ВОЙНА И МИР

УДК 880(09)
О.Б. Панова
МИРООБРАЗ ЭПОПЕИ Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»
Рассмотрена онтологическая проблематика и поэтика эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир». Представлена интерпретация философского диалога главных героев произведения в Богучарово как притчи. Притчевая поэтика отражает авторский поиск универсальной жанровой формы, способной воплотить идею полноты Бытия; с притчевым началом связано более сложное
понимание жанровой специфики произведения.
Возможность выхода к онтологической проблематике эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир», ключ к пониманию авторского миромоделирования в поэтике
эпопеи даёт принципиально важный диалог Пьера Безухова и Андрея Болконского в Богучарово – стержневой философский центр произведения, несомненно,
требующий подробного всестороннего анализа. Диалог
следует привести с учётом различия взглядов героев.
Андрей Болконский:
«Почему вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу?»
Пьер Безухов:
«Вы говорите, что не можете видеть царство добра и
правды на земле. И я не видел его; и его нельзя увидеть,
если смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На
земле, именно на этой земле, нет правды… Но в мире, во
всём мире есть царство правды, и мы теперь дети земли,
а вечно – дети всего мира. Разве я не чувствую в своей
душе, что я составляю часть этого огромного гармоничного целого. Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество, высшая сила, что я составляю одно звено, одну
ступень от низших существ к высшим…».
Андрей Болконский:
«Да, это учение Гердера… жизнь и смерть, вот что
убеждает… когда идёшь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезает там, в нигде, и ты
сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И я заглянул…».
Пьер Безухов:
«Ежели есть Бог, и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель, и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо
жить, надо любить, надо верить, что живём не нынче
только на этом клочке земли, а жили, и будем жить
вечно, там, во всём (он указал на небо)».
«Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как
ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду, и всегда
был, и что в этом мире есть правда…» [1. С. 114–118].
Истолкование философского диалога Пьера Безухова
и Андрея Болконского и шире – интерпретация темы
«Человек – Бог – Мироздание» в художественном мышлении Л. Толстого, поиск ответов на глубокие онтологические вопросы, поставленные в «Войне и мире», – предполагают оперирование универсальными методологическими категориями: пространство, время, вечность.
Специфика хронотопа эпопеи Толстого отражает
дух и сущность мифопоэтической, архаической модели
мира, изначально настроенной на целостное восприятие, при котором, как известно, пространство не противопоставлено времени.
В.Н. Топоров убедительно доказывает, что «в мифопоэтическом хронотопе время сгущается и становит24
ся формой пространства… его новым (“четвёртым”)
измерением. Пространство же, напротив, “заражается”
внутренне-интенсивными свойствами времени, втягивается в его движение, становится неотъемлемо укоренённым в разворачивающемся во времени сюжете (т.е.
в тексте). Всё, что случается или может случиться в
мире мифопоэтического сознания, не только определяется хронотопом, но и хронотопично по существу, по
своим истокам. Неразрывность пространства и времени
проявляется в этой модели мира…» [2. С. 232].
Хронотоп, являясь одним из важнейших жанроформирующих факторов вообще, в «Войне и мире», как и
во многих других произведениях Л.Н. Толстого, именно в силу своей глубинно-мифологенной природы способствует созданию такой жанровой модели (Великой
Книги), которая «предрасположена» к построению
Мифопоэтической Вселенной, или Мета-Вселенной,
для которой характерна вневременность и внепространственность [3]. Вспомним разницу между текстом
обычного типа и великим сакральным текстом: последний никогда не определяется занимаемым им
внешним пространством, но, безусловно, открывает
новую, «иную» сферу Бытия. Г.Д. Гачев считал вневременную сущность героев и событий одной из главных черт эпического жанра: «Да, эпос, даже и включая
то или иное время и место действия, всегда, в конце
концов, выводит свои события вне времени и пространства» [4. С. 101]. Приравнивая эпопею Л.Н. Толстого «к жанру Национальной Книги, Библии», Гачев
характеризует Книгу как жанр, возникший в результате
записи эпоса, появившийся в кризисный период дифференциации человеческого сознания, показавший переход от целостного мифологического постижения
Мира к философскому рассуждению, логическому познанию, зафиксировавший момент выделения индивидуального мироощущения из родового, коллективного.
