МОРЕ ЗАГАДОК Рассказы об озере Байкал В. В. Тахтеев

В. В. Тахтеев
МОРЕ ЗАГАДОК
Рассказы об озере Байкал
Издательство Иркутского государственного университета
2001
УДК 282.256.341 (571.5)
ББК Е081+Е685] (2p54)
Т24
Книга печатается на средства
гранта № IO0043-O2 «Научная смена. Пропаганда и поддержка байкаловедения в среде школьников, студентов и молодых ученых» Программы ГЭФ «Сохранение биоразнообразия Российской Федерации»
(Байкальский компонент).
Р е ц е н з е н т ы: канд. биол. наук, ст. научн. сотр. Н.А. Бондаренко;
руководитель экспериментальной площадки Гимназии № 2
г. Иркутска, директор эколого-валеологической полевой школы на
Байкале Л.Г. Чикалина
Тахтеев В.В. Море загадок. Рассказы об озере Байкал. –
Т 24 Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 2001. – 152 с.
В книге в популярной форме рассказывается о физико-географических особенностях Байкала, его живой природе, истории научных исследований озера и современных
проблемах, над которыми работают учёные-байкаловеды. Издание может использоваться при подготовке к конкурсам и олимпиадам по биологии, экологии, байкаловедению.
Для среднего школьного возраста.
ББК Е081+Е685] (2p54)
ISBN 5-7430-0628-8
© Тахтеев В.В., 2001
© Оформление обложки Беседин О.В., 2001
ПРЕДИСЛОВИЕ
Каждый, кто добирался до Байкала по водам Иркутского водохранилища, помнит волнующий и торжественный момент, когда горы впереди
раздвигаются, и теплоход выходит из речного фарватера на бескрайний
байкальский простор.
Каждый, кто хоть немного читал о Байкале, помнит, с каким удивлением он открывал для себя неповторимость его животного и растительного
мира, глубочайшую древность озера и бездонность его чаши, заполненной
чистейшей пресной водой.
С этого, наверное, и начинается увлечение Байкалом, нередко остающееся на всю жизнь. Меняются времена, исторические эпохи, а байкальские путеводные звёзды всё горят так же ярко для тех, кто хочет познать его бесчисленные тайны. Или хотя бы прикоснуться к ним.
Если сейчас, дорогой читатель, ты ещё в юном возрасте, то у тебя
есть возможность избрать прекрасную дальнейшую судьбу: заняться изучением Байкала или охраной его красоты.
А книжка, которую ты открыл, – это попытка рассказать о некоторых
байкальских тайнах. Рассказать о труде учёных, эти тайны разгадывающих. Показать, что познание Байкала помимо чисто научной, рациональной стороны имеет ещё и духовную сторону – эта работа обогащает внутренний мир человека.
Я не хотел делать из своей книжки нечто вроде миниатюрной энциклопедии. Есть издания, в которых точно и скрупулёзно расписаны все
имеющиеся на сегодняшний день данные по тому или иному вопросу, касающемуся жизни Байкала. Да и невозможно рассказать обо всех проблемах, которыми занимается байкаловедение, в небольшом популярном издании, адресованном школьникам. Моя главная задача была – заинтересовать вас. А если возникнет желание двигаться дальше, узнать больше – для
начала загляните в те книги, список которых вы найдёте здесь, на последних страницах.
Ваши замечания и пожелания можно направлять по адресу: 664003,
Иркутск, ул. Сухэ-Батора, 5, Иркутский госуниверситет, кафедра зоологии
беспозвоночных и гидробиологии, Тахтееву Вадиму Викторовичу.
3
ГОЛУБОЕ ОКО СИБИРИ
Много предстоит увидеть путешественнику, отправляющемуся на
поезде из Москвы на восток нашей огромной страны. Три дня летят вагоны
по рельсам, оставляя позади бескрайние поля, деревни с квадратиками
ухоженных огородов, леса и болота, реки и ручьи. Русская природа, воспетая поэтами, не может не трогать человеческое сердце, не вызывать раздумий – о жизни, об этой прекрасной земле, о твоём месте на ней.
Но с особым нетерпением и трепетом ждут пассажиры поезда день
четвёртый, когда холмы становятся все более высокими, леса на их склонах всё более глухими и загадочными, а где-то справа по ходу состава начинают порой маячить дальние неясные силуэты высоких гор – Восточного Саяна. И настроение становится праздничным, потому что приближается Байкал. Пройдет ещё немного времени, и поезд, миновав Иркутск –
«столицу Восточной Сибири», – взберётся на поросший тайгой Андриановский перевал и покатится вдоль крутого склона вниз, туда, где в величавом горном обрамлении лежит глубочайшее озеро мира.
Великолепно это зрелище – голубая водная гладь перед стоящими в
молчаливой страже горными вершинами, присыпанными сверху снегом,
как сахарной пудрой. И потому даже те несколько часов, которые поезд
идёт вдоль байкальского берега, оставляют незабываемое впечатление. И
затаённую в душе мечту – как-нибудь вновь встретиться с Байкалом, одним из чудес света.
Суров и величав Байкал. Много хранит он тайн и загадок. Не каждому их открывает. Нужно быть хорошо знакомым с ним, иметь светлую голову и чистое сердце, чтобы он приоткрыл свои секреты. О чем шумит вековая байкальская тайга? Какие тайны стерегут неприступные горы? Какие
диковинные животные населяют почти бездонные байкальские пучины?
Что о далеком прошлом могут рассказать спокойно лежащие на его дне
илы? Только одни вопросы могли бы занять многие страницы этой книжки. А ведь до сих пор нет на многие из них однозначных ответов, и они попрежнему вызывают горячие споры учёных. Откуда взялся в Байкале пресноводный тюлень – знаменитая нерпа? Есть ли в озере животные морского происхождения? Станет ли Байкал в будущем новым океаном? И чтобы
хотя бы отчасти решить эти интереснейшие проблемы, стремятся к Байкалу ученые, организуют экспедиции, устраивают научные конференции, на
которых мы регулярно узнаем что-то новое об этом озере. И нет познанию
конца.
Велика и щедра сибирская земля. Но даже для сибирского края Байкал и его окрестности можно назвать уникальным местом. Взгляните на
карту – среди бескрайних просторов континента узкое, изящно изогнутое
голубое пятнышко в виде полумесяца. Это Байкал. И если озёра называют
порой голубыми глазами Земли, то в первую очередь это справедливо по
отношению к нему – гордости России и самому глубокому в мире «колодцу» с чистейшей питьевой водой.
4
Ландшафт – таким немецким по происхождению словом географы
называют крупные природные комплексы. Огромные пространства, занятые тайгой, составляют, к примеру, таёжный ландшафт. Байкал по праву
можно сравнить с целым музеем ландшафтов. Здесь вы найдете всего понемногу – и песчаные пустыни, и раздольные степи, и суровую тундру, и
прекрасные высокогорные альпийские луга. А само озеро удивительно напоминает море – огромными глубинами, жестокими штормами, крутыми
скалистыми берегами и даже внешним обликом животных, населяющих
его воды. Да и не принято было среди местных жителей в прежние времена
называть Байкал озером, дабы не прогневить его. Бирюзовая водная гладь
нередко обманчива, и горе тому, кто на лодке или даже на катере оказывался застигнутым внезапным штормом.
Впрочем, и в наше время есть люди, которые считают Байкал живым,
одушевлённым. Огромное водное тело со сложно организованными течениями, говорят, при желании может дать ответ на мысленно заданный ему
вопрос, подарить импульс животворящей энергии. Оно похоже на колоссальный мозг, который переваривает всю поступающую в него информацию, быстро реагирует на загрязнение, вызываемое деятельностью людей,
и как может, избавляет себя от его пагубного действия.
Непохоже на правду? Кто знает… Выйдите в одиночку ранним утром, на рассвете, или же в багряном свете вечернего уходящего солнца на
берег Байкала. Прислушайтесь к божественной тишине или к успокаивающему равномерному плеску волн. И вполне может быть, он вам о чёмнибудь поведает.
Именно тому, что рассказал Байкал давно изучающим его ученым, и
посвящена эта книжка.
«А ГЛУБИНА ЕГО ВЕЛИКАЯ…»
Именно так написал более трех веков назад русский посол в Китае
Николай Спафарий, чей путь на восток лежал мимо Байкала. Именно глубина сразу же привлекает внимание на этом необычном озере. С глубокой
древности большие, бездонные глубины будили в людях таинственное
благоговение перед тем миром, который лежит далеко там, внизу, под огромной водной толщей. И верили люди, что адские пучины морей и океанов населены духами и чудовищами. Такое же отношение было и к Байкалу. Населявшие его берега народы были убеждены, что там, в его глубине,
обитают грозные духи, в чьей власти находятся ветра, шторма, рыбные запасы. Именно там обитает могущественный Бурхан – бог Байкала. Он может помочь рыбакам с погодой, а может и навлечь грозные волны; может
одарить рыбой их сети, а может и оставить ни с чем. Один из красивейших
мысов Байкала, расположенный на крупнейшем острове Ольхон, и поныне
носит это священное имя.
Долгое время максимальную глубину озера вообще не могли измерить – так велика она. Потом выяснилось, что Байкал лежит не в одной, а
5
сразу в трёх котловинах, и в каждой из них свой предел глубин. По расположению их назвали Северной, Средней и Южной. И разделены эти котловины районами, где глубины относительно невелики. Так, от самого северного конца острова Ольхон по направлению на северо-восток пролегает
подводный Академический хребет. Так его назвали в честь Академии наук,
ученые которой неутомимо и самозабвенно исследовали Байкал. Гребень
этого хребта лежит на довольно небольшой (по байкальским меркам, конечно) глубине – около 250-300 метров. А самые высокие его «вершины»
мы можем увидеть, не погружаясь под воду; они поднимаются над её поверхностью в виде четырех небольших островов, названных Ушканьими.
Один из них довольно высокий, в виде горы с плоской скошенной вершиной; он так и называется – Большой Ушканий остров. Три других очень
низкие и носят потому имя Малых Ушканьих.
Академический хребет – это порог из Северной котловины в Среднюю. Есть порог и между Средней и Южной впадинами. Это район, прилегающий к устью реки Селенги – самого крупного притока озера. Там тоже
имеется скрытый от глаз хребет, расположенный ниже уровня воды. Только идет он не поперёк Байкала, а практически … повдоль его! Так какой же
он тогда порог? – спросите вы. Но дело в том, что и сам этот хребет, и
прилегающие к нему пространства обильно засыпаны тем материалом, что
за длительный период своего существования вынесла в Байкал Селенга.
Начинаясь далеко от него, на территории Монголии, эта крупная река на
протяжении более тысячи километров собирает с окружающей суши множество мельчайших илистых частиц. Смывает их и несет в Байкал. Вся эта
муть и взвесь отлагается в конце концов на его дне и образует донные отложения и осадочные породы.
И настолько много взвешенного в воде материала вынесла Селенга в
свое устье, что образовала широкую полукруглую дельту и просторное
мелководье в Байкале, в которое она изливается через многочисленные
протоки и рукава. И даже у противоположного берега Байкала, напротив
села Бугульдейка глубины достигают самое большее 400 метров. Именно
эти выносы реки Селенги и образовали порог между Южным и Средним
Байкалом и буквально похоронили под собой подводный хребет высотой
около 3-5 км, подобно тому, как когда-то разъярившийся вулкан Везувий
засыпал во время извержения своим пеплом древний город Помпеи.
Но одна из «вершин» этих захороненных гор даёт о себе знать. Немного южнее от дельты Селенги среди Байкала лежит мелководное поднятие – Посольская банка, глубина на которой составляет всего-навсего 30
метров. Со всех сторон эту банку окружают глубины в несколько сот метров.
Вы, наверное, давно хотите спросить: ну, а всё-таки, какая же наибольшая глубина Байкала? И я наверняка вас удивлю, ответив, что точно
этого не знает никто. В разных книгах можно встретить разные значения.
И, как оказывается, ни одна из них не может считаться точной. Можно
лишь сказать, что глубины в Северной впадине достигают около 900 мет6
ров, в южной превышают 1400. Ну, а Средняя – самая глубоководная –
глубже 1600 метров.
Всё дело в том, что ни один имеющийся на сегодняшний день метод
не позволяет измерять подобные глубины с точностью до метра. В своё
время экспедиция под руководством Г.Ю. Верещагина, одного из известнейших лимнологов, при промерах тросом обнаружила напротив мыса
Ухан, что на восточной стороне острова Ольхон, глубину 1749 метров. Однако впоследствии Верещагин сам сомневался в правильности этих промеров и считал, что их нужно повторить. С одной стороны, трос длиной более километра, спускаемый за борт, провисает и удлиняется под собственной тяжестью. С другой, спуск и подъем троса – дело достаточно долгое, и
за время этой операции судно успевает снести ветром или течением, трос
ложится на дно не вертикально, а под углом и опять-таки «обманывает»
исследователей.
Позднее глубины начали измерять с помощью эхолота. Это прибор,
который посылает на дно водоема звуковой сигнал и принимает его отражение (эхо). По времени, затраченном звуком на «прогулку» до дна и обратно, прибор автоматически рассчитывает глубину. Участникам экспедиции не нужно уже крутить барабан с тросом; эхолот постоянно показывает
глубину в метрах, даже на ходу судна; если надо, и профиль дна нарисует
на пройденном участке. Вот только одна беда – и он даёт погрешность.
Скорость звука не строго постоянна, она зависит от температуры воды, а
значит, от её плотности, а также от наличия так называемых звукорассеивающих слоев. Такие слои могут быть образованы скоплениями обитающих в толще вод организмов.
В 1959 году экспедиция под руководством Б.Ф. Лута подробно обследовала с помощью эхолота Средний Байкал напротив Ольхона. Напротив мыса Ижимей была измерена глубина 1620 м, которая и считалась долгое время максимальной глубиной Байкала. Затем внесли поправку – 1637
м. Однако при этом как-то выпало из внимания, что на таких глубинах погрешность измерения эхолотом составляет более 100 метров!
Я помню, как мы в экспедициях не однажды пересекали район максимальных глубин и даже брали там пробы грунта со дна. Теплоход идет
вдоль крутого восточного ольхонского берега. Непрерывно работает эхолот, рисует на бумаге всё, что ему удалось «увидеть» внизу. Почти ровная
поверхность дна. Скопления рыбы и планктона в толще вод на разных глубинах выглядят в виде тонкой штриховки на бумаге. А цифровой датчик
постоянно показывает измеренную глубину. Мелькают числа: 1615, 1670,
1712, 1680… Человек непосвящённый сразу бы вскричал: «Открытие!». Но
мы знаем, что умный прибор может нас невольно дезинформировать. И
спокойно работаем дальше.
«Как же так?» – скажете Вы. – «А если нас самих спросят, какая наибольшая глубина Байкала, что же нам ответить?» Ладно, дам вам ответ немного поточнее. В начале 90-х годов подводный обитаемый аппарат «Пайсис» достиг в Средней впадине глубины 1640 м (как предполагалось, мак7
симальной). Находившийся на его борту наблюдатель отметил, что слабый
уклон дна вниз идёт и дальше. Так что можно считать, что реально существующая глубина Байкала во всяком случае несколько превышает 1640 м.
ЧТО НИЖЕ ДНА?
Возможно, вы уже догадались, что дно самого озера еще не является
истинным, или коренным, дном байкальской впадины. Река Селенга «закопала» своими взвешенными в воде выносами целый хребет высотой в несколько километров. Но в Байкал впадает много рек, и есть среди них довольно крупные – такие как Снежная, Турка, Баргузин, Верхняя Ангара,
Кичера, Тыя. Все они выносят массу взвешенных частиц, которые могут
переноситься течениями на достаточно большие расстояния, но рано или
поздно оседают на дно. Селевые грязекаменные потоки, срывающиеся со
склонов гор в периоды сильных и затяжных дождей, врываются в озеро,
сметая всё на своем пути и устремляясь с огромной скорости ко дну. Эти
потоки также несут в котловину огромное количество мути и даже более
крупных частиц. Так формируются донные отложения, которые представляют поистине огромную ценность для учёных, изучающих озеро: в них
хранится зашифрованная летопись Байкала, его «биография» за всю его
длительную жизнь. Впрочем, мы ещё вернемся к этому.
Грунты, которые простираются по дну Байкала, самые разнообразные. У берегов, там, где бушуют волны, обычно можно увидеть каменистую полосу из гальки, валунов и даже огромных глыб. Чуть глубже, начиная примерно с 5 метров, где влияние волнения становится значительно
слабее, получают распространение пески; ещё глубже (часто на 15-20 м
или ниже) пески становятся заиленными и постепенно переходят в мягкие
илы.
Что называется илом? Это множество мельчайших микроскопических частиц, диаметр которых не превышает 0,1 миллиметра. Именно илы
занимают большую часть поверхности дна Байкала. Почти ровная коричневая пустыня, несущая порою волнистые следы глубинных течений – таким предстало ложе дна озера взору акванавтов, совершавших погружения
на большие глубины. Огромные пространства илов.
Грунты нередко не залеживаются неизменно в одном месте. Волны
во время сильных штормов могут сильно преображать облик береговых
пляжей, размывая одни участки и намывая настоящие галечные валы на
других. Если вы бывали в поселке Хужир – «столице» Ольхона – вы наверняка обратили внимание на рыбацкий причал, постоянно замываемый с
одной стороны песками, что доставляет рыбакам лишние хлопоты. Песок,
взмученный волнами, переносится затем течениями вдоль берегов и отлагается иногда в нежелательных местах, как у того причала, преградившего
путь потоку переносимых отложений.
8
Гораздо тяжелее могут быть последствия, если благодаря размыву
берега разрушается находящаяся на нём железнодорожная насыпь. В таких
случаях постоянно требуются укрепительные работы.
Да и ниже зоны влияния прибоя нет на дне вечного покоя: в одних
местах пески и илы размываются и переносятся туда, куда заблагорассудится старику Байкалу; в других, напротив, они намываются; в третьих
происходит просто медленное тихое сползание толщи ила вниз по подводному склону. Он рассечён глубокими и нередко узкими ложбинами – каньонами, которые улавливают наносы, влекомые течениями, и отправляют их
прямиком вниз, на адские глубины. Местами на склоне, там, где его крутизна очень велика, донные отложения вообще не задерживаются, и на поверхность дна выходит коренная порода – скала. Такие подводные скалы
таят в себе одну из неразрешенных загадок Байкала. Какие животные населяют их? Об этом известно крайне мало, поскольку очень трудно собрать
материал из таких мест.
Итак, донные отложения формируются, размываются и переотлагаются, «пропахиваются» донными организмами, населяющими их верхний
слой, но рано или поздно находят покой, захороненные сверху более молодыми слоями илов и песков. В них начинаются химические реакции, постепенно превращающие донные отложения в осадочные породы. Поверхность дна может местами покрываться твёрдой корочкой, состоящей из соединений железа и марганца.
В итоге осадочные породы непрерывно накапливаются в котловине
озера и достигают толщины в десятки, сотни и даже тысячи метров. Онито и скрывают надёжно коренное скалистое дно Байкала, которое лежит на
глубинах 3-5 км. И мы так отвечаем на стоящий в заголовке вопрос: ниже
уровня дна находится мощная толща донных осадков, накапливавшаяся
миллионы лет в байкальских и даже добайкальских условиях.
БАЙКАЛЬСКАЯ ГОРНАЯ СТРАНА
Байкал отличается от большинства других озёр не только своим
«морским» обликом, но и происхождением. Он принадлежит к очень малочисленной группе так называемых древних озёр. Если обычные мелководные озёрные водоемы живут, как правило, 10-30 тысяч лет, постепенно
превращаясь в болота или вообще исчезая с лица земли, то озёра древние
существуют миллионы лет.
25-30 миллионов лет – именно такой возраст дают учёные Байкалу.
Как он «родился», как рос и развивался – об этом мы еще поговорим попозже. А сейчас отметим, что байкальская впадина – это лишь одно из
звеньев (точнее, центральное звено) огромной системы глубочайших впадин, расположенных на юге Восточной Сибири. И насчитывают геологи
таких впадин свыше семидесяти. Все они окружены горными хребтами,
простирающимися на сотни километров с юго-запада на северо-восток.
9
Манящие вершины Хамар-Дабана. Фото В.В. Тахтеева
След медведя на весеннем снегу в гольцах Хамар-Дабана. Фото В.В. Тахтеева
10
Хребты эти достигают высот свыше 2000 метров над уровнем океана. Конечно, не Гималаи, но и такие высоты – очень даже немалые!
Не будем перечислять все хребты, назовём лишь те, что непосредственно окаймляют Байкал. Возьмите его карту. С западной стороны вы увидите относительно невысокий Приморский хребет (редкие его вершины
превышают 1000 м), который на севере сменяется высоким и грандиозным
Байкальским хребтом (высоты до 2000 м и более); водораздел этого хребта
проходит всего в нескольких километрах от берега озера, и стекающие с
него горные речки очень коротки и бурливы. На самом севере западный
берег ограничен отрогом Кичерского хребта – тем самым, в котором прорублены четыре мысовых тоннеля Байкало-Амурской железной дороги.
Восточный берег озера в южной его части окаймлён высоким, образующим несколько гряд хребтом Хамар-Дабан; он отходит от Саянских гор,
расположенных западнее Байкала. Далее на север, за руслом крупнейшего
притока Байкала – Селенги, расположен несколько менее высокий хребет
Улан-Бургасы, а вдоль восточного берега северной части озера тянется
Баргузинский хребет, гребень которого постепенно удаляется от Байкала
при движении к его северной оконечности. Этот хребет высокий; его вершины достигают отметок 2300-2600 м и более.
Все они – и впадины, и окаймляющие их хребты – образуют протянувшуюся более чем на две с половиной тысячи километров Байкальскую
горную область, или страну.
Большинство впадин этой страны в настоящее время сухие, то есть в
них нет крупных и глубоких озер. Исключение составляют сам Байкал и
его «младший брат» – горное озеро Хубсугул, лежащее в Монголии (глубина этого озера около 250 метров, а максимальная длина 136 км, что, конечно, несравнимо меньше размеров Байкала). Однако коренное дно сухих
впадин, как и во впадине Байкала, скрыто под огромными – до нескольких
километров – толщами осадочных пород. Они накапливались долгое время
в различных условиях, в том числе и в озерных водоемах, когда-то существовавших в сухих ныне впадинах.
Некоторые из этих озер, не доживших до наших дней, были весьма
крупными и глубокими. Как установили геологи, на территории Забайкалья в районе реки Селенги относительно «недавно» – сотни тысяч лет назад – существовало огромное озеро. Кончило оно свой век тем, что было
спущено в Байкал. По-видимому, это произошло после сильного понижения уровня Байкала.
Не менее удивительно то, что в течение миллионов лет чуть к западу
от современного Байкала плескались волны древнего Тункинского озера.
Его глубины превышали как минимум 200 метров, воды были, как и в Байкале, весьма холодными, и даже некоторые животные и водоросли, характерные для нынешнего Байкала, также обитали в нём. При бурении в Тункинской впадине, лежащей у подножия гор Восточного Саяна, была пройдена толща озерных отложений в несколько сотен метров. Возможно, это
древнее озеро могло бы в дальнейшем слиться с Байкалом и стать его ча11
стью. Но оно обмелело и высохло. Что же погубило его? Оказывается, неоднократные извержения вулканов. Потоки раскаленных вулканических
лав выливались в котловину и заполняли её. Застывая, лавы образовывали
мощные прослои базальта, что и привело в конце концов к исчезновению
Тункинского озера.
В настоящее время вблизи Байкала нет действующих вулканов. Но их
прежнее существование достоверно доказано. В той же Тункинской долине
имеется невысокий холм, который так и называется – Потухший вулкан.
Исследователи считают, что этот вулкан функционировал ещё на глазах у
древнего человека. Да того и гляди, в иной прекрасный день возьмут да
проснутся вновь вулканы в Прибайкалье, и как «дадут прикурить»! По
мнению геологов, такой вариант вполне возможен.
Есть и другие свидетельства того, что земные недра под Байкальской
горной страной ведут себя очень неспокойно. Это, например, горячие источники. На Северном Байкале есть бухта Хакусы. В этой бухте среди лесотундры, благодаря суровым морозам спустившейся прямо на берега озера, вы увидите настоящий оазис. Из склона горы недалеко от берега Байкала вытекает Горячая речка. Температура воды в ней в среднем равна 47
градусов! В русле этой удивительной речки растут изумрудным ковром
теплолюбивые синезеленые водоросли, а возле неё обитают несколько загадочных видов беспозвоночных животных, например, улитки прудовик
хакусский и прудовик термобайкальский, известные пока только отсюда, и
личинки теплолюбивых стрекоз, неспособные выжить вне соседства с горячими источниками. Да и люди пользуются подарком природы: прямо по
течению Горячей речки поставили баньку с бассейном и соорудили небольшой курорт. Ведь горячая подземная вода ещё и целебна.
В нескольких местах можно принять природные горячие ванны – на
мысе Котельниковском, в поселке Давша, в бухте Змеиной в Чивыркуйском заливе. Известны возле Байкала и более горячие источники, температура в которых приближается к таковой кипятка и достигает 70-80 градусов.
Предполагается, что функционируют теплые родники и ниже уровня
вод Байкала. И тому есть много косвенных свидетельств. Например, то,
что в ряде участков на дне озера из недр Земли излучается повышенное
количество тепла (как говорят ученые, повышенный тепловой поток).
Вулканы, горячие источники, повышенное тепловое излучение… О
чём все это говорит?
«РИФТ» ОЗНАЧАЕТ «ТРЕЩИНА»
Если вы немного знакомы с глубинным строением Земли, то наверняка помните, что под верхним твердым слоем, занимающим несколько
десятков километров, находится жидкое расплавленное вещество, называемое мантией. Именно от мантии происходит излучение глубинного тепла Земли. И все вышеназванные природные феномены ярко свидетельст12
вуют о том, что в районе Байкала раскаленная мантия находится значительно ближе к земной поверхности, чем в других местах нашего континента. Глубинные подземные воды разогреваются вблизи неё, обогащаются новорожденными водами, возникшими в недрах химическим путём, целебным газом радоном и выходят на поверхность в виде горячих источников. Находящиеся под давлением расплавленные вещества мантии иногда
прорываются наружу в виде потоков вулканических лав, что происходило
многократно в истории Байкальской горной страны.
Таким образом, близость мантии в районе Байкала постоянно даёт о
себе знать. Получается, что твердая земная кора здесь не сплошная, а имеет какие-то нарушения. Грубо говоря, через неё проходит гигантская трещина, которая получила краткое название «рифт». В переводе с английского это слово действительно означает трещину, щель, разрыв. Существование рифта в Байкальской горной стране давно предполагали геологи. В
1979 году, когда впервые учёные совершили погружения в глубины Байкала на подводном обитаемом аппарате, это предположение было доказано.
Рифт является обычным явлением для ложа дна океанов, как Тихого,
так и Атлантического. Там на глубинах в 2-3 километра простираются
трещины земной коры гигантской протяжённости – на тысячи километров.
Расположенные в ряд вдоль трещины подводные вулканы, излияния горячих источников с потрясающе высокими температурами – до 350 градусов
– красноречиво говорят о прохождении этих трещин вплоть до верхней
мантии.
В районе Байкала рифт предстаёт перед нами совершенно необычно –
тем, что развит не на дне океана, а в глубине Евразиатского материка. Но
не менее интересно то, что эта гигантская трещина продолжает развиваться, и разрыв земной коры идёт все дальше и дальше на северо-восток от
Байкала. Есть свидетельства и этого процесса, которые мы нередко со
страхом ощущаем сами.
В полной тишине вдруг неожиданно качнулись стены дома, пол заходил, закачался, задребезжала посуда в шкафу. Землетрясение! Глухое
ворчание стихии, заставляющее содрогнуться землю, грозящее перерасти в
разрушительный гнев. Заворочался старик Байкал, даёт о себе знать даже в
удалении. И начинается запоздалая, уже совершенно бесполезная паника.
Иной раз люди по нескольку часов простаивают во дворах, боясь войти в
дома в ожидании новых толчков. В этом нет смысла – после самого сильного толчка в подавляющем большинстве случаев могут быть лишь гораздо более слабые, затухающие.
В Иркутске и его окрестностях можно почувствовать несколько слабых землетрясений в год. Приборы же, называемые сейсмографами, регистрируют толчки слабой силы до 2000 раз в год, то есть по несколько землетрясений в день.
Случаются в Байкальской горной стране и катастрофические землетрясения. Их сила достигает 9-10 баллов. Это означает, что, окажись в
эпицентре такого землетрясения какие-либо здания, они были бы полно13
стью разрушены. К счатью, в местах вероятной наибольшей силы подземных толчков не имеется крупных населённых пунктов, либо дома строятся
специальные, с повышенной устойчивостью. Однако землетрясения вызывают нередко опасные последствия: обвалы в горах, образование подпрудных горных озер, либо их прорыв. Прорванное горное озеро, несущееся
ревущим гигантским потоком вниз, в предгорье, сметает всё на своем пути.
В районе недавно построенной Байкало-Амурской железной дороги некоторые посёлки оказались в зоне возможного прорыва горных озёр, а ведь
именно там время от времени случаются сильные девяти-, десятибальные
землетрясения!
Именно при сильных подземных толчках Байкал нередко расширяет
свои владения, заливая те или иные участки прилегающей суши. Наиболее
известно землетрясение 1862 года, когда в районе дельты Селенги опустился на несколько метров и был залит водами Байкала участок низменной, заболоченной суши, где находились несколько бурятских улусов. Люди спешно покинули это место, на котором возник новый залив Провал.
Но этот случай не единственный в истории озера. В разные эпохи
Байкал захватывал сушу и превращал её в море. Таким же путём, как и залив Провал, мог возникнуть и Посольский залив к югу от дельты Селенги
(Посольский сор, говоря по-местному), и обширная бухта Дагарская на самом севере озера, и многие другие участки.
Однако что же такое землетрясение? Это образование разлома, трещины в земной коре. Рифт развивается дальше, и при разломе содрогается
земля, вселяя в людей страх и ужас.
Именно благодаря рифту и предопределилась глубоководность Байкала и ещё многие интереснейшие черты его природы.
А сейчас – небольшое добавление для любителей помечтать. Учёными установлено, что в верхних слоях уже упомянутой мантии образуется
водород – вещество, выделяющее при своем сгорании огромное количество энергии. Если бы люди обладали большими запасами водорода! Тогда
бы атмосфера над нашими городами стала бы намного чище (ведь водород
при горении образует не ядовитый дым с сажей и углекислым газом, а самую обычную воду), и была бы решена проблема невозобновимых источников энергии (угля, нефти). Цивилизация сделала бы мощный рывок к
нормализации своих давно напряженных отношений с Природой. Вот если
бы можно было добыть этот самый водород!
Байкальская горная страна облегчает нам решение этой крайне сложной задачи. Близость мантии к поверхности Земли и наличие «доступа» к
ней благодаря разломам, рифтовым трещинам плюс оригинальное техническое решение – и в наших руках бездонная энергетическая кладовая!
Возможно, что вплотную заниматься этой интереснейшей задачей
предстоит кому-нибудь из юных читателей этой книжки.
14
СУРОВАЯ И ПРЕКРАСНАЯ ТАЙГА
«Под крылом самолёта о чем-то поёт
зеленое море тайги...».
Это слова из песни, популярной в свое время. Действительно, было
время, когда тайга занимала огромные пространства на территории Сибири, смотревшиеся с самолёта безбрежным тёмно-зеленым морем. Сейчас
картина уже не та; люди, которым приходится хотя бы время от времени
летать на самолёте, прекрасно это знают. В таёжном «море» появились
«острова», «островки» и даже целые «материки», занятые городами и полями, лесные угодья рассечены многочисленными просеками дорог и линий электропередач. Человек массированно и неудержимо вторгается в необжитые некогда пространства, переделывает их лик по своему усмотрению, не всегда продуманно и дальновидно.
Тем не менее, байкальская горная страна пострадала от этого вторжения меньше, чем окружающие территории с более ровным рельефом.
Байкальские горы сохраняют и по сей день своё великолепное таёжное обрамление. И оно, в свою очередь, сохраняет и питает воды Байкала. В горах, поросших тайгой, берут своё начало многие и многие ручьи и речки,
которые через пороги и шумные перекаты, иной раз даже через чарующие
красотой водопады несут в озеро-море свои кристально чистые и леденяще
холодные воды.
Тайгой принято называть хвойные леса, занимающие в общей сложности около 10 процентов суши на нашей Земле. Вслед за тропическими
лесами тайгу можно назвать «лёгкими планеты», которые обеспечивают её
кислородом. А в былые, причем не столь давние времена тайга была главным источником существования для народов, населявших Сибирь. В тайге
добывалась пища, меха, она давала людям дрова и древесину для постройки жилья… Для некоторых народов бескрайние сибирские леса сами служили домом; например, для кочующих племен эвенков, или тунгусов, как
их ещё называют.
Впрочем, тайга была и источником духовной силы народов. Кто хотя
бы раз побывал в таёжных дебрях, тот помнит, какое чувство величественности и единения с первозданной природой его охватывало. Вековые кедры и могучие сосны, то молчаливые, то величаво шумящие в порывах проносящегося по верхушкам ветра; запах багульника и пихты, благодатный
дурман с грибной свежестью; родники с кристальной, почти ледяной водой; заросли черничника и голубичника с гроздями вызревающих к концу
лета ягод; а зимой – чистейшие, нетоптанные сугробы, снежный наряд на
мохнатых ветках деревьев, искрящийся на солнце днём, ночью же делающий их похожими на таинственные сказочные создания в голубоватом
лунном свете... Всё это будит в душе самые светлые чувства (а то и вообще
вспоминаешь, что она, душа, у нас всё-таки есть!). И потому-то всегда в
походах, у туристкого костра или в тёплом, добротно срубленном добытчиками кедровых орехов зимовье хочется поразмышлять о вечном, о миро15
здании и совершенстве природы, о твоём месте в этом мире, а то и о других, далеких мирах, которые видны лишь яркими мерцающими звёздами
над головой, среди крон таёжных исполинов. И возвращаешься из тайги
всегда внутренне очистившимся, с разбуженным порывом мечтательности
и с чувством гордости за свой край.
ВЫСОКО В ГОРАХ
Тайга занимает большую часть пространств, прилегающих к Байкалу.
Но озеро, как мы уже отметили, окаймлено горными хребтами, достигающими порой высот более двух километров над уровнем океана, а иногда
даже выше. И даже глядя на эти горы издали, можно увидеть, что их склоны и вершины покрыты растительностью другого типа, нежели обычной
тайгой.
Что же это за растительность? Давайте мысленно поднимемся туда,
где, кажется, до облаков рукой подать.
Долог и тяжёл подъем в высокогорья, да и просто опасен. Горы не
любят легкомыслия. Весной туда по возможности вообще лучше не соваться: лавиноопасное время. Да и даже в июне на вершинах ХамарДабана, Байкальского и Баргузинского хребтов лежат снега, грозящиеся в
любой момент сорваться вниз стремительным белым потоком, всё сметающим на своем пути. (Отдельные снежники в защищённых от солнца
местах там не тают и в июле!). А если летом зарядят нудные затяжные дожди, то с гор может сорваться другой поток – грязекаменный. Название
ему – сель. Сель гораздо страшнее лавины по своим катастрофическим последствиям; стремглав срываясь со склонов под тяжестью накопившейся
дождевой воды, этот поток врезается в предгорную тайгу, ломая деревья
как спички и начисто «выбривая» полосу своего пути. Глыбы высотой с
человеческий рост вместе с громадным количеством мелких камней, щебня и песка прорываются иногда к Байкалу. Был случай, когда во время такого прорыва сильно пострадал город Слюдянка на южном берегу озера.
Сель, устремляясь дальше по подводным ущельям озера в виде потока мути, скатывается по склону озёрной впадины и достигает в ней очень больших глубин. Там, на пологом дне ложа котловины, он отлагает последний
свой принесённый материал – песок и гравий.
Но мы всё же пойдем туда, наверх, к зовущим нас вершинам, надеясь, что ни сели, ни лавины нас не настигнут. Бытует среди туристов поверье, что они тогда приносят несчастье, когда нет в группе слада, случаются
ссоры и склоки. Словно природа наказывает тех, кто не дружен.
По пути на вершину хребта предстоит пролить немало пота, поднимаясь по крутым склонам, по россыпям камней; нередко приходится служить живым «обедом» для мошки и комаров. Но зрелище, открывающееся
оттуда, сверху, – незабываемо.
16
Горное озеро Сердце в районе пика Черского. Фото С.Г. Шубенкова
17
Поднимаясь, мы замечаем, что леса на склоне горы становятся всё
более хвойными. Здесь царство кедра, лиственницы и сосны, а воздух порою настоян на густом аромате пихты. Ещё выше хвойные леса начинают
редеть: деревья не смыкаются уже в труднопроходимую плотную чащу, а
стоят, широко расставленные друг от друга. Да и сами они уже не такие
высокие, мощные и величественные. Мы вступили в пояс редколесий.
Поднимемся ещё дальше – и увидим, как деревья полностью исчезнут; начинаются гольцы (то есть «голые горы»); тем не менее, какое-то
хвойное растение образует плотные заросли среди оголенных каменных
пространств. Это кедровый стланик, который обычно не превышает высоты человеческого роста, но идти по нему – сущее наказание: настолько
плотно смыкаются его ветви над землёй. Там, где это возможно, стланик
лучше вообще обойти стороной, а не продираться через него. Но в этих-то
непролазных зарослях к концу лета созревает множество шишек с очень
питательными и вкусными орешками. Стланиковые шишки по размерам
мельче обычных кедровых, но орехи в них сидят не хуже. Зимой стланик
задерживает собою снег, укрывается им «с головой» (ветки, не покрытые
снегом, трескучий мороз попросту замораживает и губит), и под этим толстым и тёплым покрывалом получает зимний приют многочисленная мелкая живность (например, бурундуки). Вся она живёт, питаясь стланиковыми орешками.
Преодолев пояс кедрового стланика, мы попадаем в следующую зону
– высокогорную тундру. Здесь уже и стланика-то почти нет – сидит кое-где
отдельными невысокими куртинками; едва пробиваются из щелей в скалах
проростки золотистого рододендрона – кустарника, который ниже, в редколесье и таёжном поясе, растёт раскидисто, украшая в начале лета лес
своими крупными жёлтыми цветками. Здесь же, в тундре, он не то что зацвести – подрасти не в состоянии. Встретим мы здесь и настоящие атрибуты природы Севера – карликовые берёзки. И ряд травянистых растений
(камнеломки, чабрец и др.), не чурающихся этих мест. Но основное пространство тундры занято многочисленными камнями, поросшими самыми
разнообразными лишайниками. Эти удивительные организмы, своего рода
биологический «сплав» гриба и водоросли (или, говоря научным языком,
«симбиоз»), могут по праву считаться организмами-первопроходцами. Они
заселяют, казалось бы, самые непригодные для жизни «квартиры» – голые
камни. И разукрашивают они эти камни в самые разные цвета – зелёный,
бурый, красный, жёлтый, чёрный… Лишайники растут медленно, «урывками»: пройдут в горах дожди, намочат камни, и эти организмы оживают,
впитывают влагу, расползаются, производят споры, необходимые им для
размножения. Становится вновь сухо – и жизнь лишайников замирает в
ожидании воды. И такие вот каменисто-лишайниковые тундры простираются уже вплоть до самых вершин гор – до 2000 м и более.
Почему же так бедна и своеобразна растительность на больших высотах?
18
Ответ ясен. Суров климат высокогорий. Здесь лето очень короткое. В
июне ещё лежат снега, оставшиеся от прошедшей зимы, а в конце августа,
после недолгого тёплого периода, вновь ложится снег. Вершины и склоны
открыты всем ветрам, а морозы зимой – очень лютые. Даже летом ночёвка
в высокогорье не обещает комфорта: в ночные часы температура сильно
падает, порой даже ниже нуля.
Нам доводилось испытывать на себе сложный нрав гор. Дело было в
двадцатых числах августа. Несмотря на конец лета, стояла сильная жара.
Мы, несколько «бродяг», выпускников и сотрудников Иркутского университета, выехали на Хамар-Дабан, чтобы подняться на популярный у туристов пик Черского, высота которого достигает 2090 м, а затем спуститься
по противоположному его склону к небольшому горному озеру Сердце.
Миновали таёжный пояс, поднялись выше метеостанции «ХамарДабан», прошли редколесье и вступили в безлесные высокогорья, усаженные то там, то тут куртинами кедрового стланика. Было очень жарко.
Знойный воздух струился над разогретыми камнями. Мы ненадолго останавливались, вытирали льющийся по лицу пот, передавали из рук в руки
фляжку с водой из горного ручья, предусмотрительно запасённой возле
метеостанции. И шли выше, туда, где на самой вершине пика стоял трёхногий тур – символ победы, от которого можно двигаться лишь вниз. Необыкновенной красоты картина открывается с вершины. Горные цепи Хамар-Дабана, протянувшиеся от одной стороны горизонта до другой и уходящие в синеватую дымку. Вдали – котловина Байкала с густыми белёсыми облаками, оставшимися далеко внизу. А по другую сторону от неё - лежащее в межгорной впадине маленькое озеро, отражающее яркую голубизну неба в своём действительно сердцевидном водном зеркале. За озером и ниже него начинались кедрачи.
Мы спустились к озеру под вечер, когда стало попрохладнее. Солнца
уже не было нам видно, оно осталось за мощной горной стеной, ограждающей впадину с западной стороны. К озеру подходили очень низкорослые голубичники, единичные кедры, словно самые отчаянные из своих собратьев, взбежавшие вверх по склону выше других. Здесь мы остановились
на ночь. Палатки у нас не было, и мы довольствовались спальными мешками и наскоро сооружённым навесом из полиэтиленовой плёнки.
На чистом небе высыпали яркие звёзды. Всполохи костра выхватывали из темноты наши усталые лица. Неспешный разговор шёл на философские темы, которые, пожалуй, невозможно обсуждать, сидя в уютных
городских квартирах. Кто мы в этом мире? Есть ли другие, неизвестные
нам миры? И было очень тихо в горах. Только равномерно шумел невдалеке ручей, вытекающий из озера и скатывающийся вниз по крутым уступам
голой скалы.
Утро, как и предыдущий день, было солнечным и ясным. Попрежнему было тепло. Но ближе к середине дня появились первые признаки ухудшения погоды. Белёсые клочья тумана начали заполнять впадину
снизу, постепенно подползая всё выше и выше. Вскоре они добрались до
19
нашей стоянки. Ухудшилась видимость, скрылось Солнце. Стало ясно, что
будет дождь. Но нам не хотелось уходить. Да и поздно уже было - всё равно не успели бы спуститься с Хамар-Дабана до конца дня. Туман густел,
тянулся всё выше, к вершине пика Черского, и мимо наших лиц неспешно
проплывали бесчисленные мелкие, но хорошо заметные капельки. Мы находились в туче, плотно обложившей горы.
Пришлось заняться обустройством нашего «жилища». Из плёнки мы
сделали не просто навес, а настоящую, укрытую со всех сторон палатку.
Укрепили её в расчёте на возможный ветер, запаслись дровами.
Уже моросил мелкий дождь, когда мы поужинали. Мокнуть зря не
хотелось, мы залезли в своё плёночное укрытие. Начало темнеть. И тут с
неба хлынуло так, что плёнка над нами сразу прогнулась! По ней застучали
сплошной канонадой крупные капли, потекли ручейки. Мы видели, как
наш добротно разожжёный костёр долго сопротивлялся, полыхал огненными языками, никак не хотел гаснуть, несмотря на тропический по силе
ливень. Хамар-Дабан – «холодные тропики». Сколько раз приходилось
слышать это сравнение! Теперь же пришла пора прочувствовать.
Поднялся ветер. Резкие его порывы напрягали до предела наше укрытие, грозясь в любой момент сорвать плёнку и оставить нас наедине с непроглядной ночью и ливнем. Случись это – мы за пять минут были бы насквозь мокрые, и некуда было бы деться от разошедшейся стихии. О подъёме на гребень и последующем спуске с хребта не молго быть и речи.
Осознание опасности пришло ясно и чётко. Тяжеленная грозовая туча села брюхом прямо в межгорную впадину, в которой мы находились.
Сквозь плёнку, трепыхаемую порывами ветра, мы видели – нет, не обычные голубовато-белые, а багровые вспышки молний, тут же сопровождавшиеся оглушительными пушечными ударами грома. Разряды сверкали гдето совсем рядом с нами, и была опасность, что один из них ударит в нашу
палатку. Это были минуты страха и отчаяния!
Долго ли, коротко ли продолжался этот кошмар наяву, но затем стихия дала нам передышку. Грозовое ядро тучи, недовольно урча уже более
отдалёнными раскатами грома, уходило в сторону. Ливень резко и неожиданно стих. Воцарилась тишина, и снова было слышно лишь шум катящегося по каменным уступам ручья. Мы успокоились, поудобнее устроились
в своих спальниках и начали уже засыпать. И тут снова зашлёпали по поверхности плёнки крупные капли. Затем шлепки стали более «сухими» и
резкими. Посыпался град, перешедший в мокрый снег. Началась «вторая
серия» кошмара.
Толком мы до утра так и не спали. Когда стало светать, мы увидели,
что на нашей плёночной палатке сверху лежит слой тающего снега. Каким
чудом она уцелела во всех этих передрягах – непонятно. А снег не прекращался. Стало холодно. Мы решили срочно собирать вещи и уходить.
Как не хотелось вылезать из мешков! Ведь мы были одеты по-летнему. А
вокруг, на горах, уже лежало белое снежное покрывало!
20
О совсем недавней жаре остались лишь иронические воспоминания.
Мы взбирались от ставшего серым и неприветливым озера на гребень по
заснеженному склону и разогревались на ходу. А наверху, на гребне, была
настоящая метель. Только августовская, хотя это и звучит до ужаса неестественно. Шли по снегу, за одну ночь скрывшему от глаз поросшие лишайниками камни, и ветер заметал наши следы. Тому, кто не знает дороги, в
таких условиях из гор не выбраться. К счастью, мы точно нашли место, откуда начинается спуск. Ниже, у границы редколесий, снега стало меньше,
и он перешёл в нудный моросящий дождь. Ещё рывок – и мы на метеостанции, обедаем в тёплом доме и пьём горячий чай. Вырвались! По крайней мере, теперь ясно – будем живы, не помрём!
После обеда мы долго спускались вниз на станцию, посыпаемые мелким, но затяжным дождём. А снег, в который нам суждено было попасть,
останется лежать в высокогорьях уже до весны. Такие вот контрасты погоды наблюдаются в горах.
Впрочем, живая природа гор приспособлена к таким условиям. Едва
лишь весной (а то и в начале календарного лета) сойдёт со склонов снежный покров, на южной стороне гор начинают цвести субальпийские луга.
Густо заросшие травами, благоухающие бесчислеными цветами, они представляют собой несравненное зрелище. На горных лугах Хамар-Дабана к
тому же можно встретить реликтовые (оставшиеся от прошлых эпох) и эндемичные (встречающиеся только здесь и более нигде в мире) растения.
Например, если повезёт, вы увидите цветущий даганский рябчик – растение из семейства лилейных, известное только из хамар-дабанских гор.
Завершая разговор о природе байкальских гор, можно отметить ещё
одну, очень интересную особенность. На севере озера, у подножья отрогов
Баргузинского хребта, мы встречаем густые заросли кедрового стланика…
прямо на берегу Байкала! Это именно он, стланик, кусты которого разделены голубоватого цвета полянами, образованными сочным, обильно разросшимся лишайником – ягелем, или оленьим мхом. Последнее название
возникло потому, что этот лишайник поедается северными оленями. Ягель
обычно тоже растёт в горах, как и стланик.
В чём же дело? А в том, что само озеро оказывает охлаждающее
влияние на прибрежную полосу, благодаря чему туда и спускаются неприхотливые, холодостойкие горные растения. И не просто спускаются, а образуют даже особое сообщество, подобное тем, что имеются в горах. И для
такого «добавочного», прибрежного пояса кедрового стланика ботаники
придумали название: ложноподгольцовый пояс. То есть такой же, как и
под голыми горными вершинами (гольцами), но только ложный, лежащий
ниже пояса темнохвойной тайги.
21
«КУХНЯ ПОГОДЫ» БАЙКАЛА
Обычно «кухней погоды» называют океаны. Именно там «варится»
погода, наблюдаемая над материками, причём не только вблизи от побережья, но в значительной мере и в глубине континентов.
Байкал, конечно, не сравним с океанами по размерам. Но и он оказывает очень заметное влияние на климат и на погоду в Южной Сибири.
Мы знаем, что климат в Сибири – резко континентальный. Это означает холодную зиму и пусть короткое, но жаркое лето, а также очень сильные перепады температур в течение суток. Байкал смягчает в своих окрестностях эту континентальность и в значительной мере приближает местный климат к морскому. Происходит это потому, что огромная масса вод,
лежащих в котловине озера, является гигантским аккумулятором (накопителем) тепла. В течение всего лета озеро вбирает в себя тепло, накапливает
его в своих глубинах, а с наступлением поздней осени и зимы начинает отдавать его обратно, смягчая лютые сибирские морозы на своих побережьях.
Поэтому зимой, особенно до ледостава, на Байкале теплее, чем в районах, удалённых от него; а летом, соответственно, прохладнее. Нередко в
ноябре-месяце бывают дни, когда в Иркутске (в 60 км от озера) случаются
морозы до 20 градусов и более, а на берегах Байкала в это же время термометр показывает не больше 8-10 градусов. Чаще же разница температур
составляет около 5 градусов. Она уменьшается, когда после долгих штормов Байкал наконец засыпает под ледяным панцирем, и теплообмен между
водой и воздухом затрудняется. Так что, если вы живёте в Иркутске, Ангарске или Шелехове и слишком замёрзли в начале зимы – приезжайте на
Байкал, немного согреетесь! Равным образом, если вас в городе слишком
донимает июльская удушливая жара, то на берегу Байкала вы будете чувствовать себя вполне комфортно, ловя лицом прохладные свежие струи,
навеваемые с открытого моря.
Сглаживает Байкал и суточные колебания температуры; если в Иркутске летом день теплее ночи на 13-14 градусов, то на Байкале – всего
лишь на 4-8.
Но, более того, приезжая на Байкал, вы не только попадаете в заметно изменённые климатические условия, но и в несколько иной сезон года.
