рим и варвары - Институт всеобщей истории РАН
advertisement
РЕФЕРАТЫ И ОБЗОРЫ А.Е. Медовичев ВАРВАРЫ и РИМСКИЙ ЗАПАД Halsall G. Barbarian migrations and the Roman west, 376–568. Cambridge: Cambridge UP, 2007. В монографии Гая Холсола, профессора истории Йоркского университета (Великобритания), рассматривается роль миграций варваров, известных в литературе как «Великое переселение народов», в падении Западной Римской империи – одного из ключевых событий европейской истории. При этом автор демонстрирует неразрывную связь Римской империи и ее варварского окружения и, вопреки установившимся представлениям, доказывает, что именно разрушение Империи вызвало миграции варваров, а не наоборот. В книге, состоящей из трех частей и пятнадцати глав, рассматриваются социальные и политические институты миграционного периода, механизмы расселения и смены идентичности. Часть I – «Римляне и варвары в имперском мире» – включает пять глав. Географические условия Западной Европы в римскую эпоху, пишет Г. Холсол, дробили континент на бесчисленное количество микрорегионов, что создавало серьезные трудности контроля и управления их конгломератом. Проблема правительства Поздней империи заключалась, следовательно, в том, чтобы связать населявшие их локальные сообщества в некое политически единое целое. Распад этого целого, т.е. конец Римской империи, традиционно ассоциировался с вторжением варваров, движение которых обычно объяснялось в духе «теории домино» давлением одних племен на другие, а первоначальным толчком считался приход в Европу гуннов. С точки зрения автора, напротив, главным фактором падения Империи явился разрыв связующей линии между имперским правительством и интересами региональных элит. Соответственно, причины столь сильного воздействия, которое оказали гунны на А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 191 политику варварских вождей, следует искать в процессах, происходивших внутри Империи, и вскрывших слабость соединяющих ее связей (с. 19). Главным образом их анализу и посвящены первые три главы книги. Примечательно, пишет Г. Холсол, что в последнее время идея «падения Римской империи» в науке все более вытесняется парадигмой «трансформации римского мира». Пересмотр «катастрофического» взгляда на миграции варваров и тенденция в сторону «континуитета» стали особенно заметными в британской археологии с 1970–1980-х годов. В настоящее время «трансформационный» подход является доминирующим в работах по данному периоду. Сам автор исходит из того, что Римская империя как политическая система пришла к своему концу в разное время в разных местах по мере утраты контроля над провинциями. При этом вторжения варваров и сепаратизм местных сообществ были лишь следствием снижения эффективности имперского управления, обусловленного в свою очередь ростом социальной и экономической фрагментированности позднеримской Западной Европы (с. 34). В эпоху Ранней империи проблема управляемости подвластной Риму беспрецедентно обширной территории решалась сравнительно просто. Само римское завоевание Западной Европы было значительно облегчено тем обстоятельством, что большинство племенных обществ Галлии, Испании, Британии уже были прочно привязаны к римской экономической системе. Италийско-римские товары служили для местных элит средством укрепления их власти и авторитета. Приобщение провинциальной аристократии к римским формам городской жизни, вероятно, стало наиболее важным инструментом интеграции регионов в рамках Империи. Активное участие в управлении на муниципальном уровне, открывавшее перспективы получения римского гражданства и карьерного роста, означало, что провинциалы в основном сами выполняли за Рим его работу. При такой системе управления Империя обходилась минимальной бюрократией, роль которой выполняла пара сотен императорских вольноотпущенников. Экономическое единство Империи скрепляла система товарообмена, при которой римские товары поставлялись в провинции, откуда, в свою очередь, в центр поступали сырье, рабы и налоги. Однако во II в. провинции стали сами производить 192 Рефераты и обзоры для себя материальные компоненты римской культуры. Происходит формирование локальных рынков, не ориентированных на импорт из центра. Единое экономическое пространство римской Западной Европы начинает разрушаться. Вероятно, пишет автор, было бы преувеличением утверждать, что «великая инфляция», начавшаяся после гражданской войны 193–197 гг. н.