ЕСТЬ ЛИ БУДУщЕЕ У ТЕОРИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ?
advertisement
Вопросы психологии. 2011. № 4 129 дискуссии Есть ли будущее у теории деятельности? Е.Е. Соколова Рассматриваются возможные перспективы развития психологической теории деятельности школы Леонтьева в трех взаимосвязанных аспектах: теоретико-методологическом, историческом и практическом. Доказывается, что в теоретико-методологическом аспекте будущее этой теории – в реализованной в ней на психологическом уровне диалектической методологии, способной – при дальнейшей разработке – стать интегратором психологической науки и практики. В историческом плане теория деятельности как наследница всего предшествующего теоретического развития психологии сама выступает этапом построения «конкретной психологии». В практическом отношении будущее теории деятельности – в ее дальнейшей реализации в различных формах высокоорганизованной практики и общей ориентации сторонников психологии деятельности не на «лечение», а на «профилактику». Ключевые слова: психологическая теория деятельности, школа Леонтьева, культурно-деятельностная психология, диалектическая логика, история психологии, методология, монизм, постмодернизм, психологическая практика. Введение Название предлагаемой вниманию читателя статьи звучит несколько провокационно, что неудивительно, поскольку она написана по материалам доклада, сделанного 24 марта 2011 г. на Московском общепсихологическом семинаре под руководством Б.С. Братуся. На заседаниях данного семинара всегда обсуждаются проблемы, вызывающие острый методологический интерес, и, строго говоря, формулировка темы доклада была предложена мне руководителем семинара. Между тем я бы поставила вопрос шире: есть ли будущее у «психологии деятельности» или «деятельностной психологии» (очень удачный термин, обозначающий данное движение в психологии, есть в немецком языке – T tigkeitspsychologie), имея в виду не только собственно теорию деятельности, но и соответствующую ей методологию, включая уровень философской методологии, а также эмпирические и практические исследования, осуществляемые в контексте психологии деятельности. Обычно, говоря о теории или психологии деятельности, имеют в виду прежде всего идеи А.Н. Леонтьева, тогда как следует рассматривать психологию деятельности как плод коллективных усилий всей его школы начиная с первого – харьковского – периода ее существования, и – даже шире – школы-направления в науке, известной под именем школы Выготского – Леонтьева – Лурии. Вопрос: есть ли будущее у теории (психологии) деятельности – далеко не нов, он возник в нашей стране фактически с начала перестройки, когда по известной российской традиции началась огульная критика советского периода вообще и советской психологии в частности. Особой критике подвергался марксизм как философская основа психологии деятельности и многих иных концепций в области гуманитарных наук. Оценивая уровень этой «критики», известный российский философ В.М. Ме- 130 Е.Е. Соколова жуев с сарказмом писал, что «усилиями разного рода публицистов, часть которых вышла из рядов бывших партийных идеологов и функционеров, это имя [Маркса] сделалось символом всего мрачного и зловещего в советской истории» [15; 5]. А поскольку создатели психологии деятельности всегда заявляли о ее марксистских корнях, неудивительно было и негативное отношение к психологии деятельности. Как ни банально звучит, но большое видится на расстоянии. Как раз в начале нашей перестройки, в 1986 г., в Западном Берлине проводился первый Международный конгресс по теории деятельности. Тогда же возникло международное общество ISCRAT (International Standing Conference for the Research on Activity Theory), официальным печатным органом которого стало издание «Multidisciplinary Newsletter for Activity Theory». Преемник ISCRAT, общество ISCAR (International Society for Cultural and Activity Research), созданное в 2002 г., один раз в три года собирает со всего мира исследователей, ориентированных на культурно-деятельностную психологию (заметим, что и сам термин «культурно-деятельностная психология», уже прижившийся в нашей литературе, возник не без влияния зарубежных коллег). В этом году в начале сентября проводится очередной Международный конгресс ISCAR в Риме. За рубежом используется также термин cultural-historical activity theory (CHAT); правда, он обозначает современные исследования в соответствующих областях (см. [22; 17]). Несмотря на то что, по сравнению с мейнстримом (представленным главным образом когнитивной психологией), культурно-деятельностно ориентированные исследования кажутся небольшим ручейком, обращение наших зарубежных коллег к указанной проблематике требует от нас непредвзятой рефлексии трудной для понимания (и не только за рубежом) психологии деятельности. Поскольку дан- ная тема неисчерпаема, в настоящей статье я рассмотрю вопрос о будущем психологии деятельности лишь в трех аспектах: философско-методологическом, историческом и практическом, да и то по необходимости не очень подробно. На пути к общей психологии как «диалектике психологии» На рубеже XX и XXI в. вновь возникли дискуссии о квалификации современного состояния психологии как кризисного и возможных путях выхода из него. Оставляя в стороне эти дискуссии в силу необъятности темы, замечу лишь, что путь выхода из кризиса, в свое время предложенный Л.