Нравственность и феномен эволюции. Экологический
advertisement
СТРАТЕГИЯ ВЫЖИВАНИЯ Никита МОИСЕЕВ Нравственность и феномен эволюции. Экологический императив и этика XXI века В основе этой работы лежат представления современного рационализма и универсального эволюционизма как его естественной составляющей. Универсум — единая эволюционирующая система, изменение состояния которой, как и ее подсистем, следует общим законам самоорганизации. Последние, в свою очередь, могут быть сформулированы как следствия эмпирических обобщений. Несмотря на весьма общий и универсальный характер, на огромную роль стохастики и неопределенности, объективно присущих универсуму, анализ законов самоорганизации свидетельствует о существовании определенной направленности мирового эволюционного процесса1. С этих позиций и развитие человека, и его история суть некоторые фрагменты естественного процесса саморазвития (самоорганизации), в котором разделение природных и общественных процессов в ряде случаев носит весьма условный характер. 1 Для человечества наступает период его истории, в котором проблема взаимоотношения общества как единого целого и природы сделается фактором, определяющим основные контуры цивилизации. Оно исчерпало те возможности своей природной экологической ниши, которые позволяли ему до поры до времени развиваться, как и другим биологическим видам, ограничиваясь стремлением к локальной (личностной, семейной, групповой, на каком-то этапе и государственной) приспособляемости, к сохранению локального гомеостаза. Дальнейшее развитие вида Homo sapiens требует уже общепланетарной стратегии. Этот тезис постепенно осознается коллективным интеллектом человечества, и его обоснованию посвящено множество работ. Они рассматривают взаимоотношение с Природой с самых разных позиций. И углубляющееся ныне взаимовлияние процессов, протекающих в Природе и Обществе, аргументируют соображениями, связанными с возникновением экономической и социальной целостности планетарного сообщества, с недопустимостью вооруженного разрешения конфликтов, с глобальным характером экологических последствий человеческой активности и многими другими. Главным из них я считаю возросшую мощь цивилизации, которая позволила 1 См. М о и с е е в Н. Современный рационализм и мировоззренческие парадигмы. «Общественные науки и современность», 1993, № 3. Моисеев Н. Н.— академик РАН. 5* 131 В. Вернадскому еще в начале XX века назвать человечество основным геологообразующим фактором. Поэтому примем этот факт в качестве отправной аксиомы для последующего анализа. Науки, прежде всего естественные, определяют те рамки, в которых будет возможным дальнейшее развитие человечества. По сути дела, это становится их главной задачей. Многое здесь уже понято, еще больше предстоит понять. Но, может быть, сегодня ясно самое главное — существует некая запретная черта, которую человечество не может перешагнуть ни при каких обстоятельствах! Дальше — катастрофа и прекращение людского бытия на планете. Люди уже почувствовали ее существование, приближение к «запретной черте» многими осознается как реальность (хотя большинством, в том числе представителями гуманитарных наук, такое утверждение рассматривается как алармизм — эта черта им представляется лежащей за горизонтом). Что же касается деталей этой черты, то они будут постепенно уточняться и изменяться вместе с развитием науки, производительных сил, появлением новых технологий, вместе с изменением человека и его потребностей. Для решения возникающих проблем появятся специальные исследовательские программы (они уже существуют), а может быть, и новые направления фундаментальных и прикладных исследований. И я не вижу каких-либо непреодолимых трудностей в разработке «кодекса взаимоотношений вида Homo sapiens с остальной частью планетарного биоценоза», точнее, системы запретов, направляющих человеческую активность в определенное русло. Эту систему возникающих табу удобно называть «принципами согласования стратегии Общества и стратегии Природы». И не в разработке подобных ограничений я вижу основные трудности, стоящие на пути развития цивилизации. Другими словами — беда нам грозит не от «естественно-научного невежества»! Итак, я полагаю, что наука сможет сказать свое веское слово и позволит определить те берега, в которых только и может развиваться человечество. Но значит ли это, что река истории останется в берегах, начертанных человеческим Разумом? Знание о том, что допустимо, а что смертельно опасно для человека, необходимо. Но достаточно ли оно, чтобы удержать действия людей в определенных рамках, чтобы помешать им переступить «запретную черту»? 