и ангельское пение. Но радостное шествие — вполне описать его не может слабый человеческий язык — было неожиданно прервано. Многие из не веровавших во Христа иудеев, услышав необычное пение и увидев торжественное шествие, покинули свои жилища и присоединились к нему: они также пошли за город, удивляясь той славе и чести, какие воздавались пречестному телу Матери Иисуса Христа. Узнав об этом, архиереи и книжники пришли в сильную ярость и послали слуг и воинов — подговорив также многих и из народа, — чтобы они догнали шествие и разогнали его участников; вместе с тем они приказывали учеников Христовых убить, а тело Богоматери сжечь. Но когда послушная подстрекателям толпа, вооружившись точно на сражение, в ярости побежала вслед за сопровождавшими тело Пресвятой Богородицы и уже стала настигать их, внезапно облачный круг, плывший по воздуху, спустился на землю и точно стеною окружил как святых Апостолов, так и остальных христиан; преследовавшие слышали лишь пение, никого не видя за облаком. Святые ангелы, невидимо парившие ~33~ над телом Богоматери и христианами, поразили злобных преследователей слепотою: одни из них разбили головы о городские стены; другие ощупывали их, не зная, куда идти. В это время одному иудейскому священнику, по имени Афоний, случилось увидеть святых Апостолов — облако по Божию повелению для большей славы Богоматери снова поднялось, — и множество христиан, со свечами и пением, окружавших тело Приснодевы Марии. Афоний переполнился завистью; в нём вспыхнула прежняя злоба к христианам, и он сказал: — Смотри, какой почёт окружает тело Той, Которая родила льстеца, разорившего закон наших отцов! Будучи очень силён, он с неистовою яростью подбежал чрез толпу христиан к одру, чтобы сбросить на землю тело Пречистой Владычицы нашей: когда дерзкие руки священника коснулись одра, тотчас невидимый ангел рассек их посредине невеществен- ~34~ ным мечом Божия отмщения, и они повисли, не отрываясь от одра, сам же Афоний упал на землю, громко крича от боли. Уразумев свой грех, он стал каяться и говорить святым Апостолам: — Помилуйте меня, рабы Христовы! Святой Апостол Пётр приказал остановиться несшим тело Богоматери и сказал Афонию: — Вот ты получил, чего желал; знай, что Бог отмщений Господь явил Себя (Пс. 93 : 1), и мы не можем исцелить тебя от твоих ран; это может сделать только Сам Господь наш, на Которого вы неправедно восстали и, схватив, убили; но и Он не захочет даровать тебе исцеления, пока ты не уверуешь в Него всем сердцем и не исповедаешь устами, что Иисус есть истинный Мессия, Сын Божий. Афоний воскликнул: — Верую, что Он есть Спаситель мира — Христос. Святой Апостол Пётр повелел Афонию с верою приложить раны усечённых рук к висящим на одре, призывая имя Пресвятой Богородицы. Афоний исполнил это, и тотчас отсечённые руки присоединились к своему месту; они сделались совершенно здоровы; остался только знак отсечения, точно красная ниточка, окружавший локоть. Афоний пал пред одром на колени. Затем Афоний присоединился к святым Апостолам, следуя с прочими христианами. Господь по особому смотрению Своему замедлил прибытие святого Фомы ко дню преставления Пречистой Богородицы. Святой Апостол Фома только на третий день явился в Гефсиманию и сильно скорбел, что не удостоился, как прочие святые Апостолы, последнего приветствия и благословения Пречистой Богородицы; он сильно плакал о том, что не видел Божественной славы, дивных тайн и дел Божиих, явленных во время успения и торжественного ~35~ погребения Богоматери. Святые Апостолы, сжалившись над ним, решили открыть гроб, чтобы святой Фома мог увидеть хотя бы мёртвое тело преблагословенной Богородицы, поклониться ему и облобызать его и чрез это получить утешение в своей печали. Но, когда святые Апостолы, отвалив камень, открыли гроб, они пришли в ужас: во гробе тела Богоматери не было — остались одни только погребальные пелены, распространявшие дивное благоухание; святые Апостолы стояли в изумлении, недоумевая, что это значит! Лобызая со слезами и благоговением оставшуюся во гробе погребальную пелену, они молились Господу, чтобы Он открыл им, куда исчезло тело Пресвятой Богородицы. К вечеру они сели, чтобы немного подкрепиться пищею. У святых Апостолов во время трапезы был такой обычай: они оставляли среди себя незанятым одно место, полагая на нём в честь Христа — как Его часть — кусок хлеба. По окончании трапезы, вознося благодарение, они брали помянутую частицу хлеба, называемую частью Господа, и поднимали вверх, славя великое имя Пресвятой Троицы, затем, после слов «Господи Иисусе Христе, помогай нам!», съедали это кусок, как Божие благословение. Так поступали святые Апостолы не только тогда, когда все были вместе, но и когда каждый находился вдали друг от друга. Теперь же, в Гефсимании, во время трапезы, они ни о чём другом не думали и не говорили, как о том, почему не нашлось во гробе пречистого тела Богоматери. И вот, когда, окончив трапезу, святые Апостолы начали воздвизать отложенную в честь Господа частицу хлеба, славя Пресвятую Троицу, вдруг услышали ангельское пение: поднявши глаза, они увидели на воздухе стоящую Пречистую Матерь Божию, окруженную множеством ангелов. Она была осияваема неизречённым светом и сказала им: — Радуйтесь! Ибо Я с вами во все дни. ~36~ Святые Апостолы, исполнившись радости, вместо обычного «Господи Иисусе Христе, помогай нам», воскликнули: — Пресвятая Богородица, помогай нам! Господь Иисус Христос явился исполнителем заповеди: сыновья да чтут родителей — Он почтил пренепорочную Матерь Свою, как Себя, — как Сам Он со славою воскрес в третий день и потом вознёсся с пречистою плотью на небо, так и Матерь Свою воскресил со славою в третий день и вознёс к Себе с плотию в небесные селения. Сказание о ризе Пресвятой Богородицы В конце V века, в царствование византийского императора Льва Великого, в Константинополе проживали родные братья Галвин и Кандид. По вере оба они были христиане, а по сану сенаторы. Однажды решили они поехать в Иерусалим на поклонение святым местам. Первым же городом для посещения они избрали Назарет, желая увидеть там дом, в котором жила Пречистая Дева Богородица. Придя в Назарет, они поклонились святыням, а ночевать остались в одной соседней деревне. Хозяйка дома, в котором они остановились, была скромная женщина преклонного возраста, родом еврейка. В то время, как она приготовляла для них трапезу, они заметили внутри её жилища необыкновенную комнатку, в которой было зажжено множество свечей и лампад, там кадился фимиам, и из неё исходило благоухание. Около дома благочестивой женщины находились больные. Они будто бы чего-то ждали, молились и то приходили, то уходили. Увидев всё это, Галвин и Кандид очень удивились и подумали, что дом, в котором они остановились, находится на месте какой-нибудь древней святыни. Во время трапезы братья стали расспрашивать хозяйку о том, почему вокруг её дома лежат больные и чего они ждут. Она отвечала: — Вот, все сии больные ожидают исцеления, потому что время от времени происходит на этом месте чудо. На сем месте явился Бог некоему из древних отцов наших, и с того-то времени оно исполнилось божественной благодати, и на нём получают исцеления своих болезней все, кто бы ни приходил. — Благочестивая женщина! — воскликнул Кандид. — Скажи нам подробнее, что здесь происходило, ведь мы не по какой другой причине проделали сюда столь далекий путь из Константи~38~ нополяе, как только для того, чтобы увидеть все находящиеся в Палестине святые места. А так как мы слышим, что и в твоём доме находится святое и чудотворное место, желаем узнать от тебя самой всю истину. Женщина пристально посмотрела в лица странников и сказала: — Именитейшие мужи, та божественная тайна, о которой вы меня вынуждаете сказать сейчас, до настоящего дня никому не была известна. Но так как я замечаю, что вы люди благочестивые и боголюбивые, я сообщу вам о сокровенной тайне, надеясь, что то, о чём вы услышите от меня, вы сохраните в своей памяти. Здесь мною хранится риза Пречистой Девы Марии, родившей Христа Бога. Когда Она преставлялась от земли к небесам, при Её гробе находилась одна из моих далеких прародительниц — благочестивая вдовица. Она была знакома Божией Матери и с глубоким благоговением относилась к Ней. Этой моей счастливой родственнице довелось много раз видеть сияющий чистотой лик Святой Девы и слышать Её сладкие, кроткие и спасительные речи. Божия Матерь, увидев её доброе сердце, перед своим славным успением завещала ей Свою ризу. Так и было сделано. Тётушка моя, получив святую ризу, сохраняла её у себя с благоговением во все дни жизни своей. Умирая, она отдала ризу для хранения одной девице из своего рода, заповедавши ей с клятвою сохранять в чистоте ради чести самой Богородицы не только ту честную ~39~ ризу, но и самую девственность свою. Сия девица также сохраняла в большом почете во всю свою жизнь ту ризу. Когда же она приблизилась к глубокой старости, то отдала ризу другой чистой и честной девице из своего рода. Таким образом, в течении многих лет та святая риза, переходя от одной девицы к другой, дошла и до моих рук. Я состарилась девою, в незамужней жизни, а так как в моём роде уже не находится такой девицы, которой я могла бы доверить ту тайну, то я рассказываю её вам. Теперь вы узнали, по какой причине совершаются здесь многие чудеса исцеления. Душа в раю Невозможно рассказать о том, как хорошо в раю. В земной жизни мы не испытываем такой великой радости, какая будет в раю, поэтому и не можем представить себе вечное райское блаженство, никогда не надоедающее. Веселится душа необычайной радостью, когда оказывается в раю. Никакими словами невозможно описать красоту рая, поэтому святые, которые по промыслу Божьему возвращались к жизни после некоторого пребывания в раю, в ответ на все расспросы братии молчали, не находя нужных слов. Можно, конечно, попытаться создать такой образ. Представьте себе всё самое лучшее, всё самое любимое и желаемое, то, что приносит вам самую большую радость в жизни. Так вот, всё это, по сравнению с небесной жизнью, — как маленькая песчинка в сравнении с горой. Господь Иисус Христос показал апостолам рай, когда преобразился. Три апостола оказались во свете. Они даже не чувствовали своих тел — стоят они или сидят. Поэтому на иконе апостолы так необычно изображаются. Например, Пётр стоит на коленях, а Иаков и вовсе лежит на спине головой вниз, закрывая руками глаза. Святые, зная по опыту, что чувствует человек, увидевший рай ещё в земной жизни, посоветовали изобразить апостолов удивлёнными чудным видением рая. Никто из учеников Христовых не мог устоять прямо, все оказались словно в невесомости, и только Пётр сказал: «Господи, как хорошо нам здесь, давай побудем здесь подольше, я могу сделать палатки». Он думал, что это само место на горе такое райское, но на самом деле это Господь так чудесно устроил, чтобы рай небесный апостолы смогли почувствовать уже здесь, на земле, сейчас, а не после смерти. Это должно было вдохновить их на ревностную ~41~ проповедь Слова Божия по всему миру. Чудесное преображение Господа и видение апостолами рая убедило учеников, что Иисус Христос есть истинный Бог, Владыка неба и земли, Хозяин рая, а не просто великий философ, как Сократ или Платон. Потом Господь медленно возвратил апостолов в обычное состояние, и все вместе они пошли в город к остальным ученикам. Остальные же последователи Христовы увидят рай только после смерти. Мы не видели рая, но должны верить, что он существует. Сам Господь об этом сказал так: «Блаженны не видевшие, но верующие». Вспоминайте о рае каждый раз, когда услышите историю Преображения Господня. Никогда не говорите о рае: «А что мы там Фрагмент фрески «Преображение» ~42~ будем делать — просто стоять?» Так говорят от непонимания мира небесного. На небесах всё гораздо интереснее, чем на земле. Кому-то скучно в одиночку сидеть в своей комнате, отчего он и о рае думает, что это такое место, где просто сидят без дела. Сам Господь на подобные слова отвечал: «Не знаете ни писаний, ни силы Божией, в Царстве Моём люди пребывают как ангелы на небесах» (Мф. 22 : 29–30). В раю не скучно и не грустно, но поймём мы всё это в полной мере только когда там окажемся. О, как велико дело нашего спасения! Как нужно праведно жить, чтобы войти в пресветлые небесные обители! В древности, зная, что в раю свет и радость, иконописцы так и изображали рай: яркобелой краской, а спасённых людей — восседающими в саду, среди чудных деревьев. Но насколько этого недостаточно, чтобы во всей красоте передать райское блаженство! Нам остаётся только ожидать, жить на земле праведно для рая. Ожидание по-церковнославянски звучит словом «чаяние». И мудрые наши святые отцы недаром, составляя Символ веры, заключили его такой фразой: «Чаем воскресения мертвых и жизни будущего века». Вот что в будущем приготовлено для праведного человека: он воскреснет из мёртвых для вечной райской жизни. Внешний облик Божией Матери и Её любовь к людям «Вот, посмотри, на Пресвятую Деву. Как ты думаешь, почему иконописцы всегда изображают стоящую Богородицу с приподнятыми руками? Это образ Её молитвы. Она обращена к Богу и молится Ему. Она словно парит над землей, Она невесома, Она вся в молитве…» Искусствовед В. И. Вахрина О внешнем виде Девы Марии сохранились известия в исторических описаниях святого Епифания и Никифора Каллиста. Она была роста мерного, немного выше среднего, цвет Её лица был как цвет зерна пшеничного, волосы у Неё были светло-русые и несколько златовидные, глаза ясные, взгляд проницательный, зрачки цвета маслины, брови немного наклонённые и довольно чёрные, нос продолговатый, уста подобные цвету розы, исполненные сладких речей, лицо не круглое и не острое, но несколько продолговатое, руки и пальцы длинные. В Ней во всём была простота и совершенное смирение. Все современники, удостоившиеся счастья видеть Пресвятую Богородицу во время земной Её жизни, удостоверяют, что внешность Её была запечатлена дивною красотою. Святой Дионисий Ареопагит, через три года после его обращения святым апостолом Павлом из язычества в христианство, сподобился видеть Пресвятую Деву Марию в Иерусалиме, когда Она была уже в преклонных летах. Описывая это свидание святому Павлу, Дионисий выразился так, что его ум и сердце изнемогли при созерцании величия Её Божественной красоты и что он готов был Ей поклониться, как Богу, если бы не ведал, что Бог есть един. ~44~ Одежда Её была скромная и чужда роскоши, поступь величественная и твердая, взгляд серьёзный и приятный, речь кроткая, льющаяся прямо из незлобивого сердца, обращение безыскусственное и простое. Вся красота Её Божественной души отпечатлевалась на Её лице, но эта красота наружности была только прозрачным покрывалом, сквозь которое светились все добродетели непорочной красоты ума и души. В каждом деле Она была исполнена кроткого величия и целомудрия. Она была славнейшая и прекраснейшая из всех земных жён. У неё ум — Богом управляемый и к Одному Богу направленный. Её желание устремлено только к Единому достойному желания и любви. Ненависть она имела только ко греху. Она была смиренна сердцем, благомудренна в беседе, на слова не скора, говорила мало и только необходимое, к чтению была прилежна, всегда трудолюбива, ко всем почтительна, поставляя не человека, но Бога своим судьею. К бедным и страждущим Она была милостива и никому не отказывала в помощи. Её безусловное смирение и преданность воле Божией, непрестанная молитва, благодушное терпение тяжёлых испытаний, сердечная теплота к ближним поставили Её выше ~45~ всех святых людей, выше даже сил небесных. Все предстоят со страхом и трепетом пред престолом Господа, как слабые творения пред всесильным Творцом, а Пресвятая Богородица предстоит пред Ним с материнским дерзновением, и многое может молитва Матери к Её сыну и Богу нашему! Сын Божий вознёсся на небо, сидит одесную Бога Отца и не перестаёт внимать Святой Матери Своей, а Она, взятая своим Сыном и Богом на небо, не перестаёт любить Сына и великое дело спасения всех людей. В Ней не угасает чистая всех объемлющая любовь, которая указана людям как прибежище во всех скорбях и невзгодах жизни. Она испила чашу скорби, пронзившую Её сердце. Ей ли не понять нашу скорбь, когда мы будем искать в Ней успокоения и утешения? В тяжких бедах, когда сердце готово разорваться от печали, обратимся к Матери всех скорбящих, у Неё попросим утешения. И не может быть такого, чтобы Матерь Божия не услышала и не помогла. Юность святителя Николая Около семнадцати веков прошло с тех пор, как жил и подвизался на земле святитель и угодник Божий Николай, великий чудотворец, которого теперь чтит и прославляет весь христианский мир. Его любят люди всего мира за его ревность в вере, добродетельную жизнь и бесчисленные чудеса помощи, которые он совершает до сих пор всем, прибегающим к нему. Промыслу Божию угодно было послать на землю святителя Николая в одно из самых трудных для христианства времён. III век по Рождестве Христовом был веком решительной борьбы христианства и язычества, когда окончательно должен был решиться вопрос: заменит ли Христова вера язычество, или же последнее останется несокрушимым и навсегда подавит христианство? На стороне язычества в то время находилась внешняя сила, всеми доступными ей средствами старавшаяся подавить ненавистное для неё христианство. На христиан поднимали самые жестокие гонения, их заставляли поклоняться идолам, отрекаться от Христа. Тех, кто отказывался слушаться нечестивых императоров, подвергали мучительным пыткам. Одним из самых тяжёлых было гонение, предпринятое римским императором Валерианом. В 258 году он издал указ, которым предписывались ужасные меры по отношению к христианам. Гонение это с особой силой пало на пастырей Церкви, и многие из них запечатлели свою веру мученической смертью. В те дни святой Киприан в Карфагене пал под секирою, а святой Лаврентий в Риме был заживо испечён на железной решётке. Но оказались тщетными все усилия духа злобы поколебать Церковь, которую по слову её Божественного Основателя, никогда не в силах будут поколебать врата адовы (Мф. 16 : 18). ~47~ В то самое время, как лилась мученическая кровь пастырей Церкви, Господь даровал на их место нового ревностного защитника и поборника веры — святого Николая. Родители Николая — Феофан и Нонна — жили в городе Патарах, в древней Ликии. Они происходили из благородного рода и отличались праведной жизнью. Старея в честном браке, они не имели детей. Бесчадие сильно сокрушало их, но они не переставали молиться Богу. Тогда они дали обет посвятить своё дитя служению Церкви. Молитва праведников была услышана. Нонна родила сына, которому при крещении было дано христианское имя Николай, что значит «победитель народа». Само имя указало на то, что впоследствии ему в своей жизни много придётся победить людской злобы. Родители при воспитании сына, прежде всего, постарались сообщить ему истины христианской веры и направить его на праведную жизнь, а к внешней учености относились как к чему-то второстепенному. Старания родителей увенчались полным успехом. Доброе семя, которое они сеяли в душу своего сына, пало на плодородную землю и принесло обильные плоды. Трудолюбивый отрок, руководимый Духом Святым, в скором времени постиг книжную мудрость настолько, насколько она была необходима. Успевая в книжном обучении, Николай столько же успевал в любви к Богу. Его не занимали бесполезные беседы сверстников ~48~ и пустая трата времени. Он всеми силами старался избегать тех дурных развлечений, которыми веселись его неверующие одноклассники. Дурные заразительные примеры поведения других учеников греческой школы не привлекали молодого христианина. От младенчества окружённый святыней, Николай и в годы учебы отличался целомудренной чистотой и не только избегал пребывания в обществе женщин, но и не вёл разговоров с языческими девицами и старался даже не глядеть на них. Охраняя от чувственных соблазнов зрение и слух, он с особой заботой старался хранить и чистоту ума от греховных мыслей. Языческая мода, танцы и развлечения были очень соблазнительны и привлекательны, но юный Николай всем сердцем и умом устремлялся к Богу и святому храму. Он смотрел на все земные увеселения как на временные, мимолётные. Каждый день для него проходил с памятью о вечной жизни, о рае. Боясь потерять вечное спасение, Николай остерегался тех соблазнительных городских мест, где проводились развратные языческие праздники. По сравнению со сладостью рая, земные сладости становились для него противны и неинтересны. Это его настроение очень ценно и тем, что в те времена язычество было необычайно привлекательно и сильно. Кстати говоря, сильно язычество и сегодня; каждый может различить, где оно замаскировалось и где торжествует. Тому, кто хочет подражать Святителю Николаю в двадцать первом веке, необходимо беречь себя от современного язычества. В древности язычники не знали истинного Бога и, желая повеселиться, придумали праздник в честь Диониса, бога виноделия, на котором, напившись вина, плясали под звуки барабанов, сделанных из шкур животных. Точно так же сегодняшняя молодежь прыгает на дискотеках в тёмных, душных залах под ритмы электронной музыки, доносящейся из больших колонок. ~49~ Юноша подрастал. Теперь, закончив учение, можно было ещё больше времени посвящать посещению храма, чтению Священно- го Писания и богомыслию. Почти всё время Николай проводил за чтением и молитвой, приготовляя из себя храм Божий, в котором мог бы обитать Дух Святой. Николай питал особую любовь к божественной службе. Он проводил в храме иногда целые дни и ночи в чтении божественных книг, молитве и размышлениях о путях Божественных заповедей. Епископом в городе Патарах был в это время дядя святителя Николая, тоже Николай. Заметив, что племянник его выделяется добродетелями и строго подвижнической жизнью, дядя епископ стал уговаривать родителей Николая отдать его на служение Господу. Родители согласились на это. Приняв юношу под своё покровительство, епископ посвятил Николая во пресвитера. Приняв сан священника, святой Николай стал вести ещё белее строгую подвижническую жизнь, при которой был очень добрым, кротким и простым, так что всем казалось, что это уже не человек, а ангел ~50~ во плоти. По глубокому смирению святой Николай свои духовные подвиги совершал наедине, не выставлял их напоказ, как делают любители похвалы. Но трудно было остаться незаметным, когда всем была явно видна его серьёзная жизнь. Промыслу Божьему угодно было, чтобы жизнь святого Николая послужила другим людям в пример. Случилось это следующим образом. Дядя святого Николая решил отправиться в Палестину, чтобы поклониться там святым местам. На время своей отлучки управление Патарахской церковью он поручил своему племяннику Николаю, видя в нём самого достойного заместителя своей высокой должности. И действительно, святой Николай вполне оправдал надежды своего дяди. Он всей душой отдался выполнению многотрудных обязанностей епископского управления и с большим успехом совершил порученное ему послушание. Сердце молодого Николая имело сильную любовь ко всем людям. Он оказывал много милостыни бедным, больным и всем страдающим и угнетённым. Вот одно из тех многочисленных дел милосердия, которые совершил святой Николай. В городе Патарах жил один человек, у которого было три молодых красавицы дочери. Сначала он был очень богат, но потом, вследствие несчастных обстоятельств, лишился всего, что имел, и впал в крайнюю нищету. Не говоря уже о том, что ему не на что было выдать замуж своих дочерей, он не имел даже денег, чтобы приобретать себе и семейству пищу и необходимую одежду. До чего не доводит крайняя нищета человека, не имеющего доверия Богу! Этот отец трёх девиц в безумии своём и отчаянии до того помрачился душой, что задумал пожертвовать честью своих дочерей и из их красоты извлечь для себя средства к существованию. К счастью, в одном с ним городе находился святой Нико~51~ лай, бдительно следивший за нуждами окружающих его людей. За святую жизнь он получил от Бога благодатную способность узнавать о многих событиях, происходящих вдали от него и даже в сокровенных тайниках сердец человеческих. Намерение обнищавшего отца отдать своих чистых дев на погибельный промысел было столь безумным и греховным, что тут же было почувствовано святым Николаем. Получив от Господа откровение, он взял мешочек с золотом и ночью тихо подошёл к дому несчастной семьи. Тайный благодетель подбросил золото в комнату так, чтобы оно было найдено как можно скорее. Наутро хозяин сразу обнаружил мешочек. Можно представить его неожиданную радость, когда, развязав узел, он нашёл в нём то, ради чего он хотел отдать на позор своих дочерей. Муж сей понял, что Промысел Божий послал ему тайного благодетеля. Он воспрянул от безнадёжия. В уме его затеплилась надежда на исправление своего положения. Вскоре на полученное золото он немного поправил свои дела и выдал старшую дочь замуж. Святитель решил довести начатое дело до конца. В одну из следующих ночей он так же тайно бросил через окно в дом другой узел с золотом. Когда же святитель в третий раз совершил свою милость, ему не удалось себя скрыть. Отец догнал своего благодетеля и узнал в нём святого Николая. Он упал к его ногам и благодарил: «Если бы ты мне не помог, я отдал бы своих дочерей на скверную жизнь, и они бы погибли». В похвалу Святителю Николаю на росписи одного из современных храмов так и написано: «Радуйся, трёх дев непорочных уневестивший». Вот так, сам будучи чистым, святой заботился о том, чтобы все окружающие его люди имели свои тела и души чистыми от всякого греха. Юность Григория Богослова Будущий святитель Григорий родился в 329 году в Греции, в семье знатного рода. Мать его, Нонна, была православная христианка, а отец, Григорий, — язычник. Мать, глубоко и искренно преданная воле Божией, покорно проходила через посланное испытание — неверие супруга. Она сочетала напряженную духовную жизнь с жизнью практической. Молясь о близких своих, она подкрепляла молитву силой своего милосердия, и результат её трудов не замедлил явиться. Отец святителя не просто уверовал во Христа и принял Святое Крещение, но вскоре стал сначала пресвитером, а позднее и епископом Назианзским. Сын Нонны, впоследствии с благодарной любовью вспоминая свою мать, писал: «Мать моя, наследовав от отцов святую веру, наложила и на детей своих сию златую цепь. В женском теле нося мужественное сердце, она для того только касалась земли… чтобы чрез здешнюю жизнь приготовиться к жизни небесной». Венец жизни Нонны — это её супруг, ставший епископом, и её сын Григорий, ставший великим вселенским учителем и святителем. Были у Нонны и другие дети. Сын, Кесарий, врач, достиг больших высот во врачебном искусстве, но почитал высшим счастьем и благом своим быть православным христианином. Дочь Нонны, девица Горгония, повторила во многих чертах жизнь своей благочестивой матери. Отрок был воспитываем согласно христианским обычаям. Когда Григорий выучился читать, из материнских рук он получил в подарок книгу жизни — Священное Писание. При этом мать открыла сыну тайну его рождения и одновременно с этим дала родительское завещание на всю жизнь. «Исполни же моё материн~54~ ское желание, — сказала Нонна. — Помни, что я вымолила тебя у Господа, а теперь о том молюсь, чтобы ты был совершен…» Возрастая годами, Григорий возрастал и разумом. Он был рассудителен, бодр духом и усерден в учении. Даже отроческие годы не служили ему препятствием для понимания того, чему поучаются достигшие совершенного возраста и разума. Ещё в детстве он обнаруживал поведение, какое свойственно старцам. Пустые забавы, праздность и всякого рода зрелища он ненавидел, а упражнялся в гораздо лучшем и проводил время в учении, чтении, молитве и богомыслии. Благочестивая мать Нонна многими своими материнскими наставлениями поучала его благочестию, и добрый юноша слагал слова матери в своём сердце, просвещаясь душой в вере, надежде и любви ко Христу. Господь не оставил Нонну одну, Он невидимо и непрестанно помогал ей воспитывать сына. Более всего Григорий возлюбил целомудрие души и чистоту тела, поставив себе законом тщательно хранить своё девство до самой смерти. К этому он был вразумлён отчасти материнскими наставлениями, а отчасти бывшим ему в юношеских годах сновидением. О последнем он сам много лет спустя рассказывал так: однажды, во время сна, ему показалось, что вблизи него стояли две прекрасные девицы, облечённые в белые одежды. Обе были красивы лицами и одинаковы возрастом. На них не было никаких наружных украшений: ни золота, ни серебра, ни жемчуга, ни драгоценных камней, ни дорогих ожерелий. Они не гордились ни красотою лиц, ни распущенными волосами. Одеты они были просто, скромно опоясаны, головы покрыты тонкими покрывалами. Глаза их были опущены, ланиты краснелись от девического смущения и свидетельствовали о целомудрии. Весь облик их выражал величайшую скромность. Святой Григорий, смотря на них, ощущал в своём сердце великую радость и думал, что это не простые смертные, а ~55~ ангелы Божии. Он спросил их: «Кто вы и откуда пришли?» И получил ответ: «Одна из нас — Чистота, а другая — Целомудрие». При этом девицы разъяснили, что предстоят пред престолом Царя славы Христа. Они говорили: «Будь, чадо, единомысленным с нами, ум свой соедини с нашими сердцами и лицо своё сделай подобным нашему. Тогда мы тебя, блистающего величайшею светлостью, вознесём на небеса и поставим близ света Небесной Троицы». Сказав это, они стали подниматься и, подобно птицам, вознеслись на небо. Отрок Григорий проводил их радостным взглядом, пока они не скрылись в небесах. Проснувшись, он ощутил несказанную радость, и сердце его исполнилось веселия. С этого времени он воспламенился ревностью ко тщательному охранению своего девства. Он старался соблюсти его полным воздержанием, избегая всякой вкусной пищи, вина и пресыщения. Чистота и целомудрие — вот путь к Небесному Отечеству, путь к Богу. Мальчик вступает в юность, уже зная истинную ценность добродетелей. Он знает, что не злато и богатство, не блеск учености и премудрости составляют сокровище жизни, но чистота сердца и ума, целомудрие помыслов и тела, чистота всей души, — только это надо хранить как зеницу ока. Кто сегодня может сказать, что он сохранил эти великие в очах Божиих сокровища — чистоту и целомудрие — и дал понятие о них своим детям? Именно чистотой смог принять Григорий от Бога дар мудрого слова, почему и назван был «Богослов». Рано окончилось домашнее воспитание Григория. Благочестивая мать, видя твердость сына во благочестии, отпускает мальчика в далекую Кесарию, а оттуда — в Афины, — чтобы дать ему полное и разностороннее образование. В Кесарии Григорий впервые встретился с юношей Василием — тоже будущим святителем Церкви Христовой. ~56~ Мир раскинул перед юношей всё своё богатство, а вместе с ним и все свои соблазны. На пороге взрослой жизни, при выходе в новый мир, как Божие предупреждение, послано было Григорию испытание. Когда он плыл по морю, разразилась страшная буря, прообразуя собой будущие житейские бури, ожидающие его. Двадцать дней, не чая остаться в живых, лежал на палубе корабля юный Григорий и смотрел, не покажется ли земля. Что чувствовал измождённый, голодный и отчаявшийся в спасении юноша, нам, живущим в условиях более комфортных, наверное, трудно понять. Юноша вымаливал у Бога, чтобы «убийственные воды морские не лишили его очистительных вод святого крещения», так как он был не крещён. Не удивляйтесь: в те времена таинство крещения было принято совершать не в младенчестве, а во взрослые лета. Именно тогда юноша дал Богу обет посвятить всего себя, всю жизнь свою только Ему. И вот, тёмной ночью один из спутников Григория, путешествовавший вместе с ним, увидел, как к кораблю подошла мать Григория, святая Нонна. Она властной, твердой рукой взяла корабль за выступ кормы и, ступая по волнам, потянула его в тихую пристань. Молитва матери не позволила стихии погубить сына. Вот как сильна бывает молитва матерей к благосердию Владыки жизни и смерти! Вскоре после этого видения стихия умиротворилась, и корабль благополучно достиг берега. А Григорий, пережив бурю в душе, понял, что жизнь его и смерть всецело в руках Божиих. И вступил он в шумный мир человеком серьёзным, сокровенным в своём сердце. Жил Григорий среди шума и пышности моды словно в пустыне, не замечая ничего вокруг. Большой многолюдный город не действовал на него, потому что умом он пребывал в молитве и размышлениях о Боге. Пища его была — пища пустыни, одежда — самая простая. Интересны Григорию были только две дороги: одна — ведущая в храм, а другая — ведущая к преподавателям наук. ~57~ Вскоре прибыл на учебу в Афины и отрок Василий, будущий Василий Великий. Вот с ним-то и подружился Григорий. Вместе ребята ходили в храмы, вместе обсуждали трудные моменты философских наук. Для всех своих сверстников сияли эти юноши примерами веры, доброты и честности. Но нелегко даётся праведная жизнь; много нужно терпения, много труда, много усилий воли над самим собой, чтобы ленивый нрав переплавился в истинно христианский характер, и телесные чувства подчинились душе. Именно Василию и Григорию, за их святую юность, выпадет роль стать столпами христианской Церкви. Кто-то может сказать: просто время такое было, обстоятельства так сложились, что появились такие юноши, а ничего особенного они не изменяли в себе, просто жили не особо напрягаясь. Но ведь в то же самое время, в тех же самых обстоятельствах и у тех же учителей учился тот, кто стал впоследствии великим отступником и гонителем Церкви, — Юлиан Отступник. Все трое юношей — Василий, Григорий и Юлиан — сидели за одной партой и какое-то время даже были друзьями. Почему же расходятся пути человеческие? Юлиан отрекся от христианства и обратился к самым страшным для того времени колдунам. Даже среди язычников культ, которым заинтересовался Юлиан, считался самым жутким — это был самый настоящий сатанизм. Конечно, отречение Юлиана — дело искушения сатаны, но каждый человек выбирает сам, с кем ему быть. Юные Григорий и Василий выбрали тесный и трудный путь следования ко Христу в Царство света Святой Троицы, а Юлиан выбрал широкую дорогу, ведущую в погибель. Сегодня, как и тогда, в IV веке, святость и отступничество существуют рядом, в одной жизни. Смотрите же, как опасно ходите: всё рядом — и спасение, и гибель. ~58~ Святой Григорий прожил в Афинах много лет, собирая сокровища мудрости у многих мужей и обогащаясь умом. Он изучил все науки и усовершенствовался в них настолько, что сам возвысился над всей афинскою мудростью. Григорий стал знаменитым и уважаемым в Афинах, в течение небольшого времени он превзошёл своих учителей и сам, будучи учеником, стал учителем для них. Юноши Григорий и Василий, в пример нашим современным юношам, целомудрием, чистотою жизни приобрели глубину ума Три Святителя: Василий Великий, Григорий Богослов и Спиридон Тримифунтский. Константинополь, монастырь Хора, XIV век. ~59~ и цельность чувств. Блестяще окончив учебу, они сделали ещё один важный шаг к Богу — стали монахами. Познав светские науки, юноши поселились в пустыне, чтобы там в совершенстве изучать главную науку жизни — науку познавать Бога и приобретать Царство Небесное. Вдали от житейских попечений, в тихой пустыне жили друзья, каждый день совершая молитвы к Богу и становясь ближе к Нему. Но воля Божия не позволила этим двум святым юношам остаться на всю жизнь в пустыне. Церковь в те времена, как и сегодня, была мучима и раздираема многочисленными еретиками и лжеучителями. И вот, на битву с тёмными силами, ополчившимися на Церковь Божию, Господь выводит из пустыни своих служителей, доблестных воинов Христовых. И дар слова, данный Григорию от Бога, был призван послужить Истине. Нелегко проходило служение святого Григория в сане епископа Константинопольского. Церковь была гонима и притесняема, некому было выступить на её защиту Правды Божией. Сорок лет господствовало арианство — лживое учение о том, будто бы Иисус Христос не предвечный Бог, а просто святой человек, первое творение Отца Небесного. За эти десятилетия появилось множество сект и страшных ересей. Народ был похож на растерянных овец без пастыря, бесконечно споривших о вере. Иные же находились в плену роскоши и омерзительных плотских страстей. И вот в это-то пекло ада был призван смиренный святитель, исхудавший от поста и трудной пустыннической жизни. Поначалу на епископа Григория мало кто обращал внимание — так скромен и незаметен он был. В маленьком домике своих родителей Святитель Григорий устроил домашнюю церковь, которую ~60~ назвал «Анастасия», что значит «Воскресение». По мысли святителя, здесь должно было воскреснуть совсем было поникшее православное учение. Церковь его пустовала, но он не унывал и произносил свои вдохновенные проповеди для нескольких человек. Вскоре слово святого Григория зазвучало громко, властно и убедительно и привлекло тысячи людей. Народ полюбил своего епископа, и многие изумлялись мудрости своего архипастыря. Врагу рода человеческого не могло это понравиться. Диавол хотел держать человечество в сетях греха, хотел рассорить всех между собой с помощью расколов и ересей. Он восстал на святителя Божьего с огромной яростью. Не раз злые люди смеялись над святителем и клеветали на него, не раз завидовали ему властолюбцы, не раз бросали в Григория камни прямо во время богослужения. Многих друзей святителя избивали и убивали. И самого его тоже жестоко били, но он терпеливо исполнял свои епископские труды, мужественно переносил страдания, возлагая надежду на Премудрый Промысел Божий. И Господь не посрамил веры Своего угодника, но избавлял его от всех бед. Святитель поучал православных, смирял и исправлял еретиков, побеждал мудрыми словами лжеучителей и всех учил жить свято. Но гораздо важнее было то, что сам Григорий жил свято, и в его лице весь народ видел для себя образец. Так боролся Святитель с Диаволом, за Церковь, за народ, за каждую душу, за каждого заблудшего человека боролся он и побеждал! Дело восстановления православия в Константинополе было совершено. В 380 году император издал указ против еретиков. А последнюю, самую значительную победу одержал вселенский учитель Григорий в 381 году на Втором Вселенском Соборе. На этом Соборе Церковь получила незыблемый Символ Веры — за~61~ лог нашего спасения. Тот самый, что мы читаем теперь каждый раз в утренних молитвах: Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единого Господа Иисуса Христа Сына Божия… Все необходимые труды для духовного возрождения народа были совершены. Последние два года своей земной жизни Григорий смог провести в любезной его душе пустыне. Там он пожелал жить, чтобы готовиться к переходу в райскую вечность и просить у Бога прощения за свои прегрешения. Безмерно любил Григорий свою церковь, и, когда уходил на вечный покой, прощался с ней как с живой: «Прости меня, „Анастасия“, ведь ты воскресила нам православное учение, ранее презираемое еретиками! Чада, сохраните предание!» После этих слов Святитель направился в пустыню. Но и оттуда он продолжал писать поучительные письма и стихи, утверждая народ Божий крепко стоять в православной вере. Там, в пустыне, Григорий мог всецело предаваться молитвенному общению с дорогим ему Господом, которого так сильно возлюбил он с юности своей. Вся жизнь святителя прошла в гонениях, вся в трудах, вся в великом терпении. Он самоотверженно трудился во славу Божию для духовной пользы мира. Короткой была его жизнь, но он успел сделать столько, что по сей день от его трудов мир питается здоровой пищей духа. Вот и смотрите, дорогие мои, что может совершить человек с Божией помощью, силой Божией! А мы — начали ли исполнять то, что повелел нам Господь совершить на земле? Сказание о святой мученице Сире Много создано сегодня заведений, в которых украшается и наслаждается тело: салоны красоты, солярии, торгово-развлекательные центры, диско-клубы, фитнес-клубы… И многие люди предпочитают сделать красивым своё тело, а не украсить свою душу добродетелями. Когда-то давно, перед Великим Потопом, Господь увидел, что люди стали вести себя хуже животных. Они стали очень жестокими и убивали друг друга ради власти и наживы. Допотопные люди были очень мудрыми и талантливыми — ещё не совсем исчезло в них Адамово райское совершенство. Видя себя сильными и могущественными, люди решили, что у них хватит сил воевать с Богом. Они начали открыто восставать против Бога, а их греховные увеселения достигли самого страшного состояния. От таких людей уже не могло произойти благочестивое человечество. Праведные люди все поумирали, а кого-то убили эти злодеи. Осталось только семейство Ноя. Господь сказал: «Как Я вселюсь в этих жестоких, развращённых людей, когда все стали совершенно телесными и ни о чём духовном не помышляют? Как я приду говорить им о Небесном Царстве, когда они всей душой прилепились к земному царству? Как спасти их души, когда они хотят иметь каждый день греховные наслаждения?» Сейчас настало время нового потопа, но только не водного, а невидимого — греховного. Потоками греха захлестывает современный мир — через телевидение, интернет, дурные журналы, дурные магазины, дурные книги. Люди двадцать первого века, как и допотопные, почти совсем разучились любить Бога. Чтобы искорка благочестия не потухла в людях окончательно, в наше время особенно необходимо знать и помнить о подвигах древних ~63~ святых, аскетов, девственников и мучеников, которые добровольно шли на суровые подвиги ради Царства Небесного, воздержанием воспитывали свои тела в совершенной чистоте, в послушании Богу. При царе Хосрове Старшем (VI век) явилась в Персии, как чистейший жемчуг в море, святая девица Сира, просиявшая красотою веры христианской и прославившаяся великими страдальческими подвигами за имя Христово. Святая Сира родилась в городе Карх-Селевкия и происходила из развращённого рода персидских жрецов. Отцом её был идольский жрец, весьма уважаемый язычниками колдун; долгое время он был судьею и начальником собора персидских волхвов и жрецов; он хорошо знал учение древнейшего колдуна Заратустры. Отец девицы Сиры ненавидел христиан и весьма опасался того, как бы его дочь не узнала о христианстве и не познакомилась бы с этой верой. Он отдал дочь своей родственнице-волшебнице, дабы та воспитала её в развратных языческих обычаях. Когда отроковица начала приходить в разумение, она была обучена волшебству и посвящена мерзкому идольскому служению, а именно: ей поручено было совершать тайные жертвы бесам. Когда Сира пришла уже в совершенный возраст и основательно изучила всё волшебное искусство, — ибо уже служила мерзким персидским богам в сане жрицы, — путь её спасения устроился так. По промышлению Божьему она познакомилась с бедными христианскими женщинами и от них впервые услышала об Иисусе Христе, Господе Боге истинном. Она начала подробнее расспрашивать их о христианской вере, о её догматах и о всём учении, и всё, что слышала от них, взвешивала в уме своём, сравнивая христианскую веру с персидскою и находя между ними великое различие. Вско~64~ ре всё, что относилось к персидской вере, Сира начала считать ложным и мерзким, всё же, касавшееся веры христианской, — праведным и чистым. Тогда же у неё явилось твердое намерение оставить нечестие и присоединиться к христианам. Она начала тайно приходить в христианские храмы, слушала там чтение и церковное пение и поучения от слова Божия и внимательно присматривалась к благочинному и благоговейному совершению церковных служб. Рельеф с изображением девы-жрицы Проходило время, и Сира начала осторожно подражать христианам в соблюдении постов и всевозможных подвигах утомления своего тела. Она понимала, что есть в человеке некая сила — душа, которая драгоценнее наслаждений тела, и что силы эти — душа и тело — борются друг с другом. Персидская вера — земная, она направлена на поиск наслаждений и увеселений на земле, и рай для неё — это разнообразные телесные удовольствия. Вера же христиан — небесная, она ожидает Царства Божиего, вечного. В земной жизни телу придётся пострадать, чтобы душа могла стать владычицей над телом. Тогда только возможно телу быть вместе с душой в жизни вечной, райской, когда оно подчинится требованиям души. Если душа чистая от греха устремлена к Богу, то она и тело побуждает устремляться к Нему, и вскоре тело становится святым и чистым. Такое тело впоследствии не подвергается тлению и становится нетленными святыми мощами. ~65~ «Тот чист, — говорит святой Иоанн Лествичник, — кто тело совершенно покорил душе». А это и есть, по словам святых отцов, чистота от всякого греха. «Целомудрие есть чистота души и тела, — говорит святой Иоанн. — Похвала чистоты столь велика и высока, что некоторые из отцов осмелились назвать её бесстрастием». Дальше святой Иоанн добавляет: «Кто победил тело, тот естество победил. Победивший же естество, без сомнения, стал выше естества, а такой человек мало чем или, можно так сказать, ничем не отличается от ангелов». Поэтому-то все святые держали свои тела в строгости, не позволяя им требовать излишеств и приятностей. Вот почему мы встречаем так много повествований о том, как подвижники учили свои тела подчиняться заповедям Божиим, трудами и воздержаниями воспитывали тело. Иначе, если телу дать поблажку, оно мало-помалу начнёт восставать на чистоту души и может все интересы души перетянуть в свою сторону. От этого-то во многих людях сегодня встречается стремление к одним только телесным удовольствиям, и от этого Бог многими забыт. Спустя некоторое время Сира заболела. Однако она не искала врачевства в волшебстве, как это было в обычае у её народа, но обратилась сердцем своим ко Господу Иисусу Христу. Страдая телом, она пришла к храму христианскому и начала упрашивать священника дать ей хотя немного церковной пыли, надеясь получить от той пыли исцеление. Но священник отказал ей в этом, думая, что она собирается совершить какое-то колдовство: — Какое общение может быть между тобою, дочерью колдуна, и верующими? Что общего между тобою, идолослужительницею, и храмом христианским? Сира не обиделась на это, зная сама о своём недостоинстве, но умолчала и прикоснулась с верою к одежде священника, и тотчас ~66~ получила исцеление от своей болезни. Когда она здоровой возвратилась домой, все удивлялись столь скорому её выздоровлению. «Если такова сила служителей Христовых, то во сколько же раз всесильнее Сам Христос?» — подумала девица Сира и весьма пожелала совершеннее познать веру христианскую, думая, каким бы образом сподобиться святого крещения. Девице Сире было уже восемнадцать лет от роду, и она более всего опасалась того, как бы родители не отдали её в замужество за такого же, как они, язычника. Поэтому она не показывалась на глаза язычников, не водила знакомства со знаменитыми и богатыми персидскими девицами. К христианским же девицам и женам она часто приходила и беседовала с ними о рождении Христа от Пречистой Девы, о всех чудесах Его, о Его страдании и смерти, о Его воскресении и вознесении с плотью на небеса, о будущем страшном суде, о воздаянии праведным и о муках грешников. Всё, что Сира слышала от христианских девиц, она запечатлевала в сердце своём, умиляясь душою и всё более и более совершенствуясь любовью ко Господу Иисусу Христу. Она запиралась в своей комнате, читала христианские книги, привыкала к молитве и псалмопению и прилеплялась Богу. Так долгое время подвизалась она, храня втайне веру христианскую. Ибо она боялась отца своего и прочих волхвов, и кроме того, думала, что для спасения достаточно и втайне веровать во Христа. Диавол, завидующий всему доброму, заметив в блаженной девице Сире начатки святой веры, вознамерился воспрепятствовать ей; посему он явился ей ночью в гневном виде и начал обличать её за то, что она, оставив родные обычаи, обратилась в болезни к помощи христиан и прикоснулась к одежде христианского священника. Блаженная же девица поняла, что это началось бесовское обольщение, перекрестилась, как была научена христианами, ~67~ и, преклонив колена, начала читать девяностый псалом Давидов, весь до конца: «Живый в помощи Вышняго…». Диавол после сего исчез на непродолжительное время, но после прочтения псалма явился снова и повторил девице то же самое, с пущим гневом. И снова девица преклонила колена свои к Богу и начала читать тот же псалом. Снова диавол исчез на непродолжительное время, но потом опять возвратился и дерзнул сказать девице: — Я — бог, обитающий в небесах, под защитою которого все пребывают. И тебе, — продолжал он, — следует прибегнуть ко мне, а не к христианам, обольщающим тебя. Святая девица начала с усердием просить Христа Бога открыть ей истину и отогнать от неё всякое обольщение. И тотчас силою Божиею искуситель был отогнан от святой. В следующую ночь святая утешена была Богом в сонном видении, предзнаменовавшем её мученичество. Ей казалось, что она стоит на некоем высоком месте и держит в руках своих святой потир, наполненный кровью Христовою. Этот потир она показывала народу, причём два диакона кадили, стоя по ту и другую сторону от неё. Это видение знаменовало собою то, что Сире предстояло испить чашу страдания за имя Христово в присутствии народа, который будет смотреть на неё. Высокое же место, на коем она стояла, знаменовало собою высокое достоинство и небесную славу мучеников. После того видения святая начала вести строго подвижническую жизнь. Вскоре же её братья и родственники узнали, что она сочувствовала вере христианской, ибо видели, что она запиралась в комнате своей и пребывала в молчании, перестала приносить жертвы богам и оставила языческие службы. Хитрая мачеха решила отвратить девицу от христианской веры. Она советовала ей втайне ~68~ не отступать от Христа, но явно для всех совершать обычное жреческое служение идолам, дабы все, видя, что она служит богам, перестали подозревать её в принадлежности к христианству. — Поступая так, — говорила обольстительница, — ты и Христа не прогневаешь, потому что Он довольствуется и тем, кто служит Ему втайне, и отца и братьев твоих не раздражишь, и избежишь лютых мук, которые неминуемо постигнут тебя, если ты не послушаешь совета моего. Подумай, как ты, юная девица, немощная телом, вытерпишь побои, раны, терзание плоти, жжение на огне и прочие муки. Это и многое другое подобное говорила ежедневно мачеха девице Сире и наконец склонила сердце её к своему совету. Верно говорит нам Священное Писание, что «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15 : 33). Так и Сира, находясь постоянно среди развратных братьев и невоздержного отца, в атмосфере языческих настроений сама незаметно для себя стала склоняться к жизни телесной, сластолюбивой. Однако Господь не попустил рабе Своей погрязнуть в том обольщении, как в бездне, но снова подкрепил её новыми откровениями. Сира увидала в сонном видении своих братьев погружёнными в гной и тину, также увидала и отца лежавшим на грязной постели. Посмотрев же на другую сторону, увидела несказанной красоты палаты, блистающие дивным светом; видела также и многих святых, призывавших её в эти небесные палаты. А за грехи, которые она уже успела снова натворить, да и для того, чтобы побудить девицу поскорее разлюбить многие грехи, Господь повелел Своему Ангелу стукнуть её посохом наподобие железного. Ангел подошёл к Сире и ударил её, с такой силой, чтобы она могла вытерпеть. Этот удар был своего рода подготовкой терпения девицы к приближающимся её страданиям — чтобы она могла войти ~69~ в рай в великой славе и подвигом своим привела ко Христу тысячи людей. После того видения Сира пробудилась от сна и рано утром отправилась в христианский храм. Придя к епископу Иоанну, она подробно рассказала ему всё о себе: как она исцелилась от болезни прикосновением к одежде иерея, какие видения были ей от Господа, — и начала просить епископа сподобить её святого крещения. Услыхав обо всём, рассказанном ему девицею, епископ возрадовался духом, поняв, что она была призываема Богом к спасению. Однако, приняв во внимание тогдашнее суровое время, не крестил её, так как знал, что она происходила из весьма знатного рода и имела очень уважаемого язычниками отца; знал также и о непримиримой ненависти, которую питали все волхвы к христианам. Он боялся раздражить язычников, дабы они не пришли в ярость от крещения той девицы, не уговорили бы царя поднять гонение на Церковь Христову и не разогнали бы духовных овец Христовых своею яростью, будучи жестоки, как волки. Кроме того, епископ опасался и за девицу, боясь, как бы она, испугавшись гнева родителей и устрашась мучений, не отверглась бы от Христа. Епископ советовал блаженной девице первоначально исповедать Христа пред отцом своим, братьями и родственниками и всеми домашними своими. Если бы оказалось, что она в состоянии вытерпеть страдания, которые могли причинить святой её родственники, то она могла бы быть непоколебимою до конца в исповедании имени Христова, и тогда она будет крещена. Такой совет дал девице епископ. Девица отошла от епископа весьма опечаленною, так как её желание не было исполнено; она смущалась в мыслях, ибо находилась между любовью и страхом: горела любовью ко Христу, но в то же время боялась мучений; посему она умолчала из страха. ~70~ Спустя некоторое время святая девица была позвана к своей мачехе. Мачеха приказала ей совершить утреннее жертвенное служение богам, по обычаю. Уже горя любовью к христианской вере, Сира решила, что настал тот прекрасный момент, когда Господь призывает её явно исповедать свою веру и пострадать за имя Христово и отречься от волшебства и идолослужения пред всеми. ~71~ Она не желала более таить свою веру во Христа, но желала явно показать её всем, не страшась никаких мучений. Девица притворно показала в тот час послушание матери своей и, взяв орудия жреческого служения по чину, подошла к жертвеннику; но в это время её осиял божественный свет. Всё её существо — и душа, и тело — исполнились великой радости, мира и света. Сама мысль о страданиях уже не пугала её, так как Бог ниспослал ей такую благодатную силу и радость, что никакие телесные страдания не в состоянии были бы отлучить святую Сиру от любви Божией. Находясь в просвещённом благодатном состоянии, святая разбила пред глазами всех жреческие орудия, плюнула на огонь, который персы почитали божеством, затушила его и громко воскликнула: — Я — христианка! Я отвергаю служение идолам, попираю ложных богов и алтари нечестивые, верую же во Единого истинного Бога христианского Иисуса Христа. Братья с мачехою, а также все, бывшие в доме и слышавшие всё, сказанное девицею, заперли её в комнате, так, чтобы она не вышла оттуда, и приставив стражей охранять её. Блаженная же начала просить их призвать отца её, дабы исповедать имя Христово и пред ним, хотя бы она и была предана им на мучения. В это время к девице пришли её родственники и знакомые и начали со слезами увещевать её оставить такое дело и не печалить отца и братьев, не бесчестить рода своего и не отдавать себя самовольно на лютые мучения; но святая даже и слышать не хотела их лукавых увещеваний. Когда пришёл отец и увидел, что волшебный огонь, который он почитал за бога, потушен, алтарь опрокинут, а орудия жреческого служения разломаны, когда услыхал также, что дочь его Сира громогласно прославляла имя Христово, он исполнился великой ярости. Схватив девицу, он начал бить её без милости, и бил до ~72~ тех пор, пока не обессилел сам. Потом он принялся со слезами увещевать её и ласкать, говоря с ней милостиво и дружелюбно, однако не имел никакого успеха. Несмотря на все мучения, которым предавал её отец, — заключал её в железные оковы, запирал в тёмном месте, морил голодом, причинял множество побоев, — истинная раба Христова пребывала твердою и была непоколебима, как столп, в исповедании пресвятого имени Господа нашего Иисуса Христа. Тогда отец Сиры рассказал обо всём Мавтису, который считался у персов начальником колдунов. Мавтис же, собрав всех жрецов и волхвов из соседних городов, воссел вместе с ними у храма бога их — огня — и приказал представить перед судилищем своим девицу Христову. Собралось много народу, среди которого немало было и христиан, пришедших видеть подвиг девицы Сиры: всем уже было известно о её обращении и о страданиях, причинённых ей отцом. Мавтис начал допытываться у девицы, почему она отвергла отеческих богов и отеческие предания и приняла иную веру. Девица отвечала на это так: — Ни один человек, имеющий здравый разум, не будет уподобляться неразумным животным, ни один рассудительный человек не пойдёт за отцами и праотцами своими, увлекающими его в заблуждении своём в погибель. Подобно сему и я, увидя, что вера христианская была несравненно лучше отеческого нечестия, избрала лучшее и отвергла худшее. Мавтис с гневом воскликнул: — Многие мучения ожидают тебя, девица, если ты не послушаешь нас! Сира, положив руку себе на шею, с великим дерзновением ответила: ~73~ — Отсеки мне голову; это в твоей власти, говорю тебе раз навсегда. Где ныне венцы ваших умерших царей? Где слава князей? Всё это погибло. Цари и князья, подобно траве, расцвели на непродолжительное время, но потом увяли и унаследовали смерть вечную, так как не познали Бога истинного, Творца всего, и не почтили Владыку жизни и смерти, но поклонялись идолам как богам, почитая огонь, воду, солнце, луну и звёзды. Христиане же за те страдания, которые они претерпевают от вас в настоящей жизни, получат жизнь вечную, наследуют славу небесную. Мавтис много раз спрашивал её, но она ничего не отвечала ему, а читала про себя псалмы Давидовы. Разгневавшись на девицу, Мавтис приказал бить её по устам. Он то говорил с ней с лестью, то угрожал мучениями, но не успел ни в чём. И возвратилась мученица домой, радуясь и славя Бога за то, что сподобилась пострадать за имя Христово пред князем, судьями и всем народом. В то время, когда девица была в доме отца её, Господь утешал и укреплял рабу Свою новыми откровениями; ибо она часто видела ангелов, которые учили её, как отвечать нечестивым судьям. Иногда являлись ей Моисей, Илия, Апостол Пётр и другие святые. Связав железными цепями по рукам и ногам, Сиру заключили в тесном и мрачном помещении и не давали ей ни хлеба, ни воды. Пребыла святая в заключении темничном три дня и три ночи, не будучи в состоянии двинуться, как по причине тяжёлых железных цепей, так и по причине тесноты помещения. Когда возлагали на девицу цепи, хотели сковать их гвоздями, но гвозди не входили в приготовленные для них места; были призваны многие кузнецы, но не успели ни в чём. Мученица сотворила крестное знамение на гвоздях и веригах, и тотчас гвозди сами собою расположились на своих местах. Однако враги Христовы, ослеплённые злобою, не уразумели чудесной силы креста святого ~74~ и без милосердия сковали святую, нагнув голову её к ногам, и так бросили в глубокую сырую и грязную яму. Христос Господь, не оставляющий любящих Его, тотчас послал рабе Своей, находившейся в том рву, утешение; ибо её озарил там свет небесный, оковы железные развалились сами собою и спали со святой. Мученица пребывала в яме, как в небесной палате, радуясь и прославляя Бога. И пребывала она в том рву пятнадцать дней, так что никто не думал, чтобы она могла остаться живой. Между тем от продолжительного бездождия случилась засуха, все овощи и фрукты стали вянуть, и наступил голод. Народ говорил, что это гнев Божий покарал всех засухою и голодом за невинные страдания девицы Сиры. Нечестивые судьи узнали, что девица Сира оставалась жива во рву и что она освободилась от оков. Все пришли в великое изумление. Святую снова перевели из рва в темницу. Лишь только мученица была выведена, тотчас пролил с неба на землю обильный дождь, который и оросил землю в избытке; и говорили в народе, что Бог послал этот дождь ради девицы Сиры, выведенной из рва. Господь дал рабе Своей и дар чудотворения, так что она могла исцелять болезни и изгонять бесов; ко святой, находившейся в темнице, приходили люди всего города, и многие получали от неё исцеление. Все те, кои прикасались к её одежде, или только к её оковам, получали исцеление от недугов своих, бесы же не терпели приближения к ней. Из-за того, что в то время в городе было много христиан, царь решил перенести день казни и отправил Сиру в темницу. Там, увидев мученицу, начальник стражей темничных, горя развратной страстью, приступил к невесте Христовой и хотел обнять её. Святая сказала ему: ~75~ — Я обручена Царю небесному, и Он не попустит осквернить девственницу и невесту Свою. Но начальник стражей не слушал её. Однако когда он хотел бесстыдно приблизиться к девице, тотчас ангел Божий поразил его, и он упал на землю как мёртвый. Пришли слуги и унесли его оттуда; он не скоро пришёл в себя, но и после такового наказания Божия раб сатаны остался неисправимым. Преисполнившись ярости, он замыслил тотчас же погубить мученицу, ибо ему было приказано предать её смерти. Сей нечестивец не пожелал умертвить святую мечом, но замыслил задушить её веревками. Тогда мучители обмотали шею девицы веревками и с силою потянули с обеих сторон, пока не умертвили святую мученицу. Так скончалась святая девица Сира, пострадав за Христа, Господа своего. Население той области впоследствии прониклось верой христианской, во многих людях пробудилась любовь к Богу, а победительница зла — добропобедная мученица Сира — в великой славе и сиянии вошла в рай, где её встретили все святые и Сам Господь. Сира доблестно сражалась за сохранение чистоты своей души, и Господь увенчал святую нетленным венцом чистоты. Счастье чистой души девицы Сиры невозможно пересказать словами. Эту небесную радость не смогут заменить никакие земные сокровища, и радости Сиры не будет конца во веки вечные. Мы же должны потрудиться, чтобы быть там же, где и она, где Господь и все святые и праведные. Там наше вечное светлое отечество. Златокузнец Зенон По рассказу Николая Лескова «Гора» Очень давно в Александрии Египетской, при римском господстве, жил знаменитый и славный художник по имени Зенон. По роду своих занятий он назывался златокузнец. Он с необыкновенным, тонким искусством делал из серебра и золота роскошную утварь. По мастерству, Зенону не было равных не только в Александрии, но