Личные местоимения русского языка в семантико
advertisement
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ БУРЯТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ На правах рукописи Гармажапова Лариса Алексеевна Личные местоимения русского языка в семантикофункциональном аспекте (в сопоставлении с бурятским языком) Специальность 10.02.01 – русский язык Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Бухаева О.Д. Улан-Удэ 2009 2 Содержание Введение…………………………………………………. ………………… 4 Глава 1 Теоретические основы изучения местоимений в русском и бурятском языкознании……………………………………………………….14 1.1. Из истории изучения местоимений …………………………………….14 1.1.1. а) в русском языкознании………………………………………………...14 1.1.2. б) в бурятском языкознании…………………………………………….24 1.2. Современное состояние и основные проблемы исследования местоимений в русском и бурятском языках………………………………….30 1.2.1. Дейксис как один из способов актуализации компонентов речевой ситуации………………………………………………………………………….37 1.2.2. Местоимения в системе дейктических средств языка…………………45 1.2.3.К вопросу о частеречном статусе местоимений…………………………50 1.2.4. К вопросу о номинативности местоимений……………………………59 1.2.5.Семантические классификации местоимений………………………….66 Выводы по первой главе………………………………………………………..73 Глава 2. Семантико-функциональная характеристика личных местоимений русского и бурятского языков……………………………….78 2.1. О номинативности личных местоимений………………………………..79 2.2. Контекстуальные значения личных местоимений……………………….89 2.3. Функциональная характеристика личных местоимений в русском и бурятском языках………………………………………………………………103 2.3.1 Основные функции личных местоимений русского и бурятского языков: а) дейктическая…………………………………………………………………104 б) анафорическая……………………………………………………………….114 2.4. Особенности проявления грамматических категорий личных местоимений русского и бурятского языков. ………………………………123 2.4.1.Морфологические признаки личных местоимений русского и бурятского языков. …………………………………………………………….123 3 2.4.2. Синтаксическая роль личных местоимений русского и бурятского языков…………………………………………………………………………...138 2.4.2.1.Личные местоимения русского и бурятского языков в составе словосочетаний…………………………………………………………………139 2.4.2.2. Личные местоимения русского и бурятского языков в функции членов предложения……………………………………………………………142 Выводы по второй главе………………………………………………………146 Заключение…………………………………………………………………… 150 Библиографический список…………………………………………………155 Список использованных художественных произведений……………….169 4 Введение Исследование местоимений, в частности личных, в семантикофункциональном аспекте представляет определённую трудность вследствие различной степени изученности данной части речи в русском и бурятском языках, особенно вследствие их недостаточной изученности в бурятском языке. Русский язык, имеющий очень продолжительную традицию изучения частей речи, Местоимения получил глубокую бурятского языка разработку в проблем основном местоимений. рассматривались в соответствующих разделах грамматик. В типологическом плане сравнение русских личных местоимений с бурятскими можно найти лишь в единичных работах (С. Сажинов, С.Б. Раднаева и др.). Бурятская грамматическая традиция до недавнего времени ограничивалась лишь описанием формальных свойств местоимений (образования, склонения и т.д.), а живое употребление местоимений, их функционирование находилось часто вне поля зрения исследователей. Термин «функционирование местоимений» в данной работе служит обозначением выполняемого ими назначения, это не только употребление личных местоимений в художественных текстах, это и употребление личных местоимений в конкретной коммуникативной ситуации, это реализация лексических и грамматических значений данного разряда местоимений. Менее всего оказались изученными коммуникативные функции местоимений, тогда как в последнее время одним из ведущих направлений современного языкознания стала функциональная лингвистика. Все её разновидности объединяются общим пониманием языка как системы языковых средств, служащих для достижения определённых целей речевого общения. Переориентация в современной лингвистике на речевую деятельность человека в аспекте порождения речи означает «переход от лингвистики «имманентной» с её установкой рассматривать язык «в самом 5 себе и для себя» к лингвистике антропологической, предполагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением и духовнопрактической деятельностью» [Постовалова 1988:8]. Актуальность темы исследования определяется сложностью вопроса о местоимениях как в русском, так и в бурятском языкознании, противоречивостью некоторых проблем теории местоимений, таких как номинативность, частеречный статус, место личных местоимений в системе дейктических средств языка. Эти вопросы являются спорными в современном русском языке, практически не рассмотренными в бурятском языкознании. В силу этого имеется необходимость исследования роли местоимений в формировании различных конструкций предложения, в выражении субъектно-объектных отношений, в организации текста. Эти вопросы теории местоимений решаются в исследовании с точки зрения системно-функционального подхода на основе объемного теоретического и фактологического материалов. Актуальность исследования обусловлена также антропоцентрической направленностью лингвистики последних десятилетий, в корне меняющей понимание грамматических явлений. «Грамматическая наука – часть филологии, это не свод парадигм, правил и запретов, а ключ к строю языка, к строю текстов, к строю человеческой мысли» [Золотова 2001:108]. Это предполагает обращение к функции каждой языковой единицы, помимо значения и формы, тому способу, которым она служит построению коммуниката. При этом связь дейктических элементов с говорящим субъектом, с «человеческим фактором» в языке выводит исследование дейктических механизмов в самый центр актуальной проблематики современной лингвистики. Учитывая всё вышеизложенное, считаем важным провести исследование, которое отражало бы прежде всего вопросы семантики (причём семантика личных местоимений рассматривается «в активном состоянии», в процессе речевого употребления) и 6 функционирования русских и бурятских местоимений в коммуникативном аспекте. Объектом исследования являются личные местоимения русского и бурятского языков. Русский язык относится к славянской группе индоевропейских языков, бурятский – к монгольской группе алтайских языков. Названные языки различны по своей грамматической системе, они разноструктурны (один – флективный, другой – агглютинативный), но находятся в тесном контакте и испытывают взаимовлияние в условиях билингвизма. Предметом исследования служат семантика и основные функции личных местоимений разноструктурных языков в коммуникативном аспекте. Личные местоимения рассматриваются как основные дейктические единицы языка. Целью данного исследования является впервые проводимое исследование русских и бурятских личных местоимений в семантикофункциональном аспекте с учётом различий в строе русского и бурятского языков - выявление общего и особенного в этих системах, уточнение, обобщение и конкретизация некоторых традиционных и современных лингвистических понятий в теории местоимений. Поставленная цель определила задачи исследования: 1) проследить историю развития грамматической теории местоимений в русском и бурятском языках; 2) установить личных теоретико-методологическую базу для исследования русских и бурятских местоимений; 3) описать семантический, функциональный и грамматический аспекты личных местоимений современных русского и лингвистических бурятского языков исследований в свете (теории антропоцентрического подхода к языковым явлениям, прагматики с её законами и функциональными свойствами говорящего и др.); 7 4) установить природу сходств и различий в системе местоимений русского и бурятского языков: что относится к языковым универсалиям, а что к специфике конкретных языков. Методологическая основа исследования. Описание русских и бурятских личных местоимений проводится на основе достижений традиционной отечественной и зарубежной лингвистики. Методологической базой работы явились труды русских ученыхлингвистов А.А. Потебни, А.М. Пешковского, В.В. Виноградова, Н.Д. Арутюновой, А.В. Бондарко, Е.В. Падучевой, Г.А. Золотовой, Н.Ю. Шведовой, Е.В. Вольф. Антропоцентрическая научная парадигма, функциональные и прагматические аспекты языка преломляются в работе применительно к личным местоимениям, словам, имеющим постоянный коммуникативный статус и являющимся особым средством перевода языка в речь. Немаловажную роль для избранной темы играет разработка Т. В. Булыгиной и А. Д. Шмелевым теории персонального дейксиса. В западной науке последнего времени дейксису уделяется самое серьезное внимание, однако акцент делается в первую очередь на проблемах пространственного и временного дейксиса, проблема же персонального дейксиса разрабатывалась в последние годы именно в отечественной лингвистике. В своем исследовании мы опираемся и на труды Ю.Д.Апресяна. Для нас концептуально существенным является развиваемая им идея об изменении фокуса внимания лингвистики с языковых значений как более или менее непосредственного отражения фактов действительности — на языковые связанные «с фактами действительности не прямо, а через отсылки к деталям наивной модели мира, как она представлена в данном языке» [Апресян 1995:630]. В результате этого появляется основа для выявления универсальных и национально своеобразных черт в семантике естественных языков. 8 Особое значение для данного исследования имеют и работы О. Н. Селиверстовой, посвященные местоимениям, в особенности подчеркиваемая ею мысль о том, что личные местоимения не только указывают на участников в акте речи, но и характеризуют определенным образом этого участника как индивида, как личность. Данное исследование опирается и на работы известных бурятских лингвистов Ж.С. Сажинова, О.Д. Бухаевой, В.И. Рассадина, А.А. Дарбеевой, В.М. Егодуровой и др., внесших большой вклад в изучение частей речи, различных направлений взаимодействия, взаимообогащения русского и бурятского языков. Научная новизна исследования. Данная работа представляет собой первое комплексное исследование семантико-функциональных особенностей личных местоимений русского в сопоставлении с бурятскими. Личные местоимения рассматриваются не с точки зрения морфологии («формы»), а, в первую очередь, с точки зрения их семантики («смысла») и функционального предназначения этих слов в языке и речи. Сопоставление семантических, функциональных особенностей личных местоимений в разносистемных языках ярко отражает своеобразие русского и бурятского языков. Теоретическая значимость работы. Проведенное исследование дает материал для разработки вопросов семантики личных местоимений русского и бурятского языков и их функциональных особенностей. Его результаты также способствуют дальнейшей разработке вопросов, связанных с изучением основ грамматического строя языков. Теоретическое значение работы состоит также в комплексности исследования, поскольку личные местоимения анализируются со всех позиций: семантики, их функционального предназначения и грамматики. Теоретическая значимость исследования заключается и в новых подходах к бурятской грамматической традиции в области описания личных местоимений (впервые личные местоимения бурятского языка рассматриваются как основное средство 9 проявления дейксиса), что имеет существенное значение для семантикофункциональных исследований бурятского языка. Практическая значимость исследования. Результаты работы могут быть использованы при типологическом изучении других классов слов и частей речи бурятского и русского языков, что, несомненно, важно для создания грамматик русского и бурятского языков. Работа даёт возможность скорректировать методику преподавания и изучения системы русских личных местоимений в бурятской аудитории и наоборот. Выводы и положения могут быть использованы при создании словарей и для переводческой практики. Методы исследования. В работе использованы методы лингвистического описания, описательно-аналитический и типологический сравнительно-сопоставительный методы, включающие систему исследовательских приёмов: наблюдение, описание, обобщение. Источники исследования. Иллюстративный материал извлечен из русской и бурятской художественной литературы, публицистических статей, фундаментальных грамматик русского и бурятского языков, использован также материал русско-бурятских и бурятско-русских словарей, данные живой разговорной речи (всего 162 единицы). Все примеры на бурятском языке даны с переводом на русский язык. В ряде случаев бурятские слова и выражения переведены дословно с целью сохранения и точной передачи особенностей оригинала. На защиту выносятся положения: 1. Вопрос о частеречном статусе местоимений не имеет однозначного решения в русистике. В нашем исследовании местоимения признаются самостоятельной знаменательной частью речи, что основывается на принятии принципа антропоцентризма в языке, а именно: на признании языка как особой знаковой системы с двойной структурацией ее единиц – в системе языка и речи. 10 2. В местоимениях в той или иной степени заложены элементы номинативности. Наибольшую номинативную нагрузку несут личные местоимения. 3. Семантика русских и бурятских личных местоимений в целом совпадает, но в каждом из исследуемых языков проявляются различные тематические компоненты, используются дополнительные средства выражения смысловых оттенков значения и т.д. 4. Для личных местоимений русского и бурятского языков основными являются дейктическая и анафорическая исследуемых языков присущи функции, но каждому из свои особенности употребления личных местоимений. 5. Русский и бурятский языки обнаруживают сходство в грамматической системе личных местоимений, но вместе с тем в данном аспекте в исследуемых языках имеется немало различий в средствах выражения грамматических категорий, морфологической структуре и синтаксических особенностях их употребления. Апробация и публикации. Основные исследования обсуждались в виде докладов положения и выводы на следующих научно- практических конференциях: 1. Калашниковские чтения – БГУ, Улан-Удэ, 2005; 2. Всероссийская научно-практическая конференция, посвященная 75летию филологического факультета – БГУ, Улан-Удэ, 2006; 3. Баяртуевские чтения – БГУ, Улан-Удэ, 2008; 4. Найдаковские чтения – БНЦ, Улан-Удэ, 2008; 5. 3-я Международная научно-практическая конференция "Славянские языки и культуры: прошлое, настоящее, будущее" – ИГЛУ, г. Иркутск, 2009. 6. 2-я Международная научно-практическая конференция «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты» - КемГУ, г. Кемерово, 2009; 11 Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора: Статьи, опубликованные в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН РФ: 1. Гармажапова Л.А. О референтном и нереферентном употреблении личных местоимений в русском и бурятском языках [Текст] // Международный журнал «Мир науки, культуры, образования». - Горно-Алтайск, 2009, №2.С. 56-60. 2.Гармажапова Л.А. Выражение персонального дейксиса личными местоимениями русского и бурятского языков [Текст] // Вестник Бурят. унта. Серия: Филология. – Улан-Удэ: Изд-во Бурят. госун-та, 2009. Вып. 10. С. 19-23. 3.Гармажапова Л.А. О частеречном статусе местоимений русского и бурятского языков [Текст] // Вестник Читин. ун-та. Серия: Филология. – Чита: Изд-во Читин. госун-та, 2009, №5 (56). – С. 129-133. Публикации в журналах, сборниках научных трудов и материалов научных конференций: 4.Гармажапова Л.А. Из истории вопроса о частеречном статусе местоимений [Текст] // Филологическое образование: проблемы и перспективы: материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 75-летию филологического факультета. - Улан-Удэ: БГУ, 2007.- С.11-13. 5.Гармажапова Л.А. К вопросу о частеречном статусе местоимений в бурятском языке [Текст] // Баяртуевские чтения: материалы международных научных чтений. - Улан-Удэ: БГУ, 2008.- С. 190-192. 6.Гармажапова Л.А. Контекстуальные значения личных местоимений в русском и бурятском языках [Текст] // «Молодой ученый». - Чита, 2009, №1 – С.122-126. 7. Гармажапова Л.А. К проблеме номинативности местоимений [Текст] // Славянские языки и культуры: прошлое, настоящее, будущее: материалы 3-й 12 международной научно-практической конференции. – Иркутск: ИГЛУ, 2009. – С. 58-62. 8. Гармажапова Л.А. О частеречном статусе русских местоимений [Текст] // Славянская филология: материалы 2-й исследовательский международной и методический научно-практической аспекты: конференции - Кемерово: КемГУ, 2009. – С.170-173. Структура и объём работы Настоящее исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка (179 наименований), перечня использованной художественной литературы. Общий объём диссертации составляет 169 машинописных страниц. Во введении обосновывается выбор темы, её актуальность, формулируются цели и задачи диссертации, положения, выносимые на защиту, отмечается научная новизна полученных результатов и практическая значимость работы. В первой главе «Теоретические основы изучения местоимений в русском и бурятском языкознании» даётся краткий обзор существующих в русистике и бурятоведении научных трудов о местоимениях, раскрываются теоретические и методологические основы их исследования в разносистемных языках, описаны основные проблемы современной теории местоимений в исследуемых языках. Особое внимание уделено рассмотрению основных подходов к описанию данной части речи, решаются наиболее противоречивые вопросы теории местоимений, такие как частеречный статус местоимений, вопрос о номинативной функции местоимений и т.д. Вторая глава «Функционально-семантический анализ личных местоимений русского и бурятского языков» посвящена семантической, функциональной и грамматической характеристике личных местоимений русского и бурятского языков. 13 В заключении изложены выводы, вытекающие из проведенного комплексного сопоставительно-типологического местоимений в исследуемых языках. анализа личных 14 Глава 1. Теоретические основы изучения местоимений в русском и бурятском языкознании 1.1.Из истории изучения местоимений 1.1.1. а) в русском языкознании Русский язык, имеющий очень продолжительную традицию изучения частей речи, получил глубокую разработку проблем местоимений. Местоимения в русском языке выделяются на несколько иных принципах и критериях, нежели другие части речи. До ХVIII века крупнейшими русскими грамматическими трудами в основном были грамматические руководства. Первые русские грамматики, возникшие на основе греко-латинской традиции, подготовили почву для последующей языковедческой деятельности, которая дала впоследствии грамматические исследования, отражающие уже собственное своеобразие русского языка. Одним из первых русских лингвистов, филологические труды которого стали фундаментальной основой для развития русской грамматической науки, был М.В. Ломоносов. В своей «Российской грамматике» (1756) он рассматривает общие вопросы о частях речи и замечает отличительные свойства некоторых частей речи от других. Что касается местоимений, он указывает на их специфику и пишет, что местоимения по своему обобщающему значению принадлежат к числу «частей слова знаменательных, кратко заключающих в себе несколько идей разных» и что они служат «для сокращения наименований» [Ломоносов 1855:406]. Автор знаменитой, но до сих пор не изданной «Российской грамматики» А.А. Барсов «не только принял и развил ломоносовскую концепцию частей речи, но и обогатил этот труд своими наблюдениями и выводами» [Панов 1966:113]. По мнению М.В. Панова, «и в большом и (очень часто) в малом грамматика А.А. Барсова – переход, «мост» от идей XVIII века к идеям более позднего времени. В некоторых отношениях А.А. Барсов ближе к двадцатому 15 веку, чем к восемнадцатому веку» [Панов там же]. Например, Барсов А.А. уже в XVIII веке делит местоимения на местоимения-существительные и местоимения-прилагательные. Н.И. Греч в своей «Практической русской грамматике» (1827) так же, как и М.В. Ломоносов, подчёркивает особый характер местоимений, называя их «частью и частицей речи», выделяя их по логико-семантическому признаку: части речи здесь слова, означающие предметы и их качества, а частицы – «слова, выражающие взаимные отношения предметов». «Местоимение есть часть речи, заменяющая имя предмета или качества и в то же время означающая отношение всего предмета или качества к бытию» [Греч 1827: 22]. Как видно, Н.И. Греч не определил, к каким частям речи следует отнести местоимения: самостоятельным или служебным. А.Х.Востоков в «Русской грамматике» (1831) в «предварительных понятиях» морфологической части грамматики пишет: «Разряды слов отличаются одни от других свойственными им окончаниями» [Востоков 1831:5]. Для автора грамматические, словоизменительные признаки слов оказываются в числе определяющих черт частей речи. Понимание части речи изменяется: часть речи начинает восприниматься как грамматический разряд, а не как логико-семантическая группировка слов. Именно поэтому местоимения он считает отдельной частью речи. Однако «Востоков не даёт углублённого грамматического анализа устанавливаемых им категорий, не объясняет, от чего зависит классификационное распределение слов» [Поспелов1990: 4-5]. «Местоимение никак не составляет отдельной части речи»,- утверждал К.С. Аксаков в 1838-1839 г.г. в своем «Опыте русской грамматики». Местоимения, по его мнению, являются семантической основой имён существительных и прилагательных. «Я, ты, он бесспорно относятся к имени. В грамматиках же наших слова эти называются местоимениями – вместо какого имени употребляются они? – но, однако, самое слово местоимение указывает на разряд имени», - отмечает К.С. Аксаков 16 [Аксаков 1875:22]. Таким образом, местоимения рассматриваются ученым как первые имена. «Русская грамматика 40-50-х годов XIX века видела в акте самосознания «я», в возникновении местоимения 1-го лица зарождение самой категории имени» [Виноградов 1972:258]. Г.П. Павский в «Филологических наблюдениях над составом русского языка» (1841-1842) излагает собственные существенные частные наблюдения над грамматической системой русского языка. Автор подробно анализирует грамматические свойства слов, но, по мнению ученого, не они являются исходными при определении частей речи. Он исходит из лексикосемантического подхода к выделению частей речи, при этом даёт подробное описание имён существительных, глаголов и местоимений. Он так характеризует местоимение: «Имя, данное местоимениям, не вполне выражает их значение в языке. Местоимения не заменяют имён, а служат только указанием на них или напоминанием об них, вовсе не выражая качества, вида, числа вещей. Местоимение не только не заменяет имени, но даже прямо противоположно ему. Имя, какое бы оно ни было существительное, прилагательное или числительное - прямо указывает на вещь или на её качество и определительно именует известное число и, следовательно, имеет в себе внутреннее содержание, наглядное, осязаемое, а местоимение служит только формою для умственного созерцания и распределения вещей по категориям. Так, например, под оглавление кто, что подходят все имена существительные, под оглавление какой, чей – все прилагательные, под оглавление сколько или который – все числительные. Как номер или заглавие книги не может заступить место самой книги, так точно местоимение не заступает места имени» [Павский 1850:240]. Тем самым Павский оспаривает определение класса местоимений как заместителей имени, основанное на этимологии термина (латинск. - вместо имени). Академик И.И. Давыдов разделяет мнение Г.П. Павского. В своей работе «Опыт общесравнительной грамматики русского языка» (1852) он пишет: 17 «Местоимение неправильно называют частью речи, поставляемою вместо имени предмета. Поэтому все тропы, например, часть вместо целого, причина вместо действия, особливо все метафорические выражения должны бы относиться к местоимениям, и наоборот. Местоимения указательные, притяжательные и неопределенные не принадлежали бы к этой части речи» [Давыдов 1852:207]. Таким образом, вопреки традиционному учению, унаследованному от античных грамматик, в русской грамматике 40-50 годов XIX века местоимение ликвидируется как особая часть речи. В становлении учения о классификации частей речи особое место занимает «Опыт исторической грамматики русского языка» (1858) Ф.И. Буслаева. Хотя эта грамматика и являлась исторической по материалу, по своим теоретическим положениям и определениям она была логической, например, имена существительные назывались частью речи, обозначающей предметы, предложения – суждениями, выраженными словами, и т.п. Между частями речи, по мнению Ф.И. Буслаева, есть различие: «одними говорящий выражает всё разнообразие содержания речи; другими же – этот разрозненный материал связывает в стройное целое для передачи своей мысли лицу слушающему; первыми означает предметы, их свойства и действия; последними – логические приёмы, употребляемые в составе предложения, и отношения к себе как к лицу говорящему, - к лицу слушающему и к предмету речи. Слова первого рода именуются частями речи знаменательными, последнего разряда – служебными» [Буслаев 1959: 287]. Учёный отметил особый характер местоимений и отнёс их к служебным словам, так как «они означают отвлечённые понятия и отношения лица говорящего к слушающему и к предмету речи» [Буслаев 1959: 288]. Ф.И. Буслаев подробно объясняет, почему относит местоимения к служебным словам: «Сличая местоимения с частями речи знаменательными, мы видим, что знаменательными частями понятие описывается определённее; например, словами: человек, дерево, высокое дерево, дома, в 18 городе, сказано больше, нежели словами: тот, это, такое дерево и прочее» [Буслаев там же]. Однако до конца морфологические свойства и синтаксические функции местоимений им изучены не были. Крупнейший учёный второй половины XIX века А.А. Потебня, автор знаменитого труда «Из записок по русской грамматике» (1873), подверг критике логицизм Ф.И. Буслаева. По мнению А.А. Потебни, Ф.И.Буслаев не различал логических и грамматических категорий, путал отвлечённость и формальность, и поэтому у него к формальным словам, кроме предлогов и союзов, относятся также числительные, местоимения, местоименные наречия и вспомогательные глаголы. Потебня считал, что слово – это лишь элемент предложения, и разобраться в частях речи можно лишь на базе предложения. Части речи для Потебни – грамматические категории, существующие лишь в предложении. Важное открытие Потебни заключается в том, что форма в языке есть не только означающее, но и означаемое и что имеется два рода значений – реальное (знаменательное) и формальное, то есть здесь принципиально другой подход к делению слов на знаменательные и служебные части речи. А.А. Потебня серьёзно возражает Ф.И. Буслаеву, относившему к служебным словам имена числительные, местоимения, наречия и вспомогательные глаголы, поскольку названные части речи обладают вещественным значением, «да и грамматическая форма есть элемент значения» [Потебня 1977:39]. Он, исходя из своего учения о сложных отношениях и взаимодействии содержания и формы в грамматике, глубоко раскрывает грамматическую сущность местоимения как самостоятельной части речи. Потебня считает, что все слова делятся на два лексико-грамматических типа: 1) слова качественные, отражающие действительность в её конкретных признаках, и 2) слова указательные, означающие явления восприятия с указанием на отношение к говорящему лицу. Указательные слова составляли особый грамматический класс местоимений, но затем в процессе эволюции грамматического строя местоимения слились с другими частями речи. Потеряв свою 19 грамматическую определённость, местоимения, по Потебне, сохранили своеобразие своей семантической природы. В итоге, учёный делает вывод: «…Они (местоимения) не показывают предметов, качеств, обстоятельств и других явлений действительности, а указывают или намекают на них, но их всё же нельзя безоговорочно объявить формальными словами. Среди местоимений есть слова и вещественные, конкретные, и вещественноформальные … и чисто формальные» [там же]. Таким образом, А.А. Потебня считал, что «местоимения не составляют особой части речи, но представляют собою своеобразный лексикосемантический тип слов, в котором – при ближайшем анализе – можно наметить отдельные, более мелкие лексические классы и группы» [Виноградов 1972:259]. Ф.Ф. Фортунатов, представитель формальной грамматики в России, в курсе «Сравнительное языковедение» (1901-1902) рассматривает части речи как категорию чисто грамматическую и все слова делит на полные, частичные и междометия. Полные слова (глаголы, существительные, прилагательные, инфинитив, причастие, наречие, деепричастие) в свою очередь ученый делит на слова-названия и слова-местоимения. На основе этого деления позже будет развёрнута теория о заместительно-дейктических функциях местоимений [Фортунатов 1956:166]. А.М. Пешковский в «Русском синтаксисе в научном освещении» (1957) относил части речи к словообразовательным формам, придающим особый оттенок лексическому значению слова. Он даёт квалификационную таблицу состава частей речи, где слова делятся на два класса: форменные и бесформенные. «Основными частями речи и основными категориями» он считает только имя существительное, имя прилагательное, глагол и наречие. Местоимения он считал «совершенно парадоксальной в грамматическом отношении группой слов», как «форму на форме», не признавая их как самостоятельную местоимения как часть речи. А.М. «внеграмматическую Пешковский, группу» квалифицирует (содержащую М- 20 Существительные, М-прилагательные и М-наречия), указывает на связь значения местоимения с речевой ситуацией. Специфика местоимений состоит в том, что у них «неграмматические части слов (корни)» имеют «субъективно-объективное значение», т.е. «выражают различные отношения самого говорящего и мыслящего к тому, о чём он мыслит» [Пешковский 2001:154]. Например, по его мнению, местоимение 1-го лица указывает на то, что «мыслящий мыслит о самом себе, что он отождествляет предмет своей речи-мысли с самим собой, считает, что то, о чём он думает, и он сам – одно», местоимения 2-го лица означают, что «мыслящий отождествляет предмет своей речи-мысли с адресатом её, с предметом, к которому она обращена»; корни слов он, она, его и т.д. обозначают, что «он не отождествляет предмета своей мысли ни с тем, ни с другим, т.е. мыслит его вне как себя, так и адресата; корни слов тот, этот, этакий, такой, так, там, тут обозначают, что он отождествляет то, о чём он сейчас думает, с тем, о чём он думал раньше или предполагает думать впоследствии и т.д. По сути, своей работой А.М. Пешковский «заложил базу для многоаспектной теоретической оценки местоимений, для научных споров об их частеречном статусе» [Салимова 2001:192]. В «Курсе истории русского языка» А.А. Шахматов выделяет три главные категории реальных значений, связанных со словами русского языка – категории имени существительного, имени прилагательного и глагола. «К этим трём категориям,- пишет А.А. Шахматов, - присоединяются ещё местоимения, т.е. те слова, которым присвоено значение более общего определения имен существительных, независимое от того или иного индивидуального их свойства, что имеет последствием замену некоторыми местоименными словами самих существительных» [Шахматов 1908: 5-6]. «Под термином местоимение, - пишет в другом месте этой научной работы А.А. Шахматов, - разумеется в грамматике ряд служебных слов, не имеющих самостоятельного реального значения, т.е. не обозначающих ни предметов, ни лиц в отношении их к определённым постоянным признакам, 21 ни качеств или свойств, взятых сами по себе, безотносительно к другим качествам или свойствам. Значение местоимений, прежде всего, относительное, т.е. они служат показателями отношений предмета или лица к тем или иным явлениям; при известных условиях местоимения могут оказаться заместителями каждого вообще предмета, лица или быть присоединены к каждому вообще предмету, лицу для обозначения его отношений к другим предметам, лицам» [Шахматов 1908: 220-221]. Таким образом, в данной работе А.А. Шахматов кладёт в основу определения основных частей речи семантические (или семасиологические) признаки слов, тем самым отходя от фортунатовской классификации слов, опиравшейся на узкое определение «формы слова». В «Синтаксисе русского языка» (1925-1927) А.А. Шахматова подробно охарактеризованы все части речи с точки зрения синтаксических особенностей слов. Включая учение о частях речи в один из «отделов» синтаксиса, ученый пишет: «Относительно морфологической формы слова отмечу, прежде всего, что некоторые слова являются всегда только в господствующей форме, другие слова рядом с господствующей образуют зависимую, третьи являются только в зависимой форме.… К словам, образующим рядом с господствующей формой зависимую, относятся имя существительное, местоимение-существительное, субстантивированные прилагательные, а также местоимения-прилагательные и числительные» [Шахматов 1952:36]. Как видно, расщепление местоимений на несколько групп слов и тем самым отказ им в самостоятельности, берущее начало в трудах А.М. Пешковского, последовательно было подхвачено А.А. Шахматовым. Опыт установления внутренней структуры частей речи на основе соотношений в значении и синтаксических связях слов описан в одном из «Очерков по языковедению и русскому языку» (1901) и «Общем курсе русской грамматики» В.А. Богородицкого. В учении о частях речи В.А. Богородицкий предлагает «иметь в виду как сторону значения их, так и 22 сторону словоизменения, а кроме того необходимо обратить внимание на соподчинение одних частей речи с другими» [Богородицкий 1935:104]. Среди полнозначных слов, имеющих собственное значение, ученый выделяет слова с собственным самостоятельным значением: 1) имя существительное, 2) глагол, 3) личное местоимение. Остальные полнозначные слова, обладающие меньшей степенью самостоятельности, выступают как подчиненные имени существительному (прилагательные, числительные, определительно-указательные местоимения) или глаголу (наречия и деепричастия). Основным тезисом статьи Л.В. Щербы «О частях речи в русском языке» является то, что объяснить части речи – значит объяснить, «под какую общую категорию подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае, или ещё иначе, какие общие категории различаются в данной языковой системе» [Щерба 1957: 64]. В этой статье Л.В. Щерба дает подробную характеристику каждой из частей речи, исходя как из лексических, так и грамматических свойств слов. Местоимения, как и у А.А. Потебни, распределены у ученого по существительным и прилагательным. Уже в сороковые годы ХХ века появляется и обосновывается мнение, что местоимение это не часть речи, а особый класс слов. Так, в 1940 году А.И. Зарецкий опубликовал в журнале «Русский язык в школе» статью «О местоимении», в которой отрицает причисление местоимения к частям речи: «…местоимение должно называться как-нибудь иначе, например, семантической категорией. Семантическими категориями являются слованазвания (неместоименные) и местоимения» Автор считает, что если «части речи различаются по тому, что они обозначают (а также по синтаксическим и морфологическим признакам), то семантические категории – по тому, как они обозначают (называя или указывая)». Он подразделяет местоимения на существительные, прилагательные, числительные, наречные и глагольные. Свою точку зрения насчет глагольных местоимений Зарецкий А.И. объясняет так: «Существует местоимение – глагол, правда, несколько особого 23 характера. Простого местоимения-глагола в русском языке (да и во многих других языках) не существует.… Но нужда в таком местоимении, особенно в вопросительном, существует, и вот появился суррогат глагольного местоимения – что делать?» [Зарецкий 1940:17]. Идеи Московской лингвистической школы были развиты в «Очерке грамматики русского литературного языка» (1945) Р.И. Аванесова и В.Н. Сидорова. В этой работе наиболее существенными признаются синтаксические значения, которыми «определяется роль слова в речи». Слова, выступающие вне предложения, не относятся к частям речи. [Аванесов 1945:83]. Все самостоятельные слова (кроме глагола) делятся на знаменательные и местоименные. При этом авторы насчитывают четыре разряда местоименных слов и, по их мнению, местоимения – это особый разряд слов, который не образует особой части речи. Таким образом, обзор научной литературы по проблемам местоименной системы русского языка показал, что изучение данной части речи имеет давнюю историю. Взгляды ученых-лингвистов на частеречный статус местоимений менялись на протяжении многих столетий: местоимения то признавались самостоятельной частью речи, то относились к разряду служебных «частиц речи» (определение Н.