Все времена года на озере и по крайней мере в полукилометровой полосе
прилегающей к нему суши, а также в примыкающих к нему горных долинах, запаздывают примерно на месяц. Причина та же самая - огромная теплоёмкость водной массы. Так, в северной части озера в первой половине
июня ещё довольно зябко, да на поверхности воды нередко можно встретить плавающие льды, словно миниатюрные айсберги. Зато самый тёплый
на Байкале месяц – это август, а сентябрь по праву можно назвать «бархатным сезоном», поскольку ещё довольно тепло и днём, и ночью.
Большое количество солнечных дней – ещё одна «достопримечательность» Байкала. Подсчитано, что над его водами солнце сияет около 210022
2200 часов в году. Это на 300-400 часов больше, чем на известных черноморских и прибалтийских курортах! Даже в расположенном неподалёку
Иркутске солнца бывает немного меньше, чем на Байкале. В погожие дни
можно видеть, как белые кучевые облака нависают над верхушками
окаймляющих озеро гор. Они будто не решаются от них оторваться и начать гулять над водными просторами. Действительно, горы, являясь существенной преградой для воздушных потоков, часто не дают облакам «прорваться» и увеличивают общее время солнечного сияния над озером.
Байкал – это не только огромный тепловой аккумулятор, но и гигантский «пылесос». Многих людей, приезжающих на его берега, особенно в
период открытой воды, поражает кристальная чистота воздуха, потрясающая по дальности видимость в десятки километров, позволяющая видеть
протянувшиеся на противоположном берегу горные цепи. Байкал обладает
способностью очищать атмосферу. Посмотрим, как это происходит.
В воздухе обыкновенно содержится множество мельчайших частиц,
обладающих настолько лёгким весом, что они не в состоянии быстро опуститься на землю. Все эти частицы называются аэрозолем. В формирование
аэрозоля вносят вклад пыльные бури, лесные пожары и, разумеется, деятельность человека. Особенно загрязнён воздух пылью и аэрозолем над
крупными промышленными городами. Огромное количество воздушных
выбросов дают Иркутск, Ангарск, Черемхово, Саянск и другие города и
посёлки Иркутской промышленной зоны. «Помогают» им и более отдалённые города, вплоть до Канска и Ачинска. Влекомые воздушными потоками, промышленные выбросы стягиваются в район Байкала. А отсюда им,
как правило, дальше дороги нет, ибо воздушные массы начинают циркулировать в пределах Байкальской горной котловины, не выходя из неё. А
водное зеркало Байкала постепенно поглощает, всасывает частицы аэрозоля из воздуха и затем отправляет их подальше, в свои донные отложения.
Извлекает, так сказать, из оборота. Поистине огромный суперпылесос!
Байкал – не просто очень красивое, но и мудрейшее творение природы. Он принимает удар на себя, и в то время, как большое число людей ведут бесконечные словесные баталии об «улучшении качества окружающей
среды», он проводит огромную очистительную работу, давая нам вновь и
вновь кристально чистый воздух.
Надо помнить, однако, что возможности Байкала не безграничны. Та
особенность, что он «закупоривает» воздушные массы в своей котловине,
обусловливает и его повышенную ранимость. Так, воздушные выбросы
печально известного целлюлозно-бумажного комбината в Байкальске не
уносятся ветрами прочь, а расползаются вдоль берега озера, скапливаются
в его горных долинах, циркулируя там подолгу. При этом большие концентрации вредных веществ вызывают усыхание и гибель лесов, накопление ядов в почве. Яды эти в дальнейшем смываются непосредственно в
Байкал. И всё это создаёт серьёзную угрозу его нормальной жизни.
Байкал не был бы Байкалом и без знаменитых семи ветров. Каждый
из них имеет свои характерные черты: направление, сила, порывистость,
23
сопровождающая ветер погода, степень опасности для мореплавания и т.д.
Тут и слякотный култук, и упругие верховик и ангара, и воспетый в известной песне баргузин, и своенравный, лишённый чувства юмора горный
ветер (с разновидностью в Малом Море – сарма), и пришельцы с востока –
шелоник и селенга. Постоянство направлений ветров вызвано тем, что
водная чаша озера плотно зажата хребтами, и прорваться к ней ветры могут лишь в строго определённых местах – через долины в горах.
Собственно говоря, байкальские ветры по своей природе можно разделить на проходные и местные. Первые из названных связаны с прохождением крупных воздушных масс и атмосферных фронтов (границ раздела
тёплого и холодного воздуха) через Байкальскую горную страну. Местные
ветры рождаются прямо здесь, в котловине Байкала, из-за разницы температур воздуха над водой и над берегами, которая вызывает различия в атмосферном давлении и переток воздуха в ту зону, где давление ниже.
Невезучими оказываются те туристы, которые приезжают на Байкал
и оказываются застигнутыми проходным култуком. Слякоть, ненастье, порывы промозглого ветра будут сопровождать их очень долго. Култук дует
с самой южной оконечности озера, где расположен посёлок с таким же названием. Здесь – своего рода «гнилой угол»: именно отсюда чаще всего
начинает портиться погода. Проходя вдоль всего Байкала, он разгоняет огромные свинцового цвета валы, так что морское путешествие в это время
тоже не доставит удовольствие.
Итак, если вы живёте в Прибайкалье и за вашим окном зарядили
многодневные дожди, вполне можно полагать, что на Байкале в это время
дует култук. Хотя весной и в начале лета холодный воздух с заснеженных
ещё гор Хамар-Дабана может скатываться к Байкалу и вызывать култук,
дующий при ясном небе.
В противоположность култуку, верховик и баргузин проносятся
вдоль Байкала с севера на юг (только верховик дует с самой северной оконечности озера, а баргузин – из очень протяжённой долины, где протекает
одноимённая река, впадающая в Баргузинский залив Байкала) и при этом
почти всегда – в ясную, солнечную погоду. Шторм, вызванный этими ветрами, необыкновенно красив: катятся крутые изумрудные валы с белыми
пенистыми барашками на гребнях, налетают на скалы, разбиваясь в миллионы сверкающих брызг. Чаще всего начинается баргузин или верховик
утром, после восхода солнца, а перед закатом постепенно стихает; нередко
они дуют по несколько дней подряд, а иногда не прекращаются и ночью.
Горный ветер, или горняк – самый коварный и беспощадный. В Малом Море, как уже говорилось, он называется «сарма». Это штормовой ветер (нередко ураганной силы – до 30-40 м в секунду) северо-западного направления. Он связан с прохождением через Байкал холодного атмосферного фронта. При похолодании, приходящем из арктических районов, холодный воздух идёт близко к земле и при подходе к Байкалу встречает
преграду в виде горных хребтов (Приморского и Байкальского). Не в силах
сразу двинуться дальше, фронт останавливается, холодный воздух накап24
ливается в предгорьях; его уровень, подобно уровню воды в запруженной
реке, поднимается всё выше и выше; наконец, он достигает гребня хребта.
Холодная и тяжелая воздушная масса переваливает через горы и стекает
вниз к Байкалу, разгоняясь при этом до скорости урагана. Ветер несёт песок, срывает деревья, иногда даже крыши с домов; вырвавшись на просторы Байкала, он устремляется к восточному берегу и по пути поднимает огромные волны. Свирепый ветер в своих порывах срывает верхушки волн и
в виде вееров брызг бросает их вдогонку уходящему предыдущему валу.
Опасность горняка не только в сильном волнении, которое он вызывает. Его сила такова, что способна утащить застигнутую врасплох лодку
или даже катер далеко в открытое море, и какая судьба уготована находящимся в них людям, одному Богу известно. Налетает горняк резко и неожиданно, и благодаря своей неожиданности загубил немало жизней. Самая страшная история случилась в начале века, когда пассажирский пароход «Потапов» в Малом Море, возле бухты Семисосенной был сармой выброшен на скалы. Погибло более 200 человек. Известны многочисленные
случаи, когда вёсельные лодки или лодки с заглохшим мотором враз налетевшая горная быстро уносила в море. Выгрести на вёслах против ураганного ветра невозможно. Только благодаря огромному мужеству людей,
долгие часы боровшихся со стихией, эти истории не всегда имели печальный исход.
Нужно ли нам так же панически бояться гнева Байкала, как боялось
его местное население в прошлые столетия? Может быть, и нет. Но надо
всегда быть начеку. Если несколько дней стоит штиль, и липкая жара чувствуется даже над водой вдали от берега; если над горами западного берега
собираются и нависают тяжёлые сизые тучи – это нехорошие приметы.
Лучше не испытывать судьбу и вернуться к берегу: может начаться горная.
Ветер шелоник подобен горной, только дует он не с западного берега,
а с восточного. И не достигает такой сокрушительной силы. Даже более
того: его порывы часто слабеют и гаснут на пути через Байкал, но при этом
успевают поднять волну. В итоге у западного берега может наблюдаться
весьма странная картина: при безветренной погоде на пляж выкатываются
как будто невесть откуда взявшиеся штормовые валы.
Местные ветры, обычно несильные, наблюдаются на Байкале почти
каждый день. Это, например, бризы, подобные тем, что бывают на морях.
В жаркие летние дни холодный воздух с моря тянется в долины и пади, а
ночью напротив – бриз дует из долин в море. Такие ночные бризы получили название «холода».
Благодаря особенностям горного обрамления Байкала и постоянства
направленности ветров количество осадков, выпадающих в разных районах Байкала, очень неравномерно. Наиболее славится обильными осадками район хребта Хамар-Дабан, точнее, его склон, обращённый к Байкалу.
Здесь их выпадает 1000-2000 мм в год и более. Что это означает? Если бы
можно было собрать в какой-нибудь сосуд всю воду, «пролившуюся» на
него с небес за год, и не давать ей испаряться, то она образовала бы слой
25
глубиной в два метра (2000 милиметров)! Это очень большое количество.
Летом на Хамар-Дабане обычны ливневые дожди (именно поэтому, как мы
уже говорили, он получил название «холодные тропики»), а зимой обильные снега дают покров толщиной до 1,5, а иногда и до 2 м. Хамар-Дабан –
это своего рода «дыра», к которой стягиваются тучи со всего Прибайкалья.
А вот если мы зимой приедем на остров Ольхон, то увидим практически голые бесснежные берега. Осадков на острове выпадает крайне мало
– самое большее 200 мм в год. Летом здесь почти невозможно попасть под
дождь, а зимой тонкий слой снега быстро сдувается сильными ветрами; оставшаяся его часть попросту испаряется, так и не успев растаять. Сухость
микроклимата обусловила слабое развитие лесов на острове (хотя в виде
исключения сохранился даже небольшой реликтовый ельник, а ель, как известно, любит влажную почву). Большая часть его территории занята степями. Бескрайние степи оживают в начале лета, благоухают дурманящими
запахами трав. А к августу уже «выгорают»: большинство растений отцветает, трава иссыхает, и степи вместо зелёного принимают сероватожелтоватый оттенок.
В целом же северная часть Байкала оказывается более обделённой
влагой, чем южная. Бывает и такое: на юге всё залито дождями, поднимается уровень в реках, гниёт сено у деревенских жителей, а на севере в то
же самое время – засуха, высокая пожарная опасность в лесах, где от любой искры может заполыхать валежник и сухая подстилка.
Сложна байкальская «кухня погоды». Подчас трудно сказать, что на
ней будет «приготовлено» через день, через два, через неделю. Но необходимо. Радисты судов, ходящих по Байкалу, ежедневно принимают метеосводки; в случае штормового предупреждения суда имеют возможность
заблаговременно найти удобное место для отстоя. И не зря на берегах Байкала в самых разных точках расположены несколько метеостанций. Метеорологи живут на них в отрыве от нашей шумной и суматошной цивилизации, ведут ежедневные наблюдения, передают их по радио в Иркутский
гидрометеоцентр. И ещё у службы погоды имеется несколько исследовательских судов для проведения экспедиций и наблюдения за состоянием
Байкала. Одно из них – теплоход-красавец «Меркурий». И ходит он в рейсы до тех пор, пока не начнёт «славное море» покрываться льдом.
ЛЕДЯНАЯ СКАЗКА
Не сразу после наступления морозов успокаивается Байкал под ледяным панцирем. Постоянные штормы, начавшись сплошной полосой осенью, не дают ему заснуть и в начале зимы. В ноябре покрываются льдом
лишь мелководные заливы и бухты, хорошо укрытые от влияния открытого моря (подобные заливы на Байкале традиционно называют сорами; запомним это слово, оно ещё не раз встретится вам в этой книжке).
И тем не менее, понемногу озеро готовится к зимнему покою. Если
вдруг выдадутся несколько тихих и морозных дней, поверхность воды по26
крывается тонкой ледовой корочкой. Но даже слабое волнение враз разбивает эту корочку на отдельные мелкие тонкие льдины. Они получили название «сало»; качаются на волнах, задевая друг друга краями, и напоминают хлопья застывшего жира в тарелке холодного супа. У берегов образуются ледяные забереги – узкие полосы льда, намерзающие при накате на
пляжи штормовых волн. На береговых скалах во время штормов от замерзающих брызг нарастают ледовые корки и свисающие вниз ледяные сосульки-сталактиты. Это так называемые сокуи, которые остаются в качестве великолепного украшения и после полного ледостава, на всю зиму.
Иногда в сокуях возникают даже своеобразные ледяные гроты! Наконец, и
в открытой воде идёт невидимый поначалу для нашего глаза процесс кристаллизации льда. Вода не может замерзнуть полностью из-за постоянного
волнового перемешивания, но в ней образуются маленькие линзочки и
иголочки внутриводного крупинчатого льда, размером всего несколько
миллиметров каждая.
Но вот наступает наконец день, когда вместо привычного водного
простора перед нами предстаёт огромное ледяное поле. Байкал встал. Происходит это обычно во второй половине декабря на севере озера, в январе
или даже в начале февраля – на юге. Осталось выждать два-три дня, пока
лёд укрепится (а нарастает он по 3-5 см в сутки), и можно отправляться в
пеший путь прямо по Байкалу. А через десять дней обычно уже можно и на
машине ехать.
Впрочем, бывает и так, что установившийся и уже довольно мощный
ледяной покров взламывается штормовыми ветрами. Слетающий со склонов горняк оказывает на лёд такое давление, что он ломается, уничтожая
уже проложенные дороги, и вновь на какое-то время возникают поля открытой воды.
Возникает невольный страх, когда впервые ступаешь на гладкий,
словно полированный, байкальский лёд. Если в нём совсем нет трещинок,
он имеет тёмный цвет, словно это и не лёд вовсе, а неподвижно замершая
водная толща. Возле берега сквозь такой ровный лёд даже можно разглядеть дно: подводные каменные россыпи, светлые песчаные «полянки»,
растущие на камнях губки… Но как раз такого льда и не нужно бояться –
он даже толще непрозрачного или прикрытого снегом льда.
А если говорить конкретно, то лёд на Байкале нарастает очень сильно: не бывает в конце зимы тоньше 40 см, а чаще достигает толщины 1 м и
более. В отдельные годы на Северном Байкале отмечена полутораметровая
ледяная толща.
Спокойна и размеренна жизнь зимой в байкальских посёлках. По снегу проложены редкие тропы, вьётся дым из печных труб в деревенских избах. Взгляд застывает, словно прикованный, на бескрайнем ледяном поле.
Видно, как вдали это поле пересекают гряды вздыбившихся торосов. Иногда маленьким тёмным пятнышком проследует по ледяной пустыне машина или мотоцикл. Поистине царственный покой великого озера!
27
Ненастье в Чивыркуйском заливе. Фото В.В. Тахтеева
Гряда торосов во льдах Байкала. Фото В.В. Тахтеева
28
Но не может Байкал окончательно успокоиться и подо льдом. Он разговаривает. Особенно громко звучит его голос сразу после ледостава, а
также ночами ближе к весне, когда заметно увеличивается разница дневных и ночных температур. Это приводит к тому, что лёд при похолодании
сжимается, и в нём образуются трещины и щели. Самые крупные из щелей
называются становыми. Они проходят обычно параллельно берегу по направлению от одного выдающегося в море мыса к другому и достигают
ширины от нескольких сантиметров до 1-4 метров. В щели зияет в жутковатой бездне открытая вода. Щель живёт и дышит: она то расходится, то
вновь смыкается, раскрывая и захлопывая свою многокилометровую ледяную пасть; то затянется молодым ледком, то выдавит из себя порцию воды, разливающейся возле щели на несколько метров по поверхности льда.
Если расширение льда продолжается и после смыкания щели, его
края воздымаются друг над другом в виде ледяных глыб – торосов. Даже
небольшие торосы делают лёд труднопроходимым для пешеходов: через
них надо перелезать, рискуя поскользнуться и получить серьёзную травму.
Тем более они становятся препятствием для автомобилей. А ведь нередко
торосы достигают высоты до 1-1,5 м (иногда и гораздо выше)! Но без них
Байкал много потерял бы в своей красоте. Торосы – настоящие произведения искусства, словно пришедшие из сказки про Снежную королеву на
байкальские просторы. Особенно впечатляют толстые, поставленные вертикально ледяные глыбы, с их голубоватой на цвет толщей, просвечиваемой солнечными лучами.
Становые щели опасны для транспорта; нередко приходится долго
искать место, где они сужаются и где их можно преодолеть. В крайнем
случае приходится перекидывать через щель доски и осторожно перегонять машину по ним.
В жизни Байкала становые щели играют важную роль. Они компенсируют температурные сужения и расширения льда. Если они замерзают
или перестают справляться со своей задачей (что бывает к весне), возникает катастрофическое явление – надвиги льда, когда одно ледяное поле выжимается на другое, либо на берег, и двигается со значительной скоростью
(иногда достигающей десятки см в секунду). Надвиг с лёгкостью ломает
причальные сооружения, выбрасывает на берег стоящие на зимней стоянке
суда. И порою только с помощью взрывов можно остановить разрушительное движение ледяной толщи.
Так как же «разговаривает» Байкал? То раздаётся глухое утробное
уханье, словно стон гиганта; то слышится скрип и скрежет от нажимов
льда; то хруст, как будто кто-то крадётся по снегу, делая по несколько шагов и затем останавливаясь; и уж совсем жутко становится, когда раздаётся
гулкий пушечный грохот и оглушительный треск – это образуется становая щель или её ответвление.
«Вероятно, подобные явления – одна из причин того, что народы,
жившие на берегах Байкала, наделяли его таинственными свойствами и
боялись могучих проявлений его жизни…» – писал крупный знаток озера
29
М.М. Кожов. Самое сильное впечатление разговоры Байкала производят
ночью, в кромешной тьме, когда теряется рациональное мироощущение,
особенно если поблизости нет человеческого жилья. И поневоле поверишь
в духов, живущих в его глубинах. Если же вблизи вас вдруг пройдёт разлом новой щели, вы вздрогнете не только от пушечного грохота, но и от
того, что лёд под вами ощутимо качнёт, как при землетрясении.
Если вы выйдете на лёд в районе посёлка Листвянка, возле мыса Лиственничного, то увидите множество больших и малых белых пузырей,
вмёрзших в ледяную толщу. Здесь такие пузыри можно наблюдать каждый
год. Лиственничный мыс – одно из мест, где со дна озера выделяются газы.
Будучи само по себе интересным природным явлением, такое газовыделение способно обусловить повышенную опасность при передвижении по
льду. Вместе с газовыми пузырями к нижней поверхности льда поднимается более глубинная и несколько более тёплая вода. Она вызывает подтаивание льда снизу и уменьшение его толщины. В местах с обильным газоотделением это приводит в конечном итоге к образованию пропарин – участков тонкого льда, со стороны совершенно неразличимых и потому опасных. Под такой утончённой корочкой к тому же нередко образуется газовая подушка. Заехавшая на неё автомашина моментально проваливается в
ледяную воду.
Природа пропарин бывает и иной, но всегда их образование обусловлено подтоком относительно тёплой воды к нижней стороне льда. Пропарины образуются напротив устьев рек, вблизи горячих источников, напротив мысов, огибаемых довольно заметными течениями. Облегчает передвижение по льду знание того, что эти коварные образования появляются
почти всегда в одних и тех же местах. Так, практически каждый год наблюдается возникновение пропарин напротив мыса Большого Кадильного,
возле дельты реки Селенги, в проливе Ольхонские ворота, над Академическим хребтом, у Ушканьих островов.
И тем не менее каждый год приносит всё новые и новые известия о
случаях провала машин под лёд. Часто виной тому простая неосторожность. Хотя бывают и несчастливые случайности.
В 1990 г. в районе мыса Лиственничного провалился на глубину около 40 м бензовоз с прицепом, доставлявший запас дизельного топлива на
биостанцию в Большие Коты. Водитель успел выпрыгнуть. Однако несколько тонн горючего должны были рано или поздно неминуемо попасть
в Байкал, а течение вынесло бы нефтяное пятно в Ангару. Ситуация складывалась критическая. Были привлечены инженеры, водолазы, техника,
чтобы найти способ извлечь автомобиль из воды. И это удалось сделать!
Сначала его подтянули на малую глубину, чтобы избежать опасности падения глубже по крутому подводному склону, а затем вытащили на берег.
Если я вас слишком напугал, то справедливости ради отмечу: байкальский лёд справляется с большими нагрузками на него. Когда Кругобайкальская железная дорога ещё не была построена, поезда перевозились
между станциями Байкал и Танхой на судне-пароме, а в 1904 году зимой
30
прямо на лёд были на брёвнах уложены рельсы. Конечно, целиком поезд
не мог переехать озеро таким путём. Вагоны расцепляли и по одному перевозили по льду на конной тяге. И лёд выдержал!
С наступлением апреля движение транспорта по льду предписывается прекратить. Лучи весеннего солнца проходят сквозь него, прогревают
немного самый верхний слой воды, и толщина льда уменьшается снизу.
Сверху же лёд теряет прочность и «разыгливается» – превращается во
множество мелких иголочек. Разыгливание захватывает всё более глубокие
горизонты, и лёд становится опасным уже даже для пешеходов.
Вскрытие ото льда начинается с тех участков, где сформировались
пресловутые коварные пропарины. Они превращаются в полыньи, затем в
широкие разводья, которые соединяются друг с другом. Остатки льдов
взламываются ветрами и гоняются по открытой воде в виде ледяных полей, пока не растают. Полное освобождение от ледового покрова происходит на юге озера в мае, а на севере – в первой декаде июня.
Впрочем, есть на Байкале место, не замерзающее круглый год. Это –
исток реки Ангары. Здесь ежегодно остаётся огромная полынья открытой
воды, окружающая в том числе и знаменитый Шаман-Камень. И связано её
существование с тем, что воды, сливающиеся из Байкала в Ангару, несколько теплее точки замерзания. И даже десятых долей градуса выше нуля достаточно, чтобы полынья оставалась незамёрзшей.
Этим пользуются утки, которые в большом числе остаются зимовать
здесь, у истока Ангары, отказываясь от перелёта в тёплые страны. Пищи
им здесь вдоволь – только не ленись нырять на дно, богатое различными
беспозвоночными! А на ночь они улетают в торосы, где укрываются от
ветра.
Используют полынью и люди. Часто ли вам приходилось путешествовать водным транспортом… зимой? Вряд ли, если вообще такое случалось. А вот здесь, в истоке Ангары, всю зиму курсирует с одного берега на
другой грузо-пассажирский теплоход «И. Бабушкин». Обычно он ходит
между портом Байкал и Листвянкой, но с наступлением ледостава, когда
листвянские причалы становятся недоступны, начинает швартоваться недалеко от Шаман-Камня, напротив Байкальского экологического музея.
Бывали экстремальные случаи, когда «Бабушкин» и юркий портовый
ледокол-буксирчик выручали тех же уток. В некоторые годы при долгих
сильных морозах полынья грозилась всё-таки замёрзнуть. Конечно, если
бы это и произошло, то ненадолго, но для зимующих водоплавающих исчезновение полыньи даже на несколько дней могло обернуться гибелью.
Но суда своими корпусами разгоняли нарастающий лёд, и на чистую воду
за ними тут же садились спасённые птицы.
…Вечер мягко спускается на зимний Байкал. Солнце скатывается за
далёкие заснеженные горы, постепенно угасает его багряное закатное зарево. Зажигаются огоньки в избах, сияет на небе Венера – первое, когда
нет Луны, из ночных небесных светил. Уходит в неведомую даль бескрайнее ледяное поле, испещрённое местами пятнами вздыбленного битняка,
31
исчерченное неровными линиями торосов. От берега у края темнеющей
полыньи отделяется силуэт теплохода; сверкая ходовыми огнями, он берёт
курс к возвышающейся напротив горе, у подножья которой лежит старый
портовый посёлок, готовящийся к очередной морозной сибирской ночи…
«ЭЙ, БАРГУЗИН, ПОШЕВЕЛИВАЙ ВАЛ!»
Далеко не всем известно, что знаменитая народная песня «Славное
море, священный Байкал» родилась из стихотворения Д.П. Давыдова «Дума беглеца на Байкале» (1858 г.). Стихотворение, кстати, заметно отличалось от песенных слов. Автор писал о тех чувствах, которые испытывал
беглый каторжанин, выйдя на берег Байкала и надеясь после переправы
сохранить свою большой ценой добытую свободу. И, видимо, в этой надежде он радостно желал: «Эй, баргузин, пошевеливай вал, молодцу плыть
недалечко!». И отправился в путешествие в омулёвой бочке…
Много ли доплывало их, таких беглецов? Можно быть уверенным:
оказавшись даже не в бочке, а в нормальной лодке посреди Байкала, вы не
станете накликать ни баргузин, ни какой-нибудь другой ветер, чтобы он
поднимал покруче вал.
Штормов на Байкале бывает много. Особенно осенью. Июнь – обычно самый тихий месяц, ветров ещё мало, да и воды Байкала, только
вскрывшегося ото льда, ещё тяжёлые, не прогревшиеся, их трудно «расшевелить». Сравнительно спокойно и в июле. А в августе начинаются регулярные штормы. Волны в этот период поднимаются в высоту до 1,5-2 м,
иногда и до 3. Вроде бы не такая уж большая высота. Но байкальская волна заставляет уважать себя; дело в том, что по сравнению с волнами на морях она значительно круче, и любое судёнышко на ней не просто раскачивается, как на качелях, но и может быть довольно легко опрокинуто круто
встающим валом. Именно поэтому правила судоходства по Байкалу предписывают обязательно нагружать катера балластом (камнями, железными
болванками и т.п.), что повышает осадку судна и его устойчивость. В начале 80-х годов недалеко от бухты Песчаной был опрокинут и быстро затонул катер «Шокальский», неудачно поставленный командой бортом к
волне. По имеющимся свидетельствам, катер был без балласта…
В сентябре и особенно в октябре неистовство штормов ещё более
усиливается; они свирепствуют вплоть до ледостава. Подсчитано, что в открытом Байкале с октября по ноябрь более половины дней – штормовые.
Ветры дуют почти постоянно, сменяя один другой. Вода, более-менее прогретая в верхних слоях за летний период, легко поднимается в валы, и высота их достигает уже 4 м (иногда пяти и – в редчайших случаях – даже
шести метров). Именно в период осенних штормов интенсивно формиру-
32
ется береговая линия во многих районах Байкала, намываются каменистые
и галечные пляжи, разрушаются основания мысов.
Помнится сильный многодневный шторм в сентябре 1984 года. Пережить его мне пришлось на крупном пассажирском пароходе «Комсомолец», ходившем в то время по Байкалу. Тяжёлое судно морского типа подбрасывало, как жалкую лодку. Громадные, свинцового цвета валы катились по-океански величественно, и корабль был в их власти. Судно ненадолго укрылось в бухте Пещерка у Большого Ушканьего острова, чтобы
повара смогли приготовить ужин, а обед до этого раздавали сухим пайком.
Многим туристам было плохо. Ещё накануне некоторые из них самоуверенно говорили: Байкал не море, здесь сильно раскачать не может. И Байкал сейчас жестоко убеждал их в том, как они были неправы.
Когда ветер стихает, волнение не унимается сразу. Волны уже не растут, не образуют белых барашков на своих верхушках, но по-прежнему
идут, растягиваются в длину и округляются, интервал между валами становится до нудного равномерен. Это мёртвая зыбь, которая и на Байкале, и
на океанах доставляет немало страдания людям, тяжело переносящим качку. Даже не крутой штормовой вал, а именно затихающая зыбь вызывает
наиболее сильные приступы морской болезни. Судно на зыби не подбрасывает, а плавно, равномерно раскачивает.
Не менее важно то влияние, которое оказывает волнение на сами
водные массы. Волновое перемешивание может вызывать выравнивание
температуры в верхних слоях воды и её похолодание у самой поверхности.
Штормовой ветер может вызывать сгоны и нагоны воды. Скажем, дует
горная с западного берега и угоняет прогретые поверхностные воды к берегу восточному. И в итоге у западного побережья поднимаются к поверхности холодные глубинные воды. И это сразу чувствуется теми, кто находится у воды: похолодало.
Но оказывается, что волны могут быть и… стоячие. Называются они
сейшами и возбуждаются при ветровых сгонах и нагонах вод. При этом
процессе уровень воды падает у одного берега и повышается у другого. Затем неизбежно следует компенсирующее выравнивание уровня – и так несколько раз, благодаря чему вся поверхность Байкала колеблется в волновом ритме. А период полного колебания сейши составляет от одного до
нескольких часов. Вызываются стоячие волны также разницей атмосферного давления над различными участками озера и подводными сейсмическими толчками. Существуют сейши даже зимой, подо льдом.
И наконец, в Байкале наблюдаются приливы и отливы. Разумеется,
они не достигают такого размаха, как в морях, и обычно совершенно незаметны для глаз, поскольку величина колебаний уровня при этом составляет всего 2-3 см. Но они имеют ту же самую природу, что и морские приливы и отливы, а именно – взаимодействие силы гравитационного притяжения Луны с таковым Солнца.
Все описанные здесь явления оказывают прямое или опосредованное
влияние на характер течений в водной массе Байкала.
33
В КАКИХ НАПРАВЛЕНИЯХ РАБОТАЕТ
БУТЫЛОЧНАЯ ПОЧТА?
Такое случалось порою в прежние времена: жертвы морских кораблекрушений, оставшиеся в живых и выброшенные на необитаемый остров,
писали послание, наглухо запечатывали его в бутылку и бросали в океан.
Морские течения подхватывали «почтовое отправление» и уносили его.
Несчастные не знали, куда уплывёт бутылка и как скоро её кто-нибудь обнаружит. Но отправленное по волнам письмо давало им надежду на спасение.
Позднее, когда стали изучать морские течения, выяснилось, что их
направления более или менее постоянны, и потому уже можно было заранее предугадать, из какого пункта «А» в какой пункт «Б» они доставят бутылочную почту.
Течения открыты и на Байкале. И подобно морским водным потокам,
их направления достаточно постоянны, хотя иногда и могут временно изменяться.
О Байкале нередко говорят: самое большое в мире хранилище пресной воды. И это правда; но сами слова «хранилище», «хранить» подразумевают нахождение сохраняемого предмета в неприкосновенном, неподвижном, неизменном состоянии. Байкал – не хранилище в таком смысле
слова. Скорее он напоминает живой организм: динамичный, работающий,
внутренне в чём-то меняющийся. И подобно крови по сосудам, движутся в
нём потоки воды в определённых направлениях.
Течения бывают самые разные: поверхностные, глубинные, горизонтальные, вертикальные… И вызываются они разными причинами – действием ветров, перепадами в атмосферном давлении, влиянием впадающих в
озеро рек, да и вращением нашей голубой планеты в целом. В итоге выявляется картина, которую наносят стрелками на карту.
Какая же эта картина для поверхностных течений Байкала? Оказывается, большую часть года поверхностные воды озера циркулируют вдоль
его берегов против часовой стрелки. Это циркуляция циклонического типа.
Вдоль восточного берега медленный поток воды движется с юга на север, а
вдоль западного – наоборот, с севера на юг. И лишь при сильных и длительных встречных ветрах направление может меняться на противоположное.
Если вы идёте на катере вдоль западного берега у северной оконечности озера (а именно – вдоль проложенного по берегу участка БайкалоАмурской железной дороги), то вы воочию увидите, что воды здесь более
мутные, более рыжеватые, чем обычно они бывают в Байкале. Реки Кичера
и Верхняя Ангара, выйдя из цепей горных хребтов, в конце своего пути
протекают по пологим и болотистым местам, собирают более мутные и
более тёплые воды и впадают в самый северный конец Байкала. Эти воды
не смешиваются сразу с озёрными, а увлекаются вдольбереговым течением
на юг. И такой полосой прослеживаются ещё около 40 километров. В то же
34
время совсем рядом с устьем Верхней Ангары, в губе Дагарской у восточного берега озера, вода прозрачная и чистейшая – типично байкальская.
Она «подтягивается» сюда течением с юга, а речные воды в этот район
почти не попадают.
Так что можно быть достаточно уверенным: если бросить бутылку с
посланием в воды Байкала у западного берега, то искать её через некоторое
время надо будет на юге озера, а если сделать то же самое у берега восточного, то наиболее вероятно, что она будет поймана на севере.
Схема поверхностных течений в Байкале.
Рис. В.И. Верболова
Помимо общей циркуляции вдоль
берегов озера, в каждой из его частей –
южной, средней и северной – имеются
свои циклонические циркуляции, а в них –
ещё более мелкие, локальные. Своего рода «матрёшка»: каждая крупная круговая
циркуляция вмещает несколько меньших,
а те включают ещё меньшие. И всегда –
против часовой стрелки.
Конечно, байкальские поверхностные течения не сравнить по скорости с
речными; у берегов и особенно – у кончиков сильно вдающихся в море мысов, течения достигают всего лишь нескольких
сантиметров (редко более 10 см) в секунду. Чем дальше в море от берега, тем они
слабее, и в центрах круговых вихрей вода
практически останавливается. Но в отдельные дни, при штормовой погоде,
вдольбереговые течения усиливаются и
совместно с волнами проделывают огромную работу, изменяя берега Байкала.
С одной стороны мысов они вызывают
размыв грунтов, а с другой, противоположной, – их накопление. Как установлено учёными, во время штормов вдоль берегов перемещается огромное количество
наносов. Этот процесс имеет важное значение для обитающих на дне организмов
– там, где преобладает размыв грунта, пищевые условия обычно плохие, и
донное население потому относительно небольшое. Там же, где преобла35
дает накопление (или аккумуляция), – и условия существования заметно
лучше, и количество животных побольше.
С транспортировкой наносов при помощи течений должны считаться
и люди. Неудачно построенный причал, оказавшийся на магистральном
пути таких переносов, будет служить недолго. Или, во всяком случае, будет доставлять немало хлопот. В считанные годы или даже месяцы пристань будет замыта песком и гравием, и суда попросту не смогут к ней
подходить.
Мы уже говорили, к примеру, что такая участь постигла пирс Маломорского рыбзавода, что находится в рыбацкой «столице» Ольхона – посёлке Хужир. Гавань постоянно заполняется песком и сильно мелеет; не
однажды уже приходилось углублять её, вычерпывая песок. А природа всё
равно делает своё дело – замывает причал вновь.
Помимо характерных круговых циркуляций, на Байкале известны
также несколько «магистральных» течений. Довольно сильное течение наблюдается в узком проливе Ольхонские ворота; там вода постоянно выходит из Малого Моря в море «большое», и даже легшее в дрейф судно в
этом проливе ощутимо сносит. Видимо, потому донное население Ольхонских ворот очень своеобразно; здесь под влиянием постоянного течения
возникли даже свои местные эндемичные виды.
Очень известно также Селенгинское течение: впадающие в Байкал
воды Селенги направляются в большинстве своём прямиком к истоку Ангары и, таким образом, не задерживаются в Байкале надолго: выносятся в
Ангару за пару недель. И потому можете отправлять бутылочную почту из
устья Селенги в район Листвянки или порта Байкал: течение доставит её
именно по этому адресу.
Течения поверхностные – это, как говорится, лишь видимая часть
айсберга. Не менее активно воды перемещаются и в глубинах озера. Свидетельства тому – характерные знаки ряби, «барханчики» на песке, отчётливо видимые на подводных фотографиях. Проводились и измерения подводных течений специальными приборами. Как правило, они также незначительны по скорости - несколько сантиметров в секунду. Но иногда они
достигают десятков сантиметров и даже более одного метра в секунду!
Настоящие подводные реки! В районе Академического хребта, на глубине
50 м отмечена скорость подводного течения 146 см/с.
Были открыты и вертикальные циркуляции вод в Байкале. Они охватывают обычно какую-то определённую зону глубин, до границы так называемого температурного скачка. Скачок этот заключается в резком понижении температуры в очень небольшом интервале глубин. Выше и ниже
слоя скачка температура вод изменяется плавно и незначительно. Слой
температурного скачка возникает при летнем прогревании поверхностной
воды, затем постепенно погружается вглубь, но никогда не пересекает отметки глубин 250 м. И циркуляции вод в слоях выше и ниже температурного скачка совершенно независимы друг от друга! Словно мы имеем дело
не с одним, а с двумя разными водоёмами, лежащими один на другом, по36
добно разным слоям в слоёном торте. В основном циркуляции в верхнем
(до температурного скачка) «озере» непосредственно отзываются на действие ветров и возбуждаемых ими волн; движение вод в нижнем «озере»
(водная масса, лежащая глубже температурного скачка) вызывается, видимо, другими, до конца не понятными причинами.
ХОЛОДНАЯ ВОДА – ИСТОЧНИК ЗДОРОВЬЯ БАЙКАЛА
Упомянув о связи течений с температурными условиями, мы должны
теперь рассказать о последних более подробно. Тело нашего суперорганизма, каковым можно представить Байкал, имеет не только свои «кровеносные сосуды» – течения, но и необходимую для его жизни температуру.
Для нашего тела, как вы знаете, нормальная температура – 36,6 градусов.
А сколько составляет норма для Байкала?
На берегах нашего пресного моря быстро остывает пыл желающих
искупаться. И летнее солнце светит ярко, и пляж не хуже, чем на всемирно
известных курортах, и ленивая волна ласково лижет его кромку… Но – брр-р! Окунёшься – и пулей назад! Это вам не Сочи! Водичка-то холодная!
В открытом Байкале даже в самое тёплое время – в августе – вода
чаще всего прогревается не более, чем до 12-15 градусов. И то это лишь в
самом верхнем слое. Чем глубже – тем холоднее. И тем меньше выражены
сезонные изменения температуры. А вот на глубинах свыше 250 м (опять
эта магическая для Байкала граница – 250 м!) в течение всего года температура практически неизменна и колеблется лишь в пределах от 3 до 4 градусов. И именно данное обстоятельство, как мы сейчас увидим, позволяет
Байкалу оставаться именно Байкалом, сохранять чистоту своих вод и давать приют живым организмам вплоть до максимальных глубин.
Если несколько дней летом стоит штиль и тёплая погода, верхний
слой воды нагревается, и устанавливается стратификация – расслоение
вод, причём верхние тёплые и более глубокие холодные слои не перемешиваются, пока не ударит сильный шторм и не смешает разделившиеся
слои. Но даже в этом случае происходит постепенное прогревание водных
масс в первых десятках метров. Прогревание охватывает всё большие глубины, и отделяются прогретые воды от непрогретых слоем температурного
скачка, о котором мы уже упоминали. Слой этот продвигается всё глубже,
но перепад температур в нём постепенно уменьшается. Достигнув глубины
200-250 м, скачок окончательно исчезает, «растворяется», а сезонное прогревание глубже просто не идёт. Так единое озеро расслоилось на два «водоёма», воды которых почти не перемешиваются друг с другом. Уже упоминавшийся Г.Ю. Верещагин назвал верхний из них альтернирующей зоной, а нижний – переннирующей.
37
Такое расслоение существует долго, но не вечно. К зиме оно непременно разрушается. К октябрю вода у поверхности остывает до 6-7 градусов, а к ноябрю – декабрю уже до 3-4. Температура воды в Байкале выравнивается абсолютно по всей толще, вплоть до максимальных глубин. Наступает так называемая гомотермия – важный этап в жизни озера.
Удивительная жидкость – вода. При охлаждении она сжимается, но
незадолго до точки замерзания (равной, как мы знаем, нулю градусов)
вдруг начинает снова расширяться. И приходится этот порог на отметку 4
градуса. Именно при этой температуре вода имеет наибольшую плотность,
то есть она при ней самая «тяжёлая». А всё тяжёлое, разумеется, тонет.
И вот поверхностная вода, остывшая до 4 градусов, становится тяжелее более глубинной воды, и начинает «тонуть». А в порядке компенсации
воды с больших глубин (они при температуре 3 градуса менее плотные и
более лёгкие) «всплывают» и устремляются к поверхности. Происходит
водообмен поверхностных водных масс с глубинными. А вместе с погружающейся вглубь водою на большие глубины доставляется кислород, необходимый для жизни обитающих там организмов!
Гомотермия наблюдается на Байкале не один, а два раза в год. Второй раз это случается в июне, когда поверхностные воды после вскрытия
ото льда прогреваются от 0 до 4 градусов и достигают той же самой «пороговой» температуры. И снова – водообмен по всей толще, и снова – обогащение больших глубин кислородом. И так ежегодно.
Байкалу крупно повезло именно в том, что он находится в умеренной
климатической зоне. Если бы он находился южнее, в зоне жаркого тропического климата, поверхностная вода его всегда была бы тёплой, и стратификация вод никогда не разрушалась бы. А это значит, что водообмен и,
как следствие, насыщение глубинных вод кислородом, были бы просто невозможны.
Такая участь постигла другое древнее великое озеро – Танганьика.
Лежит оно в Африке; очень, между прочим, похоже на Байкал – и по возрасту, и по происхождению, и по наличию огромных глубин (свыше 1400
м), и даже во многом по внешним очертаниям. Но глубоководье Танганьики безжизненно. Оно заражено ядовитым газом – сероводородом, растворённым в воде. Сероводород возникает неизбежно при нехватке кислорода
вследствие неполного разложения органических остатков. Гомотермии на
Танганьике никогда не бывает, верхние слои воды всегда тёплые – не менее 20 градусов. И нет потому обогащения глубинных вод кислородом.
Вся разнообразная жизнь в этом озере сосредоточена лишь на первых десятках метров глубины.
Да что нам далёкая Танганьика – с тёплым Чёрным морем произошла
та же история! Сероводородное заражение и безжизненность на глубинах
свыше 100 м. Плохой водообмен и недостаток кислорода и тут сделали невозможной жизнь глубоководной фауны. К тому же ситуация в последние
годы усложняется благодаря загрязнению этого моря. Кислород расходуется на разложение загрязняющих веществ, и его нехватка становится всё
38
ощутимее и на меньших глубинах. Уже отмечен подъём сероводородной
зоны и возникновение отдельных заражённых пятен на небольших глубинах. А что будет, если сероводород поднимется ещё выше, страшным ядовитым мором пройдёт по богатым прибрежным донным сообществам, обречёт в результате рыбные стада черноморья на бескормицу? Случится
экологическая катастрофа.
А вот Байкалу такая опасность не угрожает. Это не значит, конечно,
что его можно безнаказанно загрязнять и гробить. Но надо отдать ему
должное: в его пучинах заключена колоссальная живительная, очищающая
сила. Не потому ли он очищает не только воду, но и души людей от скверны?..
Ну, а для желающих искупаться всё-таки скажу кое-что обнадёживающее. В байкальских бухтах, в приустьевых участках рек в отдельные
годы с особо тёплым летом температура может подниматься до 17-19 градусов. Достаточно комфортно и приятно; а людям привычным вообще в
эту пору подолгу из воды неохота вылезать.
Правда, прогреваясь до такой степени, данные участки временно как
бы вообще перестают относиться к Байкалу. Потому что это не та температура, к которой приспособлены коренные байкальские обитатели. Они на
время покидают зону тёплых вод, и в неё ненадолго, но в массе внедряются организмы, характерные для мелких озёр со стоячей водой.
Ну, а в мелководных и глубоко укрытых от влияния открытого моря
участках – сорах, заливах (например, в Чивыркуйском заливе) – летние
температуры могут быть и вовсе курортными: до 25 градусов. Ловите момент, не опоздайте!
ТАИНСТВЕННОЕ СВЕЧЕНИЕ ГЛУБИННЫХ ВОД
Свет – первейший источник жизни на Земле. Благодаря энергии
Солнца существуют зелёные растения, а за счёт их – все животные планеты. Свет достигает земной поверхности, проходя десятки километров через
нашу атмосферу. Но возможности проникновения света сквозь водную
толщу весьма ограничены. В первых же сантиметрах теряются красные
лучи. Поэтому водолазы при погружениях в чистые воды Байкала видят
всё вокруг в голубовато-зелёных тонах. А на глубинах свыше ста метров
видимость уже практически исчезает. Правда, убедиться в этом можно
лишь со специального подводного аппарата, поскольку водолазам в Байкале такая глубина недоступна. На больших глубинах – царство вечной
тьмы.
Впрочем, так ли это на самом деле? Известно, что в глубоководных
областях океанов встречается немало светящихся организмов или имеющих светящиеся органы. У многих хищников, обитающих на этих глубинах, такие «фонарики» служат для привлечения добычи. В излучающих
свет органах живут многочисленные светящиеся бактерии, вырабатывающие световую энергию в результате химических превращений.
39
Светящиеся бактерии могут обитать и свободно; так сказать, сами по
себе. Вместе с некоторыми видами водорослей и мельчайших одноклеточных животных они создают в морях тёмными ночами общее свечение воды
даже в самых поверхностных её слоях. Наблюдается оно, конечно, далеко
не всегда и не везде; нужны определённые условия. Мореплаватели прошлого считали ночное свечение воды плохой приметой. К тому же светящиеся микроорганизмы, потревоженные движениями воды, нередко начинают светиться интенсивнее, и при наличии на поверхности моря слабого
волнения или ряби живой свет начинает играть и переливаться. «Колёса
морского дьявола» – такое название было дано этому явлению суеверными
моряками. Тот же эффект вызывается идущим ночью по морю судном, когда за его кормой в линиях расходящихся волн начинает играть таинственный свет.
В Байкале такое явное свечение вод никогда не наблюдалось. И вообще оно до недавнего времени считалось свойственным лишь морским
водоёмам. Но когда стали использовать приборы, регистрирующие даже
очень слабое световое излучение, обнаружили, что байкальская вода всётаки светится!
Это свечение невидимо человеческому глазу. Его интенсивность невелика. Но интересным оказалось то, что эта интенсивность меняется!
В изучении явления свечения глубинных вод Байкала помогли, как
это не странно, ядерные физики. Задумали они установить в Южном Байкале нейтринный телескоп. Нейтрино – это элементарная частица, по размерам мельче атома (если вообще можно применять слово «размер» к такого рода объектам), которую можно назвать частицей-невидимкой. Космические по длине расстояния она способна пролетать, никак не обнаруживая себя, не сталкиваясь ни с одним атомом, ни с какой другой частицей. Только большая водная толща, какая и имеется в Байкале, способна
изредка «поймать» нейтрино. И когда оно сталкивается с атомами воды,
выделяется, говоря физическим языком, квант света; а говоря проще, элементарный световой «лучик». В нейтринном телескопе находились крайне
чуткие регистраторы, способные отмечать подобные, на уровне микромира, световые «вспышки». Располагались датчики и на глубине 1000 метров.
Казалось бы, на таких отметках, куда не проникает ни единого солнечного луча, должна быть идеальная темнота для проведения эксперимента по «охоте» на нейтрино. Не тут-то было! Приборы показали, что
байкальская вода прямо-таки сияет своим естественным, нигде не заимствованным светом. Повторюсь ещё раз: мы не увидели бы это свечение с
помощью наших глаз. Но для сверхчутких приборов оно просто ослепительно.
И это природное свечение несколько раз в течение суток то слабело,
то «разгоралось» с новой силой. Учёные сделали вывод, что через телескоп
прогоняются глубоководными течениями объёмы воды, характеризующиеся разной активностью неведомого пока источника излучения. Было получено ещё одно доказательство, что вода в пучинах Байкала не стоит на
40
месте; она постоянно перемещается, и пути этих перемещений ещё предстоит изучать.
Но не менее жгучей загадкой оказалась природа этого свечения. Что
же светится в Байкале? Может быть, как и в морях, это светящиеся бактерии? Или же излучение вызывают химические превращения веществ, происходящие непосредственно в самой воде? Сейчас, когда я пишу свою
книжку, пока нет ответа на этот вопрос. При попытках исследовать глубинную воду в лаборатории она перестаёт светиться вскоре после подъёма
её на поверхность. Конечно, в ней обитают микроорганизмы. Но не удалось пока что доказать, что свечение вызывают именно они.
А может быть, разгадка лежит на другом уровне миропонимания, вовсе не в области науки? Может быть, Байкал – это действительно огромный, активно живущий и даже мыслящий суперорганизм, лежащий в своём
ложе среди горных цепей? И свечение – это замеченное людьми свидетельство его жизни, его, если угодно, мыслительной деятельности? А перемещающиеся в виде течений водные массы – это информационные потоки, перерабатываемые такой вот необычной разумной материей?..
Да, есть и такие предположения. Но наша книжка посвящена прежде
всего научным знаниям о Байкале. И поэтому пришла пора перейти к тому,
что же наука выяснила о живых организмах – обитателях байкальских вод.
ЖИВОТНЫЙ И РАСТИТЕЛЬНЫЙ МИР БАЙКАЛА:
ГЛАВНЫЕ ЧЕРТЫ
Перевёртывая дальнейшие страницы нашей книжки, вы познакомитесь подробнее со многими интересными представителями живой природы
Байкала. А сейчас обрисуем лишь самые общие её особенности, отметив
попутно, что животный мир носит краткое название «фауна», а мир растений – «флора».
Есть, впрочем, в природе такие организмы, которые трудно отнести к
животным или растениям. Состоят они обычно всего лишь из однойединственной клетки и потому видимы лишь под микроскопом. Но нам
нужно определиться, поскольку и в Байкале обитают подобные «промежуточные» формы. А определимся мы вот как. Известно, что только растения
способны к фотосинтезу - процессу усвоения углекислого газа и выработки
кислорода под воздействием солнечного света. И потому будем считать
так: если какой-то мельчайший организм способен хотя бы немного к фотосинтезу, то он относится к растительному миру – флоре. Если же он никогда и ни при каких условиях не может заниматься фотосинтезом – он из
мира животных, представитель фауны.
Итак, первая особенность и флоры, и фауны Байкала – их огромное
разнообразие. Было подсчитано, что в настоящее время в озере отмечено
свыше 2500 видов животных и примерно 1000 видов растений. Заметьте,
речь идёт только о водных животных и растениях; наземные, обитающие
на берегах Байкала, тут не в счёт!
41
И тем более замечательным оказывается то, что очень и очень многие
виды из названного числа встречаются только в Байкале, и больше – нигде
на свете! Виды, обитающие только в одном каком-то месте на планете, называются эндемиками. Так вот, в открытом Байкале (не считая его хорошо
обособленных бухт и соров), по некоторым данным, 40% видов растений –
его эндемики. А среди животных цифра ещё внушительнее – аж 85%!
