материалы I Всероссийской научно

Министерство образования и науки РФ
Федеральное государственное бюджетное
образовательное учреждение
Высшего профессионального образования
«Уральский государственный педагогический университет»
Институт иностранных языков
Кафедра английской филологии
и сопоставительного языкознания
МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
И ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Материалы I Всероссийской
научно-практической заочной конференции
Екатеринбург 2011
УДК 81'1
ББК Ш 10
М 43
Рецензенты: к.ф.н., доцент С.О. Макеева; к.ф.н.,
проф. О.Г. Скворцов; к.ф.н., доц. О.В. Томберг
Ответственные за выпуск сборника: к.ф.н., проф.
В.П. Хабиров; к.п.н., доц. Д.А. Старкова; к.ф.н.,
ст. преп. Н.В. Сандалова.
Редактор: к.ф.н., ст. преп. Н.В. Сандалова.
М 43 Межкультурная коммуникация и общие
вопросы языкознания:
сборник
материалов
I
Всероссийской
научно-практической
заочной
конференции / Урал. гос. пед. ун-т – Екатеринбург, 2011. –
189 с.
В сборник вошли материалы, присланные для участия в I
Всероссийской
научно-практической
заочной
конференции,
посвященной вопросам языкознания и межкультурной коммуникации,
проходившей на базе УрГПУ в мае 2011 года.
Сборник адресован филологам, преподавателям иностранного языка
школ и вузов, аспирантам, студентам языковых факультетов
педагогических вузов.
УДК 81'1
ББК Ш 10
Рекомендовано
Ученым
советом
федерального
государственного
бюджетного
образовательного
учреждения высшего профессионального образования
«Уральский
государственный
педагогический
университет» в качестве научного издания (решение № 71
от 15.12.11)
© ФГБОУ ВПО «Уральский государственный
педагогический университет», 2011
2
СОДЕРЖАНИЕ
Дьячков М.В.
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ В КРЕОЛЬСКИХ
ЯЗЫКАХ
6
Тамбовцев Ю.А.
ФОНОМЕТРИЧЕСКИЕ РАССТОЯНИЯ МЕЖДУ
БАЛТИЙСКИМИ И СЛАВЯНСКИМИ ЯЗЫКАМИ
28
Багана Ж., Лангнер А.Н.
СОВРЕМЕННЫЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ПРОЗВИЩ
51
Багана Ж., Таранова Е.Н.
ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
СОВРЕМЕННОГО ТЕРМИНОВЕДЕНИЯ
58
Багана Ж., Хапилина Е.В.
К ВОПРОСУ ОБ ЭВОЛЮЦИИ КОММУНИКАТИВНОЙ
РОЛИ ЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ НА ТЕРРИТОРИИ
БЫВШИХ АФРИКАНСКИХ КОЛОНИЙ
66
Ваганова Т.П.
СПОСОБЫ РЕАЛИЗАЦИИ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОГО
КОНЦЕПТА СМЕРТЬ (НА МАТЕРИАЛЕ ГАЗЕТ)
71
Гончукова Е.Л.
ЛЕКСИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ФРАНКОФОНИИ
76
Езерова Д.В.
ОТРАЖАЯ ИДЕИ Э. ТОФФЛЕРА:
БЛОГИ И ТВИТТЕР В ИНФОРМАЦИОННОМ
ПРОСТРАНСТВЕ «ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ»
83
3
Еркова Д.Н.
ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ИСПАНСКОЙ
ФРАЗЕОЛОГИИ
92
Кочетков А.Н.
СТРОЕВЫЕ ЧЕРТЫ И КЛЮЧЕВЫЕ ЦЕННОСТИ
РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ КАК ПРОБЛЕМА
МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
(на примере англоязычных переводов М.М.Бахтина)
102
Кравец Я.Ю.
ПОНЯТИЕ НОМИНАЦИЯ И ЕЁ ОБЪЕКТИВНЫЕ
ИСТОЧНИКИ
105
Мезенцева Т.А.
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТОВ (НА МАТЕРИАЛЕ
РОМАНОВ Ч. ДИККЕНСА)
113
Мельниченко К.А.
ЗАИМСТВОВАНИЕ АНГЛИЙСКОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ И
СПЕЦИАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ КАК ФАКТОР
ЭКЗОГЛОССНОГО РАЗВИТИЯ РУССКОГО
ЯЗЫКА В УСЛОВИЯХ КОНТАКТОВ СО
СТАНДАРТНЫМ АМЕРИКАНО-БРИТАНСКИМ
АНГЛИЙСКИМ
119
Овешкова А.Н.
ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ КАК МАТЕРИАЛЬНЫЙ
ЗНАК ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ
127
Перкова А.А.
К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПОНЯТИЯ
РЕЧЕВОГО ЭТИКЕТА
136
4
Старкова Д.А.
ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ СЛОВА-ПАРАЗИТЫ
ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ УНИВЕРСАЛИЕЙ?
145
Соснина Н.Г.
СПОСОБЫ ДИАГНОСТИКИ УРОВНЯ РАЗВИТИЯ
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ КОМПЕТЕНЦИИ В
ПРОЦЕССЕ ИЗУЧЕНИЯ ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА
152
Тельминов Г.Н.
ВЕЖЛИВОСТЬ В АМЕРИКАНСКОЙ И РОССИЙСКОЙ
ИНТЕРНЕТ-РЕКЛАМЕ КАК СПОСОБ
МАНИПУЛИРОВАНИЯ СОЗНАНИЕМ АДРЕСАТА
156
Федорова И.А.
К ВОПРОСУ ОБ ОТНОШЕНИИ КЛИШЕ И ШТАМПОВ
В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
164
Хабиров В.П.
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ПАРАДИГМA
ФОРМИРОВАНИЯ ГРАМОТНОСТИ В
ЦЕНТРАЛЬНОАФРИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ
169
Хасина М.М.
ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ В
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ
ОБУЧЕНИЯ АНГЛИЙСКОМУ ЯЗЫКУ
182
5
М.В. Дьячков,
Институт языкознания РАН,
г. Москва
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ
В КРЕОЛЬСКИХ ЯЗЫКАХ
В статье рассматриваются два креольских языка,
функционирующих на значительном расстоянии друг от
друга, не контактирующие друг с другом и
сформировавшиеся на основе различных языковисточников.
Ставится задача установить, те сходства и те
различия, которые между ними существуют, с целью
верификации некоторых теоретических положений о
формировании креольских языков безотносительно к их
языкам-источникам.
Происхождение языка крио.
В конце18-го века на территорию современной
Республики
Сьерра-Леоне
прибывали
группами
африканцы, освобожденные из рабства в награду за
участие в войне Англии против своих североамериканских
колоний. Эти люди принадлежали к разным, в основном
креолизованным, этносам и говорили на креольских
языках, один из которых, видимо, лег в основу
формирующегося языка крио. Следует отметить, что до
прибытия в Западную Африку одна группа прожила
несколько лет в Англии, а другая – в Канаде, где они в
какой-то степени овладели местным английским языком.
После принятия закона об отмене рабства на этой
территории стали расселяться также и освобожденные
рабы, владевшие как автохтонными африканскими
языками, так и западноафриканским англоязычным
пиджином. Происходило частичное перемешивание
6
местных народностей. По данным 1980 года, более 40%
населения Сьерра-Леоне приходилось на креолов, предки
которых принадлежали в значительной части к этносу
йоруба, около 30% населения принадлежало к
западноафриканским этносам темне и менде, а оставшиеся
30% приходилось на западноафриканские этносы лимба,
коно, сусу, локо, киси, ваи и дрi. С тех пор этнический
состав населения значительно не изменился. Наибольшее
влияние на формирующийся язык, особенно в плане
лексики, оказал западноафриканский язык йоруба. Из
йоруба в крио заимствовано значительное число слов,
многие пословицы и поговорки сьерралеонских креолов
представляют собою перевод с языка йорубаii.
В Сьерра-Леоне и соседних странах крио широко
используется как язык межэтнического общения на
бытовом уровне. Он функционирует практически только в
устной форме, не нормирован. На нем имеются
преимущественно фольклорные произведения, которые
записывались отдельными исследователями в авторской
орфографии, причем орфографические системы в
значительной степени отличались друг от друга. В данной
работе принята система, в которой открытые гласные [о] и
[е] имеют значок.
Несколько прозаиков, поэтов и
драматургов создают произведения
на языке крио
(Клифорд Гарбер, Джон Каргбо и др.), опубликовано
несколько переводов на крио из европейской классики
(переводил Томас Декер), однако работы этих литераторов
имеют экспериментальный характер.
В стране не имеется какой-либо известной
общественной
или
государственной
организации,
занимающейся сохранением, нормированием и развитием
языка крио. Таким образом, язык крио не может быть
отнесен к креольским языкам, произошедшим по
классической формуле Р.Холла из пиджина через
7
расширенный пиджин.
Происхождение языка креоль морисьен
По-иному
происходило
формирование
маврикийского креольского языка креоль морисьен. По
мнению исследователей, он начал формироваться в начале
18-го века и полностью сформировался на протяжении
двух поколенийiii. После того, как французы завладели
островом, они начали завозить рабов из своих колоний, в
различных частях Африки (из Западной Африки и
Мадагаскара). Многие из них владели неправильным
французским языком, а также западноафриканским
франкоязычным пиджином, некоторые мальгашским
языком. На плантациях острова французы овладевали
формирующимся
языком,
который
одновременно
становился как средством общения (африканцев между
собою и с французами), так и средством изоляции
африканцев от французов (когда последние общались
между собою на французском языке). Так формировался
язык креоль морисьен. В середине 19-го века на остров
были завезены наемные работники из современных Индии
и Пакистана (носители языков хинди, телугу, маратхи,
гуджарати, бходжпури-бихари и других). По мнению
исследователейiv,
первоначальная
обособленность
индийских общин приводила к тому, что их языки не
оказали воздействия на креоль морисьен. С течением
времени практически все потомки индийских поселенцев
овладевали языком креоль морисьен, а для очень многих
он становился родным языком. В свою очередь, на острове
сформировался на базе языка бходжпури-бихари язык
бходжпури морисьен, которым пользуется в настоящее
время часть населения. В некоторых сельских поселениях
можно наблюдать ограниченное взаимодйствие языков
креоль морисьен и бходжпури морисьенv. Таким образом,
язык креоль морисьен также, как и крио, сформировался не
8
непосредственно из пиджина через расширенный пиджин.
По данным 1985 года, которые практически не
изменились к настоящему времени, около трех четвертей
населения страны приходилось на
выходцев из
теперешних Индии и Пакистана и менее одной четверти –
на выходцев из Африки vi. Тем не менее, как уже было
сказано, индийские языки оказали на креоль морисьен
минимальное, в основном лексическое, воздействие.
По мнению исследователей, в настоящее время не
наблюдается различий в языке креоль морисьен, который
используют потомки африканцев и потомки выходцев из
Индииvii.
Тем не менее воздействие индийских языков и
индийской культуры достаточно заметно в жизни на
острове. Широко распространены на острове индийские
имена и фамилии (Апсар, Арвинд, Бинеш (Винеш), Ратнам,
Санджай, Шешкумар и т.д.) viii, блюда индийской кухни,
достаточно
хорошо
известны
индийские
эпосы
«Махабхарата» и «Рамаяна», сокращенный текст которых
переведен и на язык креоль морисьенix.существует
несколько
общественно-политических
организаций,
например «Арья самои», членами которых являются
маврикийцы как индийского, так и африканского
происхождения, равно как и постоянно проживающие на
острове европейцы.
Следует отметить, что вопрос о взаимодействии
между креоль морисьен и местными индийскими языками
на всех языковых уровнях ждет дальнейшего тщательного
исследования.
На языке креоль морисьен имеется небольшая по
объему художественная литература, включая повести и
романы x. Имеется по меньшей мере две орфографические
системы – одна, основанная на фонемном принципе, и
другая – на основе французской орфографии. В данной
9
работе используется первая система.
С 1988 года на острове существует Общество
литераторов на языке креоль морисьен, в которое входят
такие литераторы, как Дев Вирасавми, Джо Ш. Ситохэл,
Сами Перикарпен, общественная деятельница Линдзи
Коллнз и другие. Кроме того, общественная организация
Ledikasyon pu Travayer занимается изданием и
распространением литературы различных жанров на языке
креоль морисьен. Тематика художественных произведений
чаще всего связана с общественно-политической жизнью
острова, в связи с чем в словаре языка появляются такие
слова, как flasenfo – последние известия, gaspiyaz затраты, triyomvira - триумвират, domenn –область, сфера и
др., отсутствующие в современном языке крио.
Оба языка объединяет то, что они сформировались
не по классической схеме Р.Холла: язык источник –
пиджин – креольский языкxi .
В рассматриваемых языках имеются следующие
глагольные временные и видовые форманты:
Сьерралеонский крио
Временные –
bin – с отнесением действия
состояния
к
прошлому
английского been);
go – с отнесением действия
состояния
к
будущему
английского go);
или
(от
или
(от
10
Маврикийский креоль
морисьен
Временные –
ti для отнесения действия
или состояния к прошлому
(от французского etait);
pu - для отнесения действия
ли состояния к будущему
(от французского
союза
pour)
при
наличии
омонимичного союза цели
pu;
va, a, ava
– также для
отнесения действия или
состояния к будущему (от
французского
va),
в
современном
языке
Видовые de- со значением длительности
процесса или
хабитуалиса (от
английского there);
dôn
–
для
указания
на
завершенность,
законченность (от английского
done);
dôn – dôn – усилительная рамочная
конструкция с тем же значением;
fô – со значением необходимости
или желательности действия (от
английского союза for), при
наличии омонимичного союза цели
fô;
kin – со значением повторяемости
или вневременной афористичности
– хабитуалиса (от английского can).
Эти форманты стоят в препозиции
по отношению к основному глаголу
или
предикатному слову,
за
исключением
рамочной
конструкции dôn...dôn.
Допускаются
следующие
сочетания формантов:
bin de - Dên dêm bin de pas we nêt
mit dêm –
Итак они шли (и
прошли), когда ночь настигла их;
bin dôn - Dên dêm se dêm bin dôn
pas nia de os we dêm wan fên wan
rosis – Итак они прошли около
дома, где они хотели найти розу;
bin go – A bin go wêr gud klos, bôt a
no gêt am - Я надел бы хороший
костюм, но у меня его нет;
bin fô - Wi bin fô waka, we di wêda
bin fаin - Нам надо было бы пойти
гулять, если бы погода была
хорошей;
go de - Di klos go de na dêm skin te
ibintêm – Эта одежда будет на них
11
используется реже, чем pu;
Видовые форманты pe - для указания на
протяженность во
времени, длительность или
хабитуалис
(
частица
происходит от французского
etre apres):
inn (inn) – для указания на
завершенность,
законченность
(от
французского finir):
fêk
- для указания на
законченность в ближайшее
время (от французского ne
fait
que),
например:
Prezidan fêk donn lord pu
aret
aksyon
lagêr
–
Президент только что издал
приказ
о
прекращении
военных действий.
Все эти форманты ставятся в
препозиции к основному
глаголу или предикатному
слову.
Допускаются
следующие
сочетания формантов:
ti finn (tinn) – Letan Torti
tinn leve, ti trô tar – Когда
Черепаха
встала
(проснудась), было очень
поздно:
до вечера;
go dôn - Bra Fôks no se baiwe i ka
na ya, Bra Dia go dôn dai - Братец
Лис знал, что когда он придет туда,
Братец Олень уже умрет;
dôn de – Una wet lilibit ên a dôn de
rait kwik – Вы немного подождите и
я быстро закончу писать;
kin de – Êbri de mi pikin kin de ple na
yad – Каждый день мой ребенок
(долго) играет во дворе;
kin dôn – Dis man ya kin dôn rait tên
pej êbri de - Этот человек каждый
день исписывает (или исписывал)
по десять страниц:
fô de – Na dat nem dêm fô de kôl am
na os - И вот этим именем их и
следует называть дома;
dôn...dôn - We di grani dôn tôk dôn, i
gi dêm di rô pamain fô drink - Когда
бабушка это сказала, он дал им
пальмового вина чтобы попить.
Следует отметить, что сложные
сочетания
формантов,
соответствующие английским видовременным формам, в устной и
письменной
речи
встречались
значительно реже, чем каждый из
формантов
в
отдельности.
Употребление
временных
формантов в тексте (особенно в
устном)
представляется
факультативным, т.е. передаваемые
ими значения могут быть выражены
контекстуально.
Что касается видовых, то степень
факультативности
у
низ
значительно меньшая, чем у
временных.
12
ti pe – Lyev ti pe mars dan
danbwa –
Кролик долго
гулял
по
лесу
(длительность);
Patricia ti pe tuzur travay
profeser lekol premyer
Патрисия всегда работала
учителем начальной школы
(хабитуалис);
ti fêk – Mo ti fêk ar li, li ti al
laba –
Как только я
поговорил с ним он пошел
туда:
ti pu (ava) – Torti ti ava
kontan pu truv Lyev danse Черепаха была бы довольна
увидеть
Кролика
танцующим.
В некоторых грамматиках
языка
креоль
морисьен
указана
возможность
и
других
сочетаний
формантов, однако при
анализе
языкового
материала они не были
обнаружены.
Если сопоставить глагольные форманты в обоих
языках, то можно видеть, что:
Форманты bin и ti имеют одинаковые значение и
функции и одинаково происходят от глаголов be и etre
соответственно;
fỏ и pu происходят соответственно от союзов цели
for и pour, но имеют различное значение: в крио формант
передает значение модальности, а в креоль морисьен –
отнесения к будущему;
de и pe имеют различное происхождение, но
выполняют аналогичные функции: длительности или
хабитуалиса;
kin - не имеет в креоль морисьен аналога;
fêk - также не имеет аналога в крио.
Кроме того, в крио допускается более широкая
сочетаемость временных формантов с видовыми и даже
сочетание друг с другом двух видовых формантов (что в
известной степени соответствует английским видовым
формам Perfect Continuous или форме would have), в
креоль морисьен не наблюдается.
Несмотря на кажущееся сходство, близкое к
аналогии, в формировании видо-временной системы в крио
и креоль морисьен, имеются и различия, указывающие на
существенные расхождения в языковой картине мира в
двух рассматриваемых языках.
К сходствам следует отнести:
- факультативность употребления формантов и
возможность
использования
одного
форманта
с
несколькими
последовательными
глаголами
или
предикативными словами;
- переосмысление словоформ из языка источника,
причем такое переосмысление осуществляется в каждом
языке по-разному, например, союз цели for \ par
переосмысливается в крио как показатель побуждения или
13
желательности, а в креоль морисьен – как показатель
отнесения к будущему.
В крио английское слово there переосмысливается
как показатель длительности или хабитуалиса, причем
французское слово apre переосмысливается таким же
образом, хотя не имеет ничего общего с английским there.
В крио подвергся переосмыслению английский
глагол can, который приобрел значение повторяемости
действия или состояния, значение афористичности. В
креоль
морисьен подобного переосмысления
не
произошло, и данные значения передаются контекстуально
или с помощью других формантов.
Следует
подчеркнуть,
что
подобные
типологические свойства в той или иной степени
характерны для различных языков, тяготеющих к
корнеизоляции.
Единственность - множественность
Противопоставление в категории числа в крио и
креоль морисьен происходит не по категориям
единичности и множественности (где единичность
является немаркированной, а множественность –
маркированной),
а
по
категориям
единичность/множественность
(немаркированная)
–
указательная, дискретная
или репрезентативная
множественность (маркированная). В каждом из языков
подобная маркировка осуществляется по-разному:
В крио посредством форманта dêm (от английского
them), омонимичного местоимению третьего лица
множественного числа, который
находится
в
постпозиции к определяемому слову.
Противопоставление
немаркированных
единственности и простой, недискретной, неуказательной
и нерепрезентативной множественности осуществляется
контекстуально. Примеры использования форманта:
14
Указательная множественность – Wan de ya padi
dẻm go na tong - Однажды друзья (эти, о которых
говорилось) пошли в город;
Дистрибутивная множественность – Fraide na di de
we wi kin kuk fỏ twin. De pikin dẻm fỏ wẻr wet klos –
Пятница – это день, когда мы готовим еду для близнецов.
Дети (каждый в отдельности) должны одеться в белую
одежду.
Репрезентативная множественность (данное лицо и
другие) – We Spaida dẻm dỏnfisin dỏn, di san dỏn ka na di
skai – Когда Паук (и его компания) закончили ловить рыбу,
на небе появилось солнце.
Кроме
того
показатель
множественности
употребляется для выражения особого уважения к какомулибо лицу, например: Prỏfẻsa Jỏnsin dẻm dỏn tẻl mi fỏ ka na
ya - (Сам) Профессор Джонсон попросил меня придти
сюда.;
A bin yêri Praiminista dêm de tôk na mitôp - Я
слышал, что (сам) Премьер-министр выступал на этом
собрании;
Постпозитивное
положение
форманта
dẻm
восходит, по-видимому, к английским диалектам, в
которых личное местоимение ставилось после имени в
целях эмфазыxii.
В языке креоль морисьен наблюдается аналогичная
ситуация, причем в качестве маркирующего форманта
выступает препозитивный формант bann, восходящий к
французскому слову bande, которое используется для
выражения множественности в некоторых французских
диалектахxiii.
Указательная множественность –
Turis pas vakans Moris. Bann turis amenn deviz pu nu
pei - Туристы обычно проводят отпуск на Маврикии. Эти
туристы приносят деньги нашей стране.
15
Suvan mo ti tann bann lider poliyik ek relizye, ki bizen
derasinn povrete - Я часто слушал (тех) политических и
религиозных деятелей, которым приходилось искоренять
нищету.
В этой функции может использоваться также
указательная постпозитивная частица la:
Mo pa ti sir ki lang la ti ose evolie pou reponn lapel – Я
не уверен, что этот язык достаточно развился, чтобы
удовлетворять требованиям.
Дистрибутивная множественность –
Penden arftaym ler bann notab vilaz ti pe okip bann
zwen lekip angle - В (свободную) половину времени эти
известные поселки (каждый в отдельности) обеспечивали
игроков (каждого в отдельности) английской команды.
Zot ti bann militan feminis depi byen lontan – Они
были
воинствующими
феминистками
(каждая
в
отдельности) с давних пор.
Репрезентативная множественность (данное лицо и
другие) –
Bann Jugnauth pe perdi teren dusma-dusma dan
Parlman - Джагнот и его коллеги постепенно теряют
поддержку в парламента
Me bann Endou dan vilaz pa ti ule aksepte enn
dngorrou kken ki Madam Zouzou marye - Но Анду (и его
семья) в поселке не хотели принимать этого болтуна, за
которого вышла замуж Мадам Жужу.
Глагольные цепочки (скопления)
В ряде языков, тяготеющих к корнеизолирующему
типу (йоруба, эве, кхмерский и др.) наблюдается явление,
получившее название «Глагольные скопления» «verb
stackings» или «глагольные цепочки». Заключается оно в
том, что несколько глаголов, дополняя друг друга,
составляют смысловое и синтаксическое единство.
В языке крио имеются такие скопления двух типов:
16
1. Бессоюзное соположение нескольких глаголов,
образующих единый семантический и синтаксический
комплекс и объединяемые единым временным или
видовым формантом (при наличии такового) –
Trỏri de waka go rỏn sote i rich watasai – Букв.:
Черепаха гуляла шла бежала, пока не достигла реки;
Got bin rỏn go ala - Букв.: Козел бежал шел кричал.
2. Члены скопления допускают интерполяцию
другого (или других) члена предложения или
дополнительного форманта – Padi dẻm bin sidỏng ya de it
kasada – Эти друзья сели здесь и ели касаву: Laiỏn bin lẻf
Bra Ship na tỏng de sẻl di wud – Лев оставил Братца Барана
в городе продавать дрова.
В языке креоль морисьен, по утверждению
исследователей языкаxiv, обнаружен только один вид
глагольных скоплений, а именно, соположение нескольких
глаголов, образующих семантическое и синтаксическое
единство – Wild Amber atake anvole depas tulezot seval –
Букв.: Уайльд Амбер атаковал налетел обогнал всех
остальных лошадей;
Bonom Zak ti manze bwar sante danse dan fet-la –
Букв.: Дядюшка Жак ел пил пел танцевал на этом
празднике.
Следует отметить, что в языке крио глагольные
скопления
чаще всего встречаются в фольклорных
произведениях и практически отсутствуют в устной и
письменной речи других жанров. Что касается креоль
морисьен, то приведенные примеры заимствованы из
работы другого автора, а в рассмотренных мною текстах
обнаружены не были.
17
Деривация
Проведенные исследования (Дьячков, Ситохэл)
показывают, что в крио и креоль морисьен наличествует
деривация в ограниченном объеме (не более 3% словарной
выборки).
В крио мотивированные дериваты унаследованы из
английского языка вместе с мотивирующими и для
активного словообразования
не используются: –t
(образование
порядковых
числительных
от
количественных, открытый список), -i (уменьшительный
суффикс в словах, унаследованных как уменьшительные
из английского), -tin, -ti (унаследованы вместе с
унаследованными числительными), - а (в словах,
унаследованных из английского: draiv – draiva, fam – fama
и т.д.).
Единственным исключением является суффикс –
man,
используемый
в
крио
для
активного
словообразования: sin – петь, sinman – певец (-вица), fẻt –
сражаться - fẻtman – военнослужащий (-щая).
В креоль морисьен
мотивированные дериваты
вместес мотивирующими словами также целиком
унаследованы из языка-источника: devlope – devlopman
(развивать
развитие),
ankuraz
–
ankurazman
(поддерживать – поддержка), geri – gerizon (лечить лечение), sule – sulezon (пить - попойка), normal –
normalman (быть нормальным, обычным – нормально,
обычно), суффикс – zyem (для порядковых числительных)
xv
.
Однако, в отличие от крио, в креоль морисьен
глаголы имеют как суффиксную на –е, так и бессуфиксную
форму, употребление которых регулируется правилами
сочетаемости. Глагольный суффикс –е представляется
возможным выделить как активный суффикс.
18
Также, в отличие от крио, активно используется
префикс –ti ( от французского petit) tigarson -мальчуган,
tikopinn - подружка, Tizan – Жанчик и т.д.
Редуприкация
Редупликацию
в
рассматриваемых
языках
целесообразно подразделять на словообразовательную,
результатом которой является образование нового слова, и
окказиональную, используемую для усиления значения
слова, для подчеркивания длительности действия или
процессаxvi. В ряде случаев деление редупликации на
словообразовательную и окказиональную представляется
достаточно размытой.
Словообразовательная
редупликация
в
рассматриваемых
языках
занимает
периферийное
положение
(в крио в словарной выборке на нее
приходится менее 1%, а в креоль морисьен и того меньше
– 0,2%). Но и в этом случае различие между языками
достаточно велико, ср. 1 к 0,2.
Окказиональная редупликация в рассматриваемых
языках используется чаще и в значительной степени
зависит от стилистики текста.
Редупликация в крио
По наблюдениям автора, в проанализированных
словарных выбоорках на ее долю приходится менее 1% xvii.
Словообразовательная редупликация в крио допускает
лишь двукратное употребление компонентов в отличие от
окказиональной, которая допускает повторение до четырех
раз. Редуплицированные слова имеют одно объединяющее
ударение на ударном слоге последнего компонента.
Словообразовательная редупликация используется для
усиления значения (bêga просить; bêgabêga
попрошайничать), для образования целого из частей (bon кость; bonbon - скелет), для расширения значения (midul –
середина; midulmidul – посередине). Любопытен случай
19
«ложной» редупликации, когда квазиредуплицированное
слово восходит к унаследованному нередуплицированному
(англ. crocodile, крио – krokrodail).
Окказиональная редупликация в крио наблюдается
преимущественно в фольклорных текстах и используется
для усиления значения или указания на длительность или
повторяемость действия:
Na mônin mônin di grani go was di pikin – Рано утром
бабушка пошла умывать ребенка;
Êlifan dêm de waka waka waka to di wata – Эти слоны
долго шли к водоему.
Редупликация в креоль морисьен
Редуплицированные слова в креоль морисьен
встречаются не чаще, чем в крио. По имеющимся данным,
на их долю в свободной словарной выборке приходится
около 0,2% xviii. Например: tỏk - разговаривать (от англ.
talk) - toktok - долгая беседа, kasyet - прятать kasyetkasyet – терять, byẻn – быть хорошим - byenbyen –
быть превосходным; tipa – шажок - tipatipa – медленно.
В креоль морисьен имеется своеобразный вид
глагольной редупликации для усиления значения
мотивирующего глагола, отсутствующий в крио, при
котором бессуфиксная форма глагола присоединяется к
суффиксной:
tus - трогать, tustus(e) - ощупывать
mars – шагать, marsmars(e) - прогуливаться
Иногда, как уже говорилось, бывает трудно
определить,
употреблен
ли
данный
глагол
в
редуплицированной
форме
окказионально
или
сформировался
глагол
с
иным
значением.
В
рассматриваемых языках одним из определяющих
показателей
является
наличие
или
отсутствие
объединяющего
ударения, однако его не всегда
представляется возможным выделить.
20
Словосложение
В обоих языках словосложение является достаточно
активной моделью.
В крио на сложные слова приходится до 15%
выборки. Образуются они посредством соположения двух
слов при ударении на ударный слог конечного компонента:
flaiship – самолет (flai – летать, ship – корабль,
судно) sêtmôt - молчать (sêt – закрывать, môt – рот)
panam - шкура (pan – на, am – нем), nado - na – на, над, do
– дверь) и т.д. Небольшое число сложных слов состоит из
трех и более компонентов, например: panỏlwe – хотя,
несмотря на (pan –на,над, ỏl – весь, we – который);
kergobrinkam - двуличный человек (ker – уносить, go –
уходить, brin – приносить, kam – приходить) и т.д.
В креоль морисьен на сложные слова приходится
несколько меньше, чем в крио 9,7% выборки.
Образуются они как посредством соположения, так и с
использованием соединительной частицы de:
pastan - развлекаться (pas(-e) – проводить, tan –
время), suflemanze – постепенно (sufl(-e) – вздыхать,
дышать, manz (-e) – кушать, fermal - болеть (fer – делать,
mal – плохо, плохой), krazedizef - эксплуататор (kraz(-e) –
давить, dizef – яйцо), konferansdepres пресс-конференция
(konferans – собрание, конференция, de – предлог (зд.
соединительная частица), pres – печать, пресса)xix
Таким образом, несмотря на определенное сходство
системы словосложения в рассматриваемых языках имеют
и существенные различия.
Словарный состав крио и креоль морисьен
Крио используется в Сьерра-Леоне и соседних с ней
регионах Западной Африке как язык бытового общения
между его носителями и между носителями других языков,
не владеющих английским или языками друг друга.
Интересно отметить, что крио обладает более высоким
21
престижем у представителей других этнических
общностей, чем у самих носителей языка – креолов,
особенно получивших высшее образование. Это
объясняется тем, что крио функционирует в англоязычном
ареале и зачастую рассматривается как «испорченный
английский», хотя на самом деле является другим языком.
Функции между ним и английским распределяются
следующим образом: английский – официальный язык
страны используется в государственном управлении,
образовании, официальной переписке и официальных
беседах, в СМИ (прессе, радио, телевидении), при
общении
на любом уровне с незнакомцами и
иностранцами. В связи с этим в языке отсутствует
значительный пласт общественно-политической и научной
лексики. Если необходимо выразить какие-либо мысли в
этих сферах, используются в качестве окказиональных
заимствований английские слова при минимальной
фонетической адаптации, причем неизвестно правильно ли
понимают говорящие их значение:
aggression – agreśun;
election – elekschun,
politics – pỏlitiks
и т.д.
Язык крио ненормирован, в учебных заведениях
(школах и университетах) не изучается и не используется,
имеет
довольно
жесткую
функциональную
и,
следовательно, тематическую привязанность.
В качестве эксперимента автор попросил однажды
трех
профессоров
Сьерралеонского
университета,
носителей языка крио, рассказать о своем университете на
крио и пересказать сказку, услышанную на крио, на
английском языке. Это поставило их в весьма
затруднительное положение, они постоянно путали слова и
грамматические формы.
22
В иной социолингвистической ситуации находится
язык креоль морисьен на Маврикии. Он, хотя и не имеет
государственного статуса, но используется в общественнополитической
сфере,
в
выступлениях
депутатов
парламента; организация Ledikasyon pu Travayer издает на
нем книги, в частности, политической и медицинской
тематики, словари и учебникиxx. Словарный состав языка
существенно расширяется, в частности, за счет английских
заимствований практически во всех коммуникативных
сферах. Такие заимствования подвергаются значительной
адаптации, например:
oldep ( от англ. hold-up) – ограбление, разбой;
rajo (от англ. radio) – радиоприемник;
tinajer (от англ. teen-ager) - подросток
louke (от англ. look) – внимательно просматривать;
piblikman (от англ. public man) - политический
деятель;
marketing (от англ. marketing) – маркетинг,
depyuti-lider (от англ. deputy leader) – заместитель
руководителя
и так далее.
Вследствие более широкой функциональности
креоль морисьен имеет более богатый и разнообразный
словарный запас, чем крио.
Вряд ли можно считать обоснованным утверждение
о том, что какой-либо язык не способен выполнять те или
иные
коммуникативные
функции
вследствие
ограниченности своих словарных и грамматических
средств. Правильнее было бы сказать, что носители
данного языка по тем или иным причинам не готовы
использовать его в определенных сферах коммуникации.
23
При рассмотрении сходств и различий между двумя
креольскими языками можно видеть:
Сходства в рассматирваемых языках
= Наличие временных препозитивных
глагольных формантов. Их факультативность.
= Наличие видовых глагольных формантов.
= Меньшая степень факультативности.
= Оппозиция единственность/множественност
ь – маркированная множественность.
= Наличие глагольных цепочек.
= Периферийное место системы деривации.
= Значительное место системы
словосложения.
= Самостоятельная предикативность слов,
традиционно относимых к прилагательным.
24
Различия в
рассматриваемых
языках
= Различные языкиисточники, различная
словарная база.
= Этимология
временных и видовых
глагольных
формантов.
Число видовых
формантов,
возможности их
сочетаемости с
временными и друг с
другом. Наличие
видовой рамочной
конструкции в крио и
отсутствие
аналогичной в креоль
морисьен.
= Постпозитивность
форманта
маркированной
множественности в
крио и
препозитивность в
креоль морисьен.
= Различие в
структуре глагольных
цепочек.
= Различия в числе и
употреблении
словообразовательны
х аффиксов
(суффиксы,
префиксы), их
этимология.
Выделяемые при анализе двух рассматриваемых
языков свойства не являются какими-либо оригинальными,
присущими только языкам, причисляемым к креольским.
Эти свойства могут быть, как уже говорилось, присущи и
другим языкам, тяготеющим к корнеизоляции. Таким
образом, размываются или совсем стираются критерии
выделения креольских языков, сформировавшихся на
основе
различных
языков-источников,
по
их
типологическим особенностям.
Исследователь маврикийского креольского языка
Ш. Ситохэл считает, что постулируемые Д. Бикертоном
положения, а именно, что словарная форма без формантов
относит процесс к прошлому у глаголов действия и к
непрошлому у глаголов состояния; что маркер
прошедшего времени указывает на предпрошедшее у
глаголов действия и на прошедшее у глаголов состояния, а
видовой маркер длительности не сочетается с глаголами
состояния, являются элементами, составляющими часть
«естественного семантакса» (‘natural semantax’), не
находят подтверждения в языке креоль морисьенxxi. Не
находят они подтверждения и в текстах на обоих языках,
анализированных при написании данной статьи.
Универсальность гипотезы о «естественном семантаксе»,
якобы присущем креольским языкам, вызывает большие
сомнения и не подтверждается.
Д. Бикертон также считает, что для констатации
единого процесса креолизации языков, независимо от их
отношения друг к другу следует установить: первое, что
между ними всеми существуют общие свойства,
характерные только для генетически родственных языков,
и второе, что эти языки не являются генетически
родственнымиxxii. Но именно первого из этих положений и
не удается однозначно установить при рассмотрении
данных креольских языков – крио и креоль морисьен.
25
В процессе изучения различных креольских языков
выдвигались различные гипотезы относительно их
типологической соотнесенности. В недавно вышедшем
сборнике под редакцией К. Лефеврxxiii рассмотрен
языковой материал более 30 креольских языков,
образовавшихся на основе языков-источников и при
языках-субстратах различной типологии. На основании
проанализированного материала делаются
выводы,
полностью согласующиеся с выводами, к которым
приводит сопоставление
англокреольского крио и
франкокреольского креоль морисьен:
1)
Гипотеза
Д.
