Русские крестьяне Приморья в исследованиях В.К. Арсеньева

Вестник ДВО РАН. 2012. № 4
УДК 947.083.2(571.6)+390 (=82)
Ю.В. АРГУДЯЕВА
Русские крестьяне Приморья
в исследованиях В.К. Арсеньева
Статья основана на материалах экспедиционных исследований В.К. Арсеньева и, частично, государственных архивов Дальнего Востока и Иркутской области. Обращено внимание на обширность этнографических
наблюдений Арсеньева. Дана краткая история появления во второй половине ХIХ в. первых русских крестьян
на приамурской и приморской земле. Охарактеризован процесс их переселения, образования первых русских деревень. Рассматриваются особенности и сложности адаптации в Приморье двух групп русских крестьян –
приверженцев официально признанного православия и старообрядцев. Объяснены причины вынужденной
смены традиционных занятий другими видами хозяйственной деятельности. Приведены дневниковые записи
В.К. Арсеньева, характеризующие особенности жизнедеятельности первых русских крестьян на приморской
земле.
Ключевые слова: В.К. Арсеньев, Приморье, русские крестьяне, старообрядцы, переселение, адаптация, русские традиции, смена традиционных занятий.
Russian peasants in Primorye: V.K. Arsenyev studies. Yu.V. ARGUDYAEVA (Institute of History, Archaeology
and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
The article is based mainly on the expedition materials by V.K. Arsenyev and partly on the materials of state archives
of the Far East and Irkutsk oblast. It is important to point out the breadth and variety of scholarly interests of a famous
Far Eastern explorer V.K. Arsenyev. The author gives a brief historical account of arrival of the first Russian peasants
to Priamurye and Primorye in the second half of the 19th century. There is analyzed the process of their relocation and
appearance of the fi rst Russian villages. The author describes peculiarities and obstacles that two groups of Russian
peasants – adherents of Orthodoxy and old-believers – encountered during the adaptation in Primorye. There are found
explanations of forced alterations in traditional economic structure in favor of the other trades. There are published
excerpts from V.K. Arsenyev’s diaries describing peculiarities of the first Russian peasants’ life in Primorye.
Key words: V.K. Arsenyev, Primorye, Russian peasants, old-believers, resettlement, adaptation, Russian traditions,
change of traditional occupations.
В сентябре 2012 г. исполняется 140 лет со дня рождения знаменитого исследователя Дальнего Востока Владимира Клавдиевича Арсеньева. Собранные им во время экспедиций по Приамурью и Приморью сведения по истории, археологии, зоологии,
ботанике, экономике и другим аспектам изучения региона нашли отражение не только
в его публикациях, но и в обширном собрании рукописных материалов в разных архивах страны. Особый интерес представляют его путевые дневники разных лет, основная
часть которых хранится во Владивостоке в архиве Общества изучения Амурского края
(ОИАК) в фонде В.К. Арсеньева. В дневниках Арсеньева для нас интересны прежде всего
собранные им этнографические сведения о разных народах дальневосточного региона.
Наиболее изучены им аборигенные народы – удэгейцы, орочи, нанайцы, а среди пришлых
народов – китайцы.
Специальных исследований восточнославянского населения он не проводил, это не
входило в непосредственные задачи его путешествий. Однако полностью исключить
АРГУДЯЕВА Юлия Викторовна – доктор исторических наук, главный научный сотрудник (Институт истории,
археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). E-mail: argudiaeva@mail.ru
Работа выполнена в рамках госзадания Минобрнауки РФ на 2012–2014 гг. 6.2256.2011 по теме НИР «Исторический опыт взаимодействия культур и цивилизаций в Азиатско-Тихоокеанском регионе».
94
из рассмотрения проблемы восточных славян в
процессе полевых изысканий было невозможно
прежде всего в связи с тем, что во второй половине
ХIХ и особенно в начале ХХ в., в период реформ
П.А. Столыпина, шло интенсивное заселение южной части Дальнего Востока. И Арсеньев, среди
прочих поручений, нередко получал от местных
переселенческих управлений и губернаторов задания по изучению колонизационной емкости того
или иного малоисследованного района, куда предполагалось поселить российских крестьян, в том
числе русских. До нас дошли его полевые записи
1906–1909 гг. по двум группам русского населения
Приморья – приверженцев официально признанного православия, поселившихся вблизи поста Святая
Ольга на побережье бухты с аналогичным названием, и старообрядцев, расселившихся как в таежных
районах Сихотэ-Алиня, так и непосредственно на
побережье Японского моря.
Появление русского крестьянства на юге Дальнего Востока России можно считать (вслед за первым проникновением сюда казаков) второй волной
освоения славянами этого региона. Местное крестьянство сложилось в ходе длительного переселения, оседания и смешения восточнославянских
Владимир Клавдиевич Арсеньев. 1920-е гонародов (русских, украинцев, белорусов), их региды (из фонда В.К. Арсеньева в архиве Обональных
и конфессиональных групп из северных,
щества изучения Амурского края)
центральных и южных регионов России, русских
с Урала, Алтая, из Сибири, Забайкалья. Изначальная поливариантность регионального
состава русских мигрантов на «материнской» территории не только свидетельствовала о
разнородности корневого материнского этноса, но и обусловливала гетерогенность религиозных воззрений переселенцев. На Дальний Восток из российских губерний прибывали
русские разной вероисповедной ориентации – православные (представители ортодоксального православия и старообрядцы), молокане, духоборцы и др.
