ЯЗЫК И КУЛЬТУРА

ЯЗЫК И КУЛЬТУРА
Рискну утверждать, что
взаимонепонимание культур
значит больше, нежели их
дружное согласие. До тех пор,
пока одна культура
смотрится просто в зеркало,
она ничего, кроме себя, не
видит. По-настоящему
интересно становится, когда
зеркало — кривое. В сущности,
искусство — и есть
королевство кривых зеркал.
Мы сталкиваемся с
искаженными отражениями, с
издержками перевода: любой
контакт разных культур
сопряжен с плодотворными
недоразумениями. Самое
интересное тут — сюрпризы,
1
которые нам кажутся
парадоксами, несовпадение
ожидаемого с
действительным.
А. Генис
2
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие…………………………………………………
Глава 1. Язык и культура в их взаимодействии
1.1.Соотношение языка и культуры .......................................2
1.1.1. Диалог культур как основа коммуникации ………
1.1.2.Отражение в языке культуры общества …………
1.2. Язык и "картина мира"…………………………………...
Вопросы для контроля ………………………………………………….80
Темы рефератов …………………………………………………………80
Задания для самостоятельной работы …………………………………81
Основная литература ……………………………………………………87
Дополнительная литература…………………………………………… 88
Глава 2. Культурный компонент содержания языковых
единиц ……….. ......................................................................15
2.1. Актуальность описания культурного компонента
лексического значения слова…………………………………
2.2. Понятие культурного компонента лексического
значения слова........................................................................15
2.3.Природа культурного компонента лексического
значения слова……………................................................... 18
2.4.Фоновые страноведческие знания среднего носителя
языка как основа содержания культурного компонента
лексического значения слова ................................................30
2.4.1. Наивные и фоновые знания. Понятие фоновых
страноведческих знаний……..……………………………………33
2.4.2. Изменчивость содержания фоновых страноведческих
знаний………………...……………………………………….……40
2.4.3. Стереотипы восприятия как основа фоновых
страноведческих знаний …………………………………………..46
3
2.4.4. Динамика фоновых страноведческих
знаний……………………………………………………………….56
2.4.5. Содержание и объем фоновых страноведческих
знаний среднего носителя языка ………………………………71
2.4.6. Наивные толкования как источник фоновых
страноведческих знаний ………………………………………………...76
Вопросы для контроля ………………………………………………….80
Темы рефератов …………………………………………………………80
Задания для самостоятельной работы …………………………………81
Основная литература ……………………………………………………87
Дополнительная литература……………………………………. 88
Глава 3. Культурно-коннотированное слово как носитель
информации о культуре общества .................................... 89
3.1.Носители культурной информации (вербальные и
невербальные) ........................................................................89
3.2.Единицы вербальной коммуникации как носители
фоновой страноведческой информации ............................. 93
3.3. Номенклатурные названия и реалии с названиями
метонимической природы как разновидности
несоотносимых реалий …………………………………..109
Вопросы для контроля …………………………………………………116
Темы рефератов ………………………………………………………...116
Задания для самостоятельной работы ………………………………117
Основная литература …………………………………………………120
Дополнительная литература…………………………………….120
Глава 4. Способы выявления культурного компонента
лексического значения слова .............................................122
4.1.Метод анализа текстового потенциала культурноконнотированного слова ………………………………….122
4.1.1. К вопросу о соотношении «текст — культурноконнотиро-ванное слово»....................................................122
4
4.1.2. Особенности функционирования культурноконнотированной лексики в нейтрализующем и
представляющем тексте …………………………………..131
4.1.3. Актуализация культурного компонента
лексического значения слова в стимулирующем тексте..141
4.1.4. Констатирующий текст как способ актуализации
элементов культурного компонента лексического значения
слова………………………………………………………..151
4.2. Метод контрастивного анализа культурноконнотированной лексики ……………………………… 165
Вопросы для контроля …………………………………………………192
Темы рефератов ………………………………………………………...192
Задания для самостоятельной работы ………………………………...192
Основная литература …………………………………………………...201
Дополнительная литература……………………………………202
Заключение………………………………………………….
Содержание раздела "Язык и культура" ………………...202
Вопросы к зачету по разделу "Язык и культура" ……….203
Глоссарий…………………………………………………..
Сокращения ................................................................................
1. Словари ......................................................................—
2. Художественные произведения...................................
Литература ..................................................................................
5
Предисловие
Интерес к проблеме «язык и культура» обусловлен усиливающимся
в
последнее
межкультурной
парадигмы
время
интересом
коммуникации,
знания.
к
вопросам
диалога
восприятия
Антропоцентрическая
речи,
тенденция
культур,
когнитивной
в
развитии
современной научной мысли, а также когнитивный подход к языку
предполагают обращение к человеку как носителю языка. Носитель языка
— это носитель определенной культуры. При коммуникации, таким
образом, сталкиваются представители или одной и той же, или разных
культур.
По словам Л. П. Якубинского, любое взаимодействие людей есть
именно
взаимодействие:
оно
по
существу
стремится
избежать
односторонности, хочет быть двусторонним, диалогичным и бежит
монолога (Якубинский 1986: 32). Диалог подразумевает, что говорящие
понимают друг друга. Одного знания здесь не хватит, необходимо
единство той внутренней стороны речи, которую в современной
лингвистике называют фоном.
Взаимопонимание в сущности опирается на общность культуры.
Если этого нет, то нет и настоящего общения, а значит, и настоящего
знания языка. Необходимо, в том числе, представлять себе, какой смысл
вкладывают носители языка в то или иное слово, в ту или иную фразу. По
мнению
современных
философов,
результатом
действия
законов
смыслообразования и является культура.
Настоящее пособие на примере русского языка имеет своей целью
доказать, что исследование элементов культуры, актуализированных в
языке, может и должно определяться когнитивным и контрастивным
принципами, что позволит учитывать знания носителя и не-носителя
6
языка, обеспечив тем самым базу для взаимопонимания представителей
культур.
Такой аспект проблемы имеет и теоретическое, и практическое
значение. Рассуждения об отражении в языке культуры общества имеют,
по нашему мнению, смысл только тогда, когда эта информация
востребована в процессе коммуникации. Что и как отражается в языке,
важно, если есть ответ на вопрос: зачем это надо знать? В этом смысле
проблема взаимодействия языка и культуры как коммуникативных
систем
предстает
в
совершенно
Лингвокультурологический
подход,
преподавания
только
языков,
не
ином
применяемый
позволяет
ракурсе.
в
укрепить
методике
базу
для
межкультурного общения, но и решает многие воспитательные, в том
числе патриотические задачи.
Пособие предлагает читателю взглянуть на свой язык с другой
стороны – со стороны не-носителя языка и культуры. Такой поворот
темы поможет увидеть в родном языке то, что не замечается или забыто,
а тем не менее для общения и понимания (например, художественной
литературы) необходимо.
В предлагаемом издании имеются задания для самостоятельной
работы, которые новизной иллюстративного материала позволят, как
надеется автор, стимулировать читателя на поиск новых «загадок»,
которые задает язык.
Пособие адресовано студентам вузов, изучающим курс «Введение в
языкознание», а также аспирантам и всем интересующимся вопросами
теории языка, межкультурной коммуникации и культурологии.
7
Глава I
Язык и культура в их взаимодействии
Соотношение языка и культуры
Вопрос о соотношении языка и культуры не новый в истории
лингвистики. Идеи об одностороннем воздействии культуры на язык или
языка на культуру cменяются идеями о взаимосвязи и взаимодействии
языка и культуры, их онтологического единства.
Как отмечает И. Г. Ольшанский, существует три подхода в
изучении
проблемы
«язык
и
культура».
Первый
подход,
разрабатываемый философами (С. А. Атановский, Г. А. Брутян, Э. С.
Маркарян), исходит из одностороннего воздействия культуры на язык. С
изменением
действительности
меняются
культурно-национальные
стереотипы и сам язык. Второй подход ставит своей задачей решение
вопроса об обратном воздействии языка на культуру (В. Гумбольдт, А. А.
Потебня, Й. Л. Вайсгербер). Третий подход основан на идее взаимосвязи
и взаимодействии языка и культуры: с одной стороны, язык – составная
часть культуры1, с другой – культура включена в язык (Ольшанский 1999:
18-19). В этом случае возникают вопросы, на которые ученые ищут
ответы: включен ли язык в культуру, и если да, то как? Включена ли
культура в язык, и если да, то как? Е. Ф. Тарасов в связи с этим приходит
к
мысли
об
онтологическом
единстве языка
и культуры,
что
обеспечивается идеальным, входящим как в язык, так и в культуру. Так
как
идеальное
возникает
только
в
деятельности
человека,
то
онтологическая картина, в которой может быть вычленено и исследовано
Ср., однако, мнение И. А. Стернина о том, что «трактовка языка как явления
культуры при широком понимании культуры (как совокупности материальных и
духовных достижений общества) возможна, но такой подход не обладает
эвристической ценностью» (Стернин 1999: 20).
1
8
идеальное – звено, интегрирующее язык и культуру, - может быть только
деятельностной
онтологической
картиной.
В
соответствии
с
деятельностной онтологией идеальное возникает только у человека,
совершающего определенную деятельность, и возникает в форме образа
результата деятельности, т.е. в форме, которую примет объект
деятельности в процессе воздействия на него (Тарасов 1994: 106-107).
Чтобы разобраться в сути взаимоотношений языка и культуры,
необходимо определить понятие «культура».
Понятие «культура» относится к разряду фундаментальных,
исключительно
важных,
но
терминологически
неопределенных,
широких, многозначных, т. е. таких, в которых каждый вкладывает свой
смысл.
Ср.: Что такое «культура»?
Существовало ли нечто как «советская культура»? Что осталось
от нее после крушения коммунизма в России?
Существует у антропологов несколько разных определений
понятия «культура». Культура — это сочетание моделей поведения,
приобретенных и унаследованных, которые определяют группу людей,
отличают их от других групп или наций и олицетворяются в
специфических артефактах. Спорят о навязанном, принудительном
характере любой культуры и о ее символической природе. Была
советская культура. Это была не только идеологическая, навязанная
модель, но и ансамбль символов, сумма фактов и артефактов. Даже
диссиденты в некоторой степени жили той советской культурой: не
«Кратким курсом», а бытовой культурой, не книгой «Как закалялась
сталь», а мифом и анекдотами о Чапаеве, не Седьмой симфонией
Шостаковича, а советской опереткой, романсом, «Двенадцатью
стульями» и «Золотым теленком» Ильфа и Петрова (Нива, 201).
9
Культурологи разделяют понятие «культура» (как исторически
определенный
уровень
развития
общества,
творческих
сил
и
способностей человека) и понятие «национальная культура» (как
совокупность традиций, обычаев, норм, ценностей и правил поведения,
общих для представителей одной нации, государства), утверждая, однако,
что «ничейной» культуры или «культуры вообще» в принципе быть не
может (Культурология 1997: 205). Ссылаясь на мнение Д. С. Лихачева о
разграничении национального идеала и национального характера, Ю. Н.
Караулов делает вывод о том, что национальный идеал – это идеал
культуры, а культура всегда национальна. Это не значит, что нет понятия
общечеловеческой культуры, но в нем не содержится ничего, чего не
было бы в культурах национальных (Караулов 2002: 47).
Знание культуры предполагает принадлежность человека к данной
нации. «Человеку должно быть неловко, если он не знает, кто такой
Ломоносов, и не читал “Евгения Онегина”. По подобным признакам
человек не может быть отнесен к русской культуре. Его считают либо
иностранцем, либо невеждой» (Рождественский 2000: 83).
Современный французский исследователь К. Ажеж коротко и ясно,
на наш взгляд, отразил важность культуры в жизни языка: «…смерть
языка – факт культуры…» (Ажеж 2003: 44).
Значение культуры для всестороннего понимания поведения
человека, его психологии и языка больше не оспаривается современной
наукой. Хотя в самом понимании этого слова многое неясно и спорно.
Причина этого заключается в размытости самого объекта и в
несовершенстве методов его исследования.
Как известно, не определено само содержание понятия «культура».
Культурой традиционно называют то, что не относится к природе, а
значит,
здания,
орудия,
одежда,
способы
приготовления
пищи,
социальное взаимодействие, вербальная и невербальная коммуникация,
10
воспитание детей, образование, религия, эстетические предпочтения,
философия и многое другое. Разделение культуры на материальную и
духовную во многих случаях искусственно. Называя разделение
культуры
на
материальную
и
духовную
научной
абстракцией,
исследователи отмечают единство культуры, где каждый материальный
предмет, прежде чем он был создан, должен был сначала стать «идеей» в
мозгу человека (Стефаненко 2004: 32).
Компоненты культуры в связи с этим перечислить невозможно.
Есть мнение, что под культурой «подразумевают очень широкий круг
явлений, событий, признаков, предметов. Например, в рубрикацию
«культура» включают такие слова, как Волга, тайга, соболь, Урал,
Транссибирская
магистраль,
леший,
русалка,
ковер-самолет,
пятибалльная система, рубль, копейка, Правительство Российской
Федерации, восстание декабристов, Отечественная война, свекровь, щи,
осел, лиса, аэропорт Внуково, Чехов, картина Левитана «Март»,
Мамаево побоище, работать спустя рукава и др. С лингвистической
точки зрения слова, имеющие эти референты, обоснованно зачисляются в
разряд
безэквивалентных,
фоновых,
коннотативных
слов,
фразеологизмов. С логической точки зрения такое пестрое соединение
неубедительно:
вводятся
весьма
разнородные
дефиниции»
(Имплицитность в языке и речи 1999: 125).2
Из всего многообразия определений культуры 3 в целях нашего
исследования будет использоваться понимание культуры, предложенное
Ю. М. Лотманом, который рассматривает культуру как совокупность
Поэтому предлагается обращаться к триаде: этнос – культура – цивилизация.
Историю слов культура и цивилизации см., напр.: Будагов 2001: 66-92. Об оппозиции
культура-цивилизация см., напр.: Брудный 1998: 37.
3
Описательные определения; определения, которые связывают культуру с
традициями или социальным наследием общества; культура как правила,
организующие человеческое поведение; культура как средство приспособления
2
11
всей ненаследственной информации, способов ее организации и хранения
(Лотман 2000: 395).
Диалог культур как основа коммуникации
Трудности изучения понятия культура связаны еще и с тем, что
исследователь — представитель одной культуры. Это «мешает»
изучению собственной и чужой культуры, так как трудно принять
позицию внешнего наблюдателя. Существует опасность, что собственная
культура окажется основой для сравнения. Кроме того, поскольку мы
мыслим посредством культуры, осознать собственную культуру также
достаточно сложно. Культура устанавливает рамки восприятия при
определении значимого, актуального и существенного (Психология и
культура 2003: 110). В разных культурах в одни и те же понятия подчас
вкладывается разный смысл. Так, семья для китайцев — это «счастье,
гармония», а деньги — «важные, больше, мало, хорошие, драгоценные»
(Ван Эрдон 2000), а для русских деньги, по словам Т. Толстой, «зло, но
зло
—
вожделенное»,
а
семья
играет
для
разных
поколений
объединяющую роль (Сергеева 2004: 107–109; 260–263).
Примеров различий между культурами можно привести огромное
множество. Мы наделяем разной ценностью различные стороны жизни.
Для шведа чиновник, одетый в рубашку без галстука, джинсы и сабо
(träskor), — это нормальное явление, а для русского он выглядит по
меньшей мере странно, а, напротив, русский, не сказавший «спасибо»,
когда его спросили, будет ли он чай, у шведов будет считаться невежей
(традиционный ответ на вопрос, будете ли вы чай, в шведском языке
предполагает ответ: «Да, спасибо» или «Нет, спасибо»).
общества к природной среде; культура как продукт деятельности людей и т. д.
(Кравченко 2001: 271).
12
Поэтому знание культуры необходимо, чтобы понимать друг друга.
Не случайно, важным моментом функционирования языка культуры
является понимание (Культурология 1997: 588). По мнению А. А.
Брудного, понимание составляет условие существования культуры,
понимание присоединяет человека к культуре и находит в ней свою
опору (Брудный 1998: 33).
Между тем разница между «понимать» и «знать», а значит,
«изучать» существенна. «Одно дело — изучать, другое — понимать», —
замечал М. И. Стеблин-Каменский, говоря о мифе (Стеблин-Каменский
2003: 225).
Действительно, понимать — значит воспринимать как есть, сразу, в
целостности, без анализа и расчленения. Знать и изучать — это пытаться
постигнуть постепенно, поэтапно, сравнивая и анализируя. В этой
целостности и расчлененности и заключается главная проблема — как
представить элементы культуры одного народа носителю другой
культуры так, чтобы по возможности соблюсти баланс между «понимать»
и «знать».
Понятие «понимание» многогранно. В. В. Знаков в своей
монографии, в частности, указывает на два подхода к его содержанию:
познавательный
(гносеологический)
и
историко-культурный
(герменевтический). В теории познания понимание анализируется как
одна из процедур человеческого познания, а в герменевтике — как
«вживание»: постижение человеком мыслей и чувств других людей
(предыдущих поколений и современников), воплощенных в текстах,
картинах, архитектурных сооружениях и других культурно-исторических
памятниках.
Во
второй
половине
XX
века
понимание
стало
интерпретироваться более широко: как универсальная психическая
способность и даже как способ бытия человека в мире (Знаков 2000: 10).
13
Поэтому в современной педагогике понимание трактуется как
мыслительный процесс, направленный на выявление существенных
свойств
предметов
и
явлений
действительности,
познаваемых
в
чувственном и теоретическом опыте человека (РПЭ: 172).
В литературе указывается на диалектическую связь понимания и
знания. Предполагается, что понимание представляет собой некоторую
форму «знания о знании», результат знания о знании. Знание можно
представить и как определенный продукт познавательной деятельности, и
как результат понимания. Если знание характеризует определенное
отношение к объекту, то понимание выражает знание о нем. При этом
само знание также нуждается в понимании.
Общепризнанно, что понимание достигается только на базе знаний
и умений, уже добытых в предшествующем опыте. При общении такая
база должна в определенной степени совпадать.
Понимание и происходит потому, что люди думают «о том же», т.
е. понимание определяется содержанием психики воспринимающего в
момент восприятия (Якубинский 1986: 38, 41). По словам Л. С.
Выготского, «при одинаковости мыслей собеседников, при одинаковой
направленности их сознания роль речевых раздражителей сводится до
минимума» (Выготский 1996: 438–439), а взаимопонимание — это такая
деятельность, где «никто не может говорить с другим иначе, чем этот
другой при равных обстоятельствах говорил бы с ним» (Гумбольдт 2000:
71).
Предметом понимания, по мнению ученых, является не только уже
отраженное в опыте человека, но и еще непознанное, новое. Когнитивная
психология трактует понимание как объединенный продукт входной
информации и предыдущего знания (Знаков 2000: 18–19).
14
Между тем исследования показывают, что понимание не следует
отождествлять со знанием, поскольку возможно знание без понимания и
понимание без знания.
М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский, рассуждая о проблеме
двойственности понимания и знания, отмечают, чтобы среднему
культурному человеку войти в ситуацию понимания, ему нужно заменить
прежние привычные оппозиции новыми, и такая замена есть постоянное
условие расширения сферы сознательного опыта, условие постоянной
открытости к непредсказуемому сознательному опыту, опыту, который
как результат не выводим ни из какого предшествующего сознанию
опыта (Мамардашвили, Пятигорский 1999: 103).
При
коммуникации
неизбежно
присутствует
определенная
неадекватность понимания, обусловленная различием индивидуального
опыта, степенью знакомства с языком и т. п. (Культурология 1997: 588).
Но
особую
остроту
непонимание
приобретает
при
общении
представителей двух разных культур.
Диалог культур как непременный аспект существования этнических
культур
подразумевает,
взаимодействия
по
этнических
мнению
сознаний
Е.
Ф.
Тарасова,
участников
анализ
межкультурного
общения (Тарасов 2002). Между тем попытка понять «другого» слишком
часто оборачивается навязыванием ему своей привычной точки зрения. В
своей книге «Смысл возможного: Коннотационная семантика» С. С.
Гусев видит причину невозможности диалога культур в том, что в
современном обществе преобладает стандартизированное общение,
которое ориентировано на стандартные, автоматически применяемые
формулы, рассчитано на простое повторение внешних действий
окружающих. При таком общении достигается такая ситуация, когда
коммуникация исчерпывается, а с нею распадается и возникшее на время
объединение людей. Для большинства современных культур характерно
15
такое эгоцентрическое отношение к действительности, когда носители
убеждены в том, что привычные для них каноны и стандарты являются
единственно правильными и успешными, тогда как ситуация настоящего
диалога должна открывать для каждого из его участников все новые и
новые способы видения мира (Гусев 2002: 329-334). Кроме этого,
психологического, аспекта проблемы существует еще и лингвистический
аспект.
Как известно, и культура, и язык выполняют коммуникативную
функцию, которая представляет собой процесс передачи информации
(см., напр.: Герасимова 2007: 5-10)
Делая акцент на коммуникативной функции, мы принимаем
позицию
человека
«диалогизирующего»,
то
есть
передающего
информацию. Как и какую информацию человек хочет передать, в том
числе зависит от той социальной и культурной (в том числе
национально-культурной) среды, в чьих ценностных ориентирах
воспитан говорящий и которые должен правильно воспринять
слушающий, иначе коммуникация не состоится.
Отражение в языке культуры общества
За словом у носителя языка «скрывается» многое: ассоциации
социальные и индивидуальные, детские и взрослые, бытовые и
литературные. Д. А. Гранин точно описал разницу в представлениях
людей разных поколений в книге «Керогаз и все другие. Ленинградский
каталог»: «Спросите, например, про гамаши. Мало кто знает и
объяснит, что это такое, их давно не носят. А носили на ботинках и
туфлях, прикрывая ими шнуровку. Зачем нужны были гамаши, этого в
точности мы сами не помним, поскольку мы были тогда детьми и
гамаши
видели
на
16
ногах
у
взрослых»
(Гранин
2003:
9).
Для
лексикографирования
реалии
необходимо
выбрать
нечто
важное,
устоявшееся, типичное. На практике осуществить этот принцип
чрезвычайно трудно.
Элементы материальной культуры иногда заключают в себе для
носителя языка нечто большее, чем это кажется на первый взгляд. Стул
для представителя европейской культуры является просто мебелью, то, на
чем можно сидеть, а в африканских племенах стул считается
неотъемлемой частью души вождя (Шейнина: 288). Наличие у человека
автомобиля и дачи в нашей стране, особенно в советские времена,
означало определенный социальный статус, а в скандинавских странах
это обычный уровень жизни, хотя тип дома или марка машины,
безусловно, свидетельствует о той или иной социальной роли человека.
Разумеется, представление о социальной значимости исторически
изменчиво. Шведские исследования, касающиеся новых реалий и их роли
в социальной культуре жителей северных областей Швеции, освещают
факты, связанные, например, с ролью автомобиля в жизни шведов 20-40х ХХ века. Социальная значимость понятия автомобиль, а значит, и
слова, его обозначающего, складывалась из представления о реальной
жизни северной Швеции в начале века. Огромные по меркам Европы
расстояния,
коммуникаций
малонаселённость,
факторы,
-
отсутствие
создающие
развитой
большие
системы
проблемы
для
нормального существования людей, и эти проблемы легко решались с
помощью автомобильного транспорта. Кроме того, автомобиль был для
молодого поколения средством разрушить стереотипы мышления,
подразнить старшее поколение (Sjöström 1998: 21-22). Социальная
значимость, свойственная шведскому слову bil (автомобиль) в 20-40 годы
ХХ века, меняет своё содержание. Сейчас автомобиль в Швеции «не
роскошь, а средство существования». Шведские семьи, как правило,
имеют автомобиль, а то и два. Правда, в последнее время шведская
17
молодёжь в том числе по причине высокой стоимости курсов при
автошколе предпочитает другой «фетиш» — хороший компьютер и
мобильный телефон.
Язык и «картина мира»
Слово как хранилище материальной и духовной культуры народа
заключает
в
себе
такие
глубины
национального
восприятия
действительности, которые в современной лингвистике связываются с
понятием я з ы к о в а я к а р т и н а м и р а ( см., напр.: Апресян 1995б;
Гачев 1998; Вежбицкая 1999; Касевич 1996; Колшанский 1990; Корнилов
1999; Максимчук 2003; Маслова 2001; Щерба 1974).
Языковая картина (модель) мира – это отраженные в категориях
(отчасти и в формах) языка представления данного языкового коллектива
о строении, элементах и процессах действительности в ее соотношении с
человеком (Васильева, Виноградова, Шахнарович 2003: 179).
В. Б. Касевич, отличая языковую картину мира от текстовой,
говорит о знаниях энциклопедического характера, которые закодированы
в совокупности текстов, отражающих все аспекты познания мира
человеком, данным историко-культурным сообществом.
Текстовая
картина мира – понятие широкое. Оно включает в себя и научную
картину мира как логизированный свод дискурсивных знаний о внешней
действительности, человеке, обществе, которые на данный момент
утверждаются в науке. Ее функция отличается от функции наивной
картины мира, которая складывается как ответ на практические
потребности человека, как необходимая когнитивная основа его
адаптации к миру (Касевич 1996: 77-79; 179).
18
Как известно, Л. В. Щерба называл наивные представления
обывательскими: «Прямая [линия] определяется в геометрии как
‘кратчайшее расстояние между двумя точками’. Но в литературном языке
это, очевидно, не так. Я думаю, что прямой мы называем в быту линию,
которая не уклоняется ни вправо, ни влево (а также ни вверх, ни вниз)»
(Щерба 1974: 280).
Наивные знания носителя языка являются основой концепта в
понимании Ю. С. Степанова. По его мнению, концепт — это тот «пучок»
представления, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который
сопровождает слово. Причем он имеет три компонента: во-первых,
основной, актуальный, «активный» признак, в котором концепт
существует
для
всех
пользующихся
языком
как
средство
их
взаимопонимания и общения («23 февраля» и «8 марта» — праздничные,
нерабочие дни); во-вторых, дополнительные, неактуальные, «пассивные»
признаки, в которых концепт существует лишь для некоторых
социальных групп («23 февраля» — для военнослужащих, особенно
старшего поколения; «8 марта» — для деятельниц феминистского
движения); в-третьих, внутренняя форма, или этимологический признак,
который открывается лишь исследователям (знание исторических фактов
о причинах празднования 23 февраля и 8 марта) (Степанов 2001б: 43–48).
Н. Д. Арутюнова связывает концептуальный анализ с определением
статуса мировоззренческих понятий в обыденном сознании людей
(Арутюнова 1999: 325). Таким образом, концепт как весь комплекс
знаний
об
обозначаемом
моделирует
действительность,
которая
характеризует наивные (обыденные) представления.
Языковую картину мира можно изучать, по мнению проф. Т. В.
Симашко, принимая в качестве центральной или коммуникативную, или
кумулятивную функцию языка. Такой взгляд на проблему дает
19
перспективы совершенно иного направления в исследовании того
представления о мире, которое создается языком и, возможно, является
единственно существующей для нас реальностью (M. Heidegger, L.
Wittgenstein). Описание стереотипов, образов, фоновых знаний (того,
что «стоит» за словом у носителя языка) будет задачей описания
фрагментов языковой картины мира с точки зрения коммуникативной
функции. Научная школа, возглавляемая проф. Т. В. Симашко,
руководствуется иным подходом – в качестве центральной функции
исследования принимается кумулятивная функция, обеспечивающая
накопление и сохранение вербализованного опыта духовной и
материальной
жизни
народа
(см.:
Языковая
картина
мира
в
кумулятивном аспекте 2006).
Вопросы для контроля
1.
В чем состоит сущность проблемы «Язык и культура»?
2.
Как отражается в языке культура общества?
3.
Какова специфика языковой картины мира?
Темы рефератов
1.
Из истории изучения взаимосвязи языка и культуры (идеи В.
Гумбольта, Б. Уорфа и Э. Сепира, А. А. Потебни и др.).
2.
Языковая картина мира (одного из языков на выбор).
3.
Концепт как коллективное ментальное образование.
Задания для самостоятельной работы
1.
По мнению одних ученых, созданная языком картина мира —
единственная существующая реальность. Все, что за пределами этой
картины мира, для нас непознаваемо. Мы в состоянии постичь лишь
20
слова и предложения (Heidegger 1959: 242; Wittgenstein 1995: 293-295).
По мнению других, язык оказывает определяющее влияние на поведение
людей: так, напр., известняк не воспринимается носителями английского
языка как возможная причина пожара, т. к. по своей внутренней форме в
английском языке слово limestone (известняк) восходит к слову stone
(камень), т. е. обозначает то, что не горит (пример Б. Уорфа (Whorf 1956:
135)). Язык пронизывает все сферы жизни человека. Его роль в
повседневном
общении,
общественной
жизни,
экономике,
науке,
искусстве, религиозной жизни едва ли осознается нами: сами не замечая
того, мы чаще покупаем товар, название которого нам нравится (см.:
Weisgerber 1957: 126-130). Выскажите свое мнение по этому поводу.
2.
Опишите,
каким,
с
Вашей
точки
зрения,
может
быть
взаимодействие научной и национальной языковой картины мира.
Используйте примеры: 1) пример Л. Вайсгербера: ученый, описывая
вкусовые ощущения, наряду с такими словами, как sauer, bitter, süß,
непосредственно описывающими вкусовые качества, употребляет слово
salzig, изначально характеризующее не вкус, а содержание определенного
вещества, в данном случае соли (Weisgerber 1957: 262-263); 2) пример Е.
С.
Яковлевой:
многие
научные
понятия,
например
«трехмерное
пространство», «временная ось» и др., мы часто употребляем в нашей
речи (см.: Яковлева 1994:10).
3.
Е. В. Урысон
считает,
что
языковую
картину
мира
нельзя
интерпретировать как отражение обиходных представлений о мире, она
представляет собой автономную семантическую систему, специфику
которой можно выявить не только путем сопоставления с научной
картиной мира, но и со знаниями о мире среднего носителя языка. В
качестве подтверждения своей теории автор рассматривает особенности
такого фрагмента картины мира русского языка, как «модель человека», в
21
котором особую роль играют слова «дух» и «душа». Так, последняя
представлена в русском языке как некий нематериальный, невидимый
орган, что становится ясным на примере таких устойчивых выражений,
как, напр., «в чем душа держится», «вытрясти из кого-либо душу». Это
абсурдно не только с точки зрения науки, но и с точки зрения бытовых
представлений об анатомии и физиологии человека (подробнее см.:
Урысон 2003: 11-27). Приведите собственные подобные примеры.
Основная литература
1.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека: 2-е изд. М., 1999.
2.
Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и
прагматики. М., 2001.
3.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Три
лингвострановедческие концепции: лексического фона, речеповеденческих тактик и сапиентемы. М., 2005.
4.
Герд
А. С.
Введение
в
этнолингвистику:
Курс
лекций
и
хрестоматия. СПб., 2001.
5.
Касевич В. Б. Буддизм. Картина мира. Язык. СПб., 2004.
6.
Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные
национальных менталитетов. М., 1999.
7.
Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность:
Антология / Под ред. В. Н. Нерознака. М., 1997. С. 28-37
8.
Маслова В. А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш.
учеб. заведений. М., 2001.
22
9.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 2-е изд.
М., 2001.
10.
Хроленко А. Т. Основы лингвокультурологии. Учеб. пособие. М.,
2004.
Дополнительная литература
1.
Воркачев С. Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004.
2.
Карасик В. И., Прохвачева О. Г., Зубкова Я. В., Грабарова Э. В.
Иная ментальность. М., 2005.
3.
Кубрякова
Е. С. Семантика в когнитивной лингвистике (О
концепте контейнера и формах его объективации в языке) // Известия
РАН. Серия литературы и языка. 1999. № 5-6. С. 3-12.
4.
Ощепкова В. В. Язык и культура Великобритании, США, Канады,
Австралии, Новой Зеландии. М.; СПб., 2004.
5.
Попова З. Д., Стернин И. А. Проблема моделирования концептов в
лингвокогнитивных исследованиях // Мир человека и мир языка:
Коллективная монография / Отв. ред. М. В. Пименова. Кемерово, 2003. С.
6-17.
6.
Тань
Аошуан.
Китайская
картина
мира:
Язык,
культура,
ментальность. М., 2004.
7.
Урысон Е. В. Проблемы исследования языковой картины мира:
Аналогия в семантике. М., 2003.
8.
Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира. Материалы к
словарю. М., 2002.
23
Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира: модели
9.
пространства, времени и восприятия. М., 1994.
Глава II
Культурный компонент содержания языковых единиц
Актуальность описания культурного компонента лексического
значения
Описание культурного компонента как части семантической
структуры слова, отражающего национальную специфику, актуально для
переводоведения,
двуязычной
методики
преподавания
лексикографии,
иностранных
языков,
лингвострановедения
и
лингвокультурологии.
В теории перевода слова с культурным компонентом значения
лексика,
(безэквивалентная
реалия-слово4)
представляют
одну
из
основных проблем. Найти соответствующую реалию-предмет для таких
слов в другом языке невозможно, и переводчики избирают разные
Многозначность термина реалия требует его уточнения. Реалиями обычно называют
предметы материальной и явления духовной культуры какого-либо общества (Маслов 1998:
196). Поэтому С. Влахов и С. Флорин предлагают различать реалию-предмет и реалию-слово.
По их мнению, реалия-предмет, даже в рамках страноведения, имеет широкое значение,
которое не всегда укладывается в рамки реалии-слова, будучи элементом внеязыковой
действительности (Влахов, Флорин 1980: 7). В переводоведении и в лексикографии
«востребованным» является слово, обозначающее предмет или явление материальной или
духовной культуры. Поэтому термин реалия в основном укрепился в этих науках в значении
«названия присущих определенным нациям и народам предметов материальной культуры,
фактов истории, государственных институтов, имена национальных и фольклорных героев,
мифологических существ и т.п.» (Томахин 1988а: 5; ср., например: Миньяр-Белоручев 1996:
60; Нелюбин 2003: 178, 199). Однако
использование терминов безэквивалентная
(коннотативная, фоновая) лексика, реалия, национальная реалия, слово-американизм и др.,
вызывая в целом некое ощущение хаоса, не препятствует пониманию сути.
4
24
способы перевода.5 Но какой бы перевод они ни избрали, в любом случае
снижается когнитивная ценность текста, т. е. иноязычный читатель
получает меньше информации о культуре другого народа (Гарбовский
2004: 486). Например, использованное в нижеследующем тексте слово
трудодень невозможно перевести без потери части информации:
Сентябрь–октябрь в техникуме не учились, работая на уборочной
(колхозников там в это время видели редко). Отцу и матери,
выезжавшим со своими студентами, выписывали трудодни и как
работникам, и как бригадирам (плюс один трудодень) (А. Чудаков.
Ложится мгла на старые ступени. Роман-идиллия//Знамя. 2000. № 10).
Конечно, переводчик может воспользоваться данным в двуязычном
словаре эквивалентом (dagsverk (arbeidsenhet på kollektivbruk) (РНС-2)
(работа, выполняемая за один день (единица труда в колхозе)); arbetsdag
(i en kolchos) (РШС-92) (рабочий день (в колхозе)), work-day (unit of work
on collective farms) (РАГС)). Но, во-первых, не во всех двуязычных
словарях это слово представлено (его нет, например, в Collins), вовторых, информация в эквиваленте, даже при наличии пояснения
(рабочий день (единица труда в колхозе)), не дает точного представления
об этой единице учета труда в колхозах, определяющая долю колхозника
в доходах, которая применялась в нашей стране до 1966 г. (ТСЯС),
которая служила основой распределения доходов (БТС, БЭС). Не говоря
уже о той части информации, которая остается за пределами словарной
статьи (работать на трудодни означало получать оплату частью
урожая, не деньгами, в конце сезона и в зависимости от полученного
урожая).
Например, в двуязычной лексикографии употребляются перевод при помощи
употребляемого в выходном языке, созданного автором или описательного эквивалента
(Берков 2004: 162), в художественном переводе – транскрипция, переводческая перифраза,
адаптирующая транспозиция (Гарбовский 2004: 485) и др. Вопрос о способах перевода
безэквивалентной лексики поднимается во всех пособиях по теории перевода. См., например:
Виноградов 1978, Влахов, Флорин 1980, Комиссаров 1990, Латышев 1981, Федоров 1983.
5
25
Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров, подчеркивая важность
описания
культурного элемента семантической структуры слова при
изучении иностранного языка, назвали его «страноведческим культурным
компонентом». Поскольку в процессе изучения языка подлежит
усвоению и культура, то в плане лексики ее усвоение в значительной
мере сводится к овладению словами, своеобразная семантика которых
отражает своеобразие этой культуры (Верещагин, Костомаров 1976: 68).
Представление слова с культурным компонентом значения в процессе
обучения иностранным языкам связано с проблемами человеческого
общения, воспитания терпимости к чужим культурам, межкультурной
коммуникации (Тер-Минасова 2000).
Примеров того, что знание реалий нужно, чтобы понять языковые
факты, иначе затрудняется понимание текста, а значит, коммуникация,
можно привести (и есть в специальной литературе) множество. Так, в
тексте: В трудармию, где немцы гибли тысячами, Кемпеля не взяли как
слишком старого, детей — как слишком молодых, семья выжила,
обстроилась, сыновья после войны переженились — на своих. В колхозе
«Двенадцатая годовщина Октября» старик купил пианино, когда–то
реквизированное и лет пятнадцать стоявшее в ленинском уголке без
употребления (А. Чудаков. Ложится мгла на старые ступени. Романидиллия) – выделенные слова являются таким препятствием к
пониманию.
Не-носителю
языка
будет
непонятна
аббревиатура
трудармия и сочетание ленинский уголок, он весьма приблизительно, с
поправкой на «идеологическое» толкование в словарях, представляет, что
такое колхоз (с позиций большинства толковых словарей иностранных
языков это просто коллективное хозяйство) и что Великая Октябрьская
социалистическая революция называлась в советское время Октябрь.
Чтобы знать эти факты, надо не только владеть языком, но и изучать
историю страны.
26
Вопрос о культурном компоненте слова В. П. Берков называет
одним из существенных вопросов переводной лексикографии, так как
«научное решение проблемы отражения культурных коннотаций в
переводном словаре требует колоссальной предварительной работы,
которая может быть выполнена лишь совместными усилиями социологов,
этнографов, психологов и лингвистов» (Берков 1977: 108).
Неточное
толкование
или
«перевод»
слов
с
культурным
компонентом значения могут привести к значительному искажению
содержания произведения в целом. Многочисленные примеры из
переводов произведений русских писателей XIX века в Испании и
Латинской Америке приводит в своей монографии Ю. Л. Оболенская.
Так, барселонское издание «Войны и мира» (1905), сделанное с
французского перевода, толкует слово балалайка как «музыкальный
инструмент, очень распространенный на Кавказе», а горилка как
«русское уменьшительное от водки». В собрании сочинений Л. Н.
Толстого, опубликованном в 1955 году одним из лучших издательств
Испании – “Агилар” написано, что «квас – алкогольный напиток, при
изготовлении которого используется ячмень». Найденный когда-то
французским переводчиком неверный аналог для сухарей – «пирожное,
бисквит»
− воссоздан как pastel (бисквит) в аргентинском переводе
«Вешних вод» И. С. Тургенева в 1901 году (Оболенская 1998: 64).
По наблюдениям Е. М. Солнцева, транскрибированные слова
русского происхождения, проникнувшие во французские толковые
словари, часто остаются непонятными не только для среднего носителя
французского языка, но и для лиц с относительно высоким уровнем
образования (kasha, kvass, sotnia, samovar). А некоторые слова получают
в качестве соответствий не вполне удовлетворительные приблизительные
аналоги (слово (жанр древнерусской литературы) — фр. dit). А другие
русские слова стали обозначать нечто вненациональное (фр. intelligentsia
27
— класс интеллектуалов любой страны, фр. boyard (от боярин) —
богатый, влиятельный человек (переносное значение, разговорное слово),
фр. datcha — загородный дом, в т.ч. и для постоянного проживания, фр.
nomenklatura — чиновничество (неодобрительное слово) (Солнцев1999:
12-13).
Выше уже было показано, что часто переводной эквивалент и
пояснение к нему не отражают всех признаков реалии, о которых знают
носители языка. Поэтому в двуязычной лексикографии встает вопрос о
содержании факультативного пояснения к эквиваленту (Берков 2004:
162), который мы называем комментарием к переводному эквиваленту
(см. об этом: Иванищева 2004).
Анализ двуязычных словарей показывает, что в их словарных
статьях такой комментарий
чаще всего отсутствует. Ср.: Бурлак —
prеmdragare (РШС-92); pramdrager (РНС-2); barge hauler (РАГС); Treidler
(РНМС); Белогвардеец — vitgardist (РШС-92); hvitegardist (РНС-2); White
Guardsman (Collins); White Guard (РАГС); Weißgardist, Konterrevolutionär
(РНМС); Баня — bad, badinrättning, bastu (РШС-92); badinrättning,
badstuga (РШС-16); offentlig bad, badeanstalt, bedstue (РНС-2); bathhouse;
финская — sauna; русская/турецкая — Russian/Turkish baths (Collins);
Baderaum; Badehaus; Schwitzbad, Sauna (РНМС); bains (РФС); парно
купатило (РСС); баня (РБС).
Отсутствие в двуязычных словарях информации о предмете часто
не позволяет читателю–не-носителю языка правильно понять текст, где
использовано слово, обозначающее этот предмет.
Возьмем для примера русское слово квас. Двуязычные переводные
словари либо не предоставляют никакого комментария (например,
РНМС, РСС), либо предлагают следующее описание предмета: russisk
drikk framstilt ved gjæring av rugbrød el. rugmel og malt utrørt i vann (РНС2) (русский напиток, изготовленный путем брожения ржаного хлеба или
28
ржаной муки и солода, размешанного в воде), mildly alcoholic drink made
from fermented rye bread, yeast or berries (Collins) (слабый алкогольный
напиток, сделанный из забродившего ржаного хлеба, дрожжей или ягод),
boisson fermentée russe (РФС) (русский забродивший напиток), руски квас
(РБС)6. Иноязычные толковые словари и словари иностранных слов
фиксируют следующие признаки предмета: kvass/Kwass - typ av syrlig,
svagt
alkoholhaltig
dryck
(NEO)
(сорт
кисловатого,
слабого
алкоголесодержащего напитка); rysk syrlig alkoholhaltig dryck av rågmjöl
och malt (OFA) (русский кисловатый алкоголесодержащий напиток из
ржаной муки и дрожжей ); russisches alkoholisches Getränk aus gegorenem
Brot, Mehl, Malz u. a. (DFW) (русский алкогольный напиток из
забродившего хлеба, муки, дрожжей и т.д.). Словари русского языка
толкуют
слово
следующим
образом:
кисловатый
напиток,
приготовляемый на воде из ржаного хлеба или из ржаной муки с солодом
(МАС, БТС); кисловатый напиток, настаиваемый с дрожжами на
солоде, а также на ржаном хлебе, сухарях (СОШ, РСМС-2).
Иноязычный пользователь словаря при таком толковании получает
довольно общее представление о предмете.
Во-первых, то определение слова квас, которое есть, например, в
иноязычных толковых словарях и словарях иностранных слов шведского
и немецкого языков, может быть отнесено и к другим русским напиткам,
например: брага — старинный русский слабоалкогольный напиток из
солода, домашнее пиво (БТС); слабоалкогольный напиток, род домашнего
пива (СОШ); слабый хлебный хмельной напиток (РСМС-2).
Во-вторых, в подобных толкованиях не указана символическая
значимость предмета в русской культуре: квас — старинный русский
народный напиток (см. об этом, напр.: Лотман 1983: 205–206;
В чешском языке, например, kvas – «смесь для приготовления теста»
(Тугушева 2004: 25)
6
29
Лутовинова 1997: 209), присутствие которой позволяет правильно
осмыслить употребление слова во фразеологизмах типа квасной
патриотизм, перебиваться с хлеба на квас.
В-третьих, не отмечена функция предмета: квас — важный ингредиент традиционного русского блюда — окрошки, тогда как у немцев,
например, для приготовления холодных супов используется пиво:
Biersuppe, Bierkaltschele (Воробьев 1994: 13).
Таким образом, при представлении слова с культурным компонентом
значения в двуязычном словаре встает не столько проблема м и н и м и з а ц и и информации, сколько проблема ее о т б о р а , связанная с
задачей «моделирования обиходных, фоновых знаний» (Верещагин,
Костомаров 1980: 248), когнитивного опыта среднего носителя языка с
целью представления их иноязычному пользователю.
Значимость выделения и описания культурного компонента
лексического значения в рамках лингвокультурологии представлена в
«Теоретических положениях» к лингвокультурологическому словарю
«Русское культурное пространство» (РКП 2004). Авторы называют свой
словарь словарем фиксирующего типа, в котором предпринята попытка
описать не то, что «следует знать» (это установка лингвострановедения),
а то, что реально «знает» практически любой социализированный
представитель русского национально-лингво-культурного сообщества
(РКП 2004: 9). Так, о дяде Степе каждый русский знает, что он высокого
роста, а о Шапокляк – что у нее была любимая крыса; стереотипный
образ медведя – это физическая и/или нравственная неуклюжесть,
грубость, что добавляется мифопоэтическим представлением русских о
медведе (символ Олимпиады в Москве, помощник героя в русских
народных сказках и т. д.) (Там же: 26-27). Феномены, описанные в
словаре, являются репрезентантами русского культурного пространства,
которое понимается авторами как культура, отображенная сознанием.
30
«Ядром» культурного пространства является национальная когнитивная
база. Владение русской когнитивной базой во многом определяет
адекватность общения на русском языке его носителей. Чтобы стать
членом общества, надо пройти процесс социологизации. Сутью этого
процесса является трансляция культуры, а основным каналом этой
трансляции – язык (Там же: 10-12).
Таким образом, уже краткий обзор имеющихся направлений в
исследовании лексики с культурным компонентом значения показывает,
что представление об этой лексике как о чрезвычайно важной с точки
зрения познания культуры народа сложилось. Необходимость ее
изучения не вызывает сомнений. При этом состав слов с культурным
компонентом значения уже достаточно проанализирован7. Актуальным
представляется вопрос о цели описания культурного компонента слова. В
этом плане в лингвистике и смежных науках выделяются две позиции.
Авторы лингвокультурологического словаря «Русское культурное
пространство», противопоставляя свой словарь и лингвострановедческие
словари, а также «Словарь культурной грамотности» Э. Д. Хирша,
различают фиксирующую и ориентирующую функцию своего словаря и
социально-регулятивную функцию вышеназванных словарей. Последняя
функция состоит в том, чтобы отразить представления, за которыми в
данном обществе закреплен статус «правильных» и «необходимых для
запоминания», а также задать ориентиры для «правильного» поведения в
этом социуме. Функция же «Русского культурного пространства»
(фиксирующая и ориентирующая) заключается в том, чтобы отразить
реальное состояние дискурса русского национально-лингво-культурного
сообщества. А это видится авторами словаря не столько как информация
об описываемом феномене, сколько как особенности функционирования
данного имени в дискурсе. Второе не всегда определяется первым.
31
Например, инвариантный образ Кащея Бессмертного в массовом
сознании носителей русского языка – это не столько страшный
могущественный колдун, сколько чрезвычайно худой и изможденный
человек (РКП 2004: 9-10).
Таким образом, выделяется два направления в представлении
культурного компонента слова: аккумуляция знаний современного
носителя языка (представление их как доказательство принадлежности
лица к данной культуре) и овладение этими знаниями (представление их
как
нормативных
представляют
критериев).
единое
целое:
В
конечном
чтобы
стать
счете
направления
членом
культурного
сообщества, надо овладеть культурой, а значит, и языком как средством
ее передачи. Для этого надо иметь представления о ее проявлениях. Для
ребенка этот процесс протекает естественным образом (семья, школа),
для не-носителя языка это основано на сопоставлении со своей
культурой, осваивается на основе своей когнитивной базы.
Для овладения знаниями, нужно «набор» этих знаний, нужно их
описание.
Для
не-носителя
языка
создаются
учебные
пособия,
лингвострановедческие словари. Для носителя такие знания также
представлены в сборниках народных сказок, пословиц, поговорок,
загадок, хрестоматиях, школьных учебниках. Но есть часть знаний,
которые передается той средой, в которой растет и воспитывается
человек. Например, традиция, а значит, и ее вербальное выражение
«присядем на дорожку/дорогу» не из числа тех, которым «учат в школе».
Поэтому
ребенок
фразеологические
учится
словари
этому
русского
«ситуативно».
языка
Толковые
фиксируют
и
сочетание
присесть перед дальней дорогой, перед отъездом либо без пояснений
(МАС), либо с минимальным пояснением по старому обычаю, старый
русский
7
обычай
(БТС,
СОШ).
О
См. об этом главу III настоящего пособия.
32
популярности
выражения
свидетельствует его восприятие как крылатого: выражение присядем,
друзья, перед дальней дорогой указано в БСКС с толкованием
напутствие перед трудной и дальней дорогой, перед принятием
серьезного решения. Тем не менее обычай присесть перед дорогой
распространен у русских не только перед трудной и дальней дорогой или
перед принятием серьезного решения, а перед любым отъездом. В
пособии по страноведению для изучающих русский язык «Как мы
живем» авторы отмечают эту особенность: «Перед тем, как отправиться в
дальний путь, все – как уезжающие, так и провожающие, - должны дома
сесть на несколько секунд и помолчать» (Берков В. П., Беркова А. В.,
Беркова О. В. 2002: 85). О «живучести» приметы и ее языкового
выражения свидетельствуют и примеры из художественной литературы:
В Берлине я подружился с одним историком. Как всех немцев,
его звали Шиллер. Автор мириад книг, он знал о России несравненно
больше моего, и поразить его мне удалось лишь напоследок, когда мы
уже выходили с чемоданами из украшенного иконами дома. Прежде чем
переступить порог, я машинально сказал:
— Присядем!
— Вам нехорошо? — с тревогой спросил Шиллер.
— Нет, с чего вы взяли?
— А зачем же мы садились?
— На дорогу.
— Чтобы — что? Зачем садиться, если надо ехать?
— Но так принято.
— Я понимаю, что принято, — закричал хозяин. — Я немец, а не
идиот, я не понимаю — почему?
— Я не знаю! Деды сидели, прадеды — вплоть до Рюрика, —
наврал я для убедительности.
33
Услышав знакомое, Шиллер затих, но до вокзала шевелил губами
(Генис, 113).
Думается,
компонента
что
значения
лексикографическая
слова
на
фиксация
современном
культурного
этапе
развития
лингвистической науки, который характеризуется экспансионизмом,
антропоцентризмом, функционализмом и экспланаторностью8, актуальна,
по нашему мнению, и для не-носителя языка, и для его носителя.
Между тем культурный компонент лексического значения слова
практически не представлен в толковых словарях русского языка. По
этому поводу В. П. Берков, например, пишет, что «в словаре под ред. С.
А. Кузнецова (далее — БТС) валенки определяются как “мягкая зимняя
обувь, с высоким голенищем, свалянная из шерсти”, то есть отсутствует
важный элемент информации: эта обувь в настоящее время в городах,
кроме особых случаев, вышла из употребления. Предложение Доцент N.
ходил в университет в ватнике и валенках едва ли будет правильно
понято иностранцем, пользующимся только толковыми словарями
русского языка» (Берков 2000: 68).
Если словарная статья должна отражать существенные, важные
признаки предмета, то неясно, почему, признанные таковыми, элементы
культурного компонента не находят место в дефинициях. Хотя примеры
такого подхода уже представлены, например, в БТС:
Эти парадигматические черты современной лингвистики выделены Е. С.
Кубряковой. Проявления экспансионизма Е. С. Кубрякова усматривает в
возникновении «сдвоенных» наук (психолингвистика, социолингвистика, семантика
синтаксиса и др.) и новых дисциплин (инженерная и компьютерная лингвистика),
формировании новых областей знания внутри самой лингвистики (лингвистика
текста, терия речевых актов и др.), а также в упрочении традиционных связей
лингвистики с философией и логикой. Антропоцентризм заключается в том, что
научный объект изучается прежде всего по их роли для человека. Под
функционализмом, а точнее, неофункционализмом мыслят изучение языка в действии,
имея в виду использование языка, его употребление. Экспланаторность – это
стремление найти то или иное объяснение и внутренней организации языка, и
8
34
Берёза - один из символов России, русской природы. В весенний
праздник семик существовал обычай «завивать и развивать берёзку»,
когда вокруг этого дерева, украшенного лентами и платками, водили
хороводы. Плакучие берёзы высаживают у мемориалов как символ
скорби. Ветви берёзы - атрибут праздника Троицы: ими украшают
жилище, их возлагают на могилы усопших и т. п. Верхний слой коры
этого дерева широко используется в народных промыслах; Буревестник после написания М. Горьким (1901) «Песни о Буревестнике» - символ
грядущей революции; Верба - символ церковного праздника «Вербное
воскресенье», т. к. именно она заменила на Руси ветви пальм, размахивая
которыми, по библейскому рассказу, народ приветствовал Иисуса
Христа при въезде в Иерусалим; издавна существует поверье, будто
верба обладает магическими свойствами: охраняет от злых духов, от
всяких бед и напастей.
Введение культурной информации в словарь для пользователяносителя языка важна еще и потому, что эта информация отражает
культурную традицию, а значит, содержит элемент историзма.
Не случайно, что в последнее время увеличилось количество
словарей устаревших слов.9 Если не сохранять то, что стоит за словом у
носителя языка, то последующим поколениям оно может стать
непонятным или не совсем понятным. Например:
А Сталин развил и углубил ленинскую улыбку. Он улыбается в
воспоминаниях Чуйкова и Жукова, в сочинениях Симонова и Фадеева, он
улыбается на портретах художников Шенгелая, Герасимова, Бродского,
Решетникова
(опять
двойка!),
Соколова-Скаля,
Модорова...
(И.
Полянская. Читающая вода).
архитектонике текстов, и реальному осуществлению дискурсов, и порождению и
пониманию текстов и т. п. (Кубрякова 1995: 207-221).
9
ИСЗТС, Кирсанова, ПСЗ, СРС, СРИС, СУС, ТСЯС, ФЭРБ.
35
Кто из современных школьников, обучающихся по учебникам
русского языка, знает картину Ф. Решетникова «Опять двойка»? Тогда
как она была представлена иллюстрацией в учебнике русского языка для
5 класса, и поколение 60-70-х годов ее хорошо помнит.
Не будет, очевидно, понятным современному молодому читателю и
соединение слов, обозначающих исторические реалии, и в следующем
тексте Ф. Искандера:
Даже если не считать миллионные жертвы ни в чём не повинных
людей, что объективно революция дала России? Она вернула крепостное
право в виде колхозов. Абсолютно точно (Ф. Искандер. День писателя).
Лексическое
значение
слов
колхоз
и
крепостное
право
современный читатель знает хорошо, так как, во-первых, это входит в
программу курса истории России для средней школы, а во-вторых,
представлено в толковых и энциклопедических словарях, не говоря уже о
специальных справочниках. Но где читатель может узнать информацию,
которая «соединила» эти две реалии в данном тексте? Ни один
современный словарь русского языка не дает информацию о том, что
после Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г. колхозникам не
выдавали паспорта, а без них ни один из них не мог уехать из колхоза и
устроиться на работу в городе.
Таким образом, фиксация культурного компонента значения
необходима еще и для того, чтобы отразить динамические процессы в
языке. Как известно, работа по описанию языковой динамики начата
сотрудниками Института лингвистических исследований РАН под
руководством Г. Н. Скляревской и воплотилась в двух изданиях
толкового словаря русского языка конца XX века (ЯИ, ЯИ-2). С точки
зрения динамического состояния лексической системы русского языка
словарь описывает четыре разряда лексики: новая, еще не получившая
словарной
фиксации;
36
обычные,
привычные
«старые»
слова,
подвергнувшиеся актуализации, т. е. претерпевшие в описываемый
период семантические, стилистические, сочетаемостные, оценочные и
другие изменения; лексика, вернувшаяся с периферии общественного
языкового
сознания
(термины
религий,
лексика,
в
прошлом
ассоциировавшаяся с категориями буржуазного общества); лексические
средства, отражавшие реалии и категории советской эпохи (ЯИ-2: Vİİ–X).
Отражение
культурного
компонента
значения
как
исторически
изменчивой части лексического значения, таким образом, оправдано и
законами развития лексической системы.
Понятие культурного компонента лексического значения слова
Термин «культурный компонент» как часть семантической
структуры слова был введен в научный оборот Н. Г. Комлевым.10
Н. Г. Комлев в книге «Компоненты содержательной структуры
слова»
(Комлев
1969)
определяет
культурный
компонент
как
з а в и с и м о с т ь с е м а н т и к и языка от культурной среды индивидуума.
При этом Н. Г. Комлев признает, что культурный компонент сопутствует
лексическому понятию, под которым он имеет в виду «минимальный
комплекс абстрагированных свойств, выделяющих предмет и отводящих
ему место в систематизированной совокупности слов-мыслей людей»
(Комлев 2003: 111). Следовательно, культурный компонент – это нечто,
что слово-знак выражает кроме самого себя (Там же: 116).11
В литературе представлены и другие термины: этнокультурный компонент
лексического значения (Ю. П. Солодуб), историко-культурное значение (В. И.
Кодухов), историко-культурная и историко-языковая коннотация (В. И.
Говердовский).
11
В. П. Берков определяет культурный компонент значения как нечто
о т л и ч н о е от его лексического значения, д о п о л н и т е л ь н а я информация к
лексическому значению (Берков 1977: 92; Берков 2004: 137).
10
37
Мысль о наличии минимума наиболее характерных отличительных
признаков, которые необходимы для выделения и распознания предмета,
представлена в работе С. Д. Кацнельсона «Содержание слова, значение и
обозначение» (Кацнельсон 1965). С. Д. Кацнельсон различает понятия
формальные и содержательные. В формальном понятии представлен
вышеуказанный минимум, подытоживается главное из того, что нужно
знать о предмете, а содержательное понятие охватывает все новые
стороны предмета, его свойства и связи с другими предметами.
Последнее, по С. Д. Кацнельсону, в сущности то, что А. А. Потебня
называл «дальнейшим значением» (Кацнельсон 2004: 18).
Существенное, на наш взгляд, различие содержательного понятия
С. Д. Кацнельсона, дальнейшего значения А. А. Потебни и культурного
компонента значения состоит в том, что первые «личны»12, а второе
«народно», если пользоваться терминологией А. А. Потебни.
В работах Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова представлен
своеобразный аналог содержательного понятия, рассмотренный с точки
зрения преподавания русского языка как иностранного. Авторы
рассматривают содержательный план слова в отличие от плана
выражения, состоящий из лексического понятия и лексического фона.
Лексическое понятие включает признаки предмета (по терминологии Е.
М. Верещагина и В. Г. Костомарова – семантические доли), которые
обеспечивают узнавание предмета, а лексический фон, который шире
понятия, – это совокупность непонятийных семантических долей,
совокупность некоторых знаний, сопряженных со словом. Но и понятие,
С. Д. Кацнельсон, однако, отмечает неоднозначность этого положения по
отношению к содержательному понятию. Он пишет о том, что формальные понятия
тяготеют к сфере народного языка и не терпят индивидуальных отклонений, а
содержательные понятия, напротив, их допускают. Но и те, и другие социальны
(Кацнельсон 2004: 24).
12
38
и фон – языковое явление. Они оба лежат на пересечении языка и
культуры (Верещагин, Костомаров 1976: 70-75).
Не случайно в работах современных исследователей отмечается
тот факт, что культурный элемент – это о т р а ж е н и е в з н а ч е н и и
национально-специфического восприятия тем или иным народом какихлибо реалий, фрагментов действительности и даже чистых конструктов
народного
сознания
(Солодуб
1997:
62–64).
«Народность»
подчеркивается и в определении культурного компонента значения как
того объема информации, который у говорящих на каком-либо языке
связывается со словом (или словосочетанием) (Берков 1977: 84).
В таком случае встает вопрос о соотношении культурного
компонента значения и фоновых знаний, которые понимаются как общий
фонд, позволяющий говорящим на одном языке понимать друг друга.
