РАСХОДЫ И ДОХОДЫ ПОМЕЩИЧЬИХ КРЕСТЬЯН КУРСКОЙ
advertisement
УДК 94(47).072 РАСХОДЫ И ДОХОДЫ ПОМЕЩИЧЬИХ КРЕСТЬЯН КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ В СЕРЕДИНЕ XIX В. 2010 Л. М. Рянский канд. ист. наук, ст. науч. сотр. каф. истории России e-mail: rianskij@mail.ru Курский государственный университет В статье впервые определены вероятностные значения основных параметров бюджетов помещичьих крестьян Курской губернии перед отменой крепостного права. Показано, что доходы должны были превышать их расходы, включавшие налоги и другие повинности. Ключевые слова: бюджет, расходы, доходы, повинности, сельскохозяйственная продукция В отечественной историографии уже предпринимались попытки реконструкции крестьянских бюджетов первой половины XIX в.1 Но это были не реальные, а смоделированные историками бюджеты. Научно обоснованные бюджетные обследования в российской деревне стали проводиться лишь после земской реформы 1864 г. Между тем вопрос этот далеко не праздный. Он имеет прямой выход на такую ключевую проблему аграрной истории России дореформенного и, пожалуй, всего дореволюционного периода, как проблема соотношения эксплуатации и производственно-экономических возможностей крестьян, и на целый ряд других менее общих проблем. К сожалению, острый дефицит надежной, достоверной информации, обусловленный состоянием источников, позволяет составить лишь очень приближенное представление о крестьянских бюджетах первой половины XIX в., не говоря уже о более отдаленных исторических периодах. Но даже такое неточное представление позволяет отойти в известной мере от умозрительных суждений и оценок и способствует постановке изучения указанной проблемы на научную основу. В данной работе расходы и доходы крестьян рассматриваются с учетом их рода занятий и формы эксплуатации. Необходимые сведения почерпнуты из тогдашней периодики, других печатных источников и фамильных архивов курских помещиков. На всем протяжении первой половины XIX столетия в крепостной деревне Курской губернии превалировало земледельческое крестьянство, в большинстве своем состоявшее на барщине. В источниках сведения о расходах частновладельческих крестьян крайне скудны, однако имеется достаточно подробная информация, касающаяся земледельческих государственных крестьян, которая, по нашему мнению, может служить статистически обоснованным ориентиром и при выяснении расходов населения помещичьей деревни. Эта информация приводится в содержательном описании быта государственных крестьян, составленным Машкиным2. Чтобы убедиться в том, что сведения Машкина действительно можно экстраполировать на помещичьих крестьян, приводим практически полный перечень расходов крестьянского двора в годовом исчислении, исключив лишь данные о повинностях, которые у крепостных были иными, чем у государственных крестьян. Государственный крестьянин ежегодно тратил на покупку соли, дегтя, плотницких инструментов, серпов, кос, колес, телег, саней, железных лошадиных пут, сох, борон, сапог, рукавиц, шапок, поясов, лыка для плетения лаптей, кадок, ведер, ступы, корыт, решета и сит, пошив одежды из собственных тканей, а также на оплату услуг деревенского пастуха, починку окон и печей, церковных треб в общей сложности 28 руб. 39 коп. серебром. Кроме того, автор описания называет и нерегулярные расходы (на крестины, свадьбы), не поддающиеся сколько-нибудь точному учету. Крестьянки оплачивали свои расходы за счет продажи холста и разных изделий, а «девицы одеваются собственным веретеном»3. Конечно, в этом перечне названы не все крестьянские расходы (например, на спиртные напитки, конскую сбрую, лакомства, пряности и т.