материалы II Всероссийской научно
advertisement
Министерство образования и науки РФ Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение Высшего профессионального образования «Уральский государственный педагогический университет» Институт иностранных языков Кафедра английской филологии и сопоставительного языкознания МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ Материалы II Всероссийской научно-практической заочной конференции Екатеринбург 2012 УДК 81'1 ББК Ш 10 М 43 Рецензенты: Ответственные за выпуск сборника: к.ф.н., проф. В.П. Хабиров; к.п.н., доц. Д.А. Старкова; к.ф.н., ст. преп. Н.В. Сандалова. Редактор: к.ф.н., ст. преп. Н.В. Сандалова. М 43 Межкультурная коммуникация и общие вопросы языкознания: сборник материалов II Всероссийской научно-практической заочной конференции / Урал. гос. пед. ун-т – Екатеринбург, 2012. – 186 с. В сборник вошли материалы, присланные для участия в II Всероссийской научно-практической заочной конференции, посвященной вопросам языкознания и межкультурной коммуникации, проходившей на базе УрГПУ в мае 2012 года, а также материалы из архивов кафедры. Сборник адресован филологам, преподавателям иностранного языка школ и вузов, аспирантам, студентам языковых факультетов педагогических вузов. УДК 81'1 ББК Ш 10 Рекомендовано Ученым советом федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Уральский государственный педагогический университет» в качестве научного издания (решение № 182 от 27.11.12) © ФГБОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет», 2012 2 СОДЕРЖАНИЕ Асеева Л.А. О ФОНОСТИЛИСТИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЯХ ЧИТАЕМОГО ТЕКСТА 6 Богоявленская Ю.В. МОДЕЛИ ПАРЦЕЛЛИРОВАННЫХ КОНСТРУКЦИЙ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ 9 Богуславская Е.Л. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ СЛОЖНЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ СТРУКТУР С ОПРЕДЕЛЕННЫМ КОМПОНЕНТОМ В АФРО-АМЕРИКАНСКОМ ВАРИАНТЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА 17 Ваганова Т.П. СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОГО КОНЦЕПТА DEATH В БРИТАНСКИХ СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ 24 Завьялова Н.А. КИТАЙСКАЯ ФРАЗЕОЛОГИЯ КАК СОДЕРЖАНИЕ ПОВСЕДНЕВНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ОПЫТА 32 Капуциан Р. ПРЕПОДВАНИЕ МОЕГО РОДНОГО ЧЕШСКОГО, КАК ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА – РАЗМЫШЛЕНИЕ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ УРФУ 35 Мезенцева Т.А. ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ЭМОЦИЙ В РОМАНАХ Ч. ДИККЕНСА 41 3 Овешкова А.Н. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ЗОНА ОТНОСИТЕЛЬНОЙ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ В АФРОАМЕРИКАНСКОМ ВАРИАНТЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА В СОПОСТАВЛЕНИИ С ЕГО БРИТАНСКИМ ВАРИАНТОМ 50 Осинцева Т.Н. КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ В КУЛЬТУРНОМ КОДЕ СЛАВЯНСКОГО И ГЕРМАНСКОГО ГОРОДА (БЕРЛИН, ПЕТЕРБУРГ, ПРАГА) 60 Пестова Н.В. «ГРЕЗЯЩИЕ ЮНОШИ» О. КОКОШКИ: О «ТРУДНОСТЯХ ПЕРЕВОДА» СТИХОТВОРЕНИЯ 76 Питолин Д. В. МЕТАФОРИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ КОНЦЕПТА «ПРОМЕЖУТОЧНОЕ» В РАМКАХ ДИХОТОМИИ СВОЙ-ЧУЖОЙ В РОМАНЕ ДЖ. ДИАЗА «THE BRIEF WONDROUS LIFE OF OSCAR WAO» 88 Сандалова Н.В. УНИВЕРБАЦИЯ И АББРЕВИАЦИЯ КАК СПОСОБЫ СОКРАЩЕНИЯ ЮРИДИЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА) 98 Суменкова Е.М. СПОСОБЫ ПЕРЕВОДА ПАССИВНЫХ КОНСТРУКЦИЙ С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ 105 Хабиров В.П. ЯЗЫКОВАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В САНГОЯЗЫЧНОЙ СРЕДЕ 111 4 Чайковская Е.Ю. СРАВНЕНИЕ КОНЦЕПТОСФЕР РОМАНОВ «ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ» И «ПРОЩАЙ, ЛЕТО» Р.Д. БРЭДБЕРИ 127 Шилова Е.Н. ЯЗЫКОВЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ В ДРАМАТУРГИИ КЭРИЛ ЧЕРЧИЛЛ 131 Шустрова Е.В. АРХЕТИП ТЕНИ В АМЕРИКАНСКОЙ КАРИКАТУРЕ НА БАРАКА ОБАМУ 148 ИЗ АРХИВА КАФЕДРЫ Егунова Р.С. РЕАЛИЗАЦИЯ СЛОГОВЫХ МОДЕЛЕЙ В ТЕКСТЕ 166 Красногор Е.Ш. СЕМАНТИКО-СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ СРЕДСТВ ВЫРАЖЕНИЯ ПОБУДИТЕЛЬНОСТИ 173 Мещерякова М.П. РЕАЛИЗАЦИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ТЕКСТЕ 181 5 Л.А. Асеева, УрГПУ, г. Екатеринбург О ФОНОСТИЛИСТИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЯХ ЧИТАЕМОГО ТЕКСТА Известно, что чтение и говорение представляют собой два разных процесса с точки зрения порождения речевого высказывания. В данной статье представляется целесообразным обратить особое внимание на некоторые особенности чтения в фоностилистическом аспекте, который, как известно, предполагает рассмотрение явлений фонетического плана в зависимости от условий реализации текста. Одним из этих условий является отношение звучащей речи к письменному тексту. В этом случае имеет место чтение вслух заранее подготовленного содержания, закодированного при помощи графических символов. Письменный текст, подготовленный заранее и используемый в момент продуцирования устного текста, является способом оптимизации передачи содержания сообщения, т.е. позволяет говорящему реализовать в максимально короткий отрезок времени необходимый объем информации. Умение выразительно читать вслух требует специальной тренировки, в то время как выразительную разговорную речь человек усваивает в процессе общения. Разница заключается в том, что в речи реализуется замысел самого говорящего и конструируется собственное высказывание, а при чтении передается «чужой» текст. Прежде чем читающий сможет передать «чужую» мысль с помощью фонетических средств языка, он должен понять смысл продуцируемого текста. Чтобы быть правильно 6 понятым, т.е. чтобы достигнуть цели коммуникации и передать необходимую информацию, читающий должен уметь обеспечить правильную фонетическую, точнее интонационную, организацию текста, а значит, правильно использовать сверхсегментные средства. По словам Ч. Фриза: «Oral reading with expression consists not only of avoiding “a monotone” in pronunciation and an oral production of the sound patterns that make up the separate word, but also of supplying the tone sequences, the stresses, and the pauses that in talk mark the word grouping that signal the total range of meaning» [1б, с. 130]. Другими словами, читающий должен уметь обнаружить в письменном тексте имплицитно присутствующие смысловые сигналы звукового уровня и актуализировать их согласно фонетическим нормам данного языка. В данной связи интерес представляет функция паузы, как одного из главных средств создания выразительного чтения. Как известно, функции паузы можно рассматривать на двух уровнях: на уровне производства и на уровне восприятия речи. На уровне производства устного текста во время паузы происходит охват глазом линейно расположенного отрезка текста, и читающий «решает», какие слова являются значимыми с точки зрения смысла передаваемого сообщения. Затем подключается речедвигательный механизм, и смысл актуализируется в звучащей речи. На уровне восприятия пауза обеспечивает необходимое время для более глубокого восприятия текста. Чем дольше пауза, тем больше у слушающего возможности воспринять текст более осмысленно. Таким образом, можно констатировать, что пауза является необходимым условием реализации и восприятия читаемого текста, т.к. она обеспечивает оптимизацию процесса передачи и усвоения информации. 7 Необходимо отметить, что читаемые тексты могут принадлежать различным речевым жанрам и разным фонетическим стилям. И в любом случае важна выразительность произношения, которая является необходимым условием реализации любой звучащей речи. Отсутствие выразительности означает отсутствие вариативности в использовании фонетических речевых средств. С психолингвистической точки зрения, выразительность произношения, т.е. выделенность одних элементов речевой цепи относительно других, является средством оптимизации передачи смысла. Монотонное произношение вызывает раздражение и быструю утомляемость слухового аппарата, и, следовательно, снижает эффективность восприятия информации. Доказано, что выразительность звучания создается выделенностью одних элементов относительно других при помощи просодических средств. Сознательно получаемая выразительность является результатом сознательного отбора языковых средств с целью воздействия на слушателя [2, с. 12]. Чтение вслух, реализующееся в различных речевых жанрах и фонетических стилях, безусловно, требуют детального изучения. Результаты такого исследования могут быть весьма полезными в практике преподавания иностранного языка, где роль чтения вслух трудно переоценить. Литература: 1. Fries Ch. Linguistics and Reading. – London, Holt, Rinehart, and Winston, 1963. - 265 c. 2. Тихонова Р.М. К вопросу о просодической организации некоторых видов монологических высказываний в английском языке (чтение и спонтанная речь) // Проблемы фоностилисики: сборник научных трудов. – МГПИ и. В.и. Ленина, 1980. – 101 с. © Асеева Л.А., 2012 8 Ю.В. Богоявленская, УрГПУ, г. Екатеринбург МОДЕЛИ ПАРЦЕЛЛИРОВАННЫХ КОНСТРУКЦИЙ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ Под парцелляцией понимаем специальный прием коммуникативно-стилистической организации текста, предназначенный для усиленного эмоционального и информационного воздействия на адресата информации. В синтаксическом отношении парцеллированная конструкция представляет собой расчлененное предложение, представленное несколькими коммуникативными единицами – основной частью и парцеллятом (парцеллятами), отделенными от нее точкой. Наблюдения над характером парцеллирующего членения по линии связи слов внутри простого предложения убеждает в том, что оно происходит не всегда по одинаковой схеме и иногда зависит от количества парцеллятов в конструкции. Сравним несколько примеров: 1) При обыске у парня нашли 12 компакт-дисков с компьютерными играми-стрелялками. И набор видеокассет, в основном боевиков. (1) С убийствами. (2). 2) Акция «Грязные деньги на свободу! И совесть чиста…» воспринимается в республике неоднозначно. Напряженно(1). И очень часто без юмора(2). Очевидно, что в приведенных примерах парцелляции подвергаются члены предложения, выполняющие разные функции. В первом случае каждый последующий компонент зависит от предыдущего: первый 9 парцеллят И большой набор видеокассет, в основном боевиков подчиняется глаголу-сказуемому нашли, расположенном в основной части, а второй парцеллят С убийствами. выступает в качестве несогласованного определения, относящегося к существительному боевиков, расположенного в первом парцелляте. Такой тип членения назовем последовательным, что отражает последовательный характер подчинения частей. Во втором примере оба парцеллята Напряженно. И очень часто без юмора. выполняют одну и ту же функцию в предложении – это обстоятельства образа действия, относящиеся к сказуемому воспринимается. Здесь парцеллированные компоненты в одинаковой степени зависят от той части конструкции, которая содержит подчиняющее их слово, что иллюстрируют тип членения, который можно назвать параллельным. В этом типе членения воплощена сущность синтаксического параллелизма, т.е. такого положения компонентов синтаксической структуры, когда ее члены не зависят друг от друга и имеют совпадающие линии синтаксических связей. Итак, сравнение примеров русского материала позволяет выделить два типа парцеллирующего членения, которые мы определили как последовательное и параллельное. При сравнении этих данных с результатами анализа французского материала, можно сказать, что здесь мы сталкиваемся с тем же характером построения частей парцеллированной конструкции: Charles Pasqua avait rêvé de faire bouger les lignes. De rassembler des gens pour la défense de la souveraineté de la France. (1) Et des valeurs de la République. (2) Et l'ancien ministre du Travail Cesare Salvi témoigne ici le besoin d'unité. Pour la paix, pour vaincre la droite. (1) Pour faire avancer les valeurs communes de la gauche. (2) 10 В первом примере реализуется последовательное членение, а во втором – параллельное. Однако анализ материала дает основания для выделения еще одного типа членения, нехарактерного для русского языка. Проиллюстрируем это утверждение следующим примером: Voilà un star. Disponible, sincère, fidèle à elle-même et à son public, souvent drôle, toujours émouvante.(1) Et sa voix de l’or en barre. (2) Puissante et douce à la fois, rassurante, grave, chaude.(3) В приведенном примере первый парцеллят Disponible, sincère, fidèle à elle-même et à son public, souvent drôle, toujours émouvante. представляет собой ряд однородных определений, парцеллированых последовательно. Второй парцеллят Et sa voix de l’or en barre. также подчиняется основной части, но парцеллирован параллельно. Наконец третий парцеллят Puissante et douce à la fois, rassurante, grave, chaude. вновь отчленяется последовательно, но уже не от основной части, а от второго парцеллята, так как представляет собой ряд однородных согласованных определений к слову sa voix. Таким образом, парцелляты могут подключаться как последовательно, так и параллельно в различных комбинациях. Для определения такого типа членения будем использовать термин «комбинированное членение». Интересно заметить также, что комбинированная парцелляция возможна только в многозвенных построениях. Анализ полученных данных свидетельствует о преобладании конструкций с параллельным типом парцеллирующего членения. Их лидерство объясняется широкой сферой использования: они реализуются как в двухзвенных, так и в многозвенных конструкциях. «Удельный вес» последовательного типа несколько 11 меньше - 17% в русском языке и 24% - во французском. Наименьшее количество конструкций с комбинированным типом было ожидаемым результатом, так как они реализуются только в многозвенных конструкциях, количество которых довольно ограничено. В зависимости от типа парцеллирующего членения и количества парцеллятов в составе конструкции можно выделить определенные способы (модели) парцеллированных конструкций. Такой анализ покажет, какие общие закономерности, специфические черты и различия существуют в структурной организации парцеллированных конструкций в русском и французском языках. Под термином модель предложения мы понимаем то, в чем заключается его тождество с рядом других предложений, то, что остается «после вычета всех из предложения его переменных или индивидуальных элементов как со стороны звучания, так и со стороны конкретного значения. Различия в структуре модели устанавливаются с помощью внутрипарадигматического противопоставления, анализа постоянных элементов (там же). Членами модели, в нашем случае, являются основная часть и парцеллят(ы) парцеллированной конструкции. В самом общем виде модель, свойственная всем парцеллированным конструкциям, выглядит следующим образом: ОЧ ← Пт(n), где ОЧ - основная часть, Пт - парцеллят, Пт(n) некое множество парцеллятов, ← показывает направление подчинения частей конструкции. Данная модель является инвариантной. Ее разновидности – варианты – имеют свои отличительные особенности, но всегда вписываются в общую инвариантную модель: основная часть + парцеллят(ы), где 12 парцеллят подчинен основной части или предыдущим частям (в двухзвенных и многозвенных конструкциях). Направление подчинения частей будет также всегда оставаться таким же, так как последний элемент конструкции не может содержать слов, которые могли бы это изменить. В сфере однозвенных конструкций реализуется Модель 1А. Сущностью модели является парцеллированная конструкция с одним парцеллятом. Вместе с Вульфом в бой за свободу ринулись его коллеги из СПС – Александр Баранников и Владимир Семенов. Втроем. Во французском материале мы находим также многочисленные примеры этой модели. Единственную отличительную особенность составляет возможность размещения парцеллята перед основной частью. Таким образом, во французском языке эта модель имеет как бы зеркальное отражение: Et il y a eu une espèce de défilé de gens, d'officiels qui venaient me féliciter. En plein match! Chicorée, alchémille, pastel des teinturiers, chélidoine, thym, mais aussi épinard Viking... Une centaine d’espèces de plantes et de légumes vous attendent aujourd’hui au jardin potager de la base de loisirs de Bois-le-Roi. Данный пример демонстрирует возможность построения парцеллированной конструкции по «зеркальной» Модели 1А. Двухзвенные конструкции в обоих языках строятся по двум моделям. Модель 2А представляет собой конструкцию с последовательным парцеллирующим членением компонентов. Ее сущность составляет расчленение структуры предложения дважды путем углубления его синтаксической перспективы. Второй парцеллят синтаксически и семантически подчинен 13 первому, а не основной части. В данной модели, как и в последующих, препозиция парцеллята невозможна. Они весьма активно участвовали в событиях 93-го года. Проникнув в Белый дом, уничтожив там документы.(1) И компромат на Ельцина и К°.(2) En juillet 1997, les chercheurs du Roslin Institut annonçaient la naissance de Polly. Une аgnelle clonée à partir d’une cellule adulte.(1) Avec dans ses chromosomes, un petit détail de plus.(2) Модель 2Б воплощается в конструкции с параллельным парцеллирующим членением членов синтаксического ряда, подчиняющихся одному главному члену. Поезжайте на лето в Таиланд. Или в Сочи.(1) Или в любое другое место. (2) Il y a Caroline aussi. L’animal de campagne.(1) Une tortue.(2) Несмотря на то, что парцеллированные конструкции выстраиваются в общие схемы, семантические отношения между ее частями часто носят различный характер. Анализ многозвенных конструкций позволяет выделить две группы моделей парцеллирующего членения, строящихся по принципу углубления синтаксической перспективы или комбинации моделей последовательного и параллельного членения. В основе Модели 3Б лежит параллельная парцелляция членов синтаксически параллельного ряда, подчиненных одному главному члену в основной части по типу Модели 2Б. Грабители оккупируют соседний с «начальником» подъзд. Хлещут водку для храбрости.(1) Вырубают свет в подъезде.(2) Застыв на лестничном пролете четвертого этажа, нервно считают щелчки открываемых замков.(3) 14 И – в дверь. (4) Il a souvent raconté la soirée fatale du meurtre de la parlementaire. Au juge Rolland.(1) Aux amis de Yann Piat.(2) A d’innombrables journalistes de la presse écrite et audiovisuelle.(3) Сущностью модели 3АБб является комбинация последовательного членения (Пт1) и параллельного членения (Пт2 и Пт n): En même temps, l'auteur ne cesse pas de regarder en tous lieux au-delà des apparences. De chercher à débusquer partout les signes d'un sens général.(1) Comme dans cette image d'une nouvelle race de grands-parents habitués des grandes surfaces. (2) Ou dans l'impression de chaos organisé des images à la télévision. (3) Ou encore dans les manifestations de quelques penchants notoires de l'époque.(4) Следующая Модель 3БАб представляет параллельное членение (Пт1 и Пт2) и последовательное членение (Птn). Il ne manque rien à ce film pour enchanter tous les publics du monde. Grâce à un Sean Connery au plus brillant de sa forme. (1) Grâce à Catherine Zeta-Jones, débordante d’énergie.(2) Avec un brin de tendresse retenue jusqu’à la scène finale.(3) Результаты сопоставительного анализа данных позволяют сделать вывод о том, что наиболее продуктивной моделью является Модель 1А с постпозицией парцеллята. Среди моделей двухзвенных и многозвенных конструкций лидируют Модели 2Б и Модель 3Б – модели параллельного членения, строящиеся по принципу синтаксической перспективы. Вариации комбинированного членения реализуются в Моделях 3АБб и 3БАб и составляют 1,3% от общей суммы парцеллированных конструкций во французском языке. Таким образом, в сфере двухзвенных и 15 многозвенных конструкций преобладают модели с параллельной парцелляцией. Этот факт мы объясняем следующим образом. Расширение позиционного состава предложения за счет синтаксически параллельных членов может быть если не бесконечным, то, по крайней мере, достаточно длинным, что и обеспечивает большой процент употребления парцеллированных конструкций с параллельным типом членения, строящихся по Моделям 2Б и 3Б. Большая часть таких конструкций имеет коррелят в основной части, что облегчает парцелляцию, способствует снятию грамматического напряжения и дает, таким образом, возможность создания новых позиций для последующей параллельной парцелляции. В этом отношении последовательное и комбинированное членение осуществляется значительно сложнее. Каждый компонент значим для последующего. Если удалить один из парцеллятов конструкции с параллельным типом членения, то синтаксическая структура в целом не пострадает, хотя и возможно нарушение смысловых связей. Удаление же одного из парцеллятов из конструкции с последовательным членением сделает предложение бессмысленным, так как одно из его звеньев будет опущено. © Богоявленская Ю.В., 2012 16 Е.Л. Богуславская УрГПУ г. Екатеринбург ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ СЛОЖНЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ СТРУКТУР С ОПРЕДЕЛЕННЫМ КОМПОНЕНТОМ В АФРО-АМЕРИКАНСКОМ ВАРИАНТЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА Исследование разговорного и диалектного синтаксиса имеет большое значение для сопоставительного изучения разных форм существования языка: диалекта, литературного языка, разговорной речи. Несомненно, нельзя отрицать, что с распространением грамотности и общедоступностью средств массовой информации повышается уровень владения литературным языком, однако и сегодня нет особых признаков того, что английский язык становится совершенно единообразным. Вследствие урбанизации постепенно исчезают некоторые территориальные диалекты сельской местности, но сохраняются социальные различия. Афро-американский вариант английского языка (в дальнейшем ААЕ) представляет собой уникальное явление, поскольку не попадает под определения ни территориального, ни социального диалектов. Он зародился на Юге Соединенных Штатов Америки на базе креольского языка и впитал в себя многие черты южных диалектов. Некоторые структуры афро-американского английского долгое время считались неправильными ввиду их отличия от кодифицированной письменной разновидности английского языка. В действительности ААЕ был мало изучен и описан. В последние десятилетия 17 был собран обширный материал звучащей речи ААЕ, что позволило провести анализ грамматических структур данного языкового образования, вывести ряд правил и закономерностей. Объектом большинства исследований, проводимых в рамках обсуждения вопроса о происхождении ААЕ и проблемы конвергенции/дивергенции современного ААЕ и литературного английского языка, послужили грамматические явления, наиболее ярко отражающие отличия ААЕ от литературного английского языка: опущение глагола-связки be, употребление неизменяемого глагола be, особенности глагольного согласования, своеобразная система видо-временных форм глагола. Поскольку расхождения ААЕ и литературного английского языка в области синтаксиса не носят столь выраженного характера, синтаксические исследования в основном ограничивались изучением множественного отрицания и порядка слов в вопросительных предложениях. Сложные синтаксические структуры с определительным компонентом попадали в центр внимания лингвистов, как правило, в связи с изучением проблемы выбора относительных местоимений в ААЕ. Наиболее ранним исследованием можно считать работу Джеймса Хэррисона «Negro English» [Harrison, 1884: 248]. В качестве относительных в ней указываются местоимения who, w’at (с пометкой о том, что они чаще всего относятся к словам, обозначающим лиц), а также w’ich и dat. Ряд статей и монографий предоставляет лишь информацию справочного характера [Green, 2002: 89—91; Martin and Wolfram, 1998: 31—32] или акцентирует внимание на «нестандартных» формах. Так, например, Р. Смит [Smith, 1969: 84] основное внимание уделяет форме what и опущению субъектного относительного 18 местоимения. Он приходит к выводу, что его информанты — афро-американцы из Техаса используют в основном what, а также довольно часто опускают относительное местоимение в качестве подлежащего. Результаты некоторых исследований можно назвать весьма противоречивыми. Так, например, Р. Лайт [Light, 1969: 65—66] в качестве средств присоединения определительных компонентов называет местоимения that, who и нулевую форму в роли дополнения в определительном компоненте. Он также сообщает, что им не было обнаружено ни одного случая опущения субъектного относительного местоимения, однако один из его примеров, приведенный для иллюстрации множественного отрицания, как раз содержит подобную конструкцию: «ain’ nobody in ne house gave me not’n» [Там же: 124]. По мнению Дилларда [Dillard, 1972: 68], использование местоимений для введения определительных компонентов сложных синтаксических структур вообще не характерно для ААЕ. Он также полагает, что если в ААЕ и имеется показатель для эксплицитного выражения связи между предикативными частями данных синтаксических образований, то это what, а нулевая форма есть не что иное, как «подразумеваемое» относительное местоимение [Там же: 59]. У. Лабов и П. Коэн утверждают, что основным относительным местоимением в ААЕ является which [Labov and Cohen 1973: 227]. Данное утверждение представляется сомнительным не только потому, что противоречит выводам других исследователей, но и потому что приведенные в их работе примеры содержат исключительно описательные определительные придаточные: John, which is seven, Linda which is six. Наиболее полный обзор всей системы 19 относительных местоимений в ААЕ находим у Д. Маккей [McKay 1969: 124—32]. В ее работе анализируются все относительные местоимения, присутствующие в выборке, а не только те, которые отличаются от литературного английского. Так, по ее данным, в 54% случаев употребляется нулевая форма, выступающая в роли подлежащего определительного компонента более чем в половине из них; далее следует that —38%, на долю what приходится 9%, а who и which не встречаются вовсе, за исключением цитат из Библии. Исследование Д. Маккей проводилось на материале речи только одного информанта и содержит лишь 56 единиц выборки, однако его результаты совпадают с данными других лингвистов, делавших количественный анализ. Несомненный интерес представляют работы Э. Шнайдера [Schneider, 1989] и М. Монтгомери [Montgomery, 1991], которые проводились на материале так называемого «раннего» ААЕ и содержат ряд ценных наблюдений относительно грамматических структур и происхождения ААЕ. В монографии Э. Шнайдера «American Earlier Black English» сложным синтаксическим структурам с определительным компонентом посвящена одна глава. Материалом исследования послужили тексты интервью с бывшими рабами, проводимые в 1930-х и 1940х годах, а позднее опубликованные в сборнике «The American Slave: A Composite Autobiography» («Американский раб: объединенная автобиография») под редакцией Д. П. Ровика [Rawick, 1972]. Э Шнайдер исследовал 102 интервью, его выборка составила 786 предложений. М. Монтгомери сравнил материалы из сборника Д. П. Ровика с так называемыми «Записями бывших рабов» («Ex-Slave Recordings») — текстами, опубликованными под редакций Г. Бейли и др. [Bailey et al., 1991]. Оба 20 источника относятся к одному периоду, принципиальным различием является то, что интервью из сборника Д. П. Ровика проводились не лингвистами и записывались от руки, а тексты «Записей бывших рабов» представляют собой транскрипты аудиозаписей, выполненные профессиональными лингвистами. Целью М. Монтгомери было определить, насколько аутентичными могут считаться материалы сборника «Американский раб: объединенная автобиография». Для этого он выбрал по 11 интервью из каждого источника и сравнил употребление относительных местоимений в каждом из них. Результаты своего анализа он сопоставил с данными Э. Шнайдера [Schneider, 1982], а также с исследованием С. Муфвене по гала [Mufwene, 1986]. Монтгомери обнаружил 167 сложных предложений с определительным компонентом в текстах из сборника «Американский раб: объединенная автобиография» и 158 — в «Записях бывших рабов». В отличие от Э. Шнайдера М. Монтгомери провел разграничение ограничительных и описательных определительных компонентов [Montgomery, 1991: 184]. По данным обоих исследований, в подавляющем большинстве случаев употребляется нулевая форма, далее следуют that и what. Who и which встречаются крайне редко в текстах сборника «Американский раб: объединенная автобиография» и отсутствуют совсем в «Записях бывших рабов». М. Монтгомери отмечает значительно более высокую частотность употребления относительного местоимения what в текстах из сборника Д. П. Ровика и объясняет это предположительно тем, что в некоторых случаях интервьюеры сами вводили what, чтобы подчеркнуть диалектный характер материала [Там же: 186]. С другой стороны, в материалах сборника Д. П. Ровика процент нулевых форм в роли подлежащего значительно ниже, чем в «Записях бывших рабов». 21 Подобное расхождение позволяет М. Монтгомери предположить, что тексты из сборника Д. П. Ровика были «отредактированы» интервьюерами, носителями литературного английского языка. Тексты подверглись неосознанной стандартизации в отношении этой черты, поскольку нулевая форма в качестве подлежащего определительного компонента не встречается в литературном английском [Там же: 188]. Количественный анализ употребления и варьирования относительных местоимений и наречий в «раннем» ААЕ на материале «Записей бывших рабов» проводился также Г. Тотти, М. Рейем и Д. Харви [Tottie and Rey, 1997; Tottie and Harvie, 2000]. В нашем исследовании [Богуславская, 2005] мы рассмотрели модели построения сложных синтаксических структур с определительным компонентом в ААЕ, выявили черты сходств и различий данных синтаксических единиц в ААЕ, литературном английском языке и диалектах Великобритании, а также изучили закономерности варьирования и выбора средств связи предикативных частей на разных временных срезах. Литература: 1. Богуславская Е. Л. Сложные синтаксические структуры с определительным компонентом в афро-американском варианте английского языка в сопоставлении с литературным английским языком и диалектами Великобритании. Автореферат на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Екатеринбург, 2005. – 23 с. 2. Dillard J. L. Black English: Its history and usage in the United States. New York: Random House, 1972. 361 p. 3. Green L. J. African American English: A Linguistic Introduction. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 285 p. 4. Harrison J. A. Negro English // Anglia. 1884. № 7. P. 232—279. 5. Labov W., Cohen P. Some suggestions for teaching standard English to speakers of nonstandard urban dialects // Language, society and education: A profile of Black English / Ed. by De 22 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. Stefano J. S., Worthington, Ohio: Charles A. Jones, 1973. P. 218— 237. Light R. Syntactic structures in a corpus of non-standard English. Ph. D. dissertation. Georgetown University, 1969. Martin S., Wolfram W. The sentence in African American Vernacular English // African-American English. Structure, history and use / Ed. by Mufwene S., Rickford J., Bailey G., Baugh J., London & New York: Routledge, 1998. P. 11—36. McKay J. R. A partial analysis of a variety of nonstandard Negro English. Ph. D. dissertation. University of California. Berkeley, 1969. Montgomery M. The linguistic value of the Ex-Slave Recordings // The Emergence of Black English: Text and Commentary / Ed. by Bailey G., Maynor N., Cukor-Avila P., Amsterdam & Philadelphia: John Benjamins, 1991. P. 173—89. Mufwene S. Restrictive relativization in Gullah // Journal of Pidgin and Creole Languages. 1986 №1. P. 1—31. Smith R. B. Interrelatedness of certain deviant grammatical structures in Negro non-standard dialects // Journal of English Linguistics. 1969. № 3. P. 82—88. Schneider E. W. On the history of Black English in the USA: Some new evidence // English World Wide. 1982. № 3. P. 18—46. Schneider E. W. American Earlier Black English. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 1989. 314 p. Tottie G., Rey M. Relativization strategies in Earlier African American Vernacular English // Language Variation and Change. 1997. № 9. P. 219—247. Tottie G., Harvie D. It’s All Relative: Relativization Strategies in Early African American English // The English History of African American English / Ed. by Poplack S., Oxford & Malden: Blackwell Publishers, 2000. P. 198—230. © Богуславская Е.Л., 2012 23 Т.П. Ваганова, УрГПУ, г. Екатеринбург СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОГО КОНЦЕПТА DEATH В БРИТАНСКИХ СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ Лингвистика XXI века активно разрабатывает новое направление, в котором язык рассматривается как культурный код нации, а не просто орудие коммуникации и познания. Связано это было с целым рядом качественных изменений, характеризующихся в научной литературе как научная революция [Маслова, 2001: 34]. На смену структурно-системной парадигме пришла антропоцентрическая, переключившая ориентиры исследователей с объекта познания на субъект, т. е. научные объекты, изучаются по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности. Формирование антропоцентрической парадигмы привело к развороту лингвистической проблематики в сторону человека и его месту в культуре. Попытка решения проблемы взаимосвязи языка и культуры обусловила появление нового направления в современной лингвистике, сформировавшегося в рамках антропоцентрической парадигмы – лингвокультурологии. В настоящее время вопросами дальнейшего развития лингвокультурологии как науки о взаимодействии и взаимовлиянии языка и культуры занимаются такие исследователи, как Н. Ф. Алефиренко (2010), В. В. Воробьев (1997), В. В. Красных (2002), Н. А. Красавский (2001), В. А. Маслова (2004), В. Н. Телия (1996) и другие. Ученые, основываясь на классических 24 теориях взаимодействия и взаимоотношения языка и культуры, развивают по-новому, переосмысливают, дополняют, уточняют представление о языке как аккумуляторе культурных смыслов. В современной лингвистике оформилось два подхода к изучению концепта – лингвокогнитивный и лингвокультурный [Воркачев, 2002; Карасик, 2005; Слышкин, 2003; Прохоров, 2009 и др.]. В отличие от когнитивного подхода, лингвокультурный рассматривает концепт как направление от культуры к индивидуальному сознанию [Карасик, 2002: 137 – 141; Прохоров, 2009: 24; Степанов, 1997]. Мы придерживаемся позиции лингвокультурного подхода к трактовке концепта [А. Вержбицкая (1999); С. Г. Воркачев (2003); В. В. Воробьев (1997, 2008); В. И. Карасик (2002); С. Х. Ляпин (1997); В. А. Маслова (2001); В. П. Нерознак (2003); Ю. С. Степанов (1997)]. Лингвокультурный концепт отличается от других единиц, своей ментальной природой, т.е. является элементом значения слова и локализуется в сознании. Именно в сознании происходит взаимодействие языка и культуры, поэтому любое лингвокультурологическое исследование одновременно является и когнитивным исследованием. В качестве методологической основы мы выбрали точку зрения С. Г. Воркачева, трактующего лингвокультурный концепт как многомерное ментальное образование, в основе которого лежит ценностноакцентуированный компонент, отражающий культуру того или иного народа посредством языка [Воркачев, 2004: 7]. Сложность концептуализации включения человека в общество порождает соответствующую сложную структуру концептуализации смерти. В настоящий момент времени, в сознании современного общества 25 сформировалось три основных концепта смерти, которые условно можно обозначить: «смерть Тебя» (результат концептуальной обработки восприятия близкого или любимого человека), «смерть Его» (смерть отца и т.д.) и «смерть Их» (отношение к смерти других, посторонних людей) [Поварницын, 2010: 21]. По словам С. А. Панова и С. Е. Кавериной, концептуализация смерти происходит через образ чужой смерти, при этом чужая смерть выступает как самое интересное и самое желательное зрелище («Смерть Их») [Панов, 2002: 5; Каверина, 2005: 6]. В то время как собственная смерть отходит на периферию сознания, а то и вовсе устраняется из него («Смерть Меня») [Поварницын, 2010: 25 и др.]