Перед пришедшими на восточные окраины страны крестьянами прежде всего встали
проблемы адаптации к новым условиям жизнедеятельности в процессе освоения новых
земель и взаимодействия с культурами других народов. Процесс адаптации уроженцев
разных российских регионов и их конфессиональных групп к местным социально-экономическим, экологическим, демографическим, культурным условиям проходил по-разному. Лучше всего и быстрее приспосабливались русские. Этого не мог не заметить
В.К. Арсеньев.
Проблеме расселения и жизнедеятельности русских в южной части Дальнего Востока
Арсеньев уделил внимание в нескольких своих экспедициях. Чаще это были его собственные наблюдения, сообщения местных жителей. Они излагались в виде статистических
выкладок, либо небольших характеристик той или иной группы населения, либо просто
упоминания фамилий местных русских жителей. Но даже такие, иногда довольно скупые
и отрывочные, сведения несли для последующих исследователей немалую информацию.
Опираясь на них, привлекая документы из других архивохранилищ России и материалы
полевых исследований ученых, можно воссоздать определенные моменты жизнедеятельности, сохранения и развития традиций разных локальных групп русских на восточной
окраине нашей страны.
95
Переселенцы из пос. Ольга Южно-Уссурийского края. Начало XX в. (Архив ОИАК. Фотофонд В.К. Арсеньева)
Первые русские крестьяне, переселенные на юг Дальнего Востока за счет казны, появились здесь в 1855 г. при генерал-губернаторе Восточной Сибири Н.Н. Муравьеве, получившем впоследствии за свою деятельность на востоке России титул графа и вошедшем
в историю как Н.Н. Муравьев-Амурский. Это были 50 русских крестьянских семей, живших ранее в Иркутской губернии и Забайкальской области. Они расселились в низовьях
р. Амур между Николаевским и Мариинским постами, образовав 10 селений [4, с. 54,
252]. Второе переселение русских в эту местность на казенный счет было осуществлено
в 1859–1861 гг. Около 250 семей из Пермской, Тамбовской, Воронежской, Вятской губерний образовали между Хабаровкой и Мариинским постом 9 новых селений: Пермское
(Мылки), Троицкое, Горин (Тамбовская слобода), Жеребцовское (Бирминское), Мариинск (Кизи), Воронежское, Вятское, Сарапульское, Яблоновское (Государственный архив
Иркутской области, далее ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 191. Т. 1. Л. 367, 374 об.). Далеко не
все выбранные чиновниками для поселения крестьян места на амурских берегах оказались удобными «для хлебопашества и для промышленности». Специфические социально-экономические и природные условия нового местожительства внесли существенные
коррективы в материальный быт и структуру крестьянских занятий, обусловили смену
хозяйственных традиций. Некоторые оставили хлебопашество и стали заниматься извозом, сенокошением, освоили охоту, рыболовство и связанные с этими занятиями производства (бондарное, клепочное и др.), другие пытались самостоятельно улучшить свое
положение, стремясь найти на Амуре более приемлемые для хозяйственной деятельности
места в лучших земельных и природно-климатических условиях. В итоге в 1861–1862 гг.
на Амуре, в Софийском округе Приморской области, было создано еще 10 новых русских
крестьянских селений и одно – из поселенцев и рабочих [2, с. 53]. Большинство жителей
этих селений были ортодоксальными православными.
Часть крестьян, не захотевших расстаться с хлебопашеством и убедившихся в плохих условиях для него в низовьях Амура, спустя несколько лет, в начале 1860-х годов,
96
по разрешению военного губернатора Приморской области выехала в Амурскую область
и Южно-Уссурийский край. В частности, 3 сентября 1863 г. земский исправник Софийского округа Приморской области доносил военному губернатору, что на его предписания
о вызове крестьян, желающих переселиться в южные гавани области, откликнулись четыре крестьянских семейства из села Пермское: Ивана Пермякова, Ефима Жданова, Семена Баранова и Пантелея Пестерева (Российский государственный исторический архив
Дальнего Востока, далее РГИА ДВ. Ф. 87. Оп. 1. Д. 241. Л. 1). Исправник отправил этих
крестьян в зал. Св. Ольги на побережье Японского моря на пароходе «Буксир», выделив
им на проезд от Николаевска до гавани 8 пудов муки (по 2 пуда на семью) (Там же). Эти
четыре крестьянские семьи были только «первой ласточкой» в освоении крестьянами прибрежного Приморья. Число желающих переселиться в этот район росло. Летом 1864 г.
в него перебрались еще около 200 чел., преимущественно из амурских селений Троицкое
и Пермское (РГИА ДВ. Ф. 87. Оп. 1. Д. 279. Л. 1; Д. 1238. Л. 67, 68, 108, 139). Так началось
заселение Приморья одной из групп русских крестьян, об экономическом положении которых, об их адаптации к новым условиям жизни мы находим свидетельства в дневниках
В.К. Арсеньева начала ХХ в.
Прибывшие в район зал. Св. Ольги крестьяне расселились в ранее созданных здесь
ссыльными, поселенцами и матросами пос. Павловское (Фудин), деревне Новинка и основанных ими селах Пермское и Арзамазовка.