п.), но основные статьи регулярных расходов, думается, им были охвачены. Примерно так же должен был выглядеть и расход помещичьих крестьян. На эту мысль наводят не только общее впечатление, но и факты. Например, помещик Н. Пузанов «с целью предотвращения лишних поездок крестьян в город, завел в своей деревне лавку с двумя отделениями – бакалейным (чай, сахар, мед, пряности и проч.) и черным (деготь, бичева, веревки, лемехи и все прочее нужное в хозяйстве)»4. Весьма существенно и то обстоятельство, что Машкин описывает крестьянскую семью, состоявшую из 10 душ обоего пола, потому что, согласно имеющейся в нашем распоряжении выборке подворных описей земледельческих имений Курской губернии за 1840 – 50-е гг., в среднем на один двор приходилось 10 человек (5 мужского и 5 женского пола)5. Следовательно, имеются дополнительные основания для использования вышеприведенных данных о годовом расходе государственного крестьянина без учета его денежных повинностей и при анализе бюджета частновладельских крестьян. Следует к ним только добавить суммы государственных, земских и мирских повинностей. Судя по размерам таких платежей в южных вотчинах Шереметьева6, они никак не должны были превышать 10 руб. сер. на двор, а скорее всего были меньшими. Таким образом, в помещичьей деревне общий расход крестьянского двора достигал около 40 руб., если крестьяне состояли на барщине. При денежной или смешанной повинности (различные сочетания барщины и оброка) крестьян их расходы были большими, так как включали в себя еще и оброчные платежи. Исчисление доходов земледельческих крестьян, хотя бы с такой же степенью точности, как их расходов, не представляется возможным, и потому чаще всего приходится довольствоваться выведением косвенных расчетных показателей, основанных, правда, на данных источников. Рассмотрим сначала вероятные доходы барщинных крестьян. Основным источником их существования было земледелие, базировавшееся на надельной пашне. По наиболее точным данным уставных грамот, перед отменой крепостного права надел барщинных крестьян Курской губернии составлял 2,4 дес. пашни на душу мужского пола7. Главной ценностью являлся, конечно, хлеб. Прежде чем приступить к расчету размеров возможного сбора хлеба, необходимо решить вопрос о вероятной среднегодовой урожайности зерновых культур на крестьянских полях. По сведениям губернаторских отчетов, она не достигала и сам4, но, по мнению многих исследователей, эти источники сильно занижают реальную урожайность хлебов8. Из сообщения помещика А.И. Пфеллера следует, что у крестьян урожайность ржи составляла сам-14 (с 2-х десятин они получили 28 четвертей зерна), овса – сам-4, гречихи – сам-59. Вероятнее всего, урожайность ржи Пфеллер существенно завысил. По свидетельству Машкина, столь высокая урожайность встречалась только «на лучших крестьянских полях» в благоприятные годы (рожь – сам-15, пшеница – сам-20, овес – сам-13, гречиха – сам-12, горох – сам-25, конопля – сам-10)10. Более близкими к реальности можно считать данные обследования, проведенного под эгидой Министерства государственных имуществ, согласно которому урожайность ржи колебалась в диапазоне от 3-х до 8,5 «самов» при среднем значении показателя сам-6,411. Чтобы избежать преувеличений, примем за показатель среднегодовой урожайности как озимых, так и яровых хлебов величину, равную сам-5, хотя в действительности она, видимо, была более высокой. Будем исходить из классического трехпольного севооборота, при котором пашня распределялась по клинам равными долями и из типичных для Курской губернии норм высева (озимые – 1 четверть на десятину, яровые – 2 четверти). Как уже отмечалось, надел пашни барщинных крестьян составлял 2,4 дес. на мужскую душу или 12 дес. в расчете на двор. Из всей площади надельной пашни ежегодно находилось в обороте 8 дес. (4 дес. под озимыми и 4 дес. под яровыми). При урожайности, равной сам-5, крестьянин мог собрать 20 четвертей озимого и 40 четвертей ярового хлеба. За вычетом семян у него должно было остаться 48 четвертей зерна. Для продовольствия семьи и удовлетворения хозяйственных нужд при тогдашней годовой норме в 2,5 четверти на каждого члена семьи требовалось 25 четвертей зерна. Стало быть, потенциально крестьянин мог продать 23 четверти хлеба по