ТСС… ВОТ ПРИДЕТ-ВОЙДЕТ ТВОРЧЕСКИЙ ТРУД…
advertisement
ТСС… ВОТ ПРИДЕТ-ВОЙДЕТ ТВОРЧЕСКИЙ ТРУД… Корняков В.И. Доктор экономических наук, профессор Ярославский государственный технический университет, кафедра экономической теории Все чаще и чаще говорят о принципиальной смене социальноэкономического и биологического-психологического типа трудовой деятельности. Указывают, что всеобщие компьютеризация и информатизация, высокие технологии не только потребовали качественного скачка в образовательном уровне работников, они повлекли также революционные изменения в характере самого труда. Общественной (даже обязательной-непременной) нормой становится (вот-вот станет, должен стать) творческий труд, который единственно может функционировать в современных условиях. С одной стороны, к творческому труду толкают-вынуждают ход, итоги технологической революции. С другой – только он обеспечивает социуму возможности дальнейшего экономического и социального восхождения. А не желающие или не могущие трудиться творчески просто-напросто обречены: ныне не включившиеся в такой труд утрачивают в общественном производстве последние ниши. Примерно такие рефрены звучат во многих книгах и статьях. И мне пока не случилось встретить их серьезного обстоятельного критического разбора. Чтобы инициировать его, позволю себе представить в предварительном порядке некоторые соображения на этот счет, большинство из которых более обстоятельно обосновано в моей последней книге [1]. Современная экономика для нетворческого труда объективно сохраняет прежние возможности. Разумеется, современная экономика предоставляет творческому труду такие материальные условия, которых он никогда не имел раньше. Понятно и то, что все экономисты (и научные работники, и практики) – за него, за творческий труд, его возможно более скорые приход, торжество. Но речь должна идти и о другом. Допускает ли современная информационная экономика нетворческий труд, либо же, действительно, напрочь исключает его? И стоит ли перед социумом грандиозная задача что-то делать с большинством своих работников, которые сегодня трудятся столь же нетворчески, как и вчера, позавчера, и у которых даже под угрозой лишения заработка творческий труд явно не получится? Я хочу со всей ответственностью заявить: ничего такого им не грозит. Авторы, которые пишут от этой опасности, неправы. И это свое заявление я уже доказал. (Не только в указанной книге, но и в работе: [2].) Поэтому нет необходимости приводить еще раз все доказательство, отмечу лишь его некоторые узловые моменты. Все производства и работники никогда не могут быть заняты созданием информационно-технологического продукта (ИТП). Абстрактнотеоретически и с немалой натяжкой можно, пожалуй, допустить, что когданибудь оно охватит все нынешнее производство средств труда. А производства предметов труда, предметов потребления? Они будут вестись на основе использования ИТП, но это не будет производство ИТП. Да, производство ИТП требует, и именно требует творческого труда. Но его, ИТП, применение-использование… Да, конечно же, в высшей степени желательно, чтобы и здесь трудились люди творческого склада. Но неотвратимости только лишь творческого труда здесь нет. Эти люди получат ИТП и инструкции, как с ним работать. Их прямая задача, прежде всего, будет, – работать строго по инструкции, иначе их средства труда (ИТП) превратятся в лом. Им необходимо обеспечить освоение (по инструкции), выход на оптимальный режим (по инструкции), недопущение рисковых манипуляций (по инструкции)… Где же здесь непременно-обязательное исключение нетворческого труда? Разумеется, везде будут компьютеры, сети, современная информатика и т. д. Но разве их применение – всегда творческий труд? Отовсюду несутся сетования производственников, что работник с компьютером бывает столь же ленивым и инертным, как и без компьютера. И вряд ли работники производств предметов труда и предметов потребления будут в страхе-трепете перед «гениями» (их называют также «яппи») новых технологий в производствах ИТП. Ведь эти персоналии творят ради того, чтобы их новации применили численно преобладающие субъекты обыденного-инертного труда. А если последние не захотят или не смогут работать так, как замыслили «гении»? Не будут «выкладываться», дабы получать от новаций максимальную отдачу (для «гениев»)? Не будут покорствовать-способствовать полетным построениям «гениев» (именно этот термин использован в некоторых публикациях)? А может, это «яппи» окажутся глиной в их руках? Экономистам, прежде чем приступать к (правительствам), неплохо бы разобраться в этих вопросах. рекомендациям Но, может быть, производство ИТП столь гигантски разовьетсяразбухнет, что все остальное станет малозначащим? Предполагать это – значит заявлять о незнании схем Маркса, законов общественного воспроизводства. Сейчас такое вполне возможно. Однако, увы, экономические законы действуют независимо от того, изучают их или не изучают. У Маркса – строгие соотношения между крупными воспроизводственными совокупностями (средствами производства, предметами потребления). Я конкретизировал их в соотношения между средствами труда, предметами труда и предметами потребления [3, 114–117]. Оказывается, в равновесной экономике решающая часть затрат, представленных в производимых средствах труда (NB: еще раз напоминаю о своем допущении превращения производства средств труда в производство ИТП), а именно все затраты живого труда плюс все затраты на предметы труда, обязательно равны всего только… сумме амортизационных отчислений в производствах предметов труда и предметов потребления. Выше последней величины производство средств труда «прыгнуть» не может. Что это означает? Поясню огрубленно-приближенно (не входя в анализ формул). Если бы средства труда амортизировались очень быстро, на протяжении всего только одного года, то тогда объем их производства был бы примерно равен общему производству предметов труда и предметов потребления. И это – абсолютный максимум, к которому (при указанном условии) могло бы приблизиться производство средств труда (напоминаю: ИТП). Или: этот максимум – около половины всего общественного продукта! Только-то! И это – вся сфера неукоснительной заявки производительных сил именно на творческий труд! Да и то, – когда это будет? Ведь сейчас средства труда заменяются не через год после установки (не с годичным сроком амортизации). а во много раз реже. Поэтому фактический объем потребности социума в выпуске средств труда во столько раз меньше совокупного объема выпуска предметов труда и предметов потребления, во сколько раз реальный период амортизации больше одного года. Если, скажем, средства труда обновляются каждые десять лет, – объем их производства – около 0,1 совокупного объема производств предметов труда и предметов потребления! Таким образом, даже при самом полном преобразовании производства средств труда в производство ИТП только достаточно ограниченная доля общественного производства станет жестко востребовать именно, только и непременно творческий (и никакой иной) труд. Основная же часть работников будет располагать примерно такими же (или даже большими), как в настоящее время, возможностями доставлять социуму вместо творческого труда его подделки. Их рабочие места будут допускать это. Воспользуюсь известной