Высокий уровень эндемизма – это вторая замечательная особенность
байкальской фауны и флоры. Её значение трудно переоценить. Каждый
вид живого организма несёт в себе только ему одному свойственный наследственный багаж, который он передаёт своему потомству. В этом багаже – множество генов, в которых в виде химической структуры наследственного вещества закодированы все присущие данному виду внешние и
внутренние особенности, все разнообразные химические соединения, вырабатываемые организмом в ходе своей жизнедеятельности. В наше время
специалисты – так называемые генные инженеры – научились переносить
гены из одного организма в другой и встраивать их в наследственный аппарат последнего. И организм, получивший новые гены, начинает вырабатывать вещества, в норме имевшиеся у того вида, у которого были взяты
гены. Так, к примеру, люди «заставили» бактерию кишечную палочку, выращиваемую в лабораториях, вырабатывать инсулин – важное вещество,
участвующее в обмене веществ у человека. И выработанный бактериями
человеческий инсулин стали применять в виде препарата для больных, у
которых нарушена выработка собственного инсулина.
Но это только начало. Поистине огромные возможности открываются
перед генной инженерией будущего. А сейчас перед нами стоит крайне
важная задача: сохранить для этих будущих времён богатейшее собрание
(банк) генов, носителями которых являются обитающие в Байкале эндемики. Будем помнить – с исчезновением каждого из этих видов (по нашей ли
вине или по естественным причинам) для нас закрываются возможности,
которыми мы смогли бы располагать в будущем. И мы можем гордиться
тем, что именно у нас здесь, в водах Байкала, находится богатейший природный банк генов, которых больше не найти нигде на планете.
Третья особенность флоры и фауны Байкала напрямую связана с её
высоким эндемизмом. Это так называемая несмешиваемость. А именно –
байкальский животный и растительный мир не смешивается (точнее, почти
не смешивается) с таковым большинства расположенных в Сибири водоёмов: речек, ручьёв, мелких озёр. Загадка несмешиваемости долго заставляла учёных ломать головы. Действительно, почему обитающие во всех
сибирских водоёмах, самые банальные организмы не вселяются в Байкал?
Почему в Байкале (в открытых его частях с типично «байкальскими» условиями) не обитают подёнки и веснянки, личинки стрекоз и водяные клопы
– те группы животных, которые свойственны большинству сибирских речек или озёр? А те группы, которые населяют и Байкал, и эти упомянутые
водоёмы, представлены совершенно разными видами; например, водяные
клещи, моллюски, планарии… Обычный для очень многих озёр и знако42
мый всем аквариумистам в качестве рыбьего корма гаммарус, или озёрный
бормаш, не встречается в открытом Байкале. Пробовали его держать в
Байкале в специальных садках – он в них жить-то жил, но не захотел размножаться. Зато в байкальских условиях огромное множество своих, эндемичных гаммарусов (или бокоплавов, как их ещё называют).
И почему, с другой стороны, байкальские формы не хотят проникать
в подходящие, на первый взгляд, для их жизни водоёмы? В иных ручьях и
речках вроде бы и вода холодная, как в Байкале, и кислорода вполне хватает, и кормовые условия хорошие. Но нет, не живут в них байкальцы. А если их туда искусственно вселить, то подавляющее большинство видов не
выдерживает подобного переселения и быстро погибает.
Ради истины отметим: есть исключения из правила. И барьер несмешиваемости не всегда неприступен. Некоторые виды байкальских гаммарид и моллюсков выселились в реку Ангару, спустились вниз по её течению, дошли до Енисея, а отдельные виды гаммарид – даже до его устья у
берегов холодного Карского моря. Единичные выходцы из Байкала встречаются в озере Таймыр, в ряде озёр в районе Норильска. Когда-то, очевидно, Енисей менял своё русло и занёс этих эмигрантов в располагавшиеся
по тогдашнему течению озёра. Да и в Байкал некоторые виды из других
водоёмов всё же вселяются. Примером тому – моллюски прудовики
(овальный, уховидный), проникшие в Байкал сначала в приустьевые участки некоторых рек, а затем начавшие потихоньку «расползаться» в ближайшие от речных устьев окрестности.
Но всё это – именно исключения. Контраст в населении Байкала и
окружающих его водоёмов очень разительный и бросается в глаза при самом первом сравнении.
В настоящее время стало очевидным, что бесполезно искать какуюлибо одну-единственную причину, объясняющую явление несмешиваемости. Причин этих много. Несомненно, важную роль играет стабильность
условий обитания в Байкале. В нём не бывает таких резких колебаний температуры в течение суток, какие наблюдаются летом в мелководных водоёмах; стабилен в Байкале и состав растворённых в воде газов, в нём не бывает заморов (сильной нехватки кислорода), случающихся нередко в зимнее время в малых озёрах, наглухо закрытых ледяным панцирем.
Но не менее важное значение имеют причины, зависящие от самих
живых организмов или, говоря научным языком, биотические факторы.
Дело в том, что организмы живут не каждый сам по себе, а образуют «притёртые» друг к другу сообщества. Они могут жить только вместе, только
так, как жили долгое-долгое время. Важны тут и пищевые взаимосвязи, и
химические взаимодействия организмов («переговоры» их друг с другом
посредством выделяемых химических молекул). Вырванный из сообщества один из его членов быстро гибнет в компании чужаков – в чуждом ему
сообществе. И точно так же видам-«сибирякам» непросто внедриться в
давно сформированные байкальские сообщества.
43
Говоря о несмешиваемости, надо помнить, что она характерна для
организмов открытого Байкала. У озера имеются участки, хорошо укрытые
от влияния открытых вод, сильных штормов и к тому же значительно прогревающиеся летом. Это мелководные заливы, в том числе соры, о которых мы уже упоминали. Чисто географически эти участки относятся к
Байкалу, но на деле Байкалом не являются: по своему температурному и
химическому режиму, по составу водного населения они очень похожи на
мелководные озёра, коих немало по Сибири. Байкал лишь оказывает на
них какое-то (причём незначительное) воздействие – и не более того.
Но и на примере соров мы иногда видим, как организмы«байкальцы» пытаются преодолеть барьер несмешиваемости. Зимой, когда
вода в сорах сильно остывает, в них заносится типично байкальский
планктон с рачком-эпишурой во главе. Как только начинается летнее прогревание, он исчезает, сменяясь обычными сибирскими планктонными
формами: дафниями, неэндемичными циклопами и др. А некоторые организмы (отдельные виды гаммарусов) образуют в сорах особые разновидности, имеющие уже и заметные внешние отличия от типично байкальских
форм.
Четвёртая особенность, свойственная байкальской фауне – это населённость животными абсолютно всех глубин Байкала, вплоть до максимальных (о растениях тут речь не идёт, поскольку они могут обитать лишь
в верхних слоях воды, где имеется достаточное солнечное освещение), и
наличие уникальной, единственной в своём роде пресноводной глубоководной фауны. Действительно, наличие глубоководных обитателей – это характерная черта морей и океанов. В пресных водах они нигде неизвестны,
кроме Байкала. И не только потому, что пресных глубоководных озёр на
планете очень мало. Почему же ещё? Думаю, вы догадались, прочитав одну из предыдущих глав. Дважды в год наступает на Байкале гомотермия,
обеспечивает перемешивание вод по всей толще и обогащение их кислородом. Благодаря этому и появилась возможность существования жизни на
больших глубинах. А в той же африканской Танганьике на больших глубинах - застой вод и вызванный им сероводородный замор.
Пятая особенность байкальской фауны и флоры – наличие в ней гигантских и карликовых форм. Пресноводные водоросли драпарнальдии
обычно имеют размеры кустиков самое большее в несколько сантиметров.
Байкальские виды достигают 30 см в высоту! Ещё замечательнее пример с
донной водорослью тетраспорой цилиндрической. Её слизистые колонии
достигают в Байкале высоты до метра и более! Среди животных также
имеются гиганты. Глубоководная хищная планария байкалоплана достигает 30 см в длину в вытянутом состоянии, в то время как небайкальские
пресноводные планарии – «ростом» всего около сантиметра, а то и мельче!
Глубоководные гаммариды, обитающие в придонном слое воды, могут
достигать до 5-9 см в длину, не считая их огромных усов (у некоторых
обитателей больших глубин усы более чем в 3 раза превышают длину са44
мого тела). Байкальские губки вырастают до размеров человеческого роста.
Карликовые формы известны среди улиток, гаммарусов и других организмов. Нередко виды-карлики возникают также в глубоководной зоне,
где они выискивают себе пропитание в верхнем слое грунта. Можно предполагать, что причина их измельчания - в недостаточной обеспеченности
пищей. Но, вероятно, и не только в этом. Некоторые байкальские организмы идут очень интересным путём: у них выработалась карликовость, свойственная лишь самцам, тогда как самки имеют нормальные или даже крупные размеры.
Недавно открытый карликовый моллюск Ярославиелла. Высота раковинки – 2-3 мм. Рис. Т.Я. Ситниковой.
Явления байкальского гигантизма и карликовости не объяснены
окончательно и по сей день. Ясно одно – что в Байкале, в отличие от большинства других пресноводных водоёмов, настолько разнообразны условия
обитания, или экологические ниши, что подходят для жизни «и мала, и велика».
Назовём, наконец, ещё одну – шестую – особенность байкальской
фауны и флоры. Они активно развиваются в настоящее время, как развивались в ходе всей истории гигантского озера. В Байкале активно идёт эволюция организмов. Недаром учёные сравнивают его с природной лабораторией по изучению процесса образования новых видов. Отмеченное выше
огромное богатство видов не может быть результатом свершившегося когда-то простого заселения озера уже существовавшими формами (хотя была и такая точка зрения; дескать, в самом Байкале ничего нового не возникало, а его богатый органический мир сформировался благодаря многократному вселению обитателей).
45
Конечно, живут в озере и такие организмы, которые сохранились в
неизменном виде со времени своего вселения в него; более того, они повсеместно вымерли в окружающих водоёмах, оставшись лишь в Байкале.
Такие формы учёным известны; они имеют общее название «реликты», что
означает «остатки». Остатки каких-то древних фаун и флор, широко распространённых в прошлом, но сохранившиеся к нынешнему моменту лишь
в отдельных местах – убежищах.
Но всё-таки большая часть населения Байкала возникла в нём самом,
а число первоначальных вселенцев было сравнительно небольшое. И в настоящее время в кристальных водах великого озера продолжают возникать
новые виды. А специалисты имеют уникальную возможность изучать этот
процесс.
В очень немногих озёрах земного шара идёт подобная же активная
эволюция обитателей, как в Байкале. Всё это – так называемые древние
озёра, возраст которых не менее 100 тысяч лет. К ним можно отнести озёра
Танганьика и Ньяса в Африке, Охрид на Балканском полуострове, Бива в
Японии, Титикака в Южной Америке и некоторые другие. Значит, древность водоёма, длительность его существования – это необходимое условие для эволюции его растительного и животного мира. Другое столь же
необходимое условие – относительное постоянство условий обитания, как
в течение года, так и в ходе исторического времени.
Организмы, населяющие мелкие и недолговечные озёра, в своей эволюционной стратегии стремятся достигнуть одной единственной цели –
возможности выжить. Нужно быть приспособленным к резким колебаниям
температуры, к зимним заморам, а нередко даже к полному промерзанию
или высыханию водоёма. Всё – для переживания неблагоприятных условий! Погибнут взрослые организмы – должны остаться жизнеспособными
их покоящиеся яйца, почки, споры или цисты. Тут уж не до творчества
природе.
В глубоких древних озёрах задача постоянной борьбы с внешними
условиями за элементарное выживание не стоит. И организмы имеют возможность идти по самым разнообразным эволюционным путям, осваивая
то большое разнообразие условий обитания, которое предоставляет им
озеро. И фауна со флорой отвечают бурным эволюционным взрывом; даже
научный термин есть такой – взрывное видообразование.
Итак, в древних озёрах нет такой жёсткой выбраковки неприспособленных к экстремальным внешним условиям организмов, как в озёрах
мелких и короткоживущих. Иными словами, в них ослабевают естественный отбор и борьба за существование. И при этом идут бурные эволюционные процессы.
Увы, многие учёные-биологи даже не сомневаются в правоте английского натуралиста XIX века Чарлза Дарвина, утверждавшего, что в природе эволюция идёт благодаря именно естественному отбору (выбраковке
неприспособленных) в беспощадной борьбе за выживание. А похоже, что
зря. Конечно, Дарвин был выдающимся учёным. Но Байкал и другие древ46
ние озёра, похоже, не подтверждают, а опровергают его идею. Напряжённейшая борьба за существование несовместима с пышным эволюционным
расцветом.
Современную эволюционную теорию, освобождённую от многих
старых догм, ещё только предстоит построить. И изучение живой природы
Байкала будет играть в этом не последнюю роль. Хотите внести свой вклад
– дерзайте!
КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ (КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ
ИССЛЕДОВАНИЙ БАЙКАЛА)
А начиналось познание великого озера с той далёкой уже поры, когда
Сибирь становилась частью России. Семнадцатый век. С запада на восток
шли казачьи отряды. Шли через таёжные дебри, преодолевали бесчисленные малые и крупные реки, добывая пропитание охотой и рыбалкой.
Упорно продвигались всё дальше навстречу восходящему солнцу, чтобы
прибавить государству новые, ещё неисследованные, но богатые природными дарами земли. Не было на этом пути ни городов, ни русских деревень. И дорог никаких не было. Лишь поселения местных народов с их
старинным укладом, совершенно не похожим на русский. Всё было впервые. И каждая верста на этом пути приносила новые открытия.
И вот настал тот день, когда казаки впервые вышли к Байкалу. Нам,
наверное, сейчас очень трудно понять, как они были поражены. Огромные
скалы, величественные утёсы. И чистейшая пресная вода… Целое море
воды. Воистину море – конца и края не видно! И не везде по берегу пройти
можно: нередко прямо к воде подступают скальные прижимы. Надо валить
лес, строить суда. И лишь затем – на вёслах или же под парусом – вперед,
вдоль величественных берегов!
Можно считать, что первыми исследователями Байкала были казаки
из отряда под командованием Курбата Иванова, вышедшие к западному
берегу озера в 1643 году – ещё до того, как возник Иркутск (как известно,
казачий острог на месте будущего города возведён в 1661 г.). Ивановым
составлена первая карта Байкала, ещё, правда, весьма далёкая от точного
изображения очертаний озера – «Чертёж Байкала и в Байкал падучим рекам». Потом вышли на байкальские берега ещё несколько казачьих отрядов. Однако есть сведения, что казаки обнаружили на Байкале останки
разбитых деревянных судов. Кто ходил на этих судах? Вероятно, что ещё
до Курбата Иванова русские достигали сибирского моря, строили корабли
и пытались переправиться через него. Но Байкал жестоко наказывал
смельчаков, разбивая их корабли о скалы. О том, что уже в 1640 году некие
казаки ходили по Байкалу, поведал Иванову и его проводник-тунгус.
Так уж получилось, что почти сразу в только что пройденную первопроходцами Сибирь начали в наказание ссылать людей, чьё присутствие в
47
столице и других центральных русских городах было для власти нежелательным. И именно ссыльные становились порой исследователями Байкала. Первым, кому была уготована подобная судьба, оказался священник
Аввакум. В XVII веке в России была проведена церковная реформа. Часть
верующих отказались согласиться с этой реформой, сохранили верность
прежним канонам и потому получили название «старообрядцы». От преследования властей они уходили на восток, на север, в самые разные труднодоступные районы страны.
Аввакум Петрович был главой старообрядческого сопротивления и
потому попал в особую немилость. Его ссылали сначала в Тобольск, потом
в Даурию (Забайкалье). Затем, вернувшись в Москву, он не успокоился и
продолжал борьбу с церковными «реформаторами». Снова ссылка, а затем
– сожжение по царскому указу.
Но был протопоп Аввакум не только священником, не только несгибаемым борцом, но и талантливым писателем. В 1655-56 годах по дороге в
Даурию он побывал на Байкале; в 1662 году вновь переправлялся через
Байкал, возвращаясь из даурской ссылки. Озеро поразило его своей божественной красотой, и он оставил нам восторженное художественное описание Байкала.
Как писал Аввакум, едва они переправились под парусом с берега на
берег, началась буря, и им едва удалось найти на берегу безопасное место,
чтобы пристать. Начнись шторм чуть раньше – и не читать бы нам вдохновенных аввакумовских строк об огромных каменных утёсах на берегах
Байкала, на которых растёт дикий лук и чеснок, о множестве птиц на воде,
которые, «яко снег, плавают»; о богатстве Байкала рыбой – да такой, что
«нельзя жарить на сковороде: жир всё будет».
Налаживались торговые связи России с Китаем, и посол русского государства в этой стране Николай Гаврилович Спафарий (он был молдаванином по происхождению, и его молдавская фамилия – Милеску) в 1675 г.
по пути на место своей службы объезжает Байкал и составляет его довольно подробное описание. Это в наше время работа дипломата во многом потеряла свою романтическую окраску: садишься на самолёт, и через несколько часов уже сходишь по трапу в стране, куда тебя направили. А вот
тогда, когда Спафарий ехал в Китай, на дорогу уходил не один месяц, и
посол был не только дипломатом, но и опытным путешественником. И
Спафарий составил подробное, натуралистически достоверное описание
Байкала, его главного притока Селенги; представляли ценность для мореплавателей его сведения о том, сколько дней («днищ») занимают переходы
под парусом от одного пункта на озере к другому, и где можно найти укрытия от штормов («пристанища»).
Шли годы, десятилетия. Продолжалось освоение Сибири. Пора первоначального знакомства с Байкалом миновала. Для его дальнейшего познания требовалась работа профессиональных учёных. Но в молодых сибирских городах не было ещё таких людей, для которых наука была бы родом их занятий. Да и в целом по стране ещё не было научных учреждений,
48
и занятие наукой было уделом считанных одиночек. Только в 1724 г. была
по указу Петра I основана Петербургская Академия наук, которая спустя
год объединяла всего-навсего 17 учёных. Первый в России университет –
Московский – начал работу намного позже, в 1755 г. И потому было, видимо, неизбежным, что на первых порах в исследования Байкала внесли
большой вклад немецкие учёные.
Одним из них стал Даниил Готлиб Мессершмидт – немец, который
по личному заданию Петра I в двадцатых годах XVIII века несколько лет
посвятил путешествиям по Сибири, где собирал сведения об её природе, о
жизни населяющих её народов. Побывал Мессершмидт и на Байкале, составил его карту и описание.
Примерно десятилетием позже побывал на Байкале другой немец –
Иоганн Георг Гмелин, академик Петербургской Академии, участник 2-й
Камчатской экспедиции В. Беринга. Гмелин, будущий автор многотомной
«Флоры Сибири», был разносторонне образованным человеком; его перу
принадлежит первое научное описание байкальской нерпы. Вместе с Гмелином в Сибири работал ещё один немец-академик – историк Герард
Фридрих Миллер.
А ещё некоторое время спустя наступает черёд Петера Симона Палласа. Не достигнув даже тридцатилетнего возраста, он стал в 1767 г. академиком Петербургской Академии наук. А через год отправляется в шестилетнее путешествие по России. Проезжая по её бескрайним весям, он собирает огромный объём материала, прежде всего ботанического. Его сборы будут потом ещё долго обрабатываться по возвращении из экспедиции,
и итогом этой работы станут два тома книги «Флора России».
Но такова участь путешествующего учёного: он должен обладать
широким кругозором, и вникать во многие науки. Были у Палласа труды и
по зоологии, и по палеонтологии, и по образу жизни и обычаям различных
народов России. Невозможно закрыть глаза на всё новое, нигде ещё не
описанное.
В 1771-72 гг. Паллас побывал на Байкале. И здесь он оставил свой
профессиональный вклад – впервые для науки описал байкальскую губку,
удивительную рыбу-голомянку (а заодно ещё 13 видов рыб) и три вида
рачков-бокоплавов. Один из них до сих пор носит видовое название, данное ему Палласом; два же других, скорее всего, были впоследствии повторно описаны другими учёными под иными названиями, и потому как
будто «потерялись» в наше время в огромных списках видов байкальской
фауны. Хотя следовало бы, конечно, их «отыскать» и вернуть им первоначальное название. Этого требуют и формальные правила работы зоолога, и
необходимость с уважением относиться к труду первооткрывателей.
Ещё один член экспедиции Палласа, Иоганн Готлиб Георги (также
немец), поработав на Байкале, более подробно описал байкальского тюленя. Кроме того, он впервые высказал мысль о тектоническом происхождении котловины озера – то есть об её возникновении в результате крупных
движений земной тверди. По поручению Палласа штурман его экспедиции
49
Алексей Пушкарёв провёл первую топографическую съёмку на берегах
Байкала и составил инструментальную карту озера, то есть выполненную
уже не «на глазок», а с использованием специальных инструментов.
Имя академика Палласа навсегда останется в истории исследований
Байкала. И часто в справочниках он упоминается как русский учёный и
путешественник. Наверное, он и был русским по своему духу и мировосприятию, хотя и оставался немцем по происхождению. Жизнь он посвятил
изучению России.
В честь Палласа назван целый ряд видов животных и растений на
территории нашей страны. Сделали это другие учёные, продолжавшие исследования фауны и флоры. Быть увековеченным даже хотя бы в одном
зоологическом или ботаническом названии – большая честь для биолога.
В Германии, в Берлине есть тихое, укрытое от городского шума местечко Кирхенхоф («церковный двор»). Там находится старинное, но поддерживаемое в неизменном порядке кладбище. Недалеко от кладбищенских ворот можно найти скромную могилу, где нашёл себе последний
приют российский академик.
А в Иркутске на набережной Ангары стоит здание краеведческого
музея, в котором столетие назад располагалось Восточно-Сибирское отделение Русского географического общества. Взгляните на фасад музея. В
верхней его части, на так называемом фронтоне, вы увидите высеченные в
камне фамилии. Это имена тех, кто первыми своим самоотверженным трудом обогащал копилку знаний о Сибири и Байкале. Есть там и имена Мессершмидта, Гмелина, Палласа, Георги. Само здание музея стало памятником их труду. Есть на фронтоне и свободные места, где ничьи фамилии не
значатся. Несколько раз возникали предложения вписать туда имена более
поздних краеведов и учёных. Но это не делалось. И, по-видимому, правильно. Век двадцатый дал немало подвижников науки, прекрасно знавших Байкал и раскрывших многие его загадки. Но первые – они останутся
первыми всегда. И будут служить достойным примером для тех, кто идёт
следом.
КОНЕЦ МИФА О «БЕЗЖИЗНЕННОМ ОЗЕРЕ»
Много было в истории исследований Байкала самых невероятных гипотез, подтвердившихся и ошибочных, обоснованных и фантастических.
Много было и ярких имён. Нет возможности рассказать обо всех. Вспомним лишь о вкладе некоторых из большого числа учёных, так или иначе
связавших с озером свою судьбу. И в первую очередь – о биологах, поскольку автор этих строк – сам биолог.
Первая половина XIX века не увенчалась никакими сколь-нибудь
существенными новыми данными о природе Байкала. Слишком далеко от
тогдашних научных центров он лежал. Впрочем, именно в это время известный немецкий учёный Александр фон Гумбольдт выдвинул чисто
умозрительную, без какого-либо фактического обоснования, гипотезу о
50
том, что Байкал по своему происхождению является фиордом Северного
Ледовитого океана. Надо заметить, что такой вывод Гумбольдта был достаточно логичным: ведь фиорды – это узкие и глубокие (до 1000 м) морские заливы, врезанные в береговую линию порой до 200 км. Их котловины тектонического происхождения; кроме того, в их формировании участвуют ледники. Байкал – действительно озеро тектонической природы,
длинное и узкое, на нём действительно обнаружены следы деятельности
огромных ледников. Да и Ледовитый океан временами наступал на нынешнюю территорию российского севера, и его воды в такие периоды находились намного ближе к району расположения современного Байкала,
чем мы это видим сегодня.
Окажись такая гипотеза верной – и можно было бы с твёрдой уверенностью искать в Байкале виды живих организмов, которые свойственны
Северному Ледовитому океану. Хотя бы некоторые из них должны были
бы сохраниться в опресневшей воде в виде реликтов (остатков).
Однако гипотеза Гумбольдта не подтвердилась. Геологами следы былого присутствия ледовитоморских вод обнаружены только до 62 градуса
северной широты. Отдельные виды животных – морские реликты – встречаются в районе Енисея даже южнее – до 58 градуса (скорее всего, они
продвинулись немного далее на юг, уже обитая в пресной воде). Но Байкал
своей северной «верхушкой» не достигает даже 56-й параллели. Быть морским заливом он никак не мог.
Тем не менее, гипотеза о связи Байкала с Ледовитым океаном оказалась на удивление «живучей»; время от времени она вдруг «всплывает» в
том или ином виде. И даже сейчас некоторые учёные полагают, что отдельные виды байкальских беспозвоночных животных заселились в озеро
из Ледовитого океана.
Но это мы забежали вперёд. Вернёмся в середину XIX века. В Иркутске в то время не было ещё не только университета, но и вообще ни одного
высшего учебного заведения. Небольшая группа образованных людей объединилась в 1851 г. в Восточно-Сибирском отделе Русского географического общества (ВСОРГО). Это была своего рода «Сибирская академия»,
при поддержке которой проводилось изучение природы Сибири, образа
жизни и обычаев её коренных народов.
Несколько лет спустя после своего возникновения ВосточноСибирский отдел снаряжает экспедицию, в составе которой был авторитетный чешский натуралист Густав Радде. Объехав весь Байкал и прожив
на его берегах десять месяцев, Радде сделал вывод, кажущийся совершенно невозможным с высоты сегодняшнего дня. Он утверждал, что Байкал…
крайне беден «низшими формами жизни», а именно – моллюсками, ракообразными и другими беспозвоночными животными! Сейчас-то мы знаем,
что это совершенно не так. Ну, а в то время подобный вывод известного
учёного был очень убедительным для деятелей из ВСОРГО. И они посчитали дальнейшие исследования живой природы Байкала бесперспективны51
ми. А раз они бесперспективны, то и не нужно больше тратить деньги на
экспедиции.
Почему оказалась возможной такая роковая ошибка, затормозившая
познание Байкала? Видимо, потому, что добыть в Байкале материал для
зоологических исследований не так-то просто. Если вы выйдете на его каменистый берег и покопаетесь голыми руками в холодной воде, то вы найдёте, конечно, кое-каких животных и растений; каких, вы узнаете дальше.
Но основное разнообразие организмов начинается в Байкале чуть глубже, с
глубины нескольких метров, которая недосягаема для ваших рук. Да и далеко не всегда в яркий солнечный день животные будут «позировать» вам,
если вы будете смотреть с лодки на дно сквозь изумрудную прозрачную
воду. Многие из них прячутся среди камней, зарываются в песок и ил. Потому-то Радде и увидел на байкальском дне якобы безжизненные пространства.
Байкал не открывает свои секреты с лёгкостью. Чтобы узнать что-то
новое об его жизни, нужны специальные приборы, помогающие собрать
материал. Их-то у Радде и не было.
Миф о бедности Байкала беспозвоночными животными был развеян
самоотверженным исследователем, зоологом и врачом Бенедиктом Дыбовским. Поляк по происхождению, в 1865 году он был сослан в Сибирь за
участие в польском восстании (Польша входила тогда в состав России).
Побывав проездом на Байкале, он решил добиваться, чтобы местом ссылки
ему определили именно это озеро. Такое разрешение он получил, но
ВСОРГО отказал ему в финансовой поддержке запланированных исследований, ибо считал их бесперспективными. Бенедикт не мог с этим согласиться. Если, рассуждал он, Байкал очень богат рыбой, то должна же эта
рыба чем-то питаться! Должны, просто обязаны обитать в озере многочисленные беспозвоночные!
Дыбовский со своим другом Виктором Годлевским выехали из Иркутска в посёлок Култук на южной оконечности Байкала, рассчитывая
только на свои силы и свои же, более чем скромные средства. Помогало то,
что Бенедикт как врач оказывал помощь местному населению, и оно ему
тоже регулярно помогало.
Наступил 1868 год. Байкал покрылся льдом, и Дыбовский с Годлевским впервые выходят на ледяной панцирь. Выходят для работы, причём
очень тяжёлой. Нужно было прорубать лунки, чтобы что-то извлечь из воды. Прорубать метровой толщины лёд – это не сидеть в лаборатории. К
тому же местные жители испытывали перед Байкалом благоговейный
страх, и не решались заходить далеко на лёд. И отчаянных исследователей
они каждый раз предупреждали о неминуемом несчастье, которое их там
должно настигнуть. Поэтому все лунки рубились своими собственными
силами. А всего таких лунок только за свою первую зиму в Култуке они
прорубили около 200!
В прорубленные лунки на самодельных верёвках спускались самодельные же ловушки (обтянутые марлей цилиндры), содержащие мясную
52
приманку. Ловушки оставлялись на несколько дней опущенными на глубины в несколько сотен метров. Подняв затем их на поверхность, исследователи поражались тому огромному количеству ракообразных-бокоплавов
(гаммарусов), которые набивались под марлю. Приманку они объедали до
костей.
Увидев это, Бенедикт и Виктор придумали в высшей степени оригинальный способ изготовления скелетов птиц, рыб и мелких наземных млекопитающих. Добытую тушку они спускали в Байкал на несколько дней и
затем поднимали уже чисто отпрепарированный скелет. Хорошо «работали» гаммарусы-мертвоеды, лучше любого музейного препаратора!
Тем не менее, попадавшаяся в ловушки фауна была довольно однообразной. И Дыбовский с Годлевским попробовали другой способ. Они изготовили драгу (а это не что иное, как металлическая рама с привязанным
к ней мешком) и впервые на Байкале провели драгировки по дну. Возможности были небольшие; для подобной работы использовались становые
щели, в которые и спускалась драга. Тащили её по дну лошади, которых
Дыбовский нанимал у жителей посёлка. Но даже в таких немногочисленных сборах богатство фауны превзошло все ожидания!
Для работы на льду приходилось нередко уходить из посёлка на несколько дней. Как ночевать среди голого ледяного пространства, где в любой момент может налететь резкий, неожиданный, обжигающий ветер?
Дыбовский придумал приспособление, позволившее жить и в таких условиях. На сани ставился деревянный вагончик, в котором имелась печка и
все прочие необходимые вещи. И лошадьми этот вагончик отвозился в
район работ. На ночь, как быстро убедились исследователи, имело смысл
положить под полозья саней длинные жерди, чтобы вагончик не был опрокинут внезапным ветром.
До сих пор используется в исследованиях Байкала подобное оригинальное приспособление. Оно так и называется – будка Дыбовского. В тёплом, отапливаемом печкой вагончике приспособились делать в полу люк,
через который можно работать с прорубленной во льду лункой, не выходя
на ветреное пространство, где мокрые руки тотчас коченеют.
Иногда угрожающие пророчества култучан сбывались. На льду бывало всякое. Случалось, ветром всё же опрокидывало сани, из-за чего портилась и терялась часть научного материала, добытого тяжёлым трудом.
Дыбовский, к примеру, пишет: «Однажды нам случилось из очень значительной глубины извлечь кусок дерева, на котором оказался экземпляр
губки; к сожалению в дороге, когда опрокинулись наши сани, она выпала и
была утеряна». Насколько существенна такая потеря, вы можете понять,
учитывая то, что глубоководные губки и в наши годы попадаются редко, и
даже их видовое разнообразие в Байкале до сих пор до конца не описано!
Тем не менее, несмотря на все трудности и неудачи, Дыбовский считал, что наилучшее время для работы на Байкале – это именно зима. И это
понятно: в то время об использовании судов для научных работ ещё не
могло быть и речи.
53
Друзья работали на Байкале и в следующую зиму, а потом ещё и зиму 1875-76 года, после достаточно длительной и богатой приключениями и
испытаниями поездки на Дальний Восток. Их стараниями получен просто
небывалый объём материала, огромное количество новых данных. Дыбовский и Годлевский провели многочисленные промеры глубин Байкала,
взяли первые пробы донных отложений, многочисленные сборы фауны.
Исследован ими и истоковый участок реки Ангары, и монгольское озеро
Хубсугул. Дыбовский лично сам описал более ста видов байкальских рачков-бокоплавов, указал глубины их встречаемости, их разнообразнейшую
прижизненую окраску. А всего, он считал, их в Байкале должно быть около 300 видов.
Коллекцию байкальских моллюсков Бенедикт отослал своему брату
Владиславу, также зоологу, и тот впоследствии описал множество новых
для науки видов.
Неугомонные поляки наблюдали за распределением и образом жизни
нерпы, «шли по следам» таинственной и трудноуловимой рыбыголомянки, у которой открыли очень редкое для рыб явление – яйцеживорождение.
Была у Дыбовского мечта – съездить на север от Байкала, на загадочное глубоководное озеро Орон, лежащее в горах недалеко от реки Витим.
По дошедшим до него рассказам, там якобы встречали нерпу – такую, как
на Байкале. И вообще, может когда-то Байкал и Орон были взаимосвязаны?.. Но эта мечта не сбылась.
Дыбовский был поражён не только разнообразием, но и «нездешним,
морским» обликом байкальской фауны. Он верил в то, что она тем или
иным способом когда-то произошла от морской фауны.
В Иркутске, в музее ВСОРГО, Дыбовский перед отъездом на запад (а
работал он после сибирской ссылки во Львове, затем – в Варшаве) оставил
богатое «наследство» будущим исследователям Байкала: свои приборы,
верёвки, ловушки и прочее использовавшееся в Култуке имущество. Там
же хранились и пробы грунтов Байкала, и ряд новых, ещё неописанных
видов гаммарусов, и готовая рукопись с их описаниями. А в 1879 году в
Иркутске во время урагана разразился общегородской пожар – да такой
сильный, что, по словам очевидцев, «колокола плавились на церквах».
Старое здание музея сгорело, и вместе с ним огонь поглотил всё
перечисленное.
Но многие коллекционные материалы Дыбовского были в своё время
разосланы в различные города России и европейских стран, и они хранятся
до сих пор в Санкт-Петербурге, Берлине, Гамбурге…
Будучи уже в солидном возрасте, Дыбовский продолжал писать научные статьи, посвящённые Байкалу. Они публиковались в 20-х годах. К
сожалению, в них он нередко допускал поспешность и не всегда соблюдал
формальные правила зоологической работы. Но для нас он навсегда останется человеком, впервые открывшим огромное разнообразие животного
54
мира Байкала. Благодаря ему учёные осознали огромную значимость исследований сибирского моря для развития науки.
НА ПУТИ К НАУЧНОЙ СТАНЦИИ
Рассказывая о результатах своей работы на Байкале, Б. Дыбовский в
1901 году писал:
«Доказавши самым очевидным образом несостоятельность прежних
мнений о бедности байкальской фауны и убедившись в неисчерпаемости
её богатства, требующей труда многих поколений для её исследования, мы
старались также показать, что наиболее соответствующим местом для устройства опытной биологической станции, имеющей неоценимое значение
для различных научных исследований, является именно Байкал. Поэтому
мы полагали, что наиболее удобным пунктом для учреждения университета в Сибири, если бы предполагалось таковой открыть, был бы Иркутск.
Здесь открывается широкое поле для исследований, как геологов, так и
биологов. Этот край, лежащий по соседству с Забайкальем, с его способным, энергичным коренным населением – вполне заслуживает учреждения
здесь высшего учебного заведения».
В научном мире назревало понимание, что на Байкале необходимо
постоянно действующее учреждение – биологическая станция. Экспедиции экспедициями, но станция с собственным коллективом учёных дала бы
несравненно больше знаний о природе Байкала, чем эпизодические наезды
исследователей на его берега. Ясно было и то, что станция должна быть
государственной, получать от государства финансовую поддержку, иначе
её век окажется недолгим. Пример был налицо – в посёлке Большое Голоустное в 1899 году была открыта биологическая станция, на которой работал будущий доцент Казанского университета В.П. Гаряев. Существовала она на частные пожертвования и через два года закрылась, когда пожертвования иссякли.
Но в начале ХХ века о подобном государственном научном учреждении в далёкой Сибири можно было только мечтать. Существовавшая тогда
власть не прониклась ещё пониманием значения науки для будущего России, и выделяемые на неё суммы были более чем скромными.
Но открытия Дыбовского уже значили немало. У учёных были все
основания ходатайствовать об организации новой экспедиции для продолжения исследований байкальской фауны. И такая экспедиция состоялась.
Три года (1900, 1901, 1902) работал на Байкале отряд под руководством А.А. Коротнева, профессора Киевского университета Святого Владимира. В первый год она занималась сбором материалов в основном на
Южном Байкале; самыми северными посещёнными ею пунктами были губа Заворотная, Ушканьи острова и Чивыркуйский залив. Огромную помощь экспедиции Коротнева оказал полковник Ф.К. Дриженко, начальник
другой экспедиции – гидрографической. Гидрографы занимались подробными измерениями глубин Байкала и составлением его лоции. (До сих пор
55
многие байкальские капитаны пользуются подробнейшим атласом Дриженко, выпущенным в свет ещё в 1906 г.).
В распоряжении у Дриженко был пароход «Инокентий», развозивший партии его экспедиции по местам работы, доставлявший им продукты. На борт этого судна регулярно прихватывали биологов во главе с Коротневым и перевозили с одного места дислокации лагеря на другое. Но
сам пароход не был оборудован для гидробиологических работ. Большие
глубины Байкала остались недоступными для исследования.
Тем не менее, собранный материал оказался очень интересным. Коротнев, возвратясь в Киев, постарался как можно скорее предоставить собранных животных специалистам – людям, лучше всего знающих какуюлибо группу фауны. Были в результате открыты новые виды планарий, малощетинковых червей, бокоплавов, губок. Подробно он рассказывает о добытой ими гигантской планарии длиной почти в 8 см, получившей название римацефалюс. Коротневу не давало покоя странное обстоятельство:
одни группы животных представлены в Байкале очень большим количеством видов (такие, как те же гаммарусы), а другие – лишь одним или несколькими видами (многощетинковые черви, мшанки, равноногие рачки –
водяные ослики). Он предположил, что в истории Байкала совершилась
какая-то резкая перемена условий существования, в результате которой
одни формы организмов получили наибольшее развитие, а другие – вымерли или сохранились в небольшом количестве видов.
Коротнев определил некоторых собранных в экспедиции животных
как морских по происхождению (как оказалось позже, были допущены несколько ошибок), да и в целом, вслед за Дыбовским, поражался «морскому
облику» байкальской фауны. В этой связи он вновь воскресил старое предположение Гумбольдта о существовавшей некогда связи Байкала с Ледовитым океаном.
В следующий год экспедиция Коротнева имела уже больше возможностей для работы. Как он писал в отчёте, он встретил на месте большое
желание помочь научным изысканиям. Ему много раз предоставляли для
поездок по югу озера небольшой пароход «Бард», разрешали использовать
для сбора материала водолазов, работавших на строительстве причальных
сооружений, а старый добрый знакомый Ф.К. Дриженко гостеприимно
приглашал на борт парохода «Иннокентий», на котором экспедиция объездила и север озера.
Были произведены первые попытки глубоководных драгировок с
борта парохода. Но ряд обстоятельств делали это занятие непозволительной растратой времени. Во-первых, лебёдка для троса была только ручной,
и требовались часы, чтобы поднять драгу с глубины в несколько сотен
метров. Во-вторых, на судах тогда ещё не было эхолотов, и драгу кидали
наугад, не зная, идёт ли она по дну или просто плывёт за пароходом в толще вод. Полдня нелёгких трудов – и вздох разочарования, когда поднятая
на борт драга оказывалась совершенно пустой. Наконец, фирма, которой
был заказан трос для тяжёлой драги, обманула Коротнёва и вместо пяти56
миллиметрового витого стального каната прислала двухмилиметровый пучок проволоки. В итоге работать с большой драгой было нельзя; на таком
тросе можно было запускать лишь небольшую дражку, а также собирать
планктон.
И всё же даже крайне скудные сборы с больших глубин показали, что
в Байкале, как и в морях, есть особые глубоководные организмы! Так, были пойманы водяные ослики с очень длинными ногами и усиками. Некоторая часть глубоководных сборов сделана была с помощью ловушек – таких, какими пользовался Дыбовский.
Третий год работы экспедиции принёс намного больше глубоководной фауны.
По итогам экспедиции Коротнев публиковал отчёты, написанные живым и понятным языком, безо всякой излишней наукообразности, с лирическими отступлениями. Север Байкала, где только в июне расходились
льды и было очень холодно, он сравнивал со Шпицбергеном. Добрым словом поминает незабываемые дни пребывания экспедиции на Ушканьих
островах, в отрыве от всякого жилья. Остро ставит вопрос о том, что рыбный промысел на озере ведётся хищнически (вылавливается преобладающая часть идущего на нерест в реки омуля), и что нужны жёсткие мероприятия для его регулирования. Безжалостно обличает бизнесменоврыбопромышленников, за мизерную плату нещадно эксплуатирующих сезонных рабочих, и имеющих при этом огромные барыши от продажи рыбы. Описывает явление, которое мы называем несмешиваемостью фаун –
показывает, что население прибрежных озёр и соров совсем не такое, как в
открытом Байкале.
И ещё долгие годы выходили из печати книги и статьи, где содержались результаты обработки материалов этой экспедиции. К примеру, капитальный труд киевского профессора В.К. Совинского, посвящённый описанию байкальских бокоплавов, увидел свет только в 1915 году. И состоял
он из толстого основного тома и дополнительного, содержащего более 30
листов с подробнейшими рисунками, иллюстрирующими строение различных частей тела рачков и их отличия друг от друга.
После публикации настолько содержательных результатов экспедиции Коротнева необходимость проведения систематических, планомерных
и хорошо организованных исследований Байкала стала очевидной. И вот в
1916 году при Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге была
учреждена специальная «Комиссия по изучению озера Байкала» (КИБ), которую возглавил академик Н.В. Насонов. В комиссию вошли как уже известные и авторитетные учёные (Л.С. Берг, В.А. Обручев, А.Н. Северцов и
др.), так и молодые энтузиасты, горевшие желанием изучать далёкое сибирское море (В.Ч. Дорогостайский, Г.Ю. Верещагин).
И те, и другие, будучи настоящими патриотами своей Родины – России – прекрасно понимали, что будет значить для неё изучение Байкала.
Это был вопрос нашего первенства (или приоритета, как сейчас говорят) во
многих научных областях. «Исследование Байкала представляет нацио57
нальную задачу русских учёных. Мы должны знать Байкал не хуже, чем
швейцарцы своё Женевское озеро», – писали инициаторы создания Байкальской комиссии в служебной записке, поданной на заседание физикоматематического отделения Академии наук.
В этой связи нельзя не упомянуть подробнее о человеке, который
сыграл одну из ключевых ролей в становлении дальнейших исследований
Байкала, но имя которого незаслуженно было «сдвинуто на обочину». Это
Виталий Чеславович Дорогостайский, сын ссыльного поляка, детство которого прошло в Иркутске, совсем недалеко от Байкала. Жизнь его была
полна трудностей и крутых изломов, да и окончилась бесславно: учёный
был репрессирован в 1938 году по злому доносу кого-то из своих «коллег»,
которому было дано от природы амбиций больше, чем таланта. И всё же,
спустя десятилетия, мы должны признать, что имя Виталия Чеславовича
навсегда вписано в историю байкаловедения как создателя постоянной научной станции и первого исследовательского судна.
Учиться Дорогостайскому довелось в Московском университете, но с
неожиданным перерывом. За участие в политических выступлениях студентов он был отчислен, но не бросил начатую научную работу. Виталий
возвращается в Иркутск, работает на Байкале, собирает интереснейший
материал по водорослям и гаммаридам; затем его восстанавливают в университете, где он обрабатывает все эти сборы и публикует свои первые научные статьи. И ещё несколько раз потом бывает на Байкале, путешествуя
вдоль его берегов на вёсельной лодке.
А ещё имело значение то, что Дорогостайский был знаком с видными
иркутскими купцами и промышленниками. И умел убедить их в необходимости сделать пожертвования на нужды науки. Так, после переговоров с
известным и очень богатым купцом Второвым, содержавшим в Иркутске
крупнейшие по тем временам магазины, богач решил пожертвовать на исследования Байкала 16 тысяч рублей, в том числе 12 тысяч – на постройку
катера и 4 тысячи – на научную станцию.
В то далёкое, дореволюционное время это были очень большие деньги. Они и стали той материальной основой, с которой и начала свою деятельность упомянутая Байкальская комиссия. В её задачи входило дальнейшее всестороннее исследование Байкала, а также выбор места на его
берегу для организации постоянно действующей станции.
В том же 1916 году Дорогостайский вновь выезжает на Байкал и следит за строительством катера. Он сам был автором чертежа этого небольшого моторно-парусного судна, сам вёл переписку по поводу поставок
разного рода судового оборудования. И уже к середине лета катер был готов к выходу в море.
Впрочем, Виталий Чеславович не ждал этого дня, сложа руки. Вместе
со своими помощниками он начал работы на вёсельной лодке. А всего их
было в то лето четверо, в том числе Г.Ю. Верещагин, ещё пока в должности младшего научного сотрудника.
58
«Чайка» вышла в экспедицию. Фото из архива Е.В. Дорогостайской
Современное здание Байкальской биологической станции в Больших Котах.
Фото В.В. Тахтеева
59
И вот наконец впервые в истории специально оборудованное научное
судно отправляется в свой первый рейс по Байкалу. Небольшое – всего 9
метров в длину. Была на нём лебёдка с тросом - правда, ручная, не механическая, так что очень нелегко было поднимать какой-нибудь прибор, спущенный на глубину в сотни метров. Была там единственная каюта, служившая одновременно и жилым помещением, и научной лабораторией, и
кают-компанией, где вечерами научные работники и мотористы дружно
пили чаёк. И была у членов экспедиции несказанная радость успеху своего
предприятия.
Назывался катер «Чайка». В честь красавицы-птицы, реющей над
крутыми байкальскими волнами. Первый свой научный рейс «Чайка» совершила в район Малого моря. Несмотря на ряд досадных неприятностей
(таких, как отказ мотора), биологический материал был успешно собран.
По возвращении экспедиции в Петербург на заседаниях Комиссии по
изучению Байкала завязалась горячая дискуссия о том, где должна будет
располагаться научно-исследовательская станция. Дорогостайский считал,
что наилучшим местом была бы деревушка Большие Коты, что стоит на
западном берегу озера в восемнадцати километрах от Листвянки, то есть
недалеко от истока Ангары и от железной дороги (которая в то время от
Иркутска как раз выходила к истоку). Бухта, на берегу которой расположен посёлок, обширная и с довольно большой прибрежной отмелью, что
гораздо лучше подходит для изучения населения дна и толщи вод, чем
участок с крутым свалом глубин, начинающимся близко от берега. И ещё
одно важное обстоятельство: ещё один купец и промышленник, известный
благотворитель Сибиряков, династия которого имела в своё время в Котах
бумажную фабрику и стекольный завод, готов был предоставить здание
своей конторы для научной станции. Верещагин по каким-то причинам категорически настаивал на обустройстве станции на далёком и необжитом
полуострове Святой Нос.
Спор двух исследователей решила сама жизнь с её бурными, драматическими событиями, ворвавшимися в нашу историю.
Байкальская комиссия предполагала, что экспедиционные работы на
«Чайке» непременно продолжатся и в следующем, 1917 году. Но после
свержения монархии, к весне и особенно к лету экономические трудности
стали нарастать снежным комом, и ожидавшуюся экспедицию Академии
наук пришлось отменить, а вопрос о станции – отложить до лучших времён.
И тем не менее, даже в этом смутном году, когда было ясно, что вся
страна в возрастающем темпе продолжает катиться к своему краху, и не
было ясно, когда и чем закончится этот период безвременья со Временным
правительством во главе, Дорогостайский отправился-таки на Байкал, где
вместе с тремя сотрудниками Московского университета провёл вторую
экспедицию на «Чайке»!
А впереди преданного своему делу исследователя ждала новая, почти
непрерывная серия испытаний. Осенью свершилась Октябрьская револю60
ция, и вскоре началась гражданская война. Сибирь оказалась отрезанной от
европейской России. Не ходили поезда, не работала почта. Катер остался
очень далеко, на Байкале, и трудно было предугадать, что с ним будет
дальше.
Мысли о катере и будущей биологической станции не давали Виталию Чеславовичу покоя. Из Москвы он отправился в Омск, ещё до того,
как этот город оказался в руках белых, где принял участие в организации
сельскохозяйственного института и стал одним из его первых профессоров. А война в середине 1918 года шла как раз в районе Байкала. Катер был
реквизирован и использовался для своих нужд сначала красными, а потом
белыми.
Беспокойство о судьбе судна привело Дорогостайского к белогвардейцам с просьбой о помощи. С ними он военным эшелоном выехал в Иркутск, обязавшись выполнять поручения «белых» военачальников. Другой
возможности пробиться к Байкалу практически не было.
Дорогостайский не воевал с оружием в руках. Напротив, он стремился делать всё возможное, чтобы предотвращать расправы и самосуды,
бывшие обычными в то горячее время. Ездил в Тункинскую долину, закупал продовольствие для армии и для населения Иркутска, улаживал конфликт рабочих Байкальской переправы с властями, грозивший обернуться
расстрелом, спасал красных военнопленных от их убийства конвоирами…
Пришлось иметь дело, по его собственному признанию, и с откровенными
негодяями, бывшими в белой армии. Но цель была достигнута: «Чайка»,
изрядно потрёпанная, ему была возвращена.
Осенью, после завершения этой эпопеи, профессор вернулся в Омск
и распрощался с колчаковской армией. А в Иркутске в это же время был,
наконец, открыт первый в Восточной Сибири университет. Сбылась давняя
мечта Дыбовского и многих других образованных людей.
В следующем, 1919 году Виталий Чеславович перебрался в Иркутск,
где вместе с другими приглашёнными учёными принял участие в организации нового, физико-математического факультета университета, на котором начали преподавание биологии. А также стали проводить первые научные исследования на базе дома Сибирякова в Котах.
Так открылась Байкальская биологическая станция. Спор между Дорогостайским и Верещагиным о том, где ей быть, решился явочным порядком – благодаря неимоверным усилиям Виталия Чеславовича.
Череда трудностей не прекращалась. Холодное, голодное время. Безденежье. Непрекращающиеся грабежи в Иркутске. Катер постоянно реквизировался (попросту говоря, отбирался на неопределённое время) для нужд
самых разных ведомств. Возвращался после этого в непригодном для экспедиций состоянии – разбитый, с испорченным мотором. Денег на ремонт
у университета не было, и Дорогостайскому постоянно приходилось тратить на него свои крайне скудные личные средства. И так несколько лет
подряд.
