17 февраля с

Участники круглого стола исходили из оценки происходящего в странах Северной
Африки и Ближнего Востока как крупного исторического события, в ряде отношений
беспрецедентного не только в арабском, но и в целом в мусульманском ареале. В том
числе – по сравнению с революцией 1979 г. в Иране, значение которой также в свое время
вышло за региональные рамки. «Арабская драма», свидетелями которой мы являемся, без
всякого сомнения окажет (и уже оказывает) влияние на весь исламский мир и шире – на
всю архитектуру международных отношений. Хотя какие-то признаки надвигающейся
грозы в ближневосточном регионе фиксировались наблюдателями, тем не менее для
подавляющего большинства политиков и академических специалистов такой взрыв стал
сюрпризом. И это обстоятельство заставляет более основательно посмотреть на его
причины и возможные последствия.
Прежде всего возникает вопрос: что, собственно, происходит в Северной Африке и
Ближнем Востоке – массовые протестные движения, восстания, бунты или революции? На
этот счет мнения высказывались различные. Одни (В.В. Наумкин, Р.Г. Ланда, И.Д.
Звягельская) полагают, что происходящее больше походит на стихийные выступления;
что по достигнутым результатам (например, в Египте, где власть захвачена армией и
реально мало что изменилось) нельзя говорить о революции. Сложно относить массовые
акции к революции, поскольку пока не просматриваются ее субъект или субъекты и
масштабные цели (Б.В. Долгов) – в отличие, скажем, от иранской революции, субъектами
которой с самого начала показали себя духовенство, «базар» и маргиналы и была сломана
прежняя социальная и политическая система. Вряд ли можно также отнести протестные
выступления к так называемым «цветным» революциям, так как они не связаны с
предвыборной ситуацией (Д.Б. Малышева).
Другие же (Г.И. Мирский, В.Г. Хорос), соглашаясь с указанными оговорками, но
учитывая размах и накал происходящего, считали возможным говорить о революциях или
преддверии их, поскольку по всем признакам на Арабском Востоке грядут значительные
политические и социальные перемены. Кстати сказать, арабский термин «саура»,
постоянно звучащий сегодня в многочисленных комментариях, переводится и как «бунт»,
и как «революция».
Ясно, что столь широкая и массовая арабская «саура» не могла возникнуть без
серьезных и долго копившихся причин – социальных, экономических, политических,
идейно-культурных. Социальные и экономические причины налицо и многократно
указывались аналитиками – контрасты в уровне жизни между верхами и низами,
безработица, вопиющая коррупция. Подсчитано, что, например, в Египте ликвидация или
1
хотя бы заметное уменьшение коррупции могли бы повысить доходы 40% населения,
живущего менее чем на 2 доллара в день, до 10 и более долларов (А.О. Филоник).
Экономические и социальные диспропорции в египетском обществе стали
усиливаться еще во времена политики «инфитаха», начатой при президенте Анваре
Садате, когда была осуществлена либерализация внешней торговли и появились так
называемые «жирные коты», присосавшиеся к государственному сектору; а затем – после
1991 г., когда по неолиберальным рецептам МВФ и МБРР была приватизирована
значительная часть госсектора (обрабатывающая промышленность, транспорт, связь), и
образовалась
паразитическая финансовая олигархия. Регулирующая роль государства
уменьшилась, и на этом фоне росла безработица, бедность, тормозилась социальная
мобильность населения.
Ситуация осложнялась и под действием демографического фактора. Так, в Египте
при его ограниченных ресурсных возможностях население ежегодно увеличивалось на 1,5
миллиона человек. Когда в 1981 г. Хосни Мубарак стал президентом, египтян было 44
млн., а к 2011 г. их численность достигла уже 84,5 млн. Такой рост далеко не был
компенсирован рабочими местами, нормальным питанием и прочими необходимыми
сопровождающими (Д.Б. Малышева).
