тема. женские исследования как часть современной гендерной
advertisement
ТЕМА. ЖЕНСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ КАК ЧАСТЬ СОВРЕМЕННОЙ ГЕНДЕРНОЙ АНТРОПОЛОГИИ • • • • • • Женщина как объект исследования в гендерной антропологии Маргарет Мид – первая женщина-антрополог Феминистская антропология в исследованиях Генриетты Мур Концепция «обмена женщинами» Гейл Рубин Антропологическая концепция Шерри Ортнер Модель гендерной стратификации Джоан Хубер Женщина как объект исследования в гендерной антропологии Феминистская критика социальной антропологии, как, впрочем, и других социальных наук, выросла из специфической обеспокоенности феминизма тем пренебрежением, которое проявляла в отношении женщин эта дисциплина. Однако распутывание перипетий, воссоздание истории этого пренебрежения – довольно сложная задача. И делает ее такой ничто иное, как двусмысленность, с которой социальная антропология традиционно обращалась к теме женского. Ведь женщины отнюдь не игнорировались в традиционной антропологии. «На уровне «наблюдений» и полевой работы поведение женщин, конечно же, как и поведение мужчин, было исчерпывающе описано: браки, экономическая активность, церемонии и отдых». Женщины всегда присутствовали в этнографических рассмотрениях, в первую очередь – благодаря традиционной озабоченности антропологов проблематикой родства и брака. Наиболее острая проблема, однако, не лежит в сфере эмпирических исследований, скорее уж – в сфере их репрезентации. В знаменитом исследовании, которое было посвящено этой теме, исследователи анализировали различия в интерпретациях, которые давали женщины-этнографы и мужчины-этнографы в отношении жизненных позиций и сущностных свойств из австралийских аборигенов. Мужчины-этнографы говорили о женщинахаборигенах как об экономически несостоявшихся, отлученных от участия в ритуалах. Напротив, женщиныисследователи описывали центральную роль женщины в сфере быта, говорили о важности специфических женских ритуалов и о той почтительности, которая маркировала отношение к ним со стороны мужчин. Таким образом, женщины были представлены как в работах женщин-этнографов, так и в работах мужчин, однако это были совсем разные представления. Новая женская антропология берет свое начало в 1970 г. В первую очередь она заявила о себе посредством конфронтации с парадигматикой представления женщины в антропологической литературе. Поначалу проблема была идентифицирована достаточно быстро и как выяснилось имел целых три слоя или даже «яруса» предрассудочных наслоений. Первый слой состоял из предубеждений, внесенных в антропологию теми исследователями, которые привносили в исследования различные аксиомы и культурные предпосылки, касающиеся отношений между женщинами и мужчинами, а также установки, касающиеся важности этих отношений для понимания более широких, чем двое коллективов, сообществ. Мужской набор предубеждений пробрался и в полевые исследования. Нередко говорят, что мужчины в иных культурах являются более открытыми для опросов со стороны посторонних (особенно со стороны мужчин-посторонних), например, антропологов. Но более серьезная и приоритетная проблема состоит в том, что мы уверены, будто мужчины контролируют наиболее значительную информацию в рамках других культур, точно так же, как, полагаем мы, и в нашей собственной культуре. Второе предубеждение относится скорее к тому обществу, которое подвергается изучению. На женщин смотрят как на подчиненных мужчине во многих обществах, и такой взгляд на гендерные взаимоотношения, естественно, становится той общей платформой, которая объединяет антрополога и его информантов. Третий и последний слой предубеждений формируется предрассудками, которые присущи в целом западной культуре. Когда исследователи наблюдают асимметрические отношения между мужчиной и женщиной в других культурах, этот опыт восприятия асимметрии реферирует в их сознании в первую очередь к опыту гендерной асимметрии, который предоставляет западная культура с ее неравенством и иерархической природой гендерных взаимоотношений. Значительное число феминистских антропологов в последнее время утверждает, что даже когда более эгалитаристские типы отношений между мужчинами и женщинами все-таки попадают в поле зрения ученых, они, как правило, не в состоянии понять, в чем же состоит потенциальное равенство в данной ситуации, поскольку чересчур прикипели к европейской интерпретации различий и асимметрии как непременно означающих неравенство и иерархию. В свете этого едва ли может