61
Ему удалось совершить почти невозможное: сохранить катер и здание конторы Сибирякова в Котах до того времени, когда война закончилась, и жизнь понемногу стала налаживаться. Основать ещё при этом звероводческий питомник в тех же Котах и стать первым заведующим кафедрой зоологии позвоночных животных, созданной им в университете. Провёл экспедицию на север Байкала, на озеро Фролиха. Организовал на биостанции исследования байкальского планктона.
А ещё опубликовал одну из лучших печатных работ в своей жизни.
Вышла она в 1923 году и называлась «Вертикальное и горизонтальное распределение фауны оз. Байкал». В этой статье он обобщил все имевшиеся к
тому времени данные о местах встречаемости байкальских животных и
выделил в пределах озера и истокового участка Ангары семь провинций,
каждая из которых характеризуется своеобразием фауны и наличием местных (локальных) эндемичных видов.
С той поры несколько специалистов делали попытки провести зоогеографическое районирование Байкала. Но для этих попыток привлекались только одна или две группы животных. Схема же Дорогостайского
является и по сей день наиболее удачной, так как построена она с учётом
данных по самым различным донным организмам. Как бы хотелось переиздать эту статью сейчас, чтобы служила отправной точкой для современных молодых исследователей, изучающих распределение животных в котловине озера, и была бы доступна для всех желающих!
В 1924 году секретарём КИБ стал энергичный, деятельный молодой
учёный Г.Ю. Верещагин. Довольно быстро решился вопрос об организации в 1925 году Байкальской экспедиции Академии наук. На следующий
год Верещагин со своей «командой» уже приехал на Байкал, где Дорогостайский передал ему подготовленную к работе «Чайку» и часть другого
имущества станции, которая сама осталась в ведении университета. И это
было правильным, поскольку катер был построен на средства, пожертвованные в своё время именно Академии.
А в университете и на его биостанции впоследствии долгие годы исследования Байкала проводились под руководством профессора М.М. Кожова, который был в своё время аспирантом В.Ч. Дорогостайского и дошёл
в своём научном росте до признания в качестве одного из лучших знатоков
биологии Байкала.
Если Вы приедете в Большие Коты, пройдитесь по берегу Байкала
вдоль этого старого, много повидавшего посёлка. Вы увидите музей, посвящённый байкальской фауне и флоре; аквариумную лабораторию, в которой и зимой, и летом поддерживается одна и та же температура – около
12-13 градусов; базу студенческой практики со столовой на открытом воздухе, имеющей забавное название «Прожорливый гаммарус». Здесь же, у
берега, стоит главный корпус биостанции, деревянный, с высокой крышей
и белыми оконными наличниками. А чуть поодаль от него – побуревший
от времени дом с растущим во дворе кедром. Этот дом и есть бывшая контора купца Сибирякова, а затем – первое помещение, где размещалась био62
станция и одновременно жили сотрудники. Стоит и поныне это добротно
построенное в середине XIX века здание, только веранду к нему пристроили.
Преподаватель кафедры зоологии беспозвоночных Г.Л. Окунева рассказывала, что она, работая в своё время на биостанции, жила в этом доме.
Как-то в нём разбирали старую печку, и нашли в ней замурованную бутылку вина, изготовленную больше ста лет назад. Была она совершенно
целая. Интересно, кто и для чего её туда спрятал?
Старый дом хранит свои тайны, хранит память о многих людях, кому
довелось работать в его стенах. Прямо напротив него, как и десятилетия, и
столетие назад, Байкал катит на берег свои упругие волны. И в Больших
Котах по-прежнему начинается путь к познанию Байкала для многих молодых исследователей, приезжающих на биостанцию ещё студентами.
ЗВЕЗДА ВЕРЕЩАГИНА
А тогда, в середине двадцатых, начиналось счастливое время для тех,
кто горел страстным желанием работать на Байкале. И ключевой фигурой
в этом деле стал неутомимый, полный энергии и замыслов Глеб Юрьевич
Верещагин.
Учился будущий озеровед в Варшавском университете, где ему повезло послушать лекции Бенедикта Дыбовского с рассказом о Байкале, его
удивительном животном мире. Наверное, именно тогда молодой Верещагин заболел мечтой о работе на славном сибирском море…
Для своей зоологической работы Глеб выбрал группу ветвистоусых
рачков, или кладоцер, являющихся обычными обитателями практически
всех пресноводных озёр в Европе и Азии. Определение кладоцер требовало кропотливой работы с микроскопом, изготовления множества постоянных препаратов. И хотя дело у Верещагина пошло (он даже описал несколько новых для науки видов этих рачков), ему была скучна рутинная,
чисто кабинетная работа. Он стремился к возможно более полному, всестороннему исследованию озёр, как целостных явлений природы.
Будучи ещё студентом, он уже следовал этому своему устремлению.
Выезжая для сбора кладоцер и зоопланктона в целом на те или иные озёра
европейской части России, он делал полное описание этих озёр, измерения
глубин, температуры, высказывал предположения о том, как возникли эти
озёра и как развивались. Ещё двадцатитрёхлетним молодым человеком Верещагин опубликовал первую свою научную книгу (а отдельные статьи - и
того раньше), посвящённую планктону озера Великого в Новгородской губернии. Исследователь получил за эту работу денежную премию, которую
употребил на новые свои экскурсии по озёрным водоёмам.
По окончании Варшавского университета Верещагин был оставлен
при нём в качестве хранителя в Зоологическом музее. Через год он перешёл на работу хранителем в Зоологический музей Академии наук в СанктПетербурге. Отвечая за коллекции ракообразных, молодой учёный не оста63
вил свою мечту о комплексных, всесторонних исследованиях озёр, вошёл в
состав созданной в 1916 году Комиссии по изучению Байкала, и уже в том
же году в составе экспедиции Дорогостайского он оказался на берегах
«славного моря», с увлечением отдавшись сбору биологических материалов.
Что было потом, вы уже знаете. В годы гражданской войны, пока Дорогостайский искал любую возможность попасть на Байкал и спасти катер
«Чайка», Верещагин не мог в отрезанной от Сибири европейской России
продолжить начатые ранее байкальские исследования. И всю свою созидательную энергию он направил на всестороннее изучение водоёмов Карелии, или Олонецкого края, как она тогда называлась. Благодаря стараниям
Верещагина была официально создана Олонецкая научная экспедиция, которая в течение пяти лет ежегодно выезжала в озёрный край и проводила
всесторонние исследования водоёмов. Сплотился большой и дружный
коллектив специалистов, связанных общим делом; многие из них стали
впоследствии известными учёными. Собирались животные и растения, измерялись глубины, делались подробные химические анализы воды. И всё
вручную, на вёсельных лодках! 13 выпусков «Трудов…» экспедиции – вот
итог её работы. А сам Верещагин стал за эти годы озероведом с мировым
именем.
Он считается «крёстным отцом» лимнологии в нашей стране. Лимнология – это наука об озёрах, об их возникновении, развитии, жизни и смерти, о происходящих в озёрах физических, химических и биологических
процессах. Лимнология вобрала в себя по частичке от многих наук, выступила их объединителем для решения общих задач.
Действительно, если на какое-то озеро приехал просто зоолог, он соберёт лишь какие-то выбранные им животные организмы, просто ботаник
соберёт водоросли, просто гидролог измерит температуру воды и вычислит её приход в озеро и расход воды из него. Это если они будут узкими
специалистами, мыслящими только в рамках своей научной области.
Специалист-лимнолог же сделает и первое, и второе, и третье, и ещё
много прочих интересных вещей. Он разбирается в вопросах физической
географии, гидробиологии, химии вод, осведомлён об истории климата и
растительности в том крае, где расположено изучаемое озеро, знает, как
шло расселение животных и растений в прошлые эпохи из одних водоёмов
в другие. И может решать междисциплинарные научные проблемы, такие
как, например, выяснение происхождения животного и растительного мира
озера, оценка его рыбных запасов, прогноз состояния водоёма в ближайшем и отдалённом будущем и т.д. Можно было бы сказать, что лимнологу
требуются энциклопедические знания. Но это не совсем верно. Энциклопедия – лишь собрание знаний. Для учёного-лимнолога важно не просто
обладать знаниями из разных научных областей, а умение перерабатывать
их в единые междисциплинарные выводы.
Такой стиль научной работы и был идеалом для Г.Ю. Верещагина.
64
Экспедиционные работы на «Чайке»: сбор проб бентоса.
Фото из архива Е.В. Дорогостайской
Члены Байкальской экспедиции АН СССР 1925 г. Слева направо:
Г.Ю. Верещагин, Н.П. Предтеченский, механик Костя, Т.Б. Форш,
В.Ч. Дорогостайский. Фото из архива Е.В. Дорогостайской
65
Осенью 1924 года Олонецкая научная экспедиция была неожиданно
расформирована. Крах дела, организации которого Глеб Юрьевич без остатка отдал несколько лет жизни, казалось бы, должен был надолго выбить
его из колеи. Но не случилось этого, и уже в мае следующего 1925 года
Верещагин приезжает на Байкал уже в должности учёного секретаря КИБ,
чтобы отправиться в экспедицию на «Чайке».
Как и при работе в Карелии, вокруг него сколачивается коллектив
единомышленников. И несколько лет он работает с полной самоотдачей.
На тесном катере с ручной лебёдкой, а то и просто на вёсельных лодках,
под угрозой жестоких байкальских штормов и часто в отсутствии необходимого оборудования был собран огромный объём материала: тысячи
планктонных и дночерпательных проб, более десяти тысяч химических
анализов, определений температуры на поверхности воды и в глубине…
Пробы раздавались специалистам для обработки. До сих пор во многих музеях нашей страны и мира хранятся многочисленные экспонаты с
надписью на этикетках «БЭ АН» (Байкальская экспедиция Академии наук)
и далее – номер станции (пункта сбора пробы), как правило, четырёхзначный.
При пребывании в Иркутске члены экспедиции размещались в деревянном доме Дорогостайского на набережной Ангары. Прямо напротив
дома приставала «Чайка». На Байкале же, на станции Маритуй, управление
железной дороги предоставило экспедиции одно из подведомственных ему
зданий, где были развёрнуты лаборатории.
1 октября 1928 года можно считать праздником для всех «верещагинцев»: их Байкальская экспедиция постановлением Президиума Академии наук была преобразована в постоянно действующую научную станцию. Чуть позже эта станция стала называться лимнологической. И стало
на Байкале, таким образом, две научных станции – университетская в
Больших Котах и академическая в Маритуе. Последняя в 1930 году была
переведена в Листвянку, где и существовала все последующие годы.
Деревянное здание, в котором располагалась Байкальская Лимнологическая станция, до сих пор стоит в Листвянке почти напротив пассажирской пристани. Багряные байкальские закаты отражаются в его окнах, золотят крутой склон позади дома. Отсюда, перейдя через дорогу, отправлялись сотрудники в свои длительные, преисполненные романтикой и тяжёлым ежедневным трудом экспедиции – сначала на «Чайке», а потом на более совершенном катере «Бенедикт Дыбовский», снабжённом уже механической лебёдкой. Здесь, в этих стенах, Верещагин писал свой научнопопулярный очерк «Байкал», предназначенный для широкого круга читателей. Здесь паковались контейнеры перед отправкой в Ленинград, в Зоологический институт, который курировал станцию, где специалистысистематики открывали всё новые и новые для науки виды байкальских
животных.
Впрочем, Глеб Юрьевич стремился привлечь учёных-зоологов непосредственно в штат своей станции. В начале тридцатых годов к нему при66
шли молодые специалисты, ставшие впоследствии знаменитыми байкаловедами: Дмитрий Николаевич Талиев, занявшийся байкальскими бычкамишироколобками, его супруга Александра Яковлевна Базикалова, взявшаяся
за нелёгкий труд полной переработки систематики бокоплавов озера, и
Герберт Генрихович Мартинсон, палеонтолог, специалист по ископаемым
моллюскам.
Научные результаты работы станции с блеском представлялись на
Международных лимнологических конгрессах, публиковались в увесистых
книгах-«кирпичах», которые составили ставшую всемирно известной серию «Трудов Байкальской лимнологической станции»; она продолжала
выходить ещё долго после смерти самого Верещагина и включила 20 томов. Многие из них до сих пор являются настольными книгами байкаловедов и перешли уже в категорию научной классики.
Впрочем, заслуживает упоминания и библиотека самой станции. Благодаря авторитету Верещагина, установленным им международным связям, налаженному обмену экспонатами байкальских животных, лимнологическая станция получила со временем многое из необходимого ей оборудования, а также большое количество научной литературы. Здесь и многочисленные зарубежные журналы, и монографии, и подборки основополагающих книг по лимнологии, таких, как издававшаяся в Германии серия
«Внутренние воды». В далёкой Сибири возникла богатейшая научная библиотека по вопросам озероведения.
Глеб Юрьевич сам участвовал во многих экспедициях. Нелегко приходилось тем, с кем он выходил в рейс. Работали с полной «выкладкой», не
теряя зря ни часа времени. Неутомимый директор станции очень нелояльно реагировал на заманчивые предложения расслабиться, отдохнуть, и не
давал покоя ни себе, ни другим.
Именно благодаря работам лимнологической станции удалось за короткое время составить основные представления о динамике (движении)
водных масс такого колоссального водоёма, как Байкал, изучить его химический режим, изменения в содержании природных химических веществ в
воде в течение года. Был установлен факт наличия на больших глубинах
озера (свыше 250 м) зоны круглогодично постоянных температур с величиной около 3 градусов. Подробно были описаны волновой, ветровой и ледовый режимы. Расчётным методом было показано, что Байкал получает
тепло не только «сверху», за счёт энергии солнечных лучей, но и в какойто мере подогревается «снизу», из недр Земли, причём чем больше глубина, тем сильнее тепловой поток от колоссальной «печки», находящейся в
недрах нашей планеты.
Вам хотелось бы стать первооткрывателями неизвестного ранее горного хребта? «Такое невозможно в наше время, – скажете вы. – Пора географических открытий давно прошла». А Верещагину в одной из экспедиций это удалось. При промерах байкальских глубин им был открыт подводный хребет, протянувшийся от крайней северной точки острова Ольхон
67
на северо-восток, о котором мы уже успели рассказать. В честь Академии
наук хребет этот был назван Академическим.
Было в жизни учёного ещё одно занимательное открытие. Специалисты много спорили о том, было ли в своё время горно-долинное оледенение на Байкале. А если было, то насколько сильное. И вот на северовосточном берегу озера Глеб Юрьевич находит так называемые конечные
морены. Это массы несортированного материала – от громадных валунов
до песка и глин – которые толкал перед собой ледник, когда-то спускавшийся с Баргузинского хребта. Значит, оледенение было, и даже если не
сплошь по всему побережью озера, то местами всё же – довольно мощное.
Позднее лимнологи установили, что моренные отложения встречаются в
том районе и в самом Байкале, вплоть до глубины 400 м. Мощный ледовый
панцирь буквально съехал с гор в Байкал. А коли было так, то оказавшиеся
в водоёме части ледника должны были от него отрываться и уплывать в
виде айсбергов. Выходит, плавучие ледяные горы раньше были не только в
Антарктике, но и у нас на «славном море»! И возможно, древний человек
даже имел возможность видеть их.
Одной из главнейших, ключевых проблем, ради разрешения которой
проводились многие исследования на Байкальской лимнологической станции, была проблема происхождения животного мира Байкала. Самая жгучая загадка заключалась в том, участвовало ли море (существовавшее когда-то в относительной близости от места расположения современного
Байкала) в его формировании; иными словами, живут ли в Байкале организмы, которых можно считать выходцами из моря?
Ещё Дыбовский поражался своеобразному «морскому» облику байкальских обитателей. Была, как мы помним, и гипотеза, по которой Байкал
считался отрезанным от Ледовитого океана его бывшим заливом (фиордом). Верещагин с позиций современной ему науки уже знал, что прямого,
непосредственного сообщения Байкала с каким-либо морским водоёмом
никогда не существовало. Тем не менее, он был убеждён, что очень значительная часть байкальского населения (инфузории, губки, бокоплавы, многощетинковые и часть плоских червей, пиявки, маленькие рачки-гарпактициды, байкальские бычки-широколобки и нерпа, а помимо животных ещё
и некоторые представители диатомовых водорослей) представляет собой
«морской элемент». Вселение в Байкал части морских обитателей, по его
мнению, могло произойти из Северного Ледовитого океана в период его
большой трансгрессии (наступления на сушу). Однако, как предполагалось, большая часть представителей «морского элемента» вышла из существовавшего в юрское время (примерно 150 миллионов лет назад) на территории северной Монголии моря, принадлежавшего к системе древнего
океана Тетис, который простирался от района Средиземноморья до нынешней юго-восточной Азии. Затем, по мнению Верещагина, эти представители обитали в постепенно опреснявшихся бассейнах на территории
Центральной Азии, а потом проникли в район, где располагалось древнее
68
Байкальское многоозёрье, бывшее предшественником современного Байкала.
Таким образом, согласно гипотезе Верещагина, значительная часть
обитателей Байкала имеет не только морское происхождение, но и очень
древний возраст, поскольку на протяжении очень длительного геологического времени они сохранили выработавшиеся в морских условиях особенности своего строения.
Против всякого рода «морских» гипотез формирования байкальской
фауны ещё в начале 20 века выступил Лев Семёнович Берг, впоследствии
многолетний оппонент Верещагина по этому вопросу. Он считал эту фауну
исконно пресноводной с древнейших времён. Точку зрения Берга поддержал Дорогостайский, а позже – профессор Иркутского университета М.М.
Кожов. Правда, он делал исключение – для омуля и нерпы, которых считал
активными и притом совершенно недавними пришельцами из Ледовитого
океана, а также для паразитов этих животных, принесённых ими с собой.
Разгорелась дискуссия, ставшая одной из самых жарких в истории познания Байкала.
Верещагин не намерен был соглашаться с полностью пресноводным
происхождением байкальской фауны. И на поиски её морских «корней» он
подключил своих молодых сотрудников.
Г.Г. Мартинсон пытался решить этот вопрос, исследуя ископаемый
материал. Донные отложения самого Байкала, как оказалось, сохраняют в
себе очень мало зоологических остатков, и никаких морских животных в
них обнаружено не было. Гораздо больший интерес представляли отложения в так называемой Танхойской свите, располагающиеся на юговосточном берегу озера у подножия хребта Хамар-Дабан, в частности, в
долине реки Половинки. Установлено, что возраст этих отложений - около
20 млн лет, что формировались они в условиях глубоководного водоёма и
– что особенно интересно – что в этом водоёме уже обитали губки и моллюски, очень близкие к современным байкальским и относящиеся даже к
тем же самым родам!
Не оставалось сомнений: Мартинсон вёл раскопки отложений древнего озера – Прабайкала, воды которого плескались в районе Танхоя много
миллионов лет назад. И условия обитания в этом озере уже были близки к
байкальским. И его население было в то время типично пресноводным.
Озеро меняло очертания своих берегов, то отступало, то вновь начинало наступление на прилегающую сушу. Имелись в нём и мелководные,
хорошо прогреваемые заливы. Уже тогда в этих палеозаливах существовало явление несмешиваемости типично байкальской и общесибирской фаун: горизонты в раскопанных ископаемых отложениях ясно свидетельствуют о свершавшихся неоднократно переходах от «байкальских» условий
обитания к соровым и наоборот. Соответственно менялось и водное население; на смену мелким эндемичным моллюскам-байкалиидам приходили
крупные двустворчатые беззубки и перловицы, характерные для мелких и
тёплых (по крайней мере в летнее время) водоёмов.
69
Была в раскопках на Половинке сделана находка, которая вроде бы
прямо говорила в пользу верещагинской «морской» гипотезы: это единственный экземпляр, определённый предположительно как морская раковинная корненожка дискорбис. И причём совсем недавнего возраста. Но
осторожный Мартинсон не стал придавать этому факту характер сенсации,
поскольку определение было неточное, раковинка – в плохом состоянии,
да и вполне вероятно, что была она завезена сюда вместе с буром, который
до работ на Половинке использовался в другом месте, где действительно
имелись морские отложения.
Никаких других доказательств былого присутствия морских обитателей в Прибайкалье получено не было. Разумеется, известняки и мраморы,
произошедшие из мириадов раковинок мельчайших морских обитателей,
но имеющие колоссальный возраст в сотни миллионов лет, здесь не в счёт.
Вот она, корненожка Дискорбис, каким-то
образом оказавшаяся в древних байкальских
отложениях… Рис. Г.Г. Мартинсона
Сразу скажем, что и в дальнейшей своей работе Мартинсон пытался
найти следы морских предков современных байкальских животных. Прежде всего это относится к группе моллюсков, поскольку у них часто хорошо
сохраняется в ископаемом состоянии их раковина. Учёный объездил много
мест, работал в бассейне Витима, на территории Монголии и Северного
Китая, в Ферганской долине в Средней Азии. Везде ископаемые моллюски
оказались пресноводными. Однако в некоторых местах (например, в безводной ныне монгольской пустыне Гоби) были обнаружены … байкалииды с их характерной башенковидной раковинкой! И имели они юрский
возраст – то есть такой, какой Верещагин приписывал предполагаемым
морским предкам многих байкальских животных. Итак, по-видимому, уже
в то далёкое время байкалииды населяли пресноводные озёрные бассейны.
Труднее пришлось А.Я. Базикаловой. Бокоплавы, которыми она занималась, за редчайшими исключениями, вообще не сохраняются в ископаемом состоянии. О происхождении этой группы в Байкале она могла делать выводы только на основе косвенных данных. Необходимо было сравнить гаммарусов из Байкала и из других водоёмов, и если будет обнаружено внешнее сходство по ряду признаков, то можно предполагать, что они
имеют общее происхождение.
Показательное во многих отношениях сходство было отмечено для
бокоплавов Байкала и Каспийского моря. Александра Яковлевна даже провела попарное сравнение некоторых видов из обоих водоёмов. Однако за70
гвоздка в том, что солёное Каспийское море имеет очень своеобразную историю, и в его животном мире имеется довольно обширная группа пресноводного происхождения. Можно было достаточно уверенно утверждать,
что по крайней мере некоторая часть бокоплавов Байкала и Каспия имеет
общее происхождение, но откуда они пришли в оба, весьма друг от друга
удалённых бассейна – это загадка. И вовсе не обязательно, что это было
море.
Как позже предположил Мартинсон, центром формирования многих
групп пресноводной фауны были многочисленные, но ныне исчезнувшие с
лица Земли озёра на территории Центральной Азии. В них обитала разнообразная пресноводная фауна, от которой в настоящее время остались немногие «фрагменты», сохранившиеся в нескольких крупных водоёмах
(вроде Байкала и Каспия) и подвергнувшиеся в них бурному видообразованию.
Не смог добыть веские доказательства в пользу верещагинской гипотезы и Д.Н. Талиев, проводивший кропотливейшую работу по установлению степени родства байкальских животных с небайкальскими при помощи иммунологического метода. Не останавливаясь на сути этого метода,
лишь скажу, что Талиев во многом опередил в его применении развитие
биологии на несколько десятилетий. Только в 60-е – 70-е годы в практику
биологических исследований стали бурно внедряться биохимические методы установления родственных отношений организмов. Насколько же
трудно это было сделать тогда, в довоенные годы! И тем не менее, «байкальцы» показывали существенную удалённость от возможных своих морских родичей.
«А как же быть с "морским" обликом байкальских обитателей? –
вправе вы спросить. – Чем он объясняется?» Нелёгкий и по сей день вопрос. Однако в наши дни ясно, что у многих организмов такой внешний
вид выработался уже в самом Байкале, в ходе внутриозёрной эволюции. И
возможное объяснение для многих таких случаев – действительная похожесть Байкала на море. Почти во всём, разумеется, кроме солёности. «Конвергенция» – такой термин используется для обозначения процесса выработки у разных, далеко не родственных друг другу организмов сходных
особенностей в строении. Но, очевидно, не только в конвергенции тут дело. Природа очень часто и в совершенно различных условиях приводит к
очень похожим «архитектурным» решениям. То ли фантазии не всегда у
неё хватает, то ли эволюция в параллельных направлениях – её излюбленное баловство.
Была создана даже особая теория так называемого номогенеза, которая как раз и утверждает, что эволюция носит не случайный (как в теории
Дарвина) характер, а всегда предопределена закономерностями, по которым в ходе исторического развития одни формы живых организмов превращаются в другие. Параллельное, идущее по сходным «дорожкам» эволюционное развитие, согласно теории номогенеза, – не случайное совпадение, а неизбежность. Но крайне поразительно то, что создателем этой
71
теории является не кто иной, как Лев Семёнович Берг, главный оппонент
Верещагина по проблеме происхождения байкальской фауны! Остаётся
только гадать, почему Берг не применил им же созданную теорию в споре
с Верещагиным и не объяснил с её помощью, отчего это многие байкальские животные так удивительно смахивают на морских.
Итак, дискуссия о возможном морском происхождении байкальских
животных завершилась признанием того, что все они на самом деле – исконно пресноводные обитатели (за исключением, возможно, омуля и нерпы, да и с последней не всё однозначно).
Но дискуссия, десятилетиями стимулировавшаяся благодаря страстному темпераменту Г.Ю. Верещагина, на прошла бесследно.
Во-первых, до сих пор она периодически вспыхивает с новой силой,
когда вдруг появляются какие-то новые, ранее не высказанные аргументы
в пользу морского происхождения хотя бы какой-то части «байкальцев».
Так, к примеру, совсем недавно вновь были сделаны предположения о наличии среди плоских червей Байкала представителей вероятного морского
происхождения; оно же высказано даже в отношении рыб-голомянок, чей
жаберный аппарат сильно напоминает таковой некоторых морских представителей рыб. Прошедшая дискуссия до сего дня стимулирует научные
искания байкаловедов.
Во-вторых, отчаянный поиск в Байкале морских переселенцев дал
огромный толчок познанию самых разных групп его животного мира, в
том числе и таких, к которым раньше вообще зоологи даже не притрагивались. А тут копнули – и открыли удивительнейшее разнообразие! Особенно показателен пример ракушковых рачков (остракод), всё удивительное
богатство фауны которых – свыше 140 видов, обитающих в Байкале – было
описано именно в XX веке, начиная со сборов Байкальской экспедиции
под руководством Верещагина.
В-третьих, эта самая дискуссия вывела на более широкую научную
проблему: о происхождении пресноводной фауны всей Евразии в целом (а
фауна Байкала – это лишь часть её). Серия работ Г.Г. Мартинсона, посвящённая этой проблеме, привела к появлению разграничения организмов,
населяющих в настоящее время пресные воды, на несколько категорий по
времени их перехода из морских условий обитания в пресноводные. Древнейшие пресноводные обитатели названы палеолимническими организмами, более «молодые» – мезолимническими (они, собственно, и составили
большую часть известного нам разнообразия животного мира Байкала), и
наконец, совсем «юные», недавно покинувшие моря, названы неолимническими организмами (к ним, по-видимому, относится знаменитый байкальский омуль). По присутствию в том или ином водоёме неолимнических организмов, не способных к активным миграциям по рекам против течения
(например, рачки-мизиды, морские тараканы) делают вывод о недавнем
влиянии моря на формирование фауны данного водоёма.
Но в Байкале такого влияния, повторяю, не отмечено. Не подтвердилось и мнение Верещагина о древности байкальской фауны. Можно гово72
рить о древних корнях населяющих озеро организмов, но подавляющее
большинство видов возникло уже в самом Байкале, в ходе бурной внутриозёрной эволюции, и потому эти виды могут считаться эволюционно молодыми. Глубоководная фауна возникла вообще, можно сказать, вчера (по
геологическим меркам, конечно); ведь глубины, превышающие 500 м, как
сейчас практически доказано, возникли в Байкале примерно 1 млн лет назад.
Г.Ю. Верещагин скоропостижно скончался на лимнологической
станции в 1944 г.; внезапная болезнь, вызванная, скорее всего, хроническим переутомлением, подкараулила его в своём рабочем кабинете. Похоронен он в Листвянке, на взгорье, у подножия которого плещутся и разбиваются крутые волны древнего и всё ещё молодого озера. И где-то по этим
волнам курсирует в очередном научном рейсе белый теплоход, крупнейшее судно байкальской научной флотилии, которое названо именем неутомимого директора лимнологической станции – «Г.Ю. Верещагин».
БАЙКАЛЬСКИЙ БАСТИОН НАУКИ
Помню недавние и в то же время уже страшно далёкие 70-е – 80-е годы. Солнечными летними днями летят в Листвянку многочисленные экскурсионные автобусы и прогулочные теплоходы. Как всегда, люди завороженно прилипают к окнам, когда показывается Байкал. И почти над самым истоком Ангары возникает трёхэтажный голубой корпус с большими
окнами. Над ним, словно на ступеньках ведущей вверх лестницы, выстроились, выглядывая друг поверх друга, несколько жилых домов.
И любой экскурсовод обязательно отмечает: «Это Лимнологический
институт, который проводит научные исследования Байкала». А ещё люди
непременно узнавали, что при институте есть музей, рассказывающий о
природе озера и о работе учёных-лимнологов. Попасть в музей было непросто: экскурсии были заранее запланированы и расписаны на много
дней вперёд.
И так было долго – люди приезжали на Байкал, в храм Природы, и
благоговейно смотрели на стоящий у истока Ангары храм Науки.
Институт был общепризнанным в стране и за рубежом центром по
изучению озёр. Но прежде всего именно ради Байкала он существовал и
развивался. А вырос Лимнологический институт, в обиходе называемый
для краткости «ЛИН», из легендарной верещагинской Байкальской лимнологической станции.
Похоже, это был золотой век для наших отечественных байкаловедов. Можно было с ностальгическим вздохом вспоминать о маленьких катерах «Чайка» и «Дыбовский», глядя на стоящую у причала целую научную флотилию. А суда были самые разные, начиная от теплохода морского
типа «Г.Ю. Верещагин» до маленького водолазного бота «Шельф». Как
только Байкал вскрывался ото льда, расходились корабли по экспедициям.
На одном теплоходе ведут промеры глубин озера и «прощупывание» зву73
ком его коренного дна, скрытого под толщей осадочного материала; на
другом проводят сборы планктона в различных частях Байкала; на третьем
работают с большим тралом, ведя наблюдение за состоянием омулёвых
стад. И так весь период открытой воды; только в конце декабря заканчивался экспедиционный сезон, и суда нередко шли на зимнюю стоянку,
преодолевая плавучие, а местами – уже смерзшиеся ледяные поля.
В лабораториях института каким-то образом поддерживалась атмосфера той прежней лимнологической станции. Полки с книгами, портреты
научных корифеев на стенах, терпковатый запашок формалина, которым
консервируют водных животных для последующего изучения. За окнами
солнце неспешно проделывало свой ежедневный путь и постепенно скатывалось за горы Приморского хребта; время от времени, по нескольку раз на
дню, плыл в сверкающей голубизне или предштормовой серости силуэт
теплохода-парома «Бабушкин». И сидящие в лабораториях сотрудники
продолжали разгадывать головоломные загадки батюшки Байкала.
В этих стенах рождались подробные описания байкальских течений,
рассчитывалась доля рек в приносе в озеро твёрдых взвешенных частиц и
растворённых солей, сравнивался уровень развития водорослевого планктона в различные годы, рассчитывалась биомасса донных животных на
разных глубинах, описывались новые виды байкальских эндемиков...
Крупным событием стала работа с применением подводных обитаемых аппаратов «Пайсис», впервые доставленных на Байкал в 1977 году. До
этого люди могли воочию видеть дно Байкала лишь на очень небольших
глубинах – до нескольких десятков метров, где было возможно погружение с аквалангом. А тут прибыли сразу две подводные лодки в миниатюре,
способные совершать погружения до глубины 2000 метров, то есть больше, чем максимальная глубина Байкала!
Аппарат брал на борт двух пилотов и одного учёного-наблюдателя.
Среди исследователей был жёсткий конкурс за право побывать на дне морском. Были отсняты многочисленные фотографии, видеофильмы. Достигнута была глубина 1410 метров – максимальная в южной впадине Байкала,
и все трое счастливцев, бывших в этом аппарате, чокнулись стаканами там
же набранной глубиной забортной воды.
В результате подводных работ на «Пайсисах» была подтверждена
рифтовая природа байкальской котловины, подробно изучены ущельяканьоны, описан образ жизни глубоководных рыб и беспозвоночных. И эти
работы прибавили ещё больше славы нашей отечественной науке.
ЛИН имел уже почти всё, о чём первые исследователи Байкала могли
только мечтать: суда с электрическими лебёдками, позволяющими спускать приборы на самую максимальную глубину; приспособления для фотографирования дна; водолазное снаряжение; собственные мастерские, где
изготовлялось необходимое оборудование; свой парк автомашин, в том
числе отапливаемых фургонов для зимних экспедиций на льду; домикистационары на байкальском побережье; богатейшую библиотеку и многое,
многое другое.
74
Во многом это заслуга тогдашнего директора ЛИНа Григория Ивановича Галазия. «Директор Байкала» – так уважительно называли его журналисты в газетных статьях о работе института. Около 30 лет он возглавлял
учреждение. Именно под его руководством станция превратилась в институт.
Григорий Иванович старался, чтобы знания о Байкале не оставались
уделом узкого круга научных работников. Силами сотрудников был создан
и на средства института содержался лимнологический музей, в который,
как было сказано, экскурсанты шли нескончаемым потоком. Лимнологи, в
том числе и сам Галазий, выпускали популярные книжки о Байкале. Одна
из самых ценных книг, освещающих жизнь озера и его непростые взаимоотношения с человеком, «Байкал в вопросах и ответах», уже выдержала
два издания, и сейчас планируется третье.
А ещё Г.И. Галазий, будучи директором ЛИНа, получил известность
как неподкупный рыцарь Байкала, в течение многих лет твёрдо и последовательно боровшийся за чистоту его вод. Байкальский целлюлознобумажный комбинат (БЦБК), выросший на берегу озера и с 1966 года загрязняющий его воду и воздух, был несомненой ошибкой. Это признали
(не сразу, правда) и государственные деятели. Но очень уж не хотелось эту
ошибку исправлять. Старались всеми силами доказать, что продукция этого комбината жизненно необходима стране, а сам он не так уж и вреден
для Байкала, а в некоторых отношениях даже, дескать, и полезен… Занимались этим в том числе и иные учёные, приглашённые целлюлозниками
для защиты своего завода.
Категорическим противником строительства БЦБК был профессор
Иркутского университета М.М. Кожов. Но он умер через два года после
пуска комбината. Продолжать борьбу за Байкал предстояло другим.
Галазий собрал массу материалов, результатов исследований, проведённых в ЛИНе, которые ставили целлюлозное производство на берегах
Байкала вне всякого закона. Он постоянно информировал власти о расширении зоны загрязнения на дне Байкала в зоне сброса сточных вод, об изменении состава донных сообществ организмов, о необычайно сильной
электропроводности снега в районе Байкальска, щедро посыпаемого воздушными выбросами комбината, об усыхании лесов на прилегающей части
склона Хамар-Дабана, о нарушении ориентации рыб по запахам, наблюдающемся даже в присутствии тысячекратно разбавленных стоков БЦБК.
Всё это не радовало слух высокопоставленных бюрократов, и строптивому
директору не раз давали понять, что он не учитывает некие высшие государственные интересы.
Григорий Иванович и многие сотрудники ЛИНа государственные интересы понимали чётко: чистейшая байкальская вода - стратегическое сырьё, само озеро – уникальнейшее явление природы, доставшееся именно
нашей стране, и потому никакие производственные потребности не могут
стоять на одной ступени с интересами сохранения экосистемы Байкала. И
75
они продолжали борьбу, пытаясь быть услышанными, достучаться до
сердца и разума эгоистично мыслящих чиновников.
Их усилия не достигли полностью желаемого; прежде всего БЦБК
по-прежнему «в строю», и пока его перепрофилирование на другое производство, чистое и безопасное для Байкала, не состоялось. Но эти усилия и
не пропали даром: был всё-же принят на правительственном уровне ряд
мер по сохранению великого озера, да и общественное мнение прониклось
пониманием его значения для будущего страны.
Раздражение вышестоящих всё же достигло критической черты: в
год, когда правительство вынуждено было пойти на принятие ещё одного
постановления об охране Байкала (чего добивался Галазий со своими коллегами), начали муссироваться разговоры о необходимости «укрепления»
руководства Лимнологического института. На деле это означало смену директора, которая и состоялась в 1987 году.
Да, нередко в жизни бывает не так, как в сказках; не всегда правда
торжествует, и нередко за правду приходится расплачиваться. Но только
жизнь по правде возвышает человека в глазах других людей. И потому Галазий пользуется до сих пор авторитетом «рыцаря Байкала».
Лимнологический институт, руководимый Галазием, был вожделенной мечтой для многих увлечённых Байкалом мальчишек и девчонок, да и
для многих студентов тоже. Приходили в институт и письма, где комсомольцы какой-либо из сельских школ обращались к комсомольцам ЛИНа с
просьбой шефствовать над ними, прислать литературу о Байкале.
На юных читателей этой книжки надежда: кому-то из вас придётся
поддержать и продолжать дальше то дело, ради которого самоотверженно,
не считаясь ни со временем, ни с деньгами, ни с собственными силами,
трудились Дыбовский, Дорогостайский, Верещагин, другие классики байкаловедения. Ибо (вновь привожу фразу из докладной записки 1916 года)
«исследование Байкала представляет национальную задачу русских учёных». На Байкале должна быть крепость отечественной озероведческой
науки!
СУДНО СНИМАЕТСЯ В РЕЙС
Ах, байкальские экспедиции... Кто побывал хотя бы в одной из них,
тот уже никогда не забудет эти неповторимые деньки, проведённые на
борту научного судна посреди байкальской стихии.
Чувство радости охватывает, когда подъезжаешь к стоящему у листвянской пристани красавцу-теплоходу «Верещагин», когда взглотнёшь
первые порывы байкальского ветра, услышишь призывный крик чаек над
бирюзовыми волнами.
Участники рейса перетаскивают на борт свои многочисленные ящики, коробки, рюкзаки с запакованным оборудованием и запасённой впрок
пустой посудой. Грузятся продукты на камбуз. Судовая лебёдка перебрасывает с причала на палубу тяжёлые приборы, которым не раз предстоит
76
нырять в пучины Байкала. Сотрудники располагаются в лабораториях корабля, раскладывают своё рабочее имущество: бинокулярные микроскопы,
пинцеты, ванночки, пробирки…
Настаёт минута отхода. Отключается береговое электропитание. Начинает работать собственный бортовой движок-генератор, которому отныне не умолкать до конца плавания. Чёткая команда: «Посторонним покинуть борт судна. Судно снимается в рейс». Прощальный гудок. Тихонько
начинает отдаляться причал, возле которого замерли несколько фигурок
зевак-туристов, да мальчишки завистливо глядят вслед отходящему кораблю. Торжественный момент. Если отход совершается днём, а не ночью, то
и все участники рейса ненадолго выходят на палубу.
Впереди будет много всего. Штормовые волны, раскачивающие многотонную махину, иной раз даже захлёстывающие на рабочую палубу.
Бессонные часы в ожидании ночного подъёма трала. Надрывный рёв лебёдки, выбирающей из воды сотни метров троса. Пятна мазута на одежде.
Уютные посиделки в лаборатории за чашкой кофе или стаканом чая. И неописуемая радость каждому очередному улову, обещающему новые, интересные находки.
Судно в опытных руках. Капитан Олег Геннадьевич Калинин закончил мореходное училище на Дальнем Востоке, приехал на Байкал и очень
быстро стал главным человеком на «Верещагине». Дно Байкала представляет как наяву, знает места, где можно подвести корабль вплотную к берегу, а какие места лучше обойти стороной, где можно тралить без опаски, а
где не стоит – останешься без трала. А ведь сбор научных материалов с
борта судна – это целое искусство. Это не обычный транспортный теплоход, задача которого – просто идти от одного порта до другого. Необходимо быстро найти заданную точку координат, вывести на неё корабль,
«прощупать» эхолотом рельеф дна и опустить прибор точно в заданное место. Это вам не нитку в игольное ушко продеть; это куда посложнее будет!
Ходили на «Верещагине» американцы, работающие на тамошних Великих озёрах; и настолько их привело в восторг мастерство Калинина, что
пригласили они его в Америку – чтобы поучить экипажи судов на этих
озёрах «научно-исследовательской» навигации.
Теплоход рассекает своим могучим корпусом тугие байкальские волны. Из кают-кампании, полной аппетитных ароматов с камбуза, узкий коридор ведёт мимо машинного отделения, громыхающего всеми своими
«лошадиными силами», откуда тянет теплом и наносит сладковатым масляным запахом. При бортовой качке идёшь по коридору – и бросает тебя
из стороны в сторону то на одну стенку, то на другую. В коридоре висит
металлическая табличка, из которой ясно, что корабль построен в 1961 году на заводе «Ленинская кузница». Далее – несколько научных лабораторий с просторными рабочими столами и спуск по трапу в жилой отсек.
Стальная дверь с высоким порогом ведёт на рабочую палубу. Зимой за
этой дверью тепло и уютно, и чтобы попасть из своей каюты в лаборато77
рию или сходить пообедать, совсем не нужно выходить на леденящий декабрьский ветер.
Теплоход приспособлен для переходов и в любую погоду, и в ночное
время. Локатор «видит» далеко вперёд и отмечает на экране берега, острова, встречные суда. Особенно романтичны экспедиционные ночи, когда
корабль, обсвеченный ходовыми огнями, идёт вперёд, в колиглазную тьму,
и чувствуется, как Байкал дышит под ним своим колоссальным водяным
телом. И ты стоишь, глядя на редкие и очень далёкие огоньки на берегах,
будь то свет в окошках глухих деревенек или просто туристcкие или рыбачьи костры. Глядишь на звёзды, которые над Байкалом особенно ярки безлунными ночами, так, что Млечный путь представляется именно млечным,
молочным – сплошное белёсое сияние разлито от горизонта к горизонту.
Короткий звонок по отсекам – как команда к боевой готовности.
Судно на точке начала работы. За борт спускается нужный прибор, на первых метрах глубины отсвечивает ещё через зеленоватый верхний слой воды, а затем исчезает в тёмной пучине.
Приборы бывают самые разные. Для того, чтобы взять пробу воды
для химического анализа с определённой глубины, или же произвести сбор
мельчайших планктонных водорослей, существует так называемый батометр. Это стеклянный или металлический цилиндр, наполняющийся водой
и закрывающийся на заданной глубине. Конечно, прибор не может знать
сам, когда ему нужно закрыться. Команду ему даёт «почтальон», или посыльный груз, который бросается сверху, с палубы и скользит вниз по тросу, на котором спущен батометр. Удар, от которого вздрогнет трос, служит
сигналом: прибор закрыт. После закрытия внутрь батометра не попадает
уже ни капли воды, и его спокойно поднимают на борт.
По такому же принципу работают и планктонные сети, служащие для
отбора животного планктона с нужной глубины. Сеть – это большой матерчатый конус, как бы огромной длины сачок, сшитый из специальной
материи – капронового газа, который достаточно прочен и имеет строго
определённое расстояние между нитками – такое, чтобы не могли через
эти отверстия «удрать» пойманные микроскопические обитатели толщи
вод. Закрывается сеть (а именно – переворачивается её верхняя часть) тоже
благодаря «почтальону».
Для изучения донных отложений и обитающих на них животных существуют приборы потяжелее и погромоздче. Если необходимо просто
«проехаться» по дну, снять верхний слой грунта и доставить его на палубу,
для этого используется драга – небольшая стальная рама с подшитым к ней
мешком из дели: так называется сеть из очень прочных капроновых ниток.
На палубе содержимое мешка вываливается в таз или ванну, и на улов со
всех сторон тут же накидываются биологи, разбирая, кому что надо.
Если же требуется взять грунт со строго определённой площади, то
используются дночерпатели различной конструкции. Самый обычный из
них - это дночерпатель Петерсена, представляющий собою две стальные
78
«челюсти», захлапывающиеся после опускания на дно и захватывающие
порцию песка или ила.
После поднятия на палубу дночерпатель раскрывают, его содержимое вываливают в таз, после чего начинается промывка пробы: её порциями помещают в сачок из капронового газа и несильной струёй из-под
шланга вымывают частицы грунта прочь; донные животные при этом остаются в сачке. Мокрая работа!
Особенно продолжительна она, когда работа идёт с помощью морской модели дночерпателя, которая называется «Океан». Он намного тяжелее, чем дночерпатель Петерсена, и захватывает в несколько раз больше
грунта, порою десятки килограммов, так что требуется несколько тазов,
чтобы разгрузить такой черпак. А потом – долго-долго промывать эту «самую чистую в мире грязь», как в шутку называют лимнологи байкальский
ил. «Океан» применяется в основном при работе на больших глубинах, поскольку количество донных животных там очень невелико, и чтобы иметь
хоть мало-мальски представительный улов, нужно захватывать грунт с
большей площади.
А уж какой холоднющий этот глубоководный ил! Мы уже знаем, что
глубинные воды Байкала имеют температуру всего около 3 градусов. Следовательно, и донные отложения имеют точно такую же температуру. Так
что даже летом приходится одевать варежки, сверху на них – резиновые
перчатки, и в таком виде промывать пробу. После чего в ванночке или
миске останется несколько экземпляров нежных, живших в толще грунта
животных.
Суть количественных сборов дночерпателем в том, что все животные
из каждой пробы разбираются по группам, подсчитываются, взвешиваются, и в итоге вычисляется их биомасса и численность (плотность поселения) в расчёте на 1 квадратный метр грунта. Сопоставляя такие данные по
разным глубинам и районам Байкала, учёные получают картину того, где
жизнь на его дне богата, где не очень, а где и вовсе бедна. Соответственно
можно оценить и кормовую ценность того или иного участка озера для
промысловых рыб – потребителей донных организмов.
Дночерпатели используются и для исследования самого грунта как
такового. Подробно изучая эту «самую чистую в мире грязь», можно выявить массу интересных вещей. Какой размер у частиц, слагающих грунт?
Из каких минералов они состоят? Откуда принесены в Байкал? Сколько в
них остатков растительного или животного происхождения? Что это за остатки (споры и пыльца растений, частички их тканей, створки панцирей
диатомовых водорослей, щетинки червей, скелетные иглы губок и другое,
о чём у нас ещё пойдёт в дальнейшем речь)? К каким видам они относятся?
Каково содержание в грунте различных химических элементов и веществ,
в том числе кислорода, сероводорода, тяжёлых металлов, органических
веществ? Сколько микроорганизмов насчитывается в каждом грамме ила?
И так далее, и так далее.
79
Подготовка трала к спуску. Фото В.В. Тахтеева
Пришёл грейфер с пробой грунта. Фото В.В. Тахтеева
80
Важно знать не просто состав донных отложений на каждой станции,
но и их послойное распределение, поскольку именно оно отражает ту природную обстановку, в которой происходило формирование этих отложений. И потому дночерпатели Петерсена и «Океан», просто «заглатывающие» верхний слой грунта, не вполне для этого удобны.
На Байкале стали для этих целей применять коробчатый дночерпатель Райнике, или грейферный пробоотборник, как его ещё называют.
Конструкция достаточно сложная и требующая заметно больше затрат
времени, но и более совершенная. Не буду описывать его достаточно
сложное устройство; скажу лишь, что этот прибор, во-первых, всегда встаёт на дно строго вертикально, независимо от того, есть уклон дна или нет;
во-вторых, он способен вырезать из донного осадка «кусочек» высотой до
30-40 см и при том – с ненарушенной слоистостью! Открываешь поднятый
на палубу грейфер – и словно слоёный пирог перед тобой, так хорошо видны все горизонты в вырезанном монолите.
Биологи тоже приспособились использовать грейфер для своих нужд:
они стали разбирать и промывать полученные им пробы строго по слоям и
получили возможность узнать, как глубоко проникают обитающие на дне
животные внутрь донных отложений. Так, удалось выяснить, что ракообразные зарываются на глубину до 3 см, а для малощетинковых червей –
олигохет, близких родственников дождевым червям и внешне сильно на
них похожих – и 10-сантиметровая толща не предел, они могут и ниже углубляться. Внедряясь в более глубокие слои ила, который там становится
плотным, заметно обезвоженным и уже лишённым кислорода, эти вездесущие олигохеты переходят на анаэробный (бескислородный) обмен веществ и проделывают (опять же как дождевые черви в почве!) хорошо заметные ходы. Такие ходы уже не замываются взвесью, а пропитываются
веществами, укрепляющими их, и сохраняются в подобном виде тысячи и
миллионы лет в донных озёрных отложениях. Иной раз добудет грейфер
древнюю, очень плотную глину, ровесницу самого Байкала; глянь – а она
«дырявая»! Черви постарались.
Деятельность живущих в илах животных важно учитывать и геологам, поскольку животные, зарываясь в грунт и «перепахивая» его в поисках пищи, сильно нарушают его слоистость. Поэтому в донных отложениях невозможно проследить ежегодные слои, подобно годовым кольцам в
древесине деревьев. Сохраняются только те прослойки, которые были
вызваны заметными изменениями в режиме накопления осадков.
А скорости такого накопления в Байкале очень малы. Несколько
групп учёных независимо производили расчёты, но полученные ими цифры примерно сходятся: в среднем за 10 лет на дно озера ложится всегонавсего 1-2 миллиметра! Конечно, есть районы, где эти цифры больше прежде всего напротив устьев крупных рек, приносящих значительное количество взвешенной мути. Но есть и другие места, где осадкообразование
ничтожно мало. На гребне Академического хребта накапливается всего
лишь 2-6 мм за тысячу лет!
81
Если вы сделаете несложный арифметический расчёт, то увидите, что
один образец грунта, приносимый грейфером, может включать отложения,
образовавшиеся три тысячи лет назад (а то и более - предоставлю читателю возможность подсчитать, какой возраст будут иметь илы на гребне
Академического хребта на глубине хотя бы 30 см ниже поверхности дна).
А как заманчиво копнуть ещё глубже! Что и делается в экспедициях.
А используются для этого специальные грунтовые трубки. Это действительно трубы, которые вгоняются в грунт с борта судна и вынимают куда
более длинный «столбик» грунта, который называется колонкой, или керном. Маленькие трубки могут быть в пределах метра в длину. Большие, с
навешанными наверх тяжёлыми грузами, словно кольца на штангу – до 5-6
метров. Наконец, имеются использованные впервые на Байкале литологом
Г.С. Голдыревым поршневые трубки; они составляются из нескольких
звеньев и достигают 10-12 м в длину. Никакой груз уже не сможет вогнать
такую трубу в грунт во весь рост. Поэтому в её верхней части имеется специальное приспособление – поршневой насос, откачивающий из трубы воду, и она благодаря образующемуся вакууму сама залазит в толщу ила
«под завязку». Мощная сила нужна, чтобы выдернуть поршневую трубку
из грунта. Тяжёлое судно в момент отрыва даёт заметный крен – и затем
следует резкий качок в противоположную сторону; начался подъём.