Каким увидел этот район Арсеньев во время путешествия в этих местах в 1906 г. и
в последующие годы? Он знал, что 35 крестьянских семей из Новинки и Пермского и
некоторых других ольгинских деревень в 1878 г. перебрались в Цимухинскую волость
Южно-Уссурийского края (Приморья) – в пос. Шкотово. Основная причина этого перемещения – частые и обширные наводнения местных рек. В результате население Ольгинского стана значительно сократилось, а в деревне Новинка остался только один двор
(Архив ОИАК. Ф. В.К. Арсеньева. Оп. 1. Д. 1. Л. 71а об.)1. Оставшееся население, как и
прежде, занималось земледелием (сеяли пшеницу, ячмень, гречиху, овес), скотоводством
(разводили лошадей, крупный рогатый скот, овец, свиней), огородничеством и таежными
промыслами. Однако постоянные наводнения рек Аввакумовка и Арзамазовка и возможность получить хороший заработок от занятий охотой, рыболовством и сбором дикоросов
постепенно снижали уровень развития землепашества в этом районе.
С 1901 г. на Дальний Восток хлынул поток так называемых крестьян-новоселов. По
утвержденным 22 июня 1900 г. новым «Временным правилам для образования переселенческих участков в Амурской и Приморской областях» они наделялись не 100-десятинным
семейным наделом, как крестьяне-старожилы, прибывшие на Дальний Восток до 1900 г.,
а 15 десятинами удобной земли на мужскую душу. Этот поток, особенно усилившийся в
годы столыпинских реформ, формировался в основном из выходцев украинских и отчасти
центральных земледельческих губерний России. Поскольку к началу ХХ в. открытые полустепные места дальневосточного региона были уже заселены, новоселам приходилось
селиться либо в таежной местности, либо на побережье Японского моря, в частности в окрестностях бухты Св. Ольги – в Ольгинском стане. «Население стана, – отмечал В.К. Арсеньев, – состоит из крестьян-переселенцев из Европейской России преимущественно
Киевской и Черниговской губ. И частью из переселенцев низовьев р. Амура…» (Оп. 1. Д. 1.
Л. 71б). Украинцы, поселившиеся на побережье Японского моря, в эти годы традиционно занимались преимущественно земледелием. Большинство же переселенцев с Амура
к тому времени оставили хлебопашество, в основном из-за частых наводнений, и стали заниматься таежными промыслами. Об этом сообщил в путевом дневнике за 1906 г.
Арсеньев: «У крестьян села Пермского и… Павловского (Фудина) охота и рыбная ловля
1
Далее в круглых скобках приводятся сведения из данного фонда архива, названия архива и фонда не повторяются.
97
составляют почти главное занятие. Добыча охоты: мясо диких животных, зверовые
шкуры и панты (молодые рога изюбрей и оленей)… Рыбный промысел. Ловится большей
частью кета и сельдь…» (Оп. 1. Д. 1. Л. 71б). По свидетельству Владимира Клавдиевича, экономическая состоятельность крестьян базировалась прежде всего на продаже излишков таежной продукции, которую китайцы на шаландах отправляли во Владивосток.
Охотничий промысел был развит особенно у крестьян Пермского. Большой доход давала
добыча пантов, использовавшихся китайцами в медицинских целях. Об этом Арсеньев писал 24 июля 1906 г. в дневнике № 1: «Ценность пантов пятнистого оленя здесь в районе
Ольгинского стана чрезвычайно высока 300–1200 руб… Братья Пятышины продали 5 пар
пантов за 2200 руб.» (Оп. 1. Д. 3. Л. 3, 3 об.). В 1906 г. основную часть хлеба пермские
крестьяне покупали у живших южнее Ольгинского стана украинцев: «Почти все крестьяне – охотники, добывающие себе значительные заработки убоем зверя. Это послужило
к тому, что у них не было своих пашень и хлеб они покупали в Пхусуне у хохлов. Тут же
сказалась недостаточность земель удобных для пахотьбы, ибо долина р. В.Фудина заливалась постоянно водою после больших дождей» (Оп. 1. Д. 1. Л. 36).
Русские крестьяне, продолжавшие хлебопашество, использовали захватно-заимочную систему расширения земельных владений. Земли под пахоту и сенокосные угодья
крестьянин-дальневосточник захватывал столько, сколько мог, и община в этот процесс
длительные годы не вмешивалась. Право первого захвата земли было довольно распространенным у крестьян-старожилов, получавших до 1900 г. по 100 десятин земли на семью. Захватно-заимочная система позволяла осваивать новые угодья с опорой на ранее
созданные и уже обжитые населенные пункты. Со временем сезонные поселения разрастались в постоянные, как это имело место на Урале, откуда, скорее всего, и был перенесен
этот опыт уроженцами Пермской губернии. На таких землях устраивали так называемые
заимки – первоначально однодворные поселения, которые впоследствии, с прибытием
других поселенцев, могли стать новыми деревнями (см. [2, с. 49]). Являясь одновременно малодворным поселением и формой землепользования, заимки основывались практически около каждой деревни. На Дальнем Востоке заимки выступали прежде всего как
составная часть механизма освоения региона, как форма земледельческой колонизации,
поскольку крестьяне могли бросить свои основные поля либо из-за их истощения, либо
в силу природных катаклизмов (наводнения). Таким образом, при организации заимочных поселений русские крестьяне использовали найденные ранее на Урале и в Западной
Сибири оптимальные пути вовлечения в хозяйственный оборот новых земель и освоения
природных ресурсов региона. В дневнике Арсеньев точно подметил основные черты захватно-заимочной системы землепользования, ставшей на Дальнем Востоке уже традиционной: «Р.Арзамазовка до П[ади] Широкой. По долине крестьянские заимки… молодые но
богатые. Земли возделывается много преимущественно под пшеницу, гречиху и овес. Земля у крестьян считается общественной, но пашет каждый где вздумал и сколько хочет.
