Н.Е. Щукина Мифопоэтический анализ рассказа В. Санги «У истока»

Н.Е. Щукина
Мифопоэтический анализ рассказа В. Санги «У истока»
(попытка анализа текста «младописьменной»
нивхской литературы)
Сложно говорить о литературном процессе современной России,
не учитывая развитие литератур малых народов, живущих на территории нашей страны. В частности, особый интерес вызывают так
называемые «младописьменные» литературы, изучение которых требует новых теоретических подходов. Думается, что тот понятийный
аппарат, который выработан современной наукой о литературе, не
может адекватно отображать процессы, происходящие в национальных литературах, возникших в ХХ в. Невозможно описать в терминах,
привычных для традиционного европейского литературоведения, такие категории, как: жанровое своеобразие, пространственновременные отношения, мифопоэтические модели мира, отношения
автора и рассказчика, возникающие в произведениях, созданных писателями, представляющими малые народы, населяющие Россию.
Мифологизм как мироощущение, свойственное младописьменным литературам, кажется уникальным, поскольку современный европейский
читатель привык видеть в мифопоэтике только литературный прием.
Так, например, в литературоведческий тупик заводит вопрос об
авторе нивхской эпической поэмы, рассказанной народной сказительницей, осмысленной и записанной писателем-нивхом, получившим образование в европейской части России (СССР) и
переведенной на русский язык талантливым переводчиком. (Мы говорим об эпической поэме нивхского писателя Владимира Михайловича Санги «Рожденный Ыхмифом», которая была записана им со
слов народной сказительницы Хыткук и переведена на русский язык
Н. Грудининой).
Личность В.М. Санги требует особого разговора. Выпускник
ЛГПИ им. А.И. Герцена и слушатель высших курсов Литературного
института им. М. Горького, он представляется человеком, воспитанным, по крайней мере, в двух культурах. Для нивхов он «человек
Ыхмифа» (Ыхмиф – нивхское название о-ва Сахалин), культурный
герой, прародитель и хранитель этноса. Именно он создаст на основе кириллицы нивхский алфавит и подарит своему народу письменность. Именно он станет основоположником нивхской национальной
литературы (и единственным ее представителем). Его страстные
публицистические выступления в конце 80-х гг. ХХ в. заставят задуматься о судьбе вымирающих народов Севера и Дальнего Востока.
В то время, когда В.М. Санги был слушателем Литературного
института, Г. Гачев устраивал для аспирантов знаменитые «симпозиумы», результатом которых явилась книга философа «Национальные образы мира». Неизвестно, был ли писатель Санги
288 участником этих «симпозиумов», но идеи, обсуждаемые там, витали
в воздухе. Единство национального и общечеловеческого опыта
было осознано необходимым условием существования в едином
культурном пространстве. Включенность национальной культуры в
другие типы культур, осознание «поликультурности» мирового литературного процесса стало одним из художественных принципов
нивхского писателя, и по большому счету всего поколения писателей-шестидесятников.
Санги входил в большую литературу одновременно с писателями – представителями «деревенской» прозы, в тот период, когда
обозначается новый культурный миф, основу которого составляет
образ вымирающего национального мира, хаос, способный стать
первопричиной новой жизни.
Мы попытаемся проанализировать рассказ В. Санги «У истока»
и показать, как автору удается создать эпический сюжет на минимальном пространстве текста. Как повествование о жизни одного
старого нивха превращается в миф о бессмысленности личного
бессмертия. Как представитель «младописьменной» литературы
сумел соединить жанр физиологического очерка с притчей.
Сюжет рассказа при первом прочтении кажется необычайно
простым. Главный герой рассказа – Полун – самый древний человек
на побережье, переживший свой род, живет бобылем. Когда невесту
увели в большой род, он больше не искал себе жены. На склоне лет
Полун понимает, что «в чем-то допустил непростительную ошибку,
как будто где-то поступил не так, как надо было». Главная забота
постаревшего героя – о рыбе, которой с каждым годом становится
все меньше, а еще он любит смотреть на нерест кеты, наблюдая
«начало новой жизни». Однажды зимой подо льдом Полун увидел
старого самца лосося, который не выбросил молоки и поэтому
остался жить (по закону природы рыба после нереста погибает –
Н.Щ.). Рассказ заканчивается словами: «старик видел теперь только
два огромных рыбьих глаза и в них – тоску и укор».