Для учёных, изучающих историю Байкала, колонки, приносимые
поршневой трубкой, особенно интересны: они захватывают горизонт осадка, отлагавшегося на дне сотню тысяч, а иной раз и больше миллиона лет
назад. Но прежде необходимо извлечь многометровую колонку грунта из
трубы. На неё надевают судовую пожарную кишку, дают напор воды – и
круглая, гибкая, слегка припахивающая сероводородом грунтовая масса
выползает из трубы, и её тут же укладывают на жёлобовидные деревянные
лотки, разрезая при этом ножом на фрагменты, словно колбасу.
Наконец, для изучения рыб и наиболее крупных донных и придонных
животных используются тралы. Они тоже бывают разные. Самый маленький имеет металлическую раму шириной всего 1 метр, к которой подшит
мешок из дели. Он похож на большую драгу, но в отличие от неё обычно
не зарывается в грунт, а скользит по его поверхности, срывая только бугры
и прочие неровности. Хотя уловы, приносимые таким тралом, небольшие,
он удобен тем, что может использоваться не только на таком крупном судне, как «Верещагин», но и на маленьком катере.
Есть тралы куда покрупнее. Для отлова донных широколобок используются большие бим-тралы. Их ширина составляет от 2,5 до 4 метров;
металлическая основа трала состоит из длинной поперечной перекладины,
называемой бимом, и надеваемых на неё сбоку двух пар стоек в виде лыж.
К биму подвязаны специальные поплавки – кухтыли, поддерживающие
трал в вертикальном положении и не дающие ему перевернуться, и длинный и объёмный мешок из дели с достаточно крупной ячеёй. Рама при
движении трала по дну скользит на своих лыжах, а все крупные животные
с поверхности дна и из придонного слоя воды захватываются тянущимся за
82
ней мешком. Понятно, что для работы с бим-тралом необходимо прежде с
помощью эхолота найти более-менее ровную площадку на дне. Иначе сеть
трала зацепляется, отрывается и остаётся на память Байкалу, а на борт
поднимаются одни лыжи.
Впрочем, даже эта тяжеленная металлическая конструкция порою
страдает при неожиданном зацепе на дне. Приходилось нам видеть и
сгорбленный в дугу бим, и загнутые в противоположную, нижнюю сторону «носки» лыж. Очень многое зависит от искусства судовождения. Тралить нужно со строго определённой скоростью, самое большее 2-3 узла;
иначе трал всплывает и приходит в итоге пустым, или же, в худшем случае, мешок рвётся или вообще навечно остаётся на байкальском дне.
Но самая трудоёмкая работа связана с большим ихтиологическим
тралом. Им улавливаются не только донные животные, но и обитающие в
толще воды рыбы, в том числе и омуль. Этот трал раскрывается в ширину
аж на 12 метров, а в длину его мешок – и того больше. Естественно, что
раскрытие совершается не на палубе, которая для этого слишком узка, а
уже под водой.
К спуску ихтиотрала команда и экспедиция нередко долго готовятся.
Внимательно просматривают разложенный на палубе и приподнятый на
стреле мешок, латают капроновыми нитками обнаруженные дыры. Цепляют трал за два троса, намотанных на разные барабаны. Аккуратно спускают за борт.
Нам не видно, как раскрывается трал; мы можем только представить
эту картину. В качестве «лыж», раздвигающих мешок на должную ширину, служат две огромных овальных пластины. Называют их досками, хотя
они сильно утяжелены металлом, и работа с ними довольно опасна.
Примерно час продолжается траление. За это время трал проходит
путь в несколько километров и облавливает площадь около 5 гектаров.
А затем начинается долгая процедура подъёма трала, требующая напряжения усилий всей команды теплохода и по своей зрелищности сравнимая с театральным спектаклем. Ревёт лебёдка, выбирая оба троса. Затем
резко сбавляет свои обороты и начинает глухо ворчать, подтягивая последние десятки метров с великой осторожностью. Судно медленно ходит
по кругу вокруг приближающегося трала, чтобы ненароком не зацепить
его винтом. Первыми поднимаются пластины-«доски», с мощным стуком
прижимаются к правому борту. Затем на поверхности воды показывается
дружная шеренга блестящих кухтылей, поддерживающих верхний край
трала. Кухтыли позвякивают, сталкиваясь друг с другом на волнах, и подплывают к борту судна. Затем таким же дружным рядком взмывают на
стреле вверх, над палубой. Мужики с натугой вытягивают из воды дель.
Постепенно приближается самое интересное – конец мешка, или куток.
Придёт полный или пустой, или, не дай Бог, вообще рваный?
И вот она, удача! Живая масса серебрится в кутке. Удачный улов
омуля. Он такой тяжёлый, что самую последнюю часть трала на борт поднимают также лебёдкой через стрелу. Неописуемое по вызываемому вос83
торгу мгновение: куток с горкой рыбы зависает над палубой, блестит при
солнечных лучах или в свете прожекторов, если лов производится ночью.
Мешок развязывают - и рыба скользким серебристым потоком стекает в
объёмную пластмассовую ванну-бассейн.
На палубе толкотня. Научные работники кидаются срочно вылавливать свои объекты, кого что интересует. Чего только нет в этой ванне вместе с омулем! Толстые и мягкие глубоководные бычки с красивыми голубыми глазами. Длинные, как дождевые черви, олигохеты. Гигантские планарии, исходящие слизью, сверху коричневые, снизу светлые, отчего очень
сильно напоминают шляпки грибов-маслят. Тёмно-зелёные, с хрупкой
тонкой раковиной, улитки-бенедиктии. И огромная масса бокоплавов,
оранжевых и белёсых, гладких и колючих, что нередко поминают их мужики недобрым словом, отбирая рыбу на камбуз – больно колят руки, чёрт
возьми!
Но вот улов разобран, судно идёт дальше, а научный люд разошёлся
по лабораториям, чтобы провести хотя бы первичную обработку добытого
материала. Потом, по возвращении из рейса, предстоит ещё много кропотливой работы; но работа с живыми, только что отловленными организмами
наиболее привлекательна.
Литологи – специалисты по донным отложениям – разрезают колонки грунта на ещё более мелкие части, упаковывают их, делают описание
керна. Видная фигура в этом деле – Евгений Борисович Карабанов, прекрасно разбирающийся в осадках Байкала, в том, как они образуются, подвергаются превращениям на дне, переотлагаются течениями и транспортируются с малых глубин на большие. Удивительно разносторонни интересы
этого человека. Он опубликовал подробную классификацию подводных
ландшафтов Байкала, родившуюся во многом благодаря многочисленным
собственным погружениям с аквалангом. Нелегко приходится тому, кто на
палубе принимает сообщения от работающего на дне Карабанова: он рассказывает обо всём, что видит, и надо успевать записывать, чтобы не пропало ни капли ценной научной информации. Даёт жару Евгений Борисович
и на палубе, будучи начальником экспедиции. Человек поразительной работоспособности, он требует брать и брать пробы до позднего вечера. Уставших подбодряет добрым юмором, который у него никогда не иссякает.
Карабанов подробно изучал байкальские подводные каньоны, в том
числе и при погружениях на обитаемых аппаратах. Эти ущелья на склонах
котловины, обычно являющиеся продолжением наземных речных долин,
служат ловушками для переносимых течениями частиц грунта и транспортируют их на большие глубины. В результате Евгений Борисович разгадал
давно занимавшую умы литологов загадку – о происхождении прослоек
хорошо сортированного песка в глубоководных илистых отложениях Байкала. Разные были версии: о выносе песка ветром на лёд в зимнее время, о
транспортировке его в глубоководные районы на льдинах, отрывающихся
весной от самого берега… Но почему песчинки в сложенных ими слоях
всегда строго одинакового размера?
84
Ответ на эту загадку упоминался вскольз выше, и внимательный читатель мог его заметить. Причиной этому явлению являются ... селевые паводки, срывающиеся с прибрежных гор во время дождей. Достигнув Байкала, грязекаменные потоки устремляются вниз по его подводному склону.
Попав в подводный каньон, поток, который теперь называется мутьевым,
разгоняется вновь и стремительно вылетает на ровный простор глубоководного ложа Байкала. Здесь он постепенно теряет свою силу; вначале из
слабеющего потока выпадают наиболее крупные частицы – камни и галька. Затем оседает более мелкий гравий. А потом начинает выпадать на дно
песок. При этом более мелкие песчинки уносятся намного дальше от каньона, чем более крупные. Поток сам сортирует вынесенные им частицы по
размеру и образует ровные прослои песка с песчинками равного размера. А
затем начинается вновь спокойное многолетнее отложение ила, который
постепенно покрывает сверху песчаный горизонт – свидетельство былого
катаклизма.
В прошлом, отмечает Евгений Борисович, такие явления происходили гораздо чаще, чем сейчас. И было это связано с периодами интенсивного таяния ледников в горах, из-за чего селевые паводки случались очень
часто…
В соседней лаборатории склонились над бычками-широколобками
ихтиологи. Интереснейшая группа рыб, заселившая все глубины Байкала,
подвергшаяся в нём бурному видообразованию. После исследований Д.Н.
Талиева всерьёз за эту группу взялась Валентина Григорьевна Сиделёва.
Много экспедиций провела она и в летнее, и в зимнее, предледоставное
время с описанным выше бим-тралом; позаимствовала чертежи этой конструкции в Москве, в Институте океанологии, и успешно внедрила её на
Байкале. Огромное количество карточек на траления имеется у неё в архиве.
И в итоге – проведён полный пересмотр систематики широколобок. В
качестве дополнительного, очень интересного признака было использовано строение чувствительных органов, которые в обиходе называются боковой линией рыбы. Эти органы позволяют животному ощущать колебания воды, вызываемые каким-либо движущимся объектом, и должным образом реагировать на опасность или на появление пищи. Оказалось, что
чувствительные окончания могут быть скрытыми (в системе специальных
кожных каналов) и открытыми. И что ещё интереснее – у глубоководных
представителей широколобок были обнаружены как скрытые, так и открытые рецепторы.
Объясняя это явление, Валентина Григорьевна пришла к выводу, что
наличие канальной системы, скрывающей чувствительные окончания, свидетельство более длительной эволюции по сравнению с видами, у которых
каналы отсутствуют, и, следовательно, разные представители бычков осваивали большие глубины озера в разное время. А если так, то и вселение
этой группы животных в Байкал происходило в разное геологическое время. Предки одних видов пришли в него раньше, предки других где-то «за85
держались» и осваивались в Байкале уже бок о бок со своими сородичами,
ставшими к тому времени аборигенами.
Чем дальше шло изучение широколобок, тем больший интерес они
возбуждали у специалистов. Гипотеза Сиделёвой о неоднократном вселении их в Байкал встряхнула умы, побудила ко всесторонней разработке
проблемы их происхождения в озере и последующей эволюции. И вот
поднимаются на борт новые тралы, и исследователи изучают хромосомный
аппарат бычков, состав их крови, тонкое строение глаз, сравнивают у разных видов структуру ДНК – вещества, являющегося носителем генетической информации и отражающего степень их родства…
Склонились
над
бинокулярными
микроскопами
зоологи«беспозвоночники», рассматривают свежепойманных червей, моллюсков,
ракообразных. Их работа на Байкале вознаграждается особо: до сих пор
каждый год из озера удаётся описывать в среднем по 20 новых для науки
видов. Многим не верится, что это возможно в наше время. Ещё как возможно! Есть предположения, что примерно одну треть своего разнообразия живых организмов Байкал до сих пор скрывает от нас. Надёжно запрятал в расчёте на много поколений исследователей, и выдаёт нам понемногу, чтобы не угасал интерес. И потому редкая экспедиция с участием зоологов возвращается без добытого из байкальских вод нового вида…
Раннее утро. Окружённое золотистым сиянием, поднимается солнце.
Над Байкалом тишина и прохлада. Большинство усталых членов экспедиции ещё спит на своих полках. Теплоход мерно вибрирует, выходя на очередную станцию. Чайки тянутся за кормой, ожидая подачки с камбуза.
«Судовое время семь часов тридцать минут. Команда приглашается
на завтрак. Приятного аппетита!»
Радио возвещает о том, что начинается новый день. День новых открытий.
НЕВИДИМЫЕ САНИТАРЫ БАЙКАЛА
Поговорим теперь подробнее о некоторых обитателях Байкала и начнём с самых мелких из них. Таких мелких, что заметны они только при
очень сильном микроскопическом увеличении.
Бактерии. Невидимый мир, который окружает нас каждую минуту.
Их мы вдыхаем вместе с воздухом при каждом вздохе, они вызывают у нас
разнообразные болезни, они обитают у нас в кишечнике и – более того –
просто необходимы для нормального пищеварения.
Крайне разнообразна роль бактерий в природе. Но, пожалуй, экологами всё-таки твёрдо выяснено их основное предназначение. Редуценты –
так называют этих мельчайших организмов. Потому что они завершают
круговорот веществ в природе и разлагают – редуцируют – сложные по
своей молекулярной структуре органические вещества на простые и неорганические. Они выполняют роль природных санитаров, разлагая не только остатки отмерших организмов, но и многие вещества, ядовитые для жи86
вотных и растений; например, «переваривая» разлившиеся по почве или
поверхности водоёма нефтепродукты.
Но всё же имеются бактерии, которые могут быть отнесены к другой
категории организмов, которые называются продуцентами, или производителями. Они (наряду с зелёными растениями – также продуцентами) из
просто устроенных неорганических веществ способны создавать сложные
органические, тем самым производя пищу для организмов-консументов,
или потребителей, каковыми являются все животные. Некоторые из бактерий-продуцентов подобно растениям способны к фотосинтезу (фотоавтотрофные бактерии); разница лишь в том, что химические превращения при
бактериальном фотосинтезе несколько иные и часто не сопровождаются
выделением кислорода. Другие и вовсе не нуждаются в свете, а используют для наращивания своего маленького одноклеточного тела энергию, которая выделяется при химических превращениях веществ, имеющихся в
месте их обитания: метана, сероводорода и других. Эти бактерии называются хемоавтотрофными.
Мириады бактерий, мельчайших одноклеточных существ, населяют и
Байкал. Но в отличие от животных и растений, сведения о них в байкаловедении стали накапливаться довольно поздно – лишь в середине ХХ века
были опубликованы первые посвящённые им научные работы. И это понятно: мало того, что совершенно невидимы невооружённым глазом, так
ещё очень прихотливы и капризны при работе с ними. Чтобы вырастить
бактерий «в неволе», используются специальные питательные среды, приготовленные, как правило, на основе мясного или рыбного бульона и
имеющие желеобразный вид за счёт добавления загустителя – агара. И при
этом разные виды бактерий могут отличаться изысканностью вкуса и требовать строго определённых, только им необходимых добавок к питательной среде. Да ещё и будьте любезны соблюдать при выращивании прохладную температуру, к которой привыкли байкальские обитатели.
Тем не менее, микробиологи установили, что в каждом милилитре
(одной тысячной литра) такой, казалось бы, чистейшей байкальской воды
обитает в среднем около 1 миллиона бактериальных клеток. А если взять с
поверхности дна 1 грамм ила, то там этих существ окажется в среднем в
100 раз больше.
Чем же занимаются бактерии в Байкале? Во-первых, разлагают попадающие в воду тем или иным путём растворённые органические вещества.
Хоть и чиста вода озера-моря, а всё равно – приносятся эти вещества с водами притоков, выделяются в воду из разлагающихся остатков животных и
растений. Ну, а если вдруг благодаря безответственной деятельности человека в воду попадает какой-то загрязнитель, как, например, городские канализационные стоки или банальные нефть или мазут, в поражённой от загрязнения водной массе быстро начинают размножаться гетеротрофные
бактерии, питающиеся органическими веществами. И дружными усилиями
быстро ликвидируют образовавшийся очаг загрязнения.
87
Конечно, не стоит нам уповать только лишь на природное самоочищение вод и рассчитывать, что любое наше надругательство над Байкалом
пройдёт для него без последствий. Но насколько всё же быстро и эффективно работают маленькие санитары!
А работа для них находится не только благодаря человеку. Как неоднократно отмечалось в научной литературе, на дне Байкала в ряде мест
имеются природные источники загрязнения – выходы нефти, циркулирующей где-то глубоко в рифтовых трещинах. Нефть просачивается сквозь
лежащий на дне ил, пропитывает его и часто всплывает вверх в виде маслянистых капелек. И в таких местах бурно развиваются микроорганизмы,
перерабатывающие содержащиеся в нефти вещества. Пятно оказывается
локализованным и не разрастается вширь.
Во-вторых, бактерии разрушают попавшие на дно твёрдые органические остатки. Байкал, например, всеми имеющимися у него силами сопротивляется загрязнению, привносимому в него Байкальским целлюлознобумажным комбинатом. В районе сброса сточных вод на дне отлагаются
их компоненты – волокна целлюлозы и хлопья так называемого лигнина
(при его химическом окислении образуются ядовитые вещества - фенолы).
Однако имеются в Байкале микроорганизмы, потребляющие такие, казалось бы, совершенно неудобоваримые остатки. И они в массе развиваются
на них, хотя бы частично нейтрализуя их вредное воздействие.
В третьих, хемоавтотрофные бактерии-труженики перерабатывают
накапливающийся на дне озера ил, постепенно преобразуя донные отложения в осадочную породу. Этот процесс идёт в большой толще донных
осадков, но наиболее интенсивно химические превращения с участием
бактерий совершаются в верхних 15-25 сантиметрах. Там и численность
микроорганизмов наивысшая. Потому и был назван этот самый верхний
слой донных отложений микробиологически активным слоем.
Что же в нём происходит? Поверхность ила имеет обычно рыжеватобурый цвет, равно как и подстилающий её слой в 2-3 см. Это окисленный
слой, в котором ещё достаточно кислорода, и при участии аэробных бактерий идёт окисление органических веществ, растительных и животных остатков. Глубже цвет ила резко меняется и становится серым или голубовато-серым. Это восстановленный слой (конечно, это не значит, что он сначала был «разрушен», а потом почему-то «восстановился»; восстановление
– это химический термин). В этом слое протекает образование сероводорода из природных соединений серы. Слой этот имеет всегда слабый, но хорошо узнаваемый, специфический сероводородный запах. Чем дальше мы
будем углубляться в восстановленный слой, тем больше увидим в нём чёрных прослоек. Это образуется минерал гидротроилит – химическое соединение серы с железом. И всё это протекает при обязательном участии бактерий.
Наконец, в-четвёртых, как было установлено совсем недавно, бактерии-хемосинтетики могут образовывать на дне Байкала в отдельных местах бактериальные маты – сплошные белёсые заросли из бесчисленных ко88
лоний микроорганизмов. Такие маты возникают там, где со дна Байкала
наблюдается высачивание вод, поднимающихся по трещинам из глубинных слоёв земной коры. Эти воды несут значительную примесь веществ,
служащих источником энергии (то есть, по сути, пищей) бактериям; например, растворённый газ метан. Разрастающиеся маты формируют совершенно оригинальное донное сообщество, в котором обитают многие
очень редкие виды животных, а то и вообще известные только с подобных
местечек. Такое сообщество было обнаружено в районе напротив бухты
Фролиха, где на глубине свыше 400 м наблюдается выход слегка подогретых подземных вод. Это место прославилось как «Фролихинская гидротерма» (что не совсем точно – вода-то в глубоководном источнике лишь на
несколько десятых долей градуса теплее окружающей байкальской; но об
этом – чуть позже). Сюда наезжала за последние годы не одна экспедиция,
и биологи уже открыли здесь несколько новых видов животных.
Остаётся добавить, что образование бактериальных матов на дне –
черта, свойственная прежде всего океанам в местах выхода горячих и тёплых источников, а также озёрам, образовавшимся в вулканических кратерах. И мы сталкиваемся в этом случае с развитием экосистем сходного типа в водоёмах совершенно различного происхождения. И можем проследить в сравнении, в каком направлении идёт эволюция интереснейших
биологических сообществ бактериальных зарослей.
ЖГУЧАЯ ТАЙНА «МЕЛОЗИРНЫХ» ЛЕТ
Не только бактерий можно увидеть под микроскопом, разглядывая
каплю байкальской воды. Мелкие, неподвластные глазу размеры имеют
ещё и планктонные водоросли.
Мы уже не раз употребляли слова «планктон» и «планктонный». Но,
видимо, имеет смысл чётко оговориться, что же это такое. Прежде всего,
это организмы, живущие в толще вод; в отличие от них, совокупность организмов, обитающих на дне, называется бентосом. Но помимо этого, для
отнесения к планктону организмы должны быть неспособны активно противостоять их переносу течениями. Активно движущиеся животные, которые в состоянии преодолевать снос течениями и не зависеть от них в своих
перемещениях, принято называть нектоном. К нему относят прежде всего
рыб, живущих в толще вод и не привязанных в образе жизни ко дну.
Итак, многие водоросли живут в планктоне. Относятся они к самым
разным систематическим подразделениям: зелёные, диатомовые, золотистые, перидиниевые (динофитовые)… Состоят они, подобно бактериям, из
одной-единственной клетки, или же несколько клеток выстраиваются в
«колонну» и образуют нити. Впрочем, и нитчатые планктонные водоросли
чаще всего видимы только под микроскопом.
Но они берут своё не размерами, а числом, то бишь массовостью. В
водах Байкала (точнее, в верхних нескольких десятках метров) они разви-
89
ваются в огромных количествах. Но при этом – неравномерно в течение
года!
Когда наблюдаются периоды массового развития фитопланктона (то
есть растительного планктона), мы можем проследить «на глазок». Дело в
том, что от численности водорослей напрямую зависит прозрачность воды.
Наиболее прозрачна байкальская вода в декабре, когда она достигает
рекордной величины – белый диск Секки, служащий для измерения прозрачности, виден на глубине до 40 м. Это больше, чем в каком-либо другом
пресноводном озере. В это время численность фитопланктона самая минимальная, и вода в своей толще приобретает вместо обычного зеленоватого
голубовато-зеленоватый оттенок. У местного населения такая вода называется голомянной.
Однако уже во второй половине календарной зимы прозрачность
значительно падает. В марте она составляет подо льдом нередко не более
7-10 метров. В этом месяце мы сталкиваемся с первым максимумом численности фитопланктона, который представлен холодноводными видами
водорослей.
Но вот подлёдный максимум идёт на спад, и ко времени вскрытия
Байкала от ледового панциря его воды вновь становятся прозрачными. Так,
в июне прозрачность по диску Секки составляет примерно 20-25 м.
К августу великолепные подводные ландшафты прибрежной мелководной платформы, видимые в начале лета в тихие дни с лодки, постепенно скрываются от глаз за приобретающей всё более интенсивный цвет
водной толщей. Прозрачность воды падает до 5 метров. Наступает второй
максимум численности планктонных водорослей, связанный на этот раз с
развитием более теплолюбивых видов.
Наконец, после многочисленных осенних штормов прозрачность воды снова увеличивается и постепенно достигает своих предельных, декабрьских величин.
Это чисто внешняя картина. Но что же происходит в действительности в течение года в верхних слоях байкальских вод?
Основу весеннего, подлёдного максимума составляют обычно холодолюбивые виды диатомовых водорослей. Одна из основных черт, свойственных этим организмам – наличие у клетки панциря из двух твёрдых
кремнезёмных створок, причём одна створка всегда шире другой и прикрывает её сверху, подобно тому, как крышка надевается на коробку. Так
бывает всегда, независимо от того, живёт ли водоросль одиночными клетками или образует нити. Кремнезёмный панцирь вкупе с большим численным обилием определяют особо значимое место диатомовых в байкальской экосистеме. Во-первых, они в период своего массового развития
практически начисто извлекают из воды соединения кремния, расходуя их
на построение панциря; во-вторых, после отмирания водорослевых клеток
их панцири не разрушаются, и медленно оседают на дно. В районах с
очень низкими скоростями накопления донных отложений они формируют
особую разновидность грунта – диатомовые илы, которые сильно обога90
щены кремнием за счёт массы таких клеточных оболочек водорослей. Такие илы более светлые и более рыхлые, чем те, которые содержат незначительную примесь отмерших диатомовых водорослей.
Самыми массовыми формами диатомовых водорослей в Байкале являются несколько видов, относящихся к родам мелозира (прежде всего мелозира байкальская), стефанодискус и циклотелла. Колонии первых двух
родов сложены из ряда клеток и имеют нитчатое строение, а виды третьего
рода – одноклеточные и круглые, как тарелка.
Впрочем, что касается мелозиры, то в конце 70-х годов один из зарубежных исследователей предложил все байкальские виды этого рода выделить в новый род, который он назвал «аулакосеира» (не выговоришь, язык
сломаешь!). У него были, конечно, приведены обоснования такого нововведения, например, особенности строения швов между створками и некоторые другие детали, понятные лишь специалистам. Но даже не все специалисты согласились с такой новацией (на что, кстати, они имеют полное
право). А для большинства байкаловедов эти водоросли так и остались мелозирами; они называют их этим привычным именем, хотя в научных
статьях в расчёте на придирчивых редакторов им и приходится теперь писать «аулакосеира».
Что же касается летнего пика развития, то там ведущая роль принадлежит уже не диатомовым (они тоже имеются, хотя и не те виды, что весной), а различным мельчайшим синезелёным, а также зелёным водорослям. Когда же в заливы и приустьевые участки рек поступает тёплая вода,
нехарактерная для открытого Байкала, то в ней могут в массе развиваться
обычные общесибирские сине-зелёные водоросли. Вода «зацветает» и становится даже непригодной для питья. «Вот тебе и чистейший Байкал!» –
говорят в такие дни иные приезжие, не ведая, что цветущая вода находится
в штилевую погоду только у самой поверхности, очень тонким слоем. Стоит хотя бы слегка разойтись волне – эта тёплая прослойка очень быстро
перемешивается с нижележащими, более холодными водами, и теплолюбивые сине-зелёные погибают; «цветения» как не бывало.
Впрочем, всё то, что здесь сказано о преобладающих формах байкальских планктонных водорослей, относится всё же не к их численности,
а к биомассе. Мы уже знаем, что наиболее многочисленными организмами
вод Байкала являются самые мелкие из них – бактерии. Точно так же и у
водорослей – самые обильные по биомассе формы не обязательно самые
массовые по числу клеток. К чему это я говорю? А к тому, что относительно недавно специалист по байкальскому фитопланктону Галина Ивановна
Поповская обнаружила и описала сине-зелёную водоросль Синехоцистис
лимнетика, которая по своей численности нередко в 100-1000 раз превышает количество всех остальных планктонных водорослей, вместе взятых!
В одном литре воды содержатся порой тысячи, десятки тысяч и даже миллионы клеток этого организма. Секрет же в том, что синехоцистис относится к так называемому пикопланктону, у которого размеры организмов
ничтожно малы и не превышают 0,002 мм. Понятно, что их и обнаружить91
то непросто, требуется очень большое микроскопическое увеличение; а о
том, чтобы эти формы преобладали по весу, и речи быть не может.
Но мы вернёмся к нашим мелозирам. Благодаря им получило название интереснейшее и до конца до сих пор не разгаданное явление – «мелозирные годы».
Дело в том, что при постоянстве ежегодных весеннего и летнего максимумов фитопланктона уровень количественного развития водорослей
бывает очень разным. Прежде всего это относится к подлёдному периоду.
Раз в несколько лет весеннее размножение планктонных водорослей
бывает настолько массовым, что в несколько раз превышает таковое в прочие годы. В такие годы зачерпнёшь из проруби во льду байкальской водицы – и видишь бурую взвесь в ведре. По незнанию пить страшновато! Настолько много бывает водорослей, что вода не только теряет прозрачность,
но и цвет меняет.
При этом вовсе не обязательно, что самыми многочисленными окажутся мелозиры или другие диатомовые. Иногда в особенно большом количестве подо льдом наблюдаются золотистые (имеющие не только обычные зелёные, но и жёлтые пигменты) или динофитовые водоросли (имеющие панцирь не из кремнезёма, а из растительной клетчатки, или вообще
лишённые панциря). Но всё равно такие годы в обиходе называют мелозирными, хотя более правильным было бы говорить «высокопродуктивные».
Долгое время абсолютно никакой цикличности, закономерности в чередовании «мелозирных» и «немелозирных» лет обнаружить не удавалось,
как не старались. Иной раз почти десятилетие нет особенно массового фитопланктона, а затем вдруг случаются два мелозирных года с перерывом
всего лишь в одну весну. Сочетания самые разные, предсказать наступление следующего высокопродуктивного года по многолетним рядам наблюдений представлялось невозможным.
Ломают до сих пор учёные свои головы над этой проблемой. Но коекакие закономерности «подловить» всё же удалось.
Замечено, что, как правило, особо массовое развитие подлёдного фитопланктона («мелозирный» год) наступает при стечении следующих обстоятельств: 1. Лето накануне особенно тёплое. 2. Осенние шторма очень
сильные и продолжительные. 3. Зимнее похолодание быстрое и резкое, и
такой же быстрый ледостав. 4. Зима малоснежная.
Как же может повлиять на состояние фитопланктона подобная метеорологическая комбинация? Ну, например, вот так.
Сравнительно тёплое лето вызывает более сильное, чем в иные годы,
прогревание поверхностных вод. Более тёплые воды в то же время становятся менее плотными и более «лёгкими», отчего легче разгоняется на них
волнение штормовыми ветрами. Чем сильнее шторма, тем интенсивнее
осеннее перемешивание водных масс, тем более глубокие слои оно охватывает. А там, на достаточно большой глубине (несколько сотен метров) в
межсезонье парят в толще воды оставшиеся живыми клетки водорослей.
92
Вызываемая волнением вертикальная циркуляция поднимает их в приповерхностные горизонты. Чем интенсивнее водообмен, тем больше клеток и
нитей поднимается. А затем, в случае резкого похолодания и, как следствие, быстрого ледостава эти обогащённые диатомеями воды останавливаются и остаются в самых верхних слоях. Дело осталось за малым – чтобы
на лёд навалило поменьше снега, и благодаря этому через него проходило
побольше света, необходимого водорослям для фотосинтеза. И можно надеяться, что год будет «мелозирным».
Взаимосвязь природных явлений подмечена. Но этого пока ещё мало
для разгадки этой одной из самых запутанных тайн Байкала. Много остаётся безответных «почему». Например, почему на юге Байкала некоторые
годы регистрируются как высокопродуктивные, а на севере в то же самое
время – как обычные? Почему в одни годы в фитопланктоне доминируют
диатомовые водоросли, а в другие – динофитовые или золотистые? Не могут же, в самом деле, течения сортировать водоросли и выносить их ближе
к поверхности воды лишь выборочно!
Загадка мелозирных лет по-прежнему витает над Байкалом.
В ЗАРОСЛЯХ МАКРОФИТОВ
А теперь речь пойдёт о других водорослях – крупных, не только видимых невооружённым глазом, но и достигающих в Байкале, как мы уже
отмечали, порою очень внушительных размеров. Это водоросли донные, и
как все прочие обитатели дна, они относятся к бентосу. Так называется совокупность организмов, как растительных, так и животных, связанных в
своей жизни со дном водоёма: сидящих на одном месте или же активно передвигающихся по поверхности или вблизи ото дна.
Из-за того, что эти водоросли не требуют микроскопа, чтобы их увидеть, они были названы макрофитами. Впрочем, к этой же группе (макрофитов) относят также и другие живущие в воде растения, но не являющихся водорослями в строгом смысле слова. Дело в том, что дно Байкала и
других водоёмов заселяют также представители цветковых растений, которые в норме размножаются с помощью семян. Настоящие же водоросли
никогда не образуют ни цветков, ни семян; нет в их стеблях и проводящих
сосудов, какие имеются у цветковых растений. В общем, водоросли - это
группа одноклеточных и многоклеточных растений, но и при многоклеточном строении устроенных очень примитивно. Для несведущего человека обычно нет разницы, как назвать заросли на дне. А вот специалистам
очень не нравится, когда высшее по положению в системе водное растение
(например, канадскую элодею) называют водорослью.
Ну да ладно с этими названиями. Вернёмся к тому, что можно увидеть на дне Байкала.
На каменистом прибрежном мелководье, подвластном воздействию
прибоя, донные водоросли растут не как попало, а образуют чаще всего
чётко выраженные пояса с преобладанием разных видов на разных глуби93
нах. Выйдем на каменистый пляж в первой половине лета – и увидим, что
почти что все лежащие у кромки воды булыжники обросли густой зелёной
тиной. Именно здесь, на самых малых – до полутора метров – глубинах,
где во время шторма бушуют и пенятся, разбиваясь о камни, разгулявшиеся в море валы, – именно здесь находится первый растительный пояс. Тина, обрастающая валуны и камни, есть не что иное, как водоросль Улотрикс зоната, а сам пояс получил название пояса улотрикса. Накрепко прирастает эта нитчатая водоросль к камням - никакие волны оторвать не могут!
Чуть глубже, начиная с 1,5 метров, влияние прибоя значительно слабеет, хотя всё же жестокие осенние шторма и здесь не дают покоя донным
обитателям. Тем не менее, состав водорослей кардинально меняется. Преобладают здесь такие представители, как тетраспора и дидимосфения, а
сам второй растительный пояс называется поясом тераспор. Протянулся он
до глубин примерно 2-3 метра.
Тетраспора цилиндрическая – водоросль сама по себе очень мелкая.
Но она способна образовывать колонии, которые достигают значительной
величины, а в Байкале – так просто гигантской. Растущая на дне тетраспора – это полая цилиндрическая трубка, поднимающаяся над поверхностью
грунта до высоты 20 см, но нередко и выше. По свидетельству ботаника
В.Н. Яснитского, в районе Больших Котов он встречал тетраспоры высотой до 1-1,93 м (а это величина человеческого роста!) и 33-75 см в ширину,
а другой специалист по макрофитам Байкала, Л.А. Ижболдина, отметила
вдоль западного берега Байкала и более крупные экземпляры! «Тело» тетраспоры (или таллом, как его называют по-научному) очень светлозелёного, салатного цвета, и слизистое на ощупь. Возмёшь в руку кусочек
таллома – ощущение, будто медузу в ладони держишь. Такие кусочки
можно подобрать на береговом пляже после шторма, когда часть водорослей отрывается волнением от грунта, разрушается и в таком жалком виде
выбрасывается на берег.
Дидимосфения – другой обычный представитель каменистого мелководья, растущая небольшими компактными мохнатыми кустиками. Эти
кустики сильно обрастают другими, более мелкими водорослями, служат
прибежищем для многочисленных мелких беспозвоночных животных; а
иногда и сама дидимосфения селится не на камнях, а на других водных
растениях.
Далее, на глубинах от 2,5 до 10-12 м обнаруживается третий растительный пояс. Называется он поясом драпарнальдий, в честь преобладающих в нём водорослей рода с труднопроизносимым названием Драпарнальдиоидес.
Драпарнальдии – это изумрудно-зелёные кустики высотой в несколько сантиметров, образующие нередко густые заросли. Впрочем, как мы
помним, и среди этих водорослей наблюдается явление гигантизма: такой
вид, как Драпарнальдия байкальская, достигает в высоту 15-30 см!
94
Оторванные ото дна кустики драпарнальдий также можно подобрать
во время шторма на береговом пляже, куда их выбрасывает волнами. Хотите иметь незамысловатый и вместе с тем оригинальный сувенир на память о Байкале? Подберите такой выброшенный кустик, опустите его в таз
с водой или даже в крупную чашку. Расправьте аккуратно все «веточки»
драпарнальдии, а затем тихонько подведите под неё чистый лист плотной
бумаги. Не спеша выньте лист из воды вместе с водорослью и просушите
его. Вот и готов гербарный образец байкальского мира растений. Можете
сделать несколько, если найдёте разные виды драпарнальдий; различить их
нередко можно на глаз, без помощи микроскопа – по толщине и изящности
«веточек».
Ну, а ещё ниже, на глубинах от 10 (иногда и менее) и примерно до 20
метров обычно располагается четвёртый растительный пояс с преобладанием видов рода кладофора. Это небольшие кустики, подушечки высотой
самое большее в несколько сантиметров; однако они могут развиваться на
дне настолько обильно, что образуют на нём, по свидетельству Л.А. Ижболдиной, сплошные залежи с биомассой в десятки, а то и до 140 граммов
на квадратном метре.
Наконец, пятый, и притом последний, растительный пояс, простирающийся на глубинах от 20 до 50-70 м, образован в основном небольшими нитчатыми водорослями под названием хетоморфа. Оно в переводе с
латинского означает «щетинковидная». И действительно, тело (таллом) хетоморфы представляет собой грубоватые зелёные «щетинки» в несколько
миллиметров или сантиметров длиной, способные населять не только
крупные камни, но и произрастать даже на отдельных песчинках. Эта особенность и позволила хетоморфе заселить указанные глубины, поскольку
на них в основном уже преобладают пески, а не камни.
Глубже 70 м количество проникающего солнечного света уже настолько мало, что не позволяет нормально протекать фотосинтезу растений, и водоросли там, за редчайшим исключением, не обитают.
Такова типичная картина вертикального распределения байкальской
растительности. Но она далеко не везде такая. Поясность водорослей может нарушаться. Так, например, в самой южной оконечности Байкала, у
города Слюдянки, густые заросли драпарнальдий, свойственные обычно
третьему растительному поясу, вплотную придвинуты к самому берегу –
растущие кустики рукой сорвать можно! И достигают они здесь, кстати,
особенно большой величины.
В проливе Ольхонские ворота, глубина которого достигает 40 м, в
условиях довольно ощутимого течения из Малого Моря в открытый Байкал, давно известны обильные заросли водоросли нителлы, сильно забивающие трал при попытке «прогнать» его по дну пролива. А в высоту эти
нителловые «джунгли» вырастают на полметра!
А вот напротив устьев крупных рек, впадающих в Байкал, водорослей обычно очень мало. Да и как им тут существовать, если реки постоянно несут в озеро изрядное количество мути, отлагающейся в приустьевых
95
участках на дне. В итоге дно становится заиленным, да и прозрачность воды сильно снижается, из-за чего падает и поступление света в глубину.
Совершенно различна обрисованная картина и в разные сезоны года.
Донные водоросли, в массе разрастающиеся на дне в июне-июле, к августу-сентябрю начинают отмирать. К концу лета отмирают на прибрежных
камнях заросли улотрикса, из изумрудно-зелёных становятся бурыми по
цвету, размываются байкальскими волнами. Лишь на самых крупных глыбах и валунах, постоянно подхлёстываемых тяжёлыми ударами прибоя,
можно вплоть до ноября увидеть отдельные маленькие куртинки зелёной
тины – остатки былой роскоши. Отмирают к осени и глубже живущие
макрофиты: тетраспоры, драпарнальдии, кладофоры. В заглублённых местах прибрежной зоны, где влияние волнения несколько ослаблено, образуются маты из разлагающихся водорослевых талломов.
И очень немногие представители могут быть встречены «живыми и
здоровыми» в течение всей зимы. Прежде всего это различные виды из
группы синезелёных (или цианобактерий); среди них оригинальные шарики сфероностока, россыпью лежащие на дне и достигающие размера крупной сливы, а то и больше. Зимой можно также увидеть наросты на камнях,
образованные сине-зелёными водорослями, и отдельные веточки хары и
кустики кладофоры. В эту весьма малочисленную компанию добавляется
водный лишайник – Коллема Раменского, для которого нет никакой разницы: зима над озером или лето.
Донные водоросли – не просто украшение прибрежной полосы Байкала. Активно фотосинтезируя, они вносят большой вклад в обогащение
байкальской воды кислородом. А помимо этого, являются пристанищем
для многих беспозвоночных животных, которые находят в их зарослях «и
стол, и дом». Благодаря им в байкальской фауне обособилась группа, которую называют фитофилами (любителями растений), и которая населяет
именно прибрежную полосу с обильным произрастанием макрофитов.
ЕСТЬ ЛИ ИММУНИТЕТ ОТ «ВОДЯНОЙ ЧУМЫ»?
Иммунитетом в медицине называется устойчивость к какому-либо
заболеванию, врождённая или же приобретённая после перенесённой болезни. А водоёмы – неужели они тоже болеют?
Элодея канадская - растение, знакомое всем любителям аквариумистики. Эта водная «травка» отличается неприхотливостью и быстрым ростом, из-за чего и полюбилась содержателям домашних аквариумов. И
именно они, любители кусочка живой природы у себя в квартире, сыграли
зловещую роль в изменении облика многих водоёмов нашей планеты.
Само название – элодея канадская – говорит о том, где находится родина этого растения. Это не водоросль, как её часто называют в обиходе.
Это цветковое растение, хотя и живущее в воде. «Почему же оно никогда
не цветёт?» – можете спросить вы, особенно если долго наблюдали за ней
в аквариуме. Да, не цветёт. Дело в том, что элодея раздельнополая. И когда
96
её в своё время с преступной беспечностью завезли с американского континента в Европу, то привезены были только мужские растения. Женские
же остались в Канаде. Элодея оказалось лишённой возможности опыляться
и размножаться семенами. Но это её ничуть не остановило. «Удрав» от незадачливых аквариумистов в европейские озёра, она начала активно оккупировать всё новые и новые водоёмы.
И немудрено: её способность к вегетативному размножению настолько велика, что достаточно крохотного кусочка стебля с однойединственной почкой, чтобы элодея прижилась в озере или водохранилище, в которое впервые попала. А если уж начала в нём расти, то малым не
ограничится – зарастёт всё подводное пространство, какое только возможно, и вытеснит те водные растения, которые там были раньше. И вот уже
экосистемы «заражённых» элодеей озёр существенно меняются; на разложение огромной массы отмирающей элодеи уходит много кислорода, и вода теряет своё качество как питьевая; она становится грязной, бескислородной (заморной) и в итоге – также непригодной для обитания многих
животных.
За такую экологическую роль и получила элодея название «водяная
чума». Было время, когда её ужасная «медицинская тёзка», вызываемая
чумной палочкой, выкашивала население многих крупных городов. В случае эпидемии чумы необходим строжайший карантин, чтобы её остановить. Чтобы новые водоёмы не поражались «водяной чумой», также необходимо предотвратить занос в них любым путём даже одной-единственной
веточки элодеи.
Но не смогли экологи остановить её продвижение. Из Европы элодея
расселилась в Азию, и примерно к началу 70-х годов (а может, и раньше)
она достигла Байкала.
Сначала байкаловеды не осознали в полную меру нависшую опасность. А элодея тем временем стала встречаться кое-где в этом величайшем озере. То её зарегистрируют в гавани Нижнеангарского порта, то в заливах Малого моря, то в Посольском соре; наконец, появилась она и под
самым носом у учёных – в Больших Котах, в районе биологической станции.
И тут забили тревогу. Если расселение элодеи по Байкалу будет активно продолжаться, прогнозировали некоторые специалисты, то буквально за считанные годы она завоюет всю прибрежную мелководную платформу, вытеснит практически полностью эндемичные байкальские виды
водорослей, вместе с ними – байкальских животных-фитофилов, и в итоге
– кардинально, до неузнаваемости изменит экосистему Байкала.
Безрадостная перспектива – чтобы Байкал утратил своё неповторимое лицо, стал по своему населению похожим на сотни других водоёмов в
Америке, Европе и Азии! Так сказать, установился бы единообразный «новый мировой порядок» по всем озёрам как в западном, так и в восточном
полушарии.
97
А элодея словно подтверждала прогнозы: в частности, она выбралась
из-за причальных сооружений в Нижнеангарске и обильно разрослась по
расположенному на севере Байкала Ангаро-Кичерскому мелководью; в
массе расплодилась в Посольском соре, так, что лодка в нём иной раз не
могла пройти – мешали заросли на дне; освоилась в Чивыркуйском заливе
(многочисленные её веточки Байкал выбрасывает штормами на берег залива); зарегистрирована на всём протяжении вдоль берега от Листвянки до
Больших Котов; обнаруживалась даже в тралах, поднятых с глубин 600 и
более метров, куда зелёные (жизнеспособные!) веточки сносились течениями. И так далее.
Помнится, несколько лет назад прозвучал даже крик отчаяния – призыв к аквалангистам-любителям: приложить все усилия на организацию
«прополки» дна Байкала от незваной гостьи.
И вдруг… Элодея остановилась. Заняв приустьевые мелководья, бухты и заливы, она оказалась неспособна захватить ведущую роль в растительных сообществах открытого Байкала. И вдоль большей части берега
по-прежнему господствуют байкальские эндемики. Более того, в Посольском соре после нескольких лет особо бурного разрастания элодея даже
сдала позиции и потеснилась. В данный момент её обилие там резко снизилось.
В чём же дело? Трудно сказать однозначно, почему ей не понравился
Байкал. Однако выяснилось, что для интенсивного роста элодеи ей необходимо пусть не слишком большое, но всё же заметное присутствие в воде
растворённого кальция. А байкальская водица очень бедна кальцием, как,
впрочем, и всеми другими растворёнными химическими элементами. Изъяв более чем скромное количество кальция, которое имеется в местах вселения элодеи, она останавливалась в своей экспансии.
Это внушает надежду, что полной оккупации «водяной чумой» байкальских мелководий никогда не произойдёт, и у нашего озера есть свой
природный иммунитет против агрессивного чужеземца.
ЭТИ СЛОЖНЕЙШИЕ ПРОСТЕЙШИЕ
Простейшими в зоологии уже издавна называются животные, весь
организм которых состоит из одной-единственной клетки. Хотя многие
специалисты не согласны с таким названием; ведь этот одноклеточный организм по сложности протекающих в нём процессов часто ничуть не
«проще» организмов многоклеточных животных. Поэтому правильнее называть подобные организмы не простейшими, а одноклеточными.
Когда речь заходит об этой группе, нередко в первую очередь вспоминается изучаемая по школьной программе аморфная амёба, не имеющая
ни зада, ни переда, лениво перетекающая с места на место и обхватывающая своими плазматическими ложными ножками нехитрую добычу. Или
инфузория-туфелька.
98
Так вот, в Байкале классических туфелек мы не найдём. Точно так же
бесполезно искать и обычных амёб; они могут встречаться в нём лишь возле речных устьев, куда очевидно сносятся течением, и откуда они не способны расселиться дальше по озеру.
Однако мир байкальских одноклеточных, невидимых невооружённым глазом, богат и разнообразен и достигает очень высокой степени эндемизма.
До середины 70-х годов из Байкала не было описано ещё ни одного
вида так называемых бесцветных, или животных, жгутиконосцев. Прочие
их собратья-жгутиконосцы способны к фотосинтезу и потому формально
относятся к царству растений; они входят в состав байкальского фитопланктона и известны в нём довольно давно. Бесцветные же виды не фотосинтезируют и питаются, подобно всем животным, гетеротрофно. И только
недавно в нашем озере были открыты и научно описаны 10 видов этих организмов. Им удавалось так долго играть в прятки с учёными благодаря
своим очень мелким размерам – порядка сотой доли миллиметра.
И вот наконец их облик предстал перед исследователями, вооружёнными электронным микроскопом. Овальное или яйцевидное одноклеточное тело жгутиконосца движется при помощи одного или двух жгутиков; в
последнем случае один жгут активно вращается подобно пропеллеру, а
второй тянется сзади и служит в качестве руля. Некоторые представители
могут иной раз и ложные ножки выпустить, подобно амёбе. Такая вот попытка – выдать себя не тем, кем на самом деле являешься.
Крайне интересной группой оказались байкальские инфузории. Напомню, что поверхность одноклеточного тела этих животных покрыта
множеством ресничек, служащих для плавания. Устроены эти реснички в
точности как жгуты у жгутиконосцев, но у инфузорий их огромное количество. А располагаются эти реснички далеко не всегда равномерно; они
образуют параллельные ряды, скопления, которые являются важным признаком для определения этих микроскопических животных.
А определение ой какое непростое! Обнаруженные под микроскопом
инфузории фиксируются и окрашиваются особым образом с использованием солей серебра; сам процесс поэтому называется серебрением. И только затем «посеребрённые» мохнатые существа тщательно рассматриваются, распознаются по видам и зарисовываются.
Наверное, поэтому очень немногие биологи отваживались выбрать
инфузорий объектом своей работы. В 30-х годах работала на Байкале
Н.С. Гаевская, описала ряд новых видов. А затем – долгий, в несколько десятилетий перерыв. Только в 70-х годах к этим животным обратился ленинградский зоолог А.В. Янковский. Его заинтересовали комменсальные
инфузории – то есть те, которые обитают на других животных в качестве
«наездников», не причиняя им при этом никакого вреда.
Излюбленными хозяевами инфузорий-комменсалов оказались в Байкале рачки-амфиподы, о которых нам ещё предстоит более подробный разговор дальше. Так вот, колонии подобных непрошенных постояльцев по99
рою так густо обрастают рачков, что покрывают бахромой те или иные
участки их тела. Стал учёный подробно их рассматривать. И … можно было лишь удивляться – новые виды при подробном изучении пошли гуртом:
не единично, а десятками!
А в последние годы подарил Байкал ещё одно открытие, с которым
ещё долго предстоит «расхлёбываться» специалистам. На этот раз огромное количество неизвестных ранее видов и родов обнаружено среди свободноживущих инфузорий. И где бы вы думали? Можно сказать, почти что
под ногами! А именно, в песке на малых глубинах, в пределах первых 10
метров. Этот комплекс открыла сотрудница Лимнологического института
Л.А. Оболкина, а назван он был цилиопсаммоном.
Байкальская инфузория Маритуйя
пелагическая. Рис. Н.С. Гаевской
Казалось бы, ну что за жизнь может быть в тончайшем пространстве
между песчинками, в этих узких плёночках воды? Оказалось, ещё какая
разнообразная – около 200 видов инфузорий. Характерна для них удлинённая, а то и откровенно вытянутая форма тела. И что интересно, инфузории такого же внешнего облика населяют песчаные грунты морей, а также
другого древнего озера – Танганьика. Вот вам и ещё один пример сходства
байкальских организмов с морскими. И это сходство, что совершенно очевидно в данном случае, вызвано сходными условиями обитания.
И всего на данный момент известно в Байкале 223 вида свободноживущих инфузорий, около 170 комменсальных и 62 вида паразитических,
как было сообщено в одной из последних обобщающих публикаций. Десятки открытых видов ещё ждут своего описания. Таким образом, инфузории – одна из самых богатых видами групп байкальских животных.