С. Выготским и затем в той или иной степени разработанный А.Н. Леонтьевым и его школой, противостоит более распространенным ныне позициям: «методологическому плюрализму» и «методологическому либерализму». При этом защитники двух последних позиций, констатируя несомненную монистическую устремленность культурно-деятельностной психологии, весьма часто сводят монизм к «одностороннему видению действительности» и/ или рассматривают его как «эгоцентрическую позицию, противопоставляющую себя всем остальным». Однако монизм культурно-деятельностной психологии – иного порядка. Его особенности можно раскрыть только при условии понимания конкретного как единства многообразного и принятия диалектической логики как единственно возможной логики решения поставленной еще Л.С. Выготским задачи: реализации проекта конкретной, монистической и диалектической психологии, или, иначе говоря, общей психологии как диалектики психологии (см. [2; 419, 420]). Не случайно слова «конкретное», «монизм» и «диалектика» употреблены вместе. Для Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева это однопорядковые понятия. При этом «конкретное» понималось обоими авторами Есть ли будущее у теории деятельности? в гегелевском смысле – не как отдельное, единичное, чувственно представшее перед нами явление, а как единство многообразного, «абстрактное» – как одностороннее, «отвлеченное» знание (см. памфлет Г.В.Ф. Гегеля «Кто мыслит абстрактно?», относительно недавно вновь переизданный в журнале «Культурно-историческая психология» [3]). При обсуждении данной темы и Л.С. Выготский и А.Н. Леонтьев брали себе в союзники известного французского философа и психолога Ж. Политцера, в трудах которого уже была попытка создания подобной конкретной психологии в терминах драмы. Конкретная психология, по его замыслу, могла в диалектическом смысле слова «снять» противоположность между академической и жизненной психологией. Диалектическая логика, истоки которой следует искать еще в античности, – высший тип логики по отношению к логике «или – или» (логике догматика, по выражению Г.В.Ф. Гегеля) и к логике «и – и» (логике скептика, по его же выражению), что прекрасно показано в работах Э.В. Ильенкова. Логику догматика часто приписывают монизму, понимая под последним, как уже говорилось, «одностороннее» видение действительности, предлагая взамен этого иную – «сетевую» – логику (логику «и – и») как основу «многостороннего» видения мира. Между тем прошедшие школу диалектического мышления не считают возможным на основе сетевого подхода представить мир как «конкретное», т.е. единство многообразного, или как целостную органическую систему, а не сумму не связанных между собой явлений или явлений, объединенных в «сеть» лишь внешними связями. Согласно Г.В.Ф. Гегелю, «философствование без системы не может иметь в себе ничего научного. Всякое содержание получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное предположение или субъективная 131 уверенность. Многие философские произведения ограничиваются тем, что высказывают лишь умонастроения и мнения» [4; 100]. Еще ранее о необходимости в теоретических рассуждениях исходить из целого и уже от него идти к «частям» говорил Б. Спиноза (анализ его творчества в этом плане дан Э.В. Ильенковым1). Вот почему Л.С. Выготский в свое время предлагал не сложить уже имеющиеся точки зрения в сумму и выстроить между ними «мосты» или «сеть», а заново построить всю общую психологию как системное органическое целое на основе диалектической логики. При этом неотъемлемым принципом диалектической логики является монизм. Данная мысль глубоко обосновывается в двух философских работах, которые находились в библиотеке А.Н. Леонтьева и были в буквальном смысле слова «расчерканы» им на полях (см. [9; 340]): это «Диалектическая логика» Э.В. Ильенкова [6], вышедшая первым изданием в 1974 г., и «Монизм как принцип диалектической логики» Л.К. Науменко [16]. В этих книгах «монизм» понимается не как одностороннее познание действительности, а как «рассмотрение многообразных явлений мира в свете одно«Логика мышления Спинозы вообще – это Логика детерминации (определения) частей со стороны целого», – писал Э.В. Ильенков [7], – тогда как логика позитивистов (и – добавлю я – постмодернистов) – это логика построения из частей целого «наобум, на авось, не зная наперед, что из этого выйдет...» [7]. Впрочем, подчеркивал Э.В. Ильенков, и во втором случае имеет место движение внутри какого-то целого, только это целое предполагается интуитивно «в самом дурном смысле этого слова, – в том числе, в каком ”интуиция” вообще есть абстрактная противоположность “мышлению”» [7]. Ср. это с известными призывами современных сторонников «феноменологической психологии» к интуитивному, а не рациональному пониманию (анализ данного вопроса см. [19]). Кстати сказать, «интуитивное познание» у Б. Спинозы, как показал тот же Э.В. Ильенков, это «синоним рационального понимания мыслящим телом закономерности своих действий внутри природы» [6; 47], а не нечто, противоположное разумному познанию. 1 132 Е.Е. Соколова го начала, единой основы всего существующего» [26; 523]. А.