ПЛОТИН (ок. 203–269 н.э.)
advertisement
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ ГОУ ВПО «ВОЛЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНЖЕНЕРНОПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» МАЛЬЦЕВА С.М. ХРЕСТОМАТИЯ ПО ФИЛОСОФИИ Часть II ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНЕГО МИРА Н.Новгород 2010 0 МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ ГОУ ВПО «ВОЛЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНЖЕНЕРНОПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» МАЛЬЦЕВА С.М. ХРЕСТОМАТИЯ ПО ФИЛОСОФИИ Часть II ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНЕГО МИРА Учебно-методическое пособие Н.Новгород 2010 1 ББК 15.1 + 87.3 М 24 Мальцева С.М. Хрестоматия по философии. – Ч. 2 (Философия Древнего мира): Учебно-методическое пособие. – Н. Новгород: ВГИПУ, 2010. – 107 с. Рецензенты: Целиков А.Н.– кандидат философских наук, Нижегородский государственный педагогический университет Шиловская Н.С. – кандидат философских наук, Волжский государственный инженерно-педагогический университет Данная хрестоматия разработана в соответствии с Государственным стандартом ВПО и предназначена для студентов высших, а также средних профессиональных учебных заведений. Студентам предлагается самостоятельно проработать выдержки из классических и современных философских источников и ответить на вопросы к текстам. Тематическая подборка материалов соответствует разделу программы «Философия Древнего мира». © С.М. Мальцева, 2010 © ВГИПУ, 2010 2 ВВЕДЕНИЕ Тематическая подборка материалов данного пособия соответствует теме программы по изучению философии, которая обычно называется «Философия Древнего мира» и включает темы «Философия Древнего Востока» и «Античная философия». Ведь именно в это время появляются образцы почти всех идей, направлений, которые будут развиваться, изменяться на протяжении всей дальнейшей истории философской мысли. Помочь сформулировать свой взгляд, свое отношение к философии и дать образец философствования призвана данная хрестоматия. Данная хрестоматия является пособием для студентов дневной и заочной форм обучения. Студентам предлагается самостоятельно проработать выдержки из классических и современных философских источников и ответить на вопросы к текстам. Чтобы облегчить задачу и ввести в контекст сопровождаются творчества краткой определенного характеристикой мыслителя, деятельности тексты автора и формулировкой его позиции по рассматриваемой теме. В пособии большая часть текстов представляет позицию современных западноевропейских и русских мыслителей. Преобладание таких источников позволяет познакомить студентов с характером современного философствования. Кроме того, раскрыть специфику философского знания, его принципиальное отличие от мифологического, религиозного мировоззрения и других способов (научного, художественного, мистического и т.д.) духовного освоения действительности. Материалы пособия могут быть использованы для организации самостоятельной работы студентов на семинарских занятиях, для написания контрольных работ заочников и для подготовки устных докладов. 3 ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА Философия Древней Индии ЙОГА Самая известная на Востоке практика освобождения человека от власти окружающего его мира разработана в школе йоги (от санскритского «йуг» – «приготовлять себя к чему-нибудь», «закалить себя для какого-либо дела»). О 8 ступенях йоги, которые объединяют физические и дыхательные упражнения с нравственным поведением человека и усилиями сознания по внутренней концентрации и сосредоточению, вы сможете прочитать в приведенном ниже тексте, который является своеобразным комментарием современного индийского автора к трактату «Йога-сутра», приписываемого легендарному основоположнику школы йога Патанджали (ІІ в. до н. э.). Вопросы и задания: 1. Определите, что именно в человеке ставится под самоконтроль на каждой из восьми ступеней йоги и с какой целью это делается. 2. Выясните, в какой мере увеличивается независимость человека от мира при переходе от одной ступени к другой. 3. Сформулируйте основные этические принципы йоги и сопоставьте их с известными вам христианскими заповедями. Яма, нияма, асана, пранаяма, пратьяхара, дхаранадхьяна и самадхи – вот восемь ступеней йоги. Яма – это неубиение, правдивость, непосягательство на чужое, воздержание и отказ от даров. Эти великие обеты не зависят от времени, места, цели и кастовых правил. Каждый – мужчина, женщина, ребенок, – где бы он ни жил, кем бы ни был, должен следовать этим правилам <…>. Нияма – это очищение себя внутри и снаружи, удовлетворенность, аскетизм, прилежание и почитание Бога. Тело должно быть чистым, неряшливый человек никогда не станет йогом. Но необходимо и внутреннее очищение, которое достигается соблюдением добродетелей, названных далее. Конечно, внутренняя чистота важнее внешней, но нужно очищать себя и внутренне, и наружно, хотя наружная чистота без внутренней ничего не дает. Отринуть мысли, чуждые йоге, можно при помощи мыслей иного направления. Так человек укрепляет себя в добродетелях, перечисленных выше. Например, если вас окатывает волной ярости, как подавить в себе это чувство? Направив против него другую волну. Думайте о любви. Бывает, жена поссорится с мужем и злится на него, а тут вбегает ребенок, женщина целует его, и волна любви к ребенку перекрывает злость на мужа. Новая волна накрывает собой старую, любовь против злости. Подобным же 4 образом, если возникает соблазн поживиться чужим, думайте об обратном, если захочется принять дар, думайте о чем-то другом … После достижения подлинной чистоты тела, как изнутри, так и снаружи, возникает пренебрежение к нему, и у человека пропадает желание заботиться о теле… Привязанность к телесному есть величайшее проклятие человеческой жизни, поэтому первый признак того, что человек очистился, проявляется в его нежелании рассматривать людей как их тела. Одна только чистота помогает нам избавиться от идеи тела <…>. Теперь поговорим о позе, об асане. Не научившись принимать правильную позу, нельзя заниматься ни дыхательными, ни другими упражнениями. Прочность позы означает, что, приняв ее, человек должен полностью перестать ощущать собственное тело… Это единственный способ дать телу полный отдых. Научившись держаться в прочной позе, можно правильно выполнять упражнения, потому что, пока тело испытывает неудобства, нервы тоже не могут успокоиться, а это мешает сосредоточенности ума <…>. Научившись принимать правильную позу, можно перейти к прерыванию и контролированию движения праны. Таким образом, мы приступаем к пранаяме, к управлению жизненными силами тела. Хотя слово «прана» обычно переводится как «дыхание», это не дыхание. Праной называется вся космическая энергия, а значит, и та энергия, которая есть в каждом живом организме <…>. После удаления того, что скрывало собой знание, мы готовы сосредоточить свой ум. Органы восприятия обращаются вовнутрь, когда привлечены не к объектам, а к формам читты [человеческого сознания]. Органы суть различные состояния ума как субстрата мысли. Я вижу книгу, форму, но она связана не с книгой, а с умом. Нечто вне меня вызывает образ во мне. Настоящий образ рождается в читте. Органы восприятия отождествляют себя и принимают образ любого объекта. Если удержать ум как субстрат мысли от создания образов, он будет спокоен. Это и называется пратьяхара. Так достигается полное подчинение органов. Когда йог мешает органам восприятия принимать формы внешних объектов и заставляет их соединиться с умом как субстратом мысли, он полностью подчиняет себе эти органы. Если подчинены органы восприятия, то в подчинении оказывается и каждый нерв, и каждая мышца, поскольку органы являются центрами ощущений, а также действий. Таким образом, йог управляет и своими ощущениями, и движениями своего тела <…>. Дхарана – сосредоточение ума на определенном объекте. Дхарана (сосредоточенность) – это когда ум концентрируется на определенном объекте либо внутри нас, либо вне нас. Установление непрерывного потока знания об этом объекте – это уже дхьяна. 5 Внимание ума направляется на определенный объект, сосредоточивается на одной точке, скажем, на макушке, на сердце и т. д. Состояние, при котором ум воспринимает ощущения только через избранную точку, и только через нее – дхарана, если же это состояние удается сохранять в течение некоторого времени, тогда это уже дхьяна, или медитация. Когда разум, отрешась от форм, сосредоточен только на сути, наступает состояние самадхи. Самадхи наступает, когда сосредоточенный ум перестает воспринимать оболочки, внешние формы объектов. Представим себе, что я сосредоточусь на книге и постепенно углублюсь настолько, что, перестав замечать внешнюю форму, воспринимаю только суть, не выраженную через форму. Вивеканда Свами. АформизмыПатанджали. – К., 1993. – С. 222–229. БУДДИЗМ Философские школы Древней Индии, основанные на тексте Вед ортодоксальные (санкхья, йога, ньяя, вайшешика). Школы, отвергающие авторитет (неордотоксальные, нетрадиционные), - чарвака, буддизм, джайнизм. Самая влиятельная из неортодоксальных школ – это, конечно, буддизм. Правда, чаще всего под буддизмом подразумевают одну из мировых религий, насчитывающую несколько сотен миллионов приверженцев по всему свету. Однако первоначально буддизм возникает в середине I тысячелетия до н. э. в Древней Индии и в своем вероучении в большой степени основывается на предшествующей религиознофилософской традиции. Поэтому в самом буддизме без труда обнаруживается значительный самостоятельный философский элемент. Вопросы и задания: 1. Назовите четыре «благородные истины» буддизма. 2. Что означает предлагаемый буддизмом «серединный путь»? 3. Назовите основные положения этики буддизма, главные добродетели и пороки человека. Подумайте, в чем смысл главного этического закона буддистов – «не совершать насилия ни над одним живым существом» и чем он отличается от христианской заповеди «Не убий!». 4. Дайте определение нирване и ее свойствам. Согласны ли вы с утверждением буддизма, что только в достижении состояния нирваны, полного отрешения от окружающего мира, заключается подлинный смысл человеческой жизни? О МИРЕ И ЧЕЛОВЕКЕ Взгляни на сей изукрашенный образ, на тело, полное изъянов, составленное из частей, болезненное, исполненное многих мыслей, в которых нет ни определенности, ни постоянства. Изношено это тело, гнездо болезней, бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет концом смерть. 6 Из костей сделана эта крепость, плотью и кровью оштукатурена; старость и смерть, обман и лицемерие заложены в ней. Изнашиваются даже разукрашенные царские колесницы, так же и тело приближается к старости. Но дхамма благих не приближается к старости, ибо добродетельные поучают ей добродетельных (гл. 11, 147–151). Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти. Идите смотрите на сей мир, подобный пестрой царской колеснице! Там, где барахтаются глупцы, у мудрого нет привязанности (гл. 13, 170–171). БУДДИЙСКАЯ ЭТИКА «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается (гл. 1, 4). Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечнаядхамма (гл. 1, 5). Все дрожат перед наказаньем, все боятся смерти – поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни побуждать к убийству (гл. 10, 129). Все дрожат перед наказаньем, жизнь приятна для всех – поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни побуждать к убийству (гл. 10, 130). Он не благороден, если совершает насилие над живыми существами. Его называют благородным, если он не совершает насилия ни над одним живым существом (гл. 19, 266). Нет огня, большего, чем страсть; нет беды, большей, чем ненависть; нет несчастья, большего, чем тело, нет счастья, равного спокойствию (гл. 15, 202). Говори правду, не поддавайся гневу; если тебя просят, – пусть о немногом, – дай. С помощью этих трех условий можно приблизиться к богам (гл. 17, 224). И не было, и не будет, и теперь нет человека, который достоин только порицаний, или только похвалы (гл. 17, 228). Легко жить тому, кто нахален, как ворона, дерзок, навязчив, безрассуден, испорчен. Но трудно жить тому, кто скромен, кто всегда ищет чистое, кто беспристрастен, хладнокровен, прозорлив, чья жизнь чиста (гл. 18, 244–245). Если кто лентяй, обжора и соня, если кто, лежа, вертится, как большой боров, накормленный зерном, – тот, глупый, рождается снова и снова (гл. 23, 325). БУДДИЙСКОЕ ВЕРОУЧЕНИЕ 1. Так, я слышал: некогда владыка жил в Бенаресе в оленьем парке Исипатана. 2. Однажды он обратился к пяти бхиккху [мудрецам, ведущим страннический образ жизни.– Авт.]со следующими словами: «Есть, бхиккху, два крайних [пути], по которым ушедший от мира не должен следовать. Каковы же эти два [пути]? 7 3. Тот, следуя которому люди стремятся лишь к удовольствиям и вожделению, низок, груб, [он] для обычных людей, неблагороден, бесполезен, а тот, который ведет к умерщвлению плоти, приносит страдания и также неблагороден, бесполезен.Татхагата [одно из прозвищ Будды.– Авт.]же увидел срединный путь, дающий зрение, дающий знание, по которому следует идти, избегая этих двух крайних [путей], [ибо] он ведет к умиротворенности, к сверхзнанию, к просветлению, к нирване. 4. Что же это, о бхиккху, за срединный путь, который увидел Татхагата, дающий зрение, дающий знание, по которому следует идти, [ибо] он ведет к умиротворенности, к сверхзнанию, к просветлению, к нирване. Это благой восьмеричный путь… 5. А это, о бхиккху, благородная истина о страдании: рождение – страдание, старость – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание, соединение с неприятным – страдание, разлука с приятным – страдание, неполучение чего-либо желаемого – страдание, короче говоря, пятеричная привязанность к существованию есть страдание. 6. А это, о бхиккху, благородная истина о происхождении страдания: это жажда, приводящая к новым рождениям, сопровождаемая удовольствиями и страстями, находящая удовольствия здесь и там, а именно: жажда наслаждения, жажда существования, жажда гибели. 7. А это, о бхиккху, благородная истина об уничтожении страдания: это полное бесследное уничтожение этой жажды, отказ [от нее], отбрасывание, освобождение, оставление [ее]. 8. А это, о бхиккху, благородная истина о пути, ведущем к уничтожению страдания: правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильное внимание, правильное сосредоточение. НИРВАНА …Нирвана существует, оцарь, ее можно воспринять разумом; праведный ученик, идущий по правильному пути, с чистым разумом, с возвышенностью и прямотой, не имеющий препятствий, свободный от чувственных желаний, видит нирвану. – «Что же она такое, эта нирвана, о благой? Как она может быть объяснена с помощью сравнений? Приведи мне доводы, согласно которым она есть дхамма, объяснимая с помощью сравнений». – «Существует ли, оцарь, то, что называется ветром?» – «Да, о благой». – «Тогда, о царь, покажи [мне] ветер, имеющий цвет, имеющий форму, маленький или большой, длинный или короткий». – «Это невозможно, о благой Нагасена [буддиский мудрец. – Авт.], ветер не может быть показан, потому что ветер нельзя ни охватить рукой, ни потрогать, и тем не менее ветер существует». – «Но ведь если, оцарь, невозможно показать ветер, то, значит, ветра не существует?» – «Я знаю, о благой Нагасена, что ветер существует, это [знание] запало мне в сердце, но я не могу показать ветер». – 8 «Точно так же, оцарь, существует нирвана, а я не могу показать нирвану ни с помощью цвета, ни с помощью формы». Дхаммапада. – переизд. – Спб., 1993. – С. 59–146; Типитака. Сутта-питака. // Антология мировой философии: В 4 т. – М., 1969. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 117–118, 128. Философия Древнего Китая ДАОСИЗМ Об основоположениях философии даосизма вы сможете узнать из тематической подборки отрывков главного даосского сочинения – трактата «Дао дэ цзин» (IV–III вв. до н. э.), или «Книги о Дао и дэ» («Книга о Пути и добродетели»). В нем излагаются взглядыоснователя философской школы даосизма Лао-цзы (II пол.VI–I пол.V вв. до н. э.). В этом произведении используется следующая терминология: Дао – вечное, неизменное, бесформенное, непознаваемое начало всех вещей. Дэ – опредмеченное, конкретное проявление дао в вещах и в поведении человека (степень его добродетельности). Вопросы и задания: 1. Как определяется в даосских трактатах сущность Дао? Какими свойствами наделяется в них Дао? Каким образом Дао порождает все вещи? 2. Что такое дэ? Каким образом взаимодействуют Дао и дэ? 3. Что означает принцип недеяния у даосов? 4. Определите своими словами принцип естественности. Объясните, каким образом в соблюдении принципа естественности может заключаться смысл человеческой жизни. 5. Сформулируйте общественно-политический идеал даосов. Покажите, каким образом в этом идеале нашли свое отражение принципы недеяния и естественности. О ПРИРОДЕ ДАО Смотрю на него и не вижу, а потому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим… Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается к небытию. И вот называю его формой без форм, образом без существа … (гл. 14). …Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью… (гл. 21). Человек следует [законам] земли. Земля следует [законам] неба. Небо следует [законам] дао, а дао следует самому себе (гл. 25). Дао вечно и безымянно. Хотя оно ничтожно, но никто в мире не может его подчинить себе. Если знать и государи могут его соблюдать, то все существа 9 сами становятся спокойными. Тогда небо и земля сольются в гармонии, наступят счастье и благополучие, а народ без приказания успокоится… Когда дао находится в мире, [все сущее вливается в него], подобно тому, как горные ручьи текут к рекам и морям (гл. 32). Дао рождает [вещи], дэ вскармливает их. Вещи оформляются, формы завершаются. Поэтому нет вещи, которая не почитала бы дао и не ценила бы дао. Дао почитаемо, дэ ценимо, потому что они не отдают приказаний, а следуют естественности. Дао рождает [вещи], дэ вскармливает [их], совершенствует их, делает их зрелыми, ухаживает за ними, поддерживает их. Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являться старшим и не повелевать – вот что называется глубочайшим дэ (гл. 51). ПРИНЦИП НЕДЕЯНИЯ Человек высшей учености, узнав о дао, стремится к его осуществлению. Человек средней учености, узнав о дао, то соблюдает его, то нарушает. Человек низшей учености, узнав о дао, подвергает его насмешке. Если оно не подверглось бы насмешке, не являлось бы дао. Поэтому существует поговорка: кто узнает дао, похож на темного; кто проникает в дао, похож на отступающего; кто на высоте дао, похож на заблуждающегося; человек высшей добродетели похож на простого; великий просвещенный похож на презираемого; безграничная добродетель похожа на ее недостаток; распространение добродетели похоже на ее расхищение; истинная правда похожа на ее отсутствие… (гл. 41). Не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна, можно видеть естественноедао. Чем дальше идешь, тем меньше познаешь. Поэтому совершенномудрый не ходит, но познает [все]. Не видя [вещей], он проникает в их [сущность]. Не действуя, он добивается успеха (гл. 47). Кто учится, с каждым днем увеличивает [свои знания]. Кто служит дао, изо дня в день уменьшает [свои желания]. В непрерывном уменьшении [человек] доходит до недеяния. Нет ничего такого, что бы ни делало недеяние. Поэтому овладение Поднебесной всегда осуществляется посредством недеяния. Кто действует, не в состоянии овладеть Поднебесной (гл. 48). …Кто действует – потерпит неудачу. Кто чем-либо владеет – потеряет. Вот почему совершенномудрый бездеятелен, и он не терпит неудачи. Он ничего не имеет и поэтому ничего не теряет. Те, кто, совершая дела, спешат достигнуть успеха, потерпят неудачу. Кто осторожно заканчивает свое дело, подобно тому, как он его начал, у того всегда будет благополучие. Поэтому совершенномудрый не имеет страсти, не ценит труднодобываемые предметы, учится у тех, кто не имеет званий, и идет по тому пути, по которому прошли другие. Он следует естественности вещей и не осмеливается [самовольно] действовать (гл. 64). 10 ПРИНЦИП ЕСТЕСТВЕННОСТИ. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает… (гл. 17). Пусть государство будет маленьким, а население – редким. Если [в государстве] имеются различные орудия, не надо их использовать. Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко [от своих мест]. Если [в государстве] имеются лодки и колесницы, не надо их употреблять. Даже если имеются воины, не надо их выставлять. Пусть народ снова начинает плести узелки и употреблять их вместо письма. Пусть его пища будет вкусной, одеяние красивым, жилище удобным, а жизнь радостной. Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга (гл. 80). Лао-цзы. Книга о дао и дэ // Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2 т. – М., 1972. – Т. 1. – С. 114–138. КОНФУЦИАНСТВО Конфуций - латинизированная форма китайского Кун Фу-цзы – «Учитель Кун» (552/551–479 до н.э). Первый китайский философ, личность которого исторически достоверна, создатель конфуцианства. Конфуций уже в молодости стал первым в истории Китая профессиональным преподавателем и организатором сообщества ученых-интеллектуалов (имел более трех тысячи учеников). Его педагогическая доктрина строилась на эгалитарнодемократическом принципе равных возможностей – «обучения вне зависимости от рода» обучаемого и предполагала минимальную плату – «связку сушеного мяса». Последние годы жизни он занимался развитием своего учения, преподаванием и текстологической работой над каноническими произведениями древности. Собственную историческую миссию Конфуций видел в сохранении и передаче потомкам древней культуры (вэнь), поэтому не занимался сочинительством, а редактировал и комментировал письменное наследие прошлого (5-книжие). Конфуций трактовал «культурность» (вэнь) и правильное общественное устройство как две стороны одной медали – разные проявления единого «Пути» (дао) человека. При династии Хань во 2 в. до н.э. подобный подход к культуре был высоко оценен государственной властью и конфуцианство получило статус официальной идеологии. Взгляды Конфуция нашли выражение в составленном его учениками в 5–4 вв. до н.э. В сборнике диалогов, исторических описаний и бытовых сцен «Лунь юй» («Суждения и беседы»), содержащем высказывания самого Конфуция, его учеников и их учеников. Конфуций воздерживался от суждений о сверхъестественном, полагая высшей мироуправляющей силой 11 божественно-натуралистическое «безмолвное» Небо (тянь). Ниспосылаемое им «предопределение» может и должно быть познано человеком, который только в таком случае способен стать «благородным мужем» (цзюньцзы), то есть личностью, сочетающей в себе идеальные духовно-моральные качества с правом на высокий социальный статус. В центре учения Конфуция – человек, осмысляемый в единой социально-этической плоскости, к котоpoй сводятся и экзистенциальные проблемы, и религиозные, и гносеологические. Человеческую «природу» Конфуций, видимо, считал этически нейтральной («по природе люди близки друг другу, а по привычкам – далеки»). Поэтому для формирования личности необходимо «преодоление себя и возвращение к благопристойности/ритуалу (ли)». «Благопристойность» – «внешняя», ритуализованная этико-социальная норма и «гуманность» (жэнь) – «внутренняя» морально-психологическая установка на «любовь к людям» составляют двуединую ось конфуцианства, вокруг которой концентрируются его основополагающие категории – «благодать/добродетель» (дэ), «долг/справедливость» (и), «ум/знание» (чжи), «сыновняя почтительность» (сяо) и др. Вопросы и задания: 1. Выясните, какое содержание Конфуций вкладывает в основные категории древнекитайской этики: жэнь («человеколюбие») и родственную ему «почтительность» и «преданность» (сяо), и («долг»), ли («ритуал», «этикет», «культурное поведение»), синь («взаимность»). Какой нравственный принцип Конфуций считает главным? Какие из принципов конфуцианской морали носят универсальный общечеловеческий характер, а какие – специфически китайский? 2. Каким образом взаимосвязаны основные принципы древнекитайской этики? 3. Какому пути достижения добродетели – пути внутреннего нравственного самосовершенствования или вынужденного подчинения бытующим в обществе нормам – отдает предпочтение Конфуций? ЭТИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ [Ученик.– Авт.]Ю-цзы сказал: «…Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям – это основа человеколюбия» (гл. 1, 2). Учитель сказал: «Если при жизни отца следовать его воле, а после смерти отца следовать его поступкам и в течение трех лет не изменять порядков, заведенных отцом, то это можно назвать сыновней почтительностью» (гл. 1, 11). [Ученик.– Авт.]Ю-цзы спросил о почтительности к родителям. Учитель ответил: «Сегодня почтительностью к родителям называют их содержание. Но люди содержат также собак и лошадей. Если родителей не почитать, то чем будет отличаться отношение к ним от отношения к собакам и лошадям?» (гл. 2, 7). Учитель сказал: «Такой принцип, как «золотая середина», представляет собою наивысший принцип. Люди [уже давно не обладают] им» (гл. 6, 27). 12 …Когда не проявляют удовольствия, гнева, печали и радости, это называется [состоянием] середины. Когда их проявляют в надлежащей степени, это называется [состоянием] гармонии. Середина является наиважнейшей основой [действий людей] в Поднебесной; гармония – это путь, которому должны следовать [люди] в Поднебесной. Когда удается достигнуть [состояния] середины и гармонии, в природе устанавливается порядок и все сущее расцветает (Ли цзы, гл. «Учение о середине»). Учитель сказал: «Почтительность без ритуала приводит к суетливости; осторожность без ритуала приводит к боязливости; смелость без ритуала приводит к смуте, прямота без ритуала приводит к грубости…» (гл. 8, 2). [Ученик.– Авт.]Янь Юань спросил о человеколюбии. Учитель ответил: «Сдерживать себя, с тем чтобы во всем соответствовать требованиям ритуала, – это и есть человеколюбие. Если кто-либо в течение одного дня будет сдерживать себя, с тем чтобы во всем соответствовать требованиям ритуала, все в Поднебесной назовут его человеколюбивым. Осуществление человеколюбия зависит от самого человека, разве оно зависит от других людей?» [Ученик.– Авт.]Янь Юань сказал: «Я прошу рассказать о правилах [осуществления человеколюбия]». Учитель ответил: «На то, что не соответствует ритуалу, нельзя смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слушать; то, что не соответствует ритуалу, нельзя говорить; то, что не соответствует ритуалу, нельзя делать»…(гл. 12, 1). [Ученик.– Авт.]Чжун-гун спросил о человеколюбии. Учитель ответил: «Вне своего дома относись к людям так, словно принимаешь дорогих гостей. Используй народ так, словно совершаешь важное жертвоприношение. Не делай людям того, чего не желаешь себе, и тогда и в государстве и в семье к тебе не будут чувствовать вражды»… (гл. 12, 2). [Ученик.– Авт.]Цзы-гун спросил: «Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?» Учитель ответил: «Это слово – взаимность. Не делай другому того, чего не желаешь себе» (гл. 15, 23). [Ученик.– Авт.]Цзы-чжан спросил Кун-цзы [настоящее имя Конфуция. – Авт.]о человеколюбии. Кун-цзы ответил: «Тот, кто способен проявить в Поднебесной пять [качеств], является человеколюбивым». [Цзы-чжан] спросил о них. [Кун-цзы] ответил: «Почтительность, обходительность, правдивость, сметливость, доброта. Если человек почтителен, то его не презирают. Если человек обходителен, то его поддерживают. Если человек правдив, то ему доверяют. Если человек сметлив, он добивается успехов. Если человек добр, он может использовать другого» (гл. 17, 6). …Что называется долгом человека? Отец должен проявлять родительские чувства, а сын – почтительность; старший брат – доброту, а младший – дружелюбие, муж – справедливость, а жена – послушание, старшие – милосердие, а младшие – покорность, государь – человеколюбие, а подданные – преданность. Эти десять качеств и именуются человеческим долгом... 13 Ритуал и долг суть великие человеческие начала. Наставляя в верности и совершенствуя в дружелюбии, они укрепляют содружество плоти и кожи, прочность костей и сухожилий. Они суть великие начала, поддерживающие жизнь и сопутствующие в смерти, служащие душам [умерших] и духам. Они суть великие врата, выводящие к небесному пути, дающие выход человеческим чувствам. Ритуал для людей – все равно что закваска для вина. Благородные мужи благодаря ему возрастают, низкие же люди умаляются. Совершенномудрые управляли человеческими чувствами, прибегая к правилу долга и упорядоченности ритуала. Поэтому чувства человеческие были для совершенномудрых правителей пашнею. С помощью ритуала пахали ее; разбрасывая долг, засеивали ее; наставляя в науках, пололи ее, укореняя человеколюбие, убирали ее; посеяв музыку, давали ей отдых. Поэтому ритуал – это [также и] плод долга. Если только он во всем согласуется с долгом, то, даже не будь его у прежних государей, он может быть долгом порожден. Долг же есть часть душевного совершенства, одно из звеньев человеколюбия. Он согласуется с душевным совершенством, наставляет в человеколюбии; силен тот, кто обрел его! Человеколюбие есть корень долга и плоть благоденствия; достоин преклонения тот, кто обрел его! Поэтому управлять государством, не прибегая к ритуалу, – все равно что пахать без сохи. А ритуал, который вырастает не из долга, – все равно что пахота без посева…. (Ли цзы, гл. «Действенность ритуала»). Конфуций. Беседы и высказывания // Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2 т. – М., 1972. – Т. 1. – С. 139–174. Ли цзы // Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2 т. – ., 1972. – Т. 3 – С. 105, 108–109, 119. Вопросы и задания: 1. Какие этические принципы формулирует Конфуций в своих изречениях? 2. Определите, в степени соответствуют отстаиваемые Конфуцием социально-этические нормы провозглашаемому им принципу «золотой середины». Используйте в качестве доказательств своей позиции его изречения. 