метафорой. Есть публикации, в которых ИТП представлен вроде как «собакой», а старая экономика и рутинный труд – ее тощим отсыхающим, готовым вот-вот отвалиться «хвостом». И «собака» вроде как уже «помыкает» таким «хвостом», уже может отгрызть его за ненужностью. Но в количественном отношении все обстоит как раз наоборот: «хвостом»-то еще немалое время придется оставаться неоэкономике. Причем, и это я уже отмечал выше, здесь не только этот количественный аспект: несомненна и зависимость судеб этой неоэкономики от того, в какой мере «собака» в состоянии применить ее достижения. Добавлю, что те самые «гении-яппи», оказывается, обрутиниваются, элементарно обуржуазиваются, мельчают, все более изъязвляются презренными ценностями традиционного капитализма [4]. Итак, команды «Свистать всех к рабочим местам творческого труда, а всех не могущих трудиться творчески – за борт», – такой команды в обозримой перспективе не последует. Экономическим и социальным лидерам не следует руководствоваться подобными иллюзиями некоторых исследователей. Но, не требуя железно в большинстве производств одного только творческого труда, объективные пропорции, конечно же, никоим образом и не запрещают его. Более того: факт таков, что пробил именно тот час, когда его, творческого труда, приход разогнал бы все грозовые тучи, нависшие над человечеством. Но я поддерживаю [5] нередко высказываемое мнение, что современный социум все более утрачивает свой динамизм и что циклические колебания не отменяют этой тенденции. Новые технические средства применяются работниками оппортунистически (по-старому), в их труде преобладает не творчество, а инертность, и эта ситуация, несмотря на все усилия, не рассеивается. Поэтому есть смысл взглянуть на нее не только со стороны структуры (пропорций) производительных сил, но и с точки зрения реальных ресурсов этого самого творческого труда. Каковы ресурсы инициативно-поиского и творческого труда? В среде обществоведов витает идея (поддержанная некоторыми высокими авторитетами), заключающаяся в том, что, в общем, практически все работники при обеспечении им надлежащих условий способны функционировать как субъекты творческого труда. Я убежден, что в этих случаях имеет место смешение двух основных (для современного общества) разнокачественных типов высокого труда: а) инициативного-энтузиастского истового заинтересованно-поискового предтворческого и б) творческого. Разумеется, четкой границы между ними нет. В первой группе (типе, уровне, слое), конечно же, не может не быть моментов творчества, представляющих огромную ценность. И не так уж редки случаи, когда энтузиастский инициатор вырастает в подлинного творца, а творческий (поначалу) работник блекнет-меркнет. Но я опираюсь на выдвигаемое самой жизнью (разных стран и народов) следующее подтверждение реальности предложенного деления: есть убедительные свидетельства, что все, поголовно все работники способны трудиться истово-энтузиастки и поисково, но нет таких же свидетельств, что где-то когда-то весь персонал превратился в творцов, – в работников, труд которых (по определению) имеет дело не с допотопной рутиной, а с передним краем сплава производства, науки и техники, сам же состоит в проникновении в этот материал, за его пределы, изыскании в нем и за ним нового, нераскрытого; когда он, труд, «рвется» от уже известного в еще неизвестное, привносит это неизвестное в науку и в процесс производства. «Первое» подпирается массой всем известных фактов полярного характера. Это, к примеру, описанный М. Горьким труд грузчиков по разгрузке волжской баржи. После того, как хозяин-купец поставил им третье ведро водки, работа превратилась во всеобщую вихревую «музыку труда», подобную которой писатель еще не видел. Но хватает примеров и куда более высокого звучания. Мне уже случалось говорить о чуде строительства Великой Транссибирской магистрали. Другое такое же чудо – Великая Отечественная война. В военное время часто было не до применения систем экономического стимулирования. Но и без этого социальные и духовные факторы, особенно чувство патриотизма, оказывались достаточными, чтобы происходило вроде как невероятное: во многих случаях практически все работающие (у большинства из которых творческие возможности никак не были доминирующими) начинали трудиться напористо-инициативно и с проявлением тех или иных моментов творчества. Все становились инициаторами и увлеченными заинтересованными помощникамисоратниками творцов, активными участниками общего дела. Так, на ведущем артиллерийской заводе страны при том же оборудовании выпуск пушек вырос в…18 (!) раз. Главный инженер объяснял: «…Порой самому не верится, что такое стало возможно <…> Ведь рост выпуска продукции произошел не за счет увеличения производственных мощностей <… > В те дни буквально каждый рабочий, техник, инженер что-то улучшал, вносил новое <…> Во время одного лишь месячника выявления резервов было подано 3752 рацпредложения, что дало возможность дополнительно вооружить 60 артполков» [6, 4]. Однако этот первый тип истового труда мог бы охватить все общественное производство только при самых благоприятных условиях. Реально это, конечно, вряд ли достижимо (о фактической ситуации сегодняшнего дня – ниже). Но и теории, и практике важно знать, где мы находимся, что можно по максимуму получить и по первому, и по второму типам, если осуществить все-все мероприятия, способствующие этому, полностью снять какие-либо помехи и препятствия. И, конечно, видеть, сколько сейчас не дотягиваем до высшей планки. Итак, есть основания утверждать, что сферой первого типа труда всетаки могло бы быть все общественное производство. Второй тип – творческий труд – даже при самых благоприятных условиях по масштабам ныне будет в разы уступать первому. Ведь он связан с потребностью в творчестве, неодинаковость же ее развития у разных людей (в том числе в одних и тех же условиях) – непреложный факт. О причинах и процессах, управляющих этим развитием, мы пока еще мало что знаем (то, что здесь «задействованы», пусть пока еще малопонятным образом, и гены, – тоже, по-видимому, факт (Ведущий научный сотрудник РКК «Энергия» Л.Л. Зворыкин, потомок знаменитого русского рода промышленников, изобретателей и ученых, всегда подчеркивает, что в его роду нет ни одного человека, кто не отличился бы на ниве изобретательства [7, 6].)). При высшем развитии она (потребность в творчестве) требует от человека, по И.П. Павлову, всей его жизни. Это – сверхпотребность, костер, без остатка потребляющий часы и минуты, которые у других людей захвачены прочими потребностями (причем у высоких творцов некоторые из последних даже не «заявляют» о себе). Столь выдающаяся потребность в творчестве – доминанта всей системы потребностей данного индивида и самой его личности. Но такой доминантой, не зависящей от размеров заработка (В.А. Энгельгардт искренно недоумевал, зачем счастье заниматься наукой связывают с особой оплатой) и ищущей самопроявления даже при самых неблагоприятных условиях (А.