. При этом заметную роль играют средства массовой коммуникации, которые выступают основным каналом потребления и одновременно поставщиком смерти, т.к. тиражируют и транслируют чужую смерть, удовлетворяя потребность индивидов к восстановлению своей идентичности посредством потребления смерти. Что объясняется рядом причин: вытеснение смерти из индивидуального и общественного сознания, из сферы культуры, т.е. появление новых медицинских знаний о смерти, о способах реанимации и продолжения жизни и утрата смертью ее традиционного места в общественном сознании [Полотовская, 2010: 65; Налимов, 1994: 19]. Концепт смерти, получая языковое воплощение и материализуясь в продуктах духовного производства и создаваемый сознанием общества, может серьезно отличаться по своему содержанию. Содержание включает в себя различное ценностное восприятие смерти, степень осознания ее неизбежности, представления о том, что происходит с ним после смерти, формы образного оформления концепта смерти и многие другие его содержательные элементы. Знание о смерти является 26 существенной детерминантной, которая позволяет человеку жить перед лицом смерти. Индивидуальное представление о смерти косвенно или прямо основано на приписываемых ей в данной культуре смыслах. В каждой культуре существует свой неповторимый образ смерти, и каждая культура по-своему отражается в созданной ею концепции. В данной статье мы предпринимаем попытку освещения феномена смерти в английской культуре, а материалом для исследования послужили тексты газетного жанра. Нами были выбраны наиболее авторитетные и известные газеты британских СМИ – The Guardian, The Observer, The Sunday Times, The Mirror и другие. В центре нашего внимания находятся публикации, посвященные событиям в Японии за период с 11 марта по 11 мая 2011 г. Вкратце напомним о событии 1 марта 2011 года в результате сильнейшего землетрясения у берегов японского острова Хонсю и последовавшего за ним цунами произошла авария на АЭС «Фукусима-1». Авария, ставшая синонимом Чернобыльской катастрофы, была результатом сочетания нескольких факторов: выстояв в ходе землетрясения – на трех работающих энергоблоках сработала аварийная защита и АЭС оказалась оторвана от энергоснабжения, из-за чего в реакторах 1, 2 и 3 началась неконтролируемая ядерная реакция. Итак, рассмотрим реализацию концепта DEATH. По данным английских лексикографических источников, смерть трактуется следующим образом: death – 1) «the total and permanent cessation / stopping of all vital functions/activities of an organism» («полная остановка / прекращение жизнедеятельности организма»); 2) «the state being dead» («состояние, лишенное признаков жизни»); 3) «the cause or occasion of loss of life» («причина или основание лишения жизни»); 4) «a manner of dying» 27 («способ / манера умирания / гибели»); 5) «the killing/ murder / bloodshed of a large number of people» («убийство / массовое убийство большого количества людей»); 6) «the act of ceasing to exist, termination / destruction» («дело, которое перестало существовать, завершение / разрушение); 7) the destroyer of life represented usually as a skeleton with a scythe [Longman Dictionary 2001; Oxford Advanced Dictionary 2002; Macmillan Dictionary 2007, Merriam-Webster, 2001 и др.]. Сам факт смерти проявляется в прекращении дыхания человека, отсутствие у него пульса, способности воспринимать окружающее слухом, зрением. В бытовых условиях в этом случае ко рту умершего человека прикладывают ко рту умершего человека зеркало, с целью уловить признаки дыхания. В медицинских условиях для достоверности определения смерти используют кардиограмму и другие методы диагностики [Бабенко, 2010: 73]. Процесс умирания может быть достаточно длительным, а может быть и скоропостижным. Смерть в лице стихийных бедствий несет не только потери среди населения, но и оставляет следы разрушений. Приведем примеры: ...all around the school were the sign of damage and destruction (…все вокруг школы являлось свидетельством нанесенного урона и разрушения…)..., ... the scale of destruction is not yet known, but there are grim signs that the death toll could soar (…уровень разрушения до сих пор неизвестен, но стремительно растет ужасающее количество жертв…) ...), ... the horrifying scenes of destruction in many parts of the Tohoku region (…шокирующие сцены разрушения во многих частях округа Тохоку…) ..., выделенное слово destruction/разрушение, с одной стороны характеризует процесс разрушения и результат – с другой. Также смерть может произойти и по собственной 28 воле человека, когда он совершает самоубийство. Причины самоубийства могут быть разные: одиночество, душевная травма, отрицание смысла жизни и множество других причин. Для японского народа, смерть – особая категория, она всегда воспринималась не как нечто ужасное, а как само собой разумеющееся. Более того, в большинстве случаев смерть рассматривается как выход из позорной ситуации, унижающей достоинство человека. Поэтому в британской прессе, ликвидаторов последствий на атомном реакторе называют смертниками, камикадзе – «the Fukushima Fifty». В Японии существует культ «камикадзе», т.е. потенциальных смертников, смертников, цель которых не уничтожение человечества, а ликвидация последствий на АЭС «Фукусима-1». Отсутствие мотива самопожертвования в английской культуре, привело к тому, что камикадзе и самурай, один и тот же персонаж. Например, ...people are calling them nuclear samurai because people are sacrificing their lives to try to fix a leak… (люди называют их ядерными самураями, которые жертвуют своими жизнями в попытке предотвратить течь радиационной воды). Английские газеты замечают рост культа самурая …in the meantime, the cult of the samurai has only grown … (…тем не менее, возрос культ самурая…). Британские СМИ японских добровольцев называют «местными героями», которые не боятся умереть … the modern-day Samurai – who have attained mythic status among their countrymen - are “not afraid to die,” (…современный самурай, тот, кто получил мифический статус среди своих соотечественников…) …they have become local heroes in the earthquake- and tsunami-ravaged nation and are known as atomic “samurai” (…они стали местными героями после землетрясения и цунами … под названием «атомные самураи»…). Смерть может наступить по чужой воле. Проявлять 29 подобную волю могут и природные силы, такие как землетрясение и цунами. В данном случае, смерть выступает в роли безжалостного убийцы. Продемонстрируем сказанное: ...In 1960, a killer wave ... destroyed the area and killed 41 people (…В 1960 году, волна-убийца … разрушила прибрежную зону и убила 41 человека)…, Japanese Prime Minister visited the ravaged coastal towns flattered by last month’s killer tsunami (…премьер-министр Японии посетил разрушенные прибрежные города, которые были снесены цунамиубийцей…). Цунами и землетрясения могут лишать человека жизни, забирая его жизнь - … another powerful wave in 1933 took fewer lives about 3 000, but so shook local sensibilities that it led to the massive building of dikes and other defences … (… другая сильная волна в 1933 году забрала около 3 000 жизней, но так потрясла местное население, что привело к массовому сооружению плотин и других защит…); убивать его - … the officials say that earthquake killed about 3, 700 people ... (…власти сообщают, что землетрясение убило около 3, 700 человек…), ... the March 11 earthquake are killed at least four people ... (… землетрясение, которое произошло 11 марта, убило, по крайней мере, 4 человека …), … the catastrophe that may have killed more than 25, 000 people ... (…катастрофа, убившая больше, чем 25000 человек…). Смерть часто сопровождается физическими мучениями, страданиями, ей предшествует агония – особое предсмертное состояние организма … these two once vibrant ports encapsulated the agony of a densely populated coastal region ... (…однажды два порта … муки плотно населенного прибрежного района…). Очевидным является тот факт, что землетрясения и цунами несут смерть, т.е. забирают жизни сотни тысяч человек, что можно назвать 30 одним словом – потеря, потеря любимых людей, экономические потери и т.п. Приведем примеры: … the Queen sent a message to Emperor Akihito “I was saddened to hear of the tragic loss of life caused by the earthquake which has struck north east Japan today” … (…королева послала сообщение императору Акихито, «Я была опечалена услышав о трагической гибели людей, вызванной землетрясением, которое обрушилось на северо-восточную часть Японии…); …Jefferies International Ltd, a global investment banking group, estimated overall losses of about $ 10 billion ... (...Jefferies International Ltd, глобальная группа инвестиционно-банковской деятельности оценила полные убытки в размере приблизительно $10 миллиардов...); ... Japan’s population ... at least partly responsible for the country’s loss of economic and political vitality ... (... население Японии ... по крайней мере, частично ответственно за потерю экономической и политической живучести страны...). Таким образом, смерть выступает не только как прекращение жизнедеятельности человека, но и обозначает экономические потери и т.п. Вместо привычного образа смерти (скелет с капюшоном) существует образ смерти в лице цунами и землетрясения, которые несут только смерть и разрушения. Литература: 1. Воркачев С. Г. Счастье как лингвокультурный концепт. [Текст] / С. Г. Воркачев – М.: ИТДКГ «Гнозис», 2004. – 236 с. 2. Концептосфера русского языка: ключевые концепты и их репрезентации: проспект словаря / под общ. ред. Л. Г. Бабенко. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2010. – 310 с. 3. Полотовская И. Л. Смерть и самоубийство: Россия и мир [Текст]/ И. Л. Полотовская . – СПб. : Изд-во «Дмитрий Буланин», 2010 – 328 с. Материал для исследования: 1. The Daily Mail 2. The Independent 31 3. 4. The Guardian The Daily Telegraph © Ваганова Т.П., 2012 Н.А. Завьялова, УрГПУ, г. Екатеринбург КИТАЙСКАЯ ФРАЗЕОЛОГИЯ КАК СОДЕРЖАНИЕ ПОВСЕДНЕВНОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ОПЫТА Повседневный образовательный опыт находится в фокусе анализа многочисленных методических школ, образовательных учреждений. Мы предлагаем анализ образовательного опыта с позиций анализа дискурса повседневности. В рамках нашего исследования повседневность изучается нами посредством фразеологии. Фразеология оперирует единицами, соотносимыми зачастую с прошлым, нежели настоящим. Нередко фразеологические единицы сопровождаются пометами устаревший, архаичный, вышедший из активного употребления. Возникает вопрос о правомерности использования фразеологизмов для анализа повседневности. Для разрешения возникшего противоречия обратимся к цитате из работы современного петербургского искусствоведа и культуролога В.Д. Лелеко «Пространство повседневности в европейской культуре»: «Настоящее есть постоянно пребывающее прошлое… Для повседневности характерно наличие дальней временной перспективы, особенно в направлении настоящее – прошлое. Повседневность ретроспективна… Настоящее мыслится как проекция 32 прошлого» [1; 80-85]. Думается, что фразеология в контексте данного высказывания предоставляет материал из прошлого, анализ которого позволяет реконструировать когнитивные матрицы, переданные в наследство текущим поколениям предшествующими. Фразеология является когнитивной картой, описание которой выделяет концепты, релевантные для той или иной лингвокультуры в настоящем. Повседневность как объект исследования имеет обширную базу составляющих. В.Д. Лелеко определяет повседневность как «пространственно-временной континуум, наполненный вещами и событиями» [1;5]. Аналогичное наполнение встречаем и во фразеологических единицах, сценарии которых отражают содержание повседневности и отношение к ней со стороны носителей лингвокультуры. Границы повседневности разные ученые определяют по-разному: быт и повседневность, праздники и повседневность, чувства и повседневность, повседневность и общество. В нашем исследовании мы оперируем противопоставлением, предложенным В.Д. Лелеко: повседневность противопоставлена «миру фантазии (мечты), миру детской игры, миру искусства, миру науки, миру религиозного опыта, миру сна, миру душевной болезни» [1; 19]. Необходимым условием повседневности автор называет каждодневную повторяемость определенного феномена. Фразеологизмы также в свою очередь представляют собой микросценарии, которые повторяются не каждый день, но ретранслируются регулярно в человеческом бытии, передаются по наследству от поколения к поколению. Изучение пословиц и поговорок входит в программу обучения как родному языку, так и иностранному. Фразеологический фонд обеспечивает сплоченность этнической общности, 33 предотвращает разрыв поколений. В современном мире можно говорить о психологическом сдвиге в настроениях людей – возрастающий интерес к «корням». Подобный феномен можно объяснить последствиями глобализации, приведшей к мировой унификации этносов и упадку мировых цивилизаций. Все больше людей стремятся преодолеть оторванность от своих корней, склонны смотреть назад и вглубь, искать поддержку и защиту в стабильных ценностях предков. Образовательная повседневность ярко представлена во фразеологии китайского языка. Zhāo sān mù sì – букв. «утром три, вечером четыре» [2; 93-95]. Так говорят о людях, которые способны путем хитроумных схем добиться своих целей. Рассмотрим историю данной фразеологической единицы. В глубокой древности в Китае жил мужчина, который занимался разведением обезьян. Обезьяны настолько полюбили его, что даже усвоили человеческий язык и понимали, что он им говорит. Желая сократить траты на содержание обезьян, мужчина предложил им давать утром 4 мандарина, а вечером 3. Обезьяны не согласились на это. Тогда он предложил поменять схему и предложил им 3 мандарина утром и 4 вечером. Им это очень понравилось, таким образом он достиг своих целей. Какова ценность данного фразеологизма с позиции образовательной повседневности? Он демонстрирует возможности различного решения проблемы путем смещения акцентов, логических умозаключений, ментальных стратегий. Изучение иностранных и русских фразеологических единиц способно заложить многоплановые стратегемы в сознании учащихся, которые позволят им принимать адекватные решения в условиях глобальных вызовов 34 повседневности. Литература: 1. Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре: монография. – Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств. – Спб., 2002 – 302 с. 2. 100 COMMON CHINESE IDIOMS AND SET PHRASES. – Beijing Foreign Languages Printing House, China, 2005. – 202 pp. © Завьялова Н.А., 2012 Р. Капуциан, УрФУ, г. Екатеринбург ПРЕПОДВАНИЕ МОЕГО РОДНОГО ЧЕШСКОГО, КАК ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА – РАЗМЫШЛЕНИЕ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ УРФУ Методика преподавания любого языка является составной частью лингвистики, как науки. Однако нужно иметь в виду, что малая часть наших студентов занимается языками на уровне будущих специалистов – филологов. Часто преобладает другая мотивация. Студенты часто хотят общаться на новом языке не только на бытовом уровне, но также на определённые темы по своей специальности. Вот такая основная задача сегодня перед нами, преподавателями языков – коммуникация, освоение основных речевых умений. Мир открыт, всем не хватает договора. Чем быстрее студенты заговорят, тем им больше нравится курс. Ораторский вопрос – где настоящие знания языков? Университетский преподаватель является специалистом двух дисциплин, он педагог и учёный, в том 35 числе ведёт воспитательно-образовательную деятельность. В университете преподаватель в основном дает теоретические знания, но также передает студентам правильные деловые навыки. Кстати, если читать факультатив, то всегда нужно учитывать мотивацию студентов к выбору его предмета. Принцип простой – для них это расширение их научного и профессионального кругозора, не обязательное образование. Они пришли из-за интереса, не только слушать то, что давно написано в книгах. Как преподавать язык, не перегружая студентов? По моему опыту всегда полезно, если преподаватель и студент идут друг другу навстречу. Часто в начале курса я предлагаю вместе повторить общие закономерности и правила грамматики и уже после этого продолжать лекции. Чуть проще читать лекции коллегам-филологам. Те встречаются с грамматическими категориями ежедневно, пусть их наполнение в разных языках отличается. Тоже вариант объяснять, предпочитаю временно, новые данные без учёта этих категорий. Например вместо нашего общего «прошедшего времени», то есть «preteritum», можно сказать «вчера». Но я рекомендую попутно выучить эти термины, насколько они понятны лингвистам (любителям, поклонникам, знатокам языков) во всём мире и упрощают нам изучение новых языков. Новый язык всегда непросто выучить, пусть студент возмётся за дело. Не будем спорить про домашнюю подготовку, про настоящее выполнение всех упражнений, про точное понимание нюансов. Говоря об освоении разговорного языка, пусть на не высоком уровне (на уровне хорошо воспитанного гостя), нужно понимать литературный язык, включая часто употребляемые фразы. Есть общая, нейтральная лексика, есть устойчивые словосочетания. Хочешь вызвать 36 барышню к танцу, обращайся при помощи «smím prosit?» (читай буквы по очереди, как написано ... чёрточка над «i» обозначает долготу). Но эти словосочетания нам помогают только в конкретных ситуациях этикета. Если бы мы не разбирались в системе языка, в частях речи, в определённых формах имён и глаголов, мы бы никогда не смогли образовать грамматически правильное предложение. Многие бы со мной поспорили – ведь эти структуры очень сложные и отличаются в разных языках, несмотря на то, что в братских славянских они похожи друг на друга. Этот факт тоже является важным моментом для меня, преподавателя. Нужно чётко выяснить, которые из правил основные – их нужно выучить, чем раньше, тем лучше. Остальные закономерности я рекомендую в течении курса принимать, пока как действующий факт, уделять им внимание и при помощи практических занятий их также выучить. Все вспомогательные средства в процессе обучения позволены. В процессе обучения полезны наглядные таблички, иллюстрации, подчёркивание важных моментов разными красками? Пожалуйста, пользуйся ими! Но помни, что на экзамене и на практике в настоящей жизни такой поддержки не будет. Как принимать современный разговорный язык? По моему, всегда надо относиться сдержанно. Бывали такие слова, как «sámoška», «bony» в 80-ых гг. Старые универмаги поменялись в «супермаркеты» и этих «талонов на люкс-товары» совсем нет. Время покажет, которые из неологизмов останутся, которые просто выйдут из использования, но мы хотим общаться не только сегодня, но также через пять, десять лет. Это можно сделать всегда при помощи литературного языка, пусть в нём поддерживается язык прошлого поколения, но мы друг друга понимаем. 37 Приезжая на стажировку, например, в Чехию, студенты встречаются в бытовых условиях ежедневной жизни с новыми ситуациями, когда не хватает времени полистать в словаре, посоветоваться с другом, который говорит на новом языке лучше меня. Нечего бояться, всегда помогает конкретный контекст. Но такое общение требует у всех участвующих диалога немало терпения. Многие также стесняются переспросить, не вполне понимая, чего от них хотят. Бывает такое в народе – молчишь? То всё понимаешь. А если подписал договор? То согласен с условиями выше, неужели? Рекомендую всем ещё раз поставить вопрос и попросить уточнить полное и правильное значение текста. Потом могут возникать неприятные претензии. Для всех студентов всегда полезно познакомиться с новой средой (пусть соседнего города!), с новой страной. Бывает принято, что для учащихся действуют всякие льготы, скидки. Почему? Ведь они готовятся к своей рабочей жизни! Приглашают студентов на практику в разные фирмы – выбирать новых надёжных рабочих и сотрудников. Можно порекомендовать любые стажировки, или в Свердловской области, или в России, или за рубежём. Чем раньше человек столкнется со своей специальностью в реальных условиях, тем глубже он сможет войти в тему. Если студент знает больше, чем один иностранный язык, его цена на рынке растёт. Мы часто сталкиваемся с мифом, что в международной среде хватит знания родного русского и английского языков. Ни в коем случае! Да, в аэропортах, в туристических центрах, на крупных международных научных конференциях бывает, как чаще и чаще принято, общим языком. А если я хочу подробнее познакомиться с средой моих партнёров? Некоторые предпочитают языки империй, как французский, немецкий, 38 китайский, английский, русский. Грубо говоря – можно при помощи «имперских» языков без проблем договориться во всем мире. На простом бытовом уровне, может быть. Но, договориться вне этих международных рамок уже непросто. Русским, мощному народу в сравнении с чехами, намного проще – на русском языке общаются миллионы, но знание не меньше чем двух иностранных языков обязательно! В процессе изучения новых языков нам поможет подбор одного близкого и одного «отдалённого» языков. Мы сразу же узнаем элементы, находящиеся в рамках общеязыковой системы, схожей для многих языков, например системы грамматических категорий, и что типично для конкретного языка. Близкий, для нас славянский, язык нам покажет не только наши общие корни, но также и некоторые нюансы славянской среды. «Отдалённый» язык с своей структурой нам может показать, как общаться в новой среде, системе, например в английском языке строгий порядок слов в предложении, меньше развита морфология. Славянские языки нам ближе по звучанию, по общим корням. Разобравшись в общих закономерностях, смирившись с самими разпространёными правилами, с опасными омонимами, мы рано начинаем понимать близкий язык. Многим этого – бытового – уровня хватит. Если серьёзно заниматься, то мы уже начинаем сражаться с трудностями, встречая все больше различий. Новый язык станет труднее, можно начать колебаться и там, где отличий нет, например слова типа: мама, окно, малый, делать, ходить. Можно сказать, что любой иностранный язык сложный. При изучении близких языков студенту будет чуть проще в начале. Насколько сегодня доступна информация со всего мира, мы можем сейчас по электронке посмотреть в 39 любую точку на карте. Ну ладно, полюбовались, понравилось. Познакомились с новой средой, молодцы! Например, беседуя о жизни сибиряков, мы уже не будем спрашивать местных о пальмах. На чуть продвинутом этапе знаний не будут чехи спрашивать у свердловчан (так о себе до сих пор говорят местные, если из «области», то правильно!), живут ли у них в городе медведи. И русские не будут удивляться тому, что в Чехии есть не только Карлов университет. Эти знания нам помогут лучше войти в тему, в ситуацию, в конкретный разговор. Зная контекст, можно проще и правильнее догадаться о нюансах, или просто о незнакомых подробностях. Каждый боится переходить рамки известного. Если на занятиях, как одно из упражнений, мы разыгрываем диалог, то преподаватель всегда может помочь. Здорово было бы, если бы студенты начали рано переходить, уже при обдумывании ответов, на новый язык. Стесняются почти все. Я этому не удивляюсь. На этом этапе нам, может быть парадоксально, мешает перевод. В течении двух этапов перевода, в том числе перевода вопроса на русский, формулировка ответа на русском и перевод этого на чешский, пройдёт столько времени! И разговор прекращается, и тема теряется, не получается удержать так долго полного внимания. Нам нужно идти напрямую, без перевода! Мы привыкли в университетской среде общаться сложно, почти всё понимая. Сейчас возвращаемся в отрочество – только бы не перегрузиться, не зная в новом языке то, что в родном мы должны искать простые ответы, предложения. Медленно входим в среду нового языка, начинаем пользоваться свободно его системой, начинаем свободно общаться напрямую, без поддержки перевода. Кстати, переводом некоторые занимаются как специальностью. Это одна из сложнейших 40 филологических дисциплин! Я всегда стараюсь спрашивать у моих студентов «вопросы, желания». Меня всегда радует, когда студенты приходят на новую пару и мы можем начинать работу с того, что я отвечаю на их большое количество вопросов связанных с чешским языком. Между прочем, преподаватель иностранного языка представляет не только язык, а также свою культуру, страну, себя. Если студенты спрашивают, то у них есть конкретный интерес к определённой теме. Зависит от ума педагога поддержать этот интерес и расширить ответ так, чтобы мы не только обменивались информацией, а также понимали контекст и смысл выражений шире, стремясь к двухстороннему разговору, который расширяет знания всех участвующих в диалоге. © Капуциан Р., 2012 Т.А. Мезенцева, УрГЭУ, г. Екатеринбург ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ЭМОЦИЙ В РОМАНАХ Ч. ДИККЕНСА Эмоции имеют двойное значение для художественной литературы. Во-первых, эмоции являются непосредственным предметом изображения в художественном произведении. Во-вторых, целью каждой авторской работы является вызов эмоционального отклика у читателей. «Именно человек, его внутренний мир, духовные искания и переживания всегда составляли и составляют центр литературного произведения… Эмоциональное содержание – непременный компонент 41 семантической структуры текста, оно пронизывает всю ткань произведения, не оставляя равнодушным и читателя» [Бабенко, 1989, с.102]. Собственно авторская речь в романах Ч. Диккенса необыкновенно богата стилистическими приемами, а разнообразие лексики, используемой автором, позволяет передавать мельчайшие детали в поведении и внешности, а также тончайшие эмоциональные переживания героев: «Одно из наиболее могучих художественных средств Диккенса – его язык… Язык Диккенса – это язык английского народа, обработанный большим художником, мастером слова. Уже в первых литературных опытах писателя его богатый, яркий, красочный язык увеличивал силу и значительность созданных им образов… Разнообразие лексических средств писателя безгранично» [Ивашева, 1954, с.433]. Наряду с разнообразием лексических средств Диккенсом широко используются фразеологизмы и устойчивые выражения со значением удивления, в целом масса языковых средств используется для создания ярких многогранных образов: «Необыкновенная гибкость языка Диккенса в огромной степени обусловливает юмористическое мастерство писателя. Комизм того или иного утверждения, той или иной сцены всецело обусловливаются формой словесного выражения… Немногие писатели могли сравниться с Диккенсом разнообразием лексических средств, полнотой и богатством словарного запаса, свежестью и оригинальностью выражений» [Ивашева, 1954, с.433–434]. Своеобразием и высокой эмоциональной насыщенностью обладает речь диккенсовских персонажей: «Слово играет громадную роль в творчестве Диккенса… Действие в его романах развивается сценами, последовательно сменяющими одна другую… В романах Диккенса слово приобретает такую же выразительность, 42 как на сцене. В характеристике персонажей Диккенса очень велико значение их речи» [Нерсесова, 1957, с.27]. Необходимо указать на тот факт, что изучение прямой речи персонажей, представленной в художественном тексте, дает представление о функционировании разговорного языка в реальной жизни: «В составе художественного текста прямая речь – это всегда воспроизведение, т.е. по существу всегда известным образом организованная стилизация… Имея самые разнообразные тематико-содержательные и стилистические варианты, прямая речь формально призвана воспроизводить, как правило, одно и то же: нормы разговорной речи, т.е. структурные особенности речевого высказывания, которым оно обязано преимущественно устной форме его реализации» [Винокур, 1974, с.273]. Эмоция удивления изображается в художественных произведениях довольно часто. Романы Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» (1837г.), «Домби и сын» (1848 г.), «Тяжелые времена» (1854 г.), «Большие надежды» (1861 г.), представляющие различные периоды творчества автора, являются, пожалуй, исключительными в этом отношении примерами, поскольку эмоция удивления присутствует в них в огромном количестве эпизодов (свыше тысячи), что во многом обусловлено спецификой художественного замысла романов. Таким образом, для изучения эмотивных языковых средств удивления рассматриваемые романы предоставляют уникальный по широте охвата исследовательский материал. В четырех рассматриваемых романах Чарльза Диккенса эмотивные языковые средства удивления представлены чрезвычайно широко. В оригинальных текстах романов “The Pickwick Papers”, “Dombey and Son”, 43 “Hard Times”, “The Great Expectations” представлено 1342 словоупотребления эмотивной лексики удивления, 209 употреблений эмотивных фразеологизмов удивления и 613 конструкций эмотивного разговорного синтаксиса английского языка. В переводных текстах романов «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Домби и сын», «Тяжелые времена», «Большие надежды» представлено 1448 словоупотреблений эмотивной лексики удивления, 242 употребления эмотивных фразеологизмов удивления и 613 конструкций эмотивного разговорного синтаксиса русского языка. В романе Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» описание эмоций героев имеет большое значение. Во многом обилие изображаемых эмоциональных переживаний героев обусловлено самим сюжетным построением произведения. Структура романа предстает как серия взаимосвязанных эпизодов, каждый из которых, однако, обладает композиционной самостоятельностью и завершенностью. Большое количество анекдотических положений и ситуаций в романе предрасполагает к ярким эмоциональным реакциям персонажей. Кроме того, изображения различных проявлений эмоциональности имеет значение и для восприятия каждого из героев романа и всего романа в целом. Т.И. Сильман отмечает: «Необычайная виртуозность в использовании всевозможных видов и форм юмора, существовавших в его эпоху, необычайное умение сообщать тому или иному персонажу любой эмоциональный оттенок отличают Диккенса от его современников-юмористов… Диккенс не только произвел реформу типов комического, которые исторически сложились в Англии его времени, сколько чрезвычайно обогатил самые возможности их использования для создания многообразной социальной и эмоциональной 44 характеристики своих персонажей» [Сильман, 1970, с.50]. Эмоция удивления в романе Ч.Диккенса встречается очень часто (около 300 эпизодов). Это не случайность, а следствие художественного замысла романа. Герои произведения, поскольку они путешествуют, часто попадают в неожиданные обстоятельства и в результате этого испытывают удивление. Пиквикисты – ученые, но при этом они не слишком приспособлены к реальной жизни, несколько наивны, а потому они легко изумляются окружающей действительности, которая не соответствует их ожиданиям. Н.П. Михальская указывает на следующий аспект: «Смешные и нелепые положения, в которые попадает мистер Пиквик, объясняются полным несоответствием его представлений о жизни и людях реальной действительности. На этом несоответствии и основан комизм большинства ситуаций романа» [Михальская, 1987, с.42]. Однако можно указать и на более глубокое значение эмоции удивления в романе. Удивление – это, прежде всего, эмоциональная реакция на несоответствие существующего положения вещей ожидаемому. И если реально существующее положение вещей воспринимается как резко отрицательное, а сам человек при этом настроен оптимистично, удивление может побудить человека к преобразованию действительности. Г.К.Честерсон, характеризуя эпоху Диккенса, отмечает: «Оптимист преображает мир больше, чем пессимист; тот, кто считает, что жизнь хороша, может изменить ее к лучшему. Это кажется парадоксом, но причина тут проста. Пессимиста это приводит в ярость, оптимиста – удивляет. Реформатору необходим простодушный дар удивления. Он должен удивлять, пламенно и просто. Для него мало признать несправедливость мерзкой – ее надо признать нелепой, 45 ненормальной, достойной смеха, а не слез» [Честерсон, 1982, с.17]. Мистер Пиквик и его друзья, несмотря на присущие им маленькие человеческие слабости, люди глубоко порядочные и, сталкиваясь с несправедливостью, будут бороться с ней, как с некоей несуразностью, нарушающей гармонию в мире. Люди такого склада, будучи жизнелюбами и обладая определенными нравственными ценностями, воспринимают несправедливость и зло, существующие вокруг них, как нелепость и личное оскорбление. Способность к удивлению – это тоже своего рода дар. Есть немало людей, которых практически невозможно ничем удивить. Мистер Пиквик сохранил детский восторг перед радостью восприятия мира. Будучи пожилым человеком, он способен делать для себя открытия и удивляться новому, ощущая при этом всю полноту жизни. Г.К.Честерсон в этой связи указывает на сверхъестественность и мифологичность этого образа: ««Пиквик» прежде всего история сверхъестественная. Мистер Пиквик – эльф, как и старик Уэллер. Это не значит, что того и другого выдержали бы качели из паутины, но, упав с них вниз головой, они остались бы живы. Точнее, Сэмюел Пиквик не эльф, он – сказочный принц, чудаковатый странник, Улисс какой-то дивной комедии. В нем хватает человеческого, чтобы странствовать и удивляться, но ему помогает веселый фатализм бессмертных существ. В нем хватает божественного чувства, говорящего ему в мрачный час, что он еще будет счастлив. Он пустился в путь на край света, но знает, что там его ждет хороший трактир» [Честерсон, 1982, с.65]. Благодарные чувства, наивность и способность удивляться происходящему вокруг объединяет мистера 46 Пиквика с другим знаменитым персонажем – Дон Кихотом Сервантесом, на что указывает Н.П. Михальская: «Пиквика роднит с Дон Кихотом главное: его стремление к добру и справедливости, искреннее удивление неустроенностью жизни» [Михальская, 1987, с.41]. Через удивление раскрывается внутренний мир мистера Пиквика как человека, стремящегося к познанию мира и радующегося жизни, в которой есть столько неизведанного. Г.К. Честертон отмечает особенности эмоциональной характеристики главного героя романа: «Диккенс подметил и показал нам – нелепо, но убедительно – это странное простодушие закатной поры. Круглое, как луна, лицо Сэмюела Пиквика и луны его очков освещают всю книгу светом округлой простоты. В них – важное удивление младенца, глубокое удивление, единственное истинное счастье, доступное человеку. Круглое его лицо – как старое круглое зеркало, где отражаются все причуды земного бытия: ведь удивление, строго говоря, единственный способ увидеть мир» [Честерсон, 1982, с.67]. Таким образом, описания эмоциональной реакции удивления героев в романе Ч.Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» представлены весьма широко. Эмоция удивления имеет важное значение в художественной системе романа, во многом определяя характеры персонажей. Описания эмоции удивления широко представлены в романе Ч. Диккенса «Домби и сын» (свыше 300 эпизодов). Сын мистера Домби Поль постоянно вызывает удивление окружающих людей, все отмечают его странность, и Поль сам это понимает. Т.И. Сильман подчеркивает особенности восприятия Поля окружающими: «Выражения, которые Корнелия Блимбер 47 употребляет в своем «анализе» характера Поля («singular, old-fashioned, often very unlike other young gentlemen of his age and social position», I, XIV) по целым дням мучают его. Он решает во чтобы то ни стало перестать быть oldfashioned, то есть старообразным… Поль Домби ощущается и изображается автором как нечто необычайное» [Сильман, 1970, с.215]. Характерно, что переживание эмоции удивления в основном свойственно положительным героям: Флоренс, Полю, Уолтеру Гэю, капитану Катлю, Солю Джилсу, обладающим непредвзятым и восприимчивым взглядом на жизнь. Мистер Домби, напротив, практически никогда не испытывает удивления, поскольку обладает жесткой и замкнутой системой ценностей и неспособен к объективному восприятию действительности в ее изменчивости и непредсказуемости. Изображение эмоции удивления, безусловно, выполняет существенную функцию в художественной структуре романа Ч.