Republic of Korea - Проектная группа по изучению Кореи
advertisement
Санкт-Петербургский государственный университет Факультет социологии Институт восточных и западных обществ Приложения к отчету «Трансформация общества в Корее и в России в условиях глобализации: сравнительный подход» за период 2011-2012 гг. Санкт-Петербург 2012 1 ОГЛАВЛЕНИЕ ПРИЛОЖЕНИЕ 1. Программы курсов (заготовки для дальнейшей работы и утверждения на методкомиссии в 2012-2013 гг.). . . …………………..4 Д.В.Иванов. Программа спецкурса «Траектории социальных изменений в Южной Корее во второй половине XX – начале XXI века». … . . ………………….4 Островская Е.А. Программа спецкурса «Религиозные идеологии России и Южной Кореи в формате гражданского общества» . …………………… .7 Ильин В.И. Программа спецкурса «Формирование общества потребления в Корее и России» ………………………………………………………………………28 Капусткина Е.В. Программа спецкурса «Гендерные аспекты развития современного российского и корейского общества в глобальной перспективе» ………………….. …………………………………………43 Тангалычева Р.К. Программа спецкурса «Корейско-российская межкультурная коммуникация в условиях глобализации» ………………………….48 ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Статьи основных участников проекта …………………….. 59 Островская Е.А. Социологическое изучение религиозных неправительственных гражданских организаций РФ и РК: к постановке проблемы …………………………. ……………………………………..59 Тангалычева Р.К. Когнитивный тренинг в обучении российско-корейской коммуникации ……………………………………………………………………………71 Иванов Д.В.. По следам «тигра»: анализ траекторий социальных изменений в Южной Корее …………………………………………………………………………..81 Ильин В.И. Модернизация повседневности в Корее: взгляд из России …………….99 Капусткина Е.В., Каламацкая К.В. Особенности карьерного роста женщин в сфере высшего образования в Южной Корее и России: сравнительный анализ.……………………………………………………………………115 ПРИЛОЖЕНИЕ 3. Список публикаций ……………………………………………..131 ПРИЛОЖЕНИЕ 4. Участие в конференциях ………………………………………..133 ПРИЛОЖЕНИЕ 5. Защищенные выпускные работы под руководством основных участников проекта …………………………………………………………135 Васильева А.Б. Конструирование образа Республики Корея в российских СМИ. Магистерская диссертация. Научный руководитель – Р.К.Тангалычева. ……………………………………………..135 Полосина Е.В. «Корейская волна» как феномен глобализации (на примере корейской современной музыки). Бакалаврская выпускная квалификационная работа. Научный руководитель –К.Тангалычева…………………………………………………137 Войник А.А. Национальная и транснациональная активность корейских протестантских организаций Санкт-Петербурга. Бакалаврская выпускная квалификационная работа. Научный руководитель – Е.А.Островская. ……………………………………………..139 Каламацкая К.В. Специфика женской занятости в сфере высшего образования в Южной Корее и России. Выпускная квалификационная работа специалиста. Научный руководитель – Е.В.Капусткина. ……………………………………………..141 ПРИЛОЖЕНИЕ 6. Программы сравнительных российско-корейских исследований магистрантов англоязычной программы «Глобальная 2 социология: сравнительные перспективы» ….. ……………… ………………….145 Программа Кубышкиной Ю.А. Development of intercultural competence of Russian employees in Korean companies (The case of “Hyundai Motor Manufacturing Rus” in Saint Petersburg) (руководитель Р.К.Тангалычева). …………..145 Программа Мышко Е.В. Social Structuration in an International Airport as Transitive Space: by the example of Domodedovo (Moscow, Russia) and Incheon (Seoul, South Korea) (руководитель Р.К.Тангалычева) ………………….153 Программа Коваленко В.Н. Reproduction of social structures in the process of youth identity construction within the framework of street fashion (руководитель В.И.Ильин) ……………………………………………………156 Программа исследования Каламацкой К.В. «Специфика женской занятости в сфере высшего образования в Южной Корее и России» (русскоязычная программа специалиста) Рук. Капусткина Е.В. ……………………………………………………………………160 ПРИЛОЖЕНИЕ 7. Проведенные мероприятия Шестые Ковалевские чтения. Научно-практическая конференция. С.-Петербург, 11-12 ноября 2011 г. …………………………………………………….166 ПРИЛОЖЕНИЕ 8. Планируемые мероприятия: Международная научная конференция «Межкультурные взаимодействия в условиях глобализации: опыт России и Кореи»…………………………………………………………………. …………………..167 ПРИЛОЖЕНИЕ 9. Отчет о поездках в Республику Корея. …………………………172 ПРИЛОЖЕНИЕ 10. Каталогизация книг Института восточных и западных обществ (отв. В.С.Терехова) . ……………………………………………...173 3 ПРИЛОЖЕНИЕ 1. Программы курсов (заготовки для дальнейшей работы и утверждения на методкомиссии в 2012-2013 гг.) 1) Д.В.Иванов. Траектории социальных изменений в Южной Корее во второй половине XX – начале XXI века Цель курса Целью курса является формирование систематических представлений о характере социальных процессов в современном южнокорейском обществе, а также развитие навыков теоретического анализа эмпирически фиксируемых тенденций социальных изменений. Задачи курса формирование представлений о структурных трансформациях южнокорейского общества за последние полвека; сравнительный анализ тенденций модернизации, глобализации и виртуализации в Южной Корее и в других странах, вступивших на путь догоняющей модернизации; выработка навыков интерпретации эмпирических тенденций на основе различных теоретических подходов. Перечень тем курса 1. Феномен «экономического чуда» и быстрой трансформации общества в Южной Корее 2. Южнокорейское общество в перспективе теорий модернизации, глобализации, виртуализации 3. Траектории экономического развития 4. Особенности постиндустриальной экономики в Южной Корее 5. Траектории политических трансформаций 6. Специфические черты южнокорейской демократии в начале нового века 7. Траектории трансформации культуры 8. Постмодернистские и транснациональные элементы в южнокорейской культуре 9. Траектории изменений социальной структуры 10. Развитие сетевых структур в Южной Корее 11. Глобальный феномен глэм-капитализма и новейшие тренды в южнокорейском обществе Список литературы Абдурасулова Дж. Республика Корея: промышленная политика в условиях глобализации // Мировая экономика и международные отношения. 2009, № 5 Александров Ю. Г. Может ли Россия стать «евроазиатским тигром». М.: Ин-т востоковедения РАН, 2007 Иванов Д. В. Виртуализация общества. СПб.: Петербургское востоковедение, 2000 Иванов Д. В. Глэм-капитализм и социальные науки // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007, Т. X, № 2 Коргун И. А. Политика поддержки промышленного экспорта в Республике Корея // Вестник СПбГУ. Сер. 5. 2007, Вып. 4 Саблин К. С. Новая индустриализация российской экономики в контексте создания институтов развития // Журнал экономической теории. 2010, № 4 Хан Ёнъу. История Кореи: новый взгляд. М.: Восточная литература, 2010 Цветкова Н. Н. Развитие информационно-коммуникационных технологий и афро-азиатские страны // Восток (Oriens). 2012, № 1 Appadurai A. Disjuncture and Difference in the Global Cultural Economy // Global Culture: Nationalism, Globalization and Modernity. Ed. by M. Featherstone. London: Sage Publications, 1990 4 Castells M. The Rise of Network Society. Oxford: Blackwell, 1996 Cha S.-H. Korean Civil Religion and Modernity // Social Compass. 2000, Vol. 47, N 4 Cha V. D. South Korea in 2004: Peninsular Flux // Asian Survey. 2005, Vol. 45, N 1 Chang P. Y. Unintended Consequences of Repression: Alliance Formation in South Korea’s Democracy Movement (1970-79) // Social Forces. 2008, Vol. 87, N 2 Choi H. The Societal Impact of Student Politics in Contemporary South Korea // Higher Education. 1991, Vol. 22, N 2 Choi J. New Generation’s Career Aspirations and New Ways of Marginalization in a Postindustrial Economy // British Journal of Sociology of Education, 2005, Vol. 26, No 2 Chung Ch. The New Class and Democratic Social Relations in South Korea // International Sociology. 2005, Vol. 20, N 2 Eisenstadt S. Multiple Modernities // Daedalus. 2000, Vol. 129, N 1 Eisenstadt S. Patterns of Modernity. New York: Basic Books, 1987 Ha S.-K. Housing Poverty and the Role of Urban Governance in Korea // Environment and Urbanization. 2004, Vol. 16, N1 Ha Y.-Ch. Late Industrialization, the State, and Social Changes. The Emergence of Neofamilism in South Korea // Comparative Political Studies. 2007, Vol. 40, N 4, p. 363-382 Hong D.-S. Social Change and Stratification // Social Indicators Research. 2003, Vol. 62/63, p. 39-50 Kern T. Translating Global Values into National Contexts. The Rise of Environmentalism in South Korea // International Sociology. 2010, Vol. 25, N 6 Kim A. E. Park I. Changing Trends of Work in South Korea: The Rapid Growth of Underemployment and Job Insecurity // Asian Survey. 2006, Vol. 46, N 3 Kim J., Koh B. C. Electoral Behavior and Social Development in South Korea: An Aggregate Data Analysis of Presidential Elections // The Journal of Politics. 1972, Vol. 4, N 3 Kim J.-Y. “Bowling Together” Isn’t a Cure-All: The Relationship between Social Capital and Political Trust in South Korea // International Political Science Review. 2005, Vol. 26, N 2 Kim S. Civil Society and Democratization in Korea // Korea Journal. 1998, N 2 Kim T. Neo-Confucian Body Techniques: Women’s Bodies in Korea’s Consumer Society // Body & Society. 2003, Vol. 9, N 2, p. 97-113 Kim T. The Social Construction of Welfare Control: A Sociological Review on State – Voluntary Sector Links in Korea // International Sociology. 2008, Vol. 23, N 6 Koh B.-I. Confucianism in Contemporary Korea // Tu W.-M. (ed.) Confucian Traditions in East Asian Modernity. Moral Education and Economic Culture in Japan and the Four Mini-Dragons. Cambridge (MA): Harvard University Press, 1996 König M. Religion and the Nation-State in South Korea: A Case of Changing Interpretation of Modernity in a Global Context // Social Compas. 2000, Vol. 47, N 1 Koo H. Korean Workers: The Culture and Politics of Class Formation. Ithaka (NY): Cornell University Press, 2001 Koo H. Middle Classes, Democratization, and Class Formation: The Case of South Korea // Theory and Society. 1991, Vol. 20, N 4 Koo H. Modernity in South Korea: An Alternative Narrative // Thesis Eleven, 1999, N 57 Lee S. M. South Korea: From the Land of Morning Calm to ICT Hotbed // The Academy of Management Executive (1993-2005), 2003, Vol. 17, No 2 Lee W.-D., Lee B.-H. Korean Industrial Relations in the Era of Globalization // Journal of Industrial Relations. 2003, Vol. 45, N 4 Lee Y.-O., Park H.-W. The Reconfiguration of E-Campaign Practices in Korea: A Case Study of the Presidential Primaries of 2007 // International Sociology. 2010, Vol. 25, N 1 Levy M. Modernization and the Structure of Societies. Princeton (NJ): Princeton University Press, 1966 Lew S.-Ch., Chang M.-H. Functions and Roles of Nonprofit / Nongovernmental Sector for Korean Social Development: The Affective Linkage-Group // Korea Journal. 1998, Vol. 38, N 4 Lie J., Park M. South Korea in 2005: Economic Dynamism, Generational Conflicts, and Social Transformations // Asian Survey. 2006, Vol.46, N 1 5 Nelson L. Measured Excess: Status, Gender, and Consumer Nationalism in South Korea. N.Y.: Columbia University Press, 2000 Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage Publications, 1992 Rostow W. The Stages of Economic Growth. New York: Basic Books, 1960 Shin E. H., Chin S. K. Social Affinity Among Top Managerial Executives of Large Corporations in Korea // Sociological Forum. 1989, Vol. 4, N 1 Shin J.-H. The Limits of Civil Society: Observations on the Korean Debate // European Journal of Social Theory. 2000, Vol. 3, N 2 Shin J.-S., Chang H.-J. Economic Reform after Financial Crisis: A Critical Assessment of Institutional Transition and Transition Costs in South Korea // Review of International Political Economy. 2005, Vol. 12, N 3 Shorrok T. The Struggle for Democracy in South Korea in the 1980s and the Rise of AntiAmericanism // Third World Quarterly. 1986, Vol. 8, N 4 Smith D. Technology, Commodity Chains and Global Inequality: South Korea in the 1990s // Review of International Political Economy. 1997, Vol. 4, N 4, p. 734-762 Steinberg I., Shin M. Tensions in South Korean Political Parties in Transition: From Entourage to Ideology // Asian Survey. 2006, Vol. 46, N 4 Wells K. (ed.) South Korea’s Minjung Movement: The Culture and Politics of Dissidence. Honolulu: University of Hawaii Press, 1995 6 2) Островская Е.А. Программа спецкурса «Религиозные идеологии России и Южной Кореи в формате гражданского общества» Правительство Российской Федерации Санкт-Петербургский государственный университет Факультет социологии РАБОЧАЯ ПРОГРАММА УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ Религиозные идеологии России и Южной Кореи в формате гражданского общества Religious Ideologies of Russia and South Korea in Frame of Civil Society Язык(и) обучения__русский, английский___________________________ ___________________________________________________ Трудоёмкость____________зачётных единиц Регистрационный номер рабочей программы: 2012 / / Заполняется в УМК Санкт-Петербург 2012 Раздел 1. Характеристики, структура и содержание учебных занятий 1.1. Цели и задачи изучения дисциплины Обучение по данной рабочей программе учебной дисциплины является составной частью обучения по Основной образовательной программе по направлению 040200 – Социология с присвоением квалификации – магистр социологии. Данная рабочая программа учебной дисциплины реализуется на основе требований компетентностно-ориентированного учебного плана и ориентирована на приобретение студентами ряда базовых культурных, личностно-ориентированных и профессиональных компетенций в той мере, в таком ракурсе и объеме, который задается характером проблематики, теоретикометодологическими основаниями и практико-прикладными аспектами сравнительных социологических исследований в условиях глобализации. Компетенции, на которых сфокусирована данная рабочая программа учебной дисциплины, могут наполняться также комплексом знаний, умений, навыков, предоставляемых другими дисциплинами, 7 реализуемыми в рамках ООП подготовки магистра социологии. Исходя из этого, в данной программе сформулированы следующие цели и задачи: - познакомить студентов с основными подходами к изучению традиционных религиозных идеологий в условиях гражданского общества, в национальной и транснациональной перспективах, показать междисциплинарный характер этой исследовательской проблемы, сопряженность ее методологического и теоретического осмысления с различными социологическими теориями и концепциями нации, государства, этнонациональной идентичности, глобализации, глобализации религии, на основе которых осуществляется социологическое теоретизирование, проводятся эмпирические и прикладные исследования; - сформировать у студентов представления об основных идеологических составляющих российского и южнокорейского обществ, историей формирования мировоззренческого плюрализма этих обществ, превалирующих в них традиционных религиозных идеологиях; - ознакомить студентов с различными организационными формами воспроизведения традиционных религий в формате гражданского общества, обогащая теоретический материал обширными иллюстрациями из повседневной социокультурной конкретики обществ новой демократии – РФ и РК; - научить российских студентов основам анализа разнообразия религиозных неправительственных гражданских организаций развиваемого ими дискурса о социокультурной и политической реальности; закрепить материал на основе сравнительного изучения российских и южнокорейских РНГО; - научить студентов использовать социологический инструментарий, созданный для анализа транснациональных коммуникативных религиозных и этнорелигиозных сетей. 1.2. Требования к подготовленности обучающегося к освоению содержания учебной дисциплины (пререквизиты) Данный курс является важным компонентом совокупности учебных мероприятий (программ, практик, семинаров), самостоятельной и научно-исследовательской работы студентов, обучающихся по направлению 040200 – социология. Студент, обучающийся по данной дисциплине, должен иметь бакалаврскую подготовку или диплом специалиста, а также обладать знаниями, умениями, навыками и компетенциями в соответствии с дисциплинами, изученными ранее и изучаемыми параллельно с данной дисциплиной: «Социология современного российского общества», «Социологическая теория», «Социология культуры», «Методология социологии», «Методы социологических исследований», «Современные проблемы глобализации», существенно дополняющих теоретико-методологические и инструментально-прикладные параметры, заявленных в данной программе компетенций. 1.3. Перечень формируемых компетенций (результаты обучения) а) общекультурные (ОК) – владеет культурой мышления, способен к восприятию, обобщению, анализу информации, к постановке цели и выбору путей ее достижения, способен анализировать философские, мировоззренческие, социально и личностно значимые проблемы (ОКБ - 3); б) профессиональными (ПК) – Способен выявлять потребности и интересы социальных, этнических и культурных групп населения на основе научных методов познания (ПК -9). 1.4. Знания, умения, навыки, осваиваемые обучающимся Знать: базовые принципы построения социологических концепций нации и государства, религии и религиозности, основные понятия классических и современных теорий глобализации религии, типологии религиозных сообществ и движений, классификацию функционирующих в РФ 8 и в Республике Корея религиозных организаций, основные тенденции трансформации российского и южнокорейского обществ в XIX – начале XXI в., опосредованные религиозным фактором. Уметь: использовать концептуальный аппарат социологии религии в контексте научноисследовательской работы, сопоставлять различные концепции РНГО на основе соотнесения их с эмпирическими тенденциями, оценивать степени вовлеченности религиозных сообществ и религиозных объединений в процессы социокультурных и социально-политических трансформаций российского и южнокорейского обществ. Владеть навыками: анализа роли религиозного фактора в обществах различного типа, выявления комплексов социальных и социально-политических проблем, потенциально или актуально порождаемых религиозными сообществами в национальном и транснациональном форматах, экспертного определения типов религиозных объединений и прогнозирования векторов их активности, анализа тенденций развития религиозных НГО в российском и южнокорейском гражданском обществе. 1.5. Перечень и объём активных и интерактивных форм учебных занятий презентации с использованием Windows Power Point по темам проектных заданий компьютерные симуляции деловые и ролевые игры разбор конкретных ситуаций групповые дискуссии обсуждение результатов работы студенческих исследовательских групп и др. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 очная форма обучения 22 14 22 14 Трудоёмкость промежуточная аттестация текущий контроль промежуточная аттестация под руководством преподавателя в присутствии преподавателя в т.ч. с использованием методических материалов текущий контроль коллоквиумы практические занятия лабораторные работы контрольные работы семинары лекции Код модуля в составе дисциплины, практик и и т.п консультации Трудоёмкость, объёмы учебной работы и наполняемость групп обучающихся Аудиторная учебная работа обучающихся Самостоятельная работа Объём активных и интерактивных форм учебных занятий 1.6. Организация учебных занятий Указываются распределение трудоёмкости и объёмов учебной работы, а также рекомендуемые границы наполняемости учебных групп по модулям и видам учебной работы в таблице: итого 9 ИТОГО: Указываются виды, формы и сроки текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации по модулям в составе дисциплины и формам обучения в таблице: Виды, формы и сроки текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации Код модуля в составе дисциплины, практики и т.п. Промежуточная аттестация Виды Сроки Текущий контроль Формы Сроки очная форма обучения зачет Сроки промежуточной аттестации в 1,3 семестре – зачет – 17 неделя, экзамен – 18-21 неделя 2 семестре и 4 (бакалавриат) - зачет – 39 неделя, экзамены – 40-43 неделя Сроки текущего контроля: указывать номер недели с начала чтения курса 3 4 5 7 8 Самостоят ель ная работа 2 Раздел I. Теоретико-методологические основания 6 социологического изучения полирелигиозности современных обществ Тема 1. Религиозные системы мононациональных и полинациональных государств Тема 2. Мировоззренческий плюрализм, рынок 6 религий и концепт гражданское общество Раздел II. Религиозная ситуация РФ и РК в 4 сравнительной перспективе Тема 3. Историко-культурные факторы вызревания полирелигиозности российского и корейского обществ Тема 4. Мировоззренческий плюрализм и этно6 национальная среда российского и южнокорейского обществ 6 Раздел III. Религиозный плюрализм в контексте гражданского общества: РФ и РК Тема 5. Современный этнорелигиозный портрет российского и южнокорейского обществ: традиционные и новые формы организации религиозной жизнедеятельности Тема 6. Религиозные неправительственные 4 организации в гражданском дискурсе южнокорейского и российского обществ Тема 7. Национальная и транснациональная 4 активность религиозных традиций российского и южнокорейского обществ ВСЕГО 36 Семинары 1 Название раздела, темы Лекции № Трудоемко сть 1.7. Структура и содержание учебных занятий Распределение часов курса по темам и видам работ 4 2 6 4 2 6 2 2 6 4 2 6 4 2 6 2 2 6 2 2 6 22 14 54 10 Раздел I. Теоретико-методологические основания социологического изучения полирелигиозности современных обществ Тема 1. Религиозные системы мононациональных и полинациональных государств Лекция 1: Социологические понятия «нация», «государство», «этничность» в классической академической традиции и в контексте глобальной социологии. Национализм как явление, связанное с современным государством и политической историей западных стран: конструктивистская концепция Э.Геллнера, национализм как этноцентризм в интерпретации Э.Смита, политическая теория национализма Дж.Бройи. Нации и этносы как «воображаемые сообщества». Лекция 2: Глобализация религий: миграционные процессы и проникновение азиатских религиозных систем в западные общества; страны «новых демократий» и мировоззренческий плюрализм, традиционные религии в условиях национальных и полинациональных государств. Классические и новые диаспоры, транснациональные коммуникативные сети, новые формы глобальной институционализации традиционных религиозных идеологий. Религия на «публичных аренах» и в пространстве глобального дискурса современных обществ. Литература: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. – М., 2001. Белла Р. Религиозный индивидуализм и религиозный плюрализм / Р. Белла // Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. М., 1996. - С. 677-699. Бройи Дж. Подходы к исследованию национализма // Нации и национализм. – М.: Праксис, 2002. – С.201-235. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. – М.: Праксис, 2002. – С.146-200. Попков В. Феномен этнических диаспор Armstrong J. Nations before Nationalism. Chapelhill, 1982. Bader V. Religious Diversity and Democratic Institutional Pluralism // Political Theory, Vol. 31, No. 2. (Apr., 2003), pp. 265-294 Beckford J.A, Luckmann T. The Changing face of religion. Newbury Park, C.A.: Sage Publications. 1989, pp. 3 – 9. Beyer P. Religion and Globalization. In: Ritzer G. The Blackwell Companion to Globalization. Malden, MA: Blackwell Publishing, 2007. Casanova J. Public Religions in the Modern World. Chicago: University of Chicago Press, 1994. Levitt P. Between God, Ethnicity, And Country: An Approach To The Study Of Transnational Religion. http://www.transcomm.ox.ac.uk/working%20papers/Levitt.pdf Robertson R. Global millennialism: A postmortem on secularization. In: P. Beyer, Beaman L. (eds.) Religion, Globalization, and Culture. Brill, 2007. Vertovec S. Religion and Diaspora. In: Antes P., Geertz A.W., Warne R. (eds). New Approaches to the Study of Religion, Berlin & New York: Verlag de Gruyter, 2004, pp. 275 – 304. Тема 2. Мировоззренческий плюрализм, рынок религий и концепт гражданское общество Лекция 1: Основные направления дискуссии по проблеме секуляризации религии в современных обществах: «гражданская религия» и деноминализм, концепция «рынок религий» и функции традиционных религиозных институтов; «мировоззренческий плюрализм» и ценностно-нормативные основания секулярного общества, роль и функции религиозных институтов в плюралистическом обществе, «закат» традиционных религиозных идеологий (Т.Парсонс, Ч.Глок, Р.Старк, П.Бергер, Т.Лукман, У.С.Баинбридж, Д.Хог и Д.Рузен, С.Уоллис, С.Брюс). Эмпирические исследования новых религиозных движений и концепции секуляризации (Р.Старк и У.С.Баинбридж, Б.Уилсон и К.Фенн, Д.Мартин, М.Липсет и М.Грили, Дж.Мелтон). 11 Лекция 2: Религиозная принадлежность, религиозность и религиозная идентичность в современных обществах. Радикальные социальные трансформации 1980-х гг.: исламская революция в Иране, движение «Солидарность» в Польше и сети религиозных НГО, транснациональное восхождение католической идеологии, протестантский и исламский фундаментализм. «Деприватизация» традиционных религиозных идеологий: от сферы приватного к публичным аренам политического дискурса и регламентации экономической подсистемы общества. Социологическая концептуализация феномен религиозных неправительственных гражданских организаций (РНГО); роль и функции РНГО в процессах вызревания национальных демократий и строительства национальных проектов гражданского общества Литература: Бергер П., Хантингтон С. Многоликая глобализация. Культурное многообразие в современном мире. М., 2004. Григорьева Л.И. Религии «Нового века» и современное государство. Красноярск. 2002. Островская Е.А. Теоретические и методологические аспекты социологического изучения традиционных религиозных идеологий / Проблемы теоретической социологии. Вып. 6. Под редакцией А.О. Бороноева. 2007. Островская Е.А. Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий// Журнал «Государство. Религия. Церковь. В России и за рубежом». № 4, 2010, С.171-181. Berger J. Religious Nongovernmental Organizations: An Exploratory Analysis. Voluntas: International Journal of Voluntary and Nonprofit Organizations Vol. 14, No. 1, March 2003. Beyer P. Globalization and the Institutional Modeling of Religions. In: Beyer, P., Beaman, L.G. (eds.). Religion, Globalization and Culture. Leiden/Boston, Brill, 2007, pp. 167-86. Boli J., Brewington D. Religious International Nongovernmental Organizations. Paper presented at the annual meeting of the American Sociological Association, TBA, New York, New York City, Aug 11, 2007. Habermas, Jurgen. “Religion in the Public Sphere: Cognitive Presuppositions for the ‘Public Use of Reason’ by Religious and Secular Citizens. In: Between Naturalism and Religion. Cambridge/Malden: Polity, 2009, pp. 114-47. Hann C. Problems with the (De)Privatization of Religion. Anthropology Today, Vol. 16, No. 6. (Dec., 2000), pp. 14-20. Haynes J. Transnational Religious Actors and International Politics. Third World Quarterly, Vol. 22, No. 2 (Apr., 2001), pp. 143-158. Haynes J. Transnational Religious Actors and International Politics. Third World Quarterly, Vol. 22, No. 2 (Apr., 2001), pp. 143-158. Levitt P., Schiller N.G. Conceptualizing Simultaneity: a transnational social field perspective on society. International Migration Review, 38 (145), pp. 595 – 629. Spickard J.V. Globalization and Religious Organizations: Rethinking the Relationship Between Church, Culture, and Market. International Journal of Politics, Culture and Society, Vol. 18, No. 1, Fall 2004. Wilson B, Cresswell J. New religious movements: challenge and response. London: Routledge. 1999. Раздел II. Религиозная ситуация РФ и РК в сравнительной перспективе. Тема 3. Историко-культурные факторы вызревания полирелигиозности российского и корейского обществ. Лекция 1: Этапы сложения многонационального полирелигиозного российского государства в имперский период как образцовая модель: православие и религии инородческих окраин, религиозное обращение и вертикальная мобильность, гражданская активность религиозных организаций, отношения с властью. Этапы сложения полирелигиозной ситуации южнокорейского мононационального государства: формы 12 институционализации традиционных религиозных идеологий – буддизма и конфуцианства – в качестве государственных идеологий и религиозных субтрадиций; реинституционализация буддизма в период японской колонизации, причины и формы проникновения христианства; гражданская война, создание государства Республика Южной Кореи с превалированием христианства. Литература: Волков С.В. Ранняя история буддизма в Корее. М., - 1985; Ким Г.Н. История религий в Корее. Алматы: Изд-во КазНУ. – 2001; Кобзев А. В. Шариат и общегражданское судопроизводство Российской империи в быту татар-мусульман (по материалам Симбирской губернии второй половины XIX — начала XX вв.) // Право в зеркале жизни. Исследования по юридической антропологии. М: Издательский дом «Стратегия». – 2006, С. 255-263; Русское православие: вехи истории. М: - 1989; Сафронова Е.С. Буддизм в России (российские буддологи о буддизме в России) // Государство, религия, церковь. В России и за рубежом. 2010, № 1, С. 140-164; Тягай Г.Д., Пак В.П. Национальная идея и просветительство в Корее в начале XX века. М.: Восточная литература. – 1996; Чан Джэён. Первомартовское движение 1919 г. и корейская протестансткая церковь. М.: Восточная литература. – 1997; Чо Чжонг Хван. Русская православная миссия в Корее. М.:Диалог, 1997. Buswell R.E. (ed.). Religions of Korea in Practice. Introduction by Don Baker. New Jersey: Princeton University Press, 2006, pp. 1 – 35. Grayson J.H. Korea – A Religious History. London: Routledge-Curson, 2002 Тема 4. Мировоззренческий плюрализм и этно-национальная среда российского и южнокорейского обществ Лекция 1: Общественно-политические трансформации 1990-х г.г. и религиозный ландшафт российского общества: новый юридический статус традиционных религий, возрождение религий исторического наследия России, статистическое, социальнодемографическое и территориальное распределение основных религиозных традиций. Православие как доминирующая российская конфессия, национальная идея и политическая власть в трактовке РПЦ; ислам как вторая статистически доминантная религиозная традиция: российский ислам, его особенности, национальная идея и концепция власти. Религиозные традиции этноменьшинств. Лекция 2: Мононациональная корейская среда и религиозный плюрализма: буддийское народное движение в борьбе с японским колониализмом и реформа буддийских организаций. Политические и социокультурные трансформации южнокорейского общества в 1950-1960-х г.г., повлекшие за собой формирования «рынка религий» и расцвет христианства в РК. Католическое сопротивление и гражданский католический дискурс о правах человека и свободе совести. Демократия как новая политическая идеология РК и протестантский бум: статистическое нарастание протестантизма, пятидесятнические организации, конфликтное противостояние буддизму. Шаманские этно-культовые практики и их связь с концепциями корейской нации. Литература: Воронцова Л., Филатов С. Татарстанское евразийство: евроислам плюс европравославие //Дружба народов. 1998. № 8. Воронцова Л., Филатов С. В пограничье ислама и христианства: евроислам плюс европравославие // Истина и жизнь. 1998. № 12; 1999. № 1. 13 Коначева С.А. Религиозная ситуация в постсоветской России: особенности процесса секуляризации // Трансформация идентификационных структур в современной России: Сборник научных трудов. М.: Московский общественно-научный фонд. – 2001, С. 82-105; Мчедлов М.П., Филимонов Е.Г. Социально-политические позиции верующих в России // Социол. исслед. 1999. № 3. С. 104; Филатов С.Б., Лункин Р.Н. Статистика российской религиозности: магия цифр и неоднозначная реальность // Социологические исследования, 2005, № 5, С. 35-45; Филимонов Е.Г. Социально-политические ориентации верующих и неверующих // Национальное и религиозное: Сборник РНИСиН. М., 2000. С. 48. Baker, Don. Modernization and Monotheism: How Urbanization and Westernization have transformed the religious landscape of Korea. In: Sang-Oak Lee and Gregory K. Iverson (eds.) Pathways into Korean Language and Culture: Essays in Honor of Young-key Kim-Renaud. Seoul: Pajigong Press, 2003, pp.471-507. Kim C.S. Religious Pluralism of Korea Today. Seoul Journal of Korean Studies, vol. 15, 2002, pp. 153 – 175. Kim C.S. Religious Pluralism of Korea Today. Seoul Journal of Korean Studies, vol. 15, 2002, pp. 153 – 175. Lancaster L.R., Payne R.K. (Eds.) Religion and Society in Contemporary Korea. Berkeley: University of California Institute of East Asian Studies, 1997. Park P. Buddhism in Korea: Decolonization, Nationalism and Modernization // Berkwitz S.C. (ed.). Buddhism in world cultures: comparative perspectives. – Santa Barbara, California: ABCClio Inc, 2006. – P. 214. Раздел III. Религиозный плюрализм в контексте гражданского общества: РФ и РК Тема 5. Современный этнорелигиозный портрет российского и южнокорейского обществ. Лекция 1: Статистическое и социально-демографические характеристики религиозных ландшафтов РФ и РК: сравнительный анализ по распределению этнорелигиозной принадлежности, социально-демографическим и проч. характеристикам. Традиционные религиозные идеологии и присущие им формы организационной активности: церковные и сектарные организации, деноминации как новый организационный тип в российском и южнокорейском обществах. Новые организационные формы традиционных религий: социально вовлеченный буддизм, гражданская активность христианских организаций, общественно ориентированный ислам, ортодоксальный и реформаторский иудаизм. Новые типы религиозности в традиционных религиозных идеологиях РФ и РК: кореанизация христианства, национальный концепт современного корейского шаманизма, приверженность буддийским ценностям современных корейских верующих; религиозная идентичность современных россиян. Лекция 2: Мировоззренческий плюрализм, религиозные конфликты и толерантность в российском и южнокорейском обществах. Межрелигиозный диалог, его формат, основные параметры и содержание в РФ и РК. Новые религиозные движения в РФ и РК, сообщества и религиозные объединения конвертитов. Новые типы религиозности и религиозного участия в российском и южнокорейском обществах. Особенности возрождения российского ислама: гетерогенность этносреды и форм и содержания религиозной активности, социально-политическая активность, радикальные организации и потенция этнорелигиозной конфликтности. Российский буддизм. «Корейская Исламская Федерация» (КИФ), объединившая в своих рядах этнических корейцев, принявших ислам, и обосновавшиеся в РК исламские иноэтнические меньшинства трудовых мигрантов и беженцев из Пакистана, Бангладеш, Индонезии. Возникновение буддийских южнокорейских НГО: «Буддийская коалиция за экономическую справедливость», «Общество Чистой Земли», «Буддийская солидарность за реформы» как реакция патриотически ориентированных корейских буддистов на текущие социокультурные трансформации 14 Литература: Жуков А.В. Теология и антропология современного иеговизма // Государство, религия, церковь. В России и за рубежом. 2010, № 1, С. 165-171; Кандалинцев В. Новые православные // Истина и жизнь. 2000. № 2. Мчедлов М.П. Новый тип верующих на пороге третьего тысячелетия // Исторический вестник. 2002. № 9-10. Налетова И.В. «Новые православные» в России: тип или стереотип религиозности // Социс 2004, № 5, С. 130-136; Островская Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. – М.: РОССПЕН, 2009. – С. 294-328; Религия и государство в современной России. М.: Московский Центр Карнеги. – 1997; Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России // Под ред. К. Каариайнена, Д. Фурмана. М.: Летний сад, 2000. Ткачева А.А. «Новые религии» Востока. М.: Наука. – 1991. Филатов СБ. Религия и общество: очерки религиозной жизни современной России. М.: Летний сад, 2002. С. 473. Чеснокова В.Ф. Воцерковленность: феномен и способы его изучения. М.: Фонд "Общественное мнение", 2000. Armstrong Ch. K. (Ed.). Korean Society: Civil Society, Democracy, and the State. London: Routledge, 2002. Baker D. Christianity Koreanized. In: Hyung Il Pai and Timothy R. Tangherlini (eds.). Constructing Korean Identity. Berkeley: Institute of East Asian Studies, University of California, Berkeley, 1998, pp.108-125. Keyes Ch., Kendall L, Hardacre H. (eds.). Asian Visions of Authority. Religion and the Modern States of East and Southeast Asia. University of Hawai’I Press, 1994. Kim J., Lee Y., Son J., Smith T.W. Trends of Religious Identification in Korea: Changes and Continuities. Journal for the Scientific Study of Religion, 2009, 48 (4), pp. 789 – 793. Kim S., Heisig J. (eds.). The New Religions of Korea and Christianity. Seoul: The Royal Asiatic Society, 2008. Kim A. E. Characteristics of Religious Life in South Korea: A Sociological Survey. Review of Religious Research, vol. 43 (4), 2002, pp. 291 – 310. Levkowitz A. The Republic of Korea and Middle East: Economics, Diplomacy, Security// Korean Economic Institute: Academic Economic Series. – 2010. – vol. 5. – № 6. Park J. Y. Religious Conflict or Religious Anxiety: New Buddhist Movements in Korea and Japan. In: Religious Studies and Theology 17, no. 2, December 1998. Tedesco F. Questions for Buddhist and Christian Cooperation in Korea. // Buddhist-Christian Studies. – 1997. – vol. 17. – P. 184-192. Queen C.S, Prebish Ch. S, Keown D. (eds.). Action Dharma: New Studies in Engaged Buddhism. London: Routledge and Curzon Press, 2003, pp. 154 – 182. Тема 7. Религиозные неправительственные организации в гражданском дискурсе южнокорейского и российского обществ. Лекция 1: Динамика вызревания проектов гражданского общества в РК и РФ и роль религиозных организаций в их формировании: 1990-е – 2010-е г.г. Социологическая интерпретация феномена РНГО в современном российском и южнокорейском обществах: конструируемые идентичности, национальный контекст и глобальная перспектива. Лекция 2: Типология российских и южнокорейских РНГО. Российские православные НГО и развиваемая ими общественно-ориентированная деятельность. Протестантские корейские организации РФ в национальном российском контексте и их взаимодействии с 15 российскими протестантскими организациями. Российские буддийские традиционные организации этнических территорий и буддизм конвертитов: экологическое направление, женское движение, обновленчество, национальная идея. РПЦ и символический дискурс власти. Религиозная принадлежность южнокорейских политических лидеров как фактор монополизации мировоззренческого общественного пространства. Политические, социокультурные факторы бума протестантизма в Южной Корее, общественно ориентированный дискурс южнокорейских протестантских и буддийских НГО. Литература: Аюшева Д.В. Современный тибетский буддизм на Западе. – Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2003. Островская Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. – М.: РОССПЕН, 2009. – С. 294-328. Baker D. Islam Struggles for a Toehold in Korea // Harvard Asia Quarterly 2006, http://asiaquarterly.com/2006/06/01/ii-139/ Joo R.B. Countercurrents from the West: “Blue-eyed” Zen Masters, Vipassana Meditation, and Buddhist Psychotherapy in Contemporary Korea // Journal of the American Academy of Religion. – 2011. – vol. 79, № 3. – P. 619. Jorgensen J. Minjung Buddhism: a Buddhist Critique of the Statues Quo – Its History, Philosophy and Critique // Park J.Y. (ed.) Makers of Modern Korean Buddhism. – New York, Alban: New York State University, 2010 – P. 282. Junghyoun Kim & Yang Zhong. Religion and Political Tolerance in South Korea Religion and Political Tolerance in South Korea // East Asia (2010) 27:187–203. Sørensen H.H. Buddhism and Secular Power in Twentieth-Century Korea // Harris I. (ed.). Buddhism and Politic in Twentieth-Century Korea. – London and New York: Continuum, 1999. – P. 128. . Тема 8. Национальная и транснациональная активность религиозных традиций российского и южнокорейского обществ Лекция 1: Религиозная составляющая транснациональных и транслокальных идентичностей религиозных сетевых организаций РФ и РК. Российские и южнокорейские христианские (православные, католические и протестантские), буддийские и исламские коммуникативные сети глобальных взаимодействий. Религиозная идентичность как инструмент конструирования принадлежности к транснациональным коммуникативным пространствам и сетям. Христианские, исламские и буддийские транснациональные коммуникативные сети: вариативность корейского и российского участия. Литература: Религия в российском обществе. Традиционные религиозные и либеральные взгляды / Под редакцией М.В. Романова и В.В. Степанова. – М.: Общественная палата РФ, 2012 (на правах рукописи). Островская Е. А. Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. – 2010. – № 4. – С. 171 – 182. Kim S. G. Korean Protestant Christianity in the midst of Globalization: Neoliberalism and the Pentecostalization of Korean Churches. Korea Journal, vol. 47, № 4, 2007, pp. 147 – 170. Moon Sang Chul, .The Leader of the twenty first century global mission: the present condition and future task of Korean mission, Korea Institute for Mission, 2003 Report, p. 1-2, (www.krim.org). Tedesco F.M. Social Engagement in South Korean Buddhism. In: Queen C.S, Prebish Ch. S, Keown D. (eds.). Action Dharma: New Studies in Engaged Buddhism. London: Routledge and Curzon Press, 2003, pp. 154 – 182. 16 Раздел 2. Обеспечение учебных занятий 2.1. Методическое обеспечение 2.1.1. Методическое обеспечение аудиторной работы Методическое обеспечение дисциплины осуществляется за счет использования современных учебников и учебных пособий, подготовленных преподавателями Факультета социологии Санкт-Петербургского государственного университета, а также комплекса учебно-методических материалов, выполненных в электронной форме (цикл мультимедийных презентаций на основе программы Windows Power Point, тексты на Интернет-сайтах). 2.1.2. Методическое обеспечение самостоятельной работы составляют статьи и раздел монографий, перечни которых содержатся в соответствующих разделах лекционного материала (см. выше) 2.1.3. Методика проведения текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации и критерии оценивания Промежуточная аттестация проводится в форме устного зачета 2.1.4. Методические материалы для проведения текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации (контрольно-измерительные материалы) Промежуточная аттестация организуется в конце семестра в форме зачета по материалу трех разделов, входящих в программу учебной дисциплины. Перечень вопросов к зачету по всему курсу: 1. Социологические концепции феноменов национализма, национального государства, национальной и гражданской идентичности 2. Основные направления социологической концептуализации процессов глобализации религии 3. Определение и концептуальное содержание понятий «религиозная идентичность», «религиозность», «мировоззренческий плюрализм», «рынок религий» 4. Роль глобальных миграционных процессов в формировании этнорелигиозной транснациональной идентичности 5. Этапы формирования религиозного плюрализма в российском обществе 6. Этапы формирования религиозного плюрализма в южнокорейском обществе 7. Социологическая концептуализация феномена религиозных НГО 8. Роль традиционных религий в формировании южнокорейского гражданского общества 9. Традиционные религиозные идеологии РФ в формате гражданского общества 10. Типология российских РНГО 11. Типология южнокорейских РНГО 12. Новые формы общественно ориентированной активности религиозных традиций РФ и РК 13. Российская и южнокорейская составляющие транснациональных коммуникативных сетей религиозных идеологий 14. Национальное, локальное и транснациональное измерения российских и южнокорейских РНГО 2.2. Кадровое обеспечение 2.2.1. Требования к образованию и (или) квалификации штатных преподавателей и иных лиц, допущенных к преподаванию дисциплины Реализация программы должна обеспечиваться научно-педагогическими кадрами, имеющими базовое социологическое образование, ученую степень по социологическим наукам и систематически занимающимися повышением квалификации и научнометодической деятельностью. 2.2.2. Требования к обеспеченности учебно-вспомогательным и (или) иным персоналом 17 Для координационного и технического обеспечения учебного процесса необходим лаборант, а также возможность прибегать к помощи специалистов, ответственных за надлежащее функционирование компьютера и мультимедийного проектора, а также за своевременное поддержание в рабочем состоянии другой используемой техники. 2.2.3. Методические материалы для оценки обучающимися содержания и качества учебного процесса Для оценки качества учебного процесса по учебной дисциплине в конце семестра проводится анкетный опрос обучающихся. АНКЕТА для студентов Оцените, пожалуйста, прослушанный Вами курс «Социология религии», ответив на предлагаемые ниже вопросы. Ваши ответы будут использованы для усовершенствования программы, содержания и методики преподавания данной дисциплины. Анкета анонимная, указывать Ваше имя не нужно. 1. Насколько Вы согласны со следующими утверждениями относительно данного учебного курса? Отметьте подходящий вариант ответа знаком . Полность ю согласен Скорее согласен Скорее не согласен Совершен Затрудняю но не сь согласен ответить Курс дал мне много новой информации Материал курса труден для понимания Курс способствует хорошему знанию теоретической социологии Курс позволяет лучше понять процессы в современном российском обществе На занятиях мне было интересно Курс дает полезные для профессии социолога знания Знания, полученные в рамках курса, могут пригодиться мне при изучении других дисциплин на факультете социологии Знания, полученные в рамках курса, могут пригодиться мне в практической работе вне 18 факультета социологии Занятия в аудитории были интерактивными Задания для самостоятельной работы были интересными Задания для самостоятельной работы были трудны для понимания и выполнения Курс помогает научиться анализировать социальные явления и процессы в реальных условиях Материал курса может пригодиться мне при написании курсовых и дипломной работы Мне жаль времени, потраченного на занятия по этому курсу 2. Что, по Вашему мнению, следует изменить в содержании и форме проведения занятий по данному курсу? _____________________________________________________________________________ _____________________________________________________________________________ _____________________________________________________________________________ _____________________________________________________________________________ Для оценки обучающимися содержания и качества учебного процесса применяется анкетирование в соответствии с методикой и графиком, утвержденными в установленном порядке на экономическом факультете. 2.3. Материально-техническое обеспечение В учебном процессе по дисциплине «Социология религии» задействованы аудитории, предназначенные для проведения лекционных и практических (семинарских) занятий, специализированные аудитории, оснащенные мультимедиа оборудованием и компьютерной техникой. Таблица№7. № Наименование Количество п/п 1 Специализированные аудитории: 1 . ………………………….. 2 Специализированная мебель и оргсредства: . …………………………………………………. 3 Специальное оборудование: 1 . Мультимедийное оборудование …………………………………………….. 4 Технические средства обучения: 19 . 5 И т.д. . 2.4. Информационное обеспечение 2.4.1. Список обязательной литературы Андерсон Б. Воображаемые сообщества. – М., 2001. Белла Р. Религиозный индивидуализм и религиозный плюрализм / Р. Белла // Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. М., 1996. - С. 677-699. Бергер П., Хантингтон С. Многоликая глобализация. Культурное многообразие в современном мире. М., 2004. Бройи Дж. Подходы к исследованию национализма // Нации и национализм. – М.: Праксис, 2002. – С.201-235. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. – М.: Праксис, 2002. – С.146-200. Островская Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. – М.: РОССПЕН, 2009. – С. 294-328. Попков В. Феномен этнических диаспор. М.: ИС РАН, 2003. Филатов СБ. Религия и общество: очерки религиозной жизни современной России. М.: Летний сад, 2002. Armstrong J. Nations before Nationalism. Chapelhill, 1982. Bader V. Religious Diversity and Democratic Institutional Pluralism // Political Theory, Vol. 31, No. 2. (Apr., 2003), pp. 265-294 Beckford J.A, Luckmann T. The Changing face of religion. Newbury Park, C.A.: Sage Publications. 1989, pp. 3 – 9. Beyer P. Religion and Globalization. In: Ritzer G. The Blackwell Companion to Globalization. Malden, MA: Blackwell Publishing, 2007. Byrnes T. A. and Katzenstaein P.J. (eds.). Religion in an expanding Europe. Cambridge. 2006; Carnes T., and Fenggang Yang. Asian American religions: The making and remaking of borders and boundaries. New York. 2004; Casanova J. Public Religions in the Modern World. Chicago: University of Chicago Press, 1994; Castells M. The Power of Identity. Cambridge. 1997 Byrnes T. A. and Katzenstaein P.J. (eds.). Religion in an expanding Europe. Cambridge. 2006; Carnes T., and Fenggang Yang. Asian American religions: The making and remaking of borders and boundaries. New York. 2004; Castells M. The Power of Identity. Cambridge. 1997;. Levitt P. Between God, Ethnicity, And Country: An Approach To The Study Of Transnational Religion. http://www.transcomm.ox.ac.uk/working%20papers/Levitt.pdf Robertson R. Global millennialism: A postmortem on secularization. In: P. Beyer, Beaman L. (eds.) Religion, Globalization, and Culture. Brill, 2007. Vertovec S. Religion and Diaspora. In: Antes P., Geertz A.W., Warne R. (eds). New Approaches to the Study of Religion, Berlin & New York: Verlag de Gruyter, 2004, pp. 275 – 304. 2.4.2. Список дополнительной литературы По российским традиционным религиям в формате гражданского общества: Арутюнов С.А. Билингвизм и бикультуризм// Советская Этнография 1978, № 2; Баркер А. Новые религиозные движения. СПб., 1997; Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А.Малашенко, С.Филатова. М., 2009; Диаспора в историческом времени и пространстве: национальная ситуация в Сибири. Тезисы докладов. Иркутск,1994; 20 Зырянов П.Н. Русские монастыри и монашество в XIX — начале XX века. М., 1999. Иваненко С.И. Кришнаиты в России: правда и вымысел. М., 1998. Индуистские религиозно-просветительские организации в России. Справочник (сост. С.И. Иваненко). М., 2003. Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., 1997; Индуистские религиозно-просветительские организации в России. Справочник (сост. С.И. Иваненко). М., 2003; Ислам в России: Взгляд из регионов / науч. ред. А.В.Малашенко. М., 2007; История российского зарубежья. Проблемы адаптации мигрантов в XIX-XX веках. М., 1996; Кандалинцев В. Новые православные // Истина и жизнь. 2000. № 2. Каниткар В.П., Коул У.О. Индуизм. М., 1999. Кантеров И. Я. Новые религиозные движения в России (религиоведческий анализ). М.: Изд-во МГУ. – 2006. Культурная диаспора народов Кавказа: генезис и проблемы изучения. Черкесск,1993; Малашенко А.В. Постсоветское мусульманское пространство: Религия, политика, идеология. М., 1994; Малашенко А.В. Исламское возрождение в современной России. М., 1998; Малашенко А.В. Ислам для России. М., 2007; Мирский Г. И. Исламизм, транснациональный терроризм и ближневосточные конфликты. М., 2008. Митрохин Л.Н. Баптизм: История и современность. М., 1993. Митрохин Н. А. Русская Православная Церковь: современное состояние и актуальные проблемы. 2-е изд. испр. и доп. М.: Новое литературное обозрение, 2006. Мосс М. Социальные функции священного. СПб.: Евразия, 2000. Мчедлов М.П., Филимонов Е.Г. Социально-политические позиции верующих в России // Социол. исслед. 1999. № 3. С. 104. Мчедлов М.П., Филимонов Е.Г. Социальнополитические позиции верующих в России // Социол. исслед. 1999. № 3. С. 104. Мчедлов М.П. Православие и ислам: этноконфессион. отношения / М.П. Мчедлов, А.Г. Шевченко, Ю.А. Гаврилов; Ин-т комплекс. соц. исслед. - М.: Наука, 2005. Налетова И.В. «Новые православные» в России: тип или стереотип религиозности // Социс 2004, № 5, С. 130-136 Налетова И.В. «Новые православные» в России: тип или стереотип религиозности // Социс 2004, № 5, С. 130-136. Нам С.Г. Российские корейцы: история и культура. М., 1998; Нации и национализм / под ред. Б.Андерсон, О.Бауэр, М.Хрох и др. М., 2002; Островская Е.А. Буддийские мирские общины Санкт-Петербурга/Социологические исследования. № 1,М.,1999; Островская-мл. Е.А. Тибетский социально-политический проект. М., 2002; Островская-мл. Е.А. Религиозная модель общества: социологические аспекты институционализации традиционных религиозных идеологий. СПб., 2005; Островская-мл. Е.А. Воины радуги. Институционализация буддийской модели общества в Тибете. СПб., 2008; Островская-мл. Е.А. Глобализация культуры // Теория культуры: Учебное пособие. Под ред. С.Н.Иконниковой и В.П.Большакова. СПб., 2008; Островская-мл. Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А. Малашенко и С.Филатова. М., 2009; Островская-мл. Е.А. Онтология религиозного конфликта: транснациональная коммуникативная сеть. Хора. Журнал современной зарубежной компаративистики. № 1(7) 2009; Островская-мл. Е.А. Транснациональная сеть тибетского буддизма как инструмент эскалации этно-религиозного конфликта. Вестник аналитики. Журнал аналитических материалов. № 1(35) 2009; 21 О социальной концепции русского православия. Под общей ред. М.П.Мчедлова. М.: Республика. – 2002. Панченко А.А. Христовщина и скопчество: Фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002.Религиозные практики в современной России: сборник статей под редакцией К. Русселе, А. Агаджаняна. М., 2006; Религия и демократия. На пути к свободе совести. II. Под общей редакцией С.Б. Филатова и Д.Е. Фурмана. М. 1993; Религия и конфликт. Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. М., 2007; Религии народов современной России. Словарь. М., 2002. Религиозные объединения. Свобода совести и вероисповедания. Религиоведческая экспертиза. Нормативные акты. Судебная практика. Заключения экспертов / сост и общ. ред. А.В. Пчелинцева и В.В.Ряховского. М., 2006. Религиозные практики современной России: сборник статей под редакцией К. Русселе, А. Агаджаняна. М., 2006. Скворцов Н.Г. Проблема этничности в социальной антропологии. СПб.,1996; Современное состояние курдской проблемы. М., 1995; Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ. М., 2005; Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России. М.-СПб., 2000; Толерантность / Общ. ред. М. П. Мчедлов. М., 2004; Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004; Уолцер М. О терпимости. М., 2000; Церковь и мир: основы социальной концепции Русской православной церкви. М., 2000; На английском по отдельным концепциям и понятиям: Ahern A.J. Berger’s dual-citizenship approach to religion. New York. 1999; Al-Ali, Nadje Sadig, and Khalid Koser. New approaches to migration? Transnational communities and the transformation of home. London, 2002; Barth F. (ed.) Ethnic Groups and Boundaries. Boston, 1986; Bauboeck R., Heller A. and Zolberg A.R. (eds.). The Challenge of Diversity: Integration and Pluralism in Societies of Immigration. Aldershot,1996; Bartelson J. Three Concepts of Globalization // International Sociology. 2000, N2; Beyer P. Religion and Globalization. London. 1994; Bromley D.G. and J.Gordon Melton. Cults, Religion, and Violence. Cambridge. 2002; Bohnsack R. und Marotzki W. Biographieforschung und Kulturanalyse. Opladen, 1998; По южнокорейским традиционным религиям в формате гражданского общества: 1. Анисимов Л. Православная миссия в Корее (к 90-летию основания) // Журнал Московской патриархии. 1991, № 5. С. 58. 2. Баллод Ж.О. Становление гражданского общества в РК // Корея: новые горизонты. М., 2005. 3. Болтач Ю.В. Из истории корейского буддизма// Вестник Центра корейского языка и культуры. Вып.2. СПб, 1997. 4. Боровский Г.В. Россия и Корея: обзор церковных связей // Миссионерское обозрение, № 2. 2004. 5. Булычев Г.Б. Политические системы государств Корейского полуострова. М.: МГИМО, 2002. 6. Волков С.В. Социальная роль чиновничества, аристократии и буддийской сангхи в средневековой Корее. // Вопросы истории стран Азии и Африки, Вып. 3. М., 1981, с.37. 7. Волков С.В. О проникновении буддизма в Корею// История и культура Центральной Азии. М., 1983. 22 8. Волков С.В. Ранняя история буддизма в Корее (сангха и государство). М., «Наука». 1985. 9. Волков С.В. Служилые слои на традиционном Дальнем Востоке. М.: Восточная литература, 1999. 10. Волкова Т.В. Российские корейцы: к вопросу о самоидентифкации // Этнографическое обозрение. 2004. №4. С.27-42. 11. Джарылгасинова Р.Ш. Корейские мифы о культурных героях // Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии. М., 1970. 12. Ермаков К.В. Русская православная церковь и Корея. В преддверии 100-летия Православия в Корее // Татьянин День (МГУ). 1999, № 29. С. 14–15; № 30. С. 10–11. 13. Ефимов А.В. Шаманизм в социальной истории Кореи в эпоху правления династии Корё (918-1392 гг.) // Этнографическое обозрение, 2004, № 3, С.85-98. 14. Ким Г.Н. История религий Кореи. Алматы: Казак университетi, 2001. 15. Ким Г.Н. Корейцы за рубежом: прошлое, настоящее и будущее. Алматы: Гылым, 1995. 16. Ковальчук М.К. Корея и Япония: Особенности восприятия западной цивилизации. // Известия Восточного института ДВГУ. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та. – Япония. Специальный выпуск. 2002, С. 64-75. 17. Курбанов С.О. Конфуцианский классический «Канон сыновней почтительности» в корейской трактовке. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2007. 18. Курбанов С.О. Представления о человеке, природе и обществе в южнокорейских «новых религиях» // Корея: новые горизонты. М., 2005. 19. Курбанов С.О. Русская православная церковь и Корея // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. 11, 1997. 20. Курбанов С.О. Русская православная церковь и Корея // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. XI, СПб., 1997. С. 21–34. 21. Курбанов С.О. Типы, порядок совершения и сущность церемоний жертвоприношений духам предков в Корее// Вестник Центра корейского языка и культуры. Вып.2. СПб, 1997. 22. Ланьков А.Н. Корейское христианство: страницы истории. // www.koreana.ru 23. Ланьков А.Н. Христианство в Корее // Проблемы Дальнего Востока. 1999, №2. 24. Мазуров В.М. Политическое лидерство в многоконфессиональном южнокорейском обществе // Республика Корея: опыт модернизации. М., 1996. 25. Мартынов А.С. Буддизм и общество в странах Центральной и Восточной Азии. Буддизм, государство и общество в странах Центральной и Восточной Азии в средние века. М., 1982, с.14. 26. Никитина М.И. Миф о женщине-солнце и ее родителях и его спутники в ритуальной традиции Древней Кореи и соседних стран. СПб, 2001. 27. Прошин А.А., Тимонин А.А. Неоколониализм США и Южная Корея. М., 1985. 28. Религия и глобализация на просторах Евразии / Под ред. А. Малашенко и С. Филатова. М.: Неостром, 2005. 29. Симбирцева Т.М. Из истории христианства в Корее: к столетию православия // Российское корееведение. Альманах, Вып. 2, М., 2001. С. 261–301. 30. Толстокулаков И.А. Политическая модернизация Южной Кореи в исследованиях зарубежных и отечественных авторов // Некоторые аспекты законодательного регулирования российско-корейских отношений. Владивосток: Изд-во Дальневосточ. ун-та, 2002, С. 98-110. 31. Толстокулаков И.А.Очерки истории корейской культуры. Владивосток, 2001. 32. Фаттахова Е.Н. Деятельность американских и русских христианских миссий в Корее в конце ХIХ – начале ХХ вв. // Мир Востока 2003. С. 76–82. 33. Фишер Р. Искусство буддизма. М.: Слово, 2001. 34. Шипаев В.И. Япония и Южная Корея. М., 1981. 23 35. Широкова М.Д. Категории и типы корейских шаманов // Вестник Центра корейского языка и культуры. Вып.2. СПб, 1997. 36. Alford C. F. Think No Evil: Korean Values in the Age of Globalization. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1999. 37. Armstrong Ch. K. The Koreas. New York: Routledge, Taylor&Francis Group, 2007. 38. Armstrong Ch. K. (Ed.). Korean Society: Civil Society, Democracy, and the State. London: Routledge, 2002. 39. Armstrong Ch. K., Rozman G., Kim S.S.,Kotkin S. (eds). Korea at the Centre: Dynamics of Regionalism in Northeast Asia. New York: M.E.Sharpe, 2006. 40. Baker D. Korean Spirituality. Honolulu: University of Hawai’I Press. 2008. 41. Barro R.J., McCleary R.M. Religion and Economic Growth across Countries. American Sociological Review 68(5), 2003, pp. 760–781. 42. Buswell R.E. (Ed.). Korean Religions in Practice. New Jersey: Princeton University Press, 2006. 43. Choi Jang-jip. Democracy after Democratization: The Korean Experience. Seoul: Humanitas, 2005. 44. Cohen R. Global Diasporas: An Introduction. Seattle, WA: University of Washington Press, 1997. 45. Grayson J.H. Korea – A Religious History. London: Routledge-Curson, 2002. 