вызывать удивление тот факт, что феминистские антропологи увидели свою первую задачу в том, чтобы деконструировать трехъярусную структуру мужских предубеждений. Одним из путей, посредством которых такая цель могла быть достигнута, стало фокусирование внимания на самих женщинах, на изучении и описании того, что в действительности делают женщины (без оглядки на то, что мужчины-этнографы и их информанты полагают, что они делают), на записи и анализе утверждений, ощущений и позиций самих женщин. Однако такой корректив мужских предрассудков, а также составление новых банков данных, имеющих отношение к женщинам и женской активности, были лишь первым робким шагом (хотя и весьма необходимым). Сразу стало очевидно, что реальная проблема инкорпорирования женщины в антропологическую традицию лежит не на уровне эмпирических исследований, но на общетеоретическом и аналитическом уровнях. Феминистская антропология, таким образом, столкнулась с более обширной задачей переработки и переопределения антропологической теории в целом. Для понимания этой задачи обратимся к основным работам ведущих женщин-антропологов, внесших существенный вклад в развитие женских и гендерных исследований. Маргарит Мид – первая женщина-антрополог Все антропологи, которые описывали и изучали концепт «пола» и представления о половой дифференциации в различных культурах, сталкивались с одним и тем же противоречием (хотя не все осознавали и артикулировали его). С одной стороны, описания деятельности женщин свидетельствовали об огромном разнообразии социополовых ролей, с другой, в социальной теории сложилась традиция, согласно которой женщины рассматривались как культурно незначительные, а их «вторичность» по отношению к мужчинам принималась как само собой разумеющееся, т.е. «естественное». Представление о «естественности» социальных различий между мужчинами и женщинами не было серьезно поколеблено даже работами Маргарет Мид, первого антрополога, подкрепившего идею о социальной сконструированности отношений пола этнографическим материалом (хотя само представление о половых различиях как категории анализа в социальных науках возникло раньше). В работе «Пол и темперамент» (1935г.) Мид писала: «...многие, если не все черты личности, которые мы считаем мужскими или женскими, так же слабо связаны с полом, как та одежда, манеры или головной убор, которые общество в данный период предписывает каждому полу». Профессионально признанная и знаменитая Маргарет Мид, отдавшая более тридцати лет полевой работе на Самоа, в Новой Гвинее, островах Полинезии, тем не менее, никогда не имела официальной ставки в Колумбийском университете. Эта «частная» научная судьба отражает неоднозначность «женской темы» в антропологии, а, вернее, целых трех тем: женщины как профессионального антрополога; женщины как информантки (т.е. носительницы знания); женщины как объекта анализа в социальных науках. Именно так определил этот интеллектуально-теоретический и экзистенциальный узел радикальный феминизм конца 60х г., когда «втянул» и сделал частью гендерной проблематики искусство, экологию, язык, организацию физического пространства и архитектуру, воспроизводство и материнство, религию, медицину, право, историю человечества, науку и порождение знания. И в том числе – такую социальную дисциплину, как антропология. С одной стороны, исторически женщин в антропологии было больше, чем в любой другой социальной дисциплине: как белых исследовательниц, часто жен западных антропологов и миссионеров (ведь этнография – жанр, возникающий вместе с рапространением империализма и необходимый ему), так и цветных объектов изучения – участниц брачных церемоний, сельскохозяйственных ритуалов, похоронных процессий, рукодельниц, собирательниц рода, толковательниц снов, неприкасаемых в определенные дни месяца, но более всего матерей, жен, тещ, свекровей, дочерей, сестер и наложниц... Ведь антропология – это, по определению Бронислава Малиновского, «наука о том, как мужчина обнимает женщину» со всеми вытекающими из этого фактами отношениями родства как предмета изучения. С другой стороны, «хотя женщины-антропологи есть уже давно, чрезвычайно редко можно заметить какое-либо отличие между их работами и работами антропологов-мужчин. Овладение профессией включает научение осмыслению мира и мужской перспективы», – признали американские антропологи в начале 70-х годов XX в. Феминистская антропология в исследованиях Генриетты Мур В традиционной антропологии, утверждает Г.