Н. Леонтьев сознательно строил теорию деятельности на монизме, причем спинозовского и гегелевского типа, который противостоит дуализму, идущему от Р. Декарта. Об этом свидетельствуют слова А.Н. Леонтьева, сказанные им еще в 1934 г., в период зарождения и становления собственно психологии деятельности: «Великое и подлинно трагическое для психологии заблуждение картезианства состояло именно в том, что реальная конкретно-историческая противоположность внутренних, духовных процессов и внешних, материальных процессов жизни, – противоположность, порожденная общественным разделением труда, – была абсолютизирована. Создалась грандиозная мистификация сознания. Наша задача состоит в том, чтобы прежде всего разрушить эту мистификацию в психологии» [12; 44]). Что может быть основой всего существующего? У мониста XVII в. Б. Спинозы – это единая и единственная субстанция, именуемая богом или природой, модусами которой являются все существующие в мире вещи и которая является causa sui (причиной самой себя). После Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса субстанция стала пониматься как универсальное (всеобщее) взаимодействие: по словам Ф. Энгельса, «спинозовское: субстанция есть causa sui – прекрасно выражает взаимодействие» [27; 546]. Именно это универсальное взаимодействие и выступает конечной причиной (causa finalis) всех вещей, которая исключает «всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное» [27; 483]. Каждая наука работает на определенном уровне анализа данной единой субстанции, выделяя специфическую для круга рассматриваемых в этой науке явлений, но всеобщую для них субстанцию. «Судьба науки, – писал по этому поводу Л.К. Науменко, – всецело зависит от того, что она рассматривает в качестве подобной субстанции» [16; 10]. Согласно диалектической логике, после фиксации единства конкретной субстанции должно иметь место вычленение различий внутри единства, которое, тем не менее, всегда остается единством, целым: «Каждое особенное и единичное осознается именно с той стороны, с какой оно принадлежит данному целому, представляет собой выражение именно данной конкретной “субстанции“, понимается как появляющийся и исчезающий момент движения данной конкретно-специфической системы взаимодействия» [5; 145]. Здесь следует еще раз подчеркнуть различие между диалектической логикой и постмодернистскими идеями относительно характера связи отдельных явлений между собой. По мнению постмодернистов, все связано со всем «ризомой», «паутиной», «сетью», центр находится в любой точке и т.п. Согласно диалектической логике, хотя все и связано со всем, при построении теории следует принимать во внимание лишь существенные связи явлений, отбрасывая те, которые являются внешними по отношению к природе изучаемой целостности, не увязывая, по известному народному выражению, бузину в огороде с дядькой в Киеве. Какая же особенная «субстанция» лежит в основе всех изучаемых в психологии явлений, согласно учению школы Леонтьева? Это деятельность как особая форма взаимодействия: «Деятельность человека и составляет субстанцию его сознания» [10; 121]. Я бы только добавила: деятельность (в том числе животных) составляет субстанцию психики в целом. Тем не менее деятельность как субстанция (в указанном выше смысле) изучается в психологии лишь в одном аспекте. Приведем еще одну известную цитату из книги А.Н. Леонтьева: «Деятельность входит в предмет психологии, но не особой своей “частью” или “элементом”, а своей особой функцией. Это функция полагания субъекта в предметной действительности Есть ли будущее у теории деятельности? и ее преобразования в форму субъективности» [10; 73]. Собственно говоря, это и есть психика, понимаемая как функция (мы предпочитаем говорить даже «функциональный орган») деятельности, основной «работой» которой (которого) является ориентация субъекта в его мире и регуляция – на основе построенного образа этого мира – деятельности субъекта. Что дает нам такое понимание деятельности как «субстанции», изучаемой психологией в особой функции? Оно обеспечивает единство предмета психологии вопреки распространенным ныне утверждениям о «полипредметности» психологии (на наш взгляд, сторонники последней позиции смешивают предмет науки в целом и предмет частного исследования). Данное выше определение предмета психологии задает общие ориентиры исследований во всех отраслях психологии, включая зоопсихологию. В последних работах отечественных специалистов по психологии животных доказывается, что лишь при понимании предметной области зоопсихологии как «(а) развертывания, построения действий (б) в конкретном контексте жизненных ситуаций (в) целостным активным субъектом» [25; 113] сохраняется специфика научной зоопсихологии в отличие от иных наук, изучающих поведение животных. Следствием такого всеобщего определения предмета психологии является предлагаемое в психологии деятельности антидихотомическое решение ряда фундаментальных проблем психологической науки: внутреннего – внешнего, отражения – конструкции, всеобщего – единичного, майевтики – манипулирования, интеллекта – аффекта и др. (подробнее см. [18], [20]). На наш взгляд, необходимо дальнейшее развитие предложенной в культурнодеятельностном направлении «диалектики психологии», т.