46. Kendall L. Under Construction: The Gendering of Modernity, Class, and Consumption in the Republic of Korea. Honolulu: University of Hawaii Press, 2002. 47. Keyes Ch., Kendall L, Hardacre H. (eds.). Asian Visions of Authority. Religion and the Modern States of East and Southeast Asia. University of Hawai’I Press, 1994. 48. Kim A. E. Characteristics of Religious Life in South Korea: A Sociological Survey. Review of Religious Research, vol. 43 (4), 2002, pp. 291 – 310. 49. Kim C.S. Religious Pluralism of Korea Today. Seoul Journal of Korean Studies, vol. 15, 2002, pp. 153 – 175. 50. Kim S., Heisig J. (eds.). The New Religions of Korea and Christianity. Seoul: The Royal Asiatic Society, 2008. 51. Kim S. The Politics of Democratization in Korea: The Role of Civil Society. Pittsburg, PA: University of Pittsburg Press, 2000. 52. Kim S. (Ed.). Korea’s Democratization. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2003. 53. Kim S. (Ed.). Korea’s Globalization. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2000. 54. Lancaster L.R., Payne R.K. (Eds.) Religion and Society in Contemporary Korea. Berkeley: University of California Institute of East Asian Studies, 1997. 55. Park Chung-Shin. Protestantism and Politics in Korea. University of Washington Press, 2003. 56. Park Chung-Shin. Religious Life of Korean People after the Liberation and Religious Sociology. In: Korean Society during the Fifty Years after the Liberation and Sociology. Korean Association of Sociology, 1995. 57. 1985 Population and Housing Census Report. 1987. Republic of Korea: Korean National Statistical Office. 58. 1995 Population and Housing Census Report. 1997. Republic of Korea: Korean National Statistical Office. 59. 2005 Population and Housing Census Report. 2006. Republic of Korea: Korean National Statistical Office. 60. Queen C.S, Prebish Ch. S, Keown D. (eds.). Action Dharma: New Studies in Engaged Buddhism. London: Routledge and Curzon Press, 2003, pp. 154 – 182. 61. Wells, K. (Ed.) South Korea’s Minjung Movement: The Culture and Politics of Dissidence. Honolulu: University of Hawai’I Press, 1995. 24 62. Yee, J. Too Modern too Soon? Dualism in Civil Society, Everyday Life, and Social Relations in Contemporary Korea. Korea journal 40 (1), 2000, pp. 282-4. On Christianity in Korea 63. Adams, Daniel J. "Church Growth in Korea: A Paradigm Shift from Ecclesiology to Nationalism." In: Mark R. Mullins and Richard Fox Young (eds.) Perspectives on Christianity in Korea and Japan: The Gospel and Culture in East Asia. Lewiston, NY: The Edwin Mellen Press, 1995. 64. Ahn, In-sub. A Historical Development of the Relationship between the South and the North Korean Protestant Churches: From 1945 to the Beginning 21st century. Chongshin Theological Journal,13:1 (February 2008), pp. 168-187. 65. Baker, Don. Modernization and Monotheism: How Urbanization and Westernization have transformed the religious landscape of Korea. In: Sang-Oak Lee and Gregory K. Iverson (eds.) Pathways into Korean Language and Culture: Essays in Honor of Youngkey Kim-Renaud. Seoul: Pajigong Press, 2003, pp.471-507. 66. Baker D. Christianity Koreanized. InHyung Il Pai and Timothy R. Tangherlini (eds.). Constructing Korean Identity. Berkeley: Institute of East Asian Studies, University of California, Berkeley, 1998, pp.108-125. 67. Baker, Don. From Pottery to Politics: The Transformation of Korean Catholicism. In: Lancaster L.R., Payne R. K. (eds.). Religion and Society in Contemporary Korea. Berkeley: Institute of East Asian Studies, University of California, Berkeley, Center for Korean Studies, 1997. 68. Buswell R.E., Lee T.S. Christianity in Korea. Honolulu: University of Hawai’I Press, 2006. 69. Choi Jai-Keun. The Origin of the Roman Catholic Church in Korea. California: The Hermit Kingdom Press, 2006. 70. Clark D.N. Christianity in Modern Korea. The Asian Society. 1986. 71. Clark D.N. Protestant Christianity: Varieties of Experience of Korean Values in Modern Korea. In: Korean Religion and Cultural Values. Korean and Korean American Studies Bulletin. Vol. 14, № 1/2, 2004, pp.82 - 98. 72. Lee, T.S. Beleaguered Success: Korean Evangelicalism in the Last Decade of the Twentieth Century. In: Christianity in Korea. Buswell R.E., Lee T.S. Honolulu: University of Hawaii Press, 2006, pp. 330–350. 73. Kim, Andrew E. Korean Religious Culture and its Affinity to Christianity: The Rise of Protestant Christianity in South Korea. Sociology of Religion 61(2), 2000, 117–33. 74. Koh H.C. (ed.) Korean Diaspora: Central Asia, Northeast Asia and North America. New Haven, Connecticut: East Rock Institute, 2008. 75. Min, Kyoung Bae. A history of Christian churches in Korea. Seoul, Korea: Yonsei University Press, 2005. 76. Moon, Steve Sang-Cheol. The Protestant missionary movement in Korea: Current growth and development. International Bulletin of Missionary Research 32(2), 2008, pp. 59–64. 77. Park, Yong-Shin. Protestant Christianity and its place in a changing Korea. Social Compass 47(4), 2000, pp. 507–524. On Buddhism 78. Buswell, Robert E., Jr. Imagining 'Korean Buddhism': The Invention of a National Religious Tradition. In: Hyung Il Pai and T.R. Tangherlini (eds.) Nationalism and the Construction of Korean Identity. Berkeley: Center for Korean Studies, Institute of East Studies, University of California, Berkeley, 1998. 79. Chung B. Wŏn Buddhism: The Historical Context of Sot’aesans’s Reformation of Buddhism for the Modern World. In: Heine S., Prebish Ch.S. (eds.). Buddhism in the Modern World: Adaptation of an Ancient Tradition. Oxford: Oxford University Press, 2003. 25 80. Park J. Y. Religious Conflict or Religious Anxiety: New Buddhist Movements in Korea and Japan. In: Religious Studies and Theology 17, no. 2, December 1998. 81. Tedesco F.M. Socially Responsive Buddhism in Contemporary Korea. The Review of Korean Studies, vol. 5, № 1, 2002, pp. 133 – 157. On Confucianism 82. De Bary W.T., Haboush J.K. (eds.). The Rise of Neo-Confucianism in Korea. New York: Columbia University Press, 1985. 83. Koh Byung-ik. Confucianism in Contemporary Korea. In: Tu Weiming (ed.). Confucian Traditions in East Asian Modernity: Moral Education and Economic Culture in Japan and the Four Mini-Dragons. Cambridge: Harvard University Press, 1996. 84. Kim Kwang-ok. The Reproduction of Confucian Culture in Contemporary Korea. In: Tu Weiming (ed.). Confucian Traditions in East Asian Modernity: Moral Education and Economic Culture in Japan and the Four Mini-Dragons. Cambridge: Harvard University Press, 1996. 85. Robinson M. Perceptions of Confucianism in Twentieth-Century Korea. In: Rotzman G. (ed.). The East Asian Region: Confucian Heritage and its Modern Adaptation. Princeton: Princeton University Press, 1991, pp. 204 – 225. On Shamanism and popular religious beliefs 86. Howard K. (Ed.) Korean Shamanism: Revivals, Survivals, and Change. Royal Asiatic Society, Korea Branch, 1998. 87. Janelli R. L, Dawnhee Y. J. Ancestor Worship and Korean Society. Stanford, California: Stanford University Press, 1982. 88. Kendall L. Shamans, nostalgias, and the IFM: South Korean popular religion in motion. Honolulu: University of Hawai’I Press, 2009. 89. Moon S. Shamanism in Korea. In: Korean Thought, Shinyong Chun. (ed.). Seoul: Sisayongosa, 1982, pp. 17-35. 2.4.3. Перечень иных информационных источников Раздел 3. Процедура разработки и утверждения рабочей программы Разработчик(и) рабочей программы Фамилия, имя, отчество Учёная степень Доктор Островская Елена социологических Александровна наук Учёное звание Должность Профессор теории и социологии Контактная и (служебный адрес электронн служебный телефон) С.-Петербург, ул. См кафедры д. 1/3, 9-й подъезд,ф истории социологии. Тел: 8812 62, helostr@pochta.ru В соответствии с порядком организации внутренней и внешней экспертизы образовательных программ проведена двухуровневая экспертиза: первый уровень (оценка качества содержания рабочей программы и применяемых педагогических технологий) Наименование кафедры Дата заседания № протокола Кафедра преподавателя разработчика Другая кафедра факультета второй (соответствие целям подготовки и учебному плану образовательной программы) уровень 26 Экспертиза второго уровня выполнена в порядке, установленном приказом должностное лицо дата приказа Уполномоченный орган (должностное лицо) Дата принятия решения № приказа № документа Иные документы об оценке качества рабочей программы Документ об оценке качества Дата документа № документа Утверждение рабочей программы Уполномоченный (должностное лицо) орган Дата принятия решения № документа Внесение изменений в рабочую программу Уполномоченный (должностное лицо) орган Дата принятия решения № документа 27 3) Ильин В.И. Программа спецкурса «Формирование общества потребления в Корее и России» Правительство Российской Федерации Санкт-Петербургский государственный университет Экономический факультет РАБОЧАЯ ПРОГРАММА УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ Глобализация и модернизация повседневной жизни: опыт Кореи и России Globalization and modernization of Everyday Life: Cases of Korea and Russia Язык(и) обучения______английский ___________________________________________________ Трудоёмкость____________зачётных единиц Регистрационный номер рабочей программы: 2011 / 92 / Заполняется в УМК Санкт-Петербург 2011 Раздел 1. Характеристики, структура и содержание учебных занятий 1.1. Цели и задачи изучения дисциплины Данная учебная дисциплина является составной частью обучения по Основной образовательной программе по направлению 040200 – Социология и, в частности, по магистерской программе «Глобальная социология» с присвоением квалификации – магистр социологии. Данная рабочая программа учебной дисциплины реализуется на основе требований компетентностно-ориентированного учебного плана и ориентирована на приобретение студентами ряда базовых культурных компетенций, личностно-ориентированных и профессиональных компетенций в той мере, в таком ракурсе и объеме, который задается характером проблематики, теоретикометодологическими основаниями и практико-прикладными аспектами современной теории и практики «поворота к повседневности». Компетенции, на которых 28 сфокусирована данная рабочая программа учебной дисциплины могут наполняться также комплексом знаний, умений, навыков, предоставляемых другими дисциплинами, реализуемыми в рамках ООП подготовки магистра социологии. Исходя из этого, в данной программе сформулированы следующие цели и задачи (миссия программы): - познакомить студентов с основными историческими этапами социальной трансформации Кореи и СССР/ России. - познакомить студентов с современными концепциями модернизации и социологии повседневности, показать их методологическую и теоретическую сопряженность с общесоциологическими концепциями; - выработать у студентов навыки творческого осмысления в письменной и устной форме рутинных проблем повседневности в исторической и международной перспективе; - развить у студентов навыки поиска информации в библиотеках, в т.ч. в электронных, и в Интернете. 1.2. Требования к подготовленности обучающегося к освоению содержания учебной дисциплины (пререквизиты) Данный курс является компонентом совокупности учебных мероприятий (программ, практик, семинаров), самостоятельной и научно-исследовательской работы студентов, обучающихся по магистерской программе «Глобальная социология», по направлению 040200 – социология. Студент, обучающийся по данной дисциплине, должен иметь знания, умения, навыки и компетенции, соответствующие уровню бакалавра по социогуманитарным направлениям подготовки: истории, социологии, политологии, культурологии, философии, социальной работе, экономике, иностранному языку, а также иметь или получать одновременно с изучением данной дисциплины навыки по дисциплинам: «История социологии», «Методология социологии», существенно дополняющих теоретико-методологические и инструментально-прикладные параметры, заявленных в данной программе компетенций. 1.3. Перечень формируемых компетенций (результаты обучения) 1.3.1. Базовые культурные компетенции (БКК): БКК – 1 – знает основные тенденции и приоритеты политико-правового, социальноэкономического и культурного развития современной России; БКК – 4 - знает основные принципы, нормы повседневного взаимодействия в современном российском обществе. 1.3.2. Личностно-ориентированные культурные компетенции (ЛОКК): ЛОКК – 3 – умеет самостоятельно осваивать смежные с социологией области знаний, имеющие профессиональное, мировоззренческое и культурное значение; ЛОКК – 5 – знает специфику работы с международными информационными источниками; ЛОКК – 8 – владеет навыками социальной и профессиональной коммуникации. 1.3.3. Научно-исследовательские профессиональные компетенции (НИПК) НИПК – 3 – умеет самостоятельно проводить фундаментальные и прикладные социологические исследования с целью выявления социально-значимых проблемных ситуаций, определения стратегий и методов их разрешения; НИПК – 7 – умеет обобщать социальную и культурную информацию, полученную в смежных науках в целях реализации научного проекта; 29 НИПК – 8 – умеет составлять научные отчеты, аналитические записки и рекомендации по изменению и оптимизации социальных и культурных процессов, форм межкультурного взаимодействия. 1.3.4. Производственно-прикладные профессиональные компетенции (ПППК) ПППК – 2 – знает основные научные методы изучения потребностей социальных, этнических и культурных групп населения, интересов производственных коллективов, бизнеса с целью их согласования на основе матрицы взаимных интересов и возможных компромиссов. 1.3.5. Научно-организационные профессиональные компетенции (НОПК) НОПК – 1 –знает основные методы внедрения технологий оптимизации социального взаимодействия в повседневной научной и учебной жизни; НОПК – 5 – владеет навыками публичной презентации результатов социологических исследований. 1.4. Знания, умения, навыки, осваиваемые обучающимся В случае успешного освоения дисциплины студенты должны: знать - основные концепции модернизации и социологии; уметь – проводить аналитическое наблюдение повседневной жизни, читать и анализировать теоретические тексты (в основном на английском языке). 2. иметь навыки анализа научной литературы, презентации результатов своих исследований в аудитории. 1.5. Перечень и объём активных и интерактивных форм учебных занятий Групповые дискуссии. Презентация и обсуждение докладов по всем темам курса. Проведение исследования и презентация его результатов. 1.6. Организация учебных занятий Указываются распределение трудоёмкости и объёмов учебной работы, а также рекомендуемые границы наполняемости учебных групп по модулям и видам учебной работы в таблице: 1 2 3 4 Очная форма обучения 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 промежуточная аттестация Объём активных и интерактивных форм учебных занятий Трудоёмкость текущий контроль промежуточная аттестация под руководством преподавателя в присутствии преподавателя в т.ч. с использованием методических материалов текущий контроль коллоквиумы практические занятия лабораторные работы контрольные работы консультации семинары Код модуля в составе дисциплины, практик и и т.п лекции Трудоёмкость, объёмы учебной работы и наполняемость групп обучающихся Аудиторная учебная работа обучающихся Самостоятельная работа 15 16 17 30 10 12 7 2 1 итого ИТОГО: 10 12 7 2 1 15 15 15 7 7 Указываются виды, формы и сроки текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации по модулям в составе дисциплины и формам обучения в таблице: Виды, формы и сроки текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации Код модуля в составе Промежуточная Текущий контроль аттестация дисциплины, практики и т.п. Виды Сроки Формы Сроки очная форма обучения Презентация коллоквиум 8 неделя домашних работ На каждом занятии очно-заочная форма обучения заочная форма обучения Сроки промежуточной аттестации в 1,3 семестре – зачет – 17 неделя, экзамен – 18-21 неделя 2 семестре и 4 (бакалавриат) - зачет – 39 неделя, экзамены – 40-43 неделя Сроки текущего контроля: указывать номер недели с начала чтения курса 1.7. Структура и содержание учебных занятий Указываются введенные модули, а также разделы, темы, виды занятий с подробным изложением содержания занятий Модуль 1. Теоретико-методологические основы курса. Тема 1. Концепции модернизации как инструмент изучения трансформации повседневности Лекция: Модернизация как форма трансформации повседневности………………………….. С кратким изложением содержания Семинар): Концепции модернизации. Тема 2. Концепции повседневности Семинар: Концепции повседневности как инструмент изучения трансформации корейского общества. Тема 3. Исторические фазы модернизации Корейского и российского обществ. Предыстория модернизации Кореи и России. Китай как страна-лидер Восточной Азии. Превращение западных стран в образцы для подражания. Включение Восточной Азии в мировой рынок. Японская колонизация Кореи. Октябрьская революция и начало истории государственного социализма. Роль Второй мировой войны и Корейской войны в истории модернизации. Раскол Кореи и два пути модернизации. Антикоммунистическая революция в России 1991 г. и смена модели модернизации. 31 Модуль 2. Этакратический путь модернизации повседневности: опыт Северной Кореи (КНДР) и СССР Тема 3. Особенности этакратической модели модернизации повседневности. Государственное хозяйство. Милитаризация. Изоляция (государственный антиглобализм). Внешняя угроза как фактор организации повседневной жизни. Административное распределение. Хозяйство дефицита. Тоталитаризм и повседневность: модель и социальная реальность. Репрессии как фактор организации повседневной жизни. Тема 4. Индустриализация, урбанизация и коллективизация как процессы модернизации повседневности. Традиционный образ жизни и его трансформация. Особенности индустриализации в СССР (1920-30-е гг.) и КНДР. Трансформация трудовой повседневности. Милитаризация труда. Система принудительного труда заключенных. Моральные методы стимулирования трудовой активности: социалистическое соревнование в СССР, движение Чхолима в КНДР. Урбанизация как процесс социальной трансформации повседневности. Изменение жилищных условий. Городское пространство как пространство повседневности. Трансформация социального времени горожан. Политика обобществления быта. Коллективизация как процесс социальной трансформации. Особенности трудовой сферы. Приусадебное хозяйство. Социальное время деревни. Тема 5. Общество дефицита. От хозяйства дефицита к обществу дефицита. Фактор изоляции. Модель научного управления и разумных потребностей. Коммунистический аскетизм и его трансформация. Номенклатурная стратификация и система привилегий. Административное распределение потребительских ресурсов. Карточная система и «социалистический рынок». Базар (местный рынок) как канал распределения. Распределение ресурсов по каналам неформальной экономики. Блат как форма сетевых отношений. Натурализация хозяйства: приусадебные хозяйства, рукоделие, непрофессиональный ремонт и строительство. Теневое рыночное производство. Контрабанда. Потребительство (консюмеризм) в обществе дефицита. Тема 6. Трансформация структуры потребления. Жилищная проблема. Структура питания. Внешний вид. Миф о прекрасном поле в контексте государственного социализма. Туризм. Общественный и личный транспорт. Потребление художественной культуры. Образование как общественное благо и система формирования нового человека. Тема 7. Социалистическая модернизация религиозной жизни. Традиционные религии Кореи и России. Религия как фактор модернизации. Подрыв влияния православия в СССР. Подрыв позиций буддизма и других традиционных верований (конфуцианства, шаманизма) в КНДР. Марксизм-ленинизм как светская религия: идеология как теология, система ритуалов. Идеи чучхе как светская религия: идеология как теология, система ритуалов. Обожествление вождей. Тема 8. Модернизация семейно-брачных отношений и гендерного порядка Модель традиционной семьи в России и Корее. Традиционный гендерный порядок. Трансформация традиционной семьи в процессе урбанизации и индустриализации. Изменение роли и места женщины в общественной жизни как фактор трансформации 32 семейных отношений. Изменения в сексуальной культуре. Государственное регулирование семейно-брачных отношений и гендерного порядка. Модуль 3. Формирование общества потребления повседневности: опыт Южной Кореи и России. как путь модернизации Тема 9. Особенности первой фазы капиталистической модернизации повседневности. Авторитарная модернизация в Южной Корее: труд, быт и гражданские права. Особенности трансформации повседневности в период рыночных реформ в России. Тема 10. Экономические и технические основы модернизации повседневности общества потребления Фактор глобализации. Специфика фактора глобализации в создании экономических основ повседневности в Южной Корее и России. Фактор массового производства. Динамика уровня социально-экономического развития. Отечественное производство и импорт товаров народного потребления. Маркетинговая революция. Формирование информационного общества. Тема 11. Предметный мир как структура повседневности Модернизация жилища. Модернизация национальной диеты. Автомобилизация. Модернизация общественного транспорта. Одежда, обувь, косметика и т.д. Революция в средствах коммуникации. Тема 12. Модернизация религиозной жизни Протестантизм и католицизм в Южной Корее как фактор модернизации. Конфуцианство и модернизация. Модернизация буддизма. Интеграция шаманизма в современный городской образ жизни. Православие в России перед вызовами вестернизации. Православие как мировоззрение сохранения национальной самобытности. Православные ритуалы: традиции и современность. РПЦ и народное православие. Протестантизм в современной России как фактор модернизации. Ислам: национальные традиции и глобализация. Тема 13: Модернизация семейно-брачных отношений и гендерного порядка Трансформация интимности. Кризис классической модели брака. Появление новых форм сожительства. Коммерциализация секса. Модернизация домашнего разделения труда. Модернизация системы семейной социализации детей. Тема : Роль Кореи в глобализации повседневной жизни в России Российские корейцы как фактор проникновения корейской культуры в жизнь России. Продукция Южной Кореи на российском потребительском рынке. Южнокорейских корпорации в экономике современной России. Корейское влияние в контексте глобализации, локализации и глокализации. Ориентализм как форма культурной адаптации корейского влияния к потребностям российского рынка. Корейские продовольственные товары на российском потребительском рынке. Российские корейцы как производители. Рост популярности корейских продуктов. Система торговли корейскими продовольственными товарами (городские рынки, супермаркеты и т.д.). Корейские рестораны и кафе в России. Аутентичность и ориентализм как принципы организации их работы. Ресторан как объект гастрономического туризма. Корейская электроника в России как глобальный продукт. Место корейских брендов на российском рынке электроники. Корейские автомобили в России как фактор глобализации повседневной жизни. Особенности позиционирования корейских автомобилей в России. 33 Корейские национальные виды спорта в России: аутентичность и ориентализм. Корейская художественная культура в России. Специфика отбора произведений для презентации в России. Корейские национальные центры как очаги проникновения в Россию корейской культуры. Раздел 2. Обеспечение учебных занятий 2.1. Методическое обеспечение 2.1.1. Методическое обеспечение аудиторной работы 2.1.2. Методическое обеспечение самостоятельной работы 2.1.3. Методика проведения текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации и критерии оценивания 2.1.4. Методические материалы для проведения текущего контроля успеваемости и промежуточной аттестации (контрольно-измерительные материалы) 2.2. Кадровое обеспечение 2.2.1. Требования к образованию и (или) квалификации штатных преподавателей и иных лиц, допущенных к преподаванию дисциплины Преподаватель – В.И. Ильин, д.соц. н., к.и.н., доцент. 2.2.2. Требования к обеспеченности учебно-вспомогательным и (или) иным персоналом Не требуется. 2.2.3. Методические материалы для оценки обучающимися содержания и качества учебного процесса Для оценки обучающимися содержания и качества учебного процесса применяется анкетирование в соответствии с методикой и графиком, утвержденными в установленном порядке на экономическом факультете. 2.3. Материально-техническое обеспечение 2.3.1. Требования к аудиториям (помещениям, местам) для проведения занятий 2.3.2. Требования к аудиторному оборудованию, в том числе к неспециализированному компьютерному оборудованию и программному обеспечению общего пользования Компьютер и проектор. 2.3.3. Требования к специализированному оборудованию Не требуется. 2.3.4. Требования к специализированному программному обеспечению Не требуется. 2.3.5. Требования к перечню и объёму расходных материалов Не требуются. 2.4. Информационное обеспечение 2.4.1. Список обязательной литературы Карамурза С.Г. Советская цивилизация. Т. 1http://www.karamurza.ru/books/sc_a/sc_a_content.htm. Т.2. http://www.karamurza.ru/books/sc_b/sc_b_content.htm Курбанов С.О. ИСТОРИЯ КОРЕИ С ДРЕВНОСТИ ДО НАЧАЛА XXI ВЕКА". СПб: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2009. ISBN 978-5-288-04852-4. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е 34 годы: город. 2-е изд. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008. 336 с. http://krotov.info/libr_min/21_f/iz/patrik_0.htm Choong Soon Kim. Kimchi and Information Technology. Tradition and Transformation in Korea. Seoul: ILCHOKAK, 2007. 2.4.2. Список дополнительной литературы Дмитриев А. Страна чучхе в XXI веке - http://www.specnaz.ru/article/?601 Ким Ир Сен. Мемуары. В водовороте века. - http://175.45.176.14/ru/great/memoris.php Ким Чен Ир. Труды. - http://175.45.176.14/ru/great/works.php?2 Курбанов С.О. ИДЕИ ЧУЧХЕ: КОНФУЦИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ // Восточная коллекция, Осень 2001 // № 4 (7). СС. 58 -65. http://all-on-korea.narod.ru/modernjuche.html 2.4.3. Перечень иных информационных источников Cinema of Korea http://en.wikipedia.org/wiki/Cinema_of_Korea Films Корё Саран. Записки о корейцах. http://en.koresaram.doira.uz/Default.aspx - - Северная Корея – КНДР (North Korea). Reference sites and books Вся Корея. - http://www.all-korea.ru/ КНДР. Официальные сайты http://polpred.com/?cat=5&cnt=78 - КНДР. Справочник. http://geography.su/books/item/f00/s00/z0000009/ - Иргебаев А.Т., Тимонин А.А. КНДР. Справочник. Москва: Политиздат, 1988. Pyongyang-painters.com. On-line Gallery. http://pyongyang-painters.com Справочник о КНДР (Москва, Политиздат, 1988 г.): http://geography.su/books/item/f00/s00/z0000009/ 35 Чучхе Сонгун - http://www.juche-songun.ru/ North Korean Studies Бикмурзина Э. Северокорейская атака на океанографов // Вокруг света. 30.11.2010 http://www.vokrugsveta.ru/telegraph/history/1285/ Films The Battle for Korea. Discovery Channel (in Russian). Film. http://video.yandex.ru/users/leha1953/view/994/?caut hor=yuravolmer&cid=1 Полет навстречу солнцу ((Flight towards the Sun). Часть 4. Добиться невозможного. Film. Фильм (на русском яз.) http://video.yandex.ru/users/demetrafilm/view/11/?ca uthor=yuravolmer&cid=1 Полет навстречу солнцу. Часть 3. Никому не завидуем. http://video.yandex.ru/users/demetrafilm/view/12/?ca uthor=yuravolmer&cid=1 Полет навстречу солнцу ((Flight towards the Sun). Часть 2. "Старый друг лучше новых двух" (Old friends are best). Film. http://video.yandex.ru/users/demetrafilm/view/10/?ca uthor=yuravolmer&cid=1 Полет навстречу солнцу ((Flight towards the Sun). Часть 1. Забытый рай. Film. http://video.yandex.ru/users/demetrafilm/view/9/?cau thor=yuravolmer&cid=1 Западноморский гидрокомплекс. http://video.yandex.ru/users/mavpidstupnyj/view/197 Фильм. - 록화실황 2 16 경축 수중발레 모범출연 《영원한 2 월의 봄》중에서 (Водный цирк). Film. http://www.youtube.com/watch?v=q0TLoiyN3Js 36 록화실황 건강태권도 (Таеквандо). http://www.youtube.com/watch?v=EW5H0LYjQoA&feature=related Ким Ир Сен. Повесть о http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=750434 Летопись руководства Ким Чен http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1968294 Film. коммунисте. - Ира - A Squirrel and Hedgehog http://www.youtube.com/user/dprksquirrels#g/c/57F626FC65AD97B2 http://www.youtube.com/user/juche1504#g/u http://www.youtube.com/profile?user=rodrigorojo1#g/u http://www.youtube.com/profile?user=dprktvradio#g/u http://www.youtube.com/profile?user=chosunmusiccom#g/u http://www.youtube.com/profile?user=atiu88#g/u http://www.youtube.com/user/soffkj4y#g/u http://www.youtube.com/user/uriminzokkiri#g/u http://www.youtube.com/profile?user=juchekorea#g/u http://www.youtube.com/user/ANStasyuk#p/u http://www.youtube.com/user/Northkimhyun#g/u http://www.youtube.com/user/stimmekoreas http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1920222 http://juche.rutube.ru/movies?oby=recent_tracks "A State of Mind" (2004 г.) http://files.mail.ru/VSD9Z9 http://asiafilm.tv/tag/кндр/ http://video.yandex.ru/users/wolfen917 Dances http://www.youtube.com/user/MultiGeecee#g/u http://www.youtube.com/user/Mazuahaa http://www.youtube.com/results?search_query=Wangjaesan+Dancers&aq=f http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3066897 http://www.youtube.com/results?search_query=Wangjaesan+Dancers&aq=f Pop Music of KPDR http://northkoreamusik.mylivepage.ru/ - Photo of North http://www.flickr.com/photos/outvision/sets/72157605680003853/ http://www.flickr.com/photos/koreaeconomicinstitute/sets/72157622831529547/ http://www.flickr.com/photos/fljckr/sets/72157605765183184 http://www.flickr.com/photos/fljckr/sets/72157601251328262/ http://www.flickr.com/photos/waasa/sets/72157600178944452/ http://www.flickr.com/photos/intermoumoute/sets/ http://www.flickr.com/photos/joedoe12/sets/72157600094677428/ http://www.flickr.com/photos/bryanh/sets/72157594159120851/ http://www.flickr.com/photos/78613556@N00/sets/72157594227481582/ http://www.flickr.com/photos/jeku/sets/72157602244846381/ http://www.flickr.com/photos/matthijsgall/sets/72057594136379411/ http://www.flickr.com/photos/owally/sets/72157617554293751/ - Korea Fields Notes 37 Белашко С. Впечатления о Северной Корее. http://www.all-korea.ru/novosti1/vpecatleniaosevernojkoree Back in USSR или Северная http://forum.awd.ru/viewtopic.php?f=308&t=100093 Корея 2008. - Говорит и показывает Пхеньян. Неполитические заметки российского студента в Северной Корее (КНДР)- http://ashen-rus.livejournal.com/ Долгачев А. Самый молодой депутат Думы Владивостока примерил в КНДР костюм жениха // Ежедневнеы новости Владивостока. 9.09.2009.- http://novostivl.ru/msg/8292.htm Doyla S. Северная Корея. Фундаментальный http://sergeydolya.livejournal.com/20822.html отчет с фотографиями. - DPRK Studies. - http://www.dprkstudies.org/documents/nkpics/picgal.html Жить на восточном ветру. http://yablonka.livejournal.com/tag/КНДР Захарченко И. etc.com/Korea.html Корея: там Фотоотчет раньше о поездке приходит утро- в 2010 г.: http://www.pacific- Захарченко И. Прямиком из Пхеньяна в Сеул (фотоотчет о поездке в КНДР) http://koryo-reporter.livejournal.com/53130.html Бродячая камера о КНДР - http://www.enlight.ru/camera/dprk/ Захарченко И. Корея - события и люди. – http://koryo-reporter.livejournal.com/profile Калашникова И. http://bigpicture.ru/?p=76905 Путешествие в Северную Корею»: Keep the camera alive - http://ctigmata.livejournal.com/profile Ким Ир Сен. Мемуары. В водовороте века. - http://175.45.176.14/ru/great/memoris.php Ким Чен Ир. Труды. - http://175.45.176.14/ru/great/works.php?2 Киноклуб «Феникс». Кино КНДР. - http://fenixclub.com/index.php КНДР. Как Надо Дорожить Родиной (60 лет КНДР). Коллектив Авторов: http://travel.awd.ru/content/view/693/217/ 38 КНДР – DPRK - http://vkontakte.ru/club1186218 Кузнецов А. Женатый монах не вписывается в расхожие представления о Северной Корее // Российская газета. 27.12.2003. - http://www.rg.ru/2003/12/27/kndr.html Кузнецов В. Мои впечатления о поездке http://story.travel.mail.ru/?mod=story&story_id=135578 в Северную Корею. - . Курбанов. О Корее С.О. - http://www.all-onkorea.narod.ru/ Маленко И. Корейские впечатления. - http://left.ru/bib/malenko.phtml Манчук А. Северная Корея: мифы и реальность. Корейские записки http://akm1917.org/vzgl/vz23-38.htm Манчук А. Корейские записки. http://www.diary.ru/~MIF-zgyri/p49172733.htm - Миронов С. О поездке в КНДР (части 1-3). http://sergey-mironov.livejournal.com/115939.html; http://sergey-mironov.livejournal.com/116089.html; http://sergey-mironov.livejournal.com/116637.html Новиковский А. Впечатления о пездке в Северную Корею (КНДР) // Бродячая камера. http://www.enlight.ru/camera/dprk/an_article.html North Korea – DRPK http://www.flickr.com/photos/mytripsmypics/sets/72 157604812751507 Отчет об отпуске. http://anub.ru/13.09.2008/otchet_ob_otpuske/ - Северная Корея: нравы, порядки, жизнь глазами украинца: http://www.anticomprador.ru/publ/5-1-0-641 Северная Корея. Октябрь 2010 года (1-я страница из 15): http://fishmonger.ru/10-10-10/ Северная Корея. http://doseng.org/interesnoe/36828-severnayakoreya-48-foto-tekst.html - Соболев П. Северная Корея (КНДР) // Бродячая камера. - http://www.enlight.ru/camera/dprk/ 39 Masquerade. Эмоции от посещения http://travel.awd.ru/content/view/599/217/ Чо Док Син. Нация и я. http://www.left.ru/2007/16/cho168.phtml; http://www.left.ru/2008/1/cho170.phtml. Северной Кореи образца 07. - http://www.left.ru/2007/15/cho167.phtml; Периодика Корея сегодня. - http://175.45.176.14/ru/periodic/todaykorea/index.php Корея. - http://175.45.176.14/ru/periodic/korea/index.php Внешняя торговля. - http://175.45.176.14/ru/periodic/f_trade/index.php Кымсугансан - http://175.45.176.14/ru/periodic/kumsugangsan/index.php Republic of Korea Захарченко И. Корея: там раньше приходит утро- http://www.pacificetc.com/Korea.html Abramson P. and R. Inglehart. Value Change in Global Perspective. The Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1995. Amsden A. Asia’s Next Giant: South Korea and Late Industrialization. New York: Oxford University Press, 1989. Breen M. The Koreans: Who They Are, What They Want, Where Their Future Lies. New York: Thomas Dunne Books of St. Martin’s Griffin, 2004. Chul-Kyoo KIM and Hae-Jin LEE. Teenage Participants of the 2008 Candlelight Vigil: Their Social Characteristics and Changes in Political View // Korean Journal. Vol. 50, No 3, Autumn 2010. P. 14 – 37. Choong Soon Kim. Kimchi and Information Technology. Tradition and Transformation in Korea. Seoul: ILCHOKAK, 2007. Clark D. Christianity in Modern Korea. New York: University Press of America, 1986. Hahm H. Rice and Koreans: Three Identities and Meanings // Korea Journal. 2005. Vol. 45. P. 89 – 106. Hall D. and Roger T. Thinking through Confucius. Albany: State University of New York Press, 1987. HAN Do-Hyun. Contemporary Korean Society Viewed through the Lens of the Candlelight Vigils of 2008 // Korean Journal. Vol. 50, No 3, Autumn 2010. P. 5 – 13. Suhong CHAE and Soojin KIM. The Candlelight Protest and Politics of the Baby Stroller Brigades // Korean Journal. Vol. 50, No 3, Autumn 2010. P.71 – 99. The World Bank. Motor Vehicles (per http://data.worldbank.org/indicator/IS.VEH.NVEH.P3 1,000 people) - Henneberry, Shida Rastegari,Hwang, Seong-huyk. Meat Demand in South Korea: An Application of the Restricted Source-Differentiated Almost Ideal Demand System Model // 40 Journal of Agricultural and Rastegari,Hwang, Seong-huyk Applied Economics, Apr 2007 by Henneberry, Shida СССР А.Мартов, В.Рощин. Антисоветская цивилизация http://www.situation.ru/app/rs/lib/antisov_sgkm/antisov_sgkm.htm Сергея Кара-Мурзы.- Раздел 3. Процедура разработки и утверждения рабочей программы Разработчик(и) рабочей программы Контактная информация Фамилия, имя, Учёная Учёное (служебный адрес Должность отчество степень звание электронной почты служебный телефон) В соответствии с порядком организации внутренней и внешней экспертизы образовательных программ проведена двухуровневая экспертиза: первый уровень (оценка качества содержания рабочей программы и применяемых педагогических технологий) Наименование кафедры Дата заседания № протокола Кафедра преподавателя разработчика Другая кафедра факультета второй уровень (соответствие целям подготовки и учебному плану образовательной программы) Экспертиза второго уровня выполнена в порядке, установленном приказом должностное лицо дата приказа № приказа Уполномоченный орган (должностное лицо) Дата принятия решения № документа Иные документы об оценке качества рабочей программы Документ об оценке качества Дата документа Утверждение рабочей программы Уполномоченный орган Дата принятия решения (должностное лицо) Внесение изменений в рабочую программу Уполномоченный орган Дата принятия решения (должностное лицо) № документа № документа № документа 41 42 4) Капусткина Е.В. Программа спецкурса «Гендерные аспекты развития современного российского и корейского общества в глобальной» перспективе Федеральное агентство по образованию Российской Федерации Cанкт-Петербургский государственный университет Факультет социологии Регистрационный номер рабочей программы учебной дисциплины: / / РАБОЧАЯ ПРОГРАММА УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ “ Гендерные аспекты в глобализированном мире: занятость, управление, предпринимательство” (“Gender issues in the world of globalization: employment, management, entrepreneurship”) Основной образовательной программы высшего профессионального образования «Социология» подготовки по направлению 040200 – социология по магистерской программе «Глобальная социология: сравнительные перспективы» для получения квалификации магистр социологии код дисциплины СДМ.01 по учебному плану 249/2009 форма обучения очная виды промежуточной аттестации: зачетов - нет Трудоемкость учебной дисциплины 3 зачетные единицы экзаменов - 1 Санкт-Петербург 2012 43 Раздел «Гендерные аспекты развития корейского и российского общества в глобальной перспективе». Содержание раздела. Номер п / п Тема лекции 1. Влияние экономических преобразований конца ХХ века в Южной Корее на изменения рынка труда: гендерный аспект. Статус женщины в современной корейской семье. Роль образования в гендерной дифференциации корейского рынка труда: история и современность. 2. 3.. 4. Гендерные аспекты управления и предпринимательства в Южной Корее. Количество часов 6 часов 2 часа 4 часа 4 часа Тема 1. Влияние экономических преобразований конца ХХ века в Южной Корее на изменения рынка труда: гендерный аспект. Особенности экономических преобразований в Южной Корее в 70-х годов ХХ века. Причины причисления страны к группе т.н. азиатских «тигров» или «драконов». Развитие высокотехнологичной промышленности. Изменения на корейском рынке труда и их влияние на женскую занятость. Современная экономическая ситуация в стране. Основные исследования в области гендерной экономики, опубликованные в Южной Корее. Социально-экономические позиции женщин в этой стране. Основные факторы, влияющие на гендерное разделение труда в Южной Корее – религия, уровень образования, традиции семейной жизни, место женщин в домохозяйстве. Гендерная структура корейского рынка труда. Основные сферы деятельности женщин в Южной Корее. Наиболее популярные мужские стереотипы о кореянках – профессионалах. Обязательная литература: 1. Chang, J. (1997) Education in the Making of Women’s Work History: The Role of Government and Household in Korea, Asian Journal of Women’s Studies, 3. 2. Cho H. (1981) Change in Rural Society and Rural Women, , Asian Studies Center of Korea University ed., A Study of Social Development , Vol. 11, Seoul^ Korea University Press. 3. Cho H. (1987) Labour Force Participation on Women in Korea, in Sei-wha Chung ed., Challenges for Women: Women’s Study in Korea, Seoul: Ewha Womans University Press. 44 4. Cho Oakla (1980) A Study on Office Workers: Work, Social Relations and Views on Marriage, Women at Work, London: Fontana Paperbask. Gender division of Labour in Korea. (1994), Seoul: Ewha Womans University Press. 5. Kim, Y. (2005) Women, Television and Everyday Life in Korea. Journeys of Hope, Routledge, London and New York, pp.26-44.. 6. Кim S. (2005) International Labor Markets and Employment Transitions in South Korea, Lianham, MD: University Press of America. 7.. Lee S.-J. (1997) Class struggle or Family Struggle? The Lives of Women Factory Workers in South Korea, Seung-Kyung Kim, New York: Cambridge University Press. 8.. Luke C. (2001) Globalization and women in academia: North/west – South/East, Lawrence Erlbaum Association. Дополнительная литература: 1. Korean Employers’ Federation (KEF) (1987) Employment Managers of Women Laborers, Seoul: Paiksan. 2.. Lee K. W., Cho K., and Lee S. J., Causes of Gender Discrimination in Korean Labor Markets, Asian Journal , AJWS, 2001, Vol.7< No.2, pp. 7-39. 3. . Lee K. W. Evolution of Women’s Employment and Gender Discrimination in Korea, Korea Focus, September-October, 2005, Vol. 13< No. 5, pp.136-148. 4.. Lee M. (2004) Women’s Education, Work and Marriage in Korea. Women’s Lives Under Institutional Conflicts, Seoul National University Press. 5. Lee S. Social Policy and Women’s Citizenship in South Korea: Participation of Women in the Labor Market and the National Pension Scheme, Asian Journal women’s Studies, 2002, Volume 8, Number 4, pp. 7-27. 6. Lee J. Taking Gender Seriously: Feminization of Nonstandard Work in Korea and Japan, Asian Journal of Women’s Studies, 2004, Volume 10, Number 1, pp. 25-49: 7.. Mun Y. (1998) Survey of Women’s Employment, Women’s Studies Forum, 14. New York Times (10 June 2001). 8. Women of Korea. A History from Ancient Times to 1945. (1996), Edited and translated by Yung-Chung Kim, Ewha Womans University Press, Seoul, Korea. 9.Women of Japan and Korea: Continuity and Change (1994) , Gelb J. and M. Palley (eds), Philadelphia: Temple University Press. 10..Won S.-Y. Play the Men’s Game? Accommodating Work and Family in the Workplace, Asian Journal of Women’s Studies, 2005, Volume 11, Number 1, pp. 7-36. Тема 2. Статус женщины в современной корейской семье. Функции и роли женщины в традиционной корейской семье. Изменение модели корейской семьи в конце ХХ века, что обусловило и изменение статуса женщины в ней. Переход от статуса жены работающего мужа к двойственному статусу, то есть мужа и работающей жены. Особенности занятости женщин в Южной Корее в сфере домашней экономики. Тема 3. Роль образования в гендерной дифференциации корейского рынка труда: история и современность. Влияние конфуцианства на престижность высшего образования в Южной Корее. Различия в возможностях получения образования в зависимости от дифференциации общества. История профессиональной занятости женщин. Ее классификация в зависимости от уровня полученного ими образования - занятые низкоквалифицированным трудом в текстильной и табачной промышленности; 45 получившие среднее образование сотрудницы офисов; врачи и медсестры с высшим университетским образованием. Сектора корейской экономики, где необходимо только обязательное школьное двенадцатилетнее образовании и доминируют женщины – аграрный и неформальный.. Роль Женского университета Ewha (Ихва) в образовании кореянок.. Уровень отдачи от получения высшего образования для корейских женщин. Проблемы, с которыми они сталкиваются при трудоустройстве: гендерно – дискриминированный рынок труда и традиционная система семьи. Случаи дискриминации кореянок в трудовой сфере. Понятия «бетонный потолок» «липкий пол». Обязательная литература: 1. Yi Kyu-tae, Modern Transformation of Korea, Seoul, 1970. 2. Women of Korea: a History from Ancient Times to 1945, edited and translated by Yung-Chung Kim, Ewha Women University Press, Seoul, Korea. 3. Mijeong Lee Women’s Education, Work and Marriage in Korea. Women’s Lives under Institutional Conflicts, Seoul National University Press. Тема 4. Гендерные аспекты управления и предпринимательства в Южной Корее.. «Темное время для женщин» (Династия Чосон). Влияние конфуцианства на политическую, социальную и экономическую сферы общества, в том числе на занятость женщин в сфере управления. Обусловленность данной идеологической системой иерархический порядок корейского государства, основанный на возрасте, поле и социальном статусе, как в сфере повседневной жизни, так и в сфере менеджмента. Обзор современной литературе о корейском управлении. Главные характеристики изменений в управлении малыми и средними предприятиями в Южной Корее. Основные аспекты и новые тренды в женском управлении. Примеры успешных корейских женщин – менеджеров. Препятствия, с которыми сталкиваются женщины при построения карьеры в больших корпорациях (например, «бетонный потолок») - экономическая ситуация. Основные стратегии, позволяющие обойти эти барьеры. Основные характеристики предпринимательства в Южной Корее. Факторы, которые влияют на не делятся на две группы, а именно, «push-factors», т.е. внутренней мотивации начать бизнес, и «push-factors», т.е. экономическая ситуации в стране; национальная культура, т.е. традиции, ценности, общественное мнение. Различия в среде предпринимателей (каналы финансирования, группы поддержки, сферы ведения бизнеса, отличия в доходности бизнеса). Основная литература: 1. Chang C.S, Chang N.J. (1994) The Korean Management System: Cultural, Political, Tcjnjmic Foundations, Westport, CT: Quorum Books. 2. Kang H.R., Rowley C. (2005) Women in Management in Korea: Advancement or Rerechment?, Asia Pacific Business Review, 11 (2), pp. 203-221. 3. Nah Y. Contextual Influences on Women’s Identities and Leadership Styles, Asian Journal of Women’s Studies, Volume 9, Number 4, pp. 69-93. 4. Rowley C., Bae J. (2003) Culture and Management in South Korea, in M. Warner (ed.) Culture and Culture in Asia< London, Curzon, pp. 187-209. 5.. The changing face of Korean management (2009) C. Rowley, and Y. Park (eds), London< New York: Routledge. 46 Дополнительная литература: 1. Kim K.K., Kim C.W. (1989) Korean Value Systems and Managerial Practices, in K.H. Chung and H.K. Lee (eds) Korean Managerial Dynamics, New York: Praeget, pp. 207-216. 2. Korean Women in Transition: At Home and Abroad (1987), E.Yu and E. Philipps (eds), Los Angeles: California State University Press 3. Koch M./ Nam S. N. and Steers R.M. (1995) Human Resource Management in South Korea, in L.F. Moore and P.D. Jennings (eds.) Human Resourse Management on the Pacific Rim: Institutions, Practices, and Attitudes, New York: de Gruyter, pp. 217-242. 4. Lee J, Rowley C. (2008) The Changing Face of Women Managers in Asia, in C. Rowley and V/Yokongdi (eds.) The Changing face of Asian Women in Management, London: Routledge, pp. 148-170. 47 5) Тангалычева Р.К. «Программа спецкурса «Корейско-российская межкультурная коммуникация в условиях глобализации» Федеральное агентство по образованию Российской Федерации Cанкт-Петербургский государственный университет Факультет социологии РАБОЧАЯ ПРОГРАММА СПЕЦКУРСА “Российско-корейская глобализации ” межкультурная коммуникация в условиях Основной образовательной программы высшего профессионального образования «Социология» Санкт-Петербург 2012 Цели и результаты изучения дисциплины Обучение по данной рабочей программе учебной дисциплины является составной частью обучения по Основной образовательной программе по направлению 040200 – Социология с присвоением квалификации – магистр социологии. Данная рабочая программа учебной дисциплины реализуется на основе требований компетентностноориентированного учебного плана и ориентирована на приобретение студентами ряда базовых культурных, личностно-ориентированных и профессиональных компетенций в той мере, в таком ракурсе и объеме, который задается характером проблематики, теоретико-методологическими основаниями и практико-прикладными аспектами сравнительных социологических исследований в условиях глобализации. Компетенции, на которых сфокусирована данная рабочая программа учебной дисциплины, могут наполняться также комплексом знаний, умений, навыков, предоставляемых другими дисциплинами, реализуемыми в рамках ООП подготовки магистра социологии. Исходя из этого, в данной программе сформулированы следующие цели и задачи (миссия программы): 48 - познакомить студентов с основными подходами к изучению российско-корейской межкультурной коммуникации, показать междисциплинарный характер этой дисциплины, его методологическую и теоретическую сопряженность с различными социологическими теориями и концепциями глобализации, на основе которых осуществляется социологическое теоретизирование, проводятся эмпирические и прикладные исследования межкультурных практик и процессов в обществах разного типа; - сформировать у студентов представления об основных понятиях российскокорейской межкультурной коммуникации, вербальных и невербальных процессах в ходе межкультурного взаимодействия россиян и корейцев, различиях культурных контекстов и культурном разнообразии этих двух культур; - ознакомить студентов с различными интерпретациями проблем российскокорейской межкультурной коммуникации в сфере делового сотрудничества и в повседневной жизни; - научить российских студентов основам анализа и разрешения трудностей межкультурного взаимодействия в профессиональной и повседневной коммуникации с корейцами; - научить студентов применению методов социологического анализа для сбора эмпирических данных и их дальнейшего использования с целью разрешения трудностей межкультурного взаимодействия между россиянами и корейцами. Язык обучения – русский, английский Требования к подготовленности обучающегося к освоению содержания учебной дисциплины Данный курс является важным компонентом совокупности учебных мероприятий (программ, практик, семинаров), самостоятельной и научно-исследовательской работы студентов, обучающихся по направлению 040200 – социология. Студент, обучающийся по данной дисциплине, должен иметь бакалаврскую подготовку или диплом специалиста, а также обладать знаниями, умениями, навыками и компетенциями в соответствии с дисциплинами, изученными ранее и изучаемыми параллельно с данной дисциплиной: «Социология современного российского общества», «Социологическая теория», «Социология культуры», «Методология социологии», «Методы социологических исследований», «Современные проблемы глобализации», существенно дополняющих теоретико-методологические и инструментально-прикладные параметры, заявленных в данной программе компетенций. Структура и содержание учебной дисциплины Распределение часов курса по темам и видам работ 49 4 5 6 7 8 9 Самостоят ель ная работа 3 Семинары 2 Тема 1. Предмет и основные понятия российскокорейской межкультурной коммуникации Тема 2. Особенности вербальная коммуникация в структуре российско-корейской межкультурной коммуникации Тема 3. Особенности невербальная и паравербальная коммуникация в структуре российско-корейской межкультурной коммуникации Тема 4. Типологии культурных паттернов: сравнительный анализ российских и корейских паттернов Тема 5. Освоение культуры в России и Корее: практики инкультурации и аккультурации Тема 6. Национальные контексты деловой коммуникации в Корее и России Тема 7. Методы формирование межкультурной компетентности в российско-корейской коммуникации Раздел 8. Методы сбора эмпирических данных для проведения межкультурного исследования в области российско-корейской коммуникации Тема 9. Перспективы российско-корейской межкультурной коммуникации в условиях глобализации ВСЕГО Лекции 1 Название раздела, темы Трудоемко сть № 4 2 2 6 4 2 2 6 4 2 2 6 2 2 6 2 2 6 2 2 6 2 2 6 2 2 6 4 2 2 6 36 18 18 4 4 4 4 4 54 Темы дисциплины, их краткое содержание и виды занятий Содержание дисциплины Тема 1. Предмет и основные понятия российско-корейской межкультурной коммуникации. Определения и принципы культуры и коммуникации. Понятие, структура и междисциплинарный характер межкультурной коммуникации. Принципы культуры на примере Республики Корея и России: материальный и духовный компоненты культуры, географические и исторические характеристики культуры, обучение культуре, культурная диффузия и аккультурация, этноцентризм и культурный релятивизм в восприятии культуры, внутрикультурные различия (субкульутры и контркультура). Литература: 1. Садохин А.П. Межкультурная коммуникация: Учебное пособие. М., 2004. 2. Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 50 3. Ferrante, Joan. Culture. With Emphasis on the Republic of Korea / Sociology: A Global Perspective. Northern Kentucky University, 1992, pp. 81-123. 4. Samovar L.A., Porter R.E. Communication Between Cultures. UK: Thomson Wadsworth, 2004. Тема 2. Особенности вербальная коммуникация в структуре российско-корейской межкультурной коммуникации. Связь языка, мышления и культуры. Гипотеза лингвистической относительности Сепира – Уорфа. Функции языка. Язык и контекст культуры: расширенные и сокращенные языки. Культурные стили в использовании языка корейского и русского языка. Понятия негативного и позитивного «лица» в корейской и российской культурах. Проявление статуса и роли в языке. Основные понятия социолингвистики применительно к двум культурам. Гендерные различия в использовании языка в России и Корее. Коммуникативная компетентность носителя языка: различия в этикете. Литература: 1. Елизарова Г.В. Культурологическая лингвистика (Опыт исследования понятия в методических целях). СПб., 2000. 2. Леонтович О.А. Введение в межкультурную коммуникацию: учебное пособие. М, 2007. 3. Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 4. Samovar L.A., Porter R.E. Communication Between Cultures. UK: Thomson Wadsworth, 2004. Тема 3. Особенности невербальная и паравербальная коммуникация в структуре российско-корейской межкультурной коммуникации. Межкультурные различия в невербальной и паравербальной коммуникации. Понятие и основные компоненты невербальной семиотики. Структура паравербальной коммуникации. Культурные различия в невербальном поведении корейцев и россиян: кинесика (жесты, мимика, контакт глаз, позы, походка), такесика, сенсорика, проксемика, хронемика. Социальный символизм в двух культурах. Литература: 1) Клейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык, М., 2004. 2) Садохин А.П. Межкультурная коммуникация: Учебное пособие. М., 2004. 3) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 4) Min Byong-chul, Nevitt Reagan. Ugly Japanese, Ugly Americans. Seoul, BCM Publishers, Inc., 1994. Тема 4. Типологии культурных паттернов: сравнительный анализ российских и корейских паттернов. Параметры сравнительного изучения культур Э.Холла: культурный контекст, использование времени и отношение к пространству. Параметры ценностных ориентаций К.Клакхона и Ф.Стродбека: оценка природы человека, отношение к окружающей среде, отношение ко времени, типология активности, социальные ориентации. Параметры организационной культуры Г.Хофстеде: индивидуализм – коллективизм, избежание неопределенности, дистанция власти, маскулинность – фемининнность, ориентация на 51 длительную/ближайшую перспективу. Классификации сравнения корпоративных культур Т.Дила и А.Кеннеди, Ф.Тромпенарса и др. Сравнительный анализ корейской и российской культуры с точки зрения перечисленных типологий культурных паттернов. Литература: 1) Персикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная культура: Учебное пособие. М., 2002. 2) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 3) Hofstede G. Culture and Organization: Software of the Mind. London, McGrow-Hill, 1991. 4) Lustig M. W, Koester J. Intercultural Competence/ Interpersonal Communications across Cultures. N.Y., 2010. Тема 5. Освоение культуры в России и Корее: практики инкультурации и аккультурации. Соотношение понятий социализация, инкультурация и аккультурация. Теории школьного образования Дж. Коулмана, Б.Берстайна и др. Понятие инкультурации в рамках американской этнопсихологической школы: модель взаимосвязи детского воспитания, типа личности и социальных институтов А.Кардинера, Р.Бенедикт и М.Мид. Типология межпоколенной трансмиссии М.Мид. Определение и сущность аккультурации. Аккультурация как механизм изменения культуры и практика освоения чужой культуры. Стратегии аккультурации Дж. Берри. «Культурный шок» в освоении чужой культуры. Модель освоения чужой культуры М.Беннета. Сравнительный анализ моделей инкультурации и аккультурации в Корее и в России. Литература: 1) Ланьков A.Н. Корея: будни и праздники. М., 2000. 2) Садохин А.П. Межкультурная коммуникация: Учебное пособие. М., 2004. 3) Садохин А.П., Грушевицкая. Этнология: Учебное пособие. М., 2003. 4) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. Тема 6. Национальные контексты деловой коммуникации в Корее и России. Стили делового протокола и этикета в России и Корее: приветствия и обращения, ведение деловой и светской беседы, визитные карточки и подарки, правила поведения за столом, стиль одежды и т.д. Значение «хороших манер» в деловой коммуникации. Этнические стереотипы и предрассудки в структуре российско-корейской коммуникации. Социальные механизмы регулирования поведения в российской и корейской культурах: «privacy», «small talks», «сохранение лица» и др. Литература: 1) Персикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная культура: Учебное пособие. М., 2002. 2) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 3) Hofstede G. Culture and Organization: Software of the Mind. London, McGrow-Hill, 1991. 4) Lustig M. W, Koester J. Intercultural Competence/ Interpersonal Communications across Cultures. N.Y., 2010. 5) Oak S., Martin V. American / Korean Contrasts. Patterns and Expectations in the U.S. and Korea. Seoul, Hollym International Corp., 2001. 52 Тема 7. Методы формирование межкультурной компетентности в российскокорейской коммуникации. Определение и базовые компоненты межкультурной компетентности. Гайд межкультурной этики. Межкультурная компетентность и многообразие культурного научения. Культурно-специфические и общекультурные методы формирования межкультурной компетентности. Когнитивный тренинг в структуре межкультурного научения. Техника культурного ассимилятора как способ повышения межкультурной восприимчивости. Специфика формирования межкультурной компетентности в российско-корейской межкультурной коммуникации. Литература: 1) Культурный ассимилятор. Тренинг адаптации к жизни в Санкт-Петербурге / Отв. ред. Р.К.Тангалычева и Н.А.Головин. СПб., 2009. 2) Тангалычева Р.К. Культурный ассимилятор как средство адаптации иностранных граждан к жизни в российском мегаполисе (на примере Санкт-Петербурга) // Журнал социологии и социальной антропологии, 2009, № 1, с.160-179. 3) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 4) Триандис Г.К. Культура и социальное поведение, М, 2007. 5) Lustig M. W, Koester J. Intercultural Competence/ Interpersonal Communications across Cultures. N.Y., 2010. Тема 8. Методы сбора эмпирических данных для проведения межкультурного исследования в области российско-корейской коммуникации. Составление программы социологического исследования в процессе изучения российскокорейских межкультурных различий. Наблюдение. Экспертное и групповое Интерактивная видеосъемка. Интерпретация полученных данных. Конструирование общекультурных и культурно-специфических культурных ассимиляторов. Подготовка научного отчета и методических рекомендаций в области межкультурных исследований. Литература: 1) Готлиб А.С. Введение в социологическое исследование. Качественный и количественный подходы. Методология, Исследовательские практики: учеб. Пособие. М., 2005. 2) Культурный ассимилятор. Тренинг адаптации к жизни в Санкт-Петербурге / Отв. ред. Р.К.Тангалычева и Н.А.Головин. СПб., 2009. 3) Межкультурная коммуникация и проблемы аккультурации в крупном городе. Отв. ред. Р.К.Тангалычева, Н.А.Головин и М.С.Куропятник. СПб., 2010 . Тема 9. Перспективы российско-корейской межкультурной коммуникации в условиях глобализации. Особенности российско-корейской межкультурной коммуникации в условиях глобализации: изменение концепции пространства и времени, рост культурных взаимодействий, появление новых субъектов транснациональных связей, увеличение взаимозависимости и взаимовлияния различных культур, расширение (релятивизация) идентичности человека. Основные подходы к изучению российской и корейской культуры в условиях глобализации: гиперглобалистский подход (Дж.Ритцер), скептический подход или «культурный дифференциализм» (С.Хантингтон) и трансформистский подход 53 (Д.Хелд и др.). Практики глокализации, культурной диффузии, аккультурации, гибридизации и креолизации в корейско-российской межкультурной коммуникации. Литература: 1) Тангалычева Р.К.Особенности межкультурной коммуникации в условиях глобализации: расширение дисциплинарных границ // Вестник СанктПетербургского университета. Серия 12– Психология, социологи, педагогика., выпуск 2, июнь 2010, с. 82-90. 2) Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 3) Korean Anthropology: Contemporary Korean Culture in Flux/ Edited by Korean National Commission for UNESCO. Seoul, 2010. Перечень примерных заданий для самостоятельной работы Примерные темы докладов и презентаций 1) Межкультурные особенности взаимодействия различных групп россиян с корейцами (сложности аккультурации и их решение). 2) Новые культурные практики в российско-корейской межкультурной коммуникации (туризм, смешанные браки, социализация детей в мультикультурных семьях, шопинг, буккроссинг, культурная деятельность корейских компаний и организаций в СанктПетербурге, кинематограф и др.). Темы конструирования мини-кейсов 1. Конструирование общекультурных ассимиляторов в российско-корейской коммуникации. 2. Конструирование культурно-специфических ассимиляторов взаимодействия россиян с корейцами в сфере профессиональной и повседневной межкультурной коммуникации. Список литературы Основная литература 1. Культурный ассимилятор. Тренинг адаптации к жизни в Санкт-Петербурге / Отв. ред. Р.К.Тангалычева и Н.А.Головин. СПб., 2009. 2. Ланьков A.Н. Корея: будни и праздники. М., 2000. 3. Персикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная культура: Учебное пособие. М., 2002. 4. Садохин А.П. Межкультурная коммуникация: Учебное пособие. М., 2004. 5. Тангалычева Р.К. Культурный ассимилятор как средство адаптации иностранных граждан к жизни в российском мегаполисе (на примере Санкт-Петербурга) // Журнал социологии и социальной антропологии, 2009, № 1, с.160-179. 6. Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб., 2012. 7. Триандис Г.К. Культура и социальное поведение, М, 2007. 54 8. Korean Anthropology: Contemporary Korean Culture in Flux/ Edited by Korean National Commission for UNESCO. Seoul, 2010. 9. Ferrante, Joan. Culture. With Emphasis on the Republic of Korea / Sociology: A Global Perspective. Northern Kentucky University, 1992, pp. 81-123. 10. Lustig M. W, Koester J. Intercultural Competence/ Interpersonal Communications across Cultures. N.Y., 2010. 11. Hofstede G. Culture and Organization: Software of the Mind. London, McGrow-Hill, 1991. 12. Samovar L.A., Porter R.E. Communication Between Cultures. UK: Thomson Wadsworth, 2004. Дополнительная литература 1. Бенедикт Р. Хризантема и меч: Модели японской культуры. М., 2004. 2. Берри Дж. и др. Кросс-культурная психология. Исследования и применение. Харьков, 2007. 3. Габрусенко Т.В. Эти непонятные корейцы. М., 2003. 4. Габрусенко Т.В. Скованные одной цепью: О корейской семейной системе //asiapacific.narod.ru/countries/koreas/gabroussenko/one_chaine.htm 5. Елизарова Г.В. Культурологическая лингвистика (Опыт исследования одного понятия в методических целях). СПб., 2000. 6. Ильин В.И. Драматургия качественного полевого исследования. СПб., 2006. 7. Кармин А. Культурология. СПб., 2003. 8. Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. Пер. с англ. СПб., 1998. 9. Концевич Л.Р. Корееведение. Избранные работы. М., 2001. 10. Корея. Справочник. Сеул, Корейская служба для зарубежных стран, 1995. 11. Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М., 2005. 12. Ланьков A.Н. Корея: будни и праздники. М., 2000. 13. Ланьков А. Быть корейцем. М.: АСТ «Восток-Запад», 2006. 14. Ланьков А. Любовь международная // http://lankov.oriental.ru/d92.shtml 15. Ланьков А. Мальчик или девочка? // http://lankov.oriental.ru/203.shtml 16. Ланьков А.Н. Российские корейцы // http://www.koreavupor.ru/ruskor.html 17. Ланьков А. Хаотические заметки корееведа о Корее // http://lankov.oriental.ru/page_5.shtml 18. Левин З.И. Менталитет диаспоры (системный и социокультурный анализ). М., 2001. 19. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня. Пер. с англ./ В 2 тт. М., 1992. 20. Льюис Р.Д. Деловые культуры в международном бизнесе. От столкновения к взаимопониманию. М., 1999. 21. Мид М. Культура и мир детства. М.,1988. 22. Многоликая глобализация / Под ред. П.Бергера и С. Хантингтона. М., 2004. 23. Массовая культура: современные западные исследования. Пер. с англ. М., 2005. 24. Почебут Л.Г. Взаимодействие культур. Методология и методы этнической и кросскультурной психологии. Психология межэтнической толерантности. СПб., 2005. 25. Прохоров Ю.Е., Стернин И.А. Русское коммуникативное поведение. М., 2002. 26. Пронников В.A., Ладанов И.Д. Японцы (этнопсихологические очерки). М., 1985. 27. Ритцер Дж. Современные социологические теории. М., 2002. 28. Сергеева А.В. Русские: Стереотипы поведения, традиции, ментальность. М., 2004. 55 29. Сикевич З.В. Национальное самосознание русских (Социологический очерк). М., 1996. 30. Сикевич З.В. Русские: образ народа. СПб., 1996. 31. Сикевич З.В. Петербуржцы 2004: культурный конфликт современности (социологические очерки). СПб., 2004. 32. Скворцов Н.Г. Проблема этничности в социальной антропологии. СПб., 1996. 33. Слэйд Дж. Петербург - ХХI век: портрет нового поколения. СПб., 2003. 34. Тангалычева Р.К. (отв. ред.) Культурный ассимилятор. Тренинг адаптации к жизни в Санкт-Петербурге / Отв. ред. Р.К.Тангалычева и Н.А.Головин, СПб., Петрополис, 2009. 35. Тангалычева Р.К. Культурный ассимилятор как средство адаптации иностранных граждан к жизни в российском мегаполисе (на примере Санкт-Петербурга) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2009. Т. 12. № 1. 36. Тангалычева Р.К. Особенности межкультурной коммуникации в условиях глобализации: расширение дисциплинарных границ // Вестник СПбГУ. Сер. 12, 2010, вып. 2. 37. Тангалычева Р.К. Межкультурная коммуникация в условиях глобализации: социологический аспект // Межкультурная коммуникация и проблемы аккультурации в крупном городе / Отв. ред. Р.К.Тангалычева, Н.А.Головин и М.С.Куропятник. СПб., Издво С-Петерб. Ун-та, 2010. 38. Тангалычева Р.К. Методика разработки тренинга «Культурный ассимилятор как средство адаптации иностранных граждан к жизни в российском мегаполисе» // Культурный ассимилятор. Тренинг адаптации к жизни в Санкт-Петербурге / Под ред. Р.К.Тангалычевой и Н.А.Головина. СПб., Петрополис, 2009. 39. Тангалычева Р.К. Межкультурная коммуникация в обществе знания // Общество знания: от идеи к практике. Часть 2. Социальные коммуникации в обществе знания. / Под ред. В.В.Васильковой, Л.А.Вербицкой. СПб., Скифия-принт, 2009 – 1 п.л. 40. Тангалычева Р.К. Формирование толерантности как элемент коммуникативной компетентности // Толерантность и интолерантность в современном обществе: Материалы ежегодной конференции. СПб., 2003. С.149-158. 41. Тангалычева Р.К. Американская и дальневосточная модели образования: своеобразие ответов на «вызовы» современности / Межкультурные взаимодействия и формирование единого научно-образовательного пространства. Сб. статей под ред. Л.А.Вербицкой, В.В.Васильковой. СПб., 2005. 42. Тангалычева Р.К. Время в российской повседневной культуре глазами южнокорейских студентов: проблемы межкультурной коммуникации / Коммуникативные практики в современном обществе. Сб. статей под ред. В.В.Васильковой, И.Д.Демидовой. СПб., 2008, с.329-341. 43. Триандис Г.К. Культура и социальное поведение М, 2007. 44. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. 45. Хелд Д. и др. Глобальные трансформации: экономика, политика и культура. М., 2004. 46. Холл Э. Как понять иностранца без слов. М., 1997. 47. Хохлова А.М. Стратегии освоения мигрантами культурного пространства большого города. Автореф. дис. СПб., 2007. 48. Шихирев П.Н. Введение в российскую деловую культуру. М., 2000. 49. Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. М., 2003. 50. Юдина Т.Н. Социология миграции. М., 2006. 51. Bennett, M. J. A developmental approach to training for intercultural sensitivity. International Journal of Intercultural Relations, 10(2), 1986, р.179-196. 52. Bennett, M. J. Towards ethnorelativism: A developmental model of intercultural sensitivity. In R. M. Paige (Ed.), Education for the intercultural experience (Second ed.). Yarmouth, ME: Intercultural Press., 1993. 56 53. Brislin, R. W. A culture general assimilator: Preparation for various types of sojourns. International Journal of Intercultural Relations, 10(2), 1986, р.215-234. 54. Brislin, R. W., Cushner, K., Cherrie, C., & Yong, M. Intercultural interactions: A practical guide (First ed.). Beverly Hills, CA: Sage, 1986. 55. Cushner, K. Teaching Cross-Cultural Psychology: Providing the Missin Link. Teaching of Psychology, Vol. 14, No. 4, 1987, р.220-224. 56. Cushner, K. Assessing the impact of a culture-general assimilator. International Journal of Intercultural Relations, 13(2), 1989, р.125-146. 57. Cushner, K, and Landis, D. The Intercultural Sensitizer. In D. Landis and R. Bhagat (Eds.), Handbook of Intercultural Training, 2nd Edition. Thousand Oaks, CA: Sage Publications. 1996. 58. Cohen R., Kennedy P. Global Sociology. New York: Palgrave, 2007. 59. Coleman Graig S. American Images of Korea. Seoul: Hollym, 1997. 60. Cultural Interpersonal Communication, S. Ting-Toomey and R.Korzenny, eds. Newbury Park, CA: Sage, 1991. 61. De Mente, Boye.NTC’s of Korea’s Business and Cultural Code Words. Korea, Seoul, 1998. 62. Ferrante Joan . Sociology , A Global Perspective. Northern Kentucky University ,1992. 63. Hannerz U. Cultural Complexity: Studies in the Social Organization of Meaning. New York: Columbia University Press., 1992. 64. Hall E.T., Hall M.R. Understanding Cultural Differences: Germans, French and Americans. Intercultural Press, 1990. 65. Han, Suzanne Crowder. Notes of Things Korean. Seoul, Hollym, 1996. 66. Harvey D. The Condition of Postmodernity: An Enquiry into the Origins of Cultural Change. Oxford: Blackwell, 1989. 67. Kavolis V. Contemporary Cultures and the “Return to Sacred” / Sociological Analysis 49, 1988, #3. 68. Kim Y.Y. Intercultural Communication Competence: A Systems-Theoretic View / CrossCultural Interpersonal Communication, Newbury Park, CA: Sage, 1991. 69. Korea. A Historical and Cultural Dictionary. By Keith Pratt and Richard Rutt. Seoul, Curzon, 1999. 70. Korhonen, Kaisu. Developing Intercultural Competence as Part of Professional Qualifications. A Training Experiment. The 10th NIC Symposium on Intercultural Communication, 20-22 November 2003, Department of Linguistics, Göteborg University, Sweden. http://www.immi.se/intercultural/nr7/korhonen-nr7.htm 71. Korean Observer. A Quarterly Journal. Vol. XXXYI, 2006. 72. Maxims and Proverbs of Old Korea by Tae Hung Ha. Seoul, Yonsey University Press, 1970. 73. Min Byong-chul, Nevitt Reagan. Ugly Japanese, Ugly Americans. Seoul, BCM Publishers, Inc., 1994. 74. Landis, D., & Bhagat, R. S. (Eds.). Handbook of intercultural training (Second ed.). Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1996. 75. Min Byong-chul, Nevitt Reagan. Ugly Japanese, Ugly Americans. Seoul, BCM Publishers, Inc., 1994. 76. Nederveen Pieters J. Globalization and Culture: Global mélange. USA: Rowman & Littlefield Publishes, 2004. 77. Oak S., Martin V. American / Korean Contrasts. Patterns and Expectations in the U.S. and Korea. Seoul, Hollym International Corp., 2001. 78. Orem Rishard A., Wang Shouyuan, Min Byoung-chul. Ugly Chinese, Ugly Americans. Seoul, BCM Publishers, Inc., 1997. 79. Park Myung-Seok. Communication Styles in Two Different Cultures: Korean and American. Seoul , Han Shin Publishing Co. , 1994. 57 80. Storey John. Inventing Popular Culture; from Folklore to Globalization. Blackwell Publishing Ltd, UK, 2004. 81. The Globalization reader / edited by Lechner F, Boli J. Blackwell Publishing Ltd, UK, 2004. 82. Tangalycheva R. Contemporary Rationality in the Context of Russian Business Culture. In: Max Weber and Russia / Vesa Oittinen (ed.). Helsinki, Aleksanteri Series 2/2010. 83. Tangalycheva R. Issues of Overseas Citizens Acculturation in Russian Bid Cities: Cultural Assimilator Methodology (by the example of St.Petersburg). In: European Society or European Societies: A View from Russia / Editor-in chif V.A.Mansurov. Moscow – Lisbon, 2009. 84. Yang Seung Mok. Korea, Old to New. Seoul, Moon Yang Gak, 1994. Перечень иных информационных источников Российские сайты Федеральный образовательный портал по экономике, социологии и менеджменту: http://www.ecsocman.edu.ru/; Портал по социально-гуманитарному и политологическому образованию: http://www.humanities.edu.ru/; Библиотека Фонда "Общественное мнение" (http://club.fom.ru/182/library.html). Базы данных научной периодики и книг библиотеки им. М.Горького СанктПетербургского государственного университета. Базы данных А-Z: http://cufts.lib.pu.ru/CRDB/SPBGU/; Базы электронных журналов А-Z http://cufts.lib.pu.ru/CJDB/SPBGU/browse Liens Socio: http://www.liens-socio.org/ Сайт Института США и Канады, журнал «США и Канада: экономика, политика, культура»: http://www.iskran.iip.net Русская страница Офиса международных информационных программ Государственного департамента США (все о США: сведения, цифры, факты, карты и т.д.): http://www.isinfo.state.gov Информационно-аналитический портал, содержащий обширную информацию об азиатских странах (Китай, Япония, Корея и др.): http://www.oriental.ru Межкультурная коммуникация в Интернете. Указатель ссылок: http://www.linksguide.ru 58 ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Статьи основных участников 1) Островская Е.А. Социологическое изучение религиозных неправительственных гражданских организаций РФ и РК: к постановке проблемы Социологическое изучение религиозных неправительственных организаций РФ и РК: к постановке проблемыi гражданских Аннотация. Cтатья посвящена сравнительному социологическому анализу религиозных неправительственных гражданских организаций Российской Федерации и Республики Кореи. Автор подробно исследует, каким образом процессы идеологической инновации в политической сфере способствуют возникновению и закреплению в южнокорейском и российском обществах новых организационных форм религиозной жизнедеятельности. В фокусе внимания оказывается сравнительный анализ новых форм институциональной активности буддийских организаций РФ и РК. Ключевые слова: гражданское общество, демократия, религиозные НГО, буддийские гражданские организации, буддизм России и Южной Кореи. Сравнительный социологический анализ религиозных подсистем российского и южнокорейского обществ представляется весьма актуальным в контексте направлений дискуссии глобальной социологии. К передовым тематикам глобальной социологии наряду с прочими принято причислять такие, как «национальные проекты гражданского общества», «глобальное гражданское общество», «транснациональные меньшинства». В прямой связи с указанными тематиками состоит и рассмотрение проблемы идеологического и организационного участия традиционных религиозных идеологий в развитии национальных проектов гражданского общества, а также их востребованности в формате глобального публичного дискурса о правах человека, национальных и этнических меньшинствах. В реальности российского и южнокорейского обществ, воспроизводящих демократически ориентированные политические системы, традиционные религиозные идеологии представлены коммуникативной активностью разнообразных религиозных неправительственных некоммерческих гражданских организаций (РНГО). Подобно другим неправительственным гражданским организациям эти РНГО развивают собственный тематический дискурс. Он нацелен на консолидацию усилий адептов конкретных религиозных традиций в направлении постановки определенных проблем и поиска путей их решения. В ситуации мировоззренческого плюрализма, проповедуемого демократическими системами российского и южнокорейского обществ, таковыми проблемами оказываются способы воспроизведения религий исторического наследия РФ и РК в условиях гражданского общества, содержательная соотнесенность религиозной и национальной идентичностей, воинская повинность, профессиональная занятость, экология, бедность, гендерные отношения, правозащитные вопросы и т.д. Дискурс, развиваемый традиционными религиозными идеологиями, имеет национальное и транснациональное измерения. Анализ национального измерения гражданской активности российских и южнокорейских РНГО с необходимостью предполагает рассмотрение историкокультурной специфики их вызревания. И российская, и южнокорейская религиозные подсистемы располагают значительным социокультурным опытом функционирования в качестве подсистем, обнаруживающих разнообразие религиозных традиций и этнических верований — христианской, буддийской, конфуцианской, исламской и т.д. В этой связи 59 отдельного внимания заслуживает вопрос о том, каким образом социально-политические трансформации российского и южнокорейского обществ коррелируют с процессами институционализации различных традиционных религиозных идеологий. Исследование национального измерения должно учитывать также современную номенклатуру РНГО, их интересы и вектора гражданской активности, ангажированность в общественном пространстве и медиа-сфере. Социологическое изучение национальной и транснациональной активности РНГО РФ и РК в формате современного гражданского общества будет включать несколько взаимосвязанных аспектов. Во-первых, необходимо реконструировать те модели демократического дискурса о гражданском обществе, которые доминируют в каждом из обществ. Анализ этих моделей актуален в первую очередь в аспекте установления роли, которая отводится в них РНГО как организациям третьего сектора. Во-вторых, отдельным аспектом исследования будет выявление и сравнительный анализ правовых, экономических, политических и социокультурных составляющих специфики функционирования российских и южнокорейских РНГО. В-третьих, социологический анализ транснациональных коммуникативных сетей, образуемых разнообразными российскими и южнокорейскими РНГО в глобальном гражданском пространстве, их пересечения и взаимовлияния. Итак, системное сходство религиозных подсистем РК и РФ состоит в разнообразии смыслов тех религиозных традиций, которые они исторически включают. Применительно к РК следует говорить о конфуцианстве, буддизме, христианстве и местных этнических верованиях. В РФ к таким традициям являются христианство, буддизм, ислам, иудаизм. С социологической точки зрения представляется принципиальным подчеркнуть, что отличие обусловлено не религиозными смыслами систем, а отличием воспроизводящих их сред: РК всегда обнаруживала моноэтническую среду, РФ воспроизводит многообразие религиозных традиций в многообразии сред. Знакомство православного российского государства с буддизмом и исламом осуществилось в имперский период истории российского социума, включившего эти религиозные традиции в свою религиозную подсистему на статусе «религий инородческих окраин». Христианство трактуется в РФ как «традиционная религия», причем одна из ее конфессий — православие — была и остается доминантной системой религиозных символов, используемых в политическом и социокультурном дискурсах о социальной реальности. Гражданская активность православных НГО тематически разнообразна и пользуется поддержкой как со стороны политического сектора, так и со стороны бизнеса. Анализ тематической ангажированности православных НГО позволяет говорить и о национальном, и о транснациональном измерениях их активности. К национальному измерению гражданской деятельностиii православных НГО следует относить социальную работу с неимущими, наркозависимыми, экологическую и религиозно-просветительскую тематики, внедрение православных ценностей в экономическую и образовательную деятельность россиян, патриотическое воспитание молодежи и многое другое. Иначе дело обстоит с корейской религиозной подсистемой. Мононациональная корейская среда становится носительницей смыслов различных религиозных систем вследствие японской колониальной оккупации и последующего постколониального периода функционирования под патронатом США. В корейском обществе, мононациональная среда которого исторически воспроизводила идеологическое господство конфуцианской системы и буддизма, христианство укоренилось только благодаря радикальным политическим и геополитическим трансформациям. И на этом моменте хотелось бы остановиться подробнее. Корейское общество познакомилось с христианскими конфессиями — романским католичеством и протестантизмом лишь в XIX в. В современной РК христианство наряду с буддизмом оценивается в качестве одной из статистически господствующих религий. 60 Согласно Корейскому Цензу 2005 г. из 100% населения РК 53% идентифицировали себя как имеющие определенную религиозную принадлежность, а 47% как безрелигиозные. Из 53% религиозно ориентированных граждан на долю протестантизма приходится 18%, последователи романского католичества составляют 11%. На рынке религий южнокорейского общества конкуренцию католичеству и протестантизму составляет лишь буддизм, к которому себя причислили 23% iii . В перспективе анализа гражданской активности РНГО РК отдельного внимания достоин тот факт, что подавляющая часть корейских христиан являются городскими жителями, более того — представителями высших страт мегаполисов. В современной реальности корейского и российского обществ доминирует функциональный принцип дифференциации подсистем, политическая система различает себя в качестве демократической, свободной от необходимости использовать религиозную легитимацию. Демократическая доктрина, проповедуемая и российским, и корейским государствами, осмысляет неполитическую и неэкономическую реальность как гражданское общество, а религиозную систему как совокупность религиозных неправительственных организаций, действующих наравне с прочими НГО в третьем секторе. Сравнительный анализ номенклатуры российских и корейских РНГО позволяет констатировать, что в обеих странах идеологически доминирующими оказываются именно христианские неправительственные гражданские организации. Принципиальное отличие здесь обнаруживается применительно к деятельности исламских НГО. В РФ ислам, согласно опросам 2008 – 2009 гг., занимает второе место после христианства. Однако результаты социологического опроса, проведенного Левадацентром в 2011 г., показали, что на долю православных приходится 69 % населения РФ, а на долю ислама – 5%iv. В РК ислам укоренился в качестве религиозной традиции меньшинства (0,2%). Его социокультурное созревание здесь началось в 1950-х гг. и было напрямую связано с религиозной активностью солдат турецких бригадv, входивших в состав войск натовского военного присутствия, на территории южнокорейского государства. Они охотно вступали в контакт с корейцами, желавшими приобщиться к благам новой для них культуры, допускали их к участию в ритуальных службах походных мечетей на территории военного лагеря, занимались прозелитацией. Значительный вклад в дело распространения ислама в РК внесли религиозные лидеры стран Ближнего и Среднего Востока. Так, в 1967 г. благодаря помощи исламских организаций Саудовской Аравии в Сеуле была построена первая крупная мечеть, а при ней основан центр исламской культуры. В этом же году прошла юридическую регистрацию НГО «Корейская Исламская Федерация» (КИФ), объединившая в своих рядах этнических корейцев, принявших ислам, и обосновавшиеся в РК исламские иноэтнические меньшинства трудовых мигрантов и беженцев из Пакистана, Бангладеш, Индонезии,vi В качестве своих ключевых задач эта НГО поставила перевод и публикацию текстов Корана на корейском языке, пропаганду исламской культуры, обеспечение возможности изучать арабский язык в перспективе паломничества в исламские страны Среднего и Ближнего Востока. Основные направления гражданской активности Федерации в 2000-х гг. составляют помощь неимущим, бездомным, инвалидам, а также организация начального обучения исламу для всех желающих, издание периодики, организация выставок, посвященных исламу, а также приглашение мусульманских лидеров и наставников из различных мусульманских стран, подготовка будущих имамов vii. Отдельно отмечу, что в текущий период КИФ имеет множество филиалов и дочерних НГО, посвящающих себя какому-либо из перечисленных направлений деятельности. В южнокорейском обществе обнаруживается устойчивая тенденция к конвертации в ислам. Сообщества мусульман-конвертитов впервые стали появляться в 1950-е гг. Следующую важную веху этого процесса следует искать в 1970-е гг., когда Южная Корея 61 начала завязывать долгосрочные экономические и торговые отношения со странами Среднего Востока. Южнокорейские строительные компании устремились к освоению новых экономических территорий и рынков сбытаviii. Многие корейцы, уезжавшие в эти страны работать по контракту, возвращались домой мусульманами. Третьим значимым источником обращения в ислам оказалось для корейцев военное участие во вторжении коалиционных сил в Ирак в 2003 г. Находясь на территории Ирака, солдаты и офицеры корейских войск охотно принимали ислам, а, вернувшись на родину, посвящали себя религиозному служению или включались в дело прозелитации ислама на родине. Достоин пристального внимания тот факт, что в южнокорейском обществе ислам закрепляется достаточно стремительно, не встречая какого-либо серьезного афронта. Во многом это объясняется, на мой взгляд, крепкими экономическими и политическими связями Южной Кореи со странами Среднего и Ближнего Востока, где ислам является доминирующей идеологической системой. Укоренению ислама в РК способствуют и межправительственные культурные инициативы по созданию исламских культурных центров в южнокорейских мегаполисах, благотворительное участие в строительстве мечетей и мусал (молельных центров) в малых городах и сельских местностях, открытие центров изучения ислама. Кроме того, значительный численный прирост мусульманской общины РК обеспечивается и за счет начавшейся в 1990-х гг. трудовой миграции преимущественно из Пакистана, Бангладеш, Индонезии. Специфика функционирования ислама в РК позволяет констатировать, что активность южнокорейских исламских НГО представительствует преимущественно транснациональное измерение религиозной подсистемы корейского общества. Более того, здесь следует говорить о включенности корейского общества в транснациональное коммуникативное пространство ислама именно благодаря активности этих РНГО. Обратимся теперь к более пристальному рассмотрению российских и южнокорейских буддийских НГО. Для российского общества буддизм является религией «исторического наследия» народов, проживающих в Бурятии, Калмыкии, Туве, Забайкальском крае. Зародившиеся в 1990-х гг. сообщества буддистов-конвертитов, исповедующих тибетскую, тайскую, южно-корейскую, японскую или вьетнамскую формы буддизма, способствовали изменению публичного имиджа этой религиозной традиции, ее вестернизации и включению в транснациональный коммуникативный контекст. Меж тем, в настоящем контексте наибольший интерес представляют в первую очередь те буддийские НГО, гражданская активность которых имеет наибольший общественный резонанс. Российская буддийская община как современный феномен вероисповедной идентичности начала формироваться в 1990-е гг., когда в повестку дня был эксплицитно включен вопрос о построении правового государства и общества в России. Именно в этот период был взят курс на возрождение традиционных религий и этнических верований народов России, разрешена миссионерская практика (в том числе и с зарубежным участием), введено правовое обеспечение деятельности религиозных объединений. Введенная политико-правовая рамка сделала возможным возникновение нового социального феномена вероисповедной идентичности современной буддийской общины РФ. Современный российский буддизм многолик и разнообразен. Наряду с тибетской монастырской формой, традиционной для Бурятии, Калмыкии, Тывы, Читы и Забайкалья, появились объединения и группы мирян, последователей китайской, вьетнамской, японской, ланкийской, южно-корейской, тайской традиций воспроизведения буддизма. Российский буддизм активно преодолевает этническую замкнутость, расширяя свою среду за счет вовлечения граждан, для которых буддизм – это осознанный выбор, за которым не стоит ни семейная, ни социокультурная преемственность. В российских мегаполисах и городах обнаруживаются разнообразные общины буддистов-конвертитов, 62 принадлежащих дзен Кван Ум, Дхарма-центрам последователей Карма-кагью, традиции Дзогчен, традиции Тхеравада, Римэ и т.д. Вновь созданная демократическая политико-правовая парадигма функционирования религий в российском обществе способствовала оформлению нового социального феномена вероисповедной идентичности «российский буддист». Эта большая социальная группа развивает свою религиозную активность в третьем секторе общества в независимых гражданских организациях (далее НГО), неправительственных и некоммерческихix. В терминах научного дискурса о гражданском обществе современная буддийская община России должна квалифицироваться как ассоциация на основе единства мировоззренческих ценностей. Однако в реалиях современного российского общества буддийские организации лишь только на подступах к осознанию себя в качестве религиозных организаций с отчетливой и многогранной гражданской позицией и проблематикой. Анализ гражданской, религиозной и социокультурной активности буддийских организаций РФ позволяет утверждать, что истекшие десятилетия были потрачены на поиск новых форм реинституционализации буддизма. Взятый в 1990-е гг. курс на религиозное возрождение оказался весьма проблематичным применительно к российскому буддизму. Общественность Бурятии, Калмыкии, Тывы с большим энтузиазмом включилась в этот процесс, полагая, что в гражданском обществе должна возродиться традиция, существовавшая до социализма. Не учтенным оказался тот факт, что модель существования буддизма в имперский период абсолютно неприменима в новой системе мировоззренческого плюрализма. В реалиях современного общества буддизм предстал одной из религий, исповедуемых гражданами РФ по свободному волеизъявлению, и требовалось найти тот образец, в соответствии с которым буддийские социорелигиозные институты могли обрести второе дыхание. Речь шла о конструировании новых способов легитимного в гражданском обществе финансирования монастырей и религиозных образовательных центров, пополнения численности монашества, осуществления миссионерскопроповеднической активности, преодоления пережитков этнизации буддизма. Поиск путей решения этих проблем обратил взоры буддистов российских регионов на опыт институционализации буддизма в глобальном пространстве идеологий. Применительно к традиционным для буддизма регионам РФ следует говорить о копировании опыта тибетских буддийских организаций x , вовлеченных в сеть многообразных транснациональных взаимодействий. Обращение именно к этим формам институционализации буддизма в глобальном формате легитимируется в Бурятии, Калмыкии и Туве апелляцией к тому факту, что на их территориях исторически превалировала тибетобуддийская традиция. В такой объяснительной схеме весьма логичным оказывается полный отказ от поиска собственных аутентичных национальных моделей и обращенность в транснациональное пространство. В Калмыкии, Туве и Бурятии воспроизводится глобальная модель функционирования тибетского буддизма, которая была создана в диаспоре на территории Индии. Так, система буддийских социорелигиозных институтов — монашество, миряне, религиозное образование и религиозная заслуга — воспроизводится по транслокальному принципу. Бурятские, калмыцкие, тувинские монахи получают высшее образование в монастырских университетах диаспоры в Дхарамсале (Индия), либо Монголии (лояльной Далай-ламе XIV). Миссионерскую деятельность преимущественно ведут посланцы Далайламы XIV, имеющие соответствующие сертификаты. В состав «мирян» включаются вновь созданные НГО, которые своими пожертвованиями осуществляют возможность иностранного миссионирования. Буддисты этих регионов еще в первой половине 1990-х гг. заявили о своей лояльности по отношению к тибетскому детерриторизированному этносообществу и его 63 борьбе за политическое самоопределение. Применительно к буддийским каноническим территориям РФ духовный лидер тибетской диаспоры Далай-лама XIV занял позицию, функционально сходную с позицией католического понтифика. Формально ориентация буддистов Бурятии, Калмыкии, Тувы на тибетскую диаспору во главе с Далай-ламой XIV не противоречит принципам гражданского общества, но и не вносит вклад в построение российского варианта такого общества. Модель, созданная под водительством идеологов тибетской диаспоры, нацелена в первую очередь на воспроизведение этнокультурной идентичности тибетцев в глобальном пространстве, а это — идентичность детерриторизированного этносообщества. Ориентация на глобальный образец воспроизведения социорелигиозных институтов тибетского буддизма приводит к расщеплению гражданской идентичности буддистов россиян. Будучи гражданами РФ, они оказываются активными участниками транснациональной коммуникативной сети тибетского буддизма. Кардинальной целью этой сети выступает продвижение тибетской проблемы в глобальном пространстве взаимодействий государств. ТКС тибетского буддизма совершенно чужда задача построения правового государства и гражданского общества в Россииxi. Параллельно с процессами реинституционализации буддизма на канонических территориях наметился процесс легализации буддийских организаций в европейской части России. Заявили о себе религиозные объединения, исповедующие не только тибетскую, но и иные социокультурные формы буддизма, импортированные из стран Дальнего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии. Эти организации органично вошли в третий сектор гражданского общества, но едва ли могут рассматриваться в качестве представителей традиционных религий России. Появление таких организаций стимулирует возрастание разобщенности в буддийской среде. Новые буддийские НГО нацелены на внедрение западной модели буддийской ассоциации, что вполне соответствует принципам функционирования гражданского обществ, но идет вразрез с монастырской формой воспроизведения буддизма в российских регионах. Буддийские НГО в их разнообразии уже являются неотъемлемой частью третьего сектора российского гражданского общества. Но процессы, происходящие на канонических территориях, размывают вклад российского буддизма в дело строительства российского национального гражданского общества. Гражданская религиозная идентичность «буддист» постепенно подменяется на канонических территориях глобальной формой религиозной идентичности, не связанной с российским гражданским обществом. Что же касается созданных буддистами-конвертитами НГО, ориентированных на ТКС тибетского буддизма, то эти организации объективно оказываются заложниками международного активизма религиозных идеологов тибетской диаспоры и конфликтности сепаратистских групп тибетцев внутри КНР. Тем не менее, такие конвертитские НГО, заявляя себя защитниками прав человека и этноменьшинств, выполняют в российском гражданском обществе весьма важную и социально значимую функцию. Они привлекают внимание отечественных политиков, ученых, общественных деятелей к тибетской проблеме, которую необходимо всесторонне изучать в прямой связи с вопросами возрождения буддизма в Бурятии, Калмыкии и Туве. Обратимся теперь к рассмотрению южнокорейских буддийских НГО, их номенклатуры, векторов активности, национального и транснационального измерений. Базовое отличие процесса институционализации буддизма РК от российского заключается в том, что он имел исторический опыт функционирования в качестве государственной идеологии, легитимировавшей в течение веков абсолютную власть корейских императоров (VII – XIV вв.). На смену идеологическому господству пришли времена гонений и преследований — 1392 - 1895 гг. со стороны проконфуцианской династии Ли. Утрата господствующих позиций, запрет на миссионерскую деятельность и вообще какую-либо религиозную активность в городах повлекли за собой необходимость реинституционализации корейского буддизма в условиях противостояния с 64 неоконфуцианством и местными этническими верованиями xii . Подробное углубление в историю южнокорейского буддизма выходит далеко за рамки настоящей статьи. В перспективе моего исследования принципиально важен тот факт, что южнокорейский буддизм имел в своей истории и периоды институционализации в качестве государственной идеологии, и как традиции образованного меньшинства, то есть традиции по преимуществу монашеской. Формы институционального закрепления, обнаруживаемые в современном южнокорейском буддизме, свидетельствуют о его значительном адаптационном ресурсе и способности реагировать на радикальные социально-политические и социокультурные трансформации. Вопрос о необходимости реформы, направленной на «сближение буддизма с народными массами»xiii или адаптацию к резким общественным трансформациям впервые был поставлен лишь в конце XIX в. Такая постановка вопроса была опосредована японской политической и социокультурной оккупацией Кореи. Осуществленная Японией в 1910 г. аннексия Кореи открыла широкие возможности для миссионерской активности японским буддийским наставникам, христианским проповедникам и представителям христианских политических движений. Ключевыми пунктами реформы корейского буддизма стали перевод текстов буддийского канона с классического китайского языка, на котором в течение веков буддийское знание и образование существовали в корейском социуме, на корейский язык, строительство буддийских комплексов в городах, обновление системы буддийского образования, включение мирян в жизнь сангхи. Перевод текстов канона на корейский язык представлялся необходимой мерой и в деле противостояния распространению японского буддизма, и для популяризации буддийского учения в среде мирян. Строительство буддийских монастырских центров в городах и селах явилось элементом принципиальной реинституционализации, предполагавшей отход от практики пещерных монастырей, находящихся далеко за пределами и города, и деревни. Другими элементами процесса радикальной трансформации корейского буддизма стали снятие обязательности целибата и принятие установки на поддержание регулярных связей с мирянами. Именно на этот период приходится организационный раскол южнокорейской буддийской сангхи в вопросе возможности сохранять монашеский статус без соблюдения целибата. Отдаленным следствием буддийского реформаторства начала XX в. явились образовательные учреждения и молельные центры, открытые в мегаполисах для буддийского обучения и просвещения мирян. В 1980-х гг. большинство буддийских монастырей и храмов в городах создали колледжи по начальному и среднему циклам буддийского образования, подразумевающего знакомство с буддийским письменным наследием, историей буддизма, буддийским искусством, храмовым этикетом и т.д. Это направление деятельности традиционных буддийских НГО привлекло на их сторону значительное число верующих, представительствующих южнокорейский средний классxiv. Идеи реформаторского периода функционирования буддизма нашли свое воплощение и в деятельности буддийских организаций так называемого «народного» (minjung) буддизма, получившее свое оформление в 1970-1980-х гг., в период милитаристского режима. Народный буддизм оформился как религиозно-политическое движение в 1985 г., когда была сформирована НГО «Народная буддийская федерация». Ее целевой аудиторией стали все те, кто разделял идеи необходимости свержения военной диктатуры в пользу рабочих и крестьян, демократической конституции, распределения богатств, объединения Кореиxv. Идеи реформаторского периода функционирования буддизма нашли свое воплощение и в деятельности буддийских организаций так называемого «народного» (minjung) буддизма, получившее свое оформление в 1970-1980-х гг., в период милитаристского режима. Народный буддизм оформился как религиозно-политическое движение в 1985 г., когда была сформирована НГО «Народная буддийская федерация». Ее целевой аудиторией стали все те, кто разделял идеи необходимости свержения военной 65 диктатуры в пользу рабочих и крестьян, демократической конституции, распределения богатств, объединения Кореиxvi. С течением времени различные организации народного буддизма прекратили свое существование, но пул выдвинутых ими идей продолжает реализовываться и в современности. Так, в крупных городах буддийские монастыри не ограничивают свою активность лишь проведением молитвенных служб. В 1990-х гг. при монастырях начали создавать инфраструктурные сети, обеспечивающие удовлетворение и религиозных, и секулярных потребностей мирян: детские сады, магазины экологически чистых продуктов, бюро по проведению свадебных и похоронных ритуалов, поликлиники, банковские услуги и многое другое.xvii Кроме того, определенные институциональные инновации затронули и так называемые горные монастыри, располагающиеся в значительном удалении от населенных пунктов. Начиная с 1980-х гг. большинство таких монастырей разработали программы для буддистов-мирян, желающих принять участие в весенних и летних ретритах или пожить в живописной удаленности от городской цивилизации, посвящая себя медитации xviii . Таким образом даже отъединенные от мира монастырские общины нашли свой путь в современную демократическую реальность, предлагая на выбор ассортимент религиозных услуг: паломничество по сакральным буддийским местам, регулярные медитативные ретриты и фестивали, насыщенные семинарами по разнообразным психосоматическим практикам. В современной социокультурной реальности южнокорейского общества буддийская традиция оказывается в ситуации невыгодного для нее конкурентного противостояния с протестантизмом и католичеством. Конкуренция за идеологическое влияние в пространстве публичности, за приоритетное право легитимировать смысловые основы национальной идентичности приводят буддийские организации РК на путь социальной работы, благотворительности и прозелитации. Принципиально важно, что для традиционного корейского буддизма, адресовавшегося к безбрачному монашеству, такие направления социальной активности абсолютно чужды и беспрецедентны. Необходимо также учитывать и то немаловажное обстоятельство, что социальная и гражданская активность вновь созданных буддийских НГО наталкивается на противодействие со стороны представителей традиционного буддийского клира, полагающих, что подлинный буддизм должен являть себя в монашеском облачении, а приемлемая для него социальная активность — это отдаление от мираxix. Анализ публикаций о судьбах традиционных религиозных идеологий в РК позволяет заключить, что общественная оценка буддизма в современном южнокорейском обществе весьма противоречива. Так, согласно статистическим данным, буддизм предстает второй после христианства значимой религиозной традицией Южной Кореи, что, с социологической точки зрения, позволяет выдвигать предположение о его популярности и социокультурной востребованности. Однако в реалиях южнокорейских мегаполисов буддизм представлен слабо: буддийские храмы и буддийские монастыри малочисленны, буддийская символика практически отсутствует, количество буддийских школ мизерно. Например, 12 миллионный Сеул располагает лишь несколькими буддийскими действующими храмами, пик активности которых приходится на выходные, собирающие на молитву сотни верующих-буддистов. В противовес этому в каждом квартале города функционирует несколько протестантских церквей, где верующие-миряне собираются и в будни, и в праздники, устраивают конференции по вопросам веры и прозелитации, благотворительные акции и многое другое. Традиционный буддизм вытеснен в сельские регионы РК, где преимущественно и располагаются буддийские монастыри и поддерживающие их миряне. Примечательно, что и в масс-медийном пространстве, и в научных статьях вытеснение буддизма на периферию осмысляется как естественный порядок вещей, объясняющийся содержащейся в буддизме установкой на удаление от социума, а также традицией горных монастырей, исторически сложившейся в южнокорейском буддизме. Однако такой весьма 66 поверхностной трактовке противоречит сама история южнокорейского буддизма, взявшего еще в XIX в. отчетливый курс на внедрение в гражданскую, социальнополитическую и социокультурную активность социума. Подлинное понимание парадоксальности публичных позиций южнокорейского буддизма открывается при учете черного пиара, артикулируемого христианскими южнокорейскими организациями в адрес традиционного южнокорейского буддизма xx . Здесь я считаю необходимым учитывать и многократные акты вандализма, творимые «христианскими фундаменталистами» в отношении буддийских святыньxxi на протяжении 1990-х гг. К таковым относятся и сожжение буддийских монастырей в мегаполисах, и хищения ритуальных предметов, и публичные нападения на буддийских наставников, и разрушения буддийских памятников и т.д. Кроме того, необходимо также принимать во внимание тот факт, что гражданская позиция южных корейцев предполагает ориентацию на политических лидеров, находящихся у власти. Так, в периоды президентства политических лидеров, лояльных христианству, буддизм подвергался гонениям и критике. В качестве примера будет уместным указать и состоявшиеся в 2008 г. xxii многочисленные мирные демонстрации буддийских организаций и акции протеста буддистов-мирян в адрес правящей политической верхушки. В своих публичных выступлениях, в открытых письмах и петициях на имя президента Ли Мён Бака буддийские лидеры обвинили режим в нацеленной идеологической дискриминации буддизма. В качестве ярких иллюстраций подобной политики упоминались следующие прецеденты: публичное поздравление от президента в адрес протестантской общины Пусана, в тексте которого эта община была обозначена как «покончившая с буддизмом в этой стране»; пропаганда христианства, которую осуществлял нынешний президент еще в бытность мэром Сеула, посвящая все свои проекты Богу; назначение на высшие политические посты приверженцев христианства и т.д. Социологическое осмысление противоречивости публичного имиджа буддийских НГО должно учитывать, что радикальное отличие трактовки социальной деятельности в буддийской традиции от протестантской состоит в стремлении уйти от социального участия, отрешиться в пользу обретения религиозной заслуги через служение сангхе. В христианстве в целом и в протестантизме в особенности вектор социального служения направлен непосредственно на мир. Служение миру как призвание, его облагораживание, активная гражданская позиция воплощаются в деятельности разнообразных протестантских и католических НГО РК, приобрели огромную популярность и громкий позитивный резонанс в публичных институциональных дискурсах. Буддийские организации здесь скорее приспосабливаются к вызовам современной демократической идеологии, ожидающей от религиозных организаций гражданской активности. И тем не менее в современной южнокорейской реальности наметился отчетливый вектор в направлении формирования буддийских НГО, стремящихся к участию в формировании общественного мнения по политическим, гендерным, религиозным и остро социальным проблемам. Наибольшую популярность в истекшие десятилетия приобрели следующие буддийские южнокорейские НГО: «Буддийская коалиция за экономическую справедливость», «Общество Чистой Земли», «Буддийская солидарность за реформы». Эти организации возникли в 1990-х гг. как реакция патриотически ориентированных корейских буддистов на текущие социокультурные трансформации. «Буддийская коалиция за экономическую справедливость» (БКЭС) представляет собой объединение буддистов мирян, вовлеченных в отстаивание прав трудовых мигрантов на территории РК. Это буддийская НГО ориентирована на помощь беженцам и трудовым мигрантам, которым предоставляют на первое время крышу над головой, бесплатное пропитание, возможность получить начальные навыки корейского разговорного языка. Кроме того, БКЭС оказывает помощь и местным безработным или 67 пострадавшим от экономического кризиса 1997, подыскивая им работу, обеспечивая бесплатным пропитанием и жильемxxiii. Совсем другой тематике посвящают себя активисты буддийской НГО «Общество Чистой Земли», возникшей в 1985 г. как отделение Корейской Буддийской Академии Социального образования. В дальнейшем Академия была преобразована в НГО «Буддийская Академия Экологического Пробуждения». «Общество Чистой Земли», используя буддийское учение о рае Сукхаватти, «чистой земле», обратилось к освоению демократически популярных тематик окружающей среды и экологии. Буддийские тексты, публикуемые ею под грифом «Академия экологического пробуждения», представляют собой упрощенный пересказ доктрин школы «Чистой земли», причем упор делается на разъяснении тезисов о необходимости взращивания установок «чистого сознания», обретения «праведных друзей» и создания «чистых земель». С 1991 г. основатель этой НГО призвал своих последователей обратить взоры в транснациональное пространство коммуникаций по темам бедности, начального образования и профессионального обучения неимущих, экономической угнетенности, медицинской помощи и создать международные филиалы. Таким образом, в международном формате эта буддийская НГО стала известна как «Общество Объединения»xxiv, оказывающего поддержку бедным слоям населения Индии, Бангладеш, Монголии и Северной Кореи. НГО «Буддийская солидарность за реформы» (БСР) возникла в 1998-1999 гг. как протестная реакция буддистов-мирян на прецеденты дисциплинарных нарушений, коррупции, неправомерного использования властных и административных полномочий в среде буддийского монашества xxv южнокорейской традиции сон. Деятельность НГО нацелена на ослабление монашеской монополии на административное и финансовое управление буддийской сангхой. Это предполагает осуществление контроля со стороны буддистов-мирян над процедурами выборов в монастырях и храмах сон-буддизма, за потоками финансирования, проистекающими из государственного бюджета, благотворительными вкладами и взносами мирян xxvi . Кроме того, данная НГО видит необходимость в воссоздании всей полноты буддийских социорелигиозных статусов: мирян/мирянка, послушник/послушница, монах/монахиня, а также введение в практику участия мирян в жизни монастырей. Такая позиция с необходимостью требует реформы организационной структуры сон-буддизма, традиционно ориентированного по преимуществу на монашескую стезю. В транснациональном коммуникативном пространстве религиозных идеологий БСР позиционирует себя как движение буддистовмирян, выступающих за возрождение традиционного корейского буддизма, за мирное воссоединение Южной и Северной Кореи, за отстаивание прав верующих и мирный межрелигиозный диалог. Сравнительный анализ российских и южнокорейских РНГО позволяет констатировать, что и в РФ, и в РК именно буддизм как традиционная идеология претерпевает значительные изменения в силу необходимой социокультурной адаптации к реалиям современных демократических обществ. К числу наиболее значимых трансформаций в обоих случаях можно отнести смену вектора социальной активности в направлении освоения центральных тематик демократического дискурса. Кроме того, в обеих странах буддийские организации — и традиционные, и новые-конвертитские — сталкиваются с необходимостью конкурировать с христианскими организациями за последователей, общественное внимание, публичный авторитет и политическую благосклонность власть предержащих. Однако принципиальное отличие здесь состоит в характере и содержании межрелигиозного диалога. В РФ и буддизм, и христианство расцениваются в качестве религий «исторического наследия», что влечет за собой двусторонний неустанный поиск тем для диалога и сотрудничества. Такое положение дел во многом объясняется исторически сложившимся распределением сред: буддизм продолжает оставаться лидирующей религиозной традицией в этнических регионах РФ, а христианство воспроизводит себя на европейской 68 части страны как статистически доминантная традиция. Применительно к российскому буддизму речь пока идет о необходимости поиска форм воспроизведения религиозной традиции, которые могли бы стать востребованными в рамке демократической идеологии. Такие формы и вырабатываются благодаря активности буддийских этнических и конвертитских НГО. Однако развитие самостоятельного гражданского публичного дискурса – это еще дело будущего. Истекшие два десятилетия функционирования в условиях современной демократии были потрачены на создание организационной базы для воспроизведения базовых буддийских институтов, а также на образование собственной ниши в пространстве мировоззренческого плюрализма. В РК отчетливо просматривается конкурентное противостояние двух господствующих религиозных традиций — буддизма и христианства. Тенденция к поиску точек соприкосновения и возможностей для консенсуса прочерчена очень слабо. Однако анализ этого противостояния позволяет заключить, что буддизм, ни мало претерпевший от адептов протестантских организаций, оказывается в итоге и стороной, много получившей от навязанной ему конкуренции. Так, совершенно очевидно, что стремление адаптироваться к социально-политическим трансформациям имело своим следствием для идеологов буддийских традиций РК выдвижение на первый план вопроса о разработке методов и форм внедрения в текстуру современности. В процессе решения этого вопроса буддисты калькировали протестантские способы работы с населением, политической властью, применились к риторике демократического дискурса. Органичное присутствие буддизма в современном публичном дискурсе обеспечивается за счет НГО, созданных буддистами-мирянами и развивающих разнообразную гражданскую активность. Библиографический список 1. Аюшева Д.В. Современный тибетский буддизм на Западе. – Улан-Удэ: БНЦ СО 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. РАН, 2003. – 124 с. Островская Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России. Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. – М.: РОССПЕН, 2009. – С. 294-328. Островская-мл. Е.А. Воины радуги. Институционализация буддийской модели общества в Тибете. – СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2008. – С. 261-314. Островская Е. А. Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. – 2010. – № 4. – С. 171 – 182. Barker D. Korean Spirituality. – Honolulu: University of Hawai’i Press, 2008. – P. 4. Joo R.B. Countercurrents from the West: “Blue-eyed” Zen Masters, Vipassana Meditation, and Buddhist Psychotherapy in Contemporary Korea // Journal of the American Academy of Religion. – 2011. – vol. 79, № 3. – P. 619. Jorgensen J. Minjung Buddhism: a Buddhist Critique of the Statues Quo – Its History, Philosophy and Critique // Park J.Y. (ed.) Makers of Modern Korean Buddhism. – New York, Alban: New York State University, 2010 – P. 282. Levkowitz A. The Republic of Korea and Middle East: Economics, Diplomacy, Security// Korean Economic Institute: Academic Economic Series. – 2010. – vol. 5. – № 6. Park J.Y. Buddhism and Modernity in Korea. Introduction. // Park J.Y. (ed.) Makers of Korean Modern Buddhism. Albang: State University of New York Press, 2010, P. 3-4. 69 10.Park P. Buddhism in Korea: Decolonization, Nationalism and Modernization // Berkwitz S.C. (ed.). Buddhism in world cultures: comparative perspectives. – Santa Barbara, California: ABC-Clio Inc, 2006. – P. 214. 11.Sørensen H.H. Buddhism and Secular Power in Twentieth-Century Korea // Harris I. (ed.). Buddhism and Politic in Twentieth-Century Korea. – London and New York: Continuum, 1999. – P. 128. 12.Tedesco F. Engaged Buddhism in South Korea // Queen C.S, Prebish C.S., Keown D. (eds.) Action Dharma: new studies in engaged Buddhism. – London: Routledge Curzon, 2003. – pp. 163-164, pp. 169-173. 13.Tedesco F. Questions for Buddhist and Christian Cooperation in Korea. // BuddhistChristian Studies. – 1997. – vol. 17. – P. 184-192. 14.Wells H. Korean Temple Burnings and Vandalism: The Response of the Society for Buddhist-Christian Studies // Buddhist-Christian Studies. – 2000. – vol. 20. – P. 239243. Annotation Ostrovskaya E.A. Sociological Study of the Religious Non-Governmental Organizations in the Russian Federation and in the Republic of Korea The article deals with the sociological study of religious non-governmental organizations of the Russian Federation and the Republic of Korea. The author investigates how ideological innovation processes in politics contribute to the emergence of new forms of social activities within traditional religions of the Russia and the South Korea. The attention is focused on a comparative research of the Buddhist organizations’ institutional activity. Key words Religious non-governmental organizations, democracy, Buddhist civil organizations, Buddhism in Russia and South Korea. Сведения об авторе Ф.И.О.: Островская Елена Александровна Научная степень, звание: доктор социологических наук Место работы: Санкт-Петербургский государственный университет Должность: профессор кафедры теории и истории социологии факультета социологии Рабочий адрес: 193060, Санкт-Петербург, ул. Смольного, д.1/3, 9-й подъезд, факультет социологии Домашний адрес: 196137, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., д.38, кВ. 33 (не для публикации) E-mail: helostr@pochta.ru Name: Ostrovskaya Elena Alexandrovna Academic degree and status: Dr. Sc. (Sociology) Place of employment: Sankt-Petersburg State University Post/Appointment: Professor at Chair of Theory and History of Sociology, Faculty of Sociology Business address: Smolnogo ulitza, 1/3, 9 gate, Faculty of Sociology, 193060, SanktPetersburg, Russia 70 Home address: Chkalovskiy prospect, 38, 33, Sankt-Petersburg, Russia (not for publication) E-mail: helostr@pochta.ru 2) Тангалычева Р.К. Когнитивный тренинг в обучении российско-корейской коммуникации1 В последние годы преподавание дисциплин, связанных с коммуникативной проблематикой, получило в России широкое распространение. В комплекс таких дисциплин входит и курс по теории и практике межкультурной коммуникации, целью которого является формирование у будущих специалистов коммуникативных навыков, призванных обеспечить адекватное понимание и эффективное взаимодействие людей, принадлежащих к разным культурам. В практике межкультурного обучения получили распространение активные методы: дискуссии, игры, анализ ситуаций, тренинги. По методу обучения способы подготовки индивида к межкультурному взаимодействию делят на дидактические и эмпирические. Дидактические методы обучения включают просвещение, ориентирование и моделирование. Просвещение – это процесс приобретения знаний о культурных различиях и о культуре, к контакту с которой человек целенаправленно готовится. Ориентирование – обучающая программа, имеющая целью быстро познакомить человека с основными нормами, ценностями и правилами поведения в чужой культуре. Моделирование – такой метод обучения, который предполагает получение необходимых знаний на основе исследования искусственных моделей (условных образов, схем и процессов) соответствующих ситуации межкультурного общения. Как правило, в качестве моделей межкультурного обучения используются описания поведенческих реакций представителей соответствующих культур (Садохин 2007: 250). Дидактические методы обучения направлены на повышение уровня межкультурной восприимчивости, в их структуру входят и разнообразные когнитивные тренинги. Итогом процесса такого обучения должно стать овладение «платиновым правилом», сформулированным по аналогу с «золотым правилом» нравственности: «делай так, как делают другие. Делай так, как они любят, как им нравится. Это правило означает, что, попадая в чужую культуру, целесообразно поступать в соответствии с нормами, обычаями, обычаями, традициями этой культуры, не навязывая своих религии, ценностей, образа жизни» (Почебут 1995: 66). Автору данной книги довелось не один год преподавать в южнокорейских университетах и непосредственно общаться с корейцами как в ходе профессиональной деятельности, так и в процессе повседневного общения. Собственно говоря, с этим обстоятельством и связана цель исследования, предпринятого автором среди студентов петербургских вузов: выявить степень адекватности знаний российских студентов о Корее и корейцах действительному положению дел, а также оценить уровень их гипотетической готовности к межкультурным контактам с представителями данной страны. Для проведения исследования была составлена анкета, включившая 13 вопросов, и было опрошено 29 студентов.2 После анкетирования был проведен когнитивный тренинг, в ходе которого рассмотрены вопросы анкеты, на которые студенты затруднились ответить, а также разъяснены некоторые актуальные аспекты восприятия россиянами корейцев. Приведем вопросы анкеты. Исследование выполнено в рамках проекта академии корееведения (Республика Корея) в 2011-2012 гг. (AKS-2010-САА-2101). 2 Это исследование проводилось в 2003 г. со студентами Санкт-Петербургского государственного политехнического университета, посещавшими курс лекций по межкультурной коммуникации. 1 71 1. Перечислите, пожалуйста, те образы, характеристики или идеи, которые приходят вам на ум, когда вы представляете себе Корею и корейцев. 2. Назовите несколько корейских городов. 3. Назовите несколько корейских имен и фамилий. 4. Назовите имя нынешнего (или одного из предыдущих) президентов Республики Корея (Южная Корея). 5. Назовите имя нынешнего (предыдущего) руководителя КНДР (Северная Корея). 6. Каково население Южной Кореи? 7. Каково население Северной Кореи? 8. Сколько корейцев живёт на территории стран СНГ? 9. Сколько корейцев живёт в России? 10. Когда была Корейская война? 11. Назовите несколько южнокорейских компаний. 