Мур, женщина присутствовала как второстепенный объект полевых исследований; эмпирически наблюдаемая специфика ее социального положения и мировосприятия не находила отражения на уровне теории. В работах антропологов, независимо от их пола, доминировала «мужская» модель изучаемой действительности о неизбежной периферийности женских проблем. Ограниченность «мужского» прочтения антропологической проблематики послужила поводом для выделения в начале 70-х годов XX в. особой субдисциплины – антропологии женщин. Ее представительницы видели свою задачу в том, чтобы «изучать женщин с позиций женщин», причем общность пола исследуемых и исследовательниц расценивалась как естественная гарантия адекватности восприятия, репрезентации и толкования этнографического материала. Бунт против «мужской монополии» сыграл заметную роль в начавшемся ранее процессе внутренней ревизии социальной антропологии как науки. Многие ее теоретические постулаты были подвергнуты серьезной критике, в первую очередь, – «предрассудки этноцентризма» (европоцентризма), которые навязывали прочтение любой культуры в терминах западной традиции. Для многих антропологов становилось очевидно, что понятие культурных различий «не может в его теперешнем виде играть роль ведущей категории современной антропологии, поскольку оно отдает предпочтение одному типу различий в ущерб прочим». В антропологии женщин место абстрактно толкуемых «различий в культуре» заняли конкретно насаждаемые «различия пола» в их культурно-специфическом проявлении. Проблемное поле новой субдисциплины включало сопоставительный анализ положения женщин в различных культурных регионах и поиск социальных факторов, порождающих «всеобщее угнетение и подавление женщины и ее неравноправие с мужчиной». Первый синтез антропологии с феминизмом оказался, однако, теоретически уязвимым. Антропология женщин исходила из априорной посылки о существовании «единой женской точки зрения на мир», вопреки наблюдаемому разнообразию социокультурных представлений о роли и статусе женщины. Причем «единая» женская точка зрения на самом деле воспроизводила мироощущение современной европейской женщины, т.е. не выходила за рамками критикуемых установок европоцентризма. Сделав «различия пола» приоритетным объектом изучения, антропология женщин не рассматривала их в контексте прочих социальных различий. Между тем исследования негритянских феминисток свидетельствовали, что опыт расы трансформирует опыт пола. Поэтому изучение пола самого по себе не может служить предпосылкой для анализа социального положения женщины, равно как общность пола не является достаточным условием женской солидарности. Преемницей антропологии женщин стала феминистская антропология 80-х годов, которая от борьбы с «мужскими предрассудками» перешла к критическому осмыслению дисциплины в целом. Изменившиеся задачи повлекли за собой и изменение предмета исследования. Изучение пола (которое положило начало развитию самостоятельного пласта исследований – антропологии пола, выходящего за рамки феминистского подхода) антропологи-феминистки дополнили сравнительным анализом отношений между полами в их взаимодействии с прочими социально значимыми факторами (класс, раса, экономический статус, отношения собственности, культурные традиции). Идеи феминистской антропологии сводятся к следующему. 1. Накопленный этнографический материал свидетельствует о широком спектре социокультурных различий в положении и мировосприятии женщин, трансформирующих ее половую идентичность. Универсальная категория «женщина», заимствованная антропологами из социологии, не годится в качестве аналитического инструмента социальной антропологии. Следовательно, в равной мере ошибочны как попытки антропологов трактовать идентичность пола в качестве независимой переменной социального исследования, так и популярные среди феминисток поиски универсальных причин женского неравноправия. 2. Важнейший теоретический вклад феминистской антропологии – осмысление половой идентичности как социокультурного феномена. Ответ на вопрос, что значит быть женщиной или мужчиной, требует конкретизации применительно к данному культурному и историческому контексту. 3. Феминистский подход предполагает, что отношения между полами рассматриваются как доминирующий принцип общественной жизни; изучение этих отношений принимается в качестве отправного пункта для любого типа социального анализа – антропологического, исторического, экономического; приоритетный объект исследования – выявление культурной специфики социального опыта через призму опыта пола. Г.