Л. Чижевский, будучи освобожденным из ГУЛАГа, подал заявление начальнику с просьбой отложить освобождение, ибо хотел закончить очередное исследование), творчество является лишь для относительно небольшого меньшинства людей. («…История… свидетельствует, что обыкновенные люди редко способны проявлять чисто идеальный альтруизм в течение сколько-нибудь длительного времени…» [8, 64].) Однако в целом весь второй слой – это все-таки не одни только самородки энгельгардты-чижевские (не гении или работники, близкие к ним), а достаточно заметный, надежно зафиксированный в истории слой людей, которые (чаще всего при создании им надлежащих условий, но иногда и без них) тяготеют трудиться с вниканием в самую передовую технику и со значительными устойчивыми проявлениями того творчества, о котором сказано выше. Сколько же может при наиблагоприятнейших условиях набраться таких работников? Здесь, увы, следует говорить даже не об оценках, а о весьма приблизительных прикидках. И все-таки такие прикидки и нужны, и важны. Изучение литературы показывает, что чаще других звучит цифра 20%. Например, в промышленности СССР в 1980-е гг., по данным НИИ труда, работники, способные к совершенствованию, составляли до 20% [9, 15]. В Японии, по данным концернов, в 1970–1980-е гг., в знаменитых «кружках контроля качества» участвовал каждый пятый рабочий [10, 178], т. е. та же самая цифра – 20%. Причем «кружковцы» действовали инициативно, без присутствия представителей администрации и в обстановке полной поддержки остальных 4/5 коллектива, не участвовавших в кружках (их, некружковцев, можно было бы отнести к первому типу: в составе бригады в реальном производстве они не отличались от «кружковцев»). Я думаю, что эта цифра – 20%, одна пятая – может быть взята как приближенный к реальности «потолок» современной возможной численности второго слоятипа. Главный довод: этот уровень был реально достигнут, – пусть при очень благоприятных условиях, но вполне надежно, на глазах всего мира, в присутствии многочисленных наблюдателей, с научными измерениями. А то, что это цифра – именно «потолок», и весьма высокий, доказывается таким фактом: в наших школах по программам для «продвинутых» детей может учиться лишь 15% учащихся (признанно одаренных детей еще меньше аж в 2,5 раза!) [11, 29]. Конечно, при неблагоприятных условиях таких работников реально обнаружится меньше. Они даже могут почти совсем исчезнуть. И тем не менее японский опыт все-таки установил, сколько людей могло бы так работать. Итак, в современных условиях в развитых странах обращенные к работникам призывы (даже подкрепленные всем арсеналом доступных экономических и социальных инструментов) стать творцами, трудиться креативно-творчески примерно 80% трудящихся, скорее всего, не будут услышаны-восприняты. Тогда как насчет того, чтобы их научить-переучить? Можно – отвечают некоторые весьма крупные авторитеты. Однако все не так просто. Учить, конечно, и нужно, и важно, но научить многих – вряд ли получится. Ибо, не отбрасывая идеи обучения, необходимо учитывать два рода барьеров, перегораживающих дорогу творческому труду: 1) биологические и психологические и 2) социальные. Биологические и психологические барьеры творческого труда. Создается впечатление, что с развитием общества, производительных сил даже просто труд (обычный нетворческий) становится (в среднеобщественном восприятии) не более легким, как принято полагать, а более «трудным». (Возможно, в этом в большей мере повинны не биологические-психологические, а социальные факторы, но об этом – несколько далее.) Современный труд – далеко не то «удовольствие», о которых мечтал Сатин в пьесе М. Горького. По-видимому, многие сказали бы о нем: «и трудно, и в тягость». Не все соглашаются на него, нынешний труд, даже при альтернативе крупных материальных и нравственных потерь. Налицо явление, известное всей современной мировой экономике: не просто нежелание (неумение) по-современному трудиться, но и развернувшееся бегство от современного труда. Либеральные экономисты Запада, борясь с государственными программами социальных защиты и помощи, давно указывают на факты «наполнения» социальных ниш получателей пособий людьми, не желающими трудиться (я опять пока не говорю о социальных корнях происходящего). «Немцы и британцы совершенно не хотят работать», – сообщает пресса. «Каждый второй немец предпочел бы не ходить на работу при наличии достаточных средств к существованию. Еще меньше стремления заниматься трудовой деятельностью проявляют лишь англичане – 57% британцев ушли бы с работы, если бы не необходимость зарабатывать на жизнь» [12, 3]. В России это явление обнаруживается сегодня катастрофически и многолико. Это и низкая оценка значимости труда: в 1995 г. – всего только 10–12-е ранговое место против 3–4-го в 1990 г. Это и нежелание работать по специальности: в том же 1995 г. по специальности хотело работать менее 20%, не хотело – более 75%. Здесь и нежелание (в том же году) даже… продолжать профессиональную учебу: предполагало продолжать ее лишь менее 15% (на Западе – более 60%) [13, 64]. Наконец, это и отчаянная борьба руководителей сохранившихся предприятий с теми, кто уже бросил труд для… подрыва своих alma mater, отъятия-вымогания у них в свою шкурную пользу теневых антисоциальных разрушающих доходов, а в конечном итоге – ради… деградации собственных личностей: «Сегодня, – говорит руководитель более или менее уверенно развивающегося колхоза, – личный и семейный бюджет вполне формируется из тех источников, которые не учитываются государством <…> Воровство картофеля, кукурузы с колхозных полей и перепродажа их на задворках городских рынков, обочинах дорог принимает массовый характер» [14, 1–3]. Один к одному – рассуждение бывшего руководителя совхоза, а ныне нового крупного земельного собственника А.Н. Дрогайцева: «Примерно треть работников (совхоза)… не работали, а прикрывались за спиной настоящих тружеников. Их невозможно было заставить работать. Я распустил весь совхоз <…> определил поля, где можно сразу стать фермерами и не мешать коллективу… Фермеры бросили землю и убежали… Люди не хотят работать ни за какие деньги» [15, 2]. (О промышленности я писал в работе: [5]. Все знают: увы, не хочет идти на заводы молодежь. Бегство от труда выводит на ряд других социальных процессов, из которых только для примера касаюсь суицидов (большинство – молодежь), противоестественного бегства от самой жизни. По критериям ВОЗ, 20 самоубийств на 100 тыс. населения – число критическое. В России же в последние годы оно достигало 42. «Выходит, в среднем русском городе, где шесть-семь школ, самоубийцу хоронят каждые три дня…» [16, 12].) По-видимому, сейчас, в ХХI в., всего только добровольное включениевхождение просто в труд, в обыкновенный труд, требует определенной внутренней самомобилизующей-напряженной психологической акции, к которой способны уже не все. Творческий же труд, как явствует даже из его внешне-поверхностных описаний, для субъектов экономики много-много «труднее». И экономисты, и исследователи других специальностей сталкиваются с фактами, свидетельствующими о том, что работники, индивиды не только знают об этом, но и вполне сознательно стремятся избежать поиска-творчества. (Конечно, люди обычно не заявляют, что они против творческого труда. Они уходят от объяснений или «обживают» те или иные «легальные» психологические барьеры. Одни (по И.Н. Семенову и С.