Приходилось мне слышать рассуждения: ну что, мол, это за группа?
Сами по себе мелкие, размножаются делением, и при этом очень часто; и
эволюция их должна поэтому идти быстро. Это, дескать, не рыбы, не ля100
гушки и не носороги. У них, у инфузорий, новые виды каждый год возникать могут, да помногу. И ничего удивительного нет в том, что открыли
ещё двести видов; при желании можно и тысячу, и две тысячи «откопать».
Нет, неправы вы, уважаемые скептики! Как идёт эволюция, биологи,
можно сказать, ещё только начинают познавать. Но ясно однозначно: она
сопровождается теми или иными перестройками (мутациями) в генетическом аппарате организма, заключённом в клеточном ядре. А у инфузорий
есть удивительное приспособление, позволяющее им оберегать свой генетический аппарат, свою наследственную информацию. У них не одно клеточное ядро, а как минимум два; бывает и по нескольку ядер, и даже десятки в иных случаях. При делении клетки все ядра тоже делятся. Но одни
из них отвечают за все процессы жизнедеятельности организма (так называемые большие ядра), а другие – только за передачу наследственной информации. Это малые ядра, генетический аппарат которых не используется
в «повседневных» отправлениях жизнедеятельности, а бережётся как зеница ока. Так что инфузории могут сколь угодно долго передавать свои гены
неизменными из поколения в поколение. По логике вещей, эти «простейшие» как раз должны проявлять усиленную консервативность, особую устойчивость к эволюционным изменениям.
Действительно, та же инфузория-туфелька – это один и тот же вид во
всех лужах, озёрах, болотах нашего континента. Живёт себе и никакой
эволюции не подвергается.
А в Байкале – такой очаг видообразования инфузорий! Загадочное,
удивительнейшее пресное море!
ЖИВОТНЫЕ С РАСТИТЕЛЬНЫМ СУЩЕСТВОВАНИЕМ
Особое восхищение вызывают и у профессиональных учёных, и у
приезжающих на Байкал туристов животные, всю свою жизнь … растущие
на дне озера! Это губки – одни из самых примитивных представителей животного царства. Их и животными-то назвать язык не поворачивается: не
только проводят весь период своего существования в состоянии, прикреплённом на одном месте, но ещё и растут, как растения, не имеют ни нервной системы (следовательно, и мозга), ни мышц (и потому совершенно неподвижны). Да ещё и цвет их чаще всего зелёный, как у растений.
И всё-таки это животные. Их окраска обусловлена тем, что в теле губок в массе живут зелёные микроскопические водоросли. Такое совместное неразлучное проживание зовётся симбиозом. Сами же губки не фотосинтезируют, а питаются мельчайшими пищевыми частицами – бактериями, водорослевыми клетками – содержащимися в окружающей воде. Тело
губки пронизано бесчисленным множеством тонких поровых каналов, ведущих в так называемые жгутиковые камеры. Как видно на микроскопических срезах, стенки этих камер образованы большим количеством клеток,
каждая из которых имеет вращающийся жгутик и липкий воротничок. Общими усилиями множества жгутиков в каналах и камерах создаётся ток
101
воды, заносящий пищевые частицы через поверхностные поры в тело губки. Они приклеиваются к липким воротничкам жгутиковых клеток, которые тут же приступают к внутриклеточному пищеварению. Насытившись
таким вот оригинальным способом, клетки могут терять жгутик и покидать
стенку камеры, уходя в глубь тела животного и принимая участие в строительстве тех или иных его элементов. Вода же, из которой губка извлекла
пищу, выводится наружу через специальные достаточно крупные выводные отверстия – устья. На теле большинства байкальских губок устья рассеяны в виде множества небольших ямок.
Такой способ питания называется фильтрацией, а сами животные
именуются фильтраторами.
Важно отметить, что из воды губками не только отфильтровывается
пища, но и извлекается химический элемент кремний. Этим губки занимаются вместе с уже описанными диатомовыми водорослями. Кремний расходуется на построение скелета губок, который поддерживает постоянство
формы тела животного и состоит из очень мелких кремнезёмных игл. Их
научное название – спикулы. И подобно панцирям диатомовых, эти скелетные иглы не исчезают после гибели организма, а могут неограниченно
долго сохраняться в ископаемом состоянии в донных отложениях.
Потому-то губки представляют большую ценность для изучения геологического прошлого Байкала и истории его животного мира. Иглы губочного скелета не растворяются водой; миллионы лет лежат они в древних озерных отложениях как в Байкальской впадине, так и в некоторых
других в его окрестностях (в частности, в Тункинской). По внешнему виду
этих иголочек можно определить вид губок и мысленно воссоздать условия, в которых они жили в былом водоёме.
Спикулы пресноводных губок (как байкальских, так и обитающих
вне Байкала) при рассмотрении под микроскопом предстают перед нами в
виде слегка изогнутых игл, заострённых с обоих концов и снабжённых тем
или иным количеством мельчайших пупырчатых бугорков. Вид губки определяется по количеству и расположению этих бугорков, а также по степени изогнутости иглы. Если у вас имеется целая (пусть даже высушенная)
губка, то чтобы рассмотреть спикулы, вам придётся отщипнуть от неё маленький кусочек, выварить его в щёлочи или поместить в отбеливатель,
чтобы единый скелет распался на отдельные иглы, и только затем поместить их на предметном стекле под микроскоп. И можно будет наглядно
увидеть разницу в строении спикул у общесибирских и байкальских видов.
Первые носят по-русски простяцкое название – бодяги, и распространены во многих озерах по Сибири. Научное же название их – спонгиллиды. Живут они в виде небольших наростов на различных твёрдых подводных предметах: корнях деревьев, затонувших ветках.
Байкальские представители по размерам куда внушительнее бодяг;
они тоже обнаруживают удивительное явление гигантизма, как и ряд других представителей байкальской фауны и флоры. Называются они любомирскииды.
102
Спонгиллиды и любомирскииды – два семейства губок, которым
свойственна чёткая приуроченность в своём обитании. Первые никогда не
заходят в открытый Байкал; вторые же, напротив, никогда не развиваются
за его пределами. А ещё между ними та существенная разница, что спонгиллиды способны образовывать хорошо защищённые от неблагоприятных
воздействий (прежде всего от промерзания водоёма) зимующие почки, а у
любомирскиид таких почек нет. Да они им и не требуются, поскольку Байкал никогда не промерзает зимой до дна, как то случается с мелководными
озёрами, и губки нормально перезимовывают, не погибая.
Спонгиллиды и любомирскииды, несмотря на очень различающийся
внешний облик, являются достаточно близкими родственниками – гораздо
более близкими, чем в отношении многих семейств губок, обитающих в
морях. Долгое время специалисты дискутировали, кто из них от кого произошёл. Сейчас сошлись во мнении, что спонгиллиды дали когда-то начало любомирскиидам при переходе к обитанию в условиях крупного глубоководного озера. При этом была утрачена способность формировать зимующие почки.
До сих пор принято было считать, что в Байкале обитает 6 видов губок. Но дело в том, что материалы по ним были получены в подавляющем
большинстве с мелководий, где наиболее распространены твёрдые каменистые грунты. Расти на мягких грунтах (илах) губки не могут, так как при
этом им было бы очень трудно закрепиться на месте, а их фильтрационный
аппарат быстро засорился бы частицами ила. Но там, где на больших глубинах всё же изредка попадается твёрдый субстрат, губки встречаются.
Правда, их размеры там не так велики, как у губок, населяющих мелководья, да и цвет белёсый: не способны водоросли-симбионты жить без солнечного света. Очень редко такие глубоководные губки попадали в руки
исследователям, работавшим «вслепую», с помощью трала и дночерпателя. Использование подводных обитаемых аппаратов позволило добраться и
до этой байкальской загадки, целенаправленно произвести сбор глубинных
форм. И вот итог: по сообщению специалиста по губкам С.М. Ефремовой,
она установила наличие в Байкале в общей сложности 10 видов и 3 подвидов этих оригинальных животных.
Губки в большинстве своём представляют корковые наросты на камнях и прочих видах твёрдого субстрата. Но есть среди байкальских видов
один, который придаёт особый колорит подводным ландшафтам. Это губка Любомирския байкальская. Она, правда, может, подобно прочим видам,
образовывать корковую форму (что и происходит в зоне малых глубин, досягаемых для разрушительного воздействия волноприбоя). Но она часто
даёт также ветвистую форму и выглядит в виде кустов или даже деревьев,
образующих множество отростков-«ветвей».
Великолепное зрелище открывается тем, кому посчастливится совершить на Байкале погружение с аквалангом. Подводный пейзаж был бы,
пожалуй, довольно унылым, если бы не обильные заросли губок на прибрежной каменистой платформе. Загадочный изумрудный свет пробивает103
ся сверху через водную толщу, освещая расположенные на скалах целые
губковые леса и аллеи. Растущие губки разной высоты (они иногда достигают 1 метра и даже – человеческого роста!), с разным количеством отростков, сидят на разных уровнях друг относительно друга, украшают скальные уступы, которые подобно ступеням спускаются вглубь, туда, где зеленоватый свет постепенно меркнет, скрывая жутковатые и вместе с тем манящие глубины.
Водолаз В.А. Гомбрайх, работавший на Байкальской биостанции, в
ходе многочисленных погружений изучал особенности роста байкальских
губок. Выяснил, что растут они достаточно медленно - всего лишь на пару
сантиметров в год. При этом разные отростки могут отличаться по скорости роста в разные годы. Растут «ветви» только в длину; толщина их практически не меняется – надетое на отросток кольцо не врастало в него. Наиболее высокие экземпляры ветвистых губок встречаются в интервале глубин от 9 до 25 м, где ещё много каменистых грунтов, но влияние волн уже
сильно ослаблено.
Впрочем, во время сильных штормов часть экземпляров губок всё же
отрывается со своего места и неизбежно гибнет. Побродив по байкальскому берегу подальше от населённых пунктов, вы наверняка найдёте отдельные веточки или даже более крупные «кустики», выброшенные волнами на
пляж.
Немалое время должно пройти, чтобы из личинки-бродяжки, принесённой течением на голое место, выросла шикарная ветвистая губка. Сгубить же подводные аллеи можно очень быстро, если вдруг наедет в ту или
иную бухту группа аквалангистов и увлечётся сбором живых «сувениров».
Не исключено поэтому, что в ближайшем будущем потребуется решать
вопрос об охране растущих на дне губок.
А вместе с губкой всегда можно встретить сообщество водных организмов, очень тесно с нею связанных. Есть в экологии такой термин – консорция, который означает совокупность организмов, неизбежно формирующуюся возле какого-нибудь вида, образующего специфическую среду
обитания. Вне консорции эти организмы встречаются намного реже или не
живут вовсе.
С губками-любомирскиидами уживётся далеко не каждый байкальский обитатель. Дело в том, что эти сидячие животные выделяют вещества, которые являются ядовитыми для большинства животных. И только
некоторые виды совершенно не подвержены воздействию ядовитых выделений губок; более того, они как раз предпочитают жить с ними в более
или менее тесном соседстве. Как установлено, наряду с зелёными водорослями, обитающими прямо в теле губки, в состав консорции Любомирскии
байкальской входят несколько видов рачков (бокоплавы и циклопы), личинки некоторых ручейников, один вид рыб-широколобок.
104
ПЛОСКИЕ ХИЩНИКИ
На палубе кипит работа; поднимают очередной трал, пришедший из
непроглядных байкальских глубин. Содержимое мешка высыпается, наконец, в подставленную ванну. Трепещутся в ней рыбы-широколобки, шевелится огромное множество колючих рачков-гаммарусов. А это ещё что такое? Что за слизистые бурые лепёшки? И ни ног нет у них, ни усов, ни
плавников. Верхняя сторона тёмная, нижняя – куда светлее. Все в липкой
слизи. Да ещё при этом форму свою меняют!
Это планарии – животные из группы плоских червей. С виду они
крайне нежные – мягкие, легко травмируются от неосторожного прикосновения! Но по своему нраву это активные, прожорливые хищники. Сверху
их тело покрыто тонким кожным покровом, способным выделять обильную слизь. А под этой тонкой кожей располагается сплошной слой мускулатуры, как бы «одевающий» в мешок все органы, лежащие в плоском теле
червя. Это образование так и называют – кожно-мускульный мешок. Он не
разделён на отдельные мышцы; благодаря ему червь способен постоянно
менять форму своего тела.
Ну, а что же лежит внутри этого кожно-мускульного мешка? Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что большую часть внутреннего пространства занимает кишечник. У наиболее крупных представителей сразу от глотки кишечник делится на три ветви. Одна из них идет в передний конец тела, а две – в задний. И потому таких червей относят к отряду трехветвистых (интересно, о чём бы вы подумали, услышав просто так, без объяснений, это слово?). Есть и более мелкие представители, у которых кишечник
не образует ветвей, а представлен просто прямым мешкообразным расширением. И относятся эти черви к отряду прямокишечных.
И у того, и у другого отряда кишечник замкнут слепо. И потому выход для непереваренных остатков пищи остаётся один – обратно через рот.
Как наблюдали специалисты, время от времени червь может устраивать
себе «промывание желудка»: он набирает полный кишечник воды, а затем
с силой выталкивает её прочь. Очистительный эффект великолепный!
Путь в кишечник лежит через мускулистую глотку. Именно с помощью глотки эти хищные черви хватают свою добычу, которая, казалось
бы, и пролезть туда не в состоянии. Но нет – глотка способна даже выворачиваться наружу из специального глоточного кармана и обхватывать
крупную жертву. Если червь всё же не может сразу проглотить добычу, он
не выпускает её из своей глотки и поглощает по частям. С таким органом и
никакие зубы не нужны!
Наблюдатели из подводных обитаемых аппаратов видели, как ползают гигантские глубоководные планарии по илистому дну, оставляя за собой след, словно от санного полоза. Червь то вытягивается в длину, то
укорачивается, подтягивая задний конец тела. Отмечено, что планария
Байкалоплана в вытянутом состоянии может достигать длины 40 см! И это
при том, что широкораспространенные по Сибири планарии, обитающие в
105
ручьях, родниках, не превышают по размерам 1 см! Но ещё удивительнее
образование, которое наблюдается у той же Байкалопланы по краю её
плоского тела. Это сплошной ряд присосок, очень напоминающих таковые,
имеющиеся на щупальцах у осьминогов – морских животных.
Обитающие возле берега черви не поражают подобными гигантскими
размерами. Однако они замечательны другим – своей окраской. Их нежная
кожа окрашена в самые удивительные цвета и сочетания, несет рисунок из
полос, пятен и разводов, характерных для каждого вида червей. Вдобавок к
этому на верхней стороне головного конца тела можно видеть одну или
несколько пар маленьких черных глазков (устроенных, правда, очень примитивно). Окраска – лучший признак, по которому можно определить вид
червя. У фиксированных животных, привезённых в городскую лабораторию, она исчезает. И тогда определение становится очень трудным занятием: для него нередко требуется произвести серию тонких анатомических
срезов через тело червя.
Всего, по последним подсчётам специалиста по этой группе О.А. Тимошкина, из Байкала известны 117 видов и 25 подвидов свободноживущих
плоских червей. И каждый год открываются все новые и новые.
РАЗНООБРАЗИЕ МОЛЛЮСКОВ: ОТ ШТОПОРА ДО
ПИАНИНО, ИЛИ КОГДА НЕ ХВАТАЕТ ОБРАЗНЫХ СРАВНЕНИЙ
А теперь попристальнее рассмотрим других байкальских животных, в
особенно большом числе населяющих прибрежную отмель озера. Это раковинные животные – моллюски. Раковина вырабатывается кожей этих
животных и служит надёжным укрытием для их мягкого, ранимого тела.
Многим известны раковины морских моллюсков – с разнообразными
выростами, различной формы, самых разных цветов. Эти раковины служат
в качестве безделушек-сувениров, а их внутренний перламутровый слой
используется для изготовления красиво блестящих пуговиц.
Увы, байкальские моллюски не могут похвастать наличием таких
крупных и прочных раковин. Их раковинки мелкие (не более 2-3 сантиметров в диаметре) и при этом очень тонкие и хрупкие. Что легко объяснимо: вещества, необходимые для построения раковины, извлекаются из
воды, а в байкальской воде их так мало… Так что нелегка жизнь моллюсков в предельно чистой воде.
Но это не помешало им пройти в Байкале долгий и богатый эволюционный путь и стать одной из самых богатых по числу видов групп животных озера. Специалисты насчитывают в Байкале около 150 видов брюхоногих моллюсков и 32 вида двустворчатых. Стоит присмотреться к ним – и
мы увидим, что творческая фантазия природы запечетлена не только в разнообразии внешнего строения морских моллюсков. В случае с обитателями Байкала она также проявляется во всей красе.
Разные группы моллюсков легко различаются по строению раковины. Если она состоит из двух овальных створок, плотно смыкающихся
106
краями, это моллюски из класса двустворчатых. По своему строению это
животные удивительные. Мало того, что у них кишечник напрямую проходит … через сердце (!), так ещё к тому же и головы совсем нет! Ротовое
отверстие, конечно, имеется (иначе как бы они питались!), а голова отсутствует. Да и не нужна она им особо – профильтровывают они всю свою
жизнь воду, вылавливают оттуда мельчайшие организмы, которые служат
им пищей. Байкальские представители двустворчатых – горошинки и шаровки - очень мелкие, всего несколько миллиметров в длину.
Если же раковинка цельная, не поделена на створки, то это моллюск
из класса брюхоногих, или улиток. Голова у них сохраняется, и на ней сидят глаза и щупальца. А ещё у них непременно имеется более или менее
широкое отверстие в раковине, через которое выходит наружу мягкое тело
улитки.
Моллюск Лиобайкалия со штопоровидной формой
раковинки. Рис. М.М. Кожова
Отверстие это называется устьем. На него и
обратим дальнейшее внимание. Если устье, когда
улитка прячется в раковине, закрывается крышечкой – твёрдой пластинкой, – то перед нами
моллюск жаберный. Их органы дыхания – жабры;
эти животные всегда обитали только в водной
среде с момента своего возникновения, и потому
считаются первичноводными. Но если крышечки
нет, и через устье видна мягкая подошва улитки,
то такие моллюски – лёгочные. Они дышут лёгким, которое в ходе эволюции пришло на смену
жабрам. Наиболее известный пример – улиткипрудовики, которые живут в мелких пресных водоёмах, но для дыхания
регулярно поднимаются к поверхности, чтобы набрать воздух в лёгкое.
Это животные вторичноводные, то есть вернувшиеся вновь в водную среду
после какого-то периода обитания на суше. Живут прудовики и в окрестностях Байкала, а из Хакусского горячего источника известны два их эндемичных вида, о которых мы уже упоминали при рассказе о термальных
водах.
В Байкале прудовики также встречаются (прудовик овальный, прудовик уховидный), но в основном в сорах и заливах. В открытых районах
озера с типично байкальскими условиями они попадаются редко, главным
образом – напротив устьев речек. Зато в открытом Байкале получил богатое развитие комплекс жаберных форм из двух семейств, характерных
именно для этого озера – так называемые байкалииды и бенедиктииды.
Раковинка байкалиид устроена таким образом, что узкие обороты её,
закручиваясь по спирали, образуют узкую и высокую башенку. Высота
этой башенки невелика – в среднем около сантиметра, иногда бывает не107
много больше. Биды байкалиид различаются по форме башенки (учитывается отношение высоты к ширине, число слагающих её оборотов и др.), по
скульптуре на её поверхности. На оборотах могут иметься более или менее
выраженные рёбра, превращающие раковину в настоящее скульптурное
произведение искусства. Трудно описать его словами, его надо видеть. К
примеру, Б. Дыбовский в одной из своих научных работ сравнил рёбрышки на поверхности раковины некоторых байкалиид … с клавишами пианино, уложенными в ряд. Такое сравнение даже вызвало ироничные высказывания его коллег-зоологов: дескать, впервые найдено что-то общее между улитками и известным музыкальным инструментом.
А у одного вида обороты раковины вообще покрыты нежными и
хрупкими волосками. Ему и научное название дали соответствующее - в
переводе с латинского означающее «Байкалия ресничная».
Брюхоногий моллюск Мегаловальвата пилигера с продольными
рёбрами на оборотах раковинки.
Рис. Т.Я. Ситниковой
Но это не предел оригинальности. Моллюск Лиобайкалия, встречающийся на песчаном грунте, природа сконструировала таким образом,
что спирально закрученные обороты его раковины не соприкасаются друг
с другом, из-за чего она имеет форму … штопора! Нет, в обычных озёрах
вы никогда такого не найдёте, только в Байкале!
Любопытное дело! Сравнение с клавиатурой пианино (похоже, действительно не совсем удачное) не прижилось в научном обиходе, а вот со
штопором – было принято. Может быть, потому, что на пианино играть
умеют далеко не все, а вот пользоваться штопором – очень многие…
Моллюски-бенедиктииды в сравнении с байкалиидами выглядят настоящими толстушками – раковина у них приземистая, широкая, так что её
длина равна ширине или лишь чуть-чуть её превышает. Да и вообще размеры побольше: есть виды, достигающие два-три сантиметра в поперечнике.
Есть ещё одна интересная по форме своей раковины группа моллюсков. Это вальваты, или затворки, в Байкале также образовавшие набор эндемичных видов. У них обороты раковины лежат практически в одной
плоскости. С чем их можно сравнить? Пожалуй, с канатом, уложенным в
спираль на плоском полу. Только у моллюсков чем ближе к наружному
«концу» этого «каната», тем он становится толще и, наконец, заканчивается круглым устьем, закрывающимся также круглой крышечкой. Обороты
такой плоской раковины либо гладкие, либо также несут скульптурные
108
рёбра, и это, как и в случае с байкалиидами, используется для быстрого
различения видов.
Лёгочные моллюски в Байкале тоже имеются. Только вы никогда не
увидите, как они поднимаются к поверхности для дыхания. Им это не
нужно. Их лёгкое заполнено водой и, по сути, заменяет когда-то утраченную в ходе эволюции жабру. Кислород для дыхания извлекается прямо из
воды.
К числу лёгочных относятся, например, хоаномфалусы, мелкие раковины которых, как у затворок, плоско-спирального строения, но легко отличаются от них по отсутствию крышечки.
Другая своеобразная группа лёгочных – так называемые акролоксиды. Раковина у них вообще не закручена, а имеет вид колпачка. В основании его – широкая плоская подошва, которой, словно присоской, «околпаченный» моллюск довольно прочно прикрепляется к твёрдой поверхности
камней.
Моллюски предпочитают в основном каменистые и песчаные грунты,
и потому в основном сосредоточены на малых глубинах. Хотя есть и исключения – некоторые виды оказались способны обитать на илах глубоководной зоны. Кроме того, и на больших глубинах иногда встречаются каменные залежи и скальные выходы. И на них-то наверняка живут ещё неизвестные глубоководные виды. Так, долгое время считалось, что только
что упомянутые акролоксиды вообще не встречаются на глубине свыше 40
метров. Однако в последние годы в Северном Байкале – сначала напротив
бухты Фролиха, а затем в районе мыса Покойники – на значительных (до
420 м) глубинах был найден новый вид из этой группы, названный "Псевдоанциляструм фролихинский". Как и его мелководные родственники, он
населяет поверхность камней. Для исследователей дело оставалось за малым – найти способ достать эти лежащие на больших глубинах камни, что
в 90-е годы и было сделано.
КАК МОЛЛЮСКИ БАЙКАЛ ЗАСЕЛЯЛИ
Пожалуй, ни один биолог-байкаловед, восхищаясь разнообразием видов той группы животных или растений, которой взялся заниматься, не остановится на одном лишь простом описании этого разнообразия. Он всегда
будет искать ответ на жгучий, загадочный вопрос: как возникло такое удивительное собрание эндемиков, как оно сформировалось?
Специалистам, изучающим моллюсков, повезло больше, чем другим худо-бедно, но сохранились хоть какие-то ископаемые остатки этих животных, близких к современным байкальским эндемикам, но в то же время
несколько от них отличающихся. Вспомним открытые Г.Г. Мартинсоном
раковинки байкалиид в ископаемых озёрных отложениях в Монголии, да и
рядом с современным Байкалом – на реке Половинке.
И всё же этого материала слишком мало, чтобы полностью реконструировать (восстановить в нашем воображении) весь ход развития в Бай109
кале фауны моллюсков. Машины времени у нас нет и не будет. Как же
быть?
Можно кое-что предпринять. Исторические реконструкции часто
проводятся с использованием так называемого принципа актуализма. Он
позволяет узнавать прошлое, зная современное положение вещей и подобные (аналогичные) процессы, которые приводят к сходному положению.
Известный зоолог-теоретик В.Н.Беклемишев поясняет это таким легко понятным примером. Если утром вы выглянули в окно и увидели, что стоящая за ним бутылка с молоком замёрзла, значит, ночью был мороз. При
этом вы сам мороз не видели, вы лишь сделали вывод по аналогии, зная,
при каких условиях замерзает молоко.
А что если пронаблюдать, как идёт вселение в Байкал тех или иных
животных в наше время? Как они начинают в нём преобразовываться? А
затем, перенося (актуализируя) современные наблюдения на недоступное
нам прошлое, восстановить картину формирования в озере целой группы
фауны.
Конечно, есть опасность ошибки. В прошлом могли быть совершенно
иные условия, чем теперь. Но нам добавляют уверенности в правоте два
обстоятельства. Во-первых, как установлено геологами, минимум 20-30
миллионов лет Байкал в своей южной части был крупным глубоководным
озером. А это значит, его воды были издревле относительно холодными,
даже при господствовавшем тогда жарком климате, и они не испытывали
резких температурных колебаний. Во-вторых, как мы уже отмечали, природа любит параллелизмы, параллельные пути, и это придаёт нам смелости
считать эволюционные пути в различные эпохи в значительной мере сходными.
Знатоки байкальских моллюсков, Я.И. Старобогатов из Санкт-Петербурга и Т.Я. Ситникова из Иркутска, «разложили» виды в ряды по наблюдающимся у них изменениям в строении раковины. Они предположили,
что эти ряды, в разных родах выраженные по-разному, отражают процесс
происходившего ранее развития того или иного рода этих животных в
Байкале. Так, у улиток-бенедиктий хорошо просматриваются два ряда,
идущих в параллельном направлении от мелководных к глубоководным
формам. В обоих рядах постепенно, от вида к виду, увеличивается высота
завитка и размер самой раковины, но заканчивается каждый ряд карликовой формой, обитающей на бедных пищей, рыхлых грунтах глубоководной
зоны (один из этих двух видов так и называется – Бенедиктия карликовая).
Анализ рядов, последовательности изменений во внешнем строении,
а также того, насколько полно эти ряды выражены, привёл авторов к заключению, что в Байкале и других подобных ему гигантских озёрах развитие эндемичной фауны моллюсков (и, судя по всему, и многих других животных!) проходит в пять этапов. Разные водоёмы находятся на различных
этапах, от первого до пятого.
На первом этапе происходит вселение в озеро родоначальника - неэндемичного вида (или видов). В наше время этот этап демонстрирует
110
мелкая двустворка Лакустрина, широко распространённая в пресных водах
Восточной Сибири. Она встречается и в Байкале возле устьев рек и ручьёв,
возле крупных бухт и заливов, как бы «приглядываясь» к пресноводному
морю: хорошо ли в нём жить? И пока ещё не образовала ни одного дочернего вида, эндемичного для Байкала.
На втором этапе от вселенцев начинают отделяться дочерние видыэндемики, ещё близкие по своему строению к материнской широко распространённой форме. Подобную картинку демонстрируют другие байкальские двустворки – горошинки и шаровки. В Байкале они представлены
как общесибирскими видами, так и немногими отделившимися от них эндемиками.
Третий этап знаменуется началом усиленного усвоения потомками
вселенцев самых различных условий обитания в озере (биотопов). Моллюски занимают разные грунты в пределах открытого Байкала и дают уже
значительное количество новых эндемичных видов. Этот этап проходят
некоторые улитки-затворки.
На четвёртом этапе образуется уже новый эндемичный род, включающий группы близкородственных видов, некоторые из которых осваивают глубоководную зону. На данной стадии мы застаём жаберных улиток
рода Бенедиктия и лёгочных рода Хоаномфалюс.
Наконец, на пятом этапе (которого достигли пока только два озера –
Байкал и Танганьика) образуется серия связанных друг с другом родов
моллюсков. Именно такую серию демонстрируют байкалииды – наиболее
древние представители байкальской фауны моллюсков, известные в ископаемом состоянии и прошедших длительную и бурную эволюцию, как в
самом Байкале, так и, очевидно, в водоёмах, существовавших до его возникновения.
В реконструкциях процессов прошлого остаётся много спорных вопросов и неясностей. Ясно одно: в ходе своей эволюции в Байкале моллюски осваивали самые разные типы субстрата, и это – одна из причин их
большого современного разнообразия. К примеру, Хоаномфалюсы подразделятся на две группы: относительно крупных и совсем мелких, карликовых (с раковиной размером 3 мм и менее). Первая группа изначально населяла поверхность камней, вторая же – мелкие трещинки и расселины в их
поверхности. В последующем в обеих группах параллельными путями началось возникновение видов, населяющих песчаные грунты.
И ещё один интересный момент. Описанная здесь гипотеза предполагает, что предковые формы разных групп моллюсков вселялись в Байкал в
различное историческое время. То же самое предполагается, если вы помните, и для бычков-широколобок озера. Учёные называют это явление
многократной колонизацией. И оно наверняка свойственно не только моллюскам и бычкам. Подобно тому, как волны друг за другом накатываются
на морской берег, на Байкал регулярно накатываются волны организмоввселенцев. Волна отхлынет, оставляя после себя животных, претерпеваю111
щих в озере дальнейшую эволюцию и становящихся частью его неповторимого биологического облика.
Каждый байкальский эндемик несёт в себе эту загадку, эту увлекательнейшую тайну вечно свершающегося мироздания: как его предки попали в сибирское море? И какова была их дальнейшая судьба?..
ПОСЛАННИКИ ПОДЗЕМНОГО ЦАРСТВА
А теперь речь у нас пойдёт о ракообразных – водных животных самого разного внешнего облика, размера тела и с самым разным образом жизни. Невозможно представить жизнь в водной среде без их участия. Пожалуй, ракообразные так же господствуют в ней, как насекомые на суше.
Что бы не вытворяла природа, создавая многочисленных представителей ракообразных, у них всегда есть общие черты, которыми объединяются все они, начиная от микроскопических планктонных существ и кончая гигантскими морскими крабами. Все ракообразные имеют членистое
тело; но это не набор одинаковых сегментов, как, например, у дождевых
червей. Тело любого ракообразного можно подразделить на более или менее чётко оформленные отделы (группы сегментов), которые различаются
и по своему строению, и по предназначению. Далее, все ракообразные
имеют усики и конечности, состоящие из последовательно соединённых
члеников; конечности на разных отделах тела устроены неодинаково и
приспособлены к выполнению определённых задач: для хождения, плавания, прыжков, для захвата пищи, часто – для дыхания, а у самок нередко
ещё и для вынашивания яиц. Наконец, ракообразные всегда извлекают необходимый для дыхания кислород только из воды – с помощью или плоских жабер, или видоизменённых ножек, или (у мелких видов) вообще
всей поверхностью тела. Поэтому даже те очень немногие представители
ракообразных, которые приспособились к обитанию на суше (мокрицы,
сухопутные крабы) должны обязательно поддерживать свои жабры в смоченном состоянии; если они высохнут – это смерть.
Ну, а начнём разговор о ракообразных с той их группы, которая относится к числу наиболее загадочных и, по-видимому, наиболее древних.
Это так называемые батинеллиды.
Их немного насчитывается на нашей планете – около 150 видов. Они
– одни из самых мелких ракообразных; тонкое, нежное, удлинённое тело
этих животных чаще всего не превышает в длину 1 миллиметр. Но не
только благодаря таким размерам батинеллиды надёжно скрываются от
наших глаз. Дело в том, что большинство их – обитатели подземных вод.
Обнаруживаются они, как правило, случайно – в воде из родников, колодцев, артезианских (глубинных) скважин. Из далёкого Заира известен удивительный вид Термобатинелла Адама, обитающая в горячем источнике
при температуре 55 градусов.
112
Батинеллида Байкалобатинелла крупная.
Рис. А.Я. Базикаловой
Маленькое тонкое тело батинеллид можно считать прекрасным «конструктивным решением» в освоении подземных вод; изящное животное
довольствуется теми мельчайшими пространствами в водоносных горизонтах, которые имеются между частицами грунта – песчинками, камешками. Гидробиологи называют такие местообитания интерстициалью.
Имеется интерстициаль и в морях, и в озёрах, в том числе в Байкале; это
ничто иное, как залежи песков и песчанистых илов на дне, а также песчаные пляжи, смачиваемые накатывающимися волнами. Что в интерстициали лучше всего живётся мелким животным с удлинённым телом, мы уже
знаем на примере байкальских и морских инфузорий.
У батинеллид совершенно нет глаз; зачем они там, куда вообще не
проникает свет? Слепая головка их снабжена двумя парами нежных усиков.
Считается, что батинеллиды как группа возникли когда-то давно, когда все континенты Земли были соединены в единый гигантский материк –
Пангею. Произошло это где-то в морской интерстициали в районе современной Восточной Азии (Дальний Восток, Китай). Обитавшие поначалу в
песчаных толщах морского дна рачки стали проникать вглубь континента
по подземным водам, приспособившись к их пресности. И пошли невидимой подземной дорогой в долгий путь. Немецкий учёный Шминке считает,
что один из магистральных путей в мезозойскую эру привёл в конечном
итоге на запад (на территорию нынешней Европы), а далее – на юг, в современную Африку и через неё – в Южную Америку. И только после этого
события уже свершилось расхождение континентов друг от друга.
Подземные воды – крайне интересная для исследователя-зоолога
среда жизни. Во многих районах Земли они изучены ещё очень слабо или
не исследовались вовсе. Исследователи время от времени находили места
современного обитания батинеллид, отстоящие далеко друг от друга, которые стали доказательствами происходившего когда-то расселения по подобному сценарию. Долгое время огромный разрыв был между Восточной
113
Азией (несколько видов батинеллид известны из Японии) и Европой (подземные воды которой населены довольно обычным видом Батинелла натанс).
И вот сотрудник Байкальской лимнологической станции А.Я. Базикалова в 40-х годах находит, а в 1954 году описывает два новых для науки
вида батинеллид … даже не из подземных вод, а прямо из Байкала! Они
получили названия Батинелла байкальская и Байкалобатинелла крупная.
Что касается последней, то это действительно так: длина тела у этого вида
достигает необычно большой для батинеллид величины – 5,4 милиметра!
Десятью годами позже к западу от Байкала, в колодцах возле крупного горного алтайского озера Иссык-Куль, были также найдены батинеллиды, отнесённые автором находки А.И. Янковской к особому иссыккульскому подвиду европейской Батинелла натанс. Таким образом, были найдены ещё две промежуточных «станции», свидетельствующие о свершившейся когда-то трансконтинентальной миграции мельчайших подземных
обитателей.
Но вернёмся к байкальским находкам и посмотрим, что о них стало
известно в дальнейшем.
Поначалу батинеллиды были встречены только на больших глубинах
озера, ниже отметки 100 м. Однако затем выяснилось, что эти животные
населяют мягкие грунты Байкала на всех глубинах – от уреза воды до самых максимальных. В последнее десятилетие они обнаружены и выше
уреза – в зоне волнового заплеска на пляжах Байкала.
Но обитают ли у нас батинеллиды только в самом Байкале или же
ещё где-то вне его?
Оказалось, что байкальские виды способны по грунтовым водам подниматься довольно высоко над озером. В 70-х годах в верхнем течении
впадающих в южную часть озера речек Чёрной, Большие Коты и Сенная (в
окрестностях Байкальской биостанции Иркутского университета) была обнаружена Байкалобатинелла крупная – выше упомянутый вид, самый
большой среди батинеллид. Рачки встречены преподавателем университета Галиной Леонидовной Окуневой как в самих речках под камнями, так и
в расположенных рядом с ними шурфах. Эти ямы были в своё время выкопаны геологами и заполнились грунтовой водой.
Галине Леонидовне довелось обрабатывать большие материалы по
донной фауне не только Байкала, но и окружающих его водоёмов. И она
делает ещё несколько находок батинеллид – уже в достаточно удалённых
от Байкала местах: в нижнем течении рек Голоустной и Баргузин, в Иркутском водохранилище у посёлка Бурдаковка, в скважине в том же посёлке и
даже в пойме реки Ушаковки, впадающей в Ангару в районе Иркутска. Всё
это даёт основания считать, что эти «живые древности» весьма распространены в окрестностях Байкала, просто мы слишком мало ещё об этом
знаем.
Наконец, в 1997 году школьный экологический отряд под руководством сотрудника университета И.Б. Книжина отправился в поход в Вос114
точный Саян, к истокам реки Иркут, находящимся возле высочайшей горы
этого массива – Мунку-Сардык. В этом месте сливаются три горных водотока, образуя после своего соединения Иркут. В одном из этих водотоков,
речке Белый Иркут, была поставлена ловушка для сбора дрифта (так называются все сносимые течением водные организмы). При разборе пробы в
ней обнаружены батинеллиды. Очевидно, что они попали в горную реку из
какого-то выхода грунтовых вод, возможно, имеющего сообщение с пещерами, расположенными выше по течению Белого Иркута. Рачки оказались
небайкальскими и скорее напоминали европейскую Батинеллу натанс. Они
отличались и от тех, что были описаны из района Иссык-Куля.
Из названных, казалось бы, частных фактов следуют важные выводы.
Один из них касается сложной и многогранной проблемы происхождения
фауны Байкала. Можно теперь утверждать, что одним из её источников
стала фауна подземных вод, включающая одних из самых древних пресноводных обитателей на нашей планете.
Более того, в пределах Байкальской горной страны батинеллиды
представлены не только видами, обитающими в самом озере, но и другими
формами, образующими прямой связующий «мостик» с родственными им
рачками, обитающими за тысячи километров от Байкала. Саянская находка
– третья промежуточная «станция» на пути былой великой миграции подземных ракообразных через территорию Сибири. По-видимому, байкальские, саянские и прииссыккульские батинеллиды ограничивают собой северную «обочину» этого расселительного пути.
А ещё один вывод звучит как известная пословица: «Не боги горшки
обжигают». Тайны природы открываются тем, кто ими увлечён. То есть не
только солидным, заслуженным учёным. Случается, важные для науки находки делают те, кто ещё сидит за школьной партой. Было бы желание искать и находить.
Подземные воды, доступные нам для изучения даже без сложной буровой техники – в родниках, шурфах, колодцах, питаемых грунтовой водой озерках и лужах – сулят ещё немало захватывающих находок.
ДВЕНАДЦАТЬ ЭТАПОВ КОРОТКОЙ ЖИЗНИ ВЕСЛОНОГИХ
К группе веслоногих ракообразных принадлежат мелкие животные,
едва видимые невооруженным глазом – до 1-1,5 мм в длину. Это одна из
самых многочисленных групп животных во всех озерных и морских водоемах, и Байкал – не исключение.
Байкальские веслоногие распределяются по трём подотрядам: каланоидные, циклопоидные и гарпактикоидные. Что касается последних, то
они представлены мелкими донными обитателями, имеющими удлинённое
тело и короткие усики; правда, они могут при определённых условиях (например, ночью) всплывать со дна и подниматься вверх вплоть до поверхности.
Циклопоидные, или попросту – циклопы, в основном также донные
115
животные. Однако среди них есть такие, которые постоянно живут в водной толще и никак от дна не зависят. Речь идёт о циклопе-колензисе – холодноводном виде, широко распространённом по Сибири. В Байкале этот
вид может время от времени достигать массовой численности, но только в
верхнем пятидесятиметровом водном слое; глубже встречаются лишь единичные особи.
И наконец, из числа каланоидных, которые все как один являются
планктонными рачками, несомненное лидерство в Байкале принадлежит
знаменитой эпишуре. Ее портрет обошёл страницы многих книг: утолщенное в передней части тело, две ярких жировых капли под покровами,
длинные усики, шесть щетинок на хвостовой вилочке… Это удивительнейшее создание, отличающееся особенной прихотливостью к температурным условиям: при температурах выше 13-15 градусов все рачки этого
вида неминуемо гибнут. Именно поэтому в мелководных участках Байкала, прогревающихся летом до 20-25 градусов, эпишуру в этот период не
встретишь вообще.
Температурный барьер оказался для эпишуры почти непреодолимым.
Вне Байкала она нигде не встречается, за исключением ангарских водохранилищ, куда приносится из Байкала с холодными водами Ангары.
Зато в самом Байкале эпишуры – море, в буквальном смысле слова. В
поверхностных водах в холодное время года она составляет 90-97 % от
числа всех планктонных животных. Её численность здесь составляет
обычно от 3000 до 45000 экземпляров в 1 кубическом метре. А на больших
глубинах эпишура круглый год преобладает над другими планктонными
животными. По данным, приводимым Э.Л. Афанасьевой, годовая продукция эпишуры (общая масса, создаваемая в экосистеме за год и затем выедаемая хищинками) – 6 миллионов тонн. Сама же эпишура потребляет
30% всей первичной продукции озера, иными словами – около трети всего
прироста массы водорослей.
В Байкале обитает лишь один вид эпишуры, который так и называется – Эпишура байкальская. Но у нее есть «родственницы», расселённые по
разным водоемам бассейна Амура (Эпишура ханкийская, Эпишура удыльская и Эпишура Смирнова) и Северной Америки (Эпишура озерная, Эпишура невадийская, Эпишура массачусетская и Эпишура Норденскиолда).
И живут они в очень различающихся условиях. Так, если Эпишура озерная
и невадийская обитают, подобно байкальской, в крупных и холодных озерах, то три названных дальневосточных вида встречаются в мелководных и
теплых озерах. На вкус и цвет товарища нет!
О байкальской эпишуре существует околонаучный миф, отличающийся удивительной живучестью и повторяющийся порою даже в солидных печатных изданиях. Этот миф гласит, что вода в Байкале наичистейшая потому, что эпишура отфильтровывает из нее всю грязь. Утверждается
нередко, что именно она является главным санитаром Байкала.
Но так утверждают те, кто не знаком близко с жизнью этого рачка.
Действительно, эпишура – фильтратор по типу своего питания. При рас116
смотрении ее ротового аппарата под микроскопом можно видеть ажурное
хитросплетение многочисленных перистых щетинок, образующих ловчую
сеть, в которой запутываются бактерии, водоросли, инфузории.
Но это еще не значит, что эпишура отфильтровывает из воды и поедает загрязняющие вещества! В самой воде, даже в такой чистой, как байкальская, всегда содержится то или иное количество мути, частицы которой сопоставимы по своим размерам с пищевыми объектами эпишуры. Но
она поедает только то, что действительно съедобно, а все остальное – отбрасывает. Эксперименты, проведённые на Байкальской биостанции ИГУ
специально для выяснения этого вопроса, показали, что так оно и есть. При
этом эпишуре на выбор предлагали планктонные водоросли и частицы несъедобной взвеси, на которые обычно сорбируются (проще говоря – прилипают) различные загрязняющие вещества. И рачки быстро разобрались,
что к чему!
Жизнь эпишуры, как и других веслоногих рачков, чётко делится на
12 этапов. По окончании каждого этапа наступает линька, когда рачок не
просто сбрасывает старую «шкурку», но заметно изменяет свой облик, раз
от раза добавляя к своему телу число сегментов и конечностей. Первой из
яйца выходит личинка, которая называется науплиус (или науплий). У нее
поначалу развиты только усики и лишь одна пара конечностей, которая
впоследствии превращается … в челюсти! И первые шесть стадий жизни
называются науплиальными, или личиночными. Это, образно говоря, «детство» рачка.
Его «взрослая» жизнь начинается с седьмой стадии. Все они, с седьмой по двенадцатую, называются копеподитными. Рачок приобретает характерный для него внешний вид. Однако только самая последняя, двенадцатая стадия способна к размножению.
Жизнь эпишуры коротка; каждый рачок живет около 360 дней. Размножение огромной армии эпишуры происходит дважды в год, зимой и
летом. Яйца эпишуры, как правило, выпадают из яйцевого мешка самки, и
их развитие проходит прямо в толще вод, где они регулярно вылавливаются планктонными сетями. Судьба рачков складывается по-разному в зависимости от времени рождения. Так, у зимне-весеннего поколения дольше
продолжается «детство» (достижение половозрелости происходит через
180 суток), у летнего поколения – дольше «взрослая» жизнь (половозрелым оно становится через 90 дней после рождения). Такое различие зависит от температуры поверхностной воды в период, на который приходится
рост животных. Причина этого понятна: как и у всех организмов, не способных регулировать температуру своего тела, развитие эпишуры при низких температурах замедляется. К месту напомним, что в зимний период
температура верхнего, подлёдного слоя воды составляет лишь несколько
десятых долей градуса.
Также исследователями подмечено, что особи зимне-весеннего поколения немного крупнее, чем летнего.
117
Одно из явлений, уже давно привлекающих внимание ученых - вертикальные миграции эпишуры. В первых метрах водной толщи днём в основном находятся науплиусы, а взрослые рачки уходят на глубину до 50 м.
Ночью же копеподитные стадии поднимаются наверх, вплоть до поверхности; более того, обнаружено, что в самых первых пяти сантиметрах в ночное время численность эпишуры копеподитных стадий может быть в несколько раз выше, чем буквально по локоть глубже!
Байкальскую эпишуру можно было бы считать одним из самых изученных организмов озера; ей посвящена большая научная литература. Однако новые открытия время от времени показывают, как много мы ещё не
знаем об этом ракообразном. Например, в ходе исследований последних
лет было обнаружено влияние изменений атмосферного давления на активность питания рачков: при штормовом ветре и повышении давления у
науплиусов эпишуры «пропадал аппетит» – их пищевая активность снижалась примерно в 1,5 раза. Почему это происходит, каким путем (особенно в
зимнее время, под крепким байкальским льдом), остаётся загадкой.
КАК ЖИВУТ БОКОПЛАВЫ
Теперь мы обратимся к более крупным представителям байкальских
ракообразных, которых можно наблюдать воочию. Речь пойдет о бокоплавах (они же амфиподы, они же гаммарусы).
Без сомнения можно сказать, что эти животные – одни из самых многочисленных и разнообразных представителей байкальской фауны. По последним подсчётам, из Байкала известны 272 вида и 76 подвидов бокоплавов, которые распределяются по 41 роду, а те, в свою очередь, – по 6 семействам. От числа всех пресноводных амфипод мира (правда, не считая
обитателей подземных вод) в Байкале живут свыше 45% видов! Каждый
десятый вид животных нашего великого озера – это бокоплав. И, судя по
всему, многие их представители обитают в байкальских глубинах, будучи
ещё неизвестными науке.
Начать знакомство с этими животными очень просто. Нужно просто
в тихую погоду выйти на берег Байкала, вооружившись сапогамибродниками и гидробиологическим сачком. Зайдя по колено в воду, перевернём несколько камней средних размеров. И тотчас же из-под них выплывают и разбегаются в разные стороны, выискивая новое укрытие, юркие животные длиной в 1-3 сантиметра. Это и есть амфиподы, точнее –
лишь одна из их жизненных форм: виды, обитающие под камнями. Это
мелководные животные, населяющие все байкальские каменистые пляжи.
Можно воочию убедиться, насколько разнообразна их окраска: зелёная,
голубая, желтоватая, часто с тёмными поперечными полосками по телу,
иногда – с ярко-красными усиками. Чуть глубже, там, где вручную животных со дна уже не достать, и откуда они добываются драгами или с помощью водолазов, вариантов окраски еще больше; на глубинах 5-15 м можно
встретить интенсивно-жёлтых, кирпичного цвета и кроваво-красных рач118
ков, или вообще очень пёстро раскрашенных и даже тёмно-фиолетовых. В
одних случаях окраска амфипод может считаться покровительственной,
помогающей им быть незаметными в своей подводной обители; например,
темно-зелёные рачки почти невидимы в водорослевых дебрях. В других
случаях её назначение вообще непонятно – яркий наряд рачков хорошо
выдаёт их на окружающем фоне.
Кроме обитателей камней, в Байкале есть целый ряд других жизненных форм бокоплавов. Они обитают до самых больших глубин, и нет такого уголка, такого места в озере, где бы не встречались эти животные.
Так, с увеличением глубины, как правило, каменистые грунты сменяются песчаными, а затем – илистыми. Соответственно разноцветные, с
плотным обтекаемым телом любители камней уступают место на мягких
грунтах мелким, бледным по окраске рачкам, имеющим компактное тело и
многочисленные щетинки на конечностях. Такой их облик не случаен: эти
организмы обычно зарываются вглубь грунта, где и выискивают себе пропитание, и в зарывании им хорошо помогают густые щетинки. У многих
таких роющихся видов возникает «синдром крота»: глаза у них обесцвечиваются, теряют тёмный пигмент, уменьшаются в размерах до маленьких
белых точек. Однако у тех видов, которые ночью выбираются из грунта,
чтобы свободно поплавать какое-то время в толще воды, глаза тёмные,
нормально развитые.
Большие глубины, которые предоставляет Байкал своим обитателям,
характеризуются особым набором условий, которые сказываются на внешнем облике населяющих глубоководную зону рачков. Глаза там, куда никогда не проникает солнечный свет (хотя, как уже говорилось, там наблюдается слабое свечение самой воды), вряд ли уже нужны, и у многих глубоководных видов они также теряют темную окраску, уменьшаются в размерах. Зато у некоторых видов, как, например, у Гаряевии Сарса или Парагаряевии Петерса, огромной виличины достигают усы (антенны) – в 3 и
более раза длиннее самого тела рачка! Такие антенны, обильно усаженные
чувствительными органами, во многом заменяют животным глаза, служат
для ощупывания окружающего пространства, улавливания запахов, восприятия колебаний воды от движущейся жертвы или, наоборот, хищника.
Значительной длины достигают и ноги, которые у сидящего на грунте животного широко раскидываются в стороны и этим предотвращают его погружение в толщу вязкого глубоководного ила.