На заимках живут сторожа без особого достатка, но и не нищенствуют. Образованию
здесь заимок послужили частые разливы р.Вай-Фудина и отсутствие удобных для пахоты земель близ Д.Пермской…» (Оп. 1. Д. 1. Л. 35].
Несмотря на высокие доходы от таежного промысла, охотники по-хозяйски относились к ресурсам тайги. Так, крестьяне Пермского стали примером довольно важного начинания, отвечавшего требованиям рациональной охраны природы, о чем также есть запись
в дневнике: «Около поста Св.Ольга есть село Пермское, образовавшееся из первых переселенцев для занятия Уссурийского края русскими. Крестьяне этого села народ трезвый
и разумный. К охоте они относятся весьма серьезно и что интереснее всего – заботятся
о сохранении зверя, и вообще об охране дичи… Факт этот интересен потому что крестьяне в посту Св. Ольги, буквально оторванные от России и культурной цивилизации в
течение 50 лет сами дошли до сознания о введении, если не законов, то хотя бы своих
временных правил о рациональном ведении охотничьего хозяйства… И это в Сибири, где
98
законов на охоту нет, и это в Государстве, которое до сих пор не ввело такой весьма ясной, простой, прямой, разумной меры… Крестьяне собрали сход и миром решили не бить:
самок, телят… зимой самцов и в особенности осенью во время гона и рева, не тревожить
зверя весной когда самки тяжелые или выхаживают молодняк. Кроме того крестьяне
решили устроить заказник для чего сами установили условные границы и обязались там
не охотиться…» (Оп. 1. Д. 3. Л. 2, 2 об., 3).
При характеристике села Пермское Арсеньев подметил не только сохранявшиеся в
начале ХХ в. патриархальные черты повседневного быта пермских крестьян, жизнь которых, в связи со значительной удаленностью от развитых центров Южно-Уссурийского
края, протекала размеренно и спокойно, но и стремление не отстать в своем культурном
развитии: «Деревня Пермская. Старинная деревня, относится ко первоначальным поселениям русских людей в Уссурийском Крае. В настоящее время она немного как бы остановилась в своем развитии и росте. Причины тому опять таки то же что остановило
жизнь и в заливе Св.Ольги (Изолированность во всех отношениях и отсутствие каких бы
то ни было сообщений с западною частью Уссурийского края). Экономическое состояние
Пермских жителей не заставляет желать ничего лучшего. Эта деревня положительно
может служить примером и образчиком для всех крестьян. В нравственном отношении – это все люди очень религиозные, сами они в Ольге построили церковь, содержат
причт и добровольно, доброхотно поддерживают благосостояние церкви. Затем в деревне они выстроили школу, наняли учителя и всячески стараются дать образование своим
детям. В каждой избе не только у ребятишек, но и у взрослой молодежи – книги в роде
популярной географии, хрестоматии. Все они почти грамотны, достаточно начитаны
и развиты, вместе с тем они интересуются техникой применяя тотчас же у себя все
что можно из открытий в этом отношении, интересуются минералогией и даже ботаникой. Кабака у них нет и пьянства не бывает. Они стыдят и преследуют того, кто
позволяет [из] них ругаться площадною бранью. В довершении – гостеприимство, вежливость, солидность и положительность» (Оп. 1. Д. 1. Л. 35, 35 об., 36).
Вторая группа русских крестьян, о которой мы находим записи в дневниках и других материалах фонда Арсеньева, – русские старообрядцы. Владимир Клавдиевич неоднократно бывал у старообрядцев как в центральной части горного массива Сихотэ-Алинь,
так и в отрогах этого хребта – в бассейнах рек, впадающих в Японское море, и его бухтах.
Впервые упоминание о старообрядцах мы встречаем в его записях во время экспедиции
1906 г., которая описана им в путевом дневнике № 1 (Оп. 1. Д. 1). К этому времени в центральных районах Сихотэ-Алиня уже были старообрядческие деревни Загорская, Кокшаровка и Каменка.
В Южно-Уссурийском крае (Приморье) самая ранняя старообрядческая деревня Ильинка основана в 1865 г. уроженцами Самарской губернии в Ханкайской волости в долине
р. Сиянхэ (ныне Комиссаровка) около оз. Ханка. К ней и к расположенной рядом старообрядческой деревне Петропавловка в 1870 г. приселились выходцы из Забайкалья, так
называемые семейские старообрядцы2, пришедшие с Аянского тракта3, который они обслуживали до закрытия Российско-Американской компании. Другие компактные группы
старообрядцев-семейских с Аяна образовали недалеко от Владивостока, на р. Суйфун
(ныне Раздольная) и р. Монгугай (Барабашевка), деревни Красный Яр, Алмазовка, Богословка. Название последней старообрядцы перенесли впоследствии на побережье Японского моря, в бухту Амгу.