12. Назовите основные направления сотрудничества между Россией и Южной Кореей. 13. Назовите основные направления сотрудничества между Россией и Северной Кореей. В результате обработки полученных данных выяснилось, что петербургские студенты более или менее неплохо информированы о Корее и корейцах. Сделать подобный вывод позволяет сравнение полученных данных с результатами опроса, проведенного среди россиян фондом «Общественное мнение» в 2001 году.3 В результате того опроса, было выявлено, что россияне очень мало знают о Южной Корее. Ничего не смогли сказать о географическом положении страны 41% респондентов (студенты же в ходе устного обсуждения данной темы продемонстрировали твердое представление о географическом положении двух Корей).4Название столицы Южной Кореи – Сеул – знали 28% россиян (среди опрошенных студентов об этом знали более половины). Ассоциации, которые пришли на ум студентам, можно подразделить на те, которые связаны с физическими характеристиками корейцев, и те, которые связаны с чертами их национального характера. Перечисляя эти ассоциации, мы зафиксировали частотность их упоминания (приводится в скобках). К первым респонденты в 2003 г. отнесли невысокий рост (12 раз), узкий разрез глаз (11 раз), смуглый (или жёлтый) цвет кожи (3 раза), «все темноволосые» (3 раза) и «красивые девушки» (один раз). В апреле-мае 2011 г. был проведен еще один опрос студентов по той же анкете, в котором приняли участие 300 студентов разных факультетов СПбГУ в возрасте от 19 до 25 лет, из них 48, 3 процента – девушки и 51,7 процент – молодые люди.5 Полученные данные позволяют сделать вывод об устойчивости представления студентов о Корее и корейцах, а также о необходимости внедрения дидактических методов обучения В ходе исследования фонда «Общественное мнение» было опрошено 1500 респондентов. Результаты опроса опубликованы в статье «Маленький дракон, набирающий силу»// Сеульский вестник, 2001. 1 – 28 февраля. С.3. 3 Стоит только отметить, что студенты оказались неосведомленными о том, что море, отделяющее Японские острова от Корейского полуострова, во многих странах после второй мировой войны на географических картах обозначено как Восточное море, тогда как на всех российских картах оно до сих пор именуется Японским. Последнее обстоятельство сопряжено с вполне понятной обидой корейцев, находившихся с 1910 по 1945 годы под колониальным господством Японии и боровшихся на протяжении всего этого периода за свое освобождение. Эта обида связана с тем, что многие россияне не только не знают о переименовании моря, разделяющего страны, но и, разговаривая с корейцами, упорно продолжают называть его Японским. 5 Начиная с табл. 11 и заканчивая табл. 17 приводятся данные, полученные в результате опроса студентов СПбГУ в 2011 г. 4 72 межкультурной восприимчивости в тех вузах, где предусмотрены программы по межкультурной коммуникации и имеются корейско-российские исследовательские и образовательные проекты. Табл. 11. Образы, характеристики или идеи о Корее и корейцах (2011 г.). Образы, характеристики или идеи о Корее и Кол-во корейцах упоминаний Морковь по-корейски 60 Узкие глаза 43 Процент Собаки/едят собак 38 12,67 Корейская кухня 36 12,00 Разделение нации на Юг и Север 36 12,00 Коммунизм 27 9,00 Маленький рост 26 8,67 Характерная азиатская внешность 26 8,67 Острая пища 21 7,00 Техника Автомобильная промышленность 21 20 7,00 6,67 Красивая природа 20 6,67 Трудолюбие 15 5,00 Ядерное оружие 15 5,00 Боевые искусства, тхэквондо 14 4,67 20,00 14,33 Если сгруппировать наиболее часто упоминаемые образы, характеристики или идеи о Корее и корейцах в 2011 г., то можно выявить преобладание следующих представлений. - Кулинарные особенности («морковь по-корейски» - 60%, «собаки, едят собак» 0 12,6%, «корейская кухня» - 12%, «острая пища» - 7%. «экзотическая кухня» -3,3%). - Идеология, последствия «холодной войны» («разделение нации на Юг и Север» 12%, «коммунизм» - 9%, «ядерное оружие» - 5%, «Ким Чин Ир» - 4,3%, «ядерный конфликт» - 2,6 %). - Внешние характеристики корейцев («узкие глаза» -14,3%, «маленький рост» 8,7%, «характерная азиатская внешность» - 8,7%, «темные, черные волосы» - 3,7%) Технологические достижения («техника» 7%, «автомобильная промышленность» 6,7%, «технологические достижении, прогресс, развитие, техника» 3%, «высокий уровень технологического развития» - 2,3%) - Характеристики менталитета корейцев: «трудолюбие –5%, «восточный склад ума» - 4,7%, «добрый, дружелюбный улыбчивый народ» - 4%, «традиции» - 3,7%. Также можно привести образы Кореи, несводимые в группы: «красивая природа» 6,7%, «боевые искусства, тхэквондо» - 4,7%, «маленькая страна» - 3%. 2,3% опрошенных студентов ассоциируют Корею с футболом («футболист Пак Джи Сун, тренер российской сборной Гус Хиддинк», «чемпионат мира по футболу 2002 г.»). В ходе опроса были 73 обнаружены и абсолютно противоположные представления: у 2% студентов Корея ассоциируется с «бедностью», а у 1,7% - с «хорошим уровнем жизни». С точки зрения формирования межкультурной восприимчивости и формирования общекультурных навыков общения важен вопрос внешних, физических различиях между россиянами и корейцами. Упоминание студентами физических характеристик корейцев, на наш взгляд, требует того, чтобы на этом аспекте межкультурной коммуникации остановиться немного подробнее. Несмотря на широкие масштабы иммиграции представителей других рас в последние годы практически во все западноевропейские страны, США и Канаду и несмотря на то, что далеко не всем слоям населения принимающих стран это нравится, установилась определенная культурная норма – не говорить вслух о физических отличиях «других» народов. Как думается, такого рода «корректность» в отношениях связана не с равнодушием и не с особой приязнью к людям небелой расы, а с обычной вежливостью, основанной на давнем принципе взаимоотношений между людьми: относись к другим так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. В США, к примеру, существует табу на вербальное упоминание тех физических характеристик людей, которые могут задеть их самолюбие. Вероятно, это можно объяснить сильными эгалитаристскими тенденциями, получившими широкое распространение в стране в последние десятилетия. По этому поводу можно привести пример употребления слова «красивый» в русском языке и в американском варианте английского языка. Если сказать в России о девушке или женщине: «она красивая», «она – настоящая красавица», то это будет воспринято вполне нормально, даже если речь идет о не очень красивой представительнице женского пола. Часто эта характеристика бывает связана не столько с внешними данными, сколько с чертами характера или здоровья и молодости. В американском же варианте английского языка выражение “She is beautiful” будет воспринято на слух как слишком сильное и возможное только по отношению к какой-нибудь звезде голливудского кино. Обычная девушка или женщина будет смущена таким комплиментом или воспримет его как лицемерие. В повседневном же обиходе употребляются сочетания “She is pretty” или “Nice looking girl/ woman”, снимающие элемент физического неравенства и возможные при обращении практически к любой девушке или женщине. И, конечно же, согласно североамериканской культурной норме, недопустимо говорить вслух о тех или иных расовых отличиях (цвет кожи, разрез глаз, рост и др.). Даже такое известное произведение, как «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена вошло в список произведений, которые в США не рекомендованы для чтения детей. Это связано с тем, что один из его героев афроамериканского происхождения Джим неоднократно назван «черномазым», «негром» и т.д. Понятно, что такого рода реакция на некорректное по нынешним временам прозвище Джима стала возможной только в условиях, когда идеи «этнического плюрализма» и манифестирования уважения ко всем без исключения этносам и расам возобладали в массовом сознании американцев. И, естественно, это стало достоянием общественного мнения только после того, как люди осознали, насколько это может быть обидно представителям недоминирующего этноса или расы, когда о них отзываются без достаточного уважения только потому, что они «другие». Особая болезненность в восприятии этой темы характерна для жителей стран, достигших в последние десятилетия значительных экономических успехов и существенно повысивших свой уровень жизни. К их числу, несомненно, относятся Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур и др. По мере самоутверждения народов этих стран формируется и их негативное восприятие упоминания представителями других культур свойственных им физических характеристик. В России ситуация иная.. Несмотря на то, что после распада СССР Россия попрежнему остается многонациональной страной (более 140 народностей), доминирующим 74 народом являются русские (около 80% населения), и представители других этносов, и особенно других рас, как представляется, еще не смогли довести до сознания широких слоев доминирующего населения свое порой негативное отношение к упоминанию физических особенностей, относящихся к их внешности. Вместе с тем по мере роста контактов россиян с народами других стран увеличиваются и их знания норм межкультурного общения. Современное мультикультурное образование, как известно, базируется на открытости тем и вопросов, ранее считавшихся «неудобными» и закрытыми. Одной из таких тем является тема как декларируемого, так и реального уважения к всевозможным признакам и формам поведения представителей различных этносов и рас. К ассоциациям, связанным с чертами национального характера, студенты в 2003 г. отнесли уважительное отношение к старшим (5 раз), следование традициям (5 раз), трудолюбие (3 раза), мудрость (3 раза). Среди характеристик, упоминавшихся по одному разу, можно перечислить следующие: единство нации, сплоченность, чувство коллективизма, консерватизм, доминирование мужчин, строгость, злость, суетливость, замкнутость, немногословность, вежливость и скученность. Как видим, студенты неплохо осведомлены о существовании в обеих Кореях национальных традиций, связанных с иерархичностью обществ, – уважение к старшим, мудрость, консерватизм и доминирование мужчин. Действительно, Южная Корея за последние десятилетия сумела соединить в себе такие противоположные, на первый взгляд, черты, как ультрасовременность (оборудованные по последнему слову техники автомагистрали, небоскребы, аэропорты, освоение новейших технологий, связанных с производством готовых персональных компьютеров, чипов, жидкокристаллических дисплеев, сотовых телефонов, автомобилей и т.д.) и сохранение национальных традиций в семейно-бытовой сфере и отчасти в корпоративной культуре. Например, в Корее считается вежливым при первой же встрече спросить: «Сколько Вам лет?». Этот вопрос задается с тем, чтобы узнать, как обращаться к тому или иному человеку. Дело в том, что в Корее ожидаемое поведение человека и, соответственно, отношение к нему со стороны других людей, вплоть до элементов весьма детально разработанного речевого этикета, основывается во многом на представлении о его возрасте. Отметили студенты и такую черту корейского народа, как трудолюбие, ставшее наряду с эффективным экономическим курсом президента Пак Чон Хи и обильной американской помощью важнейшей предпосылкой «корейского экономического чуда», приведшего в середине 80-х годов Южную Корею в тридцатку наиболее развитых стран мира. 6 Несмотря на колоссальные достижения в области экономики, средняя продолжительность рабочей недели на производственных предприятиях до недавнего времени составляла 50 часов, в то время как во многих других странах она не превышает 40 часов. Кроме того, стоит отметить и то, что на большинстве предприятий и учреждений работники имеют только один выходной день в неделю и всего лишь пять дней отпуска в год. Что касается подмеченных студентами таких черт национального характера, как единство нации, сплоченность, то они на самом деле свойственны этому народу. Корея, как известно, является мононациональной страной и относится к тем немногим государствам планеты, на территории которых нет никаких национальных меньшинств. Согласно некоторым методикам, благодаря которым определяется уровень толерантности того или иного народа, одним из критериев наивысшей толерантности является готовность вступить в брак с представителем другого этноса или расы (или позволение такого брака своим детям). По этому критерию в конце 1970-х годов корейцы были на одном из последних мест. Действительно, этот народ до последнего времени отличался закрытостью в восприятии других культур и нежеланием становиться полиэтничным. В последние годы ситуация несколько изменилась, и количество интернациональных браков В данном случае имеется в виду вступление Республики Корея в ОЭСР (Организацию экономического сотрудничества и развития). 6 75 возросло. Однако до сих пор дети, рожденные в подобных браках в Южной Корее, не обладают равными правами по сравнению с так называемыми «чистокровными» корейцами. Студенты также обратили внимание на такие черты корейцев, как строгость, замкнутость, немногословность, вежливость, мудрость. По этому поводу следует заметить, что поведенческие стандарты в России и в Южной Корее сильно различаются. Если в России ценятся раскрепощенность и уверенность в себе, умение четко и твердо высказывать свои мысли, то в Корее, наоборот, такое поведение вызывает определенное недоверие. Там скорее будут оценены скромность, сдержанность и немногословность, которые отличают «благородного человека» от человека толпы и считаются исконными добродетелями представителей этого народа. Было отмечено и такое качество, как суетливость. Несколько студентов указали на то, что Корея ассоциируется у них с огромными торговыми площадями. Действительно, оживленная торговля является неотъемлемой чертой корейских городов. Хотя, судя по опросам корейских социологов, торговля не является очень престижной сферой деятельности в Корее, основная масса торговцев не считает этот труд ниже своего достоинства. Согласно представлениям о трудовой культуре корейцев, любая работа, выполненная с достоинством, - даже самая грязная – поднимает исполнителя этой работы в глазах окружающих его людей. Кроме того, если обратиться к новейшей истории, то станет ясно, что в недавнем прошлом, в 1960-1970-е годы, корейцы были довольно неприхотливы в быту и неизбалованы социальной поддержкой государства, и, соответственно, были готовы, что называется, и «подсуетиться» для того, чтобы попросту выжить. Поэтому нетрудно догадаться, что услужливость продавцов, где бы они ни торговали – в бутике или просто на циновке рядом с домом – не знает пределов, и любой клиент чувствует себя в таких местах «настоящим царем». Была среди студенческих характеристик корейской жизни и такая их особенность, как скученность. Корея действительно относится к странам, где до недавнего времени не было понятия «личное пространство». Все пространство вокруг считалось общественным. Поэтому неудивительно, что в ситуации случайного столкновения с другим человеком кореец скорее всего не извинится. Эта черта корейцев вызывает сильное недоумение со стороны иностранцев, приезжающих в Корею из западных (по российским понятиям) стран. Как объясняют сами корейцы, подобные столкновения происходят непроизвольно, в виду сложившихся обстоятельств (скажем, толпа людей на улице или в общественном транспорте), поэтому незачем извиняться. Это же объясняет легкость вхождения в общение с незнакомым человеком – например, войдя в общественный транспорт, корейцы запросто могут поставить свою сумку на колени сидящему пассажиру, и тот отнесется к этому с пониманием. Вместе с тем нельзя не заметить, что в последнее время ситуация меняется и в этом отношении. Видимо, в СМИ, в школах и в университетах проводится разъяснительная работа с тем, чтобы население все более соответствовало стандартам поведения, общепринятым в так называемых западных культурах.7 7 Заметим, что рассуждения об общественном и личном пространстве беспочвенны вне рассмотрения социально-культурных особенностей конкретной страны. Так, для Южной Кореи Россия является западной страной в географическом смысле. Вместе с тем, по личным наблюдениям автора, «личное пространство» в общественных местах (в транспорте, на работе, на улице, в магазине и т.д.) в России намного уже, чем в Южной Корее. И связано это, конечно же, не с показателем плотности населения, а, возможно, с ограниченностью ресурсов материальной среды (нехватка современных дорог, торговых площадей, единиц общественного транспорта, рабочих мест в офисах предприятий и учреждений и т.п.). Что же касается отсутствия извинений в случаях проявления невежливости в условиях российской действительности, то они, на наш взгляд, могут быть объяснены не фатальным стечением обстоятельств, а обычной усталостью людей друг от друга в повседневных ситуациях недостатка ресурсов материальной среды. 76 Из ассоциаций, не относящихся непосредственно к национальному характеру, студентам на ум приходили образы корейской еды – и прежде всего то, что она очень острая. Кроме того, некоторые вспомнили корейскую морковку (которая, кстати, при огромном разнообразии блюд ни разу не встречалась в Южной Корее автору данной работы, так как является изобретением корейцев, живущих на территории бывшего СССР, прежде всего Средней Азии). Упоминались также морепродукты и то, что корейцы едят мясо собак. Действительно, поскольку Корейский полуостров в южной части омывается морями, то его жители являются большими почитателями всевозможных раковин, моллюсков и прочей морской живности. Едят корейцы и сырую рыбу, одно из наиболее почитаемых и дорогих блюд национальной кухни. Что касается мяса собак, то корейцы на самом деле считают этот продукт одним из деликатесов, а употребляют его главным образом мужчины, причем в основном для повышения потенции. Корейцы старшего и среднего возраста считают, что есть много мяса вредно. Это отношение к потреблению мяса отчасти возникло ввиду ограниченности пастбищных земель в стране – 70% территории покрыто горами, что, конечно же, исторически не способствовало разведению крупного рогатого скота. Вопрос о целесообразности и гуманности употребления в качестве пищи собачьего мяса то и дело обсуждается на страницах корейской печати. Однако, как показывают результаты социологических опросов, основная масса участников дискуссии высказывается не за запрет употребления мяса собак, а против нелегальной продажи собачатины.8 Рассмотрев ответы студентов на вопрос об ассоциациях, с которыми связано у них представление о Корее и корейцах, перейдем к короткому обзору ответов на остальные вопросы анкеты. На вопрос о корейских городах в 2003 г. откликнулось около половины студентов. Пхеньян – столицу КНДР – вспомнили 12 человек, и Сеул – столицу Республики Корея – 16 человек. Другие города полуострова ни разу не были названы. Опрос 2011 г. показал, что подавляющее число российских студентов четко могут назвать, по крайней мере, столицы Южной и Северной Кореи. Табл. 12. Знание корейских городов. Названия городов Сеул Пхеньян Нет ответа, не знаю Пусан Количество упоминаний 249 164 33 13 Процент 83,00 54,67 11,00 4,33 Как выяснилось, студенты недостаточно информированы и о корейских именах и фамилиях. Почти все респонденты написали одно или несколько имен и фамилий, однако около трети из них ни разу не попадались автору данной статьи в Южной Корее и являются сочетанием китайских и вьетнамских имен и фамилий. Некоторые студенты привели разнообразные сочетания, включающие в свой состав слова: «Ким», «Сен», «Чен», «Ир», что свидетельствует о том, что имена северокорейских вождей Ким Ир Сена и Ким Чен Ира достаточно часто упоминались в российских СМИ и, соответственно, на слуху у студентов. Еще одним подтверждением последнего вывода является и то, что ни один студент в 2003 г. не смог назвать имени нынешнего или одного из предыдущих президентов 8 Обычно этот факт возмущает представителей западных культур. Однако следует учесть то обстоятельство, что речь идет о собаках, которые специально разводятся на фермах с целью употребления в пищу их мяса. 77 Республики Корея, в то время как имя руководителя КНДР – Ким Ир Сена – оказалось известным 15 участникам опроса. Несколько изменилась ситуация в 2011 г. – почти 12 процентов студенческой молодежи вспомнили имя нынешнего южнокорейского президента. Возможно, это связано с присуждением Ли Мен Баку степени почетного доктора Санкт-Петербургского государственного университета и визитом южнокорейского президента в СанктПетербург для участия в форуме «Диалог Россия – Республика Корея, широко освещаемых в федеральных и городских СМИ. Табл. 13. Знание имен корейских президентов. Имена президентов Нет ответа, не знаю Количество упоминаний 228 Процент 76,00 Ли Мён Бак Ким Чен Ир Ким Ир Сен 35 30 7 11,67 10,00 2,33 На вопрос о населении Республики Корея и КНДР не дали ответа около половины студентов в 2003 г. Другая половина распределилась следующим образом: заниженная оценка, 14 респондентов (7 – 20 млн. человек в Республике Корея и 8 – 15 млн. в КНДР) и завышенная оценка, один респондент (150 млн. в Республике Корея и 150 млн. в КНДР). Напомним, что на самом деле в Южной Корее проживает 46 млн. человек и в Северной Корее – 25 млн. человек. Вопрос о том, сколько корейцев живет на территории СНГ и в России дал следующий разброс в оценках: завышенные оценки (9 человек) – от 1 млн. до 6 млн. – в СНГ, от 500 тыс. до 3 млн. – в России и заниженные оценки (4 человека) – от 20 тыс. до 100 тыс. – в СНГ, от 5 тыс. до 70 тыс.- в России. Фактически на территории СНГ находится 1,5 млн. корейцев, из них 500 тыс. – в России. Табл. 14. Оценка численности населения Республики Корея Оценка численности населения Минимальная цифра Максимальная цифра Большое отклонение в сторону уменьшения (менее 30 млн.) Нет ответа, не знаю Небольшое отклонение в сторону увеличения (45-55 млн.) Большое отклонение в сторону увеличения (55-65 млн.) Небольшое отклонение в сторону уменьшения (30-40 млн.) Количество упоминаний 300 тыс чел 150 млн 105 Процент 47 45 15,6 15,00 51 12,33 29 9,67 Правильный ответ (40-45 млн.) 23 7,67 29,00 Табл. 15. Оценка численности населения КНДР 78 Оценка численности населения Количество упоминаний Процент Минимальная цифра Максимальная цифра Большое отклонение в сторону уменьшения (менее 15 млн.) Правильный ответ (20-25 млн.) 384 тыс чел 250 млн чел 74 24,60 69 23,00 Нет ответа, не знаю 58 Большое отклонение в сторону 34 увеличения (более 30 млн.) 10,67 19,33 Небольшое отклонение в 33 сторону увеличения (25-30 млн.) 11,00 Небольшое отклонение в 32 сторону уменьшения (15-20 млн.) 10,60 На вопрос «Когда была Корейская война?» в 2003 г. только 7 человек дали ответ «в пятидесятые годы», две трети опрошенных назвали 60 – 70-е годы и остальные затруднились ответить. Стоит отметить, что и в упомянутом выше опросе, проведенном фондом «Общественное мнение», только респонденты старшего возраста вспомнили о конфликте на Корейском полуострове, имевшем место в 1951 – 1953 годы. С формальной точки зрения два корейских государства – Республика Корея и КНДР – до сих пор находятся в состоянии войны, так как по окончании военного столкновения сторонами было подписано только соглашение о перемирии. Более того, ситуация в этом регионе в течение последних лет не только не разрядилась, а, наоборот, накалилась и достигла своего апогея после того, как КНДР была внесена руководством США в список государств так называемой «оси зла». Табл. 16. Когда была корейская война? Варианты ответа по корейской войне ХХ век Нет ответа, не знаю 1950-1953 (правильный ответ) ХIХ век Середина 20 века Количество упоминаний 57 49 33 25 20 Процент 19,00 16,33 11,00 8,33 6,67 Все без исключения студенты Политехнического университета в 2003 г. продемонстрировали хорошее знание южнокорейских компаний. Лидером в списке оказались компания DAЕWOO (18 упоминаний). На втором месте – SAMSUNG (14 упоминаний), затем следуют – LG (9 упоминаний) и KIA (3 упоминания). В ходе опроса студентов СПбГУ в 2011 г. на второе место среди корейских компаний вышел автомобильный завод «Хёндэ», начавший производство машин в 2008 г. и входящий в пятерку основных инвесторов Санкт-Петербурга. 79 Табл. 17. Знание южнокорейских компаний. Южнокорейские компании Количество упоминаний Hyundai 118 Samsung 116 Kia 64 LG 35 Daewoo 34 Процент 39,33 38,67 21,33 11,67 11,33 Вопросы о направлениях сотрудничества с обеими Кореями, к сожалению, не нашли адекватного отражения в ответах студентов. Лишь некоторые из них отметили торговые отношения с Южной Кореей, указав, главным образом, на экспорт автомобилей, бытовой техники и корейской лапши «Доширак», широко рекламируемой на разных телевизионных каналах. В целом же давались общие ответы типа «сотрудничество в области экономики», «сотрудничество в области образования», «разрешение конфликтов с США». Что же касается двусторонних отношений России с КНДР, то некоторые студенты указали на политическую составляющую этих отношений и «военную помощь» КНДР, оказываемую Россией (последняя в действительности не имеет места в настоящее время). Подводя итоги проведенного опроса и последовавшего за ним когнитивного тренинга, можно отметить, что петербургские студенты сравнительно неплохо информированы о корейцах и Корее. При этом они не высказали никаких предубеждений против корейцев и их образа жизни. 9 Более того, они выразили уважение к экономическим достижениям Южной Кореи и к традиционным этническим чертам корейцев. В основном интерес студентов был связан с повседневными проявлениями корейской культуры: национальная еда, ритуалы семейной жизни, положение женщин и иностранцев, уровень жизни, работа современных фирм, проблемы образования и трудоустройства. Что же касается политической ситуации на полуострове и экономических отношений между Россией и двумя Кореями, то можно констатировать отсутствие особого интереса к данным вопросам. Вместе с тем, как было показано, представления опрошенных студентов чреваты некоторыми предрассудками. Последние окрашивают прежде всего восприятие внешних характеристик и социально-бытовых привычек корейского народа. В этой связи можно заметить, что когнитивный тренинг, проводимый в ходе курса по теории и практике межкультурной коммуникации, позволяет оказывать эффективное воздействие на студентов по разъяснению как причин формирования предрассудков и стереотипов, так и последствий их распространения. Через проигрывание ситуаций, связанных с проявлением выделенных студентами черт национального характера корейцев, и сравнение их с поведением представителей других народов в схожих условиях студенты получают более четкое представление о межкультурных различиях. Представляется немаловажно научить студентов замечать эти различия и делать на них поправку в ходе их личных контактов с представителями «других» культур. Помимо этого, опыт проведения подобного опроса и когнитивного тренинга показывает, что занятия такого рода позволяют существенно активизировать роль студентов в процессе обучения. В отличие от других видов аудиторных занятий, студенты Конечно же, следует различать гипотетическую готовность к восприятию «чужого» народа и его образа жизни и то, как это происходит на практике. Часто люди, теоретически готовые к контактам с «другой» культурой, оказываются во время путешествия в ситуации сильного «культурного шока», вынуждены прекратить пребывание на чужбине и вернуться домой. Иными словами, то, что представлялось притягательной экзотикой на расстоянии, на практике иногда разочаровывает. И, наоборот, то, что казалось слишком далеким и потому малопривлекательным, порой очаровывает и становится почти родным. 9 80 получают возможность проверить свои знания без каких бы то ни было оценок и комментариев со стороны преподавателя. В то же время у них возникает естественное желание получить ответы на те вопросы, которые вызвали у них затруднения, а затем они с интересом переходят к обсуждению более общих проблем межкультурного общения. Такого рода тренинги проводятся на факультете социологии Санкт-Петербургского государственного университета в рамках курсов лекций и семинаров «Межкультурная коммуникация» (для студентов бакалавриата), «Межкультурная коммуникация в условиях глобализации» (для студентов магистерской программы «Глобальная социология: сравнительные перспективы»), «Западный и восточный стили деловой коммуникации» (для слушателей программ повышения квалификации) и др. 3) Д.В.Иванов. По следам «тигра»: анализ траекторий социальных изменений в Южной Корее В контексте оживившихся в последние годы дебатов о необходимости и путях модернизации экономики и инновационном развитии российского общества особое внимание в экспертных сообществах стало уделяться так называемому «азиатскому экономическому чуду». Высокие темпы экономического роста, быстрое и масштабное обновление технологий и инфраструктуры, отличающие на рубеже XX-XXI веков азиатских «тигров» и «драконов» - Сингапур, Тайвань, Гонконг, Китай и Южную Корею, привлекают внимание многих экспертов, стремящихся раскрыть секрет успешного социально-экономического развития и найти образцы для подражания (Александров 2007; Абдурасулова 2009; Саблин 2010). Особенно впечатляющим, даже на фоне остальных «тигров» и «драконов», выглядит «корейское чудо». Будучи полвека назад бедной аграрной страной с показателем ВВП на душу населения в 70 долларов (1960), не имея больших запасов минерального сырья и не занимая выгодного положения на торговых путях, Южная Корея достигла уровня подушевого ВВП в 1600 долларов уже в 1980 году и затем стремительно продвинулась в число двадцати самых развитых стран, достигнув уровня 10000 долларов в 1995 и уровня 20000 долларов в 2005. При этом экономика Южной Кореи диверсифицирована, в ее экспорте велика доля высокотехнологичной продукции, а по объему экспорта продукции на базе информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) она входит в пятерку мировых лидеров (Цветкова 2012). Страна успешно реализует масштабные проекты по развитию информационно-коммуникационных технологий и находится среди мировых лидеров по количеству интернет-пользователей (82 на 100 жителей), по уровню доступа к широкополосному Интернету и по интенсивности развития технологий мобильной связи (Lee 2003). Такой феноменальный экономический прогресс и переход Южной Кореи из состояния экономически отсталого аграрного и к тому же разрушенного войной общества через интенсивную и во многом принудительную индустриализацию к развитому постиндустриальному обществу выглядит идеальным примером, подтверждающим положения классической теории модернизации (Rostow 1960; Levy 1966). В 1960-х годах опиравшееся на военных правительство президента Пак Чон Хи провозгласило программу «модернизации родины» (Хан Ёнъу 2010) и практически навязало обществу новые институты западного типа, которые активизировали экономическую деятельность и вытесняли традиционные социальные структуры и культурные паттерны. Однако авторитарная модернизация сопровождалась ростом социального неравенства, распадом традиционных социальных групп, давлением государственной бюрократии на предпринимателей, рабочих, интеллектуалов. И реакцией на болезненные 81 следствия догоняющей модернизации стало возникновение в южнокорейском обществе неотрадиционалистских структур и движений, сформировавших альтернативу тем институтам, которые поддерживались авторитарным государством. На месте распавшихся клановых связей возникли формы солидарности, превращавшие промышленные корпорации, государственные учреждения и университеты в подобие общин, руководство и большинство членов которых объединены происхождением из одного клана, региона, учебного заведения, воинской части и т. п. Эти противоречащие идеальному типу модернизации структуры рекрутинга и карьерного продвижения стали характерной чертой современного корейского общества и были названы исследователями «неофамилистскими» (Lew, Chang 1998; Ha 2007) или «псевдофамилистскими» (Cha 2000). Другой характерной тенденцией стало возникновение социокультурного и политического движения, объединившего интеллектуалов, студенческих, профсоюзных и религиозных активистов, выступавших против «идущего извне» разрушения корейской культуры и угнетения простого народа и обращавшихся в поисках альтернативы прозападным нововведениям к традиционным видам искусства, религиозным верованиям и ритуалам. Это широкое движение, известное как «минджун» («народ») и варьировавшееся от этнографических изысканий и фольклорных представлений до забастовок и акций гражданского неповиновения, стало в 1970-80-х годах серьезным вызовом модернизационной элите (Wells 1995; Koo 1999). Уже традиционно ключевым этапом в модернизации южнокорейского общества считается демонтаж режима военной диктатуры в конце 1980-х – начале 1990-х годов и последовавшие демократизация политической жизни и либерализация экономики (Kim 1998; Koo 1999; Хан Ёнъу 2010). Однако этот сдвиг от авторитаризма к либерализму был инициирован и стал результатом успешной борьбы тех общественных движений, которые в рамках классических теорий модернизации следовало бы определить как контрмодернизационные и неотрадиционалистские. Это противоречие может быть устранено обращением к концепции множественных современностей (multiple Modernities) Ш. Айзенштадта (Eisenstadt 1987, 2000). Концепция множественных современностей позволяет уйти от парадоксов, связанных с бинарной схемой «традиционализм – модернизация», и рассматривать неофамилизм и движение минджун не как проявления социального консерватизма и культурного фундаментализма, но как специфические паттерны той траектории модернизации, которая характерна для Южной Кореи. Как жесткие модели классических теорий модернизации, так и более гибкие модели теорий множественных модернизаций оказываются малоэффективны при описании и объяснении тенденций конца 1990-х – начала 2000-х годов. В этот период экономические структуры, обеспечившие «корейское чудо», впали в состояние кризиса, а идущие через национальные границы интенсивные потоки инвестиций, технологий, людей, информации, товаров существенно изменили южнокорейское общество. Плюрализм паттернов консьюмеризма и нарастающий космополитизм новых поколений, принимающих экономическое благополучие и гражданские свободы как само собой разумеющуюся данность, не поддерживают функционирование тех социальных институтов и воспроизводство тех культурных практик, которые сложились на этапах индустриализации и демократизации. Открытые, подвижные и сетевые структуры в экономике и обществе лучше описывать и объяснять с использованием новых концептуальных средств, предоставляемых теориями глобализации и виртуализации (Robertson 1992; Appadurai 1990; Castells 1996; Иванов 2000). Ограниченность модернизационной модели трансформации общества связана с тем, что ею предполагается однозначно направленная и непрерывная траектория социальных изменений. В Южной Корее же в течение последнего полстолетия практически каждое десятилетие происходили резкие повороты и возникали принципиально новые тенденции во всех сферах общественной жизни. Поэтому концептуализация и теоретические 82 объяснения социальных изменений в Южной Корее должны базироваться на эмпирически очевидной и теоретически адекватной реконструкции последовательно сменяющихся траекторий изменений в экономике, политике, культуре и социальной структуре. Пять «экономических чудес» В развитии южнокорейской экономики можно идентифицировать пять последовательных фаз, каждая из которых характеризуется специфическим технологическим и институциональным режимом. (1) Главной тенденцией в 1960-х годах стал рост ориентированных на экспорт отраслей легкой промышленности (текстиль, обувь и т.п.), активно стимулируемых и регулируемых меркантилистской политикой государства. Именно в этот период в Южной Корее началось так называемое «экономическое чудо». Средние темпы роста ВВП составили в 1963-66 годах 7,8%, а в 1967-71 – 10,5%; прирост экспорта в 1967-71 годах составил 33,7%; ВВП на душу населения вырос с 87 долларов в 1962 году до 293 в 1972; безработица снизилась с 8,3% в 1963 до 4,5% в 1971 (Хан Ёнъу 2010: 546; Chang 2008: 654). Феноменальные показатели экономического роста обуславливались высокой конкурентоспособностью корейских товаров, продвигаемых на внешних рынках, в первую очередь, японском. Конкурентоспособность корейского экспорта опиралась на целенаправленно поддерживаемый низкий уровень издержек производства. Использование дешевой рабочей силы на создаваемых промышленных предприятиях обеспечивалось установленными государством низкими ценами на главный продукт питания – рис. Политика низких цен на продукцию сельского хозяйства позволяла удерживать низкий уровень оплаты труда на фабриках и одновременно вынуждала массы разорявшихся крестьян уходить из села в город и пополнять ряды неквалифицированной рабочей силы. Одновременному ограничению роста потребления внутри страны и повышению конкурентоспособности промышленности на внешних рынках способствовали также осуществленные правительством девальвация национальной валюты – воны, введение высоких пошлин и прямых запретов на импорт многих товаров и при этом либерализация импорта полуфабрикатов для развиваемых производств (Коргун 2007: 170). Вершиной системы мер по развитию экспортных производств стало сочетание прямой поддержки и контроля фабрик высшими государственными чиновниками. Правительство перенаправило внешнеэкономическую помощь и кредиты с социальных программ на закупку необходимых для развиваемой легкой промышленности сырья и оборудования. Был создан Комитет экономического планирования, составлявший и доводивший до предприятий пятилетние планы экономического развития. Бизнес-планы владельцев предприятий напрямую диктовались на ежемесячных совещаниях по экспорту, проходивших под председательством президента–диктатора Пак Чон Хи. (2) В 1970-х годах режим экономического роста изменился: произошел поворот к развитию тяжелой промышленности (черная металлургия, кораблестроение, нефтехимия, автомобилестроение и т.д.) силами так называемых чеболов – вертикально и горизонтально интегрированных и диверсифицированных промышленных групп, находящихся в собственности семейных кланов, управляемых на основе родственных и земляческих связей и зависимых от отношений с правящей элитой. На долю полусотни чеболов приходилось около половины производимого ВНП. При этом 7 из 10 крупнейших чеболов принадлежали выходцам из провинции Ённам, откуда родом были многие высшие чиновники государства, в том числе и президент Пак Чон Хи (Shin, Chin 1989: 10; Cha 2000: 479). Связи в духе неофамилизма с государственной бюрократией открывали чеболам доступ к льготным кредитам и к прямому субсидированию экспорта, делали чеболы для государства эффективным инструментом проведения экономической и социальной политики и способствовали институционализированной коррупции, когда режим благоприятствования чеболам предоставлялся в обмен на лояльность и пожертвования в партийные фонды и на социальные проекты правительства. В 1970-х 83 годах темпы роста ВНП оставались очень высокими и составляли в среднем 10% в год (Shin, Chin 1989: 7). Именно в этот период структура южнокорейской экономики приобрела вид, характерный для развитого индустриального общества: доля промышленного производства в национальном продукте превысила долю сельскохозяйственного производства (Koo 1991: 487). (3) В 1980-х годах произошел новый поворот траектории экономического развития, обусловленный быстрым ростом экспортно-ориентированных производств в области высоких технологий (микроэлектроника, бытовая электроника) и формированием системы трудовых отношений на базе альянса национального капитала, государства и официальных профсоюзов. Лояльность к курсу догоняющей модернизации, требующей удержания низкой стоимости трудовых ресурсов, достигалась гарантиями пожизненного найма для готового к полной самоотдаче большинства работников и репрессиями против рабочих активистов. Институционализация авторитарно-корпоративной системы трудовых отношений привела к тому, что сформировавшийся в среде чеболов и правительственных учреждений неофамилизм в рекрутировании и карьерном продвижении укоренился во всех отраслях экономики (Ha 2007). Эффективность авторитарно-корпоративной системы трудовых отношений в сдерживании требований повышения зарплат и улучшения условий труда подтверждается статистическими данными о трудовых спорах: в 1986 году было зафиксировано 276 таких споров, а в 1987 году, когда был свергнут режим военной диктатуры Чон Ду Хвана и восстановлены элементарные гражданские свободы, трудовых споров было уже 3749 (Koo 2001: 159). Развитие новых, высокотехнологичных отраслей происходило внутри структур крупнейших промышленных конгломератов, что привело к еще большему усилению их позиций в экономике. Сверхконцентрация и монополизм в южнокорейской экономике достигли беспрецедентных масштабов. Доля 10 крупнейших компаний в ВНП за десятилетие выросла с 33% (1979) до 54% (1989) (Хан Ёнъу 2010: 555). Южнокорейская система монополизма и протекционизма конкуренцию на внутреннем рынке допускала только под внешним давлением. Так, торговые споры с США из-за демпинговых цен на корейскую бытовую электронику и таможенных барьеров для американских продуктов, привели к ослаблению барьеров для импорта сельскохозяйственной продукции, и показатель самообеспечения зерном снизился с 86% в 1970 году до 48,4% в 1985 (Хан Ёнъу 2010: 555). (4) В 1990-х годах траектория поздней индустриализации в Южной Корее резко сменилась траекторией роста «новой экономики», движимой высокотехнологичным производством полупроводников, телекоммуникационного оборудования и т.п., а также либерализацией финансовых рынков, рынка труда и глобализацией корейских компаний. Решающим событием этого периода стал кризис 1997 года, который привел к первому после начала индустриализации падению производства, оцениваемому в 5–7% (Shin, Chang 2005: 411; Kim, Park 2006: 437), к банкротству многих крупных корпораций, включая компанию Daewoo, к росту уровня безработицы с 2-2,5% (1994-1997) до 7% (1998) (Kim, Park 2006: 440). Кризис вынудил от выдвинутых президентом Ким Ён Самом проектов постепенной глобализации прежде «закрытой» корейской экономики (Lee, Lee 2003) перейти к неолиберальной политике, которую на условиях предоставления кредитов Международным валютным фондом проводил новый президент Ким Дэ Чжун, осуществивший реструктуризацию экономики. Уменьшилось государственное регулирование, осуществлена либерализация внешней торговли и финансового рынка, проведена приватизация госкорпораций, были реформированы чеболы, чья инвестиционная экспансия повлекла гигантскую задолженность по кредитам и спровоцировала финансовый крах в 1997 году. Из 30 крупнейших чеболов исчезли 11, остальные утратили прежнюю «осьминожью» структуру, которая позволяла головной компании полностью контролировать функционирование сети дочерних и аффилированных предприятий (Хан Ёнъу 2010: 574; Lee, Lee 2003; Shin, Chang 2005; Lie, 84 Park 2006: 57). Созданию более конкурентных и ориентированных на интересы потребителей рынков способствовал и демонтаж системы протекционизма: если в 1980 году 30% товарных категорий имели ограничения на импорт и таможенные тарифы находились на уровне 25%, то в 2000 году эти показатели составили, соответственно, 0,1% и 8% (Lee, Lee 2003: 510). Демонтаж структур, лежавших в основе «экономического чуда», последовал за замедлением среднегодовых темпов роста ВНП с 8-10% в 1970-80-х до 5,5% в 1990-х (Хай Ёнъу 2010: 546). Несмотря на успешную экспансию на внешних рынках, корейские производители высокотехнологичной продукции занимали подчиненное положение в глобальных сетевых структурах – цепях поставок, максимальную выгоду в которых получают обладатели прав на патенты и бренды. Например, в 1989 корейские фирмы выплатили 1,2 миллиарда долларов правообладателям за использование запатентованных технологий (Smith 1997: 750). В 1990-х годах государством и частным бизнесом были осуществлены масштабные инвестиции в НИОКР, чтобы перейти от так называемого «обратного инжиниринга», когда разбирались и детально копировались изделия мировых технологических лидеров, к созданию собственных инновационных технологий. С этой же целью были созданы сети, объединившие исследовательские центры в Корее и за рубежом под эгидой таких компаний, как Samsung (Smith 1997). Формирование структур «новой экономики» привело к реструктуризации рынка труда. Рост зарплат, улучшение условий труда на новых производствах по стандартам транснациональных компаний сопровождалось снижением конфликтности трудовых отношений и снижением членства в профсоюзах (Koo 1991; 2001: 159). Одновременно рабочие места в традиционном индустриальном секторе, утратившем привлекательность для южнокорейских работников, стали заполняться гастарбайтерами, число которых выросло с 50000 (1991) до 250000 (1997) (Lee, Lee 2003: 511). (5) В 2000-х годах в Южной Корее сформировалось постиндустриальное общество, в котором режим экономического роста кардинально отличается от режима догоняющей модернизации. С достижением в середине десятилетия уровня ВВП свыше 20000 долларов на душу населения (Lie, Park 2006), переходом с шестидневной на пятидневную рабочую неделю в 2004 году и ростом потребительских кредитов (Shin, Chang 2005: 418) южнокорейская экономика утратила ключевой фактор развития по модернизационному типу – низкие издержки на человеческий капитал в трудоемких производствах. А возросшая конкуренция со стороны Китая создала угрозу потери лидирующих позиций в экспорте традиционной промышленной продукции (Cha 2005; Lie, Park 2006). Конкурентные преимущества южнокорейской экономики теперь связаны с экспортом культуры, ярким примером чего стал феномен Ханрью («корейской волны») – распространения в азиатских странах коммерческой продукции корейской поп-культуры: кинофильмов, «мыльных опер», музыкального видео, анимации, компьютерных игр и т.д. (Lie, Park 2006: 61). Внутреннее потребление символической или виртуальной продукции также способствует экономическому росту, условием для которого становится реализация масштабных проектов опережающего развития цифровой инфраструктуры коммуникаций и коммерции (Lee, Park 2010: 30). Реконфигурация экономических структур продолжается под воздействием пересекающих границы национальной экономики материальных и символических потоков. Культурный экспорт дополняется исходящими потоками технологий, организационных решений, брендов, например, при создании сборочных производств в Азии или Восточной Европе. При этом происходит и отток культурного капитала: число эмигрирующих высококвалифицированных работников, например, компьютерщиков, финансистов, ученых, удвоилось в 2000-х по сравнению с серединой 1990-х (Kim, Park 2006: 453). Входящие потоки образуются импортом потребительских товаров престижных японских, европейских и американских брендов, а также притоком дешевой рабочей силы, в основном, для производства аналогичных потребительских товаров на предприятиях легкой промышленности и для работы на вредных и опасных 85 производствах в тяжелой промышленности. К 2005 году в Южной Корее трудилось около 350000 рабочих из Китая, Вьетнама, Филиппин, Бангладеш (Kim, Park 2006: 445). Пять политических метаморфоз Фазы и смены траекторий, аналогичные изменениям в технологическом и институциональном режиме экономического роста, обнаруживаются и в политической жизни Южной Кореи. (1) Основная тенденция в южнокорейской политике 1960-х годов – консолидация и легитимация авторитарного государства, обеспечившего возможность навязать эффективные экономические реформы слабым и пассивным социальным группам и местным общинам. После спровоцированного фальсификацией результатов выборов студенческого восстания 19 апреля 1960 года и вынужденной отставки первого президента Республики Корея Ли Сын Мана ненадолго установилась так называемая Вторая республика, но политическая и экономическая нестабильность стали благоприятной основой для военного переворота, который в 1961 году осуществил генерал Пак Чон Хи. Был свергнут президент Юн Бо Сон, распущены парламент и все политические партии, установлена военная диктатура. Но через год Пак Чон Хи ввел и утвердил на национальном референдуме новую конституцию и перешел к формально гражданскому, а на практике опирающемуся на силовые структуры режиму управляемой демократии – Третьей республике (Kim, Koh 1972; Koo 1999: 57). Были созданы правящая Демократическо-республиканская партия и оппозиционная Новая демократическая партия, которые выдвигали своих кандидатов на регулярно проводимых, но неизменно завершавшихся в пользу правящего режима парламентских и президентских выборах. Характерными чертами Третьей республики стали манипуляции на выборах; неофамилистская лояльность бюрократии, рекрутируемой преимущественно из региона Ённам, откуда родом был Пак Чон Хи; режим напряжения для чиновников и бизнесменов, вовлеченных в выполнение планов экономического развития; коррупционные механизмы реализации проектов индустриализации (Kim, Koh 1972; Ha 2007). (2) В 1970-х годах произошел резкий поворот к установлению диктаторского режима Юсин («обновление», «оживление»), покончившего с управляемой демократией начального периода правления Пак Чон Хи и сформировавшего экспансивное государство, вторгавшееся с модернизационными проектами во все сегменты общества и создававшего зависимые структуры клиентизма вместо отсутствовавшего гражданского общества. Поправки, внесенные в конституцию в 1969 году, позволили президенту Пак Чон Хи избраться в 1971 году на третий срок, после чего он фактически совершил переворот, распустив парламент и все партии, введя конституцию 1972 года и сформировав автократический режим так называемой Четвертой республики. По новой конституции выборы президента осуществлялись членами парламента, треть депутатов парламента и судьи всех уровней от муниципального до национального назначались президентом. Правящий режим терпел лишь лояльную квазиоппозицию, жестоко репрессируя серьезных противников, как это было, например, в случае похищения и ареста в 1973 году Ким Дэ Чжуна, бывшего оппозиционным кандидатом на президентских выборах 1971 года (Shorrok 1986). Политические партии функционировали лишь как предвыборные коалиции и неофамилистские сети поддержки своих лидеров, не становясь постоянными структурами с определенной идеологией. По оценкам экспертов в период Юсин в Южной Корее насчитывалось до 160 таких квазипартий (Steinberg, Shin 2006: 518). В публичной сфере была осуществлена концентрация и централизация, подобная сверхконцентрации корейских бизнес-структур. В стране общенациональное распространение имели лишь три газеты, фактически подконтрольные правительству, создано официальное профсоюзное объединение, организованы зависимые от государственной бюрократии квазиволонтерские организации социальной помощи – «корпорации общественного 86 интереса» и «движение за новую общину», проводившее политику модернизации муниципалитетов и деревень (Kim 2008). Сталкиваясь со спорадическими протестами рабочих, студентов и религиозных активистов, автократический режим Пак Чон Хи усиливал репрессии, вводя специальные декреты – чрезвычайные законы в обход парламента, которыми запрещались любая критика конституции Юсин, антиправительственные петиции и студенческие организации. Судя по нисходящей динамике числа протестных акций (Chang 2008: 655), период декретов (1974-79) стал временем наибольшей эффективности государства в предотвращении открытого недовольства. Однако именно в этот период движение минджун консолидировалось и превратилось из популистской идеологии интеллектуалов, представлявших простой народ жертвой государственной и корпоративной эксплуатации и носителем подлинной корейской культуры, в практическую деятельность по организации актов гражданского сопротивления подпольных студенческих и профсоюзных групп, религиозных и местных общин (Wells 1995; Koo 1999: 58-60; Chang 2008). (3) На протяжении 1980-х годов произошел поворот от ужесточения авторитарного режима к кризису диктатуры, утратившей легитимность и не совладавшей с усилением оппозиционных движений. Конец режима Юсин наступил 26 октября 1979, когда в момент бурных протестов и столкновений рабочих и оппозиционных активистов с полицией президент Пак Чон Хи был убит шефом разведывательного управления. В ситуации раскола правящей элиты генерал Чон Ду Хван в декабре 1979 совершил государственный переворот и использовал войска для подавления сопротивления, пиком которого стало восстание в мае 1980 в городе Кванджу, где по разным оценкам было убито от 200 до 3000 жителей (Shorrok 1986: 1203; Choi 1991: 176). За событиями в Кванджу последовало ужесточение диктатуры: были арестованы и уволены тысячи инакомыслящих журналистов, преподавателей, профсоюзных активистов, введен запрет профсоюзной деятельности, установлен контроль над прессой, из членов городских банд сформированы спецподразделения полиции для борьбы с демонстрантами, вновь подвергнуты аресту лидеры оппозиционных партий, а Ким Дэ Чжуну даже вынесен смертный приговор, позже отмененный под давлением США. Введя новую конституцию, став президентом и сформировав новый парламент, где созданная им Демократическая партия справедливости заняла место правящей, лидер военной хунты Чон Ду Хван создал режим, получивший название Пятой республики. Установление новой диктатуры повлекло за собой радикализацию студенческого движения, перешедшего к антиправительственной пропаганде среди рабочих, к организации бунтов в университетах и захватов офисов корпораций и иностранных представительств (Choi 1991). Несмотря на репрессии против активистов националистического движения минджун и лидеров продемократической оппозиции, антидиктаторские силы консолидировались, создав в 1984 году «Объединенное народное движение за демократию и объединение страны» – коалицию 23 организаций, представлявших запрещенные профсоюзы, интеллектуалов, крестьянские группы, диссидентов из католических и протестантских общин (Shorrok 1986). Наиболее видные оппозиционные политики Ким Дэ Чжун и Ким Ён Сам возглавили Новую демократическую партию и добились поддержки 40% избирателей на парламентских выборах 1985 года. Ставшее в 1980-х годах более националистическим и менее интеллектуалистским движение за демократию получило поддержку средних слоев, которые за годы правления Пак Чон Хи и Чон Ду Хвана приобрели материальную независимость и относительно высокий уровень образования и начали уставать от режима, требовавшего самоограничения, дисциплины и лояльности во имя процветания государства. Подъем протестного движения студентов в июне 1987 был поддержан массовыми уличными шествиями и последовавшими забастовками, и под двойным давлением 87 народного движения и правительства США Чон Ду Хван согласился на конституционную реформу (Kim 1998; Koo 1999; Shin 2000). Были восстановлены прямые выборы президента, срок его пребывания на посту сокращен с 7 до 5 лет, была гарантирована многопартийность. Так возникла Шестая республика, президентом которой в 1987 году был избран Ро Дэ У10 (бывший генерал и соратник Чон Ду Хвана). Новый президент начал либерализацию политической жизни, но для стабилизации государственных институтов в переходный период санкционировал создание новой партии власти – Демократической либеральной партии, объединившей проправительственную Демократическую партию справедливости и оппозиционные Новую демократическую партию и Демократическую партию объединения страны, только что основанную Ким Ён Самом (Steinberg, Shin 2006). Возникшая в результате этого объединения «мега-партия» контролировала две трети мест в парламенте и была способна поддерживать умеренный темп расширения гражданских свобод. (4) После демократического прорыва конца 1980-х произошла смена траектории политических изменений. Демократизация в течение 1990-х годов стала результатом компромисса между старой элитой и контр-элитой и потому была постепенной и умеренной и сопровождалась сохранением унаследованной от авторитарных режимов прежних лет политической культуры, отличительными чертами которой являются временные партии – неофамилистские коалиции в поддержку харизматичных лидеров, коррупционные связи политиков с бизнес-группами, доминирование консервативных масс-медиа. Всплеск гражданской активности сменился снижением политического участия. Если в президентских выборах 1987 года участвовали 89% избирателей и в парламентских выборах в 1988 – 76%, то в 1990-х годах произошел очевидный спад активности: явка на президентских выборах составила 82% (1992) и 81% (1997), на парламентских выборах – 72% (1992) и 65% (1996) (Kim 2005: 199). Последовательно становившиеся президентами бывшие диссиденты Ким Ён Сам (1993-98) и Ким Дэ Чжун (1998-2003) после ликвидации военной диктатуры стремились скорее к сохранению традиционных политических институтов: продолжали практику создания партий – временных предвыборных проектов в личных интересах политических лидеров, практиковали коррупционные схемы финансирования избирательных кампаний, использовали свойственные прежним лидерам стиль личного принятия всех решений и риторику мобилизации народа для решения национальных задач (как, например, выдвижение доктрин глобализации корейской экономики и культуры). И хотя Ким Ён Сам санкционировал арест в 1993 году и осуждение бывших лидеров военной диктатуры Чон Ду Хвана и Ро Дэ У, но затем смягчил им наказание, а Ким Дэ Чжун их амнистировал. (5) В 2000-х годах наметилась тенденция либерализации консервативной политической культуры и формирования новой политической повестки, включающей экологическую проблематику, выравнивание развития регионов, поиск новой основы для национальной идентичности, культурные права меньшинств и т.п. Так, например, количество экологистских организаций в Южной Корее в начале нового века удвоилось: в 1997 году их насчитывалось 89, в 2001 – 175, а количество упоминающих экологистские движения статей в национальных газетах выросло почти в двадцать раз: в 1990 их было 60, в 2000 – свыше 1000 (Kern 2010: 878-879). Такой поворот в направленности общественных дебатов и движений связан с приходом на позиции лидеров политических активистов нового поколения, сила которого проявилась в избирательной кампании президента Но Му Хёна11 (2003-08) и в ходе выборов в парламент в 2004 году, когда около половины мандатов получили депутаты моложе 50 лет (Lie, Park 2006: 60-61; Kern 2010). Пришедшая к власти Открытая партия, более известная как партия Ури, стремилась реализовать антиэлитистские проекты своего лидера Но Му Хёна, инициировавшего Поскольку написание корейских имен в русском языке не приведено к единому стандарту, в литературе можно встретить разные варианты этого имени, включая Ро Тае Ву или Но Тхэу. 11 В некоторых источниках его имя пишут, как Ро Му Хён. 10 88 отмену введенного после Корейской войны закона о национальной безопасности, расследование связей представителей старого истеблишмента с японской колониальной администрацией, ограничение влияния трех главных консервативных газет, демократизацию частных школ, перевод столицы из Сеула и т.