Большинство ученых считают, что
в отличие от ф о н о в ы х
з н а н и й , которые имеют в н е я з ы к о в о й характер, к у л ь т у р н ы й
к о м п о н е н т — это часть с о д е р ж а н и я я з ы к о в о г о з н а к а , в
которой отражается знание к у л ь т у р ы (Слесарева 1990: 22).
Иной позиции, однако, придерживаются психолингвисты. Так, В.
П. Белянин отмечает, что, согласно лингвистическим представлениям,
культурный компонент значения слова – это его экстралингвистическое
содержание. В лингвистике предполагается, что оно непосредственно
отражает обслуживаемую языком национальную культуру. При этом В.
П. Белянин ставит под сомнение включение в значение слова
семантических долей, в которых фиксируется лексический фон, отмечая,
что в отечественной психолингвистике несколько иное представление о
фоновых знаниях. Предполагается, что фоновые знания существуют не в
форме
семантических
долей
слов
и
словосочетаний,
которые
описываются лингвистом, а в форме многочисленных логических
импликаций и пресуппозиций (Белянин 2003: 153).
39
Чтобы определиться в этом вопросе, необходимо, по нашему
мнению,
уточнить
понятия
природы
и
содержания
культурного
компонента.
Природа
культурного
принадлежностью к
компонента
языковому
знаку,
определяется
его
а содержание — к
к у л ь т у р е народа.
Природа культурного компонента лексического значения
слова
Культурный компонент — это часть коннотативного элемента
лексического значения слова.
В
литературе
обозначилось
узкое
и
широкое
понимание
коннотации с точки зрения ее природы и состава.
С точки зрения природы коннотации можно говорить о том, что
коннотация либо выражает отношение говорящего к обозначаемому или
отношение к социальным условиям речевой деятельности (например,
теща –
‘злая и сварливая’), либо как компонент значения языковой
единицы дополняет ее объективное значение ассоциативно-образным
представлением об обозначаемой реалии на основе осознания внутренней
формы наименования (например, медведь – о человеке). В первом случае
коннотация отражает ценностное мировосприятие субъекта речи, а во
втором – образное (Телия 2003: 193).
Коннотация – элемент прагматики знака, отражающий различные
ассоциации, которые связаны со словом в данном языковом коллективе.
Такие
семантические
ассоциации
представляют
«культурные
представления и традиции, господствующую в данном обществе
практику использования соответствующей вещи» (Апресян 1995б: 67).
40
Благодаря тому, что коннотация фиксирует вторичные смыслы, она
может иметь разные проявления: в языковой системе и дискурсе.
Назначение
коннотации
в
языковой
системе
–
передавать
ту
минимальную, но необходимую информацию, совместно с которой
должно восприниматься сообщение, переданное денотативно (например,
если денотативно передается информация о «положении дел», то
коннотативно – информация о человеке, которому принадлежит
вербализация
этого
«положения
дел»).
Коннотации
в
дискурсе
распространяются на сферу производства и взаимодействия текстов, а их
опознание зависит от текстовой компетенции носителей, от объема их
знаний. Таким образом, можно говорить о когнитивном подходе к
понятию коннотации (Ревзина 2001).
С точки зрения состава коннотация в современном учении о
семантической
структуре
стилистического,
слова
оценочного,
понимается
либо
эмоционального
и
совокупность
культурного
компонентов либо как эмоциональный и оценочный компоненты
значения (Ахманова 2004: 203-204; Бочкарев 2003: 78-80; Васильев 1997:
35; Кобозева 2000: 92; Комлев 2003: 105-129; Стернин 1985: 42, 70;
Шаховский 1987: 65-69 и мн. др.)
Если культурный компонент значения слова — часть коннотации,
то
необходимо
определить
черты,
отличающие
его
от
других
коннотативных компонентов. На первый взгляд, культурный компонент
должен иметь отличительную черту — национальную специфичность,
оценочный компонент — оценку, эмоциональный компонент —
эмоциональность, а стилистический — принадлежность к стилю.
На самом же деле в последнее время исследователи все чаще
приходят
к
мысли
о
том,
что
национально
специфичным
в
содержательной структуре слова может быть не только культурный
компонент, но и оценочное и образное значение (см., напр.: Бебчук 1991;
41
Писанова 1997; Самсонова 2000). В литературе представлено даже
мнение о том, что оценочные эталоны и культурные стереотипы можно
отнести к классу значений (Уфимцева 1994: 97–98). Определив, чем
национально специфичные оценочный и образный компоненты значения
слова отличаются от его культурного компонента, можно выявить
с у щ н о с т ь последнего.
Национально специфичным может быть то, что не относится к
области слова, к аспекту выбора слова (в торжественной ситуации —
слово книжное, в обыденной — разговорное), к сфере употребления
слова, а представляет присущую данному народу реалию, специфичную
для данной культуры, и / или отражает отношение или стереотипы
восприятия реалии. И если оценочная семантика обладает национальной
специфичностью в силу выражения отношения говорящего к понятию,
сформированного в процессе познания действительности и отражающего
когнитивный опыт носителей того или иного языка, то культурный
компонент значения отражает стереотипы восприятия этого понятия,
поэтому присущ практически каждому слову языка.
Отражение
в
языке
внеязыковой
культуры
определяется как национально-культурная специфика языка (Гак 1999:
260–261). Соотношение понятий «культурный компонент лексического
значения слова» и «национальная специфичность языкового знака»
мыслится
как
соотношение
часть
—
целое.
Национальная
с п е ц и ф и ч н о с т ь я з ы к а представлена на разных его уровнях: в
значениях слов, грамматических форм и конструкций, в их употреблении,
в языковом поведении говорящих и даже, по мнению В. Г. Гака, в
отношении носителей языка к своему языку, а также в коммуникативнофункциональной структуре языка (в составе его социальных и
территориальных диалектов, во взаимоотношениях нормативного и
ненормативного
коммуникативного
42
пространства;
в
нормативно-
стилистическом укладе языка, в составе его функциональных стилей, в
глубине стилистической дифференциации языковых средств и т. д.)
(Мечковская 2001: 17). Кроме того, в современных лингвистических
исследованиях национально-культурная специфика языковой единицы
понимается уже как возможность и н т е р п р е т и р о в а т ь
значение
единиц языка в категориях культуры, т. е. посредством соотнесения их с
культурно-национальными эталонами и стереотипами. При этом задача
лингвистов — это познание культуры, главных мировоззренческих
понятий (Арутюнова 1999), «выявление «повседневной» культурноязыковой компетенции субъектов лингвокультурного сообщества и
изучение на этом фоне культурного самосознания, или ментальности, как
отдельного
субъекта,
так
и
сообщества
в
его
полифонической
целостности» (Телия 1999а: 15), а язык — инструмент этого познания,
«метаязык культуры» (Логический анализ языка 1991), знак «языка»
культуры (Телия 1999б; Фразеология в контексте культуры 1999).
Именно понятие н а ц и о н а л ь н о й с п е ц и ф и ч н о с т и я з ы к о в о г о
знака
имеют в виду методисты и лингвисты, когда говорят о
к у л ь т у р о л о г и ч е с к о й л и н г в и с т и к е (см., напр.: Елизарова 2000)
или о л и н г в о к у л ь т у р о л о г и и ( Воробьев 1997; Маслова 1997; 2001;
Опарина 1999: 29; Телия 1999а и др.).
Согласно
распространенной
точке
зрения
на
природу
культурного компонента, культурный компонент значения представляет
собой
непонятийную
«надстройку».
Е.
М.
Верещагин
и
В. Г. Костомаров, например, подчеркивают, что в семеме наряду с
понятийными семантическими долями присутствуют и непонятийные,
которые не участвуют в опосредованной языком классифицирующей
деятельности человека, а отражают национально-культурную специфику
(Верещагин,
Костомаров
1980:
11–40).
Но
утверждение
о
«непонятийности» культурных признаков, а значит, отсутствии у них
43
классифицирующей функции, не абсолютно. Некоторые исследователи
указывают на дифференцирующую функцию так называемых фоновых
признаков. Ср. : «…семантическое описание некоторых слов без
выделения фоновых признаков (бурмистр ‘при крепостном праве:
староста, назначенный помещиком’, бургомистр ‘глава городского
управления в некоторых странах Европы и в старину в России’ и т. д.)
было бы неинформативным и не позволило бы соотнести слово с
определенным
денотатом»
Классифицирующую
(Слесарева
функцию
1990:
43).
культурный компонент, как
правило, действительно выполняет, когда имеет д е н о т а т и в н у ю , а не
коннотативную природу.
В литературе отмечается, что присутствие культурного компонента
возможно а) на уровне д е н о т а т а : в этом случае речь идет о лексических
единицах — реалиях, обозначающих предметы или явления, связанные с
историей, культурой, экономикой и бытом страны данного языка; б) на
уровне к о н н о т а т а , что характерно для так называемой фоновой
лексики — той, которая отягощена стереотипными ассоциациями.
Денотативная
и
коннотативная
природа
культурного
компонента — понятие о т н о с и т е л ь н о е .
Относительность природы культурного компонента значения
отчасти определяется тем, что «между коннотацией и денотацией нет
абсолютного противопоставления». Это положение В. И. Говердовского
поддерживается в его работе утверждением
о том, что «отделить
практически сферу эмоционального от рационального затруднительно», и
основано на изучении автором эмоционального и рационального
содержания служебных морфем русского и частично украинского языка.
Утверждая,
что
психологической
основой
коннотации
являются
ассоциации, а коннотация давно вышла из экспрессивно-оценочностилистических
рамок
44
и
захватила
уже
социально-политические,
морально-этические, этнографические и культурологические понятия, В.
И. Говердовский доказывает на ряде примеров (стиляга, бродяга,
фашистский, на примере оценочной лексики), что денотация и
коннотация в целом ряде случаев ни формально, ни содержательно
неразделимы (Говердовский 1985: 76-77).
Коннотация, по мнению Н. Г. Комлева, касается всех трёх
основных
компонентов
слова:
знака,
понятия
и
денотативного
представления. Например, в словах время, дух, дело, ответственность
ядро коннотации находится в лексическом понятии, в слове Кремль – в
денотате, а в словах диез, плюс, нуль, тараторить – в знаке. Но в
большинстве случаев коннотация принадлежит слову в целом. Ряд слов
«загружен»
коннотативной
семантикой
«в
силу
морфологии»
(отсебятина, вонища), часть слов – «в силу роли объектов для человека»
(гад, гнида, пиявка), эта роль значительно модифицируется национальноязыковой спецификой (крыса в разных языках имеет существенно разные
коннотации именования – предатель (англ.), скряга (франц.), с
увлечением работающий человек (нем.), ничтожный, приниженный
службой
человек
(русск.)).
Другие
слова
дают
повод
для
их
коннотационного переосмысления из-за социальной эволюции объектов
(колхоз, балаган, лавочка, контора) (Комлев 1992: 52).
Относительность
денотативной
или
коннотативной
принадлежности культурного компонента состоит также в том, что
исследуемое явление обнаруживается при сопоставлении культур.
Поэтому Г. Д. Томахин, например, различает д е н о т а т и в н ы е
и
коннотативные реалии.
Денотативные
реалии
обозначают
предметы
и
явления,
характерные для данной культуры, не имеющие соответствий в
сопоставляемой культуре (предметы материальной культуры, факты
45
истории,
государственных
институтов,
имена
национальных
и
фольклорных героев, мифологических существ и др.).
Коннотативные
реалии
обозначают
предметы,
ничем
не
отличающиеся от аналогичных предметов сопоставляемых культур, но
получившие в данной культуре и обслуживающем ее языке особые,
дополнительные значения, основанные на культурно-исторических
ассоциациях, присущих только данной культуре. Они, по мнению Г. Д.
Томахина,
изучены
крайне
слабо. Среди
ассоциативных
реалий
выделяются: а) слова, обозначающие растения и животных (слова
зоосемической группы), с которыми связаны определенные поверия; б)
реалии-символы (вегетативные, анималистические); в) фольклорные,
исторические и литературные книжные аллюзии (Томахин 1984: 7, 18,
24).13
Присутствие культурного компонента на д е н о т а т и в н о м уровне
позволяет ему выполнять классифицирующую функцию, а значит,
выделять предмет из ряда подобных.
Например,
боржоми
«лечебно-столовая
определяется в большинстве русских толковых словарей как
минеральная вода» (БТС, ТСУ, БАС-2, РСМС-2). СОШ поясняет, что
вода употребляется для питья и ванн. В России всегда были популярны несколько видов минеральной
воды, например
боржоми, ессентуки
и
нарзан.
Не все они представлены в двуязычных
словарях (но это уже вопрос о словнике, а значит, о критериях отбора слов). Например, нет слова
боржоми
в РШС-68,16,15, Collins;
нарзан
в РШС-92, 15;
ессентуки
в РШС-15, РШС-16,
РШС-68, РШС-92, РНМС, Collins. Но даже если они есть, то представлены либо «безликим»
семантическим комментарием «kind
of mineral water» (РАГС) (сорт минеральной воды), либо
указанием на происхождение реалии (из Боржоми в Грузии, Ессентуки на Северном Кавказе) (РНС-2,
РШС-68), либо пояснением состава: narsan —
(РШС-68)
kolsyrehaltigt kaukasiskt mineralvatten
(углекислая кавказская минеральная вода) . Русские толковые словари либо
совсем не представляют дифференцированных признаков реалий (ср. в РСМС-2: боржоми —
Ср. понятие денотативно- и коннотативно-фоновой лексики в: Воробьев
1994: 4–8. См. также типологию культурных коннотаций в: Токарев 2003.
13
46
лечебная минеральная вода; ессентуки — минеральная лечебная вода;
нарзан —
лечебная минеральная вода;
см., например, ТСУ: боржом —
либо различают их по составу и происхождению;
целебная минеральная вода. [По названию города
и курорта в Грузии, где находится источник этой воды] ;
ессентуки —
соляно-щелочная минеральная лечебная вода. [От названия города и
курорта Ессентуки на Кавказе] ;
нарзан
—
углекислая минеральная
лечебная вода. [По названию источника в Кисловодске] ). Но минеральная
вода — это не такая принадлежность «идеального советского стола», как
указывает «Книга о вкусной и здоровой пище» (см.: Тимофеев 2000: 33).
Культура обеденного стола и застолья у русских несколько иная, чем у
других народов (например, у нас нет привычки запивать еду водой, соком
или пивом, как это принято у скандинавов). Отношение к минеральной
воде тоже иное, это не просто вода за обеденным столом («столовая» не в
буквальном смысле). Ср. понятие bordsvatten — столовая вода, например
в шведской культуре застолья. Кстати, понятие mineralvatten —
минеральная вода согласно NEO отличается от предыдущего только
другими «требованиями к качеству» (ср. Mineralvatten —salt- och
kolsyrehaltigt vatten spec. från hälsobrunn el. vattentäkt som uppfyller
särskilda krav på kvalitet; anv. som måldryck, ett mineralvatten som
«Ramlösa» (вода с содержанием угольной кислоты и соли особ. из
минерального
или
подземного
источника,
которая
соответствует
особенным требованиям к качеству; используется как столовая вода;
минеральная вода типа Ramlösa); bordsvatten — särsk. typ av osötad
läskedryck bestående av salt- och kolsyrehaltigt vatten som inte behöver
uppfylla lika stränga kvalitetskrav som mineralvatten; ett bordsvatten som
«Vichy nouveau» (особый тип несладкого напитка, который состоит из
воды с содержанием угольной кислоты и соли, от которого не требуется
соответствие таким высоким требованиям, как от минеральной воды;
столовая вода типа Vichy nouveau)). Русские всегда воспринимали
47
минеральную воду как лечебную, поэтому знали, от каких болезней та
или иная вода. Например, боржоми — популярная минеральная вода при
желудочных заболеваниях. Эта информация в том числе будет, по
нашему мнению, составлять содержание культурного компонента
лексического значения и выполнять к л а с с и ф и ц и р у ю щ у ю функцию.
Присутствие культурного
уровне
позволяет
говорить
компонента на
о
его
коннотативном
кумулятивной
функции.
Кумулятивная (аккумулятивная, накопительная) функция понимается в
литературе как отражение, фиксация и сохранение в языковых единицах
информации о постигнутой человеком действительности (Верещагин,
Костомаров 1980: 7), отражение общественного опыта и знаний
(Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 565). В данном
случае под коннотативным культурным компонентом будем понимать
социально-этнические ассоциации, стереотипы восприятия, то, «что
данное явление представляет особенное для определенной этнической
группы» (Ладыгин 2000: 76).
Например, русское слово номенклатура фиксируется толковыми
словарями русского языка, в основном,
без его коннотативного
культурного
руководящие
компонента
значения
—
партийно-
правительственные работники, имеющие привилегии во всех областях
жизни (ТСЯС), сформировавшийся господствующий социальный строй
(БЭС). Ср.: Номенклатура — номенклатурные работники или списки
номенклатурных должностей (БТС, СОШ), система должностей, кадры
для которых утверждаются вышестоящими инстанциями; работники,
занимающие эти должности (Солганик, СП, ЯИ-2).14 Коннотативный
культурный компонент значения русского заимствованного слова
представляют толковые словари других языков, например: nomenklatura
О замалчивании словарями советского времени «истинного» значения слова
см.: Вселенский 1991: 9–13.
14
48
— privilegierad maktelit av partifunktionärer m. fl., särsk. i det förutvarande
sovjetiska samhället (NEO) (привилегированная элита из партийных
функционеров и т. д., обладающая властью, особ. в бывшем советском
обществе); in former communist countries, the nomenklatura were the
people the communist party approved of and appointed to positions of
authority (Collins Cobuild). Названный компонент представляет собой
стереотип восприятия номенклатуры в современном обществе средним
носителем языка15. Этот элемент значения не выделяет предмет из ряда
подобных (классифицирующий компонент см. в БТС, СОШ), он
представляет социальную ассоциацию, фиксирует опыт носителей языка
по отношению к данной реалии. С точки зрения понятийных признаков
эта часть содержания языкового знака не является обязательной, но с
позиции
правильного
понимания
текста,
восприятия
с м ы с л а она необходима.
Чаще всего бывает так, что в содержание языкового знака реалийслов
входит
культурный
компонент
и
денотативной
природы
(классифицирующей функции), и коннотативной природы (кумулятивной
функции). Например, традиционное представление реалии казак, по
данным толковых словарей, таково: казак — 1) в России 15–17 вв. :
вольный человек, член военно-земледельческой общины поселенцев на
окраинах государства; 2) представитель военного сословия, которое
складывалось на окраинах русского государства в 15–17 вв. из бежавших
О том, какой властью и какими привилегиями в советском обществе
обладала номенклатура, см., например, у Е. Косова: «Для номенклатуры была создана
таинственная сеть спецраспределителей. Для номенклатуры везде были свои
закрытые и охраняемые от простого народа «спецучреждения». Номенклатура и их
семьи жили в просторных квартирах, специально простроенных для начальства,
лечились в спецполиклиниках, спецсанаториях и спецбольницах. Книги получали из
спецколлектора, за билетами не стояли в общей очереди – была спецбронь. В
закрытых для простого народа спецмагазинах (базах), существовавших без какихлибо вывесок, номенклатура получала свои продовольственные пайки» (Косов 2005:
285).
15
49
крепостных крестьян, холопов и городской бедноты и с 18 в. было
обязано по вызову нести военную службу в легком конном войске на
своем коне, со своей одеждой и вооружением за льготное пользование
землей; 3) уроженец, житель некоторых областей России (бывших
войсковых областей) (БТС, ≈МАС, СОШ, ТСУ, ЯИ-2); kosack — medlem
av ngt av de militärt organiserade ryttarfolk som förr levde i Rysslands
utkanter i Ukraina, kring Don etc. ; ofta om dessa folk i anv. som ryska
kavaleri- och polistrupper; kända för karakteristisk klädsel, spec. dansstil m.
m. (NEO) (представитель военизированного сословия-конницы, которое
раньше жило на окраинах России на Украине, вокруг Дона и т.д.; часто об
этом народе, который использовался как русская кавалерия и полиция;
известны характерным стилем одежды, танцами и т. д.); cossack — a
member of a people who lived on the plains of S Russia and the Ukraine,
famous for their skill in riding horses, their fierce fighting, and their
characteristic way of dancing with the knees bent, the body low, and the arms
folded in front of the body. A small number still exist (DELC); Kosak — ein
Soldat im zaristischen Russland, der vom Pferd aus kämpfte (LGDF). В этих
толкованиях
представлен
денотативный
культурный
компонент
(историческая общность, место жительства, занятие): Как-то Мара
призналась мне по секрету, что баба Мария когда-то призналась ей по
секрету, что у нее в России была любовь с казаком.
— Расскажи, кто такие казаки?
— Ну-у…была…в общем…такая конница…силы внутренней безопасности,
завербованные
на
внешних
границах
(Солнцев,
39).
В представленном в словарях толковании есть и коннотативный
культурный компонент (одежда, танец). Стереотипы восприятия реалии
дополняются в толковых словарях русского языка указанием на то, что
слово является эпитетом разбойника-богатыря в народной поэзии
50
(ТСУ), или на то, что в русской классической литературе казаки
олицетворяли воинскую доблесть, бесстрашие, верность своему долгу,
свободолюбие и т. п. (ЯИ-2). Важным в представлении казака были бы и
указания на историческое назначение казачества — быть оплотом
царской власти и типичные качества — доблесть, верность и жестокость.
См. пример: …и во время гражданской войны, когда местечко стало
целью постоянных набегов различных банд <…> а хуже всех были
казаки: для них главное было — убить (Войнович, 22).
Как показывает анализ материала, разделение культурного компонента на представленный на уровне денотата (реалии-слова) и
коннотата (фоновая лексика) условно. Реалии-слова чаще всего содержат
культурный компонент и денотативной, и коннотативной природы.
На уровне слова-реалии разграничение денотативного и коннотативного культурного компонента крайне затруднено. Выявление
содержания культурного компонента значения слова требует не столько
разграничения денотативной и коннотативной его части, сколько
представления тех признаков, которые могут быть объективированы и
даны в словарях. Поэтому необходимо разработать принципы, по
которым можно выделять элементы содержания культурного компонента
лексического значения слова независимо от их денотативной или
коннотативной природы. В этом плане более логичной представляется
точка
зрения
В.
страноведческий
отражающая
В.
фон
такие
Морковкина,
как
часть
качества
национальным
своеобразием
поведенческих
и
иных
(Морковкин 1990: 20).
51
который
вводит
сигнификативного
денотата,
культуры,
стереотипов
которые
истории,
фона
понятие
слова,
обусловлены
мироощущения,
соответствующего
народа
Содержание культурного компонента лексического
значения слова
Фоновые страноведческие знания среднего носителя языка
Наивные и фоновые знания. Понятие фоновых страноведческих
знаний
Изучение языка как орудия организации содержания знания
актуально в современной лингвистике в связи с введением новой,
когнитивной парадигмы знания и когнитивного подхода к явлениям
языка.
Знание как форма существования и систематизации результатов
познавательной деятельности человека (БЭС) представлено различными
видами:
обыденное
и
научное,
индивидуальное
и
социальное,
декларативное и процедурное (см., напр., обзор в Залевская 2000: 66-74;
НФС: 392). Когда речь идет о содержании знания, то принято различать
лингвистические
формулировках
и
внелингвистические
(лингвистические,
внелингвистические,
невербализованные)
знания.
языковые,
разницей
в
вербализованные;
энциклопедические,
обусловлены
Различия
неязыковые,
оснований
для
классификации – предметная соотнесенность (знания и мире и знания о
языке) или форма представления знаний (ословленные и неословленные)
(см.: Залевская 2000: 67-68; Кубрякова 2004: 10).
Энциклопедические
(внелингвистические,
невербализованные) знания иногда называют фоновыми.
52
неязыковые,
Представленная в литературе классификация фоновых знаний
построена на разных основаниях.
П о с о с т а в у у ч а с т н и к о в коммуникативного акта выделяют
с о ц и а л ь н ы е (известные всем участникам речевого акта, например
радиослушателям, читателям в массовой коммуникации, еще до начала
сообщения), и н д и в и д у а л ь н ы е (известные только двум участникам
диалога до начала их сообщения) и к о л л е к т и в н ы е (известные членам
некоторой социальной, профессиональной и др. совокупности людей до
получения этого сообщения) (Шабес 1989: 8), или с о ц и а л ь н о г р у п п о в ы е (свойственные некоторой социальной общности людей:
врачей, педагогов, плотников, жильцов одного дома) (Верещагин,
Костомаров 1973: 126). Ср. пример: Его (Твардовского. — О. И.) уроки
(моей самоуверенности) оказались тонкими, особенно по деревенскому
материалу: нельзя говорить «деревенские плотники», потому что в
деревне — каждый плотник; не может быть «тесовой драни»; если
поросенок жирный, то он не жадный; проходка в лес по ягоды, по грибы
— не труд, а забава (впрочем, тут он уступил, что в современной
деревне это уже — труд, ибо больше кормит, чем работа на колхозном
поле); еще — что у станции не может расти осинка, потому что там
все саженое, а ее никто никогда не посадит; что «парнишка» старше
«мальчишки» (Солженицын, Б. Т. Д., 33).
Со стороны содержания
житейские,
донаучные,
художественные
(Валгина
фоновые знания разделяют на
научные,
2003:
16).
литературно Донаучные
знания
предполагают наличие каждодневного житейского опыта, «здравого
смысла», уверяющего нас, что земля плоская, а солнце ходит вокруг
земли. Наивный носитель донаучного сознания, накопив большое
количество бытовых сведений и обнаружив, что не может увязать их
воедино, призывает на помощь науку (Лотман 2001: 18–19). Кроме того,
53
степень отвлеченности слова различна у людей образованных и
необразованных. Необразованный человек часто верит, что болезнь
можно «вогнать» и «выгнать» (Пешковский 1956: 74). Для житейских
представлений о предмете подчас основным становится его функция.
Важно, что «из стакана пьют, по часам узнают время, шарф служит,
чтобы согревать шею, пуговица — чтобы застегивать одежду» (Фрумкина
2001: 48).
П о с т е п е н и о б щ е и з в е с т н о с т и и о ч е в и д н о с т и фоновые
знания представляются как т р и в и а л ь н ы е
и
нетривиальные.
Тривиальные знания не вербализуются в речевых актах, а суждения типа
«животные
едят
пищу»,
«часы
показывают
время»
вызывают
недоумения, если это не учебная ситуация (Шабес 1989: 9).
По
степени
распространенности
фоновые
знания
классифицируются на три группы. Во-первых, о б щ е ч е л о в е ч е с к и е
сведения (о солнце, луне, воде, ветре, дожде, рождении, смерти и т. д.),
которые разделяются всеми людьми без исключения и благодаря
которым люди всегда могут найти основу (общее социальное знание) для
коммуникации. Во-вторых, р е г и о н а л ь н ы е знания, т. е. ряд сведений,
свойственных только жителям определенного района: например, люди,
живущие в пределах двух тысяч километров от северного полюса, знают,
что такое снег, а некоторые жители экватора могут этого не знать.
Наконец, в-третьих, так называемые с т р а н о в е д ч е с к и е знания, или
знания, являющими социальными для населения только одной страны,
или, если пределы страны совпадают с границами языковой общности,
только для членов одной языковой общности (Верещагин 1969: 112). В.
С.
Виноградов
предлагает
пользоваться
термином
«ф о н о в а я
и н ф о р м а ц и я », то есть cоциокультурными сведениями, характерными
лишь для определенной нации или национальности, освоенными массой
54
их представителей и отраженными в языке данной национальной
общности (Виноградов 1978: 86–87).
При определении фоновых знаний необходимо, с нашей точки
зрения, различать их когнитивную и коммуникативную сущность.16
В первом случае подчеркивается, что фоновые знания по своей
природе имеют внеязыковой характер и как часть имплицитного
контекста (фоновые знания коммуникантов о предшествующей ситуации)
являются одним из видов п р е с у п п о з и ц и и (см., напр.: Белянин
2000: 95; Валгина 2003: 13; Филиппов 2003: 255–256).
Во втором случае фоновые знания определяются как о б щ и й
фонд,
который позволяет говорящим на одном языке, то есть
пользующимся одними и теми же лексическими, грамматическими и
стилистическими ресурсами, п о н и м а т ь д р у г д р у г а , как о б о ю д н о е
знание
реалий говорящим и слушающим, являющееся основой
языкового общения (Ахманова 2004: 498).
Актуализация когнитивной сущности фоновых знаний дает
возможность выявить обыденные (ненаучные) представления о мире
носителя языка, например, то, что связано у него с тем или иным словом.
Ср.: …говорили на хорошем русском, которому Богом дано выражать
словами много больше, чем только смысл самих слов. В русской речи
есть еще нечто — надсловие, подсловие, — а есть и что-то
притулившееся рядом…Правильно делают те, кто упорно овладевает
английским. Вот он как раз создан для того, для чего и быть языку, —
для понимания, тогда как наш великий и могучий — и для понимания
конечно же! — но и для того, что над…под…и сбоку…(Щербакова, 16);
Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит: Франция! Англия!..
он непременно представляет себе за этим словом нечто реальное,
О когнитивной и коммуникативной предназначенности языка см.: Венцов,
Касевич 2003: 135.
16
55
осязаемое…понятное ему…А я говорю — Россия и — чувствую, что для
меня это — звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это
слово какое-либо ясное содержание (Горький, 25).
Актуализация
коммуникативной
сущности
фоновых
знаний
позволяет говорить о том, что есть определенный «коммуникативный
минимум», необходимый, для того чтобы общение состоялось. Не весь
объем знаний, «стоящих» за словом у носителя языка, является
востребованным при коммуникации и представляется обязательным
условием для правильного восприятия. Более того, этот объем часто
трудно определить даже носителю языка. Так, описать значение слова
судьбина, по Е. М. Верещагину и В. Г. Костомарову, при его одинаковой
рациональной информации со словом судьба достаточно трудно:
«…русскому ясно, что в этом слове “что-то” есть, но это “что-то”
относится
к
смутному
чувству,
а
в
области
эмоционального
использование слов для пересказа, как правило, не приводит к успеху»
(Верещагин, Костомаров 1973: 78).
Таким образом, мы различаем наивные и фоновые знания, которые
востребованы на разных уровнях (когнитивном и коммуникативном) и
могут быть объектом разных исследований.
Учитывая, что наша задача — выделить м и н и м у м информации,
которую
необходимо
знать,
чтобы
правильно
воспринимать
и
употреблять слова чужого языка, обращение к наивным и фоновым
знаниям носителя языка в работе является актуальным. Наивные знания в
отличие от научных будут в нашем исследовании той когнитивной
основой,
которая
даст
возможность
отбора
части
информации,
необходимой для адекватного восприятия слова не-носителем языка. Эту
часть информации мы будем называть, используя терминологию Е. М.
Верещагина (Верещагин 1969: 112), фоновыми страноведческими
56
знаниями, или страноведческой информацией, подчеркнув таким образом
ее коммуникативную сущность и ориентацию на членов одной языковой
общности.
Изменчивость содержания фоновых
страноведческих знаний
Иногда
в
процессе
общения
на
уровне
внутрикультурной
коммуникации, т. е. в пределах одного языка, возникает непонимание,
связанное
с
изменениями
в
области
содержания
фоновых
страноведческих знаний. Такое изменение информации, общей для
говорящих на одном языке, происходит в области либо реалий, либо
стереотипов восприятия этих реалий.
На
историчность
фоновых
знаний
указывают
многие
исследователи.17
Ср. пример: После революции Шаляпин пел в Мариинском театре.
Он ходил по изменившемуся до неузнаваемости городу в меховой
боярской шапке, белоснежной вязаной фуфайке и обшитых кожей
белых бурках (Полянская, Ч. В., 31).
Значение слова фуфайка для с о в р е м е н н о г о носителя языка
связывается с представлением о стеганой ватной куртке, ватнике (БТС,
СОШ, РСМС-2, МАС), т. е. со вторым словарным значением слова (РАС4: фуфайка — куртка). Первое словарное значение теплая рубашка,
вязаная или из плотной ткани (РСМС-2, СОШ, БТС, МАС), которое
вводит слово фуфайка в тематический ряд «Рубашки, кофты, блузы,
См., напр.: Zgusta 1971: 295; Берков 1975: 418; Шабес 1994: 103; Телия 1996:
216–217. Об исторической изменчивости культурной коннотации см., напр.: Leech
1974: 14–15; Микулина 1977а, 1981; Верещагин, Костомаров 1980; 1990 и др.
Необходимость исторического комментария подчеркивается, напр., в: Бошен 2002: 13.
17
57
жилеты» наряду с ватник, безрукавка, блуза, жилет, кацавейка,
ковбойка, косоворотка, рубаха, рубашка, сорочка, тенниска, толстовка
(РСМС-2), малоупотребительно. Кроме того, более употребительное
значение слова фуфайка (ватник) имеет не фиксируемый в словарях
культурный компонент значения вид рабочей одежды. Поэтому при
ошибочном понимании по аналогии с употребительным значением слово
фуфайка в приведенном выше примере не воспринимается: как фуфайка
может быть вязаной, а тем более белоснежной?
Очевидно, что только сигналы в виде окружающих слово лексем
боярская шапка и бурки, обозначающих устаревшие реалии и отнюдь не
разновидности
рабочей
одежды,
дают
правильное
направление
восприятия слова фуфайка. А частота употребления слова фуфайка в
значении ватник, несомненно, выше, чем в значении теплая рубашка,
поэтому нужно когнитивное усилие, чтобы правильно воспринять текст.
В историю постепенно уходят и автоматы с газированной водой, а
с ними то «богатство личных и общественных переживаний» (Лотман
2001: 20), которые они вызывали:
АВТОМАТЫ С ГАЗИРОВАННОЙ ВОДОЙ, они самые <…>
Волна узнанной (но не выпитой) газировки ударяет ему в небо. Слюна
обжигает небо, горло, душу. Глаза слезятся. Забытое удовольствие
торопит Ключарева найти в карманах монетку. Нашел. Бросает в щель
(Маканин, Л., 109); Теперь лето начинается в день, когда открывают
автоматы с газированной водой (Карпова, 69).
Иногда реалии настолько забыты, что они непонятны и самому
носителю языка:
…любой художник из новейших, желавший быть как будто
вольным парижанином, но с русской душой, ходить повсюду и где хочет
в пестрой перекрашенной рванине, мог найти у Марии рубаху с косым
воротом, каких давно не носят в городах, или с вышитым, за который,
58
правда, не у нас, а в Киеве лет через десять стали запросто давать все
десять лет, пиджак из довоенной чесучи, плащ с резиновой подкладкой
или свитер с мишками и олешками (Дмитриев, 82); Это вообще-то дом
Общества политкаторжан. По этому поводу специальная доска на
фасаде имеется — чуть ниже и левее моего окна. Такая, знаете, в
стиле двадцатых годов — с лучами (Файбисович, 96).
Историчность реалий создает особый оттенок их употребления.
Историческая коннотация, накладываясь на этнокультурную, позволяет
усилить национальную специфичность реалии. Чем «старее» словореалия, тем оно более национально специфично.18
См. пример:
Ближе всех в Японии я сошелся с переводчиком Сагияки-сан,
который просил называть его Сема. Широко понимая славистику, он
говорил на всех языках — польском, армянском, английском. С японским
было сложнее. Это выяснилось, когда он пригласил меня в свой любимый
ресторан «Волга», где мы ножом и вилкой ели борщ и искали общий
язык.
— Вы не знаете, — льстиво завязывал я беседу, — как пройти на
Фудзияму?
— Понятия не имею.
— А сумо? Вы любите сумо, как я?
— Ненавижу.
— Может быть, театр? Что вам дороже — Но или Кабуки?
Ср.: «...культурный страноведческий элемент в языке интуитивно скорее
ощущается в словах тройка и лучина (ибо они уже полностью и исключительно в
“историческом существовании”, из которого в нашу цивилизацию извлекаются лишь
на театральных представлениях “русской зимы” или в музеях), чем даже в словах
авоська и кооператив» (Верещагин, Костомаров 1971: 51).
18
59
— Ансамбль Моисеева.
— Тогда — природа: сакура, бонзай, икебана?
Сагияки-сан выпил сакэ, закусил гречкой и ласково спросил:
—Часто водите хоровод? Давно перечитывали «Задонщину»?
Играете в городки? Сын ваш — Еруслан? Жена — Прасковья? Сами
вы — пскопской?
— Рязанский, — сказал я приосанясь, но больше добавить было нечего,
и мы перешли на водку (Генис, 116).
«Степень»
национальной
специфичности
текста
А.
Гениса
определяется насыщенностью устаревшими словами — реалиями
русской культуры, в том числе и именами собственными (хоровод,
«Задонщина», городки, Еруслан, Прасковья), хотя не исключен и намек на
прецедентный текст Н. В. Гоголя во фразе Вы любите сумо, как я?
Устаревшие слова в тексте являются символами не только этноса, но и
определенной эпохи. И чем ближе эта эпоха к современному носителю
языка, тем более интернациональной кажется реалия. Ср. пример:
Фарцовщики — антикварное советское слово. Слова живут
дольше вещей и человеческих отношений, дольше памяти о мертвых
людях, но тоже умирают. Должно быть, под старость я не смогу
вспомнить, что это значило — фарцовщик. Так вот, себе-маразматику
для памяти: фарцовщики по мелочи торговали импортной одеждой у
Гостиного двора (Шубинский, 124).
Историческая
маркированность
реалии
создает
правильную ориентировку читателя во времени.19 Например, шефская
помощь
и
благотворительная помощь
отличаются по признаку
систематичности, характеру помощи: материальная (благотворительный)
19
О соотношении «новых» и «старых» реалий см.: Гак 1998: 144.
60
— хозяйственная, культурная, просветительная и т. д. (шефский):
шефство
—
общественная
деятельность
по
оказанию
систематической (хозяйственной, культурной, просветительной и т. д.)
помощи
кому-,
чему-л.;
благотворительность
—
оказание
материальной помощи нуждающимся (БТС). Ср. также: a charity is an
organization which raises money in order to help people who are ill, disabled,
or very poor (Collins Cobuild, DELC); välgörenhet — det att göra
(materiella) välgärningar ofta i frivilligt organiserad form och till förmån för
de fattiga i det egna landet (NEO) (делать (материальные) добрые дела
часто в добровольно организованной форме
и в пользу бедных в
собственной стране). «Советская» реалия шефская помощь не имеет
переводного эквивалента в других языках: patronal (Collins) (см.:
Patronage is the support and money given by someone to a person or a group
such as a charity(=sponsorship) (Collins Cobuild)); hjelp fra «fadderbedrift»
(bedrift som har «adoptert» en skole osv)
(РНС-2) (помощь от
«предприятия-спонсора» (предприятия, которое «усыновило» школу и
т.д.); fadderskapshjälp (РШС-92) (спонсорская (шефская) помощь)):
Читателю, не пережившему наших времен, следует объяснить,
что одной из составляющих жизни каждого советского театра была
так называемая военно-шефская работа, которая выливалась в
воскресные культпоходы солдат или матросов на «утренники» или в
праздничные шефские концерты в частях и на кораблях. Завершались
они обычно братаниями шефов и подшефных за щедрым банкетным
столом.
Само слово «шефский» имело несколько смыслов. Ну, во-первых,
это значило «безгонорарный», а во-вторых, давало представление о
некоем неотменимом почетном гражданском долге, который выполняет
каждый служитель Мельпомены, Талии и даже Терпсихоры, давая
«шефский концерт» (Рецептер, 60). Ср. комментарий к слову «шефство»:
61
часто шефство сводилось к отправке рабочей силы из города на
сельскохозяйственные работы, было экономически невыгодным, а
также носило формальный характер (ЯИ-2).
Главным же отличием шефской и благотворительной помощи в
сознании
рядового
носителя
языка
является
историческая
маркированность реалии: шефская помощь — это атрибут советского
времени,
благотворительная
—
дореволюционного
или
послеперестроечного.
Историческая изменчивость фоновых страноведческих знаний,
таким образом, создает трудности восприятия слова для носителей и неносителей языка.
Стереотипы восприятия как основа фоновых страноведческих
знаний
Изменчивость фоновых страноведческих знаний предполагает
также их способность отображать смену общественных ориентиров,
изменение
отношения
восприятия.
к
Стереотипы
реалии
или
восприятия
стереотипа
ее
«аккумулируют
предшествующий опыт индивида в своеобразный алгоритм отношения к
соответствующему объекту» (Философский энциклопедический словарь
1989: 627). Такие установки восприятия реалии могут иметь вид
воспроизводимых и переживаемых стереотипов. В о с п р о и з в о д и м ы е
стереотипы, т. е. сводимые к а т р и б у т а м , признакам реалии, могут
включать и оценку. П е р е ж и в а е м ы е стереотипы — это, прежде всего,
о т н о ш е н и е к той реалии, которая стоит за словом. Они представляют
собой эмоции, которые испытывают носители языка в связи с данной
реалией, ассоциации, которые она вызывает. Переживаемые стереотипы,
62
которые следует включать в объем фоновых знаний, — это не то, что
думают, а то, что чувствуют по поводу той или иной реалии.
Так
как
объектом
страноведения
являются
ассоциации
не
индивидуальные, а массовые, кодифицированные в качестве языковой
нормы (Томахин 1988б: 83), то переживаемые социальные стереотипы
можно считать объективной информацией, хотя они и предполагают
степень личного участия в событии, знакомства с реалией и т. д.
Именно поэтому актуальна и проблема учета национальных
социокультурных стереотипов речевого общения в процессе обучения
языку (Прохоров 2003).
Стереотип мышления понимается многими авторами прежде всего
как определенное представление о действительности или ее элементе с
позиции «наивного», обыденного сознания. В когнитивной лингвистике и
этнолингвистике
термин
стереотип
относится
прежде
всего
к
содержательной стороне языка и культуры, т. е. понимается как
ментальный стереотип, и коррелирует с «наивной картиной мира» (Там
же: 72). Важным представляется и тот факт, что стереотип играет роль
образца, т.е. нормы.
См. пример:
Поэтому, помню, так смутила меня случайно попавшаяся повесть
Куприна «Юнкера». Беря книгу, я думал, что она о гражданской войне, о
борьбе с юнкерами. В самом слове юнкера слышалось мне что-то
металлически-безжалостное. И вдруг вижу, что юнкера — это
обыкновенные озорные мальчишки, как мы. Как же так? Ведь это они —
или такие, как они, — в Петербурге защищали преступное Временное
правительство, а в Москве зверски убивали в уличных боях красных
рабочих бойцов? И трагедия народа, ввергнутого в пучину страшной
63
братоубийственной войны, впервые чуть-чуть приоткрылась мне
(Санников, 93).
Толковые и переводные словари представляют значение слова
как «унтер-офицер из дворян» (Даль); «2) в Царской России —
воспитанник военного или юнкерского училища; 3) нижний чин (рядовой
или унтер-офицер) из дворян» (ТСУ); «1. В российской армии до
половины 60-х г. г. 19 в.: вольноопределяющийся унтер-офицер из дворян,
который мог, прослужив определенный срок и выдержав экзамен, стать
офицером. 3. В России до 1917 г.: воспитанник военного училища в этом
звании, чине» (БТС, МАС, во втором значении также СУС); «2. ≈ kadett (i
Russland før Oktoberrevolusjonen)» (РНС-2) (кадет (в России до
Октябрьской
революции);
«2.
≈
kadett
(i
Ryssland
före
Oktoberrevolutionen)» (РШС-92) (кадет (в России до Октябрьской
революции); «1. élève ď une école militaire (en Russie tsariste)» (РФС).
Словарями подчеркивается историчность реалии (существование звания
юнкера в России до 1917 г.), в том числе пометами ист., воен.
дореволюц., воен. истор., но отношение к реалии, стереотип ее
восприятия не представлен нигде. На примере классической русской
литературы XIX в. (Л. Н. Толстой «Война и мир» и «Казаки», М. Ю.
Лермонтов «Герой нашего времени», А. И. Куприн «Юнкера» и др.)
создается стереотип восприятия юнкеров как защитников Отечества,
выполняющих свой святой долг, т. е. то, что связывается с дворянским
званием, хотя впоследствии юнкерами могли быть не только дворяне:
Речи других министров вызывали уже прямое раздражение; юнкера
прерывали их, кричали и даже будто бы свистали. Белая кость
объясняла поведение большинства юнкеров их низким социальным
происхождением: «все это — от сохи, полуграмотное, невежественное
зверье…быдло» (Троцкий, 227).
64
С октября 1917 г. создается иной стереотип восприятия юнкеров как
сторонников Временного правительства, а значит, врагов Советской
власти (ср.: красный юнкер — курсант военного училища, перешедшего
на сторону Советской власти во время революционных событий 1917 г.
(ТСЯС)).
Степень непонимания определяется степенью распространенности
фоновых страноведческих знаний в среде носителей одного и того же
языка. Ср. примеры:
Антон привыкал. К тому, что в школьном задачнике и, очевидно,
вокруг нет никаких купцов и фабрикантов, а есть колхозники, юннаты,
стахановцы, и надо было высчитывать, сколько гектаров, а не десятин
они засеяли и сколько тонн, а не пудов отгрузили за смену.
— Дед, а кто такой Стаханов? — спрашивал Антон.
— Да есть один такой шахтер — пьяница и жулик (Чудаков, 40).
См. официальную точку зрения в СЭС: Стаханов Алексей Григорьевич —
зачинатель массового движения новаторов производства. Будучи
забойщиком шахты «Центральная-Ирмино» <…> в августе 1935 г.
установил рекорд по добыче угля. Примечательно, что в БЭС это имя уже
не включается. Степень объективности информации (Стаханов —
пьяница и жулик) определяется распространяемой официальной точкой
зрения на А. Г. Стаханова как передовика производства, 31 августа 1935
г. перевыполнившего норму труда по добыче угля в 14 раз. О нем писали
книги и снимали фильмы. Он был кумиром 30-х годов, кумиром всего
СССР, пропитанного пропагандой трудового
героизма. Его
имя
упоминалось в школьных учебниках и было символом настоящего
советского человека. Со временем у рядовых граждан, в том числе и
современников героя труда, отношение к рекорду изменилось, а сам А. Г.
Стаханов оказался лишь «отработанным материалом». О его моральных
65
качествах теперь написано много. Но в народе он по-прежнему
зачинатель
стахановского
движения,
герой
пятилетки,
передовик
производства. Подобная ситуация создалась и с именем Павлика
Морозова. Те, кто носил пионерский галстук в Советском Союзе, знают
историю о Павлике Морозове. В конце 80-х годов в печати появились
публикации, разоблачающие миф о герое-пионере. О Павлике Морозове
стали говорить как о предателе своего отца, виновнике гибели близких
родственников.
Фоновые
страноведческие
знания
среднего
носителя
языка,
безусловно, подвергаются в подобных случаях воздействию средств
массовой информации, которые то представляют официальную точку
зрения, позицию, например, советской истории, то проповедуют
противоположное мнение, отражая те или иные процессы в обществе. Ср.
разницу в представлении Павлика Морозова в энциклопедических
словарях разных лет: юный участник борьбы с кулачеством в
Свердловской области в период коллективизации сельского хозяйства;
председатель пионерского отряда с. Герасимовка; убит кулаками (СЭС);
председатель
пионерского
отряда
с.
Герасимовка,
Свердловская
область; убит; гибель Морозова была использована для создания
идеологизированного образа непримиримого юного борца с кулаками
(БЭС).
Изменения
в
содержании
фоновых
страноведческих
знаний
определяются не только сменой официальных точек зрения, но и
наличием одновременно официальной и неофициальной позиции. Ср.
примеры: (1) Еще нашлась в книге емкость: через уполномоченного
вспомнить <…> и мучительную трудность вживания ветеранов
Гражданской войны в необъяснимый отвратный НЭП: опять буржуи,
рестораны, музыка, наряды, — за что ж мы воевали, а у друга моего
изувеченная нога? (Солженицын, А. М., 190). Пример представляет
66
распространенную, особенно в советское время, неофициальную точку
зрения на НЭП. Официальная точка зрения представлена, например, в
толковании реалии в СЭС и БЭС: «(новая экономическая политика. — О.
И.) укрепляла на экономической основе союз рабочего класса с
крестьянством для вовлечения его в строительство социализма <…>
обеспечила быстрое восстановление народного хозяйства и его
социалистическую
перестройку»
(СЭС),
«быстро
привела
к
восстановлению разрушенного войной хозяйства» (БЭС).
(2) …. и малодушие тех политруков, кто спешил свинтить шпалы с
петлиц и порвать свой документ; и засады за нашей спиной
откормленных заградотрядчиков — уже тогда, бить по своим
отступающим (Солженицын, С. П. В. П., 180). В тексте актуализирован
признак (заградотрядчики стреляли по своим, чтобы предотвратить
отступление),
не
представленный
в
словарном
толковании
(заградительный — служащий заграждением, преградой (БТС), для
кого? Своих или чужих?), но известный всем носителям языка.
Неофициальная точка зрения не всегда представляет позицию
противоположную,
иногда
фоновые
страноведческие
знания
отражают то, что д о п о л н и т е л ь н о известно «рядовому носителю
языка» (Фрумкина 2001). См. пример: Пили редкостный напиток —
индийский чай со слоном, Нине Ивановне его дарили бывшие пациенты
(Чудаков, 21). По причине популярности упоминаемой реалии она была
дефицитом.20 Эта дополнительная информация, несомненно, расширяет
представление не-носителя языка о реалии.
Большое значение для формирования фоновых страноведческих
знаний о реалии имеет информация об о б р а з е , в котором предстает та
Само понятие дефицит — тоже порождение советской экономики, отнюдь
не просто «недостаток чего-либо» (БТС), а именно «острый недостаток, вызывающий ажиотажный спрос» (ЯИ-2).
20
67
или реалия в сознании носителя языка. При всем разнообразии подходов
к проблеме образности мы понимаем о б р а з в данной работе как форму
отражения объекта в сознании человека (гносеологический подход),
который предстает в формах стереотипов восприятия. Сведения о том,
как обычно одевались / одеваются, выглядели / выглядят, делали /
делают, как обычно представляли/представляют, что обычно читали /
читают и знали / знают, подчас определяют многое в общении и
понимании текста. Ср. пример: И, побившись еще с полгода, мама
получила место в цехе «Светланы». И стала тем, кем хотела, мечтала
стать, — работницей, не барышней, а пролетаркой.
Красная косынка на светлых волосах, яркие голубые глаза,
папироса. Это уже не гимназистка, танцующая мазурку, это —
работник, строящий новую жизнь (Катерли, 8). Слово пролетарка
отмечено только в ТСЯС со значением женск. к пролетарий. Ее
зрительный образ у носителя языка складывается под влиянием фильмов,
фотографий, плакатов.
См. пример: Иса — это было скорее по-кавказски, угадывались бурка,
шашка, словно намек на кавалерийское прошлое (Быков, 74). В
словарных толкованиях слов бурка и шашка отсутствует всякий н а м е к
на то, что бурка и шашка вместе с папахой — атрибуты кавалериста. Ср.
: Бурка — у народов Кавказа: верхняя мужская одежда — накидка из
овечьей или козьей шерсти, войлока с расширенными приподнятыми
плечами (БТС, ≈ СОШ, РСМС-2, МАС, ТСУ); шашка — рубящее и
колющее холодное оружие с длинным, слегка изогнутым клинком (БТС, ≈
СОШ, РСМС-2, МАС, ТСУ). Двуязычные словари также не являются
исключением в этом смысле (РНС-2, РШС-92, РФС, РНМС-2, РИС).
Правда, РШС-92 указывает переводной эквивалент к слову шашка
(kosack ) sabel, но принципиально это суть дела не меняет. Тем не менее
образ кавалериста в русском сознании соотносится с названными
68
реалиями. Неслучайно поэтому в «Русском ассоциативном словаре» на
стимул шашки приведены реакции Чапаев, Василий Иванович (РАС-5:
190) и казак (РАС-6: 311). И В. И. Чапаев, и казаки ассоциируются у
русскоговорящих с кавалерией как р о д о м сухопутных войск, в котором
для передвижений и действий в бою использовалась верховая лошадь
(БЭС). Именно по этой причине, например, образ В. И. Чапаева предстает
как образ кавалериста, хотя в энциклопедических источниках указано,
что он был командиром 25-й стрелковой дивизии (БЭС, СЭС). Ср.
примеры: Что знают сейчас об этом человеке (о Василии Чапаеве. — О.
И.) ? Насколько мы можем судить, в народной памяти его образ
приобрел чисто мифологические черты, и в русском фольклоре Чапаев
является чем-то вроде знаменитого Ходжи Насреддина. Он герой
бесконечного количества анекдотов, основанных на известном фильме
тридцатых годов. В этом фильме Чапаев представлен красным
кавалерийским командиром, который сражается с белыми, ведет
длинные задушевные разговоры со своим адъютантом Петькой и
пулеметчицей Анкой и в конце тонет, пытаясь переплыть реку Урал во
время атаки белых <…> Ребристый хобот пулемета изрыгал огонь в
сторону поля, куда указывала шашка Чапаева, стоящего на платформе
рядом с броневиком. Чапаев был одет в высокую папаху и какой-то
мохнатый черный плащ, застегнутый на шее и падающий до пят…
(Пелевин, 8).
Зрительный образ играет важную роль в восприятии русского слова,
поскольку вообще одежда в России является частью социального
имиджа: Для того чтобы узнавать «своих», они начинали одеваться в
своем «партийном» стиле, беря за образец одежду вождей и иных
вышестоящих. Каждый должен носить форму по своему чину и
значению: председатель колхоза — гимнастерку с ремнем и простые
сапоги, районный секретарь — уже френч и синие галифе, снаружи
69
серый плащ и сталинская фуражка, а уж если секретарь обкома, тогда
он может позволить себе и ослепительно белый френч с золочеными
пуговицами, и синие брюки с лакированными ботинками. Конечно же,
никто не должен носить обручальных колец или каких-либо пестрых
галстуков: «слуги народа» просты и скромны во всем (Сомов, 15); Понял
Марат и то, что время излишне скромных одежд — косовороток,
гимнастерок, полувоенных френчей, суконных шинелей и сапог с
высокими голенищами — прошло (Войнович, 32). Ср. результаты
исследования
образа
«нового
русского»:
новый
русский
—
преимущественно мужчина в возрасте около 35–40 лет, имеет диплом о
среднем, реже высшем или специальном образовании; внешние признаки
и непременные атрибуты почти пародийны: маловыразительное лицо,
короткая стрижка, дорогие часы, стильный костюм «от модного
модельера» или пиджак ярких расцветок (красный), массивная золотая
цепь на шее, перстень на пальце, автомобиль — иномарка (Калабанов
1998: 27–28).
В докторской диссертации Е. В. Лукашевич проведен анализ значений
некоторых слов с разных исходных позиций: «научных» и «житейских»
(наивных). Отмечается, что в настоящее время у слова интеллигент в
словарях отмечается, по крайней мере, два значения: 1. Тот, кто
отличается высоким уровнем развития интеллекта и духовности,
высокой культурой поведения (независимо от уровня образования, рода
занятий
и
социального
положения).
Соотносится
с
сущ.
интеллигентность. 2. Тот, кто принадлежит к социальной группе
интеллигенции. Причем реально чаще имеется в виду как раз второе
значение,
основывающееся
на
привычном
стереотипе
«работник
умственного, а не физического труда» и ни к чему не обязывающее того,
кого именуют интеллигентом.
70
Экспериментальное исследование данного концепта в обыденном
сознании, проведенное Е. В. Лукашевич, очень ярко проявило актуальные
для современного носителя русского языка его когнитивные признаки:
интеллигент - это человек, обладающий определенным уровнем I)
духовной культуры и культуры поведения;
2) интеллекта. 3)
образования (независимо от рода занятий, социального положения; без
обязательной связи с высшим образованием). Для него потенциально
характерны определенный внешний вид (очки, шляпа, галстук, портфель) и
низкий уровень материального благосостояния. И хотя этот статус в
определенной мере социально престижен (декларативно мы приветствуем
наличие интеллекта, культуры, образования), но бытийно отношение к нему
скорее отрицательное (вшивый, зануда, зализанный, гнида и т.п.) (Лукашевич
2003: 24-29).
Зрительный образ — важная часть фоновых страноведческих
знаний, но в представление о реалии могут входить и слуховые, и
осязательные ощущения. См. пример: «Говорят, Новый год грядет, —
растирая окоченевшие руки, объявлял Альберт, — и представляете,
буквально на днях. Весь город пропах смолой и апельсинами. А
скажите, есть место в вашем доме для большой зеленокрылой ели?»
(Полянская, П. О., 12). Ср. материалы РАС-4: Новый год — елка, весело,
встречать,
подарок,
поздравление,
апельсин,
веселье,
восторг,
выполнить, гусь, дарить, маска, настал, пьянка, сосна, хоровод, чудеса; и
РАС-6: Новый год — праздник, открытка, шампанское, Щелкунчик,
карнавал, вечеринка, календарь, маскарад, мороз, свеча, сосны, традиция,
хмель.
Содержание фоновых
непосредственно
связано
страноведческих
со
знаний, таким
стереотипизацией
образом,
действительности
носителем данного языка. Изменение стереотипа восприятия реалии
71
также создает трудности в коммуникации. Поэтому лексикографическая
фиксация
динамики
фоновых
знаний
представляется
достаточно
актуальной.
Динамика фоновых знаний
Чрезвычайно важной является мысль Е. М. Верещагина, В. Г.
Костомарова о том, что существует не только личностная динамика
лексического фона (человек накапливает знания о реалии постепенно, так
происходит обучение детей), но его общественная динамика.
Например, в лексическом фоне слова молоко появилась сема,
которая в 40-50-е годы считалась совершенно невозможной: сказать
пакет молока в те годы значило бы сказать бессмыслицу (пакет, по
определению Ожегова, это «бумажный мешок для продуктов, кулек»)
(Верещагин, Костомаров 1980: 93).
Традиционное представление о динамическом подходе к семантике
лексики сформулировано Е. В. Падучевой: это подход, при котором
значения слова связываются друг с другом за счет того, что одни
значения рассматриваются как производные от других (Падучева 2004:
13). Идея деривации (преобразования) предполагает описание т. наз.
вертикальной
(диахронической)
перспективы,
поэтому
динамика
прослеживается наиболее четко по отношению к единицам языковой
системы, хотя говорить о динамике можно и по отношению к фоновым
знаниям носителя языка.
Так, динамика образа нового русского представлена в книге А. В.
Сергеевой «Русские: Стереотипы поведения, традиции, ментальность»: от
анекдотического типа «нового русского» до «новых «новых русских»,
которые более настроены на созидание, чем прошлый тип. Зато динамики
восприятия образа нового русского автор не отмечает: в России на
72
протяжении сотен лет успешные люди не воспринимались позитивно по
причине скрытого ожидания помощи от богатых (они обязаны делиться,
раз заняли место наверху) (Сергеева 2004: 233-235).
Т. В. Козлова
отмечает, что в зависимости от того, по отношению к какому типу
бизнесменов используется метафора новые русские, меняется ее
смысловое содержание: новые русские – бизнес-элита и новые русские –
нувориши. Для первых релевантными признаками являются высокий
образовательный
и
культурный
уровень,
стремление
к
самосовершенствованию, сосредоточенность на работе, материальное
благополучие, аскетичность во внешних формах проявления богатства,
для вторых – низкий образовательный и культурный уровень, примат
материальных ценностей над нравственными, неправедно нажитое
богатство, открытый, демонстративно роскошный образ жизни, хамское,
презрительно отношение к простым людям (Козлова 1999: 99-100).
Динамика символической значимости признаков реалии может
быть
продемонстрирована
на
примере
символики
цвета
Государственного флага Российской Федерации: при Петре I белый цвет
в триколоре означал свободу, синий — Богородицу, которая издавна
покровительствовала России, красный — державность. В 1993 году, когда
президент Б. Ельцин сделал
триколор государственным символом
России, белый цвет полотнища стал символизировать мир и свободу,
синий — веру, а красный — кровь, пролитую за Отечество.