и в целом Египте. Браслеты, стяжки и головные уборы работы Зенона славны были даже в Антиохии. Молодой художник, удаляясь от шума, жил за городом, в уединённой красивой местности. Работая целый день, он только вечерами выходил за порог своей мастерской, садился на скамейку под широколистным деревом и оттуда любовался вечерним закатом красного солнца. Как-то в Александрию приехала из Антиохии одна молодая и чрезвычайно красивая вдова, по имени Нефора. Она была очень богата и до того избалованна, что не знала меры своим прихотям и не переносила никакого возражения своему мнению. Желая превзойти красотой всех самых роскошных александрийских красавиц, она задумала изготовить себе самый лучший, выкованный из золота головной убор. Она послала за Зеноном, но тот отказался прийти, сказав, что ему некогда. Нефора послала за ним второ~77~ го посла, обещая Зенону огромную плату, но мастер отвечал: «Передай своей госпоже, что я работаю сколько могу и сверх силы моей не принимаю заказов. Я делаю изделия всем по очереди, и никакая богачка не заставит меня отступить от справедливого порядка». Получив такой ответ, Нефора сильно разгневалась и приказала сейчас же оседлать белого мула и приготовить ей длинное покрывало. Нефора решила сама отправиться к Зенону и во что бы то ни стало принудить его сделать для неё самую красивую диадему с самыми тонкими и изящными цепочками, украшенными перлами. Добравшись до дома Зенона, Нефора отпустила своего раба, а сама приблизилась к мастерской художника. Она убрала своё верхнее покрывало и явилась одетой так изящно, что природная её прелесть заблистала ещё ярче. Уши, руки и пальцы Нефоры были украшены серьгами, кольцами и браслетами, а на стройной шее лежало золотое ожерелье из множества мелких цепочек, и на конце каждой из них дрожали жемчужные перлы. Брови и ресницы её были подведены по египетской моде. — Зенон! — позвала Нефора. Зенон обернулся и увидел перед собой нежданную гостью. Его поразила замечательная красота Нефоры. Женщина рассказала Зенону, в чём её надобность, а он отвечал ей, что это невозможно, ~78~ потому что всё время его заказов уже распределено, и её диадема будет готова нескоро. Тогда хитрая Нефора задумала соблазнить Зенона, чтобы влюблённый художник в первую очередь исполнил её заказ и без всякой платы быстро изготовил для неё прекрасное ожерелье. Она бросилась к Зенону с улыбкой и закричала: — К тебе, Зенон, к тебе, мой художник, влечёт меня сердце! Зенон от неожиданного поворота событий растерялся и попятился назад. — Куда ты отходишь? Но Зенон её не слушал. Он отступал от неё, и даже самый звук её соблазнительных слов удалял от своего слуха, устраняя рукой и повторяя: — Ты не знаешь, что говоришь. Опомнись! — Я тебя полюбила! — И с этими словами Нефора крепко обняла Зенона, чтобы поцеловать. — Миг! — воскликнул Зенон. — Миг греха вместо честного брака на всю жизнь? Это нечестное дело! Отбрось этот миг, не унижай себя и меня. Зенона клонило в её объятиях, шумело в ушах. Вдруг словно молния сверкнула перед его глазами, и он увидел в одно мгновение отверстое небо и Христа, смотрящего на него. Зенон возревновал о чистоте целомудрия. Свободной рукой он схватил со своего стола острый нож для вырезания узоров. У Нефоры перед глазами как будто что-то блеснуло, между нею и Зеноном… Зенон стоял и шатался, держась сзади руками за стол. По лицу его струилась кровь, а из глаза торчала рукоятка маленького ножа. Другой глаз глядел на Нефору с тихим укором, а уста кому-то шептали, но не ей: — Благодарю Тебя, что Ты укрепил меня во время этого искушения. Сидя на корме моей души, Ты пробудился и усмирил бурю ~79~ страсти. Мой глаз чуть не соблазнил меня, но я сделал то, что Ты повелел в евангелии. Лучше с одним глазом войти в Царство Небесное, чем с двумя глазами быть вверженным в геенну огненную. Проговорив это, Зенон зашатался и упал. Нож выпал из его раны, кровь, орошая его лицо, струилась на пол. Нефора остолбенела в ужасе, а после, испуганная, выбежала из мастерской, позабыв все свои драгоценности и покрывало. Последствием этого происшествия с Зеноном стало то, что никто из людей, для которых он спешил окончить заказ, не получил ожидаемых вещей в срок. Прошёл год. Зенон долго болел, но потом оправился и теперь носил на одном глазу повязку через голову. Вскоре и при одном глазе Зенон стал работать как и прежде, с той же добросовестностью, какой дорожил и раньше. Не гордись собой и не осуждай других По рассказу Николая Лескова «Скоморох Памфалон» Кто-то не делает ничего хорошего в своей жизни, а кто-то совершает много добрых дел. Тот, кто делает много добра, если не будет внимателен к своей душе, легко может возгордиться. Как печально бывает, когда после многих добрых дел человек начинает думать о себе, что он велик, праведен и даже свят! Гордость, или, как её ещё называют, высокое о себе мнение, за всю историю мира погубила множество прекрасных людей. Многие талантливые и хорошо воспитанные люди начинали свои жизни с праведности, чистоты и скромности, но впоследствии от невнимательности становились гордыми, самодовольными, напыщенными. Это, конечно, вовсе не значит, что не нужно делать ничего доброго в своей жизни, но важно каким-то образом сохранить и добрые дела, и скромность. Важно праведную жизнь соединить с простотой, скромностью и самокритичностью, ведь перед Богом всякие наши добрые дела — словно пылинки. Часто так бывает, что человек всеми силами пытается встать на праведный путь и, когда, с Божией помощью, у него уже получается проводить свои дни без больших грехов, приходит новое испытание. Испытание гордостью и славой — самое трудное, и с ним нужно бороться величайшей скромностью, кротостью и простотой. Есть даже такая сказка — «Огонь, вода и медные трубы». В ней рассказывается про Ивана, который избежал смерти от огня, избежал смерти от потопления в море, но не смог устоять перед соблазном славы и превозношения. Вы же выслушайте рассказ о пустыннике Ермии и о том, как скоморох по имени Памфалон научил его не гордиться и не осуждать других людей. ~81~ Тридцать лет провёл пустынник Ермий в одиночестве. Поселившись в пещере, каждый день он совершал множество молитв, мало ел и почти не спал. Ревностным подвижником пришёл сюда Ермий. Его подвиг был угоден Богу, и молодой монах всё делал правильно, но, не имея возможности посоветоваться с кем-то ещё, он постепенно начал думать о себе как о большом праведнике. Поначалу гордые мысли пугали его, он хорошо помнил о том, как от самодовольства и самолюбования возгордился первый из архангелов и стал дьяволом. Но незаметные сети тщеславия медленно опутывали одинокого пустынника, и наконец он впал в гордыню. Себя он начал считать единственным спасающимся, чистым и святым, а людей всего мира — погрязшими во грехах. «В мире теперь очень много разврата, много людей, распространяющих грехи, и поэтому невозможно сохранить душу в чистоте, — думал Ермий. — Поэтому совершено невозможно спасти свою душу живя в современных городах, и только я, живя в пустыне без всякого общения с людьми, легко спасусь от греха. Весь мир — это чёрное болото, а люди, в нём живущие, все пропитываются грехом настолько, что им спастись невозможно. Все люди — грешники. И, выходит, один я служу Богу». Рассуждения пустынника были логичными и по-своему правильными, но он забыл о том, что Бог всемогущ и весьма милосерден. Он забыл, что Бог проникает в самое сердце человеческое и не допускает греху прикасаться к человеку. Бог не желает, чтобы ~82~ погибла хотя бы одна душа, и поэтому устраивает спасение каждого человека по Своему Премудрому плану, воспитывая душу каждого человека Своими невидимыми Промыслами и посреди шумного мира, и посреди множества людей. Так же не желал Бог, чтобы Его служитель Ермий, так хорошо начавший свой пустыннический подвиг, погиб от гордости и осуждения людей. Однажды Ермий, утрудившись после дневных подвигов, присел на рогожу. Он собирался немного отдохнуть и начать ночное чтение молитв. Сидя, он снова стал размышлять: «Никак я не могу представить себе тех, кто, живя в городах, были бы достойны вечности. Все они рассеянные, все погружены в суету, все уже перепортились». И взяла пустынника мысль, что нет в целом мире никого прекраснее, чем он. Вдруг из темноты ночи повеял лёгкий ветерок, а вместе с ним принеслись к его слуху следующие слова: — Напрасно ты, Ермий, так думаешь. Есть в мире праведники намного большие тебя, их очень много, и многие из них живут в больших городах. Хоть слова были тихи и кротки, они поразили Ермия, как гром, и сокрушили каменную кору гордости, облепившую его сердце. Он серьёзно задумался о своём опасном гордом состоянии. Немного помолчав, Ермий пришёл в здравый ум и, обратившись в ту сторону, откуда послышался голос, уже скромно сказал: — Господи, дозволь, чтобы мне был явлен хоть один такой, и тогда дух мой успокоится. Вскоре снова послышался голос, говоривший: — Спускайся вниз, Ермий, тебе надо пойти посмотреть на Памфалона. — А кто он такой? — Он-то и есть один из тех, кого ты желаешь видеть. ~83~ — И где же обитает этот Памфалон? — Он обитает в Дамаске. Странно было отшельнику после долгих лет одиночества идти смотреть на человека, живущего в Дамаске. Город этот в отношении чистоты нравов был вместилищем греха и пороков. К Дамаску Ермий приблизился, когда уже наступила глубокая ночь. Страшно сделалось Ермию — хоть назад беги. И пришла ему мысль: не было ли всё слышанное о Памфалоне искушением? Какого праведника можно искать в этом шумном городе? Откуда здесь может быть праведность? Вскоре он снова услышал голос: — Иди же скорее в Дамаск! Ночи на юге спускаются скоро, и темнота бывает так густа, что ничего нельзя увидеть. Улицы в то время не освещались, и жители запирали свои дома рано. Ермий шёл по тёмным улицам и не мог понять, где можно найти этого таинственного Памфалона. Вдруг в конце одной узкой улицы он увидел свет. Свет выходил из окна маленького домика и ярко горел во тьме. Ермий пошёл на свет и увидел очень маленький, низенький домик, дверь в который распахнута так, что вся внутренность жилья видна. Жильё довольно просторное, хотя комнат и не много. Вдоль одной стены висели разные странные вещи. Тут были головные уборы, греческие и египетские, а также разнопёстрые перья, звонцы и трещотки. На серой стене висела глиняная лампа с длинным рожком, на конце которого горел красным огнём фитиль. В одном углу был вбит крюк в потолок, а к нему подцеплен тонкий шест. На конце того шеста подвешен на веревке деревянный обруч, а в обруче спит, спрятав голову под крыло, пёстрая птица. На полу в одном углу — постель из циновки, а в другом — сундук. На сундуке сидит и что-то мастерит сам хозяин жилища. Вид его странен: человек уже не молодой, лицо добродушное и веселое, раскрашенное, ~84~ полуседая голова завита в мелкие кудри. Таков Памфалон. Сидит он нагнувшись над скамьею, на которой разбросаны разные скоморошьи приборы, а перед лицом его — глиняное паяло. Дуя через паяльную трубку, он закрепляет одно за другое какие-то мелкие кольца и не замечает того, что снаружи за ним давно пристально наблюдает строгий отшельник. Лежавшая в тени собака почуяла запах стороннего человека и зарычала. Памфалон разогнулся и сказал: — Подходи скорее и говори сразу, что тебе нужно от скомороха Памфалона? Какое из моих дарований тебе угодно? — Если ты и есть Памфалон, то я пришёл побеседовать с тобой и прошу у тебя приюта на ночь. — Ты, должно быть, смеешься надо мною? Ведь я скоморох, потешаю людей. — Нет, я не смеюсь. Я пришёл издалека. — Ну, слава Богу, что у меня сегодня есть чем тебя угостить. — Да я не для угощения пришёл к тебе. Я хотел бы услышать о том, как ты угождаешь Богу. — Что ты, что ты, старец! Какое от меня угождение Богу? Да мне об этом даже и думать нельзя. Я человек очень непостоянной жизни, ремеслом скоморох и не о благочестии размышляю, а скачу, верчусь, играю, руками плещу, чтобы мне дали что-нибудь за моё посмешище. — В чём же состоит твоя вера, веселый беззаботный человек? — Я верю, что я сам из себя ничего хорошего сделать не сумею, а только Создавший меня Сам что-нибудь лучшее из меня со временем сделает. — А отчего же ты сам о себе не заботишься? — Некогда. Я живу в суете. — Ну, так ты человек пропащий. ~85~ — Очень может быть. Теперь же дай я умою твои ноги, и ты покушай, что у меня есть, и ложись спать, а я пойду скоморошить. — А как же побеседовать мне с тобой и услышать твои советы? — Что ты, что ты, честной старец, какие советы могу дать я, дрянной скоморох, тебе, совершенному мужу, пустыннику и молитвеннику? Памфалон принёс лохань свежей воды и, омыв ноги гостя, подал ему пищу, а потом уложил в постель и промолвил: — Завтра будем говорить с тобою. А теперь не тревожься. Если кто-нибудь из подвыпивших людей станет стучать ко мне в дверь или бросать что нибудь в мою стену, тоже не беспокойся, к этому я уже привык, так надо мной подшучивают. И так часто зовут меня празднолюбцы, чтобы я потешал их. — И что же ты — идёшь? — Да, я иду во всякое время работать, ведь я бедняк и всегда нуждаюсь в монетке. — И неужто ты ходишь повсюду? Бедный Памфалон! — Как быть, мой отец! Мудрецы и философы моего мастерства не требуют, а требуют его пьяные богачи, бездельники и любители развлечений. Я был с детства научен шутовскому мастерству. Отец мой был человек знатный, он женился на моей красивой и веселой матери, но потом почему-то бросил нас. И меня взял на воспитание один скоморох, он-то и научил меня лучше всех кидать кольца и выделывать всевозможные трюки. В этом домике жила моя бедная мать. Здесь же она и умерла, и я верю, что она у Бога. Мастерством скоморошьим я старался заработать на хлеб, чтобы прокормить свою мать, но теперь и я уже становлюсь старым и не вижу смысла учиться другой профессии. Скоро я дотяну свою земную жизнь и пойду в небесный город, к моему Господу. Вот и вся моя тайна. ~86~ Вскоре Памфалона позвали на очередной ночной праздник, и он, взяв с собой собаку Акру и необходимые вещи, поспешно побежал на работу. Ночью Ермий долго не мог заснуть, он всё думал, чему же ему нужно научиться от этого Памфалона и не искушение ли это вражье, не тёмные ли силы внушили ему идти в Дамаск? В тяжёлых раздумьях Ермий уснул. Ему причудилось, что он идёт ночью по пустыне, и в глаза ему летит песок. Началась страшная буря, от которой он начал задыхаться. Тут он проснулся. Видит: уже день, и он опять в жилище Памфалона, и сам скоморох тут лежит, упав на голом полу, и спит, а пёс и разнопёрая птица дремлют… Возле Ермия стояли два сосуда из глины, один с водою, другой с молоком, на свежих зелёных листах лежели мягкий сыр и сочные фрукты. Всё это раздобыл Памфалон во время ночного представления. Пустынник так крепко спал, уставший с дороги, что не услышал, как скоморох тихонько вернулся и, прежде чем лечь самому спать, поставил Ермию угощение к завтраку. Ермий подошёл поближе к спящему Памфалону, взглянул в лицо его и засмотрелся. Вчера вечером он видел Памфалона при лампе, готового на скоморошество, с завитою головой и разрисованным лицом. А теперь скоморох спал, смыв с себя всё мазанье, и лицо у него было тихое и прекрасное. Ермию казалось, будто это вовсе не человек, а ангел. «Что же! — подумал Ермий. — Может, это действительно тот самый человек, который больший подвижник, чем я, и мне надо чему-то поучиться у него?» Вскоре Памфалон проснулся, и Ермий снова приступил к нему с вопросами: — Я пришёл к тебе из моей пустыни, чтобы узнать для себя полезное, а ты не хочешь сказать мне. Чем ты угождаешь Богу? Не скрывайся и не мучь меня — мне было явлено, что Богу ты любезен. ~87~ Памфалон задумался и потом говорит: — Поверь, честной отец, что в моей жизни нет ничего такого, что бы можно взять в похвалу, а напротив — всё скверно. Я бываю на пирах у пьяниц и развратниц и потешаю там народ своими шутками, руками хлопаю, потехи множу. — Почему же ты не бросил скоморошество? — Я имел возможность, но упустил её. — Как же это получилось? — Видимо, мне придётся рассказать тебе это. Памфалон вывел Ермия из своей хижины. Они оба вышли за город и сели над диким обрывистым рвом, у ног их легла Акра. Памфалон задумчиво посмотрел на старинный заброшенный сад, затем на дно оврага и начал рассказывать свою историю: — Был я послан однажды тешить очень богатых гостей. Там мне надавали столько золотых, что я надеялся уже, что смогу наконец-то забросить своё скоморошечье дело и переселиться в тихое местечко, где буду вести своё хозяйство. Одновременно с этими мыслями появился и страх: у меня теперь такие громадные деньги — а вдруг у меня их украдут? а вдруг не получится мне устроить новую жизнь? Но в одну ночь были решены мои сомнения. Имя Магна принадлежало самой прекрасной, именитой и несчастной женщине в Дамаске. Я знал её с детства, но не видел её много лет. Её отец Птолемей держал себя гордо и с такими бедными людьми, как я, конечно, не знался. В его доме не было таких сборищ, при которых был нужен скоморох. Там собирались ученые богословы и говорили о разных высоких предметах. Прекрасный сад Птолемеев примыкал к большому рву, за которым начиналось широкое поле. Мне часто приходилось проходить этим полем. Я всегда шёл со своей скоморошьей ношей и собакой. Акра тогда была молода и не знала всего, что должна знать скоморошья соба~88~ ка. Выходя в поле, я останавливался на полпути, как раз напротив садов Птолемея, чтобы отдохнуть, съесть мою ячменную лепешку и поучить мою Акру. Я обыкновенно садился над обрывом, ел и учил Акру на широком просторе повторять различные трюки. Среди этих занятий я увидел один раз прекрасное лицо девушки Магны. Закрывшись ветвями, она любопытно смотрела из зелени на веселые штуки, которые проделывала моя Акра. Я это приметил и, не давая Магне заметить, что я её вижу, захотел показать самый сложный трюк Акры. Я по обычаю хлестнул собаку ремнём, а она от неожиданности взяла да и взвизгнула. Я заметил, что зелень всколыхнулась, и лицо девушки исчезло. Я так расстроился, что от обиды ещё раз стеганул Акру ремешком. Собака ещё громче взвизгнула, а из-за ограды сада до меня донеслись слова: — Жестокий человек! За что ты мучишь это бедное животное! Для чего ты принуждаешь собаку делать то, что несвойственно её природе? Я обернулся и увидел Магну, которая вышла из своего сада и говорила с лицом, исполненным гнева. — Не осуждай меня, юная госпожа, я не жестокий человек, а выучка этого пса относится к моему ремеслу, которым мы с ним оба питаемся. — Презренно твоё ремесло, которое нужно только презренным гулякам, — ответила мне Магна. ~89~ — О, госпожа! Всякий питается тем, чем он может добыть себе пищу, и хорошо, если он живёт не за счёт другого и не делает несчастным ближних. — Ты своей профессией развращаешь людей. — Я простолюдин, и меня зовут в дома глупых и наглых богачей. Они и так развращены, так чем же я их испорчу, когда пожонглирую и покажу несколько трюков с птицей и собакой? Юная госпожа, ты судишь строго, потому что мало сама испытала в жизни. — Не идёт тебе, — ответила Магна, — рассуждать о жизни и людях высокого звания. Лучше вот… лови мой кошелек, я бросаю его тебе, чтобы ты дал вволю пищи твоей собаке и сам напитался. С этими словами она бросила шелковый мешочек, который немного не долетел на мою сторону, а я потянулся, чтобы его подхватить, и, оборвавшись, упал на дно оврага. В этом падении я страшно расшибся. В бедствии моём мне было утешением, что во все десять дней, которые я провёл на дне оврага, ко мне каждый день спускалась благородная Магна. Она приносила мне столько роскошной пищи, что её с излишком хватало для меня и Акры. Магна сама, своими девственными руками, смачивала у ручья плат, который прилагала к моему больному плечу, стараясь унять в нём несносный жар от ушиба. При этом мы с нею вели отрадные беседы. Я наслаждался чистотой её сердца и ясностью рассудка. Одно мне в ней было досадно: что она не снисходила ни к чьим слабостям и слишком на себя во всём полагалась. — Отчего, — говорила она, — все не живут как славные девы Таора, Фотина и Сильвия? Ведь все видят, как они серьёзны, благочестивы и образованны. — Разве не знаешь ты, — говорил я, — что есть разные кувшины? Я живу как повелевает мне Господь, мой Горшечник. Он руководит мною, и я не могу вдруг из простолюдина стать знат~90~ ным — такова моя жизнь. Живи ты для чести, а я буду терпеть свою бедность и нищету. Но Магна не могла понять моих слов. С тех пор мы стали друзьями, но я не смел приходить к ней в гости. Впоследствии она вышла замуж. Но вот случилось с ней несчастье, и спустя много лет она постучалась в мою дверь, как раз в те самые дни, когда я ломал голову над тем, куда лучше употребить своё золото. — Ты не узнал меня, верно? Я Магна, дочь Птолемея. И она рассказала мне о своём горе. Случилось так, что семейство её разорилось и было продано в рабство. Чудом освободившись, Магна прибежала ко мне за помощью, так как старые знакомые отвернулись от неё. Теперь-то я понял, куда лучше всего употребить свои огромные деньги. Я принёс золото жестокому турку, но, к сожалению, для выкупа недоставало ещё немного. Я побежал к самым знатным и уважаемым девам, о благочестии и образованности которых говорил весь город, просил их дать недостающую сумму, но слова мои приводили знатных дев в гнев. Две из них, Таора и Фотина, прогнали меня с презрительными насмешками, а Сильвия и вовсе повелела бить меня перед всеми её слугами. — Меня били медным прутом до того, — говорил Памфалон, — что я вышел от неё с окровавленным телом и с запекшимся от крови горлом. Мучимый жаждой, доплелся я до дома одной презираемой всеми распутной девицы Азеллы. Верь, старче, что у распутных девиц часто в груди бьётся прекрасное, доброе сердце. Едва Азелла со своей подругой Адой увидела меня, как тут же напоили меня водой. Они заметили на моих плечах кровь, которая сочилась из глубоких ран. Ада омыла мои раны и одела в чистую тунику. Выслушав мой рассказ, Азелла и Ада прослезились. Девицы дали мне необходимую сумму и перстни со своих рук, чтобы я мог дать полный выкуп за всё семейство Магны. ~91~ — Возьми всё это и беги как можно скорее, пока жестокий турок не изуродовал пленников. Так я и сделал, и всё завершилось успешно: Магна, её дети и муж были на свободе. Но сам я снова остался беден и потерял надежду на перемену своей жизни и работы. Но я не жалею о том. Дослушав рассказ Памфалона, Ермий встал и промолвил: — Ты вразумил меня. — Полно шутить! — Нет, я не шучу, я понял одну вещь. — Какую? — Вечность пустой не будет. — Конечно, я всегда так думал. — А почему она не будет пустой, знаешь? — спросил Ермий. — Нет. — А потому, что перейдут в неё путём милосердия многие из тех, кого свет презирает и о которых многие, как и я, гордые люди забывают, залюбовавшись собой. Иди к себе в дом, Памфалон, и делай, что делал, а я пойду в свою пустыню молиться, зная, что и в миру трудится много таких праведников, как ты. Они поклонились друг другу и разошлись. Часто, в минуты усталости или уныния, старец садился на своём холме и посматривал в сторону Дамаска, зная, что где-то там живёт и трудится скоморох Памфалон. Вспоминался ему образ бегущего по улицам радостного скомороха с медным венцом на лбу и со своей верной собакой Акрой. Памфалон подал Ермию пример глубокой скромности: как при многих добрых делах не думать о себе как о праведнике. Не раз он вспоминал слова Памфалона: «Я верю, что я сам из себя ничего хорошего сделать не сумею, а только Создавший меня Сам что-нибудь лучшее из меня со временем сделает». ~92~ Также подал он пустыннику пример самопожертвования. Ермий научился у Памфалона великой любви ко всем людям, какого бы звания и образа жизни они ни были. Но, живя вдали от людей, пустынник мог помогать людям только своею молитвой. Ведь, как известно, молитва монахов восходит от земли до небес огненным столпом, и таким образом помогают они спасению всего мира. Так теперь, в тиши пустынного уединения Ермий проливал много слёз в молитвах за всех людей и желал, чтобы все спаслись. Никого теперь он не осуждал: ни скоморохов, ни распутных девиц, ни богачей, ни пьяниц, — но молился о всех как о своих друзьях. А чтобы душа пустынника совершенно очистилась от гордости, Господь в последний раз вразумил его перед самой смертью. Прошло много лет. Жизнь Ермия уже подошла к концу, когда увидел он, как бежит ему навстречу добрый Памфалон, а венец на его голове не просто сияет, но — чудное дело! — он становится всё ярче и ярче и, наконец, начинает сиять с такой силой, что на него становится невозможно смотреть. Ермий в изумлении закрыл глаза рукой, но блеск проникал отовсюду. Видит Ермий, что скоморох не только сияет, но и бежит по воздуху всё выше и выше — взлетает от земли и несётся прямо к пылающей алой заре. Куда он несётся?! Он испепелится, он там сгорит. Ермий рванулся за Памфалоном, чтобы удержать его или чтобы, по крайней мере, с ним не расстаться, но в рассвете зари между ними вдруг стала преграда. Она была похожа на частокол или решетку. Ермий присмотрелся и разобрал, что каждая жердь решетки является буквой, и прочитал суровое слово: гордость. Он остановился, осознав, что гордость его не позволяет ему войти в небесное царство, но Памфалон взял свою скоморошечью епанчу, махнул ею и враз стер это слово на всём огромном про~93~ странстве неба. Ермий тотчас увидел и себя в несказанном свете и почувствовал, что он летит по воздуху, держась за руку Памфалона. — Как ты мог стереть грех мой? — спросил Памфалона Ермий. — Я не знаю, как я это сделал, я только увидел, что ты попал в затруднение, и захотел тебе помочь, как умел. Я всегда всё так делал, пока был на земле, и с этим иду теперь в другую обитель. В дали небосклона с румяной зарею заката слились очертанья друзей. Они беседовали о чём-то и шли к Господу после тяжёлых и долгих трудов на земле. Дальнейших речей их не слышал уже списатель сказанья. Прохладное облако густою тенью заслонило дальнейший их след. Народные традиции Святой Руси С великой ревностью и заботой оберегал прежде русский народ нравственную чистоту молодежи. Эти обережные традиции отразились в семейной обрядовой культуре, пословицах и поговорках, хороводных песнях и прозвищах. Про скромного, работящего парня старики прежде говорили, что он «у людей на славе». Это значит, что добрая слава о нём быстро бежала по окрестным селам, и к ней чутко прислушивались, в первую очередь, невесты. За такого парня охотно шли замуж. Девушка с земляникой. Фото С. М. Прокудина-Горского, 1909 г. ~95~ Как, по вашему могли сказать в народе о распутной девушке, которая вместо законной свадьбы всю ночь прогуляла с парнем, и принесла «в подоле» внебрачного ребёнка? А вот как: «распетушица», «непетое волосьё», «порченая», «прогулянная». За каждым из этих слов стоит целый рассказ. «Распетушица» — так говорили о легкомысленной, раздерганной, растасканной многими «петухами» развязной девице. «Распускает хвост такая девка на вечерках и посиделках, заигрывает с кем ни попадя, назначая себе цену невысокую…», а результат воистину плачевный: «сиротское дитя, безотцовщина». А странное, на первый взгляд, прозвище «непетое волосьё» означает, что над «порченой девой» подружки не пропоют перед свадьбой те полные чистоты и возвышенного лиризма песни, от которых трепетало раньше девичье сердце и услышать которые перед венцом мечтала каждая девушка. Исполняли такие песни на девичнике, заплетая и расплетая невесте косу, символ её «вольной воли», с которой после венца она распрощается навеки. Позор «порченой» девушки до конца жизни наносил незаживающую рану не только её родителям. Он бросал смутную тень на её младших сестёр, ведь не зря говорится в народе, что «яблочко от яблони недалеко падает». Такой семьи в деревне сторонились, не доверяли ей. «Если о девушке шла дурная слава, то страдала вся семья, особенно младшие сёстры», — пишет в своей замечательной книге «Мир русской деревни» известный этнограф М. М. Громыко. Народные прозвища выявляли нравственную суть совершенного человеком проступка, в назидание окружающим: «Чтоб другим неповадно было». Прозвища проводят ту невидимую черту, за которой лежит жестокое, но милосердное по отношению к человеческой душе слово «нельзя!». И по-матерински чутко, заботливо ~96~ предупреждают молодое, вступающее в жизнь поколение: «Осторожно! Здесь можно поскользнуться и расшибиться насмерть. Или, что ещё страшней, навсегда искалечить свою бессмертную душу — до безобразия и погибели». Народное слово по-своему величало строгих, серьёзных девушек, послушных своим родителям, уважающих стариков и почитающих Божью церковь. Они умело вели большое крестьянское хозяйство, нянчили младших сестёр и братьев, пряли и ткали, а в праздники заплетали на траве-мураве веселые хороводы… И когда выходили из возраста «подневестниц», называли их «славутницами». Слово это имеет своим корнем «славу». Под славой надо понимать почтение и уважение святости в человеке. Внутренняя чистота сердца уравнивает человека с ангелами. Она отверзает райские двери и сродни самой святыне. Так издавна считал на Святой Руси «честной, православный, крещеный мир». Целомудрие — святость — Рай. Вот та чудесная лестница, которая, по убеждению наших предков, возводила прежде человека от печальной юдоли грешного мира сего в тот вечно юный мир, где нет смерти и плача, где праведники сияют в небесной славе как солнце. Княжна Евфросиния Полоцкая В княжестве Полоцком правил князь Георгий, праправнук Владимира Святого. У Георгия родилась дочь, которую назвали Предславой. Рано начали учить княжну грамоте, и к двенадцати годам Предслава прошла всю тогдашнюю науку. Священное писание стало её любимым чтением: читала она о том, как жили в древние времена благочестивые женщины, как они служили и помогали людям. Вскоре молоденькую княжну можно было встретить везде, где только были несчастные люди. Она ухаживала за больными, доставала одежду и пищу для бедняков. Тихая, скромная, ласковая, точно ясное солнышко, являлась она везде, где только могла кому-то помочь. Подросла княжна, и стали её сватать женихи. В те времена не спрашивали девушку, по сердцу ли ей жених, и просватали Предславу за богатого молодого князя. Затеяли пир, вино рекой полилось, начались веселые песни, а молодая княжна стояла в своей горнице и молилась. Тяжело ей было выходить замуж за незнакомого, нелюбимого человека, не пленяли её и его богатства. Она уже успела полюбить другую жизнь, ей дороги были все несчастные люди, которым она помогала. И княжна решилась уйти в монастырь: не будет у неё своей собственной семьи, для неё семья — это все люди. Тихо вышла княжна из терема. Уже наступила ночь, и никто её не заметил. Предслава быстрым шагом направилась к монастырю. Добравшись до обите~98~ ли, постучала в ворота. Удивились в монастыре, когда княжна рассказала о своём желании постричься в монахини. Игуменьей монастыря была тётка Предславы. Долго она уговаривала молодую девушку отказаться от своего решения, но та была непреклонна. Послали тогда за епископом, и на заре постригли юную княжну и нарекли её Евфросинией. Монастырь был богатый, и Евфросинию стали баловать, как почетную особу, всевозможными вкусными яствами. Молодая монахиня опечалилась: не для того она бежала из княжеского дома, чтобы так же легко и сытно жить. Не такой жизни хотелось Евфросинии, и она попросила игуменью отпустить её жить одну при соборе святой Софии. Евфросиния переехала и сразу нашла себе дело. Днём она убирала церковь, приветливо встречая всех приходящих в храм, читала священные книги, а ночью садилась при свечах и переписывала книги. Книг в то время было очень мало, во многих церквях даже не было Евангелия, и Евфросиния посылала свои книги в самые бедные приходы. Евфросинии начали жертвовать за её труды деньги, и она тратила их на нуждающихся. Со всех концов стекались к подвижнице люди, но некуда было приютить многих. Тогда епископ придумал отдать Евфросинии целое село с угодьями. Поправили в селе старую церковь, и Евфросиния переехала туда, а вместе с ней — все больные, калеки, старики, одинокие и нищие. В это время Евфросиния работала уже не одна, у неё были помощницы. И на новом месте они стали устраиваться сообща. Новая обитель разрасталась. Богатые и состоятельные люди жертвовали ей деньги, вещи, земельные наделы. Многие знатные девушки и вдовы просились в помощницы к Евфросинии и вместе с ней трудились. Они учили сельских детей грамоте, лечили больных, ухаживали за стариками, снабжали одеждой и хлебом неимущих и переписывали книги. ~99~ Всю свою долгую жизнь прожила в таких трудах и заботах для людей Евфросиния. Незадолго до смерти она собралась на Святую Землю — поклониться Гробу Господню. Горько плакала вся обитель, расставаясь с любимой настоятельницей, точно все предчувствовали, что не увидят её больше. И действительно: Евфросиния не вернулась на родину. В Иерусалиме она долго молилась у Гроба Господня и поставила там золотую кадильницу. За всю землю русскую, за всех несчастных, за весь мир молилась у гроба Спасителя великая труженица. И вся жизнь её, и последняя молитва её были за людей — братьев и сестёр. Там же, в далекой Палестине, она преставилась, там же и похоронили Святую Евфросинию Полоцкую. Митрополит Алексий В тяжкое для России время жил и действовал святитель Алексий. Это было более шестисот лет тому назад. Нашествия татар, разорявших и грабивших землю Русскую, разделения и распри в среде князей, церковное неустройство и раздоры и в довершение всего — моровые язвы, от которых вымирали целые города, — вот каковы были обстоятельства того далекого времени. Святой Алексей, называвшийся до принятия монашества Елевферием, был сын богатых и знатных родителей. С детства он размышлял о том, какой избрать ему жизненный путь: стать монахом, каких он видел неоднократно и на которых смотрел всегда с трепетом сердца, или продолжать дела и заботиться о хозяйстве своих родителей? Когда отроку было двенадцать лет, с ним произошло чудесное явление. Елевферий расставил сети для ловли птиц и, в ожидании добычи, развалившись на траве, задремал. Вдруг он услышал невидимый таинственный голос. Господь Иисус Христос, назвав отрока новым именем, указал ему на то, какой жизненный путь ему должно избрать: «Алексий! Что напрасно трудишься? Тебе предстоит ловить человеков». Отрок проснулся, и в этих словах, которыми когда-то Спаситель призвал апостолов к пастырскому служению в церкви ~101~ Своей, он увидел призвание своей жизни. После чудесного явления голоса Христова в душе мальчика произошла глубокая перемена. Он сделался задумчивым и молчаливым, стал избегать игр и всевозможных развлечений своих сверстников. С особой силой Елевферий стал предаваться молитве и чтению тех духовных книг, какие имелись в его доме. Прочитав все домашние книги, он принялся изучать книги церковной библиотеки. Библия — слово Божье — стала его сладчайшим учителем. Мальчик стал ходить в церковь так часто, что очень скоро научился понимать ход богослужения. Каждый день он проводил в памяти о Боге, в духовных поучениях и размышлениях и на пятнадцатом году жизни принял решение стать монахом. Через пять лет юношу постригли в монашество в одном из московских монастырей. Вскоре благочестием, умом и ревностью ко славе Божией и служению ближним Алексий обратил на себя внимание митрополита всея Руси святителя Феогноста и был избран им себе в помощники по управлению Церковью. Когда же умер святитель Феогност, то, по завещанию усопшего архипастыря и по воле великого князя, Алексий был возведён в звание митрополита Московского и всея Руси. В этом высочайшем служении он показал всё величие святой души своей, всё богатство дарований естественных и благодатных. Дважды он путешествовал в Орду к диким татарам, испрашивая милостей у ханов для земли Русской. Он был питателем вдов, отцом сирот, помощником скорбящих, утешителем плачущих, для всех — пастырем и наставником. Во дворце князей он пользовался почетом, и слово его останавливало гибельные для России княжеские распри. При всём том он находил время строить церкви и монастыри, исправлять неточности в переводах священных книг, рассылать поучения своей обширной пастве по всей России. ~102~ Святитель Алексий почил от тяжких трудов жизни в глубокой старости, имея около восьмидесяти лет от роду. Через пятьдесят лет его нетленные мощи были торжественно поставлены в драгоценной раке. От обстоятельств детства и юности святителя Алексия возьмите себе уроки вы, юноши и дети! Да будут радостны и беспечальны ваши детские годы, да будет светла и полна веселием ваша юность. Но в пору нежной весны вашей жизни помните, что наступит лето — время труда и жатвы. Ленивый земледелец, не посеявший весной ничего на своём поле, останется без урожая. Так и те, кто ленятся насаждать в себе праведность в юности, став взрослыми, не будут иметь урожай добродетелей. Берегитесь, дети, этой печальной судьбы! Растите, трудитесь, богатейте верою, молитвою, познаниями и, как отрок Елевферий, вдумывайтесь в будущее призвание жизни. Жизнь — не беспечальный праздник, не сплошное веселье, она есть путь приготовления неба, время труда и подвига. Блажен, кто в годы молодые молитвой, верой и трудом привлек к себе благодать Божию. Собирайте же теперь дары естественные и благодатные, собирайте в дни детства и юности, иначе в зрелом возрасте, когда драгоценное время учебы будет потеряно и страсти в ваших душах пустят глубокие корни, не найдете для своего исправления ни мужества, ни времени, ни сил. Храните же, дорогие, вашу связь с Церковью Христовой, храните на всю жизнь связь с пастырями и служителями Церкви, в число которых когда-то был призван Господом отрок Елевферий. Алексей Степанович Хомяков Алексей Степанович Хомяков родился 1 мая 1804 года в Москве. По отцу и по матери он принадлежал к старинному русскому дворянству. В доме Хомяковых сохранились родовые рассказы, старинные вещи и бумаги со времён Алексея Михайловича, Петра Великого и Елизаветы Петровны. Сам Алексей Степанович знал наперечёт своих предков лет на двести в глубь старины. Словом Алексей Степанович был вполне «крепок земле русской». Русь была для него не одним предметом отвлечённого изучения, а напротив, всеми лучшими сторонами своими, трезвою, искреннею верою, неподдельным чувством народного братства она вся жила в его доме. Отец, Степан Александрович, известен был как человек обширной начитанности, внимательно следивший за русской и иностранной литературой; знаток словесности и в то же время любитель математики. Мать, Мария Алексеевна, была женщина сильная духом. Она имела огромное нравственное влияние на окружающих её людей, любила Россию и верила в её духовное возрождение. Дав в 1812 году обет построить церковь в благодарность за избавление от французского нашествия, она всю жизнь заботилась о выполнении этого обета, употребляя на это дело свои сбережения. Марья Алексеевна была благородным и чистым человеком своего времени, и в силе её характера было что-то принадлежащее эпохе ~104~ более крепкой и смелой, чем эпохи последовавшие. Такие матери всегда имели большое влияние на своих детей. Известен интересный факт, связанный с детством Алексея Хомякова. В самый разгар Отечественной войны 1812 года Хомяковы прожили в своём рязанском имении. Во время московского пожара сгорел и дом Хомяковых. Живя у родственников, взрослые постоянно говорили о военных делах, оба же брата, Фёдор и Алексей, с интересом слушали. Оба мальчика находились под впечатлением от услышанного. В их воображении рисовались сцены сражений. По дороге в Петербург братья чесали свои кулаки, думая, что едут драться с Наполеоном. Как же они расстроились, когда узнали о поражении Наполеона под Ватерлоо! Фёдор спросил Алексея: «С кем же мы теперь будем драться?» Одиннадцатилетний Алексей неожиданно ответил: «Стану бунтовать славян». Что это означает? Неужели мальчик имел желание возмущать людей революционными идеями? Нет, конечно. Революционеров Алексей не уважал и считал их глупыми мечтателями, которые не любят свою родину: «Какие безумцы эти декабристы! Они не знают ни отечества своего, ни духа народного, это заговор молокососов». Если ему приходилось бывать на революционных собраниях, зарождавшихся в те времена среди молодежи, то везде Алексей беспощадно обличал юных бунтарей. Он мудрыми словами доказывал и объяснял товарищам, что реформы в стране нужно проводить с умом, а не путём пролития братской крови. Не выдерживая правдивых убедительных слов Алексея, самые активные пустомели с позором выбегали из собраний. Так однажды Рылеев, пристыженный Алексеем, выбежал на улицу без шапки из своего собственного дома, где проходило собрание декабристов. А другого декабриста, князя Одоевского, Алексей своими спокойными убедительными рассуждениями привёл в бешенство. ~105~ «Бунтовать славян» означало, что народу русскому нельзя забывать о своём главном сокровище, принятом от Византии, — о вере православной. Нельзя всем нам, живущим в России, забывать, что в Святой Вере наше единство. «Русь святая, храни веру православную, в ней только и заключается твоя непоколебимая твердыня!» Мальчику было дорого всё русское, народное, всё, в чём выражались предания родной старины. И Церковь, и быт народный — всё было мило сердцу мальчика. О любви к своей родине — земле русской — хотел напомнить окружавшим его людям Алёша. Впоследствии Алёша встал во главе славянофильства. Многие писатели, философы и художники получили вдохновение в любви к Святой Руси. Так сбылось пророчество одиннадцатилетнего мальчика, и многие умы он «взбунтовал» любовью к русской культуре. Когда семья прибыла в Петербург, братья увидели повсюду множество греческих статуй. Им обоим долго казалось, что они в каком-то языческом городе и что скоро их непременно заставят переменить православную веру и поклониться идолам. Тогда оба мальчика твердо решили, что будут терпеть всякие мучения, а веру чужую не принимать. В восемнадцать лет юный поэт написал такое стихотворение: Но счастливей стократ, кто с бодрою душою За родину летел в кровавый бой И лучезарною браздою Рассек времён туман густой. Он лёг главой, непобеждённый, В объятьях гроба отдохнуть… Он лёг — и в след за ним вспылала вечной славы Неугасимая заря. И имя витязя, гремя в веках далеких Как грозный глас трубы на вторящих горах, Пробудит в гражданах весь пламень чувств высоких… ~106~ Для юного Алексея Хомякова нет высшего счастья, как пожертвовать жизнью ради торжества высоких идей. И идеи эти — любовь к милому его сердцу православию и любовь к родине. Следя за европейским просвещением в лице отца, в лице матери семья Хомяковых крепко держалась преданий родной старины, насколько они выражались в жизни Церкви и быте народа. Благодаря семейному воспитанию мальчик духовно окреп настолько, что впоследствии на его душу не могли сильно влиять ни мода того века, ни бунтарский дух, захвативший умы почти всей образованной молодежи. Алексей Хомяков старался не поддаваться влиянию дурных модных течений своей эпохи, и при этом общался со всеми и кого мог убеждал любить Россию всем сердцем. Он крепко держался за святые предания православной церкви и в них находил ориентиры для своих поступков. Однажды мать позвала своих сыновей в молельную комнату. В полумраке на стене висели святые образа, в лампадах горели маленькие огоньки, создавая мерцание на окладах. Мудрая мать ласково подвела сыновей к иконам и попросила их произнести обет перед Богом. «Обещайте, — сказала она, — обещайте Пресвятой Деве и Господу, что вы сохраните себя девственниками до самого момента женитьбы. А если нарушите своё девство, то не будет на вас моего материнского благословения». Юноши дали этот обет. Они до глубины души были ~107~ растроганы ответственностью и святостью данных ими обетов и твердо хранили их. Старший брат Фёдор умер молодым и не успел жениться. О нём сохранилось воспоминание, как о чрезвычайно даровитом молодом человеке. Лицо у него было светлое, как у ангела, и весь облик благородный. Отец так и не смог найти хорошего художника, который бы смог изобразить его ангельскую внешность: «Портрет незабвенно оплакиваемого Фёдора художник Соколов написал, но я не совсем им доволен, много недостатков в сходстве, и никак не выразил он вида его ангельского». А Алексей женился только когда ему было уже больше тридцати лет. Естественно, что до свадьбы он хранил себя в чистоте девства и не запятнал себя вольным обращением с женщинами. Алексей настолько бережно хранил свою чистоту, что в обществе его одиночество и нежелание крутиться среди девушек называли «невыносимой нелюбезностью». Но те люди, кто имел доброе христианское мировоззрение, конечно, понимали его и объясняли это так: «Он просто боится ввести какую-нибудь девицу в соблазн своими „любезностями“, поэтому и держится в стороне от дам». Знал Алексей, сколь опасны для чистоты целомудрия шумные балы и веселые компании молодых людей и девиц, в которых пьют вино и ведут разговоры до глубокой ночи. Грех манит, грех обещает радость, и многие увлекаются приманкой греховной сладости и теряют свою чистоту. Веселится молодежь и весело смотрит на грех, часто не понимая, насколько этот змей коварен. В каждом человеке могут возгореться низменные чувства, и только помощь Божия — благодать — может отогнать искушение от смиренной души. Алексей пишет замечательное стихотворение, которое иллюстрирует его духовные переживания: ~108~ Червь ядовитый скрывался в земле, Чёрные думы таились во мгле. Червь, изгибаяся, землю сквернил; Грех ненавистный мне душу тягчил. Червь ядовитый облит янтарём, Весело взоры почиют на нём. К небу подъемлю я очи с мольбой, Грех обливаю горячей слезой. В сердце взгляну я: там Божья печать, Грех мой покрыла Творца благодать. Излюбленными темами для лирических произведений юных поэтов всегда служила любовь к женщине. Пушкин, например, чуть ли не ребёнком стал сочинять стихи на эту тему. Почему же в юношеских лирических произведениях Алексея Хомякова не встречается ничего подобного? Прекрасный анализ своей сердечной жизни сам он даёт в стихотворении «Признание»: Досель безвестна мне любовь. И пылкой страсти огнь мятежный; От милых взоров, ласки нежной Моя не волновалась кровь… И, дружбой верною богат, Я презирал любви отравы И не просил её наград… Бывало, в жилах кровь взыграет, И, страха, радости полна, С усильем тяжким грудь вздыхает, И сердце шепчет: вот она! Хомяков не воспевал страстные чувства и любовные смятения потому, что хранил своё сердце от этих ветров и дожидался, когда достигнет зрелого возраста для вступления в законный брак с любимой девушкой, но осознанно и надёжно. Благодарная душа По воспоминаниям Антонины Блудовой Эта история произошла в конце XVIII века в Москве. Один из генералов, возвратившись из похода на турок, привез с собой турецкого ребёнка, спасённого им в какихто развалинах, и вручил его своему другу Дурнову. Дурнов стал воспитывать его как сына, но не спешил его крестить до тех пор, пока тот сам не понял бы и не изучил истин христианской веры. Мальчик рос умный, добронравный, ласковый. Он с любовью и жаром учился, делал быстрые успехи и радовал сердце своего приемного отца. Рано в нём проявился интерес к изобразительному искусству. Целыми днями напролёт мальчик мог чирикать что-то на бумаге. Он внимательно рассматривал старинные иконы и картины, которые во множестве находились в доме его благодетеля. Наконец Дурнов стал заговаривать с мальчиком о принятии христианства, о святом крещении. Мальчик с интересом говорил об истинах веры и ходил со всеми домашними на церковные службы. Видели, как он усердно молился, но крещение постоянно откладывал, говоря: «Погоди, батюшка, скажу тебе, когда будет пора». Так проходило время. По временам мальчик бегал с друзьями и веселился в играх, а временами посещал храмы и всё время о чём-то раздумывал. Когда же юноше минуло шестнадцать лет, отец заметил в нём таинственную перемену. Шумная веселость ~110~ утихла в нём, звонкий смех замолк. Юноша стал таким серьёзным и спокойным, какими обыкновенно бывают люди в довольно зрелом возрасте. Он стал тихим и молчаливым, а сдержанная улыбка на его цветущем ребяческом лице говорила о преждевременной мудрости. «Теперь пора! — сказал он однажды. — Я скоро попрошу тебя крестить меня, батюшка! Но прежде есть у меня к тебе просьба, не откажи. Прикажи купить краски, кисти, палитру, холст, дай мне заказать лестницу, как скажу, да позволь мне на этот один месяц не пускать никого в мою комнатку, и сам не ходи». Дурнов так и сделал. Юноша весь день просиживал в своей комнате, а как начинало темнеть за окном, спускался к Дурнову и попрежнему принимался за учебу, разговаривал с отцом, читал книги, но про занятия в своей комнатке ничего не говорил. Лицо его стало особенно светлым и умиротворённым, а взор — радостным, светящимся каким-то неземным светом. В конце месяца он просил Дурнова приготовить всё к крещению и повёл его в свою комнату. Палитра и кисти лежали на окне, лестница, служившая ему вроде подмостков, была отодвинута от стены, которая завешена была простыней. Юноша сдернул простыню, и Дурнов увидел большой, писанный во всю стену святой убрус*, а на убрусе — лик Спасителя, колоссального размера, прекрасного письма. «Вот задача, которую я должен был исполнить, батюшка, — сказал юноша. — А теперь я желаю креститься в веру Христову, желаю соединиться с Богом». Обрадованный, Дурнов спешил всё приготовить, и его воспитанник с благоговейной радостью крестился на другой день. Когда он причащался, все присутствующие * Убрус — икона, изображающая полотенце, на котором, по преданию, отпечатался Лик Спасителя, когда Господь отер Лицо Своё. ~111~ были поражены неземною красотою, которой он преобразился. В тихой радости провёл он весь этот день и беспрестанно благодарил Дурнова за все его благодеяния, и за величайшее из всех — за познание истины и принятие христианства. Вечером юноша нежно простился с своим названным отцом, обнимал, благодарил его опять, просил благословения. Видели, что он долго молился в свой комнате перед написанным им Нерукотворённым Спасом, потом тихо заснул — заснул непробудным сном. На другое утро его нашли в постели, с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, со сложенными на груди руками. Кто вникнет в тайну молодой души? Какой неземной голос, ей одной внятный, сказал ей судьбу и в точный день и час призвал к купели крещения? О том, что, бывает, люди пожилые узнают от Бога день своей смерти, мы знаем, но чтобы такие юные, как наш герой, — это большая редкость. Кто объяснит это необъяснимое действие благодати, призывающей к Отцу Небесному неведомым, таинственным путём в глубине сердца избранников своих? Комнату, в которой скончался юноша, переделали в часовню, где ежедневно молился Дурнов и все домашние работники. В 1812 году дом сгорел, но стена уцелела, только изображение было очень повреждено. Набожные люди стали приезжать сюда и помогать восстанавливать здание. Роспись подправили и впоследствии в отреставрированном доме устроили приют на сорок престарелых вдов и девиц, а сама комната молодого турка была перестроена в прекрасную домовую церковь. Каждый день церковь эта была открыта. Сюда со всех концов Москвы приходили люди и служили молебны перед написанным на стене образом Спаса. Дом-приют этот называется Барыковской богадельней, по имени основателя, а церковь — Спаса на Остоженке, в честь написанной на стене иконы. ~112~ Написание этой иконы Христа явилось для юноши подведением итога его короткой жизни. Это была благодарность Богу за все Его благодеяния. Свои таланты и труды юноша составил в гимн благодарения Бога. Тем, у кого нет веры в вечную жизнь, может показаться странной и непонятной такая ранняя смерть. А юноша, несмотря на забавы своих сверстников, учился, молился, трудился каждый день и в короткий срок приготовил себя к вечности. Туда, к Богу и всем святым, он перешёл в свои шестнадцать лет и с небес смотрит теперь на нас. Так ли мы направляем наши таланты, так ли мы благодарим Бога, в чистоте ли мы храним свои души? Преподобный Парфений Киевский — Дети, как вы думаете, какое главное дело монаха? — Молитва. — А за кого он молится? — За себя. — И всё? — За людей. — Монах хочет спасти только себя? — Нет, весь мир. Слово «парфени» с греческого языка переводится как целомудрие, чистота, непорочность, девственность. Во многих греческих текстах молитв Матерь Божия Пресвятая Дева Мария называется «Святой девственницей» — «Агни парфене». От этого слова и происходит имя Киевского подвижника Парфения. Родился Парфений Киевский 24 августа 1792 года в селе Симонове, в Тульской губернии. Село это раскинулось в живописном месте на двух холмах. На вершине одного из холмов расположился местный деревянный храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы. С этим храмом были связаны детские и юношеские годы Петра — так звали Парфения до монашества. Здесь во младенчестве его крестили, здесь он приносил первые молитвы, здесь же причетником служил его отец Иоанн Краснопевцев, да и сам Пётр после окончания семинарии устроился здесь на должность пономаря. Родители его, Иоанн и Анна, были люди очень бедные. Все детские годы Петра проходили в больших трудах и скудости. В нелёгкой трудовой жизни своих родителей, связанной со скорбями и лишениями, будущий подвижник черпал уроки терпения и трудолюбия. Испытанный скорбями, он в старости станет духовной ~114~ опорой и великим утешителем многих скорбящих и отчаявшихся. Не было ничего в его доме роскошного, дорогого, все вещи были простые, только самые необходимые в хозяйстве. Мальчик помогал своим родителям во всех их трудах и, несмотря на большую нужду, семья выдержала все трудности достойно. Для многих бедность становится причиной пьянства, гнева, воровства и недовольства жизнью, но юный Пётр, будучи верующим мальчиком, все события и обстоятельства своей жизни принимал как посланные от Бога для испытания. А преодолевать искушения ему помогала горячая молитва, навык к которой он приобрёл по дару Божьему с самого раннего детства. В дальнейшем все эти качества станут отличительными чертами его монашеской жизни. Годы, проведённые в скудном питании, постоянные труды и заботы о родителях закалили характер Петра. Он, будучи ещё совсем юным, был разумом похож на умудрённого жизнью старца. Пётр любил размышлять о жизни: как она исполнена бедами и несчастиями, которые должны же когда-то закончиться. Когда у юноши появлялось свободное время, он отправлялся погулять в лес и там, среди тишины, ещё более углублялся в размышления о Боге и жизни на земле. «Как тяжело жить на земле — многие умирают юными, многие болеют, и ничто не утешает нас на долгое время. Сегодня мы молоды, сыграем свадьбу, а через несколько десятилетий состаримся и умрём. Если на земле мы так страдаем, то, наверно, в раю ~115~ будем успокоены и возрадуемся великой радостью. Если Бог сотворил такие красивые деревья, сосны, ели, берёзы, так премудро создал птиц, что они своим чудесным пением славят Бога, то как, должно быть, прекрасно поют ангелы на небесах! Как удивительно созданы белки, совы, сороки, стрекозы, улитки и всё живое. Если земля так красиво и премудро устроена Богом, то как же должен быть прекрасен рай!» Наверное, так или примерно так размышлял маленький Пётр. Ещё в раннем возрасте открылось в Петре призвание к возвышенной, праведной жизни. «Однажды, — говорил он, — я, утомившись, лёг под деревом и задремал. Проснувшись, вижу стоящего передо мной благообразного старца, монаха, который сказал мне: „Странен монах и земен мертвец“, — и удалился в лесную чащу. Я побежал за ним, но не мог отыскать его, образ же монаха и слова его остались навсегда в душе моей. С той поры родилась у меня мысль о монашестве». Размышляя о значении этих таинственных слов, Пётр истолковал их себе так, что монах должен быть словно странником на земле, мертвецом к соблазнам мира, ни к чему не должен привязываться сердцем, а стремиться только к жизни вечной в раю. С каждым днём всё более и более возгоралось в юном Петре желание Божественного, и, побуждаемый им, он захотел поехать в Киев, поклониться святыням, приложиться к мощам святых угодников Печерских. «Неизъяснима была та радость, какую ощутил я при входе во врата святой Киево-Печерской Лавры и при взгляде на великую небесам подобную церковь лаврскую. Тогда же дан был мною обет здесь остаться и быть хотя бы самым последним послушником и служителем на дворе лаврском». Пётр пожелал принять благословение у жившего тогда в лавре святого старца Михаила. «Прихожу к дверям его келлии, — ска~116~ зывал впоследствии отец Парфений, — стучусь в них, и Михаил, вышедши, прямо назвал меня по имени, спросив: „Что ты, Петре, пришёл?“ — и благословил желание моё остаться в лавре на послушании». Но вскоре пришлось Петру вернуться в родной дом — нужно было поступать на учебу. Тяжело было мальчику расставаться со святой обителью, но пришлось послушаться родителей. По достижении отроческого возраста Пётр поступил в Тульское Духовное училище. А после его окончания был переведён в семинарию. И во время учебы Пётр поддерживал в себе горение любви Божией. Как некую невидимую горящую лампаду сохранял Пётр свою молитву к Господу и не позволял дурным ветрам модных увлечений затушить этот огонь. Кто-то скажет: «Ну как так — у святых получалось свято жить, а вот у нас даже помолиться и в храм зайти желания нет? Откуда у святых было столько силы?» Тайна сия заключается в помощи Божией, которая называется благодать. У Петра был брат, с которым он вместе учился. Однажды, возвращаясь вместе с братом из училища на каникулы, мальчики остановились ночью на дороге. Идти было далеко, и от усталости решили братья переночевать на травке, а с рассветом продолжить путь. И случилось с Петром необычайное видение — вот как сам он об этом рассказывал: «Легли мы спать под открытым небом. Ночь была ясная, я никак не мог уснуть. Не знаю от чего, но сердце у меня радовалось неизречённо. Я смотрел вверх и вдруг — вижу белоснежного голубя, парящего надо мною. Я удивился: откуда он? раньше его не было. Гляжу, не нагляжусь — так он хорош. И не летает, а всё на одном месте — то поднимается, то опускается надо мной. Я разбудил спавшего возле меня брата. „Посмот~117~ ри, — говорю, — видишь ты голубя?“ — „Какого? Где?“ — „Да вот, надо мной“. — „Ничего не вижу, ты, знать, бредишь во сне, брат“. И заснул опять, а я до самого рассвета не сводил глаз с голубя и ощущал несказанную радость. С рассветом он не улетел, а стал вдруг невидим. И с той поры в сердце моё запала какая-то сладость и желание чего-то нездешнего, и я уже ни на что земное не прельщался. И тяжело мне было между людьми». Это чудесное явление глубоко отразилось на внутреннем состоянии Петра. Ему стали неинтересны многие разговоры его то- Великая Лаврская церковь. Фото начала XX века ~118~ варищей о суетных вещах и модных одеждах, войнах и торговых делах, красивых девицах и свадьбах, постройках и богатых купцах. Он сторонился шума и веселья, которое в деревнях по обычаю сопровождалось распитием вина и телесными соблазнами. Он начал часто удаляться от людей, скрываясь в прилегающем к деревне лесу. Там можно было побыть в тишине, любоваться красотой природы и поразмышлять на святые темы. Больше ум Петра был занят памятью о Боге и путях достижения райской вечности, и интересовался он больше теми делами, которые помогали спасению души. Когда Пётр стал монахом, он в память о чудесном видении Духа Святого в виде голубя написал молитву: «…Установи во мне храм Своему величеству. Памятствую явление в моём возрасте, ещё младом, Твоего наития тиха и тонка, на мя ленива и нерадива, голубя в виде». Бог заботится о каждом человеке и каждому подаёт силы для праведной жизни. Святой Макарий Великий говорит, что Бог подаёт малую меру благодати Своей и злодеям, и разбойникам, что бы хоть что-то доброе в них оставалось, иначе они стали бы совсем как бесы. А тем людям, которые хотят жить праведно, Бог подаёт благодать Свою в изобилии. Даже Иоанн Кронштадтский просил помощи у Бога, говоря: «Господи, укрепи меня изнемогающего и падающего!» А тем, кто достигнет с Божией помощью большой святости, Бог подаёт особенную благодать — это пребывание в царстве небесном уже здесь, на земле, как было с апостолами, когда они видели Преображение Господне. Вы знаете, что Бог наш есть Святая Троица — Отец, Сын Иисус Христос и Дух Святой. Так вот, благодать Божия, которая укрепляет добрых людей праведно жить и помогает стремиться ~119~ к святости, это есть действие в мире третьего лица Святой Троицы — Святого Духа. Дух Святой слышит наши молитвы и подаёт нам помощь во всех добрых делах. В молитвах Он назван Царём Небесным, и многие читают эту молитву каждый день, не вдумываясь, к кому они обращаются: «Царь Небесный, Утешитель, Дух Истины, везде существующий и всё наполняющий…» На иконах Духа Святого изображают в виде голубя, сходящего на Пресвятую Деву в момент Благовещения и сходящего на Господа Иисуса Христа в момент Его Крещения в Иордане. Ещё Бог Дух Святой изображается на иконе «Сошествие Святого Духа на Апостолов». Здесь Дух является в виде огненных лучей, ярких языков пламени, которые не обжигают, а дают силы, святость, любовь к Богу и небесную премудрость. С тех пор как Дух Святой сошёл на апостолов, Церковь наша стала непобедимой и будет существовать на земле до самого Второго Пришествия Христова. Церковью нашей православной управляет Сам Бог, и вся она исполнена благодати Духа Святого, поэтому в Символе веры мы каждый день и читаем: «Верую во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Поэтому и таинства в ней все благодатны, и святые предметы освящены и благодатны, и кто чаще участвует в церковных молитвах и таинствах, тот чаще приобщается благодати Божией. Особенно же Свято и Велико таинство Причащения Святого Тела и Крови Христовой. Вот настал долгожданный день, когда Пётр освободился от своих дел в миру и мог спокойно прийти в монастырь. К тому времени уже преставился святой старец Михаил, но некоторые из знакомых Петра были ещё живы. Наместник Лавры архимандрит Антоний принял Петра с прежней любовью и поставил начальником просфорни. Тут однажды подвергся инок страшному искушению унынием. Вечера тёмные, зимние, холодные, свет лучины — тоск~120~ ливая картина. Просфорня требует большого труда, и по неопытности впал инок в грусть и отчаяние. Ему казалось, что так однообразно и будет протекать его жизнь: и конца и края не видно ей, а рай так далеко… Не распознал Пётр козней бесовских, которые с особой силою наваливаются на тех, кто начинает новую, праведную жизнь. Ничто не мило стало ему — такая тяжёлая тоска нахлынула, что заболело сердце. Душа его нуждалась в утешении и подкреплении, и Господь не попустил своему рабу потонуть в отчаянии. Однажды исполнял Пётр своё обычное молитвенное правило. Тяжело и грустно было иноку стоять одному в пустой просфорне. Вдруг видит: возле печи, с псалтирью в руках, сидит какой-то старец. Старый монах сидел и молился, не обращая внимания на удивлённого Петра. Вид его был удивительно прекрасный, точно он сошёл с какой-то древней иконы. Седая борода, монашеская мантия, серьёзное сосредоточенное лицо — монах терпеливо и внимательно читал псалтирь, перелистывая страницы красивыми, богатырскими, много потрудившимися руками. «Я думал, — рассказывал отец Парфений, — что это кто-либо из старцев Лаврских, и удивился: зачем он в мантии, и как я не заметил его прихода? Но когда подошёл к нему ближе, тот сделался невидим. А когда я уснул на заре, увидел его во сне, и он сказал мне: „Я Никодим-просфорник и всегда посещаю место, где я трудился и приобрёл милость Божию и спасение». Никодим — просфорник Киево-Печерской Лавры — подвизался здесь в 1131 году. Он знал псалтирь наизусть и, когда рубил дрова, носил воду или месил тесто, всегда читал любимые им псалмы. Он трудился в просфорном послушании тридцать лет и в великом сиянии святости отошёл в Небесные Обители. Теперь же он утешил своего последователя — юного послушника. С той поры послушник Пётр питал к этому угоднику особенную любовь ~121~ и благоговение. С того времени Пётр уже не грустил и не унывал, но ревностно исполнял все свои труды, помня чудесное видение преподобного Никодима-просфорника. Никодим стал для Петра живым примером монашеского жительства. Вскоре Пётр тоже выучил псалтирь наизусть. По собственным его словам, Пётр не изведал греховных падений со стороны плоти даже в период юности. Господу было угодно, чтобы сердце Парфения, уготованное в жилище Святому Духу, не запятналось даже от мысленных грехов и нечистых мечтаний. Даже от стыдных мыслей, распространённых среди молодежи, охраняла его благодать Божия. «В начале моего просфорного послушания, — сказывал святой Парфений, — случилось мне однажды наслушаться невольно разговоров ребят между собой о том, какие бывают грехи между мужчинами и женщинами. В сумерки, когда прилёг я отдохнуть, взбрело мне на мысль слышанное. А я ещё был неискусен, не отогнал этой мысли, остановился на ней и думаю: да как это люди грешат, что же за приятность в грехе плотском? Далее и далее начала занимать меня эта мысль. Никак уж не отвяжусь от неё. Вдруг стучат в дверь и зовут меня на послушание. Я пошёл немедля. Принялся по обычаю за дело от всей души и с молитвой, и помыслы, меня занимавшие, исчезли совершенно, так что я и забыл о них. Потрудившись до полуночи, совершил я обычное правило и уснул. Рано утром меня зовут к наместнику. Когда я пришёл к нему, он повёл меня в кабинет и говорит: „Скажи мне, Пётр, как бы отцу духовному, не согрешил ли ты в чём-либо особенно?