Диккенса «Домби и сын». Эпизоды, в которых присутствует описание эмоции удивления, также широко представлены в романе Ч.Диккенса «Тяжелые времена» (около 100 эпизодов). Главные герои романа выросли без возможности открыто проявлять свои эмоции, в том числе удивляться, что подчеркивает Т.И. Сильман: «Значительная часть романа посвящена изображению того, как были искалечены дурным воспитанием старшие дети Гредграйнда – Луиза и Том (младших отпрысков семьи звали Адам Смит и Мальтус!). Луиза, росшая без ярких впечатлений, без интересных игр и без «удивления» (отец раз и навсегда запретил ей удивляться!), превращается в несчастную женщину, которую из корыстных расчетов выдают за грубияна Баундерби» [Сильман, 1970, с.273-274]. Изображение эмоции удивления в романе «Тяжелые 48 времена» является характерологическим для положительных героев и, кроме того, позволяет автору достигать экспрессивной передачи моментов возникновения эффекта обманутого ожидания. Описание эмоции удивления также во множестве представлены на страницах романа Ч.Диккенса «Большие надежды» (около 200 эпизодов). Очень странное впечатление на главного героя романа Пипа производит мисс Хэвишем, пожилая дама, одетая в пожелтевшее подвенечное платье, и ее дом, в котором часы остановились в день ее несостоявшейся свадьбы, все вещи остались в том же самом положении, и, казалось, замерла вся жизнь. Поражает Пипа и надменное и холодное отношение воспитанницы мисс Хэвишим красавицы Эстеллы. Огромное изумление испытывает Пип при встрече с бывшим каторжником, узнав, что именно он оплачивал учебу и счета Пипа, задумав сделать его настоящим джентльменом. Эмоция удивления неизбежно сопровождает жизненные открытия Пипа. Удивляясь, он познает окружающий мир, а, в конечном счете, начинает понимать самого себя, призрачность своих амбициозных надежд. Таким образом, изображение эмоции удивления чрезвычайно широко представлено в романах Ч.Диккенса «Предсмертные записки Пиквикского клуба», «Домби и сын», «Тяжелые времена», «Большие надежды» и имеет важное значение для формирования системы художественных образов в указанных произведениях. Литература: 1. Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке. – Свердловск, 1989. 2. Винокур Т.Г. К вопросу о норме в художественной речи. – Синтаксис и норма. – М., 1974. 49 3. 4. 5. 6. 7. Ивашева В.В. Творчество Диккенса. - М., 1954. Михальская Н.П. Чарльз Диккенс. - М., 1987. Нерсесова М.А. Творчество Чарльза Диккенса. – М., 1957. Сильман Т.И. Диккенс. – Ленинград, 1970. Честертон Г.К. Чарльз Диккенс. М., 1982. © Мезенцева Т.А., 2012 А.Н. Овешкова, УрГПУ, г. Екатеринбург СЕМАНТИЧЕСКАЯ ЗОНА ОТНОСИТЕЛЬНОЙ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ В АФРОАМЕРИКАНСКОМ ВАРИАНТЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА В СОПОСТАВЛЕНИИ С ЕГО БРИТАНСКИМ ВАРИАНТОМ В случае, если в сознании слушающего возникает образ того же самого объекта, события и т.п., о котором думает говорящий, осуществляется определенная референция. Таким образом, абсолютная определенность как наличие у обоих участников коммуникативного акта идентифицирующего знания об объекте референции определяется с позиций прагматического подхода к определенности, т.к. речь идет об известности объекта референции коммуникантам. Все именные группы (далее ИГ), не являющиеся сильно определенными (абсолютная определенность), относятся к слабо определенным (определенность референта для говорящего, но не для слушающего). Некоторые ученые к слабоопределенным ИГ относят 50 также устойчивые выражения с определенным артиклем (например, out of the question, tell it to the marines, on the look out и т.п.) [Падучева 1985: 87; Шмелева, Шмелев 1984: 123-125]. Однако мы, вслед за М.Я. Блохом [2004: 86], рассматриваем этот тип ИГ как случай традиционно закрепленного использования определенного артикля и выводим его (как, собственно, и абстрактно-референтные ИГ) за рамки данной статьи. Конституенты, входящие в семантическую зону относительной определенности, осуществляют семантическую функцию определенной неидентифицирующей референции. Референция осуществляется к объекту/объектам реального или возможного мира, который не может быть идентифицирован либо одним, либо обоими коммуникантами. Ю.Н. Черникова выделяет три субфункции этой семантической функции: а) интродуктивная референция; б) атрибутивная референция; в) гипотетическая референция [1993: 73-74]. Мы считаем необходимым дополнить предложенную классификацию еще одной субфункцией – дистрибутивной. 1. Интродуктивная определенность Именные группы в этом случае характеризуются как осуществляющие референцию к объекту, определенному для говорящего, но не для слушающего. Потенциально объект референции является идентифицируемым для адресата, несмотря на то, что говорящий не выдвигает слушающему требования опознать объект его референции [Падучева 1985: 90]. Адресант приписывает адресату идентифицирующие знания – неизвестный адресату объект представлен как известный. Несмотря на то, что демонстративы (в частности, указательное местоимение this) обычно не употребляются 51 при начальном наименовании (введении новой информации), для этой субфункции характерно как раз использование this/these и определенного артикля в инициальной (рематической) позиции. (1) Okay! The white man, the Jew man, and the colored man! And so all of ‘em was havin’ trouble at home… (SJ, 341, 191). (2) There were these three men – Black, white, and Jewish (SJ, 343, 192). (3) It was said that this large plantation owner had many slaves, and for one reason or another the Devil appeared to him one day… (SJ, 361, 203). (4) There were these kids in school. And this particular day the teacher decided to give some homework (SJ, 329, 177). Употребление определенного артикля и указательного местоимения для интродуктивной референции выполняет определенную стилистическую функцию: объект вводят в рассмотрение и тем самым индивидуализируют его [Крылов, Падучева 1998: 295], создавая иллюзию знакомства [Вендлер 1982: 223], что подтверждается и афроамериканским материалом: (5) This fellow had a parrot and he was walkin’ ‘round out on the lawn there… (SJ, 322, 175). В зарубежной традиции указательное местоимение this в интродуктивной функции именуется «indefinite this», что сближает его с неопределенным артиклем a/an. В подобной ситуации как неопределенный артикль, так и указательное местоимение обозначают нечто новое, составляющее рему высказывания, т.е. роль в информационной структуре высказывания этих двух конституентов схожа [Гак 2000: 173-175]. Однако в последнем случае форма не соответствует содержанию ИГ, что, во-первых, может рассматриваться как своеобразный стилистический прием, а, во-вторых, фокусирует внимание 52 адресата на последующих частях текста. Посмотрим, как этот механизм реализуется в афроамериканском материале: (6) This lady was riding on a train, and she had a son named Jesse (SJ, 165, 91). Несомненно, такой зачин подготавливает читателя/слушателя к дальнейшему развитию событий, которые, по-видимому, должны быть связаны и с местом, где происходит действие, и с сыном действующего лица и пр. В качестве определителя/актуализатора имени может выступать наречно-местоименное сочетание this here, по сведениям Г.А. Вейхмана, употребление this here характерно и для диалекта английского графства Глостершир [Вейхман 2002: 62]: (7) This here drummer was in this place, and so a man come in and asked the old lady, said did she have any syrup (SJ, 236b, 132). Стоит отметить, что в интродуктивной функции в афроамериканском английском (далее ААЕ) наиболее часто как раз используется указательное местоимение this/these (в книге Д.К. Данс [Dance 1978] около 46% всех рассказов в первом-втором предложениях содержат ИГ именно с этим актуализатором). 2. Атрибутивная определенность К. Доннелан различает два типа употребления определенных дескрипций: референтное и атрибутивное [1982]. Референтное (или прозрачное) употребление означает, что значение дескрипции не входит в содержание высказывания, служит только для указания на объект, который известен как говорящему, так и слушающему. В таком случае имя характеризуется узкой зоной референции, способно отчетливо идентифицировать объект, т.к. продуцент имеет в виду нечто конкретное [Арутюнова 1977а: 321]. 53 При атрибутивном (непрозрачном) употреблении дескрипции ее значение входит в смысл высказывания; подобная дескрипция относится к некому объекту, неизвестному коммуникантам, однако его существование имплицируется предикатом (событием) [Арутюнова 1998: 411]. Иными словами, если у говорящего нет возможности произвести референцию к определенному объекту (т.к. пресуппозиция существования не порождает идентифицирующего знания объекта референции – отсутствует информация для индивидуализации объекта), ИГ атрибутивна. При атрибутивной референции ИГ не указывает на объект, а выражает его качество, признак [Арутюнова 1976: 192]. (8) …so that the guilty person will repent and return your hat (SJ, 82, 53). (9) The warden said, “The smart man will be released, if you tell me the various parts of the body” (SJ, 176, 96). «При атрибутивном употреблении референциальное намерение говорящего состоит в том, чтобы произвести референцию к объекту, удовлетворяющему выбранной номинации, каков бы он ни был <…>. При референтном употреблении намерение говорящего состоит в том, чтобы произвести референцию к определенному объекту, выбрав одну из возможных номинаций данного объекта (но не единственно возможного) <…>» [Шмелев 1992: 276]. Как показывает В.Г. Гак, иногда ИГ может быть понята двояко: либо объект референции известен адресату, и ИГ представляет собой перифразу (определенная специфирующая / конкретная референция), либо объект неизвестен, ИГ не соотносится ни с каким определенным объектом (атрибутивная референция) [Гак 2000: 171]. Пример, приведенный ниже, можно истолковать поразному: либо речь идет об определенной, отдельно взятой церкви, либо любой, удовлетворяющей дескрипции: 54 (10) … you mustn’t talk like that, especially in the house of the Lord (SJ, 71, 48). Ю.Н. Черникова полагает, что в британском варианте английского языка указательные местоимения those (иногда, но не всегда, после оборота there are) и such следует рассматривать как средство осуществления атрибутивной референции [Черникова 1993: 77-78], т.к. признак известности приписывается не объекту референции, а некоторому признаку этого объекта/объектов [Крылов 1984: 138]: (11) Dere’s no sech word as a Cubie no mo’ (HCWR, 5, 4500). (12) So there are such things as ghosts (SJ, 45, 32). Мы считаем, что очень часто встречаемые в афроамериканском материале сочетания like this/like that также осуществляют атрибутивную референцию, однако только в тех случаях, когда эти сочетания выступают в качестве распространителя имени: (13) Yo’ know whut specialize in things like that (HCWR, 5, 4495). (14) … he went out there and (you used to get quinine in lil’ blue bottles like that) he got one o’ them lil’ bottles… (SJ, 54, 38). Такие контексты следует отличать от дейктического употребления данных сочетаний: (15) He’d come out there with his shirt open like that [opening shirt to reveal split chest], you know (SJ, 28, 23). Итак, атрибутивная определенность в британском варианте и ААЕ выражается с помощью идентичного инвентаря языковых средств. 3. Условная/гипотетическая определенность В британском варианте этот тип относительной определенности не имеет специальных средств выражения. Референт не фиксирован в реальном мире, что не 55 позволяет говорить о наличии идентифицирующего знания этого объекта референции у коммуникантов. В реальном мире соответствующего дескрипции объекта не существует, потому можно вести речь об объективной неопределенности референта, т.к. объект существует в мире возможном, или мире будущего. Действительность выступает как предполагаемая или выражаемая в контексте слов с модальным значением (например, глаголы с семой модальности to want, to be eager и пр.), будущего времени, предположительности, вопросительности и т.п.) [Шмелев 1992: 273]. (16) So when he say, “L-O-O-O-RD, send the dove,” he sent this cat down there on the string (SJ, 97b, 61). (17) An’ de bone dat goes up de stream – dat’s de bone (HCWR, 1, 259, 75). (18) You kill a buzzard, you boil ‘im, and you get the grease (SJ, 156, 87). (19) That dumbbell tol’ me to go down to the Cadillac place and buy a Cadillac – and how I gon’ buy dis Cadillac… (SJ, 182, 99). В нашем материале такие случаи достаточно частотны, т.к., например, тексты Г.М. Хиата иногда представляют собой инструкции (контекст будущего времени, модальных слов). Условная определенность может быть как анафорической (примеры 16, 19, 20, 21, а также 18 – ассоциативная анафора), так и катафорической (примеры 17, 22): (20) …an’ yo’ git a iron pot an’ put this cat in that iron pot (HCWR, 259, 75). (21) …I’m goin’ bring you a white dove, and if you get up in the belfry, when I get to preaching, you drop the dove down (SJ, 97b, 60-61). (22) If you git this gold-finding hand that I spoke of, begin to walk backward and forward… (HCWR, 5, 11263, 56 4174). И здесь можно говорить об идентифицирующей референции к известному объекту, но существующему в гипотетическом мире – мире, который конструируется автором речи [Арутюнова 1977б: 189]. 4. Дистрибутивная относительная определенность Данный тип референции имеет место, когда референция осуществляется в переменном денотативном пространстве, т.е. фрагмент внеязыковой действительности не является постоянным, а «…задается поочередно выбираемыми элементами некоторого введенного в рассмотрение множества» [Шмелев 1995: 19]. Однако в каждом из изменяющихся денотативных пространств референт фиксируется однозначно. Дистрибутивная определенность не может быть абсолютной в силу того, что коммуниканты не обладают идентифицирующим знанием об объекте референции, т.к. ни о каком конкретном объекте речь не идет, высказывание имеет обобщенное значение: (23) Sometimes some have strong minds (HCWR, 1, 14, 12). (24) Every black cat has got dis bone (HCWR, 1, 258, 75). Подобные контексты отличаются от общеродовых тем, что последние отсылают ко всему классу объектов (всем или типичным представителям неперечислимого класса) [Шмелев 2002: 77]: (25) …all of ‘em [roots] has some legend behind of ‘em (HCWR, 1, 15, 17). В случае дистрибутивной относительной определенной референции референты фиксируются внутри поочередно меняющихся «микромиров». Средствами выражения этой субфункции служат нулевой артикль, указательные местоимения, неопределенные местоимения 57 some, every. Как и в стандарте, в ААЕ этот тип референции осуществляется довольно редко. Итак, с точки зрения инвентаря языковых средств, выражающих относительную неопределенность, различий нами выявлено не было. С точки зрения их употребительности, значимости и удельного веса в выражении относительной определенности имеется ряд расхождений. Например, определенный артикль the в интродуктивной функции используется в ААЕ в 0,8% случаев, а в британском варианте – в 0,1%; указательные местоимения this/these в этой же субфункции встречаются в 2% контекстов, а в стандарте – всего в 0,2% и т.п. В целом же необходимо отметить, что расхождения невелики и могут быть объяснены с позиций своеобразия афроамериканских текстов, носящих ярко выраженный фольклорный характер. Почти полная идентичность инвентаря языковых средств объясняется универсальностью категории определенности/неопределенности, с одной стороны, и свидетельствует о том, что посткреольское состояние ААЕ оказалось столь близким к языку-лексификатору (английскому, представленному его британским вариантом), что в идиолектах афроамериканцев преобладают акролектные черты, с другой. Иными словами, креольский язык (ААЕ) приближается к литературному (британскому варианту английского языка). Литература: 8. Арутюнова Н.Д. Номинация и текст // Языковая номинация: Виды наименований / отв. ред. Б.А. Серебренников. – М.: Наука, 1977а. – С. 304-357. 9. Арутюнова Н.Д. Номинация, референция, значение // Языковая номинация. Общие вопросы / отв. ред. Б.А. Серебренников. – М.: Наука, 1977б. – С. 188-206. 3. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. – М.: Наука, 1976. 58 – 383 с. 4. Арутюнова Н.Д. Референция // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – С. 411-412. 5. Блох М.Я. Теоретические основы грамматики. – М.: Высшая школа, 2004. – 160 с. 6. Бондаренко О.Г. Функционально-семантическое поле дейксиса в современном английском языке: дис. … канд. филол. наук. – Ростов-на-Дону, 1998. – 180 с. 7. Вейхман Г.А. Новое в грамматике современного английского языка: учеб. пособие для вузов. – 2-е изд., дополн. и испр. – М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2002. – 544 с. 8. Вендлер З. Сингулярные термы // Новое в зарубежной лингвистике / сост., ред. и вступ. ст. [с. 5 – 40] Н.Д. Арутюновой. – М.: Радуга, 1982. – Вып. XIII: Логика и лингвистика (проблемы референции). – С. 203-236. 9. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. – М.: Добросвет, 2000. – 832 с. 10. Доннелан К.С. Референция и определенные дескрипции // Новое в зарубежной лингвистике / сост., ред. и вступ. ст. [с. 5 – 40] Н.Д. Арутюновой. – М.: Радуга, 1982. – Вып. XIII: Логика и лингвистика (Проблемы референции). – С. 134-160. 11. Крылов С.А. Детерминация имени в русском языке: теоретические проблемы // Семиотика и информатика. – М.: ВИНИТИ, 1984. – Вып. 23.– С. 124-154. 12. Крылов С.А., Падучева Е.В. Местоимение // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – С. 294-295. 13. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. – М.: Наука, 1985. – 272 с. 14. Черникова Ю.Н. Функционально-семантическое поле определенности-неопределенности в современном английском языке: дис. … канд. филол. наук. – Ростов-на-Дону, 1993. – 258 с. 15. Шмелев А.Д. Определенность / неопределенность в аспекте теории референции // Теория функциональной грамматики. Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность / отв. ред. А.В. Бондарко. – М.: Наука, 1992. – С. 266-278. 16. Шмелев А.Д. Референциальные механизмы русского языка: автореф. дис. … д-ра филол. наук. – Москва, 1995. – 48 с. 59 17. Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. – М.: Языки славянской культуры, 2002. – 496 с. 18. Шмелева Т.В., Шмелев А.Д. Прагматические аспекты теории референции // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики: сб. обзоров; отв. ред. В.И. Герасимов. – М.: ИНИОН АН СССР, 1984. – С. 97-136. ИСТОЧНИКИ: SJ – Dance D.C. Shucking and Jiving. – Bloomington: Indiana University Press, 1978. – 390 p. HCWR – Hyatt H.M. Hoodoo – Conjuration – Witchcraft – Rootwork: in 5 vol. – Hannibal, MO: Western Publishing Inc., 1970 – 1978. © Овешкова А.Н., 2012 Т.Н. Осинцева, г. Санкт-Петербург КАТЕГОРИЯ ВРЕМЕНИ В КУЛЬТУРНОМ КОДЕ СЛАВЯНСКОГО И ГЕРМАНСКОГО ГОРОДА (БЕРЛИН, ПЕТЕРБУРГ, ПРАГА) Если еще век назад счастливые англичане могли с гордостью утверждать, что их дом - их крепость, то в эпоху глобализации границы дома, зачастую, расширяются, как минимум до города, а то и до страны, до части света, континента, планеты... Удивительным образом, пространственные рамки перестали, как ограничивать, так и защищать мир, который мы относим к понятию "мой". Тогда что? Какие связи и факторы позволяют нам определить свое место в мире? Как происходит процесс пространственной идентификации? Откуда берется это ощущение, что ты дома, что ты внутри системы, которая призвана тебя защитить от неопределенности и безграничности мира? Где та точка, за 60 которой начинается новая система? Где грань, переходя которую, ты становишься чужим? Боюсь, что ответа нет, вернее нет простого ответа. Эта грань имеет, по-видимому, как минимум две стороны: одной она обращена в мир внешний, а другой - в мир внутренний. Другими словами, индивидуальная картина мира является одновременно картой, на которой обозначены наши представления о пространстве. Эти предствления, в свою очередь, находятся в непосредственной зависимости от индивидуального типа восприятия времени. Таким образом, чтобы решить простой вопрос - где кончаюсь «я», и начинается «моя» среда обитания, и следующий - где граница между «своей» и «чужой» средой, нам нужно разобраться в одном из главных вопросов философии: «Что есть время, и каковы его отношения с пространством»? Не думаю, что нам это удастся лучше, чем Канту, Бердяеву и Хайдеггеру, однако, можно попытаться разобраться с нашим собственным восприятием этой основополагающей категории бытия. Для этого попробуем провести эксперимент. Представьте, что Вы выполняете простое ежедневное действие, к примеру чистите зубы, или завязываете шнурки. Зафиксируйте это представление в памяти. А теперь вспомните, как Вы чистили зубы первый раз в жизни, десять лет назад, три года назад, вчера, или, если не можете вспомнить, представьте, как это могло бы быть? А как это будет завтра, через три года, через десять лет? Представили? Каким было ваше представление? Видели ли Вы мальчика или девочку на табуретке, разбрызгивающего воду и размазывающего пасту по зеркалу, или Вы давились противной пастой вместе с ним? Наблюдали за грустным взглядом женщины, увидевшей в процессе нехитрого утреннего ритуала оспинки неизлечимой болезни под названием "старость", или рассматривали лишнюю линию 61 на лбу ее глазами? Постарайтесь проделать процедуру еще раз с любым другим простым действием - можно пить кофе, рисовать, играть на скрипке - важно чтобы это действие было привычным для Вас. Лучше сделать для себя таблицу и отмечать в ней ответы, например, так: Время действия В первый раз Десять лет назад Вчера Через 10 лет Со стороны + - Глазами деятеля + + + На примере таблицы мы видим, что респондент имеет преимущественно ассоциативный тип восприятия времени. Итак, о типах. Установлено, что есть два основных типа восприятия времени: ассоциативный, как у нашего воображаемого испытуемого и диссоциативный [Гуленко 1993]. Чтобы разобраться в сути проблемы, вспомните какую-нибудь реку, только не озеро, не море, а именно реку. Как нарисована она на Вашем внутреннем мониторе? Можно смотреть на реку с холма или горы, замечая каждую излучину, любуясь уверенным спокойным течением или бурным мощным преодолевающим бегом, но наблюдая картину реки в целом, находясь, как бы сверху, охватывая перспективу. А можно вспомнить солнечный июльский день, теплый речной песок, бутылочную зелень воды, тугие пузырьки воздуха, которые сначала выдыхаешь, а потом осторожно лопаешь пальцем, высиживая под водой минуту на спор. Какая у Вас река? Люди с диссоциативным мышлением обычно наблюдают за рекой извне, с безопасного расстояния, четко осознавая как красоту, так и опасности, таящиеся в ее заводях. В предыдущем эксперименте у них позиция 62 наблюдателя, то есть они видят свое действие со стороны. Это огромное преимущество. Человек с таким типом восприятия времени обычно пунктуален, точен в своих планах и расчетах. Каждому делу отведен свой период на временной прямой, он никогда не схватится за новый проект, не завершив предыдущего, не станет одновременно писать статью, говорить по телефону, заплетать косы дочери и варить суп. Нет, суп не зальет свежевымытую поверхность плиты, коллега не услышит в трубку диких криков сопротивляющейся дочки, а статья будет написана и сдана в срок без нечаянных вставок кулинарных рецептов. Такие люди имеют, как правило, отличную память, способны моментально определить причинно- следственные связи между явлениями, обладают аналитическим умом и твёрдые характером. Ассоциативный тип восприятия времени бросает вас в пучину реки. Можно лишь на минуту попытаться высунуть голову, оглядеться, в надежде, что направление более или менее верное, и продолжать заплыв, полагаясь на попутное течение. Таким людям нелегко. Они способны опоздать на собственную панихиду. Никто, и они сами в первую очередь, не знает где они будут завтра, через месяц, через год.. Будут лечить, учить или строить? Разойдутся или сойдутся с мужьями, женами, друзьями... Такая неопределенность не способствует карьерному росту, влияет на образ жизни, отдаляя его от здорового на расстояние мечты, усложняет личную жизнь. Однако, все не так уж сумрачно! Если Бог наградил Вас ассоциативным восприятием времени нужно кричать "ура", потому что Вы - Цезарь, Вы можете делать несколько дел одновременно, успешно трудиться на нескольких работах, преуспевая в разных сферах деятельности. Если такой человек не впадает в крайности, то он очень успешно выбирает жизненный маршрут 63 [Зелинский 2008]. Это словно союз, который ты заключил с временем: ты ощущаешь его течение сквозь каждую твою жилку, точно это не кровеносные сосуды, а каналы, по которым со страшной скоростью несутся минуты, года, столетия. Это трудно, но в замену время позволяет тебе прожить как бы несколько жизней одновременно: любя и ненавидя, страдая и радуясь, считая деньги и одновременно их бездумно тратя. Люди с ассоциативным восприятием времени способны почувствовать то, что им не дано увидеть. У них есть дар предвидения, но нет возможности предотвратить надвигающееся, так как они не могут планировать и осуществлять задуманное с упорством и методичностью. Что, вам не нравятся оба типа? Не расстраивайтесь. Природа не любит крайности. Как правило, в каждом человеке есть черты и того и другого типа, однако всегда есть перевес в ту, или иную сторону. Встречаются и чистые аасоциаты и диссоциаты, вызывая насмешки и раздражение окружающих, однако, именно крайностям присуще гениальное. Ситуация усугубляется национальными особенностями, обусловленными культурным кодом и языковой картиной мира. Вильгельм фон Гумбольт определял язык как круг, ограничивающий наши возможности восприятия и осознания действительности. Находясь внутри этого круга невозможно увидеть себя со стороны, а тем более понять мир за пределами круга. Только преодолев притяжение, которое сродни Земному, а значит требующее не меньших усилий для выхода на орбиту, индивидуальное сознание способно воспринять мир с другим способом кодирования. Не вдаваясь в тонкости психолингвистического анализа скажу лишь, что грамматика славянских языков в большей степени ассоциативна, а германских диссоциативна. Присущая 64 славянским языкам категория вида (делал - сделал) вынужденно помещает нас внутрь потока времени. Событие не делится на отрезки, но воспринимается в целом, либо, как процесс, либо как результат. Тогда как в германских языках нет всеобъемлющего вида, но есть, так называемый " приступ к действию" или "Actionsart", сообщающий нам об этапе действия: начале, ядерной деятельности или конце. Разветвленная видо-временная система английского глагола позволяет с необыкновенной точностью определить как действия соотносятся друг с другом в рамках события, как долго и с какой интенсивностью они производились и к какому результату привели. Не буду более загружать Вас лингвистическими подробностями, каждый желающий может попробовать разобраться в соотношении Indefinite - Continious - Perfect в рамках английской грамматической категории " Tense". Однако, этот простой лингвистический факт самым непростые образом оказывает влияние на наше стереотипическое восприятие действительности и национальную картину мира. Итак, двигаясь от индивидуального мы подошли к национальным особенностям восприятия времени и их проявлениям в культурное коде того или иного социума. Вне зависимости от нашего желания, волею судеб мы с самого рождения воспринимаем мир сквозь призму национального культурного кода. Что ж, нам остается лишь признать этот факт и учитывать его в дальнейших рассуждениях, теперь уже о пространстве. В той же мере, в которой мы обречены на языковую среду, мы неизбежно находимся и в пространственной зависимости территориально обусловленной местом рождения. Культурный код состоит из семиотических знаков, в число которых входит и визуальный ряд доступный взору ребенка. Оставим 65 проблему онтогенеза Пиаже и Выготскому и вернемся к вопросу нашей индивидуальной идентификации в пространстве. Проведем еще один эксперимент. На этот раз, попробуем поиграть в ассоциации - дать от двух до пяти реакций на слово- стимул. Реакции должны быть произвольными, то есть следует записать то, что сразу приходит в голову, не разрешая себе размышления на тему "Что бы это значило". На каждый стимул - не более 20 секунд, то есть Вы должны уложиться в одну минуту, так как стимулов будет только три. Если Вы приготовили карандаш, бумагу и часы, мы начинаем: Часы Время Город Посмотрим на ваш лист с некоторым набором слов и попытаемся их проанализировать. Все слова существительные нарицательные, и ассоциативный ряд к ним может быть как парадигматическим, то есть состоять из существительных, так и синтагматическим, то есть состоять из других частей речи, сочетающихся с предложениями стимулами. РАС (Русский ассоциативный словарь) дает такие наиболее частые ассоциации к стимулу часы - время, наручные, настенные, куранты, электронные - тем самым подчеркивая вещественность понятия, выделяя функцию, устройство и типическую принадлежность [Русский ассоциативный словарь]. Время, согласно данным того же словаря дает более сложную и говорящую цепочку. Для русского человека время - деньги и его можно тратить, убивать, проводить, терять и лишь изредка беречь. Наличие большого числа синтагматических ассоциаций свидетельствует о включенности категории времени в мировоззренческий круг личностного восприятия. 66 Деструктивность отношения ко времени в русской национальной картине мира очевидна, хотя и не является уникальной национальной чертой (to kill the time, to while away the time). Стимул "город" дает наибольшее число индивидуальных реакций со статистическими показателями 1 на 100. В целом ассоциативный ряд выглядит так: город - деревня (парадигматическое противопоставление), родной, любимый, знакомый/незнакомый, столица, вечный, история, индустриальный, река, сказка, власть, пробки, квартира, работа, семья, смог, небоскреб и т.д. То есть, отношение к городу характеризуется во-первых, как к противовесу аграрного образа жизни, к некоему культурноисторическому и социальному центру, дающему кров, возможность работать, иметь семью. Город воспринимается, как среда обитания современного человека, со всеми присущими ему проблемами экологии, транспорта социального неравенства. Теперь вы можете сравнить свои индивидуальные реакции с данными словаря и установить уровень стереотипического в вашем мышлении. В каждом эксперименте есть три составляющих результата - данные о изучаемом явлении, данные о знаке, маркирующем изучаемое (синтагматические и парадигматические отношения знака, антонимические и синонимические ряды, референтные и клишированные ассоциации) и данные о респонденте, его психологических особенностях и социальном статусе. Если у вас появилось желание принять непосредственное участие в эксперименте, будем благодарны за данные и непременно отправим Вам свой анализ ваших ответов и таблицы. Но вернемся к нашей теме пространственной идентификации личности. Здесь, пожалуй нельзя обойтись 67 без определения культурного кода, разработанного современной школой семиотики. Не сомневаюсь, что читатели знакомы с работами Ролана Барта, Умберта Эко, Леви-Стросса, или еще познакомятся с ними. Приведу лишь наиболее общие понятия, необходимые для понимания наших рассуждений. Культура в семиотике понимается как знаковая система, по существу являющаяся посредником между человеком и окружающим миром. Она выполняет функцию отбора и структурирования информации о внешнем мире. Соответственно, различные культуры могут по-разному производить такой отбор и структурирование, вырабатывая уникальный национальный культурный код. Кодирование производится разными способами и на различных уровнях. Город, как результат семиотического кодирования, несет огромное количество информации исторического, социального и психологического характера. Человек в культурном пространстве города зажат в тиски различных семиотических систем, начиная с языка и заканчивая знаками дорожного движения. На эту симфонию знаков накладывается интенциональная (индивидуально обусловленная жизненным опытом и особенностями образования и мировоззрения) картина мира. В результате мы получаем уникальное прочтение пространственного объекта, как если бы мы читали одну книгу с соседом по купе в поезде дальнего следования и, сравнивая впечатления, удивленно обнаруживали, что каждый вынес из текста совершенно различные сведения, идеи, образы. И чем случайнее попутчик, тем больше эти различия. Проведем еще один эксперимент. Попробуйте вспомнить города, где Вы были счастливы, приезжая в которые, вздыхали с облегчением и ощущали эмоциональный подъем. А теперь наоборот, города, где все 68 шло не так как надо, Вы болели, опаздывали на поезда и самолеты, расставались с любимыми. Запомните список, и в конце нашей беседы попробуйте проанализировать, почему это происходит или происходило именно с Вами. Ведь в каждом из этих городов живут люди и каждый день неосознанно подвергаются воздействию их семиотического поля. Для примера возьмем города, принадлежащие разным национальным культурным образованиям. Я выбрала три города - Петербург, Прагу и Берлин, хотя все эти города не являются типическими для своих культур. Если говорить о городе типическом для славянской, а точнее русской культуры, это скорее Москва, для англосаксонской несомненно Лондон, а если брать национальную стратификацию, то для Германии это Франкфурт на Майне или Кельн, а для Чехии - Брно. Однако, наш выбор не случаен. Это города с наиболее развитым знаковым пространством, как архитектурным, так и социально-мифологическим, историческим и, несомненно, психологическим. Это отражено, как в литературе, так и во внешнем облике этих городов. Еще одна особенность выбранных объектов - их особые отношения с временем. Опираясь на наши предыдущие рассуждения, смею утверждать, что для города, как и для индивида, характерен тот или иной тип восприятия времени, а наше приятие или неприятие города во многом зависит от того насколько эти типы совпадают. Три выбранных города уникальны именно с этой точки зрения. На наш взгляд, Петербург воспринимает время диссоциативно, входя в противоречие с общим ассоциативным типом русской национальной картины мира и ассоциативностью славянского ядра языкового кода. Берлин же, напротив, ассоциативен до предела, несмотря на явственную тенденцию в немецком 69 культурное коде к последовательному и четкому разделению событий, планомерности действий и ожидаемости результатов. Прага обладает уникальным смешанным восприятием времени. Она индифферентна к культурным кодам, получив прививку от всех европейских культур, исторические катаклизмы которых как волны прокатывались по пространству города заполняя его романскими колоннами Клементинума - монастыря сначала Доминиканцев, а затем Иезуитов, готическими башнями собора Святого Витта, построенного для утверждения могущества католической церкви на территории Пражского епископства, барочными дворцами Габбсбургов и Люксембургов, Гуситскими памятными домами и, в довершение всего огромным памятником Иосифу Сталину, на смену которому пришел пражский метроном. При славянских корнях, чешский язык пользуется латиницей, что является само по себе идеологическим знаком. При наличии государства, мы можем говорить об отсутствии уникальной истории, так как история Праги - это история взаимоотношений более сильных соседей - от Шведов и Русских до Итальянцев и Англичан, не говоря уже о Австрии, Саксонии, Пруссии... При наличии национального языка, самые выдающиеся литераторы, такие как Франц Кафка, писали на немецком. Город должен был либо погибнуть, как единое целое, либо научиться ассоциировать знаки разных культурных кодов, внося их в свой язык, переплавляя в уникальное полотно совершенно особого общеевропейского города. Может быть поэтому город так любят иностранцы. Не туристы, нет! Хотя и таковых здесь более чем достаточно, но иностранцы, которые по разным причинам не совпали с собственной культурной средой и предпочитают воспринимать ее извне. Так было всегда - огромное Пражское Гетто, получавшее привилегии и признание 70 человеческого достоинства при короле Йозефе, резиденции Польских и Австрийских дворян, итальянские кварталы – тому подтверждение. И сегодня русская диаспора не является в городе самой многочисленной, как мы могли бы предположить. На первом месте немцы, затем итальянцы, потом славянские нации близлежащих стран и только после Украинцев идут многочисленные наши соотечественники. Спросите у знакомых и друзей, я уверена, вряд ли найдется человек, которому Прага активно не понравилась, хотя я допускаю, что кого-то ее красоты могли оставить равнодушным. Это следствие нейтралитета, который Прага и Время заключили в обмен на утрату национальной идентичности. Есть и материальные знаки в семиотике города, подтверждающие нашу концепцию. Оставив лавры лучшего аналитика визуальных образов Умберто Эко, обратимся к тому, что казалось бы лежит на поверхности и не требует анализа. Посмотрим на городские часы. В Праге много часов, но знаковыми на наш взгляд являются Орлой - часы на Строместской ратуше и часы на Староновой синагоге в Йозефовом городе. Оба этих предмета, на наш взгляд, давно утратили свою базовую функцию - отсчета времени, и превратились в символы. Орлой, с его фигурками Апостолов в окошечках, кинематографичным скелетом и живым горнистом стал кукольным театром, оптимистично провозглашающим несущественность происходящих событий. Кто из тысяч туристов, снимающих на камеры движение костлявой конечности Смерти задумался о вечном, или хотя бы о сиюминутном или хотя бы сверил часы? Я пробовала поспрашивать у людей в толпе, который час - все смотрели на наручные часы или телефон, и ни один на башню! Можно только позавидовать городу, не замечающему время. Однако оно идет, но куда? И это еще один вопрос, которому Прага предпочитает не искать 71 ответа. На Синагоге Вы найдете два циферблата - один традиционный, показывающий более или менее точное время, а другой с арамейскими символами и стрелкой, которая движется в обратном направлении привычному ходу: справа налево. Пусть каждый выберет свое направление движения. Праге все равно. Она устала. Она не собирается встраивать вас в свою структуру и люди, живущие здесь воспринимают, зачастую, город, как приятную декорацию к собственной жизни. Плохо это или нет - эпистемилогический подход не подходит для решения наших задач. Попробуем разобраться с еще одним городом, не раз охарактеризованным как призрак и декорация в литературе и поэзии. Вы правы, речь о Петербурге. Город, построенный в соответствии с картиной мира одного человека и превратившийся в город одной семьи, национальную принадлежность которой трудно идентифицировать, обречен на сложные взаимоотношения с временем. Одно очевидно - соразмерность, чистота линий, планомерность застройки и единство концепциивсе свидетельствует о диссоциативном восприятии времени коллективным историческим бессознательным города. Или напротив? О сознательном насаждении чуждой концепции и формата восприятия? Я склоняюсь к второму мнению. Время безжалостно, и оно жестоко мстит за недолгие периоды побед. 