И. Греча), то назывались особым разрядом слов. Ученые не могли прийти к единому мнению по поводу местоимений из-за особой семантической природы данной части речи, к тому же местоимения признавались «совершенно парадоксальными в грамматическом отношении» [Пешковский 1958:164]. К концепциям, получившим дальнейшее распространение и развитие в современной лингвистике, можно отнести следующие: 1) Включение в разряд местоимений слов наречного характера, т.е. широкое пониманий местоименных слов, было характерно для работ М.Н. Петерсона, тогда как обычно среди местоимений выделялись местоимениясуществительные, местоимения-прилагательные числительные [Петерсон 1955:186]. и местоимения- 24 2)Особое значение для современной лингвистики имеют научные взгляды Г.П. Павского и В А. Богородицкого, которые исходили из лексикосемантического подхода к выделению частей речи, тогда как основная группа ученых грамматические, словоизменительные признаки слов считала в числе определяющих черт частей речи (часть речи воспринималась как грамматический разряд). Более того, В.А. Богородицкий среди полнозначных слов, имеющих собственное значение, выделяет личные местоимения. 3) Важное открытие в лингвистике ХIХ века делает А.А. Потебня. Ученый приходит к выводу, что форма в языке есть не только означающее, но и означаемое и что имеется два рода значений – реальное (знаменательное) и формальное, то есть здесь появляется принципиально другой подход к делению слов на знаменательные и служебные части речи. А.А. Потебня глубоко раскрывает грамматическую сущность местоимения как самостоятельной части речи, считая, что все слова делятся на два лексико-грамматических типа: слова качественные и указательные. 4) А.М. Пешковский впервые указывает на связь значения местоимения с речевой ситуацией. Специфика местоимений, по мнению ученого, состоит в том, что они «выражают различные отношения самого говорящего и мыслящего к тому, о чём он мыслит» [Пешковский 2001:154]. Своей работой А.М. Пешковский закладывает базу для многоаспектной теоретической оценки местоимений, для научных споров об их частеречном статусе. 1.1.2. б) в бурятском языкознании Бурятский язык относится к монгольской семье языков. История его становления тесно связана с историей становления монгольского языка. Поэтому в нашей работе мы приводим точки зрения на частеречный статус местоимений первых учёных-монголоведов русской школы. Учёные-исследователи И.Я. Шмидт в «Грамматике монгольского языка» (1832) и О.М. Ковалевский в «Краткой грамматике монгольского книжного 25 языка» (1835), не отступая от канонов европейской традиции, относили местоимения к именным частям, но теоретически это не обосновывали. Александр Бобровников в своей «Грамматике монгольского языка» (1835) придаёт местоимениям статус особой части речи, ставит их в один ряд с именами (существительным, прилагательным, числительным), глаголом, наречием и т.д. Ученый считал местоимения именными словами по признаку склоняемости. Алексей языка»(1849) Бобровников также Местоимения он в считает «Грамматике местоимения монгольско-калмыцкого именной частью речи. делит на коренные и производные. Коренные (непроизводные) подразделяет на 3 разряда: личные, указательные, вопросительные, а от каждого из этих разрядов в свою очередь образуются другие разряды местоимений: притяжательные, ограничительные и т.п. Деление местоимений на коренные и производные было новым словом в монголоведении, так как при такой классификации местоимения различались по признаку словообразования. Но внутри этих двух групп местоимения, как и прежде, подразделялись по значению. Благодаря классификации Алексея Бобровникова стало ясно, что личные, указательные и вопросительные местоимения в монгольских языках являются первичными или, во всяком случае, древними образованиями. А.Д. Руднев в работе «Лекции по грамматике монгольского письменного языка» (1905) считает местоимения самостоятельной частью речи, выделяя её по семантическому признаку, придерживается ставшей уже традиционной в монголоведении точки зрения на природу местоимений как на именные слова. А.Орлов в «Грамматике монголо-бурятского разговорного языка» (1978), классифицируя местоимения в монголо-бурятском языке, придерживается взглядов О.М. Ковалевского и Александра Бобровникова считает местоимения разновидностью имени и пишет об этом следующее: «Имя бывает: существительное, прилагательное, числительное и 26 местоимение» [Орлов 1978:17]. Он группирует бурятские местоимения следующим образом: вопросительные, неопределённые, отрицательные, определительные, указательные, личные, притяжательные, а внутри этих разрядов местоимения подразделяет на первообразные и производные. Среди слов, признанных А. Орловым местоимениями, имеют место слова, которые традиционно причисляются к другим частям речи, например, ондоо (другой, иной)- прил., элдэб (всякий, разнообразный) – прил., байха (быть, находиться, иметься и др) – глагол и т.д. там же]. М.А. Кастрен в своей работе «Опыт бурятской грамматики» (1936) отмечает тот факт, что в бурятских личных местоимениях отсутствует специальное местоимение для 3-го лица: оно заменяется указательным местоимением тэрэ, так как в монгольских языках после этого местоимения обязательно стоит слово, обозначающее лицо или предмет. Н.Н. Поппе в «Грамматике письменно-монгольского языка» (1937) выделяет имена с полной и неполной изменяемостью. К именам с полной изменяемостью он относит местоимение. В другой своей работе «Грамматика бурят-монгольского языка» (1938) он впервые в монголоведении делит части речи на знаменательные и служебные и местоимение включает в разряд знаменательных частей речи. А в статье «О частях речи в монгольском языке» (1940) подробно расписывает, на основании каких признаков местоимение выделяется в самостоятельную часть речи. С точки зрения Поппе, морфологические, синтаксические признаки, отнесённость к определённой семантической группе позволяют выделить местоимение в самостоятельную часть речи. Г.Д. Санжеев в «Грамматике бурят-монгольского языка» считает, что «особенностью бурят-монгольских местоимений является то, что к ним относятся три глагола… Вот почему в монгольском языке для всей группы слов, по необходимости полностью трактуемых нами как местоимение, употребляется термин tolugen- u uge- «замещающие слова», (а не «имя»)…» 27 [Санжеев 1941:50]. Он пришёл к выводу, что в бурятском языке следует выделить ещё особые наречные и глагольные местоимения помимо традиционно выделяемых разрядов, соответствовавших европейским местоимениям: «местоимения могут быть распределены по другим частям речи: личные – отнесены к предметным именам, наречные – к наречиям, глагольные – к глаголам, что касается вопросительных местоимений, то они распадаются на предметные (хэн), качественные (ямар), наречные (хаана)» [Санжеев там же]. Однако затем Г.Д. Санжеев отошёл от этого своего взгляда («Современный монгольский язык» (1959) и вернулся к распространённой точке зрения, что местоимение – это именная часть речи. В более поздней работе «Старописьменный монгольский язык» он писал, что «…местоимения, как известно, в наших грамматиках трактуются как слова, употребляемые вместо других имен (предметных, числительных, качественных). Местоимения прежде всего не являются наименованием предметов, качеств, процессов» [Санжеев 1964:58]. В этой работе учёный вновь рассматривает местоимения как именные части речи. Из более поздних исследователей бурятских местоимений традиционного понимания во взгляде на местоимения как на именные слова, замещающие в речи именные части речи и склоняющиеся по падежам по образцу и подобию имён, придерживались Ц.Б. Цыдендамбаев, Д.Д. Амоголонов, Л.Д. Шагдаров, Д.-Н.Д. Доржиев. Ц.Б. Цыдендамбаев в «Грамматике бурятского языка. Фонетика и морфология» (1962), считает, что «местоимения представляют собой именные слова, при помощи которых говорящий либо различным образом указывает, либо спрашивает о лицах и предметах, об их признаках и количестве. Следовательно, они могут быть названы указательными и вопросительными именными словами». Д.Д. Амоголонов также считает, что «местоимения - это знаменательная именная часть речи, обозначающая указание на лицо или предмет вместо их называния. Этой своей особенностью местоимение противопоставляется 28 другим частям речи и в предложении выполняет замещающую другие части речи роль» [Амоголонов 1958: 175]. Местоимения считаются именными словами и в работе Л.Д. Шагдарова и Д-Н. Д. Доржиева «Бурятский язык. Учебник для педучилищ»(1989). Авторы считают местоимение түлөөнэй нэрэ «заместительным именем» и определяют как часть речи, употребляемую вместо слов, называющих предметы, качества, признаки, число. Более поздней точки зрения Г.Д. Санжеева, считающего, что в бурятском языке нужно выделять ещё и глагольные и наречные местоимения, придерживался Ц.Ц.Цыдыпов. В работе «Буряад хэлэнэй морфологи» он называет местоимение тулоонэй угэ - «заместительное слово». Он считает, что распространённый в бурятской грамматике термин түлөөнэй нэрэ «заместительное имя» является калькой с русского термина «местоимение», взятого из латинского языка (pronomina (вместо имени) и не отражает сути бурятских местоимений, которые замещают в речи не только имена существительные, прилагательные, числительные, но и глаголы: «иихэ», «тиихэ» гэжэ үгэнүүд ямаршье глаголой орондо хэрэглэгдэхэ байна» (местоимения «делать так, поступать таким образом» можно употреблять вместо любого глагола) [Цыдыпов 1988:106]. В монографии «Современный монгольский язык. Морфология» (1988) В.М. Наделяев считает местоимения особой частью речи, являющейся указательным обобщением всей системы конкретных знаменательных частей речи, называя их местословиями: «Всем этим словам свойственно словесное воплощение категориально-грамматического значения, коль скоро такое значение является для них основным лексическим значением. Именно эта словесная воплощённость представляет собой вещественных слов категориально-грамматического специфическую монгольского особенность языка». Далее значения данной группы учёный пишет:« Местословия в монгольском языке по своей природе – вещественные слова, так как они могут соотноситься своими лексическими значениями с 29 реальными явлениями. Понятие в каждом местословии – это его смысловое содержание в виде единства лексического значения, отражающего наиболее общие свойства, и прономинального категориально-грамматического значения: би (я) (любое сообщающеее лицо), тийм (такой) (любой статичный признак)» [Наделяев 1988:102]. Таким образом, В.М. Наделяев выделяет местоимения в типовую группу вещественных слов на том основании, что они являются словами – обобщенными указаниями. Он считает, что у местоимений есть своё лексическое значение, составляющееся из категориального и деривационного грамматических значений. В.М. Наделяев предлагает называть словауказания термином «местословие», указывающее на больший объём своего понятия, чтобы подчеркнуть одну из характерных особенностей монгольских слов-указаний – соотношение их не только с именными частями речи, но и с глаголами. По мнению В.И. Рассадина, группы назывных и указательных (соответствующих местоимениям в традиционном понимании) слов образуют вместе класс знаменательных слов. При этом данный класс слов противопоставляется классам служебных, модальных, междометных и изобразительных слов тем, что имеет особый тип значения, а именно: вещественное значение, в то время как служебные слова имеют грамматическое значение, модальные – модальное и т.д [Рассадин 1991:88]. Т.Б. Аюуш в монографии «Типология местоимений в русском и монгольском языках» (1993) пишет, что «местоимения не следовало бы относить к именным словам. Местоимения, в отличие от имён, наречий и глаголов, не имеют постоянного на данном синхронном срезе лексического значения, ибо они окказионально имеют каждый раз значение того знаменательного назывного слова, которое они замещают в конкретном речевом употреблении. К именным частям речи местоимения нельзя относить ещё и потому, что реальный фактический материал бурятского языка, как, впрочем, и остальных монгольских языков, свидетельствует о 30 том, что местоимения в речи замещают не только именные части речи, но и наречия, глаголы, о чём совершенно справедливо указывал ещё в 1941 году Г.Д. Санжеев» [Аюуш 1998, 26]. Из приведённого выше краткого хронологического обзора точек зрения ученых-исследователей бурят-монгольского языка на статус местоимений, можно сделать вывод, что у лингвистов не было единого взгляда по этому вопросу. Некоторые из них (И.Я. Шмидт, О. Ковалевский, Алексей Бобровников, А.Орлов) относили местоимения к именным частям речи, но в то же время Александр Бобровников считал, что местоимения – это самостоятельная часть речи и рассматривал их вне имени. Его точку зрения разделяли А.Руднев и Н. Поппе. Начиная с грамматик и учебников 50-х годов, во всех научных и учебных изданиях часть речи. местоимения рассматриваются как самостоятельная Мнения ученых разнятся лишь в вопросе, отнести ли местоимения к именным частям речи и оставить за ними их прежнее название (түлөөнэй нэрэ – заместительное имя), или закрепить за ними другой, более точный термин (так как, по мнению бурятских ученых, местоимения могут указывать и на действия) - тулоонэй угэ (заместительное слово) и вывести местоимения из состава именных частей речи. Более поздние исследователи монгольских языков, в том числе и бурятского языка ( В.М. Наделяев, В.И. Рассадин), считают бурятские местоимения особой частью речи, не относящейся к именным, на том основании, что у них есть своё вещественное значение. 1.2. Современное состояние и основные проблемы исследования местоимений в русском и бурятском языках Языковая уникальность класса местоимений является в лингвистике предметом пристального внимания (Вейнрейх 1970, Падучева 2004 и др.). Семантика и функциональные особенности местоимений настолько сложны, 31 разноплановы, что позволяют применять к себе самые разные научные подходы. В зависимости от того, какой аспект ставится во главу исследования, местоимения в современном языкознании в основном описываются с трёх основных точек зрения – формально-грамматической, коммуникативной, семантической. Этим трём подходам соответствуют три основных понимания значения местоимений: «заместительное» «референциальное», «указательное» [Крылов 1984:138]. 1. С высокой абстрактностью местоимений, их способностью при необходимости конкретизировать свое значение связывают так называемую заместительную функцию. Способность местоимений к «замещению» слов с номинативным значением достаточно полно проанализирована в лингвистической литературе. Она представлена в работах Блумфилда (1968: 150), Р.А. Будагова (1965:300), М.И. Откупщиковой (1978:56) и др. Противопоставление местоимений остальным именным частям речи как словзаместителей (заменителей) сложилось в русской грамматике под влиянием греко-римской грамматической школы, потом многократно отвергалось одними учеными и возрождалось другими [Виноградов 1972:256]. Скептицизм по отношению к так называемой «заместительной» функции местоимений был проявлен лингвистами уже в XIX веке, потом поддержан нашими современниками. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить несколько высказываний: «Как номер или заглавие книги не может заступить место самой книги, так точно и местоимение не заступает места имени» [Павский 1850:249]. «К тому же значение местоимений не всегда соответствует значению других частей речи („имен"), а нередко отличается исключительным своеобразием» [Давыдов 1852:207] Трактовка местоимений как слов-заменителей (заместителей) опирается на формальный параллелизм местоимений с различными именами. При этом местоимениям обычно отказывают в статусе самостоятельной части речи. Р.А. Будагов так писал о заместительной роли местоимений: «В местоимениях широко развита «заменяющая» функция, личные местоимения 32 могут выступать вместо существительных (он – друг – недруг – родственник и т.д.), притяжательные и указательные – вместо прилагательных (хорошая книга - моя книга – та книга), количественные местоимения – вместо числительных» [Будагов 1965:300]. Значение местоимений при таком подходе понимается как максимально абстрактное, обобщённое: «Особенность местоимений заключается в том, что они выражают понятия очень абстрактные» [Левковская 1965:185]. Исследователи, подчёркивающие именно заместительную функцию местоимений, называют их «субститутами» (Л.Щерба, Л. Блумфильд, З. Харрис), «репрезентами» (Ф. Брюно) или, наоборот, для замещения словзаместителей употребляют термин «местоимение», как это делал в своих работах А.М. Пешковский. 2. С коммуникативной точки зрения местоимение является показателем «денотативного статуса» именной группы [Падучева 1985:10]. При коммуникативно-прагматическом подходе местоимение почти не отличается от артикля и даже приравнивается к служебным частям речи. Местоимения при таком подходе также лишаются самостоятельного лексического значения. Мысль о «формальности» местоимения время от времени возрождается в лингвистической литературе (Буслаев, Шахматов, Якобсон Реформатский). Как и при формально-грамматическом подходе здесь отмечается «неспособность местоимений выполнять номинативную функцию в отличие от номинативных слов, в значении которых закрепляются результаты познания объективных свойств явлений; отсюда распространённая характеристика местоимений как слов, которые «ничего не называют» (Большова 11). Так, Л. Теньер охарактеризовал местоимения как семантически «пустые» слова [Теньер 1988:64]. С. Д. Кацнельсон называет их «бессодержательными» (Кацнельсон 1972: 5). Е.Н. Сидоренко считает: «С помощью различного рода конситуативных конкретизаторов в ряде случаев можно достичь ложного эффекта приобретения местоимением лексического 33 значения, но на самом деле это значение переменно, не закреплено за данным звуковым комплексом, зависит от контекста, ситуации…, поэтому не переключает слово из прономинальной лексики в полнознаменательную, обладающую номинативным значением» [Сидоренко 1990:13]. В значение данного лексико-семантического класса знаменательных слов при коммуникативном подходе входят либо отсылка к данному речевому акту (к его участникам, речевой ситуации или самому высказыванию), либо указание на тип речевой соотнесенности слова с внеязыковой действительностью (его денотативный статус). 3. Рассмотрим следующую точку зрения на местоимения, согласно которой местоимения – указательные слова, «выделяющие разнородные предметы по признаку соотнесенности с говорящим лицом». [Шелякин 1986: 5]. А.А. Потебня считал местоимения знаменательными словами, которые отличаются от имен и глаголов «способом обозначения восприятий; местоимение отмечает восприятие указанием, т.е. относительно говорящего…» [Потебня 1958:90-91]. Указательность местоимений следует понимать не буквально (указательными в буквальном смысле являются только указательные местоимения), а в том смысле, что «местоимение не называет то или другое, а «намекает» на то или другое» [Зарецкий 1940:18]. В чём же заключается указание? М.А. Шелякин так отвечает на этот вопрос: «Местоимения в отличие от номинативных слов не выражают качественной определённости однородных предметов, по которой они различаются и опознаются (ср. топор, стол, стена, пол и т.д.), а выделяют разнородные предметы по признаку соотнесенности с говорящим лицом. Такой способ обозначения предметов называется способом указания – дейксисом, а сами знаки – дейктическими» [Шелякин 1986:5]. В. Н. Мигирин в работе «Гносеологические проблемы знаковой теории языка, фонологии и грамматики» пишет: «Слово-название — 34 самодовлеющий для достижения референтной определенности знак. Словоуказание — знак, обеспечивающий референтную определенность при поддержке контекста и реальной ситуации. Следовательно, слово-название, референтом которого является класс однородных предметов, а не единичный представитель класса, выполняет свою отображающую функцию самостоятельно. Слово-указание для выполнения отображающей функции нуждается в поддержке контекста и ситуации. Полнознаменательные лексемы имеют денотативное, сигнификативное значение, включенное в семантическую структуру данного слова. Местоимения соотносятся с целыми денотативными полями (кто? — вопрос о любом лице, я — указание на любое лицо, оказавшееся в позиции адресанта речи)» [Мигирин 1978:321]. Некоторые ученые, формально соглашаясь с традиционным пониманием прономинативов как только указательных слов, в то же время интуитивно ощущают неправомерность такой трактовки. Можно привести замечания А. И. Зарецкого по этому поводу: «Местоимение, следовательно, есть слово, которое обозначает (предмет, признак и т. д.) путем указания, а не путем называния. Называние и указание — это разные способы языкового обозначения. Их есть, может быть, и больше. Быть может, например, между собственным и нарицательным именем не менее глубокое различие, чем между ними и местоимениями» [Зарецкий 1940:18]. Таким образом, А. И. Зарецкий чувствует неточность характеристики местоимений только как указательных слов. Отсюда — противоречие высказанному ранее на этой же странице мнению: «Я употребляю понятие „обозначение" как наиболее общее, родовое, видами которого являются „называние" и „указание". Но термин «указание» для характеристики семантической функции местоимения является неподходящим. Ведь среди самих местоимений мы различаем указательные как одно из подразделений. Тот является местоимением указательным, но какой — местоимением вопросительным. Можно ли в таком случае говорить, что местоимения вообще указывают? Нельзя приписывать всем местоимениям 35 указательность, раз мы выделяем особую группу местоимений указательных. К сожалению, однако, мне не удалось ни найти, ни подобрать подходящего термина, вроде немецкого andeuten, hindeutcn. Можно было бы сказать, что местоимение не называет то или другое, а „намекает" на то или другое. Но «намекание» кажется мне недостаточно терминологичным» [Зарецкий 1940:18]. Приведенные из статьи А. И. Зарецкого цитаты демонстрируют состояние разработки теории «местоименности» в русском языкознании: с одной стороны, — принятие (за неимением более убедительной) традиционной точки зрения, согласно которой местоимения — указательные слова; с другой стороны, — отрицание этой точки зрения из-за ее нелогичности, ошибочности, а также поиск такого термина, который бы отражал специфику всей прономинальной лексики, характеризовал бы все местоимения в целом. В бурятском языкознании значение местоимений понимается как «заместительное» (даже сам термин, которым называются бурятские местоимения түлөөнэй үгэ или түлөөнэй нэрэ, переводится на русский язык как «заместительные слова» или «заместительные имена»): «Местоимения, как известно, в наших грамматиках трактуются как слова, употребляемые вместо других имен (предметных, числительных, качественных)» [Санжеев 1964:50]. «Местоимение…в предложении выполняет замещающую другие части речи роль» [Амоголонов 1958:175]. В работе Т.А. Бертагаева «О морфологическом строе бурятского языка» местоимения понимаются как группа особых знаменательных слов, которые являются «имитирующей частью речи, так как свои грамматические показатели они копируют с остальных частей речи, например, с существительного, глагола и др., выполняя в предложении их функции. Местоимения при этом не именуют предметы, а указывают на них» [Бертагаев 1961: 29]. 36 Л.Н. Намжилон даёт такое определение местоимениям: «Слова, используемые вместо существительных, прилагательных, числительных» [Намжилон, 1993:129]. Только в конце ХХ века появились новые взгляды на природу местоимений. В.М. Наделяев считает, что у местоимений есть своё лексическое значение, составляющееся из категориального и деривационного грамматических значений [Наделяев 1988:102]. По мнению В.И. Рассадина, местоимения имеют особый тип значения, а именно: вещественное значение [Рассадин 1991:88]. Таким образом, основном с местоимения в бурятском языкознании описаны в формально-грамматической точки зрения. С позиций антропоцентрического подхода, функциональной грамматики бурятские местоимения не рассматривались. Как можно видеть, все эти подходы к изучению местоимений как в русском, так и в бурятском языкознании достаточно противоречивы (каждый со своей точки зрения), они акцентируют в большей степени лишь только одно - то или иное свойство местоимений. Для целей нашего исследования наиболее близок научный подход к местоимениям, в основу которого положено понимание местоимений как слов, характеризующих актант ситуации через его отношение к говорящему лицу или выражают другие отношения, связанные с актом речи (А. М. Пешковский, Р. О. Якобсон), так как, по нашему мнению, словесный знак должен обладать не только номинативной и сигнификативной функциями, но и коммуникативной и прагматической. В научных исследованиях обычно отмечается большая значимость первых двух функций для слова как языкового знака, что достаточно бесспорно, если речь идет о языке, но требует определенной корректировки при анализе речи. Поскольку в данном исследовании в первую очередь анализируется семантика и функциональное употребление местоимений в речи, то для нас не менее важными оказываются и две вторые функции слова. 37 При анализе материала под интересующим нас углом зрения более существенным оказывается не оппозиция местоимений по признаку называющие-идентифицирующие/неназывающие-дейктические (хотя, мы считаем, что последнее не совсем справедливо: дейктические знаки, например, я, ты, называют, идентифицируют, индивидуализируют - но это называние, идентификация и индивидуализация не постоянны, а принадлежат только данному речевому акту и меняются с каждым речевым актом), а их общность, определяемая их кореферентностью. Таким образом, вопросы дейксиса «вплетаются» в проблематику семантического исследования столь существенно, что должны, с нашей точки зрения, рассматриваться в этом исследовании. 1.2.1. Дейксис как один из способов актуализации компонентов речевой ситуации Различение в лингвистике двух основных понятий – «язык» и «речь», установившееся после выхода в свет работы Ф. де Соссюра «Курс общей лингвистики», повлекло за собой появление понятия актуализации. Основы теории актуализации были изложены в работе Ш. Балли «Общая лингвистика и вопросы французского языка». Под актуализацией Ш. Балли понимает процесс превращения языка в речь, единиц языка в единицы речи [Балли 1955: 20]. Согласно теории актуализации, «общее имя без актуализатора существует лишь в абстракции» [«Актуализация предложения», 1997:47]. Понятие станет актуализированным тогда, когда произойдёт его локализация в речи. Иными словами, актуализация – это «соотнесение действия с моментом речи по признаку времени, установление отношения к обозначаемому событию по признаку модальности, соотнесение участников события и участников коммуникации» [Арутюнова 1972:269]. Основными способами актуализации компонентов речевой ситуации являются три языковые категории, «которые необходимо используются в процессе 38 образования предложения и для подготовки его в речевое высказывание, это категория модальности, референция и дейксис» [«Актуализация предложения» 1975:6]. Данное исследование ставит перед собой целью рассмотреть местоимения как часть речи, обладающую максимальным дейктическим содержанием, поэтому далее мы обращаемся к вопросам теории дейксиса. Термин «дейксис» существует с античных времён, восходит к древнегреческому «указание». Этим термином античные грамматисты (стоики, Дионисий указательные Фракийский, местоимения, Аполлоний особенность Дискол) которых по обозначали сравнению с существительными, по словам Аполлония Дискола, состоит в том, что они не приписывают предмету никаких свойств, а лишь указывают на него. За указательными местоимениями европейских языков был закреплён термин «демонстративы», представляющий собой латинскую кальку термина «дейксис». Это дало возможность использовать термин «дейксис» более широко – для обозначения понятийной сферы, включающей также личные местоимения, что и было предпринято в 1904 году немецким индоевропеистом К. Бругманом. На материале нескольких десятков языков он выделил четыре типа дейксиса: 1) De-Deixis, 2) Ich-Deixis, 3) Du-Deixis, 4) Jener-Deixis. Первый тип близок по значению к указательному жесту и включает слова типа вот, это, этот. Второй охватывает сферу говорящего и включает помимо я также этот, близкий ко мне, здесь, близко ко мне, около меня и т.п. Третий охватывает сферу слушающего и представлен значениями слов типа ты, этот твой, этот близкий к тебе, здесь, около тебя. Четвёртый связан с указанием на удалённый предмет: тот, там и т.п. [Бругман1904:5]. Другой источник современных представлений о дейксисе – учение Ч.С. Пирса об индексах как особом типе знаков. Индексы вступают в отношение фактической, естественной смежности с обозначаемым предметом. Их употребление с необходимостью предполагает актуальное соприсутствие 39 данного объекта [Булыгина 1970:148]. Без индексальных элементов естественный язык обойтись не может. К таким элементам Пирс относил указательные местоимения, которые, по его словам, «призывают слушающего привести в действие механизмы наблюдения, устанавливая, таким образом, реальную связь между его сознанием и обозначаемым объектом» [Пирс 2001:110]. Исследования 30-х годов во многом предопределили направления дальнейших исследований дейксиса. Труды К. Бюлера до сих пор являются одними из наиболее авторитетных трудов в области исследования дейксиса. К. Бюлер не только анализировал чисто языковые средства, но и включил в сферу рассмотрения вопрос о системах ориентации, о системах координат. В работе «Указательное поле и указательные слова» [Бюлер 2001: 79] он наметил практически все основные проблемы теории дейксиса, вокруг которых концентрируется внимание сегодня. К. Бюлер ввёл в лингвистику термин «указательное семантическое поле» (Zeigfeld). В него, по мнению исследователя, входят все местоимённые слова (Zeigworter «указательные слова»), в том числе и указательные частицы. «Указательное поле» прямо противоположно знаковому полю (Sumbolfeld), в котором находятся все назывательные слова (Nennworter), т.е. решающим фактором объединения соответствующих слов в одну группу он считает лексический признак, а не признак склоняемости или знаменательности: «указывать – необходимо, замещать имена – необязательно» [Бюлер 2001: 80]. К. Бюлер считал, что основными дейктическими средствами языка являются местоименные слова. Он предложил различать три типа местоименных указаний: дейксис видимого, т. е. указание на нечто, присутствующее в поле зрения говорящего, дейксис представления, т. е. указание на нечто, что отсутствует в непосредственном восприятии, но присутствует в опыте говорящих или в ситуации, о которой идет речь, и анафору — указание на контекст [Бюлер 2001: 81]. 40 Из исследований по дейксису также важны труды О. Есперсена, впервые предложившего термин «шифтеры» [Есперсен 1958:34], который впоследствии переводился на русский язык по-разному – как «подвижные определители» [Топоров 1962: 194], , «переключатели» [Иванов 1978:130], «подвижники» [Демьянков 1983:78] в отношении слов, «значение которых меняется от ситуации к ситуации». «Со второй половины ХХ века дейксис приобретает новую актуальность в связи с тем, что получает характеристику универсальной категории, функционирующей на всех уровнях языка. Универсальность дейксиса заключается в том, что речевой процесс нельзя представить без дейктических единиц, ориентированных на говорящего и слушающего, высказывание не может быть произнесено вне указания на пространство и время». [Мисайлова 2005: 3]. «Теперь категория дейксиса относится к тем языковым категориям, которые позволяют глубже проникнуть в суть языковой коммуникации и представляют не морфологическую, а скорее функциональную сторону языка» (Мисайлова там же). Его функциональное назначение состоит в том, что он служит «ориентационным» свойствам языка, соотнося объекты и ситуации, относительно которых в языке осуществляется референция с пространственно-временной нулевой отметкой - здесь-и-сейчас - в контексте высказывания» [Лайонз 1978:29]. Другими словами, ключевым в понятии дейксиса является то, что он предназначен для указания на компоненты речевой ситуации с помощью вербальных и невербальных средств, которые, во-первых, «отражают систему оценок человека» [Сребрянская 2003:6], вовторых, являются залогом успешности акта коммуникации при условии общих с собеседником ориентиров. Категория дейксиса в современном языкознании трактуется неоднозначно. Рассмотрим, как понимают категорию «дейксис» современные исследователи. Представим основные точки зрения авторов, поддерживающих или создавших определенную теорию дейктичности. 41 Некоторые лингвисты понимают дейксис крайне широко. М.Д. Белогорцев, исследуя соотношение имени и дейксиса в речемыслительной деятельности человека, приходит к выводу: «Всякое выражение по сути дейктично. На всё, что мы видим, слышим, обоняем, осязаем, мы можем указать и сказать – «это». Для М. Д. Белогорцева - «язык - дейктическая система вообще» [Белогорцев 1972:23], поскольку «не существует ни имени без указания, ни указания без имени... Общее у них - наличие дейксиса. Различие - отличие в отношении способа дейктического привязывания слова к предмету (значению): постоянной, переменной связью, что дает при постоянной связи возможность видеть за словом на переднем плане изображение (имя) при скрытом дейксисе, при переменной - дейксис на переднем плане и изображение (имя) в завуалированной форме» [там же: 33]. Очевидно, такое расширенное понимание дейксиса связано с буквальным пониманием этого термина, в переводе с греческого означающего «указание». Для Л. Я. Маловицкого дейксис - это способ обобщения действительности. Разница между именем (номинативной лексической единицей) и дейктическим словом не в том, что дейктическое слово обобщает, а в способе обобщения: имена соотносятся с группой однородных предметов, тогда как местоимения обобщают разнородные предметы; номинация исходит из внутренних признаков предмета, а дейксис обобщает на основе определенного внешнего по отношению к предмету признака, и этим внешним по отношению к предмету признаком является указание на отношение действительности к говорящему субъекту, к «я». Дейктическое обобщение, согласно мнению исследователя, является переходным от номинации к грамматации, оно совмещает в себе признаки номинации и грамматации. С грамматацией дейксис роднит то, что этот способ обобщения исходит из отношений и отнесенности, а с номинацией - то, что он обобщает не сами отношения, а предметы [Маловицкий 1976:88]. 42 Для И.А. Федоровской термин «дейксис» характеризует язык, в то время как термин «шифтеры» характеризует речь [Федоровская 1977:34]. Ссылаясь на А. Г. Басманову, И. А. Федоровская разграничивает шифтеры, субституты и дейксис. Под субститутами понимаются указательные, притяжательные, относительные и личные местоимения 3-го лица - те местоимения, которые, по мнению названных исследователей, будучи референтами к контексту, соотносятся с объектом через антецедент - знаменательное слово. Понятия же «дейктические слова» и «шифтеры», по И. А. Федоровской, хотя и являются соотносительными, не всегда совпадают: если «дейктические слова» никаких иных сем, кроме указания, не содержат, то «шифтеры» при непременном присутствии сем указания могут иметь и другие семы. Соглашаясь с последним положением о том, что шифтеры, при обязательном присутствии сем указания, могут иметь и другие семы, нельзя согласиться с «разведением» понятий «дейктические слова» и «шифтеры»: шифтеры – это разновидность дейктических слов, а дейктичность определяется обязательным наличием семы указательности как ядерной - при возможном наличии (в той или иной степени) других сем, ядерных или периферийных. Как видно, в лингвистике существует широкое и узкое понимание термина «дейксис». Дейксис в широком понимании представляет собой ситуативное или контекстуальное указание на предметы, признаки, обстоятельства и т. д. (В этом случае в понятие «дейксис» включаются три разновидности: прямое указание, анафорическое и препаративное указание — см. работу К. Е. Майтинской). Дейксис в узком понимании представляет собой одну из функций (в противовес анафоре) и включает два элемента: дейктический знак и его референт. В этом случае к дейксису относят лишь непосредственное указание, связанное прежде всего с определенной ситуацией и очень редко — с контекстом, в котором воспроизводится подобная ситуация (см. работы Е. М. Вольф и И.