е. последовательное применение ее принципов в каждом частном 133 психологическом исследовании. Удивительно, но если многие отечественные методологи до сих пор считают «диалектику» ругательным словом, некоторые зарубежные исследователи в поисках нового методологического инструментария психологической науки обратились как раз к диалектической логике (см. обзор подобных работ в [22]). В начале ХХI в. началась весьма обоснованная критика постмодернизма и его сетевого подхода как возможной методологической основы научных исследований вообще. Особенно интересно то, что это имеет место и в работах известного отечественного философа В.С. Стёпина, на которого так любят ссылаться сторонники «сетевого» подхода, связывая выделенный философом «постнеклассический идеал рациональности» с постмодернизмом. Между тем он резко критикует постмодернизм и связывает постнеклассический идеал рациональности с «универсальным эволюционизмом» [21], т.е., по сути, с системным диалектическим видением мира. Для оценки перспектив психологической теории деятельности весьма примечательным представляется и то обстоятельство, что исследователи, работающие в русле идей Л.С. Выготского и справедливо критикующие некоторые когда-то проведенные в его школе исследования за «экологическую невалидность», идут в этой критике по стопам А.Н. Леонтьева и харьковской психологической школы, не упоминая, впрочем, соответствующие разработки в силу, вероятно, их незнания. Так, М. Коул доказывает в своем труде, что особенности и качество решения детьми тех или иных интеллектуальных задач зависят от того, в какую более общую деятельность включено их решение: «допрашивают ли ребенка» взрослые или дети решают соответствующие задачи в процессе спонтанных взаимодействий (см. [8; 265]); что усвоение иностранного языка ребенком происходит в требующей владения языком деятельности Е.Е. Соколова 134 эффективнее, чем в случае, когда ребенок просто находится в комнате с говорящим на этом языке телевизором (см. [8; 230]); что элементарные арифметические действия лучше осуществляют дети африканского племени, которое зарабатывает себе на жизнь торговлей, чем дети сельскохозяйственного племени (см. [8; 238]), и др. Многие годы идеи теории деятельности успешно развивались и развиваются в немецкоязычных и скандинавских странах. Впрочем, проблемы восприятия, оценки и дальнейшей разработки идей психологии деятельности в современной зарубежной литературе заслуживают своего специального исследования. Без прошлого нет будущего Если рассматривать теорию деятельности в контексте исторического развития психологического знания, то следует отметить, что она в полной мере воплотила в себе достижения психологических концепций предшествующих эпох, в абсолютном соответствии с диалектическими принципами познания: «Чем революционнее теория – тем в большей мере она является наследницей всего предшествующего теоретического развития» [5; 220]. Такой подход противостоит возникшей в последние годы в отечественной психологии тенденции – вообще отказаться от множественности альтернативных точек зрения и различных, чуть ли не взаимоисключающих интерпретаций в пользу анализа переживаний как таковых (см. [24; 43]). С точки зрения культурно-деятельностной психологии, подобные попытки непродуктивны, так как мы воспринимаем мир через призму усвоенных ранее понятий. Важно лишь, чтобы эти понятия, как утверждают диалектики, были результатом обобщения «всей истории человеческого мышления и его завоеваний» [5; 223]. В этом смысле следует смотреть на историю развития психологического знания не как на «коллаж», «мозаику» разных точек зрения, а как на единство многообразного. Поэтому сторонники психологии деятельности разделяют подход известного историка психологии М.Г. Ярошевского, который считал возможным за меняющимся содержанием знания и огромным разнообразием точек зрения в истории науки видеть некие инварианты, выступающие организаторами и регуляторами мыслительной деятельности ученого. Этими инвариантами являются принципы и категории научнопсихологического познания, а также фундаментальные психологические проблемы. Только при признании этих инвариантов и возможен диалог между понятийными системами ученых разных времен и стран, о необходимости которого так много говорят сегодня. Отсюда понятно, почему автор проекта общей психологии как диалектики психологии Л.С. Выготский считал абсолютно необходимым анализ всех имевшихся в истории науки точек зрения, которые могут внести свой вклад в создание подобной диалектики. На наш взгляд, теория деятельности воплотила в себе многие лучшие достижения научной психологической мысли и в свою очередь может рассматриваться как этап построения «конкретной психологии». В связи с этим не могу не затронуть двух идейных «пересечений» психологии деятельности с иными ранее возникшими концепциями. По моему мнению, это не случайные совпадения, а доказательство существования психологии как единой науки и в историческом плане. Энциклопедист IV в. до н.э. Аристотель утверждал в своем трактате о душе, что, в отличие от животных, растения испытывают воздействия внешнего предмета «вместе с его материей», тогда как животная душа способна воспринимать формы ощущаемого без его материи. Как это корреспондирует с определениями в ХХ в. А.Н. Леонтьевым раздражимости и чувствительности! Используя терминологию Есть ли будущее у теории деятельности? Аристотеля и А.