Современная лексикография обращается к языковым явлениям как
к динамическим.
Описанию и классификации динамических процессов в языке,
которые отражают общественные перемены в России конца XX – начала
XXI вв., посвящено несколько лексикографических изданий (СП, СНС,
ЯИ, ЯИ-2, АЛ, Словарь русского языка XIX века 2002)
73
В названных изданиях отражена лексика переходных периодов, а
также описывается изменение состояния лексической системы в разные
исторические периоды (современного русского языка конца ХХ века и
русского языка XIX века). Под динамикой лексической системы
понимается движение по линии «актив – пассив». Что касается динамики
семантических
преобразований,
то
современными
словарями
фиксируется изменение значения слова (образование новых, в т.ч.
переносных значений, а также «изменение значений слов в связи с
идеологической переориентацией» (Толковый словарь современного
русского языка: Языковые изменения конца ХХ столетия 2001: Vİİİ)).
Так, «Толковый словарь современного русского языка. Языковые
изменения конца ХХ столетия» отмечает наличие энциклопедической
информации в словарной статье своего издания: это разнообразные
сведения
о
самом
предмете
или
явлении,
выраженном
словом
(энциклопедические данные, указание на его особенности в наше время и
в прошлом, на меняющиеся у нас на глазах смысловые, оценочные и
другие характеристики) (ЯИ-2: Vİ). Эти сведения представлены в том
числе таким образом, чтобы читатель мог сам сравнить содержание
словарный статей других словарей («Толковый словарь русского языка»
(Под ред. Д. Н. Ушакова); «Словарь русского языка» (Т. 1-4); «Советский
энциклопедический словарь» и др.). Активно используется авторами
словари и использование энциклопедических сведений без указания
источника. Ср.: интеллигент - 1. Тот, кто отличается стремлением к
знаниям, культурой поведения и твердыми нравственными принципами
(независимо от уровня образования, рода занятий и социального
положения. 2. Презрит. В советск. время: о человеке умственного труда,
наделяемом такими качествами, как нерешительность, склонность к
сомнениям, малодушие. — Ср. ТСУ: человек, социальное поведение
которого
характеризуется
74
безволием,
колебаниями,
сомнениями
(презрит.) (ЯИ-2: 307); Совдепия - Неодобр. Советская страна (вначале
о Советской России, затем о Советском Союзе). — Слово появилось в
начале 20-х гг. в речевом обиходе русской эмиграции. В языке советского
общества 2-й половины XX века употреблялось в разговорной речи с
негативной оценкой или в литературном произведении, кинофильме и т.п.
как средство речевой характеристики контрреволюционеров, классовых
врагов (ЯИ-2: 735).
Для авторов проекта «Словаря русского языка XIX века» также
важно представление лексического фона как явления динамического,
эволюционирующего, подверженного постоянным изменениям (Словарь
русского языка XIX века 2002: 130). Однако под динамикой лексического
фона авторы понимают одновременное существование актуальных,
синхронических и диахронических, исторических фоновых знаний, что
позволяет выделить синхронические и диахронические элементы, т.е.
семы: в лексическом фоне слова журнал семы «художественный»,
«научный»,
«научно-популярный»,
«общественно-политический»,
«школьный» должны быть идентифицированы как актуальные, а семы
«поденный», «погодный», «расходный», «межевой», «казенный» — как
диахронические (Там же).
«Толковый словарь языка Совдепии» ставит перед собой задачи
всестороннего
представления
советской
эпохи
в
лексическом
отображении и раскрытие особенностей «двойной жизни» советизмов
при Советах, показ их постсоветской судьбы (ТСЯС: 9). Словарь
действительно приводит факты переосмысления советизмов (ср.: пионер
– 1. член детской коммунистической организации; 2. человек, первым
начавший какое-л. дело; 3. жарг. мол. новичок в молодежной
группировке; 4. мужское имя (1920-1930 гг.) (ТСЯС: 436-437)). Но это
переосмысление чаще всего имеет вид обретения словом нового значения
(прямого или переносного). См. примеры: призыв – 1. обращение с
75
требованием, просьбой принять участие в каком-л. деле, в какой-л.
деятельности; 2. лица, вступившие в партию во время ленинского
призыва (ТСЯС: 475); сигнал – 1. предупреждение, предостережение от
чего-л нежелательного, сообщение о чем-л., требующем вмешательства;
2. небольшая экстренно выпущенная стенная газета критического
содержания (ТСЯС: 544). При таком представлении восприятие слова
средним носителем русского языка представлено в статике, т.е. в
сформировавшемся значении слова, зафиксированном в словаре, а
значит, часть важной информации, по нашему мнению, все равно
остается за пределами словаря.
Особым вниманием к фоновым знаниям носителя языка отличаются
ряд словарей, изданных в последние годы (РоВ, РКП), в которых
выявляется инвариантный образ реалии в массовом сознании.
И. Барт в предисловии к культурологическому словарю «Русским о
венграм» отмечает, что «эта книга возникла как результат бесчисленных
тщетных попыток автора растолковать друзьям-иностранцам, что,
собственно, скрывается за тем или иным ненароком оброненным именем,
жестом или вдруг зазвучавшей мелодией» (РоВ: 5). Автор представляет
реалии
своей
страны,
культуры,
языка:
имена
собственные,
представляющие деятелей науки, искусства, политиков, географические
названия, названия праздников, песен, танцев и т.д. (Балатон, Балканы,
Бан Банк (популярная венгерская драма), радиостанция им. Бартока,
Вена, Бельварош (название квартала), «Пестренький теленок» (название
песенки), Бодри (собачья кличка), Чонтвари (художник)); имена
нарицательные (слуга, жандарм, табунщик, чех, чардаш, сапоги, вино,
котел); выражения (покорнейше докладываю, мама/папа, чтоб тебя, мой
старший брат, прошу прощения, сейчас тебе такую оплеуху врежу). При
этом
действительно
76
стереотипность
(инвариантность)
восприятия
доминирует в содержании словарной статьи и отборе признаков реалии.
Ср.:
Квартирант, сосед по коммунальной квартире - вряд ли какое-либо
другое слово в иностранном языке способно со столь же яркой силой
воспроизвести облик затхлой, выходящей во двор комнатушки в
обшарпанном, провонявшем капустой доходном доме — образ, какой возникает в сознании каждого венгра при этом слове; однако это вовсе не
означает, что все коммунальные квартиры таковы (РоВ: 7).
Национализация - под этим
следует понимать
произве-
денное с молниеносной быстротой обобществление, когда после
захвата власти
коммунистами в 1948-1949 гг. диктатура вслед
за банками, шахтами и крупными предприятиями отняла все у всех
и каждого - без какой бы то ни было компенсации, - вплоть до мелких
мастерских и лавок,
частных
домов
и
мало-мальски
приличных квартир, в результате чего не только была введена
именуемая социализмом экономическая
система, основанная на
неограниченной власти государства, но и в одночасье установлено
абсолютное общественное равенство, основанное на поголовной
нищете; задавленное тяготами военного времени и немецкой, а
затем советской оккупацией,
население
отнеслось к этому
процессу с апатией, а опьяненные коммунистической утопией и
вошедшие в революционный раж власти с энтузиазмом осуществили
перемены; введение новой экономической системы почти сразу же
привело к краху, а посему пришлось тотчас приступать к реформам,
что,
однако,
оказалось
невозможным,
вследствие
чего,
со-
провождаемый скачками и спадами и постоянно вызывая политические кризисы, этот эксперимент, по-прежнему именуемый рефор-
77
мой, продолжался вплоть до 1990 года, т.е. до смены режима (РоВ:
8).
Слоеный рулет - тонко раскатанное сдобное тесто густо
намазывается размолотой массой орехов или мака с изюмом, а
затем осторожно, чтобы не вылезла начинка,
свертывается
рулетом; байгли - неотъемлемый атрибут Пасхи и Рождества, его
обычно посылают на пробу соседям и родственникам, хотя в наше
время предпочитают заказывать в кондитерских; по наблюдению
опытных домашних хозяек, мужчины (начиная с детского возраста!)
питают большее пристрастие к маковым байгли, тогда как женщинам по
вкусу рулет с орехами (РоВ: 23-24).
В основном образ реалии в данном словаре дан в статике
(например, дано подробное описание реалии вертеп, отмечено, в чем
заключалась «вифлеемская» традиция, но не показано, как это делается в
современной Венгрии), хотя есть и отдельные примеры динамического
описания реалий. Так, внутренний город Бельварош, часть Пешта,
представлен таким образом, что читатель узнает и о его истории, и о его
современном внешнем виде (однако в последние годы сюда вновь
возвратилась жизнь, бельварошские адреса опять возымели престиж, и
в результате жилые квартиры уступили место офисам, а лавки и
магазины – банкам (РоВ: 24)).
В словаре представлено изменение внешних признаков реалии
(буфет, чардаш), оценки (слуга, прислуга), символической значимости
(табунщик). См. примеры:
Буфет - под этим названием подразумеваются учреждения общепита самого разного уровня, общее у них лишь то, что посетители отделены от обслуживающего персонала прилавком; так
называют общественные помещения в учреждениях (как правило, на
первом этаже), куда служащие заходят выпить кофе, перекусить,
78
купить к обеду салат «оливье» и рогалик; то же название
сохранилось и за упраздненными ресторанами самообслуживания, или
бистро (на жаргоне постоянных посетителей — «Палата лордов»),
где городская беднота, стоя у высокого прилавка, хлебала фасолевый
суп; теперь в этих местах один за другим открываются Макдональсы,
пиццерии и другие заведения, где можно наскоро перекусить, а
неимущий люд выстраивается за харчами у бесплатных раздаточных
кухонь (РоВ: 30).
Чардаш - народный танец, сформировавшийся в первой трети XIX
века, в период пробуждения национального самосознания, из 'крестьянских
парных танцев разных областей Венгрии; к середине XIX в. он завоевывает
паркеты танцевальных залов, а после Освободительной борьбы 1848-1849
гг. становится одним из символов сопротивления, при этом сохраняя и
исконные, сельские формы; в простейшем варианте чардаша мужчина
обеими руками обхватывает партнершу за талию, а женщина кладет руки
ему на плечи, и пара делает по два шага влево-вправо; известно множество вариантов чардаша: «спокойный», «оживленный», «кружащийся,
вихревой», «трясучка» и т.д., в том числе и такой, когда партнер и
партнерша выделывают па каждый в отдельности; нынешнее поколение
среднего возраста обучалось чардашу еще в танцевальных школах,
молодые танцуют его лишь в домах танца или на свадьбах, где можно
наблюдать, как пожилые люди, желая тряхнуть стариной, отплясывают
чардаш (РоВ: 35).
Слуга, прислуга - первоначально так называли любого мужчину и
женщину, выполнявших работу по дому (даже наемных батраков на
сельскохозяйственных работах; - более того, венгерское слово «семья»
одного корня со словом, в котором без труда угадывается славянское
«челядь»); позднее (в городе и в провинции) под этим словом понимали
79
только «домашнюю прислугу», которая живет в комнате для прислуги и помогает хозяйке дома, а то и вообще выполняет за нее всю
домашнюю работу (если нет специальной кухарки и горничной); перед
Второй мировой войной в каждом буржуазном доме и у каждого
зажиточного хозяина на селе держали прислугу, как правило
деревенскую
девушку,
подавшуюся
в
услужение
совсем
не
обязательно из бедности, а, случалось, и из стремления научиться до
замужества ведению хозяйства; для нынешнего слуха слово это
имеет
пейоративный
оттенок
и
несет
в
себе
память
о
приниженном и бесправном положении прислуги; теперь в роли
помощницы
по
хозяйству
выступает
«приходящая
женщина»,
которая является раз в неделю делать уборку, стирать и гладить в
домах состоятельных горожан, где хозяйке, занятой на службе,
самолично не справиться с домашними делами (РоВ: 36).
Табунщик - среди бытующих за рубежом романтических представлений о венграх наряду с образом благородного разбойника
существует и такое: лихой табунщик, ловко сидя в седле и пощелкивая
кнутом, гонит не менее лихой табун; всю жизнь табунщик проводит
в пусте, как ковбой — в прериях, и это при том, что лошадей в Венгрии уже давно держат не ради верховой езды; поэтому классический
образ табунщика служит лишь целям привлечения иностранных
туристов (РоВ: 37).
Сходные примеры можно привести и для реалий русской культуры.
Так, изменился внешний вид русской бани и отчасти банная процедура
(конечно, есть разница в бане в городе и деревне). Баранки (сушки,
бублики) из популярного лакомства, употребляемого с чаем (вспомним
известную сказку В. П. Катаева «Цветик-семицветик»: Жила девочка
Женя. Однажды послала ее мама в магазин за баранками. Купила Женя
80
семь баранок: две баранки с тмином для папы, две баранки с маком для
мамы, две баранки с сахаром для себя и одну маленькую розовую баранку
для братика Павлика. Взяла Женя связку баранок и отправилась домой),
стали обычным кондитерским изделием. Бубенцы стали символом
русской культуры (тройка с бубенцами).
Часто
динамика
фоновых
знаний
«совмещает»
изменение
восприятия реалии по нескольким признакам:
ШАПКА-УШАНКА
Словарное представление – теплая шапка (обычно из сукна или меха) с
ушами, боковыми, опускающимися вниз частями головного убора,
закрывающими
ушные
раковины
от
закрывающимися под подбородком (Ср.:
ветра,
холода
и
т.п.
и
Словарь существительных,
БТС, МАС-4, ТСУ);
Восприятие реалии современным носителем языка – мужская зимняя
одежда, часто элемент рабочей одежды, символ русской культуры, сигнал
национальной принадлежности;
Ср.: Я свернул туда и увидел за высокой оградой двор, по которому
ходили какие-то странные люди. Иные были одеты в шинели и фуражки
солдат и офицеров Советской Армии, другие — в телогрейки и шапкиушанки (А. Варламов. Ночь славянских фильмов); Мара помнит все
сказки своей русской бабушки: про ушастого ослика, про серого волка,
про шапку с ушами. У Мары завидная память и слепительное
воображение: так светит, что ничего не видно. Маре не докажешь, что
в России не ходят в ушанках и валенках. Не потому, что Мара тупая. У
нее такой подход к знанию (Ю. Солнцев. Куда падают листья); Капитан
просит снять шапку. Я – единственный в этом зале в шапке-ушанке.
Единственный в целом городе.
Лето, жара.
81
- Без ушанки тебя не пустят в Россию, сказала Мара и нахлобучила
на меня эту старую меховушку. Мара хохотала, подперев кулаками бока.
Прямо русская баба с картины художника... (Ю. Солнцев. Куда падают
листья); Китайская бесполая пехора на грубом собачьем меху, синяя, как
все рабоче-китайское, да кроличья шапка-ушанка дополнили новую
картину, и теперь на улице к ней обращались “молодой человек” (Л.
Улицкая. Путешествие в седьмую сторону света); Но вот и она, спешит,
летит! Лариса в легкой и пушистой ушанке-шапке, зима! Волосы из-под
шапки тоже распушились. Торопится... (В. Маканин. Удавшийся рассказ
о любви).
Представление реалий, отражающее динамику ее восприятия, при
всей его нетрадиционности, актуально по нескольким причинам:
во-первых, оно представляет именно наивную, а не текстовую, в
понимании В. Б. Касевича, картину мира. Именно восприятие реалии, а
не энциклопедическое знание о ней, именно адаптация к миру
(практический аспект), а не сведения о нем (теоретический аспект)
должны
давать
словари
такого
типа,
предназначенные
для
коммуникации представителей разных культур;
во-вторых, описание реалии в таком случае дается с учетом
разнообразной и всесторонней картины восприятия реалии, а именно:
изменения представления о реалии, ее восприятия, стереотипах, а также
существования противоположных представлений о реалии у разных
групп носителей языка.
Действительно,
в
современном
языковом
сознании
часто
«соседствуют» разные, подчас противоположные представления о
предмете: лапти мы представляем как обувь крестьянина (представление,
идущее из знаний русского фольклора, истории, русской литературы и
искусства XIX века), как обувь русского солдата начала Великой
82
Отечественной войны (из воспоминаний фронтовиков), как символ
русской культуры, как представитель русской культуры для иностранных
пользователей
словаря (изучающих русский язык, туристов и т.п.).
Последнее, по выражению Е. Л. Березович, «лингвистически пустые
этнокультурные сигналы» (Березович 2004: 3). Кажется разумным в
одной словарной статье представить фоновые знания современного
среднего носителя языка в их динамике.
Показать динамику фоновых знаний современного носителя
русского языка представляется чрезвычайно важным, потому что это дает
возможность оценить изменения в восприятии реалий как отражение
перемен в эпоху перестройки и глобализации, когда, с одной стороны,
переосмысливаются реалии и понятия предыдущих эпох, а с другой
стороны, Россия все более интегрируется в европейское культурное
пространство,
сохраняя
при
самобытность.
Все
соответствует
это
этом
свою
многонациональную
стремлению
современной
лексикографии отразить в словаре языковую компетенцию носителей
языка.
При
динамическом
подходе
к
описанию
фоновых
знаний
необходимо, по нашему мнению, иметь в виду, что задача правильного
восприятия речи предполагает изучение языка в действии, т.е. фиксацию
всех оттенков смысла, эксплицированных или не эксплицированных,
представленных в словарях или не представленных. Только в таком
случае возможно полное взаимопонимание говорящих.
А эти оттенки смысла не всегда ориентированы на единый для всех
носителей языка стереотип. Совершенно справедливое утверждение
авторов РКП о том, что «в своей речи языковая личность ориентируется
не на личное представление, а на ИВПФ (инвариант восприятия
прецедентного феномена. – О. И.)» (РКП: 24), тем не менее должно быть
83
дополнено мыслью о множественности такого инварианта. То, что для
понимания русскоязычного текста надо знать, что Стаханов не только
трудяга, но и «фальшивый рекордсмен», «игрушка в руках властей» (Там
же), подтверждается приведенным в данном пособии примере из
произведения А. Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» (с. 51
Уточнить стр., когда будет готова книга!).
Множественность инварианта восприятия – понятие, связанное с
отражением такой информации об объекте, которая,
во-первых, отражает практические, а не энциклопедические знания,
т.е. то, что носители языка и культуры реально знают или должны знать,
чтобы понимать неспециальные тексты (прагматический уровень);
во-вторых, суживает весь объем потенциальных знаний об объекте
до
некоторого
минимума,
который
обеспечивает
коммуникацию
(коммуникативный уровень).
Срез
при
этом
может
производиться
во
временной
и
пространственной перспективе.
Временная перспектива – это исследование среза фоновых знаний в
разные временные периоды, которые входят в понятие единого
хронологического среза (например, восприятие людей, живущих в один
временной период: школьники, студенты, люди среднего и пожилого
возраста). Так, лапти для людей семидесяти-восьмидесяти лет – это
реалия, которую они не только видели, но и, скорей всего, носили, если в
детстве жили в деревне. Для людей среднего возраста – это реалия,
которую они знают и могут сразу себе представить, а для детей,
подростков и молодежи – это устаревшее слово и незнакомая или
малознакомая реалия (лаптей в деревне сейчас не носят). При этом
способ
знакомства
с
реалией
тоже
разный:
экспериментальный
(непосредственное знакомство) или академический (знакомство путем
84
обучения). Способ знакомства предопределяет и степень знакомства
(хорошо знаю, представляю, не представляю).
Пространственная
перспектива
может
быть
представлена
различиями в фоновых знаниях у носителей языка, живущих или не
живущих в стране (при этом интересно сопоставить знания о реалии в
произведениях писателей-эмигрантов с произведениями писателей,
живущих в стране). Как пишут П. Вайль и А. Генис, «увидеть и оценить
его (определенный исторический момент. – О. И.) можно лишь со
стороны, лишившись привычных вещей, знакомого этикета, родной
знаковой системы» (Вайль, Генис 2004: 15). В содержание понятия
«пространственная перспектива» мы вводим понятия официальная и
неофициальная (бытовая, наивная) точка зрения. О. П. Ермакова
обращает внимание на то, что для современного языка характерно
существование двух «языков»: официального и неофициального. Для
слов языка советской страны второй, неофициальный язык представлен
языком «самиздата», в зарубежных публикациях наших диссидентов, в
«кухонных» разговорах интеллигенции, в языке советской тюрьмы. Но
антикоммунистическая
идеология
официальный
также
статус,
в
имеет
настоящее
время,
противостояние,
обретя
так
что
сосуществование двух «языков» продолжается (Русский язык конца ХХ
столетия 2000: 32-33).
Примеров различий фоновых знаний с точки зрения официальной и
неофициальной достаточно много.
РАСКУЛАЧИТЬ
Официальная позиция –
1) советская - ликвидировать на базе сплошной коллективизации
кулачество как класс, кулаков и кулацкое хозяйство (Ср.: ТСУ);
2) постсоветская - система мер по уничтожению зажиточного
крестьянства (конфискация имущества, лишение политических прав и
85
т.д.), проводимая в СССР в 30-е годы во время коллективизации (Ср.:
Словарь существительных, Скляревская);
Неофициальная позиция –
раскулачивание уносило миллионы крестьян, лучших, самых работящих;
привело к разорению части крестьянства; под этот процесс попадали
даже несостоятельные, незажиточные крестьяне;
Ср.: Итог раскулачивания — уничтожение самого трудолюбивого и
экономически перспективного слоя в крестьянстве и его генофонда,
утрата экономической независимости крестьян и их фактическое
закрепощение,
а
также
создание
дешевой
рабочей
силы
для
осуществления индустриализации страны (РГЭС);
Были насильно выкинуты из избы иконы и послушание старшим, печка
хлебов и прялки. Потом миллионы изб, самых благоустроенных, вовсе
опустошены, развалены или взяты под дурной догляд, и 5 миллионов
трудоохотливых здравых семей вместе с грудными детьми посланы
умирать в зимней дороге или по прибытии в тундру (А. Солженицын.
Образованщина); Дальше: раскулачивание уносит миллионы крестьян —
тоже лучших, самых работящих. И их детей. И их неродившихся
детей тоже. Люди уходят и уносят с собой гены. Изымают из
генофонда (Л. Улицкая. Путешествие в седьмую сторону света); А тут
нужно отметить, что он (отец. – О.И.) из детского дома. Родителей
раскулачили или разорили, он только помнит, что мать его умерла
после этого от разрыва сердца... (Н. Горланова. Метаморфозы); А они
гибли, шел «год великого перелома», год гибели сотен тысяч, миллионов
людей, тех, кто были «кулаками», и еще больше тех, кого, по спущенной
с какого-то верха разверстке, в «кулаки» зачисляли. А тут дети...
Почему они?.. (М. Лилина. По эту сторону колючей проволоки); Я хочу
воздать должное тем, кто самоотверженно трудился на этой земле и
86
потом поплатился за свой труд либо смертью, либо лагерем. И кличка
им была дана до дикости несуразная – кулаки. В переводе на
иностранные языки – «эксплуататоры» (И. Порошева. Ты — кулак!).
Содержание и объем фоновых страноведческих знаний среднего
носителя языка
Понятие « средний носитель языка» в литературе не определено
(Верещагин 1969; Денисова 1979), объем его страноведческих знаний ни
для одного языка исчерпывающе не описан (Верещагин 1969: 125; Берков
1975: 418). За среднего носителя языка принимается наш современник,
имеющий среднее образование (окончивший школу не менее десяти лет
назад), без учета возраста, пола, рода занятий, сферы деятельности
(Верещагин 1969: 120); автор исследования (Вучкова 1984: 3);
усредненная языковая личность, т. е. один абстрактный носитель языка
вместо
совокупности
индивидов
в
массовом
лингвистическом
исследовании (ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном)
(Караулов 1996: 69). Понятие «языковая личность» также трактуется поразному (обзор см., напр.: Иванцова 2002, Тхорик 2000, Морозова 2005).
Поскольку восприятие слова и текста связано с тем объемом знаний,
которые носитель языка усваивает в процессе социологизации, в том
числе при обучении в школе, то средним носителем языка логично, с
нашей точки зрения, считать всякого человека, получившего среднее
школьное образование.
Объем знаний среднего носителя языка, с нашей точки зрения,
определяется параметрами: что знать и сколько знать. Ч т о и с к о л ь к о
знать
можно
соотнести
комментируется, незнакомо
87
с
комментарием
читателю. Но
к
что
тексту:
то,
что
именно и
как
необходимо комментировать, решается в зависимости от потребности
текста и читателя.
Так, слово барщина БЭС представляет следующим образом: форма
земельной
ренты,
даровой
принудительный
труд
зависимого
крестьянина, работающего собственным инвентарем в хозяйстве
феодала. В Западной Европе барщина распространилась с 8–9 вв., с 12–
13 вв. начала вытесняться оброками и к 14–15 вв. сошла на нет. В
странах Востока не получила широкого распространения. На Руси
появилась во времена Киевского государства. Широко распространилась
в Европейской России во 2-ой пол. 16–1-й пол. 19 вв. После отмены
крепостного права в 1861 сохранилась для временнообязанных крестьян
как издольщина. Отменена в 1882.
СУС, несмотря на свое назначение объяснять устаревшие слова и
готовить учащихся к правильному пониманию художественных текстов,
заявленное в предисловии (СУС: 3), не выполняет этой задачи,
представляя слово барщина
как трудовую повинность крестьян
помещику, обязательные работы. При таком объяснении, равно как и
при объяснении БЭС, неясен подтекст широко цитируемой строфы А. С.
Пушкина (в том числе и в СУС):
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил.
И раб судьбу благословил.
Ср. толкование слова оброк в СУС: денежный или натуральный сбор,
взимавшийся помещиком с крепостного крестьянина (кстати, пример тот
же, что и для слова барщина).
Для правильного понимания художественных текстов будет полезно
представлять объем сведений, который можно найти в ФЭРБ: Отбывая
барщину, крестьянин собственными орудиями обрабатывал помещичью
88
землю, разумеется, бесплатно; по закону — три дня в неделю, хотя иные
помещики продлевали барщину до шести дней.
Находясь
промыслами,
на
оброке,
торговлей,
крестьянин
ремеслом,
занимался
извозом
или
различными
нанимался
на
мануфактуру; часть заработка — оброк — он выплачивал помещику.
Барщина
была
более
выгодна
помещикам,
владевшим
плодородными землями, оброк предпочитался на малоплодородных, т. е.
в нечерноземных губерниях <…>
Вообще оброк, позволяющий свободно распоряжаться своим
временем, был для крестьянина легче, нежели изнурительная барщина
(ФЭРБ, 149).
Совсем иного рода комментарий читаем у Ю. М. Лотмана:
В кругах Союза Благоденствия оброк считался не только более легкой
формой крепостной зависимости, но и путем к освобождению крестьян
(Лотман 1983: 179).
Все три пособия (СУС, ФЭРБ; Лотман 1983) реализуют, собственно
говоря, одну цель — помочь учителям литературы, студентам и
школьникам «глубже постигать произведения классиков» (ФЭРБ, 3).
Этот пример показывает, что при единой задаче объем знаний,
представленных в комментарии, может быть различным. Прагматическая
направленность комментария — направленность на понимание р а з н ы х
текстов — обусловливает отбор исторических сведений: для понимания
текста А. С. Пушкина более важным признаком является информация,
представленная у Ю. М. Лотмана (1983), так как сведения о том, что
оброк для крестьян являлся более легким способом отбывания
крепостной трудовой повинности, уже актуализированы в пушкинском
тексте (Оброком легким заменил). Для текста И. С. Тургенева — рассказа
«Хорь и Калиныч» — важны сведения о том, что барщина была более
89
выгодна
помещикам,
владевшим
плодородными
землями,
оброк
предпочитался на малоплодородных, т. е. в нечерноземных губерниях.
В любом случае объем и содержание комментария ориентированы на
установку, характерную, с нашей точки зрения, для отбора информации
при пояснении реалий в страноведческом словаре, — на то, что может
быть н е п о н я т н ы м для читателя21. Таким образом, два аспекта, которые
нужно учитывать при составлении историко-культурного (а значит, и
страноведческого) комментария, — это
а д р е с а т , которому он
предназначается,22 и т е к с т ы , где адресат может встретить обсуждаемые
слова.
Определить, ч т о должен знать средний носитель языка, может
означать, с одной стороны, определение «минимума культурной
грамотности», то есть то, что п о л о ж е н о з н а т ь всякому родившемуся,
выросшему и закончившему среднюю школу в данной стране, а с другой
стороны, то, что носитель языка р е а л ь н о
з н а е т . Первое легче
систематизировать: есть обязательные школьные программы, но при
таком подходе получается идеализированный носитель. Второе трудно
вычленяемо, но реально, хотя не исключен и элемент субъективизма.
Одним из способов выявления р е а л ь н ы х з н а н и й среднего носителя
языка может быть опрос и данные ассоциативных экспериментов. В
список слов-стимулов РАС-5, например, из имен собственных включены:
Австралия, Айболит, Азия, Алладин, Александр, Алиса, Америка, Амур,
Андрей, Аника, Ариадна, Арктика, Африка, Байкал, Байконур, Барби,
Так, В. Я. Брюсов указывал на три элемента «непонятности» для
«среднего» читателя в сочинениях Пушкина. «Во-первых, чтобы вполне понимать
Пушкина, необходимо хорошо знать его эпоху, исторические факты, подробности
биографии поэта и т.п. ... Во-вторых, необходимо знать язык Пушкина, его
словоупотребление... В-третьих, необходимо знать все миросозерцание Пушкина,
чтобы не ошибиться в толковании» (цит. по: Плотникова 1988: 145).
21
См. о понимании русского слова с точки зрения носителей венгерского,
китайского, удмуртского языков: Дэнги 2002; Ельцова 2002; Сюэ Фуци 2002.
22
90
Бастилия, Беларусь, Беляев, Бесы, Библия, Бим, Бисмарк, Бог,
Богородица, Борис, Брежнев, Буратино, Ваня, Вася, Ватсон, Великая
отечественная война, Великий Новгород, Венера, ВЛКСМ, Война и
мир, Вторая мировая война, Гагарин, Гена, Германия, Гете, Гончаров,
Горбачев, Греция, Гулаг, ГЭС, Джомолунга, Динамо, Днепр, Дон Жуан,
Дон Кихот, Достоевский, Дуся, Евразия, Европа, Ельцин, Знаменский,
Иван, Иванов, Изергиль, Иисус, Италия, Калашников, Карамазовы,
Карлсон, Каспаров, КГБ, Кобзон, КПСС, Красин, Крылов, Лебединое
озеро, Лена, Ленин, Ленинград, Леонтьев, Лермонтов, Ломоносов,
Магомет, Мазай, Максим, Максимыч, Мальвина, Марго, Мария, Маркс,
Марс, Маша, МГУ, Медведев, Мертвые души, Миша, Мономах,
Москва, Моська, Наполеон, Незнайка, НИИ, Никулин, НЛО, Новгород,
Новый год, Нью-Йорк, Ньютон, Октябрьская революция, Омск, Отцы
и дети, папа Карло, Петр, Петр Ι, Плюшкин, ПТУ, Пушкин, Разин,
Рим,
Россия,
Русь,
Рубикон,
Санкт-Петербург,
Сибирь,
СНГ,
Советский Союз, Сократ, СПИД, СССР, Сталин, США, Степа,
Толстой,
Фаустус,
Чернобыль,
Федя,
Чернышевский,
Хоттабыч,
Чехов,
ЧП,
Христос,
Чайковский,
Шиллер,
Штирлиц,
Щелкунчик, Эверест, ЭВМ, Эйнштейн, Юпитер, Юрий, Ява, Япония.
Примерно половину из них (выделенные слова) можно отнести к
культурно-коннотированной лексике, а значит, включить в объем
реальных фоновых страноведческих знаний .
Вопрос, что з н а е т и что д о л ж е н знать средний носитель языка,
особенно
активно
ставится
при
обсуждении
отбора
корпуса
прецедентных текстов: должны ли это быть хрестоматийные тексты или
тексты
распространенные,
но
не
включенные
в
программу
общеобразовательной школы. В связи с этим справедливо замечание о
том, что не вполне ясно, какие тексты «хорошо известны всем (курсив
91
мой. — О. И.) представителям национального сообщества» (Гунько 2002:
8–9).
Объем и содержание фоновых страноведческих знаний среднего
носителя языка частично описаны в страноведческих пособиях. Правда,
в них не всегда дается материал, адекватный знаниям среднего носителя
языка. Например, кто из русских сейчас знает, «почему считалось, что
тот, кто умер на Пасху, обязательно попадет в рай?» (Проскурякова,
Зубарева 1998: 41). Объем страноведческих знаний тоже не всегда
достаточен. Так, при описании русских обычаев и традиций не всегда
упоминается о Старом Новом годе (см., напр.: Жельвис 2002: 74-75).
Таким образом, представление о среднем носителе языка весьма
неопределенно. Но иногда, по словам А. А. Потебни, «лучше находить
темные стороны в предмете, чем считать этот предмет почти или
совершенно ясным» (Потебня 1976: 84). Понятие средний носитель языка
нужно, чтобы представить примерный объем фоновых страноведческих
знаний.
Наивные толкования как источник фоновых страноведческих
знаний
Идеи
создания
нового
лингвострановедческого
словаря,
ориентированного на знания не-носителя языка и учитывающего объем
сведений о реалии не-носителя и носителя языка, требует, по нашему
мнению, обращения не только к данным словарей, отражающих знания
среднего носителя языка (во многом идеализированного), но и к данным
так называемой наивной лексикографии.
И. Т. Вепрева указывает следующие особенности наивных
толкований:
92
1.
Анализируемые
толкования
могут
быть
максимально
экономными, акцентирующими внимание на наиболее значимых для
контекста признаках;
2.
При
толковании
говорящий
нередко
обращается
к
характеристике психологической стороны значения слова, основанной на
эмоциональных переживаниях и субъективном опыте носителя языка, на
представлении о смысле слова в его сознании;
3.
Постоянное
дополнительных
стремление
способов
говорящего
структурирования
к
выявлению
информации
при
объяснении слова заставляет его обращаться к внутренней форме слова,
опираться на формальную сторону знака (Вепрева 2004: 58-59).
По поводу последнего замечания следует напомнить результаты
исследований о стратегиях, применяемых обучаемыми (взрослыми,
изучающими язык), а также факты детского этимологизирования,
которые свидетельствуют о большом потенциале внутренней форме в
качестве объяснительного принципа (Залевская 2000: 341-343).
Нами был проведен опрос носителей шведского и финского языков
(в последнем случае шведский язык был вторым языком, которым
носители финского владели) в рамках проекта «Школа языка и культуры
Хапаранда-Мурманск» (1999-2001). Одной из целей проекта было
изучение русского языка и русской культуры. Участникам проекта (10
студентов Шведско-финской высшей народной школы разного возраста,
социального положения, профессии) была предложена анкета-опросник,
где опрашиваемым было предложено, в числе прочего, написать на
шведском языке, как они понимают значения слов шведского языка,
заимствованных этим языком из русского. Учет степени освоенности
русских слов шведским языком не входило в задачи исследования. Отбор
русских заимствований был осуществлен методом сплошной выборки из
толковых словарей шведского языка и словарей иностранных слов
93
шведского языка, а также словаря новых слов (Collinder, FSOU, PFO,
NOIS, OFA ).
В результате были выделены русские заимствования в современном
шведском языке, а также его варианте – финско-шведском (словарь
финляндизмов). Испытуемым была предложена лишь часть слов. Суть
исследования состояла в том, чтобы сравнить толкования словарей и
носителей
языка,
касающиеся
лексического
значения
русских
заимствований в шведском языке.
Анализ толкований выявил следующие особенности толкования
русских заимствований носителями шведского языка:
1. Испытуемые показали непонимание слова вследствие незнания
реалии и отсутствия ассоциаций во внутренней форме: kulak, narodniki,
stäpp, tundra. При этом толкование первых слов ограничивается родовым
наименованием (folk – народ), остальные слова толкуются методом
отсылки (tundra – se stäpp «тундра – см. степь»);
2.
При
толковании
слова
носитель
шведского
языка
«осовременивает» реалию, «путая» фонетический облик слова: moskovit –
bil (москвич – автомобиль). Согласно толковому словарю шведского
языка, moskovit – русский (уничижительно), от «Москва» (NEO).
3. В толковании русского заимствования носитель языка опирается
на свои знания истории, подчас поверхностные. Поэтому возникают
такие толкования, как ukas – president dekret (указ – президентский
декрет), kosack – ryska soldater (казак – русский солдат), politruk –
kontrolant (политрук – контролер), varjag – krigsfartyg (варяг – боевой
корабль).
4. Толкование русского заимствование опирается на знание
внутренней формы слова (аналогия с родным языком или знание
производного русского слова): raskolniker – splittrare (splittra –
94
раскалывать); dekabrist – december revolutionär (декабрист – декабрьский
революционер).
5. При толковании носитель обращается к своим эмоциональным
переживаниям и своему субъективному опыту: ataman – rövarledare,
bandit, banditledare (атаман – предводитель разбойников, бандит,
предводитель бандитов). Ср. : ataman – ukrainsk titel på kosackhövding
(атаман – украинское название для предводителя казаков) (PFO).
Негативное
восприятие
слова
скорее
всего
обусловлено
ассоциацией со словом kosack.
В NEO как оттенок значения указан семантический компонент «om
en annan militär el. polis, ofta med tonvikt på brutalitet o.d.» (о военных или
полиции, часто подчеркивая их жестокость и т.п.). Понятно, что
компонент «жестокость» приобретает ведущую роль в восприятии
анализируемой исторической реалии, а это, в свою очередь, наложило
отпечаток на восприятие слова «атаман».
И. Т. Вепрева отмечает, что особенности речевых наивных
дефиниций обусловлены коммуникативными целями общения (Вепрева
2004: 63). Наивные толкования заимствованных слов определяются еще и
влиянием своей культуры и своего языка. Необходимо также учитывать
идеологический момент (влияние масс-медиа), знание истории обеих
стран, образ реалии, созданный в художественной литературе.
В исследовании Е. Р. Корниенко приведены факты, показывающие
непонимание лингвокультурологической символики русского фольклора
иностранными студентами, изучающими русский язык. Значение слова
«мужик» немецкий студент представляет как «простой мужчина или
настоящий деревенский мужчина», монгольский – «бродяга, который
ходит по юртам», чешский – «бедный и необразованный человек,
который много работает, но и много пьет» (ср.: крестьянин (в
противопоставлении горожанину) (СОШ)). Для вьетнамского студента
95
значение сочетания «чисто поле» - «чистое, негрязное поле», для
немецкого студента – «грязное место, т.к. в нем ничего нет». «Старичок»
для арабского студента – это «пожилой друг», для китайского студента –
«человек, у которого очень маленький рост» (Корниенко 2005: 149-150).
В болгарском языке заимствовано и освоено русское слово
«тимуровец». Но его употребление связывается с именем болгарского
министра финансов, который подписал постановление о том, чтобы
студенты
помогали
гражданам
заполнять
свои
имущественные
декларации и получали за это 1 леву. А русское имя собственное Алёша в
болгарском языковом сознании связывается с памятником русскому
солдату. Это памятник мужеству всех русских солдат, павших за
освобождении Болгарии. Но было время, когда при поворотах
политической борьбы его хотели разрушить. Тогда имя «Алёша»
вызывало отрицательное отношение (Ценкова 2005: 19).
Вопросы для контроля:
1.
В чем специфика культурного компонента лексического значения
слова?
2.
Чем объясняется разница в подходах к определению сущности
культурного компонента лексического значения слова?
3.
Каковы
трудности
в
определении
содержания
культурного
компонента лексического значения?
Темы рефератов:
1.
Национально-культурная специфика слова.
2.
Представление о фоновых знаниях в отечественной лингвистике и
психолингвистике.
3.
Фоновые знания носителя языка и стереотипы восприятия
действительности.
4.
Историческая
носителя языка.
96
изменчивость
фоновых
знаний
современного
Задания для самостоятельной работы:
1. Особенно важно знание прецедентных текстов в тех случаях, когда
информация накладывается на общечеловеческие знания и в этом
сопоставлении заключается замысел автора. Определите такой замысел в
следующем тексте:
Однажды Мария по линии профкома посещала её во время болезни
– калькулезный холецистит – и видела её отца, старичка в шапочке и
пуховом платке на плечах. Он был Соломон. Мария же подумала о нём
тогда «Плюшкин» (Г. Щербакова. Восхождение на холм царя
Соломона…).
2. Прецедентные тексты часто многослойны, то есть содержат несколько
ассоциативных полей. Выявите такие поля в следующем тексте:
… не случайно в конце повести (Фреда Солянова «Повесть о бесовском
самокипе, персиянских слонах и лазоревом цветочке, рассказанная
Асафием Миловзоровым и записанная его внуком». – О.И.) герой
оказывается перед Медным всадником, с которым у нас прочно связана
выработанная великим певцом империи и свободы мифологема о
противоречивых взаимодействиях государства и свободной личности,
царей и частных лиц… (В. Славецкий. Поздние «александрийцы»).
3. С детства известные строчки иногда так трансформируются в
художественном тексте, что читатель фиксирует что-то знакомое, но
понимает не сразу. Определите, о каких фоновых знаниях идет речь в
данном тексте, где имеется в виду могила А. С. Пушкина в
Михайловском:
97
- Таких могилок не бывает, - со знанием жизни говорила им Мария. –
Это печь для щучьего Емели, а не могилка (А. Дмитриев. Дорога
обратно).
4. Объясните, какие фоновые знания нужны для правильного восприятия
следующего текста:
Внизу, в ресторане – зимнее солнце сквозь стеклянные стены. Вровень с
полом белый снег снаружи, молодые голубые ели на снегу, тени и солнце ,
а здесь – белые крахмальные скатерти, в белых кокошниках царевныофициантки (Г. Бакланов. Нездешний).
5. Ассоциативные реакции на культурно-коннотированную лексику
чрезвычайно важны в правильном восприятии текста. Они не всегда
адекватны даже у тех, кто достиг сравнительно развитого уровня
билингвизма. Ср. данные М. Х. Манликовой, представленные в
«Ассоциативном словаре русской этнокультуроведческой лексики»,
которые отражают материалы свободного ассоциативного эксперимента
среди русских и киргизских школьников (Манликова 1989). Словостимул сарафан, например, не вызывал ассоциации платье русской
крестьянки у киргизских школьников, «отсюда – реальная опасность
непонимания или неточного восприятия знаменательной реплики
коменданта Ивана Кузьмича Миронова, обращенной к Василисе
Егоровне в момент их прощания, перед осадой пугачевцами Белогорской
крепости: «Ступайте, ступайте, ступайте же домой; да коли успеешь,
надень на Машу сарафан» («Капитанская дочка» А. С. Пушкина)»
(Шейман 1989: 5-6). Приведите собственные подобные примеры,
98
используя
тексты
русской
классической
литературы
и
словари
устаревших слов (ИСЗТС, ПСЗ, СРС, СУС).
6. Есть мнение, что для более чёткого представления о чужом языке
нужно научиться способу вербализации фоновых знаний. Н. В. Дмитрюк
справедливо
отмечает,
что,
чтобы
освоить
культуру
иного
лингвоэтнического сообщества через усвоение образов его сознания,
необходимы их овнешнения, которыми могут быть предметы, действия,
слова, и приводит пример Е. Ф. Тарасова с образом русского дома. Образ
русского дома Е. Ф. Тарасов предлагает сформировать у инокультурного
реципиента, предъявив ему для восприятия дом снаружи и изнутри,
позволив пожить в семье русских, занимающих дом, показав ему
атмосферу тепла, которая обычно царит в русских семьях, и убедив его в
незащищённости русского жилища от вторжения любой власти и т. п.
(Дмитрюк 1999: 14). Приведите свои примеры вербализации фоновых
знаний носителя русского языка.
7. И. А. Стернин пишет, что в русском слове чай отсутствует компонент с
молоком, характерный для английского tea (Стернин 1988: 28).
Определите стереотипы восприятия этой реалии русскими, используя
следующие тексты:
… как русские за границей оставляют ложечку в чашке с чаем и
слишком сильно хлопают дверцей автомашины, давая повод себя
разоблачить (В. Маканин. Там была пара…); Я предложил оставить
лимон к чаю – забытый шик! (М. Бутов. Свобода); Григорий Анисимович
все старался до Павла дотронуться, приобнять его, убедиться, что
этот вот крепкий и умелый малый – его родной сын, и дотошно
заваривал чай небольшими порциями, а спитой тут же выливал, так
что, когда Павел прибегал на перекур, чая не было, и он раздражался, а
99
ночью лежал, горя от стыда, потому что преодолеть это раздражение
было труднее, чем закидать тележку обхватных листвяжных чурок (М.
Тарковский.
Гостиница
«Океан»);
Сначала
это
были
обычные:
«Здравствуйте!» - «Здравствуйте!» - «Как сегодня чай?» - «Неплохо
заварен» (Б. Раушенбах. Из книги «Праздные мысли); Одолжила у Козы
хозяйственную сумку и поступила, как её мастер: нагрузила сумку
арбатским породистым товаром – чай индийский, пирожные, печенье
(Л. Улицкая. Путешествие в седьмую сторону света).
8. Определите, используя данные словарей русского языка разных типов,
объем культурной информации для слова баня. Ср. высказывание В. В.
Воробьёва о том, что толкования слова баня как «специального
помещения или учреждения, где моются и парятся» (СОШ) явно
недостаточно, чтобы получить представление о самой реалии как
предмете материальной культуры (Воробьев 1997: 54).
9. Выскажите и аргументируйте свое мнение по поводу утверждения А.
С. Мельникова: «Языковой личности типичного эсперантиста присущи
фоновые знания, сопоставимые по тематике (но не содержанию!) с
лингвокультурологическими фоновыми знаниями носителя этнического
языка и порождающие особые ассоциации типичного эсперантиста.
Фоновые знания служат причиной возникновения эффектов узнавания,
«эсперантского
колорита»,
различения
(не)типичного
для
данной
ситуации, что важно для понимания юмора, сатиры, иронии, гиперболы и
т. д.» (Мельников 2004: 14). Можно ли, по вашему мнению, говорить о
фоновых знаниях носителя планового международного языка (эсперанто,
волапюк,
идо,
окциденталь,
интерлингва)?
Оцените
«этнические
элементы» эсперанто, описанные в докторской диссертации А. С.
Мельникова: 1) эсперантонимам свойственен «дрейф» смысла, часто в
100
результате метонимии или метафоризации (krokodilo возникло как
сленговое слово со значением «говорящий на национальном языке в
эсперантской среде», затем его значение расширилось до эсперантофонов с недостаточным знанием языка (нередко именно поэтому она
«крокодилят») и начинающих эсперантистов); 2) аксиологическое
(оценочное) наполнение ряда лексем (fundamenta (по названию своего
рода эсперантской Библии «Fundamento de Esperanto») и zamenhofa (от
фамилии «инициатора» эсперанто Л. Заменгофа) эквивалентно оценке
«классический,
правильный,
достойный
подражания,
образцовый,
хороший, неоспоримый», а волапюк, идо приобрели сему «низшего, чем
эсперанто и эсперантисты, качества; белиберда»); 3) эсперантонимы,
например в концовках писем (Samideane, Kun samideana saluto ‘C
окончательным приветом’ (от ‘Fina Venko’ − ‘окончательная победа
эсперанто’), Kore REJMa − ‘Сердечно РЭЙМовская’ (от названия
организации молодых эсперантистов России – РЭЙМ) (Там же: 32-36).
10.
Проанализируйте
фрагменты
статьи
из
комплексного
лингвокультурологического словаря для школьников «Человек и его
внутренний мир». Определите, когнитивная или коммуникативная
сущность фоновых знаний носителя русского языка актуализируется в
содержании этой статьи:
АВАНТЮРА –
Наиболее яркие образы героев-авантюристов в русской литературе –
Григорий Отрепьев, Емельян Пугачев, Мазепа. Пушкинский Григорий
Отрепьев стремится изменить свою судьбу: из безызвестного чернеца он
силой собственной воли и смелости, а также в результате политических
игр польской шляхты превращается в таинственно спасенного царевича
Дмитрия, становится Самозванцем. Теперь он, «предмет раздоров и
войн», ощущает себя орудием возмездия в руках судьбы:
101
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса нарекла…
Но это иллюзия, самообман. «Мнение народное» в финале трагедии
напрямую указывает на близкий провал авантюрного замысла.
Другой пушкинский
авантюрист тоже самозванец, Емельян
Пугачев. Не случайно соотносит от себя с Отрепьевым: «Гришка
Отрепьев ведь процарствовал же над Москвою». Однако отношение
автора к Пугачеву неоднозначно. Он стремится реализовать функции
«народного царя», проявляя при этом и справедливость, и доброту. И все
же авантюры Отрепьева и Пугачева обречены, поскольку не опираются
на знание реальной обстановки и соотношения сил, а сами герои
находятся в плену иллюзий и самообмана, нацелены на достижение цели
страшными, безнравственными способами» (Человек и его внутренний
мир 2005: 7).
Составьте образцы подобных статей (с использованием образов
русской художественной литературы) для слов АФЕРА, ВАРВАР, ВОЛЯ,
ДУША.
11. Проследите динамику фоновых знаний понятия приватизация. Ср.
примеры:
Но с другой стороны: катастрофический развал еще недавно
великой и могучей страны, бессилие и унижение ее перед лицом всего
мира, кровь, яростные вспышки слепого местного национализма,
позорная зависимость от внешних подачек, беспардонное разграбление
национального достояния в ходе воровской приватизации и столь же
беспардонная конфискация государством сбережений населения в начале
1992-го и в августе 1998 года... (Н. Шмелев. Curriculum vitae);
102
Приватизация – передача государственного или муниципального
имущества в собственность отдельных лиц или коллективов за плату
или безвоздмездно (АЛ); расгосударствление (СП); Прихватизация –
ирон. разг. Нечестная, жульническая приватизация. • Иронический
каламбур из слов «приватизация» и «прихватить» как распространенная
в обществе критическая реакция на экономическую ситуацию в России
1990-х годов (БСР);
12. Сопоставьте два фрагмента из художественной литературы и
выделите элементы фоновых знаний. Может ли быть применимо к
данному случаю понятие «пространственная перспектива»? Почему?
1) Это - не старая русская артель, где стыдно было отстать в работе!
Американские свободные рабочие вели себя, как наши последние
подневольные зэки: опаздывали, не сразу начинали, слонялись, то и дело
садились пить кофе (этого-то зэк лишён) - да, главное, и работали иные
халтурно, а если переделки - мы же снова платим ту же повремёнку
(А.Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов).
2) «Что такое? – спрашиваю. – Зачем заклепки, как в советской
воровской сельхозартели, где даже кружка для питья на толстой
собачьей цепи – чтоб не сперли...» (В. Астафьев. Затеси).
Основная литература:
1.
Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. Ι: Лексическая семантика; 2-е
изд. М., 1995.
2.
Берков В. П. Двуязычная лексикография: Учебник; 2-е изд.,
перераб. и доп. М., 2004. С. 136-138.
103
3.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Три
лингвострановедческие концепции: лексического фона, речеповеденческих тактик и сапиентемы. М., 2005.
4.
Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. М.,
1969; 2-е изд. М., 2003.
5.
Телия В. Н. Коннотация // Русский язык: Энциклопедия / Под ред.
Ю. Н. Караулова. М., 2003.
Дополнительная литература:
1. Кобозева И. М. Лингвистическая семантика: Учеб. пособие. М., 2000.
2. Комлев Н. Г. Слово в речи: Денотативные аспекты. М., 1992; 2-е изд.
М., 2003.
3. Берков В. П., Беркова А. В., Беркова О. В. Как мы живем: Пособие по
страноведению для изучающих русский язык. СПб., 2002.
4. Прохоров Ю. Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого
общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев: 3-е изд.,
стереотип. М., 2003.
5. Иванищева О. Н. Текст. Культура. Понимание: Функционирование
слова с культурным компонентом значения в тексте / Науч. ред. В. П.
Берков. СПб., 2003.
Глава III
Культурно-коннотированное слово как носитель информации о
культуре общества.
104
Носители культурной информации (вербальные и невербальные).
Первостепенная важность фоновых знаний в коммуникативном
акте несомненна, поскольку они, в том числе, позволяют предвидеть
степень восприятия высказывания (Берков 1975: 403; 1977: 86–87).
Поэтому
необходимо
определить
так
называемых
носителей
ф о н о в о й с т р а н о в е д ч е с к о й и н ф о р м а ц и и , присутствие которых
в речи препятствует правильному ее пониманию.
Такими носителями фоновой информации, различающимися по
п р и р о д е ф о н о в о г о п о т е н ц и а л а , могут быть:
1)
паралингвистические
единицы
и
явления
(мимика,
жесты,
телодвижения, дистанция между партнерами по коммуникации и др.);
2) вербально-паралингвистические понятия (традиции и нравы,
обычаи, праздники, национальные игры, этикет, народные приметы,
поверья, предания);
3)
единицы
вербальной
коммуникации
(слова-этнореалии,
фразеологизмы, афоризмы, цитаты, прецедентные высказывания, имена
собственные) (Ольшанский 2000: 33–34).
Термин «паралингвистика» в широком смысле подразумевает
всю совокупность невербальных средств и аспектов коммуникации:
кинесика изучает жесты, мимику и позы, сюда входят также язык глаз и
значимые касания; проксемика – пространство коммуникации, функции и
смыслы различных коммуникативных зон; хронемика исследует функции
времени
коммуникации;
наука
о
вещном
окружении
человека
рассматривает смысл и роль вещей, непосредственно окружающих
человека и постоянно используемых им в социальной жизни (одежды и
украшений, например); наука о роли пищи и напитков в общении изучает
правила их приема, функции и смыслы угощения и др.; наука о языке
105
запахов исследует смысл и роль запахов, используемых людьми в
общении и социальной жизни (например, парфюмерии, различных
ароматических курений и пр.) (Тумаркин 2002: 39)
Говоря о паралингвистических явлениях как носителях фоновой
информации, необходимо отметить, что в единстве «факт вербального
поведения
—
факт
невербального
поведения»
различаются
три
соотношения: 1) невербальное поведение (паралингвистическая единица),
не
сопровождаемое
устойчивой
вербальной
формой;
2) невербальное поведение, сопровождаемое вербальной формой; 3)
вербальное поведение, сопровождаемое невербальной формой. Все три
соотношения имеют разную степень усвоения носителем иной культуры
и разные способы оформления в словаре. Так, в словаре легче
представить,
разумеется,
вербальную
форму:
так
задуман
лингвострановедческий словарь А. А. Акишиной, Х. Кано, Т. Е.
Акишиной (1991), а для знакомства с иноязычной культурой, особенно на
начальных этапах изучения языка, легче усвоить жест или мимику: на
«примате»
невербальной
коммуникации
построен
лингвострановедческий словарь-справочник П. С. Тумаркина (2001) и
«Словарь языка русских жестов» С. А. Григорьевой, Н. В. Григорьева, Г.
Е. Крейдлина (2001).
Значимость паралингвистических средств в общении нельзя
недооценивать. Известны примеры противоположного смысла, который
вкладывается в жест представителями разных культур: русский жест
«провести рукой по шее» имеет значение «сыт по горло», а такой же жест
у китайцев обозначает «самоубийство» или «снести голову с плеч»; жест
китайцев «иди сюда» воспринимается русскими как «до свидания» (Бу
Юньянь 2005: 94).
106
К
вербально-паралингвистическим
понятиям
относятся, например, обряды и традиции. Так, в повести Л. Улицкой
«Путешествие
в
седьмую
сторону
света»
читаем:
«Отвергнув
решительно и последовательно все казенные услуги, от марша
Мендельсона до доростоящего шампанского, и ограничившись лишь
напыщенным
поздравлением
мордюковообразной
сотрудницы
под
красным знаменем, в красном же костюме и с красной атласной лентой
через жирное плечо, ребята вышли на парадные ступени дворца, присели
и выпили из горлышка бутылку рублевой кислятины “Ркацители”, после
чего Гена проголосовал проезжавшему мимо такси» (Улицкая, 53). Для
правильного восприятия замысла автора надо представлять себе, что
такое современная русская свадьба. И. Д. Успенская предлагает
следующий комментарий, разбирая пример из рассказа В. Шукшина
«Осень» («…Тут подъехала свадьба…Такая — нынешняя: на легковых, с
лентами, с шарами»): «В настоящее время существует такой обычай:
молодые
едут
регистрировать
брак
на
легковых
автомобилях,
украшенных лентами, шарами и т. п. Встретив такую машину или ряд
машин, сразу понимаешь, что “едет свадьба”» (Успенская 1986: 155). К
этому следует добавить краткое описание обрядовых услуг в загсе (марш
Мендельсона,
речь
работника
загса,
поздравление
молодым
и
шампанское), хотя эти компоненты представлены в самом тексте.
То же самое и с обрядом похорон. Не зная, что русские поминают
на могилах и как они это делают, а на похороны пожилые люди готовят
себе смертное, т. е. одежду и обувь, в которой они хотят быть
похороненными, а также ткань для оформления гроба, трудно понять
тексты, подобные следующим:
— А-а-а…Я же ее в экспедицию к себе устроил, — сказал он
морщась. Достал из сумки бутылку водки, пару соленых огурцов,
луковицу и хлеб. — Прими-ка…А она…вон видишь чего…опять…Я ей
107
говорил: смотри, от тебя зависит! Ну, помянем (Волос, 75); И так
горько стало В., так больно, что он в тоске душевной всю бутылку
незаметно выпил, налив предварительно в специально поставленную
напротив рюмку своему так неожиданно ушедшему товарищу (кусок
черного хлеба сверху), рядом с его фотографией (лихо заломленная
кепка, усы, дерзкий взгляд) (Шкловский, ПК., 14); Вот и мать наша
собирается будто навсегда. Этот узелок у нее с больничной одеждой.
<…> Другой узел серьезнее — «смертный». «Начнете искать…А здесь
все готовое: нижнее, верхнее, платок, чирики». И еще один узел
похоронный: красная материя на гроб, черный креп, полотенца, на каких
гроб нести, платки, какие раздавать, — все как положено (Екимов, 4).
Особо актуально уточнение атрибутов обряда, когда они
становятся «ложными друзьями», т. е. совпадают в фактах, которые
принадлежат подчас противоположным проявлениям этнического опыта
(скорбь от потери близкого человека — радость от рождения нового
человека). Ср. : На дверях соседних домов появились перевитые лентами
рождественские венки. У нас с такими хоронят (Куберский, 44); На
плите была рассыпана горсточка той самой щебенки, и я только здесь
припомнил, что евреи приносят на могилу не цветы, а камешки
(Мелихов, Л. О. Г., 74); В России, и не только в России, принято
приносить цветы так: нечетное количество — по приятному поводу,
четное — в случае печали. В Грузии — наоборот, и тому есть
объяснение. Лучшее пожелание человеку — чтобы он не был одинок,
значит, в радости цветы дарят парами. А когда человек уходит в мир
иной, не надо, чтобы он забирал с собой пару, поэтому цветов должно
быть нечетное количество (Молчанова, 153); Единственно, чем Д. С. (Д.
С. Мережковский. — О. И.)
был не совсем доволен в нашей первой
квартире, это ее местоположением: это был очень недурной, не
108
старый, дом на Верейской улице, № 12, в третьем (по-русски) этаже
(Гиппиус, 182).
Особое место в связи с этим занимают связанные с традициями
формы вербального поведения. Они должны восприниматься носителем
иноязычной культуры, изучающим язык, как данное. И хотя такие
языковые факты имеют свою историю, часто это объяснение уже никто
из носителей языка не помнит:
Паралингвистические и вербально-паралингвистические носители
фоновой страноведческой информации представляют особую ценность
для исследований, касающихся взаимодействия языка и культуры.
Единицы вербальной коммуникации как носители фоновой
страноведческой информации
Единицы
вербальной
коммуникации
обладают
фоновым потенциалом разного характера.
Так, особое положение среди единиц — источников фоновых
знаний занимают п р е ц е д е н т н ы е т е к с т ы , «(1) значимые для той или
иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2)
имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и
окружению
данной
современников,
и,
личности,
наконец,
включая
такие,
(3)
и
предшественников
обращение
к
и
которым
возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности»
(Караулов 2002: 216), те, чье знание общественно осознается как
необходимый признак образованного, «культурного» человека и которые
составляют костяк фоновых знаний (Костомаров, Бурвикова 2001б: 44).