А. Стернина). Нет единства взглядов у ученых-лингвистов и на типологию дейксиса. 43 В современной лингвистике традиционно выделяются следующие основные типы дейктического значения: личный (персональный, ролевой), хронотопический, денотативный (предметный). Но нужно заметить, что проблема типологизации дейксиса на сегодняшний день не имеет однозначного решения. Исследователи дейксиса выделяют всё новые его типы: эмоциональный (Шаховской 2002), социальный (Левинсон 1983), ситуативный (Афанасьева 1989) и т.д. Н.А. Сребрянская обобщила их под одним понятием «нетрадиционные типы дейксиса» [Сребрянская 2003:51]. Проблема типологизации дейксиса возникает в связи с тем, что дейктическим содержанием могут обладать как части речи, так и грамматические категории. Современные исследователи теории дейксиса (Падучева Е.В., Крылов 1984; Сребрянская Н.А. 2003 и др.) всё чаще обращаются к определению степени дейктического содержания языковых единиц различного уровня. Н.А. Сребрянская в работе «Дейксис в единицах языка» представила «Поле дейктичности». Ядро этого поля составляют личные и указательные местоимения, местоимённые наречия места и времени. Сюда же относятся прилагательные с временным (вчерашний, прошлогодний, настоящий), пространственным значениями (ближний – дальний, правый – левый и т.д.), предлоги с пространственным значением и глаголы движения. На периферии «Поля дейктичности» находятся единицы смешанного типа номинации (слова типа: пассажир, сосед) [Сребрянская 2003:34-46]. Более того, дейксис может быть выражен и на фонетическом (физическое и темпоральное пространство можно обозначить в речи с помощью звука), и на морфемном уровне (известно, что ряд приставок имеет пространственное или временное значение, значит, слово с данным префиксом может имплицидно содержать информацию о говорящем). По мнению Ю.А. Пупынина [Пупынин 1998], в современном языкознании имеет смысл говорить о двух подходах к дейксису. Одна группа исследователей [Арутюнова 1976; Виноградов 1990] включает проблемы дейксиса как составную часть в теорию референции. Вторая группа 44 исследователей, как считает Ю. А. Пупынин (к этой группе он относит Апресян Ю.Д., Бондарко А.В., Падучеву Е.В.) уделяет специальное внимание наблюдателю, что и составляет доминанту второй концепции. «В этом случае семантика дейксиса тесно связана с грамматической системой языка - с грамматическими категориями наклонения, времени, вида, лица, поскольку они представляют наиболее регулярную, системно-языковую опору для актуализационных категорий» [Пупынин 1998: 191]. Сам же Ю. А. Пупынин, как следует из его трудов (например, Пупынин 1998; 2001), распространяет такую, «грамматическую», концепцию дейксиса достаточно далеко, включая в число дейктических категорий и категорию вида, и категорию залога. Для данного исследования важны оба аспекта дейксиса - и «референциальный», и «грамматический». Дейктические элементы осуществляют референцию к объектам действительности (референтам, денотатам), что подтверждается фактом их кореферентности являющимися другим (например, словам, дейктическими личное местоимение элементами не кореферентно существительному). Дейктические элементы, осуществляя эту референцию, выполняют специфическую функцию - в первую очередь указательную (хотя личные местоимения - знаки не только указательные, но и в какой-то степени номинативные). Таким образом, вопросы дейксиса естественным образом «укладываются» в рамки теории референции. Вместе с тем нельзя не признать необходимости «грамматического» подхода к дейксису, поскольку выражается дейксис не только лексическими, но и грамматическими средствами и присущ грамматическим категориям, например, глагольным категориям, в частности, - глагольной категории времени. В. Г. Гак считал, что вообще не существует строгой границы между синтаксисом и семантикой, они взаимно проникают друг в друга: «синтаксис семантичен, т. е. его категории и элементы соотносятся определенным образом с внешними объектами, а семантика - синтаксична, т. е. отражает 45 отношения между символами-обозначениями» [Гак 1972: 367]. Кстати, и сам Ю. А. Пупынин, предлагающий, как указывалось выше, подразделять исследования дейксиса на «референциальные» и «грамматические», указывает, что между обоими подходами вряд ли имеется определенная граница. В любом случае, трактовка дейксиса должна быть синкретичной, хотя это не синкретичность того или иного подхода, а многоплановость самого рассматриваемого феномена (дейксиса), который Ю. Вейсенборн и В. Кляйн определили как «область, где встречаются язык и действительность» (цитата по Ю.А. Пупынину [Пупынин 1998: 190]). 1.2.2. Местоимения в системе дейктических средств языка Любой речевой акт включает в себя не только передачу какой-либо информации, но также идентификацию её пространственных, временных характеристик, а также определение её личных участников. Местоимения являются основным средством этого определения, наиболее распространенным и эффективным. Целостное учение о местоимениях как специфических указательных элементах в структуре языка в западноевропейской науке не без оснований связывается с именами К. Бругмана (Бругман 1904) и К.Бюлера (Бюлер 1934) разработавшими понятие "дейксиса" в языке; кроме того, как указывалось выше, К. Бюлер разграничил словарный состав языка на два противостоящих друг другу разряда слов - "семантическое поле называющих слов" и "семантическое поле указательных слов". Понятие о местоимениях как дейктичных единицах в русском языкознании было широко распространено еще в XIX веке. Ф.И.Буслаев писал: «Местоимения означают лиц, - говорящего или слушающего, и служат для означения вопроса, ответа или указания» [Буслаев 1959:288]. О понимании указательного характера семантики местоимений, особенно форм 46 1-ого и 2-ого лица, свидетельствует разграничение разных видов указания (на ближайший предмет, на дальнейший предмет), подмеченное ученым. Такая же трактовка была представлена в работах А.П. Потебни, но активно разрабатываться теория дейктичности прономинативов стала в середине XX века. Определяя местоимения как «неграмматическую» (в значении - «нечастеречную»), «экстерриториальную» группу, А. М. Пешковский подчеркивал связь этой группы с ситуацией [Пешковский 1956]. Как уже было показано выше, при рассмотрении значимости трудов О. Есперсена, именно «ситуативность» (причем - в широком смысле этого слова) является в нашем исследовании наиболее принципиальным показателем общности анализируемого материала. Приведем ряд высказываний современных авторов, которые считают местоимения дейктическими средствами языка. «В категорию местоименных (дейктических, указательных) слов входят как изменяемые, так и неизменяемые слова, выступающие в функциях имен, а также частиц и наречий» [Майтинская 1969:191]. В Словаре лингвистических терминов О. С. Ахмановой дейксис определяется как: «Функция указания, соотнесения, особенно как характерная для местоимений (прономинальных слов)» [Ахманова 1966: 126]. «Присущие местоимению семантические признаки характеризуют его роль в тексте как дейктические слова» [Вольф 1974:4—5]. Исходя из того, что категориальным значением местоимений является эгоцентризм, Л. Я. Маловицкий делает вывод, что из этого следует исключительное право местоимений относиться к дейктическим элементам: «дейксис присущ только местоимениям» [Маловицкий 1976:88]. Аргументом же в пользу того, что к дейксису следует относить только местоимения, служат следующие рассуждения: «... только местоимения образуют строгую дейктическую систему. Все другие лексические обозначения отношений 47 могут лишь совмещать номинацию и дейксис, не выявляя закрепленную эгоцентрическую организацию» [там же]. Эти высказывания свидетельствует о том, что мнение о местоимениях как группах дейктических слов широко распространено и устойчиво. Но содержание понятия «дейксис» применительно к прономинативам трактуется неодинаково. Тот факт, что дейксис присущ местоимениям или что дейксис - это способ обобщения, присущий местоимениям, по мнению некоторых ученых, вовсе не означает, что все местоимения дейктичны. «Указательность не характерна для всех прономинативов, – считает Л. Я. Маловицкий, - она является свойством одного большого семантического разряда — указательных местоимений» (Маловицкий). С. А. Крылов (Крылов 1989) также считает, что дейктическая функция присуща не всем местоимениям. Он подразделяет местоимения на дейктические и кванторные. Дейктические местоимения он делит на ситуационно-дейктические (собственно дейктические) и контекстно- дейктические (анафорические). В своём исследовании мы также придерживаемся точки зрения, что не все местоимения являются дейктичными. Например, в предложении Кто идёт? вопросительное местоимение не указывает, а называет неизвестное лицо. Вопросительное местоимение кто в этом предложении не является дейктичным. Вопросительные местоименные слова противопоставлены «ответным» (термин А. X. Востокова) и употребляются в тех случаях, когда необходимо выяснить что-либо неизвестное адресанту речи, а указание является одним из типов местоименного способа обозначения в сфере так называемых ответных слов. Из этого следует, что вопросительные местоимения по своей специфике должны быть противопоставлены указательным, то есть дейктичными они не могут быть. Таким же образом можно было бы подвергнуть подобному анализу и все остальные семантические разряды местоимений. 48 Наибольшим дейктическим содержанием, на наш взгляд, обладают личные и указательные местоимения. Именно они являются основным средством дейктической системы любого языка, так как содержат в своём значении отсылку к участникам данного речевого акта речи или речевой ситуации. Как известно, речевой акт как непосредственная организация коммуникативной связи между собеседниками, осуществляемой во времени и пространстве, включает в себя: 1.Систему координат: координаты речевого акта представлены тремя центральными эгоцентричными осями: 1) ось указания на лицо – «я – ты»; 2) ось указания местоположения относительно субъекта речи «здесь – там»; 3) ось указания на актуальное время акта речи «теперь, сейчас - затем, не сейчас»; 2. Структуру языковой личности: тезаурус фонд – психологических личностных установок, знаний, мировоззренческих аккумулирующий весь понятий, предшествующий индивидуальный опыт; прагматикон - цели, мотивы, установки, интенции; сферу чувств и эмоций; 3.Интралингвистические факторы: определенный лексикон; речевой контекст; паралингвистические характеристики; 4.Экстралингвистические факторы, связанные непосредственно с системой координат: категория времени; категория пространства и т.д. Как можно заметить, в этом ряду я занимает центральное место, как обозначающее субъекта речи. Благодаря всем другим факторам, составляющим речевую ситуацию, говорящий - центр речевой ситуации организует семантическое содержание высказывания, отбирая языковые единицы, в том числе и систему дейктических слов, относительно говорящего в акте коммуникации ведется отсчет времени и пространства. При помощи местоимений 1-го лица все события соотнесены с моментом речи, и практическое значение подобных слов неоценимо; если бы для выражения чувства своей субъективности каждый говорящий имел бы особый указатель, практически было бы столько языков, сколько индивидов, и общение между людьми стало бы невозможным (Бенвенист 1974:36). 49 Таким образом, в любой речевой ситуации или ситуативно обусловленном контексте личные и указательные местоимения выражают отнесенность к данной ситуации (обусловленному контексту) и к её (его) участникам. Благодаря тому что адресат находится в одном поле сообщения с говорящим и ему известны контекстные (коммуникативные) условия ситуации, адресат способен понять говорящего в данный момент и идентифицировать объект, т.е. соотнести слово, произнесённое говорящим, с конкретным объектом действительности. Необходимо заметить, что, несмотря на то, что дейктические местоимения составляют некоторое семантическое единство (все они связаны с речевой ситуацией) между личными местоимениями 1-го и 2-го лица и указательными местоимениями имеется существенное различие: личные местоимения обозначают самих участников речевой ситуации, а указательные должны определяться через этих участников с помощью дополнительных понятий, таких как общее поле зрения говорящих, степень выделенности объекта в поле зрения, указательный жест говорящего и т.д. Итак, одним из основных способов актуализации компонентов речевой ситуации является дейксис. Основные проблемы дейксиса исследуются давно, но вместе с тем остаются во многом спорными. Существует широкое и узкое понимание термина. В современной лингвистике традиционно выделяются несколько типов значения и два основных аспекта этой категории - «референциальный» и «грамматический». Универсальность дейксиса заключается в том, что речевой процесс невозможно представить без дейктических единиц, ориентированных на говорящего и слушающего. Связь дейктических элементов с говорящим субъектом выводит исследование дейктических механизмов (в том числе и местоимений) в самый центр актуальной проблематики современной лингвистики. Тот факт, местоимения функционируют в первую очередь как средство кодирования данной универсальной категории, вовсе не означает, 50 что все местоимения дейктичны. Максимальным дейктическим содержанием обладают лишь личные и указательные местоимения. 1.2.3. К вопросу о частеречном статусе местоимений В настоящее время в современном языкознании так и не решен вопрос о частеречном статусе местоимений. Существует несколько точек зрения относительно статуса местоимения как части речи. В античной «классической» грамматике весь класс местоимений был включён в состав знаменательных частей речи в функции заменителей или заместителей имени (данное включение основывалось на этимологии термина «местоимение» - греч. antonymia, лат. pronomen – вместо имени). Но уже в 1-ой половине XIX века русские ученые-лингвисты отошли от этой точки зрения: «Имя, данное местоимениям, не вполне выражает их значение в языке. Местоимения не заменяют имён, а служат только указанием на них или напоминанием об них…Местоимения не только не заменяет имени, но даже прямо противоположно ему» [Павский 1850: 207]. «Местоимения неправильно называют частью речи, поставляемой вместо имени» [Давыдов 1852:207]. Тем самым Г.П. Павский, И.И. Давыдов впервые обратили внимание на функциональные особенности местоименных слов. Итак, вопреки традиционному учению, унаследованному от античных грамматик, местоимение не является заменительным словом, не употребляется вместо имени. К такому выводу пришла русская научная грамматика в 40-х годах XIX века. «Современная русская грамматика, – пишет В.В. Виноградов, - целиком остаётся во власти этих двух точек зрения: античной, «классической», и романтической, субъективно-идеалистической. Ныне местоимения или, по традиции, во всём своём составе сохраняются как особая грамматическая категория, как самостоятельная часть речи (например, у академика А.А. Шахматова) или, лишаясь звания особой части речи, механически 51 распределяются по классам имён существительных и прилагательных» [Виноградов 1972: 258]. Точка зрения на местоимения как на особую часть речи является традиционной в русском языкознании. Среди свойств, объединяющих местоимения в самостоятельную часть речи, называется их указательное значение [Розенталь 2003: 215] функция в речи [Стеблин-Каменский 1974: 24], «прономинальный способ отображения действительности»: способ отображения объективной действительности «Прономинальный проявляется в том, что за местоименным словом не закрепляется постоянное, индивидуальное значение, одинаково осознаваемое носителями данного языка» [Сидоренко 1990: 40]. Исследователь местоимений Е.Н Сидоренко считает, что местоимения невозможно распределить по основным знаменательным частям речи еще и потому что: «1.Способы отображения действительности у местоимений и категориально соотносительных частей речи различны. Первые выделяют предметы, признаки, количества и т. п., указывают на них или отрицают их, а вторые выполняют функцию конкретного называния. Следовательно, включение местоимений в другие части речи противоречит принципу единого основания деления, обязательному для всех научных классификаций; «2. У местоимений и категориально соотносительных им частей речи не совпадают частные категории числа, рода, падежа» [Сидоренко 1990: 40]. К числу признаков, присущих только классу местоименных слов, также относят высокий уровень абстракции, контекстуально-ситуативную конкретизацию значения и т. д. Нужно заметить, что в истории изучения местоимений имела место точка зрения на местоимения как на служебные слова. Например, Ф.И. Буслаев подробно объяснял, почему относит местоимения к служебным словам: «Сличая местоимения с частями речи знаменательными, мы видим, что знаменательными частями понятие описывается определённее; например, 52 словами: человек, дерево, высокое дерево, дома, в городе, сказано больше, нежели словами: тот, это, такое дерево и прочее…» [Буслаев 1958:288]. «Под термином местоимение, - писал А.А. Шахматов, - разумеется в грамматике ряд служебных слов, не имеющих самостоятельного реального значения, т.е. не обозначающих ни предметов, ни лиц в отношении их к определённым постоянным признакам, ни качеств или свойств, взятых сами по себе, безотносительно к другим качествам или свойствам…» [Шахматов 1908: 220]. Как видно, Ф.И. Буслаев и А.А. Шахматов считали местоимения служебными словами на том основании, что они не выполняют номинативной функции. В ряде работ местоимения вообще не рассматриваются как особая часть речи. Учитывая то обстоятельство, что местоимения перекрещиваются со знаменательными частями речи, не обладают собственной номинативной функцией, ряд современных авторов предлагает рассредоточить местоимения по другим частям речи. Так, например, И.Г. Милославский традиционно выделяемые местоимения распределяет между существительными, прилагательными и числительными и называет их местоименными словами. В ряде своих работ, в частности, в работе «Морфологические категории современного русского языка», классифицируя части речи по способности лексем сочетаться с другими лексемами, Милославский вообще не обозначает местоимения, так как они никак не преобразуемы в другие группы лексем. Таким образом, для И.Г. Милославского критерием выделения местоимений в самостоятельную часть речи является «преобразуемость» их в другие группы лексем» [Милославский 1981:42], что, на наш взгляд, кажется грамматически неверным. Особый взгляд на статус местоимений принадлежит академику В.В. Виноградову. По мнению ученого, в самостоятельную часть речи можно выделить только предметно-личные местоимения: «близость к именам существительным не могла стереть у этих слов грамматических своеобразий, свойственных особому классу местоимений. Группа личных и предметных 53 местоимений обременена чисто формальными функциями, ослабляющими их лексическую знаменательность и синтаксическую самостоятельность». Другие же разряды местоимений В.В. Виноградов распределяет по разным частям речи: «за исключением предметно-личных местоимений, составляющих небольшую грамматическую обособленную группу, другие разряды местоимений рассеяны по разным грамматическим категориям. Они не образуют самостоятельного грамматического класса» [Виноградов 1974: 264]. Таким образом, В.В. Виноградов считает, что предметно-личные местоимения можно выделить в отдельную часть речи на том основании, что только они обладают особыми грамматическими свойствами, отличными от грамматических свойств других разрядов местоимений и других частей речи (родовое значение местоимений я и ты определяется непосредственно в диалоге, своеобразие в приемах выражения категорий лица и числа, особенности синтаксических связей предметно-личных местоимений и т.д.). В качестве отдельной части речи выделяют местоимения- существительные, то есть слова, отвечающие на вопросы кто? что? и академические описательные грамматики - «Грамматика современного русского литературного языка» (1970) и «Русская грамматика» (1980). «Местоимение-существительное - это часть речи, означающая указание на лицо или предмет и выражающая это значение в грамматических категориях падежа, числа и лексико-грамматической категории рода» [Грамматика современного русского литературного языка 1970:304]. Эти местоимениясуществительные классифицируются по следующим разрядам: личные, возвратные, указательные, вопросительные, неопределенные, отрицательные. Однако при включении остальных местоименных слов в состав прилагательных, числительных и наречий авторам этих грамматик пришлось выделять их среди этих частей речи и называть «местоименными прилагательными», «местоименными числительными» и т.п. Поводом для признания в качестве особой части речи только местоимений-существительных также служит то, что собственно 54 морфологическими категориями обладают действительно лишь они. В отличие от имен существительных, местоимения я, ты, он имеют категорию лица, но не имеют категорию рода (исключая местоимения третьего лица); местоимения кто, что не имеют категории рода, хотя требуют определенной глагольной координации в прошедшем времени (кто сказал? (м.р.) и что случилось? (ср.р.). Остальные местоимения почти во всём – в склонении, в синтаксических функциях, в грамматическом оформлении – совпадают с другими частями речи. Таким образом, в современном русском языкознании нет единства взглядов на частеречный статус местоимений - сосуществуют три основные точки зрения по данному вопросу: 1) местоимение – знаменательная часть речи; 2) местоимение не является знаменательной частью речи; 3) к местоимениям как отдельно выделяемой части речи можно отнести только предметно-личные местоимения. Учёные-лингвисты, признающие наиболее важным лексический (семантический) аспект, не относят местоимения к знаменательным частям речи, так как считают, что местоимения не обладают номинативной функцией. Они утверждают, что местоимения могут только указывать на наименованное слово. Те учёные, которые считают, что слова распределяются по частям речи по грамматическим признакам, также не могут морфологически объединить местоимения, так как местоимения распадаются на многие виды: местоимения я, ты, он могут быть причислены к существительным, другие местоимения - к прилагательным (такой, мой, самый и др.), третьи - к наречиям (тогда, сюда, туда), четвёртые – к числительным. Местоимения-прилагательные, местоимения-наречия, местоимения-числительные не обладают единым категориальным значением и собственными грамматическими категориями, повторяя грамматические формы существительных, прилагательных, числительных и наречий, в связи с чем они описываются среди соответствующих частей речи в качестве местоимений. 55 В бурятском языкознании данный вопрос рассматривается в основном в русле русской грамматической традиции. Начиная с грамматик 50-х годов ХХ века, во всех научных и учебных изданиях классифицируется как самостоятельная местоимения часть речи. Мнения ученых расходятся лишь в вопросах: 1)какие слова входят в состав данной части речи; 2) отнести ли местоимения к именным частям речи или им дать другое, более точное название, так как в бурятском языке они могут указывать и на действия. Среди бурятских лингвистов широко распространена точка зрения на местоимения как на именные слова. Данной точки зрения придерживаются те исследователи бурятских местоимений, которые следуют русской грамматической традиции. Из современных бурятских ученых традиционного понимания во взгляде на местоимения как на именные слова, замещающие в речи именные части речи и склоняющиеся по падежам по образцу и подобию имён, придерживались Ц.Б. Цыдендамбаев, Д.Д. Амоголонов, Л.Д. Шагдаров и др. Другая точка зрения на частеречный статус бурятских местоимений принадлежит Ц.Ц. Цыдыпову, В.М. Наделяеву. Она объясняется тем, что местоимения в бурятском языке могут замещать не только имена, но наречия и глаголы. В связи с этим, ученые считают, что термин «местоимение» не отражает всей сути данного понятия.. «Буряад хэлэнэй морфологи» Например, Ц.Ц.Цыдыпов в работе называет местоимение түлөөнэй үгэ «заместительное слово», а В.М. Наделяев –местословием, объясняя это тем, что «вторым своим компонентом –словие этот термин указывает на больший объём своего понятия, не ограниченный только соотнесенностью с именами существительными и прилагательными, как то свойственно термину местоимение». В монографии «Современный монгольский язык. Морфология» В.М. Наделяев считает местоимения особой частью речи, являющейся 56 «указательным обобщением всей системы конкретных знаменательных частей речи» [Наделяев 1988: 101]. И, наконец, точка зрения на местоимения как на самостоятельную часть речи принадлежит профессору В.И. Рассадину. По мнению В.И. Рассадина, группа назывных и указательных (соответствующих местоимениям в традиционном понимании) слов образуют вместе класс знаменательных слов. При этом данный класс слов «противопоставляется классам служебных, модальных, междометных и изобразительных слов тем, что имеет особый тип значения, а именно: вещественное значение, в то время как служебные слова имеют грамматическое значение, модальные – модальное и т.д.» [Рассадин 1991:88]. Таким образом, в бурятском языкознании широко распространены следующие точки зрения на местоимения: 1) к местоименным словам относятся только такие, которые соотносятся с именными частями речи; 2) местоимения в свой состав включают любое указательное слово (в том числе глагольное или наречное). Обобщая всё выше сказанное, можно сделать вывод о том, что в русском и бурятском языкознании вопрос о частеречном статусе местоимений остаётся спорным. Как известно, в общем языкознании вопросы частей речи в целом решались в рамках четырех направлений: семантического, формальнограмматического, структурного и лексико-грамматического. Местоимения же чаще всего рассматривались с формально-грамматической точки зрения. При таком подходе обычно отмечалась неспособность местоимений выполнять номинативную функцию в отличие от назывных слов, в значении которых закрепляются результаты познания объективных свойств явлений; отсюда распространённая характеристика местоимений как слов, которые «ничего не называют» (Ю.В. Большова), семантически «пустых» слов (Л.Теньер). Исходя из этого, можно предположить, что частеречный статус местоимений предполагает их отнесенность или неотнесенность к словамназваниям. Очевидно, учёные-лингвисты, признающие местоимения 57 номинативными единицами, выделяют их в самостоятельную часть речи, те же, кто отказывает местоимениям в этом, распределяет их по разным частям речи. В подходе к местоимениям с точки зрения их квалификации как части речи нельзя согласиться с теми авторами, которые распределяют местоимения по другим частям речи или относят их только к именным частям речи. В своём исследовании мы придерживаемся точки зрения ученых (Е.Н. Сидоренко, О.Н. Селиверстовой, В.И. Рассадина и др.), которые считают, что существуют объективные основания для выделения не только предметноличных местоимений, в отдельную часть речи, но и всех местоимений в целом. Приведем несколько мнений авторитетных ученых по этому поводу: «Обращаясь к вопросу о том, являются ли местоимения частью речи современного русского языка, прежде всего, отметим, что местоимения являются знаменательными словами в языке и носителями соответствующих понятий. Это подтверждается двумя постоянное в истории каждого важными фактами. Первый из них — языка, и русского, функционирование местоимений в роли вполне определенных членов предложения, что возможно лишь для в том числе знаменательных слов, носителей вполне определенных понятий. Второй — такая же мера определенностинеопределенности, как абстрагирующую и у других знаменательных слов, отражающих деятельность человеческого мышления. Значения отдельных местоименных слов, взятых вне контекста, достаточно четки: вместо я нельзя сказать здесь или вместо такой сказать всё» [Тарланов 1999:12]. Е.Н. Сидоренко также считает местоимения самостоятельной частью речи и доказывает следующим тезисом: «Главная особенность семантики местоимений заключается в том, что она складывается из двух основных компонентов: категориального и разрядового значений. Категориальным значением, одинаковым с прономинативами, обладают и неместоименные 58 знаменательные части речи, а разрядовые значения вопроса, отрицания и др. в сфере знаменательных частей речи свойственны только прономинативам» [Сидоренко1990:40]. Думается, семантику местоименных слов нужно рассматривать исходя из современных когнитивно-семантического (ещё профессор Д.В. Бубрих подчеркивал, что «местоименные слова – это в основном семантический разряд слов, отнюдь не грамматический…» [Виноградов 1972: 257]) и функционального подходов к выделению частей речи (т.е. ориентируясь на план содержания, а не на план выражения (как это происходит при формально-грамматическом подходе). Это подтверждается и Г.А. Золотовой: «в качестве критериев квалифицируются сходств грамматические и различий, явления, на не основе могут быть которых только морфологические показатели…на основании соответствия-несоответствия семантики отдельных единиц категориальной семантике части речи разграничиваются на изосемические и неизосемические классы слов, т.е. в одну часть речи должны быть отнесены все изосемические единицы, соответствующие общему категориальному значению» [Золотова 2004: 44]. На наш взгляд, общее категориальное значение, семантика местоимений раскрывается «в активном состоянии», в процессе речевого употребления: личные местоимения в коммуникативном акте так или иначе выражают категорию лица, отражают ситуацию речи — отношение между собеседниками. Вопросительные местоимения являются синтаксическими выразителями вопросительности. Отрицательные являются одним из средств передачи категории отрицания и т.д., т.е. участие местоимений в речемыслительных операциях позволяет им приобретать номинативный характер семантики и на этом основании классифицироваться как самостоятельная часть речи. Подробнее на этом остановимся в следующем параграфе. 59 1.2.4. К вопросу о номинативности местоимений Одно из самых важных предназначений языка – быть средством общения людей, средством выражения мыслей и чувств. Каждый человек хочет понять и быть понятым, поэтому категория значения является одной из самых важных в языке. Понятие, слово, его значение, смысл – будь они объективной информацией, продуктом практической познавательной деятельности человека или результатом самовыражения субъекта, интерпретацией чисто индивидуальных переживаний – являются предметом многочисленных споров. Различные направления структурно-прикладного языкознания, основной идеей которых была мысль о том, что «морфологические классы слов (части речи) и флективные категории языка (такие, как число, падеж, род, время и наклонение) должны определяться «исключительно с помощью морфологических процессов и синтаксических свойств самого языка» [Ветров 1973:7], все же в итоге никак не могут обойтись без семантики слова даже в самых формальных, математических, автоматизированного характера исследованиях. Значение слова, общее, объединяющее разные слова в одну группу, каким бы это значение ни называлось (грамматическим, общеграмматическим, квалификационным и т.п.), всегда выходило на первый план. По образному выражению Суника О.Н., «известное замечание Л.В. Щербы: «впрочем, едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительные, что они склоняются; скорее мы потому их склоняем, что они существительные» - лучшее из того, что им было сказано о природе частей речи» [Суник 1966:64]. Но если наличие значений у таких частей речи как существительные, глаголы, прилагательные не подвергаются сомнению, то с местоимениями, как говорилось выше, дело обстоит совсем иначе. 60 Проблема описания семантики личных местоимений является одной из трудноразрешимых проблем лингвистики в силу сложности и противоречивости самого объекта описания, который, с одной стороны, «ничего не означает» в денотативном плане в том смысле, в котором, например, «означает» обычное существительное или прилагательное, а с другой стороны, в классе местоимений, по мнению Н.Ю. Шведовой, «сосредоточен арсенал смысловых абстракций, заключенных в языке в целом; этим определяется роль местоимений в системе других классов слов» [Шведова 1998:7]. При этом особенность «предельно абстрактной семантики» личных местоимений заключается в том, что она конкретизируется в результате сложного взаимодействия явлений разных уровней непосредственного речевого контекста употребления, коммуникативной характеристики речевой ситуации в целом и статуса ее участников, а также механизмов его референции, которые, вслед, за Е.В. Падучевой, понимаются как «механизмы, позволяющие связывать речевые сообщения и их компоненты с внеязыковыми объектами, ситуациями, событиями, фактами, положениями дел в реальном мире» [Падучева 1985: 244]. Сложность и «трудноуловимость» семантики местоимений привела к существованию принципиально разных концепций местоименного значения. Существует несколько мнений по этому вопросу: 1) местоимения вообще не имеют собственной номинативной функции, что и является их спецификой; 2) местоимения не имеют постоянной номинативной функции, она изменяется в каждом акте речи; 3) местоимения не отличаются от какой-либо другой части речи в плане неустойчивости, непостоянства значения, своеобразие заключается в содержании этого значения. Приведем мнения некоторых ученых по этому вопросу. местоимений 61 В.В. Виноградов считал местоимения словами, выражающими общую идею предметности, качественности: «Прежде всего, выделяется категория слов-названий, по традиционному определению. Всем этим словам присуща номинативная функция. Они отражают и воплощают в своей структуре предметы, процессы, качества, признаки, числовые связи и отношения, обстоятельственные и качественно-обстоятельственные определения и отношения вещей, признаков и процессов действительности и применяются к ним, указывая на них, их обозначают. К словам-названиям примыкают и слова, являющиеся эквивалентами, а иногда и заместителями названий. Такие слова называются местоимениями» [Виноградов 1972:10]. О. В. Петрова, сравнивая способность местоимений и полнозначных слов наполняться в контексте конкретным лексическим содержанием, отмечает, что «местоимения не обладают большей, чем другие слова зависимостью от контекста. Скорее, наблюдается обратная закономерность: существительные, прилагательные и т. д. способны изменять свое значение под воздействием контекста, тогда как контекстуального изменения значений у местоимений не наблюдается» [Петрова 1982: 114]. Свои рассуждения автор строит следующим образом: «существительное „стол" в каждом новом контексте способно обозначать другой стол, соотноситься с новым предметом, то есть приобретать новое «конкретное лексическое наполнение»». Сказанное в полной мере относится и к прилагательным. Так, «одно и то же прилагательное в словосочетаниях „массивный стол" и „массивное кольцо" конкретизирует свое значение по-разному. Однако на этом основании никто не отказывает существительным или прилагательным в наличии у них постоянного лексического значения и не ставит их „лексическую наполняемость" в зависимость от контекста» [Петрова 1982: 114]. В качестве доказательства того, что местоимения обладают номинативной функцией, О.Н. Селивёрстова приводит такие доводы: 62 «1) часто местоимения не соотносятся ни с одним существительным в тексте, однако, несмотря на это, определённым значением обладают всегда; 2) если местоимения и соотносятся с существительным в тексте, то зачастую их значение отличается от значения существительного и несёт в себе самостоятельную информацию» [Селивёрстова 1988:33]. «Понятия как первичная основа языкового смысла в местоимении получает материальную оболочку: оно обозначается дейктическим словом, открывающим собою определенное «смысловое пространство» для разноуровневых, но семантически связанных знаковых единиц», - пишет Н.Ю. Шведова, подчеркивая особо важную роль местоименных слов в языкеречи [Шведова 1998:32]. «Местоимения имеют собственное означаемое, – пишет Е.