Мур пытается обосновать приведенные тезисы, привлекая большой эмпирический материал, собранный антропологами различных теоретических ориентаций. Она выделяет три подхода к проблеме, не всегда исключающие друг друга: символический, социологический и личностный. Сторонники первого подхода рассматривают половую идентичность и приписываемый ей социальный статус как набор культурно-специфических символов и стереотипов, составляющих определенную идеологию пола. Представители социологического направления отдают предпочтение анализу отношений между полами в контексте заданного культурой разделения труда между ними, трактуя пол как специфическую социальную роль. Защитники личностного подхода рассматривают опыт пола через призму социального опыта личности. Недостаток всех трех подходов, по мнению автора, – европоцентристская трактовка используемых понятий и приписываемых им социальных характеристик (личность, семья, материнство, домашнее хозяйство и т.п.). Социальная неравнозначность статусов мужчины и женщины рассматриваются сторонниками разных подходов как следствие «естественной» ассоциации женщины с природой (менее социально значимой), а мужчин – с культурной (публичной, социально престижной) сферой общественной жизни. Между тем и сама дихотомия природы и культуры, и содержание, вкладываемое в эти понятия, и выстроенные на их основе альтернативные ассоциации (природа – быт – женщина; культура – общественная жизнь-мужчина) представляют собой плод западной культурной традиции и поэтому не могут служить методологическими ориентирами социоантропологического анализа. Задача феминистской антропологии в данном случае состоит в том, чтобы «продемонстрировать комплексный, неоднозначный характер таких категорий, культурная гомогенность которых до сих пор считалась очевидной». Г.Мур подвергает критике утвердившееся в научной литературе противопоставление продуктивного (общественно полезного, преимущественно мужского) (общественно полезного, преимущественно мужского) и репродуктивного (домашнего, женского) труда. Этот стереотип основан на той же дихотомии природы и культуры, о которой шла речь. Репродуктивный труд (домашнее хозяйство, рождение детей, организация быта) обычно рассматривается как обслуживающий естественные потребности людей и потому исторически и культурно неизменный по своему сущностному содержанию. Исследования феминистокантропологов предоставили большой фактический материал, который не только свидетельствует о разнообразии форм организации репродуктивного труда, но доказывает подвижность культурно- специфических границ между содержанием «мужской» и «женской» работы, равно как меняющуюся социальную значимость тех или иных составляющих репродуктивного труда. «Ценность феминистской критики», – подчеркивает автор, – состоит в том, что соотношение продуктивного труда и репродуктивных обязанностей женщины рассматривается как детерминанта ее положения в обществе». Включение женщины в систему капиталистических общественных отношений приводит к деформации традиционных форм разделения труда между полами. Тем не менее, именно принципы докапиталистических внутрисемейных и классовых отношений, оформленные в соответствующую идеологию пола, в также прежние стереотипы полового поведения должны быть исходными для понимания культурной специфики тех или иных способов, посредством которых женщина становится участницей капиталистических отношений. Г.Мур расценивает как «редукционистские» и «чреватые заблуждениями» концепции феминисток-марксисток, которые детерминируют переход женщин от традиционных форм труда к работе по найму «нуждами капитала» и «логикой капиталистических производственных отношений», рассматривающих женщин в качестве резервной армии труда. Изучение положения женщины в современном государстве, представляющее большой интерес с точки зрения феминизма, является относительно новым для социальной антропологии. Антропологов справедливо упрекали в пренебрежении макросоциологическим уровнем исследования, в неумении включить традиционный анализ локальных сообществ в тот широкий экономический и политический контекст, в котором они реально существуют. С точки зрения социальной антропологии, институт семьи и государственные институты состоят в отношении взаимной обусловленности и обоюдного влияния, это, в свою очередь, детерминирует социальное положение женщины, находящейся на «границе» государственных и семейно-клановых интересов. Феминистская антропология вносит серьезные методологические коррективы как в работу социальных