2 Общественное сознание, восприняв угрозу планетарной катастрофы как некую реальность, а не утопию, видит решение проблемы в выработке определенных норм (точнее, нормативов) поведения, различных систем запретов и т. д. Нормативы, табу в форме тех или иных законов уже создаются. Так сегодня и понимается принцип согласования стратегии Общества и стратегии Природы, принцип коэволюции человека и биосферы. Такое понимание необходимо, но я уверен, что чисто «экологическое» или даже технологическое (прагматическое) отношение к проблеме чересчур ограничено и не является достаточным для преодоления уже видимых барьеров на пути развития цивилизации, более точно — для сохранения человечества на планете. И это не алармизм, а вполне реалистическая оценка действительности, основанная на результатах количественного анализа. Мне кажется, что действия людей, преодолевающих возникающие (чаще всего сиюминутные) трудности, неизбежно влекут нас к неотвратимой катастрофе, как бы рациональны и необходимы они в данный момент ни были. Такие «рациональности» необходимы, но недостаточны, поскольку лишь отодвигают катастрофу и создают иллюзию благополучия. Но любые иллюзии в подобной ситуации крайне опасны. История рода человеческого мне чем-то напоминает то, что происходит с реками Китая. Вырвавшись из гор, они текут по великим покрытым лесом равнинам, 132 давая жизнь и процветание огромной стране и сотням миллионов ее обитателей. Эти реки несут очень большое количество осадочного материала, который все время поднимает их дно. И однажды, в одно из половодий, берега реки уже не способны дальше удерживать ее воды и они прорываются на равнины, неся вместо жизни смерть и разрушение. Люди знают о возможных наводнениях и все время укрепляют берега, строят заградительные дамбы. Но осадочный материал все равно продолжает приноситься с гор — такова природа рек. И их дно неуклонно поднимается. Видя это, люди снова надстраивают дамбы, а уровень дна неотвратимо растет. Сейчас есть районы, где дно (а не поверхность!) великих китайских рек на 6 метров выше окружающей равнины. А каждая из этих рек соизмерима с Волгой. Можно себе представить, что произойдет, если люди однажды не удержат паводка, если произойдет разрушающее землетрясение или какое-либо иное стихийное бедствие. Так и система запретов, и новые табу мне всегда напоминают об этой извечной борьбе строителей берегов и дамб с могучей природной силой реки, борьбе, в которой победитель заранее известен. Мы просто не знаем даты неотвратимой катастрофы. Поэтому невольно рождается мысль: а может быть, вовсе не следует видеть единственное спасение в наращивании берегов и дамб, если они однажды все равно рухнут и воды погубят все живое на этой равнине. Может быть, лучше попробовать заранее так изменить русло реки, чтобы раз и навсегда отвратить опасность затопления той земли, на которой живут люди. Я думаю, что в истории человечества «время строителей берегов» приходит к концу — катастрофа стремительно приближается, возможности человечества в дальнейшем возведении барьеров практически исчерпаны. Стихия самоорганизации, стихия истории прорвет все возводимые шлюзы. Я думаю (вернее, надеюсь), что в результате катастрофы человечество все же сохранит себя как биологический вид. Но заплатит за это столь грандиозную цену, что его будущее уже вряд ли можно будет назвать человеческим. Впрочем, может быть, именно тогда-то, в возникшем безвременьи, и родится новая нравственность, возникнет новая шкала ценностей, изменится весь характер цивилизации. Вероятнее всего, людям уже не дано предотвратить глобальный, т. е. общепланетарный, кризис — дело зашло слишком далеко, и на поворот русла уже нет времени. Но ясное понимание смысла происходящего — смысла того, что означает великий принцип коэволюции — и тех возможностей влиять на природу и самого себя, которые есть у человека, может смягчить остроту катастрофы. Кое в чем нам может помочь и анализ катастроф, которых было немало в истории антропогенеза. И тем более анализ истории человечества, его мифологии и философии. Особенно необходимо вдуматься в смысл категорического императива и постараться понять характер изменения «всеобщего нравственного закона», если пользоваться терминологией Канта. 