“ Я смутился, думаю, перебираю в мыслях прошедшее и ничего не нахожу. „Нет, — говорю, — не знаю ничего, кажется, в чём бы укорила меня совесть“. „Подумай, — говорит он, — испытай себя хорошенько“. Опять думаю — нет, ничего не припоми~122~ наю. Тогда он говорит мне: „Ну, что нибудь да есть. Я видел ныне во сне, будто стою в великой церкви напротив местной иконы пресвятой Богородицы. Близ её по сторонам святой апостол Пётр и преподобный Антоний. Ты входишь в церковь, подходишь к иконе, кладешь перед ней поклон, а Пресвятая Владычица, как живая, отворачивает от тебя своё лицо. Ты заходишь с другой стороны, а Она опять отвращается от тебя. Ты остановился перед Ней в смущении. Тогда преподобный Антоний покрывает тебя своей мантией и говорит вместе со святым апостолом Петром: „Пресвятая Владычица, прости его, он погрешил в неведении, мы Тебе за него поручаемся“. „Если вы за него поручаетесь, я прощаю его вас ради“, — с этими словами Она обратила к тебе Свой Пречистый лик, а я пробудился от сна. Подумай же ещё, если ты не согрешил делом, то не помыслил ли чего недостойного?» Тогда я вдруг как бы озарился и вспомнил смущавшие меня помыслы, которым я позволил задержаться в моём уме, и исповедовал их наместнику. Этот случай указал мне, до какой степени должны мы заботиться о чистоте не только от телесных грехов, но и умственных. Если Пресвятая Владычица отвращается от нас и за помышления о чужих грехопадениях — как должны мы заботиться, чтобы и самим не падать в грех через дурные помыслы! Вот что значит молитва: „Господи, от тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади раба Твоего!“» ~123~ Петра в монашеском постриге нарекли Парфением. Со всеми братьями он сохранял мир и приветливость. Нрав он имел удивительно кроткий и ласковый ко всем. Ночи он проводил в молитвах, чтениях книг и их переписываниях. Текли годы, и Парфений преуспевал во всевозможных трудах и поручениях, а наиболее всего — в добродетелях. Будучи ещё совсем молодым монахом, Парфений постригся в схиму и стал схимонахом. Схимонашество — особенная ступень, наивысшая в жизни монашеской. Не каждый осмеливается на этот путь. Сама Богородица сказала Парфению, что такое схима. За святую жизнь Парфения поставили быть духовником монастыря. Многим тысячам людей помог советом и молитвой святой Парфений. Но вот, достойно послужив Богу, старец приблизился к тому светлому и радостному моменту, когда нужно оставить землю и переселиться на небеса. Последние годы жизни преподобный Парфений провёл в уединённых келлиях, расположенных рядом с пещерами святых отцов. Каждый день совершал он в маленьком пещерном храме литургию и каждый день причащался святых Христовых Тайн. Изнемогая с каждым днём, с великим терпением переносил он болезни, свойственные старости. Удушающий кашель не давал ему покоя, иссохшие кости его болели, но он по-прежнему ложился спать не на мягкую кровать, а на твердые доски. Чем более умирало его тело, тем ярче становилось сияние его внутреннего духовного человека. Изможденная и истонченная кожа его была прозрачною оболочкою его чистой, светлой, как день, души. Высокий лоб, впалые щеки и большие глаза, блестящие, как молния, составляли удивительный вид земного ангела. Взгляд его проникал, казалось, до самых глубин человеческих сердец. ~124~ В продолжение последнего года своей жизни Парфений принимал немногих, только самых близких ему духовных чад. Постоянная беседа его с ними была о смертной памяти, о будущем страшном суде для каждой души, о близкой смерти своей и о том, что всегда нам надо надеяться на помощь Пресвятой Владычицы Богородицы. «Она доведёт меня, — говорил он, — поклониться Сыну Своему!» Наступила страстная седмица, Великий четверток. Умирающего старца посетил митрополит, и после долгой беседы они с любовью обнялись и попрощались, предвидя ясно, что уже не увидят друг друга в здешней жизни. Наступила последняя общая тайная вечеря, последняя вечерняя служба преподобного Парфения. Он стоял в тёмном уголочке своей келлии и, сколько хватало сил, держался на ногах. Вся братия и народ стояли позади и, видя, как слаб святой старец, сильно переживали и сознавали, что это последнее богослужение, на котором он смог поприсутствовать. По окончании литургии довольно долго побеседовал Парфений с каждым из своих духовных детей и дал всем последние наставления. — Скоро, скоро я отойду. — Мы ещё надеемся, отец наш, сказать вам: «Христос Воскресе!». — О, нет. Пасху я уже там буду торжествовать! Там Пасха нескончаемая! Уповаю, уповаю на заступницу мою, Пресвятую Богородицу! Ну, прощайте. В пять часов утра пономарь, убирая церковь, услышал, что старец вышел из внутренней келлии своей. Убравшись, пономарь отворил дверь из церкви в келлию и вошёл, чтобы принять благословение у старца. И тут увидел его сидящим на стуле рядом с маленьким столиком, с поникшей головой, как бы в глубоком сне. ~125~ «Благословите, батюшка!» — нет ответа. Он повторил — снова молчание. Он приблизился и увидел, что душа преподобного уже отлетела ко Господу. В дни светлого Христова Воскресения совершалось торжественное отпевание старца при огромном стечении народа. Он лежал во гробе, и на лице его сияла кроткая улыбка: что-то важное, глубокое и невозмутимое отражалось на лице его. Так отошёл к Богу схимонах, молитвенник и учитель нравственности. Вот некоторые из его поучений: «Хранение чистоты телесной должно сопровождаться хранением чистоты мысленной», «Целомудрие можно сохранить только непрестанной молитвой и устремлением ума к Богу, а пришествие Святого Духа попаляет и истребляет все страсти», «Чтобы приобрести терпение в скорбях и искушениях, веруй, что всё делается с нами по воле Божией». Однажды, когда молодой Парфений молился перед иконой Пресвятой Богородицы, прося вразумить его, что значит схима монашеская, Божия Матерь явилась ему и сказала: «Принять схимничество — означает посвятить себя на молитву за весь мир». Это и исполнил святой Парфений, и мы благодарим его за все его каждодневные труды и просим у него помощи в своих невзгодах. Ведь подумайте только: он был простым бедным мальчиком, а кем стал? Как он обогатился истинным богатством — Небесным Царством — и привлек к нему многие души! Вот как из малых дел детского благочестия может постепенно, год за годом, вырасти нечто важное и великое, то есть польза всему миру. Святитель Филарет Московский Родился будущий святитель 26 декабря 1782 года, на второй день Рождества Христова, в городе Коломне, в семье дьякона. Крестили его 1 января в честь святителя Василия Великого, чья память отмечается в этот день. В занесённой снегом Коломне стояли обыкновенные зимние дни. Шли Святки, и по домам ходили ряженые дети, они стучали в двери домов, пели праздничные ирмосы: «Христос раждается, славите! Христос с небес, срящите! Христос на земли, возноситеся. Пойте Господеви, вся земля, и веселием воспойте, людие, яко прославися». Только в одном из домов ряженых встретили не с лёгким сердцем. Младенец, появившийся на свет несколько ранее срока, будто спешил, оказался хил и слаб, и за жизнь его серьёзно опасались, потому и окрестили поспешно. Впрочем, и в том доме надавали поздравителям пирогов, пряников и конфет. Центром же внимания оставался маленький спеленутый младенец, глядевший перед собой ясными глазами. Как волновались родные! И как важно было для всех нас, чтобы этот мальчик выжил! Но милость, премудрость и всемогущество Божие безмерно велики. Если Он сохранил в живых Серафима Саровского, когда тот, будучи мальчиком, упал с колокольни, то не трудно было для Бога дать здоровье и этому малышу. ~127~ В жизни любого человека первые дни его появления на свет есть дни важнейшие и во многом определяющие его последующую судьбу. Рождение Василия Дроздова выпало на очень знаменательный день — Рождество Христово, по значимости следующий после Пасхи праздник. Во всех храмах поют: «С нами Бог, разумейте языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог». Василий родился на второй день праздника Рождества Христова, в который отмечается Собор Пресвятой Богородицы. Подрастая, Василий внимательно вглядывался в большую икону этого праздника, в центре которой изображена Матерь Божия, восседающая на троне с Младенцем. Слева приближаются с дарами Христу три волхва, справа — три пастуха. Внизу изображается хор, восславляющий Богородицу, вверху на небесном своде поклоняются ангелы. Каждому даётся возможность избрать путь жизни, ведущий в Царство Небесное, но мало кто решается на это. Жизнь наша распадается на фрагменты светлые и тёмные, святые и позорные, радостные и горькие потому, что разные страсти борют нас и разные цели манят. Святитель Филарет не забывал, что появился на свет под покровом Девы Марии, под звуки радостного торжественного пения «С нами Бог!». Уже в молодом Василии Дроздове поражает цельность его личности. Он жил в том же мире, что и мы, всё то же видел, что и мы, но сумел решиться на труднейший выбор — предпочёл всецело посвятить своё жизненное служение Богу. Всякий человек несёт на себе родовые черты. Родители Василия были людьми вполне обыкновенными и в то же время замечательными. Один дедушка, Фёдор, был священником. После смерти жены он ушёл на покой и стал вести жизнь затворническую, крайне аскетическую. Время он проводил в молитве и посте, редко ~128~ выходил из своего домика, и видели его только в церкви. Другой дед, Никита, напротив, до последних дней жизни оставался приходским священником, вёл жизнь достойную, в которой, однако, находилось место и праздникам, и игре на гуслях. Отец же Василия, Михаил Фёдорович, не видел для себя иного служения, кроме духовного. Он получил обычное семинарское образование, но счёл его недостаточным. Пытливый ум и жажда познаний побудили его заняться самообразованием, и из своих скудных средств Евдокия Никитична он покупал книги богословского, философского и исторического содержания. Его возвели в сан диакона и назначили служить в кафедральном соборе Коломны. Жена его, Евдокия Никитична, была милой девушкой, тихой, послушной и доброй. Обладая богатыми дарами терпения и любви, она с радостью несла нелёгкое бремя материнства и семейных забот. От родителей она унаследовала искреннее благочестие, мать передала ей умение вести домашнее хозяйство. В родительском доме мальчик пребывал в атмосфере веры и благочестия. Мать водила его в Троицкий собор, где он терпеливо выстаивал службу, ещё не понимая смысла всего, что пелось и произносилось в храме. Он не всегда внимательно молился и посвоему переживал совершаемое отцом служение. Как и любому ребёнку, ему интересна была только внешняя сторона службы: ~129~ колокольный звон, возжигание и тушение свечей. Иконы в окладах, стройное пение хора, красота и гармония богослужения пленяли его, и он не спешил домой. Василий смотрел, как его отец диакон кадит иконостас и народ, как возглашает ектеньи. Вот на солею медленно и очень скромно выходит диакон. «Миром Господу помолимся!» — благоговейно возглашает служитель Божий, призывая весь мир к молитве. «Весь живот наш Христу Богу предадим!» — слышал юный Василий и складывал эти слова в своём сердце. В порыве светлых чувств он был готов в тот момент всю жизнь свою посвятить Христу Богу. Приходило время отдыха, и детский возраст брал своё. За Василием заходили друзья, и молитвенное настроение сменялось на шутливые веселые игры со сверстниками. Василий убегал на улицу и играл с соседскими ребятами в прятки и лапту. Но всё же больших шалостей он не допускал, чаще был тихим мальчиком. Если обойти Троицкий собор с западной стороны и спуститься в глубокий овраг, то в низине его можно было найти много диковинных камней. Василий любил гулять там в своём тихом одиночестве. Там Василий набирал в карманы красивых светлых камушков с разными узорами. Если подняться по крутому склону оврага на противоположную его сторону, открывались многоцветные луга и поля, среди которых вдоль Оки бежала извилистая дорога. «Василий, пойдём играть!» Но светлые, мерцающие разнотравьем дали так манят и говорят о чём-то вечно красивом, что друзья поиграют сегодня без Василия. Дед Никита в свободное время любил играть на гуслях церковные напевы и выучил этому искусству внука. Птицы поют, куры квохчут, сидит мальчуган на ступеньках крыльца и неумело перебирает струны, а седобородый дедушка показывает, как надо играть правильно, чтобы гусли издавали красивые звуки. Глядишь, и ~130~ у Васи уже получается очень даже складно. Дедушка улыбается, глядя на внука. Дом дедушки значил для Василия не меньше, чем родительский. Дома мальчик любил играть в «церковь». Он надевал на себя какую-нибудь длинную, до пола одежду, повязывал на шею платок и ходил по комнатам, распевая церковные напевы. При этом Василий помахивал «кадилом» — веревкой, привязанной к красивому камушку. Он делал это не ради шутки, а от желания быть хоть чем-то похожим на Божиих священнослужителей, и повторял то, что видел в храме, с большим благоговением. Василий даже не предполагал, что когда-то ему суждено будет стать не только диаконом, но и всероссийским митрополитом. В характере и в складе личности будущего святителя сложились самые разные таланты. Глубокая церковность, находчивость и общительность деда Никиты и аскетизм деда Фёдора, отцовское стремление к знаниям, материнская терпеливость и самоотверженность в служении ближним — всё воспринял в себя юный Василий. Россия всегда была богата талантами, но почему именно Василию Дроздову суждено было стать первым иерархом Русской церкви в XIX веке и оказать глубокое влияние на всю церковную и светскую жизнь страны? Господь даровал ему глубокий ум и гениальные способности, а Василий, в благодарность Богу, всего себя отдал на служение Ему, как и слышал в церковной молитве: «Весь живот наш Христу Богу предадим!» И поэтому Господь позволил своему верному ученику послужить Церкви. Всю широту своей богатой натуры, талантов и способностей, которые у большинства из нас остаются нераскрытыми, Василий направил на служение добру. Наступило время учебы. Девятилетний Василий был отдан в Коломенскую семинарию. Там царили суровые порядки, обучение ~131~ велось плохо. Духовные школы в России в то время были на низком уровне. Главным методом обучения оставалась зубрежка, а самым обычным наказанием была порка розгами. В семинарии Василий учился латинской грамматике, поэзии, риторике, мировой и церковной истории, философии. Учителя в ведомостях отмечали, что «сей ученик дарований прилежания, успехов похвальный», проще говоря — очень хороший ученик. Учиться в провинциальной семинарии было трудно, условия жизни были еле-еле терпимы, а нравы учителей и некоторых учеников были грубыми и жестокими. Многие семинаристы за два-три года обучения едва могли одолеть премудрости катехизиса и отправлялись в родные села служить псаломщиками. Окончание шести классов считалось большим достижением. Со временем, конечно, духовные школы стали улучшаться. Развитие мышления и получение познаний у Василия в основном происходило благодаря отцу. Отец много рассказывал о церкви, её истории, догматах и Священном писании. Иерей Михаил приучал сына к книжной премудрости, одобрял любовь его к чтению. Целыми днями напролёт он самостоятельно изучал книги из отцовской библиотеки. Тихий и скромный юноша вырабатывал наблюдательность, познавал окружающий мир, анализировал поведение людей, начал интересоваться жизнью Европы. В конце XVIII века в Москве действовала Славяно-греко-латинская академия, которая располагалась недалеко от Кремля. Семинария же была в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Василию захотелось учиться в Москве, большой город манил его своими необъятными возможностями. Имелась и надежда на помощь родных: брат деда Никиты служил в Успенском соборе Московского Кремля. Но отец рассудил иначе. Он решил, что для надежного благоустроения сына лучше определить под ~132~ защиту преподобного Сергия Радонежского, в Сергиев Посад. К сожалению, там у Дроздовых не было ни знакомых, ни родственников. Часто так бывает, что, уезжая от родительской опеки в другой город, дети начинают разгульную, безнравственную жизнь. Но Василий, начав учение в Лавре, старался избегать этого искушения. Он сам стал себе «родителем», сам следил за собой, чтобы не «разболтаться». Жилье Василию также пришлось искать самому. Хозяева в одном доме, вида благочестивого и назвавшие себя православными, разрешили Василию пожить у них бесплатно. Однако Василия насторожило, что гости у этих людей всегда были какие-то странные, как будто недобрые. Через некоторое время хозяева эти сказали Василию: «Пойди и возьми в хлебной лавке, что на углу, немного хлеба, только так, чтобы тебя не заметили, принеси нам — и мы позволим тебе остаться у нас в доме ещё». Попросту говоря, Василию предложили совершить кражу. Честный юноша ужаснулся не столько этому предложению, сколько тому, насколько хитры бывают некоторые люди, выдавая себя за православных, на Сергиев Посад. Картина художника Оксаны Павловой. ~133~ самом деле являясь мошенниками. Много раз переезжал Василий с квартиры на квартиру, пока учителя всё же не разрешили ему поселиться в Лавре. Как обрадовался Василий, когда не надо было больше мучиться вопросами поиска жилья и пищи, а можно было глубже погрузиться в учебу. Взросление вызывает в человеке желание осмыслить окружающий мир. Молодой студент всё время общался с новыми друзьями, интересовался мировыми новостями и разными философскими идеями. Его новые друзья казались очень умными, много повидавшими в мире, и наивный Василий смотрел на них как на идеал. Они вели себя важно, как молодые мудрецы, много рассказывали и шутили, и Василий думал, что вот это-то и есть «просвещенная молодежь» нашего времени, у них-то и надо учиться жизни. Во всей этой суматохе Василий постепенно начал забывать о своих детских стремлениях к тихой молитвенной жизни. Не так уже ярко переживал он богослужения, а свободное время тратил не на чтение святых отцов, а на изучение западных писателей, которые казались ему очень интересными. Василий так увлекся веселой компанией, что забыл написать письмо своему отцу. Отец же, почуяв неладное, написал сыну строгие слова. Он упрекал его в забывчивости и наставлял жить так же внимательно и строго, как он жил в родном дому. Письмо отца отрезвило Василия, стряхнуло с его глаз обольщение «мишурой пустознания», которая называлась то время «просвещение», юноша понял свою ошибку, стал размышлять сам с собой: «Как же так получилось? Я жил так внимательно и так любил молиться, а теперь стал рассеянным и словно пустым в душе. Надо возвращать себе духовный настрой». Он посмотрел по-новому на все разговоры и новости из жизни Европы, и они показались ~134~ ему бесполезными. Бесполезными, в первую очередь, потому, что душе от них нет никакой пользы. Василий отъединился от легкомысленной компании ребят, в которых он разочаровался, а те в ответ обозлились на него и стали дразнить его разными прозвищами. Теперь Василий ясно убедился, что это всего лишь самоуверенные хвастуны, которые только делают вид, что много знают — чтобы все их слушали; изображают из себя благородных, а на самом деле пустословы, и лучше от таких держаться подальше, иначе и сам таким станешь. Вскоре у Василия появились настоящие друзья — Андрей Саксин, Иван Пылаев, Василий Розанов и Григорий Пономарев. Все они вели жизнь внимательную и благочестивую и учились на отлично. Однажды хулиганы схватили Василия за руки и за ноги, повалили на пол и накрыли сверху одеялом. Мальчик приподнялся на колени, но встать на ноги не мог — мешало одеяло. На голову его посыпались удары кулаков, раздался дикий хохот. «Прорцы, Василие! Кто есть ударей тя?» — кричали хулиганы, ради шутки повторяя слова воинов, распинавших Иисуса Христа. Спустя многие годы, когда Василий уже был митрополитом Московским, к нему во время посещения одного из храмов необъятной Руси подошёл на благословение один из тех хулиганов, который был тогда в толпе бивших его. . Святитель не узнал своего бывшего однокурсника, который уже стал священником, и тогда батюшка, улыбнувшись, произнёс: «Прорцы, Василие, кто есть ударей тя?» Оба они дружественно обнялись. Вот как бывает в жизни: смеялись-смеялись, а теперь в подчинении у него оказались. Василий с новой горячностью погрузился в учебу. Он изучал историю Церкви, догматику и апологетику, психологию и меди~135~ цину, читал Библию и толкования её святыми отцами, жития святых и философию, также изучал риторику и учился произносить проповеди. Послушанием ему дали надзор за семинарской больницей. Ко всему прочему, у Василия раскрылись прекрасные способности в поэзии. А в свободное от учебы время он любил ловить рыбу в Лаврских прудах. Ректор был внимателен к ученикам и не мог не заметить усердие Василия Дроздова и отметил его как лучшего ученика. Целеустремлённость, способность к проникновению в суть предмета и жажда познаний соединились у Василия Дроздова с терпением, усидчивостью и энергичной подготовкой учебных заданий. Однако это не превратило его в «молодого старичка». Написанное родителям письмо бурлит юношеским задором: «Честь имею поздравить Вас… Я и не вовремя кричу, Что многолетства Вам хочу, Что в сердце вечно обитает, Законов времени не знает. Когда… будут у Вас наши родственники, прочтите им общий от меня визит. Любезнейшим родным, И малым, и большим, Всех благ прямых желаю И также посылаю Кому — агу! Кому — виват! Пусть сами меж собой делят…» Но в шутках и веселье Василий держался меры, до шутовства не доходил ни в коем случае и даже в спектаклях не соглашался участвовать. Однажды ректор предложил ему написать приветствен~136~ ные стихи митрополиту Платону по случаю именин владыки. По сценарию надо было выйти навстречу митрополиту с товарищами, изображая оживленную беседу, и вдруг поднять голову, изобразив удивление от встречи с владыкой. «Это театральное представление! — сказал Василий, чувствуя несоответствие шутливого тона серьёзности момента. — Я не желаю быть актером». Василия благословили на ношение стихаря для прислуживания в Трапезном храме Троице-СергиеМитрополит вой Лавры. Ректор докладывал митФиларет Московский рополиту Платону об особенных успехах Дроздова: «И по прилежанию, и по остроте ума как в других предметах, так и в поэзии он, без сомненья, лучше всех и при этом отличается особенною скромностию». Дважды жители Коломны обращались к митрополиту с просьбой послать к ним в качестве священника их уроженца дивного юношу Василия, но владыка отвечал: «Он мне самому нужен». Однажды Василию нужно было поехать в Санкт-Петербург. Стояли сильные морозы, доходившие до тридцати градусов, а ехать можно было только в карете. Дорога заняла пять дней, и в этой тяжёлой поездке Василий сильно отморозил ноги. Сам он потом рассказывал, что в последующие годы постоянно чувствовал боль в ногах. Митрополиту Платону шёл уже восьмой десяток лет. Старый иерарх мечтал, как в тихом, уединённом, построенном им Спасо-Вифанском монастыре он будет неспешно прогули~137~ ваться со своим преемником, образованным иноком. Вифанский монастырь находится на берегу маленького уютного озера, и природа там весьма живописная. Там-то владыка и собирался жить и подготовить себе в лице Василия Дроздова достойную замену для управления церковью. Прошли годы, и Василий Дроздов стал Митрополитом. Много трудов положил Святитель Филарет на благоустройство Церковной жизни в России. Он заботился о всех сторонах духовной жизни народа и мог умело применять все свои таланты. Как-то раз пригодился и поэтический талант. На одном из собраний высшего общества в присутствии Святого Филарета было прочитано новое стихотворение Александра Сергеевича Пушкина. В словах этих чувствовалась безнадёжность и отчаяние: Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Филарету стало жалко замечательного писателя, и он с утешением написал Пушкину такое стихотворение: Не напрасно, не случайно Жизнь от Бога нам дана… Сам я своенравной властью Зло из тёмных бездн воззвал, Сам наполнил душу страстью, Ум сомненьем взволновал. Вспомнись мне, забвенный мною! Просияй сквозь сумрак дум, — И созиждется Тобою Сердце чисто, светел ум. ~138~ Пушкин обрадовался, прочитав эти строки, и в благодарность написал новое стихотворение, исполненное вдохновения: …Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Я лил потоки слёз нежданных, И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей. И ныне с высоты духовной Мне руку простираешь ты, И силой кроткой и любовной Смиряешь буйные мечты. Твоим огнём душа согрета Отвергла блеск земных сует, И внемлет арфе Филарета В священном ужасе поэт. Душа человеческая — тайна для окружающих, а подчас и для самого человека. Как понять себя? Как верно определить своё место в жизни и способ своего служения? Вероятно, в молодости Филарет тоже искал ответы на эти вопросы и находил их в книгах Григория Богослова, которые очень любил читать. А что пишет Святитель Григорий? «Рассекай житейское море… не пускайся в плавание как грузный корабль, который готов тотчас потонуть… На пути к совершенству никогда не останавливайся». Инженеры-бессребреники По рассказу Николая Лескова В тридцатых годах XIX столетия в петербургском инженерном училище между его воспитанниками обнаруживалось очень оригинальное и благородное направление, которое можно назвать стремлением к безукоризненной честности и даже к святости. Из молодых людей, подчинившихся названному направлению, особенно ревностно ему послужили трое: Брянчанинов, Чихачёв и Николай Фермор. Все эти три воспитанника инженерного училища представляют собою очень любопытные характеры. Дмитрий Александрович Брянчанинов в указанном направлении был первым. Он был главою кружка любителей и почитателей «святости и чести», потому о нём следует сказать прежде прочих. Набожность и благочестие были, кажется, врождённою чертою Брянчанинова. Он был мальчик с чрезвычайно миловидною наружностью, которая при выдержанности его характера и благородстве манер очень сильно к нему располагала. Но Брянчанинов был осторожен с детства, он не доверялся всем людям без разбора и вообще держал себя строго. Вскоре после принятия его в инженерное училище туда приехал император Николай Павлович, бывший в то время ещё великим князем. Он заезжал сюда часто, но на этот раз цель его посещения была особенная, а именно: выбор лучших учеников, для дальнейшего их продвижения по служебной лестнице. Брянчанинов произвёл на него столь благоприятное впечатление, что великий князь не только назначил его своим пансионером, но и взял Брянчанинова с собой в Аничков дворец. Великая княгиня была тогда в своём кабинете. Государыня оборотилась на стуле, посмотрела на мальчика и сказала: — Это прекрасный мальчик. ~140~ Благоволение великого князя послужило ему в большую пользу. Начальство училища с этого же дня обратило на Брянчанинова особенное внимание. И в первый же раз после этого, когда великий князь спросил: — Как Брянчанинов? — ему по сущей справедливости отвечали: — Он во всех отношениях примерный. — А каковы его наклонности и характер? — продолжал государь. — Он очень религиозен и отличной нравственности. — Я очень рад и желал бы, чтобы такие же были и другие. Пусть он им служит примером. Приведённые слова государя моментально сделались известными воспитанникам, и между ними быстро образовался кружок юношей, желавших проводить жизнь как можно праведнее. Особенное благорасположение великого князя оказало своё влияние на Брянчанинова в том смысле, что он вдруг как бы ускоренно созрел и сделался ещё серьёзнее. Кружок его состоял человек из десяти, и из них особенною дружбой Брянчанинова сразу стал пользоваться Миша Чихачёв. — Самое главное в нашем положении теперь то, — внушал Брянчанинов Чихачёву, — чтобы сберечь себя от гордости. Оба молодые человека рано стали вести самую воздержную жизнь, разумея воздержность не в одной пище, но главным образом в недопущении себя до гнева, лжи, раздражительности, мщения и лести. Это дало их характерам отпечаток благородства. Брянчанинову нельзя было говорить ни о каких школьных гадостях, так как он всегда был серьёзен и не любил дурных проделок. Ни Брянчанинов, ни Чихачёв не участвовали ни в каких хулиганствах, на которые за компанию отваживались даже некоторые отличники. Но зато во всех других случаях, если встречалось какое-либо серьёзное недоразумение или у кого-либо случалось ~141~ горе, те смело обращались к благочестивым товарищам, которых из уважения называли «монахами». От них всегда можно было услышать утешительное слово и найти дружескую поддержку. Влияние Брянчанинова и Чихачёва на товарищей по учебе было огромное. Учились они оба прекрасно, и начальство заведения надеялось, что из них выйдут превосходные инженеры. В том же был уверен и великий князь, который очень желал видеть в инженерном ведомстве честных людей. Оба друга окончили курс в 1826 году, сохранив за собою почетное положение до последнего дня своего пребывания в училище, оставили там о себе самую лучшую память, а также и нескольких последователей, в числе которых был и Николай Фермор. По окончании учебы друзья остались жить в Петербурге. Освободившееся от уроков время они употребили на духовное совершенствование. Будучи молодыми, они мужественно повели образ жизни самый строгий — чисто монашеский. Соблюдали посты, избегали каких-либо увеселений и молодежных гулянок. Не заводили легкомысленных знакомств и ежедневно посещали церковь. Каждый день они вставали очень рано и шли пешком в Александро-Невскую Лавру, где выслушивали раннюю обедню, и затем приходили в гости к Лаврским старцам попить чаю, а главное — поговорить о Боге. Они подолгу беседовали с опытными в духовной жизни монахами, искали у них ответы на многие волновавшие их духовные вопросы. Помолившись за ранней литургией и подкрепившись чаем с ароматными бубликами, друзья шли в своё инженерное училище, в офицерские классы, где оставались положенное время, а потом уходили домой, трапезовали и всё остальное время дня проводили за учебными занятиями. Сделав уроки, они принимались за чтение житий святых отцов и различных богословских книг. ~142~ В инженерном ведомстве многие тогда были заняты заботами только о наживе: как бы побольше заработать, но работу сделать некачественно. Многие решались на всевозможные выдумки и хитрости, чтобы, не работая, набить свои карманы казёнными деньгами. Брянчанинов и Чихачёв никак не попадали в общий тон тогдашнего инженерного ведомства. Ребята не хотели ни убивать людей, ни обворовывать государства и потому, по юношеской наивности и горячности, сочли для себя невозможными ни военную карьеру, ни инженерную. Когда государю было доложено, что Брянчанинов и Чихачёв подали прошения об отставке, император разгневался и сказал: «Это вздор!» — и их не выпустили. Чихачёв приехал к своей сестре Ольге. Он говорил о своём возвращении не много и не ясно, а о дальнейших своих намерениях совсем не говорил ничего. Он всем родным казался грустным, как будто потерянным, как будто не на своём месте находящимся. Что, конечно, неудивительно: он стремился уже к жизни монашеской, а его вынуждали оставаться среди мира. Он был отрешённым от мира и не реагировал с интересом на разные новости высшего общества. Это было очень необычно видеть в молодом человеке. Одни думали, что он влюблён, другие, что замешан в криминальном деле, а один родственник догадался и сказал: «Он помешан на идее о монашестве. Гордец! Хочет быть лучше всех. Набожный чистоплюй. Пусть мир, значит, тонет в смраде греха, а он будет сидеть, как дрозд на берёзке, и свои перышки перечищать носиком. Чи-стоплюй!!!» В один прекрасный день Чихачёв пропал из дома. Начались большие поиски, в которых принимали участие родственники, доверенные лица и слуги. Наконец он сам объявился в НиколоБабаевском монастыре на Волге. Стало известно, что оба друга ~143~ находятся в этой обители. Они тихо проживали в монастыре и проходили каждый свои положенные труды. Но через несколько лет тихих монастырских трудов Брянчанинов снова попадал на вид государя. Сделать это помог Святитель Филарет Московский. В XIX веке русское монашество претерпевало эпоху духовного упадка, и нужны были молодые, ревностные люди, которые внесли бы в расслабленную жизнь монахов новое вдохновение. Одним из таких оказался Игнатий Брянчанинов. В одной из своих бесед с императором Филарет сказал, что у него есть на примете замечательный монах — игумен, который может помочь поправить монастырскую дисциплину во многих расстроенных монастырях. — Кто этот редкий человек? — спросил государь. — Игнатий Брянчанинов. — Брянчанинов? Я помню одного Брянчанинова из инженерного училища, какие он подавал надежды, но вот уж много лет как скрылся куда-то и не видно его. Святитель Филарет тогда уже открыл тайну этого исчезновения: — Так вот, этот настоящий монах — это он и есть. — Разве он пошёл в монахи? — Он уже игумен. — Да, помню, в училище он отличался прекрасным поведением. Я очень рад, что он нашёл своё призвание и может быть нам полезен для управы с беспорядками в монашеской среде, потому что некоторые современные монахи живут так дурно, что позорят имя монашеское. Об одной вещи жалею, что он один такой. Один в поле не воин. — С ним есть его друг — такой же строгий монах — Чихачёв. — Чихачёв? Это тоже мой кадет? — Точно так, ваше величество. ~144~ — Ну так прошу и пригласить их вместе. Вскоре Брянчанинов приехал игуменом в Сергиевскую пустынь и привез с собою друга своего Чихачёва. И оба они начали восстанавливать святоотеческие уставы и порядки в Сергиевском монастыре, жизнь в котором действительно представляла в то время большой соблазн для окружающих. Чихачёву всегда нравилось тихое незаметное положение, и он старался не показываться перед другими, но был прост и скромен. Он не давал «предсказаний», которые так любят слушать любопытные люди, также и не совершал «чудес». Но главное чудо было в нём то, что при богатстве образования и дарований он оставался скромным. Он был одарён исключительным музыкальным слухом. Превосходный музыкант, певец и чтец, он занимался обучением монахов церковному пению. Вёл он себя как настоящий инок и никогда не терял благородства в обращении с другими людьми. Схиму носил с редким достоинством, устраняя от себя всякие похвалы и восхищения. Он не позволял рассказывать всем подряд о том, что он музыкант. Однажды, когда он сидел у своей родственницы, к ней приехал с прощальным визитом известный певец Рубини. Родственница представила Чихачёва и сказала, что хоть он и монах, но прекрасно знает музыку и обладает превосходным голосом. ~145~ — Я думаю, вы не запретите мне спеть для вашего родственника, — сказал Рубини. А Чихачёв сам ответил, что был бы рад слышать знаменитого Рубини. Рубини пропел для Чихачёва несколько своих арий. После чего скромный монах сказал: — Вы поете превосходно. Рубини был растроган этими несколькими искренними словами. — А я хотел бы иметь понятие о вашем пении, — сказал он. Чихачёв молча встал, сам сел за фортепиано и, сам себе аккомпанируя, пропел несколько церковных песнопений. ~146~ Рубини был поражён красотой голоса смиренного монаха. — Я в жизни не встречал такой удивительной октавы и жалею, что лучшие композиторы Европы не знают о существовании этого голоса! — Да к чему же эта слава нужна, к чему это нужно? — проговорил Чихачёв. — О, для вашего голоса могли бы быть написаны вдохновенные партии, и ваша слава, вероятно, была бы громче моей. Вы можете прославиться на весь мир, а сидите здесь, никому не известным монахом. Поверьте мне, я многих слышал, и у вас действительно великий талант. Чихачёв молчал на похвальные речи Рубини и думал о чём-то своём, совсем не о том, о чём тараторил прославленный певец. Рубини встал, подошёл к монаху и, пожимая ему на прощание руку, сказал: — Ах, какой голос! Какой голос напрасно пропадает в безызвестности! На что Чихачёв весело ответил: — Он не пропадает. Я им «пою Богу моему дондеже есмь». Рубини попросил перевести ему эту фразу и, когда перевели, подернув плечами, сказал: — Ага!.. Да, да… это другое дело. Впоследствии свидетели этого разговора пересказали его. Когда об этом узнал император Николай, ему чрезвычайно понравился остроумный ответ Чихачёва: «Пою Богу моему». Так и мы все призваны воспевать своими делами Бога. «Воспою и пою во славе моей». И эти незаметные для мира песнопения добрых дел важнее всякой мимолетной мировой славы, потому что земная слава ничтожна, а чистую душу ожидает великая слава и вечная жизнь на небесах. Забытая молитва Из журнала «Душеполезное чтение» за 1866 год В 1860 году летом приехал к нам в село один молодой человек лет двадцати пяти и поселился в новом домике. Этот господин сначала никуда не выходил, потом, недели через две, я увидел его в церкви. Несмотря на его молодые годы, лицо его было таким серьёзным, а во взгляде виднелась и осторожность и грусть, из чего можно было заключить, что судьба его воспитала какой-то трагедией. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздник, но и в простые дни. Его каждый день можно было увидеть молящимся, возле икон, при слабом мерцании лампад. Он всегда приходил рано и каждый раз с каким-то особым благоговением целовал крест. Спустя некоторое время мы с ним подружились. Однажды он пригласил меня к себе в гости для духовной беседы. Вот какую интересную историю он поведал мне о себе: «Отец мой был мелкопоместный помещик. Принадлежала ему одна деревенька. Там мой батюшка имел большой дом, в котором я и получил первоначальное воспитание. Мой батюшка постоянно почти был дома и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра. Они любили рассказывать мне разные священные истории, и часто бывало, что, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел. ~148~ И какие сладкие сны грезились мне! Всё, что я слышал в этот вечер, отражалось у меня во сне и в моём истинно невинном воображении. Как бы в тумане проносились дорогие, священные образы из рассказов родителей. Вот как теперь вижу — Спаситель в терновом венце, обагрённый кровью, висит на кресте. Он просит Отца простить мучителей: «Не ведают что творят». И Божия Матерь — как теперь вижу — стоит при кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к страдающему Сыну. И сколько муки и страдания выражается в Её очах! Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством, и на моём лице показывалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у них, когда они любовались мной у моей кроватки. „С ангелами беседует“, — говорили они. Тихо, плавно текла жизнь моя, и я был примерный ребёнок. Я молился, и моя детская молитва была искренна, усердна и тепла. Хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспоминать теперь об этой детской жизни. Но не всегда суждено было продолжаться этой райской жизни. Мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из среднеучебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни. В заведении, в которое я поступил, я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился. Я молился, но моя молитва часто становилась причиной насмешек моих глупых и дурных товарищей. Все воспитанники этого заведения без надзора родителей были страшными кощунниками, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою набожность. Время шло, поддержки у меня не было, и моя охота к молитве постепенно начала ослабевать и наконец совсем пропала, сначала потому, что я стеснялся товарищей, а по~149~ том уже это обратилось в привычку, и я пристал к моим товарищам. Беседы и разговоры наши были самые грязные, пошлые, высмеивающие Священное Писание, богослужение и священников. Сначала меня коробило от всего этого, и по временам я сознавал, что дурно поступаю, но время и общество постепенно погасили во мне остатки доброго домашнего воспитания. Время летело, и я сделался отъявленным неверующим безумцем. Бытие Бога, бытие души, будущая загробная жизнь — всё это я считал порождением фантазии, зло смеялся над всем. Крест — это орудие нашего спасения, я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда наступали постные дни, я нарочно старался покушать всего запрещённого, чтобы показать всем товарищам полное презрение к церковным постановлениям. Когда, по приказанию начальства, стоял я в церкви, как издевался, как смеялся я в душе над прохождением божественной службы. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Вот наступило время моего выхода из заведения, и тут-то со всей силой я ринулся в бездну погибели, и много я увлек за собой чистых и невинных душ. За эти падшие души мне придётся дать страшный отчёт Господу! Я их соблазнил, а в Писании сказано: „Горе тому человеку, через которого соблазн приходит!“ Окружённый безбожными и развращёнными товарищами и потерявшими стыд и совесть женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина в бесовских весельях. Время шло, и я окончательно погряз в бездне порока. Одним словом, в это время я стал каким-то извергом, а не человеком. В один год померли от холеры мои добрые родители, и их-то теплая молитва пред престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего сына. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не желая ~150~ даже перекреститься в сторону храма, отправился к указанному месту. Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уже я вижу свежую насыпь, но вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, изо рта пошла пена, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мною тут было, только я в сознание пришёл уж в квартире, нанятой моим служителем у одного крестьянина. На другой день я встал совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, — отчего со мной сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу, но каково было моё удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера! Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошёл на четвёртый день и лишь только я стал приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня, понимая, что, видимо, я слишком грешен, коли Господь не допускает меня к могиле родителей. Слуга мой был человек глубокой веры, у него была вера в промысел Божий, а я был жалкий человечишка, не признающий действия над собой перста Божьего. Меня озадачили эти странные припадки, и я послал за доктором. В ожидании доктора я заснул. Утром же, когда проснулся — страшно вспомнить, что со мной было: язык не повиновался, я лежал весь расслабленный, тело моё было всё в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом. Началось лечение… Сначала доктор прописывал мне лекарство без затруднения, но потом, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: „Имея дело с мужчиной, я открыто всегда говорю о его болезни, как бы она ни была опасна, но ваша болезнь необъяснима, я оставляю вас ждать, пока она сама ~151~ не раскроется“. Каков был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь. Время шло, болезнь моя ещё больше усиливалась, на теле моём появились пупырышки, которые перешли в гнойные раны, от которых раздавалось нестерпимое зловоние, и я не знал, что делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя. И какие страшные картины рисовались тогда в моём воображении! Вот как теперь помню — мрачное, сырое, душное подземелье… смрад не даёт вздохнуть, тьма кругом, отовсюду несутся стоны, крики и какоето дикое рычание… Страшно стало мне, мороз по коже пробежал, я закрыл глаза, чтобы забыться. Как только я стал засыпать, вдруг почувствовал в своей руке другую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и, Боже мой, что я увидел? Предо мною стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мною. Да ведь она умерла, — подумал я, — как же она может существовать? А между тем сердце билось при виде дорогой матери. Она была вся в белом. „Я твоя мать, — начала она. — Твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже и нас запятнал и погрузил в отчаяние. Господь хотел поразить тебя, но отец твой и я молились пред престолом Всевышнего о тебе, и Он ~152~ приклонился на милость. Господь послал меня к тебе, это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души — вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобою. Вспомни, сколько мы старались вырастить тебя истинным христианином“. С этими словами лицо её стало печальным, глухие, невидимо откуда рыдания раздались в комнате и потрясли мою душу. „Ещё раз заклинаю тебя, — продолжала мать, — обратись к Богу. Если ты захочешь объяснить себе моё появление разыгравшимся воображением, вот тебе крест, отвергнутый тобою, прими его, иначе погибнешь. Уверуй — и твоя болезнь исцелится чудесным образом“. Так сказала мать моя и исчезла. Я опомнился и увидал в руке своей маленький крестик, во всей комнате пахло чем-то невыразимо хорошим. Сверхъестественное явление матери, её просьбы и проклятия потрясли мою душу до самой сокровенной глубины. Никогда не бывало со мною такого переворота, совесть поднялась со всею силой, прежние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился. Какое сладостное, непонятное чувство у меня явилось в груди. В комнату мою вошёл лакей, держа в руках чашку с водой: «Искушай-ка — может, полегче будет, это святая водица с животворящего креста». Я с радостью принял и выпил воды. Не могу вспомнить без слёз этой чудесной минуты. Я тут же почувствовал себя здоровым, руки и ноги снова стали повиноваться, язык стал свободно говорить. Через несколько дней от струпьев остались одни только пятнышки, да и те вскоре вовсе исчезли. Я встал и первым моим делом было помолиться перед образом, который принёс мне лакей. Потом я пошёл в церковь и там молился. Душа моя искренно высказывалась перед Богом — это была настоящая молитва, после долговременного греховного сна. После я отправился на могилку родителей. Целовал деревянный ~153~ крест, плакал, и эти слёзы были раскаянием блудного сына. День моего исцеления и духовного и телесного был 15 июля, и я теперь буду праздновать его как день своего избавления. Я приехал в ваши тихие края, чтобы молиться, потрудиться и как-то загладить свою прежнюю жизнь. К старым же товарищам я не поеду потому, что то моё общество, со всей его модой, мне опротивело. Завтра будут у вас причастники, и вы, может быть, позволите мне после исповеди приобщиться святых страшных Христовых Тайн, потому что я лет десять не был удостоен этого». Долго, долго я говорил с этим господином. Слава Тебе Боже, показавшему свет этому человеку, — думал я, идя дорогой и сердечно радуясь исправлению грешной души. Часть II Похвала чистоты Похвала чистоты «Похвала блаженной чистоте столь велика и высока, что некоторые из святых Отцов осмеливались назвать её бесстрастием». Преподобный Иоанн Лествичник «Любление и хранение чистоты есть свет душевный, которым просвещается душа». Святитель Тихон Задонский «Чистота есть признак здравия души, источник духовной радости. Кто желает стяжать любовь к Богу, должен иметь попечение о чистоте своей души. Истинная чистота делает то, что душа приобретает дерзновение в час молитвы. Дерзновение есть плод чистоты и трудов над стяжанием её». Преподобный Исаак Сирин Прекрасно сказано древними подвижниками, что «блуд есть ложь, а целомудрие есть истина и истинное удовольствие» Преподобный Нил Синайский «В чистоте обитают великий свет, и радость, и мир, и терпение; а в блуде обитают печаль, уныние, ненасытный сон и густая тьма». Преподобный Ефрем Сирин «Люди никакой добродетелью так близко не уподобляются духовным Ангелам в образе жизни, как заслугою и благодатию целомудрия, посредством которой, ещё пребывая на земле, они имеют, по Апостолу, жительство на небесах (Флп. 3 : 20)» Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин «Чистота — духовная колесница, которая владеющего ею возводит на высоту» «Чистота расцветает, как роза, среди души и тела и наполняет весь дом благоуханием» ~157~ «Чистота радует сердце, приобретшее её, и окрыляет душу к небесному. Чистота порождает духовную радость и умерщвляет печаль». «Чистота умерщвляет страсти и производит бесстрастие». «Чистота просвещает праведных, омрачает диавола, течёт к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3 : 14)» «Чистота упокоевается в душах кротких и смиренных и производит Божиих человеков». «Чистота отгоняет уныние, внушает терпение». «Чистота — родоначальница любви и ангельского жития». «Чистота — узда для очей, она изводит всё тело из тьмы в свет». «Чистота — лёгкое бремя, не тонущее в водах». «У чистоты чисто сердце… и лицо светло». «Чистота — дар Божий, исполненный доброты, назидания и ведения». «Чистота — предшественница и собирательница Святого Духа. О любящем чистоту радуется Святой Дух». «Чистота приобретает почести не только приснодевственникам, но и живущим в супружестве. Её возлюбим всем сердцем и мы, благословенные последователи Христа Спасителя, чтобы возрадовать Духа Божия, живущего в нас». Преподобный Ефрем Сирин «Целомудрие все страсти укрощает, удерживает бессловесные (животные, чувственные) стремления души и тела и управляет их к Богу». Преподобный Пётр Дамаскин Детство и юность Святого Иоанна Кронштадтского Недалеко от Белого моря, на берегу реки Пинеги, пристроилась деревня Сура. Трудно на севере выбрать что-нибудь более красивое, чем берега Пинеги. Но жителям этого края с трудом приходится отстаивать своё право на жизнь у суровой природы, они и голодают, и замерзают, если не трудятся. И вот среди этой красоты и бедноты пришлось вырасти будущему кронштадтскому и всероссийскому пастырю. Несомненно, суровые годы детства закалили его характер. На этом фундаменте основывалась способность к христианскому подвигу. Родился отец Иоанн в ночь на 19 октября 1829 года. Новорождённый был так слаб, что родители и не надеялись даже, что он доживёт до утра. Крестили его в ту же ночь. Но, как это часто бывает, сила Божия в немощи совершается, и ребёнок вскоре стал поправляться, хотя до школьных лет оставался физически слабым. Зато он быстро рос духовно. Многое для этого роста дала и сама северная природа. Ваня любил цветы, слушал голоса леса, всё живое говорило ему о Боге. Впоследствии в одном из поучений отец Иоанн говорил: «Братья, будем смотреть на растения и поучаться. Как очевиден, осязателен Господь наш, наш Отец Всемогущий, в этих растениях! Каждая травка, каждый листочек, каждый цветок как будто шепчет нам: „Тут Господь“. Рассматривайте, братья, премудрое устройство растений и познавайте в них Бога…» Отец его, Илья Михайлович, был простым псаломщиком, исключительной праведности человеком, а мать, Феодора Власьевна, — святой благочестивой женщиной. Отец обладал тонким каллиграфическим почерком. Он обучил мастерству написания букв ~159~ маленького Ваню. Отец, хоть и был необразованным, но имел великую, умудряющую всех веру в Бога. Он рассказывал сыну разные поучительные истории и советовал больше читать божественные книги. О чём читал Ваня? О святом, божественном, о Христе, Его жизни, о Божией Матери, Божиих угодниках. О том, как жили святые в пустыне и звери их слушались, как подвижники терпели голод и усталость. О ветхозаветных пророках, предсказывавших рождество Христово, о том, как птицы небесные приносили им пищу. Как мученики исповедовали перед язычниками веру во Христа. И образ Христа Всеведущего, Вездесущего Бога, входил в его душу, наполняя её чистым, благоговейным страхом, и Христос становился близким и родным. Однажды с Ваней произошло чудесное событие. Находясь дома, ночью он увидел необычный свет, непонятно откуда светящий и наполняющий всю его комнатку. Взглянув на свет, Ваня увидел Ангела в небесной славе. Он удивился такому видению и, не зная, что делать, молча смотрел на Ангела. Небесный посланник успокоил его, сказав: «Я твой Ангел Хранитель и всегда стою рядом с тобой и охраняю от всякой опасности». Когда мальчик стал подрастать, его отдали в школу для обучения грамоте. Но знания никак не давались ему, и он много печалился из за своей непонятливости. Он еле-еле научился читать. На десятом году жизни Ваню ~160~ повезли в Архангельское церковно-приходское училище. Сильно мучила его мысль о родном доме, о нищете там, и в это время он научился с особенной болью чувствовать чужую беду. Он надеялся, что, когда вырастет, выведет отца и мать из бедности. Учеба у Вани шла очень плохо. Он старался каждый день учиться лучше, но всё равно ничего не получалось. Вот как впоследствии рассказывал об этих годах учебы отец Иоанн: «Ночью я любил вставать на молитву. Все спят — тихо. И молился я чаще всего о том, чтобы Бог дал мне свет разума на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал. Такая тоска на меня напала, я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего… У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель, его урок, я вспомнил даже, о чём он говорил. И легко, радостно стало на душе. Никогда не спал я так спокойно, как в ту ночь. Чуть засветлело, я вскочил с постели, схватил книги и — о счастье! — читаю гораздо легче, понимаю всё, а то, что прочитал, не только понял, но хоть сейчас и рассказать могу». Молитва была услышана. Божественная благодать осенила его, и с тех пор он начал хорошо учиться. «В классе мне сиделось уже не так, как раньше. Я всё понимал, всё запоминал. Дал учитель задачку — я решил, и он похвалил меня даже. Словом, в короткое время я продвинулся настолько, что перестал уже быть худшим учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и к концу курса одним из первых был переведён в семинарию». «Знаешь ли, — сказал однажды Иоанн Кронштадтский игумении Таисии, — что прежде всего послужило началом моего обра~161~ щения к Богу и ещё в детстве согрело моё сердце любовью к Нему? Это святое Евангелие. У отца моего было Евангелие на славяно-русском языке. Любил я читать эту чудную книгу когда приезжал домой. И слог её, и простота речи были доступны моему детскому пониманию. Я читал и услаждался ею и находил в этом чтении высокое и незаменимое утешение. Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем, утешителем, с которым я сроднился с малых лет». Будущий всероссийский благотворитель святой Иоанн годы учебы проводил в напряжении всех своих сил, как интеллектуальных, так и физических. Во время учебы в семинарии Иван больше всего заботился о сохранении в себе доброй нравственности. Юношу беспокоило, чтобы знания о Боге не оставались только теоретическими, но были бы подкреплены святой жизнью. Оканчивал семинарию Иван уже лучшим учеником. На торжественном акте выпускников ему доверили сказать благодарственную речь от имени всех ребят. «Сколько сокровищ учености раскрыто было перед нами, чтобы каждый брал из них что хотел для обогащения своего ума! — говорил он. — Мы убедились, как опасен порок и как надежна и драгоценна добродетель». После окончания семинарии Промысел Божий посылает юношу ещё более окрепнуть в другую школу. Его, как лучшего ученика, посылают в Петербургскую духовную академию. Иван отличался особенным старанием в изучении всех предметов, усваивал всё серьёзно и глубоко. В свободное от уроков время Иван любил читать творения святых отцов, а особенно — Иоанна Златоуста. Иногда, сидя за чтением его поучений, Иван вдруг принимался хлопать в ладоши, в восторге от слов святого проповедника. Одно~162~ курсники в это время шутили о чём-то, но вдруг затихали и оборачивались посмотреть, что случилось. А Иван до того погружался в чтение Златоустовых проповедей, что не замечал, как от радости хлопал. «Вот это человек! Мы орём тут и смеёмся о всяких глупостях, а он читает труды святого отца», — с глубоким уважением говорили друг другу студенты академии и вскоре сами начинали учиться серьёзнее. В это время его отца уже не было в живых, и молодой студент, чтобы помогать матери и сёстрам, определился писцом в канцелярию духовной академии, и получаемое небольшое количество денег — 9 рублей — отсылал на родину. Здесь-то ему и пригодился красивый почерк, которому обучил его отец. Впоследствии Господь, зная чистоту сердца своего верного работника, будет посылать ему огромные денежные суммы, на которые отец Иоанн построит множество храмов по всему лицу русской земли, а пока молодой студент семинарии усердно учится и трудится, почти не имея денег. Помещение канцелярии, закрытое для посторонних, дало серьёзному студенту ещё большую возможность заниматься своим образованием в уединении и тишине. Особенно много он любил читать Святых отцов. С товарищами по учебе у него не было особо близких отношений, его интересы все были о божественном, и поэтому многим он казался скучным. Тем более не участвовал он в шумных пирушках. Не до веселья и не до празднословия было ему. Учение, канцелярия и самообразование занимали всё его свободное время — так закладывался духовный фундамент будущего всероссийского пастыря. В такой тишине, в напряжённых занятиях и молитвах в Иоанне возрос дух родительской веры. Окрепший молодой богослов стал ~163~ размышлять, где ему проходить свой пастырский путь — в монашестве или в городской среде. Вначале явилось желание стать монахом и отправиться к тем людям, которые не знают ничего о Христе, в далекие поселения. Многие в то время становились миссионерами. Но, присмотревшись внимательнее к окружающей жизни столицы, Иоанн понял, что даже русские люди, по вере православные, начали уже терять веру в Бога и любовь к церкви. «Так зачем же ехать куда-то в другие земли, если свой собственный народ нуждается в духовном просвещении?» — и молодой выпускник академии решил стать пастырем. В это время в городе Кронштадте скончался протоиерей Андреевского собора, и у него осталась взрослая дочь Елизавета. Иоанн решил сочетаться браком с осиротевшей девицей. Но с самого начала совместной жизни молодой муж упросил жену жить в девстве, как брат с сестрой. Подобных примеров не много знает история Церкви, подвиг этот весьма редкий, исключительный для людей семейных. Но нужно было действовать в миру, и чистая, целомудренная душа Иоанна не могла отдать жене свою любовь к Богу. Молодому студенту хотелось всецело отдать себя на служение Богу и ближним, жертвуя радостями своей семейной жизни. Зато впоследствии вся Россия стала его семьей и все православные люди — его духовными детьми. В 1855 году кандидата богословия Ивана рукоположили в священники. Отец Иоанн начал своё высокое служение с того, что по воскресеньям и праздничным дням стал читать в храме интересные проповеди. Голос у него был чистый, звучный, произношение отчетливое. Он совершал богослужение так внимательно, так благоговейно и с такой любовью к Богу, как будто был охвачен внутренним пламенем. Неудивительно, что на его проповеди народ стекался со всего города. Но проповедями отец Иоанн не ог~164~ раничился. После богослужения он обходил землянки и дома бедняков, живших на городских окраинах. Он выяснял, кто в чём нуждается, и, если обнаруживал больного, посылал к нему врача и сам оплачивал лекарства. Если встречал разутого, отдавал ему собственные сапоги. А дома супруга горестно вздыхала: — На что же я куплю тебе сапоги? Ведь ты и деньги все раздал. Но батюшка лишь улыбался смущённо и от чистоты своего сердца был похож на доброго маленького мальчика. Нищие часто вставали возле дверей батюшкиного собора в надежде на подаяние. Иногда к собору подходил городовой и начинал всех прогонять: — Взгляните на их рожи, отец Иоанн. Пьяные, в синяках! Им тут подадут копейку, а они её за углом и пропьют. Отец Иоанн запретил ему это делать. Он был убеждён, что «нужно любить всякого человека и в грехе его, и в позоре его потому, что каждый человек несёт в себе образ Божий и его не надо смешивать со злом, которое иногда поселяется в людях». — Это не священник, а юродивый какой-то, — возмущались некоторые горожане. — Его дело службу да обряды совершать, а не с нищими забавляться! Газеты принялись высмеивать отца Иоанна, они помещали на него карикатуры и шуточные стихотворения. Церковное началь~165~ ство несколько раз вызывало его для объяснения и даже пробовало не выдавать ему на руки жалованье. Но батюшка продолжал служить Господу так, как считал нужным. Прошло семнадцать лет, прежде чем отец Иоанн понял, что в одиночку, без помощи других людей, он не в состоянии кардинально изменить материальное положение простого народа. В 1872 году через газету он обратился к своей пастве: «Кому неизвестны боли кронштадтских нищих — стариков, женщин и детей разного возраста? Причин нищеты и бедности множество, вот главные: бедность от рождения, бедность от сиротства… бедность от неспособности к труду по причине старости или болезни. Бедность от лености и пьянства, от недостатка орудий труда, одежды, обуви и инструментов». Батюшка обра- ~166~ тился с просьбой ко всему кронштадтскому обществу: духовному, чиновничьему, военному. Призыв отца Иоанна был услышан. Многие люди стали присылать в Андреевский собор деньги для помощи беднякам. В 1874 году при соборе возникло православное христианское братство «Попечительство Святого Андрея Первозванного». Через год было построено и открыто для посетителей просторное, прекрасно оборудованное четырёхэтажное здание. В нём разместились мужские и женские мастерские, в которых работало в течение года до двадцати пяти тысяч человек. Для детей и подростков были открыты бесплатная начальная школа, рисовальный класс, библиотека, зоологический кружок и кружок военной гимнастики. При доме трудолюбия работала воскресная школа, библиотека для взрослых. По воскресным и праздничным дням здесь проходили Евангельские чтения и лекции по истории и литературе. Позднее при доме трудолюбия построили четырёхэтажную гостиницу для бедняков. Съезжались к отцу Иоанну со всех концов страны за молитвой и советом. Благодаря трудам святого батюшки и в других городах России начали возникать подобные организации. Вряд ли возможно сосчитать всех тех мальчиков и девочек, которые благодаря отцу Иоанну не погибли с голоду, не превратились в преступников, но получили приличные профессии и стали достойными членами общества. Вот сколько пользы людям принесла одна чистая душа. Игумения Таисия Родители игумении Таисии происходили из древних дворянских родов: отец из Новгородской губернии, а мать — москвичка, из рода Пушкиных. У матери её было двое детей, но оба ребёнка умерли в младенчестве. Она просила Божию Матерь дать ей утешение в новом ребёнке. Во время молитвы она давала многие священные обеты. Один из таких обетов состоял в том, чтобы всеми силами стараться вложить в сердце ребёнка страх Божий, любовь к Богу и ближним и вообще воспитать его хорошим христианином. И вот родилась дочь. В благодарность Пресвятой Деве Марии мать назвала свою девочку Марией. Мать со всем усердием принялась исполнять данный Богу обет. Бывало, накупит дорогих гостинцев, разложит их все на столе и говорит Марии: «Ах, Машенька, какая же ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств, а у других-то, несчастных, бедненьких, и хлебца нет. Ты бы поделилась с ними, они бы за тебя Богу помолились, а молитва нищенки доходит до Бога». Расположенная такими словами матери, Мария всё-всё отдавала беднякам. В другой раз Мария увидела где-то в гостях красиво наряженную рождественскую елку и стала просить маму устроить такую же дома. Мама ответила: «Это, Машенька, делается только для тех детей, которые хорошо и усердно Богу молятся. Молись хорошенько — и у тебя будет елка». Часто беседовала мать с дочерью, рассказывая события из Священной Истории, особенно страдания Спасителя. С четырёх лет Мария знала из рассказов матери всю священную историю земной жизни Спасителя. В десять лет девочка была помещена в Павловский женский институт в Петербурге. Когда она была ещё во втором классе и ~168~ лежала в госпитале института больная корью, в ночь под светлую Пасху Господь послал к Марии Своего ангела. Вот как она сама впоследствии рассказывала об этом чудесном событии: «…среди ночи я была разбужена слышанием какого-то шороха… Открываю глаза и в удивлении вижу совершенно ясно и очевидно, среди полнейшей ночной темноты, какое-то существо солнцеобразно светлое, крылатое, летающее под потолком и повторяющее человеческим голосом слова: „Христос воскресе! Христос воскресе!“ Какого вида было существо, я не могу сказать ничего, кроме виденной как бы детской головки между двумя крылышками. О, какую неземную радость почувствовала и моя детская душа!.. Я села на своей постельке и так внимала летающему, точно он именно ко мне прилетел, меня и приветствовал. Долго ли продолжалось это моё наслаждение, я не могу сказать, но оно было прервано подошедшей ко мне дежурной горничной, которая, заметив, что я сижу, поспешила уложить меня… Затем я выздоровела… по-прежнему начала заниматься… но в глубине моего сердца словно таилась какая-то затеплившаяся искорка». «По существовавшему в институте правилу, — рассказывает далее Мария, — все воспитанницы обязательно говели в течение Великого поста на первой, четвёртой и седьмой неделях. Но так как в этот год почти половина воспитанниц были больны корью… то нам и не пришлось говеть Великим постом, а вместо того все мы, по распоряжению начальства, исполнили этот долг Успенским постом, в конце каникул, продолжавшихся всегда до 16 августа». 15 августа Мария причастилась Святых Христовых Тайн. После причащения, в ночь на 16 августа с девушкой произошло редчайшее для нашего времени событие: она сподобилась видеть рай и Самого Господа Иисуса Христа. Она записала всё, что видела, и предоставила святому отцу Иоанну Кронштадтскому. Отец ~169~ Иоанн прочитал и подписал в конце повествования: «Дивно! Божественно! Печатайте для назидания». Никто да не соблазнится этой чудесной историей из жизни Марии, будущей игумении Таисии. Господь так устроил с ней для нас с вами в назидание, чтобы не забыли современные христиане, в чём состоит смысл жизни нашей. А он в том, чтобы мы вечности были с Господом Иисусом Христом. «После Причащения, — пишет Мария, — в ночь на 16-е августа, я видела чудное видение, положившее решительный и окончательный переворот на всю мою жизнь, или, иначе сказать, составившее и указавшее мне моё призвание. Виделось мне, что я стою в поле, покрытом зелёной травой, стою на коленях и молюсь Богу. Передо мной, то есть с той стороны, куда я была обращена лицом, поле окаймлялось лесом, а позади, не более саженей пяти от меня, протекала длинная речка, на противоположном берегу которой был расположен большой, шумный город, который я принимала за Петербург… Оттуда доносился до меня шум и стук, и крик, и говор. И как я была довольна, что ушла оттуда на этот берег, в это тихое, уединённое поле! Вдруг я стала подыматься от земли… я летела всё выше и выше… Тут я увидела себя в каком-то ином мире, как мне думалось, — на небе, неизъяснимо сладкое чувство наполнило мою душу — там было так светло, чудно хорошо, что я не берусь и не в силах описать… я видела ~170~ бесчисленное множество людей… все они были по форме своих тел одинаковы, только не таковы были эти тела, как наши земные, грубые, а тонкие, прозрачные, как бы из облака вылитые… Видя эти чудные тела, я подумала о себе: не такова ли стала и я. Но нет, взглянув на себя, я увидела, что ничуть не изменила не только вида, но даже и положения. В момент, когда я взглянула на себя, я невольно взглянула вниз и там увидела землю далеко-далеко внизу… оттуда донеслись до моего слуха какие-то неопределённые звуки смешанных рыданий, крика, смеха и тому подобные, и хотя это длилось не более секунды, но мне стало жутко воспоминание о земле, и я поспешила к чудному небесному зрелищу… святые стояли, как бы в два лика… Все они пели, то попеременно, то вместе, и когда они начинали петь, то изо рта каждого из них выдыхалась как бы струя какого-то аромата, наподобие того, как выходит фимиам из кадильницы, но эта струя не останавливалась и не разливалась тут же, а поднималась выше… Что именно они пели, я не знаю, только так хорошо, что я не могу и высказать… я беспрепятственно смотрела вдаль, где мне казалось всё светлее и светлее… я думала, что, вероятно, там самый Престол Бога, Источника Света, и что Он там и находится. В эту минуту, как только я это помыслила, вижу, что ко мне приближается один из Святых и отвечает прямо на мою мысль: „Ты хочешь видеть Господа? Для этого не требуется идти никуда, ни в то дальнее пространство, Господь здесь везде, Он всегда с нами, и подле тебя!“. Пока он говорил мне это, я подумала: „Кто это такой и почему и как узнал он мои мысли…?“ …он продолжал, как бы в ответ на мою последнюю мысль: „Я — Евангелист Матфей!“ Не успел он окончить эти слова, как я увидела подле себя по правую сторону обращённого ко мне лицом Спасителя нашего Иисуса Христа. Страшно мне начать изображать подобие Его Божественного вида, знаю, что ничто, ~171~ никакое слово, не может выразить сего, и боюсь, чтобы немощное слово не умалило Великого. Не только описать, но и вспомнить не могу без особенного чувства умиления, без трепета, этого Божественного, величественного вида Сладчайшего Господа. Десятки лет миновали со дня видения, но оно живо и неизгладимо хранится в душе моей! Величественно чудно стоял Он передо мной. Весь стан Его или, иначе сказать, всё тело было как бы из солнца или, сказать наоборот, само солнце в форме человеческого тела; сзади, через левое плечо, перекидывалась пурпуровая мантия, или пелена, наподобие того, как изображается на иконах, только мантия эта не была вещественная, из какой-либо ткани (там не было ничего вещественного), как бы из пурпуровой, огненной зари наподобие того, как мы видим иногда вечернюю огненную зарю на горизонте. Спускаясь напереди через левое плечо, она покрывала собой левую половину груди, весь стан и, наискось спускаясь по ножкам, покрывала их немного ниже колен и взвивалась по правую сторону, как бы колеблемая воздухом в воздушном пространстве, среди коего и стоял Господь. Правая рука, как и правая сторона груди, были не покрыты мантией и оставались, как и ножки, солнцеобразными; стопы, совершенно как человеческие, носили следы язв, ясно видимых посреди солнцеобразной стопы; рука правая была опущена, и на ней виднелась такая же язва, левая рука была поднята, и, как мне помнится, Он ею опирался или держал большой деревянный крест, который единственный был из земного вещества, то есть из дерева. Глава Его, то есть лик, окаймлялся волосами, спускавшимися на плечи, но то были как бы лучи или нечто подобное, устремлённое книзу и колеблемое тихим, лёгким веянием воздуха; черты Его лика я не разглядела, а возможно ли было это при таком сильном ослепительном сиянии? Помню только очи Его, чудно-голубые, точно в них-то и отражалось всё небо ~172~ голубое, они так милостиво, такой любовью устремлены были на меня! Увидев, приблизительно в таком образе, Господа, я вся както исчезла в избытке сладостного восторга и благоговения… и, если бы в ту же минуту не пробудилась, думаю, — душа моя не осталась бы во мне. Я пробудилась, но я не осознавала вполне, что со мной, следы всего виденного и слышанного были ещё так живы… Я села на своей койке и мало-помалу начала сознавать, что была не в здешнем мире и вот вернулась опять… …я потихоньку встала, оделась, умылась и… направилась к дверям церкви… Я радовалась своему убежищу, и незаметно скоро пролетело для меня всё остальное время ночи. Но вот раздался звонок воспитанницам вставать… меня окружили воспитанницы, осаждавшие меня вопросами: „Где была, что с тобой, отчего ты так заплаканна?“ и проч. Моё молчание возбуждало ещё большее любопытство… Вместо ответа я только разрыдалась. Открыть свою тайну я не решилась бы ни за что никому, кроме нашего священника, а солгать что-нибудь я не могла, да и вообще говорить не чувствовала в себе силы. Наконец понемножку меня оставили в покое… Когда я рассказала ему [батюшке] всё, он… сказал: „Это твоё призвание, храни эту тайну, а Господь Сам довершит Своё дело“… После этого… я чувствовала какую-то тесноту души, сознавала, что не могу жить общепринятым образом жизни… ничто не завлекало меня… Любовь же моя и внимание всё сосредоточилось на Евангелии. Случалось иногда принимать участие и в увеселениях, хотя, конечно, я не находила в них никакого удовольствия, но, не смея уклоняться от общего дела, невольно принимала в них участие; при этом я настолько конфузилась и стеснялась даже самой себя, вспоминая виденную мной красоту небесную и ощущая истинную сладость духовных наслаждений, что делалась совершенно неспособной ни к танцам, ни к ~173~ спектаклям, ни к чему подобному… В старейших классах эти увеселения принимали более широкий размер, но тут Сам Господь как бы стал охранять и отстранять меня: как только начинались танцы, у меня начиналось головокружение, я бледнела и шаталась, и меня приходилось выводить. Наконец меня освободили от участия в подобных вечерах, и даже от уроков танцев. Оставшись одна в комнате, в то время как все уйдут танцевать на вечер в приемный зал, я занималась чтением духовных книг, или молилась… меня осуждали… и называли «странной»… Мне же всё хотелось молиться, поститься, а когда случалось мне… отвлечься от этих моих правил, то я пугалась этого, как большого греха, и удваивала пост и молитву… я лишала себя более сытных и более сладких блюд, отдавая их тем из воспитанниц своего курса, которые, не имея родственников, были лишены возможности получать гостинцы и лакомства». Вскоре образу жизни Марии стали подражать некоторые из воспитанниц. Когда для всех учащихся начальство делало послабление в посте, разрешало вкушать непостную пищу, девушки сохраняли полный пост в течение всех семи недель. Вместо обеда и ужина иногда приходилось обходиться одним только чёрным хлебом, так как пища подавалась скоромная. Причём требовалось сохранять это в строгой тайне от надзирательниц. Поэтому, пишет Мария, «мы всегда брали себе свои порции и делали вид, что вкушаем, а затем спроваживали тарелку по назначению; впрочем, классные дамы французского дежурства… хотя и знали наши проделки, но не доказывали этого, только иногда шутливым образом погрозят пальцем, или покачают головой… зато уж немецкого дежурства дамы-немки немилосердно преследовали нас, иногда даже совершенно пресекая наш пост, заставляли тут же при себе есть мясную пищу, не разбирая ни дней, ни недели». ~174~ Самой любимой и самой дорогой книгой Марии стало Святое Евангелие. В его словах она чувствовала не только сладость и утешение души, но и потребность ежеминутного неразлучного с ним пребывания. Мария выучила Евангелие наизусть. Об этом как-то узнала её учительница. Когда на выпускном экзамене присутствовал владыка ректор, учительница подвела к нему Марию и сказала, что эта ученица знает всё Евангелие наизусть. Удивился этому владыка и попросил Марию прочитать из Иоанна Богослова главы 14, 15 и далее. Девушка проИгумения Таисия читала без единой ошибки. На это в Иоанно-Предтеченском владыка благословил её и радостЛеушинском монастыре но ответил: «Бог не оставит Своего дела! — Ихже избра, тех и оправдает и направит на путь спасения вечного». И действительно, Господь не оставлял Свою подвижницу во многих её трудностях. Мария полюбила монашескую жизнь. Она много беседовала с духовными отцами о спасении души, но мать её теперь уже выступала против этих монашеских настроений. Она любила свою дочь и хотела видеть её только замужем. После долгих разговоров, страданий, слёз и объяснений мать разрешила юной подвижнице идти в монастырь и благословила её. В монашестве Мария получила имя Таисия. Много бед и скорбей выдержала она. Однажды ей явились Святитель Николай и игумен Дамаскин. Они оба убежда~175~ ли её крепиться и не отчаиваться, в болезнях и скорбях не терять упования на Бога. Сам святой Иоанн Кронштадтский очень ценил труды игумении Таисии. В одном из писем к ней он написал: «Особенно утешила ты меня своею беззаветною преданностию Христу Спасителю… за что дай Бог тебе и всем… (твоим) добрым послушницам — Царство Небесное». Отец Иоанн чтил матушку как угодницу Божию. Довольно послушать, какими именами он её называл в письмах: «Родная моя», «Дорогая, неоцененная Матушка Игумения Таисия, красное солнышко», «Многотрудная и многострадальная Сестра о Господе Таисия», «Дорогая о Господе матушка и сестра, Богопризванная Игумения», «Неоцененная», «Друг мой во Христе, сестра моя». На сороковом году своей жизни Таисия была назначена настоятельницей Леушинского женского монастыря. Обитель была расстроена во внешнем своём виде, и нужно было восстанавливать там порядок. Болезни и всевозможные трудности не раз приводили Таисию в уныние и безнадёжие. Ей даже захотелось уехать из обители. Но снова она увидела во сне утешителей — Божию Матерь и Иоанна Крестителя. Царица Небесная посмотрела на Таисию и сказала: «Чего вы все смущаетесь, и ты чего боишься?» — с этими словами Она указала на Иоанна Предтечу и прибавила: «Мы с ним всегда храним свою обитель. Не бойся, больше веруй!» Обитель же посвящена была Святому Иоанну Предтече. Игумения укрепилась. И хотя она и после претерпевала множество скорбей, но всё же монастырь был восстановлен, и порядки монашеские утверждены наилучшим образом. О том, как православный был обращён в православную веру По книге Сергея Нилуса «Великое в малом» Замечательный православный писатель начала XX века Сергей Александрович Нилус родился в 1862 году. Назвали мальчика в честь великого святого земли русской преподобного Сергия. Но не так безгрешно протекала жизнь Серёжи, как жизнь его небесного покровителя. Велико было в то время обаяние революционных идей, свободы мысли, свободы слова… да, пожалуй, и свободы действий. Конечно, эти настроения в семье не очень способствовали религиозному развитию мальчика. Тогда веру в Бога называли «мечтаниями». «И я рос, — пишет Сергей Александрович, — в совершенном отчуждении от Церкви, соединяя её в своём детском представлении только со старушкой-няней своею… да с величавым звоном московских «сорока сороков»… молитв я не знал, в церковь заходил случайно; закону Божьему у учителей равнодушных, а то и прямо враждебно настроенных к слову Божьему, я обучался как неизбежности неумолимой программы гимназии, и во весь гимназический курс изучал его скверно — ведь и предметом-то он был „не главным“… Так в богопознании шёл я, православный по имени юноша, до университета, где уж, конечно, было не до такого „пустяка“, как Православие». От подобного пренебрежительного отношения к православию во многих детях и подростках того времени пропадала вера в Бога и во всё святое и чудесное. Однако сердечные наставления няни, бесконечная доброта матери, творившей много блага окружающим людям, деревенская природа, красивые московские храмы, — всё это не дало погаснуть в распахнутой всему миру юной душе ~177~ Сергея искре — как он сам писал, — «неясно сознаваемой любви к Богу и Его Православию. Я намеренно подчеркиваю слово Православие, потому что в редкие минуты молитвенного подъема я только к нему одному и стремился своею душой. Ни величественность католического богослужения с величавой мощью знаменитых органов, красотой голосов оперных певцов… уже не говоря о жалких намеках на богослужение в церквях протестантских, — ничто не влекло к себе так моего молитвенного внимания, как дивная красота православного богослужения. И тянуло меня иногда в бедную сельскую церковь… с её не мудрствующим лукаво — простым батюшкой-земледельцем, с таким же, если ещё не более простым дьячком-хозяином. Чудилось мне както невольно, именно против воли всегда склонного к гордости разума, что в их-то иной раз и «немощи» сила Божия совершается. Но редки бывали у меня были эти смутно-радостные минуты, скорее мгновения, духовного покаянного общения падшего сына с вечно Сущим Отцем, пока не совершилось дивного…» Когда Сергей ещё был в четвёртом классе гимназии, в тревоге за успех выпускных экзаменов он так сильно волновался, что дал один необычный обет. В присутствии товарища он пообещал пойти, как тогда выражались, к «Троице-Сергию». Конечно, условием для выполнению обещания он поставил успех на экзаменах. Экза~178~ мены прошли чуть ли не блистательно, прошли и другие, и третьи, и гимназия наконец была окончена, и университет был пройден, а про обет, данный преподобному Сергию, молодой человек не то чтобы совсем забыл, но, кажется, в глаза рассмеялся бы тому, кто бы ему о нём напомнил. Так прошло немало времени. «Как оно прошло, — пишет Сергей Александрович, — или, лучше сказать, проведено было — сказать страшно! Конечно, страшно христианину». Как-то раз спешил он по долгу службы верхом на лошади. Мчаться нужно было быстро, а дорога шла по каменистому берегу, сплошь усеянному острыми камнями разной величины. За ним скакал целый конвой: два казака, два земских стражника и сельский старшина. Захотелось тут юноше похвастаться, приударил он свою лошадь и, пригнувшись, помчался с такой быстротою, что сразу на несколько десятков сажен отбросил назад свою команду. «И тут случилось нечто невообразимое… — пишет он далее. — Помню только, да и то смутно, что я куда-то взлетел вверх, помню не то лошадиные ноги над своей головой, не то что-то бесформенное, но ужасное; пыль… опять словно лечу куда-то в пропасть… Когда я опомнился, огляделся — я ничего не мог сообразить… Оказалось, что на всём бешеном скаку лошадь моя споткнулась и перевернулась, как заяц, через голову. То же сделал и я, пролетев через голову под лошадь. Казаки уже потом мне говорили, что только чудо могло меня спасти… Как бы то ни было, но после всей этой головоломки у меня поныла два-три дня правая рука, и тем бы всё и ограничилось, если б… я тут же вскоре не вспомнил о невыполненном обете». Прошло ещё несколько лет, но обет свой, данный угоднику Божьему, молодой человек так и не собирался исполнять. Однако в сердце его уже не было покоя. Всё чаще и чаще, словно огнен~179~ ными буквами, внезапно возгорающимися в темноте души, стало вырисовываться страшное слово: клятвопреступник! Сергей переехал в деревню и вёл там хозяйство. Когда местные крестьяне избрали его церковным старостой храма, он, больше семи лет не постившийся, пристыдился своей нецерковности и решил — скорее из снисхождения к братии — немного попоститься и причаститься. Но вот странно: непонятный тайный трепет объял его душу, хоть он и не хотел себе в этом признаться. «После причастия, — пишет Сергей Александрович, — почувствовал себя точно обновлённым, каким-то более жизнерадостным: душа чтото испытала давно знакомое, родное; более того — что-то такое необъяснимо сладкое и вместе торжественное… Мне кажется: так сокол, затомившийся в долговременной неволе, сперва лениво, нехотя расправляет свои отяжелевшие крылья. Один неуверенный взмах, другой, третий… и вдруг — дивная радость полузабытого, свободного полёта и в глубь, и в ширь лазурного поднебесья, в бесконечной волне эфирного моря!..» Тогда мне был дарован только первый, неуверенный взмах моих духовных крыльев… Что-то зрело в моей душе: чаще стала посещать жажда молитвы, не ясно сознаваемая, даже иной раз насильственно заглушаемая повседневными заботами… неисполненный обет всё неотступнее восставал передо мной, скорбный, негодующий. И я его исполнил. Никогда не забыть мне того священного трепета, той духовной жажды, с которою я подъезжал из Москвы… к духовному оплоту престола и родины*. Вся многострадальная, смиренномудрая история русской земли, казалось, невидимою рукой развертывала * К Троице-Сергиевой Лавре. ~180~ свои пожелтевшие, ветхие деньми, страницы». По святыням Лавры водил нашего героя простенький, благоговейный и скромный монах. Он же привёл его в Троицкий собор, к раке с мощами преподобного Сергия Радонежского. Там служился молебен. «Я стал на колени, — пишет Сергей Александрович, — и в первый раз в своей жизни отдался дивному чувству молитвы без мудрствования лукавого. Я просил преподобного простить мою духовную слабость, моё неверие, моё отступничество… И вдруг, подняв голову и взглянув сквозь туман набежавших слёз по Покров с мощей Сергия Радонежского. XV век направлению к раке преподобного, я увидел на стене, за стеклом, охраняющим его схиму, над схимой, лик старца с грозно устремлённым на меня суровым, гневным взглядом. Не веря своим глазам, я отвёл их в сторону, продолжая ещё усерднее молиться, но точно какая-то незримая сила опять заставила меня взглянуть на то же место — и вновь, но уже яснее, и как будто суровее, блеснули на меня очи схимника. Меня объял ужас, но я стоял перед этим строгим ликом, уже не отводя от него глаз и не переставая ещё усиленнее молиться… И я видел, я утверждаю, что не галлюцинировал, а видел, именно видел, как постепенно смягчался суровый взор, как благостнее становился лик дивного старца, как всё легче и отраднее делалось ~181~ моей потрясённой душе, и как постепенно под схимой туманилось, исчезало и наконец исчезло чудесное изображение…» На душе у Сергея Александровича стало легко, и, уже спокойный и радостный, пошёл он прикладываться к мощам. Поцеловал мощи и схиму — и точно тяжёлый, давнишний гнёт, долго давивший на плечи, был снят с него всесильною рукой. «Да, я уверовал, — пишет далее Сергей Александрович, — и, видит Бог, чувство, с которым я возвращался из Троице-Сергиевой лавры, было исполнено такой неземной теплоты, такого полного душевного смирения, такой любви к постигнутому Богу, такой покорности Его святой воле — …что дивное это настроение не могло быть ничем другим — это была вера глубокая, бесповоротная… Казалось, моя земная душа стала небожительницей. Сладость неизмеримая! Я жаждал подвига. Я сам был весь один порыв и подвиг! Но Господь судил другое. И, Боже мой! как было жалко, и как недостойно было это другое!.. До неба вознесшийся, я прямо был низринут в преисподнюю». В Петербург Сергей Александрович приехал полный той же дивной настроенности, но не прошло и нескольких дней, как он уже попал в руки лукавого. В малознакомом городе нашлась компания интересных людей, с которыми он сдружился — к своему несчастью. «И что тут произошло!.. — пишет Сергей Александрович. — За всю мою жизнь я не видал и не предавался такому мрачному разгулу. Именно мрачному, потому что… в редкие минуты, когда оставался наедине сам с собой, я буквально купался в собственных слезах. Я видел бездну, раскрытую под моими ногами, видел зловещий мрак её бездонной пасти и ни секунды не терял сознания, что, подчиняясь какой-то грозной, зловещей силе, я неудержимым ~182~ полётом лечу стремглав вниз головой туда, откуда не бывает возврата. Такого ужаса нравственной смерти, охватившей мою душу, я не испытывал никогда во всю мою жизнь…» Слава Богу, искушение вскоре всё же закончилось. Душевное состояние Сергея Александровича было точно после тяжкой смертельной болезни: болезнь прошла, но осталась слабость, гнетущая, удручающая. Такое состояние продолжалось около года. И опять обстоятельства вынудили отправиться в Петербург. Стояли февральские дни, февраль был в том году лютый. Незадолго до своего отъезда Сергей Александрович почувствовал какую-то странную сухость в горле. Голос его становился всё хуже и хуже, появилась хрипота. В поезде Сергей Александрович познакомился с батюшкой, который оказался монахом из Оптиной Пустыни. Последние пять лет жизни Святого Амвросия он был его келейником и получил такое же имя. Полились несмолкаемые рассказы о житии этого дивного светоча русского православия, затем разговор перешёл к отцу Иоанну. Сергей Александрович высказал желание побывать в Кронштадте. Однако он сомневался в возможности увидеть великого Кронштадтского пастыря отца Иоанна. — Молю вас, поезжайте! — сказал отец Амвросий. — Остановитесь в его Доме трудолюбия, скажете псаломщику батюшки, что это я вас прислал, он меня знает и, наверно, будет вам полезен. Когда поезд подходил к платформе, лёгкий озноб уже предательски пробегал по спине Сергея Александровича, голова начинала кружиться, чувствовалось недомогание. К вечеру он был уже совсем больной, с жаром и ознобом, от которого голова, казалось, раскалывалась надвое. По человеческой логике, надо было лечь в постель и послать за доктором, но какая-то высшая сила в тот же ~183~ вечер, в лютый мороз, повлекла его в Кронштадт. Сергей Александрович пишет: «чем ближе я подъезжал к Андреевскому собору, тем оживлённее становился город, а уже у самого собора меня встретила людская волна не в одну тысячу человек, молчаливо и торжественно разливавшаяся по всем смежным собору улицам и переулкам. — От исповеди, от батюшки все идут, — проговорил мой возница, снимая шапку и истово троекратно крестясь на открытые двери храма». Сергей Александрович Нилус В Доме трудолюбия Сергей Александрович попросил разбудить его не позже трёх часов утра к заутренней службе, заперся в своей комнате и стал молиться. Он был так рад, что благополучно доехал и что скоро сможет увидеть отца Иоанна, что встал на колени и стал благодарить Бога за все Его милости и просить прощения за все свои грехи. «Казалось, вся долго-долго скрываемая и сдерживаемая сила покаяния вырвалась наружу и пролилась… в потоке невыплаканных, накопившихся, накипевших слёз старого, наболевшего, неизжитого горя… Весь я пылал тою любовью, тем горьким и вместе сладостным покаянием, которое никакие духовные силы человека дать сами по себе не могут и которое может быть послано свыше путём незримым… Болезнь, как бы отступившая от меня во время молитвы, напала на меня с особенною яростью, когда часов в двенадцать ночи я прилёг отдохнуть до заутрени. Точно неведомая, враждебная сила ~184~ рвала все мои члены и метала меня по кровати, опаляя невыносимым жаром, леденя душу пронизывающим ознобом. Я чувствовал, что у меня начинается бред, как у тяжкобольного. Так я прометался до утра. В полузабытьи я услыхал, как ко мне постучали в дверь: — Три часа! Почти все ушли к заутрени — вставайте! Я встал, надел пальто и вышел. В белом морозном сумраке зимней ночи клубами порывисто вилась заметь начинающейся февральской метели… Утопая в нанесённых за ночь сугробах, я еле доплелся до собора». Однако до открытия собора Сергей Александрович не достоял — стал от болезни валиться с ног. В полуобморочном состоянии довез его извозчик до Дома трудолюбия. Еле добрался до своего номера — тот оказался запертым. Ни прислуги, ни квартирантов. В изнеможении он лёг на каменную лестницу и лежал, пока кто-то не отвёл его в незапертую комнату, где он и забылся болезненным сном на чьей-то кровати. «Итак, всё, точно сговорившись, восстало против моего пламенного желания увидеться с отцом Иоанном», — пишет Сергей Александрович. Однако долгожданная встреча всё-таки состоялась — отец Иоанн Кронштадтский наконец приехал в Дом трудолюбия. Быстрой энергичной походкой вошёл он в номер, одним взглядом окинул больного Сергея Александровича… И что это был за взгляд! Пронзительный, прозревший, пронизавший, как молния, и всё прошедшее, и все грехи настоящего, проникавший, казалось, даже в самое будущее. После молебна Сергей Александрович подошёл к кресту, а псаломщик наклонился к отцу Иоанну и сказал: — Вот, батюшка, господин Нилус из Орловской губернии, приехал к вам посоветоваться, да захворал и потерял голос. ~185~ — Знакомая фамилия! — сказал отец Иоанн. — Как же это ты голос потерял? Простудился, что ли? «Я не мог, — пишет Сергей Александрович, — в ответ издать ни звука — горло совсем перехватило. Беспомощный, растерянный, я только взглянул на батюшку с отчаянием. Отец Иоанн дал мне поцеловать крест, положил его на аналой, а сам двумя пальцами правой руки провёл три раза за воротом рубашки по горлу… Меня вмиг оставила лихорадка, и мой голос вернулся ко мне сразу свежее и чище обыкновенного… Трудно словами передать, что совершилось тут в моей душе!.. Более получаса, стоя на коленях, я, припав к ногам желанного утешителя, говорил ему о своих скорбях, открывал ему всю свою грешную душу и приносил покаяние во всём, что тяжёлым камнем лежало на моём сердце. Это было за всю мою жизнь первое истинное покаяние. Впервые я всем существом своим постиг значение духовника, как свидетеля этого великого таинства, свидетеля, сокрушающего благодатью Божией в корне зло гордости греха и гордости человеческого самолюбия. Раскрывать язвы души перед одним всевидящим и невидимым Богом не так трудно для человеческой гордости: горделивое сознание не унижает в тайной исповеди перед Всемогущим того, что человеческое ничтожество называет своим «достоинством». Трудно обнаружить себя перед Богом при свидетеле, и преодолеть эту трудность, отказаться от своей гордости — это и есть вся суть, вся таинственная, врачующая с помощью Божественной благодати сила исповеди. Впервые я воспринял всей своей душой сладость этого покаяния, впервые всем сердцем почувствовал, что Бог, именно Сам Бог, устами пастыря, Им облагодатствованного, ниспослал мне Своё прощение, когда мне сказал отец Иоанн: — У Бога милости много — Бог простит. ~186~ Какая это была несказанная радость, каким священным трепетом исполнилась душа моя при этих любвеобильных, всепрощающих словах! Не умом я понял совершившееся, а принял его всем существом своим, всем своим таинственным духовным обновлением. Та вера, которая так упорно не давалась моей душе, несмотря на видимое моё обращение у мощей преподобного Сергия, только после этой моей сердечной исповеди у отца Иоанна занялась во мне ярким пламенем. Я осознал себя и верующим, и православным. Со времени моей поездки в Кронштадт я осознал себя сердечно обращённым в православие из того душевного язычества, которым в наши времена так глубоко, почти с пеленок, заражён так называемый „интеллигентный“ слой русского общества, и только с этого времени я понял, что вне Церкви, благодати её иерархии и установленных по завету Христову таинств, нет православного христианства, нет и спасения. Жизнь, такая смешная и жалкая, такая бесцельная, как труд белки в колесе, получила для меня и смысл, и глубочайшее значение». Святитель Тихон Московский Как и Филарета Московского, патриарха Тихона до принятия монашества звали Василием. Василий Иванович Беллавин родился 19 января 1865 года в Торопецком уезде Псковской губернии. Многие поколения рода Беллавиных были церковнослужителями. Как известно, священников часто перемещают из города в город, но семейство Беллавиных издревле было прикреплено служить при Троицкой церкви погоста Борки Великолукского уезда: «Прапрапрадед Пётр, прапрадед Осип и матушка Прасковья, прапрадед Терентий и матушка Авдотья, дед Тимофей и матушка Екатерина…» — Василий Беллавин знал своих прадедушек и прабабушек на много веков в глубину истории. Ещё во времена Ивана Грозного предки будущего патриарха служили в Троицкой церкви дьячками. Беллавины, как сообщает летопись, всегда отличались добродушием и усердием, миролюбивой жизнью и доброй нравственностью, семьи у них были многодетными. Отец Василия, Иван Тимофеевич Беллавин, был настоятелем Спасо-Преображенской церкви города Торопца, а также преподавателем в Торопецком духовном училище. Родословное древо Беллавиных подтвердило вековую народную мудрость: «Яблочко от яблони недалеко падает». Как-то отцу Иоанну было откровение о его троих сыновьях. Ночью он проснулся от чудесного явления, разбудил своих сыновей и сказал: «Я сейчас видел свою покойную мать, она предсказала мне скорую кончину, а затем, указывая на вас, добавила: этот будет горюном всю жизнь, этот умрёт в молодости, а этот, — указывая на Василия, — станет великим». Все предсказания сбылись. Когда Василий стал Патриархом Всея Руси, во всех церквях России и даже за рубежом на ектеньях так его и поминали: «Великого господина и отца нашего святейшего патриарха Тихона…» ~188~ Быт семьи священника во многом был похож на быт крестьян. Та же работа по хозяйству, те же заботы о хлебе, дровах и скотинке. С малых лет Василий помогал отцу и трудился на земле — в общем, был знаком со всеми трудностями крестьянской жизни. С девяти лет мальчик начал посещать Торопецкое духовное училище, где обучали Священной Истории, церковному пению, русской грамматике, латинскому и греческому языкам, арифметике и церковному уставу. Окончив училище в тринадцать лет, Василий покидает отчий дом, чтобы продолжить учебу в Псковской духовной семинарии. Василий был высокого роста и ласкового характера — словно бо- Псково-Печерский монастырь. Сюда часто ездил Василий Беллавин в качестве простого паломника. ~189~ гатырь из Древней Руси. Никого он не обижал и не хвалился своим видом, во всех его поступках проявлялось благородство, глубокая вера в Бога и желание следовать заповедям Божиим. Так он был воспитан с детства и не представлял себе, как можно жить иначе. Под простотой его поведения скрывалась вдумчивая, сосредоточенная духовная жизнь. Величие чистой души Василия невольно проявлялось в спокойствии и молчаливости. За свою скромность и приветливость он стал любимцем однокурсников. А за серьёзность и строгую исполнительность в учебе ему дали прозвище «Архиерей». Василий отличался постоянными успехами в науках и всегдашней готовностью помочь товарищам. Он полюбил составлять сочинения на богословские темы. Из всех добродетелей чистота целомудрия была для Василия самой драгоценной. Девственная жизнь способствовала раскрытию всех его талантов и способностей в полную силу, чего не могли сделать те юноши, которые увлекались пороком. Во годы проживания в Пскове Василий любил посещать Псково-Печерский монастырь. Там он видел жизнь святых монахов и находил много утешения в беседах с ними. Благочестивая жизнь и наследственные таланты помогли торопецкому юноше не только в числе лучших учеников закончить семинарию, но и в том же 1884 году поступить в Санкт-Петербургскую духовную академию, где, к своему удивлению, получил он от своих новых товарищей другое уважительное прозвище — «Патриарх». Как тогда в простом юноше, даже не монахе, однокурсники прозревали Патриарха — одному Богу известно. Впоследствии, когда он стал первым в России Патриархом после почти двухсотлетнего перерыва, его товарищи не раз вспоминали это пророческое прозвище. Трудно перечислить все науки, которые изучал Василий. Это и церковная археология и литургика, общая церковная история и ~190~ церковное право, история Русской православной церкви и педагогика, древние и новые языки, история и разбор западных исповеданий. После окончания академии Василий вернулся в Псковскую семинарию, но уже как преподаватель. Он вёл догматическое и нравственное богословие, а также французский язык. Поселился он в деревянном домике возле древней церкви Святителя Николая со Усохи. Там, в тиши и одиночестве, он много думал о том, по какому пути в жизни ему пойти, монашескому или семейному. И Василий решил полностью посвятить свою жизнь служению церкви. Невестой его стала Православная Церковь, а детьми — ученики семинарии. Двадцатишестилетний Василий Беллавин стал готовиться к монашескому постригу. На его пострижение собрался чуть ли не весь город. Опасаясь, как бы пол не провалился, ведь семинарская церковь была на втором этаже, к потолкам в нижнем этаже специально поставили подпорки. Монашествующие провели Василия Беллавина к алтарю, закрыв его своими мантиями. По правилам трижды в пути он пал на пол — на пороге храма, посредине и пред алтарём. Его в последний раз спросили — сможет ли он исполнить три высоких обета монаха — девственности, нестяжания и отречения от собственных идей и планов и послушания духовным наставникам. «Да, но только с Божией помощью», — трижды отвечал Василий. Новопостриженный инок получил имя Тихона, в честь Святителя Тихона Задонского. Наступила новая жизнь, с первого до последнего дня целиком отданная служению Святой Православной Церкви. Холм — древнерусский город, основанный в начале XIII века князем Даниилом Галицким, ныне город Хелм в Польше. В конце ~191~ XIX века здесь соседствовали православные и униаты. Неспокойно было это соседство. Со стороны униатов то и дело возникали гонения на православных, их избивали и всячески притесняли. Сюда и приехал молодой епископ Тихон. Милый и обаятельный, он всюду был желанным гостем, оживлял любое собрание, в его обществе всем было весело, приятно, легко. В сане епископа он ещё больше углубил и расширил свою связь с народом. Епископ Тихон понимал нужды своего разноплемённого края, и, благодаря его опыту и дарованиям, на Холмщине началось умиротворение народа. Многие униаты охотно переходили в лоно Православной Церкви, а римокатолики видели в нём Архиерея, который объединял народ не строгими мерами, а зовом доброго сердца. Прихожане так сроднились со своим Епископом, что, когда до них дошла весть о том, что от него потребовалось новое архиерейское служение в далекой Северной Америке, «весь край пришёл в смятение и обильно проливал слёзы разлуки с любимым Архипастырем», — вспоминает очевидец. Прощание с Владыкой сопровождалось трогательными картинами выражения народной любви. Храмы, где последний раз совершал богослужения Тихон, переполнялись плачущим народом, длинными рядами, с подношениями проходили делегации от различных учреждений. Когда настал день отъезда, весь город вышел прощаться с ним. Люди всякого возраста, звания, состояния и положения покрыли высокий холм. Они были похожи не на блуждающих без пастыря овец, а на сплочённое стадо Христово, скорбевшее о разлуке со своим пастырем. Некоторые даже легли на рельсы железной дороги, чтобы не дать возможности поезду отойти. Просьба начальствующих и сердечное обращение Владыки отпустить его с миром на указанное ему Богом новое ~192~ поле делания успокоили народ, и Епископ Тихон отправился в Америку. Первым делом по приезду Владыка Тихон совершил Божественную литургию, затем возглавил крестный ход в часовню Святителя Иннокентия, в своё время много потрудившегося об утверждении православия в Америке. Тихон отслужил молебен Святителю Иннокентию, затем все направились к памятнику столетия православия на Аляске, и здесь Владыка помолился о всех прежде почивших ревнителях православия с сей стране. За этот первый день Тихон сильно устал. Вечером пришли славить Владыку дети. «Дети пели стройно и задушевно», — сказал утешенный Владыка. Он раздал им крестики и расспрашивал их об учебе, как на экзаменах, проверил их школьные познания. Наутро следующего дня на байдаре, небольшой кожаной лодке, Преосвященный Тихон отправился со священниками и туземцами по реке Квихпаку. Останавливаясь в каждом селе, встречавшемся на пути, Владыка не брезговал посещать грязные и бедные жилища туземцев, учил их молиться и жить по-христиански, дарил иконки и серебряные крестики, служил молебны. Нередко в пути Архипастыря сопровождали целые флотилии лодок. Жители Аляски, как дети, радовались приезду «Алютухта» и салютовали ему оружейными выстрелами. Болота и речушки зачастую оказывались мелки для лодки, и Владыка наравне со спутниками нёс груз на своих плечах, испытывал и холод, и голод, принимая невзгоды с радостью, и, несмотря ни на что, оставался бодрым и ласковым. Многое устроил на новом месте служения Архиепископ Тихон. За восемь лет его управления в епархии учреждены были два викарства — Аляскинское и Бруклинское, организованы Братство нью-йоркской церкви и Крестовоздвиженский союз взаимопомо~193~ щи сестёр, объединившие русских и вдохновившие их на святой труд укрепления Православной Церкви в Америке, открыта духовная семинария в Миннеаполисе, основан Свято-Тихоновский монастырь в Пенсильвании, открыты духовная семинария в Кливленде и женский приют на Кадьяке, выстроен новый кафедральный Свято-Николаевский собор в Нью-Йорке. Но вскоре епископа Тихона снова перевели в Россию, в Ярославль. 11 апреля 1907 года древний, дивный город Ярославль встречал своего нового Архипастыря — Архиепископа Ярославского и Ростовского Тихона. Вот Тихон, благодушный, улыбающийся, вышел из прибывшего поезда, и народ отдал Архипастырю поклон. Ярославль, Ростов, Переславль, Углич — города древнейшего, исконно русского края, каждый из них — наша слава, культура, история. «Город Ярославль богомольем взял», — бытует поговорка. И правда: издревле славились на Руси ярославские мастера. Повсюду золоченые главки церквей ласкают взор. Недаром ярославских иконописцев, каменщиков, плотников и штукатуров выписывали в далекие края. Их трудами возведены церкви даже в Москве и Петербурге. На протяжении семи лет Архиепископ Тихон руководил Ярославской епархиальной кафедрой. Главная его деятельность состояла в совершении богослужения. Верхом на лошади, пешком или на лодке, к чему уже привык Владыка в Америке, он отправлялся в глухие села служить литургии, молебны, панихиды. Для России наступили тяжёлые времена неверия, беззакония, презрения к семейной и государственной жизни, стали повсеместными пьянство, лень, забота только о земных благах и воровство. Наконец к власти пришли безбожники, люди, не верующие в Бога и исполненные лютой ненависти ко всему святому. Архиепископ Тихон обращался к народу с увещеванием, но духовное расслабление ~194~ не останавливалось. Люди продолжали забывать, что их тело тленно, а душа бессмертна. Участились церковные кражи. Террористические акты стали повседневностью. Большая часть интеллигенции совершенно отошла от православия. В 1908 году Владыка Тихон посетил отца Иоанна Кронштадтского. Это было незадолго до кончины уже больного батюшки. Оба они сели рядышком, побеседовали, наконец батюшка встал и сказал: «Теперь, Владыко, садитесь вы на моё место, а я пойду отдохну». И вышел. Тихон не посмел сесть на место отца Иоанна. Прошло несколько месяцев, и январским зимним днём Тихон, добравшись на лошадях до Успенского женского скита, совершил заупокойную литургию по кончине устроителя скита отца Иоанна Кронштадтского. «Теперь, Владыко, садитесь вы на моё место, а я пойду отдохну», — вспоминал Преосвященный Тихон слова прозорливого старца, не сознавая ещё их смысл до конца. Ведь не может же он, Архипастырь епархии, заменить того, кому поклонялась вся Россия? Вскоре из Петрограда пришла страшная весть, что там нет хлеба, совершена революция и все министры арестованы. А что воистину потрясло жителей Москвы, привыкших короновать у себя Государей, так это отречение от Престола за себя и за сына импера~195~ тора Николая II. С ужасом люди спрашивали друг друга: «Что же теперь будет? Ведь всегда же были цари…» Жители древней православной Москвы направились с надеждой к Спасским воротам Кремля — встречать нового Архипастыря Архиепископа Тихона. Владыка Тихон полюбился москвичам, они нашли в своём Ахрипастыре опору и надежду в смутные дни семнадцатого года. Любил Патриарх Тихон служить в московских храмах. Выезжал Святейший из дома в карете, а когда её отобрали безбожники, его возили извозчики. Любой извозчик готов был целыми днями катать Московского Святителя. Нередко перед Патриархом ехал иподиакон в стихаре, с высоким крестом в руках. Народ останавливался, снимал шляпы, около церкви ему под ноги охапками бросали цветы. Бывало, протиснется через толпу старушка, падёт на колени: «Возьми, Господин наш, от рабы Божией Стефаниды» — и протянет Патриарху сверточек с носками и кусочком мыла. Да разве есть подарок дороже её скудного дара? Но волна революции всё набирала размеры. Наступил голод. Ленин решил осмеять тех, кто несёт слово Божее, и с лукавством обратился к народу: «Вот они, в подрясниках, враги народа, делайте с ними что хотите и помните, что в тайниках у них груды золота, по праву принадлежащего вам». Ленин пишет членам Политбюро: «Строго секретно. Просьба ни в коем случае копий не снимать… Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии ~196~ удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать… Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы». Патриарха держали под домашним арестом круглые сутки приставленные к нему красноармейцы, неоднократно оскорблявшие его и хозяйничавшие в его помещении. Сотрудники ЧК почти ежедневно устраивали допросы Патриарху. Беда за бедой, убийство за убийством, поступали к Патриарху печальные известия о смерти священников и монахов из разных городов. Постоянные известия о новых мучениках за имя Христово разрывали чуткое и доброе сердце Святителя. С 1917 по 1921 год Патриарх Тихон проживал в помещении московских архиереев — Троицком подворье Сергиевой Лавры на Самотеке. Дом был окружён небольшим садиком, по которому Патриарх любил погулять, как только позволяли дела. Здесь к нему часто присоединялись гости, знакомые посетители, с которыми он задушевно беседовал, иногда до позднего часа. Садик был уютный, со всех концов отгороженный от соседних дворов, но детишки любили взбираться на высокий забор, и тогда Патриарх ласково оделял их яблоками и конфетами. Патриарх в простом подряснике и скромной скуфейке имел вид простого монаха. Это были короткие минуты его отдыха, и он наслаждался солнечным днём и играл с котом Цыганом, который сопровождал его в прогулке. Однажды, когда Архипастырь выходил из храма Христа Спасителя, к нему из толпы выбежала женщина с ножом в руке. Она силь~197~ но размахнулась и быстро ударила Патриарха Тихона остриём ножа в бок. Тихон упал на паперти храма, придерживая кровавую рану рукой. Патриарха спасло то, что нож попал прямо в толстый кожаный монашеский пояс под рясой, он-то и смягчил удар. Женщину задержали друзья Патриарха Яков Полозов и кучер Иван Гаврилович. Они видели её вблизи и поняли, что это был переодетый в женщину сильный мужчина. Но их доказательства не хотели слушать. Безбожные власти вскоре выпустили преступника, объявив, что женщина просто психически нездорова. Вся Москва в те дни возносила моления к Господу об избавлении Святейшего от смерти. Поправившись от болезни, смиренный Патриарх в храме Христа Спасителя принёс народу душевную благодарность за добрые чувства: «Покорный воле Божией, я остаюсь спокоен за свою участь». Новые властители России не могли терпеть мужественной стойкости Святейшего Тихона и посадили его в тюрьму. Раньше всего известие об освобождении Патриарха пришло в маленький деревянный домик на окраине Москвы, в котором проживал старый московский извозчик Кирилл Иванович, который в течение пяти лет возил Патриарха. Рано утром сюда явился неизвестный в кожаной куртке с портфелем в руках и предложил Кириллу Ивановичу быть в 12 часов дня с фаэтоном на Лубянке. ~198~ Кирилл Иванович заволновался, думая, что его тоже хотят посадить в тюрьму, но посетитель, слегка улыбнувшись, ответил: «Не бойтесь — своего старого хозяина на волю повезете». Кирилл Иванович, боясь верить, запряг фаэтон. Тут же он послал сказать об этом Яше Горожанкину — пятнадцатилетнему пареньку, который был до ареста посошником у Патриарха. Известие об освобождении Патриарха просочилось и другими путями. В 12 часов дня у подъезда ЧК уже дежурило несколько столичных репортеров. Ровно в полдень из одного из подъездов вышел высокий старик, в патриаршем куколе и шелковой рясе. На груди у него сверкала драгоценная панагия. Однако на ногах были старые галоши без сапог. Он по-прежнему держался величаво и прямо, но заметное дрожание обеих рук и восковая бледность лица говорили о том, что тяжёлое время заключения не прошло даром. Выйдя из подъезда, он осмотрелся по сторонам, и в это самое время старый картинный кучер Кирилл Иванович, соскочив с облучка, без шапки повалился в ноги освобождённому узнику Василию Ивановичу Беллавину — Тихону, Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси. Следом за извозчиком на колени пал Яша. Благословив извозчика и Яшу и облобызавшись с ними, Патриарх стал усаживаться в фаэтон. «В Донской монастырь», — тихо сказал патриарх. Кучер тронул лошадей. В этот самый момент за подножку уцепилась какая-то женщина, проходившая с рынка с подушкой. «Подушка для Святейшего! — воскликнула она. — Подарок от чистого сердца» — и положила подушку на колени Яше. Святейший издали благословил её и, улыбнувшись, сказал: «Ну вот, теперь у меня и подушечка есть». У Донского монастыря патриарха ожидало множество народа. Не успел Святейший Тихон подъехать к воротам, как его бук~199~ вально забросали цветами, почти вынесли его на руках. Послышались приветственные возгласы и рыдания. С колокольни раздался трезвон. Войдя в храм, Патриарх помолился перед иконой Божией Матери, именуемой Донская, и затем пошёл в свои покои. Здесь стояла веселая суматоха — во всём чувствовался праздник. Патриарха встретил толстый, веселый архимандрит Анемподист. Вместе с ним навстречу Патриарху вышло ещё одно близкое ему существо — кошка, к которой он привязался во время своего заключения в Донском монастыре. Здесь же были и келейник Яков Сергеевич с женой и маленьким сынишкой. Самые близкие домашние люди. С ними Патриарх всегда шутил, балагурил и чувствовал к ним горячую привязанность. Патриарх сидел за самоваром, с кошкой на коленях, а вокруг творилось нечто невообразимое: епископы, священники, миряне проходили через крохотные покои сплошным потоком, кладя перед Патриархом земные поклоны. Иностранные корреспонденты щелкали фотоаппаратами. Весь монастырь, площадь перед монастырём, прилегающие улицы были переполнены народом. Лишь вечером Патриарх, уединившись, начал писать воззвание. Написанное им первое воззвание было напечатано в ближайшие дни в газетах всего мира: «Теперь я освобождён от ареста и получил возможность снова совершать богослужение. Задача церкви — сеять учение Христа о мире, братстве, всепобеждающей любви. Взбаламученное страстями море человеческое теперь особенно в этом нуждается. И церковь должна выполнить эту основную задачу». После освобождения из тюрьмы Патриарх Тихон стал подвержен обморокам. За рубежом газеты писали: «Святейший Тихон поправляется после третьего дерзкого покушения на его жизнь, но он сильно ослабел и страшно переутомился. К нему едут со всех кон~200~ цов России. Иногда он вследствие изнеможения принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем». Домик Патриарха находился у ворот Донского монастыря, слева от главной колокольни. На первом этаже жил с семьей его келейник Яков Анисимович Полозов, на втором — сам Святейший. Даже в памяти двухлетнего сына келейника, крестника Патриарха, отпечатлелся облик Тихона и его жилища: «Помню его кабинет с большим кожаным креслом, помню кота, который всегда лежал на его письменном столе, на бумагах, и он никогда его не сгонял, не беспокоил, помню, как он на меня надевал панагии, как я играл с крестным в прятки и прятался в шкафу, где висели облачения». 7 апреля 1925 года, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, в день начала нашего спасения, Святейший Патриарх Тихон прослушал всю службу, прочитанную ему келейником. К вечеру Святейший стал сильно волноваться и всё спрашивал, который час. Последний раз спросил в 23 часа 45 минут, посмотрел на свои ногти — они уже почернели — и вздохнул: «Скоро наступит ночь, тёмная и длинная». Рядом с ним стояла икона Божией Матери. Пресвятая как бы звала Своего угодника и благословляла его последние минуты. Тихон сидел на диване. Он из последних сил поднял свою руку, чтобы наложить на себя крестное знамение: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Во второй раз поднял Святитель свою руку и с большим усилием перекрестился: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». И в третий раз занёс Патриарх свою руку, чтобы запечатлеть себя крестом: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Угодник Божий опустился на подушку и мирно предал свою душу Богу. Ночь наступила… Весть о смерти Патриарха Московского и всея Руси Тихона тотчас разнеслась по Первопрестольному городу. Сорок мерных ударов колокола оповестили москвичей о всенародном горе. ~201~ Весть, которой боялись все семь с половиной лет после восстановления патриаршества, потрясла весь город. День и ночь старушки в чёрном, старички с седыми бородами, монахи, священники, рабочие с московских фабрик, крестьяне ближайших уездов идут поклониться телу почившего Патриарха. И день и ночь стоят вокруг тела усопшего архиереи и молят за упокой «новопреставленного раба Божия Великого Господина и Отца нашего Тихона». Более тридцати архиереев и шестидесяти священников служат Божественную литургию. Певчим подпевают все, кто попал в храм, а вслед песнопения подхватывают не то сто, не то триста, не то пятьсот тысяч верующих, плечом к плечу стоящие под открытым небом. Весь монастырский двор переполнен народом. Все прилегающие к монастырю площади и улицы запружены народом. Епископ Борис вышел на высокую площадку перед собором, поднял руку. — Молчите, епископ говорить будет, — пронёсся шепот, и все разговоры разом смолкли. — Сейчас архипастыри вынесут гроб Святейшего нашего Отца и Патриарха Тихона. Вы собрались отдать ему последний долг. Последний долг тому, кто так любил вас. Он любил вас всею силою своей великой души. Он жил для вас. Он душу свою полагал за вас, своих любимых духовных детей. Покажите же и вы свою любовь к нему… Схиигумения Фамарь По книге «Детки мои любимые…» Тамара Марджанова рано лишилась родителей, сначала — отца, а потом, в девятнадцать лет, и матери. Оставшись вместе с младшей сестрой в своём родовом имении, Тамара, обладая прекрасным голосом и музыкальными способностями, готовилась поступить в Петербургскую консерваторию, предполагая для себя путь светской жизни. Но от Господа человеку стопы исправляются. Так было и с Тамарой. Как-то раз её родная тётя из Тифлиса, долго не видевшая племянниц, пригласила их к себе. Она писала: «Вы забыли о нас и не хотите навестить, тогда, по крайней мере, приезжайте посмотреть на открывшийся русский женский монастырь у святой Нины, из Москвы сюда присланы монахини». Сестры согласились и через два дня были уже у родных. На второй день по приезду обе сёстры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Дорога к монастырю шла сначала городом, потом тенистою аллеей, по которой не затихало сильное движение. Потом путь становился безлюднее и тише. Сёстры проходили мимо красивых домиков, вот показался и монастырь. Служба шла в маленьком домовом храме, пели три инокини. В такой обстановке и обществе Тамаре никогда не приходилось бывать. Как только она вошла в церковь, у неё появилась мысль: «И я поступлю в монастырь». В душе молодой девушки произошёл внезапный пере~203~ ворот: ехала в обитель светской, а домой возвратилась по настроению инокиней. На прибывших юных сестёр обратила внимание игумения. Она прежде всего спросила, почему они в трауре. Те объяснили: «У нас недавно умерла мама». Потом игумения спросила, где они учатся, и немного поговорила с сёстрами. На прощанье она подарила Тамаре две книги: «Поучения Аввы Дорофея» и «Житие святого Серафима». Итак, Тамара вернулась из монастыря с твердым намерением непременно туда попасть. Но вот прошло некоторое время, и для рвущейся в обитель выпал благоприятный случай ближе познакомиться с инокинями. Приветливо принятые гости с игуменией Ювеналией и старшими сёстрами ходили вокруг монастыря и любовались красотами природы. Тамара рассказала игумении о своём желании стать монахиней и получила от настоятельницы ответ, что её поступление весьма желательно. Игумения ласково утешила стремящуюся к Богу девушку. Она прозревала в её чистом образе хорошую монахиню и хотела, чтобы девица не была поглощена мирской суетой. Когда Тамара беседовала с матушкой Ювеналией, неподалеку стояли её двоюродные братья и многое слышали из разговора. Вернувшись домой, они объявили, что Тамара собирается поступить в монастырь. Сначала все восприняли эти слова как шутку, но вскоре заметили в девушке большую перемену. Тамара постоянно стремилась быть на церковных службах, любила тишину и уединение, не желала показаться в обществе. Монашеская молитвенная жизнь оказалась самой желанной для её души, а в миру никакие карьеры её не интересовали. Видя всё это, родственники сильно воспротивились монашескому настрою девицы. Даже семейные знакомые старались разубедить её. Но Тамара проявила полную самостоятельность и твердость. Устроив домашние дела, она отправилась в ~204~ монастырь с намерением окончательно остаться в нём. Тогда родные задумали хитрость. Они послали Тамаре деловое письмо, сообщая следующее: «Мы ничего не имеем против твоего поступления в обитель святой Нины, но прежде ты должна лично явиться в город Тифлис к нотариусу, для составления доверенности по передаче прав наследства». Тамара, поверив родным, быстро собралась и уехала в город, где скоро убедилась, что попала в ловушку. Её вызвали не столько по делам, сколько для того, чтобы отвлечь от монастыря. Жизнь Тамары теперь так обставили, что она не могла не только вернуться в дорогую ей обитель, но и иметь с ней какие-либо переговоры, так как все письма её перехватывались. В то же время игумения Ювеналия, долго не получая никаких известий от новой своей послушницы, просила одну тбилисскую знакомую разыскать Тамару и спросить, как у неё дела. Та узнала, что Тамара находится в «осадном» положении. Дело скоро окончилось тем, что наша юная подвижница вырвалась наконец из оков ненужной для неё «опеки». В одно прекрасное утро знакомая игумении подъехала к дому, где держали Тамару. Предупрежденная раньше, собравшаяся и одетая, пленница ожидала этого условного момента. Она только на минуту забежала в комнатку к своей спящей сестре, чтобы попрощаться. Потом быстро выбежала из дома, села в экипаж и помчалась в монастырь. Вслед уехавшей посылались телеграммы, письма, начались новые уговоры, но ничто уже не могло вернуть Тамару, она желала навсегда остаться в обители. Большое значение в жизни Тамары имела игумения Бодбийского монастыря Ювеналия. Она стала для девушки не только духовной матерью, но и заменила родную, так недавно потерянную. Старица поселила юную послушницу в своей келлии, взяла ~205~ под строгую опеку и хранила её, как некую голубицу, «паче зеницы ока», провидя в искренней послушнице достойную монахиню. Игумения заботливо обучала Тамару разным послушаниям: клиросному, канцелярскому и прочим. Но вот Тамара начала пропадать где-то вне монастыря целыми часами. Сначала игумения Ювеналия думала, что её послушница задерживается на спевках и других занятиях. И всё же исчезновения эти стали подозрительными и внушали опасение за неопытную в различениях козней вражиих послушницу. И что же оказалось? Тамара, подобрав себе сообщниц, таких же, как она, новеньких сестёр, затеяла с ними в прилегающих горах рыть пещеры, с намерением впоследствии перейти туда жить и спасаться. Приняты были меры пресечь подобные увлечения. Посыпались просьбы — дать окончить начатое дело, полились обильные слёзы, но мудрая начальница настояла на своём и запретила юным чадам продолжать опасные для них «подвиги». Четырнадцать лет прожила Тамара под попечением игумении Ювеналии и приняла иноческий постриг, в котором получила новое имя, такое же, как у настоятельницы, — Ювеналия. Теперь в монастыре стало две Ювеналии, младшая и старшая. В полном монашеском постриге Ювеналия получила имя Фамарь. Значительное влияние на матушку имел ещё и святой отец Иоанн Кронштадтский. Примером благодатного настроения, а главное — наставлениями — он способствовал развитию в ней духа ревностного служения Богу, воспитывал любовь к молитве и учил во всех трудностях уповать на премудрый промысел Божий. Вот как произошло знакомство с батюшкой. «Мы с игуменией как-то сидели в келлии, — рассказывала матушка Фамарь, — и размышляли, как бы совершить путешествие в Кронштадт — повидаться и посоветоваться с угодником Божиим. Вдруг прибега~206~ ют две келейницы и сообщают, что в наш монастырь приехал Иоанн Кронштадтский. Когда мы вошли в гостиную, великий пастырь сидел на диване и о чём-то оживлённо беседовал. Сперва приняла у него благословение моя матушка, затем несколько монахинь, и наконец подошла я. При словах матушки: „Батюшка, благословите — это мои келейные Ксения и Тамара“ — отец Иоанн перекрестил меня, поцеловал в голову и сказал: „Тамара-Тамара, благую часть избрала“. Скоро все перешли в столовую. Отец Иоанн стал пить чай, разливая и другим, тут же благословлял людей, подходивших к нему каждую минуту. Я села на самое крайнее место и стеснялась участвовать в трапезе. Отец Иоанн заметил это и передал мне тарелку с пирогом. Тут он, между прочим, обратился к игумении с таким требованием: „Дайте мне свои кресты!