300 лет Дома Романовых оказались пределом терпения Времени, и город, как единое целое, перестал существовать. Сегодня можно найти останки Петербурга, хорошо сохранившиеся ветви Ленинграда и всеобъемлющий Питер на пространстве одного города. Имея непосредственное отношение к этому городу, трудно оставаться в поле объективных рассуждений. Мне трудно в этом разваливающемся, растоптанном, обильно политом кровью и приправленном 72 нечеловеческим ужасом и страданиями пространстве, которое, несмотря на все исторические катаклизмы остается диссоциативным, отчаянно сопротивляясь катку Истории. Что же здесь происходит с часами? Какие часы Вы назовете, как знаковые, знаменитые, по каким часам живет город? Весьма поверхностное исследование показывает, что главным часовым механизмом города является пушка. Это грустный символ. Другие часы - на Адмиралтействе знамениты лишь своим "адмиралтейским полднем", временем, когда заканчивалось заседании коллегии, и Петр отправлялся пропустить первый стаканчик водки. Часы на Думской улице сугубо функциональны, так же как и ординарные часы в скверах и на фасадах зданий. Но что удивительно, пробовали ли Вы проверить, насколько точны их показания (слово, подходящее для Петербурга)? Каждый день, шагая по Фонтанке, я замечала время на часах на углу с улицей Ломоносова, возле здания ЦБ России, а затем перейдя через мост, сравнивала с временем на часах на углу площади Ломоносова и улицы Росси. Время не совпало ни разу! Минимальная разница в 4 минуты. Можно попробовать встать у разных часов и сверить время, почему-то я уверена в результате эксперимента. И мои любимые петербуржские часы - "Часы -павлин", которые хранятся в Эрмитаже и работают лишь по большим праздникам. Таким образом, мне кажется просматривается весьма печальная концепция времени в северной столице, и без того переполненной знаками, мифами и символами. Во первых - у каждого здесь свое время. Во вторых, что бы ты не делал, мыслями ты устремлен назад - к "адмиралтейскому полдню", как желаемой черте, за которой отдых и свобода. А главное, к черте, предшествующей полуденному выстрелу пушки. 73 Город словно застыл в этом часе, между воображаемым временем и страшной реальностью. И третье - элитарность времени: оно не для улицы, оно хранится в изящных часиках работы знаменитых ювелиров и сообщает правду лишь избранным. Избранные давно сметены гегемоном, часы-павлин остановлены, а пушка все бьет и бьет по городу возвещая победу Времени над произволом человека. Это грустная история, но не осознав причин и истоков проблемы, не отыскать решения. Так учил еще один немец в душе и Австриец в пространстве - Зигмунд Фрейд, правда опираясь на сексуальные переживания и ориентиры. Но этот ракурс мы оставим до следующей статьи, а теперь обратимся к последнему городу в списке - Берлину. Берлин, город будущего, город в котором ощущаешь ход истории здесь и сейчас. Город, некогда разъединенный материальным железным занавесом, хранящий артефакты самой трагической истории в этимологии города. Даже блокада Ленинграда была общей бедой единого организма. Разделив Берлин стеной, История словно проводила эксперимент, как ребенок с ящерицей и хвостом. Представьте человека разрезанного напополам, выживут ли его разобщенные части? Нет, он обречен. Берлин спас общий культурный код, в первую очередь язык и пространство. Осталась какая-то незаметная артерия, "Чек-Поинт Чарли" или что-то еще, позволившая городу выжить. Если Вы поедете в Берлин немедленно, у Вас есть эта уникальная возможность физически ощутить движение времени по пространству города вместе с новыми постройками Сантьяго Колотравы и реставрационными работами по восстановлению зданий ушедшей эпохи прусского имперского стиля. Здесь же - то чего нет ни в одном западноевропейском городе - здания с советской символикой в стиле сталинского ренессанса, их 74 не сносят. Берлин больше не боится прошлого. Он сказал себе, вняв советам великой немецкой школы философии: « Время вечно, мы преходящи, но мы будем в рамках отпущенного нам времени делать все, чтобы исправить собственные ошибки и не допускать новых». Что же здесь с часами? Есть часы на ратуше, как же без них, есть многочисленные часы на улицах ( время везде совпадает), и наконец, часы мира на Унтер-ден-Линден, рядом с Александр Платц, которые показывают время в любой точке мира. Можно ходить по кругу, будто описывать витки по орбите Земли, наблюдая за сменой дня и ночи в разных часовых поясах. Берлину есть дело до всех и до каждого. Он огромен, полон музеев, лесопарков, исторических зданий и новостроек. И через весь этот мощный организм, как аппарат Елизарова вдоль больной конечности, протянуты останки Берлинской стены, которая является, на мой взгляд, главным энергетическим и идеологическим символом современного Берлина и Германии в целом. А теперь попробуйте разобраться в Ваших ощущениях. Помните наш эксперимент с воспоминаниями о городах? Попробуйте установить насколько ассоциативны или диссоциативны знакомые Вам города, и совпадает ли Ваше восприятие времени с типическим восприятием времени городом, как единым культурным организмом. Итак, мы вернулись к проблемам взаимоотношений пространства и времени. Они сложны, но человек еще более сложная субстанция. Это сгусток интеллектуальной и психической энергии, барахтающийся в тенетах Времени в непостижимом пространстве Вселенной. Хотелось бы надеяться, что наша небольшая статья поможет комунибудь, по крайней мере для автора она была несомненно полезна, подойти к вопросу собственной идентификации и 75 осознания себя в Пространстве и Времени. Литература: 1. 2. 3. 1. Гуленко В.В. Типологическая целостность социона: Образование социотипов по базису Юнга // Школа гуманитарной соционики, 1993. – Электронный ресурс. – Режим доступа: http://socionics.kiev.ua/article/typecl/ 2. Зелинский С.А. Управление психикой посредством манипулятивного воздействия // Пси-факторб 2008. – Электронный ресурс. – Режим доступа: http://psyfactor.org/lib/zelinski1-04.htm 3. Русский ассоциативный словарь. – Электронный ресурс. – Режим доступа: http://tesaurus.ru/dict/dict.php © Осинцева Т.Н., 2012 Н.В. Пестова, УрГПУ, г. Екатеринбург «ГРЕЗЯЩИЕ ЮНОШИ» О. КОКОШКИ: О «ТРУДНОСТЯХ ПЕРЕВОДА» СТИХОТВОРЕНИЯ В 1908 году в столице Австро-Венгрии Вене с успехом прошла одна из самых значительных международных художественных выставок «Kunstschau Wien 1908» (01.06.–16.11.1908), признанная «подлинным триумфом венского художественного движения в неоклассической фазе ар деко» [1, C. 421]. Ее устроители – Венские мастерские (Wiener Werkstätten), Школа декоративного искусства (Wiener Kunstgewerbeschule) и отколовшаяся от Сецессиона группа Г. Климта – выступили как истинные творцы элитарной культуры: 76 художники во главе с президентом выставки Г. Климтом отобрали для нее экспонаты по принципу единства изящных и прикладных искусств. Кроме живописи, графики и скульптуры широко представлены были керамика, садовая архитектура, мебель, одежда, книги. Впервые предметы быта были поданы как музейные экспонаты и наглядно демонстрировали основную идею выставки о необходимости охвата всех сторон жизни художественными устремлениями и придания ей форм красоты. Именно на ней участники группы Г. Климта совместно с другими художниками широко познакомили публику со своими произведениями. Среди работ была и самая популярная со времен Выставки картина «Поцелуй» («Der Kuß», 1907/1908), приобретенная Галереей современного искусства (впоследствии Бельведер). Благодаря этой выставке и лично Г. Климту на культурной сцене Австрии и Германии появляются юные разносторонние дарования, имена которых сегодня символизируют переход от ар деко к австрийскому экспрессионизму в живописи и литературе: Оскар Кокошка, Эгон Шиле, Рихард Герстль, Рудольф Кальвах. Одним из заметных экспонатов выставки стала маленькая книжка ученика Школы декоративного искусства О. Кокошки (1886–1880) со стихотворением в прозе «Грезящие юноши» («Die träumenden Knaben», 1908). Тиражом в 500 экз. она вышла в издательстве Венских мастерских («Verlag der Wiener Werkstätten») с восемью цветными литографиями, выполненными в шести цветах, и двумя черно-белыми. Титульная черно-белая виньетка многократно повторяет литеру W – фирменный знак Венских мастерских. Каждая литография отмечена личной монограммой автора – ОК. – как это было принято у художников и ремесленников этого объединения (1903– 1932). По узкому полю каждой страницы, справа от 77 литографии, был размещен текст стихотворения, для которого О. Кокошка использовал красивый шрифт XVIII века antiqua. В целом книга была издана с необыкновенным вкусом и изяществом, присущими творениям Венских мастерских первой трети ХХ века. Молодой Кокошка проходил эту школу современного искусства и художественного ремесла рядом с такими выдающимися мастерами венского модерна, как Й. Хофман и К. Мозер, его учителями в Школе были выдающиеся педагоги и деятели искусства одного из самых ярких и плодотворных культурных периодов Вены. Книга была заказана ученику Школы декоративного искусства как детская. За выполнение таких заказов художники Венских мастерских брались очень охотно. Но только в первой из литографий О. Кокошка выполнил условия заказа, в остальных же он далеко отошел от детской тематики, представив «в слове и образе свое тогдашнее состояние души» [2, C. 50]. В центре произведения «Грезящие юноши» – психологическое состояние юноши в тисках правил и предписаний общества и, как полагает К. Э. Шорске, «собственный мучительный опыт полового созревания» [1, C. 425]. Переписка юного О. Кокошки в 1907/08 гг. свидетельствует о том, что это небольшое произведение является поэтическим воплощением страстей и переживаний мятежного и влюбленного юноши периода обучения в Школе декоративного искусства и содержит много деталей автобиографического характера [3, C. 7]. Кокошка считает эту книжку своим «первым любовным письмом» [2, C. 50], обращенным к девушке Ли, юной Лилит Ланг, сестре его друга и соученика Э. Ланга, также посещавшей в это время Школу. Произведение-сказка получилось настолько поэтично-двусмысленным, эротичным и «опасным для детей», что тираж книги так и 78 не разошелся, не найдя покупателей среди родителей. Современное литературоведение и искусствоведение безоговорочно признают это произведение молодого О. Кокошки «ключевым произведением перехода» от венского югендстиля в духе Г. Климта к взрывному, мятежному искусству австрийского экспрессионизма и относят его к тем иллюстрированным книгам, которые сами начинают новые историко-культурные процессы или в которых достигается вершина некого предыдущего стилистического развития («Leit-Bücher») [4, C. 20; 5, C. 79]. Поразительным образом первое серьезное произведение столь юного поэта и художника вошло в анналы как самый ранний пример блистательного сплава литературы и изобразительного искусства ХХ века, за ним уже последовали такие признанные мастера, как В. Кандинский с произведением «Звуки» («Klänge»), и другие. Поэты и художники экспрессионизма назвали О. Кокошку «рисующим гением поколения», и эту высочайшую оценку коллег по цеху молодой автор заслужил во многом благодаря этой книге. «Грезящие юноши» оказалось тем знаковым произведением, в котором и текст, и литографии стали манифестациями нового мироощущения молодого поколения («Weltgefühl»), вызревшего из накопившейся неудовлетворенности застойной ситуацией в австрийской культуре. Композицию произведения принято подразделять на восемь частей: пролог и семь снов, каждый из которых представляет собой завершенный фрагмент в рамках целого произведения. Переводчики одного из самых глубоких и известных исследований культуры Вены, книги К. Э. Шорске «Вена на рубеже веков», перевели название «Die träumenden Knaben» как «Спящие мальчики» [1, C. 425]. При переводе с французского «Энциклопедии экспрессионизма» П. 79 Ришара (2003) произведение получило название «Дети мечтают» [6, C. 82]; авторы статьи об О. Кокошке в «Энциклопедическом словаре экспрессионизма» (2008) перевели его как «Мальчики, видящие сны» [7, C. 280]. По меньшей мере, два из переводов названия, на наш взгляд, входят в противоречие и со словарным значением глагола и причастия, и с сюжетами литографий, и с замыслом самого художественного произведения. Ключевым словом текста произведения является производное от «Traum» – глагол «träumen», одна из литографий называется трудно переводимым производным словом «die Traumtragenden». 9 контекстов стихотворения с ключевой лексемой таковы: und ich fiel nieder und träumte und ich fiel und träumte die kranke nacht und ich fiel nieder und träumte von unaufhaltbaren änderungen in mir träumt es und meine träume sind wie der norden bange stunden träume ich schluchzend und zuckend wie kinder und ich fiel nieder und träumte die liebe und ich träumte wie ein zungenfeuchter baum ist mein leib und ich fiel nieder und träumte dem morgen zu und wieder fiel ich nieder und träumte В приведенных 9 контекстах глагол «träumen» выступает в 7 различных лексико-семантических вариантах и демонстрирует богатство семантической и синтаксической валентности: 1. träumen – vi. (ich träumte) 2. träumen – vt. (die kranke nacht, die liebe träumen) 80 3. träumen von + Dativobjekt (von änderungen träumen) 4. träumen wie (träumen wie Kinder) 5. träumen + Objektsatz (wie ein baum ist mein leib) 6. träumen unpers. Verb (in mir träumt es) 7. zuträumen + Dativobjekt (dem morgen zuträumen) Словарные значения существительного «Traum» свидетельствуют о совмещении в нем нескольких нетождественных смыслов: 1) «явления, представления, мысли, чувства, переживания, которые могут явиться во сне», 2) «заветное желание, мечта», 3) «что-либо сказочное, прекрасное, представляющее собой воплощение тайного желания, мечты; идеализация какого-либо объекта», 4) «несбыточное желание, тоска». Словарь Я. и В. Гриммов подчеркивает, что «Traum» – это «деятельность и ее результат, состояние и сила человеческого духа, благодаря которым возникают мысли и представления, не привязанные к реальности» [8]. Глагол «träumen» демонстрирует такую же неоднозначность: 1) «видеть сон, в котором что-либо происходит», 2) «иметь большое желание», 3) «грезить, мечтать», 4) «предаваться желаниям, фантазиям, раздумьям», 5) «надеяться на чтолибо, не относящееся к реальности», 6) «представлять себе что-либо определенным образом», 7) «быть невнимательным, несконцентрированным, отсутствовать в реальности». Таким образом, концептосфера «Traum» в немецкой языковой картине мира явно представлена двумя самостоятельными концептуальными полями, которые различаются наличием или отсутствием семы «сознание», «воля». «Traum1» в значениях «сон, сновидение» этих сем не имеет и представляет собой нереальность 81 бессознательного, а «Traum2» в значениях «несбыточное, заветное желание, мечта, идеал, представление, мысль, оторванность от реальной действительности», обладая этими семами, представляет собой нереальность сознания. Совмещение этих концептуальных полей позволяет слить в едином поэтическом контексте сновидения и грезы наяву, реальные мечты, несбыточные желания, тоску, страсть и процесс их переработки во сне – именно поэтому перевод на русский язык фрагментов с глаголом «träumen», первым причастием «träumend» или существительным «Traum», включая его производное «Traumtragende», представляет известную трудность вследствие возникающей синтетосемии – одновременной многозначности, не снимаемой контекстом. Перевод названия произведения как «Спящие мальчики» представляется спорным, т.к. для «спящих» персонажей О. Кокошка использует другое слово. Так, первая цветная литография книги называется однозначно «Schlafende» («Спящая») и изображает действительно спящую в сказочном пейзаже, отгороженную стеной от мирской суеты девушку. Метафора стены при этом выражает реальную ситуацию во взаимоотношениях молодых людей, разделенных стеной сословных и культурных условностей. Так же «действительно спящими» автор изображает еще четыре персонажа на литографии «Сновидцы» («Die Traumtragenden»). В атмосфере райского сада, где в полной гармонии пребывают люди, животные и растения, разворачивается некое действие, содержание и смысл которого Кокошка предоставляет разгадывать читателю и зрителю. Но вот юноши – хотя речь идет, конечно же, об одном-единственном юноше – не спят, они пытаются спастись во снах от одиночества, от робости и стыда, от незнания, от страха неотвратимых изменений (träumte von 82 unaufhaltbaren änderungen), от «пугала своих грешных предубеждений» («weg du popanz meines sündhaften vorbehalts»), от любопытства к своему телу («ich erkannte mich und meinen körper»), от признаков его созревания («das unbegründete schämen vor dem wachsenden»), но, как это всегда происходит во снах, убежать и спрятаться не удается. Сновидения предстают как арена для тех влечений, которые не могут быть реализованы в состоянии бодрствования. Во сне красиво сбываются мечты о любви и близости («ich träumte die liebe», «ich träumte die kranke nacht»), о разговоре с любимой («zwiegespräch»), о ее теле, ее запахе, во сне исчезает робость и стыд, а любовь становится всеобъемлющей («ein allesliebender»). Путь сновидений своеволен, сон заглядывает в «каждый кармашек», которых так много у судьбы («viele taschen hat das schicksal»), пытается «осмыслить» каждый из них, не будучи скованным условностями и предрассудками реальной жизни. В сновидении совмещается и соединяется несоединимое в реальности, а незначительное для сознания, мимолетное или вовсе незамеченное наяву отчетливо проступает во сне, обретает глубокие смыслы, обрастает значимыми деталями. Таким же спорным представляется и перевод названия как «Дети мечтают» – в нем, помимо неправомерного включения в сферу лирического героя и не только «мальчиков», но и «девочек», учтена только одна из составляющих концептосферы «Traum», фиксирующая «нереальность сознания» – но она менее всего связана с поразившим воображение европейцев «Толкованием сновидений» З. Фрейда, вышедшим в Вене в 1900 году и во многом определившим контекст произведения юного автора. В автобиографии О. Кокошки «Моя жизнь» нет прямых указаний на то, что он к 1907 году был знаком с произведением З. Фрейда «Толкование 83 сновидений». Более того, в контексте воспоминаний о реакции публики на первую постановку его пьесы «Убийца, надежда женщин» (1909) О. Кокошка говорит о том, что «ему не нравятся» все современные попытки интерпретации его произведений «как влияние З. Фрейда или Клоделя» – он «просто хотел играть в театр, так как у него тогда не было достаточно денег, чтобы ходить в театр» [2, C. 67]. Но не знать З. Фрейда в Вене 1907 года он просто не мог, к тому же учитель О. Кокошки Б. Лёффлер был лично знаком с З. Фрейдом и даже выполнил для него заказанный экслибрис. «Толкование сновидений» было слишком известным произведением, популярным и растиражированным в дискуссиях, откликах, газетных рецензиях и просто в повседневных разговорах с учителями и сверстниками, чтобы его можно было не знать молодому интеллигентному человеку, находящемуся в центре культурных событий Вены этого периода. По мнению исследователей раннего творчества О. Кокошки, грандиозное впечатление от «Толкования сновидений» З. Фрейда, под которым находилась после 1900 года вся европейская культурная элита, и в этом сказочном произведении юного художника и поэта совершенно очевидно [9, C. 98]. Существует авторитетная версия, что несовпадения начала/концовки семи снов и употребления в них различных лексико-семантических вариантов глагола «träumen» связаны с многочисленными переделками текста и существованием нескольких авторских версий1. Очевидно, что, перерабатывая текст, юный автор, вряд ли Известны три версии текста стихотворения. Сам О. Кокошка считал первой версию 1907 года, которую журнал «Die Gefährten», издававшийся А. Эренштейном, напечатал в 1920 году // Die Gefährten 3 (1920) H. 10. S. 2–7. Весь этот номер журнала полностью посвящен произведениям О. Кокошки. 1 84 знакомый с современными ему философскими, культурнокритическими и поэтологическими размышлениями рубежа веков о границах языка и языковом скепсисе, интуитивно находится во власти веяний времени, согласно которым более глубоким и богатым является то высказывание, которое содержит большую неопределенность, и то, что недоказуемо, имеет большую ценность. Только несколько лет спустя эти мысли отольются в отчетливые формулы теоретиков и практиков поэтического языка, в том числе и его соотечественника Р. Мюллера: «Den Menschen drückt nicht die Beschreibung, sondern die Metapher besser aus» («Человека лучше выражает не описание, а метафора») [10, С. 552]. Именно он впервые обоснует преимущества «образа неточного» перед «образом точным» там, где ограниченный перспективой одного индивидуума взгляд не может претендовать на всеобъемлющую полноту и достоверность. В качестве примера к высказанному тезису сравним фрагмент первой версии «Грезящих юношей» 1907 года с этим же фрагментом опубликованного к выставке 1908 года варианта: Wir werden dich suchen müssen, nachgehen einem verlaufenen Kind! Wie einem Ding, einem Kuß, der in der Luft blieb, nur geathmet» [11, C. 95]. Этот изысканный, но вполне конкретный и легко интерпретируемый образ «поцелуя, который остался только в воздухе, только вздохом», О. Кокошка заменяет другим, в котором, как во всякой абсолютной метафоре, появляется «Нечто», ни к чему не привязанное, «зависшее в воздухе и невысказанное»: wir werden suchen müssen wie nach einem verlorenen kind wie nach etwas 85 das in der luft hängen blieb und ungesagt [Там же, C. 29] Этому принципу размывания определенности образа и утраты им референциальных связей, как и полагается во сне, О. Кокошка следует на протяжении всего произведения. С этой же целью он, очевидно, отказывается в конечной версии от заглавных букв для написания существительных и нормативной пунктуации. Тем самым он совершенно сознательно ликвидирует регулирующие чтение и воображение зрительные опорыподсказки. При этом он демонстрирует виртуозное владение системой, структурой и нормой языка, богатство стилистических и эстетических возможностей всех его уровней: фонетического, морфологического, лексического, синтаксического и, конечно, смыслового. Именно за гибкость синтаксиса, порождающую необычайные, непривычно новые ритмы («Rhythmen atmen buchfremde Poesie»); за выбор слов, идущих «словно из подсознания», за «бесконечно струящуюся мелодию», за «пронизывающую каждую строфу мысль» и гармонию всего названного А. Эренштейн сравнил язык стихотворения с «языком бабочек» («Schmetterlingsprache») и увидел в нем новую «Песнь песней» как достойное продолжение библейской традиции [12, C. 111]. Выступая за «семантический ремонт языка», Ф. Ницше также сравнивал свой язык с танцем: «Мой стиль – танец; игра симметрий всех сортов и перепрыгивание через эти симметрии и высмеивание их» («Mein Stil ist ein Tanz; ein Spiel der Symmetrien aller Art und ein Überspringen und Verspotten von diesen Symmetrien») [13, C. 1215]. Нет сомнения, что и юный Кокошка совершенно осознанно выстраивал поэтическую ткань своих сказочных миров, интегрируя все культурные пласты одновременно, до предела напрягая возможности языка, используя все его внутренние резервы, в том числе и неоднозначность языковых единиц. Поэтому и при 86 переводе глагола «träumen» необходимо выбирать такой русский эквивалент, который бы максимально воспроизводил эту неоднозначность, т. е. сочетал в себе значение «мечтать», «воображать желаемое» и значение «видеть сон», «быть как во сне». Толковые словари русского языка (Ушакова, Ефремовой и др.) указывают на наличие в глаголе «грезить», помимо значения «мечтать», «воображать желаемое», и значение – с пометой «устаревшее» – «видеть во сне или в состоянии бреда». Таким образом, только глагол «грезить» и производное от него действительное причастие «грезящие» проявляют значимую для художественного замысла произведения синтетосемию. В пользу перевода названия стихотворения как «Грезящие юноши» говорят многие факты, существенные для творческого становления личности юного художника и поэта, среди них – его художественные пристрастия, вся атмосфера Вены начала ХХ века, пронизанная идеями З. Фрейда. Литература: 4. Шорске К. Э. Вена на рубеже веков: политика и культура / пер. с английского под ред. М. Рейзина. С-Пб.: Издательство имени Н. И. Новикова, 2001. 5. Kokoschka O. Mein Leben. Wien: metroverlag, 2008. 6. Kokoschka O. Briefe / hrsg. von Olda Kokoschka und H. Spielmann. Düsseldorf: Claassen, 1984. Bd. I: 1905–1919. 7. Lang L. Literaturillustration und künstlerische Prozesse // Aspekte der literarischen Buchillustration im 20. Jh. / hrsg. von R. Neugebauer. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 1996. 8. Schvey H. J. Doppelbegabte Künstler als Seher: O. Kokoschka, D. H. Lawrence und W. Blake // Literatur und bildende Kunst: ein Handbuch zur Theorie und Praxis eines komparatistischen Grenzgebiets / hrsg. von U. Weisstein. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 1992. 9. Энциклопедия экспрессионизма: Живопись и графика. Скульптура. Архитектура. Литература. Драматургия. Театр. Кино. Музыка / Л. Ришар; пер. с фр. М. : Республика, 2003. 10. Энциклопедический словарь экспрессионизма / гл. ред. П. М. 87 Топер. М.: ИМЛИ РАН, 2008. 11. Deutsches Wörterbuch: elektronische Ausgabe der Erstbearbeitung von Jacob Grimm und Wilhelm Grimm / bearb. von H. W. Bartz u. a. Trier ; Berlin Brandenburg: Zweitausendeins, o. J. Bd. 21. Sp. 1436, 63. 12. Oskar Kokoschka. Träumender Knabe – Enfant terrible: 1906– 1922 / hrsg. von A. Husslein-Arco, A. Weidinger. Wien: Belvedere, 2008. 13. Müller R. Europäische Wege. Im Kampf um den Typus. Berlin, 1917. Цит. по: Köster Th. Metaphern der Verwandlung – Anmerkungen zu Robert Müller // Expressionismus in Österreich: die Literatur und die Künste / hrsg. von K. Amman, A. A. Wallas. Wien; Köln; Weimar: Böhlau Verlag, 1994. 14. Kokoschka O. Die träumenden Knaben. Geschrieben und gezeichnet von Oskar Kokoschka. Frankfurt/Main; Leipzig: Insel Verlag, 1996. 15. Ehrenstein A. Oskar Kokoschka // Menschen und Affen. Berlin: Rowohlt Verlag, 1925. 16. Nietzsche F. Werke: In 3 Bd. / hrsg. von K. Schlechta. München: Carl Hanser Verlag, 1966. Bd 3. © Пестова Н.В., 2012 Д. В. Питолин, УрГПУ, г. Екатеринбург МЕТАФОРИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ КОНЦЕПТА «ПРОМЕЖУТОЧНОЕ» В РАМКАХ ДИХОТОМИИ СВОЙ-ЧУЖОЙ В РОМАНЕ ДЖ. ДИАЗА «THE BRIEF WONDROUS LIFE OF OSCAR WAO» Данная статья посвящена изучению метафорического моделирования концепта «промежуточное» в романе Дж. Диаза «The Brief Wondrous Life Of Oscar Wao». Предлагаемое исследования методически основано теории 88 метафорического моделирования (Н.Д. Арутюнова, Е.С. Кубрякова, А.П. Чудинов) и теории концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона, которые обеспечивают выделение основных метафорических моделей. Рассматриваемая нами концептуальная диада «свой – чужой» относится к базисным мифологемам ценностной картины мира. В архаической модели мира члены «своей» социальной группы («люди») противопоставлялись «чужим» («не людям»). С развитием общественного сознания группа «не людей», или «чужих», приобретает статус социальной [Васильева 2001: 5]. Выделяя социальный характер концептуальной диады «свое – чужое», Ю.С. Степанов отмечает, что она «в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [Степанов 2004: 126]. Кроме того групповые социальные понятия «друг – враг» (варианты: «свои – чужие, «мы – они») предшествуют становлению категории личностной идентификации – «я» [Поршнев 1977: 95; Кон 1978: 128]. Концептуальная диада «свой – чужой» служит универсальным принципом концептуализации реальности. Она может выступать макрокоррелятом действительности, трансформируясь в прочие биполярные категории. Она может расширяться до доменов географического пространства согласно принципу трансформаций по аналогии, выработанному в структурной антропологии: свое – дом – ферма – поле – отдаленное [Leach 1964: 36]. В целом, исследования оппозиции «свое – чужое» в русле лингвокультурологической проблематики позволяют сделать наиболее обобщенные выводы о ее универсальных или обусловленных национальной спецификой свойствах, статусе в различных культурах, связи с другими 89 концептуальными диадами (В.В. Красных 2003, С.Л. Сахно 1991, А.Н. Серебренникова 2005, Ю.С. Степанов 2004, Т.В. Цивьян 2005, M. Bamberg 2004, J. Fabian 1996, E. Leach 1964 и др.). В ходе исследования базовой оппозиции «свойчужой» нами был выделен также третий элемент – «промежуточное». Вопрос о «промежуточном пространстве» в нынешнее время столкновения культур и политической глобализации привлекает всё больше внимание. Исследователи рассматривают промежуточное состояние как оптимальную основу для преодоления межэтнических и межнациональных конфликтов. Большое влияние на развитие данного понятия оказали работы литературоведа и культуролога Х. Баба, который, встретившись с неоднозначным отношением к бывшим британским колониальным странам, назвал процессы культурной конвергенции и отчуждения «гибридностью» (‘hybridity’), а новообразовавшееся в их результате пространство – «промежуточным» (‘culture’s in-between’) [Bhabha 1996]. Благодаря «мосту», который создаёт промежуточное пространство между «своим» и «чужим», возможно обеспечение культурной ассимиляции. Таким образом, для обществ и культур, находящихся в переходной стадии в общественно-политической, экономической, религиозной областях категория промежуточности является одним из ключевых факторов исследования. В данной работе мы пришли к выводу, что в структуру оппозиции «свой – чужой» входит элемент, обозначаемый как «промежуточное», содержащий признаки одновременно обоих полюсов оппозиции. Кроме рассмотрения теоретических основ необходимо обратиться и к истории спанглиша как явления контактной лингвистики. Регулярные контакты носителей английского и испанского языков происходят 90 уже не один век, тем не менее, интерес к спанглишу, как к результату этих контактов возник относительно недавно. Прежде считалось, что смешение данных двух языков в речи носит несистемный и индивидуальный характер, и спанглиш как целостное лингвистическое явление не рассматривался. В последней четверти XX века на волне возникшего интереса к афроамериканскому варианту английского языка внимание учёных привлёк и спанглиш. О статусе этого языкового явления высказывались различные мнения. Некоторые исследователи называют спанглиш самостоятельным языком [Stavans 2001], другие, напротив, считают его проявлением неграмотности отдельных людей. Однако наиболее адекватным представляется мнение о спанглише как об интерязыке. Неопределённость статуса спанглиша как явления не помешала развитию целой культуры, отражённой в нём. Как следствие возник массив литературы, написанной на смеси языков, которая была оценена не только культурологами и лингвистами, как материал для исследований, но и литературными критиками. Особенно стоит выделить эссеиста журнала The New Yorker Джунота Диаза и его дебютный роман «Thee Brief Wondrous Life Of Oscar Wao», получивший Пулитцеровскую премию по литературе в 2007 году. Действие романа происходит поочерёдно то в Доминиканской Республике, то в США, что повторяет биографию автора. Одной из центральных линий романа являются попытки главного героя определить «своё» и «чужое» в мире, а главное найти связь, общую почву между ними – «промежуточное». Это тем более сложно, что иммигрировав, семья перестала быть «своими» на родине и осталась «чужими» в Штатах. Промежуточная действительность в рассматриваемом произведении не представляется единой 91 и неделимой сущностью. Весь мир, в котором находятся герои, является местом противоборства двух сил, которые вместе составляют промежуточную действительность романа. В самом начале книги Дж. Диаз вводит понятия для обозначения этих сил: фуку (fukú) – тёмное начало острова и зафа (zafa) – его светлая сторона. Вслед за автором мы подразделяем действительность романа на промежуточную действительность, агрессивную к персонажу, и промежуточную действительность, расположенную к персонажу. «Агрессивная промежуточная действительность» наряду с «расположенной к персонажу промежуточной действительностью» в рассмотренном романе описывается преимущественно через обращение к категориям: религия и сверхъестественное. Агрессивное промежуточное. Согласно автору существует несколько вариантов появления фуку на Антильских островах. Некоторые говорят, что оно связано с магией, привезённой африканскими рабами, которая сейчас носит имя «вуду» и является одной из легенд Антильских островов They say it came from Africa, carried in the screams of enslaved. Говорят, оно пришло из Африки, принесённое криками рабов. Однако Диаз уверен, что фуку – порождение безымянного демона. Оно также старо как первый кошмар первого человека, или даже старо как сам мир, его ужас и мрак. Именно Антильскому архипелагу «посчастливилось» стать дверью в этот мир страха и кошмаров из нашего мира. That it was a demon drawn into Creation through the nightmare door that was cracked open in the Antilles.