д. Инициативы нового президента довели межпоколенческие различия в отношении к ключевым для южнокорейской политической системы проблемам до степени «культурной войны» и спровоцировали кампанию по вынесению ему импичмента, которая не привела к отстранению президента, но способствовала активизации и консолидации неоконсервативной оппозиции (Cha 2005; Lie, Park 2006). Сдвиги в политической культуре к ценностям и практикам новых поколений особенно заметны в контрасте между продолжающимся снижением традиционного политического участия и резким подъемом новых форм политического активизма. В президентских выборах приняли участие 73% (2002) и 63% (2007), в парламентских – около 60% (2000 и 2004) (Kim 2005: 199; Хан Ёнъу 2010). При этом молодые активисты создают сетевые структуры на базе Интернета, как, например, движение молодых либералов «Носамо», названное в честь кандидата на выборах 2002 года Но Му Хёна (Lie, Park 2006; Lee, Park 2010), или Креативная партия бывшего предпринимателя Мун Кук Хёна, занявшего четвертое место на президентских выборах 2007 года. Во второй половине десятилетия риторику креативности и практику использования новых информационно-коммуникационных технологий переняли все ведущие политические партии, включая неоконсервативную Великую национальную партию, чей кандидат Ли Мён Бак стал победителем на президентских выборах в 2007 году. Пять «культурных революций» Общая трансформация культуры южнокорейского общества прошла через фазы и повороты, синхронные с экономическими и политическими сдвигами, произошедшими за последние полстолетия. (1) В 1960-х годах происходило внедрение модернистских культурных паттернов в традиционалистскую культурную среду, дезинтегрированную японским колониальным режимом и Корейской войной. Провозглашенная президентом Пак Чон Хи доктрина «модернизации родины» воплощалась в сфере культуры в форме насаждения сконструированных по западным образцам заменителей традиционных обрядов и церемоний, которые были объявлены тормозящими развитие атрибутами отсталости. Важным инструментом культурной политики авторитарной модернизации стал законодательно введенный в 1969 году Кодекс семейных ритуалов, который регламентировал такие ключевые в жизни корейцев события, как свадьба, похороны, почитание предков, празднование 60-летнего юбилея (König 2000: 558-59). Другой тенденцией вестернизации южнокорейской культуры в тот период стало массовое обращение в протестантизм, к которому политическая и бизнес-элита относились благосклонно, воспринимая нетрадиционную для страны религию как носитель рациональных и прогрессивных ценностей, паттернов, институтов. (2) В 1970-х годах в южнокорейской культуре возникла тенденция, прервавшая поступательное движение авторитарной модернизации. Началось нарастание напряжения между нормативным порядком, поддерживаемым модернистской идеологией государства, и нео-традиционализмом, возникавшим из двух источников: повседневных практик большинства корейцев, соединявших элементы урбанизированного труда и быта с элементами конфуцианских церемоний и шаманистских обрядов, и идеологических конструктов активистов движения минджун. Режим Пак Чон Хи продолжал культивировать дискурс «прогресса и просвещения», и для более эффективного внедрения официальной идеологии в школах были введены в 1972 году обязательные уроки «гражданской морали». Одновременно усиливалось давление на те культурные паттерны, которые считались архаичными и реакционными. Например, правительством 89 осуществлялась модернизационная по своей направленности и мобилизационная по методам кампания «движение за новую деревню», в ходе которой насаждалось «новое сознание» и подвергались преследованиям приверженцы традиционных религиозных культов. В ответ на проводимую элитой агрессивную политику модернизации оппозиционно настроенные интеллектуалы начали культивировать обращение к традиционным ритуалам, музыке, танцам, театрализованным представлениям, лубочным листовкам и т.п. С помощью традиционных жанров народной культуры развивалась одна сквозная тема – борьба простых корейцев против несправедливости и иностранных вторжений. Это социокультурное движение возникло первоначально в регионе Чолла, систематически ущемлявшемся правящей элитой, большинство которой составляли выходцы из региона Ённам, куда и направлялась львиная доля инвестиций. Чувство социальной ущемленности как лейтмотив нового движения сделало его популярным по всей стране, и это неотрадиционалистское и явно оппозиционное по отношению к авторитарному режиму движение получило название «народного» (минджун) (Shorrok 1986: 1207). Лидеры движения минджун в противовес официальному видению Кореи как страны, отягощенной историческим грузом бедности и отсталости, предприняли реконструкцию корейской истории как непрерывной борьбы народа против угнетения, главными вехами которой были восстание 1894 года, антияпонские демонстрации 1919 года, движение против оккупации в 1945-46 годах, движение против диктатуры в 1979-80 годах. (3) Диссидентское движение минджун подвергалось давлению со стороны властей, однако именно это движение выработало те образы, символику и риторику, которые стали основой для форматирования современной южнокорейской культурной идентичности. В 1980-х годах из элементов, созданных противоборствующими силами – модернизационной элитой и неотрадиционалистами сформировалась относительно гомогенная национальная культура, соединившая экономический национализм с неоконфуцианством и неофамилизмом. В официальном дискурсе развития страны произошел поворот от понимания культуры в терминах противопоставления «старая / новая» к новому видению на базе различения «западная / собственная». В моду вошла концепция национальной культуры как состоящей из западного «железа» (hardware) и конфуцианского «программного обеспечения» (software) (Koh 1996). На основе этой новой доктрины стала активно проводиться политика сохранения и промотирования культурного наследия (König 2000: 560), которое в перспективе перехода к постиндустриализму стало восприниматься элитой не как помеха технологическому и экономическому развитию, но как его ресурс. Неоконфуцианство как этическая доктрина, акцентирующая ценность иерархии, ритуала, интеллектуальных занятий, самосовершенствования только во имя принадлежности к общности (Cha 2000), не способствовало в начальный период индустриализации мобилизации членов традиционных общин и быстрому превращению их в эффективных работников для создававшихся фабрик. Но те же неоконфуцианские принципы оказались в полном соответствии с правилами организации взаимодействий в офисах крупных корпораций и государственных учреждений, в аудиториях школ и университетов. Поэтому в характерном для 1980-х годов общем процессе институционализации различных религий в Южной Корее, когда возникало множество религиозных организаций с разнообразными социальными функциями, создание неоконфуцианских академий получило официальную поддержку государства. Неофамилизм как практика подбора работников и их карьерного продвижения на основе родственных, дружеских и земляческих связей (Lew, Chang 1998; Ha 2007) отклонял процессы формирования социальных групп и социальной мобильности от норм, характерных для массового общества индустриального периода развития. Однако неофамилизм, способствующий созданию и поддержанию социальных сетей, становится 90 конструктивным с переходом от массовых организаций к сетевым структурам постиндустриального общества. (4) В 1990-х годах в Южной Корее тенденция консолидации национальной культуры сменилась тенденцией распространения постмодернистской культуры с характерными для нее консьюмеризмом, космополитизмом и эклектичностью. Доминировавшие в массовом сознании в предшествующие десятилетия ценностные ориентации – экономическое благополучие и общественная безопасность начали уступать свое место в ценностной иерархии постматериализму, сконцентрированному на правах человека, самовыражении, сохранении окружающей среды (Kern 2010). Снятие ограничений на потребительский импорт привели к нарастающей американизации южнокорейского рынка массовой культуры, а после снятия действовавших полвека идеологически мотивированных ограничений на ввоз японских книг, журналов, кинофильмов, телесериалов и т.п. возникла еще и тенденция японизации. Доминирование иностранных образцов и образов в южнокорейской массовой культуре и готовность большинства потребителей подчиняться диктату моды ряд экспертов интерпретировали в постмодернистском ключе как освоение новых инструментов для сохраняющих свой неоконфуцианский дух практик (Kim 2003). Ярким примером парадоксального смешения ультрасовременности и традиционности в южнокорейской культуре может служить одномоментный массовый отъезд в праздничные дни жителей городов в деревни. Урбанизация произошла стремительно в течение жизни всего двух поколений: доля городского населения достигла 50% в 1976 году, через десять лет составила 75%, и к середине 1990-х годов – 85%. При таких темпах перемещения населения в города южнокорейские горожане в массе своей остались селянами по многим своим привычкам, и их привязанность к сельским корням проявляется в ритуальных поездках на родину к могилам предков (Cha 2000: 476-477). (5) В первое десятилетие XXI века произошел новый поворот в трансформации южнокорейской культуры: из культуры-реципиента, поддерживающей баланс между модернизацией и традиционализмом, она превращается в культуру генерирования глобальных сетей и потоков (материальных и символических). Для нового поколения корейцев высокий уровень жизни и сильная национальная идентичность – само собой разумеющаяся данность, а на повестке дня – продвинутость как новая ценностная ориентация. В труде эта ориентация приводит к тому, что культура индивидуальных достижений и карьеры потеснила культуру лояльности и «пожизненного» найма. В потреблении ориентация на продвинутость проявляется в повальном увлечении престижными глобальными брендами и изменением имиджа с помощью интенсивных косметических процедур, в гаджетомании – зацикленности на мобильных устройствах всего стиля жизни от покупок до просмотра теленовостей и общения с близкими, в участии в виртуальных сообществах и в культивировании компьютерных игр как своего рода спорта. Однако самым ярким выражением нового состояния культуры и ценностной ориентации на продвинутость стала так называемая «корейская волна» (Ханрью) – глобальное распространение фильмов, телесериалов, поп-музыки, анимации, компьютерных игр, образцов молодежной моды, созданных в Южной Корее (Lie, Park 2006). Пять «реинкарнаций» социальной структуры Социальная структура Южной Кореи за последние полстолетия так же, как экономика, политика, культура, прошла через пять фаз трансформации. (1) В 1960-х годах главной тенденцией был распад традиционного аграрного общества, когда в результате интенсивной индустриализации и урбанизации первичный сектор (сельское хозяйство, рыболовство и т.п.) утратил доминирующее положение в структуре занятости, а расширенная семья была вытеснена нуклеарной. Если в 1960 году в первичном секторе экономики были заняты 79,5% работников, а во вторичном 91 (горнорудной и обрабатывающей промышленности) только 5,4%, то в 1970, соответственно, 50,4% и 14,3%. В традиционном обществе расширенная семья выполняла функции хозяйственной единицы, она была и группой родственников и трудовым коллективом. Поэтому еще в конце 1950-х годов 30,9% рабочей силы составляли неоплачиваемые работники – младшие члены таких традиционных семей, тогда как доля наемных работников составляла лишь 21,6%. В 1970 году доли неоплачиваемых семейных работников и наемных работников были уже, соответственно, 26,2% и 30% (Hong 2003: 41). Ключевую роль в трансформации социальной структуры в тот период сыграла миграция огромного числа молодых мужчин и женщин из деревень в города, где они работали на текстильных и обувных фабриках, и в отрыве от родительских семей в урбанистической среде создавали нуклеарные семьи – малые группы. (2) В 1970-х годах главной тенденцией становится резкое социальное расслоение в условиях формирования индустриального общества, и складывается стратификационная пирамида, в которой в нижнем слое оказываются 70-75% населения (Хан Ёнъу 2010: 548; Hong 2003: 45). Бедняками, составлявшими в тот период подавляющее большинство в южнокорейском обществе, становились сельские жители, фактически экспроприируемые при помощи низких цен на сельскохозяйственную продукцию, и низкооплачиваемые рабочие в урбанизированных промышленных зонах, мирившиеся с тяжелыми условиями труда и быта. В 1970-х годах от 20 до 30% городского населения составляли мигранты из деревень, самовольно селившиеся в самодельных лачугах на окраинах Сеула и других промышленных центров, где возникали огромные кварталы убогих жилищ без элементарных удобств (Ha 2004: 142). Ослабление и даже разрушение за столь короткое время многих социальных связей, характерных для традиционного общества, было компенсировано развитием отношений неофамилизма, реструктурировавшего «импортированные» организационные структуры в специфически корейские формы поддержания социальной солидарности и социальной мобильности. Сетевая структура социальной мобильности, осуществлявшейся на основе родственных, земляческих связей, знакомства по школе, университету или службе в армии, стала отличительной чертой догоняющей модернизации по-корейски (Ha 2007). О роли неофамилистских отношений в структурировании южнокорейского общества можно судить по следующим данным: 21% высших управленческих позиций в чеболах занимали родственники владельцев, из 25 крупнейших корпораций 11 принадлежали выходцам из провинции Ённам, 33% топ-менеджеров в этих 25 компаниях были из того же региона (Shin, Chin 1989). (3) В 1980-х годах южнокорейское общество трансформировалось в урбанизированное и интенсивно стратифицированное общество, в структуре которого сформировался относительно многочисленный средний слой. Численность среднего слоя в тот период можно оценить приблизительно в 35-40% населения. Рост среднего слоя происходил главным образом за счет увеличения в городах числа владельцев малого бизнеса и квалифицированных специалистов из категории «белых воротничков» (менеджеров и профессионалов). Если в 1970 году квалифицированные «белые воротнички» и владельцы малого бизнеса составляли в сумме 13% (6%+7%) рабочей силы, то в 1985 году их было уже 23% (11%+12%) (Koo 1991: 485, 488). Если к числу профессионалов и менеджеров добавить низкоквалифицированных «белых воротничков» – офисных работников, зарплата, условия труда и быта которых заметно поднялись в тот период над чертой бедности, то эта составляющая рабочей силы составила в середине 1980-х годов порядка 16-18% (Koo 1991; Hong 2003). Ядро возникшего в условиях развитого индустриального общества среднего слоя образовали беловоротничковые работники чеболов (Ha 2007), где создавалось большинство рабочих мест соответствующего уровня, осуществлялись рекрутинг и карьерное продвижение в духе неофамилизма, культивировался стандартный образ жизни корпоративных работников. 92 (4) В 1990-х годах произошел сдвиг стратификационной системы от пирамидообразной к колоколоподобной с доминирующим средним слоем, большинство в котором принадлежало уже не «старому среднему классу», то есть предпринимателям, а «новому» – профессионалам и менеджерам. С переходом к постиндустриальному типу развития в Южной Корее впервые за полстолетия произошло не возрастание, а уменьшение доли занятых в промышленности с 27,6% занятых в экономике в 1990 году до 20,6% в 2000 году (Hong 2003: 41). При этом после ослабления контроля авторитарного государства над экономикой произошел резкий подъем зарплат. В 1988 году оплата труда выросла у «синих воротничков» на 22,6%, у «белых воротничков» на 11,9%, в 1989 году прирост зарплат составил, соответственно, 18,8% и 15,3% (Koo 1991: 497). Относительно высокооплачиваемые наемные работники невысокой квалификации достигли уровня жизни, характерного для среднего слоя, так что в совокупности средние слои составили около 50% населения Южной Кореи, а новый средний слой, образуемый семьями менеджеров и профессионалов – 25% (Hong 2003; Chung 2005). Рост на протяжении большей части десятилетия уровня жизни не сопровождался адекватным повышением качества жизни. Расслоение южнокорейского общества по условиям жизни проявлялось в нарастании жилищной проблемы. Несмотря на развернутую еще в правление Чон Ду Хвана программу массового строительства (с 1983 года), к 2000 году 23% домохозяйств оставались в условиях тесноты и без необходимого комфорта, и продолжали существовать поселения из тысяч «виниловых хижин» чернорабочих на окраинах индустриальных центров (Ha 2004: 141-142). (5) После азиатского финансового кризиса 1997 года произошел поворот к большей гибкости той структуры занятости, которая сформировалась в период авторитарной модернизации. Если в 1995 году на условиях полной занятости трудились 58% работников, то в 2000 году уже 48% (Lee, Lee 2003: 511; Kim, Park 2006: 443). Диктуемые Международным валютным фондом неолиберальные реформы рынка труда привели в 2000-х годах к росту социальной поляризации: вырос верхний сегмент среднего слоя, из среднего слоя «выпали» массы людей, чьи доходы сократились из-за перехода к неполной занятости, снижения зарплат и девальвации национальной валюты, увеличился нижний слой, пополняемый еще и притоком иностранных рабочих. Разрыв в доходах между наиболее обеспеченными 20% населения и наиболее бедными 20% вырос с 4 до 5 раз (Kim, Park 2006). При этом параллельно с «размыванием» основного массива среднего слоя и появлением, впервые с 1970-х годов, огромной категории людей, имеющих постоянную работу, но находящихся ниже черты бедности, происходит рост с 2% в начале 1990-х до 5% в 2000-х (Hong 2003: 45) сверхнового среднего слоя, пополняемого топ-менеджерами и высокооплачиваемыми специалистами из постиндустриальных сегментов экономики. Важным фактором трансформации социальной структуры в 2000-х годах стал демографический переход: упала рождаемость, началось старение населения, большое число женщин фертильного возраста переориентировалось в своих жизненных стратегиях с брака и деторождения на получение образования профессиональную карьеру (Lie, Park 2006; Хан Ёнъу 2010). Демографические сдвиги в условиях перехода к постиндустриализму стали сказываться на изменении гендерной структуры занятости. В 2000-х годах произошла дефеминизация промышленных производств, где еще 30-40 лет назад эксплуатация дешевого женского труда была основным источником прибыли, и возникла тенденция феминизации офисного труда, приведшая к тому, что более половины южнокорейских клерков – женщины (Hong 2003: 43-44). Демографический переход и перемещение работников на позиции в постиндустриальных сегментах экономики создают дефицит рабочей силы в сохраняющихся промышленных производствах, который компенсируется притоком мигрантов, интенсивно эксплуатируемых, дискриминируемых, но постепенно встраивающихся в систему статусов принимающего общества. Путь «тигра» от догоняющей модернизации к виртуализации и глэм-капитализму 93 Проделанный анализ траекторий изменений в экономике, политике, культуре, социальной структуре позволяет отчетливо видеть, что классические теории модернизации могут служить адекватной моделью трансформации южнокорейского общества только применительно к периоду быстрого экономического подъема, так называемого “take-off” (Rostow, 1960), произошедшего в 1960-х годах. При интерпретации социальных изменений, пришедшихся на 1970-е и 1980-е годы, когда индустриальная рыночная экономика и политическая демократия были соединены с неофамилизмом и неоконфуцианством, скорее адекватной будет концепция множественности паттернов модернизации, позволяющая выделить специфически южнокорейский тип современного общества. Процессы изменений, характерные для рубежа XX – XXI веков, уже не вписываются в рамки разнообразных, но все же национальных паттернов развития. Когда множество транснациональных паттернов открытого, плюралистического, сетевого общества были заимствованы Южной Кореей извне, и в то же время многие такие паттерны были созданы в Южной Корее и заимствованы другими странами, более адекватную модель изменений позволяет построить концепция глобализации. Но некоторые тенденции в выделенных в трансформации экономики, политики, культуры, социальной структуры фазах (4) и практически все тенденции в фазах (5) правильнее объяснять не тем, что национальные структуры и взаимодействия сменяются транснациональными, или локальные – глобальными, а тем, что реальные структуры и действия замещаются виртуальными. Виртуализация социальных институтов происходит, когда создание образов и поддержание электронных коммуникаций становятся важнее материального производства и взаимодействий в режиме «лицом к лицу» (Иванов 2000). Интенсивные товарные и финансовые потоки формируют постиндустриальные рынки, на которых обращаются не реальные вещи, а образы – имиджи и бренды. Виртуализация товаров, организационных структур и финансовых операций становится рациональной стратегией для участников рыночной конкуренции. В этих условиях виртуальная реальность может служить хорошей метафорой и адекватной моделью для новой экономики брендов, сетевых предприятий, финансовых деривативов и потребительских кредитов. Экономический сдвиг от индустриального «корейского чуда» к постиндустриальной «корейской волне» является весьма наглядной тенденцией виртуализации товара, когда экспортную выручку приносят уже не материальные продукты, а имиджи, создаваемые брендингом, индустрией развлечений и сетевыми коммуникациями. Однако в 2000-х годах логика виртуализации уже исчерпывает себя. Когда рынок перенасыщен брендами, они не дают больше конкурентных преимуществ. Они конкурируют уже не с «обычными», не имеющими специфического образа продуктами, а с множеством так же выстроенных брендов. Конкуренция образов теперь настолько интенсивна, что в борьбе за самый дефицитный ресурс – внимание целевых аудиторий рациональной стратегией оказывается создание образов ярких до приторности и простых до примитивности. И поэтому сверхновой экономической логикой становится гламур (Иванов 2007). С 1930-х годов гламур был специфическим стилем жизни и эстетической формой, но сейчас он диктует логику поведения производителей и потребителей на сверхконкурентных рынках. Глэм-капитализм возникает, когда производители должны очаровывать (по-английски - to glamour) потребителей и когда товары и услуги должны быть агрессивно красивыми, чтобы быть актуальным. Чтобы делать деньги на актуальности, компании переходят от капитализации брендов к капитализации трендов. В стремлении создавать тренды наиболее продвинутые компании создают гламурнопромышленные комплексы (ГПК), соединяющие производителей, дизайнеров из мира моды, потребителей–трендоидов. 12 ГПК «размывают» привычные границы между отраслями и рынками и создают трансиндустрии, между различными брендами и создают Трендоидами, видимо по аналогии с шизоидами, американский аналитик Джоел Коткин назвал в 2003 году потребителей, наиболее чувствительных к модным тенденциям. 12 94 трансбрендовые продукты, между фирмой и ее рынком и эксплуатируют не работников, а креативных потребителей. Логика глэм-капитализма отчетливо проявляется в таких трансиндустриях, как индустрия роскоши, индустрия гостеприимства, индустрия развлечений, индустрия красоты и т.п. Каждая из них объединяет предприятия очень разные по продукту и технологии, но при этом одинаковые по методам создания стоимости. Например, производство автомобиля, телефона, или кожаной сумки оказываются в одной трансиндустрии – индустрии роскоши, если они – гламуроемкие продукты от Porsche, Vertu, Louis Vuitton. Или производители косметики, пластические хирурги и издатели глянцевых журналов оказываются специалистами одного профиля – работниками еще одной трансиндустрии – индустрии красоты. Каждая из глэм-индустрий росла в 2000-х годах в среднем вдвое быстрее экономики в целом. Например, в 2000 году объем мирового рынка роскоши оценивался примерно в 70 млрд. долларов, в 2005 – в 130 млрд. долларов, то есть в среднем индустрия росла на 14% ежегодно. В кризисном 2009 году наиболее крупные игроки на рынке роскоши пережили относительно небольшое снижение продаж: LVMH потеряла 0,81%, Richemont – 4,48; а некоторые компании даже демонстрировали рост: Gucci Group прибавила 0,31%, Hermés – 8,48%. В 2010 году рынок роскоши вернулся к экстраординарным темпам роста: LVMH прибавила 19,2%, Richemont – 25,6%, Gucci Group – 18,3%, Hermés – 25,4%. 13 Таким образом, можно видеть, что капитализация гламура обеспечивает рост продаж даже в условиях экономического кризиса. Капитализация гламура также проявляется в создании трансбрендовых продуктов, когда производители из столь далеких, казалось бы, отраслей, как ИКТ и мода, создают альянсы, направленные не на построение сильного бренда – устойчивой идентичности, отграниченной от других, а на скорейшее попадание в лидеры рынка, на создание актуальности. Стандарт таких альянсов, генерирующих стоимость как актуальность, задала в конце 1990-х годов компания Nokia, когда организовала разработку новых моделей мобильных телефонов совместно специалистами по ИКТ и дизайнерами из индустрии моды. В 2000-х годах к тренду, созданному Nokia, подключились ГПК “Motorola – Dolce&Gabbana”, “Acer – Ferrari”, “Asus – Lamborghini” и т.д. Ставшие альтернативой смартфонам и ноутбукам глэмфоны и глэмбуки могут служить для других индустрий универсальной моделью вывода на рынки гламуроемкого трансбрендового продукта. Логика глэм-капитализма особенно отчетливо видна в компаниях, чья капитализация полностью основана на создании тренда – быстрого роста сообщества креативных потребителей, жаждущих быть среди лидеров модной тенденции. Наиболее яркий пример капитализации трендов дает компания Apple, сделавшая в 2000-х годах ставку на агрессивно красивые гаджеты, вызывающие эмоции, похожие на эротическое влечение14 и служащие в качестве «цифрового акссесуара». Предоставление необычных коммуникационных возможностей, используемых и активно развиваемых сообществом креативных потребителей, стало сверхуспешной бизнес-моделью. В результате компания, бывшая на грани банкротства быстро вышла в глобальные лидеры продаж. Последовательно выпуская iMac, iPod, iPhone, iPad, компания создала не просто линейку продуктов, а линейку трендов. Капитализация трендов привела к тому, что Apple по стоимости акций стала в 2011 году самой дорогой компанией в мире, и в апреле 2012 года оценивалась в 600 млрд. долларов, далеко обойдя традиционно лидировавших представителей нефтедобывающего и банковского секторов. Логика глэм-капитализма в южнокорейском обществе начала набирать силу в середине 1990-х годов, когда отмечаемые экспертами «беспрецедентная социальная Данные взяты из корпоративных отчетов, доступных в Интернете. Известно высказывание главы компании Apple Стива Джобса в ответ на вопрос о причине популярности новой операционной системы: «Мы сделали кнопки на экране такими красивыми, что их хочется лизнуть». 13 14 95 значимость» внешней красоты, «потребительская эйфория» и ориентация на имидж «крутизны» (coolness) стали всерьез определять направленность развития консьюмеризма, стратегии формирования медийных образов, потребительские стратегии следования моде и карьерные стратегии молодежи (Nelson 2000; Choi 2005; Kim 2003: 104). Согласно проведенному в 2011 году исследованию консалтинговой фирмы McKinsey, южнокорейский рынок роскоши в 2006-10 годах рос в среднем на 12% в год и был вторым в мире (после китайского) по динамике роста, а корейские потребители проявили большую склонность к демонстративному потреблению и приверженность люксовым брендам, чем лидировавшие в прошлые годы японцы ( ). Сами южнокорейцы отмечают, что в их стране склонность к яркости и эффектности в потреблении, к следованию медийным образам и к созданию трендов проявляется заметно сильнее, чем в Западной Европе и Северной Америке.15 Поскольку южнокорейские потребители оказываются столь восприимчивыми к дискурсу гламура, включающему мотивы роскоши, эротики, экзотики, яркости, эффектности, креативности, именно этот дискурс наиболее активно используется в рекламе. Прибегая к дискурсу гламура в продвижении продуктов как объектов желания, южнокорейские компании создают парадоксальные образы, чья логика доступна лишь сознанию, захваченному глэм-капитализмом. Например, традиционная водка соджу позиционируется в образе аксессуара для продвинутой молодежи, а торговые центры – в образе туристических мест с «магическим шармом». Логику гламура, определяющую потребительское поведение, усваивают и крупнейшие южнокорейские компании, бывшие 30-40 лет назад основными творцами «экономического чуда». Сделав дизайн и креативность управленческих решений своими приоритетами, легендарные промышленные гиганты теперь активно создают ГПК для продвижения таких трансбрендовых продуктов, как коммуникаторы “Samsung – Armani”, “LG – Prada” или автомобиль “Hyundai – Prada”. А на самом трендовом высокотехнологичном рынке южнокорейская компания Samsung агрессивно конкурирует с компанией Apple, пытаясь перехватить лидерство в создании гаджетов–трендов. Приведенных примеров достаточно, чтобы убедиться в действенности логики гламура в южнокорейской экономике начала XXI века. В политике логику гламура репрезентируют политические лидеры и активисты нового поколения, сделавшие креативный организационный дизайн и ИКТ основой политических стратегий. В культуре развитие глэм-капитализма приводит к тому, что для формирования поведенческих образцов и идентичности определяющую роль играют не традиционные культурные институты, а консьюмеризм и индустрии развлечений, моды, гостеприимства, породившие ту культурно-экономическую экспансию, которая получила название «корейской волны». В социальной структуре главными эффектами роста глэмкапитализма становятся «размывание» традиционного среднего слоя и увеличение доли и общественного влияния предпринимателей и профессионалов, чьи доходы, стиль жизни и престижное положение связаны с созданием виртуальных производств и гламуроемких продуктов. *** Проделанный обзор тенденций социальных изменений в Южной Корее приводит к заключению, что необходимо отчетливо видеть резкие смены траекторий и контрасты между различными фазами трансформации структур южнокорейского общества за последние полстолетия. «Корейское чудо» 1960-80-х годов может служить впечатляющим историческим уроком, но этим опытом невозможно воспользоваться в сегодняшней России. Лежавшие в основе того «чуда» ресурсы догоняющей модернизации (дешевая рабочая сила из деревень, сдерживание потребления ради инвестиций в промышленное Данный вывод сделан на основе личных наблюдений и бесед автора с участниками российско-корейского семинара, состоявшегося 24.11.2011 в Университете иностранных языков Ханкук в Сеуле. 15 96 производство, меркантилистская внешнеторговая политика и жесткий государственный контроль над ключевыми предприятиями) были теми же, что использовались и в СССР и были исчерпаны уже к концу 1950-х. Обращение же к современному опыту Южной Кореи свидетельствует, что сегодня о новых траекториях развития нужно вести речь не в историческом контексте индустриализации и не в терминах соответствующей этой фазе концепции модернизации, а в контексте глобализации и виртуализации и с применением адекватных этим тенденциям теоретических моделей. Список литературы: Абдурасулова Дж. Республика Корея: промышленная политика в условиях глобализации // Мировая экономика и международные отношения. 2009, № 5 Александров Ю. Г. Может ли Россия стать «евроазиатским тигром». М.: Ин-т востоковедения РАН, 2007 Иванов Д. В. Виртуализация общества. СПб.: Петербургское востоковедение, 2000 Иванов Д. В. Глэм-капитализм и социальные науки // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007, Т. X, № 2 Коргун И. А. Политика поддержки промышленного экспорта в Республике Корея // Вестник СПбГУ. Сер. 5. 2007, Вып. 4 Саблин К. С. Новая индустриализация российской экономики в контексте создания институтов развития // Журнал экономической теории. 2010, № 4 Хан Ёнъу. История Кореи: новый взгляд. М.: Восточная литература, 2010 Цветкова Н. Н. Развитие информационно-коммуникационных технологий и афроазиатские страны // Восток (Oriens). 2012, № 1 Appadurai A. Disjuncture and Difference in the Global Cultural Economy // Global Culture: Nationalism, Globalization and Modernity. Ed. by M. Featherstone. London: Sage Publications, 1990 Castells M. The Rise of Network Society. Oxford: Blackwell, 1996 Cha S.-H. Korean Civil Religion and Modernity // Social Compass. 2000, Vol. 47, N 4 Cha V. D. South Korea in 2004: Peninsular Flux // Asian Survey. 2005, Vol. 45, N 1 Chang P. Y. Unintended Consequences of Repression: Alliance Formation in South Korea’s Democracy Movement (1970-79) // Social Forces. 2008, Vol. 87, N 2 Choi H. The Societal Impact of Student Politics in Contemporary South Korea // Higher Education. 1991, Vol. 22, N 2 Choi J. New Generation’s Career Aspirations and New Ways of Marginalization in a Postindustrial Economy // British Journal of Sociology of Education, 2005, Vol. 26, No 2 Chung Ch. The New Class and Democratic Social Relations in South Korea // International Sociology. 2005, Vol. 20, N 2 Eisenstadt S. Multiple Modernities // Daedalus. 2000, Vol. 129, N 1 Eisenstadt S. Patterns of Modernity. New York: Basic Books, 1987 Ha S.-K. Housing Poverty and the Role of Urban Governance in Korea // Environment and Urbanization. 2004, Vol. 16, N 1 Ha Y.-Ch. Late Industrialization, the State, and Social Changes. The Emergence of Neofamilism in South Korea // Comparative Political Studies. 2007, Vol. 40, N 4, p. 363-382 Hong D.-S. Social Change and Stratification // Social Indicators Research. 2003, Vol. 62/63, p. 39-50 Kern T. Translating Global Values into National Contexts. The Rise of Environmentalism in South Korea // International Sociology. 2010, Vol. 25, N 6 Kim A. E. Park I. Changing Trends of Work in South Korea: The Rapid Growth of Underemployment and Job Insecurity // Asian Survey. 2006, Vol. 46, N 3 Kim J., Koh B. C. Electoral Behavior and Social Development in South Korea: An Aggregate Data Analysis of Presidential Elections // The Journal of Politics. 1972, Vol. 4, N 3 Kim J.-Y. “Bowling Together” Isn’t a Cure-All: The Relationship between Social Capital and Political Trust in South Korea // International Political Science Review. 2005, Vol. 26, N 2 97 Kim S. Civil Society and Democratization in Korea // Korea Journal. 1998, N 2 Kim T. Neo-Confucian Body Techniques: Women’s Bodies in Korea’s Consumer Society // Body & Society. 2003, Vol. 9, N 2, p. 97-113 Kim T. The Social Construction of Welfare Control: A Sociological Review on State – Voluntary Sector Links in Korea // International Sociology. 2008, Vol. 23, N 6 Koh B.-I. Confucianism in Contemporary Korea // Tu W.-M. (ed.) Confucian Traditions in East Asian Modernity. Moral Education and Economic Culture in Japan and the Four Mini-Dragons. Cambridge (MA): Harvard University Press, 1996 König M. Religion and the Nation-State in South Korea: A Case of Changing Interpretation of Modernity in a Global Context // Social Compas. 2000, Vol. 47, N 1 Koo H. Korean Workers: The Culture and Politics of Class Formation. Ithaka (NY): Cornell University Press, 2001 Koo H. Middle Classes, Democratization, and Class Formation: The Case of South Korea // Theory and Society. 1991, Vol. 20, N 4 Koo H. Modernity in South Korea: An Alternative Narrative // Thesis Eleven, 1999, N 57 Lee S. M. South Korea: From the Land of Morning Calm to ICT Hotbed // The Academy of Management Executive (1993-2005), 2003, Vol. 17, No 2 Lee W.-D., Lee B.-H. Korean Industrial Relations in the Era of Globalization // Journal of Industrial Relations. 2003, Vol. 45, N 4 Lee Y.-O., Park H.-W. The Reconfiguration of E-Campaign Practices in Korea: A Case Study of the Presidential Primaries of 2007 // International Sociology. 2010, Vol. 25, N 1 Levy M. Modernization and the Structure of Societies. Princeton (NJ): Princeton University Press, 1966 Lew S.-Ch., Chang M.-H. Functions and Roles of Nonprofit / Nongovernmental Sector for Korean Social Development: The Affective Linkage-Group // Korea Journal. 1998, Vol. 38, N 4 Lie J., Park M. South Korea in 2005: Economic Dynamism, Generational Conflicts, and Social Transformations // Asian Survey. 2006, Vol.46, N 1 Nelson L. Measured Excess: Status, Gender, and Consumer Nationalism in South Korea. N.Y.: Columbia University Press, 2000 Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage Publications, 1992 Rostow W. The Stages of Economic Growth. New York: Basic Books, 1960 Shin E. H., Chin S. K. Social Affinity Among Top Managerial Executives of Large Corporations in Korea // Sociological Forum. 1989, Vol. 4, N 1 Shin J.-H. The Limits of Civil Society: Observations on the Korean Debate // European Journal of Social Theory. 2000, Vol. 3, N 2 Shin J.-S., Chang H.-J. Economic Reform after Financial Crisis: A Critical Assessment of Institutional Transition and Transition Costs in South Korea // Review of International Political Economy. 2005, Vol. 12, N 3 Shorrok T. The Struggle for Democracy in South Korea in the 1980s and the Rise of AntiAmericanism // Third World Quarterly. 1986, Vol. 8, N 4 Smith D. Technology, Commodity Chains and Global Inequality: South Korea in the 1990s // Review of International Political Economy. 1997, Vol. 4, N 4, p. 734-762 Steinberg I., Shin M. Tensions in South Korean Political Parties in Transition: From Entourage to Ideology // Asian Survey. 2006, Vol. 46, N 4 Wells K. (ed.) South Korea’s Minjung Movement: The Culture and Politics of Dissidence. Honolulu: University of Hawaii Press, 1995 98 Сведения об авторе: Иванов Дмитрий Владиславович, доктор социологических наук, профессор кафедры теории и истории социологии Санкт-Петербургского государственного университета; служебный адрес: 191124 Санкт-Петербург, ул. Смольного, д. 1/3, 9-1 подъезд, кааб. 336, рабоч. тел. (812)2741562, дом. тел. (812)5404360; e-mail: dvi2001@rambler.ru Аннотация: В статье прослеживаются тенденции трансформации экономики, политики, культуры, социальной структуры в Республике Корея за последние полстолетия. Показано, что на базе теории модернизации невозможно адекватно интерпретировать новейшие тенденции в южнокорейском обществе, характеризуемые как виртуализация и рост глэм-капитализма. Ключевые слова: социальные изменения, модернизация, Южная Корея, виртуализация, глэм-капитализм Название статьи на английском языке: Following the “Tiger” Trail: Analysis of Social Change Trajectories in South Korea Аннотация на английском языке: The article examines the recent transformation tendencies in South Korea’s economy, politics, culture, social structure. It is demonstrated that newest processes of virtualization and rise of glam-capitalism in South Korea could not be interpreted correctly when only modernization theory is taken. Key words: social change, modernization, South Korea, virtualization, glam-capitalism 3) Ильин В.И. МОДЕРНИЗАЦИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В КОРЕЕ: ВЗГЛЯД ИЗ РОССИИ Объект исследования – Корея, как она видится с позиции заинтересованного российского наблюдателя. Корея и Россия - разные страны со схожей исторической траекторией. Предмет – модернизация повседневности, понимаемая здесь как вестернизация образа жизни, т.е. устойчивых, типичных форм существования индивидов. Хотя концепции модернизации приобрели популярность в 1950-60-е гг., когда встал вопрос о путях развития стран, освободившихся от колониальной зависимости, фактически логика догоняющего развития имеет более глубокие исторические корни и многообразные формы. Феномен модернизации Категория модернизации уже многие десятилетия занимает важное место в научном и общественно-политическом дискурсе. При всем многообразии имеющихся определений можно выделить два основных подхода. Первый состоит в определении модернизации в абсолютных терминах, описывающих состояние общества в четких признаках. Такой подход порождает ряд проблем. Если выбраны критерии на высоком уровне абстракции, то утилитарность категории существенно ограничивается, т.к. с ее помощью можно провести грань лишь между «традиционным» и «современным» обществами. Для многих стран это тема сугубо исторических исследований. Если же выбираются конкретные критерии, то в условиях ускорения динамики общественного развития они быстро превращаются в маркеры исторической наивности, т.к. быстро устаревают. Второй подход определяет модернизацию в относительных терминах, девальвирующих значимость конкретных индикаторов. Модернизация – это безостановочный глобальный 99 процесс гонки за мировыми лидерами. Модернизация страны означает ее превращение в одного из мировых лидеров. Это состояние не может быть статичным: как и в спорте, лидер должен бороться за сохранение своего статуса, иначе его место займут другие, а ему придется снова встать на путь модернизации. Именно этот поход лежит в основе данной работы. Глобальная стратификация В условиях нарастания тенденции к интернационализации и к глобализации страны мира можно разделить на две группы: метрополию и периферию. Первая – страны-лидеры, выступающие в качестве референтной группы для остального мира: с ними прочие страны сравнивают свое состояние и вектор развития, им завидуют и/ или ненавидят, им пытаются противопоставить что-то свое и т.д. Как бы то ни было, но к странам-лидерам в мире всегда есть то или иное отношение. Лидеры задают стандарты современного образа жизни. Вторая группа – догоняющие страны, которые отстают в том или ином или во всех отношениях от лидеров. Слово «отстают» здесь принципиально важно: оно подчеркивает ориентацию на общий если не путь, то вектор развития. Слово «догоняющие» в данном контексте означает не сокращение фактического отставания, а стремление (часто в форме мечты или идеологических деклараций) добиться этого. Теория модернизации, объясняющая логику глобального развития с этой точки зрения, приобрела популярность в 1950-60-е гг., став попыткой дать ответ на вопросы, вставшие перед бывшими колониальными и полуколониальными странами, искавшими перспективы своего дальнейшего развития. В основе концепции лежала идея линейного развития мира: отставшие страны находятся на раннем этапе той же траектории, «на другом конце которой находятся ныне наиболее развитые страны Западной Европы и США», они представляют собой традиционные общества, запоздавшие в своем развитии и стремящиеся дотянуться до уровня западных стран» (Штомпка 2005: 525). «Отстающие страны» - это характеристика не объективного положения, а самооценки со стороны и правящей элиты, и масс. «Отстающие» - это те, кто сверяет свое состояние с другими, признавая желательность быть «не хуже их» и выбирая их в качестве вектора своих устремлений. Поэтому, как верно отмечает А. Мартинелли (2006: 19), «модернизацию, как правило, идентифицируют с вестернизацией, подразумевая, что западное общество становится мировой цивилизацией». Категория модернизации указывает на стремление догнать тех, кто имеет желаемое состояние. Такое стремление совсем не обязательно означает ориентацию на слепое и детальное копирование чужого образа жизни. Чаще всего речь идет об интеграции притягательных элементов образа жизни «развитых стран» в уже существующие социальные и культурные традиции. Например, заимствование бытовых приборов не означает столь же радикального изменения форм семейных отношений. Иначе говоря, модернизация не обязательно имеет системный характер, она может быть избирательной. Этот принцип лежит в основе феномена множественности путей модернизации: обычно глобальные цели могут достигаться при движении разными путями. Идея однолинейной модернизации вызвала мощную критику. Альтернативой является тезис: «Современность стала глобальной, но одновременно появились несколько современностей» (Мартинелли 2006: 168). Критика привела к разделению категорий модернизации и вестернизации. «Возникновение в модернизирующихся обществах структур и программ, отличных от европейских, служит доказательством несостоятельности постулатов западного проекта современности о неизбежных, одинаковых для всех обществ результатах модернизации» (Eisenstadt 2000: 1). Однако надо иметь в виду, что развитие общества идет в разных сферах, тренды в которых часто имеют противоположные векторы. Процессы, происходящие на уровне 100 политических и экономических институтов макроуровня, могут по своей направленности существенно отличаться от направленности изменений базовых структур повседневности. Исторические рамки модернизации Категория модернизации описывает характер отношений между этими странами. Она возможна в условиях, когда появляется четко выраженный международный контекст существования государств и их населения. В силу этого зачатки модернизационного импульса уходят в далекое прошлое, когда взгляд на ближайших соседей, редко отличавшихся дружелюбием, стимулировал государственную политику подражания сильным, а на уровне населения – стремление копировать элементы образа жизни более успешных соседей, заимствуя завезенные оттуда предметы быта и формы поведения. Однако лишь в условиях глобализации модернизация как форма культурной динамики формируется как системное явление, глубоко проникающее во все поры жизни общества, начиная с большой политики и кончая организацией быта и межличностных отношений. Модернизация как процесс Модернизация – это не состояние, а процесс движения к цели, вечно ускользающей, как горизонт. Достигнутая цель быстро оказывается устаревшей, т.к. время безостановочно движется вперед, ставя новые проблемы. Кроме того, страны-лидеры, выступающие референтной группой для догоняющих, тоже не стоят на месте и идут дальше. Цель модернизации догнать лидеров, войти в их ряды, а не достичь какого-то состояния, описываемого в объективных показателях. Итоги модернизации сейчас и 50 лет назад описываются в совершенно разных абсолютных индикаторах. Страны-лидеры в свою очередь смотрят не на другие страны, а на вызовы, с которыми они сталкиваются во всех сферах жизни. Географические ориентиры Если не считать зачатки политики модернизации, которые можно найти уже в древнем мире, когда начали предприниматься попытки учиться у сильных соседей, чтобы стать сильнее, то зарождение идеологии и политики модернизации происходит в Новое время. Тогда не было единого центра влияния. Западная Европа была одним из них для европейского региона в целом. Она являлась референтной группой для политики модернизации России, начиная с Петра I. На Дальнем Востоке таким центром долго выступал Китай. Правда, на ранних этапах Нового времени энергия модернизации была относительно слабой и сводилась к заимствованиям в основном деталей из области языка, науки, техники, искусства, предметов потребления. Реальный импульс модернизации возник тогда, когда западные страны в XIX в. начали активную борьбу за завоевание новых рынков для своей быстро растущей промышленности. В традиционные общества ближних соседей из дальних стран хлынули новые вещи, взламывающие социальные структуры повседневности. С этого времени, модернизация приняла форму вестернизации. Пионером этого процесса стала Япония в период реставрации власти императора Мэйдзи (1866 – 1869 гг.). Парадоксальным образом реставрация приобрела характер реальной социальной революции, когда правящие круги страны, впечатленные западным превосходством, встали на путь догоняющего развития. Корейская модернизация в конце XIX в. ориентировалась не на Запад, а на пример успешного японского соседа. Если Япония начала этот процесс будучи совершенно независимой страной, хотя и испытавшей заметный прессинг со стороны Запада, то Корея попыталась встать на этот путь параллельно с переходом в зону японского господства - путь, который завершился колонизацией страны. Корея была принуждена японцами к подписанию договора Ganghwado (1876 г.), открывшего порты страны для внешнего мира. Таким образом, путь к модернизации страны начался с национального унижения – модель, распространенная в мировой истории. Сама Япония была открыта для внешнего мира 101 аналогичным образом, но чуть раньше. Началась борьба иностранных держав за контроль Корейского полуострова, завершившаяся Русско-японской войной (1904 – 1905 гг.). Ее результатом стали, во-первых, первая в истории победа азиатской страны над европейской державой – наглядный показатель триумфа японской модели модернизации (копирование западных технологий во имя строительства мировой державы), во-вторых, утверждение японского господства в Корее (1905 г. – установление протектората). Таким образом, в результате Русско-японской войны Корея оказалась насильственно втянутой в модернизацию в форме японизации. Та же война, доказавшая отсталость России, стала, по всей видимости, катализатором столыпинских реформ, начатых с 1906 г., и нацеленных на модернизацию по западной модели образа жизни российской деревни. Сначала Корея пыталась учиться опыту модернизации у Японии. Король Gojong, в 1881 г. тайно послал в Японию группу для изучения опыта модернизации (Kim 1998: 12). В этом смысле опыт Кореи и Китая схож. В 1894 г. были предприняты широкие реформы, направленные на разрушение основ традиционного общества. Был сделан шаг в сторону преодоления феодальной социальной структуры путем ликвидации привилегий корейского дворянства (yangban) и провозглашения принципа равенства, была введена система измерений, принят новый календарь. Власти даже запретили традиционную корейскую мужскую прическу: волосы, стянутые в пучок (sangtu) (Kim 2007: 54). Это характерный штрих: модернизация повседневной жизни сверху порою включает в себя подобные шаги (вспомним Петра I, предпринявшего попытку искоренить в России бороды). Как отмечал Deuchler (1977: xii), эти реформы были «стартовой точкой модернизации Кореи», т.к. благодаря им в Корее появились первые «подлинно современные черты». Превращение колонизатора в лидера процесса модернизации породило серьезные идеологические проблемы. Хотя многие корейцы от короля до простых подданных осознавали необходимость модернизации, они в то же время сопротивлялись и стыдились копирования японской модели (Kim 2007: 51). Но в любом случае начался этот процесс в контексте ситуации оскорбленного и униженного национального самосознания: японской колонизации и национально-освободительного движения (1910 – 1945 гг.), раздела страны (1945 г.) Корейской войны (1950 – 1953 гг.). В конце XIX в. возникло и прозападное движение модернизации, программа которого предвосхитила трансформации, развернувшиеся в Южной Корее во второй половине ХХ в. В 1896 г. в среде прозападной интеллигенции возник недолго просуществовавший Клуб независимости, который разрабатывал программы модернизации страны во имя защиты ее независимости перед лицом надвигавшейся внешней угрозы. Среди программных задач были и те, которые предусматривали трансформацию образа жизни корейцев: защита гражданских прав, открытие школ, предлагающих новый стиль обучения, в каждой деревне. Членами клуба была основана газета “Dongnip ainmun” – первая газета современного типа, печатавшая на корейском алфавите (Hangeul) (Kim 2007: 56-57). В колониальный период в рамках национализма возникло течение, которое, помимо общей цели освобождения Кореи от японского ига, ставило своей целью создание государства по западному образцу (Kim 1998). В колониальный период японский вектор модернизации был навязан стране насильно. Метрополия предприняла некоторые шаги по модернизации жизни в Корее с целью ее превращения в эффективную колонию. Страна превратилась в рынок для японских товаров. Получила развития система начального образования, которая выполняла двоякую функцию: с одной стороны, она создавала культурную основу для японизации Кореи как предпосылки ее интеграции в империю, а с другой – повышала качество местной рабочей силы. В колониальный период происходило динамичное развитие корейской экономики. В период с 1910 по 1940 г. ежегодный прирост промышленной продукции составлял более 10 %, сельскохозяйственной – 2 %, что немного превосходило темпы развития экономики 102 Японии (Mason 1980: 76-77). Это позволяет утверждать, что именно в этот период были заложены основы успешной модернизации второй половины ХХ в. Такая интерпретация колониального прошлого близка и понятна настроениям японской общественности (жители бывших метрополий склонны хорошо видеть позитивный элемент в колониальном прошлом), но чужда настроениям корейцев, которые склонны к сугубо негативной интерпретации того периода. Так, Heo Suyeol опубликовал книгу «Развитие без развития» (2005), в которой, признавая факт экономического развития Кореи в колониальный период, обращает внимание на то, что все ключевые предприятия находились в руках японцев, которые не только владели ими, но и занимали все основные позиции, требовавшие высокой квалификации, что цели этого экономического развития не имели ничего общего с интересами самих корейцев ( Цит. По: Kim 2007: 69). Эти разногласия в интерпретации колониального прошлого Кореи вызывают ассоциации с разным видением советской и имперской истории в современной России, и бывших советских республиках. После Второй мировой войны модернизация приобрела ярко выраженные очертания американизации. Старт был задан американской оккупацией, в ходе которой преодолевалось японское наследие, и создавались основы новой жизни во многом по американским образцам. В дальнейшем американизацию двигало восприятие Америки корейцами как наиболее успешной страны, на которую стоит ориентироваться. В то же время Япония, с одной страны, рассматривается через призму унизительного и жестокого колониального прошлого, что толкает к дистанцированию от нее как возможного образца. С другой же стороны, это ранняя и эффективная модель модернизации, которую трудно реально игнорировать, поэтому влияние японского примера легко просматривается во многих сферах жизни, в т.ч. и на уровне повседневности. Колебания в географическом векторе модернизации легко прослеживаются и в России. Если в модернизации повседневной жизни господство западных образцов безраздельное, то в политическом, экономическом и идеологическом дискурсе сильно влияние тех, кто призывает ориентироваться на успешный пример китайской модернизации, в основе которой лежит жесткое государственное регулирование, глубоко проникающее и в поры повседневной жизни. Уровни модернизации Когда речь идет о модернизации, то чаще всего рассматривается ее макроуровень – уровень институциональных реформ, изменения отраслевой структуры, политической системы, человеческого потенциала. Цель – достичь макроэкономических стандартов и структурных характеристик стран-лидеров. Стратегические средства модернизации – либо заимствование готовых образцов (институтов и технических достижений) у лидеров, либо разработка собственных альтернатив, которые кажутся равнозначными апробированным или даже более совершенными. Модернизация макроуровня неизбежно, с одной стороны, порождает, а с другой – предполагает в качестве своей предпосылки модернизацию микроуровня повседневности. Деление на макро- и микроуровни условно и возможно лишь в аналитических целях и в результате абстрагирования от того, что в реальной жизни отчуждению не подлежит. Макро- и микроуровни – это две стороны одной медали. Для прояснения тезиса можно использовать архитектурную метафору: архитектура здания (моста и т.п.) существует отдельно от материала лишь на бумаге. В реальности архитектурное сооружение создается из материала, прочность которого, вытекающая из его молекулярной структуры, предопределяет в решающей мере судьбу всего здания или моста. Таким образом, модернизация макроуровня неразрывно связана с модернизацией повседневной жизни. 103 Содержание этого уровня сводится к тому, чтобы жить не хуже, чем в самых развитых странах мира. Их стандарты уровня и образа жизни превращаются в ориентиры. Энергия трансформаций повседневности исходит из разных источников. Во-первых, государство, модернизируя экономику, управление, культуру и т.д. непреднамеренно вызывает соответствующие ей процессы и повседневной жизни. Например, индустриализация, задумываемая во имя создания великой державы, влечет за собой потоки миграции в города, что радикально модернизирует образ жизни населения. Государство ничего не планирует в этой сфере, но трансформация принимает форму непреднамеренного следствия. Во-вторых, государство во имя модернизации как процесса создания мощной и конкурентоспособной державы проводит масштабные мероприятия по сознательному формированию образа жизни населения, адекватному поставленным экономическим, социальным и политическим целям на макроуровне. Одним из направлений такой государственной политики является создание современной системы образования, крупномасштабное жилищное строительство, организуемое или стимулируемое государством, организация инфраструктурных проектов. В-третьих, независимые от государства институты (фирмы, общественные организации и т.п.) осуществляют действия, меняющие структуры повседневности жителей страны. В-четвертых, индивиды, стремящиеся жить, «как в цивилизованных странах» (обыденный слоган эпохи советской перестройки, отражавший смысл модернизации), сами достают, привозят, копируют предметы материального мира стран-лидеров, создают схожие формы социального взаимодействия на уровне малых групп, потребляют заимствованные оттуда продукты художественной культуры, меняющие их жизненный мир. Стратегии модернизации: подражание или самобытность? При всем многообразии исторических форм модернизации можно выделить основную дилемму, стоявшую и стоящую перед ее субъектами: подражание или самобытность? Эта дилемма характеризует стратегическую развилку и для государств, и для бизнеса, и для индивидов. Категория стратегии включает в себя, во-первых, цели, во-вторых, пути их достижения. Цели – это комплексный феномен. Несмотря на то, что модернизация предполагает догнать лидеров, цель может принимать разные формы. (а) Полное копирование того, что есть «у них». (б) Достижение социально-экономического уровня жизни стран-лидеров, при сохранении или формировании институциональной самобытности. Средства (пути) модернизации – это тоже предмет выбора. Один путь – это путь копирования. Он опирается на простую логику: не «изобретать велосипед» и идти тем же путем, что и «они». Это вариант соблазнителен, т.к. предполагает проверенные методы, но он порождает и ряд сомнений. (а) Западные страны шли к своему настоящему очень долго. Однако политики и население вставших на путь модернизации стран, хотят жить в соответствии с современными стандартами успеха здесь и сейчас. (б) Страны-лидеры на своем пути наделали много ошибок, порождавших тупиковые ситуации. Нередко они шли окольными путями, да и начало их пути было в совершенно иных исторических условиях, опиралось на совершенно иной уровень развития техники и науки. Это значит, что повторение их эксперимента в чистом виде просто невозможно. Кроме того, копирование означает использование уже устаревших средств и увековечивание отставания. Второй путь – путь самобытности. Он вырастает из сомнений относительно эффективности и вообще применимости первого пути. Кроме того, национализм, опирающийся на веру в избранность своего народа и государства, нередко рассматривает самобытность как самодостаточную ценность, не требующую обоснования. Обычно самобытность ограничивалась поиском институциональных способов ускорения 104 исторического процесса, позволяющих не идти кругами, а срезать дорогу к цели. Наиболее заметный вариант такого развития – модель государственного социализма, апробированная сначала в СССР, а затем еще в полутора десятках странах, включая Северную Корею. В области техники и технологий самобытность ограничивалась частными направлениями, поиском альтернативных путей решения проблемных ситуаций. Капиталистический и государственно-социалистический пути модернизации, имея общие черты, отличающие их от традиционного общества, формируют два образа жизни, характеризующихся существенным своеобразием. И ярким показателем их различий являются серьезные трудности адаптации, с которыми сталкиваются беженцы из КНДР в Южную Корею (см.: Lankov 2006). Исторические фазы модернизации При полном цикле модернизации обычно проявляются две качественно различные по целям и содержанию фазы этого процесса. Первая фаза – строительство державы. Идея построения великого государства, которое станет в ряд ключевых игроков мировой или, в крайнем случае, – региональной политики, часто являлась движущим мотивом модернизации. Логика выстраивалась просто. Целью является создание независимого в полном смысле государства, что предполагает его способность защищать себя, а для этого нужна сильная армия, что часто (но не всегда) предполагало создание своей оборонной промышленности, основой которой являлась собственная тяжелая промышленность. Возможен и иной вариант: создание ядра вооруженных сил при опоре на военнопромышленный комплекс союзников. Для создания мощной державы необходима развитая экономика. Чтобы ее создать в догоняющем режиме, необходимо начинать с развития тяжелой промышленности. Все это предполагает создание мощного механизма мобилизации ресурсов нации на решение ключевых задач модернизации. И Советский Союз, и Северная Корея были достаточно успешны на этой фазе модернизации, показав результаты, дававшие основания надеяться на успех в соревновании с капиталистической системой. В 1960 г. ВВП Северной Кореи в расчете на душу населения составил 172 дол. США, а Южной Кореи – 85 (Lankov 2006: 132). Естественным следствием такой политики является сознательное ограничение государством инвестиций в социальную сферу и роста доходов населения. Успех в модернизации на этой фазе означает создание мощной современной армии (т.е. сопоставимой по качеству с вооруженными силами стран-лидеров), достижения абсолютных показателей ВВП, близких к странам референтной группы. На этой фазе обычным является наличие развитой тяжелой промышленности, современной армии и даже успехов в освоении космоса, но при этом стандарты жизни большинства населения могут сильно отставать от уровня стран-лидеров. Таким образом, первая фаза модернизации, ориентированная на стратегию сфокусированного рывка, обычно характеризуется острой несбалансированностью экономического и социального развития. При этом модернизация повседневной жизни, т.