э., породила так называемый «кризис III века». Большинство западных провинций процветало, а Северная Африка переживала даже нечто вроде экономического бума. Реальная проблема, вызванная инфляцией, состояла в том, что сведенная к бартеру и другим формам безденежных отношений большая часть экономики рассыпалась по географически крошечным зонам, усилив экономическую дезинтеграцию Империи. А это, в свою очередь, вело к эрозии тех механизмов, которые центральная власть использовала для поддержания политического единства Империи (с. 71–73). Фактором, действовавшим в том же направлении, по мнению автора, оказался и эдикт Каракаллы 212 г., предоставивший римское гражданство всем свободным обитателям Империи и, тем самым, сделавший римскую идентичность (Romanitas) всеобщим достоянием. В результате провинциальные элиты лишились важного стимула к сотрудничеству с центром, которое прежде в значительной степени было мотивировано стремлением к приобретению прав римского гражданина, связанных с особыми социальными и политическими привилегиями. В то же время идентичности низшего порядка продолжали существовать на основе регионов, провинций и даже городских общин (civitates). При этом многие из них имели доримские и, следовательно, неримские черты, свойственные большинству западных civitates вне Италии, сформировавшихся на основе прежних племенных общностей. Значение римской идентичности в большой мере зависело от силы и влияния римского государства, ослабление которого автоматически повышало роль идентичностей других уровней, что могло способствовать росту сепаратизма (с. 53–54, 72). Основой восстановленного при Диоклетиане (284–305 гг.) единства Империи стал разросшийся до гигантских размеров бюрократический аппарат, участие в работе которого провинциальных элит теперь обеспечивало относительную политическую целостность государства. Эффективность римской власти А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 193 в том или ином регионе во многом зависела от степени его удаленности от центра. Императоры IV в. решали проблему управляемости путем создания мобильного центра, перемещая свои резиденции из одного региона в другой, что позволяло им лично контролировать гигантскую систему патронатских связей, в которую бюрократия превратила Империю (с. 78–79, 111). В науке, пишет Г. Холсол, широко распространено мнение о том, что позднеримская армия преимущественно комплектовалась из варваров и, таким образом, представляла собой своего рода «пятую колонну» или «передовой отряд» варварских миграций. Однако, как подчеркивает он, «варваризация» армии была обусловлена не только и даже не столько ее этническим составом. Римляне всегда использовали варварские контингенты, и примерно до 400 г. ситуация в этом плане принципиально не менялась. В эпоху Поздней империи, как и прежде, римская армия была сообществом, обладавшим собственной идентичностью. Но, в отличие от предшествующего периода, теперь эта идентичность конструировалась вокруг образа «варвара». Внешним выражением данного факта стало проникновение в военную среду многих элементов «варварского стиля» в одежде, вооружении и инсигниях. В общественном сознании Поздней империи между понятиями «солдат» и «варвар» формируется определенная степень тождества. Не исключено, полагает Г. Холсол, что такая ситуация явилась следствием реформ Диоклетиана и Константина, четко разделивших военную и гражданскую сферы имперской службы. И хотя «варваризм» позднеримской армии был, скорее всего, в значительной степени искусственным, его, тем не менее, можно считать проявлением осознания военными своей противоположности римскому гражданскому обществу и традиционной римской идентичности (с. 102–103, 110). В четвертой и пятой главах рассматриваются племенные сообщества, располагавшиеся вдоль границ Империи и взаимоотношения римского и варварского миров до 376 г., специфика границы между ними и характер так называемой «варварской угрозы». До недавнего времени, пишет автор, современные историки, вслед за самими римлянами, трактовали limes как жесткую демаркационную линию между Pax Romana и землями варваров (Barbaria или Barbaricum). Сейчас эта точка зрения пересмотрена в плане понимания «границы» скорее как «зоны», 194 Рефераты и обзоры чем как «линии», к тому же легко доступной для передвижений