Происхождение термина «семейские» трактуется по-разному: или от названия р. Сейм, по берегам которого селились потомки старообрядцев, бежавших после раскола в Русской православной церкви в Польшу, или оттого,
что старообрядцы были возвращены в Россию Екатериной II в 1764–1765 гг. семьями и водворены в Забайкалье
[3, c. 31].
3
Аянский тракт соединял Якутск с портом Аян, расположенным на побережье Охотского моря.
2
99
К концу ХIХ в., по мере роста в крае населения и подселения «мирских» в старообрядческие деревни, семейские, как и другие староверы, уходили из своих деревень в самые глухие таежные районы Сихотэ-Алиня – бассейны рек Уссури, Даубихэ (Арсеньевка),
Улахэ (Уссури), Иман (Большая Уссурка), Бикин. В частности, старообрядцы деревни Ильинка перебрались в Красный Яр и Осиновку Ивановской волости (ныне Михайловский
район), староверы деревни Петропавловка – также в Осиновку. Так началась внутренняя,
в пределах Южно-Уссурийского края, миграция староверов. Они и на новом месте довольно быстро обустраивались. Эту быструю приспособляемость к новым местам скоро
оценили некоторые чиновники переселенческого управления: к обустроенным деревням
старообрядцев они тотчас подселяли переселенцев-украинцев. Староверы вновь бросали только что разработанные пашни и построенные жилища и уходили еще дальше – в
горные местности хребта Сихотэ-Алинь. Именно по этим причинам перебрались всем
обществом бывшие петропавловские старообрядцы деревни Осиновка в долину р. Даубихэ, где в 1887 г. образовали новое селение, дав ему прежнее название Петропавловка.
Уже отсюда, из района Сихотэ-Алиня, старообрядцы стали переселяться на практически
незаселенное Тихоокеанское побережье – в бухты и бассейны рек, впадающих в Японское
море: Судзухэ (ныне Киевка), Кхуцин (Максимовка), Пея, Кема, Амгу, Светлая, Единка,
Самарга, Сяо-Кема (Малая Кема) и др. Здесь забайкальскими, уральскими, алтайскими,
сибирскими старообрядцами и их потомками, уже местными уроженцами, было основано
несколько новых деревень и хуторов, в которых они старались селиться по региональному
и религиозному (по согласиям и толкам) признакам. Население этих деревень постоянно
увеличивалось за счет новых семей старообрядцев, уходивших из центральных районов
Южно-Уссурийского края от переселенцев-никониан. Так, Арсеньев в 1906 г. отметил, что
в старообрядческом поселении по р. Амгу (в 400 верстах севернее зал. Св. Ольги. – Ю.А.)
«…проживают в 8 дворах староверов в числе 34 мужчин и 23 женщин» (Оп. 1. Д. 1.
Л. 71б, 71б об.). К 1907 г. численность населения этой деревни практически удвоилась:
«Старообрядческая деревня Амагу4 состояла из восемнадцати дворов. Первые поселенцы
(семь семейств) перекочевали сюда в 1900 г. с реки Даубихе. Живя далеко в горах, старообрядцы сохранили облик чистых великороссов. Патриархальность семьи, костюмы, утварь, вышивка на одежде, резьба по дереву и т.д. – все это напоминало древнюю Русь…»
(Оп. 1. Д. 6. Л. 43).
Выполняя задания местного руководства по выявлению колонизационной емкости
дальневосточных земель, Арсеньев, наряду с определением качества леса и земельных
угодий под пашни и покосы, санитарных (отсутствие оводов, гнуса) и прочих условий
жизнедеятельности, выявил пригодные для образования новых деревень места и уже существовавшие, можно сказать авангардные, поселения крестьян. Все они принадлежали
старообрядцам, жившим по берегам ряда небольших рек, впадающих в Японское море.
Так, он полагал, что по р. Сяо-Кема, где в 1907 г. уже жили старообрядцы, можно организовать деревню в 15 дворов (Оп. 1. Д. 5. Л. 13, 13 об.).
Арсеньев неоднозначно относился к старообрядцам. В первое время после встречи с
ними он, называя их энергичными, дальновидными, умными, честными, считал, что под
предлогом спасения души они уходят в глушь ради наживы. Во всяком случае в полевых
дневниках Арсеньева, относящихся к лету 1906 и к 1907 г. записи о староверах носят негативный характер (Оп. 1. Д. 1. Л. 31, 31 об.; Д. 6. Л. 56). Вначале он пользовался только
рассказами промысловиков-китайцев о староверах (Оп. 1. Д. 1. Л. 31), в них китайцы видели людей, которые, в отличие от аборигенов, могли постоять за себя. Вероятно, поэтому
В.К. Арсеньев называет р. Амгу в иных случаях как Амагу. Старообрядческую деревню, расположенную на
берегу этой реки, он обозначает то как Амагу, то как Богословка. По всей вероятности, последнее название было
перенесено с южного побережья Южно-Уссурийского края, где в 1870-е годы поселились старообрядцы-семейские, переселившиеся впоследствии на р. Даубихэ, а оттуда – на побережье Японского моря.