3. Каким образом в изречениях конфуция выражается культ предков? ИЗРЕЧЕНИЯ …Учитель говорил: – Не радостно ль учиться и постоянно добиваться совершенства? И не приятно ли, когда друзья приходят издалека? Не тот ли благороден муж, кто не досадует, что неизвестен людям? *** …Благородный муж заботится о корне; когда заложен корень, то рождается и путь, сыновняя почтительность и послушание старшим – не в них ли коренится человечность? *** 14 – Человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица. *** – Я на день трижды себя вопрошаю: добросовестно ли я трудился для людей? Сохранил ли искренность в общении с друзьями? Повторял ли то, чему меня учили? *** – Правя уделом, способным выставить тысячу боевых повозок, надо быть тщательным в делах, правдивым, любить людей, экономить средства и побуждать народ к труду в соответствии со сменой сезонов. *** – Дома младшие почтительны к родителям, а на стороне послушны старшим, осторожны и правдивы, полны любви ко всем, но близки с теми, в ком есть человечность. Если при этом остаются силы, то стремятся обрести ученость. *** – Если кто-либо предпочитает чувственности добро, способен до изнеможения служить отцу и матери, на службе государю может жертвовать собой и обращается к друзьям с правдивым словом, то пусть бы говорили, что он неучен, я непременно назову его ученым. *** – Если благородный муж лишен строгости, в нем нет внушительности и он не тверд в учении. Главное – будь честен и правдив, не дружи с теми, кто тебе не равен, и не бойся исправлять свои ошибки. *** – Если будут чтить умерших, помнить предков, то в народе вновь окрепнет добродетель. *** – Кто вглядывается в устремления своего отца, когда он жив, а после его смерти – в то, как он поступал, и не меняет его путь в течение трех лет, тот может называться почитающим родителей. *** – Из назначений ритуала всего ценней гармония. Она делает прекрасным путь древних царей, а им следуют в малом и великом. Но и гармония бывает применима не всегда. Если знают лишь гармонию, не заключая ее в рамки ритуала, она не может претвориться в жизнь. *** – Если в искренности близок справедливости, обещанное сможет выполнить. Если чтит согласно ритуалу, то избежит стыда и срама. Если твоя опора тот, кто на самом деле тебе близок, то можешь ему подчиниться. *** – Если благородный муж не думает во время трапезы о насыщении своего желудка, не помышляет, живя дома, об уюте, проявляет расторопность в деле, осторожно говорит и исправляется, сближаясь с теми, у кого есть путь, он может называться любящим учиться. 15 *** – Не печалься, что люди не знают тебя, но печалься, что ты не знаешь людей. *** – Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность. *** – В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; - в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры. *** – Ныне сыновняя почтительность сводится лишь к содержанию родителей. Но ведь содержат и животных. В чем будет тут отличие, если не проявлять самой почтительности? *** - (…) Что такое сыновняя почтительность (…)? – Выражение лица – вот в чем ее трудность. Когда же появляется какое-либо дело, и младшие берут о нем заботу, а появляется вино, еда – и ими потчуют преждерожденного, то в этом ли состоит сыновняя почтительность? *** – Кто постигает новое, лелея старое, тот может быть учителем. *** - (…) Каким должен быть благородный муж (...)? – Он прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует. – Благородный муж участлив, но лишен пристрастности. Малый человек пристрастен, но лишен участливости. *** – Напрасно обучение без мысли, опасна мысль без обучения. *** – Увлеченность чуждыми суждениями приносит только вред. *** – Как привести народ к покорности? Конфуций ответил: – Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придет к покорности. Если возвышать бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится. *** - (…) Как добиться, чтобы народ был почтителен, предан и воодушевлен (...)? – Будь с ним серьезен, и он станет почтителен; соблюдай долг сына и отца, и он будет предан, возвысь способных, наставь неумелых, и воодушевится. *** 16 – Человеку и не быть правдивым? Не ведаю, возможно ли такое. Если у малой ли, большой повозки не скреплены оглобли с перекладиной, разве на них какая-то езда возможна? *** …При исполнении ритуала бережливость предпочтительнее расточительности; на похоронах чувство скорби предпочтительнее тщательности. *** – Лишь тот, кто человечен, умеет и любить людей, и испытывать к ним отвращение. *** – Знатность и богатство – это то, к чему люди стремятся; если они нажиты нечестно, благородный муж от них отказывается. Бедность и униженность – это то, что людям ненавистно. Если они незаслуженны, благородный муж ими не гнушается... *** – Каждый ошибается в зависимости от своей пристрастности. Вглядись в ошибки человека – и познаешь степень его человечности. *** – Благородный муж стремится к добродетели, Малый человек тоскует по своей земле; Благородный муж предпочитает быть наказанным, Малый человек надеется на милость. *** – Не печалься, что тебе нет места, А печалься о своем несовершенстве; Не печалься, что тебя никто не знает, Но стремись к тому, чтоб заслужить известность. *** – Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду. *** – Встретив достойного человека, стремитесь с ним сравняться; встретив недостойного, вникайте внутрь себя. *** – Служа отцу и матери, их увещай помягче; А видишь, что не слушают, их чти, им не перечь; А будут удручать, ты не ропщи. *** – При живых отце и матери далеко от них не уезжай, А уедешь, будь на одном месте. *** – Кто не меняет путь отца три года после его смерти, тот может называться почитающим родителей. *** 17 – Нельзя не помнить о возрасте отца и матери; для сына в этом сразу и радость, и тревога. *** – Древние предпочитали промолчать, Стыдясь, что могут не поспеть за словом. *** – У сдержанного человека меньше промахов *** – Благородный муж стремится говорить безыскусно, а действовать искусно. *** – Добродетель не бывает одинокой, у нее непременно есть соседи. *** – Настойчив ты с правителем – и вот уж опозорен; настойчив ты с друзьями – и дружбы той уж нет. *** – Сначала я общался с людьми так: внимая сказанному, верил, что исполнят; теперь же я веду себя иначе: внимая сказанному, жду, когда исполнят... *** …Я не встречал того, кто может осудить себя в душе, когда видит, что ошибся! *** – Люди живы тем, что прямы. Коль обманщик живет, то лишь по случайности. *** – Узнать – не то, что пожелать; желать – не то, что наслаждаться. *** – Кто возвышается над средним человеком, с тем нужно говорить о высшем; но с тем, кто его ниже, о высшем говорить нельзя. *** …благородный муж готов идти на смерть, но он не может гибнуть безрассудно; его способны обмануть, но сделать из него глупца нельзя. *** – Я чувствую печаль, когда не улучшают нравы, не уясняют то, что учат, а зная долг, не могут ему следовать и не способны устранить порок. *** – Кто не проникнут горестным порывом, тех не просвещаю, непотрясенных не учу; не повторяю тем, кто не способен отыскать по одному углу три остальных. *** – Ученый человек не может не быть твердым и решительным, ибо его ноша тяжела, и путь его далек… 18 *** – Народ можно принудить к послушанию, его нельзя принудить к знанию. *** – В дела другого не вникай, когда не на его ты месте. *** – Учись, словно не можешь обрести и будто опасаешься утратить. *** – Как можно не соглашаться со справедливым замечанием? Но при этом важно самому исправиться. Как можно не радоваться деликатно высказанному совету? Но при этом важно вникнуть в его суть. Я не могу помочь тем людям, которые лишь соглашаются, но себя не исправляют и радуются, не вникая в суть. *** – Главное – будь честен и правдив; с теми, кто тебе не равен, не дружи и не бойся исправлять свои ошибки. *** – Можно с полководцем разлучить солдат. Но нельзя стремлений у простых людей отнять. *** – С кем можно сообща учиться, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним идти по пути; с кем можно идти по пути, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним на пути прочно стоять; с кем можно стоять прочно, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним применяться к обстоятельствам. *** – Будь честен с ним, когда даешь ему совет, и побуждай к хорошему. Но если он не слушает, то не настаивай, чтобы не быть униженным. *** – Воистину, как верно сказано, что если власть в стране в течение ста лет будет принадлежать хорошим людям, то они смогут справиться с насилием и обойтись без казней! *** – Даже когда приходит к власти истинный правитель, человечность может утвердиться лишь через поколение. *** – Не найдя идущего посередине, должны сближаться с необузданным и добросовестным. Необузданные целеустремленны, а добросовестные сдержанны. *** – Благородные мужи при разногласии находятся в гармонии; у малых же людей гармонии не может быть и при согласии. *** – В благородном муже скромность сочетается с раскованностью, в малом человеке при отсутствии раскованности много спеси. *** 19 – А может ли считаться человечностью избавление от тщеславия, высокомерия, зависти и алчности? – Это можно считать труднодостижимым. Что же касается человечности, то я не знаю, – ответил Учитель. *** Мальчик из селения Цюэ докладывал Учителю. Кто-то спросил о нем: — Он делает успехи? Учитель ответил: — Судя по тому, что он садится с нами, ходит наравне со старшими по возрасту, это тот, кто ищет скорых результатов, а не настоящего успеха. *** — Благородный муж в нужде не отступает; малый человек, терпя нужду, становится распущенным. *** — Если твои речи честны и правдивы, а поступки благородны и исполнены почтительности, то проявишь себя, даже в землях варваров. Но как сможешь проявить себя, пусть даже и в родных краях, если речи твои лживы и нечестны, а поступки лишены благородства и почтительности? Когда стоишь, то должен видеть это мысленно перед собой, а едешь в повозке — видеть это, словно оно прислонилось к перекладине. Тогда только и сможешь проявить себя. *** — Когда не говорите с тем, с кем можно говорить, то упускаете таланты; когда же говорите с тем, с кем говорить нельзя, то тратите слова напрасно. Но умный никого не упускает и не тратит слов напрасно. *** — Когда не ведают далеких дум, то не избегнут близких огорчений. *** — Все кончено! Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения. *** — Благородный муж печалится о своем несовершенстве, он не печалится о том, что неизвестен людям. *** — Благородный муж, сознавая свое превосходство, никому его не показывает, он легко сходится с людьми, но остается беспристрастным. *** — Благородный муж не возвышает никого за речи, но не отвергает и речей из-за того, кто их говорит! *** — Найдется ли одно такое слово, которому можно было бы следовать всю жизнь? Учитель ответил: — Не таково ли сострадание? Чего себе не пожелаешь, того не делай и другим. *** 20 — Когда кого-либо все ненавидят, это требует проверки; когда кого-либо все любят, это требует проверки. *** — Человек способен сделать путь великим, но великим человека делает не путь. *** — Благородный муж не ценен в малом, но ему по силам все великое; малым людям не по силам все великое, но они ценны в малом. *** — Человечность для людей важнее, чем вода с огнем. Я видел погибавших от воды с огнем, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь погиб от человечности. *** …благородный муж не любит, когда не высказывают прямо своих побуждений, лишь стараются найти им оправдание. Я слышал, что того, кто правит государством или возглавляет знатный род, тревожит не отсутствие богатства, а его несоразмерное распределение, тяготит не малочисленность народа, а отсутствие благополучия. При соразмерности нет бедности; когда царит гармония, нет недостатка в людях; где утверждается благополучие, там не бывает потрясений… коль непокорны жители далеких местностей, их привлекают тем, что совершенствуют образование и нравственность; когда же привлекают, то делают их жизнь благополучной… *** — Бывают три полезных друга и три друга, приносящих вред. Полезны справедливый друг, чистосердечный друг и друг, который много знает. А вредны льстивый друг, двуличный друг и друг красноречивый. *** — Есть три полезных и три вредных радости. Полезно радоваться правильно исполненному ритуалу с музыкой, речам о чем-нибудь хорошем в людях и тому, что дружите со многими достойными людьми. Но вредно предаваться радостям тщеславия, безделья и застолья. *** — Рядом с благородным мужем допускают три ошибки: говорить, когда не время говорить, — это опрометчивость; не говорить, когда настало время говорить, — это скрытность; и говорить, не замечая его мимики, — это слепота. *** — Благородный муж выполняет три запрета: в молодости, когда горячи дыхание и кровь, он избегает наслаждений; в зрелости, когда сильны дыхание и кровь, он избегает ссор; в старости, когда слабы дыхание и кровь, он избегает жадности. *** — Благородный муж трижды испытывает трепет: он трепещет перед Повелением Неба, с трепетом относится к великим людям и трепещет перед словом людей высшей мудрости. Малый человек, не зная Повелений Неба, 21 перед ними не трепещет, непочтительно ведет себя с великими людьми и пренебрегает словом людей высшей мудрости. *** — Высший — тот, кто знает от рождения, следующий — тот, кто познает в учении; следующий далее — учится, когда испытывает крайность; те же, кто и в крайности не учатся, — люди низшие. *** — Благородный муж вынашивает девять дум. Когда глядит, то думает, ясно ли увидел; а слышит — думает, верно ли услышал; он думает, ласково ли выражение его лица, почтительны ль его манеры, искренна ли речь, благоговейно ль отношение к делу; при сомнении думает о том, чтоб посоветоваться; когда же гневается, думает об отрицательных последствиях; и перед тем, как что-то обрести, думает о справедливости. *** — "Стремлюсь к хорошему, словно опасаюсь его упустить, от плохого же отскакиваю, как ошпаренный". Я встречал таких людей и такие речи слышал. "Живу уединенно в поиске того, к чему стремится сердце; делаю то, что справедливо, и тем самым достигаю своего пути". Я такие речи слышал, но не встречал таких людей. *** …о шести достоинствах, переходящих в шесть заблуждений…Когда стремятся к человечности, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к глупости. Когда стремятся проявить свой ум, но не хотят учиться, то это заблуждение ведет к дерзости. Когда стремятся быть правдивыми, но не хотят учиться, то это заблуждение приносит вред. Когда стремятся к прямоте, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к грубости. Когда стремятся быть отважными, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к смуте. Когда стремятся к непреклонности, но не хотят учиться, то это заблуждение приводит к безрассудству. *** — В древности у людей было три недостатка, которых в наше время уже, наверно, не найти! Необузданность у древних проявлялась в своенравности, ныне она проявляется в распущенности; горделивость древних проявлялась в сдержанности, ныне она проявляется в озлобленности; глупость древних проявлялась в прямоте, ныне она означает только лживость. *** — Трудно, когда не находят применения своему сердцу, проводя все дни в чревоугодии! Разве нет такой игры, как шашки? Уж лучше играть в них, чем ничего не делать! *** — Высшие утратили свой путь, и народ давно уже находится в смятении. Раскрывая преступления простых людей, сочувствуй и скорби, а не впадай в самодовольство. 22 *** — Когда ошибается благородный муж, то это как затмение солнца и луны. Он делает ошибку — и все это замечают; он исправляет ее — и все устремляют к нему взоры. *** — Каковы условия участия в правлении страной? Учитель ответил: — Если относиться с почитанием к пяти достоинствам и устранять четыре недостатка, то можно принимать участие в правлении. — Что значит пять достоинств? Учитель ответил: — Благородный муж, оказывая милость, не несет расходов; не вызывает злобы у людей, когда заставляет их трудиться; его желания несовместимы с жадностью; он полон величавости, но чужд высокомерия; он грозен, но в нем нет свирепости. — Что значит: "оказывая милость, не нести расходов?" Учитель ответил: — Благотворить народу, используя все то, что приносит ему выгоду, — это ли не милость, не требующая расходов? Если для людей, которых заставили трудиться, выбирать посильный труд, то у кого из них возникает злоба? Когда стремятся к человечности и добиваются ее, откуда может взяться жадность? Благородный муж не смеет проявить пренебрежение, имеет ли он дело с многочисленным или немногим, великим или малым, — это ли не величавость без высокомерия? Благородный муж носит надлежащим образом шапку и платье, его взор полон достоинства, он так внушителен, что люди, глядя на него, испытывают трепет, — он ли не грозен без свирепости? — Что значит четыре недостатка? Учитель ответил: — Казнить тех, кого не наставляли, значит быть жестоким; требовать исполнения, не предупредив заранее, значит проявлять насилие; медлить с приказом и при этом добиваться срочности, значит наносить ущерб; и в любом случае скупиться, оделяя чем-либо людей, значит поступать казенно. *** — Не зная Повеления Неба, не сможешь быть благородным мужем. Не зная ритуала, не сможешь утвердиться. Не понимая сказанного, не сможешь разобраться в человеке. (Лунь Юй //Конфуций. Я верю в древность. –М.,1995. С. 55-164) Вопросы и задания: 1. Что, по мнению Конфуция, должно лежать в основе идеального государственного и общественного строя – соблюдение человеком принципов добродетели или же воплощение в жизнь каких-то особых социальных принципов? 2. Сторонником какого – демократического или монархического – государственного устройства выступает Конфуций? Каким методам управления государством отдает он предпочтение? 3. Определите, в какой степени соответствуют отстаиваемые Конфуцием этические и социальные нормы провозглашенному им самим принципу «золотой середины». 23 4. Подумайте, с какой целью после смерти Конфуция императорским указом он был обожествлен, и создан его официальный культ. СОЦИАЛЬНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ Учитель сказал: «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклониться от [наказаний] и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд и исправится» (гл. 2, 3). [Сановник из царства Лу.– Авт.]Цзы Кан-цзы спросил: «Как сделать народ почтительным, преданным, старательным?» Учитель ответил: «Если вы будете в общении с народом строги, то народ будет почтителен. Если вы проявите сыновнюю почтительность к своим родителям и будете милостивы [к народу], то народ будет предан. Если вы будете выдвигать добродетельных людей и наставлять тех, кто не может быть добродетельным, то народ будет старательным» (гл. 2, 20). [Правитель царства Лу.– Авт.]Дин-гун спросил: «Каким образом государь использует чиновников, а чиновники служат государю?» Учитель ответил: «Государь использует чиновников, следуя ритуалу, а чиновники служат государю, основываясь на преданности» (гл. 3, 19). [Ученик.– Авт.]Цзы-гун спросил об управлении государством. Учитель ответил: «[В государстве] должно быть достаточно оружия и народ должен доверять [правителю]». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего из этих трех [вещей] можно пожертвовать, если возникнет крайняя необходимость?» Учитель ответил: «Можно отказаться от оружия». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего можно пожертвовать из [оставшихся] двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?» Учитель ответил: «Можно отказаться от пищи. С древних времен еще никто не мог избежать смерти. Но без доверия [народа] государство не сможет устоять» (гл. 12, 7). [Ученик.– Авт.]Цзы-чжан спросил Кун-цзы: «Каким образом следует заниматься управлением [государством]? Учитель ответил: «Управлением следует заниматься, почитая пять прекрасных [качеств] и искореняя четыре отвратительные [качества]»... Цзы-чжан спросил: «Что называется четырьмя отвратительными [качествами]»? Учитель ответил: «Если [народ] не поучать, а убивать – это называется жестокостью. Если [народ] не предупреждать, а затем [выразить недовольство], увидев результаты [труда], – это называется грубостью. Если настаивать на быстром окончании [работы], прежде дав указание не спешить, – это называется разбоем. Если обещать награду, но поскупиться ее выдать, – это называется жадностью» (гл. 20, 2). Конфуций. Беседы и высказывания // Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2 т. – М., 1972. – Т. 1. – С. 139–174. 24 АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ ДИОГЕН ЛАЭРЦИЙ (ЛАЭРТСКИЙ), греческий писатель, живший скорее всего в 3 в. н.э. «Лаэрций» не указывает ни на происхождение Диогена, ни на его родной город, по-видимому, это прозвище или эпитет. Диоген – автор истории греческой философии в десяти книгах, единственного произведения такого рода, которое дошло до нас полностью и является источником уникальных сведений«О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». В I кн. автор настаивает на чисто греческом происхождении философии, рассказывает о первых, полулегендарных греческих поэтах, вкратце обозревает дальнейшее развитие философии, после чего повествует о Фалесе и Семи мудрецах. Во II–VII кн. говорится об «ионийских» философах, таких, как Анаксимандр, Анаксимен, Анаксагор и наконец Сократ, к которому примыкают другие философы этой группы. Здесь мы обнаруживаем, например, Ксенофонта, основоположника гедонизма Аристиппа, создателя диалектической школы Эвклида Мегарского, главу Академии Платона (которому Диоген отводит целую книгу), Аристотеля и школу перипатетиков, Антисфена и его последователей киников, Зенона и его школу стоиков. VIII кн. посвящена «италийским» философам, прежде всего Пифагору, Эмпедоклу, астроному Эвдоксу и др. В IX кн. дается характеристика философов, стоящих особняком (Гераклит, Ксенофан), а затем рассказано о Пармениде, Зеноне Элейском, Демокрите, Протагоре, Пирроне и прочих скептиках вплоть до Сатурнина (2 в. н.э.). Х кн. целиком посвящена Эпикуру и его школе. Возникает впечатление, что свою схему развития философии Диоген строит вокруг двух ключевых фигур – Сократа и Пифагора. В построениях Диогена много неясного, они зачастую искусственны или сомнительны, хотя история греческой философии до сих пор основывается во многом именно на них. Книга в целом представляет собой компиляцию имевшихся на тот момент историй философии, биографий, библиографий и т.д., основана на зачастую плохо скомпонованных выписках, бессвязных и иногда противоречивых. Диоген ссылается на сотни источников, но с большинством из них он был знаком лишь из вторых, а то и из третьих рук. Тем не менее, современным исследователям пока не удалось выявить его собственных источников. По содержанию книга весьма разнообразна, местами это не имеющая никакой ценности спекуляция, а иногда – весьма компетентное изложение. В данной работе эта книга довольно часто будет использоваться для иллюстрации основных положений и биографических сведений большинства античных мыслителей. 25 Натурфилософский период ФАЛЕС Фалес (по согласному утверждению и Геродота, и Дурида, и Демокрита) был сын Эксамия и Клеобулины из рода Фелидов, а этот род финикийский, знатнейший... [Он был одним из семи мудрецов], что подтверждает и Платон; и когда… эти семеро получили именование мудрецов, он получил такое имя первым… Отойдя от государственных дел, он обратился к умозрению природы. По одному мнению, от него не осталось ни единого сочинения – ибо приписываемая ему “Судоводная астрономия” принадлежит, говорят, Фоку Самосскому… По другому же мнению, он написал только две книги: “О солнцестоянии” и “О равноденствии”, считая остальное непостижимым. Некоторые полагают, что он первый стал заниматься астрономией, предсказывая затмения и солнцестояния… Некоторые же утверждают также, что он первый объявил душу бессмертной… Он первый нашел путь солнца от солнцестояния до солнцестояния; он первый (по мнению некоторых) объявил, что размер солнца составляет одну семьсот двадцатую часть [солнечного кругового пути, а размер луны – такую же часть] лунного пути. Он первый назвал последний день месяца “тридесятым”. Он первый, как говорят иные, стал вести беседы о природе. Аристотель и Гиппий утверждают, что он приписывал душу даже неодушевленным телам, ссылаясь на магнит и на янтарь. Памфила говорит, что он, научившись у египтян геометрии, первый вписал прямоугольный треугольник в круг… Впрочем, иные, в том числе АполлодорИсчислитель, приписывают это Пифагору... Можно думать, что и в государственных делах он был наилучшим советчиком. Так, когда Крез пригласил милетян к союзу, Фалес этому воспротивился и тем самым спас город после победы Кира. Впрочем, в повествовании Гераклида он сам говорит, что жил в уединении «простым гражданином»… А Иероним Родосский (во II книге «Разрозненных заметок») сообщает, будто, желая показать, что разбогатеть совсем не трудно, он однажды в предвидении большого урожая оливок взял в наем все маслодавильни и этим нажил много денег. Началом всего он полагал воду, а мир считал одушевленным и полным божеств. Говорят, он открыл продолжительность года и разделил его на триста шестьдесят пять дней. Учителей он не имел, если не считать того, что он ездил в Египет и жил там у жрецов. Иероним говорит, будто он измерил высоту пирамид по их тени, дождавшись часа, когда наша тень одной длины с нами… Гермипп в «Жизнеописаниях» приписывает Фалесу то, что иные говорят о Сократе: будто бы он утверждал, что за три вещи благодарен судьбе: во-первых, что он человек, а не животное; во-вторых, что он мужчина, а не женщина; в-третьих, что он эллин, а не варвар. Говорят также, будто однажды старуха вывела его наблюдать звезды, а он свалился в яму и 26 стал кричать о помощи, и старуха ему сказала: “Что же, Фалес? ты не видишь того, что под ногами, а надеешься познать то, что в небесах?” Как астроном он известен и Тимону, который в «Силлах» хвалит его так: Между семью мудрецами Фалес – мудрец-звездоведец... А изречения его известны такие: древнее всего сущего – бог, ибо он не рожден; прекраснее всего – мир, ибо он творение бога; больше всего – пространство, ибо оно объемлет все; быстрее всего – ум, ибо он обегает все; сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем; мудрее всего – время, ибо оно раскрывает все. Он сказал, что между жизнью и смертью нет разницы. – “Почему же ты не умрешь?” – спросили его. – “Именно поэтому”, – сказал Фалес. На вопрос, что возникло раньше, ночь или день, он ответил: “Ночь – раньше на один день”. Его спросили, что на свете трудно? – “Познать себя”. Что легко? – “Советовать другому”. Что приятнее всего? – “Удача”. Что божественно? – “То, что не имеет ни начала, ни конца”. Что он видел небывалого? – “Тирана в старости”. Когда легче всего сносить несчастье? – “Когда видишь, что врагам еще хуже”. Какая жизнь самая лучшая и справедливая? – “Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других”. Кто счастлив? – “Тот, кто здоров телом, восприимчив душою и податлив на воспитание”… Аполлодор… пишет, что родился Фалес в 1-й год 39-й олимпиады, прожил 78 лет (или, по словам Сосикрата, 90) […] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986 Вопросы и задания: 1. Что Фалес рассматривает в качестве первоначала мира? 2. Какие доказательства своей правоты он приводит? 3. Почему мы называем его позицию натурфилософской? Большинство первых философов полагали начала, относящиеся к разряду материи, единственными началами всех вещей; из числа все сущее [вещи] состоят, из чего, как из первого они возникают и во что, как в последнее они уничтожаются… Это они полагают элементом и это началом сущих [вещей]. Однако количество и вид такого начала не все определяют одинаково. Так, Фалес, родоначальник такого рода философии, считает [материальное начало] водой, поэтому он и утверждает, что земля – на воде. Вероятно, он вывел это воззрение из наблюдения, что пища всех [существ] влажная и что тепло как таковое рождается из воды и живет за счет нее, а “то, из чего все возникает”, это [по определению] и есть начало всех [вещей]. Вот почему он принял это воззрение, а также потому, что сперма всех [живых существ] имеет влажную природу, а начало и причина роста содержащих влагу [существ] – вода. Аристотель. Метафизика // Сочинения.в 4 т. М., 1975. 1-3.С.983 ; 6; С.983. 27 АНАКСИМАНДР Анаксимандр, сын Праксиада, милетец. Он утверждал, что начало и элемент (стихия) есть бесконечное (apeiron), не определял [это бесконечное] как “воздух”, “воду” или какой-нибудь другой определенный элемент. Он учил, что части изменяются, целое же (универсум) остается неизменным, что Земля покоится посредине [космоса], занимая центральное местоположение [в силу шарообразности], а также, что Луна сияет ложным светом и освещается Солнцем, в Солнце [по величине] не менее Земли ее чистейший огонь. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. –М.,1986 Из полагающих одно движущееся и бесконечное [начало]. Анаксимандр, сын Праксиада, милетец, преемник и ученик Фалеса, началом и элементов сущих [вещей] полагал бесконечное, первым ввел это имя начала. Этим [началом] он считает не воду и не какой-нибудь другой из так называемых элементов, но некую бесконечную природу, из которой рождаются небосводы [миры] и находящиеся в них космосы. А из каких [начал] вещам рождены, в те же самые и гибель совершается по роковой задолженности, как он об этом сам говорит довольно поэтическими (66) словами. Ясно, что подметив взаимопревращение четырех элементов, он не счел ни один из них достойным того, чтобы принять его субстрат [остальных], но [признал субстратом] нечто иное, отличное от них. Возникновение он объясняет не инаковением [качественным превращением] первоэлемента, но определением противоположностей вследствие вечного движения. Поэтому Аристотель и поставил его в один ряд с философами типа Анаксагора. Симплиций.Phys. 24,11. АНАКСИМЕН Анаксимен, сын Эвристата, милетец, который был учеником Анаксимандра, так же, как и он, полагал, что субстратная естественная субстанция одна и бесконечна, но в отличие от него [считает ее] не неопределенной, а [конкретно] определенной, полагая ее воздухом. Сущностные различия он свел к разреженности и плотности. Разрежаясь [воздух] становится огнем, сгущаясь – ветром, потом облаком, [сгустившись] еще больше – водой, потом землей, потом камнями, а из них – все остальное. Движение же, так же [как и Анаксимандр] полагает вечным и считает его причиной изменения. Симплиций.Phys. 24,26. 28 ГЕРАКЛИТ ЭФЕССКИЙ Этот космос тот же самый для всех, не создал никто из богов, не из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами разгорающимся и мерами погасающим. КлиментStromV, 105. Огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, а земля – смертью воды. Максим Тирский XII, 4. Гераклит [учит], что вечный круговращаю-щийся огонь [есть бог], судьба же – логос (разум), созидающий сущее из противоположных стремлений [27]. Гераклит: все происходит по определению судьбы, последняя же тождественна с необходимостью. Аэций 17, 22. ПИФАГОР Пифагор, сын Мнесарха — камнереза, родом самосец (как говорит Гермипп) или тирренец (как говорит Аристоксен) с одного из тех островов, которыми завладели афиняне, выгнав оттуда тирренцев… ...