В философском диалоге Пьера Безухова и Андрея
Болконского представлено сосуществование в авторском
сознании двух сфер Бытия: горизонтальной и вертикальной, тесно взаимосвязанных. Пространство «Войны и
мира», таким образом, имеет горизонтальную и вертикальную направленность. Горизонтальная плоскость Бытия означает пребывание человека на земле, в обыденном
мире; по горизонтали осуществляется преемственность
времён – прошлого, настоящего и будущего. Вертикальная сфера – возможность существования человека в Вечности, в Мироздании, переживания Бытия; по вертикали
обеспечивается соотнесённость с бесконечностью, выявляется всеобщее, божественное, сакральное.
Вертикаль пространства создаётся в поэтике «Войны и мира» посредством известных мифологических
антиномий: верх / низ; небо / земля; Бог / Человек; сакральное / профанное; Вечность / время.
Пересечение горизонтальной и вертикальной сфер
Бытия происходит в каждый момент жизни человека,
обладающего как конечным, так и бесконечным существованием («… мы теперь дети земли, а вечно – дети
всего мира», – говорит Пьер).
Очевидно влияние на автора «Войны и мира» философии И. Гердера. Гердеровское осмысление роли Человека в Мироздании, его космического предназначения
было весьма значимым для мыслителей XIX в., во многом
формировало единую мировоззренческую систему культуры столетия. «Всё в природе взаимосвязано; одно стремится к другому и подготавливает его. Итак, если человек
замкнул цепь земных созданий, будучи её высшим и последним звеном, то именно потому он и даёт начало цепи
высшего рода существ, будучи самым низшим звеном в
этой цепи, поэтому человек по всей вероятности, звено,
соединяющее два мира… его состояние – последнее на
Земле и первое в ином существовании… Итак, человек
одновременно представляет два мира, и отсюда – явная
двойственность его существа…»; «… он (человек) возвысил взор и воздел руки, он – сын, и ждёт, когда призовёт
его Отец» [5. С. 134–135, 136].
Точки соприкосновения Л. Толстого и И. Гердера в
философском диалоге Андрея и Пьера просматриваются
достаточно отчётливо; появляется текстуально выраженная отсылка к личности немецкого философа, его имя
вложено автором в уста самих героев. Основная мысль
философского учения Гердера – идея о всеобщей причинной связи, закономерности, взаимообусловленности развития Вселенной и Человека, о соотнесённости человека с
высшим бесконечным Миром, временной человеческой
жизни с Вечностью – очень близка Толстому и, несомненно, наследуется им. Не менее важна для писателя
проблема онтологически единого мирового развития,
смыкающаяся с его собственными размышлениями о духовном самоусовершенствовании человека. Согласно
Гердеру (и за ним – Толстому), человек находится в непрерывном развитии, не заканчивающемся на земле, а
продолжающемся дальше – в надличном Мире.
Представление о человеческой личности как о точке, где сходятся время и вечность, пересекаются вертикаль и горизонталь, было предметом напряжённых раздумий Л. Толстого. Его любимые герои чувствуют себя
причастными Бытию и Вечности, бесконечному пространству и бесконечному времени, осознают свою
онтологическую, вневременную сущность. В момент
диалога в Богучарово Пьер Безухов и Андрей Болконский поставлены автором в ситуацию «граничности
Мира», онтологического порога, пребывания на высшей точке озарения души, особой душевной открытости, явления истины; в миг неисчерпаемой полноты
Бытия, соотношения временного и вечного, где в малом интервале восстанавливается вся Вселенная, весь
Мир явлен здесь и сейчас. Такое мгновение наполнено
Вечностью, свидетельствует о ней; «теперь» и «через
века» сходятся в одной точке. Более точному пониманию этой проблемы способствует мысль философа
М. Мамардашвили: «Бог – универсальная структура
сознания. Универсальное – некая точка непосредственно поверх и поперёк реально протянутого мира, замкнутая на индивиде…» [6. С. 29].