е. выход на уровень стандартов современного образа жизни стран-лидеров, отодвигается в светлое будущее, которым правящая элита вдохновляет массы на трудовой героизм сегодня. Именно эта политика характерна для СССР и КНДР. Вторая фаза – создание современного общества, которое по условиям материальной и духовной жизни сопоставимо со странами-лидерами. Здесь сопоставляются уже не державы, а общества! Ядром новой социальной макросистемы является общество потребления, опирающееся на экономику, в существенной мере ориентированной на внутренний розничный рынок, обеспечивающий мощный импульс экономическому развитию. На этой фазе модернизация повседневности – не только побочный продукт, но и ключевая цель экономического развития. Для широких слоев населения в догоняющих странах притягательным примером является сытость населения в странах-лидерах и 105 свобода потребительского выбора. И хотя критическое отношение к обществу потребления у его членов приобрело заметные масштабы, мало кто из них видит ему приемлемые альтернативы. Издалека же это общество видится реальным светлым будущим, к которому стоит стремиться. Другими притягательными ориентирами, которые по масштабам своей популярности не сопоставимы с обществом потребления, являются гражданское общество и правовое государство. Большой привлекательностью, усиливаемой соблазном доступности, является также информационное общество, радикально меняющее пространство повседневности. На этой фазе модернизации страны государственного социализма не выдержали конкуренции. Крах СССР во многом был вызван не способностью его системы предложить населению страны образ жизни, по качеству не уступающий образу жизни западных стран-конкурентов. Развал социалистической системы сильно подорвал экономику КНДР, оторванную от мирового рынка. Отставание Северной Кореи от Южной начало приобретать непреодолимые масштабы. Так, ВВП КНД в середине нулевых лет, по оценкам экспертов, составляла примерно одну десятую от уровня Республики Корея (Lankov 2006: 112). Образование как ресурс модернизации Образование в Корее играет двоякую роль. С одной стороны, оно является одним из решающих факторов модернизации образа жизни корейцев. Сам процесс обучения занимает огромное место в биографии каждого современного жителя страны. Полученное образование позволяет включиться в современный рынок труда, получить современные профессии и выполнять сложные функции. Содержание современного корейского образования и используемые методы обучения в существенной мере заимствованы на Западе. С другой стороны, само отношение корейцев к образованию как к лифту социальной мобильности обусловлено не только логикой современного рынка труда, но и укоренено в традициях конфуцианства, которое накладывает свой отпечаток и на образовательные технологии. Конфуцианские корни в Корее глубоки. Первый национальный университет, где изучались китайская традиция и конфуцианская классика, был создан еще в 992 г. На протяжении столетий Китай был культурным ориентиром, а конфуцианство формировало мотивацию: успешная учеба открывала путь к бюрократического карьере. В то же время в рамках этой традиции практические дисциплины, имевшие особое значение для обеспечения динамичного экономического развития, популярностью не пользовались. Образование, адекватное логике индустриального общества, появилось в Корее в последней четверти XIX в., когда американские протестанты начали создавать в Корее учебные заведения западного типа. Однако в период японского господства эта система начала сворачиваться. Колонизаторы ограничивали образовательные возможности корейцев уровнем начальной подготовки и изучением японского языка, что позволяло их использовать на тяжелой и грязной работе в интересах Японии. После Второй мировой войны по инициативе американской военной администрации, опиравшейся на корейский консультационный орган, была проведена реформа системы образования по образцу США (Kim 2007: 228). В России система образования европейского типа начала складываться еще в XVIII в. и сформировалась в относительно цельную систему элитарного образования в XIX в., т.е. имеет существенно более длительную историю. Однако в советское время старая модель оторвалась от европейских традиций, превратившись на многие десятилетия в систему советского образования, изолированного от западных трендов. Лишь с начала 1990-х гг. начался медленный процесс вестернизации отечественного образования, приведения его в соответствие с европейскими стандартами, хотя во многих отношениях это скорее имитация заимствования западных форм. 106 На этом этапе исторического развития Южной Кореи традиционная для корейцев ориентация на образование как путь к жизненному успеху получила невиданные прежде возможности для реализации. Если в 1945 г. только около 20 % корейцев имели тот или иной уровень школьного образования, лишь 5 % в своем образовании выходили за рамки начальной школы, только один процент корейцев имел высшее образование, то в последующие полвека ситуация изменилась радикально. В 2003 г. 99,7 % учащихся, окончивших среднюю школу, намеревались продолжить обучение в высшей школе (3 последние класса). Удельный вес выпускников высшей школы, которые продолжили свое обучение в колледжах и университетах, увеличился с 79,7 % в 2003 г. до 82,1% в 2005 г. Этот показатель был на четверть выше американского (Kim 2007: 229, 233). Этот тренд очень схож с тем, что происходит в современной России. Система образования Южной Кореи, с одной стороны, опирается на солидную поддержку государственного бюджета. По доли ассигнований на образование в ВВП Корея занимает в XXI в. одно из наиболее заметных мест в мире. Но в целом это относительно новое явление: только в 1985 г. начался переход от обязательного начального к всеобщему обязательному среднему (9 классов) образованию. Этот процесс завершился лишь к 2002 г. С другой стороны, частные школы играют важную роль в жизни страны. В начале века 30,2 % всех учащихся страны посещали именно частные школы, на которые приходилось 30 % всех школ страны. Из 349 высших учебных заведений 86,2% приходилось на частные колледжи и университеты (Kim 2007: 233). Коммерциализация образования – это общий тренд для России и Южной Кореи, хотя в нашей стране создание частных учебных заведений – периферийное явление. "Экзаменационный ад" В соответствии с традициями американской системы образования, ставшей ареной процесса, который Дж. Ритцер окрестил "макдоналдизацией, одним из проявлений этого феномена является квантификсация, наиболее ярко про являющаяся в тестах (the Scholastic Aptitude Test - SAT и American College Test - ACT). Эта система была заимствована и в Республике Корее (CSAT), где она наложилась на древнюю конфуцианскую традицию и приобрела характер испытания, принимающего судьбоносный характер. Кроме тестов, играющих ключевую роль, при приеме учитываются и другие факторы: внеучебная активность, личные эссe и глубокие интервью. "Кажется, - отмечает Ким (2007: 241), - что корейские родители решительно настроены пожертвовать всем ради того, чтобы дети добились хороших результатов тесттрования. Большинство корейцев, видимо, думают, что получение степени в наиболее рейтинговых университетах - это почти то же самое, что и сдача экзамена (gwageo) высшими чиновниками в династические племена". Поступление в наиболее престижные университеты Южной Кореи - это сложный процесс, проходящий в условиях жесткой конкуренции. Борьба за место начинается уже в пятом шестом классах начальной школы, а порою и в детском саду. С раннего возраста ученики занимаются по несколько часов после школы с частным репетитором или посещают частные центры подготовки к экзаменам. Нередко они берут с собой ланч для школы и ужин для поздних занятий с репетитором, они уходят из дома ранним утром и возвращаются к полуночи. Искривление позвоночника - нередкое следствие ежедневной переноски тяжелых школьных сумок и ранцев. Для многих детей и их родителей подготовка к вступительник экзаменам стала физически и эмоционально изнуряющей, не говоря уже о том, что это тяжелое финансовое бремя. Но на кону большие ставки: провал на экзамене может означать падение с социальной лестницы. Некоторые студенты сдают вступительные экзамены неоднократно вплоть до получения приемлемых баллов. Некоторые не справляются с психическим напряжением. Например, в ноябре 2005 г. 19107 летний юноша, закончивший школу, совершил в Сеуле самоубийство перед повторными экзаменами. Как сообщалось в докладе комитета по образованию для Национальной ассамблеи, из-за экзаменационной лихорадки с 2001 по 2004 г. совершили самоубийства 462 чел. Из 3117 школьников средних и старших классов, включенных в выборку 2005 г., 58,6% подумывали о самоубийстве из-за низких результатов теста (Kim 2007: 237-238). Жесткая конкуренция идет именно за поступление в наиболее престижные университеты. В целом же статистическая картина весьма успокаивающая: на 2006-2007 гг. в высших учебных заведениях были открыты для приема первокурсников 640 тыс. мест, но в 2006 г. Окончили школу только 557 134 чел., т.о. Оказалось на 80 тыс. больше мест, чем абитуриентов. Это результат падения рождаемости - универсального следствие успешной модернизации (Kim 2007: 238-239). Таким образом, поступление в провинциальные университеты не представляет большого труда и не требует больших жертвоприношений, однако этот путь получения образования отсекает от наиболее перспективных путей социальной мобильности. Хотя формально система образования в Южной Корее создана по американским образцам, однако такой экзаменационной лихорадки в США нет и по техническим причинам (тесты проводятся в более рутинном порядке), и в силу отсутствия у массы американцев отношения к поступлению в престижный вуз, как вопросу жизни и смерти. Иное место образования и в системе ценностей основной массы населения, и отсутствие столь важной роли бренда вуза в формировании жизненной траектории отличают Россию от Южной Кореи. В этом смысле ситуация в Южной Корее схожа с той, которая имеет место в Японии. Гонка за образованием толкает к росту частных расходов в этой сфере. Основное бремя несет на себе центральный бюджет ( в 2002 г. - 83% бюджете образования или около 20% годового государственного бюджета), часть покрывают местные правительства (17%). Разумеется, эти цифры не включают расходы фондов на поддержание частных школ. Но многие родители считают, что государственные расходы недостаточны. Они покрывают из своего кармана дополнительные расходы на транспорт, справочники и внеклассную активность. Но самые большие расходы идут на репетиторство. Одни родители оплачивают частных репетиторов, готовящих их детей для национальных экзаменов, другие платят за жилье и питание детей, чтобы они остались в лучшем школьном районе. Средняя семья тратила в 2005 г. Около 235 дол. в месяц на одного ребенка (Kim 2007: 243244). В России также наблюдается тренд к перекладыванию на родителей все большей доли расходов на образование. Однако в силу иной системы структуры ценностей россиян в таких масштабах добровольная коммерциализация (в основном в форме репетиторства) характерна лишь для меньшинства семей России. Модернизация - это рационализация, проявляющаяся в формализации и квантификации образования. В итоге многие наблюдатели динамики корейского образования отмечают симптомы превращения рациональности в иррациональность. Корейские учебники перегружены фактами, преподаватели более всего ценят способность запоминать, а не творческое мышление, что связано с логикой контроля: так легче проверять и оценивать. В итоге "отличными студентом" оказывается тот, кто способен запомнить максимум информации. Эта система уходит корнями в классической конфуцианское образование, где главной целью было запомнить классические труды и хорошо их воспроизвести ( Kim 2007: 246). Это особенно бросается в глаза иностранным наблюдателям: на более высоких ступенях системы корейского образования учебные планы и экзамены дестимулируют креативность и инновации (Mason et al. 1980: 372). Эту же тенденцию к появлению иррациональных последствий рационализации образования отмечают почти все, кто работает в российских школах и университетах. Метафора ресторана «Макдоналдс», видимо, слишком сильное упрощение для школы, чтобы быть перспективным путем. 108 Культурная глобализация Мощным проводником культурной вестернизации является английский язык, который выполняет в мире функции не столько иностранного, сколько глобального языка общения. Владение им ускоряет усвоение глобальной культуры, т.к. исчезает потребность в языковых посредниках, опора на которых и замедляет этот процесс, и удорожает его. Южная Корея, давно и успешно вставшая на путь интеграции в глобальную экономику, по этому показателю долгое время серьезно отставала от объективных потребностей рынка. Лишь в XXI в. начали предприниматься энергичные усилия по решению проблемы. Сначала английский язык стал преподаваться в частных детских садах и частных центрах репетиторства (hagwon), став прибыльным бизнесом. С 2008 г. началось преподавание английского языка в начальной школе в объеме два часа в неделю. Лучшие университеты начали активно участвовать в программах студенческого обмена, стимулируя своих студентов к обучению за рубежом, приглашая иностранцев для обучения к себе (Kim 2007: 235-236). Характерной чертой прогресса корейской культурной модернизации стало стремление молодежи учиться за границей, особенно в США. В период с 1948 по 2004 г. 15 756 корейцев получили там докторские степени. В 2003-2004 уч. году более 50 тыс. корейцев обучались в университетах и колледжах Америки. Это третий показатель в мире после Индии ( 79736 чел.) и Китая (61765 чел.). В 2006 г. корейцы составили 15 % всех иностранных учащихся заведений всех уровней в США, достигнув численности в 100 тыс. чел. и выйдя по этому показателю на первое место (Kim 2007: 236). До 2000 г. учиться за границей разрешалось только выпускниками колледжей и университетов. Однако затем был принят закон, разрешивший обучение за границей и выпускникам средних школ. С этого времени начали посылать на обучение за границей и учащихся начальной школы. Многие родители считают, что если пораньше отправить детей в Америку, то они смогут овладеть английским, почти как американцы (Kim 2007: 236-237). США - наиболее популярное место для корейцев, желающих учиться за границей. На них приходится 28,7 % всех выезжающих. Следом идут Канада, Новвая Зеландия, Австралия и Великобритания. Явное предпочтение отдается англоязычным странам (Kim 2007: 240). Современная Россия по уровню владения иностранным языком существенно уступает многим европейским странам, но опережает Южную Корею. Противоположную языковую политику можно наблюдать в Северной Корее, изоляция которой превращает овладение иностранными языками в трудноразрешимую проблему. Кроме того, та же изоляция существенно понижает мотивацию к изучению чужих языков, т.к. сфера их возможного использования предельно узка. Это пример модернизации вне контекста культурной глобализации. Ситуация, сильно напоминающая ту, что имела место в СССР. Модернизация быта Традиционный быт до недавнего времени доминировал не только в сельской местности, но и в городах обеих частей страны. Его ключевая характеристика – отсутствие коммунальных удобств, являющихся маркером ХХ в., и бытовой техники, существенно облегчающей домашний труд. При этом существенные различия между Севером и Югом стали проявляться лишь в последние десятилетия прошлого столетия. Модернизация южнокорейского быта - достаточно новый феномен. Choong Soon Kim (2007: 256) так описывает наблюдавшуюся им динамику в этой сфере: "Когда я покинул Корею в середине 1960-х гг., это была бедная аграрная нация с ВВП около 100 долл. на душу населения. Из-за низкого уровня корейской экономики и вытекающего из этого низкого уровня жизни до отъезда в Америку я никогда не пользовался туалетом западного типа с туалетной бумагой. Там я впервые увидел холодную и горячую 109 водопроводную воду в туалете. Я никогда до этого не ел обед западного типа из нескольких блюд. Я не знал, что делать с несколькими вилками и ножами, когда меня пригласили на День Благодарения в большом отеле в Атланте ( Джорджия)»<....>. Аналогичные рассказы о недавнем прошлом я слышал и от моих южнокорейских коллег. Это картина, типичная для российской глубинки и частично – региональных центров того же периодов, но уже странно архаичная для жителей больших городов Российской Федерации. По этим показателям Советский Союз опережал Южную Корею. Но в последние десятилетия ХХ века общая экономическая модернизация в контексте глобализации вызвала радикальные изменения жилищных условий массы жителей Южной Кореи. Современные дома (в основном многоэтажные) стали типичными элементами городского ландшафта. Благодаря глобализации проникновение современной бытовой техники началось сюда очень рано (это отличает Южную Корею и от СССР, и от КНДР), хотя низкий уровень жизни сдерживал ее распространение. В последние десятилетия ХХ в. существенно вырос уровень доходов, что сделало современную бытовую технику широко доступной. Этому способствовало и превращение Южной Кореи в мирового производителя этой продукции. Города Северной Кореи сильно пострадали в годы Корейской войны, столица страны – Пхеньян – вообще был почти полностью разрушен в результате американских бомбардировок. Восстановление шло в основном при опоре на свои ограниченные силы и в контексте высокого уровня милитаризации государственного бюджета, поэтому восстановленные дома часто не превосходят стандарты традиционного жилья. Жилища современного типа (многоэтажные жилые дома) в массовом масштабе строились в основном в Пхеньяне, где они сконцентрированы в центре города и обрамляют ключевые магистрали, создавая иллюзию иных масштабов модернизации. С высотной башни в Пхеньяне нам показывали панораму совершенно современного города, украшенного высотными зданиями. Однако с помощью длиннофокусного объектива даже отсюда я без труда мог снять «оазисы» трущобного жилья, окруженные многоэтажками. Особенно много трущобного жилья в восточной части города, где только главные улицы украшены современными домами. А.Ланьков так описывает облик этого района в 1980-е гг.: «Весь остальной Восточный Пхеньян – это море плотно прижавшихся друг к другу маленьких кирпичных и глинобитных домишек, которые тянутся на многие километры. Там нет даже улиц в точном смысле этого слова, а лишь извилистые неасфальтированные проходы и проезды между домами. Типичный пхеньянский одноэтажный дом представляет из себя невысокое сооружение с черепичной или шиферной крышей, оштукатуренными и выбеленными кирпичными стенами. Все окна и двери обращены в одну сторону и выходили в маленький двор – огородик. По моим приблизительным подсчетам, площадь этих домов (вместе с подсобными помещениями) колеблется от 15 до 30 квадратных метров, в среднем составляя примерно двадцать квадратных метров. Обычно такой дом состоит из двух смежных комнат и кухни с топкой ондоля (система отопления в Корее, аналогичная китайскому кану, которая существует там с незапамятных времен и предусматривает, что теплый воздух проходит под полом жилых помещений, отапливая их). Обстановка бедная, как правило, самодельная, часто в комнате есть только низенький столик и небольшой шкаф. К дому может быть пристроена кладовка. Теснота в таком жилище страшная, по ночам едва ли не весь пол в комнате превращается в кровать, но днем дом обычно пустует: старшие – на работе, а дети в школе или же бегают на улице. Отапливают дома традиционным способом, с помощью ондоля, топливом которому служат угольные брикеты в виде цилиндров. Изготовляют их из угольного порошка и пыли на специальных небольших ручных прессах. Кстати, точно такие же угольные 110 цилиндры и почти такое же примитивное оборудование для их изготовления до недавнего времени часто попадались на глаза и в Сеуле (сейчас, впрочем, в южнокорейской столице они почти полностью вытеснены газовым и нефтяным отоплением)» (см. подробнее: Ланьков). В силу экономической изоляции и низкого уровня доходов населения проникновение в страну иностранной бытовой техники имеет очень ограниченные масштабы, а собственное производство и отстает от современных стандартов, и не соответствует по количественным показателям потребностям населения. В этом отношении ситуация в КНДР очень напоминает картину, которую можно было наблюдать в СССР, например, в 1950-60-е гг. В магазинах для иностранцев (аналог советской «Березки»), куда имеет доступ ограниченный круг местной номенклатуры, я видел небольшой ассортимент современной (в основном японской бытовой техники). Время повседневности Предметный мир представляет собой одну из ключевых структур повседневности. Здесь время приобретает форму череды вещей, которые используются, потребляются людьми. Индустриализация и урбанизация как ключевые направления первой фазы модернизации везде вели к вытеснению традиционного предметного мира.Новый мир, с одной стороны, можно охарактеризовать по происхождении как индустриальный продукт, а не плод трудов самого потребителя или соседского ремесленника, а с другой – это городской предметный мир, характерными чертами которого стали отрыв от природы, жесткое разделение быта и добывания средств существования (дом перестал быть местом работы). Переход к индустриально-городскому предметному миру означал и заметное ускорение времени повседневности: промышленность подтолкнула скорость смены потребляемых вещей, которые в традиционном образе жизни нередко были неизменны столетиями. Однако революционный сдвиг в темпе времени связан с появлением только общества потребления. Его экономика в существенной мере зависит от того, как быстро люди выбрасывают старые вещи и покупают новые. Здесь скорость появления новых товаров столь велика, что старые вещи не успевают изнашиваться и ломаться до появления в продаже новых соблазняющих аналогов. И на этой фазе начинается формирование радикальных различий в характере времени в этакратической и консюмеристкой системах. В первой вещи производятся с расчетом на их предельно долгое использование, с этим связана и культура потребления, опирающая на систему постоянного ремонта, призванного до предела продлить жизнь предметов. Во второй вещи производятся с ориентацией на их предельную надежность в пределах гарантийного срока, а дальше они должны замещаться новыми моделями. Долговечность вещи перестает быть ее важнейшей характеристикой. Составной частью этого процесса трансформации является деградация системы ремонта: он упрощается по своим функциям, все в большей мере принимает форму гарантийного ремонта, который в сложных случаях просто обеспечивает замену неудачных экземпляров новыми, исчезают кадры профессионалов, способных дать изношенным вещам новую жизнь. В результате резко ускоряется темп повседневного времени. Религия и модернизация Религиозные взгляды – это важная часть жизненного мира индивида, обеспечивающая его ориентацию в пространстве и времени, его интеграцию в общество. Не удивительно, что трансформация религиозной жизни – это важная составляющая общего процесса модернизации. Западная Европа начала вхождение в эпоху капитализма параллельно с Реформацией. В результате нее, с одной стороны, появилась система религиозных взглядов, которая стала важной составной частью духа капитализма. С другой стороны, 111 Реформация вынудила традиционный католицизм встать на путь модернизации, т.е. приведения его в соответствие с реалиями жизни людей в новой социальноэкономической системе. Модернизация догоняющих стран также предполагает адаптацию религиозности применительно к вызовам этого процесса. В Республике Корее ключевое место в модернизации жизненного мира стало распространение протестантских деноминаций, пришедших из США, проникновение которых в Корею началось еще в конце XIX в. и принявшее массовые масштабы после Второй мировой войны, а также модернизированного католицизма. В Южной Корее был проведен опрос 200 видных специалистов в области религиоведения и других смежных дисциплин относительно того, какая деноминация оказала наибольшее позитивное влияние на корейскую модернизацию ХХ в. 60,8 % опрошенных назвали протестантские церкви, 33,3 % - католическую и лишь 1,6 % - буддизм и другие традиционные вероисповедания (Kim 2007: 208). В то же время и традиционный буддизм, столкнувшись с проблемой своей неадекватности новым реалиям жизни современных корейцев, встал на путь модернизации, в процессе которой традиционное учение корректирует практики, вписывая в возможности и потребности городской современной жизни. Государства, вставшие на путь этатистской модернизации, тоже столкнулись с проблемой неадекватности традиционных религий для решения задач ускоренной догоняющей модернизации. В качестве выхода этими государствами был избран путь создания светских религий: в СССР – «марксизма-ленинизма», а Северной Корее – «идей чучхе». С одной стороны, эти мировоззренческие системы декларировали атеизм, а с другой – предлагали систему верований и ритуалов, по существу являющуюся религией, претендовавшей на проникновение и в повседневную жизнь людей. Пионерами были большевики (см. Ильин 2000). Идеи чучхе, разработанные Ким Ир Сеном в Северной Корее, формально отрицали религиозную корейскую традицию, но фактически своими корнями уходили в конфуцианство (см. Курбанов 2009). После развала советской системы в России встал вопрос о религии, которая могла бы сыграть существенную роль в формировании духа нарождающегося капитализма. Сразу же были предприняты попытки протестантских церквей (в основном из США) развернуть свою деятельность на территории страны. Однако вскоре они встретили серьезное сопротивление со стороны Русской православной церкви, которая после некоторых колебаний получила поддержку российского государства. В результате православие получило в районах своего традиционного распространения неофициальный статус основной конфессии. Однако сама РПЦ и ее теология не подверглись ни модернизации, ни серьезной адаптации форм деятельности к новым условиям, превратившись в оплот традиционализма и защиты российской самобытности. Иначе говоря, православие оказалось в роли ведущей духовной силы, противостоящей модернизации повседневности. Таким образом, религиозная ситуация в России начала развиваться по сценарию, противоположному тому, который был принят в Южной Корее. Уровни модернизации повседневной жизни Основное содержание модернизации повседневности – это заимствование форм жизни у стран-лидеров. Модернизация повседневности может иметь разную степень глубины. Поверхностный уровень – это заимствование предметов, формирующих материальную среду повседневности. Заимствуется идея предмета, при этом не важно, где он произведен. Многие азиатские страны сейчас производят существенную часть используемой ими и странами Запада бытовой техники. Но это чаще всего формы, по существу заимствованные на Западе и копируемые, усовершенствуемые в модернизирующихся 112 странах. Просто заимствование многих предметов еще не меняет отношений, между людьми. Глубинный уровень – это изменение социальной структуры повседневности. Очень часто катализаторами этих процессов являются заимствованные материальные предметы, меняющие образ жизни (например, автомобиль, телевизор, бытовая техника, компьютер с выходом в Интернет, мобильный телефон и т.д.). Нельзя пользоваться этими предметами, не адаптируя к новым условиям социальные отношения на уровне семьи, неформальных и формальных малых групп в сфере труда и досуга. Внешне заимствование предметов и форм отношений выглядит как развертывание глобализации. Однако при рассмотрении этих процессов с близкого расстояния оказывается, что полное заимствование случается редко. Заимствованный предмет выступает катализатором социально-культурной трансформации местной среды. Это совершенно иной материал, из которого не может получиться точная копия того, что имело место в странах-лидерах. Таким образом, глобализация повседневности, как правило, принимает форму компромиссной, гибридной глокализации. Рационализация повседневности Западные страны, задавшие ориентиры глобальной модернизации, указали и универсальный путь к достигнутым рубежам через рационализацию всех сфер жизни общества. Изначально ее объектом стала сфера производства и труда. Капитализм с самого начала опирался на культ рациональности, классической формой которого стали тейлоризм и фордизм. Советский социализм задумывался как проект модернизации. И В.Ленин в своем амбициозном плане социалистического строительства призывал к использованию западного опыта рационализации в сфере производства. Он же сформулировал программный лозунг: «социализм – это учет и контроль», включая в сферу рационализации и потребление. В реальной практике государственного социализма наиболее ярким проявлением рационализации непроизводственной сферы повседневности стала карточная система распределения потребительских товаров, теоретически исключавшая перепотребление и предусматривавшая минимальное удовлетворение «разумных потребностей». Западные страны, вступив в фазу общества потребления, начали процесс рационализации, выходящий за традиционные рамки организации труда. Дж. Ритцер назвал этот феномен макдоналдизацией. Метафора ресторана быстрого питания была использована как объяснительная модель для интерпретации процессов трансформации самых разных сфер жизни общества. Рационализация потребления стала инструментом обеспечения динамики консюмеризма. Экономика перепотребления нуждается как в своей предпосылке в культуре перепотребления. Заключение Таким образом, модернизация повседневной жизни, понимаемая как процесс преодоления отставания от стран-лидеров, имеет разные формы и ориентации. Ее однолинейность сводима, во-первых, к устремлению «жить не хуже, чем там», во-вторых, в заимствовании технологий. Первый этап модернизации – это строительство сильного государства. Северная и Южная пошли принципиально разными путями в формировании институциональной структуры общества, однако на этом этапе оба государства ставили схожие стратегические цели и опирались на политику мобилизации ресурсов, что имело и схожие последствия для образа жизни населения. На втором этапе Южная Корея пошла по пути формирования общества потребления, что радикально изменило повседневную жизнь населения. Северная Корея в силу и внутренних институциональных причин (несовместимость общества дефицита с консюмеризмом), и внешних геополитических 113 факторов (развал системы социализма) на этот этап не вышла, законсервировав модернизацию повседневности на уровне, достигнутом на первой фазе в результате индустриализации и урбанизации. Литература Ильин В.И. Социальное неравенство. М.: Институт социологии РАН, 2000. Курбанов О. Курс лекций по истории Кореи с древности до конца XX века. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2002. Курбанов О. История Кореи с древности до начала XXI века. СПб.: Издательство СанктПетербургского университета, 2009. Курбанов С.О. Идеи чучхе: конфуцианская традиция // Восточная коллекция, Осень 2001 // № 4 (7). СС. 58 -65. – Код доступа: http://all-onkorea.narod.ru/modernjuche.html Ланьков А. Жилье в Пхеньяне. – Код доступа: (http://lankov.oriental.ru/nk10.shtml) Мартинелли А. Глобальная модернизация. Переосмысляя проект современности. СПб: Издательство СПбГУ, 2006. Штомпка П. Социология. Учебник. М.: Логос, 2005. Chung Chung-gil, Jeon Chang Gong: The farmer’s Market in North Korea: The Seed of Capitalism? // East Asian Review. 2000, vol.12, N1. P. 101-115. Chung Huyn-ro. Conceptual Problems of Modernization: a Korean Perspective // Modernization of Korea and Impact of the West / Ed. Be Changsoo Lee. University of South California, East Asia Studies Center, 1981. Deuchler M. Confucian Gentlemen and Barbarian Envoys: The Opening of Korea, 1875 – 1885, Seattle: University of Washington Press, 1977. Eisenstadt S.N. Multiple Modernities // Daedalius. Winter 2000, 129,1. Ho Keun Song. The Birth of a Welfare State in Korea: The Unfinished Symphony of Democratization and Globalization // Journal of East Asian Studies. (3) 2003. P. 405 – 432. Kim Ch. S. A Korean Nationalist Entrepreneur: A Life History of Kim Songsu, 1891 – 1955. Albany: State University of New York Press, 1998. Kim Ch. S. Kimchi and IT. Tradition and Transformation in Korea. Seoul: Ilchokak Publishing Co., 2007. Lankov A. Bitter Taste of Paradise: North Korean Refugees in South Korea // Journal of East Asian Studies. 6 (2006). P. 105-137. Mason E.S. et al. The Economic and Social Modernization of the Republic of Korea. Cambridge: Council on East Asian Studies, Harvard University, 1980. The Quality of Life in Korea: Comparative and Dynamic Perspective / Ed. By Doh Chull Shin, Conrad Rudkowski, and Chong-Min Park. Dordrecht, Netherlands: Kluwer Academic Publisher, 2003. 114 Капусткина Е.В., Каламацкая К.В. Особенности карьерного роста женщин в сфере высшего образования в Южной Корее и России: сравнительный анализ. В настоящее время высшая школа в России считается одной из наиболее гендерно – эгалитарных сфер занятости. Многочисленные исследования показывают, что, модель гендерного равенства (gender mainstreaming) в сфере высшего образования также распространена и в США, и в большинстве стран Европы. Обычно, когда речь идет о карьерном росте в университетской среде, имеют в виду, что женщины получили, наконец, получили равные с мужчинами возможности. В настоящее время, ситуация в некоторых европейских странах стала даже меняться в сторону неравенства мужчин - преподавателей. Так, например, в немецких университетах, если на одно профессорское место претендуют два кандидата, которые имеют одинаковый послужной список – мужчина и женщина - положительное решение, скорее всего, будет принято в пользу женщины. Поскольку Россия - страна евроазиатская, то сравнивать ситуацию с гендерной дифференциацией в высшей школе необходимо не только с Европой и США, но и с азиатскими странами. В качестве примера можно привести Южную Корею, которая, наряду с Сингапуром, Гонконгом и Тайванем, входит в группу азиатских «тигров» или «драконов». Данное наименование эти страны получили за высочайшие темпы экономического развития. И Россия, и Южная Корея за последние несколько десятилетий претерпели значительные экономические изменения. Модернизация корейского общества началась в?0-е годы ХХ века. Страна следовала по стопам Японии. А в России, как известно, в 90-е годы прошлого века произошла смена общественно-политического строя, что, естественно, повлекло за собой, кардинальную перестройку экономики. Все вышесказанное дает основание для сравнения гендерной ситуации на рынках труда обеих странах, в том числе и в сфере высшего образования. Единственным препятствием может послужить социалистическое прошлое России поскольку, в СССР женщины не испытывали таких трудностей с получением работы, как это было даже в таких сегодня гендерно благополучных странах, как Швеция и США. В современных условиях социально-экономического развития и в Южной Корее роль и статус женщины как в семье, так в обществе значительно повысились. Но, несмотря на эти прогрессивные изменения, в стране все еще наблюдается существенная разница в занятости мужчин и женщин по различным отраслям и профессиям. Женщины занимают наименее престижные или менее оплачиваемые должности. Кроме того, во всех социальных группах еще велика доля женщин, которые после замужества заканчивают свою карьеру. Это объясняется тем, что в силу традиций, корейская женщина после замужества вынуждена оставить работу и быть занятой исключительно в семейнобытовой сфере Большую роль играют разнообразные формальные и неформальные запреты, которые существенно затрудняют для женщин в Южной Корее карьерное продвижение. В сегодняшней России ситуация с женской занятостью несколько иная. Советское время было относительно благополучным, поскольку, согласно политике государственного феминизма, женщины, ориентированные на карьеру, поддерживались. Рыночные преобразования в стране изменили и положение россиянок на рынке труда. Углубились гендерные различия в отраслевой и профессиональной занятости и, соответственно, дифференциация в уровне оплаты труда российских мужчин и женщин. Таким образом, можно говорить о том, что за последние два десятилетия женщины в России потеряли многие завоевания в трудовой сфере, которые они получили во времена Советского Союза. Именно современная ситуация дает нам основание провести сравнительный гендерный анализ современных рынков труда Южной Кореи и России. 115 Эта статья, во многом, основана на материалах эмпирических исследований, проведенных в 2012 году К.В. Каламацкой в университетах Хангук (в главном кампусе в Сеуле и в филиале - в городе Йонъин, провинции Кёнгидо) и Санкт - Петербургском государственном университете (СПбГУ). Их цель заключалась в изучении процесса построения академической карьеры женщин в корейском и российском обществе, а также основных проблем, связанных с женской занятостью в данной сфере. Основным критерием выбора данных университетов для сравнения послужила престижность вузов в своих странах. Университет иностранных языков Хангук (Hankuk University of Foreign Studies) является, на сегодняшний день, одним из самых престижных высших учебных заведений в Южной Корее, занимающийся подготовкой специалистов по внешним связям в области международных отношений. Университет был основан в 1954 году и, как большинство университетов в Южной Корее, является частным учебным заведением. Из стен этого вуза вышло большого количества руководителей и генеральных директоров крупных корейских компаний, а также выдающихся дипломатов самого высокого уровня. На сегодняшний день в университете преподаются 45 иностранных языков, что является третьим в мире показателем по количеству иностранных языков, изучаемых в одном университете, после французского ИНАЛКО (93 языка) и российского МГИМО (53 языка). Отличительной чертой университета является его специализация не только на изучении иностранных языков, но и таких наук, как геополитика, экономика, бизнес, менеджмент, компьютерные технологии, социология и культурология. В настоящее время в университет работают 640 преподавателей, 30% из которых составляют иностранные профессора со всего мира, при этом, хотя в университете среди студентов наблюдается абсолютный перевес женского пола, тем не менее, среди профессорско-преподавательского состава – абсолютное большинство мужчин. Что касается Санкт-Петербургского государственного университета, то это высшее учебное заведение имеет не только богатую историю, но также одним из первых поспособствовало распространению женского высшего образования в России, дав молодым девушкам возможность прослушивать лекции наравне со студентами мужского пола, а затем одним из первых зачислив их и на свои факультеты. Более того, именно при участии профессорско-преподавательского состава СПбГУ были открыты первые женские курсы, которые получили имя их основателя и одновременно директора - профессора истории К.Н. Бестужева-Рюмина, а позднее были причислены к самому вузу. Сейчас Было опрошено 18 специалисток (6 с корейской стороны и 12 с российской) в области гуманитарных наук университетов Ханкук и СПбГУ. Среди корейских респондентов статусом профессора университета обладал 1 человек, ассистента – 2 человека, 3 преподавательницы занимали должность постоянного лектора. Средний возраст респондентов составил 38 лет, при этом лишь 2 преподавательницы были замужем, из них только у одной оказался ребенок. В ходе прикладного исследования использовался метод полуструктурированного интервью. Необходимо отметить, что при работе с материалами, полученными в ходе интервью с корейской стороной, интервьюировании, в большей степени, сыграло вспомогательную роль, поскольку главный упор на вторичный анализ материалов результатов эмпирических исследований, с целью правильной трактовки полученных от респондентов ответов в дальнейшем. Именно этим обусловлено неравное количество опрошенных респондентов с корейской и российской стороны и перевес в сторону последних. Кроме того, в ходе исследования для получения данных о сложившейся проблемной ситуации в сфере высшего образования обеих стран были опрошены два эксперта по женской занятости в высшей школе в Южной Корее и России. 116 СПГУ является одним из ведущих вузов страны, относящееся к категории «Национальное достояние России». Сравнение ситуации в высшей школе России и Южной Корее с точки зрения возможности построения карьеры женщинами можно провости по следующим признакам: Причины получения высшего образования; Престижность высшего образования, включая уровень оплаты и статус занятости в высшей школе; Траектории академических карьер; Возможность достижения успеха в административной иерархии вузов; Семейное положение женщин с высшим образованием и успешных в академической сфере; Группы поддержки женщин, строящих академическую карьеру. Характерной чертой современного корейского сознания с древних времен остается культ высшего образования. Особенно ценятся дипломы, полученные в одном из престижных университетов. Дело в том, то в Южной Корее блестящую карьеру в любой сфере могут сделать только выпускники нескольких наиболее известных вузов, таких, например, как Сеульский государственный университет, Университет Коре, Университет иностранных языков Хангук. Таким образом, в этой стране, как, впрочем, и в Японии, не возможны случаи, когда недоучившиеся студенты добивались значительных успехов, как, например, в США Билл Гейтс. Поэтому среди корейцев отмечены даже случаи самоубийств среди абитуриентов, если им не удалось поступить в престижный университет. До 1970-х годов корейские женщины, не относившиеся к высшему классу, редко обучались в университетах, т.е. практически не имели возможности получить высшее образование. Лишь в середине 80-х годов девушки из семей среднего класса стали массово поступать в высшие учебные заведения. На сегодняшний день в Южной Корее среди студентов высших учебных заведений женщины составляют 34%. По мнению опрошенных в Южной Корее респондентов - преподавательниц, это значительный рост, поскольку во времена их обучения абсолютное большинство составляли мужчины. Но отдача от получения высшего образования для корейской женщины далеко не так велика, как для мужчины, Поэтому, если она планирует сделать академическую карьеру, то лучший путь – это защитить диссертацию в одном из американских университетов. Одной из главных проблем современного корейского общества является, практически, полное доминирования мужчин в сфене высшего образования в силу престижности данной профессии.. Так, в целом по стране сложилась следующая ситуация с занятостью женщин в высшей школе: на пять преподавателей – мужчин приходится лишь одна женщина. [1] Говоря о престижности сферы высшего образования в современной России, необходимо обратить внимание на те критерии, по которым мы оцениваем ту или иную сферу занятости как «престижную» или «не престижную». С одной стороны, в массовом сознании людей, далеких от данной сферы, «преподаватель университета», по - прежнему, звучит гордо. Такое мнение сформировалось еще в советское время, когда, помимо социального статуса, эта профессия приносила еще и материальные дивиденты. Так, зарплата профессоров университета составляла около 500 руб. в месяц. По их воспоминаниям, при желании, каждый мог ежедневно обедать в ресторане, не нанося урон семейному бюджету. Доценты зарабатывали ежемесячно 350 руб. при среднестатистической зарплате по стране в 120 руб. В настоящее время, по мнению эксперта, «по поведению людей, с которыми вы непосредственно находитесь в этом сообществе (высшая школа России – прим. авторов), видно, что с точки зрения оплаты труда эта сфера является далеко не престижной, и уж тем более не перспективной». 117 Еще одним важным основанием, которое, может свидетельствовать востребованность профессии, критерием чего является приток молодых специалистов в нее, «а молодежь, как все знают, не особо стремится делать академическую карьеру, ведь заработная плата начинающего специалиста в рыночной сфере в два-два с половиной раза больше уже на начальных этапах». В ходе исследования респондентам был задан следующий вопрос: «Хотели бы Вы, чтобы Ваш ребенок пошел по Вашим «стопам» и выбрала профессию преподавателя?», восемь из них ответили, что «не были бы против, но это бы их не обрадовало», а четверо оказались категорически против. Показательно, что ни в одном интервью не было получено полностью положительного ответа на этот вопрос. При этом, у шести респондентов дети решили продолжить свое обучение в аспирантуре, а у четверых - уже работают в данной сфере. Примечательно, что все эти молодые преподаватели - женщины. «Моя дочь, также как и я, стала преподавателем, но я не могу сказать, что я этого очень хотела. Быть сегодня преподавателем – это нищенствовать. Сейчас на основной работе в университете она занимает половину ставки ассистента и получает (после вычета налогов) 4062 рубля в месяц. При этом, у нее два бакалаврских диплома и один магистерский (с отличием). Естественно, человек вынужден работать еще на одном-другом месте» Именно из-за низкого уровня оплаты труда в высшей школе все респонденты не могут посоветовать свои детям карьеру в этой сфере. Г.Г. Силласте в качестве одной из гендерных особенностей сферы высшего образования и науки в России отмечает более широкий доступ женщин к трудовой занятости в системе образования и объясняет это именно относительно низким уровнем оплаты труда преподавателей. Так, удельный вес работников с заработной платой, равной и ниже прожиточного минимума, составлял в 1999 году 70,5 %. Если среднемесячная номинальная заработная плата работников образования и науки по отношению к среднероссийскому уровню составляла в 1980 году 80 %, в 1985 году – 78 %, а в 1990 году– 67 %, то в 1998 году – всего 63 %. Это 13-е место среди 15 отраслей экономики, анализировавшихся Госкомстатом. Примечательно, что в российском образовании женщины зарабатывают, в среднем, на 21 % меньше мужчин. В 2004 году в России отношение заработной платы женщин к заработной плате мужчин в сфере высшего образования составило 78% .[ 2] О том, что сфера высшего образования, что сфера высшего образования постепенно феминизируется, свидетельствую и данные, полученных в ходе проведенных интервью, Так, в среднем, соотношение мужчин и женщин, работающих на одной кафедре, составило 1 к 2, а на некоторых и 1 к 3 в пользу женщин. Последним критерием престижности высшего школы в России является уровень финансирования этой сферы как со стороны государства, так и предпринимательского сектора экономики, заинтересованного в результатах новейших исследований. Но и государственные структуры, и бизнес сегодня делает ставку на возможность получения, пользуясь языком банковского сообщества, так называемых «коротких» денег и за небольшой промежуток времени. Гуманитарная наука и высшее образование, где занято большинство женщин, не отвечают данным требованиям, так как это область, которая предполагает крупные долгосрочные капиталовложения. Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод о том, что, с точки зрения перечисленных критериев, сфера высшего образования в современной России является далеко не столь престижной, какой она была в советское время, когда социальный престиж профессии подтверждался и материальным фактором. Именно по этой причине наблюдается уменьшение специалистов мужского пола в тех областях знания, которые наименее всего отвечают сегодняшним требованиям престижности и материального достатка. 118 Таким образом, женщинам при выборе профессии свойственно в большей степени, чем мужчинам, руководствоваться не материальными аспектами, а полагаться на свои склонности, Для них важен психологический климат и комфортность рабочей среды, другими словами, не процесс, а результат. Так, в ходе исследования удалось выяснить, что всеми российскими респондентами двигал, скорее, интерес к той специальности, которая впоследствии стала их работой, а не материальный аспект или престиж. «Я ленинградка, всегда увлекалась русской литературой 20 века, и не хотела быть учителем в школе. Если сложить все три составляющие, получается, ЛГУ, филологический факультет». «Это был мой целенаправленный осознанный выбор, знала, что много денег не заработаю, зато буду заниматься любимым делом – книжки читать, так еще и за это получать хоть зарплату» В процессе экспертного интервью было получено следующее объяснение данной ситуации: «Женщины любознательны и любопытны по своей природе, и это оптимальный вариант, когда можно удовлетворить свои интересы за счет государства». Таким образом, для женщин – преподавательниц в России уровень заработной платы не является определяющим фактором при выборе профессии. Более важным является психологическая комфортность работы в данной сфере. Академические карьеры женщин в сфере высшего образования, как в Южной Корее, так и в России, как правило, укладываются в схожую схему: женщины оканчивают ВУЗы, успешно начинают свою трудовую деятельность, показывая достаточны высокие результаты, затем в их жизни наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей. Из-за такой двойной занятости в итоге происходит замедление производственной активности, и, как следствие, женщины сосредотачиваются либо на низших ступенях иерархической лестницы, либо, в лучшем случае, на медианном уровне. Что касается корейского общества, то в данной ситуации женщины чаще всего заканчивают свою профессиональную карьеру. А российские преподавательницы продолжают работать, поскольку большинство российских семей, тем более семей преподавателей, не могу существовать на зарплату только одного из работающих. Что касается барьеров, с которыми сталкиваются ориентированные на карьеру женщины, то главными из них являются неформальные ограничения в виде стереотипов и предубеждений, которые своими корнями уходят в традиции и патриархальный семейный уклад, характерный для обеих стран. а также субъективный фактор недооценки женщинами своих собственных способностей, что порождает убеждение в естественности их второстепенного положения по отношению к мужчинам. Такая ситуация объясняется тем, что выходить замуж предписывается при наличии материального благополучия у мужчины и диплома о законченном высшем образовании у женщины, которое принято в её социальной среде, что, во многом, определяет успешность на брачном рынке в дальнейшем. Именно это обстоятельство в последние десятилетия служило главным импульсом для развития женского образования в Южной Корее. По этой же причине происходит и трансформация семьи, ее исчезновение в том виде, в каком она просуществовала все послевоенные десятилетия: еще 10-12 лет назад жизненный путь большинства корейских женщин среднего класса (как правило, сюда принято относить всех горожанок) был вполне предсказуем. Окончив школу, девушка поступала в университет или колледж, а потом несколько лет работала, как правило, не по специальности. К 23-26 годам она выходила замуж за мужчину, которого ей обычно находили родители, а после свадьбы женщина увольнялась с работы и становилась домохозяйкой, при этом новая семья жила с родителями мужа. Однако, стремительный экономический рост был тесно связан с ростом женского образования и с распространением в Южной Корее западных идей. В результате, как и другие страны конфуцианской культуры, Южная Корея оказалась весьма восприимчивой 119 к западному влиянию, и хотя вначале европейские идеи мало затрагивали семейный быт, однако в последнее десятилетие началась радикальная перестройка корейской семьи. Новая корейская семья - нуклеарная и малодетная, живущая отдельно от родителей, и женщины, занятые в сфере высшего образования, не стали исключением из относительно нового правила. Таким образом, можно сделать предположение о том, что увеличение занятости женщин, способность самостоятельно зарабатывать на жизнь, подражание западной модели поведения повлияли на то, что кореянки стали более карьерориентированными, менее нацелены на замужество исключительно из прагматических целей, когда удачный брак рассматривается для них как единственный способ обеспечить свое существование. При этом важно понимать, что подобные тенденции и изменения еще не означают полный отход от традиционных взглядов и убеждений, которые по-прежнему сильны. Так, одна из респонденток следующим образом описывала реакцию семьи на ее решение продолжить обучение в аспирантуре: «Мне не хватало знаний для той работы, которой я хотела заниматься, и тогда в тайне от родителей я начала готовиться ко вступительным экзаменам в аспирантуру за границу. Выиграла конкурс и стипендию на обучение. Мама оказалась категорически против Первые ее слова были: «Куда учиться? Тебе пора выходить замуж», но затем она смирилась, а замуж я так и не вышла». Традиционность корейского общества проявляется и в том, что в Южной Корее в браках до сих пор существует определенное статусное равенство. Подобная особенность объясняется тем, что Корея – это общество с двухъярусной культурой: с одной стороны – сильны традиции (до сих пор консервативное общество), а с другой – они суперсовременное общество с точки зрения экономического, технологического развития, а также по уровню жизни населения. «Если в других странах женщина возможно и хочет быть независимой от мужа, то для нас это не совсем подходит. Если у кореянки муж все же оказался несостоятельным, и она хочет сделать карьеру, то у нее гораздо меньше шансов добиться успеха, чем у женщины в Европе или России». Как правило, у замужних корейских женщин, которые делают карьеру, статус складывается из двух компонентов: статуса мужа (как правило, средний или высокий) и своего собственного статуса. Женщины, которые делают карьеру в сфере высшего образования, как правило, замужем за мужчиной, чей социальный статус либо выше, либо такой же, как и у ее супруга, то есть он может быть также профессором, постоянным лектором университета, специалистом в технической сфере или предпринимателем. Таким образом, такой феномен, как строить собственную карьеру, не взирая на статус мужа, - явление, не свойственное для Южной Кореи. Так, одна из интервьюируемых респонденток в качестве ответа на вопрос о главной причине поступления в аспирантуру указала: При этом необходимо отметить, что если женщины выходят замуж за мужчин с таким же социальным статусом или даже выше, то корейские мужчины предпочитают жениться на женщине, которая не превосходит их в интеллектуальном плане. Есть предположение, что именно этим объясняется большое количество незамужних женщин в высшей школе. Всеми респондентами в процессе интервьюирования было упомянуто о значительном числе незамужних женщин, занятых в сфере корейского высшего образования. Приведем некоторые выдержки из интервью. «Корейские мужчины не любят сильно образованных женщин, тех, кто умнее их самих, поэтому вокруг меня, в сфере высшего образования, очень много незамужних женщин». «Если женщин - кандидат наук, то для мужчины это лишняя головная боль». Когда я вернулась после окончания аспирантуры из-за границы, мои подруги и знакомые сразу 120 начали пытаться меня познакомить с мужчинами, но те отказывались, говоря приблизительно одно и то же: «она слишком много занималась». В ходе интервью с женщинами преподавателями университета Ханкук, обе замужние кореянки среди самых важных мотивов поступления в аспирантуру указали большую поддержку мужа и его одобрение. Кроме того, каждая из них отметила, что в целом, больший вклад в семейный бюджет вносит заработок мужа, который априори больше, что позволило и оплатить дальнейшее обучение. Другой экономической предпосылкой для занятости женщин-преподавателей в престижной сфере корейского высшего образования является статус ее родителей, их материальное благополучие. Хотя правительство в Южной Корее упорно пытается создать равные возможности для всех абитуриентов, поступающих в высшие учебные заведения, тем не менее, для многих семей обучение в средней и старшей школе, а затем и в университете является тяжелым испытанием, что подтверждает и статистика. Согласно данным, опубликованным 4 ноября 2003 года Корейским институтом здравоохранения и социальных проблем, более 56% средств, которые ежемесячно тратит средняя южнокорейская семья, идут на оплату расходов по воспитанию, образованию и содержанию детей. На эти цели среднестатистическая семья в Корее в настоящее время ежемесячно тратит, в среднем, около 1 млн. 320 тысяч вон, то есть более $1100. Около 35% этих средств уходит на оплату расходов по образованию. Таким образом, расходы жителей Южной Кореи на образование – одни из самых высоких в мире, по некоторым данным они составляют 7% от валового внутреннего продукта страны, что является вторым показателем после Дании. Что же касается расходов на оплату услуг частных репетиторов для поступления в университет, то по этому показателю Южная Корея твердо занимает первое место. Поучается, что именно расходы на образование детей составляют значительную часть семейного бюджета. Учитывая, что еще сравнительно недавно средним количеством детей в семье являлось три ребенка, то становится понятным, почему родители нередко оказывались неспособны оплатить обучение в аспирантуре. В итоге, возможность дальнейшего обучения для девушек очень часто вообще даже не рассматривалась. Кроме того, для родителей обучения сына всегда было приоритетней. По результатам проведенного интервью, у четырех респонденток оказалось по трое детей в семье, у двоих – четверо. Тем не менее, как выяснилось в ходе дальнейшей беседы, абсолютно у всех опрашиваемых родители оказались достаточно успешными людьми с той точки зрения, что всем детям в семье удалось оплатить платное высшее образование, а кому-то и обучение в аспирантуре. Причем, во всех случаях работал исключительно отец, а мама была домохозяйкой. Приведем один из ответов, полученный в ходе интервью: «Папа проработал в одном и том же банке 30 лет, а мама всю жизнь была домохозяйкой. К счастью, папа работал в государственном банке, и поэтому мне и моим трем сестрам государство полностью оплатило высшее образование». Одна из респонденток получила диплом и защитилась в самом престижном университете Южной Кореи – Сеульском государственном университете; двое других – в университете второго по популярности ранга. Наконец, три последние респондентки получили степени за границей: в Гарварде (США), Бременском университете (Германия) и МГУ (Россия). Получение ученой степени за границей является типичной ситуацией для кореянок, мечтающих о Это связано со ледующими факторами: во-первых, долгое время традиции и культурные особенности страны, престижность и почетность работы в высшей школе, а также наличие того факта, что высшее образование - исключительно мужская сфера, все вместе приводили к тому, что у 121 женщины просто не было возможности защититься в своей стране. Именно поэтому для кореянок долгое время единственным шансом получить научную степень было обучение за границей. Во-вторых, в современных условиях, несмотря на то, что ограничений по половому признаку при поступлении в университет уже не существует, наблюдается определенная иерархия университетов, которая достаточно жестко устанавливает Получение ученой степени за границей является типичной ситуацией для кореянок, мечтающих затем трудоустроиться в сфере высшего образования. На это есть несколько причин: во-первых, долгое время традиции и культурные особенности страны, престижность и почетность работы в высшей школе, а также наличие того факта, что высшее образование - исключительно мужская сфера, все вместе приводили к тому, что у женщины просто не было возможности защититься в своей стране. Именно поэтому для кореянок долгое время единственным шансом получить научную степень было обучение за границей. Во-вторых, в современных условиях, несмотря на то, что ограничений по половому признаку при поступлении в университет уже не существует, наблюдается определенная иерархия университетов, которая достаточно жестко устанавливает перечень тех высших учебных заведений, по окончании которых вне зависимости от пола появляется возможность для построения успешной академической карьеры и занятия должности постоянного профессора. Как было отмечено всеми респондентами, одними из ведущих таких университетов считаются именно зарубежные вузы. Таким образом, наблюдается следующие закономерности: во-первых, муж женщины-преподавателя в большинстве случаев не будет ниже по статусу, чем его супруга; во-вторых, чем ниже статус женщины, тем скорее она не станет продолжать обучение после получения диплома и прекратит работать после замужества, а чем он выше в зависимости от статуса ее родителей, мужа, тем меньше вероятность того, что она оставит работу и полностью посвятит себя семье и воспитанию детей. В силу престижности работы в сфере высшего образования получается, что женщины с ученой степенью после замужества и рождения детей склонны возвращаться на работу. Так, респондент, у которой имеется ребенок, на вопрос о том, кто занимается домашним хозяйством и ребенком в их семье, ответила, что с этим ей помогают ее родители и домработница. Как отметили все опрашиваемые, это тенденция появилась совсем недавно. Примечательно, что мужья, как правило, не делят со своими женами все бремя домашних забот, и поэтому женщинам приходится надеяться на помощь со стороны. Что касается воспитания детей, то большую часть