3 Наши далекие предки — австралопитеки — оказались однажды вытесненными из благодатного леса в неприветливую и опасную саванну более приспособленными и удачливыми жителями тропического леса. Произошло это в самом начале четвертичного периода, когда резко изменился климат и сократилась площадь тропических лесов. «Вытеснителями» были предки современных человекообразных обезьян. Своей победой на этом этапе эволюции биосферы они исключили себя из числа видов, потенциально способных претендовать на право сделаться предками человека. Что же касается наших непосредственных предков — австралопитеков,— то вид был обречен на вымирание. Но судьба эволюции прихотлива. Наш предок поднялся на ноги, 133 научился использовать искусственные орудия и превратился в самого беспощадного хищника, именуемого человеком. Австралопитеки были стадными животными: будучи слабыми и плохо приспособленными к наземной жизни, они могли сохранить себя как вид, только группируясь в стада. И жизнь в этих стадах управлялась жесткими законами коллективного поведения, которые правомерно называть «биосоциальными». Они сохраняли только наиболее сильных, наиболее агрессивных животных. Жестокость биосоциальных законов определила удивительную скорость эволюции в течение первых двух миллионов лет их жизни в саванне. За очень короткий по эволюционным меркам отрезок времени изменились и облик, и весь образ жизни австралопитеков — наш предок начал есть мясо, он становился сильным и агрессивным хищником. У него быстро развивался мозг, позволивший использовать разнообразные подручные средства и для обороны, и для добычи пищи. Однажды уже не австралопитек, а первобытный человек — архантроп — начал создавать и использовать искусственные орудия. Затем он овладел огнем. И вот настало время, когда биосоциальные законы, которые обеспечивали его индивидуальное (биологическое) развитие в течение миллионов лет и которые сформировали его психику, сделались тормозом развития будущего Homo sapiens как вида. Процесс антропогенеза имел шанс остановиться. Из-за природной агрессивности, без которой австралопитек не мог бы выжить в саванне, рыцарские бои за самку — один из механизмов естественного отбора — приводили (с появлением каменного топора) к смерти проигравшего. Палеонтологические находки показывают, что большинство ископаемых скелетов имеет проломленные черепа. Знаменитый австрийский этолог К. Лоренц считает, что наши предки просто могли бы сами себя уничтожить. Может быть, это чересчур сильное предположение, но то, что в этих схватках погибали бы хранители полезного для вида опыта и мастерства, не вызывает сомнения. А именно с ними и были связаны основные потенциальные возможности развития этого биологического вида. Вот тогда-то и начали формироваться основы нравственности как механизма защиты вида от действия биосоциальных законов. Появились различные табу — половые запреты, например, родившие чувство стыда и заставившие человека надеть набедренную повязку. Но главным было табу «не убий!». Оно изменило сам характер эволюции человека. Эти табу укоренялись в общественном сознании, они были разными для разных племен, но табу «не убий!» было общим, хотя тоже допускало самые разные формы своего проявления. И именно оно, прежде всего оно, изменило весь ход антропогенеза. Действительно, приглушение агрессивности, защита более слабого резко ограничили действие естественного отбора: морфологически человек стал меняться гораздо медленнее. Эволюция человека перешла в стадию развития общественной организации орд или первобытных племен различных претендентов на право стать нашими предками. На каком-то этапе своего развития неоантропы «предпочли» общественную эволюцию индивидуальному биологическому совершенствованию. Разумеется, в этом процессе сыграли свою роль и другие ограничения (запреты), составлявшие нравственные кодексы пралюдей. Нравственность — очень многомерное понятие. И в разных частях света ее нормы весьма отличаются друг от друга. Но есть некоторые понятия, которые носят, если угодно, «абсолютный» характер, и среди них — заповедь «не убий!». Существование этих вечных общечеловеческих истин или ценностей говорит лишь о том, что человечество как биологический вид, как элемент биосферы взаимодействует с ней как единое целое. И эта взаимозависимость сложилась уже сотни тысяч лет назад. Все происшедшее еще требует расшифровки и объяснения причин. Но прежде я должен сделать одно небольшое отступление. 