Хронотоп «Войны и мира» онтологизирует состояние героев в модусе «вечно-настоящего»; представляет
скрещение в человеческой личности двух сфер, определяемое различием и, в то же время, соотнесённостью
относительного и абсолютного, человеческого и божеского, греха и святости, временного и вечного («Я» –
граница между мирами); утверждает способность постоянного творческого присутствия Человека в Бытии в
качестве вечного «здесь и теперь». Пьер и Андрей ощущают это «предельное» состояние именно «сейчас» («…
живём не нынче только на этом клочке земли, а жили, и
будем жить вечно, там, во всём…»). Единое Время человеческой Культуры и человеческого Бытия не исчерпывается линейным протеканием временного процесса,
но раскрывает многообразие композиций прошлого,
настоящего и будущего. Настоящее – мимолётно, мгновенно, неуловимо; это только грань между прошлым и
будущим, но его суть раскрывается по мере способности
выражать собой и содержать в себе Вечность. Настоящее как момент в Вечности так важно потому и только
потому, что в нём таинственная глубина прошлого опыта и загадочность будущего пути скрещиваются и открываются навстречу друг другу. Прошлое, настоящее и
будущее – разные ипостаси Вечности, они – относительны, и только Вечность – абсолютна. Но настоящее –
наиболее приближенная к Вечности форма времени.
Оно насыщено Вечностью, открыто Вечности. Сама
Вечность непременно присутствует в настоящем. В
мгновении намечается воссоединение с Вечностью. Таким образом, настоящее, будучи единственно реальным
временем, представляет собой точку сосредоточения
абсолютной, надвременной Вечности Бога.
Следует отметить, что герои «Войны и мира» чувствуют себя в онтологической реальности и определяют
себя в Мироздании по-разному. Для Пьера характерно
нахождение в сакральной сердцевине Бытия; ощущение
связи своей души с Богом, Вечностью, Мирозданием;
чувство вневременного значения человеческой жизни;
осознание себя неотъемлемой частью бесконечного Мира. У Андрея, живущего в момент диалога в Богучарово
по установке «жизнь для себя», ушедшего в индивидуализм, заметно нарушение вселенского равновесия, утрата
связи души с духовной сферой Мироздания, Абсолютом
по причине непонимания временного в вечном, чувства
собственной конечности в бесконечном Мире. Это предвосхищает одну из важнейших проблем мировой культуры XX в. – трагедию оторванности индивидуального человеческого бытия от универсальной целостности Бытия
Космического; неопределённости человеческого существования в Мироздании. В произведениях Д. Джойса,
Ф. Кафки, М. Пруста, Т. Манна, У. Фолкнера, Г.Г. Маркеса, А. Камю, Ж.-П. Сартра, Г. Гессе, М. Кундеры,
П. Акройда проявляется отчуждённость и покинутость
человека в XX в.; наблюдается отчётливая дисгармония
Личности и Мира; вводится понятие «посторонний» (Камю) – человек-чужак в Бытии, изгнанник во Вселенной,
«заброшенный», «бунтарь», страдающий от разлада с
Миром; акцентируется абсурдность человеческой жизни;
представлен оборванный круговорот Бытия.
Герои Л. Толстого обретают смысл жизни в поиске Бога и Истины. Именно Бог, Дух Вселенной, Высший Разум
25
выступает как Единое, Абсолютное, Вечное, Трансцендентное. Истина берёт начало и замыкается в Боге, высвечивается как причастность к подлинному, сакральному
(«Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина…», – говорит Пьер Андрею). По Толстому, истина не
просто заключается во Всеобщем, но постоянно должна
обнаруживаться в индивидуальной человеческой жизни.
Истина – бытийна, трансцендентна, божественна, но способна раскрыться только через человеческую личность;
«рождается» в человеческой душе посредством саморефлексии, самосознания; достигается человеком – со-творцом
и соучастником Мирового разума – на жизненном, земном
пути. Следовательно, категории «горизонталь» и «время»
предполагают возможность «вертикали» и «вечности».
Понимание онтологического статуса человеческой
жизни, постижение её бытийного смысла неизбежно приводят героев «Войны и мира» к проблеме бессмертия как
онтологической характеристике человека. Архетипическая композиция «ЖИЗНЬ – СМЕРТЬ» преобразуется у
Толстого в триединый образ «ЖИЗНЬ – СМЕРТЬ –
БЕССМЕРТИЕ». «Бессмертие» возникает в толстовской
картине Мира как смыслообраз, сочетающий реалии жизни героев с её символико-онтологическим преломлением
и переживанием, обнаруживающий скрещение конечного
и бесконечного, временного и вечного, реального и идеального, жизни и смерти, личного и мирового, восстанавливающий гармонию Бытия. В высказывании Андрея
жизнь представлена в своей трагедийности: Человек, соразмерный Бытию, оказывается в положении изначально
приговорённого к смерти. Однако Жизнь и Бессмертие не
воспринимаются Толстым как полярные полюса, но трактуются как единая онтологическая антиномия (в диалоге
Андрея и Пьера это особенно заметно), поскольку жизнь
человечества имеет необозримую вселенскую предысторию (Прошлое) и перспективу (Будущее), укоренена в
Мироздании. Потому жить – значит, согласно Толстому,
соотноситься с Вечностью. Бессмертие невозможно без
соединения Прошлого, Настоящего и Будущего. Речь в
диалоге Андрея и Пьера, по сути, идёт о восстановлении
связи времён, о вневременности, о величайшем синтезе
человеческого жизненного опыта.