Ю. Степанову [17, 141]) принимают на вооружение идею о невозможности (для них) по внешним обстоятельствам реализовать свои творческие потенции; они, внешние обстоятельства, якобы закрыли пути для их саморазвития. Другие прибегают к третьему пути блокировки (мыслительного творчества) Э. де Боно, «когда мы удовлетворены тем, что у нас есть» [18, 280]. И т. д.) Экономисты и в настоящее время по традиции определяют труд как расходование более квалифицированной рабочей силы (сложный труд) к помноженному простому труду. Этот подход, полагаю, не соотносим с современным творческим трудом. Принципиально творческий труд со своей полезно-созидательной стороны не сводим ни к каким помножениям и комбинациям нетворческого (простого). Созидаемых трудом-творчеством полезностей без него бы просто не было, вне творческого труда появиться они не могли: никакая масса нетворческого труда не в состоянии их создать. Поэтому и креативные силы творческого труда как процесса также несравнимы с силами нетворческого труда, несводимы к ним. Не могут сводиться к обычному труду и затраты творческого труда. Среди свойств творческих личностей (а тем самым – и творческого труда) психологами выделяются: необыкновенная напряженность внимания; незаурядная энергия; упорство, настойчивость в преодолении возникающих трудностей; преодоление умственных границ и перегородок; специфическая «способность к тяжелому, упорному труду» и т. д. [19, 264–265]. Разумеется, жизненно-энергетическое обеспечение таких свойств, как «необыкновенная напряженность внимания» и т. д., невозможно свести к увеличению расходования обычной рабочей силы, восстанавливаемого потреблением таких-то продуктов. Тут нечто иное. Да, это расходование жизненной энергии человека, но, по-видимому, в ее иных, еще мало изученных сгустках-образованияхструктурах. Эта особая «энергетика» творческого труда, конечно, не сводится и к калориям затрат физического, и к обычным средним затратам нервно-умственной энергии. (Не мешало бы присмотреться к той общей и умственной усталости, которая нередка в сферах творчества. Ведь уже пришлось пойти на ограничения продолжительности труда для работающих с компьютерами (установлена необходимость для них сна не менее 8 часов, хотя труд с компьютером – отнюдь не обязательно творчество) и т. д.) Выраженным «неудобством» творчества в сознании многих людей является сопряженные с ним усиленно-вседневные поиск знаний, учеба, самоучеба. Даже сами креативные работники весьма нередко не в состоянии поддерживать подобные качества своего труда на наивысшем накале и вынуждены периодически брать своего рода «тайм-ауты». Вряд ли можно сомневаться, что значительность, неординарность, утяжеленность затрат энергии творческого труда, их непринадлежность заурядно-обыденному, причиняемая ими дискомфортность – причина того, что немалое число выдающихся людей приостанавливало или даже прекращало творческую активность. Таким образом, творческий труд сочетает наивысшие духовные и материально-производственные воздаяния с необычными, специфическими, неприсущими обыкновенному труду, даже чрезвычайными дискомфортами и издержками. По-видимому, каждой разновидности труда-творчества свойствен свой особый более или менее устойчивый гомеостазис сгустков образований особой жизненной энергии, обеспечивающий «высоту» жизнедеятельности данной личности. Иначе попросту не может быть. Переход же к труду еще более продвинутого уровня (а возможность такого перехода признается практически всеми психологами), – это нарушение привычного гомеостазиса, вынуждение центральной нервной системы, осознаваемой и неосознаваемой мыслительной деятельности к иному, недостаточно освоенному и «труднее» осваиваемому, более напряженному, усложненно-утяжеленному, чувствительно дискомфортному функционированию-расходованию своих ресурсов. Огрубляя: для личности ниженаходящегося вида (творческого труда) восхождение к более высокому (которому свойствен иной гомеостазис жизненной энергии) сопровождается какой-то «болью» (используются даже термины «мучения», «муки» (О «муках творчества» корифеев – множество свидетельств. Но для творцов высшей группы они не только саморазумеющиеся, но желанные и даже радостные. «Чем наполнен Ваш день, Вы только пишете?» – Спросили знаменитого современного художника Э. Булатова. – «Только пишу. Так хорошо… Я счастливый» [20, 5].), природа которых пока еще неясна (Считают даже: трансформация собственного сознания требует «гигантских усилий, что недоступно даже избранным людям в современном обществе. Способность изменить себя – удел немногих».)). Гарольды пришествия творческого труда почему-то не анализируют биологических-психологических барьеров, хотя высказанные соображения, пожалуй, не новы. Де-факто их затрагивает почти каждый автор, углубившийся в данную проблему. Вот и знаменитый Ж. Адамар упоминает об особом «изобретательском усилии» [21, 5]; и Д.Б. Богоявленская пишет о творчестве как о «мучительном процессе», требующем особого «мужества» [22, 75, 152, 165–166]. Б.М. Кедров анализировал ППБ – психологопедагогические барьеры творчества, их преодоление… Разве можно все это соотносить с затратами жизненной энергии в простом труде? Всемирно признанный специалист в области высшей нервно-психической деятельности, физиологии здорового и больного мозга Н.П. Бехтерева сообщает, что она и ее сотрудники «подошли уже к изучению высших форм мышления – например, творчества. И выяснилось, что система их обеспечения другая, гораздо более сложная» [23, 4]. Однако сказать, что эта «гораздо более сложная система» научно вполне установлена, что подготовлены методики управления ею, – конечно, нельзя. И сегодня никто не знает, как много глубинно-потенциально творческих работников не реализуют своих возможностей из-за стихийно существующей неадекватности обеспечения творчества. Для них трудиться инициативно, с творческим наполнением, даже хотя бы переходить от просто труда к творческому, входить в творческий труд и поддерживать его «горения» (см. у К. Маркса о «пламени труда»), – это «и трудно, и в тягость», особые усилия, преодоление «боли», т. е. невыгоды-дискомфорты творческого труда, перевешивающие поступающее обеспечение. Люди с мощной творческой доминантой этого специфического порогового, а далее – возобновляющегося, повторяющегося усилия порой даже не замечают (и идут на него независимо, к примеру, от организации стимулирования), не выделяют, не фиксируют. Но его сегодня не предпринимает (не может, но также и не хочет предпринимать) основная масса работников («Все дело – в усилии», – считал Л.