Но январские и февральские волнения в Северной Африке и на Ближнем Востоке –
это не только выступления бедных слоев. За последние десятилетия в арабском мире
образовалась достаточно многочисленная прослойка образованной молодежи, не
находящей
себе
применения
в
силу
узости,
недостаточной
развитости
сфер
квалифицированного труда. Эта молодежь была включена в социальные сети Twitter и
Facebook, через которые эффективно осуществлялась мобилизация на протестные акции.
Не случайно начало всем региональным событиям положили выступления в Тунисе, где
относительно высок процент дипломированных специалистов, часть из которых обучалась
во Франции. Это – недавно возникшее явление в арабском мире, что позволило
наблюдателям и аналитикам констатировать появление в арабском регионе такой
социальной силы, как «новые молодежные движения» (Г.И. Мирский, В.В. Наумкин). С
другой стороны, левые настроения в том же Египте питаются идейными традициями еще
времен Насера, и эти традиции не одно десятилетие оказывали заметное влияние на СМИ
и академическую среду (В.В. Наумкин, А.И. Шумилин).
Существовали и политические предпосылки случившегося. Это не только
несменяемость (десятилетиями!) первых лиц авторитарных режимов, но и окружавший их
немногочисленный контингент приближенных, кого иорданский политолог и дипломат
Марван Муашер называет «старой гвардией» или «традиционной правящей элитой».
2
«Традиционной» – не в смысле «традиционалистской», поскольку у нее нет никакой
идеологии, кроме элементарного прагматизма и стремления оставаться во власти. Сюда
входят топ-бизнесмены («олигархи»), крупные чиновники и большие военные чины. Эта
верхушечная, также практически несменяемая и чрезвычайно коррумпированная группа
тормозит политические реформы под надуманными предлогами того, что, во-первых,
политические «послабления» опасны, поскольку открывают дорогу исламистам, а вовторых, до политических преобразований надо сначала провести экономические («хлеб
прежде свободы»). Но поскольку экономические реформы нуждаются в политическом
обеспечении, получается заколдованный круг. В результате «традиционная элита»
оказывается отчужденной от общества, лишенной обратной связи (В.Г. Хорос).
Таким образом, напряжение в арабских обществах нагнеталось. В Египте
выступления и забастовки начались еще несколько лет назад. Те или иные акции имели
место и в других странах (М.А. Володина). Но спонтанность и размах «второй волны»
массовых выступлений в исламском мире (после иранской революции) превзошли все
ожидания. Ее отличие от «первой волны» (и не единственное) – эффект заразительности,
цепная реакция протестных движений в соответствующих странах, нарастающая, как
снежный ком.
В дискуссии обращалось внимание на другое примечательное отличие нынешней
«арабской драмы» от времен иранской революции – приглушенная роль исламского
фактора, слабое присутствие собственно исламских лозунгов в требованиях протестантов,
где преобладали социальные и общегражданские мотивы. Значит ли это, что
политический ислам (исламизм) является в арабском регионе пройденным этапом? Ряд
участников круглого стола посчитали, что такой вывод был бы преждевременным.
Конечно, большинство населения стран Северной Африки и Ближнего Востока
составляют сунниты, а суннитский ислам по своим протестным потенциям и претензиям
на власть уступает исламу шиитскому (А.Ю. Умнов). И тем не менее данные страны – это
исламские страны – причем принадлежащие к исламу «корневому», центральному.
Социологические опросы показывают там стойкую приверженность основной массы
населения (до 80% и выше) исламским ценностям. Именно в Египте в свое время
появилась классическая исламистская партия «Братья-мусульмане», существующая и
поныне и имеющая свои отделения во многих мусульманских странах, в том числе в
ближневосточных. В Египте «Братья-мусульмане» потенциально являются, наряду с
армией, наиболее организованной политической силой. Поэтому нет сомнения, что на
каком-то этапе они подключатся к политической борьбе, и не только в Египте (Б.В.
Долгов).