Юный, но жаждущий знания, он покинул отечество для посвящения во все таинства, как эллинские, так и варварские: он появился в Египте, и Поликрат верительным письмом свел его с Амасисом, он выучил египетский язык (как сообщает Антифонт в книге «О первых в добродетели»), он явился и к халдеям и к магам. Потом на Крите он вместе с Эпименидом спустился в пещеру Иды, как и в Египте в тамошние святилища, и узнал о богах самое сокровенное. А вернувшись на Самос и застав отечество под тиранией Поликрата, он удалился в италийский Кротон; там он написал законы для италийцев и достиг у них великого почета вместе со своими учениками, числом до трехсот, которые вели государственные дела так отменно, что поистине это была аристократия, что значит «владычество лучших». О себе он говорил (по словам Гераклида Понтийского), что некогда он был Эфалидом и почитался сыном Гермеса; и Гермес предложил ему на выбор любой дар, кроме бессмертия, а он попросил оставить ему и живому и мертвому память о том, что с ним было. Поэтому и при жизни он помнил обо всем, и в смерти сохранил ту же память… Некоторые говорят вздор, будто Пифагор не оставил ни одного писаного сочинения. Но сам физик Гераклит чуть не в голос кричит: «Пифагор, сын Мнесарха, превыше всех людей занимался изысканиями и, отобрав эти сочинения, создал свою мудрость, свое многознание, свое дурнописание». Так он судит потому, что сам Пифагор в начале сочинения «О природе» пишет: «Нет, клянусь воздухом, которым дышу, клянусь водой, которую пью, не приму я хулы за эти слова...» В действительности же Пифагором написаны три сочинения — «О воспитании», «О государстве» и 29 «О природе». А сочинение, приписываемое Пифагору, принадлежит Лисиду, тарентскому пифагорейцу, который бежал в Фивы и был учителем Эпаминонда. Далее, Гераклид, сын Сарапиона, в «Обзоре Сотиона» утверждает, что Пифагор написал, во-первых, книгу в стихах «О целокупном», во-вторых, «Священное слово», которое начинается так: Юноши, молча почтите вниманием это вещанье... в-третьих, «О душе», вчетвертых, «О благочестии», в-пятых, «Элофал, отец ЭпихармаКосского», вшестых, «Кротон» и другие произведения; но «Слово о таинствах» написано Гиппасом, чтобы опорочить Пифагора, и многие сочинения Астона Кротонского тоже приписываются Пифагору… Сосикрат в «Преемствах» говорит, что на вопрос Леонта, флиунтского тирана, кто он такой, Пифагор ответил: «Философ», что значит «любомудр». Жизнь, говорил он, подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные — торговать, а самые счастливые — смотреть; так и в жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы — до единой только истины… Жизнь человеческую он разделял так: «Двадцать лет — мальчик, двадцать — юнец, двадцать — юноша, двадцать — старец. Возрасты соразмерны временам года: мальчик — весна, юнец — лето, юноша — осень, старец — зима». (Юнец у него — молодой человек, юноша — зрелый муж.) Он первый, по словам Тимея, сказал: «У друзей все общее» и «Дружба есть равенство». И впрямь, его ученики сносили все свое добро воедино. Пять лет они проводили в молчании, только внимая речам Пифагора, но не видя его, пока не проходили испытания; и лишь затем они допускались в его жилище и к его лицезрению… Видом, говорят, был он величествен, и ученикам казалось, будто это сам Аполлон, пришедший от гипербореев… Это он довел до совершенства геометрию после того, как Мерид открыл ее начатки (так пишет Антиклид во II книге «Об Александре»). Больше всего внимания он уделял числовой стороне этой науки. Он же открыл и разметку монохорда; не пренебрегал он и наукой врачевания. А когда он нашел, что в прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен квадрату катетов, то принес богам гекатомбу (как о том говорит АполлодорИсчислитель); и об этом есть такая эпиграмма: В день, когда Пифагор открыл свой чертеж знаменитый, Славную он за него жертву быками воздвиг. Говорят, он первый стал держать борцов на мясной пище, и первого среди них — Евримена (так утверждает Фаворин в III книге «Записок»), между тем как раньше они укрепляли тело сухими смоквами, мягким сыром и пшеничным хлебом (как сообщает тот же Фаворин в VIII книге «Разнообразного повествования»). Впрочем, некоторые утверждают, что такое питание установил не философ Пифагор, а какой-то Пифагорумаститель, ибо философ запрещал даже убивать животных, а тем более ими кормиться, ибо животные имеют душу, как и мы (такой он называл предлог, на самом же деле, запрещая животную пищу, он приучал и приноравливал 30 людей к простой жизни, чтобы они пользовались тем, что нетрудно добыть, ели невареную снедь и пили простую воду, так как только в этом — здоровье тела и ясность ума)… Говорят, он первый заявил, что душа совершает круг неизбежности, чередою облекаясь то в одну, то в другую жизнь; первый ввел у эллинов меры и веса (так говорит Аристоксен-музыковед); первый сказал, что Геспер и Фосфор — одна и та же звезда (так говорит Парменид). …Учение Пифагорово невозможно было узнать до Филолая: только Филолай обнародовал три прославленные книги, на покупку которых Платон послал сто мин. И вот на ночные его рассуждения сходилось не менее шестисот слушателей, а кто удостаивался лицезреть его, те писали об этом домашним как о великой удаче. ...Сам же он, как повествуют некоторые, довольствовался только медом или сотами или хлебом, вина в дневное время не касался, на закуску обычно ел овощи вареные и сырые, а изредка — рыбу. Одежда его была белая и чистая, постельная ткань — белая шерстяная, ибо лен в тех местах еще не стал известен. В излишествах он никогда не был замечен — ни в еде, ни в любви, ни в питье; воздерживался от смеха и всяких потех, вроде издевок и пошлых рассказов; не наказывал ни раба, ни свободного, пока был в гневе. Наставление он называл «напрямлением»… Ученикам своим, говорят, он предписывал всякий раз, входя в свой дом, повторять: Что я свершил? и в чем согрешил? и чего не исполнил?.. Александр в «Преемствах философов» говорит, что в пифагорейских записках содержится также вот что. Начало всего — единица; единице как причине подлежит как вещество неопределенная двоица; из единицы и неопределенной двоицы исходят числа; из чисел — точки; из точек — линии; из них — плоские фигуры; из плоских — объемные фигуры; из них — чувственно воспринимаемые тела, в которых четыре основы — огонь, вода, земля и воздух; перемещаясь и превращаясь целиком, они порождают мир — одушевленный, разумный, шаровидный, в середине которого — земля; и земля тоже шаровидна и населена со всех сторон. Существуют даже антиподы, и наш низ — для них верх. В мире равнодольны свет и тьма, холод и жар, сухость и влажность; если из них возобладает жар, то наступит лето, если холод — зима, если сухость — весна, если влажность — осень, если же они равнодольны — то лучшие времена года. В году цветущая весна есть здоровье, а вянущая осень — болезнь; точно так же и в сутках утро есть расцвет, а вечер — увядание, и поэтому вечер — болезненней. Воздух около земли — застойный и нездоровый, и все, что в этом воздухе, — смертно; а высший воздух — вечнодвижущийся, чистый, здоровый, и все, что в нем есть, — бессмертно и потому божественно. Солнце, луна и прочие светила суть боги, ибо в них преобладает тепло, а оно — причина жизни. Луна берет свой свет от солнца. Боги родственны людям, ибо человек причастен к теплу, — поэтому над нами есть божий промысел. Рок есть причина расположения целого по 31 порядку его частей. Из солнца исходит луч сквозь эфир, даже сквозь холодный и плотный (холодным эфиром называют воздух, а плотным эфиром — море и влажность), тот луч проникает до самых глубин и этим все оживотворяет. Живет все, что причастно теплу, поэтому живыми являются и растения; душа, однако, есть не во всем. Душа есть отрывок эфира, как теплого, так и холодного,— по ее причастности холодному эфиру. Душа — не то же, что жизнь: она бессмертна, ибо то, от чего она оторвалась, бессмертно... Чувство вообще и зрение в частности есть некий пар особенной теплоты; оттого, говорят, и возможно видеть сквозь воздух и сквозь воду, что теплота встречает сопротивление холода, а если бы пар в наших глазах был холодным, он растворился бы в таком же холодном воздухе. Недаром Пифагор называет очи вратами солнца. Точно так же учит он и о слухе и об остальных чувствах. Душа человека разделяется на три части: ум (nous), рассудок (phren) и страсть (thymos). Ум и страсть есть и в других живых существах, но рассудок — только в человеке. Власть души распространяется от сердца и до мозга: та часть ее, которая в сердце, — это страсть, а которая в мозге — рассудок и ум; струи же от них — наши чувства. Разумное бессмертно, а остальное смертно. Питается душа от крови… Душами полон весь воздух, называются они демонами и героями, и от них посылаются людям сны и знаменья недугов или здравия, и не только людям, но и овцам и прочим скотам; к ним же обращены и наши очищения, умилостивления, гадания, вещания и все подобное. Главное для людей, говорил Пифагор, в том, чтобы наставить душу к добру или злу. Счастлив человек, когда душа у него становится доброю; но в покое она не бывает и ровным потоком не течет. Справедливость сильна, как клятва, потому и Зевс именуется Клятвенным. Добродетель есть лад (harmonia), здоровье, всякое благо и бог. Дружба есть равенство ладов… Из фигур он считал прекраснейшими среди объемных — шар, а среди плоских — круг. Старость подобна всему, что умаляется, молодость — всему, что нарастает. Здоровье есть сохранение образа, болезнь — его разрушение… У Пифагора была жена по имени Феано, дочь БронтинаКротонского (а другие говорят, что Бронтину она была женой, а Пифагору ученицею), и была дочь по имени Дамо, как о том говорил Лисид в письме к Гиппасу: «Многие мне говорят, будто ты рассуждаешь о философии перед народом, что всегда осуждал Пифагор, ведь и дочери своей Дамо он доверил свои записки лишь с наказом никому не давать их из дому. И хоть она могла продать его сочинения за большие деньги, она того не пожелала, предпочтя золоту бедность и отцовский завет, а ведь она была женщина!» Был у них также сын Телавг, который стал преемником отца и (по некоторым известиям) учителем Эмпедокла; недаром Эмпедокл, по словам Гиппобота, говорит: СлавныйТелавг, дитя Феано, дитя Пифагора! 32 Пифагор же, по словам Гераклида, сына Сарапиона, скончался в восемьдесят лет, в согласии с собственной росписью возрастов, хоть по большей части и утверждается, будто ему было девяносто… Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986. Самосец Пифагор, сын Миссары, первый назвавший философию этим именем [признает началами числа и заключающиеся в них соразмерности, которые он прививает гармониями, элементы же, называемые геометрическими [он считает] (67) состоящими из тех и других [начал]. Опять же [он принимает] и в началах монаду и неопределенную диаду. Одно из начал у него устремляется к действующей и видовой причине, каковая есть бог – ум, другая же [относится] к причине страдательной и материальной, каковая есть видимый мир. Аэций 13, 8. Пифагор говорит, что пять телесных фигур, которые называются также математическими: из куба [учит он] возникла земля, из пирамиды – огонь, из октаэдра – воздух, из икосаэдра – вода, из додекаэдра – сфера Вселенной [т. е. эфир]. Аэций II,6,5, ПАРМЕНИД Псевдо-Плутарх.Strom.5. Он объявляет, что согласно истинному положению вещей, Вселенная вечна и неподвижна. Возникновение же относится к области кажущегося, согласно логичному мнению бытия. И ощущения он изгоняет из области истины. Он говорит, что если что-нибудь существует сверх бытия, то оно не есть бытие. Небытия же во Вселенной нет. Вот такимто образом он оставляет бытие без возникновения. Аэций1,7,26.Парменид: бог – неподвижен, конечен и имеет форму шара. Аэций 1, 25, 3.Парменид и Демокрит: все существует согласно необходимости. Судьба же, правда, провидение и творец мира тождественны. О природе IV, 3. Есть бытие, а не бытия вовсе нету; Здесь достоверности путь, и к истине он приближает. V, 1. Одно и то же есть мысль и бытие. VI, 1. Слово и мысль бытием должны быть. VIII, 34. Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль. Ибо без бытия, в котором существует ее выражение, мысли тебе не найти. VIII. Не возникает оно [бытие], и не подчиняется смерти. Цельное все без конца, не движется и однородно. Не было в прошлом оно, не будет, но все – в настоящем. Без перерыва, одно. Ему ли разыщешь начало? 33 Как и откуда расти? VIII, 21. Гаснет рождение, так и смерть пропадет без вести, И неделимо оно, ведь все оно сплошь однородно. VIII , 26. Так неподвижно лежит в пределах оков величайших И без начала, конца, затем, что рождение и гибель Истинны тем далеко отброшенным вдаль убеждением. VIII, 30. Могучая необходимость Держит в оковах его, пределом вокруг ограничив. Так бытие должно быть необходимо конечным: Нет ему нужды ни в чем, иначе во всем бы передалось. VIII, 42. Есть же последний предел, и все бытие отовсюду Замкнуто, массе равно вполне совершенного шара с правильным центром внутри. Теперь закрепите изученный материал. Для этого сравните отрывки из «предфилософской» поэмы «Теогония» (т. е. родословие богов) первого известного древнегреческого поэта Гесиода (VIII–VII ст. до н. э.) и собственно философской поэмы одного из первых античных философов Парменида из Элеи (ок. 540 – ок.470 гг. до н. э.) «О природе», в которых речь идет об одной и той же проблеме – поиске основы, из которой происходит все существующее. Вопросы и задания: 1. Укажите, что считали первоначалом соответственно «предфилософ» Гесиод и философ Парменид. 2. Каким образом Гесиод и Парменид обосновывали свой подход к проблеме первоначала мира? 3. Выясните, что общего и у Гесиода, и у Парменида в форме выражения своих идей. 4. В чем вы на примере поэмы Парменида видите пережитки мифологического сознания в ранней философской мысли? ГЕСИОД «ТЕОГОНИЯ» – Перво-наперво возник Хаос (Бездна), а затем Широкогрудая Гея (Земля)… Из Хаоса родились Эреб (Мрак) и черная Ночь, А от Ночи произошли Эфир и Денница… Земля сначала родила равное себе Звездное Небо (Урана), чтобы оно покрыло ее повсюду, И да будет блаженным богам прочным седалищем навек, Всех бессмертных, живущих на вершине снежного Олимпа, И Тартар туманный в недрах широкодорожной Земли, И Эрос (Любовь) – прекраснейший среди бессмертных богов, Расслабляющий члены всех богов и людей Покоряет он разум и соображенье в груди. 34 Родила и высокие Горы – прелестные обиталища Богинь-Нимф, которые живут в ущелистых горах, Еще родила бурно волнующуюся неистощимую пучину – Море,… А потом,… родила глубоководовертного Океана, Кея с Крием и Гипериона с Япетом, Тейю с Реей и Фемиду с Мнемосиной, Златовенчанную Фебу и обворожительнуюТефию... Парменид «О ПРИРОДЕ» Ныне скажу я, а ты восприми мое слово, услышав, Что за пути изысканья единственно мыслить возможно. Первый гласит, что «есть» и «не быть никак невозможно»: Это – путь Убежденья (которое Истине спутник). Путь второй – что «не есть» и «не быть должно неизбежно»: Эта тропа, говорю я тебе, совершенно безвестна, Ибо то, чего нет, нельзя ни познать (не удастся), Ни изъяснить... Ибо мыслить – то же, что быть... Можно лишь то говорить и мыслить, что есть; бытие ведь Есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать <…>. …Один только путь остается «Есть» гласящий; на нем – примет очень много различных, Что нерожденным должно оно быть и негибнущим также, Целым, единородным, бездрожным и совершенным. И не «было» оно, и не «будет», раз ныне все сразу «Есть», одно, сплошное. Не сыщешь ему ты рожденья. Как, откуда взросло? Из не-сущего? Так не позволю Я ни сказать, ни помыслить: немыслимо, невыразимо <…>. Фрагменты ранних греческих философов. – М., 1989. – Ч. 1. От эпическихтеокосмогоний до возникновения атомистики – С. 35, 295–296. ЗEHOH ЭЛЕЙСКИЙ В своем сочинении он доказывает, что тому, кто утверждает множественность [сущего], приходится впадать в противоречие – [В частности] он доказывает, что если сущее тождественно, то оно и велико и мало, столь велико, что бесконечно по величине, и столь мало, что вовсе не имеет величины. Вот в этом [доказательстве] он старается доказать, что то, что не имеет величины, ни толщины, ни объема, существовать не может. Ибо, говорит он, если прибавить [это] к другому сущему, то нисколько не увеличить его. Ведь так у него нет вовсе величины, то будучи присоединено, оно не может нисколько увеличено. И таким образом… [очевидно] ничего не 35 было бы прибавлено. Если же другая [вещь] нисколько не уменьшится от отнятия [у него этого] и, с другой стороны, нисколько не увеличится от прибавления [этого], то очевидно, что то, что было прибавлено и отнято, есть ничто. И это Зенон говорит не с целью отрицать единое, но исходя из того [соображения], что каждая из многих бесконечных (по числу вещей) имеет величину по той причине, что перед любой [вещью] всегда должно находиться что-нибудь вследствие бесконечной делимости. Это он доказывает после того, как раньше показал, что ничто не имеет величины, так как каждая из многих [вещей] тождественна с собой и едина. Симплиций.Phys. 139, 9. Аполлодор в «Хронологии» говорит, что по рождению он был сын Телевтагора, по усыновлению же сын Парменида, [а Парменид — сын Пирета]... росту он был высокого, как о том говорит в «Пармениде» Платон, который упоминает о нем также в «Софокле» и в «Федре», называя его элейским Паламедом; между тем как Аристотель говорит, что он изобрел диалектику, как Эмпедокл — риторику. Человек он был благороднейший как в философии, так и в государственных делах; книги его, говорят, полны большого ума. Мало того, он задумывал низвергнуть тирана Неарха (а иные говорят, Диомедонта) и был схвачен, как о том рассказывает Гераклид в «Сокращении» по Сатиру; но когда его допрашивали о сообщниках и об оружии, которое он вез в Липару, он в ответ оговорил всех друзей тирана, чтобы тот остался одинок, а потом, попросившись сказать ему на ухо кое о ком, вцепился в ухо зубами и не отпускал, пока его не закололи; так подвергся он той же участи, что и тираноубийца Аристогитон.Деметрий в «Соименниках» говорит, будто он откусил тирану нос, а Антисфен в «Преемствах» — будто после того, как он оговорил друзей тирана, тот его спросил, не было ли кого-нибудь еще, а он ответил: «Только ты, пагуба нашего города!», потом обратился к окружающим: «Дивлюсь я вашей трусости: чтобы не пострадать, как я, вы ползаете перед тираном!» — и наконец отгрыз себе язык и выплюнул его тирану в лицо; и граждан это так взволновало, что они тут же насмерть побили тирана каменьями… Был он достойным человеком и во многом другом, а к вышестоящим относился с такой же надменностью, как и Гераклит. Так, родной свой город, фокейское поселение, прежде называвшееся Гиелой, а потом Элеей, неприметную общину, умевшую только вскармливать достойных мужей, любил он больше, чем тщеславные Афины, и прожил там всю свою жизнь, ни разу не выбравшись к афинянам. Он первый стал предлагать рассуждение об Ахиллесе, (хотя Фаворин приписывает это Пармениду), равно как и многие другие. Мнения его таковы: миры существуют, пустоты же не существует; природа всего сущего произошла из теплого, холодного, сухого и влажного, превращающихся друг 36 в друга; люди же произошли из земли, а души их есть смесь вышеназванных начал, в которой ни одно из них не пользуется преобладанием. …Расцвет нашего философа приходится на 79-ю олимпиаду. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986. -IX, С.72. АНАКСАГОР Анаксагор из Клазомен, который по времени был раньше [Эмпедокла], а делами позже, принимает бесконечное число начал: он утверждает, что почти подобочастное (Как, например, вода или огонь) возникают и уничтожаются только в смысле соединения и разделения, а в другом смысле не возникают и не уничтожаются, но пребывают вечными. У Анаксагора ум используется как deusexmachina для творения мира, и всякий раз, как он не может объяснить по какой-то причине [нечто] с необходимостью имеет место, он его притаскивает, а в остальных случаях он называет причиной происходящего все, что угодно, только не ум. Аристотель. Метафизика. 984, а 11; а 18. Поскольку и Анаксагор, и Демокрит принимают бесконечное число начал (первый гомеомерии, второй – атомы, [Аристотель] сначала излагает воззрения Анаксагора – объясняет нам, почему Анаксагор пришел к такому представлению и показывает, что Анаксагору приходится считать бесконечной по величине не только целостную смесь [Вселенную], но и утверждать, что каждая гомеомерия, подобно Вселенной, содержит в себе все вещи, и даже не просто бесконечные [по числу], но и бесконечное число раз бесконечные. Как полагали, Анаксагор утверждал, что все вещи были вперемешку и оставались неподвижными в течение бесконечного времени, затем творец космоса – Ум, соизволив разделить виды, которые Он называет гомеомериями, сообщил им движение. Симплиций.Phys. 460, 4; 1123.21 ЛЕВКИПП и ДЕМОКРИТ Левкипп из Элеи (а по другим сведениям — из Абдеры, по третьим — из Милета). Он был слушателем Зенона. Мнение его было, что Вселенная беспредельна, что все в ней переменяется одно в другое, что она есть пустота и полнота. Миры возникают тогда, когда тела впадают в пустоту и прилегают друг к другу; и от движения их по мере их возрастания возникает природа светил. Солнце движется по большему кругу, чем луна; земля держится в самой середине вихря, а видом она, как бубен. Это он первый принял атомы за начала. Таковы основные черты его учения; частности же его следующие. Вселенную, как сказано, называет он беспредельной. В ней есть полнота и есть пустота; то и другое он называет основами. Из них возникают и в них разрешаются бесконечные миры. Возникновение миров происходит 37 так. Из беспредельности отделяется и несется в великую пустоту множество разновидных тел; скапливаясь, они образуют единый вихрь, а в нем, сталкиваясь друг с другом и всячески кружась, разделяются по взаимному сходству. И так как по многочисленности своей они уже не могут кружиться в равновесии, то легкие тела отлетают во внешнюю пустоту, словно распыляясь в ней, а остальные остаются вместе, сцепляются, сбиваются в общем беге и образуют таким образом некоторое первоначальное соединение в виде шара. Оно в свою очередь отделяет от себя как бы оболочку, в которую входят разнообразные тела. По мере того как она вращается в вихре, отталкиваемая от середины, эта внешняя оболочка становится тонкою, потому что все плотное, что захватывалось вихрем, постоянно стекалось в одно место. Из того, что уносилось к середине и там держалось вместе, образовалась земля. А сама окружающая оболочка тем временем росла в свою очередь за счет притока тел извне: вращаясь вихрем, она принимала в себя все, чего ни касалась. Некоторые из этих тел, сцепляясь, образовали соединение, которое сперва было влажным и грязным, потом высохло и закружилось в общем вихре и наконец воспламенилось и стало природою светил. Круг солнца — самый дальний от земли, круг луны — самый ближний, остальные лежат между ними. Все светила воспламеняются от быстроты движения, а солнце воспламеняется еще и от звезд; в луне огня лишь немного. Затмения солнца и луны... [Наклон зодиака возник оттого,] что земля накренена к югу. Северные области всегда под снегом, в холоде и во льдах. Затмения солнца происходят редко, а затмения луны часто, потому что круги их неравны. И как возникновение миров, так и возрастания их, и ущербы, и разрушения совершаются по некой неизбежности, но, какова она, Левкипп не разъясняет. Демокрит, сын Гегесистрата (а другие говорят — Афинокрита, а третьи — Дамасиппа), из Абдеры (а иные говорят — из Милета). Он был учеником каких-то магов и халдеев, которых царь Ксеркс оставил наставниками у его отца, когда у него гостил, как о том сообщает и Геродот; у них-то он еще в детстве перенял науку о богах и о звездах. Потом он перешел к Левкиппу, а по некоторым сообщениям — и к Анаксагору, моложе которого он был на сорок лет… Левкипп и его последователь Демокрит признают элементами полноту и пустоту, называя одно сущим, другое не-сущим, а именно: полное и плотное – сущим, а пустое [разряженное] – не-сущим (поэтому они и говорят, что сущее существует нисколько не больше, чем не-сущее, потому что и тело существует нисколько не больше, чем пустота), а материальной причиной существующего они называют и то, и другое. И так, как те, кто признает основную сущность единой, а не остальные выводят из ее свойств, принимая разряженное и плотное за основания (archai) свойств [вещей, так и Левкипп и Демокрит утверждают, что отличия [атомов] суть причины всего 38 остального А этих отличий они указывают три: очертания, порядок и положение. Ибо сущее, говорят они, различается лишь “строем”, “соприкосновением” и “поворотом”: из них “строй” – это очертания, “соприкосновение” – порядок, “поворот” – положение, а именно А отличается от N очертаниями, AN от NA – порядком, Z от N положением. А вопрос о движении, откуда или каким образом оно у существующего, и они подобно остальным легкомысленно обошли. “Каждое из бесконечного множества телец должно быть определенной величины”. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. –М.,1986. - Х, 56. Аристотель, Dedenetcov . 1,8, 329 в 85-325 а 1. Наиболее методически обо всем учили, исходя из одного и того же принципа, Левкипп и Демокрит. Они приняли начало соответственно природе, какова она есть сама по себе. Дело в том, что некоторые из древних полагали, будто бытие по необходимости едино и неподвижно. Ибо пустота не существует, движение невозможно, если нет отдельно существующей пустоты, и, с другой стороны, нет многого, если нет того, что разделяет. Левкипп же полагал, что он обладает учением, которое будучи согласно с чувственным восприятием, не отрицает ни возникновения, ни уничтожения, ни движения, ни множественности сущего. Согласившись в этом [с показаниями! чувственных] восприятий, а с [философами] принимавшими (70) единое, – в том, что не может быть движение без пустоты, он говорит, что пустота – небытие, и что небытие существует нисколько не менее, чем бытие. Ибо сущее в собственном смысле – абсолютно полное бытие. Такое “полное” же не едино, но таковых сущих бесконечное множество по числу, и они невидимы вследствие [своих] объемов; Они носятся в пустоте [ибо пустота существует и, соединяясь, производят возникновение, расторгаясь на гибель. Аристотель.Phys. 1, 5.265 в 24. Они говорили, что атомы трясутся во всех направлениях, и они не только приписывали элементам первичное движение, но и исключительно лишь это движение, прочие же [виды, движения приписываются им] тем [сложным видам], которые сами возникают из элементов. ИпполитRexhack. 1,13. Миры [по мнению Демокрита] бесчисленны и различны по величине. В некоторых из них нет ни Солнца, ни Луны, в других – Солнце и Луна больше по размерам наших, а в некоторых их большее число. Расстояния между мирами не равны, между некоторыми большие, между другими меньшие, и одни миры еще растут, другие уже находятся в расцвете, третьи разрушаются, и в одно и то же время в одних местах миры возникают, в других разрушаются. Погибают же они друг от друга, сталкиваясь между собой. Некоторые миры не имеют ни животных, ни растений и вовсе лишены влаги. Наш мир находится в расцвете, не будучи в состоянии более принимать в себя что-либо извне. 39 Аэций 1,25 ч. Ни одна вещь, писал Левкипп, не возникает беспричинно, но все [появляется] на каком-нибудь основании и в силу необходимости. Аэций 1,3,2. Мир не одушевлен и не управляется провидением, но будучи образован из атомов, он управляется некоторой неразумной природой. Все совершается по необходимости, так как вихрь является причиной возникновение всего земного, и этот вихрь Демокрит называет необходимостью. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986. - IX, 45 Классическая античная философия ПРОТАГОР Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующие, что они не существуют. Протогор мерой называет критерий, вещами же – дела (то, что делается). Таким образом, он утверждает, что человек есть критерий всех дел: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют. И вследствие этого он принимает только то, что является каждому [отданному человеку] и таким образом вводит [принцип] относительности. Протагор говорит, что материя текуча и при течении ее беспрерывно происходят прибавления взамен убавлений ее и ощущения перестраиваются и применяются в зависимости от возрастов и прочих телесных условий. Люди в различное время воспринимают по-разному, в зависимости от различий своих состояний. [Протагор] говорил, что все продукты воображения и все мнения истинны и что истина принадлежит к тому, что относительно, вследствие того, что все явившееся им, представляющееся кому-нибудь существует непосредственно в отношении к нему. [Протагор] первый сказал, что о всякой вещи есть два мнения, противоположных друг другу. И [еще он говорил] что все истинны. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986. IX, 51 Протагор, изречения которого следующие: «Вор не желает приобрести ничего дурного. Приобретение хорошего есть дело хорошее. Следовательно, вор желает хорошего»; «Эта собака имеет детей, значит, она — отец. Но это твоя собака. Значит, она твой отец. Ты ее бьешь, значит, ты бьешь своего отца и ты — брат щенят». Воистину, как не вспомнить библейские слова: «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» 40 ГОРГИЙ В сочинении “О несуществующем” или “О природе” он устанавливает три главных положения, непосредственно следующие одно за другим. Одно [положение] – именно первое [гласит], что ничто не существует; второе – что если [что-либо] и существовало, то оно непознаваемо для человека; третье – что если Оно и познаваемо, то все же по крайней мере оно непередаваемо и необъяснимо для ближнего. СОКРАТ Сократ, сын скульптора Софрониска и повивальной бабки Фенареты (по словам Платона в «Теэтете»), афинянин, из демаАлопеки... В самом деле, он был силен и в риторике (так пишет Идоменей), а Тридцать тиранов даже запретили ему обучать словесному искусству (так пишет Ксенофонт); и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной… Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду... Освободил его из мастерской и дал ему образование Критон, привлеченный его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский). Поняв, что философия физическая нам безразлична, он стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам, что у тебя и худого и доброго в доме случилось. Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: “Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?” Все это сообщает Деметрий Византийский. Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае он участвовал в походе под Амфиполь, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня… Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь ЛеонтаСаламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи. Он отличался также достоинством и независимостью. Однажды Алкивиад (по словам Памфилы в VII книге «Записок») предложил ему большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: “Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?” Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: “Сколько же есть вещей, без которых можно жить!” …И он держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один остался невредим… 41 Он умел не обращать внимания на насмешников. Своим простым житьем он гордился, платы ни с кого не спрашивал. Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, когда не ждешь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам. Это можно заключить и по стихам комедиографов, которые сами не замечают, как их насмешки оборачиваются ему в похвалу […] Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, – настолько они не в цене… Он говорил, что есть одно только благо – знание и одно только зло – невежество. Богатство и знатность не приносят никакого достоинства – напротив, приносят лишь дурное… Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал? Плясал он тоже с охотою, полагая, что такое упражнение полезно для крепости тела… …Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он ответил: “Делай, что хочешь, – все равно раскаешься”… А молодым людям советовал он почаще смотреть в зеркало: красивым – чтобы не срамить своей красоты, безобразным – чтобы воспитанием скрасить безобразие. Однажды он позвал к обеду богатых гостей, и Ксантиппе было стыдно за свой обед. “Не бойся, – сказал он, – если они люди порядочные, то останутся довольны, а если пустые, то нам до них дела нет”. Он говаривал, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть… Когда ему сказали: “Афиняне тебя осудили на смерть”, он ответил: “А природа осудила их самих”. (Впрочем, другие приписывают эти слова Анаксагору) “Ты умираешь безвинно”, – говорила ему жена; он возразил: “А ты бы хотела, чтобы заслуженно?”… Он уже собирался пить цикуту, когда Аполлодор предложил ему прекрасный плащ, чтобы в нем умереть. «Неужели мой собственный плащ годился, чтобы в нем жить, и не годится, чтобы в нем умереть?» – сказал Сократ… Однажды Ксантиппа сперва разругала его, а потом окатила водой. “Так я и говорил, – промолвил он, – у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь”. Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: “А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гнусный гогот?” – “Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу”, – сказал Алкивиад. “А Ксантиппа рожает мне детей”, – отвечал Сократ. Однажды среди рынка она стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: “Зачем? чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: “Так ее, Сократ! так его, Ксантиппа!”?” Он говорил, что сварливая жена для него – то же, что норовистые кони для наездников: “Как они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми”[…] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.,1986. 42 Прекрасным примером эвристического метода Сократа может служить небольшой отрывок из «Воспоминаний о Сократе» его современника Ксенофонта, известного писателя и военачальника. В нем передается беседа Сократа о понятии «справедливость» с молодым афинянином Евфидемом, который, по словам Ксенофонта, имел «большое собрание сочинений знаменитейших поэтов и философов, ввиду этого считал себя ученее своих сверстников и имел большие надежды затмить всех ораторским талантом и способностью к политической деятельности». Вопросы и задания: 1. К какому выводу относительно понятия «справедливость» приходит Сократ? 2. Почему, по вашему мнению, собеседник Сократа не сумел дать определение «справедливости»? 3. На каком основании Сократ считает самопознание основой нравственного поведения? Согласны ли вы с его этической позицией? Не кажется ли вам, что таким образом Сократ ставит сущность нравственности в зависимость от личности каждого отдельного человека? 4. В чем в данной беседе проявилась знаменитая ирония Сократа? 5. Как вы думаете, какие вопросы задал бы Сократ современному молодому человеку и какие ответы на них получил бы? Мне ли не уметь рассказать о делах справедливости? сказал Евфидем. Клянусь Зевсом, также и о делах несправедливости: немало таких дел каждый день можно видеть и слышать. Не хочешь ли, предложил Сократ, мы напишем здесь дельту, а здесь альфу? Потом, что покажется нам делом справедливости, то будем ставить в графу с дельтой, а что – делом несправедливости, то в графу с альфой?31 Если ты находишь это нужным, пиши, отвечал Евфидем. Сократ написал буквы, как сказал, и потом спросил: Так вот, существует ли на свете ложь? Конечно, существует, отвечал Евфидем. Куда же нам ее поставить? спросил Сократ. Несомненно, в графу несправедливости, отвечал Евфидем. И обман существует? спросил Сократ. Конечно, отвечал Евфидем. А его куда поставить? спросил Сократ. И его, несомненно, в графу несправедливости, отвечал Евфидем. А воровство? И его тоже, отвечал Евфидем. А похищение людей для продажи в рабство? И его тоже. С соответствующих букв греческогоалфавитаначинались слова “справедливость” и “несправедливость”. – Авт. 1 43 А в графе справедливости ничего из этого у нас не будет поставлено, Евфидем? Это был бы абсурд. А что, если кто-нибудь, выбранный в стратеги, обратит в рабство и продаст жителей несправедливого неприятельского города, скажем ли мы про него, что он несправедлив? Конечно, нет, отвечал Евфидем. Не скажем ли, что он поступает справедливо? Конечно. А что, если он, воюя с ними, будет их обманывать? Справедливо и это, отвечал Евфидем. А если будет воровать и грабить их добро, не будет ли он поступать справедливо? Конечно, отвечал Евфидем, но сперва я думал, что твои вопросы касаются только друзей. Значит, сказал Сократ, что мы поставили в графу несправедливости, это все, пожалуй, следовало бы поставить и в графу справедливости? По-видимому, так, отвечал Евфидем. Так не хочешь ли, предложил Сократ, мы это так и поставим и сделаем новое определение, что по отношению к врагам такие поступки справедливы, а по отношению к друзьям несправедливы и по отношению к ним, напротив, следует быть как можно правдивее? Совершенно верно, отвечал Евфидем. А что, сказал Сократ, если какой стратег, видя упадок духа у солдат, солжет им, будто подходят союзники, и этой ложью поднимет дух у войска, – куда нам поставить этот обман? Мне кажется, в графу справедливости, отвечал Евфидем. А если сыну нужно лекарство и он не хочет принимать его, а отец обманет его и даст лекарство под видом пищи и благодаря этой лжи сын выздоровеет, – этот обман куда поставить? Мне кажется, и его туда же, отвечал Евфидем. А если кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдет или отнимет у него меч или другое подобное оружие, – это куда поставить? И это, клянусь Зевсом, в графу справедливости, отвечал Евфидем. Ты хочешь сказать, заметил Сократ, что и с друзьями не во всех случаях надо быть правдивым? Конечно, нет, клянусь Зевсом; я беру назад свои слова, если позволишь, отвечал Евфидем. Да, сказал Сократ, лучше позволить, чем ставить не туда, куда следует. А когда обманывают друзей ко вреду их (не оставим и этого случая без рассмотрения), кто несправедливее, – кто делает это добровольно или кто невольно? <…>. 44 Клянусь богами, Сократ, сказал Евфидем, я был уверен, что пользуюсь методом, который всего больше может способствовать образованию, подходящему для человека, стремящегося к нравственному совершенству. Теперь вообрази мое отчаяние, когда я вижу, что мои прежние труды не дали мне возможности отвечать даже на вопрос из той области, которая должна быть мне наиболее известна, а другого пути к нравственному совершенству у меня нет! Тут Сократ спросил: Скажи мне Евфидем, в Дельфы ты когда-нибудь ходил? Даже два раза, клянусь Зевсом, отвечал Евфидем. Заметил ты на храме где-то надпись: «Познай самого себя?» Да. Что же, к этой надписи ты отнесся безразлично или обратил на нее внимание и попробовал наблюдать, что ты собою представляешь? …А то разве не очевидно, продолжал Сократ, что знание себя дает людям очень много благ, а заблуждение относительно себя – очень много несчастий. Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нужды и живет счастливо, а не берясь за то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий. (Воспоминания о Сократе, кн. 4, гл. 2, 13–24). Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. – М., 1993. – С. 119–123. Если рассматривать образ Сократа в античной литературе, то прежде всего, нужно говорить о комедии Аристофана «Облака». Вопросы и задания: 1. Каким видел знаменитого философа греческий комедиограф? 2. Как это видение соотносится с теми представлениями о Сократе, которые дошли до наших дней? Прежде всего хотелось бы остановиться на названии комедии – «Облака». Почему «Облака»? Потому что философы раньше всего стали задумываться, из чего состоит все разнообразное множество предметов вокруг нас. Может быть, из воды, которая бывает и жидкой, и твердой, и газообразной? Или из огня, который все время движется и меняется? Или из какой-то «неопределенности»? Тогда почему бы не из облаков, которые каждую минуту меняют очертания? Стало быть, Облака — это и есть новые боги новых философов. К Сократу это отношения не имело: он как раз мало интересовался происхождением мироздания, а больше — человеческими поступками, хорошими и дурными. Фабула комедии основывается на том, что простолюдин Стрепсиад, всецело связанный с деревней, но живущий в городе и сбитый с толку софистами, пытается с помощью софистических ухищрений доказать своим 45 многочисленным кредиторам, что он не обязан выплачивать им свои долги. Для этого он отправляется в школу Сократа. Вот дом Сократа, на нем вывеска: «Мыслильня». Ученик Сократа объясняет, какими здесь занимаются тонкими предметами. Вот, например, разговаривал ученик с Сократом, куснула его блоха, а потом перепрыгнула и куснула Сократа. Далеко ли она прыгнула? Это как считать: человеческие прыжки мы мерим человеческими шагами, а блошиные прыжки надо мерить блошиными. Пришлось взять блоху, отпечатать ее ножки на воске, измерить ее шажок, а потом этим шажком вымерить прыжокА это что такое? Географическая карта: вот посмотри, этот кружок — Афины. «Нипочем не поверю: в Афинах что ни шаг, то спорщики и крючкотворы, а в кружке этом ни одного не видно». Вот и сам Сократ: висит в гамаке над самой крышею. Зачем? Чтоб понять мироздание, нужно быть поближе к звездам. «Сократ, Сократ, заклинаю тебя богами: научи меня таким речам, чтоб долгов не платить!» — «Какими богами? У нас боги новые — Облака». — «А Зевс?» — «Зачем Зевс? В них и гром, в них и молния, а вместо Зевса их гонит Вихрь». — «Как это — гром?» — «А вот как у тебя дурной воздух в животе бурчит, так и в облаках бурчит, это и есть гром». — «А кто же наказывает грешников?» — «Да разве Зевс их наказывает? Если бы он их наказывал, несдобровать бы такому-то, и такому-то, и такому-то, — а они ходят себе живехоньки!» — «Как же с ними быть?» — «А язык на что? Научись переспоривать — вот и сам их накажешь. Вихрь, Облака и Язык — вот наша священная троица!» Тем временем хор Облаков слетается на сцену, славит Небо, славит Афины и, как водится, рекомендует публике поэта Аристофана. Так.как же отделаться от кредиторов? «Проще простого: они тебя в суд, а ты клянись Зевсом, что ничего у них не брал; Зевса-то давно уже нету, вот тебе ничего и не будет за ложную клятву». Так что же, и впрямь с правдой можно уже не считаться? «А вот посмотри». Начинается главный спор. На сцену вносят большие корзины, в них, как боевые петухи, сидят Правда и Кривда. Вылезают и налетают друг на друга, а хор подзуживает. «Где на свете ты видел правду?» — «У всевышних богов». — «Это у них-то, где Зевс родного отца сверг и заковал в цепи?» — «И у наших предков, которые жили чинно, смиренно, послушно, уважали стариков, побеждали врагов и вели ученые беседы». — «Мало ли что было у предков, а сейчас смирением ничего не добьешься, будь нахалом — и победишь! Иное у людей — по природе, иное — по уговору; что по природе — то выше! Пей, гуляй, блуди, природе следуй! А поймают тебя с чужой женой — говори: я — как Зевс, сплю со всеми, кто понравится!» Слово за слово, оплеуха за оплеуху, глядь — Кривда и впрямь сильнее Правды. Стрепсиад с сыном радехоньки. Приходит кредитор: «Плати долг!» Стрепсиад ему клянется: «Видит Зевс, ни гроша я у тебя не брал!» — «Ужо разразит тебя Зевс!» — «Ужо защитят Облака!» Приходит второй кредитор. «Плати проценты!» — «А что такое проценты?» — «Долг лежит и прирастает 46 с каждым месяцем: вот и плати с приростом!» — «Скажи, вот в море текут и текут реки; а оно прирастает?» — «Нет, куда же ему прирастать!» — «Тогда с какой же стати и деньгам прирастать? Ни гроша с меня не получишь!» Кредиторы с проклятием убегают, Стрепсиад торжествует, но хор Облаков предупреждает: «Берегись, близка расплата!» Расплата приходит с неожиданной стороны. Стрепсиад побранился с сыном: не сошлись во взглядах на стихи Еврипида. Сын, недолго думая, хватает палку и колотит отца. Отец в ужасе: «Нет такого закона— отцов колотить!» А сын приговаривает: «Захотим — возьмем и заведем! Это по уговору бить отцов нельзя, а по природе — почему нет?» Тут только старик понимает, в какую попал беду. Он взывает к Облакам: «Куда вы завлекли меня?» Облака отвечают: «А помнишь Эсхилово слово: на страданиях учимся!» Наученный горьким опытом, Стрепсиад хватает факел и бежит расправляться с Сократом — поджигать его «Мыслильню». Вопли, огонь, дым, и конец комедии. (По Аристофан. Облака / Перевод А.Пиотровского Библиотека Всемирной литературы. Античная драма. М., Художественная литература, 1970. 3. 4. 5. 6. Вопросы и задания: В чем был обвинен философ? На чем основано обвинение Сократа? Какие контраргументы он приводит? Как в речи Сократа иллюстрируется «антропологический поворот»? АПОЛОГИЯ СОКРАТА Как подействовали мои обвинители на вас, омужи афиняне, я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они ни лгали, всего больше удивился я одному — тому, что они говорили, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим ораторским искусством; не смутиться перед тем, что они тотчас же будут опровергнуты мною на деле, как только окажется, что я вовсе не силен в красноречии, это с их стороны показалось мне всего бесстыднее, конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; а если это они разумеют, то я готов согласиться, что я — оратор, только не на их образец. Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите ее всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи с разнаряженной, украшенной, как у этих людей, изысканными выражениями, а услышите речь простую, состоящую из первых попавшихся слов. Ибо я верю, что то, что я буду говорить,— правда, и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и неприлично было бы мне в моем возрасте выступать перед вами, о мужи, наподобие юноши с придуманною речью […] 47 …Может быть, кто-нибудь из вас возразит: «Однако, Сократ, чем же ты занимаешься? Откуда на тебя эти клеветы? В самом деле, если бы сам ты не занимался чем-нибудь особенным, то и не говорили бы о тебе так много. Скажи нам, что это такое, чтобы нам зря не выдумывать». Вот это, мне кажется, правильно, и я сам постараюсь вам показать, что именно дало мне известность и навлекло на меня клевету. Слушайте же. И хотя бы комунибудь из вас показалось, что я шучу, будьте уверены, что я говорю сущую правду. Эту известность, о мужи афиняне, получил я не иным путем, как благодаря некоторой мудрости. Какая же это такая мудрость? Да уж, должно быть, человеческая мудрость. Этой мудростью я, пожалуй, в самом деле мудр; а те, о которых я сейчас говорил, мудры или сверхчеловеческой мудростью, или уж не знаю, как и сказать; что же меня касается, то я, конечно, этой мудрости не понимаю, а кто утверждает обратное, тот лжет и говорит это для того, чтобы оклеветать меня. И вы не шумите, омужи афиняне, даже если вам покажется, что я говорю несколько высокомерно; не свои слова буду я говорить, а сошлюсь на слова, для вас достоверные. Свидетелем моей мудрости, если только это мудрость, и того, в чем она состоит, я приведу вам бога, который в Дельфах […] …Итак, чтобы понять, что означает изречение бога, мне казалось необходимым дойти ко всем, которые слывут знающими что-либо. И, клянусь собакой, омужи афиняне, уж вам-то я должен говорить правду, что я поистине испытал нечто в таком роде: те, что пользуются самою большою славой, показались мне, когда я исследовал дело по указанию бога, чуть ли не самыми бедными разумом, а другие, те, что считаются похуже,— более им одаренными. Но нужно мне рассказать вам о том, как я странствовал, точно я труд какой-то нес, и все это для того только, чтобы прорицание оказалось неопровергнутым. После государственных людей ходил я к поэтам, и к трагическим, и к дифирамбическим, и ко всем прочим, чтобы на месте уличить себя в том, что я невежественнее, чем они. Брал я те из их произведений, которые, как мне казалось, всего тщательнее ими отработаны, и спрашивал у них, что именно они хотели сказать, чтобы, кстати, и научиться от них кое-чему. Стыдно мне, омужи, сказать вам правду, а сказать все-таки следует. Ну да, одним словом, чуть ли не все присутствовавшие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими поэтами, чем они сами. Таким образом, и относительно поэтов вот что я узнал в короткое время: не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям; ведь и эти тоже говорят много хорошего, но совсем не знают того, о чем говорят […] Под конец уж пошел я к ремесленникам. Про себя я знал, что я попросту ничего не знаю, ну а уж про этих мне было известно, что я найду их знающими много хорошего. И в этом я не ошибся: в самом деле, они знали то, чего я не знал, и этим были мудрее меня. Но, омужи афиняне, мне показалось, что они грешили тем же, чем и поэты: оттого, что они хорошо 48 владели искусством, каждый считал себя самым мудрым также и относительно прочего, самого важного, и эта ошибка заслоняла собою ту мудрость, какая у них была […] Вот от этого самого исследования, о мужи афиняне, с одной стороны, многие меня возненавидели, притом как нельзя сильнее и глубже, отчего произошло и множество клевет, а с другой стороны, начали мне давать это название мудреца, потому что присутствующие каждый раз думают, что сам я мудр в том, относительно чего я отрицаю мудрость другого […] Кроме того, следующие за мною по собственному почину молодые люди, у которых всего больше досуга, сыновья самых богатых граждан, рады бывают послушать, как я испытываю людей, и часто подражают мне сами, принимаясь пытать других; ну и я полагаю, что они находят многое множество таких, которые думают, что они что-то знают, а на деле ничего не знают или знают одни пустяки. От этого те, кого они испытывают, сердятся не на самих себя, а на меня и говорят, что есть какой-то Сократ, негоднейший человек, который развращает молодых людей. А когда спросят их, что он делает и чему он учит, то они не знают, что сказать, но, чтобы скрыть свое затруднение, говорят то, что вообще принято говорить обо всех любителях мудрости: он-де занимается тем, что в небесах и под землею, богов не признает, ложь выдает за истину. А сказать правду, думаю, им не очень-то хочется, потому что тогда оказалось бы, что они только делают вид, будто что-то знают, а на деле ничего не знают. Ну а так как они, думается мне, честолюбивы, могущественны и многочисленны и говорят обо мне согласно и убедительно, то и переполнили ваши уши, клевеща на меня издавна и громко. От этого обрушились на меня и Мелет, и Анит, и Ликон: Мелет, негодуя за поэтов, Анит — за ремесленников, а Ликон — за риторов […] Мелет говорит, что я преступаю закон, развращая молодых людей, а я, о мужи афиняне, утверждаю, что преступает закон Мелет, потому что он шутит важными вещами и легкомысленно призывает людей на суд, делая вид, что он заботится и печалится о вещах, до которых ему никогда не было никакого дела; а что оно так, я постараюсь показать это и вам […] Но пожалуй, кто-нибудь скажет: не стыдно ли тебе, Сократ, заниматься о самом себе таким делом, от которого, может быть, тебе придется теперь умереть? А на это я по справедливости могу возразить: нехорошо ты это говоришь, мой милый, будто человеку, который приносит хотя бы малую пользу, следует принимать в расчет смерть, а не думать всегда лишь о том, делает ли он дела с справедливые или несправедливые, дела доброго человека или злого. […] …Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество — думать, что знаешь то, чего не знаешь? Что же меня касается, омужи, то, пожалуй, я и тут отличаюсь от большинства людей только одним: если я кому-нибудь и кажусь мудрее других, то разве только тем, что, 49 недостаточно зная об Аиде, так и думаю, что не знаю. А что нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек, нехорошо и постыдно — это вот я знаю. Никогда поэтому не буду я бояться и избегать того, что может оказаться и благом, более, чем того, что наверное есть зло […] Не шумите, мужи афиняне, исполните мою просьбу — не шуметь по поводу того, что я говорю, а слушать; слушать вам будет полезно, как я думаю. Я намерен сказать вам и еще кое-что, от чего вы, наверное, пожелаете кричать, только вы никоим образом этого не делайте. Будьте уверены, что если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне. Мне-то ведь не будет никакого вреда ни от Мелета, а ни от Анита, да они и не могут мне повредить, потому что я не думаю, чтобы худшему было позволено вредить лучшему. Разумеется, он может убить, изгнать из отечества, отнять все права. Но ведь это он или еще кто-нибудь считает все подобное за великое зло, а я не считаю; гораздо же скорее считаю я злом именно то, что он теперь делает, замышляя несправедливо осудить человека на смерть. Таким образом, омужи афиняне, я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от бога. В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает. Другого такого вам нелегко будет найти, омужи, а меня вы можете сохранить, если вы мне поверите. Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита, и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только бог, жалея вас, не пошлет вам еще когонибудь. А что я такой как будто бы дан городу богом, это вы можете усмотреть вот из чего: похоже ли на что-нибудь человеческое, что я забросил все свои собственные дела и сколько уже лет терпеливо переношу упадок домашнего хозяйства, а вашим делом занимаюсь всегда, обращаясь к каждому частным образом, как отец или старший брат, и убеждая заботиться о добродетели. И если бы я от этого пользовался чем-нибудь и получал бы плату за эти наставления, тогда бы еще был у меня какой-нибудь расчет, а то сами вы теперь видите, что мои обвинители, которые так бесстыдно обвиняли меня во всем прочем, тут по крайней мере оказались неспособными к бесстыдству и не представили свидетеля, который показал бы, что я когдалибо получал какую-нибудь плату или требовал ее; потому, думаю, что я могу представить верного свидетеля того, что я говорю правду,— мою бедность. Может в таком случае показаться странным, что я подаю эти советы частным образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно 50 в вашем собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает какое-то чудесное божественное знамение; ведь над этим и Мелет посмеялся в своей жалобе. Началось у меня это с детства: вдруг — какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами. И кажется, прекрасно делает, что не допускает […] …Да я и не был никогда ничьим учителем, а если кто, Молодой или старый, желал меня слушать и видеть, как я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и отвечать мне и слушать то, что я говорю. И за то, хороши ли эти люди или дурны, я по справедливости не могу отвечать, потому что никого из них никогда никакой науке я не учил и не обещал научить. Если же кто-нибудь утверждает, что он частным образом научился от меня чему-нибудь или слышал от меня что-нибудь, чего бы не слыхали и все прочие, тот, будьте уверены, говорит неправду. Но отчего же некоторые любят подолгу бывать со о мною? Слышали вы это, омужи афиняне; сам я вам сказал всю правду: потому что они любят слушать, как я пытаю тех, которые считают себя мудрыми, не будучи таковыми. Это ведь не лишено удовольствия. А делать это, говорю я, поручено мне богом и через прорицания, и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда-либо еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать что-нибудь. Это не только верно, афиняне, но и легко доказуемо. В самом а деле, если одних юношей я развращаю, а других уже развратил, то ведь те из них, которые уже состарились и узнали, что когда-то, во время их молодости, я советовал им что-то дурное, должны были бы теперь прийти мстить мне и обвинять меня. А если сами они не захотели, то кто-нибудь из их домашних, отцы, братья, другие родственники, если бы только их близкие потерпели от меня чтонибудь дурное, вспомнили бы теперь об этом […] …Но вы увидите совсем противоположное, о мужи, увидите, что все готовы броситься : на помощь ко мне, к тому развратителю, который делает зло их домашним, как утверждают Мелет и Анит. У самих развращенных, пожалуй, еще может быть основание ; защищать меня, но у их родных, которые не развращены, у людей уже старых, какое может быть другое основание защищать меня, кроме прямой и справедливой уверенности, что Мелет лжет, а я говорю правду […] ПОСЛЕ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ПРИГОВОРА Многое, о мужи афиняне, не позволяет мне возмущаться тем, что сейчас случилось, тем, что вы меня осудили, между прочим и то, что это не было для меня неожиданностью. Гораздо более удивляет меня число голосов на той и на другой стороне. Что меня касается, то ведь я и не думал, что буду 51 осужден столь малым числом голосов, я думал, что буду осужден большим числом голосов. Теперь же, как мне кажется, перепади тридцать один камешек с одной стороны на другую, и я был бы оправдан. Ну а от Мелета, по-моему, я и теперь ушел; да не только ушел, а еще вот что очевидно для всякого: если бы Анит и Ликон не пришли сюда, чтобы обвинять меня, то он был бы принужден уплатить тысячу драхм как не получивший пятой части голосов. Ну а наказанием для меня этот муж полагает смерть. Хорошо. Какое же наказание, омужи афиняне, должен я положить себе сам? Не ясно ли, что заслуженное? Так какое же? Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что ни с того ни с сего всю свою жизнь не давал себе покоя, за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом; вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, какие бывают в нашем городе, считая себя, право же, слишком порядочным человеком, чтобы оставаться целым, участвуя во всем этом; за то, что я не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом,— как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее, не заботиться также и о том, что принадлежит городу, раньше, чем о самом городе, и обо всем прочем таким же образом. Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Чего-нибудь хорошего, о мужи афиняне, если уже в самом деле воздавать по заслугам, и притом такого хорошего, что бы для меня подходило. Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели для того из вас, кто одержал победу в Олимпии верхом, или на паре, или на тройке, потому что такой человек старается о том, чтобы вы казались счастливыми, а я стараюсь о том, чтобы вы были счастливыми, и он не нуждается в даровом пропитании, а я нуждаюсь. Итак, если я должен назначить себе что-нибудь мною заслуженное, то вот я что себе назначаю — даровой обед в Пританее. Может быть, вам кажется, что я и это говорю по высокомерию, как говорил о просьбах со слезами и с коленопреклонениями; но это не так, афиняне, а скорее дело вот в чем: сам-то я убежден в том, что ни одного человека не обижаю сознательно, но убедить в этом вас я не могу, потому что мало времени беседовали мы друг с другом; в самом деле, мне думается, что вы бы убедились, если бы у вас, как у других людей, существовал закон решать дело о смертной казни в течение не одного дня, а нескольких; а теперь не так-то это легко — в малое время снимать с себя великие клеветы. Ну так вот, убежденный в том, что я не обижаю ни одного человека, ни в 52 каком случае не стану я обижать самого себя, говорить о себе самом, что я достоин чего-нибудь нехорошего, и назначать себе наказание. С какой стати? Из страха подвергнуться тому, чего требует для меня Мелет и о чем, повторяю еще раз, я не знаю, хорошо это или дурно? Так вот вместо этого я выберу и назначу себе наказанием что-нибудь такое, о чем я знаю наверное, что это — зло? Вечное заточение? Но ради чего стал бы я жить в тюрьме рабом Одиннадцати, постоянно меняющейся власти? Денежную пеню и быть в заключении, пока не уплачу? Но для меня это то же, что вечное заточение, потому что мне не из чего уплатить. В таком случае не должен ли я назначить для себя изгнание? К этому вы меня, пожалуй, охотно присудите. Сильно бы, однако, должен был я трусить, если бы растерялся настолько, что не мог бы сообразить вот чего: вы, собственные мои сограждане, не были в состоянии вынести мое присутствие и слова мои оказались для вас слишком тяжелыми и невыносимыми, так что вы ищете теперь, как бы от них отделаться; ну а другие легко их вынесут? Никоим образом, афиняне. Хороша же в таком случае была бы моя жизнь — уйти на старости лет из отечества и жить, переходя из города в город, будучи отовсюду изгоняемым. Я ведь отлично знаю, что, куда бы я ни пришел, молодые люди везде будут меня слушать так же, как и здесь; и если я буду их отгонять, то они сами меня выгонят, подговорив старших, а если я не буду их отгонять, то их отцы и домашние выгонят меня из-за них же […] ПОСЛЕ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА …От смерти уйти нетрудно, омужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные,— тем, что идет проворнее,— нравственною порчей. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они — при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно. А теперь, омои обвинители, я желаю предсказать, что будет с вами после этого. Ведь для меня уже настало то время, когда люди особенно бывают способны пророчествовать,—когда им предстоит умереть. И вот я утверждаю, омужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили. Ведь теперь, делая это, вы думали избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни, а случится с вами, говорю я, совсем обратное: больше будет у вас обличителей — тех, которых я до сих пор сдерживал и которых вы не замечали, и они будут тем невыносимее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать. В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Ведь такой способ самозащиты и не вполне возможен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый 53 легкий: не закрывать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше. Ну вот, предсказавши это вам, которые меня осудили, я ухожу от вас […] А рассудим-ка еще вот как — велика ли надежда, что смерть есть благо? Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение ее отсюда в другое место, если верить тому, что об этом говорят. И если бы это было отсутствием всякого ощущения, все равно что сон, когда спят так, что даже ничего не видят во сне, то смерть была бы удивительным приобретением. Мне думается, в самом деле, что если бы кто-нибудь должен был взять ту ночь, в которую он спал так, что даже не видел сна, сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, то, я думаю, не только всякий простой человек, но и сам Великий царь нашел бы, что сосчитать такие дни и ночи сравнительно с остальными ничего не стоит. Так если смерть такова, я со своей стороны назову ее приобретением, потому что таким-то образом выходит, что вся жизнь ничем не лучше одной ночи. С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и если правду говорят, будто бы там все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого, о мужи судьи? В самом деле, если прибудешь в Аид, освободившись вот от этих так называемых судей, и найдешь там судей настоящих, тех, что, говорят, судят в Аиде, — Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема, и всех тех полубогов, которые в своей жизни отличались справедливостью,— разве это будет плохое переселение? А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером! Что меня касается, то я желаю умирать много раз, если все это правда; для кого другого, а для меня было бы удивительно вести там беседы, если бы я встретился, например, с Паламедом и Теламоновым сыном Аяксом или еще с кем-нибудь из древних, кто умёр жертвою неправедного суда, и мне думается, что сравнивать мою судьбу сих было бы не неприятно. И наконец, самое главное — это проводить время в том, чтобы распознавать и разбирать тамошних людей точно так же, как здешних, а именно кто из них мудр и кто из них только думает, что мудр, а на самом деле не мудр; чего не дал бы всякий, о мужи судьи, чтобы узнать доподлинно человека, который привел великую рать под Трою, или узнать Одиссея, Сизифа и множество других мужей и жен, которых распознавать, с которыми беседовать и жить вместе было бы несказанным блаженством. Не может быть никакого сомнения, что уж там-то за это не убивают, потому что помимо всего прочего тамошние люди блаженнее здешних еще и тем, что остаются все время бессмертными, если верно то, что об этом говорят. Но и вам, омужи судьи, не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что богине перестают заботиться о его делах; тоже вот и моя судьба устроилась не сама 54 собою, напротив, для меня очевидно, что мне лучше уж умереть и освободиться от хлопот. Вот почему и знамение ни разу меня не удержало, и я сам не очень-то пеняю на тех, кто приговорил меня к наказанию, и на моих обвинителей. Положим, что они выносили приговор и обвиняли меня не по такому соображению, а думая мне повредить; это в них заслуживает порицания. А все-таки я обращаюсь к ним с такою маленькою просьбой: если, о мужи, вам будет казаться, что мои сыновья, сделавшись взрослыми, больше заботятся о деньгах или еще о чем-нибудь, чем о доблести, отомстите им за это, преследуя их тем же самым, чем и я вас преследовал; и если они будут много о себе думать, будучи ничем, укоряйте их так же, как и я вас укорял, за то, что они не заботятся о должном и воображают о себе невесть что, между тем как на самом деле ничтожны. И, делая это, вы накажете по справедливости не только моих сыновей, но и меня самого. Но вот уже время идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме бога. (Платон. Апология Сократа //Платон. Собрание сочинений в 4 т.: Т.1. – М.,1990. С.70-96) ПЛАТОН ПЛАТОН, настоящее имя – Аристокл (ок. 427–347 до н.э.), греческий философ и педагог. Родился в Афинах в аристократической семье, члены которой традиционно готовились к государственной карьере. С ранней молодости увлекался политикой, занимался поэтическим творчеством. Знакомство с Сократом обусловило выбор философии как основной сферы деятельности. В своих ранних, т.н. сократических диалогах Платон попытался восстановить беседы своего учителя (Сократа) в том виде, в каком они сохранились в его памяти. Платон писал диалоги с целью помочь людям понять сущность благой жизни и побудить их жить в соответствии с таким пониманием. Он полагал (вслед за Сократом), что все люди по природе стремятся к благу. Когда душа реализует эту естественную склонность, результат ее правильной деятельности называется добродетелью. То же происходит, когда хорошо и в согласии с природой работает тело; такое состояние мы называем здоровьем. Эта концепция, позже получившая название естественного закона, лежит в основании всей этики Платона. Добродетель есть знание. Как и искусством, добродетелью невозможно овладеть без усилий или по счастливой случайности. Человек не может поступать хорошо, если не знает, что именно он делает, а также почему и как это следует делать. Самые дурные поступки совершаются невольно, или вопреки воле, в том смысле, что противоречат ее естественной и основной направленности на благое. Человек, совершающий такие поступки, находится в худшем положении, чем тот, кто знает благо и его желает, но отдался страстям или воле случая. Первый не может избежать зла, ибо извращены сами движущие им силы: он полагает, что знает то, чего на самом 55 деле не знает, и думает, что желает того, чего на самом деле не желает, т.е. блага. По природе душа важнее тела, поскольку душа пользуется телом как орудием, а все использующее выше используемого. Поэтому здоровье души (добродетель) важнее здоровья тела, и высшим делом человека является «забота о душе». Порок хуже смерти, и хуже совершить несправедливость, чем ее претерпеть, поскольку совершающий несправедливость калечит свою душу. Четыре основные добродетели души – это мудрость, справедливость, мужество и умеренность. Мудрость направляет действие к цели; справедливость воздает всем вещам то, что им причитается в соответствии с подлинными нуждами и возможностями каждой, как понимает их разум; мужество, невзирая на препятствия, доводит до конца мудрые и справедливые дела; умеренность представляет собой гармонию различных частей души в согласии с разумом. Не существует конфликта между действительным долгом и подлинным интересом человека. Долг и польза в конечном счете совпадают. Главная наша обязанность – быть самими собой и во всем хранить себе верность. И в конечном счете это окажется гораздо более приятным и полезным, чем дурными и неразумными поступками уродовать свою природу. Наиболее известно изложение Платоном своего взгляда на мир в одном месте в позднем диалоге «Государство», за которым в литературе прочно закрепилось название «Мифа о пещере». В нем Платон видит мир разделенным на две части – «мир идей», или эйдосов, представляющий собой совокупность идеальных прообразов реально существующих материальных предметов, и «мир вещей», который доступен непосредственному чувственному восприятию человека. Познание мира идей представлялось Платоном как «припоминание» того, что видела человеческая душа в мире идеального бытия, когда после смерти переселялась в новое тело, чтобы вернуться в земной «мир вещей». Вопросы и задания: 1. Что представляет собой мир, в котором мы живем, по Платону? 2. Как называет Платон людей и почему? 3. Что говорится в приведенном ниже отрывке об идеях? Какова природа идей: материальная или духовная? 4. Почему «узники пещеры» принимают за истину тени проносимых мимо предметов? Что, по вашему мнению, хотел сказать этим Платон? 5. Каким путем мы можем получать знание об идеях? 6. Что в нижеприведенном отрывке олицетворяет солнце? 7. О чем, на ваш взгляд, свидетельствует то обстоятельство, что Платон избрал для изложения своих философских взглядов форму мифа? Можно ли назвать рассказ о пещере мифом в точном смысле слова. Аргументируйте положительный или отрицательный ответ. 8. Сравните теорию идей Платона с представлениями о первоначале предшествующих философов. 56 [УЧЕНИЕ ОБ «ИДЕЯХ»] После этого-то, сказал я, нашу природу, со стороны образования и необразованности, уподобь вот какому состоянию. Вообрази людей как бы в подземном пещерном жилище, которое имеет открытый сверху и длинный во всю пещеру вход для света. Пусть люди живут в ней с детства, скованные по ногам и по шее так, чтобы, пребывая здесь, могли видеть только то, что находится пред ними, а поворачивать голову вокруг от уз не могли. Пусть свет доходит до них от огня, горящего далеко вверху и позади их, а между огнем и узниками на высоте пусть идет дорога, против которой вообрази стену, построенную наподобие ширм, какие ставят фокусники пред зрителями, когда из-за них показывают фокусы. – Воображаю, сказал он. – Смотри же: мимо этой стены люди несут выставляющиеся над стеною разные сосуды, статуи и фигуры, то человеческие, то животные, то каменные, то деревянные, сделанные различным образом, и что будто бы одни из проносящих издают звуки, а другие молчат. – Странный начертываешь ты образ и странных узников, сказал он. – Похожих на нас, промолвил я. Разве ты думаешь, что эти узники на первый раз как в себе, так и один в другом видели что-нибудь иное, а не тени, падавшие от огня на находящуюся пред ними пещеру? – Как же иначе, сказал он, если они принуждены во всю жизнь оставаться с неподвижными-то головами? – А предметы проносимые – не то же ли самое? – Что же иное? – Итак, если они в состоянии будут разговаривать друг с другом, не подумаешь ли, что им будет представляться, будто, называя видимое ими, они называют проносимое? – Необходимо. – Но что, если бы в этой темнице прямо против них откликались и эхо, как скоро кто из проходящих издавал бы звуки, к иному ли чему, думаешь, относили бы они эти звуки, а не к проходящей тени? – Клянусь Зевсом, не к иному, сказал он. – Да и истиною-то, примолвил я, эти люди будут почитать, без сомнения, не что иное, как тени. – Весьма необходимо, сказал он. – Наблюдай же, продолжал я, пусть бы при такой их природе, приходилось им быть разрешенными от уз и получить исцеление от бессмысленности, какова бы она ни была; пусть бы кого-нибудь из них развязали, вдруг принудили встать, поворачивать шею, ходить и смотреть вверх на свет: делая все это, не почувствовал ли бы он боли и от блеска, не ощутил бы бессилия взирать на то, чего прежде видел тени? И что, думаешь, сказал бы он, если бы кто стал говорить ему, что тогда он видел пустяки, а теперь, повернувшись ближе к сущему и более действительному, созерцает правильнее, и, если бы даже, указывая на каждый проходящий предмет, принудили его отвечать на вопрос, что такое он, пришел ли бы он, думаешь, в затруднение и не подумал ли бы, что виденное им тогда истиннее, чем указываемое теперь? – Конечно, сказал он. – Да, хотя бы и принудили его смотреть на свет, не страдал ли бы он глазами, не бежал ли бы, повернувшись к тому, что мог видеть, и не думал ли бы, что это 57 действительно яснее указываемого? – Так, сказал он. – Если же кто, продолжал я, стал бы влечь его насильно по утесистому и крутому всходу и не оставил бы, пока не вытащил на солнечный свет, то не болезновал бы он и не досадовал ли бы на влекущего и, когда вышел бы на свет, ослепляемые блеском глаза могли ли бы даже видеть предметы, называемые теперь истинными? – Вдруг-то, конечно, не могли бы, сказал он. – Понадобилась бы, думаю, привычка, кто захотел бы созерцать горнее: сперва легко смотрел бы на тени, потом на отражающиеся в воде фигуры людей и других предметов, а, наконец, и на самые предметы; и из этих находящихся на небе и самое небо легче видел бы ночью, взирая на сияние звезд и луны, чем днем – солнце и свойства солнца. – Как не легче! – И только, наконец, уже, думаю, был бы в состоянии усмотреть и созерцать солнце – не изображение его в воде и в чуждом месте, а солнце само в себе, в собственной его области. – Необходимо, сказал он. – И после этого-то лишь заключил бы о нем, что оно означает времена и лета и, в видимом месте всем управляя, (73) есть некоторым образом причина всего, что усматривали его товарищи. – Ясно, сказал он, что от того перешел бы он к этому. – Чтоже вспоминая о первом житье, о тамошней мудрости и о тогдашнихузниках, не думаешь ли, что свою перемену будет он ублажать, а одругих жалеть? – И очень. – Вспоминая также и о почестях и похвалах, какие тогда воздаваемы были им друг от друга, и о наградах тому, кто с проницательностью смотрел на проходящее и внимательно замечал, что обыкновенно бывает прежде, что потом, что идет вместе, и из этого то могущественно угадывал, что имеет быть – пристрастен ли он будет, думаешь, к этим вещам и станет ли завидовать людям между ними почетным и правительственным илискорее придет к мысли Гомера и сильно захочет лучше идти в деревню работать на другого человека, бедного, и терпеть что бы то ни было, чем водиться такими мнениями и так жить? – Так и я думаю,сказал он; лучше принять всякие мучения, чем жить потамошнему.– Заметь и то, продолжал я, что если такой сошел опять в ту же сидельницу и сел, то после солнечного света глаза его не были ли бы вдруг объяты мраком? – Уж конечно, сказал он. – Но, указывая опять, если нужно, на прежние тени и споря с теми всегдашними узниками, пока не отупел бы, установив снова свое зрение – длячего требуется некратковременная привычка, – не возбудил либы он в них смеха и не сказали ли бы они, что, побывав вверху, онвозвратился с поврежденными глазами и что поэтому не следуетдаже пытаться восходить вверх? А кто взялся бы разрешить их ивозвесть, того они, лишь бы могли взять в руки и убить, убили бы.– Непременно, сказал он. – Так этот-то образ, любезный Главкон, продолжал я, надобно весь прибавить к тому, что сказано преждевидимую область зрения уподобляя житью в узилище, а свет огня; в нем – силе солнца. Если притом положишь, что восхождение вверх и созерцание горнего есть восторжение души в место мыслимое, то не обманешь моей надежды, о которой желаешь слышать. Бог знает, верно ли это; но представляющееся мне представляется так: на пределах ведения идея блага едва созерцается; но, будучипредметом 58 созерцания, дает право умозаключать, что она во всеместь причина всего правого и прекрасного, в видимом родившая свет и его господина, а в мыслимом сама госпожа, дающая истину иум, и что желающий быть мудрым в делах частных и общественных должен видеть ее. – Тех же мыслей и я, сказал он, только бы мочь как-нибудь. – Ну так прими и ту мысль, примолвил я, и не удивляйся, что здешние пришлецы не хотят жить по-человечески, но душами своими возносятся вверх, чтоб обитать там; ибо этоестественно, если только по начертанному образу, справедливо (Государство, 514A–517D). – А что мы скажем о многих прекрасных вещах, ну, допустим, о прекрасных людях, или плащах, или конях, что мы скажем олюбых других вещах, которые называют тождественными или (74) прекрасными, короче говоря, обо всем, что одновременно вещам самим по себе? Они тоже неизменны или в полную противоположность тем, первым, буквально ни на миг не остаются неизменными ни по отношению к самим себе, ни по отношению друг к другу? – И снова ты прав, – ответил Кебет, – они все время меняются (Федон, 78 Е). – Тогда давай обратимся к тому, о чем мы говорили раньше. То бытие, существование которого мы выясняем в наших вопросах и ответах, – что же, оно всегда неизменно и одинаково или в разное время иное? Может ли равное само по себе, прекрасное само по себе, все вообще существующее само по себе, то есть бытие, претерпеть какую бы то ни было перемену. Или же любая из этих вещей, единообразная и существующая сама по себе, всегда неизменна и одинакова и никогда, ни при каких условиях ни малейшей перемены не принимает? – Они должны быть неизменны и одинаковы, Сократ, – отвечал Кебет(Федон, 78D). Мысль бога питается разумом и чистым знанием, как и мысль всякой души, которая стремится воспринять то, что ей подобает; потому она, когда видит сущее хотя бы время от времени, любуется им, питается созерцанием истины и блаженствует, пока небесный свод, описав круг, не перенесет ее опять на то же место. В своем круговом движении она созерцает самое справедливость, созерцает рассудительность, созерцает знание, не то знание, которому свойственно возникновение, и не то, которое меняется в зависимости от изменений того, что мы теперь называем бытием, а то настоящее знание, что заключается в подлинном бытии (Федр,247D–Е). Это, доставляющее истинность познаваемому и дающее силу познающему, называй идеею блага, причиною знания и истины, поколику она познается умом. Ведь сколь ни прекрасны оба эти предмета – знание и истина, ты, предполагая другое ещё прекраснее их, будешь предполагать справедливо. Как там свет и зрение почитать солнцеобразными справедливо, а солнцем несправедливо, так и здесь оба эти предмета – знание и истину – признавать благовидными справедливо, а благом которое-нибудь из них несправедливо; но природу блага надобно ставить еще выше. – О 59 чрезвычайной красоте говоришь ты, сказал он, если она доставляет знание и истину, а сама красотою выше их; ведь не удовольствие же, вероятно, разумеешь ты под нею? – Говори лучше, примолвил я, и скорее вот еще как созерцай ее образ. – Как? – Солнце, скажешь ты, доставляет видимым предметам не только, думаю, способность быть видимыми, но и рождение, и возрастание, и пищу, а само оно не рождается. – Да как же так! – Так и благо, надобно сказать, доставляет познаваемым предметам не только способность быть познаваемыми, но и существовать и (75) получать от него сущность, тогда как благо не есть сущность, но по достоинству и силе стоит выше пределов сущности (Государство.508 Е-509 В). Объясним же, ради какой причины устроитель устроил происхождение вещей и это все. Он был добр; в добром же никакой ни к чему и никогда не бывает зависти. И вот, чуждый ее, он пожелал, что бы все было по возможности подобно ему. Кто принял бы от мужей мудрых учение, что это именно было коренным началом происхождения вещей и космоса, то принял бы это весьма правильно. Пожелав, чтобы все было хорошо, а худого по возможности ничего не было, бог таким-то образом все подлежащее зрению, что застал не в состоянии покоя, а в нестройном и беспорядочном движении, из беспорядка привел в порядок, полагая, что последний всячески лучше первого. Но существу превосходнейшему как не было прежде, так не дано и теперь делать что иное, кроме одного прекрасного (Тимей,29Е– ЗО А). Бог, по древнему сказанию, держит начало, конец и средину всего сущего. По прямому пути бог приводит все в исполнение, хотя по природе своей он вечно обращается в круговом движении. За ним всегда следует правосудие, мстящее отстающим от божественного закона. Кто хочет быть счастлив, должен держаться его и следовать за ним смиренно и в строгом порядке. Если же кто вследствие надменности превозносится богатством, почестями, телесным благообразием; если кто юностью, неразумием и наглостью распаляет свою душу, так, что считает, будто ему уже не нужен ни правитель, ни руководитель, но будто он сам годится в руководители другим, – такой человек остается позади, будучи лишен бога. Оставшись позади и подобрав еще других, себе подобных, он мечется, приводя все в смятение (Законы. 716 А-В). Сократ. Удел блага необходимо ли совершенен или же нет? Протарх. Надо полагать, Сократ, что он – наисовершеннейший. Сократ. Что же? Довлеет ли себе благо? Протарх. Как же иначе? В этом его отличие от всего сущего. Сократ. Значит, полагаю я, совершенно необходимо утверждать о нем, что все познающее охотится за ним, стремится к нему, желая схватить его, завладеть им, и не заботиться ни о чем, кроме того, что может быть достигнуто вместе с благом (Филеб, 20D). Сократ. Итак, если мы не в состоянии уловить благо одною идеею, то поймаем его тремя – красотою, соразмерностью и истиной; сложивши их как 60 бы воедино, мы скажем, что это и есть действительная причина того, что содержится в смеси, и благодаря ее благости самая смесь становится благом. Филеб, 65 А [ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ] Раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, (76) и насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз все в природе друг другу родственно, а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил что-нибудь одно, – люди называют это познанием, – самому найти и все остальное, если только он будет мужествен и неутомим в поисках: ведь искать и познавать – это как раз и значит припоминать (Менон, 81C–D). Сократ. А ведь найти знания в самом себе – это и значит припомнить, не так ли? Менон. Конечно. Сократ. Значит, то знание, которое у него есть сейчас, он либо когдато приобрел, либо оно всегда у него было? Менон. Да. Сократ. Если оно всегда у него было, значит, он всегда был знающим, а если он его когда-либо приобрел, то уж никак не в нынешней жизни. Не приобщил же его кто-нибудь к геометрии? Ведь тогда его обучили бы всей геометрии, да и прочим наукам. Но разве его кто-нибудь обучал всему? Тебе это следует знать хотя бы потому, что он родился и воспитывался у тебя в доме. Менон. Да я отлично знаю, что никто его ничему не учил. Сократ. А все-таки есть у него эти мнения или нет? Менон. Само собой, есть, Сократ, ведь это очевидно. Сократ. А если он приобрел их не в нынешней жизни, то разве не ясно, что они появились у него в какие-то иные времена, когда он он выучился [всему]? Менон. И это очевидно. Сократ. Не в те ли времена, когда он не был человеком? Менон. В те самые. Сократ. А поскольку и в то время, когда он уже человек, и тогда, когда он им еще не был, в нем должны жить истинные мнения, которые, если их разбудить вопросами, становятся знаниями – не все ли время будет сведущей его душа? Ведь ясно, что он все время либо человек, либо не человек. Менон. Разумеется. Сократ. Так если правда обо всем сущем живет у нас в душе, а сама душа бессмертна, то не следует ли нам смело пускаться в поиски и припоминать то, чего мы сейчас не знаем, то есть не помним? (Менон. 85D– B). 61 Человек должен постигать общие понятия, складывающиеся из многих чувственных восприятий, но сводимые разумом воедино. А это есть припоминание того, что некогда видела наша душа, когда она сопутствовала богу, свысока смотрела на то, что мы теперь называем бытием, и, поднявшись, заглядывала в подлинное бытие. Поэтому, по справедливости, окрыляется только разум философа, память которого по мере сил всегда обращена к тому, в чем и сам бог проявляет свою божественность. Только (77) человек, правильно пользующийся такими воспоминаниями, всегда посвящаемый в совершенные таинства, становится подлинно совершенным (Федр, 249C–D).[Космология] Древние, которые были лучше нас и обитали ближе к богам, передали нам сказание, что все, о чем говорится как о вечно сущем, состоит из единства и множества и заключает в себе сросшиеся воедино предел и беспредельность. Если все это так устроено, то мы всегда должны полагать одну идею относительно каждой вещи и соответственно этому вести исследование: в заключение мы эту идею найдем. Когда же схватим ее, нужно смотреть, нет ли, кроме нее одной, еще двух или трех идей или какого иного числа, и затем с каждым из этих единств поступать таким же образом до тех пор, пока первоначальное единство не предстанет взору не просто как единое и беспредельно многое, но как количественно определенное. Идею же беспредельного можно прилагать ко множеству лишь после того, как будет охвачено взором все его число, заключенное между беспредельным и единым; только тогда каждому единству из всего ряда можно дозволить войти в беспредельное и раствориться в нем (Филеб, 16C–D). Когда в полной движения и жизни Вселенной родивший ее отец признал образ бессмертных богов, он возрадовался и вдобром своем расположении придумал сделать ее еще более похожею на образец. Так как самый образец есть существо вечное, то и эту Вселенную вознамерился он сделать по возможности такою же. Но природа-то этого существа действительно вечная; а это свойство сообщить вполне существу рожденному было невозможно; так он придумал сотворить некоторый подвижный образ вечности, и вот, устрояя заодно небо, создает пребывающий в одной вечности вечный, восходящий в числе образ – то, что назвали мы временем. Ведь и дни и ночи, и месяцы и годы, которых до появления неба не было, – тогда вместе с установлением неба подготовил он и их рождение (Тимей, 37D–E). В прежнюю чашу, в которой замешана и составлена была душа Вселенной, влив опять остатки от прежнего [бог] смешал их почти таким же образом; но это ни была уже чистая, как тогда, смесь, а вторая и третья по достоинству (Тимей,41D). Сущее, пространство и рождение являются, как три троякие начала, еще до происхождения неба. Кормилица же рождаемого, разливаясь влагою и пылая огнем, принимая также формы земли и воздуха и испытывая все другие состояния, которые приходят с этими стихиями, представляется, 62 правда, на вид всеобразною; но так как ее наполняют силы неподобные и неравновесные, то она не имеет равновесия ни в какой из своих частей, а при неравном повсюду весе подвергается под действием этих сил сотрясениям и, колеблясь, в свою очередь потрясает их. Через сотрясение же они (78) разъединяются и разбрасываются туда и сюда, все равно как при рассеивании и провеивании посредством сит и служащих для чистки зерна орудий плотные и твердые зерна падают на одно место, а слабые и легкие – на другое (Тимей, 52D–E). [УЧЕНИЕ О ЧЕЛОВЕКЕ И ЕГО БЕССМЕРТНОЙ ДУШЕ] Уподобим душу соединенной силе крылатой парной упряжки и возничего. У богов и кони и возничие одинаково благородны и происходят от благородных, а у всех прочих они смешанного происхождения. Во-первых, нами правит пара гнедых, и потом, из двух коней один прекрасен, благороден и рожден от таких же породистых коней, а другой конь – его противоположность, да и предки у него другие. Необходимо понять, что править нами – дело тяжкое и неблагодарное. Попробуем сказать и о том, в каком смысле живое существо стали называть смертным и бессмертным. Всякая душа ведает всем неодушевленным; кружа по всему небу, она принимает то одну форму, то другую. Будучи совершенной и окрыленной, она парит в вышине и правит миром. Когда же теряет крылья, то носится, пока не натолкнется на что-нибудь твердое, тогда, получив земное тело, она вселяется в него, так оно движется, благодаря ее силе, словно само по себе. То, что называется живым существом, есть целое, то есть сопряжение души и тела, оно-то и получило другое имя – смертного. О бессмертном же нельзя судить лишь по одним только разумным доводам. Не познав как следует и не увидев бога, мы воображаем себе некое бессмертное существо с душой и телом, причем нераздельных на венные времена. Впрочем, как угодно богу, пусть так и считается. Мы попытаемся понять, почему душа теряет крылья. Причина здесь, видимо, такая: крылу от природы свойственна способность подымать тяжелое туда, где обитает племя богов. Из всего, связанного с телом, душа более всего приобщилась к божественному, ведь оно прекрасно, мудро, доблестно и так далее; им и вскармливается душа, взращиваются ее крылья, а от противоположного – безобразного и дурного – она чахнет и гибнет. Зевс, великий небесный вседержитель, на крылатой колеснице едет первым, он обо всем заботится и все упорядочивает. За ним следует воинство богов и гениев, выстроенное в одиннадцать рядов. Впереди каждого ряда – один из двенадцати главных богов. Одна только Гестия не покидает дома богов. В пределах неба есть много блаженных зрелищ и путей, коими следуют боги; каждый из этого счастливого сонмища свершает свое, а за ними следует тот, кто хочет и может, – ведь зависть чужда богам. 63 Отправляясь на праздничный пир, они поднимаются к вершине небесного свода, и уже там их колесницы, не теряющие равновесия и хорошо управляемые, легко совершают путь. Зато остальные двигаются с трудом, ибо причастный пороку конь тяготеет к земле и тем удручает возничего, вырастившего его плохим. От этого душе приходится мучиться и постоянно напрягаться. (Федр, 246a-247b // Платон. Собр. соч. – Т. 2. – С. 155-156.) [ГОСУДАРСТВО] Государство, – сказал я, – возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом... Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства... (Государство. 369b-c // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 130.) Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол... (Государство. 473d // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 252.) Хотя все члены государства братья..., но бог, вылепивший нас, в тех из вас, кто способен править, примешал при рождении золота, и поэтому они наиболее ценны, в помощников их – серебра, железа же и меди в земледельцев и разных ремесленников. Вы все родственны, но большей частью рождаете себе подобных, хотя все же бывает, что от золота родится серебряное потомство, а от серебра – золотое; то же и в остальных случаях. От правителей бог требует прежде всего и преимущественно, чтобы именно здесь они оказались доблестными стражами и ничто так усиленно не оберегали, как свое потомство, наблюдая, что за примесь имеется в душе их детей, и, если ребенок родится с примесью меди или железа, они никоим образом не должны иметь к нему жалости, но поступать так, как того заслуживают его природные задатки, то есть включать его в число ремесленников или земледельцев; если же родится кто-нибудь с примесью золота или серебра, это надо ценить и с почетом переводить его в стражи или в помощники. (Государство. 