В. Вольф при этом построенное довольно сложным способом. Его можно представить в виде комбинации дифференциальных признаков, которые отражают разные аспекты функционирования и находятся в сложных взаимоотношениях друг с другом. Некоторые из этих признаков отражают собственно местоименные характеристики и определяют особенности функционирования данной формы как дейктического средства (определённо/неопределенно личность, лицо и др.), другие связаны с синтаксической ролью местоимений в именных и глагольных конструкциях субъектность/объектность), третьи – (автономность/неавтономность, с отношением местоимения к категориям замещаемого имени или соотносительного элемента текста (предметность/непредметность, род, одушевлённость). Каждая местоименная форма включает общий для всех местоимений признак, который можно условно назвать признаком «прономинальности», и признак соответствующего местоименного подкласса, например, «персональность» для личных местоимений или «демонстративность» - для указательных, а также не менее одного из каждой подгруппы признаков – собственно местоименных, синтаксических и связанных с категориями замещаемых элементов» [Вольф 1974:4]. 63 «Местоименные слова образуют систему слов означающих и именно в этом качестве противопоставлены всем другим словам – именующим, связующим и квалифицирующим. Во главе класса местоимений стоит закрытый ряд исходных слов, означающих глобальные понятия материального и духовного мира: это понятие о живом существе (я, ты, кто), предмете (что? оно), признаке (какой?), об элементарных связях и зависимостях (почему?)» [Салимова 2001:195]. Вышеназванные исследователи полагают, что дейктическое слово осуществляет означение одного из глобальных понятий бытия, оно возглавляет лексический класс и средствами дейксиса раскрывается как 1) определенное, осознанное и познанное, 2) неопределенное, не до конца познанное, сомнительное или 3) непознанное, непредставленное или несуществующее. По мнению исследователей, языковой смысл есть категория, структурированная «по вертикали»: на самой верхней ступени он существует как смысловой исход, как смысловое начало (и этот «исход» смыслового строения языка представляют местоимения), далее следует членение на частные категории, готовые, в свою очередь, разделиться на более узкие смыслы. Таким образом, в языке существует многоступенчатое подчинение смыслов, инкорпорированных один в другой и всем своим составом стремящихся к вершине (представленной местоимением). Местоимение предстает как полифункциональная единица, обращенная одновременно как в область высших абстракций, так и в мир бесчисленных единичных сущностей. В соответствии с данной концепцией, местоимения представляют собой двойственную систему, объединяющую в своем составе как слова, сочетающие в себе функцию указания с обозначением одного из исходных, основообразующих понятий бытия, так и слова, модифицирующие и расчленяющие по ступеням познания (узнанности) те смыслы, которые заключены в местоимениях первой группы. Обратим внимание на то, как именно, по мнению Н. Ю. Шведовой и А. С. Белоусовой, система местоимений соотносится с остальной лексикой: 64 исходные смыслы во всем своем составе и строении существуют не сами по себе и не для себя, они внедрены в ткань языка, пронизывают и содержательно скрепляют все ее участки. Лексика наиболее очевидно вступает во взаимодействие с исходными смыслами, обозначенными местоимениями, и осуществляет первый шаг в их формализации и в формировании языковых смысловых категорий. Каждое лексическое древо, построенное в результате углубленного изучения и систематизации словесного состава языка, своей вершиной обращено к одному из исходных смыслов. При этом почти каждый такой смысл контактирует с лексическим классом посредством полуместоименных слов (например, существительных человек, люди, народ) - своеобразных сигналов от полнозначной лексики к классу местоимений. Лексический класс в концепции Н.Ю. Шведовой предстает как широко разветвленное древо, своей вершиной обращенное к тому или иному исходному смыслу и готовое именовать все то, в чем заключен этот смысл; первые подвершинные ветви дают самое общее именование, следующие за ними сужают и конкретизируют этот смысл соответствующими номинациями. Таким образом, вышеназванные исследователи полагают, что класс местоимений является смыслопорождающей категорией: его исходный ряд заключает в себе те центральные понятия, которые, будучи поименованы семантическим инвариантом языковых средств, к этому понятию обращенных, формирует языковые смыслы и смысловые категории языка. Языковой смысл (например, где – место, я – существо одушевленное, когда – время) притягивает к себе разноуровневые языковые средства и формирует на основе их общие и частные смысловые категории языка. Например, это может быть определенное, неопределенное или неопознанное: где — где-то — нигде; неопределенно единичное кто-то, и неопределенно множественное: кто-нибудь и др. Такие противопоставления в абстрактном виде демонстрируют заключаемые в языковых смыслах понятия существования и несуществования, предельности и непредельности, единичности и 65 множественности, определенности и неопределенности» [Салимова 2001:195]. Что касается бурятского языка, вопрос о номинативности местоимений в бурятском языкознании практически не рассматривался. Бурятские ученыелингвисты при описании местоимений бурятского языка делают акцент на заместительную функцию местоимений. Только у В. М. Наделяева и В.И. Рассадина мы находим упоминание о том, что местоимения обладают вещественным значением: «Местословия в монгольском языке по своей природе – вещественные слова, так как они могут соотноситься своими лексическими значениями с реальными явлениями» [Наделяев 1988:101]. По мнению В.И. Рассадина, группы назывных и указательных (соответствующих местоимениям в традиционном понимании) слов образуют вместе класс знаменательных слов. При этом данный класс слов «противопоставляется классам служебных, модальных, междометных и изобразительных слов тем, что имеет особый тип значения, а именно: вещественное значение, в то время как служебные слова имеют грамматическое значение, модальные – модальное и т.д.» [Рассадин 1989:88]. Итак, для характерен отечественной новый подход к лингвистики местоимениям: последних они десятилетий объявляются не «заменителями» имен («местоимение указывает на предмет, признак или количество, но не называет его»), а, напротив, объявляются, в некотором смысле, вершиной иерархии: представляют собою концентрацию абстрактных языковых значений: бытие и небытие, пространство и время, определенность и неопределенность, предельность и непредельность одушевленность и неодушевленность, субъектность и бессубъектность и т.д. Тем самым местоимения признаются классом означающих слов, имеющих собственную номинацию. 66 1.2.5. Семантические квалификации местоимений в русском и бурятском языках Рассмотрим основные семантические классификации местоимений, наиболее распространенные в современной лингвистической литературе. По традиционной классификации в русском языке выделяется 9 основных семантических разрядов местоимений: 1) личные: я, ты, он, она, оно, мы, вы, они; 2) возвратное себя (в косвенных надежах); 3) притяжательные: мой, твой, свой, наш, ваш, его, ее, их; 4) указательные: тот, этот, такой, таков, столько, там, здесь, туда, сюда, так, тогда, поэтому и др.; 5) вопросительные: кто, что, какой, каков, ней, который, сколько, где, куда, откуда, когда, зачем, почему, отчего, как, насколько; 6) относительные: кто, что, какой, чей, который, сколько, где, куда, откуда, когда, зачем и др.; 7) отрицательные: никто, ничто, никакой, ничей, нисколько, нигде, никуда, некуда, ниоткуда, неоткуда, никогда, некогда и др.; 8) определительные: весь, всякий, каждый, сам, самый, иной, любой, другой и др.; 9) неопределенные: некто, кто-то, кто-либо, кто-нибудь, кое-кто и другие местоимения, образованные от основы вопросительных путем присоединения аффиксов -то, -либо, -нибудь, кое-. Данная классификация чаще других включается во все действующие в настоящее время вузовские учебные пособия. Анализируя данную классификацию, можно заметить, что некоторые местоимения не получили четко ограниченного места в классификации. Это относится, например, к местоимению чей (вопросительное притяжательное?), он, она, они (личные или указательные?) и т. д. или 67 Не выделены предметно-личные местоимения, которые неоправданно названы личными (например, местоимение он в предложении типа Наш город молодой, он основан двадцать лет назад). В науке о языке представлены и другие семантические классификации местоимений. Одной из наиболее ранних является классификация профессора А. М. Пешковского, который выделяет следующие группы: 1) личные местоимения, 2) возвратные, 3) указательные, 4) обобщительные, 5) совокупные, 6) выделительные, 7) вопросительные, 8) относительные, 9) восклицательные, 10) неопределенные, 11) отрицательные местоимения [Пешковский 1938: 163]. Классификация А. М. Пешковского построена не на значениях местоименных слов, а на значениях их корней: «Местоимения представляют собой такую единственную в языке и совершенно парадоксальную в грамматическом отношении группу слов, в которой неграмматические части слов (корни) имеют именно это субъективно-объективное значение, то есть обозначают отношение самого мыслящего к тому, о чем он мыслит» [там же:163]. Местоимения, по А. М. Пешковскому, находятся в сфере грамматики, где располагаются среди модальных категорий. Отличие классификации А. М. Пешковского от традиционной заключается ещё и в том, что ученый включает в неё не только отдельные слова, но и целые выражения с местоименным компонентом (с каких пор? до каких пор?). Также наряду с местоимениями литературного языка в классификации представлены стилистически маркированные слова (устаревшие, диалектные и т. п. типа егоный, ейный, ихний). Н.М Шанский считает, что по семантическим и грамматическим свойствам местоимения целесообразно разделить на две большие группы: субстантивные (заместительные) и автосемантические (полнозаменительные с самостоятельным значением). Эти две группы, в свою очередь, делятся ещё на несколько разрядов [Шанский 1972: 45]. 68 Одна из классификаций местоимений принадлежит В. Н. Мигирину. Автор выделяет следующие семантические разряды местоимений: 1) коммуникативно-относительные, 2) вопросительные, 3) неопределенные, 4) возвратное, 5) указательные, 6) отрицательные (отрицательно- обобщительные), 7) определительные (утвердительно-обобщительные), 8) притяжательные, 9) эмоциональные, 10) относительные (союзные), 11) взаимные, 12) указательно-неопределенные [Мигирин 1973: 219]. В классификации отмечена (вслед за А. М. Пешковским) специфика предметно-личных местоимений, семантические особенности местоимений показаны с учетом их грамматической специфики и т.д. Но данная классификация имеет и ряд спорных моментов: в неё включены не только местоимения, но и сочетания слов — эквиваленты местоимений (например, при каком условии? при таком условии и др.), неясны основы выделения в самостоятельный разряд взаимных местоимений сочетания друг друга. Другие выражения типа сам собой, сам себе, сам по себе и др. в классификации не названы. Выделяя местоимения в самостоятельную часть речи и выстраивая свою классификацию частей речи (см. таблицу №1), Е.Н.Сидоренко подчеркивает, что выделение местоимений происходит на иной, по сравнению с именами существительными, прилагательными, числительными, безлично- предикативными словами основе, то есть местоимения представляют собой не лексико-грамматический, а семантико-функциональный класс слов. Обычно знаменательные слова русского языка распределяются по частям речи на морфологических предложении, 4) основе учета: признаков, 3) 1) категориального особенностей словообразовательных значения, функционирования возможностей 2) в [Виноградов 1972:113]. К названным четырем критериям Е.Н. Сидоренко считает необходимым добавить пятый: способ отображения объективной действительности. С учетом этих критериев он пытается уточнить место прономинативов в системе других классов слов. 69 Местоимения он выделяет поперечно (то есть располагает не в одном ряду со знаменательными частями речи, а как бы вдоль их) другим частям речи, в связи с отмеченными особенностями соотношения знаменательных частей речи и местоимений. «Поперечность» (горизонтальность) расположения прономинативов по отношению к вертикальным столбцам, символизирующим знаменательные части речи, подчеркивает семантикофункциональную основу выделения прономинативов в отличие от лексикограмматического характера выделения остальных частей речи. Таблица 1. Специфика соотношения местоимений и категориально ↑ ↑ ↑ предикативные Безлично- наречие числительное имя прилагательное имя существительное Имя соотносительных частей речи ↑ ↑ Местоимение В схеме среди знаменательных частей речи не назван глагол. Е.Н. Сидоренко объясняет это тем, что «глагол, будучи одной из крупных и довольно древних частей речи, не имеет категориально соотносительных местоименных средств как в русском, так и во многих других языках мира». Явление это до сих пор не получило своего объяснения. Учёный предполагает, что «отсутствие глагольного местоимения (то есть местоимения, категориально соотносительного с глаголами) является одним из подтверждений точки зрения, согласно которой глаголы «вышли из имен, то есть в глаголе мы имеем первоначальное существительное» [Сидоренко 1982: 138]. 70 Одной из самых современных является функционально-семантическая классификация русских местоимений М.А. Шелякина. Ученый подразделяет местоимения на 1) личные, указывающие на лица и предметы по признаку их участия в коммуникативном акте; 2) притяжательные (посессивные), указывающие на предметы, принадлежащие лицам, обозначенным личными местоимениями; 3) возвратные, указывающие на предметы, которые являются объектами, совпадающими с субъектами действий; 4) предметновыделительные, указывающие на предметы по признаку их отношения к говорящему в речевой ситуации; они, в свою очередь, подразделяются на выделительно-указательные, отождествляющие, качественно-выделительные, выделительно-усилительные; выделительнонеопределенные, 5) указывающие на предметы, признаки, которые для говорящего или слушающего являются неопределенными; отрицательные; 6) 7) относительные, выполняющие в сложных предложениях функции союзных слов [Шелякин 2001:58]. Эта классификация отражает антропоцентрическую направленность современной лингвистики, так как местоимения здесь рассматриваются с учётом их основного назначения (функции), заключающегося в конкретизирующей актуализации речевых высказываний. В бурятском языкознании также существует несколько семантических классификаций местоимений. Наиболее ранняя классификация принадлежит Ц.Б. Цыдендамбаеву указательные, выделительные Он выделяет вопросительные, местоимения. личные, возвратно-указательное, неопределённые, обобщительные [Цыдендамбаев 1962:137]. и Автор придерживался распространенного взгляда на местоимения как на именные слова, характерного для большинства российских монголоведов. Д.Д. Амоголонов в своём учебнике для высших учебных заведений «Современный бурятский язык» даёт классификацию местоимений по классификации Ц.Б. Цыдендамбаева. Д.Д. Амоголонов группирует местоимения по их замещающей функции, делит их на две группы: «1. 71 Группа местоимений субстантивного характера, т.е. местоимения, замещающие имена существительные и выступающие в их роли: личные, вопросительные, обобщительные. 2. Группа местоимений определительного характера, т.е. местоимения, замещающие имена прилагательные и выступающие в их роли: указательные, неопределённые и выделительные» [Амоголонов Если 1958:175]. сравнить данную классификацию с классификацией Ц.Б. Цыдендамбаева, то у Д.Д. Амоголонова отсутствуют местоимения, замещающие числительные, наречия и глаголы. По мнению Ж.С. Сажинова («Сопоставительная грамматика русского и бурятского языков. Морфология» (1984) в бурятском языке местоимения делятся на шесть разрядов: личные, указательные, вопросительныеотносительные, неопределённые, определительные, выделительные. Как видно, Ж.С. Сажинов не выделяет в отдельный разряд возвратноуказательное местоимение и местоимения булта (все), хамаг (весь, вся, все), ямаршье(какой угодно, какой бы то ни был, всякий, любой) называет определительными, тогда как у Ц.Б. Цыдендамбаева и Д.Д. Амоголонова они названы обобщительными. В учебнике Л.Д. Шагдарова и Д-Н. Д. Доржиева «Бурятский язык. Учебник для педучилищ»(1989) называются следующие разряды местоимений: личные, указательные, вопросительные, обобщительные, выделительные, неопределённые. Местоимение названо түлөөнэй нэрэ «заместительное имя», которое является частью речи, употребляемой вместо слов, называющих предметы, качества, признаки, число [Шагдаров, Доржиев 1989: 87]. Авторы продолжают придерживаться точки зрения, высказанной Ц.Б. Цыдендамбаевым и поддержанной Д.Д. Амоголоновым. В «Буряад хэлэнэй морфологи» (1988) Ц. Ц. Цыдыпова даётся следующая классификация бурятских местоимений: 1) нюурай (личные); 2) hөөргэтэhэн (возвратные); (вопросительные); 5) 3) хамталhан зааhан (указательные); (обобщительные); 6) 4) асууhан (тодо бэшэ (неопределенные); 7) илгаhан (выделительные); 8) γйлэдэлгын (глагольные) 72 [Цыдыпов 1988:107]. В отличие от своих предшественников, Ц. Ц. Цыдыпов выделяет глагольные местоимения, что является новым в бурятском языкознании. В монографии «Современный монгольский язык. Морфология» (1988) В.М. Наделяев даёт следующую классификацию местословий: субстантивные, адъективные, вербальные, адвербиальные, квантитативные. Слова-указания, по мнению ученого, подразделяются на пять разрядов в зависимости от своих лексических значений, соотносясь с пятью частями речи слов-названий как их обобщенные указания. Одна из принадлежит последних Д.Д. классификаций Доржиеву. В работе бурятских «Мунөөнэй местоимений буряад хэлэн. Морфетикэ» он выделяет такие разряды местоимений: нюурай (личные), зааhан асууhан (указательные), (вопросительные), хамтадхаhaн (обобщительные), илгаhан (выделительные), тодо бэшэ (неопределенные) [Доржиев 2002:104-109]. Как видно, Д.Д. Доржиев ни в чем не отступает от сложившейся грамматической традиции и выделяет такие же разряды местоимений, как и Ж.С. Сажинов. Полностью соглашаясь с делением местоимений по значению, представленным в различных бурятских грамматиках, мы считаем, что знакомый из всех учебников тезис о делении местоимений «в зависимости от того, с какой частью речи соотносится местоименное слово» вызывает в данном случае много вопросов. Казалось бы, если акцент делается на функцию замещения, то нужно соотнести местоимения с частями речи, замещаемыми ими, и выделить местоимения-существительные, местоимения-прилагательные и т.д., тогда бы отпала возможность выделения их как отдельную самостоятельную часть речи. Также кажется спорным выделение двух слов иихэ, тиихэ (делать так, поступать таким образом) в отдельный разряд глагольных местоимений, так как глагол как самая яркая и маркированная часть речи не нуждается в заместителях-субститутах. Сами глагольные формы (причастия, 73 деепричастия) постоянно пополняют другие классы слов. А переход, замена их другими частями речи практически невозможны. Было бы логично оставить слова иихэ, внутри тиихэ глаголов, точнее, в числе вспомогательных глаголов, тем более что в бурятском языке число аналитических форм глаголов достаточно велико. Функционирование отдельных глагольных форм с особой указательной и уточняющей, обобщенно-абстрактной семантикой – это вопросы не столько морфологии и новых разрядов местоимений, сколько проблемы функциональной лингвистики и дейксиса, так как смысловые компоненты с дейктическими функциями имеют место в языке не только у местоимений (например, существительные – вещь, человек, прилагательные – настоящий, наречия – однажды могут иметь различный денотативный статус). Выводы по первой главе Анализ изученной научной литературы по проблемам местоимений русского и бурятского языков позволяет сделать следующие выводы: 1)История изучения местоимений в русском языкознании была, по существу, историей вопроса о частеречном статусе местоимений. Традиционно, со времен античных грамматик, местоимения признавались самостоятельной частью речи. В начале ХIХ века в русистике появились новые мнения по этому вопросу. Местоимения считают семантической основой имён существительных и относят к имени. Самостоятельность данной части речи не признавали как исследователи, исходившие из лексико-семантического подхода к выделению частей речи, так и ученые, признававшие формально-грамматический подход при определении частей речи. Ученые, на первый план выдвигавшие лексические особенности частей речи, считали, что у местоимений нет постоянного лексического значения, и на этом основании не признавали их как самостоятельную часть речи, другие, видя грамматическую разрозненность местоимений, также распределяли местоимения по разным частям речи. Во второй половине ХIХ 74 века А.А. Потебня делит все слова на два лексико-грамматических типа: слова качественные и слова указательные, отмечая тот факт, что местоимения могут иметь вещественное значение. В начале ХХ века А.М. Пешковский впервые указывает на связь местоимений с речевой ситуацией. Краткий обзор существующей литературы о местоимениях бурятского языка показывает, что бурятские учёные-лингвисты придерживаются русской грамматической традиции при определении их частеречного статуса – они считают местоимение самостоятельной частью речи. Учеными также отмечается соотнесенность местоимений со всеми знаменательными частями речи и предлагается различение местоимений по их синтаксической функции: местоимения-существительные, местоимения-прилагательные, местоимения-числительные, местоимения-наречия и местоимения-глаголы. Мнения бурятских ученых разнятся лишь в вопросе, относить ли местоимения к именным частям речи и оставить или им дать другое, более точное название, так как в бурятском языке местоимения могут указывать и на действия. При этом бурятские лингвисты отмечают только заместительную функцию данной группы слов; 2) в зависимости от того, какой аспект функционирования ставится во главу исследования, местоимения в современном русском языкознании описываются с трёх основных точек зрения – формально-грамматической, коммуникативной, семантической. Каждая из этих точек зрения отражает соответствующую функцию местоимений: «заместительную» «референциальную», «указательную». Ученые-бурятоведы отмечают только заместительное и указательное назначение местоимений; 3) с проблемой местоименности тесно связана разработка теории дейксиса, которая исследуется уже давно, но, тем не менее, на сегодняшний день имеет много нерешеных вопросов. Термин «дейксис» современными исследователями трактуется неоднозначно: его относят как к типу языковых знаков, так и как к одной из их функций (дейксис/анафора). Понятие указательности позволило отразить важные черты местоименной семантики, 75 но до сих пор не решен вопрос, считать ли все местоимения дейктическими элементами языка или к дейксису имеют отношение только личные и указательные местоимения; 4) на сегодняшний день в русистике так и не решен вопрос о частеречном статусе рассматриваются три ученые-лингвисты местоимений. Современными исследователями основные точки зрения по данной проблеме: если признают у местоимений функции, местоимения выделяются в наличие номинативной самостоятельную часть речи, если местоимения считаются формальными словами, то их распределяют по классам других знаменательных частей речи. Особый взгляд на статус местоимений принадлежит академику В.В. Виноградову. По мнению ученого, в самостоятельную часть речи можно выделить только предметноличные местоимения. В бурятском языкознании довольно широко распространены следующие точки зрения на местоимения: 1) к местоименным словам относятся только такие, которые соотносятся с именными частями речи; 2) местоимения в свой состав включают любое указательное слово (в том числе глагольное или наречное); 3) местоимения являются указательным обобщением всей системы знаменательных частей речи; 4) местоимения – это самостоятельная часть речи. В своём исследовании мы считаем местоимения самостоятельной частью речи, на том основании, что местоименные слова образуют систему слов означающих и именно в этом качестве противопоставлены всем другим словам – именующим, связующим и квалифицирующим. Местоимения, выполняя свою основную предназначенную им в языке функцию, заключающуюся в конкретизирующей актуализации речевых высказываний, становятся номинативными единицами. Например, личные местоимения в дейктической функции называют говорящего и слушающего, косвенных участников акта коммуникации, вопросительные – неизвестное лицо и т.д. 76 5) произведенное нами сопоставление лексико-семантических классификаций местоимений русского и бурятского языков показало, что они не однозначны и не дублируют друг друга, хотя в некоторых классификациях присутствуют типологически сходные элементы. Типологически общим для русского и бурятского языков является наличие некоторых одинаковых разрядов, таких, как например, личные, неопределенные, выделительные. В бурятском языке нет относительных, отрицательных и притяжательных местоимений (они соответствуют формам родительного падежа личных местоимений). Спецификой бурятского языка являются глагольные местоимения, выделяемые в некоторых классификациях (например, у Ц-Ж.Ц. Цыдыпова). В русском языкознании отношение ученых-лингвистов к вопросам классификации местоименных слов зависит от отношения их к принципам выделения местоимений в особую часть речи. Чем строже выдерживается грамматический (прежде всего морфологический) принцип, тем меньше разрядов слов отнесено к местоимениям; чем больше применяется лексический (семантический) принцип, тем более разнообразны разряды слов, включаемые в разряд местоимений. В бурятском языкознании проблема классификации местоимений заключается в том, какие лексические единицы квалифицировать в качестве местоимений. Хотя в бурятском языке представлены, как правило, однотипные системы, в различных описаниях мы находим существенно варьирующие группировки. В этом аспекте исследователи чаще всего следуют русской грамматической традиции. Приведем примеры грамматических явлений, не совпадающих в семантических классификациях местоимений русского и бурятского языков. В русском языке по сравнению с бурятским широко распространены неопределенные местоимения. В бурятском языке неопределенные местоимения употребляются преимущественно в книжной речи. Возвратное местоимение в русском языке не может иметь формы именительного падежа 77 – в бурятском языке у возвратных местоимений определяется именительный падеж (өөhон, өөрөө, бэерээ (сам). Бурятский язык характеризуется отсутствием разряда относительных и отрицательных местоимений. Обобщая всё выше сказанное, можно сделать следующие выводы: в современном русском и бурятском языкознании стоит ряд крупных проблем, связанных с теорией и типологией местоимений. Эти проблемы приобретают большую актуальность в контексте современной лингвистики. К числу этих проблем относятся: 1) частеречный статус местоимений; 2) место местоимений в дейктической системе языка; 3) особенности семантики местоимений (вопрос о номинативности местоимений); 4) особенности функционирования местоимений. 78 Глава 2. Семантико-функциональный анализ личных местоимений русского и бурятского языков Система личных местоимений, присущая любому языку, является одной из бесспорных универсалий человеческого языка [Вейнрейх 1966: 20], поэтому ее изучение входит в круг первоочередных задач как общего языкознания, так и отдельных лингвистических наук. Эти местоимения как один из центральных разрядов всегда были в центре внимания учёныхлингвистов. Наибольший интерес у исследователей вызывали, прежде всего, вопросы: «Сколько их? Каков их статус? Чему они соответствуют во внеязыковой действительности? Каков смысл форм множественного числа личных местоимений? и под.» [Тарланов 1977:89]. Данный разряд местоимений и в настоящее время подвергается пристальному рассмотрению морфологов в связи с антропологической направленностью изучения языка как системы языковых средств, служащих для достижения определённых целей речевого общения. При этом связь дейктических элементов (а именно личные местоимения обладают максимальным дейктическим содержанием) с говорящим субъектом, с «человеческим фактором» в языке выводит их в самый центр актуальной проблематики современной лингвистики. Уточним наше понимание термина «личные местоимения». Традиционно (имеется в виду отечественная традиция, поскольку, например, в западном языкознании сюда относят и те местоимения, которые мы считаем притяжательными) к ним относят местоимения 1-го, 2-го и 3-го лица: я, мы, ты, вы, он, она, оно, они (см., например, «Русская грамматика 1980»). Между тем отнесение к личным местоимениям местоимений всех трех лиц является, с нашей точки зрения, небесспорным. В этом отношении мы согласны с С. Г. Ильенко, которая еще в одной из своих ранних работ (Ильенко 1956) указывала на то, что местоимения он, она, оно, они лишь в своем собственно-личном значении могут быть отнесены к разряду личных. С. Г. Ильенко выделяет 5 разновидностей использования местоимения 3-го лица: анафорическое, собственно-личное, препозиционное, использование 79 при обособленном приложении, субстантивированное. И только за второй разновидностью использования местоимения 3-го л. - собственно-личным, когда необходимо противопоставить говорящего и слушающего лицу, о котором идет речь, что бывает при наличии по крайней мере трех собеседников - признается право называться личным местоимением, в то время как в анафорическом, препозиционном использовании и при использовании с обособленным приложением местоимения 3-го л. относятся к разряду указательных. Таким образом, термин «личные» для местоимений 3-го лица является не совсем удачным, так как в русском языке у местоимений 3-го лица следует различать два основных значения: 1) собственно личное, т.е. такое, когда местоимение называет лицо, отсутствующее в момент речевого акта, но на которое указывает участник речевого акта – говорящий; 2) собственно указательное (как указание на не-лицо). Спорными в современной лингвистике остаются вопросы о частеречном статусе, номинативности, функциональных особенностях личных местоимений. Эти и другие вопросы предполагается рассмотреть в рамках второй главы. 2.1. О номинативности личных местоимений Как указывалось выше, в современном русском языкознании нет единого мнения по вопросу о номинативности местоимений, в том числе и личных. Одни ученые считают, что определенное полагают, что лексическое «лексическое «личные местоимения имеют вполне значение» [Мещанинов 1945:222], другие значение личных местоимений ослаблено, так как они обременены «чисто формальными весьма функциями» [Виноградов 1972:317]. В бурятском языке этот вопрос широко не рассматривался, чаще всего личные местоимения описываются с позиций русской грамматической 80 традиции и называются словами, замещающими коферентные с ними части речи, т.е., по существу, ученые-бурятоведы не признают наличие номинативности у местоимений. На наш взгляд, следует признать мнение многих лингвистов, считающих, что личные местоимения обладают номинативной функцией. Точка зрения на личные местоимения как на языковые единицы, выполняющие номинативную функцию, в лингвистике существовала на протяжении длительного времени, и разные ученые доказывали это с различных позиций. Приведем несколько доказательств этой точки зрения: З.К. Тарланов отмечает, что вся история русских личных свидетельствует о том, что данный разряд местоимений местоимений обладает номинативной функцией. «В своих основных значениях (« самоназвание говорящего» и «название, даваемое говорящим любому собеседнику») личные местоимения существуют от глубокой доистории русского языка. Каждый конкретный случай употребления их свидетельствует о том, что в сознании говорящего имеется мысль о вполне конкретном и неместоименное название (князь Мстислав, и т. д.). лице, имеющем дьякон Григорий, царь Петр 1 Соотношения между личными местоимениями и неместоименным названием человека с дописьменных эпох сложились так, что неместоименные названия практически оказались почти исключенными из употребления в акте общения двух современников, пользующихся устной речью. Что сыграло в этом отношении наиболее важную роль — дейктичность личных местоимений или принцип экономии речи, приведший к закреплению в речевой практике более коротких (по сравнению с неместоименными названиями) местоимений личных — неизвестно, но такое положение создалось во всех языках мира. Вполне очевидно то, что отправной единицей в создании подобного способа номинации говорящий человек как член определенного языкового был коллектива: для себя он был важен, прежде всего, по признаку говорения, хотя каждый человек 81 может характеризоваться по чрезвычайно различным признакам; слушающий для него был важен тоже в первую очередь как собеседник, хотя это также не было его единственной характеристикой» [Тарланов 1999:15]. Известный исследователь местоимений Е.Н. Сидоренко считает, что «слово я сближается со словами мужчина, отец, муж своей немотивированностью и вместе с ними отличается от слов учитель и домосед как мотивированных в своем значении. То, что первыми пятью словами может пользоваться и сам говорящий, и его собеседники, а словом я — только говорящий, еще раз подтверждает «субъективность» личных местоимений, но не свидетельствует об отсутствии в них лексического значения». Он признает, что лексическое значение личных местоимений (и всех местоимений вообще) почти всегда является немотивированным и своеобразным по универсальности, но слова, по мнению ученого, «немотивированного значения в нашем языке обычны, а по универсальности местоимения перекликаются с такими совершенно универсальными неместоименными словами, как человек, ребенок, больной и т.п. Один и тот же человек в разных условиях и на разных основаниях называет себя поразному, например: по полу — мужчина, по профессии — учитель, по черте характера — домосед, по отношению к детям — отец, по отношению к жене — муж, по отношению к собеседнику — я. Если этот человек работает учителем, он не может назвать себя шахтером, если отвечает на вопрос об отношении к детям, не может назвать себя матерью, сыном, дедом и т. д., если он говорит, не может назвать себя словами ты, вы. Иначе говоря, все эти слова объединяются общим смыслом «человек, характеризующийся темто» [Сидоренко 1990:40]. С.Д. Кацнельсон [Кацнельсон 1972: 134] оспаривал бытующее в пособиях по логике мнение, согласно которому слово, например, отец выражает не предмет, а отношение. Нельзя не согласиться с С.Д. Кацнельсоном: обозначение отношений и обозначение предметов по их отношениям - не одно и то же. Слово типа отец, действительно, «выражает 82 не отношение, а лицо, характеризуемое по его отношению к ближайшему потомству» [там же] (равно как и слово типа противник выражает не отношение, а лицо - лицо, характеризуемое определенным отношением). По С. Д. Кацнельсону, отношение в таких словах - не объект именования, а признак, по которым выделяется определенный предмет. Суждение С.Д. Кацнельсона, на наш взгляд, можно отнести и к личным местоимениям. По нашему мнению, личные местоимения, так же, как и существительные типа отец, противник и др. обозначают лица. Например, местоимение я обозначает говорящее лицо, лицо, характеризуемое по его отношению - по отношению к ситуации речи. «Содержание «я» всегда постоянно: оно обозначает говорящего и только говорящего» [Левицкий 1985: 13]. Подчеркнем, что «говорящее лицо» следует понимать не ситуативно, «говорящий субъект» - это не конкретное лицо, он «неиндивидуален, …это языковой субъект, то есть не просто «говорящий», а всякий «говорящий» [Пешковский 1956: 90]. Местоимения второго лица ты, вы называют любого слушающего (адресата речи). Местоимения 3-го лица он, она, они, оно называют косвенных участников речевой ситуации. Заметим, 3-е лицо не является пассивным участником диалога. Оно является субъектом действия, поведения, состояния, о котором сообщает субъект речи, т.