Бикертона
относительно
формирования креольских языков на базе языковых
универсалий
(«естественного
семантакса»
‘natural
semantax’) во многих случаях не соответствует
конкретному языковому материалу. Следует отметить, что
об этом писал Ш. Ситохэл еще в 1991 году;
2) Каждый креольский язык в отдельности
унаследует типологические черты как своего языкаисточника, так и языков-субстратов, которые, в свою
очередь, типологически не идентичны..
Следует
также
добавить,
что
процессы
формирования различных креольских языков также не
идентичны и не соответствуют схеме Р.Холла: языкисточник (или релексификатор) – пиджин - креольский
язык.
Различным
способом
формировались
и
рассмотренные в статье крио и креоль морисьен.
Единственная
общая
типологическая
черта
креольских языков – это тяготение в той или иной степени
к изоляции, однако степень эта существенно различается в
каждом отдельном случае. Причисление всех креольских
языков к какому-то единому типологическому классу
представляется вряд ли правомерной.
26
Литература:
i
Background to Sierra Leone. Freetown. 1980.
Diachkov M.V. A Note On Differences Between Tense-Aspect Systems of
Krioand English. Studia
Anglica Posnaniensia. Vol. 7. Poznan. 1976. P.
17-19.
Дьячков М.В. Пословицы и поговорки сьерралеонских креолов. М.
1977.
Дьячков М.В. Язык крио. М. 1981. С. 10-11.
iii
Ситохэл Ш. Процессы креолизации на материале маврикийского
языка. Канд. диссертация. М. 1991. С. 18-20.
iv
Там же. Сю 24.
v
Там же. С. 20-21.
vi
Willox R. Mauritius, Reunion and Seychelles. Berkeley. 1989.
ii
viii
Sewtohul K.G. A Dictionary of Names. Quatre Bornes (Mauritius)..
1989.
ix
Zistwar Mahabharata. Transl. By D.Bhookhun. Port Louis. 1989.
x
Seetohul J/ Jennifer Ku Deja. Port Louis. 1987.
Varahsawmi D. Swiw Larout Ziska...Boukie banane. 2009.
xi
Hall R. Pidgin and Creole Languages. Ithaca. 1969.
xii
Дьячков М.В. Там жею С.30-31.
xiii
Chaudenson R. Le lexique du parler creole de la Reunion. 2 v. Paris.
1974. P. 956-957.
xiv
Ситохел Ш. Там же. С. 146.
xv
Ситохэл Ш. Там же. С. 54.
xvi
Более подробное рассмотрение различных видов редупликации см.
в: Рожанский Ф.И. Редупликация. Опыт типологического
исследования. М.2011.
xvii
Дьячков М.В. Там же. С. 26..
xviii
Ситохел Ш. Там же. С. 53.
xix
Ситохэл Ш. Там жею С.53.
xx
Frew M. Mauritian Creole in Seven Easy Lesoons. Port Louis, 2003.
xxi
Ситохэл Ш. Ук. Соч. С. 152 – 153.
xxii
Bickerton D. Creolizatin, Linguistic Universals, Natural Semantax and
the Brain.In: Issues in English Creoles. Ed. by R.R.Day. Heidelberg. 1980.
P. 5.
xxiii
Creoles, Their Substrates, and Language Typology. Ed. By C.Lefebvre.
Montreal. 2011.
27
© Дьячков М.В., 2011
Ю.А. Тамбовцев
Новосибирский государственный
педагогический университет,
г. Новосибирск
ФОНОМЕТРИЧЕСКИЕ РАССТОЯНИЯ МЕЖДУ
БАЛТИЙСКИМИ И СЛАВЯНСКИМИ ЯЗЫКАМИ
В статье предлагается метод исследования
типологической близости языков, основанный на
применении некоторых критериев математической
статистики, используемых в языкознании. Как известно,
фонометрические
типологические
характеристики
звуковых цепочек языка проявляются через их
самоорганизацию в звуковом потоке [Тамбовцев 2010].
Целью данной работы является установление
фонометрических типологических расстояний по величине
критерия “хи-квадрат” между балтийскими языками
(латышским и литовским) с одной стороны, а также
древнерусским, русским и некоторыми другими
славянскими языками, с другой стороны.
Многие лингвисты и этнографы [С.Б. Берштейн, С.
В. Бромлей, В.Н. Топоров и другие] отмечают, что в
прошлом существовал длительный и тесный контакт
славян с древними балтами, что дает основание
предположить существование общего балто-славянского
праязыка [Бромлей, 1985; БСЭ, 1976: 552 – 553; Топоров,
1966: 455]. Исследователи балтийских (литовского и
латышского) языков также отмечают их близость к
славянским языкам. К. Ульвидас, В. Амбразас, В.
Вайткявичюте, А. Валяцкене, К. Моркунас, А. Сабаляускас
и другие отмечают, что фонетическая, морфологическая,
лексическая и синтаксическая структура литовского языка
28
больше всего похожа на структуру славянских языков. Это
может происходить от того, что балтийские и славянские
языки имели общий балто-слявянский праязык, как
результат былого балто-славянского единства [Амбразас и
др., 1966: 500–501].
После
обработки
большого
массива
протранскрибированных текстов на компьютере была
вычислена схожесть лингвистических объектов с помощью
методов математической статистики и распознавания
образов. Анализируется типология строения звуковых
цепочек в языках и их диалектах в качестве образа
[Тамбовцев 1994а; Тамбовцев 1994б]. На основании
доминантных фонетических признаков звуковых картин
построены фоно-типологические расстояния между
лингвистическими объектами. Сравниваются между собою
только звуковые картины лингвистических объектов. Под
обобщенным термином «лингвистический объект»
подразумевается язык или диалект. Мы вводим понятие
«лингвистический объект» именно потому, что часто
разделить диалект и язык невозможно. Эдельман Д.И.
отмечает, что формальные признаки отделения диалекта от
языка не выработаны [Эдельман 1980].
Для построения расстояний используются значения
критерия «xи-квадрат». На его базе вычисляется
коэффициент ТМВ, детальное описание вычисления
которого дается ниже. Самым главным для наших
исследований является то, что коэффициент ТМВ служит
показателем
расстояния
между
лингвистическими
объектами [Тамбовцев 2010б]. В научной литературе по
классификации языков, взятые нами лингвистические
объекты зарегистрированы по-разному: то как отдельные
языки, то как диалекты какого-либо языка. С учетом
порогового
значения
коэффициента
ТМВ
эти
лингвистические объекты классифицируются на диалекты
29
и отдельные языки уже по новому, т.е. на основании
величины показателей типологических расстояний по
фонетическим признакам. Лексические, синтаксические и
семантические характеристики в данном случае не
учитываются. Таким образом, построенная нами модель
языка является чисто фонетической.
Заметим, что один язык может выступать как один
лингвистический объект, если мы берем его в
литературном варианте. Язык может выступать и как
несколько лингвистических объектов, т.е. как класс
объектов, если мы берем несколько его диалектов. Класс
объектов может называться таксоном или образом.
Следовательно, диалект – это единичный объект, а язык
может быть классом объектов, т.е. образом или таксоном,
если он имеет целый набор диалектов.
Введение
Языкознание в настоящее время находится на таком
этапе развития, когда без применения точных
количественных методов исследования продвижение
вперед невозможно. Числовые характеристики хорошо
отражают лингвистические закономерности [Tambovtsev,
2006]. На компьютере нами были обработаны большие
массивы текстов в протранскрибированном виде, что
позволило получить надежные статистические результаты
в численном виде по звуковым картинам различных
языков. На основе применения методов математической
лингвистики
получена
возможность
решения
лингвистической задачи, как близости различных языков,
так и их диалектов, которая не могла быть решена в старых
рамках классического языкознания.
Язык и диалект в данном случае трактуются как
фонетические объекты. Таким образом, язык (как и любой
другой объект) можно интерпретировать в терминах
распознавания образов, где объекты понимаются как
30
отдельные представители образов в пространстве
признаков [Загоруйко 1972: 7]. В связи с тем, что
выбранные нами фонетические признаки имеют
количественное выражение, мы можем сказать, что к
изучению языков в данном случае применена самая
сильная, т.е. абсолютная шкала. Точная нумерическая
информация позволяет измерять точные расстояния, как
между отдельными объектами, так и между таксонами
[Загоруйко 1999: 61]. Под таксонами мы будем понимать
подгруппы, группы, семьи или общности (супер-семьи)
языков. В то же время, таксоном может считаться один
язык, если он имеет несколько диалектов. В том случае,
когда мы имеем какой-либо лингвистический объект (т.е.
язык или диалект), который мы должны поместить в
какой-либо лингвистический таксон (т.е. подгруппу,
группу, семью и т.д.), мы можем это сделать на основе
типологического расстояния, измеренного по выбранным
признакам.
По
величине
расстояния
между
лингвистическими объектами можно определить величину
функции принадлежности объекта к образу [Загоруйко
1999: 167-169]. Если расстояние от лингвистического
объекта до некоторого образа (таксона) меньше, чем до
других образов, то можно считать, что объект
принадлежит к данному образу. Велико или невелико
расстояние можно судить по величине коэффициента ТМВ
[Tambovtsev 2006; 2007]. Вычислить этот коэффициент
достаточно просто [Тамбовцев 2003].
В данной работе осуществлен типологический
подход, в основе которого лежит выделение каких-либо
признаков систем лингвистических объектов и их
дальнейшая группировка с помощью обобщенной модели
на основе этих выделенных признаков. Таким образом,
лингвистический объект уже представлен не целостно, а в
виде некоторого количества признаков, которые имеют
31
нумерические значения. Этот подход обычно применяется
в распознавании образов, но мы также используем его и в
языкознании, где он дает интересные лингвистические
результаты [Tambovtsev 2009b]. Мы можем назвать этот
подход численно-типологическим. Следует отметить, что
применение типологического подхода на основе
определенных
выбранных
признаков,
но
без
нумерического значения признаков, осуществлялось в
языкознании и ранее. Наиболее последовательным
представителем типологического подхода в языкознании
является В.Д. Аракин. Таким образом, типологический
подход позволяет сопоставлять не только генетически
родственные языки (например, русский, украинский и
белорусский), но и достаточно далекие языки, например,
русский и английский [Аракин 2000: 5-8]. Концепция
типологического подхода в языкознании позволяет
сравнивать любые языки мира с разными структурами не
только на фонетическом, но и на других уровнях языка. В
то же время важность сопоставления различных языков в
типологическом
плане
на
фонетическом
уровне
подчеркивается в современном языкознании, например,
[Tambovtsev, 2007, 2008, 2009]. Метод фундаментального
типологического сопоставления позволил В.Д. Аракину
сравнивать между собой такие разные языки как
славянские,
германские,
тюркские,
малайскополинезийские и другие языки с разным генетическим
происхождением и разных систем и структур [Аракин,
2000].
Еще раз отметим, что в общем виде, язык можно
определять как лингвистический объект. При определении
степени самостоятельности лингвистических объектов, т.е.
языков
и
их
диалектов,
мы
используем
фоностатистический критерий близости звуковых картин.
Этот же фоно-типологический метод может быть
32
использован при измерении близости звуковых картин
любых
других
протранскрибированных
текстов
[Tambovtsev 2009]. Под звуковой картиной языка мы
подразумеваем
совокупность
звуковых
цепочек
анализируемых
языковых
объектов.
Исследование
проводилось на материале самодийских, финно-угорских,
монгольских, индо-европейских и тюркских языков. С
целью сопоставления привлекались данные, полученные
нами ранее при изучении языков некоторых других семей.
Проблемой, насколько один язык отличается от
другого, интересовались еще в древности. Уже тогда на
арену истории вышли различные народы с различными
языками. Проблему языка и диалекта поставили еще
древнегреческие философы, которые пытались решить ее в
общем, т.е как проблему целого и частного. Известно, что
частное заключает в себe характеристики целого.
Действительно, можно ли диалект считать частью
определенного языка или же этот языковой объект следует
считать самостоятельным языком? Иными словами,
служат ли отличия, которые характеризуют диалект,
подтверждением общих тенденций функционирования
языка и его диалекта? В связи с тем, что любой язык
достаточно вариативен, это является трудной задачей.
Диалект от языка может отделять зона неопределенности,
которая будет тем шире, чем больше их схожесть.
Являются ли близкородственные языки действительно
разными языками или же это диалекты, которые называют
отдельными языками? Это касается, например, таких
близкородственных языков как русский, белорусский и
украинский или немецкий и голландский.
Материал исследования
Материалом исследования послужили тексты на
различных славянских и балтийских языках, которые были
представлены в фонетической транскрипции. Детальное
33
описание материала по всем языкам, которые были взяты
для фонологических и статистических исследований
приведено в монографиях Ю.А. Тамбовцева [Тамбовцев,
2001а; 2001б; 2001в].
По латышскому языку были использованы фоностатистические данные З.М. Байкова, которые мы
пересчитали по 9 фонетическим признакам. Мы
сравниваем
их
в
деталях
с
аналогичными
фоностатистическими данными Е.Ш. Пиель, А. Лоренц, З.
Несауле, З.М. В. А. Кузиной и Т.А. Якубайтис [Тамбовцев,
2001а: 65-66].
Литовский язык представляют пересчитанные по 9
фонетическим признакам данные А. Гирденеса [Girdenis,
1981]. Мы сравниваем их в деталях с результатами
фоностатистического
подсчета
Б.И.
Свецевичуса
[Тамбовцев, 2001: 67–69].
В качестве материала по древнерусскому языку
послужили некоторые тексты из Христоматии по истории
русского литературного языка [М.:Высшая школа, 1974,
которую составил для студентов университетов и
педагогических институтов А.Н. Кожин. Памятники
древнерусской письменности 10-13 веков включали
следующие тексты: 1) Русская правда; 2) Повесть
временных лет; 3) Киевская летопись; и 4) Поучение
Владимира Мономаха. Эти древнерусские тексты
сравнивались по частоте встречаемости в их звуковых
цепочках выделенных фонетических признаков.
Сколько и каких языков конкретно было
привлечено для исследования в данной работе и их объемы
в фонемах показано ниже. Кроме того, Таб.1 показывает
частоту встречаемости 9 групп фонем в потоке речи на
этих языках. Выборки фонем по лингвистическим
объектам в данном исследовании имеют следующий
объем:
34
Балтийские языки: латышский (ЛТШ) — 25410;
литовский (ЛИТ) — 100000.
Славянские языки:
Восточно-славянские: древнерусский (ДРС) —
68234; русский (РУС) — 20189475; белорусский (БЛР) —
37487; украинский (УКР) — 300000;
Западно-славянские: польский (ПОЛ) — 104603;
чешский (ЧЕШ) — 186641; словацкий (СЛО) — 20000;
сербско-лужицкий ( ЛУЖ) — 93110.
Южно-славянские: болгарский (БОЛ) — 18240;
сербско-хорватский (СРБ) — 45486; македонский (МАК)
— 62795; словенский (СЛН) — 108363.
Методика исследования
Расстояние между лингвистическими объектами
измеряется при помощи величины коэффициента ТМВ,
вычисленного на основе критерия хи-квадрат. Известно,
что критерий «хи-квадрат» используется в статистических
исследованиях для сравнения распределений объектов
двух совокупностей на основе измерений в числовом виде
признаков в двух независимых выборках. Данный
статистический критерий широко известен. В рамках
данной статьи невозможно, да и нет необходимости
вдаваться в тонкости математических подсчетов с
помощью критерия «хи-квадрат». Его описание можно
найти в любых учебниках по математической статистике
или математической лингвистике [напр. Пиотровский и
др., 1977]. Кроме того, они даются в компьютерных
приложениях в виде таких программ, как «Статистика»,
«Математика», «XL» и другие. Kритерий xи-квадрат
применялся нами ранее для определения типологической
близости языков различных семей [Тамбовцев, 2003].
Важность применения критерия хи-квадрат для
лингвистических исследований заключается в том, что он
позволяет исключить субъективизм суждений путем
35
точного сопоставления любых лингвистических объектов,
у которых признаки выражены в числовых величинах.
Например, сравнение числовых значений признаков
звуковых картин венгерского, хантыйского и мансийского
языков подтвердило правомерность классификации
венгерского языка в качестве члена угорской группы
финно-угорской семьи. В то же время, оно не позволило
отнести его к подгруппе обско-угорских языков, куда
традиционно относятся хантыйский и мансийский язык.
Наш метод позволил выделить его в отдельную,
венгерскую, подгруппу, которая до сих пор еще не
выделялась внутри угорской группы [Tambovtsev 2009:
123].
При трактовке полученных данных следует
учитывать наличие обратной зависимости между
близостью языков и фонетическими расстояниями между
ними: схожесть языков тем больше, чем меньше
расстояния, и наоборот [Tambovtsev, 2008]. Таким
образом, величина «хи-квадрат» показывает несхожесть
языков и диалектов. Мы воспользовались методом
сравнения двух выборок, которые могут иметь разный
объем [Тамбовцев, 2003].
В качестве основополагающего критерия мы
предложили
ввести
понятие
«лингвистическая
компактность» [Тамбовцев, 2002]. Его сущность
заключается в том, что два типологически близких друг
другу
лингвистических
объекта
образуют
один
лингвистический таксон, если они близки друг другу. Это
покажет типологическое расстояние [Tambovtsev 2006].
Чем меньше расстояние, тем более похожи эти объекты. В
тоже время, чем меньше сумма расстояний в каком-либо
таксоне, тем более похожи лингвистические объекты в
этом таксоне. Под таксоном, как мы уже указывали выше,
мы имеем в виду любую группу языков, даже такую,
36
которая состоит только из двух членов, т.е. любая пара
языков или диалектов [Тамбовцев 2002: 131]. Так, можно
говорить о таксоне мансийского языка, представленного
сосьвинским и кондинским диалектами. Карельский язык
состоит из трех диалектов, татарский язык представлен
также тремя диалектами. Языки и диалекты выступают в
виде лингвистических объектов и составляют финноугорский таксон. Алтайский язык имеет пять диалектов и в
совокупности с другими тюркскими языками составляет
отдельный таксон. В этом же смысле можно говорить о
таксоне балтийских языков или таксоне славянских
языков.
Рассчитывая величину критерия «хи-квадрат», мы
должны выбрать уровень статистической значимости и
количество степеней свободы. Уровень статистической
значимости и количество степеней свободы может быть
разным. В данном случае, такая мера сходства как “хиквадрат” может чаще употребляться в лингвистических
исследованиях, если мы облегчим для классического
лингвиста понимание процедуры его расчета. Под мерой
сходства мы подразумеваем величину расстояния между
двумя лингвистическими объектами.
Для упрощения понимания величины расстояния
нами был введен коэффициент ТМВ, который учитывает
количество степеней свободы и уровень статистической
значимости. Фактически, коэффициент ТМВ – это
отношение эмпирически полученной величины критерия
“хи-квадрат” к его теоретической к величине с учетом
степеней свободы и уровня значимости. Нами выбран
уровень значимости 0,05. Мы имеем 9 признаков, что дает
8 степеней свободы. Теоретическое значение “хи-квадрат”
при 8 степенях свободы и уровне значимости 0,05
составляет 15,507. Если количество признаков будет
другое, то даже при этом же уровне значимости,
37
теоретическое значение критерия “хи-квадрат” будет
другое.
Выбор признаков
В типологических исследованиях важно определить
базовые признаки [Тамбовцев, 2003], на которых строится
наше сравнение. В данном случае было выбрано 9
доминантных фонетических признаков, к которым мы
относим показатели частоты встречаемости восьми групп
согласных в звуковых цепочках языка: губных,
переднеязычных,
среднеязычных,
заднеязычных,
сонорных, шумных смычных, шумных щелевых, шумных
звонких, – а также гласных [Тамбовцев 2001в, 2003].
Фактически данные фонетические признаки являются
необходимыми и достаточными для распознавания
звуковых картин различных языков. Обычно в
распознавании образов признаки должны быть проверены
с точки зрения их необходимости и достаточности
[Загоруйко1972: 55]. Нам нет необходимости делать такую
проверку в связи с тем, что мы взяли все базовые
артикуляционные
признаки
согласных,
которые
выделяются в фонетике. Гласные берутся без разделения
на группы потому, что данные 9 признаков хорошо
различают различные лингвистические объекты на
фонетическом уровне. Если два языковых объекта не
различаются по 9 признакам, то можно ввести
дополнительные фонетические признаки. Мы согласны с
Н.Г.
Загоруйко,
что
нужно
по
возможности
минимизировать количество признаков, так как это
уменьшает размерность пространства, что, в свою очередь,
уменьшает затраты усилий при распознавании объектов
[Загоруйко 1972, 54-57; Загоруйко 1999: 102-108].
Под звуковой цепочкой имеется в виду
последовательность звуков, т.е. слова, которые в
совокупности
составляют
текст.
В
языкознании
38
отмечается, что в диалектах звуковые цепочки похожи.
Более того, они похожи и в генетически родственных
языках. Метод поиска генетической близости языков
основан на анализе материального сходства, т.е. сходства
звуковых цепочек на уровне слов. Эти материальные
сходства приводятся в любом учебнике по введению в
языкознание, напр. [Баранникова 1973: 276-279]
Действительно, в родственных языках слова имеют
сходные звуковые цепочки: русский – «мать»; украинский
– «мати»; белорусский – «маци»; болгарский – «майка»;
сербский – «мати»; чешский – «матер»; польский - «мац».
В то же время, в тюркский языках слово «мать» имеет уже
другую звуковую цепочку: азербайджанский – «ана»;
башкирский – «ана»; казахский «ана»; киргизский – «энэ»;
кумандинский – «анам»; татарский – «ана»; тувинский –
«ава»; туркменский – «ана»; узбекский – «она».
Таб. 1
Балтийские языки: ЛТШ – латышский; ЛИТ – литовский.
Славянские языки:
Восточно-славянские: ДРС – древнерусский; РУС – русский;
БЛР – белорусский; УКР – украинский;
Западно-славянские: ПОЛ – польский; ЧЕШ – чешский; СЛО
– словацкий; ЛУЖ – сербско-лужицкий.
Южно-славянские: БОЛ – болгарский; СРБ – сербскохорватский; МАК – македонский; СЛН – словенский.
Группы
фонем
Л
ИТ
Л
РС
Д
УС
Р
ЛР
Б
КР
У
ОЛ
П
ЕШ
Ч
ЛО
С
УЖ
Л
ТШ
0,86
1
3,63
1
3,19
1
2,63
1
4,45
1
3,01
1
6,66
1
3,57
1
2,79
1
4,83
1
1.
Переднея
2
зычные
5,89
3
3,37
3
3,30
3
5,18
3
3,84
3
4,60
3
7,42
2
2,16
3
0,03
3
2,12
3
2.
Среднеяз
3
ычные
3
,59
3
,96
2
,27
4
,63
4
,91
3
,31
9
,20
6
,21
7
,47
6
3.
Губные
1
,07
39
Заднеязы
4
чные
5
,39
7
,98
5
,74
5
,12
7
,28
6
,75
5
,87
6
,39
6
,68
6
,55
9,48
1
9,28
1
9,44
1
3,07
2
0,70
2
1,42
2
1,10
2
1,39
2
0,25
2
7,12
2
5.
Смычные
6
шумные 0,78
2
2,25
2
0,17
2
0,14
2
1,91
2
1,18
2
1,16
2
0,47
2
0,82
2
8,79
1
6.
Щелевые
7
шумные
5,11
1
6,45
1
5,82
1
4,61
1
7,43
1
5,20
1
6,88
1
6,94
1
5,35
1
4,19
1
7.
Звонкие
8
шумные
1,10
1
2,63
1
1,72
1
1,69
1
2,53
1
5,19
1
3,90
1
3,28
1
,69
9
1,51
1
8.
Сумма
9
гласных
4,63
4
2,02
4
4,57
4
2,18
4
9,96
3
2,20
4
0,86
4
1,20
4
3,58
4
9,90
3
9.
4.
Сонорные
5
Группы фонем
М
ЛН
С
Губные
1
1
1
1
2,91 1,96 1,67 2,54
1
Переднеязычные
2
3
3
3
0,24 1,75 6,95 5,53
3
ОЛ
1.
2.
Среднеязычные
3
3.
1
,53
5
,89
0
,40
4
6
,63
5
,20
6
,28
6
,68
Сонорные
5
1
2
1
9,54 5,06 8,68 4,04
2
Смычные
6
шумные
1
2
2
4,96 0,37 4,12 1,08
2
Щелевые
7
шумные
1
6,78 ,44
9
1
2,91 3,63
1
Звонкие
8 шумные
1
2,51 ,89
9
1
3,27 3,72
1
Сумма
9 гласных
4
4
4
8,72 5,13 4,29 1,25
4
5.
6.
7.
8.
9.
С
АК
,45
Заднеязычные
4
4.
Б
РБ
40
В соответствии с целью данной работы мы
пытаемся установить близость между языками на
фонетическом уровне. Именно поэтому так важно
получить надежные данные по частоте встречаемости
различных групп фонем в звуковой цепочке языка. Расчет
фоно-типологических расстояний по величине критерия
“хи-квадрат” между балтийскими языками (латышским и
литовским) с одной стороны, а также древнерусским,
русским и некоторыми другими славянскими языками, с
другой стороны, фактически покажут эту близость. Более
того,
эти
расстояния
исключают
субъективизм
исследователя. Они показывают, насколько звуковая
картина одного языка объективно похожа на звуковую
картину другого. Под звуковой картиной языка мы имеем в
виду сумму звуковых цепочек языка, которая отражает
общую частоту групп фонем в потоке речи. Таким
образом,
данная
работа
выполнена
в
плане
лингвистической фонологометрии, или лингвометрии, т.е.
науки об измерении межъязыковых расстояний на основе
звуковой картины языка [Тамбовцев, 2002].
Применяется объективный типологический метод,
который использует информацию о структуре частоты
встречаемости фонологических единиц. Известно, что
язык имеет две стороны: фонетическое содержание, т.е.
материальную оболочку, и семантическое содержание. Мы
базируем наше исследование на материальной стороне
языка, которая существует в языке вне нас и независимо от
нас. В связи с этим, фонетическое содержание хорошо
поддается изучению статистическими методами. Это дает
нам основание полагать, что мы получаем объективные
данные потому, что эти данные могут быть получены
любым другим независимым экспертом, кто возьмет
данные языки и применит данный статистический метод и
41
выделенные фонетические признаки. Взятые нами
фонетические признаки присущи всем языкам мира,
поэтому они хорошо показывают место латышского и
литовского языка среди других языков древней балтославянской общности. Эти фонетические признаки можно
назвать универсальными.
Следует
обратить внимание на проблему
соизмеримости, которая требует единообразного описания
лингвистических единиц. В нашей работе это достигается
тем, что мы берем классификацию, т.е. разбиение на
группы, с точки зрения работы артикуляционного аппарата
человека. Кроме того, получаемые статистические данные
должны быть соизмеримы, что достигается определенным
способом нормирования через вычисление процентов
частоты встречаемости фонетических элементов во всей
цепочке языка. Прежде, чем привлекать методы
математической лингвистики, например, критерий “хиквадрат”, можно показать, даже простые данные по
частоте встречаемости фонем в звуковых цепочках разных
языков,
могут
дать
важную
лингвистическую
информацию. Конечно, перед тем как сравнивать эти
частоты необходимо их пронормировать, чтобы получить
соизмеримость. В данном случае – это переведение
частоты встречаемости в проценты.
В качестве таких признаков использовалась частота
встречаемости групп согласных, которые выделены по
работе активного органа артикуляции, характера
артикуляционной преграды и работе голосовых связок.
Таким образом, сравнение было полным и системным с
фонетической точки зрения.
Перед тем, как сравнивать схожесть языков по
критерию “хи-квадрат”, приведем упорядоченные ряды
пронормированных частот наших 9 признаков по взятым
языкам. Эти упорядоченные ряды дают важную
42
лингвистическую
информацию
потому,
что
они
показывают соседние языки, в которых схожая
концентрация определенных фонемных групп в звуковой
цепочке. В то же время, следует указать,что шкала порядка
дает не такое точное представление о схожести языка, как
абсолютная шкала. Именно поэтому мы далее применяем
анализ по самой сильной шкале – абсолютной шкале.
Упорядоченный ряд по возрастанию концентрации
губных согласных в балтийских и славянских языках: 1)
латышский – 10,86%; 2) македонский – 11,67%; 3) сербскохорватский – 11,96%; 4) словенский – 12,54%; 5) русский –
12,63%; 6) словацкий – 12,79%; 7) болгарский – 12,91%; 8)
украинский – 13,01%; 9) древнерусский – 13,19%; 10)
чешский – 13,57%; 11) литовский – 13,63; 12) белорусский
– 14,45%; 13) сербо-лужицкий – 14,83%; 14) польский –
16,66%.
Данный упорядоченный ряд (шкала порядка)
показывает, что по употреблению губных согласных
латышский язык больше похож на македонский, а
литовский – на чешский и белорусский. Польский выходит
из ряда вон, так как концентрация губных у него
наивысшая.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации переднеязычных согласных в
балтийских и славянских языках: 1) польский – 27,42%; 2)
словацкий – 30,03%; 3) болгарский – 30,24%; 4) сербскохорватский – 31,75%; 5) сербо-лужицкий – 32,12%; 6)
чешский – 32,16%; 7) древнерусский – 33,30%; 8)
литовский – 33,37%; 9) белорусский – 33,84%; 10)
украинский – 34,60%; 11) русский – 35,18%; 12)
словенский – 35,53%; 13) латышский – 35,89%; 14)
македонский – 36,95%.
Данный упорядоченный ряд показывает, что по
употреблению переднеязычных согласных латышский
43
язык больше похож на словенский, а литовский – на
древнерусский. Македонский выходит из ряда вон, так как
концентрация переднеязычных у него наивысшая. Опять
польский язык выходит из ряда вон, но уже с наименьшей
концентрацией переднеязычных в потоке речи.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации среднеязычных согласных в
балтийских и славянских языках: 1) македонский – 0,89%;
2) болгарский – 1,45%; 3) древнерусский – 2,96%;
4) латышский – 3,07%; 5) литовский – 3,59%; 6)
украинский – 3,91%; 7) русский – 4,27%; 8) ловенский –
4,40%; 9) белорусский – 4,63%; 10) сербско-хорватский –
5,53%; 11) чешский – 6,20%; 12) сербо-лужицкий – 6,47%;
13) словацкий – 7,21%; 14) польский – 9,31%.
Данный упорядоченный ряд показывает, что по
употреблению среднеязычных согласных латышский язык
больше похож на древнерусский, а литовский – на
латышский. Македонский выходит из ряда вон, так как
концентрация среднеязычных у него наименьшая. Опять
польский язык выходит из ряда вон, но уже с наибольшей
концентрацией среднеязычных в потоке речи.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации заднеязычных согласных в
балтийских и славянских языках: 1) латышский – 5,55%; 2)
сербско-хорватский – 5,63%; 3) русский – 5,74%; 4)
польский – 5,75%; 5) древнерусский – 5,98%; 6)
македонский – 6,20%; 7) словенский – 6,28%; 8)
украинский – 6,28%; 9) словацкий – 6,39%; 10) серболужицкий – 6,68%; 11) болгарский – 6,68%; 12) чешский –
6,87%; 13) белорусский – 7,12%; 14) литовский – 7,39%.
Данный упорядоченный ряд показывает, что по
употреблению заднеязычных согласных латышский язык
больше похож на сербско-хорватский, а литовский – на
белорусский. Латышский стоит на краю ряда, так как
44
концентрация заднеязычных у него наименьшая. На
противоположной стороне ряда оказался литовский язык с
наибольшей концентрацией заднеязычных в потоке речи.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации сонорных согласных в
балтийских и славянских языках: 1) македонский – 18,68%;
2) литовский – 19,28%; 3) древнерусский – 19,44%; 4)
латышский – 19,48%; 5) болгарский – 19,54%; 6)
словацкий – 20,25%; 7) белорусский – 20,70%; 8) польский
– 21,10%; 9) чешский – 21,39%; 10) украинский – 21,42%;
11) русский – 23,07%; 12) словенский – 24,04%; 13)
сербско-хорватский – 25,06%; 14) сербо-лужицкий –
27,12%.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации смычных согласных в
балтийских и славянских языках: 1) болгарский – 14,96%;
2) сербо-лужицкий – 18,79%; 3) русский – 20,14%; 4)
древнерусский – 20,17%; 5) сербско-хорватский – 20,37%;
6) чешский – 20,47%; 7) словацкий – 20,82%; 8) латышский
– 20,78%; 9) словенский – 21,08%; 10) украинский –
21,18%; 11) польский – 21,16%; 12) белорусский – 21,91%;
13) литовский – 22,25%; 14) македонский – 24,12%.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации щелевых согласных в
балтийских и славянских языках: 1) сербско-хорватский –
9,44%; 2) македонский – 12,91%; 3) словенский – 13,63%;
4) сербо-лужицкий – 14,19%; 5) русский – 14,61%; 6)
латышшский – 15,11%; 7) украинский – 15,20%; 8)
словацкий – 15,35%; 9) древнерусский – 15,82%; 10)
литовский – 16,45%; 11) болгарский – 16,78%; 12)
польский – 16,88%; 13) чешский – 16,94%; 14) белорусский
– 17,43%.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации шумных звонких согласных в
45
балтийских и славянских языках: 1) словацкий – 9,69%; 2)
сербско-хорватский – 9,89%; 3) латышский – 11,10%; 4)
сербо-лужицкий – 11,51%; 5) русский – 11,69%; 6)
древнерусский – 11,72%; 7) болгарский – 12,51%; 8)
белорусский – 12,53%; 9) литовский – 12,63%; 10)
македонский – 13,27%; 11) чешский – 13,28%; 12)
словенский – 13,72%; 13) польский – 13,90%; 14)
украинский – 15,19%.
Упорядоченный
ряд
(шкала
порядка)
по
возрастанию концентрации гласных в балтийских и
славянских языках: 1) сербо-лужицкий – 39,90%;
2) белорусский – 39,96%; 3) польский – 40,86%; 4)
чешский – 41,20%; 5) словенский – 41,25%; 6) литовский –
42,02%; 7) русский – 42,18%; 8) украинский – 42,20%; 9)
словацкий – 43,58%; 10) македонский – 44,29%; 11)
древнерусский – 44,57%; 12) латышский – 44,63%; 13)
сербско-хорватский – 45,13%; 14) болгарский – 48,72%.
Литовский язык по употреблению гласных ближе
всего к русскому языку, а латышский – к древнерусскому.
Наименьшая концентрация гласных в сербо-лужицком
языке. Наибольший процент встречаемости гласных в
болгарском языке.
Напомним, что для более точного анализа величины
расстояния между языками использовался критерий “хиквадрат”, который не только учитывает порядок языков в
упорядоченном ряду, но и дает точное расстояние по
каждому признаку. Свойства аддитивности этого критерия
позволяет нам выводить суммарное расстояние по взятым
9 фонетическим признакам. Кроме того, нами был введен
коэффициент ТМВ, который упрощает лингвистический
анализ. Этот коэффициент учитывает количество степеней
свободы и уровень статистической значимости, что
позволяет сравнивать выборки с разным количеством
признаков. Фактически, коэффициент ТМВ – это
46
отношение эмпирически полученной величины критерия
“хи-квадрат” к его теоретической к величине, в данном
случае, с учетом 8 степеней свободы и уровня значимости
0,05.
Фоно-типологическое расстояние по 9 признакам
между литовским и латышским языком составило 6,45. Мы
должны понять, много это или мало. Как говорили древние
философы, все познается в сравнении. Для этого мы
должны сравнить расстояние, которое мы вычислили (6,45)
с
аналогичными
расстояниями
между
другими
исследованными языками.
Фоно-типологическое расстояние между литовским
и латышским намного больше, чем между литовским и
древнерусским. Литовский язык по его звуковой картине
более похож на современный русский (6,07), чем на
латышский.
В свою очередь латышский язык по звучанию еще
больше похож на древнерусский язык (2,47), чем
литовский. Латышский язык также ближе по его звучанию
к современному русскому (3,65), чем литовский.
Были получен следующий упорядоченный ряд по
расстояниям (ТМВ) между литовским и некоторыми
славянскими языками: 1) белорусский – 1,92; 2)
древнерусский – 2,84; 3) украинский – 3,64; 4) русский –
6,07; 5) чешский – 6,14; 6) латышский – 6,45; 7) словенский
– 7,46; 8) словацкий – 12,99; 9) македонский – 17,11; 10)
сербо-лужицкий – 18,22; 11) болгарский – 19,64; 12)
польский – 24,62; 13) сербско–хорватский 25,66.
Таким образом, с учетом всех фонетических
характеристик ближе всего к литовскому оказался
белорусский язык. Менее всего литовский язык похож на
сербско-хорватский.