Н. Толстой, говоря об альтернативе перехода-неперехода человека к жизни по высшим законам духа). Для них здесь обязательны превозможение, борьба с собой и победа над собой. Не вхожу далее в разбор этого, как порой говорят, труда души (нередко многозначного, многопланового и драматически-напряженного). Но, полагаю, из всего сказанного следует вывод: сегодня homo sapience в целом еще не в состоянии творчески трудиться с повседневно-уверенным преодолением всех рассмотренных биологических-психологических барьеров. Должен измениться сам геном человека, что, как теперь знают генетики, и происходит с изменением условий жизни. Здесь есть место для размышлений об общей соотносительности а) условий жизни и б) возможностей homo sapience. Факт таков, что главное условие жизни – заполняющий ее основную часть процесс производства – еще не требует «с ножом к горлу» именно и только творческого труда (я показывал это выше). И человек пока еще к нему не готов. Если биолого-психологические барьеры упрощенно именовать издержками творчества, творческого труда (Чтобы быть правильно понятым, вынужден оговорить: творческий труд, несомненно, – не ухудшение биологического здоровья. Напротив, все больше фактов, что творчество улучшает его. Среди доказательств – не одна только высокая продолжительность жизни многих творческих людей и целых народов«трудоголиков» (японцев и др.). Сейчас развернулось успешное лечение творчеством серьезных заболеваний центральной нервной системы, вплоть до олигофрении и даунизма. В подобных случаях «муки» и «боли» творческого труда можно сравнить с дискомфортами занятий физической культурой и «горечью» ряда эффективных лекарств.), то с обязательной констатацией: сегодня они для большинства в полной мере непреодолимы. Разве допустимо при анализе проблемы творческого труда в экономике сбрасывать со счетов данное обстоятельство? Но главные барьеры все-таки не биолого-психологические, а социальные. И на первом месте – отчуждение. Главный социальный барьер – отчуждение. С приходом Нового времени, капиталистической эры, разверзлась величайшая драма субъекта труда и его, субъекта труда, социального статуса. Она известна общественным наукам как отчуждение. Производительные силы становились все более способными освободить человека и от покорствования перед силами природы, и от социально-натуральных зависимостей, и от «мертвой» хватки мануфактурного и машинного разделения труда. Казалось бы, человек, наконец-то, мог начать развиваться соответственно естественным законам своей жизни, согласно которым его «я» – это и его разум, и его совесть, и все его способности в едином целостном расплаве (Т. Гоббс писал о «естественном законе» свободы человека, чтобы «использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения собственной природы, т. е. собственной жизни» [24, 155]). Но произошел социальный катаклизм. С утверждения наемного труда работник словно как разрезан невидимой «гильотиной». По одну сторону от «ножа» оказывалось «Я» человека – его духовный мир. По другую – через наем отошло-перешло то, что от рождения взращивалось первой частью (вместе с ней и при ней) для социальной практики данного индивида, сформировалось способностями (физическими, психологическими, умственными, духовными) к действиям, труду, присвоению. Все это после роковой социальной акции – сделки на рынке труда – осталось с «Я» только биологически. Функционально-социально «своему» «Я» оно уже не принадлежит, причем в самом реальном смысле. «Я» уже ничего не может предписывать от себя «своей» второй части организма. Предписания теперь идут от нанимателя, извне, без учета воли, желаний, склонностей «Я», нежданно-непредвиденно для него. «Я» теперь – всего лишь пассивный передаточный механизм и пассивный регистратор чужих воли, приказаний, могущее видеть-наблюдать их, даже эмоционально на них реагировать, рационально их оценивать, но лишенное возможности менять-вмешиваться. Таким образом, через куплю-продажу рабочей силы (ее наем) способности к труду и их осуществление («самый труд») социальноэкономическое отчуждались от собственно личности. Это социальноэкономическое отчуждение стало не только отъединением второй части, но и ее противопоставлением первой, т. е. самому «Я» каждой личности, противопоставлением, доводимым общественными отношениями, несмотря на естественное единство частей, до полярности. Резано было по живому. Гильотина Французской революции была милостивей. Она не перекалечила основной массы народа. Новая же «гильотина» насильственно разрубила естественные скрепы обеих частей личности у той решающе основной части трудящихся, которая вынужденно перешла к продаже единственного своего товара – товара рабочая сила (и стала именно в силу этого наемным трудом). Разрубив данные скрепы, социум буржуазной эры словно лебедками растянул-разъял обе названные выше части единого естественного целого, вроде как разместил их по отдельности. Первой части личностей трудящихся позволялось существовать-рефлексировать самой по себе, но вне реального распоряжения второй частью. Подобное узкое самораспоряжение в масштабе одной лишь первой части вполне могло проходить где-то вне центров производства, политики, культуры, в заселенных трудящимися гетто, причем в такое время, когда социальная деятельность ослабевала-свертывалась. Все это не имело никакого значения для экономики. Вторая же часть производительно потреблялась капиталом с полным игнорированием того, что там такое происходило с первой. Она (вторая часть) специально социально отъединялась капиталом, чтобы «поступочно», акциями, находиться вне распорядительной досягаемости со стороны первой. Эта главная масса трудящихся благодаря регулярно возобновляющейся продаже своей рабочей силы оказалась на века повергнутой в состояние, которое вполне допустимо характеризовать как социальное и одновременно неестественное уродство. «Понятие отчуждения раскрывает положение человека в современном мире, когда его судьба не зависит от его собственных усилий, само существование бессмысленно, основано на одиночестве и потере собственного подлинного «Я» [25, 278]. Человек оставался здесь живым, как будто бы мог чувствовать и мыслить, обычным образом ощущатьрегистрировать каждую пульсацию своего организма. Но те акции, которые при этом последовательно проделывали его руки-мышцы-мозг (с физиологическими насыщенностью-обеспеченностью этих акций), продуцировались вовсе не им, не его мышлением-чувствами. Его «Я» вообще не имело к началу, ходу и завершению данных акций никакого отношения, было всего только «пультом», на клавиши которого нажимали извне, вызывая «исполнение» организмом человека (его рабочей силой) тех или иных манипуляций (трудовой деятельности). И эту свою деятельность в экономике, и даже свой функционирующий в ней организм рабочий виделвоспринимал, как лицедейство на некоей сцене, безо всякого подчинения его «Я», и даже не соотносясь с ним, а его «Я» находилось бы при этом в отдалении в зрительном зале в положении беспомощного зрителя: чего там сейчас будут делать-вытворять мне не подчиненные, но биологически – мои способности, моя рабочая сила? Отчуждение сыграло и продолжает играть грандиозную всемирноисторическую роль. Когда-то оно было прогрессом. Преобладал физический труд, плодотворность которого обычно выражалась в рельефно-графических четко наблюдаемых и контролируемых капиталом движениях-усилияхприемах. Каждое неполноценное действие индивидуального рабочего было заметно надсмотрщику не хуже, чем генералу на параде – сбой недоученного солдата. Отчуждение полностью сохраняется и сейчас. Но сегодня направленность его воздействия изменилось на 180о. Из рычага подъема капиталистического производства отчуждение превратилось в его центральный мощный грандиозный ступор, в главный шлагбаум, перегораживающий и социально-экономическое, и духовное продвижениевосхождение человечества. С середины ХХ в. развернулось перемещение главных-решающих органов труда от рук работника вглубь его черепной коробки, головного мозга, центров высшей нервной-психической энергии. Другими словами, определяющие процессы современного труда выпадают из сферы прямого видения-наблюдения со стороны