134 4 Основной механизм мирового эволюционного процесса представляется как результат отбора непрерывно возникающих форм организации и движений по целому ряду критериев. Среди них, помимо законов сохранения, важнейшее значение имеют такие эмпирические обобщения, как принцип минимума роста энтропии, принцип стабильности и т. д.2. Особое место занимает возникновение форм организации, которые естественно называть «системными структурами». Они возникают в неживой природе, живом веществе и в обществе и обретают ряд особых «системных свойств», играющих исключительную роль в процессах отбора. В живом веществе возникновение подобных системных конструкций связано с «кооперативным» взаимодействием элементов, в них входящих. Уместно говорить, что формирование кооперативной структуры есть результат компромисса. Такой язык совершенно естественен для описания кооперативного механизма в обществе, где элементами кооперативной структуры являются люди или организации людей. В самом деле, при вхождении в любую кооперативную структуру человек должен поступиться частью своих интересов (например свободой) во имя некоторого общего интереса (например финансовой стабильности). Но он вполне уместен и для описания некоторых форм взаимодействия в живом веществе. Пример тому — эволюция сообщества термитов3. Около 300 млн лет тому назад термиты — родные братья современных тараканов — жили индивидуальной жизнью обычных насекомых. Но вот начал меняться климат — средние температуры, влажность, газовый состав воздуха и т. д. И среди множества возможных (виртуальных) структур, т. е. в процессе «организованного мутагенеза», стали появляться кооперативные (стадные, общественные) формы их существования. Они позволили реализовать более эффективный процесс адаптации к новым условиям. Термиты «ушли под землю» — возникшие сообщества оказались способными сохранить внутри своих термитников и ходов сообщения климатические характеристики тех далеких времен, когда они еще жили на поверхности. Этот процесс привел к тому, что организм отдельного насекомого стал приспосабливаться не к изменяющемуся климату, а к совместному кооперативному существованию. В результате этой своеобразной эволюции отдельное насекомое уже не способно к индивидуальному существованию. Оно, собственно говоря, уже не является организмом — им сделался весь термитник, в котором даже пищеварение является «общим делом». Этот пример показывает, что термины «кооперация», «компромисс» и др., используемые в современной теории конфликтов, по существу, имеют биологическое происхождение. В самом деле, оказываясь в составе той или иной системы, каждый субъект (элемент) отказывается от целого ряда своих «интересов» во имя общего. Между интересами части и целого всегда существует определенное противоречие. В кооперативной структуре оно так или иначе, но разрешается — в этом и смысл компромисса. Пример предельного случая — то, что мы наблюдаем в истории термитов: бывший таракан, сделавшись термитом, полностью отказался от своей индивидуальности, от возможности самостоятельного существования во имя стабильности популяции. Жесткий отбор привел к тому, что позволил термитам сохранить себя с тех времен, когда появление динозавров было еще далеким будущим. Я привел этот пример для того, чтобы показать, сколь велики возможности самоорганизации и какова роль надорганизменного отбора в едином мировом эволюционном процессе. А теперь вернемся к проблемам антропогенеза. 2 См. М о и с е е в Н. Н. Алгоритмы развития. М., 1987. См. М о и с е е в Н. Н. Восхождение к разуму. Лекции по универсальному эволюционизму. М., 1993. 