4
100
китайцы давали старообрядцам весьма нелестную характеристику, но, возможно, к этому
были и какие-то другие основания.
Впоследствии, узнав лучше старообрядцев, Арсеньев понял, что они уходили из ЮжноУссурийского края в другие места не из-за истощения земли, которой, в частности незанятой и никем не использовавшейся, в тот период было еще довольно много. Основная
причина их миграции – уход от «мирских», от общения с ними, от новшеств в духовной
жизни, где они, как известно, всегда были непоколебимы в своих убеждениях. Им ближе
были коренные народы и в известной степени китайцы, которые никогда не вмешивались
в их духовную жизнь, хотя старообрядцы видели, что представители восточноазиатского
населения хищнически используют дальневосточные природные ресурсы, обманывают и
притесняют коренное население.
Старообрядцы прошли разные этапы адаптации к условиям жизни в Приморье. Совершенно иные, чем на родине, социально-экономические, демографические и экологические
условия жизнеобеспечения заставили основную массу крестьян приспосабливать свои этнические и хозяйственные стереотипы, свой аграрный календарь к местным природным
условиям, расширять сферу хозяйственной деятельности или даже менять ее.
Адаптация старообрядцев во многом была обусловлена конфессиональными установками, регионом происхождения, степенью использования опыта местных коренных народов, успешностью взаимодействия с природной средой. Определенную роль сыграли трудолюбие и психология русских, в том числе старообрядцев, выработавших способность
противостоять трудностям и свойственное всем русским, как считал Арсеньев, стремление
к постоянному приобретению дополнительных знаний в области хозяйствования, умение
быстро обустраиваться на новом месте.
Особенно трудно шло приспособление к местным природно-климатическим условиям. Южно-Уссурийский край (Приморье) – это территория, включающая и приханкайские
степи, и горные хребты, и бескрайние таежные просторы с довольно своеобразным климатом: ясные, холодные, иногда малоснежные зимы, большие перепады зимних и летних
температур в континентальной части региона; жаркое лето с обильными и продолжительными (иногда до 45 дней) дождями, вызывающими паводки и разрушительные наводнения в июле и августе, в отличие от весеннего половодья, к которому привыкли на родине;
ясная, довольно сухая и теплая осень, ветреная и влажная весна. Своеобразны природные
условия и на побережье Японского моря. Здесь условия для земледелия были хуже, чем в
центральных районах Южно-Уссурийского края − около оз. Ханка или р. Даубихэ (район
с. Анучино): «…земля не теплая, хотя и сырая, которая в свою очередь не нагревается
вследствие прохладного лета, холодных туманов, бризов и холодных дождей…» (Оп. 1.
Д. 8. Л. 66). Арсеньев отметил также наличие сильных ветров в осеннее и зимнее время
(Оп. 1. Д. 8. Л. 24 об., 25).
Старообрядцы, поселившиеся в таежных районах Сихотэ-Алиня и на побережье Японского моря, не оставили полностью свое традиционное занятие – полеводство, старались
распахать хоть немного десятин под хлеб, хотя условия для занятий хлебопашеством были
совершенно иные. Староверам, жившим здесь, в частности на р. Амагу, пришлось менять
свой аграрный календарь. Вот как об этом писал в 1907 г. Арсеньев: «В районе р. Амагу
зима более суровая чем около залива Св.Ольги… Проводя параллель по широте здесь хлеба
сеят в конце мая, тогда как у оз. Ханка и в области Анучина посев производится в конце
Марта или в самом начале Апреля. Хлеба жнут в Амагу в конце Сентября, около Ханки в
конце Июля. Надо считать, что в то время пока хлеб цветет на Амагу в области Анучина
его уже сжали и склали в зароды… Лето прохладное, отсутствие летних жаров, влияние
бризов, облачное небо, частые туманы – вот причины столь позднего цветения деревьев
и трав и созревания хлебов…» (Оп. 1. Д. 8. Л. 24, 24 об., 27). Помимо земледелия старообрядцы занимались и скотоводством. Его, по мнению Арсеньева, при отсутствии гнуса и
обилии кормовых трав на побережье, можно было поставить на хорошую промышленную
101
основу: «У старообрядцев на р.Амагу очень много лошадей и крупного рогатого скота…
Часть скота они продают на убой в Никольск Уссурийский для продажи или просто сдают мясо на военные суда… Все лошади крупные, рослые, кровные (есть карабахи и даже
арабской крови). Лошадей они продают поселянам по цене довольно высокой» (Оп. 1. Д. 5.
Л. 66, 66 об.; Д. 7. Л. 85, 85 об.; Д. 8. Л. 50 об.).