Сущность и функции прецедентных текстов (феноменов) активно
обсуждаются в современной лингвистической литературе (см., напр.:
109
Саксонова 2001: 15; Бэк Кюн Хи 2002; Гунько 2002; Красных 2002;
Постнова 2002 и др.).
Герой рассказа А. П. Чехова «Ванька» запоминается со школьной
скамьи. Можно забыть название рассказа, но имя героя и его фраза «На
деревню дедушке», ставшая крылатой (БСКС, 292–293), известны всем:
Ваньку Жукова все звали Ванька Жуков. Это было его реальное
имя и одновременно вроде как прозвище. Если бы не известный рассказ
Чехова, Ваньку звали бы просто Ванька. Или просто Иван. Или просто
Жуков. Или просто Жук. Но поскольку у Чехова был рассказ про Ваньку
Жукова, и очень известный рассказ, и поскольку Ванька Жуков жил в
обществе, где люди еще читали и помнили книги, а Чехова к тому же
учили в школе, Ваньку Жукова многие так и звали — Ванька Жуков. И
никак
иначе
(Войнович,
46).
Ср.
пример:
Женю
отличала
и
наследственная любовь к Чехову. Как известно, один из героев этого
писателя, мальчик Ванька Жуков, послал письмо своему деду, а адрес на
конверте вывел такой: «На деревню дедушке». Потом почесался,
подумал и прибавил: «Константину Макарычу».
В отроческом возрасте мой приятель Евгений Борисович подверг
советское почтовое ведомство своеобразному испытанию: он опустил в
ящик письмо с таким адресом:
«На деревню дедушке, Корнею Ивановичу».
А поскольку популярность Чуковского была велика, конверт был
доставлен адресату в «деревню» Переделкино (Ардов, 371).
Имена
с о б с т в е н н ы е , например, как носители фоновой
информации имеют свои особенности, так как они могут приобретать
вторые, «нарицательные» значения (Щерба 1974: 279). Эти вторые
значения составляют часть коннотации имен собственных, о которой
110
писал О. Есперсен (Есперсен 2002: 70–77).23 В первую очередь это
касается
имен
исторических
деятелей,
персонажей
известных
литературных произведений, а также распространенных у данного народа
имен. Ср. : «…за историческую прозу писатели охотно берутся потому,
что им так легче писать, историей-де «сделана половина писательского
дела. Только напиши: Карл Великий или народоволец — и в голове
читателя уже возникнет образ. Машина времени сделает то, что
должен был сделать писатель» (Славецкий, 179); Прошлое она прошлым
не называла, говорила вместо того: «при царе», «при Колчаке», «при
Сталине», «при Горбачеве», а вот уже и «при Ельцине». Не потому так
говорила, что признавала или не признавала эти имена, но так удобнее
было (Залыгин, 113); Зато собака экс-президента А (американского. —
О. И.) не читала и голубую жижу ТВ не нюхала. Собаку звали Иван. Так
уж было принято — крупных сильных собак звать популярными именами
из чужих и отчасти противостоящих стран. Считалось, что Иван
самое популярное имя в России. А завтракал российский экс-президент в
полном одиночестве, если не считать пса Джека. Как водится в России,
псу
давали
распространенное
американское
или
немецкое
имя.
Противостояние жило безликим фантоном. Американское имя или
немецкое — зависело от исторического момента (Маканин, О. В., 13).
Фоновый потенциал имен собственных в том, что они имеют
1) исторический «этимон» (Октябрина, Нинель, Владлен); 2) яркую
социальную принадлежность (Федосья, Пантелеймон); 3) суггестивные
(внушающие представления, идеи) возможности (Владимич Ильич, Иван
Иванович и Иван Никифорович, Емеля, Фома, Добрыня Никитич,
О прецедентных именах см.: Маслова 2001: 53; Красных 2002: 79–99. О
потенциале, в том числе лингвокультурологическом, имен собственных см.:
Верещагин, Костомаров 1976б; Ермолович 2001; Михайлов 1965: 7; Сапожникова
1990.
23
111
Алексий,
Артем).24
Под
суггестивными
возможностями
имени
собственного понимается тот объем ассоциаций, который стоит за этим
именем. Имя Пантелеймон, например, не подразумевает ничего, кроме
«официального» имени, по сравнению с просторечным Пантелей, а имя
Алексий вызывает ассоциации об Алексии ΙΙ — патриархе Московском и
всея Руси. См. :
— Нет, юный сикамбр, не Кузьмич, а Козьмич. Я понимаю, что
«Кузьмич» привычней нетребовательному уху. Но тут принципиальная
разница и неодолимая дистанция. Отец мой — Козьма, отнюдь не
Кузьма. Кузьма — это курная изба, гармошка, несвежие портянки и ни
единой ассоциации, кроме известного заклинания: «я покажу вам
кузькину мать». Козьма — это другая музыка! (Зорин, Т., 9).
Автор имеет в виду ассоциации с Козьмой Прутковым (имя
Козьма
здесь
важнее
фамилии,
даже
БЭС
представляет
этот
коллективный псевдоним под буквой К).
В объем носителей фоновой информации включаются прежде
всего те имена собственные, которые отражают культуру народа,
например «говорящие фамилии» (Реформатский 1967: 67), и могут в
связи с этим приобретать статус логоэпистем (Ван Яньлун 2002).
Понятие логоэпистемы введен В. Г. Костомаровым и Н. Д.
Бурвиковой, которые понимают логоэпистему как языковой знак,
который значит больше, чем они значат: с ними связываются семантикопрагматические оттенки, не вытекающие непосредственно из этих знаков
как таковых. Так, суженая, суженый не только «невеста, жених», но
обращают мысль к народной поэзии, к предназначенности судьбы.
Логоэпистемы, по мнению авторов, можно назвать символами чего-то
стоящими за ними, сигналами, заставляющими вспомнить некоторое
фоновое знание, некоторый текст, сама же логоэпистема представляется
24
Ср. классификацию Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова (1983: 71–74).
112
тогда эмблемой, сверткой символики текста, единицей описания текста в
лингвокультурном аспекте (Костомаров, Бурвикова 2001: 32-34).
Понимая под прецедентными феноменами прецедентный текст,
прецедентную ситуацию и прецедентное имя, ученые филологического
факультета МГУ, работая над словарем прецедентных феноменов,
выделяют среди последних те, которые связаны с прецедентным текстом
или прецедентной ситуацией (Обломов, Дядя Степа, Колумб, Иван
Сусанин, Хлестаков, Золушка), и те, у которых такая связь отсутствует
(Моцарт, Софья Ковалевская). Кроме того, среди прецедентных имен, по
мнению
авторов
будущего
словаря,
могут
быть
выделены
а)
«компактные», т.е. связанные с некоторым цельным представлением,
включающим в себя максимально ограниченный набор однотипных
характеристик соответствующего феномена (Плюшкин, Илья Муромец), и
б) «диффузные» − представление, стоящее за ними, включает в себя
набор противоречивых характеристик (Степан Разин, Остап Бендер)25;
при коннотативном употреблении имен, указывающих на подобные
представления,
актуализируется
не
весь
комплекс
характеристик
феномена, как в первом случае, но лишь та или иная часть этого
комплекса (Гудков 2004: 256).
В качестве примера словарной статьи приводится следующая статья к
прецедентному имени ОСТАП БЕНДЕР: I. Герой популярных романов И. Ильфа и Е.
Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Умный, энергичный,
предприимчивый и обаятельный молодой человек, называющий себя «сын
турецкоподданного Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей». Стремится
разбогатеть, пускается для этого в различные авантюры, проявляет себя как «великий
комбинатор». Деньги нужны ему для осуществления его мечты – жить в Рио-деЖанейро. Каждый раз, почти добившись своей цели, терпит неудачу. II.
(Благородный) мошенник, (обаятельный) жулик, (симпатичный) аферист. Основными
характеристиками являются: изобретательность, напористость, артистизм, остроумие,
умение найти выход из трудной ситуации. Характерной деталью внешнего вида
является длинный белый шарф. III. Употребляется для характеристики того или иного
лица как: - авантюриста, склонного к аферам: - мошенника, стремящегося получить
легкие деньги; - человека, мечтающего быстро разбогатеть, не работая (Гудков 2004:
257).
25
113
Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров видят страноведческую
ценность
фразеологизмов
в
том,
что
они
отражают
культуру,
во-первых, комплексно, своими идиоматичными значениями (трудовая
вахта, чувство локтя); во-вторых, расчлененно, единицами своего
состава, некоторые из которых принадлежат к безэквивалентной лексике
(как
аршин
проглотил,
коломенская
верста);
в-третьих,
своими
прототипами (начать с азов, играть в прятки) (Верещагин, Костомаров
1983: 85–88).26
«Культурные
смыслы»,
т.е.
культурно-концептуальные
особенности единиц фразеологического состава языка, и их роль в
формировании и воспроизведении культурного самосознания этноса,
народа, нации представлены в работах проблемной группы Института
языкознания РАН «Фразеология в контексте культуры» (руководитель
группы – доктор филологических наук, профессор В. Н. Телия). В. Н.
Телия утверждает, что цель лингвокультурологического описания
фразеологизмов – это постичь живые культурно значимые смыслы
единиц фразеологии, которые обнаруживают себя не только и не столько
при погружении в «прототипические» слои языковых знаков (имеется в
виду
этнолингвистический
анализ
и
историко-этимологическое
описание), сколько в дискурсивных практиках, где и проявляется
владение
культурно-языковой
компетенции
(Телия
2004:
19-20).
Результатом работы проблемной группы «Общая фразеология» явился
фразеологический словарь нового типа — «Большой фразеологический
словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический
комментарий»
(БФ),
где
впервые
в
мировой
практике
дан
культурологический комментарий к фразеологическим единицам и
разграничены три «зоны» такого комментария: этимологическая «зона»,
См. также: Солодуб 1990; РФ: 9; РППКВ: 9. Обзор лингвострановедческой
классификации фразеологизмов представлен в работе Т. Г. Никитиной (1998: 42–48).
26
114
страноведческая «зона» и «зона» собственно культурологического
комментария. В первой зоне поясняется внутренняя форма непонятных
для носителей современного русского языка слов-компонентов или
фразеологизма
в
целом,
во
второй
разъясняется
значение
безэквивалентной лексики, а в третьей – дается интерпретация
фразеологизмов в пространстве культуры. Последнее предполагает
выделение
базовые
для
«археологии»
культуры
архетипические
оппозиции, мифологические представления о мире, библейские слои
культуры, фольклорные и литературно-публицистические слои, а также
симболарий культуры (символы, эталоны, стереотипы) (Там же: 781).
Например, информация о фразеологизме выносить сор из избы,
данная в лингвострановедческом словаре «Русские фразеологизмы»,
охватывает его «родословную»: Суеверные обычаи рекомендовали
сжигать мусор в печи, а не выбрасывать его за порог, поскольку злой
человек мог якобы наслать беду на хозяина избы, произнося особые слова
над мусором. Это суеверие стало частью свадебного ритуала
(Фелицына, Мокиенко 1990: 135). На современном этапе важно, по
мнению В. Н. Телия, учитывать не только «историю» фразеологизма, но и
тот тип знаний, который ориентирован на описание культурно-языковой
компетенции носителей языка и эксплицирован в лексикографической
практике в виде помет «одобр.», «неодобр.», «презр.» и под. Так, идиома
выносить сор из избы имеет пояснение говорится с неодобрением и
представляет, таким образом, информацию о культурно-значимой
ценности того фрагмента миропорядка, который выражен в языковом
знаке, в данном случае фразеологизме. Разве с точки зрения здравого
смысла выносить сор из избы может вызвать неодобрение? Значит,
образное представление этой ситуации как таковой что-то скрывает за
собой. И это сокровенное – те культурные смыслы, которые воплощены в
ней и которые осознаются говорящим/слушающим: изба символически
115
ассоциируется с пространством, где обитают «свои», достоинства и
недостатки которых не принято разглашать «чужим», а сор символически
же воспринимается как «нечистые» следы деятельности человека (Телия
2004: 22-23). В образе фразеологизма отражен ритуальный запрет-оберег,
восходящий к древнейшей анимистической, т.е. одухотворяющей мир,
форме осознания мира, согласно которой по «вещным» следам
деятельности человека можно напустить на него порчу (БФ: 148).
Единицы
вербальной
коммуникации,
таким
образом,
имея
различный фоновострановедческий потенциал, являются носителями
особой
информации,
представляющей
результат
социологизации
человека и состоящей из сведений, которые сообщают ему в процессе его
воспитания и обучения в определенном обществе. При этом лексика с
культурным
компонентом
значения
(культурно-коннотированная,
национально-самобытная, лингвоспецифичная, этнокультуроведческая,
лингвострановедчески ценная лексика, реалия) — самый очевидный знак
«языка» культуры (Телия 1999б: 8).
Идея национально-маркированных единиц получила различное
толкование в лингвострановедении, теории перевода, лексикографии и
лингвокультурологии.
В
прикладных
дисциплинах
(лингвострановедение,
например,
называют дидактическим аналогом социолингвистики, прикладным
аспектом лингводидактики) в качестве национально-маркированных
единиц
выступают
коннотативная
реалии-слова,
лексика,
то
есть
имена
безэквивалентная,
собственные
и
ф р а з е о л о г и з м ы с денотативной реалией в составе.
Выделяемость группы таких реалий в широком смысле основана на
сравнении культур: «Что больше всего привлекает внимание даже
среднего носителя языка — это случаи так называемых к у л ь т у р н о 116
коннотированных
с л о в , например: если, скажем, какие-либо
растения растут или какие-либо вещи существуют только там, где
говорят на языке-источнике, но не там, где говорят на языке перевода, то
в последнем не найдется готовых действительно эквивалентных данным
лексических единиц»* (перевод мой. — О. И.) (Zgusta 1971: 294). В
основе
классификации
подобной
лексики
лежит
сопоставление
переводных эквивалентов.
*«What leaps most to the attention of even the average layman are the
cases of the so called c u l t u r e - b o u n d w o r d s : if, say, some plants live or
some things exist only in the area where the source language is spoken but not
all in the area of the target language, there will be no really eguivalent lexicas
units ready in the target language».
Эквивалентность, а значит, в определенной степени и полноценность
перевода, была и есть предметом пристального внимания специалистов
по теории перевода (Рецкер 1974; Koller 1976; Виноградов 1978; Федоров
1983; Snell-Hornby 1988; Ingo 1991; Farina 1996; Svensén 1997; Halverson
1998; Routledge Encyclopedia of Translation Studies 1998; Комиссаров
1999;
Полютова 1999;
Алексеева 2000
и мн. др.). Выделение
безэквивалентной и частично безэквивалентной лексики, или частичных
эквивалентов (см., напр.: Фельдман 1957: 14; Мамонтов 2000), постоянно
используется в исследованиях по теории и практике перевода и
лингвострановедению, в том числе сопоставительному (Солодуб 1985;
Мамонтов 2000; Языковая картина мира в кумулятивном аспекте 2006:
113-140).
Несмотря на то что группа реалий-слов в прикладных дисциплинах
достаточно
неоднородна
и
понимается
широко,27
исследователи
отмечают черту, объединяющую эту группу, — ее «материальную»
117
прикрепленность: «Главная установка страноведчески ориентированных
концепций и словарей состоит в выявлении и описании круга
лексических и фразеологических единиц, обозначающих культурно
маркированные реалии, т. е. факты материальной, социальной жизни,
истории, которые являются собственно национальными <…> в реестр
лингвострановедения включены те единицы языка, которые имеют во
внеязыковой действительности ”реальный” прототип в пространстве или
во времени» (Опарина 1999: 29).
Так, В. П. Конецкая, основываясь на степени уникальности реалийпредметов для данной культуры, выделила три основные группы
референтов британской культурно-генетической общности относительно
русской. Первая группа — референты, тождественные по своим
существенным и второстепенным признакам (вода, радость, ягненок,
петь, большой), но
могущие
вызвать различные ассоциации и
представления. Вторая группа — референты, различающиеся по
второстепенным признакам (рус. вечернее отделение (института) и
англ. night school). Третья группа — такие референты, которые по своим
существенным и второстепенным признакам являются уникальными
(Кремль, ударник, комсомольская стройка, ВДНХ, пуд) (Конецкая 1978:
463). При всей логичности классификации необходимо указать на
относительность критерия основных и второстепенных признаков
референтов (см. об этом: Берков 1996: 183–184).
Г. Д. Томахин в СШАЛС к числу слов-американизмов относит «не
только обозначения реалий в общепринятом смысле, но и имена
собственные (географические названия и антропонимы / персоналии, без
которых
нельзя
представить
себе
культурное
наследие
народа;
фразеология и афористика, входящие в фоновые знания американцев и
27
См. об этом ниже.
118
позволяющие им понимать друг друга с полуслова» (СШАЛС: 7–8).
Словарь, таким образом, включает общественно-политические реалии,
реалии системы образования, религии и культуры, быта и сферы услуг,
реалии, относящиеся к рутинному поведению и речевому этикету, реалии
истории, имена деятелей, прозвища.
Классификация реалий-слов у С. Влахова и С. Флорина представлена
следующими
делениями:
этнографические,
предметное
деление
общественно-политические
(географические,
реалии),
местное
деление (1) в плоскости одного языка — свои реалии (национальные,
локальные, микрореалии) и чужие реалии (интернациональные и
региональные) и 2) в плоскости пары языков (внутренние и внешние
реалии),28 в р е м е н н ó е деление и п е р е в о д ч е с к о е деление (Влахов,
Флорин 1980: 51–104)).29
Рассуждая о лингвострановедческой методике, Е. М. Верещагин и В.
Г. Костомаров выделяют группы безэквивалентной и коннотативной
лексики (Верещагин, Костомаров 1973), а позднее безэквивалентной и
фоновой лексики (Верещагин, Костомаров 1976а; 1983). К числу
коннотативных слов страноведческой значимости Е. М. Верещагин и В.
Г. Костомаров относят в первую очередь те, которые отягощены
стереотипными ассоциациями (березка), а также лексику субъективной
оценки
28
(волхв,
суженый,
тоска,
Анна
Каренина,
Коробочка,
Ср. у В. В. Кабакчи: культуронимы, полионимы, идионимы, ксенонимы
(АСРКТ).
29
См. критический разбор классификации С. Влахова и С. Флорина, напр., в
статье В. М. Суксова (1979). Ср. также классификацию лексики, содержащей
фоновую информацию у В. С. Виноградова: лексика, называющая бытовые,
этнографические и мифологические реалии, реалии мира природы, реалии
государственно-административного
устройства
и
общественной
жизни,
ономастические и ассоциативные реалии (Виноградов 1978: 90–97).
119
Митрофанушка, мужичонка, бабенка) (Верещагин, Костомаров 1973:
79–91).30
Безэквивалентная же лексика, по мнению Е. М. Верещагина и
В. Г. Костомарова, отличается от коннотативной тем, что «не имеет
смысловых
соответствий в системе содержаний, свойственных
другому языку», тогда как коннотативная лексика совпадает в двух
языках своими денотатами (то есть объективным содержанием), но не
совпадает своими коннотатами (то есть эмоционально-эстетическими
ассоциациями) (Верещагин, Костомаров 1973: 55).
Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров, как известно, выделили семь
групп безэквивалентной лексики, которые, не исчерпывают богатства
русского словарного состава: советизмы (производственное обучение,
Первое мая, сельский клуб, райком), слова нового быта (парк культуры и
отдыха, ЖЭК, маршрутное такси, концерт-загадка), наименования
предметов и явлений традиционного быта (щи, передник, баян,
форточка), историзмы (сажень, крепостной, соха, волость), лексику
фразеологических единиц (узнать всю подноготную, турусы на колесах,
бить в набат), слова из фольклора (добрый молодец, не по дням, а по
часам, молочные реки, оборотень), слова нерусского происхождения
(тайга, базар, изюм, караван) (Верещагин, Костомаров 1971; 1973; 1976а;
1983; 1990). По мнению Н. А. Ивановой, слова-реалии участвуют в
формировании четырех больших тематических рубрик: — бытовые
реалии (9 подгрупп: национальные блюда, напитки; одежда, обувь,
головные уборы, ткани; хозяйственно-бытовые реалии; денежные
единицы;
меры
веса
и
длины;
жилищные
строения;
средства
передвижения, торговые заведения; музыкальные инструменты); —
понятия
30
государственной
и
общественной
жизни
(13
подгрупп:
См. также: Томахин 1984: 7. См. критику выделения коннотативных слов:
120
административно-территориальные
единицы;
населенные
пункты;
советизмы; государственные, партийные, общественные организации и
учреждения, предприятия; титулы, звания, степени, административные
должности;
сословия,
классы,
положение;
политические
социальные
партии,
течения,
слои,
общественное
члены
организаций,
убеждения; формы обращения; названия народов, населения России,
религия, церковь, учреждения культа, обряды; система образования;
учреждения
культуры,
проведения
досуга,
средства
массовой
информации; обычаи, праздники, танцы, игры, песни, поверья; награды,
знаки отличия); — реалии природного мира (3 подгруппы: названия
растений, животных; ландшафт, природные явления); — ономастические
реалии
(4
подгруппы:
литературных
имена
персонажей;
исторических
названия
личностей;
литературных
имена
произведений,
печатных изданий, топонимы; исторические и архитектурные памятники)
(Иванова 2004: 15).
К л а с с и ф и к а ц и я ф р а з е о л о г и з м о в строится в прикладных
дисциплинах с учетом состава фразеологизма (наличие слов-символов,
безэквивалентной и фоновой лексики, безэквивалентного прототипа в
целом), а также наличия / отсутствия переводного эквивалента.
Ю. П. Солодуб в своей диссертации выделяет группы эквивалентных
и безэквивалентных русских фразеологизмов. Среди эквивалентных
автором выделяются: русская п о л и э к в и в а л е н т н а я фразеология (не
менее 8 параллелей в других языках), русская фразеология с р е д н е й
степени
эквивалентности
(от 4 до 7 параллелей), русская
фразеология с о г р а н и ч е н н ы м и э к в и в а л е н т н ы м и с в я з я м и (2–3
параллели) и русская моноэквивалентная фразеология. Так, русские
фразеологические единицы кожа да кости, одни кости, правая рука
имеют эквиваленты в украинском, болгарском, польском, чешском,
Виноградов 1978: 89.
121
французском,
румынском,
испанском,
итальянском,
английском,
немецком, норвежском, шведском, турецком, узбекском, казахском,
венгерском, вьетнамском, индонезийском, монгольском, кхмерском
языках (полиэквивалентная фразеология), а русск. отдать последнюю
рубашку имеет эквиваленты в болгарском, польском, французском и
итальянском
(фразеология
средней
степени
эквивалентности).
Фразеология с ограниченными эквивалентными связями – это, например,
русск. стреляный воробей (эквиваленты в украинском и польском
языках), русск. одного поля ягоды (эквиваленты в украинском и
чешском). Моноэквивалентные русские фразеологизмы в своей большей
части имеют свой единственный образно-семантический эквивалент
только во фразеологии украинского языка. Примерами безэквивалентной
фразеологии могут служить следующие единицы: коломенская верста,
от горшка два вершка, отставной козы барабанщик, хоть кол на голове
теши (Солодуб 1985: 22–30).31
К
культурно-коннотированной
лексике
относятся
и
имена
с о б с т в е н н ы е , которые, получив общенациональную известность со
всеми
культурно-историческими
ассоциациями,
приобрели
статус
о н о м а с т и ч е с к и х р е а л и й (Томахин 1984: 7).
Надо
отметить,
что
авторы
лингвострановедческих
словарей
заявляют о необходимости расширить рамки словаря реалий (см. об этом:
Великобритания: 3; Верещагин, Костомаров 1980: 199).
Так, СШАЛС и Американа представлены слова, «имеющие ярко
выраженные американские особенности и американские ассоциации
(например, статьи bread и coffee) или занимающих большое место в
жизни американца (например, экономика и финансы)» (Американа: Xİ).
Менее «категоричный» взгляд на эквивалентность фразеологизмов см.:
Солодуб 1992.
31
122
Авторы лингвострановедческого словаря «Франция» (Франция)
единицами своего словаря считают лингвокультурологические реалии
(лингвокультуремы) и относят к ним н а з в а н и я
понятий,
предметов,
к о н ц е п т о в , не встречающиеся или встречающиеся в
другом виде у представителей русской лингвокультурной общности:
реалии, которые наличествуют во французской культуре и отсутствуют в
русской
(государственные
институты,
экономические
структуры,
общественные организации и т. д.); реалии, наличествующие в обеих
культурах, но различающиеся каким-либо признаком (с точки зрения
организации, функции и т. д.); реалии, имеющие интернациональный
характер, но отличающиеся при этом национальным наполнением
(рожденные во Франции идеи, концепции, изобретения, которые
составляют вклад этой страны в мировую культуру; учет особенностей,
которые обрели на французской почве некоторые общеевропейские
философские и художественные течения) (Веденина 1997: 1031–1032).
Также пытаются выйти из узких рамок «материальных» реалий
представители сопоставительного лингвострановедения. А. С. Мамонтов,
например,
все
слова,
отмеченные
национально-культурной
маркированностью, делит на б е з э к в и в а л е н т н ы е («реалии», по С.
Влахову
и
С.
Флорину),
частично
безэквивалентные
(с
частичным несовпадением понятий: рус. песня и польск. Piesn и
piosenka), к о н н о т а т и в н ы е (береза как символ России, лошадь как
символ преданности и верности в странах Арабского Востока,
Афганистане, Иране, Монголии) и ф о н о в ы е (русская лингвокультурема
«автобус» и ее эквиваленты в языках пушту и фарси) (Мамонтов 2000:
22–26).32
Ср. мнение В. Д. Девкина о противопоставлении двух видов слов в
словниках культурологических (страноведческих) словарей: а) национальноспецифические (с точки зрения пользователя этого словаря — уникальные) реалии и
б) лексические псевдопараллели — слова «обиходные понятия», кажущиеся
32
123
И все же
прикладной характер
л и н г в о с т р а н о в е д е н и я 33,
теории и практики перевода, лингвострановедческой и
п е р е в о д н о й л е к с и к о г р а ф и и приводит к необходимости сузить
рамки
возможных
«материальным»
вариантов
и
ограничиться
словами
с
п р о т о т и п о м , уникальным для одной или
нескольких культур.
Но, как видно из приведенного перечня классификаций реалий в
прикладных дисциплинах, группа культурно-коннотированной лексики
здесь крайне пестрая, а ее деление не всегда убедительное. Например, нет
единого критерия для выделения фоновой и коннотативной лексики,
неясно основание введения в группу безэквивалентной лексики слов
фольклора или лексики фразеологических оборотов, непонятно место
имен собственных в классификации. Разумеется, явление национальной
маркированности знаков обусловлено лакунарностью (Сорокин 1977;
Сорокин, Марковина 1987; Быкова 1999) в широком смысле этого
слова34, поэтому природа безэквивалентности, на которую обычно
идентичными в сравниваемых языках, а на самом деле имеющие достаточно
ощутимые различия, например, такие русские и немецкие слова, как деревня,
зарплата, страхование, дом престарелых (Девкин 2000: 228–229).
33
По поводу разграничения лингвокультурологии и лингвострановедения,
обсуждаемого в современной науке, основоположники последнего утверждают, что
следует говорить о прикладном характере лингвострановедческого аспекта
преподавания иностранных языков, а в остальном лингвострановедение и
лингвокультурология называют одну и ту же область знания (Верещагин, Костомаров
2005: 36-38).
34
Лакуна – это отсутствие в одном языке слова для выражения понятия по
сравнению с другим языком, т. наз. «полная лакуна»: например, слово бабушка в
шведском языке отсутствует, есть только бабушка со стороны матери (mormor) или
бабушка со стороны отца (farmor). В русском языке однословно не обозначен след
после испарения росы, в эвенкийском существует лексема силэгимнэ, след от посоха
– тыемнэ, незамерзший след – улумкувун, след зверя – сарбазак, свежий след зверя –
калки, след ног – тунэ, свежий след – велома, след от укуса овода – кикисимна
(Пылаева 2002: 11). Существует понятие «лакуны относительные»: в случае
относительной лакуны в двух языках могут существовать слова, соответствующие
общему понятию (рус. обувь, англ. Footwear). Если обувь встречается практически в
любом стиле русского языка, то Footwear используется, главным образом,
работниками торговли (см.: Жельвис 1977: 136).
124
делается ставка при изучении реалии в прикладных дисциплинах, может
быть различной. Так, Е. Л. Жених в своей диссертации в связи с этим
предлагает
три
типа
лексической
культурологическую,
собственно
лингвокультурологическую.
безэквивалентности:
языковую
и
Культурологическая
безэквивалентность представлена двумя подтипами — п р е д м е т н о п о н я т и й н о й (референциальные реалии (Hansestadt), кинесические
реалии (постукивание костяшками сжатых в кулак пальцев по столу
(akademischer
Beifall))
и
термины
(Fachwerkbau))
и
образно-
а с с о ц и а т и в н о й (коннотативные реалии разного типа (бегония —
Fleiβiges Lieschen, вол — Ochse, bran) и аллюзии (Persil bleibt Persil!)). С
лингвокультурологической
безэквивалентностью
соотносится
такой класс безэквивалентной лексики, как фразеологизмы, а с
собственно
языковой
—
безэквиваленты:
немотивированные
номинативно-репрезентативные
(achteln)
и
мотивированные
(сложные слова (Kofferkleid), сложнопроизводные слова (Beidhänder),
безаффиксные
производные
слова
(Einheirat),
аффиксальные
производные слова (erheiraten)) (Жених 2000: 5–14).
Учет природы лакунарности (лакунарность на уровне способа
номинации и на сигнификативном и денотативном уровне) несомненно
полезен, но это не дает четких критериев классификации культурноконнотированной лексики. Выработка таких критериев, по нашему
мнению, вряд ли возможна. Обсуждаемый материал, скорее всего,
относится к таким, которые чаще всего требуют р а с с у ж д е н и я о
ф а к т а х , чем их к а т а л о г и з а ц и и (Кюльоли 2000: 109). Для целей
переводческого, лингвострановедческого и лексикографического анализа
можно
каталогизировать
125
культурно-коннотированную,
оперируя
фактором
эквивалентность
/
безэквивалентность,
а
о
степени
эквивалентности можно только рассуждать.35
Таким образом, в состав культурно-коннотированных единиц
традиционно включаются слова и словосочетания с денотативным (слова,
обозначающие денотаты, свойственные только данной культуре) и
коннотативным (образным, переносным) культурным компонентом
лексического
значения,
которые
обозначают
«безэквивалентные
элементы культуры» (Берков 1996: 174).
Номенклатурные названия и реалии-названия метонимической
природы как разновидности несоотносимых реалий
К о с о б о й г р у п п е несоотносимых реалий относятся такие, как
названия систем магазинов, фирм, предметов обихода, товаров народного
потребления, лекарственных препаратов, продуктов питания, предметов
бытовой химии и парфюмерии, которые в данном языке получили
н о м е н к л а т у р н ы е н а з в а н и я . Например, в русской культуре —
валерьянка, индийский чай, ливерная, докторская колбаса, приемник
«Спидола», пианино «Красный Октябрь», папиросы «Казбек» и
«Беломорканал», магазины «Детский мир», в шведской — система
мебельных магазинов IKEA, универмагов ICA, DOMUS, OBS, виноводочных магазинов Systembolaget, колбаса falukorv, кукурузные хлопья
Kalas Puffar). И. П. Слесарева, например, понимает под номенклатурной
Ср. иное мнение М. А. Денисовой: «В лингвострановедении лексика
русского
языка
исследовалась
наиболее
полно.
Была
разработана
лингвострановедческая теория слова. Однако в лингвострановедении не была
построена исчерпывающая и логически стройная классификация фоновой лексики
(курсив мой. — О. И.) » (Денисова 1987: 10–11).
35
126
функцией
официальное
употребление
слова
соответствующего должностного лица типа
как
наименования
заведующий складом,
начальник горжилуправления, глава торгпредства (Слесарева 1990: 43).
Известно, что понятие номенклатурного названия относится к
терминам и стоит в одном ряду со следующими их разрядами:
философские,
командные,
научные,
прогностика.
технические,
измерительные,
искусств,
Между
номенклатурные
названия
тем
(термины) отличаются, например, от технических тем, что даются одному
объекту материальной культуры много раз: название объекта в
разработке (условное имя), официальное название изделия, торговое
название, название, принятое в потреблении изделия (Рождественский
2000: 53).
Исследование
функционирующих
на
российском
рынке
коммерческих названий торговых марок позволило О. С. Иссерс увидеть
тенденции
в
названиях
товарных
групп,
отвечающие
двум
основополагающим принципам нейминга (понимаемого в данной работе
как разработка названий для новых компаний и торговых марок) –
уникальности и охранопригодности (т.е. возможность регистрации в
качестве товарного знака). Тем не менее российский бизнес лостаточно
консервативен и предпочитает названия традиционные, чаще всего
достаточно
скучные,
стереотипные
и
–
как
следствие
–
неохраноспособные («Вдохновением» может называться чай, шоколад,
морожение и др.).
Товарная марка (товарный знак) должен быть
индивидуальным, обозначающим только тот товар, только ту фирму,
которым принадлежит. Удачный товарный знак становится успешной
торговой маркой. И уже не нужно добавлять к слову «Клинское»
пояснение «пиво» или к «Мишка косолапый» — «конфета» (Иссерс 2004:
38-40).
127
Необходимо
подчеркнуть,
что
нас
интересуют
такие
номенклатурные названия, которые имеют страноведческую ценность.
Страноведческая ценность номенклатурного названия – это прежде всего
уникальность реалии, а не имени, содержания, а не формы. Имеются в
виду те случаи, когда одна и та же реалия называется по-разному,
например, во французском наименовании высококвалифицированного
швейного искусства за основу взято понятие «швейное искусство» - la
haute couture, в русском – понятие «мода» - высокая мода (пример В. Г.
Гака), в шведском наименовании Центра занятости – arbetsförmedlingen
за основу взято понятие «посредничество» и т.д.
Номенклатурные названия могут обозначать уникальный или
неуникальный для данной культуры объект. Например, известное сейчас
в России посудомоечное средство «Fairy» неуникально, оно есть и в
других странах (в Великобритании, например, см.: Великобритания: 164),
правда, может иметь разные названия: в Швеции «Yes», в Норвегии
«Gif», а стиральный порошок «Персил» — изначально уникальная
реалия-предмет Германии, был широко распространен в послевоенные
годы в Западной Германии (ГСЯ: 76), после перестройки стал популярен
и в России. Таким образом, для немецкого языка это номенклатурное
название со страноведческим потенциалом, а для русского — нет.
Порошок «Лотос» — это реалия-предмет русской жизни. Забыли, как за
гречкой и порошком «Лотос» в очереди давились? (Акунин). Одним из
первых портативных транзисторных радиоприемников в СССР в 60-е
годы были приемники марки «Спидола» (БТС, СНС). Эти приемники для
многих советских людей в те годы были «окном в Европу»: Мы с
дедушкой садились у приемника. У «Спидолы» нажималась кнопка, и
возникал зеленый мир диапазонов, там среди черточек и цифр, как среди
водорослей, плавали названия городов: Варшава, Будапешт, Берлин,
Париж (Шеваров, 148); Не так давно я сам, бывало, часами просиживал
128
над своей «Спидолой», пытаясь поймать хоть какую-нибудь западную
станцию, а потом, услышав подобный бред, неделю не прикасался к
приемнику (Лобас, 120). Реалией советского быта были духи «Красная
Москва» (…Спасибо тебе за духи. Как это ты всегда угадываешь, чего
мне хочется? Последнее время мне очень хотелось именно «Красную
Москву», я ее везде спрашивала, но не находила. И вот приезжают
ребята и привозят от тебя!...(Катерли, 31)), тройной одеколон и
земляничное мыло (Наверное, она не совершила бы эту ошибку, если б от
этих двух улыбающихся молодых людей, которым она открыла дверь, не
пахнуло тем же неистребимым запахом дешевой парфюмерии, которым
пропахли насквозь ее муж и его приятели, несмотря на все их дорогие
дезодоранты, тем незабываемым запахом, просочившимся из Гениной
машины в тот далекий день, когда она увидела его в своем родном
украинском городке, — смешанным ароматом земляничного мыла,
тройного одеколона, «Лесного ландыша»…(Полянская, Д. В., 16)).
В число номенклатурных названий включаются официальные
названия товара (хлеб «Бородинский», «Дарницкий», «Кумужинский»,
«Украинский»,
водка
«Пятизвездная»,
«Столичная»).
Но
часто
официальное название заменяется неофициальным, которое в силу своей
популярности распространено больше официального. Так, вместо
названия хлеба мы говорим «черный», «круглый», «батон»: Он видел сон.
Купил он будто хлеба — как обычно, батон, круглый, бубликов десяток
(Толстая, С. Т., 10). Иногда употребление неофициального «имени»
оправдано сменой номенклатурного названия: Это значит, что к лету
1951 года все названия станций были уже изменены — Келломяки
сделались Комаровом, Териоки — Зеленогорском. И кафе «Норд» стало
«Севером», а «французская булка» — «городской»…(Катерли, 29–30).
Популярность неофициального названия отчасти связана со стереотипами
восприятия: например, круглый хлеб в разных областях России имеет
129
разное официальное название — в Мурманске это сорт «Поморский».
Поэтому легче назвать хлеб по форме, узнаваемость этого «имени»
основана на зрительных ассоциациях. Так, сорт индийского чая в желтой
пачке с изображением слона в советские времена был очень популярен в
России и получил в народе название «чай со слоном»: Да что вы!
Пойдемте лучше ко мне в мастерскую, — приглашал Орлов. — Заварим
чаю, разберемся.
— Уж если разбираться, так в отделении.
— У нас чай со слоном. А можем чаю-медведя сделать. Согреетесь
(Коваль, 17–18).
Популяризации этого неофициального «имени» в последнее время
способствовало и возникновение торговой марки «Чай со слоном».
Думается, что
подобный
факт
— наличие такого
популярного
номенклатурного названия — должен быть отражен в словарной статье
толкового и переводного словаря, хотя бы в его иллюстративной части.
Несмотря на это, толковые словари не дают примеров с этим названием.
Ср. : индийский, липовый, морковный, цветочный, травяной, кирпичный,
китайский, зеленый, фруктовый чай, чай с сахаром (БТС, ЯИ-2, МАС).
NEO в иллюстративной части словарной статьи к слову te «чай» приводит
примеры других сортов чая, которые популярны в Швеции: ceylonte
«цейлонский чай», örtte «травяной чай», kamomillte «ромашковый чай»,
fläderte «чай из черной бузины».
При определении страноведческой ценности номенклатурного
названия нужно учитывать группы товаров, чьи «имена» стали
символами русской жизни: это, в первую очередь, названия сортов хлеба,
водки, чая, кондитерских изделий.
Номенклатурные названия в силу своей терминологической
специфичности обладают особой потенциальной силой: уже само их
130
наличие в тексте определяет принадлежность/непринадлежность к той
или иной культуре.
Ср.: После завтрака дед долго брился бритвой “Золлинген”,
старой, хорошей стали, брившей со звоном, купленной в день коронации
Николая II и за полвека ставшей узкой, как карандаш (интересно, какова
она сейчас, у дяди Лени, еще через полвека?), равнял усы, специальными
ножичками подстригал волосы в ноздрях, — наблюдать за этим было
очень интересно (А.Чудаков. Ложится мгла на старые ступени); Конечно,
у меня было свое, но разве все это шло хоть в какое-то сравнение с его
вещами? Да и кто не знает, как нестерпимо манит, как притягивает все
отцовское
—
кажется,
что
в
обычной
повседневной
одежде,
электрической бритве “Харьков”, записной книжке в обложке из
шершавой зеленой крокодиловой кожи или даже китайской чернильной
авторучке сосредоточено нечто особое, чуть ли не магическое. Словно,
надев ту же куртку, в которой я утопал из-за ее размера, сразу
становишься взрослым или кем-то другим, может, даже отцом (Е.
Шкловский. Питомник. Большая книга рассказов); Учительница музыки,
вдохновенная и строгая старуха, жила в огромной коммунальной
квартире на Чистых прудах. Если закрыть глаза, можно и сейчас
вспомнить до мельчайших подробностей, что стояло в этой тесной, как
пенал, комнатке, и в который раз подивиться, каким чудом вполз и стал
боком к окну старый “Блютнер” (Д. Рубина. Несколько торопливых
слов любви. Малая книга рассказов); ...позади взятого в прокат пианино
«Красный Октябрь» по-прежнему желтела небольших размеров
мумия... (М. Палей. Кабирия с Обводного канала).
В
вышеприведенных
примерах
номенклатурные
названия
представляют предмет, относящийся к разным культурам. Подобное
противопоставление
названий
создает
в
тексте
более
глубокое
противопоставление – противопоставление культур, народов, стран. См.:
131
В Советском Союзе все было свое – свои (суб)тропики с плохонькими
пальмами,
свой
Восток-дело-тонкое
и
своя
Европа,
конечно.
Подразумевалось, что все это несколько второсортное, относящееся к
настоящему
миру,
Автогеография);
как
«Байкал»
к
«Коле»
(В.
Шубинский.
Вот представьте, мчатся к мосту с обеих
сопредельных сторон машины с государственными флажками. Из нашей
выходит, допустим, полковник Прохоров, из ихней — майор Мунте-Кос.
Садятся в машины, едут в специальный комиссарский домик. Ну, а там
всё готово для переговоров: «Боржоми», сигареты, флажки. Один
угощает, допустим, фирменными «Столичными», другой достает из
кармана «Три короны». Мунте-Кос на чистом русском произносит
«большое спасибо», не остается в долгу и Прохоров: «манте таг»,
говорит (В. Арро. Дом прибежища).
Особый интерес представляют несоотносимые реалии – названия
м е т о н и м и ч е с к о й природы типа десять лет без права переписки,
московские кухни, национальная специфичность которых не вызывает
сомнения, они представляют факты и явления истории и культуры
данного народа:
Все эти перебросы от эпизода к эпизоду, по разительности встреч
— драматичны, контрастны, и создают объем восприятия; а уж какой
яркий луч на копошенье «московских кухонь» (еще не было «тусовок»)
тех лет (Солженицын, Ф. С., 167); Отец получил за «террор» «десять
лет без права переписки»…(Светов, 16).
От лексики типа голубые береты, белопогонники эти названия
отличаются
тем,
что
являются
единственными
именами
соответствующих предметов. Ср.: голубые береты — десантники; белопогонник — о том, кто служил в белой армии (БТС); белогвардеец.
132
Кроме
этого,
особый
интерес
вызывают
культурно-кон-
н о т и р о в а н н ы е с о ч е т а н и я 36 типа присесть на дорожку, выпить на
посошок / на дорожку, красить яйца, национальная специфичность
денотата которых не вызывает сомнения, так как сочетания «называют»
народные приметы, связанные с вербальным поведением:
Ну — посошок на дорожку, и разбежимся в разные стороны.
Выпьем, чтобы у вас было все и чтоб за это вам ничего не было (Зорин,
11); И вот они прощаются, уже у дверей, кто-то что-то забыл,
возвращается, кто-то должен припудрить носик, кто-то пьет на
дорожку, на посошок…Наконец вываливаются из квартиры (Светов,
23).
Вопросы для контроля
1. Почему слово можно считать основным носителем культурной
информации?
2. Какие носители фоновой информации выделяются в лингвистической
литературе?
3. Каким фоновым потенциалом обладают разные единицы вербальной
коммуникации?
Темы рефератов
1. Культурологический потенциал русских имен.
2. Прецедентные тексты русской культуры.
3. Вербально-паралингвистические понятия как носители фоновой
информации.
Задания для самостоятельной работы
1. Составьте список слов-символов русской культуры.
36
Термин предложен В. П. Берковым в частной беседе.
133
2. Понаблюдайте за поведением носителей русского языка и попробуйте
ответить на вопросы, сопоставляющие русское и японское невербальное
общение:
 в вежливом общении для японцев обычна дистанция в три шага,
а для русских?
 как бы по-русски звучала следующая фраза из японской газеты:
«… состоялась приблизительно 25-минутная официальная
беседа»?
 время ухода из гостей у японцев обычно наступает после того,
как был подан чай, а у русских?
 японцы придают большое значение разнообразию угощения, а
русские?
 по японскому этикету чашку чая или кофе наполняют на ⅔, а по
русскому?
 японцы
положительно
оценивают
горьковатый
привкус
(хоронигаи), отрицательно относятся к очень сладкому вкусу
(например, кондитерских изделий), часто негативно относятся к
запаху животного жира (бата: кусаи) и блюд из говядины
(гю:нику га кусаи), а русские?
(В упражнении использован материал из статьи П. С. Тумаркина «О
невербальном аспекте устной коммуникации русских и японцев»
(Тумаркин 2002)).
3. Проанализируйте русские паралингвистические средства по словарю С.
А. Григорьевой, Н. В. Григорьева, Г. Е. Крейдлина «Словарь языка
русских жестов». В чем, по вашему мнению, специфичность русского
жестового поведения? Воспользуйтесь приведенным ниже перечнем
словарных статей жестов:
134
бить себя в грудь, воздушный поцелуй, всплеснуть руками, встать
навытяжку, выпятить губу, голосовать, закрыть лицо руками,
заткнуть уши, захлопать глазами, кивнуть, ломать руки, махнуть
рукой, надуть губы, надуть щеки, облизнуться, обнажить голову,
отвернуться, отвести глаза, отпрянуть, отшатнуться, погладить
себя по животу, поглаживать бороду, подбочениться, подмигнуть,
пожать плечами, пожимать руку, показать большой палец, показать
кукиш, покачать головой, покрутить пальцем у виска, поманить
пальцем, постучать себя по лбу, потирать руки, похлопать себя по
животу, почесать в затылке, пощелкать по шее, прижать руку к
груди, приложить палец к губам, присесть на дорогу, прищуриться,
провести рукой по горлу, развести руками, склонить голову,
смотреть в одну точку, «Стоп!», стоять с протянутой рукой,
схватиться за голову, толкнуть в бок, топнуть ногой, ударить
кулаком по столу, ударить себя по лбу, указывать на дверь, стоять
руки в боки, уставиться, хлопнуть по колену, щелкнуть по носу.
Какие из паралингвистических средств являются, по вашему
мнению, вербально-паралингвистическими?
4.
Оцените
культурологический
фоновый
потенциал
единиц,
представленных в словаре Бенедикта Сарнова «Наш советский новояз.
Маленькая энциклопедия реального социализма», — словосочетания,
которые можно условно разделить на следующие группы:
1 группа – словосочетания-штампы, «клишированные, лишенные
смысла заготовки» (П. Вайль, А. Генис):
отдельные недостатки,
обстановка трудового и политического подъема, битва за урожай,
великий русский народ.
2 группа – перифразы типа буревестник революции, инженеры
человеческих душ, корифей науки.
135
3 группа – устойчивые культурные сочетания: доска почета, враг
народа, слуги народа, культ личности.
4 группа – крылатые выражения: Дружбы народов надежный оплот;
За
Родину,
за
Сталина!
Искусство
принадлежит
народу;
Коммунисты, вперед! Марксизм не догма, а руководство к действию;
Наше
гордое
слово
«товарищ»;
Правильной
дорогой
идете,
товарищи!
5. В чем, по вашему мнению, состоит специфика фонового потенциала
метафорических
употреблений
названий
исторических
событий
(Мамаево побоище, Ходынка), исторических явлений (крестовый поход,
старая гвардия, пятая колонна)?
6. Назовите символы советской эпохи, представленные в следующих
отрывках, определите языковое средство его выражения:
На фундаменте красоты и рибофлавина стали не то что
подругами, а гораздо больше. Стали подельницами в борьбе за счастье.
Такой случился замес из творога, мохера и гэдээровской швейной
промышленности. Смешно сказать для тех, кто потом положил в
основание счастье пейджеры и "тойоты", но ведь, как говорится,
времена не выбирают, в них живут... А что окажется у времени в
загашнике для завтрашней радости, не знает ни один мудрец. Было
счастье иметь козу (война), счастье обуви "прощай, молодость" (эпоха
физико-лириков), синтетически сосулистых шуб (расцвет загнивания),
время "Спидол", быстрых пирогов из блинной муки историка Похлёбкина,
водки из "Рояля"... Да мало ли... (Г. Щербакова. Восхождение на холм
царя Соломона…).
Потрёпанный школьный задачник по физике, кефирные бутылки
за окном, вязанные крючком занавески, портрет Гагарина в гермошлеме
136
с буквами "СССР" над надбровными дугами, старенький транзистор
"ВЭФ", две булавки, воткнутые в вырезанную из "Огонька" репродукцию
картины "Купание красного коня", пружинный эспандер на гвоздике - всё
это будет прочитано потомками глубже, чем современниками (И.
Полянская. Читающая вода).
... мимо меня со свистом проносились все, кого я только что с
такой натугой обгонял: пенсионерская "Волга", загаженный колхозный
грузовик, клоунски вихляющий всеми бортами, лихой самосвальный
"ЗИЛ", из кузова которого то и дело шлепались на асфальт плюхи
свежего раствора... (А. Волос. Недвижимость).
7. Составьте список номенклатурных названий – символов эпохи начала
XXI века.
Основная литература
1. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Три
лингвострановедческие
концепции:
лексического
фона,
рече-
поведенческих тактик и сапиентемы. М., 2005.
2. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность: 2-е изд.,
стереотип. М., 2002.
3. Маслова В. А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ.
высш. учеб. заведений. М., 2001.
4. Томахин Г. Д. Лингвистические аспекты лингвострановедения //
Вопр. языкознания. 1986. № 6.
Дополнительная литература
1. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М., 1980.
137
2. Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Старые мехи и молодое вино: Из
наблюдений над русским словоупотреблением конца ХХ века. СПб.,
2001.
3. Ольшанский И. Г. Лингвокультурология в конце XX в.: итоги,
тенденции, перспективы // Лингвистические исследования в конце ХХ в.:
Сб. обзоров. М., 2000.
4. Ощепкова В. В. Язык и культура Великобритании, США, Канады,
Австралии, Новой Зеландии. М.;СПб., 2004.
5. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры; 2-е изд. М.,
2001.
Глава IV
Способы выявления культурного компонента лексического
значения слова.
Метод анализа текстового потенциала культурноконнотированного слова
К вопросу о соотношении «текст – культурно-коннотированное
слово»
Выделить тот «набор» признаков, которые н е о б х о д и м ы для
адекватного восприятия речевых произведений, а значит, выделить тот
минимум культурной информации, который может быть представлен в
138
виде комментария к переводному эквиваленту в двуязычных словарях,
позволило также исследование текстового функционирования единиц.
Проблема «слово и контекст» обсуждалась неоднократно. Рассматривались формирование значения слова и роль в нем контекста
(Звегинцев 1957: 124–125; Шмелев 1973: 15; Медникова 1974: 46, 95–99,
105; Плотников 1975; Курилович 2000: 237–250 Вандриес 2001: 171 и
др.)., а также центростремительный и центробежный потенциалы слова
(Шведова 1984: 8). По отношению к культурно-коннотированной лексике
интересующая нас проблема может быть представлена двумя аспектами:
текстовый
потенциал
культурно-коннотированного
слова
и
сочетательные возможности культурно-коннотированного слова.
«Сочетаемость слова» — понятие многогранное37 Семантическая
сочетаемость определяется совместимостью семного состава. Как
указывал В. Г. Гак, «на семантическом уровне сочетаемость слов
определяется семантическим согласованием — компоненты сочетания
должны не иметь противоречащих сем» (Гак 1990а: 483). Последние
исследования показали, что не только семный состав определяет
«лексическую» правильность / неправильность словосочетания, но и
опыт носителя языка и, шире, — языковая картина мира. Во многих
случаях носитель языка «правильностей» не осознает, пока не
появляются «неправильности». Анализ сочетаемости вызван поисками
критериев для описания значений слов (Плотников 1975: 74–75). С. Г.
Тер-Минасова указывает на социолингвистическую обусловленность
высказывания
и
утверждает,
что
сочетание
слов
всегда
социолингвистически обусловлено, оно всегда определяется, во-первых,
Ср.
понятия
лексической,
семантической,
синтаксической,
морфосинтаксической, предметно-ситуативной, логико-смысловой, экспрессивно-стилистической,
лексико-грамматической,
семантико-синтаксической,
лексосинтаксической сочетаемости (Котелова 1975; Зимин 1994; Апресян 1995а;
Рахилина 2000).
37
139
специфическими условиями места, времени и целей коммуникации, а вовторых,
особенностями
культуры,
традиций,
обычаев
данного
коллектива. Так, например, даже такие, казалось бы, вполне свободные
словосочетания,
как
black
dress,
white
dress,
оказываются
социолингвистически обусловленными, поскольку они могут возникнуть
или быть созданными только в той среде, в которой, во-первых, вообще
носят платье, а, во-вторых, различают их по цвету (Тер-Минасова 2004:
10).
Культурный компонент значения слова, часто не представленный в
словарном толковании значения, обнаруживает себя в к о н т е к с т е ,
которым может быть словосочетание, текст и ситуация.38
Сочетаемость как инструмент выявления компонентов лексического
значения слова39 может быть использована и для уточнения принципов
представления культурно-коннотированного слова в двуязычном словаре,
чтобы выделить такие элементы культурной информации (которая в
принципе хоть и обозрима, но обширна), которую н е о б х о д и м о
представить, чтобы помочь пользователю правильно воспринимать и
употреблять слова чужого языка, не попадая впросак с сочетаниями типа
тройка присудила премию, а также чувствовать несовместимость понятий
в сочетаниях типа школьник с вещмешком, дипломат в ушанке.
Несовместимость «лексического фона» может быть двух видов.
А)
Фоновая
несовместимость,
когда
в
сознании
носителя
закрепилось употребление слова, не отраженное в словаре, но ставшее
отличительным
признаком
реалии
и
представляющее
основу
страноведческого фона слова. Почему, например, предложение тройка
См. мнение О. Д. Кузнецовой и Ф. П. Сороколетова о том, что для многих
обрядовых слов этнокультурный компонент не входит в состав лексических значений,
а выявляется на уровне контекста (Кузнецова, Сороколетов 1997: 36).
39
Идея о проверке качества толкования слова с помощью сочетаемости
высказана Н. Г. Брагиной (1991: 9–11).
38
140
присудила премию можно считать ошибкой употребления? Тройка,
согласно МАС, «руководящая группа, комиссия из трех человек».
Функция предмета остается в подобном определении неясной.40 Почему
бы, действительно, тройке (т. е. комиссии из трех человек) не присудить
кому-нибудь
премию?
Дефиниции
толковых
словарей
не
дают
представления о функции реалии, но в сознании носителя языка сложился
образ предмета, когда тройка ассоциируется со сталинскими репрессиями
и с военным положением (ср. пример из словаря: Власть предоставлена
Комитету обороны. На заводах и по районам управляют тройки. А. Н.
Толстой. Эмигранты (МАС). Или: Пятого октября знаменитая тройка
вынесла приговор, а десятого октября его расстреляли. Ни за что!
Просто так! Выполняя план! (Бурмакин, 43). Ср. пример сочетания с
избыточной культурной информацией: В город прибыла тройка по
борьбе с контрреволюцией. За мной приехали сразу два экипажа. В
первый сел руководитель тройки Шерстнев-Гурейко, а во второй — я.
Там мне пришлось смотреть на сидящих напротив двух матросов с
направленным на меня оружием (Балл, 85)). При таком восприятии
выражение тройка присудила премию алогично.
Б) Ситуативная несовместимость, по нашему мнению, представлена
сочетаниями школьник с вещмешком, дипломат в ушанке, когда в
принципе ситуация возможна, хотя должна быть оправдана окружающим
контекстом или ситуацией, поскольку противоречит культурному
компоненту слова, возможно, не представленному в словаре. Ср.
упомянутый выше пример: Доцент N. ходил в университет в ватнике и в
валенках (Берков 2000: 68).
Например, вещмешок, по представлению носителя языка (подобные
детали опущены в словарях), — это принадлежность советского солдата
Ср. ТСУ: комиссия из трех человек, назначаемая для какой-н. специальной
работы (курсив мой. — О. И.).
40
141
времен Великой Отечественной войны и в послевоенное время, это
атрибут солдатского обмундирования. Например: Это просто —
несчастье, что разрешили из Германии посылки слать. Теперь у каждого
солдата набухает вещмешок. (Солженицын, А. Ш., 40); Остался на
исходных и мой «сидор» — вещмешок. Там было все, что я имел, все мои
пожитки: пара белья, новые портянки, безопасная бритва и помазок,
полученный в подарок кисет с двумя или тремя пачками махорки —
драгоценный НЗ курильщика, несколько писем и фотографий, голубой
томик Блока из малой серии «Библиотека поэта» — я подобрал его в
одном из освобожденных нами городков в разбитой, разоренной
библиотеке. Может быть, было там еще что-то, но сейчас уже не
вспомню. Обычно в «сидоре» еще лежали два запасных набитых
патронами автоматных диска, но, конечно, не в бою, а в тот день они
были со мной (Лазарев, 170); На пороге стоял солдат в гимнастерке и
хромовых сапогах с вещмешком на плече и очень крепко скрученной
шинелью (Москвина, 37). Этот элемент значения актуализируется и в
переводе: швед. рersedelpåse (РШС-68, РШС-92); kit bag (РАГС) (ср.
дефиниции соответствующих толковых словарей: persedel — föremål som
ingеr i utrustning eller förråd särsk. оm klädesplagg el. föremål med mil. anv
(полужирный мой. — О. И.); persedelpåse (NEO) (часть снаряжения –
предмет, который входит в оснащение, особ. о предмете одежды или
предмете военного назначения; мешок как часть снаряжения); a long
narrow bag used by soldiers (полужирный мой. — О. И.), sailors, etc., for
carrying kit (DELC)).
Возвращаясь к примеру школьник с вещмешком, заметим, что
ситуация, когда ребенок идет, например, в поход, организованный
военно-патриотическим клубом, с солдатским вещмешком, в принципе
возможна, но необходимы специальные пояснения.
142
Проблема
сочетательных
возможностей
культурно-
коннотированного слова требует особого рассмотрения, учитывая,
например, возможность следующих сочетаний: — У тебя нет гордости
за свой род, — продолжал Сафар, — а у нас старинный крестьянский
род. Мы чистокровные крестьяне! Спроси у мамы! Чистокровные!
Никогда не были в прислужниках князей!
Чик и в деревне слышал разговоры о чистокровности того или иного
крестьянского рода. Он сначала удивлялся этому, а потом объяснил это
себе так. В Абхазии до революции было столько князей, что именно
чистокровность крестьянского рода особенно ценилась (Искандер, 143);
— Я теперь этническая русская. Что это такое, убей Бог, не понимаю.
Всегда была просто русская. И когда вся эта канитель кончится!
(Усалко, 11).
Что касается текстового (коммуникативного) потенциала культурноконнотированного слова, то его изучение может осуществляться с разных
точек зрения. Так, анализ функционирования лексических единиц в
тексте может проводиться с целью демонстрирования специфики
различных функций единиц в тексте, т. е. предусматривает изучение роли
лексической единицы в акте коммуникации, в «развертывании» текста.
Анализ семантической структуры слова в данном случае имеет своей
целью раскрытие «нередко отличного от исходного значения» (Новиков
1982: 127–128). Этот подход ориентирован на текст, его функции и
строение,
а
задача
исследования
при
этом
—
представление
текстообразующих возможностей лексической единицы. Другой подход к
функционированию лексической единицы в тексте ориентирован на
слово,
выявление
эксплицированных
и
неэксплицированных
возможностей его лексического значения. Текст играет при этом двойную
роль: формирует оттенки лексического значения слова и актуализирует
элементы его значения.
143
Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров в своей книге «Лингвострановедческая теория слова» определяют такой способ объективации
лексического фона слова, как развертывание, экспликация информации,
которая присутствует в тексте в скрытом виде. Тексты указывают на
наличие фоновых семантических долей лишь косвенно, а ее экспликация,
прояснение
зависят
исследователя.