3 135 5 Относительно истоков заповеди «не убий!» существует множество версий. Например, по мнению Лоренца, табу возникло благодаря тому, что у человека нет «инстинкта волка». Волк, как и многие другие хищники, наделен природным оружием, способным убивать других животных. Оно ему необходимо для охоты, для добывания пищи, для сохранения «устойчивости» (sustainability) как биологического вида, если пользоваться современной терминологией. Но это оружие становится смертельно опасным для будущности собственного вида, если волк начнет использовать его в борьбе за самку. Вот почему схватка самцов крайне редко доходит до смертельного исхода. Проигравший сам подставляет свою шею победителю, который оставляет в покое побежденного. У человека нет природного оружия, и инстинкт пощады к противнику у него не выработался. Долгое время он ему был просто не нужен. Но вот человек сделал каменный топор. Не обладая «инстинктом волка», он начинает пускать его в дело в борьбе за место в собственном племени. Лоренц полагает, что не возникни табу «не убий!», наши предки просто перебили бы друг друга. Эти соображения очень важны для понимания особенностей антропогенеза. Я думаю, что нравственность — это некоторый эволюционный феномен, рожденный в процессе формирования общества и развития общественного сознания. Ее появление вызвано жесткой необходимостью, обеспечивающей выживаемость рода, племени, а затем народа и общества в целом. Но развитие нравственности нельзя свести к «элементарной необходимости». Однажды возникнув в форме некой совокупности запретов, нравственные начала в дальнейшем развивались, во многом следуя уже своей логике. И, что очень важно, утверждавшаяся в обществе нравственность становилась частью духовного мира людей — еще одного, далеко не всегда понятного, но тоже эволюционного феномена, появившегося лишь на определенной стадии антропогенеза. Затем нравственность становится частью (а может быть, и основой) религиозного мировоззрения. Часто случалось так, что принципы нравственности, управлявшие жизнью того или иного общества, могли не соответствовать его потребностям, опережать их, быть откликом на традиционные мифы и т. д. Сегодня жизнь ставит нас перед новыми трудностями, требует иного поведения, изменения многих традиций, а может быть, и нравственных начал. И, естественно, возникают вопросы — какие новые нравственные принципы должно обрести человечество, как оно должно перестроить свой духовный мир, чтобы иметь шансы сохранить себя на Земле? С этих позиций я стал читать Священное Писание и другие аналогичные сочинения: может быть, нужные идеи уже высказаны и просто не получили необходимой интерпретации? И убедился, что это действительно так! Сопоставляя разные системы нравственных начал, я постепенно пришел к убеждению, что высшим достижением в представлениях о нравственном облике человека, отвечающим насущным потребностям современной экологической ситуации, были взгляды раннего христианства, еще не обремененного конфессиональной иерархией и близостью к сильным мира сего. Принципы Нового Завета были сформулированы, может быть, самым умным (точнее, мудрым) человеком, когда-либо жившим на Земле,— Иисусом Христом. Именно в мудрости этих заветов я вижу основной довод в пользу реальности его существования: мифом могло быть все что угодно, кроме глубины понимания судеб человека, его возможного будущего. К сожалению, христианство очень недолго существовало в своем первозданном виде. Превращение (после эдикта императора Константина) в государственную религию, появление папы как наместника Бога, претензии на 136 исключительность и многое другое, что вошло в каноны христианства, снизили нравственную чистоту первоначального учения. И, по-видимому, самое главное, что потеряло христианство, обретя высочайший официальный статус, и что поставило христианство в ряд ординарных конфессий — присвоение права судить человека от имени Бога. В этом источник безнравственности любой конфессии. После утраты исходного нравственного начала случилось все то негативное, что нам известно из истории,— уничтожение неверных, костры инквизиции, продажа индульгенций. Позднее Реформация умножила этот список. Вот почему активное участие современных христианских церквей (в том числе и православной) — без их глубокой перестройки с позиций знания XX века — в выработке идей современного нравственного императива и особенно в его внедрении в общественное сознание мне представляется проблематичным. Известная истина — сначала было слово. Но оно не было по-настоящему понято и тем более принято. А потом началось медленное угасание того великого, что создало человечество и воплотило в слове, произнесенном устами Иисуса. 