капитала. Он все чаще не в состоянии надежно зафиксировать, не знает, как трудится его рабочий: так, как допускают-позволяют, требуют высокие информационные технологии, или без напряга, ни шатко ни валко, по старинке, оппортунистически. И если тезис об общем затухании социально-экономической динамики верен, то это значит: работники с компьютерами ныне в массовых масштабах имитируют современный труд, не желают (даже когда могут) трудится поисково-инициативно, творчески. Они просто не могут иначе, ибо живуттрудятся с паспортом наемного труда. Смешно полагать, что «человеческие отношения», участие в прибылях, в правовой собственности на фирму и прочие ухищрения задвигают от них трехсотлетний опыт отчуждения, и рабочие сегодня восчувствовали: да, мы трудимся не на капиталистов, а на себя, и теперь можно по-настоящему поработать. Нет, это произойдет не раньше, чем придет хозяйственная система, на знамени которой будет значиться: получаю все то, что создал, и «ни бог, ни царь и не герой» ни при каких обстоятельствах не отберут ни кванта заработанного-созданного. А пока рабочие не рвутся помогать капиталу окупать грандиозные затраты на передовые технику-технологии информационной эры и всерьез, а не напоказ трудиться инициативно-поисково и тем более творчески. (К тому же «традиционное» отчуждение усугубляется новым, идущим уже от информатизации, от сети, но на этом сейчас не останавливаюсь. (Подробнее см. в моей книге: [1].)) Пока сохраняется (под любой социальной косметикой) отчуждение, вынуждено господствует (и будет господствовать) неинициативный инертный труд. Другие социальные барьеры. Отчуждения вполне достаточно, чтобы творческий труд не смог реализоваться в качестве общественно нормального (для информационной эры). Но ситуация еще хуже: отчуждение соединилось с другими экономическими и социальными феноменами. Хотя бы упомяну (только для примера) такой, как прямо не зависящая от прилежания-усилий работника внешняя заданность размеров фонда оплаты (рабочие прекрасно знают, что при любой системе оплаты они не получат действительно заработанного); в последующем, в другой работе, я остановлюсь на этом специально. Сейчас же – еще об одном важнейшем антитрудовом факторе: современном культе потребительства. С ХХ в., с наступлением, можно сказать, эпохи господства рекламы и искусственной фабрикации выгодных сверхкорпорациям потребностей, развернулось нацеленное внедрение потребительства в личности, души людей. И сейчас потребительство – обязательный устой сегодняшнего господства-функционирования современных концернов. Потребительство обеспечивает определяющую современную форму производства и, главное, сбыта продукции концернов – «рынок замещения». Это – регулярные, нередко ежегодные покупки новых товаров для замены ими ранее купленных образцов, чему в сфере производства соответствует плановая ежегодная смена выпускаемых моделей (модельный ряд искусно планируется на перспективу в целях укоренения системы, управления потребностями покупателей). Положение усугубляется слиянием с потребительством близкородственного ему социального индивидуализма. Их сплав несет с собой качества, противоположные установкам «класса интеллектуалов», о котором пишет В.Л. Иноземцев [26], – такие, как «вакуум духовных ценностей» (на рубеже веков в США только на легальные азартные игры тратилось примерно на 30% больше, чем на образование), поиски «все более индивидуализированных и изощренных наслаждений» [27, 55]. (Электронное порно, приносящее 30% прибыли, составляет в США 70% электронного рынка, тогда как спорт – 2% [28, 8].) Понятно, что доминанты потребительства-гедонизма и творчества несовместимы. (Это подтверждают стереотипы «американизации», которой сейчас подвергается наша молодежь. Они включают легкую, постоянную смену и специализации в труде, и мест работы, упор на престижное потребление, внешние аксессуары престижности, иррационализацию культуры (доведение до абсурда ее рациональных элементов); доминирование природного начала человека, утилитарное примитивизированное отношение к ВУЗам, школе, оценку происходящего через «подсказки» рекламы и т. д. [29].) Похоже, что обстановка потребительства уже в детстве разрушает интеллектуальные способности, в том числе и унаследованные генетически. Чем же еще объяснить парадокс американского школьного образования? «Разнообразные обследования с помощью тестов показывают устойчивое отставание американских школьников от их сверстников из других стран. В конце 1980-х гг. в результате проведенного сопоставления знаний выпускников школ шести главных развитых стран мира американские старшеклассники оказались на последнем месте по математике и на предпоследнем по естественным наукам. <…> Публикация результатов сопоставления буквально вызвала шок в обществе, многие политики выступили с заявлениями, в которых фигурировали такие выражения, как «национальный кризис», «нация в опасности». Но, несмотря на все принятые меры (повышение заработной платы учителям, увеличение числа компьютеров в школах и т. д.), положение продолжает оставаться неудовлетворительным. Обследование, проведенное международной ассоциацией по оценке достижений в области образования и охватившее 28 промышленно развитых стран мира, включая и Россию (март 1998 г.), показало, что и по математике, и по естественным наукам американские старшеклассники по-прежнему отстают от своих сверстников. Неудовлетворительными оказались и результаты тестирования по языку и литературе» [30, 50–51]. Опять капитализм против капитализма: вложениями в «человеческий капитал» растит себе кадры для инициативного-творческого труда в экономике информационной эры, культом потребительства уничтожает их. Овладевая работником, потребительство все более ограничивает, сдавливает его силы самодвижения и поедает самый социум. При этом издержки инициативы-творчества и индивидуальным, и массовым сознанием гиперболизируются в неприемлимые трудности-мучения. А капитализм сегодня, по-видимому, не готов развернуть серьезную борьбу с культом потребительства, который он сам же создавал долгие десятилетия. Это был бы смертельный удар по нынешнему «рынку замещения». Но просто махнуть рукой на данное противоречие – не получится. Конфликт между потребительством и инициативным-творческим трудом – принципиальный социально-экономический антагонизм, по значению навряд ли уступающий тем, которые сопровождали в прошлом смены способов производства. Трансформационные потрясения не только не перекрывали общеисторический прогресс, а, напротив, содействовали ему. Человечество поднималось таким путем от первобытного строя к греко-римскому и последующим обществам. Даже, казалось бы, катаклические трагедии таких блестящих цивилизаций, как греко-римская. Ее агония длилась столетия, но человечество не только выжило; переоткрыв и восприняв высшие достижения античности, – оно ушло далеко вперед. Конфликт «инициативный труд, творчество – потребительство» куда как зловещий. От его исхода зависит, погрузится ли человечество в самораспад, самоуничтожение (или, может, вернется, по Э. Тоффлеру, в Средние века), своим самосожжением позорно «закрыв» свою предысторию, так и не поднявшись к подлинной истории, или, напротив, для него откроется эпоха ноосферного разумного восхождения. Ибо исторически успешный