антропологов, так и в теорию и практику феминизма. Заслуга феминизма состоит в доказательстве «приоритетности отношений между полами для решения ключевых вопросов обществоведения», вместе с тем осмысление классовой и расовой дифференциации социальных интересов женщин повлечет за собой переосмысление классических проблем женской эмансипации. Концепция «обмена женщинами» Гейл Рубин Работа Гейл Рубин «Обмен женщинами – заметки по поводу «политической экономии» пола» (1975г.) – не просто классика гендерной теории. Она стала одним из «сакральных» текстов феминизма, соединившим психоанализ с антропологией в трактовке пола как культурно конструируемой категории, лежащей в основе неравенства. Определяя, вслед за Леви-Строссом, смысл обмена подарками в установлении социальной связи, а логику системы родства в упорядочении общественных отношений в «догосударственных» обществах, Гейл Рубин заявляет, что брак является наиглавнейшей первобытной формой обмена подарками, а женщина – наиболее ценным даром. Тогда становится понятным всеобщее табу на инцест: его целью является превращение биологических явлений секса и воспроизводства в социальные акты посредством деления мира сексуального выбора на запрещенных и разрешенных партнеров. Запрет на сексуальное использование дочери или сестры – это правило, вынуждающее отдавать их другим (в языке сохранилось: «отдать замуж», «взять замуж»), в результате чего между семьями устанавливается социальная (родственная) связь. Если женщина является предметом первобытной сделки (выходя замуж по любви, она тем самым все равно реализует ее), то тогда она – просто канал родственной связи, а не равноценный партнер в тех социальных отношениях, которые устанавливаются таким образом между мужчинами. «Женщины не владеют женщинами так, как ими владеют мужчины, – пишет Рубин, – и социальный пол (гендер) представляет собой форму социального разделения, связанного с различными возможностями». «Обмен женщинами» это предпосылка возникновения культуры, но тогда доминирование мужчин и угнетение женщин должны быть условиями ее существования. Невозможно сказать, могла ли культура «начаться» подругому и какой бы она была; Гейл Рубин полагает, что культура «изобретательна». Изменение же существующего порядка потребует глобальной деконструкции, более глубинной, чем уничтожение классов. Движение в глубь антропологического лабиринта приносит дальнейшие открытия: половое разделение труда не является специализацией по биологическому признаку, а имеет целью обеспечение жизнеспособного экономического союза мужчины и женщины. Соответствующее поведение и, в частности, сексуальность сформированы культурой для отражения их дополняющей и функциональной взаимосвязи. Брачный союз основан на различии и взаимоисключении мужчины и женщины, а его предпосылкой является культурно-конструируемая гетеросексуальность. Гендер – это не просто идентификация человека с полом: он предполагает, что половое влечение должно быть направлено на противоположный пол. Страх «одинаковости» – это боязнь деконструкции нынешнего социального порядка: если бы гетеросексуальность была результатом биологии и гормонов, разве нужно было бы подкреплять ее тюремным наказанием за «нестандартную» сексуальную ориентацию? Боясь равенства, культура трансформирует биологический пол и превращает его в гендер и культурные конструкты мужественности и женственности. Таким образом, антропологическая концепция Гейл Рубин – это фундаментальная, резонирующая (в какой-то степени) с идеями Фуко догадка о «происхождении» пола, сексуальности, порождении желания и о самой сущности субъективности, о том, что содержание этих категорий исторически обусловлено, а потому изменяемо. Антропологическая концепция Шерри Ортнер Шерри Ортнер, антрополог той же радикальной интеллектуальной волны, что и Гейл Рубин, была также вдохновлена поиском первопричины угнетения женщин. Универсальность полового неравенства, его существование (в различных проявляениях) во всех культурах, примитивных или сложных, служит, по ее мнению, свидетельством того, что мы имеем дело с чем-то глубинным, фундаментальным и чрезвычайно упорным, с чем-то, что нельзя уничтожить не только изменением отдельных социальных ролей, но и перестройкой всей экономической структуры. Всеобщую девальвацию женщин (Ортнер использует именно этот термин – «обесценивание», имея в виду, что женщины рассматриваются обществом как менее значимые и что существующая социальная организация не допускает женщин к деятельности, которая