в обоих направлениях. Отмечается также обособление в IV в. северной пограничной зоны от имперского средиземноморского ядра в экономическом плане. При этом подчеркивается ее прогрессирующая «германизация» и расширение вглубь Империи. Однако, как показывает автор, «германское» влияние в позднеримской Галлии очень сильно преувеличено, особенно если сравнивать с влиянием в обратном направлении. Соответственно, считает он, было бы ошибкой рассматривать позднеримский и постримский периоды в плане «возвращения» к доримским моделям (с. 141–144). Проблема «варварской угрозы», с точки зрения автора, также требует переосмысления как в политическом, так и в чисто военном аспектах. В пользу Империи всегда действовал такой важный фактор, как политическая разобщенность народов у ее границ. И Рим в целом успешно проводил политику, направленную на поддержание фрагментированности варварского мира. Однако в период «кризиса III века» эта политика временно утратила свою последовательность, и именно тогда на границах Империи начали формироваться потенциально опасные для Рима конфедерации франков, аламанов, готов. Тем не менее, как подчеркивает автор, до V в. военное превосходство римлян оставалось бесспорным. Более того, сама безопасность ряда варварских политий до некоторой степени покоилась на мощи Рима, а авторитет и статус их правителей зависели от субсидий и инсигний, предоставляемых императором. Тесные связи с Империей стимулировали формирование специфического типа идентичности среди варваров, когда их представители, находившиеся на римской службе, сами идентифицировали себя как Romani внутри своих сообществ. В целом, заключает Г. Холсол, опора на Рим делала варварские объединения столь же зависимыми от эффективности имперского управления и патроната, сколь и провинциальные общества в пределах имперских границ (с. 161–162). Часть II («Переустроенный мир: Западная Европа, 376– 550»), состоящая из семи глав, посвящена реконструкции событий и процессов, начало которым положил так называемый «готский кризис» 376–382 гг., а конечным результатом явилось образование на бывшей территории Западной Римской империи варварских королевств. Как показывает автор, «готский кри- А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 195 зис», фактически, был следствием скорее внутриримских, чем римско-варварских взаимоотношений. Его результатом была не только гибель лучших кадровых частей римской армии во главе с самим императором в битве под Адрианополем в 378 г., но и исчезновение с политической сцены двух основных групп готов — тервингов и гретунгов. Как полагает автор, они слились при своем расселении на территории Империи. Формирование новых идентичностей происходило уже на другой основе, в контексте массового рекрутирования готов в римскую армию. В дальнейшем название visi, позднее как визиготы (вестготы), стало обычным наименованием политического объединения, сложившегося на основе армии Алариха, ядром которой было одно из этнических («готских») подразделений восточноримской армии (с. 191–194). Впрочем, по мнению Г. Холсола, «готскому кризису» придается непомерно большое значение. На самом деле, полагает он, ситуация коренным образом ухудшилась после смерти Феодосия I (378–395 гг.). Эффективность позднеимперской системы управления-патроната в огромной степени зависела от дееспособности императора и обеспечивалась его личным присутствием в проблемных регионах. Преемники Феодосия, Гонорий (395–423 гг.) и Валентиниан III (425–455 гг.), не обладали необходимыми качествами. Деятельность вандала Стилихона, всесильного временщика при дворе Гонория и верховного главнокомандующего (magister militum), а также кризис, вызванный его падением в 408 г., ясно показали насколько был важен стиль управления, сложившийся в IV в., и насколько слабо это понимали правящие верхи. Вакуум власти, возникший на территории к северу от Альп, в сочетании с рейдами варварских отрядов, порождал крайне неустойчивую политическую ситуацию, а наступление катастрофы, несомненно, было ускорено походами на Италию предводителей готских армий, сначала Радагайса в 406 г., а затем Алариха в 408–410 гг. Итогом последнего похода стало взятие Рима (с. 217). Археологические свидетельства коллапса, которые можно соотнести с устранением государственного присутствия, подробно рассматриваются автором отдельной главе. Обзор этих