времени ребенок проводит с матерью, а не с отцом, впоследствии именно этим объясняется тот факт, что корейские дети по сравнению с их европейскими и американскими сверстниками чрезмерно привязаны именно к матерям. Как в большинстве других стран, высшее образование в Корее стало первой областью, в которой женщины-специалисты стали появляться в относительно больших количествах. Тем не менее, в дальнейшем после окончания университета не многие из них решают продолжить обучение и затем трудоустроиться в данной сфере. Как указали все опрашиваемые, сфера высшего образования – это полностью мужская область, и реализоваться в ней достаточно сложно. Примечательно, что на вопрос о наличии дискриминации со стороны мужчин-коллег все опрашиваемые ответили отрицательно, при этом пятеро из шести указали, что их карьера, безусловно, сложилась бы иначе, будь они мужчинами, а одна респондентка ответила следующим образом: «Не знаю, сложилась бы моя карьера иначе, будь я мужчиной, но когда я смотрю на своих однокурсников, с кем училась столько лет, то сложно не заметить, что все они 122 достигли более высоких должностей, да и зарабатывают куда больше меня, но что поделаешь, они же мужчины». В целом, как описывают респонденты, в университете отмечается достаточно дружелюбный климат по отношению к женщинам-преподавателям, и наблюдаются положительная тенденция роста их числа в профессорско-преподавательском составе. Тем не менее, доминирование мужчин в данной сфере является неоспоримым фактом. Вот, что рассказала одна из преподавательниц в ходе интервью: «У нас работала очень умная женщина, она окончила Сеульский университет и защитилась в Гарварде, в обоих случаях это университеты первого ранга в Корее, и в мире. Проработав несколько лет у нас, она попыталась получить должность постоянного профессора университета. Прошла все этапы конкурса, и на последнем с ней вместе оказался мужчина, окончивший те же самые университеты в Корее и США, и даже так получилось, что и научные руководители у них были одни и те же, и темы исследований похожие, разница заключалась в одном: мужчина и женщина. А поскольку на той кафедре не было ни одной женщины-профессора, то они предпочли взять еще одного мужчину. Когда я рассказывала эту историю своим коллегам-женщинам, то они в один голос говорили: «Что здесь и выбора не было, кого брать, все заранее ясно», в Корее выбор в пользу мужчины - это неписаное правило». Это доказывает и тот факт, что на всех кафедрах, где работают опрашиваемые преподаватели, наблюдается абсолютный перевес в сторону коллег-мужчин. Так, на одной из них, на 11 человек приходится только 2 женщины, обе занимают должность лекторов в университете и параллельно старших научных сотрудников исследовательского института при этом же университете, среди мужчин четверо находятся в должности профессора университета. В этой связи, как отмечает одна из респонденток, становится достаточно сложно оспаривать свою точку зрения, говорить свое собственное мнение, если оно отлично от общего. Кроме того, появляется и другой важный момент, в силу которого становится достаточно сложно самореализоваться в данной сфере – это возраст. Как правило, коллеги-мужчины оказываются старше, а в Южной Корее существует определенная негласная иерархия по возрасту: те, кто старше - более авторитетны. В доказательство этого тезиса на основе одного из полученных интервью можно привести следующий пример: «Когда я начала работать в сфере высшего образования, то стала все чаще обращать внимание на отдельные мелкие, но очень обидные для меня моменты. Многие из них связаны не только с тем, что я женщина, но и еще с возрастом, ведь я самая молодая сотрудница, и мои коллеги-мужчины старше меня. Мужчины с моей кафедры окончили один университет примерно в одно время - на десять и семь лет раньше, чем я, поэтому во время официальных мероприятий, заседаний кафедры мне сложно что-то сказать, и я предпочитаю молчать». Подобное поведение оказывается нередким, поскольку девочек с детства приучают быть послушными и покорными перед теми, кто старше, а значит, главнее и авторитетнее. Профессорская должность в университете является наиболее почетной и весомой, поэтому на практике женщинам, занятым на более низких ступенях должностной иерархии, приходится достаточно сложно. Вот почету, оценивая личные перспективы работы в данной сфере, все опрашиваемые указали, что главным доказательством своего успеха они считали бы получение именно этой должности. В Южной Корее очень сильно различается статус профессора и простого преподавателя, который часто работает в нескольких университетах. Стать же профессором в Корее очень сложно. Среднее соотношение на кафедрах: на десять постоянных профессоров приходится двадцать преподавателей, то есть соотношение 1:2. Заработная плата преподавателей и профессоров отличает значительно друг от друга. Кроме того, на каникулах, которые в Южной Корее, в общем, составляют почти 123 пять месяцев, заработная плата лекторам не выплачивается, так как они не ведут в это время занятия, в отличие от профессоров, которые получают стабильную и регулярную заработную плату вне зависимости от того, работают они или нет. Еще одним важным моментом престижности данной должности является социальный пакет, который получает обладатель статуса профессора, существенным моментом выступает полная оплата обучения его детей, медицинское страхование и иные бонусы, которые не получают обычные преподаватели-лекторы и ассистенты, которыми работает основная часть занятых в высшей школе женщин. Более того, такая должность считается пожизненной, и поэтому никто не вправе уволить профессора, даже если он перестал выполнять свою работу. Отсюда и всеобщее стремление среди работников сферы высшего образования занять профессорскую должность. Однако, подобная ориентированность на карьеру становится для некоторых не только серьезным испытанием их профессиональных компетенций, но и серьезным психологическим испытанием. « У нас в Корее нередкими являются трагические случаи самоубийств среди преподавателей на почве невозможности продвинуться дальше: они много занимались в университете, затем в аспирантуре, но чувствуют, что так и остались непризнанными». Другой пример, который демонстрирует равные возможности для мужчин и женщин, преподающих в высшей школе, связан с публикацией научных работ. В среднем необходимо писать не менее двух статей в год и затем публиковать их в признанных научных журналах. Равенство возможностей для женщин и мужчин проявляется в том, что статья отправляется лично редактору, но затем собирается экспертная комиссия, которая изучает данную работу. Важнейшим условием работы этой комиссии считается факт анонимности автора статьи, то есть никто из членов комиссии не знает, мужчина или женщина написали эту работу. Другим положительным моментом, связанным с возможностями женщин, занятых в сфере высшего образования, является отсутствие разницы в оплате труда по признаку пола для сотрудников, занимающих одинаковую должность. Другое дело, что большая часть женщин сосредоточена на нижних ступенях должностной иерархии, в сфере высшего образования это должности ассистента профессора и лектора. При этом если для молодого сотрудника мужского пола эта должность временна, поскольку скорость его продвижения по карьерной лестнице значительно выше, чем у коллег женского пола, то среди женщин наблюдается такое явление как феномен «липкого пола», когда на протяжении многих лет женщины-преподаватели вынуждены занимать одну и ту же должностную позицию. Так, среди опрошенных респонденток минимальный возраст был зафиксирован у ассистента профессора, которой на тот момент было 33 года, а другой ее коллеге в этой же должности исполнилось 38 лет. В данном параграфе представлена вторая часть учебно–научного исследования, проведенного автором в период прохождения преддипломной практики, которое посвящено выявлению специфики женской занятости в сфере российского высшего образования. Что касается ситуации с академическими карьерами женщин в России, то исследование проводилось на основе интервьюирования женщин-преподавателей, работающих в СПбГУ. В ходе работы было задействовано 12 преподавательниц гуманитарных факультетов университета и один эксперт в данной области. Средний возраст проинтервьюированных респондентов среди профессорскопреподавательского состава гуманитарных специальностей университета составил 39 лет. Всего среди 12 опрошенных 9 состоят в браке (с учетом «гражданского брака»), 2 124 разведены и 2 состоят во втором браке. Средний возраст вступления в брак составил 24 года, причем 4 респонденток вышли замуж еще в студенческие годы, минимальный возраст вступления в брак был зафиксирован у 2 из 9 и составил 19 лет, максимальным же возрастом оказалось 28 лет. Причем, всеми респондентами было отмечено, что среди их коллег женского пола большая часть также является замужней. «Исходя из моего окружения приблизительно 90% - это женщины, состоящие в браке, если брать женщин от 25 до 50 лет, когда оба супруга живы, лишь единицы, кто не в браке». В России выходить замуж или нет – определяется, прежде всего, индивидуально, и на это влияет множество факторов, поэтому, как отмечает эксперт, «неправильно говорить: «Она не замужем исключительно потому, что она кандидат наук», ведь такой закономерности точно не прослеживается». Таким образом, занятость в сфере высшего образования, наличие ученой степени – это ни первый и ни единственный фактор, объясняющий, почему женщина не в браке. Что же касается замужних женщин-преподавателей, то относительно них была выявлена следующая тенденция: существует определенное статусное равенство между супругами Как и в Корее. Связано это, во многом, с муществовашими в Советское время тенденциями ранних заключений браков, еще в вузах. Так, у 6 респондентов мужья являются коллегами, работающими в этой же сфере, а у остальных 3 – специалистами с полным высшим образованием, которые заняты в востребованной на сегодняшний день финансово-экономической и маркетинговой сферах. Кроме того, всеми респондентами было указано, что в академической среде браки между преподавателями являются очень распространенной практикой, что, как предположение, может быть связано с тем, что женщины-преподаватели склонны выбирать себе в мужья мужчин с не меньшими интеллектуальными способностями и, так же как и они, высокообразованных. Как правило, совпадающие профессиональные интересы и большое количество времени, которое они проводят вместе в силу общего места работы, все вместе оказывают большое влияние на образование семейных пар в академическом сообществе. Такая особенность является главной причиной определенного равенства доходов в семье, о чем указали 6 из 9 респондентов, остальные трое отметили, что в силу их участия в различного рода грантовых программах, вклад мужа в семейный бюджет «ненамного больше». Если же рассматривать исключительно заработную плату без оплаты по персональным грантам и проектам, то тогда разница в доходах с мужем будет очень высока При построении академической карьеры в сфере высшего образования Южной Кореи женщинам поддержка оказывается, непосредственно, заведующими кафедрами и научными руководителями. При этом, дело здесь не столько в менторстве (наставничестве и помощи молодым специалистам), сколько в простом предоставлении молодому специалисту преподавательской нагрузки. Этим, как правило, занимается его непосредственный начальник, который, нередко, руководствуется своим личным мнением о кандидате. Так, по словам одной из опрашиваемых корейских респонденток, именно мнение начальника повлияло на то, что первые полгода она не преподавала, а лишь занималась исследовательской деятельностью: «Когда я устроилась на работу, руководитель отказал мне в возможности преподавать в университете, по прошествии одного семестра он вдруг сам предложил мне, помимо научной деятельности, еще вести занятия у студентов. Оказалось, на первом собеседовании ему что-то во мне не понравилось». Кроме того, мнение непосредственного руководителя является решающим при утверждении на должность профессора. Так, если даже попытаться подать документы на получение должности профессора, не заручившись поддержкой своего заведующего 125 кафедрой, то комиссия абсолютно точно откажет такому претенденту. В результате, руководитель обладает определенной властью над своими подчиненными, среди которых наиболее зависимой оказывается женская часть сотрудников. В доказательство этого хотелось бы привести несколько выдержек из проведенных интервью: «Мне бы очень хотелось преподавать еще и в другом университете, но мой руководитель против, а его мнение очень важно для моей дальнейшей карьеры». «Я работаю только в этом университете, потому что моему завкафедры и по совместительству директору исследовательского института не хотелось бы, чтобы я еще где-то подрабатывала». Необходимо отметить, что для кореянок, строящих карьеру в сфере высшего образования, не менее важна и поддержка мужа: «После окончания университета мне хотелось начать зарабатывать, и я пошла работать в торговую фирму, затем вышла замуж за программиста - специалиста в области IT, и мой муж предложил мне продолжить учебу, всячески поддерживал меня и наставлял. Конечно, к тому моменту я и сама хотела поступить в аспирантуру, но его желание было, безусловно, очень важным для меня». Что касается России, то в этой стране традиционной является помощь при рождении детей со стороны родителей. Это подтвердили и результаты интервью с женщинами-преподавателями. Все респонденты, имеющие детей, отметили большой вклад своих родителей в воспитание внуков. Кроме того, абсолютно все замужние женщины отметили важную роль и мужа, который, наравне с женой, принимал активное участие. «Мне помогала моя мама, она даже ушла с должности ректора, осталась только преподавателем, и сегодня с удовольствием вся во внуке. Иногда меня подменяет муж, он тоже преподает, и гибкий график позволяет ему периодически сидеть дома с сыном, пока я на лекциях». «Нам помогали и мои и родители, и мужа, и никто из них не воспринимал это как что-то в ущерб их карьере или как подвиг». «Моя дочь родилась, когда я была еще студенткой, тогда помогали мама и свекровь. Потом, с ее 2 лет примерно, отдали ребенка в детский сад и справлялись сами с мужем. Бабушки тоже продолжали помогать – часто брали к себе на выходные». Семьи российских женщин - преподавателей повлияли и на их профессиональный выбор. При этом, важным фактором является личный пример родителей, которые, если и не работают в сфере высшего образования, то входят в ряды так называемой отечественной интеллигенции: врачей, учителей, научных работников. «В те времена это был высокий социальный статус, хорошая зарплата, длинный отпуск, удобный график работы, позволяющий приличную часть времени уделять семье и детям, как женщина я понимала, что это очень удобно». «Я всегда говорила, что хочу преподавать, потому что мои детские воспоминания – это мама, которая большую часть времени проводила дома со мной, она была заведующей кафедрой и преподавателем, но ее график позволял уделять мне достаточно внимания». В результате исследования выяснилось, что из двенадцати опрошенных, у шести респондентов родители работали преподавателями в вузе, у троих – научными сотрудниками исследовательских учреждений и у оставшихся трех – являлись специалистами, работающими на крупном промышленном производстве. Таким образом, получается, что большая часть семей имела прямое отношение к научной сфере, что и стало определяющим фактором при выборе специальности будущих женщин-преподавателей, с детства входящих в ряды трудовых семейных династий. В этом наблюдается определенная преемственность занятости в сфере интеллектуальной деятельности, а также моральная и информационная поддержка со стороны семьи. 126 Такая ситуация, по мнению опрашиваемых, объясняется тем, что в управлении всегда больше мужчин, даже если на кафедре большая часть профессорскопреподавательского состава представлена женщинами. «Административные правила игры в нашем вузе сегодня определяют именно мужчины». «В плане преподавательской деятельности эта сфера эгалитарная, но в плане занятия каких-либо административных должностей, безусловно, мужская». «Управление как необходимость хороших аналитических способностей, большей жесткости, предполагает наличие традиционно не совсем женских черт характера». Таким образом, можно сделать вывод о том, что мужчин с докторской степенью, занимающих административные позиции в высшей школе становится все больше, и это является определенного рода стратифицирующим фактором. Так, 11 из 12 опрашиваемых женщин указали, что атмосфера на их кафедре дружелюбна и абсолютно не наблюдается никакого давления со стороны коллег мужчин, более того в 4 случаях на первых порах адаптации на новом рабочем месте большую помощь оказали заведующий кафедрой, либо научный руководитель именно мужского пола. «В моем случае была только помощь и поддержка со стороны научного руководителя и одновременно заведующего кафедрой». В ходе остальных шести интервью респонденты отметили, что не было ни препятствий, ни помощи со стороны коллег, но в целом о ситуации недружелюбного поведения говорить не приходиться. Сама респондента объясняет такую ситуацию тем, что на ее кафедре работает больше женщин, и все они оказались достаточно карьероориентированными и нацеленными не только на достижение определенных академических успехов, но и претендовали на занятие управленческих должностей. Такая атмосфера конкуренции увеличила сроки процесса адаптации в новом коллективе. Улучшению ситуации поспособствовала личная незаинтересованность респондента в административной работе и связанной с ней возможностью карьерного продвижения. «Я всегда хотела заниматься наукой и преподаванием, быть признанным в своем деле специалистом, а управляют пусть лучше мужчины, по крайней мере, у них это всегда получается лучше». Таким образом, получается, что построение академической карьеры зависит не столько от пола, сколько от жизненных амбиций. «Для кого-то является приоритетным управлять, быть большим начальником, а кому-то это просто не интересно и не столь важно». В результате на сегодняшний день можно говорить о том, что общество постепенно стирает границы, и выбор кандидата на административную должность в высшей школе не определяется гендерными особенностями. На практике чаще получается, что управлять стремятся мужчины, и они же занимают руководящие должности. Мужчины в этом плане обладают важным преимуществом – четкой логикой, направленной на достижение поставленной цели, а у женщины приоритеты могу меняться – в пользу семьи, детей, и возможны периоды «выпадания» из сферы деятельности в связи с рождением ребенка. Тем не менее, как показывают результаты интервью с женщинами-преподавателями, все они возвращаются на работу и продолжают заниматься академической деятельностью, а кто хочет, и строить карьеру. Как отмечают сами респонденты, основной фактор, влияющий на построение академической карьеры в сфере высшего образования - это, прежде всего, интеллектуальные способности кандидата. В университете корпоративная культура предполагает, что для того, чтобы получить докторскую степень, необходимо сделать действительно что-то стоящее в своей области и быть признанным специалистом. Для этого существует строгий стандарт, включающий в себя определенное количество написанных и опубликованных в ВАКовских журналах статей и монографий. В этой связи 127 большую роль играют индивидуальные особенности преподавателя как личности: кто-то готов отрываться от семьи и тратить все свое время на написание работ, а для кого-то все эти регалии - дело второстепенное. «Когда мне было двадцать, я была очень карьероориентирована, много училась и хотела быть успешной, но потом вышла замуж, родился сын, и работа отошла на второй план, но я и не жалею». Кроме того, анализируя ответы, полученные на вопрос о том, какие достижения респондент рассматривает как реализацию своих карьерных планов, только двое упомянули о должностном повышении, ответ всех остальных сводился приблизительно к одному и тому же: «Хотелось бы книжек больше читать, делать еще более интересные лекции для студентов, что бы у моих студентов были лучше дипломные и магистерские работы и, конечно, писать больше статей». В результате, разница в оплате труда может складываться, только сходя из индивидуальных особенностей, а именно работы по грантам и проектам. В этой связи, как отметили 4 респондентов мужчинам проще получить грант в силу их квалификационных и должностных преимуществ. Кроме того, в ходе экспертного интервью было отмечено, что сегодня практически невозможно выиграть отечественный гран, что объясняется тем, что за последние пару лет резко сократилось финансирование такого рода программ. Что же касается поступивших средств, то все они делятся «между своими», поэтому получается, что отечественному исследователю гораздо проще и удобнее получить иностранный грант. Таким образом, ситуация с оплатой труда работников, занятых в данной сфере, становится еще более сложной, что, в свою очередь, не может ни отразиться на приток молодых преподавателей в эту сферу. Так, наблюдается нехватка кадров среди специалистов, которые придут на смену сегодняшним вузовским преподавателям. Отдельные факультеты за счет внутренних ресурсов пытаются привлечь молодых выпускников, но даже с учетом этих надбавок, это «не те деньги, за которые молодежь пойдет преподавать». Основной же причиной, почему сегодняшние женщины-преподаватели остаются в данной сфере, выступает гибкий рабочий график, который отметили все респонденты. «Это вопрос, который решается мною регулярно, но на сегодняшний день я все же не готова променять такой график работы, возможно, когда у меня подрастут дети, может, я и соглашусь сменить сферу деятельности и уйти куда-нибудь в бизнес, но не сейчас». «Когда у меня родился ребенок, я сидела с ним дома только сто сорок дней, а на 141 вышла на работу. В формально отпуске по уходу за ребенком я не была, это можно только, имея такую профессию». «Думаю, что ценен именно гибкий график. Как говорил кто-то из филологов, отвечая на вопрос, почему он продолжает работать в университете: тому есть две причины: январь и июль. Теперь все изменилось к худшему: работаем и в январе, и в июле (прием в магистратуру)». «как бы мы ни плакались, когда ты понимаешь, что формально не каждый день на работе, можешь читать книжки, делать интересные исследования, и тебе за это платят зарплату, то я считаю, что все жалобы - это нытье, и мы реально неплохо устроились». В заключение, проведя сравнительный анализ процесса построения академических карьер женщинами в Южной Корее и в России можно сделать следующие выводы: В-первых, высшее образование в обеих странах женщины получают по разным причинам. Для корейских женщин это, в первую очередь, возможность удачно выйти замуж, поскольку в семьях этой страны приняты равно-статусные. Другими словами, у 128 жены уровень образования должен быть не ниже, чем у мужа. То есть, речь идет о равенстве статусов. С другой стороны, согласно корейским традициям, мужчина в семье должен быть образованнее, поэтому слишком образованные женщины имеют меньше шансов создать семью А для женщин в России получение высшего образования – это дополнительное преимущество при конкуренции с мужчинами за вакансии на рынке труда. Часто бывает, что для того, чтобы получить одно и тоже место, женщина стоять в образовательной иерархии на одну ступень выше мужчины. Во-вторых, в настоящее время уровень престижности высшего образования в Южной Корее и в России существенно различается. В первом случае он чрезвычайно высок, поскольку согласно азиатской традиции, основанной, в первую очередь, на конфуцианстве, без диплома известного вуза сделать карьеру в любой сфере, практически, невозможно. Поэтому заработная плата в университетах высока и постоянные сотрудники получают существенные социальные льготы. Все это привлекает мужчин-преподавателей в данную сферу и, соответственно, затрудняет приход туда женщинам. В современной России наблюдается противоположная тенденция. Высшая школа, которая была престижным местом занятости в советское время, в том числе, и исходя из уровня оплаты труда в этой сфере, потеряла свой статус, прежде всего, в глазах тех, кто в ней занят. Заработная плата существенно снизилась, что обусловило приток в университеты женщин – преподавателей, особенно среди гуманитариев. В-третьих, существуют отличия и в траектории академических карьер женщин в двух странах. Большинство корейских женщин, получив диплом и добившись первых успехов, выйдя замуж за равного себе по статусу человека, заканчивают свою профессиональную деятельность в сфере высшего образования и полностью посвящают себя домашнему хозяйству. Занятые в сфере высшего образования российские женщины, даже при желании, не могут оставить работу, поскольку большинство семей не могут прожить на зарплату только одного работающего ее члена. В-четвертых, когда речь идет об академической карьере женщин в России, то это понятие включает в себя три элемента, а именно преподавательскую деятельность; участие в научно-исследовательских проектах, предполагающее написание статей; положение в административной иерархии университетов. И, если два первых элемента в российских университетах можно отнести к разряду гендерно – эгалитарных, то наибольшие трудности женщины – преподаватели испытывают именно при построении именно административной карьеры. Хотя, необходимо отметить, что в СанктПетербургском университете долгое время пост ректора занимала Л.А. Вербицкая. Что касается вузов Южной Кореи, то вопрос о занятии женщинами ведущих постов в их административной иерархии вообще не ставится. Исключением является только Женский университет Ихва созданный еще в XIX веке, которым стала руководить первая женщина – ректор, а выпускницей стала первая в стране женщина – премьер министр. Но, несмотря на эти достижения, данный университет все еще не относится к разряду престижных. И, наконец, последний признак, по которому производилось сравнение – группы поддержки женщин, делающих академическую карьеру. Именно здесь было выявлено наибольшее сходство между двумя странами. И в том, и в другом случае наибольшую поддержку оказывали члены семьи. В России это были не только супруги, как в Южной Корее, но и родители, которые оказывали помощь в воспитании детей. Хотя, необходимо отметить, что большинство корейских семей до недавнего времени являлись многодетными и родители были вынуждены решать, кому из детей оказать финансовую поддержку при получении высшего образования. Не удивительно для традиционного, хотя и модернизирующегося общества, что семья будет поддерживать, в первую очередь, сыновей. Но бывают и исключения. 129 Для кореянок гораздо более важную роль, по сравнению с российскими женщинами – преподавательницами, играет т.н. «значимый другой», т.е. мужчина, который помогает или препятствует их карьерному продвижению в академической сфере. В подавляющем большинстве случаев это заведующие кафедрами, которые могут либо помочь женщине защитить диссертацию и претендовать на должность доцента, работающего по постоянному контракту, либо запретить ей работать, по совместительству, в других вузах, что дало бы возможность преподавательницам повысить доходы. Список использованной литературы: 1.Сеульский вестник|// http://vestnik.tripod.com/novosti08/051503.html/ 2. Силласте. Г.Г. Гендерная социология и российская реальность: монография . – М.: Альфа – М, 2012. – 640 с. С. 467 3. Сеульский вестник. Расходы на образование – самое тяжелее бремя для семейного бюджета корейцев?// http://vestnik.kr/econo/1624.html// 130 ПРИЛОЖЕНИЕ 3. Список публикаций за отчетный период Список предыдущих публикаций 1) Tangalycheva Rimma K. Sociological Study of the Cultural Differences in Korean-Russian Mixed Marriages / Russian Sociology in Turbulent Times / Ed. by V.A. Mansurov. – Moscow: RSS, 2011, ISBN 978-5-904804-05-3 // http://www.ssarss.ru/files/File/PublikaciiROS/RussianSociologyInTurbulentTimes/Chapter%207.pdf 2) Тангалычева Р.К., Цой Т.Е. Культурные различия в корейско-российских смешанных браках // Вестник СПбГУ. Сер.12. 2011, Вып.1. С.299-309. 3) Тангалычева Р.К. Россия и Корея в эпоху глобализации: вызовы, тенденции и перспективы // Журнал социологии и социальной антропологии, 2011, № 4. С.200-205. Новые публикации за отчетный период 1) Островская Е.А. Социологический подход к изучению религиозных НГО Республики Корея и Российской Федерации» в сборнике «Пятые востоковедные чтения памяти О.О.Розенберга. Доклады, статьи, публикации. СПб: Изд-во А.Голода, 2012. – С. 190-209. 2) Тангалычева Р.К. Когнитивный тренинг в обучении российско-корейской коммуникации // В монографии: Тангалычева Р.К. Теории и кейсы межкультурной коммуникации в условиях глобализации. СПб.: Алетейя, 2012. С.224-239. 3) Тангалычева Р.К.Международные проекты как форма коммуникации в образовании и науке // III МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «КОММУНИКАЦИЯ В СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ, ЭКОНОМИКЕ, ОБРАЗОВАНИИ», 29-31 марта 2012 г., Белорусский государственный университет, Минск, Белоруссия. 3) Головин Н.А. (Санкт-Петербург) Модели поколенческой динамики общества: сравнение России и двух Корей // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1339 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 4) Ильин В.И. (Санкт-Петербург) Множественная модернизация повседневной жизни: этакратия или рынок (на материалах России и Кореи) // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1347-1348 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 5) Каламацкая Ксения (Санкт-Петербург) Специфика женской занятости в современном корейском и российском обществах // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1348-1351 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 6) Капусткина Е.В. (Санкт-Петербург) Женщины на рынке труда Южной Кореи: история и современность // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1352-1353 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 7) Островская Е.А. (Санкт-Петербург) Социологическое изучение религиозных неправительственных гражданских организаций РФ и РК: к постановке проблемы // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1363-1364 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 131 8) Полосина Е.В. (Санкт-Петербург) Корейская массовая культура в условиях глобализации // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1365-1366 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 9) Тангалычева Р.К. (Санкт-Петербург) Корея и корейцы глазами российских студентов // Материалы научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.1367-368// http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf Публикации, подготовленные к печати 1) Островская Е.А. Социологическое изучение религиозных неправительственных организаций РФ и РК: к постановке проблемы, 1, 2 п.л; статья сдана в печать в журнал «Религиоведение» 2) Полосина Е.В. Культурная гибридизация как ключевая характеристика продуктов современной корейской культуры // Сборник трудов VI Всероссийской научнопрактической конференции молодых ученых «Социальные коммуникации: профессиональные и повседневные практики» 18-19 мая 2012 г., Санкт-Петербург, Факультет социологии СПбГУ. 3) Войник А.А. Гражданская активность корейских протестантских религиозных организаций Санкт-Петербурга // Сборник трудов VI Всероссийской научнопрактической конференции молодых ученых «Социальные коммуникации: профессиональные и повседневные практики» 18-19 мая 2012 г., Санкт-Петербург, Факультет социологии СПбГУ. 4) Tangalycheva R. Cultural Differences in Korean-Russian Mixed Marriages: Past and Present // 6th World Congress of Korean Studies. 5) Иванов Д.В. По следам «тигра»: анализ траекторий социальных изменений в Южной Корее // Вестник СПбГУ, 2012, № 4. 132 ПРИЛОЖЕНИ 4. Участие в конференциях. 1) Тангалычева Р.К.Международные проекты как форма коммуникации в образовании и науке // III МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «КОММУНИКАЦИЯ В СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ, ЭКОНОМИКЕ, ОБРАЗОВАНИИ», 29-31 марта 2012 г., Белорусский государственный университет, Минск, Белоруссия. 2) Тангалычева Р.К. Российско-корейские инновационные проекты Санкт-Петербургского государственного университета // Конференция «АТЭС – 2012: возможности и перспективы». СПб., 14 декабря 2011 года в гостинице "Коринтия Невский Палас" //http://www.sir.spbu.ru/rus/events/line/275.shtml 3) Головин Н.А Модели поколенческой динамики общества: сравнение России и двух Корей // Научно-практическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 4) Ильин В.И. Множественная модернизация повседневной жизни: этакратия или рынок (на материалах России и Кореи) // Научно-практическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 5) Каламацкая К.В. Специфика женской занятости в современном корейском и российском обществах // Научно-практическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 6) Капусткина Е.В. Женщины на рынке труда Южной Кореи: история и современность // Научно-практическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 7) Островская Е.А. Социологическое изучение религиозных неправительственных гражданских организаций РФ и РК: к постановке проблемы // Научно-практическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 8) Иванов Д.В. Траектория социальных изменений в современной Корее // Научнопрактическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 9) Полосина Е.В. Корейская массовая культура в условиях глобализации // Научнопрактическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 10) Тангалычева Р.К. Корея и корейцы глазами российских студентов // Научнопрактическая конференция «Шестые Ковалевские чтения». СПб, Факультет социологии, ноябрь 2011. 11) Полосина Е. В.Культурная гибридизация как ключевая характеристика продуктов современной корейской культуры // VI Всероссийская научно-практическая конференция молодых ученых «Социальные коммуникации: профессиональные и повседневные практики» 18-19 мая 2012 г., Санкт-Петербург, Факультет социологии СПбГУ. 12) Войник АА. Гражданская активность корейских протестантских религиозных организаций Санкт-Петербурга // VI Всероссийская научно-практическая конференция 133 молодых ученых «Социальные коммуникации: профессиональные и повседневные практики» 18-19 мая 2012 г., Санкт-Петербург, Факультет социологии СПбГУ. 13) Полосина Е.В. «Корейская волна» в стратегии национального брендинга Южной Кореи // Межфакультетский студенческий семинар. СПбГУ, Восточный факультет, Центр корейского языка и культуры, 15 июня 2012 г. 14) Войник А.А. Гражданская идентичность корейских протестантских организаций Санкт-Петербурга // Межфакультетский студенческий семинар. СПбГУ, Восточный факультет, Центр корейского языка и культуры, 15 июня 2012 г. 134 ПРИЛОЖЕНИЕ 5. Защищенные выпускные работы под руководством основных участников проекта. 1) Васильева А.Б. Конструирование образа Республики Корея в российских СМИ. Магистерская диссертация. Научный руководитель – Р.К.Тангалычева. Краткое содержание работы. Актуальность темы исследования. В современном мире информации, в условиях глобализации образ страны в СМИ становится одним из важнейших инструментов воздействия на широкую аудиторию. Формирование образа страны может повлиять на дальнейшие взаимоотношения двух государств. Научная значимость нашего исследования заключается в том, что раннее внимания конструированию образа Республики Корея в СМИ не уделялось. Мы рассматриваем СМИ как один из важнейших информационных источников и поэтому подчёркиваем особую значимость образов, представленных в них. После Второй мировой войны и последовавшей за ней «холодной» войны отношения между СССР и Республикой Корея были окончательно прерваны. Лишь в 1990 году, после длительного, многолетнего перерыва, были возобновлены дипломатические отношения между Россией и Республикой Корея. На сегодняшний день российско-корейские отношения активно развиваются. Поэтому нет никаких сомнений, что положительный имидж Южной Кореи (как перспективного партнёра) имеет большое значение как сегодня, так и в будущем. Проблема заключается в том, что обыватель мало что знает о Южной Корее. Несмотря на актуальность, образ страны (Республики Корея) пока не стал предметом серьёзного научного исследования. Данная работа находится на стыке разных научных дисциплин – это и социология коммуникаций (в том числе массовых коммуникаций), и социальная психология, и теоретические основы СМИ. В исследовании мы обращались к разным теоретическим наработкам, которые могли бы способствовать изучению процесса формирования образа страны. Теоретико-методологической базой исследования послужила теория социального конструирования реальности, а также теория социальных представлений; концепция символического интеракционизма. идеи и принципы создания новостных сообщений в СМИ, конструирования образов в СМИ. Особое значение имела концепция отражения реальности в СМИ и различные теоретические положения, связанные с ней. Итак, актуальность проблемы заключается в том, что образ Республики Корея в российских СМИ (с которыми широкая аудитория сталкивается в том или ином виде) воздействует на восприятие российской аудитории. Под воздействием СМИ формируется то или иное отношение к стране и всему тому, что с ней связано. В связи с этим, следует проанализировать информационные новостные сообщения, чтобы выявить, насколько положительно сконструирован образ Республики Корея, а также выяснить, насколько образы Кореи в СМИ соотносятся со знаниями аудитории (на примере студентов). Новизна исследования. Вопрос конструирования образа страны в средствах массовой информации сам по себе является относительно новым. Это связано с недавним становлением демократии в стране, а вместе с ней – абсолютно новых принципов журналистики. По Грюнингу 16 журналистика перешла от ассимметричной к симметричной модели коммуникации, следовательно, стало возможным широкое исследование механизмов формирования новостей и конструирования образов в СМИ, наряду с оценкой обратной связи (восприятие аудитории). Исследования затрагивали образ США 17 , отдельных регионов России18, либо наоборот – образ России 19. 16 17 Яковлев. И.П. Современные теории массовых коммуникаций. Спб: Роза мира, 2007. С. 26. Моисеева Т.В. Метафорическое моделирование образа России в американских СМИ и образа США в 135 Новизна исследования заключается в том, что раннее вопросу образа Республики Корея в СМИ внимания не уделялось. Проблему конструирования образа Республики Корея нам предстоит изучить в данном исследовании. Степень проработанности темы. Изучение Кореи начиналось ещё в 1890-х гг. Путешественники, дипломаты, предприниматели писали книги о Корее и корейцах после посещения страны. На сегодняшний день Корее посвящено много русскоязычных книг, монографий, отдельный статей, освещающих отдельные моменты жизни Республики Корея. Работы посвящены как историческим этапам её развития, так культуре, национальным особенностям и жизни корейцев. Среди них можно выделить работы С.О. Курбанова 20, А.Н. Ланькова21, М.Н. Пака22, Г.Д. Бердышева23, А.М. Мелихова24, Л.Р. Концевича25. В Интеренете можно найти множество блогов, заметок туристов, уже посетивших Корею. Каждый автор выстраивает свой субъективный мир Южной Кореи, который он увидел. Что касается Республики Корея в журналистике, этот вопрос до последнего времени оставался без внимания. Ни один из авторов, описывающих страну, не обращался к СМИ для выстраивания её образа. Тема ещё не изучена и поэтому наше исследование обладает новизной. Практическая значимость данного исследования. Выделив разные стороны образа страны в СМИ, и сравнив их со знаниями аудитории, можно в дальнейшем «корректировать», обогащать и дополнять этот образ в новостях с целью расширения знаний аудитории и формирования позитивного отношения к исследуемой стране. Проблема исследования заключается в том, что, несмотря на 20-летнее международное сотрудничество, между Российской Федерацией и Республикой Корея до сих пор не уделялось внимания образу Республики Корея и российских СМИ. Гипотеза. Образ Республики Корея, формируемый в российских СМИ, не способствует позитивному восприятию россиянами этой страны. Соответственно, объект исследования - образ Республики Корея в российских СМИ. Предметом исследования – конструирование образа Республики Корея в российских СМИ. Целью нашего исследования является конструирование образа Республики Корея в российских СМИ. Для достижения цели нам необходимо выполнить ряд дополнительных задач: 1) провести анализ междисциплинарных основ социального конструирования реальности в СМИ; 2) рассмотреть базовые подходы к конструированию образа страны в СМИ; 3) дать краткий исторический обзор образа Республики Кореи в российских СМИ; 4) провести качественно-количественный контент-анализ российских печатных СМИ; 5) провести качественно-количественный контент-анализ российских интернет СМИ. российских СМИ. Дисс канд. фил. наук. Екатеринбург, 2007. 18 Мингалеев Р.Н. Конструирование имиджа региона российскими СМИ (на примере республики Татарстан). Дисс. канд. соц. наук. Казань, 2004г.; Печишев И.М. Конструирование имиджа территории в Пермской периодике. Дисс канд фил. наук. Пермь, 2008г. 19 Безотосный И.А. Позитивный имидж России: конструирование и репрезентация символической социальной реальности. Дисс. канд. филос. наук. Краснодар, 2011. 20 Курбанов С.О. История Кореи: с древности до начала XXв. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2009. 21 Ланьков А.Н. Корея: Будни и праздники. М.:«Международные отношения», 2000. 22 Пак М.Н. История и историография Кореи: Избранные труды. М.: Восточная литература. 2003. 23 Бердышев, Г.Д. Корейское чудо. М.: Палея – Мишин, 2000. 24 Мелихов А.М. Республика Корея: в поисках сказки, М.: Лимбус-пресс, 2011. 25 Концевич Л.Р. Корееведение: Избранные работы. М.: Муравей-Гайд, 2001. Современное российское корееведение: справочное издание / Сост. Л. Р. Концевич, Т. М. Симбирцева. М., ИВ РАН. 2006. 136 6) на основе анкетного опроса студентов петербургских вузов соотнести образ Республики Корея, конструируемый в российских СМИ, и актуальный образ корейцев и Кореи, сложившийся в представлениях российской молодежи. Техники эмпирического исследования В исследовании использовались следующие техники сбора эмпирически данных: контент-анализ печатных и электронных СМИ (качественно-количественный); анкетный вопрос студентов с целью выяснения их общих знаний и представлений о Республике Корея. Структура работы. Работа состоит из трёх глав (двух теоретических и одной исследовательской), введения, заключения, списка литературы и приложения. 2) Полосина Е.В. «Корейская волна как феномен глобализации (на примере корейской современной музыки). Бакалаврская выпускная квалификационная работа. Научный руководитель – Р.К.Тангалычева. Краткое содержание работы. В последние десять лет можно наблюдать стремительный рост интереса к корейской современной культуре. Данный интерес вызван сравнительно молодым, но актуальным культурным феноменом, который получил название Korean wave или «корейской волны». Мировое сообщество озабочено тем, что в иностранной прессе получило название «экономического чуда» Южной Кореи, которой удалось быстрыми темпами достичь экономического роста и стать главным экспортером продуктов культуры в Азии, потеснив влиятельных соседей, в лице Японии и Китая. «Корейская волна» – это явление проникновения корейской поп-культуры и телесериалов в другие страны, в первую очередь в страны Азии. Впервые перекинувшись в 1990-е на Китай, «корейская волна» быстрыми темпами захватила Тайвань, Японию, Тайланд и Филлипины. В китайских СМИ в 2001 году появился специальный термин «Hallyu» для обозначения «корейской волны» в Азии, который сегодня используется и самими корейцами. Однако истинную масштабность «корейская волна» приобрела, когда корейские сериалы и поп-музыка стали популярны в США, Латинской Америке и Европе. В 2008 году журнал «Forbes» зачислил «корейскую волну» в двадцатку самых влиятельных глобальных трендов на планете. Тема данного исследования актуальна, т.к. феномен «корейская волны» является показательным случаем, на котором можно рассмотреть реакцию «периферии» на вызовы современности и давление глобальных форм культуры. «Корейская волна» является живым подтверждением тезиса Р. Робертсона о том, что эра доминирования американской культуры подходит к концу. На передний план выходят новые влиятельные регионы и «альтернативные» западному культурные потоки. Таким образом, экспорт продуктов современной корейской культуры, воплотившийся в «корейской волне», стал альтернативой западному культурному господству в Азии. Несмотря на то, что «корейская волна» уже давно получила освещение в корейской и международной прессе, она не имеет большой разработанности в социологии и сфере межкультурных коммуникаций. Т.к. проявления «корейской волны» больше отслеживаются в Азии, этот феномен больше исследуется азиатскими исследователями, чем западными. Однако на данный момент не существует единого концептуального подхода для понимания «корейской волны». «Корейская волна» - это не спонтанное явление, это результат целенаправленной, продуманной государственной политики Южной Кореи в сфере культуры. Т.е «корейская волна» была искусственно инициирована правительством как элемент, формирующий национальный бренд Южной Кореи. «Корейская волна», выраженная в экспорте двух основных продуктов культуры – корейской современной музыки и телесериалов, стала не 137 только платформой для продвижения корейских товаров, она также промотирует корейские нормы, ценности и стиль жизни. Таким образом, феномен «корейской волны» содержит как экономическую, так и культурную составляющую. Более того, как любое культурное явление, «корейская волна» подвергалась трансформациям в своем развитии. Так, сами корейцы говорят о появлении новой, третьей «корейской волны», которой предшествовали первая – проникновение корейской техники на рынок и вторая – проникновение продуктов корейской популярной культуры. Третья волна, в отличие от двух предыдущих, должна сосредоточиться на традиционной корейской культуре. В рамках третьей «корейской волны» активно будут развиваться такие направления как искусство, литература, мультипликация, национальная кухня и мода. Проблема формирования сильного национального бренда в настоящий момент стоит и перед Россией. По данным агентства «FutureBrand», России в последние годы не удается подняться выше 81 места из 110 в международном Индексе национальных брендов. Это свидетельствует о срочной необходимости внести изменения в систему национального брендинга. Именно поэтому изучение успешного опыта Южной Кореи в этой сфере и феномена «корейской волны» является актуальным не только для социологов, но и для специалистов, занимающихся формированием актуальной культурной политики страны. Объектом данной работы является феномен «корейской волны» в условиях глобализации. Предметом данной работы является корейская современная музыка («Korean pop») как форма проявления «корейской волны» в условиях глобализации. Данная работа ставит целью изучить, каким образом корейцам удалось через опосредование глобальных форм популярной культуры выразить свои собственные локальные ценности и культуру на примере корейской современной музыки и добиться экономического процветания. Для достижения вышеуказанной цели были разработаны и реализованы следующие задачи: Рассмотреть современные концепции глобализации и гибридизации; Дать определение феномену «корейской волны», определить, какое место она занимает в мире, и оценить ее последствия; Рассмотреть корейскую современную музыку как продукт «корейской волны» с позиций теорий гибридизации и глокализации; Определить, какое место занимает корейская современная музыка в системе национального брендинга Южной Кореи; Описать, как происходит популяризация корейской современной музыки в России, анализируя мнения поклонников современной корейской культуры г. Санкт-Петербурга. В качестве теоретико-методологической основы для анализа феномена корейской современной музыки были выбраны теории культурной гибридизации (Питерсе, Крэйди) и глокализации (Робертсон) в рамках трансформистского подхода к глобализации. В технику сбора эмпирических данных для исследования «Распространение современной корейской культуры среди молодежи г. Санкт-Петербурга» вошли два метода: 1. Метод включенного наблюдения 2. Метод группового фокусированного интервью Работа состоит из четырех глав. В первой главе освещаются основные теоретические подходы, с помощью которых возможен анализ феномена «корейской волны» и ее продуктов. Вторая глава раскрывает особенности корейской современной музыки и структуру музыкальной индустрии Кореи. Третья глава описывает, какое место «корейская волна» занимает в стратегии национального брендинга Южной Кореи. 138 Четвертая глава посвящена проведенному эмпирическому исследованию по изучению проявления «корейской волны» в России, на примере поклонников г. Санкт-Петербурга. 3)Войник А.А. Национальная и транснациональная активность корейских протестантских организаций Санкт-Петербурга. Бакалаврская выпускная квалификационная работа. Научный руководитель – Е.А.Островская. Краткое содержание работы. Подавляющее большинство верующих граждан Российской Федерации исповедуют православие (69%), и только менее одного процента населения относят себя к протестантам. Однако протестанты составляют достаточно активное религиозное меньшинство: они занимают первое место по количеству централизованных организаций, второе – по распространенности и по доле религиозных организаций от числа зарегистрированных в стране, уступая только Русской Православной Церкви. Более того, протестанты удерживают третью позицию по числу учебных заведений. По количеству протестантских организаций лидируют Москва и Санкт-Петербург. Так, на 2012 г. в Санкт-Петербурге зарегистрировано 408 религиозных организаций, около четверти из которых протестантские. Согласно справочнику «Протестанты Петербурга: Каталог-справочник церквей и организаций Санкт-Петербурга и Ленинградской области» за 2011г., в Санкт-Петербурге действует более 300 протестантских организаций. Настоящая выпускная квалификационная работа посвящена исследованию корейских протестантских организаций, появившихся в Санкт-Петербурге в начале 1990-х гг. в период радикальной смены социокультурной и политической парадигмы. В настоящее время они составляют неотъемлемую часть российской религиозной карты. Такие религиозные организации привлекают все большее число адептов: многие российские корейцы являются последователями протестантизма методистского, харизматического и пресвитерианского направлений. Протестантизм и протестантские организации достаточно подробно изучены в отечественном и западном религиоведении и философии религии. К сожалению, исследования корейских протестантских организаций, адресованных местным этническим меньшинствам, представлено лишь малым числом публикаций. Не освящены вопросы, важные с точки зрения социологического изучения таких организаций. Так, большинство адептов корейских протестантских организаций СанктПетербурга составляют местные корейцы - граждане Российской Федерации. Однако деятельность иностранных корейских миссионеров не нацелена на формирование российской гражданской идентичности прихожан. Вместе с тем религиозное обращение и активность внутри этих организаций есть способ создания и поддержания определенного типа идентичности. Возникают вопросы: Какая идентичность конструируется в подобных религиозных организациях? Каково ее содержание? Не вступает ли она в противоречие с российской гражданской идентичностью? Какие мировоззренческие ориентиры миссионеры предлагают своим адептам? Стремятся ли сами прихожане с помощью организации переехать за границу? Теоретико-методологическую основу настоящего исследования национальной и транснациональной активности корейских протестантских организаций Санкт-Петербурга составил транснациональный подход в социологии. Возникновение данного подхода было связано с необходимостью в новых методах изучения обнаруженных социологами и антропологами множественных взаимодействий поверх национальных, политических и социокультурных границ. Специфика методологии транснационального подхода заключается в анализе постоянных взаимосвязей между акторами, проживающими на территориях разных 139 государств, но разделяющими общие идеи, представления, цели и ценности, и имеющими общую идентичность. Необходимо отметить, что социологи, занимающиеся исследованием феномена транснационального, противопоставляют методологии транснационального подхода старую методологию, которая получила название методологического национализма. Понятие «методологический национализм» было введено британским социологом Г. Мартинсом в 1974 г. для обозначения принципов и методов анализа социальных взаимодействий как ограниченных территорией отдельного национального государства. По его мнению, главной характеристикой методологического национализма выступает отождествление государства и общества. Другими словами, согласно данной методологии, границы государств определяют пространства социальных взаимодействий. Исследователи, выступающие за использование транснационального подхода в социологии, предлагают заменить этим подходом прежнюю методологию. Они утверждают, что методологический национализм устарел и неприменим для научных исследований современного общества, поскольку происходит процесс размывания значимости государственных и территориальных границ в контексте современных социальных взаимодействий. Достоинства методологии транснационального подхода можно выявить через анализ критики старой методологии. Так, выделяют следующие главные недостатки методологического национализма. Во-первых, игнорирование этнической и религиозной неоднородности современных национальных государств. Применение такой методологии приводит к рассмотрению граждан одного государства как обладающих общей идентичностью и разделяющих единые убеждения, представления и ценности. Использование методологии транснационального подхода, напротив, позволит избежать подобных ошибок. Во-вторых, описание социальных взаимодействий как ограниченных территорией отдельного национального государства. Сторонники транснационального подхода в социологии указывают на существование социальных, экономических, политических, этнических, религиозных и прочих взаимодействий, осуществляемых поверх государственных и территориальных границ. В этой связи, методологический национализм непригоден для проведения научных исследований, поскольку он сокращает их познавательные возможности. Применение прежней методологии затрудняет всецелое рассмотрение объекта изучения, поскольку учитывает только взаимосвязи внутри отдельных государств. Помимо новой методологии теоретики транснационального подхода разработали понятийный аппарат для анализа и описания сети многомерных взаимодействий, охватывающих весь мир: «транснациональные акторы», «транснациональные взаимодействия» и «транснациональная идентичность». «Транснациональные акторы» - акторы, которые находятся в разных странах и осуществляют множественные взаимодействия поверх разделяющих их границ. «Транснациональные взаимодействия» между этими акторами – устойчивые и постоянные социальные, экономические, политические, религиозные, этнические и прочие взаимодействия через существующие национальные и территориальные границы. «Транснациональная идентичность» – общая идентичность транснациональных акторов, которая формируется в результате трансляции убеждений, ценностей и представлений поверх границ нескольких государств. Предметом настоящего исследования выступает национальная и транснациональная идентичность корейских протестантских организаций СанктПетербурга. Национальная идентичность содержит этнический компонент – сопереживание своего единства с членами этнической группы, ориентация на ценности этой группы, и 140 гражданский компонент – осознание принадлежности к нации, проживающей на конкретной территории. В качестве маркеров этнической идентичности нами были выделены язык, праздники, еда, отношения дружба-любовь-брачное партнерство. Индикаторами гражданской идентичности выступают избирательная активность, оценка необходимости несения воинской повинности, отмечание российских праздников, желание сменить гражданство, общественно-ориентированная деятельность. Объект составляют религиозная, гражданская, социокультурная деятельность корейских протестантских организаций Петербурга. Цель выпускной квалификационной работы заключается в выявлении содержания, структуры и характеристик национальной и транснациональной деятельности корейских протестантских религиозных организаций Санкт-Петербурга. В соответствии с поставленной целью предполагается решить следующие задачи: представить формальную характеристику изучаемых трех корейских протестантских организаций Санкт-Петербурга, раскрыть специфику этнической идентичности корейских протестантских организаций, выявить содержание гражданской идентичности корейских протестантских организаций, выделить компоненты транснациональной активности корейских протестантских организаций. Работа состоит из введения, двух глав, в каждой из которых выделены два параграфа, заключения и списка приложений. В приложение входят: программа эмпирического исследования, страницы из дневника наблюдения, пример приглашения в Санкт-Петербургскую Христианскую Церковь «Корё Сарам», образец Евангелизационной карты, пример плана молитвенного вечера, экземпляры программок воскресных богослужений, финансовый отчет бухгалтера молодежного служения СанктПетербургской Пресвитерианской Церкви за 2011 г., пример брошюры Ассоциации проповедования Всемирной Евангелизации, транскрипты экспертных интервью. 4) Каламацкая К.В. Специфика женской занятости в сфере высшего образования в Южной Корее и России. Выпускная квалификационная работа специалиста. Научный руководитель – Е.В.Капусткина. Краткое содержание работы. В современных условиях социально-экономического развития Южной Кореи и России роль и статус женщины в семейной и общественной сферах претерпели значительное изменение. За последние два-три поколения в развитых странах женщинам удалось добиться равноправия с мужчинами в различных областях жизни, в силу чего к ее исторически неизменной роли продолжательницы рода и хозяйки дома прибавилась другая, важная и трудоемкая, - работающей жены и матери. При этом смена экономических отношений повлекла за собой изменения не только в общественнополитическом устройстве обеих стран, но и оказала существенное влияние на трансформацию системы научных взглядов в целом. За последние сорок лет Южная Корея совершила экономический рывок, уникальный как по своему масштабу, так и по социально-экономическому значению. Изменения коснулись всех сфер жизни корейского общества, но многое при этом все же осталось прежним, пример тому - отношение к профессиональной карьере работающих женщин. Хотя в 2002 году в Южной Корее был преодолён важный рубеж: женщины, занятые исключительно в сфере домашнего хозяйства, перестали составлять большую часть среди замужних кореянок. Так, по данным Национального Статистического Управления в 2002 году 51,6% всех замужних южнокорейских женщин являлись 141 наемными работниками, тем не менее, это не разрешило всех трудностей, связанных с женской занятостью. По этой причине Южная Корея по-прежнему остается страной, где женщины занимают наименее престижные или менее оплачиваемые должности. Кроме того, во всех социальных группах еще велик процент женщин, которые после замужества заканчивают свою карьеру и полностью посвящают себя домашнему хозяйству. Такой стиль поведения, господствующий с древнейших времен, еще совсем недавно воспринимался как единственно правильный и возможный. Важно отметить, что такое отношение к женской занятости обусловлено не только традиционными представлениями о женщине как, в первую очередь, хорошей домохозяйки и заботливой матери и жены, более весомую роль занимают разнообразные формальные и неформальные ограничения, которые серьезно затрудняют для женщины карьерное продвижение. Что же касается России, то с переходом к рыночной экономике женщины стали все больше ориентироваться на трудоустройство в рыночном секторе, что в большинстве случаев имело под собой материальные основания - необходимость улучшения достатка семьи. Однако и здесь существует ряд социальных факторов, которые осложняют протекание указанных процессов, ведь многочисленные реформы, связанные с переходом к рыночной экономике способствовали увеличению трудностей, с которыми столкнулись женщины при трудоустройстве: увеличение в основном женской зарегистрированной безработицы, случаи дискриминации при найме, увольнение сотрудников женского пола в кризисные ситуации, а также различные барьеры на пути построения женщинами их профессиональной карьеры. Таким образом, говоря о специфике женской занятости в российском и корейском обществах, одной из главных проблем становится разнопредставленность работников мужского и женского пола в различных сферах и отраслях экономики, другими словами – гендерная сегрегация. Данная проблема сегодня занимает центральное место в поддержании и воспроизводстве гендерного неравенства, именно она порождает разницу в оплате мужского и женского труда, в доступе к ресурсам. В рамках данной работы изучению подлежит конкретно сфера высшего образования в Южной Корее и России на примере университета иностранных языков Ханкук и Санкт-Петербургского государственного университета. В современных экономических условиях университет становится не только общенациональной научно-исследовательской лабораторией, но и механизмом, обеспечивающим прирост «человеческого капитала государства»- фактора, наиболее важного для сохранения глобальной конкурентоспособности для любой страны. В России сфера высшего образования традиционно считается наиболее благополучной в гендерном отношении: сегодня женщины представляют собой в высшей школе достаточно многочисленную группу, и наблюдается рост среди них числа тех, кто является признанными высококвалифицированными специалистами. Однако и в этой сфере очевиден определенный гендерный дисбаланс - недооценка роли женщин в сфере высшего образования, когда женщины сосредоточены на низших ступенях иерархической лестницы. В Корее до 1970-х годов женщины, не относившиеся к высшему классу, редко обучались в университетах и по этой причине практически не имели возможности получить высшее образование. Лишь в середине 80-х годов девушки из семей среднего класса стали поступать в высшие учебные заведения в больших количествах. Для корейского общества это стало несомненным прорывом в области предоставления женщинам равных прав с мужчинами, поскольку во все времена отличительной особенностью корейского сознания являлось представление о важности получения высшего образования в одном из престижных университетов, но это касалось исключительно мужчин. 