Был получен следующий упорядоченный ряд по
расстояниям (ТМВ) между латышским и некоторыми
47
славянскими языками: 1) древнерусский – 2,47; 2) русский
– 3,65; 3) литовский – 6,45; 4) украинский – 7,50;
5) словенский – 8,83; 6) белорусский – 10,68; 7)
македонский – 12,34; 8) чешский – 14,38; 9) болгарский –
15,89; 10) словацкий – 16,31; 11) сербско-хорватский –
19,97; 12) сербо-лужицкий – 24,46; 13) польский – 39,66.
Прежде всего следует отметить большую схожесть
латышского и древнерусского языка, что может говорить о
былой балто-славянской группе в индо-европейской
языковой семье. Достаточно близок к латышскому и
современный русский язык. Менее всего похож по
звучанию на латышский – польский язык.
Между древнерусским и другими языками были
получены
следующие
расстояния
по
величине
коэффициента ТМВ, которые составили упорядоченный
ряд по возрастанию: 1) литовский – 2,84; 2) латышский –
3,65; 3) русский – 4,71; 4) украинский – 5,20; 5)
белорусский – 6,42; 6) словенский – 8,60; 7) чешский –
10,29; 8) болгарский – 11,08; 9) македонский – 13,92; 10)
словацкий – 14,20; 11) сербско-хорватский – 15,31; 12)
сербо-лужицкий – 20,16; 13) польский – 30,54.
Из этих расстояний можно сделать вывод, что по
звуковым картинам к древнерусскому ближе всего
литовский и латышский, но не русский, украинский или
белорусский. Меньше всего на звуковую картину
древнерусского языка похожи звуковые картины серболужицкого, греческого и сербско-хорватского языков.
Близость литовского языка к белорусскому можно
объяснить не только былым балто-славянским единством,
но и интенсивными контактами между ними в составе
единого литовско-белорусского государства.
48
Литература
Амбразас В., Вайткявичюте В., Валяцкене А., Моркунас К.,
Сабаляускас А., Ульвидас К., 1966, Литовский язык. Языки народов
СССР. Индо-европейские языки, том 1., Москва, Наука, с. 500-527.
Аракин В. Д., 2000, Сравнительная типология английского и русского
языков, Москва, сc 256.
БСЭ – Большая Советская Энциклопедия, 1976, том 23., Москва.
Бромлей С. В., 1985, Восточнославянские языки как объект
лингвогеографии, [in:] Восточные славяне: языки, история, культура,
Москва, с. 172–179.
Баранникова Л.И., 1973, Введение в языкознание, Саратов: Сар. ГУ, сc
384.
Загоруйко Н.Г., 1972, Методы распознавания и их применение,
Москва.
Загоруйко Н.Г., 1999, Прикладные методы анализа данных и знаний,
Новосибирск.
Пиотровский Р.Г., Бектаев К.Б., Пиотровская А.А., 1977,
Математическая лингвистика, Москва, Высшая школа, сс. 383.
Тамбовцев Ю.А., 1994а, Динамика функционирования фонем в
звуковых цепочках языков различного строя, Новосибирск, НГУ, сс
136.
Тамбовцев Ю. А., 1994б, Типология упорядоченности звуковых цепей
в языке, Новоисбирск, НГУ, сс 199.
Тамбовцев Ю.А., 2001а, Компендиум основных статистических
характеристик функционирования согласных фонем в звуковой
цепочке
английского,
немецкого,
французского
и других
индоевропейских языков. Новосибирск, Новосибирский Классический
Институт сс 129.
Тамбовцев Ю. А., 2001б, Функционирование согласных фонем в
звуковой
цепочке
урало-алтайских
языков,
Новосибирск:
Новосибирский классический институт, сс 132.
Тамбовцев Ю.А., 2001, Некоторые теоретические положения
типологии упорядоченности фонем в звуковой цепочке языка и
компендиум статистических характеристик основных групп согласных
фонем, Новосибирск, Новосибирский классический институт, сс 130.
Тамбовцев Ю.А., 2002, Лингвистическая таксономия: компактность
языковых подгрупп, групп и семей, „Baltistica” XXXII (1), Pига, с 131–
161.
Тамбовцев Ю.А., 2003, Типология функционирования фонем в
49
звуковой цепочке индоевропейских, палеоазиатских, урало-алтайских
и других языков мира: компактность подгрупп, групп, семей и других
языковых таксонов, Новосибирск, Сибирский Независимый институт,
сс 143.
Тамбовцев Ю.А., 2010а, Синергетика звуковых цепочек языка и
типологическая близость лингвистических объектов, „Синергетика
образования” №1. (17), c. 48–56.
Тамбовцев Ю.А., 2010б, Фоно-типологическая близость по критерию
«хи-квадрат»,
„Вестник
Новосибирского
государственного
университета” Серия: Информационные технологии, том 8, вып.3, с.
46-54.
Топоров В.Н., 1966, Балтийские языки. Языки народов СССР. Индоевропейские языки, том 1. Москва.
Girdenis A., 1981, Siaures Zemaiciu fonemu daznumai, [in:] „Kalbotyra”,
XXXII(1), p. 15-37.
Tambovtsev Yuri, 2006, Degrees of Dispersion of Various Language Taxa
as the Index of Their Typological Similarity, [in:] Favete Linguis. Studies in
Honour of Viktor Krupa, Bratislava, Institute of Oriental Studies of Slovak
Academy of Sciences, p. 219 – 260.
Tambovtsev Yuri, 2007, How can typological distances between Latin and
some Indo-European language taxa improve its classification? [in:] “The
Prague Bulletin of Mathematical Linguistics”, Number 88, December, p. 73
– 90.
Tambovtsev Yuri, 2008, The phono-typological distances between Ainu and
other world languages as a clue for closeness of languages, “Asian and
African Studies” Vol. 17, № 1. (Bratislava), p. 40–62.
Tambovtsev Yuri, 2009, How should the Hungarian language be correctly
classified within the Ugric language taxon?, “Asian and African Studies”,
Vol. 18. № 1., Bratislava., p. 103–137.
© Тамбовцев Ю.А., 2011
50
Ж. Багана,
А.Н. Лангнер
БелГУ, г. Белгород
СОВРЕМЕННЫЕ АСПЕКТЫ
ИЗУЧЕНИЯ ПРОЗВИЩ
В настоящее время исследование феномена
прозвищной номинации в языке выходит на новый
уровень. Анализ корпуса прозвищ разных языков
проводится с разных позиций, по разным аспектам, но в
целом с лингвистической и экстралингвистической сторон.
Однако разделять лингвистическую информативность
прозвищ и их экстралингвистическую содержательность
невозможно.
Обзор исследований последних трех десятилетий
показывает, что имеет смысл выделять два основных
фактора, оказывающих влияние на развитие прозвищных
наименований психолингвистический (внутренний) и
экстралингвистический (внешний).
К внешним факторам мы относим сословноклассовый,
политико-идеологический,
культурноэстетический. В число внутренних факторов включаются
фоносимволический
и
ассоциативно-семантический
факторы, которые объясняются с психолингвистической
позиции.
По
мнению
И.С.
Чурсиной,
внутренний
(психолингвистический) фактор именования предполагает
не только психолингвистический анализ самого имени, но
и анализ психологических основ наречения [Чурсина 2002:
25]. Психическая сущность прозвищ, по нашему мнению,
свидетельствует, что у людей есть потребность в
выражении эмоционального отношения посредством
«вербальной игры». По мнению T.J. (Jnr.) Holland,
51
«важность получения «психологической реальной» модели
состоит в том, что она не просто определяет исследования,
а предоставляет культурно-специфическое описание
семантических характеристик» [Holland 1990: 267].
Чисто лингвистический аспект изучения прозвищ
многообразен: это и семантическая структура прозвищ, и
их словообразовательные особенности, и этимологические
разыскания, и ареальный характер бытования [Денисова
2007: 42]. Так, диалектная антропонимика обычно связана
с изучением форм личных имен, прозвищ, уличных
фамилий. Данные антропонимические единицы широко
употребимы в речи и носят локальный характер.
К экстралингвистическим факторам, значимым для
формирования антропонимических систем, ономасты (А.В.
Суперанская, К.В. Бахтян, Р.А. Агеева, Н.В. Алейникова и
др.) относят культурные контакты, которые возникают в
результате
контакта
различных
культур;
смену
политических и религиозных ориентаций, прописывающих
мотивационную сторону создания и выбора имен; моду на
имена. Так, в качестве экстралингвистических факторов
можно рассматривать этнические процессы, социальную
историю и экономику, этнокультурные особенности,
контакты и взаимовлияние языков и их носителей.
В прозвищах, безусловно, находят отражение и
внутренние, и внешние факторы. А.Н. Гладкова именует
прозвища проявлением культуры сообщества, в котором
они получают употребление и в особенности культурных
ценностей [Гладкова 2003: 70]. Они способны выполнять
функцию «языка» культуры. Это выражается в
способности отображать в прозвищах культурнонациональную ментальность в виде ассоциативных
представлений, понятий, образов. Кроме того, данная
функция прозвищ позволяет накапливать, хранить и
52
транслировать будущим поколениям информацию,
которой владеет человек.
Знакомство с культурной семантикой прозвищ дает
возможность раскрыть сущность языковой, а значит и
культурной личности во взаимодействии языка и
культуры. Прозвища получают свое употребление на
основе культурных ценностей социума. Их способность
представлять тесное взаимодействие языка и культуры
общества можно назвать уникальной.
Прозвища – это традиционные именования
человека, и именно поэтому этнографический и
культурологический аспекты их функционирования
играют немаловажную роль в общем контексте изучения
этой антропонимической категории. Можно сказать, что
прозвища выступают в качестве яркого национальнокультурного компонента в лексической системе языка,
показателя этноколлектива.
Прозвищные наименования – это культурные
универсалии,
отражающие
быт
народа,
систему
нравственных и морально-этических ценностей, привычки,
вкусы, основы хозяйственной деятельности. Меткие
народные образные сравнения, характеристики, выражения
народной оценки человека как объекта бытия составляют
сущность прозвищной народной стихии. Они играют роль
в закреплении и регулировании традиций коллектива.
Прозвища как элемент традиционной народной
культуры являются составляющей в формировании
национального
самосознания.
Познавательный
и
эмоциональный
компоненты,
характеризующие
национальное самосознание, требуют приобщения к
национальной культуре [Гурина 1995: 45-48].
Прозвища
относятся
к
номинативнохарактеристическим именам собственным (термин В.В.
Виноградова),
которые,
являясь
частью
53
классификационной системы номинации, выполняют в
качестве
основной
номинативную
функцию,
реализующуюся
в
индивидуализирующем
и
классифицирующем
(интеграционном)
аспектах,
объединяющем носителей конкретного неофициального
антропонима в определенные классы.
Н.Л.
Колмакова
относит
способность
идентифицировать
и
характеризовать
объекты
экстралингвистической
действительности
к
отличительным чертам функционирования современных
собственных имен. Сами имена собственные выступают
именем объекта и одновременно его признака [Колмакова
1988: 5]. Информация, содержащаяся в прозвищных
наименованиях, относится не столько к слову как элементу
языка, сколько к именуемому им индивидуальному лицу.
В формировании этой информации большое значение
следует отводить культурному окружению тех, кто ими
зовется [Суперанская 1991: 96].
С.Ю. Потапова говорит о том, что прозвища
выполняют в своем подавляющем большинстве лишь
идентифицирующую и характеризующую функции, т.е. им
свойственна бифункциональность, а некоторым из них
присуща ярко выраженная характеризующая функция
[Потапова 2003: 10].
В.В. Дьяченко также представляет прозвища как
часть знаковой системы языка в качестве «образований с
двукратной референтностью – как идентифицирующие в
системе номинации (парадигматике) и в качестве
предикативных знаков в актуальной речи (синтагматике)»,
при
этом
«субстандартные
антропонимы,
как
полифункциональные элементы различных микросистем
лексического просторечья», характеризуются этикостилистической сниженностью, социально-исторической,
профессионально-корпоративной, возрастной и гендерной
54
маркированностью
и
выполняют
номинативнокоммуникативную,
идентифицирующую,
характеризующую,
социально-различительную,
побудительную и экспрессивно-оценочную функции в
социально-речевом общении, выступая при этом
коммуникативными, эмотивными и эзотерическими
заместителями официальных личных имен и фамилий
человека [Дьяченко 2007: 4-9].
В настоящее время социальный аспект является
неотъемлемой частью изучения прозвищ, поэтому на
первый план выходит социальный аспект их бытования и
распространения.
В современном обществе существенна проблема
национальной специфики прозвищ, так как сложные
национальные
отношения
зачастую
порождают
взрывоопасные
ситуации
именно
в
сфере
межнационального бытового общения, в которой активно
бытуют прозвища, далеко не всегда обладающие
позитивной семантикой.
И.С. Чурсина полагает, что при изучении имен
собственных (в том числе и прозвищ) базовым подходом
должно стать их исследование в первую очередь как
социокультурных знаков, чутко реагирующих на
внеязыковые (социальные) изменения и хранящих в себе
значительный пласт информации о духе и культуре
определенной нации на определенном этапе развития
[Чурсина 2002: 30].
Справедливо утверждение, согласно которому
прозвища понимаются как зеркало социальной истории.
Их главным свойством является – быть знаком
приобщения
к
некоторому
социальному
кругу
[Голомидова 2005: 19]. А.Н. Гасимова продолжает и
называет прозвища орудием социального воздействия и
контроля [Гасимова 2003: 70]. По ее мнению, прозвищные
55
наименования основываются на общем понимании
реальности членами сообщества. Их существование
позволяет отражать тесное взаимодействие между языком
и обществом.
Сегодня для системы прозвищ, несомненно,
характерны социальные тенденции, но видоизмененные в
соответствии с изменившимся социумом. Прозвищные
наименования
содержат
социальную
оценку
в
неформальной среде, их употребление регламентируется:
степенью образованности человека, степенью владения
языком, возрастом коммуникантов, гендерным фактором,
замкнутостью коллективов и т.д.
Социальные именования, в своих основах отражают
положение человека в обществе или его социальную
оценку,
оценку
его
общественного
положения
[Суперанская 2004: 44]. Прозвища социальны, правда, эта
социальная
выделительность
несколько
«перемотивирована» в связи с изменениями в
экономической,
хозяйственной,
культурной
жизни
общества; и тем не менее имеет место и традиционность
[Воронцова 2002: 11].
Таким образом, можно говорить о том, что в
языковом плане в современном исследовании прозвищ
необходимо соединять лингвистический, психологический,
социальный и культурный аспекты. Это помогает
расширить и качественно обогатить область изучения
прозвищных наименований в лингвистической науке.
Литература
Воронцова Ю.Б. Коллективные прозвища в русских говорах: дис. …
канд. филол. наук / Ю.Б. Воронцова. – Екатеринбург, 2002.
Гасимова С.И. Историко-лингвистический анализ татарских прозвищ:
дис. … канд. филол. наук / С.И. Гасимова – Казань, 2006. – 322с.
56
Гладкова А.Н. Лингвокультурный анализ прозвищных номинаций
президентов США: дис. … канд. филол. наук / А.Н. Гладкова. – Н.
Новгород, 2003. – 160 с.
Голомидова М.В. Русская антропонимическая система на рубеже веков
/ М.В. Голомидова // Вопросы ономастики. – № 2. – Екатеринбург,
2005. – С. 11-22.
Гурина Т.П. Представления старшеклассников о ценностях / Т.П.
Гурина // Педагогика. – 1995. – № 4. – С. 45-48.
Денисова Т.Т. Прозвище как вид антропонимов и их
функционирование в современной речевой коммуникации (на
материале прозвищ Шумячского и Ершичского районов Смоленской
области): дис. … канд. филол. наук / Т.Т. Денисова. – Смоленск, 2007.
– 175 с.
Дьяченко В.В. Субстандартные антропонимы в английском и русском
языках (контрастивно-социолингвистический аспект): автореф. дис. …
канд. филол. наук / В.В. Дьяченко – Пятигорск, 2007. – 22 с.
Колмакова Н.Л. Семантические и коммуникативно-функциональные
особенности имен собственных в современном английском языке: дис.
… канд. филол. наук / Н.Л. Колмакова. – Киев, 1988. – 184 с.
Суперанская А.В. Общая терминология: Вопросы теории / А.В.
Суперанская, Н.В. Подольская, Н.В.Васильева. – Изд. 3-e. – М.: УРСС,
2004. – 246 с.
Суперанская А.В. Толкование имен / А.В. Суперанская // Наука и
жизнь. – М., 1991. – № 4. – 96-101.
Чурсина И.С. Развитие антропонимикона английского языка
(морфонологический и социокультурный аспекты): дис. … канд.
филол. наук / И.С. Чурсина. – Тула, 2002. – 187 с.
Holland T.J. (Jnr.) The many faces of nicknames / T.J. (Jnr.) Holland //
Names. – 1990. – No. 38(4) – P. 255-272.
© Багана Ж., Лангнер А.Н., 2011
57
Ж. Багана,
Е.Н. Таранова
БелГУ, г. Белгород
ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
СОВРЕМЕННОГО ТЕРМИНОВЕДЕНИЯ
Исследования по терминоведению в отечественном
языкознании так же многочисленны, как и разнообразна их
проблематика. И в настоящее время проблемы
терминологии не теряют своей актуальности.
За последние десятилетия изучение данного пласта
лексики в новых аспектах изменило традиционно
установленные границы их описания и значительно
расширило область исследований. В условиях роста
качественно новых научных достижений (компьютерных и
телекоммуникационных
технологий)
терминология,
являясь наиболее интенсивно развивающейся частью
словарного
состава
любого
языка,
испытывает
существенное влияние экстралингвистических факторов.
Поэтому исследования терминосистем различных наук
имеют непреходящее значение в широком диапазоне: от
теоретических вопросов общих закономерностей развития
отдельных терминосистем до решения практических
проблем упорядочения, унификации и стандартизации
отраслевой лексики и корректной репрезентации ее в
словарях.
О значимости и интенсивности исследований
проблем современного терминоведения свидетельствует
рост числа научных публикаций, диссертационных
исследований и научно-практических конференций.
Проблема статуса термина вследствие своей
многогранности является центральной на протяжении всей
истории развития терминоведения. Взгляд на внутреннюю
58
и внешнюю структуру терминологических единиц
эволюционировал вместе с тем, как происходил уход от
понимания термина исключительно как единицы
общеупотребительной лексики.
При этом важно отметить, что у представителей той
школы, где терминологическая лексика включается в
состав естественного языка, не сложилось единой позиции
по этому вопросу. Здесь четко обозначились две
генеральные линии исследования, наиболее выпукло
прослеживающиеся в отечественной лингвистике.
Содержание первой линии, ведущей начало от
основополагающих в советском терминоведении трудов
Д.С. Лотте, можно выразить формулой «термин и слово»
(«термин или слово»). Противопоставление термина и
слова как двух знаковых единиц терминологической и
общелитературной лексики основывается на выводах Д.С.
Лотте
о
разноположенности
терминосистем
и
общелитературной лексики, о недоступности сферы
терминологий для общеязыковых семантических законов
(Лотте, 1961).
Второе
направление
в
терминоведческих
исследованиях символизирует дихотомия, в которой
термин и слово находятся в родовидовых отношениях:
«слово как термин». В последних публикациях,
посвященных данному вопросу, настоятельно проводится
мысль словной (словесной) природе термина, его
генетической и субстанциональной общности со словом.
Эта позиция имеет своим истоком следующее положение
Г.О. Винокура: «В роли термина может выступать всякое
слово. термины – это не особые слова, а только слова в
особой функции» (Винокур, 1994).
В рамках вышеназванного направления центр
исследования перенесен из сферы фиксации термина в
сферу функционирования последнего, что обогатило
59
представление о термине трактовкой его как реальной, а не
идеальной, желаемой языковой единицы, выявлением в
ней чисто «словных недостатков» – многозначности,
синонимичности,
полифункциональности,
экспрессивности и пр. В связи с этим наметилось
расширительное
толкование
самой
сферы
функционирования
термина,
которая
уже
не
ограничивается исключительно языком науки, но включает
и другие функциональные стили – язык художественной
прозы, публицистики, пропаганды и агитации и т.д. В
результате принципиальная общность термина со словом
проступает еще отчетливее, рельефнее. Это, на наш взгляд,
безусловно, является положительной тенденцией в
современном терминоведении.
Кроме перечисленных нами подходов к структуре
термина в лингвистике существует и ряд других. Так,
например, термин в настоящее время рассматривается как
особая языковая единица, основное средство выражения
научного понятия (Д.С. Лотте, М.Н. Володина, А.С. Герд,
В.А. Звегинцев, В.М. Лейчик, В.А. Татаринов, С.Д.
Шелов). Принадлежность терминологической единицы
знаковой системе языка подтверждается тем, что термин
может быть словом или словосочетанием и обладать
такими семантическими и формальными признаками
единиц языка как денотативное, сигнификативное,
синтагматическое, категориальное и грамматическое
значения.
Интерес вызывает также семиологический подход,
согласно которому термины представляют собой знаки
иной семиотической природы, основу которой составляет
взаимооднозначное соответствие знака и означаемого.
Таким образом, в структуре термина доминирует связь
«имя-понятие», как отмечают В.А. Звегинцев, А.В.
Суперанская, В.Д. Табанакова, T. Cabré и др. Своеобразие
60
понятийности термина состоит в том, что термин-знак
соотносится не просто с одним понятием, но с системой
понятий, с фрагментом всей научно–понятийной системы.
Еще одной проблемой является определение статуса
современной науки о терминах. Долгое время бытовало
весьма распространённое, хотя вполне объяснимое,
заблуждение, что терминоведение – раздел лингвистики.
«А почему бы и нет?!» – утверждали его сторонники, –
«если терминология – часть лексики языка и,
следовательно, должна находиться в ведении лексикологии
и описываться методами лексикографии!» (Авербух, 2005).
Между тем, в процессе исследований и разработок
выявилось столько специфических черт и особенностей,
присущих только терминоведению; приёмы и методы
настолько обособились от чисто лингвистических, а объект
терминоведения – термин (терминология) столь
многогранен и всеобъемлющ, что это привело
подавляющее число терминоведов к выводу о
комплексном характере науки о терминах.
В вопросе о составляющих комплексной научной
дисциплины также нет единства мнений. Шкала таких
мнений простирается от чисто лингвистического
(терминоведение – раздел лингвистики) до комплексно
множественного,
когда
утверждается,
что
терминологическая наука возникла на стыке едва ли не
десятка наук, среди которых и информатика, и
документалистика, и науковедение, и психология, и теория
познания и ряд других, с которыми безусловно связано
терминоведение, как впрочем и многие другие науки.
Однако, как считает К.Я. Авербух (2005), эти науки
не стали теми непосредственными «кирпичиками», из
которых
сложилось
«здание»
терминоведения.
Непосредственными
слагаемыми
терминологической
науки, по мнению лингвиста, являются четыре научные
61
дисциплины: лингвистика, логика, общая теория систем
(системология) и семиотика, к которым на стадии анализа
конкретных терминосистем безусловно должна быть
добавлена та наука или предметная область, язык которой
изучается или упорядочивается.
Наиболее очевидна, как уже подчеркивалось, связь
терминоведения с лингвистикой, уже хотя бы потому, что
у них совпадает материальный объект изучения – именно
слова
и
словосочетания
естественного
языка
функционируют в сфере специального общения в качестве
терминов. Очевидно поэтому и многие из методов
лингвистического
исследования,
оказываются
необходимыми
при
изучении
и
упорядочении
терминосистем и отдельных терминов.
Совместно функционирующие в языке для
специальных целей термины образуют терминологию –
стихийно сложившуюся совокупность специальных
единиц, отражающую реальную картину предметной
области.
В рамках языка для специальных целей термины
вступают
в
системные
отношения,
заданные
классификацией понятий данной теории, образуя
терминосистему. Будучи элементами терминосистемы,
терминологические единицы связаны друг с другом на
понятийном,
лексико-семантическом,
словообразовательном (деривационном) и грамматическом
уровнях. В отличие от терминологии, терминосистема
имеет не стихийный, а формализованный характер, так как
терминосистема – это понятийная модель данной области,
результат ее лексикографического описания.
Сразу же необходимо отметить, что далеко не все
исследователи, терминоведы и лингвисты, считают
терминологию системой. Так, например, Р. Ю. Кобрин, В.
М. Лейчик и др. считают, что совокупность терминов той
62
или иной области специальной (профессиональной)
деятельности лишь тогда становится терминологической
системой,
когда
подвергнется
целенаправленному
воздействию со стороны специалистов в плане её
унификации. Такую точку зрения вряд ли на наш взгляд
можно признать справедливой уже хотя бы потому, что,
если признать системность окружающего нас мира, а отказ
от этого означал бы в конечном счёте отказ от
диалектического
мировосприятия,
то
термины,
являющиеся знаками всех предметов и явлений этого мира,
не могут не быть системой. Можно говорить о целостности
системы, если исходить из выделимости данной
предметной области из понятийных систем более высокого
уровня обобщения.
Фундаментальная для общей теории систем
антиномия – «организм –среда» в области терминоведения
трансформируется в пару терминосистем, находящихся в
отношении рода и вида, либо части и целого.
В современной науке о языке продолжает
оставаться
актуальным
исследование
проблем
формирования и развития терминосистем языков
отдельных областей знаний и сфер деятельности
(Жирмундский, 1936; Серебренников, 1970; Туманян,
1985; Бондалетов 1987, Алексеева, 1988; Домашнев, 2001;
Крысин, 2002; Hoffmann, 1976; Löffler, 1994; Dittmar, 1997;
Veiht 2002), инвентаризации их терминалов.
В настоящее время не вызывает сомнения, что
формирование терминосистем предметно-специальных
языков происходит при участии как собственно
лингвистических факторов (Трофимов, 2000), так и
экстралингвистических (Липилина, 1998), роль которых
особенно велика в процессе формирования терминосистем,
относящихся к социальным сферам (Ковлакас, 2002;
Шишканова, 2003; Назаренко, 2005), Обширна тематика
63
работ по терминологии за последние десятилетия:
проблема сущности термина и его определение, вопросы
терминообразования, лексико-семантические процессы в
терминологии, упорядочение и стандартизация в
терминологии, отраслевая терминография.
Методология
лингвистического
исследования
термина практически следует традиционным методам
исследования слов (для однословных терминов) и
словосочетаний (для многословных терминов). При этом
различают грамматический (морфолого-синтаксический) и
семантический анализ терминов. Кроме того, к
лингвистическим аспектам уже не столько изучения,
сколько упорядочения и описания терминов добавляется
синтаксический аспект исследования определений, ибо за
единицу рассмотрения в сфере фиксации терминов, т. е.
различного рода словарях, принята, как известно,
словарная статья, содержащая совокупность термина и
определения.
Выявление связей термина не только с собственно
терминологической системой, но и со всей совокупностью
других языковых систем, позволяет обнаружить
многообразие форм его проявления, которые раскрывают
данный объект с различных сторон и в совокупности дают
наиболее полное и объективное представление о его
сущности. Ценность этих разработок и в закладывании
основ комплексного подхода к исследованию термина: и в
сфере функционирования (в синтагматическом аспекте) с
охватом различных функциональных стилей, среди
которых приоритетным остается язык науки, и в сфере
фиксации (в парадигматическом аспекте).
Разделяя в основном в трактовке термина позицию
сторонников этого направления можно предположить, что
дальнейшее развитие терминологических исследований и
обогащение новым содержанием терминоведения может
64
идти успешно лишь на путях проникновения в характер
взаимосвязи
сторон
объекта
исследования,
их
субординации. Совокупность многих сторон, образующих
термин, представляет целостную, органически связанную
систему. В этой системе не все отношения равнозначны, не
все находятся на одном уровне, одни имеют производный
характер, другие – определяющий, испытывая в то же
время на себе обратное воздействие. Способ связи сторон
друг с другом, их последовательность и субординация
представляют собой структуру этой системы. В ней одни
стороны
и
связи
выступают
как
случайные,
поверхностные, быстро исчезающие. Другие стороны и
связи внутренне присущи системе, выступают как
необходимые, устойчивые, повторяющиеся. Они и
составляют сущность системы, так как сущность есть
совокупность всех необходимых сторон и связей вещи,
взятых в их естественной взаимозависимости.
В заключении хотелось бы отметить, что термин
рассматривается языковедами на разных уровнях языка и в
разных аспектах: в синхронии и диахронии (Татаринов,
1996), функционально-семантическом (Канделаки, 1969,
1970, 1977; Котелова, 1976; Даниленко, 1977; Хасаншина,
2004), лексикографическом (Герд, 1981, 1986; Гринёв,
1982, 1990, 2005; Табанакова, 1999; Шелов, 1998),
коммуникативно-когнитивном
(Гринёв,
1990),
методологическом (Климовицкий, 1969).
Проблемам терминообразования посвящены работы
(Сергевнина, 1979; Алдошина, 1988; Циткина, 1988;
Михайлова, 1994; Анисимова, 2006). К терминологии
обращаются при формализации смысловой обработки
текста (Зайцева, 2003). Все это свидетельствует о
постоянно возрастающем интересе к изучению термина и
об актуальности исследований в области терминологии.
65
Литература
Авербух К.Я. Общая теория термина: комплексно-вариологический
подход: дисс. ... док. филол. наук: Иваново, 2005. – 324 c.
Винокур Г.О. О некоторых явлениях словообразования в русской
технической терминологии / Г.О. Винокур // История отечественного
терминоведения: классики терминоведения. – М., 1994. – C. 10.
Гринев С.В. Введение в терминоведение. – М., 1993. – 309 с.
Даниленко
В.П.
Лексико-семантические
и
грамматические
особенности слов-терминов // Исследования по русской терминологии.
– М., 1971. – С.7–67.
Котелова Н.З. К вопросу о специфике термина // Лингвистические
проблемы научно-технической терминологии. – М., 1970. – С.122 –
126.
Татаринов В.А. История отечественного тepминоведения. Классики
терминоведения: Очерк и хрестоматия. – М., 1994.
© Багана Ж., Таранова Е.Н., 2011
Ж. Багана,
Е.В. Хапилина
БелГУ, г. Белгород
К ВОПРОСУ ОБ ЭВОЛЮЦИИ
КОММУНИКАТИВНОЙ РОЛИ ЕВРОПЕЙСКИХ
ЯЗЫКОВ НА ТЕРРИТОРИИ БЫВШИХ
АФРИКАНСКИХ КОЛОНИЙ
Существование африканских вариантов европейских
языков (ЕЯ) является результатом экспорта на континент
языков бывших колоний. Включение их в новую языковую
и коммуникативную ситуацию делает необходимым
определение в ней их роли и статуса. В результате ряда
66
социально-исторических причин ЕЯ превратились на
территории Африки из инструмента колонизации и языков
колонизаторов
в
языки-посредники
между
многочисленными африканскими этносами и народами.
Вследствие некоторых региональных особенностей
функционирования на данной территории ЕЯ постепенно
превращаются в языки бытового общения. Но каким бы ни
был статус на территории континента, европейские языки,
как и любые языки мира, подвержены изменениям в
форме, содержании и выполняемых функциях.
Основными вопросами, рассматриваемыми в данной
статье, являются функции ЕЯ как языка-посредника и
языка бытового общения. Стоит отметить, что
использование ЕЯ в качестве языка-посредника не мешает
его распространению в качестве языка бытового общения.
На наш взгляд, это две стороны одного процесса –
укоренения и усиления позиций ЕЯ в африканских
странах.
В лингвистике язык-посредник определяется как
язык, использующийся для осуществления коммуникации
и взаимопонимания между сообществами с разными
языками. Таким образом, некоторые европейские языки в
полной мере могут считаться языками-посредниками в
Африке, используясь для обеспечения коммуникации
между представителями разных африканских стран.
Если рассматривать ЕЯ в рамках одного государства,
то он также является языком-посредником, т.к.
обеспечивает общение между многочисленными этносами,
говорящими на разных языках. В этом отношении его
функции совпадают с функциями в метрополии, так как
они там так же являются связующим звеном между
жителями различных регионов и в какой-то мере
выполняют функции языков-посредников [3, с. 97].
Посредничество ЕЯ на территории Африки можно
67
представить как внешнее и внутреннее. Под внутренним
посредничеством понимается объединение с помощью
европейских языков малых этнических сообществ внутри
одного
государственного
образования.
Внутренне
посредничество характеризует европейский язык как
дифференциальный признак внутри одной языковой
общности. Дифференциальный признак может вести к
появлению диалектов, и как следствие, к бытовому
использованию языка. Внешнее посредничество позволяет
носителю общаться с внешним миром, преодолевая
языковые барьеры. Между представителями одной
этнической группы внутренне посредничество может
перейти во внешнее, между представителями разных
этносов ЕЯ всегда будет выступать в качестве внешнего
посредника и не может быть заменен на какой-либо другой
[2, с. 63].
Внутреннее
посредничество
–
это
явление
качественного порядка, так как оно определяет ценность и
конкурентоспособность
языков
сообщества.
Использование ЕЯ в качестве внутреннего языкапосредника определяется также и политическими
причинами.
Описывая
ситуацию
на
территории
франкоязычной Африки, Ж. Багана отмечает, что
французский язык – идиома, этнически не маркированная;
его использование сглаживает противоречия внутри
страны [1, с. 94].
Внешнее посредничество чаще всего нейтрально. Его
основная цель состоит в преодолении непонимания и
облегчении процесса коммуникации. Независимо от того,
имеет ли место качественный аспект, он в любом случае
уступает функциональному аспекту языка-посредника.
Язык-посредник часто противопоставляется языку
бытового общения, понимаемому как «специфический,
свойственный определенному региону и неспособный
68
выполнять посреднические функции» [4, с. 121].
Невозможно полностью с этим согласиться, так как
случается, что языки, широко использующиеся в быту (в
семье, при общении с соседями), выполняют и
посреднические функции. С другой стороны, языкпосредник может перейти в разряд языков бытового
общения, если другой язык, имеющий более солидный
социальный статус, вытеснит его с этих позиций. Так,
крупные африканские языки-посредники (суахили,
лингала) в сравнении с европейским языком могут
рассматриваться как языки бытового общения. Язык
бытового общения сокращает дистанцию в общении,
делает коммуникацию более личной, тогда как языкпосредник
придает
ситуации
общения
больше
официальности. Язык бытового общения помогает
преодолеть не только языковые, но и социальные барьеры,
внося в общение простоту и легкость, чего не может
сделать язык-посредник.
Говоря об использовании ЕЯ в качестве средств
бытового общения африканского населения, ученыелингвисты задаются вопросом об их возможной
пиджинизации. Пиджин определяется как редуцированная
форма языка, служащая средством общения между
европейцами и местным населением. Отличительными
признаками пиджина являются упрощенный фонемный
состав и синтаксис, использование при общении
представителей различных социальных слоев, скудность и
однообразие лексического состава, окказиональное
использование. Пиджин предполагает, что в другой
ситуации общения коммуниканты говорят каждый на
своем языке.
Существует ли язык-посредник, который бы не
подвергся хоть в малой степени пиджинизации? Мы
склоны считать, что переход ЕЯ в сферу бытового
69
общения и пиджинизация – результат использования
данных языков в качестве посредников. С другой стороны,
это два разных процесса. Бытовое использование ЕЯ – это
перемена в коммуникативной значимости языка,
пиджинизация – изменения в структуре. Несомненно, в
период колонизации африканского континента на основе
ЕЯ образовались пиджины (в большей степени на базе
английского языка), но их следует отличать от
непосредственно
существующих
в
Африке
территориальных вариантов, которые сформировались под
влиянием
определенных
социолингвистических
и
культурных факторов. Функционирование ЕЯ в новых
социокультурных
условиях
лишь
придает
территориальную специфику, но не всегда имеет
следствием пиджинизацию. Следует учитывать, что с
момента
получения
независимости,
значительные
перемены произошли в образовании, в том числе и в
преподавании языков метрополий в учебных заведениях
африканских государств, повысилось материальное
благосостояние
граждан,
современные
технологии
обеспечивают доступ к языкам. Кроме того, хороший
уровень владения европейским языком и использование
его в быту часто свидетельствуют о социальном статусе
говорящего.
Согласно М. Моро, «вхождение языка в сферу
бытового
общения
–
процесс
одновременно
функциональный и формальный: язык увеличивает
количество носителей и выполняемых функций» [5, с.
152]. В целом, следует отметить, что ЕЯ прижились на
территории африканского континента. И так как изменения
– процесс естественный и неотъемлемый для языка, ЕЯ
продолжает адаптироваться к современным условиям,
интегрируясь в языковую и коммуникативную картину
африканских стран.
70
Литература
Багана Ж. Французский язык в Африке: проблемы интерференции
[Текст] / Ж. Багана. – М.: Наука, 2006. – 163 с.