свидетельств, а также данные письменных источников, демонстрируют различные стратегии выживания, доступные провинциальной аристократии в изучаемый период. В течение боль- 196 Рефераты и обзоры шей части первой половины V в. региональные элиты реагировали на ослабление имперского контроля стремлением восстановить его по модели IV столетия. Однако эффективность обращения к авторитету Рима неуклонно снижалась по мере того, как римские армии оставляли территории Империи. В этих условиях все более привлекательным или, скорее, единственно возможным выбором для провинциальной аристократии становилось обращение к варварам. Начиная с 420-х гг. командиры союзных варварских контингентов оказывались единственной военной защитой для местных землевладельцев, особенно в таких регионах, как Северная Галлия и Британия (с. 370). В третьей части («Римляне и варвары в постимперском мире»), состоящей из трех глав, рассматриваются механизмы расселения варваров на территории Империи, проблемы этногенеза и формирования новых идентичностей и новых форм власти. Как подчеркивает автор, вряд ли можно предполагать наличие единой модели расселения. Изначально наиболее общим принципом, по-видимому, была система hospitalitas, в соответствии с которой римские солдаты принимались в дома налогоплательщиков в качестве временных поселенцев, содержание которых осуществлялось за счет части налоговой ставки. В 419 г., когда римское государство еще могло диктовать свои условия, таким образом была расселена в Аквитании армия вестготов, принимавшая участие в испанской кампании императора Констанция. Систематическая экспроприация землевладельцев при этом вряд ли могла иметь место, и идея о том, что варвары en masse могли быть поселены на земле, выглядит маловероятной (с. 436–437). В 440-х гг. политическая и военная ситуация были уже иными. Северная Африка, большая часть Галлии и почти вся Испания оказались вне зоны прямого имперского управления. Вероятно, с 439 г. короли вестготов сами начали осуществлять контроль над распределением земли. Судя по закону короля Эйриха (467–484 гг.), ссылавшегося на закон своего отца Теодориха I, который заключил новый договор с Римом в 439 г., земли делились таким образом, что готы получали две трети, а римляне одну треть. В остготской Италии готская «треть», первоначально представлявшая собой, скорее всего, третью часть налоговых поступлений с земли, со временем была конвертирована в земельную собственность (с. 441–443). А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 197 Подобно готам в Италии и Испании, франки образовывали армию Северной Галлии. Знаменитая статья 59.6 Pactus Legis Salicae, отказывающая в праве наследования женщинами «салической земли», по мнению автора, должна быть понята как норма, относящаяся к категории земель, зарезервированных для военных поселенцев. Принимая во внимание полный крах римской администрации к северу от Луары, предложенная интерпретация, с его точки зрения, может служить дополнительным аргументом в пользу того, что франкским воинам скорее предоставлялись земли, чем доли налогов. Сам термин terra salica автор склонен трактовать не как землю Салических франков, а как землю вокруг sala – главной семейной усадьбы (с. 446). В целом, отмечает Г. Холсол, вряд ли можно всерьез утверждать, что рассматриваемая эпоха отличалась от других в плане масштаба миграций. В период между 376 г. (переход готов через Дунай) и 568 г. (вторжение лангобардов в Италию) пришедшие в движение народы составляли крайне незначительный процент европейского населения. Отличие состояло в комплексных изменениях политической, социальной и этнической идентичности. Однако пришельцы на имперскую территорию являлись скорее объектом, чем причиной таких трансформаций (с. 456). К 476 г. Западная Римская империя распалась на региональные политии разного масштаба, на базе которых началось формирование новых идентичностей. В постимперских королевствах этническая идентичность часто была функциональной. «Варварами» была армия, «римлянами» ― гражданское население и люди церкви. Свидетельства такого «разделения труда» особенно многочисленны в остготской Италии. Однако есть сведения о том, что римлянам, принятым на военную службу, открывался путь в ряды готов. К 550 г. большое число людей прежних провинций, особенно те, кто претендовал на участие в политической и военной власти, стали рассматривать себя как готы, франки, саксы и т.