6 Читая Евангелие и другие книги христианского канона, я делал нечто весьма кощунственное с точки зрения правоверного христианства: я переводил их на современный язык, стремясь очистить изложенное от архаики и мифов и выделить рациональное, отвечающее нашим эмпирическим обобщениям и фундаментальному принципу Н. Бора: существует лишь наблюдаемое и измеряемое. Я стремился таким образом решить вполне земную задачу — приблизиться к современному пониманию нравственного императива. И прежде всего мне было необходимо понять принципиальное отличие Ветхого Завета от Нового. Ветхий Завет — своеобразный свод правил, составленный для людей, принадлежащих к избранному народу, ибо Иегова — это племенной Бог. И если они, эти избранные, следуют жесткому своду предназначенных для них законов, им гарантировано «спасение». Не будем расшифровывать этот термин. Я думаю, что в современной интерпретации он означает возможность обеспечить будущее избранному народу. Но и то далеко не всем. Если человек заболел или с ним случилась беда, значит он не выполнил закона и получил наказание от Бога, он — грешник. А жалость и милосердие к грешникам не входили в «кодекс нравственности» Ветхого Завета. Но идея избранности и неприятие «универсального милосердия» были I свойственны не только Ветхому Завету. Они характерны и для протестантизма, особенно кальвинизма. В этой версии христианства тоже есть избранные, но распознание избранности происходит по результатам их труда: успех — вот мера избранности. А неудачники — те, кто не смогли добиться успеха — Богу не угодны, они всего лишь животные в облике людей. В этой версии христианства тоже нет культа милосердия, понятия о его общечеловеческой ценности. И подобные этические принципы воплощались в жизнь — вспомним хотя бы историю очищения земель в Англии, где свободные йомены, сокрушившие католицизм, в одночасье превратились в бездомных бродяг и безжалостно уничтожались с благословления новой англиканской церкви. А ведь рядом было почти забытое настоящее христианство, согласно учению которого все люди равны, где нет избранных ни по национальной или религиозной принадлежности, ни по мере жизненного успеха... Каждый вправе рассчитывать на спасение и милосердие. Я никогда не мог понять, почему Ветхий и Новый Заветы оказались объединенными в одном каноне! По самому основному вопросу между ними непроходимая пропасть. Появление Нового Завета — это нравственная революция. Людям была 137 предложена качественно новая парадигма, сказано нечто бесконечно важное для будущего человечества. Это особенно понятно с позиции современного экологического сознания. Я постараюсь это пояснить. Новый Завет — сочинение удивительной глубины, и многие из его идей вполне современны. Вряд ли в наше время следует буквально понимать его тексты — ведь они были обращены к людям, жившим 2000 лет назад на Ближнем Востоке. Но сами принципы, высказанные Иисусом Христом, мне представляются основой современного экологического императива. Надо только их глубоко осмыслить и адекватно интерпретировать. Для меня — человека, который занимается проблемами эволюции биосферы и взаимоотношения Природы и Общества, кроме принципа милосердия и любви к каждому, особенно важны утверждения об ответственности самого человека за свое будущее, о том, что лежит на его совести. И понятия «добро» и «зло» не определяются суровым законом, а зависят от совести человека. Даже заповедь «не убий!» не может применяться автоматически. Оказывается, бывают ситуации, когда, говорит Христос, «продай одежды и купи меч». Но и возможности человеческого сознания ограничены — оно не может брать на себя ответственность за «высшую справедливость»: никто не имеет права судить от имени Бога. Это тоже величайший современный принцип, диктуемый нашим пониманием эволюционизма и представлением о естественном ходе развития. Заметим, что он никогда не выполнялся ни одной церковью. В этом корень безнравственности любой конфессии и любой власти, присвоившей право «высшего суда»: человек подвержен суду только человека и может быть осужден только именем человека (или группы людей). 