“ Та сняла с себя три креста и подала ему, а он стал надевать их на мою шею, причём держа меня за плечи и поворачивая во все стороны, шутливо говорил: „Вот какая ты у меня игумения — посмотрите на неё!“ От таких слов батюшки я смутилась, а он всё продолжал повторять: „Ну посмотрите на неё!“ Глядя на веселое настроение отца Иоанна, самой делалось как-то радостно… На мой счёт потом говорили: недаром на тебя отец Иоанн три креста надел, знать тебе быть игуменией. Спустя много лет так и случилось и мне пришлось ~207~ быть настоятельницей трёх монастырей таким образом поднять три тяжёлых креста». Отец Иоанн провидел будущие судьбы России и, желая поддержать и укрепить матушку Фамарь, много беседовал с ней о будущем и различных вопросах устройства монастырей. Часто он и шутил с ней. Однажды на большой трапезе батюшка посадил рядом с собой Фамарь. Кто-то хотел подать вторую тарелку, а батюшка сказал: «Не надо, мы с ней будем есть из одной тарелки» — и придвинул свою тарелку. «Когда подали сладкое, — рассказывала матушка, — помню, мусс, — отец Иоанн, взявши порцию, разделил её на три части. Одну подал матушке Рождественской и, глядя на нас, сказал: „Чтобы, когда расстанемся, и в одиночку жилось нам сладко“. В другой раз меня повергло в отчаяние одно известие, и от расстройства я в большой печали подходила к причастию. Отец Иоанн, держа в руке Святую Чашу, неожиданно кинул на меня взор и, как бы отвечая на мои мысли, весело произнёс: „Бог милостив, Бог милостив, Бог всё простит“… Как-то раз я попросила батюшку подписать мне свою фотографию. Он согласился: „На благословение послушнице“, но вдруг задумался, посмотрел на меня и, улыбаясь, говорит: „Нет, ты не послушница, а не то монахиня, не то схимница“. Тогда батюшка написал: „схимонахине“. Спустя много лет я поняла, что это означало». Много впоследствии потрудилась подвижница Христова в устроении монастырей и многих людей привела ко спасению. А в старости пришлось ей ещё и претерпеть заключение в тюрьме, куда направляли жестокие безбожники всех верующих людей. Матушку сослали на пять лет в Иркутскую область. Но перед этим подержали в Бутырской тюрьме. Она была бодра и радостна и утешала ~208~ других заключённых. Никто в камере не забудет, с какой твердостью она уходила в свою ссылку, каким огнём горели её чудные глаза. Многие плакали. Все сидевшие в камерах — и верующие, и воровки, и распутные — все полюбили матушку и подходили прощаться с ней и брали у неё благословение. В ссылку с матушкой последовала простая молодая девушка, монахиня — крестьянка Нюша. Их высадили на какой-то станции в двух верстах за Иркутском. Старенькая матушка и Нюша пошли пешком к месту назначения. Сил не было идти, и тут впервые матушка заплакала… Их подвез какой-то добрый человек, и кое-как они добрались до места ссылки, где и провели пять лет. Они жили в избе у одного доброго крестьянина. Здесь, в непривычном для южанки климате, у Фамари начался туберкулез. Вот как рассказывали о её внешнем облике современники: «У неё были большие, прекрасные, тёмные глаза. Лицо её даже в старости было необыкновенно красиво и светло. У неё были маленькие, очень красивые руки. И маленькими были её ступни, так что когда она подарила одной шестилетней девочке свои валенки, те оказались в самую пору. После смерти матушки узнали, что она носила на себе вериги, чего никак нельзя было заметить, глядя на неё. Также оказалось, что под белоснежным покрывалом на кровати у матушки были доски, на которых она и спала. Матушка и сёстры строго соблюдали все посты, всё вовремя приходили в церковь к службе, вставали рано утром и всё делали как следует. Это было любимое выражение матушки: „Надо всё как следует делать“. Некоторые люди говорили: „Даже в спецслужбах нет такой дисциплины, как у вас тут“. Когда в Сарове готовились торжества по случаю открытия мощей святого Серафима, игумения Фамарь послала туда одну из своих ~209~ монахинь для того, чтобы получить там икону преподобного Серафима. Но когда скромная монахиня одной из последних подошла к мощам угодника Божьего, то икон уже не осталось, все были розданы. Когда уже почти все разошлись, монахиня эта всё стояла у раки с мощами и плакала. Из алтаря вышел монах и спросил, о чём она плачет. Поняв её горе, он вынес из алтаря запасную маленькую икону преподобного Серафима и передал её матушке. С тех пор игумения Фамарь никогда не расставалась с этой чудотворной иконой. Один раз матушка Фамарь поехала в Тифлис по делам монастыря с одной из сестёр, послушницей и двумя маленькими девочками. На безлюдной дороге в горах на карету напала вооруженная толпа горцев, начали стрелять. Матушка отдернула занавеску кареты и увидела несколько человек, бегущих с револьверами и стреляющих прямо в их сторону. Посыпался град пуль, падавших со всех сторон на пол. Одна лошадь была убита, кучер повалился раненый. Карета остановилась, а бандиты продолжали стрелять. Как только началась стрельба, матушка вынула икону преподобного Серафима и держала обеими руками на своей груди, громко взывая: «Преподобне отче Серафиме, спаси нас!» К счастью, в это время подоспел отряд казаков, который должен был сопровождать карету. Они появились как раз в тот момент, когда карета с одной ~210~ убитой лошадью и тяжело раненным кучером стояла на дороге под обстрелом. Когда стрельба прекратилась и горцы убежали, офицер, соскочив с лошади, подошёл и открыл дверцу кареты. Карета была изрешечена пулями. Матушка сидела, держа икону Серафима. Не только ни одна из сестёр не были ранены, но даже одежды их нигде не были прострелены, а на полу кареты казачий офицер набрал целую горсть пуль. Так преподобный Серафим защитил матушку. Матушка очень сдружилась с Великой Княгиней Елизаветой Фёдоровной. Когда у маленького наследника Алёши открылась его страшная болезнь, Елизавета Фёдоровна стала просить матушку Фамарь прислать ему чудотворную икону святого Серафима. Матушка прислала икону. Икона эта потом стояла у изголовья царского наследника. Раз зимой матушка сильно заболела. Она чуть не умерла и страшно ослабела. Ела матушка обычно очень мало, обед её состоял из двух печеных картофелин или одного печеного яблока. Время было такое, что люди с трудом могли найти себе пищу и все испытывали голод. Ослабевшей матушке, конечно, необходима была более питательная пища, такая, как рыба. Где же было взять свежую рыбу зимой, в деревне, да ещё и в то время, когда картофель с трудом доставали? Послушницы матушки, две монахини ужасно горевали: «Матушке нужна рыбка, а взять негде». Днём сёстры по привычке пошли на речку за водой. Они шли по узкой тропинке, протоптанной в снегу, и молились преподобному Серафиму, зная его покровительство над матушкой: «Батюшка, преподобный Серафим, пошли рыбки нашей матушке». Пришли на речку и видят: в проруби две щуки в воде играют — совершенно необычайное явление зимой! Сёстры побросали ведра и кинулись домой, так как щук выловить было нечем. Прибежали ~211~ к батюшке, отцу Филарету. Он схватил сачок и поспешил с ними на речку. А щуки словно дожидаются их и всё играют в проруби. Отец Филарет поймал сачком одну щуку, и как же были счастливы сёстры, что удалось приготовить для болеющей матушки сытный обед! Так преподобный Серафим заботился даже о самых простых ежедневных нуждах сестёр. Матушка Фамарь, несмотря на все трудности земной жизни, постоянно имела общение с миром небесным, и поэтому её настроение и общее настроение всех сестёр всегда было светлое и радостное. Была в монастыре послушница Уляша. Послушанием её было носить на монастырскую кухню дрова, которые были сложены в большом сарае в несколько метров в высоту. Один раз, когда Уляша брала дрова, они посыпались на неё, и вдруг обрушилась вся дровяная стена, завалив горой несчастную Уляшу. Когда её вытащили, она оказалась совершенно искалечена и была без чувств. Вызвали врача, который осмотрел её. У девушки были переломаны руки, ноги, ребра, грудная клетка сдавлена, внутренние органы смещены, но, несмотря на всё это, она была ещё жива, сердце билось. Доктор сказал матушке Фамари, что Уляша в безвыходном положении, она умрёт через несколько часов. Девицу положили в монастырской больнице. Прошло два-три дня, а она всё ещё была жива, но страшно изменилась: лицо как-то скривилось и посинело. Пульса уже почти не было, и доктор сказал матушке игумении, что Уляша скончается ночью. Ночью матушка Фамарь попросила монахиню Фиму отнести к Уляше икону Серафима Саровского и вложить в её руки, сложенные на груди. Панихиду решили служить утром, чтобы не будить сестёр ночью. Помощница игумении пошла в больницу. ~212~ Вдруг, среди ночи, матушка Фамарь слышит топот ног — ктото бежит и прямо врывается к ней в келлию. Это мать Фима, она задыхается от бега, бросается к игумении и кричит: — Матушка, матушка, Уляша! — Что, Уляша скончалась? Я же тебе говорила, что мы сестёр не будем будить. — Нет, матушка, Уляша… встала! — Что-о?! Услышав эти слова, матушка Фамарь в одну минуту была на дворе и сама почти бежала к больничному корпусу. Видно было, что невероятная весть уже разнеслась по монастырю: везде в окнах зажигался свет, сёстры выбегали и спешили к больнице. А когда матушка бегом поднялась по ступенькам больничного крыльца и направилась в комнату больной, в дверях её встретила сама Уляша, крепко стоявшая на ногах и державшая в руках икону преподобного Серафима. Со словами: «Матушка, акафист!» — она положила поклон. Во время ночного пения акафиста собралось множество сестёр, многие плакали. Невозможно передать радость всех при виде исцелённой Уляши. Настроение было как на Пасху. Потом Уляша рассказала, что с ней было. Последнее, что она запомнила, это как она пошла в сарай и раздался страшный грохот свалившихся на неё дров. Потом сразу увидела себя в большом сосновом лесу. Она шла по этому лесу и увидела перед собой согнувшегося доброго старичка в белой ряске с палочкой, который уходил от неё. Она спешила за ним, ей так хотелось его догнать. Уляша бежала за ним, но догнать никак не получалось. Вот, вот уже догнала, протянула руку, прикоснулась к его рукавчику… и вдруг встала с больничной кровати, а в руках у неё была икона Святого Серафима. ~213~ А вот что рассказала монахиня Фима. Она побоялась одна идти к Уляше ночью: «она такая страшная лежала, лицо всё синее». И тогда позвала она с собой другую послушницу. Обе вошли в комнату к умирающей, положили икону на в руки Уляше, и тут им показалось, что она вздохнула. С перепугу сёстры выскочили из комнаты и стали в щелку смотреть на Уляшу. Они увидели, как умирающая начала дышать, сперва тихонько, а потом глубоко, полной грудью, потом стала двигать ногами и руками. Девица крепко взялась за икону, села на кровати и встала. Тут мать Фима и помчалась к игумении. На следующий день приехал доктор. Ему ничего не сказали о случившимся, и он всё удивлялся, что девица ещё до сих пор жива. Сама Уляша, здоровая и веселая лицом, открыла дверь доктору и поклонилась ему. Матушка потом говорила, что никогда не забудет лица доктора, который побледнел и попятился назад. Он был неверующим человеком, но после чудесного исцеления Уляши пришёл к вере. Среди подготовительных картин к большой композиции «Уходящая Русь» художника Павла Корина есть один прекрасный портрет, он называется «Схиигумения Фамарь». Это и есть наша матушка, которую нарисовал художник в последние годы её жизни под Москвой. Искусствоведы и художественные критики пишут об этой картине как о под~214~ линном шедевре портретного искусства. Как точно художнику удалось передать образ чистой души светлой старицы! Матушка Фамарь смотрит на нас, и в то же время её вдохновенный взгляд отрешён от всего земного и устремляется в бесконечные дали будущего. Кажется, что матушка прозревает будущие события истории и уже видит рай, к которому всю жизнь стремилась. Смерти матушка Фамарь никогда не боялась. Смерть была для неё окончанием земных страданий и соединением с тем небесным миром, к которому всю жизнь были направлены все её устремления. После того как в 1924 году матушкин монастырь (Серафимо-Знаменский) закрыли, она вместе с другими монахинями поселилась в Марфо-Мариинской обители в Москве. До 1926 года матушка жила в комнате расстрелянной Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. Матушка Фамарь в то тяжёлое время организовала кооператив по выделыванию детских тряпичных кукол. Когда же и эту обитель закрыли, матушка с самыми близкими ей сёстрами нашла приют под Москвой. Несколько лет прожила она в поселке Перхушково. Сюда и приезжал для написания портрета схиигумении Фамари молодой тогда и малоизвестный художник Павел Корин. Живя в Перхушкове, сёстры не переставали трудиться, состояли в артели — стегали одеяла на продажу. В 1931 году матушку Фамарь и сестёр арестовали и сослали в Сибирь. Там матушка, привыкшая к теплому климату, с трудом переживала морозные зимы и заболела горловой чахоткой. В 1934 году Матушка вернулась из ссылки и поселилась в знакомых местах под Москвой, близ станции «Пионерская». Здоровье её уже было подорвано, и 23 июня 1936 года она скончалась. Умершие схимонахи лежат в гробу с закрытым чёрным платом лицом. Вокруг гроба матушки собралось множество народа. ~215~ Угодница Божия лежала в торжественном дубовом гробу и видны были только её прекрасные руки. Вот мы и поведали вам о матушке Фамари, желая сохранить её облик для будущей России, как образ той уходящей и так любимой духовной культуры, которую, может быть, по крохам будут собирать будущие поколения. Какая она будет, эта будущая Россия? Одного твердо желаем ей — возвратиться к православной вере. Кот старца Нектария Что такое в нашем доме кот или кошка или маленький игривый котёнок? Да у кого их не бывало, у кого их нет… Живут они тихо, ходят неслышно, лакают молочко, хрустят косточками какой-нибудь рыбешки, дремлют, свернувшись клубочком на краю застеленной кровати, на диванчике, в старом кресле. В деревне жмутся поближе к печке, особенно зимой. Серые и полосатые, чёрные и беленькие, с усами и усищами и поднятым кверху хвостом. Хозяйка на кухне — и они там, мурлыкают, трутся об ноги, угощеньица просят, изредка мышей ловят — в общемСтарец Нектарий то, это их главное послушание… Но хозяева, особенно дети, вовсе не для ловли мышей держат кошек и котов. Это маленькие друзья, на которых приятно поглядеть, которых хочется погладить. Бывает, дети с ними такую возню поднимут, что в комнате всё кувырком, игрушки разлетелись по полу, одеяло сползло с кровати, коврик от дверей выехал на середину комнаты. Дал Господь дружка мурлыку, усатого, с зелёными глазами деткам в утешение. Так и в старину было. Вот, например, в Ельце, старинном русском городе, много некогда пострадавшем от татарских полчищ, который высится своими домами и церквями на высоком берегу тихоструйной реки Сосны, — вот в этом городе проводил своё ~217~ детство будущий преподобный оптинский старец Нектарий. Его тогда звали Коля Тихонов. Бедно жил отрок. Маленький ещё, не умеющий как следует осознать своего положения. Его отец, бывший простым рабочим на мельнице, умер. Младшие братья и сестрички тоже. Господь прибрал, избавил от голодной жизни, в раю поселил с ангелами. «Было это в младенчестве моём, — рассказывал отец Нектарий о своём детстве, — когда жил я с маменькой. Двое нас было на белом свете, да ещё кот жил с нами. Мы низкого были звания и притом бедные. Кому нужны такие?» Последний вопрос — «Кому нужны?» — старец как бы предлагал слушателям для нахождения ими ответа в их собственных сердцах. Ответ был такой: ясно, что нужны эти бедняки Господу Иисусу Христу, да и нам самим тоже, чтобы все мы могли помогать друг другу и тем подвигать вперёд дело спасения своих душ. Вот пожалеет какой-нибудь человек такого плохо одетого, бледного и полуголодного отрока, как Коля Тихонов, даст ради Христа его матери то ли сколько-нибудь денег, то ли хлеба, и ангелы запишут это доброе дело в свои хартии, то есть свитки, золотыми перьями. А Коля учиться в школе не может, так как за учение надо платить столько, сколько Колиной матери не по карману. Но она не хотела оставлять сына неграмотным и посылала его в ближнее село к дьячку, который за медные деньги учил отрока церковному чтению, письму и арифметическому счету. Не знал он, что учит будущего великого угодника Божиего, преподобного старца Оптиной Пустыни, почти самого последнего, так как дожил он, старец Нектарий, до закрытия монастыря большевиками, был арестован, посажен в тюрьму неизвестно за что, но благодаря заступничеству Божией Матери, избежал расправы и прожил ещё несколько лет в маленьком деревянном домике. ~218~ Много туда приезжало к нему за советом, за благословением, чтобы от него, уже старого и немощного, почерпнуть сил для дальнейшей борьбы с волнами бурного житейского моря. Через него силы эти людям давал Сам Бог. До старости он не забывал своего детства. Находил в нём и рассказывал поучительные случаи о том, как то, что случается в детстве, отзывается через много лет, и иногда очень сильно. Однажды мать его сидела и шила что-то, а он, Коля, играл на полу возле её ног с котенком. В комнате было темновато. От скудного освещения по углам стоял мрак, но у котенка большие зелёные глаза светились как фонарики. Коля с удивлением обратил на это внимание, это его сильно поразило. И вдруг, когда котенок мирно сидел возле него, схватил он из маминой иголочной подушечки одну иголку и хотел уже проколоть котенку глаз, чтобы посмотреть, что там такое светится, но мать заметила это и быстро перехватила его руку: «Ах, ты! — воскликнула она. — Вот как выколешь глаз котенку, сам потом без глаза останешься. Боже тебя сохрани!» Прошло много лет. Николай Тихонов, уже юноша пришёл в Оптину пустынь, в Иоанно-Предтеченский скит, к преподобному Амвросию. Николай стал послушником и стал помогать цветоводу украшать дивными цветами скит, и без того благоухающий и преиспещрённый. А Николай с детства любил и цветы, и простую травку, и всякую живность порхающую, ползающую, бегающую по земле среди травы и листьев. Радовал его Господь творением Своим, веселил его сердце. Начал он привыкать понемногу к трудной монашеской жизни. С Божией помощью и при неустанной молитве взращивал в своей душе всё доброе. Однажды подошёл он к колодцу, что возле скитских ворот, а там другой монах набирал себе воды. Над колодцем подвешен был черпак с длинной ~219~ заострённой ручкой. И вот тот монах, черпая воду, едва случайно не выколол глаз отцу Нектарию длинной ручкой черпака, так как конец её поднялся как раз напротив его глаза. Ещё секунда — и остался бы старец с одним глазом. «Если бы я тогда котенку выколол глаз, — говорил он, — и я был бы сейчас без глаза. Видно, всему этому надо было случиться, чтобы напомнить моему недостоинству, как всё в жизни от колыбели до могилы находится у Бога на самом строгом учете». Вот что значит дурной поступок в детстве! Коля ведь не выколол котенку глаза, но о мысли его узнал Бог. Из этого видно, что Господь знает даже наши недобрые грешные мысли и намерения, и нужно бояться допускать до своего ума такие дурные мысли. И старцу Нектарию, и нам с вами Господь напоминает: «Не делай ни другому человеку, ни животному, ни птице, ни какому-либо живому существу того, чего бы ты не захотел претерпеть сам. Вот Божий Закон». Вот и ещё простое слово старца Нектария: «Коли дитя в младенчестве сердится, то уже согрешает». Над этими словами мальчикам и девочкам надо бы хорошо задуматься. Сердитость, пусть и мимолётная, шутливая — начало зла, корешок, который может пустить ядовитые побеги. Сердитость может толкнуть на необдуманные поступки и слова. Сердитость — это такое чувство, которое всегда направлено против ближнего, значит против одной из главнейших заповедей Христовых. Главное-то вот что — любить Бога и любить ближнего. Из комнаты в комнату в старческих келлиях ходил неслышной поступью пушистый серый кот. Выйдет старец Нектарий — и кот за ним, войдёт — и он здесь. Скажет ему что-нибудь старец — кот, словно разумный, исполнит. Пойдёт и сядет, где скажут, сходит в приемную или на крылечко, чаще же сидит у теплой печной стены ~220~ и дремлет или, склонив голову, как бы слушает молитвы старца. Иной раз погладит его старец Нектарий и скажет: «Преподобный Герасим был великий старец, и потому у него был лев. У великого преподобного старца Серафима был медведь. А мы малы — и у нас кот…» Великий старец Герасим жил в V веке. Созданная им иноческая обитель находилась в заиорданской пустыне. Это была обитель отшельников, которые из своих келлий сходились все вместе в монастыре только по субботам и воскресеньям ради божественной службы и Святого Причащения Христовых Тайн. Однажды шёл старец Герасим по иорданской пустыне и встретил льва, показывавшего ему свою больную лапу, опухшую и загноившуюся от вонзившегося в неё шипа. Старец, видя льва в такой беде, сел, взял его лапу, вытащил занозу, очистил рану и обвязал её платком. Исцелённый лев с тех пор не покидал старца и ходил за ним как ученик. Старец питал его, давая ему хлеба или иной пищи. Но не о льве и коте думал отец Нектарий, когда как бы в шутку сказал, что мы малы… Он думал о древнем палестинском и египетском старчестве, когда подвизались великие чудотворцы и прозорливцы такой величины, как Антоний Великий, Пахомий Великий, Макарий Великий, а с ними ещё и множество преподобных, совершавших духовные и телесные подвиги, которые Лев старца Герасима ~221~ уже под силу становились потом лишь очень немногим, самым духоносным и сильным монахам. Оптинские старцы во многом равны были древним подвижникам. Среди них был и старец Нектарий, но мило было его сердцу христианское смирение и он никогда не оставлял его, был смиренным чудотворцем и прозорливцем. О том, каково было смирение отца Нектария, когда он стал наставником многих людей, свидетельствуют следующие его слова: «Некоторые меня ищут как старца, а я, как вам сказать, всё равно, что пирожок без начинки». А когда шамординская монахиня Любовь попросила отца Нектария дать ей наставление, он предложил ей пойти к старцу Анатолию. Но она настаивала: «Батюшка, ведь вы же старец, как же вы отказываетесь?» На что отец Нектарий ответил ей со смиренным видом: «Это одно недоразумение… Я здесь поставлен только сторожем… Какой я старец? Я нищий, ко мне ещё присмотреться надо… Это вы земные ангелы и небесные человеки, а я земнородный». Или, бывало, отсылал к своему келейнику, будущему карагандинскому старцу Севастиану, говоря: «Вы об этом спросите моего келейника, он лучше меня посоветует, он прозорлив». А однажды отец Нектарий рассказал легенду о том, как кот будто бы спас Ноев ковчег. Враг рода человеческого, в одно и то же время злохитрый и глупый, решил, что вот теперь, когда по водам плывёт вот этот ковчег с горсткой людей и животными, легко положить конец существованию человеческого рода. Надо, думал он, утопить эту посудину. И вот он вселился в мышь. И побежал в трюм, чтобы прогрызть дыру в днище ковчега. А на его беду там оказался кот, который не дремал. Думал ли кот, что он спасёт ковчег и всё человечество или нет, но он бросился за мышью, поймал её и загрыз. Пусть это легенда, то есть сказка, но коту здесь отводится почетное место. ~222~ Будьте как дети, — призывал Господь, — чисты, честны, непосредственны. Старец Нектарий не похоронил своего детства, оно жило в нём рядом с его великой духовной мудростью. Он мог и пошутить, и посмеяться, даже в глубокой старости. А когда его келлию в скиту Оптиной Пустыни обыскивали чекисты, они нашли в ней множество игрушек. «Ты что, ребёнок?» — спросили они старца. Он ответил: «Да я ребёнок». Оптина была разорена, закрыта, а потом разрушена. Старец предвидел это, предсказывал не раз, но всё же невольно мечталось ему, как едут в монастырь дети с родителями своими, настоящими православными христианами, заботящимися о будущем России. Как окружают эти дети, отроки и отроковицы его, улыбающегося чудесной доброй улыбкой старца. Как он благословляет их, гладит их прекрасные светлые головки, угощает их сладостями и дарит им игрушки из своего запаса. Кому куколку, кому оловянного солдатика, кому фонарик настоящий, с батарейкой, кому маленький автомобильчик, а кому даже игрушечный телефон. И кот, пушистый маленький лев, ходит взад и вперёд по келлии, а детские руки тянутся его погладить. Архимандрит Георгий Лавров Как солнце отражается в капельках росы, так Христос отразился в Своих святых, в праведниках, мучениках. Одним из таких праведников был архимандрит Георгий, даниловский старец, много давший верующим москвичам в двадцатые годы. Родители батюшки жили вблизи Ельца. Отец, видимо, занимался торговлей, в семье был достаток. Мать батюшки в девичестве мечтала о монастыре, но её выдали замуж. Оставалось надеяться, что ктонибудь из детей станет монахом. За столом, когда вся семья бывала в сборе, она нередко говорила о своей надежде, что кто-то из детей поступит в монастырь и тем исполнит то, что не удалось ей самой. На что Герасим, будучи мальчиком шустрым, возражал: «Ишь ты какая, сама не пошла, а нас — в монастырь!» Мать же, отмахиваясь от него, говорила: «От тебя, озорника, я этого не жду…» Был он в детстве озорником, о чём сам рассказывал. Вспоминал, как любили они с ребятишками, заткнув нос и уши руками, перебегать по дну реки от одного берега к другому берегу. И всётаки именно он — один из всех — с детства поступил в монахи. Однажды вся семья поехала на своей лошадке в Троице-Сергиеву Лавру. У мощей Преподобного Сергия мальчик молился горячей детской молитвой и просил святого дать ему счастья в жизни. И тут словно какой-то внутренний голос сказал ему: «Иди в Оптину…» Мальчик всех спрашивал, что это за Оптина? И узнав, что есть такая пустынь, устремился к ней всей душой. Однажды семья посетила Данилов монастырь в Москве. Герасиму почему-то стало очень грустно, и он принялся плакать. А потом начал прыгать по ступенькам храма, чтобы как-то позабавить себя. Много лет спустя именно в Даниловом монастыре он окажется духовным отцом многих москвичей. ~224~ Пришло время, когда мать с младшим сыном поехали в Оптину. Было Герасиму лет двенадцать. По обычаю, в Оптиной сперва шли к старцу за благословением. Старцем тогда был великий отец Амвросий. Батюшка рассказывал, что, когда они с матерью пришли к домику старца, там его уже ожидали люди. И вот появился старец, лицо его будто излучает свет. Отец Амвросий подошёл к нему, обнял его и сказал: «А тебе надо тут остаться». Мать заплакала, не ожидая такого решения. Женщины успокаивали её: «Глупая, не понимаешь, какое тебе счастье выпало, старец редко кого в обители оставляет». Отец Амвросий отослал мальчика Герасима к настоятелю за благословением остаться в монастыре. Герасим пришёл, передал настоятелю слова старца, а тот замахал руками: «Куда мне с такими ребятами возиться? Что я буду с ним делать? Нет, нет, не надо!» Мать повеселела, идёт назад к старцу: «Не принимают!» Старец Амвросий говорит: «А ты думала — сразу и примут? Иди да ещё раз попроси». Так Герасим остался в монастыре, а мать, побыв два дня, попрощалась с сыночком и поехала домой. Вот какое серьёзное решение принял старец Амвросий: взял да и оставил мальчика в монастыре. Откуда же он узнал, что Герасиму предначертан именно монашеский путь? Узнал это отец Амвросий от Самого Господа, Господь ему сказал: «А этого мальчика мы монахом сделаем, и замечательный будет батюшка!» Вот и послушался отец Амвросий. А без Божьего повеления никто бы не решился сына с матерью разлучить. Так только святые могли делать, такие, как великий Амвросий, великий Иоанн Кронштадтский или великий Серафим Саровский. В первую же ночь пребывания в монастыре мальчику выпало испытание. Ему дали отдельную келлию, он от грусти поплакал ~225~ немного и уснул. Среди ночи он проснулся от резкого звонка, вышел в коридор и увидел одинокую фигуру старого монаха с колокольчиком в руке. Герасим кинулся к нему с вопросом: «Что случилось?!» Но тот только посмотрел на него и, ничего не ответив, продолжил свой путь. Вернувшись в свою келлию, Герасим стал плакать, думая о том, как он будет жить среди людей, которые даже не хотят разговаривать. На другой день он узнал, что звонок извещал о времени ночного бдения, а монах, к которому он обратился, был глухой. Послушания мальчик проходил многие, самые разные. И в кухне, и в пекарне, и на свечном заводе, Иеродиакон Георгий Лавров, и в поле, и ямы копал. Когда Гера1890 г. симу становилось скучно, его отправляли ловить рыбу, там, среди тихой природы, было очень интересно. Только через год родителям разрешалось навестить сына. Свидание было и радостным, и печальным. Но вот наступила минута расставания. Мальчик проводил родителей до леса, тут они простились. Долго он стоял и смотрел на удаляющуюся бричку, пока она не потерялась из виду. Вдруг он почувствовал такой приступ детской тоски, что побежал следом, стал звать родителей, но они были уже далеко… Он упал на траву и вдоволь наплакался. ~226~ Батюшка говорил обо всём этом задушевно, как бы видя перед собой давно минувшие картины «Да, — скажет, — быстро жизнь прошла, вот, кажется, только недавно всё это было…» Ещё батюшка рассказывал о том, как однажды он, в расцвете сил и молодости, спешил на сенокос и обогнал старичка-схимника, еле передвигавшего ноги, но тоже направлявшегося на общие работы. Пролетев орлом мимо того старичка, он подумал: «И куда только плетётся такой старикашка, на что он нужен на сенокосе?» По дороге предстояло переправляться через реку. Батюшка впрыгнул в лодку, взял весла… а лодка ни с места. Как он ни старался, ничего не мог поделать — до тех пор, пока не подошёл тот схимник. Спокойно перекрестясь и взойдя в лодку, старец благословил отчаливать, и лодка пошла к другому берегу. Впоследствии отцу Георгию поручали ответственные послушания. Он участвовал в продажах, ездил в город, бывали поездки в Москву и в Петербург. Ему доверяли большие деньги, и он ездил с ними, устраивая различные монастырские дела. Однажды с батюшкой произошёл замечательный случай, о котором сам он так рассказывал: «Иду я по улице и вижу: около большого дома стоит женщина, как бы в растерянности. Увидев меня, она подошла ко мне, лицо бледное, и такая скорбь на нём, что я сразу со всем вниманием стал смотреть на неё. Она сказала, что муж её умирает и хочет перед смертью исповедоваться и причаститься, а до церкви ей не добежать, оставить мужа нельзя одного. Я исповедовал мужчину, причастил, он начал меня благодарить, а потом сказал: „Горе у меня большое. Я купец, но дела мои пошли плохо, и завтра мой дом будут продавать за маленькую сумму с аукциона. Вот я умираю, и семья моя останется неустроенной“. Жалко мне его стало, я говорю: „Не горюйте, может быть, Господь даст, я вам сумею помочь“. Я вызвал своего знакомого ~227~ купца, и мы решили сделать следующее: когда начался аукцион, купец мой нагнал цену до такого размера, что дом пришлось купить городу. Долги все погасили, а остальное внесли в банк на имя жены умирающего. Купец сильно благодарил меня, что я спас его семью от разорения, и к вечеру умер со спокойной душой». В монастырь, который дали возрождать отцу Георгию, пришёл юродивый Никифор Терентьевич и своими странными действиями образно показал, что вскоре должно произойти, какая беда придёт. Ранним утром, пока отец Георгий ещё не пришёл, он повсюду расстелил лучшие ковры и разбросал облачения, на себя надел что-то из облачений, препоясался дорогим орарём и стал разгуливать с важным видом по комнатам настоятеля. Когда отец Георгий увидел его проделку, то пришёл в ужас: «Никифорушка, что это ты наделал?» А тот в ответ только напоказ расхохотался и ничего не объяснил. Вскоре произошли события, точно повторившие всё, что изображал Никифорушка. Явившиеся с обыском власти именно так и вели себя — всё разбросали и насмехались над святынями. Монастырь закрыли, а батюшку арестовали. Его обвинили в хранении оружия и приговорили к расстрелу. В камере было холодно, вода замерзала, мучили насекомые, еды почти не давали, и каждый день расстреливали по семь человек. Однажды днём к батюшке подошёл тюремный сторож и шепнул: «Батюшка готовьтесь, я узнал что сегодня ночью вас семерых должны расстрелять». Отец Георгий надел епитрахиль и вышел в тёмный коридорчик, чтобы помолиться последний раз в земной жизни. Батюшка молился и плакал, как никогда прежде. Слёзы были до того обильны, что насквозь промочили шелковую вышивку на епитрахили, она слиняла и растеклась разноцветными потоками. Вдруг перед отцом Георгием появился незнакомый человек. ~228~ Он посмотрел на него и сказал: «Не плачьте, батюшка, вас не расстреляют». «Кто вы?» — спросил батюшка. «Вы меня забыли, а у нас здесь добрые дела не забываются, — отвечал человек. — Я тот самый купец, которого вы перед смертью причащали». И только этот купец исчез, как видит отец Георгий — в каменной стене образовалась дыра. Через неё видно опушку леса, а над ней в воздухе — его покойная мать. Она кивнула головой и сказала: «Да, сынок, вас не расстреляют, а через десять лет мы с тобой увидимся». Видение окончилось, и батюшка опять стоял перед глухой тёмной стеной, но в душе у него уже была пасхальная радость. Он поспешил в камеру и сказал: «Дорогие мои, благодарите Бога, нас не расстреляют, верьте слову священника». Ночью не оказалось красноармейцев, которые должны были расстреливать, а документы с осуждениями потерялись где-то во время переездов. Так всех осуждённых оставили в живых. А вскоре отца Георгия взял на поруки архиепископ Фёдор Поздеевский в Данилов монастырь — быть духовником. К тому времени, когда почти все монастыри Москвы были закрыты, жизнь в обители святого князя Даниила продолжалась и именно в те трудные годы достигла необычайной духовной высоты. Здесь находили пристанище многие архиереи, лишённые своих кафедр, насельники закрытых монастырей. Среди братии Даниловской обители были подлинные подвижники, твердо стоявшие на камне веры. И сюда с разных концов древней столицы стекались верующие, чтобы помолиться на уставной монастырской службе, получить совет и утешение от опытных духовников. У архимандрита Георгия окормлялись и монашествующие, и миряне. Особенно много внимания он уделял молодежи. «Путь человека складывается смолоду, и потом трудно его изменить», — говорил батюшка. Хотя отец Георгий не имел большого ~229~ образования, к нему часто приходили за советом люди образованные — художники, скульпторы, инженеры, много учащихся, и всех он отлично понимал, всем давал добрые советы, касавшиеся их профессий. Многих благословлял учиться в медицинский институт. Принимает девочку, почти ребёнка, и потихонечку начинает её воспитывать. Вот она собралась в актрисы, а он ей и говорит: «Это, деточка, совсем не твой путь». Другая наоборот, собралась в монахини, а ей отец Георгий говорит: «Что ты? Ты выйдешь замуж. У тебя будет благочестивейший жених». Так оно впоследствии и вышло, она стала матушкой, а её жених — священником. Словом, это было не простое воспитание, а воспитание во Христе, в Воле Божией. Отец Георгий вымаливал у Господа откровение Его Промысла и тогда, после вразумления свыше, он понимал, какому человеку какой путь уготован от Бога. Дети очень любили отца Георгия. И в Даниловом монастыре сразу легко можно было узнать, где чьи духовные чада. Георгиевские чада были все студенты или школьники, и все были веселые, младшие в панамках (тогда дети не носили платков, а все ходили в панамках), старшие — в шарфиках. К отцу Стефану и отцу Симеону ходили интеллигентные дамы в шляпках. Отец Кассиан был глуховатый, поэтому исповедь шла громко, и к нему ходили старушки в платочках. Когда в храм приходили группы детей в панамках, сразу было понятно, к кому они пришли. Своих деток батюшка очень оберегал и утешался ими, говоря: «Все ко мне идут, несут свои скорби, а вы у меня, как пташечки, лёгкие, всё у вас хорошо, и я отдыхаю с вами». О них батюшка позднее писал из ссылки своему духовному сыну: «Прошу тебя, убереги мои цветочки от этого Вавилона», имея в виду атеистическую идеологию коммунистов, которые хотели построить новое государство без Бога. ~230~ Однажды на Рождественских Святках отец Георгий решил устроить утешение своим духовным детям, во множестве населявшим разные концы столицы. Составился концерт из нескольких детей. Целую неделю со списком адресов поющие дети колесили по Москве и славили Христа. Пели тропарь, кондак, два-три ирмоса и от лица батюшки поздравляли с Праздником. Детей угощали гостинцами, и к вечеру христославы возвращались по домам, усталые и счастливые. Очень большое это было утешение, Архимандрит Георгий. Данилов монастырь как для участников «концерта», так и для тех, к кому он являлся. Одна девочка лет двенадцати, Люсенька, удивительно красивая, с длинной чёрной косой, как свечка простаивала все службы, а потом подходила к отцу Георгию, и он подолгу с ней о чём-то разговаривал. Впоследствии эта девочка станет профессором, врачом-рентгенологом. Был у неё брат, школьник Коля, ростом большой и видный. Он прислуживал в алтаре и надевал стихарь. В школе прознали об этом и дразнили его «маленьким архиерейчиком», а он только добродушно отшучивался. Был и ещё мальчик — Боря. Он постоянно бывал у батюшки и тоже прислуживал в алтаре. Боря имел удивительно чистый и сильный голос, и когда выходили на величание, то он своим звонким голосом покрывал голоса духовенства. Пел он прекрасно и при случае мог даже управлять хором. Когда начались преследования верующих, Боря ~231~ был диаконом, его арестовали и отправили в ссылку, откуда он не вернулся. Дивное пение было в Даниловом монастыре. Канонаршил часто мальчик — подросток Ваня, впоследствии регент и диакон Иван Сергеевич Сарычев. Правый хор состоял из монашествующих и мужчин-мирян, а в левом в основном пели молодые девушки. Однажды к отцу Георгию подошёл его дорогой друг, святой юродивый Никифорушка, и в простом прикровенном стихотворении указал ему будущие события его жизни. Никифорушка произносил загадочные слова то со смехом, то пускаясь вприпрыжку: Не в убранстве, не в приборе — Всё разбросано кругом… Поминай как звали! Там трава большая, Сенокоса много… Скука-мука… Берёзки качаются… Так загадочно говорил Никифорушка, как бы видя наперед весь жизненный путь батюшки. Вскоре отца Георгия пришли арестовывать «новые хозяева власти». Коммунисты всё перерыли в келлии и разбросали вещи по полу — всё было «разбросано кругом». В 1928 году шестидесятилетнего старца Георгия Лаврова сослали в далекие казахские степи, в поселок Кара-Тюбе, где «сенокоса много». И там была «скука-мука» — томление души, оторванной от церкви, от дорогих чад духовных. Только вот берёзки там не росли. «Где же эти обещанные Никифорушкой берёзки?» — часто задавал вопрос батюшка. Со старцем отправились в ссылку его самоотверженные духовные дочери Татьяна Мельникова и Елена Чичерина. Медлен~232~ но тянулись дни в ссылке. Батюшка любил что-нибудь строить: то смастерил ворота, каких в деревне ни у кого не было, и все на них дивились, то что-нибудь благоустраивал во дворе. Он скучал среди степей, без деревьев, часто вспоминал Оптинский сосновый лес и, вздыхая, говорил: «Я ведь лесной медведь, у нас в Оптиной были кругом леса, а тут и прутика не увидишь». Каждое деревянное бревнышко, приставленное к дому, доставляло батюшке радость и напоминало о лесе. Жизнь в ссылке была тяжёлая из-за недостатка пищи. Как-то раз совсем закончилась мука. Из еды оставались только старые сухари, в которых завелись червячки. Таня никак не могла есть такие сухари, а батюшка брал их, благословлял и кушал, приговаривая: «Не тот страшен червь, которого мы едим, а тот, который нас будет есть, если мы окажемся в аду». К счастью, через несколько дней пришла помощь, и пищи стало много. Из Сергиева Посада батюшке прислали яиц хорошей породы кур. Девушки развели цыплят, и с тех пор были у них свои яички. Одного бойкого петушка батюшка прозвал Киршей. Потом батюшка решил купить корову, чтобы было чем прокормиться, сена для неё было вдоволь — целая степь. Буренка была красивая, тёмно-красная, с белыми пятнами. Она очень любила батюшку, и, бывало, только он выйдет, тут же подавала голос. Корова давала много молока. Лена научилась делать из молока сметану, творог и масло. Каждому доставалась полная глубокая тарелка вкуснейшего угощения с густыми сливками. Молока теперь изголодавшиеся девушки пили сколько угодно и когда хотели. Вскоре на пополневшие щеки Лены обратил внимание батюшка и добро сказал: «Сразу видно, что девушка с молочной фермы». И ещё батюшка говорил: «Кушай, деточка, во славу Божию, зато когда не будет — чтобы не роптать!» Слова эти девушкам впос~233~ ледствии частенько приходилось вспоминать в лагерях и ссылках. Часто после трапезы все присаживались отдохнуть на диванчике. Таня начинала вслух читать жития святых, а Лена с батюшкой слушали. Иногда он прерывал чтение и спрашивал: «Ну что, всё поняли?» Или спрашивал девушек, как они понимают прочитанный отрывок, и они своими словами объясняли. Иногда он добавлял такие подробности о жизни святого, которые ему были известны из других книг. Каждый день батюшка совершал положенные молитвы и службы, Таня с Леной были певчими. Отец Георгий в ссылке Бывали у батюшки и испытания. Как-то раз ввалилась в домик большая толпа киргизов во главе с председателем колхоза, с целью ограбить батюшку. Они злобно кричали, махали руками, ворошили все вещи, искали, конечно, деньги, девушек изрядно перепугали. Батюшка был спокоен и уповал на помощь Божию, но встревожился, когда один из хулиганов потянулся к позолочённой Дарохранительнице, в которой находилась великая святыня — Тело и Кровь Господня. Батюшка загородил собой Дарохранительницу и решительно заявил, что готов умереть, но до святыни никого не допустит. Киргизы при этих словах испугались и отступили. Покричав и ничего ценного не найдя, киргизы ушли, захватив с собой батюшкину буренку. ~234~ Когда городское начальство узнало о случившимся с отцом Георгием, то приказало вернуть корову, а перед батюшкой извиниться. Через несколько дней Лена и Таня услышали знакомое мычание. Рада была своему возвращению и исхудавшая корова. Случился как-то раз и пожар в домике батюшки. Сам он стал плескать из ведерка воду на потолок, но огонь не прекращался. Мимо проходили соседи, они начали черпать из колодца воду и лить сверху крыши. Кое-как пожар удалось остановить, уцелела только одна комнатка, но глина, из которой делались здесь все дома, намокла, и скоро оставшаяся часть домика стала разваливаться. У батюшки, любившего что-нибудь строить, появилась новая работа. Однажды днём, когда отец Георгий думал, что он один в доме, он стал молиться Святителю Николаю о своих духовных чадах. Лена отдыхала в своей комнатке и задремала, тут её разбудил какойто шум. Лена прислушалась и поняла, что это в соседней комнате вслух молится отец Георгий. Батюшка очень горячо молился, так, что можно было разобрать слова молитв. Молитва его состояла из повторяющегося воззвания к Святителю Николаю и продолжалась перечислениями имён разных людей, конечно же, батюшкиных духовных чад. Отец Георгий говорил быстро, дерзновенно просил о помощи Николая Угодника: «Святителю отче Николае! Святителю отче Николае!..» И так много раз, затем произносил имена — и опять всё сначала. Он умолял Святителя со всей силой души. Затем послышалось за стеной какое-то движение, необыкновенный шум, и вдруг сам Святитель Николай пришёл к отцу Георгию. Отец Георгий прекратил молитву, ясно было, что она услышана, и все недоумения разрешены. Спустя некоторое время отец Георгий вышел из своей комнаты и направился к выходу из дома. Лена притаилась у стены, и батюшка её не заметил. Лена ~235~ видела, что лицо отца Георгия сияло радостью и спокойствием за судьбы своих духовных детей. Однажды батюшка сильно заболел. Он лежал на койке с температурой, измученный, и бредил. Танечка и Лена молились, как могли, о здоровье отца Георгия. Вдруг сквозь бессвязные слова старца послышалась его молитва. Он обращался к кому-то с просьбой: «Прошу вас, отпустите меня, ведь мой срок кончился, а со мной мучаются ещё две девочки». Закончился срок батюшкиной ссылки, но здоровье его было уже совсем плохое — видно было, что старец медленно умирает. «Может, я ещё окажусь в Сергиевом Посаде? Ведь там очень много берёзок», — часто говорил батюшка. Девушки привезли отца Георгия в Нижний Новгород. Старец почувствовал ухудшение самочувствия, начал задыхаться. Танечка и Леночка посадили его на лавочку возле какого-то храма, а сами стали искать помощи. Настоятелем того храма был грубый и трусливый священник. Когда он узнал, что ря- Поселок Кара-Тюбе. Казахстан. Место ссылки архимандрита Георгия. Рисунок Зиночки Осколковой ~236~ дом с его храмом сидит бывший ссыльный монах, он не только не стал ему помогать, но и сказал, чтобы все трое поскорее уходили отсюда, — так он боялся, что и его осудят. Наконец-то батюшку перевезли в хорошую комнату, окно выходило в сад, где стройно высились берёзки. Увидев их, он сказал: «Вот они, Никифорушкины берёзки». К умирающему батюшке приехали его многочисленные духовные чада. В последние дни он почувствовал облегчение и говорил: «Танюшенька, как мне легко теперь…» Приезд дорогих духовных детей оживил старца. Со всеми духовными детьми отец Георгий вдоволь поговорил, всех утешил добрым словом, поинтересовался всеми церковными делами. Уставшего и слабого от болезни батюшку оставили для отдыха и перешли в соседнюю комнату. Вдруг заметили, что дыхание батюшки ухудшилось. Позвали отца Сергия, он причастил батюшку. Так, мирно и тихо, держа Святую Чашу в руках, отец Георгий перешёл в жизнь вечную. День успения батюшки — 21 июня — совпал с празднованием Владимирской иконы Божией Матери. Во время отпевания в храме на аналое стояла икона Божией Матери — так Сама Пречистая Царица Небесная усыновила осиротевших духовных чад батюшки Георгия. Старушка, в чей домик приняли отца Георгия, рассказывала, что во время отпевания почившего батюшки увидела его в архиерейской мантии, стоящим на солее храма и осеняющим народ архиерейским благословением. Много берёзок растёт на кладбище, где похоронен отец Георгий. «Светлые точки» (Духовные чада отца Георгия) Ты нашей жизни ежедневной Душа и свет, в своей судьбе Мы видим с верой задушевной Небес посланника в тебе. Господь послал тебе на долю Чужих, но любящих детей, Вести к добру их ум и волю, Любить и Бога, и людей. Всего сердечней и заветней Молитву шлём мы к небесам: Да взыдет труд твой многолетний, Как благовонный фимиам. И Сам Господь Своей Десницей Тебя воспримет в Вечный Свет, И да воздаст тебе сторицей За много, много трудных лет! Отрывок из стихотворения Зиночки Осколковой, посвящённого отцу Георгию Лаврову Вот что писал Георгий Лавров своим духовным чадам: «Зачем, моё милое дитя, часто поддаешься ложным мыслям, скорбишь и раздражаешься? Зачем унываешь и скорбишь, что ты одинока? Мы не одиноки, с нами и внутри нас живёт Божественная сила, всегда борющаяся против жизненного зла. Береги это сокровище. Все мы желаем быть счастливыми, спокойными и довольными. А в чём же наше счастье и спокойствие? Счастье мыслящего человека состоит не в том, чтобы в жизни играть милыми игрушками, а в том, чтобы как можно больше вносить света и теплоты в окружающих людей. А свет и теплота — это любовь к Богу и ближним. ~238~ Так вот, моя голубушка Катюша, если мы исполним эту заповедь и подобные ей — то Царство Небесное наше!» Отец Георгий отличался сердечной добротой и мягкостью, обладал исключительным даром любви и радости о Господе, которую унаследовали и его духовные дети. Все духовные чада батюшки в жизненных бедах и испытаниях, выпавших на их долю, всегда имели упование на Христа, подающего радость и утешение в самые трудные минуты. В двадцатые годы беспокойного XX века жила в Москве на Смоленском бульваре школьница Лена. Она училась в последних классах семилетки и очень любила бегать с подружками в театр. Занятия в школе были для них на втором плане, а театр — в центре всех жизненных интересов. Туда девочки проникали всеми способами без билетов. Лена в ту пору несколько раз побывала в Данилове монастыре и прониклась его красотой. Лене понравились иконы, пение и ход богослужения, девушка была тронута всей обстановкой. Она говорила подружкам: «Девчонки, если у нас с театром ничего не получится, вот ещё где жизнь интересная!» Но театр всё же оставался душой Лены. Шли годы, Лена всё бегала в театр, в школе увлекалась кружком драматизации по системе Станиславского, делала успехи, выступала на школьных спектаклях, и наконец созрело решение — быть артисткой! Создать собственный театр, никогда не выходить замуж и всю жизнь отдать искусству. «Школа наша называлась „школой эстетического воспитания“, — вспоминала Лена. — Она была показательной. Внутри здание школы было наполнено всевозможными фантастическими образами. В вестибюле находилась трёхметровая фигура человека, состоящего из кубических и цилиндрических форм, стены ~239~ лестницы были разрисованы какими-то фигурами в полёте, в футуристическом стиле. В школе было множество кружков ритмики, восприятия музыки, акробатики, драматизации, и ученики проводили здесь целые дни, засиживаясь допоздна. Приближалась весна, летний отдых, отъезд из Москвы на всё лето. Школа окончена, осенью надо поступать в театральное училище. И тут пришла откуда-то мысль: „На поступление в театр нужно благословение Церкви“. А где его взять? Нежен старец. К отцу Георгию идти не хочется, потому что ему известно о моей небрежной учебе в школе, о постоянном хождении в театр. Уж лучше поехать к отцу Нектарию из Оптиной пустыни, он живёт где-то в деревне, к нему ездят москвичи… Но нужны деньги на поездку, да и не пустят, пожалуй… Приходится идти к отцу Георгию. Вопрос не сложный и не займёт много времени, только получить благословение на учение, а затем с лёгкой душой всё лето отдыхать…» Данилов монастырь. Вот и коридорчик, икона в полумраке, перед ней горит большая красная лампада, озаряя лик Божией Матери. Тихо, уединённо — тут так хорошо, что и уходить не хочется. Где-то слышится стройное пение — это спевка в Покровском храме, девочки готовятся к службе. Лена просто объявила отцу Георгию, зачем пришла, рассказала о своей мечте. Но не всё так просто бывает в нашей жизни. О каждом человеке Бог имеет своё определение, каждому уготовил особенное призвание. И горе нам, если мы пойдём не по тому пути, который приготовил для нас Сам Господь. Старец посмотрел на Леночку и ласково, но решительно отверг её намерение. «Девочка, — сказал он, — это совсем не твой путь. У тебя путь совсем другой. Тебе даже в театр ходить совсем не надо. В церкви у нас тоже есть своё искусство, вот послушай, как ~240~ стройно поют девочки, погляди, какие красивые иконы. Нет, в театр пути тебе нет». Старец твердо произнёс это слово. Почему же так уверен он был в этом вопросе? Ему это открыл Господь, как открыл когдато Господь старцу Амвросию, что пришедший к нему мальчик в будущем станет хорошим наставником спасения. Так и теперь, открылись у старца Георгия духовные очи, и увидел он волю Божию о Леночке Чичериной, увидел, что быть ей уготовано монахиней. Но сразу не стал ей батюшка этого говорить — пусть сама потихоньку догадается, так будет милостиво. «В театр пути тебе нет». Как Елена Чичерина гром поразили эти слова Леночку. Ведь кроме театра её ничто не интересовало. «Свет померк для меня», — вспоминала впоследствии Елена. Каково было это слышать, когда уже в кармане и билет на завтрашний спектакль во МХАТе. Лена не сдавала своих позиций, стала уверять батюшку, что в старости готова и в монастырь, а сейчас надо заниматься любимым делом: столько мыслей, идей, стремлений. «Вся цель жизни у меня в искусстве, я стремлюсь к нему с самого раннего детства…» А батюшка всё своё заладил — рассказывает о том, как приходила к нему одна пожилая дама, которая, как и Лена, начинала молодость с театра: «Были успехи, слава, но потом всё пошло ина~241~ че. Начались неудачи, разочарования, оскорбления, обиды, отчаяние, и до того дошло, что она несколько раз пыталась покончить с собой. Теперь она вся измученная, печальная пришла сюда, а уж помочь ей сейчас трудно: жизнь-то вся уже поломана, прожита, и душа истерзана. Поэтому и говорю, что путь человека складывается смолоду, и потом трудно его изменить». Лена обиделась на батюшку и в уме своём решила всё сделать по-своему, а сейчас только дослушать наставление и скорее бежать домой. Заботливый старец продолжал: «Нет, деточка, сейчас, смолоду надо прокладывать жизнь правильно, а к старости уже не вернешь времени». Много ещё говорил отец Георгий, стараясь убедить Лену в том, что мечта её обманчива и не даст ей счастья в жизни. Лена вышла разобиженная, даже разгневанная на него, с камнем на сердце. «Так безжалостно разрушить жизнь! Да и почему я должна слушать какого-то старца?» Всё лето в душе девушки шла борьба. В голове теснились разные мысли. Настроение Лены резко менялось: то слёзы, рассеянность из-за ускользающей мечты, то бурное негодование и дерзкие решения: «Сделать по-своему — и всё! Вот пойду осенью и поступлю в театральное училище». Но, видимо, молился святой старец, чтобы просветил Господь юную душу, вразумил, как поступить. И вот однажды, стоя в храме, Лена особенно четко услышала слова церковного песнопения: «Святым Духом всяка душа живится, и чистотою возвышается, светлеется Троическим Единством Священнотайне…» И на душе сделалось так хорошо, легко, светло и радостно, что ничего в жизни уже не надо. Вот она — радость жизни с Богом, это дороже любых сокровищ — просвещение Святым Духом. Этим-то и живёт душа, чистотою возвышается… ~242~ Теперь было решено покончить с театром. Правда, чем теперь жить — неясно, но внутри зрело нечто большее, открывались какие-то неведомые дали… В церкви каждое слово достигало сердца. Службы проходили с интересом, всё церковное теперь стало милым и родным. В следующий раз придя к старцу, Лена попросила у него какую-нибудь духовную книжку. Он торжественно спустился по ступенькам из своей келлии,, двумя руками держа над головой небольшую книгу — как диакон выносит Святое Евангелие. Это была «Лествица». Первая глава гласила: «Об отречении от жития мирского». Лена читала её с упоением, поздними вечерами, и не могла начитаться. «Батюшка, а ведь все описанные здесь искушения и у меня есть», — говорила Лена старцу. А батюшка успокаивал её, чтобы гордость не пустила корешки: «Что ты, деточка, это ведь только у больших подвижников, великих, такие искушения бывают». Лена стала по-особенному одеваться. У неё появился чёрный жакетик, чёрный в белую крапинку платочек, который она повязывала низко над бровями. Из-под платочка были выпущены недлинные волосы, собранные в бантики. Некоторые знакомые стали говорить Лене: «Ну, ты прямо как какая-то послушница одеваешься». Иногда к ней приходили целой стайкой подружки и звали принять участие в какой-нибудь постановке, говоря, что как раз Лена подходит на определенную роль. Но девушку это уже не увлекало. Она даже порвала все любимые фотографии актеров, хотя и не без горечи. Лена устроилась на курсы художественной вышивки при музее народного творчества. Вышивание нисколько ей не давалось. Но был там и другой предмет — рисование. Вскоре по рисованию Лена выделилась из общей среды учащихся. «У меня открылся талант ~243~ к рисунку, — вспоминала Елена. — Яркая фантазия, долго сдерживаемая, тут прорвалась. Дамы стали заказывать себе шляпки с моим рисунком. Преподавательница, шутя, говорила, что я отбиваю у неё хлеб. В конце года устроили выставку вышивки и рисунка. Многие художники приходили посмотреть мои работы. Тогда мне предложили поступить без экзаменов во ВХУТЕМАС». Лена всей душой полюбила церковные службы и впоследствии поняла, что тихая жизнь в церкви и есть то самое заветное стремление её души, поняла, что ей нужна только молитва и служение Господу, а не искусству, как бездушному идолу. Именно подготовка к жизни небесной стала основным занятием Елены. Полученный от Бога творческий талант она применила в написании книги о святом старце Георгии — «У Бога все живы». Скончалась монахиня Екатерина (в миру — Елена Владимировна Чичерина) в 1997 году в Княгинином Свято-Успенском монастыре города Владимира. Татьяна Мельникова родилась 20 января 1903 года в Польше, в православной семье. С началом Первой мировой войны семья Мельниковых переехала в Царское Село, где Таня и её младшая сестра Галя учились в гимназии вместе с великими княжнами Марией и Анастасией. Впоследствии Татьяна вспоминала их с нежностью и печалью, подчеркивая необыкновенную скромность великих княжон и в поведении, и в одежде. После революции семья Мельниковых поселилась в Нижнем Новгороде. Там Таня познакомилась со своим первым духовником, епископом Петром Зверевым. Под его руководством Татьяна стала преподавать Закон Божий и церковное пение в монастырской воскресной школе. В эти годы она выучила наизусть Евангелие от Марка и несколько канонов и акафистов. Позднее, в тюрьмах и ссылках, при отсутствии книг, ~244~ это очень помогало и ей, и окружавшим её верующим людям. После смерти владыки Петра Таню чаще всего можно было видеть в Свято-Даниловом монастыре. Здесь Татьяна имела возможность беседовать о путях спасения с мудрым старцем Георгием Лавровым. С юных лет Таня тяготела к монашеству и не думала о замужестве. Много раз она просила своего батюшку о постриге, но он с улыбкой, ласково говорил ей: «Подожди, деточка, будешь ещё матушкой». Святому старцу были открыты пути промысла Божьего, он видел призвание каждого человека, приходящего к нему за советом. Так важно выбрать в своей жизни именно тот путь, который задумал для человека Сам Господь, и так страшно ошибиться. Татьяна мечтала о монашестве, а Господу было угодно, чтобы она была матушкой, растила детей и внуков. После похорон батюшки Таня Таня и Галя Мельниковы со своим Мельникова вернулась в Москву, отцом Борисом Никаноровичем к родителям, но была арестована. Жестокие люди допрашивали Таню в течение нескольких месяцев, с угрозами и нецензурной бранью, требуя назвать членов «организации Лаврова». Наступил Великий пост. Следователь на допросах стал необыкновенно вежлив, рассуждал о посте, читал отрывки из Евангелия, хитростью пытался разузнать имена духовных чад отца Георгия. Но Таня чувствовала лукавство врага, она молчала, и тогда её, голодную, ослабевшую девушку, попытались соблаз~245~ нить яствами: кофе, бутербродами, пирожными. Таня едва держалась на ногах, глотая слюну, отказывалась, и следователь вновь срывался на крик и брань… Переносить всё это помогала только молитва. Как-то раз на допросе следователь сказал Татьяне: «Вы все представляете собой „светлые точки“: собранные вместе, точки разгораются сильнее, а потому их надо раскидать — и они потухнут». Однако этого не произошло: «точки» всё путешествуют по белу свету, но что-то не слышно, чтобы они потухли. Страдалицу Христову сослали на три года в город Бийск Алтайского края. Там она была лагерной медсестрой. Наконец, в 1936 году Таня вернулась из ссылки и оказалась в Сергиевом Посаде. Много раз вспоминала Татьяна слова отца Георгия: «Подожди, деточка, будешь ещё матушкой». Поразительна оказалась сила его молитв и пророчеств. Спустя некоторое время Татьяна встретила благочестивейшего человека по имени Тихон. Они поженились, и Господь дал им двоих детей — сына и дочь. Тихон Пелих стал священником, а Татьяна — его преданной матушкой, как и провидел отец Георгий. «Не печальтесь обо мне…» (Павел Флоренский) Павел Флоренский родился в местечке Евлах (ныне — Азербайджан) 9 января 1882 года. Он был крещён священником из Тифлисской Давидовской Мтацминдской церкви с именем в честь святого апостола Павла. Апостол Павел стал особым покровителем священника Павла. Этот Апостол, бывший гонитель Церкви, был обращён к вере во Христа светом и голосом Божиим: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?» Так он стал проповедником Истины. Похожее произошло и с Павлом Флоренским. «Почти всё, что приобрёл я в интеллектуальном отношении, — писал Павел Флоренский в своей «Автобиографии», — получено не от школы, а скорее вопреки ей. Много дал мне отец лично. Но, главным образом, я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологического, метеорологического и так далее, но всегда на почве физики. Читал я и писал тоже нередко среди природы. Страсть к знанию поглощала всё моё внимание и время. Я составил себе стенное расписание занятий по часам, причём время, назначенное классам и обязательному посещению богослужения, окружил траурной каймой, как безнадёжно пропавшее». Разность вероисповеданий родителей (мать принадлежала к армяно-григорианскому вероисповеданию), а также характерное для образованного общества конца XIX века преклонение перед человеческим разумом явились причиной того, что Павел Флоренский не получил в семье даже самых простых навыков церковной жизни. «О религии у нас, — писал впоследствии отец Павел, — никогда не говорилось ни слова, ни за, ни против, ни даже повествовательно, как об одном из общественных явлений… ~247~ Воспитанный в полной изоляции от представлений религиозных и даже от сказок, я смотрел на религию как на нечто вполне чуждое мне, а соответственные уроки в гимназии вызывали лишь вражду и насмешку… В церковном отношении я рос совершенным дичком. Меня никогда не водили в церковь, ни с кем не говорил я на темы религиозные, не знал даже, как креститься». Приход Павла Флоренского к вере совершился летом 1899 года под влиянием целого ряда Божиих призывов, о которых он подробно рассказал в своих «ВоспоминаниПавел Флоренский ях». Однажды, когда Павел спал, с братиком Сашей он ощутил себя заживо погребённым на каторге, в рудниках. Это было таинственное переживание тьмы кромешной, небытия, геенны. «Мною овладело безвыходное отчаяние, и я осознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то — не слышанным звуком, принёс имя — Бог. Это не было ещё ни сияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что — или гибель, или спасение этим именем и никаким другим… лицом к лицу предстал мне новый факт, столь же непонятный, как и бесспорный: есть область тьмы и гибели, и есть спасение в ней… Мне это было откро~248~ вением, открытием, потрясением… я вдруг проснулся… и, сам не зная для чего, но, подводя итог всему пережитому, выкрикнул на всю комнату: „Нет, нельзя жить без Бога!