проход через конфликт сегодня не шире Чёртова моста в швейцарском походе Суворова. Человечеству не спастись без существенно более высоких темпов роста производительности, ничто иное его не выручит. А их не обрести без принципиальной «инициативизации» труда с нарастающей активизацией недоминирующих потребностей в творчестве, а в последующем – с определенными изменениями в геноме человека. Уникальная ситуация. Острейшая потребность (сегодня, сейчас!) в соединении производства с инициативным-творческим трудом и в то же время многократные социально-экономические ограждения, наглухо перекрывающие его приход. Но творческий труд – на то и творческий труд, чтобы совершать невозможное. Загнанный в угол социума, лишенный отчуждением, потребительством и индивидуализмом подпитки от более чем 80% личного фактора, творческий труд все же прорывается во враждебную ему экономику. И весьма симптоматично то, как он этого достигает. Прорывы творческого труда в социум отчуждения, потребительства и индивидуализма. Инициативно-творческий труд прорывается бесстрашно, без социальной мимикрии, без отказа от своего «Я» и под своим знаменем, – под знаменем антиотчуждения, антииндивидуализма. И вынуждает современный капитал идти с его субъектами – с новаторами, творцами – на компромиссы; эмпирически, но весьма успешно изыскиваются их формы. Из ряда сообщений об этом воспользуюсь анализом Л.С. Болотовой и ее соавторами [31]. Новаторы, не открываясь обычным инвесторам (т. е. не позволяя им себя ограбить), объединяют свои деньги (без скрупулезного записывания-оформления «паев»: эти люди прекрасно понимают, что рыночный индивидуализм всех рассорит, все разрушит и поэтому никому не даст получить в полном объеме всю массу инновационной ренты), создают свои креативные сообщества, в которых творчески, без утайки, нараспашку обсуждают все ноу-хау, согласовывают индивидуальные взаимодействия. Взаимоотношения между ними обладают здесь неприбыльным, некоммерческим характером (хотя навряд ли им известны данные науки о ярких преимуществах группового творческого поиска по сравнению с поиском индивидуальным). Более того, в сообществах на этой ступени запрещены стремления к прибыли и какие-либо коммерческие расчеты. Далее в сфере коммерческого бизнеса они выступают вполне коллективно. Объединенные новаторы вынуждают обычные коммерческие фирмы к особым отношениям, не предусмотренным рыночными принципами. Продав новшество, новаторы, в отличие от обычных продавцов, не уходят в сторону. Они прекрасно знают, что главный эффект их творение даст не в купившей фирме (здесь только часть эффекта, часто – малая), а – через ее продукцию – у покупателей последней, затем у покупателей покупателей и т. д. В современной экономике такой общий эффект многократно превышает исходный! И новаторы ломают барьеры священной частной собственности, сопротивление частных капиталистов, инициативно сопровождают все это движение своего детища-новшества, а в итоге многократно перекрывают не только все свои затраты, но и традиционную частную рыночную прибыль. И капитал принимает это попрание его святая святых. Должен! Если бы он мог чем-либо заменить этих людей, – он без колебаний сделал бы это. У ТНК – громадные научно-исследовательские комплексы, более или менее справляющиеся с задачей ежегодного обновления уже выпускаемой продукции. Но отчужденный труд лишен творческих взлетов по определению. И бизнесу, которому сегодня без свершений творческого труда, без ИТП, никак не обойтись, ничего не осталось делать, кроме как 1) соглашаться на условия не раздавленных потребительством и не давших себя гильотинировать отчуждением творцов; 2) бросаться помогать-опекатькурировать их (от своих-то нанятых-купленых работников таких результатов не получить), но опять-таки (с зубовным скрипом) в формах, приемлемых для этих независимых неотчужденным трудом. людей, сполна распоряжающихся своим Сами по себе эти отношения сегодня – на высокой ступени развития и поставлены на современную ногу. К венчурным сообществам изобретателей идут чаще всего не институциональные инвесторы (те им не верят), а неформальные индивидуальные. Творцы и эти индивидуальные инвесторы образовали неформальный рынок венчурного капитала, созданы информационные сети «бизнес-ангелов» (business angels networks), в которых представлена информация о проектах инновационных предпринимателей. Анонимные (вплоть до начала переговоров) ангелы (это теперь широко принятый технический термин) выбирают для себя в сети понравившийся проект. Все процедуры вплоть до присылки изобретателям электронного письма с координатами потенциального инвестора четко проработаны и автоматизированы. Насколько типичны такие отношения? Есть данные, что в США в 1997 г. действовало 250 тыс. неформальных инвесторов, поддержавших 30 тыс. малых инновационных предприятий. В середине 1990-х гг. бизнес-ангелы США инвестировали в малый инновационный бизнес около 40 млрд дол., тогда как формализованные инвестиционные фонды венчурного капитала – всего только 7,4 млрд. Аналогичные данные приводятся и по Европе [32, 3]. Так как же придут поисково-инициативный и творческий труд? Не требует доказательства, что если только современная экономика имеет будущее, то лишь как экономика поисково-инициативного и творческого труда. Следовательно – как 1) экономика труда неотчужденного и 2) с индивидами совершенно иного типа в сравнении с преобладающими ныне: сосредоточенными (не плакатно, а по-настоящему, доминантно) не на изощренных утолениях своих все более возбуждаемых-разжигаемых инстинктов, а на деловом-реальном развитии-возвышении своих способностей, особенно интеллектуальных-духовных. Наконец, 3) с высокой оплатой как поискового, так особенно и творческого труда, ощутимо превышающей все то, что сегодня в состоянии платить работнику-творцу фирма (конечно, при решенности хотя бы части ныне неясных вопросов о путях преодоления биолого-психологических барьеров творческому труду). (В России все наоборот. «Руководители предприятий нещадно эксплуатируют труд своих Кулибиных», – сообщает правительственная газета. Лишь 5% из них получают вознаграждения. В итоге «столь печальна статистика как самих изобретений, так и их внедрения» [33, 14].) Это совершенно новые экономические и социальные отношения. Они императивны. Обсуждать, – грядут они или нет, будут или не будут, – это, увы, толочь воду в ступе. Если их не будет, не будет инициативнопоискового и творческого труда, возрождения-новорождения высокой экономической динамики, не будет современной цивилизации и нас самих. Должно решать другие проблемы, и в сфере теории первейшая из них: какими именно будут эти отношения? Социализм? Да, но не тот, что практика и Большая Теория знали до сих пор. Советский социализм и его государственная собственность сохраняли отчуждение [34]. В итоге, по некоторым данным, в последние годы СССР в среднем от 200 рабочих в год поступало одно рацпредложение, тогда как в японских концернах их были десятки на каждого рабочего. Тогда, может, правовая собственность рабочих на предприятие, в котором они трудятся? Теперь она распространена, заметна, однако всплесков творческого труда и тут не происходит. Чего не хватает? Экономического суверенитета, экономической собственности творцов. Недостает конструктивного