предполагает вхождение во власть) следует рассматривать в свете других универсалий. Но что является тем общим для всех культур, что заставляет помещать женщину на более низкую ступеньку в социальной иерархии? Очевидно, предполагает Ортнер, женщина символизирует нечто, что все культуры трактуют как низшее. Но что именно? Это нечто, далее предполагает Ортнер, – природа, которую человек стремится покорить и контролировать: «в наиболее общем смысле мы отождествляем культуру с представлением о человеческом сознании и продуктах этого сознания (например, системах мышления и технологией), посредством которых человек стремится осуществить контроль над природой». Природа существует сама по себе, человек – посредством осознанного действия над природой. Женщина обладает репродуктивными функциями, которые присущи только ей. Этот физический факт значим на трех уровнях: 1) женское тело и его функции кажутся близкими к природе (в отличие от мужской физиологии, которая оставляет его свободным для культуры); 2) в связи со своими телесными функциями женщины помещаются в те социальные позиции (роли), которые считаются более низкими, чем мужские; 3) традиционно женские роли, в свою очередь, порождают определенную психологию женщины, которая также рассматривается как менее окультуренная. Таким образом, оппозиция женского и мужского становится оппозицией природного и культурного: во всех обществах женщины рассматриваются как часть природы и помещаются вне исторического времени и пространства культуры, а мужчины, как часть культуры, живут в истории, творят, преодолевают земные пределы и воплощают «человеческое». То, что делают женщины даже за пределами домашней сферы, девальвируется, потому что это делают женщины, но это не предопределено природой, а сконструировано культурно. Формулировки Ортнер блестяще описывают механизмы производства сексистских идеологий, которые подтвердились и изучением функционирования стратегий колонизации в антропологии. Однако в последнем случае модель угнетения оказалась сложнее – в нее включились такие переменные, как раса и класс. В проектах западной колонизации женское в смысле «первобытно-низменное» стало метафорой тех неизведанных земель и народов, которые предстояло «окультурить», забрав оттуда золото, каучук, специи, нефть или рабов. Оно также было перенесено на представление о местных женщинах. Парадокс же состоит в том, что все империи оправдывают свою экспансию цивилизационной миссией, при этом под цивилизацией понимается западная модель культуры и общества. Империализм при выработке политики в отношении новых земель использовал сексистские представления об особой женской духовности (имелась в виду только белая женщина), возвышенности и общей оккультуривающей роли. Будь то колонизация Америки, заселение Сибири, освоение богатств Африки и Азии, успешное функционирование колониального проекта с необходимостью требовало, чтобы рядом с грубым и сильным мужчинойсолдатом, промышленником, купцом или сосланным преступником была белая женщина, мать его детей, хозяйка дома и плантации, стоящая на страже морали, как местного общества, так и массы темных (в прямом и переносном смысле) туземцев, а также удерживающая белого мужчину от связи с цветной женщиной (что могло погубить весь проект). Однако для антропологов более поздней волны сама классическая антропологическая дихотомия «Запад – Восток» (интерпретируемая как существование двух больших идей со своими историями, традициями, образностью и словарями, которым соответствует определенная действительность) стала рассматриваться как проблематичная, поскольку во многих незападных культурах дихотомии «женщина – мужчина» и «природа – культура» вообще отсутствуют. Модель гендерной стратификации Джоан Хубер Антропологи, более тяготеющие к вопросам социальной стратификации, чем структурализму и символическим дихотомиям, но также стремящиеся найти объяснение всеобщей гендерной иерархии, предпринимали попытки вписать пол и связанное с ним разделение труда в универсальную стратификацию. В свое время Ф.Энгельс совершил огромный прорыв, включив сексуальность и репродукцию в экономическую теорию, однако она все же не объясняет самого факта полового разделения труда. Кроме того, ни марксисты, ни последователи социологических идей М.