Calvet L.-J. Les langues véhiculaires [Текст] / L.-J. Calvet. – Paris : P.U.F.,
1981.
Dubois J. Dictionnaire de linguistique et des sciences du langage [Текст] /
J. Dubois. – Paris, 1994. – 199 p.
Edema A.B. Étude lexico-sémantique des particularismes français du Zaïre
[Текст] : thèse de doctorat / A.B. Edema. – Université Paris III, 1998. – 180
p.
Moreau M.-L. Sociolinguistique. Concepts de base [Текст] / M.-L. Moreau.
– Liège, 1997. – 231 p.
© Багана Ж., Хапилина Е.В., 2011
Т.П. Ваганова
УрГПУ, г. Екатеринбург
СПОСОБЫ РЕАЛИЗАЦИИ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОГО
КОНЦЕПТА СМЕРТЬ (НА МАТЕРИАЛЕ ГАЗЕТ)
В последнее время в современной лингвистике
особую актуальность приобретает изучение такого понятия
как концепт, введенный С.А. Аскольдовым (1928). Под
концептом он понимал «мысленное образование, которое
замещает нам в процессе мысли неопределенное
множество предметов одного и тоже рода» [Аскольдов
1997: 269 – 270]. Д. С. Лихачев продолжает рассуждения
С.А. Аскольдова, не совсем разделяя его мнение и
предлагая свою точку зрения на трактовку концепта.
Согласно Д. С. Лихачеву «концепт не непосредственно
возникает из значения слова, а является результатом
столкновения словарного значения слова с личным и
71
народным опытом человека» [Лихачев 1997: 281]. По Д. С.
Лихачеву, концепт не только заменяет значение слова, но и
расширяет его, вмещая в концепт предшествующий
языковой опыт человека.
На сегодняшний день можно выделить два
основных направления к пониманию концепта –
лингвокогнитивное и лингвокультурное. [Воркачев, 2002].
Эти два подхода не взаимоисключают, а дополняют друг
друга, хотя и акцентируют внимание на разных моментах:
лингвокультурология
рассматривает
концепт
как
«направление от культуры к индивидуальному сознанию»,
а концепт в лингвокогнитологии – это «направление от
индивидуального сознания к культуре» [Карасик 2002: 137
– 141].
Представители лингвокогнитивного направления
(Е. С. Кубрякова (1991); З. Д. Попова, И. А. Стернин (1999,
2000); Н. Ф. Алефиренко (1999); Н. Н. Болдырев (2001); А.
П. Бабушкин (1996); А. В. Кравченко (2001); С. Г.
Воркачев (2003) и др.), делают акцент на сущность
концепта как ментального образования, его динамику,
способы его вербального и невербального воплощения в
действительность.
С.Г. Воркачев
указывает,
что
«лингвокогнитологические
исследования
имеют
типологическую направленность и сфокусированы на
выявлении общих закономерностей в формировании
ментальных
представлений.
В
тенденции
они
ориентированы на семасиологический вектор: от смысла
(концепта) к языку (средствам его вербализации)»
[Воркачев 2003: 9].
Лингвокультурный подход к пониманию концепта
связан с именами таких ученых, как А. Вежбицкая [1999],
С.Г. Воркачев [2003], В.В. Воробьев [1997, 2008],
В.И. Карасик [2002], С.Х. Ляпин [1997], В.А. Маслова
72
[2001], В.П. Нерознак [1997, 2003], Ю.С. Степанов [1997] и
др.
С позиций лингвокультурного подхода концепт
выступает в роли лингвокультурного явления призванного
связать воедино культуру, язык и сознание. Основной
единицей лингвокультурного направления
является
лингвокультурный концепт. На современном этапе
развития лингвокультурологии оформилось несколько
точек зрения к трактовке лингвокультурного концепта.
Приведем некоторые из них.
Во-первых, в самом широком смысле в число
концептов включаются лексемы, значения которых
составляют
содержание
национального
языкового
сознания и формируют «наивную картину мира»
носителей языка. Совокупность таких концептов образует
концептосферу языка [Лихачев 1993; Вежбицкая 1999: 53,
291], в которой концентрируется культура нации. Вовторых, в более узком понимании к числу концептов
относят
семантические
образования,
отмеченные
лингвокультурной спецификой и тем или иным образом
характеризующие носителей определенной этнокультуры
[Степанов 1997: 40; Нерознак 1998: 80].
Обладая свойством отправления к «невидимому
миру»
высоко
духовных
ценностей
концептам
присваиваются различные статусы от «культурных
концептов» (Ю. С. Степанов, 1997), лингвокультурем (В.
В. Воробьев, 1997), «мировоззренческих концептов» (Н. Д.
Арутюнова, 1991) до «экзистенционально значимых имен»
(Л. О. Чернейко 1997). Таким образом, объектом
лингвокультурологического исследования являются лишь
те семантические образования, которые выступают в роли
ключевых для понимания национального менталитета как
своеобразного отношения к миру его носителей.
Примерами
служат
лингвокультурологические
73
исследования концептов «счастье» и «любовь» (С. Г.
Воркачев, 2001, 2007), «вера» (Ю. С. Степанов, 1997) и
другие, которые, по мнению С. Г. Воркачева, являются
«ментальными сущностями высокой или предельной
степени абстрактности» [Воркачев 2001: 70].
В
настоящей
статье
мы
рассмотрим
лингвокультурный концепт смерть, который тоже входит
в круг универсальных, базисных концептов.
О смерти в качестве одного из знаменательных
событий жизни существует большое количество как
отечественной, так и зарубежной научной литературы.
Проанализировав имеющуюся литературу по данной теме,
можно выделить несколько причин, способствующих
неугасаемому интересу к исследованию проблемы:
1) Желание постичь и научно обосновать природу
непостижимого явления;
2) Желание получить «психологическую защиту» от
смерти, для того, чтобы преодолеть страх;
3) Желание постичь момент смерти и продевать
жизнь насколько возможно;
4) Желание когда-нибудь «победить» смерть, иметь
возможность управлять ею и др.
Концепт смерти существует абсолютно во всех
культурах и предстает одним из основных в
концептосфере и национальном сознании их носителей.
В данной статье лингвокультурный концепт смерть
рассматривается
на
материале
газетных
статей,
посвященных трагическим событиям в Японии.
Можно выделить различные виды смерти: смерть от
переутомления, разрушение чего-либо, радиоактивный
конец света, холокост, насильственная смерть (т.е.
убийство), погибнуть в результате стихии, совершить
самоубийство.
Авария, произошедшая в середине марта 2011 в
74
Японии, привела к чудовищным стихийным бедствиям
(землетрясение и цунами). Ликвидаторы аварии на АЭС
«Фукусима-2» «жалуются на проблемы со сном, и боятся
умереть от депрессии и смерти от переутомления», после
аварии на АЭС полицейские занялись поиском погибших
«в запретную зону посещали полицейские отряды, которые
искали погибших» (АиФ). Для того чтобы «захоронить»
АЭС «Фукусима-2» руководство ТЕСРО заявило, что
необходимо «возвести над АЭС защитный саркофаг»
(АиФ); совершить самоубийство – «президент компании
Масатака Симидзу мог заболеть…и даже совершить
самоубийство» (АиФ).
Силы
природы
наделяются
человеческими
качествами, т.е. они могут убивать «...the massive
earthquake killed three people...», «…a 46-year-old-man had
died after hitting his head following the quake...», разрушать
«…a landslide that destroyed houses...», «...the wave which
destroyed
whole
towns...»,
«…стихия
полностью
уничтожила несколько населенных пунктов…», «…город
Сендай полностью уничтоженный цунами…»; может
уничтожить
полностью
или
частично
какую-л.
национальную, этническую группу как таковую «...a
climatic disaster will make “genocide and ethnic cleansing”...»;
дальнейшее использование и эксперименты с плутонием и
ураном могут привести к концу света «...the world will be
plunged into a radioactive End of Days that only cockroaches
will survive...»; несмотря на все усилия японских
пожарных, люди которых они спасли, позже умерли в
больнице «…one of the rescued individuals died later in
hospital…» (The Daily Telegraph, АиФ).
Отношение к смерти является одной из главнейшее
проблемы в жизни человека. В данной статье была сделана
попытка дать общее представлении об отношении к смерти
русских и англичан на материале СМИ.
75
Литература
Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // ИАН СЛЯ. 1993. Т.52,
№1. С. 3 – 9.
Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт:
становление антропоцентрической парадигмы в языкознании //
Филологические науки. 2001. №1. С. 64-72.
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 3-е, испр.
и доп. – М.: Академический Проект, 2004. – 992 с.
Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории
словесности к структуре текста. Антология. М., 1997. – С. 267-279.
Нерознак В.П. От концепта к слову: к проблеме филологического
концептуализма // Вопросы филологии и методики преподавания
иностранных языков. Омск, 1998. – С.80 – 85.
Воркачев С.Г. Сопоставительная этносемантика телеономных
концептов: любовь и счастье (русско-английские параллели):
монография / С.Г.Воркачев. – Волгоград, Перемена, 2003. – 151с.
Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М.,
1999.
© Ваганова Т.П., 2011
Е.Л. Гончукова
БелГУ, Белгород
ЛЕКСИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ФРАНКОФОНИИ
Франкофония представляет собой международную
организацию сотрудничества франкоязычных стран мира,
которая объединяет 56 членов, представляющих различные
государства или части государств мира, а также 14
наблюдателей.
Франкофония
служит
интересам
франкоязычных граждан и создает оптимальные условия
для их контактов и обмена информацией в различных
областях деятельности. При этом французский язык
76
каждого
государства
Франкофонии
имеет
свои
специфические особенности на всех уровнях языка:
фонетическом,
грамматическом,
морфологическом,
лексическом
и
синтаксическом.
Такого
рода
отличительные черты,
по мнению Ж. Багана,
сформировались в ходе исторического развития разных
государств, а также в результате влияния языков соседних
стран и языков коренного населения [Багана, 2009: 2].
Наша работа посвящена рассмотрению лексических
особенностей французского языка в некоторых странах
Франкофонии (Бельгия, Швеция, Канада, а также
территориального варианта французского языка Африки).
Так, например, рассматривая французский язык в
Швейцарии, важно отметить его взаимодействие с другими
языками: немецким, французским, итальянским и
ретороманским. В.Т. Клоков пишет, что такое сочетание
национальных культур и языков оказывает значительное
влияние на французский язык Швейцарии [Клоков 2008:
31].
М.А.
Бородина
отмечает,
что
специфика
франкошвейцарской лексики часто определяется наличием
архаизмов. Например, в системе счета швейцарцы
сохраняют такие архаичные формы, как septante семьдесят, huitante - восемьдесят, nonante - девяносто,
которые во Франции вышли из употребления еще в ХVII в
[Бородина 1994: 23].
Также большую роль в разговорном французском
языке Швейцарии играют диалектизмы, например, un
tomberau во французском языке Швейцарии – это низкие
спортивные сани на деревянных полозьях, во французском
языке Фрнации – тачка; un vacherin в Швейцарии – вид
грюерского сыра, во Франции – меренговый торт; глагол
amasser в швейцарском варианте – распухать, во
французском – собирать.
77
Следует отметить, что немецкие заимствования
также играют большую роль во французском языке
Швейцарии. Например, Швейцарцы вместо французского
существительного une copine - подружка иногда
употребляют немецкое слово chatz, вместо французского
глагола attendre - ждать немецкий - warten, вместо
прилагательного attentif - внимательный - aufmerkasarn.
Во Французском языке Швейцарии широко
представлены неологизмы. Например, глагол baster
является альтернативой французского глагола céder уступать, un papet представляет собой густой суп или
картофельное пюре с луком и сосисками.
Таким
образом,
основными
лексическими
особенностями Швейцарии являются заимствования,
неологизмы, диалектизмы и архаизмы.
Специфическими же чертами французского языка в
Канаде, по мнению Л. Г. Ведениной, являются
консерватизм и архаичность. Ученый также отмечает, что
в результате взаимодействия с английским языком,
который так же как и французский является официальным,
в канадском варианте французского не мало англицизмов
[Веденина 1988: 179].
Так,
например,
практически
все
слои
франкоговорящего
населения
в
Канаде
вместо
французского слова les nouvelles - новости говорят news
[nju:z], вместо un travail - работа – job, вместо une action акция – stock. Тесное взаимодействие с США принесло во
французский язык Канады такие слова и выражения, как
service civil - управление, что на французском будет une
аdministration, bill - законопроект – на французском языке
un projet de loi, politicien - политик вместо французского
un homme politique [Реферовская 1972: 175].
Язык франкоканадцев богат архаизмами. Например,
вместо современного варианта une moitié и un milieu 78
половина, середина канадцы говорят mitan; современное
французское слово une doute - сомнение в канадском
варианте – une doutance; современное слово un coût - цена
представлено некоторыми архаичными формами, такими
как coutange, coutance, coutement. [Реферовская 1972: 84].
К неологизмам французского языка Канады можно
отнести такие слова, как une galerie – веранда или une
croisée – окно. Следует отметить, что есть ряд
неологизмов, появившихся в силу исторических или
культурных особенностей Канады. Такие слова ученые
(Е.А. Реферовская, Л.Г. Веденина) называют канадизмами,
примерами которых будут un lichage - лесть, un lessi - вода
для стирки белья, un lyreux, -euse - человек, надоедающий
своими ноющими разговорами и т.д.
Следовательно,
лексическими
особенностями
французского языка в Канаде является наличие в нем
заимствований, архаизмов, неологизмов и канадизмов.
Подробным изучением французского языка в
Бельгии занимается В.Т. Клоков. Ученый пишет, что
французский язык в современной Бельгии является одним
из трёх официальных языков на федеральном уровне и
представлен как в литературной, так и диалективной
разновидностях. [Клоков 2003: 19].
В бельгийском варианте французского языка
широко представлены архаизмы. Например, une athénée среднее учебное заведение вместо современного un collège,
или архаичное словосочетание mal commode – вместо
современного peu commode.
Французский язык Бельгии богат заимствованиями
из голландского и немецкого языков. Так например, une
drache в Бельгии – это сильный, внезапный дождь, тогда
как во Франции употребляют une averse; или же une
kermesse в бельгийском варианте – это ежегодная
праздничная ярмарки, которую во Франции обозначают
79
словом une foire.
Большое количество неологизмов также характерно
для французского языка Бельгии, например, une aubette –
газетный киоск, un bloque – зубрежка, un(-e) bloqueur (euse) – студент, который преуспевает в учебе.
Также
французский
язык
Бельгии
богат
бельгицизмами, словами, специфичными для французского
языка Бельгии. Например: décauser - говорить плохо о комлибо, une gosette - фруктовый пирожок, un renon расторжение договора о найме и другие.
Таким образом, мы видим, что лексические
особенности языка Бельгии представлены наличием
архаизмов, заимствований, неологизмов, и бельгицизмов.
Если для Бельгии, Канады и Швеции французский
язык является родным, то в Африке, как пишет Ж. Багана,
он считается иностранным, хотя и широко распространен.
Поэтому французский язык не может адекватно передать
африканскую мысль и выразить африканскую культуру
[Багана, 2008: 32].
Следовательно,
африканские
варианты
французского языка будут в большей степени отличаться
от стандартного. В частности, многие французские слова
расширили или сузили свое значение в африканском
варианте. Например, африканцы часто называют белую
женщину Madame, не зависимо от того, замужем она или
нет (расширение значения), в то время как во французском
языке Madame – это замужняя женщина; глагол manger,
кушать во французском языке, также расширяет свое
значение в африканском варианте понимается как - убить
кого-то, при помощи магии, elle l’a mangé - дословно: она
его съела.
Во французском языке африканских стран
встречаются и архаизмы, например, un magnat в значении
очень богатый мужчина (во французком устаревшее
80
значение - вельможа).
Важно отметить, что чаще всего в африканском
варианте
французского
языка
употребляются
просторечные слова и выражения, например, такие как
глагол saper – дорого и красиво одеваться, une bicoque –
дом, жилище, entre le zist et le zest – ни то, ни се и другие.
Что касается неологизмов, они также широко
представлены во французском языке стран Африки.
Например, un ziboulateur [афр. ziboula – открыть и фр.
Суффикс -teur] - ключ для откупоривания бутылок, une
gromologie – искусство говорить высокопарные слова, un
abacos/abakos – мужская куртка. Следует отметить, что в
африканском варианте французского языка много
неологизмов,
которые
появились
за
счет
словообразования, например week-ender – отдыхать, fauter
– ошибаться, misérer – жить в нищете и т.д.
Много заимствований пришло в африканский
вариант французского из английского языка. Например,
good jazz – хорошая музыка, job – работа и др. Важно
сказать, что в разных странах заимствования могут иметь
разные значения.
Мы видим, что лексические особенности
африканского варианта французского язык несколько
отличаются от европейских: наличие просторечных форм,
неологизмов, появившихся за счет словообразования,
расширение или сужение значения слов французского
языка. Но так же как и в европейских вариантов
отличается наличием неологизмов и заимствований.
Подводя
итог,
следует
отметить,
что
отличительными
особенностями
рассмотренных
вариантов французского языка в плане лексики можно
назвать большое количество архаизмов, неологизмов,
заимствований из контактирующих в пределах одной
страны языков с французским, а также таких неологизмов,
81
которые
отражают
исторические
и
культурные
особенности страны (бельгицизмы, канадизмы). Таким
образом, условия многоязычия, политическая, социальная
и культурная среда в странах Франкофонии объясняют их
лексические особенности французского языка.
Литература
Бородина М. А. Становление и функционирование многоязычия в
Швейцарии. // Лингвистическая карта Швейцарии. – Л., 1974. – С. 723.
Бородина М. А. , Кузьмич Н. Г. Лингвистическая ситуация в
Швейцарии и проблема языкового союза // Романо-германские языки и
диалекты единого ареала. – 1977. – С. 6-24.
Багана
Ж.
Судьба
европейского
языка
в
Африке.
Социолингвистические и лингвокультурологические особенности
французского языка в Конго. – Саратов: Изд-во Саратовского ун-та,
2003. – 192 с.
Багана Ж., Лангнер А.Н. Хапилина Е.В. Современная франкофония:
единство и разнообразие форм // Ведомости БелГУ. – 2010. – № 3. – С.
73-80.
Багана Ж. Французский язык в Африке – иностранный язык? //
Вестник РУДН. Сер. Вопросы образования: языки и специальность. –
2008. – №3. – С. 30-36.
Багана Ж. Территориальная специфика английских заимствований во
французском языке Африки // Вестник Российского университета
дружбы народов. Сер. Лингвистика. – 2006. – №8. – С. 47-51.
Веденина Л.Г. Особенности французского языка. – М.: Просвящение,
1988. – 238 с.
Клоков В.Т. Развитие и применение языкового права в Швейцарии //
Известия Саратовского университета. Новая серия. – Серия
Филология. Журналистика. – 2008 – Т. 9. – Вып. 1. – С. 30-35.
Клоков В.Т. Спецкурсы по романской филологии. – Саратов: Изд-во
Сарат. ун-та, 2003. – 128 с.
Реферовская Е.А. Французский язык в Канаде. – Л.: Наука, 1972. – 215
с.
© Гончукова Е.Л., 2011
82
Д.В. Езерова
МГУ, г. Москва
ОТРАЖАЯ ИДЕИ Э. ТОФФЛЕРА:
БЛОГИ И ТВИТТЕР В ИНФОРМАЦИОННОМ
ПРОСТРАНСТВЕ «ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ»
Информация, а точнее инфосфера – одна из самых
динамично развивающихся и особенно интересных сфер
жизни общества. За последние десятилетия мировые
коммуникационные и информационные системы в корне
сменили
свою
оперативную
модель.
В XXI веке
происходят те самые удивительные изменения, которые
неоднократно предсказывали социологи, в том числе и
известный
американский
социолог
и
футуролог
Э.Тоффлер. Достоверность его прогнозов поражает
воображение. И всё же, возможно ли предсказать, что в
действительности
ждет
в
ближайшем
будущем
современный мир, в котором ускорение стало нормой
жизни, а информация устаревает, едва успев стать
достоянием общественности? Над этим вопросом
задумываешься, читая трилогию Тоффлера «Футурошок»
(1970), «Третья волна» (1980) и «Метаморфозы власти»
(1990) – одну из самых впечатляющих научных работ о
будущем. Э.Тоффлер рассматривает все сферы жизни в их
сверхдинамичном развитии в последние 40 лет, проецируя
изменения в будущее. Динамику некоторых изменений он
затронул еще в «Футурошоке»1, но, наиболее широкий
анализ новой инфосферы мы находим в его книге «Третья
волна».
По всем признакам, современное западное общество
вступает в эпоху «Третьей волны»2. Наиболее сильно
Третья волна повлияла именно на информационную сферу
общества, во многом изменив модели обмена
83
информацией и породив новые типы источников
информации. Одним из заметных явлений в современном
информационном пространстве стал блоггинг и развитие
блогосферы. Темпы роста блоггинга и его диверсификация
превратили блог в новую информационную единицу
Третьей волны и сделали блогосферу одним из
воплощений нового информационного пространства.
Остановимся на основных характеристиках инфосферы
Третьей волны в контексте блоггинга.
Демассификация СМИ
Одной из наиболее интересных социальных
тенденций, отмеченных в «Третьей волне» Э.Тоффлера,
является демассификация общества. Сильнее всего она
проявляется в информационной сфере. Начальный этап
демассификации
СМИ
(фактически
новой
коммуникативной модели общества) по Тоффлеру стал
возможен благодаря дешевой прессе. Появление нового
бесплатного канала – блога, который каждый пользователь
может вести по своему усмотрению, ускорило этот процесс
и вывело его на новый уровень. Быстрый рост блогосферы
–
доказательство
социокультурного
и
даже
психологического
стремления
к
более
глубокой
индивидуализации, следствием которого и является
демассификация: «… мы видим разрушение массового
сознания
в
виде
вступившей
в
силу новой
коммуникационной
среды…
Это
демассификация
массового сознания» [Тоффлер. 2010. С. 402-403].
«Посты» на стандартных блогах и на Твиттере
становятся альтернативой традиционным СМИ. Блоги и
Твиттер сегментируют информационный поток на тысячи
элементов, становятся, как ни парадоксально это звучит,
демассифицированными СМИ, многочисленными и
невероятно разнообразными. Пользователь сам выбирает,
что ему читать. Информационный выбор осуществляется
84
не между ограниченным числом централизованных
источников (газеты, телеканалы, официальные сайты), а в
океане мнений, точек зрения, идей. Пользователь
подстраивает информационный поток под свои интересы,
«персонализирует» его.
Демассификация СМИ неизбежно приводит и к
глубокой сегментации аудитории. Рассмотрим пример:
телеканал общей направленности предоставляет пакет
разных телепередач для всех категорий зрителей. Для
узкоспециального
канала
(например,
СПОРТ, NationalGeographic и т.п.) вся аудитория делится
на две категории: люди, интересующиеся их тематикой и
следящие за их выпусками, и все остальные. У такого
канала по сравнению с многопрофильным каналом
аудитория меньше, зато она постоянна, так как привлекает
более узкую группу лиц, объединенных общими
интересами. Блог – это тоже своего рода канал, и таких
«каналов»
миллионы.
Аудитория
блогосферы
демассифицируется вместе с информационным потоком: с
формированием списка постоянно читаемых блогов у
пользователя формируется свой круг информационных
источников, откуда он получает информацию в
соответствии со своими интересами. Вот как описывал
Тоффлер подобные процессы: «Уже не массы людей
получают одну и ту же информацию, а небольшие группы
населения обмениваются созданными ими самими
образами…» [Тоффлер. 2010. С. 270].
Процесс демассификации СМИ, частью которого
является расширение блогосферы, порождает еще
несколько характерных особенностей современной
инфосферы, а именно: проблемы адаптации к
информационному потоку, фрагментацию информации,
феномен формирования информационного потока самими
85
пользователями и т.д. В блогосфере они также нашли свое
отражение. Рассмотрим некоторые из них.
Проблема избыточности информации
Одной из наиболее очевидных характеристик
информационного
пространства
Третьей
волны,
отразившихся в блогосфере, стал "парализующий избыток
информации"3 [Toffler. 1970. С. 263]. Обратимся к
некоторым
статистическим
данным.
По
разным
источникам, самым большим тиражом в мире выходит
японская газетаYomiuriShimbun. Ее тираж составляет
около
14
миллионов
экземпляров
[WorldAssociationofNewspapers.2005]. Следовательно, при
стопроцентных продажах, её прочитают, по меньшей мере,
четырнадцать миллионов человек. Это внушительное
число. Количество же активных блогов к 2010 году по
самым скромным оценкам составляет 450 миллионов, и это
число постоянно растет. Если еще в 2006 году каждый
день создавалось около 175 000 новых блогов, а в день
публиковалось 1,6 млн. постов, то теперь эти цифры
увеличились в несколько раз. Блогосфера становится
воплощением
тоффлеровской
«информационной
бомбы…[осыпающей] нас шрапнелью образов и в корне
[меняющей] восприятие нашего внутреннего мира, и наше
поведение» [Тоффлер. 2010. С. 257].
Проблемы
при
этом
возникают
вполне
«тоффлеровские». Блоги превращаются в мощный
неупорядоченный поток информации, который не всегда
можно воспользоваться и к которому не просто
адаптироваться: «идеи, верования и отношения, как
ракеты, врываются в наше сознание и внезапно исчезают в
никуда»[Тоффлер. 2010. С. 260]. Несмотря на всё
информационное многообразие, достоинства блогов как
источников информации склонны перетекать в недостатки.
Информационные «производители для себя»4
86
В «Третьей волне» Тоффлер так описал новую
тенденцию производства всего, в том числе и информации:
«Мы увидим, что граница между потребителем и
производителем все больше стирается, что все большее
значение приобретает «производитель для себя» [Тоффлер.
2010.
С.
417].
Появление
информационных
«производителей для себя» стало особенностью новой
инфосферы и нашло свое отражение в блоггинге. На
блогосфере информация производится индивидуально
самими пользователями «для себя» и своих постоянных
читателей (т.е. людьми для людей, а не ограниченным
кругом лиц, владеющими СМИ). Блогосфера превращается
в многогранную призму, некий преобразователь, фильтр,
через который проходит информационный поток, который
блоггеры формируют «по своему усмотрению».
Фрагментация информации
Фрагментация
информации,
характеристика
информационного
пространства,
предсказанная
Тоффлером еще в "Футурошоке", проявилась на
блогосфере сразу на нескольких уровнях. Чем выше
скорость информационного потока, тем быстрее
устаревает информация, и это является и признаком, и
следствием изменений в инфосфере Третьей волны. Как ни
парадоксально, но единственный способ разрешить
проблему быстрого устаревания информации – еще чаще
генерировать новую информацию. Логическим следствием
этого и стало появление микроблога Твиттер – сервиса,
позволявшего «постить» чаще и более мелкими
«порциями». Микроблог стал примером неизбежной
фрагментации информации и признаком расширения
информационного потока. «На личностном уровне нас
осаждают и ослепляют противоречивыми и не
относящимся к нам фрагментами образного ряда, которые
выбивают почву из-под ног наших старых идей, и
87
обстреливают нас разорванными, лишенными смысла
«клипами», мгновенными кадрами. По сути дела, мы
живем в клип-культуре» [Тоффлер. 2010. С. 271].
Блогосфера также становится частью этой «клипкультуры», еще одного характерного элемента развития
общества Третьей волны:
Блоги и шесть характеристик новых СМИ
Задолго до появления блоггинга Тоффлер в своей
книге «Метаморфозы власти»5 выделил шесть ключевых
характеристик нового поколения СМИ: интерактивность,
мобильность, обратимость, возможность взаимосвязи,
повсеместность, глобализация [Тоффлер. 2001. С. 435].
Эти характеристики в полной мере оказались
имманентными свойствами информационной сферы
«Третьей волны» в целом и блогосферы в частности.
Интерактивность блогов проявляется в том, что их
востребованность зависит от количества связей с другими
блогами, а точнее от количества постоянных читателей.
Чем больше блоггеров связаны между собой, тем лучше
функционирует
блогосфера,
тем
больше
новых
пользователей включается в процесс блоггинга. Блоггеры,
таким образом, реализуют совместную обработку
информационного потока на разных уровнях. Изменению
подверглись не только источники информации, но и сам
информационный поток. Это еще один пример смены
информационной
модели
Второй
волны
(немногие  многим) на модель Третьей
волны
(многие  многим и даже многие  немногим).
Под мобильностью Тоффлер понимал возможность
«передвигаясь, поддерживать связь, откуда угодно и куда
угодно» [Тоффлер. 2001. С. 437]. Блогосфера быстро
приспосабливается к требованиям аудитории в этом
контектсте: с момента создания микроблога Твиттера его
можно было обновлять через sms-сообщения, а теперь и
88
платформа Blogger.com позволяет аналогичным образом
вести блог с мобильного телефона без подключения к
Интернету.
Характеристика обратимости сближается
с
конвертируемостью,
т.е.
взаимобратимостью
информационных источников и форматов [Тоффлер. 2001.
С. 438]. Блогосфера, как информационная среда и
совокупность
источников
информации,
существует enmasse: ценность
блога
определяется
количеством связей с другими блогами. Информация на
блогосфере обрабатывается и конвертируется через
связанные между собой индивидуальные источники
информации.
Возможность взаимосвязи Тоффлер
описал
как возможность «присоединить устройства к огромному
множеству других приборов» [Тоффлер. 2001. С. 439].
Если мы заменим слова «приборы» и «устройства» на
слова «сервисы», «личные страницы», «форматы»,
«платформы»,
мы
увидим
принцип
синдикации
информации на блогосфере и на Твиттере. Одним из
новшеств стало объединение информации от разных
сервисов-источников – Твиттера, Facebook, StumbleUpon и
др. – в рамках одного блога. Виджеты этих сервисов
можно инкорпорировать прямо в блог. Информация
связывается и совмещается на разных уровнях,
транслируется с источника на источник. Блог становится
формой соединения информации из разных ресурсов.
Повсеместность распространения
новых
СМИ
касается, в первую очередь, их распространения в
развитых странах с высоким уровнем компьютеризации.
Например, в США, где 81% населения выходит в Интернет
ежедневно [U.S. CensusBureau. 2009] и где решается задача
покрытия всей страны беспроводным Интернетом,
89
блоггинг развит повсеместно, не говоря уже о Твиттере,
который в США бьет все рекорды популярности.
Глобализация (по Тоффлеру) – это возникновение
«глобальной по своим возможностям и сфере деятельности
инфраструктуры» [Тоффлер. 2001. С. 441]. Это применимо
и к новой инфосфере. Если мы посмотрим на блогосферу
не как на индивидуальные блоги-источники, а как на
единый информационный поток, то свойство глобальности
– это первое, что приходит на ум. И как социальная сеть, и
как информационный ресурс блогосфера глобальна.
Количественный взрыв блогов, наличие множества
жанров, стилей, использование блоггинга в бизнесе,
интеграция блогов в электронные версии традиционных
СМИ и даже просто зарплата [Penn. 2009], которую
получают профессиональные блоггеры, только доказывают
её глобальность. Блогосфера, таким образом, стала частью
нового поколения СМИ – «нервной системой планеты,
способной оперировать с неимоверно возросшим
количеством данных, информации и знаний, используя все
более быструю передачу и анализ сигналов» [Тоффлер.
2001 С. 441].
Таким образом, блогосфера, ее появление и
динамика
развития
стали
логичным
следствием
информационных процессов Третьей волны: «Она
[система Третьей волны] изготовляет свою образную
продукцию по специальным заказам и рассылает обычные
образы, идеи и символы группам населения, подобранным
в соответствии с каким-либо общим признаком,
определенным возрастным категориям, людям со сходной
профессией или близким образом жизни, этническим
группам» [Тоффлер. 2001. С. 424]. Блоги и Твиттер
диверсифицируют информационный поток, наделяя его
способностью
подстраиваться
под
потребителя
информации: «Новые средства массовой информации…
90
поставляют данные, образы и символы туда и сюда, от
одного к другому» [Тоффлер. 2001. С. 425], не
ограничиваясь
традиционными
рамками,
прежней
инфосферы. Это происходит на блогосфере не потому, что
это некий новый закон новых СМИ. За блогами стоят
конкретные личности. Если существование общества
невозможно без обмена информацией между людьми и
индивидуальной обработки этой информации, то также без
этого невозможно было бы и развитие блогосферы. Блоги
будут существовать в первую очередь в соответствии с
социальными законами, и это – имманентное свойство
инфосферы общества Третьей волны.
Литература
Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М.: АСТ, 2001.
Тоффлер Э. Третья волна. М.: АСТ, 2010.
Carvin A. (2006) What Exactly is a Blog, Anyway? Код доступа:
http://www.pbs.org/teachers/learning.now/2006/05/what_exactly_is_a_blog
_anyway.html 16.04.2011
Cyberjournalist.
(2006)
How Many Blogs Are There? Код
доступа:http://www.cyberjournalist.net/news/003674.php 16.04.2011
Hat Trick Associates. (2010) So how many blogs are there? Код доступа:
http://www.hattrickassociates.com/2010/02/how_many_blogs_2011_web_c
ontent/ 17.04.2011
Penn M. (2009). America's Newest Profession: Bloggers for Hire//
Microtrends/The Wall Street Journal. Код доступа: http://online.wsj.com/ar
ticle/SB124026415808636575.html 16.04.2011
Toffler A. Future Shock. NY: Random House, 1970.
U.S. Census Bureau. Online News Consumption, by Selected
Characteristics, 2011. Код доступа:http://www.census.gov/compendia/stata
b/2011/tables/11s1160.pdf 16.04.2011
World Association of Newspapers. (2005).World’s 100 Largest
Newspapers. Код доступа:http://www.wanpress.org/article2825.html 16.04.2011
91
1 На русском языке есть два перевода «Футурошок» и «Шок
Будущего».
2 «Человечество ждут резкие перемены. Оно стоит перед
глубочайшим социальным переворотом и творческой реорганизацией
всего времени. Не различая еще отчетливо этой потрясающей новой
цивилизации, мы с самого начала участвуем в ее строительстве. С этим
и связан основной смысл написания «Третьей волны». / Вплоть до
настоящего времени человечество пережило две огромных волны
перемен, и каждая из них, в основном, уничтожила более ранние
культуры или цивилизации и замещала их таким образом жизни,
который был непостижим для людей, живших ранее. Первая волны
перемен – сельскохозяйственная революция – потребовала
тысячелетий, чтобы изжить саму себя. Вторая волна – рост
промышленной цивилизации – заняла всего лишь 300 лет. Сегодня
история обнаруживает еще большее ускорение, и вполне вероятно, что
Третья волна пронесется через историю и завершится в течение
нескольких десятилетий», Э. Тоффлер. «Третья Волна», 36
3 Перевод мой.
4англ. “Prosumers”
5Англ. «Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge
of the 21st Century»
© Езерова Д.В., 2011
Д.Н. Еркова
БелГУ, г. Белгород
ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ
РАЗВИТИЯ ИСПАНСКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ
Если
русская
лингвистика
сыграла
роль
первопроходца в изучении фразеологии, то испанская
лингвистика обратилась к этой теме намного позже. Еще в
1950 Х. Касарес в своей работе «Введение в современную
лексикографию» впервые в испанской науке затронул
проблему фразеологических единиц. Но, к сожалению, до
92
начала 90-х годов
его исследование оставалось
единственным. В 1980 году свой вклад в развитие
испанской фразеологии внес А. Сулуага, а в 1985 С.
Карнеадо и А. Триста, исследования которых
основывались на работах русских и немецких ученых. Но в
Испании труды латиноамериканских фразеологов долгое
время оставались незамеченными.
Тем не менее, необходимо признать, что испанская
фразеология сумела извлечь выводы из пути, пройденного
другими языками, и в кратчайшие сроки оказаться в ряду
самых прогрессивных исследований фразеологии в
Европе. Доказательством этого служит целая плеяда
испанских фразеологов, которые своей активной научной
деятельностью доказали, что испанская фразеология
обладает завидным потенциалом.
Современная испанская фразеология имеет много
общего с русской фразеологией классического периода,
когда сам объект исследования вызывал много вопросов.
Но в отличие от того времени, испанская фразеология
опирается на современные исследования, что позволяет ей
прийти к тем же выводам в сжатые сроки.
В нашей работе мы обратимся к основным вехам
истории испанской фразеологии, краткой, но насыщенной,
отметим
основные
тенденции
развития
данной
дисциплины.
В испанистике вопросы фразеологии затрагивались
в ряде работ по грамматике, лексикологии и
лексикографии. Одним из основных критериев выделения
фразеологической единицы часто считалось отклонение от
языковой
нормы.