В
от
внимательного
большинстве
случаев
читателя
или
даже
от
фоновая
информация
в
художественном или публицистическом тексте бывает перифразирована,
превращена в намек, аллюзию, иносказание, т. е. как бы зашифрована,
поэтому ее извлечение иногда и для русского непросто (Верещагин,
Костомаров 1980: 38–41). При таком подходе текстовый аспект
функционирования
культурно-коннотированной
лексики
часто
ограничивается представлением фоновой информации, идущей от с л о в а
и помогающей понять замысел автора, его идею, систему образов, т. е.
создать потенциальные «страноведческие смыслы» текста. Так, Е.
Сянлинь выделяет типы информации, носителями которой служат
фоновые семы и которая, не имея в тексте специального, буквального
выражения, присутствует в нем имплицитно (например, информация о
социальном положении, о возрасте, об отношениях людей, об оценке
человека, его поведения; информация, связанная с определенной
социально-исторической ситуацией) (Сянлинь 1999: 13–15). Ср.: «Само
слово голубятня для носителей китайского языка хотя и является
эквивалентным, однако, что голубятни находились во дворах и гонять
голубей было особенно популярно в названный период (50–70-е годы ХХ
века. — О. И.), является для них фоновой информацией» (Сянлинь 1999:
13–15).
Два
подхода
не
будут
полярно
противоположными.
Так,
лингвострановедческий потенциал слова, эксплицирующийся в тексте,
144
«оправдывает»
некоторые
особенности
в
построении
речевых
произведений, использующих заимствованную лексику.
Соотношение т е к с т — к у л ь т у р н о - к о н н о т и р о в а н н о е с л о в о
представляется нам следующим образом. Некоторые тексты невозможно
понять без знания культурного компонента значения культурноконнотированных слов: Создана цепкая система переливающихся
сосудов — личных связей, взаимной выручки, сплетенных между собой
интересов. Гражданский и Уголовный Кодексы не стоят и гривенника,
если раздастся звонок из горкома или райкома. Либо из некоей грозной
конторы (Зорин, Т., 55).
Подобные тексты создают для не-носителя языка вопросы, на
которые нет ответа в словарях. Так, из толкования слова горком или его
переводного соответствия (городской комитет (БТС); bykomité (РНС-2)
(городской комитет)) неясно, почему закон отступает перед звонком из
городского комитета. Ср. подобный пример: Была уже готова верстка,
но Еврейский комитет разогнали, начались аресты, брошюра, которую
набирал дед, оказалась враждебной, ему приказали собрать оригинал и
все корректуры до единого листка и сдать. Директор типографии
уважал деда, но у него в кабинете сидели сотрудник из райкома партии
и еще один сотрудник, не снявший габардинового плаща и смотревший в
сторону (Порудоминский, 144).
Представление отсутствующего в словарях культурного компонента
значения отчасти «решает» проблемы понимания текста. Но иногда текст
создает почти неразрешимые культурные «загадки»:
Кто ж тут курит вонючие папиросы? Желтый дым. Желтый, как
гной. А-а, это товарищ подполковник в отставке! Понятно, понятно,
русский офицер курит только папиросы (Семенов, 46). В данном тексте
культурный компонент значения слова папироса «крепкая» и «дешевая»
145
может создавать разные варианты восприятия. То, что папироса в России
дешевле
сигареты,
определяет
популярности папиросы
социальный
у русского
народа
статус
реалии.
О
свидетельствует ряд
«культурных аналогов» (Кабакчи 1998: 116–117) в русском языке:
самокрутка — прост. Самодельная папироса, цигарка; цигарка — прост.
Свернутая из бумаги трубочка с табаком, самодельная папироса; козья
ножка — самодельная папироса в виде туго скрученной узкой воронки с
загнутым кверху концом; а также названия табака (махорка, самосад)
(РСМС-2). Немаловажным является и тот факт, что папироса — русская
реалия в отличие от «интернациональной» сигареты, поэтому в данном
тексте
может
содержаться
подтекст
«патриотичность
русского
офицера». Ср.: Возникла мода на папиросы — чисто русское изобретение (хотя название взято от испанской пахитосы, в котором табак
заворачивался не в бумагу, а в соломку) (Пикуль, 420).
Вместе с тем текст имеет уже на лексическом уровне бо́льшие
возможности для создания культурного подтекста, чем просто использование культурно-коннотированной лексики: Но мы ничего не
брали. Ели традиционную курицу, прихваченную из дома вместе с
большой бутылкой сомнительного московского нарзана (Искандер, Н. В.,
150). В тексте упоминанием традиционной курицы актуализируется
страноведческая информация о привычке русских людей брать с собой в
поезд в качестве дорожной еды курицу. См., напр.: «Чувствуя слабость в
ногах после тяжелых скитаний, невозвратимых утрат и двухчасового
стояния на подножке вагона, он (Остап. — О. И.) взобрался наверх.
Оттуда ему представилось чудесное видение — у окна, на столике,
задрав ножки вверх, как оглобли, лежала белотелая вареная курица»
(Ильф, Петров, З.Т., 557); В столицу он (Бисмарк. — О. И.) возвращался
по «сидячему» билету, не желая ехать в спальном отделении, чтобы не
146
лишить себя удовольствия еще раз понаблюдать за русским бытом.
Посол опять смотрел, как россияне истребляют жирных цыплят,
снимают рыжие пенки с топленого молока в кувшинах, вовсю хрустят
солеными огурцами... (Пикуль, 469); Но на гражданке, как я помнил,
стоило поезду двинуться, все начинали стучать в лбы вареными яйцами,
разворачивали жареных куриц... (Светов, Ч-П., 29).
В рамках настоящей работы важно показать роль текста в
актуализации
элементов
коннотированного
слова.
культурного
Кроме
того,
компонента
культурно-
исследование
текстового
функционирования единиц позволит выделить тот «набор» признаков,
которые
необходимы
для
адекватного
восприятия
речевых
произведений, а значит, выделить тот минимум культурной информации,
который может быть представлен в виде комментария к слову при его
толковании или переводе, то есть в толковых или двуязычных словарях.
Особенности функционирования культурноконнотированной лексики в нейтрализующем и
представляющем тексте
Как показал анализ, актуализация культурной информации при
функционировании культурно-коннотированного слова осуществляется
по-разному в разных типах текста. В связи с этим предлагается выделять
следующие разновидности текстов: нейтрализующий, представляющий,
констатирующий и стимулирующий.
Н е й т р а л и з у ю щ и й текст использует культурно-коннотированное
слово без его «культурного потенциала». При восприятии подобного
текста иноязычный читатель удовлетворится получением переводного
соответствия в двуязычном словаре. См. пример: Я обычно навещал
бабушку раза два в месяц, привозил ей фрукты и глазированные медовые
147
пряники, до которых она была охотница, и уже привык к этому ее
собравшемуся в морщинистый комочек лицу… (Порудоминский, 145).
Хотя культурно-коннотированное слово в приведенном примере имеет
лишь примерное переводное соответствие (ср.: пряники ≈ gingerbread
(Collins), pepperkake (РНС-2)), это не препятствует восприятию текста.
Ср.: Но ведь и я, став обыкновенным взрослым, сколько ни скреб
ножом вологодское масло, сколько ни вглядывался в него, — увидеть
уже ничего не мог (Вишневецкая, 71). Реалия вологодское масло из
разряда номенклатурных названий (она не представлена ни в толковом,
ни в энциклопедическом словаре). Ее понимание в тексте, однако, не
требует знаний, кроме тех, которые можно «вывести» из названия: масло
из Вологды. Тем не менее в сознании носителя русского языка реалия
ассоциируется с рядом типичных признаков. Ср. : Берите масло.
Вологодское масло. Попробуйте — вкус ореха чувствуете? Лучшее
масло в России. Я знаю, что швейцарские молочные продукты очень
хорошие. Но это русское масло превосходное (Улицкая, Ц., 90).
См. пример: …позади взятого в прокат пианино «Красный
Октябрь» по-прежнему желтела небольших размеров мумия… (Палей,
57). Номенклатурное название «Красный Октябрь» при употреблении с
видовым именем пианино не требует в данном тексте культурного
комментария, тогда как его независимое употребление нуждалось бы в
уточнении: «Красный Октябрь» — это также название известной
кондитерской фабрики в Москве (СЭС). Ср.: Охота за «Красным
Октябрем» — не путайте, пожалуйста, подводную лодку с китом
(Карпачев, 108); В общем, она письмо завернула, в большой пакет
положила и побежала на работу, потому что в тот день с утра была
краеведческая
экскурсия
на
фабрику
шестиклассниками (Улицкая, Ц., 93).
148
«Красный
Октябрь»
с
Для понимания текста: И вот напекли мы со свекровкой блинов, а
как к гостям выходить, я — к себе, взяла и то самое платье, в котором
мы в загсе расписывались, и надела (Вишневецкая, 61) — несущественно,
что блины, например, атрибут Масленицы. В толковом словаре
современного шведского языка русское заимствование blini представлено
следующим образом: blini — typ av plätt bakad på bovetemjöl urspr. rysk.
(NEO) (блины – сорт лепешки из гречневой муки; по происх. русск.). В
современном русском литературном языке словом блин называется
«тонкая лепешка из жидкого теста, испеченная на сковороде» (БТС).
Русские люди пекли блины из пшеничной муки, реже из ржаной, а также
из гречневой, ячменной, овсяной, просовой муки. Блины могут быть и
кислые (на дрожжах), и пресные (из недрожжевого теста) (Лутовинова
1997: 79–87). Согласно шведской кулинарной книге блины — это
деликатес, который надо есть в феврале вместе с икрой, сметаной и
луком. Блюдо подается со шнапсом, пивом или минеральной водой. Для
блюда, подобного блинам, в шведской кулинарной традиции есть другие
названия: plättar, pannkakor. Кроме того, все эти мучные изделия могут
готовиться из разных сортов муки. Из гречневой муки готовятся мучные
лепешки, которые так и называются — ryska boveteplättar (blinier)
(русские гречневые лепешки (блины)). Кроме сортов муки, лепешки,
подобные блинам, в Швеции различаются по толщине, по тому, на какой
сковородке они пекутся, используется ли растительное масло при их
выпечке (Bonniers stora kokbok 1983). Подобная информация чрезвычайно
полезна пользователю двуязычного словаря, но не востребуется при
понимании н е й т р а л и з у ю щ е г о текста.
Для восприятия следующего текста несущественно, что русская
баня — с парной и вениками, а боржоми — это минеральная лечебная
вода от заболеваний желудка: Медведев брал грабли, ставил сыну задачи,
заводил газонокосилку, Настя считала убытки — они всегда у нее
149
считались фантастическими, закрывал ворота, топил баню, кряхтел,
сидел в саду, потягивая «боржоми», и удивлялся мохнатой желтизне
языка — откуда она взялась, если пили чисто виноградные вина?
(Каралис, 32).
А при чтении следующего текста у иноязычного читателя, скорее
всего, не возникнет трудностей с восприятием текста, даже если реалии
сталинский дом не окажется в переводном словаре (исключение в этом
плане составляет РНС-2: сталинский дом — hus bygd i 1930–50-årene (4–
5 etasjes høyloftet mursteinshus, ofte med søyler o. l.)) (дом, построенный в
30-50 годы (4-5-этажные кирпичные дома с высоким потолком, часто с
колоннами)): …она опускала руку на тяжелые перила и поднималась по
ступеням «сталинского» дома на второй этаж. Там, на лестничной
клетке, она останавливалась перед высокой дверью и ждала, пока она
откроется после короткого звонка (Бажина, 111).
Для восприятия данного отрывка культурно-коннотированное слово
достаточно
понимать
как
«квартира»,
хотя
в
контексте
всего
произведения (герои, похоронив Женю, переехали в шикарную квартиру
индивидуальной планировки) понимание «лексического фона» слова
играет существенную роль : И тогда он перенес Женю в свою машину и
повез их за тридевять земель в хрущобу у кольцевой дороги, которую они
сняли еще студентами, когда стали открыто жить (Коковкин, 9).
В нейтрализующих текстах несущественно и то, что культурноконнотированное слово обозначает национально-специфическую реалию.
Это принципиально важно в представляющих текстах.
Представляющий
текст
использует
культурно-конноти-
рованную лексику как символ национальной культуры, как сигнал
национальной специфичности: Я свернул туда и увидел за высокой
оградой двор, по которому ходили какие-то странные люди. Иные были
150
одеты в шинели и фуражки солдат и офицеров Советской Армии, другие
— в телогрейки и шапки-ушанки (Варламов, 87).
Для актуализации национальной специфичности часто к слову
добавляется определение русский, которое может выполнять разную
функцию: подчеркивать национальную специфичность, выделяя реалию
из круга подобных (Воробьев 1997: 106) (русская природа, русский
алкоголизм, русское пиршество), и дублировать уже заложенную в
реалии национальную специфичность, представляя избыточный признак
(русские блины, русская водка, русские пельмени, русский борщ).
Ср. примеры:
Родина? Мишка давно посмеивался над нашей с Катькой привязанностью к русской природе (а что, в Канаде хуже?)…(Мелихов, 123);
Тюрьмы и лагеря принимают бóльшую часть мужской популяции,
лишают их шанса оставить потомство. Деформацию ощущаешь? И к
этому добавим знаменитый русский алкоголизм (Улицкая, 25);
Угомонились они только к вечеру, «бентли» укатил; на столе —
остатки истинно русского пиршества, даже селедочка полуобглоданная
(Азольский, 71).
В данных примерах слова природа, алкоголизм, пиршество обретают
национальную специфичность лишь в сочетании с определением русский,
так
что
получается
своеобразное
единство,
по
В. В. Воробьеву, лингвокультурема, которая, «помимо ее собственно
лингвистического
смысла,
наполнена
огромным
лингвокультурологическим, постоянно обогащающимся, содержанием»
(Воробьев 1997: 110). Подобные сочетания можно называть по-разному,
но ясно одно: прилагательное играет здесь ведущую роль, создает
национальную специфичность.
В других примерах прилагательное русский, напротив, выполняет
роль дублирующего компонента, употребленного для того, чтобы
151
подчеркнуть национальное различие реалий при их сопоставлении. Ср.:
Сервировка была проста, но изысканна — на мраморной поверхности
ограждения сверкали розовые ломти шведского лосося, белел сквозь
пластик греческий хлеб, искрилась капельками росы бутылка русской
водки,
в
чашках
дымился
бразильский
кофе,
и
не
имеющий
национальности тоник в пластиковой упаковке, которую и бутылкой не
назовешь, пускал пузырьки, при взгляде на которые вспоминался
аквариум с рыбками (Каралис, 68). В тексте ведущей является линия
шведский — греческий — русский — бразильский. Именно это
сопоставление актуализируется в примере, а не сопоставление реалий, из
которых лишь водка является национально специфичной.
См. также примеры: Последнее вырвалось у нее почти непроизвольно, она вдруг представила, как полюбят ее эти дети, как она будет
стряпать для них русский борщ и пельмени, ходить с ними в музеи,
читать с Беатой немецкие книжки, и, может, когда-нибудь, уж она
постарается, чтобы это
случилось, Беата
назовет ее мамой
(Калашникова, 48); Здесь же продавались билеты и сообщалось, что в
студенческом клубе проводится ночная программа с просмотром
фильмов Андрея Тарковского и Никиты Михалкова, с русской водкой и
русским борщом (Варламов, 87); Рядом, на вбитых в обтесанную стойку
гвоздях, висят музыкальные инструменты: саксофон в коленкоровом
футляре, раскрашенная под «русский лубок» балалайка, старая гитара с
темным обшарпанным резонатором, флейта (Волков, 85); Прямо передо
мною снова появился остров Ионы на бескрайнем синем фоне моря, и я
заметил островок, когда он стал уже размером с русскую копейку (А.
Ким, 34).
В данных случаях национальная специфичность, представленная
словом русский, не столько дублирует уже имеющийся культурный
152
компонент значения, сколько позволяет иноязычному читателю не
сосредоточиваться на значении культурно-коннотированного слова, а
воспринимать его просто как сигнал «русскости». Таким образом,
определение играет здесь отвлекающую роль.
Иного рода примеры, где реалия выступает как символ национальной
принадлежности, объединяющего начала. В таких случаях значение
культурно-коннотированного слова также не существенно, так как
главное, что это нечто, что есть в России, все в России знают и
понимают, и это знание отличает русскоговорящих:
— Я когда была в Атлантик-Сити, — вступает Маша, — то
обратила внимание, что в Америке безумно дешевые продукты питания,
особенно мясо и молоко. Но черного хлеба там правда нет (Пьецух,
101). Реалия черный хлеб (ржаной (БТС)) при всей неспецифичности
(хлеб из ржаной муки есть, пожалуй, во многих культурах: rygbrød,
grovbrød (РНС-2); rågbröd (РШС-92)) относится к числу неофициальных
символов русского стола, по крайней мере, с точки зрения носителей
русского языка. Аналогичная ситуация с реалией соленые огурцы,
которые хоть и есть в кулинарной культуре других стран, но имеют
другой вкус (например, сладковатый в Скандинавии), а поэтому
считаются национально-специфичной реалией русской кухни.
См. еще пример: — Проходите, — командует капитан. У него
такая улыбка…застывшая не на губах, а под скулами, спрятанная, как
снайпер. Наша дуэль взглядов заканчивается вничью. Мы с ним родились
на родине Иванушки-дурачка (Солнцев, 31). Образ Ивана-дурака —
популярный образ русских волшебных сказок. Но в данном тексте он
используется как сигнал «русскости» и не требует расшифровки того, что
стоит за этим образом. Например, не требуются знания о том, что Ивандурак — противоречивый образ: крестьянский сын, лежащий долгое
153
время на печи, вдруг оказывается сообразительным (отгадывает загадки,
которые никто не может отгадать) и смелым (совершает несколько
подвигов и становится царем) (Капица 2001: 81).
Часто национальная специфичность культурно-коннотированной
лексики настольно тесно вплетена в ткань художественного текста, что
составляет основу не только его текстовой организации, но и видения
мира писателя. Мир видится под углом «национального зрения», а
использование реалий-слов является основной составляющей этого
процесса. Потенциал слова и потенциал текста при этом взаимно
дополняют друг друга.
Такое «сотрудничество» представлено, например, в книге П. Вайля
«Гений места» (Вайль). Это произведение написано в жанре путешествия,
что позволяет автору рассуждать о разнице в образе жизни, в мышлении,
сравнивать номинации и размышлять о менталитете народов.
Для создания национального образа в книге часто бывает
востребована символическая значимость реалии: Антибуржуазный
пафос – красив и по видимости убедителен. Но именно его
всевременность убеждает в его несостоятельности. На иностранное
засилье жаловались все и всегда, но Буэнос-Айрес никогда не
превратится в Лос-Анджелес, тем более Мехико не сблизится с Ригой, и
Тимониха не сделается Мидлтауном, штат Коннектикут, пусть
Василий Белов не боится. География – самая важная наука о человеке.
Пампа – не степь, и степняк – не гаучо. Самогон под березой и пульке
под агавой – только по видимости одно занятие: с похмелья встают
разные люди. <…>
Сходство
на
уровне
геополитическом,
иными
словами,
умозрительном – возможно. На человеческом, реальном – никогда.
Человек в кирзовых сапогах и кепке с пуговкой, с бутылкой портвейна
154
в кармане тесного пиджака, с небритым лицом и тревожным
взглядом, знакомый, родной и близкий человек – разве он не загадочней
любого ацтека? Ни на кого мы не похожи не будем, даже друг на друга
(Вайль, 229).
Национальный ореол подчас мешает использованию иностранного
слова. П. Вайль умело вводит в текст русские ассоциации, уточняя тем
самым реакцию среднего носителя языка на чужие реалии: Яго не повезло
в русском переводе. Давая злодею испанское имя, Шекспир работал на
публику, у которой в его время безошибочно появлялась ассоциация с
главным врагом Англии – Испанией. Но в дальнейшем европейский слух
различал в Яго прежде всего имя святого и место паломничества –
Сантьяго-де-Компостела. По-русски же непременно возникает Яга,
хоть она и баба: все ясно уже по списку действующих лиц (Вайль, 98);
Такая туманность нам знакома. На всех языках «Млечный Путь»
вызывает в воображении молоко – кроме русского. В русском он
рифмуется с вечностью (Вайль, 302); Местные торговцы сносно
объясняются по-русски – благо масса общих слов. Балык – по-турецки
«рыба»; обидно: выходит, любая тюлька – для нас деликатес. Зато мы
отыгрались на сарае, который у них – дворец, и на алтыне, который –
золото. Спорт – спор: как правильно. Ластик – шина. Я обедал на речке
Чай, пил чай в местечке Чердак.
Секулярная революция Ататюрка реабилитировала алкоголь: вина
пока неважные, все пьют анисовую ракию и более привычное, с
фонетически безупречным написанием – votka, kanyak. Стакан по-ихнему
– бардак, тарелка – табак. Родная лингвистика: водки бардак да селедки
табак.
Восток вообще роднее, чем запад. Европе в русском языке как раз
не повезло. Прежде всего – с единственной известной к этому слову
рифмой. И еще: в слове «Европа», особенно в его производных, так
155
явственно слышен другой чуждый корень, и на слух патриота какойнибудь «Евросоюз» только и может быть союзом масонов. Язык
определяет идеологию: «евроремонт» - само существование этого слова
есть сильнейший аргумент в пользу азиатскости России. Не говоря уже
о том, что евроремонтом в Москве занимаются турки (Вайль, 307).
Автор
«обыгрывает»
русские
реалии,
представляя
«лингвистическую мешанину» своего и чужого, в результате чего
высвечиваются страноведчески ценные признаки с такой стороны, с
какой трудно было и представить: Очарование чайной церемонии – в
эстетизации обыденного. Можно вообразить водочную церемонию, на
которую валом валили бы туристы в России. Поэзия суровой простоты:
граненый стакан, плавленый сырок, мятый огурец. Минимализм декора:
сломанные ящики, забор, канава. Благоговейный ритуал деления поллитра на троих: эмпирическое преодоление теоретически невозможного
(Вайль, 394).
Интересно в книге П. Вайля и представление так называемых
антипризнаков – той стороны русской реалии, которую мы, русские, не
замечаем, или видоизменение реалии, также выявляющее с помощью
знаменитого
«отрицательного
материала»
истинные ее
признаки:
Непонятым явлением остается борщ, и даже в набитом русскими НьюЙорке его могут подать в виде свекольного желе, как поступили со мной
однажды в «Шератоне».
В веронском ресторане с русской вывеской «Самовар» о борще
только слышали – желеобразные небылицы (Вайль, 423).
В этом плане показательно описание чужих реалий. Ведь чужое
всегда видится из своего «далека». См. примеры: Гастрономия не входит
в
число
пражских
прелестей.
Царит
свинина,
а
сильнейшим
разочарованием в Праге стали кнедлики: вознесенные Гашеком в
156
поэтическое достоинство, они оказались ломтями вареного теста –
торжество литературы, позор кулинарии (Вайль, 446); Милая мне
здешняя забава – разгадывание ребусов языка, родственного по Кириллу
и Мефодию. Почти всегда догадываешься, хотя есть перевертыши,
словно сочиненные назло. В Праге русский видит плакаты «Позор!» и
покаянно кивает, пока ему, опозоренному и замордованному, не
объяснят, что это «Внимание!». Но обман продолжается: «черствые
потравины» оборачиваются «свежими продуктами», «вонявка» «духами». Есть прямые насмешки: «салат из окурков» (огурцов). Есть
праславянский детский лепет: летадло, плавидло, возидло – воздушный,
водный и наземный транспорт (Вайль, 446-447).
Актуализация культурного компонента лексического
значения слова в стимулирующем тексте
Нейтрализующий
и представляющий
тексты, с одной
стороны, не требуют от не-носителя языка для их понимания знания
«лексического фона» культурно-коннотированного слова и, с другой
стороны, сами не представляют культурной информации о национальноспецифической реалии. Этим характеризуются следующие два типа
текста — с т и м у л и р у ю щ и й и к о н с т а т и р у ю щ и й . Эти тексты
различаются п о с п о с о б у а к т у а л и з а ц и и культурной информации.
С т и м у л и р у ю щ и й текст активизирует поиск признаков реалии.
См. пример: Китайская бесполая пехора на грубом собачьем меху, синяя,
как все
истинно-китайское, да кроличья шапка-ушанка дополнили
новую картину, и теперь на улице к ней обращались «молодой человек»
(Улицкая, 34). Текст стимулирует вопрос: Почему к девушке в шапкеушанке в с е стали обращаться как к мужчине?
157
Стимулирующий текст может быть проанализирован с точки зрения
того, к а к и е
признаки
р е а л и и стимулируются в нем и к а к
стимулируется поиск этих признаков.
Как показал анализ, в стимулирующем тексте может быть актуализирован
только
страноведчески
ценный
признак,
т.
е.
обязательный/необязательный и типичный.
Так, о б я з а т е л ь н ы й признак стимулируется к поиску следующим
текстом: Разжечь буржуйку тоже было непросто. Должен вам сказать,
даже в самые темные времена язычества не совершалось таких великих
жертвоприношений огню, как в начале двадцатых годов, — в ход шли
редкие книги, мебель из красного дерева, картины вместе с
подрамниками, стропила крыш, заборы, двери, панели карельской
березы, паркет — все, что только попадалось под руку (Полянская, Ч.
В., 51). Содержание текста стимулирует вопрос: Почему буржуйку
топили редкими книгами, мебелью из красного дерева, картинами и т. д.?
Согласно толковым словарям, буржуйка — это металлическая
печка-времянка (БТС, МАС, РСМС-2, СОШ). Интересно, что у С. И.
Карцевского в статье, написанной в 1922 г., буржуйка – это просто
маленькая печка (Карцевский 2000: 210). Ср. примеры: Внутри КПП было
дымно и жарко. Самодельная буржуйка гудела возле окна. На конфорке
шипела закопченная кастрюля (Кржишталович, 144).
В примерах актуализирован обязательный признак реалии, который
не раскрывает во всей полноте «лексический фон» слова, а значит, не
способствует пониманию текста И. Полянской. Это позволяет сделать
содержащийся в словарях комментарий типа: печь, какими пользовались в
годы топливного кризиса (ТСУ) и буржуйки появились в быту в годы
Гражданской войны (1918–1921) и получили широкое распространение в
годы Великой Отечественной войны (1941–1945) (БТС). Ср. также
примеры: В музее действующая даже буржуйка. В особых случаях ее
158
разжигают, правда, не паркетом, как в блокадное время, а газетами
(Новости на ОРТ. 2001. 8 сентября); Сотрудникам комбината выдают
обрезки досок из-под тары, всего несколько штук, размером в 2 ладони,
обычно 4–5, но это драгоценное тепло. «Буржуйку» уже давно нечем
топить. Вся надежда на эти обрезки, иначе не растопить снег и не
напиться (Организм блокадного человека — обвинительный документ
фашизму // Санкт-Петербургский университет. 2001. 5 мая. № 11–12).
Надо отметить, что буржуйки употребляются и сейчас в российских
городах как альтернатива центральному отоплению. Функции реалии, как
показывают примеры, при этом не изменились. Ср. примеры: Рядовые же
потребители энергоносителей, похоже, вообще остались за кадром.
Слово «лучина» так и носилось в воздухе, сшибаясь в полете со словом
«буржуйка». Ну и времена настали, ау, мистер Уэллс! Неужели Россия
опять будет во мгле? (Саратовские Вести. 2001. 22 декабря); И опять
никто прямо не говорит: «Предупреждаем вас, люди, в лютый мороз
ваши квартиры греть будет нечем. Готовьте «буржуйки». Нашего
гнева, что ли, боятся? (Правда Севера. 2000. 5 августа. № 141).
Таким образом, страноведчески ценным признаком реалии буржуйка
является
обязательный
(зафиксированный
в
словаре)
признак
«используемая во времена топливного кризиса (в том числе и в наше
время)», который и стимулируется к поиску в тексте.
Обязательный признак не представленных в словарях реалий
выступает стимулом в следующем тексте. Они по-прежнему с недоверием относятся к любым попыткам вытащить их из семейных
кухонь. Но, сидя на кухнях, они по-прежнему говорят о высокой
политике (Шубинский, 123). Содержание текста стимулирует вопрос:
почему на кухнях говорят о высокой политике? Сочетание семейные
кухни (в более распространенном варианте — московские кухни) не
159
представлено в толковых, энциклопедических и переводных словарях, но
обязательным признаком реалии при этом выступает признак «место для
общения русских людей», «самое неформальное и удобное место для
посиделок с друзьями» (Берков В. П., Беркова А. В., Беркова О. В. 2002:
7), а также «место для разговоров о самых главных вопросах жизни,
политики, экономики» (Белянко, Трушина 2000:18). Реалия отражает
особенности
русского
(советского)
быта,
так
как
«в
наших
малогабаритных квартирах это (кухня. — О. И.) было единственное
место, где можно просидеть всю ночь за интересной беседой, не рискуя
разбудить детей или помешать престарелой бабушке. На кухнях читали и
обсуждали «“самиздат”» — книги, бывшие под запретом цензуры и
потому изданные нелегально, пели под гитару песни Высоцкого или
эмигрировавшего Галича, говорили о свободе и демократии» (Берков В.
П., Беркова А. В., Беркова О. В. 2002: 6).
Ср. примеры: — Ты все-таки написал пьесу «Московские кухни»
(речь идет о пьесе Ю. Кима. — О. И.), — говорю. — Там прошла вся
история нашего диссидентства. Сам видел, как по сцене бегал гэбэшный
генерал в синих лампасах, эдакий опереточный злодей.
— Сатирическая склонность ума, — отвечает. — И ничего более.
Дай, думаю, посмеюсь над тем, что знакомо. Кстати, «Московские
кухни» гораздо лучше приняли в Нью-Йорке, чем в Москве. Для
американцев — это экзотика, для москвичей — надоевшая до
оскомины дурная явь… (Клименко, 14);
Чайхана, пирожковая-блинная,
Кабинет и азартный притон,
И приемная зала гостиная,
По-старинному значит — салон,
И кабак для заезжего ухаря,
160
И бездомному барду ночлег,—
Одним словом московская кухня:
Десять метров на сто человек!
Чай, стихов при огарке моргающем
Перечитано-слушано всласть,
Чай, гитара Высоцкого с Галичем
Тоже здесь, а не где, завелась.
Чай да сахар да пища духовная,
Но еще с незапамятных пор
Найпервейшее дело кухонное —
Это русский ночной разговор…
(Ю. Ким, 285–286).
Интересен текст, где н е о б я з а т е л ь н ы й
признак оказывается
важным для понимания текста и, более того, стимулируется этим текстом
к поиску:
— А бабушке твоей кто подарил, бабуля?
— Муж ее. Он был доктор, женские болезни лечил. Тогда врачи
богатые были, обычное дело — жене брошь. Это не удивительно, что
муж брошки дарил, удивительно, как она до таких лет дожила в комоде.
Как в Торгсин не снесли когда-то?. . Видишь, сидела здесь судьба, тебя,
значит, дожидалась. А спустишь без толку — сам дурак (Чулаки, 57).
Словарное пояснение типа: Торгсин — Всесоюзное объединение по
торговле с иностранцами (ТСЯС) — стимулирует вопрос, почему брошь
должны были снести в Торгсин советские граждане. Немаловажно и то,
что современному читателю ни само слово, ни его «лексический фон» по
большей части не знакомы. В романе М. А. Булгакова «Мастер и
Маргарита» актуализирован обязательный признак описываемой реалии
«продажа на валюту»: «Где они разделились, мы также не можем
161
сказать, но мы знаем, что примерно через четверть часа после начала
пожара на Садовой, у зеркальных дверей Торгсина на Смоленском рынке
появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним черный
крупный кот. <…> Эта парочка посетителей почему-то не понравилась
швейцару-мизантропу.
— У нас только на валюту, — прохрипел он, раздраженно глядя изпод лохматых, как бы молью изъеденных сивых бровей» (Булгаков, 315).
В следующих текстах обнаруживаются необязательные признаки
реалии, фиксирующие лишь часть истории магазинов Торгсин (1931–
1935 гг.), но именно эта часть и является востребуемой в большинстве
русскоязычных текстов. Этим необязательным признаком является
«возможность для советских граждан обменять золото и валюту на
продукты и промтовары». См. : Те, кто имел золото или серебро, мог
сдать его в торгсин и прямо в магазине получить в обмен продукты или
промтовары (Никулин, 48).
Н е о б я з а т е л ь н ы й признак не представленных в словаре реалий
выделяется нами на основе первичности / вторичности ассоциаций,
возникающих
у
носителей
языка
со
словом.
Так,
текст
И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» делает реалию Старгород
соотносимой, прежде всего, с образами главных героев — Остапа
Бендера и Кисы Воробьянинова. Таким образом, первичной реакцией на
реалию Старгород будет роман «Двенадцать стульев» или его герои,
хотя город с таким именем упоминается в русской литературе не только у
И. Ильфа и Е. Петрова (например, «Соборяне» Н. С. Лескова или
«Старгород»
П.
Алешковского).
Информация
о
самом
городе,
представленная в романе, составляет основу необязательного признака,
так как является вторичной ассоциацией (ср.: Старгород — Новгород
(РАС-4)). См. пример: А уж парикмахерских здесь больше, чем в
162
Старгороде
(Шубинский,
123).
Выбор
признака
реалии
«много
парикмахерских» обусловлен его яркостью. Он запоминается потому, что
роман начинается с такого описания: «В уездном городе N было так
много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что
казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться,
остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть» (Ильф,
Петров, Д. С., 6).
Типичный
признак
реалии,
стимулируемый
в
тексте,
может
представлять «периферийные» фоновые знания. Ср. пример:
Овечин потерял где-то комсомольский билет и дубликат получил
только после строгого, наистрожайшего выговора с занесением в
учетную карточку. Запись была сделана черной несмываемой тушью
позора… Под угрозой в один миг оказалось все — публикации в
архипрестижном академическом журнале в соавторстве (и страшно
сказать, с кем в со-ав-тор-стве), и целевая, уже приуготовленная
многими
усилиями
аспирантура,
и
перспективнейшие
полставки
ассистента, и волшебная поездка, первая зарубежная, с миллионом
проверок и тысячью характеристик, на конференцию молодых ученых в
Пловдив…(Кононов,
82–83).
Обязательным
признаком
реалии
комсомольский билет является признак «подтверждающий членство в
комсомоле (в СССР: Коммунистический союз молодежи (общественнополитическая молодежная организация) (БТС))». Ср. пример: Моя
любимая роль — в фильме «На кого Бог пошлет», где я снялся с
блистательной Ларисой Удовиченко. Вот ты говоришь «Место
встречи…» — культовый фильм…Я просто ненавижу эту картину.
Вообще я мечтал о роли Шарапова. Но Станислав Говорухин сказал:
«Мне нужен на эту роль комсомолец». Я показываю комсомольский
билет. «Да нет, — говорит он, — человек с комсомольской, идейной
163
внешностью». Так я стал Кирпичом («Факты и комментарии». 2001.18
августа).
Но в сочетание комсомольский билет, так же, как партийный билет,
в
советское
время
вкладывалось
более
глубокое
содержание.
Комсомольский билет, в частности, приравнивался к документу,
подтверждающему
политическую
благонадежность
гражданина
в
Советском Союзе. Ср. примеры: Теперь надо найти комсомольский
билет. Анатолий хорошо помнил, что и свидетельство и билет лежали
вместе в левом дальнем углу ящика. Однако свидетельство Анатолий
нашел там, где оставил, а билета не было. Он стал поспешно рыться в
тетрадях и блокнотах с записями лекций, ими был набит весь ящик, и
вдруг с облегчением увидел, что комсомольский билет лежит с самого
верху, прикрытый каким-то листком бумаги. Анатолий схватил билет,
торопливо перелистал его, с удовлетворением увидел, что взносы
уплачены по июль, — уезжая, он заплатил их за месяц вперед (Чаковский,
353). В примере с реалией комсомольский билет навязанное идеологией
представление совпадает с «неофициальным» — комсомольский билет
воспринимался как важный документ, потеря которого имела далеко
идущие последствия.
Поиск
страноведчески
ценных
признаков
реалии
в
стимулирующем тексте активизируется сопоставлением / противопоставлением. См. пример: Столики — на четверых, значит, непременно
подсядут. Я же все-таки для тебя говорю, а не для всего города. И
потом, извини, как-то тут это — пельменями пахнет. Представляешь,
я тебе — о любви, а в это самое время — пельменями. Запахи, между
прочим, на нас очень сказываются…. Учителей человек семьдесят во
всего города. И вот все время откуда-то, из подвалов наверное, такой
сырой запах щей. А потом, через час примерно, такой же сырой запах
164
гречневой каши. Можно думать о Боге, когда пахнет щами? Наверное,
можно, хотя я лично не в состоянии (Столяров, 74). Противопоставление
высокого и низменного позволяет актуализировать поиск страноведчески
ценного признака реалий русской культуры пельмени, щи, гречневая каша
— признака «повседневность, непраздничность блюда».
Нередко в тексте определяется не только сам с т и м у л (признаки
реалии), но и п у т и е г о п о и с к а . Ср. примеры: В морге и на кладбище я
комкала в руках и подносила к глазам большой темный платок, что
соответствовало печали момента, а потом уже на поминках, в длинной
коммунальной квартире, где у его новой семьи были две смежные
комнатки в девять и двенадцать квадратов, я достала свой маленький,
белый, как теперь уже никто не крахмалит и не синит, платок, чтобы
гости наглядно увидели, от каких условий он ушел, чтобы в какой грязи
поселиться (Вишневецкая, 59). Представление элементов культурного
компонента значения словосочетания коммунальная квартира в этом
тексте
обязательно
потому,
что
содержание
текста
неясно
без
актуализации признаков «квартира на несколько семей», «непрестижное
жилье». Текст стимулирует поиск признаков и даже направляет пути
этого поиска (в какой грязи поселиться).
Реалия коммунальная квартира (разг. коммуналка) в русской
(советской) культуре является «безэквивалентным элементом» (ср. более
или менее удачное представление слова в двуязычных словарях:
коммунальная квартира — leilighet der det bor to el. flere familier,
flerfamilieleilighet (РНС-2) (квартира, где живут две или несколько семей;
квартира на несколько семей); gemensamhetslägenhet, kollektiv-våning,
delad lägenhet (РШС-92) (общая квартира, коллективная квартира,
квартира, которую делят (несколько семей)); communal flat (Collins);
communal flat (in which kitchen and toilet facilities are shared by a number of
165
tenants) (РАГС); Wohnung mit mehreren Hauptmietern (РНМС); logement
communautaire (РФС)). Для русского сознания коммуналка — это
квартира, не просто «предоставляемая городским хозяйством и
занимаемая несколькими семьями (съемщиками)» (БТС, МАС,  СОШ), а
с полуобщежитскими условиями быта, советским коллективным жильем
(см.: ржавое (РАС-4), ругань, соседка (РАС-6)), общей кухней, ванной и
туалетом (ср.: Период же серьезного материального недостатка и
бесприютности
совковой
коммуналки
пришелся
как
раз
на
девятилетний брак (Б. Пастернака. — О. И.) с Евгенией Владимировной,
брак, где было много счастья, но еще больше беды (Кублановский, 212);
А жили мы при этом в небывалой протяженности коридорах
коммуналок, в бараках и вагонах. Жили нищей, гигиенически вредной,
коллективистски сдавленной, отчаянно трудолюбивой жизнью (Крыщук,
83); В домах коммунальные квартиры — советский рай, пещернородовая община (Ермаков, 101); Начнем их обзор изнутри — начнем его
с утрамбованной коммуналки. Там окромя невезучего Панского жили
вплотную бок о бок обрыдло соседи в количестве, равном обозу, точно
такие же мелкие мытари келий <…> Хулу коммунальной квартире, где
смрад испарения щей да постелей вредит организму, сосед одобрял и
поддерживал, а насчет адской машины зато проявил тугосердие (Губин,
23)). Кроме того, коммуналка — символ России, нашей жизни. Ср.:
Россия — «большая кухня» коммунальной квартиры, «омерзительная,
загаженная, провонявшаяся примусами помойка» (Солженицын, Ф. С.,
170); Гибель дома Шереметевых — еще один пример того, что
коммунальная квартира — устройство взрывное. Коммуналка — это
принудительная скученность (притом чаще всего не желавших бы иметь
ничего общего друг с другом) людей по причинам бедности, бесправия,
естественного размножения, злого умысла, корысти чьей-то власти или
того
и
другого
вместе
166
взятых.
От
«вороньей
слободки»
—
литературного образа, принадлежащего перу Ильфа и Петрова, до
самой гигантской в истории коммунальной квартиры — Советского
Союза, — все говорит нам об общих законах их конца (Глинка, 178).
Поиск страноведчески ценных признаков стимулируется в тексте и
грамматическими средствами. Ср. пример: И пока до дому вез, все рыдала
и оглядывалась. А чего рыдать? Если нас хотят в скотов превратить —
надо сопротивляться, а не триллерами торговать. И кого в своей
стране бояться? Придурков, которых всех в один день в асфальт
закатать можно, если всем миром навалиться… А мы все тридцать
седьмому году удивляемся — как это люди могли допустить такое,
почему
не
сопротивлялись…(Каралис,
28).
Понимание
текста
подразумевает знание того, что случилось в тридцать седьмом году.
Указание на такое знание в тексте осуществляется за счет введения
местоимения в его отсылочной функции — «как это люди могли
допустить такое».
Таким
образом,
страноведчески
стимулирующий
ценные признаки
текст
актуализирует
реалии, позволяя
выделить
те
компоненты значения культурно-коннотированного слова, которые
представляются важными для понимания текста не-носителем языка.
Констатирующий текст как способ актуализации
культурного компонента лексического значения слова
Констатирующий
текст актуализирует элементы описания
реалии-слова, служит своего рода справочным пособием для читателя. Он
может
быть
разных
представления
167
типов,
различающихся
(экспликации)
по
способу
страноведческой
и н ф о р м а ц и и , а именно утверждающий, частично эксплицирующий и
избыточно эксплицирующий.
При
анализе
функционирования
исследуемых
единиц
в
у т в е р ж д а ю щ е м т е к с т е констатирующего типа мы исходим из
следующего положения: чтобы актуализировать обиходные знания
среднего
носителя
языка,
текст
должен
отражать
его
типовое
усредненное представление о действительности (в том числе и о
реалиях). Указание на это представление может осуществляться путем
введения структур, утверждающих ту или иную информацию о
различных свойствах реалии или о ее связи с другими явлениями
действительности. Ср.: — Возьми бидон для кваса и купи все для
окрошки, — слабым голосом говорит мама. — Знаешь ведь что?
Он спокойно стоял с бидоном и слушал, что ему говорила мать из
комнаты. Мать вполне связно перечисляла все, что нужно для окрошки
<…>
Мать не ощутила его задержки — за квасом всегда очередь, она
придирчиво рассмотрела огурцы, редиску, зелень. Объяснила, что впредь
редиску лучше покупать круглую, а не с вытянутым усом, что на головке
редиски должна быть белая «лысинка», а сплошь бордово-красные —
это для свиней. За лук похвалила — тонкоперый, для окрошки самое то.
И колбасу он выбрал правильную — без жира. Конечно, он забыл про
хлеб, но хлеб продают рядом, пять минут туда и обратно (Щербакова,
М. и Д., 52).
Утверждение о б щ е и з в е с т н о й информации о том, как готовят
окрошку и с чем ее едят, отраженное в данном тексте, вводится
риторическим вопросом Знаешь ведь что?
А пока вот как: ладно уж, ставьте не две, а всего-навсего одну
поллитру. На закусочку — сами знаете: огурчики малосольные,
168
помидорчики соленые же, картошечка поджаренная (Залыгин, 113).
Ср.: Закуска — кушанья, употребляемые перед обедом или ужином для
возбуждения аппетита или для заедания выпитого вина, водки и т. п.;
то, чем закусывают, заедают что-л. Выпитое (водку, вино) (БТС).
Слово закуски в русском языке включает обозначение нескольких
реалий, которые в других языках имеют разные номинации. Ср.: förrett,
hors d`œvre фр. (перед обедом); rett (retter) som man tar til en dram (к
водке и т.п.); холодные
~и koldretter, kolde retter (РНС-2) (закуски,
кушанье к рюмочке водки; холодные кушанья); smörgås, förrätter;
холодная ~ kallskuret; tilltugg (к водке) (РШС-92) (бутерброд, закуски;
закуска к водке); tilltug; mellanmål; förrätt; gaffelfrukost, efterrätt (РШС-15)
(закуска к водке, перекус, закуски, завтрак, десерт); snack; (обычно мн.,
для водки) zakuska, nibbles; (в начале обеда) hors d`œvre (Collins); Imbi,
Gabelfruhstuck (лёгкий завтрак); (перед едой) Vorspeise, Vorgericht,
холодная закуска - kalter Aufschnitt, kalte Platte, kalte Vorspeise; als
Nachspeise (после выпивки) (РНМС). Русские закуски отличаются от
реалий других культур не только своим составом, но и «специализацией».
В сознании среднего носителя русского языка закуска ассоциируется с
выпивкой, распитием крепких спиртных напитков (водки прежде всего)
(см. об этом: Есакова 2001: 19-20):
Рядом с тахтой на маленьком треногом столике стояли початая
бутылка водки (выделено мной. - О.И.), рюмка, на деревянной дощечке
лежал нарезанный хлеб, а на тарелке - колбаса и солёный огурец.
Печёнкин смотрел на выпивку и закуску (выделено мной. - О.И.) с лёгким
изумлением, но молчал, не решаясь спрашивать (В.Залотуха. Последний
коммунист);
... балык, буженина, малосольные огурчики, грибочки
(опять и белые) перекладываются с тарелок в три рта; неизменные
мужские шуточки, какими сопровождается выпивка (выделено мной. О.И.) .... (А. Азольский. Монахи); Сели на веранде, у стола, который
169
тут же стал обрастать едой и закуской (выделено мной. - О.И.) (Б.
Екимов. Пиночет).
Состав закусок (не только под водку) у русских иной, чем,
например, у американцев и англичан (ср.: snack foods // закуски// Под
этим
названием
объединяются
любые
виды
еды,
которые
употребляются, чтобы перекусить на ходу, слегка утолить голод или
заесть выпитое. Прежде всего это хрустящий картофель и хрустящие
тортильи, воздушная кукуруза, орехи, а также различные сладости:
кексы, булочки, батончики из гранолы и т.п. (Американа); snack - an
amount of food smaller than a meal that is eaten informally between meals. A
snack might be anything, from a chicken leg or a hot dog to a bar of chocolate
(DELC)).
Согласно
«Русскому
ассоциативному
словарю»
закуска
ассоциируется у русских с огурцом, колбасой, селёдкой, пирогами,
блинами (РАС-4) (см. примеры выше, а также: В качестве закусок,
которые уже стоят на столе, предлагаются разные салаты (кстати,
это не только трава под названием «салат»!), грибы солёные и
маринованные, соленья (капуста, огурцы, разных сортов овощи), солёная
рыба, икра, колбаса, ветчина и т.п. И, конечно, пироги домашнего
приготовления (Беляненко, Трушина 2000: 45-46))41.
Стереотипы восприятия особенно отчетливо представляются на фоне
нетипичных проявлений. См. пример: Когда-то в Красноярске, в
командировке, в рабочей столовой видел завтрак: тарелка жирного
борща до краев, две котлетки с вермишелью, чай с пятью кусками
сахара и белой булкой, стакан водки. Чудовищно (Туробов, 125).
Нетипичность представления реалии подчеркнута оценкой «чудовищно».
«Наивное» толкование не следует путать, например, с диалектизмами, или
локальными реалиями. Ср.: закуска в казацком быту – пряники и конфеты (Влахов,
Флорин 1980: 15).
41
170
То, что представляет собой русский завтрак, из текста неясно, зато ясно,
каким русский завтрак не должен быть. Роль «отрицательного»
текстового материала выражается в актуализации двух национальных
стереотипов: так называемый завтрак в тексте ассоциируется не с
английским или американским завтраком (ср.: In a real English breakfast
you have fried eggs, bacon, sausage, tomato and mushrooms. Then there’s
toast and marmalade (Rabley 1995: 26); см. также DELC, 425; Завтрак
может варьироваться от хлопьев (кукурузных, овсяных и др.) с молоком
до яиц или яичницы, оладьев или гренок по-французски (СШАЛС: 73)) и
не со случайным набором продуктов, а сопровождается типизированным
представлением о русском обеде, чем и создается подтекст.
Типизированное представление о реалии актуализирует признаки,
которые или фиксируются носителем языка как о б я з а т е л ь н ы е у
данной реалии (1), или отмечаются как н е о б я з а т е л ь н ы е , но
т и п и ч н ы е при употреблении слова в данном языковом обществе (2).
Ср. примеры:
1) Почему-то возникло чувство раздражения на жену, вечно
озабоченную проблемой обеда, чтоб обязательно первое и хоть пустяк,
но и второе — сырничек там или колечко колбасы с горячим
горошком…(Щербакова, А. М., 98–99). Действительно, русский обед
состоит из нескольких блюд (традиционно первое, второе, третье). Ср. в
БТС: Первое — жидкое блюдо (суп, бульон и т. п.), с которого начинают
обед; второе — горячее (обычно мясное, рыбное и т. п.) блюдо в обеде,
подаваемое после первого (супа, щей и т. п.); третье — сладкое блюдо,
подаваемое в конце обеда, десерт.
2) Оба были давно и монотонно женаты; супруги их, поначалу
совершенно разные, сделались с годами похожи, как сестры, и стали
готовить одинаковые сытные борщи, превращавшие кастрюли в
неподъемные тяжести (Славникова, 37).
171
Что касается состава блюд в традиционном русском обеде, то он может
варьироваться, на что указывают данные словарей. Ср. толкование слова
первое с примерами в разных словарях: блюдо, подаваемое в начале обеда
(суп, борщ и т. п.). Подать на первое солянку (МАС); жидкое блюдо (суп,
бульон и т. п), с которого начинают обед (БТС); первое блюдо в обеде,
суп (ТСУ); жидкое блюдо, суп, бульон, с которого начинают обед. На
первое — гороховый суп (РСМС-2); жидкое блюдо (суп, бульон), с
которого начинают обед. На первое — щи (СОШ). Данные же РАС-4 и
РАС-6 указывают, что слово обед ассоциируется у носителей русского
языка лишь с двумя разновидностями первого блюда — это щи и борщ.
Неслучайно борщ наряду с водкой, балалайкой и матрешкой становится
«банальным символом России» (Кабакчи 1998: 197–198).
Текст утверждающего типа, во-первых, представляет признаки
национально специфичной реалии, во-вторых, позволяет определить эти
признаки как о б щ е п р и з н а н н ы е , о б щ е и з в е с т н ы е .
Ч а с т и ч н о э к с п л и ц и р у ю щ и й т е к с т констатирующего типа
содержит «неопредмеченные» компоненты. Ср. примеры: У нее начинает
колотиться сердце. Она кладет под язык валидол (Щербакова, М. и Д.,
58).; Состоялся скандал с валидолом (Толстая, О. П., 266).
В примерах представлены разные способы «опредмечивания»
фоновых знаний в коммуникации (см. об этом: Этнопсихолингвистика
1988: 32–33.). Первый способ состоит в том, что коммуникант вербально
эксплицирует
образ,
который
находится
в
пресуппозициальных
отношениях с другим и, следовательно, «тянет» его за собой в сознании
слушающего-читающего. Так, в наших примерах высказывание У нее
начинает колотиться сердце пресуппонирует «образ результата» —
«Надо положить под язык валидол».
172
Второй
способ
—
это
вербальная
экспликация
некоего
синкретического образа, который соотносится с «образом результата»
опосредованно, через промежуточный образ. В наших примерах вместо
прямого указания на образ «У человека начинает колотиться сердце» есть
указание на признак, вызывающий этот образ: «Был скандал».
Подобная презентация способов «опредмечивания» фоновых знаний
для практики лексикографирования культурно-коннотированной лексики
дает информацию о той их части, которую носитель языка в роли
создателя
текста
Исследование
посчитал
текстов
вербализованных
на
необходимым
предмет
фоновых
наличия
вербализировать.
/
отсутствия
з н а н и й , позволяет, по нашему
мнению, приблизиться к решению задачи, сформулированной Е. М.
Верещагиным и В. Г. Костомаровым, правда, по отношению к словувместилищу как носителю и источнику информации о стране, —
«разработать эффективные приемы и способы извлечения, презентации и
закрепления лингвострановедческих сведений» (Верещагин, Костомаров
1980: 194).
Так, обратившись к данным примерам, можно обнаружить важное с
лингвострановедческой точки зрения знание о том, что валидол — это не
только лекарственный препарат, применяемый как сосудорасширяющее
и обезбаливающее сердечное средство (БТС), но и очень популярное
средство против болей в сердце. Этот признак не вербализуется в тексте,
но является неким общим знанием для носителей русского языка. На то,
что это инвариантное когнитивное знание, указывает невозможность его
введения в ткань произведения, и не только по причине вторжения в
индивидуальный авторский стиль. Такая «вставка» выглядела бы более
чем странной и вызывала бы неприятие читателя. Ср.: *У нее начинает
колотиться сердце. Она кладет под язык очень популярное сердечное
173
средство валидол. Еще более нелепо смотрелся бы второй пример:
*Состоялся
скандал
с
очень
популярным
сердечным
средством
валидолом. Ср. предположение В. Я. Шабеса о том, что чем более
типизированным, социально значимым является некоторое обобщение,
тем оно более тривиально. Т р и в и а л ь н ы е з н а н и я , как правило, не
вербализуются в речевых актах, но являются необходимым условием
успешности их осуществления (Шабес 1989: 9). Ср. подобный пример:
Шоумены говорили о делах — у одного из них, как понял Татарский,
были проблемы с контрактом.
— Только бы на следующий год продлили, — сжимая кулаки, говорил
он.
— Ну продлят, — отвечал другой, — а потом? Ведь год пройдет —
и опять то же самое. Опять будешь валидол глотать…
— Денег наворую, — тихо, как бы по секрету и как бы в шутку,
ответил первый (Пелевин, П. П., 78).
Таким образом, в тексте обычно элиминируются само собой
разумеющиеся признаки реалии (их можно назвать т р и в и а л ь н ы м и ):
Конечно, в саду была антоновка, несколько сортов антоновки:
антоновка круглая, антоновка с красноватым бочком, антоновка
приплюснутая, антоновка мелкая, антоновка крупная граненая, которая
становилась, созревая, совсем желтой, причем каждого сорта — по
нескольку яблонь (Сидоров, 90).
Антоновка как реалия, согласно толковым словарям, имеет
следующие признаки: зимний, поздний сорт; с зеленовато-желтыми
плодами кисло-сладкого вкуса; ароматные, долго сохраняющиеся яблоки
(ТСУ, СОШ, БТС, МАС). Эти признаки, хотя и являются основными в
характеристике реалии (если судить по их фиксации в словарях), но не
объясняют особенностей употребления реалии в конкретном тексте
174
(почему конечно, в саду была антоновка?). Обращение к двуязычным
словарям тоже не дает ответа на вопрос: двуязычные словари, предлагая
транслитерированный эквивалент (antonovka, Antonowka), поясняют его
как сорт яблок (Collins, РИС, РФС, РБС, РНМС, РШС-92), сорт зимних
(осенних), кислых (РАГС, РСС) или зеленых, долго сохраняющихся (РНС2) яблок. В словарной статье МАС есть деталь, которая «проливает свет»
на загадку текста — упоминание о том, что антоновка — широко
распространенный зимний сорт яблок. Действительно, только знание о
том, что антоновка — своеобразный с и м в о л средней полосы России
(достаточно упомянуть известный каждому читающему русскому рассказ
И. А. Бунина «Антоновские яблоки»), что это старинный русский сорт,
популярный своим ароматом, вкусом, неприхотливостью и большим
значением в хозяйстве (антоновку мочат, добавляют в капусту при
заквашивании и т. д.), дает достаточно материала для правильного
восприятия текста:42 конечно, в саду была антоновка, потому что в
каждом саду средней полосы России есть антоновка.
С точки зрения н о с и т е л я
я з ы к а , тривиальные признаки
эксплицируются благодаря стереотипизации действительности в тексте.43
Какой-либо факт, описанный в тексте, вызывает «эффект узнавания»,
потому что отражает стереотипы национального поведения, которые, как
известно,
«позволяют
ускорять
процесс
познания
окружающей
действительности и принятия решений. С их помощью осуществляется
типологизация
ситуаций
и
выбор
ответных
реакций»
(Этнопсихологический словарь 1999: 249).
42
См. очерк «Антоновка — антоновские яблоки» у А. А. Брагиной (1986: 14–
17).
Ср. мнение авторов монографии «Национально-культурная специфика
речевого поведения» о том, что «именно художественный текст в силу своей
мифологичности и эмотивности служит источником появления и закрепления
стереотипов» (Национально-культурная специфика речевого поведения 1977: 120);
см. также: Дмитриева 1996.
43
175
С точки зрения н е - н о с и т е л я я з ы к а , тривиальные признаки при
представлении, например, русской реалии в тексте на русском языке
приобретают статус страноведчески ценных, так как предполагают
знания о том, что, как и с чем связано в окружающем русского человека
мире (у нее начинает колотиться сердце — она кладет под язык валидол
— значит, русские так обычно делают в подобных ситуациях и валидол
— обычное средство в таких случаях). Сама же реалия, если она
незнакома иноязычному читателю, может быть понята в о с н о в н ы х ее
признаках из текста; «…контекстуальное осмысление, расчет на то, что
читатель поймет введенную реалию „по смыслу”» (Влахов, Флорин 1980:
82). Ср. пример: Вера Алексеевна испытала обиду одиночества, стала
чистить пемоксолью раковину, зачихала, пошла искать супрастин («это
у меня аллергический компонент на химию»), а к ней возьми и приди
двоюродная сестра (Щербакова, 47). Из текста для не-носителя языка «по
смыслу» ясно, что супрастин — это противоаллергический препарат: это
у меня аллергический компонент на химию,44 а т р и в и а л ь н ы м
признаком
реалии
является
ее
популярность,
типичность
(действительно, самыми распространенными противоаллергическими
препаратами в России являются супрастин и тавегил). Кстати,
аналогичная ситуация отмечена в данном тексте и относительно названия
популярного дешевого чистящего средства пемоксоль.
Частично эксплицирующий текст позволяет обнаружить сведения о
реалии,
которые
являются
настолько
общеизвестными,
что
не
представляется необходимости их вербализировать.
Констатирующий текст иногда становится текстом с и з б ы т о ч н о й
для носителя языка культурной информацией. Хотя для иностранного
44
В толковых словарях слово не представлено.
176
читателя такого рода информация оказывается очень полезной. Ср.
примеры:
(1) — На обеде, — откликнулся тот. Он был с рыжей, путаной
бородой, в зимней шапке-ушанке, придерживал вожжи, глядел не на
старуху, а на меня (Балл, 68).
(2) Но вот и она, спешит, летит! Лариса в легкой и пушистой
ушанке-шапке, зима! Волосы из-под шапки тоже распушились.
Торопится…(Маканин, 21)
В примере (1) культурная информация, эксплицированная в прилагательном зимняя, является избыточной: прилагательное д у б л и р у е т
элемент культурного компонента лексического значения слова шапкаушанка.
В примере (2) слова ушанка-шапка и зима связаны отношениями
уточнения:
ушанка-шапка
символизирует
зиму,
существительное
у т о ч н я е т элемент культурного компонента лексического значения
слова ушанка-шапка.
Разница в той роли, которую однокоренные слова зима и зимний
играют в представлении культурного компонента слова, возможно,
обусловлена и грамматическими отношениями между словоформами —
отношения а т р и б у ц и и в примере (1) и п р е д и к а ц и и в примере (2).
Избыточность
культурной
информации
надо
отличать
от
избыточности информации вообще. Ср.: Целый год меня носило от
вокзала к вокзалу, от реки к реке по всей огромной России. Я не вел
путевого
дневника,
я
бомжевал.