415a-с // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 184185.) Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом... (Государство. 420с // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 189.) Таким образом, при росте и благоустройстве нашего государства надо предоставить всем сословиям возможность иметь свою долю в общем 64 процветании, соответственно их природным данным. (Государство. 421с // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 190.) Так, по-видимому, мы нашли для наших стражей еще что-то такое, чего надо всячески остерегаться, – как бы оно не проникло в государство незаметным для стражей образом. – Что же это такое? – Богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая кроме новшеств – к низостям и злодеяниям. (Государство. 421e-422a // Платон. Собр. соч. – Т. 3. – С. 191). Пусть так. Мы с тобой уже согласились, Главкон, что в образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети — тоже, да и все их воспитание будет общим; точно так же общими будут военные и мирные занятия, а царями надо всем этим должны быть наиболее отличившиеся в философии и в военном деле. Да, мы в этом согласились. — И договорились насчет того, что, как только будут назначены правители, они возьмут своих воинов и расселят их по тем жилищам, о которых мы упоминали ранее; ни у кого не будет ничего собственного, но всё у всех общее. Кроме жилищ мы уже говорили, если ты помнишь, какое у них там будет имущество. Помню, мы держались взгляда, что никто не должен ничего приобретать, как это все делают теперь. За охрану наши стражи, подвизающиеся в военном деле, будут получать от остальных граждан вознаграждение в виде запаса продовольствия на год, а обязанностью их будет заботиться обо всем государстве. Ты правильно говоришь. Раз с этим у нас покончено, то, чтобы продолжить наш прежний путь, давай припомним, о чем у нас была речь перед тем, как мы уклонились в сторону. Нетрудно припомнить. Ты закончил свое рассуждение об устройстве государства примерно теми же словами, что и сейчас, именно что ты считаешь хорошим рассмотренное нами тогда государство и соответствующего ему человека, хотя мог бы указать на государство еще более прекрасное и соответственно на такого человека. Раз подобное государственное устройство правильно, сказал ты, все остальные порочны. Платон. Государство. Соч.: В 4 т. Т. 3. – М.: Мысль, 1994. – С. 327–359. АРИСТОТЕЛЬ Аристотель, раскритиковав взгляды своего учителя, предложил собственное учение, представляющее собой как бы переворачивание учения Платона (в результате чего, по легенде, произошла известная пословица: «Платон мне друг, но истина дороже»): первичны не идеи, а реальные единичные вещи – сущности,которые обуславливаются 4 видами причин. При всем при этом допускается и наличие внешней причины мира – так называемого «Перводвигателя». Раскрытию сути его подхода к миру посвящены 65 сочинения «Метафизика» и «Физика», отрывки из которых приводятся ниже. Вопросы и задания: 1. Что подразумевает Аристотель под сущностью? Каким образом, по вашему мнению, соотносятся аристотелевские сущности и платоновские идеи? 2. Какие два начала заключены в сущностях? Какое из начал можно считать активным, а потому первичным, а какое – пассивным? 3. Назовите четыре вида причин по Аристотелю. Какая из указанных Аристотелем причин является наиболее существенной для предмета? 4. Что такое «перводвигатель»? Определите основные свойства «перводвигателя». Какой из 4-х причин по отношению к миру выступает перводвигатель? 5. Сравните аристотелевскую форму и идеи Платона, как известно, выступающие идеальными формами или образцами реальных вещей. СУЩНОСТЬ. МАТЕРИЯ И ФОРМА …суть бытия каждой вещи, обозначение которой есть ее определение, также называется ее сущностью (Метафизика, 1017 b). … если существуют причины и начала для природных вещей, из которых как первых [эти вещи] возникли не по совпадению, но каждая соответственно той сущности, по которой она именуется, [то следует признать, что] все возникает из лежащего в основе субстрата и формы. Ведь образованный человек полагается некоторым образом из человека и образованного, так как ты сможешь разложить определение [образованного человека] на определение тех двух. Итак ясно, что возникающее возникает из указанных [начал]… Что касается лежащей в основе природы, то она познаваема по аналогии: как относится медь к статуе, или дерево к ложу, или материал и бесформенное [вещество] еще до принятия формы ко всему обладающему формой, так и она относится к сущности, к определенному и существующему предмету (Физика, 190 b–191 а). ЧЕТЫРЕ РОДА ПРИЧИН А о причинах говорится в четырех значениях: одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи (ведь каждое «почему» сводится в конечном итоге к определению вещи, а первое «почему» и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат; третьей – то, откуда начало движения; четвертой – причину, противолежащую последней, а именно «то, ради чего», или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения) (Метафизика, 983 а). Причиной называется [1] то содержимое вещи, из чего она возникает; например, медь – причина изваяния и серебро – причина чаши, а также их роды суть причины; [2] форма или прообраз, а это есть определение сути бытия вещи, а также роды формы, или первообраза (например, для октавы – отношение двух к одному и число вообще), и составные части определения;[3] то, откуда берет первое свое начало изменение или переход в 66 состояние покоя; например, советчик есть причина, и отец – причина ребенка, и вообще производящее есть причина производимого, и изменяющее – причина изменяющегося; [4] цель, т. е. то, ради чего, например, цель гуляния – здоровье (Метафизика, 1013 а). ПЕРВОДВИГАТЕЛЬ Если же необходимо, чтобы все движущееся приводилось в движение чемнибудь – или тем, что приводится в движение другим, или тем, что приводит, и если тем, что приводится в движение другим, то необходимо должен быть первый двигатель, который не движется другим, и если он первый, то в другом нет необходимости (невозможно ведь, чтобы движущее и движимое другим составляло бесконечный ряд, так как в бесконечном ряду нет первого). И вот если, таким образом, все движущееся приводится в движение чем-либо, а первый двигатель не приводится в движение [ничем] другим, то необходимо, чтобы он приводил в движение сам себя (Физика, 256 а). Из последующего также станет ясно, что первому двигателю необходимо быть единым и вечным. Ведь мы доказали [гл. 1], что движение должно существовать всегда. Но если оно существует всегда, оно необходимо должно быть непрерывным, так как всегда существующее непрерывно, а следующее друг за другом не непрерывно. Но в таком случае, если оно непрерывно, оно единично. Единым же будет [движение], производимое одним двигателем в одном движущемся [предмете], ибо, если он будет двигать один раз одно, один раз другое, движение в целом не будет непрерывным, а последовательным (Физика, 259 а). …ясно, что первый двигатель, и притом неподвижный, не может иметь величины, ибо если он имеет величину, ему необходимо быть или конечным или бесконечным. Что бесконечное не может иметь величины, было доказано раньше, в [первых] книгах «Физики», а что конечное не может обладать бесконечною силою и что невозможно чему-либо приводиться в движение конечным в течение бесконечного времени, это доказано теперь… А первый двигатель движет вечным движением в течение бесконечного времени. Таким образом ясно, что он неделим, не имеет ни частей, ни какой-либо величины (Физика, 267 b). О ДУШЕ 1) Мы сказали все, что нужно, относительно дошедших до нас мнений прежних мыслителей о душе. Теперь возвратимся к тому, с чего начали, и сделаем попытку определить, что такое душа и какое можно дать самое общее понятие о ней? 2) Один из родов существующего составляют субстанции. Каждая субстанция заключает в себе: материю, которая сама по себе не есть что-либо определенное, во-вторых, форму и вид, в силу которого она становится определенным предметом, и в-третьих, нечто состоящее из этих двух частей. Материя при этом есть только потенция, форма же – энтелехия, и притом 67 энтелехия в двух значениях, различие между которыми такое же, как между знанием и приложением его. 3) По-видимому, тела, и притом тела естественные, суть по преимуществу субстанции, потому что они лежат в основе всех других. Из тел естественных одни одарены жизнью, другие нет. Жизнью мы называем питание, возрастание и увядание тела, имеющее основание в Нем самом. Таким образом, каждое естественное тело, имеющее в себе жизнь, есть субстанция и, как такая, есть нечто составное. 4) Так как тело как одаренное жизнью, имеет самостоятельное бытие, то само оно не есть душа, потому что оно не есть какое-нибудь свойство предмета, а, наоборот, само есть предмет и материя. Вследствие этого душа необходимо есть субстанция в смысле формы естественного тела, заключающего в себе способность жизни, а субстанция есть энтелехия. 5) С тем вместе душа есть энтелехия определенного тела, и притом энтелехия в двух значениях, которые относятся между собою так же, как знание и его приложение. Очевидно, что в этом случае она есть энтелехия в смысле знания, потому что как скоро существует душа, является сон и бодрствование: бодрственное состояние имеет аналогию с прилагаемым к делу знанием, сон – с знанием, присущим душе, но не обнаруживающимся в действии. Знание по своему происхождению предшествует приложению, потому душа есть первая энтелехия естественного тела, способного к жизни организованного. 6) Растения тоже обладают органами, только в высшей степени простыми. Так, лист есть покров для скорлупы, а скорлупа есть покров плода; корни имеют сходство со ртом, потому что ими, как и ртом вбирается пища. Таким образом, общее определение души будет следующее: душа есть энтелехия естественного органического тела. (81) "Метафизика" – собрание из четырнадцати книг Аристотеля, традиционно располагавшихся после (meta-) его "Физики" (physika). В европейской традиции общее название этого собрания книг стало употребляться как синоним слову "философия" – "метафизика" стала обозначать науку об отвлеченных началах бытия. Главная тема – критика различных взглядов предшествующих философов, главным образом Платона и пифагорейцев, а также выяснение вопроса о том, что следует понимать под «первой философией» и какие ее понятия должны быть исходными. По утверждению Аристотеля, существует три вида умозрительного знания: физика, математика и первая философия. Физика изучает сущее, которое способно двигаться. Исследует она его посредством определений, не мыслимых отдельно от материи. Предмет математики – сущее, которое не способно двигаться. Определения математики лишь иногда мыслятся отдельно от материи, но в большинстве случаев, как и в физике, они предполагают некий субстрат. И только первая философия, «мудрость», 68 изучает неподвижное и самостоятельно существующее. Она есть также наука о сущности, т.е. о сути бытия вещи. Основное же определение философии таково: "Наука, исследующая сущее как таковое, а также то, что ему присуще само по себе". Вопросы и задания: 1. Чем отличается мудрость философского знания, о которой пишет Аристотель, от житейской мудрости? 2. Почему «первоначала и причины» наиболее достойны изучения? 3. Как вы объясните то, что удивление и незнание – истоки философствования? 4. Почему автор считает философию (мудрость) единственно свободной наукой? 5. Что автор считает истиной и какое отношение истина имеет к бытию? Следует рассмотреть те причины и начала, наука о которых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [вчетвертых], что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, – в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему – тот, кто менее мудр. Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньшего числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает причины для каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее 69 достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомогательной, – та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще – наилучшее. Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и "то, ради чего" есть один из видов причин. А что это не искусство творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это, а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя. Поэтому и обладание ею можно бы по справедливости считать выше человеческих возможностей, ибо во многих отношениях природа людей рабская, так, что, по словам Симонида «бог один иметь лишь мог бы этот дар», человеку же не подобает искать несоразмерного ему знания. Так вот, если поэты говорят правду и если зависть – в природе божества, то естественнее всего ей проявляться в этом случае, и несчастны должны бы быть все, кто неумерен. Но не может божество быть завистливым … и не следует какую-либо другую науку считать более ценимой, чем эту. Ибо наиболее божественная наука также и наиболее ценима. А таковой может быть только одна эта – в двояком смысле. А именно: божественна та из наук, которой скорее всего мог бы обладать бог, и точно так же божественной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь искомой нами науке подходит и то, и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше – нет ни одной. 70 …Верно также и то, что философия называется знанием об истине. В самом деле, цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося деятельности, – дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они рассматривают вещи, каковы они, исследуют не вечное, а вещь в ее отношении к чему-то и в настоящее время. Но мы не знаем истины, не зная причины. А из всех вещей тем или иным свойством в наибольшей степени обладает та, благодаря которой такое же свойство присуще и другим; например, огонь наиболее тепел, потому что он и для других вещей причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального; так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине. Аристотель. Метафизика Эллинистическая философия ЭПИКУР Помимо учения Сократа большую известность и распространение получили в античности этические взгляды Эпикура (341–270 гг. до н. э.)– известного древнегреческого философа, основавшего собственную философскую школу. Эпикур полагал, что целью «блаженной жизни» является состояние «атараксии», или приносящее ощущение безграничного удовольствия состояние полной безмятежности.Чтобы достичь ее, необходимо главным образом избавить от страхов перед тем, над чем не властен человек – от страхов перед богами, смертью и судьбой, и навести порядок в собственной погоне за удовольствиями. Об этом говорится в «Письме к Менекею», которое приписывается этому древнегреческому философу. Вопросы и задания: 1. В чем, согласно Эпикуру, заключается сущность счастливой жизни? 2. Каким образом для достижения счастья человек может избавиться от трех величайших зол в своей жизни – страха перед богами, смертью и судьбой? 3. Каким образом предложенная Эпикуром классификация удовольствий: естественные и необходимые; естественные, но не необходимые; праздные (не-естественные и не необходимые) может помочь в достижении идеала блаженной жизни? 4. Какую роль в достижении счастливой жизни отводит Эпикур разуму? 5. В современном языке слово «эпикуреизм» часто употребляется для обозначения «склонности к чувственным удовольствиям, к уюту, к удобствам жизни»2. На основании текста самого Эпикура попробуйте подтвердить или опровергнуть данное определение. Прежде всего верь, что бог есть существо бессмертное и блаженное, ибо таково всеобщее начертание понятия о боге; поэтому не приписывай ему 2 Словарьсовременногорусскоголитературногоязыка. – М., 1963. – Т. 17. – С. 1895. 71 ничего, что чуждо бессмертию и несвойственно блаженству, а представляй о нем лишь то, что поддерживает его бессмертие и его блаженство. Да, боги существуют, ибо о них – очевидность; но они не таковы, какими их полагает толпа, ибо толпа не сохраняет их [в представлении] такими, какими полагает. Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах, – ибо высказывания толпы о богах – это не предвосхищения, а домыслы, и притом ложные. Именно в них утверждается, будто боги посылают дурным людям великий вред, а хорошим пользу: ведь люди привыкли к собственным достоинствам и к подобным себе относятся хорошо, а все, что не таково, считают чуждым. Привыкай думать, что смерть для нас – ничто... Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют. Большинство людей то бегут от смерти как от величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом… Кто, по-твоему, выше человека, который о богах мыслит благочестиво, и от страха перед смертью совершенно свободен.., который смеется над судьбою, кем-то именуемой владычицей всего, [и вместо этого утверждает, что иное происходит по неизбежности,] иное по случаю, а иное зависит от нас, – ибо ясно, что неизбежность безответственна, случай неверен, а зависящее от нас ничему иному не подвластно и поэтому подлежит как порицанию, так и похвале. В самом деле, лучше уж следовать басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, – басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неизбежность. Точно также и случай для него и не бог, как для толпы, потому что он не считает, будто случай дает человеку добро и зло, а считает, что случай выводит за собой лишь начало больших благ или зол. …среди желаний наших следует одни считать естественными, другие – праздными; а среди естественных – одни необходимыми, другие – только естественными; а среди необходимых одни – необходимыми для счастья, другие – для спокойствия тела, третьи – просто для жизни3.5 Если при таком рассмотрении не допускать ошибок, то всякое предпочтение и всякое избегание приведет к телесному здоровью и душевной безмятежности, а это – конечная цель блаженной жизни. Ведь все, что мы делаем, мы делаем затем, чтобы не иметь ни боли, ни тревоги; и когда это, наконец, достигнуто, 3 “Естественными и необходимымижеланиямиЭпикурсчитает те, которыеизбавляют от страданий, напримерпитье при жажде; естественными, но не необходимыми – те, которыетолькоразнообразятнаслаждение, но не снимаютстрадания, напримерроскошныйстол; не естественными и не необходимыми – например, венки и почетныестатуи”, – утверждает, ссылаясь на не дошедшие до нас текстыЭпикура, егобиографДиогенЛаэртский (ДиогенЛаэртский. О жизни, учениях и изреченияхзнаменитыхфилософов. 2-е изд. – М., 1986. – С. 440). 72 то всякая буря души рассеивается, так как живому существу уже не надо к чему-то идти, словно к недостающему, и чего-то искать, словно душевных и телесных благ. В самом деле, ведь мы чувствуем нужду в наслаждении только тогда, когда страдаем от его отсутствия; а когда не страдаем, то и нужды не чувствуем. …Стало быть, всякое наслаждение, будучи от природы родственно нам, есть благо, но не всякое заслуживает предпочтения; равным образом и всякая боль есть зло, но не всякой боли следует избегать; а надо обо всем судить, рассматривая и соизмеряя полезное и неполезное – ведь порой мы и на благо смотрим как на зло и, напротив, на зло – как на благо… Поэтому, когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Начало же всего этого и величайшее из благ есть разумение; оно дороже даже самой философии, и от него произошли все остальные добродетели. Это оно учит, что нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно, и [нельзя жить разумно, хорошо и праведно], не живя сладко: ведь все добродетели сродни сладкой жизни и сладкая жизнь неотделима от них. Эпикур. [Письмо к Менекею] // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – 2-е изд. – М., 1986. – С. 402–405. Вообще следует уяснить себе то, что главное смятение в человеческой душе происходит оттого, что люди считают небесные тела блаженными и бессмертными и вместе с тем думают, что они имеют желания, действия, мотивы, противоречащие этим свойствам; смятение происходит также оттого, что люди всегда ожидают или воображают какое-то вечное страдание, как оно описано в мифах, может быть боясь и самого бесчувствия в смерти, как будто оно и сеет отношение к ним; также оттого, что они испытывают это не вследствие соображений мышления, а вследствие какогото безотчетного (неразумного) представления себе этих ужасов. Поэтому они, не зная их границ, испытывают такое же или же даже более сильное беспокойство, чем если бы дошли до этого мнения путем размышления. А безмятежность (атараксия) состоит в отрешении от всего этого и в постоянном памятований общих и важнейших принципов. Поэтому надо относиться с вниманием к чувствам внутренним и внешним, которые у нас имеются… Ибо если мы будем относиться к этому с вниманием, то будем правильно определять причины, вызывающие смятение и страх, и, определяя причины небесных явлений и остальных спорадически случающихся факторов, мы устраним все, что крайне страшит отдельных людей. Вот тебе, Геродот, изложение главнейших положений, касающихся природы общей системы в сокращенном виде… 73 [Из письма к Менекею] Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией: ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятия философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени. Поэтому и юноше, и старцу следует заниматься философией: первому – для того, чтобы, старея, бытьмолоду благами вследствие благодарного воспоминания о прошедшем, а второму – для того, чтобы быть одновременно и молодым и старым вследствие отсутствия страха перед будущим. Поэтому следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы вседелаем, чтобы его иметь. Что я тебе постоянно советовал – это делай и об этом размышляй, имея в виду, что это основные принципы прекрасной жизни. Во-первых, верь, что бог – существо бессмертное и блаженное, согласно начертанному общему представлению о боге, и не (82) приписывай ему ничего чуждого его бессмертию или несогласного с его блаженством; но представляй себе о боге все, что может сохранять его блаженство, соединенное с бессмертием. Да, боги существуют: познание их – факт очевидный. Но они таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них постоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги посылают величайший вред, а хорошим – пользу. Именно люди, все время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на все, что нe таково, смотрят как на чуждое. Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, л смерть есть лишения ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг (вполне убежден), что в не-жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причиняет страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют. 74 Люди толпы по избеганию смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни, но и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жить не представляется каким-нибудь злом. Как пищу он выбирает вовсе не более обильную, но самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, но самым приятным… Надо принять во внимание, что желания бывают: одни – естественные, другие – пустые, и из числа естественных одни – необходимые, а другие – только естественные; а из числа необходимых одни необходимы для счастья, другие – для спокойствия тела, третьи-для самой жизни.Свободное от ошибок рассмотрение этих фактов при всяком выборе и избегании может содействовать здоровью тела и безмятежности души, так как это есть цель счастливой жизни, ведь ради этого мы все делаем, именно чтобы не иметь ни страданий, ни тревог… Мы имеем надобность в удовольствии тогда, (83) когда страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удовольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие началом и концом счастливой жизни… Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следуют для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие, после того как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие по естественному родству с нами есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать… Простые кушанья доставляют такое же удовольстве, как и дорогая пища, когда все страдание от недостатка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее удовольствие, когда человек подносит их к устам, чувствуя потребность. Таким образом, привычка к простой, недорогой пище способствует улучшению здоровья, делает человека деятельным по отношению к насущным потребностям жизни, приводит нас в лучшее расположение духа, когда мы после долгого промежутка получаем доступ к предметам роскоши, и делает нас неустрашимыми пред случайностью. Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие или не соглашающиеся, или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение. 75 Начало всего этого и величайшее благо есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии. От благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и, наоборот нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь добродетели по природе соединены с жизнью приятной, и приятная жизнь от них неотделима. В самом деле, кто, по твоему мнению, выше человека, благочестиво мыслящего о богах, свободного от страха перед смертью, путем размышления постигшего конечную цель природы, понимающего, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло связано с кратковременным страданием; смеющегося над судьбой, которую некоторые вводят как владычицу всего? (84) ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР (ок. 99-55 до н.э.) Одним из ярких последователей Эпикура был римский философ Тит Лукреций Кар (ок. 95 – 55 до н.э.). Вдохновленный просветительским пафосом философии Эпикура, имевшей целью избавление людей от суеверий, страха перед смертью, Лукреций считал своим долгом продолжить его дело, открыть «глубоко сокровенные вещи» и показать, что мир не управляется богами, а развивается естественным образом. Основная идея философии Лукреция заключается в том, что в мире нет ничего, кроме атомарных тел и пустоты. Душа смертна, поскольку она лишь временное соединение особых частиц и после гибели тела распадается на отдельные атомы. Познание смертности души освобождает человека от страха посмертного наказания. Страх перед богами рассеивается, как только мы узнаем, что боги обитают не в мире, а в пустых промежутках между мирами, ведя там блаженную жизнь, они не могут оказывать никакого влияния на судьбу человека. Не сомневаюсь я в том, что учения темные греков Ясно в латинских стихах изложить затруднительно будет: Главное, к новым словам прибегать мне нередко придется При нищете языка и наличии новых понятий. Доблесть, однако, твоя и надежда с тобой насладиться Милою дружбой меня побуждает к тому, чтобы всякий Труд одолеть и без сна проводить за ним ясные ночи В поисках слов и стихов, которыми мне удалось бы Ум твой таким озарить блистающим светом, который 76 Взорам твоим бы открыл глубоко сокровенные вещи. Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеять Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного, Но природа сама своим видом и внутренним строем. За основание тут мы берем положенье такое: Из ничего не творится ничто по божественной воле. И оттого только страх всех смертных объемлет, что много Видят явлений они на земле и на небе нередко, Коих причины никак усмотреть и понять не умеют, И полагают, что все это божьим веленьем творится. Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим Наших заданий предмет: и откуда являются вещи, И каким образом все происходит без помощи свыше. (Лукреций. О природе вещей. Т. 1. М.-Л., 1946. С.15.) ...Так как все из семян созидается определенных, И возникают на свет и родятся все вещи оттуда, Где и материя есть и тела изначальные каждой, То потому и нельзя, чтобы все из всего нарождалось, Ибо отдельным вещам особые силы присущи... ...Из ничего возникая, внезапно бы вещи Неподходящей порой в неизвестные сроки являлись, Ибо тогда б никаких не имелось начал первородных, Что от стеченья могли б удержаться в ненужное время... Можно скорее признать, что имеется множество общих Тел у различных вещей, – как в словах одинаковых знаков, – Чем, что возможно вещам без первичных начал зарождаться И, наконец, почему не была в состояньи природа 77 Сделать такими людей, чтобы вброд проходили по морю Или руками могли расторгнуть великие горы И поколенья людей превзойти продолжительной жизнью, Иначе, как потому, что всему, что способно родиться, При зарожденьи дана материи точная доля? Из ничего, словом, должно признать, ничто не родится, Ибо все вещи должны иметь семена, из которых Выйти могли бы они и пробиться на воздух прозрачный... Надо добавить еще: на тела основные природа Все разлагает опять и в ничто ничего не приводит. Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы смертны, То и внезапно из глаз исчезали б они, погибая; Не было б вовсе нужды и в какой-нибудь силе, могущей Их по частям разорвать и все связи меж ними расторгнуть, Но, так как все состоят из вечного семени вещи, То до тех пор, пока им не встретится внешняя сила, Или такая, что их изнутри чрез пустоты разрушит, Гибели полной вещей никогда не допустит природа. (Там же. С.17-19.) Дальше, тела иль вещей представляют собою начала, Или они состоят из стеченья частиц изначальных. Эти начала вещей ничему не под силу разрушить: Плотностью тела своей они все, наконец, побеждают, Правда, представить себе затруднительно то, что возможно Что-нибудь в мире найти с безусловною плотностью тела: Даже сквозь стены домов проникают небесные молнии, Как голоса или крик; огонь раскаляет железо, Скалы трещат, рассыпаясь в куски от свирепого жара, 78 Золото крепость свою теряет, в пылу расплавляясь, Жидким становится лед побежденный пламенем меди, Сквозь серебро и тепло и пронзительный холод проходят. То и другое всегда мы чувствуем, взявши, как должно, Чашу рукою, когда она полнится влагой росистой. Видимо, нет ничего, таким образом, плотного в мире... Прежде всего, раз уж найдено здесь основное различье Между вещами двумя, по их двоякой природе, – Именно, телом и местом, в котором все происходит, – То существуют они непременно вполне самобытно. Ибо, где есть то пространство, что мы пустотой называем, Тела там нет, а везде, где только находится тело, Там оказаться никак не может пустого пространства. Значит, начальные плотны тела, и нет пустоты в них. (Там же. С.35.) ...