е. говорящий. Смежность означающего и означаемого этих знаков проявляется в том, что в каждом акте произнесения их означающих в ситуации речевого общения актуально соприсутствует их означаемое, а точнее говоря, сущность, с которой соотносится данное означающее – референт. Объясним свою точку зрения. Вслед за В. Г. Гаком (например, Гак 1972) и в противовес мнению Л. С. Выготского, считавшего, что «значение независимо от предметной отнесенности» [Выготский 1982: 313] и выделявшего и противопоставлявшего, как пишет об этом Е. С. Кубрякова (Кубрякова 1997), в семантической структуре слова предметную отнесенность и значение, т. е. не включавшего в значение как феномен 83 структуры слова понятие о его предметной отнесенности, мы полагаем, что, говоря о значении слова, нельзя ограничиваться лишь отношением значения, т. е. отношением означающего к сигнификату (это возможно лишь при анализе структуры слова как элемента языковой системы), а следует рассматривать и отношения обозначения, т. е. отношения между означаемым и означающим, с одной стороны, и денотатом, с другой (что существенно при анализе семантики слова в реализации, в речи). Другими словами, мы считаем, что любой предмет (в языке – звукоряд) наделяется свойствами знака (свойство указания на что-то, лежащее вне его) только для целей коммуникации. Вне связи с коммуникацией понятие знака, а, следовательно, номинативности (номинативность есть свойство быть знаком) теряет смысл. Номинативная единица (знак) прямо или опосредованно представляет материал для коммуникативной единицы. Аналогичным образом характеризует значение личных местоимений и Ю.В. Большова: «Лексическое значение местоимений … обуславливает их семиологическая функция – выделение объекта речи из группы подобных в момент речи о нём (с ориентацией на говорящего)» [Большова 1977: 14]. Именно на таком подходе к семантике личных местоимений базируется наше исследование. Наконец, имеет смысл остановиться еще на одном моменте. Назовем это «двойственной природой» личных местоимений и поясним, что имеется при этом в виду. Обратимся к следующему представляющемуся нам интересным положению одного из исследователей местоимений: «Свойство Я, так же, как и Ты, а в принципе - любого слова-местоимения, состоит в его ситуативности. «Я» - это имя определенной роли в коммуникативной ситуации... Однако и для каждого конкретного индивидуума «я» для самого себя нормально неотчуждаемо» [Евтюхин 1982:120]. Если выразить другими словами мысль, заключенную в этом положении, то можно поставить вопрос о дуализме местоимения я как 84 языкового знака: с одной стороны, в ментальном лексиконе человека оно должно находиться в состоянии «постоянной готовности» к непостоянству, к смене референта, поскольку должно восприниматься адекватно каждый раз по-новому при каждой смене говорящего; с другой стороны, в том же самом ментальном лексиконе оно должно существовать в качестве постоянно закрепленной языковой единицы - постоянно закрепленной за самим индивидом. И именно эта, вторая, сторона двойственной природы местоимения 1-го л. заставляет признать за ним наличие не только дейктического, но и номинативного аспекта. Если бы не было у местоимений не только дейктического, но и номинативного аспекта, могли ли бы они выступать в функции имени коммуникативной ситуации? И самое главное здесь - это «вторая сторона» природы я - постоянная закрепленность за самим индивидом в его сознании. Итак, можно говорить о дуалистической природе личного местоимения как языкового знака: как имеющей суперобобщенного (разнообразного) референта и супериндивидуализированного. Местоимение я существует в ментальном лексиконе как индивидуализированный знак (постоянно закрепленный за самим индивидом), способный при этом мгновенно в ситуации речи быть адекватно воспринятым при использовании его (о себе) другим лицом - потому что носителю языка известно его дейктически генерализованное значение (обозначение субъекта речи). В этом отношении ты более «переменно», чем я. В сознании носителя языка у него нет постоянного референта. В ментальном лексиконе человека оно существует почти только в «обобщенном» значении (ты = собеседник) и постоянно готово в ситуации речи менять референта (в том числе быть отнесенным в диалоге к самому индивиду и быть при этом им адекватно понятым). Вместе с тем отметим, что, возможно, некоторая «доза» второго значения местоимения ты в сознании носителя языка все-таки присутствует: человек, если он в этот момент в достаточной степени облекает свои мысли в слова, может думать о 85 себе ты - нечто типа: Так, и что ты думаешь об этом? или Тебе надо пойти и извиниться и т. д. (в мысленном обращении к себе самому). В таком случае можно говорить о наличии некоторой «зачаточной» «второй стороны», определяющей дуалистическую природу и местоимения 2-го л. как языкового знака. Что касается местоимения мы, то ещё К. Бюлер писал: «Но, кажется, оно изначально на шаг дальше, чем я, удалено от пограничной значимости чистого указательного знака. Ибо оно как-то требует формирования класса людей…, а формирование класса - привилегия назывных слов, языковых понятийных знаков» [Бюлер 2001: 34]. Кроме собственного местоименного компонента, который наиболее полно выражается в основных функциях личных местоимений – дейксисе и анафоре, в значение местоимений входят другие тематические компоненты, например, одушевленность (я, ты), у местоимений 3-го лица предметность (оно), род (он – она - оно) и т.д. В русском языке, значение «предметности» личные местоимения 3-го лица в собственно указательном значении приобретают в контексте. Например: И прошу тебя, братуша, - прими ты участие в ней, в музыке-то этой. Мне, понимаешь, неловко (И. Бунин). А куда мука девалась? - внезапно крикнул Серый. - Да её уж нет давно, она вся промокла, и мы её выкинули (И. Бунин). Она, видно, работа-то, не мёд, - говорили соседи (И. Бунин). Местоимения третьего лица в именительном (она) и в косвенных (её, в ней) падежах в этих предложениях приобретают определённый смысл «предметности». Также русские личные местоимения 3-его лица в собственно-личном значении могут использоваться для обозначения «одушевленности», «мужского, женского полов» (ЛЭС 1990:294). В значении, бурятском ввиду языке личные местоимения в собственно-личном отсутствия категории рода, не могут приобретать 86 дополнительный смысл «женского или мужского пола»: Долгормаа хаанаб? Тэрэ манайда байдаг (Где Долгорма? – Она у нас живет). Доржо ажалаа дγγргэжэ, гэртээ ерэбэ. Тэрэ барилгашан юм (Доржо, закончив работу, В данных примерах без контекстного пришёл домой. Он строитель). окружения слушающий не сможет понять, о лице какого пола идёт речь, так как для обозначения лица женского пола, так и для обозначения лица мужского пола здесь используется местоимение тэрэ. Но бурятские местоимения 3-го лица, как и русские, могут принимать смысл «предметности». Например: Шэрээ ханын буланда байна. Тэрэ томо (Шкаф стоит около стены. Он большой). Нужно отметить, что в бурятском языке при личных местоимениях довольно часто могут присутствовать аффиксы личного притяжания, которые вносят дополнительные смысловые оттенки в значение местоимений:–мни ( -ни), -шни, -тнай,–нь, -иинь, -ынь. Например: Шимни hаядаа юундэ энээгүүр ябахаяа болишобош? (Почему так долго ты не показывался в наших краях?) Эжы аа! Бишни мүнөө нүхэртэй болохоб.(Мама! Я сейчас женюсь). (Х Намсараев) Битнай мүнөөдэр театр ошохом. (Сегодня я пойду в театр). Тэрээнэйнь хүбүүн ехэ hайн hурадаг. (Его (её) сын учится очень хорошо). Если дословно перевести с бурятского языка на русский язык эти личные местоимения с аффиксами притяжания, то получатся такие местоимения: бишни (твой я), шимни (мой ты), битнай (я ваш), тэрээнэйнь (он его/её) т.е. бурятские личные местоимения приобретают значение посессивности (принадлежности). Данные аффиксы притяжания вносят следующие оттенки значения: а) оттенок доверительности, близости говорящего или слушающего, например: 87 Шимни – ойто дуулим Нютаг тээшээ, Бишни – дуута баруун Хотонууд тээшээ – (дословно: Ты моя (душа) – тянешься в сторону родных степей, я твой - на Запад, в сторону знаменитых городов) (Д.Улзытуев); б) значение вежливости, например: Үглөөдэр тамнай ямар темээр лекци уншахабта?(Завтра Вы на какую тему будете читать лекции?); в) значение самоиронии или хвастовства, например: Битнай ехэл ухаатай болоод байнаб. – В последнее время я что-то стал очень умный. На наш взгляд, проанализированный выше материал говорит о том, что личным местоимениям любого языка свойственна номинативность. Те исследователи, которые отказывают личным местоимениям в ней, не разграничивают значение личных местоимений и их основных функций – дейктической и анафорической. Безусловно, между значением и функцией языковых единиц существует внутренняя имманентная связь, но они не тождественны. Но даже когда личные местоимения используются в анафорической функции, они не копируют полностью лексическое значение той части речи, которую «замещают». «Местоимение не всегда является заместителем той конструкции, которая служит его антецедентом» [Падучева 1985:143]. «Местоимение, выступая «заместителем» той или иной полнозначной единицы, не приобретает ее значения. Нельзя сказать, что местоимение ее в фразе Держи ее!, если речь идет о собаке, в данном контексте означает «собака». Местоимение не заимствует у полнозначного слова его означаемого. Но оно указывает на то, что в данном контексте речь идет о некотором объекте, который может быть назван существительным женского рода ед. числа в позиции прямого дополнения» - пишет Е. В. Вольф [Вольф 1974: 14]. 88 Е.В. Вольф также отмечает: «… если местоимение выступает в приименном употреблении, сопровождая существительное, то такие анафорические структуры в большинстве случаев служат для сообщения новой дополнительной информации…» [там же]. Е. В. Падучева пишет: «неискушенное представление об анафорических (то есть 3-его лица) местоимениях состоит в том, что они являются «внеместоимениями», то есть заменяют имена, точнее именные группы, которые служат их антецедентами» (13). Но местоимения вовсе не являются «сокращениями для дубликата антецедента», хотя действительно существуют так называемые «ленивые местоимения» («lasy pronouns»), которые не имеют ни малейших других оттенков значений, отличных от имён или именных групп, замещаемых ими. Например: Костя взял мои инструменты, а теперь они нужны мне самому. В этом предложении местоимение они полностью инструменты (ср. Костя соответствует взял мои именной инструменты, а группе мои теперь мои инструменты нужны мне самому). Е.В. Падучева приводит убедительные иллюстрации того, что анафорические местоимения во многих случаях имеют своё собственное значение, несколько отличное от значения антецедента: «Если у какогонибудь треугольника углы равны, то у него и стороны равны», где анафорическое местоимение него не идентично антецеденту «какого-нибудь треугольника» (ср.: Если у какого-нибудь треугольника углы равны, то у какого-нибудь треугольника и стороны равны») [Падучева 1985:143]. Приведем ещё один пример: В комнату вошел человек. Он («этот человек») поздоровался и спросил... повтор «он» («этот человек») может обозначать «тот человек, который вошел в комнату» и «тот человек, о котором говорилось в предыдущем предложении». В приведенном примере повтор можно толковать двояко, как относящийся к номинативному плану высказывания, т. е. к содержанию сообщения, и к самому факту коммуникации. Двоякий смысл имеет большинство повторов, поскольку 89 совмещение номинативного и коммуникативного планов свойственно большинству высказываний. Таким образом, распространенное в школьных и вузовских грамматиках определение: «местоимения в отличие от других частей речи, не называют, а лишь указывают» нельзя назвать абсолютно точным. Личные местоимения, будучи, с одной стороны, «указательными словами», с другой стороны, являются словами «субъективно-объективными» [Виноградов 1972:260]. Именно «субъективно-объективность» местоимений позволяет им приобретать номинативный характер семантики. Если система местоимений в любом языке является смысловым строением языка и его смысловых категорий, то личные местоимения являются языковой подсистемой, в которой заложена понятийная основа лингвистической модели человека как личности. 2.2. Контекстуальные значения личных местоимений Как известно, общим свойством личных местоимений как дейктических слов является их тесная связь с речевой ситуацией. Но чтобы наиболее полно представить природу семантики личных местоимений, необходимо рассмотреть значения данного разряда местоимений, присущие им не только в речевой ситуации, но и те, которые они получают в контексте художественных произведений. Отмечая особую частотность личных местоимений в художественной речи, обычно указывают на экстралингвистические факторы этого явления: содержание, конкретность повествования, стремление писателей избежать повторения. В то же время писатели и поэты считают личные местоимения своеобразным источником речевой экспрессии. Однако некоторые ученые придерживаются прямо противоположного мнения. Так А.А.Реформатский в работе «Очерки по фонологии, морфонологии и морфологии» писал: «...местоимения - удобное звено в устройстве языка; местоимения позволяют избегать нудных повторов в речи, экономят время и 90 место в высказывании. Местоимения удобны и практичны, но в них нет "переливов красок" и настоящего живого слова, они не могут при себе иметь характеризующего живого эпитета... Они не способны к полисемии, может быть главному украшению знаменательных слов. Их назначение - указание; оно должно быть точно направлено и в этом их "однозначность"; местоимения - это не конструкторы, не инженеры, а скорее "уборщики", "подметальщики", "ассенизаторы". Без них не проживешь, но не они зажигают огонь мысли, не они бередят чувства» [Реформатский 1979: 68]. Думается, что А. А. Реформатский несколько принижает значение класса местоименных слов, видя в них «уборщиков», «подметальщиков», «ассенизаторов». Личные местоимения значимы не только как важное средство коммуникации, но и как яркое экспрессивное средство. Данное свойство местоимений широко используется как в литературе, так и разговорной речи, осознанно, с целью создания определенного эффекта и совершенно бессознательно, в силу привычности и обыденности употребления их в речи, так как местоимения представляют собой очень высокочастотно употребляемую часть речи. В художественном тексте личные местоимения могут приобретать контекстуальные - единичные значения, созданные одной-единственной неповторимой ситуацией, и тем самым служить приёмом создания олицетворения, персонализации и др. Проблема контекстуальных значений слова важна и интересна для современной лингвистики, поэтому многие ученые посвятили ей свои исследования. Ею занимались такие языковеды как Л.В.Щерба, О. Есперсен, В.В. Виноградов, р.А. Будагов, Р. Якобсон и другие. Все они признавали, что в установлении нового, непривычного значения слова именно контекст играет решающую роль: «Разумеется, новые слова в большей степени нуждаются в «костылях контекста», чем старые значения. Но по мере того как новые значения становятся достоянием литературного языка, их зависимость от контекста соответственно уменьшается» [Будагов 1974:123]. 91 Относительно личных местоимений контекст приобретает совершенно особое значение. Разнообразные семантические и экспрессивные оттенки, появляющиеся у личных местоимений в контексте, открывают неограниченные возможности использования их литераторами. Речь идет о контекстуальном переходе личных местоимений в полнознаменательные существительные, т.е. ˝полноценные˝ по своим лексическим и грамматическим свойствам (к примеру, о приобретении ими номинативной семантики, согласования с родовой признаковыми принадлежности, словами и синтаксического т.д.). Возможность контекстуального переосмысления местоимения как существительного коренится в их отмеченном еще В.В.Виноградовым противоречивом положении в системе языка: будучи, с одной стороны, ˝указательными словами˝, с другой стороны, они являются словами ˝субъективнообъективными˝ [Виноградов 1972: 260]. Проанализируем выразительные возможности личного местоимения я. Это местоимение является одним из наиболее употребляемых слов языка, о чём свидетельствуют частотные словари не только русского, но и других языков. Местоимение я является, как известно, личным местоимением 1-ого лица единственного числа и обозначает говорящего, то есть я – это знак, а первое лицо, единственное число – это понятие. Именно в этом значении оно и употребляется практически в каждом нашем предложении. Функция его кажется вполне определённой и ясной. Но, будучи очень часто употребляемым, это местоимение в устах каждого человека, который произносит его, способно менять оттенки своего значения. В силу своей абстрактности и зависимости от контекста, оно способно представлять любое говорящее лицо, а, значит, денотат этого слова варьируется в зависимости от ситуации или контекста, в котором это местоимение употребляется. Местоимение я может иметь следующие наиболее распространенные контекстные значения: 92 1) значение «личность», «индивидуум»; утвердить своё «я», не потерять своё «я»); 2) значение «любой, всякий человек»: «Было бы хорошо, если бы книга с шутливым названием «Мама, папа и я» была прочитана каждым «я», каждой матерью и отцом, порождающими новые «я»; 3) обобщённое значение местоимения я, то есть возможность при схожей ситуации отнесенности к любым другим лицам: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Как правило, в выражениях типа «не потерять своё «я» подсознательно приписывается этому я качества, являющиеся неоспоримыми достоинствами человека, такие как ум, благородство, независимость и т.д. Например: Откинув докучную маску, Не чувствуя уз бытия, В какую волшебную сказку Вольётся свободное Я (И.Анненский) Местоимение я может использоваться для показа яркой индивидуальности человека. Часто мы встречаем местоимение я в качестве слова, определяющего самосознание человека, его самоощущение: «Я ощущаю себя человеком, - сказал он себе, - однако что из этого следует? Даже если бы я полностью превратился в другое существо, все равно я ощущал бы себя самим собой. Человек, получеловек, совсем нечеловек – в любом случае – это я» (Д. Найт). В последнем предложении местоимение я приобретает значение, совершенно отличное от простой передачи мыслей или слов от первого лица. В данном значении местоимение я – символ духовного мира человека. Но, если, с одной стороны, авторы вкладывают в местоимение я философский смысл, видят в нём суть человеческой натуры, говорят о лучших качествах её я, то, с другой стороны, приписывают тому же самому я признаки излишней самовлюблённости, переоценки собственных достоинств, проявление нескромности. В разговорном стиле, лишенном лиризма, 93 употребление местоимения я, и в особенности его навязчивое повторение, создают неблагоприятное впечатление: «Извольте, господа, я принимаю должность…только уж у меня…уж я…о, я шутить не люблю, я им всем задам остраску… Я такой, я не посмотрю…» «Я всех умнее, хитрее, любопытнее и сильнее… я очаровываю и покоряю… Я владыка… мне поставлен памятник, и памятник этот - и я – памятник… Я слышал…я знал…я видел…»(А.Грин). «Она девица умная: - я не умею притворяться…я никогда не лгу…я с принципами… - и все я…я…я» (А.Чехов). Подобное чересчур частое употребление местоимения я, служащее для показа не самых лучших человеческих качеств, имеет под собой научную основу: оно каждый раз подчеркивает принадлежность речи какому-то определенному лицу, сосредотачивая внимание слушающего именно на этом лице, нежели на смысле того, о чём собственно идёт речь. Поэтому, если не стоит задача подчеркнуть, заострить интерес собеседника на собственной персоне, то авторы стараются избегать, пропускать это местоимение, если в его употреблении нет никакой надобности. Подобное гипертрофированное употребление личного местоимения я негативно воспринимается и в научном стиле. В связи с этим в книжных стилях широкое распространение получило так называемое «авторское мы»: форма множественного числа употребляется в значении единственного для указания авторства: мы считаем, мы полагаем и т.д. Употребление я может приводить к субъективации авторского повествования. Этот стилистический прием часто используют писатели и публицисты. Так, журналист, используя в репортаже личное местоимение, создаёт впечатление достоверности происходящего: Я вхожу в знаменитую Третьяковскую галерею и попадаю в мир, где царит атмосфера духовности и святости (Из газет). Если же в речи происходит замена местоимения я 1-ого лица 3-им – создаётся эффект отстранения, что также может стать стилистическим 94 приёмом: Это был сон о возвращении в детство... Будто я вхожу в наш двор… Мне навстречу выходит мальчик, и я знаю, что он – это я. Выходят мать и отец, смотрят на него и молчат. Я тоже молчу (Из газет). В бурятском языке личное местоимение би (я) чаще всего используется по своему прямому назначению, т.е. называет говорящего (Би тиимэ хүниие мэдэнэб. – Я знаю такого человека (Х. Намсараев). Но так же, как и в русском языке, оно может иметь обобщённое значение, то есть значение отнесенности к любым другим лицам: Би хүнби, тиимэhээ хүнэй уйдхар гашуудал, зоболон намда мэдээжэ – Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо. В художественной литературе местоимение би (я) может употребляться и во внутреннем диалоге, в рассуждении о самом себе: «Одоо даа, буруугай бэлшээриhээ гараадүй, боодойн гурил эдеэдүй хүн гэдэг би байба гээшэлтэйб»,- гэжэ Цыремпил өөрынгөө бэедэ ехэл голхорон хэбтэхэ hэн.(перевод) – «Теперь, про таких как я говорят - человек, не выходивший за пределы пастбища для телят, боодойн муки не пробовавший», - обижаясь на себя думал Цыремпил (Х.Намсараев). Местоимение би (я) может иметь контекстное значение человека, переоценивающего собственные достоинства. Например, Биб гэжэ hайрхаhанай үлүү. – Нельзя хвастаться самим собой (Лишнее хвастаться самим собой). Оно используется бурятскими поэтами и писателями и как приём персонализации: Одоол тиихэдээ би, талын хүн… (дословно: я действительно степной человек) (Д.Улзытуев) Местоимение 1-ого лица множественного числа мы обычно служит для выражения единства говорящего с другими лицами: «Веди, веди всех! – закричала со всех сторон толпа. – За веру мы готовы положить голову» (Н. 95 Гоголь). Может передавать представление о людях определенной эпохи, определенного класса: «Мы все учились понемногу…» (А. Пушкин). Мы имеет несколько конкретных различий в своих словарных значениях: мы = я + ты, я + вы, я + он (она), я + они, то есть я + другие. И, конечно, под этими другими подразумеваются живые люди. Но в художественной речи под этим другим может подразумеваться и лицо неодушевленное: «А вот и мы, – говорил он… - Он имел в виду себя и машину» (журн.). В других случаях подобное мы может служить средством для создания лирического образа: «Ночь и я, мы оба дышим» (А.Фет). Данное местоимение часто используется в значении других личных местоимений, так как способно заменить любое из них. Наиболее распространена местоименная транспозиция мы = я, которая проявляется в различных ситуациях и преследует разнообразные цели. Транспозиция мы =я чаще всего используется, как говорилось выше, в научном стиле. Это объясняется тем, что авторы научных трудов стараются придать наибольшую объективность своим работам. Замена единственного числа личных местоимений множественным числом может использоваться и в художественном стиле для указания на просторечие, крестьянскую речь: - Кто там? – Мы. – А кто вы? – Калмыки. – А много вас? – Я одна (Из словаря В. Даля). Местоимение мы может употребляться вместо местоимения я в разговорной речи для достижения каких-либо целей, например, цель говорящего в данном отрывке - уклониться от ответственности: - Гусев, твой командир крал? - А кто ж его знает. Павел Иванович! Мы не знаем, до нас не доходит (А.Чехов). При обращении замена местоимения вы формой 1-го лица мы придаёт речи оттенок шутливого участия: Мы, кажется, сейчас заплачем? (Ср.: Вы, кажется, сейчас заплачете?) 96 В художественной литературе имеет место и местоименная транспозиция мы = она: Кот Бегемот от имени королевы бала: «Мы в восхищении…Мы рады…» (М. Булгаков) Здесь мы не содержит в себе я ни в малейшей степени, так как подразумевает не его и королеву, а лишь её одну. В бурятском языке также возможны местоименные транспозиции би (я) – бидэ (мы): - Баяр, танай байрын комендант хаанаб? -Мэдэнэгүйб, Солбон Ширапович. Бидэ мүнөөдэр хараагүйбди. Местоимения второго лица ты (ед.ч.) или обозначает лицо (или лица), к которому (которым) обращается говорящий, т.е. собеседника (или собеседников). Однако при утрате своих местоименных значений они могут выступать и в роли первого лица (формально сохраняя форму второго), и в роли третьего (например, при обобщенном обращении). Одно из распространенных контекстуальных значений местоимения ты - непредвзятость взгляда на себя, взгляда «со стороны»: «Теперь я знаю тебя. Я исследовал все углы и закоулки тебя, и теперь я знаю, что ты такое есть» (ср.: «Теперь я знаю себя…») (В.Орлов). Если бы автор в данном предложении употребил местоимение 1-го лица я или возвратное местоимение себя, смысл фразы был бы совершенно иным. Так же, как и местоимение 1-го лица я, местоимение ты может выражать обобщенные значения и использоваться как средство олицетворения. В этом смысле личные местоимения играют важную роль как стилистические средства, придающие речи выразительные оттенки. В поэтической речи особенно заметна их экспрессивная окраска: они незаменимы в текстах, где в центре внимания оказывается сам автор или его лирический герой. Скульптор свечей, я тебя больше года вылепливал. Ты – моя лучшая в мире свеча. Спички, потряхивая, бренча, Как ты пылаешь великолепно 97 Волей создателя и палача. (А. Вознесенский) Здесь олицетворение достигнуто только с помощью местоимения ты. ср.: Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел. (С.Есенин). В данном примере олицетворение достигнуто с помощью глаголов. Местоимение ты не играет роли в создании образа дуба как живого существа. Этот образ создают глаголы увидел, услышал, вышел погулять. В стихотворении же А. Вознесенского нет глаголов, которые одушевляли бы в глазах читателя свечу, эта функция возложена на местоимение ты. Местоимение ты, как говорилось выше, используется и как средство обобщения. Такой прием часто используется в поэзии, в народных пословицах, в лирических отступлениях: Услышишь суд глупца И смех толпы холодной, Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум (А. Пушкин). Экспрессивные оттенки личного местоимения ты проявляет и контекст. Оно получает отрицательную пренебрежительное отношение оценку, если говорящего ко отражает второму фамильярнолицу. Что воспринимается как нарушение форм вежливости: Пронзительно скрипнули тормоза… Приоткрыв дверцу, из черной «Волги» высунулся мужчина, румяный, счастливо-самодовольный. Он громко, с укором заговорил: - Так-то ты, Аркадий Матвеевич, выполняешь. Я же просил срочно, мне ее [статью] завтра послать.<…> - Напрасно беспокоитесь, товарищ Сечихин…Конфузливо вздрагивающая улыбка его как бы извинялась за этого человека и себя. 98 Улыбка эта резанула Лосева больнее всего. Он ударил ладонью о горячую крышу машины… - Почему вы себе позволяете тыкать человека, который старше вас?.. (И. Голуб). Бурятское местоимение 2-го лица ты (ед.ч.) так же, как и русское местоимение может утрачивать своё местоименное значение и употребляться в качестве имени существительного: Хэсүү хүндэ зоболонгой ерэбэлнь, Хэн хубаалдахаб? Ши. Когда придут тяжелые невзгоды, Кто их разделит? Ты. (Д. Улзытуев) В данном примере местоимение ши (ты) имеет обобщённое значение «любой, всякий человек», то есть в схожей ситуации оно может быть отнесено к любым другим лицам, а не к конкретному собеседнику. В бурятском языке, как и в русском, местоимение ши (ты) может использоваться и как прием персонализации, олицетворения: Теэд шимни хаанабши, Инаг дуран? Шимни Шэдитэ мэдэрэлни Шимни Сэлгеэ наhамни. (дословно: Но где ты, моя любовь?// Ты моя - волшебные чувства, // Ты моя – молодые годы) (Д.Улзытуев) Местоимение ты (ши) как в русском, так и в бурятском языке может быть употреблено говорящим в обращении к самому себе, обычно это 99 происходит при внутренних диалогах, когда говорящий обращается к себе как к собеседнику, но в данном случае оно обозначает самого говорящего: «Ты хотел вторично изведать счастья жизни, говорил он сам себе» (И. Тургенев) –« Ши бури хүгшэрөөш,» - гэжэ тэрэ өөрөө өөртөө хэлэдэг hэн» («Ты совсем стал стар,» - говорил он сам себе (Х Намсараев). Личные местоимения в прямой речи являются сильным источником экспрессии. На читателя воздействует неожиданное введение в текст личных местоимений ты, мы, это создаёт эффект причастности, соучастия. И.Б. Голуб в «Стилистике русского языка» приводит такой пример: Германа собирались увольнять со студии. И тут он своими руками изрезал «Лапшина», думал, что спасает. Друзья, увидев новый вариант, пришли в ужас: «Что ты наделал?» Хорошо, что ему удалось восстановить картину. Мы так ликовали! [Голуб 2004: 277]. В этом отрывке наиболее эмоциональными являются предложения с местоимениями мы, ты. Текст получился бы невыразительным, если публицист написал так: Друзья пришли в ужас от того, что он наделал. Они так ликовали. Благодаря обращению автора к личным местоимениям в сочетании с синтаксическими приёмами автор смог усилить экспрессивную окраску речи. Особое стилистическое значение имеет выбор форм числа личных местоимений, отражающий официальный или дружеский характер речи: Я к вам пишу… Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Затем следует выразительный переход к обращению «на ты»: Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой; Я знаю, ты мне послан богом… (А. Пушкин) 100 Использование поэтами личных местоимений 1-го и 2-го лица помогает читателю увидеть мир переживаний лирических героев, лирическая окраска речи во многом зависит от частотности этих местоимений. Местоимения третьего лица он, она, оно, они также имеют свои экспрессивные значения. Одно из распространенных таких значений – вражеская сила, что-то негативное в сознании говорящего: «Этот-то белый вал и есть неприятель – он, как говорят солдаты и матросы» (Л.Толстой) «В народе говорили, что «он» не пущает, её интересовало, кто это «он» (А.Лесков). Высшую силу иногда также обозначают местоимением 3-его лица (как правило, это местоимение единственного числа мужского рода он): Я – непокорный и свободный, Я правлю вольною судьбой. А Он – простер над бездной водной С подъятой к небесам трубой (А.Блок). Употребление местоимений 3-его лица в русском языке он, она, оно, они для обозначения каких-либо высших сил дало широкий простор для распространения подобных значений и на многие другие объекты или субъекты речи, и диапазон таких значений необычайно широк: от любого таинственного, непонятного, загадочного объекта-субъекта до обозначения этим местоимением близкого, любимого человека для возвышения его и выделения из общей массы. В бурятском языке также возможно непрямое называние каких-либо субъектов и объектов местоимениями третьего лица. Писатели и поэты часто используют личные местоимения 3-его лица он, она с целью выделения персонажей, подчёркивания их особо важной роли: То видит он врагов забвенных… То сельский дом – и у окна Сидит она, и всё она (А.Пушкин). Вся обомлела, запылала 101 И в мыслях молвила: вот он! ( А.Пушкин). «Оказалось, что и её он принадлежал тоже к «табуну диких людей» (А. Чехов) В художественной речи подобное употребление личных местоимений становится стилистическим приёмом, если писатель не называет имена своих героев: Ночная синяя чернота неба в тихо плывущих облаках, везде белых, а возле высокой луны голубых… Она боком сидит на подоконнике раскрытого окна и, отклонив голову, смотрит вверх – голова у неё немного кружится от движения неба. Он стоит у её колен (И.Бунин). На основе рассмотренного значения этих местоимений строится своеобразный стилистический приём «обманутого ожидания», когда местоимение с иным значением употребляется в препозиции к замещаемому существительному. На использовании такого приёма построен рассказ А.П. Чехова «Моя «она». Местоимения 3-его лица могут иметь и совершенно обратное воздействие: персонаж, герой художественной литературы часто бывает лишен автором имени как такового и обозначается как он для того, чтобы подчеркнуть как раз его типичность, его общность с массой. Такой объект, как правило, является для автора средством показа судеб многих представителей поколения, времени. Иногда местоимения 3-его лица получают значение «лицо, то самое, именно то»: «Жена моя обратила ко мне бледное своё лицо. Я хотел было её поцеловать. Она вскрикнула: «Ай, не он! Не он! – и упала без памяти» (А.Лесков). Часто местоимение 3-го лица оно имеет значение это: 1. Пускай поэт Дурачится. В осьмнадцать лет Оно простительно (А. Пушкин) 2. «В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется» (М. Лермонтов). 102 Употребление местоимений он, она для указания на присутствующих, вместо имен собственных, сообщает речи презрительный, пренебрежительный тон: Да кто он такой, чтобы ему почести оказывать! (разг.) Местоимения 3-его лица могут использоваться в значении других личных местоимений. Вот пример местоименной транспозиции он = я: 1. «И все-таки Ромашов в эту секунду успел подумать о себе картинно в третьем лице: «И он рассмеялся горьким, презрительным смехом» (А. Куприн). 2. Отслужи по мне, отслужи, Я не тот, что умер вчера, Он, конечно, здорово жил Под палящим солнцем двора (А. Розенбаум). 3-е лицо личного местоимения может послужить вместо второго (как правило, в разговорной речи): «Я тут перед ним душу наизнанку выворачиваю, а он… Тебя уже ищут» (К. Саймак) В данном примере имеет место местоименная транспозиция он = ты. Также множественное лицо 3-его лица в художественной литературе (в основном это произведения, написанные в ХIХ веке) употреблялось вместо единственного. Оно использовалось писателями для оформления речи прислуги, для выражения подобострастия: 1. Шервиндский: А, понял, понял! Он заболел? Лакей: Никак нет. Они из дворца выбыли. Шервиндский: То есть как это – вовсе из дворца? Вы шутите, дорогой Федор. Не сдав дежурства, отбыл из дворца? Значит, он в сумасшедший дом отбыл? Лакей: Не могу знать. Только они забрали свою зубную щетку, полотенце и мыло… Я же им газету ещё давал» (М. Булгаков). 2. – Ну, дядя-то твой? Он же что? - Они ничего…(А.Чехов). 103 В бурятском языке лично-указательное местоимение тэрэ, используемое в качестве личных местоимений 3-го лица, может иметь значение это: Тэрэ ехэ hонин ушар юм – Это очень интересная история. В некоторых случаях, личное местоимение третьего лица в бурятском языке анафорически обозначает ситуацию, как, например, в предложении: Тэрэ аймшигтай байна! Тэрэ ехэ муу! - Это ужасно! На основе анализа контекстуальных значений личных местоимений можно сделать следующие выводы: 1. Личные местоимения образуют так называемые неместоименные значения за счёт следующих факторов: 1) символического смысла, вкладываемого автором речи в местоимение, 2) замещения так называемых табуизированных слов; 3) местоименных транспозиций. 2. Личные местоимения, как и другая значимая часть речи, способны воплотить в себе все характеристики и виды лексических значений, которые могут реализовываться в разнообразных контекстах. 3. Контекстуальные значения личных местоимений создаются не за счёт их формообразования или синонимики, а за счет присущей только им экспрессии. 4. В семантическом отношении все формы личных местоимений продолжают иметь известные возможности переносного употребления, однако во всех случаях обозначают только говорящее лицо. 5. Тот факт, что местоимения, как и другие значимые части речи, могут быть средством выразительности языка, ещё раз говорит о том, что личные местоимения могут быть признаны самостоятельной частью речи. 2.3. Функциональная характеристика личных местоимений в русском и бурятском языках Как уже говорилось выше, антропоцентрическая направленность лингвистики в корне меняет понимание грамматических явлений. 104 Взаимообусловленность формы, значения и функции и определяет переориентацию с традиционной (классификационной) грамматики на объяснительную, функциональную» [Бухаева 2002:5]. И не случайно одним из ведущих направлений современного языкознания является функциональная лингвистика. Все её разновидности объединяются общим пониманием языка как системы языковых средств, служащих для достижения определённых целей речевого общения. Функциональный подход к языку возник как закономерный этап эволюции языковедческой науки. Он позволяет полнее описать систему языка, установить связи между языковыми элементами и объективной действительностью. Функционально-семантические направления в анализе грамматических явлений существенно дополняют лингвистические описания, способствуя решению проблем взаимоотношения языка и мышления, перехода от языка к речи, соотношения содержания и формы в различных языках. Организация материала на функциональной основе позволяет заострить внимание не на формальной, а на содержательной стороне изучаемых языковых явлений, то есть на изучении элементов разных уровней языка в семантическом аспекте. В данном параграфе рассматриваются основные функции личных местоимений: формы 1-го и 2го лица, обозначающие непосредственных участников коммуникации, а следовательно, выступающие в дейктической функции, и формы 3-го лица, употребляющиеся как в дейксисе, так и в анафоре. 