“» В другой раз Павел пробудился ночью и выбежал на улицу, во двор, залитый лунным светом. «Тут-то и произошло то, ради чего я был вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды моё имя: „Павел! Павел!“ — и больше ничего. Это не было — ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов… Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить, — призыв… Я не знал и не знаю, кому принадлежал этот голос, хотя не сомневался, что он идёт из Горнего мира». Так юноша обрёл веру в Бога как Абсолютную и целостную Истину, на которой должна строиться вся жизнь. Хотя родители и не дали сыну церковного воспитания, они вложили в него всё лучшее «по человеческому естеству». Вот характеристика на бывшего ученика Тифлисской второй гимназии Павла Флоренского: «Внешность этого юноши простая: нет у него ничего напускного и предвзятого. Всегда добродушный и спокойный, он с неослабным интересом следил за всеми окружающими явлениями; способность быстро ориентироваться и умение уловить сущность всякого научного вопроса свидетельствуют о том, что Флоренский усваивает знания в понятии, поэтому он всегда способен индивидуализировать явление, определить его общее значение и смысл, резко очертить его особенности и глубоко проникать в научный вопрос (конечно, насколько возможно это молодому ещё уму). За невзрачной наружностью этого юноши скрываются богатые творческие силы. Флоренский отличается философским складом ума. Всегда сосредоточенный и внимательный, он кажется рассеянным, но это необыкновенный вид рассеянности. Научный ~249~ интерес его многосторонний. Особенно интересовался греческой философией, математикой и физикой. Он всегда был любимцем у учеников младших классов, к которым он всегда сердечно относился. Люди такого добродетельного типа в жизни бывают честные идеалисты и нравственные общественные деятели». В 1900 году Павел поступил на физико-математический факультет Московского университета по отделению чистой математики. Своё кандидатское сочинение «Об особенностях плоских кривых как местах нарушения их непрерывности» Павел Флоренский рассматривал как первую часть большой работы «Прерывность как элемент мировоззрения». Привлекая данные математики, физики, химии, биологии, философии, Павел обосновывал в этой незаконченной работе односторонность и несостоятельность эволюционизма, господствовавшего в XIX веке не только в естествознании, но и во всех областях человеческого знания и бывшего опорой материалистического мировоззрения и атеизма. Во время учебы в университете Павел Флоренский подружился с поэтом Андреем Белым, а через него познакомился с литературносимволическими кругами (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Д. С. Мережковский). Символизм привлекал Павла творческим выходом из бездушного рационализма, тем более, что и сам он писал стихи. Но вскоре Павел заметил, что его новые друзья — писатели-символисты — находятся на ложных духовных основах. Их духовная «всеядность» напугала и оттолкнула Павла. Он написал Мережковскому (представителю так называемого «нового религиозного сознания»), что их отношения зависят от того, «как мы относимся к исторической Церкви». «Я должен быть в Православии и должен бороться за него. Если Вы будете нападать на него, то, быть может, я буду бороться с Вами». Так ещё в ранние годы началось его расхождение с той частью русской интеллигенции начала XX века, ~250~ которая, отдаляясь от Православия, пыталась создать своё ложное христианство, совращала народ к неверию и многих привела к погибели. Другая часть интеллигенции, к которой принадлежал Павел Флоренский, шла служить Церкви теми дарами, какие получила от Бога. В сентябре 1904 года Флоренский поступил в Московскую духовную академию. С тех пор вся жизнь его оказалась связанной с Троице-Сергиевой Лаврой, рядом с которой он прожил почти тридцать лет. Павел Флоренский учился по всем предметам на «отлично», а его семестровые работы — «Сочинение Оригена», «Понятие Церкви в Священном писании» — до сих пор сохраняют научно-богословское значение. Кандидатское сочинение Павла «О религиозной истине» стало ядром магистерской диссертации и книги «Столп и утверждение Истины». Книга была выполнена прекрасно. В ней сделана полная апология христианской веры как единственной истины. Книга могла удовлетворить самый требовательный вкус, изощрённый в философии и богословии, в ней раскрывалась красота и глубина христианства и его необходимость для человека. Оценивая вклад Павла Флоренского в историю философии, один из лучших знатоков античной культуры А. Ф. Лосев писал, что Флоренский дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости превосходящую всё, что когда-либо было написано о Платоне: «Его имя должно быть названо наряду с теми пятью-шестью име~251~ нами, которые знаменуют собой основные этапы платонизма во всемирной истории философии вообще». Сам же Павел Флоренский всегда оставался скромным и не претендовал на безошибочность своего мнения. Он хотел обсуждать свои писания, развиваться и уточнять свою мысль. Он писал: «Я хотел именно Православия и именно церковности. Я хотел и хочу быть верующим сыном Церкви». В 1909 году Флоренский встретил девушку, которая ему очень понравилась и с которой он мог бы соединить свою судьбу. Девушку звали Анна. Она происходила из крестьянской семьи Рязанской губернии. Что-то новое пришло в жизнь Павла. Хорошее это «новое» или плохое? Как поступить, ведь он имел желание стать монахом? Начались раздумья. Как-то раз, во время тяжёлых раздумий в тиши природы, с Павлом произошло чудо. Флоренский плакал в тоске и отчаянии и не мог прийти к определённому решению. Начался дождь. Павел машинально нагнулся и захватил рукой какой-то листик. Поднял его и увидел, к удивлению своему, четырёхлистник — «счастье». При этом Павел вспомнил, что с самого детства он искал четырёхлистный трилистник, обшаривал целые луга, разглядывал множество кустиков, но, несмотря на все старания, не находил желанного. Не вера в приметы проявилась теперь, а желание услышать Волю Божию, хотя бы через это маленькое чудо. Ведь часто так Господь указывает Свою Волю — через малые явления. Тут и пришёл ответ: «Этот заветный четырёхлистник — указание Воли Божией на то, что дружба с Анной угодна Богу». Сам Бог подсказывал: «Вот и пришло твоё счастье, твой путь — семейный». Впоследствии Анна Михайловна Гиацинтова оказала большое духовное влияние на Павла Флоренского. Жили они необыкновенно мирно, никогда не ссорились. Однажды гостья Фло~252~ ренских, Елена Апушкина, увидела, как отец Павел положил свою руку на руку Анны Михайловны. Он посмотрел на гостью и сказал: «Елена Владимировна, посмотрите, как я Анну ругаю». Елена Владимировна вспоминала: «О, если бы все люди так ругались! Живя по несколько дней в семье Павла Александровича, я не слышала ни сердитых окриков, ничего плохого». В 1908–1919 годах отец Павел преподавал в Московской духовной академии историю философии. Тематика его лекций была обшир«Философы» (Павел Флоренский на: Платон и Кант, оккультизм и и Сергей Булгаков), художник М. Нестеров христианство, религиозный культ и культура и др. Священник Павел Флоренский был одним из наиболее талантливых и любимых студентами профессоров Академии. Самая большая аудитория на его занятиях всегда была переполнена. Студенты стояли в проходах, вдоль стен, сидели на подоконниках, толпились около двери. Отец Павел пробирался, почти протискивался через толпу и начинал урок. Его речь можно было слушать часами без всякой усталости. В 1918 году «Соборный отдел о духовно-учебных заведениях» официально пригласил отца Павла принять участие в работах Отдела как его сотрудника для разработки вопроса о типе пастырских училищ. Отец Павел составил «Тезисы о классическом образовании». ~253~ С 1918 по 1920 год отец Павел входил в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. В результате деятельности Комиссии было спасено огромное историко-художественное богатство Лавры и защищены от разграбления и разрушения все храмы. Если бы Комиссия не создала музей, где поместили многие иконы и церковные ценности, их разграбили бы «новые хозяева власти». Вот как говорил сотрудник ВЧК Розенталь: «Я утверждаю, что Троице-Сергиева Лавра — это гнойник на теле Советской России, который необходимо, так или иначе, отсечь». Но слава Богу, им Господь не попустил. Молитвами преподобного Сергия и покровом Матери Божией Лавра была сохранена от разрушения. Кроме богословских трудов отец Павел вёл ряд научных работ. Осенью 1920 года Флоренского пригласили работать в московское отделение завода «Карболит» в качестве консультанта. Убедившись в его исключительных способностях, отца Павла пригласили работать в отдел электротехнической промышленности. Авторитет ученого священника как ведущего специалиста в области электротехники был столь велик, что он был избран в члены президиума бюро по электроизолирующим материалам всесоюзного энергетического комитета. Многочисленные изобретения и открытия отца Павла в различных областях науки и техники имели важное значение в развитии народного хозяйства страны и укреплении её обороноспособности. Отцу Павлу приходилось встречаться с целым рядом государственных, партийных и общественных деятелей, открыто враждебных или чуждых Церкви. Отец Павел читал лекции и ходил в подряснике, что было в те годы гонений на священников большой редкостью. Высокопоставленные чиновники удивлялись, что им приходится общаться с «ученым попом», который руководит советским научным учреждением и при этом ещё ходит в подряснике. ~254~ 1 августа 1921 года священник Павел был утверждён профессором печатно-графического факультета Высших художественнотехнических мастерских (ВХУТЕМАС). В течение трёх лет отец Павел читал во ВХУТЕМАСе курс лекций под названием «Анализ перспективы». Отец Павел вместе со своими единомышленниками В. А. Фаворским и П. Я. Павлиновым отстаивал ценность и значимость общечеловеческих форм культуры, наполненных духовным смыслом. Деятель культуры, учил отец Павел, призван раскрыть существующую духовную реальность. Если художник сам организует что хочет и как хочет, своим субъективным и иллюзионистическим взглядом на искусство и на культуру он в конечном итоге ведёт к обессмысливанию и разрушению культуры и человека. Вскоре деятельность отца Павла подверглась острой критике со стороны некоторых творцов «нового» искусства. Маяковский придумал насмешливую «кричалку»: «Во ВХУТЕМАСе — поп Флоренский в рясе!» «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых», — говорил Апостол Павел; точно такие же слова мог сказать и отец Павел. Не наука привлекала его, а желание всеми талантами, какие есть, проповедовать слово Христово посреди безбожного мира. Вот и использовал отец Павел каждую возможность служить ближним как ученый. В своём дневнике отец Павел писал: «Сегодня читал доклад „Вычисление градиента на витках обмотки трансформаторов“. После говорили, что моё чтение произвело впечатление фурор. Дай-то Господи! Мне не нужна слава. С трансформаторами, может быть, вытащу Господу хоть одну душу!» Своим высоким нравственным и научным авторитетом отец Павел свидетельствовал о том, что культура и наука не противоречат и не опровергают религию, как это пытались внушить ~255~ атеисты. «Наука, — говорил отец Павел, — должна быть указателем пути ко Христу». Это он и старался делать, указывая своим современникам на Истину Христовой Церкви: «Культура ядром своим и корнем имеет религиозный культ, а потому в деятельности религиозной нужно видеть сердцевину всей деятельности человека вообще, которая подчинена единой цели — очищению человека от грехов для жизни вечной». Отец Павел отстаивал перед безбожным миром необходимость Православной Церкви и духовную значимость православной культуры как лучшего выражения общечеловеческих ценностей. Когда власти пожелали уничтожать иконы и иконостасы храмов, Флоренский написал книгу «Иконостас», где защищал иконы и доказывал их необходимость для общества. Когда власти пожелали переименовать многие старинные добрые улицы и города, дав им имена, связанные с революцией, отец Павел написал книгу «Имена». В этой работе раскрывался духовный смысл наименований как выявлений сущности и как способа познания законов духовной реальности. Деятельность отца Павла явно вызывала опасения у новых властителей, и в конце концов они решили, что оставлять его среди общества больше нельзя. За отцом Павлом установили тщательное наблюдение, Комиссию по охране Лавры расформировали. Флоренского обвинили в том, что он создает во ВХУТЕМАСе ~256~ мистическую коалицию. В 1933 году отец Павел был арестован и отправлен в Соловецкий лагерь. В воспоминаниях солагерников отец Павел запечатлён как человек необычайно доброжелательный к окружающим, готовый поделиться с нуждавшимися и пайкой хлеба, и своими знаниями, а с теми, у кого открыто сердце, — словом Божиим. Флоренский на Соловках был самый уважаемый человек — гениальный, безропотный, мужественный, философ, математик и богослов. Заключённые любили его за высокую нравственность, богатство души, за всё то, что облагораживает человека. Под влиянием отца Павла многие обратились к истине, неверующие становились верующими. 8 декабря 1937 года Павла Флоренского, в числе многих других заключённых, расстреляли и похоронили в общей могиле. Предчувствуя свою скорую смерть, Павел Флоренский написал для своей семьи слово утешения: «1. Прошу вас, мои милые, когда будете хоронить меня — приобщиться Святых Христовых Тайн, в этот самый день, а если уж будет никак нельзя, то в ближайшие дни. И вообще прошу приобщаться вскоре после смерти моей чаще. 2. Обо мне не печальтесь и не скорбите по возможности. Если вы будете радостны и бодры, то мне этим доставите успокоение. Я всегда буду с вами душою, а если Господь позволит — буду часто приходить к вам и смотреть на вас. Но вы уповайте на Господа и на Его Пречистую Матерь и не печальтесь. 3. Самое главное, о чём я вообще прошу вас, — это чтобы вы помнили Господа и ходили пред Ним. Этим я говорю всё, что имею сказать. Остальное — либо подробности, либо второстепенное. Но этого не забывайте никогда». Откуда это утешение? Как можно не печалиться при потере близких? Отец Павел нам словно напоминает, что только той ~257~ смерти надо бояться, которая грехами убивает душу, и той разлуки надо бояться, которая разлучает человека с Богом. Верующий человек не боится смерти, потому что смерти нет. Душа бессмертна, а тело воскреснет в день всеобщего воскресения. Вот отрывок из проповеди отца Павла: «Отдаст земля тех, которые в ней спят, и прах тех, которые молчаливо в ней обитают. Тогда отрёт Бог всякую слезу с очей, смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни не будет, ибо прежнее прошло. Вновь составившееся тело наше преобразуется, высвечивая благодатностью. Одухотворёнными встретятся близкие и любящие, обнимутся после многолетней разлуки, расправляясь после лежания в тесных могилах. И не смогут наглядеться в глаза друг другу, пожимая руки с детской улыбкой, молча. Будут в общении со Христом Господом, Которого „не видев любят“, светлою радостью Которого радуемся мы в предчувствии. И не будет уже ничего нечистого в тот великий праздник Восстания милых, в великую Пасху мировую, но Бог будет во всех и во всём. Ей, Господи, гряди! Аминь». Святой Лука Валентин Войно-Ясенецкий (так звали архиепископа Луку до принятия монашества) родился 27 апреля 1877 года в Керчи. Древний дворянский род Войно-Ясенецких — польского происхождения, известен с XVI века. Представители рода, носившие фамилию Ясенецких, получили приставку «Войно-» и дворянские титулы за воинскую доблесть, проявленную на полях сражений. Впоследствии, после многолетних разделов Польши, род Ясенецких обеднел, и они стали простыми землепашцами. Только отцу будущего архиепископа Луки — Феликсу Станиславовичу Войно-Ясенецкому — удалось получить образование, вырваться из деревенской глуши и поселиться в городе Керчи. Во время коммунистических гонений на людей высокого происхождения архиепископу Луке в тюрьме пришлось говорить следующее: «Отец мой дворянин, но в юности жил в курной избе и ходил в лаптях». Родители рано заметили природную склонность Валентина к рисованию и в тринадцать лет отдали его в Киевскую художественную школу. Вскоре Валентину предложили стать участником одной из выставок. Его дарование оценили. Картина, написанная юным художником, привлекла внимание посетителей. Валентин изобразил нищего с протянутой рукой и полными горя глазами. Внимание доброго юноши привлекали богомольцы, стекавшиеся ~259~ в Киево-Печерскую Лавру за тысячи верст. Изображая их на картинах, Валентин размышлял о том, зачем люди посещают святые места и совершают молитву. А и вправду — зачем люди молятся? — Чтобы жила душа наша, потому что молитва есть дыхание и пища души. Молитва — это беседа человека с Богом. Говорят люди Богу о своих бедах и нуждах — и Господь, милостивый Отец, подаёт Своим детям всё необходимое. Вглядываясь в то, как прикладываются к иконам верующие люди, странники и купцы, здоровые и больные, Валентин начал понимать, что люди хотят быть с Богом всегда, и в бедности и в богатстве, и у всех людей всех сословий есть потребность в общении с Богом. А как прекращает человек молиться Богу, так душа начинает голодать и может совсем умереть. Поэтому полюбите молитву, любите часто молиться, как можно чаще беседовать с Богом. В будущем и сам Валентин для молитвы будет посещать православные храмы и писать иконы для них. В семнадцать лет Валентин поступил в Киевскую гимназию, где с увлечением изучал историю Киева. Юноша любил древний город, раскинувшийся на величественных днепровских холмах, его старинные храмы и православные святыни. Рисунки Валентина. Паломники и дети Красоты Киева, росписи Владимир~260~ ского собора, выполненные Васнецовым, Нестеровым и Врубелем, оставили в душе гимназиста неизгладимый след. Было у Валентина ещё одно устремление — любовь к чтению. По старому доброму обычаю, всем гимназистам дарили Новый Завет. Сильное впечатление на юношу произвело то место, где рассказывается, как однажды Господь, проходя со своими учениками через поле и указывая на колосья пшеницы, с горечью говорит, что созрела жатва, а убирать некому. Ученики в недоумении спросили своего Божественного Учителя: «Почему некому убирать пшеницу?» Господь говорил притчами и под неубранной пшеницей имел в виду людей, которые не веруют в Бога, не ходят в храм и не думают о спасении своих душ. А делатели, то есть работники, собирающие пшеницу, — это те православные христиане, которые и сами спасают свои души, и другим людям помогают, как бы собирают пшеницу для Царства Небесного. У Валентина дрогнуло сердце: «Неужели некому? Неужели у тебя, Господи, мало делателей?» Эти слова глубоко запали в юную душу и оказались первым призывом на служение Богу. Пройдёт совсем немного времени, и Валентин вместе с другими станет этим делателем и будет, как добрый сеятель, сеять зерна Православной веры в души и сердца многих людей. После окончания гимназии и художественной школы Валентин стал готовиться к поступлению в Академию художеств. Об этом времени Святитель вспоминал: «Влечение к живописи было у меня настолько сильным, что по окончании гимназии я решил поступать в Петербургскую академию художеств. Но во время вступительного экзамена тяжело задумался о том, правильный ли жизненный путь избираю. Недолгие колебания кончились тем, что я признал себя не вправе заниматься тем, что мне нравится, и обязан заняться тем, что полезно для страдающих людей». ~261~ Юноша очень глубоко поверил в то, что только в любви счастье и смысл жизни, и для него стало невозможно отдавать годы на подготовку, учась ненужному, когда он знаю, что единственное нужное — это развивать в себе любовь к ближним. В студенческой среде многие ребята по наивности увлекались идеями всемирно известного писателя Льва Толстого. Многим нравилась яркая и напоказ трудолюбивая жизнь удивительного человека. Ходит босяком, помогает простому народу — вот уж настоящий святой! На юного Валентина большое впечатление произвёл образ седобородого «пророка», и он даже решился написать ему письмо, в котором просил писателя помочь убедить его мать, что в деревне он принесёт много пользы крестьянам. «…теперь я знаю, — писал Валентин, — что в деревнях люди голодают, и мне нужно ехать к ним, чтобы помочь…» Мама Валентина сильно воспротивилась стремлению сына стать толстовцем. Но толстовство юноши продолжалось недолго, от этого ложного «учителя жизни» его избавил Божий Промысел. Однажды за границей Валентину в руки попала запрещенная в России книга Льва Николаевича под названием «В чём моя вера?». В этой книге неверующий писатель высказывал множество клеветы и лжи на христианскую веру в Бога. Он высмеивал веру как свойство неграмотных, неученых людей. Валентина как громом поразила кощунственная позиция писателя по отношению к православию. Перед юношей предстал подлинный облик злобствующего атеиста, имевшего незаурядные литературные способности. Спустя много лет, когда сам Валентин станет блестящим ученым и профессором, он напишет книгу «Вера и наука» в которой покажет, что вера в Бога никоим образом не противоречит науке. Всю свою жизнь он будет свидетельствовать о Боге перед неверующим миром. ~262~ Валентин поступил на медицинский факультет Киевского университета святого Владимира. В университете товарищи глубоко уважали его и любили, так как он был добр, справедлив и всегда заступался за слабых. На третьем курсе он был избран старостой. Это случилось так. Перед одной лекцией Валентин узнал, что один из товарищей по курсу — поляк — ударил по лицу другого студента — еврея. По окончании лекции Валентин встал и попросил внимания. Все примолкли. Юноша произнёс пламенную речь, обличавшую безобразный поступок студента-поляка. Он говорил о высших нормах нравственности. Государственные экзамены Валентин сдал блестяще, на одни пятерки, и профессор общей хирургии сказал ему: «Доктор, вы теперь знаете гораздо больше, чем я, ибо вы прекрасно знаете все отделы медицины, а я уже многое забыл, что не относится прямо к моей специальности». Таким серьёзным отношением к учебе и научным исследованиям молодой человек готовил себя к будущей деятельности. А сокурсники решили, что он стремится к карьере ученого, и на втором курсе пророчили ему профессорское звание. Но Валентин всех удивил своими словами: «Я изучал медицину с исключительной целью — быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, чтобы помогать бедным людям». Однокурсники Валентина гово~263~ рили: «Как это — вы будете простым врачом? Вы ведь ученый по призванию!» Валентин был немного обижен тем, что его совсем не понимают, ведь что может быть важнее, чем служение людям? Сам Господь об этом сказал: «Я посреди вас, как служащий» (Лк. 22 : 27); «И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10 : 42). Молодому врачу приходилось ежедневно принимать огромное количество людей, оперировать в больнице с девяти утра до позднего вечера, разъезжать по большому участку Курской губернии, а ночью оставалось время для исследования под микроскопом различных бактерий и микроскопических препаратов. Валентину Феликсовичу пригодилось умение рисовать, и он делал подробные зарисовки микропрепаратов для своих научных статей. Молодой врач трудился с большим самопожертвованием. Это была изнурительная работа. Кроме врачебных обязанностей, он обязан был курировать сельские школы для осмотра детей, выявлять опасность эпидемий, организовывать прививки. Широко распространенная болезнь глаз лишала зрения тысячи людей, а Валентин Феликсович возвращал им возможность видеть. Знаменателен случай исцеления одного слепого. Молодой нищий паренек, слепой с раннего детства, прозрел после операции Валентина Феликсовича. Месяца через два исцелён~264~ ный и благодарный нищий собрал со всей округи множество таких же, как он, слепых нищих. Все несчастные длинной вереницей пришли к доброму врачу, ведя друг друга за палки, ожидая исцеления. Слава об успешных глазных операциях хирурга Войно-Ясенецкого вскоре разнеслась далеко за пределы Курской губернии. Однажды, когда Валентин Феликсович был уже священником, ему пришлось выступать в суде, где преступные судьи пытались погубить его товарищей врачей. Блестящее выступление образованнейшего врача спасло жизнь несправедливо обвинённых докторов. Отец Валентин отвечал бесстрашно и решительно, чем вызвал симпатии людей в зале. Следователь безбожник спросил его: «Как это вы верите в Бога, поп и профессор Войно-Ясенецкий? Разве вы Его видели, своего Бога?» Отец Валентин ответил: «Я много раз оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там ума, и совести там тоже не находил». Этот ответ вызвал хохот и одобрительный гул в зале. Из-за возмущения в городе врачей отпустили через два месяца. В 1923 году в Ташкенте появились обновленцы, церковные раскольники, специально подосланные властями, чтобы всячески вредить православной церкви. Неожиданно исчез епископ Иннокентий. В городе в страхе ожидали приезда обновленческого епископа. Тогда народ, зная и любя отца Валентина, просил его стать епископом на опустевшей кафедре. Епископ Андрей решил дать Валентину при монашеском постриге имя Апостола Евангелиста Луки, также врача и художника. Вскоре Владыку Луку арестовали и отправили в ссылку. Где бы ни жил владыка, везде к нему шло множество народу. Владыка лечил и исцелял приходящих к нему, говоря: «Это Бог вас исцелил моими руками. Молитесь Ему!» ~265~ Жестокие властители не могли этого выносить, поэтому постоянно переводили владыку с места на место, выбирая всё более отдалённые и глухие деревни. По окончании ссылки святитель Лука возвратился в Ташкент. По-прежнему к нему шло много народу. Святитель собрал вокруг себя молодых людей, учившихся у него медицине и помогавших ему. Он посылал их в город, искать бедных больных, которые не получают помощи. Тогда власти снова отправили святителя в ссылку — в Архангельск. Когда началась Великая Отечественная война, владыка был доставлен в Красноярск и назначен консультантом всех госпиталей. Раненые солдаты и офицеры очень его любили и уважали. Когда владыка делал обход, они радовались; все перевязанные бинтами, они только и могли, что поднять вверх кто руку, кто ногу, и таким образом отдавали приветственный салют доброму батюшке врачу. На основании своего богатейшего медицинского опыта святитель Лука выпустил две научные книги, за которые ему присудили государственную премию — это был единственный случай, когда эту премию получал епископ. Святитель был переведён в Крым. Здесь владыка взялся за восстановление и открытие порушенных храмов, смело проповедовал, снова и снова вызывая недовольство безбожных властей. Всю свою жизнь лечивший других, Святитель Божий почти не думал о своём собственном здоровье. Долгие ночные чтения и научные работы начали сказываться на зрении самоотверженного целителя. Болезнь глаз у владыки увеличивалась, и он полностью ослеп. Но даже такой недуг не мешал владыке совершать Божественную службу. Архиепископ Лука входил без посторонней помощи в храм, прикладывался к иконам, читал наизусть богослужебные молитвы и Евангелие, помазывал елеем, произносил проникновенные проповеди. «Я принял как Божию волю быть мне ~266~ слепым до смерти, и принял спокойно, даже с благодарностью Богу», — писал владыка. Ослепший архипастырь продолжал управлять Симферопольской епархией в течение трёх лет и иногда принимать больных, поражая местных врачей безошибочными диагнозами. За это время святой старец исцелил множество больных. Многие исцелялись без лекарств, от одной только молитвы и благословения владыки. К нему, уже ослепшему, продолжало идти множество людей, обречённых и безнадёжных. Один из больных просил святого Луку присутствовать на своей операции. Владыка спросил: «Веришь ли ты в Бога?» — «Верю, Владыко, но в церковь не хожу», — после- Епископ Лука со своей паствой ~267~ довал ответ. Святой целитель помолчал и сказал: «Молись, благословляю тебя и отстраняю от операции. Пятнадцать лет не будешь иметь никакой болезни». Так и случилось, слова святителя сбылись. Женщине, прикованной болезнью к постели, он строго-настрого запретил давать лекарство. На третий день сам пришёл к ней и спросил: «Не давали ли тебе лекарство?» — «Нет, Владыко» — «Тогда вот вам лекарство: во имя Отца и Сына и Святаго Духа!» С этими словами он широким крестом благословил больную и удалился. Его целительным скальпелем стало теперь архиерейское благословение. Больная поправилась. Святитель всегда чувствовал особую любовь к детям. Как-то он заметил на ступеньках больницы девочку-подростка и маленького мальчика. Чуткий к бедам, он заговорил с ними и узнал, что отца у них нет — он умер, а мама лежит в больнице. Доктор повёл ребятишек к себе в дом, где за ними ухаживали, пока не выздоровела их мать. Дети всегда прибегали в кабинет любимого доктора. Он сидел в кресле, а они устраивались на скамеечках рядом с ним, слушали интересные истории и беседовали о прочитанных книгах. Дети слушали слова, которые запоминали навсегда: «Главное в жизни — всегда делать людям добро. Если не можешь делать добро большое, постарайся совершить хотя бы малое». Это было смыслом жизни святого врача и доброго пастыря. Святитель Лука мирно отошёл ко Господу 11 июня 1961 года, в день всех святых, в земле Российской просиявших. Проститься с владыкой приехали люди из разных городов Крыма. Всю дорогу до кладбища — около трёх километров — люди несли гроб любимого владыки на руках. Добрый целитель, как и при жизни, и после своего отшествия на небо не перестаёт лечить всех обращающихся к нему. Патриарх Алексий I Патриарха Алексия I до монашества звали Серёжей. Родился Сергей Симанский в 1877 году в Москве, в благочестивой и просвещённой дворянской семье. Отец его был придворным чиновником, а родной тётей Сергея была игумения Новодевичьего монастыря матушка Леонида. Получив хорошее домашнее образование, Сергей поступил в гимназический класс Лазаревского института восточных языков, а оттуда перешёл в Николаевский лицей. Уже в лицее мальчика отличала особая любовь к храму. Впоследствии патриарх вспоминал годы учебы: «Как отрадно было после молитвы приложиться к любимой иконе и получить благословение батюшки! Сколько благодатных, теплых воспоминаний оставалось в душе от таких знаменательных событий, неразрывно связанных с храмом…» Во время учебы в лицее у Сергея появилось желание посвятить всю свою жизнь служению церкви, но как и на каком поприще — предстояло ещё выяснить. Одно было важно: кем бы стать ни пришлось, нужно остаться истинным христианином и истинным служителем родной матери — православной церкви. Благочестивая серьёзная жизнь помогала юноше сосредоточить все свои интеллектуальные силы на учебе и самообразовании. Поэтому лицей Сергей закончил с серебряной медалью. По настоянию родителей, после окончания лицея он поступил на юридический ~269~ факультет Московского университета и окончил его со степенью кандидата права. В 1900 году Сергей поступил в Московскую духовную академию. В академии будущий патриарх слушал лекции выдающихся уче- Семья Серёжи Симанского ~270~ ных В. О. Ключевского, А. П. Голубцова. Неизгладимое впечатление на духовное развитие произвёл на Сергея ректор академии Арсений Страдницкий. А уже в 1902 году ректор постриг Сергея и нарек его именем древнерусского святителя Московского Алексия. Учась в академии, молодой монах Алексий решил выбрать для своего курсового сочинения тему о Митрополите Филарете Московском. Когда Алексий уже был архимандритом, он обратился к ученикам с такими словами назидания: «Не забывайте молитвы, которая есть дыхание благодатной жизни. К Небесному Учителю возводите взор ума вашего. К Нему простирайте воздыхание сердца, когда приступаете к учению, когда вас постигают скорби…» После своего избрания на патриарший престол в 1945 году Алексий стал заботиться о возрождённых духовных школах и отдавал этому делу всё своё время и силы, жизненный и духовный опыт. В Московскую духовную академию пришли преподавать те учителя и профессора, которые учились в своё время ещё в дореволюционной России и помнили, как правильно должны проходить уроки в духовных школах. Так в духовной академии современной советской России была обеспечена преемственность с дореволюционной духовной школой. Если бы этой преемственности не было, было бы очень трудно возродить духовное образование в нашей стране. Зная о приближении смерти, патриарх продолжал работать. Последнего посетителя он принял за девятнадцать минут до своей смерти. В покоях Святейшего Патриарха остался его личный секретарь. Патриарх снял со своей груди образок, который всегда носил на себе, и, протянув его секретарю, сказал: «Возьми». Секретарь удивился непонятному жесту святейшего: «Как? Зачем?» Алексий ответил: «Он мне уже не нужен. Вот идут архимандриты меня встречать», — и стал называть имена уже покойных священ~271~ нослужителей. Вскоре остановилось сердце патриарха, которое многие годы болело заботой о святой Церкви. Какое замечательное завещание написал Патриарх перед смертью, сколько в нём ожидания рая, ожидания встречи с дорогим Господом и всеми святыми! «Самая главная просьба ко всем, с кем мне приходилось иметь общение, — это просьба о молитве за меня, да приимет Господь дух мой в Свои светлые Обители, простив мне вольные и невольные грехи Своим Божественным милосердием. Сам я, расставаясь с этой временной жизнью и отходя в жизнь вечную, в которую во все периоды моей жизни я глубоко веровал, ни на кого не имею обиды или недоброжелательства, а если кого-либо обидел, прошу меня простить… Верую, что духовное общение наше не прекратится, а по общей нашей молитве усилится и по отшествии моём в вечность». Часть III Целомудрие, как ты выглядишь? Целомудрие, как ты выглядишь? «Целомудрие, — говорит священномученик Киприан, епископ Карфагенский, — состоит не в одной только непорочности тела, но и в скромности и благопристойности одеяния», в скромном убранстве волос. Внешне хранение себя в целомудрии, по словам святого Киприана Карфагенского, состоит в том, чтобы избегать всего, что может положить и малейшее пятно на чистоту души: не предаваться неумеренному смеху и не возбуждать его в других, не говорить ничего, что оскверняет приличие и истину, избегать общества людей зазорной жизни, не блуждать взорами и не рассеивать их по сторонам, не выступать горделиво, не принимать кичливого или сладострастного вида, не издеваться над страстями или недостатками других, не говорить, чего не знаем, а равно и не говорить бессмысленно и неуместно всего, что знаем. К внешним признакам целомудрия относятся скромность поведения и стыдливость. «Стыдливость, — по словам святого Амвросия Медиоланского, — есть постоянная спутница целомудрия и нравственной чистоты, которые во взаимном своём соединении охраняют нашу нравственность (особенно в юном возрасте)… Стыд есть превосходный наставник и руководитель в хранении телесной чистоты». Целомудренная скромность христианина проявляется не только в словах и поступках, но и в самых телодвижениях, в походке, в умении скромно вести себя в обществе. В наружности человека, во всех его телодвижениях отражается душа, как в зеркале, и всё это служит для нас как бы отголоском или вывескою души, так что из внешних действий нашей телесной природы, по тесной связи души с телом, мы заключаем и о внутренних свойствах нашей духовной природы. Наглая походка, с разными кривляниями, нескромными ~275~ позами и телодвижениями, служит выражением легкомыслия и нескромности. Амвросий Медиоланский. «Ноги, идущие бодро, ненадежные свидетели целомудрия и обличают болезнь, ибо в самой походке бывает нечто наглое», — говорит святой Григорий Богослов. Скромное положение тела и вообще внешнее поведение — живое отображение благочестивого духа, благонравия и скромности христианина. «Кротость ваша да будет известна всем человекам», — говорит Апостол Павел (Флп. 4 : 5). Целомудрие является и в слове — в чистоте нашего языка. Взор и слух целомудренного христианина отвращается от всякой нескромности (соблазнительных зрелищ, картин, книг, рассказов, нескромных плясок и веселья). Много срамного и соблазнительного произносит язык людей развратных, влагая это в уши слушающих и повреждая души целомудренных. Апостол Павел же, обращаясь к нам, говорит так: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим» (Еф. 4 : 29). Монахиня Сергия (Татьяна Клименко) По книгам воспоминаний «Минувшее развёртывает свиток» и «Мытарства» Родилась я 2 января 1901 года в Ростове-на-Дону. Папа работал городским архитектором, а мама давала уроки музыки. У папы был абсолютный слух. К сожалению, его отец не разрешил ему учиться музыке, но уже будучи взрослым, он начал учить ноты. Папа построил в Рязани концертный зал с прекрасной акустикой. Я тогда была ещё маленькая, но помню нашу гостиную, наш маленький рояль, на рояле свеча, потому что электричества ещё не было. Папа играет, а я сижу в кресле и слушаю. Помню многие моменты из своего детства. Помню себя сидящей на высоком детском стульчике и помню моё первое тщеславие. Мне первый раз дали ложку и показали, как самостоятельно надо есть. И мне хотелось, чтобы все видели, что я сама ем. А потом меня упрекала совесть за это, и я чувствовала вину перед Богом. Желание славы от людей — это такая глупая страсть, она не приносит никакой пользы. Ну подумаешь — ты что-то умеешь хорошо делать лучше других. Но разве можно этим гордиться? О, какая глупость хвастаться перед другими или хвалить себя, какое это пустое занятие! Старайтесь никогда не хвастаться, чтобы потом не было стыдно перед Богом. ~277~ Однажды я заболела и жила отдельно от брата и сестры. Во время карантина мама выучила меня читать. Азбуку и букварь. Я очень быстро схватывала грамоту и полюбила чтение на всю жизнь. Как-то в саду я читала Евангелие и увидела Спасителя рядом с собой. Он был в профиль, в терновом венце. Помню, настала поразительная тишина. Я бросилась к маме в дом из садика, прижалась к ней, но ничего не сказала. С тех пор горячая любовь к Спасителю наполнила моё сердце. Папа захватил интересный период жизни русской интеллигенции. Он славился как художественный рассказчик и со своим юмористическим талантом рассказывал что-то из украинских былей. Однажды Фёдор Михайлович Достоевский сказал ему: «Как можно так много смеяться?» Пётр Ильич Чайковский говорил о моём папе так: «Это преступление, что ему не дали музыкального образования, из него вышел бы замечательный пианист». Часто возвращаясь с пасхального богослужения, папа садился за рояль и играл нам песнопения и сам пел молитвословия, так они ему нравились. И игры наши помню. Мы у рояля, в зале, брали аккорды и чтонибудь наигрывали, а папа из другой комнаты называл ноты. Но когда мы за роялем ошибались, то из папиного кабинета раздавался шутливый и страдальческий крик: «Фа диез, фа диез!» Мама была правнучкой художника, вице-президента Академии художеств Фёдора Петровича Толстого, и внучкой поэтессы-народницы Анны Барыковой. Мама начала учить меня музыке с семи лет, но слух у меня был только выше среднего. Я сразу полюбила Иоганна Себастьяна Баха в мамином и папином исполнении, а когда сама стала играть первые баховские инвенции, то целовала ноты. Чаще всего я слушала и потом играла восьмой прелюд из первой части «Хорошо темперированного клавира». ~278~ Чтобы правильно играть на фортепиано, нужно следить за многими моментами: и прямо держать спину, и ровно держать руки. Чтобы извлекать нужной громкости звук, необходимо в меру плавно и в меру отрывисто нажимать на клавиши, нужно быстро перебирать их обеими руками. При всём этом нужно успевать смотреть на ноты и верно брать тон, задавать верную скорость, тонким чутьём определять, где замедлить, а где ускорить, где усилить громкость, а где играть тихо. Нужно успевать нажимать ногой на педальку. И это лишь внешние начальные требования, а к ним необходимо добавить и каждодневное усердие в репетициях, и постоянство, и общение с хорошими учителями, и внутреннее чутье красоты и гармонии. И если что-то одно сделаешь не так как надо, то вся игра расстраивается и выходит фальшиво. Так же и в жизни духовной необходимо учитывать очень много моментов. Нужно учиться всем добродетелям, и если одну какуюнибудь упустишь, то расстроится вся духовная жизнь. Например, будешь учиться молитве, но похвастаешься, и молитва расстроится. Будешь читать Евангелие, но, если поругаешься с кем-нибудь, не будет пользы от чтения. Будешь учиться целомудрию, но осудишь кого-нибудь — и расстроится целомудрие, и так во всём. Папа умер после долгой мучительной болезни. Это было моё первое горе. Мне было тринадцать лет, и я боялась покойников. Я пришла к нему, когда он тихо умирал. Тётя Соня говорит: «Вот тебе иконочка Спасителя, перекрести папу, он без сознания». Я была ошеломлена, потому что накануне была у него, и он со мной разговаривал. Я прижалась к шкафу, зарыдала и рыдала до последней минуты его жизни. Я была как безумная, передо мной впервые встала смерть. И вот, после похорон, когда тётя видела, как я горюю, она сделала мне подарок: фотографию папы, а на оборотной стороне — ноты, переложение «Im Garten» Гольдмар~279~ ка. В углу из ракушек и ниток сделана бабочка. Бабочка — это символ души папы, а вместе это изображение означало: «Душа папы полетела в сад». Главные черты папы были доброта и честность. Поэтому он не брал никаких взяток и не давал разрешения богачам расширять свои дома на территорию бедных стариков. Помню, однажды пришёл папа со службы и говорит: «Матушечка (так он называл маму), надо укладывать вещи и уезжать. Дело в том, что, когда губернатор предложил мне отнять у бедной старухи кусок земли для кого-то богатого, я объяснил, что он из себя представляет». И мама начала безропотно укладывать огромную нотную библиотеку и книги. Зимой 1924 года я заболела воспалением лёгких. В течение восьми дней держалась температура 40,8. Приблизительно на девятый день болезни я увидела знаменательный сон. Я лежала и молилась. Привиделись мне прекрасные картины природы, над которыми я словно плыла. Когда я вслушивалась в музыку или засматривалась на чудесные пейзажи и прекращала молиться, меня с ног до головы потрясала злая сила, и я вскоре вновь принималась за молитву. Вдруг около моей кровати появился мой духовник, иеромонах Стефан. Он, взглянув на меня, сказал: «Пойдём». Памятуя всем сердцем учение относительно опасности доверия к видениям, я стала читать молитву «Да воскреснет Бог…» Прослушав её с тихой улыбкой, он сказал: «Аминь» — и словно взял меня с собой куда-то. Мы очутились как будто в недрах земли, в глубоком подземелье. Посреди земли протекал бурный поток с чёрной водой. Я подумала: что бы это означало? И в ответ на мою мысль отец Стефан без слов, мысленно ответил мне: «Это мытарство за осуждение. Осуждение никогда не прощается. В глубоком потоке я увидела ~280~ мою знакомую, в то время ещё живую. С ужасом взмолилась я о ней, и она как бы вышла сухая. Смысл видения был такой: если бы она умерла в том состоянии, в каком была в то время, она бы погибла за грех осуждения, не покрытый покаянием. Она, бывало, говорила, что детей в целях отвращения от греха надо приучать осуждать дурно поступающих людей. Мы пошли вверх, к истоку ручья и увидели, что он вытекает изпод огромных, мрачных, тяжёлых дверей. Чувствовалось, что за этими дверями мрак и ужас… «Что же это?» — подумала я. «Там мытарства за смертные грехи». Мы оказались словно в магазине готового платья. На вешалках кругом висело много одежды. Было нестерпимо душно и пыльно. И тут я поняла, что эти платья — мои мысленные пожелания хорошей одежды в течение всей жизни. Здесь же я видела свою душу, словно распятую, повешенную на вешалке, как костюм. Душа моя точно претворилась в платье и задыхалась в скуке и томлении. Другой образ страдающей души был здесь в виде манекена, посаженного в клетку и модно одетого. И эта душа задыхалась от пустоты и скуки тех суетных тщеславных желаний, которыми тешилась в жизни мысленно. Затем меня окружила толпа нищих. Они протягивали ко мне руки и говорили: «Дай, дай!» Я поняла, что этим бедным людям я могла бы помочь при жизни, но почему-то не сделала этого. Непередаваемое чувство глубокой виновности и полной невозможности оправдать себя наполнило моё сердце. Вот путь нам преградили весы. На одну чашу сыпались непрестанным потоком мои добрые дела, а на другую падали с шумом и разлетались вокруг с сухим треском пустые орешки: это был символ моего тщеславия, самолюбования. Чаша с пустыми орешками перевесила, и добрых дел без примеси греха не оказалось. ~281~ Мы пошли дальше. Я старалась ступать по следам духовника и, если же ступала мимо, то вылезали змеи и старались ужалить меня. Вот подошли мы к бушующей реке. В ней стояли какие-то злые человекообразные существа, бросавшие друг в друга с неистовой злобой толстые бревна. Увидев меня, они завопили с какой-то ненасытной злобой и стремились наброситься на меня. Это было мытарство гнева проявленного. Оглянувшись, я заметила, что за мной ползёт слюна, величиной с человеческое тело, но без формы, с лицом женщины. Никакими словами не могу я передать ненависть, сверкавшую в её неотступно смотрящих на меня глазах. Это была страсть раздражительности. И кто раздражается и сердится, становится похож на беса раздражительности. Эта слюна всё время хотела обвить и задушить меня, но духовник запрещал ей: «Ещё не умерла, может покаяться». Неотступно, с нечеловеческой злобой глядя на меня, она ползла за мной почти до конца мытарств. После этого мы словно поднялись выше и попали в какое-то помещение. В углу, как бы отгороженном, стояли безобразные, потерявшие образ человеческий чудовища, покрытые и насквозь пропитанные каким-то отвратительным срамом. Я поняла, что это мытарства за непристойность, похабные анекдоты, неприличные слова. Я с облегчением подумала, что в этом-то я не грешна, и вдруг услышала, как эти чудовища ужасными голосами заговорили: «Наша, наша!» И мне с поразительной отчетливостью вспомнилось, как я, будучи десятилетней гимназисткой, писала в классе с подругой какие-то глупости на бумажках. И опять та же безответность, связанная с глубочайшим сознанием виновности, охватила меня. Но отец Стефан отвёл меня, со словами: «Ещё не умерла». Поблизости, словно при выходе из этого отгороженного закоулка, я увидела свою душу в виде фигурки, заключённой в стеклян~282~ ную баночку. Это было мытарство за гадание. Я почувствовала тут, как унижает, умаляет бессмертную душу гадание, превращая её словно в безжизненный лабораторный препарат. Далее, в противоположном углу, как бы сквозь окна, ведущие в соседнее нижнее помещение, я увидела бесчисленное множество кондитерских изделий, расставленных рядами: это были съеденные мною сласти. Хотя бесов я здесь не видела, но от этих заботливо собранных в течение моей жизни проявлений чревоугодия веяло бесовским ехидством. Тут было приготовлено для меня издевательство. Я должна была бы Иеросхимонах Стефан снова всё это поглощать, уже без на(Игнатенко) слаждения, но как бы под пыткой. Потом мы прошли мимо бассейна, наполненного беспрестанно вращающейся, раскалённой, словно расплавленной жидкостью. Это было мытарство за мысленно-извращённое сладострастие. Лютой мукой веяло от этой расплавленной двигающейся жидкости. Неподалеку стояла душа моего двоюродного брата, вся насквозь заложенная военной амуницией, словно души-то, собственно, и не было. Брат этот очень любил военное дело ради него самого, не признавал никаких других занятий для себя. После этого мы перешли в другое, меньшее помещение, в котором стояли уроды: гиганты с крошечными головками, карлики с огромными головами. Тут же стояла я в виде огромной мёртвой ~283~ монахини, словно деревянной. Всё это были символы людей, проводивших самочинно-подвижническую жизнь, без послушания и руководства: у одних преобладал телесный подвиг, у других была слишком развита рассудочность. В отношении себя я поняла, что будет время, когда я оставлю послушание духовнику и умру духовно. Так и случилось, когда в 1929 году я, нарушив советы отца Стефана, ушла в раскол, не желая признавать митрополита Сергия, будущего Патриарха. Отломившись от древа жизни, я действительно внутренне духовно высохла, омертвела и только по заступничеству Пресвятой Пречистой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно Церкви. Это было не мытарство, а как бы образ будущих моих уклонений от правильного пути ко спасению. Потом потянулся рад огромных пустых храмов, по которым мы утомительно долго шли. Я еле передвигала ноги и мысленно спросила отца Стефана, когда же кончится этот путь. «Ведь это твои мечты, — был ответ. — Зачем столько мечтала?» Храмы эти были очень высокие и красивые, но в них не было Бога. Потом мы вошли в настоящий храм. Притвор был в тени, а главная часть храма залита светом. Высоко в воздухе около иконостаса стояла стройная фигура девушки необычайной красоты и благородства, облаченная в пурпурную мантию. Овальным кольцом в воздухе окружали её святые. Эта дивная девушка показалась мне знакомой, родной, но я тщетно силилась вспомнить, кто она. «Кто ты, милая, родная, бесконечно близкая?» И вдруг что-то внутри мне сказало, что это моя душа, данная мне Богом, душа в том девственном состоянии, в каком она вышла из купели крещения: образ Божий в ней был не искажён. Окружали её святые заступники, один из них был в древних святительских одеждах. Из окна храма лился чудный свет, озаряя всё кротким сиянием. Я стояла и смотрела, замирая. ~284~ Но тут из сумеречной тени притвора ко мне подошло ужасное существо на свиных ногах — развратная баба, безобразная, низкая, с огромным ртом, с чёрными зубами поперек живота. О, ужас! — это чудовище была моя душа в настоящем её состоянии, душа, исказившая образ Божий, без-образная. В смертной безысходной тоске затрепетала я. Чудовище хотело прильнуть ко мне со злорадством, но отец Стефан отстранил меня со словами: «Ещё не умерла», — и я в ужасе устремилась за ним к выходу. В тени вокруг колонны сидели и другие страшные чужие души, но не до чужих грехов мне было. Здесь чужие грехи не привлекали моего внимания совершенно. Уходя, я оглянулась и опять с тоской увидела в воздухе, на высоте иконостаса, ту родную, близкую и давно забытую, утерянную… Мы вышли и пошли по дороге. И тут словно бы стала изображаться моя предстоящая земная жизнь: мы очутились на пустынной дороге. Сбоку от неё сидел величественный старец с большой книгой в руках. Мы с духовником стали перед ним на колени, и старец, вырвав лист из книги, подал его отцу Стефану. Тот взял его — и исчез. Я поняла: умер. Исчез и старец. Я осталась одна. В недоумении, со страхом я пошла вперёд, дальше по пустынной песчаной дороге. Она привела меня к озеру. Был закат. Откудато доносился тихий колокольный звон. На берегу озера стеной стоял бор. Я остановилась в полном недоумении: дороги не было. И вдруг, скользя над землей, в воздухе передо мной явился отец Стефан. В руках у него было кадило, и он строго смотрел на меня. Он двигался в сторону леса и словно звал меня. Я последовала за ним, не спуская с него глаз, и вошла в чащу леса. Он скользнул сквозь стволы деревьев, как призрак, и всё время кадил. Мы вышли на полянку. Отец Стефан стал бесшумно облетать вокруг полянку и кадить её. Покадил и исчез. Я опустилась на колени, стала ~285~ молиться и проснулась. Когда я окончательно проснулась, то ясно поняла, что умираю, и всю жизнь теперь ощутила как бесцельную, не приготовившую меня к вечности. «Даром, даром прожила жизнь», — твердила я и с горячей молитвой приникла к Царице Небесной, дабы Она испросила мне время на покаяние. «Обещаю жить для Сына Твоего», — вылились слова из глубины моего сердца. И в тот же момент словно благодатной росой обдало меня. Жара как не бывало. Я почувствовала лёгкость, возвращение к жизни. Сквозь ставни в щели я увидела звёзды, зовущие меня к новой, обновлённой жизни… Наутро врач констатировал моё выздоровление. Монахиня Сергия По Промыслу Божьему мне очень недолго пришлось пожить в Успенском монастыре, всего два года. Я потому так подробно останавливаюсь на этом периоде, что именно тогда был заложен духовный фундамент. Господь, послав мне, недостойной, Своих дивных слуг, окружил меня атмосферой чистоты, благоговения, жаждой спасения. Мой духовный отец, иеросхимонах Стефан, ещё двенадцатилетним мальчиком ушёл в монастырь. Многие люди приезжали к нему впоследствии за советом и духовной поддержкой. У отца Стефана, ~286~ несмотря на его малое образование, был удивительный дар рассуждения. Многие интеллигентные, образованные люди склоняли свои головы перед святой мудростью этого старца. Не имея опыта духовной жизни, я начала как-то «подвизаться», ни с кем из старших не советуясь. Я попросила у монахов четки, но они мне не дали. Тогда я купила крупную фасоль, наплела из неё метровые четки и стала вставать по ночам. Читала евангелие, много молилась и совсем мало ела. Прочитав в какой-то книге о подвигах святых, перестала умывать лицо. Вскоре отец Стефан заметил, что юная девушка по горячности нрава своевольно неразумно «подвижничает» и может повредить своей душе. Он знал, что крайности всегда опасны, и юные, не зная «своей меры», могут такой самонадеянностью тешить гордыню. Конечно, такие подвиги всегда заканчиваются трагически. Батюшка вразумил меня. При первой же беседе все мои подвиги «пошли прахом», и фасолевые четки были отобраны. Мудрый духовник поставил меня на правильные духовные рельсы, использовав духовное правило для начинающих: если молодой подвижник очень быстро поднимается на небо — дерни его за ногу. У отца Стефана были поразительные случаи в быту. Однажды старушки-монашки уехали, поручив батюшке беречь кур, а батюшка зачитался и всех их выпустил. Все они ушли. Батюшка очень переживал, что нанёс такую обиду, и горячо молился Николаю Угоднику. И вот с третьего дня пропажи откуда-то вернулся петух и потом по одной курице вернулись все. И к приезду хозяек, к общей радости, всё было в порядке. На Маркотхском хребте Кавказских гор был скит Покровского монастыря. Добраться туда можно было по густому лесу, крутыми тропинками. Бывало, проводники, подъезжая по железной ~287~ дороге к горному разъезду, объявляли: «Монашки, ваша станция!» Старшей по нашему скиту была матушка Вера. Она руководила всем укладом монашеской жизни. Подъём был в три часа ночи, полуночница, утреня по четкам. После молитв каждая сестра молча принималась за своё послушание — кто за прялку, кто готовить пищу, а мне давали Псалтирь. После завтрака я занималась с неграмотными послушницами, в те времена грамотных мало было. Учили меня вязать носки, платки, но рукоделие у меня получалось всегда плохо. Носки всё-таки выучилась вязать, платок связала только один, а прялку так и не одолела — почему-то у меня колесо прялки вертелось в обратную сторону. На деньги, вырученные от продажи вязаных вещей мы покупали необходимую пищу. Так мы и жили — мать Вера с инокиней Вячеславой и её сестрой Дуней, мать Людмила, мать Агния и я грешная». Но враг рода человеческого, ненавидящий всё доброе, восстал на беззащитных монахинь. Безбожные коммунисты прислали сёстрам приказ: очистить площадь в 24 часа! Мы буквально катились по снегу — уж как грустно было уходить в мир! Скатились мы с гор в ближайшую станцию — аул, где жила наша знакомая, в своём доме. Нас всех разместили. Стали мы по-прежнему держать наш устав: подъём в три часа и так далее. Пели, молились, мать Людмила регентовала — у всех были хорошие голоса. Я получила письмо от своего духовного отца монаха Стефана. Он предупреждал меня о том, что в эти страшные времена гонений христианину нужно быть особенно внимательным, чтобы не попасть в раскол против митрополита Сергия. Мудрый старец предупреждал, что митрополит Сергий есть законный глава Церкви, а грех раскола не смывается даже мученической кровью. Я многому научилась в эти мои последние монашеские денечки от общения с матерью Верой. Она ~288~ была неграмотной, но такой собранности, трезвения и духовного рассуждения я не встречала ни у кого. Подходил 1930 год. Гонения на церковь усиливались. А мы, как страусы, прятали головы под крыло, желая во что бы то ни стало сохранить монашеский уклад жизни; о том, чтобы снять свои одеяния, и в голову не приходило. Когда мы шли по станице в церковь, мальчишки указывали на нас пальцами и кричали: «О, це тыхоновцы йдут». Услышав это, мать Вячеслава сказала: «Ну вот уже нам и прозвище готово». Однажды я стояла и читала Псалтирь, как вдруг прибегают ко мне взволнованные Вячеслава и Дуняша. Говорят, запыхавшись: «Сейчас всех наших батюшек, сестёр и хозяев дома повезут в тюрьму». Прибежали на станцию, смотрим: в вагоне поезда, в окне — наша мать Людмила. Она, увидав нас, стала махать рукой, предупреждая, чтобы мы уходили, пока и нас не арестовали. Куда теперь идти? Мы узнали, что в монастыре Марии Магдалины ещё живут монахини. Поехали к ним. Я с тоской смотрела в окно вагона. В тучах, низких, тёмных, нависших, я вдруг заметила тонкий, большой золотой Крест. Думаю — отблеск какой-то? Нет: и так наклонюсь, и с другой стороны — висит в тучах Крест. Через два часа приехали, и что же? Идут те монашечки магдалиновские, все под конвоем. Идут бодро, спокойно; увидев нас, радостно улыбнулись. Стали мы обниматься. Конвой из местных, знакомых, хохочет: «Дывысь, дывысь, матушки в кутузку йдут, як на праздник». А монашечки говорят: «Мы рады, мы идём за Христа!» Стало темнеть. Холодно. Вошли мы в тесный, прокуренный вокзальчик. Вокруг железной печки прыгают оборванные мальчишки. И мы подошли погреться. Молчим. Что делать? Куда? И тут входит мать Ксения, оставшаяся от магдалиновских сестёр. Это поразительно! Всегда и везде кто-нибудь оставался, Господь давал каждому индивидуальное послушание в жизни. Это укрепляло в ~289~ нас веру в Промысл Божий: «Око Моё над тобою». Нас согрели, накормили, и стали мы жить тут и опять держать своё молитвенное правило. В 1930 году всех нас арестовали и отвезли в Москву, в Бутырскую тюрьму. Оттуда через несколько месяцев монахинь отправили в Соловецкий лагерь особого назначения. Из-за резкого обострения туберкулеза меня оставили в пересыльной тюрьме города Кеми, а через два года я и вовсе была освобождена. Как жить дальше, я не знала и решила поехать в Киев к жившему там духовно опытному старцу архиепископу Антонию Абашидзе. Святой старец сказал мне, что, поскольку монастыри сейчас все закрыты и с Церковью ведётся война, то по-монашески можно жить тайно и при этом учиться в медицинском институте. «Учитесь, учитесь, учитесь, — говорил он. — Служите Богу на этом святом поприще. Не всем дано быть исповедниками, но у каждого есть своё послушание от Бога. Обедать будешь со студентками — перекрести ложкой тарелку и вкушай, в общежитии если будешь, ложась спать, перекрестись под одеялом и спи». Вошла я в класс с туго закрученной огромной косой, в строгой кофточке, а в это время все были стриженными