средней цене 2 руб. за четверть и выручить 46 руб. сер., что на 6 руб. превышало его расход. В урожайный год, когда, как правило, происходило падение цен на зерно, крестьяне могли придержать часть урожая, дожидаясь благоприятной конъюнктуры, и создать страховой запас на случай недорода. Во многих местностях Курской губернии крестьяне засыпали сухое подработанное зерно в обмазанные глиной и обожженные кувшинообразные ямы, где оно могло храниться, не портясь, десятками лет. В одной такой яме помещалось 250 – 500 пудов зерна (по другим данным до 100 четвертей)12. Кроме зернового производства, у барщинных крестьян имелись еще и другие источники денежного дохода. Одной из наиболее выгодных отраслей крестьянского хозяйства было коноплеводство, получившее в губернии широкое распространение. Одна десятина конопли приносила от 12 до 36 руб. сер. чистого дохода13. Следовательно, если крестьянин имел хотя бы четверть десятины конопляника, он мог выручить до 10 руб. сер. С появлением в Курской губернии свеклосахарных заводов жители ряда селений завели свекловичные плантации. Одна десятина свеклы давала от 60 до 73 руб. сер. чистого дохода14. У барщинных крестьян были также возможности (конечно, ограниченные) для заработков. В зимний период после исполнения подворной повинности они отправлялись в извоз. По наблюдению современника, с установлением санного пути и до 10 марта крестьяне подряжались перевозить зерно, муку, крупы и другие грузы на север, а оттуда возвращались с дешево купленными досками, которые затем продавали «с выгодой для себя» в курских городах. Некоторые успевали сделать за зиму по 4 оборота15. Нельзя исключать также, что «излишние» семейные работники могли наниматься и на месте своего жительства. Так, в Борисовской вотчине Шереметьевых месячная плата составляла: конному работнику – 7 руб. сер., пешему – 5 руб., работнице – 3 руб16. Некоторые, по-видимому небольшие, средства крестьянам приносило животноводство. Одна откормленная овца стоила 1 руб. 75 коп. сер., свинья – от 3-х до 4-х руб. 28 коп., одна голова взрослого крупного рогатого скота – от 4-х до 10 руб., а откормленный бычок – от 11 до 15 руб.17 Теперь сопоставим расходы и доходы оброчных земледельческих крестьян и крестьян, находившихся на смешанной повинности. В последней денежная составляющая преобладала над отработочной, и в большинстве случаев она мало чем отличалась от «чистого» денежного оброка. Чтобы исчислить размеры расхода этих двух категорий крестьян, следует к уже рассмотренному выше расходу (40 руб. сер.) добавить сумму денежного оброка. Накануне реформы 1861 г. она составляла в среднем 5 руб. 70 коп. сер. на мужскую душу, или 28,5 руб. на двор18. Следовательно, общий расход оброчного и смешанного крестьянина достигал в среднем около 70 руб. сер. в год. Помещик А.И. Пфеллер оценивал его в 65 руб.19 Общий доход крестьянского двора включал в себя прежде всего денежные средства, полученные от зернового производства. Имеются основания принять их в том же размере, что и у барщинных крестьян. По данным уставных грамот, душевой земельный надел смешанных крестьян составлял 2,5 дес. всех угодий, оброчных – 2,2 дес., против 2,8 дес. у барщинных20. Размер надела смешанных и оброчных крестьян понизили крупные промыслово-земледельческие имения, отличавшиеся малоземельем, которые здесь не рассматриваются, а в действительности в земледельческих имениях он был выше указанных только что размеров. Так что в данном случае вполне допустимо принять в качестве обоснованного ориентира доход от зернового производства барщинных крестьян (46 руб. сер.). Тогда дефицит бюджета оброчных крестьян составит 24 руб. (70 – 46 = 24). Каким образом этот дефицит мог быть восполнен? Крестьяне, состоявшие на оброке или на смешанной повинности, получали от коноплеводства, свекловодства, животноводства, бахчеводства, торгового огородничества не меньшие, если не большие доходы, чем барщинные. К примеру, жители ряда в