Нельзя допустить на основе разумной, чтоб вещи В теле своем пустоту, сокровенно тая, содержали, Ежели плотность того отрицать, что ее заключает. Далее: только одно вещества сочетание может Быть в состояньи в себе заключать пустое пространство; И потому вещество, состоя из плотного тела, Может быть вечным, хотя разлагается все остальное. Далее, если б нигде никакой пустоты не встречалось, Плотным являлось бы все; и напротив, коль тел бы известных Не было, чтобы заполнить места, что они занимают, Все б оказалось тогда и пустым, и порожним пространством. Значит, везде пустота, очевидно, сменяется телом, Ибо ни полности нет совершенной нигде во вселенной, 79 Ни пустоты, а тела существуют известные только, Что полнотой разграничить способны пустое пространство... ...Чем более вещи в себе пустоты заключат, Тем и скорей это все до конца уничтожить их может. Если ж начальные плотны тела, если нет пустоты в них, Как я учил, то должны они вечными быть непременно. Если же, кроме того, не была бы материя вечной, То совершенно в ничто обратились давно бы все вещи, Из ничего бы тогда возрождалось и все, что мы видим. Но, раз уж я доказал, что ничто созидаться не может Из ничего, и все то, что родилось, в ничто обращаться, Первоначалам должно быть присуще бессмертное тело, Чтобы все вещи могли при кончине на них разлагаться... (Там же. С. 37.) Далее, так как есть предельная некая точка Тела того, что уже недоступно для нашего чувства, То, несомненно, она совсем не делима на части, Будучи меньше всего по природе своей; и отдельно, Самостоятельно, быть не могла никогда и не сможет, Ибо другого она единая первая доля, Вслед за которой еще подобные ей, по порядку Сомкнутым строем сплотясь, образуют телесную сущность; Так как самим по себе им быть невозможно, то, значит, Держатся вместе они, и ничто их не может расторгнуть. Первоначала вещей, таким образом, просты и плотны, Стиснуты будучи крепко, сцепленьем частей наименьших, Но не являясь притом скопленьем отдельных частичек, А отличаясь скорей вековечной своей простотою. 80 И ничего ни отторгнуть у них, ни уменьшить природа Не допускает уже, семена для вещей сберегая. Если не будет, затем, ничего наименьшего, будет Из бесконечных частей состоять и мельчайшее тело: У половины всегда найдется своя половина, И для деленья нигде не окажется вовсе предела. Чем отличишь ты тогда наименьшую вещь от вселенной? Ровно, поверь мне, ничем. Потому что, хотя никакого Нет у вселенной конца, но ведь даже мельчайшие вещи Из бесконечных частей состоять одинаково будут. Здравый, однако же, смысл отрицает, что этому верить Может наш ум, и тебе остается признать неизбежно Существованье того, что совсем неделимо, являясь По существу наименьшим. А если оно существует, Должно признать, что тела изначальные плотны и вечны. Если бы все, наконец, природа, творящая вещи, На наименьшие части дробиться опять заставляла, Снова она никогда ничего возрождать не могла бы. Ведь у того, что в себе никаких уж частей не содержит, Нет совсем ничего, что материи производящей Необходимо иметь: сочетаний различных и веса, Всяких движений, толчков, из чего созидаются вещи. (Там же. С.41-43.) Ныне зиждительных тел основных объясню я движенье, Коим все вещи они порождают и вновь разлагают; Сила какая к тому принуждает их, скорость какая Свойственна им на пути в пустоте необъятной пространства... Знай же: материя вся безусловно не сплочена тесно, 81 Ибо все вещи, как мы замечаем, становятся меньше И как бы тают они в течение долгого века, И похищает их ветхость из наших очей незаметно; В целом, однако, стоит нерушимо вещей совокупность В силу того, что тела, уходящие прочь, уменьшают Вещи, откуда ушли, а другие собой приращают: Те – заставляя стареть, а эти – цвести им на смену, Все же не медля и тут. Так, весь мир обновляется вечно... Если же думаешь ты, что стать неподвижно способны Первоначала вещей и затем возродить в них движенье, Бродишь от истины ты далеко в заблужденьиглубоком. (Там же. С.77.) Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутся В вечномдвиженьи всегда, припомни, что дна никакого Нет у вселенной нигде, и телам изначальным остаться Негде на месте, раз нет ни конца ни предела пространству, Если безмерно оно и простерто во всех направленьях... Раз установлено так, то телам изначальным, конечно, Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной. Наоборот: непрерывно гонимые разным движеньем, Частью далеко они отлетают, столкнувшись друг с другом, Частью ж расходятся врозь на короткие лишь расстоянья. Те, у которых тесней их взаимная сплоченность, мало И на ничтожные лишь расстояния прядая порознь, Сложностью самых фигур своих спутаны будучи цепко, Мощные корни камней и тела образуют железа Стойкого, так же, как все остальное подобного рода. Прочие, в малом числе в пустоте необъятной витая, 82 Прядают прочь далеко и далеко назад отбегают На промежуток больший. Из них составляется редкий Воздух, и солнечный свет они нам доставляют блестящий. Множество, кроме того, в пустоте необъятной витает Тех, что отброшены прочь от вещей сочетаний и снова Не были в силах еще сочетаться с другими в движеньи. Образ того, что сейчас описано мной, и явленье Это пред нами всегда и на наших глазах происходит. Вот посмотри: всякий раз, когда солнечный свет проникает В наши жилища и мрак прорезает своими лучами, Множество маленьких тел в пустоте, ты увидишь, мелькая, Мечутся взад и вперед в лучистом сиянии света; Будто бы в вечной борьбе они бьются в сраженьях и битвах... Кроме того... обратить тебе надо вниманье На суматоху в телах, мелькающих в солнечном свете, Что из нее познаешь ты материи также движенья, Происходящие в ней потаенно и скрыто от взора. Ибо увидишь ты там, как много пылинок меняют Путь свой от скрытых толчков и опять отлетают обратно, Всюду туда и сюда разбегаясь во всех направленьях. Знай же: идет от начал всеобщее это блужданье. Первоначала вещей сначала движутся сами, Следом за ними тела из малейшего их сочетанья, Близкие, как бы сказать, по силам к началам первичным, Скрыто от них получая толчки, начинают стремиться, Сами к движенью затем понуждая тела покрупнее. (Там же. С.79–81.) 83 СЕНЕКА Луций Анней Сенека (5 до Р.Х.–65) – крупнейший римский философ, первый представитель стоицизма в Древнем Риме. Его сочинения представляют исключительный интерес, так как касаются нравственнопрактических вопросов, имеющих у Сенеки обоснование. Сенека считает, что философия должна заниматься как нравственными, так и естественнонаучными вопросами, но только в той мере, в какой это знание имеет практическое значение. Знание природы дает возможность иметь средства против тех сил природы, которые противостоят человеку, дает возможность бороться против болезней и различных природных бедствий. Это знание позволяет понять природу как целое. Этические положения излагаются Сенекой почти во всех его произведениях – и в «Нравственных письмах к Луцилию», и в «Естественнонаучных вопросах», и в других произведениях. В них Сенека занимает главные стоические позиции: в жизни изменить ничего нельзя, следует повиноваться судьбе, можно лишь изменить свое к ней отношение и презирать невзгоды. Нужно только стоически выдерживать удары судьбы. В этом проявляется пассивная позиция стоика, а активность должна проявляться в господстве над своими страстями, не быть у них в рабстве. Вся этика Сенеки представляет собой систему нравственных правил о поведении человека для достижения счастливой жизни («О блаженной жизни»). При этом он считал, что жизнь философа должна являться примером и выражением его философских взглядов, только так он может доказать их истинность. Вопросы и задания: 1. Каков основной принцип стоической этики и в соответствии с ним – конечная цель человеческой жизни? 2. Перечислите материальные и духовные составляющие, необходимые, по мнению Сенеки, для «счастливой жизни». 3. С какими добродетелями человека связывает Сенека счастье? 4. Какую роль в достижении идеала счастливой жизни отводит Сенека разуму? 5. В современных языках слово «стоицизм» давно стало нарицательным, обозначая, к примеру, «мужество в жизненных испытаниях, способность противостоять соблазнам»64. Приведите цитаты из данного фрагмента, подтверждающие правильность этого определения. 6. Определите, что общего в этическом идеале стоиков и Эпикура. В чем, с вашей точки зрения, сходны и различны предлагаемые ими пути достижения данного идеала? Не может быть природы без бога и бога без природы (Debenef.,IV, 3). Захочешь ли назвать [бога] судьбой? Не ошибешься: ведь от него все в мире зависит, он причина всех причин. Хочешь ли назвать его провидением? 4 Словарьсовременногорусскоголитературногоязыка. – М., 1963. – Т. 14. – С. 908. 84 Верно будет сказано: ведь его мудростью все направляется, чтобы не было в мире беспорядка и все получало разумный смысл и объяснение. Назовешь ли его природой? Не согрешишь против истины, ибо от него все рождается, его дыханием мы живем. Назовешь ли его миром? Не обманешься: ведь он и есть то целое, что ты видишь, совершенный во всех составляющих его частях, сам сохраняющий себя своей силой (Quaest.nat.,11,45). Закон судьбы совершает свое право… ничья мольба его не трогает, ни страдания не сломят его, ни милость. Он идет своим невозвратным путем, предначертанное вытекает из судьбы. Подобно тому как вода быстрых потоков не бежит вспять и не медлит, ибо следующие воды стремят более ранние, так повинуется цепь событий вечному вращению судьбы, а первый ее закон – соблюдать решение (Quaest.nat.,II,35). Мы не можем изменить мировых отношений. Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить все, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы (Ер.ad.Luc.,107,7). Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет (Ер.ad.Luc.,107,11). Вселенная, которую видишь, обнимающая весь божественный и человеческий мир, образует единство: мы – члены единого тела. Природа создала нас родными друг другу, поскольку она сотворила нас из одной и той же материи для одних и тех же целей (Ер.ad.Luc.,95,52). Разум – это не что иное, как часть божественного духа, погруженная в тело людей (Ер. ad.Luc.,66.12; перевод А. Ч. Козаржевского). Высшее благо заключено в разуме, а не в чувствах. Что в человеке самое лучшее? Разум. Силой разума он превосходит животных и идет вровень с богами. Итак, разум в его совершенстве есть благо, присущее человеку, тогда как все остальные чувства – общие с животными и растениями (Ер.ad.Luc.,76, 8-9). В борьбе за существование животные, вооруженные зубами и когтями, кажутся сильнее человека, но природа одарила человека двумя свойствами, которые делают это слабое существо сильнейшим на свете: разумом и обществом (Debenef., 1V,8). Общительность обеспечила человека господством над зверями. Общительность дала ему, сыну земли, возможность вступить в чуждое ему царство природы и сделаться также владыкой морей… Она не дает случаю одолеть его, ибо ее можно призвать для (85) противодействия случаю. Устрани общительность, и ты разорвешь единство человеческого рода, на котором покоится жизнь человек (Debenef.,TV,18). Философия научила нас почитать божество, любить людей, верить, что у богов власть, а среди людей тесное сообщество (Ер.ad.Luc.,90,3). Мы должны представить в воображении своем два государства: одно – которое включает в себя богов и людей; в нем взор наш не ограничен тем или иным уголком земли, границы нашего государства мы измеряем движением 85 солнца; другое – это то, к которому нас приписала случайность. Это второе может быть афинским или карфагенским или связано еще с каким-либо городом; оно касается не всех людей, а только одной определенной группы их. Есть такие люди, которые в одно и то же время служат и большому и малому государству, есть такие, которые служат только большому, и такие, которые служат только малому. Страсти меняют выражение лица, заставляют хмурить лоб, улыбаться, краснеть или бледнеть. И неужели ты думаешь, что столь явственные изменения в теле могут происходить не от причин материальных? Если страсти материальны, то материальны и душевные болезни: скупость, жестокость… Соприкасаться могут лишь материальные вещи, говорит Лукреций. Вопросы и задания: 1. Чем отличается мудрость от философии, согласно Сенеке? 2. Что дает человеку философия и чему она его учит, по мнению автора? …Прежде всего, по-твоему, я должен сказать, чем отличается мудрость от философии. Мудрость есть совершенное благо человеческого духа, философия же – любовь и стремление к мудрости. Философия указывает туда, куда пришла мудрость. Почему философия называется так ясно: само имя ее говорит об этом. А мудрость некоторые определяли как «знание всего божеского и человеческого», некоторые же говорили, что «быть мудрым – значит, познать все божеское и человеческое и его причины». Мне это дополнение кажется лишним: ведь «причины» – лишь часть «всего божеского и человеческого». И философию определяли то так, то этак: одни говорили, что она есть забота о добродетели, другие – забота об исправленье духа; некоторые же называли ее стремлением мыслить правильно. Одно известно почти что твердо: между мудростью и философией есть разница. Ведь не может быть, чтобы ищущее и искомое были тождественны. Какова разница между жадностью, которая желает, и деньгами, которых желают, такова же она между философией и мудростью, которая есть ее конечный итог и награда. Философия – в пути, мудрость – в его конце. (…) Лишь одно делает душу совершенной: незыблемое знание добра и зла [которое доступно только философии] – ведь никакая другая наука добра и зла не исследует. (…) Философия – не лицедейство, годное на показ толпе, философом надо быть не на словах, а на деле. Она – не для того, чтобы приятно провести день и без скуки убить время, нет, она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет в жизни бесстрашия и уверенности: ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет, которого можно спросить только у нее. (…) 86 Философия же учит делать, а не говорить. Она требует от каждого жить по ее законам, чтобы жизнь не расходилась со словами и сама из-за противоречивых поступков не казалась пестрой. Первая обязанность мудрого и первый признак мудрости – не допускать расхождения между словом и делом и быть всегда самим собою. (…) Вот что дает философия: веселость, несмотря на приближение смерти, мужество и радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря на бессилие. Хороший кормчий плывет и с изодранным парусом, и даже когда снасти сорвет, он приспособит, что осталось, и плывет дальше. (…) Ты спросишь: «Как же мне стать свободным?» – Избежать неизбежного нельзя – его можно только победить. «Сила путь пролагает себе». Этот путь откроет перед тобою философия. Обратись к ней, если хочешь не знать ущерба, быть безмятежным, счастливым и, главное, свободным. Иным способом этого не достичь. (…) Некоторые изнаших, хотя философия есть забота о добродетели и стремится к ней как к цели, полагали, что их невозможно разлучить: ведь нет ни философии без добродетели, ни добродетели без философии. Философия есть забота о достижении добродетели через посредство самой добродетели; ни добродетели не может быть, если о ней не заботиться, ни заботы о добродетели – без нее самой. (…) Философия двояка: это и знания, и душевные свойства. Кто приобрел знания и понял, что следует делать и чего избегать, тот еще не мудрец, если его душа не преобразилась в соответствии с выученным. А третья часть философии – наставленья – исходит из первых двух: из основоположений и свойств души; и коль скоро их обеих довольно для совершенной добродетели, третья оказывается излишней. Сенека. Нравственные письма к Луцилию // Сенека. Марк Аврелий. Наедине с собой. – Симферополь, 2002. – С. 3-252. МАРК АВРЕЛИЙ Жизнь От Вера, моего деда, я унаследовал сердечность и незлобивость. От славы моего родителя и оставленной им по себе памяти – скромность и мужество. От матери – благочестие, щедрость, воздержание не только от дурных дел, но и дурных помыслов. А также – простоту образа жизни, далекую от всякой роскоши. От прадеда – то, что не пришлось посещать публичных школ; я пользовался услугами прекрасных учителей на дому т понял, что на это стоит потратиться. От воспитателя – равнодушие к борьбе между зелеными и синими, победам гладиаторов с фракийским или галльским вооружением. Неприхотливость, выносливость в трудах, несуетливость и стремление к самостоятельности в решении дел, невосприимчивость к суете... 87 От брата моего Севера – любовь к близким, любовь к истине и справедливости... Ему же я обязан неизменным почтением к философии, благотворительностью, постоянством в щедрости, надеждами на лучшее и верою в дружеские чувства. ( С. 1-3.) Учение о мире Создаваемое богами преисполнено промысла. Приписываемое случаю также возникает не без участия природы, т.е. в связи с тем, над чем господствует промысел. Все проистекает из этого источника, в нем и неизбежное, и полезное всему миру, часть которого – ты. Для всякой части природы благо то, что производит природа Целого и что содействует ее поддержанию. Изменения как элементов, так и сложных тел способствуют поддержанию мира. Вот мысли, которые должны дать тебе удовлетворение, пусть они будут твоими основоположениями. (Там же. С. 9.) Мир! Все, что гармонизирует с тобой, пристало и мне, и ничто соответствующее тебе по времени и для меня не наступает слишком рано или слишком поздно. Природа! Все созревающее в смене твоих времен – необходимо и мне. Все исходит от тебя, все пребывает в тебе, все к тебе возвращается. (Там же. С. 25-26.) Сущность Целого податлива и послушна. Разум же, управляющий ею, не таит никакой причины, которая могла бы побудить его делать зло. Ведь зла в нем нет, он ничего злого не делает, и ничто не терпит от него вреда. Но все возникает и совершается согласно ему. Все совершается согласно природе Целого, а не какой-либо иной сущности, объемлющей ли ее извне, или таящейся внутри, или же обособленной. (Там же. С. 43.) Смерть уравняла Александра Македонского с его погонщиком мулов. Ибо они или были поглощены потенциями мира, несущими семена будущего, или же распались на атомы. Подумай о том, сколько явлений возникает в теле и душе каждого из нас в течение одного момента времени, и ты не будешь удивляться тому, как несравненно больше, вернее, все существует в том Едином и Целом, которое мы называем миром. (Там же. С. 47.) Учение о человеке и счастливой жизни Время человеческой жизни – миг; ее сущность – вечное течение; ощущение – смутно; строение всего тела бренно; душа – неустойчива; судьба – загадочна; слава – недостоверна. Одним словом, все относящееся к телу, подобно потоку, относящееся к душе – сновиденью и дыму. Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии. Философствовать же – значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия... (Там же. С. 12.) Существуют ли атомы или единая природа – прежде всего следует установить, что я являюсь частью Целого, управляемого природой; затем, что 88 я некоторым образом связан с частями, однородными мне. Ведь, если я буду помнить об этом, то, поскольку я буду сознавать себя частью, я не буду недоволен ничем, ниспосылаемым Целым, ибо то, что полезно Целому, не может быть вредно части. В Целом же нет ничего, что не было бы полезно ему: это общо всем природам, но природа мира имеет то преимущество, что нет внешней причины, которая могла бы заставит ее произвести что-нибудь вредное для нее самой. Итак, поскольку я буду помнить, что я являюсь частью такого Целого, – я буду рад всему происходящему. Поскольку же я нахожусь в известной родственной связи с однородными мне частями – я буду воздерживаться от того, что идет вразрез с общим благом. Наоборот, я всегда буду иметь в виду родственных мне, направлю все свое стремление на общеполезное и отвращу его от противоположного. Если все это выполнить, то жизнь будет протекать счастливо... Приложивши к себе такие наименования, как хороший, скромный, правдивый, рассудительный, нестроптивый, благородный, ты должен внимательно следить за тем, чтобы не переменить их на другие; а если ты уже не можешь найти их в себе, поспеши вновь вернуться к ним. Помни же, что «рассудительность» означает для тебя осмысленное и вдумчивое отношение ко всякой вещи, «нестроптивость» – добровольное подчинение уделу, ниспосланному тебе общей природой, «благородство» – превознесение разумной части над медленными или порывистыми движениями плоти, над суетной славой, над смертью и тому подобным. Если ты сохранишь в себе верность к определениям, не гоняясь за тем, чтобы и твои ближние прилагали их к тебе, то станешь другим, начав иную жизнь. Ведь продолжать оставаться таким, каким ты был по сие время влачить, столь пагубное и нечистое существование достойно только человека тупого, цепляющегося за жизнь, и подобного тем полуживым, покрыты ранами и кровью гладиаторами, которые умоляют оставить их в живых до завтра, когда им в таком виде вновь придется испытать на себе силу таких же когтей и зубов. Итак, старайся сжиться с этими немногими именами. И если ты сможешь оставаться верным им, то оставайся, как бы переселяясь на некие острова блаженных; если же почувствуешь, что падаешь и не в силах устоять, то имей решимость удалиться в какое-нибудь укромное место, где ты не поддашься соблазну, или же совсем расстанешься с жизнью, но без ропота, просто, свободно и скромно, свершив в жизни хотя бы одно дело – расчет с жизнью. Но тебе гораздо легче дастся память об этих наименованиях, если ты будешь помнить о богах и том, что они желают, чтобы все разумные существа не льстили, а уподоблялись им, и чтобы смоковница исполняла назначение смоковницы, собака – назначение собаки, пчела – назначение пчелы, человек – назначение человека. (Там же. С. 9092.) Марк Аврелий. Наедине с собой. – К., 1993. 89 Скептицизм – философское направление, созданное в 4 в. до н.э. Пирроном из Элиды (ок. 360 – 279 до н.э.). Продолжая традиции софистов, скептики указывали на относительность человеческого познания, на его формальную недоказуемость и зависимость от различных условий (обстоятельства жизни, состояние органов чувств, влияние традиций и привычек и т.п.). Сомнение в возможности общепризнанного доказательства знания легло в основу этической концепции античного скептицизма. Античные скептики (Пиррон, Карнеад, Энесидема, Секст Эмпирик) проповедовали воздержание от суждений (как утверждающий, так и отрицающих что-либо) для достижения душевного спокойствия (атараксии) и тем самым счастья. СЕКСТ ЭМПИРИК Секст Эмпирик (ок. 200 – 250) систематизировал идеи античного скептицизма. В сохранившихся сочинениях Секста Эмпирика: «Пирроновы основоположения» и «Против математиков» – содержится свод всех аргументов, с помощью которых античный скептицизм опровергал представления «догматической» философии о возможности доказательного неоспоримого знания. Аргументируя невозможность каких-либо общеобязательных научных, теологических, этических и т.п. истин, Секст Эмпирик рекомендовал воздержание от всякого суждения, чтобы тем самым достичь душевного равновесия. Он предлагал руководствоваться в жизни естественными потребностями, своим склонностями, привычками, законами, традициями и прежде всего обычным здравым смыслом. О наиболее общем различии между философами Ищущим какую-нибудь вещь приходится или найти ее, или дойти до отрицания нахождения и признания ее невоспринимаемости, или упорствовать в отыскивании. Поэтому, может быть, и в отношении вещей, искомых в философии, одни говорили, что они нашли истину, другие высказались, что воспринять ее невозможно, третьи еще ищут. Те, что воображают себя нашедшими, называются особым именем догматиков, как, например, последователи Аристотеля, Эпикура, стоиков и некоторые другие; об истине как о невосприемлемом высказались последователи КлитомахаКарнеада и другие академики, ищут же скептики. Отсюда правильно принимать, что существуют три главнейших рода философии: догматическая, академическая и скептическая. Пусть другие говорят об остальных родах, о скептическом же способе рассуждения скажем в главных чертах теперь мы, после предварительной оговорки: ни о чем из того, что будет высказано, мы не утверждаем, будто оно обстоит во всем так, как мы 90 говорим, но излагаем повествовательно каждую вещь согласно с тем, как это ныне нам кажется. <…> Что такое скепсис? Скептическая способность есть та, которая противопоставляет каким только возможно способом явление мыслимому; отсюда, вследствие равносильности в противоположных вещах и речах мы приходим сначала к воздержанию от суждения, а потом к невозмутимости. О «способности» мы говорим не в тонком смысле этого слова, а просто потому, что она «способна». Явлением же мы называем «ощущаемое» и поэтому противополагаем ему «мыслимое». Слова же «каким только возможно способом» могут соединяться или со способностью, чтобы просто воспринять понятие способности, или же со словами «та, которая противопоставляет явление мыслимому», так как это противопоставление мы делаем разнообразным способом, а именно: то явление – явлению же, то мыслимое – мыслимому; то противопоставляем их попеременно. Для того чтобы охватить все эти противопоставления, мы и говорим: «каким только возможно способом». Или эти слова можно соединить: «каким только возможно способом явленное и мыслимое», – чтобы не отыскивать того, как является явление или как мыслится мыслимое, а просто принять это (так, как оно есть). Под противоположными же положениями мы подразумеваем отнюдь не всякое утверждение или отрицание, а только то, что они борются друг с другом. «Равносилием» мы называем равенство в отношении достоверности и недостоверности, так как ни одно из борющихся положений не стоит выше другого как более достоверное. «Воздержание от суждения» есть такое состояние ума, при котором мы ничего не отрицаем и ничего не утверждаем; «невозмутимость» же есть безмятежность и спокойствие души. О том, как вместе с воздержанием приходит и невозмутимость, мы упомянем в рассуждении «о цели» .<…> О началах скепсиса Мы утверждаем, что начало и причина скепсиса лежат в надежде на невозмутимость. Именно, богато одаренные от природы люди, смущаясь неравенством среди вещей и недоумевая, которым из них отдать предпочтение, дошли до искания того, что в вещах истинно и что ложно, чтобы после этого разбора достигнуть состояния невозмутимости. Основное же начало скепсиса лежит главным образом в том, что всякому положению можно противопоставить другое, равное ему; вследствие этого, как кажется, мы приходим к необходимости отказаться от всякого рода догм. Выставляет ли скептик догмы? Говоря, что скептик не выставляет никаких догм, мы применяем эти слова не в том значении, в каком некоторые называют (в более общем смысле) догмой всякое признание какой-либо вещи (именно, скептик признает такие состояния, которым заставляет его подчиниться видимость, например ощущая тепло или холод, он не может сказать: «мне кажется, что я не ощущаю тепла или холода»). Нет, мы говорим об отсутствии догмы в том 91 смысле, в каком некоторые называют этим словом «приятие какого-либо положения из неочевидного и составляющего предмет научных изысканий».