по моде, сильно намазанными всякой косметикой. Меня сразу прозвали «мать Манефа». Учиться мне приходилось без отрыва от работы, в больнице, а это тоже своего рода «аскетика» и «умерщвление плоти». Учила уроки по ночам, тут пригодилась привычка мало спать. На первых курсах у нас был слепой преподаватель. Он говаривал обо мне: «Слышал я, что она — идеалистка. Это — комплекс идеализма!!!» Но несмотря на это, я у него была на лучшем счету, и он откровенно одобрял меня: «Послушайте, как она мне Канта изложила!» Потом пришёл новый преподаватель. Он не переносил мо~290~ его духа, прямо корчился на стуле, слушая меня, говорил: «От неё веет чем-то поповским, келейным, я ни за что не пропущу её на государственных экзаменах!» Но всё кончилось хорошо. Я на опыте познала Помощь Пречистой Богородицы, Её Державную силу. Нерушимая Стена! Воистину Она — демонов попрание, от имени Её демоны тают. Много лет, живя посреди суеты мира, как врач проработала монахиня Сергия в лучших больницах. После смерти матери, так как содержать её было некого, матушка Сергия переехала в домик рядом с Пюхтицским монастырем в Эстонии, а впоследствии была принята и в сам монастырь. Всё так и вышло, как было пророчески указано ей в чудесном видении юности. Последние годы жизни своей матушка прожила в Пюхтицах. Вот она, та заветная полянка, на которой остановился отец Стефан и которую он кадил, свидетельствуя о Божьем благословении жить на сем месте и из этой обители переселиться в обители небесные. Из писем монахини Сергии к детям Возможно дни мои, «уклоняющиеся как сень», приближаются к концу? И на мне лежит долг перед молодым поколением… Весна Моя звёздочка! Желаю тебе светить и быть освещённой хорошими встречами. Желаю из них выбрать лучшую. Желаю осознать, что счастье зависит от душевного состояния. А оно, этот душевный статус, зависит от чистоты сердца и здравого, развитого правильно ума. Вот эта гармония ума и сердца и создаёт счастье. Оно выливается в различные формы, но, по существу, закон один и тот же: гармония даёт удовлетворение, полноту и мир — и это и есть счастье. О, моя юная зелёная веточка! Цвети и живи! Пусть бури не сломят тебя, а закалят. Не поддавайся ветру, не склоняй своих ветвей… У нас холодная, строгая северная весна с синими звёздочками подснежников! Они упорно пробиваются сквозь старую листву и радуют наше сердце символом вечного воскресения, неумирающей жизни. Деревья всё ещё обнажены, но чувствуется таинство оживления, где-то там внутри стволов бурно поднимаются соки, и ветки наливаются почками, обвешиваются сережками, кисточками. Все мы потеряли чистоту крещенской ризы, исказили в себе дивный Божественный образ. Одному Богу известно, насколько наша душа отошла от своего рая… Лето Ах, милые, милые леса! Это чудный аккорд ароматов, красок, тихого шелеста листвы и дыхания таинственной жизни природы! Один святой старец сказал: «Природа — это книга божественных откровений». ~292~ Был такой случай, когда я пошла по заброшенной просеке и наткнулась на глубокую яму, образовавшуюся от вывороченных корней упавшей сосны, наклонилась туда — и слышу тяжёлое дыхание, сопенье! А рядом обглоданная, обшарпанная когтями молодая берёза. Ну, я пустилась наутек, сообразив, что попала во владенье «Топтыгина». Так мне и объяснили старожилы. А о кору берёзы медвежата острят свои коготки. Другой раз набрела на логово лисицы: «хозяйки» не было, а маленькие рыженькие лисинята, похожие на собачек, так и залаяли на меня хриплыми голосочками. Видела, как заяц, смотря на восток, умывал свою мордочку. Какое-то удивительное состояние, полное умиления и любви, наполняет сердце при виде быта зверюшек. Ты вступил в трудный период жизни, он пропадает, а впечатления и навыки юности, по опыту моему, остаются навсегда. Юноша, береги свои навыки, ничего дурного не позволяй себе ради шутки. Осень Цель наша — сохранить чистоту сердца и получить все свойства, которые будут жить в вечном блаженстве. Живите без уныния, в надежде и уверенности, что все трудности — это школа спасения! Удалось мне в единый солнечный день сбегать в лес проститься с моими друзьями — берёзами. Небо было ярко-голубым, и золотые листочки такую гамму оттенков «играли и пели», что я стояла долго, долго, слушая эту прощальную симфонию. Да, всё говорит кругом, надо только слушать, и тогда никогда скука не перешагнёт порога сердца… И девицы, и юные и старые — всем вам один совет: молитесь. Опытные говорят: «Ни о чём мы не будем так жалеть на том свете, как о том, что время молитвы тратили на ненужное». Молитва ~293~ есть разговор с Богом. Молитва — это хлеб насущный. Приучайся во время бытовых дел внутренне читать молитвы… Зима Как-то идёт твоя зимняя сессия? Или ещё не началась? Пишешь ли ты сочинения? Напиши подробно о твоих занятиях. Я так любила учиться, как и моя мама, которая в 90 лет говорила: «Так бы и села за парту и училась». …Верю, что и сейчас найдешь в себе силы не порадовать врага. «Воля — основание человеческой личности». Не будь мячом в руках невидимого врага. А без борьбы и тренировки как же ты будешь возрастать «от силы в силу». Духовного роста не будет, а будет спячка, во время которой с необычайной силой укрепятся страсти и, «как откормленные в долгом бездействии кони, «закусят удила и понесут». Да не будет этого! Природа отдыхает, спит и набирается сил. А мы, человеки, с душой бессмертной и бренным телом, ходим со своими думами и молитвой, сливаясь с песней земли. У нас тихая радость — кормим птичек, которые прилетают к окну. Сами синички потребовали «столовую». А сегодня — о, радость! — белочка, пушистая, чудесная, с неподражаемой грацией попрыгав на ветках, вскочила на нашу кормушку и как интересно «обедала», держа в лапках кусочек хлеба. А потом стала делать «заначку» — прятать хлеб в щели нашего старого деревянного домика. Какое-то удивительное очищающее действие оказывает на душу общение с природой, хотя бы через окно. Я могу это общение сравнить только с влиянием классической музыки. Пусть молодежь знает и любит классику, она облагораживает и воспитывает. Дети капитана Старка По книге воспоминаний протоиерея Бориса Старка «Вся моя жизнь — чудо» В моём метрическом свидетельстве написано: «Старк Борис, мужеского пола, родился 15 июля 1909 года в семье старшего офицера крейсера «Аврора». Я — «моряк в квадрате». Моя мама из морской семьи — её отец был адмирал, командовал Кронштадтской крепостью и был убит на посту. Мамин брат тоже был адмирал, командовал Балтийским флотом и тоже погиб трагически. Отец к моменту моего рождения был старшим офицером на «Авроре». На этом крейсере он плавал восемь лет, прошёл Японскую войну, Цусимский бой. Вывел Аврору из окружения, в плен не сдался и ушёл на Филиппинские острова. В 1922 году отец руководил эвакуацией личного состава флотилии, войск и мирного населения на судах из Владивостока в Китай. В результате этой эвакуации контр-адмиралу Старку удалось спасти жизни более десяти тысяч человек. В Россию первого Старка — он был кораблестроителем — пригласил царь Алексей Михайлович, и с тех пор в России родилось четырнадцать поколений Старков. Среди моих предшественников было много военных, моряков, но были и представители других профессий. Один из моих дедушек окончил земледельческий институт и всю жизнь изучал «лесных насекомых». Он проследил жизнь многих вредных насекомых, о вреде которых до того времени ничего не было известно, открыл более ста двадцати новых видов. Их описания помещались в специальных журналах Вены, Берлина, Петербурга. Так что имя Старков носит не только бухта и пролив в Японском море, но и два вида бабочек и один тараканов. Воспитывали нас в основном просто примером. У нас была семья, в которой царили любовь и согласие, взаимоуважение, вза~295~ имопонимание — это была первая основа моего воспитания. Никогда никаких разногласий и ссор ни между моими родителями, ни между тётями и дядями. У мамы было четыре сестры и брат. Всего нас было пять семейств под бабушкиным «верховным командованием». В моём поколении было тринадцать внуков. Все мы жили как родные братья и сёстры. Каждое лето снимали одну общую дачу, куда все набивались нашим общим «колхозом». Конечно, все мы были верующие, но сказать, чтобы очень церковные, было бы неправильно. По большим церковным праздникам ходили в церковь, раз в году причащались, но постов не соблюдали. Регулярно к нам приезжала бабушка. У неё было много икон, много картин на религиозные темы. Её комната напоминала монашескую келлию. С бабушкой связаны мои первые религиозные впечатления. Она подарила мне Евангелие и молитвенник. Она-то и заложила «кирпичик» в основание моей церковной профессии. Когда началась Первая мировая война, мне было пять лет. Папа подарил мне большую карту военных действий и флажки. Я каждое утро, посмотрев газеты, узнавал, как дела на фронте, передвигал флажки и ниточкой проводил линию фронта. Когда мы переехали из Кронштадта в Гельсингфорс, наш дом оказался недалеко от большого Успенского собора. Тогда мы уже чаще ходили в церковь. Нас с собой брала мама, а папа на своём миноносце вечно был где-то на передовых позициях. Потом началась революция. Помню, шёл великий пост, мы с мамой ходили исповедоваться, а причаститься на другой день не смогли, потому что была такая стрельба, что из дома было невозможно выйти. Корабли подошли вплотную к берегам и, когда стреляли, снаряды шпарили по улице вдоль нашего дома. Мы уходили в коридор, закрывали две двери ~296~ и в этом коридоре отсиживались, пока не кончится перестрелка. Было тут от чего повзрослеть! Потом мы переехали в Петроград, а папа уехал в Сибирь и присоединился к армии Колчака. К счастью, прямо напротив нашего дома, в садике, была церковь. Мне говорили: «Пойди погуляй!» Я шёл один в сад, а оттуда — в церковь. Так я начал самостоятельно вести церковную жизнь вопреки домашним традициям. Помню, однажды батюшка говорил, что в день ангела надо обязательно причащаться. И вот наступил мой день ангела, и я говорю маме: — Я пойду причащаться! — Как? Ты же в посту причащался. — Так то — пост, а это — день ангела… — А разве можно два раза в году причащаться? Собрали семейный совет. «Что за фантазия пришла!? В посту причащался, как полагается, прошло три месяца, а он опять вынь да положь — причаститься ему, видите ли, хочется». Потом всётаки решили, раз батюшка говорит «можно», значит можно. Однажды я нашёл на помойке много книг. Кто-то избавился от ненужного хлама, и среди всего оказалось Евангелие, молитвенник, жития святых и богослужебные книги. Я всё это подобрал, принёс домой, почистил и стал углубляться в богослужебную жизнь. В церковь стал приходить не просто как зритель, а уже «с понятием». ~297~ Я поступил в петроградскую гимназию. Здесь же учились все мои двоюродные братья и сёстры, так что в каждом классе сидело по одному из «наших». Об отце, где он, мы не имели никаких сведений, кроме как из газет, в которых писали, что он «враг народа». А поскольку мама была женой «врага народа», её уволили с работы. Сестренке Тане было шесть лет, а мне девять. И тогда я нанялся на работу в Морскую академию — рассыльным. Каждое утро по внутренним переходам, из здания академии в корпус я носил книгу приказов. Так началась моя рабочая жизнь. В десять лет я уже был кормильцем семьи. Получал морской паек, морское обмундирование и кое-какую зарплату. Получаю раз зарплату и тут же вижу: мужик халву продаёт. Всю свою месячную зарплату — на халву. А мама говорит: — Молодец, потому что завтра на эти деньги и коробки спичек не купишь! Моё детство совпало с первыми годами революции, которая довольно больно ударила по моей семье и по тому обществу, к которому мы принадлежали. Шла череда похорон. Один за другим исчезали дяди — расстреляли одного, в тюрьме умер другой, расстреляли третьего, четвёртого… Я чувствовал, что никто никакой помощи оказать не может. Единственную поддержку, как я понял, может оказать только священник. Он находит такие слова, которые идут от Бога, и поэтому они всемогущи. Я панихиду выучил наизусть ещё до того, как знал песенки и байки, которые ребёнку положено знать в его возрасте. Как-то я решил дома устроить подобие церкви. У меня был маленький плюшевый медвежонок, и я для него нашил священнического облачения, установил маленький престол, иконостас. И он, этот медвежонок, служил, молился Богу, а я с ним вместе. Мой ~298~ верный друг совершал за меня богослужения, ведь я пока ещё не имел права делать это. Потом мы с ним вместе устраивались на работу — он сидел у меня в кулаке, когда я шёл наниматься. Когда я шёл на работу в первый раз, мне было очень страшно — всё-таки мне было только девять с половиной лет. Я в один карман положил крест, а в другой сунул мишку. А когда мы уезжали из России, и нам надо было визу оформлять, паспорта получать, я его взял в руки и держал так, чтобы он тоже виден был на фотографии — я боялся, что без фотографии его могут не пропустить. В то время я по неопытности на некоторое время пристрастился к такой дурной привычке, как табакокурение. Мама моя как-то начала курить, и я решил, что уж мне-то тем более можно. Я выдирал в архиве папиросную бумагу из документов и делал папиросы маме и заодно себе. Мама, конечно, была очень огорчена, что я в десять лет курю. Времена были голодные. Хлеба давали пятьдесят граммов в день. Причём такой хлеб, что ножом отрежешь — половина на ноже останется, а вторым ножом снимаешь, что к первому прилипло. Когда мы снова сменили место жительства, неподалеку от нас была Александровская богадельня, устроенная покойной государыней Александрой Фёдоровной. В богадельне была церковь, и мы стали ходить в эту церковь. В ней прислуживал мальчик без ноги, на костыле. Звали его Боря. Я ему жутко завидовал, что он надевает стихарь, перед батюшкой свечу несёт, кадило подаёт. Я думал, ему дано такое отличие, чтобы утешить его, ведь он без ноги. Я с удовольствием обе ноги отдал бы, чтоб только прислуживать в церкви. Это был следующий период моего церковного становления. Я тогда не подозревал, что для того, чтобы служить в церкви, придётся не одну ногу, не две ноги, а всего себя, целиком, полностью, без остатка отдать. Так, шаг за шагом увеличивалась моя любовь к храму. ~299~ После окончания Гражданской войны отец переехал в Париж. Он всегда старался через подставных лиц присылать нам посылки. Сперва по одной, по две посылочки приходило, а потом в один прекрасный день получаем сразу десять посылок. В каждой посылке десять банок сгущенки, двенадцать мешков риса, консервы всевозможные, сахар… Пришли получать, а нас спрашивают: — От кого посылки? — Не знаем, там у нас никого нет… — А мы вам скажем. Это вам посылает мистер Крон. — А, мистер Крон!.. — сказала мама. — Да, я такого знавала, но мне и в голову не могло прийти, что он мог нам что-то прислать. Вскоре дома у нас всё было завалено мешками с пшеном, консервами и прочими продуктами. Помню, к учительнице на именины я принёс мешочек с пшеном в подарок… К батюшке на исповедь пришёл — мешочек пшена принёс… Это была своего рода милостыня. Мама в то время уже сильно болела чахоткой. Вскоре она умерла. Папа выписывал нас к себе, но как выехать за границу, когда власти были во вражде с моим отцом? Мы с сестрой подали прошение в комиссариат, что собираемся за границу. — Вы что, к отцу едете? — Нет. И мы придумали такой трюк. Написали папиным друзьям, что надо найти какую-нибудь «иностранную тётю», которая бы нам написала, что, узнав о сиротах, хочет их забрать. Такую тётку папа нашёл. Получаем однажды письмо от какой-то мадам. Мы сразу поняли, что это — папина тень и надо ехать. Тяжело мне было расставаться с любимой школой и одной девочкой там, которую я особенно из всех выделял; бросать кузин и родной город, но с другой стороны, папа есть папа. ~300~ Снова приходим с письмом. — К отцу едете? А мы нагло врём, ведь кто знает, что с нами могут сделать эти новые властители. — Нет, — говорим. — Мы об отце ничего не знаем… — Вы что, газет не читаете? — Газеты читаем, но вы мало об отце пишете. — Нет, вы к отцу, конечно, едете. И нам отказали. Тогда кто-то посоветовал: — А вы обойдите здание с другой стороны, в ту дверь, где тоже принимают. Мы так и сделали. В общем, через три дня нам дали разрешение на выезд. Мамина сестра довезла нас до границы. Мы уже с сестрой одни переехали через границу, а на следующей станции вошла крупная женщина. — Здравствуйте, я ваша тётя! — Очень приятно! — К отцу едете?… Тут уж можно было говорить. Итак, мы сели на пароход и поехали. У моей сестры сделалась морская болезнь, она трое суток лежала в каюте. Я помогал ей как мог, ни на минуту не отходил от неё. И за всё это время никто не пришёл поинтересоваться: как дети едут одни и почему не приходят обедать, ужинать… К счастью, как выходец из советской России, я оказался очень благоразумным. Вспомнив детство, купил в дорогу целый пакет хрустящих хлебцев, круглых, с дыркой посередине, и большую-большую чайную колбасу. И ещё на дорогу нам принесли шоколаду и конфет — вот это мы и ели. Часто Господь ставит человека в казалось бы безвыходные ситуации. «Всё! Тупик! Выхода нет! Что же делать?» И остаётся надеяться ~301~ только на Бога, а Господь идёт рядом с нами и смотрит, как мы себя поведём: проявим ли смелость или струсим, обратимся к Нему за помощью или впадём в панику. Господь всегда помогает человеку, потому, что Он безмерно милостив, но Он же и премудр и премудро воспитывает людей через различные страшные приключения. Приплыли. Мы с сестрой вышли на палубу — папа стоит!.. Сестра его не узнала, а я узнал сразу и стал махать ему рукой. Папа очень обрадовался, повёл нас в ресторанчик и досыта накормил. Когда мы прибыли в Париж, смотрим: подземная железная дорога. Вот тебе на! Дело в том, что мой двоюродный брат, который раньше нас уехал во Францию, захлебываясь, писал нам о метро, что это такая железная дорога, которая под землей ходит. Я всё думал: наверное, вагоны без окон… зачем же окна, если в тоннеле едешь? Так началась наша жизнь за границей. Однажды отец спросил меня: — Скажи, кем ты собираешься быть? Меня никто об этом никогда не спрашивал, но мне мой путь казался уже указанным. — Больше всего я хотел бы стать священником. Папа говорит: — Ну знаешь… это у тебя детская болезнь… В твоём возрасте все хотят быть или балеринами, или пожарными, или монахами. Решили на том, что нужно поступать в электромеханический институт. Папа мою тоску по родине не разделял. Но для меня-то она была именно Россия, а не Советский союз. Та самая Россия, в которой я родился и жил. И хотя она видоизменялась постепенно, для меня это была Россия, которую я потерял. Мы с двоюродным братом начали учиться. Я «выезжал» в основном на своих любимых предметах — математике, алгебре, три~302~ гонометрии, электромеханике. На практических лабораторных работах мы старались изо всех сил. Брат очень хорошо чертил и для меня делал чертежи. Один раз, правда, я сам попробовал оформить свой чертеж — какой-то мост делал. Заштриховал всё как следует, такую красивую штриховку сделал — красота! Но забыл проставить размеры. На моей работе преподаватель потом поставил низкую оценку и написал: «Эта штука может быть картиной или рисунком, но это не чертеж!» Раз в месяц мы все торжественно ехали в церковь. Приезжал папа, и все садились в его такси. В кафедральном соборе мы исповедовались у отца Георгия, но по глупости и неопытности выбирали самые нагруженные дни. И только когда я стал священником, понял как это глупо — исповедоваться в большие праздники в главном соборе. Потому что от усталости и большого потока людей священник уже Протоиерей Борис Старк не видит, кто перед ним — мальчик или девочка, мужчина или женщина, взрослый или ребёнок… Впоследствии Борис Старк станет замечательным священником и вернётся на родину, в Россию, и будет служить в древнем городе Ярославле. Там у него появятся внуки, а дети его тоже станут священниками. Протоиерей Борис Старк с детьми, внуками и правнуками. 1975 г. Пасхальный мальчик Серёжик Старк По рассказу Антонины Михайловны Осоргиной (монахини Серафимы) Помню нашу первую встречу в июле 1939 года. Летний солнечный день. В большой столовой спешно накрывают столы, гремит посуда, стучат ножи и вилки. В большие открытые окна льётся солнечный свет. Вдали, в голубой дымке виднеется горизонт. Вдруг в крайнем окне, в которое врываются крики детей, играющих в волейбол, появляется веселая тёмная головка с необыкновенно сияющими, радостными глазами, цепляются за подоконник шаловливые загорелые ручки. — Серёжик! Слезай сейчас же! — кричит отец Борис. — Сколько раз тебе запрещали в окно лазить! Сияющая рожица быстро исчезает. Тук-тук-тук в дверь. «Кто там?» В щелке появляется свежеумытое детское лицо, такое ласковое, что нельзя не впустить, хотя и надо подметать пол. А Серёжик в одну минуту уже во всех трёх комнатах побывал, всё осмотрел, — и под кровать залез: что-то там интересное увидал, и на чердак сбегал, и железку какую-нибудь сломанную разыскал и просит позволения взять её, — и ни в чём нельзя отказать. Случилось так, что за столом моё место оказалось напротив священника Бориса и его жены, а между ними сидел Серёжик. Потом я спросила, почему Серёжа не сидит за детским столом. И тут узнала, что он уже несколько лет не ест мяса, и во избежание всевозможных недоразумений родители взяли его за свой стол. Мать его поведала мне историю его отказа от мясной пищи. Однажды на Рождество, на елке, ему подарили много шоколадных зверушек и печенья в виде зайчиков и барашков. Серёжик любил ~304~ сладости и шоколад, как все дети, но зверьков есть не стал. Он бережно выбирал их из печенья, складывал в коробку и прикрывал ватой. Через некоторое время он был с матерью на базаре и, проходя мимо мясного отдела, спросил: — Что такое мясо? Пришлось ему объяснить. Вернувшись домой к завтраку, он наотрез отказался от мясного блюда. С этих пор он никогда мяса не ел. До этого Серёжа очень любил ветчину и телятину. Как-то он спросил: — А что, ветчина — тоже мясо? — Да. — Как жаль, я так её любил. И больше никогда не пробовал. Рыбу он ел. — Почему же ты рыбу ешь? — рыба тоже живая, — говорили ему. Серёжик отвечал: — Рыба не дышит воздухом. Твердый, сознательный отказ от мяса, — это не вегетарианский, но монашеский взгляд: рыбу есть можно, ведь Спаситель с учениками ел рыбу. Родители боялись, что он ослабеет без мяса, пытались его обманывать. Долгое время уверяли, что сосиски делают из рыбы или из какого-то «морского конька». Сперва он верил, но потом, когда узнал, что сосиски тоже мясо, горько плакал и упрекал родителей: — Зачем вы меня обманывали? Не отвращение к мясу побуждало от него отказываться, а любовь ко всему живому. Как-то Серёжик после службы в церкви был в гостях у отца Никона. Отец Никон дал ему большой банан. Серёжик сидел, погля~305~ дывал на банан, но не ел его и не трогал. Его несколько раз угощали, но он не принимал угощения. Наконец мать спросила его: — Что же ты не ешь банан? Мальчик ответил: — Вы опять меня обманываете: она была гусеницей, и у неё оторвали лапки… Встреча с отцом Никоном сыграла большую роль в жизни Серёжика. Это был первый монах, с которым он сблизился, который стал его духовным отцом. Как маленький мальчик понимал монашеский путь? Один Господь знает. Но появилось решение в будущем стать монахом. Он говорил своим родным: — Я вас очень люблю, а всё-таки от вас уйду. Серёжик был очень скромный и стеснительный мальчик. Он никому не рассказывал о своём желании стать монахом, только родителям: — Я хочу быть как преподобный Серафим. Ведь он ел одну травку, почему же я не могу? Не стоит думать, что такие настроения мальчика были проявлениями мечтательности или гордости, просто все дети чисты своими сердцами, но в некоторых эта чистота действует с особой силой. Этот мальчик действительно был маленьким святым — так Господь устроил на утешение родителям и окружающим людям. Как это замечательно, когда идеалом для школьника становятся святые! И беда, когда дети хотят быть похожими на какого-нибудь актера. Святые — это настоящие люди, они естественны, а не играют роль, как в кино. Как было бы хорошо, если бы дети брала пример для своих поступков не из фильмов и не из ярких журналов, а из жития своего святого покровителя, имя которого они ~306~ носят! Появится ли у нас сегодня хотя бы один мальчик, который скажет: «Я хотел бы быть как Сергий Радонежский — помогать людям и сотворить столько же добрых дел!» Однажды в Троице-Сергиевой Лавре, когда ученики Вифанской воскресной школы прикладывались к мощам Святого Сергия Радонежского, одна девочка шепотом сказала учительнице: «А я попрошу Святого Сергия, чтобы и мне стать святой». Детская душа словно откликнулась на призыв Господень: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5 : 48) и на другой, в котором Иисус Христос просит всех людей подражать Ему: «научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11 : 29). Серёжика Старка назвали в честь Великого подвижника Радонежской земли и наставника русского монашества, преподобного Сергия, но всё это не мешало ему быть веселым, живым, жизнерадостным мальчиком, шалуном — и каким шалуном! Достаточно было посмотреть на эту круглую веселую рожицу, увидеть его исцарапанные, грязные коленки, ручки, которые так и лезли в карманы. А в карманах-то чего только не бывало! Всякие сокровища в виде камешков, железок, пробок, веревочек — в общем, самые мальчишеские карманы. И при этом такие глаза — сияющие, веселые, искрящиеся. В них — и свет какой-то внутренний, ~307~ и жизнь, и шалость детская. Но шалости его были просто шалости. Никогда ничего плохого в них не было. Однажды, когда Серёжику было пять лет, после ночной Пасхальной службы все взрослые собрались ехать в гости к Старкам. Серёжик смотрел, как заходят родные и знакомые, поздравляя присутствующих с праздником. В гостиной был накрыт большой пасхальный стол, стояли цветы, все были нарядные, кругом веселые лица… Но Серёжику этого было недостаточно. Вот-вот все усядутся за стол… — но что такое? Взрослые оживлённо беседуют о каких-то своих делах, и как будто главное забыто — ведь Христос воскрес! Серёжик ждал молитвы, ждал «Христос воскресе!». Без этого ему казалось невозможным сесть за стол. Но никто, видимо, не собирался петь молитву. Тогда пятилетний мальчик подошёл к своему месту за столом, положил кулачки на стол и детским тонким голоском запел: «Христос воскресе из мертвых!» Шумное веселье взрослых затихло, кругом смолкли. Он допел до конца, как ни в чём не бывало, веселый, радостный сел за стол и начал разговляться. Для него свет Христов светил всегда, освещал и наполнял все уголки его домашней детской жизни. Вера его была проста и сильна. Он всё удивлялся, что, когда болеют, зовут докторов: — Зачем это? Надо просто помолиться или позвать на помощь какого-нибудь святого — и всё пройдёт! Так он говорил, и известен случай, когда он по просьбе своей матери помолился о себе и своей больной сестрице. Это произошло накануне праздника Входа Господня в Иерусалим. У обоих детей была высокая температура и болело горло. Серёжик помолился, как обещал, и на следующее утро оба оказались совершенно здоровыми и были в храме. ~308~ Когда отец Борис стал священником, Серёжик всегда прислуживал ему в церкви. Как трогательно было видеть их вместе! Высокая фигура отца Бориса — и рядом маленькая фигурка в стихарике, детское личико, постоянно поглядывающее на отца, внимательные чёрные глаза. Несмотря на то, что в повседневной жизни Серёжик был резвым ребёнком, в храме он словно преображался. В его прислуживании в алтаре не было никогда шалости, которую так часто, к сожалению, видишь у мальчиков, раздувающих кадило, играющих с церковными свечами. Нет, прислуживал Серёжик всегда с благоговением, с таким особенным, серьёзным выражением лица. Это была не внешняя дисциплина, а внутреннее чувство, настоящая молитва. Он чувствовал Бога, ходил пред лицом Божиим. В церкви всё для него было свято, всё преисполнено дивной стройности и красоты. И он, в своём стихарике, около папы, составлял тоже частицу этой стройной гармонии, участвовал в богослужении, со всем усердием служил Богу. — Мы с папой служим, — говорил он. И это не мешало ему после службы, выйдя из церкви, начать шалить, бегать, всюду находить что-нибудь интересное, со всеми, с кем только можно, поздороваться, поговорить, набрать в карманы все возможные и невозможные находки. Семи лет Серёжик поступил в русскую гимназию. Все там его знали как веселого шалуна, которого и из-за стола не раз выгоняли за озорство, — но все его любили. По дороге в школу в автобусе он мог перекидываться портфелями с товарищами. Кондукторы знали озорного мальчишку и любили его. Но в душе этого веселого, жизнерадостного ребёнка глубоко и ясно запечатлелся закон Христов, закон Любви и Правды. В жизни для него всё было ясно: «да, да»; «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5 : 37). ~309~ Серёжику хотелось иметь у себя четки, какие он видел у иеромонахов. Вскоре он получил их в подарок. Мать не хотела, чтобы он молился по четкам, она видела в этом нечто показное. Поэтому решено было повесить их в комнате Серёжика на гвоздик. Серёжику не позволялось выходить с ними из комнаты. Когда он молился перед своими иконами, то всегда брал в руки четки. Иногда родители заставали его среди дня перед святыми образами с четочками в руках: стоит, молится, потом вешает их обратно на гвоздь. Когда Серёжик стал взрослее и стал поститься как полагается, случалось иногда, что после причастия он совсем менялся. Он, такой веселый, шумливый, становился молчаливым, ни с кем не разговаривал, отказывался идти завтракать после службы. Отойдёт к окну и серьёзно смотрит куда-то вдаль или в небо, тихий такой, и всё молчит, молчит… Серёжик очень любил рисовать. Правда, всё, что он изображал, было очень примитивно, даже для его возраста. Но интересно то, что он рисовал, что привлекало и занимало его. Кто рассматривал уцелевшие его рисунки, видел всюду крестики, могилки, священников, картины из священной истории. Ему запрещалось изображать Спасителя — уж очень некрасиво он рисовал человеческие лица, — и всё-таки есть и рисунок распятия. Сохранилась большая картина входа Господня в Иерусалим со всеми подробностями: дети с пальмовыми ветвями, деревья, человек, влезающий на пальму за веткой… Люди идут по дороге, и много радости чувствуется во всех примитивных фи~310~ гурках. На самом краю картинки, справа, показываются голова и ноги ослика и видно только большое сияние Сидящего на нём. Тут Серёжик не посмел изобразить фигуру Христа. Больше всего мне понравилось изображение успения Божией Матери. Видно, с каким живым воображением рисовалась эта картина. Апостолы собрались вокруг тела Божией Матери, видны остатки облачков, на которых они прилетели, тут же неверующий кощунник, хотевший опрокинуть одр Богородицы, руки его отсечены, пристали к одру, кровь течёт. А над всем Спаситель в небесах принимает в объятия душу Божией Матери. Рядом с этими духовными сюжетами — самые простые: собачки, зверушки разные. Как он любил зверушек! У него был целый заветный мешочек любимых игрушекзверушек: мишки, зайчики, лошадки. Он ужасно любил их, иногда расставлял на столе всё своё полчище и любовался на них. Самый любимый был Яшка — большая плюшевая обезьяна. Заболел Серёжик в день Крещения Господня. Днём у него поднялась температура. Осматривали Серёжика девять докторов. Всё, что было в человеческих силах и возможностях, было сделано, чтобы спасти его. Но видно, Господь судил иначе. Когда пронеслась весть, что Серёжика перевозят в госпиталь, в коридоре, у дверей его комнаты столпились многие, желавшие помочь, утешить и попрощаться. Серёжик уже предчувствовал, что наступают последние дни его земной жизни, и просил у Господа сил вытерпеть болезнь. Было около шести часов вечера. Вдруг он начал громко молиться, петь всенощную: — Господи, воззвах к Тебе, услыши мя, УСЛЫШИ мя, Господи! — И опять: — Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Все слышавшие это в коридоре плакали. При отъезде Серёжик старался каждому сказать какое-нибудь ласковое слово, оказать внимание. Просил, чтобы не забывали кормить собачку Жучку. ~311~ Медсестра рассказывала потом родителям Серёжи, что в долгие томительные часы бессонницы мальчик молился вслух. Она слышала, как он молился за всех солдатиков, которые в траншеях, за всех несчастных, за всех, кому холодно, кто сейчас на дорогах, за раненых. Потом, уже в конце болезни, один раз он вдруг сам себя пожалел и заплакал: — Я сам теперь в раненого солдатика обратился. За всю болезнь, которая продолжалась тридцать два дня, температура редко спускалась ниже сорока. Однажды Серёжик увидел во сне преподобного Серафима Саровского. Проснувшись, рассказал, что преподобный Серафим подошёл к его кровати и снял с него горчичники, которые так его мучили. Действительно, в этот же день доктора отменили горчичники совсем. В другой раз — не во сне, а наяву — преподобный Серафим его поддержал. Отец Никон, приезжавший к Сержику в больницу, сказал ему раз, чтобы утешить и подбодрить: — Вот поправляйся. Вырастешь большим, тогда владыка митрополит пострижёт тебя в монахи, подарит монашеский крест и даст тебе имя Серафим. Серёжик как-то необычайно серьёзно отнёсся к этим словам и стал просить не дожидаться, чтобы он вырос, а теперь же, не откладывая, дать ему монашеский крест и новое имя своего любимого святого, преподобного Серафима. Отец Никон передал его просьбу митрополиту. Владыка особенно любил Серёжика, беспокоился о нём и, конечно, прислал ему маленький деревянный крестик со Святой Земли, с Елеонской горы, с которой когда-то вознёсся наш Господь. И сам митрополит впоследствии говорил со слезами: — Я как чувствовал, что это будет Серёжикин Елеон, вознесение его. ~312~ Трудно описать, какое впечатление произвёл на Серёжу этот крестик. Это действительно был его монашеский постриг. Крестик он взял, сжал в кулачке и больше с ним не расставался. Царство Небесное приближалось к душе страдающего мальчика. И, как апостолы на горе Фавор видели сияние райского света, так и Серёжика утешил Господь, подав рай его душе во время больших страданий. Серёжик стал говорить матери: — Как мне хорошо! Какой сегодня свет, какое солнышко! Почему ты закрыла ставни, когда так светло! Думая, что он бредит, мать стала говорить ему, что сейчас уже вечер, на улице совсем темно, но, так как Серёжик настаивал, она наконец открыла занавески и ставни окна, показала ему зимнюю ночную темноту. Серёжик недоумевающее посмотрел на чёрное окно: — Ах, это не то! Неужели ты не видишь, какой свет кругом?! В это время приехал отец Лев и вошёл в комнату. Серёжик и к нему обратился: — Отец Лев, вы видите, какой свет здесь? Мне так хорошо. Батюшка ответил: — Да-да, милый свет! И слава Богу, что тебе хорошо. Эти слова успокоили Серёжика. Умирающему мальчику за его чистое сердце Господь дал в утешение необычайный дар, какой бывал только у взрослых святых — это видеть и предугадывать такие вещи, которые другие люди ни видеть, ни понять не могли. В вечер, когда мальчика перевезли в госпиталь, мать, вернувшись домой, сидела одна в своей комнате, как вдруг со стены сорвалась и упала фотография Серёжика. Она оглянулась. Вдруг с другой стены упала вторая, потом третья… За несколько минут без всякой видимой причины упало пять-шесть фотографий Серёжика, и именно его, остальные ~313~ оставались висеть на своих местах. Утром родители вернулись в госпиталь рано, и, когда увидели Серёжу, он улыбнулся и вдруг сказал: — А карточек-то сколько попадало! Наряду с такими случаями, прорывался иногда самый детский бред: — Я ещё таблицу умножения не выучил! Потом он уже вполне сознательно сказал: — Мне жаль только одного: я хотел школу кончить. В больнице он как-то захотел поиграть игрушечным поездом, который ему подарила тётя. Отец Борис на больничном столике пускал ему заводной поезд, а Серёжа следил за ним глазками и радовался. В другой раз ему захотелось иметь свисток. Серёжик спросил, можно ли ему свистеть вместо того, чтобы звать медсестру. — Ну конечно, мой маленький, свисти сколько тебе захочется! Только один раз он и свистнул, больше от слабости не мог. Сознавал ли он, что умирает? Конечно, сознавал. Он уходил из мира, любя мир, прощаясь с миром, но уходил величественно, просто, с детской доверчивостью и верою в Бога, с молитвой и крестом, как подвижник. Последние пятнадцать дней Серёжик причащался каждый день. Он оставался в сознании до самого конца, хотя иногда и путался и бредил. Причащался он с особым благоговением, так ждал причастия, так готовился к нему! Очень его мучило сначала, что он не мог припомнить свои грехи потому, что сильно болела голова и был жар. Тогда отец стал причащать сына без исповеди. Серёжик медленно умирал. Доктора госпиталя сказали родителям, что сделать уже ничего нельзя. Доктор-француз сказал отцу Борису: ~314~ — Вы сами видите, что это ангел, а задерживать на земле ангелов — не в наших силах. …И вот он лежит, уснувший до времени всеобщего воскресения в Царстве Небесном. Стихарик, крестик, четки. Вокруг него святыни, привезённые ему из разных мест. Лампады, свечи, иконы. Его светлые ручки сложены на груди, а его дивное личико отражает покой, мир и свет. К некоторым панихидам подходили группы детей из разных школ. Один раз пришёл к службе директор французской школы и привёл одноклассников Серёжика. Очень трогательно было видеть этого беленького отрока в стихарике, который лежал с таким чудным, светлым личиком, окружённого живыми детьми, особенно самыми маленькими. Он так хорошо лежал, так покойно, радостно отдыхал, что детям не было страшно. Но всё-таки малыши неудержимо плакали, так наивно, просто, усердно крестились, вытирали кулачками слёзы, провожая в вечную жизнь своего товарища. Трудно было и взрослым, глядя на них, удержаться от слёз. Те, кто был на похоронах Серёжи Старка, никогда не забудут этой удивительной службы. Толпы народа собрались к отпеванию, съехались из Парижа, несмотря на дальность расстояния. И вот одна могилка, окруженная русскими крестами, недалеко от милой русской церкви с синим куполом, под необъятным ясным куполом весеннего неба, в котором заливаются первые жаворонки. ~315~ А разве Серёжик сам в могиле? Нет. Он смотрит на всех нас своими ясными, просветлёнными глазками оттуда, с этого высокого голубого неба. Он радуется, что множество людей собрались вокруг его могилки и ради него возносят свои молитвы к Богу. Он теперь живёт на небе среди святых, видит Господа, Божию Матерь, Серафима Саровского и не забывает смотреть на нас. Все святые находятся на небесах, в невидимом Божьем мире, и, несмотря на это, видят всех людей, живущих на земле, в мире материальном. Помня об этом, каждый из нас будет поступать праведно и целомудренно во всех мелочах своей жизни. Помните, что ни одно наше дело, ни одна наша мысль не спрячется от тысячи взоров небесных людей. Вот Серёжик хочет видеть тебя в раю и серьёзно смотрит на тебя — так давай не подведи его! Жизнь для вечности По книге Николая Евграфовича Пестова Кротость души — вот что украшает человека, делает его приятным и милым для всех окружающих. Обычно кротость соединяется с простотой и скромностью. А если к этому ещё добавляется горячее, любящее сердце, то всё это делает человека солью земли, свечой, которую ставят на подсвечнике, чтобы светила всем. От Господа нам выпало счастье иметь сына, который отвечал этим качествам. В последний год его жизни им было написано большое количество писем, которые рисуют его нежную, простую, отзывчивую душу, полную готовности служить людям. Эти письма исполнены христианской философии жизни с безропотным послушанием воле Господней и мудрой рассудительностью, редкой для девятнадцатилетнего возраста. Основной декорацией действия является полузамерзшая казарма, средой — современная молодежь. Заключительные сцены — на фронте и поле боя. И на этом суровом фоне расцвели нежные, благоухающие цветы движений сердца и мыслей Коли, наполняющие душу той радостью, которую пробуждает в душе всякая красота. С младенческих лет Коля рос очень здоровым ребёнком и за всю свою жизнь не перенёс ни одной болезни. Впрочем, здесь надо упомянуть об одном исключении, которое вместе с тем раскрывает секрет здоровья ребёнка. Начиная со дня крещения мы причащали Колюшу Святых Христовых Тайн очень часто, а в младенческие годы — почти каждое воскресенье. Но когда однажды матери нужно было уехать с ребёнком к дедушке, там не было церкви, и причащение на время прекратилось. Вскоре Колюша захворал желудком, и по причине осложнения болезни пришлось ~317~ вернуться в Москву. После длительного перерыва мальчик не хотел причащаться, стал биться в руках, но в следующий раз уже с охотой причащался, и болезни прекратились. Я помню, лет пяти он любил рассказывать житие преподобного Серафима Саровского по большой картине, на которой были изображены различные случаи из жизни Преподобного. Когда он доходил до эпизода с избиением Преподобного разбойниками, то останавливался, закрывая глаза руками, и говорил: «Не могу смотреть». Семи лет он начал играть на рояле. Нелегко ему было сидеть спокойно и выигрывать скучные гаммы. «Надо играть, голубок мой», — побуждала его мама возобновлять прерываемую игру. «Подожди, мамочка, я только крылышками помахаю». Он соскакивал со стула и начинал бегать по комнате, размахивая руками. После физической разминки он возобновлял занятия. Колюша был одарённым мальчиком по своим умственным способностям, от Господа он получил полные десять талантов. Наука давалась ему легко, он учился как бы шутя. Он всегда был отличником и в конце года приносил награды и похвальные грамоты. В восьмом классе он как бы случайно нашёл два неизвестных ему способа доказательства теоремы Пифагора. Один из них пошёл на школьную выставку, как ещё никем не открытый. Были ли недостатки у Колюши? Конечно, были. Мальчиком он работал с усердием и любовью, когда дело его интересовало. Когда этого не было, нужно было несколько раз побуждать его оставить игры и приступить к занятиям. Бывало, что он забывал исполнить поручения и иногда был излишне болтлив. Иногда Коля проявлял нетерпеливость. Так, он часто выражал недовольство горячими блюдами. Как-то раз, сидя за обедом, он стукнул кулаком по столу и воскликнул, делая ударение на пер~318~ вом слове: «Опять каша горячая!» За это ему, конечно, досталось. С тех пор над ним часто подшучивали, когда кушанье нельзя было есть сразу: «Что, Колюша, опять каша горячая?» В другой раз ему сильно досталось за стеклянный шприц, который он сломал, погнавшись с ним за чужой кошкой, случайно забежавшей в квартиру, — хотел полить её водой из шприца. Но я не помню за ним ни одного случая злобы, сухости или черствости сердца, невнимания к беде других людей. Его любимые поговорки были: Николай Пестов «Ну и пусть» и «А я и рад». Когда случалось что-либо не совсем приятное для него, он говорил: «Ну и пусть». В этом с малых лет проявлялась его покорность Премудрому Промыслу Божьему. И так он с лёгкостью переносил жизненные неприятности. По окончании седьмого класса школы ему подарили фотоаппарат. Коля был чрезвычайно рад такому подарку. На другой день он так рассказал о своём пробуждении в это утро: «Просыпаюсь я и задаю себе вопрос: кто я? Соображаю и вспоминаю: я — владелец фотографического аппарата!…» Так ярко переживало горячее сердце Колюши события в своей детской жизни. Коля, даже будучи студентом, имел детский, простой характер. Он с увлечением любил играть с братом Серёжей в различные детские игры, на что мама всегда говорила: «Ах ты студент, ~319~ студент!» Они устанавливали на одном конце комнаты множество самодельных танков и пушек, в другом размещались сами и из резиновых рогаток бумажными пулями расстреливали «неприятельскую технику»… Началась война, и нужно было стрелять не по игрушечным танкам и пушкам неприятеля. «Постоянное желание улучить свободную минутку, — писал Николай с фронта, — научило меня ценить время. Я часто думаю о том, сколько времени я раньше тратил даром, как хорошо можно было бы его использовать: прочесть хорошую книгу, сделать полезное дело, помочь бабушке в работе…» Летом 1943 года батальон, где служил командиром взвода девятнадцатилетний Коля Пестов, производил разведку боем. «Вперёд! За Родину!!!» — поднял солдат наш юный лейтенант. Атака была удачной, немцы понесли большие потери. Этот бой был первым и последним для Коли Пестова. Коля погиб 30 августа от осколка снаряда — на передовом пункте, корректируя стрельбу из миномета. «Все случающееся есть указание Бога на наши ошибки и достижения, и потому всё разумно, — писал Коля. — И всё существующее существует с целью дать людям возможность изучить Бога, изучить Его волю и научиться правильно жить». В условиях необычайного напряжения и изнурения для тела, в обстановке полного одиночества для духа и аморальности среды — грубости и эгоизма — Коля находил в себе силы, чтобы говорить: «Всё это нужно для меня», «Всё в мире целесообразно», «Я готов ждать, готов идти, если это нужно, и на фронт — пока не созреет мой дух — для новой жизни». Монахиня Иулиания Мария Николаевна Соколова родилась 8 ноября 1899 года. Отец её, Николай, был священником, настоятелем храма Успения Пресвятой Богородицы. Выпускник Московской Духовной академии, он от природы был одарённым художником-любителем. Он написал много картин маслом и своим детям старался привить любовь к искусству и правильное понятие о красоте. Поэтому он сам покупал игрушки, выбирая всегда изделия самой лучшей работы. Он был не чужд и музыкальному искусству и играл на скрипке. Все дети начали рисовать очень рано, а у Марии всегда выходили самые лучшие рисунки. По воскресным дням отец рассказывал детям своими словами Ветхий и Новый Завет, показывая при этом красивые картинки. Попутно он объяснял понятия о Боге, о Его свойствах, говорил о правильном поведении в храме. Мать Марии Николаевны, Лидия Петровна, отличалась спокойным, добрым, но твердым характером. Глубоко верующие родители сумели привить дочке любовь к Богу и церкви. Мария всегда отличалась серьёзностью. Она с ранних лет любила посещать богослужения, читать Священное писание и жития святых. Каждый день перед сном она прочитывала один акафист по выбору — такое в семье было заведено благочестивое правило. В девять лет Мария поступила в Московскую женскую гимназию. Когда же ей исполнилось двенадцать, умер её отец, который был для неё во всём примером и учителем. Что испытывает детская душа при потере дорогого, любимого отца, понять может только тот, кто сам испытывал это. Горе, отчаяние наполняют сердце, наступают печальные дни. Как же выйти из этого состояния уныния? Надо твердо веровать в благость Божественного промысла о нас. Таков закон жизни земной: каждый человек рано или поздно дол~321~ жен уйти из этого мира в жизнь вечную небесную. И если это понимать, то потеря близкого человека становится терпимее, понятнее. Время шло, и надо было продолжать учебу, ведь впереди ещё была целая долгая жизнь, пора была и самой становиться взрослой. Оставшись без отца, юная Мария почувствовала необходимость в духовном руководстве и стала молиться Святителю Николаю, чтобы он помог ей найти духовника. Ктото из друзей посоветовал ей пойти в храм на Маросейке к отцу Алексию Мечёву. Батюшка встретил её словами: «Давно я ждал эти глаза». Отец Алексий стал духовным отцом Марии. С первой же исповеди у батюшки она начала записывать в Мария Соколова особый дневник его слова о духовной жизни и такие записи вела около десяти лет, до самой смерти святого праведного старца. Отец Алексий был мудрым старцем, но только жил он в миру, а не в монастыре. Он всегда вдохновлял приходивших к нему людей к подвигу духовному, который труднее внешнего. Но и внешний подвиг необходим, он воспитывает силу воли, без которой невозможен никакой духовный подвиг. В основу духовной жизни батюшка полагал внимание, духовное бодрствование над собой. Потерю духовного бодрствования, рассеянность, увлечение чувственными мыслями, каковы бы они ни ~322~ были, батюшка называл сном. Следить за собой значило не только замечать дурные мысли и пожелания, но и сопротивляться им постоянно. «Так как силы наши немощны и ничтожны, надо постоянно призывать помощь Божию, молиться, чтобы внутреннее око было зорче и чище; необходимо всё время приносить покаяние в неизбежных ошибках», — так неоднократно говорил праведной девице отец Алексий. Путь человека ко спасению, по словам батюшки, заключается в следующем: «Надо полюбить Господа всем своим существом и отдать ему всего себя. Все мысли, чувства, желания направлять на то, чтобы исполнять Его повеления на земле, чтобы мы, исполняя Его волю, работали Ему, трудились для Него». Этим заветам следовала Мария всю свою жизнь. Наступил 1917 год, которому суждено было стать роковым для всей России. Обычный круговорот жизни начал ломаться. Москва стала похожа на убогую деревню. Настал голод. В семье Марии бывали моменты, когда не видели хлеба по два-три месяца. Карточная система не распространялась на семью Соколовых, потому что это была семья священника. Вскоре мама заболела брюшным тифом. Следом за мамой свалилась от лихорадки младшая сестра Сима. Она лежала и бредила. Через несколько дней воспалением лёгких заболела Мария. Лидия одна осталась способной двигаться, она и ухаживала за мамой и сёстрами. Чтобы окончательно не замерзнуть, все спали в зимней одежде, предав себя воле Божией. И помощь Божия пребывала с ними. Мария ощущала помощь Святителя Николая, особенно по четвергам, когда совершается его память. Недели через две все стали понемногу поправляться. Вечером трамвайное движение прекращалось рано. Идти можно было только пешком. На улицах не было ни души. Распространялись рассказы о бандитах, нападавших вечером на одиноких прохожих. Но девушка Мария каждый день ходила в храм утром ~323~ и вечером. Отец Алексий познакомил Марию с одной из своих духовных дочерей — девицей Павлой, и с тех пор вместе им было не так страшно ходить в храм. Крепкая вера в молитву духовного отца делала девушек бесстрашными, а частая исповедь и причащение святых Тела и Крови Христовых давали духовную бодрость и покой. После окончания гимназии Мария занималась в художественных студиях. Много лет она была преподавателем рисования в советской школе, но, когда директор предложил ей прочитать для детей атеистическую лекцию, Мария уволилась из школы. После смерти святого старца Алексия попечение о церкви и прихожанах принял его сын, отец Сергий. Он благословил Марию учиться иконописанию. Мария стала ездить по древним русским городам, изучая старинные росписи храмов, делая с них копии и зарисовки. Подвижница добродетелей и неустанная труженица на ниве церковного искусства, она написала десятки копий с древних икон. Копирование для неё стало ступенью познания красоты древнерусской живописи и вместе с тем вдохновенным творчеством. Она полюбила иконописное дело всей своей одухотворённой душой. Возрастая духовно, она обратилась к отцу Сергию за благословением на монашеский постриг. Время было такое, что новая власть приказывала расстреливать или сажать в тюрьму всех христиан, а в первую очередь — монахов и священников. Поэтому батюшка посоветовал Марии оставаться трудиться среди людей, но при этом жить как настоящая монахиня. Такой образ жизни назывался «тайное монашество». Незадолго до закрытия храмов Мария успела выполнить тринадцать акварельных картин с изображением интерьера её дорогого храма. Матушка Мария очень хорошо изучила церковное ~324~ богослужение. Она выписывала из богослужебных книг понравившиеся ей молитвенные стихи, а наиболее те, которые настраивают душу на покаяние. Также к ним она присоединяла толкования этих стихов святыми отцами и подписывала, какому церковному празднику посвящена каждая неделя. Вот какую любовь имела Мария Николаевна к святому храму и богослужению. В 1930 году начались преследования всех верующих. Многих друзей Марии арестовали и убили, но Промыслом Божиим её саму не тронули. Много раз Мария Николаевна замечала, что за ней следят, и однажды даже пришли за ней для ареста, но она, услышав в прихожей, кто за ней пришёл, вышла через отдельную дверь и так спасла себе жизнь. Перед самой войной Мария и Лидия переселились в Сергиев Посад. Снова наступил страшный голод. Сёстры пробовали обменивать свои вещи на муку и картошку, но этого было недостаточно, ведь Лидии надо было прокормить ещё троих своих маленьких детей. Решили купить козочку, ведь ест она травку, а даёт молоко. Сёстры пошли пешком по шпалам на рынок в город Александров и там купили козочку. После окончания Великой Отечественной войны открылась Троице-Сергиева Лавра. Сюда Марию Николаевну пригласили для помощи в реставрации испорченных росписей и написания новых икон. В Лавре Преподобного Сергия матушка Мария трудилась всю свою оставшуюся жизнь и здесь основала школу иконописи. Эта школа существует и поныне, в ней готовятся профессиональные иконописцы. Сколько плодов принесли труды целомудренной души! По всему миру теперь распространилась слава о мастерстве лаврских иконописцев, во многих странах есть прекрасные иконы, напи~325~ санные ими. Так, благодаря трудам и молитвам одной скромной монахини Иулиании, многие юноши и девицы из разных городов России получили возможность изучать древнерусскую иконопись. Столько птиц — молодых душ — привлекла в Лавру эта иконописная школа, что невольно вспоминается видение преподобного Сергия. Вот как важно хорошо учиться и праведно жить в юности, чтобы в старости можно было принести окружающим добрые плоды, приобретённые жизнью духовные сокровища. Снова сбываются слова Иоанна Лествичника: «Усердно Монахиня Иулиания приноси Христу труды юности своей и возрадуешься о богатстве бесстрастия в старости». Связь времён не прервалась, и подвиг матушки Иулиании не был напрасным. Она исполнила наставления своего святого духовного отца Алексия, послужила Христу всей своей жизнью, соединила свою жизнь с Церковью Христовой. Она написала множество святых икон, прославила Бога всеми своими талантами, и умом, и сердцем, и волей, а Бог теперь прославляет её в Своих небесных обителях. «Божий инок» Жизнеописание архимандрита Иоанна Крестьянкина 11 апреля 1910 года в городе Орле в семье Михаила Дмитриевича и Елисаветы Илларионовны Крестьянкиных родился мальчик, который был в семье восьмым ребёнком. Новорождённого назвали Иоанном, в честь празднуемого в этот день преподобного Иоанна Пустынника. Когда Ване было два года, умер его отец. Первые, ещё неосознанные, симпатии к монашеству проявились у Вани под влиянием монахинь орловской Введенской обители. Матушки были нередкими посетительницами дома Крестьянкиных. И четырёхлетний младенец тянулся «к мамушкам-матушкам», веселя их обещаниями, что и он будет «монахой», и именно в их монастыре. А в шесть лет, приклонившись сердцем с беззаветной доверчивостью к Церкви, Ваня обрёл в ней такую любовь к Богу, которая не знала ни охлаждения, ни измены за всю его продолжительную жизнь. Ваня начал прислуживать в алтаре. Как и любой мальчишка, Ваня любил и пошалить, и порезвиться, но когда приходской батюшка Николай звал его в алтарь, маленький пономарь тотчас оставлял самые увлекательные занятия и друзей. Он был исполнен интереса к познанию открывающейся ему жизни. Детство — весна жизни, когда в юных душах засеваются самые добрые, самые святые семена — стремления, которые должны прорасти и принести добрые плоды. Именно в детстве приобретает человек все свои сокровенные черты. Ребёнок Божиим определением — это образ человека, возрождённого в Небесное Царство. Поэтому Господь и сказал: «кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдёт в него» (Мк. 10 : 15). В родной семье закладываются семена, которые дадут всходы, определят всю последующую жизнь. А мать, подобно плодородной ~327~ земле, даёт ребёнку каждый росток его души. И чем возвышеннее душа матери, тем сильнее она проступает в личности её чада. Народная мудрость так и говорит: он впитал это с молоком матери. В этих привычных словах заключён важный духовный смысл. Они напоминают, что человек не сам по себе вырастает порядочным человеком, а воспитывается родителями и всем окружающим его укладом жизни. Огромное значение имеет знакомство ребёнка с духовным опытом своих предков. Тогда, повзрослев, подросток несёт ответственность не только пред собой и своими родственниками, то есть родом, но и больше, шире — перед всем народом. Ответственность перед будущими поколениями, временными и вечными, из чувства родного дома, родной семьи вырастает в чувство Родины. Домашняя церковь Крестьянкиных жила Богом и ясными понятиями о цели настоящей жизни. Родной дом для Вани был прообразом Царства Небесного. По крупицам собирал пытливый ум нектар в этом Царстве, где царило великое слово — «Любовь». Мама Ивана, Елисавета Илларионовна, отвечала на все его вопросы о Боге. Свое раннее детство отец Иоанн вспоминал и благословлял особенно. Оно дало ему первые уроки послушания и понятие о грехе, когда укоры совести за содеянное зло надолго лишали его радостей, а укоризненный взгляд матери вызывал обильные слёзы раскаяния. И, как следствие его духовной чуткости, появилось в нём умение видеть и слушать, умение не огорчать. Чуткость же породила в сердце мальчика и благоговение. В семь лет для Вани кончилась безмятежная пора детства. Наступал 1917 год. Надвигались невиданные потрясения и бедствия. Безбожники объявили войну и Богу, и Православной Церкви. И верующая Россия, чтобы сохранить для потомков Православие, приняла подвиг мученичества. ~328~ Юный послушник увидел самоотверженность и искренность веры, увидел верность Богу и Церкви тех людей, которых он подетски глубоко любил. Занятия в школах прекратились, и Ваня несколько лет ходил только в церковь, где был псаломщиком. Он полюбил храм и богослужение. Когда мальчику было одиннадцать лет, он уже вполне осознанно посещал храм. В душе его укрепилась верность своим наставникам и повиновение уставам Святой Церкви и Заповедям Божиим. В двенадцать лет с Ваней произошёл такой случай. Перед самым своим арестом епископ Николай благословлял в храме народ. Вот-вот святителя должны были отправить в тюрьму безбожные люди в кожаных куртках. Среди взрослых стоял и Ваня. Он подошёл к епископу и сложил руки под благословение. «А тебя на что благословить?» Ваня неожиданно говорит: «На монашество!» Архиерей внимательно посмотрел на Ваню и сказал, прозревая будущее: «Сначала окончишь школу, поработаешь, примешь сан и послужишь, а в своё время непременно будешь монахом. Бог благословит!» Эти слова запечатлелись на скрижалях юного сердца и до конца жизни руководствовали в нём. После этого епископ Серафим тоже возложил руку на голову Вани, утверждая Божье благословение на монашество. Они подарили Ване фотографию, на обратной стороне которой написали: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой — да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни». А «новые хозяева» государства тем временем разрабатывали план по полному уничтожению Церкви. Так архиереи выпустили в мир молодого, неоперившегося птенца, в мир новой России, восставшей на Бога, в которой не было места не только монашеству, но и вообще христианству. ~329~ В 1923 году тринадцатилетний Ванюша впервые в своей жизни оказался в Москве. Более всего его окрылила тогда встреча в Донском монастыре со Святейшим Патриархом Тихоном и полученное от него благословение. Ваня тогда почувствовал, что увидел великого святого, исповедника и защитника православной веры. В старости отец Иоанн, вспоминая этот эпизод своей жизни, говорил: «Я до сих пор ощущаю тепло руки Святейшего Патриарха на своей голове». Что ощущало в тот день юное сердце? Мог ли подросток представить собственный тернистый путь в грядущее столетие, который ему только предстоял? Когда в 1922 году в России разразился небывалый голод, в доме Крестьянкиных не нашлось ничего ценного, что можно было обменять на хлеб, кроме иконы Божией Матери «Знамение». Уже пришли и скупщики. Все домашние оправдывали необходимость распрощаться с семейной святыней — ведь надо было кормить детей. Ваня сильно переживал, что дом их останется без иконы, перед которой они столько лет молились. Мать очень терзалась: «Как же поступить: продать икону и купить пищу или оставить икону и ожидать помощи от Богородицы?» Вопреки человеческой логике встала Божия Правда. Накануне дня, когда намечалась продажа иконы, Ване приснился сон. Он увидел, как из их дома вышла Пресвятая Богородица и пошла по тёмной улице. Её облик стал пропадать во мраке ночи, ~330~ ещё несколько шагов — и она совсем уйдёт. Невыразимая скорбь объяла сердце мальчика: «Так не лучше ли умереть от голода, чем лишиться дружбы с Матерью Господа нашего Иисуса Христа!» Ночное видение уходящей из дома Царицы Небесной положило конец терзаниям души. Решительное «нет!» встретило пришедших за иконой людей. И на все доводы, самые убедительные и соблазнительные, звучало: «Нет, нет и нет!» Икона осталась дома, именно она сопровождала Ивана всю жизнь, как родительское благословение. Вера вдовы и её чад не была посрамлена. В тяжкое голодное время предстательством и покровом Матери Божией пришла им помощь, все остались живы и здоровы. Шёл 1928 год, в стране была объявлена «безбожная пятилетка». Началось массовое закрытие церквей. Религиозность юноши скоро привлекла к нему внимание. Жизнерадостный, самоотверженный и сосредоточенный на работе, ласковый и приветливый со всеми, он вызывал несомненные симпатии. Однако было одно «но», с которым не могло мириться начальство. Его вера вызывала ненависть и насмешки. Начались хитроумные попытки перевоспитания юноши, но он продолжал быть церковным человеком. Состоялось и первое столкновение Ивана с безбожным государством. Ему приказали работать в воскресные дни, в то самое время, когда во всех церквях совершается Божественная литургия. В случае отказа ему пригрозили увольнением с работы. Иван ответил отказом и лишился работы. Опять на помощь пришла мама, с её бесконечным доверием Промыслу Божьему. «От Господа стопы человека исправляются», — утешила мама. Поразмыслив о возможных