основном земледельческих селений Борисовской вотчины Шереметьевых выращивали много лука и чеснока, которые сбывались большими партиями на дальних южных рынках21. В южных уездах губернии крестьяне занимались бахчеводством, получая сотни рублей годового дохода22. Однако подобные очаги торгового земледелия в Курской губернии встречались довольно редко. Массовым же явлением был отход крестьян (особенно оброчных) на заработки преимущественно в Новороссию, где отходники нанимались на сельскохозяйственные работы. К сожалению, в источниках отсутствуют суммарные данные о количестве отходников из среды помещичьих крестьян, но судя по ситуации в отдельных оброчных имениях, оно было значительным. Так, например, в конце 1850-х гг. из колоссальной по своим размерам Борисовской вотчины Шереметьевых на заработки уходило около четверти мужского населения или более половины его в пересчете на взрослое23. Много отходников, по всей вероятности, отпускалось из крупного Луизинского (Фатеевского) имения Виельгорских. Управляющий этим имением сообщал, что «в пользу крестьян» поступало до 50 тыс. руб. заработанных ими денег24. Отходники зарабатывали немалые по тем временам суммы, превышающие оброчные оклады. Заработок рядового отходника оценивался современниками в 40–60 руб. сер. за сезон: «он (крестьянин-отходник. – Л.Р.) с нетерпением ожидает весны, потому что его ждут заработки, Украина – эта страна песен и веселья вперемежку с гуртовым трудом, откуда он в 2 месяца труда и прогула может принести домой до 50-ти рублей сер.»25. Но «хороший работник» мог заработать с весны до осени и 100 руб.26 А «крестьяне же более деятельные и занимающиеся торговлею добывают от разного рода промыслов от 200 до 600 рублей серебром на каждый год»27. Кроме того, крестьяне могли зарабатывать и на месте своего жительства. По данным Б. Струпинского, в Льговском уезде в 1860 г. вспашка 1 дес. стоила 1,4 руб. сер., посев – 1,2 руб., уборка – 2,5 руб., обмолот снопов с 1 дес. – 1,8 руб.28 Мы не располагаем всей полнотой сведений, необходимых для установления точного размера доходов крестьянского двора в оброчной земледельческой деревне, и вероятность отыскания недостающих данных проблематична. Однако и приведенных фактов достаточно для вывода о том, что одно только зерновое производство крестьян в основном обеспечивало получение ими необходимого продукта, а другие отрасли хозяйства и дополнительные заработки – прибавочного продукта, значительно превосходящего весь комплекс и объем крестьянских повинностей. Как видим, у всех категорий земледельческих помещичьих крестьян Курской губернии доходы в целом превышали расходы. Разумеется, так было не всегда, особенно если иметь в виду бедных крестьян. Однако доля беднейшей крестьянской прослойки в земледельческих имениях была невелика, а во многих из них – пренебрежительно мала, вплоть до ее полного исчезновения29. В нашем распоряжении имеются сведения, позволяющие сопоставить расходы и доходы промысловых крестьян. Таковыми являлись, в частности, крепостные Трубецких, проживавшие в слободе Ольшанке Новооскольского уезда. По наблюдению очевидца, «у них нет одежды домашнего приготовления, не бывает своих мясных харчей или домашней птицы; все это приобретается ими покупкою». Их небольшие земельные наделы обрабатывались «наемными руками жителей соседних русских селений». Лишь огородничеству ольшанцы уделяли заметное внимание: «Женщины, летом занимающиеся разведением лука, умеют хорошо выращивать его и имеют от продажи хорошую пользу»30. Основным занятием подавляющего большинства жителей Ольшанки был кожевенно-сапожный промысел. При этом они были в основном надомными работниками крупных торговцев-скупщиков, почти монополизировавших сбыт готовой продукции и снабжавших ремесленников сырыми кожами и некоторыми другими видами сырья. Самостоятельных же производителей среди них осталось мало31. Местный священник Д. Левитский, воочию наблюдавший повседневную жизнь в