Н. Леонтьева одновременно, можно сказать, что чувствительность (элементарная форма психического) – это восприятие абиотического стимула в его «форме», а не «материи», т.е. ощущающим субъектом переживается смысл стимула, а не энергетические или вещественные его составляющие, тогда как раздражимость – «восприятие» биотического стимула в его материи (т.е. его вещественноэнергетических составляющих). Столь же поразительно сходство в решении проблемы соотношения «интеллекта» и «аффекта» (а также связанной с ней проблемы познания как действия) Б. Спинозой и представителями культурнодеятельностной психологии. Напомню читателям, что при рассмотрении аффекта «под атрибутом протяжения» Б. Спиноза определял его как состояние тела, увеличивающее или уменьшающее его (тела) способность к действию, а при рассмотрении того же аффекта «под атрибутом мышления» – как идею, увеличивающую или уменьшающую способность души к мышлению. Позитивные аффекты, по его мнению, увеличивают способность тела к действию и приводят душу к большему совершенству, что означает более адекватное познание мира. Уже отсюда понятна основная идея Б. Спинозы: душе следует стремиться к большему совершенству в познании, а телу – к большей способности к действию. Но поскольку для него душа и тело – онтологически одно и то же (один и тот же «индивидуум», представляемый под разными атрибутами), то оба стремления тоже онтологически совпадают: познание возможно только с помощью действования мыслящего тела в мире. Внимательное чтение текстов Б. Спинозы позволяет поставить под сомнение и весьма распространенное мнение о «созерцательности» его философской позиции. В этом отношении я полностью согласна с А.Д. Майданским, который утверждает, что «спинозизм с ног до головы есть философия Дела» [14; 203]. «Полистай- 135 те “Этику”, – призывает он читателя, — там маршируют армии слов “действовать” (agere), “действие” (actus), “деяние” (actio) и прочих того же корня. В дефиниции идеи разъясняется: это ни в коем случае не пассивное восприятие внешней вещи, но — “деяние души” (actio mentis)» [Там же]. По его мнению, в таком «деятельном ключе» прочитали Б. Спинозу только два отечественных философа: малоизвестная в широких кругах, но очень интересная русская исследовательница В.Н. Половцова и советский философ Э.В. Ильенков2. Рассматривая теперь разумное познание3 в контексте проблемы соотношения интеллекта и аффекта, поразимся решению, данному Б. Спинозой. Разум и аффекты едины: мудрец стремится к соразмерности аффектов в соответствии с разумным познанием мира, и, наоборот, познание мира (субстанции, бога, природы) в его необходимости приводит к ни с чем не сравнимому аффекту любви к богу (субстанции, природе), который вполне диалектично называется Б. Спинозой «познавательной любовью». Сопоставим эту позицию с решением указанной проблемы в школе Леонтьева – единство деятельности обеспечивается неразрывностью операционально-технического состава деятельности (познание, «интеллект») и мотивационно-смысловой ее составляющей («аффект»). Таким образом, и в историческом отношении школа Леонтьева является наследницей монистической позиции Б. Спинозы, а не дуализма Р. Декарта и представляет собой последовательную попытку построения конкрет2 Правда, в другом отношении я не согласна с А.Д. Майданским, когда он считает, что во второй главе «Диалектической логики» Э.В. Ильенков в ряде случаев неадекватно представил позицию Б. Спинозы, приписав ему свои мысли. Впрочем, анализ данного вопроса не входит в задачи настоящей статьи. 3 В широком смысле слова; интуитивное познание, согласно Б. Спинозе, высший вариант разумного – см. сноску 1 в тексте настоящей статьи. Е.Е. Соколова 136 ной – т.е. монистической и диалектической – психологии. Нет ничего практичнее хорошей теории С начала перестроечной поры распространилось мнение, что теория деятельности чрезвычайно непрактична, поскольку – в отличие от психоанализа, гуманистической, экзистенциальной психологии и др., имеющих дело с реальным «конкретным» человеком, – рассматривает лишь «человека вообще», «абстрактного» человека (см., напр., [17]). Аналогичное мнение возникает у тех студентов, которые приходят в вуз для быстрого и как можно более легкого овладения профессией психолога: им теория деятельности кажется чрезвычайно сложным, далеким от жизни умственным построением, мешающим научиться быстрым техникам «воздействия» на человека, а еще лучше – манипулирования им. Между тем именно в теории деятельности содержится огромный потенциал ее использования в практике, если при этом практику понимать иначе – не как практику наспех организованного тренинга или применения бездумно освоенных «компетенций». Согласно Л.С. Выготскому и А.Н. Леонтьеву, практика – не использование готовых, разработанных кем-то другим инструментов, а практика жизни («высокоорганизованная практика»). Такого рода практика была полем деятельности многих представителей школы Леонтьева во время Великой Отечественной войны. Занимаясь восстановлением движений у раненых, А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин и другие, используя сложившиеся к этому времени идеи теории деятельности и во многом вопреки традиционной медицинской практике тех лет, восстанавливали движения пораженных рук посредством восстановления способностей человека к определенной деятельности, например трудовой. Было показано, в частности, что «движения, выполняющие действие, определяются не только целью действия, данной в конкретных условиях (т.