д. Образование народов происходило путем объединения часто различных по происхождению этнических групп вокруг успешного в политическом и военном отношении аристократического ядра, являвшегося носителем этногенетических мифов и исторических традиций. Кристаллизации новых этнических общностей способствовало также опубликование общего зако- 198 Рефераты и обзоры на, так называемых «варварских кодексов». Традиционно считалось, пишет автор, что эти законы, как и «германская» этническая мифология, были перенесены на территорию Империи из германского Барбарикума, а их структурное сходство объяснялось наличием единого источника, каковым виделось изначальное «германское» обычное право. Между тем, отмечает Г. Холсол, можно проследить влияние римского имперского права даже на такой откровенно «варварский», по общему мнению, кодекс, как Салический закон. При этом речь должна идти главным образом не о классическом праве юристов, а о так называемом «вульгарном праве» — комплексе провинциальных обычаев, хотя и подвергшимся воздействию классического права, но существенно отличавшимся от него во многих отношениях. Следовательно, полагает автор, черты сходства между различными варварскими кодексами могут объясняться общим влиянием вульгарного права провинций. Примечательно, что аналогичные черты присущи и такому памятнику бесспорно римского вульгарного права из византийской Малой Азии, как «Земледельческий закон», который к германским переселенцам никакого отношения не имеет (с. 464–465). Появление новых политических образований сопровождалось возникновением новых форм управления и власти. Новым институтом на постимперском Западе была королевская власть. При отсутствии достоверной информации о королевской власти у варваров в домиграционный период, с точки зрения автора, имеется мало оснований рассматривать постимперскую королевскую власть как институт, «импортированный» из Barbaricum’a. В настоящее время, пишет он, большинство исследователей, даже тех, кто придает большое значение «германскому» прототипу, трактует королевскую власть постимперского периода как новое явление, сформировавшееся на римской территории под воздействием римской политико-правовой традиции. Большинство ее компонентов генетически были связаны с имперской идеологией. Однако, как отмечает автор, к началу правления Юстиниана (527–565 гг.) версия о том, что Западная империя продолжает существовать под руководством новых правителей, обязанных своим статусом императору, утратила политический смысл, когда на римском Востоке новая имперская идея была сформулирована как идея «реконкисты» захва- А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 199 ченного варварами римского Запада. В этих условиях варварские короли уже не были заинтересованы представлять себя должностными лицами (представителями) императора, но, напротив, стремились подчеркнуть свою независимость. Так, например, в государстве вандалов в Северной Африке короли приняли многие атрибуты римской имперской власти, но при этом позиционировали себя как правители второй Карфагенской державы, помещая на своих монетах пунические символы (с. 493–494). В целом, пишет Г. Холсол, в период между 376 и 535 гг. по многим параметрам, особенно в политическом и институциональном плане, Западная Европа оставалась частью римского мира. В ряде регионов, таких как Италия, Испания, Южная Галлия, civitates продолжали играть важную роль, выступая основой сохранявшейся еще римской идентичности. Лишь в Британии и Северной Галлии сдвиг от сложного городского монетизированного и романизированного общества к узколокальному аграрному обществу, почти лишенному городов, ремесленной специализации и дальних экономических связей, произошел на протяжении жизни одного поколения, сопровождался решительной переменой политической, этнической и культурной идентичностей, и, несомненно, имел травматический характер. Для основ могущества провинциальной элиты в большинстве регионов падение Западной империи, полагает автор, имело очень небольшое значение или не имело никакого. Социальный статус римской элиты базировался на крупном землевладении и участии в управлении. Оба этих фактора пережили разрушение Западной империи и продолжали действовать до конца изучаемого периода. Считается, что период миграций стал эпохой смены гражданской аристократии