Ольшанке, приводит данные о расходах и доходах различных по состоятельности крестьян за 1856 г.32 Семья сапожника, не имеющего своего «заведения» и работающего по найму, заработала в течение года 85 руб. сер. Она состояла из 4 человек обоего пола и несла одно тягло. Повинности такого крестьянина составляли 15 руб. (17,6% валового дохода). После уплаты всех повинностей в семье оставалось по 17,5 руб. на человека, что считалось прожиточным минимумом. Но здесь не учтены доходы, полученные с огорода. Состоятельный двухтягольный сапожник производил за год примерно 1250 пар сапог. Его «заведение» базировалось в основном на семейном труде (семья состояла из 7 человек, а в процессе производства участвовали даже подростки обоего пола). При самостоятельной реализации 1250 пар сапог по цене 1 руб. за пару и за вычетом расходов на их транспортировку на собственных подводах такой сапожник мог выручить 1062 руб. 50 коп. сер. Кроме того, он продавал полувал (особо прочные кожи, использовавшиеся в шорном деле и при изготовлении качественной обуви) на 75 руб., что увеличивало его валовой доход до 1137,5 руб. сер. Деньги расходовались следующим образом. На уплату повинностей тратилось 30 руб. (2,6% валового дохода). Содержание семьи обходилось в 123 руб. Приобретение сырья стоило 590 руб. 30 коп. Плата посторонним работникам составляла 10 руб. 66 коп. Таким образом, общий расход достигал 783 руб. 50 коп., а чистый доход – 354 руб. Зачастую такой сапожник перепродавал еще 250 пар сапог, «прикупленных» у других производителей, зарабатывая на этом 25 руб. Таким образом, данный сапожник мог иметь 379 руб. накоплений и расширить свое дело, ведь на эту сумму можно было бы приобрести сырые кожи для изготовления 750 пар сапог. Конечно, зажиточные сапожники скорее всего не ограничивались физиологическими прожиточным минимумом и, вероятно, тратили на содержание своих семей гораздо больше 123 руб. Не исключено также и то, что помещик налагал на них больше, чем по 2 тягла. Но и с учетом этих обстоятельств состоятельные производители, несомненно, располагали весьма широкими возможностями для осуществления расширенного воспроизводства в своих хозяйствах, предполагающего наличие весомого прибавочного продукта. Что касается десяти крупных скупщиков с «капиталом» от 10 до 30 тыс. руб. сер., то они все вместе в 1856 г. продали 94 тыс. пар сапог и, стало быть, заработали 94 тыс. руб. Большая часть денег вновь пускалась в оборот. Если бы крепостнические повинности поглощали слишком большую долю их доходов, то сапожный промысел в Ольшанке рухнул бы, ибо крупные скупщики являлись «душою и главными воротилами всего производства». На самом же деле он стремительно прогрессировал: в 1851 г. в Ольшанке было произведено 100 тыс. пар сапог, а в 1856 г. – 150 тыс.33 В аграрной Курской губернии собственно промысловых крестьян, подобных ольшанским, было мало. Гораздо больше насчитывалось крестьян, сочетавших земледельческие занятия с промысловыми. Мы не располагаем данными об их доходах и расходах, но можно предполагать, что они находились на промежуточных позициях между бюджетами земледельческих и промысловых хозяйств, тяготея к тем или иным в зависимости от преобладающего рода деятельности, и что объем повинностей не превышал их производственно-экономических возможностей. Сказанному как будто бы противоречит хроническая недоимочность крестьян оброчных имений. Однако при первой же попытке углубиться в тему такое представление сразу рушится. Например, в слободе Михайловке Дмитриевского уезда, принадлежавшей Шереметьевым, в 1860 г. на крестьянах числилась недоимка по оброку в размере 21 122 руб. сер. Половина этой суммы (10 560 руб.) накопилась в период с 1813 до 1855 г.34 Можно предположить, что указанная недоимка была связана не столько с неспособностью, сколько с нежеланием крестьян ее погашать в ожидании приближающейся «воли». Вся недоимка в пересчете на мужскую душу составляла всего 12 руб. Рассчитаться с таким незначительным долгом в довольно развитой в промысловом отношении Михайловке при наличии желания и мирской солидарности крестьянам было не так уж и трудно. Уместно отметить, что здесь крестьянский «саботаж» в уплате оброка имел глубокие корни. Еще в 1802 г. граф Шереметев, ознакомившись с описанием Михайловской вотчины, наложил на нем резолюцию: «Описанные промыслы дают неоспоримое право оплатить им (крестьянам. – Л.