е. задачей), но и отношением больного к действию» [13; 25], т.е. определенным мотивом деятельности. Диалектика мотива и поставленной в ходе трудотерапии задачи (цели в определенных условиях) того или иного действия проявлялась в процессе восстановления движений в следующем. Психологически (да и физиологически) движения раненой руки, например в ходе выполнения столярных работ, были совершенно различными в зависимости от того, стремился ли раненый пощадить больную руку, или хотел овладеть профессией столяра, или стремился подчеркнуть перед врачом свой физический дефект, т.е. вроде бы прямо определялись мотивом больного. Однако при постановке перед больным соответствующей предметной задачи можно было изменить исходный мотив раненого: «Так, например, установка больного на дефект извращает движение и снижает его объем в условиях задач с предметной целью, но осуществление действия в данных объективных условиях вместе с тем может иногда оказать сбивающее влияние на эту установку и коренным образом изменить мотивацию деятельности, а значит, и ее смысл для больного. Поэтому небезразлично, в каких условиях протекают действия больного, насколько способны они определить его установки. В этом – принципиальное различие, например, между условиями трудоподобных действий и действий трудовых, между условиями такого производства, как, например, изготовление бумажных рамок, и условиями производства общественно-актуального продукта; следовательно, ни в коем случае нельзя рассматривать их только как различия чисто технические» [13; 27–28]. Таким образом, делают вывод А.Н. Леонтьев и А.В. Запорожец, «восстанови- Есть ли будущее у теории деятельности? тельное обучение, как и всякое обучение вообще, реально происходит в единстве с воспитанием» [13; 224]. Подобные разработки в русле психологии деятельности не только имели важнейшее практическое значение, но и вносили свой вклад в решение фундаментальной теоретической проблемы соотношения интеллекта и аффекта, о которой мы уже говорили выше. Еще одним «полигоном» психологии деятельности было обучение и воспитание слепоглухонемых детей. В системе такого обучения, созданной И.А. Соколянским и А.И. Мещеряковым, основным принципом или законом был принцип «совместно-разделенной дозированной деятельности» [23; 179]. В нем отчетливо проявился важный диалектический принцип деятельностной психологии – формирование (осуществляемое педагогом по определенной программе), выступает одновременно как саморазвитие, самодеятельность ученика. С точки зрения традиционной педагогики и мыслящих в дихотомической логике исследователей (или манипуляция и формирование – или «саморазвертывание» и самодеятельность), «формирование самодеятельности» – оксюморон. Но именно такова логика обучения и воспитания в психологии деятельности. Определенным видом высокоорганизованной практики психологии деятельности была и пока еще остается практика школьного обучения, в рамках которой созданы и нашли свое применение различные системы развивающего обучения (концепция планомерно-поэтапного формирования умственных действий и понятий П.Я. Гальперина, система развивающего обучения Эльконина–Давыдова и др.), имеющие своей общепсихологической основой теорию деятельности и – шире – культурно-деятельностную психологию в целом. Согласно последней, целью образования (причем всякого, а не только вузовского) является не «приобретение» 137 определенной суммы знаний или даже строго определенных «компетенций», как сейчас любят говорить, а формирование мышления, которое позволит не только решать известные задачи, но и ставить новые. Ни школьное, ни вузовское образование не могут превращаться в заучивание, тренировку памяти как таковой, на чем постоянно настаивал А.Н. Леонтьев. Боюсь, что в настоящее время политика в области образования не дает надежды на будущее (по крайней мере, на ближайшее будущее) теории деятельности в этом плане. Введенный как обязательный способ аттестации ученика (как выпускника школы и одновременно как абитуриента) ЕГЭ ориентирован на результат, а не на процесс его получения и тем более не на мышление. А какие далекие от мышления процессы часто приводят к получению заветных баллов по ЕГЭ – думаю, в нашей стране объяснять не надо (эти строки писались в начале июня 2011 г., когда вскрылись неприглядные подробности «сдачи» ЕГЭ по математике с помощью различных форм мобильной связи и других нарушений). Была предана забвению мысль Г.В.Ф. Гегеля, разделяемая школой Леонтьева: голый результат без пути, к нему ведущего, есть труп. Стремление к результатам «любой ценой» не только отучает выпускников школы самостоятельно мыслить, но и просто безнравственно. Стоит ли удивляться, что вузы (в том числе университеты) все больше рассматриваются абитуриентами как супермаркеты по продаже (иногда в буквальном смысле) знаний и «узких компетенций», а зачастую и их «симулякров» (об этом с болью говорят многие современные преподаватели). Видимо, ответственным за наше высшее образование незнакомо предостережение Э.