В качестве высшего обозначения жизни в русском
языке предлагаются такие понятия, как «Бытие» и «Житие» (В. Даль). Аналогично в художественном сознании
Л. Толстого: «жить» = «быть», значит, сбываться, становиться самим собой, приобщаться к Бытию, Вечности.
Жизнь как самораскрытие, самореализация, как жизнетворчество – соприродна Бессмертию. Следовательно, в
диалоге героев эпопеи устанавливается, что бессмертие
укоренено в жизни; жизнь как момент прикосновения к
абсолютной Истине, как духовно-нравственное содержание есть потенциальное Бессмертие, его основа и прообраз. В человеке, через жизнь человечества в нескольких
поколениях, осуществляется самоосознание и становление Бытия. Возможность реального бессмертия, как пытается доказать Пьер, – не вечная жизнь отдельной личности, а её духовная жизнь в Вечности; суть жизни – в
бессмертии, суть бессмертия – в полноценности и подлинности жизни. В жизни как пути к Истине преломляется для героев Толстого весь Мир. Собственная жизнь
осознаётся ими не как нечто преходящее, но как мировое
событие, исполненное высшего онтологического смысла.
Таким образом, Бессмертие в «Войне и мире», в
первую очередь, – духовное измерение, высшее качество жизни как целостного процесса, стремление к истинному, абсолютному, искание «добра и правды».
Мир всегда образуется, становится, развивается («…я
чувствую, что… не могу исчезнуть… что я всегда буду,
и всегда был…»). Смысл бессмертия для толстовских
героев – в стремлении, движении к нему, поиске.
Диалог Андрея Болконского и Пьера Безухова в Богучарово с его философским универсализмом, онтологическим содержанием отличается явно выраженным притчево-символическим характером; обладает жанровыми
приметами, признаками, функциями притчи; имеет притчевую основу. Важнейшие черты, характерные для притчи (вневременность; символичность текста; бытийномифологическая наполненность; выход в область сакрального, надличного; «смысловая вертикаль»; сосредоточенность на предельных онтологических вопросах; обращённость к Бытию), в нём, несомненно, присутствуют.
Диалог героев направлен на проникновение в самую суть
Бытия; онтологические категории – жизнь, любовь,
смерть, вера, истина – становятся здесь смыслообразующими. Символико-смысловое ядро диалога-«притчи» –
представление о Человеке как феномене Бытия, вера в
возможность повышения его онтологического статуса,
подчёркнутая необходимость человеческого существования в Пространстве и Времени Мироздания.
Смысл диалога героев Толстого раскрывается в
контексте всемирно-исторического масштаба; речь
идёт не только о личном духовном развитии и жизненном пути героев «Войны и мира», но о мифологенно-символическом Пути Человека и Человечества
к Истине и подлинному Бессмертию.
Это и придаёт философскому диалогу Андрея Болконского и Пьера Безухова вневременное, онтологическое,
притчевое звучание. Выскажем предположение, что диалог в Богучарово может быть охарактеризован как «жанровый центр» эпопеи Л. Толстого; проявление притчевой
поэтики отражает авторский поиск универсальной жанровой формы, способной воплотить идею полноты Бытия; с
притчевым началом связано более сложное понимание
жанровой специфики произведения. Притча является источником онтологического потенциала «Войны и мира»
Л.Н. Толстого как «Великой Книги».
ЛИТЕРАТУРА
1. Толстой Л.Н. Война и мир // Толстой Л.Н. Полное собр. соч. М.: Госуд. изд-во худ. лит., 1937–1940. Т. 10.
2. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст. Семантика и структура. М.: Наука, 1983.
3. Пятигорский А.М. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа. М.: Языки русской культуры, 1996.
4. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. М.: Просвещение, 1968.
5. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М.: Наука, 1977.
6. Мамардашвили М. Картезианские размышления. М.: Прогресс, 1993.
Статья поступила в редакцию журнала 10 сентября 2006 г., принята к печати 16 сентября 2006 г.
26