2.3.1. Основные функции личных местоимений русского и бурятского языков а) дейктическая Дейктическая функция личных местоимений основана на том, что они, являясь дейктическими знаками, служат средством референции. Термин референция (англ. reference) имеет в своей основе английский глагол to refer «относиться к объекту, иметь в виду (какой-нибудь объект), ссылаться на 105 что-либо». Итак, референция – это способ «зацепить» высказывание за мир [Арутюнова 1982:18]. В.Н. Ярцева дает следующее определение: референция – отнесенность актуализованных (включенных в речь) имен, именных выражений или их эквивалентов к объектам действительности (референтам, денотатам) [Ярцева 1990: 294]. Дейктический знак указывает на референт, т.е. предмет или явление действительности, с которым соотнесена в данном контексте или ситуации местоименная единица [Линский 1982: 56]. По-другому можно сказать: назначение личных местоимений – конкретизирующая актуализация речевых высказываний. Референтное употребление личных местоимений является основным, так как, по мнению Е.В. Падучевой, «личные местоимения» входят в группу слов, в значение которых входит отсылка к участникам акта речи или к речевой ситуации (т.е. слов, выполняющих собственно дейктическую функцию)» [Падучева 1985: 41]. При рассмотрении референтного употребления данной группы слов обращает на себя внимание их особая употребительность в разговорной речи. Именно здесь они выступают как категориальные единицы, выработанные языком для целей указания. Не случайно исследователи разговорного стиля утверждают: «Разговорный язык… местоименен по своей сути» [Русская разговорная речь 1973:448]. Это объясняется тем, что для устной формы общения требование абсолютной точности не является столь обязательным, как для письменной. Непосредственный контакт участников диалога, его ситуативная восполняемость, возможность использования говорящим предситуации, которая определяет тему - всё это позволяет использовать личные местоимения в разговорной речи значительно чаще, чем в книжной. Обращение к местоимениям в процессе живого общения отличает ряд особенностей. Только здесь возможна конкретизация местоимения жестом, что позволяет предельно сократить языковое выражение мысли. В устной 106 речи часто не принимается во внимание порядок слов, который в письменной речи препятствует правильному пониманию высказывания: Смотри, какието люди бегут по оврагам! Ты их видишь? (не овраги, а тех, кто по ним бежит). Харыш, ямар гоё сэсэгүүд талаар харагданаб! Ши тэдэниие харана гүш? – Смотри, какие красивые цветы на полях. Ты их видишь? (цветы или поля). В подобных случаях смысл предложения зависит от интонации, которая значима в устной форме общения, где личные местоимения намного чаще, чем в книжном литературном языке, занимают ударную позицию в высказывании. Рассматривая употребление личных местоимений в разговорной речи, нельзя не отметить, что этот аспект, в большей степени, подразумевает собой наличие диалога, в котором наиболее ярко актуализируются личные местоимения, поскольку диалог является естественной формой коммуникативного акта: 1-е и 2-е лицо указывают на участников диалога, 3-е лицо – на предмет (объект) диалога. «Диалогичность текста в целом определяется диалогической природой текстовых компонентов, в том числе и личных местоимений. Вся местоименная система в коммуникативном плане основывается на личном местоимении я, однако смысловые подвижки того или иного прономинатива всегда ориентированы на образ адресата, предстающего по отношению к говорящему в разных позициях - это и 3-е лицо как неучастник или косвенный участник речевого акта, 2-е лицо — реальный или потенциальный адресат, наконец, адресатом может быть сам говорящий: любое расслоение личного местоимения я определено его диалогической природой. Таким образом, движение в семантической структуре личного местоимения происходит всегда в рамках диалогической речи» [Петрова 1989:8]. Например: - Танчора! - снова позвала старуха... - Она еще не приехала, мама... - Она пошто такая-то?.. А я её жду. 107 - Ладно, хватит, - Михаил пристукнул ладонью по столу... - Не приедет ваша Танчора... Я ей телеграмму отбил, чтоб не приезжала (В. Распутин). Далее остановимся на каждом личном местоимении русского и бурятского языков, использованном в дейктической функции. Личное местоимение 1-го лица ед.ч. – я (би). Дмитрий Ионыч, вы знаете, больше всего в жизни я люблю искусство, я безумно люблю, обожаю музыку, ей я посвятила всю свою жизнь…Я хочу быть артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом городе…(А. Чехов) Би иихэдээ дэмырже зуудэлжэ байна бэшэ губ? Минии арюухан Должод сохом мун гээшэ гуш? Би шинии нухэр Цыремпил мунби! – гээд, баhа дахин шанга тэбэрин таалана – Может быть, я сплю? Моя любимая Должид?! Я твой муж Цыремпил! – наконец опомнился он и с нежностью поцеловал её (Х. Намсараев). В данных монологах налицо рассказчик (говорящее лицо); он же и деятель (субъект действия). Коммуникативная функция говорящего здесь возложена на местоимение 1-го лица ед. числа я (би). Непосредственный адресат коммуникативного высказывания представлен в виде обращения Дмитрий Ионыч, Должид. Каждое я в этих предложениях представляет того или иного равноправного говорящего, который присваивает себе имя я в момент речи и обозначает себя и который согласно концепции «указательного поля» К. Бюлера, всегда будет находиться в центре любого речевого высказывания, при этом накладывая на ситуацию коммуникативного акта координаты того времени, когда он говорит, заставляя, при этом, слушающего принять эти координаты [Бюлер 2001: 14]. В бурятском предложении местоимение би (я) может выступать имплицитно, т.е. пониматься из контекста. Вот пример, когда бурятское предложение вообще не содержит личного местоимения, хотя при переводе на русский язык оно появляется: Минии асарhан ном тэндэ байна 108 (Принесенные мною книги лежат там) Коммуникативная функция говорящего может быть возложена и на местоимение мы (бидэ). Местоимение мы употребляется в дейктической функции: а) в значении я+ты: Ваня, мы завтра идём на концерт – Ваня, үглоодэр бидэ концертдэ ошохобди. б) в значении вы (ты) – (значение мнимой совместности): Ребята, мы скоро сдаём экзамен (Ребята, вы скоро сдаёте экзамен) – Үхибүүд,бидэ hаяар экзамен тушаахабди (Үхибүүд, таанар hаяар экзамен тушаахат). Как мы сегодня себя чувствуем? (Как ты себя чувствуешь?) – Бидэ мүнөөдэр хэр байнабибди?( Ши мүнөөдэр хэр байнаш?). Данные употребления местоимения мы является референтными, так как в высказываниях содержится отсылка к слушающим как непосредственным участникам речевого акта. Причём типы референции могут быть различны (2-ой пример), они зависят от типа коммуникативной ситуации, вернее, от типа дискурса (учительское мы, докторское мы), а также от коммуникативной интенции говорящего. Ситуативность употребления, к примеру, просторечного (Кто там? – Мы. – А кто вы? – Калмыки. – А много вас? – Я одна (Из словаря В. Даля) или эмоционально-грубого (Видно, лишний наследничек нам не по нутру? – Как тебе не стыдно предполагать во мне такие мысли? (И. Тургенев), связана с тем, какую роль принимает на себя говорящий и какую роль он отводит слушателю. В лингвистике выделяются прагматические функции различных типов употребления мы при реальной соотнесенности с говорящим (торжественное мы, эмоциональногрубое, королевское и т.д.), при реальной соотнесенности со слушающим (докторское, снисходительное, шутливое и др.) [Бондарко 2002:37]. В отличие от русского языка в бурятском языке существует несколько слов для выражения значения русского местоимения мы: бидэ, бидэнэр, бидэнэд, бидэ хоёр, маанар, маанад (мы) - в бурятском языке являются местоимениями 1-го лица множественного числа, но первое из них всеобъемлюще по своему значению и чаще употребляется в речи. Например: 109 Бидэ уянгата буряад дуунуудые шагнаха дуратайбди. – Мы любим слушать мелодичные бурятские песни. Бидэнэр, бидэнэд встречаются сравнительно редко. Местоимения бидэ, бидэ хоёр и бидэнэр, бидэнэд различаются оттенками смысла – бидэ (мы), бидэ хоёр (мы вдвоём) - эксклюзивное значение, когда имеются в виду члены одного и того же коллектива, бидэнэр (мы) бидэнэд (мы) - инклюзивное значение, когда имеется в виду большое количество людей, как говорящих, так и слушающих и даже членов другого коллектива. Исследователь бурятских местоимений Ц. Б. Цыдендамбаев считал, что «разница между местоимениями бидэнэр, бидэнэд и маанар, маанад в современном бурятском языке, по видимому, не столько смысловая, сколько стилистическая. По сравнению с первой вторая пара имеет имтимноразговорный оттенок. Во всяком случае, маанар, маанад не употребляется в официальном, публицистическом и тому подобных стилях бурятского литературного языка, но они имеют место в художественной литературе, не говоря уже о разговорном языке» [Цыдендамбаев 1962: 138]. Маанар и маанад употребляются преимущественно в формах косвенных падежей. Например: Маанарые аршалга абархаяа ерээ бэшэ юм аа гу?...- гэлдэнэ… Нас пришли спасать? – говорят…(Х. Намсараев). Местоимения маанар и маанад могли быть вызваны к жизни первоначально как исключительные местоимения, в противном случае трудно понять наличие в бурятском языке двух рядов местоимений для обозначения понятия мы. На наш взгляд, местоимения бидэнэр, бидэнэд (и их диалектные варианты маанар, маанад) бидэ хоёр являются средствами референции (а значит, и дейктическими знаками), т.к. они имеют значение мы все кто присутствует здесь, т.е. обозначает непосредственных участников речевой ситуации (Цыремпил! Бидэнэй hанаа бү зобоогыш! - Цыремпил! Наши души не тревожь! (Х.Намсараев, Цыремпил), местоимение бидэ хоёр обозначает определенное множество людей (два человека), подлежащее параметризации по объему, тем самым являющееся дейктическим знаком, и следовательно, 110 использующееся в референтном употреблении (Бидэ хоер нэрэ туроо асуулсаагуй байна гээшэлди – Ведь мы с тобой не спросили друг друга об имени (Х.Намсараев). Местоимение бидэ может использоваться, как в референтном, так и в нереферентном употреблении, так как может обозначать и людей, непосредственно присутствующих здесь и сейчас, так и некий класс людей, объединенных одними взглядами, убеждениями («наш народ», «я и мои единомышленники», «я и люди моего круга, нашего времени» и т.д.): Хэн бидэниие мγлжэнэб, хэн бидэниие дарланаб,- тэдэ манай эблэршэгγй дайсад! - Кто нас притесняет, кто у нас отбирает последнее, те – наши непримиримые враги (Х. Намсараев). Определим черты общности и различия между функциями личного местоимения ты русского языка и местоимения ши бурятского языка в коммуникативном аспекте. Особенности употребления личного местоимения ты(ши) в дейктической функции связаны с его функциональным предназначением – обозначать слушающего, т.е. собеседника в речевом акте, а также с проблемой адресации. В следующих примерах адресат речи выражен местоимениями 2-го лица ты, вы. Ну и сильна ты, как черт! – сказала Устинья. (И. Калашников) Танюха, и вы, ребята, не коситесь на меня за вчерашнее. Оболтус я…(Калашников «Разрыв-трава»). Ши дуулаа hэн гуш? Ши мэдээ hэн гyш? – гэлдэжэ бэе бэеhээ асуулдан байба ха - «Ты не слышал? Ты не знал?»- спрашивали они друг друга (Х. Намсараев). Существенной отличительной особенностью употребления личного местоимения 2-ого лица единственного числа ты (ши) в русском и бурятском языках является их строго дифференцированное применение в конкретной речевой ситуации. Как в русском, так и в бурятском языках существуют ограничения на употребление этого местоимения. Ю.Д.Апресян выводит эти ограничения из прагматического значения данного слова, которое 111 формулируется следующим образом: говорящий включает адресата в свою «личную сферу». Понятие личной сферы говорящего определяется при этом как относительно самостоятельный фрагмент наивной модели мира, в который «входит сам говорящий и всё, что ему близко физически. Морально и интеллектуально: некоторые люди; плоды труда человека, его неотъемлемые атрибуты и постоянно окружающие его предметы; природа, поскольку он образует с ней единое целое; и животные, поскольку они требуют его покровительства и защиты; боги, поскольку он пользуется их покровительством, а также всё, что находится в момент высказывания в его сознании» [Апресян 1995: 645-646]. В русском языке это местоимение используется в разговоре лиц приблизительно одинакового возраста и положения. Например: А сам Тихон Ильич не узнал при первой встрече, нынешней осенью, брата родного: «Да неужели это Кузьма, с которым столько лет скитались по полям, деревням и просёлкам?» - Постарел ты, брат? - Есть малость (И.Бунин). В этих предложениях местоимение ты используется в разговоре двух братьев, которые без всяких формальностей обращаются друг к другу на «ты». В следующем предложении это же местоимение употребляется с другой интонацией, указывая на недовольство говорящего: - А ты кто такой, чтобы мне указывать, как жить? – ответил он грубо продавцу газет (П. Проскурин). В бурятском языке местоимение ты употребляется только по отношению к своим сверстникам или к молодым людям. Ши ород хэлэ мэдэхэгүй аад, тэрээнтэй хайшан гээд хөөрэлдөө хумши?(Ты, не зная русского языка, как с ним разговаривал?) (Н. Балдано). В данном предложении слушающий моложе говорящего. 112 Русское личное местоимение второго лица вы может употребляться как в значении единственного, так и множественного числа в зависимости от речевой ситуации. Обычно для выражения уважительного, вежливого отношения к старшим, незнакомым людям употребляется личное местоимение Вы (пишется с заглавной буквы), которое в таких случаях является субститутом местоимения ты. Вежливость является одной из самых распространенных категорий, выражаемых в составе систем личных местоимений. «Существует целый ряд местоименных систем (свойственных, например, многим австронезийским и австроазиатским языкам), в которых вежливость является единственным (кроме, конечно, лица) семантическим противопоставлением; при этом число выражаемых противопоставлений может быть очень велико и различия между ними весьма тонкими (так, в австронезийском языке ачех местоимения ни во втором, ни в третьем лице не различают граммем числа, зато различают по три степени вежливости)» [Плунгян 2000: 258]. В бурятском языке наблюдаются разные формы личного местоимения 2го лица вы – таанар, таанад, та. Местоимения таанар, таанад обозначают непосредственных адресатов речи, и дейктическая функция является у них основной. Данные местоимения используются в значении ты+он (она). Например: Таанарай тайгада гарахаhаа хойшо, Должид унтахаяа болинхой. - С тех пор, как вы ушли в тайгу, Должид перестала спать (Х. Намсараев). Багшанарай лекцинууд, номууд булта таанадта зорюулагдаhа байна. (Лекции преподавателей, книги – всё это посвящено вам). Особо следует остановиться на местоимение та, которое может употребляться как в значении единственного (как форма вежливости), так и в значении множественного числа (в значении вас много). В значении единственного числа это местоимение употребляется как форма вежливости: Нүхэрни, та юу хэлэжэ байнат, тэнэг хүн тиигэжэ хэлэдэг юм гу?Товарищ мой, Вы что говорите? Глупый человек так может, разве, говорить?(Х. Намсараев) 113 Та мүнөөдэр хэр байнабта? (Как Вы сегодня себя чувствуете?) В редких случаях данная форма может употребляться в значении множественного числа. Это возможно при определенных условиях: 1. в сочетании с числительным хоёр «вдвоём», гурбан «втроём» и другими. Например, Бэлигтэ: Зай, та хоёр эбтээ оробо гут? Билдаа: Жаргал бидэ хоёрой али хэрэлдэхэ, али эбтэй орохомнай барагдаха hэн гу. Бэлигта: Ну вы (букв. вы вдвоём) помирились? Билдан: Мы ведь с Жаргалом без конца то ссоримся, то миримся (Н. Балдано) 2. в сочетании со словами в форме множественного числа, обозначающими людей, лиц и т.д. Например, Та нүхэдуудтээл найдаха байнам. - Вы надеетесь только на товарищей (Х.Намсараев) Та ноедто нэгэ угэ хэлэхэ гэhэн байгааб. - Вы хотели сказать господам одно слово (Х.Намсараев). Рассмотрим личные местоимения 3-его лица. Как известно, основная функция местоимений 3-го лица в структуре речевого высказывания или художественного текста заключается в анафорической отсылке к объекту ситуации, т.е. они служат связующим звеном «между языковыми выражениями, словами или словосочетаниями», когда «в смысл одного выражения входит отсылка к другому» [БЭС 1998:33] Однако в определённых обстоятельствах местоимение 3-го лица может содержать и собственно дейктическое значение, например, в сочетании с жестом говорящего или когда оно приобретает значение ситуативного указания « на конкретный объект речи, известный собеседнику или воспринимающему лицу» [Химик 1990:68]. Например: 1.Полковник и лейтенант стоят перед строем. Полковник (лейтенанту): Для выполнения задания возьмёшь его, его и его (указывает на 114 нужных солдат [Кибрик 1983:11]. 2. В коридор выходит Маша, побледневшая, похудевшая. Слабо улыбнулась. – Владик? – Он! – Откуда ты? [Химик 1990: 68]. Сравнивая эти ситуации, можно заметить некоторые оттенки в семантическом употреблении местоимения он и его косвенных форм. В первом случае происходит жестовая актуализация, во втором предложении местоимение он употреблено в значении «тот самый, именно он», т.е. в собственно личной функции. При этом дейктическое значение наблюдается и в том и в другом случае: «местоимение…представляет собой синкретичное лексико-морфологическое образование с признаками дейктичного местоимения и усилительной частицы» [Химик 1990, 69]. Соответственно, местоимения третьего лица могут иметь дейктическое значение тогда, когда предполагается наличие ситуационного компонента, иначе говоря, имеется ситуативная обусловленность слова, имеющего соотнесенность с конкретной действительностью. В бурятском языке также возможна ситуация, когда местоимение 3-го лица может содержать и собственно дейктическое значение: Даабари дүүргэхын тулоо тэрэниие, тэрэниие, тэрэниие абахаш (Чтобы выполнить задание возьмешь его, его, его). Но невозможна речевая ситуация, когда местоимения 3-го лица могут быть употреблены в собственно личной функции, так как функцию местоимений 3-его лица в бурятском языке выполняют указательные местоимения. б) анафорическая Термин «анафора» в научной литературе употребляется в широком и узком значениях. В первом случае анафора рассматривается как такое указание, которое относит данный речевой акт к другому, имеющему с ним общий референт (то есть анафора включает в себя собственно анафору и катафору — см. точку зрения, изложенную в работе Е. М. Вольф); анафора в узком значении термина — это указание на слово или словосочетание, употреб- 115 ленное ранее в роли антецедента (см. работы К. Е. Майтинской и И. А. Стернина). При этом следует отметить, что термин «анафoрa» в узком значении имеет отличия, а именно: в работе К. Е. Майтинской указано, что анафора служит для отсылки к ранее упомянутому предмету и вообще чему-то известному. к И. А. Стернин дифференцирует последнее. В его классификации типов указания анафора представляет собой указание лишь на «ранее употребленное слово или словосочетание»; если же анафорическое местоимение отсылает к мысли, факту или событию, упомянутому ранее, но выраженному не словом или словосочетанием, а описательным путем, то такой тип указания автор называет ретроспективным. анафорическое и ретроспективное указание, Как видно, по И. А. Стернину, противопоставляются предваряющему. На наш взгляд, корректное определение понятия анафоры представляет значительные сложности, поскольку содержательное наполнение данного понятия в большой степени зависит от того, с каких позиций исследователь подходит к рассмотрению проблематики анафоры. В настоящем исследовании в качестве исходного берется определение анафорического отношения, которое даёт Е.В. Падучева в таком авторитетном источнике, как Лингвистический энциклопедический словарь. Анафорическим отношением называется «...отношение между языковыми выражениями (словами или словосочетаниями), состоящее в том, что в смысл одного выражения входит отсылка к другому. <...> Первый член анафорического отношения называется антецедентом, второй - анафором (или анафорическим элементом ...)» [Падучева 1990: 32]. Пример анафорического отношения, целиком удовлетворяющего данному определению, можно найти в следующем предложении: «Дом стоял тёмный и молчаливый, огня в нём не было» [Падучева 1990: 32], - где местоименный анафорический элемент отсылает к существительному дом. Несмотря на то, что такое определение анафоры, как будет ясно из дальнейшего изложения, не является ни полным, ни окончательным, оно, безусловно, охватывает значительное число вариантов 116 реализации анафорического отношения и представляет собой отражение очень важного, базового в плане освоения анафорической проблематики этапа её исследования. Прежде чем рассматривать употребление личных местоимений в анафорической функции, обратимся к одной из самых противоречивых проблем в теории дейксиса - проблеме соотношения дейксиса и анафоры. В лингвистике существует две точки зрения по этому вопросу. Некоторые исследователи разделяют понятия дейксиса и анафоры (Кибрик, Шамова и др.), другие считают, что между дейксисом и анафорой нет большого различия. Традиционная точка зрения изложена в работе К. Е. Майтинской «Местоимения в языках разных систем» [Майтинская 1969: 79]: дейктические слова обладают а) анафорической функцией, б) функцией непосредственного указания (собственно дейктическое употребление), в) предваряющей указательных (препаративной) местоимений функцией. принято «При анализе отграничивать их семантики собственно дейктическое употребление (для непосредственного указания на предмет) от анафорического употребления (для указания на ранее упомянутый предмет, на нечто известное). Далее обычно отмечается подготовительный (препаративный или предваряющий) тип указания, относящийся к тому, что будет объяснено в дальнейшем» [Майтинская 1969: 80]. Подобная точка зрения отражена и в работе Е. М. Вольф «Грамматика и семантика местоимений» (1974): «Все указательные слова делятся на два разряда: дейктические и анафорические. И лишь на втором этапе иерархического деления анафорические местоимения распределяются по двум разрядам: собственно анафорическому и катафорическому. Другими словами, термин «дейксис» имеет два значения: 1) это тип языковых знаков; 2) это одна из функций (в противовес анафоре). Содержание каждого из терминов раскрывается в работе Е. М. Вольф: «Таким образом, собственно дейктическое указание относит непосредственно к референту и включает два 117 элемента — дейктический знак и его референт. Анафорическое указание относит данный акт речи к другому акту речи, у которого есть общий с ним референт, и строится на соотношении трех элементов — двух языковых обозначений, из которых по крайней мере одно представляет собой дейктический знак или включает дейктический показатель, и референта, к которому относятся оба эти обозначения» [Вольф 1974: 61]. И. А. Стернин также предлагает строго отграничивать дейксис от внутриязыкового указания. Последнее включает в себя несколько типов указания: анафорическое, ретроспективное и предваряющее. И. А. Стернин характеризует особенности каждого типа указания следующим образом: «Внутриязыковое указание включает в себя несколько типов указания. Анафорическое указание представляет собой указание на ранее употребленное слово или словосочетание, имеющее целью поддержать в связном тексте тождество того предмета, о котором идет речь... Предваряющее указание представляет собой указание на слово или предложение, которое встретится в последующей речи... Ретроспективное указание, как говорилось выше, является указанием на мысль, факт или событие, упомянутое раньше, словосочетанием, отличаются предполагают от а но выраженное описательным внутриязыковых соотнесенность не конкретным путем... следующим: слова с словом или Дейктические значения дейктические значения чувственно воспринимаемым предметом, внутриязыковые — нет; в дейктической функции слова самостоятельно несут информацию о предмете, а внутриязыковые указатели отсылают к другим языковым единицам» [Стернин 1973: 9—10]. Многие исследователи отмечают, что между дейксисом и анафорой не существует непроходимой границы, считая анафору одним из проявлений дейксиса, Такой взгляд на анафору соответствует классической трактовке дейксиса К. Бюлером [Бюлер 2001: 17]. Обоснованием для совмещения этих двух понятий, особенно в письменном тексте, может быть следующее: «анафорическое использование дейктиков также можно считать в известной 118 мере передающим особое значение указательности. Дейктики отсылают, т.е. как бы указывают на то, что было сказано ранее» [«Актуализация предложения»1997:113]. Так, считается, что при выполнении анафорических функций местоимения сохраняют все свои дейктические характеристики, «они продолжают обозначать те лица, которые не принимают участия в коммуникации, но эти дейктические свойства уходят на второй план» [«Актуализация предложения» 1997: 113]. Те сведения, которые в анафорических структурах выражены в контексте, при дейктическом указании содержатся в ситуации акта речи, это как бы невыраженный или подразумеваемый контекст, который соответствует эксплицитному анафорического контексту при анафоре. Соотношение и дейктическoго контекстов хорошо видно там, где сочетается прямая и авторская речь: в прямой речи отражен собственно дейксис, а авторская речь оказывается реализацией дейктического контекста. В этих случаях указание может быть одновременно и дейктическим и анафорическим, так как авторская речь излагает те сведения, которые должны составить знания собеседников. Например: Он очень часто кричал на Кузьму: «Я тебе ухи отболтаю за твоих Гуаков, дьяволенок ты этакий!» (И. Бунин). Кто такие «твои Гуаки» известно из авторской речи (т. е. налицо анафора), но внутри самого диалога представляет элемент ситуации (налицо дейксис). Как видно, граница между дейксисом и анафорой не всегда ясна. Е.В. Падучева приводит пример, констатирующий это: Послышались шаги – это был Юра [Падучева 1996:247]. Местоимение это в данном случае анафорическое, однако оно не имеет антецедента. Мы придерживаемся референциальные свойства второй объекта точки могут зрения, быть как полагая, в что собственно дейктическом указании, так и в дейктическом, но в анафорической функции, так как при повторном обозначении объекта ситуации в пределах одной микротемы референция лишь ослабляется, но не отменяется. С этих позиций 119 нами рассматривается употребление личных местоимений в анафорической функции. В структуре речевого высказывания или текста только местоимения 3его лица выступают как анафора, функция которой, как говорилось выше, заключается в том, что она служит связующим звеном «между языковыми выражениями, словами или словосочетаниями», когда «в смысл одного выражения входит отсылка к другому» [БЭС 1998:33]. Он засмеялся и тоже встал, и оба пошли к дому. Она, высокая, красивая, стройная, казалась теперь рядом с ним очень здоровой и нарядной: она чувствовала это, и ей было жаль его и почему-то неловко (А.Чехов). - Үгы, тэрэнэйшни ямар муу хадхаминь хүдэлөөд байгааб? - Ямар муу hайн хадхами гэжэ тэрээндэшни юун байхаб даа….. - Какая муха его укусила? - Он всегда не в духе…. ( Х.Намсараев). В данном фрагменте как в русском, так и в бурятском языке отсутствует номинация объектов, она была осуществлена во вводящем контексте, мы видим здесь анафорическое указание на лица, не участвующие в акте коммуникации, обозначенные личными местоимениями 3-го лица он, она в русском языке и лично-указательными местоимениями тэрэ, тэрээнэй – в бурятском. В отличие от местоимений 1-го и 2-го лица, не требующих предварительного называния говорящего или собеседника, местоимения он, она, оно, они указывают на лицо или предмет, либо известные в речевой ситуации, либо тут же называемые: «Товарищ, верь, взойдёт она, Звезда пленительного счастья…»(А.Пушкин). Такого рода речевые элементы именуются, как известно, катафорическими. Поэтому многие лингвисты (как уже говорилось выше) противопоставляют 1-е и 2-е лица 3-ему, указывая на то, что 3-е лицо: 1) может относиться как к людям (собственно личное значение), так и к предметам, к животным, к явлениям (собственно указательное значение), 120 тогда как местоимения 1-го и 2-го лица, за исключением особых случаев (персонификации, олицетворения и тому подобного), можно применять только к людям: Про какой долг он говорит? - Тэрэш юун үрие хэлээ гээшэб? В данном примере местоимение он употреблено в собственно личном значении, речь идёт о человеке, косвенном участнике коммуникативной ситуации, на это указывает глагол говорит. А в следующем примере местоимение 3-го лица употреблено в собственно указательном значении: Вот стол. Его нужно переставить на другое место. 2) в диалоге, в отличие от постоянно меняющихся ролей собеседников, 3-е лицо обладает все же относительной постоянностью, так как и для говорящего, и для слушающего остаётся на данный момент времени лицом, о котором говорят, то есть 3-им лицом; 3) не указывает на момент времени, тогда как местоимения 1-го и 2-го лица всегда соотнесены с определённым моментом времени, а точнее с моментом, когда происходит ситуация общения; 4) личные местоимения 1-го и 2-го лица не нуждаются в специальных лингвистических средствах для того, чтобы подчеркнуть их референтность, их соотнесенность с адресатом и отправителем всегда ясна. Референт 3-го лица, напротив, определяется ситуацией (дейксисом) или контекстом (анафорой). В то же время некоторые лингвисты полагают, что правильнее было бы объединить 2-е и 3-е лица, так как оба этих лица – не говорящие. В современном бурятском языке личные местоимения не имеют форм 3го лица. Их роль выполняют указательные местоимения энэ «этот, эта, это», тэрэ «тот, та, то» для единственного числа и эдэ «эти», тэдэ, тэдэнэр «те» для множественного числа, поэтому эти местоимения иногда называют лично-указательными. Связующим моментом энэ, эдэ и тэдэ, тэдэнэр с личными местоимениями является то, что бурятские указательные местоимения содержат в себе не просто указание, а указание на лиц. Они 121 означают не столько эти, те, сколько эти лица (или люди) и те лица (те люди), что бывает особенно заметно при самостоятельном их употреблении. Ц.Б. Цыдендамбаев высказывал свою точку зрения по этому вопросу. Он считал, что «значение лица указательным словам придало местоимение 2-го лица множественного числа та, обозначающее людей, лиц. При этом специализированное значение 2-го лица было утеряно, но сохранилось его общее значение, выражающее лиц вообще, что как раз и связано с превращением местоимения та в формант –дэ» [Цыдендамбаев 1979: 20]. Предположение о генетической связи форманта –дэ в эдэ (эти) и тэдэ (те) с местоимением 2-го лица множественного числа та находит подтверждение ещё и в том, что и формант и местоимение в косвенных падежах одинаково приобретают так называемый неустойчивый н: например, в род. падеже танай, тэдэнэй, эдээнэй.. Обычно местоимения энэ, тэрэ употребляются в сочетании со словом хүн «человек». Точнее, бурятское слово энэ употребляется только в значении этот (эта, это), а форма мн.ч. эдэ свободно употребляется как в значении указательного эти, так и в значении вежливой формы они. Например, Энэ хүн (букв. этот человек) манайда үсэгэлдэр ерэhэн юм.( Он приходил к нам вчера.) Энэ хүн (букв. этот человек) юун гэнэб? (Что он говорит?) Но: Иван Петрович здесь присутствует. Они (вежливая форма) нам расскажут… «Иван Петрович эндэ hууна. Эдэ (буквально эти в значении они) маанадта хэлэжэ угэхэнь…» Тэрэ ехэ хүн (букв. этот «большой» (в значении «высокопоставленный) человек) тэнгэриин дуун шэнги хоолойгоор лужаганаса хэлэнэ (Х.Намсараев) Тэрэ басаган уллажа hууhан гуталаа орхижорхеод, hуга харайн бодожо, аяга дотор уhа хэжэ гараа угаагаа…(Х. Намсараев) (Отложив в сторону унты, которые она подшивала, проворно вымыла над тазом руки… 122 В бурятском языке слова энэ, эдэ указывают только на людей, которые присутствуют, когда что-либо говорится о них, а также на хорошо всем известных людей, на явления, предметы, только что упомянутые в речи: - Хорла, зай хэлыш даа… Эдэнэрнай хэзээ мордохо болоно гээшэб? - Үглөөдэртөө… - Хорла, скажи… Эти когда в дорогу отправляются? - Завтра. (Ц-Ж. Жимбиев). На отсутствующие лица или находящиеся в отдалении, причём отдаленные не только в пространстве, но и во времени указывают слова тэрэ (тот) и тэдэ (те), тэдэнэр, тэдэнэд: - Хэн гээшэб тэрэмнай, хэлээд үгыт! – гэжэ зоной дундаhаа нэгэн хашхарна – Кто он такой, скажите, - крикнул кто-то из толпы (Ц. Дондубон). Аяншад Байгалай эрье тээшэ ябабад, тэдэ зундаа эндэ амардаг. – Туристы направились в путь к берегам Байкала, они здесь летом отдыхают (разг.). Как уже было сказано выше, чаще всего местоимения тэрэ, тэдэ сочетаются со словом хүн, хүнүүд «человек», «люди»: тэрэ хүн «тот человек», тэдэ хүнүүд «те люди». Например: Саяна удаан болонгүй тэрэ нүхэрөө дахуулаад ерэхэ. – Саяна, не задерживаясь, приведет своего друга с собой (разг.). Рассмотрев основные функции (дейктическую и анафорическую) личных местоимений русского и бурятского языков, можно сделать следующие выводы: 1. Участие в речемыслительных операциях – особая функция данного разряда местоимений, отличающая их от других разрядов местоименных слов. 2. Личные местоимения, являются основным средством персонального дейксиса, имеющего значение интенции и значение точки отсчета в коммуникативной ситуации. Являясь дейктическими знаками, они служат 123 одним из основных средств референции. Дейктический знак указывает на референт, т.е. предмет или явление действительности, с которым соотнесена в данном контексте или ситуации местоименная единица. 3. Кроме основной указательной (дейктической) функции личные местоимения выполняют анафорическую. Под анафорической функцией понимается указание на элементы контекста (т.е. указание на идентичность одного акта речи или его элементов другому акту речи или его элементам). 2.4. Особенности проявления грамматических категорий личных местоимений 2.4.1. Морфологические признаки личных местоимений русского и бурятского языков Одним из критериев выделения частей речи является морфологический. Это значит, что при распределении слов по частям речи учитывают, в числе прочих, и способность лексемы быть изменяемой или неизменяемой; у слов, обладающих формами словоизменения, обращают внимание на специфику его морфологических категорий (на наличие или отсутствие парадигмы рода, числа, падежа и т. д.). Личные местоимения близки к существительным по своим морфосинтаксическим свойствам. При этом они не имеют специальных ограничений, связанных с синтаксическими условиями употребления (как, например, у возвратных и относительных местоимений), с типом речевого акта (как у вопросительных местоимений), особыми семантическими и референциальными свойствами (как у отрицательных и неопределенных местоимений) и т.д. [Крылов, Падучева 1984: 209]. В русском и бурятском языках выделяются следующие личные местоимения: Таблица 2. Личные местоимения в русском и бурятском языках Числ о Ли цо Русские местоимения Бурятски е 124 Ед. 1 я 2 ты 3 он, она, местоиме ния би ши энэ, тэрэ оно Мн. 1 мы 2 вы 3 они бидэ, бидэнэр та, таанар, таанад эдэ, тэдэнэр Личные местоимения (нюурай тулоонэй угэнууд) как в русском, так и в бурятском языке, указывают как на самого говорящего, так и слушающего, имея при этом еще указание и на число говорящих и слушающих. Так, для 1ого лица единственного числа это будет местоимение я (би) (я пишу (би бэшэнэб), для множественного числа – мы (бидэ) (эксклюзивное значение, когда имеются в виду члены одного и того же коллектива), мы (бидэнэр) (инклюзивное значение, когда имеется в виду большое количество людей, как говорящих, так и слушающих и даже членов другого коллектива). Для 2-ого лица используются местоимения ты (ши) в единственном числе и вы, Вы (та, таанар, таанад) для множественного числа. Они указывают на лицо, к которому обращается говорящий, т.