То был демон, проникнувший в Сотворённый мир через дверь кошмаров, которую проломили на Антильских островах. C тех пор это проклятие или рок, распространившись с нескольких островов, довлеет над Новым Светом. Недаром Америка до Колумба полна 92 тёмных тайн и мрачных легенд – до прихода европейцев Фуку определяло жизнь. Fukú-generally a curse or a doom of some kind specifically the Curse and the Doom of the New World. Фуку – это в общем смысле проклятье или своего рода рок точнее Проклятье и Рок Нового Света. Доминиканская Республика же считается жителями центром фуку, точкой отсчёта. Представляется даже, что они испытывают некоторую гордость людей, выживших в тяжёлых условиях. Santo Domingo might be fukú's Kilometer Zero, its port of entry.Санто Доминго может быть Точкой Отсчёта фуку, портом его отплытия. И эта сила принадлежит самой земле. Любые интервенты наказываются ей жестоко, но по заслугам. Так, по версии автора, США заплатили за вторжение в Доминиканскую Республику жестоким поражением во Вьетнамской войне. What do you think these soldiers, technicians, and spooks carried with them … Just a little gift from my people to America, a small repayment for an unjust war. That's right, folks. Fukú. Как вы думаете, что эти солдаты, техники прихватили с собой…маленький подарок Америке от моего народа, небольшое вознаграждение за несправедливую войну. Всё правильно, ребята. Фуку. Жители захваченной американцами земли благодарны древней тёмной силе за месть всесильной державе, месть, которую небольшая островная страна не в силах осуществить самостоятельно. Доминиканцы, живущие со своим проклятьем, знают, как не прогневать фуку, тогда как любые пришельцы практически наверняка спровоцируют тёмную силу. Как фуку восходит к самым корням острова, также именно из глубин доминиканского народа появляется его самое страшное проклятье двадцатого века – жестокий диктатор Трухильо. On one of our last nights as novios she said, Ten million Trujillos is all we are. В одну из последних 93 ночей, когда мы ещё были novios [новобрачными Д.П.], она сказала, что мы все – десять миллионов Трухильо. У людей нет ни малейшего сомнения в их тесной связи – иначе в этой стране подобное невозможно. Правда из-за загадочности самого диктатора, сложно понять в каких отношениях он находится с фуку. No one knows whether Trujillo was the Curse's servant or its master, it’s agent or its principal, but it was clear he and it had an understanding, that them two was tight. Никто не знает был ли Трухильо слугой, повелителем, агентом или начальником Проклятья, но было очевидно, что они нашли взаимопонимание и очень близки. Его правление было живой иллюстрацией того, что фуку не только существует, но и чрезвычайно реально. Даже после смерти кровавого генерала, избавившей целый народ после десятилетий истязаний, фуку находит своих жертв. Диктатор – это фуку, но само фуку неизмеримо больше сильнее и непостижимее Трухильо. Знание это впитано доминиканцами, но непостижимо даже для самых лучших посторонних умов. For what Kennedy's intelligence experts failed to tell him was what every single Dominican… knew: that whoever killed Trujillo, their family would suffer a fukù so dreadful it would make the one that attached itself to the Admiral jojote in comparison.Есть вещь, которую знает каждый доминиканец, но которую разведчики Кеннеди не смогли узнать: убийца Трухильо и вся его семья разделит ужасное фуку, наложенное на Адмирала [Колумба – Д.П.]. Однако эта тёмная сила одинаково жестока как к пришельцам, так и к жителям страны, идущими против её воли. Разница лишь в том, что местное население много знает о фуку, так как давно живёт здесь. Everybody in Santo Domingo has a fukù story knocking around in their family. Каждая семья в Санто-Доминго имеет свою историю фуку. Но люди принимают проклятие, ведь они родились вместе с ним, неотделимо от него, возможно и при его 94 участии. But we are all of us its children, whether we know it or not. Знаем мы это или нет, но мы все его дети. В прежние дни люди были куда ближе к своим корням, и фуку было для них куда реальнее. In my parents' day the fukù was real as shit, something your everyday person could believe in. Во времена моих родителей фуку было чертовски реально. Любой нормальный человек в это верил. Это не значит, что порядок вещей сильно переменился или влияние фуку ослабло. Поэтому автор предупреждает, что функционирование фуку никак не связано с личным отношением человека к нему. Because no matter what you believe, fukù believes in you. Неважно во что вы верите, фуку верит в вас. Описанные Диазом сложные отношения между фуку, чужаками и доминиканским народом, показывают, что проклятье не делает поблажек и исключений ни для кого. Будучи силой деструктивной, она, тем не менее, внутренне принята местными жителями как неизбежное. Расположенное к персонажу промежуточное. Сущность фуку неотделима от противоположного понятия – зафа. Зафа отменяет или ослабляет действие фуку. Единого мнения по этому вопросу нет даже у местных жителей,. Доминиканцы повторяют это слово, чтобы отвести от себя древнее проклятие родины. Старшее поколение традиционно намного сильнее привержено и религии, и тем более, представлениям о зафа. Zafa. It used to be more popular in the old days, bigger, so to speak…. There are people, though, like my tío Miguel in the Bronx who still zafa everything. He's old-school like that. If the Yanks commit an error in the late innings it's zafa; if somebody brings shells in from the beach it's zafa; if you serve a man parcha it's zafa. Twenty-four-hour zafa in the hope that the bad luck will not have had time to cohere.Зафа. Раньше оно было популярнее, так сказать, масштабнее… Хотя есть люди 95 вроде моего tío [дяди. – Д.П.] Мигеля, который живёт в Бронксе и на всё говорит «зафа». Вот такой он старомодный. Если Янки проигрывают в последних иннингах – это зафа; если кто-то разбивает раковину с пляжа – это зафа; если вы даёте человеку страстоцвет – это зафа. Круглосуточное зафа в надежде на то, что неудача не успела пристать. Одним достаточно лишь повторить «зафа» в нужный момент, другим же — написать книгу. В любом случае, им остаётся лишь надеяться, что это сработает. Even now as I write these words I wonder if this book ain't a zafa of sorts.Пока я пишу эти строки, я думаю, что они наверно своего рода зафа. Моя собственная защита от заклятия Религиозные откровения расцениваются доминиканцами как зафа. Любой светлый и спасительный момент относится к этой категории. In no time at all the room was filled with the faithful and pulsed with a spirit so dense that it was rumored that the Devil himself had to avoid the Sur for months afterward.Моментально вся комната была наполнена верующими, и пульсирующий дух был так силён, что пошли слухи о том что сам Дьявол после этого месяцами боялся заглядывать на Sur [юг. – Д.П.]. Когда в критический момент повествования все женщины округи, вслед за матерью одной из героинь объединяются в самоотверженной молитве, пытаясь вымолить девушке шанс, надежду на спасение, тогда светлая часть сверхъестественных сил острова – зафа вступает в свои права. So furious and so unrelenting, in fact, was La Inca's pace that more than a few women suffered shetaat (spiritual burnout) and collapsed, never again to feel the divine breath of the Todopoderoso on their neck.Так силён и неумолим был шаг Ла Инки, что некоторые женщины пережили шетаат (духовное изнеможение) и рухнули, чтобы больше никогда не услышать божественное дыхание 96 Todopoderoso [Всевышнего. – Д.П.] на своих шеях. Чудо происходит, и девушка остаётся жива. Промежуточная действительность в рассматриваемом произведении не представляется единой и неделимой сущностью. Весь мир, в котором находятся герои, является местом противоборства двух сил, которые вместе составляют промежуточную действительность романа. Вслед за автором мы подразделяем ее на промежуточную, агрессивную к персонажу, и промежуточную, расположенную к персонажу. Литература: 1. BETANZOS PALACIOS O. El español en Estados Unidos: problemas y logros. II Congreso Internacional de la Lengua Española. Valladolid, España, 2001. URL: http://www.cervantes.es/congresosdelalengua.es/default.htm 2. BHABHA, H. K. Culture's In-Between // Questions of Cultural Identity / Eds. S. Hall, Stuart, P. du Gay. – L.: Sage, 1996. – P. 53–60. 3. FRANCO, J. C., SOLORIO, T. Baby-Steps Towards Building a Spanglish Language Model – UTEP Technical Departmental, 2007 – 11 p. 4. LEACH, E. Anthropological Aspects of Language: Animal Categories and Verbal Abuse // New Directions in the Study of Language / Ed. E. H. Lenneberg. – Cambridge: MIT Press, 1964. – P. 34–40. 5. STAVANS, I. Impulsor del spanglish desafía a profesores, traductores y lingüistas. Second Seminar on the Transatlantic Dimension of the Spanish Language. Nueva York, 2001. URL: http://www.casadellibro.com/palabra 6. КОН, И. С. Открытие «я». – М.: Политиздат, 1978. – 336 с. 7. ПОРШНЕВ, Б. Ф. Социальная психология и история. М.: Наука, 1977. – 211 с. 8. СТЕПАНОВ, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры.: Изд. 3-е, испр. и доп. – М.: Академический проект, 2004.– 992 с. © Питолин Д.В., 2012 97 Н.В. Сандалова, УрГПУ, г. Екатеринбург УНИВЕРБАЦИЯ И АББРЕВИАЦИЯ КАК СПОСОБЫ СОКРАЩЕНИЯ ЮРИДИЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА) В нашей статье мы бы хотели обратиться к явлению варьирования юридической терминологии в узком смысле – как наличие в юридическом подъязыке двух лексических единиц-терминов, обладающих родственной, сходной формой и обозначающих одно и то же понятие, а, следовательно, являющиеся абсолютными субститутами. Мы рассмотрим пары и группы вариантов терминов права, которые были образованы в результате сокращения изначальных полных терминов и сохранения обоих вариантов (как полного, так и краткого) в языке – это такие типы вариантов, как аббревиационные и универбационные. Также мы сравним репрезентацию данных типов варьирования терминов права в русском и английском языке. Для анализа мы обратились к сфере фиксации, то есть, к терминологическим словарям по юриспруденции. Мы проанализировали 6 толковых русскоязычных юридических словарей, 7 англо-русских и русскоанглийских юридических словарей, 3 английских толковых юридических словаря, а также 3 двуязычных интернет словаря по юридической терминологии, то есть всего проанализировано 19 словарей. В русском языке всего было выявлено 470 пар терминов-вариантов, в английском – 530 пар. Среди них на аббревиационные термины варианты приходится 42% в 98 русском языке и 60% в английском. Универбационные варианты составляют 14% в русском и всего 2% в английском языке. Рассмотрим оба представленные типа вариантов, начиная с самого значимого, то есть, с аббревиатур. Аббревиацию в терминологии можно обозначить как вторичное сокращенное наименование некоторых понятий конкретного языка для специальных целей. В терминологии аббревиация не имеет существенных различий с общеязыковой аббревиацией. С точки зрения механизмов функционирования языка, ученые говорят об аббревиации как о проявлении закона языковой экономии. Поэтому аббревиатурные сокращения являются прагматически обусловленными вариантами, выполняющими функцию компактной репрезентации [5. с. 236]. В результате анализа словарей по юриспруденции было выявлено, что в русском подъязыке аббревиационных пар терминов-вариантов 42% от числа всех фактов варьирования. Были выявлены аббревиатуры, обозначающие: 1. Различные международные и российские организации, содружества государств: ВОИС – Всемирная Организация Интеллектуальной Собственности, ВОТ – Всемирная Организация по Туризму, ОЭСР – Организация Экономического Сотрудничества и Развития, СНГ – Содружество Независимых Государств); 2. Международные документы, например, договоры, соглашения, декларации, уставы: ТУЖД РФ – Транспортный Устав Железных Дорог Российской Федерации, ГТД – грузовая таможенная декларация; 3. Российские и международные ассоциации, службы, банки, комиссии, общества: БМР - Банк Международных Расчетов, ВАМ – Всероссийская 99 Ассоциация Маркетинга, КМП – Комиссия Международного Права, МБРР – Международный Банк Реконструкции и Развития; 4. Названия государственных учреждений, ведомств, министерств и органов власти: ВС – Верховный Суд, ФСЗ РФ – Федеральная Служба Занятости Российской Федерации, ИТК – исправительно-трудовая колония, МВД – Министерство Внутренних Дел; 5. Названия правовых кодексов: АПК РФ – Арбитражный Процессуальный Кодекс Российской Федерации, КоАП РФ – Кодекс Российской Федерации об Административных Правонарушениях; 6. Различные правовые аббревиатуры: АСП – аналог собственной подписи, ЕЭП – единое экономическое пространство, КлТС – коллективные трудовые споры, ОКПО – общероссийский классификатор предприятий и организаций. В английском подъязыке, как и в русском, основная масса пар-вариантов также приходится на аббревиат уры . В процентном соотношении их большинство – 60%. Здесь встречаются термины, обозначающие: 1. Международные организации, содружества государств: EC – European Communities, EU – European Union, ILO - International Labour Organization, IMF – International Monetary Fund, WTO – World Trade Organization; 2. Международные и внутренние документы, например, договоры, соглашения, декларации, уставы: BFSP – British and Foreign State Papers, Foreign Intelligence Surveilliance Act - FISA; 3. Международные и внутренние ассоциации, службы, банки, комиссии, общества: Futures Industry Association – FIA, Disability Rights Commission – DRC, EBRD – European Bank of Reconstruction and Development; 100 4. Названия государственных учреждений, ведомств, министерств и органов власти и права: ACAS – Advisory Conciliation and Arbitration Service, CAC – Central Arbitration Committee, CIF – court of first instance; 5. Названия правовых актов: Securities Exchange Act – SEA, Trade Expansion Act – TEA, PACE – Police and Criminal Evidence Act; 6. Различные правовые аббревиатуры: ABC – acceptable behaviour contract, ABH – actual body harm, DWI – driving while intoxicated. В отличие от русского подъязыка, в английском существует практика сокращения названий правовых профессий. В русском подъязыке эти термины не сокращаются: ACC – assistant chief constable, AG – attorney general, ALJ – administrative law judge, CA – commercial agent, J – justice, KC – king’s counsel. Итак, как показывает исследование материала, подавляющее большинство вариантов в обоих подъязыках приходится на аббревиат уры; в этом мы видим «давление» общих языков (русского и английского), поскольку аббревиация на протяжении XX века являлся господствующим способом образования новых терминов. Далее обратимся к универбационным вариантам. Вслед за Л.И. Осиповой под универбацией нами понимается процесс преобразования устойчивого номинативного синтаксического словосочетания в цельнооформленное однолексемное наименование с адекватным значением. Только такое понимание универбации оправдывает, по мнению Л.И. Осиповой, «смысл выделения ее из совокупности словообразовательных процессов, всегда приводящих, в конечном счете, к превращению в одно слово того или иного синтаксического комплекса» [4. С. 35]. Существование универбов в яыке обусловлено 101 тенденцией к экономии языковых средств, а также, в юридической терминологии, стремлением к сокращению объема текста. В русском подъязыке юриспруденции группа универбов (пар вариантов, образованных с помощью семантического стяжения) составляет 14%. Здесь мы выделяем такие пары терминов как гастролирующие преступники – гастролёры, (не)движимое имущество – (не)движимость, иностранный гражданин – иностранец, пользование водными объектами – водопользование, экстремистская деятельность – экстремизм, владелец судна – судовладелец, бартерная сделка – бартер, авианакладная – авиагрузовая накладная. Отдельно следует выделить группу вариантовунивербов, представляющих собой различные наименования министерств, комитетов, агентств и ведомств. Традиция исходит к развитию языка права советского периода. Здесь встречались и были частотными такие универбы, как Совнархоз – Совет народного хозяйства, колхоз – коллективное хозяйство. В современном языке права в России также встречаются подобные варианты-универбы: ГОЗНАК – Государственное производственное объединение производства государственных знаков, Госстандарт РФ – Государственный комитет Российской Федерации по стандартизации и метрологии, Госкомстат РФ – Государственный комитет Российской Федерации по статистике, Министерство финансов – Минфин, Министерство юстиции РФ – Минюст России, Роспатент – Российское агентство по патентам и товарным знакам. В английском юридическом подъязыке данная группа принадлежит к наименее частотным (2% от общего числа терминов-вариантов). Здесь универбация как прием 102 сокращения юридических терминов встречается достаточно редко по сравнению с русскими терминамиединицами, где универбы-советизмы положили начало традиции подобных сокращений в языке власти и права. В английских юридических терминах-вариантах было обнаружено только девять пар универбов: masters of the bench – benchers, Coreper – Committee of Permanent Representation, Interpol – International Criminal Police, personal property – personalty, (im)movables – (im)movable property, geoprofilong – geographic profiling. Среди терминов права встречаются также и группы с различными типами варьирования или наличия двух разных вариантов одного типа. Так, например, было отмечено наличие двух разных аббревиатур у одного термина: Воздушный кодекс РФ – ВК РФ – ВозК РФ, British patent – BP - Br.P., TOLATA – TLATA – Trusts of land and appointment of trustees. Группе ECU – European Currency Unit – Euro - здесь мы находим аббревиатурный вариант и универб. Таким образом, проанализировав термино- и лексикографические источники мы пришли к выводу, что типологии варьирования и репрезентативности вариантов в системе терминов права двух языков изоморфны. При этом господствующее положение в обоих языках занимают аббревиационные варианты (42% в русском и 60% в английском языке). Универбационные варианты наиболее характерны для русской правовой традиции, чем для английской. В русском языке универбационные варианты занимают третье место (14%), а в английском языке было обнаружено лишь 9 пар вариантов-универбов, что составляет лишь 2% от общего количества вариантных пар. Несомненно, история становления и развития 103 терминологий права обоих языков, всевозможные политические события и языковые контакты, а также современное развитие международных отношений, международного права повлияли на текущее состояние терминосистем права в английском и русском языках. Литература: 1. Авербух К.Я. Терминологическая вариативность: теоретический и прикладной аспекты // Вопросы языкознания. – 1986. - № 6. – С. 38-49. 2. Комарова З.И. Русская отраслевая терминология и терминография (рекомендации по спецкурсу для студентов филол. факультетов вузов). - КаменецПодольский: Изд-во Каменец-Подольского института, 1990. – 36 с. 3. Осипова Л.И. Новые слова в русском языке (суффиксальные универбы женского рода с суффиксом -ка): Слов.-справ. по материалам прессы и лит. 60-90-х годов. 2-е изд., перераб. и доп. - М., 2000. - 230 с. 4. Сложеникина Ю.В. Термин семантическое, формальное, функциональное варьирование: монография. Самара: издво СГПУ, 2005. 288 с. 5. Солнцев В.М. Вариантность как общее свойство языковой системы // Вопросы языкознания. – 1984. - №2. – С.31-42. © Сандалова Н.В., 2012 104 Е.М. Суменкова, УрГПУ, г. Екатеринбург СПОСОБЫ ПЕРЕВОДА ПАССИВНЫХ КОНСТРУКЦИЙ С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ Любое сравнение систем языков непременно относит исследование в область типологии. Как известно, сравнительная типология – это раздел языкознания, изучающий языки в сопоставлении с другими языками с целью установления особенностей, присущих им, а также сходств и различий между ними [Гак 1989: 4]. Сопоставительная типология объединяет сопоставительный и типологический анализ языков. Целью такого анализа является сопоставление языков, выявление их особенностей – одного по сравнению с другим. Однако этот анализ проводится на фоне данных типологии, в связи с чем особенности изучаемого языка выступают отчетливее: они устанавливаются не только по отношению к другому языку (родному), но и по отношению к общему устройству языка как средства общения. Это позволяет яснее показать различие между общим (тем, что свойственно сопоставляемым языкам) и единичным (тем, что свойственно только данному языку). Практической целью сравнительно-типологического исследования языков является: 1) выявление сходств и отличий в использовании языковых средств различными языками. Это имеет важное значение, поскольку знание отличий позволяет преодолевать языковую интерференцию: влияние одного (родного) языка при пользовании другим языком. Кроме того, оно 105 дает лингвистическое обоснование закономерностям перевода; 2) изучение конкретных особенностей обоих языков. Сопоставление позволяет иногда выявить некоторые особенности иностранного и родного языков; 3) установление общих закономерностей и фактов, свойственных разным языкам, выявление языковых универсалий и возможностей их реализации в конкретных языках. Такой подход позволяет отличить общечеловеческое от специфического в изучаемом языке, глубже постичь устройство языка в целом, закономерности языковой деятельности человека, что имеет важное философское и общеобразовательное значение. Типологические исследования различаются в зависимости от следующих аспектов: 1) числа исследуемых языков; 2) объема материала; 3) целей исследования; 4) характера обнаруженных сходств и различий; 5) уровней анализа; 6) направления исследования. Поэтому для нас особенно важно определить, какого рода типологическое исследование мы предпринимаем. Данное исследование сделано в рамках специальной типологии, поскольку количество исследуемых языков ограничено, а именно, два. Можно ограничиться теми типами языковых элементов, которые встречаются в сопоставляемых языках, что дает нам возможность сфокусировать свое внимание на элементах одной ФСК залога. 106 В зависимости от объема рассматриваемого материала В.Г. Гак выделяет общую и частную типологию. Общая типология изучает языковые типы, то есть самые общие черты строя языков, обычно в отношении определенного аспекта: звукового строя, морфологической структуры, синтаксического строя предложения. Частные сопоставительно-типологические исследования касаются отдельных сторон или элементов языковой структуры. Различаются фонетическая, морфологическая, семантическая, стилистическая типологии, внутри которых возможны исследования более узкого характера: типологии системы фонем, словообразовательных моделей, порядка слов, отдельных грамматических категорий (числа, времени, наклонения) и т.п. [Гак 1989: 12]. Каждый объект сопоставительного исследования образует категорию сопоставления, которая может быть содержательной (выражение времени, числа, определенности/ неопределенности и др.) или структурно-формальной (порядок слов, способы синтаксической связи и др.). Содержательная категория сопоставления может рассматриваться в пределах одного уровня (лексика, морфология, синтаксис) или как формы выражения, относящиеся к различным уровням. В каждом случае разрабатывается перечень способов выражения определенного значения или структурных особенностей языка и прослеживается распределение этих типов по языкам. По цели исследования различаются классификационная и характерологическая типология. Классификационная типология имеет целью создание типологической классификации языков, выявление их типологических группировок и соотношений. Характерологическая типология стремится выявить специфические особенности данного языка, его своеобразие 107 среди других языков. Раскрывая своеобразие языка, мы неизбежно сталкиваемся с тем, что одни и те же явления отличаются в разных языках. Отсюда, следующий аспект исследования языков – в зависимости от характера расхождений. Здесь различают качественную и количественную типологию. При сопоставлении обнаруживаются два вида расхождений между языками: качественные, указывающие, например, на отсутствие языкового элемента в одном из сопоставляемых языков (артикль в русском языке), качественные расхождения указывают на наличие обеих категорий в обоих языках, но в одном она более дифференцирована, чем в другом. Количественные расхождения выявляются статистическими исследованиями и показывают доминантные и рецессивные черты в строе языка. В зависимости от уровня анализа различают структурную и функциональную типологию. В.Г. Гак выделяет два уровня анализа внутри структурной типологии: собственно структурный и содержательный. Структурная типология изучает особенности форм данного языка, способы грамматического выражения, порядок элементов в структуре слов и предложений. Содержательная типология изучает типы значений, выражаемые формами данных языков. Функциональная типология рассматривает частотность знаков в речи, а также их использование для обозначения определенных объектов (предметов, понятий, отношений) [Гак 1989: 15]. Данное исследование выполнено в рамках функциональной типологии с некоторыми элементами формальной и содержательной типологии. По направлению исследования можно выделить семасиологическую ономасиологическую типологии. Первая рассматривает сопоставляемые факты в направлении от языковых форм к их значениям и функциям. Вторая ведет сопоставление в направлении от значений и 108 функций к выражающим их языковым формам. Одна из особенностей последней – количественные данные, показывающие относительную употребительность форм для выражения данного значения. Поэтому сопоставление проводится на основе текстов. Изучив примерно 4000 страниц аутентичного текста английской художественной литературы и отобрав более 300 структур пассива, мы нашли их эквиваленты в аналогичной художественной литературе, переведенной на русский язык, и выделили семь способов перевода категории залога на русский язык. 1. Конструкцией, аналогичной пассивной конструкции английского предложения, т.е. с помощью глагола ‘быть’ и краткой формы страдательного причастия: Witcham Street was blocked to motor traffic by smudge pots and four orange sawhorses [King 2005: 16]. Уитчэм-стрит была завалена урнами и оранжевыми козлами для пилки дров [Кинг 2005: 6]. 2. Глаголами, оканчивающимися на – ся: However, these stories were never fully believed [Orwell 2001: 40]. Тем не менее, эти россказни отнюдь не пользовались всеобщим доверием [Оруэлл электронный ресурс: 11]. 3. Неопределенно-личным оборотом в действительном залоге с дополнением в винительном или дательном падеже: They had not been milked for twenty-four hours… [Orwell 2001: 30]. Их не доили уже целые сутки [Оруэлл электронный ресурс: 8]. 4. Действительным залогом (возможно только при наличии указания на действующее лицо): It had been Stanley, not her father, who had been stricken with a heart attack tonight [King 2005:66]. …что это Стэнли, а не ее отца, сегодня хватил сердечный удар [Кинг 2005: 48]. 109 5. Страдательным причастием: It has all been proved by documents…[Orwell 2001: 71]. Это неопровержимо доказано документами… [Оруэлл электронный ресурс: 22]. 6. Действительным причастием: George paused just beyond the sawhorses at the edge of a deep ravine that had been cut through the tar surface of Witcham Street [King 2005: 16]. Джордж задержался у козел для пилки дров на краю глубокой трещины, прорезавшей по диагонали асфальтовое покрытие Уитчэм-стрит [Кинг 2005: 6]. 7. Безличным предложением: That was where his boat was headed [King 2005: 24]. Вот куда его занесло! [Кинг 2005: 12]. Проанализировав залоговые конструкции в английском и русском языках, мы пришли к выводу, что пассивный залог как ядро ФСК в английском языке совпадает с ядром ФСК залога в русском языке только наполовину (43,2 %). 56,7 % случаев употребления пассива приходится на другие лексико-грамматические средства выражения залога, такие как действительный залог, неопределенно-личные обороты, действительные причастия и безличные предложения. Возвратный залог на 76,9 % совпадает с оппозицией V□:V ся. Что касается среднего и взаимного залогов, близлежащих полей ФСК, то они совпадают с категорией залога в русском языке только на 36,8 % и 33,3 % соответственно. Полученные данные доказывают, что в русском языке категория залога неоднородна и уступает место иным выразительным средствам языка. 110 Литература: 1. Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. – М.: Просвещение, 1989. – 288 с. 2. Кинг С. Оно: [пер. с англ.] – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2005. – 909 с. 3. Оруэлл Джордж Скотный двор (на английском языке). – М.: Цитадель, 2001. – 144 с. 4. Оруэлл Джордж Скотный двор [пер. с англ.] - [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http//iaiwww.uni-muenster.de/cgibin/simplex/koi8/orwell/ 5. King Stephen It. – New English Library. Hodder and Stoughton. – 2005. – 1116 p. © Суменкова Е.М., 2012 В.П. Хабиров, УрГПУ, г. Екатеринбург ЯЗЫКОВАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В САНГОЯЗЫЧНОЙ СРЕДЕ Для раскрытия понятия «идентичность» на западе используется метафора зерна, из которого развивается личность, а личность рассматривается как некая гомогенная целостность [ср. C.Geertz 1979]. Личностное самоопределение или идентичность или являясь категорией социально-гуманитарных наук, включает в себя различные аспекты и существует в различных ипостасях. Идентичность характеризует принадлежность индивида некоторому коллективу, тождественность с ним, т.е. атрибутирована только индивидам. В соответствии с типом коллектива, с которым идентифицируют себя индивиды (этническая группа, государство, нация, социум, конфессия, культурная общность, языковая общность и 111 др.) различают этническую, государственную, национальную, социальную, религиозную, культурную, языковую идентичности. Для Африки наиболее важное значение имеет языковая идентичность и связанные с ней в большей степени, чем другие, этническая, конфессиональная и национальная идентичности. В связи с массовой миграцией населения возникло понятие мультикультурной идентичности. Например, кем ощущают себя российские немцы переселившиеся в Германию? В истории советского периода проблема языковой и этнической идентичности замалчивалась. Она затушевывалась термином «советский народ», размывавшим понятие этнической принадлежности. В паспортах тех людей, кто выезжал за границу, вместо национальности писалось «Sovietique». В современных условиях, России необходимо формирование надгрупповой идентичности, однако не только общегосударственной, имеющей как минимум два недостатка – изоляционизм (ограничение пространством государства), но и языковой, так как пространство русского языка шире российских границ. Язык является одним из важнейших признаков коллективной идентичности. То есть, говорить на одном языке с окружающим коллективом это эффективный способ проявить солидарность. Если это не так, то вы противопоставляете себя другим, говорящим на другом языке. Такая точка зрения существовала с давних времен. Например, в Италии в период от времени Данте, когда “языковой вопрос” был предметом живой дискуссии, до эпохи Рисорджименто, когда некоторые из лидеров движения за объединенную Италию стали утверждать, как, например, Массимо д’Азельо, что язык “образует национальность”. В какой степени люди этого времени считали себя “итальянцами”? Уже в четырнадцатом веке 112 некоторые писатели в определенных контекстах определяли себя как итальянцы. Гуманист Колюччо Салютати, презирал “галльское легкомыслие” и пекся о libertas Italiae. Он однажды именовал себя “италийцем по роду, флорентийцем по отечеству. В своем знаменитом стихотворении Петрарка писал о традиционной доблести италийцев (Italici), а также о “моей Италии”, Italia mia. Французское вторжение 1494 года породило или, по крайней мере, укрепило своего рода солидарность в противостоянии иностранцам, “варварам”. Конечно, в Новое Время Италия была — и в известной мере остается до сих пор — классической почвой местного патриотизма. Люди продолжали осознавать себя флорентийцами, венецианцами, генуэзцами и т. д. в большей степени, чем итальянцами. В вышеупомянутом смысле языковая идентичность рассматривалась такими известными социолингвистами, как Гамперц, Эдвардс, Ле Паж и Табуре-Келлер. Однако, утверждение о том, что между языком и национальным самосознанием существует обязательная связь признается не всеми социолингвистами. Например Джошуа Фишман ставит под сомнение общее утверждение, что “поддержание языка есть функция членства в группе или лояльности группе” [Фишман 1972, 96]. Другие социолингвисты, исследующие этнические общности, в о дном исследовании заявляют, что язык “не играет решающей роли в конституировании идентичности”, а в другом критикуются ученые, “упорствующие в трактовке языка как отличительного признака этничности” и игнорирующие тот факт, что чувство общности, например, среди шотландцев или валлийцев имеет мало общего с умением говорить по-гэльски [Армстронг 1982; Смит 1986]. Попытаемся выяснить причины, по которым 113 индивидуумы, являющиеся членами этнической группы, т.е. имеющие общую этничность, и, следовательно, общий язык, т.е. имеющие одну языковую идентичность, начинают идентифицировать себя с другим коллективом, т.е. по сути осваивать новую языковую идентичность. В современной науке существуют принципиально разные подходы к объяснению феномена этничности. Один из них – примордиализм, «изначальная этничность» при которой этничность базируется на природном, исконном чувстве духовной близости людей. Что этничность получают от родителей. Такая врожденная этничность коренится в очень древних ощущениях родства и не зависит от экономических, социальных или других причин. Очевидно, это объясняет большой процент приверженности к этническому языку, языку предков, когда при нашем социолингвистическом опросе в ЦАР в 1970 г. испытуемые отвечали на вопрос «На каком языке вы говорите в семье с родителями, с дедушкой и с бабушкой?». Но когда этничность оказывается зависимой от социальных обстоятельств, так называемая «инструментальная этничность», при индивидуальном или коллективном стремлении к материальному преимуществу, то происходит смена этнической идентификации. Примером может служить Республика Конго (Браззавиль), где привилегированное положение этнической группы мбоши в органах политической и административной власти, в полиции и армии заставляло представителей соседних этнических групп, имевших в роду дальних родственников мбоши, идентифицировать себя как мбоши. Например, некоторые представители этнической группы теке, известной как теке-алима, стали называть себя мбоши, отказавшись от своего языка, приняв язык мбоши. Приграничные теке ангенгвел, известные как бангангулу, также как и представители группы мбеге 114 (мбеде) позволяют считать себя мбоши. Все это делалось ими для получения привилегий от власти. Налицо смена коллективной этнической и языковой идентификации и реализация критерия «самоприписывания» по Барту. ). Язык санго распространён по обеим сторонам р. Убанги. К приходу французских колонизаторов в 90-х годах XIX в. соседние племена - бурака и гбанзири уже пользовались этим языком, который тогда носил название денди. Контакты денди, говоривших на нгбанди, с нгбугу и нзакара послужили причиной изменения их языка (языка нгбанди) и появлению контактного языка денди. Здесь и лежат истоки языка санго, вопреки утверждению У. Самарина, что он появился позднее во время прибытия в район р. Убанги европейцев. Денди прекрасно управляли пирогами, как и другие нгбанди этого района (якома и санго). Контактный язык денди служил для общения вдоль берегов среднего течения р. Убанги как торговый язык и язык посредник с представителями этнической группы банда (лангбаси, нгбугу и тогбо), проживавшей в глубине страны. Прибытие европейцев с запада послужило новым толчком к распространению этого языка с лингвонимом денди до 1906 г., постепенно уступая место лингвониму санго. Говорили, что этот язык что-то вроде языка воляпюк. К 1910 г. почти вся территория Убанги-Шари (название ЦАР до 1958 г.) находилась под властью французских колонизаторов. Как можно заметить, язык санго входит в одну подгруппу с языками нгбанди и якома. По мнению некоторых исследователей, несмотря на три лингвонима, следует считать нгбанди, санго и якома вариантами (диалектами) одной и той же языковой или диалектного комплекса нгбанди. О том, что нгбанди (монгбанди, монгбанзи) и санго один и тот же язык убедился Б.