вполне развитого и завершенного антиотчуждения. Государственная собственность для креативных личностей такая же «чужая», как и частная. От чиновника можно так же нелепо и бессмысленно зависеть, как и от спекулянта. Даже если чиновник дружествен, – все равно надо идти к нему, просить, кланяться. Творчество же суверенно. Его горение – не от частного собственника на средства производства, не от чиновника, а от самого творца, глубин его личности. Общественная собственность должна быть такой, чтобы и надежно сохранять-оберегать (от любых экономических и политических интервенцийпосягательств), и обеспечивать, и выражать экономическую самостоятельность субъектов творческого труда, гарантировать им полное безвычетное получение всего того, что они создали-заработали. Социалисты так проблему еще не ставили. Но она, эта проблема, оказалась поставленной русской философской, а еще ранее – религиозной православной мыслью в виде противоречия между единичным и всеобщим. Обычно эта давняя проблема решается как «или – или» («индивидуалистическая рознь Запада или деспотическое единство Востока»). Гениальный русский мыслитель Н.Ф. Федоров писал об ином способе «существования человека, при котором целью и содержанием его индивидуального бытия становится бытие всех других. Не уничтожение личности ради безличного единства и не отречение от собственного эгоизма ради эгоизма другого, но жизнь со всеми и ради всех» [35, 6]. Очень огрублено: «зеленую улицу» творческому «эгоизму» субъекта соответствующего труда, – взлетам его креативных фантазий, энергии, предприимчивости! Но канализировать этот «эгоизм» на доставление наивысшего благоприятствования, причинение максимального способствования всем другим, – всем и каждому! Повышением у них производительности труда, качества продукции, самой жизни! Ибо вся материальная отдача творцу поступает – и может поступать – именно и только отсюда. Единственный канал! И в таком положении – каждый! «Изюминка» этих невиданных отношений: их запредельно высшая («полет крыла расправленный») выгодность для работающих истово. Такие вроде как «благотворительные» акции индивидов в действительности мгновенно и гарантированно (без «разрешений» сверху или «сбоку», можно сказать, – автоматически, «сами») доставят им (каждому!) много большее (в сравнении с обычными отношениями) воздаяние, – железно соответствующее всему эффекту, действительно достигнутому именно данным инициативнотворческим трудом, но не запертым на «рыночном» предприятии, а длящимся в масштабе всей производственной цепочки поставшиковпотребителей. Современный вариант старой идеи: сполна (без утечек) и надежно получаешь все то, что действительно создал. А как же обязательные вычеты? Где ресурсы, фонды для полных безвычетных выплат? Вычеты вроде бы диктуются потребностями воспроизводства. Но есть закон воспроизводства, который не освоен теорией, хотя уже «осваивается» практикой, – закон динамической ренты [36]. Она может быть на порядок выше, чем обычная частная прибыль. Ею можно закрыть то, что соцуиум ныне набирает вычетами у работников. Это – мощный ресурс, который должен быть использован для создания специфической системы экономических и особенно социальных отношений раскрепощения и развертывания, дальнейшего постепенно возвышения инициативного поискового и творческого труда, в том числе и совершенствования самого генома homo sapience (подробнее об этой системе – в моей книге [1]). Разумеется, все здесь и непросто, и нескоро. Поэтому творческий труд пока еще лишь у порога современного общества. Он стучит, даже колотит в двери, но общество еще не готово, не может его принять. Литература 1. Корняков В.И. Сомкнувшаяся потоковая экономика: Рассуждения об обгоняющей самоускоряющейся экономике 21 века. М.; Ярославль, 2003. 2. Корняков В.И. К новой экономике – без миражей и фантомов (воспроизводственный подход) // Экономическая теория на пороге ХХI века – 5 / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. М., 2001. 3. Корняков В.И. Воспроизводство как поток единой субстанции: модель, зависимости, объемные структуры. М.; Ярославль, 2000. 4. Тарасов А. Нам их ставили в пример. Нас опять обманули // Техника – молодежи. 2000. – № 1. 5. Корняков В.И. Прозябание работника и месть экономики // Философия хозяйства. 2001. – № 1. 6. Тараненко И. Ввиду чрезвычайного положения… // Правда. 2001. 19–20 июня. 7. Андреев Г. «Железный занавес» на орбите // Советская Россия. 2000. 25 мая. 8. Маршалл А. Принципы политической экономии. Т. 1. М., 1993. 9. Беляева И.Ф., Булычкина Г., Молонянова И.А. Кризис труда и его последствия // Изменения в мотивациями труда в новых условиях. М., 1992. 10. Цветов В. Пятнадцатый камень в саду Реандзи. М., 1991. 11. Забродин Ю. От учета человеческого фактора человеческими ресурсами // Человек и труд. 1996. № 12. к управлению 12. Добромыслова О. Битами по голове. Приобретая знания, дети теряют здоровье // Российская газета. 2004. 3 сент. 13. Советская Россия. 2004. 18 сент. 14. Морозова Т. «Маяк» светит в будущее // Правда. 2001. 19 – 22 окт. 15. Чекалин А.Н. Хорь, Калиныч и Билл Гейтс Орловского уезда // Экономическая газета. 2003. – № 11. 16. Новоселова Е. Добровольцы идут на смерть // Российская газета. 2003. 7 февр. 17. Семенов И.Н., Степанов С.Ю. Рефлексивная психология и педагогика творческого мышления. Запорожье, 1992. 18. Де Боно Э. Латеральное мышление. СПб., 1997. 19. Пономарев Я.А. Психология творчества. М., 1976. 20. Кучерская М. Эрик Булатов: В России у меня не было ни одной выставки // Российская газета. 2003. 5 апр. 21. Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М., 1970. 22. Богоявленская Д.Б. Интеллектуальная творчества. Ростов-на-Дону, 1983. активность как проблема 23. Алехин С., Соснов А. Наталья Бехтерева: мозг – самый загадочный объект во вселенной // Российская газета. 2002. 19 дек. 24. Гоббс Т. Избранные произведения. Т. 2. М., 1965. 25. Философия ХХ века. Учебное пособие. М., 1997. 26. Иноземцев В.Л. «Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе // Социс. 2000. – № 6. 27. Актуальные процессы глобализации // Мировые экономические и международные отношения. 1999. – № 5. 28. Некрасов С.Н. «Гедоникс», или Новая экономика постсовременности // Экономическая газета. 2002. – № 7. 29. Покровский Н.Е. Российское общество в контексте американизации // Социс. 2000. – № 6. 30. Никольская Г. Влияние глобализации экономических связей на состояние рынка труда в США // Управление персоналом. 2000. № 9. 31. Болотова Л.С., Брыкин М.А., Недотко П.А. Оазисы духовности–2: новые тенденции и ступени развития пострыночной экономики // Экономическая газета. 2002. № 24–30. 32. Лукин Е.М., Кушков Ю.Н., Недотко В.П. Бизнес-ангелы // Экономическая и философская газета. 2004. – № 22. 33. Леонтьев Б. Интеллект в тени // Российская газета. 2004. 4 авг. 34. Корняков В.И. Экономическая собственность трудящихся: виртуальный блок советского социализма и императив эпохи // Современная Россия и социализм (опыт непредвзятой дискуссии) / Под ред. Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. М., 2000. 35. Корняков В.И. Три замечательных совпадения. По поводу образа св. Троицы в проекте Н.Ф. Федорова // Экономическая газета. 2004. – № 5. 36. Корняков В.И. Динамическая рента экономики // Экономист. 2004. – № 6.