Р.) оброк бездоимочно35. Итак, как показывает анализ конкретного фактического материала, в Курской губернии крепостнический гнет не превышал экономических возможностей различных категорий частновладельческого крестьянства даже перед отменой крепостного права в России, что принципиально важно. Курские помещики и их администрация вполне осознавали всю ущербность чрезмерной эксплуатации и, видимо, старались не преступать ту черту, за которой могло начинаться разорение крестьянского хозяйства, хотя исключения, несомненно, встречались. Вот что писал в 1853 г. князю Барятинскому управляющий его курскими вотчинами: «Крестьянин без лошади не крестьянин, а нищий... У такого безлошадного всегда неурожай, хотя бы и был год благословенный»36. А еще раньше в одном из донесений приказчика говорилось о необходимости проявить «участие о благе крестьян, могущем приносить его сиятельству пользы»37. Князь Б.Н. Юсупов при всем его стремлении добиться максимальной доходности своих имений, убедившись в том, что усиление эксплуатации наносит удар по благосостоянию крестьян, потребовал от собственной администрации соблюдать «трехдневку»38. Курский помещик Н. Пузанов писал: «Я, бывши несколько трехлетий предводителем курского дворянства, ни от одного крестьянина не слыхал жалобы на господина своего в отягощении его господскими работами... За то нам приятно смотреть на наших мужичков, что они неизнурены, поживают хорошо и весело, хлебца довольно, он всем богат, все у него есть и во всем исправен»39. Здесь необходимо заметить, что в этой не лишенной апологии сентенции, безусловно, содержится рациональное зерно. По нашей выборке подворных описей земледельческих имений Курской губернии, приходилось в среднем по 4,1 лошади на двор и по 1,5 лошади на работника-мужчину (в том числе по 1,1 рабочей лошади)40. Поскольку не все работники были охвачены тяглом, то, значит, в крестьянском хозяйстве всегда оставались полноценные работники, вооруженные тягловым скотом, за теми редкими исключениями, когда во дворе был лишь один кормилец. Редкими потому, что помещики регулировали численность крестьянских семей, запрещая семейные разделы и т.п. По упомянутой выше выборке, в одном дворе насчитывалось в среднем 2,7 работника мужского пола, а на каждого из них приходилось всего по 0,6 тягла. В свете приведенных данных трудно не согласиться с позицией П.Г. Рындзюнского, считавшего, что «рост обложения в какой-то мере соотносился с развитием производительных сил в крестьянском хозяйстве» и что «крепостническая эксплуатация ... не могла угнаться за развитием крестьянского производства»41. Если бы это было иначе, то едва ли основная масса частновладельческого крестьянства сумела бы сохранить способность к простому и расширенному воспроизводству жизненных и хозяйственных средств вплоть до реформы 1861 г., что, при всех неизбежных в сложившейся ситуации с состоянием источников допущениях, нам, как хотелось бы надеяться, также удалось доказать в своем исследовании. Примечания 1. См. Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Об интенсивности эксплуатации оброчных крестьян Центральной России в конце XVIII – первой половине XIX века // История СССР. 1966. №4; они же. Еще раз о методике изучения интенсивности эксплуатации оброчного крестьянства // История СССР. 1967. №2. 2. Машкин. Быт крестьян Курской губернии Обоянского уезда // Этнографический сборник Императорского Русского географического общества. Вып. V. СПб. 1862. 3. Там же. С. 117–118. 