Однако,
существует
много
фразеологизмов, не имеющих каких-либо явных
отклонений, тем не менее они не перестают быть
таковыми, например, tomar el olivo [букв. «взять оливу»] в
значении «удрать»; levanter el codo [букв. «поднять
93
локоть»] в значении «пить запоем». Т. Грасиан в своей
работе по грамматике [Gracián 1946: 60] указывает, что
фразеологизмы
тесно
связаны
со
спецификой
определенного языка. Специфичность, непереводимость на
другие языки автор выдвигает в качестве основного или
дополнительного признака при определении ФЕ.
Необходимо отметить, что признак непереводимости не
может
быть
релевантным
при
определении
фразеологической единицы, так как под этот критерий
можно было бы подвести целый ряд грамматических
явлений, специфичных для данного языка. В таком случае,
толкование фразеологизма будет зависеть от того, на какой
язык
переводятся
такие
единицы.
Безусловно,
сравнительный критерий перевода часто помогает выявить
сущность тех или иных языковых явлений, но он не может
лежать в основе их определения, так как языковые явления
существуют объективно, независимо от сравнения одного
языка с другим.
Особый интерес среди теоретических работ в
области испанской фразеологии представляют собой
работа Х.Касареса, посвященная анализу устойчивых
словосочетаний [Casares 1950]. Критикуя традиционные
определения понятия modismo, locución и др., автор вносит
в них некоторые уточнения. Так, оборот locución (речение)
им определяется как «устойчивое сочетание двух или
более слов, обладающих функцией части речи и заранее
известным единым значением, которое не является
простой суммой нормальных значений компонентов»
[Касарес 1958: 224]. Х.Касарес предлагает подробную
характеристику основных типов устойчивых сочетаний,
проводит
грамматическую
классификацию
самого
обширного разряда ФЕ испанского языка – устойчивых
речений. Исследователь делит их на два больших класса:
знаменательные (conceptuales o significantes) и связочные
94
(conexivas). Первый класс состоит из одного или двух
знаменательных элементов, которые соотносятся с
существительными,
прилагательными,
наречиями,
глаголами, причастиями, например, sacar/salir canas verdes
[доводить, утомлять, доставать]. Ко второму классу
относятся
соединения
незнаменательных
словкомпонентов, выполняющих функцию служебных слов
(союзов и предлогов), например, con tal de [если], por
encima de [вопреки]. Вместе с тем очевидно, что в
предлагаемой классификации наблюдаются некоторые
противоречия: то учитывается только функциональная
сторона (в номинативных, адвербиальных), то только
формальная (в причастных речениях). Х. Касарес понимает
обороты (modismos) как сложные устойчивые выражения,
которые состоят не менее, чем из двух слов и отвечают
признакам
непереводимости,
неизменяемости,
метафоричности. Пословицы (refranes) и связочные
речения (locuciones conexivas) автор исключает из этой
группы устойчивых сочетаний. На наш взгляд, до Х.
Касареса в испанской фразеологии не было подобной
удачной попытки классифицировать состав испанских ФЕ.
Стремление исследователя дать взаимосвязанную картину
испанских устойчивых сочетаний, попытка упорядочить
терминологию является огромным шагом вперед в
разработке фразеологических проблем испанского языка.
Книга А. Сулуага, вышедшая в свет в 1980 году, в
каком-то смысле является продолжением работы Х.
Касареса, в котором автор предлагает переформулировать
некоторые аспекты. Опираясь на выводы немецких и
русских ученых, А. Сулуага делает огромный шаг вперед в
исследовании испанской фразеологии. Устойчивые
выражения
рассматриваются
им
как
результат
многочисленных повторов в диахронии языка. Как следует
из определения, фразеологическая концепция А. Сулуага
95
опирается на воспроизводимость фразеологической
единицы, которая ведет, по мнению автора, к устойчивости
выражения в определенной форме, исключая другие
возможные формы [Zuluaga 1980: 95]. Но такой подход не
раскрывает деноминативную функцию ФЕ, и, как
следствие, не ставится вопрос о характеристиках
фразеологического значения. Другими словами, такая
позиция автора представляет собой парадокс: с одной
стороны, признается семантическая и функциональная
эквивалентность между ФЕ и лексемой, но, с другой
стороны, не изучается денотативная природа ФЕ,
являющаяся точкой совпадения двух категорий.
Такое свойство ФЕ, как идиоматичность, А. Сулуага
в своей концепции представляет как семантическую черту,
свойственную некоторым лингвистическим устойчивым
конструкциям, чей смысл не вытекает из значений
составляющих их элементов [Zuluaga 1980: 122]. Как
видно из определения, устойчивость рассматривается как
первоочередной признак: «toda expresión idiomática es fija»
[любое идиоматическое выражение является устойчивым]
[Zuluaga 1980: 124]. Такая точка зрения не учитывает
определяющее значение фразеологической единицы,
созданной
для
наименования
абстрактного
или
конкретного объекта реальности, что невозможно передать
с помощью простой лексемы. Все вышеизложенное
заставляет усомниться в том, что устойчивость является
определяющим признаком фразеологизма.
Опираясь на указанные признаки, автор предлагает
следующую классификацию ФЕ:
- combinación fraseológica fija no idiomáticа
[неидиоматическое
устойчивое
фразеологическое
сочетание], другими словами, не имеющее никакой
семантической
особенности,
связанной
с
идиоматичностью;
96
combinación
fraseológica
semiidiomática
[полуидиоматическое фразеологическое сочетание] –
наличие метафорического или метонимического значения;
combinación
fraseológica
idiomática
[идиоматическое
фразеологическое
сочетание]
–
устойчивое выражение, в котором хотя бы один элемент
лишен семантической самостоятельности.
В последней группе А. Сулуага выделяет несколько
подтипов:
- UFs mixtas [смешенные ФЕ] – только части ФЕ
свойственна идиоматичность (например, prensa amarilla –
«желтая пресса»);
UFs
idiomáticas
con
elemеntos
únicos
[идиоматические ФЕ с необычными элементами] –
например, dar en el quid – «попасть в точку»;
- UFs con anomalías estructurales [ФЕ со
структурными аномалиями] – различные грамматические
аномалии, например, ojos vistas – «очевидно, открыто»;
- UFs con elementos metalingüísticos [ФЕ с
металингвистическими элементами] – речь идет о
включениях
глагольных
форм
в
значении
существительных или о замене слов числом букв, которые
они содержат, например, más vale un toma que dos te daré –
«лучше синица в руках, чем журавль в небе»;
- UFs idiomáticas estructuramente regulares
[идиоматические ФЕ с правильной структурой] – у таких
выражений существует литературный омофон, например,
tomar el pelo – «подшучивать, разыгрывать», дословно
«взять волосы».
Вклад А. Сулуага в испанскую фразеологию не
вызывает сомнения, его работа объединила различные
фразеологические традиции и определила дальнее
развитие дисциплины в испанистике.
Кубинский исследователь А.М. Триста Перес в
97
своей работе «La fraseología y la fraseografía», Estudios de
fraseología y fraseografía del español actual [Tristá Pérez
1998] опиралась на принципы русской фразеологии при
описании фразеологии испанского языка. В своей работе
автор выделила два типа устойчивых оборотов, исходя из
их внутренней структуры:
- фразеологизмы, в чью внутреннюю структуру
включен определяющий элемент, имеющий семантический
или лексический характер. Речь идет о разнородных
единицах, например, содержащих в своем составе слова,
вышедшие из употребления вне данного фразеологизма,
например, hacer el paripé – «симулировать», или
звукоподражательные элементы, например, estar en un tris
– «быть на волоске».
- фразеологизмы, в чьей внутренней структуре нет
определяющего элемента. Фразеологическая единица
имеет литературный омонимичный аналог, от которого
отличается метафоричностью и устойчивостью, например,
caballo blanco [букв. «белая лошадь», человек,
вкладывающий деньги в сомнительные предприятия]
[Corpas 1996: 46-50].
Следует отметить, что, по мнению А.М. Триста
Перес, фразеологии свойственны такие тенденции как,
узкая концепция, согласно которой фразеологические
единицы – это устойчивые сочетания, эквивалентные по
своей структуре синтагме, и широкая концепция,
включающая в область фразеологии устойчивые сочетания
слов с синтагматической или фразовой структурой.
Другими словами, к ней относятся как самые простые
устойчивые сочетания, например, mosquita muerta
[скромник, тихоня], так и сложные, такие как, поговорки и
пословицы, например, muchas manos en un plato, siempre
tocan a rebato [когда все берутся за одно дело, у них ничего
не получается]. [Tristá Perez 1998]
98
Г. Корпас Пастор в своей работе Manual de la
fraseología española, вышедшей в свет в 1996 году,
обращается к таким вопросам, как границы фразеологии,
выбор общего термина и характеристик объекта
исследования. Автор определяет фразеологизм, как
лексическую единицу, состоящую из двух слов и более, но
чья внешняя граница находится на уровне сложного
предложения [Corpas 1996: 20]. Как следует из
определения, Г. Корпас Пастор разделяет широкую
концепцию фразеологии и относит к понятию
«фразеологизм» как коллокации и речевые обороты, так и
поговорки, цитаты и формулы повседневного общения.
При этом важно помнить, что устойчивость ФЕ автор
рассматривает как относительную характеристику, так как
многие устойчивые сочетания предполагают некоторую
вариативность своих компонентов, не приводящую к
изменению смысла ФЕ.
Невозможно не отметить критическое отношение
исследователя
к
предыдущим
классификациям,
неспособным, по ее мнению, отразить все богатство
испанской фразеологии. Поэтому в качестве основы
собственной классификации ФЕ исследователь предлагает
сочетание критерия высказывания, или речевого акта, и
критерия устойчивости в норме, в системе или в речи
[Corpas 1996: 34], причем под высказыванием понимается
«una unidad de comunicación mínima, producto de un acto de
habla, que corresponde generalmente a una oración simple o
compuesta, pero que también puede constar de un sintagma o
una palabra» [минимальная коммуникативная единица,
продукт речевого акта, соответствующий простому или
сложному предложению, которое в то же время может
состоять и из одной синтагмы или одного слова] [Там же:
51]. По этому критерию Г. Корпас Пастор выделяет две
группы фразеологических единиц: ФЕ, представляющие
99
собой цельное высказывание, и ФЕ, не представляющие
цельного высказывания, которые эквивалентны синтагме и
в предложении комбинируются с другими единицами
языка. Не вызывает сомнения, что работа Г. Корпас Пастор
представляет
собой
фундаментальную
работу
в
испанистике, затронувшую как общие проблемы
фразеологии, так частные, такие как коллокации и
формулы повседневного общения.
Годом позже, в 1997, вышла книга Руис Гурильо
Aspectos de fraseología teórica española, посвященная
теоретическим вопросам испанской фразеологии в рамках
когнитивной лингвистики [Ruiz Gurillo 1988]. Автор
рассматривает фразеологию на стыке различных
дисциплин, но в то же время, признает ее
самостоятельность. Руис Гурильо придерживается узкой
концепции фразеологии, то есть, не включает в понятие
ФЕ пословицы, поговорки, крылатые выражения и
прагматические формулы. Такой подход полностью
соответствует поставленным целям, поскольку позволяет
максимально подробно рассмотреть определяющие
характеристики ФЕ и представить их общую систему. По
мнению автора, необходимо различать фразеологические и
синтагматические единства, представляющие собой
сложные конструкции, в которых вербальный компонент
является носителем грамматических показателей, а
номинальный
несет
лексическую
нагрузку
всей
конструкции. Проведя сравнительный анализ трех базовых
классификаций ФЕ, созданных Х.Касаресом, А.Сулуагой и
Г.Корпас Пастор, Руис Гурильо предлагает собственную
классификацию
на
основе
категориального
и
прагматического критериев, которая представляется нам
наиболее удачной:
1) номинативные ФЕ;
2) адъективные ФЕ;
100
3) глагольные ФЕ;
4) адвербиальные ФЕ;
5) маркирующие ФЕ;
6) предложные ФЕ;
7) периоды или предложения.
Рассмотрев
вышеизложенные
теоретические
концепции, мы пришли к заключению, что в испанистике
фразеология
сформировалась
как
самостоятельная
дисциплина и активно развивается, доказательством чего
служит появление новых исследований (Corpas Pastor
2003, Penadés 2005). Но, приходится признать, что
теоритические
основы
испанской
фразеологии
значительно не изменились за последние 15 лет, все еще
остаются нерешенными некоторые вопросы, например,
изучение семантических характеристик ФЕ, использование
фразеологизмов в речи и др.
Литература
Касарес Х. Введение в современную лексикографию /Пер. с
испанского Н.Д. Арутюновой. – М.: Изд. иностр. лит., 1958. – 354 c.
Gracían T. Enciclopedia gramatical del idioma castellano. Buenos Aires:
Claridad, 1946. – 279 р.
Casares J. Introducción a la lexicografía moderna. Madrid: CSIC, 1950. –
354 р.
Zuluaga A. Introducción al estudio de las expresiones fijas. Frankfurt am
Main: Peter Lang, 1980. – 260 р.
Tristá Pérez A. M. «La fraseología y la fraseografía», Estudios de
fraseología y fraseografía del español actual, vol. 6, Madrid: Vervuert Iberoamericana, 1998., – 314 р.
© Еркова Д.Н., 2011
101
А.Н.Кочетков,
НГЛУ, г. Нижний Новгород
СТРОЕВЫЕ ЧЕРТЫ И
КЛЮЧЕВЫЕ ЦЕННОСТИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
КАК ПРОБЛЕМА МЕЖКУЛЬТУРНОЙ
КОММУНИКАЦИИ
(на примере англоязычных переводов М.М.Бахтина)
В практике переводческой деятельности давно
стало
принятым
разграничивать
собственно
прагматические и теоретические аспекты переводческой
деятельности, то, что представляется важным и
интересным для теоретиков, имеет весьма малое
отношение к практике, оказывается иррелевантным для
неё – так обыкновенно считают, полагая, что цель
перевода обусловлена «требованием заказчика» - извлечь
именно ту информацию, которая требуется, пренебрегая
целым текста. Понятно, что не всегда это так, но важно
ещё и другое: тот перевод, который представляется нам
адекватным, может совсем и не являться таковым. Можно
даже утверждать, что переводческая практика почти всегда
представляет собой проблему или ряд проблем, стратегии
решения которых обусловлены самой
природой
переводимого текста.
В аспекте поставленной проблемы начало нового
десятилетия
принесло
по
крайней
мере
одно
положительное явление – отсутствие как доминирования
какого-либо научного подхода к тексту, так и в целом
иерархизации
интерпретационных
систем.
Сама
относительная ценность существующих интерпретаций
текста может быть убедительно продемонстрирована как в
неприложимости одних и тех же методик, ведущих к
«пониманию»,
к
материалу,
условно
говоря,
102
«реалистического» произведения и постмодернистского,
так и в непосредственно ощущаемой «неполноте»
результата как непроявленности в анализе смысла целого
при любом подходе – от биографического до
деконструктивистского.
Такое положение, характерное в целом для
кризисного состояния научного знания, может само по
себе
обладать
и
некоторой
стабильностью
и
плодотворностью: способствовать поиску и выработке
новых стратегий филологического анализа текста. В то же
время, в том виде практической деятельности, где
необходимо добиться максимально возможного понимания
текста, - в процессе художественного перевода, комбинирование всех возможных подходов, по-видимому,
является средством поставленной цели. В то же время
актуальное понимание иноязычного текста (например,
студентами
на
занятиях
по интерпретации)
и
художественный перевод как максимально доступная
степень понимания представляют различные по структуре
комплексы интерпретационных подходов. В первом случае
понимание обеспечивается, по-видимому, строевыми
чертами текста, обеспечивающими «универсальность»
восприятия, во втором - рецепция текста переводчиком
проявляет смысловые структуры, встраивающие текст в
контекст культуры. Понятно, что интерпретационные
техники совпадают как в своей цели – адекватность
понимания, так и в объекте – художественный текст как
целое - и это предполагает идентичность восприятия
«костяка смысла» текста или его смыслового ядра. Но
безусловно и то, что обозначенные два уровня восприятия
различно репрезентируют систему смыслов текста как
проблему понимания.
Обращаясь к проблеме ценностей русской
культуры, мы должны вспомнить о том, что в течение
103
последнего тысячелетия это была культура христианская, и
таковой, по ходам философской и этической мысли, по
приёмам формирования текста, по образности она и
оставалась до совсем недавнего времени. Даже советская
эпоха развития не смогла отменить сложившийся веками
дискурс, радикально изменить ценностную систему,
поменять
метафорическое
обличье
не
только
художественных, но и публицистических текстов.
В этих заметках мне бы хотелось обратить
внимание на некоторые ключевые строевые черты
культуры, которые скрыто определяют удачу или неявную
неудачу перевода не только художественных, но и
философских текстов. Так, ключевым понятием для
русской
культуры
является
идея
логосности,
разработанная в трудах ряда русских учёных 19-20 веков,
скрыто встроенная в весь текст культуры нашего времени.
Идея логосности так или иначе сохраняет своё значение и
в атеистическую эпоху развития – не демонстрируя своей
связи с идеей троичности, проблемой эпистемологичности
художественного текста, она тем не менее является
конституирующей для работ такого замечательного
философа
20
столетия,
как
М.М.Бахтин.
В
многочисленных переводах Бахтина, взрыв интереса к
творчеству которого западный мир пережил в начале 80-х
годов 20 века, термин «слово» является ключевым, восходя
к традиционному русскому логосу, но в работах
англоязычных переводчиков этот основной термин
переводится как дискурс, что не разрушает, по видимости,
смысл текста как целого, но полностью искажает
внутренние «архитектонические» связи, столь важные, по
Бахтину. Таким образом, американский читатель, исследуя
философию Бахтина, имеет дело с системным искажением
смысла, которое легко может быть обнаружено при
внимании к разъясняющему контексту культуры.
104
Разумеется, данный пример не настолько
характерен,
как
непонимание
христианских
(и
антихристианских) по сакральному смыслу действий,
которые мы находим в русской культуре: так, не понятны
часто оказываются евхаристические моменты, связанные с
едой и питьём, когда хлеб и вино оказываются не деталями
быта, но проводниками идеи возможного духовного
преображения героев. (См. подробнее об этом в нашей
статье
«Художественный
перевод:
диалог
или
интерференция культур?» в сб.: Поиск смысла. Нижний
Новгород, 1994, с. 95-119).
© Кочетков А.Н., 2011
Я.Ю. Кравец
БелГУ, г. Белгород
ПОНЯТИЕ НОМИНАЦИЯ И ЕЁ
ОБЪЕКТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Для современной науки большой интерес
представляют проблемы языковой номинации, где
перекрещиваются как собственно лингвистические
направления, так и относящиеся к смежным с
языкознанием областям.
Чтобы
выполнять
свои
функции
–
коммуникативную, номинативную, гносеологическую,
эмотивную и др. – язык беспрерывно должен
совершенствовать и преумножать средства именования.
Явление номинации теснейшим образом связано с
практической деятельностью людей. Номинативные
единицы создаются в процессе познания окружающей
среды. Человек осваивает новые реалии, образует новые
105
понятия, заменяет конкретное абстрактным, созерцание
понятием, многое одним.
Номинативные единицы
составляют непременное условие общения людей.
Термин «номинация» употребляется в следующих
основных значениях: 1) называние, обозначение как
процесс и явление; 2) наименование, название, имя и 3)
назывная функция языковых знаков и языка в целом
[Павел 1983: 17].
Главное содержание процесса и явления номинации
по-разному истолковывается учёными. Под номинацией
В. Матезиус, один из основателей функциональной
языковой теории номинации, понимает фиксирование
избранных явлений действительности при помощи
языковых средств, т.е. употребление, выбор готовых
наименований [Матезиус 1967: 228-238]. По определению
В.И.Безрукова, номинация - единично-индивидуальный
акт закрепления в сознании отражённого предмета в виде
его имени [Безруков 1975: 20].При выражении мыслей
говорящий не только выбирает подходящие названия,
известные языковой системе, но и по необходимости он
создаёт и новые единицы. Поэтому акт обозначения в
равной мере предполагает как употребление при
коммуникации наличествующих в языке номинативных
знаков, так и процесс создания новых названий.
Однако современная лингвистика пришла к выводу,
что при номинации окружающей действительности нет
случайных ассоциаций, что выбор признака для
наименования зависит от многих экстралингвистических
причин: мировоззрения человека, его культурных
установок, ценностей, целей, которые можно достичь при
выборе именно этого имени.
Поскольку лингвисты ещё не пришли всё же к
единому мнению в том, что касается сущности явления и
процесса номинации, а также единиц обозначения и др., то
106
до сих пор предмет ономасиологии не совсем ясно
определён. Ономасиология в качестве самостоятельной
лингвистической области изучения слов как средств
обозначения со своим предметом и методами исследования
оформилась лишь в XX-м веке. Её становление
связывается с работами. Вайсгербера, В. фон Вартбурга,
Ф. Дорнзайфа, Б. Кварди, А. Цаунера.
Автор термина ономасиология (ср. греч. onomasia
«наименование»), А. Цунер принял за исходную точку
ономасиологического направления понятие с целью
установить, какие наименования имеются в языке этого
понятия [цит. по: Гак 1966:28]. Именно в таком плане чаще
всего
исследовались
номинативные
средства
в
последующие
десятилетия.
«Ономасиологическим
подходом к исследованию языка является тот, который
рассматривает
содержательную
сторону
языковой
единицы с не точки зрения формирования её
внутрисистемных значимостей, а с точки зрения
предметной направленности, т.е. соотнесённость языковой
единицы с внеязыковым предметным рядом как средства
обозначения, именования последнего» [Кубрякова 2000:
346].
При
подобном
подходе
ономасиология
рассматривается как раздел лексикологии.
Новую науку ономасиологию противопоставляли
семасиологии (ср. греч. semasia «значение»), которая
напротив за
исходное принимает слово. Языковеды
считают, что ономасиология является «частной областью
семасиологии и подчинена ей» [Заонегин 1969: 84]. В
словаре О.С. Ахмановой ономасиология определяется как
1) «раздел семасиологии» и 2) «как наука об обозначении,
названии,
номинации»
[Ахманова
1969:
288].
Действительно многие понятия теории номинации тесно
соприкасаются с общими категориями семасиологии
(мотивированнность и немотивированность слова, простое
107
и сложное обозначение и др.) проявляются при
именовании понятий [Гак 1977: 8]. Сам принцип
номинации - категория семантическая [Блинова 1972:99].
Развитие
теории
номинации,
созданной
в
отечественной лингвистике в 70-80гг., было связано,
прежде всего, с задачей объяснения пути от вещи к её
обозначению, к наречению отдельных фрагментов
реального мира. В 1977 году вышла фундаментальная
работа в объёме двух книг по языковой номинации и
видам наименований. В ней приняли участие Б.А.
Серебренников, А.А. Уфимцева, В.Г. Гак, Г.В.
Колшанский и др. лингвисты. В работах был поставлен
вопрос о том, может ли рассматриваться как номинация
обозначение следующих элементов действительности:
качеств, отношений, процессов, действий, выражение
психических состояний, чувств, переживаний говорящего
в момент речи. Сегодня этот вопрос наука решает
положительно.
Именно в рамках теории номинации отечественные
учёные пришли к выводу о необходимости при разработке
проблем номинации учёта таких факторов, как опыт,
лингвистическая техника, роль человека и общества,
взаимоотношения языка и мышления, языка и культуры с
окружающей действительностью [Серебренников 1977:
147-159].
Действительно,
наименование
предмета
происходит
через
познание
его
свойств,
его
функционального назначения, его полезности для
общества или отсутствия таковой. Цикл познания
начинается с предмета и кончается предметом («вещь –
деятельность – слово - деятельность - вещь»).
Применительно к результатам объективации реальной
действительности, которые находят своё прямое
отражение в лексических наименованиях, первая фраза
познания «вещь-деятельность-слово», по мнению А.А.
108
Уфимцевой, соответствует результату перцептивного акта,
формирующего
прямое
номинативное
значение
лексических единиц. Что касается второй фазы
познавательного цикла - «слово – деятельность - вещь», то
она соответствует в языковой деятельности акту
конкретизации обобщённого (виртуального) значения
слова, его семантическому развёртыванию в речи
[Уфимцева 1977: 8,9]. Словесный знак, таким образом,
является когнитивной единицей языковой системы, в
котором запечатлён «переход» действительности в
мышление, то есть в форму знания, отражая одновременно
ступеньки познания. Другими словами, жизненный опыт
человека, полученный в процессе неоднократного
знакомства с предметами, ведёт к знанию предмета и к
образованию в сознании человека «инвариантного образа
предмета» [Серебренников 1977: 150]. Инвариантный
образ как элемент человеческой речи выражается
звуковым комплексом, выбор которого является чисто
лингвистическим
приёмом.
По
мнению
Б.А.
Серебренникова, данный выбор не приносит нового в
познание предмета, так как его свойства, по крайней мере,
существенные свойства, познаны человеком в результате
жизненного опыта. Роль отдельного индивида проявляется
в том, что любая инновация в языке – создание нового
слова, формы, словосочетаний новой синтаксической
конструкции – представляет собой индивидуальный
речевой акт.
Однако судьба созданного зависит от
общества, которое либо принимает и распространяет
новое, либо отвергает его. «Общество создаёт известный
конвенционализм в употреблении слов, в результате чего
слово получает определённое место в лексической системе
языка, приобретает определённую стилистическую
окраску» [там же: 153].
Рассматривая слово с точки зрения языковой техники,
109
лингвисты пишут о том, что чаще всего выбор признака в
качестве основы наименования не зависит от каких-либо
внешних условий и является результатом чисто случайных
ассоциаций. Р.А. Будагов писал, что « выявление тех или
иных факторов общественной, исторической или
культурной обусловленности отдельных языковых явлений
или даже языка в целом, предполагает, что язык
социально-детерминирован
не
под
воздействием
отдельных экстралингвистических факторов, но самой
природой, своими функциями, своим назначением в
обществе» [Будагов 1971: 4]. Как считает Ю.С. Степанов,
именование в культуре - добавим – и в языке, не случайно:
«Язык направляет людей в именованиях, присоединяя
наименование к самым глубинным пластам культуры
[Степанов 1997:62,68]. Л.И. Анохина поддерживает эту
мысль. В частности она пишет, что «национальный склад
мышления
и
бытие
непрерывно
питаются
и
воспроизводятся особенным климатом, пейзажем, пищей,
языком и культурой» [Анохина 1997:19]. При творении
слова человек отражает в своём сознании окружающий
мир, в известной степени преображает, подстраивает его
под себя. В этом и проявляется менталистическая основа
номинации, связь языка, мышления и окружающей
действительности.
Различные стороны номинативной функции названий
изучались раньше и продолжают изучаться сегодня в
основном в пределах других разделов языкознания:
лексикологии, семасиологии
и словообразования.
Справедливо признание того факта, что ономасиология
имеет с данными теоретическими разделами самые тесные
связи. Основным связывающим звеном всех этих областей
служит слово. Ещё в тезисах пражской лингвистической
школы утверждается: «Теория языковой номинации –
слово». И далее: «Теория номинации частично анализирует
110
те же языковые явления, что и традиционное учение о
словообразовании…»
[Тезисы
1967:
22].
Но
словообразование – это лишь одна из разновидностей
способов номинации, одна из проявлений номинативной
деятельности языка. Конт актирование, взаимодействие и
взаимопроникновение ономасиологии с каждой из
упомянутых
выше
лингвистических
дисциплин
осуществляется и на базе других понятий (денотативное
значение, мотивированность и т.п.).
Однако в том, что касается вопросов, связанных с
процессами порождения названий, с их природой, а также
со
всей
номинативной
деятельностью
языка,
ономасиология
лишь
частично
соприкасается
с
лексикологией, семасиологией и словообразованием.
Наименование (в широком смысле) – результат сложных
процессов и взаимообусловленности элементов различного
характера: языкового, психологического, логического и др.
Акт номинации, состоящий из фиксирования в сознании
отображённых предметов посредством номинативных
единиц, теснейшим образом связан с познанием человеком
реального мира и с мыслительным процессом. Поэтому
явлением номинации интересуются не только лингвисты,
но и специалисты других областей знаний: философии,
психологии, логики, физиологии.
Итак, номинация представляет собой процесс
образования единиц, характеризующихся номинативной
ценностью, в котором участвуют три взаимосвязанных
компонента-фрагмент
действительности,
его
гносеологический образ и номинант (имя). Номинации
могут быть языковым, то есть относиться к языковой
системе, а могут быть речевыми, поскольку процесс
именования
связан
с
выполнением
языком
коммуникативной функции. Механизмы наименования в
языке и в речи различаются. Субъект речи является
111
активным участником актов номинации.
Литература
Анохина, Л.И. О специфике употребления слов со значением «мука»,
«тесто» в орловских говорах // Орловские говоры: проблемы изучения:
Сборник науч. трудов / Науч. ред. Т.В. Бахвалова. – Орел: Изд-во
Орлов. гос. ун-та, 1997.-С.19-23.
Ахманова, О.С. Очерки по общей и русской лексикологии.– М.:
Учпедгиз,1969.- 350 с.
Безруков В.И. К проблеме знака. (Некоторые вопросы семиотической
стороны языка). – Тюмень: Тюменский ун-т,1975. –99с.
Блинова О.И. Лексическая мотивированность и некоторые проблемы
региональной лексикологии // Вопросы изучения лексики русских
народных говоров. – Л.,1972. – С.92-104.
Будагов, Р.А. История слов в истории общества.– М.: Просвещение,
1971. – 220с.
Гак В.Г. Беседы о французском слове. М., 1966. – 335с.
Заонегин, Е.В. Некоторые общие вопросы ономасиологии // Науч.
докл. высш. шк.: Филологические науки, 1969. – № 6. – С.84-93.
Кубрякова, Е.С. Ономасиология // Языкознание. Большой
энциклопедический словарь. / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. – М.:
Большая Российская энциклопедия, 2000. – С.346-350.
Матезиус, С.В. О системном грамматическом анализе // Пражский
лингвистический кружок: Сборник статей. / Отв. ред. Кондрашова,
Н.А. – М.: Прогресс, 1967. – С.228-238.
Павел 1983 - Павел В.К. Лексическая номинация. На материале
молдавских говоров. – Кишинёв: Штиинца,1983.- 231с.
Серебренников, Б.А. Номинация и проблема выбора // Языковая
номинация. (Общие вопросы) / Отв. ред. Б.А. Серебренников, А.А.
Уфимцева. – М.: Наука, 1977. – С.147-159.
Степанов Г.В. Типология языковых состояний и ситуаций в странах
романской речи. – М.: 1997. – 224с.
Тезисы Пражского кружка. - В кн.: Пражский лингвистический
кружок. - М.,1967. – С.17-41.
Уфимцева, А.А. Лексическая номинация (первичная нейтральная) //
Языковая номинация. Виды наименований. / Отв. ред. Б.А.
Серебренников, А.А. Уфимцева. – М.: Наука, 1977. – С.5-85.
© Кравец Я.Ю., 2011
112
Т.А. Мезенцева
УрГЭУ, г. Екатеринбург
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТОВ
(НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНОВ Ч. ДИККЕНСА)
Тексты художественных произведений, написанные
на разных языках, могут служить средством познания
речевого поведения, присущего носителям данных языков.
Ю.А. Сорокин отмечает: «Художественная литература,
принадлежащая той или иной локальной культуре,
приобретает определенный интерес в силу различий
вербального (речевого, кинесического и эмотивного)
поведения, отличающего одну локальную культуру от
другой, и может служить одним из источников
культурологических
сопоставлений,
помогающих
выявлять специфику вербального поведения» [Сорокин,
1977, с.122-123].
Таким образом, в текстах художественных
произведений проявляется единство языковой и
культурной составляющих некоторой национальной
общности,
даются
ее
социокультурные
и
антропологические характеристики. Л. Г. Бабенко так
характеризует данную связь: «Семиотическое родство
языка и культуры дает возможность рассматривать их во
взаимосвязи, используя общий инструментарий в изучении
языка
и
культуры,
позволяет
исследовать
функционирование текстов в национальном языке,
национальной культуре, социально-общественной жизни...
Еще один аргумент в пользу рассмотрения текста в
контексте культуры – это уникальная роль человека в мире
113
вообще и в мире культуры в частности: человек - творец
текста и в то же время его объект, предмет; человек – автор
–
адресант
и
адресат
текста
одновременно.
Антропоцентричность – существенная черта произведений
культуры». [Бабенко, 2000, с. 38].
Естественно, что для современных лингвистических
исследований, в том числе и в сфере сопоставительной
лингвистики,
характерно
обращение
к
текстам
художественных произведений с целью исследования
языкового материала. Это обусловлено тем, что
художественный текст отражает набор языковых и
экстралингвистических правил, знакомых носителю
данных языка и культуры. Таким образом, исследование
художественных текстов в оригинальных и переводных
вариантах позволяет выявлять особенности идиостиля
автора на языке оригинала и перевода и устанавливать
характерные семантические особенности языковых
средств, используемых в произведениях одного и того же
автора на двух языках.
Современные лингвистические исследования часто
связаны с определением языковой картины мира. В
системе языка отражается формирующаяся в обществе
картина мира, отражающая явления окружающей
действительности.
Актуальными
являются
сопоставительные исследования языковой семантики,
дающие возможность выявить особенности выражения в
языке
определенных
семантических
смыслов,
специфичных для каждого языка, установить сходства и
различия в семантических системах сопоставляемых
языков.
Коммуникативные намерения говорящих людей
непосредственно выражаются при помощи синтаксических
средств. Разговорный язык представляет собой особую
подсистему в системе литературного языка. Разговорная
114
речь характеризуется рядом признаков: спонтанностью,
неподготовленностью,
неофициальностью.
Нормы
разговорного языка отличаются высокой вариативностью.
Сопоставительный анализ синтаксической семантики
выявляет типовые структурно-синтаксические формы в
различных языках, служащие выражению определенных
интенций собеседников. Также следует отметить, что в
диалогической речи значительно больше проявляется
выражение
эмоционального
отношения
к
действительности по сравнению с другими сферами
речевой деятельности.
Эмоции
имеют
двойное
значение
для
художественной литературы. Во-первых, эмоции являются
непосредственным
предметом
изображения
в
художественном произведении. Во-вторых, целью каждой
авторской работы является вызов эмоционального отклика
у читателей: «Именно человек, его внутренний мир,
духовные искания и переживания всегда составляли и
составляют
центр
литературного
произведения…
Эмоциональное содержание – непременный компонент
семантической структуры текста, оно пронизывает всю
ткань произведения, не оставляя равнодушным и
читателя» [Бабенко, 1989, с.102].
Собственно авторская речь в романах Ч. Диккенса
необыкновенно богата стилистическими приемами, а
разнообразие лексики, используемой автором, позволяет
передавать мельчайшие детали в поведении и внешности, а
также тончайшие эмоциональные переживания героев.
Наряду с разнообразием лексических средств Диккенсом
широко используются фразеологизмы и устойчивые
выражения с семантикой эмоций, в целом масса языковых
средств используется для создания ярких многогранных
образов: «Необыкновенная гибкость языка Диккенса в
огромной
степени
обусловливает
юмористическое
115
мастерство писателя. Комизм того или иного утверждения,
той или иной сцены всецело обусловливаются формой
словесного выражения... Немногие писатели могли
сравниться с Диккенсом разнообразием лексических
средств, полнотой и богатством словарного запаса,
свежестью и оригинальностью выражений» [ Ивашева,
1954, с.433–434].
Своеобразием
и
высокой
эмоциональной
насыщенностью обладает речь диккенсовских персонажей:
«Слово играет громадную роль в творчестве Диккенса…
Действие в его романах развивается сценами,
последовательно сменяющими одна другую... В романах
Диккенса слово приобретает такую же выразительность,
как на сцене. В характеристике персонажей Диккенса
очень велико значение их речи» [Нерсесова, 1957, с.27].
Настоящее исследование посвящено изучению
эмотивных языковых средств удивления в произведениях
Чарльза Диккенса в оригинальных вариантах на
английском языке и в переводных вариантах на русском
языке. Эмоция удивления выполняет существенную роль в
познавательной
деятельности
человека,
широко
присутствует в повседневной жизни людей, и потому часто
является предметом изображения в искусстве. Удивление
можно
определить
как
эмоциональный
процесс
ограниченной продолжительности, который возникает,
когда индивид сталкивается с какой-то проблемой или
неожиданной ситуацией, при этом вся мыслительная
деятельность приостанавливается. Эмоция удивления
амбивалентна, так как, в зависимости от ситуации, она
может получать положительную или отрицательную
окраску.