7 Итак, не жесткий свод правил, выполнение которых гарантирует «спасение», а собственная совесть, знания и талант — если угодно, собственное творчество в сочетании с милосердием и любовью к ближнему своему — должны определять характер решений, принимаемых человеком. Без этого невозможно «спасение» (т. е. будущность). Это условие необходимое, но не достаточное, ибо достаточных условий просто не существует — такова природа самоорганизации нашего Универсума! Не это ли высшая форма нравственности, способная служить основой нравственного императива, ключа к императиву экологическому? Что к этим принципам христианства можно еще добавить? И следует ли добавлять? Мне представляется, что надо лишь осознать их, по-настоящему включить в общественное сознание и превратить в основу повседневной практики. Но как это сделать? Именно в этом я вижу основную проблему, стоящую перед .современным человечеством. Я думаю, что предлагаемая «экологическая» трактовка исходных принципов христианства очень близка к этике Канта, к его пониманию «всеобщего нравственного закона», к понятию категорического императива. В самом деле, в процессе становления понятия «категорический императив» не могло не сыграть свою роль соображение о том, что человек не может рассчитывать на воздаяние за следование законам, заданным указующим перстом, а целиком сам несет ответственность и за свой выбор, и за свои действия. Даже различение добра и зла не абсолютно, а остается на совести человека. Итак, мое «экологическое прочтение» Евангелия, действительно, близко к этике Канта, но не эквивалентно ей. Я не ставлю вопроса о «причинах нравственности», не пытаюсь их вывести из необходимости или иных принципов. Принципы нравственности формируются (как и духовный мир человека) в процессе эволюции общественного сознания как следствие общих законов самоорганизации Универсума. 138 Я не берусь проводить более детальных аналогий между предлагаемой интерпретацией принципов христианства и другими классическими учениями о нравственности или этике. Для меня достаточно понимания того, что предлагаемое прочтение основ христианской нравственности отвечает и представлениям универсального эволюционизма: дальнейшее развитие вида Homo sapiens потребует от человека гипертрофированного (с точки зрения технотронной цивилизации) проявления милосердия, человеколюбия, чувства ответственности за все содеянное и ощущения его причастности к ходу мировых событий. Мне кажется, крайне важным для человечества стал финал истории Иисуса Христа. Твердо веря, что его пример необходим людям, что он указывает им дорогу дальнейшего развития, и до последнего мгновения не будучи убежденным в том, что он сын Бога, Иисус, во имя любви к людям, сам принимает решение — он восходит на крест!. Это ли не величие человека! Он, действительно, указывает дорогу. Другими словами, если бы те заветы христианства, о которых шла речь в этой статье, стали сутью и законом жизни человека, стали его alter ego, то проблемы нравственного императива просто не существовало бы: люди всегда смогли бы договориться, понять друг друга и выработали бы общую стратегию поведения человечества как вида, стратегию развития Общества, согласованную со стратегией природы, т. е. с возможностями биосферы. 8 Подведем некоторые итоги. Нравственность как особенность общественного сознания рождается в некий момент становления человека. У духовного мира представителей вида Homo sapiens появляется качественно новая характеристика. Возникают новые начала, сдерживающие проявление биосоциальных законов, появляется новый источник мотивации активности человека (хотя и не всегда однозначный). Это очередная бифуркация — одно из проявлений возросшей сложности организации вида. Рождение нравственности — важнейший этап антропогенеза, изменивший его характер, выделивший человека из остальной Природы. Нравственность как одно из важнейших проявлений духовности человека начинает менять принципы его целеполагания. Поэтому, будучи сама следствием особенностей взаимодействия человека с окружающим миром, она во все большей степени влияет на изменение этого мира и на положение в нем человека. Поскольку нравственность — характеристика общественного сознания, она постепенно изменяется вместе с изменением общества. Как и во всех процессах эволюционной природы, здесь имеют место взаимозависимость, корреляция, но отнюдь не зависимость однозначного характера. Н. Н. Моисеев, 1994