БОМЖ
—
это
человек
Без
Определенного Места Жительства, тот, кого во Франции называют
sans domicile fixe — SDF (Пчелин, 99). Информация, представленная в
тексте, избыточна, так как она известна каждому носителю русского
языка и, более того, представлена в словарях. Ср. : Бомж — лицо без
определенного места жительства; бездомный, бродяга (БТС); тот, кто
177
не имеет постоянного места жительства, прописки, определенных
занятий; бездомный; бродяга (ЯИ-2); человек без определенного
местожительства и работы (Солганик); человек без определенного
местожительства (СНС). Элементом страноведческой информации
русского
слова
бомж
представлен
(бомж
в
РНС-2,
например,
эквивалентом uteligger «бездомный») является информация о том, что
бомжи — это, в представлении большинства носителей русского языка
(таков
стереотип),
не
просто
бездомные,
безработные
люди,
а
алкоголики, опустившиеся личности. Ср. данные РАС-6: Бомж —
бездомный 15; бедняга 11;безработный 10; алкоголик, нищета 5; драный
4; уличный 3; вонючий, странник, ушанка, хмырь 2; и пример:
Бомжистый мужичонка с котомкой через плечо бодро, как грибник,
перебегал от скамейки к скамейке, время от времени подхватывая
пустые бутылки, заглядывая в урны, словно в собственный почтовый
ящик (Мелихов, 15).
Избыточный текст также представляет о б щ е и з в е с т н ы е признаки
реалии.
По способу экспликации культурного компонента констатирующие
тексты
выделяют
признаки
реалии,
различающие
по
степени
общеизвестности.
По
способу
представления
культурного
компонента
конста-
тирующие тексты разделяются также на: 1) с о п о с т а в л я ю щ и е , т. е.
представляющие культурный компонент при сопоставлении реалий
разных культур или реалий одной культуры; 2) н е с о п о с т а в л я ю щ и е ,
т. е. выделяющие определенные признаки реалии (один или несколько) в
зависимости
от
установки
автора
или
текста,
а
именно
д и ф ф е р е н ц и р у ю щ и й признак реалии.
Сопоставление как
способ представления признака предмета
распространен при объяснении. Сопоставление позволяет выделить
178
дифференцирующий признак, который, правда, не всегда оказывается
важным, существенным. Ср. примеры:
Утром обязательно йогурт.
— Чего-чего?...
— Йогурт. Вроде кислое молоко, но сладкое, с фруктовыми
добавками. (Екимов, 75);
— Вы хотите купить девочкам пианино?
Серафима Георгиевна поправила:
— Рояль. Это, видите ли, не одно и то же.
— Рояль — большой, — тихо объяснила Гоше Наташа, — пианино
поменьше (Полянская, П. О., 24).
Приведенные
примеры
демонстрируют
субъективность,
но
предсказуемость выбора признака. Ср. : Йогурт — кисломолочный
продукт с витаминными и фруктовыми добавками, близкий к кефиру или
простокваше (БТС), та же простокваша, но с фруктово-ягодными
добавками (Лутовинова 1997: 167), молочный продукт из заквашенного
молока с джемом или другими добавками (РСМС-2). Объяснение слова
йогурт в тексте практически совпадает со словарным толкованием.
Рояль — музыкальный клавишный инструмент с металлическими
струнами, расположенными по горизонтали (БТС). Пианино —
клавишный музыкальный инструмент, вид фортепиано в виде высокого
стоячего ящика, в котором струны, дека и механика расположены
вертикально (БТС). В словарном толковании противопоставление двух
предметов рояль и пианино основано на признаке «положение в
пространстве (горизонтальность / вертикальность)», в бытовом же
восприятии более важным оказывается признак «размер (большой /
маленький)».
Сопоставление может актуализировать обязательные признаки
реалии. См. пример: Все эти женщины тоже ходили в обуви от Балли,
179
носили норковые шубы и часы «Ориент», и Лидии было даже обидно,
что для них это обыденная жизнь, и не могла же она им объяснить, что
все они глупые домашние куры, а она, Лидия, — птица высокого полета,
потому что они-то родились в Швейцарии, в куске сливочного масла, а
она, Лидия, — в избе с земляным полом и соломенной крышей, до
пятнадцати лет ходила либо в валенках, либо босиком…(Улицкая, Ц.,
98). Ср.: валенки — мягкая зимняя обувь (БТС, ТСУ, СОШ), хотя
переводные соответствия этот элемент культурного компонента не
актуализируют (slags filtstøvler (РНС-2) (сорт валяных сапог), filtstövlar
(РШС-92)
(валяные
сапоги),
felt
boot
(Collins)).
Сопоставление
актуализирует обязательный (зафиксированный в словаре) признак
реалии «зимняя обувь».
Сопоставление актуализирует необязательный признак реалии —
принадлежность русской культуре. См. пример: В Советском Союзе все
было свое — свои (суб)тропики с плохонькими пальмами, свой Востокдело-тонкое и своя Европа, конечно. Подразумевалось, что все это
несколько второсортное, относящееся к настоящему миру, как
«Байкал» к «Коле» (Шубинский, 117).
Представление признака/признаков реалии в констатирующем тексте
часто осуществляется как результат с у ж е н и я
и расширения
лексического значения, в том числе его культурного компонента.
Ср. примеры: Через год он вернулся в Гродно, где стал звездой
политпросвета, сочно рассказывая о происках американских сионистов
(Генис, 109). Сужение объема значения в данном примере проявляется в
том, что в тексте актуализируется содержание деятельности органов
политического просвещения (см.: политпросвет — в СССР в 20–30-е гг.:
название
учреждений,
органов,
занимавшихся
политическим
просвещением (БТС, ≈ ТСУ)), которое не представлено в словарном
180
толковании — орган, представляющий политическую информацию с
официальной в советские времена точки зрения.
Таким образом, роль текста в актуализации элементов культурной
информации
представляется
нам
следующим
образом:
текст
вербализирует элементы культурного компонента значения слова и
может служить критерием их страноведческой ценности.
Метод контрастивного анализа культурно-коннотированной
лексики
Обращение к проблеме «язык и культура» имеет в современной
науке как минимум две причины. Одна – это важность описания
элементов русской языковой картины мира. Вторая – это актуальность
преподавания русского языка в сопоставлении с другими языками.
Программы высших учебных заведений последних лет выделяют обе
стороны как существенные аспекты преподавания современного русского
языка в высшей школе. Так, в программе «Лексика и фразеология
современного русского литературного языка», составленной проф. Ю. П.
Солодубом, в качестве второго концептуально важного положения
предлагаемого курса указана ориентация на сопоставление русского
слова и русских фразеологизмов со словами и фразеологизмами других
языков,
в
частности
изучаемых
студентами
как
иностранные
(Современный русский литературный язык 1999: 25). А в сборнике
программ кафедры русского языка филологического факультета МГУ им.
М. В. Ломоносова представлена программа курса «Русский язык в
сопоставлении с другими языками» (Русский язык и его история 1997:
265-268). В том же сборнике в разделе программы по современному
русскому языку в курсе «Лексикология» заявлена тема «Картина мира в
181
зеркале русской лексики и фразеологии» со следующей тезисной
разработкой:
Русская
безэквивалентная
лексика.
Национальная
специфичность внутренней формы русского слова и фразеологизма.
Культурно-национальная
специфика
базовых
концептов
(типа
«пространство», «время», «человек» и др. под.) Общечеловеческий
культурный компонент в семантике русского слова (Русский язык и его
история 1997: 21).
Сопоставление с другой культурой, языком и менталитетом создает
иной ракурс изучения языка. Русское осознается тогда, когда есть с чем
сравнить. Писатель Сергей Есин в новой книге «Власть слова:
Филологические тетради» пишет: «Я допускаю, что в каждом языке есть
такие понятия, как отец, мать, родина, душа, дорога, пространство. Но
согласимся, что в каждом языке эти понятия означают чуть разное – и
что-то очень русское у нас» (Есин 2004: 144). Преподавание русского
языка в школе (средней и высшей), несомненно, должна отражать
актуальные проблемы
лингвистики. Сопоставительный
анализ на
современном этапе развития лингвистической науки сейчас неразрывно
связан с понятием языковая картина мира, антропоцентрическая и
когнитивная парадигма.
Именно эти подходы позволяют познать язык как часть культуры,
дать знания, которыми владеет носитель языка/культуры.
Выявление универсального и идиоэтнического в лексическом
значении слов русского языка позволит не только по-иному взглянуть на
методику компонентного анализа (методический аспект), но и осознать
результат членения русским языком внеязыковой действительности
(теоретический аспект).
В лингвострановедении, например, возник способ изучения
лексического фона слов методом компарации (сличения, сравнения), суть
которого состоит в том, что по единой схеме проводится параллельное
182
описание некоторого факта двух культур, выраженного в русском и
эквивалентном
ему
иноязычном
слове.
В
работе
болгарской
исследовательницы К. Андрейчиной представлен анализ статьи из
проекта
Лингвострановедческого
словаря
«Отличник»
с
позиций
носителя современной болгарской культуры.
Отличник, -а, м.
Школьник или студент, который имеет все отличные отметки на четверть или
семестр.
В школах, средних специальных учебных заведениях и вузах разработана
система поощрений отличников учебы.
В конце учебного года отличники в I—IX классах награждаются Похвальным
листом. По окончании средней школы выпускникам-отличникам вручается золотая
медаль.
Отличники учебы в ПТУ, средних специальных учебных заведениях и вузах
получают повышенную стипендию. Окончившие с отличием ПТУ или техникум
пользуются льготами при поступлении в вуз.
К. Андрейчина указывает, что некоторые сведения из этой
словарной статьи окажутся для болгарина банальными, потому что
определенные факты советской культуры полностью совпадают с
аналогичными фактами болгарской, например: В школах, средних
специальных
учебных
заведениях
и
вузах
разработана
система
поощрений отличников учебы. Целый ряд сведений, вполне ясных на
первый взгляд, может привести к неадекватному переносу читателем
сведений из болгарской культуры в советскую: в Болгарии отличником
считают учащегося, имеющего общий балл 5, 50, т.к. в Болгарии принята
шестибалльная система оценок. На основании сведений о болгарском
отличнике можно легко увидеть, что фон болгарского слова все же
значительно расходится с фоном русского (Андрейчина 1977).
В работах по теории и практике перевода популярным методом
исследования культурной лексики является типологический анализ
лексики на базе компонентного анализа, т. е. метод сопоставления
семантических объемов эквивалентов, проводимый с целью установления
183
сем, которые присутствуют в одном эквиваленте и отсутствуют в другом.
Начало такому сравнению было положено в работах Н. И. Толстого, в
частности в статье «Некоторые проблемы сравнительной семасиологии»,
где автор предлагает способ выявления семантической разности слов
конкретных диалектов (языков) с помощью «семантической сетки с
достаточной дробностью клеток (микрополя). Путем вычитания объема
одной семемы из другой могут быть установлены разности, равные
отдельным семантическим дифференциальным признакам (СДП, или
семам)» (Толстой 1997: 21). Этот способ активно используется в практике
перевода, по словам Н. И. Толстого, а также в типологическом и
контрастивном анализе.
Метод
лексики
контрастивного
–
своеобразное
анализа
культурно-коннотированной
соединение
признаков
двух
выше
перечисленных приемов. Дело в том, что безэквивалентная лексика, т. е.
лексика, не имеющая переводного эквивалента в двуязычном словаре, не
может быть сопоставлена на предмет соотношения семантических
объемов эквивалентов. Тем не менее, имеющиеся способы перевода
такой лексики (перевод при помощи употребляемого в выходном языке,
созданного автором или описательного эквивалента (Берков 2004: 162))
требуют, по словам проф. В. П. Беркова, факультативного пояснения
(Там же), или комментария к переводному эквиваленту (Иванищева 2003;
2004). В этом комментарии, а также и в описательном эквиваленте
называются признаки реалии-слова. Выявить эти признаки невозможно
ни с помощью метода компарации, ни с помощью
типологического
анализа лексики на базе компонентного анализа. Первый (метод
компарации) выделяет слишком много признаков, описывая лексический
фон. Это количество признаков хорошо представляет «образ» слова, но
не
соответствует
требованиям
словарной
дефиниции
(краткость,
например). Для представления такого «сопоставленного» лексического
184
фона (не лексического значения!) требуются специальные словари,
которые и были разработаны под руководством основоположников
лингвострановедения в нашей стране Е. М. Верещагина и В. Г.
Костомарова. Второй прием (типологический анализ лексики на базе
компонентного
анализа)
сопоставляет
объемы
двух
переводных
эквивалентов, т. е. реальные лексические значения слов, которые
обозначают существующие в данном языке реалии. Так, в кандидатской
диссертации Н. М. Репринцевой предложена методика контрастивного
анализа лексической группировки (на примере наименований дорог в
русском и французском языках) как основа её лексико-графического
описания, которая сводится к шести этапам: 1) описание состава и
структуры лексической группировки наименований дорог в русском
языке; 2) выявление корпуса французских соответствий русским
наименованиям дорог; 3) семное описание исследуемых лексем русского
и французского языков; 4) формирование семных дефиниций русских и
французских единиц; 5) установление частотности исследуемых единиц
на современном этапе развития языков; 6) контрастивные словарные
статьи. В результате в словаре может найти отражение, например,
отличие рус. перекрёсток и фр. croisement. Это отличие заключается в
различии конкретных сем (перекрёсток - пересечение нескольких дорог,
а croisement - пересечение двух дорог, улиц). Таким образом, автор
предлагает фрагмент двуязычного толково-переводного словаря, который
обнаруживал бы культурный компонент значения слов (Репринцева
1999).
На современном этапе развития двуязычной лексикографии
требуется новый метод анализа лексического значения культурноконнотированной лексики, который совмещает в себе минимизированный
вариант
представления
лексического
фона
слова
и
сравнение
представления реалии-слова в толковых словарях исходного языка с
185
представлением о реалии-предмете у носителя другого языка. Это
представление может быть эксплицировано в знании заимствованного
слова, «примерного» переводного эквивалента или наличии подобной по
символической
значимости
реалии
в
собственной
культуре
(см.
некоторые замечания по этому поводу в Иванищева 2004).
Важно подчеркнуть, что, например, дефиниции русского слова в
русско-немецком словаре будет во многих случаях отличаться от
дефиниции этого же слова в русско-польском или русско-вьетнамском
словаре (Стернин 1992: 215). Л. П. Крысин отмечает, что задача
разработки словаря двух определенных языков (а не вообще двуязычных
словарей как жанра лексикографии) может порождать вопросы,
специфичные именно для данного лексикографического труда. Они
касаются как отбора лексики — и тем самым объема и характера
словника, так и структуры и содержания словарных статей, в том числе
различия между словарями, которые представляют генетически и
типологически далекие и близкие языки (Крысин 2004: 149-150).
Анализ русско-норвежского (РНС-2), русско-шведского (РШС-92) и
русско-чешского (РЧС) словарей как словарей разных языковых групп
показал, что русское культурно-коннотированное слово в такого рода
словарях требует различного комментария, т. е. в словарной дефиниции
должны быть представлены различные пояснения к переводному
соответствию.
Например, Баба-яга как сказочный персонаж имеет переводной
эквивалент — Baba-Jaga и требует в разных словарях различного
комментария: для носителя шведского и норвежского языка требуется
комментарий, подобный представленному в РНС - 2 (gammel heks i slavisk
mytologi; bortfører og fortœrer barn, flyr i en morter, utvisker sine spor med
en kost, bor i urskogen i en «hytte på hønebein») (старая ведьма в
186
славянской мифологии; похищает и поедает детей, летает в ступе,
заметает свои следы метлой, живет в девственном лесу в «избушке на
курьих ножках»), тогда как пояснения типа trollgumma (häxa) i ryska
folksagor (РШС-92) (ведьма в русских народных сказках) для читателя —
носителя, например, шведского языка недостаточно. Носитель шведского
языка
представляет
реалию
häxa
(ведьма)
как
женщину
со
сверхъестественными способностями, которые использовались ими для
нанесения вреда другим людям (см., напр.: BSL). Для носителя русского
языка
Баба-яга
не
только
безобразная
старуха-колдунья,
передвигавшаяся в ступе и заметающая след помелом (хозяйка леса,
повелительница его обитателей, вещая старуха, страж входа в царство
смерти, живущая в дремучем лесу в избушке на курьих ногах) (БТС), но и
помощница героя (БЭС, МС, Капица 2001: 59-61). Таким образом, в
русско-шведском словаре комментарий для переводного соответствия
должен, по нашему мнению, быть следующим: безобразная старуха,
главенствующая над ведьмами и другой нечистой силой. Она живёт в
глухом лесу, в избушке на курьих ножках, поворачивающейся по её
велению, летает по воздуху в ступе, заметая след метлой. Заманивая
героев сказок (особенно детей) в свою избушку, она жарит их в печи,
забрасывая их туда с помощью лопаты. Иногда Баба-яга выступает в
функциях помощницы героя, дарительницы, а также советчицы. Бабаяга костяная нога. Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне
передом.
Иного комментария требует эквивалент для носителя чешского
языка. Баба-яга, как известно, не только персонаж русских сказок, но и
герой славянской мифологии. Поэтому в представлении носителя
чешского языка многие компоненты предполагаемого для носителя
шведского языка комментария будут уже присутствовать. Единственное,
что отличает представление о Бабе-яге у русских и чехов, это то, что у
187
чехов она всегда злая и никогда не помогает герою. Поэтому
комментарий к чешскому переводному эквиваленту может быть
следующим: В русских сказках Баба-яга иногда выступает в функциях
помощницы героя, дарительницы, а также советчицы.
Разница в комментарии особенно значительна в представлении
лексики, которую можно назвать политической, или идеологической.
Например, колхоз, горком, пионерское звено, стол заказов.
Комментирование
идеологической
лексики,
связанной
с
определеннными идеями, политическими событиями и реалиями,
осложняется разными обстоятельствами: 1) разницей в бытовом
(наивном) и официальном представлении (и в связи с этим развитие
переносных значений, фразеологических оборотов); 2) разницей в
официальном представлении у разных народов;45 3) исторической
изменчивостью в восприятии реалии.
Например, слово колхоз в представлении носителя русского языка
включает официальное и бытовое понятие. Официальное представлено в
следующих словарных дефинициях: коллективное сельскохозяйственное
предприятие в СССР; земля, занимаемая колхозами, закрепляется за
ними в бесплатное и бессрочное пользование, т. е. навечно (ТСЯС);
коллективное хозяйство (кооперативное добровольное объединение
крестьян
для
совместного
ведения
крупного
социалистического
сельскохозяйственного производства на основе общественных средств
производства и коллективного труда) (МАС); коллективное хозяйство
(кооперативное объединение крестьян для совместного ведения крупного
Ср. пример со словом «прокурор» у Л. В. Щербы: «В конце концов,
идеология должна сказаться не только в составе словника, но и в переводах, и это,
конечно, самый важный, но и самый трудный вопрос. В самом деле, множество
понятий изменилось у нас в своем содержании, но как отразить это просто и понятно
в переводе? Совершенно очевидно, например, что наш прокурор не то же самое, что в
буржуазных странах, но тем не менее мы переводим его словом procureur, и так в
бесконечном ряде случаев» (РФС: 8).
45
188
сельскохозяйственного производства) (БТС); форма социалистического
ведения хозяйства — добровольное товарищеское объединение крестьян
на началах коллективного производства на основе общественной
собственности и общественного самоуправления (ЯИ). Признаки,
представленные разными толковыми словарями русского языка, не
определяются типом словаря, хотя словаря отличаются и годом издания
(а
значит,
идеологической
ориентированностью
—
советские
/
постсоветские): БТС — 2000 г., МАС — 1984 г., и принципами отбора
слов для словника (ЯИ фиксирует изменения в словарном составе
русского языка последнего десятилетия, а ТСЯС, наоборот, содержит
устаревшие слова, характерные для определенной эпохи). Разница в
составе признаков реалии определяется фиксированием различных
признаков научного понятия (в данном случае
формы организации
сельскохозяйственного труда).
Так, ТСЯС, опирающийся на данные БАС, включает один из
признаков реалии, зафиксированных в подробной статье к этому слову в
СЭС (земля, занимаемая колхозами, закрепляется за ними в бесплатное и
бессрочное
пользование),
а
МАС
и
БТС
—
другой
(добровольное/кооперативное объединение крестьян для совместного
ведения крупного сельскохозяйственного производства), ЯИ — третий
(общественного самоуправления). Необходимо отметить и разницу в
представлении понятия в БЭС и СЭС: объем понятия в двух
энциклопедических словарях несоизмерим (в СЭС намного больше, чем в
БЭС). Кроме того, истинное положение дел в хозяйстве колхоза, когда
все принадлежит всем, а значит, не принадлежит никому, обнаруживается
в
существовании
бытового
понятия
—
как
в
колхозе,
т.
е.
бесхозяйственность, безответственность, беспорядок. Ср. жаргонное
употребление колхоз: колхоз «Красный Лапоть» — о недобросовестном,
примитивном и некачественно работающем предприятии; об отсталых,
189
малограмотных,
недобросовестно
работающих
людях
(БСЖ).
В
словарной статье ТЭС (словарь издан в 2006 г.) предпринята попытка
представить современное восприятие реалии: В СССР: кооперативное
объединение
крестьян
для
совместного
ведения
крупного
сельскхозяйственного производства, изначально – добровольное; в ходе
коллективизации большинство крестьянского населения насильно было
объединено в колхозы. Значение для государства: централизованное
распределение сельскохозяйственной продукции, приобретение ее по
низким ценам, контроль за основной массой населения.
Для нерусского языкового сознания отмечается два представления
о реалии — широкое, более распространенное, вышедшее за рамки чисто
русской реалии, обозначенное кальками англ. collective farm, норв.
kollektivbruk, швед. kollektivjordbruk, и более узкое, специальное,
обозначающее советскую реалию, обозначенное заимствованиями англ.
kolkhoz, нем. Kolchos, Kolchose, норв. kolkos, швед. kolchos (ср.: АСРКТ:
62–63).
Во многих переводных, толковых и энциклопедических словарях
указано, что реалия колхоз, коллективное хозяйство было характерно для
«коммунистических стран»: (esp. in Communist countries) a large farm
made by joining a number of small farms together, owned by the state, and
controlled by the farm workers (DELC); kollektivjordbruk drivs i Israel
(kibbutzer) och var viktiga i kommunistländerna (VBV: 139) (коллективное
сельское хозяйство, которое ведется в Израиле (кибуцы46) и было важным
в коммунистических странах). Поэтому представление реалии в русско-
Кибуц – самостоятельная социально-экономическая структура, где орудия и
средства производства принадлежат всему коллективу, а решения принимаются
общим собранием всех членов. Члены кибуца занимаются различными работами в
кибуцном хозяйстве; дети большую часть времени проводят в детских садах и
учебных заведениях. Кибуцы, традиционно являвшиеся основой сельского хлзяйства
Израиля, теперь также занимаются туризмом, включаются в сферу услуг, организуют
46
190
чешском,
русско-польском,
русско-словацком
словаре
должно
отличаться от представления той же реалии в русско-английском, руссконемецком, русско-шведском и т. д. Носители чешского языка, например,
хорошо представляют себе, что такое советская реалия колхоз, хотя это
представление окрашено в негативные тона. Ср. в BSL: kolchos, kolchoz
— обозначение крупных земледельческих хозяйств в Советском Союзе,
которые в отличие от совхозов, по крайней мере формально,
принадлежали самим колхозникам. Коллективизация была начата в 1929
г. по приказу Сталина и
осуществлялась очень жесткими методами.
Крестьяне, владеющие большими или средними хозяйствами, а также те,
кто протестовал, были уничтожены, умерли от лишений или были
сосланы. Целью было создать капитал и освободить рабочую силу для
использования в промышленности. В течение всего периода коммунизма
сельское хозяйство было, однако, «неудачным ребенком» с низкой
продуктивностью. Собственные небольшие участки земли колхозников,
напротив, были ухожены и давали средства к существованию. После
распада Советского Союза, преодолевая большие трудности, началась
приватизация (перевод мой. — О.И.).47
Метод
контрастивного
анализа
предполагает,
что
любая
информация о реалии будет содержать национально специфические
сведения и их специфичность должна оцениваться на фоне другого языка
производственные предприятия, многие из которых создают высокоточную
электронную и другую сложную продукцию (ИСС: 108).
47
«Beteckning på de stora jordbruksenheter i Sovjetunionen, vilka till skillnad från
sovchoserna åtminstone formellt ägdes av kollektivbönderna själva. Jordbrukets
kollektivisering inleddes 1929 på Stalins order och genomfördes med mycket hårda
metoder. Bönder med stora eller mellanstora ägor liksom andra som protesterade avrättades,
dog av umbäranden eller förvisades. Syftet var att skapa kapital och frigöra arbetskraft till
industrin. Under hela den kommunistiska tiden var jordbruket dock ett sorgebarn med låg
produktivitet. Kolchosböndernas egna små täppor var däremot välskötta och räddade
hjälpligt livsmedelstillgången. Efter Sovjetunionens fall har med stora svårigheter en
privatisering inletts».
191
и другой культуры (сопоставляемой в двуязычном словаре), в том числе и
информация о символической значимости этой реалии.
Так, при указании на символическую значимость реалии в
двуязычном словаре необходимо иметь в виду, что далеко не все реалии
могут быть символами в данной культуре, т. е. степень символичности у
реалий различна. В предисловии «О словаре «Славянские древности»
авторы отмечают, что, например, волк, кукушка, верба занимают очень
важное место в системе культурных символов, а прагматически близкие к
ним лиса, дятел, черемуха фактически лишены культурных функций (СД1: 9).
В культуре разных народов один и тот же предмет может не только
иметь разную символику, но и не обладать ею вовсе. Так, рыба карп,
которая во всем мире рассматривается лишь как гастрономический
объект, в Японии считается эмблемой силы и целеустремленности.
Репейник — национальная эмблема шотландцев, в России олицетворял
никчемность
(лопух!)
(Похлебкин:
523–524).
Подобные
примеры
многочисленны.48
Также при указании на символическую значимость реалии в
двуязычном словаре необходимо отмечать лишь разницу в представлении
носителей сопоставляемых языков и культур. Т. е. если роза — эмблема
любви в Европе, Америке, Австралии, на Ближнем и Среднем Востоке, но
не известна в этом качестве у народов Африки, например, то, очевидно,
указывать на ее символическую значимость в двуязычном словаре
европейских языков не следует, а в европейско-хауса (суахили, манден)
необходимо. То же самое необходимо отметить и по отношению
указанной в толковых словарях русского языка символики лавра и
мирта: лаврового венка как символа победы, награды (БТС, СОШ),
Сопоставительный анализ значимости одной и той же реалии во
французской и русской культурах, напр., представлено в: Муравьев 1980: 26-81.
48
192
триумфа, знак превосходства кого-либо в каком-либо виде искусств и
спорта (ТЭС) и миртовой ветви как символа мира (СОШ), миртового
венка как символа тишины, мира и наслаждения (БТС). Ср. также: елка
как атрибут Нового года.
Символика цвета, которая есть у каждого народа, различна у
разных народов и подчас имеет подчас противоположные значения:
зеленый цвет в европейской традиции символизирует свободу, радость,
ликование, надежду, здоровье, а в Китае — алчность, упрямство,
хищность;
черный соответственно смерть, траур, покой и честность,
прямота (Похлебкин: 399). У некоторых африканских народов символика
цвета многозначна. У ндембу, например, белый цвет имеет 23 «значения»
(Тэрнер 1983: 81-82). А в некоторых культурах
определенные цвета
занимают особое место. Например, в монгольской культуре — черный и
белый (Жуковская 1988: 153). Указание в таком случае на символику
цвета обязательно. В культурах, в целом имеющим одинаковую
исторически
сложившуюся
цветовую
символику
(в
европейских
культурах, например), различия обязательно обнаружатся в области
политической и бытовой символики. Так, «голубой»
применяется
русскими для обозначения гомосексуалистов, а символика красного цвета
имеет для нас особое значение: Красная площадь, красна девица, красный
угол, красный флаг и т. д. Актуализация такой информации в
комментарии к переводному эквиваленту нам кажется важной.
У некоторых народов национально значима символика числа. Так, у
японцев
с
некоторыми
числами
ассоциируются
определенные
представления. По мнению японцев, за числом «сто» кроется идея не
только большого количества, но и большого разнообразия. «Десять» в
сознании японцев передает представление о целом, законченном,
достаточном. В числе «восемь» заключена идея «всех сторон», это
193
числительное употребляется и тогда, когда имеют в виду большое
количество, многослойность. Числа «семь», «пять» и «три» считаются
счастливыми, поэтому 15 ноября в Японии празднуется ситигосан –
праздник для детей, которым в этом году исполняется три, пять или семь
лет. К несчастливым числам японцы относят «четыре» и «девять». Число
«четыре» у японцев ассоциируется со смертью, а «девять» - с тяготами,
трудностями, лишениями (Гуревич 2003: 53-59).
Исследователями отмечается более широкая метафоризация и
поэтизация числовых наименований в китайском языке по сравнению с
русским. Причина этому — ассоциативная оценочность числительных в
китайской культуре. В кандидатской диссертации Цуй Хун Ень,
посвященной семантике наименований чисел в русском и китайском
языках отмечается, что в традиционной китайской культуре заметно
стремление к двойственности и симметричности. Китайцы любят делать
подарки и всегда стараются дарить по четному числу предметов.
Китайцы, в отличие от русских, в своей жизни стараются избегать числа
«три». Число «пять» в древнем Китае имело таинственную окраску, а
число «шесть» было положительно окрашенным, т.к. оно омонимично в
китайском языке слову «хороший, благополучный, успешный». Число
«семь» и смерть тесно связаны в языковом сознании китайцев. Число
«девять» в китайском языке – это, в первую очередь, символ высоких
духовных и моральных качеств, имеющий значение «благородный,
высокопоставленный, знатный, родовитый» (Цуй Хун Ень 2003: 15-20).
Наиболее значимые числа в монгольской культуре, по мнению Н.
Л. Жуковской, это 1, 2, 3, 4, 5, 7, 8, 9, 12, 13, 37, 73, 81, 108. Они служат
связующим звеном между объектами материальной и духовной культуры.
Например, триада – характерный признак шаманских структур, а число
«четыре» играет немалую роль в системе монгольского буддизма
(Жуковская 1988: 9, 133-136).
194
Выделить элементы страноведческой информации, необходимые
для представления в двуязычном словаре для определенной пары языков,
позволяет контрастивный дефиниционный анализ, т. е. сопоставление
дефиниций одних и тех же слов в толковых словарях разных языков. При
этом в одном языке слово является заимствованным, а в другом
исконным (мы называем его этимоном, а язык — язык-источником). Цель
такого анализа — показать, каким образом освоенное слово как знак
освоенной реалии отражает представление коллективного сознания
носителей языка и культуры об элементе чужой культуры.
Для осуществления цели сравниваются толкования русских слов,
заимствованных шведским языком и представленных в толковом словаре
современного шведского языка NEO, а также в словаре иностранных слов
шведского языка OFA, и их этимонов в толковых словарях современного
русского языка.
При этом в анализируемом материале не подлежали рассмотрению,
по крайней мере, три случая.
Во-первых,
не
учитывались
вторичные
значения,
которые
развились на базе русских слов и которые не представлены в толковых
словарях современного русского языка, например: Vojlok — underlag för
sadel (NEO) (подстилка для седла); filt el. liknande som anv. som underlag
för ridsadel (OFA) (валяная шерсть или синтетический материал или чтото подобное, используемое как подстилка для седла). Ср.: Войлок —
плотный толстый материал, изготовленный из шерсти путём валяния
(БТС), плотный толстый материал из валяной шерсти или из
синтетических волокон (СОШ);
Значение
шведского
слова
vojlok
демонстрирует
случай
немотивированного сужения значения слова по сравнению со значением
этимона: в словарях русского языка представлены такие примеры
употребления слова, как подстилка из войлока, войлочные стельки,
195
войлочная кибитка; БЭС указывает, что войлок используется главным
образом как прокладочный, тепло- и звукоизоляционный материал.
Употребление войлока как подстилки для седла нигде не зафиксировано,
хотя не исключено.
Первоначальное значение русского слова дрожки, представленное
в русских толковых словарях (лёгкий открытый экипаж) хоть и
представлено в OFA, но практически не употребляется в современном
шведском языке. Ср.: droska — taxibil (NEO) (такси); hyrbil med taxameter
(OFA) (автомобиль с таксометром, взятый в аренду).49
Во-вторых, не учитываются и слова русского происхождения,
которые обозначают реалии, представленные в культуре другого народа:
kavring — typ av mörkt, sött mat bröd ofta med rund form; urspr. från Skåne
(NEO) (разновидность тёмного, сладкого хлеба обычно круглой формы;
по происхождению из Сконе). В этимологической справке к слову в NEO
указано, что kavring — датское слово, по происхождению от русского
коврига (круглый хлеб).
В-третьих, нами не рассматриваются случаи, когда реалия не
является национально специфической, но в тексте дефиниции есть
указание на её «русскость», например: babusjka — rysk farmor eller
mormor. Bet. nyans: om gammal rysk kvinna i allmänhet (NEO) (русская
бабушка по матери или по отцу, оттенок значения: о старой русской
Для значения «такси» в современном шведском языке есть другое слово taxi / taxibilar. Употребление русского по происхождению слова обозначено в
словарях шведского языка как ограниченное. Сначала слово droska обозначало в
шведском языке четырёхколёсный экипаж с откидным верхом, затем возникает слово
automobildroska (примерно с 1907 года это слово фиксируется в газетах) как
отражение нового явления в жизни шведских городов - появление автомобиля,
который по традиции называли droska, так как он выполнял ту же функцию перевозил людей за плату (функции, которые теперь имеет такси). Некоторое время
существовали оба вида транспорта: hästdroska (экипаж, запряжённый лошадьми) и
automobildroska (транспортное средство на колёсном ходу с собственным
двигателем).
49
196
женщине вообще); sputnik — rysk typ av rymdfarkost (NEO) (русская
разновидность космического судна).
При сопоставлении дефиниций были обнаружены следующие
соотношения:
1. Толкование заимствованного русского слова в основном
совпадает с толкованием этого слова в русских словарях.
Например: pop — (titel för) präst i rysk-ortodoxa kyrkan (NEO)
((титул) священника в русской православной церкви). Ср. с толкованием
в русских словарях: поп — православный священник (ТСУ, СОШ, БТС);
Trojka — (ryskt) spann med tre hästar i bredd (NEO) ((русская)
упряжка с тремя лошадьми, запряжёнными рядом). Ср.: Тройка — 3. Три
лошади в одной упряжке (БТС); Три лошади, запряжённые рядом в один
экипаж (МАС); Упряжка в три лошади (СОШ).
Такое соотношение обычно встречается в словах, обозначающих
меры веса, длины, стоимости и т. д.
Например: rubel — myntenheten i Ryssland och några andra stater
som tillhörde det forna Sovjetunionen (NEO) (денежная единица в России и
нескольких
других
единицах,
которые
принадлежали
бывшему
Советскому Союзу). Ср.: рубль — В России и некоторых других
государствах бывшего Советского Союза: основная денежная единица,
равная 100 копейкам; денежный знак и монета этого достоинства
(БТС);
Verst — ett gammalt ryskt längdmått på drygt en kilometer (NEO) (старая русская мера длины чуть больше одного километра). Ср.: верста —
старинная русская мера длины, равная 500 саженям или 1,06 километра
(БТС).
197
Иногда толкование заимствованного русского слова совпадает с
современными дефинициями русских толковых словарей, отражающими
исторически изменённый взгляд на понятие;
Например: bolsjevik — anhängare av bolsjevismen (NEO) (сторонник
большевизма); bolsjevism — en radikal kommunistisk åskådning som
utgjorde ursprunget till det ryska kommunistpartiet och utformades under åren
1903–1917 (NEO) (радикальное коммунистическое направление, которое
возникло вместе с созданием русской коммунистической партии и
сформировалось в 1903–1917 годах).
Близкое
определение
слову
большевизм
даёт
БТС:
крайне
радикальное течение политической теории и практики, возникшее в
начале 20 в. в России, вылившееся в создание партии большевиков,
свержение законной власти и установление в России диктатуры этой
партии. Дефиниция данного слова в словарях «доперестроечной» эпохи,
естественно, отражало официальную, позитивную оценку явления. Ср.:
возникшее в нач. 20 в. в России революционное, последовательно
марксистское течение политической мысли в международном рабочем
движении, получившее своё воплощение в пролетарской партии нового
типа, в партии большевиков, созданной В. И. Лениным (БАС-2, МАС,
СОШ). Ср. толкование этих русских слов в некоторых иноязычных
словарях: Bolshevik — 1. a member of the radical wing of the Russian Social
Democratic party that favored the overthrow of capitalism by force and seized
power in Russia by the revolution of November 1917; 2. communist
(Webster);50 Bolshevik — 1. (a supporter) of the system of goverment
introduced in the USSR in 1917; 2. communist (DELC);51 Bolschewist — ein
(sowjetischer) Kommunist (LGDF).52
2-е издание словаря 1986 г.
Издание 1992 г.
52
Издание 1998 г.
50
51
198
В толковании подобных политических терминов, может быть,
разумнее указать исторические факты, предоставив право пользователю
словаря оценивать факт самому в процессе употребления языка (т. е.
большевизм — это добро или зло для России). Например: Большевизм —
политическое течение, возникшее в России в начале 20 в., вылившееся в
создание партии большевиков В. И. Ленина, под руководством которого
была совершена социалистическая революция в России в 1917 г.
Иногда толкование заимствованного слова в шведских толковых
словарях совпадает с толкованием его этимона в русских словарях, но
при этом в обоих типах словарей может отсутствовать важная
страноведческая информация о реалии.
Например: samovar — urnformat (ryskt) tekök vanl. av koppar el.
silver och med ett rör för glödande kol, nedsänkt i vattnet (NEO) (русский
аппарат для приготовления чая в форме урны, обычно медный или
серебряный и с трубкой для раскалённых углей, опущенной в воду); rysk
tekokare, vanl. i form av en urna med behållare för träkol (OFA) (русский
аппарат для приготовления чая, обычно в форме урны с резервуаром для
древесного угля); a large metal container used esp. in Russia to boil water for
making tea (DELC). Ср.: самовар — металлический прибор для кипячения
воды, с краном и ручками и внутренней топкой в виде высокой трубки
или с электрическим нагревателем (БТС, ≈ МАС, СОШ, РСМС-2).
Интересно, что информацию о том, что вода в самоваре готовится для
чая, в русских толковых словарях узнаём только из примеров в отличие
от иноязычных дефиниций.
И всё же в описании реалии, чтобы быть полным, не хватает ее
символической значимости. Для русских само собой разумеется, что
самовар — символ домашнего уюта и досуга (Тимофеев 2000: 89-90; а
также словарная статья У самовара я и моя Маша в БСКС). Ср. мнение
С. Скотта о том, что звук России - это звук самовара, когда он кипит
199
(Skott 1983: 197), а также впечатление шведского путешественника В.
Ланглета (1898 г.) о том, что созданию уюта в русском доме немало
способствуют журчащий на столе самовар и исходящий от него аромат
березовых углей (Чернышева 2004: 131). Иное мнение представлено в
современной литературе, посвященной вопросам русской ментальности:
«А в качестве десерта русские очень любят чай, совсем не обязательно из
рекламного самовара» (Сергеева 2004: 70). В объём страноведческих
должны быть включены, по нашему мнению, и знания о Туле как о
знаменитом в России центре производства самоваров (см.: ГР: 478; В
Тулу со своим самоваром не ездят (Жуков: 63)).
2. В дефиниции иноязычного толкового словаря к слову,
обозначающему реалию, выделяются другие признаки, чем в толкованиях
русских словарей.
Например: vodka — östeuropeiskt, vanligen okryddat sädes— eller
potatisbrännvin
(NEO)
(восточноевропейская
водка
из
зерна
или
картофеля, обычно без специй); urspr. ryskt okryddat sädesbrännvin,
alkolholhalt ca 40 % (OFA) (по происхождению русская водка из зерна,
без
специй,
с
содержанием алкоголя
40
%).
Русские словари
представляют следующие признаки реалии: алкогольный напиток,
представляющий собой смесь очищенного этилового спирта (40–56
объёмных %) с водой (БТС, МАС, СОШ, РСМС-2, БАС-2). Введение
признака со специями / без специй связано с дифференциацией понятий
своей и чужой культуры. Шведская реалия, обозначенная словом
brännvin, представляет собой (typ av) stark, ofärgad spritdryck framställd ur
potatis eller säd el. ibl. sulfitlut e.d.; ofta kryddad; särsk. om en enklare
(svensk) sort (NEO) (разновидность крепкого, бесцветного алкогольного
напитка, изготавливаемого из картофеля или зерна или иногда из
сульфитного щёлока; часто со специями, особенно о более простом
(шведском) сорте).
200
Качества современной русской «усреднённой» (Степанов 2001б:
299) водки (бесцветная и почти без вкуса) подчёркивает и определение в
DELC: a strong, colourless, and almost tasteless alcoholic drink, made
originally in Russia and the traditional drink of this country. В этом
определении выделен и такой компонент значения слова водка, как
национальный напиток.
Компонент относительно дешёвая по сравнению с другими
крепкими спиртными напитками, то этот элемент присутствует и в
лексическом фоне шведской реалии. Ср. примеры: ...копаться в земле не
любили, пучка петрушки не вырастили, простой же советской водки
гнушались, издевательски покупая коньяк по, страшно подумать,
четырнадцать рублей... (Азольский); Helst skulle det vara fin konjak, men
vanligt brännvin fick duga i nödvall (NEO) (Лучше, если бы это был
хороший коньяк, но при необходимости сошла и обычная водка).
Иногда в дефиниции иноязычного толкового словаря к слову,
обозначающему
реалию,
не
выделяются
основные
признаки,
представленные в толкованиях русских словарей.
Например: datja — ryskt lanställe (NEO) (русский загородный
домик); Ср.: a Russian country house or cottage (DELC); ein mst relativ
kleines Wochenendhaus (LGDF).
В отличие от иноязычных словарей в дефиниции русского словаря
присутствует важный признак «для летнего отдыха» (МАС, СОШ, БТС,
РСМС-2, ТЭС). Этот признак подчеркивается в переводных эквивалентах
sommarstuga (РШС-92) (летний домик), sommerhus (РНС-2) (летний дом),
dacha (holiday cottage in the country) (Collins). О его
значимости
свидетельствуют и деривационные связи слова, например: дачник
(городской житель, живущий в летнее время на даче) (БТС); person who
spends time at his or her dacha (Collins).
201
При этом необходимо отметить, что дача ассоциируется чаще всего
с работой на участке (дача — это не только дом, но и шесть соток земли),
выращивание овощей и фруктов, которые обычно составляют семейный
запас на зиму (См.: Берков В. П., Беркова А. В., Беркова О. В. 2002: 38-40;
а также данные РАС-4: домик, участок, шланг, сарай, государственная,
огород, поселок, электричка, варенье, лук, овощ, семена).
Более того, дача — это символ советского благополучия и частной
собственности среди засилия государственной.
Ср. пример: Всё давалось отцу с трудом, но в конце концов он обзавёлся набором советского благосостояния (выделено мной. — О.И.) —
правда, в самом жалком его варианте: у них с Катериной Ивановной
появилась двухкомнатная квартира, за год до рождения сына они купили
машину — первую «Волгу», с передачами на руле, — а когда Славе
исполнилось три года, получили и дачу (выделено мной. — О.И.), чтобы
ребёнку было где дышать свежим воздухом и есть незагаженный,
выращенный без химии витамин (Быков). Наше общее небо сдвинулось со
своих невидимых хрустальных опор, как будто его сотряс библейский
герой, извечный враг филистимлян, и на месте Божьих небес, в
неистощимой лазури, каждый нарезал себе шесть соток для личного
пользования (выделено мной. — О.И.), засевая её портретами кумиров
рок-музыки...(Полянская, Ч. В.); Они пишут большие романы и строят
большие дачи (о советских писателях, пригретых властью и хорошо
оплачиваемых) (БСКС). Ср.: государственная дача (госдача) (владение
госдачей — признак высокого положения в обществе, власти и, как
следствие, больших денег).
Что
касается
реалии
дачник,
то
некоторые
признаки
в
представлении реалии уже нейтрализованы: теперь неважно, владеет
человек дачей или снимает её, отдыхает он на ней или обрабатывает
приусадебный участок.
202
Kulak — rysk självvägande bonde <ofta nedsätt.; histor.> (NEO)
(русский крестьянин, владеющий землёй <часто негат., истор.>).
В определении слова в NEO не хватает основного признака реалии,
который, правда, отчасти представлен в толковании слова в OFA:
föraktfull benämning på rysk storbonde i motsats till kolchosbonde
(презрительное
название
русского
богатого
крестьянина
в
противоположность крестьянину-колхознику). Правда, это толкование,
по-нашему, только запутывает пользователя словаря — не-носителя
русского языка и вызывает вопрос, почему богатый крестьянин должен
быть противопоставлен колхознику. Ведь kolchos согласно NEO — это
всего лишь kollektivjordbruk usrpr. i Sovjetunionen (коллективная форма
сельского хозяйства в Советском Союзе). Читатель должен обладать
знаниями в области советской экономики и советского сельского
хозяйства определённого периода, чтобы представлять себе то, что, вопервых, кулак - это богатый крестьянин-собственник, эксплуатирующий
батраков, бедняков (МАС, ≈ ТЭС); что, во-вторых, в 30-е годы в СССР
проводилась насильственная коллективизация деревни, когда крестьян
нередко принуждали вступать в колхозы под страхом «раскулачивания»
(ТСЯС)) и что, в-третьих, кроме кулаков «неколхозниками» ещё были
середняки, бедняки и батраки. Часть этих знаний, например о ликвидации
кулачества как класса, пользователь шведского толкового словаря может
почерпнуть из примера в словарной статье NEO: kulakerna likviderades
som klass under stalinismen (кулаки были ликвидированы как класс во
времена сталинизма). Ср.: Не перебивай! — отмахнулся Илья Иосифович. — Двадцать второй год — высылка профессуры. Не так много,
всего человек шестьсот, но опять — отборные! Лучшие из лучших! И с
семьями!
Интеллектуальный
потенциал.
Дальше:
раскулачивание
(выделено мной. — О. И.) уносит миллионы крестьян — тоже лучших,
самых работящих (выделено мной. — О. И.). И их детей. И их
203
неродившихся детей тоже. Люди уходят и уносят с собой гены.
Изымают из генофонда (Улицкая); Были насильно выкинуты из избы
иконы и послушание старшим, печка хлебов и прялки. Потом миллионы
изб, самых благоустроенных, вовсе опустошены, развалены или взяты
под дурной догляд, и 5 миллионов трудоохотливых (выделено мной. —
О. И.) здравых семей вместе с грудными детьми посланы умирать в
зимней дороге или по прибытии в тундру (Солженицын, О.)53
Контрастивный
дефиниционный
анализ
позволил
выделить
следующие особенности представления русской реалии в дефиниции
шведского толкового словаря:
1) подробное описание реалии;
Например: juft — fint, mjukt läder som garvats med björkbark och
smorts in med björkolja av röd el. svart färg; förr vanl. i Ryssland (NEO)
(красивая, мягкая кожа, дублённая с корой берёзы и пропитанная
берёзовым маслом, красного или чёрного цвета).
В дефиниции OFA уточняется технология возделывания кожи под
названием юфть: mjukt läder berett med tran och ryssolja, olja framställd i
Ryssland genom torrdestillation av björknäver (мягкая кожа, обработанная
жиром и «русским маслом», т. е. маслом, изготавливаемым в России
путём сухой перегонки из бересты).
В
дефинициях
русских
словарей
представлены
следующие
признаки реалии: сорт прочной толстой кожи, получаемый особой
обработкой шкур крупного рогатого скота, лошадей, свиней. Сапоги из
юфти. Сандальная юфть (МАС, СОШ, БТС); особый сорт мягкой кожи.
Юфть на седло (ТСУ), кожа рослого быка или коровы, выделанная по
русскому способу, на чистом дегтю. Белая или чёрная юфть (Даль,
См. представление реалии в Collins: kulak (member of the land-owning peasant
class, eradicated during collectivization).
53
204
РСМС-2); толстая кожа, обладающая значительной водостойкостью,
выделываемая из шкур крупного рогатого скота, лошадей, свиней; для
изготовления верха рабочей обуви, шорно-седельных изделий (ТЭС);
кожа
комбинированная,
дублёная
(напр.
хромтаннидного,
хромсинтанного, см. Дубящие вещества) с предварительной обработкой
жиром (жированием), выделываемая из шкур крупного рогатого скота,
свиней,
лошадей.
Характеризуется
значительной
толщиной
и
водостойкостью. Изготовляют верх рабочей обуви, шорно-седельные
изделия (БЭС).
Таким
образом,
в
шведском
толковании
русской
реалии
представлены как упомянутые в русских словарях признаки (мягкая
кожа, дублёная, водонепроницаемая, черного цвета, обработанная
жиром), так и не заявленные в них (дублённая с корой берёзы и
пропитанная берёзовым маслом, красного цвета).
При представлении реалии в двуязычном словаре для пользователя — носителя шведского языка достаточно, по нашему мнению,
указать сферу применения, сославшись на качество кожи, чтобы
пользователь словаря не подумал, что юфтевые сапоги мягче и красивее,
чем традиционные русские красные сафьяновые сапожки (ср. в ТЭС: для
изготовления верха рабочей обуви, шорно-седельных изделий). Может
быть, разумно также представить часть тематической группы, обозначив
качество кожи и традиционно изготавливаемые из неё в России изделия
(прочная толстая кожа, идущая на изготовление в основном шорных
изделий, как и более грубая сыромятная, в отличие от традиционных
русских сортов кожи на сапоги (хром и более высокого качества
сафьян)).
2) соотнесение с реалией народа заимствующего языка;
Например: Duma — riksdagen i Ryssland 1906–17; urspr. om
bojarernas rådsförsamling <hist.> (NEO) (риксдаг в России 1906–1917 гг.;
205
вначале о боярском собрании <ист. >); Ср.: rysk riksdag, folkrepresentation
1905–17 (OFA) (русский риксдаг, народное представительство в 1905–17
г.).
Из таких словарных определений носитель шведского языка будет
осведомлён только об одной из нескольких реалий под названием дума —
Государственная дума в Российской империи в 1906–1917 году.54
Между тем их как минимум четыре: 1) Государственная Дума
Российской Федерации;55 2) Государственная дума в 1906–1917 г.г.,
которая являлась «законодательным представительным учреждением в
России» (БЭС); 3) Городская, областная дума как «выборный орган
городского самоуправления» (БТС); 4) Боярская дума как высший совет
при князе в Древней Руси и в Московском государстве.
Таким образом, «историческая» ориентация в толковании значения
слова, обозначающего реалию другой культуры, создаёт правильную
функциональную направленность описания. Слово riksdag, например,
означает в современном шведском языке folkrepresentation i ett land bl.a. i
Sverige (народное представительство в стране, в том числе в Швеции)
(NEO) и известно с 1541 года.56
3) внесение в толкование слова элемента, связанного со своим
представлением о том или ином качестве, свойстве, позиции и т.д.,
В своем комментарии к произведениям русской классической литературы Л.
Щельберг (L. Kjellberg) определяет riksduman как folkpresentation (народное
представительство) (Kjellberg 1964: 72).
55
Надо заметить, «несловарная» реалия (Влахов, Флорин 1980: 77) duma для
современного носителя русского языка, вопреки представлению словаря,
ассоциируется в основном с Государственной думой Российской Федерации, и
поскольку Госдума действительно является одной из палат Федерального Собрания,
то есть Российского парламента, то соотношение в толковании дума - риксдаг парламент было бы вполне оправдано. Ср.: the Duma - lower house of the Russian
parliament (Collins).
56
Ср.: When people talk about Parliament, they often mean only the House of
Commons (DELC). The House of Commons, как известно, нижняя палата парламента
Великобритании.
54
206
перенос собственных моральных, нравственных и политических установок;
Например: glasnost — en ny öppenhet i det sovjetiska samhället vid
1980-talets mitt; om ett nytt samhällsklimat av frihet, ärlighet och personligt
ansvar som förutsättning för en (mera konkret) omvandling; med spridning äv.
till andra kommunistländer; mindre aktuellt efter Sovietunionens upplösning
(NEO) (новая открытость в советском обществе в середине 80-х годов; о
новой политике в обществе, политике свободы, честности и личной
ответственности
как
предпосылке
к
(более
конкретным)
преобразованиям; с распространением также в других коммунистических
странах; менее актуальна после распада Советского Союза). Ср. с
толкованием слова гласность в словарях русского языка: один из
принципов демократии: открытая и полная информация о любой
общественно значимой деятельности и возможность её свободного и
широкого обсуждения (БТС, ЯИ); политика открытой и полной
информации
о
любой
общественно
значимой
деятельности
и
возможности ее свободного и широкого обсуждения; один из принципов
демократического общества (Словарь существительных); открытая и
полная информация о деятельности государственных, общественных и
т.п. структур и возможность ее свободного обсуждения как одна из
отличительных черт процесса демократизации общества периода
перестройки
(АЛ);
открытость,
доступность
информации
для
общественного ознакомления, обсуждения, для контроля деятельности
учреждений, организаций и должностных лиц (БЭС, ТЭС). Ср.: the
willingness of an organisation, esp. the goverment of the former USSR, to act
openly and discuss its behavior and actions publicly (DELC); (bes in der
ehemaligen Sowjetunion) e-e Politik, die dadurch gekennzeichnet ist, dass die
Ziele u. Entscheidungen in Partei u. Staat fűr die Bűrger verständlicher u.
durchsichtiger
sind
207
(LGDF).
Семантический
компонент
ett
nytt
samhällsklimat av frihet, ärlighet och personligt ansvar (политика свободы,
честности и личной ответственности) предполагает элемент смысла,
который шведы вкладывают в понимание демократии и который по праву
«старшего брата» переносится коллективным сознанием среднего
носителя шведского языка на политику любого государства. В сознании
среднего носителя английского языка этот элемент, как можно заметить
из дефиниции, отсутствует. Подобные определения, которые отражают
мировоззренческую
позицию
лексикографа
или
социальной
(политической) группы, к которой он принадлежит, В. В. Морковкин и А.
В. Морковкина назвали установочными (Морковкин, Морковкина 1997:
165).
В таких случаях, думается, надо ориентироваться на политические,
мировоззренческие и моральные установки народа — носителя языка—
источника. Для русских гласность — это прежде всего политика
открытости и свободы слова, в первую очередь, для средств массовой
информации.
Анализ русских по происхождению слов в шведском языке
показал, что в толковании русского слова в шведском толковом словаре
актуализируется то представление о русской реалии, которое свойственно
носителям иностранного языка. Несмотря на сохранение референтной
соотнесённости, русская реалия в основном представлена по-разному у
носителей русского и иностранного языков. Эта разница в восприятии и
создаёт потенциал культурной информации, т. е. указание на то, что
нужно представлять в толковании лексического значения культурноконнотированной слова, а что нет. Кроме толкования лексического
значения, разумеется, необходимы ссылки на ключевые слова других
словарных статей и рисунки.
208
Вопросы для контроля
1.
В чем состоит текстовый потенциал культурно-коннотированного
слова?
2.
Что
такое
метод
контрастивного
анализа
культурно-
коннотированной лексики?
Темы рефератов
1.
Методы исследования культурологического потенциала слова.
2.
Восприятие России через русское слово.
3.
Коммуникативные сбои в восприятии русской художественной
литературы второй половины ХХ века.
Задания для самостоятельной работы
1. «Большая кулинарная книга» шведского издательства «Bonniers»
(Bonniers stora kokbok 1983) называет следующие русские блюда, которые
можно приготовить шведской семье: bortsch (rysk rödbetssoppa) (борщ
(русский свекольный суп)), piroger (пироги), blinier (блины). Не
учитывались блюда с указанием в названии «rysk» (русский), например:
sill a la russe (селёдка со свёклой и сметаной), oxrulader ryska (говяжий
рулет с капустными листьями и сметаной), pajdeg tunn rysk (тонкий
русский пирог), lammstek rysk bräserad (русское жаркое из баранины). Что
касается
названий
напитков,
то,
кроме
общеизвестного
vodka,
представлены ещё kefir (в толковании шведского толкового словаря —
слабоалкогольный напиток из скисшегося молока) и kompotter (в
толковании шведского толкового словаря — консервированные в
собственном соку фрукты). Из названий русских продуктов в описании
рецептов приводится smetana (сметана). Хочется отметить, что последнее
слово, единственное из слов подобного рода, встречается в «Словаре
стокгольмского слэнга» (Kotsinas 1996: 381) в виде smiltana с пояснением
209
«grädde» (сливки). Кстати, слово сметана переводят на шведский язык
как «sur grädde» (кислые сливки).
Используя дополнительный материал, в том числе приведенный
ниже,
составьте
вариант
комментария
к
шведским
переводным
эквивалентам к словам, обозначающим реалии русской культуры (борщ,
пирог):
Borsjtj. В рецепте борща (русского свекольного супа) шведская
кулинарная книга называет следующие ингредиенты: говядина, свинина,
свёкла, овощной или мясной бульон, капуста, лук-порей, лук, чеснок,
сельдерей, растительное масло, сливочное масло, лавровый лист, тимьян,
соль, перец, сметана.
Толкование лексического значения слова в словарной статье NEO
представлено как «en kraftig rödbetssoppa av rysk typ» (крепкий
свекольный суп русского типа). В примере употребления слова в речи
описание реалии расширено: «serveras ofta med sur grädde» (подаётся
часто с кислыми сливками (сметаной. – О. И.)). В исторической справке
добавлено, что слово употребляется в шведском языке с 1905 года и
пришло в язык из русского, хотя по происхождению слово украинское
или польское. Другие авторитетные толковые словари шведского языка
(Словарь шведского языка Шведской Академии (Ordbok öfver svenska
språket utgifven af Svenska akademien 1898-1903) и Словарь современного
шведского языка У. Ёстергрена (Östergren 1919)) слова borsjtj не
фиксируют. Что касается двуязычной лексикографии, то данное слово в
РШС-92
представлено
транскрибированным
вариантом
borsjtj
с
пояснением в скобках «ett slags kålsoppa med rödbetor» (разновидность
капустного супа со свёклой), в РНС-2 слово борщ представлено тем же
вариантом borsjtj с уточнением «rodbete og kålsoppa»
капустный суп).
210
(свекольно-
Pirog. NEO представляет лексическое значение слова следующим
образом: это пирог из теста с начинкой, например рыбой или мясным
фаршем. Слово отмечено в языке с 1669 года. «Словарь шведского языка
Шведской Академии» уточняет, что пирог может печься из разных типов
теста (paj-, vete-, smördeg (песочное, сдобное, слоеное тесто)) и иметь
разные начинки (рыба, мясо, овощи, грибы). РШС-92 в качестве
лексического
соответствия
предлагает
два
варианта
—
pirog
(транскрибированный вариант) и pastej (cогласно ШРС, «пирог»,
«пирожок»). SAOL утверждает, что pastej — это блюдо из фарша,
запечённого в слоеном тесте (maträtt av färs gräddad i smördeg). В РНС-2
слово пирог и его эквивалент pirog поясняется как мучное изделие с
начинкой (мясо, рыбо, капуста, сыр, варенье, яблоки и т.д.). Автор
словаря проф. В. П. Берков представляет словарную статью для русского
слова пирожок с лексическим соответствием «pirozhok» с пояснением
«небольшое мучное изделие с начинкой (мясо, рыба, капуста, сыр,
варенье и т.д.)», тогда как РШС-92 для русского «пирожок» даёт
лексическое соответствие «liten pirog (pastej)» (маленький пирог).
В
РАГС пирог имеет соответствие pie; (открытый с фруктами) tart. В РНМС
представлен Pirogg; Kuchen (сладкий). SAOL представляет paj как мучное
изделие из слоёного теста с начинкой, именно это исключает обозначение
русского «пирог» как paj.