4. Журнал Министерства государственных имуществ (далее ЖМГИ). 1852. Ч. 44. С. 86. 5. См. Рянский Л.М. Состояние хозяйства помещичьих крестьян Курской губернии в середине XIX в. (по данным выборочного исследования подворных описей крепостной эпохи) // Научные ведомости Белгородского государственного университета. История. Политология. Экономика. 2008. Вып. 5. №1(41). С. 22–23. 6. См. Российский государственный исторический архив (далее РГИА). Ф. 1088 (Шереметевы). Оп. 6. Д. 1296. Л. 73; 90 об., 112–113 и др.. 7. Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. Черноземный центр 1861– 1895 гг. М., 1972. С. 77, 101. 8. См. об этом Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации XIX – начала ХХ в. М., 1979. С. 161–186. 9. Журнал сельского хозяйства и овцеводства. 1844. №2. С. 131. 10. Машкин. Указ. соч. С. 96. 11. Материалы для статистики России, собираемые по ведомству государственных имуществ. Вып. II. СПб. 1859. С. 250. 12. Государственный архив Курской области (далее ГАКО). Ф. 153. Оп. 1. Д. 297. Л. 183; Земледельческая газета. 1851. №98. С. 178; Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки восточных славян // Восточнославянский этнографический сборник. Очерки народной материальной культуры русских, украинцев и белорусов в XIX – начале ХХ в. М.: Изд. АН СССР, 1956. С. 315. 13. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее НИОР РГБ). Ф. 19 (Барятинские). Оп. 1. Д. 227. Л. 2; РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1296. Л. 102 и др.; Изследование о состоянии пеньковой промышленности в России. СПб. 1850. С. 51, 303. 14. НИОР РГБ. Ф, 19. Оп. 1. Д. 227. Л. 2; Земледельческая газета. 1859. №98. С. 783. 15. Курские губернские ведомости. Ч. неоф. 1852. №7. 16. РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1296. Л. 117 и др.. 17. ЖМГИ. 1850. Ч. 37. №12. С. 190 – 192. 18. Литвак Б.Г. Указ. соч. С. 118. 19. Журнал сельского хозяйства и овцеводства. 1844. №2. С. 131. 20. Литвак Б.Г. Проведение крестьянской реформы в Русском Черноземном центре (1861 – 1895). Т. I. Дис. ... докт. ист. наук. М., 1968. Приложения 1, 4 (подсчеты СЛОВО) 21. РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1296. Л. 102 об., 130, 150, 170; Курская губерния. Список населенных мест по сведениям 1862 г. СПб. 1868. С. IV. 22. Земледельческая газета. 1859. № 98. С. 792. 23. РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1296. Л. 89 об., 90, 94, 112, 117, 139 и др.; Д. 1297. Л. 1 об., 6, 67, 61. 24. Земледельческая газета. 1845. № 57. С. 451. 25. Струпинский Б. Описание Льговского уезда Курской губернии в сельскохозяйственном отношении. [Б.м.]. 1863. С. 6. 26. Машкин. Указ. соч. С. 100. 27. РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1298. Л. 15–15 об. 28. Струпинский Б. Указ. соч. С. 17. 29. См. Рянский Л.М. Дифференциация барщинных крестьян Курской губернии в конце XVIII – первой половины XIX в. // Вестник истории и философии Курского государственного университета. Серия: История. 2008. №1(3). С. 3–17. 30. Левитский Д. Описание выделки кож, шитья сапогов и торговли ими крестьян слободы Ольшанки Курской губернии Новооскольского уезда // Труды Императорского Вольного экономического общества. 1860. Т. I. С. 183–184. 31. Там же. С. 186–187. 32. Там же. С. 202–204. 33. Там же. С. 201. 34. РГИА. Ф. 1088. Оп. 6. Д. 1726. Л. 156. 35. Там же. Д. 1601. Л. 8. 36. НИОР РГБ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 227. Л. 7. 37. Там же. Д. 156. Л. 156. 38. Насонов А.Н. Из истории крепостной вотчины XIX века в России // Известия АН СССР. Сер. 6. Т. 20. №7–8. Л., 1926. С. 523. 39. Земледельческая газета. 1845. №101. С. 809. 40. Рянский Л.М. Состояние хозяйства ... С. 23–24. 41. Рындзюнский П.Г. Об определении оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII-первой половине XIX в. (о статье И.Д. Ковальченко и Л.В. Милова) // История СССР. 1966. №6. С. 52–53; он же. Утверждение капитализма в России. 1850-1880 гг. М., 1978. С. 55–59.