е. на собеседника (ты идёшь (ши ябанаш). При этом та (вы) может употребляться как местоимение в форме множественного числа 2-го лица (как говорилось выше), так и (как в русском языке) в качестве уважительного слова или формы вежливости в обращении либо к незнакомому человеку, либо к старшему по возрасту, то есть в значении Вы. В бурятском языке нет специальных местоимений 3-его лица. Их функцию обычно выполняют указательные местоимения энэ (этот, эта, это), тэрэ (тот, та, то) для единственного числа и эдэ (эти), тэдэ, 125 тэдэнэр (те) для множественного числа. Эти слова могут выполнять функции личных местоимений, поэтому их иногда называют личноуказательными. Подобное положение имеет достаточно серьёзные семантические основания. Личные местоимения 3-го лица существенно отличаются от своих коррелятов 1-го и 2-го лица тем, что обычно указывают на лицо или предмет, известные или названные ранее, в то время как местоимения 1-го и 2-го лица – на участников акта речи. Указательные местоимения становятся почти тождественными личным местоимениям, когда они благодаря аффиксации или условиям контекста приобретают значение лица, что бывает в трёх случаях: 1) когда указательные местоимения, как в единственном, так и во множественном числе принимают личные притяжательные частицы, например: Согто: Энэш өөрөө ойлгоно ёhотой… – Цогто: Он сам, должно быть, понимает… Жаргал: Бүргэдэй ерээ hаа, баhа тэдэмни ерэхэ юм бэзэ… Али, эдэш энэ ерэбэ гγ? Жаргал: Если Бургэд придёт, то они, наверно, опять заявятся… Да они вон, кажись, идут? (Н. Балдано); 2) употребляются во множественном числе, например: Тэдэнэр хаана ошооб? – Куда они ушли?; 3) стоят в косвенных падежах, например, Би тэрээниие хараагуйб – Я его не видел; Тэдээнhээ бэшэг ерээ – От них пришло письмо. В русском языке у местоимений 3-го лица следует различать два основных значения: 1) собственно личное, т.е. такое, когда местоимение называет лицо, отсутствующее в момент речевого акта, но на которое указывает участник речевого акта – говорящий; 2) собственно указательное (как указание на не-лицо). В бурятском языке также не все формы местоимений 3-го лица связаны с обозначением лица. Так, например, 126 местоимения тэрэ, тэдэ могут обозначать явления и предметы: Би тэрэ ном уншаагүйб (Я не читал (а) эту книгу). Единственное универсальное противопоставление личных местоимений — это лицо. Категория лица квалифицирует человека с точки зрения его роли в речевом акте. Так, местоимения я, мы, указывая на человека, одновременно характеризуют его как говорящего, местоимения ты, вы, указывая на человека, характеризуют его как слушателя. Местоимения он, она, они, указывая на человека, характеризуют его как неучастника речевого акта. Поскольку предметом речи могут быть не только люди, но и животные, а также неодушевленные предметы, то местоимения, указывающие на эти предметы (он, она, они, оно), тоже можно связать с категорией лица, отнеся их к 3-ему лицу, как это делается в традиционной грамматике, учитывающей сочетаемость данных местоимений с другими словами, которая такая же, как и у «настоящих» местоимений 3-его лица, указывающих на человека. На самом же деле, местоимения, указывающие на животных и неодушевленные предметы, не относятся к категории лица, а, наоборот, противопоставляются ей. В современной лингвистике не выработалось единого понимания категории лица. В научной литературе эта категория понимается неоднозначно: 1) «коммуникативное» понимание: лиц всего два в соответствии с двумя ролями участников элементарного коммуникативного акта — 1-е лицо (говорящий) и 2-е лицо (слушающий); так называемое 3-е лицо — не-лицо [Бенвенист 1974: 262]; 2) семантическое понимание (используется применительно к языкам, где есть именной класс людей или категория личности (разумности): лиц три - 1е, 2-е, а также 3-е — лицо человека, не являющегося ни говорящим, ни слушающим; не-люди, то есть неразумные существа и предметы, - это нелица [Охотина, Громова 1983: 36]; 127 3) «референциальное» понимание: лиц три - 1-е, 2-е, а также 3-е, охватывающее все референты, кроме говорящего и слушающего, независимо от личности (разумности, одушевленности и т.п.) [Падучева 1985:24]. Для некоторых ученых наиболее приемлемо референциальное понимание лица, так как оно в отличие от семантического является универсально приемлемым и в отличие от коммуникативного указывает на существенные сходства между местоимениями разных языков [Крылов, Падучева 1984: 209], другие же ученые признают только семантическое понимание данного термина [Федоровская 1977: 63]. В большей части языков существование универсальной трехличной системы и базовое сходство между тремя лицами (их предназначенность для классификации референтов) отображаются в сходстве формального выражения лиц местоимений. Однако существуют и значительные отличия 3го лица от 1-го и 2-го. Вслед за Э. Бенвенистом, Дж. Лайонз писал о фундаментальной неискоренимой разнице между этими двумя подклассами местоимений: «Термин «3-е лицо» определяется негативно по отношению к «первому лицу» и «второму лицу». Это различие делает формальный параллелизм между 1-2-м лицом и 3-м лицом неполным (например, часто бывает, что 3-е лицо выражается нулевыми маркерами в противоположность нулевым первому и второму). В некоторых языках формальная асимметрия между 3-им лицом, с одной стороны, и 1-м и 2-м - с другой, представлена отсутствием специальных средств маркирования 3-го лица. В частности, в качестве местоимений 3-го лица используются указательные местоимения. В таких случаях считается, что 3-е лицо, как и всегда, имеется, а отсутствуют лишь специальные местоимения 3-го лица [Крылов, Падучева 1984:210]. Такое явление наблюдается и в бурятском языке. Грамматическая категория числа является почти столь же универсальной категорией личных местоимений, как и лицо. В исследуемых нами русском и бурятском языках через все три лица проходит однотипная корреляция по числу (ед./мн.). 128 Таблица 3. Категория числа в русском и бурятском языках русский Я - мы Ты - вы Бурятский Би – бидэ, бидэнэр Ши - та, таанар, ОнОна - они Оно таанад Тэрэ, энэ – тэдэнэр, эдэ Как видно из таблицы, в обоих языках однотипная корреляция наблюдается в 1-м и 2-м лицах. Местоимения же 3-го лица референциально неоднородны, причем в бурятском языке местоимения тэрэ, энэ, тэдэнэр, эдэ являются лично-указательными, как и в русском языке. В местоимениях 1-го и 2-го лица категория числа представлена разными словами (я – мы, ты – вы). Категория числа в местоимениях 3-го лица представлена в грамматических формах одной и той же лексемы: он – они, она – они, оно – они. Местоимения я, ты, мы, вы, указывая на лицо, одновременно указывают и на количество лиц: я, ты – одно лицо, мы, вы – на много лиц. Местоимения он, она, они, оно, указывая на любой предмет, одновременно указывают и на его количество: он, она, оно – на один предмет, они – на много предметов. Как известно, грамматическая категория числа в личных местоимениях неоднократно привлекала внимание языковедов. Противоречивые суждения возникают по поводу квалификации местоимений мы, вы, они как форм множественного числа от я, ты, он. Сравним высказывания нескольких ученых. В. В. Виноградов писал: «Не менее индивидуальны приемы выражения категории числа у предметно-личных местоимений. Эти местоимения, в сущности, лишены форм числа. Я, ты не имеют множественного числа. Много я много ты — эти понятия не могут быть непосредственно выражены грамматическими средствами. Местоимения мы, вы имеют другие 129 значения. Мы (если это слово не относится к одному я) обозначает: я и еще кто-нибудь другой или другие. Так, еще Ф. И. Буслаев [Буслаев 1858:265], ссылаясь на Боппа, писал: «Я, собственно, не способно к принятию на себя множественного числа, ибо только одно я, и понятие мы содержит в себе не только меня, но и множество других неделимых различного рода» Говоря о категории числа у местоимений, И. Г. Милославский среди предметно-личных местоимений выделяет лексемы, не чуждые идее счета (он, она, оно) и чуждые идее счета (я, ты, мы, вы), считая, что «в настоящее время нет нужды доказывать, что мы не мн. ч. от я, а вы — мн. ч. от ты» [Милославский 1981: 81]. Сложность этого вопроса не уменьшилась в настоящее время. Объясняется это многосторонностью самого явления, его сложной природой, различными подходами к нему. «Нельзя говорить об идентичности категорий числа у местоимений и номинативных единиц, обладающих вещественным содержанием; необходимо учитывать специфику прономинации, - считает Сидоренко, - проще всего использовать традиционное доказательство: мы не представляет собой мн. ч. от я, а вы — от мы, так как мы не означает много я, а вы не означает много одинаковых ты. Но мы — это не «много я», но я и другие лица, объединенные в данном акте коммуникации какими-то общими обстоятельствами. При этом каждый из этих других также является лицом. Следовательно, каждый из них — также я, но в том случае, если он становится адресантом речи. Здесь можно говорить о том, что местоимение мы включает в себя указание на два и более лиц, в то время как прономинатив я передает с помощью отображения прономинального способа указание на одно говорящее лицо. В этом плане допустимо говорить о соотносительности единственного и множественного числа у местоимений я и мы и о специфике выражения категории числа (как, впрочем, и всех остальных категорий) у местоимений. Поэтому справедливыми представляются рассуждения следующего типа: «Любая форма множественного числа указывает не на многократное повторение 130 одного и того же предмета, а на множество однородных предметов. Форма столы своим отношением к обозначаемому не отличается от формы мы» [Сидоренко 1990:72]. Можно привести и другие высказывания известных исследователей, например: «Ошибочно думать, что местоимения я и ты не имеют множественного числа и что местоимения мы и вы не являются формами множественного числа от местоимения я и ты. На самом деле между инвариантным значением формы типа мои книги и значением местоимений мы или вы нет никакой разницы. Это убедительно показал В. Бланар. Дело в том, что форма мои книги сигнализирует расчлененность денотата на ряд разных предметов того же класса. Денотаты, обозначаемые формой мои книги, являются разными предметами, относящимися к классу книг... Денотаты, обозначающиеся местоимениями мы и вы, относятся к тому же классу денотатов, как и денотаты, обозначаемые местоимениями я и ты, то есть к классу лиц...» [Бланар 1971: 13]. Мнение М.А. Шелякина прямо противоположно этим двум точкам зрения: «Местоимения первого лица я (мы) противопоставлены по признаку невключения / включения (инклюзии) говорящего в группу лиц: мы указывает не на множественность говорящих, а на говорящего, который находится среди других лиц: мы = я+ты (вы), я+он (они), я+ты/вы+они (все), я+все такие, как я [Шелякин 1986: 14]. Бурятские ученые также считают, что категория множественности в личных местоимениях реализуется иначе, чем в именах существительных: «Местоимение 1-го лица мн.ч. бидэ (мы) своим значением не может выражать множество я по той простой причине, что многоликого я не существует, поэтому оно означает «я и ещё кто-нибудь другой (или другие)» [Грамматика бурятского языка, 1962: 151]. Современные местоимения 2-го лица мн.ч. таанар и таанад (вы) образованы не от местоимения ед. ч. ши (ты), а на базе местоимения та, в прошлом являвшегося тоже формой множественного числа и лишь недавно ставшего употребительным в 131 качестве вежливого обращения ко 2-му лицу. Кроме того, в бурятских местоимениях бидэ (мы), тэдэ (те) имеет место формант множественности дэ, который не употребляется с бурятскими существительными. Как видно, у исследователей местоимений нет единого мнения на формы множественного числа личных местоимений. О.А. Гулыга объясняет это таким образом: «Семантические толкования местоимений множественного числа основаны на следующем. В то время как личные местоимения единственного числа обязательно соотносятся с участниками речевого акта, местоимения множественного числа могут называть также людей, в нём не участвующих. Следовательно, толкование местоимений множественного числа должно состоять из двух частей – собственно дейктической, связанной с речевым актом, и факультативно дейктической» [Гулыга 1979: 6]. Таким образом, в лингвистике существует две точки зрения по поводу грамматической категории числа в личных местоимениях: 1) множественное число местоимений иначе соотносится с единственным, нежели, например, множественное и единственное число имен существительных; 2) категории числа у местоимений и номинативных единиц, идентичны друг другу. Очевидно, точка зрения В.В. Виноградова, М.А. Шелякина, Г.Д. Санжеева, Ц.Б. Цыдендамбаева и др., является более убедительной и следует придерживаться мнения, что личные местоимения 1-го и 2-го лица не изменяются по числам. Местоимения 3-го лица изменяются по числам только в одном значении: собственно указательном (когда речь идёт об указании на не-лицо или не-лица). В русском языке категория рода морфологически выражается только в личных местоимениях 3-его лица единственного числа в собственно указательном значении (он сказал, она сказала) т.е. неличном - при указании на не-лицо (оно шумело). Даже в собственно указательном значении она не 132 является словоизменительной, как и категория рода имён существительных. Личные местоимения 3-го лица только соотносятся с формой рода имён существительных. Формы рода этих местоимений зависят либо от пола лица, на которое указывает местоимение, либо от формы рода того существительного, которое замещается местоимением. В этом отношении родовые формы местоимений можно считать согласуемыми, как и родовые формы прилагательных, но только в пределах текста. Местоимения 1-го и 2го лица относятся к словам «общего рода» и выражают значения не морфологически, а синтаксически. Ярко выраженная тенденция местоимений 3-его лица проводить родовое противопоставление имеет своё объяснение. Местоимения 1-го и 2-го лица являются наиболее определенными элементами дейксиса, не нуждающимися в дальнейшей дифференциации. Местоимения 3-го лица обладают широким кругом возможных референтов, вследствие чего при их употреблении часто возникает опасность референциальной неоднозначности. Для устранения неоднозначности язык использует вспомогательные средства, которые, добавляя дополнительные характеристики называемому объекту, сокращают круг возможных референтов данного местоимения 3-го лица. Что же касается местоимений 3-го лица в бурятском языке, то они вообще не имеют категории рода, так как в бурятском языке нет специализированных средств выражения данной категории. Например: Тэрэ хубуун hургуулида ерэдэг. Тэрэ hайнаар hурана. - Этот мальчик приходит в школу. Он хорошо учится. Би тэрэ басагые hайнаар мэдэнэб. Тэрэ гоёхоноор хатарна. - Я хорошо знаю эту девочку. Она красиво танцует. Личные местоимения грамматической русского категорией и падежа. бурятского Падеж языков личных обладают местоимений указывает на роль говорящего, слушателя или косвенных участников речевой ситуации, по отношению к другим говорящим, слушающим или неучастникам коммуникативного акта. Эта роль – субъекта, объекта, 133 инструмента и т.д. Например, местоимение меня указывает на лицо в роли субъекта, т.е. косвенные падежи личных местоимений первого лица как бы передают отношение человека к окружающему его миру. В русском языке шесть падежей, в бурятском – семь. Отличие категории падежа личных местоимений от категории падежа существительных заключается не только в её формальной системе, но и в особенностях функционирования падежных форм, которые имеют определённые ограничения в своих значениях. Например, падежные формы личных местоимений не выражают временных, количественных значений, значения части целого и др. Говоря о специфике этой категории, П. Г. Стрелков указывает, что местоимения 3-го лица он, она, они, оно «не используют форму винительного падежа, совпадающего с родительным, как показатель неодушевленности, применяя эту форму местоимения равно и к личным и к предметным, к одушевленным и неодушевленным существительным: я видел его может одинаково обозначать и дом, и брата, и кота» [Стрелков 1950:39]. Действительно, личное местоимение третьего лица он (она, оно, они) в зависимости от ситуации соотносится с предметом (увидел его, то есть дом), с животным (увидел его, то есть кота), с лицом (увидел его, то есть брата). Это индивидуальное свойство личных местоимений 3-его лица он, она, оно, они. Бесспорная русском языке семантическая проявляется стабильность личных местоимений в в обязательной «обеспеченности» их соответствующими языковыми средствами на всех этапах развития нашего языка. Однако соотношение этих средств не всегда одинаково. В восточнославянском и старом русском языке почти для каждого падежного значения местоимения обладали значительными синонимическими средствами (азъ, язъ, я; тобе, тебе, ти и т. п.), которые были (хотя и в разной мере) нормальными для литературного языка тех эпох. Начавшееся еще в старорусский период устранение синонимических средств в кругу 134 личных местоимений особенно активизируется в новом русском языке, в результате чего современный русский литературный язык получает и совершенствует две достаточно единые и морфологически, и фонетически парадигмы: я, меня, мне, меня, мной, обо мне; ты, тебя, тебе, тебя, тобой, о тебе. В качестве отдельного слова выступает парадигма Вы, Вас, Вам. [Сидоренко 1990: 64]. Как видно, наиболее типичным признаком системы склонения личных местоимений в русском и бурятском (местоимения 1-го и 2-го лица) языках на современном этапе становится супплетивизм. Под супплетивизмом понимается выражение грамматического значения при помощи другой лексической морфемы. Это можно видеть из следующих парадигм склонения местоимений я (би) и ты (ши).Таблицы приведены по «Грамматике бурятского языка» (1962), учебнику Ц.Ц. Цыдыпова «Буряад хэлэнэй морфологи»(1988). Таблица 4. Склонение личных местоимений 1-го и 2-го в русском и бурятском языках Русский язык Бурятский язык Именительный я Именительный би (я) Родительный меня Родительный минии (мой) Дательный мне Дат.-местный намда (мне) Винительный меня Винительный намай, намайе (меня) Творительный мной, мною Орудный намаар (мною) Предложный обо мне Совместный намтай (со мной) Исходный намhаа (с меня, от меня) 135 Именительный ты Именительный ши (ты) Родительный тебя Родительный шинии (твой) Дательный тебе Дат.-местный шамда (тебе) Винительный тебя Винительный шамай, шамайе (тебя) Творительный тобой, Орудный шамаар (тобою) Совместный шамтай тобою Предложный тебе (с тобой) Исходный шамhаа (с тебя, от тебя) В приведенных парадигмах склонения у личных местоимений 1-го и 2-го лица, как русского, так и бурятского языков в разных падежах наблюдается несколько супплетивных основ. Так, в русском языке местоимение я имеет основы я, мн-, местоимение ты - ты, теб-( тоб-). В бурятском языке местоимение би (я) имеют ещё основы мин-, нам-, а местоимение ши (ты) – шин- и шам-. В бурятском языке личные местоимения множественного числа бидэ (мы) и та (вы) в косвенных падежах наращивают к своей основе добавочный согласный звук н, то есть получают вид: бидэнэй (наш), танай (Ваш) - род. п., бидэндэ (нам), танда (Вам) – дат.-местн. п. и т.д. Если они склоняются в форме множественного числа с показателем –нар, который не гармонирует с вокализмом основы, то падежные окончания принимают данный показатель (таа+нар, маа+нар). Как говорилось выше, к личным местоимениям могут присоединяться частицы личного притяжания –нь, -мни, -шни и др. Они, помимо того, что 136 конкретизируют обращение соответствующим отношению местоимениям доверительного отношения показателем по личного к лицу, стилистическую придают коннотацию (шимни, тамнай, битнай и т.д.). Наряду с притяжания падежные формы всех личных местоимений могут принимать показатель безличного притяжания в соответствии с фонетическими условиями. Например: Би (я) Бидэ (мы) Хам. П. миниингээ бидэнэйнгээ З. П. намдаа бидэндээ Ү. П. намайгаа Зб. П. намаараа бидэнээрээ Х. П. намтаяа бидэнтэеэ Р.П. намhаан бидэнhээн бидэнээ Употребленные в роли личных местоимений 3-го лица указательные местоимения тоже местоимений 3-го склоняются. лица. Приведём Местоимения 3-го парадигмы лица склонений единственного и множественного числа считаются лично-указательными, и, соответственно, склоняются, как указательные. Таблица 5. Склонение личных местоимений 3-го лица в бурятском языке Единственное число Именительный энэ (этот, эта, тэрэ это) Родительный Энээнэй, Винительный та, то) энэнэй Тэрээнэй, тэрэнэй «этого», «его» Дат.-местный (тот, «того», «его» Энээндэ «этому», Тэрээндэ «тому», «ему» «ему» Энээниие, Тэрээниие, энэниие «этого», тэрэниие «того», «его» «его» 137 Орудный Энээнээр, Тэрээнээр, энээгээр «этим», тэрээгээр «тем», «им» Совместный «им» Энээнтэй «с этим», «с ним» Исходный Тэрээнтэй «с тем», «с ним» Энээнhээ «от Тэрээнhээ этого», «от того», «от него». «от него». Множественное число Именительный Эдэ «эти» Родительный Эдэнэй, Тэдэ «те» эдээнэй Тэдэнэй, тэдээнэй «этих», «им» Дат.-местный Винительный Энэндэ, «тех», «их» энээндэ Тэдэндэ, тэдээндэ «этим», «им» «тем», «им» Эдэниие, Тэдэниие, эдээниие «этих», тэдээниие «тех», Орудный Совместный «их» «их» Эдээнээр, Тэдээнээр, эдээгээр тэдээгээр «теми», «этими», «ими» «ими» Эдээнтэй, Тэдээнтэй, эдээнтэй «с тэдээнтэй «с этими», «с ними» теми», «с ними» Исходный Эдэнhээ, эдээнhээ Тэдэнhээ, «от этих», «от тэдээнhээ них». «от тех», «от них». Падежные основы бурятских лично-указательных местоимений, как и основы собственно личных местоимений, могут принимать показатели 138 безличного и личного притяжания, например: тэдээнээрээ, энээнээр – безличное притяжание (показывает принадлежность того или иного предмета действующему лицу), тэдэмнай, тэрэшни – личное притяжание. Как видно, личные местоимения обладают особой словоизменительной характеристикой, отличающей их от других субстантивов. Речь идет о способе противопоставления в местоименных парадигмах немаркированного, прямого падежа и падежей косвенных. Это явление, вероятно, обусловлено тем, что именительный падеж личных местоимений служит не только для указания семантической и синтаксической роли местоименной лексемы в предложении, но и для называния объекта (участника речевой ситуации), находящегося в момент речи перед глазами собеседника. А косвенные падежи передают преимущественно семантическую и синтаксическую информацию. 2.4.2. Синтаксическая роль личных местоимений в русском и бурятском языках Одной из главных внутриструктурных функций частей речи является функция синтаксическая: часть речи обслуживает синтаксис, занимая в структуре предложения те или иные синтаксические позиции, а именно — способность входить в словосочетания, выступать в роли членов предложения, употребляться в конструкциях с уточнением, в роли обобщающих слов. Далее мы рассмотрим особенности синтаксического функционирования этой группы слов в русском и бурятском языках. Анализ существующей литературы по вопросам синтаксиса сопоставляемых языков показал, что в русском и бурятском языках есть много общего в принципах классификации предложений и словосочетаний, но в то же время наблюдаются и различия. Расхождения касаются самых различных сторон синтаксического строя данных языков. Синтаксис русского языка, являющийся объектом изучения в течение нескольких веков, подвергся более детальному исследованию, чем синтаксис бурятского языка, 139 научное исследование которого началось только в начале 19 века. Нужно отметить и тот факт, что многие вопросы, стоящие перед лингвистамиисследователями бурятского языка, изучались под влиянием русской грамматической школы. Это влияние наблюдается и в подходах бурятских ученых к проблемам синтаксиса бурятского языка, хотя специфика организации предложения в бурятском языке не позволяет «слепо» накладывать синтаксические модели русского языка на синтаксис бурятского. Анализ синтаксических особенностей личных местоимений логично начать с исследования их способности вступать в какие-либо отношения с другими компонентами словосочетаний, то есть с проблемы сочетаемости прономинативов. 2.4.2.1. Личные местоимения русского и бурятского языков в составе словосочетаний Под сочетаемостью понимают способность слова соединяться с другими словами в составе синтаксических словосочетания отношений. для Понятие выражения сочетаемости определенных в современной лингвистике тесно связано с понятиями валентности (Степанова, Филичева). Исследователи языка выделяют следующие типы сочетаемости (валентности): 1) активную и пассивную (в зависимости от того, в роли главного или зависимого компонента выступает анализируемое слово); 2) категориальную или индивидуальную (в зависимости от того, свойствен ли данный тип валентности всей части речи или отдельным её представителям); 3) однородную или неоднородную валентность и т. д.[Степанова 1967:14] Личные местоимения как в русском, так и в бурятском языке, в отличие от полнознаменательных слов, обладают ограниченной способностью выступать в качестве главного компонента словосочетания (то есть минимальной активной валентностью). Покажем эту особенность на примере имен существительных и личных местоимений, категориально соотносительных с ними, уделив основное внимание, исходя из целей и задач работы, личным местоимениям. 140 Сравнение сочетательных возможностей имен существительных и личных местоимений в русском и бурятском языках (см. таблицу №6) свидетельствует о довольно больших расхождениях между теми и другими в этом аспекте. Особенно ярко это выражается в бурятском языке. Их сочетаемость весьма ограничена. Как видно, личные местоимения исследуемых языков характеризуются значительно меньшей способностью иметь при себе определения и почти нулевой способностью выступать в роли зависимого определительного компонента в свободных словосочетаниях, чем имена существительные. Таблица 6. Сочетательные возможности личных местоимений и имен существительных русского и бурятского языков в сравнительном плане Личные местоимения русского языка 1. Обладают крайне ограниченной образовывать способностью сочетаться с словосочетания другими словами. прилагательными, составляют причастиями, Исключение качественные местоимениями. прилагательные. широкими с возможностями вступать в словосочетания с прилагательными, причастиями, местоимениями, Например, сочетании Имена существительные в русском и бурятском языках Обладают Личные местоимения бурятского языка Не могут грустный в в редких случаях — с я наречиями, напр.: рус. можно отметить яз. - дом — новый, категориальное значение строящийся, какой-то, конкретное говорящий, значение, именем грустный, вносимое прилагательным и разрядовое чей-нибудь, каждый; рубаха навыпуск и т. д.; бур. яз.: сэсэн хазаарта морин; хүн, 141 значение лица. Могут иметь при 2. Могут иметь при обособленные себе себе Могут иметь при себе обособленные обособленные определе- определения в препозиции определения только в ния в препозиции и постпозиции, напр.: Он, постпозиции, напр.: постпозиции. полный самых радужных Тэрэ, эрхим эгээл надежд, торопливо шагал hурагша, к остановке. он бидэнтэй открывающийся шагал с впечатлял. лучший Открывающийся ученик, ездил с нами. торопливо Вид, Полный ябалсажа ерээ.- Он, моста, самых радужных надежд, самый и с моста вид впечатлял. к остановке. 3. Могут в форме Р.п. стоять Не сочетаются только при непосредственно отглагольных именах значении действия, позиция с обычна в определяющим объекта существительным Такая существительных: план в дома, стакан воды. выраженного родительном падеже. существительным: Приглашение меня для в театр 2.4.2.2. Личные местоимения русского и бурятского языков в функции членов предложения 142 Личные местоимения в русском и бурятском языках в предложении в основном выступают в качестве подлежащего, дополнения, обстоятельства и именной части сказуемого. Так как синтаксическая функция личных местоимений русского языка достаточно подробно описана в научной литературе, мы остановимся на синтаксической функции личных местоимений бурятского языка. Рассмотрим бурятские личные местоимения 1-го и 2-го лица. В бурятском языке, как и в русском, личные местоимения 1-го и 2-го лица в именительном падеже употребляются в роли подлежащего: Би Арюуна бэшэб (Я не Арюна). Довольно часто при этом они сопровождаются особым разрядом служебных слов – показателями подлежащего, в роли которых используются частицы личного притяжания мни, шни, нь. В русском языке личные местоимения редко употребляются в позиции сказуемого, но иногда такое употребление возможно. Например: Батюшки! Родимые! Кто же он? – кричали бабы (Л.Толстой). Личные местоимения 1-го и 2-го лица бурятского языка, как и русского, могут употребляться в качестве именной части составного сказуемого. Например: Би – шам шэнги бэшэб (Я – не такой, как ты). Тэрэнэй тγрэлхид – таанад болонот (Его родители – это вы). При этом русские местоимения обычно не сопровождаются предикативной связкой (Кто ты?), а бурятские местоимения вообще не употребляются без неё. В первом предложении это связка бэшэб, во втором её показателем является – т. В предложениях такого типа сказуемым можно назвать то местоимение, которое стоит после местоимения-подлежащего, т.е. функцию сказуемого в таких предложениях можно определить не лексическим выражением, а порядком слов. Обычно сказуемое выражается глаголом и обычно стоит после подлежащего. В предложении типа: Я - не ты подлежащим является я, а сказуемым - личное местоимение ты с отрицательной частицей не. Следовательно, сказуемое в таких предложениях определяется с позиции занимаемого места в предложении. Более того, предложения такого типа 143 интересны еще и тем, что подлежащее и сказуемое в них взаимозаменяемы, т.е. если поменять местами я и ты (Ты - не я), то смысл предложения не изменится, изменится лишь синтаксическая функция личных местоимений. Если же поменять местами подлежащее и сказуемое в обычном двусоставном предложении, то смысл и синтаксическая функция слов не изменятся. Например: Я пошел домой. Домой я пошел. Формы косвенных падежей личных местоимений 1-го и 2-го лица обычно бывают дополнениями, обозначая объект, который подвергается действию или с которым прямо или косвенно связано действие. При этом используются следующие падежи: а) винительный падеж: Бидэ тэрэниие ходо hанадагабди (Мы его постоянно вспоминаем). Манай бүлэг шамайе ахалагшаар табяа. (Наша группа назначила тебя старостой). б) дательно-местный падеж: Буряад хэлэнэй багша манда дэбтэрнүүдые тараажа үгөө (Учитель бурятского языка раздал нам тетради). Эгэшэмни хэшээлээ хэхэдэм намда туhалаа (Сестра помогла мне сделать уроки). Ахын танда хэлэhэн юумэ бү мартагты, энэ тон шухала (То, что сказал вам брат, не забывайте, это очень важно). в) исходный падеж: Шамhаа бэшэг абаhаар hара болообди, харин харюу бэшэжэ шадаагүйбди (Месяц тому назад мы получили от тебя письмо, но не смогли ответить). г) орудный падеж: Минии аха тэдээнтэй документнүүдые эльгээгээ (Мой брат с ними отправил документы). д) совместный падеж: Мүнөөдэр намда сүлөө үгы, зүгөөр үглөөдэр би шамтай заатагүй ошохоб (Сегодня у меня нет свободного времени, но завтра я с тобой обязательно поеду). 1980 ондо тантай курсада hураhан Баатарые та hанана гүт? (Вы помните Батора, который учился с Вами на курсах в 1980 году?). 144 Как видно, личные местоимения по нормам бурятского языка всегда должны быть оформлены соответствующим падежом, поскольку местоимения как указательные слова, указывая на предметы, лица, явления, делают тем самым их известными говорящему и слушающему, иначе говоря, как бы конкретизируют их. Поэтому объект, обозначаемый местоимениями, всегда конкретен, определён, следовательно, по нормам бурятского языка слово, называющее этот объект или указывающее на него, должно быть оформлено соответствующим падежом. Например: Москвада (исходный падеж) Арюнын аха байдаг (В Москве (П.п.) живет брат Арюны). Арюна тэрээндэ (орудный падеж) ерээ (Арюна приехала к нему (Д. п.). Стол дээрэ ном (И.п) байгаа (На столе лежала книга). Би тэрээниие уншааб (Я её (В.п.) прочитал). Личные местоимения 1-го и 2-го лица множественного числа бурятского языка в форме орудного падежа могут быть обстоятельствами, дополнениями: Бидэ таанар хамгаалуулжа, амар hууhанаа мэдэнэбди – Мы знаем, что живем спокойно, потому что вы защищаете нас. Как в русском, так и в бурятском языках личные местоимения в предложении могут быть обстоятельством причины: Из-за меня он не пошел в школу.- Намhаа боложо тэрэ hургуули даа ошоогүй. Как и личные местоимения 3-го лица русского языка, личноуказательные бурятские местоимения 3-го лица энэ (этот, эта, это), тэрэ (тот та, то) употребляясь в качестве указания на предметы, могут стать субстантивами. В предложении они самостоятельно выступают в роли таких членов, как подлежащее, дополнение, обстоятельство и могут принимать различные падежные и притяжательные формы, например: Энэ – мини турэл нютаг (Это - моя родная сторона). Бидэ тэрээнтэй haяшаг улзаабди (Мы встречались с ним недавно). В бурятском языке лично-указательные местоимения 3-го лица в роли подлежащего чаще всего употребляются атрибутивно, выделяя предмет из массы однородных, например: Намда энэ ном үгыт (Дайте мне эту книгу). 145 Лично-указательные бурятские местоимения 3-го лица также могут выступать в предложении в сочетании с послелогом хоорондо в качестве обстоятельственных слов: Тэрээн хоорондо басаган ном уншана (В это время девочка читает книгу). Лично-указательные местоимения 3-го лица в бурятском языке в отличие местоимений 3-его лица русского языка не могут употребляться предикативно: Эжы, энэ хэн бэ? (Мама, кто это?). Таким образом, проанализировав фактический материал русского и бурятского языков, можно сделать вывод, что основные синтаксические особенности личных местоимений исследуемых языков в основном совпадают. Коротко охарактеризуем их: 1) Личные местоимения как русского, так и бурятского языков проявляют свои особенности, будучи компонентами свободных словосочетаний. Как правило, они не имеют при себе препозитивного определения. Это объясняется особенностью их семантики, а именно — особым местоименным способом отображения объективного мира. Постпозитивные прилагательные в сочетании с личными местоимениями создают своеобразные структуры, по объему информации напоминающие полнознаменательные слова, но в отличие от них состоящие из двух лексем. Местоимения в них выполняют роль создателей категориального значения, имя прилагательное добавляет определенное вещественное содержание, а сверх того присовокупляется «приглушенное» разрядовое значение прономинатива. Препозитивные прилагательные сочетаются с личными местоимениями, как правило, в языке художественной литературы. Этот приём характеризуется как черта индивидуально-поэтического стиля. 2) Личные местоимения обоих исследуемых языков выступают в роли разных членов предложения. Выступая в качестве членов предложения и обладая определенной синтаксической нагрузкой, они вступают в разного рода логические отношения с другими синтаксическими единицами: в отношении целого и части, рода и вида. Возникают логико-синтаксические категории 146 уточнения, обобщения. Прономинативы выступают в роли уточняемого, а не уточняющего компонента. 3) Синтаксический функциональный диапазон личных местоимений и знаменательных слов не всегда совпадает. Категориально соотносительные с ними имена существительные по количеству синтаксических функций значительно богаче соотносительных с ними личных местоимений. Они могут выполнять роль любого члена предложения, в том числе — определения, обстоятельства места, времени, образа действия, цели и т. д., что не свойственно перечисленным выше местоимениям. В то же время лексическое наполнение синтаксических моделей в том и другом случае коренным образом отличается. Семантика членов предложения, выраженных личными местоимениями, имеет свои особенности, связанные с их значением. Выводы по второй главе 1) На наш взгляд, следует признать мнение многих лингвистов, считающих, что личные местоимения обладают номинативной функцией. Приведем основные доводы: а) то, что словом я может воспользоваться только говорящий, еще раз подтверждает «субъективность» личных местоимений, но не свидетельствует об отсутствии в них лексического значения. Конечно, лексическое значение личных местоимений (и всех местоимений вообще) почти всегда является немотивированным и своеобразным по универсальности, но слова немотивированного значения в нашем языке обычны, а по универсальности местоимения перекликаются с такими универсальными неместоименными словами, как человек, ребенок, больной и т.