3
На этот счет возможно и такое соображение. Арабские страны стоят перед
необходимостью убыстрения далеко не завершенной модернизации, а успешная
модернизация в мусульманских странах вряд ли возможна без участия ислама,
идеологического, морального да и в определенной мере политического обеспечения
модернизации с его стороны. (Кемалистский опыт Турции является скорее исключением,
подтверждающим правило, к тому же ислам в Турции постепенно возвращает свои
позиции, в том числе и в сфере власти). Революция
в Иране была не просто
фундаменталистским «возвращением к истокам» и реставрацией средневековья, что в свое
время муссировалось в западных СМИ, но попыткой выхода исламских кругов на
политическую авансцену и выработки «исламского» варианта модернизации (отнюдь не
исключавшего использование тех или иных западных образцов). Если что-то подобное
произойдет в результате политических трансформаций в арабском регионе, в этом будет
своя историческая логика. Другое дело, что реально приход исламистов во власть может
дать различные варианты (В.Г. Хорос).
Здесь многое будет зависеть не только от внутренних, но и от внешних факторов.
Естественно, что роль внешних воздействий – как на возникновение самих волнений в
рассматриваемых странах, так и на проведение ожидаемых реформ в будущем – активно
обсуждались на круглом столе. Среди аналитиков и в комментариях российских СМИ
порой встречались утверждения, что протестные акции в Северной Африке и на Ближнем
Востоке инспирированы извне, информационными центрами и спецслужбами США,
применившими здесь тактику «созидательного разрушения» с целью укрепления своего
влияния в регионе. Участники дискуссии в целом отвергли такой прямолинейный подход,
сводящий все к «руке Вашингтона», хотя и не отрицали определенной противоречивости
американской политики в арабском мире (наряду с поддержкой «дружественных»
автократических режимов – стимулирование тех или иных сил на «раскачивание лодки»).
Вместе с тем внешний фактор может проявляться не только непосредственно, но и
опосредованно. Речь идет о связи событий в арабских странах с процессами глобализации
и мировым кризисом, но что указали В.И. Пантин и В.В. Лапкин. В своих трудах они,
отталкиваясь от методологии кондратьевских циклов, разработали аналитическопрогностическую модель, согласно которой «большой цикл» мировой экономической и
политической эволюции состоит из четырех последовательных фаз, и одной из них
является так называемая фаза «великих потрясений». На основании этой схемы В.И.
Пантин и В.В. Лапкин в 2006 г. предсказали мировой кризис в 2008 г. В целом же фаза
«великих потрясений», по их расчетам, продлится до 2017-2018 гг., причем ее нижняя
точка придется на 2011-2012 гг.. Что ж, пока прогноз сбывается…
4
Мировой кризис способствовал ухудшению ситуации на Арабском Востоке
различным образом – через падение сырьевых цен, сокращение возможностей получения
внешних кредитов, рост мировых цен на продовольствие, что особенно чувствительно для
такого экологически уязвимого ареала. По мысли В.И. Пантина и В.В. Лапкина, в
начавшейся конфликтной фазе общемировой эволюции обнаруживается исчерпание
прежней («унилатеральной», неолиберальной) модели мировой системы, и события в
Северной Африке и на Ближнем Востоке – это первые симптомы такой смены,
свидетельствующие о сокращении возможностей для мировых лидеров осуществлять
контроль за периферийными регионами.
На круглом столе поднимался вопрос о позиции России по отношению к
происходящим событиям в арабском мире. До сих пор эта позиция была очень
осторожной и прагматичной, что выражалось в предпочтительности сохранения статускво (вплоть до поддержки Мубарака в самый разгар выступлений против него),
заявлениях о «контрпродуктивности» призывов к революционным действиям и
доминирующих опасениях насчет приходов к власти исламистов. Со стороны арабских
политиков, общественных деятелей и журналистов нередки сетования на то, что Москва
самоустранилась от происходящего. Между тем ее слова ждут, памятуя о тех временах,
когда ее участие в делах региона было весьма весомым. По-видимому, российскому
внешнеполитическому ведомству (и не только ему) стоит вести себя активнее и
определеннее и налаживать контакты с конструктивными силами арабской оппозиции.
Для этого, в частности, имеет смысл скорректировать известный список ФСБ
запрещенных
террористических
организаций,
в
котором
фигурируют
«Братья-
мусульмане». И вряд ли оправданно заранее высказывать опасения насчет перспективы
прихода исламских представителей во власть, поскольку среди них есть здоровые силы и
вообще без ислама трудно представить себе политическую жизнь в мусульманских
странах (Е.В. Супонина, А.Г. Володин).