Довольно часто в художественных произведениях
изображается эмоция удивления. Однако романы
Ч.Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»,
116
«Домби и сын», «Тяжелые времена» и «Большие
надежды»,
представляющие
различные
периоды
творчества автора, являются исключительными в этом
отношении примерами, поскольку эмоция удивления
присутствует в них в огромном количестве эпизодов
(свыше тысячи).
Изображение
эмоции
удивления
играет
существенную роль в художественном мире романов
Чарльза Диккенса. При этом огромным разнообразием и
экспрессивностью обладает арсенал эмотивных языковых
средств удивления, используемый писателем.
В четырех рассматриваемых романах Чарльза
Диккенса эмотивные языковые средства удивления
представлены чрезвычайно широко. В оригинальных
текстах романов “The Pickwick Papers”, “Dombey and Son”,
“Hard Times”, “The Great Expectations” представлено 1342
словоупотребления эмотивной лексики удивления, 209
употреблений эмотивных фразеологизмов удивления и 613
конструкций
эмотивного
разговорного
синтаксиса
английского языка. В переводных текстах романов
«Посмертные записки Пиквикского клуба», «Домби и
сын»,
«Тяжелые времена»,
«Большие
надежды»
представлено 1448 словоупотреблений эмотивной лексики
удивления, 242 употребления эмотивных фразеологизмов
удивления и 613 конструкций эмотивного разговорного
синтаксиса русского языка. Разнообразие языковых
средств, используемых автором, дает возможность
передавать
различные
нюансы
эмоциональных
переживаний героев.
В составе эмотивной лекски, согласно определению
Л.Г. Бабенко [Бабенко, 1989], выделяется категориальноэмотивная лексика, в значениях которой эмотивные
смыслы представлены как основные, и дифференциальноэмотивная лексика, в значениях которой эмотивные
117
смыслы удивления представлены как дополнительные.
Для проведения анализа фразеологизмов в нашем
исследовании используется понимание фразеологии в
широком аспекте, как это предлагает В.Н. Телия [Телия,
1996]. В.Н. Телия выделяет шесть классов фразеологизмов:
1) идиомы; 2) фразеологизмы с аналитическим типом
значения – фразеологические сочетания, которые
непосредственно взаимодействуют по своей структуре с
единицами лексико-семантической системы языка; 3)
паремии (пословицы и поговорки), обладающие
одновременно и “прямым” и иносказательным значением;
4) речевые штампы; 5) различного рода клише; 6)
крылатые выражения.
В исследовании рассматриваются разговорные
экспрессивные
синтаксические
конструкции.
А.П.
Сковородниковым [Сковородников, 1981] описываются
экспрессивные синтаксические конструкции русского
языка как подсистема языка, организованная принципами
экономии и избыточности. Выделяется пять основных
экспрессивных синтаксических конструкций: эллипсис,
антиэллипсис, усечение, позиционно-лексический повтор,
парцелляция.
Сопоставительное
исследование
текстов
художественных произведений в оригинальных и
переводных вариантах дает возможность изучать речевое
функционирование
лингвистических
средств
сопоставляемых языков в наиболее семантически сходных
речевых ситуациях.
Литература
Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском
языке. – Свердловск, 1989.
Бабенко Л.Г., Васильев И.Е., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ
художественного текста. – Екатеринбург, 2000.
118
Ивашева В.В. Творчество Диккенса. - М., 1954.
Нерсесова М.А. Творчество Чарльза Диккенса. – М., 1957.
Сковородников А.П. Экспрессивные синтаксические конструкции
современного русского литературного языка. – Томск, 1981.
Сорокин Ю.А. Метод установления лакун как один из способов
выявления специфики локальных культур (художественная литература
в культурологическом аспекте). // Национально-культурная специфика
речевого поведения. - М., 1977 . – С. 120-136.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и
лингвокультурологический аспекты. – М., 1996.
© Мезенцева Т.А., 2011
К.А. Мельниченко,
КГТЭИ, г. Красноярск
ЗАИМСТВОВАНИЕ АНГЛИЙСКОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ И
СПЕЦИАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ КАК ФАКТОР
ЭКЗОГЛОССНОГО РАЗВИТИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА В
УСЛОВИЯХ КОНТАКТОВ СО СТАНДАРТНЫМ
АМЕРИКАНО-БРИТАНСКИМ АНГЛИЙСКИМ
В эпоху глобализации усиливаются языковые
контакты, вследствие чего в русский язык проникают
широкие
пласты
англоязычных
заимствований,
получающих то или иное смысловое развитие. Растёт
интерес
к
особенностям
функционирования
полинациональных и полицентричных языков, к которым
относятся, в частности, английский и русский языки, к их
состоянию на современном этапе глобализованного
общения, а так же к механизму отражения ими
различающихся между собой отрезков действительности в
регионах их распространения. В связи с этим особо
актуальными представляются теоретические вопросы
119
единства и вариативности английского языка в эпоху
глобализации. На широком пространстве английский язык
обнаруживает
себя
одновременно
как
единый
коммуникативный инструмент и как система социально
обусловленных вариантов, например, как метаязык
профессионально-ориентированного общения в сфере
экономической деятельности. При этом каждый из
вариантов
характеризуется
определённым
функциональным
своеобразием,
структурными
и
нормативными
особенностями.
Научно-техническая
революция и быстрый рост объемов научного знания
обусловливают быстрое развитие научной терминологии и
специальной лексики в лексических системах мировых
языков и, в первую очередь, стандартного американобританского варианта английского языка (САБА) как
наиболее признанного языка мирового общения и языка
международного научного сообщества. Вместе с тем, для
закрытия пробелов, периодически возникающих в
собственных лексических системах, растёт количество
заимствований научной терминологии и специальной
лексики в автохтонных языках планеты из САБА. В
дальнейшем такого рода заимствования могут проникать
различными путями в повседневное общение, расширять
сферу употребления и обосновываться в литературном
языке. Подобные процессы можно наблюдать и в русском
языке. Следующие заимствования прочно вошли в
современный язык: компьютер, драйвер, коллайдер,
ваучер, бартер, дилер, спонсор, девелопер и др. Подобные
изменения ведут к перестройкам лексико-семантических
группировок языка, к изменениям в его лексической
подсистеме.
Значительный вклад в общее количество
заимствований терминов из английского языка в русский
принадлежит подъязыку экономических наук. По всей
120
видимости, это можно объяснить процессом глобализации
мировой экономики, все большими масштабами
вовлечения населения в активную хозяйственноэкономическую деятельность, о чем свидетельствуют
такие
заимствования
из
сферы
экономической
терминологии, как «овердрафт», «оффшор», «девелопер»,
«гипермаркет», «лобби», «ликвидность» и т. п.
Рост
популярности
высшего
и
среднего
экономического
образования
в
нашей
стране,
обусловленный, по всей видимости, вышеупомянутыми
причинами, в не меньшей степени мог поспособствовать
популяризации
заимствованной
экономической
терминологии и специальной лексики среди населения.
Существенную роль играют СМИ, развитие Интернеттехнологий и технологий массовой коммуникации,
которые в современном мире стали неотъемлемыми
инструментами экономической деятельности.
Экономика как наука тесно взаимосвязана с
реалиями повседневной жизни человека. Мы ежедневно
совершаем сделки купли продажи, высчитываем проценты
по кредитам, совершаем различные банковские операции.
Это объясняет, почему люди с готовностью принимают в
практику повседневного общения заимствованные
экономические
термины
из
другого
языка,
преимущественно, из английского. Одной из главных
причин выступает рост престижа английского языка в
современном российском обществе, что косвенно
подтверждается многочисленными предложениями в
сфере частных образовательных услуг по обучению
иностранным языкам, среди которых наибольшем спросом
пользуется английский язык. Не менее важную роль
играет известный в лингвистике принцип, согласно
которому население в своих языковых предпочтениях
стремится подражать элитарным слоям общества, а в
121
условиях
глобализации
«мировой
элите»,
преимущественно - американо-английской. Учитывая, что
«элиту общества» в массовом сознании составляют
бизнесмены и политики, то в современный русский язык
открыт путь заимствованной английской экономической
терминологии и специальной лексике.
Основанием для описания такого рода контактов
русского языка в условиях глобализации со стандартным
американо-британским английским может служить
дихотомия «экзоглоссия – эндоглоссия». Как справедливо
отмечает Ю.В. Кобенко, в условиях языкового контакта
при экзоглоссном варианте развития языка происходит
активное заимствование языковых средств из другого
языка [1, с. 5]. При эндоглоссии язык ограничивается
собственными средствами. Для многих современных
языков, которые в силу тех или иных культурных или
экономических условий вступают в регулярные контакты
с другими языками, характерна, как правило, экзоглоссия.
Таким образом, многоуровневая структура контактов
языка - донора и языка - реципиента является
лингвистическим признаком экзоглоссии [1, с. 28].
Эндоглоссное развитие происходит за счёт собственных
ресурсов. При этом в современных условиях САБА,
является глобальным языком - донором, а сам процесс
экзоглоссии протекает в одностороннем порядке, от
глобального языка - донора к языкам -реципиентам, что,
отчасти, подтверждается появлением таких вариантов, как
Denglish в Германии, franglais во Франции, spanglish в
Испании, stadinkieli в Финляндии, hinglish в Индии и т. д.
При этом САБА, несмотря на многочисленные контакты с
другими языками, сохраняет относительную устойчивость
своей системы. Его собственное развитие можно
охарактеризовать как эндоглоссное. Таким образом, в
случае с САБА мы имеем дело не с взаимосвязанными
122
изменениями в языках в результате многосторонних
языковых контактов, а с влиянием одного более развитого
языка на другой в результате контакта. Таким образом,
всевозможные Denglish, franglais и т. д. нужно считать
производными не от САБА, а от национальных языков.
Как правило, они появляются не только в результате
экзоглоссных тенденций в их развитии, но и в результате
отсутствия равновесия в глобальной языковой ситуации и
глобальной тенденции к мультикультурализму и
плюрилингвизму в условиях глобализации. Иначе мы бы
имели не только гибриды национальных языков и САБА,
но и различные варианты САБА, так как он в таком случае
активно обогащался бы сам за счет языков, вступающих с
ним в контакт.
В настоящий момент не приходится говорить о
равновесии «экзоглоссии – эндоглоссии». Принимая во
внимание факт, что в русском языке присутствуют целые
страты – результаты такого рода языковых контактов –
можно охарактеризовать вектор развития русского языка
как экзоглоссный. Дихотомия экзо – эндоглоссия в
сложившейся языковой ситуации может характеризовать
не только систему целиком, но и отдельные её части. В
данном случае наиболее интенсивно происходит
заимствование жаргонной лексики, компьютерного сленга
или метаязыка науки. Наибольший интерес для нас
представляет экзоглоссия, ориентированная на контакт с
САБА.
Экзоглоссия
может
являться
причиной
заимствования не только отдельных единиц, но целых
пластов лексики для целей того или иного варианта
стандартного языка, что мы можем наблюдать, изучая
метаязык экономических наук или компьютерных
технологий. Это является свидетельством того, что путь
заимствования лежит, прежде всего, через те варианты,
123
которые в силу своей ограниченной сферы применения
подвержены наименьшей стабильности и потому
свободны для нововведений.
Рассматривая данные явления с точки зрения
теории языковых контактов, нам так же должно быть
интересно исследование воздействия одного языка на
другой. При синхроническом исследовании такого
воздействия важно определить степень участия и то,
какую роль в процессе заимствования играет индивид, т. е.
какие иностранные лексические элементы в родной речи
носителя того или иного языка появились в связи с его
непосредственным участием в языковом контакте,
например, «риск-тейкинг»,
«коммерческий бэнкинг»,
«кэш-флоу», «овердрафт», а какие уже довольно хорошо
укоренились в его родном языке: менеджмент,
корпоративный клиент, бизнес-план и др. В случае, когда
заимствование не укоренилось в словарном запасе родного
языка, наиболее остро проявляет себя интерференция,
возникающая при языковых контактах.
Большинство
исследователей,
занимающихся
изучением языковых контактов, проводят различия между
заимствованными
словами
и
прочими
типами
заимствований. Те и другие являются инновациями,
обязанными своим появлением в языке интерференции
того или иного типа [2, с. 77]. Большую часть всей
заимствованной из САБА лексики составляют единицы
непосредственно
заимствованные
(априорные)
и
созданные из материала САБА (апостериорные) [1, с.25].
Типологически все заимствования терминологии и
специальной лексики - это как лексические (морфемные и
лексемные) заимствования, так и семантические
(покомпонентные и переводческие) и синтаксические
(фразеологические) кальки.
Наиболее многочисленную группу составляют
124
априорные единицы: девелопер от англ. developer; рисктейкинг от англ. risk-taking; кэш-флоу от англ. cash flow;
овердрафт от англ. overdraft; менеджмент от англ.
management.
Менее частотные апостериорные образования
представлены, как правило, гибридными образованиями –
сложными словами, морфологическими соединениями из
гетерогенных основ, в нашем случае САБА и русского
языка. Например, бизнес-сообщество от англ. Business
community; коммерческий бэнкинг от англ. Commercial
banking; бизнес-план от англ. business plan.
Совершенно
очевидно,
что
большинство
заимствований
связано
с
факторами
экстралингвистического характера. Упомянутые выше
политические и экономические факторы, приводящие к
доминированию того или иного языка над другим,
способствуют экзоглоссным тенденциям в развитии языка
и благоприятствуют усвоению заимствований [2, с. 79].
Среди заимствований наблюдается перевес имён
существительных, что типично для экзоглоссии в условиях
активного заимствования реалий и их обозначений из
престижного
языка
для
номинации
явлений,
заимствованных у культуры - донора.
На данный момент нельзя определённо сказать, что
в развитии русского языка преобладают экзоглосные или
эндоглосные тенденции, так как в отличие от ряда
европейских языков, в русском языке в ответ на тенденции
экзоглоссного характера (заимствования из английского)
мы можем наблюдать и набирающие силу эндоглоссные
тенденции (пуризм), что в условиях глобализации в
России проявляется в отрицании американской культуры,
американского образа жизни, а так же массовыми
антиамериканскими настроениями, присущими широким
слоям современного российского общества. Эти
125
настроения отражаются в языке при попытках заменить
заимствования более привычными русскими словами.
Однако, языковая эволюция – это многоуровневый
процесс,
охватывающий
как
интра-,
так
и
экстралингвистический уровни языка. В целом британоамериканское влияние стало наиболее существенным в
постсоветский период. Современная Россия стремится к
статусу одной из ведущих держав, “Globalplayer”, в
мировом сообществе и поэтому старается успевать за
тенденциями его развития. Следовательно, можно
прогнозировать, что в долгосрочном периоде степень
пермиссивности русского языка для английских
заимствований возрастет, что будет способствовать всё
большему смещению вектора развития русского языка в
сторону экзоглоссии. Тем не менее, определяющая роль в
изменениях подобного рода будет принадлежать языковой
и культурной политике государства.
Литература
Кобенко Ю.В. Экзоглоссная динамика эволюции немецкого языка в
условиях американизации: Автореф. дис. ... доктор фил. наук. Самара,
2011. 41 с.
Хауген Э. Языковой контакт // Новое в лингвистике. Выпуск 6.
Языковые контакты. М.: Прогресс, 1972. С. 61 – 80.
© Мельниченко К.А., 2011
126
А.Н. Овешкова
УрГПУ, г. Екатеринбург
ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ КАК МАТЕРИАЛЬНЫЙ
ЗНАК ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ
Интерес
к
проблемам
интертекста
и
интертекстуальности возник сравнительно недавно.
Многие ученые полагают, что предтечей этого
современного направления лингвистики послужили
работы М.М. Бахтина, см., например [Арнольд 2010: 350 –
362; Кузьмина 2009: 8 – 18]. Действительно, с этим трудно
не согласиться; так, в подтверждение приведем одну лишь
цитату из трудов М.М. Бахтина. «Всякое понимание живой
речи, живого высказывания носит активно-ответный
характер (хотя степень этой активности бывает весьма
различной); всякое понимание чревато ответом и в той или
иной форме обязательно его порождает: слушающий
становится говорящим («обмен мыслями»)» [1997: 169].
Мысль ученого заключается в том, что понимание текста
диалогично, и диалог автора и читателя неизбежен. По
словам И.В. Арнольд, «процесс понимания текста
включает диалог автора и читателя и диалог каждого из
них со всей предшествующей и современной культурой»
[2010: 346]. Почему с предшествующей и современной
культурой? Ответ логичен: любой текст – это своего рода
отражение (или преображение, как полагал Д.С. Лихачев)
реальности. Нельзя не согласиться с Д.С. Лихачевым, ведь
создание произведения предполагает, что автор пропускает
реальность «через себя», в произведении находит
отражение именно его картина мира. Тем не менее, при
декодировании произведения (т.е. чтении) восприятие
осуществляется на фоне той реальности, в которой
127
существует читатель. Таким образом, можно утверждать,
что при чтении любого текста (прозаического,
поэтического) мы выходим за рамки собственно
произведения, и интерпретация его возможна при
сочетании объективности (язык) и субъективности
(личность читателя). Диалог каждого читателя одного и
того же текста с его автором будет уникальным, т.к.
«понимание
каждого
читателя
обусловлено
его
тезаурусом, интуицией и тем, что объективно содержится
на страницах текста» [Арнольд 2010: 346]. Образ мира
каждого читателя отдельно взятого текста сугубо
индивидуален,
субъективен;
соответственно,
индивидуален и его тезаурус.
Каковы же условия для диалога между автором и
читателем? Все дело в том, что тезаурус человека «не
сумма изолированных понятий, а система, элементы
которой определенным образом связаны друг с другом»
[Долинин 1985: 38]. Иными словами, целостные картины
мира автора и читателя способствуют диалогу между ними
даже несмотря на наличие лакун (возникающих вследствие
изменений,
происходящих
в
окружающей
текст
семиосфере). Метами же диалога, его носителями в тексте
служат следы других текстов, вербально в нем
выраженные (идея «чужого голоса» М.М. Бахтина).
Если разработка теории диалога в литературе (т.е.
изучение межтекстовых связей) в первую очередь
связывается как раз с именем М.М. Бахтина, то сам термин
«интертекстуальность» восходит к
Ю. Кристевой.
По определению автора, интертекстуальность – это
способность любого текста включаться в другие тексты,
иначе говоря, находиться в диалогических отношениях с
ними. Такое широкое толкование термина по-разному
преломляется в работах как отечественных, так и
зарубежных ученых. Так, И.В. Арнольд полагает, что
128
интертекстуальность – это «включение в текст либо целых
других текстов, с иным субъектом речи (стихов, текстов,
дневников), либо фрагментов чужих текстов в виде цитат,
реминисценций и аллюзий» [2010: 364]. Однако включение
это носит вовсе не механический характер. Уникальный,
собственный смысл текста рождается при помощи ссылки
на другие тексты: «Каждый текст представляет собой
новую ткань, сотканную из старых цитат. Как необходимое
предварительное
условие
для
любого
текста,
интертекстуальность не может быть сведена к проблеме
источников и влияний; она представляет собой общее поле
анонимных формул, происхождение которых редко можно
обнаружить,
бессознательных
или
автоматических
цитаций, даваемых без кавычек» [Ильин 1996: 226].
Как
полагает
И.П.
Смирнов,
смысл
художественного произведения формулируется (частично
или полностью) при помощи ссылки (ссылок) на другой
текст, «который отыскивается в творчестве того же автора,
в смежном искусстве, в смежном дискурсе или
предшествующей литературе» [Цит. по: Бабенко 2004: 33].
Таким образом, ссылаясь на иной текст (тексты), автор
вступает в контакт с предшественниками или
современниками, а также и потомками, ведет с ними
диалог. Основой духовного контакта, следовательно,
выступает текст – и тот текст, что является базовым, и тот,
в котором имеются следы («голоса») других текстов. Н.А.
Кузьмина в подобном случае пользуется терминами
прототекст (базовый) и метатекст (со следами «чужого
голоса» по М.М. Бахтину) и полагает, что в зависимости от
временного периода один и тот же текст может выступать
и как метатекст, и как прототекст [2009: 26 – 27]. Данное
положение абсолютно логично, ведь диалог – явление
постоянное, никогда не прекращающееся. Читатель как
активный участник литературного процесса в ходе чтения
129
произведения духовно его присваивает (так гласит одно из
положений герменевтики). Процесс этот, как уже было
отмечено выше, диалогичен априори. Следовательно, как
результат
читатель
может
создать
свой
текст
(субъективное понимание всегда носит творческий
характер) – текст «в ответ», текст-реплику как реакцию на
прочитанное, ссылаясь при этом (цитатами, аллюзиями,
реминисценциями и т.п.) на прототекст (прототексты). В
дальнейшем этот новый текст, превратившись в одно из
звеньев в цепи человеческого общения (вернее, цепи
других высказываний), вызовет к жизни новые «реплики»
в диалоге, т.е. новые метатексты. Процесс этот бесконечен.
Прототекст – это всегда факт культуры, однако, чтобы
войти в культурный фонд, текст должен быть присвоен
социумом, т.е. подвергнуться интерпретации [Кузьмина
2009: 42 – 44]. Прототексты, к которым часто обращаются,
которые часто интерпретируют, «голоса» которых звучат в
целом ряду метатекстов вновь и вновь в виде цитат,
аллюзий,
реминисценций,
называются
текстами
прецедентными.
Последние два десятилетия, по словам Ю.Е.
Прохорова, «в отечественной литературе ознаменованы
беспрецедентным всплеском интереса к прецедентности»
[Прохоров 2009: 146]. Термин «прецедентный текст» был
введен Ю.Н. Карауловым, ему же принадлежит и наиболее
часто цитируемое определение. Интересно также то, что
автор термина относит к прецедентным текстам не только
собственно тексты, но и театральные постановки, кинопродукцию, живопись, архитектуру, песни и т.п. Значит,
текст может пониматься как любое сообщение, и
необязательно в вербальное сообщение. Все эти тексты
образуют семиосферу культуры (по Ю.М. Лотману), что
совершенно не противоречит теории М.М. Бахтина о
диалогичности творчества вообще, а также положению
130
теории интертекстуальности о диалогичности культуры в
целом. И.В. Арнольд называет такую интертекстуальность
синкретической. «Текст в тексте может отражать разные
сферы искусства, словесно передавать содержание и
форму произведений живописи, музыки, архитектуры и
т.д.» [Арнольд 2010: 437].
Хорошим
примером
синкретической
интертекстуальности, по нашему мнению, можно назвать
текст песни Sanitarium (Welcome Home) группы Metallica.
Автор текста, как впрочем, всех песен группы Джеймс
Хэтфилд в одном из своих интервью упоминает, что идея
написания Sanitarium пришла к нему после просмотра
фильма Милоша Формана One Flew Over the Cuckoo’s Nest.
Таким образом, мы имеем документальное подтверждение
состоявшегося диалога – диалога между автором фильма и
автором текста песни. Данное положение наилучшим
образом вписывается в концепцию М.М. Бахтина о
диалогичности творчества. Прецедентным текстом (в
трактовке Ю.Н. Караулова) в этом случае считается фильм
М. Формана, а метатекстом (т.е. текстом со следами
«чужого голоса») – текст Sanitarium (Welcome Home) Дж.
Хэтфилда.
Однако
такая
интерпретация
на
поверку
оказывается несколько поверхностной. Ведь и фильм – это
в свою очередь метатекст, это экранизация одноименного
романа Кена Кизи, и в нем, соответственно легко
обнаруживается «голос» прототекста, т.е. романа.
Например, цитирование (мы понимаем цитату как
выдержку из другого текста): «At least I tried» произносит
Макмерфи в фильме после неудачной попытки поднять
тяжелую панель, ср. в романе: «But I tried, though».
Несмотря на сходства сюжетов романа и экранизации, все
же восприятие романа Милошем Форманом носило
объективно-субъективный характер, т.е. именно свобода
131
мышления позволила несколько переосмыслить текст
романа. Таким образом, в фильме как метатексте на
передний план выходит именно Макмерфи, а не индеец
Бромден, как было у К. Кизи в прототексте. Подобное
переосмысление вновь подтверждает диалогичность
творчества вообще: не имей автор свободы, не имей он
возможности выразить свое субъективное понимание
прототекста, о каком активно-ответном понимании
произведения можно было бы вести речь?
Если рассматривать стихотворение Дж. Хэтфилда
Sanitarium как ответную реплику в диалоге с М.
Форманом, то можно утверждать, что текст (в данном
случае – фильм) стал прецедентным (или прототекстом).
Но интертекстуальные связи существуют не только между
стихотворением и фильмом. Да, сам автор не отрицает
влияния экранизации: «The idea for that song came from the
movie
“One
Flew
Over
the
Cuckoo’s
Nest”»
[http://www.allmetallica.com/info/songinfo.php].
Однако
анализ текста стихотворения позволяет делать вывод о
том, что его связь с текстом первоисточника (романа)
весьма сильна. Особенно четко эта связь проявляется в
ряде
реминисценций.
И.В.
Арнольд
определяет
реминисценцию как «воспроизведение знакомо фразовой,
образной, или ритмико-синтаксической структуры из
другого произведения» [Арнольд 2010: 357]. В более
широком
понимании
реминисценция
–
это
воспроизведение и ситуаций, сюжетных фрагментов,
мотивов, отдельных деталей текста-источника. Строка
стихотворения Дж. Хэтфилда
Welcome to where time stands still
напрямую, явно указывает на роман К. Кизи, вызывая в
памяти читателя определенный сюжетный фрагмент, к
слову, опущенный в фильме М. Формана. По мнению
индейца Бромдена, старшая сестра была способна
132
регулировать бег времени в палате, заставляя его тянуться
бесконечно:
But generally it’s the other way, the slow way. She’ll
turn that dial to a dead stop and freeze the sun there on the
screen so it don’t move a scant hair for weeks, so not a leaf on
a tree or a blade of grass in the pasture shimmers [Kesey 2004:
99].
Таким образом, через напоминание о другом
литературном произведении осуществляется диалог между
авторами; стихотворение рождается как реплика-ответ в
этом диалоге. Что интересно, в фильме на этот сюжетный
фрагмент указания нет. По-видимому, это позволяет нам
считать, что в стихотворении происходит наслоение
реминисценций, т.е. в нем присутствуют сюжетные
фрагменты, образы и т.п. как романа, так и фильма. З.Г.
Минц
называет
подобные
реминисценции
«полигенетичными», т.к. они восходят к нескольким
прототекстам [Минц 1999]. Еще одна реминисценция
подтверждает вышесказанное:
No one leaves and no one will
Эта реминисценция указывает и на текст романа, и на его
экранизацию. Макмерфи совершенно случайно узнает, что
бóльшая часть пациентов в палате находится здесь по
своей собственной воле, т.е. все те, кто не являются
«овощами», сами приняли такое решение:
“I got just as much to lose hassling that old buzzard as
you do”. <…> “You have more to lose than I do,” Harding says
again. “I’m voluntary. I’m not committed” [Kesey 2004: 242].
Использование глагола will во второй строчке
стихотворения как раз и подчеркивает нежелание
пациентов покинуть психиатрическую больницу. В
соответствии с нормативной грамматикой современного
английского языка, глагол will не только передает значение
будущности, но и выражает модальность. В частности, в
133
отрицательных предложениях will указывает на то, что у
субъекта отсутствует желание, намерение выполнять
действие.
Анализ стихотворения показывает: несмотря на то,
что идея написания Sanitarium (Welcome Home) появилась
у «Metallica» после просмотра фильма One Flew Over the
Cuckoo’s Nest, в тексте стихотворения мы слышим и
«голос» Кена Кизи, пробивающийся сквозь строчки
Дж. Хэтфилда. «Голос» этот – непроизвольное
цитирование, которое предстает в виде реминисценций –
бессознательном (по нашему мнению) воспроизведении
эпизодов романа. Так, строчки
Build my fear of what’s out there
And cannot breathe the open air
Whisper things into my brain
Assuring me that I’m insane.
отсылают слушателя именно к тексту романа:
A window was up, and the air in the dorm was clear and
had a taste to it made me feel kind of giddy and drunk <…> I
realized I still had my eyes shut. I had shut them when I put my
face to the screen, like I was scared to look outside [Kesey
2004: 204 – 205].
Это лишь один из многих эпизодов, на которые указывают
строки Дж. Хэтфилда.
Нельзя,
однако,
забывать
о
том,
что
интертекстуальность – это не механическое использование
приема «текста в тексте», интертекстуальность – это в
первую очередь взаимодействие мировоззрений авторов
прототекста и метатекста. Понимание, интерпретация
выходит за рамки субъективного замысла автора
прототекста. Только в этом случае появляется
возможность для диалога. Только в этом случае у
произведения появляется собственный внутренний мир –
композиция, идеи, содержание. Так, стихотворение Дж.
134
Хэтфилда опирается на прецедентный текст романа
«Пролетая над гнездом кукушки», в то же время
представляет собой новую ткань, новый текст, в которой
автор выражает свое собственное миропонимание, свою
собственную картину мира. Заключительные строки
стихотворения
Sanitarium
служат
великолепной
иллюстрацией вышесказанного:
Kill, it’s such a friendly word
Seems the only way
For reaching out again.
В романе К. Кизи нет вообще никаких призывов, в
том числе и призывов к насилию. Основной же функцией
рок-жанра песенного дискурса (именно в нем работает Дж.
Хэтфилд) является как раз аппелятивная функция (или
функция
призыва).
Таким
образом,
эта
часть
стихотворения представляет собой точку зрения Дж.
Хэтфилда, вступившего в мировоззренческий диалог с
Кеном Кизи. Так же и
М. Форман, выдвинув на
передний план совершенно иного героя, подтверждает
теорию о диалогичности творчества, культуры в целом.
Текст романа стал прецедентным, т.к. его «эхо» звучит в
других произведениях искусства. Прецедентность же
выступает как материальный знак интертекстуальности –
неотъемлемого свойства текста отсылать читателя к уже
существующим текстам.
Литература
Арнольд И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность / науч.
ред. П.Е. Бухаркин. – Изд. 2-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ»,
2010. – 448 с.
Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного
текста. Теория и практика: учебник; практикум. – 2-е изд. – М.:
Флинта: Наука, 2004. – 496 с.
135
Бахтин М.М. Собрание сочинений. – Т. 5. Работы 1940-х – начала
1960-х годов. – М.: «Русские словари», 1997. – 732 с.
Долинин К.А. Интерпретация текста: учеб. пособие для студентов по
специальности «Иностр. яз.». – М.: Просвещение, 1985. – 288 с.
Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. –
М.: Интрада, 1996. – 252 с.
Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции
поэтического языка. – Изд. 5-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ»,
2009. – 272 с.
Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока / Поэтика
Александра Блока. – СПб.: Искусство-СПб, 1999. – С. 374 – 375
Прохоров Ю.Е. Действительность. Текст. Дискурс: учеб. пособие. – 3-е
изд. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 224 с.
Список источников
Кизи К. Пролетая над гнездом кукушки: Книга для чтения на
английском языке. – СПб.: КОРОНА принт, КАРО, 2006. – 432 с.
© Овешкова А.Н., 2011
А.А. Перкова
БелГУ, г. Белгород
К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ПОНЯТИЯ РЕЧЕВОГО ЭТИКЕТА
Речевой этикет – это особая система устойчивых
формул общения, тесно связанные с понятием этикет.
Этикет - это сложная система знаков, указывающих в
процессе общения (как вербально, так и невербально) на
отношение к другому человеку – собеседнику, оценку его
и самого себя, своего положения относительно
собеседника.
Известно,
что
представители
различных
лингвокультурных общностей при вступлении в диалог
действуют согласно своим определенным моделям
поведения, использую при этом культуроведческие знания.
При
межэтническом
же
общении
происходит
136
сопоставление (как сознательное, так и бессознательное)
«картин мира».
«Языковой картиной мира» принято считать
исторически сложившуюся в обыденном сознании данного
языкового коллектива и отраженную в языке совокупность
представлений
о
мире,
определенный
способ
концептуализации действительности. Данное понятие
уходит своими корнями еще к трудам В. Гумбольдта,
получая в последствие развитие в трудах Л. Вайсгербера и
Б. Уорфа.
На основании учения В. Гумбольдта о внутренней
форме Л. Вайсгербер построил свою теорию языковой
картины мира. Б.Уорф же выводил ее прямо из языковой,
что неминуемо вело его к их отождествлению. В своем
труде «Наука и языкознание» он говорит о том, что люди
делят природу (да и весь мир) в том направлении, которое
подсказывает им их родной язык. В связи с этим в мире
явлений выделяются те или иные категории и типы совсем
не потому, что они очевидны, ведь ученый считает, что
мир, встающий перед людьми, предстает в виде
непрерывного потока впечатлений, который должен быть
организован нашим сознанием, а это значит – языковой
системой, которая хранится в сознании человека. [Уорф
1960:3]
Из выводов Уорфа следует, что между научным
познанием и обыденным должен быть поставлен знак
равенства, так как в языковой картине мира отражается
массовое, обыденное сознание. И именно этому сознанию
и отведена исследователем роль своего рода решета, через
которое и должны быть пропущены, по его мнению,
впечатления людей от внешнего мира, с целью их
упорядочивания.
Ю.Д. Апресян немного иначе представляет
языковую картину мира. В его понимании
любой
137
естественный язык отражает определенный способ
восприятия и организации мира. Он считает, что значения
в нем выражаемые, складываются в некую единую систему
взглядов, которая и навязывается в качестве обязательной
всем носителям языка. Свойственным данному языку
способ концептуализции дейтвительности по его мнению
отчасти универсален, отчасти национально специфичен,
так что носители разных языков могут видеть мир
немного по-разному, через призму своих языков. С другой
стороны языковая картина мира является «наивной» том
смысле, что во многих существенных отношениях она
отличается от «научной» картины. При этом отраженные в
языке наивные представления отнюдь не примитивны: во
многих случаях они не менее сложны и интересны, чем
научные. Таковы, например, представления о внутреннем
мире человека, которые отражают опыт интроспекции
десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и
способны служить надежным проводником в этот мир.
[Апресян 1995:27]
На основании этого можно сделать вывод, что
понятие языковой картины мира включает две связанные
между собой, но различные идеи: 1) картина мира,
предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом
случае употребляется также термин «наивная картина
мира») и 2) каждый язык «строит» свою картину, которая
изображает действительность несколько иначе, чем это
«делают» другие языки. Следовательно и современное
исследование языковой картины мира ведется в двух
направлениях, в соответствии с вышеназванными
составляющими этого понятия.
Изучение процессов межкультурного общения
предполагает изучение процессов взаимосвязи языка,
культуры и сознания. Поэтому носители разных языков
испытывают трудности в общении из-за расхождения не
138
только языков, но и культур. Культура является понятием
совокупным, состоящим из целого ряда проблем, одной из
которых является культура этикета.
Возникновение этикета как такового и речевого
этикета, в частности, прочно связывают с развитием
государственности, как основной регулирующей и
управляющей
системы
общества.
Государство,
подразумевающее по своей природе иерархическое
строение во всех сферах, нуждается в нормах и правилах
поведения, которые бы на практике служили средствами
дифференциации и распознавания различных социальных
групп, слоев и институтов. Со временем деятельность
общественных структур и структур власти сильно
формализуется и нормируется, различия разных
социальных слоев и групп проявляются очень явно. В
связи с этим коммуникация перегружается огромным
количеством норм и правил, находящихся в полном хаосе.
С этого момента и начинается их классификация и
систематизация. Именно этот период и можно считать
рождением системы норм и правил, регламентирующих и
нормирующих поведение человека в обществе, т.е.
этикета. А поскольку порядок поведения в обществе
воспитывается с детства как семьей, так и всей средой, в
которой живет и развивается индивид, то этикет
становится частью моральных правил, изучаемых наукой –
этикой.
В «словаре по этике» это понятие определяется как
совокупность правил поведения, касающихся внешнего
проявления отношения к людям: обхождение с
окружающими, формы обращения и приветствий,
поведение в общественных местах, манеры и одежда».
[Словарь по этике 1989: 277]
В настоящее время этикет помогает человеку
сознавать свою социальную позицию среди других членов
139
коллектива и учит соответствовать ей в своем поведении и
общении. Речевое наполнение этикета на разных
социальных уровнях различно и соответствует нескольким
параметрам, которые на него влияют. Вариативность
языковых средств, неравномерная их употребительность в
разных социальных и ситуативных условиях, является, по
признанию ряда исследователей, классическим образцом
проявления связи языка и общества, обусловленности
языковых явлений социальными факторами.
Этикет, в том числе и речевой, определяет в сфере
коммуникации множество социально значимых позиций, в
том
числе
степень
знакомства/незнакомства
коммуникантов, равенство/неравенство их в ситуации
общения и т.д., то есть вообще все принятые в данном
социуме нормы речевого (и неречевого поведения).