п. б) личные местоимения, так же, как и существительные типа отец, противник и др. называют лица. Например, местоимение я называет говорящее лицо, лицо, характеризуемое по его отношению - по отношению к ситуации речи. Местоимения второго лица ты, вы называют любого 147 слушающего (адресата речи). Местоимения 3-го лица он, она, они, оно называют косвенных участников речевой ситуации. в) о номинативности говорит и «двойственная природа» личных местоимений: с одной стороны, в ментальном лексиконе человека данный разряд местоимений находится в состоянии «постоянной готовности» к смене референта, поскольку должен восприниматься адекватно каждый раз по-новому при каждой смене говорящего; с другой стороны, в том же самом ментальном лексиконе личные местоимения существуют в качестве постоянно закрепленной языковой единицы - закрепленной за самим индивидом. И именно эта, вторая, сторона двойственной природы личных местоимений заставляет признать за ним наличие не только дейктического, но и номинативного аспекта. Без номинативного аспекта личные местоимения не могли ли бы выступать в функции имени коммуникативной ситуации. г) наряду с собственно местоименным компонентом, наиболее полно выражающимся в основных функциях личных местоимений – дейксисе и анафоре, в семантику личных местоимений входят другие тематические компоненты, такие как: коммуникативное/некоммуникативное лицо (лица) единичность /множественность коммуникативных/ некоммуникативных лиц, индивидуальность, универсальность, предметность, одушевленность, род и др. д) кроме своих основных значений обозначение говорящего и слушающего лица, косвенных участников речевой ситуации), личные местоимения могут иметь и контекстуальные - единичные значения, созданные одной-единственной неповторимой ситуацией, и тем самым служить приёмом создания олицетворения, персонализации и др. Разнообразные семантические и экспрессивные оттенки, появляющиеся у личных местоимений в контексте, открывают неограниченные возможности использования их художниками слова. По богатству экспрессивных красок этот разряд занимает одно из первых мест среди всех местоимений. 148 2) Трудности в изучении семантики личных местоимений обусловлены синсемантической природой данного разряда местоимений, тем, что отнесенность к говорящему у личных местоимений строится на категории дейктичности. Разграничивают две взаимосвязанные функции личных местоимений: дейктическую, указание относительно субъекта речи (т.е. субъективный дейксис) и анафорическую, устанавливающую коферентные связи между частями целого высказывания (т.е. внутриструктурный дейксис). 3) Проведенный анализ особенностей грамматических категорий личных местоимений русского и бурятского языков позволяет сделать следующие выводы: Сопоставляемые языки обнаруживают много общего в грамматической системе личных местоимений, а именно: а) данный разряд местоимений является основным выразителем категории лица в исследуемых языках; б) неизменяемость по числам (я, ты, он) русских личных местоимений, характерна и для бурятских местоимений (би, ши, тэрэ). Местоимения 3-го лица в русском языке изменяются по числам только в одном значении: собственно указательном (когда речь идёт об указании на не-лицо или нелица); в) супплетивизм местоименных парадигм личных местоимений 1-го и 2го лица (я-мн, би- мин-, нам- ) также присущ личным местоимениям обоих языков. Среди различий, имеющихся в сопоставляемых языках, можно выделить следующие: а) в русском языке родовые формы отсутствуют только у личных местоимений 1-ого и 2-ого лица (я, ты, мы, вы), в бурятском языке у личных местоимений (би, ши, тэрэ, и т.д.)1-ого, 2-ого, 3-его лица. Это объясняется тем, что в роли личных местоимений 3-го лица единственного и множественного числа в бурятском языке используются 149 указательные местоимения. Личные местоимения 3-его лица единственного числа в русском языке обладают категорией рода (хотя определение рода здесь является чисто морфологическим признаком), в бурятском языке отнесенность местоимения к тому или иному роду (полу) можно определить только при наличии контекста (по лексическому признаку), так как в бурятском языке категория рода вообще отсутствует. б) в русском языке личные местоимения склоняются по шести падежам, в бурятском языке – по семи. Бурятское личное местоимение в родительном падеже может квалифицироваться как притяжательное местоимение. в) в русском языке супплетивные формы образуются у всех личных местоимений (в том числе и у местоимений 3-го лица (он - ему, она - ей), в бурятском языке данное явление отсутствует у лично-указательных местоимений 3-го лица (тэрэ - тэрээнэй, энэ - энээнэй). 150 Заключение Семантико-функциональный анализ местоимений в целом, и личных местоимений русского и бурятского языков в частности, свидетельствует о наличии типологических сходств и различий в семантике, системе функционирования и грамматических свойствах данного разряда местоимений. Сформулируем в общем виде его основные результаты: 1) История изучения местоимений в русском языкознании была, по существу, историей вопроса о частеречном статусе местоимений. Традиционно, со времен античных грамматик, местоимения признавались самостоятельной частью речи. В начале ХIХ века исследователи местоимений перестали признавать их самостоятельность. Ученые, на первый план выдвигавшие семантику частей речи, считали, что у местоимений нет постоянного лексического значения, и на этом основании не выделяли их, другие, видя грамматическую разрозненность местоимений, также распределяли местоимения по разным частям речи. Современными исследователями рассматриваются три основные точки зрения по данной проблеме: а) местоимения выделяются в самостоятельную часть речи (О.В. распределяются по Селиверстова, классам Е.Н.Сидоренко, других З.К.Тарланов), знаменательных частей б) речи (В.А.Белошапкова, И.Г. Милославский), в) в самостоятельную часть речи можно выделить только предметно-личные местоимения (В.В. Виноградов). В бурятском языкознании распространены следующие точки зрения на местоимения: 1) к местоименным словам относятся только такие, которые соотносятся с именными частями речи; 2) местоимения в свой состав включают любое указательное слово (в том числе глагольное или наречное); 3) местоимения являются указательным обобщением всей системы знаменательных частей речи; 4) местоимения – это самостоятельная часть речи. Как видно, бурятские учёные-лингвисты придерживаются русской грамматической традиции при определении частеречного статуса 151 местоимений – местоимения в бурятском языке считаются самостоятельной частью речи. Вопрос лишь в том, куда отнести их – к именным частям речи или выделить в отдельную часть речи, так как в бурятском языке местоимения могут указывать и на действия. Местоимения можно считать самостоятельной знаменательной частью речи на том основании, что данные слова обладают общим категориальным значением, а согласно высказыванию Г.А. Золотовой «в одну часть речи должны быть отнесены все изосемические единицы, соответствующие общему категориальному значению» [Золотова 2004: 44]. На наш взгляд, общее категориальное значение местоимений раскрывается «в активном состоянии», в процессе речевого употребления: личные местоимения в коммуникативном акте так или иначе выражают категорию лица, отражают ситуацию речи — отношение между собеседниками. Вопросительные местоимения являются синтаксическими выразителями вопросительности. Отрицательные являются одним из средств передачи категории отрицания и т.д. Ещё в ХIХ веке А.А. Потебня отмечал, что местоимения могут иметь вещественное значение, в начале ХХ века А.М. Пешковский указывал на связь значения местоимения с речевой ситуацией. Но эти отдельные замечания практически так и не получили дальнейшего широкого развития в русском языкознании. В своем исследовании мы развиваем эти положения и вопрос о частеречном статусе местоимений решаем именно с этих позиций, т.е., мы считаем, что участие местоимений в речемыслительных операциях позволяет данной части речи семантики, а согласно приобретать номинативный характер современным когнитивно-семантическому и функциональному подходам к выделению частей речи (т.е. ориентируясь на план содержания, а не на план выражения (как это происходит при формально-грамматическом подходе), номинативный характер семантики местоимений также предполагает их отнесенность к самостоятельным знаменательным частям речи. 152 2). Местоименные слова образуют систему слов означающих и именно в этом качестве противопоставлены всем другим словам – именующим, связующим и квалифицирующим. Местоимения являются вершиной смысловой иерархии: представляют собою концентрацию абстрактных языковых значений: бытие и небытие, пространство и время, определенность и неопределенность, предельность и непредельность, одушевленность и неодушевленность, субъектность и бессубъектность и т.д. Тем самым местоимения признаются классом слов, имеющих собственную номинацию. Наибольшую номинативную нагрузку несут личные местоимения. Это положение основывается на дуалистической природе данного разряда местоимений как языковых знаков: с одной стороны, в ментальном лексиконе человека они находятся в состоянии «постоянной готовности» к смене референта; с другой стороны, в том же самом ментальном лексиконе они существуют в качестве постоянно закрепленных языковых единиц постоянно закрепленных за самим индивидом. Индивидуализированные знаки (постоянно закрепленные за самим индивидом), способны мгновенно в ситуации речи быть адекватно воспринятыми при использовании их другими лицами - потому что носителю языка известно их дейктически генерализованное значение (обозначение субъектов речи). И именно эта, вторая, сторона двойственной природы личных местоимений заставляет признать за ними наличие не только дейктического, но и номинативного аспекта. 3) Cемантика личных местоимений в русском и бурятском языках не ограничивается собственно дейктическим компонентом, а имеет ряд дополнительных смыслов - коммуникативное/некоммуникативное лицо (лица), единичность/множественность коммуникативных/ некоммуникативных лиц индивидуальность, универсальность, предметность, одушевленность. В ходе научного исследования было выявлены различия в семантике русских и бурятских дейктических местоимений, выражающиеся в том, что с 153 помощью бурятских местоимений могут быть выражены дифференцированные оттенки называния, значения нескольких местоимений русского языка могут передаваться одним бурятским местоимением, и, наоборот: значение одного русского местоимения может передаваться несколькими местоимениями бурятского языка. 4) Анализ функциональных особенностей личных местоимений русского и бурятского языков позволяет говорить о том, что антропоцентрический характер языка не может не наложить отпечатка на собственно языковые элементы, на всю его структурную организацию. Противопоставление и тесное взаимодействие в языке «социально-объективного и индивидуальносубъективного» раскрывается и поддерживается, прежде всего, наличием в любом языке микросистемы личных местоимений, которая имеет своей основной функцией организацию всех составляющих речевого акта; личные местоимения фиксируют, идентифицируя, тождество референтов в разных частях целого (единого) высказывания. Поэтому дейктическая функция является основной для личных местоимений исследуемых языков. Анафорическая функция личных местоимений опирается на дейктическую и в существенных отношениях копирует её, так как также подчинена большому количеству прагматических ограничений (нахождению объекта в общем поле зрения говорящих, в центре внимания и т.д.) и её можно назвать внутриструктурным дейксисом. Характер функционирования русских и бурятских личных местоимений неодинаков: различны средства выражения референтного и нереферентного употребления личных местоимений в русском и бурятском языках в силу их типологически структурной неоднородности. 5) Краткий анализ морфологических особенностей личных местоимений и категориально соотносительных с ними частей речи показал, что у личных местоимений и соответствующих им полнознаменательных слов с точки зрения их оснащенности морфологическими категориями имеется много общего, но вместе с тем существуют и специфические особенности, 154 характерные только для личных местоимений и вытекающие из особенностей их семантики, что ещё раз доказывает самостоятельность данной части речи. К таким особенностям относятся различия в категории рода и числа у местоимений и категориально соотносительных с ними имен существительных, неодушевленности особенности в системе реализации личных одушевленности- местоимений, супплетивизм местоименных парадигм. Отличия личных местоимений от категориально соотносительных с ними частей речи обусловлены в русском и бурятском языках не только морфологическими, но и синтаксическими функциями. Личные местоимения по количеству синтаксических функций значительно беднее категориально соотносительных с ними имен существительных, различается и лексическое наполнение синтаксических моделей личных местоимений и имён существительных - семантика членов предложения, выраженных данным разрядом местоимений, имеет свои особенности, связанные с их значением. 155 Библиографический список 1. Аванесов 1945. Аванесов Р.И.Сидоров В.И. Очерк грамматики русского литературного языка. – М.: Г.У – П.И Наркомпроса РСФСР, 1945.-236с. 2. Аксаков Аксаков К.С. Опыт русской грамматики.- Полн. собрание сочинений, т.2, ч.1. – М., 1880.-176с. 3. Актуализация предложения: В 2 т. Том 1: Категории и механизмы / Отв. Ред. А.В. Зеленщиков. - СПб. Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1997. - 236с. 4. Алферов 2001. Алферов А.В. Интеракциональный дейксис. - Пятигорск, 2001.-296с. 5. Амоголонов 1958. Амоголонов Д.Д. Современный бурятский язык.- УланУдэ: Бурятское книжное издательство, 1958. – 337с. 6. Апресян 1986. Апресян Ю.Д. Некоторые соображения о дейксисе и связи с понятием наивной модели мира. // Teorija tekstu. Warszawa: Ossolineum, 1986. С.83-98 7. Арутюнова 1976. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. Логикосемантические проблемы: Изд-во «Наука». - М., 1976. - 382с. 8. Арутюнова 1981. Арутюнова Н.Д Фактор адресата. Изв-я АН СССР, сер. лит. и языка, т.40, № 4, 1981,С. 356-357 9. Арутюнова 1982. Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции // Новое в зарубежной лингвистике. Логика и лингвистика (проблемы референции): Сб. науч. тр. (ред. Н.Д. Арутюнова). - М.,1982. - С.5-41. 10. Арутюнова 1988. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. - М., 1988. -341с. 11 .Афанасьева 1989. Афанасьева О.Д. Коммуникативная недостаточность высказываний, содержащих ситуативный дейксис // Вестник ЛГУ, 1989. Вып.З.-С.93-96. 12. Ахманова 1972. Ахманова А.С. Словарь лингвистических терминов.- М., «Советская энциклопедия», 1972 -608 с. 156 13. Аюуш 1995 Аюуш Т.Б. Сопоставительно-типологическое исследование местоимений монгольского и русского языков: дис. …канд. филол.. наук: Улан-Удэ, 1995.-179с. 14. Аюуш 1998. Аюуш Т.Б. Местоимения в монгольском и русском языках. – Улан-Удэ: БГУ, 1998.-130с. 15. Бабушкин 2004.Бабушкин С.М. Толи. Бурятско-русский словарь. – УланУдэ: БГУ, 2004. – 566с. 16. Балли 1955. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка.- М., Изд-во иностр. лит., 1955. – 416 с. 17. Белогорцев 1972. Белогорцев М. Д. К вопросу о дейксисе. // Язык и метод: Сб. ст. по вопросам языкознания и методики обучения иностранным языкам / ред. М.Г. Азарова. - Куйбышев, 1972. - 83с. 18. Белошапкова 1997. Белошапкова В.А. Современный русский язык: учеб. для филол. спец. высш. завед.- 3-е изд., испр. и доп. - М.: Азбуковник, 1997.248с. 19.Бенвенист 1974. Бенвенист Э. О природе местоимений // Общая лингвистика. - М., Прогресс, 1974. – 285с. 20. Бертагаев 1961. Бертагаев Т.А. О морфологическом строе бурятского языка.- М.: 1961.- 29с. 21. Бланар 1971. Бланар В. О внутренне обусловленных семантических изменениях// Вопросы языкознания. 1971. № 1. С. 3-13. 22. Блумфилд 1968. Блумфилд Л. Язык. – М.: Прогресс,1968 – 607 с. 23. Бобровников 1935. Бобровников Александр. Грамматика монгольского языка.- Спб, 1935.-128с. 24. Бобровников 1849. Бобровников Алексей. Грамматика монгольскокалмыцкого языка.- Казань, 1849.-403с. 25. Богородицкий 1935. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. Изд. 5-е.- М.-Л.: Соцэкгиз, 1935.-354с. 26. Бодуэн дэ Куртенэ 1963. Бодуэн дэ Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 2. – М., 1963.-390с. 157 27. Большова 1974. Большова Ю. В. О синсемантичности местоимений // Проблемы семантики. – М., Наука, 1974.-383с. 28. Бондарко 1992. Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность (Неопределенность)- СПб.: Рос. АН. Ин-т линг. исслед., Наука, 1992.-376с. 29. Бондарко 1996. Бондарко А.В. Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. - СПб., 1996. -219с. 30 Бондарко 2002. Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики: на материале русского языка. - М.: Языки славянской культуры, 2002.-736с. 31 Бубрих 1946. Бубрих Д.В. Вестник Академии наук СССР, М., 1946.- №4. 32. Будагов 1974. Будагов Р.А.Человек и его язык. - М.: МГУ, 1974.- 123с. 33. Будагов 1965. Будагов Р.А. Введение в науку о языке.- М.: Просвещение, 1965. - 300с. 34. Будаев 1972. Будаев Ц.Б., Бураев И.Д. Бурятский язык / Научно-популярный очерк.- Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1972.-40с. 35. Булыгина 1992. Булыгина Т. В. О границах и содержании прагматики // Изв. АН СССР. Сер. Лит. И яз. – Т.4. – 1981. - №4. – С. 333-342. 36. Бурлакова 1985. Бурлакова В.В. Дейксис в контексте // Вопросы английской текстологии.- Л., 1985.- Вып. 2,- С. 42-48. 37.Бурлакова 1988. Бурлакова В.В. Дейксис // Спорные вопросы английской грамматики / Отв. ред. В.В. Бурлакова. - Л., 1988. - С. 74-88. 38. Бурятско-русский словарь (сост. Черемисов К.М.). – М.: Советская энциклопедия, 1973.-804с. 39. Буслаев 1958 Буслаев Ф.И. Опыт исторической грамматики русского языка. Ч.2 М., 1958.-511с. 40. Буслаев 2006. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. Синтаксис - изд. 7-е, М., 2006.-110с. 158 41. Бухаева 2002. Бухаева О.Д. Морфология (именные части речи). - УланУдэ: изд-во БГУ, 2002.- 93с. 42. Бюлер 2001. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 2001.-528с. 43. Вейнрейх 1970. Вейнрейх У. О семантической структуре языка // Новое в лингвистике. Вып. 5. М., 1970. С. 163 – 249. 44. Ветров 1973. Ветров А.А. Методологические проблемы современной лингвистики. – М., 1973.- 96с. 45. Виноградов 1975. Виноградов В.В. Исследования по русской грамматике. М., 1975.-559с. 46. Виноградов 1972. Виноградов В.В. Русский язык: (грамматическое учение о слове). – М.: Высш. шк.,1972.- 614с. 47. Винокур 1993. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993. - 172с. 48. Волков 1983. Волков Н.Н. Семантика личных местоимений. Сб. науч. тр. Ташкентского ун-та. – Ташкент, 1983. 49. Вольф 1974. Вольф Е.М. Грамматика и семантика местоимений.- М.: Наука, 1974.-222с. 50. Востоков 1851. Востоков А.Х. Русская грамматика.- СПб., 1851.- 411с. 51. Всеволодова 2000. Всеволодова М.В. Теория функционально- коммуникативного синтаксиса: Фрагмент прикладной (педагогической) модели языка. - М.: Изд-во МГУ, 2000.- 502с. 52. Выготский 1982. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т.1 Под ред. А.Р. Лурии, М.Г. Ярошевского. М., 1982-1984.- 482с. 53. Гак 1972. Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. – М.: Просвещение,1972. -288с. 54. Галкина-Федорук 2009. Галкина-Федорук Е.М., Горшкова К.В., Шанский И.М. Современный русский язык.- М.: 2009.-408с. 159 55. Галсан 1975. Галсан С. Сопоставительная грамматика русского и монгольского языков / Фонетика и морфология.- Улан-Батор - Москва, 1975.182с. 56. Голуб 2004 Голуб И.Б. Стилистика русского языка. М.: Айрис-Пресс, 2004.- 448с. 57. Грамматика бурятского языка. Фонетика и морфология.- М.: Изд-во восточной литературы, 1962.-340с. 58. Грамматика русского языка. М., 1953. – Т. 1. – 720с. 59. Грамматика современного русского литературного языка.- М.: Наука, 1970.- С. 304-315. 60. Греч 1840. Греч Н.И. Чтения о русском языке. Ч.1. – СПб., 1840. – 292с. 61. Гулыга 1979. Гулыга О.А. К описанию значений личных местоимений множественного числа // Сборник научных трудов МГПИИЯ им. Тореза, 1979.- с.23 62. Давыдов 1853. Давыдов А.А. Опыт общеcравнительной грамматики русского языка. Изд. 2-е.- СПб.: 1853.-507с. 63. Дарбеева 1978. Дарбеева А.А. Влияние двуязычия на развитие изолированного диалекта (на материале монгольских языков).- М., Наука, 1978 -210с. 64. Демьянков 1983. Демьянков В.З. Аргументирующий дискурс в общении: (По материалам зарубежной лингвистики) // Речевое общение: Проблемы и перспективы. М.: ИНИОН, 1983. С.114-131. 65. Доброва 2005. Доброва Г.Р. Онтогенез персонального дейксиса: личные местоимения и термины родства: автореф. дисс. … канд. филол. наук. – М., 2005. – 24 c. 66. Доржиев 2002. Доржиев Д.Д., Мүнөөнэй буряад хэлэн: Морфетикэ. – Улан-Удэ: Белиг, 2002.- 212с. 67. Евтюхин 1982. Евтюхин В.Б. Проблемы интерпретации местоименных слов (о дейксисе личных местоимений). – Л.: ЛГУ, 1982. 160 68. Егодурова 1997. О сопоставительных исследованиях языков в Бурятии/ Егодурова В.М.// Исследования по бурятской филологии. Сб. ст., Улан-Удэ, БГУ, 1997. – С. 138-140. 69. Есперсен 1958. Есперсен. О. Философия грамматики. М.: Изд-во ин. Литры, 1958. – 400с. 70.Зализняк 2000. Зализняк А. А., Шмелев А.Д. Введение в русскую аспектологию. - М.: Яз-и рус. к-ры, 2000. - 226с. 71. Зарецкий 1940. Зарецкий А.И. О местоимении.- РЯШ, 1940.- № 6. – С. 1624. 72. Золотова 2004. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка.- М., 2004.-544с. 73. Иванов 1958. Иванов В.В. Типология и сравнительно-историческое языкознание.- Вопросы языкознания, 1958.- № 5. 74. Иванов 2003. Иванов Л.Ю. Текст научной дискуссии: Дейксис и оценка.М.: НИП «2Р», 2003- 208с. 75. Ильенко 1956. Ильенко С. Г. Вопросы теории сложноподчиненного предложения в современном русском языке: Автореф. дис. … доктора филол. наук. — Л.: Ленингр. гос. пед. ин-т, 1964. — 37 с. 76. Кастрен Кастрен М.А. Опыт бурятской грамматики.- М.,1936 77. Кацнельсон 1972. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. – Л.: Наука, 1972. - 216с. 78. Кибрик 1983. Кибрик А.А. Об анафоре, дейксисе и их соотношении //Разработка и применение лингвистических процессоров / Ред. А.С. Нариньяни. - Новосибирск, 1983. - С. 107 - 128. 79. Ковалевский 1835. Ковалевский О.М. Краткая грамматика монгольского книжного языка.- Казань, 1835.-197с. 80. Краткая русская грамматика. Авторы В.Н. Белоусов, И.И. Ковтунова, И.Н. Кручинина (под ред. Н.Ю. Шведовой, В.В. Лопатина) изд. 2-е, М.: РАН, Институт рус. яз. им. В.В. Виноградова, 2002.-726с. 161 81. Крылов 1984. Крылов С.А. К типологии дейктических систем // Лингвистические исследования. Типология, Диалектология, Этимология, Компаративистика.- М.: 1984.- Ч. I.- С. 138-148. 82. Крылов 1989. Крылов С.А. О семантике местоименных слов и выражений. // Русские местоимения: семантика и грамматика. Сб. науч. тр., Владимир: ВГПИ 1989. -147с. 83. Кубрякова 1997. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М.: РАН, 1997.- 330с. 84. Лайонз 1978. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику / пер. В.А. Звегинцева. - М.,1978.- 543с. 85. Лебедева 1991. Лебедева Л.Б. Референциальные критерии в типологии высказываний // Вопросы языкознания. -1991. - №6. - С. 51-63. 85. Левицкий 1985. Левицкий Ю.А., Шамова Г.А. Указатели ситуации: Местоимения (учебное пособие). - Пермь, 1985. - 72с. 86. Левковская 1965. Левковская К.А. Теория слова, принципы ее построения, аспекты изучения лексического материала. М., 1962.-296с. 87. Лингвистическая типология. /Под ред. Солнцева В.М., Вардуль И.Ф. -М., Наука 1985. – 211с. 88. Лингвистический энциклопедический словарь/ Гл. ред. В.Н. Ярцева, - М.: Советская энциклопедия, 1990.- С. 294-296. 89. Линский 1982. Линский Л. Референция и референты // Новое в зарубежной лингвистике,- Вып.№ 13: Логика и лингвистика. Проблемы референции / Ред. Н.Д. Арутюнова. - М., 1982. - С. 161-178. 90. Ломоносов 1855. Ломоносов М.В. Грамматика русского языка.- СПб.: 1855.-156с. 91. Лопатин 1989. Лопатин В.В., Милославский И.Г., Шелякин М.А. Современный русский язык. Теоретический курс.- М.: 1989.- с.51-84. 92. Майтинская 1969. Майтинская К.Е. Местоимения в языках разных систем.- М.: Наука, 1969.-307с. 162 93. Майтинская 1966. Майтинская К.Е. К происхождению местоименных слов в языках разных систем.- М., // Вопр. языкознания. 1966. № 1 94. Майтинская 1974. Майтинская К.Е. Местоимения и универсалии // Универсалии и типологические исследования.- М.: Наука, 1974.- С. 92-103. 95. Маловицкий 1975. Маловицкий Л.Я. О стилистической роли местоимений, Л.: ЛГПИ, 1975 -159с. 96. Мещанинов 1978. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи.- Л.: Наука, 1978. -388с. 97. Мигирин 1973. Мигирин В.Н. Язык как система категорий отображения. Кишинев: Штиинца, 1973. – 240с. 98. Мигирин 1978. Мигирин В.Н. Гносеологические проблемы знаковой теорииязыка, фонологии и грамматики. – Кишинев: Штиинца, 1978. – 138с. 99. Милославский 1981. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка.- М.: Просвещение, 1981.-254с. 100. Мисайлова компонентов 2005. речевой Мисайлова ситуации Т.И. и Дейксис денотативного как актуализация содержания в повествовательном и описательном художественных текстах: Автореф. дис. на соискание степени канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2005.-23с. 101. Наделяев 1988. Наделяев В.И. Современный монгольский язык / Морфология.- Новосибирск: Наука, 1988.- С. 101-107. 102. Намжилон 1993. Намжилон Л.Н. Оюун тулюур. Учебник для ускоренного обучения бурятскому языку. – Улан-Удэ, 1993.- 150с. 103. Никитина Никитина С.Е. Никитина С.Е. Тезаурус по теоретической и прикладной лингвистике. М.: Наука, 1978. - 375 с. 104. Орлов 1978. Орлов А. Грамматика монголо-бурятского разговорного языка.- Казань, 1978.-31с. 105. Откупщикова 1977. Откупщикова М.И. О месте местоимений в системе частей речи русского языка // Проблемы развития языка.- Саратов, 1977. С. 163-174. 163 106. Откупщикова 1978. Откупщикова М.И. Замещение предикатов посредством местоименных слов" особого типа // лингвистические проблемы функционального моделирования речевой деятельности.- Л.: ЛГУ, 1978.Вып. 3. 107. Павский 1850. Павский Г.П. Филологические наблюдения над составом русского языка, рассуждение 2, отд.2 «Об именах прилагательных, числительных и местоимениях». – СПб,: 1850.-335с. 108. Падучева 1984. общетеоретические и деятельность в Падучева Е.В., прагматические Крылов С.А. Дейксис: аспекты // Языковая аспекте лингвистической прагматики. – М.: 1984. - С.24- 73. 109. Падучева 1985. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. - М.: Наука, 1985. -271с. 110. Падучева 1993. Падучева Е.В. Говорящий как наблюдатель: об одной возможности применения лингвистики в поэтике // Изв. РАН. Сер. лит и яз. 1993. Т.52. -№3. - С. 33- 44. 111. Падучева 1996. Падучева Е.В. Семантические исследования (семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива) - М.: Языки русской культуры, 1996. - 464с. 112. Падучева 2000. Падучева Е.В. Пространство в обличии времени и наоборот (к типологии метонимических переносов) // Логический анализ языка.: Языки пространств / Отв.ред.: Н.Д. Арутюнова, И.Б.Левонтина. М.: 2000.- С.239- 252. 113. Панов 1966. Панов М.В. Русский язык / М.В. Панов//Языки народов СССР – М.: Наука,1966. – Т.1. – 113с. 114.Петрова 1995. Петрова Н.А. Личные местоимения в коммуникативном аспекте: Авт. дис. ...канд. филол. н. - Череповец, 1995 -24с.. 115. Петрова 1989. Петрова О.В. Местоимения в системе функционально-семантических классов слов.- Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1989.-156с. 164 116. Петрова 1982. О контекстном значении местоимений/ Петрова О.В. // Функционирование языковых единиц в контексте. – Сб. ст., Воронеж, 1982, с.114-118. 117. Петерсон 1955. Петерсон М.Н. Современный русский язык.- М., 1955.77с. 118. Пешковский 2001. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении.8-е изд., дон. - М.: Яз-и слав, к-ры, 2001. -544с. 119. Пирс 2001. Пирс Ч. С. Логические основания теории знаков - СПб.: Алтея, 2001.- 221с. 120. Плугнян 2000. Языки мира. Типология. Уралистика. / Сост. Плугнян В., Урманчиева А.- М.: Индрик – 2002. – 720с. 121. Поппе 1938. Поппе Н.Н. Грамматика бурят-монгольского языка.- М.-Л., Изд-во АН СССР, 1938.-268с. 122. Поппе 1940. Поппе Н.Н. О частях речи в монгольском языке // Советское востоковедение.- ИВ АН СССР.- М.-Л.: 1940.- Т. I. 123. Поспелов 1990. Поспелов Н.С. Мысли о русской грамматике. - М., 1990. - С. 25-36. 124. Постовалова 1988. Роль человеческого фактора в языке: Языки и картина мира / Б.А. Серебренников [и др.]; под ред. Серебреникова. – М.: Наука, 1988. – 212с. 125. Потебня 1977. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике: в 4 т..Том 1-2.- Вып. 1.- М.: Просвещение, 1977. -224с. 126. Потебня 1984. Потебня А.А. Из лекций по теории словесности – Харьков, 1984. 127. Пупынин 1992. Пупынин Ю.А. Безличный предикат и субъектнообъектные отношения в русском языке // Вопросы языкознания. 1992, № 1.С. 48-63 128. Рассадин 1989. Рассадин В.И. Лексико-грамматическое исследование бурятского языка.- Улан-Удэ, 1989.-101c. 165 129. Рассадин 1991. Рассадин В.И. Местоимения в монгольских языках / Вопросы грамматики монгольских языков. – Новосибирск, 1991.- С. 89-99 130. Реформатский 1979. Реформатский А.А. Очерки по фонологии, морфонологии и морфологии. – М.: Наука, 1979.-102с. 131. Розенталь 2003. Современный русский литературный язык / Под. ред. Розенталя Д.Э.- М., 2003.- 444с. 1905. Руднев А.Д. Лекции по грамматике монгольского 132. Руднев письменного языка. – М., 1905.-95с. 133. Русская грамматика: в 2 т.- М.: Наука,1980.- Т.1. – 783с. 134. Русская разговорная речь. - М.,1973.-398с. 135. Сажинов 1984. Сажинов М.С. Сопоставительная грамматика русского и бурятского языков (Морфология).–Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1984.- 44с. 136. Салимова 2001. Салимова Д.А. Части речи в разноструктурных языках: системно-функциональный подход: дис. …докт. филол наук: Елабуга: 2001.379с. 137. Самойленко 1959. Самойленко С.Ф. Из истории восточнославянских местоимений: Автореф. дис. … докт. филол. наук. – Л., 1959. – 46с. 138. Санжеев 1941. Санжеев Г.Д. Грамматика бурят-монгольского языка. – М., 1941.-188с. 139. Санжеев 1959. Санжеев Г.Д. Современный монгольский язык. – М., 1959.-103с. 140. Санжеев 1964. Санжеев Г.Д. Старописьменный монгольский язык. – М., 1964.-91с. 141. Селивёрстова 1988. Селивёрстова О.Н. Местоимения в языке и речи.М.: Наука, 1988.-151с. 142. Сидоренко 1990. Сидоренко Е.В. Очерки по теории местоимений современного русского языка. - Киев: Одесса: Лыбидь, 1990.-148с. 143. Современный русский язык / Под ред. Н.М. Шанского.- Л., 1988.-670с. 144. Соссюр Соссюр де Ф. Курс общей лингвистики. — М., 1933. — 272 с. 166 145. Спорные вопросы английской грамматики / Отв. ред. В.В. Бурлакова. Л., 1998.-208с. 146. Сребрянская 2003. Сребрянская Н.А. Дейксис в единицах языка. Воронеж, 2003. - 136с. 147. Стеблин-Каменский 1974. Стеблин-Каменский М. И. К вопросу о частях речи // Спорное в языкознании. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1974.- 142с. 148. Степанова 1967 Степанова М.Д. О»внешней» и «внутренней» валентности слова // Иностр. яз. в шк. – 1967. - №3 – С. 13-19 149. Стернин 1973. Стернин И.А. К проблеме дейктических функций слова: Авт. дис. …канд. филол. наук – М., 1973. - 25с. 150 Стрелков 1950. Стрелков П.Г. Местоимение // Русcкий язык в школе. – 1950. - №5 – С. 37-56. 151. Сулименко 1994. Сулименко Н.Е. Антропоцентрические аспекты изучения лексики. СПб., 1994.-88с. 152. Суник 1966. Суник О.Н. Общая теория частей речи. – М.: Наука, 1966. – 131с. 153. Тарланов 1999. Тарланов З.К. Становление типологии русского предложения в её отношении к этнографии. – Петрозаводск, 1999.-207с. 154. Теньер Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. / Пер. с франц. Вступ. ст. и общ. ред. В. Г. Гака. М.: Прогресс, 1988. - 656 с. 155. Топоров 1962. Топоров В.Н. Локатив в славянских языках. М., 1962.379с. 156. Трипольская 2001. Трипольская Т.А. Языковая интерпретация чужой оценки // Говорящий и слушающий: Языковая личность, текст, проблемы изучения. - СПб. Союз, 2001.-С.18-23 157. Федорова 1957 . Федорова М.В. 1957 Лексико-грамматические очерки по истории русских местоимений. – Воронеж, 1965. – 202с. 158 Федоровская 1977. Федоровская Т.Н. Модальность в пьесах Оскара Уайльда // Вопросы германской филологии. Киров, 1997. С. 62 -68 167 159. Фортунатов 1956. Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языкознание. / Изб. труды. Т.1 – М.: Учпедгиз, 1956.-471с. 160. Химик 1990. Химик В.В. Категория субъективности и ее выражение в русском языке. - Л., 1990. - 184с. 161. Цыдыпов 1988. Цыдыпов Ц.Ц. Буряад хэлэнэй морфологи.- Улан-Удэ: Буряадай номой хэблэл, 1988. – 191с. 162. Человеческий фактор в языке. Коммуникация. Модальность. Дейксис. (отв. ред. Булыгина Т.В.).- М.: Наука, 1992. - 281с. 163. Шагдаров 1989. Шагдаров Л.Д., Доржиев Д-Н. Д. Бурятский язык. Учебник для педучилищ. – Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1989. 164. Шамова 1992. Шамова Г.А. К типологии функционирования дейктических средств: Авт. дис. ...канд. филол. н. - Пермь, 1992. - 19с. 165. Шанский 1972. Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. – М.: Просвещение, 1972.- 327 с. 166. Шахматов 1908. Шахматов А.А. Курс истории русского языка.- СПб.: 1908. - 407с. 167. Шахматов1952 . Шахматов А.А. Синтаксис русского языка // Из трудов Шахматова по современному русскому языку. – М.: Учпедгиз, 1952.-272с. 168. Шахматов 2006. Шахматов А.А. Учение о частях речи.- М., 2006.- 274с. 169. Шаховский 2002. Шаховский В.И., Жура В.В. Дейксис в сфере эмоциональной речевой деятельности // Вопросы языкознания. - 2002. -№5. С.38-55. 170. Шведова 1998. Шведова Н.Ю. Местоимение и смысл. Класс русских местоимений и открываемые ими смысловые пространства. - М., 1998.-176с. 171. Шелякин 1986. грамматические Шелякин М.А. Русские местоимения: значение, формы, употребление. // Материалы по спецкурсу «Функциональная грамматика русского языка». – Тарту: Тартуский гос. ун-т, 1986.- 91с. 172. Шелякин 2001. Шелякин М.А. Функциональная грамматика русского языка. – М., 2001.-288с. 168 173. Щерба 1957. Щерба Л.В. О частях речи в русском языке // Избранные работы по русскому языку.- М., 1957. - С.63 – 85. 174. Шмид 2003. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003.-312с. 175. Шмитд 1832. Шмидт И.Я. Грамматика монгольского языка.- М.,1832. 176. Якобсон 1987 . Якобсон Р. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание. / Новое в лингвистике – М., 1987. – Т.3. - 460с. 177. Brugmann K., Delbrück B. Grundriß der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. Strassburg, 1886—1900, 2-e изд. 1897—1916. 178. Levinson St. Pragmatics. – Cambridge: Cambr. Univ. Press, 1983. – 492 p. 179. Zellig Sabbettai Harris Харрис З. Papers in Structural and Transformational Linguistics, 1970. 169 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ 1. Анненский И.Ф. Лирика.- Минск: Харвест,1994.-431с. 2. Балдано Н.Г. Шэлэгдэмэл пьесэнүүд.- Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1973.-369с. 3. Блок А., Есенин С., Маяковский В. Избранные сочинения. М.: Художественная литература,1991.-702с. 4. Бунин И. А. Рассказы. М.: Профиздат, 2004.-144с. 5. Булгаков М.А. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. Спб.: Азбукаклассика, 2002.-5888с. 6. Вознесенский А.А. Взгляд. Стихи и поэмы. М.: Советский писатель, 1972. – 208с. 7. Гоголь Н.В. Тарас Бульба. М.: Дрофа, 2007.-176с. 8. Гоголь Н. В.Ревизор. М.: Дрофа, 2007.-128с. 9. Грин А. Психологические новеллы.- М.:Советская Россия, 1988. – 446с. 10. Дондубон Ц.Д. Затмение Луны. Повести. – Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1971.-178с. 11. Жимбиев Ц-Ж. Год огненной змеи. – М.: Советский писатель, 1974. – 182с. 12.Калашников И.К. Разрыв-трава.-Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1979.- 448с. 13. Калашников И.К. Расследование.-Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1979. 14. Куприн А.И. Поединок. М.: Дрофа, 2002. -148с. 15. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени. М.: Дрофа, 2007.-94с. 16. Лесков Н. С. Повести. Рассказы. М., Художественная литература, 1973.-306с. 17.Намсараев Х. Цыремпил. -Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1979. – 343с. 18.Орлов В. В.Альтист Данилов.- М.: Изд. Центр «Терра», 1994. -554с. 19. Проскурин П.Л. Судьба.- М.: Произдат,1990. – 788с. 20. Пушкин А. С. Евгений Онегин. М., Дрофа, 2007.-237с. 21.Пушкин А.С. Стихотворения. М.: Дрофа, 2007.-64с. 22. Распутин В.Г. Повести. Рассказы. В 2т.: Т.2. -М.:Дрофа,2006.-400с. 23.Розенбаум А. Синяя птица мечты: Стихотворения.- М.: Эксмо, 2004.24. Саймак К. Избранное: пер. с англ.-М.:Мир,1988. -560с. 25.Толстой Л. Севастопольские рассказы.- Хабаровск: Кн. изд-во, 1985. – 126с. 26. Тургенев И. Записки охотника. Отцы и дети. М.: Дрофа, 2006.-416с. 27. Улзытуев Д. Ая ганга. М.: Современник, 1974. -215с. 28. Фет А. Стихотворения. М.: АСТ, 2003.-185с. 29.Чехов А. П. Рассказы. М.: Советская Россия, 1985.-380с.