О перспективах. Можно представить себе несколько возможных сценариев
развития ситуации на Ближнем Востоке. Самый худший – «фитна» (смута): хаотизация и
масштабное кровопролитие (ливийский вариант). Скорее всего, такая катастрофа может
быть результатом
борьбы между крайними исламистами и армией после некоторого
периода безвластия и анархии, когда появляются иррегулярные вооруженные силы,
оспаривающие друг у друга власть, а единое авторитетное руководство страной
отсутствует. В крайних случаях нельзя было бы исключить даже распад некоторых
государств, в первую очередь Ливии и Иордании. Но Египет, Саудовская Аравия, ОАЭ и
Кувейт имеют наибольшие шансы избежать такой участи. Международные последствия
5
сценария «фитна» непредсказуемы, если речь идет о цене на нефть, а также о возможном
воздействии Ирана на ход событий.
Другой сценарий – исламизация региона. Это приход к власти в ключевых странах
исламистов – салафитов, т.е. фундаменталистов радикальной ориентации вплоть до
джихадистов типа боевиков «Аль-Каиды». На экстремистском фланге такого рода
пестрых и неуправляемых движений находятся Хизбалла, ХАМАС и алжирские
террористы, недавно объединившиеся с «Аль-Каидой». Умеренные силы представлены
египетскими «Братьями – мусульманами». В случае прихода к власти не исключена,
конечно, и радикализация умеренных – осуществление того, чего опасаются многие
специалисты: one man, one vote, once, т.е. свободные выборы один раз, до победы
исламистов. Само понятие «исламизация» может включать в себя разные варианты
характера власти – от «исламской республики» иранского образца или эмирата талибов до
вполне респектабельной турецкой модели. Шиитский Иран не может быть примером для
суннитских обществ, а мракобесие Талибана имеет шансы быть воспроизведено разве что
в Алжире и Йемене. Египет, Сирия, Тунис и Ливан находятся все же на более высокой
ступени развития.
Третий сценарий («бирманский») – длительная военная диктатура. Такой вариант
возможен в принципе почти всегда в обществе, где нет развитых демократических
институтов и традиций, если стране грозит «фитна». В арабском мире практически нет
стран, которые были бы полностью застрахованы от установления военных режимов, но
история показывает, что власть военных – дело все же временное, и после их неизбежного
ухода все возвращается на круги своя, так что это – никак не решение проблем. Военные
не лечат болезнь, а только сбивают на время температуру.
Четвертый сценарий – оптимальный: постепенное движение к созданию
плюралистического многопартийного общества, не копирующего западную модель, но
близкого к индийской или даже скорее к турецкой модели. Больше всего шансов на такой
вариант развития в Египте и Тунисе.
Пятый сценарий – сохранение статус кво в общих чертах. При таком варианте бури
постепенно затихают, люди возвращаются к тому, что было, но без прежних надоевших
правителей. Остаются такие явления, как коррупция, подтасовка выборов, неспособность
власти решить проблему безработицы и пр., но все в несколько смягченном виде, так как
правительство будет стараться не допустить новых волнений, учтет опыт прошлого.
Саудовскую Аравию пока что из любых сценариев, подразумевающих серьезные
перемены, можно исключить ввиду, во-первых, ее богатства, обеспечивающего высокий
уровень жизни, и во-вторых, отсутствия вообще каких-либо политических институтов.
6
Впрочем, пример Бахрейна показывает, что даже эти два условия не служат преградой для
волнений. Правда, там катализатором событий стало недовольство шиитов, составляющих
большинство населения. Но ведь и в Саудовской Аравии есть недовольная шиитская
община, хотя здесь она – меньшинство населения, но зато проживает именно в главном
нефтеносном районе (Г.И. Мирский).
Полностью материалы круглого стола будут напечатаны в журнале «Мировая
экономика и международные отношения».
В.Г. Хорос
7