В. Ильенкова: ориентация образования на узкую и прагматическую его специализацию и «технизацию» в условиях сознательного отказа от фундаментального развития уни- 138 Е.Е. Соколова версальных человеческих способностей и от воспитания в студенте «человека Человечества» (любимые А.Н. Леонтьевым слова М. Горького) ведет к профессиональному кретинизму, к хаотическому взаимодействию «подслеповатых специалистов» (см. [23; 195]). Надо сказать, что теория деятельности обнаруживает свою «практичность» и при решении многочисленных задач повседневной жизни. Например, жалобы человека на «плохую память» могут быть устранены не путем «симптоматического лечения» («тренировки памяти»), а путем выстраивания соответствующей деятельности при предварительном психологическом анализе причин «недостаточности» памяти, которые существуют на разных уровнях структуры деятельности субъекта. Таковыми могут быть отсутствие адекватной мотивации (что показали, в частности, исследования З.М. Истоминой и других), особенности целей субъекта (работы П.И. Зинченко и других), отсутствие адекватных средств (способов) запоминания – «узелков на память» и пр. (данные идеи были разработаны еще в период становления культурно-деятельностной психологии). И даже когда проблема «плохого запоминания и воспроизведения материала» кроется в недостаточности психофизиологических функций, их включение в значимую для субъекта и операциональнотехнически обеспеченную деятельность может до известных пределов скомпенсировать недостаточность этих функций, подобно тому как во время войны движения пораженных мышц восстанавливались за счет их включения в различные формы деятельности субъекта. Подводя итоги, можно сказать, что сверхзадачей психологии деятельности в практической сфере является, строго говоря, не «симптоматическое лечение» или даже не собственно лечение, а профилактика. Практический психолог, работающий в культурно-деятельностной традиции, стремится построить свою собственную жизнь и жизнь связанных с ним людей и сообществ таким образом, чтобы с самого начала предотвратить возможность возникновения психологических проблем или вооружить субъекта (индивидуального и коллективного) соответствующими средствами решения при возможном появлении этих проблем в будущем. Заключение Обобщая все вышеизложенное и возвращаясь к оценке теоретико-методологического вклада школы Леонтьева в психологию, можно заключить проведенный анализ очень точными словами А.П. Стеценко о том, что теория деятельности как интегральная, целостная парадигма в психологии «задает основные параметры и основания существования и развития этой науки и дает надежду на выживание психологии как самостоятельной отрасли науки вопреки мощным тенденциям к ее растворению в других дисциплинах (особенно в нейронауке и социолингвистике)» [22; 19]. Впрочем, теория жива, пока она развивается и не превращается в догму. Можно сказать, что в этом отношении теория деятельности еще только в начале своего жизненного пути. Ее создателями были выдвинуты действительно фундаментальные принципы и положения, которые надо «доводить до ума» в частных исследованиях, не приговаривая соответствующие слова, а показывая работу того или иного ее принципа в реальных эмпирических и практических разработках. Многие методологические проблемы психологии деятельности заслуживают дальнейшего подробного обсуждения и анализа. Таковы, например, проблема природы психической реальности и тесно связанная с ней проблема интериоризации, тем более что термин «интериоризация» имеет множество различных значений, порождающих острые споры о статусе дан- Есть ли будущее у теории деятельности? ного понятия в системе категорий психологии и о сущности стоящей за ним реальности. Современные зоопсихологические исследования (в том числе и зарубежные) заставляют ученых вернуться к спорам о критериях психического, развернувшимся в свое время в отечественной науке, изменить представления о стадиях развития психики в филогенезе, предложенные А.Н. Леонтьевым еще в 30-е гг. ХХ в. и затем развитые в психологии деятельности К.Э. Фабри и другими авторами. Вызывает претензии методологов и иногда используемый в школе Леонтьева термин «реактивность» при отстаивании в целом «принципа активности». Так, например, раздражимость определялась А.Н. Леонтьевым как «свойство организмов приходить под влиянием воздействий среды в состояние деятельности» [11; 51], а чувствительность – как соответствующий ответ определенными процессами на «сами по себе непосредственно жизненно незначимые воздействия» [11; 54]. Между тем живой организм не «реагирует» на воздействия окружающей среды, а взаимодействует с ней; при этом взаимодействие следует понимать не как «вступление в связь» уже заранее данных субъекта и объекта (предмета, стимула), а как акт их взаимополагания. Такое понимание требует, в свою очередь, всестороннего обсуждения философских категорий «взаимодействия» и «полагания» и их возможной функции в психологии. Продолжает вызывать дискуссии номенклатура введенных в школе Леонтьева единиц и уровней анализа деятельности (в свое время в работах В.П. Зинченко и других авторов обсуждались такие важные для решения соответствующих проблем понятия, как «функциональный блок», «живое движение» и пр.). В дальнейшей разработке нуждается и категория поступка, который, как в капле воды, воплощает в себе по сути всю психологию личности. 