В хозяйственной деятельности старообрядцы старались использовать все природные
ресурсы, которыми располагал Дальний Восток. Они стремились, насколько это было возможно, вести комплексное хозяйство, с успехом применяя как свои традиционные приемы,
так и приемы аборигенных и других народов Дальнего Востока. Там, где природные условия не годились для хлебопашества, т.е. в таежных и прибрежных районах, основными
занятиями старообрядцев стали таежные промыслы – охота, рыболовство, сбор дикоросов
(орехов, грибов, ягод), которые в данных природно-климатических условиях приносили
больше выгоды. Это справедливо оценил Арсеньев во время своих путешествий: «Они
[старообрядцы]… говорят зачем нам добывать деньги из земли, когда есть они и на поверхности, стоит их не лениться только подбирать. Земледелие даст богатые урожаи,
река – рыбу на весь год, охота – мясо постоянно, скотоводство – молоко, сыр, масло, пчелы – мед, соболь – лишнюю копейку на черный день, помимо покупок всего необходимого
для жизни» (Оп. 1. Д. 7. Л. 90, 90 об.). Староверы быстро поняли, что соболевание – один
из самых быстрых и доходных источников обогащения, поэтому использовали при охоте
на соболя как известные им, принесенные из Сибири русские способы добычи, так и способы аборигенных и пришлых восточноазиатских народов: «Средство к жизни старообрядцев – соболевание всеми способами и китайским, и корейским, и гольдским в самых
широких размерах…» (Оп. 1. Д. 6. Л. 31, 31 об.; Д. 7. Л. 7, 7 об.). На полях этих записей в
дневнике за 1907 г. Владимир Клавдиевич сделал зарисовки корейского, а также орочского
самострелов и ловли соболей сеткой (Оп. 1. Д. 7. Л. 11 об., 16, 18).
Хорошую продукцию для жизнеобеспечения давала охота и на других пушных и копытных зверей (лось, изюбрь, кабан, косуля, медведь, рысь, енот, колонок, лисица, тигр и
др.), а также на боровую (глухарь, рябчик, фазан) и водоплавающую (гуси, утки) птицу, с
использованием самых разнообразных способов их добычи. Об этом есть немало записей
в дневниках Арсеньева. Там же помещены записи и о развитии у старообрядцев рыболовства, в том числе о видах рыб, особенностях их миграции, способах добычи (Оп. 1. Д. 6.
Л. 41, 41 об.; Д. 7. Л. 56–58 с об.).
Развивалось у старообрядцев и пчеловодство, как в центральной части Южно-Уссурийского края на реках Даубихэ и Улахэ, где они держали до 300 ульев (Российский государственный исторический архив Дальнего Востока. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1379. Л. 225, 226; Ф. 702.
Оп. 5. Д. 236. Л. 3, 4), так и на побережье Японского моря. «Также хорошо у них поставлено
и пчеловодство. Хозяева насчитывают улья сотнями…» (Оп. 1. Д. 8. Л. 51), – писал Арсеньев о старообрядцах, живших на побережье. Этот промысел, а также добыча в урожайные
годы кедровых орехов позволяла старообрядцам значительно увеличить свои доходы.
Трудолюбие и стремление освоить новые виды хозяйствования, неизвестные им ранее, способствовали формированию старообрядцев-предпринимателей. К ним можно отнести семью старообрядцев Худяковых, занимавшихся, наряду с хлебопашеством, пчеловодством, садоводством (в том числе гибридизацией плодовых культур), разведением
пятнистых оленей, охотой, сбором дикоросов, морским промыслом. Морским промыслом
(добычей и продажей нерпичьего жира, сельди, морской травы) занимались также старообрядцы Исаак Торбеев и Афанасий Поносов [1, с. 118, 119].
В.К. Арсеньев во время его путешествий, как уже говорилось, зафиксировал многие
аспекты повседневности переселенцев, прибывших на побережье. В этом плане он обратил внимание на любознательность и наблюдательность старообрядцев, стремление
лучше узнать природно-климатические условия, в которых они живут. Ведя натуральное
хозяйство, получая от природы многие жизненные ресурсы, проводя немало времени на
102
В.К. Арсеньев и известные в Южно-Уссурийском крае старообрядцы-предприниматели братья Худяковы. Начало ХХ в. (доступно из: http://lib.rus.ec/b/198487/read)
охоте и рыбалке, они научились подмечать и использовать себе во благо многие явления
природы, в том числе погодные. Это высоко оценил Арсеньев, когда лучше познакомился со старообрядцами из центральных районов Сихотэ-Алиня и побережья. Отдельные
наблюдения старообрядцев он зафиксировал в своих дневниковых записях. В частности,
в одном из путевых дневников он приводит ежедневные метеорологические наблюдения
крестьянина-старообрядца из деревни Богословка на р. Амагу Игнатия Калугина за летний период 1907 г. (Оп. 1. Д. 8. Л. 26, 26 об.).
Старообрядцы сообщали Арсеньеву сведения об ареале распространения тех или иных
таежных растений, времени их цветения и созревания плодов, их целебных качествах:
«Старообрядцы с р. Амагу заметили, что ядовитые травы растущие на берегу моря не
обладают той степенью ядовитости как растущие в глубине страны вдали от моря.
Наприм[ер] “Борец” и “Чемерица” (Этим объясняется, почему иногда скот ест молоды
побеги Veratrum на берегу моря)» (Оп. 1. Д. 11. Л. 17 об.).
Многие из старообрядцев стали постоянными корреспондентами знаменитого путешественника, они сообщали ему сведения о повадках различных животных, о местах их
обитания и ареалах распространения, о времени прилета и отлета диких гусей и уток,
геологические, минералогические и другие данные.
Приведем выдержки из письма старообрядца Терентия Калугина, которого В.К. Арсеньев высоко ценил за знание окружающей природы:
«21 февраля 1915 г. Ур.[очище] Анучино. Глубокоуважаемый Владимир Клавдиевич!