Что может быть ужаснее, чем рекомендация журнала «Лайф»
есть украинский борщ ледяным? Это что ж, пробить корку жира и
хлебать липнущую к губам жидкость? Не нужно посвятить жизнь
советологии, чтобы разузнать, что борщ едят огненно-горячим, с
черным хлебом, чесноком и сметаной. Борщ – это же не атомный завод,
не телефон академика Сахарова. Перефразируя Солженицына, можно
сказать, что борщ у всех на виду, но никем не понят (П. Вайль, А. Генис.
211
Русская кухня в изгнании // Вайль П., Генис А. Собрание сочинений: В 2
т. Т. 2. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. с.693).
Словом пирог называется ‘любое печеное изделие из раскатанного
теста с начинкой’, это может быть и ватрушка, и оладья, но основным
семантическим признаком номинации этого изделия является то, что
оно приготовлено (испечено) для праздника (для пира), т.е. является
праздничным выпечным изделием. <…> …одно из древнейших значений
слова пирог - ‘ситный ржаной хлеб или белый, т.е. из пшеничной муки,
хлеб’. Это значение характерно в основном для южнорусских говоров —
таковы данные Словаря В. И. Даля. Русские пекут пироги как закрытые,
т.е.с начинкой, покрытой сверху тестом, так и открытые — с
начинкой, не покрытой сверху тестом. <…>… пирог (пироги) как
выпечное
изделие
противопоставлен
определенного
хлебу
как
вида
и
праздничное
формы
должен
изделие
быть
будничному,
повседневному. И если в будний день мы видим на столе пирог, то первое,
что возникает в нашем сознании, — это мысль о каком-то празднике, и
даже если праздника нет, а пирог есть, то незримо, где-то внутри нас,
все равно рождается эта праздничность, каакя-то радость, хотя бы от
возможности съесть что-то вкусное (Лутовинова 1997: 121-143);
Особое место в праздничной русской кухне занимают пироги.
Обычно это или один большой пирог, который режут на части, или
очень много маленьких пирожков с начинкой — мясом, капустой, рисом,
яйцом, рыбой, грибами, яблоками, вареньем и т.д. <…> Приготовление
пирогов требует массы времени и сил, поэтому обычно их пекут к
праздникам или к приходу гостей. Пироги часто подают горячими, но
нередко они выставляются на стол в холодном виде, и их едят с чаем в
конце застолья (Берков В. П., Беркова А. В., Беркова О. В. 2002: 21).
212
2. Какие признаки реалии челноки нужно, по вашему мнению,
представить в русско-польском, русско-английском и русско-китайском
словарях? Используйте следующие примеры и данные словаря:
«Челнок» - это сословие, это человек, в конце концов, очень
мирный, со всем на свете смирившийся, хотя и озлобленный –
озлобленный теми, кому он вынужден давать, давать и давать взятки:
таможенникам, шоферам, кондукторам, швейцарам при табличках
«вход», «выход», кассирам, уборщицам туалетов, служащим самых
разных учреждений.
«Челнок» чувствует себя человеком на ярмарке, где он торгует
польскими и греческими шмотками, а нередко и московскими напитками,
- здесь уже не он просит, здесь его просят уступить.
«Челнок» - это человек, лишенный жизненного ритма: он не знает,
когда и где ему придется завтра ночевать, когда обедать, когда и где
ужинать. Согнувшись под тюками закупленного товара, он бегом-бегом
от одного таможенного окошечка к другому, и еще следит, как бы к
нему не привязался рэкетир, как бы его не обворовали, не ограбили. Он
все время озабочен. Он знает современные нравы лучше любого мента
или гаишника. Он и наяву и во сне считает: за сколько купил, за сколько
продаст, что выручит, на чем проиграет, на чем выиграет. Конечно, он
не прочь выпить, сыграть в картишки, затеять романчик, но все это
для него риск, он все время помнит, что ему можно, а чего нельзя.
Опыт мировой торговли ему ни о чем не говорит, только опыт
сегодняшний; «челнок» - явление переменное, условно-реформенное, не
числящееся ни в одном учебнике по торговле, экономике или социологии,
хотя его обороты – миллионы, миллиарды, триллионы рублей (считая,
конечно, для всего сословия).
Для него нет академий, нет министров, нет и нормальной семьи.
213
Его мечта – возвыситься до владельца стационарного магазина на
какой-нибудь ярмарке, чтобы в его распоряжении были один-два
постоянных продавца, чтобы он покупал товар у «челноков» оптом, а
сбывал в розницу.
Это желание постоянства присуще всей стране, но в «челноках»
оно сидит особенно крепко (пополам с боязнью: не было бы хуже).
Их миллионы – «челноков», но сколько именно – никто не знает. И
вряд ли когда-нибудь узнает (С. Залыгин. Предисловие).
Как у тех нынешних «челноков», которые теперь, рискуя деньгами
и здоровьем, ночами пробиваются на дряхлых автобусах в Восточную, а
то и Западную Европу, чтобы привезти оттуда нужный товар для
бывшего советского народа, наконец-то избавившегося от ужасов и
скуки тоталитаризма. А то что бы мы, спрашивается, ели, пили и
носили? Опять картошку на маргарине? Опять «Солнцедар»? Опять
«ботинки на резиновом ходу»? (Е. Попов. Мастер Хаос. Открытая
мультиагентная литературная система с послесловием ученого человека).
Как же все-таки бедные живут и даже выживают? Во-первых, за
счет «теневого» бизнеса (челночная торговля, разные услуги –
всевозможный ремонт, извоз и прочая мелочь) (Косов 2005: 295).
Челнок, -а, м. 2. Разг. Перен. Мелкий торговец, ввозяший товар из-за
рубежа и вывозящий его за границу с последующей реализацией на местных
рынках. В страну завозились либо дорогие товары для «новых русских», либо дешевый
ширпотреб. Открытые границы породили целую армию «челноков», ездивших за
товаром в Польшу, Турцию и Китай. Итоги, 1998, № 16. По оценкам специалистов,
половина торговли кофе — это теневой оборот. Везут в больших количествах
«челноки», подделывают на месте. Добрая хозяюшка, 2003, № 4. В городской
администрации должно состояться совещание по усилению санитарнопротивоэпидемических мероприятий по атипичной пневмонии. Санитарные врачи
города планируют провести рейды по рынкам Волжского и обследовать всех «челноков» из Китая, Вьетнама, Тайваня и других азиатских стран. Неделя города,
15.05.03.
Челночество, а, ср. Разг. Челночный бизнес. Грянуло 17 августа, разорились
многие челноки, разорился народ-покупатель. Казалось, что челночеству конец — оно
рухнуло и не поднимется никогда. Почти так и вышло. Не стало челнока дикого,
работающего по принципу: «поеду — куплю — привезу — все равно продам, свои
214
деньги верну, во всяком случае». Таких больше нет. Огонек, 2000, № 5. Челночество
как сколько-нибудь массовый бизнес исчезло года два-три назад. Сейчас товары
народного потребления в Россию под видом челноков завозят фирмы, специализирующиеся на подобного рода перевозках. БЖ, 2002, № 3.
Челночить, чу, чишь, нсв. Разг. Быть челноком, заниматься челночным
бизнесом; челночничать. В соседнем здании живет ее подружка, Лиза, у той
родители челночат. Как подадутся в Турцию, моя у Лизки ночевать остается.
Донцова Д. Бенефис мартовской кошки. Наталья уже второй год «челночила» —
моталась в Китай за шмотками, которые потом пристраивала торговцам на
вещевых рынках. Бизнес у нее шел неплохо. Час для Вас, 2002, № 2. (АЛ: 1067).
Челнок – разг. Торговец, закупающий товары массового потребления
оптом на дешевых, как правило зарубежных, рынках и доставляющие их на
мелкооптовый и розничный отечественный рынок (ТЭС: 2006).
Как вы объясните носителю другого языка, чем челнок отличается
от фарцовщика? Используйте следующие материалы:
Фарцовка – жарг. Незаконный бизнес, мелкая торговля – скупка и
перепродажа каких-л. ценностей (обычно антиквариата, золота,
драгоценностей и т.п.) (БРС);
Фарца – спекуляция; скупка вещей у иностранцев с целью
спекуляции (БСЖ).
Фарцевать – разг. spekulere (i utenlandske varer — i det små, f. eks. i
dongerybukser, sigaretter o.l.) (РНС-2) (спекулировать (иностранными
товарами, например джинсами, сигаретами и под.)).
Фарцевать – vard., sovj. spekulera i utländska varor el. valuta (NRO)
(разг., сов. спекулировать иностранными товарами или валютой)
Фарцовка – vard., sovj. [småskalig] svartabörshandel (NRO) (разг.,
сов. [мелкая] торговля на черном рынке)
3. Определите тип текста, в котором употреблено русское культурноконнотированное
слово
(нейтрализующий,
представляющий,
стимулирующий, констатирующий), обоснуйте свой вывод:
215
Прямо передо мною снова появился остров Ионы на бескрайнем
синем фоне моря, и я заметил островок, когда он стал уже размером с
русскую копейку (А. Ким. Остров Ионы);
-Вы слышали такое понятие: военспец? Так вот, мой папа —
военспец. Другими словами, царский генерал, но очень нужный советской
власти. Он хирург, руководил когда-то всей медсанчастью у генерала
Брусилова. Наверное, вы и не слышали про такого, а он чуть не выиграл
первую войну с немцами. Не дали (В. Михальский. Весна в Карфагене);
В квартире было темно, только на кухне горел торшер
зеленоватым подводным светом, пахло его любимыми творожниками,
лилась вода и звякала посуда (Д. Рубина. Несколько торопливых слов
любви. Малая книга рассказов);
Вильсон была единственная, кто вместе с бабкой пользовался
всеми предметами ее столового прибора; перед ее визитом бабка
отказывалась от своего яйца, чтобы сделать ей яичницу стрелягу–
верещагу: тонкие ломтики сала зажаривались до каменной твердости,
трещали и стреляли, у англичанки называлось: омлет с беконом. Была
она немолода, но всегда ярко нарумянена, за что местные дамы ее
осуждали.
Она
была
замужем
за
англичанином,
но
когда
ее
двадцатилетний сын утонул в Темзе, не захотела видеть Лондон ни
одного дня! И вернулась в Москву. Год шел мало подходящий, тридцать
седьмой, и она вскоре оказалась сначала в Карлаге, а потом в
Чебачинске; жила она частными уроками (А. Чудаков. Ложится мгла на
старые ступени. Роман-идиллия).
4. Определите трудности, которые могут возникнуть при восприятии
данного текста носителем шведского языка. Используйте приведенные
материалы:
216
Я ходила на свидание с полянкой, как на любовное. Волновалась. А
чего бы волноваться, она ведь никуда не убежит. Но там могут раньше
меня оказаться другие, и тогда уж не полежишь под кустом волчьих
ягод, не полюбуешься на паутину с капельками росы. Я волновалась,
потому что любила ее — эту земляничную поляну. Это были уроки
любви… Кому-то мысленно писала я письма тогда — за подписью “Я и
полянка” или “Я и Сарс”. Со всеми хотелось поделиться своим
настроением, но не наяву, нет. Наяву может случиться всякое: придут
парни
и
драгоценную
материю
счастья
растворят
в
кислоте
матюков…(Н. Горланова. Нельзя. Можно. Нельзя);
Земляничная поляна (smultronställe) – особо приятное место или
период времени; имеется в виду воспоминания о счастье, радости,
периоде благополучия и т.д. Это название фильма Ингмара Бергмана
(1957) о пожилом человеке, который вспоминает о своей молодости
(NEO).
Smultronställe – земляничная поляна;
bild. (образно) любимое
место (NRO).
5. Какие признаки реалии необходимо знать, чтобы правильно понять
следующий текст:
Сначала она забрала к себе из роддома ребенка и принялась
дожидаться приезда бывшего мужа. Тот приехал через три недели, с
полуоборота включился в ситуацию, сделал несколько необходимых
звонков в Москву и взял два билета на поезд — себе и Алле Викторовне с
больным ребенком. Но перед самым отходом поезда Алла Викторовна с
мальчиком на руках вышла из вагона подышать воздухом и в вагон уже
не вернулась — вдруг скрылась куда-то вместе с ребенком. И сколько
потом бывший муж ни стучал в ее дверь, сколько Таня ни названивала по
телефону, она никому не открывала и трубку не поднимала тоже.
217
Спустя какое-то время родным Аллы Викторовны стало известно, что
она уволилась с работы и даже перестала платить партвзносы.
Правда, до пенсии ей оставалось всего ничего. Она оформила над
мальчиком опекунство (И. Полянская. Восковая даль);
За ним осторожно, словно нащупывая передними колесами дорогу,
катился интуристовский «Икарус» с наглухо зашторенными окнами (В.
Кржишталович. Осада).
6. Какие признаки реалии, не свойственной русской культуре, отражены в
тексте? Что помогает носителю русского языка и русской культуры
понять, о чем идет речь?
Старичок был маленький, в серой заношенной солдатской шапке с
наушниками, завязанными тесемками под седой всклокоченной бородой,
в длинном старомодном пальто в с ветхим меховым воротником и в
валенках. ... – По обряду? – нервно вскрикнул Исаак Самойлович. - Вы
мне можете собрать минья́н? Тогда зачем вы говорите: по обряду? Вы
что, не знаете, что ка́диш ято́м читают только в миньяне?
Я молчал: никогда прежде я не слыхал ни про миньян, который
должен собрать, ни про кадиш ятом.
- Слушайте меня, - делая вид, что успокаивается, объяснил Исаак
Самойлович. – Чтобы прочитать кадиш ятом, молитву сироты, надо
иметь десять мужчин. Если вы не имеет десять мужчин, значит, вы не
имеете миньян. Вы меня поняли? А если вы не имеете миньян, о каком по
обряду может идти речь!
(В. Порудоминский. Похороны бабушки
зимой 1953 года).
Основная литература
218
1.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Лингвострановедческая теория
слова. М., 1980
2.
Воробьев В. В. Лингвокультурология: (Теория и методы). М., 1997.
3.
Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
4.
Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация: Учеб.
пособие. М., 2000.
Дополнительная литература
1. Тер-Минасова С. Г. Словосочетание в научно-лингвистическом и
дидактическом аспектах: 2-е изд., стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2004.
2. Хроленко А. Т. Основы лингвокультурологии: Учеб. пособие: 2-е
изд. М.: Флинта: Наука, 2005.
3. Леонтович
О.
А.
Русские
и
американцы:
парадоксы
межкультурного общения: Монография. М.: Гнозис, 2005.
Заключение
Выяснить, что «стоит» за словом у носителя языка, — практически
невыполнимая задача. «Пучок» ассоциаций, который Ю. С. Степанов
назвал концептом, настолько индивидуален у каждого носителя данного
языка, что нет смысла его описывать: он практически не «мешает»
общению. Иное дело ассоциации социальные, которые возникают у
определенной группы носителей одного и того же языка. Тут мы
переходим границы, которые отделяют смысл от значения, «дальнейшее
значение» от «ближайшего» (А. А. Потебня). Идеи, несколько десятков
лет тому назад казавшиеся мало научными, теперь обретают свой
терминологический аппарат и свою методическую базу.
219
Стремление рассматривать язык и культуру в их взаимосвязи
привело ученых к мысли, что в составе семантической структуры слова
есть культурный компонент значения. Его природа, содержание и место в
структуре лексического значения до сих пор обсуждаются в современной
лингвистической науке. Есть разные точки зрения и на методы выявления
культурного компонента лексического значения слова. Представляется
важным отметить, что носителем культурной информации по сути может
стать любое слово в данном языке. Можно сказать, что слова автобус,
учительская, солдат также «культурно наполнены», т.к. информация о
том, как покупать билет в автобусе, каковы оборудование учительской
или условия службы солдат, или о том, как выглядит автобус, как
учитель проводит время в учительской или во что одет солдат,
национально специфично. Выявить национальную специфичность можно
сопоставлением с подобным явлением в другой культуре.
Особую группу составляют слова, которые обозначают понятия,
явления или события, уникальные для данной культуры, не имеющие
аналогов у другого народа. И хотя все относительно, эта уникальность,
эта национальная специфичность «высшей степени», также закрепляется
в языке: она выявляется через такой признак реалии, как символическая
значимость.
Процесс
глобализации
имеет,
как
известно,
две
стороны:
зарождающаяся глобальная культура и углубляющееся культурное
разнообразие. Поиск национальной специфичности языковых единиц в
связи с этим приобретает особое значение и может быть направлен на
изучение стереотипов восприятия своей и чужой реалии. Причем
актуальным становится не только взгляд «как я вижу чужое своими
глазами», но и взгляд «как я вижу свое чужими глазами». При этом обе
позиции
не
всегда
совпадают:
национальными символами.
220
так
происходит,
например,
с
Изучение процесса актуализации элементов культуры в языке
имеет и практическую необходимость: сохранять историю народа можно
не только рассказывая о событиях, но и объясняя слова.
СОДЕРЖАНИЕ РАЗДЕЛА «ЯЗЫК И КУЛЬТУРА»
Соотношение языка и культуры. Три подхода в изучении проблемы «Язык и
культура».
Понятие
культура.
Диалог
культур
как
основа
коммуникации.
Коммуникативная функция языка и культуры.
Отражение в языке культуры общества.
Язык и «картина мира». Понятие языковой картины мира. Отличие языковой
картины мира от текстовой (В. Б. Касевич). Наивная картина мира. Наивные знания
носителя языка как основа концепта (Ю. С. Степанов).
Актуальность
переводоведения,
описания
методики
культурного
преподавания
компонента
иностранных
значения
языков,
для
двуязычной
лексикографии, лингвострановедения и лингвокультурологии. Два направления в
представлении культурного компонента слова: аккумуляция знаний современного
носителя языка (представление их как доказательство принадлежности лица к данной
культуре) и овладение этими знаниями (представление их как нормативных
критериев). Необходимость введения культурной информации в словарную статью.
Понятие культурного компонента лексического значения слова. Определение
культурного компонента Н. Г. Комлевым. Формальные и содержательные понятия (С.
Д. Кацнельсон). Ближайшее и дальнейшее значение (А. А. Потебня). Лексическое
понятие и лексический фон (Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров). Культурный
компонент значения в понимании Ю. П. Солодуба и В. П. Беркова. Культурный
компонент значения и фоновые знания.
Природа культурного компонента лексического значения слова. Коннотация и
ее составные части. Место культурного компонента в системе коннотативных
компонентов. Соотношение коннотата и денотата.
Содержание культурного компонента лексического значения слова. Фоновые
знания среднего носителя языка как основа содержания культурного компонента
221
лексического значения слова. Классификация фоновых знаний. Когнитивная и
коммуникативная сущность фоновых знаний. Наивные и фоновые знания. Понятие
фоновых страноведческих знаний.
Изменчивость содержания фоновых страноведческих знаний: изменение
отношения к реалии и стереотипа ее восприятия. Динамика фоновых знаний.
Личностная и общественная динамика. Динамика образа, символической значимости
признаков реалии. Лексикографическое описание динамики восприятия реалий.
Содержание и объем фоновых страноведческих знаний среднего носителя
языка. Понятие среднего носителя языка. Способы выявления реальных знаний
среднего носителя языка. Понятие минимума культурной грамотности.
Наивные толкования как источник фоновых страноведческих знаний.
Особенности наивных толкований.
Носители
культурной
информации
(вербальные
и
невербальные).
Паралингвистические явления как носители культурной информации. Обряды и
традиции
как
вербально-паралингвистические
понятия.
Единицы
вербальной
коммуникации (прецедентные тексты, имена собственные). Слово как основной
носитель культурной информации. Типы культурно-коннотированной лексики
(реалии-слова, номенклатурные названия, названия метонимической природы,
культурно-коннотированные сочетания).
Способы выявления культурного компонента лексического значения слова.
Метод анализа текстового потенциала культурно-коннотированного слова.
Соотношение
«текст
–
культурно-коннотированное
слово».
Особенности
функционирования культурно-коннотированного слова в разных типах текстов
(нейтрализующем, представляющем, стимулирующем, констатирующем).
Метод компарации. Типологический анализ лексики на базе компонентного
анализа. Метод контрастивного анализа культурно-коннотированной лексики.
Контрастивный дефиниционный анализ.
ВОПРОСЫ К ЗАЧЕТУ ПО РАЗДЕЛУ «ЯЗЫК И КУЛЬТУРА»
1.
Понятие культурного компонента лексического значения
слова.
222
2.
Природа культурного компонента лексического значения
3.
Содержание культурного компонента лексического значения
слова
слова.
4.
Типы носителей фоновой информации.
5.
Разновидности вербальных носителей фоновой информации.
6.
Метод анализа текстового потенциала как способ выявления
содержания культурного компонента лексического значения слова.
7.
Метод контрастивного анализа культурно-коннотированной
лексики.
ГЛОССАРИЙ
Вербально-паралингвистические
понятия
—
традиции
и
нравы, обычаи, праздники, национальные игры, этикет, народные
приметы, поверья, предания.
Единицы вербальной коммуникации — прецедентные тексты,
имена собственные, лексика с культурным компонентом значения.
Знание — форма существования и систематизации результатов
познавательной деятельности человека.
Картина мира — созданная человеком модель окружающего
мира.
Когнитивный принцип — принцип, который предполагает
ориентацию на знания носителя языка.
Коммуникация — процесс передачи информации посредством
знаковых систем.
Коннотация
—
элемент
прагматики
знака,
отражающий
различные ассоциации, которые связаны со словом в данном языковом
коллективе.
223
Констатирующий текст — текст, актуализирующий элементы
описания реалии-слова, служащий своего рода справочным пособием для
читателя.
Контрастивный дефиниционный анализ — сопоставление
дефиниций слова и его переводного эквивалента в толковых словарях
разных языков.
Контрастивный принцип — принцип, который предполагает, что
национальная специфичность реалии оценивается на фоне другого языка
и другой культуры.
Концепт
—
«пучок»
представлений,
понятий,
знаний,
ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово.
Культура — совокупность всей ненаследственной информации,
способов ее организации и хранения.
Культурно-коннотированные сочетания — сочетания, которые
называют народные приметы, связанные с вербальным поведением:
Культурный
компонент
значения
—
компонент,
предполагающий зависимость семантики языка от культурной среды
индивидуума
Лакуна — отсутствие в одном языке слова для выражения
понятия по сравнению с другим языком.
Метод компарации (сличения, сравнения) — метод, суть
которого состоит в том, что по единой схеме проводится параллельное
описание некоторого факта двух культур, выраженного в русском и
эквивалентном ему иноязычном слове.
Метод контрастивного анализа — метод анализа лексического
значения культурно-коннотированной лексики, который совмещает в
себе минимизированный вариант представления лексического фона слова
и сравнение представления реалии-слова в толковых словарях исходного
языка с представлением о реалии-предмете у носителя другого языка.
224
Минимум культурной грамотности — то, что положено знать
всякому родившемуся, выросшему и закончившему среднюю школу в
данной стране.
Названия метонимической природы — несоотносимые реалии,
представляющие факты и явления истории и культуры данного народа и
являющиеся единственными именами соответствующих предметов.
Наивная картина мира — созданная человеком модель
окружающего мира как ответ на практические потребности человека.
Наивные толкования — обусловленные коммуникативными
целями
общения
толкования
значения
слов,
основанные
на
эмоциональных переживаниях и субъективном опыте носителя языка, на
представлении о смысле слова в его сознании.
Нейтрализующий текст —
коннотированное слово без его
текст, использующий культурно«культурного потенциала». При
восприятии подобного текста иноязычный читатель удовлетворится
получением переводного соответствия в двуязычном словаре.
Номенклатурные названия —
фирм,
предметов
обихода,
товаров
названия систем магазинов,
народного
потребления,
лекарственных препаратов, продуктов питания, предметов бытовой
химии и парфюмерии.
Образ — форма отражения объекта в сознании человека
(гносеологический подход), который предстает в формах стереотипов
восприятия.
Паралингвистические
явления
—
мимика,
жесты,
телодвижения, дистанция между партнерами по коммуникации и др.
Понимание
выявление
—
мыслительный процесс, направленный на
существенных
свойств
предметов
и
явлений
действительности, познаваемых в чувственном и теоретическом опыте
человека.
225
Представляющий текст — текст, использующий культурноконнотированную лексику как символ национальной культуры, как
сигнал национальной специфичности
Прецедентные тексты — значимые для той или иной личности в
познавательном
и
эмоциональном
отношениях,
имеющие
сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и окружению данной
личности, включая и предшественников и современников, и, наконец,
такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе
данной языковой личности, те, чье знание общественно осознается как
необходимый признак образованного, «культурного» человека и которые
составляют костяк фоновых знаний.
Символическая значимость реалии — свойство реалии быть
символом в данной культуре.
Средний носитель языка — любой человек, получивший среднее
школьное образование.
Стереотип
— определенное представление о действительности
или ее элементе с позиции «наивного», обыденного сознания.
Стимулирующий текст —
текст, активизирующий поиск
признаков реалии.
Текстовая
картина
мира
—
знания
энциклопедического
характера, которые закодированы в совокупности текстов, отражающих
все аспекты познания мира человеком, данным историко-культурным
сообществом.
Типологический анализ лексики на базе компонентного
анализа — метод сопоставления семантических объемов эквивалентов,
проводимый с целью установления сем, которые присутствуют в одном
эквиваленте и отсутствуют в другом.
Фоновые знания — общий фонд, который позволяет говорящим
на одном языке, то есть пользующимся одними и теми же лексическими,
226
грамматическими и стилистическими ресурсами, понимать друг друга,
как обоюдное знание реалий говорящим и слушающим, являющееся
основой языкового общения
Фоновые страноведческие знания — знания, являющими
социальными для населения только одной страны, или, если пределы
страны совпадают с границами языковой общности, только для членов
одной языковой общности.
Язык — знаковая система, служащая важнейшим средством
человеческого общения.
Языковая картина мира — отраженные в категориях (отчасти и
в формах) языка представления данного языкового коллектива о
строении, элементах и процессах действительности в ее соотношении с
человеком.
Список цитированной литературы:
Васильева Н. В., Виноградов В. А., Шахнарович А. М. Краткий словарь
лингвистических терминов: 2-е изд., доп. М.: Рус. яз., 2003.
Березович Е. Л. К этнолингвистической интерпретации семантических полей // Вопр.
языкознания. – 2004. – № 6. – С. 3-24.
Вайль П., Генис А. Собрание сочинений: В 2 т. – Т. 2. – Екатеринбург: У-Фактория,
2004.
Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – 2-е изд. – М.: «Языки русской
культуры», 2000.
Вепрева И. Т. О некоторых особенностях наивной лексикографии // Русский язык
сегодня: Вып. 3. Сб. статей / Отв. ред. Л. П. Крысин. М.: РАН, Ин-т рус. яз. им. В. В.
Виноградова, 2004. С.
Герасимова С. А. Культурология и теория коммуникация: элементарный курс: учеб.
пособие. М.: Гардарики, 2007.
Корниенко Е. Р. Об опыте лингвокультурологического исследования русской
народной сказки // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная
коммуникация. 2005. № 4. С. 148-154.
Ценкова А. К. Лингвокультурологические особенности русского текста с позиции
носителя болгарского языка: Автореф. докт. дис. М., 2005.
227
Иванова Н. А. Сопоставительно-типологический анализ безэквивалентной лексики
(на материале русского, немецкого и французского языков): Автореф. канд. дис. М.,
2004.
Лукашевич Е. В. Теория значения слова: эволюционно-прогностический аспект:
Автореф. докт. дис. М., 2003.
Комлев Н. Г. Слово в речи: денотативные аспекты. М.: МГУ, 1992.
Иссерс О. С. Нейминг как объект лексикографического описания // Проблемы
русской лексикографии: Тезисы докладов международной конференции Шестые
Шмелевские чтения 24-26 февраля 2004. М.: РАН, Ин-т рус. яз. им. В. В.
Виноградова, 2004. С. 38-40.
Жельвис В. И. К вопросу о характере русских и английских лакун // Национальнокультурная специфика речевого поведения. М.: Наука, 1977. С. 136-146.
Тугушева Р. Х. Особенности исторического развития лексики чешского и словацкого
языков: Автореф. докт. дис. СПб., 2004.
Солнцев Е.М. Проблемы систематического описания процесса передачи реалий (на
материале русско-французских переводов): Автореф. канд. дис. М., 1999.
Морозова О. Е. Мир человека и его речь: Монография. Архангельск: Поморский
университет, 2005.
Косов Е. Быть русским. Русский национализм — разговор о главном. М.: Зебра Е,
2005.
Репринцева Н. М. Контрастивный анализ лексический группировки как основа её
лексикографического описания: Автореф. канд. дис. М., 1999.
Тумаркин П. С. О невербальном аспекте устной коммуникации русских и японцев //
Япония. Язык и культура. Альманах. М.: Муравей, 2002. С. 38-59.
Тер-Минасова С. Г. Словосочетание в научно-лингвистическом и дидактическом
аспектах: 2-е изд., стеретип. М.: Едиториал УРСС, 2004.
Козлова Т. В. «Новые русские»: понятие и дискурс // Фразеология в контексте
культуры / Отв. ред. В. Н. Телия. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 97-107.
Бу Юньянь. О прагматических особенностях и культурно-традиционной
дифференциации русских и китайских соматизмов // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19.
Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 2. С. 92-97.
Пылаева О. Б. Лакунарность лексико-семантического поля «природа» (на материале
русского и эвенкийского языков): Автореф. канд. дис. М., 2002.
Урысон Е. В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике.
М., 2003.
Языковая картина мира в кумулятивном аспекте: монография / Т. В. Симашко, Т. С.
Нифанова, А. Г. Бондарева и др. – Архангельск: Поморский университет, 2006.
Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира: модели пространства,
времени и восприятия. М., 1994.
Bonniers stora kokbok. Bonniers-Fakta. 1983.
Kotsinas U.-B. Stockholmsslang. Folkligt språk från 80-tal till 80-tal. Norstedts Förlag AB.
1996.
Ordbok öfver svenska språket utgifven af Svenska akademien. Lund. C.W.K. Gleerups
förlag. Band 1-31. 1898-1903.
Östergren O. Nusvensk ordbok. Wahlström & Widstrand. Stockholm. Band 1-10. 1919.
Heidegger M. Unterwegs der Sprache. Tübingen, 1959.
228
Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen // Werkausgabe: Bd. 1. Frankfurt a. M.,
1995.
Whorf B. Linguistics as an Exact Science // Language, Thought and Reality. N. Y., 1956. p.
220-232.
Список словарей:
АЛ – Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика / Под
ред. Г. Н. Скляревской. М.: Эксмо, 2006.
БРС – Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб.:
Норинт, 2004.
Словарь существительных – Большой толковый словарь русских существительных:
Идеографическое описание. Синонимы. Антонимы / Под ред. проф. Л. Г. Бабенко. М.:
АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005.
БФ – Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление.
Культурологический комментарий / Отв. ред. д-р филол. наук В. Н. Телия. М.: АСТПРЕСС КНИГА, 2006.
РоВ – Барт И. Русским о венграх: Культурологический словарь / Пер. с венг. Т.
Воронкиной. – М.: ОАО Издательство «Радуга», 2005.
СРИС – Словарь русских историзмов: Учеб. пособие / Т. Г. Аркадьева, М. И.
Васильева, В. П. Проничев и др. М.: Высшая школа, 2005.
ТЭС – Толково-энциклопедический словарь. СПб.: «Норинт», 2006.
FSOU - Finlandssvenska ord och uttryck // Sammanställda av H. Stanmark. Stockholm,
1977.
PFO - Prismas främmande ord. 25 000 ord med förklaringar och härledningar. Stockholm,
1986.
NOIS - Nyord i svenskan från 40-tal till 80-tal. Stockholm, 1986.
NRO – Norstedts ryska ordbok: rysk-svensk, svensk-rysk. Norstedts Akademiska Förlag.
Stockholm. 2006
Collinder - Collinder B. Nya ordhandboken. Stockholm, 1992.
SAOL — Svenska Akademiens ordlista över svenska språket. Norstedts Akademiska Förlag.
Stockholm. 2006.
Список цитированной художественной литературы:
Вайль П., Генис А. Русская кухня в изгнании // Вайль П., Генис А.
Собрание сочинений: В 2 т. Т. 2. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.
Сокращения словарей
1.
АЛС
—
229
Австрия: Лингвострановедческий словарь / Н.
В. Муравлёва, Е. Н. Муравлёва. М., 2003.
2.
Американа
—
3.
АНЗ
—
4.
АРС
—
5.
АСРКТ
—
6.
Африка
—
7.
БАРСГ
—
8.
БАС
—
9.
БАС-2
—
10.
БДРС
—
11.
БИНРС
—
12.
БИСИС
—
13.
БИРС
—
14.
БКРРС
—
15.
БКТРС
—
16.
БНРС
—
17.
БСЖ
—
18.
БСКС
—
19.
БТРС
—
20.
БТС
—
230
Американа: Англо-русский лингвострановедческий словарь / Под ред. и общ. рук.
Г. В. Чернова. Смоленск, 1996.
Австралия и Новая Зеландия: Лингвострановедческий словарь / Под рук.
В. В. Ощепковой, А. С. Петриковской:
2-е изд. М., 2001.
Баранов Х. К. Арабско-русский словарь: 5-е
изд., перераб. и доп. М., 1976.
Кабакчи В. В. The Dictionary of RUSSIA
(2 500 cultural terms): Англо-английский
словарь русской культурной термино-логии.
СПб., 2002.
Африка: Энциклопедический справоч-ник: В 2
т. / Гл. ред. А. Громыко. М., 1986.
Большой англо-русский словарь: В 2 т. / Под
общ. рук. И. Р. Гальперина и
Э. М. Медниковой: 4-е изд., испр., с доп. М.,
1988.
Словарь современного русского литера-турного
языка: В 17 т. М., 1948–1965.
Словарь современного русского литера-турного
языка: В 20 т.; 2-е изд. М., 1991.
Крымова Н. И., Эмзина А. Я., Новако-вич А. С.
Большой датско-русский словарь. М., 2000.
Большой индонезийско-русский словарь: В 2 т.
/ Под ред. Р. Н. Коригодского. М., 1990.
Большой иллюстрированный словарь
иностранных слов. М., 2003.
Большой испанско-русский словарь:
3-е изд. / Под ред. Б. П. Нарумова М., 1999.
Большой корейско-русский словарь:
В 2 т. / Под ред. Л. Б. Никольского и Цой Ден
Ху. М., 1976.
Большой китайско-русский словарь:
В 4 т. / Под ред. проф. И. М. Ошанина. М.,
1983.
Большой норвежско-русский словарь / Отв.
ред. В. Берков. Oslo, 2003.
Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой
словарь русского жаргона. СПб., 2000.
Берков В. П., Мокиенко В. М., Шулежкова С. Г.
Большой словарь крылатых слов русского
языка. М., 2000.
Большой турецко-русский словарь: 2-е изд. / А.
Н. Баскаков. М., 1998.
Большой толковый словарь русского языка /
Сост. и гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб., 2000.
21.
БЭС
—
22.
БЯРС
—
23.
Великобритания
—
24.
25.
ВШ
ГЛСС
—
—
26.
ГР
—
27.
ГСЯ
—
28.
Даль
—
29.
Жуков
—
30.
ИЛС
—
31.
ИНРС
—
32.
ИСЗТС
—
33.
ИСС
—
34.
Кирсанова
—
35.
КСКТ
—
36.
КТСРЯ
—
37.
КХМРС
—
38.
ЛОРЯ
—
231
Большой энциклопедический словарь:
2-е изд. М.; СПб., 2000.
Большой японско-русский словарь:
В 2 т. / Под ред. Н. И. Конрада: 3-е изд., испр. и
доп. М., 2003.
Великобритания: Лингвострано-ведческий
словарь / А. Р. У. Рум, Л. В. Колесников, Г. А.
Пасечник и др. М., 1978.
Шведский разговорник и словарь. М., 2002.
Николау Н. Г. Греция: Лингвострановедческий
словарь. М., 1995.
Города России: Энциклопедия / Гл. ред. Г. М.
Лаппо. М., 1994.
Мальцева Д. Г. Германия: страна и язык.
Landeskunde durch die Sprache: Лингвострановедческий словарь; 2-е изд. М., 2000.
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1989–1991.
Жуков В. П. Словарь русских пословиц и
поговорок: 4-е изд. М., 1991.
Ульциферов О. Г. Индия. Лингвострановедческий словарь. М., 2003.
Индонезийско-русский словарь / Под ред.
Сухадионо и А. С. Теселкина. М., 1961.
Иллюстрированный словарь забытых и
трудных слов из произведений русской
литературы ХVIII–XIX веков. / Сост.
Л. А. Гринкина. Оренбург, 1998.
Крюков А. А. Израиль сегодня: Страноведческий словарь-справочник. М., 2000.
Кирсанова Р. М. Костюм в русской художественной культуре 18 – первой поло-вины 20
в.: Опыт энциклопедии. М., 1995.
Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Пан-крац Ю.
Г., Лузина Л. Г. Краткий сло-варь когнитивных
терминов / Под общ. ред. Е. С. Кубряковой. М.,
1996.
Краткий толковый словарь русского язы-ка
(для иностранцев) / Под ред. В. В. Ро-зановой.
М., 1978.
Горгониев Ю. А. Кхмерско-русский словарь: 2-е
изд., с испр. / Под ред. Лонг Сеама. М., 1984.
Лексическая основа русского языка:
Комплексный учебный словарь /
В. В. Морковкин, Н. О. Бёме, И. А. Дорогонова, Т. Ф. Иванова, И. Д. Успен-ская; Под
ред. В. В. Морковкина. М., 1984.
39.
ЛСВ
—
40.
МАС
—
41.
МНРС
—
42.
МРС
—
43.
МС
—
44.
НБАРС
—
45.
НРИЛС
—
46.
НРС
—
47.
НФС
—
48.
НФЭ
—
49.
Похлебкин
—
50.
ПРРС
—
51.
ПСЗ
—
52.
ПСРЯ
—
53.
РАГС
—
54.
РАКС
—
232
Томахин Г. Д. Лингвострановедческий словарь:
Соединенное Королевство Великобритании и
Северной Ирландии. М., 2003.
Словарь русского языка: В 4 т.; 2-е изд. / Под
ред. А. П. Евгеньевой. М., 1981–1984.
Монгольско-русский словарь / Под общ. ред. А.
Лувсандэндэва. М., 1957.
Выдрин В. Ф., Томчина С. И. Манден-русский
словарь (манинка, бамана). Т.1: А, В, D-DAD с
приложением некоторых статей из
последующих разделов словаря. СПб., 1999.
Мифологический словарь / Гл. ред.
Е. М. Мелетинский. М., 1991.
Новый Большой англо-русский словарь: В 3 т.;
3-е изд. / Ю. Д. Апресян,
Э. М. Медникова, А. В. Петрова и др.; под общ.
рук. Ю. Д. Апресяна и
Э. М. Медниковой. М., 1999.
Куликов Г. И., Мартиневский В. И., Ладисов А.
И. Немецко-русский ил-люстрированный
лингвострановед-ческий словарь / Под общ.
ред. Г. И. Ку-ликова. Минск, 2001.
Хориков И. П., Малеев М. Г. Новогреческорусский словарь / Под ред. П. Пердикиса и Т.
Пападопулоса. М., 1993.
Новейший философский словарь:
3-е изд., исправ. / Сост. и гл. науч. ред. А. А.
Грицанов. Минск, 2003.
Новая философская энциклопедия:
В 4 т. / Ред. совет: предс. В. С. Степин, зам.
предс.: А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семи-гин. М.,
2001. Т.III.
Похлебкин В. В. Словарь международной
символики и эмблематики: 3-е изд. М., 2001.
Персидско-русский словарь: В 2 т.;
3-е изд., стереотип. М., 1985.
Байбурин А., Беловинский Л., Конт Ф.
Полузабытые слова и значения: Словарь
русской культуры XVIII–XIX вв. СПб.; М.,
2004.
Гуськова А. П., Сотин Б. В. Популярный
словарь русского языка: Толковоэнциклопедический словарь. М., 2003.
Русско-английский словарь: 16-е изд. / Под
общ. рук. А. И. Смирницкого. М., 1991.
Бурак А. Л., Тюленев С. В., Вихрова Е. Н..
Россия: Русско-английский культурологический словарь / Под общ. рук.
С. Г. Тер-Минасовой. М., 2002.
55.
РАС-1
—
56.
РАC-3
—
57.
РАС-4
—
58.
РАС-5
—
59.
РАС-6
—
60.
РБК
—
61.
РБС
—
62.
РГЭС
—
63.
РД
—
233
Русский ассоциативный словарь. Кн. 1: Прямой
словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный
тезаурус современного русского языка. Ч. I /
Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов,
Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова. М., 1994.
Русский ассоциативный словарь. Кн. 3: Прямой
словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный
тезаурус современного русского языка. Ч. II /
Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов,
Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова. М., 1996.
Русский ассоциативный словарь. Кн. 4:
Обратный словарь: от реакции к сти-мулу.
Ассоциативный тезаурус совре-менного
русского языка. Ч. ІІ / Ю. Н. Ка-раулов, Ю. А.
Сорокин, Е. Ф. Тарасов, Н. В. Уфимцева, Г. А.
Черкасова. М., 1996.
Русский ассоциативный словарь. Кн. 5: Прямой
словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный
тезаурус современного русского языка. Ч. ІІІ /
Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов,
Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова. М., 1998.
Русский ассоциативный словарь. Кн. 6:
Обратный словарь: от реакции к стиму-лу.
Ассоциативный тезаурус современ-ного
русского языка. Ч. ІІІ / Ю. Н. Кара-улов, Ю. А.
Сорокин, Е. Ф. Тарасов,
Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова. М., 1998.
Самситова Л. Х. Реалии башкирской культуры:
Словарь безэквивалентной лексики
башкирского языка. Уфа, 1999.
Чукалов С. К. Русско-болгарский сло-варь: 7-е
изд. М., 1986.
Российский гуманитарный энциклопедический
словарь: В 3 т. М.; СПб., 2002.
Андреева И. В. Русская деревня —
XX век: Культурологический словарь / И. В.
Андреева, Н. В. Баско. М., 2003.
64.
РИЗБ
—
65.
РИС
—
66.
РИСС
—
67.
РКП
—
68.
РППКВ
—
69.
РНМС
—
70.
РНС
—
71.
РНС-2
—
72.
РПЭ
—
73.
РСМС-1
—
74.
РСМС-2
—
75.
РСС
—
76.
РФ
—
234
Русская изба: Внутреннее пространство,
убранство дома, мебель, утварь:
Иллюстрированная энциклопедия / Авт.-сост.:
Д. А. Баранов, О. Г. Баранова,
Е. Л. Мадлевская и др. СПб., 1999.
Ногейра Х., Туровер Г. Я. Русско-испан-ский
словарь: 5-е изд. М., 1995.
Харальдссон Х. Русско-исландский сло-варь /
Под ред. В. П. Беркова. Рейкьявик, 1996.
Русское культурное пространство:
Лингвокультурологический словарь: Вып. I / И.
С. Брилева, Н. П. Вольская, Д. Б. Гудков, И. В.
Захаренко,
В. В. Красных. М., 2004.
Фелицына В. П., Прохоров Ю. Е. Русские
пословицы, поговорки и крылатые выражения:
Лингвострановедческий словарь; 2-е изд. / Под
ред. Е. М. Вере-щагина и В. Г. Костомарова.
М., 1988.
Русско-немецкий словарь (основной): 10-е изд.
/ Под ред. К. Лейна. М., 1989.
Берков В. П. Русско-норвежский сло-варь. М.,
1987.
Berkov V. Russisk-norsk ordbok: 2. utgave. Oslo,
1994.
Российская педагогическая энциклопе-дия: в 2
т.т. / Гл. ред. В. В. Давыдов. М., 1999. Т.2 – МЯ.
Русский семантический словарь: Тол-ковый
словарь, систематизированный по классам слов
и значений / Под общ. ред. Н. Ю. Шведовой.
М., 1998. Т. I.
Русский семантический словарь: Тол-ковый
словарь, систематизированный по классам слов
и значений / Под общ. ред. Н. Ю. Шведовой.
М., 1998. Т. II.
Русско-сербохорватский словарь / Под ред. Б.
Станковича. М., 1988.
Фелицына В. П., Мокиенко В. М. Русские
фразеологизмы: Лингвострановедческий
словарь / Под ред. Е. М. Верещагина и В. Г.
Костомарова. М., 1990.
77.
РФК
—
78.
РФС
—
79.
РЧС
—
80.
РШР
—
81.
РШС-15
—
82.
РШС-16
—
83.
РШС-68
—
84.
РШС-92
—
85.
СД-1
—
86.
СД-2
—
87.
СИН-1
—
88.
СИН-2
—
89.
СНС
—
90.
Солганик
—
91.
СОШ
—
92.
СП
—
93.
СПО-1
—
235
Дубровин М. И., Жаров Б. С., Берков В. П., Маслова-Лашанская С. С. Русские
фразеологизмы в картинках (для говорящих на
датском, норвежском и шведском языка). М.,
1988.
Щерба Л. В., Матусевич М. И. Русскофранцузский словарь: 14-е изд. М., 1993.
Влчек Й. Русско-чешский словарь:
3-е изд., испр. и доп. М., 1985.
Ингемарссон К., Альмквист А.-Х. Рус-скошведский разговорник: 2-е изд. М., 1992.
Rysk-svensk ordbok / Av P. Kijanen och
J. Lundquist. Helsingfors, 1915.
Циллiакусъ В. Р. Русско-шведскiй сло-варь.
Helsingfors, 1916.
Rysk-svenskt lexikon / Utgivet av G. Gun-narsson
och A. de Roubetz: Femte tryck-ningen.
Stockholm, 1968.
Русско-шведский словарь / Под ред.
К. Давидссон. Stockholm, 1992.
Славянские древности: Этнолингвисти-ческий
словарь; В 5 т. / Под ред. Н. И. Толстого. Т.1:
А-Г. М., 1995.
Славянские древности: Этнолингвисти-ческий
словарь. В 5 т. / Под ред. Н. И. Толстого. Т.2:
Д-К (Крошки). М., 1999.
Страны и народы: Науч.-попул. геогр.-этногр.
изд.; В 20 т. Зарубежная Азия. Юго-Восточная
Азия / Редкол.:
П. И. Пучков (отв. ред.) и др. М., 1979.
Страны и народы: Науч.-попул. геогр.-этногр.
изд.; В 20 т. Зарубежная Азия. Вост. и Центр.
Азия / Редкол.: М. И. Сладковский (отв. ред.) и
др. М., 1982.
Словарь новых слов русского языка (середина
50-х — середина 80-х годов) / Под ред. Н. З.
Котеловой. СПб., 1995.
Солганик Г. Я. Стилистический словарь
публицистики. М., 1999.
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый
словарь русского языка. М., 1993.
Максимов В. И. Словарь перестройки. СПб.,
1992.
Павлович Н. В. Словарь поэтических образов: В
2 т. Т. I. М., 1999.
94.
СПО-2
—
95.
СПЦК
—
96.
СРС
—
97.
СУС
—
98.
СХРС
—
99.
СШАЛС
—
100. СЭРЯ
—
101. CЭC
—
102. ТАРС
—
103. ТМС
—
104. ТСЯС
—
105. ТСУ
—
106. ТУРС
—
107. УРХЙС
—
108. Франция
—
109. ФРСАТ
—
110. ФЭРБ
—
111. Харченкова
—
112. ХДРС
—
236
Павлович Н. В. Словарь поэтических образов: В
2 т. Т. II. М., 1999.
Скляревская Г. Н. Словарь православной
церковной культуры. СПб., 2000.
Сомов В. П. Словарь редких и забытых слов.
М., 2003.
Ткаченко Н. Г. , Андреева И. В., Баско Н. В. Словарь устаревших слов. М., 1997.
Суахили-русский словарь / Под ред.
Е. Н. Мячиной. М., 1987.
Томахин Г. Д. США: Лингвострановед-ческий
словарь. М., 1999.
Горбачевич К. С. Словарь эпитетов русского
литературного языка. СПб., 2000.
Советский энциклопедический словарь: 2-е изд.
/ Гл. ред. А. М. Прохоров. М., 1983.
Тайско-русский словарь / Сост.
Л. Н. Морев; Под ред. С. Семсампана. М., 1964.
Саяхова Л. Г., Хасанова Д. М., Мор-ковкин В. В.
Тематический словарь рус-ского языка / Под
ред. проф. В. В. Мор-ковкина. М., 2000.
Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толко-вый
словарь языка Совдепии. СПб., 1998.
Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под
ред. Д. Н. Ушакова. М., 2000.
Дзенит С. Я., Петруничева З. Н., Гуров Н. В.
Телугу-русский словарь / Под ред. д-ра
Вуппала Лакшмана Рао. М., 1972.
Учебный русско-хауса-йоруба словарь: Для
изуч. рус. яз. / В. В. Лаптухин, В. А. Маянц, Е.
И. Кедайтене и др. М., 1987.
Франция: Лингвострановедческий словарь /
Под ред. Л. Г. Ведениной. М., 1997.
Французско-русский словарь активного типа /
В. Г. Гак, Ж. Триомф, Г. Г. Соко-лова и др.;
Под ред. В. Г. Гака и Ж. Три-омфа: 2-е изд.,
испр. М., 1998.
Федосюк Ю. А. Что непонятно у класси-ков,
или Энциклопедия русского быта ХIХ века: 4-е
изд. М., 2001.
Харченкова Л. И. По одежке встречают...
Секреты русского костюма:
Лингвострановедческий словарь. СПб., 1994.
Хинди-русский словарь: В 2 т. / Под ред. В. Н.
Бескровного: репр. изд. М., 2002.
113. ХК
—
114. ХРИЭС
—
115. ХРС
—
116. Шангина
—
117. Шейнина
—
118. ШНРСС
—
119. ШРС
—
120. ЭСЗЭ
—
121. ЯАЯ
—
122. ЯИ
—
123. ЯИ-2
—
124. BSL
125. BSO
—
—
126. BWDE
—
127. BWDR
—
128. Collins
—
129. Collins Cobuild
—
237
Чернявская Т. Н. Художественная культура
СССР: Лингвострановедческий словарь / Под
ред. Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова. М.,
1984.
Бутанаев В. Я. Хакасско-русский исто-рикоэтнографический словарь. Абакан, 1999.
Хауса-русский словарь / Под ред. чл.-корр. АН
СССР Д. А. Ольдерогге. М., 1963.
Шангина И. И. Русский традиционный быт:
Энциклопедический словарь. СПб., 2003.
Шейнина Е. Я. Энциклопедия символов. М.;
Харьков, 2001.
Школьный немецко-русский страновед-ческий
словарь: Германия, Австрия, Швейцария / Авт.сост. Т. С. Алек-сандрова, В. Е. Кузавлев. М.,
2001.
Миланова Д. Э. Шведско-русский сло-варь.
Stockholm, 1992.
Энциклопедия символов, знаков, эмб-лем /
Сост. В. Андреева и др. М., 2000.
Япония от А до Я: Попул. иллюстрир.
энциклопедия / Гл. ред. и сост.
В. О. Перфильев. М., 2000.
Толковый словарь русского языка конца ХХ
века: Языковые изменения / Под ред. Г. Н.
Скляревской. СПб., 2000.
Толковый словарь современного русского
языка: Языковые изменения конца ХХ столетия
/ Под ред. Г. Н. Скля-ревской. М., 2001.
Bonniers Stora Lexikon: CD-ROM. 2001.
Malmström S., Györki I., Sjögren P. Bon-niers
svenska ordbok. Stockholm, 1994.
Duden — Oxford Bildwörterbuch Deutsch und
Englisch / Hrsg. von der Dudenred. und Oxford
University Press. 2., neubearb. und aktualisierte
Aufl. Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich, 1994.
Duden Bildwörterbuch Deutsch und Russisch.
Leipzig, 1953.
Collins
Russian-English
English-Russian
Dictionary / A. Ozieva, O. Stott, M. Hep-burn. [S.
l.], 1995.
Collins Cobuild. CD-ROM. 2001.
130. DELC
—
131. DFW
—
132. KOL
—
Nilsson L. Korsordslexikon från A till Ö.
Stockholm, 1994.
133. LEXIN
—
134. LDCE
—
135. LGDF
—
136. NEO
137. NLO
—
—
138. OFA
—
139. OFT
—
140. SEO
—
LEXIN. Svenska ord — med uttal och
förklaringar. Andra upplagan. Stockholm, 1994.
Longman Dictionary of Contemporary English: 3
ed. [S.1.], 1995.
Langenscheidts Großwörterbuch: Deutsch als
Fremdsprache. [S. l.], 1998.
Nationalencyklopedins ordbok. CD–ROM. 1999.
Nordisk leksikografisk ordbok /
H. Bergenholtz, I. Cantell, R. V. Fjeld,
D. Gundersen, J. H. Jónsson, B. Svensén. Oslo,
1997.
Ord för alla. 25 000 lånord och deras ursprung.
Stockholm, 1993.
Ordlista för tolkar: svenska-ryska / Över-sättning
A. Lindqvist. Stockholm, 2001.
Norstedts svensk-engelska ordbok. [S. l.], 1992.
141. SOOIB
—
142. SRL
—
143. RPR
—
144. VBV
—
145. Webster
—
238
Longman Dictionary of English Language and
Culture. [S.1.], 1992.
Duden. Das Fremdwörterbuch. [S. l.], 1997.
Svenskt ordförråd ordnat i begreppsklasser. Av S.
C. Bring. Stockholm, 1962.
LEXIN: Svensk-ryskt lexikon. Шведско-русский
словарь. Stockholm, 2002.
Ryska på resan. Oxford, 2002.
Hirsh Jr., Örnberg S., Kett J., Bökstedt H.,
Gellerman O., Trefil J., Magnusson T. Vad varje
svensk bör veta. Uppsala, 2002.
Webster’s School Dictionary. Springfield;
Massachusetts, 1986.
Литература:
6.
Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки: Пер.
с фр. М., 2003.
7.
Акишина А. А., Кано Х., Акишина Т. Е. Жесты и мимика в русской речи. М.,
1991.
8.
Алексеева И. С. Концепция полноценности перевода А. В. Федоро-ва в
современной теории и методике преподавания перевода // Университетское
переводоведение. Вып. 1. СПб., 2000.
9.
Алефиренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики. Волгоград, 1999.
10.
Алешина Л. В. Словарь авторских новообразований в контексте современной
отечественной лексикографии: Автореф. докт. дис. Орел, 2002.
11.
Алпатов В. М. О специфике японских словарей // Язык и культура. Новое в
японской филологии / Под ред. И. В. Головнина,
В. С. Гривнина. М., 1987.
12.
Андрейчина К. Компарация семантических долей фона слова как прием в
написании ориентированных статей лингво-страноведческого словаря // Из
опыта создания лингвострано-ведческих пособий по русскому языку. М., 1977.
13.
Апажев М. Л. Типология словарей и читательских запросов к ним: Материалы
к спецкурсу «Русская лексикография». Нальчик, 1998.
14.
Апресян Ю. Д. Новый объяснительный словарь синонимов: концеп-ция и типы
информации // Новый объяснительный словарь синони-мов русского языка:
Проспект / Авт. Ю. Д. Апресян, О. Ю. Богу-славская, И. Б. Левотина, Е. В.
Урысон. М., 1995а.
15.
Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. Ι: Лексическая семантика; 2-е изд. М.,
1995б.
16.
Апресян Ю. Д. Лексикографическая концепция нового Большого англорусского словаря // Новый Большой англо-русский словарь: В 3 т. / Под общ.
рук. Ю. Д. Апресяна и Э. М. Медниковой; 3-е изд., стереотип. М., 1999. Т. I.
239
17.
Арбатский Д. И. Толкования значений слов: Семантические опре-деления.
Ижевск, 1977.
18.
Арнольд И. В. Оценочность комментария в устной речи и тексте // Семантика.
Стилистика. Интертекстуальность: Сб. ст. СПб., 1999.
19.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека: 2-е изд. М., 1999.
20.
Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов: 2-е изд., стереотипн. М.,
2004.
21.
Байбурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета: Этнографические очерки. Л.,
1990.
22.
Балли Ш. Французская стилистика: 2-е изд., стереотипн. М., 2001.
23.
Баранов А. Н. Введение в прикладную лингвистику: Учеб. пособие. М., 2001.
24.
Баранская Н. В. Женщина с зонтиком: Повесть и рассказы. М., 1981.
25.
Барышев Н. В. Национальная специфика лексико-семантических полей
«средства передвижения» в русском и английском языках: Автореф. канд. дис.
Воронеж, 1999.
26.
Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов. М., 1995.
27.
Бебчук Е. М. Образный компонент в лексическом значении русского
существительного: Автореф. канд. дис. Воронеж, 1991.
28.
Белов С. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»:
Комментарий; Пособие для учителя. Л., 1979.
29.
Белова О. В. Названия и символика животных в памятниках восточно- и
южнославянской книжности XII – XVII вв.: Автореф. канд. дис. М., 1996.
30.
Белова О. В. Славянский бестиарий: Словарь названий и симво-лики. М., 1999.
240
31.
Белоусова А. С. Словарная дефиниция как носитель неединственной
информации // Сочетание лингвистической и внелингвистической информации
в автоматическом словаре: Материалы Всесоюзной школы-семинара. Ереван,
1987.
32.
Белянко О. Е., Трушина Л. Б. Русские с первого взгляда. Что принято и что не
принято у русских: Книга для чтения и тренировки в коммуникации. М., 2000.
33.
Белянин В. П. Введение в психолингвистику: 2-е. изд. М., 2000.
34.
Берков В. П. Словарь и культура народа // Мастерство перевода: Сб. 10. М.,
1975.
35.
Берков В. П. Заметки об определениях терминов в филологических и
энциклопедических словарях // Проблематика определений терминов в
словарях разных типов. Л., 1976.
36.
Берков В. П. Слово в двуязычном словаре. Таллин, 1977.
37.
Берков В. П. Информация, сообщаемая словом, и толковый сло-варь //
Теоретические проблемы семантики и ее отражения в одноязычных словарях.
Кишинев, 1982.
38.
Берков В. П. Норвежская лексикология: Учеб. пособие. СПб., 1994.
39.
Берков В. П. Двуязычная лексикография: Учебник. СПб., 1996.
40.
Берков В. П. Двуязычная лексикография: Учебник; 2-е изд., перераб. и доп. М.,
2004.
41.
Берков В. П. О словарях ХХI века: (Из лексикографической футуро-логии) //
Мир русского слова. 2000. № 3.
42.
Берков В. П., Беркова А. В., Беркова О. В. Как мы живем: Пособие по
страноведению для изучающих русский язык. СПб., 2002.
43.
Бертельс А. Е. О происхождении рубрик тематических (идеогра-фических)
словарей // Переводная и учебная лексикография. М., 1979.
241
44.
Битов А. Г. Империя в четырех измерениях: В 4 т. Т.II. Пушкин-ский дом.
Харьков; Москва, 1996.
45.
Бошен М. Лексика с культурным компонентом в прозе 60–70-е годы XX в. в
сопоставлении
с
английским
и
французским
языками
(В. Распутин, Ю. Трифонов, Д. Гранин): Автореф. канд. дис. СПб., 2002.
46.
Брагина А. А. Лексика языка и культура страны: Изучение лексики в
лингвострановедческом аспекте: 2-е изд. М., 1986.
47.
Брагина Н. Г. Метаязыковая функция сочетаемости русского слова в
общелингвистическом и прикладном рассмотрении: Автореф. канд. дис. М.,
1991.
48.
Брудный А. А. Значение слова и психология противопоставлений //
Семантическая структура слова: Психолингвистические исследо-вания. М.,
1971.
49.
Брудный А. А. Психологическая герменевтика: Учебное пособие. М., 1998.
50.
Будагов Р. А. Толковые словари в национальной культуре народов. М., 1989.
51.
Будагов Р. А. Язык и культура. Хрестоматия: В 3 ч. Учеб пособие. Ч. 1: Теория
и практика / Сост. А. А. Брагина, Т. Ю. Загрязкина. М., 2001.
52.