139 Поэтому, на наш взгляд, теория деятельности принадлежит не прошлому, а будущему психологической науки и практики. Перефразируя известные слова Л.С. Выготского о Б. Спинозе (от великих творений Спинозы, как от далеких звезд, свет идет столетиями и поэтому только психология будущего сможет реализовать идеи Спинозы – см. [1; 295]), можно сказать, что только психология будущего сможет в полной мере оценить тот вклад в психологию, который сделала и продолжает делать теория деятельности и – шире – вся культурно-деятельностная традиция. Впрочем, следует добавить, что если свет от звезд приходит к созерцающим его людям сам по себе, идеи культурнодеятельностной психологии не «дойдут» до других людей и не будут развиваться в новых условиях без соответствующей деятельности ее сторонников, в частности, преподавателей и сотрудников вузов. В полной мере осознавая революционность культурно-деятельностной психологии и рассматривая ее как «модель потребного будущего», они должны не только творчески развивать ее положения, не догматизируя их, но и транслировать ее значения и смыслы новым поколениям психологов, которые будут разрешать противоречия нашего сложного мира уже в новых исторических условиях. 1. Выготский Л.С. Два фрагмента из записных книжек Л.С. Выготского. Психофизическая проблема // Вестн. РГГУ. Психология. 2006. № 1. С. 294–298. 2. Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 291–436. 3. Гегель Г.В.Ф. Кто мыслит абстрактно? // Культурно-историческая психология. 2006. № 2. С. 29–32. 4. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук: В 2 т. Т. 1: Наука логики. М.: Мысль, 1975. 5. Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1997. 140 Е.Е. Соколова 6. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. 2-е изд., доп. М.: Политиздат, 1984. 7. Ильенков Э.В. К докладу о Спинозе: Доклад на заседании сектора диалектического материализма Института философии АН СССР (сентябрь 1965 г.) в связи с готовившимся изданием «Истории диалектики». [Электронный ресурс]. URL: http://caute.net.ru/ilyenkov/texts/ spinrep.html (дата обращения: 11.05.2011). 8. Коул М. Культурно-историческая психология: Наука будущего. М.: Когито-Центр; Ин-т психологии РАН, 1997. 9. Леонтьев А.А. Философские маргиналии А.Н. Леонтьева // Психологическая теория деятельности: Вчера, сегодня, завтра / Под ред. А.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006. C. 340–351. 10. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл, 2005. 11. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. 4-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1981. 12. Леонтьев А.Н. Философия психологии / Под ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева. М.: Издво МГУ, 1994. 13. Леонтьев А.Н., Запорожец А.В. Восстановление движения: Психофизиологическое исследование восстановления функций руки после ранения. М.: Советская наука, 1945. 14. Майданский А.Д. О «деятельной стороне» учения Спинозы // Логос. 2007. № 2 (59). С. 201–212. 15. Межуев В.М. Маркс против марксизма: Статьи на непопулярную тему. М.: Культурная революция, 2007. 16. Науменко Л.К. Монизм как принцип диалектической логики. Алма-Ата: Наука, 1968. 17. Орлов А.Б. А.Н. Леонтьев – Л.С. Выготский: очерк развития схизиса // Вопр. психол. 2003. № 2. С. 70–85. 18. Соколова Е.Е. К проблеме «метапонимания» психической деятельности с позиций культурно-деятельностной психологии // Психология. Журн. ВШЭ. 2010. Т. 7. № 4. С. 85–96. 19. Соколова Е.Е. К проблеме опосредствованности «непосредственного» постижения смыслов текста // Журн. Международного ин-та чтения им. А.А. Леонтьева. Понимание в контексте науки, культуры, образования (Мат-лы 14-й науч.-практ. конф. по психологии и педагогике чтения, 14–16 января 2010 г., МГУ им. М.В.Ломоносова, Москва) / Ред.-сост. И.В. Усачева. М.: НИЦ ИНЛОККС, 2010. № 8. С. 100–104. 20. Соколова Е.Е. Методологическое единство contra плюрализм: Школа А.Н. Леонтьева против современной дихотомизации психологии // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива / Отв. ред. А.Л. Журавлев, А.В. Юревич. М.: Ин-т психологии РАН, 2007. С. 286–312. 21. Степин В.С. Философия науки: Общие проблемы. М.: Гардарики, 2008. 22. Стеценко А.П. Перспективы теории деятельности в контексте современной психологии: неклассический подход к неклассической культурно-исторической теории деятельности // Психологическая теория деятельности: Вчера, сегодня, завтра / Под ред. А.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006. С. 16–38. 23. Суворов А.В. Экспериментальная философия (Э.В. Ильенков и А.И. Мещеряков) // Э.В. Ильенков: Личность и творчество / Ред.сост. И.П. Фарман. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 172–196. 24. Улановский А.М. Феноменология в психологии и психотерапии: прояснение неотчетливых переживаний // Моск. психотерапевтич. журн. 2009. № 2. С. 27–51. 25. Федорович Е.Ю. Изучение поведения животных в ситуациях новизны// Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 2011. № 1. С. 112–123. 26. Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. М.: Гардарики, 2004. 27. Энгельс Ф. Диалектика природы // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1961. Т. 20. С. 343–626. Поступила в редакцию 23.VI 2011 г.