военной. Действительно, к концу периода характер элиты в Западной Европе изменился в основном в результате ее милитаризации. Однако, как подчеркивает автор, этот «милитаризм» не был простым «импортом» варварских идеалов, но в значительной степени дальнейшим развитием уже существующих в среде позднеримской провинциальной аристократии тенденций. Таким образом, процесс трансформации обществ Запада в разных регионах происходил разными тепами, но они постепенно все дальше уходили от римских социально-политических и экономических форм. В середине VI в. перемены были ускорены се- 200 Рефераты и обзоры рией драматических событий, ознаменовавших гибель старых структур Западной Римской империи (с. 498). В заключительной главе («Изменившийся мир: корни падения») автор анализирует причины столь быстрого краха «первого поколения» варварских королевств, которые были столь римскими по своей природе. В 534 г. под ударами восточноримской армии пало королевство вандалов в Северной Африке. В Италии старый римский порядок, продолжавший существовать и даже процветать при господстве остготов, к 554 г. был окончательно разрушен в результате длительной войны, развязанной Юстинианом. Потерпели поражение и лишились части своей территории на востоке и юго-востоке Испании вестготы. Во всех трех случаях общей причиной поражения варваров, по мнению автора, явилось крайне слабое политическое и военное руководство на момент византийского вторжения, а также незавершенность процесса формирования новых этнополитических идентичностей, вследствие чего их судьба могла зависеть от исхода одной военной кампании или даже одного сражения. Падение королевств бургундов и тюрингов, никак не связанное с войнами Юстиниана, лишний раз подтверждает этот факт. Их поражения привели к кризису формирующиеся местные идентичности, но укрепили враждебную им франкскую идентичность. В Северной Африке крушение королевства вандалов было ускорено взаимным отчуждением между ними и местным римским населением, а также враждой с маврами, считавшими себя более законными претендентами на римское наследство. В королевстве остготов проблема с легитимностью преемников короля Теодориха позволила сформироваться оппозиции среди тех элементов италийского общества, которые больше других теряли от проводимой им политики, грозившей низвести готскую знать и римскую сенаторскую аристократию до положения служилого сословия. В этих условиях Восточная Римская империя становилась естественным центром притяжения для всех недовольных режимом Теодориха (с. 509, 511–512). Однако, с точки зрения Г. Холсола, еще более интересен вопрос о том, почему империя Юстиниана оказалась не в состоянии удержать отвоеванные у варваров территории. Наиболее общей причиной, по его мнению, можно считать изменение А.Е.Медовичев. Варвары и Римский Запад 201 отношений «центр–периферия», в результате чего факторы, способствовавшие интеграции территорий Империи в IV в. уже не действовали в VI столетии. В IV в. Империя безоговорочно обладала абсолютным правом на легитимную политическую власть не только внутри своих границ, но и за их пределами, в землях варваров. В VI в. ее монополия на политическую легитимность уже не была общепризнанной, т.е., фактически, была утрачена. Долговременный успех «реконкисты», полагает автор, мог быть достигнут только в том случае, если бы Юстиниан завоевал весь Запад, ликвидировав все государства, которые могли служить альтернативным источником политического авторитета, что явно было невыполнимой задачей. Само падение на Западе римского и варварских режимов показало, что невозможно построить прочное политическое объединение, не обеспечив интеграцию наиболее влиятельных элементов местных сообществ. Между тем инструментов такой интеграции, по-видимому, не существовало на большей части территории Западной Европы. В эпоху Ранней империи эту роль выполняли римские товары и римская армия. Однако на нее не могли претендовать ни армия Юстиниана, состоявшая преимущественно из наемных варваров, ни византийские товары. В самой Восточной Римской империи середина VI в. отмечена концом периода экономического процветания. Города ряда провинций приходят в упадок. Во второй половине VI в. начинается распад экономического единства Средиземноморья, что также не могло способствовать восстановлению Империи в рамках всего средиземноморского региона (с. 513–514).