Первый, самый простой уровень анализа позволяет легко выделить главную тему рассказа – тему продолжения рода. Название
рассказа символично: «исток» – начало, первоисточник и первопричина. Самый древний человек Полун как будто сам стоит у истоков
рода, оказывается сопричастен таинству зарождения жизни на земле. Концептуален портрет героя: «у самого древнего человека на
побережье» лицо «как кора старой лиственницы». В нивхских мифах
о происхождении говорится, что нивх создан из лиственницы и потому темен лицом. В тексте начинает работать мифологическое
время – время первогероев и первопричин. Полун – не столько человек, сколько «первочеловек» рода, самый старый человек. Совершенно очевиден параллелизм: старик Полун – старый лосось,
два бобыля, обреченные на муку бессмертия, потому что не выполнили основного родового закона – продолжения рода. Можно отме289 тить прием зеркального изображения героя. Полун дважды видит
себя в зеркале: сначала «из неба, лежащего под ногами, глянул на
него старик с белыми, торчащими во все стороны волосами», а затем он наблюдает за лососем: «жабры выцвели, пообтрепались. И
из них, как космы бороды, свисают зеленые водоросли». Соотнесенность «рыба-человек» уместна для мифологического мышления
автора. Внимательное прочтение текста позволяет отметить особенности пейзажа, где дым над домами струится, как из трубки Полуна, а значит, мир человеческий и природный вновь сопрягаются в
единое целое, человек – часть макрокосма и его элементарная частица, целиком повторяющая мировую систему.
Казалось бы, все в тексте прозрачно и понятно. Однако при подобном прочтении рассказа пропадает энергетика текста. Загадка
крошечного по объему произведения остается неразгаданной. Интересные выводы позволяет сделать мотивный анализ текста.
В рассказе «У истока» существует несколько устойчиво повторяющихся мотивов. Самый важный из них – мотив рода. «Полун –
последняя ветка из рода Кевонгун», «его род пришел на Сахалин
одним из первых….», «некогда род Кевонгун был могущественным.
Но от поколения к поколению хирел».
Еще один сквозной мотив – мотив солнца. «Солнце застряло
где-то между горами, но живым заревом оповещало мир, что вот-вот
выйдет к нему», «природа, затаив дыхание, ждала восхода солнца».
А вот еще один важный отрывок, где переплетено множество интересующих нас мотивов. «Очень давно предок Полуна перевалил
Сахалин по ветру Конгр в сторону восхода солнца через высокий
хребет Арквовал. Он вышел на солнечную долину, густо покрытую
могучими тополями. Быстрые студеные струи, соединившись, превратились здесь в большую реку». Собранные вместе на малом
пространстве мотивы ветра, солнца, реки и объединяющий их мотив
старейшины рода – предка – позволяют провести параллель между
этим отрывком и известнейшим ветхозаветным текстом: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.
Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу
своем, и возвращается ветер на круги своя. Все реки текут в море,
но море не переполняется, к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…» (Эккл., I, 4–7).
В тексте рассказа В. Санги «У истока» совершенно очевидны
мотивы книги пророка Экклесиаста (Экклезиаста). Одна из сокровенных тем его книги – тема повторяющейся жизни, в которой нет
ничего нового под солнцем, ибо все когда-то было. В рассказе нивхского писателя тема повторения и возвращения жизни решается не
только на уровне повторяющегося «пучка мотивов» (термин О. Ман290 дельштама). Само художественное время циклично, и исчисляется
оно «сезоном дороги» – от осени до весны…Все многократно повторяется. Рыбы, пройдя нерест, умирают, оставив «солнечную, оплодотворенную воду», а Полуну, нарушившему основной закон рода,
остается наблюдать, чтобы не иссякала жизнь в воде. Его личное
время утратило цикличность, выпрямилось.
Вероятно, имеет смысл говорить о неомифологической парадигме, характерной для текстов авторов, представляющих младописьменные литературы. В ней соединяются архаическая бытовая,
литературная и культурная мифология. Думается, что неомифологические принципы моделирования текстов исподволь разрушали
канон литературы социалистического реализма, в частности, представление о социальной детерминированности человека.
В то время, когда дописывалась эта статья, в «Российской газете» было опубликовано сообщение о выдвижении ненецкой писательницы Анны Неркаги на соискание Нобелевской премии в
области литературы. Уникальность литератур малочисленных
народов, проживающих на территории России, не вызывает сомнения.
М.В. Ягодкина, А.П. Иванова
Прецедентные тексты А.С. Пушкина
в современной рекламной коммуникации
Реклама может быть признана одной из ведущих форм коммуникации в современном обществе: она подразумевает закодированное в звуке, цвете, тексте сообщение, адресованное потенциальным
потребителям товара. Реклама не только знакомит с теми или иными товарами, но и формирует общественные стереотипы, стандарты и ценности, другими словами, рекламная коммуникация
представляет собой инструмент социокультурного преобразования.
Рекламный коммуникативный акт, как и речевой, характеризуется условиями успешности, несоблюдение которых ведет к коммуникативным
неудачам.
Коммуникативные
неудачи
–
это
недостижение инициатором общения коммуникативной (шире прагматической) цели, а также отсутствие взаимодействия, взаимопонимания и согласия между участниками общения.
Рассмотрение закономерностей использования и восприятия
прецедентных феноменов в современной рекламной коммуникации
позволяет изучить концептуальную картину мира авторов рекламных сообщений и выявить особенности их представлений о целевой
аудитории, а также о том, насколько действительно существующие
291