Многие из таких глубоководных форм вообще меняют свой образ
жизни с типично донного на придонный (говоря по-научному, нектобентический). Они постоянно или значительную часть времени плавают в придонном слое воды, могут опускать на поверхность дна кончики своих
длинных усов и ощупывать, что на ней находится. Имеются нектобентические виды и среди мелководных амфипод, но настоящее их царство –
именно на больших глубинах. Данный образ жизни нередко сочетается с
ещё одним интереснейшим биологическим явлением – гигантизмом, над
природой которого уже не один десяток лет учёные ломают голову. В Бай119
кале бокоплавы (прежде всего глубоководные) могут достигать необычайно больших для этих животных размеров, с длиной тела до нескольких
сантиметров (не считая конечностей и антенн, которые, как сказано, могут
быть гораздо длиннее тела). Рекордсменом является обитающий на глубинах свыше 100 м и вплодь до максимальных колючий вид Акантогаммарус
Гревингка; длина тела самок у него достигает 6 см, а самцов – даже 9 см! В
целом на нашей планете его превзошёл по размерам лишь единственный
вид – океаническая амфипода Алицелла гигантская, величиной с крысу.
По-видимому, от нектобентической жизненной формы в своё время
произошёл единственный байкальский вид амфипод, постоянно обитающий в толще воды и уже никак не связанный с дном – Макрогектопус Браницкого. Очевидно, предки этого вида плавали в придонных водах древнего Байкала, постепенно поднимаясь всё выше, совершая всё более протяжённые вертикальные миграции, пока, наконец, совсем не оторвались от
дна. Макрогектопус и поныне совершает протяжённые миграции, объединяясь в скопления, напоминающие на кадрах подводной видеосъёмки полчища роящихся комаров. С наступлением темноты миллиарды рачков поднимаются вверх, вплоть до поверхности, а с рассветом уходят обратно
вниз, на глубину 200 м и более. Подсчитано, что скорость движения каждого рачка составляет в среднем 1 м в минуту – это при том, что они движутся не по прямой, а совершая своеобразный кружащийся танец.
Один из гигантских видов бокоплавов –
Пропахигаммарус величайший.
Рис. В.В. Тахтеева
120
Что их гонит ежедневно вверх и вниз на такие расстояния? Одна из
точек зрения (кстати, довольно широко распространённая) гласит, что в
светлое время суток рачки спасаются на большой глубине от поедания рыбами, ориентирующимися по зрению. Однако многие рыбы способны видеть при очень низких, сумеречных уровнях освещённости, и к тому же их
желудки при вскрытиях оказываются наполненными Макрогектопусом. Не
спасают от выедания миграции; более того, Макрогектопус является одним
из ключевых звеньев в пищевой сети толщи вод Байкала!
В последнее время была изучена микроскопическая структура глаз
Макрогектопуса. Было установлено, что они обладают высокой светочувствительностью. Высказано предположение, что яркий дневной свет, проникающий в верхнюю часть водной толщи, может повреждать зрительный
аппарат этого рачка. Таким образом, стаи макрогектпуса днём могут попросту скрываться в глубине от буквально слепящего их света.
Но и в этом случае могут наблюдаться странные вещи. Когда эта
книжка уже готовилась к печати, в конце сентября 2001 года мы в экспедиции наблюдали, как в Малом Море, над глубинами в 100 м, при ясной
солнечной погоде прямо у поверхности воды плавало огромное множество
этих рачков, и свет им не мешал! Мы вылавливали их сачком прямо с борта судна. Что заставило их подняться среди бела дня – пока загадка.
И еще один интересный момент, касающийся Макрогектопуса. Если
вы наловите довольно много его особей из миграционных скоплений, то
убедитесь, что все они представлены самками. Где же самцы? Одно время
их вообще не могли обнаружить. А затем, при просмотре выборок мелких,
молодых особей обнаружили, что самцы Макрогектопуса по размерам не
крупнее недавно вылупившейся из яиц молоди; их длина составляет всего
3-6 мм, тогда как у взрослых самок – 14-30 мм и более. То есть самцы у
этого вида карликовые. Природа развела их с самками на протяжении
большей части жизненного цикла. У самцов – свои, отдельные скопления,
обитающие на меньших глубинах и совершающие менее протяженные миграции. А соразмерная с самцами молодь может вообще совершать так называемые обратные миграции, то есть днём подниматься ближе к поверхности, а ночью опускаться вглубь. И состав пищи самок, самцов и молоди
во многом различен. Вот и получается, что, хотя толща вод Байкала и населена единственным видом амфипод, экологически различные его половые и возрастные группы ведут себя как разные виды: по-разному питаются, по-разному путешествуют… Может быть, и могли бы в Байкале возникнуть еще несколько планктонных видов, да вписаться некуда – ниши
заняты.
Но вернёмся к разнообразию жизненных форм амфипод. Есть среди
них совершенно оригинальные. Например, трупоеды, или стервятники. Это
настоящие санитары Байкала. Им ничего не надо, подавай только мясо «с
душком». Издалека учуивая запах падали, в огромных количествах сбегаются они на находящийся в воде труп рыбы или любого другого животного. На этом основан и способ их лова, когда мясо или рыба, так сказать,
121
«не первой свежести», помещается в бутылку с узким горлышком, откуда
заплывшим туда рачкам не так-то просто выбраться. Правда, есть одно
"но": стервятники обычно обитают, начиная с глубин не менее 100 метров.
Напомним, что пионеры байкаловедения, Б.И. Дыбовский и В.А. Годлевский, пользовались «услугами» стервятников для получения хорошо отпрепарированных скелетов позвоночных животных.
Некоторые бокоплавы живут в тесной связи с байкальскими губками
и вне губок практически не встречаются. Они могут выгрызать дупло в
ткани губки и сидеть в этом дупле. А могут просто обитать на поверхности
губки, цепко закрепляясь на ней своими мощными коготками. Именно так
себя ведет пёстро раскрашенный, очень красивый рачок под названием
Брандтия паразитическая. Похоже, паразитической её назвали совершенно
зря; судя по всему, саму губку эти рачки не поедают и вообще не наносят
ей какого-либо вреда. Но без губки они – никуда! При лабораторном эксперименте наблюдали удивительную вещь – снятые с губки и посаженные
в аквариум Брандтии первым делом отыскивали в нём кусочки губок, доплывали до них и в дальнейшем уже их не покидали, несмотря на существенные изменения температуры воды и другие искусственно вызванные
«катаклизмы».
Но паразитические виды в байкальской фауне амфипод всё же имеются. И паразитируют они не на ком ином, как … на своих же, более крупных собратьях, глубоководных нектобентических бокоплавах! Принадлежат они к особому роду, названному Пахисхезис. Эти ушлые приспособленцы забираются в выводковую камеру к самкам крупных видов и поедают там их яйца, уменьшая тем самым количество выходящего потомства. Самки паразитов длиною около 5-15 мм становятся толстыми, накапливают в теле большие запасы жира, и их собственная выводковая сумка,
расположенная между короткими грудными ногами, сильно раздувается,
наполняется крупными фиолетовыми яичками, также богатыми жиром.
Рядом с такой упитанной самкой регулярно можно обнаружить мелкого,
слабенького самца. Ещё один пример возникновения карликовых самцов,
но уже у совершенно другой жизненной формы!
Для исследователя бокоплавы – одна из интереснейших групп фауны
Байкала. Вопросы их происхождения в озере, эволюции, роли в экосистеме, причины появления такого аномального разнообразия ждут своего обстоятельного раскрытия.
ЖИЗНЬ В ДВУХ СРЕДАХ
Вы когда-нибудь слышали о чёрном снеге? Разумеется, речь не о
грязном городском снеге, сжимающемся в начале весны под тёплыми лучами солнца. Речь – о замечательном явлении природы, которое можно наблюдать на Байкале в мае-июне.
Сквозь разрушающийся байкальский лёд начинают выбираться на
свет белый многочисленные насекомые. Бегают по камням, по тающим
122
массивам льда, время от времени ненадолго поднимаясь в воздух. Скоро
вся береговая линия оказывается усеянной огромным количеством тёмных
телец. Так начинается массовый лёт ручейников, который продолжается
ещё некоторое время после схода льда. Именно он и получил название
«чёрного снега». На подступающих к краю воды скалах, в укромных уголках под крупными камнями ручейников скапливается столько, что они
сплошь покрывают каменную поверхность живым шевелящимся ковром.
По некоторым наблюдениям, в укрытых от ветра местах ручейники могут
собираться слоем толщиной до 20 сантиметров!
Ручейники – амфибиотические насекомые. Это означает, что их
жизнь протекает в двух средах – водной и воздушной. При этом преобладающую часть жизни (до трёх лет) у ручейников занимает «детство», то
есть жизнь в состоянии личинки на дне водоёма. Взрослая стадия (имаго),
обладающая крыльями и дышащая атмосферным воздухом, живёт не более
нескольких дней. Именно столько достаточно, чтобы спариться на прибрежной кромке Байкала и отложить яички на урезе воды. Громадные количества отмерших насекомых затем ещё несколько дней покачиваются на
байкальских волнах, образуют настоящий валик, оконтуривающий линию
прибоя.
Ручейник Тамастес двукрылый;
передняя пара крыльев укорочена, задняя – редуцирована.
Рис. Р.А. Голышкиной
123
Вышедшие из яйца молодые личинки приступают к строительству
домика – трубки, сложенной из мелких и средних, склеенных друг с другом песчинок. В этой трубке животное и проведёт большую часть своей
жизни, таская её всюду за собой по дну. Пройдёт два-три года, и настанет
пора метаморфоза – превращения во взрослое насекомое. Личинка успокаивается, превращается в куколку, которая остаётся в родной трубке. Некоторые виды к наступлению метаморфоза прочно приклеивают свои
трубки к подводным камням. А затем – вылет под яркие лучи солнца, короткий праздник жизни на байкальском берегу… И всё повторяется снова.
У некоторых байкальских видов ручейников передние крылья заметно уменьшаются в размерах, а задние вообще редуцируются до маленьких
пластинок. Широко распространённым видам, населяющим многие мелководные водоёмы, такая особенность не свойственна. Было высказано предположение, что для ручейников-«байкальцев» подобное укорочение
крыльев несёт прямую выгоду. Не будь крылья «подрезанными», насекомые во время активного полёта уносились бы ветром, свободно гуляющим
на байкальском просторе, далеко от кромки воды. Такой снос – как вглубь
суши, так и в открытое море – означал бы полную невозможность продолжить свой род; яйца неминуемо погибнут. Увы, ручейники освоили только
небольшие глубины Байкала, и за отметками глубин 20-30 м уже почти не
встречаются.
Гораздо лучше «справились» с задачей освоения байкальских глубин
другие амфибиотические насекомые – комары-звонцы, или хирономиды.
Они встречаются порою и на глубинах в сотни метров, и за тысячу, хотя
предпочитают в основном тоже мелководную зону.
Хотя они и называются комарами, с хорошо знакомыми всем назойливыми кровососами звонцы не имеют ничего общего. Природа «развела»
тех и других по разным семействам в отряде двукрылых. Взрослые звонцы
часто держатся над водами Байкала скоплениями, объединяющими огромное количество насекомых. Помнится такой случай, произошедший в экспедиции несколько лет назад. После окончания работ, уже затемно, наше
судно «Г.Ю. Верещагин» встало на якорь у посёлка Онгурёны. Нам, конечно, не было видно, но можно было представить, каким чудо-красавцем,
сияющим огнями, выглядел наш научный корабль на рейде глухой байкальской деревни. И вдруг за какие-то несколько секунд в открытый иллюминатор судовой лаборатории налетела целая стая мелких хирономид;
то ли её пассивно навлекло на корабль воздушным потоком; то ли насекомые активно и при том довольно дружно прилетели на яркий источник
света. Как бы то ни было, но залетевшая армия насекомых некоторое время
покружилась возле ярких ламп, а затем они начали замертво падать всюду
в лаборатории, усеяв собою рабочий стол и лежащие на нём тетради.
«Что означает выражение "до лампочки"? – Последний путь мотылька!» Эта околобиологическая шутка вспомнилась, когда я сначала разглядывал, а затем сметал и выбрасывал массы погибших насекомых. Так и осталось загадкой, что стало причиной их внезапной гибели. Наше освеще124
ние было ярким, но лишь на фоне тёмной байкальской ночи; в дневное
время солнечный свет намного ярче.
Ясно лишь, что звонцы – животные стайные. В этом же можно убедиться, наблюдая скопления этих животных и над мелкими прибайкальскими озёрами тихими летними вечерами.
Но над Байкалом воздушные потоки куда сильнее, чем над небольшими таёжными озёрами. И стаи комаров может уносить очень далеко от
берега. Как выжить выходящему из яичек потомству там, где глубины
очень большие? Но хирономиды выживают.
Помню летний экспедиционный сезон 1989 года. На борт «Верещагина» поднимается самая глубоководная из когда-либо отбиравшихся биологическая проба – дночерпатель «Океан» лёг на глубину (если верить
эхолоту) 1670 метров. Даже если прибор «привирает», – всё равно, это
максимальные глубины Байкала! И вот, после промывки поднятой пробы,
в миске остались несколько ярко красных червеобразных телец. Личинки
звонцов! Живые и даже вполне упитанные! Как они сюда попали, ещё понять можно. Но как с таких глубин происходит вылет взрослых насекомых
– непонятно. Возможно, они вообще не в силах подняться к поверхности, и
жизнь хирономид на таких глубинах ограничена стадией личинки.
Теплоход «Г.Ю. Верещагин» – флагман байкальского научного флота.
Фото В.В. Тахтеева
125
Тяжела судьба насекомых, решивших осваивать Байкал как среду
обитания. Но и сами они «не лыком шиты»: установлено, что байкальские
эндемичные виды амфибиотических насекомых возникли от предков, населявших холодные горные реки и озёра. К суровым условиям жизни, в
том числе к постоянно низкой температуре воды, они приспособились заранее. И в результате – и ручейники, и хирономиды дали в Байкале букеты
эндемичных видов.
СЕРЕБРИСТОЕ БОГАТСТВО БАЙКАЛА
Конечно, рассказывая о Байкале, нельзя не упомянуть о его рыбных
богатствах.
По последним данным, фауна обитающих в Байкале рыб в настоящее
время насчитывает 58 видов. Из них более половины – 31 вид – приходится на бычков-подкаменщиков (ихтиологи, правда, не склонны в научных
публикациях употреблять слово «бычки», чтобы не было путаницы с морскими бычками, относящимися совершенно к другому подотряду, нежели
байкальские, которых называют по-научному коттоидными рыбами). Подкаменщики, к которым мы ещё вернёмся ниже, не представляют особой
промысловой ценности (хотя было время, когда вылавливали и их!), но
очень интересны для учёных, прежде всего для биологов-эволюционистов.
Вне Байкала встречаются лишь два их вида – песчаная и каменная широколобки; большая же часть видов возникла, очевидно, в самом Байкале.
Другая часть байкальского рыбьего населения не претерпела в озере
бурную эндемичную эволюцию; ближайшие «родственницы» этих рыб населяют многие другие водоёмы. Однако в гастрономическом отношении
(и, соответственно, в промысловом) они наиболее ценны. Это осётр, омуль,
сиг, хариус, таймень, плотва, окунь и ряд других представителей.
И наконец, третью группу составляют рыбы – недавние вселенцы в
Байкал. Вселились они в него благодаря человеку. Некоторые виды специально привозились и выпускались в водосборном бассейне Байкал в середине ХХ века, когда была распространена точка зрения (в дальнейшем
признанная ошибочной), что кормовая база Байкала недоиспользуется, и
его надо поэтому обогатить несколькими привезёнными промысловыми
видами. Так появились в байкальских краях амурский сазан, амурский сом,
восточный лещ. Но есть и такие вселенцы, которые проникли в бассейн
Байкала не по прямому умыслу человека, а невольно, скорее всего – вместе
с привозимыми в цистернах с Дальнего Востока упомянутыми видами акклиматизированных рыб. Это ротан-головёшка, прожорливый хищник с огромной головой в треть длины тела и крупным зубастым ртом (откуда и
название). Промыслового значения ротан совершенно не имеет, но ввиду
своей прожорливости может нанести существенный ущерб рыбному хозяйству, истребляя молодь ценных видов рыб. Тревогу у специалистов вызывают факты встречаемости ротана уже практически в самом Байкале, в
районах, прилегающих к дельте Селенги. А в учебных курсах экологии
126
ему, видимо, суждено стать одним из классических примеров так называемого биологического загрязнения водоёмов.
Неумеренный (в том числе браконьерский) вылов привёл, к сожалению, к оскудению запасов наиболее ценных видов рыб. Стали редкими в
озере одни из наиболее крупных представителей ихтиофауны – осётр и
сиг. Их промышленный вылов официально запрещён.
Богат Байкал хариусом. В озере он образовал две разновидности, которые, впрочем, известный специалист по этим рыбам П.Я. Тугарина недавно предложила считать даже самостоятельными видами – чёрный и белый хариус. Чёрный тяготеет больше к западному берегу озера, белый –
больше к восточному. Различаются они по ряду морфологических и экологических признаков; помимо прочего, белый хариус более жирный, более
упитанный.
Но рыба, которая по-настоящему прославила Байкал – это, конечно,
омуль. Один из символов озера – омулёвая бочка. Та самая, в которой пытался переплыть через него отчаянный беглец из песни «Славное море,
священный Байкал».
Научное название байкальского омуля – сиг осенний мигрирующий,
в переводе с латинского (Coregonus autumnalis migratorius). Одна из основных черт его биологии – осенний ход на нерест в реки. Многие (хотя не
все!) исследователи считают, что байкальский омуль – это подвид ледовитоморского омуля, который заходит на нерест в реки, впадающие в Северный Ледовитый океан. Когда-то, причём в геологическом масштабе времени – совсем недавно, уровень океана был выше современного, и его воды
подходили гораздо ближе к Байкалу, чем сейчас. И путь между Байкалом и
океаном по системе рек был гораздо короче (об этом уже шла речь выше).
По-видимому, однажды зашёл ледовитоморский омуль на нерест в реку,
прежде нёсшую воды из Байкала, достиг по ней озера да так в нём и остался. Теперь мигрирует на нерест уже в притоки Байкала, где его нередко
поджидают расставленные браконьерами сети.
А в летнее время у омуля – нагул. Это означает усиленное питание в
наиболее продуктивных районах Байкала. Нагул начинается с прибрежных
мелководий, которые первыми прогреваются после зимы. Затем прогревание распространяется в открытое море, куда постепенно перемещаются косяки омуля. А к зиме неушедшие на нерест рыбы прилегают ко дну на
сравнительно больших глубинах (до 200-250 м), где питаются весьма слабо.
Это довольно общая схема сезонных изменений в поведении омуля.
Однако подробный анализ омулёвых популяций позволил установить, что
у омулей имеются определённые пристрастия в выборе мест обитания. Одним больше нравится водная толща открытого Байкала, другим – прибрежная зона, а третьим – придонные слои воды на достаточно больших
глубинах. В результате байкальский омуль был подразделён на три так называемых морфо-экологических группы, которые названы соответственно
пелагической, прибрежной и придонно-глубоководной. Даже на внешнем
127
строении рыб немного сказывается их принадлежность к той или иной
морфо-экологической группе.
В прошедшие два столетия у омуля была нелёгкая судьба. В дореволюционной России уже существовал хищнический вылов этой рыбы промышленниками, о чём обстоятельно говорится в опубликованном отчёте
об экспедиции на Байкал профессора А.А. Коротнева. Лову беспощадно
подвергались косяки, идущие в реки на нерест, где русло перегораживалось сетями, расставленными в шахматном порядке, так что проскочить
мимо них было практически невозможно. А затем – сознательный усиленный лов в 40-е годы, во время Великой Отечественной войны. Но тогда это
было неизбежно: байкальский омуль спасал людей от голода, кормил тех,
кому пришлось защищать свою страну от захватчиков.
Последствия проявились уже в послевоенное время. Численность
омулёвых стад сильно сократилась, и пришлось ввести полный запрет на
его вылов. Лишь в 80-х годах омуль снова стал появляться в открытой
продаже. Ихтиологи констатировали, что восстановление численности
прошло успешно; во многом этому помогло и искусственное разведение
омуля на рыбоводных заводах.
И вот в самые последние годы учёные опять стали бить тревогу.
Официально неучитываемая добыча омуля снова начала расти. Если раньше местное население отлавливало рыбу в основном для собственного потребления, то сейчас стало выгодно добывать омуль для продажи. Чем дело обернётся дальше, пока неясно. Так что в истории спасения омуля точка, увы, не поставлена.
БЕСПУЗЫРНЫЕ ХОЗЯЕВА ГЛУБИН
Промысловые рыбы населяют лишь верхнюю часть водной толщи
озера, в пределах двух-трёх сотен метров. Глубже они не заходят. Высокое
давление на больших глубинах способны выдерживать только те виды, у
которых выработаны к нему специальные приспособления. Прежде всего,
у глубоководных рыб не должно быть плавательного пузыря; этот орган,
наполненный газом, будет неминуемо сдавлен.
В Байкале глубоководье освоила лишь одна группа рыб – бычкиподкаменщики. Они, конечно, встречаются и на мелководье, причём в
большом количестве. Но большие глубины – это целиком их владения, и
конкурентов у них там совсем нет.
Большинство подкаменщиков тесно связаны со дном; некоторые виды вырывают себе в песке или иле ямку и сидят в ней, подкарауливая своих жертв, среди которых на первом месте стоят бокоплавы.
Но есть в этой группе несколько видов, которые смогли освоить толщу вод. Это длиннокрылка, желтокрылка, северобайкальская желтокрылка,
большая и малая голомянки, одной из черт которых стали удлинённые
плавники, предназначенные для активного плавания.
128
Как же они плавают, не имея воздушного пузыря? Есть ещё один
способ увеличения плавучести, который не зависит от давления воды и
вполне работает на больших глубинах. Это увеличение содержания жира в
теле. Горячо «любимый» многими с детства рыбий жир – лёгкая субстанция, за счёт которой удельный вес животного приближается к удельному
весу воды. Так, у малой голомянки в теле содержится до 7,5 % жира, а у
самок большой голомянки достигает 40 % и более.
Иногда в экспедиции удаётся попробовать свежемороженую голомянку. На вкус её насыщенная жиром плоть, на мой взгляд, напоминает
свиное сало, только вкус более нежный и тонкий.
Подкаменщики на нерест в реки не ходят. Все этапы процесса, связанного с продолжением рода, происходят в Байкале. Донные виды откладывают икру в месте своего обитания. Хуже приходится пелагической
желтокрылке – ей приходится в этот период приходить на нерест в мелководную зону. Причём основная нагрузка по заботе о потомстве ложится на
самца. В период нереста у него появляется ярко-жёлтая окраска грудных
плавников; поэтому рыба и названа желтокрылкой.
Процесс нереста желтокрылки обстоятельно был изучен биологами.
Самец выбирает уютное место среди камней, которое становится гнездом.
С помощью половых феромонов – веществ, присутствие которых в воде
особи своего вида улавливают в ничтожно малых концентрациях, – даёт
знать о себе самке, которая приплывает в гнездо на его химический «зов».
В гнезде самец помогает самке выметать икру на верхнюю, «потолочную»
сторону, осеменяет её и остаётся охранять, а самка, посчитав свой долг исполненным, навсегда покидает гнездо и заботливого папашу. Но, правда,
самец после этого может встретиться ещё с несколькими «самками», которые добавляют новые порции икры к уже имеющейся кладке. То есть один
самец может заботиться о потомстве от нескольких самок.
Всё время, пока происходит эмбриональное развитие икры, самец неотлучно сидит в гнезде, движениями плавников подгоняя к икринкам свежую, обогащённую кислородом воду. Трудно ему приходится; он почти не
питается, в его теле развивается множество различных паразитов, но он
стойко выдерживает своё бремя. Если самец погибнет или же его прогонят
из гнезда, то, как правило, погибает и икра.
Желтокрылка – одна из самых многочисленных рыб в Байкале. Если
бы все её особи сразу пришли на нерест на прибрежное мелководье, им не
хватило бы каменных гнёзд. И природа нашла выход, разделив желтокрылое население на три стада – мартовское, майское и августовское. Рыбы
каждого стада приходят на нерест в свой срок, и таким образом ослабляется конкуренция за гнёзда и за кормовые ресурсы, поскольку выход молоди
оказывается не единовременным, а поэтапным.
Что же касается голомянок, то у них нет необходимости искать место
для откладки икры; их икра развивается прямо в половых путях самок, и на
свет появляются уже жизнеспособные мальки. Такое явление получило на129
звание яйцеживорождения, когда эмбрионы не связаны с телом матери обменом веществ, а используют его лишь как удобное укрытие.
Долгое время существовало убеждение (иногда и сейчас его можно
услышать), что после вымета мальков голомянки неминуемо погибают. Но
оно не подтвердилось; изучение структуры яичников у отметавших рыб
выявило в них наличие новой порции созревающей икры. Гибель же голомянок в верхних слоях воды, которая действительно регулярно наблюдается, связана не с нерестом, а, по-видимому, с их попаданием в сравнительно
тёплые водные массы. Голомянка – холодолюбивое животное, и температуры воды выше 8 градусов для неё смертельны.
ЛАСТОНОГИЙ СИМВОЛ ВЕЛИКОГО ОЗЕРА
Непосвящённых людей не один раз обескураживала и даже пугала
ситуация, когда вдруг в густых вечерних сумерках, в леденящей байкальской воде, да ещё вдалеке от берега всплывала лысая голова, затем снова
ныряла и выныривала чуть в сторонке. Да ещё фыркала при этом. Бывали
случаи, когда свидетели считали, что это плавает или даже тонет какой-то
незадачливый мужчина, и пытались его спасать. Но, разумеется, ничего не
получалось. Потому что этот пловец – байкальская нерпа, которая в помощи не нуждается.
По произведённым в 70-е – 90-е годы подсчётам, в Байкале обитает
свыше 80 тысяч (по некоторым оценкам – даже свыше 100 тысяч) особей
нерпы. Однако встреча человека с нерпой – явление нечастое. Нерпа –
зверь осторожный, и близко к себе человека никогда не подпускает. Для
летних лежбищ на берегу она выбирает участки, где присутствие человека
минимально или его вообще нет. Будучи в воде, нерпа ощущает себя в
родной стихии, и может дать понаблюдать за собой, тем не менее, соблюдая дистанцию.
Зимой, когда Байкал покрыт ледяным панцирем, увидеть нерпу ещё
сложнее, чем летом. Можно пройти по льду прямо рядом с логовом и не
догадаться, что здесь живёт ластоногое существо, которое, подобно омулю, стало одним из символов Байкала.
Несколько десятилетий посвятил исследованию образа жизни нерпы
сотрудник Лимнологического института Владимир Дмитриевич Пастухов.
Написал интереснейшую книгу «Нерпа Байкала», в которой повадки нерпы
описаны порою до мельчайших подробностей. В числе прочего, там сказано, что зимние логова нерпы можно найти обычно лишь с использованием
специально обученных собак. А наблюдать за протекающей в них жизнью
лучше всего с помощью водолазов, то есть с нижней стороны льда.
Нерпа может довольно долго – не менее 20 минут – пребывать под
водой. Но для дыхания ей всё равно нужен атмосферный воздух, и она вынуждена всплывать. Если зимой она находится недалеко от становой щели,
то проблемы в том, чтобы «отдышаться», не возникает. Но вдали от щелей
приходится поработать – проделывать во льду отверстия (отдушины). Для
130
этого зверю служат передние ласты с очень мощными когтями. Точными,
выверенными ударами нерпа процарапывает и затем пробивает лёд с его
нижней поверхности. Сверху проделанное отверстие вы не увидите; отдушины строятся там, где лёд занесён снегом. Как правило, это места расположения гряд торосов. Возле них при метелях возникают снежные заструги – прочные снеговые корки с подветренной стороны торосов.
В застругах располагаются не только отдушины, но и сами логова. В
логове беременная самка ждёт появления дитёныша. Массовые роды дитёнышей происходят в марте, после 11-месячной беременности. Родившиеся
нерпята имеют нежно-белую окраску и нуждаются в покровительстве матери, которая при опасности может незаметно перетащить щенка из одного
логова в другое. Два-три месяца продолжается его вскармливание материнским молоком, которое заканчивается с разрушением льда; после этого
– всё, пришла пора самому позаботиться о себе, добывать рыбу.
Самцы нерпы в отношении к молодому поколению – полная противоположность самцам желтокрылки. Они вообще не проявляют никакой
заботы о щенках. Даже более того, по наблюдениям В.Д. Пастухова, в апреле, когда у нерп начинается гон, нерпятам, держащимся рядом со своими
матерями, нередко достаётся от самцов-ухажёров.
Происхождение нерпы в Байкале остаётся по сей день нерешённым
вопросом. Наиболее расхожая гипотеза – о приходе нерпы, подобно омулю, из Северного Ледовитого океана. Но имеется и другой, неплохо обоснованный взгляд – о том, что всё семейство настоящих тюленей, к которому принадлежит и байкальский, произошло в крупных пресноводных водоёмах Евразии. И лишь затем пошло расселение трёх сестринских видов:
каспийская нерпа освоила Каспийское море, кольчатая – Ледовитый океан,
а байкальская – самое глубокое пресноводное озеро. Однако несомненно,
что своим процветанием и высокой численностью в Байкале нерпа обязана
именно его глубоководности и особенностям пищевых сетей, в которых
одно из центральных звеньев – голомянко-бычковый комплекс рыб, составляющий основу питания байкальского тюленя.
В 1987 году впервые была достоверно отмечена массовая гибель нерпы в результате болезни. Проведённая диагностика показала, что болезнь
вызвал вирус чумки плотоядных, которой болеют многие животные - и дикие, и домашние.
Случившееся массовое заболевание закономерно вызвало тревогу у
множества людей, неравнодушных к Байкалу. Были даже панические высказывания, что человек уже настолько сильно загрязнил Байкал, что это
привело к ослаблению иммунитета у нерпы. И потому вскоре Байкал может вообще лишиться этого зверя.
Конечно, понятны чувства, которые возникают, когда видишь больных и погибающих животных. Но если смотреть объективно, то, повидимому, эта болезнь была неизбежной, и загрязнение здесь не при чём.
Вирус чумки специальными анализами был обнаружен в свободном состоянии даже в таёжных реках, впадающих в Байкал и нигде на своём про131
тяжении не контактирующих с человеческим жильём (за исключением
разве что зимовий охотников). Болезнью этой болеют млекопитающие, таёжные обитатели. С водами притоков вирус постоянно приносится в Байкал. И, видимо, какая-то часть нерп постоянно заболевает и гибнет. Раньше
этого просто не замечали; заметили, когда болезнь приобрела массовый
характер.
Две цифры для сравнения. Подсчитано, что всего в результате болезни 1987-88 годов погибло около 1500 особей. В то же время ежегодный
промысловый отстрел нерпы в 80-е годы составлял в пределах 5000 голов.
И при этом учёные отмечали, что популяция нерпы превзошла оптимальную численность, и что подобный отстрел оказывает на популяцию положительное воздействие, уменьшая внутривидовую конкуренцию и позволяя животным быстрее и эффективнее набирать вес.
Так что, по всей видимости, злодей-вирус служит тем природным регулирующим механизмом, который предотвращает перенаселение в популяции нерпы. И этот механизм включается, когда численность животных
становится слишком высокой даже для такого крупного водоёма, как Байкал.
СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ БАЙКАЛА
Чтобы представить себе картины далёкого прошлого, нужны две вещи: достоверные научные данные и хорошее воображение. Данные для реконструкции истории Байкала добывались на протяжении нескольких десятилетий множеством людей: геологами, климатологами, специалистами
по ископаемым остаткам водорослей, губок и моллюсков, по спорам и
пыльце растений; внесли свой вклад и байкальские моряки, и буровые мастера.
Ответ на вопрос, где записана летопись Байкала, уже был в одной из
предыдущих глав – на его дне, в глубоководных донных отложениях. Специальными приборами – пробоотборниками, грунтовыми трубками – добывается их верхний слой, причём так, чтобы вышележащие горизонты не
перемешались с нижерасположенными. Чтобы как можно дальше заглянуть в глубь времён, исследователи выискивают на дне озера участки с
выходами плотных глин, которые являются по происхождению добайкальскими и формировались в условиях каких-то других озёрных водоёмов. А
чтобы получить материал из совсем древних горизонтов, несколько раз
применялось глубоководное бурение, приносившее разрез донных отложений на протяжении сотен метров.
Получать материал из более глубоких горизонтов пока нет технической возможности. Однако здесь помогает так называемое сейсмопрофилирование, когда глубинное строение байкальского дна «прощупывается»
мощными звуковыми импульсами. К этим данным можно добавить результаты наземного бурения в дельте Селенги и в Тункинской впадине, сведения о находках ископаемой фауны у подножья Хамар-Дабана, в районе
132
Малого моря, в бассейне Витима, сведения о распространении ближайших
«родственников» байкальских эндемиков в других водоёмах, и кое-что
ещё. И информация, необходимая для реконструкции прошлого – в наших
руках.
И оно, прошлое, на основе знаний, добытых исследователями к данному моменту, представляется следующим образом.
В начале кайнозойской эры (65 миллионов лет назад) в отдельных
районах, где расположен современный Байкал, уже имелись озёрные водоёмы. Очевидно, они были неглубокими, поскольку общий характер рельефа нашего континента был совершенно иным, чем сейчас; преобладала
ровная местность с небольшими холмами. Климат на протяжении последующих 30 миллионов лет был очень жарким и влажным – как в современных субтропиках; в отдельные периоды среднегодовые температуры
воздуха достигали +22 – +24 градуса. В составе растительности преобладали растения жарких стран – пальмы, гинкго, магнолии, лотосы…
Остатки одного из древнейших озёр, относящиеся к этому времени,
можно видеть в районе излюбленной туристами бухты Песчаной. В расположенной с нею по соседству бухте Бабушка байкальский прибой вымывает из береговых отложений красивую розовую гальку. Знают ли те любители сувениров, которые иной раз пакетами увозят с собой эту гальку, что
её окатывали волны озера – праотца Байкала?
На следующем этапе, датируемом как периоды олигоцена и миоцена
(от 30 до 6 миллионов лет назад), стало прохладнее, однако всё равно климат был ещё очень тёплым, со среднегодовыми температурами в пределах
+12 – +14 градусов, доходя в отдельные эпохи до +20 (для сравнения – в
настоящее время среднегодовая температура в районе Иркутска составляет
-1 градус). Самые теплолюбивые растения ушли из региона; на смену им
пришли широколиственные леса, в составе которых росли липы, вязы, буки, дубы, клён, кипарис, каштан, грецкий орех – те растения, которые в
нашу эпоху можно встретить либо на Дальнем Востоке, либо в сравнительно тёплой европейской части континента. Наряду с ними, появляются
и хвойные деревья – ель, сосна.
В обрамлении невысоких (всего в несколько сотен метров) гор лежали уже как минимум два крупных озера – Южнобайкальское и Тункинское,
которые были глубоководными, с глубинами в несколько сотен метров, а
следовательно – имели стабильный температурный режим. Гомотермия и
полный водообмен в них происходили один раз в год, в январе, и то, повидимому, нерегулярно, а устойчивый ледовый покров не возникал вообще.
И тем не менее в олигоцене в этих озёрах уже обитали организмы
байкальского эндемичного комплекса: губки-любомирскииды, моллюскибайкалииды, предки холодолюбивых диатомовых водорослей Аулакосеира
байкальская и Циклотелла байкальская. Очевидно, проникнув в эти древние озёра из Центральной Азии, где до этого существовала обширная
озёрная система (прекратившая затем своё существование), родоначальни133
ки современных байкальских эндемиков уже тогда подверглись бурной
эволюции; так, ископаемые виды байкалиид были уже довольно разнообразны и в то же время отличались от современных видов.
К северу от Южнобайкальского озера также существовали водоёмы,
в большинстве своём бывшие мелкими, тёплыми, высокопродуктивными.
Но, по всей видимости, в районе дельты Селенги и в Баргузинской долине
имелись и достаточно крупные озёра. Вся эта система водоёмов, очевидно,
сообщавшихся друг с другом, получила название «древнее Байкальское
многоозёрье».
Следующий этап, охвативший большую часть периода плиоцена
(примерно 6,2-3,2 миллиона лет назад), характеризуется неоднократными
климатическими колебаниями: похолоданиями и потеплениями, иссушением и увлажнением. Среднегодовые температуры то опускались до +3 –
+5 градусов, то вновь поднимались до +10 – +12. В засушливые эпохи широколиственные леса отступали, и на обширных пространствах формировались степи и полупустыни. Пряный полынный запах наполнял жаркий
воздух; по ископаемой пыльце установлено, что флора в это время обогатилась полынями и эфедрой. По степным просторам бегали тушканчики.
В юго-восточном обрамлении Южнобайкальского озера усилились
процессы орогенеза (горообразования); горы, ранее «подраставшие» очень
слабо, резко пошли в рост. Одновременно с этим шло дальнейшее углубление озёрных котловин, и наряду с двумя выше названными глубоководными озёрами возникло ещё одно. Оно располагалось в северной части
нынешнего Малого Моря примерно от мыса Саса, простираясь дальше по
линии Академического хребта и достигая Нижнего изголовья Святого Носа (который, понятное дело, ещё не был полуостровом). Наличие в отложениях этого озера байкальских холодолюбивых диатомей – свидельство
того, что озеро было глубоким и холодноводным. Парадоксально, но в
дальнейшем это озеро исчезло, и какое-то время на его месте существовали лишь мелководные водоёмы. Они же занимали пространство Северного
Байкала.
Конец плиоцена и последующие эпохи (3,2-0,8 миллионов лет назад)
ознаменовались резким усилением горообразования; в озёрные котловины,
в которых до этого плавно накапливались только мягкие осадки, устремилось большое количество грубообломочного материала; начало погружаться днище самой молодой, Северобайкальской впадины. Изменение
расположения континентов на планете и направления господствующих
океанических течений привели к дальнейшему похолоданию климата.
Сначала он был со среднегодовыми температурами до +3 – +5 градусов.
Однако примерно 2,5 миллиона лет назад произошло первое очень серьёзное похолодание. В ископаемых почвах этого периода сохранились морозобойные трещины – признак существования многолетней мерзлоты, первый предвестник надвигающейся ледниковой зимы. Склоны байкальских
гор и их долины впервые оделись в ледниковый панцирь. Предполагается,
что последовавшее затем при временном потеплении таяние этих ледников
134
стало серьёзным испытанием для экосистемы Байкала, вызвав повышение
мутности воды и резкое снижение продукции водорослей. Из мелких же
озёр навсегда ушли обитавшие в них ранее водные черепахи, двоякодышащие рыбы, теплолюбивые моллюски-перловицы.
Климат последующего периода был сухим и довольно холодным, что
привело к разрушению древних горных пород и возникновению толщ песчаных отложений.
Неуклонно холодало. В начале плейстоцена (который и является знаменитым «ледниковым» периодом) – около 800-500 тысяч лет назад, в составе прибайкальских лесов ещё кое-где сохранялись широколиственные
породы. Но они были обречены на вымирание; среднегодовые температуры воздуха были ниже современных.
Вторая половина плейстоцена была ещё суровее, чем первая. Сравнительно тёплые эпохи межледниковий, с температурами, близкими к современной, чередовались с сильными похолоданиями, когда климат становился субарктическим с температурами на несколько градусов ниже современных. Регулярно возникали горно-долинные ледники. Толщина ледяного панциря достигала нескольких сотен метров, и эти огромные ледяные
массы сползали к берегам Байкала, постепенно принимавшим современные очертания. На северо-восточном побережье озера ледниковые отложения наблюдаются как на самом берегу, так и до глубины 400 м, до которой
доползали мощные ледяные языки. От них, как мы уже знаем, откалывались айсберги и плавали по Байкалу. В районе Северобайкальска на дне
озера покоятся огромные глыбы, вынесенные в море айсбергами, а затем
сорвавшиеся вниз и врезавшиеся с размаху в рыхлые донные отложения. В
конце плейстоцена пришёл в Прибайкалье с востока кедровый стланик,
ставший характерным элементом флоры высокогорий.
Сам Байкал стал единым и ультраглубоководным озером, в котором
начался процесс формирования глубоководной фауны. Регулярные таяния
ледников в периоды потеплений приводили к усиленному поступлению в
котловину большого количества мути, обломочных и рыхлых отложений.
Это, конечно, создавало существенные экологические стрессы для байкальской биоты, и какая-то часть видов вымирала. А затем следовал новый
всплеск бурного видообразования, приводивший к дальнейшему увеличению числа озёрных эндемиков.
Печальной оказалась судьба глубоководного Тункинского озера.
Происходившие в плейстоцене неоднократные извержения вулканов в
Тункинской впадине выливали в его котловину обильные порции базальтовых лав. В конце концов озеро обмелело и исчезло с лица Земли.
Наконец, около 10 тысяч лет назад началась эпоха, названная голоценом. Это та эпоха, в которую мы с вами живём. Стало теплее – но надолго
ли? Что это: долгожданная климатическая «весна» или всего лишь «оттепель», аналогичная предыдущим межледниковьям? Над эти вопросом работали и ботаники, и специалисты по климату. Их вывод: климатический
оптимум голоцена уже позади. Это означает, что самое тёплое время голо135
цена мы с вами не застали; оно было 6,5-4 тысячи лет назад. И теперь надо
ожидать нового сурового похолодания. И возвращения ледников на берега
Байкала. Так что наша эпоха – ещё не весна; всего лишь временная оттепель.
СКОЛЬКО ДОЧЕРЕЙ У БАЙКАЛА?
Вероятно, вам знакома легенда об отце-Байкале и его дочери Ангаре.
Хотел отец выдать дочку замуж за Иркута, а она взяла и сбежала к Енисею.
Рассвирипел Байкал, кинул вослед беглянке огромный камень. Лежит теперь этот камень в истоке Ангары и называется Шаман-камнем.
Проведённые геологами исследования позволили выяснить, что знаменитая легенда, оказывается, имеет под собой реальную научную основу.
Было катастрофическое событие в районе истока Ангары, когда она впервые вырвалась из Байкала и потекла к Енисею. И более того, была у Байкала не одна дочка, уносившая его воды к океану, а как минимум – три.
Первая из них направлялась не к Иркуту и не к Енисею, а в бассейн
Лены. Её условное название – Праманзурка. Геологами обнаружена часть
древней речной долины, высоко поднятой над уровнем современного Байкала. Вероятно, именно через Праманзурку пришёл в Байкал ледовитоморский омуль. Но в результате постепенного поднятия Приморского хребта
порог слива воды из Байкала поднимался вместе с ним; одновременно повышался и уровень всего озера, достигнув отметок примерно на 200 метров выше нынешнего.
Наконец, ленский сток оказался окончательно отрезанным. Произошло это около 700 тысяч лет назад. Дальнейший вынос воды из Байкала
происходил через долины рек Култучной, Быстрой и Иркута. К западу от
Байкала, на разделе бассейнов Култучной и Быстрой обнаружены залежи
речной гальки, причём её ориентация чётко указывает, что обильный поток
был направлен прочь от Байкала. Так что вторая дочь Байкала убегала к
Иркуту, как, наверное, того и хотел отец.
Открытие ангарского порога произошло совсем недавно – от 15 до 60
тысяч лет назад. Оно сопровождалось отколом крупного блока, входившего в состав Приморского хребта. Этот блок соскользнул по линии разлома
в пучину озера, где и лежит сейчас на глубине 900 м, выдавая себя ровной
площадкой на дне Лиственичного залива. Огромные водные массы хлынули в образовавшийся проём, и за короткое время уровень вод Байкала
сильно упал – на несколько метров или даже десятков метров.
Когда приедете в Листвянку, пройдитесь немного по пади Крестовка.
На её склонах вы увидите природные ступени – террасы. Это древние пляжи, на которых когда-то плескались байкальские волны; сама Крестовка
была заливом озера. Но там, где Крестовка выходит к Байкалу, террасы
кончаются и не имеют продолжения на склонах, обращённых к озеру. Случившаяся в недалёком прошлом катастрофа срезала их и привела к возникновению крупного Лиственичного залива.
136
Так что действительно было и вероломное бегство Ангары, и гнев
Байкала, и вырванный из горной цепи гигантский «камешек» размером в
несколько километров. Интересно, в каком месте возникнет следующий
сток из Байкала? И как скоро это будет?
ГЛУБИННОЕ ТЕПЛО ЗЕМЛИ
Где бы мы с вами не находились, всегда глубоко под нами, через десятки километров земной тверди, живет и вечно движется горячее расплавленное вещество. Этот слой, называемый мантией, в разных местах
планеты неодинаково удален от поверхности; ближе всего к ней мантия
расположена в рифтовых районах. Иногда раскаленная земная «каша»
прорывается на белый свет в таких районах через жерла действующих вулканов. Но гораздо чаще дает о себе знать горячими потоками воды, поднимающейся из земных недр.
Многие такие горячие, или гидротермальные, излияния спрятаны далеко от наших глаз. Они располагаются на океаническом дне. По самой середине и Тихого, и Атлантического океанов, на глубинах в 2-3 километра
проходят срединно-океанические хребты. Это настоящие подводные горы,
своей цепью, протянувшейся на тысячи километров, обозначающие место
прохождения рифтовой щели в земной коре. И как раз в таких местах, на
глубинах, куда никогда не проникает солнечный свет, располагаются гидротермальные источники и крупные сгущения жизни, настоящие оазисы
среди унылой глубоководной равнины.
Находка таких оазисов, ставшая возможной благодаря применению
подводных обитаемых аппаратов, была признана одним из наиболее выдающихся биологических открытий ХХ века – например, наряду с открытием наследственной функции ДНК и с изучением генетического кода.
Наиболее горячие источники имеют температуру до 300-370 градусов;
лишь благодаря высокому давлению на больших глубинах эта вода не превращается в пар, а остается в жидком состоянии. Выносимые из рифтового
разлома сульфиды железа отлагаются рядом с горячим потоком, постепенно заключая его в высокую черную «трубу», приподнятую над окружающим пространством. Поэтому такие высокотемпературные излияния получили название – «черные курильщики». Есть и «белые курильщики» – источники, температура в которых значительно ниже (от 100 до 250 градусов), вокруг которых осаждается белесая взвесь, состоящая из сульфата
кальция. А в непосредственной близости от «курильщиков» – там, где
весьма тепло, но чтобы при этом не ошпариться – огромное множество
морских обитателей: многощетинковые черви, погонофоры («морские бородачи»), двустворчатые моллюски, бокоплавы, креветки, крабы… Все это
теплолюбивое население существует не за счет энергии Солнца – оно
слишком далеко. Они существуют за счет энергии хемосинтеза (превращения веществ, содержащихся во флюиде – выбросе источников). За счет хемосинтеза создают органическое вещество бактерии. А уж ими питаются
137
животные. Впрочем, иногда и питаться не нужно: хемосинтезирующие
бактерии живут прямо в теле животных, что называется – «в мясе», и делятся с ними органическим веществом в качестве «квартплаты».
Некоторые из животных, населяющих гидротермальные оазисы (воротничковые погонофоры), признаны пока что самыми древнейшими из
ныне живущих на нашей планете; трубки этих червей найдены на Урале в
ископаемых отложениях нижнепалеозойского возраста. То есть даже более
500 миллионов лет назад эти удивительные организмы все так же сидели
вокруг древнейших «черных курильщиков», и их головные щупальца шевелились в проплывающем мимо теплом потоке.
Мы не зря отвлеклись от Байкала и заглянули в глубины океана. Теперь нам многое будет понятно, когда речь пойдет о наземных гидротермах, располагающихся в Прибайкалье. И о тех, которые можно встретить
… прямо в байкальских глубинах!
Байкал и прилегающие к нему хребты и впадины, как мы знаем, являются рифтовой зоной, расположенной в центре Азиатского континента.
И потому в Прибайкалье и Саянских горах такое большое количество наземных гидротермальных излияний. Наибольшее количество источников
сосредоточено в Северо-Восточном Прибайкалье: в Баргузинской долине,
восточном берегу северной части Байкала, Верхнеангарской котловине, в
бассейне реки Витим… Источники располагаются обычно там, где пересекаются линии тектонических разломов. По этим трещинам в земной коре и
поднимаются наверх горячие воды, нагретые теплом Земли в непосредственной близости от верхнего слоя мантии. Обычно излияние их происходит на небольшой высоте, часто у подножия горных хребтов. В качестве
исключения можно назвать Шумакские источники, выходящие на поверхность в долине горной речки Шумак в Саянах.
Пожалуй, наиболее тщательно изучены прибайкальские горячие источники химиками. Они сделали анализы воды большинства из них и даже
создали классификацию источников, основанную на преобладании тех или
иных растворенных газов и минеральных солей. Так, по преобладающему
в воде растворенному газу источники подразделили на азотные, углекислые и метановые. Но кроме азота, метана и углекислого газа (а также солей
углекислоты), во многих источниках присутствует сероводород: уже при
подходе к такому источнику в воздухе ощущается ни с чем не сравнимый
«аромат». Или радон, редкий радиоактивный газ; он может быть опасен
для здоровья людей, когда незаметно поднимается по геологическим разломам и проникает в подвальные помещения домов; но в термальных водах радон – целебное начало. Именно источники с небольшим количеством радона ценятся специалистами по курортному делу. И в то же время в
горячих источниках, в месте их выхода на поверхность часто совершенно
отсутствует растворенный кислород. И откуда ему там взяться, если эти
воды поднимаются из таких глубоких слоев, где нет и не может быть никаких зеленых растений? Более того, химические анализы этих вод показали,
что они содержат примесь так называемой ювенильной (то есть новорож138
денной) воды. Эта вода прежде никогда не видела солнечного света; она
возникла химическим путем из водорода и кислорода на границе верхней
мантии. И еще одна интересная деталь: гидрохимики пришли к выводу,
что химический состав термальных вод свидетельствует о предвулканической фазе современного развития байкальского рифта. А это значит, что
надо ожидать активизации потухших некогда вулканов. Совсем скоро: может, через десять тысяч лет, а может, через сто тысяч…
Из других веществ, нередко содержащихся в термальных источниках
в повышенных концентрациях, можно назвать кремнекислоту. Обладая
очень слабой растворимостью, она быстро кристаллизуется по мере остывания воды, излившейся на поверхность. И образует характерные зернистые «накипи» на камнях, какие можно видеть, например, на Аллинских
источниках в Баргузинской долине. Также часто в горячих источников повышено содержание сульфатов – солей магния и кальция. Если такой источник не сливается с какой-нибудь достаточно крупной рекой, может
происходить выпадение этих солей в осадок. Это можно видеть у заимки
Алга в той же Баргузинской долине. Небольшой теплый источник питает
своей водой бессточное Алгинское озеро, которое по мере испарения из
него воды постепенно осолоняется, а расположенные рядом с ним мелкие
лужи уже перенасыщены горьким на вкус мирабилитом – солью, состоящей из сульфата магния. Мирабилит выпадает в осадок, украшая берега
этих луж белой накипью. И возникает ощущение, что среди лета в окрестностях Алгинского озера лежит свежевыпавший снег.