Письмо Ваше от 11 февраля с.г. я получил, на которое честь имею ответить. Упомянутые Вами в письме горные козлы водятся: по р.Тудагоу в Ур.Паутова… За тем в вершинах Сандагоу по притоку речки Лудье там убивают ежегодно, но мне туда совершенно не
приходится ходить, хотя я своим знакомым написал в дер.Каменку и Кокшаровку, что бы
они позаботились достать как козлов так и красных волков. В окрестности Ур.Анучино
красных волков совершенно нет. Но я надеюсь, что мои знакомые в Каменке и Кокшаровке должны достать этих зверей. Чертеж от руки р.Тудагоу при сем прилагаю с указанием.... утесов и Ур. Паутово Зимовье…» (Оп. 3. Д. 44. Л. 5, 5 об.).
103
О времени перелета диких птиц и местообитании отдельных диких животных в том
же году пишет Арсеньеву старообрядец Галактион Черепанов: «15 июня 1915 г. Глубокоуважаемый Владимир Клавдич! Вы просили меня насчет древностей для коллекции ничего еще не находили таких вещей. Вы просили Алемпия насчет птицы когда куда летит
1914 года весной гуся утки очень мало было когда шли на север мелкая птица шла очень
поз[д]но и ужасно много. Осенью гуся утки и лебедя тоже мало шло а мелкой птицы
куличков и разных пород тоже очень было много летели очень рано в 20 Августа до 26 сентября 1915-го года лебедя гуся и утки совсем мало было мелкой птицы тоже мало летит
очень холодно. Ежели Вам нужно такое сведение то вы пошлите мне циркуляр как нужно описывать насчет птицы я постараюсь. Вы еще просили насчет диких еманов хотя
Письмо старообрядца Алимпия Черепанова В.К. Арсеньеву. Фрагмент (ОИАК. Ф. В.К. Арсеньева. Оп. 3.
Д. 87. Л. 1).
Письмо написано на бумаге с орнаментом, подобный
которому, по свидетельствам исследователей старообрядчества, наблюдается в старых рукописных книгах
старообрядцев, собранных московской археографической комиссией (1957 г.). Надпись ниже рисунка
гласит: «На память незабвенному другу и приятелю». Из письма Черепанова ясно, что Арсеньев неоднократно оказывал помощь старообрядцам пос. Амгу
(Богословка). Они были признательны ему не только
за это, но и за общение, считая важным, что такой образованный человек не гнушался общаться с ними.
104
явного не знаю а маленько могу показать. У нас на горах около моря в Найне я видал рысь
задавила… на Белембе тоже орочен... убил я видал у него кожу он сушил, между Тавайзой
и Ахобе тоже мы видали орочен убил маленького быка… Еще на Виноградовке (В.К. Арсеньев подписал «на Даубихе». – Ю.А.) Евмен Калугин убивал я у него видал из него шапку,
когда мы жили в Петропавловке тоже Филимон Бортников убивал вершине Лифы…»
(Оп. 3. Д. 44. Л. 13, 13 об.).
Были и другие письменные сообщения старообрядцев о распространении тех или иных
видов флоры и фауны, о различных природных явлениях, облегчающих или ухудшающих
повседневную жизнь старообрядцев в Южно-Уссурийском крае, с выражениями благодарности В.К Арсеньеву за помощь (см. фрагмент письма на рисунке).
Таковы основные черты жизнедеятельности и экономического положения в начале
ХХ в. первых локальных групп русских крестьян Приморья, описанных Владимиром
Клавдиевичем Арсеньевым во время его экспедиций в этот период. Эти материалы путешественника и одновременно очевидца повседневных событий внесли неоценимый вклад
в создание этнографического корпуса сведений о русском населении южной части Дальнего Востока начала ХХ столетия и в значительной степени послужили основой создания
базы данных, на которую опираются последующие исследователи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аргудяева Ю.В. Старообрядцы на Дальнем Востоке России. М.: ИЭА РАН, 2000. 365 с.
2. Аргудяева Ю.В. Этническая и этнокультурная история русских на юге Дальнего Востока Росcии (вторая
половина ХIХ – начало ХХ в.). Кн. 1. Крестьяне. Владивосток: ДВО РАН, 2006. 312 с.
3. Болонев Ф.Ф. Старообрядцы Забайкалья в ХVIII–ХХ вв. Новосибирск: Февраль, 1994. 148 с.
4. Кабузан В.М. Дальневосточный край в ХVII – начале ХХ в. (1640–1917): Ист.-демогр. очерк. М.: Наука,
1985. 260 с.
Новые книги
Киданьский город Чинтолгой-балгас / Крадин Н.Н., Ивлиев А.Л., Очир А. и др.
М.: Восточная литература, 2011. – 173 с. – ISBN 978-5-02-036467-7
Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН
690950, Владивосток, ГСП, ул. Пушкинская, 89
Fax: (4232)22-05-07. E-mail: ihae@eastnet.febras.ru
Обобщен археологический материал раскопок международной российско-монгольской
экспедиции 2004–2009 гг., характеризующий материальную культуру киданьского города
Х–ХI вв. империи Ляо (907–1125) – Чинтолгой-балгас. Описание артефактов выполнено на
широком историческом фоне процессов, происходивших в начале II тысячелетия.
105