Знание этих национально специфических правил
повседневного поведения так же важно для овладения
общением, как и важны собственно языковые правила для
построения грамотной речи. Ведь речевой этикет,
реализуемый непосредственно в языковом общении,
предполагает наличие фоновых знаний говорящих на этом
языке о культуре народа-носителя языка, и именно
поэтому крайне важно при изучении языка овладеть этой
системой. Так в книге «Социолингвистика» Р.Белл пишет о
том, что исследования, посвященные сравнению и
сопоставлению таких социально релевантных систем, как
широкие и полные смысла различия, передаваемые
приемами обращения, используемые разными языками и
речевыми коллективами, крайне необходимы. [Белл
1980:297]
При изучении межкультурного общения проводится
анализ не только непосредственной устной и письменной
речи участников общения, но и анализу подвергаются
данные словарей, содержание текстов художественной
140
литературы анализируемого промежутка времени, которые
могут послужить источником так называемой «живой»
речи.
В процессе устной коммуникации участники
общения (адресант и адресат) напрямую контактируют
друг
с
другом
и,
следовательно,
становятся
взаимоответсвенными за результаты каждого из актов
общения. Ранее в большей степени анализу подвергалась
роль адресанта, как источника этикета в устном общении,
но сейчас тенденция изменилась, и больше внимания стало
уделяться изучению адресата.
В процессе же письменной коммуникации ее
участники не вступают в непосредственный контакт. В
этом случает ответственность за результаты такого рода
общения лежит на отправителе (адресате) и напрямую
зависти от того, насколько верно и адекватно он оценивает
наиболее
значимые
параметры
коммуникативной
ситуации, участником которой сам и является, и какие
языковые стратегии он использует.
На основании подобного анализа межкультурного
общения
становится
возможным
выявление
социокультурных
особенностей
поведения
и
функционирования естественной речи представителей
разных языковых культур. Все это позволяет обозначить в
качестве объекта анализа этикет, играющий в современной
лингвистике достаточно важную роль. Также следует
отметить, термин «этикет» является одним из наиболее
употребляемых в современных гуманитарных науках. Его
широко используют в разных значениях, зачастую
обозначая им различные понятия.
Этикет исследовался и в так называемой «этикетной
грамматике», что предполагало рассмотрение его
синтаксической структуры и изучение закономерностей
организации предложений, функциональных особенностей
141
порядка слов и т.д. Однако в последствие возникла
необходимость исследования его содержания с точки
зрения семантики, опираясь при этом на основы
синтаксической организации этикета.
На современном этапе исследования этикета, по
мнению Е.С. Кубряковой, можно выделить три
направления, отражающих его связь с реальностью
человека.
Во-первых, сюда можно отнести исследования,
которые связаны с классификацией типов этикета, в
зависимости от их отношении к реально протекающей
жизни
людей.
На
основании
этого
выделяют
политический, научный и другие типы. Во-вторых, попрежнему остается важной задача описания каждого из
типов этикета отдельно и, что уже представляет третье
направление, исследование связи этикета с реальным
речевым общением. [Кубрякова 2000:117]
Как уже было упомянуто выше, этикет в каждом
обществе развивался как система правил, поведения,
система разрешений и запретов, образующих, в общем,
морально-этические нормы. В настоящее время этикетных
знаков великое множество в каждом сообществе. Они
бывают и общенациональными, и индикаторами
социальной среды, социальной группы, и узкого круга
людей, и при этом они всегда несут очень важную
информацию: свой – чужой (не принадлежащий к среде, к
кругу), вышестоящий – нижестоящий, близкий – далекий,
знакомый – незнакомый и т.д., что в очередной раз
указывает на тесную связь этикета и речи. Об этом говорит
и В.Е.Гольдин в своей книге «Речь и этикет»: «Манера
речи, стиль, разрешение или запрет говорить одно и не
говорить другое, выбор языковых средств как помета
своей принадлежности к среде – все это заметно в наших
повседневных языковых проявлениях». [Гольдин 1978:32]
142
Стоит всегда помнить, что этикетные формулы
являются ведущими показателями культуры речи,
неотъемлемой частью речевой этики и именно им
необходимо уделять особое внимание.
Но существует ли точное определение речевого
этикета? По мнению Л.А. Введенской этикет представляет
собой
совокупность
принятых
правил,
которые
определяют
порядок
какой-либо
деятельности,
разработанные правила речевого поведения и система
речевых формул общения. [Введенская 2002:12]
Ученые Л.П.Ступин и К.С.Игнатьев считают, что
этикет можно рассматривать как в широком, так и в узком
смысле. При этом этикет в широком смысле понимается
ими как форма нормативного речевого поведения в
обществе между представителями единой нации. В узком
же смысле этикет по их мнению – это совокупность
типовых высказываний, закрепленных национальнокультурными и языковыми традициями в данном языковом
коллективе для использования в конкретных социальнокоммуникативных ситуациях. [Ступин, Игнатьев 1980:6264]
Однако мы отдаем предпочтение определению,
которое дает Н.И. Формановская. Под речевым этикетом
она понимает регулирующие правила речевого поведения,
систему
национально-специфичных,
стереотипных,
устойчивых формул общения, принятых и предписанных
обществом для установления контакта собеседников, а
также для поддержания и прерывания контакта в
избранной тональности. [Формановская 1987:9]
Из всего вышесказанного следует, что речевое
поведение в значительной мере реализуется с помощью
узуально закрепленных стереотипов общения. Самим
обществом вырабатываются стандартизированные нормы
социального поведения (и речевого в том числе),
143
определяемые представлением о шаблоне поведения,
который в свою очередь ожидается от человека в той или
иной ситуации. В этом отношении В.П.Левкович говорит,
что для того, чтобы функционировать как единое целое,
как сложная социальная система, общество должно
устанавливать рамки поведения индивидов, в которых это
поведение становится единообразным, стабильным,
повторяющимся. [Левкович 1976:32] Такой общий
принцип находит отражение и в языке как структуре и
системе, так и в функционировании коммуникативных
единиц в частности.
Литература
Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка. – В кн. Апресян Ю.Д.
Избранные труды, т.2, М., 1995. – 225с.
Белл Р. Социолингвистика. М., 1980. – 150с.
Введенская Л.А. Русский язык и культура речи. М., 2002. – 173с.
Гольдин В.Е. Речь и этикет. Саратов: издательство Саратовского
университета, 1978. – 53с.
Левкович В.П. Обычай и ритуал как способы социальной регуляции
поведения//Психологические проблемы социальной регуляции
поведения. М., 1976 – С.32-34
Кубрякова Е.С., Ономасиология/ Е.С.Кубрякова//Языкознание.
Большой энциклопедический словарь/Гл.ред. В.Н.Ярцева. – 2-е изд. –
М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. – С.117- 120
Ступин Л.П., Игнатьев К.С. Учетные записки. МГУ, 1980. – 120с.
Уорф Б. Наука и языкознание//Новое в лингвистике. Вып.1 – М., 1960.
– С.3-5
Формаковская Н.И. Русский речевой этикет//Лингвистические и
методические аспекты. 2-е издание. М.,1987. – С.9-11
Словарь по этике. Изд. 6. М., Политиздат, 1989. – 315с.
© Перкова А.А., 2011
144
Д.А. Старкова
УрГПУ, г. Екатеринбург
ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ СЛОВА-ПАРАЗИТЫ
ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ УНИВЕРСАЛИЕЙ?
Язык человека относится к универсальным
явлениям, он существовал и существует у любого народа,
даже у изолированных.
Каждый язык сложно организован и, по словам
американского
психолингвиста
Стивена
Пинкера,
повсеместное использование сложноорганизованного
языка дает лингвистам повод подозревать, что язык
является не просто продуктом культуры, а проявлением
особого человеческого инстинкта [Pinker 1995: 18].
Универсалии (лат. universalis — общий) – это общие
понятия (объекты, явления и понятия, занимающие
определенные позиции и имеющие важное значение в
человеческом социуме. Лингвисты выделяют так
называемые языковые универсалии – это свойства,
присущие всем языкам или большинству из них [Большой
энциклопедический словарь, c. 535]. Теория языковых
универсалий рассматривает и определяет следующее: 1)
общие свойства всех человеческих языков в отличие от
языков животных (например, в человеческом языке канал
для любой языковой коммуникации является вокальнослуховым, а у глухонемых – жестово-мимическим; на
языке человека можно порождать и воспринимать новые
создаваемые сообщения; в языке человека непрерывно
возникает новая идиоматика и т.д.); 2) совокупность
содержательных категорий теми или иными средствами
выражается в каждом языке (например, во всех языках
выражены отношения между субъектом и предикатом,
145
категории посессивности, все языки знают членение на
тему и рему); 3) общие свойства самих языковых структур,
относящиеся ко всем языковым уровням (например, во
всяком языке не может существовать менее 10 или более
80 фонем; если есть противопоставление по твердости –
мягкости, то нет политонии гласных; если субъект в языке
стоит перед глаголом и объект стоит перед глаголом, то в
языке есть падеж, т.д.).
Лингвисты различают дедуктивные (обязательные
для всех языков) и индуктивные (во всех известных
языках)
универсалии,
абсолютные
(полные)
и
статистические
(частотные
явления),
простые
(утверждающие наличие или отсутствие какого-либо
явления) и сложные (утверждающие зависимости между
разными явлениями), синхронические (касающиеся
устройства языка в данный момент) и диахронические
(касающиеся исторического развития языковой системы)
[Большой энциклопедический словарь, c. 536].
Утверждение о наличии универсалий восходит к
античным грамматикам, а в средние века возникает термин
grammatical universalis, в которой грамматические
категории объясняются через категории мышления.
Авторы грамматики Пор-Рояля считали язык средством
для анализа мысли.
Несмотря на то, что языки мира взаимно
непонятны, Ноам Хомский и многие его последователи
считают, что каждый из них основывается на
Универсальной Грамматике с ее существительными,
глаголами, структурой непосредственно составляющих и
структурой слов, т.д. Н. Хомский утверждает, что в основе
всех языков мира без исключения лежит одинаковый
механизм обработки символов. Общий грамматический
код, нейтральный как по отношению к продуцированию,
так и по отношению к пониманию речи, позволяет
146
говорящим порождать любые виды языковых сообщений.
Слова имеют устоявшиеся значения, присвоенные им в
результате произвольного соглашения между носителями
языка. Звуки речи воспринимаются обособленно и несут
смыслоразличительную функцию. Языки могут передавать
значения, которые являются абстрактными, удаленными во
времени и пространстве от говорящего и т.д. [цит. по
Pinker 1995: 237].
Вдохновленный
идеей
об
Универсальной
Грамматике, Дональд. Э. Браун в книге «Человеческие
универсалии» попытался охарактеризовать Универсальных
Людей, которым присущи определенные явления, как то
[цит. по Pinker 1995: 413]: значение, придаваемое ясной
речи; сплетни; ложь; введение в заблуждение; словесный
юмор; повествование и рассказывание историй, и многое
другое. Всем людям характерна неязыковая голосовая
коммуникация, такая как крики и визг. Кроме этого, людям
свойственно ощущение себя самого в противоположность
другому, ответственность, сочувствие, детские страхи,
узнавание лиц и прочее, прочее. Браун представляет целый
список взаимодействий между человеческой природой и
условиями жизни человека на этой планете.
Слова-паразиты в этом списке перечислены не
были, но это не значит, что данный список конечен и
неизменен. Скорее всего, если бы его составили сто лет
назад, его содержание было бы отличным от
сегодняшнего.
Слова-паразиты или слова-сорняки, как их
называют некоторые исследователи [Плещенко Т.П.,
Федотова Н.В., Чечет Р.Г. 2001], – это обычные слова,
которые в результате многократного и неуместного
употребления утеряли свое лексическое значение.
Паразитами или сорняками их называют по аналогии, имея
в виду, что употребленные часто и немотивированно в
147
одном речевом акте, они превращаются в материал,
замусоривающий речь человека. Возможно, здесь имеет
место явление сатиации (от англ. satiation из лат. satiare кормить досыта, насыщать), которое означает полную или
частичную утрату словом своего лексического значения
из-за сверхчастого употребления.
Рассмотрим примеры слов-паразитов в русском
языке. В их роли чаще всего выступают частицы (вот, ну,
пожалуй, так, да, просто, прямо, как бы), модальные слова
(конечно, наверное, вероятно, кажется), вводные слова и
выражения (вообще, в общем-то, в принципе, допустим,
значит, короче, например, понимаешь, собственно говоря,
слушай, стало быть, так сказать), местоимения (это, это
самое), местоименные наречия (там), междометья
(э-ээ, м-м-м). А существительные с богатой семантикой,
глаголы, прилагательные, предлоги и союзы практически
никогда не выступают в качестве сорняков.
Считается, что обилие в речи говорящего словсорняков/ слов-паразитов портит впечатление о человеке,
свидетельствует о бедности его лексикона, об отсутствии
значительных мыслей, а иногда и о незнании предмета
речи.
С другой стороны, Л.В. Щерба называл подобные
словечки "упаковочным материалом" – люди испольузют
их между значимыми словами, чтобы не дать им разбиться
друг о друга. А от лекций профессора Тартуского
университета Ю.М. Лотмана о русской культуре (записи
этих лекций есть в youtube) все без ума, несмотря на то,
что он несколько экает и хмыкает. Но слушать его –
истинное наслаждение. Конечно, если экать начнет другой
человек, который не умеет так замечательно рассказывать,
это может только испортить впечатление от его речи.
Интересно,
что
слова-паразиты
могут
характеризовать определенные поколения. Например, по
148
словам В.П. Руднева привычка через каждые пять
предложений добавлять «на самом деле» характеризует
поколение, выросшее в 1960-e гг. и реализовавшееся в
1970-e гг. А выражение «как бы» употребляется
поколением, выросшим в 1980-e гг. и не реализовавшее
себя в 1990-e. [Руднев 1999: 123]. Как пишет О. Северская,
распространение этого "как бы" является не только
характерной для современного человека философией ухода
от ответственности за слова и дела, но и тем, что русский
язык вообще не любит определенности [Северская 2004, с.
36]: "Во сколько ты придешь?" – "Ну, часов в семь". Мы
никогда не скажем точно. Так же, как индусы, например.
Вы знаете, если индусу сказать точно: "Приходи в семь", это будет выглядеть нарушением прав человека. Ему надо
дать люфт: туда-сюда полчаса. Немца, наоборот,
оскорбишь, если не точно скажешь. Мы любим говорить
"часов в семь", "где-то в районе семи", переставляем слова,
чтобы получилось "человек пять", а не "пять человек".
Возможно поэтому «как бы» так прочно осело в нашем
лексиконе.
Такая же картина наблюдается не только в русском
языке. В английском языке такие слова называются filler
words (буквально можно перевести
как «словазаполнители»). К ним относятся uh, um, er, знаменитое you
know, like, basically, actually, literally, well и др. В
испанском языке они называются "muletilla" - от слова
костыль - "мулета" (digamos, claro, bueno, me explico?,
okey, osea, dale, así que. nada,
Por Dios!). Немцы
злоупотребляют такими словами, как ja, halt, gell, eh, also.
Французы часто используют в начале высказываний bon
или enfin. Слова-паразиты есть во всех языках, от
адыгейского до японского. Это типичный маркер
естественной, спонтанной, разговорной речи, который
выполняет определенные функции:
149
1)
дает возможность говорящему обдумать то,
что надо сказать
(э-э-э, м-м-м, вроде, типа, практически,
фактически, как бы, т.д.);
2)
употребляется для адаптации своей речи к
речи слушающего (слушающих) – ради красного словца,
ради моды, что позволяет человеку чувствовать себя своим
в определенном кругу, где данные словечки являются
популярными (на сегодняшний день в русском языке в
основном среди молодежи с этой целью употребляются
выражения «по-любому», «по ходу», «по определению»,
«только пока», «бред», «шняга». т.д.);
3)
рассказывают о натуре, сущности мышления
и видения мира говорящего. Например, если человек
употребляет слово-паразит «просто», значит, он считает,
что в жизни все должно быть просто, разумно, даже
банально и никаких сложностей. Употребляющий «сами
понимаете» — это классический пример «маленького»
человека — робкого и постоянно перед всеми
извиняющегося. Есть немало примеров индивидуального
употребления слов-паразитов (Ельцинское «понимаешь»,
«например» Паука – солиста группы Коррозия металла,
«то что это» и «это само так» одного жителя г.
Ульяновска);
4)
позволяет речи выглядеть естественнее и
проще, особенно, если это научная лекция или серьезное
мнение. Слова-паразиты помогают установить более
короткую социальную дистанцию. Некоторые люди
пытаются таким образом выйти из роли знатока,
имеющего право читать собеседнику нотации;
5)
говорит о принадлежности к определенной
языковой среде (в г. Ульяновске любят использовать в
просторечьи такие междометия, как «ба» («ба, такая
молодая, а со стариком идет»), «чай» или «чать» («чать она
150
не маленькая», «чай они знают»), Вологодская область –
дык или дак (дак я пошел).
Таким
образом,
слова-паразиты
являются
универсальным явлением, без которого не обходится ни
один человек, поскольку это естественное сопровождение
спонтанной, заранее неподготовленной речи со всей ее
непоследовательностью, вызванной ограничениями на
оперативную память, планирование, и всех остальных
этапов продуцирования речи.
Для того, чтобы решить вопрос, являются ли словапаразиты языковой универсалией, необходимо, конечно,
гораздо
более
тщательное
и
полномасштабное
исследование,
захватывающее
разные
языковые
сообщества. Только на основании такого исследования,
слова-паразиты можно было бы скорее всего отнести к
индуктивным языковым универсалиям, что означало бы их
присутствие
во
многих
известных
языках;
к
статистическим, т.к. это явление обладающее разной
частотностью от языка к языку и от человека к человеку; к
простым, поскольку данное явление утверждает лишь
наличие данного явления в языках и к синхроническим,
т.к. касается функционирования языка в определенный
момент.
Многие лингвисты предлагают всевозможные
рекомендации, чтобы избавится от слов-паразитов,
заменяя их простым молчанием или различными
эвфемизмами. Но эвфемизмы рискуют стать паразитами
вместо замещенных выражений, а необъяснимые паузы и
молчание могут также вызывать раздражение слушающих.
Возможно, в каких-то случаях людям рекомендуется
контролировать собственную речь и избавляться от
определенных сорняков или стараться заменять их на
более логичные эквиваленты. Но полностью избавляться
от них не стоит, учитывая все вышеперечисленные
151
функции этих слов.
Литература
Большой энциклопедический словарь. Языкознание. 2-е (репринтное)
издание Лингвистического энциклопедического словаря / Под ред.
В.Н. Ярцева. – М.: Научное издание «Большая Российская
энциклопедия», 1998. – 687 с.
Плещенко Т.П., Федотова Н.В., Чечет Р.Г. Стилистика и культура речи
/ Т.П .Плещенко, Н.В. Федотова, Р.Г. Чечет, 2001 – Электронный
текст.
–
Режим
доступа:
http://www.iu.ru/biblio/archive/kultura_rehti/07.aspx. (дата обращения 15.07.2011)
Руднев В.П. Словарь культуры ХХ века: ключевые понятия и тексты. –
М.: Аграф. – 1999. – 384 с.
Северская О.И. Говорим по-русски с Ольгой Северской / О.И.
Северская. – М.: Слово ] Slovo, 2004. – 256 c.
Pinker, S. The Language Instinct / Steven Pinker. – London: Penguin
Books, 1995. – 494 p.
© Старкова Д.А., 2011
Н.Г. Соснина
УрГЭУ, г. Екатеринбург
СПОСОБЫ ДИАГНОСТИКИ УРОВНЯ РАЗВИТИЯ
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ
КОМПЕТЕНЦИИ В ПРОЦЕССЕ ИЗУЧЕНИЯ
ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКА
В
контексте
компетентностного
подхода
актуализируется
вопрос
о
диагностике
уровня
сформированности
компетенций
как
показателей
овладения основными образовательными дисциплинами.
Научно-исследовательская компетенция принадлежит к
152
разряду профессиональных компетенций, овладение
которыми предусмотрено Федеральным государственным
образовательным стандартом. Однако, выше названный
документ не содержит какой-либо информации по поводу
диагностики уровня сформированности компетенций, а в
частности, изучаемой.
Исходя из формулировки «компетенции» как
совокупности профессиональных знаний и умений, а также
способов выполнения профессиональной деятельности
(Э.Ф. Зеер, О.Н. Шахматова), следует констатировать, что
определение уровня ее развития представляется
возможным непосредственно в процессе решения
профессиональных задач.
Научно-исследовательская компетенция (далее –
НИК) предполагает методологическую, коммуникативную
и рефлексивную готовность будущего специалиста к
производству
объективно-достоверных
и
систематизированных
знаний
об
окружающей
действительности. В результате, диагностика может
осуществляться в процессе участия в соответствующих
видах научно-исследовательской деятельности (далее –
НИД).
Как
показывает
практика,
дисциплина
«Иностранный язык» обладает в этом плане большими
преимуществами, так как открывает обучающимся
безграничный доступ к зарубежной публицистической и
научной литературе [Соснина: 2011, 133].
Итак, в ходе нашего исследования для проведения
диагностики была разработана система мероприятий на
иностранном языке, включающая следующие формы НИД
[Соснина: 2011, 163]:

написание
и публичная защита эссе
“Research in my profession” – определение исходного
153
уровня развития НИК в начале третьего семестра в
неязыковом вузе;

круглый стол по обмену опытом по
профилям подготовки соответственно: “Hospitality in
Russia and abroad”, “ Tourism in Russia and abroad” –
определение промежуточного уровня в конце третьего
семестра;

профессионально-ориентированная
конференция “New Trends and Technologies in Restaurant,
Tourism and Hotel Industry” – определение итогового
уровня развития НИК в конце четвертого семестра.
Выше перечисленные мероприятия соответствуют
критериям уровня развития НИК: все мероприятия носят
исследовательский
характер,
профессиональнокоммуникативную направленность и являются своего рода
коррективом для дальнейшей работы.
Для наибольшей объективности диагностика уровня
развития НИК осуществлялась на трех уровнях:
1.
Экспертная оценка. Согласно ФГОС, для
максимального приближения программ текущего контроля
успеваемости к условиям будущей профессиональной
деятельности в качестве внешних экспертов должны
активно привлекаться работодатели и преподаватели,
читающие смежные дисциплины [ФГОС: 2010, 24.].
2.
Оценка преподавателя по иностранному
языку.
3.
Уровень самоконтроля.
В результате высчитывалась средняя оценка уровня
развития НИК.
В заключении необходимо отметить, что данная
система диагностики реализует принцип соответствия
будущей профессиональной деятельности и носит
объективный характер ввиду трехуровневой оценки.
154
Литература
Э.Ф. Зеер, О.Н. Шахматова, Личностно-ориентированные технологии
профессионального развития специалиста: Научно-методическое
пособие. - Екатеринбург, 1999. - 245 с.
Н.Г. Соснина,
Особенности
профессиональной
подготовки
специалистов социокультурной сферы в процессе обучения
иностранному языку. // Материалы I Международной научнопрактической конференции. – Екатеринбург: УрГЭУ. – 2011. - С. 161163.
Н.Г.
Соснина,
Профессиональная
направленность
научноисследовательской деятельности студентов. // Материалы II
Евразийского
экономического
форума
молодежи
«Диалог
цивилизаций – «Путь на север». – Екатеринбург: УрГЭУ. – 2011. – С.
77 – 80.
Н.Г. Соснина, Формирование профессиональных компетенций в
процессе
обучения
иностранному
языку
специалистов
социокультурной сферы. // Сборник материалов IV Международной
научно-практической конференции «Иностранные языки и литература
в современном международном образовательном пространстве». Екатеринбург: УрФУ. – 2011. – С. 132 – 135.
Федеральный государственный образовательный стандарт высшего
профессионального образования по направлению подготовки 100100
Сервис (квалификация «бакалавр»). Приложение. - 25 с.
http://www.osu.ru/docs/bachelor/fgos/100100b.pdf.
© Соснина Н.Г., 2011
155
Г.Н. Тельминов
УрГПУ, г. Екатеринбург
ВЕЖЛИВОСТЬ В АМЕРИКАНСКОЙ И
РОССИЙСКОЙ ИНТЕРНЕТ-РЕКЛАМЕ КАК
СПОСОБ МАНИПУЛИРОВАНИЯ СОЗНАНИЕМ
АДРЕСАТА
Благодаря появлению Интернета и вследствие этого
– Интернет-рекламы у рекламодателей появились
неограниченные возможности воздействовать на своего
адресата – потенциального клиента. Цель воздействия –
заставить клиента в конечном итоге приобрести
рекламируемый товар или услугу.
Под языковым манипулированием понимается
использование особенностей языка и принципов его
употребления с целью скрытого неявного воздействия на
сознание адресата в нужном для говорящего направлении.
Иными словами, адресат не осознает этого воздействия.
Манипуляции не будет в том случае, если адресат
догадывается, либо знает о том невысказанном смысле,
который
подразумевает
говорящий.
Тем
самым
манипуляция отличается от других, схожих по механизмам
образования,
способов
речевого
воздействия
предполагающих проявление именно «воздействующего»
эффекта, какими, например, являются словесная
аргументация или речевые акты, относящиеся к сфере и
такта вежливости [Карасик 2002].
Понятие «вежливость» подразумевает, что все
возможные социальные средства используются для того,
чтобы участники коммуникации
чувствовали себя
комфортно в процессе этой коммуникации. В конечном
счете «вежливость» — это умение использовать в процессе
156
коммуникации правильные стратегии [Вахтин И.Б.,
Головко Е.В. 2004].
Авторы теории лингвистической вежливости
П.Браун и С. Левинсон вводят понятия positive face и
negative face. Под positive face понимается «наполненный
положительным содержанием образ себя (self-image), или
личность, востребованная партнером по коммуникации
(этот образ себя обязательно подразумевает желание
коммуниканта, чтобы он был положительно оценен и
одобрен партнером по коммуникации» [Brown Р., Levinson
S. 1987 : 61]. Negative face – это свобода действий, это
право оставаться самим собой, право на свободу действий
и право на то, чтобы не испытывать давления, право не
принимать на себя неприятных обязательств. Социальное
взаимодействие
представляется
как
совместная
деятельность, коммуниканты взаимодействуют, чтобы
поддерживать лицо (face) друга.
Вежливость, выражаемая языковыми средствами –
не что иное, как маскировка речевых актов c целью
манипулирования сознанием адресата. Направленность
позитивной вежливости – замаскировать угрозу positive
face. Коммуникант использует специальные средства,
чтобы показать, что он уважает желание собеседника
иметь свое собственное почитаемое (признаваемое)
positive face. Обычно говорящий демонстрирует, что он
учитывает (принимает) часть притязаний слушающего.
Негативная вежливость ориентирована на negative
face собеседника. она учитывает желание слушающего
быть независимым. Обычно стратегии негативной
вежливости подчеркивают отсутствие давления на
собеседника.
Наиболее
употребительные
правила
негативной вежливости (в нашей интерпретации) [Brown
Р., Levinson S. 1987: 129 – 208, Scollon & Scollon. 2001:
51]: не говори прямо; используй модальность возможности
157
(необязательность) и вопросы; предоставляй адресату
выбор; будь пессимистичным (в отношении своих
интересов); преуменьшай неудобства и обязательства;
избегай прямого обращения к говорящему; представляй
угрожающий лицу речевой акт как общее правило;
извиняйся; будь немногословен.
Стратегии позитивной
вежливости включают
утверждения, свидетельствующие о доброжелательности,
дружеских чувствах, солидарности. Стратегии позитивной
вежливости
включают в себя следующие основные
правила (в нашей интерпретации) [Brown Р., Levinson S.
1987: 101-129]: выражай участие пo отношению к нуждам
запросам слушающего; используй специальные маркеры
внутригрупповой принадлежности; будь оптимистичным;
включай и говорящего, и слушающего в совместную
деятельность; делай предложения и давай обещания;
проявляй преувеличенный интерес к слушающему или его
интересам; дари слушающему «языковые подарки»
(приветствие, благодарность и т.п.); избегай открытого
несогласия; шути, будь многословен и т.д. Все
перечисленные правила направлены на то, чтобы адресат
чувствовал уважительное отношение к себе.
Рассмотрим некоторые примеры манипулирования
сознанием адресата в Интернет-рекламе посредством
вежливости.
Негативная вежливость – будь немногословен
Очень оригинально и ненавязчиво реализуется в
Интернет-рекламе правило «Будь немногословен». При
открытии определенной странички на мониторе у
потребителя всегда появляется огромный выбор товаров
или услуг (нужно только навести «мышь» и кликнуть на
нужный товар и услугу и перейти на другую страничку для
более подробного ознакомления с товаром/услугой и, в
конечном итоге, совершить покупку).
158
Например, реклама первой страницы в Интернете
американского супермаркета KMART (приведены слова,
обозначающие товар/услугу или приведены номинативные
безглагольные фразы; в данном примере слова и фразы в
Интернет-рекламе не перечислены через запятую, а даны в
столбике для большей наглядности и удобства выбора,
хотя они могут также даваться в строчку в отдельных
рамочках):
Слова/фразы, перечисляющие предметы/услуги
рекламы
APPLIANCES (бытовые приборы)
SWIM SHOP (товары для купания)
BABY AND NURSERY (товары по уходу за
младенцами)
BEAUTY BED AND BATH (предметы красоты и
спальные принадлежности)
BOOKS AND MAGAZINES (книги и журналы)
CLOTHING (одежда)
ELECTRONICS AND OFFICE (электроника и
товары для офиса)
FITNESS AND SPORTS (фитнес и спорт)
FOR THE HOME (товары для дома)
MUSIC (музыка)
MOVIES AND GAMING (кино и игры)
PHARMACY (лекарства)
PETS (товары для домашних животных).
(http://www.kmart.com/)
Российская Интернет-реклама тоже предлагает
«немногословный» выбор.
Усилители
Автомобильные комплекты
Холодильники
Стиральные машины
Сушильные машины
159
Посудомоечные
машины
(Реклама
супермаркета М. Видео – http://www.mvideo.ru/)
Необходимо отметить, что посредством правила
Будь немногословен также как в американской так и в
российской Интернет-рекламе реализуется автоматически
еще одно правило Предоставляй адресату выбор.
Адресат
должен
«кликнуть»
мышкой
на
соответствующую фразу или слово и выбрать
интересуемый товар. Только потом описание выбранного
товара станет многословным – это техническая
характеристика,
инструкция,
заметка.
(позитивная
вежливость)
Позитивная вежливость – юмор, шутки
При помощи юмора и шуток можно легко привлечь
внимание адресата; кроме того – они легко запоминаются.
Оригинально, в шуточной форме, представлена
американским рекламодателем бутылированная питьевая
вода Poland Spring (предмет рекламы). На сайте даны
изображения нескольких бутылочек разной формы. Если
навести мышкой на бутылочку, то сразу выскакивает
забавная надпись (как бы каждая бутылочка говорит от 1го лица о своих преимуществах – аргументах в пользу ее
покупки (своеобразный юмористический аргумент «к
человеку»):
I am ready for family-sized thirst.
(Я готова
утолить жажду целой семьи).
I am easy to store. (Меня легко хранить).
I live in your fridge. (Я живу в твоем холодильнике).
Small bags love me. (Меня любят небольшие
сумочки).
(http://www.polandspring.com/Products/Default.aspx)
Конечно, такая презентация товара запомнится надолго
адресату. Автор рекламы добился своего – посредством
160
шуток и юмора (позитивная вежливость) он привлек
внимание клиента.
Следующее рекламное объявление, данное
российским рекламодателем и предлагающее разного вида
работы (предмет рекламы), тоже направлено на лучшую
запоминаемость адресатом: Тещу не выбирают, зато
работодателя ты можешь выбрать сам. Работа в
лучших
компаниях (http://www.egraduate.ru/Useful.html?artId=85a
dfa27-ec02-4aa2-af51-55ae58bd26b0).
В качестве аргумента («к человеку») звучит
предложение, что ты самостоятельно можешь выбрать себе
понравившуюся работу. Адресат быстро запомнит такое
объявление.
Шутка – это легкий и приятный «жанр» для
запоминания. Реклама в виде шутливого высказывания
создается для того, чтобы адресат в шутливой форме мог
лучше
запомнить (посредством манипулирования
сознанием) название самого предмета рекламы и в
дальнейшем стать реальным покупателем.
Рассматривая рекламный дискурс Интернета можно
выделить яркие черты, свойственные современному стилю
общения в целом: это, прежде всего, высокая
экспрессивность и тяготение к «разговорности». Подобные
особенности формируются социальным заказом, который
является результатом процесса демократизации общества
и
языка. Интернет, являясь самым популярным и
доступным средством масс-медиа, также влияет на эти
процессы. Разговорность облегчает восприятие речи,
делает ее более доступной для аудитории, что ведет, в
свою очередь, через понимание к принятию позиции
автора (адресанта) – а это и есть цель манипулятивного
дискурса Интернет-рекламы.
Традиционно считается, что вежливость – это
161
проявление уважения к собеседнику. Под уважением
подразумевается внимание к другому человеку, признание
его достоинств. Здесь уместны такие понятия, как
почтительность, корректность, учтивость и галантность
[Формановская 2002: 73].
Так, в Интернет-рекламе можно встретить формулы
вежливости:
- Приветствие
Dear client, do not hesitate to contact us if you require.
(http://www.prewarcar.com/pre1966/postwar_searchre
sults.asp?make=Ferrari ) (Многоуважаемый клиент, не
стесняйтесь связаться со нами, если необходимо.)
Здравствуйте уважаемые путешественники по
Египту! (http://story.travel.mail.ru/story/show/137070/)
-Благодарность
Тhank
you
for
visiting
our
webpage
(http://www.backroads.com ) (Спасибо за то, что вы
посетили нашу веб-страницу.)
Благодарим Вас за покупку в М.Видео!
http://www.mvideo.ru/pamyatka/
-Прощание (позитивная вежливость)
Have a lovely week-end with your family on your trip.
(http://www.aventuraspanama.com/wgiras/
chagrespackes.htm) (Желаем хорошо провести уикенд с
семьей во время поездки.)
Удачных Вам покупок! Заходите еще!
(http://turstandart.ru/inf/about.html)
-Извинение
SORRY, CAR NOW SOLD
(http://cgi.ebay.co.uk/ws/eBayISAPI.dll?ViewItem&ite
m=290380990320 ) (Извините, автомобиль продан.)
На сайте ТУРИЗМ.РУ в данный момент
проводятся профилактические работы. Приносим свои
извинения, за временные неудобства.
162
(http://poisk.turizm.ru/spro3/search?q=%F1%EA%E0)
Такие
вежливые
приемы
манипулирования
сознанием адресата редко можно найти, скажем, на
щитовой рекламе, рекламе в газетах или журналах, на
бортовой рекламе.
Акты коммуникации в контексте Интернет-рекламы
существуют в разорванном пространственном виде,
поэтому для решения коммуникативных задач адресант
должен проявить искусность, даже изощренность в
использовании и вербальных и невербальных средств
воздействия на аудиторию. Определяющим фактором силы
воздействия Интернет-рекламы становится «иллюзия
непосредственного контакта между говорящим и
аудиторией, прямой обращенности к аудитории»
[Стриженко 1988].
Манипулирование сознанием клиента в Интернетрекламе посредством вежливости является одним из ходов
и уловок автора рекламы для продвижения и продажи
товара.
Литература
Вахтин И.Б., Головко Е.В. Социолингвистика и социология языка:
Учебное пособие. - Cпб. 2004.— С. 231
Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. –
333с.
Стриженко А.А. Об особенностях организации текстов, относящимся к
разным функциональным стилям. _ М.: Высшая школа, 1988. – С.6.
Формановская Н.И. Речевое общение: коммуникативнопрагматический подход. – М., Рус. яз., 2002. – 216 с.
Brown Р., Levinson S. Роlitеness: Some Universals in Language Usage. Cambridge Univ. Press. 1987.
Scollon & Scollon. Intercultural Communication: A Discourse Approach.
Second Edition. - Oxford: Blackwell Publishers Ltd., 2001.- 316p.
© Тельминов Г.Н., 2011
163
И.А. Федорова
БелГУ, г. Белгород
К ВОПРОСУ ОБ ОТНОШЕНИИ КЛИШЕ И
ШТАМПОВ
В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Вопрос о соотношении понятий клише и штамп
постоянно находится в сфере интересов лингвистов, но
среди ученых до сих пор нет единого мнения по поводу
общепринятых и исчерпывающих
определений этих
понятий. Параллельно с этими терминами употребляется
большое
количество
синонимических
и
взаимодополняющих определений (шаблон, трафарет,
речевые клише, разговорные формулы,
стереотип,
стандарт и т.д.).