<…> Выставляющий догму полагает, что та вещь, которая считается предметом его догматизирования, действительно существует, скептик же не уверен, что известное положение непременно существует, а именно: он думает, что как положение «все ложно» признает ложным и себя вместе с остальным, так же обстоит дело и с положением «нет ничего истинного»; равным образом изречение «ничто не более» признает, что и оно «не больше» наряду с остальными, и поэтому вместе с остальными отрицает и само себя. То же самое утверждаем мы и об остальных скептических положениях. Далее, если догматик всегда признает существование своей догмы, а скептик высказывает свои положения так, что по своему смыслу они сами себя упраздняют, то нельзя поэтому говорить, что, произнося их, он высказывает догму. А самое главное, произнося эти положения, он говорит о том, что ему кажется, и заявляет о своем состоянии, не высказывая о нем никакого мнения и не утверждая ничего о внешних предметах. Имеют ли скептики мировоззрение? Так же обстоит у нас дело с вопросом, есть ли у скептика мировоззрение. Если под мировоззрением кто-нибудь подразумевает приверженность многим догмам, тесно связанным между собой и с явлением, и говорит, что догма есть согласие с чем-либо неочевидным, то мы скажем, что не имеем мировоззрения. Если же будут называть мировоззрением способ рассуждения, следующий какому-нибудь положению в соответствии только с явлением, то мы скажем, что имеем мировоззрение; ввиду того, что это положение указывает нам, как, по-видимому, следует правильно жить («правильно» мы понимаем не только в согласии с добродетелью, но неограниченнее), имея в виду возможность воздержания. Мы следуем какому-нибудь положению, указывающему нам в соответствии с явлением необходимость жить по завету отцов, по законам и указаниям других людей и по собственному чувству. Занимается ли скептик изучением природы? Подобное же мы отвечаем и на вопрос о том, следует ли скептику заниматься изучением природы, а именно: мы занимаемся изучением природы не для того, чтобы высказываться с твердой уверенностью относительно какой-либо догмы, определяемой изучением природы, но ради того, чтобы иметь возможность противопоставить всякому положению равносильное, и ради невозмутимости мы стремимся к изучению природы. Так же приступаем мы и к логической, и к этической части так называемой философии. Отрицает ли скептик явление? Говорящие же, что скептики отрицают явление, кажутся мне не сведущими в том, что мы говорим. Как уже сказано раньше, мы не отбрасываем того, что мы испытываем вследствие представления и что 92 невольно ведет нас к его признанию. Но это и есть явление. Так же, когда мы сомневаемся, таков ли подлежащий предмет, каковым он является, мы этим допускаем, что он является. Ищем же мы не это явление, а то, что говорится о явлении, и это отличается от исследования самого явления. Нам кажется, например, что мед сладок, и мы соглашаемся с этим, ибо воспринимаем сладость ощущением. Но таково ли сладкое, как мы о нем говорим, мы сомневаемся; однако это сомнение касается не явления, а того, что говорится о явлении. Если же мы определенно возбуждаем сомнение против явления, то делаем это не потому, что хотели бы отрицать это явление, но чтобы указать на опрометчивость догматиков. Если речь является настолько обманчивой, что она почти скрывает от наших глаз явление, то как же не питать подозрение к ней в неочевидном, чтобы, последовав ей, не оказаться опрометчивыми? О критерии скепсиса То, что мы придерживаемся явлений, ясно из того, что мы говорим о критерии скептического образа рассуждения. <…> Критерием же скептического способа рассуждения мы считаем явление, называя так по смыслу его представление; заключаясь в страстях и невольных претерпеваниях, оно стоит вне всяких изысканий. Поэтому никто, вероятно, не поколеблется относительно того, таким ли или иным является подлежащий предмет, но сомневаются в том, таков ли он на самом деле, каким кажется. Таким образом, придерживаясь явлений, мы живем в соответствии с жизненным наблюдением, не высказывая решительного мнения потому, что не можем быть всецело бездеятельными. Это жизненное наблюдение распадается, по-видимому, на четыре части: первая показывает, как вести себя при побуждениях природы; вторая – под принуждением претерпеваний, третья – при воздействии законов и обычаев, четвертая – при обучении мастерству, [а именно]: при природном побуждении, вследствие которого мы по природе и чувствуем и понимаем; под принуждением претерпеваний, вследствие чего голод указывает нам дорогу к пище, а жажда к питью; при воздействии законов и обычаев, вследствие чего мы в общежитии принимаем благочестие за добро, а нечестие за зло; при обучении мастерству, вследствие чего мы не бездеятельны в тех искусствах, которые берем на себя. Причем говорим мы все это, не высказывая решительного мнения. В чем состоит цель скепсиса? Следуя этому, нужно было бы сказать и о цели скептического способа рассуждения. Цель есть то, ради чего все делается и рассматривается, сама же она [делается и рассматривается] не ради чего-нибудь, а как конечное из того, к чему мы стремимся. До сих пор мы говорим, что цель скептика – невозмутимость в вещах, подлежащих нашему мнению, и умеренность в том, что мы вынужденно испытываем. Ибо как только он начал заниматься философией, имея в виду судить о кажущихся образах и постигать, какие из них истинны и какие ложны, таким образом, чтобы при этом остаться 93 невозмутимым, он впал в равносильное противоречие; не будучи в состоянии рассудить это, он воздержался [от суждения]. За воздержанием же последовала случайно невозмутимость в том, что подлежит мнению. Ибо кто высказывает мнение, что нечто само по своей природе прекрасно или дурно, постоянно смущается и когда нет налицо того, что ему кажется прекрасным, он считает, что его терзает то, что по своей природе дурно, и он гонится за тем, что ему кажется хорошим. Овладев же им, он приходит в состояние еще большего смущения как от того, что безрассудно и неумеренно превозносится, так и от того, что, опасаясь перемены, он делает все, чтобы не потерять то, что ему кажется хорошим. Тот же, кто не имеет определенного суждения о том, что хорошо или дурно по природе, как не бежит от него, так и не гонится за ним напряженно, почему и остается невозмутимым. Стало быть, то, что рассказывают о живописце Апеллесе, досталось и на долю скептика, а именно: говорят, что он, рисуя лошадь и пожелав изобразить на картине пену лошади, потерпел такую неудачу, что отказался от этого и бросил в картину губку, которой обыкновенно снимал с кисти краски; и губка, коснувшись лошади, воспроизвела [на картине] подобие пены. Так и скептики надеялись достичь невозмутимости, путем суждения о несоответствии явления и мыслимого; не будучи в состоянии этого сделать, они воздержались. За воздержанием же случайно.последовала невозмутимость, как тень за телом. Мы не думаем, однако, что скептик вообще не подвергается никаким тягостям, но, говорим мы, он несет тягости в силу вынужденных [состояний]; мы признаем, что он испытывает иногда холод и жажду и другое тому подобное. Но обыкновенные люди охвачены при этом двояким состоянием: самим ощущением и не меньше еще тем, что они считают эти состояния по природе дурными. Скептик же, отказываясь от предположения, что каждая из этих вещей дурна по самой природе, отстраняет их от себя с большим спокойствием, [чем другие]. Вследствие этого мы говорим, что цель скептика – невозмутимость в том, что подлежит мнению и умеренность в том, что мы вынужденно испытываем. Некоторые же из известных скептиков прибавляли к этому и воздержание в изысканиях. Секст Эмпирик. Три книги пирроновых положений. Кн. 1, гл. 1-12 // Секст Эмпирик. Сочинения в 2-х тт.– М., 1976. Т. С. 207-214. В начале IV в. до н. э. некоторыми учениками Сократа были основаны философские школы. Одной из таких школ стал кинизм. Основатель школы Антисфен Афинский, развивая принципы учителя, стал утверждать, что наилучшая жизнь заключается не просто в естественности, в избавлении от условностей и искуственностей, в свободе от обладания лишним и бесполезным, — Антисфен стал утверждать, что для достижения блага жить следует «подобно собаке», то есть сочетая в себе: • простоту жизни, следование собственной природе, презрение к условностям; • умение с твердостью отстаивать свой образ жизни, стоять за себя; 94 • верность, храбрость, благодарность. Таким образом он стремился жить сам и называл себя (истинный пес). От этого слова происходит название школы, кинизм. (По другой версии, название школы происходит от названия места, где находился гимнасий, в котором Антисфен вел беседы с учениками — Киносарг, «Зоркий пес».) Эта программа Антисфена послужила основой программы всей школы, а на могиле Диогена Синопского был установлен памятник паросского мрамора со скульптурой собаки. Основными атрибутами киников были: сложенный плащ, посох, нищенская сума. Воззрения киников в наибольшей степени воплотились в жизни Диогена Синопского. В современном понимании «циник» - это человек, имеющий презрительное отношение к культурным и нравственным ценностям общества. ДИОГЕН СИНОПСКИЙ КРАТЕТУ Подходи и проси хлеба даже у статуй на агоре. Это прекрасное, клянусь, испытание, так как ты встретишь на своем пути людей еще более бесчувственных, чем статуи. И если евнухам и кинедам дают охотнее, чем тебе, не удивляйся: каждый чувствует симпатию к тому, кто ему ближе по духу, а не к тому, кто от него дале. Большинство предпочитает иметь дело с евнухами, а не с философами. АРИСТИППУ Я узнал, что ты злословишь меня и у своего тирана постоянно поносишь мою бедность, вспоминая, как застал меня однажды, когда я обмывал в источнике цикорий, приправу к хлебу. Я, милейший, дивлюсь, как можешь ты осуждать бедность честного человека, пройдя обучение у Сократа, который зимой и летом в любую погоду носил один и тот же старый плащ и даже при женщинах не надевал другого, а лакомые кусочки находил не в садах, или в харчевнях, а в гимнасиях. Но, кажется, обо всем этом ты забыл в угаре сицилийских пиршеств. Я не собираюсь тебе напоминать, чего стоит бедность, особенно в Афинах, и не стану защищать ее перед тобой (я не считаю, что мое счастье зависит от тебя, подобно твоему, которое зависит от других; достаточно мне одному знать об этом), но напомню тебе все-таки о Дионисии и блаженных часах, проведенных вместе с ним, которые доставляют тебе такую радость.Я буду напоминать тебе об этом всякий раз, когда ты ешь и пьешь на пышных пирах то, что мне и не снится, и в то же время видишь, как избивают людей плетьми, сажают на кол, гонят в каменоломни; у одних вырывают из объятий жен, у других — детей, отнимают рабов, чтобы надругаться над всеми. И эти бесчинства творит не один лишь тиран, но множество окружающих его подлецов. 95 А ты и пьешь против воли, живешь среди них и совершаешь прогулки, не в силах убежать от всего этого, скованный золотыми цепями. Обо всем этом я говорю тебе, вспомнив о твоих оскорблениях. Я с моим умением обмывать цикорий и неумением прислуживаться при дворе уДионисия живу счастливее вас, советчиков Дионисия и правителей всей Сицилии. Пусть все, чем ты так нагло порочишь меня, заставит тебя задуматься, и пусть разум не вступает в противоречие с чувствами. На словах все прекрасно уДионисия, но свобода, которой пользовались во времена Крона, и... [дальнейший текст испорчен]. АПОЛЕКСИДУ Много из того, что отягощало мою котомку, я выбросил, узнав, что ладонь вполне может служить тарелкой для хлеба, а чашей — сложенные в горсть руки. Даже учителю не стыдно сказать: «До сих пор я был еще ребенком. Полезные вещи нужно усваивать в любом возрасте и не пренебрегать ими». Диоген Синопский. Гномы и апофтегмы, собранные из разных источников//Антология кинизма: Философия неприятия и протеста / Примеч. и коммент. И. Нахова. — M.: TEPPA, 1996. -432 с. С.219-263. Неоплатонизм возник в III вв. В Риме и занимался творческим развитием философских взглядов Платона. Основателем школы неоплатоников был Плотин, последователями – Порфирий, Ямвлих, Прокл. Неоплатоникам удалось достичь подлинного синтеза платонизма и учения Аристотеля и тем самым стать одной из величайших философских систем античности. Неоплатонизм является углубленной, ориентированной на религиозном и метафизическом опыте философской мыслью – и независимой, и религиозной одновременно. Не в последнюю очередь именно это позволило ему оказать существенное влияние на развитие христианской богословской мысли. Неоплатонизм дополнил учение Платона учением об эманации – постепенном нисхождении высшего бытия через опосредующие звенья (Ум (Нус), мировую душу, душу человека) до небытия или неодухотворенной материи. Если под высшим бытием Платон понимал всю совокупность идей, объединенных идеей блага, то для неоплатоников таковым становится первоединый неизреченный Бог, или Единое. Учение об эманации является сущностной основой философской системы неоплатонизма. ПЛОТИН (ок. 203–269 н.э.) Главное место в философии Плотина занимает учение о Едином. Единое рассматривается как единство всего положительного (Благо). Это 96 совершенное полное единство не может быть ограничено или замкнуто в себе. В силу избытка своей полноты Единое "выступает" за границы самого себя. Для объяснения этого процесса эманации (исхождения Единого из самого себя) Плотин использует образ источника, который наполняет реки, но сам при этом ничего не теряет. Цель жизни человека – слияние с Божеством через мистический экстаз, который достижим через катарсис – очищение от всего телесного и низменного. *** ...Может считаться ясным, что все истинно сущее [возникает] из созерцания и есть созерцание, а возникшее из него возникло вследствие того, что оно созерцает и само есть предмет созерцания..; что поступки имеют целью знание, а стремление к знанию и порождения созерцания [имеют целью] завершение формы и другого предмета созерцания; что вообще все, будучи подражанием творящего, творит предметы созерцания и формы; что становящиеся сущности, будучи подражанием сущего, указуют творящее, сделавшее своей целью не акты творчества и не деяния, а возможность созерцать [их] результат; что это хотят видеть размышления и еще раньше – ощущения, цель которых – знание, и еще до них природа творит предмет созерцания в самой себе и смысл, творя другой смысл. Ведь и то ясно, что если первое сущее состоит в созерцании, то необходимо и всему прочему стремиться к этому, раз начало – цель для всего, ...творить какое-либо бытие – значит творить форму, а это значит наполнять все созерцаниями. И ошибки, в возникающем ли или в действующем, суть уклонение созерцающего от предмета созерцания. Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. – М., 1969. – С. 547. ...Когда созерцание восходит от природы к душе и от последней к уму и когда созерцания становятся все более подлинными и все более слитыми с созерцающими и в ревностной душе познание идет к отождествлению с субъектом, как устремляющееся к уму, тогда, очевидно, в последнем оба они уже одно – не по приспособлению, как в наилучшей душе, а по сущности и по тождеству бытия с мышлением. Действительно, оба они уже не различны между собой, так как иначе опять должно было бы быть иное, в котором одно и другое неразличимы; следовательно, необходимо, чтобы оба были здесь поистине одним. А оно есть живое созерцание, не такой предмет созерцания, как то, что находится в другом. Ибо то, что живет вдругом, не есть живое в себе. Поэтому если должен жить какой-нибудь предмет созерцания или мысли, то он должен быть живым в себе... И всякая жизнь есть некое мышление, но одно более смутное, чем другое, как и жизнь. А та более ясная и первая жизнь есть одно с первым умом. Следовательно, первое мышление есть первая жизнь, и вторая жизнь есть второе мышление, и последняя жизнь 97 есть последнее мышление. Стало быть, всякая жизнь такого рода есть и мышление. Если ...поэтому истиннейшая жизнь есть жизнь благодаря мышлению, а жизнь тождественна с истиннейшим мышлением, то истиннейшее мышление живет, а созерцание и такой предмет созерцания есть живое и жизнь, и оба – одно.(Там же – С. 547-548.) Так как ум прекрасен, даже прекраснейшее из всего, покоится в чистом свете и чистом сиянии и охватывает природу сущего – наш прекрасный мир есть лишь тень и отражение ума; так как он покоится во всем блеске (ибо в нем нет ничего бессмысленного, темного, несоразмерного); так как он живет блаженной жизнью, – то изумление должно охватывать видящего его, подобающим образом проникающего в него и становящегося с ним одно. Подобно... тому как воззревший на небо и увидевший свет звезд размышляет об их творце и ищет его, так подобает, чтобы и тот, кто увидел, узрел умопостигаемый мир и изумился, искал его творца, того, кто, следовательно, есть основавший его, [искал], где и как тот породил такого сына, как ум, прекрасного отрока, от него происшедшего отрока. Поистине тот вовсе не есть ни ум, ни отрок, а раньше ума и отрока, ибо ум и отрок – после него и нуждаются в насыщении и мышлении, что близко к не испытывающему недостатка и не нуждающемуся в мышлении, и это имеет истинную полноту и истинное мышление, потому что имеет их изначально. То же, что раньше его, и не нуждается, и не имеет. Иначе оно не было бы благом.(Там же – С. 548-549.) Единое есть все и ничто, ибо начало всего не есть все, но все – его, ибо все как бы возвращается к нему, вернее, как бы еще не есть, но будет... единое есть не сущее, а родитель его, и это как бы первое рождение, ибо, будучи совершенным (так как ничего не ищет, ничего не имеет и ни в чем не нуждается), оно как бы перелилось через край и, наполненное самим собою, создало другое; возникшее же повернулось к нему и наполнилось, а взирая на самое себя, стало таким образом умом. ...Итак, когда оно, пребывая, обращено к самому себе, дабы созерцать, оно в одно и то же время стало и умом, и сущим. И вот, существуя так, как «тот», оно создает подобное, изливая много потенции; и это есть идея его, как и предшествующее ему излилось. И эта проистекающая из сущности активность есть душа, ставшая этим, между тем как «то» пребывает неизменным, ибо и ум возник, в то время как предшествующее ему пребывало неизменным. Но душа создает, не пребывая неизменной, а приведенной в движение, она породила образ. Итак, взирая на то, из чего возникла, она наполняется и, вступая в иное и противоположное движение, порождает образ самой себя – ощущение и растительную природу. Но ничего не отнято и не отсечено от предшествующего. Поэтому и кажется, что душа человека простирается вплоть до растений: известным образом простирается так, что ей принадлежит то, что в растениях. Однако не вся она в растениях, а постольку оказывается в растениях, поскольку устремилась столь далеко, что своим 98 продвижением и желанием худшего создала другую субстанцию, тогда как предшествующее этому, зависящее от ума, позволяет уму пребывать в самом себе.(Там же – С. 549-550.) Таким образом, имеется продвижение от первого к последнему, причем каждое всегда остается на своем месте, в то время как рожденное занимает другое положение, худшее. Однако каждое становится тождественным тому, за чем следует, пока следует. Таким образом, когда душа вступает в растение, то оказывается как бы другой частью в растении, наиболее дерзкой, безрассудной и дошедшей досюда; а когда она [находится] в неразумном [существе], то одерживает верх и правит способность ощущать; когда же вступила в человека, то это или вообще движение в разумной части, или происходящее от ума, словно она обладает собственным умом и самостоятельным желанием мыслить или вообще быть в движении... Таким образом, существует как бы вытянутая в длину жизнь; каждая из следующих по порядку частей иная, но все есть нечто непрерывное, и одно отлично от другого, но предшествующее не уничтожается в последующем.(Там же – С. 5450-551.) Что же такое [единое]? Потенция всех вещей. Если бы ее не было то и все не существовало бы, не существовал бы и ум, первая и всеобъемлющая жизнь. А то, что находится выше жизни есть причина жизни. В самом деле, не активность жизни, которая есть все, есть первая [жизнь], а сама она как бы истекает словно из источника. Представляй себе источник, который [уже] не имеет другого начала, но который отдает себя всем потокам, не исчерпываясь этими потоками, а пребывая спокойно сам [в себе]. [Представляй себе также, что] истоки из него, прежде чем протекать каждому в разных направлениях, пребывают еще вместе, но каждый как бы уже знает, куда пойдут его течения, и [представляй себе] жизнь огромного древа, обнимающего собою все, в то время как начало его пребывает везде неизменным и нерассеянным по всему [древу] и как бы расположенным в корне. Это начало, стало быть, с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь, с другой же стороны, остается самим собой, будучи не многообразным, а началом многообразия [жизни]. И в этом нет ничего удивительного. Скорее было бы удивительным то, как многообразие жизни возникало из того, что не было многообразием, если раньше многообразия не было того, что не есть многообразие. Ведь начало не разделяется на все, [что есть], так как, разделись оно, уничтожилось бы и все и ничто уже не возникало бы, если бы не пребывало неизменным начало, будучи иным. Поэтому везде происходит сведение к единому, и в каждой отдельной вещи есть нечто единое, к чему ты ее можешь свести. ...оно не есть ничто из того, началом чего оно является; однако оно таково, что ничто о нем не может сказываться – ни сущее, ни сущность, ни жизнь; оно выше всего этого. Но будет чудом постичь его вне бытия. Обращая на него свой взор, наталкиваясь на него в его проявлениях, умиротворяйся и старайся больше понять его, постигая его непосредственно, 99 и обозревай сразу величие его в том, что существует после его и благодаря ему.(Там же – С. 551-552.) ...В своем естественном состоянии душа любит бога, стремясь к единению с ним, как девушка любит прекрасного отца прекрасной любовью. Когда же она как бы ослепляется браком, вступая в становление, она меняет [свою любовь] на другую, земную любовь и ведет необузданную жизнь вдали от отца. Возненавидев же вновь здешнюю необузданность и очистившись от здешнего, она снова отправляется к отцу и испытывает счастье. Кому же неизвестно это состояние, тот пусть поразмыслит о земной любви, о том, чего можно достигнуть, особенно любящему, и что предметы [чувственной] любви тленны и вредны, что это лишь любовь к видимости и что они переменчивы поскольку они не есть истинный предмет любви, не наше благо и не то, что мы ищем. Истинный же предмет любви находится там, с чем и надлежит соединиться тому, кто его воспринял и истинно обладает им и не только охватывает его плотью. Всякий же, кто это увидел, знает, о чем я говорю, [то есть] как душа принимает иную жизнь, подходя сюда и уже подойдя и участвуя в нем, так что она в таком состоянии знает, что наличествует хороначальник истинной жизни и уже нет нужды в какой-либо иной [жизни]. Наоборот, необходимо отбросить все иное и иметь опору только в нем и только им и становиться, отбрасывая все прочее, во что мы облачены. Поэтому надо спешить выйти отсюда и негодовать на то, что приковывает нас к иному, дабы всей целокупностью нас самих охватить его и не иметь ни одной части, которой бы мы не соприкасались с богом. Таким образом, здесь можно созерцать и его, и себя самого, поскольку позволено созерцать: себя самого – пребывающим в свете, полным умопостигаемого света, скорее же самим светом, чистым, необременительным, легким, ставшим богом, вернее, сущим богом, воспламенившимся в то мгновение и как бы погасшим, если тяжесть вернулась опять.(Там же – С. 553-554.) 100 ЗАКЛЮЧЕНИЕ Знаменитый французский философ, физик и математик Р. Декарт сравнивал семейство наук с деревом: его корни — философия; ствол — физика; ветви — все остальные науки. Корни скрыты под землёй, их работа не видна, говорил он. Поэтому некоторые люди не понимают роли и значения философии, а иногда даже бранят её, полагая, что от неё нет пользы. Дух философии - вечный поиск, вечное напряжение мысли. "Мыслю, следовательно существую", - провозглашал в XVII в. Р. Декарт. "Знание сила", - утверждал его старший современник Ф. Бэкон. Философы Запада и Востока, мыслители древности и Нового времени, опираясь на социальный и духовный опыт своей эпохи и на опыт всей человеческой истории, разгадывали по сути одну великую тайну - тайну человеческого бытия, неповторимости, безвозвратности человеческой жизни. Познавая человека, философия познавала весь бесконечный и вечный мир. За три тысячелетия своей истории философия глубоко разработала мощные орудия познания - логику, диалектику и методологию мысли, что составляет величайшую ценность культуры, наследуемую поколениями так же, как наследуются язык, нормы общественной морали, высшие эстетические ценности. Современную философию, если говорить образно, можно уподобить длинному коридору с множеством дверей. Каждая из них обозначает то или иное философское направление. Их отличие друг от друга не в том, что одно, якобы, верное, а другие ошибочны, а в том, что каждое из направлений отображает различные аспекты бытия и познания, учитывает разные факторы, влияющие на жизнь общества. Цель пособия — познакомить студентов с реальным многообразием философских идей, подходов и позиций, оставив за молодыми людьми право свободного выбора «своего» направления или «своего» философа, идеи которого в наибольшей степени отвечают их мироощущению и жизненным устремлениям. Собственно, в этом и состоит смысл знакомства с философией: не только научиться философствовать, научиться вла101 деть стилем широкого, гибкого и критического мышления, но и найти теоретическую поддержку своему мировоззрению, которое до изучения философии могло быть невнятным, аморфным. Философские аспекты многих проблем пробуждают интерес к самостоятельному мышлению и желание продолжить изучение философии путём самообразования. Автор будет вознаграждён, если данное пособие вызовет такой интерес и стремление не порывать с замечательной наукой — философией. 102 ИЗВЕСТНЫЕ АНТИЧНЫЕ АФОРИЗМЫ Фалес “Не множество слов доказывает рассудительность мнения”. “Многословие вовсе не является показателем разумного мнения”. “Ищи что-нибудь одно мудрое, выбирай что-нибудь одно доброе, так ты уймешь пустословие болтливых людей”. “Соблюдай меру”. Сократ Сократ утверждал, что лучше терпеть несправедливость, чем ее творить. “Я знаю, что ничего не знаю, а другие не знают даже этого”. Демокрит "Ни одна вещь не происходит попусту, но все в силу причинной связи и необходимости". Гераклит ”Многознание уму не научает, - говорит Гераклит, - иначе оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея”. Уже сами древние прозвали Гераклита темным. Прочитав его труд, Сократ сказал: “То, что я понял, превосходно. Думаю, что таково и то, чего я не понял. Впрочем, для этого нужен делосский водолаз”. “Признак мудрости – согласиться, выслушав не меня, а Логос, что всё едино”. “Мышление есть величайшее превосходство, и мудрость состоит в том, чтобы говорить истину и, прислушиваясь к (голосу) природы, поступать согласно с ней”. Протагор Протагору также пришлось претерпеть судьбу Анаксагора; он был изгнан из Афин; приговор был вызван написанным им произведением, начинавшимся следующими словами: “О богах я не могу ничего знать, ни того, что они существуют, ни того, что они не существуют, ибо многое мешает познанию этого; мешает этому как темнота предмета, так и краткость человеческой жизни”. Главный тезис Протагора: “Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют”. Горгий Оратор Горгий говорил, что те, кто пренебрегают философией, занимаясь частными науками, похожи на женихов Пенелопы, которые, добиваясь ее, совокупляются с ее служанками. 103 БИБЛИОТЕКИ, ГДЕ МОЖНО СКАЧАТЬ УЧЕБНИК, СПРАВОЧНИК, ЭНЦИКЛОПЕДИЮ, УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ И ДРУГИЕ КНИГИ ПО ФИЛОСОФИИ http://www.ihtika.net Сайт, на котором можете скачать учебники по философии (для скачивания необходима регистрация). Раздел "Учебники". Здесь представлены учебники и разные материалы по философии. Раздел «Философия логика этика» так же содержит книги по философии. «Философский раздел» - это не учебники, а первоисточники. http://books.atheism.ru/philosophy/ Это библиотека "Философия и атеизм". Радел "Философия", открывается весь список. Кроме того можно выбрать "Архив сайта" books.atheism.ru , тогда откроются все тексты. В разделе «Учебка» - десяток учебников, в основном по философии. Все книги можно только скачать (просмотра нет). http://liblaw.bitel.ru - раздел "Философия" электронной библиотеки студента института права. Можно скачать несколько книг (учебники, пособия, лекции, энциклопедия, ответы на билеты - шпора).Страница для скачивания: http://liblaw.bitel.ru/b1predmetyu2/i/filosofia/index.html http://filosof.historic.ru/ - "Электронная библиотека по философии". Есть первоисточники и несколько учебников (раздел «Учебные пособия»). Есть тематический и алфавитный указатели. Кроме этого на сайте есть небольшой философский словарь (on-line). Скачать одним файлом ничего нельзя, только открывать на месте частями и читать или копировать. http://www.zipsites.ru/ - представлены учебники и пособия. Краткая, но качественная подборка учебников по многим гуманитарным дисциплинам. Для скачивания философских произведений (первоисточники) сайт «Янко слава» http://yanko.lib.ru или библиотека Максима Мошкова http://lib.ru раздел "Философия" в библиотеке М. Мошкова. http://filosofia.ru - сайт современных научных статей по философии. Достаточное количество текстов. Необходимо пользоваться поиском по сайту. http://www.newlibrary.ru - новая электронная библиотека. Много различных книг по разнообразным направлениям. Есть научные монографии. Но все книги плохо разложены по темам. Необходимо пользоваться поиском на сайте по автору и названию, поэтому нужно заранее знать что ищешь. http://www.librussian.info - книги по всем жанрам. Есть и философия: вперемешку с учебниками представлены и первоисточники. 104 http://khazarzar.skeptik.net/books/index_ph.htm - читать книги на языке оригинала (в основном греческий). http://philosophylib1.narod.ru/ - простой сайт для быстрого скачивания первоисточников по философии. Данный перечень – не единственные сайты по философии. Сайты открываются и закрываются, меняют свое название. Ищите и удачи! 105 ЛИТЕРАТУРА 1. АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ФИЛОСОФИИ: в четырех томах . Том 1 (Философия древности и Средневековья, часть 1). М.: Мысль, 1968. 2. Практикум по философии: (Задачи и упражнения) / Сост. В.А Мейдер. — Волгоград, 1999. — 96 с. 3. Прохоров М.М. Философия для вузов: понятия и персоналии (в кратких и развернутых определениях). Н. Новгород, 2009. 4. Радугин А.А. Хрестоматия по философии. – М., 1998. 5. Свинцова С.М. Практикум по философии (История философии). – Ч. 1. – Н.Новгород, 2008. 6. Свинцова С.М. Практикум по философии (Мир философских проблем). – Ч. 2. – Н.Новгород, 2009. 7. Свинцова С.М. Хрестоматия по философии. – Ч. 1 (Что такое философия?): Учебно-методическое пособие. – Н. Новгород: ВГИПУ, 2009. – 115 с. 8. Современный философский словарь. – М.,1998. 9. Сухина В. Ф., Кислюк К. В. Практикум по философииХарьков: Фолио, 2001. 10. Хрестоматия по философии. Учебное пособие /Сост. Алексеев П.В., Панин А.В. – М., 2006. 11. Хрестоматия по философии. Учебное пособие. / Под ред. Л.В. Голиковой. Магнитогорск: МГТУ, 2004. 12. Хрестоматия по философии. Учебное пособие. / Под ред. Л.В. Голиковой. Магнитогорск: МГТУ, 2004, 124 с. 13. Хрестоматия по философии: Учебное пособие для высших учебных заведений. Сост. А.Р. Абдуллин. – Уфа, 2003. – 439 с. 14. Хрестоматия по философии: Учебное пособие для высших учебных заведений. Сост. А.Р. Абдуллин. – Уфа, 2003. – 439 с. 106 СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………………….3 ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА Философия Древней Индии ЙОГА ………………………………………………………….…………………4 БУДДИЗМ ………………………………………………………………………..6 Философия Древнего Китая ДАОСИЗМ………………………………………………………………………..9 КОНФУЦИАНСТВО………………………………………………………….11 АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ ДИОГЕН ЛАЭРЦИЙ (ЛАЭРТСКИЙ)…………………..……………………25 Натурфилософский период ФАЛЕС…………………………………...………………………………………26 АНАКСИМАНДР……………………………..………………………….……..28 АНАКСИМЕН…………………………………………………………………..28 ГЕРАКЛИТ ЭФЕССКИЙ………………………………………………………29 ПИФАГОР ……………………………………………………………………..29 ПАРМЕНИД…………………………………………………………………….33 ГЕСИОД………………………………………………………………………..34 ЗEHOH ЭЛЕЙСКИЙ……………………………………………………….....35 АНАКСАГОР…………………………………………………………..………..37 ЛЕВКИПП и ДЕМОКРИТ …………………………………………………..37 Классическая античная философия ПРОТАГОР……………………………………………………………………...40 ГОРГИЙ…………………………………………………………………………41 СОКРАТ ………………………………………………………………………...41 ПЛАТОН ……………………………………………………………………….55 АРИСТОТЕЛЬ …………………………………………..…………………….65 Эллинистическая философия ЭПИКУР………………………………………………………………………71 ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР………………………………………………………..76 СЕНЕКА…………………………………………………………………………84 МАРК АВРЕЛИЙ……………………………………………………………….87 СЕКСТ ЭМПИРИК…………………………………………………………….90 ДИОГЕН СИНОПСКИЙ………………………………………………………95 ПЛОТИН………………………………………………………………………..96 ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………………101 ИЗВЕСТНЫЕ АНТИЧНЫЕ АФОРИЗМЫ………………………………..103 БИБЛИОТЕКИ, ГДЕ МОЖНО СКАЧАТЬ УЧЕБНИК, СПРАВОЧНИК, ЭНЦИКЛОПЕДИЮ, УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ И ДРУГИЕ КНИГИ ПО ФИЛОСОФИИ ……………………………………………………………….104 ЛИТЕРАТУРА…………………………………………………………..106 107 108