Горячие источники… Одно из наиболее замечательных явлений
природы… Какое незабываемое зрелище – видеть горячую воду, льющуюся не из крана на благоустроенной кухне, а где-нибудь в тайге, среди
скальных обнажений! А еще если зимой, когда лютуют морозы! Тогда уж
точно убедишься, что это – настоящие жаркие оазисы среди суровой сибирской природы. Клубы густого пара поднимаются над горячим ручьем,
оседая на ветках стоящих рядом деревьев в виде изящных куржаков инея.
На фоне белых сугробов приятно радуют взгляд изумрудно-зеленые подушки водорослей в чистейшей горячей воде.
И весна возле горячих источников наступает на 1-1,5 месяца раньше
положенного. В прогретой горячими водами почве раньше обычного дают
всходы мхи и травянистые цветковые растения. В марте-месяце можно осторожно снять заледеневшую корочку наста – и увидеть зеленеющую траву.
Да и состав видов обитающих здесь организмов очень необычен. Говоря на научном языке – термальные источники формируют вокруг себя
интразональные природные комплексы. Это значит, что среди таежной сибирской природы на небольших участках наблюдается присутствие видов
организмов, свойственных более теплым климатическим зонам. Эти зоны
ныне расположены в более южных широтах, а когда-то, в третичный период, захватывали и район современного Байкала. Один из таких природных
комплексов – широколиственные леса, сложенные дубом, буком, липой вя139
зом и другими видами деревьев, прежде широко распространенных в Прибайкалье, но во время ледниковых похолоданий уступивших место хвойным и мелколиственным породам. Под плотно сомкнутым пологом этих
южных лесов процветали травянистые растения, мхи, лишайники и грибы,
которые сейчас встречаются в регионе только или в основном возле горячих источников. Иногда этих теплолюбивых видов настолько много, что
ботаники говорят даже об элементах растительных сообществ, свойственных широколиственным лесам.
Но даже если таковых и не обнаруживается, все равно возле источника встречаются сравнительно теплолюбивые виды. К примеру, Андрей
Сергеевич Плешанов, в течение нескольких лет руководивший комплексными биологическими исследованиями прибайкальских горячих источников, указывает, что в районе выхода уже упоминавшихся Шумакских ключей на смену высокогорным кедровым лесам приходят береза, черемуха,
даурский рододендрон и даже душистый тополь, который нигде больше в
прибайкальских краях не растёт на таких высотах, как на Шумаке. Этот
тополь, помимо мест излияния термальных источников, встречается в
нижних, весьма теплых участках речных долин хребта Хамар-Дабан.
Горячие источники дают приют и для теплолюбивых, реликтовых
видов животных. Из их числа можно назвать некоторые виды голых слизней – наземных моллюсков, не свойственных прибайкальской тайге; также
раковинных моллюсков, близких «родственников» европейской виноградной улитке; наконец, ужей – обычных в Европе змей, которые в окрестностях Байкала встречаются исключительно возле термальных вод.
Не меньший интерес представляет жизнь в самой воде горячих источников. В первую очередь стоит отметить, что водные организмы (гидробионты) в потоке ручья четко разделяются по зонам. Для большинства
экосистем даже трудно представить ситуацию, когда автотрофные и гетеротрофные организмы, продуценты и консументы, живут отдельно друг от
друга! А в горячих ручьях дело обстоит именно так.
Самыми первыми начинают обживать выходящий из земных глубин
горячий источник хемоавтотрофные бактерии. Им не страшна температура
70 °C и выше. Они не производят кислород, да и им самим он не нужен.
Они создают органические вещества, строят свое микроскопическое тело
за счет химических превращений веществ, содержащихся в источнике –
например, сероводорода, метана. И потому эти бактерии вполне можно
сравнить с теми, которые населяют глубоководные органические гидротермы, давая жизнь многим другим организмам. Если вам доведется побывать на высокотемпературном горячем источнике – приглядитесь: на самом его выходе, на разгоряченных камнях вы увидите белесый или сероватый налёт. Это они, микроорганизмы-первопоселенцы, не рискующие свариться в обжигающей воде.
Чуть поодаль от них, там, где температура немного снижается, начинают встречаться другие бактерии – фотоавтотрофы. Они уже способны к
фотосинтезу, но их фотосинтез проходит без выделения кислорода.
140
На мысе Котельниковском (Северный Байкал). Фото В.В. Тахтеева
Котельниковский горячий источник выходит на поверхность прямо
на береговом пляже. Фото В.В. Тахтеева
141
Когда же вода в ручье остывает до 54 °C и ниже, появляются и становятся обильными синезеленые водоросли (цианобактерии), которые фотосинтезируют с выделением кислорода. Вода быстро насыщается этим
животворным газом, а сами цианобактерии совместно с другими фотосинтезирующими организмами образуют изумрудно-зеленые маты. Их толщина порою превышает 10 см.
Зрелище обильно разросшихся бактериально-водорослевых матов
завораживает. Лужи, покрытые зелеными куртинами; плотно сомкнутые
изумрудные нити, покрывшие сплошным ковром дно ручья, плавно колышащиеся в его потоке; как драгоценные блёстки, бесчисленные пузырьки
кислорода, выделяющиеся на поверхности мата в результате его активной
жизнедеятельности, которые время от времени отрываются и всплывают.
Хотя доминируют в составе мата обычно несколько видов, тем не
менее, в фотоавтотрофной зоне микробиологи выявили большое разнообразие микроорганизмов. Оно становится наибольшим при температурах от
45 до 30 градусов. Установлено, что микроорганизмы в структуре мата
располагаются не хаотично, а образуют несколько ярусов, расположенных
друг под другом. И при этом разные группы фотоавтотрофов улавливают
определённые части светового спектра с различной длиной волны. Наряду
с фотосинтезирующими организмами, здесь встречаются и различные грибы: пеницилл, аспергилл, мукор, термофильные дрожжи и т.д.
Но зона господства гетеротрофов начинается еще ниже по течению,
где температура уже не превышает 30 °C. Здесь формируется сообщество
животных, которые питаются в основном за счет отмерших кусочков мата.
Они ползают вдоль кромки воды, прячутся в толще грунта, в зарослях мха,
прижавшегося к теплому потоку… Здесь вы встретите нематод (круглых
червей), личинок самых разных насекомых: комаров-звонцов, мухбереговушек, жуков-водолюбов, мокрецов и др. По поверхности мелких –
в несколько миллиметров глубиной – лужиц бегают пауки и клопыводомерки.
Среди водных животных горячих источников, как и среди сухопутных, также известен ряд реликтовых теплолюбивых видов. Часто называют
в качестве примера удивительную стрекозу – Ортетрум белохвостый. Она
в основной своей массе живет далеко от Байкала – в южных субтропиках.
В Прибайкалье встречается только на самых высокотемпературных источниках, в огромном удалении от основной зоны обитания. Личинки стрекоз,
как известно, развиваются в воде; летает лишь взрослое насекомое. Чтобы
личинка прошла необходимый цикл, а затем превратилась во взрослую
стрекозу (да еще не опоздав к нужному сезону!), для нее необходима определенная сумма тепла. Так называется значение, получаемое путем сложения значений температуры воды за все дни жизненного цикла. Белохвостой стрекозе, в отличие от обычных сибирских видов, для завершения
развития необходима довольно большая сумма температур. Такое «удовольствие» ей могут предоставить только термальные воды.
В этих необычных экосистемах обитают не только реликтовые, но и,
142
по всей видимости, эндемичные животные. Это, например, моллюскипрудовики (лимнеиды) – прудовик хакусский и прудовик термобайкальский. Оба этих вида были описаны в 1989 году из единственного местонахождения – Хакусского горячего источника на восточном побережье Северного Байкала. Лишь спустя восемь лет была сделана вторая находка
прудовика термобайкальского – на Гаргинском источнике в Баргузинской
долине. А еще через два года – третья: на Котельниковском источнике, что
на западном берегу Северного Байкала. Эти небольшие по размерам моллюски в довольно большом количестве ползают по поверхности бактериально-водорослевых матов и, по-видимому, питаются ими.
Термофильные прудовики задают нам одну из интереснейших научных загадок: если они не обитают вне горячих источников, как тогда
свершается их расселение с одной гидротермы на другую? И свершается
ли вообще? Получается, что эти малоподвижные животные живут сильно
разобщенными популяциями: хакусская и гаргинская популяции разделены высоким Баргузинским хребтом, а хакусская и котельниковская – северной котловиной Байкала.
Еще более удивительный пример разобщения мест обитания преподносит нам водяной клещ под названием Термакарус термобиус, описанный
впервые также из Хакусского источника. Впоследствии он был найден в
Индии, в штате Кашмир. И больше пока нигде. Ближайший к нему вид,
Термакарус невадийский, населяет горячие источники Северной и Южной
Америки. Что касается последнего, то было установлено: клещ«американец» в личиночном состоянии паразитирует на земноводных, и с
их же помощью, очевидно, расселяется, вонзившись в кожу хозяина. Но
как шло расселение нашего, «хакусского» Термакаруса? Его популяции в
Хакусах и Кашмире разделены высочайшей горной системой мира – Гималаями. А через них не перебежит ни сам клещ, ни лягушка, на которой он
мог бы закрепиться. Даже водоплавающие птицы не полетят через хребты
высотой в 6-8 километров.
Остается две версии. Либо наш Термакарус является в Прибайкалье
древнейшим реликтом, каким-то образом сохранившимся десятки миллионов лет с мезозойского времени, когда еще не началось поднятие Гималайских гор. Либо он как вид возник … независимо в обоих местах обитания!
Когда я высказал второе предположение и попытался с точки зрения
биолога-эволюциониста обосновать, что такое параллельное видообразование вполне возможно, это вызвало горячую дискуссию. Коллеги ломали
голову: а вдруг есть все-таки какой-то путь расселения, о котором мы пока
и не подозреваем?…
Этим далеко не кончаются загадки, которые задают исследователю
прибайкальские термальные источники. Иногда вдруг выявляется взаимосвязь населяющей их фауны с фауной Байкала, которая, как мы знаем, в
основе своей холодолюбива. Есть такой рачок-бокоплав под названием
Гмелиноидес полосатый, обитающий в Байкале, но неплохо прижившийся
и в Ангаре, и в Енисее; будучи специально завезенным, он хорошо освоил143
ся в нескольких водохранилищах Сибири и Европы. Но все же считается
по происхождению «байкальцем». И вдруг мы находим этого рачка в пруде у устья Гусихинского горячего ключа (Баргузинская долина), при температуре 23-28 °C. Вот те раз! Как он туда попал? И почему не погибает?
И тогда пришлось предположить, что Гмелиноидес произошел не в
Байкале, а гораздо раньше, чем появилось это озеро; что он является на самом деле теплолюбивым третичным реликтом, издавна населявшим наш
регион. И лишь впоследствии освоил холодноводный Байкал.
Еще более странные случаи обитания холодолюбивых форм в совершенно, казалось бы, неподходящих для них условиях термальных источников отмечены энтомологами Н.А. Рожковой и В.И. Провиз. В Гаргинском источнике при 19-31 °C были обнаружены личинки двух видов
ручейников из родов Апатания и Аннителла, населяющие обычно холодные горные водоемы при температуре 3-9 °C, иногда – до 13°. На Святоносском перешейке, на так называемом Кулином болоте, в воронкегрифоне, где изливается вода с температурой 30-37,5 °C, найдены личинки
комаров-звонцов из рода Акрикотопус. Оба известных в этом роде вида –
холодолюбивы, причем один из них вообще живет в Заполярье.
Еще примеры удивительных странностей? Пожалуйста! На байкальском мысе Котельниковский находится довольно мощный горячий источник, часть воды которого изливается на береговой полосе Байкала, а другая
часть – на его литорали, то есть уже ниже уреза воды. Летом эти подводные выходы практически незаметны для глаза. Зато в зимнее время здесь у
берега Байкала образуется обширная полынья. Химические анализы воды
ясно показывают, что полынья поддерживается не только за счет стока горячей воды с берега, но и за счет ее поступления со дна (значительное увеличение общей минерализации, содержания ионов натрия и калия, а также
сульфат-иона по сравнению как с водой, стекающей с берега, так и с типичной байкальской водой). В марте 1999 года было отмечено, что температура воды в полынье на глубине 10 см составила 12°, а на глубине 20 см
– уже 14°. Каменистое дно полыньи было обильно покрыто водорослями
типичных байкальских видов – тетраспора, кладофора, дидимосфения, у
которых в норме в это время года еще не начинается сезон произрастания.
В пробе зоопланктона, взятой вручную с кромки полыньи, выявлено сочетание байкальских эндемичных и широко распространенных по Сибири
видов, а главное – 20% численности зоопланктона пришлось на байкальскую эпишуру.
Что в этом удивительного? Во-первых, измеренные в полынье температуры являются критическими для эпишуры; в открытом Байкале она
всегда уходит от них в более холодные слои воды. Во-вторых, эпишура
встречена у самого уреза воды. Попробуйте-ка поймать ее у берега в любом другом месте! Вряд ли вам это удастся. И в-третьих, она встречена там
к тому же в светлое, дневное время. Банальность в байкаловедении – вертикальные миграции, совершаемые эпишурой. И в открытых-то частях
144
озера она поднимается к поверхности только ночью. А тут – у берега, да
еще среди бела дня!
Бесчисленные загадки… Сколько их еще зададут нам горячие источники! Настоящий подарок для любителей познавать тайны природы. Имеют они большое значение и для экологов-практиков – как модельные экосистемы по термофикации (тепловому загрязнению) водоемов. Изучая
гидротермы, можно в дальнейшем прогнозировать последствия, которые
может вызвать слив в природные водоемы перегретых вод предприятий
промышленности и энергетики.
Но и сами термальные источники очень уязвимы. Даже незначительное вмешательство человека может уничтожить своеобразие этих экосистем, их уникальность. А воздействие на многие из них есть. Источники
используются для курортного дела: на них строят водолечебницы, на целебные воды приезжают большие количества «дикарей». Вытаптывают,
заключают в скважины и трубы, сливают в обитель реликтовых организмов мыльную воду после принятия ванн…
По-видимому, пришло время составить специальный кадастр термальных источников Прибайкалья. И с учетом особенностей каждого из
них – температуры, расхода воды, географического положения, посещаемости и т.д. – предложить систему охранных мер. Пользуйтесь на здоровье, но берегите!
В ПОИСКАХ ПОДВОДНЫХ ГИДРОТЕРМ
Итак, коль уж так богато Прибайкалье термальными источниками, то
не один раз и меня, и других исследователей мучил вопрос: а есть ли горячие ключи в самом Байкале, в его огромных глубинах? Должны, ну просто
обязаны быть – по данным геологов, склоны и коренное дно озерной котловины иссечены линиями разломов, по которым обычно и поднимаются
наверх термальные воды. Собственно, Котельниковский источник, о котором рассказано чуть выше, располагается частью на байкальском берегу, а
частью – уже ниже уреза воды.
А пропарины в байкальском льду, с завидным постоянством возникающие ежегодно в одних и тех же местах? Причины их появления могут
быть разные: наличие ощутимых течений, «подмывающих» снизу лед, выход природных газов и распад газогидратных кристаллов в донных отложениях… Но и наличие термальных излияний тоже! Недавно, при специальном обследовании геологами пропарин в байкальском льду было отмечено, что в некоторых из них выделение газов отсутствует, зато температура на дне оказалась на 2-3 градуса выше, чем в других пропаринах.
Кроме того, надежду на обнаружение подводных горячих источников
не раз давали результаты исследований теплового потока со дна Байкала,
проводившиеся с помощью специальных чувствительных приборов. Что
такое тепловой поток? Это тепло, идущее из недр Земли. Если он вдруг
усиливается, это свидетельствует о близости верхней мантии. Или о нали145
чии восходящих от нее потоков термальных вод, идущих по тектоническим разломам.
И верилось, что придет день, когда в точке какой-нибудь подобной
тепловой аномалии исследователи наткнутся на бьющий со дна поток горячей воды. А может, и на «черного курильщика», подобного тем, что
«дымят» на океаническом дне, и на окружающие его уникальные биологические сообщества. По крайней мере, такой прогноз высказывали не обыватели, а некоторые маститые геологи на рабочем совещании по программе исследований геодинамики Байкала в 1989 г.
Много лет занимался исследованием теплового потока в Байкале иркутский геофизик В.А. Голубев. Были составлены карты, на которых указаны тепловые аномалии на байкальском дне. По ним уже можно было
прогнозировать, где можно ожидать наличие гидротермальных выходов, а
где их точно быть не может.
И вот в 1990 году отправилась на Северный Байкал экспедиция с телеуправляемым подводным аппаратом. Судно вышло на одну из точек с
высоким тепловым потоком, «разведанных» В.А. Голубевым. И с помощью аппарата, снабженного видеокамерой, напротив бухты Фролиха, на
глубине свыше 400 м были обнаружены бактериальные маты и другие свидетельства выхода подводного источника. Была большая радость открытия. Были затаенные ожидания новых фаунистических находок.
Полученные вскоре результаты более основательного обследования
несколько остудили страсти. Оказалось, что Фролихинский источник имеет сильно рассеянный выход. Температура в местах излияний лишь на десятые доли градуса выше, чем обычно наблюдается в глубоководной зоне
Байкала, и не превышает 4 °C. Правда, замеры, произведенные в толще
грунта, показали, что там гораздо теплее – 16 °C. Под поверхностным слоем донных отложений были выявлены захоронения многочисленных растительных остатков. Вероятно, они были в свое время вынесены в Байкал
сползавшим с гор ледником. Метан – газ, содержащийся в поступающих со
дна водах – как оказалось, возникает не глубоко в земных недрах, а в процессе анаэробного (бескислородного) разложения этой растительной органики. Повышенный тепловой поток снизу лишь ускоряет этот процесс.
Да, получается, что Фролихинский источник нельзя назвать термальным в прямом смысле слова. Но все же в месте его выхода наблюдаются
очень интересные биологические особенности. Там были отмечены крупные скопления бокоплавов из рода Лептостенус, очень редких в других
районах Байкала, и личинок комаров-звонцов вида Сергентиа флаводентата (в переводе с латыни – гладкозубая). Были описаны и отдельные новые
для науки виды и подвиды животных; правда, их присутствие в Байкале
может не ограничиваться районом Фролихинского источника. И что, наверное, самое интересное – это установленный (в том числе изотопным
методом) факт питания многих животных в этом районе бактериальными
скоплениями, которые, в свою очередь, существуют за счет хемосинтеза –
химического превращения выделяющегося из грунта метана. Именно эта
146
особенность позволяет все-таки в определенной мере сопоставлять экосистемы Фролихинского источника и глубоководных океанических гидротерм.
Да, не нашли пока возле Фролихи ни «черных», ни «белых курильщиков». Ну, или хотя бы такое излияние, которое было бы хоть на несколько градусов теплее окружающей воды. И что же? Может, действительно в глубинах Байкала вообще нет таких источников?
В 1996 году довелось мне проводить сбор материала по донной фауне
в районе Байкало-Ленского заповедника. Здесь, у западного берега северной части озера, на картах теплового потока указаны несколько тепловых
аномалий. Может, удастся на что-нибудь наткнуться?
… Нагруженная драга с трудом ввалилась в лодку. Напротив мыса
Большой Солонцовый, с глубины 13,5 м она подняла необычно обильные
для песчано-илистых грунтов скопления водорослей. Водоросли были явно
погибшие и начали разлагаться. Среди них была масса различных животных, но большинство из них также были мертвыми: бокоплавы, губки,
моллюски и даже их кладки. Что за ловушка здесь возникла, которая приманила сначала к себе богатую живность, а затем погубила ее? Несколькими днями раньше еще два таких же подводных «кладбища» были встречены нашей экспедицией напротив мыса Покойники (увы, название мыса к
мертвецам и вообще к обсуждаемой теме отношения не имеет; располагающаяся здесь бухта была в свое время названа «Покойной», то есть спокойной, тихой).
Я вспомнил, как Андрей Сергеевич Плешанов рассказывал про один
обследованный им наземный горячий источник по реке Турке. Его температура могла быстро и существенно изменяться. В моменты ее снижения
животные – моллюски, рыбы – поднимались вверх по ручью ближе к его
истоку; поддавала подземная «кочегарка» жару – и все они тут же погибали, не успев спуститься вниз по течению, в более прохладные воды.
И теперь подумалось: а что, если «кладбища» у Покойников и Большого Солонцового – той же природы? Что, если там существуют подводные источники? При неожиданном выбросе горячей воды (а может, и содержащихся в ней ядовитых газов) собравшиеся возле их выходов животные погибают. Затем на место их гибели сползаются и сплываются желающие пообедать погибшими собратьями, и тут их настигает новый выброс флюида, вновь увеличивая число «жертв».
Выдумка на пустом месте? Вряд ли. Среди тех организмов, которые
все-таки были живыми в этих местах, В.И. Провиз как массовый вид определила … Сергентию флаводентата. Ту самую, которая доминирует и на
бактериальных матах Фролихинского источника. А на соседних точках с
таким же характером грунта, в нескольких метрах рядом с «кладбищем»
этот вид был представлен лишь единичными экземплярами или вообще отсутствовал.
Придет время – мы еще вернемся туда. И вполне вероятно, найдем
термальные выходы на подводном склоне.
147
А пока мое внимание привлекли Ушканьи острова – порог между северной и средней частями озера. Это место особенно загадочно для исследователей Байкала. Чуть ли не заколдованным оно считается. Нечасто удается здесь нормально собрать материал – словно противится Бурхан, байкальский бог. То вдруг налетит шквальный ветер, и приходится быстро
уходить в укрытие; то порвется трал или потеряется дночерпатель; то у
судна откажет двигатель, и его волнами начинает нести на скалы…
Здесь, на Ушканьих островах, еще в начале ХХ века побывал знаменитый ботаник В.Н. Сукачев и описал оригинальную форму лиственницы
– с сильно расширенными у основания стволами. Он отметил необычно
мощное развитие лесной подстилки, оригинальные островные формы березы и осины. Как предположил Сукачев, Ушканьи острова являются ареной
видообразования у растений.
Гораздо позже натуралист О.К. Гусев указал на присутствие на
Большом Ушканьем острове большого количества раковин наземных моллюсков (кстати, как и когда они попали на этот изолированный архипелаг?).
Геологами на Большом Ушканьем были описаны хорошо сохранившиеся террасы на склонах – свидетельство изменений уровня Байкала, и
два закупоренных лавой, сильно разрушенных жерла древних вулканов с
возрастом около 50 миллионов лет.
А гидробиологи уже несколько десятилетий знают, что мелководье у
«Ушканчиков» также изобилует местными, локальными эндемиками и является одним из мест на Байкале, где особенно интенсивно идет процесс
эволюции фауны. И к тому же, эти острова известны как место массовых
лежбищ нерпы.
Новые и очень интересные данные были получены в ходе погружений обитаемых подводных аппаратов «Пайсис», при которых были обследованы в том числе подводные склоны Большого Ушканьего. В книге А.А.
Бухарова и В.А. Фиалкова «Геологическое строение дна Байкала: взгляд из
“Пайсиса”» (1996) описаны сделанные находки. Во-первых, это залежи
шаровидных железо-марганцевых конкреций на глубинах 450-510 м. Вовторых, наличие на подводном склоне острова так называемых кавернозных глин: их толща содержит множество отверстий диаметром от 5 до 30
см, которые «продырявливают» глину вглубь в горизонтальном направлении на протяжении до метра-полутора. Временами в эти гигантские «дупла» заплывали голомянки, а затем возвращались обратно. Авторы пишут:
«Объяснить природу этого “подводного карста”, по-видимому, можно либо жизнедеятельностью каких-то организмов, либо процессами выщелачивания гидротермальными растворами». В-третьих, на глубинах 400 м и более горные породы местами покрыты тонкой минеральной корочкой, возникшей, как считают авторы, также под воздействием низкотемпературных гидротермальных растворов. И в-четвертых, произведенные замеры
показали повышенную удельную электропроводность воды в этом районе,
что можно объяснить поступлением солей из подводных источников.
148
Вот такой загадочный этот остров – Большой Ушканий, словно закупоренный гигантской пробкой вулкан, через трещины в склонах которого
просачивается местами горячая вода. Но где именно? Как найти эти места?
В книге у А.А. Бухарова и В.А. Фиалкова были указаны координаты
описанных аномалий на северном склоне острова. Мы решили воспользоваться этим и в ходе экспедиции на теплоходе «Профессор М.М. Кожов» в
июне 2000 г. произвести там траление.
Это было рискованное предприятие. Трал на крутом уступчатом
склоне легко мог зацепиться. Многие даже опытные капитаны не решались
тралить у Ушканьих островов.
На судне приятное оживление. Байка о «черном курильщике», жерло
которого может «попасть в трал», придала всем энтузиазма. Теплоход выходит на точку постановки трала. Слева сквозь густой сизый туман показалась вершина Большого Ушканьего и затем скрылась снова. Эхолот отсчитывал метры глубины. На отметке “600” судно развернулось по направлению к скрытому от глаз острову. Трал скользнул в тёмную байкальскую
глубину. По расчету, он лег как раз на шестисотметровую глубину. Трос
стал подергиваться, подрагивать – верный признак, что трал пошел по дну.
На судне обед. Но трудно усидеть спокойно. Время от времени приходится выскакивать на палубу, проверять, как идёт траление, не отяжелел
ли трос, не зацепился ли трал. Судно периодически подрабатывает малым
ходом, загребая в трал то, что сейчас лежит на невидимой нам поверхности
подводного склона.
Наконец, дойдя вверх по склону до отметки 470 м, начали подъем.
Долго тянется время; ведь лебедка должна вытянуть около 900 м троса.
И вот команда «Стоп!». Рыжевато-желтые струи поплыли за кормой
от всплывшего трала. Уже сейчас было ясно, что он прошелся по глинам –
очевидно, по тем самым, кавернозным.
Вытянули трал на палубу. Бросились щупать грунт, словно он мог
еще быть горячим, хранить тепло глубинного источника. Среди кусков
глины несколько крупных черных образований – как оказалось, настоящих
железомарганцевых конкреций. Редчайшая находка! Сама глина пористая,
как будто изъеденная. И среди неё – маленькие крупянистые корочки, которые мне напомнили травертины (минеральные отложения) возле некоторых наземных гидротерм.
Уже после экспедиции я обратился к доктору геолого-минералогических наук А.А. Бухарову, одному из авторов упомянутой книги, и он
подтвердил нашу догадку: взятые нашим тралом образцы пород (гейзериты и др.) сформировались в условиях низкотемпературных (до 100 °C)
гидротермальных излияний. Так что можно сказать, что подводный источник мы нашли. Только, к сожалению, не видели. Но чтобы увидеть, нужна
дорогая техника – телеуправляемый или обитаемый подводный аппарат.
Когда-нибудь это все равно свершится. И тогда у Байкала будет еще одно
весомое основание считаться «океаном в миниатюре».
149
А к рассказу об этом интереснейшем тралении остается добавить, что
среди «обработанных» термальными водами образцов пород было найдено
большое видовое богатство животных. Только среди бокоплавов обнаружены один новый для науки вид и один подвид, плюс еще несколько редких видов, один из которых – Лобогаммарус широкий – найден вообще
всего второй раз после первой находки, сделанной там же, возле Большого
Ушканьего, еще в довоенное время.
Так что есть, по-видимому, гидротермальные «оазисы» на байкальском дне. Поиски подводных термальных источников на Байкале не
закончены. И хочется верить, что еще много открытий ждет нас впереди.
ЧЕЛОВЕК НА БАЙКАЛЕ
Взаимоотношения человека и великого озера имеют давнюю историю (хотя, конечно, по геологическим меркам люди появились на его берегах, можно сказать, вчера). Когда конкретно это случилось, сказать не так
просто, однако многочисленные раскопки, проведённые археологами на
берегах Байкала, позволяют уверенно говорить, что 6-8 тысяч лет назад
древний человек уже населял их. Об этом говорят погребённые в почве
следы кострищ, каменные инструменты, осколки керамики, сохранившиеся на местах былых стоянок. В Приольхонье и на самом острове Ольхон
найдены каменные городища и могильники. Кое-где на скалах, как, например, на утёсе Саган-Заба, хорошо сохранились рисунки, сделанные древними художниками и изображающие людей и животных.
Это было время, когда уже растаяли ледники, и после длительной
климатической «зимы» заметно потеплело; но тем не менее, людям приходилось жёстко бороться за жизнь, так как зимы были всё-таки студёные,
сибирские. Как им это удавалось? Об этом всегда начинаешь думать, посещая древние человеческие стоянки. Безусловно, использовались пещеры
– самой природой созданное «жильё». Но их было всё-же не слишком много, да и «отопление» в пещерах имелось лишь одного вида – от костра.
Одним из таких облюбованным древним человеком местечек стала
пещера в пади Малая Кадильная, которая сейчас известна под названием
«Часовня». Низкий, приземистый вход, через который можно пробраться
лишь на корточках, – а за ним высокий просторный зал, служивший жилищем. Купол зала увенчан нешироким сквозным проёмом, ведущим наружу; проём этот служил и в качестве дымохода, и для освещения пещеры
в дневное время.
О чём тогда думалось нашим далёким предкам, когда, выбираясь из
своего неблагоустроенного жилища, созерцали они серебрящуюся водную
гладь Байкала? Почему не уходили с его берегов в поисках более тёплых
мест?
Даже более того, есть точка зрения, что Байкал являлся одним из
центров антропогенеза, местом пересечения и взаимообогащения нескольких древних культур.
150
На Кругобайкальской железной дороге: один из тоннелей. Фото В.В. Тахтеева
Песчаные барханы на берегу Баргузинского залива Байкала. Фото В.В. Тахтеева.
151
На его берегах обитали курыканы – ныне исчезнувший народ, предки современных бурят, жившие охотой и рыболовством. Проходили по этим берегам кочевники – эвенки; их рассеянные группы до сих пор населяют
глухие уголки сибирской тайги, не подвластные современной цивилизации. И, судя по всему, древние люди умели ценить красоту; не случайно их
стоянки располагались обычно в очень красивых местах побережья.
Часто говорят, что жили эти люди в согласии с природой, не нарушая
её равновесие. Вряд ли об этом задумывались сами древние племена; они
брали от природы те богатства, которыми она располагала, но людей было
не настолько много, чтобы они смогли изменить её облик.
Гораздо сложнее отношения человека и природы Байкала стали в период освоения Сибири – по всей видимости, со второй половины XIX века.
Ну, а затем, в начале ХХ века, на берег Байкала пришла Транссибирская
магистраль. Пришла она от Иркутска по берегу Ангары, выйдя к её истоку.
И кардинально приобразила ландшафты в южной части озера. Прямо по
крутому склону Приморского хребта прокладывалось железнодорожное
полотно, производилась выемка грунта, строились многочисленные мосты
и тоннели; в узких распадках возникали многочисленные посёлки. Начались лесные пожары. Есть свидетельства, что всё небо над Байкалом в этот
период было затянуто дымом, и выгорела практически вся тайга вдоль линии строящейся магистрали. А пока она строилась, поезда уже шли на восток, переправляемые прямо из порта Байкал в Танхой железнодорожным
паромом-ледоколом «Байкал», считавшимся одним из крупнейших по тем
временам транспортным судном Российской империи. Для погрузки поездов в порту был построен специальный терминал – «вилка», который вместе с заходящей в него железнодорожной колеёй сохранился до наших
дней. В помощь к «Байкалу» был приставлен второй ледокол – «Ангара»,
бравший на борт пассажиров поездов. Так было положено начало и использованию крупных судов на озере; до этого по Байкалу уже ходили пароходы, но намного меньшие по размерам.
В настоящее время «Ангара», после долгих злоключений, стоит отреставрированная на приколе в Иркутске, в микрорайоне «Солнечный». А
«Байкал» погиб трагически ещё в годы гражданской войны на станции
Мысовая, будучи в упор расстрелян из орудий с другого судна.
Время всё лечит. Там, на юго-западном берегу Байкала, где когда-то
бежали один за другим поезда в оба конца, сейчас тишина. Поезда после
постройки Иркутской ГЭС и поднятия уровня Байкала идут из Иркутска
через Андриановский перевал, выходя к Байкалу только в самой его южной оконечности. Самая красивая, самая трудная и опасная часть Транссиба – ветка от Култука до порта Байкал – оказалась тупиковой. Одна из двух
её колей давно снята, и по оставшейся единственной железной нитке раз в
день бегает маленький поездок местного значения. А зимой – ещё и не каждый день. В падях, заросших тайгой, доживают свой век развалины старинных железнодорожных построек, казарм, котельных. Тоннели, мосты и
арки словно вросли в ландшафт, стали сами частью природы, хранителями
152
байкальских тайн и легенд. Дорогу, в обиходе называемую «Кругобайкалка», облюбовали туристы. Романтичны вечера у костра на берегу, под стенами величественных скал, рядом с немного пугающей чернотой тоннеля…
Теперь уже встала другая проблема – как сохранить саму Кругобайкальскую дорогу. Это грандиозный памятник русским инженерам и строителям, памятник труду каторжан, вручную складывавших из колотого камня порталы тоннелей и опорные стенки.
А человек создал на озере новые поводы для беспокойства. Вырубка
лесов в водосборном бассейне Байкала, загрязнение рек бытовыми отходами, минеральными удобрениями и ядохимикатами, масштабный принос к
Байкалу воздушных загрязнителей от Иркутско-Черемховского промышленного узла… Наконец, печально известные целлюлозные комбинаты –
Байкальский и Селенгинский.
Признаюсь, у меня нет желания подробно рассказывать здесь, какие
изменения это вызвало в экосистеме Байкала, и какие ещё могут возникнуть позже. Этим вопросам посвящена обширная специальная литература,
в которой показано, что, конечно, оздоравливающего влияния на Байкал
все эти источники загрязнения не оказывают. Наша книжка посвящена вопросам более «вечным», более одухотворяющим, и не хочется сейчас кидать «ложку дёгтя в бочку мёда». Это не значит, разумеется, что надо успокоиться. Байкал нуждается в своих защитниках и покровителях из числа
людей; прежде всего ответственность лежит на учёных, которые должны
давать объективную картину экологического состояния озера. И на государственных органах, которые должны обязательно находить средства на
проведение экологического контроля (мониторинга), на научные исследования и на конкретные практические меры по охране биоценозов Байкала
от разрушения и загрязнения. И всё же, помня приведённый пример с Кругобайкальской дорогой, мне почему-то верится, что когда-нибудь и в отношении других наболевших проблем всё станет на свои места, и будут
найдены их решения. И Байкал останется на нашей планете образцом первозданной чистоты и гармонии, радуя многие поколения людей своей красотою и даря им свои богатства.
ОТКРЫТИЕ ЗА ОТКРЫТИЕМ
Наш разговор о глубочайшем озере мира подходит к концу. Однако
даже близко не предвидится завершения его исследований. Даже у опытных учёных, бывало, создавалось впечатление, что о Байкале мы знаем уже
всё или почти всё. И всякий раз оно сокрушалось, подобно тому, как хлёсткая байкальская волна сокрушает рано или поздно крепкие скалы. Так
было, когда Б. Дыбовский открыл чрезвычайное богатство жизни в Байкале, вопреки устоявшемуся в то время мнению о её бедности. Так было не
один раз с различными группами животных и растений, которые вроде бы
были известны наперечёт, и вдруг обнаруживались целые наборы новых,
153
неизвестных ранее видов… Так, очевидно, будет и впредь. Интересной,
увлекательной работы хватит на Байкале ещё многим поколениям исследователей.
Чтобы показать это, расскажу в заключение краткую историю ещё
нескольких открытий, сделанных на озере в самые последние годы.
Не однажды привлекали внимание учёных тепловые аномалии на дне
Байкала, а также часто связанные с местными повышениями температуры
воды и грунта выделения газов. Немного ранее речь шла о том, что такие
явления могут быть связаны с подводными горячими и тёплыми источниками, основательное изучение которых, по сути, ещё впереди. Но оказалось, что есть ещё одна причина. В глубоководных байкальских грунтах
совсем недавно были обнаружены так называемые газогидраты. Это – газы, поднявшиеся по разломам, но находящиеся в необычном агрегатном
состоянии – твёрдом, кристаллическом, несмотря на то, что при плюсовых
температурах такого быть вроде бы не должно. Однако при высоком давлении благодаря наличию огромной водной массы газы всё же затвердевают. Поднятые со дна озера кристаллы достигали размеров 7 см. Образование кристалла сопровождается выделением большого количества тепла,
равно как и его разрушение – обильным поглощением теплоты.
Вот так выделяющиеся в недрах земли газы, не свойственные нормальной атмосфере, задерживаются на какое-то время в грунте и дают заметные температурные изменения в определенных точках на озере. При
химическом анализе было отмечено, что поровые воды в грунтах в районах
залегания газогидратов обогащены хлоридами – их содержание примерно в
15 раз выше, чем в обычной байкальской воде. Хлориды – преобладающая
составная часть морской воды. В Байкале же им взяться неоткуда, кроме
как из глубин земли. Газогидраты привлекли внимание не только физиков
и химиков, но и биологов; в местах, где они залегают, отмечены особенности донных биоценозов, свойственные местам выходов термальных вод.
Ещё раз вернёмся к так и не выясненной до конца природе «мелозирных», то есть высоко продуктивных по фитопланктону лет. Долгое время
не представлялась возможность обнаружить какую-либо цикличность этого явления. И вот, опять же недавно, были сопоставлены данные по биомассе фитопланктона за несколько десятилетий ХХ века и ход 11-летних
циклов солнечной активности. По мнению гидробиолога Н.А. Бондаренко,
совпадение «мелозирных» лет и периодов наивысшей солнечной активности весьма чёткое. В эту картину вполне укладываются 2000 и 2001 годы,
характеризующиеся активным Солнцем; оба они были мелозирными…
Не менее интересным оказалось открытие того факта, что в значительной мере планктонные диатомовые водоросли Байкала начинают своё
массовое развитие не в толще воды, а с нижней стороны байкальского
льда. Нити водорослей растут в мельчайших капиллярах, пронизывающих
лёд, и лишь затем, по мере его разрушения, высвобождаются и начинают
кружить в неторопливом танце, постепенно опускаясь на дно. Подводная
видеосъёмка, произведённая заведующим лабораторией Лимнологического
154
института О.А. Тимошкиным в 2000, «мелозирном» году, обнаружила такие обильные скопления парящих водорослей, что их впору сравнить с
густыми хлопьями снега, медленно падающими во время зимней оттепели.
Водоросли в конечном итоге оседают на дно, и вот тут-то и наступает благодать для многих обитающих на дне животных! Не нужно искать пропитание; оно само, как манна небесная, в изобилии сыпется сверху. И действительно, вскрытие желудков донных животных, пойманных в этот период, показало, что они наполнены оседающими диатомовыми водорослями.
Сказанное лишний раз напоминает исследователям: нельзя рассматривать жизнь на дне и в толще вод в отрыве друг от друга, как это, увы,
нередко, делалось. Так же как и другое явление – ночные вертикальные
миграции донных организмов в толщу воды.
Последнее явление долгое время использовалось сотрудниками Байкальской биостанции ИГУ для кормления рыб, содержащихся в аквариумной лаборатории. Ночью на причале в Больших Котах включали мощный
прожектор, и в его свете сачком ловили обильно плавающую прямо у поверхности воды живность. Преобладали в уловах мальки желтокрылки и
других подкаменщиковых рыб, а также бокоплавы.
Однако за научное исследование этого явления взялись не сразу. А
когда взялись, обнаружилось, что, наряду с хорошими пловцами – ракообразными, в составе ночного миграционного комплекса обнаруживаются
животные, которым плавать вообще вроде бы не положено: личинки комаров-звонцов, малощетинковые черви. И что ещё интереснее, численность
плавающих в ночное время организмов, по данным С.Г. Галазия, оказалась
наивысшей в самом верхнем, десятисантиметровом слое воды. На примере
бокоплавов И.В. Механиковой было показано, что их вертикальные миграции не связаны с питанием; желудки всплывших в толщу воды особей оказались в большинстве случаев пустыми, тогда как у их собратьев, оставшихся в то же самое время на дне, они были забиты пищей. Может быть,
такие всплытия необходимы животным для спаривания? Ответ на этот вопрос взялась найти молодая сотрудница Иркутского университета Катя Говорухина. Проведённый ею анализ размерной и возрастной структуры бокоплавов из ночного миграционного комплекса однозначно показал – у
большинства видов всплывает неполовозрелая молодь, которой и спариваться-то ещё рано. Какая сила увлекает бентосных животных наверх в
темное время суток и зимой, и летом, – в настоящее время над этим и ломают голову исследователи.
Но уже сейчас ясно, что ночные миграции играют очень важную роль
в жизни донных сообществ. В течение целого года Катя вела наблюдения в
районе истока Ангары – там, где Байкал зимой не замерзает. Среди прочего, было выяснено, что у обитающих в зоне прибоя массовых видов амфипод со сменой дня и ночи может существенно меняться соотношение самцов и самок. Получается, что под покровом ночи один из полов либо в значительном количестве всплывает в толщу воды, либо уходит на существенное расстояние от береговой линии. Жизнь в Байкале ночью не оста155
навливается, она кипит, причём, судя по всему, кипит намного акивнее,
чем в дневное время.
Что происходит там, в байкальских глубинах, после наступления
темноты – ещё тайна за семью печатями. Можно сказать, что там могут
свершаться не только вертикальные, но и горизонтальные перемещения.
Простейшее из них – пассивный перенос всплывших животных течениями
вдоль берега. Всплыв в одном месте, они возвращаются на дно в другом,
на значительном удалении от первоначального. И это создаёт неразрешимый парадокс для биолога-эволюциониста, воспитанного на классических
постулатах, что называется, «по Дарвину и Шмальгаузену». Господствовавшая в ХХ-м столетии теория эволюции утверждает, что для возникновения новых видов организмов обязательна их изоляция в пространстве на
первых этапах; иначе они просто не смогут друг от друга обособиться. А
тут – активно плавающие животные, такие, как бокоплавы, переносимые
течениями на большие расстояния, и в то же время они – одна из самых
богатых видами и активно эволюционирующих групп фауны Байкала…
Существуют и активные, направленные миграции. Косвенно о них
свидетельствуют упомянутые факты изменения соотношений полов у рачков в прибрежной зоне. Однако водолазы прямо наблюдали эффектное
зрелище – активные перемещения скоплений крупных амфипод вдоль дна.
Это ни с чем нельзя сравнить: масса крупных колючих ракообразных поднимается с большей глубины на меньшую или, наоборот, уходит вглубь,
скрываясь в загадочном мраке бескрайних байкальских вод…
И ещё об одном недавнем открытии, которое может повлечь за собой
довольно важные изменения в представлениях о биологии Байкала. Речь –
об открытии в байкальской воде присутствия многочисленных вирусных
частиц. О вирусах мы наслышаны с раннего детства; мельчайшие, видимые лишь под электронным микроскопом частички, которые и живыми организмами в обычном смысле назвать нельзя, вызывают у нас грипп и ряд
других болезней. Но болеем не только мы; как выяснилось, болеет даже
фитопланктон – вирусы поражают клетки водорослей. В 90-е годы появились данные, что продукция морского фитопланктона может снизится на
78 процентов (!) за счёт гибели водорослей в результате заражения вирусами.
И вот в байкальской, такой наичистейшей воде обнаруживается присутствие вирусоподобных частиц в количестве, исчисляемом миллионами
на миллилитр воды! Установить их присутствие удалось, когда применили
специальный метод – так называемую эпифлюоресцентную микроскопию.
При специальном прокрашивании и воздействии голубого света в байкальской воде наблюдалось ярко зелёное свечение, говорящее о наличии вирусов. Что это за вирусы, пока не ясно. Вероятно, некоторые из них могут
являться врагами байкальской нерпы, вызывая её заболевание. Однако,
скорее всего, наибольшая часть этих вирусных частиц опасна для планктонных водорослей. А что, если сравнить количество вирусных частиц в
воде в высоко продуктивные («мелозирные») и малопродуктивные по фи156
топланктону годы? Не выяснится ли, что именно инфекция снижает биомассу водорослей в годы, когда их количество невелико?
Загадки, загадки… Чтобы постичь тайны Байкала, нужно к этому
стремиться. Именно этот неугасающий огонь горел в душе классиков байкаловедения, «следопытов Байкала». Что может быть прекраснее той работы, которая связана с постижением тайн мироустройства, секретов гармонии Вселенной, которые хранят в себе холодные глубины Великого Озера?
Здесь, на его берегах, будут добываться самые удивительные научные знания, которые прославят своих открывателей. Здесь познаются вечные истины, на приобщение к которым нам обычно так не хватает времени в повседневной городской суете. И если я смог пробудить у вас интерес к познанию Байкала, то моя цель как автора была достигнута.
ЧТО ЧИТАТЬ О ПРИРОДЕ БАЙКАЛА
Атлас и определитель пелагобионтов Байкала (с краткими очерками по их экологии). – Новосибирск: Наука, 1995. – 694 с.
Байкальская сторона. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1988. –
288 с.
Бойков Т.Г. Редкие растения и фитоценозы Забайкалья: Биология,
эколого-географические аспекты и охрана. – Новосибирск: Наука, 1999. –
265 с.
Брянский В.П. Здравствуй, Байкал! – Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во,
1989. – 288 с.
Бухаров А.А. Байкал в цифрах (краткий справочник). – Иркутск:
Изд-во ИП «Макаров С.Е.», 2001. – 72 с.
Верещагин Г.Ю. Байкал. Научно-популярный очерк. – Иркутск:
ОГИЗ, 1947. – 169 с.
Галазий Г.И. Байкал в вопросах и ответах. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн.
изд-во, 1987. – 384 с.
Геологические памятники Байкала. – Новосибирск: Наука, 1993. –
160 с.
Голенкова А.И. Следопыты Байкала. Очерки. – Иркутск: Вост.-Сиб.
кн. изд-во, 1986. – 224 с.
Гусев О.К. От Баргузинского заповедника до Ушканьих островов. –
Иркутск: Кн. изд-во, 1960. – 128 с.
Гусев О.К. Натуралист на Байкале. – М.: Советская Россия, 1977. –
286 с.
Ижболдина Л.А. Мейо- и макрофитобентос озера Байкал (водоросли). – Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1990. – 176 с.
Иметхенов А.Б. Памятники природы Байкала. – Новосибирск: Наука, 1991. – 159 с.
157
Исследования водных экосистем Восточной Сибири. – Иркутск:
Изд-во Иркут. ун-та, 2000. – 126 с.
Кардашевская П.А. Исследователи Байкала. – Иркутск: Иркут. ун-т,
2001. – 56 с.
Кожов М.М. Биология озера Байкал. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. –
315 с.
Кожов М.М. Очерки по байкаловедению. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн.
изд-во, 1972. – 254 с.
Козлова Н.И. Ещё раз о рыбах озера Байкал. – Иркутск: Иркут. ун-т,
2001. – 59 с.
Мазепова Г.Ф. Ракушковые рачки (Ostracoda) Байкала. – Новосибирск: Наука, 1990. – 472 с.
Мартинсон Г.Г. В поисках древних озёр Азии. – Л.: Наука, 1989. –
157 с.
Морфология и эволюция беспозвоночных. – Новосибирск: Наука,
1991. – 296 с.
Палеолимнологические реконструкции. Байкальская рифтовая зона. – Новосибирск: Наука, 1989. – 109 с.
Пастухов В.Д. Нерпа Байкала: Биологические основы рационального
использования и охраны ресурсов. – Новосибирск: Наука, 1993. – 272 с.
Путь познания Байкала. – Новосибирск: Наука, 1987. – 304 с.
Скрябин Н.Г. Водоплавающие птицы Байкала. – Иркутск: Вост.Сиб. кн. изд-во, 1975. – 244 с.
Смирнов А.В. В джунглях Хамар-Дабана. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн.
изд-во, 1967. – 96 с.
Тахтеев В.В. Байкаловедение. Материалы к семинарским занятиям:
Учебное пособие. – Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 2000. – 104 с.
Уникальные объекты живой природы бассейна Байкала. – Новосибирск: Наука, 1990. – 224 с.
Устинов С.К. Заповедник на Байкале. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн. издво, 1979. – 191 с.
158
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Голубое око Сибири
«А глубина его великая…»
Что ниже дна?
Байкальская горная страна
«Рифт» означает «трещина»
Суровая и прекрасная тайга
Высоко в горах
«Кухня погоды» Байкала
Ледяная сказка
«Эй, баргузин, пошевеливай вал!»
В каких направлениях работает бутылочная почта?
Холодная вода – источник здоровья Байкала
Таинственное свечение глубинных вод
Животный и растительный мир Байкала: главные черты
Как это начиналось (кое-что из истории исследований Байкала)
Конец мифа о «безжизненном озере»
На пути к научной станции
Звезда Верещагина
Байкальский бастион науки
Судно снимается в рейс
Невидимые санитары Байкала
Жгучая тайна «мелозирных» лет
В зарослях макрофитов
Есть ли иммунитет от «водяной чумы»?
Эти сложнейшие простейшие
Животные с растительным существованием
Плоские хищники
Разнообразие моллюсков: от штопора до пианино,
или когда не хватает образных сравнений
Как моллюски Байкал заселяли
Посланники подземного царства
Двенадцать этапов короткой жизни веслоногих
Как живут бокоплавы
Жизнь в двух средах
159
3
4
5
8
9
11
14
15
19
24
29
30
34
36
38
44
47
51
59
68
71
80
83
87
90
92
95
98
100
103
105
109
112
116
Серебристое богатство Байкала
Беспузырные хозяева глубин
Ластоногий символ великого озера
Страницы биографии Байкала
Сколько дочерей у Байкала?
Глубинное тепло Земли
В поисках подводных гидротерм
Человек на Байкале
Открытие за открытием
Что читать о природе Байкала
120
122
124
126
130
131
138
143
145
149
Тахтеев Вадим Викторович
МОРЕ ЗАГАДОК
Рассказы об озере Байкал
Научно-популярное издание
Редактор: Л.Н. Яковенко
Корректор: Н.А.Кочина
Компьютерная верстка: Г.Ф.Перязева
Фото на обложке: И.Б.Книжин
ИБ №1308. Гос. лицензия ЛГ № 040250 от 13.08.97г. Сдано в набор
5.10.01г. Подписано в печать 26.11.01г. Формат 60x84 1/16. Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс. Уч.-изд. л. 9.8. Усл. печ. л. 9.9.
Усл. кр.-отт. 9.7. Тираж 3000 экз. Заказ
Государственное предприятие
Издательство Иркутского государственного университета
664000, г.Иркутск, бульвар Гагарина, 20
Отпечатано в ОАО НПО «Облмашинформ»
664009, г. Иркутск, ул. Советская, 109 Б
160