И в отечественной и в зарубежной лингвистической
литературе неоднократно предпринимались попытки
объединить или разделить понятия клише и штамп из-за
большого сходства этих языковых единиц.
Понятию
штамп
Лингвистический
энциклопедический словарь даёт следующее определение.
Штамп речевой (от итал. stampa — печать) —
«стилистически окрашенное средство речи, отложившееся
в коллективном сознании носителей данного языка как
устойчивый, «готовый к употреблению» и потому
наиболее «удобный» знак для выражения определенного
языкового содержания, имеющего экспрессивную и
образную нагрузку. В основу понятия штампа положен,
таким образом, функциональный признак: при условии
частого и регулярного употребления штампом может стать
любая структурная и содержательно-смысловая единица
языка (речи) — слово и словосочетание, предложение и
высказывание, лозунг и поговорка и т.п. Например,
164
«форум» в значении ''собрание'', ''совещание''; «почин»,
«нехитрые пожитки», «труженики села», «городок, что
раскинулся на берегу...», «оправдать доверие народа»,
«спустить на тормозах» [ЛЭС 1990: 588].
Термин «клише» cliche был введен еще в начале
века французской лингвистикой и обозначает по
определению
лингвистического
энциклопедического
словаря «нейтральное понятие, имеющее информативнонеобходимый характер и относящееся к целесообразному
применению готовых формул в соответствии с
коммуникативными требованиями той или иной речевой
сферы» [Там же: 588-589].
Подобное определение встречается в словаре
лингвистических терминов Д.Э. Розенталь и М.А.
Теленковой. Клише - «речевой стереотип, готовый оборот,
используемый в качестве легко воспроизводимого в
определенных условиях и контекстах стандарта...клише
образует конструктивную единицу, сохраняющую свою
семантику, а во многих случаях и выразительность»
[Розенталь, Теленкова 1976: 148-149].
Ахманова О.С. не разграничивает понятия клише и
штамп, говоря о том, что штамп — это «то же, что клише,
избитое,
шаблонное,
стереотипное
выражение,
механически воспроизводимое либо в типичных речевых и
бытовых контекстах, либо в данном направлении, диалекте
и т.п.» [Ахманова 1966: 197].
Но все же большинство исследователей (Г.Я.
Солганик, В.Г. Костомаров, Т.М. Дридзе и др.) сходятся во
мнении, что необходимо разделять термины штамп
(шаблон, трафарет) и клише (стереотип, стандарт).
Как справедливо замечает Г.Я. Солганик,
«неразграничение понятий «клише» и «штамп» ведет к
безоговорочному осуждению всех вообще готовых
оборотов» [Солганик 1968: 47].
165
По мнению В.Г. Костомарова, слово штамп
«слишком сузилось и обросло эмоционально-негативными
оценками» [Костомаров 1971: 10], и «определяя термин
штамп как любое средство выражения, дающее при
восприятии негативный стилистико-смысловой эффект, мы
фактически выводим это понятие из собственно языковых
пределов в область эстетики и психологии восприятия»
[Там же: 202].
Нельзя не согласиться с Т.М. Дридзе, которая
определяет клише как «всякую готовую речевую формулу,
критерием для выделения которой служит регулярность ее
появления в определенных, повторяющихся речевых
ситуациях. Наличие таких речевых формул нормально,
необходимо и позволяет поставлять относительно
общезначимую и общепонятную информацию. Такое
клише несет в тексте определенную нагрузку и может быть
общезначимо, т.е. информативно для интерпретатора.
Языковым штампом становится клише, которое по той или
иной причине потеряло для интерпретатора свою
первичную, или текстовую информационную нагрузку,
стало бессмысленным, незначимым для получателя
информации, иными словами, стало дисфункциональным.
Такое клише мы называем также «штампом сознания»
[Дридзе 1971: 172].
Разновидностью штампов являются слова или
сочетания слов, которым свойственна ярко-выраженная
образность в прошлом. Это слова, которые употребляются
в самых общих и неопределенных значениях (например,
люди в белых халатах — это автоматически употребляемое
выражение, которое утратило всякую образную ценность и
потерявшее свою выразительность).
Многие штампы только формально присутствуют в
языке и не несут никакой информационной или
художественной нагрузки, поэтому в течение долгого
166
времени лингвистические исследования сводились к
искоренению штампов в речи.
Как замечает Т.Г. Винокур, «...возникновение, типы
штампов, способы борьбы со штампами изучаются
стилистикой и культурой речи» [Винокур 1990: 588-589].
Следует отметить, что клише играют очень важную
роль в оформлении ситуации общения. Они упрощают
нашу речь и употребление тех или иных готовых
формулировок свидетельствует об устойчивости их
употребления (например, как дела?; разрешите с вами не
согласиться; добро пожаловать и т.д.). Благодаря таким
готовым формулам мы можем не задумываться над тем,
что сказать и быстро донести какую-либо информацию до
собеседника.Более того, неупотребление той или иной готовой
формулы в речи приводит к недопониманию собеседника
или может быть расценено как неуважение к собеседнику.
Штампы всегда признавались словами, которые портят
нашу речь, в то время как клише — являются ее
неотъемлемой составляющей.
Термины «штамп», «шаблон» («трафарет») имеют
негативно-оценочное (иногда субъективное) значение и
относятся главным образом к бездумному и безвкусному
использованию выразительных возможностей языка. В
этом состоит отличие штампа от нейтральных понятий
стандарт, стереотип (клише), имеющих информативнонеобходимый характер и относящихся к целесообразному
применению готовых формул в соответствии с
коммуникативными требованиями той или иной речевой
сферы. Например, канцелярское клише «предъявленному
верить» и бытовой стереотип «два до конца» (о билетах на
транспорте) — наиболее привычная и экономная форма
отражения тематико-ситуативной специфики деловой и
разговорной речи [ЛЭС 1990: 588].
Проанализировав
ряд
терминологических
167
особенностей понятий штамп и клише, можно сделать
следующие выводы:
1) «штамп», «шаблон» «трафарет» - шаблонная, избитая
фраза, механически воспроизводимая в речи, не несущая
никакой информационной или художественной нагрузки, и
имеющая негативно-оценочное значение.
2) «клише», «стереотип», «стандарт» признаются
нейтральными легко воспроизводимыми понятиями,
несущие информативную нагрузку и сохраняющие свою
семантику.
В заключении хочется отметить, что в настоящее
время между этими терминами до сих пор не проведено
четкой границы, и как верно замечает А.И. Казанцев, что в
связи с большим разнообразием определений клише и
штампов «граница между этими двумя группами речевых
формул остается размытой, и зачастую неясно к какому
разряду единиц речи следует отнести то или иное
стереотипное выражение» [Казанцев 2001: 17].
Литература
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов / О.С. Ахманова. –
М.: Советская энциклопедия, 1966. – 197с.
Винокур Т.Г. Штампы // Лингвистический энциклопедический
словарь. Под ред. В.Н. Ярцевой. – М.: Советская энциклопедия, 1990.
– С. 588-589.
Дридзе
Т.М.
Ассоциативный
эксперимент
в
конкретном
социологическом исследовании // Семантическая структура слова.
Психолингвистические исследования. – М.: Наука, 1971. – 172с.
Казанцев А.И. Сопоставительное исследование эквивалентности клише
и штампов официально-делового языка (на материале стереотипных
единиц французского и русского языков): дис. … канд. филол. наук:
10.02.20 / А.И. Казанцев. – Челябинск, 2001. – 17с.
Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе / В.Г. Костомаров. –
М.: Изд-во Моск. Ун-ва, 1971. – 10с, 202с.
ЛЭС 1990: Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред.
В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – с.588-589.
168
Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических
терминов / Д.Э. Розенталь, М.А. Теленкова. – М.: Просвещение, 1976.
– с. 148-149.
Солганик Г.Я. О штампах в газетном языке / Г.Я. Солганик // Вестник
МГУ. – 1968 - № 2. – 47с.
© Федорова И.А., 2011
В.П. Хабиров
УрГПУ, Екатеринбург
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ПАРАДИГМA
ФОРМИРОВАНИЯ ГРАМОТНОСТИ В
ЦЕНТРАЛЬНОАФРИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ
Исследования феномена грамотности (Literacy)
находятся на стыке многих наук - антропологии, теологии,
истории,
лингвистики,
психологии,
педагогики,
экономики, философии. Социокультурная парадигма
исследований грамотности начинает складываться в 80–ые
годы 20 века. Грамотность по своей природе контекстна,
т.е. ее модель опосредована текстом, поэтому термин
«грамотность», имея много определений, включает в себя
чтение и письмо как практику работы социума или
представителя социума с текстом, тем самым подчеркивая
социальную природу данного явления. Но уровень
грамотности определяется социальным запросом и
компетентностью индивида, т.е. насколько он продвинут
социально-профессиональной
компетентности.
Современное
понимание
термина
грамотность
подразумевает взаимодействие между социальным
169
запросом и индивидуальной компетентностью. Таким
образом, грамотность является одной из составляющих
социально-профессиональной компетентности индивида.
Как уже упоминалось, модель грамотности
включает в себя письмо, то есть, с его помощью пишется
история народа, выраженная в литературных памятниках.
Однако во многих государствах Африки письменность на
автохтонных языках формируется только после получения
страной независимости. Конечно, есть и исключения,
например, эфиопская литература на древнеэфиопском
языке геэз зародилась в 4–7 вв. в период расцвета
царства Аксум. В Гамбии письменность народа фульбе,
которая имела как базу арабский и латинский алфавиты,
была создана гораздо раньше, чем у других местных
народов. В других африканских странах существовала
устная историческая традиция. Французкий ученый Ян
Вансина в своем классическом труде «Устная традиция:
исследование исторической методологии» (1965) выделил
в африканской устной традиции пять категорий
запоминаемого. Это заучивания формулировок, ритуалов,
титулов; имена и географические названия; поэзия;
исторические,
поучительные
или
художественные
рассказы; юридические или другие комментарии. Полным
списком эти запоминания встречаются не везде. Нет их,
например, поэзии, в Центральноафриканской республике.
Устная традиция там использовалась, до тех пор, пока не
появилась письменность. А возникла она на базе языка
межэтнического общения, креолизованного (контактного)
языка санго (язык одноименной этнической группы).
Письменность
в
Центральноафриканской
Республике появилась с приходом туда европейцев и
распространением их языков. Поскольку французским
колонизаторам во Французской Экваториальной Африке
нужны были помощники из местного населения для
170
выполнения различных административных функций, то им
пришлось обучить их сначала французскому языку.
Например в Конго-Браззавиле они обучали французскому
представителей этнической группы баконго, которых они
считали наиболее развитыми. В той части Африки, о
которой идет речь, это были представители убангийских
этнических групп (санго, якома, гбанзири), т.к. европейцы
в Центральной Африке плыли по р. Убанги, где и
проживали вышеупомянутые группы. Но первыми по
большому счету из европейцев, кто вступил в контакт с
местным населением, были миссионеры. Им было
предписано учить местные языки, чтобы донести слово
божье до местного населения. Религия и язык являются
социальными
явлениями,
обладающими
каждое
собственной несходной спецификой. Однако между
религией и языком существует известная связь,
обусловленная той ролью, которую эти разнохарактерные
социальные явления играют в жизни общества. Язык
является основным средством выражения религиозной
идеологии, и выбор языка в процессе клерикализации
этнической культуры играет, несомненно, большую роль в
деле национальной консолидации и формирования
национального самосознания.
Центральноафриканская
Республика
является
полиэтнической страной, где 60 % населения
придерживается традиционных верований, 35 % населения
- католики и протестанты, около 5 % мусульмане-сунниты.
Между тем многие центральноафриканские христиане и
мусульмане придерживаются также и традиционных
верований и культов. Традиционно различные верования
центральноафриканских этнических групп этноцентричны
и основаны на вере в существование верховного бога, в
бессмертие души, в существование естественных сил и
духов, которые дают жизненную силу всему движимому и
171
недвижимому. То есть традиционные верования и
этнический язык являются этнодифференцирующими
признаками и этнообразующими факторами. Таким
образом, этноцентризм, этническая специфика данных
верований проявляется в их связи с отдельной, конкретной
этнической группой, в использовании этнического языка
для их осуществления.
Кроме традиционных верований, в ЦАР, как уже
говорилось, получило довольно широкое распространение
христианство (католические и протестантские общины).
Первая католическая миссия «Сен-Поль у Порогов» в
Банги возникла в январе 1894 г. В сентябре этого же года в
200 км от Банги при впадении в р. Кемо в р. Убанги
появилась вторая миссия «Сент Фамий» в зоне
проживания убангийской этнической группы гбанзири.
Местоположение этой миссии, а также хорошие
отношения с вождями местных этнических групп (с бандатогбо, например) могли позволить миссионерам
проникнуть во внутренние районы страны. Первоначально,
с целью создания религиозных общин, миссионеры
выкупали у местного населения так называемых рабов,
попавших в зависимость в результате межэтнических войн
или за долги, крестили и поселяли их в «свободных
деревнях» при миссии, называемых «постами». Люди,
населявшие вышеуказанные кварталы, представляли собой
детрибализованные
общности
и
подвергались
принудительному
труду.
Очевидно,
в
этих
детрибализованных общностях получает дальнейшее
распространение язык санго. Это были своеобразные
сельскохозяйственные
колонии,
населенные
разноязычными людьми, занимающимися выращиванием
различных сельскохозяйственных культур для нужд
миссии и колонизаторов. В 1895 г. было выкуплено и
расселено при миссии 500 рабов. Однако данная политика
172
не оправдала себя, так как затрудняла христианизацию
местного свободного населения. Христианизация путем
покупки рабов и детей и их крещения не оправдывала себя,
и миссионеры перешли к обучению местного населения
катехизису и организации религиозных школ. Дети,
проживавшие при миссии, обучались катехизису и должны
были работать на плантациях, принадлежавших миссии.
Начиная с 20-х годов XX в. число этих миссий стало
увеличиваться во многих районах страны (кроме северовосточной части). Соответственно стало увеличиваться и
число учащихся католических школ во всей Французской
Экваториальной Африке. Например, число учеников
католических школ в ФЭА в 1925, 1935 и в 1958 годах
составляло соответственно 4389, 7676 и 20000 человек. Из
этих учеников миссионерских школ впоследствии вышло
много центральноафриканских религиозных деятелей.
Что касается протестантских миссий, то они
обосновывались в этом районе гораздо позднее по
сравнению с католическими миссиями - в 20-х годах 20 в.).
Шесть американских миссий, одна шведская и одна
швейцарская появились только после I-й мировой войны.
В последующие годы число протестантских миссий
увеличивалось, и они имели большое влияние среди таких
этнических групп, как манза, банда, нзакара, гбайя. В
отличие от католических миссионеров, которые
неукоснительно требовали придерживаться моногамного
брака и отказываться от многих обычаев предков,
протестантские миссионеры сосредоточили свое внимание
только на распространении христианской морали и чтении
литургии. Протестантские миссионеры с самого начала
способствовали альфабетизации на языке санго с помощью
публикации, распространения и изучения библии и других
книг религиозного содержания. При протестантских
миссиях были открыты и имели определенный успех среди
173
местного
населения
библейские
школы,
курсы
религиозных наставников, мужские и женские школы по
изучению катехизиса, курсы теологии. Если в
протестантских школах в ФЭА в 1925 г. обучалось 617
учеников, то в 1935 г. их число составило 1611 человек. В
1950 г. число учеников протестантских школ в УбангиШари составляло 2000 человек в начальных классах.
Успехи католиков были, несомненно, значительнее: в 1958
г. при католических школах обучалось 20000 человек. По
сведениям известного французского историка П. Калка, ко
времени получения независимости в 1961 г. почти
половина
всего
населения
ЦАР
подверглась
христианизации.
Довольно интересную и долгую историю имеет
развитие грамотности там, где был
распространен
проникший сюда с Арабского севера ислам. По крайней
мере, еще в 1882 г. во время экспедиции в верховья р.
Санги Соварньян де Бразза был удивлен, что в ареале
этнической группы гбайя знают арабский язык. Это был
результат коммерческих связей с фульбе из Нгаундере.
Для
достижения
своих
захватнических
целей
(проникновение в арабизированные районы) де Бразза
направил в верховья р. Санги учителей-мусульман.
Обучение в коранических школах (на арабском языке)
было поставлено гораздо хуже, чем в тех, где преподавали
европейцы. Следует отметить весьма поверхностное
отношение к европейской религии со стороны
автохтонного населения, выразившееся в возможности
перехода из одной религии в другую. Примером тому
может служить «третичный прозелитизм» членов
центральноафриканского руководства, когда они, будучи
христианами-католиками,
приняли
в
1976
г.
мусульманство по политическим мотивам по просьбе М.
Каддафи (за 1 млн. долларов), а затем снова возвратились в
174
христианство.
Что касается этнического языка при его
рассмотрении в соотношении с религией в ЦАР, то он
является
важнейшим
этноопределителем
и
этнообразующим фактором. Чтобы донести священное
писание до аборигенов, нужно было знать их язык, и
первые миссионеры стали овладевать
автохтонными
языками гбанзири и банда (убангийские группы), а затем и
языком санго. Католикам и протестантам была поставлена
задача: перевести религиозные тексты на местные языки и
попытаться осуществить богослужение на местных языках.
Поскольку они были далеки от лингвистики, то произнося
слова на местных языках, исходили из фонетики своих
собственных языков, весьма далеких от африканских,
имевших в этой части Африки тональную структуру с
грамматически и лексически значимыми тонами. Во время
работы в ЦАР вспоминается случай, когда я в начале
своего пребывания в стране (1968 г.) и в начале изучения
языка санго пытался говорить со своими студентами на
этом языке, они, комментируя мои слова, восклицали:
«Monsieur, vous parlez comme un prêtre», что означало
«Месье,
вы
говорите,
как
священник».
Священнослужители выучить автохтонные идиомы не
могли и вынуждены были использовать межэтнический
санго, который понимали почти везде (возможно,
исключением был север ЦАР). Религиозные тексты стали
даваться сначала на латыни, а затем была применена
французская система письма, а при создании орфографии –
и на языке санго. Но одно дело говорить на языке и другое
дело – писать.
Таким образом, в основе распространения
письменного санго лежала деятельность протестантских и
католических миссий. По мнению наших информантов,
санго до некоторой степени тогда считался языком
175
миссионеров, что говорит о том, что, очевидно,
происходила определенная идеологизация языка (или его
варианта) религиозной пропагандой миссионеров, и они
первыми предприняли попытку создать алфавит для языка
санго. Причем алфавит составлялся и протестантами из
миссии г. Босангоа, и католиками из миссии г. Мбайки.
Различие состояло в степени следования латинскому
алфавиту. Кроме того, «протестантский» санго испытал в
области лексических заимствований влияние этнической
группы банда, в то время как «католический» санго
являлся более разговорным, свойственным многим
этническим группам в ЦАР. В это же время,
редуцированный в результате интерференционного
воздействия со стороны других контактирующих с ним
языков словарный состав санго пополнился многими
религиозными терминами из французского языка. Таким
образом, система религиозных понятий, свойственных
европейской религии и материализующихся в единицах
лексики, получает свое выражение в лексикосемантической сфере африканского языка санго. В
переводе на санго не замедлили появиться части "Нового
Завета", "Ветхий Завет" и другая религиозная литература.
Протестантская миссия в Босангоа начала выпускать
ежемесячный журнал на санго под названием “La
Trompette Evangélique”. В данной работе даются в
сравнении существующие системы письма (Bouquiaux
1978: 24-25):
176
Таблица 1
Протестантская
орфография
i
é, e
é, è
a, â
o
o, o'
ou
ian
an
on
ou
p
t
k
kp
b
d
g, gu
gb
mb
nd
ng, ngu
ngb, mgb
Католическая
орфография
i
Новая
орфография
i
e
e
a
é
e
a
o
o
ou
in
ô
o
u
in
en
en
an
on
oun
p
t
k
an
on
un
p
t
k
kp
kp
b
d
g, gu
gb
mb
nd
ng, ngu
ngb
b
d
g
gb
mb
nd
ng
ngb
177
b
m
n
f
s, ss
h
v
z, j, dj
mv
ndj
r
l
y
ou
-
b
m
n
f
s, ss
h
‘b
m
n
f
s
h
v
z/j
v
z
mv
nz/nj
nz
r
r
l
l
y
y
w/ou
w
ny
Очевидно,
начало
развития
официальной
грамотности на языке санго можно считать обретение
страной независимости в 1960 г. Как мы уже упоминали
выше, в 1965 г. санго получил статус национального языка,
а с 1991 – государственного языка. Известно, что за
исключением лишь нескольких стран, где население в
значительной степени лингвистически однородно и
официальными языками безболезненно выбраны местные,
большинство стран Африки являются многоязыковыми и
полиэтническими, и официальными языками в них служат
европейские. Причины этого не только в том, что в
наследие от колониализма осталось лишь несколько
сравнительно
развитых
языков,
которые
могли
функционировать в роли общенациональных, так как
признака развитости еще недостаточно, чтобы язык принял
на себя эту функцию. Необходимо, чтобы национальный
178
язык отвечал, кроме того, требованиям политической
нейтральности и понятности большинству населения.
Французский язык является этнически немаркированным
языком, но его нельзя считать политически нейтральным.
С другой стороны санго можно считать политически (или
этнически) нейтральным языком, так как это язык всего
центральноафриканского этноса. Основным же фактором,
который способствовал приобретению санго статуса
национального языка, является, на наш взгляд, его
долголетнее функционирование как языка межэтнического
общения, и если в других странах проявляющийся иногда
языковой национализм является серьезным фактором,
препятствующим выделению языка в официальном
статусе, то для ЦАР это не характерно. На заседаниях
Национального комитета по изучению языка санго
принимались решения стандартизировать и нормализовать
санго. Было время, когда общая тенденция членов
Национального комитета проявлялась в пуризме по
отношению к языку. Пуристические тенденции членов
Национального комитета сводились к "ресанголизации"
национального санго - освобождению языка от
французских слов, если существуют такие же слова на
санго.
Распространение и утверждение национального
языка в рамках всей страны предполагает внедрение этого
языка в систему образования и в средства массовой
информации. Начиная с 1974 г. в соответствии с реформой
в области образования, ведется обучение на санго в
школах
ЦАР
под
наблюдением
Национального
педагогического института. В 1976 г. в таких городах
страны, как Форт-Сибют, Дамара, Босамбеле существовало
уже 43 экспериментальных класса, где преподавался
национальный язык в начальной школе на уроках вводного
курса. Включение санго в программы начальной школы
179
выразилось в использовании на первом этапе обучения
книги “E manda tí diköngö mbeti” - "Мы учимся читать".
Целью
данного
пособия
было
дать
центральноафриканскому ребенку возможность научиться
читать и писать на своем национальном языке. Успешное,
по мнению работников органов образования ЦАР,
внедрение санго в систему начального образования не
могло бы иметь успеха, если бы параллельно с этим в
педагогических учебных заведениях страны не была
предпринята попытка и не велась работа по обучению
будущих учителей методике работы, направленной на
выработку у учащихся навыков письма и чтения на языке
санго.
Преподавание
санго
ведется
также
на
теологическом факультете университета г. Банги и, в так
называемых, библейских школах (религиозные школы,
куда принимаются лица, окончившие лицеи).
Была предпринята попытка интервьюировать 162
чел. в столице г. Банги относительно степени их
грамотности. Среди 136 грамотных людей (учивших
французский в школе) 61% сообщили, что они могут легко
читать на санго. Вопрос был задан, потому что было
замечено, что определенное число испытуемых, знавших
французский с трудом читали текст на санго. Это значит,
что переход навыков грамотности от одного языка к
другому не происходит автоматически. 40% испытуемых
ответили, что не могут читать и писать на санго, хотя
могут читать и писать на французском. Объяснили это
существованием
нескольких
орфографий
(46%),
существованием нескольких вариантов санго (45%),
привычкой читать по-французски (37%). Только 70 чел.
(52%) из 136 ответили, что они могут писать на санго.
Большинство из них (52%) ответили, что они могут
использовать письменный санго при переписке. 117 из 136
испытуемых ответили, что письма они пишут на
180
французском. Что касается выбора орфографий, то 60,5%
опрошенных предпочитают, а 57% считают более легкими
«религиозные» орфографии. Что касается отношения к
варианту санго христианских миссионеров, то 72%
университетских
студентов
к
нему
относятся
отрицательно. В другом опросе 674 чел., проживающих в
Банги предпочитают вариант санго радио и телевидения.
84% опрошенных отметили необходимость навыков
чтения религиозной литературы. Большинство же
деревенских жителей не считают грамотность на санго
необходимой, т.к., по их мнению, она должна
приобретаться в школе.
Таким образом, можно сделать вывод, что переход
от неграмотного общества к грамотному требует
определенного времени и должен происходить наряду с
определенными социальными изменениями. То, что
ликвидация неграмотности начинается в начальной школе
позволяет связать традиционную культуру дома
с
европеизированной системой образования, на которую
ориентируется центральноафриканское общество.
Литература
Хабиров, В.П. Синтагматическая морфология контактного языка
санго. УрГПУ, Екатеринбург, 2010, 310 p. (монография).
Хабиров, В.П. Становление контактного языка санго //
Евразийский вестник истории лингвистики. Пермь: Прикамский
социальный институт, 2010.
Хабиров, В.П. The linguistic status of sango. Security in Africa: internal
and external problems: X conference of africanists – Institute of Africa, M.,
2005.
Bouquiaux L. Un dictionnaire sango pour l’Empire Centrafricaine.
Recherche, Pédagogie et Culture, № 34, 1978.
Vansina, J. Oral Tradition: a study in Historical Methodology. Trans. H.
Wright. Penguin Books, 1965.
SANGO. The National Official Language of The Central African Republic.
181
Helma Pasch (ed). Proceedings of the Colloquium. Rudiger Roppe Verlag.
Koln, 1994, 138 p.
© Хабиров В.П., 2011
М.М. Хасина
Санкт-Петербург
ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ В
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ
ОБУЧЕНИЯ АНГЛИЙСКОМУ ЯЗЫКУ
Одна
из
важнейших
задач
преподавателя
иностранного языка – сохранить интерес обучающихся к
предмету на всем протяжении его изучения. Каждый из
практикующих преподавателей подходит к решению этой
задачи по-своему. С этой целью широко используются
различные
технологии
преподавания:
игровые,
эффективно поднимающие мотивацию к обучению; ИКТтехнологии, позволяющие в некоторой степени стереть
границы между поколениями; проектные технологии,
раскрывающие творческий потенциал ребенка и многие
другие. Не отрицая важность владения учителем
современными методами обучения, представляется не
менее обоснованным заглянуть в глубины самого
изучаемого языка и найти в его основе то, что несомненно
позволит
заинтересовать
учащихся,
раскрывая
интереснейшие
стороны
изучения
языка
в
лингвокультурологическом аспекте.
На школьной ступени изучения английского языка
о лингвокультурологическом аспекте данного предмета
можно говорить, опираясь на лингвострановедческую
составляющую школьного курса иностранного языка.
182
Сегодня все большее место в процессе обучения
иностранным языкам занимают тексты страноведческого
характера. Английский язык в школе – не исключение. На
основе этих текстов учащиеся знакомятся с реалиями стран
изучаемого языка, обогащают свои фоновые знания,
поскольку получают дополнительную информацию в
области географии, истории, культуры, политического
устройства, национального характера и многого другого.
Страноведческие
тексты
нередко
содержат
фразеологические единицы, изучение которых в учебном
процессе чрезвычайно важно в лингвострановедческом
аспекте. Фразеологизмы, как знак той или иной языковой
ситуации, также являются источником фоновых знаний,
связанных с историей, географией и жизненным укладом
людей, носителем данного языка. Поскольку идиомы
напрямую связаны с мировоззрением определенного
народа, они несомненно отражают и национальный
характер, который является частью национальной
культуры. Благодаря лингвокультурологическому свойству
фразеологических единиц можно считать их хорошим
материалом для формирования той области словарного
запаса, которая составляет лингвострановедческую
компетенцию учащихся о стране изучаемого языка.
Обладая лексическими свойствами слова, фразеологизмы
представляют говорящему выбор между обычной
лексемой и фразеологической единицей, несущей
параллельный более яркий, синонимический способ
выражения мысли. Фразеологизмы, таким образом,
обогащают речь не только пополняя синонимический ряд,
но и предоставляют говорящему свою способность метко и
образно выражать сущность довольно сложных явлений.
Обогащение речи фразеологическими единицами является
одним из способов познания системы языка и повышения
культуры.
183
В связи с вышесказанным, необходимость изучения
фразеологизмов на школьном уровне обучения языку
очевидна. Однако, нужно учитывать, что при знакомстве с
идиомами учащиеся сталкиваются с определенными
трудностями. Это прежде всего связано с переводом
фразеологических единиц, особенно образного содержания
или носящих ярко выраженный национальный характер.
При переводе фразеологизмов с английского на русский
язык следует обращать внимание учащихся на контекст, в
котором употреблены устойчивые словосочетания, так как
для многих из них свойственна многозначность, которая
также усложняет подбор эквивалента на другом языке. Изза трудностей, возникающих в процессе изучения
фразеологических единиц, встает вопрос о мотивации к
усвоению
данного
материала.
Известно,
что
эмоциональный фактор играет важную роль в
преподавании иностранного языка. Эмоциональное
восприятие учебного материала повышает эффективность
обучения. На более ранней ступени обучения
иностранному языку в качестве повышения мотивации
наиболее эффективным видится введение в речевой
обиход устойчивых выражений с юмористическим
контекстом. Юмор делает процесс менее навязчивым и
скучным. Многие фразеологизмы английского языка
выглядят смешными, создают комический эффект,
раскрывают неожиданные стороны какого-либо понятия.
Преподавателю стоит намеренно обращать внимание
учеников на значение таких фразеологизмов, что
способствует
их
скорейшему
усвоению.
При
необходимости, в зависимости от возраста учащихся
возможно предоставить эквивалент фразеологизма порусски, однако лексический состав многих английских
идиом показывает доступность восприятия одноязычного
толкования уже на средней ступени обучения. (см.
184
Приложение 1)
На старшей ступени обучения необходимо делать
акцент
на
культурологической
составляющей
фразеологических единиц. Это, несомненно, ведет к
повышению мотивации к изучению английского языка, так
как в подростковом возрасте появляется потребность
общения с носителями языка, в ходе которого часто
причиной
непонимания
становятся
устойчивые
выражения, имеющие культурологическую окраску,
несущие информацию о реалиях жизни другого народа.
Для большего усиления интереса к изучаемому вопросу
преподавателю следует очень тщательно подбирать
фразеологизмы для заучивания, максимально приближая
их к темам, отражающим повседневную жизнь
современного английского народа. Как было уже сказано,
такие фразеологизмы часто включены в тексты
страноведческой направленности, а также в диалоги. Если
работа с текстом формирует прежде всего понятийные
навыки и расширяет кругозор учащихся, то диалогическая
речь побуждает использовать фразеологические единицы
не на уровне воспроизведения, как при пересказе текста, а
на продуктивном уровне, то есть в виде высказывания,
идущего от лица самого говорящего с применением
подходящего в данном случае фразеологизма. Применение
фразеологизмов в диалогах является одним из
эффективных средств формирования устно-речевых
навыков.
У
учащихся
развиваются
способности
осуществлять устоноречевое общение в разнообразных
ситуациях, оживляя процесс общения. Используя
фразеологизмы в своих высказываниях, как хорошо
знакомый материал, учащиеся реже сталкиваются с такими
проблемами, как недостаток языковых и речевых средств
для решения поставленной задачи, а также избегают
перехода на родной язык. Задания на отработку и
185
использование
фразеологизмов
обычно
вызывают
повышенный интерес в связи с тем, что помимо
развлекательного момента, исследовательского аспекта,
повышения уровня владения языком, происходит
расширение культурного уровня, так как употребление в
речи неадаптированных крылатых и образных выражений
делает речь более эмоциональной и живой, а, значит, более
приближенной к аутентичной. У учащихся развиваются
способности понять свою и чужую культуру и развить
эстетическое отношение к общению, что еще раз
доказывает ценность изучения фразеологизмов в
лингвокультурологическом аспекте. В современном
преподавании иностранного языка речь идет о подготовке
учащихся к диалогу культур, то есть общению с людьми
разных стран. Общаясь с представителями других культур,
человеку следует не только знать язык в целом, но и его
особенности, связанные с культурой, историей и
традициями данной страны. Одной из таких особенностей
и являются фразеологизмы, чье место в языке с
культурологической точки зрения очевидно и чья языковая
ценность неоспорима.
Одним из «ярких» примеров в прямом и переносном
смысле
являются
английские
фразеологизмы
с
компонентом цвета. Данные устойчивые словосочетания
отражают определенные понятия, чувства и эмоции,
проявляя собой цветовую гамму языка. Поскольку цвет
вызывает у человека различные чувства, такие как гнев,
радость, покой, раздражение и многие другие, носитель
языка наделил его определенными символическими
значениями. Некая гамма любимых цветов того или иного
народа складывается на протяжении долгих веков,
одновременно с формированием обычаев и традиций.
Национальные цвета можно увидеть в составе флага, в
традиционном костюме, в предметах быта и во многом
186
другом. Фразеологизмы, отражая национальное мышление
и культуру, вобрали в себя излюбленную цветовую гамму
народа. (см. Приложение 2)
Применимо к преподавательской практике, введение
в обучение английскому языку фразеологизмов цвета
откроет учащимся многое в мировоззрении англичан. Они
узнают, что в белом цвете англичане видят благо, радость,
чистоту, невинность; голубой цвет у них ассоциируется с
королевской властью и благородством происхождения;
красный – цвет радости, тепла, милосердия, но и гнева и
раздражения; черный - цвет секретности, зла, дурного
настроения; зеленый – символ природы, молодости ,
неопытности. Между цветовым восприятием английского
и русского народа можно провести множество параллелей,
на основе которых строится учебный материал,
затрагивающий
лингвокультурологический
аспект
изучения иностранного языка, на что в конечном итоге и
нацелено введение в школьную программу обучения
фразеологизмам.
В данной статье дана попытка аргументировать
необходимость обучения фразеологизмам английского
языка, начиная с младшей школы, постепенно расширяя
кругозор
учащихся,
прививая
им
способность
«чувствовать» язык, со временем вступать в равноправный
диалог со сверстниками из англоязычных стран. Для
большинства преподавателей ценность фразеологизмов,
как одних из носителей культурологической составляющей
языка, бесспорна, что и закрепляет за ними заслуженное
место в образовательном процессе.
Приложение 1.
Фразеологизмы с юмористическим контекстом:
It rains cats and dogs – проливной дождь, to jump out
of the skin – лезть из кожи, to make faces – строить
физиономии, to be born with a silver spoon in one’s mouth –
187
родиться в рубашке, like a tired butterfly – как сонная муха,
as flies to sugar – как мухи на мед, when pigs fly – когда рак
на горе свистнет, put the cat near the goldfish bowl – пусти
козла в огород, let the cat out of the net – разболтать секрет,
to have butterflies in one’s stomach – нервничать от страха.
Приложение 2.
Фразеологизмы с компонентом цвета:
White hope – перспективный человек, to be whiter
than white – быть предельно честным, white light – в
объективном освещении, once in a blue moon – очень
редко,
blue book – официальный британский
правительственный документ на определенную тему, by
all that is blue – клясться чем угодно, blue-sky ideas –
голубые мечты,
to see the red light – чувствовать
приближение опасности, to see red – прийти в ярость,
black dog – тоска зеленая, green with envy – готовый
лопнуть от зависти, yellow press – желтая пресса, to turn
grey – поседеть.
Литература
Гуревич А. Я. Человек и культура. Индивидуальность в истории
культуры. – М., 1990.
Кульпина В. Г. Лингвистика цвета. – М., 2001.
Кунин А. В. Англо-русский фразеологический словарь. М., 2000.
Кунин А. В. Фразеология современного английского языка. – М., 1972.
Маслова В.А. введение в лингвокультурологию. – М., 1997.
Шапкина О. О языковых стереотипах в межнациональном общении //
Россия
и
Запад:
диалог
культур.
commonbehavior.narod.
ru>RusFin2001/.
© Хасина М.М., 2011
188
Научное издание
МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
И ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Материалы I Всероссийской
научно-практической заочной конференции
(сборник научных статей)
Подписано в печать_30.09.2011_ Формат 60×84/16. Бумага для
множ. ап.
Печать на ризографе. Усл. печ. л.10.0 Тираж 100 экз. Заказ _____
ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический
университет».
Отдел множительной техники. 620017 Екатеринбург. Пр.
Космонавтов. 26.
e-mail: uspu@uspu.ru
189