Булаховский Л. А. Введение в языкознание. Ч. II. М., 1953.
53.
Бурак А. Л. Просто о сложном. Опыт создания русско-английского
переводческого словаря // Вестник Моск. университета. Сер. 19. Лингвистика и
межкультурная коммуникация. 2002. № 1.
54.
Быкова Г. В. Лакунарность как категория лексической системо-логии:
Автореф. докт. дис. Воронеж, 1999.
55.
Бэк Кюн Хи. Семантико-структурные преобразования устойчивых выражений в
заголовках современных газет: Автореф. канд. дис. СПб., 2002.
56.
Валгина Н. С. Теория текста: Учеб. пособие. М., 2003.
242
57.
Ван Эрдон. Специфика языкового сознания русских и китайцев (гендерный
анализ): Автореф. канд. дис. М., 2000.
58.
Ван Яньлун. Онимы в функции сравнения: Автореф. канд. дис. М., 2002.
59.
Вандриес Ж. Язык: (Лингвистическое введение в историю);
2-е изд. / Пер. с франц. М., 2001.
60.
Васильева Г. М. Лингвокультурологические аспекты русской неоло-гии:
Автореф. докт. дис. СПб., 2001.
61.
Ващенко М. А. Цветочная символика в сравнительно-культуро-логическом
контексте: Автореф. канд. дис. М., 2000.
62.
Веденина Л. Г. Послесловие // Франция: Лингвострановедческий словарь / Под
ред. Л. Г. Ведениной. М., 1997.
63.
Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.
64.
Венцов А. В., Касевич В. Б. Проблемы восприятия речи: 2-е изд. М., 2003.
65.
Вепрева И. Т. О некоторых особенностях наивной лексикографии // Русский
язык сегодня: Вып. 3. Сб. статей / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2004.
66.
Верещагин Е. М. Психологическая и методическая характеристика двуязычия
(билингвизма). М., 1969.
67.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Лингвистическая проблематика
страноведения в преподавании русского языка иностранцам. М., 1971.
68.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингвострановедение в
преподавании русского языка как иностранного. М., 1973.
69.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингво-страноведение в
преподавании русского языка как иностранного: 2-е изд. М., 1976а.
243
70.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Об учебном лингвострановед-ческом
словаре собственных имен // Научно-методические основы учебных словарей
русского языка для нерусских и проблемы обучения лексике: Тезисы докл. и
сообщ. М., 1976б.
71.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Семантизация культурного компонента
языковых единиц в учебных лингвострановедческих словарях // Проблемы
учебной лексикографии и обучения лексике. Сб. ст. / Под ред. П. Н. Денисова
и В. В. Морковкина. М., 1978.
72.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Лингвострановедческая теория слова. М.,
1980.
73.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингво-страноведение в
преподавании русского языка как иностранного: 3-е изд. М., 1983.
74.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингво-страноведение в
преподавании русского языка как иностранного: 4-е изд. М., 1990.
75.
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г., Морковкин В. В. Теоретические основы
лингвострановедческого словаря // Денисова М. А. Лингвострановедческий
словарь: Народное образование в СССР / Под ред. Е. М. Верещагина и В. Г.
Костомарова. М., 1978.
76.
Верещагин Е. М., Тамм Э. И. К дальнейшему развитию теории и практики
лингвострановедческой компарации лексики в преподавании русского языка
иностранцам // Лингвострановедение в преподавании русского языка как
иностранного: Сб. научно-метод. статей. М., 1979.
77.
Виноградов В. В. Лексикология и лексикография: Избр. труды. М., 1977.
78.
Виноградов В. С. Лексические вопросы перевода художественной прозы. М.,
1978.
79.
Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М., 1980.
80.
Войшвилло Е. К., Дегтярев М. Г. Логика: Учеб. для студ. высш. учеб.
заведений. М., 2001.
244
81.
Воробьев В. В. Лингвокультурология: (Теория и методы). М., 1997.
82.
Воробьев Ю. А. Лексика немецкого языка в культурологическом аспекте:
(Опыт лексикологического описания на материале тематической группы
«пища»): Автореф. канд. дис. М., 1994.
83.
Воробьева О. И. Политическая лексика: Ее функции в современной устной и
письменной речи. Архангельск, 2000.
84.
Вселенский М. С. Номенклатура: Господствующий класс Совет-ского Союза.
М., 1991.
85.
Вучкова В. Ц. Культурно-коннотированная лексика в словаре и в переводе (на
материале болгарского и русского языка): Автореф. канд. дис. Л., 1984.
86.
Выготский Л. С. Психология развития как феномен культуры. М.; Воронеж,
1996.
87.
Гак В. Г. Ситуативные обозначения в страноведческом аспекте //
Лингвострановедческий аспект преподавания русского языка ино-странцам /
Под ред. Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова. М., 1974.
88.
Гак В. Г. Сопоставительная лексикология: (На материале французского и
русского языков). М., 1977.
89.
Гак В. Г. Способы представления внелингвистической информации в
лингвистическом словаре // Сочетание лингвистической и внелингвистической
информации в автоматическом словаре: Материалы Всесоюзной школысеминара. Ереван, 1987.
90.
Гак В. Г. Проблема создания универсального словаря (энциклопедический,
культурно-исторический и этнолингвисти-ческий аспекты) // Национальная
специфика языка и ее отражение в нормативном словаре: Сб. ст. М., 1988.
91.
Гак В. Г. Сочетаемость // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,
1990а.
92.
Гак В. Г. Словарь // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990б.
245
93.
Гак В. Г. Отношение носителей языка к своему языку как проявле-ние
национально-культурной специфики языкового поведения // Национальнокультурная специфика речевого поведения (на материале романских и
арабских языков): Тезисы докл. М., 1991.
94.
Гак В. Г. Об историческом словаре // Филолог. науки. 1994. № 1.
95.
Гак В. Г. Двуязычный словарь активного типа // Язык — система. Язык —
текст. Язык — способность: Сб. ст. М., 1995.
96.
Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998.
97.
Гак
В.
Г.
Национально-культурная
специфика
меронимических
фразеологизмов // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
98.
Гак В. Г. Язык как форма самовыражения народа // Язык как средство
трансляции культуры. М., 2000.
99.
Гачев Г. Д. Национальные образы мира: Курс лекций. М., 1998.
100.
Генис А. Беседа первая: курган соцреализма // Звезда. 1997. № 2.
101.
Герд А. С. К определению понятия «словарь» // Проблемы лексико-графии: Сб.
ст. / Под ред. А. С. Герда и В. Н. Сергеева. СПб., 1997.
102.
Гетманова А. Д. Логика. М., 1995.
103.
Говердовский В. И. Диалектика коннотации и денотации: (Взаимо-действие
эмоционального и рационального в лексике) // Вопр. языкознания. 1985. № 2.
104.
Головин Б. Н. Введение в языкознание: Учеб. пособие для филол.
специальностей ун-тов и пед. ин-тов; 3-е изд. М., 1977.
105.
Городецкий Б. Ю. Проблемы и методы современной лексико-графии // Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. XIV. Проблемы и методы лексикографии. М.,
1983.
246
106.
Горский Д. П. Определение: (Логико-методологические проблемы). М., 1974.
107.
Горский Д. П., Ивин А. А., Никифоров А. Л. Краткий словарь по логике. М.,
1991.
108.
Гранин Д. А. Керогаз и все другие. Ленинградский каталог. М., 2003.
109.
Григорьева С. А., Григорьев Н. В., Крейдлин Г. Е. Словарь языка русских
жестов. М. ; Вена, 2001.
110.
Гумбольдт В. фон. Избр. труды по языкознанию. М., 2000.
111.
Гунько Ю. А. Особенности функционирования прецедентных высказываний в
разговорной речи носителей русского языка: Автореф. канд. дис. СПб., 2002.
112.
Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции: (Опыт
этнолингвистического исследования): Автореф. докт. дис. М., 1998.
113.
Гуревич Т. М. Японский язык и японцы: Лингвокультурологическое пособие по
японскому языку на материале фразеологических единиц. М., 2003.
114.
Гусев С. С. Смысл возможного: Коннотационная семантика. СПб.: 2002.
115.
Девкин В. Д. Очерки по лексикографии. М., 2000.
116.
Денисов П. Н. Об одном типе толкового словаря русского языка для
иностранцев // Учебные словари русского языка: Доклады совет-ской
делегации. М., 1973.
117.
Денисов П. Н. Лексика русского языка и принципы ее описания. М., 1980.
118.
Денисова М. А. Лингвострановедческий словарь: Народное образо-вание в
СССР / Под ред. Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова. М., 1978.
119.
Денисова М. А. Из опыта работы над учебным лингвострановедческим
словарем русского литературного языка // Лингвострановедение в
247
преподавании русского языка как иностранного: Сб. научно-метод. статей. М.,
1979.
120.
Денисова М. А. Россиеведческий аспект учебной лексикографии: Автореф.
канд. дис. М., 1987.
121.
Детский поэтический фольклор: Антология. СПб., 1997.
122.
Дмитриева Н. Л. Стереотип как средство регуляции восприятия
вербализированного содержания: Автореф. канд. дис. Барнаул, 1996.
123.
Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики. М., 1973.
124.
Дубичинский В. В. Теоретическое и лексикографическое описание лексических
параллелей: Автореф. докт. дис. Краснодар, 1995.
125.
Дуличенко А. Д. Русский язык конца ΧΧ столетия. München, 1994.
126.
Дэнги А. Фразеологизмы с анималистическим компонентом в русском языке (с
позиции носителя венгерского языка): Автореф. канд. дис. М., 2002.
127.
Елизарова Г. В. Культурологическая лингвистика: (Опыт исследо-вания
понятия в методических целях). СПб., 2000.
128.
Елистратов В. С. Язык старой Москвы: Лингвоэнциклопедический словарь; 2е изд., испр. М., 2004.
129.
Ельцова Е. Н. Языковое членение мира русскими с позиции носителя
удмуртского языка: Автореф. канд. дис. М., 2002.
130.
Еремия Н. Л. Принципы построения системы учебных толковых словарей (на
материале англоязычной лексикографии): Автореф. канд. дис. Л., 1980.
131.
Еремия Н. Л. Принципы построения системы учебных толковых словарей
родного языка // Теория и практика современной лексикографии. Л., 1984.
132.
Ермолович Д. И. Имена собственные на стыке языков и культур. М., 2001.
248
133.
Есакова М. Н. Ситуативные реалии как переводческая проблема (на материале
текстов произведений М. Булгакова и их переводов на французский язык):
Автореф. канд. дис. М., 2001.
134.
Есперсен О. Философия грамматики: 2-е изд., стереотип. М., 2002.
135.
Жельвис В. И. К вопросу о характере русских и английских лакун //
Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
136.
Жельвис В. И. Эти странные русские. М., 2002.
137.
Жених Е. Л. Особенности природы немецкой безэквивалентной лексики и ее
влияние на перевод (с немецкого языка на русский): Автореф. канд. дис. М.,
2000.
138.
Жуковская Н. Л. Категории и символика традиционной культуры монголов.
М., 1988.
139.
Забозлаева Т. Б. Символика цвета. СПб., 1996.
140.
Залевская А. А. Введение в психолингвистику. М., 2000.
141.
Застолье по-русски: Любимые песни / Сост. А. Е. Порожняков. М., 2000.
142.
Звегинцев В. А. Семасиология. М., 1957.
143.
Зимин В. И. Лексическое значение как объект комплексного описа-ния в
словарях: Автореф. докт. дис. Краснодар, 1994.
144.
Знаков В. В. Понимание в познании и общении: 3-е изд. Самара: 2000.
145.
Иванцова Е. В. Феномен диалектной языковой личности: Автореф. докт. дис.
Томск, 2002.
146.
Ивин А. А. Практическая логика: Учеб. пособие. М., 2002.
249
147.
Ивлев Ю. В. Логика:
Учеб.
2-е изд., перераб. и доп. М., 1997.
148.
Игнатьев Б. И. Вопросы двуязычной научно-технической лексикографии:
Автореф. канд. дис. Л., 1975.
149.
Ильченко Е. В. Сопоставительный анализ лексики семантической группы
«Клинковое оружие» (на материале английского и русского языков): Автореф.
канд. дис. М., 2000.
150.
Имплицитность в языке и речи / Отв. ред. Е. Г. Борисова и Ю. С.
Мартемьянов. М., 1999.
151.
Кабакчи В. В. Англоязычное описание советской культуры: Учеб. пособие к
спецкурсу. Л., 1985.
152.
Кабакчи В. В. Основы англоязычной межкультурной коммуни-кации. СПб.,
1998.
153.
Калабанов А. Н. Социальная стратификация и стереотип группы личности: (К
постановке проблемы) // Этнические стереотипы в меняющемся мире / Отв.
ред. и сост. Е. П. Батьянова, А. Н. Кала-банов. М., 1998.
154.
Капица Ф. С. Славянские традиционные верования, праздники и ритуалы:
Справочник; 2-е изд. М., 2001.
155.
Карасик В. И. Значение слова: определение и толкование // Коммуникативные
аспекты значения: Межвуз. сб. науч. тр. Волгоград, 1990.
156.
Карасик В. И. Язык социального статуса. М., 2002.
157.
Караулов Ю. Н. Общая и русская идеография. М., 1976.
158.
Караулов Ю. Н. Современное состояние и тенденции развития русской
лексикографии // Советская лексикография: Сб. ст. М., 1988.
250
для
студ.
высш.
учеб.
заведений;
159.
Караулов Ю. Н. Типы коммуникативного поведения носителя языка в
ситуации лингвистического эксперимента // Этнокультурная специфика
языкового сознания. М., 1996.
160.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность: 2-е изд., стереотип. М.,
2002.
161.
Карцевский С. И. Из лингвистического наследия. М., 2000.
162.
Касарес Х. Введение в современную лексикографию. М., 1958.
163.
Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М., 1977.
164.
Касевич В. Б. Некоторые проблемы лексикографии изолирующих языков //
Переводная и учебная лексикография. М., 1979.
165.
Касевич В. Б. Буддизм. Картина мира. Язык. СПб., 1996.
166.
Касевич В. Б. О когнитивной лингвистике // Общее языкознание и теория
грамматики: Материалы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения С. Д.
Кацнельсона. СПб., 1998.
167.
Кацнельсон С. Д. Содержание
2-е изд., стереотип. М., 2004.
168.
Кашин В. В. Онтологические и гносеологические проблемы генезиса
понимания. Уфа, 2000.
169.
Киселевский А. И. Об определениях в энциклопедиях и толковых словарях //
Вопр. языкознания. 1979. № 2.
170.
Клепальченко И. А. Сопоставительный анализ лексики семантической группы
«Лестницы и элементы лестничных конструкций» (на материале английского и
русского языков): Автореф. канд. дис. М., 1999.
слова,
значение
и
обозначение:
171.Кобозева И. М. Лингвистическая семантика: Учеб. пособие. М., 2000.
251
172.
Ковтун Л. С. Азбуковники, или алфавиты иностранных речей конца XVI–XVII
вв. (об историзме в критике источника) // Вопр. языкознания. 1980. № 5.
173.
Кодухов В. И. Введение в языкознание: Учебник для студентов пед. ин-тов. М.,
1979.
174.
Кодухов В. И. Логические и культурно-исторические компоненты значения
слов // Теоретические проблемы семантики и ее отражения в одноязычных
словарях. Кишинев, 1982.
175.
Козырев В. А., Черняк В. Д. Вселенная в алфавитном порядке: Очерки о
словарях русского языка. СПб., 2000.
176.
Козырев В. А., Черняк В. Д. Русская лексикография: Пособие для вузов. М.,
2004.
177.
Колесникова М. С. Лексикографический
Автореф. докт. дис. М., 2004.
178.
Колесов В. В. История русского языкознания: Очерки и этюды. СПб., 2003.
аспект
лингвострано-ведения:
179.Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. М., 1990.
180.
Комарова З. И. Семантическая структура специального слова и ее
лексикографическое описание. Свердловск, 1991.
181.
Комиссаров В. Н. Теория перевода (лингвистические аспекты): Учебник для
ин-тов и фак. иностр. яз. М., 1990.
182.Комиссаров В. Н. Современное переводоведение: Курс лекций. М., 1999.
183.
Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., 1969.
184.
Комлев Н. Г. Слово в речи: Денотативные аспекты. М., 1992.
185.
Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник: 2-е изд. М., 1975.
252
186.
Конецкая В. П. Лексико-семантические характеристики языковых реалий //
Великобритания: Лингвострановедческий словарь. М., 1978.
187.
Корнилов О. А. Языковые картины мира как производные национальных
менталитетов. М., 1999.
188.
Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой
практикой масс-медиа: 3-е изд., испр. и доп. СПб., 1999.
189.
Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Об одной из единиц описания текста в
аспекте диалога культур // Ин. яз. в школе. 2000. № 5.
190.
Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Логоэпистема как причина
коммуникативных неудач // Междунар. науч. конф. «Язык и культура».
Москва, 14–17 сентября 2001 г.: Тезисы докл. М., 2001а.
191.
Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Старые мехи и молодое вино: Из
наблюдений над русским словоупотреблением конца ХХ века. СПб., 2001б.
192.
Котелова Н. З. Значение слова и его сочетаемость: (К формали-зации в
языкознании). Л., 1975.
193.
Котелова Н. З. Семантическая характеристика терминов в словарях //
Проблематика определений терминов в словарях разных типов. Л., 1976.
194.
Кошарная С. А. Миф и язык: Опыт лингвокультурологической реконструкции
русской мифологической картины мира. Белгород, 2002.
195.
Кравченко А. И. Культурология: Словарь; 2-е изд. М., 2001.
196.
Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: Курс лекций.
М., 2002.
197.
Круглый стол: Что такое лингвокультурология? // Мир русского слова. 2000. №
2.
253
198.
Крысин Л. П. Типы лексикографической информации в русской части
«Большого русско-украинского словаря» // Русский язык сегодня: Вып. 3. Сб.
статей / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2004.
199.
Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века
(опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца 20 века: Сб. статей. М.,
1995.
200.
Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи
с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М., 2004.
201.
Кузнецова О. Д., Сороколетов Ф. П. Семантическая характеристика слов в
диалектном словаре // Проблемы лексикографии: Сб. статей / Под ред. А. С.
Герда и В. Н. Сергеева. СПб., 1997.
202.
Кульганек И. В. Мир монгольской народной песни. СПб., 2001.
203.
Культурология: ХХ век. Словарь. СПб., 1997.
204.
Курилович Е. Очерки по лингвистике. Биробиджан, 2000.
205.
Кутина Л. Л. Термин в филологических словарях (к антитезе:
энциклопедическое-филологическое) // Проблематика определений терминов в
словарях разных типов. Л., 1976.
206.
Кюльоли А. Что является научной проблемой в лингвистике: Разбор
нескольких случаев // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 3.
207.
Лаврентьева Л. С., Смирнов Ю. И. Культура русского народа: Обычаи,
обряды, занятия, фольклор. СПб., 2004.
208.
Ладыгин Ю. А. Информативная роль коннотативных значений в прозаическом
художественном тексте // Филол. науки. 2000. № 2.
209.
Лазарева М. А. Сопоставительный анализ метеорологической лексики
английского и русского языков: Автореф. канд. дис. М., 2000.
254
210.
Лапшина М. Н. Семантическая эволюция английского слова: (Изучение
лексики в когнитивном аспекте). СПб., 1998.
211.
Ларин Б. А. История русского языка и общее языкознание: Избр. работы. М.,
1977.
212.
Латышев Л. К. Курс перевода: Эквивалентность перевода и способы ее
достижения; Для изучающих немецкий язык. М., 1981.
213.
Латышев Л. К., Семенов А. Л. Перевод: теория, практика и методика
преподавания; Учеб. пособие для студ. перевод. фак. высш. учеб. заведений.
М., 2003.
214.
Лебедева С. В. Близость значения слов в индивидуальном сознании: Автореф.
докт. дис. Тверь, 2002.
215.
Лебедько М. Г. Когнитивные аспекты взаимодействия языка и культуры:
сопоставление американской и русской темпоральных концептосфер: Автореф.
докт. дис. М., 2002.
216.
Леонтьев А. А. Основы психолингвистики: 3-е изд. М.; СПб., 2003.
217.
Лесников С. В. Словарь русских словарей: более 3 500 источников. М., 2002.
218.
Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярце-ва. М., 1990.
219.
Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова,
П. А. Николаева. М., 1987.
220.
Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991.
221.
Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982.
222.
Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий;
Пособие для учителя. Л., 1983.
255
223.
Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000.
224.
Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 2001.
225.
Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб., 2002а.
226.
Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002б.
227.
Лурия А. Р. Язык и сознание. М., 1979.
228.
Лутовинова И. С. Слово о пище русских: (К истории слов в русском языке).
СПб., 1997.
229.
Любимые песни уходящего столетия: Сб. песен. Вып.1–2. Ростов-на-Дону,
2000.
230.
Мазалова Н. Е. Народная медицина в традиционной русской культуре // Торэн
М. Д. Русская народная медицина и психотерапия. СПб., 1996.
231.
Максимчук Н. А. Нормативно-научная картина мира русской языковой
личности в комплексном лингвистическом рассмотрении: Автореф. докт. дис.
М., 2003.
232.
Малаховский Л. В., Еремия Н. Л. О нетрадиционных типах статей во втором
словаре неологизмов Барнхарта // Проблемы лексикографии: Сб. ст. / Под ред.
А. С. Герда и В. Н. Сергеева. СПб., 1997.
233.
Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание: Метафизические
рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1999.
234.
Мамонтов А. С. Язык и культура: основы
лингвострановедения: Автореф. докт. дис. М., 2000.
235.
Маркосян А. С. Очерк теории овладения вторым языком. М., 2004.
256
сопоставительного
236.
Мартиневский В. И. Принципы создания немецко-белорусско-русского
словаря пассивной направленности: Автореф. канд. дис. Минск, 1975.
237.
Мартинович Г. А. Из опыта работы над учебным коммуникативнотематическим словарем русского языка // Проблемы лексико-графии: Сб.ст. /
Под ред. А. С. Герда и В. Н. Сергеева. СПб., 1997.
238.
Маслов Ю. С. Введение в языкознание: Учеб. для филол. спец. вузов: 3-е изд.,
испр. М., 1998.
239.
Маслова В. А. Введение в лингвокультурологию: Учеб. пособие. М., 1997.
240.
Маслова В. А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб.
заведений. М., 2001.
241.
Маслова-Лашанская С. С. Лексикология шведского языка. Л., 1973.
242.
Медникова Э. М. Значение слова и методы его описания. М., 1974.
243.
Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика: Пособие для студентов гуманит.
вузов и учащихся лицеев; 2-е изд. М., 2000.
244.
Мечковская Н. Б. Языковые объекты в лингвокультурологии: коллизии между
популярным и эвристически ценным // Междунар. науч. конф. «Язык и
культура». Москва, 14–17 сентября 2001 г.: Тезисы докл. М., 2001.
245.
Методы изучения лексики / Под ред. А. Е. Супруна. Минск, 1975.
246.
Микулина Л. Т. Передача своеобразия национальной культуры в переводе:
Автореф. канд. дис. Л., 1977а.
247.
Микулина Л. Т. Национальное своеобразие русской «коннота-тивной» лексики
// Из опыта создания лингвострановедческих пособий по русскому языку. М.,
1977б.
248.
Миньяр-Белоручев Р. К. Методический словник: Толковый словарь терминов
методики обучения языкам. М., 1996.
257
249.
Миронова Е. Е. Сопоставительный системный анализ английской и русской
лексики (на материале лексики архитектурных конструкций) : Автореф. канд.
дис. М., 2001.
250.
Михайлов В. Н. Собственные имена как стилистическая категория в русской
литературе. Луцк, 1965.
251.
Михеев А. В., Рюмина Н. А., Фрумкина Р. М. Основные результаты анализа
трех тематических групп слов «конкретной» лексики // Лингвистические и
психолингвистические структуры речи. М., 1985.
252.
Морковкин В. В. Идеографические словари. М., 1970.
253.
Морковкин В. В. Опыт идеографического описания лексики (анализ слов со
значением времени в русском языке). М., 1977.
254.
Морковкин В. В. Основы теории учебной лексикографии: Диссер-тация в
форме науч. доклада на соискание ученой степени докт. филол. наук. М., 1990.
255.
Морковкин В. В., Морковкина А. В. Русские агнонимы (слова, которые мы не
знаем). М., 1997.
256.
Мороз А. Б. Семантика, символика и структура сербских обрядовых песен
календарного цикла: Автореф. канд. дис. М., 1998.
257.
Мостовая А. Д. Опыт сравнения научных и «наивных» толкований (на
материале
слов
конкретной
лексики)
//
Лингвистические
и
психолингвистические структуры речи. М., 1985.
258.
Муравьев В. Л. Проблемы возникновения этнографических лакун: Пособие по
курсу типологии русского и французского языков. Владимир, 1980.
259.
Найда Ю. Анализ значения и составление словарей // Новое в лингвистике.
Вып. ΙΙ. М., 1962.
260.
Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
261.
Нелюбин Л. Л. Толковый переводческий словарь: 3-е изд., перераб. М., 2003.
258
262.
Никитина Т. Г. Проблемы изучения этнокультурной специфики фразеологии.
Псков, 1998.
263.
Николина Н. А. Жанр словаря в литературе // Русский язык сегодня: Вып. 3. Сб.
статей / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 2004.
264.
Новиков Л. А. Типология учебных словарей // Учебные словари русского
языка: Доклады советской делегации. М., 1973.
265.Новиков Л. А. Семантика русского языка: Учеб. пособие. М., 1982.
266.
Ольдерогге Д. А. Язык хауса: Краткий очерк грамматики, хресто-матия и
словарь. Л., 1954.
267.
Ольшанский И. Г. Лексика, фразеология, текст: лингвокультуро-логические
компоненты // Язык и культура: Вып. 2; Сб. обзоров. М., 1999.
268.
Ольшанский И. Г. Лингвокультурология в конце XX в.: итоги, тенденции,
перспективы // Лингвистические исследования в конце XX в.: Сб. обзоров. М.,
2000.
269.
Онегов А. С. Занимательная ботаническая энциклопедия: Цветущие травы. М.,
2000.
270.
Опарина Е. О. Лингвокультурология: методологические основания и базовые
понятия //Язык и культура: Сб. обзоров. Вып. 2. М., 1999.
271.
Очерки лексикографии языка писателя (двуязычные словари). Л., 1981.
272.
Ощепкова В. В. Язык и культура Великобритании, США, Канады, Австралии,
Новой Зеландии. М., 2004.
273.
Падучева Е. В. Динамические модели в семантике лексики. М., 2004.
274.
Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. М., 1998.
275.
Перцова Н. Н. Формализация толкования слова: Учеб. пособие. М., 1988.
259
276.
Песни русской души. СПб., 2000.
277.
Пешковский А. М. Русский синтаксис в научной освещении: 7-е изд. М., 1956.
278.
Петушков В. П., Сергеев В. Н. О классификации словарей // Проблематика
определений терминов в словарях разных типов. Л., 1976.
279.
Пименов Е. А. Лексическое значение и концепт // Mentalität. Konzept. Gender /
Hrsg. von E. A. Pimenov, M. V. Pimenova. Landau, 2000.
280.Пименова М. В. Этногерменевтика языковой наивной картины внутреннего мира
человека. Кемерово; Landau, 1999.
281.Писанова Т. В. Национально-культурные аспекты оценочной семантики
(эстетические и этические оценки): Автореф. докт. дис. М., 1997.
282.
Плотников Б. А. Сочетаемость и семантика // Методы изучения лексики.
Минск, 1975.
283.
Плотников Б. А. О форме и содержании в языке. Минск, 1989.
284.
Плотникова А. А. Словари и народная культура: Очерки славянской
лексикографии. М., 2000.
285.
Полютова О. Н. Концептуально-историческое исследование переводоведения
в США: Автореф. канд. дис. М., 1999.
286.
Попа К. Теория определения. М., 1976.
287.
Попова Л. П. Опыт создания двуязычного культурологического словаря
(Русско-английский словарь «Россия») // Словарь в современном мире:
Материалы третьей междунар. школы-семинара. Иваново, 14–16 сент. 1999. –
Иваново, 2000.
288.
Постнова
Т.
Е.
Прецедентные
тексты
в
печатной
(лингвокультурологический аспект): Автореф. канд. дис. М., 2002.
260
рекламе
289.
Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
290.
Правдин М. Н. Словарное толкование, научность и здравый смысл// Вопр.
языкознания. 1983. № 6.
291.
Прикладное языкознание: Учебник / Л. В. Бондарко, Л. А. Вербиц-кая, Г. Я.
Мартыненко и др.; Отв. ред. А. С. Герд. СПб., 1996.
292.
Проблематика определений терминов в словарях разных типов. Л., 1976.
293.
Проскурякова И. Г., Зубарева В. С. Традиционная русская культура: Учеб.
пособие. СПб., 1998.
294.
Протченко И. Ф. Словари русского языка: Краткий очерк; 2-е изд., испр. и доп.
М., 1996.
295.
Прохоров Ю. Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого
общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев: 3-е изд.,
стереотип. М., 2003.
296.
Психология и культура / Под ред. Д. Мацумото. СПб., 2003.
297.
Пустовойт П. Г. Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети»: Комментарий. М.,
1991.
298.
Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы. Киев, 2001.
299.
Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и
сочетаемость. М., 2000.
300.
Ревзина О. Г. О понятии коннотации // Языковая система и ее развитие во
времени и пространстве: Сб. науч. ст. к 80-летию проф. К. В. Горшковой. М.,
2001.
301.
Ремизова С. Ю. Акцентирование деталей рисунка как прием семантизации
лексики в словарях // Словари и лингвострано-ведение / Под ред. Е. М.
Верещагина М., 1982.
261
302.
Репринцева Н. М. Контрастивный анализ лексической группировки как основа
ее лексикографического описания: Автореф. канд. дис. М., 1999.
303.
Реформатский А. А. Введение в языковедение: 4-е изд. М., 1967.
304.
Рецкер Я. И. Теория перевода и переводческая практика. М., 1974.
305.
Рождественский Ю. В. Введение в культуроведение: 2-е изд. М., 2000.
306.
Розина Р. И. Новое в теории и практике англоязычной лексико-графии //
Советская лексикография: Сб. ст. М., 1988.
307.
Российский менталитет: вопросы психологической теории и прак-тики / Под
ред. К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. И. Во-ловиковой. М., 1997.
308.
Рубинчик Ю. А. Лексикография персидского языка. М., 1991.
309.
Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры ХХ века: Ключевые
понятия и тексты. М., 2003.
310.
Русские / Отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. Поли-щук. М.,
1997.
311.
Русский традиционный костюм: Иллюстрированная энциклопедия/ Авт.-сост.:
Н. Соснина, И. Шангина. СПб., 1998.
312.
Саксонова Ю. Ю. Прецедентный интекст: проблема межъязыковой
эквивалентности в художественном переводе (на материале английского,
немецкого и русского языков): Автореф. канд. дис. Екатеринбург, 2001.
313.
Самсонова Е. В. Национально-культурный компонент экспрессив-ности (в
языке австралийской художественной прозы): Автореф. канд. дис. М., 2000.
314.
Сапожникова Л. М. Культурный компонент лексического значения
собственных имен и их адъективных дериватов // Лексика и культура:
Немецкий язык: Сб. науч. тр. Тверь, 1990.
262
315.
Сафонкина С. А. О способе представления энциклопедической и
лингвострановедческой
информации
в
толковом
словаре
//
Лингвострановедческое описание лексики английского языка: Сб. науч. тр. М.,
1983.
316.
Сахарный Л. В. Осознание значения слова носителями языка и типы отражения
этого осознания в речи // Актуальные проблемы психологии речи и
психологии обучения языку / Под ред. А. А. Ле-онтьева и Т. В. Рябовой. М.,
1970.
317.
Сахарный Л. В. Введение в психолингвистику: Курс лекций. Л., 1989.
318.
Свинцов В. И. Логика: Элементарный курс для гуманитарных специальностей.
М., 1998.
319.
Селиверстова О. Н., Маляр Т. Н. Микросистема как единица контрастивного
анализа (на примере дистанционно-пространствен-ных предлогов и наречий в
русском и английском языках) // Язык: теория, история, типология. М., 2000.
320.
Семантическая специфика национальных языковых систем. Воронеж, 1985.
321.
Сергеева А. В. Русские: Стереотипы поведения, традиции, ментальность. М.,
2004.
322.
Сикевич З. В. Русские: «образ» народа; Социологический очерк. СПб., 1996.
323.
Ситкарева И. К. Лакуны в художественном тексте: лингвокультурологическое
исследование
(на
материале
художественных
произведений писателей франкоязычной Европы): Автореф. канд. дис. Пермь,
2001.
324.
Скляревская Г. Н. Прагматика и лексикография // Язык — система. Язык —
текст. Язык — способность: Сб. ст. М., 1995.
325.
Слесарева И. П. Проблемы описания и преподавания русской лексики: 2-е. изд.
М., 1990.
326.
Словарь русского языка XIX века: Проект. СПб., 2002.
263
327.
Слышкин Г. Г. От текста к символу: лингвокультурные
прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М., 2000.
концепты
328.
Современные теории и методики обучения иностранным языкам / Под общ.
ред. Л. М. Федоровой, Т. И. Рязанцевой. М., 2004.
329.
Солнцев Е. М. Проблемы систематического описания процесса передачи
реалий (на материале русско-французских переводов): Автореф. канд. дис. М.,
1999.
330.
Солодуб Ю. П. Русская фразеология как объект сопоставительного структурнотипологического исследования (на материале фразеоло-гизмов со значением
качественной оценки лица): Автореф. докт. дис. М., 1985.
331.Солодуб Ю. П. Национальная специфика и универсальные свойства фразеологии
как объект лингвистического исследования // Филол. науки. 1990. № 6.
332.Солодуб Ю. П. О двух типах безэквивалентной соотнесенности фразеологизмов
различных языков // Филол. науки. 1992. № 2.
333.Солодуб Ю. П. Структура лексического значения // Филол. науки. 1997. № 2.
334.
Сорокин Ю. А. Метод установления лакун как один из способов выявления
специфики
локальных
культур
(художественная
литература
в
культурологическом аспекте) // Национально-культурная специфика речевого
поведения. М., 1977.
335.
Сорокин Ю. А., Марковина И. Ю. Проблема понимания чужой культуры и
способы устранения лакун в тексте // Русское слово в лингвострановедческом
аспекте: Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж, 1987.
336.
Сороколетов Ф. П. Традиции русской советской лексикографии // Вопр.
языкознания. 1978. № 3.
337.
Срезневский И. И. Русское слово: Избр. труды. М., 1986.
338.
Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии. СПб., 2003.
264
339.
Степанов Ю. С.
2-е изд. М., 2001а.
340.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры; 2-е изд. М., 2001б.
341.
Стернин И. А. Проблемы анализа структуры значения слова. Воронеж, 1979.
342.
Стернин И. А. Лексическое значение и энциклопедическое знание // Аспекты
лексического значения. Воронеж, 1982.
343.
Стернин И. А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж, 1985.
344.
Стернин И. А. К разработке словаря лексической компетенции // Учебники и
словари в системе средств обучения русскому языку как иностранному: Сб. ст.
/ Под ред. В. В. Морковкина и Л. Б. Тру-шиной. М., 1986.
345.
Стернин И. А. Национальная специфика значения слова и лексикография//
Современные проблемы лексикографии: Сб. науч. тр. / Под ред. В. В.
Дубичинского, С. В. Вакуленко, А. И. Данилен-ко. Харьков, 1992.
346.
Стернин И. А. Принадлежит ли язык к явлениям культуры? // Русский язык в
контексте культуры. Екатеринбург, 1999.
347.
Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. М., 2000.
348.
Ступин Л. П. Лексикография английского языка: Учеб. пособие для студентов
ин-тов и фак. иностр. яз. М., 1985.
349.
Сукаленко Н. И. Двуязычные словари и вопросы перевода. Харьков, 1976.
350.
Суксов В. М. Интерпретация реалий в филологическом словаре // Современная
русская лексикография. 1977. Л., 1979.
351.
Сумцов Н. Ф. Символика славянских обрядов: Избр. труды. М., 1996.
352.
Супрун А. Е. Принципы сопоставительного изучения лексики // Методы
сопоставительного изучения языков / Отв. ред. В. Н. Ярце-ва. М., 1988.
265
Методы
и
принципы
современной
лингвистики:
353.
Сычева С. Г. Проблема символа в философии. Томск, 2000.
354.
Сюэ Фуци. Русская логоэпистема как средство понимания современного текста
(с позиции носителя китайского языка): Автореф. канд. дис. М., 2002.
355.
Сянлинь Е. Лексика русского рассказа 50–70-х годов в лингвострановедческом
аспекте (на фоне китайского языка): Автореф. канд. дис. СПб., 1999.
356.
Танабакова В. Д. Идеографическое описание научной терми-нологии в
специальных словарях: Автореф. докт. дис. СПб., 2001.
357.
Тань Аошуан. Китайская картина мира: Язык, культура, менталь-ность. М.,
2004.
358.
Тарасов Е. Ф. Язык и культура: методологические проблемы // Язык —
культура — этнос. М., 1994.
359.
Тарасов Е. Ф. Межкультурное общение – новая онтология анализа языкового
сознания // Этнокультурная специфика языкового сознания: Сборник статей /
Отв. ред. Н. В. Уфимцева. М., 1996.
360.
Тарасов Е. Ф. Диалог культур в зеркале языка // Встречи этнических культур в
зеркале языка: (в сопоставительном лингвокультурном аспекте). М., 2002.
361.
Тарасов Е. Ф., Сорокин Ю. А. Национально-культурная специфика речевого и
неречевого поведения // Национально-культурная специфика речевого
поведения. М., 1977.
362.
Тарланов З. К. Методы и принципы лингвистического анализа: Учеб. пособие
для студ. ун-тов и пед. ин-тов. Петрозаводск, 1995.
363.
Телия В. Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М., 1986.
364.
Телия В. Н. Номинативный состав языка как объект лингвокультурологии //
Национально-культурный компонент в тексте и в языке: Тезисы докл.
междунар. науч. конф. 5–7 октября. В 2 ч. Ч. I. Минск, 1994.
266
365.
Телия В. Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и
лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
366.
Телия В. Н. Основные постулаты лингвокультурологии // Филология и
культура: Материалы ΙΙ Междунар. конф. 12–14 мая 1999 г. В 3 ч. Ч. ΙΙΙ.
Тамбов, 1999а.
367.
Телия В. Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы
исследования фразеологического состава языка в контексте культуры //
Фразеология в контексте культуры. М., 1999б.
368.
Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация: Учеб. пособие. М.,
2000.
369.
Тимофеев М. Ю. Россия: незавершенный проект. Ключевые понятия, образы,
символы. Иваново, 2000.
370.
Токарев Г. В. К вопросу о типологии культурных коннотаций // Филол. науки.
2003. № 3.
371.
Толикина Е. Н. Термин в толковом словаре (к проблеме определения) //
Проблематика определений терминов в словарях разных типов. Л., 1976.
372.
Толстой Н. И. Избр. тр. Т. Ι: Славянская лексикология и семасиология. М.,
1997.
373.
Томахин Г. Д. Теоретические основы лингвострановедения (на материале
лексических американизмов английского языка): Автореф. докт. дис. М., 1984.
374.
Томахин Г. Д. Лингвистические аспекты лингвострановедения // Вопр.
языкознания. 1986. № 6.
375.
Томахин Г. Д. Реалии-американизмы: Пособие по страноведению. М., 1988а.
376.
Томахин Г. Д. Прагматический аспект лексического фона слова // Филол.
науки. 1988б. № 5.
377.
Торэн М. Д. Русская народная медицина и психотерапия. СПб., 1996.
267
378.
Тхорик В. И. Языковая личность (лингвокультурологический аспект): Автореф.
докт. дис. Краснодар, 2000.
379.
Тумаркин П. С. Жесты и мимика в общении японцев. М., 2001.
380.
Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.
381.
Уваров В. Д. Субъективное и объективное в словаре (Из опыта итальянской
лексикографии) // Переводная и учебная лексикография. М., 1979.
382.
Урысон Е. В. Языковая картина мира vs. обиходные представления (модель
восприятия
в
русском
языке)
//
Вопр.
языкознания.
1998.
№ 2.
383.
Урысон Е. В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в
семантике. М., 2003.
384.
Успенская И. Д. Комментирование как вид лексикографической деятельности
// Учебники и словари в системе средств обучения русскому языку как
иностранному: Сб. ст. / Под ред. В. В. Морков-кина и Л. Б. Трушиной. М.,
1986.
385.
Успенский Л. В. Слово о словах. Ты и твое имя. Л., 1962.
386.
Уфимцева Н. В. Этнические ритмы и стереотипы культуры // XI
Всероссийский симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации
«Язык, сознание, культура, этнос: теория и прагматика». М., 1994.
387.
Федоров А. В. Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы):
Учеб. пособие; 4-е изд. М., 1983.
388.
Фельдман Н. И. Об анализе смысловой структуры слова в двуязычных
словарях // Лексикографический сборник. Вып. 1. М., 1957.
389.
Филиппов К. А. Лингвистика текста: Курс лекций. СПб., 2003.
390.
Философский энциклопедический словарь: 2-е изд. М., 1989.
268
391.
Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума»: Комментарий; Книга
для учителя. М., 1983.
392.
Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
393.
Фрумкина Р. М. Психолингвистика: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений. М.,
2001.
394.
Фрумкина Р. М. Цвет, смысл, сходство (аспекты психо-лингвистического
анализа). М., 1984.
395.
Фрумкина Р. М., Рюмина Н. А., Мостовая А. Д. Типология классификационных
решений в экспериментах по свободной классификации (по данным
самоотчетов) // Лингвистические и психолингвистические структуры речи. М.,
1985.
396.
Хайнце Л. И. Безэквивалентная лексика с национально-культурной спецификой
значения в произведениях В. Токаревой и Е. Попова: Автореф. канд. дис.
Воронеж, 2000.
397.
Халифман Э. А. Пособие по французской лексикографии: Учеб. пособие. М.,
1978.
398.
Хоссейн Джахангири Азар. Безэквивалентная лексика как свернутый дискурс:
Автореф. канд. дис. М., 1999.
399.
Цуй Хун Ень. Семантика наименований чисел в русском и китайском языках
(лингвокультурологический аспект): Автореф. канд. дис. Краснодар, 2003.
400.
Цывин А.М. К вопросу о классификации русских словарей // Вопр.
языкознания. 1978. № 1.
401.
Часовникова А. В. Христианские образы растительного мира в народной
культуре. Петров крест. Адамова голова. Святая верба. М., 2003.
402.
Чернышева О. В. Шведы и русские: Образ соседа. М., 2004.
269
403.
Черняк В. Д. Современная лексикография как зеркало социальной жизни
современной России // Современная русская речь: Сб. аналитических
материалов / Под ред. С. И. Богданова, Л. А. Вер-бицкой, Л. В. Московкина, Е.
Е. Юркова. СПб., 2004.
404.
Чинь Тхи Ким Нгок. Лингвокультурологические основы диалога культур:
Автореф. докт. дис. М., 2000.
405.
Шабес В. Я. Событие и текст. М., 1989.
406.
Шабес В. Я. Объективация этнокультурных моделей // XI Всероссийский
симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации «Язык, сознание,
культура, этнос: теория и прагматика». М., 1994.
407.
Шаховский В. И. Соотносится ли эмотивное значение слова с понятием? //
Вопр. языкознания. 1987. № 5.
408.
Шаховский В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе (на
материале английского языка): Автореф. докт. дис. М., 1988.
409.
Шаховский В. И. Типы значений эмотивной лексики // Вопр. языкознания.
1994. № 1.
410.
Шведова Н. Ю. Об активных потенциях, заключенных в слове // Слово в
грамматике и словаре. М., 1984.
411.
Шимчук Э. Г. Русская лексикография: Учеб. пособие. М., 2003.
412.
Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале
русского языка). М., 1973.
413.
Шульга Е. Н. Когнитивная герменевтика. М., 2002.
414.
Щерба Л. В. Опыт общей теории лексикографии // Языковая система и речевая
деятельность. Л., 1974.
415.
Этнопсихолингвистика / Ю. А. Сорокин, И. Ю. Марковина, А. Н. Крюков и др.
; отв. ред. и авт. предисл. Ю. А. Сорокин. М., 1988.
270
416.
Этнопсихологический словарь / Под ред. В. Г. Крысько. М., 1999.
417.
Язык и культура. Первая междунар. конф.: Материалы. Киев, 1992.
418.
Язык и культура. Вторая междунар. конф.: Доклады. Киев, 1993.
419.
Язык и культура. Третья междунар. конф.: Доклады. Киев, 1994а.
420.
Язык и культура. Третья междунар. конф.: Доклады и тезисы докл. Киев,
1994б.
421.
Язык и культура. Третья междунар. конф.: Тезисы докл. Киев, 1994в.
422.
Язык о языке: Сб. статей / Под общ. рук. и ред. Н. Д. Арутюновой. М., 2000.
423.
Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира: модели
пространства, времени и восприятия. М., 1994.
424.
Якубинский Л. П. Избранные работы. Язык и его функцио-нирование. М., 1986.
425.
Ярцева В. Н. Контрастивная грамматика. М., 1981.
426.
Baranskaja N. En vecka som alla andra. Till svenska av Carola Hansson. Stockholm,
1975.
427.
Bonniers stora kokbok. [S. l.], 1983.
428.
Daun Å. Svensk mentalitet: Ett jämförande perspektiv. Stockholm, 1994.
429.
Euralex’ 96: Proceedings I–II. Papers submitted to the Seventh EURALEX
International Congress on lexicography in Göteborg, Sweden. Part I–II. Göteborg,
1996.
430.
Farina Donna M. T. Gr. The Bilingual Lexicographer’s Best Friends //
Lexicographica. 1996. Vol. 12.
271
431.
Herlitz G. Svenskar. Hur vi är och varför vi är som vi är. Uppsala, 1992.
432.
Halverson S. L. Concepts and Categories in Translation Studies. Bergen, 1998.
433.
Hartmann R. R. K., James G. Dictionary of lexicography. London; New York, 1998.
434.
Ingo R. Från källspråk till målspråk. Introduktion i översättnings-vetenskap.
Studentlitteratur. Lund, 1991.
435.
Juridik till vardags: En praktisk handbok / Huvudredaktör A. Rembe. Stockholm,
1993.
436.
Kjellberg L. Den klassiska romanens Ryssland. Uppsala, 1964.
437.
Koller W. Äguivalenz in kontrastiver Linguistik und Übersetzung-wissenschaft //
Theory and Practice of Translation: Nobel Symposium 39. Stockholm, September 6–
10, 1976.
438.
Lado R. Linguistics across Cultures: Applied Linguistics for Language Teachers. [S.
l.], 1964.
439.
Landau S. I. Dictionaries: The Art and Craft of lexicography. New-York, 1984.
440.
Leech G. Semantics. Aylesbury; Bucks, 1974.
441.
Lexicography: Principles and Practice. London, 1983.
442.
Malmgren S.-G. Svensk lexikologi. Ord, ordbildning, ordböcker och orddatabaser.
Lund, 1994.
443.
Møller K. Leksikologi og leksikografi. København, 1959.
444.
Nordiske studier i leksikografi: Rapport fra konferanse om leksikografi i Norden.
28–31 mai 1991. Skrifter utgitt av Nordisk forening for leksikografi. Skrift nr 1.
Oslo, 1991.
272
445.
Rabley S. Customs and Traditions in Britain. [S. l.], 1995.
446.
Routledge Encyclopedia of Translation Studies. London; New York, 1998.
447.
Sjöström L. O. Innovationer och innovationsförmedlare — om spridningen av bilen,
grammofonen, frysboxen, TV:n och jeansen i övre Norrland under 1900-talet // ”Vi”
och
”dom”
i
norra
Sverige.
Nutida
identifikatiosmönster
och
moderniseringsstrategier i ord och sak. Umeå, 1998.
448.
Skott S. Tsarer och samovarer. [S. l.], 1983.
449.
Snell-Hornby M. Translation Studies: An Integrated Approach. Amsterdam;
Philadelphia, 1988.
450.
Svensén B. Handbok i lexikografi: Principer och metoder i ordboksarbete.
Stockholm, 1997.
451.
Understanding the Lexicon. Meaning, Sense and World Knowledge in Lexical
semantics. Tübingen, 1988.
452.
Zgusta L. Manual of Lexicography. Mouton; The Hague; Paris, 1971.
273
Художественные произведения
Азольский
— Азольский А. Монахи // Новый мир. 2000. № 6.
Акунин
— Акунин Б. Сказки для идиотов: Дары Лимузины
// http://www.akunin.ru
Ардов
— Ардов. М. Вокруг Ордынки // Легендарная Ордынка. Портреты: Воспоминания. М., 2001.
Астафьев
— Астафьев В. Пролетный гусь // Новый мир.
2001. № 1.
Астафьев, З.
—
Астафьев В. Затеси // Новый мир. 2001. № 7.
Бажина
—
Бажина Е. Осведомитель // Знамя. 2001. № 11.
Балл
— Балл Г. Лодка // Новый мир. 1999. № 4.
Булгаков
—
Бурмакин
— Бурмакин Э. Дверь // Новый мир. 1998. № 1.
Быков
— Быков Д. Оправдание // Новый мир. 2001. № 3.
Вайль
— Вайль П. Гений места. М., 2000.
Варламов
Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Мурманск, 1990.
Варламов А. Ночь славянских фильмов //
Новый мир. 1999. № 10
Варламов, К.
— Варламов А. Купавна // Новый мир. 2000.
№ 11.
Вишневецкая
—
Вишневецкая М. Из книги «Опыты» // Знамя.
2001. № 12.
Войнович
—
Войнович В. Монументальная пропаганда //
Знамя. 2000. № 2.
Волков
— Волков А. Ликвидаторы // Звезда. 2001. № 12.
Волос
— Волос А. Недвижимость // Новый мир. 2001.
№ 1.
Генис
—
Генис А. Трикотаж. Автоверсия// Новый мир.
2001. № 9.
274
Гиппиус
— Гиппиус З. Н. Живые лица. Воспоминания.
Тбилиси, 1991.
Глинка
—Глинка М. Пожар на Шпалерной // Звезда.
1998. № 10.
Горький
— Горький М. Мещане // М. Горький. Собр. соч.:
В 30 т. Т. 6: Пьесы (1901–1906). М., 1950.
Губин
—
Губин В. Бездождье до сентября // Звезда. 1998.
№ 8.
Дмитриев
— Дмитриев А. Дорога обратно // Знамя. 2001.
№ 1.
Екимов
— Екимов Б. Житейские истории // Новый мир.
1998. № 3.
Екимов, П.
— Екимов Б. Пиночет // Новый мир. 1999. № 4.
Елисеев
— Елисeев Н. Красота дьявола: По поводу литературных очерков Владимира Бондаренко //
Новый мир. 2001. № 5.
Ермаков
— Ермаков О. Вариации // Знамя. 2000. № 5.
Ефимов
—
Ефимов Е. Предисловие к «Памяти Фриды»
Л. Чуковской // Звезда. 1997. № 1.
Залыгин
— Залыгин С. Бабе Ане — сто лет // Новый мир.
2000. № 7.
Зорин
— Зорин Л. Господин Друг // Знамя. 2000. № 4.
Зорин, Т.
— Зорин Л. Трезвенник // Знамя. 2001. № 2.
Ильф, Петров,
Д. С.
— Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев.
Золотой теленок. М., 1982.
Ильф, Петров,
З. Т.
— Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев.
Золотой теленок. М. , 1982.
275
Искандер
— Искандер Ф. Чик и белая курица // Знамя. 2000.
№ 1.
Искандер,
Н. В.
— Искандер Ф. Ночной вагон // Знамя. 2000. № 1.
Калашникова
—
Калашникова В. Ностальгия // Звезда. 1998.
№ 9.
Каралис
—
Каралис Д. Роман с героиней // Звезда. 2001.
№ 12.
Карпачев
— Карпачев А. Падежи нашей жизни// Знамя.
2001. № 12.
Карпова
— Карпова М. Ловля майских жуков// Чистенькая
жизнь: Сб. М. , 1990.
Катерли
— Катерли Н. «Сквозь сумрак бытия» // Звезда.
2002. № 12.
А. Ким
— Ким А. Остров Ионы // Новый мир. 2001. № 11.
Ю. Ким
— Ким Ю. Ч. Сочинения: Песни. Стихи. Пьесы.
Статьи и очерки / Сост. Р. Шипов. М. , 2000.
Клименко
— Клименко
В.
Похождения
редактора
//
Литературная Россия. 17 августа 2001.
Коваль
— Коваль Ю. И. Опасайтесь лысых и усатых:
Повесть и рассказы. М. , 1993.
Коковкин
—
Коковкин С. Кольцо // Звезда. 2002. № 2.
Кононов
—
Кононов
Н.
Источник
увечий
//
Знамя.
2001.
№ 11.
Кржишталович
— Кржишталович В. Осада // Звезда. 2002. № 1.
Крыщук
— Крыщук Н. Расписание. Игра для взрослых.
Звезда. 2001. № 2.
Куберский
—
Куберский
№ 7.
276
И.
Американочки
//
Звезда.
1998.
Кублановский
—
Кублановский Ю. Неостывшая переписка // Новый мир.
1999. № 1.
Кузнецов
— Кузнецов А. Мираж у Геммерлинга // Новый
мир. 2000. № 7.
Лазарев
— Лазарев Л. Записки пожилого человека //
Знамя. 2001. № 6.
Лобас
—
Лобас В. Желтые короли: Записки ньюйоркского таксиста // Новый мир. 1991. № 2.
Маканин
— Маканин В. Удавшийся рассказ о любви //
Знамя. 2000. № 5.
Маканин, Л.
— Маканин В. Лаз // Новый мир. 1991. № 5.
Маканин,О. В.
—
Маканин В. Однодневная война // Новый мир.
2001. № 10.
Мелихов
— Мелихов А. Нам целый мир чужбина // Новый
мир. 2000. № 7.
Мелихов,
Л. О. Г.
—
Мелихов А. Любовь к отеческим гробам //
Новый мир. 2001. № 10.
Молчанова
— Молчанова Н. Прощание с Грузией // Новый
мир. 1998. № 2.
Москвина
— Москвина М. Мусорная корзина для алмазной
сутры // Знамя. 2001. № 6.
Нива
— Нива Ж. Можно ли подытожить советскую
культуру? // Знамя. 2001. № 4.
Никулин
— Никулин Ю. В. Почти серьезно. М., 1994.
Новиков
— Новиков Вл. Высоцкий // Новый мир. 2001.
№ 12.
277
Палей
— Палей М. Кабирия с Обводного канала //
Новый мир. 1991. № 3.
Пелевин
— Пелевин В. Чапаев и Пустота. М., 1998.
Пелевин, П. П.
— Пелевин. В. Generation «П». М., 2001.
Пикуль
—
Пикуль В. Битва железных канцлеров // В.
Пикуль. Пером и шпагой. Битва железных
канцлеров: Романы / Сост. А. Пикуль. М., 1999.
Полянская,
Д. В.
— Полянская И. Дикий виноград // Знамя. 2003.
№ 1.
Полянская,
П. О.
— Полянская И. Предлагаемые обстоятельства //
Чистенькая жизнь: Сб. М., 1990.
Полянская,
Ч. В.
— Полянская И. Читающая вода // Новый мир.
1999. № 11.
Попова
— Попова Е. Восхождение Зенты // Знамя. 2000.
№ 4.
Порудоминский
—
Порудоминский В. Похороны бабушки зимой
1953 года // Знамя. 2001. № 11.
Пчелин
— Пчелин Н. Вечный жид // Знамя. 2001.
№ 6.
Пьецух
— Пьецух В. Летом в деревне // Новый мир. 2000.
№ 6.
Рейн
— Рейн Е. Призрак в коридоре // Новый мир.
1998. № 3.
Рецептер
—
Рецептер В. Ностальгия по Японии // Знамя. 2001. №
4.
278
Рохлин
— Рохлин Б. Праздник фонарей // Звезда. 2002.
№ 2.
Санников
— Санников В. Картинки моего детства // Москва.
2001. № 6.
Светов
— Светов Ф. Мое открытие музея // Знамя. 2001.
№ 4.
Светов,Ч.-П.
—
Светов Ф. Чижик-пыжик // Знамя. 2001. № 11.
Семенов
—
Семенов Г. Путешествие души // Новый мир.
1991. № 2.
Сидоров
— Сидоров В. «Гори, гори ясно...» // Москва.
2001. № 4.
Славецкий
— Славецкий В. Поздние «александрийцы» //
Новый мир. 1999. № 3.
Славникова
— Славникова О. Один в зеркале // Новый мир.
1999. № 12.
Слаповский
— Слаповский А. Анкета // Звезда. 1997. № 3.
Солженицын
— Солженицын А. Угодило зернышко промеж
двух жерновов // Новый мир. 1999. № 2.
Солженицын,
А. М.
— Солженицын А. Александр Малышкин //
Новый мир. 1999. № 10.
Солженицын,
А. Ш.
— Солженицын А. Адлиг Швенкиттен // Новый
мир. 1999. № 3.
Солженицын,
Б. Т. Д.
—
Солженицын А. Бодался теленок с дубом //
Новый мир. 1991. № 6
279
Солженицын,
В. К. П.
— Солженицын А. В круге первом. Кн. I. М.,
1991.
Солженицын, О.
— Солженицын А. Образованщина // Новый мир.
1991. № 5.
Солженицын,
С. П. В. Н.
— Солженицын
А.
Слово
при
вручении
литературной премии Константину Воробьеву
и Евгению Носову 25 апреля 2001 г. // Новый
мир. 2001. № 5.
Солженицын,
Ф. С.
— Солженицын А. Феликс Светов — «Отверзи ми
двери» // Новый мир. 1999. № 1.
Солнцев
—
Солнцев Ю. Куда падают листья // Звезда. 1998.
№ 10.
Сомов
— Сомов
Е.
Обыкновенная
история
в
необыкновенной стране // Нева. 2001. № 4.
Столяров
— Столяров А. Наука расставаний // Звезда. 2002.
№ 1.
Н. Толстая
— Толстая Н. Ужин для пятого корпуса // Звезда.
1998. № 6.
Толстая, О. П.
— Толстая Т. Огонь и пыль // Чистенькая жизнь:
Сб. М., 1990.
Толстая, С. Т.
— Толстая Т. Сомнамбула в тумане // Новый мир.
1988. № 7.
Троцкий
— Троцкий Л. Д. История русской революции:
В 2 т. Т. 2, ч. 2 / Общ. ред. Н. Васецкого; прим.
В. Иванова. М. ,1977.
280
Туробов
— Туробов А. Америка каждый день // Новый
мир. 2000. № 4.
Улицкая
— Улицкая Л. Путешествие в седьмую сторону
света // Новый мир. 2000. № 9.
Улицкая, Ц.
— Улицкая Л. Цю-юрихь // Новый мир. 2002.
№ 3.
Усалко
— Усалко А. Крым. Конец столетия // Новый мир.
1998. № 1.
Файбисович
— Файбисович С. Три истории из жизни одного
дома // Новый мир. 1998. № 2.
Чаковский
— Чаковский А. Б. Блокада. М., 1978.
Чудаков
— Чудаков А. Ложится мгла на старые ступени //
Знамя. 2000. № 10.
Чулаки
— Чулаки М. Примус // Звезда. 2002. № 1.
Шеваров
— Шеваров Д. Второй день рождества // Новый
мир. 2000. № 8.
Шкловский, ПА. — Шкловский Е. Порча // Знамя. 2001. № 4.
Шкловский, ПК. — Шкловский Е. Питомник // Новый мир. 2003.
№ 1.
Шубинский
— Шубинский В. Автогеография // Знамя. 2001.
№ 12.
Щербакова
— Щербакова Г. Восхождение на холм царя Соломона... // Новый мир. 2000. № 3.
Щербакова,
А. М.
— Щербакова Г Актриса и милиционер // Новый
мир. 1999. № 3.
281
Щербакова,
М. и Д.
— Щербакова Г. Мальчик и девочка // Новый
мир. 2001.
282