Вебера не пытались заглянуть внутрь домохозяйства и выяснить, каким образом происходящее там включено в макроэкономику. В середине 70-х годов XX в. социолог и антрополог Джоан Хубер предложила модель гендерной стратификации с учетом женской домашней работы, не дающей прибавочного продукта и не включаемой в совокупный национальный продукт (но выражающейся в миллиардах долларов, если эти услуги покупаются), а также двух задач воспроизводства: рождения и грудного вскармливания детей, – решение которых недоступно мужчинам. Джоан Хубер вошла в академическую дискуссию о социально-половой стратификации с теорией, которая может дать ответ на многие вопросы, касающиеся производства и распределения экономических ресурсов и регулирования полового статуса. Через два десятилетия она обобщила 25-летние исследования гендерного неравенства в антропологии и социологии, несколько модифицировав эту модель. Рассматривая взаимодействие нескольких факторов – экологии, технологии производства пищи и изменений рождаемости, Хубер исходит из следующих посылок (первая и третья связаны с общей теорией социальной стратификации в функционалистской перспективе). 1) Члены семьи, производящие продукты, обладают большей властью и престижем, чем потребляющие: предпочтительнее обладать способностью давать, чем брать. Но от чего зависит, кто занят производительным трудом? Ответом может стать второе положение. 2) Та работа, которую выполняют женщины, должна быть совместима с беременностью и грудным вскармливанием (задачами, которые не могут выполнить мужчины), если общество хочет выжить. 3) С точки зрения общей социальной стратификации, наибольшая власть и престиж в обществе принадлежат тем, кто контролирует распределение материальных ценностей за пределами семьи. Взяв для анализа пять типов культур – охоту и собирательство, мотыжное земледелие, кочевые, пашенное земледелие и индустриальное общество, Джоан Хубер рассматривает, что делают для производства пищи мужчины, что – женщины, и почему они не выполняют ту же работу, что и мужчины, если она дает больше пищи; каковы при этом брак и структура семьи (свободный брак, полигамия, моногамия); а также демографические тенденции – смертность, рождаемость, уровень разводов. Согласно ее выводам, статус женщин находится в прямой зависимости от степени участия в обеспечении пищей, но в некоторых обществах потребность в воспроизводстве населения полностью исключает женщин из деятельности, дающей власть и престиж. Это происходит там, где добывание еды предполагает длительное отсутствие вне дома (кочевые общества, охота), либо когда война становится значимым способом увеличение «излишков». Исключение женщин из этой деятельности, сопровождающееся их удаленностью от оружия и технологии, не биологично, а социально. Усовершенствование орудий труда, приводящее к увеличению количества пищи, а также снижение уровней смертности и рождаемости – результат прогресса – непосредственно связаны с положением женщин. В постиндустриальную эпоху их статус начинает улучшаться (в то время как эволюционная марксистская модель предполагала непрерывное ухудшение положения угнетаемых), так как развитие технологии делает физические различия полов все менее значимыми, однако ключевым становится внутрисемейное разделение труда. Возведение проблемы домашней работы до глобального уровня в социальной стратификации соответствует представлению о публичной и частной сферах, когда к первой относятся государство и гражданское общество, а ко второй – семья как разделение по признаку пола. Признание функциональной важности работы, не ориентированной на рынок и в основном выполняемой женщинами, привело многих экономистов и социологов к утверждениям о политической значимости полового разделения труда, т.е. непосредственной связи с неравенством в обладании властью. Эксплуатация женщин дома служит поддержанию патриархального порядка в обществе: обладание общественной властью связано с возможностью порождать публичную, т.е. находящуюся вне домашней сферы культуру. ЛИТЕРАТУРА Антология гендерной теории. – Минск, 2000 Гендерные исследования: Феминистская методология в социальных науках / Материалы 2-й Международной Летней Школы по гендерным исследованиям. – Харьков, 1998 Гендерные исследования. Хрестоматия. – М., 2002 Гендерные исследования. Учеб. пособ. – М., 2002 Женщина в обществе: мифы и реалии. Сб.статей / Ред.сост. Л.С.Круминг – М., 2001 Мифология и повседневность: гендерный подход в антропологических дисциплинах / Материалы научной конференции 19 – 21 февраля 2001 года. – СПб., 2001 Феминизм и гендерные исследования. Хрестоматия / Под общ. ред. В.И.Успенской. – Тверь, 1999 Хрестоматия феминистских текстов. Переводы / Под ред. Е.Здравомысловой, А.Темкиной. – СПб., 2000