Танге еще в 1911 г. (136, с. 110). Представители 115 этнической группы нгбанди являются выходцами из района Дарфура и Кордофана (Судан). Известно, что там они воевали с азундиа и абара, которые и заставили их уйти на запад. В начале 17 в. нгбанди прибыли в район рек Мбари и Шинко (Шинко - приток реки Мбому в ЦАР). Еще позднее они пересекли р. Убанги и поселились на территории бывшего Бельгийского Конго. Поскольку очень часто при колонизации границами государств служили реки, то и группа нгбанди была поделена надвое. Часть их (санго, якома) расселились по правому берегу р. Убанги, т.е. в Убанги Шари (сейчас ЦАР), а другая часть нгбанди в Бельгийском Конго (сейчас ДРК). Вряд ли, проживая в разных государствах тогда (скорее всего и сейчас), эти группы причисляли себя к одному народу. Как писали психолог Лазарус и лингвист Штейнталь «Понятие «народ» покоится на субъективном мнении самих членов народа о самих себе, о своем сходстве и сопринадлежности. <...> Народ есть некоторая совокупность людей, которые смотрят на себя как на один народ, причисляют себя к одному народу» (Staintahl, Lazarus. Вводная статья к первому номеру журнала Zeitschrift fuer Voelkerpsychologie und Sprachwissenschaft. 1859). Распространение и развитие санго в колониальный период способствовал тот факт, что превратившись в межэтнический язык, санго перестал быть языком определенной этнической общности. Он стал единственным на этой территории немаркированным в этническом отношении языком с ситуативно ограниченными коммуникативными функциями. На нем говорили люди, которые первыми вступали в контакт с европейцами, таким образом знакомясь с более высокой европейской цивилизацией. Это все вызывало к ним уважение, распространявшееся и на их язык. К тому же, французы в 116 то время часто сами прибегали к санго при общении с местным населением. Это также повышало социальную престижность языка, так как знание его сулило определенные материальные блага, получение работы. У.Самарин пишет: "Каждый африканец, желающий вкусить плоды новой жизни вне отсталых деревень, в городах, должен обязательно выучить санго, чтобы иметь возможность разговаривать с правительственными чиновниками или представителями различных коммерческих фирм. Распространение санго способствовала также деятельность протестантских и католических миссий. Первые католические миссии начали действовать в стране в 1909 г., а протестантские - в 20-х годах 20 в. В первые годы своей деятельности миссионеры прибегали к местным языкам, чтобы донести священное писание до аборигенов, но поняв невозможность овладеть местными идиомами достаточным образом, они вынуждены были использовать межэтнический санго, который понимали везде. Миссионеры были первыми, кто предпринял попытку создать алфавит для языка санго, и в переводе на санго не замедлили появиться части "Нового Завета", "Ветхий Завет" и другая религиозная литература. В развитии санго - языка межэтнического общения, можно установить четыре этапа: 1) распространение среди соседних прибрежных этнических групп; 2) проникновение вглубь территории; 3) распространение и развитие в колониальный период; 4) развитие как “национального” языка; 5) развитие как «официального» языка. Центральноафриканская Республика – многоязычное государство. По сравнению с одноязычными государствами многоязычные государства нуждаются в 117 объединяющей идее, в общей идентичности. Это приводит к проблеме выбора общенационального языка, поскольку ни один язык не является родным для всего населения. Желательно, чтобы этот язык был бы этнически нейтральным. С прагматической точки зрения для государства предпочтительнее язык бывшей метрополии, язык колонизаторов. Это и дешевле и не влечет за собой недовольства метрополии. Но с точки зрения национальной идеи язык колонизаторов неприемлем. Проблемой может оказаться и противостояние регионов со своими языками, т.е. «регионализм», а также и «трибализм», как это случилось в Конго-Браззавиль. Существуют проблемы и в области образования. Как уже говорилось, санго для ЦАР был этнически нейтральным языком и его выбор в качестве национального прошел безболезненно. Попытки были ввести обучение на санго в начальных классах, но эта затея закончилась ничем из-за сопротивления родителей, которые считали, что такое обучение помешает их детям учить французский и они достигнут меньшего в жизни. Исходя из вышесказанного, для изучения социолингвистического и социо-исторического описания нами используется коммуникативно-социологическая концепция, в основе которой лежит выделение особых общественных формирований, названных коммуникативными средами. Коммуникативная среда (КС) определяется как «исторически сложившаяся этносоциоязыковая общность, характеризуемая относительно стабильными и регулярными внутренними коммуникативными связями и определенной локализованностью» (Виноградовым, Коваль, Порхомовский 1984). Самыми значимыми компонентами КС являются три: этнический (и или социальный), представляющий собой совокупность этнических групп и 118 их характеристики, коммуникативный – совокупность сфер общения при использовании языков или диалектов, языковой, представляющий собой совокупность языков и диалектов. Если приводить пример социолингвистического состояния Центральноафриканской Республики – основной зоной распространения контактного языка санго, то там распространены много больших и малых этнических групп, которые в силу исторических (миграции, колонизация), экономических (торговля и работорговля, реализация общих проектов), географических (расположение в ареале реки Убанги (притока Конго), языковых (образование надэтнического, креолизованного языка) причин находились в течение длительного времени в контакте и не могли не «обрости» связями различного рода. Таким образом, в Центральноафриканской Республике представляется удобным выделить сангоязычную коммуникативную среду. Компоненты сангоязычной КС наиболее эксплицитно проявляются в береговой убангийской социолингвистической зоне (понятие более общего, но более устойчивого характера, чем КС). Береговая социолингвистическая зона характеризуется современным типом урбанизации, т.к. столица ЦАР Банги расположена на р. Убанги. Банги притягивает миграционные потоки со всех регионов ЦАР. Следовательно, именно здесь происходят основные языковые контакты разноязычного населения, принадлежащего разным этносам. Поскольку одним из самых значимых компонентов коммуникативной среды является этнический ниже нами приводятся таблицы распространения санго по этническим группам. Для выяснения степени распространения санго было предпринято несколько попыток. В 1970 г. нами было проведено устное анкетирование студентов разных этнических групп одного из лицеев г. Банги. Результаты 119 представлены в следующих таблицах: Банда, % Сферы общения Этнический язык Санго язык Француз ский язык Этническ ий + Санго Санго + Француз ский 6 3 1 В семье В деревне В школе в неофициальной сфере С незнакомыми 2 19 78 3 6 15 4 6 — 5 69 7 — 62 31 — 7 — 78 22 — — 2 25 75 3 11 11 4 3 — 5 55 14 6 6 — — 62 19 — 19 — 55 45 — — Гбайя, % 1 В семье В деревне В школе в неофици альной сфере С незнакомыми 120 Нгбака, % 1 В семье В деревне В школе в неофици альной сфере С незнакомыми 2 19 88 3 — 12 4 — — 5 81 — 6 — — — 94 6 — — — 50 25 — 25 2 16 84 3 — 16 4 — — 5 84 — 6 — — — 66 — — 34 — 51 33 — 16 Монжомбо, % 1 В семье В деревне В школе в неофици -альной сфере С незнакомыми Рассматривая речевое поведение опрошенных в вышеуказанных сферах общения, можно сделать вывод, что доля языка санго при неофициальном общении в школе особенно высока у представителей всех рассматриваемых этнических групп, включая якома и сара, таблицы для которых составлены не были из-за их малочисленности при опросе, но ответы которых тем не менее учитывались. Доля 121 этнического языка очень значительна при общении опрошенных с родными в деревне, где они родились. Процент употребления санго высок там, где высок этнический характер общения. Следует отметить понижение употребления доли этнического языка во внутрисемейном общении в результате повышения доли языка санго. Это говорит о расширении его коммуникативных функций. Несколько человек в каждой этнической группе указали на использование ими санго и в родной деревне. На наш взгляд это объясняется желанием повысить свой престиж как городского жителя, в глазах жителей деревни. Один из четырех представителей этнической группы сара (уроженец северо-запада ЦАР) недавно приехавший в Банги, указал на свое недостаточно хорошее знание языка санго, что объясняется менее значительным распространением санго в этом регионе. Употребление санго, как единственного языка в семье у некоторого числа банда и гбайя, объясняется различной этнической принадлежность отца и матери испытуемых, т.е. смешанными браками. Интересно сообщение двух носителей языка якома, которые до приезда в Банги проживали в районе населенного пункта Якома на р. Убанги. По их словам, этнический язык санго, распространенный в районе населенного пункта Мобае, почти ничем не отличается (за исключением небольшого процента лексики и большего числа назализованных гласных на конце слова) от их родного языка якома. Разговаривая друг с другом, носители якома употребляли свой этнический язык, отличающийся от санго наличием грамматических тонов в его структуре, тогда как при общении с представителями других этнических групп они использовали национальный санго. Наш информант якома четко дифференцировал языковые элементы, относя их либо к языку якома, либо к национальному санго. Это касалось как лексики, так и тональной структуры слова. 122 Таким образом, суммируя данные всех социолингвистических опросов, проведенных в разное время и в разных возрастных группах, можно сделать следующие выводы: 1) большинство центральноафриканцев владеет санго, имеющем как диалектные варианты, свойственные определенным этническим группам, так и национальный вариант - язык столицы ЦАР г. Банги; 2) ареал санго расширяется, захватывая самые отдаленные уголки страны; 3) снижается возраст, в котором усваивается санго; 4) расширяются сферы общения, в которых употребляется язык; санго используется даже в таких сферах, где традиционно относительно высок этнический характер общения, что говорит о повышении его престижа; 5) санго становится родным языком для некоторой части населения ЦАР, то есть он становится креолизованным языком. Вместе с этим у него появляются объективные предпосылки для складывания собственной нормы. М. Дешамп-Венезуи [Dechamps-Wenezui 1981] в своем социолингвистическом исследовании 1975-1976 гг. в квартале Бой-Рабе г. Банги отмечает, что в течение 12 лет после получения независимости, когда формировалась, как говорят центральноафриканцы, новая нация, национальному языку не уделялось внимания. За это время люди в возрасте 50 лет выучили санго как второй язык, но не использовали его в семье в разговоре с супругой или детьми. В этой функции использовался их родной этнический язык. Следующее поколение возраста от 25 до 50 выучили санго вместе с этническим языком. Это было более современное поколение и оно использовала больше 123 санго в контактах со своими детьми, но со своими супругами и родителями говорили на родном этническом языке. Это было переходное поколение, посылавшее своих детей в деревню на каникулы, где они могли бы выучить родной этнический язык. Поколение ниже 25-летнего возраста сначала выучивало санго, а затем этнический, знания которого у них были поверхностные, если были вообще. Представители этого поколения смутно чувствовали принадлежность к этнической группе, но связаны с ней не были, и осознавали себя прежде всего городскими жителями и гражданами государства. Они говорят на санго в семье со всеми, даже со старшими по возрасту, а также и с детьми. После 1975 г. сформировалось арго санго, которое, как отмечают социолингвисты, говорит о том, что санго полностью проник в центральноафриканское общество, что различные социальные группы имеют свои профессиональные подязыки, а также арго. Это проникновение языка в центральноафриканское общество говорит о том, что перед нашими глазами происходит интеграция этнических групп ЦАР и формируется новая центральноафриканская нация с уже существующим национальным языком санго. Развивается песенное творчество центральноафриканцев и это способствует стандартизации языка [Dechamp-Wenezoui, 1981]. Другой исследователь Марк Каран [Karan 2001], чье исследование гораздо ближе к нашим дням, отмечает следующие изменения. Раньше мужчины чаще, чем женщины использовали санго, а сейчас женщины догоняют и много говорят на санго. Мужчины лучше знали санго, потому что больше ездили, например, в поисках работы. Но сейчас образование становится более всеобщим для всех детей и всех групп и женщины сейчас больше ездят. В деревнях в 80-х годах женщины на санго не говорили, а 12 124 лет спустя в 1993 г., когда они приехали в ту же деревню, женщины свободно пользовались санго. В прошлом в школе больше мальчиков, чем девочек посещало школу и у них было больше контактов на санго и больше возможностей учить санго. Сейчас больше девушек даже в университете и они общаются на санго. К тому же, некоторые студенты университета испытывают трудности в общении на французском, который используется по выбору. Санго широко используется в начальной и средней школе. Образование – главный фактор для познания санго, хотя язык обучения – французский. Социальная ситуация в школе способствует использованию санго. Кажется, и учителя приветствуют употребление санго. Преподаватели видят важность санго как национального языка, как символ национальной идентичности. Санго более связывается с солидарностью, чем французский и употребление санго уменьшает официоз и формальности. Ассоциируется санго со всем хорошим, современным и способным помочь в будущем. Учителя находят необходимым использовать санго на уроках, чтобы ученики в будущем имели бы преимущество в жизни. Невеста, говорящая на санго более ценна, чем та, которая не говорит на нем. Родители в семье говорят с раннего возраста со своими детьми на санго, чтобы они лучше его знали. Значительное число родителей хотят, чтобы дети знали и этнический язык одновременно с санго. Выбор санго в разговоре является маркером общей этничности, солидарности, объединенности с соплеменниками, а французский язык указывает на дистанцию между говорящими или демонстрацию принадлежности к элитному классу. Вкрапление французских слов характерно для пожилого населения 125 чтобы показать, что они являются частью элиты общества. В офисе пришедший начинает разговор на французском языке, чтобы показать принадлежность к элите, свое высокое положение. Затем может произойти смена кода в пользу санго, чтобы показать солидарность, приближенность. Затем код может еще раз меняться, но уже в пользу общего этнического языка, что является еще одним знаком солидарности и просьбы и желания хорошо обслужить его. Санго занимает домены и функции ранее относившиеся к французскому языку. Но чаще всего это происходит в ущерб этнических языков. Это способствует их деградации и изнашиванию и угрожает их смерти, что особенно чувствуется в Банги. Правительственные органы очень заинтересованы в распространении санго. Существуют планы опять использовать санго в начальной школе. Одно из желаний правительства, чтобы люди больше считали себя центральноафриканцами, а не принадлежащими определенной этнической группе. Литература: 1. Dechamps-Wenezui M. Le francais, le sango et les autres langues centrafricaines. Enquete sociolinguistique au quartier Boy-Rabe (Bangui, Centrafrique), SELAF, TO, 48, Paris, 1981. 187 p. 2. Fishman J.A. Language and Nationalism. Newbury House, 1972. 3. Karan M. The Dynamics of Sango Language Spread. SIL International, Dallas, Texas, 2001. 151 p. 4. Виноградов В.А., Коваль А.И., Порхомовский В.Я. Социолингвистическая типология – Западная Африка. М., 1984. © Хабиров В.П., 2012 126 Е.Ю. Чайковская, МАОУ лицей №110 им Л.К. Гришиной, г. Екатеринбург СРАВНЕНИЕ КОНЦЕПТОСФЕР РОМАНОВ «ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ» И «ПРОЩАЙ, ЛЕТО» Р.Д. БРЭДБЕРИ Данная работа выполнена в русле лингвокультурологии, одного из направлений современного гуманитарного знания. В нашей работе представлен ряд частных наблюдений и выводов, сделанных в результате анализа двух произведений – романов Р.Д. Брэдбери «Вино из одуванчиков» и «Прощай, лето». Насколько нам известно, данные труды еще не рассматривались с позиции анализа их концептосфер. Целью нашего исследования было сравнить концептосферы двух романов «Вино из одуванчиков» и «Прощай, лето» Р.Д. Брэдбери. В ходе исследования мы выявили, что в концептосферы этих двух романов входят разные концепты, есть два общих концепта и пять различных. Среди различающихся концептов в концептосферу романа «Вино из одуванчиков» входят концепты «Лето», «Магия», «Одиночество», а в концептосферу романа «Прощай, лето» – «Война» и «Любовь». Схожие концепты – это «Смерть» и «Время». Несомненно, ключевым концептом этих двух произведений является концепт «Время». Время отождествляет собой жизнь, время представляет собой этапы развития в жизни Дугласа (главного героя обоих романов). Вербализация концепта «Время» сильно различается в двух романах. Если в «Вине из одуванчиков» 127 Время представляется Дугласу бесконечным, чудесным, магическим явлением, то в «Прощай, лето» Дуглас считает, что Время не несет ничего позитивного. Парадигматический ряд слов, представленный в концептосферах двух произведений, значительно различается: если в романе «Вино из одуванчиков» лексема “time” является ядром концепта (223 словоупотребления), то во втором романе эта лексема относится к ближайшей периферии, а ядром концепта является лексема “clock” (68 словоупотреблений). Имеются различия и в дальней периферии: В «Вине из одуванчиков» дальней периферией является лексема “clock” (43 словоупотребления), в то время как в «Прощай лето» - дальней периферией является лексема “summer” (36 словоупотреблений). Эти данные говорят о том, как менялись взгляды Дугласа на жизнь, как меняется его отношение к окружающему миру. Смежным по отношению к концепту «Время» является концепт «Лето». Лето, как сезон, является частью времени, которое отождествляет собой детство. Мы видим, что в романе «Вино из одуванчиков» данный концепт является одним из ключевых, в структуру ЯДРО – ПЕРИФЕРИЯ входит 9 лексем, которые представлены 654 словоупотреблениями (ср. концепт «Время» – 723 словоупотребления). Однако он исчезает в романе «Прощай, лето», и становится частью концепта «Время». Это связано с тем, что Дуглас вырастает, и его лето заканчивается. С взрослением Дугласа исчезает и еще один концепт – концепт «Магия». В детстве Дуглас радуется жизни, она кажется ему удивительной. Этот концепт представлен 138 словоупотреблениями и 5 лексемами, но он тесно связан с концептом «Лето», ведь без ожидания чуда не бывает детства. Таким образом, мы можем считать 128 эти два концепта смежными. Лексема “childhood” также вербализует данный концепт (16 словоупотреблений), и, несмотря на то, что лексема относится к дальней периферии, она является связующим звеном между этими двумя концептами. Веру в магию жизни Дуглас начинает терять, когда видит смерть и ощущает одиночество. Но если смерть для Дугласа долго остается пугающей, но неизвестной, то одиночество Дуглас постигает довольно рано: когда уезжает его лучший друг. Одиночество касается не только Дугласа, его время от времени испытывают все герои романа, и чаще всего оно представляется им чем-то темным и гнетущим. Неслучайно “dark” является ключевой лексемой данного концепта. Дуглас не называется одиночество «одиночеством», однако, он слишком часто слышит тишину и ощущает, что он один. Лексемы “silence”, “alone” и “lonely” представляют ближайшую периферию данного концепта, всего же концепт «Одиночество» представлен 5 лексемами и 333 словоупотреблениями. Как мы уже говорили ранее, одиночество и смерть заставляют Дугласа по-новому взглянуть на жизнь; страшное осознание того, что все конечно, настолько потрясает его, что он чуть не погибает сам. Концепт «Смерть» представлен 6 лексемами и употреблен 231 раз. Когда заканчивается лето, Дуглас перестает верить в бесконечность мира, и это подталкивает его к протесту против всего того, что может отнять жизнь. Жизнь отнимает время, которое в романе «Прощай, лето», представляется Дугласу разрушительной и могущественной силой. Данный концепт является связующим звеном между двумя романами, однако, он несет совершенно разную эмоциональную и смысловую окраску. Ведущей лексемой в концепте «Время» является 129 лексема “clock” (68 словоупотреблений), и мы видим, что “summer” становится лишь дальней периферией данного концепта (36 словоупотреблений). Данный концепт представлен 3 лексемами (однако вербализуется 142 словоупотреблениями). Дуглас считает, что время несет с собой смерть, и он начинает протестовать, и этот протест перерастает в войну. Концепт «Война» представлен 105 словоупотреблениями и 5 лексемами. Данный концепт является ключевым в этом романе, потому что протестуют, казалось бы, все герои этого романа, а Дуглас на протяжении всего периода прощания с летом не хочет мириться с тем, что детство закончится. Дуглас не хочет смириться и с тем, что время принесет с собой смерть. Данный концепт имеет определенное значение в предыдущем романе, и получает большую значимость в этом. Однако он представлен всего 49 словоупотреблениями и 3 лексемами, что говорит нам о том, что постепенно Дуглас учится менять свое отношение к смерти. Она ему не кажется чем-то туманным, он больше не страшится ее, но, в конце концов, его борьба со смертью исчезает. Все протесты в душе Дугласа разрешились со временем, и, конечно же, не без помощи своего наставника – дедушки. Мы считаем, что именно лексема “grandfather”, представленная 55 словоупотреблениями, является ключевой в концепте «Любовь». Любовь как взаимоуважение помогает Дугласу и Мистеру Квотермейну стать друзьями. Дуглас влюбляется в Лизабель – он познает любовь не только в кругу семьи, но, поскольку Дугласу всего 13, лексема “love” составляет дальнюю часть периферии концепта «Любовь». Данный концепт выражен 78 словоупотреблениями, что говорит нам о том, что, несмотря на его недостаточную 130 вербализованность, он связан со всеми концептами романа и имеет важное место в концептосфере романа. В данной работе мы выделили основные концепты двух романов, на основе которых и делалось сравнение концептосфер. Все концепты в этих двух романах тесно связаны друг с другом, что говорит об идейной целостности двух произведений. Литература: 5. Ray Bradbury. Dandelion wine. – Москва: Айрис Пресс, 2008. – 318 с. 6. Ray Bradbury Farewell summer. – New York: Harper, 2007. – 198 c. © Чайковская Е.Ю., 2012 Е.Н. Шилова, УрГПУ, г. Екатеринбург ЯЗЫКОВЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ В ДРАМАТУРГИИ КЭРИЛ ЧЕРЧИЛЛ Язык постмодернистской драмы нередко отличается сложностью и эклектичностью. При этом, согласно мнению И. А. Тисленковой, исследовавшей специфику речевой организации персонажей драматургии 80-х годов XX века (в том числе постмодернистской), яркими характеристиками речевого портрета таких героев являются «краткость, эллиптичность, динамичность синтаксических конструкций» [10: 61]. Постмодернистский эксперимент с языковым планом произведения порой возводит вышеперечисленные 131 свойства речи персонажей в абсолют, вытесняя сказанное за пределы обыденного понимания. Проанализировав языковой аспект нескольких драм современного британского писателя Кэрил Черчилл, мы рассмотрим различные эффекты и степени активности постмодернистского эксперимента с языком драмы. Одна из ранних пьес драматурга, «Болото» (Fen, 1982), привлекает внимание зрителя или читателя замкнутостью хронотопа и статичностью атмосферы: пространственно-временные планы «большого мира» и замкнутого трудового сообщества, затерявшегося среди английских болот, представляются изолированными друг от друга, а «потомственная» подавленность и угнетённость персонажей – естественной. Эта подавленность героев находит выражение не только на композиционном, но и на лингвистическом уровне пьесы. Все участники театрального действа не дают прямого выхода естественной человеческой агрессивности, замыкаясь в себе. В связи с этим персонажи стремятся сублимировать агрессию, перенести её в лингвистический план, даже если эти едкие или мрачные замечания не имеют смысла или продолжения в действии. К. Черчилл, на наш взгляд, намеренно придаёт некоторым диалогам элемент агрессивной абсурдности. К тому же, невозможность почувствовать себя цельной и свободной личностью заставляет героев разговаривать отрывочными фразами, среди которых нередко встречаются запрещающие обороты: Val. Don’t start on me. Just because you had nothing. May. Don’t speak to me like that, / my girl, or it’s out you go. Deb. Don’t speak to my mom. Val. I’ve not been here / five minutes. Deb. Don’t speak to my nan. Val. Shut up, Deb. May. Don’t speak to the child like that. (Shona screams and runs off. Silence.) Don’t go after her [2: 24]. 132 Анджела, одна из работниц фермы, переносит недовольство сложившимся положением вещей на падчерицу, Бекки. Анджела унижает и мучает Бекки тоже, прежде всего, в условно-языковом плане, пытаясь заставить Бекки назвать себя мамой или извиниться, когда сама зачитывает вслух дневник девушки. Речь персонажей на протяжении практически всей пьесы весьма отрывочна, представлена в форме коротких реплик, произнесение которых нелегко даётся утомлённым бесконечным трудом героям. Тем интереснее рассказ Нелл в десятой сцене о якобы правдивом происшествии из жизни её дедушки. История оказывается крайне мрачной и жестокой, в духе готического романа ужасов. Но именно в этот момент (в первый раз за всё время действия пьесы) речь женщины превращается в связный нарратив, пространное высказывание. Более того, рассказ, наполненный неприятными натуралистическими подробностями, веселит Нелл, и не только её. С другой стороны, столь мрачное чувство юмора находится в гармонии с неприглядной территорией осушённых болот и утомительным, непрерывным трудом. Эта причудливая и пугающая нереальность рассказа даже становится одним из самых ярких впечатлений в жизни персонажей. На «раннем» этапе творчества Кэрил Черчилл психологически тонкая стилизация речи героев часто сочетается с усечённостью фраз и деконструкцией плана выражения пьесы. На языковом уровне происходит дробление текста на микро-эпизоды, которые включают в себя достаточно мало связанные между собой реплики. В данном аспекте театр Кэрил Черчилл впервые предлагает очень любопытное явление: мизансцена представляет «накладывающиеся» друг на друга реплики в диалогах, когда герои, кажется, не слышат друг друга (или спорят) и продолжают говорить параллельно. Места 133 разрывов реплик (границы обозначаются косой чертой: этих микро-эпизодов) Nijo. You couldn’t say I was inactive. I walked every day for twenty years. Isabella. I don’t mean walking. / I mean in the head. Nijo. I vowed to copy five Mahayana sutras. / Do you know how Marlene. I don’t think religious beliefs are something we have in common. Activity yes. Nijo. long they are? My head was active. / My head ached. Joan. It’s no good being active in heresy [4: 60]. По мере того, как театр Черчилл развивался и приобретал оригинальные формы, новации в плане театрального языка уводили драматурга всё дальше в область эксперимента. Нередко автор применяет языковые стратегии, очень напоминающие «женское письмо» (новация французских феминисток), особенно для передачи пограничного состояния сознания: сумасшествия, одержимости, галлюцинации. Показательный пример можно найти в произведении «Родня» (Icecream, 1989), в котором одна из героинь говорит о психологической составляющей подсознательного запрета на инцест. При этом Вера сама, кажется, погружается в глубины id. Сбивчивая речь Веры изобилует ассоциациями, языковыми и культурными клише, вербально репрезентируя и кровную связь с предками, и отчуждение от семьи: Vera. It wouldn’t – look I’m not even remotely considering. Lance adores you like I don’t know I’d say like a son but the age difference is hardly, like a brother maybe, a long lost / […] brother, well yes cousin is it after all, kissing cousins, but Lance just is crazy about you and so am I which is all that was. I guess you feel drawn to your own flesh and blood which is after all why the incest taboo, you don’t taboo things nobody wants to do, you don’t taboo kissing the furniture. Not that the relationship is within the proscribed whatsits. And anyway you’re not my flesh and blood only Lance’s which is kind of the same thing but of course it’s not. When I think of my European ancestors I see this long row of women picking cabbages [3: 68]. Ещё позднее эксперимент автора с языковым 134 планом произведения развивался преимущественно в направлении деконструктивистской техники. Мнение исследователя Л. Томлин относительно британского театра рубежа тысячелетий применимо и к «зрелому» этапу творчества Кэрил Черчилл: «В своём наиболее негативном проявлении театр достиг глубин пессимизма, в то время как, будучи во власти своей неадекватности, он всё дальше и дальше уходил в метатеатральную тревогу, неспособный преодолеть рубеж сужающегося поля автореференциальности» [15: 503]. Вне всякого сомнения, писатели и драматурги эпохи рубежа веков также продолжают разрабатывать значимую для всего постмодернистского искусства линию языковых игр. Литературный язык (в сознании теперь уже не только писателей и драматургов, но и читателей, зрителей) имманентно «вторичен». Содержание понятия «вторичный язык» удачно раскрывается русскоязычными учеными в фундаментальной энциклопедии, посвященной постмодернизму. Вторичный язык определяется данным источником как «понятие, в содержании которого фиксируется феномен неоднозначности и глубины языковой семантики, позволяющий открывать за словарным значением слова (система которых задает в своей однозначности “первичный язык”) иные, плюральновариативные пласты смысла» [9: 143]. Порождённое феноменом вторичного языка (в указанном выше значении) произведение «превращается в вопрос, заданный языку, чью глубину мы стремимся промерить, а рубежи – прощупать». Пьеса К. Черчилл «Там вдали» (Far Away, 2000) показательна как образец лингвистического эксперимента в плане осознания героями вторичности языка. Так, в заключительной части пьесы в ходе «сюрреалистического» диалога нарушается привычная сочетаемость слов и их 135 семантическая наполняемость. В созданном драматургом милитаризованном мире, где угрозы приходится ждать с любой стороны, дикие утки могут совершать насилие, олени – осуществлять набеги на магазины, и даже погода и тишина могут быть на чьей-то стороне в вооруженном конфликте. Данный аспект эксперимента, однако, не стоит рассматривать как самодостаточную металингвистическую игру: языковой аспект в данном случае способствует проблематизации различия между человеческим и естественным мирами, благодаря которому «зрители оправдывают привычную жестокость по отношению к природе как приемлемую» [13: 101]. Joan. Of course, birds saw me, everybody saw me walking along but nobody knew why, I could have been on a mission, everyone’s moving about and no one knows why, and in fact I killed two cats and a child under five so it wasn’t that different from a mission, and I don’t see why I can’t have one day and then go back, I’ll go on to the end after this. It wasn’t so much the birds I was frightened of, it was the weather, the weather’s here on the side of the Japanese. […] But I didn’t know whose side the river was on, it might help me swim or it might drown me [5: 158-159]. Для героини одинаково легко убить и кошку, и ребёнка примерно пяти лет от роду, когда она выполняет мистическое задание, суть которого так и не проясняется. С другой стороны, Джоан не ждёт ни от кого поддержки, даже напротив, – в самом «поведении» ветра, воды, погоды, камней, животных может скрываться подвох или враждебный альянс с другими силами. Вышедшая несколькими годами ранее пьеса «Голубое сердце» (Blue Heart, 1997) демонстрирует гибкость языка постмодернистской драмы в ещё одной вариации. Действие, начавшееся обыденно (семейная пара Брайан и Элис ждут в гости дочь), практически с первой минуты развивается нелинейно, демонстрируя множество вариантов развития событий: вошедший в комнату Брайан покидает сцену, но после возвращения произносит «старую» реплику, внеся некоторые изменения в своё 136 поведение. Так повторяется несколько раз, притом «непрерывная» цепочка реплик постепенно увеличивается, однако исход взаимодействия героев варьируется многократно: сцена заканчивается то долгожданным возвращением дочери героя, Сьюзи, то получением известия о транспортной катастрофе, то вторжением ватаги детей или террористов, – вплоть до фарсового появления трёхметровой птицы. Alice and Maisie. Alice setting knives and forks on table, Maisie fidgets about the room. Brian enters putting on a red sweater. Brian. She’s taking her time. Alice. Not really. They all stop, Brian goes out. Others reset to beginning and do exactly what they did before as Brian enters putting on a tweed jacket. Brian. She’s taking her time. Alice. Not really. They all stop, Brian goes out, others reset and Brian enters putting on an old cardigan. Brian. She’s taking her time. Alice. Not really. Brian. We should have met the plane. Alice. We should not [1: 65]. Таким образом, события, происходящие на сцене, не воспринимаются как последовательные именно благодаря многократному «проигрыванию» сцены сначала; дойдя до некой «бифуркационной точки», действие меняет ход, и лишь в конце сцена реализуется полностью. После некоторого количества повторений, достаточного для того, чтобы зритель запомнил начальные реплики, посвященные приезду Сьюзи, актёры говорят только начало фраз, в другой раз – только конец предложения, а в некоторых случаях эпизод разыгрывается с повышенной скоростью. Здесь, в частности, и обнаруживаются параллели пьесы с искусством перфоманса и метадрамой. «Голубое сердце» в своей бесконечной повторяемости, с одной стороны, воплощает технологичность театра 1990-х годов – меняющийся темп 137 речи и повторы неизбежно вызывают ассоциации с перемоткой видео на магнитофоне или компьютерном медиаплеере. С другой, – подобное решение пьесы в высшей степени «перформативно» смешивает регистры повседневной жизни и творческого процесса. «Таким образом», – полагает Р.