изменениях в жизни, мать и сын отправились к святой старице монахине Вере за благословением. Матушка восприняла всё случившееся с Иваном ~331~ спокойно и даже радостно. Утешила маму тем, что, какие бы ни были неприятности, они временны и не вредят бодрому духу. Она не только благословила переезд Ивана в Москву, но пророчески заглянула и в его будущее, назначив ему встречу на Псковской земле. Начало монашеского пути и конец его прозрели глаза Божией старицы. Иван реально ощутил в своей жизни направляющею руку Божию и с того времени во всякой жизненной ситуации задавал себе только один вопрос: «А по-Божьи как? Чего хочет от меня Господь?» Позади остался родной дом, Орёл, родные церкви, его вскормившие. Иван грустил о потере своих духовных наставников, одних из которых расстреляли, других сослали в лагеря. Незнакомый город Москва, чужие люди… И решил Иван познакомиться с Москвой через её святыни. Он мечтал сразу начать духовную жизнь по тем высоким образцам, которые успел увидеть в детстве. Но в реальной жизни мечтам не оставалось места. Возникшие трудности и искушения усмирили воображение. Он понял, что только милость Божия будет ему оградой. И он просто, по-детски стал молиться и просить милости. Скоро все внешние дела были улажены. Иван стал снимать уголок в доме у одной старушки. Началась жизненная учеба, где учителем был Промысел Божий. Вскоре волнующая красота архитектуры, парков, дворянских усадеб и даже театров увлекла его и на время затмила былые устремления к монашеству. Нахлынуло соблазнительное очарование Москвой. Ивану стала интересна новая мода. «Я был молод и был франт», — рассказывал батюшка в старости. Начистив зубным порошком свои парусиновые туфли, он отправлялся гулять по Москве. Юноша был поражён красочностью освещения вечерней столицы и не мог налюбоваться на её достопримечательности. Часто под яркими красками мигающих огней скрываются лукавые соб~332~ лазны, для сохранения душевной и телесной чистоты необходимы покой и тишина чувств; если и прогулки, то на природе. Какие искушения таят в себе вечерние улицы больших городов и чего только там не встретишь, а Иван наивно гулял и гулял. Неизвестно, как долго продолжалось бы это увлечение, если бы его не пресекла старушка, у которой жил Иван. Она решительно восстала против его поздних возвращений. Так Господь, через старушку, уберег Своего избранника от опасных игр с соблазнительным миром. Не меньшее искушение ожидало Ивана на работе. Молодые модницы-сотрудницы специально испытывали его характер, смущали его целомудрие. Но спокойное равнодушие и ровная ко всем приветливость оградили Ивана от женских посягательств, целомудрие сияло незапятнанно. В Иване снова обитал монах. Он стал внимательно приглядываться к жизни, чтобы через собственную молодость, через чувства и мысли не дать вход бесовским ухищрениям. Духовного отца при нём теперь не было, и надо было самому испытывать свою верность Господу повседневной жизнью. Иван любил книги, сам приводил в порядок потрепанные, с вниманием переписывал, восполняя утраченные страницы. Однажды, во время раздумий о том, как жить с Богом в современном безбожном мире, Иоанн мысленно обратился к преподобному Серафиму Саровскому и получил ответ: «Порабощён телом, душу же непорабощённу соблюди». Он начал изучать творения Святых Отцов, чтобы осмыслить свой путь к монашеству. После Великой Отечественной войны Иван Крестьянкин расстался со своей светской работой и пошёл работать в церкви. Его сердечно принял митрополит Николай Ярушевич. На одной из своих служб владыка посвятил нового послушника во чтецы. Не~333~ много времени спустя Иоанна рукоположили во священники. Сам Святейший Патриарх Алексий Симанский возложил свои руки на главу Иоанна, низводя на него благодать священства. В 1946 году мечта отца Иоанна о монашестве неожиданно стала близка к воплощению. Он стал насельником открывшейся Троице-Сергиевой Лавры. Но не получилось тихой монашеской жизни, совсем скоро его, как редкого и замечательного священника, вызвали служить в Москве. Отец Иоанн стал очень любим московским прихожанам, а для властей это стало хорошим поводом, чтобы арестовать его и сослать на много лет в лагеря. В ночь с 29 на 30 апреля 1950 года отец Иоанн стал заключённым № 13431. В памяти всплыло указание преподобного Серафима: «Порабощён телом, душу же непорабощённу соблюди». Преподобный приготовил отца Иоанна к новому этапу жизни. Спокойно воспринял отец Иоанн свою ссылку и, шутя, говорил: «За полгода до окончания академии Господь переводит меня на другое послушание, в заключение, к новой пастве…» Отца Иоанна забрали в тюрьму, и началось оформление, долгое и тяжёлое. Водят туда-сюда, и не знаешь, что ждёт тебя за следующей дверью. Батюшка совершенно измучился. Лёг на какой-то выступ в пустой камере и уснул. Пришли и, видя, что пленник спокоен, удивлённо спросили: «Неужели ты не боишься?» Отвечать он не стал, но подумал: «А чего мне бояться? Господь со мной. Несмотря на усталость, отец Иоанн всегда был радостен и светел лицом, он умел одарить радостью окружавших его людей. «Я люблю радовать и радоваться», — говорил батюшка. Господь хранил батюшку. Тюремная шпана относилась к нему сочувственно. Называли его кратко — Батя. Работа отца Иоанна на лесоповале часто состояла в перетаскивании тяжёлых брёвен. Лагерники подпиливают, а отец Иоанн виснет на ветках и валит ~334~ дерево в нужном направлении. Висит на дереве и совершает молитву, а со стороны кричат: «Давай, батя, давай!» — а дерево ни с места. Вот такая была школа молитвы. Потом громадное дерево взваливали ему на плечо, и он нёс его, снова шепча молитву. В лагере батюшка возил на себе санки с водой. Одним из его «послушаний» было ношение воды в гору. В день ему надо было поднять на высокую горку сорок ведер воды. Особенно много молился здесь отец Иоанн, находя утешение только в общении с Богом. А как говорят святые отцы, кто молится, тот, как расцветающее дерево, привлекает благоухающим нектаром своей святости многих пчёл — души человеческие. Вскоре всё лагерное население к нему потянулось, видя в нём доброго и искреннего человека. Отец Иоанн стал всеобщим духовником. Его лицо излучало любовь и доброту. Через письма отец Иоанн просил у своих знакомых, чтобы присылали необходимые вещи. Это были лекарства для юноши, страдающего туберкулезом, словарик для филолога и краски для заключенного художника. Всем отец Иоанн хотел помочь. Начальство постоянно грозило ему расправой, но он всё равно оставался самым уважаемым и любимым в лагере. Тогда к нему приставили специального наблюдателя. Сидит на скамейке наблюдатель, читает газету, а за его спиной по площадке бегает взад и вперёд отец Иоанн. Наблюдатель не понимает, в чём дело, а это ~335~ батюшка изображает зарядку, совершая на самом деле молитвенное правило. Незадолго перед освобождением отцу Иоанну явился во сне Серафим Саровский и сказал: «Будешь свободен!» В 1955 году отец Иоанн оказался на свободе и теперь посвятил все свои силы заботе о Божьем доме и о детях Божиих. Отвечая на духовные запросы нашего времени, отец Иоанн составил книгу «Размышления о бессмертной душе». Для всех людей он находил слова утешения и вразумления: «Дорогие мои! Нельзя в наше время жить бездумно… Идём по жизни, на пути спотыкаемся, иногда и падаем, встаём и опять идём. Несём Крест, и им возносится душа наша к Богу. Таков путь возрождения души и очищения её… Дух лукавый проник везде. Задача православных не допустить его в своё сердце». «Восклонись, Русь Православная! Бессмертие светлой пасхальной радостью стучится в твоё прискорбное сердце!» Жизненный путь отца Иоанна длинной почти в столетие пролёг сквозь трагическое время, когда рушились устои былой России, особенно же — строй церковной жизни. Отец Иоанн прошёл с Церковью все тяготы, выпавшие на её долю, стал живым связующим звеном России былой и нынешней, показал путь истины в безбожном мире. Тысячи людей обратились к нему со своими скорбями, болезнями, сомнениями, и каждый получал утешение, совет и молитвенную помощь. Благодаря отцу Иоанну многие люди увидели, что такое духовная радость, животворящая всё на земле. «Пасхальный батюшка», как его называли, ушёл в Вечную Пасху. Плоды, созревшие на древе жизни отца Иоанна, остаются для нынешних поколений примером истинного доверия Промыслу Божию, ведущему человека к Царству Небесному. Письма Иоанна Крестьянкина Любовь к Богу и ближним «Жизни учит сама жизнь. И самое главное и важное искусство для человека — научиться жить в мире и любви со всеми». «Возьми пока для воплощения одну-единственную заповедь — не делай другому того, чего себе не желаешь, и возлюби ближнего, как самого себя». «И в церковь ходить надо, и Святое Евангелие читать ежедневно, и посты по возможности соблюдать, но всё это не как самоцель, а как подтверждение твоей христианской жизни. А основное — любовь по Богу». «А любовь к Богу и страх Божий уже теперь оградят Вас от смертных грехов». «Вам следует только молиться о них [своих близких], а не диктовать свои взгляды, пусть даже и самые благочестивые. Сами живите благочестиво и не создавайте напряжённости в семье. Ведь если Вы начнете жить по закону любви, то этот закон понятен и верующим, и неверующим… Работайте на своей работе и на даче помогайте близким — это тоже предусмотрено законом любви». «Будь с мамочкой-то поласковее, не заостряй внимание на религиозных вопросах, но молись за неё… Ей трудно, да и враг приступает. Будь же с мамой, как ласковый ребёнок, щебечи вокруг неё, любовь и ласка будут для неё благотворным лекарством, а молитва о ней — целительным бальзамом. По возможности хоть раз в посту причащайтесь вместе, но готовь её к этому терпеливо и внимательно, чтобы не было насилия». ~337~ «Ещё никто насилием не достиг ничего доброго. И если бы христианство насаждалось кулаком, то его давно бы не было на земле». «Бог есть любовь, и пребываяй в любви в Боге пребывает. Вот и вся наука. Учись любить других, учись жалеть других, и радость поселится в уме и сердце». «А Господь-то — любовь бесконечная, и только любящие могут соединиться с Ним». Любовь к Родине «Очень порадовали вы меня тем, что нашли силы и решимость вернуть сына в Отчий дом. В наш большой и такой ныне неустроенный дом — Родину нашу. Но ведь кто-то должен же в нём потрудиться от души, любя Его и болезнуя о Нём сердцем. А если всё наше молодое поколение (наше будущее) воспитается на чужих «хлебах» (и идеях), то Родина для них станет чужая, и они Ей тоже. Дай Бог всем нам понять это сердцем. Только тогда у России будет будущее. Будем молиться чтобы Н. обрёл стремление учиться ради благородной цели — послужить Родине — России. Дорогие мои, я ведь вам не красивые слова говорю, но слова любви и здравого смысла. ~338~ Компьютер «Вы пользуетесь всякими техническими изделиями, которые изобрёл человек не без Бога. Ибо Господь однозначно сказал: «Без Мене не можете творити ничесоже». И компьютер — это такое же изобретение, как и все прочие. А в Писании сказано: «Всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною». Если на компьютере человек делает дело Божие и во славу Божию, например, набирает богослужебные книги или святоотеческую литературу, то человек этим спасается. А если использует технику для всякого безобразия и бесчинных игр, то он явно погибает. Вот и решайте. Одна и та же техника для одного служит во спасение, для другого — в погибель. Умудри Вас Бог!» ~339~ «Наследник Святой Руси» Патриарх Алексий II рассказывает о своём детстве Церковное служение Алёши Ридигера началось в шестилетнем возрасте, когда на праздник Крещения Господня ему было поручено разливать крещенскую воду. «С тех пор я твердо знал, — вспоминал Патриарх Алексий II: — стану священником и никем иным! Мне посчастливилось пройти все ступени церковного служения: и кадило подавал, и псаломщиком был, и иподиаконом (у Таллинских архиереев)… Разумеется, к такому выбору подвели меня мои бесценные родители». Отец, Алёши, Михаил Александрович, происходил из древнего рода Ридигеров, давшего России знаменитых военачальников и юристов. После революции 1917 года семья вынуждена была эмигрировать в Эстонию. Мать, Елена Иосифовна, была дочерью полковника белой армии, расстрелянного красными. «У нас была очень дружная семья, которую объединяли не только узы кровного родства, но и сердечная душевная дружба. А ещё нас связывал особый дух православной церковности, когда жизнь неотделима от храма Божия». В новом городе семья Ридигеров познакомилась с замечательным священником Иоанном Богоявленским. Он оказал большое духовное влияние на Алёшу. У отца Иоанна и началось церковное служение мальчика. Вспоминается удивительный рассказ Патриарха о том, как он совершал богослужение в своём сарайчике: «…в детстве я, сколько помню себя, мечтал об одном: как только вырасту, непременно последую примерам своих отцов — родного и духовного, и первым делом поступлю в церковное учебное заведение». В крохотной пристройке возле дома Алёше удалось обустроить некое подобие ~340~ храма. Там всё было как настоящее — свечи, алтарь… Двоюродная сестра Лена очень хотела в этот алтарь заглянуть, однако позволить ей этого Алёша не мог: особам женского пола вход туда запрещён. Попасть в заветную пристройку можно было разве что в качестве уборщицы. Сестрёнка была согласна на всё, и пришлось принять её на работу. Служить в своём крохотном храме Алёша мог целыми днями. Мама помогала ему изготовить специальные облачения из своих старых платьев, а службу он знал наизусть с семи лет. Папа Алексея стал священником — как раз в те времена, когда государство вело жестокое гонение на христиан. Их убивали, мучили, сажали в тюрьму, как в древние времена языческих гонений. А потом и сам Алексей принял священный сан. Елена Иосифовна сильно волновалась, как бы не убили или не посадили в тюрьму её сына и мужа. Много скорбей и испытаний пришлось ей вынести. И всегда она имела правилом каждый день читать акафист перед иконой Богородицы «Всех скорбящих радость». По милости Божией в Эстонии можно было видеть «уголок Святой Руси». Это и женский Свято-Успенский монастырь, и великая российская святыня Псково-Печерский монастырь, и Валаам. Находясь в то время за территорией Советского Союза, эти обители не были доступны для безбожной власти. Родители Алёши часто посещали святые обители и брали его с собой. Мальчик на всю жизнь запомнил встречи с со святыми монахами Валаамского монастыря, духоносными старцами-схимонахами. На него, девятилетнего мальчика, Валаам произвёл неизгладимое впечатление. Архитектура монастыря скитов, удивительная природа… Алёша полюбил Валаамский монастырь, он радовался возможности беседовать с добрыми монахами. Особенная дружественная переписка установилась у него с отцом Иувианом. Сохранились письма отца Иувиана к девятилетнему Алёше Редигеру: ~341~ «Дорогой о Господе, милый Алёшенька! Сердечно благодарю тебя, дорогой мой, за приветствие с праздником Рождества Христова и с Новым годом, а также за твои добрые пожелания. Да спасёт тебя Господь Бог за все эти дары духовные. Если бы Господь сподобил всех вас приехать к нам на Пасху, это увеличило бы нашу пасхальную радость. Прости, дорогой Алёшенька! Будь здоров! Да хранит тебя Господь. В своей чистой детской молитве вспомни и обо мне, недостойном». Так в самом начале сознательной жизни будущий Первосвятитель прикоснулся душой к чистому роднику русской святости — «Пречудному острову Валааму». Через монаха Иувиана духовная нить соединяет Алёшу с Всероссийским пастырем — святым Иоанном Кронштадтским. Именно по благословению этого великого светильника земли Русской отец Иувиан стал Валаамским монахом, и, конечно же, он рассказывал о великом пастыре милому его сердцу мальчику Алёше. Эта связь напомнила о себе спустя полвека — в 1990 году Поместный Собор Русской Православной Церкви избрал Алексия Святейшим Патриархом и тогда же прославил праведного Иоанна Кронштадтского в лике святых. Конец спокойной жизни наступил в 1939 году, когда красная армия вошла в Эстонию. Только чудо Божее спасло семью от ареста. Когда вся семья ночевала в сарае, а не в доме, ночью за семьей Ридигеров приехали убийцы-красноармейцы. Они обыскали ~342~ дом, но никого не нашли. Ходили вокруг, совсем рядом. Судьба Алексея могла бы сложиться иначе, если бы их вывезли в Сибирь вместе с десятками тысяч русских и эстонцев. Началась война, вошедшая в историю под названием Великой Отечественной. В первый же её скорбный день Предстоятель Русской Православной Церкви митрополит Сергий обратился к духовенству и пастве с призывом встать на защиту Отечества. С самого начала гитлеровской оккупации появились концлагеря, и отец Алексея счёл своим священным долгом с рядом других священнослужителей посещать их, помогать людям, насколько это было возможно. Алексей увидел, как живут заключённые, сердце его заболело от сострадания, и вместе со своим отцом он стал приезжать помогать им. Он подружился с юношей Васей Ермаковым и стал думать, как бы спасти его. В лагере был детский дом для сирот, которым священники пытались найти приемных родителей, согласных взять детей в свои семьи. По призыву настоятеля таллинской Никольской церкви отца Георгия Алексеева удалось таким образом спасти двести детей, среди прочих — пятнадцатилетнего Василия Ермакова и его сестрёнку. Отец Михаил Ридигер смог добиться освобождения священников Василия Веревкина, Валерия Поведского с их семьями, а чтобы вырвать у немцев Васю с сестрёнкой, подделали документы, приписав их к семье Веревкиных. Рисковали, конечно, но Господь помог. После войны Алексей вместе с Василием Ермаковым стал поступать в семинарию. Впоследствии Василий Ермаков стал протоиереем. Путь, который веками проходили святители земли Русской, — путь пастырского служения, берущий начало от воцерковлённого детства во Христе, — был при советской власти под запретом. Бо~343~ жий Промысел о патриархе Алексии выстроил его жизнь от самого рождения так, что жизни в России советской предшествовали детство и отрочество в старой России. И с советской безбожной действительностью Алексей встретился возрастом юный, но духом — зрелый и мужественный воин Христов. Из маленьких дел любви к ближним складывался характер Алексея. Любовь к родителям, любовь к окружающим людям, ко всему творению Божьему воспитывала сердце будущего Патриарха. Верный в малом всегда оказывается верен и во многом. Это-то и сказал Господь своим ученикам: «Верного в малом над многим поставлю». Наступит время, и Алексея, как самого достойного и чистого сердцем человека, изберут Патриархом Русской Православной Церкви. Пятнадцатый Патриарх начнёт совершать свои знаменитые поездки по России, поддерживать возрождение новых монастырей, освящать строительства новых обителей, закладку храмов, благословляя всякое доброе начинание, где бы оно ни было, в больших и малых городах, среди народов обширнейшего отечества. В Москве был построен храм Христа Спасителя. Он стал видимым символом воскресения Святой Руси. И снова патриарх возвышает голос: «Для меня несомненно, что общественный мир без порядка немыслим. Всеми средствами, которые есть у государства и общества, необходимо остановить разгул безнравственности и преступности. Если криминальные силы будут влиять на политику и экономику… то успех благотворных процессов в стране окажется под угрозой» Святейший выступил в парламентской ассамблее Европы и произнёс речь о необходимости сохранения нравственных духовных ценностей, потому что, потеряв их, народы Европы могут потерять всё. ~344~ Православие является фундаментом нашей цивилизации и государственной идеи России. Ради того, чтобы оно утвердилось на Русской земле, положили жизнь и молитвы и Александр Невский, и Святитель Алексий, и Сергий Радонежский, и Серафим Саровский, и Дмитрий Донской, и Святитель Филарет Московский, и Святой Иоанн Кронштадтский, и Святитель Тихон, и все новомученики и исповедники Российские. Этому вторит и один из самых дивных подвижников Святой Руси блаженный Святитель и чудотворец Иоанн Шанхайский: «Россия восстанет, когда поднимет взор свой и увидит, что все Святые, в земле Российской просиявшие, живы в Божием Царстве… и что нам надо быть с ними… В этом спасение России и всего мира… Русское небо, русские святые зовут нас быть с ними, как они с нами. Зовут приобщиться духу вечной жизни и того духа жаждет весь мир… В покаянии, в вере, в очищении, да обновится Русская земля и да восстанет святая Русь». Изгнание души из рая «Видишь, что тьма и мрак в поднебесной, когда солнце зайдёт, и ничего не видно… Рассуди, какая тьма бывает в душе, и какой мрак окружает её, когда благодати Христовой в себе не имеет… Видишь суд производимый, на котором виноватый, будучи обличаем, стоит и трепещет от страха и весь стыдом покрывается; слышит выговор за преступление закона, лишается чести и имения, исключается из числа добрых и честных людей… От этого суда пусть обратит вера дух твой к тому страшному и вселенскому суду, на котором Судия Сам Бог, сердца наши испытывающий. Представь себе в уме, что на суде том стоят грешники, отлучённые от числа праведных; стоят со стыдом, страхом и трепетом несказанным; обличаются за преступление закона Божия… видят свои грехи, которые словом, делом и помышлением втайне делали…» Святитель Тихон Задонский Катерина из пьесы Островского «Гроза» вспоминает девственную юность свою, как лучшую пору жизни. В пьесе она говорит однажды Вареньке, вольной городской девице, которая подталкивала её на грех: «Знаешь, как я жила в девушках?.. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдём с маменькой в церковь, все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придём из церкви, сядем за какую-нибудь работу… а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдёт… Таково хорошо было!» Предощущение райского блаженства, веяние тишины сердечной было хорошо знакомо Катерине до тех пор, пока она вела бла~346~ гообразную, нравственно чистую жизнь: «И до смерти я любили в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится… А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идёт, и в этом столбе ходит дым, точно облака… А то, бывало… ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, ещё только солнышко всходит, упаду на колена, молюсь и плачу… так меня и найдут… А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенные, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху…» Этот чудный по внутреннему сиянию монолог заканчивается трагическим падением Катерины в чёрную бездну греха. Точно землетрясение, раскалывает оно надвое её душу, сдвигая с мест глубинные пласты её сознания. Прежние нравственные опоры стремительно рушатся в ней, катастрофически извращая и окрашивая в траурный цвет её мировосприятие: «Ночи, ночи мне тяжелы! Все пойдут спать, и я пойду; всем ничего, а мне как в могилу. Так страшно в потемках! Шум какой-то сделается, и поют, точно кого хоронят… Долго ли ещё мучиться!.. Для чего мне теперь жить, ну для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет Божий не мил!» Потеря духовной чистоты оборачивается трагедией, которая может привести человека к неизбежному нравственному распаду, низвергая его с поднебесных высот к «скотам бессловесным». И тогда жизнь потеряет для него всякий смысл. В свой черед загремят по оврагам ручьи. Благоуханным облаком пены распустится цветущая черемуха, веселым коромыслом засверкает в небе ~347~ радуга и запоёт соловей… Но дивные краски мира уже померкнут для больной души, не способной видеть его сияние и слышать тонкую гармонию мира. В противовес этой истории приведём несколько слов из писания архимандрита Софрония о Святом человеке нашего времени, Силуане Афонском, как он любил красоту мира Божиего и каждый миг жизни: «Душа старца восторгалась красотою видимого мира… он мало смотрел на внешний мир, но когда взор его обращался на видимую красоту мира, тогда это бывало новым поводом к видению славы Божией и нового обращения сердца к Богу… Вполне справедливо замечает он в своих записках, что потерявший благодать не воспринимает, как должно, красоты мира и ничему не удивляется. Всё невыразимо великолепное творение Божие — не трогает его. И наоборот, когда благодать Божия с человеком, тогда всякое явление в мире поражает душу своею непостижимою чудесностью, и душа от созерцания видимой красоты приходит в состояние чувствования Бога, живого и дивного во всём… Однажды, наблюдая движение облаков на изумрудно-голубом аттическом небе, он сказал: — Я думаю: какой величественный наш Господь. Какую красоту создал Он во славу Свою, для блага народа Своего, чтобы народы в радости славили Творца своего…». Печаль о падениях Когда мы были младшими школьниками, жизнь представлялась нам великим океаном, усеянным множеством прекрасных островов и материков. Мы как будто бы только отправлялись на своих маленьких лодочках в кругосветное плавание длиною в жизнь. Мы надеялись, что плавание наше будет очень лёгким, что на пути мы будем встречать только прекрасные острова с фруктовыми деревьями, что повсюду нас будут окружать замечательные добрые люди, которые окажут нам всяческую помощь и помашут руками при прощании. Так мы мечтали, что каждый из нас, совершая своё великое плавание, постепенно совершенствуясь, станет мудрым капитаном своей судьбы и достигнет заветной цели. Легко верилось, что все мы будем хорошими, умелыми, удачливыми, всегда умно поступающими. Казалось, что все дороги нам в жизни открыты. Прошли годы, и вместо колосящихся полей и пышно цветущих фруктовых садов мы увидели заросшие сорняком помойки и иссохшие пустыни. Сколько талантливых ребят и девчат в своё время подавали хорошие надежды, но впоследствии испортились, впали в отчаяние от многих неудач. Те дети, которые не заботились о чистоте своих душ и не очищали их от семян зла, впоследствии стали плохими людьми. ~349~ Помню одного мальчика, который учился со мною в школе. Я был в простом классе, а он (его звали Андрей) учился в гимназическом. Наши кабинеты располагались на втором этаже, а гимназические — этажом выше. Мы знали, что на третьем этаже учатся особо одарённые дети — вундеркинды. Андрей всегда ходил в пиджаке, с галстуком. Волосы его всегда были чистые, аккуратно подстриженные, причесанные. Весь его вид был серьёзный и благородный. Но вот появилась новая рок-группа. Выступления её проходили с дружным визгом и гавканьем, под громкие звуки барабанов. Лица этих «музыкантов», как полагается, были все разрисованы и усеяны кольцами. И вот, наш Андрей увлекся этой музыкой, а вместе с ним и четверо его товарищей. Все они жили в одном доме и поэтому часто собирались вместе и слушали модные бешеные ритмы своих кумиров. Прошло несколько месяцев — и кого я увидел? Все они изменились. Выкрасили волосы в зелёный цвет, разоделись в равные джинсовые куртки, увешались цепочками. Учеба у всех испортилась. Маму Андрея вызывали в школу, потому что он перестал учиться. Вскоре его перевели из гимназии в простой класс. Помню, как он стоял у кабинета директора, вид у него был безразличный. Я его спрашиваю: «Тебе не жалко, что тебя из гимназии выгоняют?» А он отвечает: «Много задают, мне тяжело стало учиться». Ребята эти начали курить и пить пиво, прогуливать школу, постоянно ходить на дискотеки. Они считали себя «крутыми» и современными, мода рокеров вдохновляла их так же одеваться. Сидели на улице до глубокой ночи и пили водку. Потом стали нападать на ребят и бить их. Постепенно они стали превращаться в преступников. Вскоре многие из них встали на учёт в милиции. Андрюшу этого было не узнать — он стал похож на грязного злого волка. Весь вид этих парней был противен. ~350~ В наш класс перевели одну девочку, отличницу. Она не замыкалась в себе, как это часто бывает с новичками, и в короткий срок превзошла в учебе всех наших отличниц. Мы смотрели на неё как на ангела. Она всегда была опрятна, осторожна, лицо такое серьёзное и сосредоточенное, как у учительницы. Однажды на уроке рисования эту девочку посадили за мной. Задание было — нарисовать натюрморт по воображению. Я понадеялся на свой талант. Рисовал я лучше всех, потому что в то время посещал художественную школу. Я стал рисовать небрежно, а когда обернулся посмотреть, как рисует та девочка, увидел, что её картинка получилась очень аккуратная и красивая. А мой рисунок был расплывчатый и неясный, лист изогнулся, все краски от воды смешались и стали грязно-серыми. Вот так она превзошла меня своим старанием. Прошли годы, все становились взрослее. С отличницей же нашей произошло что-то страшное. После окончания девятого класса многие ученики уходят из школ, поступая в училища. Но неизвестно, куда поступила та девочка. Много раз её видели пьяную, сидящую на мотоцикле с каким-то парнем. Вид её был жуткий: волосы выкрашены в чёрный цвет, чёрные кожаные штаны, кожаная куртка, усеянная блестящими шипами, губы намазаны чёрной помадой, во рту сигарета. На щеках же, которые когда-то покрывались румянцем от скромности, теперь торчали какие-то железные штучки, а на ушах висело друг над другом множество колец. Вот так постепенно испортились хорошие ребята, потому что позволили злу войти в свои души и пустить в них корни. Чужие краски Непрестанное видение и слышание всякого рода предметов и явлений окружающего мира вносят в дух рассеянность, часто нарушают внутреннюю собранность души и покой. Надо оградить чувства от всего этого, чтобы восприятие внешних впечатлений не разоряло, а созидало добродетель целомудрия и весь строй духовной жизни. На большой обеденной перемене мне понадобилось сходить во второй корпус нашего художественного училища. Зайдя в него, я увидел чудную картину. Шумных студентов не было, все ушли на набережную Волги, и только чья-то одинокая фигура, укутанная в тёмную шубку, неподвижно пребывала у окна в углу коридора. Это была первокурсница с живописного отделения. Девочка сидела на деревянной лавочке возле гардероба и в тишине и полумраке читала какуюто маленькую книгу. Лицо у неё было мирное, спокойное, доброе и невыразимо светлое. Текст в книге распределялся столбиками, и книга показалось мне очень знакомой. Я присмотрелся и узнал: то было карманное евангелие. Девочка перелистывала одну страницу за другой, читая главы подряд. Казалось, будто её лицо светится в этом темноватом коридорчике, потому что душа её просвещалась святостью Слова Божиего. ~352~ Через несколько дней мне пришлось писать натюрморт в той самой мастерской, где проходили занятия первокурсников. Я встал в сторонке со своим мольбертом и красками, чтобы не мешать этим ребятам, и невольно оказался слушателем всех диалогов новых студентов. Уроки живописи обычно так и проходят: пока учителя нет, все переговариваются между собой, ведут беседы и одновременно рисуют. Вот кто-то пересказывает сюжет очередного американского фильма, а кто-то спорит об искусстве. Была среди этих молодых живописцев и наша героиня. Она тихо и молча стояла у своего этюдника и аккуратно выстраивала на своём холсте рисунок натюрморта. Оказалось, что не одна она такая скромная в этой группе, ещё несколько девиц были так же молчаливы и спокойны. Но кто же создаёт шум, кто гудит таким назойливым фоном? В центре класса расположилась странная особа, весь вид которой был отпугивающий: волосы, крашенные в чёрный цвет, глаза, обведённые чёрной тушью, как у египтянок, даже губы намазаны чёрной краской. Но не это было самое страшное. Девушка постоянно, с какой-то даже гордостью, демонстрировала свои познания, произнося такие слова, от которых уши приличного человека могут «свернуться в трубочку». В присутствии нас, юношей старших курсов, она не стыдясь произносила матерные слова, такие скверные, какие и пьяный мужик не всегда произнесёт. Видимо, круг её общения вне учебы состоял из людей нравственно распущенных, поэтому она нормальным считала говорить так при всех и на уроке. Она рассказывала пошлые истории о любовных похождениях знакомых парней и девушек. Ей сделали мягкое замечание: «Ну ладно, хватит уж, постыдись такое говорить при посторонних», — но она не унималась. Дурные слова и истории сами со~353~ бой выскакивали из неё как из прорвавшейся трубы, и никто не решался заткнуть этот фонтан. Печальное впечатление осталось после урока. Мы могли бы рисовать молча или говорить о чём-то чистом, хорошем, святом, а вместо этого наслушались всяких гадостей порочной жизни. Особенно жалко, что хорошие девочки вынуждены были слушать всякие пошлости. На следующем уроке повторилось то же самое. Но на этот раз замечаний «чёрной художнице» никто не делал, все слушали её спокойно, как будто всё в порядке, а некоторые девицы даже улыбались её развратным шуткам. Я тогда подумал: либо её скоро выгонят, либо, учась среди благородных ребят, она начнёт исправляться и станет такой же хорошей, ведь перед глазами у неё пять скромных девочек. Но произошло непредвиденное. Через четыре года мне нужно было по некоторым делам посетить родное художественное училище. Я прибыл из Троице-Сергиевой Лавры и направился в старинное здание — навестить своих учителей и заодно посмотреть, как поживают теперь наши студенты. Проходя по длинному коридору, я вспоминал интересные годы учебы. Вдруг из класса рисунка раздался развязный девичий хохот. Кто-то, цокая каблуками, приблизился к двери и ударил в неё ногой. Прямо перед моим носом с грохотом распахнулась дверь. Громкий хохот вырвался теперь и в коридор. Из класса выскочила та самая девочка, читавшая евангелие. Но вид её был уже иной. Привизгивая, она смеялась во весь голос и держалась за живот так, словно ей не хватало воздуха. Её, видимо, чем-то рассмешили однокурсники. Волосы её были распущены, выкрашены в чёрный цвет и завиты в кудри. Они болтались в разные стороны, как грязные сети рыбаков. Ты ли это, девочка с евангелием, или мне снится кошмарный сон? Куда подевались скромность и целомудрие? На ней были ярко-красные блестящие сапоги с высокими ~354~ каблуками и острыми носами, штаны, плотно обтягивающие ноги, а всё её лицо неестественно покрывали яркие краски, румяна и кремы. Краски эти вовсе не украшали, а напротив — жестоко уродовали её первозданный образ Божий. Глаза девушки теперь были не опущены вниз, а соблазнительно сверкали, бесстыдно устремляясь на первого встречного. Дополнялось всё безобразие наглой улыбкой. Где ангельская красота? Лицо больше не светилось, а было земляным и жирным. Вижу только разукрашенную куклу, красоту тленную, мимолётную. Да, по-земному рассуждая, может быть, такой вид и привлекателен, но небесная красота — гораздо выше. Вот показались в коридоре и остальные ученицы той группы, те самые, некогда скромные девицы. О, ужас! Какой-то злой художник расписал их лица и заставил втиснуться в обтягивающие чёрные одежды. Откуда взялась эта мода? Почему все эти скромные девушки превратились в ведьм? И снова в центре внимания — та самая девчушка, вот и ответ: кто раскрасил девушек. В течение четырёх лет она насаждала свою моду и растлевала умы чистых девиц. Теперь и они ругаются матом и позволяют себя обнимать разным парням. Эта история ярко доказывает изречение псалмопевца Давида — «с развращённым развратишься». Видимо, не твердо стояли в благочестии молодые художницы, раз так легко позволили злому художнику-дьяволу расписать свои души чуждыми красками греха. Не заботились они о сохранении себя в святой чистоте. Значит, моду и удовольствия полюбили больше Бога. А когда человек не заботится о своей душе, он легко становится жертвой «Чёрного художника». С глубокой печалью я возвращался в Троицкую Лавру. Сколько ещё таких ангелов запачкало свои крылья?.. Чада Света, не приобщайтесь делам тьмы! Митрополит Вениамин Федченков в книге «Россия между верой и безверием» приводит следующий рассказ: «В одном селе, в интеллигентной семье, было две сестры. Они были всегда точно ангельчики: чистенькие, красиво одетые, безукоризненно скромные, глазки их всегда опущенные: конечно, чистые, верующие. Я, как юноша, не смел бы и подумать о них что-нибудь вольное. Мне казалось, им место на возвышенном пьедестале и непременно под ~356~ стеклянным колпаком, чтобы на них и пылинка сесть не могла. А мы, простые смертные, могли бы лишь ходить вокруг них и радостно любоваться. Никто никогда за ними не ухаживал. Но вот пришли новые времена. Они обе — курсистки в Петербурге. Их мать, прекрасная, очаровательная, нежная женщина, послала со мною на святках гостинцы дочкам. Нашёл я их адрес на Сенной, взобрался на пятый этаж, отворяю дверь. И что же вижу? До мрака накуренная комната полна студентов и курсисток, шум, хохот, крики… И вдруг я слышу: наших ангелов зовут по-уличному: «Анютка!», «Клавдюшка!»… Боже мой! Какое кощунство! Отдал я гостинцы и в большом горе, разочарованный, сбежал вниз. Больше я потом нигде не видел их…» Похожая история есть у Преподобного Силуана Афонского, в его замечательных письмах: «Знал я одного мальчика. Вид его был ангельский; смиренный, совестливый, кроткий; личико белое с румянцем; глазки светлые, голубые, и добрые и спокойные. Но когда он подрос, то стал жить нечисто и потерял благодать Божию; и когда ему было лет тридцать, то стал он похож и на человека и на беса, и на зверя и на разбойника, и весь вид его был скаредный и страшный. Знал я также одну девицу очень большой красоты, с лицом светлым и приятным, так что многие завидовали её красоте. Но грехами потеряла она благодать, и стало скверно смотреть на неё». Когда мальчишки весной запускают в ручьях спички, то доплывают до большой лужи, до заветной цели единицы. Запустят, бывало, тридцать спичек, а доплывают одна или две. Многие начинают плыть быстро, но потом утыкаются в жидкую грязь берега, сбиваются, склеиваются друг с другом или зацепляются о камни, и только одна плывёт себе тихонько, незаметно, без особых рывков, преодолевает бурный весенний ручей и выплывает к просто~357~ ру. Почему же так печально? Нет чтобы все доплывали, а одна или две терялись, — а наоборот? В мире людей — та же печальная картина. Если бы весь мир славил Бога, все молились бы и жили свято. Но всё наоборот. Мир отступил от Бога, он весь во тьме, и только единицы подвизаются. Среди суеты мира кто-нибудь начинает вдруг идти поперек всеобщего течения. Среди шумной веселящейся толпы находятся юноша и девица, которые идут в храм, читают жития святых, желают соблюдать себя в чистоте и целомудрии. Христианские дети, чада Света, не приобщайтесь делам тьмы! «Не могу вам описать, насколько благоугодны нашей Пресвятой целомудрие и чистота» Письмо старца Иосифа Исихаста к послушнице Мы видели, дитя моё, всё то, о чём ты говоришь, видели, прошли и единожды, и дважды, и много раз. Написали и книгу об этих искушениях, чтобы, если кому-то случится им подвергнуться, он не отчаивался и не оставался бездейственным, как делаешь сейчас ты. Требуется усилие, требуется подвиг, требуется крайнее смирение и совершенное послушание. Итак, не медли, а взывай: «Христе мой! Моя Пресвятая!» Не расслабляйся, не принимай помыслов. Призывай постоянно Христа. Прежде чем искуситель успеет образовать помысел в твоём уме, ты разрушай его молитвой. Не оставляй его. А если ты будешь оставлять в себе нечистоту, которую бросает тебе в душу враг, в короткое время он тебя в ней закопает. Потом какой потребуется подвиг, чтобы очиститься! Поэтому понуждай себя. Требуется труд и боль, а не шутки! У тебя сердце обольётся кровью. Ты выпьешь горечь страданий и тогда получишь свободу, чтобы вкусить сладость. Не считай подвиг бесполезным. Ты должна взывать: «Иисусе мой, спаси меня! Пресвятая Богородица, помоги мне!» И когда будешь уставать, будет приходить к тебе утешение, которого ты не вкушала ~359~ никогда. Если же будешь бездельничать, как сейчас, и не радеть, то вовек не исцелишься. Итак, восстань! Покажи Христу одно малое своё доброе намерение, чтобы и благодать Божия положила тысячи талантов. Покажи своё благое произволение. Отврати от врага своё лицо. Зачем ты позволяешь своей душе прелюбодействовать с бесом? Где смирение, когда ты видишь и говоришь, что все у тебя виноваты и только ты хорошая? Когда смиришься, все тебе будут казаться святыми. Когда много о себе мнишь, все тебе не такие и плохие. Что грязнее, чем гордость, и что зловоннее, чем нечистые бесы? И однако ты их терпишь, и они тебя оскверняют. Ты легко им позволяешь входить и разрушать ограду, но посмотрим после, как они будут выходить! Ты легко принимаешь постыдные и нечистые помыслы, но посмотрим после, как ты очистишься! Ничто другое Бог так не ненавидит, как беззаконную телесную нечистоту. И тот человек, который прелюбодействует с нечистыми помыслами, весь воняет, как дохлая собака. Но жизнь того, кто подвизается, хранит своё тело чистым и свой ум не осквернённым нечистыми помыслами, как благоуханный фимиам, восходит к небесам. То, что сейчас вам говорю, я видел воочию. Не существует другой жертвы, более благоуханной пред Богом, как чистота тела, которая приобретается кровью и страшным подвигом. Многое я могу сказать вам об этой блаженной чистоте, но сейчас ни ты, ни твои сёстры не сможете понести этого. Сейчас только одно скажу вам: что и одежда людей целомудренных, когда они её меняют, как освежающая мирохранительница, распространяет благоухание и наполняет им весь тот дом. И это — извещение Божие о блаженной чистоте, святейшем девстве. ~360~ Поэтому понудьте себя, очищая душу и тело. Ни в коем случае не принимайте нечистых помыслов. И увидите то, о чём я вам говорю. И без сомнения поверите моим словам. И то, что я вам писал до сегодняшнего дня, испытайте, и тогда убедитесь на деле, что я говорю истину из опыта. Там, где послушание, смирение и подвиг, бесы никогда не могут пленить человека. Ожесточение, преслушание и гордость рождают уныние и нерадение, и тогда приходят все бесы и превращают душу человека в навозную яму и конюшню. И не успокаиваются, пока не сделают человека виновным в новых грехах и совершенно пленённым страстью. Итак, понуждай себя, чадо моё, как и все сёстры. Ибо если вознерадите, придётся вам хлебнуть горя. Однако если будете понуждать себя, спасетесь навеки. Станете кадилом благовонным и миром многоценным. Не могу вам описать, насколько благоугодны нашей Пресвятой целомудрие и чистота. Поскольку Она Единая Чистая Дева, то и всех таких нас желает и любит. И как только мы Её призовём, сразу спешит на помощь. Не успеваешь сказать: «Пресвятая Богородица, помоги мне!» — и сразу как будто молния озаряет ум и наполняет светом сердце. И влечёт ум к молитве и сердце — к любви. Учитесь молчанию, молитве, послушанию и смирению, чтобы обрести всякое благо. У вас есть благословенная старица, Христово благоухание. Не огорчайте её. Не прекословьте ей. Пребывайте в молчании и молитве. И снова, в конце, прошу, дитятко моё: понуждай себя и не теряй времени. Но восстань и попирай своих врагов! «Предпочтение должно быть отдано красоте души» Слово старца Паисия Святогорца к юным сердцам Душа, которую трогают красоты вещественного мира, подтверждает, что в ней живёт суетный мир. Поэтому она увлекается не Создателем — а созданием, не Богом — а глиной. То, что эта глина чиста и не имеет греховной грязи, значения не имеет. Пленяясь мирскими красотами, которые, хотя не греховны, не перестают, тем не менее, быть суетными, сердце ощущает временную радость — радость, лишенную божественного утешения, внутреннего окрыления с духовным ликованием. Когда же человек любит духовную красоту, то наполняется и хорошеет его душа… Предпочтение должно быть отдано не суетным красотам, а красоте души, духовной красоте. Ведь и Господь наш сказал, что сколько стоит одна душа, не стоит весь мир (Мф. 16 : 26)… Сегодня приходили студентки и просили меня: «Помолитесь, Геронда, чтобы мы сдали экзамены». А я им на это ответил: «Буду молиться, чтобы вы сдали экзамены на целомудрие. Это самое основное. После этого можно расставить по местам и всё остальное». Правильно я им сказал или нет? Да, если на лицах ~362~ юных видны скромность, целомудрие, то это великое дело. Весьма великое дело!.. Какие же несчастные искалеченные девушки подчас ко мне приходят! Они беспорядочно живут в грехе с молодыми людьми, не понимая, что цели, которые те преследуют, нечисты. И таким образом несчастные становятся калеками… Лукавый использует юношеский возраст, в котором, к тому же, бунтует плоть человека, и старается разложить молодых в этот нелёгкий период, который они переживают. Их разум ещё незрел, они весьма неопытны и совсем не имеют духовных сбережений. Поэтому юный, находящийся в этом критическом возрасте, должен чувствовать, что ему постоянно необходимы советы старших. Эти советы нужны ему для того, чтобы не поскользнуться на сладкой горке мирского падения, которое угрожает тем, что будет впоследствии наполнять его душу тревогой и навеки удалит её от Бога… Старец Августин рассказывал мне, как новоначальным послушником он поступил в один из монастырей у себя на Родине, в России. Почти вся братия монастыря были стариками, и поэтому его послали помогать ловить рыбу монастырскому рыбаку, так как обитель жила за счёт рыбной ловли. Однажды на берег реки, где они трудились, пришла дочь этого рыбака и сказала отцу, чтобы он немедленно шёл домой по какому-то срочному делу. Сама она осталась помогать послушнику. Однако несчастной овладело диавольское искушение, и она, не осознавая того, что делает, бросилась ему на шею с греховными намерениями. Сначала Антоний — так звали отца Августина в миру — растерялся, потому что всё произошло внезапно. Но потом он осенил себя крестом и воскликнул: «Лучше уж мне утонуть, нежели согрешить!» и бросился с берега в глубокую реку. Но благий Бог, видя великую ревность ~363~ чистого юноши, который, стремясь сохранить целомудрие, повторил подвиг святого Мартиниана, удержал его на поверхности воды, так, что он даже не намок. «Я бросился в воду вниз головой, — рассказывал мне старец, — но, несмотря на это, я и не заметил, как оказался стоящим на воде во весь рост! Даже одежда не намокла!» В тот момент он ощутил внутреннюю тишину и невыразимую сладость, которые совершенно уничтожили все греховные помыслы и плотское разжжение, возбуждённые в нём поначалу от непристойного поведения девицы. Та же, увидев Антония стоящим на поверхности воды и пораженная этим великим чудом, расплакалась, раскаиваясь в своём грехе. Борьба за свет чистоты Митрополит Антоний Сурожский Читай Евангелие и отмечай в нём те места, которые ударяют тебя в душу, от которых трепетно делается сердце, ум светлеет, которые соберут твою волю к желанию новой жизни. И знай, что в этом слове, в этом образе, в этой заповеди, в этом примере Христа ты нашёл в себе искорку Божественного света. В этом отношении оскверненная, потемневшая икона, которой ты являешься, просветлела. Ты уже хоть немного похож на Христа, в тебе уже немного начинает проявляться образ Божий. А раз так, то запомни, что если ты будешь грешить против этого, ты будешь осквернять святыню, которая в тебе уже есть, уже живёт, уже действует, уже растёт. Ты будешь потемнять в себе образ Божий, гасить свет или окружать его тьмой. Этого не делай! И если ты будешь верен к тем искрам света, которые в тебе уже есть, то постепенно тьма вокруг тебя будет рассеиваться. Во-первых, потому что там, где свет, тьма уже рассеяна, а во-вторых, когда ты обнаружил в себе какую-то область света, чистоты, правды, когда ты вдруг смотришь на себя и думаешь: в этом отношении я на самом деле настоящий человек, не только мразь, которую я себе представлял, — тогда ты можешь начать бороться ~365~ с тем, что наступает на тебя, как враги наступают на город или на войско, чтобы свет потемнел в тебе. Ты, например, научился почитать чистоту. И вдруг в тебе поднимается грязь мыслей, телесных желаний, чувств, чувственность. В этот момент можешь себе сказать: я обнаружил в себе искорку целомудрия, искорку чистоты, желание кого-то полюбить без того чтобы этого человека осквернить даже мыслью, не говоря уж о прикосновении; нет, эти мысли я в себе допустить не могу, не стану. Я буду бороться против них; и для этого обращусь ко Христу и буду кричать к Нему: Господи, очисти! Господи, спаси! Господи помоги! — и Господь поможет. Но Он не поможет тебе, раньше чем ты сам поборешься. Есть рассказ в жизни святого Антония Великого о том, как он отчаянно боролся с искушением, боролся так, что наконец в изнеможении упал на землю и лежал без сил. И вдруг перед ним явился Христос. Не имея даже сил подняться, Антоний говорит: «Господи, где же Ты был, когда я так отчаянно боролся?» И Христос ему ответил: «Я стоял невидимо рядом с тобой, готовый вступить в бой, если бы только ты сдался. Но ты не сдался — и победил!» И вот я думаю, что каждый из нас может научиться так каяться и приходить на исповедь каждый раз уже с новой победой и с новым видением того поля битвы, которое перед нами раскрывается всё шире и шире… «Ангел» Приехав в очередной раз иконописной группой в Вышний Волочёк, на роспись кафедрального Богоявленского собора, мы снова увидели среди молящихся дивного юношу. Лет пять назад мы между собой стали называть его ангелом — настолько у него был мирный и кроткий вид. И снова «ангел» стоял на своём месте, рядом с иконой Преображения Господня. Мы не были с ним знакомы и даже не знали его имени, но всегда вспоминали, что в Вышнем Волочке есть праведный юноша, а значит в наше время вполне возможно жить праведно. Вот он крестится ровно, кланяется медленно, смотрит только в пол, себе под ноги. Когда заходит в храм или когда выходит из него, всегда не спеша, аккуратно перекрестится. Одет он был опрятно и просто, всегда подавал нищим милостыню, приносил им из дома пироги и различную выпечку. Не видели мы, чтобы он с кем-то говорил или кого-то поучал. Поначалу я считал, что он ведёт себя так «благоговейно» напоказ, по тщеславию: Ведь сказано: «не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас» (Мф. 6 : 1). Ну, разве может, думал я, молодой человек или девица любить благочестие, в нашето «продвинутое» время? Наверняка он так любит в храм ходить, чтобы о нём хорошо думали, а сам — обычный хитрый парень. Много лет я мысленно осуждал этого юношу, считая его гордецом, но постепенно, наблюдая за ним, я начал изменять своё мнение. Такой скромностью он просто хранил себя от греха. Как мог, так и хранил: остерегался мира, не смотрел по сторонам. Благочестивый настрой его души проявлялся и во внешних его движениях. Как огонь, прикрытый тонкой бумагой, вскоре прожигает ~367~ её и выходит наружу и виден становится всем, так невольно и его внутренний настрой становился заметен и внешне. Если бы он нарочно скрывал своё доброе устроение какиминибудь дурными выходками, как делали юродивые, это было бы слишком запутанным делом. Вот он и жил — просто: любил Бога и храм и не скрывал этого. Да и в писании есть на это благословение: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваша добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5 : 16). Но, конечно, при всех добрых делах он не считал себя лучше других, был скромным и часто ходил на исповедь. Сидя под потолком и делая росписи, я сверху видел его лицо во время исповеди, и по лицу его понятно было, что он считал себя грешником — такой он имел покаянный вид. Так что скромность у него гармонично соединялась с внешним благочестием. Я видел, с каким вниманием он слушал наставление священника. Вот уж поистине — духовный айсберг: малую часть его мы видим, главное же — строй добродетелей — сокрыто от нас молчанием, как тёмной водой. Трудно жить в таком настрое. Если бы не благодать Божия, никто бы не смог. Чистое, светлое лицо юноши сияет целомудрием. Вот подлинный христианин: ни развлечениям, ни соблазнам нет места в его жизни. Кто целомудренно живёт, лицо того будто светится неким внутренним светом, излучая тепло и покой. Такой, идя по улице, не станет заглядываться на нескромно одетых девиц, не будет искать удовольствий от развлечений мира. Он терпеливо несёт свой крест, и, когда нужно, его утешает духовной радостью Сам Господь. Однажды, устав от росписи храма, мы решили взять напрокат лодку. Мы плыли по каналу реки Мсты и снова увидели этого «ангела», спешащего на будничное богослужение (в храм он ходил почти каждый день). Навстречу ему шла компания модных краси~368~ вых девушек. Они были соблазнительно одеты — в короткие юбки и всё прочее, но он ни разу не взглянул на них, а быстрыми шагами двинулся мимо и прошёл сквозь толпу, даже не подняв головы. Так он хранил свои глаза от прелестных образов, потому что соблазны в душу очень часто приходят именно через зрение. Лицо его так сияло чистотой, что хотелось написать с него икону — так был этот юноша преображён. Смотрели мы на него с благоговением и, видя, как он молится, тоже испытывали желание молиться. Я даже хотел его как-нибудь незаметно сфотографировать, но всё время было неудобно. Тогда, сидя на вершине лестницы у самого потолка, я нарисовал этого юношу в своём блокноте. Любовь к ближним в том и проявляется, что, спасаясь сам, человек указывает всем своим существом, без слов, как нужно жить в мире человеку, и этим своим стремлением к небу помогает всему миру, благотворит гораздо более, нежели золотом и драгоценностями, является самым лучшим проповедником благочестия и раздаёт милостыню духовную. И как только он понял, что так важно и велико дело нашего спасения? Кто подсказал ему этот узкий путь смирения? Как он настроил мысли и чувства на духовный лад? Как подчинил всю свою жизнь достижению райской вечности? Как дух его воспламенился любовью и стремлением к Богу? Как же всё-таки хорошо, что есть ещё среди молодежи такие люди! Настенька Живёт в городе Ржеве девушка по имени Настя. Десять лет назад мне довелось учиться с ней в одной группе в техникуме. Какие нравы царят в теперешних училищах — знают многие. Курят почти все, целомудрие грубо высмеивается, а плоть буйствует. В такое общество попала христианка Настя. Её поддразнивали «монашкой», хотя те, кто так говорил, говорили это из зависти. В душе каждая однокурсница понимала, что лучше жить как Настя. Но быть нравственно чистым и скромным нынче не в моде, и все старались выделяться скорее внешностью и наглостью, чем святостью. Приходила Настя в аудиторию раньше всех и, опустив глаза, сидела сосредоточенно, ждала начала урока. Волосы у неё были аккуратно подобраны в косичку, одежда опрятна, осанка прямая, все движения спокойные. Необычно было видеть эту скромную девицу в таком окружении. Когда на уроках её спрашивали, она всегда была подготовлена и отвечала прекрасно. Единственное, что не нравилось учителям, это что голос у неё был очень тихим. Я ни разу не слышал, чтобы она с кем-нибудь говорила, но, когда у неё спрашивали что-то важное, она отвечала. Немного проучившись, Настя стала сильно болеть. Одна учительница в её отсутствие сказала нам: «Как я боюсь за нашу Настеньку — если бы вы знали! Сколько она болеет, совсем бледненькая стала, как бы не умерла». Проучилась она с нами только один год. Постоянные болезни не давали ей возможности посещать лекции. Под конец года из-за пропусков Настя так отстала по всем предметам, что ей пришлось бросить учебу. Поначалу я и не заметил, что она перестала с нами учиться, и потом только вспомнил, что среди распутных, наглых студенток была одна странная, ~370~ очень скромная девушка. Вспоминался время от времени её светлый образ. Запомнилось только, что она была как-то связана с церковью. Спустя четыре года и я начал посещать воскресные богослужения. Среди молящихся старушек стояла одна-единственная девушка, и это была Настя. Весь её облик был исполнен спокойствия, кротости и мира. Благодаря ей я укреплялся в вере. Раз есть такие праведники, думал я, значит есть Бог. Если бы я не увидел её тогда в нашем храме, то не поверил бы, что молодые люди в наше время могут жить целомудренно и свято. Благодаря её примеру я остался в церкви, а иначе ушёл бы. Когда я не знал, как поступить, я всегда говорил себе: а стала бы христианка Настя так говорить или делать? И сразу понимал, как нужно действовать. Вот как силён бывает без слов один только пример благочестия, и как бессильны подчас оказываются тысячи слов, если за ними нет подлинной христианской жизни. Эта девушка была живая книга, смотря на которую, можно было обучаться добродетелям. К богослужению она всегда приходила рано и вставала на такое место возле стены, где никто не мог её отвлечь. Однажды в храм вошёл модно одетый юноша и встал рядом с нею, тогда Настя тактично отошла в другое место, подальше от него. В другой раз с ней захотел познакомиться веселый парень-спортсмен. Он узнал, как её зовут, и без всякого такта перегородил дорогу идущей в храм Настеньке. Он нагло вёл себя со многими девушками и думал, что всех поражает своей красотой. Глядя девушке прямо в лицо, он громко и самоуверенно произнёс: «Здравствуй, Настя». Но чистая девица не только ничего ему не ответила, но даже и не обратила на него свой взор. Она тихонько обошла паренька и спокойно направилась в храм. Паренек же тот так был пристыжен и вразумлён реакцией Настеньки, что впо~371~ следствии сам захотел вести жизнь целомудренную. Несколько лет спустя он стал монахом. Во время службы Настя всегда стояла скромно, со склонённой головой. Непонятно было, почему у неё такой покаянный вид — ведь наверняка она своим смирением не прикасалась к греху. Не скоро я понял, что одним только непрестанным покаянием и можно противостоять всем страстям. По сторонам девушка не смотрела, не любопытствовала. Я удивлялся: неужели ей не интересно оглянуться вокруг себя, посмотреть на других людей, узнать что-то новое о мире? Но, видимо, она имела уже нечто большее в своей душе, куда более ценное, чем суетные новости этого века, потому и боялась потерять мир своей души. Когда она шла по улице — смотрела себе под ноги, а если и поднимала взор, то он был кроток и серьёзен, как будто она заранее готовилась к внезапному искушению. Мало кто из молодых имеет сегодня такую неотмирность, большинство, к сожалению, живут страстями, которые им преподносит мир. Видел я также, как иногда, стоя в храме, Настя тихонько улыбалась, лицо её сияло духовной радостью и передавало красоту внутреннего мира её души. Теперь я её не вижу — может быть, она переехала куда-то. Как маленький росток становится большим деревом и укрывает своими ветвями множество зверей и питает их сладкими плодами, так и добродетель целомудрия вначале кажется маловажной, незаметной вещью, но когда приходит время, она спасает тысячи душ. Старайтесь подражать известным вам праведникам — и постепенно придете в меру совершенства и сами послужите примером для многих. Горе тем, от кого приходят соблазны, и наоборот: великое счастье тем, кто умножает добро в себе и вокруг себя. Дивны плоды целомудрия! Никакие блага мира не могут сравниться со счастьем души, которая хранит себя в чистоте от всякого порока. Христиане! Будьте светом! «Будьте чистыми и непорочными чадами Божиими посреди рода лукавого и развращённого, не опутывайтесь сетями нечестивых, окрест ходящих, и не связывайтесь узами своих грехов». Григорий Богослов Много сегодня молодежи посещает храмы, и внешне создаётся впечатление, будто бы у нас много ревностных молодых христиан, но, к сожалению, это не так. В древности христианские дети могли смело исповедовать свою веру перед языческими императорами. «Ты убил моих родителей, так убей же и меня, я тоже христианин!» — такие слова юных уст поражали палачей своим мужеством. Но вот прошли века, и всё перемешалось. Теперь непонятно: где молодой человек — христианин, а где — язычник. Всё чаще можно увидеть православного юношу в модно потертых джинсах, в рубашке со множеством ярких надписей или девицу, которая скромная только в храме, а в остальном живёт как язычница. Бывает, что годами мальчик ходит в храм, но не изменяется к лучшему. Мысли все его такие же, как у его неверующих сверстников, желания тоже, и воля столько же расслаблена, как и у других ребят. Где сегодня юный христианин? Как и все мальчики, он целыми днями напролёт смотрит телевизор — боевики, ужасы и фантастику. Православная девица идёт на рок-концерт! Можете вы себе представить, чтобы юная Евфросиния Полоцкая пошла смотреть представления бродячих музыкантов и шутов? Или чтобы юный Григорий Богослов спрашивал у друзей, какой нынче гладиатор победил в бою? Можно ли представить, чтобы Вера, Надежда и Любовь накрасили свои лица красками по моде языческого мира, ~373~ навешали на свои волосы всевозможные золотые украшения и пошли повеселиться на языческий праздник? Вот паренек, который давно уже посещает храм, но ему нравится мода «готов», и поэтому он сделал на своём подбородке маленький металлический клык. Мальчик из православной семьи, но почему он опаздывает в школу? Он до глубокой ночи играл в компьютер. Вот тебе и христианин. Юноша-алтарник, как ты живешь? Священник допустил тебя в святой алтарь, чтобы ты помогал ему во время богослужения. Много проповедей слышал ты, но они не пробудили в твоём сердце любовь ко Христу, и, приходя домой, ты включаешь на всю громкость инструментальную музыку с ба~374~ рабанами и гитарным ревом. А ведь христианские мальчики должны быть идеалом серьёзности, идеалом чистоты души для своих нецерковных товарищей. Если же не будет горения духовной ревности в юноше и девице, если не будет сознательного быстрого шествия ко Христу, если не будет личного осознанного подвига, то Бог потерпит какое-то время чадо Своё, подождёт, попокоит в лучах своей благодати, прохлаждающей всякую страсть, да и отойдёт в сторону. Что будет тогда с юношей, много лет посещавшим храм? Не останется и следа его православия, и он станет как неверующий. То же будет и с девицей. Ты училась в воскресной школе, а теперь потеряла любовь к Богу. Ты перестала молиться, твоё евангелие покрылось пылью. Как же ты надеешься сохранить чистоту и предстать пред Христом в одеждах благочестия? Несчастная, какие испытания тебя ожидают! Если те, кто призваны быть светом миру, потеряют в себе свет благодати, то мир погрузится в совершенную тьму. Не теряйте силы, имейте в себе соль, подвизайтесь приять венец нетленный! Не смешивайтесь с пёстрой толпой безбожного мира, которая всё дальше отходит от своего Небесного Отца. Христиане! Будьте светом!