Д. Гоберт, – «пьеса привлекает внимание к тому факту, что она является именно пьесой, уподобляя собственное действие сценическому или перемещая его в репетиционный зал с помощью абсурдных повторов, некоторые из которых неестественно быстры, а некоторые насыщены незавершенными репликами» [11: 115]. Собственно речевые эксперименты присутствуют в первой части пьесы в очень малой степени – всего в двух случаях. Сначала Элис переставляет местами слоги двух слов: Alice. Are you pleased she’s coming back? Brian. What’s the matter with you now? Alice. You don’t seem pleased – you don’t pleem seased – Reset to after “coming back”[1: 74]. Героине затем не удаётся произнести выражение верно, что привлекает внимание к высказыванию, побуждает исследователя интерпретировать его. Возможным объяснением этому повышенному вниманию к тривиальной на первой взгляд ремарке служат непростые отношения Брайана и Сьюзи, которых касается разговор. Брайан, судя по намёкам, звучащим из уст персонажей, тем или иным образом послужил причиной отъезда дочери в далёкую страну. На данном этапе путаница на силлабическом уровне представляется почти случайностью, однако редкие примеры лингвистической деконструкции в первой части «Голубого сердца» словно подготавливают зрителя к «языковой катастрофе» второй части – другой одноактной пьесы, включённой в текст «Голубого сердца». 138 Во второй раз коммуникативный крах постигает Брайана, однако уже после того, как интересующий нас пассаж был произнесен корректно и в полном объёме: Brian. It’s not that you don’t have a sense of occasion. You know exactly what an occasion is and you deliberately set out to ruin it. I’ve thought for forty years you were a stupid woman, now I know you’re simply nasty. Doorbell rings. Return to normal speed. Maisie. That’ll be her. Alice. Do you want to go? Brian goes off. A ten foot tall bird enters. Reset to after “situations”. Brian. It’s not occasion occasion deliberately ruin it forty years stupid nasty [1: 90-91]. Стоит вновь подчеркнуть, что реплика превращается в синтаксическую бессмыслицу только после произнесения предложения в «ускоренном» варианте, а также после визита гигантской птицы (наглядно репрезентируется характерный для перфоманса уход от иллюзии и репрезентации). Интересная попытка объяснить возникновение одного из первых сбоев в коммуникации предпринята Э. Рабаскаллем: «Бессвязная речь Брайана в данный момент может подчёркивать бессилие (патриархально структурированного) языка истолковать мир, в котором мы живём (созданный при патриархальном укладе), бессилие языка выразить личность» [12: 251]. Данная интерпретация представляется нам интересной, но несколько безосновательной. Здесь, с нашей точки зрения, уместнее говорить о внутритекстовых связях и отсылках между «анти-пьесами». Однако своего апогея языковые изыскания К. Черчилл достигают во втором одноактном произведении диады – «Голубой чайник» (Blue Kettle, 1997), сюжет которого связан с 40-летним мошенником Дереком. Герой внушает нескольким пожилым женщинам мысль, что он был тем самым ребёнком, с которым каждая из них 139 рассталась когда-то в родильном доме. На первый взгляд, название обозначает лишённый таинственности бытовой предмет, который, однако, в пьесе не играет никакой роли и, более того, не фигурирует. Не исключен замысел автора произведения придать полному семантической конкретики выражению статус «пустого знака», фонетической оболочки, ведь по мере развития действия пьесы слова «голубой» и «чайник» начинают с увеличивающейся частотой замещать существительные, глаголы и прочие части речи. В конце сцены язык полностью деконструирован, а актёры общаются между собой и достигают, как ни странно, понимания с помощью набора звуков из словосочетания «blue kettle». По мере развития сценического действия лексемы «blue» и «kettle» начинают появляться в речи персонажей ненавязчиво, выполняя, главным образом, функцию замещения, подобно всем местоимениям. Догадаться, например, какие слова должны стоять вместо «blue» в данном предложении, несложно: Derek. Blue didn’t you keep me? blue do you think it feels? blue could you do that? You weren’t a child [1: 114]. Затем «blue» и «kettle» начинают заменять всё больше и больше слов вне очевидной логики, несколько затрудняя понимание смысла предложения: Enid. I know it’s not the kettle but why is it not the kettle, blue is the kettle, is the kettle to make money out of blue kettle, which by the way doesn’t seem to be working out too well, or is it to have a dozen mothers? Do you know yourself which it is? Is it both [1: 121]? Наконец, высказывания героев редуцируются до слогов и звуков: Mrs. Plant. The hate k later k, k bl bl bl bl shocked. Derek. K, t see bl. Mrs. Plant. T b k k k k l? Derek. B. K . [1: 128] Интерпретации вышеописанной лингвистической «катастрофы» в критических источниках были самыми различными: 140 • игра-головоломка для зрителя / читателя (необходимо самим догадаться, какие слова должны присутствовать на месте “kettle” и “blue”); • пьеса имитирует заражение семантической сети вирусом (по выражению самой К. Черчилл); • наглядное выражение теории Н. Хомского о том, что мышление и в какой-то степени понимание осуществимы не только с помощью вербальных средств выражения; • демонстрация того факта, что язык подразумевает множество дублирующих семантических структур для повторения информации (ведь общий смысл пассажей не ускользает от зрителя, несмотря на насыщенность “blue”, “kettle”); подобный же смысл имеет известная детская игра, когда в отрывке текста зачеркивается каждое третье/пятое слово, но ясность сообщения сохраняется; • попытка продемонстрировать эффективность альтернативных, невербальных средств общения (жестовое оформление сцены, эмоциональный контакт); • приём, с помощью которого ставится вопрос об истинности слов и о фактах, которые за ними скрываются; «вирус в языке» метафоризирует тот факт, что язык является крайне несовершенным инструментом для передачи истины. Действительно, по мере того, как Дерек погружается в пучину воображаемого, когда одна ложь влечёт за собой другую, лингвистический план пьесы деконструируется всё более явственно. Стоит особо отметить, что метадраматическиперформативное языковое решение пьесы, стремление произведения нарушить Символический Порядок (Лакан) в пользу Порядка Воображения актуализирует параллели с научно-философскими поисками Ж. Дерриды. Слова Дерриды о перманентном порождении значения, кажется, 141 можно непосредственно соотнести с «Голубым чайником»: «Через бесконечные циркуляции и отсылки от знака к знаку, от репрезентации к репрезентации тождество присутствия по сути утрачивает своё место, демонстрирует отсутствие этого места, а вслед за ним и тождества, и присутствия как такового. Здесь никто не существует не только ни для кого, но даже для себя самого. Никто более не располагает и не распоряжается значением, никто не может ни инициировать, ни приостанавливать значение, которое оказывается вовлечённым в бесконечный процесс сигнификации… открывает бесконечное движение, пропасть смыслоозначения» [цит. по: 7: 137]. Повторы фраз или их частей, ускоренное их произнесение в «Желании сердца», на наш взгляд, «обнажают» сам механизм создания пьесы автором, многократного переписывания, отбора возможных вариантов ради воплощения одной сцены. С этой точки зрения не будет преувеличением сказать, что произведение правомерно рассматривать в метадраматической перспективе, имея в виду подчеркнутую театральность и перформативность «Желания сердца». Метатеатральная рефлексия, ассоциации с известными образцами абсурдистского театра также очевидны благодаря активному использованию мотива ожидания, «вязкости» сюжета, отсутствии итога развития действия. Вторая одноактная пьеса, «Голубой чайник», являет собой торжество деконструкции языка и вместе с тем демонстрирует его гибкость. Языковой аспект формального эксперимента здесь, очевидно, выходит на первый план: драматург играет с оболочками слов как с «пустыми знаками», разрушая привычную схему словоупотребления «денотат–сигнификат–значение», т.е. разрушая связь между означаемым и означающим. В «Голубом чайнике» представлена богатая коллекция 142 «плавающих означающих» (Ж. Лакан), «ускользающих одно под другое» [8: 62], что в нашем представлении соотносится с языковым уровнем репрезентации метадрамы. Ещё одно деконструктивистское в языковом плане произведение Черчилл носит нестандартное название «Это стул» (This Is a Chair, 1999). Пьеса призвана выполнить нелёгкую задачу – помочь «человеку с улицы» соотнести каждодневные тривиальные тревоги и волнения с более значимыми событиями, которые определяют вектор развития мирового сообщества. Выражаясь словами обозревателя лондонского театра Кэмден Фриндж, «“Это стул” заставит вас оглянуться и озадачиться размышлениями по поводу того, являетесь ли вы участником жизни или нет» [14]. Данная направленность произведения невольно вызывает ассоциации с лозунгом феминисток 1970–1980-х годов (хотя в этой работе Черчилл не разрабатывает феминистскую тематику вовсе): «Личное становится политическим». Наверно, наиболее доступный для анализа случай противопоставления глобальных политических коллизий и мелких каждодневных интересов, а также их непропорциональной роли в жизни среднестатистического человека представлен в эпизоде с интригующим названием «Генная инженерия». Хотя о модификации генотипа в этой сцене речь не идёт, потенциально в сцене присутствует какой-то вооруженный конфликт, разворачивающийся прямо за окнами помещения, где разговаривают герои: Eric and Maddy on their way to bed. Maddy. What was that? Was that a bomb but far more likely Eric. no far more likely Maddy. more likely a building some kind of construction Eric. demolition Maddy. some kind of building […] Eric. Well it’s near enough half past eleven. Maddy. I’m going to bed [6: 56-57] 143 Очевидно, персонажи по ходу действия эпизода «спускаются» с обсуждения политических вопросов до уровня беседы о домашних «ритуалах»: «Хотя они и отказываются от этой идеи [о разрыве бомбы – Е. Ш.] и приходят к выводу, что, должно быть, произошло что-то другое, удивляет тот факт, что они могут просто пойти спать. Естественнее было бы выказать больший интерес и обеспокоенность. Это может обличать характерную для человечества тенденцию принимать крупные проблемы за незначительные. Процесс подготовки персонажей ко сну и обсуждение принятия ванны, вероятно, – один из способов, изобретённых драматургом, для того, чтобы “разбудить” тех, кто спит, окруженный гигантскими проблемами» [16: 377]. Добавим, что несоответствие масштаба обсуждаемой проблемы и места, которое отводится ей в жизни персонажей, подчёркнуто драматургом с помощью условности номинации. Эллиптические конструкции, которые и конструируют беседу Эрика и Мэдди о том, что же могло потревожить их мирную жизнь, позволяют зрителю или читателю получить лишь примерное представление о природе догадок персонажей и их аргументов. В противоположность вышесказанному, когда речь заходит о необходимости принять ванну, о частоте этого ритуала, предложения в первый раз в данной сцене становятся полными и ясными – персонажи как будто бы осуществляют переход из сумрачной и опасной области большой политики в ту сферу, где предсказуемость будущего оказывает приятный успокаивающий эффект, который приходится разделять и зрителям. Эта же разновидность условности драматического языка применяется писателем и при создании другой сцены, носящей название «Гонконг» и описывающей ссору двух молодых людей, предположительно нетрадиционной 144 сексуальной ориентации, которые состоят в близких отношениях. И снова зритель или читатель должны довольствоваться лишь намёком на причину достаточно бурного выяснения отношений – все высказывания вновь синтаксически неполны (и степень этой эллиптичности нарастает по мере того, как увеличивается эмоциональный накал сцены), не являясь, по существу, предложениями: Tom. How could you do that you lied to me yes no I don’t want to hear Leo. very funny I don’t care I don’t care what you Tom. just about enough Leo. and I suppose you never? Tom. why don’t we just why don’t we just now wait a minute Leo. can’t stand it can’t [6: 49] Такая организация повествования возвращает исследователя к разговору о языковых особенностях пьесы «Голубое сердце», обсуждавшейся ранее – произведение, как и «Это стул», местами представляло для читателя / зрителя головоломку установления (или домысливания) истинного смысла высказываний. Экспериментально-провокационная пьеса К. Черчилл «Семеро еврейских детей» (Seven Jewish Children, 2009), посвящённая военному конфликту конца 2008 – начала 2009 гг., является логическим продолжением минималистских формальных исканий драматурга. В отличие от пьесы автора, рассмотренной выше, «Там вдали», произведение очень конкретно «локализовано» в подзаголовке: «пьеса для Газы». К созданию произведения драматурга подтолкнули печальные события в Палестине в ходе затяжного израильско-палестинского конфликта, а именно – операция «Литой свинец», во время которой всего за несколько дней пострадали и погибли сотни мирных жителей. Помимо того, что пьеса отличается краткостью и экспрессивностью (её продолжительность всего десять минут), нельзя не отметить специфический способ 145 организации текста драматургом – драма разделена на семь сцен, повествование в которых ритмически и графически немного напоминает поэзию. Какое количество актеров произносит эти пассажи (монологи / диалоги / полилоги), остаётся на усмотрение режиссёра. Так, британская информационная служба «Гардиан» («The Guardian») разместила онлайн моноспектакль британской актрисы Дженни Столлер по пьесе «Семеро еврейских детей». Единственное ограничение в плане сценической организации пьесы, которое прописывается драматургом в тексте произведения, – отсутствие в ней актёров-детей. В текстовых фрагментах используется исключительно повелительное наклонение, а предложения являются достаточно краткими («Скажи ей…» / «Не говори ей…» / «Не пугай ее»). Их длина нарастает в последней части произведения параллельно с увеличением эмоционального накала дискуссии. Для обсуждения столь глобального многолетнего политического конфликта краткая форма («бекеттианский минимализм») не совсем традиционна. Возможно, в выборе лаконичной формы драматургом движет «подразумеваемое неприятие идеи, что ситуация на Ближнем Востоке слишком сложна, слишком перегружена, слишком нуждается в исторической экзегезе и установлении баланса между разными точками зрения, чтобы ее можно было исследовать кратко». Анализ социально-политических работ драматурга демонстрирует активизацию двух тенденций в творчестве писателя в последние годы. Театр Черчилл постепенно отходит от чётко прописанного сюжета и психологически тонкой речевой характеристики персонажей, осваивая «минимизацию» драматических средств и способствуя всё более активному взаимодействию театра с аудиторией в когнитивном плане. «Минимизированная» драма Кэрил Черчилл предполагает значительную редукцию фабулы 146 произведения и (параллельно с этим) редукцию языковой и речевой структуры пьесы. В связи с обтекаемостью повествования на первый план выходят особенности сюжетостроения и условно-номинативных комментариев. Большое значение приобретают вербальные фреймы, которые дают возможность судить о кульминации произведения, несмотря на предельную размытость сюжета. Литература: 1. Churchill, C. Blue Heart // C. Churchill. Plays: Four. – London : Nick Hern Books, 2009. – 310 p. 2. Churchill, C. Fen // Plays: Two / С. Churchill. – London : Methuen Drama, 1994. – 310 p. 3. Churchill, C. Icecream // C. Churchill. Plays: Three. – London : Nick Hern Books, 2001. – 344 p. 4. Churchill, C. Top Girls // C. Churchill. Plays: Two. – London : Methuen Drama, 1990. – 310 p. 5. Churchill, C. Far Away // C. Churchill. Plays: Four. – London : Nick Hern Books, 2009. – 310 p. 6. Churchill, C. This Is a Chair // Plays: Four. – London : Nick Hern Books, 2009. – Pp. 310 p. 7. Гурко, Е. Деконструкция : тексты и интерпретация / Е. Гурко. – Минск : Экономпресс, 2001. – 320 с. 8. Ильин, И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия : эволюция мифа / И. П. Ильин – М. : Интрада, 1998. – 256 с. 9. Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск : Интерпресссервис; Кн. дом, 2001. – 1040 с. 10. Тисленкова, И. А. Возрастные характеристики речи персонажей современной английской драматургии (80-е годы XX века): дис. … кан. филол. наук: Теория языка (10.02.19) : Волгоград : Б.и., 2004. – 219 с. 11. Gobert, R. D. On Performance and Selfhood in Caryl Churchill / R. D. Gobert // The Cambridge Companion to Caryl Churchill ; ed. by E. Aston and E. Diamond. – New York : Cambridge University Press, 2009. – P. 105–124. 12. Rabascall, E. M. Gender, Politics, Subjectivity : Reading Caryl Churchill : a thesis ... Doctor of English Philology / Enric Monforte Rabascall. – Universitat de Barcelona : Barcelona, 2000. – 341 p. 147 13. Rabillard, S. On caryl Churchill’s Ecological Drama // The Cambridge Companion to Caryl Churchill / ed. by E. Aston and E. Diamond. – New York : Cambridge University Press, 2009. – Pp. 87-104. 14. The Camden Fringe Press Release. – URL: http://www.camdenfringe.org/pressreleases/34__This_is_a_Chair.pdf 15. Tomlin, L. English Theatre in the 1990s and Beyond // The Cambridge History of British Theatre. – Vol. 3: Since 1895 / ed. by B. Kershaw. – London and New York : Cambridge University Press, 2004. – Pp. 498-512. 16. Worpel, L. Personal Versus Political Affairs in Caryl Chucrhill’s «This Is a Chair» / L. Worpel // Human Affairs. – 2010. – № 20. – P. 376-382. © Шилова Е.Н., 2012 Е.В. Шустрова, УрГПУ, г. Екатеринбург АРХЕТИП ТЕНИ В АМЕРИКАНСКОЙ КАРИКАТУРЕ НА БАРАКА ОБАМУ В данной статье мы обратимся к таким средствам с высоким потенциалом воздействия, как психологические архетипы, описанные К. Г. Юнгом. Архетип, как правило, создается из сплава образов, персонажей, сюжетных линий, понятий, стереотипов, присущих ряду лингвокультур. Основными психологическими архетипами К. Г. Юнг считал архетипы матери и младенца, духа или мудрого старца, самости, тени, персоны или маски, анимы или анимуса [www.psystatus.ru]. Статья подготовлена в рамках государственного задания Министерства образования и науки РФ (проект 6.2985.2011 «Политическая метафорология»). 148 «Образы, основанные на психологических и культурных архетипах, имеют характер общечеловеческих ценностей, узнавание которых может создать определенный настрой у потенциального читателя, потребителя и т.д.» [Чистова 2011: 396]. Это в полной мере относится и к политической карикатуре. В основу материала исследования были положены порядка 800 карикатур на действующего президента США Барака Обаму. Один из интересных моментов состоит в том, что сейчас карикатуру может создать любой человек. С помощью специальных программ на американских сайтах предлагается создать свою собственную карикатуру, в том числе и на Б. Обаму. Это дает дополнительные возможности в плане исследования когнитивных моделей, присущих членам того или иного социума. Если профессиональный художник-карикатурист нередко отражает интересы определенного издания, то при возможности создании рисунка любым человеком научная сфера получает дополнительный материал. Конечно, нужно обращать внимание на сам сайт и по возможности на авторство. Тем не менее на такие американские сайты заходят в первую очередь граждане США. В результате было выявлено, что из психологических архетипов доминируют следующие: архетип тени, духа, самости, персоны или маски. В единичных случаях наблюдается использование психологического архетипа матери и младенца. В рамках этого обзора будет представлено описание архетипа тени. Тень – «это архетипическая форма, состоящая из материала, подавленного сознанием; ее содержание включает те тенденции, желания, воспоминания и опыты, которые отсекаются человеком как несовместимые с персоной и противоречащие социальным стандартам и идеалам» [www.psystatus.ru]. В европейской и «белой» 149 северо-американской лингвокультурах архетип тени проявляется в образе, противоположном образу героя. Это архетип трикстера. Трикстер – «плут, веселый обманщик, шут, двойник, злобный проказник, пересмешник, мастер перемен и разрушитель стереотипов» [Пендикова, Ракитина 2008: 172]. Этот персонаж неизменно присутствует в т. н. «плутовском романе». «В рекламе архетип трикстера используется для создания образа свободной, не сдерживаемой никакими условностями, не подчиненной разуму личности, в которой сильно игровое и бунтарское начало» [Чистова 2011: 398]. Что касается афроамериканского дискурса в целом, то для него персонаж трикстера – один из самых популярных и частотных. Афроамериканский трикстер имеет свои особенности. В афроамериканский дискурс он приходит из легенд Африки, в том числе и религиозного характера, связанных с богом Езу. В европейской традиции ближе всего к нему стоит Гермес. Езу призван исполнять роль посредника между высшим божеством и миром людей. В ряде легенд он сливается с образом обезьяны. Именно в этом трансформированном образе он предстает в афроамериканском фольклоре и верованиях. Прекрасный анализ этого персонажа представлен в статье Р. Абрахамса [Abrahams 1980]. Облик этого персонажа изначально носит зооморфные характеристики – он предстает как Ворон или Койот в индейском фольклоре и как Паук (тетушка Нанси), Братец Кролик и глупый зверь у афроамериканцев. Позднее к ним присоединяется человек. У индейцев – это вождь, нарушающий все возможные табу и дискредитирующий себя на всю оставшуюся жизнь; у афроамериканцев – это просто глупец и простофиля, который впоследствии в историях городского гетто принимает облик 150 криминального и агрессивного элемента. Продолжая мысль Р. Абрахамса, добавим, что в таком обличье трикстер входит и в дискурс рэпа и хип-хопа и мало кто из «белой» аудитории осознает, что это бывшие пушистый Братец Кролик или Обезьяна-обманщик (Signifyin’ Monkey). Интересно, что в африканском фольклоре все происходило с точностью до наоборот – сначала был богпосредник Езу, носитель антропоморфных черт, который объединял двойственную природу обмана и простоты, а затем животные, одно из которых олицетворяло хитрость, а другое – легковерие, глупость, недальновидность. Возвращаясь к исследованию Р. Абрахамса, можно отметить, что трикстер – это существо с множеством человеческих черт, которое не имеет главного, а именно, способности налагать узду на свои желания и вести себя как подобает члену того или иного социального коллектива. Этот регрессивный инфантилизм проявляется в том, что перед нами предстает маленькое или приниженное в силу социальных условий существо, которое окружено чем-то большим (природой или обществом) и вступает в конфликт с этими мощными силами. Но если у индейцев ведущим остается негативный элемент нарушения табу, то у афроамериканцев это превращается в еще один активный способ психологической самореабилитации, самоутверждения. Это приводит к тому, что социально отвергаемые черты трансформируются в криминальные черты, достойные восхищения, поскольку обман и кража направлены против давнего обидчика (Братца Лиса, воплощающего «белого» американца, самого «белого» человека, хозяина и т.д.). Так, роль неудачника постепенно исчезает и на первый план у афроамериканцев выходит ловкач. Кратко суммируем те элементы, которые лежат в основе создания трикстера, его назначения в дискурсе. 151 Р. Абрахамс отмечает, что «действия [трикстера] дерзкие, бунтарские, эгоистичные, в их основе всегда лежит мысль о первенстве личной свободы, проявленной действием, по отношению к социальным запретам, которые всегда вторичны… Он [трикстер] не обладает ни моральными, ни социальными ценностями и идет на поводу своих страстей и аппетитов… Как враг любых ограничений, он воплощает ту беззаконную, анархичную часть нас самих, которая существует даже в самых законопослушных членах общества» [Abrahams 1980: 195–198]. Именно последнее обстоятельство, по мысли Р. Абрахамса, и вызывает восторг и восхищение слушателей. В то же время, трикстер показывает в гипертрофированном виде, насколько неприглядны такие поступки, насколько они противоречат тем неписанным правилам, которые обусловливали относительно безопасное существование диаспоры, насколько он сам смешон в своей дерзости. Трикстер призван воплотить безобидный способ нарушения табу без реальной угрозы обществу и порядку. Т.е., с точки зрения афроамериканского фольклора, герой – это либо ловкач, либо существо, способное образумить, с точки зрения афроамериканской публицистики и литературы и с точки зрения дискурса афроамериканской проповеди, герой – это человек, способный наложить узду и на свои желания, и на желания других. Это то, что мы видим в языковом материале. В графическом – все несколько иначе. И нарушения запретов приносят угрозу обществу. Так, Обама изображен в образе мошенника, весело исправляющего факты своей биографии (рис.1), или же проматывающего деньги будущих поколений американцев (рис.2). Здесь идет слияние двух традиций: белой и афроамериканской. Так появляется ловкач, который несет угрозу обществу. 152 Рис.1 Рис.2 Ряд карикатур, выполненных с опорой на этот образ, носит ярко выраженную расовую окраску. Например, «новое» свидетельство о рождении Б. Обамы (рис.3) гласит, что его мать зовут «Batty McNativist», а отца – «Rabid Nutburger». Рис.3 153 Это связано с ситуацией, когда уже после выборов 2008 г. ряд консерваторов пытался доказать, что Б. Обама не имел права избираться на этот пост, потому что он не гражданин США, а кениец. Показательны имена «родителей». Batty – сумашедшая, McNativist – среднестатистическая дама, преследуемая страхами на расовой почве. Что касается имени «отца», то необходимо вспомнить, что слово Rabid содержит отсылку к фильму ужасов «Rabid» (1977 г), где речь идет о создании вампира, который поражает своей жаждой крови все население города. Кроме этого, прилагательное rabid имеет следующие словарные значения: 1) бешеный 2) неистовый, яростный; фанатичный, а в качестве медицинского термина: 1) относящийся к бешенству 2) страдающий бешенством. Параллельно с этим используется прием языковой игры, построенный на близком по звучанию и графике оформлению двух лексем: rabid и rabbit. Последнее слово нередко используется в качестве унизительного прозвища афроамериканцев. Фамилия «родителя» Nutburger. Эта лексема имеет следующие значения: 1) a person with a shaky grasp on reality; a person with disruptive responses to life's situation; one who reacts extremely to life's minor annoyances 2) someone who holds a theory that is so dubious as to incite derisive laughter from those who hear it. Т.е. отца зовут «черный» Вампирпсихопат. Вторая подобная карикатура связана с образом Езу, который управляет четырьмя обезьянками, воплощающими граждан США (рис.4). Над обезьянками навис тяжелый камень государственного долга, который вот-вот их прикончит. А Езу-Обама, находясь в безопасности, пытается истолковать волю богов на орехах Ифы. В нашей лингвокультуре это аналогично гаданию на кофейной гуще. Прогноз будет столь же неопределен и 154 ненадежен. Рис.4 Сам Б. Обама действительно нередко прибегает к тому, что приписывалось Езу. Но это совсем не гадание. Это т.н. искусство signifyin' (signifying), которое связано с афроамериканской устной традицией и требует специальных пояснений. Попытаемся разобраться, что же это такое. М. Меззроу, известный джазовый музыкант, в глоссарии своей автобиографии пишет о signifying как «искусстве намека, хвастовства, жеста». Для него signifying – языковая игра, имеющая целью передачу скрытого смысла посредством самых безобидных выражений, причем сюда же включается язык жестов и мимики. Неважно, что сказано, но важно, как сказано. Если вы не умеете читать язык жестов, мимики и интонаций, то рискуете попасть впросак подобно Льву, обманутому Обезьяной [Mezzrow 1946: 378, 230]. Если опираться на теорию Р. Абрахамса и его великолепное исследование signifying [Abrahams 1962; 1970], то основными положениями его определений можно считать следующие: 155 1. signifying очень многозначно; 2. это понятие «черной» культуры и «черный» риторический прием; 3. одно из значений «умение говорить с помощью косвенных намеков»; 4. может значить «придираться, недоброжелательно критиковать, льстить, приукрашивать рассказ, сочинять небылицы»; 5. может значить «умение ходить вокруг да около, не затрагивая напрямую основной идеи»; 6. может значить «высмеивание человека или ситуации»; 7. может значить «говорить с помощью невербальных средств»; 8. это язык двусмыслиц, «передача прямого значения посредством косвенных»; 9. при межрасовом общении служит маскирующей формой поведения. Есть ряд и других определений [Foster 1974: 203– 210; Mitchell-Kernan 1973: 310–328; Gates 1988: 67–86; Smitherman 1994: 206]. Изначально этот прием был связан с уже упомянутым богом-посредником Езу. Этот персонаж не только сохраняется до сих пор в культурах Нигерии и Бенина, но и благополучно пережил бурный переезд в Бразилию, Кубу, на Гаити, Карибские острова и в США. В Нигерии он носит имя Езу-Элегбара, в Бенине – Легба, Эксу в Бразилии, Ечу-Элегуа на Кубе, Папа Легба на Гаити, а колдуны США, знающие магию Худу, призывают его под именем Папа Ла Баса. В каждой версии Езу относится к богам-посредникам, он передает повеления богов человеку и просьбы людей – богам. Он мастерски владеет стилем, охраняет перекрестки, стоит на пороге того, что разделяет богов и человека. Он – связующее звено между правдой и ее пониманием, божественным и 156 мирским, текстом и его интерпретацией. Он связывает воедино грамматику богов с риторикой людей. В мифологии йоруба Езу – хромой, одна нога у него длиннее другой. Это не что иное, как символ его функции посредника: одной ногой он стоит в пантеоне богов, а другой – в нашем мире. В работах, посвященных Езу [Bascom 1969; Herskovits 1967; Idowu 1962; Pelton 1980; Thompson 1971], ему приписываются такие качества, как индивидуальность и неопределимость, предательство и верность, склонность к сатире, пародии, иронии, сексуальность, двойственность физического плана и душевных качеств. У него два рта, поэтому и речь его двусмысленна. Он выполняет роль литературного критика, растолковывая людям речи оракула Ифы [Оля 1976: 33–34; Governar 2000: 524–527], который несет слово божье. Мы уже упомянули, что в ряде мифов образ Езу сливается с образом обезьяны. Так, Л. Кабрера пишет: «Езу-Элегбара появляется в сопровождении Обезьяны, и они истолковывают волю богов с помощью орехов пальмы, растущей в садах Оругана (бога Солнца)» [Цит. по: Gates 1988: 15]. Кроме того, Езу-Элегбара отличается очень маленьким ростом, черным цветом и длинным хвостом, его большие глаза горят, как угли, и пристально вглядываются в мир. По одной из легенд, он без ведома высшего бога породил всех обезьян [Herskovits 1967: 151–152; 193–194]. Г. Гейтс обращает внимание также на графическую схожесть слов guije (синомим Езу) и jigue, используемое в поэзии со значением «обезьяна» [Gates 1988: 17]. Афроамериканская диаспора дает этому образу еще одно название – Signifying Monkey. Изначально, исходя из той роли, которую она выполняет в фольклоре, это Обезьяна-Оракул. Позднее она выступает в роли злой насмешницы и обманщицы. Ее непременной жертвой становится лев, которого она 157 стравливает со слоном [Botkin 1944: 652–675; Dance 1978: 247–262; Gershoni 1997: 139–142; Governar 2000: 419–427]. Signifying Monkey существует не просто как персонаж, а скорее как троп, передающий множество дополнительных смыслов – иногда это скрытое сравнение, иногда этот образ больше напоминает метафору или аллегорию. Подобно двуротому Езу, породившему ее, Обезьяна пользуется языковыми перевертышами, вкладывая новый смысл в привычные выражения. Как и повелитель перекрестков Езу, она появляется на перекрестке двух языков и, смеясь, перемешивает значения слов, давая миру новое Знание. Кстати, чтобы получить это знание и обрести мудрость, Обезьяне пришлось принести в жертву свою жизнь – не удержавшись на дереве, она упала в Воды Знания, и стала его истолкователем, приплывая к тем, кто ее ждет. В афроамериканской литературной традиции и искусстве проповеди прием signifyin' часто связан с умением вплетать в свою речь намеки (если пользоваться традиционным термином, аллюзии), напоминающие о творчестве других афроамериканцев или своем собственном. Так возникает единство дискурса. С одной стороны, это напоминает то, что принято описывать как интертекстуальность, с другой стороны, есть и ряд этнических особенностей. У Б. Обамы это принимает форму ссылок и намеков на дискурс других американских президентов, на их опыт и устремления – с одной стороны, и на свои собственные более ранние обращения – с другой. В то же время Б. Обама выступает в роли истолкователя воли других президентов США. В результате, возникает эффект полной преемственности и оправданности действий сегодняшнего президента с учетом уже пройденного пути с точки зрения логики и эффект единого речевого пространства с точки зрения риторики. Приведем 158 два крохотных фрагмента, которые лишь отчасти иллюстрируют этот прием. I know there's some who believe we can only handle one challenge at a time. And they forget that Lincoln helped lay down the transcontinental railroad and passed the Homestead Act and created the National Academy of Sciences in the midst of civil war. Likewise, President Roosevelt didn't have the luxury of choosing between ending a depression and fighting a war; he had to do both. President Kennedy didn't have the luxury of choosing between civil rights and sending us to the moon. And we don't have the luxury of choosing between getting our economy moving now and rebuilding it over the long term. Я знаю, есть те, кто думает, что каждый раз мы можем справляться только с одной назревшей проблемой. Они забывают, что Линкольн способствовал основанию трансконтинентальной железной дороги, и издал закон о гомстедах, и создал Национальную академию наук прямо в разгар Гражданской войны. Точно также у президента Рузвельта не было такой роскоши, как выбор: закончить ли ему депрессию или вести войну. Он был вынужден делать и то и другое. У президента Кеннеди не было такой роскоши, как выбор: гражданские права или полет на Луну. И у нас нет такой роскоши, как выбор: движение нашей экономики сейчас или ее долговременное переустройство. Teddy Roosevelt, Republican, was the first to advocate that everybody get health care in this country. Every decade since, we’ve had Presidents, Republicans and Democrats, from Harry Truman to Richard Nixon to JFK to Lyndon Johnson to – every single President has said we need to fix this system. Тедди Рузвельт, республиканец, был первым, кто отстаивал право каждого на получение медицинского обслуживания в нашей стране. С той поры каждое 159 десятилетие наши президенты, республиканцы и демократы, начиная с Гарри Трумэна и продолжая Ричардом Никсоном, Джоном Кеннеди, Линдоном Джонсоном и так далее, отмечают, что нам нужно исправить эту систему. На наш взгляд, еще одна трансформация образа трикстера наблюдается в карикатурах с куклой, в частности Пиноккио – аналогом Буратино. Пиноккио в западной литературной традиции – один из ярких примеров трикстера (Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы»). Когда образ куклы переносится на Б. Обаму, подспудно возникает связь не только с легкой управляемостью марионеткой, но и с чертами трикстера, от которого неизвестно что можно ожидать (рис.5, 6). Рис.5 Рис.6 Еще один персонаж, призванный напомнить и о трикстере и о кукле (марионетке) – это обкуренный робот, 160 пребывающий в своих иллюзиях, – совершенно оторванное от реальности существо (рис.7,8). Рис.7 Рис.8 Другой роботообразный персонаж способен только на две вещи: «невыносимо долго принимать решения» и «красиво говорить» (рис.9). На этом таланты заканчиваются. Рис.9 161 Анализ образов, воплощающих архетип тени в карикатуре на Б. Обаму, позволяет говорить о преобладании негативной прагматики, нацеленной на создание образа чужого, врага, человека безответственного и неадекватного, неумеющего принять правильное, взвешенное решение, и, как следствие, ведущего страну к хаосу. Это не может не создать «нужный» настрой у потенциального реципиента, что особенно важно накануне следующих президентских выборов. Литература: 1. К. Г. Юнг и аналитическая психология. Основные архетипы [Online]. – URL: www.psystatus.ru/article.php?id=97. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). 7. Оля Б. Боги тропической Африки [Текст] / Б. Оля. – М.: Наука, 1976. – 286 с. 8. Пендикова И. Г., Ракитина Л. С. Архетип и символ в рекламе. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2008. – 303 с. 9. Чистова С.С. Психологические и культурные архетипы в рекламе // Языковое образование сегодня – векторы развития: материалы II международной научно-практической конференции-форума (Екатеринбург, 24–25 апреля 2011 г.) / Урал. гос. пед. ун-т – Екатеринбург: УрГПУ, 2011. – С. 396– 405. 10. Юнг К. Г. Психологические аспекты архетипа матери [Online]. – URL: www.fidel-kastro.ru/psihology/jung/j014.htm. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). 11. Abrahams R. D. (ed.) Deep Down in the Jungle: negro narrative folklore from the streets of Philadelphia. – Chicago: Aldine Publishing, 1970. – 278 p. 12. Abrahams R. D. The Changing Concept of the Negro Hero // The Golden Log / ed. by C. Boatright, W. M. Hudson, A. Maxwell. – Dallas: Southern Methodist University Press, 1962. – P. 119–34. 13. Abrahams R. D. Trickster, the Outrageous Hero // American Folklore / ed. by T. Coffin. – N. Y.: Voice of America Forum Series, 1980. – P. 193–201. 14. Bascom W. Ifa Divination: communication between gods and men in West Africa. – Bloomington: Indiana University Press, 1969. – 537 p. 162 15. Botkin B. A. Lay My Burden Down: A Folk History of Slavery. – Chicago: Aldine Publishing, 1944. – P. 652–675. 16. Dance D. C. Shuckin’ and Jivin’: folklore from contemporary Black Americans. – Bloomington: Indiana University Press, 1978. – 390 p. 17. Foster H. L. Ribbin’, Jivin’, and Playin’ the Dozens: The Unrecognized Dilemma of Inner City Schools. – Cambridge: Ballinger, 1974. – P. 203–210. 18. Gates H. L., jr. The Signifying Monkey. The Theory of AfricanAmerican Literary Criticism. – N.Y., Oxford: Oxford University Press, 1988. – 290 p. 19. Gershoni Y. Africans on African-Americans: the creation and uses of an African-American myth. – N. Y.: New York University Press, 1997. – 246 p. 20. Govenar A. B. African American frontiers: slave narratives and oral histories. – Santa Barbara, Calif.: ABC-CLIO, 2000. – 551 p. 21. Herskovits M. J. Dahomey, An Ancient West African Kingdom: 2 v. – Evanston: Northwestern University Press, 1967. – V. 1. – 490 p. – V. 2. – 293 p. 22. Idowu E. B. Olodumare: god in Yoruba belief. – London: Longman, 1962. – 273 p. 23. Mezzrow M. Really the Blues. – Garden City, N. Y.: Doubleday, 1946. – 348 p. 24. Mitchell-Kernan C. Signifying as a Form of Verbal Art // Mother Wit from the Laughing Barrel: Readings in the Interpretation of Afro-American Folklore / ed. by A. Dundes. – Engelwood Cliffs: Prentice-Hall, 1973. – P. 310–328. 25. Pelton R. D. The Trickster in West Africa: a study of mythic irony and sacred delight. – Berkley: University of Carolina Press, 1980. – 312 p. 26. Smitherman G. Black Talk. Words and Phrases from the Hood to the Amen Corner. – N. Y.: Houghton Mifflin Company, 1994. – 243 p. 27. Thompson R. F. Black Gods and Kings: Yoruba art in UCLA. – Bloomington: Indiana University Press, 1971. – 94 p. 28. ИСТОЧНИКИ ЯЗЫКОВОГО И ГРАФИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА 29. Baltimore Caricatures Maryland Portraits by Jerry Breen [Online]. – URL: http://www.newbreen.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). 30. Black Face: Resources and Information (2011) [Online]. – 163 31. 32. 33. 34. 35. 36. 37. 38. 39. 40. 41. 42. 43. URL: http://www.black-face.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.01.12). Black Face! The History of racist Blackface stereotypes (2011) [Online]. – URL: http://www.black-face.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.01.12). Blackmissouri.com (2008) [Online]. – URL: http://www.blackmissouri.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Black Face: Resources and Information (2011) [Online]. – URL: http://www.black-face.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Complete Text Transcripts of Over 100 Barack Obama Speeches [Online]. – URL: http://www.obamaspeech.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.01.12). Court Jones – Caricature and Illustration (2004) [Online]. – URL: http://www.courtjones.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Erudite logo | Flickr – Photo Sharing! (2010) [Online]. – URL: http://www.flickr.com/photos/40233248@N03/4385442351/ – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Funny caricature: Politic caricature, Obama Caricature, Celebrity caricature (2011) [Online]: Blog. – URL: http://www.allfunnycaricatur.blogspot.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Kaltoons: the official site of Kevin Kallaughter (2008) [Online]. – URL: http://www.kaltoons.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Political Cartoon Blog by Jerry Breen (2011) [Online]: Blog. – URL: http://www.jerrybreen.blogspot.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Political Graffiti | Independent Political cartoons (2011) [Online]. – URL: http://www.politicalgraffiti.worldpress.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Son of the South (2003–2008) [Online]. – URL: http://www.sonofthesouth.net. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). Shutterstock images (2003–2012) [Online]. – URL: http://www.shutterstock.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). The Authentic History Center (1999–2012) [Online]. – URL: http://www.authentichistory.com. – Title from the screen. 164 (дата обращения 15.09.12). 44. The Bad Cartoonist (2008) [Online]: Blog. – URL: http://www.badcartoonist.worldpress.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). 45. The caricatureMan.com Blog!!! – Typepad (2008) [Online]: Blog. – URL: http://www.caricatureman.typepad.com. – Title from the screen. (дата обращения 15.09.12). © Шустрова Е.В., 2012 165 ИЗ АРХИВА КАФЕДРЫ (статьи сотрудников кафедры английской филологии CГПУ, опубликованные в 1984 г.) Егунова Р.С., СГПИ г. Свердловск РЕАЛИЗАЦИЯ СЛОГОВЫХ МОДЕЛЕЙ В ТЕКСТЕ Известно, что произносительные ошибки, допускаемые учащимися в иностранном языке, являются результатом интерферирующего влияния родного языка на моторном и перцептивном уровнях. Однако простое сравнение фонемного инвентаря родного и изучаемого языков не дает возможность предсказать все вероятные ошибки в реализации и восприятии фонем не родного языка. При изучении фонетической интерференции нужно исследовать взаимодействие фонемных репрезентантов в минимальном фонетическом контексте (слоге и далее) и составе и с учетом более крупных единиц (предложение, текст). Прогнозирование и изучение конкретных ошибок фонологического и фонетического планов в речи учащихся, овладевающих произношением неродного языка, помогают выбрать наиболее эффективные пути преодоления акцента в речи обучающихся. В настоящей статье рассматриваются результаты инструментального анализа типичных ошибок русских учащихся в нормативном произнесении гласного и поствокального согласного в структуре «согласный — гласный (краткий)—согласный (СГС)», «согласный — гласный (долгий)—согласный (СГ:С)», включенной в контекст предложения. В качестве экспериментального материала были использованы односложные слова, в которых гласные 166 находились в позиции перед шумными смычными (bdgptk). Инвентарь начальных согласных состоял из смычных и щелевых шумных и сонантов. Программа состояла из 37 предложений, включавших слова модели СГС, СГ : С. Слова находились в одинаковом положении по отношению к ударению и позиции в предложении. Кроме того, для сравнения в программу было включено 36 слов, начитанных изолированно. Программа была начитана 10 студентами I курса языкового факультета до вводно-коррективного фонетического курса, 10 студентами I курса после вводного курса и 5 студентами III курса. Исходный экспериментальный корпус составил 1825 реализаций. Далее был проведен тщательный слуховой анализ слов и предложений, произнесенных русскими учащимися1. Материал был прослушан в студийных условиях и затранскрибирован. На основании данных слухового анализа материала были выделены 28 серий слов, серии составлены с учетом ненормативности гласного ядра и поствокального согласного; 15 серий включали ошибочные реализации слогов СГС, СГ: С при изолированном произнесении, 13 серий включали ошибки в произнесении этих слогов в контексте предложения. Рассмотрим реализацию в речи русских учащихся позиционной длительности гласных сегментов и фонетических характеристик поствокального согласного. Для инструментального анализа было отобрано 304 слова. Кроме ошибочных реализаций структур СГС, СГ: С, в программу были включены слова, отмеченные при слуховом анализе как соответствующие нормам 1 Слуховой анализ проводился автором статьи совместно с фонетистами кафедры фонетики ЛГУ им. Жданова. 167 произношения. Слова были записаны на магнитную ленту, и с магнитной записи сняты осциллограммы. По осциллограммам измерялась длительность гласного сегмента и длительность смычки финальных согласных. На основании абсолютных измерений была получена относительная длительность гласного и согласного в каждой серии. Нормативность в произнесении слогов структуры СГС, СГ: С предполагает соблюдение правильной позиционной длительности перед глухим или звонким согласным, сильное напряженное произнесение глухих и слабое, частично оглушенное произнесение звонких согласных1. Нарушение позиционной длительности, полное оглушение звонких в исходе слов относятся к грубейшим фонологическим ошибкам. Слабое произношение глухих и полнозвонкое произношение звонких также не свойственно английскому языку2. Известно, что начальный согласный не оказывает существенного влияния на длительность последующего гласного и структуре СГС3. Известно также, что между гласным и поствокальным согласным в структуре СГС, СГ: С существует «отрицательная корреляция по длительности»4. Высказывается мнение о том, что для правильного воспроизведения и восприятия слогов 1 См., напр., Торсу ев Г. П. Обучение аглийскому произношению. М., 1956. С. 111—112; Его же. Фонетика английского языка. М., 1950. С. 75—79, 130— 133. В работах англоязычных авторов описываются и другие варианты прриз- ношения конечных согласных, напр.: Gimson А. С. An Introduction to the Pronunciation of Englisch. London, 1968. P. 147—148. Brown G. Listening to Spoken English. М., 1984. P. 27—30. 2 Васильев В. А. Предупреждение и исправление ошибок в произношении английских фонем. М., 1973. С. 26—28, 33, 66. 3 Peterson G. Е.,. Lehiste /. Duration of Syllable Nuclei in English//JASA. 1960. V. 32. N 6. P. 702. 4 Потапова P. К. К типологии временной организации речи в германских языках//Вопр. языкозн. 1977. № 1. С. 40; Chen М. Vowel Length Variation as a Function of the Voicing of the Consonant Envifonment//Phonetica. 1970. V. 22. N 3. P. 145. 168 структуры СГС, СГ: С важнейшее значение имеет соблюдение нормативных временных связей между гласным и поствокальным согласным1. Как модифицируются временные отношения между гласным и согласным в структуре СГС, СГ : С в английской речи русских учащихся? Приведем данные, полученные при анализе слогов, произнесенных русскими учащимися, и оцененные как нормативные при слуховом анализе. Таблица 1 Соотношение длительности гласного и согласного Слог изолированное произнесение в контексте Г : С (звонкий) 0.64 : 0.36 0.67 : 0.33 Г : С (глухой) 0.48 : 0.52 0.56 : 0.44 0.26 : 0.74 0.38 : 0.62 ГС (глухой) Временные отношения между Г и С соблюдены, за исключением слогов с долгим гласным компонентом перед глухим согласным при реализации в контексте предложения. Здесь уже нарушается временная корреляция между Г и С в слоге, закрытом глухим смычным (длительность смычки меньше длительности гласного). 1 Denes P. Effect of Duration on the Perception of Voicing//JASA. 1955. V. 27. N 4. P. 763; Car nochan G., Skalickova A. Notes on the Comparison of English — Czech Phonetics//Zeitschr. fur Ph. Spachw und Kommunikationsfor. 1964. Bd 17. H. 2—4. S. 154, 159. 169 Такой тип временной связи характерен для слогов с конечным звонким согласным1. Рассмотрим реализацию слогов структуры СГС, СГ: С в английской речи русских учащихся по сериям ошибок. В I серию ошибок были включены слова, произнесенные с нарушением позиционной длительности гласного перед сильным глухим аспирированным согласным. Осциллографический анализ показал также ненормативность количественных характеристик согласного. При изолированном произнесении длительность гласного (СГ : С)—0.56, длительность согласного — 0.44; при произнесении в контексте предложения длительность гласного — 0.71, длительность согласного — 0.29. В норме фаза смычки сильного согласного всегда должна быть больше длительности гласного. Такой тип временной корреляции характерен для слогов, закрытых звонким согласным. Однако в слогах данной серии глухой смычный всегда реализовался в сильном напряженном варианте. При таком произнесении полностью модифицируется «модель временной компенсации на сегментном уровне» в данном типе слога2. II серия ошибок состояла из слов, в которых финальный звонкий согласный был произнесен нормативно, т.е. с оглушением, слабо, тогда как позиционная длительность гласного не была соблюдена. При анализе слов данной серии было получено следующее: при изолированном произнесении (СГ: С) длительность гласного — 0.55, длительность согласного — 0.45, в контексте предложения длительность гласного — 0.54, длительность согласного — 0.46. Временная зависимость между компонентами слога не нарушается, несмотря на 1 В табл. 1, а также в других таблицах приводятся данные не по всем типам слогов, так как при слуховом анализе материала не всегда удавалось лодобрать ошибки в каждом типе слога 2 Потапова Р. К. Указ. соч. С. 42. 170 значительное сокращение длительности гласных. В III и IV серии ошибок были включены слова с ненормативной длительностью в позиции перед конечным полнозвонким согласным. От ошибок III серии слоги, включенные в IV серию, отличались ненормативным качеством гласного. При слуховом анализе материала не удалось отобрать слова из контекста предложения, имеющие те же ошибки, поэтому данные IV серии приводятся только по изолированному произнесению. Таблица 2 Соотношение длительности гласного и согласного (в сериях) Слог изолированное произнесение в контексте 0.63 : 0.37(Ш) 0.70:0.30 (III) Г :С 0.48:0.52 (IV) ГС 0.33:0.67 (III) Осциллографический анализ показал, что в слогах СГ: С, включенных в III серию ошибок, несмотря на сокращение длительности гласного, тип временной связи не нарушается. Однако в слогах СГС смычка в два раза превышала длительность гласного, что типично для слогов с финальным напряженным согласным. В слогах IV серии модель временной компенсации существенно 171 модифицируется (смычка почти раина длительности гласного). Контекст (контекст предложения) характер выявленных нарушений временных корреляций между Г и С в основном такой же, что и на уровне слога, а именно: 1) сокращение длительности гласного в позиции перед слабым звонким согласным, отмеченное при слуховом анализе и подтвержденное данными осциллографического анализа, не перераспределяет временные связи в слоге; 2) увеличение позиционной длительности перед сильным аспирированным согласным влечет полное изменение количественных отношений в данном типе слога; 3) энергичное с гласным призвуком произнесение конечных звонких в ряде случаев ведет к увеличению смычки и, в свою очередь, к ненормативному распределению временных характеристик; 4) в слогах, где конечный глухой согласный реализуется в слабом ненапряженном варианте, вариации в длительности гласного сегмента приводят к изменению типа временной связи в слоге; в контексте предложения значительное сокращение смычки при нормативной длительности гласного — к видоизменению модели временной компенсации; 5) при полном оглушении конечного звонкого согласного увеличение длительности не приводит к нарушению типа временной связи, тогда как сокращение длительности нарушает временные отношения в слоге. 172 Е.Ш. Красногор, СГПИ г. Свердловск СЕМАНТИКО-СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ СРЕДСТВ ВЫРАЖЕНИЯ ПОБУДИТЕЛЬНОСТИ Побудительность, значение которой складывается, как правило, из стремления говорящего «создать, вызвать к жизни новую действительность или видоизменить то, что имеется» [1], содержит для своего выражения большой арсенал разнообразных структур. Обладая общим компонентом «желание каузировать событие», они отличаются по степени категоричности и не могут! быть сведены лишь к императивным конструкциям. Говоря о способах выражения повеления, О. Есперсен отмечает, что «просьбы могут быть разнообразными: от грубых приказаний через ряд промежуточных ступеней (требования, увещевания, приглашения) до робкой и униженной мольбы» [2]. Степень категоричности побудительных высказываний, таким образом, зависит от степени уверенности в осуществлении выраженного желания. Приказ связан с полной уверенностью говорящего о том, что желаемое действие будет выполнено, и, следовательно, обладает высокой степенью категоричности. Просьба подразумевает неуверенность говорящего в том, что желание будет выполнено, и обладает более низкой степенью категоричности. Необходимо отметить, что ядром поля побуждения является императив, который способен выразить различные оттенки побудительного значения от самых резких и настойчивых до самых мягких и вежливых. 173 Периферийные конституенты поля побуждения также варьируются по степени категоричности в зависимости от: а) функционального типа предложения, в котором они используются. б) их собственной семантики — признак, релевантный в первую очередь для модальных глаголов, глаголов побуждения; в) наличия/отсутствия отрицания; г) формы наклонения (can—could) [3]. В роли категоричных форм выражения побудительности функционируют формы will+инфинитив, Present Continuous, конструкция to be going to+инфинитив, модальные глаголы must, shall, can в структуре повествовательного предложения, в то время как формы will + инфинитив, Present Continuous, модальные глаголы в структуре вопросительного предложения, конструкции типа do you mind..., would you mind doing something, конструкция had better, формы модальных глаголов could, might и модальный глагол should образуют модели выражения побудительности со значительно меньшей степенью категоричности. Поскольку исходное побуждение дает лишь стимул, идущий от говорящего, необходима вербальная реакция на него для замыкания высказывания и образования диалогического единства. Степень категоричности реплики-стимула обусловливает и структурно-семантический тип реплики-реакции. Как указывает И. Г. Кошевая, «императив представляет сбой значение категоричного волеизъявления с футуральной направленностью», а «в пожелании (вонтативе) волеизъявление носит некатегоричный характер, хотя форма также имеет футуральную направленность и является, можно сказать, разновидностью футуральности» [4]. Сказанное выше в какой-то степени объясняет разнообразие синтаксических моделей побудительных конструкций, связанное c различными оттенками их 174 семантического наполнения. Цель данной статьи — рассмотрение некоторых структурно- семантических побудительных конструкций вопросительного типа, поскольку рамки небольшой работы не позволяют проанализировать все разнообразные модели выражения побудительности. В статье рассматриваются предложения типа 1. Will you open the window, please? 2. Can you lend me the magazine for a day or two, please? 3. Won't you have a seat, please? 4. Could you switch on the light, please? 5. Do you want to start cooking the dinner? 6. Aren't you going to phone her? Все эти предложения, имея вопросительную форму, по сути своей являются побудительными и соответствуют таким предложениям, как la. Open the window, please. 2a. Send me the magazine for a day or two, please. 3a. Have a seat, please. 4a. Switch on the light, please. 5a. Start cooking the dinner. 6a. Phone her. Предложения 1, 2, 3, 4, 5, 6 произносятся и понимаются не как просьба об информации, а именно как просьба о действии, так же как и предложения 1а, 2а, За, 4а, 5а, 6а. Внешнее отличие моделей объясняется лишь степенью категоричности побуждения, заложенной в императивных предложениях и предложениях с вопросительной структурой. Каким образом высказывания, внешне имеющие форму и интонацию вопроса, воспринимаются и понимаются как побуждение к действию? Для понимания языка важно изучение и правильное понимание речевого акта. Характеризуя процесс деятельности, который мы называем говорением, можно выделить 175 следующие этапы: 1) речевой акт — произнесение некоторого предложения с определенным смыслом и референцией; 2) внеречевой акт —произнесение высказывания с известной силой информации, приказа, предупреждения; 3) речевоздействующие акты — то, чего мы достигаем посредством говорения. Очевидно, что одни и те же высказывания с одними и теми же смыслами и референциями могут обладать рядом различных внеречевых сил, связанных с внеречевым актом [5]. В свете этого ясно, что вопросительные по форме предложения могут восприниматься как побудительные предложения. В то же время исследование фактического материала показывает, что реплики-реакции на этот тип высказывания отличаются как от реакций на вопрос, так и от реакций на просьбу или приказание, выраженные императивным предложением. Соответствующая вербальная реакция на императивное побудительное высказывание зависит от того, готов ли тот, к кому обращено побуждение, выполнить его. При готовности выполнить приказ или просьбу немедленно отпадает необходимость в вербальной реакции, хотя отсутствие последней в этом случае и может быть истолковано как проявление невежливости или неприязненности. Если выполнение просьбы оттягивается во времени, то достаточно употребить формулы ОК. или all right. Если в этом случае употребляется слово yes, то затем должно последовать обращение типа sir, madam, miss, Mr. White и т. д. Ср.: Bring us two coffees and some muffins and see that they are hot enough.—Yes, sir (10, p. 17). Отрицательная реакция требует развернутого высказывания. Cp.:Mrs. Pearce. Now stop crying and go hack into your room and take off all your clothes, Liza.— I can't. I won't. I'm not used to it. I've never took off all my clothes (14, p. 35). 176 Реакция на побудительные предложения с вопросительной структурой также может быть положительной или отрицательной. В первом случае человек, к которому обращено побуждение, должен, как. правило, выразить свою готовность выполнить действие в словах. Для этого ему достаточно употребить любую из названных выше формул. Ср.: Will you give me a minute to think? I do need it.— Sure, why not? (12, p. 37). Would you just give me a hand in arranging the goods in the window? — Oh, yes, dear (15, p, 126). В случае отрицательной реакции обязательно должно быть дано объяснение. Ответ «No, I can't, won't, wouldn't» является в таком случае очень грубой формой ответа. Возражение, несогласие побуждаемого обычно вынуждает говорящего повторить волеизъявление в более категоричной форме, чем сначала. В результате этого одноступенчатое побудительное диалогическое единство развивается в составное (двух-, трех- и более ступенчатые побудительные диалогические единства) [6]. Ср.: Why don't you write her and tell her so at once? — Oh, no, I can't. I can’t really. She won’t believe my letter.— But you must. It’s your duty. I tell you you must (11, p. 49). Большую роль при этом приобретает повтор. Сам повтор не является непосредственной реакцией на побуждение, смысловая сущность повтора заключается в эмоциональном восприятии побуждения, идущего вразрез с реальностью его исполнения. Повтор выступает интонационно-смысловым рубежом для перехода к действию — или отрицательному, или частично утвердительному. В то же время повтор — это связующее звено в построении нового предложения или ряда предложений и образует совместно с побуждением сверхфразовое единство императивности [7]. Ср.: Aren't you going to have 177 some tea, dear? —Oh, couldn't dream of having anything at the moment. I couldn't indeed. I tell you it’s impossible. I couldn’t eat or drink now.— But, dear, it's necessary. You should take something. Do take a hit of something (9, p. 187). Предложения типа „Why don't you tell me everything?” предполагают, что ответом будет либо положительная реакция на побуждение, выражаемая через действие, сопровождаемое соответствующей вербальной реакцией, либо мотивировка несогласия. Ср.: Why don't you tell him at once you aren't going to accept him? —Oh, yes, I think I’ll do it (9, p. 167). Why don't you set the table? — Why should I? We are not going to eat now, are we? Not under the circumstances, I think (16, p. 46). Анализ языкового материала показывает, что побудительные предложения вопросительного типа не способны выражать приказ, требование. Вопросительные предложения побудительного типа также варьируются по степени категоричности. Обычно предложения этого типа имеют среднюю степень категоричности; как правило, они не выражают ни приказа или требования, ни мольбы, а различные оттенки просьбы. Этот тип побудительных предложений характеризуется косвенным, завуалированным выражением побуждения (намек, предположение, предложение сделать что-то и т. д.) В зависимости от оттенков выражения побуждения варьируются и структурные модели этого типа. Анализ языкового материала позволяет выделить следующие структурные варианты этого типа: la. Can you do this for me? lb. Could you do this for me? 2a. Will you open the door? 2b. Would you open the door? 2c. Won't you open the door? 2d. Wouldn't you open the door? 178 3a. Do you mind doing it yourself? 3b. Would you mind doing it yourself? 4a. Do you want to clean the room at last? 4b. Don't you want to clean the room at last? 5. Aren't you going to help me? 6. Why don't you help me? Эти структурные варианты не равноценны по степени категоричности, по степени настойчивости выражения побуждения, но степени его завуалированности. Это отчетливо видно из соответствующих реплик-реакций. Так, например, анализ показывает, что предложения типа Why don't you do something? Aren't you going to do something? Don't you want to do it?, как правило, требуют более подробного и мотивированного объяснения отказа, так как они обладают большей степенью категоричности, чем например, Do you mind doing it yourself? или Will you do it for me? Модель Won't you do it? выражает побуждение сильнее, чем модель Will you do it? Ср.: Will you take the child for a walk? — No, I'm busy (9, p. 178). Won't you explain to her what she is expected to do and say? — Oh, but don't you see that I'm going to be rude and tasteless and this, will spoil everything. You see that I can't do it, don't .you? (13, p. 87). Анализ фактического материала показывает также, что для восприятия вопросительных по форме предложений как побудительных высказываний немаловажную роль играет пресуппозиция, то есть условия, удовлетворение которых необходимо, чтобы высказывания с утверждением, вопросом, повелением понимались как таковые [8]. 'Например, предложение Will you take the baby for a walk? в одной ситуации воспринимается как побудительное и вызывает ответ I can’t. Don’t ask me to do it, в другой ситуации оно является чисто вопросительным предложением и вызывает ответ Not now, in an hour or two, 179 perhaps. Таким образом, интенсификация или ослабление категоричности исходного высказывания-стимула порождает разнообразие структурно-семантических моделей побудительности, к которым относятся и вопросительные конструкции, рассмотренные в данной статье. Литература: . Бельский А. В. Побудительная речь.—В кн.: Экспериментальная нетика и психология речи. М., 1963, с. 87. 2. Есперсен О. Философия грамматики. М.: Изд-во иностр. лит., 1958, с. 351. 3. Кисловская Е. Н. Побудительная модальность б структуре повтора: Авторе*, дис. канд. филол. наук. М., 1975, с. 4. 4. Кошевая И. Г. Грамматический строй современного английского языка/ МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1978, с. 116. 5. Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи. М.: Наука, 1974, с. 208—212. 6. Кошевая И. Г. Проблемы языкознания и теории английского языка/ МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1976, с. 105—112. 7. Кошевая И. Г., Дубровский Ю. А. Сравнительная типология английского и русского языков. Минск: Вышэйшая школа, 1980, с. 253—255. 8. Звегинцев В. А. Указ. соч., с. 207. 9. Adams Н. Mystery and Minette. Lnd., 1975. 10. Christie A. Appointment with Death. N.Y., 1963. 11. Maurier D. du. The Flight of the Falcon. Lnd., 1965. 12. Hamilton A. As if She were Mine. Lnd., 1964. 13. Murdoch I. The Bell. Hammondsworth, 1966. 14. Shaw B. Pygmalion. М., 1963. 15. Stout R. Too Many Cooks. Lnd., 1972. 16. Welty E. The Optimist’s Daughter. N.Y., 1972. 180 181 Мещерякова М.П. СГПИ г. Свердловск РЕАЛИЗАЦИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ТЕКСТЕ Далеко не каждое предложение поддается такому разложению, в результате которого число знаменательных слов, в него входящих, было бы равно числу его членов. Поэтому возникают особые проблемы, когда в составе предложения есть фразеологическая единица. Обычно отмечается, что фразеологические единицы выступают в качестве единого члена предложения и притом неразложимого с точки зрения общего членения предложения. Для установления же членов предложения необходим тщательный учет всех фактов, говорящих в пользу того или иного понимания синтаксического строения предложения. В силу неоднородности фразеологических единиц считаем, что нельзя относить члены предложения, выраженные разными по структуре и содержанию единицами, к какому-нибудь одному типу. Так как фразеологические единицы неоднородны по своему составу, по степени спаянности компонентов, по выводимости значения целого из значений компонентов, то надо рассмотреть сами фразеологические единицы, наметить определенные группы фразеологических единиц, объединенные по общим признакам, и установить типы членов предложения. Контекстологический анализ представляется наиболее рациональным методом для исследования устойчивых словосочетаний, «поскольку для английского языка особенно характерна контекстуальная связанность 182 слов, что вызвано спецификой грамматического строя английского языка с его морфологической ограниченностью»1. Кроме того, сделана попытка использовать методы трансформации и субституции для определения степени идиоматичности (рассматриваемых) словосочетаний и для установления различий в семантических и синтаксических свойствах различных сочетаний. Эти методы, как и всякие другие точные методы, помогают исключить субъективный подход к явлениям фразеологии и обеспечивают объективные критерии для определения степени идиоматичности несвободных словосочетаний. Задавались следующие виды операции: возможность или невозможность пассивной конструкции; замена или подстановка артикля; расширение словосочетания определением; замена числа существительного в словосочетании; возможность постановки логического вопроса к? членам словосочетания; возможность замены одного из членов словосочетания синонимом. Считаем, что заданные нами трансформации имеют неодинаковую релевантность для разных типов устойчивых словосочетаний. Наличие нетождественного трансформационного потенциала для разных моделей определяет характер отношений внутри моделей в плане содержания и таким образом помогает установить степень идиоматичности рассматриваемых нами вариантов устойчивых сочетаний. Установлено, что степень идиоматичности зависит от числа операций (трансформационных преобразований), которым может быть подвергнуто данное сочетание: чем 1 Амосова Н. Н. Основы английской фразеологии. JL, 1963. С. 183. 183 меньше число операций, которому оно может быть подвергнуто, тем более оно идиоматично, чем менее словосочетание оказывается свободным, тем более оно удаляется из сферы синтаксиса и приближается к сфере лексики. Граница этого движения — идиома, которая оказывается уже полностью в области лексики. Возможность варьирования трансформаций обусловлена лексическим содержанием составляющих компонентов модели. Она зависит от семантических свойств компонентов словосочетания, от степени лексической «опустошенности» первого и второго компонента словосочетания. Устойчивые сочетания, в которых первый компонент выражен глаголом с широким лексическим значением, таким как to give, to take, to have, to make и др., представляют собой более тесно спаянные сочетания, чем единицы с первым компонентом — глаголом, менее лексически «опустошенным». Степень спаянности сочетания зависит и от характера второго компонента. Устойчивое сочетание со вторым компонентом, выраженным существительным и имеющим только связанное употребление, представляет собой тесно спаянную единицу по сравнению с такой, в которой второй компонент— существительное может употребляться и в свободном синтаксическом сочетании. Нередко одно и то же слово вступает в сочетание с различными постоянными минимумами, каждый из которых реализует особое, фразеологически связанное значение данного слова. Так, small beer означает «слабое пиво», small hours — «ранние часы суток», small talk — «легкая беседа». В каждом из этих случаев налицо особое фразеологически связанное значение прилагательного small. Часто одно и то же определение, называя один и тот же признак, подразумевает различную качественную характеристику определяемого. Например, прилагательное 184 white — «белый», включаясь в различные контексты, способно выражать различные существенные признаки определяемого, по отношению к которым признак цвета является лишь; сопутствующим. Ср.: white bear — «белый медведь», white; frost — «изморозь», white meat — «белое мясо», white heat – «белое каление» и др. Иногда самый признак цвета определяется не вполне точно, как, например white wine —«белое вино». В иных случаях признак цвета еще более условно, косвенным образом может характеризовать данное определяемое, например white harvest — «поздний сбор урожая». Иногда условность переосмысления прилагательного вызывается его противопоставлением прилагательному black в различных его метафорических значениях. Например, white day — «счастливый день», white lie — «безобидная ложь» и т. п. Подобную же фиксированную аллюзию содержат входящие в многочисленные словосочетания прилагательные, формально обозначающие признак национальной принадлежности, например German Silver — «фальшивое серебро», Scotch broth — «перловый суп» и т. п. Выражаемый признак не совпадает с подразумеваемым: например, French chop — «отбивная котлета», French horn — «французский рожок», French pancake- «род оладьи, обсыпанной сахаром», French window-—«окно, доходящее до пола» и др. Определение синтаксической функции того или иного словосочетания во многом зависит от контекста. Часто одно и то же словосочетание в одном контексте выступает как один член предложения, когда оно является устойчивым, а в другом контексте оно выступает как несколько членов предложения, когда оно представляет свободную синтаксическую связь: Little John could see that he plpyed the second fiddle to her in his father’s heart 185 (Galsworthy).— Last year he played the second fiddle in the orchestra. Дистрибутивная формула в сравниваемых сочетаниях одна и та же: VAN, следовательно, она не является критерием для разграничения семантикосинтаксической самостоятельности компонентов. 186 Научное издание МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ Материалы II Всероссийской научно-практической заочной конференции (сборник научных статей) Подписано в печать_30.11.2012_ Формат 60×84/16. Бумага для множ. ап. Печать на ризографе. Усл. печ. л.10.0 Тираж 100 экз. Заказ _____ ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет». Отдел множительной техники. 620017 Екатеринбург. Пр. Космонавтов. 26. e-mail: uspu@uspu.ru 187