142 Ещё одной положительной тенденцией является тот факт, что если раньше социально-экономическое положение кореянок напрямую отражало статус ее мужа, то сегодня корейским женщинам необходимо получить высшее образование в одном из престижных университетов страны и добиться определенных карьерных успехов. Однако здесь все не так гладко, ведь, как отмечает ряд исследователей по данной проблеме, такая карьера оказывается весьма недолгой в силу того, что до сих пор велик процент среди кореянок, которые родив детей, оставляют работу и полностью посвящают себя семье. Таким образом, в сфере высшего образования и в корейском, и в российском обществе наблюдается определенная тенденция: женщины, как правило, показывают высокие результаты на начальных этапах, однако, когда наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей, происходит спад производительной активности, а в корейском обществе нередки случаи ухода с работы. Что же касается процентного соотношения женщин и мужчин на руководящих должностях в данной сфере, то здесь наблюдается перевес в сторону последних. Проблемой настоящей работы является выявление факторов, затрудняющих развитие академической карьеры женщин-преподавателей в сфере высшего образования в корейском и российском обществе в настоящее время. Актуальность изучения специфики академической карьеры женщин в сфере высшего образования в корейском и российском обществе, а также основных проблем, связанных с женской занятостью в данной сфере, обусловлена отсутствием на практике научно-исследовательских, биографических и литературных работ, посвященных роли женщин в развитии как корейского, так и российского образования, что усложняет процесс создания обобщенной картины истории и современной ситуации, связанной с женским трудом в высшей школе. Объектом выступают женщины-преподаватели, работающие в сфере высшего образования в университетах Южной Кореи и России. Предметом являются объективные и субъективные факторы, препятствующие построению академической карьеры женщин-преподавателей университетов Южной Кореи и России, а также те проблемы и трудности, с которыми они сталкиваются. Цель работы заключается в изучении специфики женской занятости в сфере высшего образования на примере построения академической карьеры женщинпреподавателей в высшей школе в корейском и российском обществе. Для решения поставленного вопроса ставятся следующие задачи: 1. Дать определение ключевым понятиям «занятость» и «сегрегация» с точки зрения гендерного подхода. 2. Рассмотреть основные виды и формы гендерной сегрегации на корейском и российском рынке труда. 3. Подробно остановиться на изучении системы высшего образования в Корее и специфики женской занятости в ней. 4. Рассмотреть историю женской занятости в сфере высшего образования в России и выявить ее особенности на современном этапе исторического развития. 5. Выявить факторы, препятствующие на пути построения женщинойпреподавателем академической карьеры в сфере высшего образования в России. 6. Выявить наличие или отсутствие дискриминации в занятости женщинпреподавателей в сфере высшего образования в Южной Корее по признаку пола (как в открытой, так и в косвенной форме). Работа состоит из двух глав. В первой главе рассматриваются особенности положения мужчин и женщин на корейском и российском рынке труда, исследуется гендерная сегрегация занятости, ее причины и последствия, а так же уделяется особое внимание вертикальной сегрегации и проблеме «стеклянного потолка» в корейской и российской экономике. Также в первой главе дается анализ исторических этапов изменения положения женщин в высшей школе в Южной Корее и России, начиная с 143 развития женского высшего образования, заканчивая возможностью работать в нем. При этом отдельное внимание уделяется непосредственному рассмотрению системы высшего образования в Южной Корее, с целью изучения его особенностей и в целом картины женской занятости в данной сфере. Из первой главы можно сделать выводы, что и для Южной Кореи, и для России на сегодняшний день актуальны следующие закономерности в сфере занятости по признаку пола: в «женской» профессиональной группе заработная плата, как правило, ниже, чем средний уровень оплаты труда; по данным многочисленных исследований мужчины вне зависимости от профессиональной группы зарабатывают на порядок больше женщин, так же как и работники традиционно «мужских» профессий; и наконец, в наиболее престижных и высоко оплачиваемых профессиях наблюдается абсолютное доминирование мужчин. В России на сегодняшний день высокий уровень образования женских кадров, их профессионализм в работе не являются гарантией получения равных с мужчинами возможностей при трудоустройстве и дальнейшем построении профессиональной карьеры. Такая тенденция подтверждается на примере высшей школы, где пирамида занятости имеет следующий вид: чем выше должность работника и его статус на определенном иерархическом уровне, тем меньше на этой позиции наблюдается сотрудников женского пола, и виден явный перевес в сторону мужчин. Что же касается Южной Кореи, то сфера высшего образования является основным каналом социальной мобильности, кроме того, характеризуется как эгалитарная, и элитарная область одновременно. С одной стороны, высшая школа предоставляет «равные возможности» при поступлении, а с другой стороны, корейские университеты имеют свою иерархию, в которой существует четкая закономерность: дипломы различных университетов дают разную возможность выпускнику как при выходе на национальный рынок труда, так и в приобретении определенного статуса в обществе. При этом академическим успехам в стенах университета отводится второстепенное значение, поскольку главным критерием, определяющим дальнейшие успехи обладателя диплома является, прежде всего, сам факт поступления в университет. Кроме того, можно сделать вывод о том, что за последние полвека увеличилась доля женщин с высшим образованием, что немало поспособствовало корейскому экономическому росту. Однако старые традиции все еще сильны и проявляются в том, что женщин, как правило, занимаются менее престижной работой ввиду различных барьеров, затрудняющих процесс продвижения по карьерной лестнице, примером тому может служить занятость корейских женщин в одной из самых престижных сфер - в высшем образовании. Вторая глава посвящена учебно-научному исследованию по изучению построения академической карьеры женщин в сфере высшего образования в корейском и российском обществе, а также основных проблем, связанных с женской занятостью в данной сфере. Базой для проведения исследования является университет иностранных языков Ханкук в Южной Корее, который занимается подготовкой для правительственных учреждений специалистов в области иностранных дел и внешних связей, и Санкт-Петербургский государственный университет. В исследовании анализируются и рассматриваются факторы, замедляющие, а иногда и вовсе препятствующие построению академической карьеры женщин-преподавателей данных учебных заведений. По итогам проведенного исследования формулируются выводы и делается заключение. 144 ПРИЛОЖЕНИЕ 6. Программы сравнительных исследований магистранток англоязычной программы «Глобальная социология: сравнительные перспективы». 1). Программа исследования Кубышкиной Ю.А. Формирование межкультурной компетентности российских работников корейских компаний (на примере «Хёндаймоторс» в Санкт-Петербурге). Рук. Р.К.Тангалычева. Development of intercultural competence of Russian employees in Korean companies (The case of “Hyundai Motor Manufacturing Rus” in Saint Petersburg) Program of empirical research 1. Актуальность Process of increasing economic globalization between countries leads to the emergence of multinational companies, becoming major players on a world market. In a world in which national boundaries are being eroded the ability to manage and to work in multicultural teams is becoming increasingly important. In international company it is very important to deal constructively with cultural diversity – it is obligatory for business to prosper. Successful communication in the international business environment requires not only an understanding of language, but also the nonverbal aspects of communication. The exploration of challenges and obstacles of intercultural communication, necessity of increasing intercultural competence (which is a new term and there is a need to clarify it), using the case of this particular company, is an urgent topic, especially in the modern context of globalization and intercultural cooperation in different spheres. The management of St. Petersburg Company is sure that its success is based on "effective collaboration of Russian and Korean experts." But is it so? There are specific challenges to develop intercultural competence, and the empirical research is devoted to find out the obstacles and difficulties of intercultural competence and therefore create a list of recommendations for Russian and Korean employees. The case of Hyundai Motor Company is suitable to examine this concept because it is the largest Korean automobile factory and it has a leading position in the global automobile market. On 21 September 2010 there was the ceremony of opening of the company, "Hyundai Motor Manufacturing Rus' (HMMR) in Saint-Petersburg. So it is possible (territorially) to get access to the employees of this enterprise in order to examine their intercultural competence. "Hyundai Motor Manufacturing Rus' (HMMR) represents cultural diversity, but not in an ordinary way. Thus, there are Russian and Korean employees, but Korean represent management and top-management of the company, while Russians get positions of manual workers and clerks. That mean, that their attitudes toward Korean persons can be affected not only by intercultural differences, but also by the distribution of job position. That is why I should explore the corporate (organizational) culture of Hyundai Motor Manufacturing Rus' – to provide information about structure, mission of the company, processes of decision-making, patterns of interactions between managers and workers, always taking into account that we are dealing with cultural diversity and the final goal is not to show how managers communicate with employees, 145 but how Korean managers communicate with Russian employees. The part of the empirical research is going to be conducted in Seoul, (Republic of Korea), where the main features of the corporative culture should be elaborated and then compared with those in the Сompany in SaintPetersburg. 2. Цели и задачи Goal: to investigate challenges of intercultural communication and development of intercultural competence through in the framework of corporate culture of Hyundai Motor Company To explore the corporate culture and history of the company (Hyundai Motor Manufacturing Russ) and identify its features To compare systems of norms and behavior patterns of Korean and Russian employees To determine whether the corporate culture is uniform, or it consists of several different cultures (selected by the national level) To find out which value system is more influence: national (Russian or Korean) or corporate (of Hyundai Motor Company as global corporation) To elicit the problems Russian employees have to deal with in the process of communication To determine how Korean managers evaluate the competence of Russian employees To examine if cultural trainings and internship provided by the Company’s authorities are sufficient for appropriate level of intercultural competence 3. Объект, предмет Object: participants of the international communication: - Russian employees of the Hyundai Motor Company - Managers and heads of departments of the Hyundai Motor Company - Experts with an experience of working or communicating with representatives different cultures Subject: intercultural competence & efficiency of intercultural communication in the Korean Company Hyundai Motor Manufacturing Rus Hypothesis: Difficulties of intercultural communication in the enterprises due to cultural differences of the participants of international communication may cause interpersonal conflicts, and as a consequence – reduction of efficiency of international business. However, corporate culture can be a unifying element which reduces the risks of international cooperation 4. Oперационализация терминов: Intercultural Competence is: A set of cognitive, affective, and behavioral skills and characteristics that support effective and appropriate interaction in a variety of cultural contexts 146 The fundamental acceptance of people who are different to oneself outside one's own culture. The ability to interact with them in a genuinely constructive manner which is free of negative attitude (e.g. prejudice, defensiveness, apathy, aggression etc.) The ability to create a synthesis, something which is neither "mine" nor "yours", but which is genuinely new and would not have been possible if we not combined our different backgrounds and approaches. (Schmid, 2001). According to D. Deardorff, acquisition of intercultural competence, which is the capacity to change one's knowledge, attitudes, and behaviors so as to be open and flexible to other cultures, has become a critical issue for individuals to survive in the globalized society of the 21st century. Levels of Intercultural Competence: Cognitive level - - - Linguistic competence Paralinguistic competence (including: gestures, mimicry, ways of greeting, farewell, promotion, frustration, sympathy, expressions of humor, expression of agreement or disagreement with the speaker) Knowledge of cultural context: attitude towards the organization of labor, space and time, the difference in color preference, choice of food and beverages, vehicles, recreation Intercultural knowledge: (traditions, customs, holidays, family and religious values, highcontext/low-context, individualism/collectivism, masculinity/feminity, long-term/shortterm orientation) Reflection on stereotypes Affective level: - Emotions: confusion, avoidance, discomfort, stress, frustration, fear –> collaboration, sympathy, comfort, trust Intercultural socio-psychological sensitivity (empathy): ability to “put oneself in another’s shoes” Attitudes: respect (valuing other cultures); openness (withholding judgment); curiosity and discovery (tolerating ambiguity) Behaviorist level: - Interaction: ability to communicate in a situation where the communicative styles are different, including business communication (order/oral report, negotiations, meetings, signing of a contract) - Skills: to listen, to observe and evaluate; to analyze, interpret and relate Effective and appropriate communication and effective behavior in an intercultural situation (business enterprise) - Non-ethnocentrism Qualities required: adaptability, flexibility, ethnorelative view, empathy Organizational Culture – 147 Pattern of basic assumptions - invented, discovered, or developed by a given group as it learns to cope with its problems of external adaptation and internal integration - that has worked well enough to be considered valid and, therefore, to be taught to new members as the correct way to perceive, think, and feel in relation to those problems (Schein 1992) To determine the organizational culture requires examination of three aspects (Trompenaars 1997): (a) the general relationship between employees and their organization, (b) the vertical or hierarchical system of authority defining superiors and subordinates, (c) views of employees about organization’s destiny, purpose, goals, and their place. Levels (components) of Corporative Culture: I Structure of the company - Departments and workshops - Number of employees - Organization of labor (timetable, breaks) - Gender distribution II System of values, standards of behavior - Mission and strategy of the company. For how long it is intended - The values of the company: • in respect of business that the company does; • in respect of consumer goods (works, services) of the company; • with respect to business partners; • in respect of human values; • in relation to society; • in the area of professionalism and quality of work; • the relationship of employees with each other; • the relationship between superiors and subordinates - Code of ethics and standards of professional behavior - Information about corporative values (distribution) - Media within the company; media about the company III Management style, hierarchy, structure of the company - Power distance - Personal initiative - Punishment and encouragement - Acceptance of criticism - Job descriptions for each employee - Role of the leader (the head of the company) IV Mottos, slogans, symbols 148 - Symbols and slogans are used in the company: • advertising media; • documentation; • gifts and souvenirs; • the meetings; • the media; • elements of the interior - Dress code: how the corporative values are reflected - Documents where the style of employees is described - Style of interiors (offices, manufactories, places of recreation): how the corporative values are reflected - Places of eating (canteens): style, food, stuff, organization of space V Myths, legends and heroes - Myths and legends about the history of the company: a prehistory of the company, about how the company was created, the most brilliant victories in the business (manufacturing), personalities, overcoming difficulties, comic episodes - Anecdotes (short stories) within the company - Jokes, aphorisms, poems, songs, jokes, slang etc VI Rituals, traditions, and events - Birthdays, national holidays, corporate events VII Personnel recruitment - Selection of employees - Requirements - Adaptation of newcomers - Promotion and firing - Incentives (tangible, intangible) - Social security 5. Tеоретико-методологическая база (теории, методологии) Theory of intercultural communication (described by different authors with each striving to describe the concept, such as: Ethnic Competence (Gallegos, 1982; Green,1995), Cultural Awareness (Winkleman, 2005), with the majority of authors eventually converging on the term “Cultural Competence” (Cross, Bazron, Dennis, Issacs, 1989; Lum, 2005; Weaver, 2005) Geert Hofstede`s theory of Cultural Dimensions (the concept of culture as consisting of dimensions that may be predictive of behavior. Hofstede (1980) focused on a group of IBM middle managers across 53 countries. In his groundbreaking work, Hofstede found four primary cultural dimensions: (a) power distance, (b) individualism-collectivism, (c) uncertainty 149 avoidance, and (d) masculinity-femininity. As Hofstede continued to study cultural dimensions, he eventually identified a fifth dimension, which was labeled long-term orientation Kluckhohn and Strodtbeck's Value Orientations Theory: elaborated 5 orientations which differ through different nations: - nature of humanity (good, evil, or a mix); - relationship of humans to nature (defined by which dominates the other); - relationships between humans (based on the individual, the group or ancestry); - personality (doing, being, or growing); - orientation to time (past/present/future) Edward Hall’s High Context vs. Low Context Communication Milton Bennett’s Developmental Model of Intercultural Sensitivity (DMIS), there are six stages on this path to developing intercultural competence, each characterized by certain perceptions and behavior towards the “own” and the “other” culture 6. Методическая часть – техника сбора данных. Выборка Exclusively qualitative methods will be used in the present research. This topic is more suitable for qualitative methods – the concepts are hardly can be measured and, besides, the subject presupposes more in-depth view than merely statistical data. The following methods will be used: 1. In-depth interview: a) among employees and managers of Huyndai Motor Manufacturing Rus (approximately 10 interview, including 2 interviews of Korean experts (managers of the company, examining their evaluation of cultural awareness of Russian employees, 3 interviews with Russian experts (managers), who deal with cultural diversity, acquainted with Korean culture, who able to provide not only personal view but general facts about how successful the intercultural communication is, what measures are done to increase intercultural competence. The rest 5 interviews will be conducted with manual and office worker in order to know their personal attitudes toward cultural diversity, elicit the problems of intercultural cooperation and difficulties of every-day communication. Each interview will contain the block of questions concerning corporate culture of the company and how it is understood by different workers. b) Among experts in Korean culture who are not directly connected with the Hyundai Company, but can provide valuable information about Korean culture and its correlations with Russian culture. For this kind of respondent special guide will be developed including questions about differences between Russian and Korean culture, using Hofstede’s “cultural dimensions” and Hall’s categories of high- and low-context cultures. Experts in Korean culture will be elaborated using the snowball sampling methods: from the Institute of Eastern and Western society in Saint-Petersburg (Russian experts in Korean culture) and Korean colleagues who have links with Saint-Petersburg University. c) Native Koreans, who live in Korea and are engaged in intercultural affairs with Russia (to provide with the information about cultural differences); or Hyundai Company’s employees – thus, to collect information about “original” corporate culture of the Company’s office in Seoul and to compare it with Russian model. Photos (if possible), artifacts, magazines will be collected in order to analyze them further. Informants will be found using the snowball sampling. 150 2. Analysis of the printed material, including , 10 issues of the corporate magazine “Autograph” (published monthly), which contain short interviews with employees (Russian and Korean), information about partners and suppliers, innovative proposals of employees aimed to improve the process of production, appeal of managers of the company. Also, basic corporative values can be found here in the form of posters and cartoons. Besides, corporative brochures will be analyzed, which contain information about the history of Hyundai Motor Manufacturing Rus, letter from the Director, description of corporate values and achievements of the company in the year 2011. On the basis of these printing materials, features of the corporative culture will be examined, and obstacles and difficulties of intercultural communication can be elicited from the interviews of employees, as well as general differences between Russian and Korean culture. Besides, the articles about the company (and other Media sources) will be analyzed. 3. Non-participant observation, within the company Hyundai Motor Manufacturing Rus' and the Head office of Hyundai Motor Company in Seoul (if possible), which will include the following indicators: - Structure and infrastructure of the company (buildings, manufacturing, offices) Decoration and colors of: offices, buildings, corporate transport Clothes (uniforms) of employees. Cultural differences Gender distribution Slogans, mottos of the company, where they are represented (interiors, walls, souvenirs – pens, calendars, etc) Printed production (corporate magazines, pictures on the walls, leaflets and brochures The way of behavior – open/closed, speech – loud/quite, Presence of national (cultural) attributes Canteens, rest rooms, conference rooms TV- and radio- broadcasting within the company 7. Календарный план + места Majority of the interviews will be taken in the period of 2012/2013 year (autumn-winter). The place of the interview will be chosen according to the respondents’ desire: it can be – the Hyundai Company itself (Saint-Petersburg, Gorskaya st., Levashovskoye shosse, plot 1), or a neutral territory (cafe, shops etc). Part of research was conducted in February and March 2012. In Korea empirical research will be conducted 11th July – 10th August, and the observation (if possible) will be conducted at the Head Office (231, Yangjae-Dong, Seocho-Gu, Seoul, 137-938, Korea) and interviews will be organized in any places available. The language of interviews – Russian (with Russian respondents) and English or Russian (with Korean ones). So the guides are written in the appropriate language. 8. Инструментарий For the conducting interviews with Russian employees and experts the following guide was developed, which, although, can vary regarding different types of informants: Гайд интервью для сотрудников Hyundai 1. Расскажите, как долго Вы работаете в компании? Как и когда Вы туда устроились? 151 2. На какой позиции Вы работаете? I Организация труда и корпоративная культура 1. Расскажите о Вашем быте на предприятии: как организованы часы отдыха, перерывов, обеда и т. д. 2. Как происходит прием и отбор новых сотрудников на предприятие (в офис и на производство)? Какими характеристиками, умениями, навыками они должны обладать? 3. Существует ли специальная рабочая униформа для сотрудников компании? Для менеджеров и для рабочих? Опишите ее. 4. Существует ли особая внутренняя культура для работников компании: манера приветствия, система ценностей и предпочтений, слоганы, песни, легенды, шутки как компоненты корпоративного духа? 5. Опишите, как Вы понимаете, миссию компании, ее основные ценности; значимые предметы, детали, люди (портреты). Опишите какого-либо выдающегося работника. Существуют ли истории, легенды внутри Компании? Существует ли девиз, или гимн? Какими цветами оформлены интерьеры и почему? 6. Легко ли новые сотрудники адаптируются к корпоративной культуре, находят свое место? 7. Существуют ли заметные различия между гендерными ролями на предприятии? Какую работу обычно выполняют женщины? 8. Получаете ли Вы социальные льготы и поощрения (медицинская страховка, оплачиваемый отпуск, больничные, возможность льготного посещения спортзала и т.д.)? III Особенности межкультурной коммуникации 1. Какими языками Вы владеете? Какой язык в основном используется на рабочем месте в процессе коммуникации с представителями иной культуры? 2. Знакомы ли вы с традициями представителей иной культуры (русской, корейской)? Какие отличительные черты Вы можете назвать? 3. Замечали ли Вы особые формы невербальной коммуникации среди представителей иной культуры (поза, жесты, мимика, манера одеваться)? 4. Какие способы приветствия, прощания, поощрения, недовольства, симпатии, выражения юмора, выражение согласия или несогласия с говорящим, используются представителями корейской культуры, и не вызывает ли это недопонимания среди российских сотрудников? 5. Имеет ли место неформальное общение между русскими и корейскими сотрудниками? Какие темы оно затрагивает? IV Программы обучения и переобучения сотрудников 152 1. Поощряет ли руководство Компании изучение иностранных языков, выделяет ли на это дополнительное время и средства? 2. Организуются ли Компанией стажировки, направленные на повышение уровня общей (трудовой) компетенции? 3. Знаете ли Вы факты об истории компании, ее основателе, миссии и т.д.? Проходят ли соответствующие мастер-классы, тренинги, собрания? 4. Проводятся ли тренинги, связанные с повышением межкультурной компетентности, умения успешно вступать в диалог с представителями иных культур? V Межкультурные различия и противоречия и пути их преодоления 1. Какие основные различия существуют между представителями русской и корейской культур? (отношение к организации труда, пространства и времени ((не-)пунктуальность), отличие в предпочтениях цвета, выборе еды и напитков, средства передвижения, отдыха, распределение должностных обязанностей, решение трудовых задач и т.д.) 2. Возникают ли сложности, связанные с этими различиями? 3. Возникают ли во время рабочего процесса ситуации, указывающие на разницу в ценностных ориентациях: традиции и ритуалы повседневной жизни, религиозные, семейные ценности, праздники и т. д.? Можете ли Вы описать типичные ситуации, где представлены подобные различия? 5. Какие качества (личные и профессиональные) поощряются руководящим звеном, а какие, наоборот, не приветствуются (или служат поводом для увольнения)? 2) Программа исследования Мышко Е.В. Social Structuration in an International Airport as Transitive Space (by the example of Domodedovo (Moscow, Russia) and Incheon (Seoul, South Korea)). Рук. Р.К.Тангалычева. Research Plan In the globalizing modern world almost all processes in all social spheres tend to occur faster and closer - the phenomenon of compression of time and space (the term was introduced in social sciences by R. Robertson). This phenomenon, as well as globalization on the whole, is in process mainly due to the technological development, especially by the spread of the Internet (which serves as virtual transportation and communication) and expansion of the network of airports (actual, real fast transportation). The process of globalization, on the one hand, tends to increase the number of flows of people, resources, and goods on different levels (local, national, regional, international), involving, among others, such means, as international airports. On the other hand, one of the inverse effects of this technological development is the role of airports (especially international airports) as agents of globalization; their expansion and interconnections transform the globalization process as well. Moreover, the issue has grown in importance in light of recent broadening of international relations and communication. 153 Objective: To research the process of social structuration in an international airport as transitive space. Goals: 1. To study the history of development of international airports and its interconnections with globalization processes 2. To describe the concept of transitive space and its features 3. To study globalization processes in transitive space of international airport 4. To compare transitive spaces of Domodedovo International Airport (Moscow, Russia) and Incheon International Airport (Seoul, Republic of Korea) 5. The research of the process of social structuration (by the example of an international airport) The object of the research is an international airport as the phenomenon of globalization (by the example of two developed and globalizing international airports, in Russia – Domodedovo and Asia – Incheon International Airport). The subject of the impirical research is social structuration in the transitive space of an international airport. Main concepts Airport or airfield - a landing and taking-off area for civil aircraft, usually with surfaced runways and aircraft maintenance and passenger facilities”. An international airport, in general, differs from domestic ones by their larger size and higher amount of services (especially because of customs and immigration facilities provision), what causes by-turn, the larger passenger turnover. Social space. Any social space is containing of mutually exclusive or different, firstly, social positions (on the lower level) and, secondly, of social institutions, which serve and organize living or transportation of people (on the higher level). In sociological tradition, social space can be perceived as living or transitive space. Living space is associated with both resources and costs (of time, finance, forces etc.); it is the space, where to live, work, relax and so on. Whereas, transitive space presents in its structure mainly expenses (not resources): a person has the main goal – to pass this space, it situated between living spaces of an individual. Places of work, home, meeting friends are living spaces, while streets, subway, railway stations, airports are transitive space - spaces and places to overcome on the path to living spaces. Nevertheless, transitive spaces can be living spaces to certain individuals if they perceive resources in their structures. Social space also can be perceived as divided into the center and periphery. The theory of social structuration was proposed by Anthony Giddens and is “a social theory of the creation and reproduction of social systems that is based on the analysis of both structure and agents, without giving primacy to either”. In general, structure and agency are the two main determinants of social outcomes which are recognized in sociology. According to A. Giddens and other sociologists (P. Bourdieu, J. Coleman and others), agency refers to “the power of actors to operate independently of the determining constrains of social structure”. Giddens underlines the power as the core characteristic of agency. Structure, in contrast, refers to the recurrent patterned arrangements which influence or limit the choices and opportunities available. Structure must be seen as enabling as well as constraining. While concepts of agency and structure (or duality of structure and agency) were used by most of sociologists, the term “structuration” was created by Giddens and is used in his proposed explanation and within his theory of social structuration (of course, it saves room for critical and alternative views on structuration and its process, but to begin with the theory of Giddens will be studied and investigated). Giddens defined structuration as “the structuring of social relations across time and space, as the result of the interaction of pre-existing structure and individual agency”. The social structure of transitive space is the distribution of vitally important resources in the space according to certain rules. Rules and resources are the main components in describing structure (in the binary opposition agency – structure). Rules are presented by norms (rules of interaction – sanctions) and codes (significations). And, resources can be allocated (material) or non-allocated (non-material, for example, power). Theoretical Framework: Theoretical approaches to the concept of globalization, its peculiarities and displays; globalization theories (R. Robertson, G. Ritzer, Z. Bauman, A. Giddens etc.) 154 Theoretical contents of the notion “glocalization” and presentation of the phenomenon in different social spaces (R. Robertson, H. H. Khondker, etc) The theory of social structuration (A. Giddens) and its applications and interpretations Theoretical study and different approaches to social space (P. Bourdieu, J. Law), its definition, contents and components Approaches to transitive space as social space (J. Law, V.I. Il’in, Z. Bayman, J. Ritzer, etc.) Phenomenological and “interpretive sociology” approaches to study the social space (A. Schutz) Statistical data on the development of international airport industry; international ratings of airports, their turnovers and facilities (Skytrax, Trip Advisor, etc.) Research Methods: Analysis of statistic data (of international rating of world international airports aiming to develop the system of indicators for the further observation) Participant observation in an international airport space (the observation will be held in the “centre” and “periphery” and what makes it participant one) Visual sociological method (photographs) (photographs of observing objects and tourist flows are going to be taken during the observation) Cartography (cognitive maps) is one of the best methods to study transitive space in visual demonstration (tourists and visitors are going to be ask to draw a map of the airport, where they map the objects which they will remind at the moment of the research) Calendar Plan September, 2011 – February, 2012 – the study of theoretical basis of the topic, analysis of secondary data (statistical data on international airports development, international airports ratings) March, 2012 – May, 2012 – the development of indicator system for the participant field observation; the analysis of previously collected cognitive maps (in Pulkovo International Airport, May, 2011) June, 2012 – August, 2012 – the participant field observation, collection of cognitive maps among tourists and taking of photographs in two selected international airports – Domodedovo International airport (Moscow, Russia) and Incheon International Airport (Seoul, Republic of Korea) System of indicators: The system of indicators is a result of international ratings analysis (e.g. International Airports Ranking (annual World Airport Customer Satisfaction Survey) by Skytrax.com.). Undertaking Product / Service analysis and Passenger research studies for airlines, airline alliances, airports and related air transport product and service suppliers across the globe, Skytrax have an unrivalled experience and knowledge of these specialist markets. Also the web site of Incheon International Airport (as The Best Airport in the World 2012) and Domodedovo International Airport was used to investigate the system of indicators. This system will be used for the collecting of photographs and participant observation (with recording all the information in the observation dairy) in two selected international airports. 1. Security processing (process and time spending of boarding, waiting times and queuing systems, to the overall attitude and friendliness of staff, through to the customer's perceived efficiency of the Security Processing service) 2. Recreation zones (spaces): a) Waiting spaces/ rooms b) Airport hotel (location, facilities and service) c) Dining places (number of places, dining experience, variety of menu, cleanliness) 155 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. d) Leisure amenities (cinema, garden, swimming pool etc.) e) Wi-Fi access Culture: a) Religious cult places b) National/ local cousin in dining places c) National/ local music d) Cultural events, attractions e) Ethnic goods (in shops or ethnic trade shops) f) Social national oriented advertising (of country/ local community, its culture, ethnical goods, traditions etc.) g) Cultural events and attractions h) National/ local art (design, art exhibitions, art objects in an airport) i) Elements of national/ traditional costume (in staff uniform) Information provision a) In-doors of an airport (easy access to information centers, maps and information about airport and flights, lost & found center, trip to/out from an airport) b) On the airport`s web site (understandable site map, completeness of information, on-line ticket booking, services etc.) Terminals a) maintaining conditions b) access c) cleanliness d) decoration The accessibility of an international airport (by transport) – connections with city/ local community, facilities Business a) consulting service, b) business lounges, c) lounges/rooms for delegations d) accessibility Staff service (dressing code, attentiveness to passengers, effectiveness) Baggage delivery a) registration of baggage b) punctuality c) easy access to give/ receive baggage d) provision of baggage without damages Time spending and efficiency in flight registration Additional services (car rent, taxi, out-doors hotel booking, baggage delivery to destination station and so on) Customs/ security(waiting times and queuing systems, to the attitude and friendliness of staff, through to the customer's perceived efficiency of the immigration service),: a) International transit b) Customs supervision c) Border control d) immigration service 3) Программа исследования Коваленко В.Н. Reproduction of social structures in the process of youth identity construction within the framework of street fashion. Рук. В.И.Ильин. In modern world the process of globalization take place in all spheres of human life turning local societies and communities into global one. Social institutes, organizations, groups, processes are also transforming in the process of integration. In this case modern fashion is regarded as a global social institute that reproduces social structures within either local society or 156 global world and it is also a part of consumption process which appears to be a significant form of rationalization and simplification of individual choice in fashion behavior. Thus, in the globalized world it seems essential to investigate how global and local fashion trends are correlated with each other, to find out if there are any particular global trends which unify fashion around the world. In addition, it becomes important to examine the patterns of fashion behavior in different countries and compare them which allow checking the assumption of global integration at the level of fashion and demonstrate different approaches to fashion by youth. These approaches then will show how young people of different countries represent themselves in public places, at the street. However, fashion behavior is exposed to tendencies which are implemented in individual ambivalent need to be similar to others and to differ from the crowd. This need is served by fashion and social norms which include fashion trends, social influence and acceptance, culture in general. The problem is how individuals overcome this contradiction and how and what they choose in the situation of fashion norms and willingness to express their own taste. Therefore, the research question is how social structures are integrated or collaborated with consumers` actual choice where structures refer to recurrent set of rules (which organize actor`s behavior) and resources (which they use employ). The object of the research is young people who are the most flexible and vulnerable subjects of fashion process according to recent surveys. Street fashion as subject of the research in this case is regarded as public context of everyday individual self-presentation, as a scene where actors wearing different clothes reflect the social structures. The objective of the research is to analyze the reproduction of social structures in the process of youth identity construction within the framework of street fashion. The goals are the followings: To reveal the interconnection of social structures and individual choice in fashion behavior; To examine how fashion trends are expressed in the everyday life; To investigate the existence of structural influence which is included in contemporary gender inequality; To compare the influences of social structures on individual choice in different countries (Russia and South Korea); To reveal global trends in youth fashion (either in Russia or Korea) which are assumed to be the result of globalization process (by the example of two countries); To compare the representation of global fashion in both countries. Methodology: observation and interviewing The research is primarily comparative study. It presupposes the cross-cultural comparison of fashion process among young people. Korea and Russia appeared to be relevant cases because of several aspects. Firstly, South Korea is traditionally perceived to express Oriental values and norms, and Russia which is not clearly defined as Eastern or Western because of its huge geographical extension is a proper case for comparison as soon as there can be found similarities and differences. Also Russia has been exposed to Westernization and the influence of global world for rather short period of time due to Soviet times which kept the country closed for a long period of time. South Korea was negotiating with economical and political difficulties in the 20 th century. It has entered the global sphere of economy and politics earlier than Russia but at the same it was also conquered by Western culture – what Russia is incurring now. 157 The research is based on the methodology of grounded theory according to the main objective it`s applicable in revealing the social structures` maintenance depending on individual practices in fashion clothing. It will provide the knowledge what the social structure actually is in the context of street fashion. The techniques that are supposed to be used are observation and interviewing. Structured observation is aimed at studying how fashion trends are expressed on the everyday street fashion. It presupposes several steps which include analysis of current fashion trends, capturing of main clothing categories and then juxtaposition of fashion trends and street fashion and its quantatitive examination. There are chosen two alternative to each other seasons – winter and summer because spring and fall are the time when fashion trends can be mixed and more difficult to reveal because of weather and climate. Semi-structured interviews are the tool for investigation of the development of individual`s taste and style which are perceived as core mediators between social structures and actor. Sampling For the observation there are approximately 200 units of observation for each category. The observation is planned to be held in three fields, two in the university and one in a shopping mall. These fields were selected because they represent different levels of social-demographical positions; the shopping mall is regarded as universal place that demonstrates diversity of fashion behavior. For the interviews there are at least 10 informants from each country, although the sampling for this stage of research is going to be based on theoretical assumptions, therefore, the main purpose is to gather as much information as possible which would serve research purposes and goals. The interviews will be stopped when no new information is collected. Procedure: Selection of units of observation The first step was to select main categories of observation. There are three parts of the image: outer wear, clothing and footwear. Clothing includes all visible parts of image because the observation is supposed to be conducted outdoors. Within these general categories according to winter season there were identified different types of clothing that formed final units of observation: Outer wear Jackets Coats Sheepskin coats Regardless of color or length it has more functional that decorative character because it is practical (warm, water-proofed) and it is easier in cleaning and storage. However, it is forth to mention that nowadays because of new materials and technologies jackets could be of different shapes and silhouettes that make them more fashionable that they used to be Traditionally, coats were luxurious outer wear, but today it became more available, less expensive. It takes the middle position between functionality and beauty because it is warm and comfortable, and at the same time, it is often a part of fashion trends, there is always been paid attention to silhouettes. Nevertheless, there are special ways of cleaning and storage that make having a coat more costly and inconvenient. Speaking about Saint-Petersburg fur coats does not seem to be pretty functional part of attire because of wet and humid weather in 158 Fur-coats Clothing Footwear winters. They serve, of course, more decorative function even they are the warmest outer wear. Fur coat is often perceived as a sign of wealth and prosperity. It is expensive and it needs more care than other possible clothing. Skirts There are different lengths and colors but still it has more Dresses decorative direction. It is not that convenient because it presupposes heels or boots. However, some of the types of skirts (mini-skirts or small black dresses) became “must-have” parts of any girls` clothes regardless of the season or weather. Jeans Jeans are the most comfortable and popular clothing that has ever existed. Appeared as a working uniform it became a casual uniform for the whole world. For any season or fashion trend there should be at least one pair of jeans. New technologies turned them into fashion objects: skinny jeans, ripped jeans or jeans decorated with crystals or rivets Pants Pants were traditionally ‘male’ clothing, so introducing them to women was one more step in the struggle for woman`s rights. They are usually regarded as part of formal dress-code. Their function is in creating a positive image of responsible and confident person that is why it is quite wide-spread among students. So pants are in the middle between functionality and decorative because their wearing has a symbolical meaning for the person and others. And at the same time they are more comfortable than, for example, skirts. Shorts Wearing shorts is definitely recent fashion trend that is gaining its popularity each season. Noteworthy that shorts became the part of the style not just in summer but in winter as well. However, in winter shorts have particularly just decorative meaning. Leggings They were appearing as fashion objects during different epochs, and nowadays they are again on the top of the trend. Although, they are purposed to be worn with dresses or skirts, some girls prefer them as a substitution for trousers or skirts. Their character is more decorative and sexual than functional because in fact, they rarely can be used without a support of additional clothing that hides what appears to be uncovered by leggings. Uggs They have appeared on the street due to traditional Australian culture. It is significant fact because their popularity was not transmitted from fashion industry in its creative (design) sense. There is a movement from “below”, from the street to podium. They are perceived to be comfortable and warm (if it is made of natural materials, not imitation of suede or fur). But from the point of wet weather they are useless because of flat sole and suede cover Sport It is traditionally designed for sport exercises but it became an (sneakers, important part of casual fashion. It can be met in combination with gumshoes, jeans, pants, even skirts or dresses. Probably, it is the most skate-shoes) convenient foot wear from the point of comfort and waterprotection. Timberland These are close to sport shoes in the question of functionality. It is Dr. Martens leather footwear with a thick and strong sole. Timberland`s were made for alpinism and Dr. Marten`s are originated in army. Firstly, they became popular in Western world where they have been created. And now they are becoming more and more popular. As for Dr. Marten`s they are in current fashion trends for winter and 159 Low-heel boots Mid-heel High-heel boots Fur shoes Gumboots spring seasons. It is surprising because they are usually associated with subcultural style. They represent a great spectrum of any kind of boots that have no heels or low ones. There are included any colors and models but not black leather boot because these are appeared to be the most common and usual footwear for any season except summer. In this case, they are performing either functional role or decorative one, or both depending on color, some additional decorations such as fur or crystals. Wearing heels is an art, it requires some special skills. Of course, heels are more about decorative character because they are not that comfortable to wear. But at the same time, they are practical in the sense of warmness and water-protection, again, if they are made of natural leather and fur. They are the warmest but the most impractical. Especially, here in Saint-Petersburg they are the most difficult to care about because of wet and humid weather that quickly ruins fur. Just recently they became not footwear for gardens or dachas but an important part of rainy weather wardrobe. Now they can be found in a great variety of colors and shapes from traditional ones to gumboots on heels. They are indispensable in rainy days and they are more persistent to winter salt measures against black ice. 4) Программа исследования Каламацкой К.В. «Специфика женской занятости в сфере высшего образования в Южной Корее и России» (исследование проводилось в марте 2012 г. в Сеуле). Рук. Капусткина Е.В. Описание проблемной ситуации Сфера высшего образования в России в гендерном отношении традиционно относится к благоприятной с точки зрения занятости в ней женщин. Так, в настоящее время женщины представляют собой в высшей школе достаточно большую группу, при этом наблюдается устойчивая тенденция роста числа женщин, которые являются исследования признанными высококвалифицированными специалистами. Однако и в этой сфере существует определенный гендерный дисбаланс. Так, одной из самых актуальных проблем сегодня можно назвать недооценку роли женщин в сфере высшего образования, когда женщины сосредоточены на низших ступенях иерархической лестницы. На сегодняшний день характерной чертой современного корейского сознания остается с древнейших времен культ высшего образования, в первую очередь полученного в одном из престижных университетов. Тем не менее, в Корее до 1970-х годов женщины, не относившиеся к высшему классу, редко обучались в университетах и по этой причине практически не имели возможности получить высшее образование. Лишь в середине 80-х годов девушки из семей среднего класса стали поступать в высшие учебные заведения в больших количествах. Ещё одной положительной тенденцией является тот факт, что если раньше социально-экономическое положение кореянок напрямую отражало статус ее мужа, то сегодня корейским женщинам необходимо получить высшее образование в одном из престижных университетов страны и добиться определенных карьерных успехов, однако здесь все не так гладко, ведь, как отмечает ряд исследователей по данной проблеме, такая карьера все еще во многих случаях оказывается весьма недолгой. 160 Таким образом, основная проблема заключается в том, что и в корейском, и в российском обществе наблюдается специфика организации занятости женщин в сфере высшего образования. Она заключается в том, что, женщины, как правило, показывают высокие результаты на начальных этапах, однако, когда наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей, происходит спад производительной активности, а в корейском обществе нередки случаи ухода с работы. Что же касается процентного соотношения женщин и мужчин на руководящих должностях в данной сфере, то здесь наблюдается перевес в сторону последних. Цель исследования Цель исследования заключается в изучении построения академической карьеры женщин в сфере высшего образования в корейском и российском обществе, а также основных проблем, связанных с женской занятостью в данной сфере. Задачи исследования - Выявить экономические предпосылки для занятости в сфере академической среды в корейском и российском обществах. - Определить наличие барьеров на пути построения женщиной-преподавателем академической карьеры. - Выяснить, присутствует ли устойчивая корреляция между долей женщин, работающих в высшей школе, и средним уровнем оплаты их труда в ней, то есть, выявится ли проблема более низкой оценки женского труда в целом в данной сфере. - Установить, каков «формат» совмещения женщинами, занятыми в сфере высшего образования, их профессиональных и семейных обязанностей. - Выявить наличие или отсутствие дискриминации в занятости женщинпреподавателей в сфере высшего образования по признаку пола (как в открытой, так и в косвенной форме). - Выяснить, действительно ли академическая карьера большинства женщинпреподавателей, работающих в сфере высшего образования, оказывается фактором роста числа незамужних или разведенных женщин. - Проанализировать, как специфика занятости женщин в сфере высшего образования повлияла в целом на удовлетворенность трудом и профессией. Актуальность темы В современных условиях социально-экономического развития Южной Кореи и России роль и статус женщины в семье и в обществе претерпели значительное изменение. При этом переход к новым экономическим отношениям повлек за собой смену не только общественно-политического устройства, но и трансформацию всей системы научных взглядов. Несмотря на подобные прогрессивные изменения, Южная Корея все еще является страной, где существует определенная модель разнопредставленности мужчин и женщин по различным отраслям и профессиям – женщины занимают наименее престижные или менее оплачиваемые должности. Кроме того, во всех социальных группах еще велик процент женщин, которые после замужества заканчивают свою карьеру. Это объясняется не только тем, что в силу традиций женщина после замужества оказывается вынуждена оставить работу и быть занятой исключительно в семейнобытовой сфере, куда большую роль играют разнообразные формальные и неформальные запреты, которые существенно затрудняют для женщины карьерное продвижение. Что же касается России, то с переходом к рыночной экономике женщины стали все больше ориентироваться на трудоустройство в рыночном секторе, что в большинстве случаев имело под собой материальные основания - необходимость улучшения достатка 161 семьи. Однако и здесь существует ряд социальных факторов, которые осложняют протекание указанных процессов. Таким образом, несмотря на то, что человеческий потенциал является основной движущей силой экономического роста, на сегодняшний день, женщины и в Южной Корее, и в России все ещё остаются в нише «недоиспользованных человеческих ресурсов». Вот почему вопросы, связанные с интеграцией женщин в процессы экономического развития, с предоставлением женщинам тех же возможностей для самореализации, что и мужчинам являются одними из наиболее сложных и дискуссионных проблем, с которыми столкнулось современное Корейское и Российское общество. Что же касается развития академической карьеры женщин в сфере высшего образования, то в этой связи как в Корее, так и в России она, как правило, укладывается в определенную схему: женщины оканчивают ВУЗы, успешно начинают свою трудовую деятельность, показывая достаточны высокие результаты, затем в их жизни наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей. Из-за такой двойной занятости в итоге происходит замедление производственной активности, и, как следствие, женщины сосредотачиваются либо на низших ступенях иерархической лестницы, либо в лучшем случае на медианном уровне, что касается корейского общества, то в данной ситуации женщины чаще всего заканчивают свою профессиональную карьеру. До сих пор в корейской и российской науке данная проблема не получила должного внимания: как отмечает ряд исследователей, в обеих странах очень мало научно-исследовательских, биографических и литературных работ, посвященных роли и вкладу женщин в развитие высшего образования. Что же касается отдельных статей и небольших брошюр, то они не в состоянии дать целостной, комплексной картины истории и современной ситуации с женским трудом в высшей школе. Объект исследования Объектом исследования являются женщины-преподаватели в области гуманитарных наук университетов Кореи и России. Респонденты разделены на две группы по регионам: представители женщин-преподавателей в области гуманитарных наук университета иностранных языков Ханкук представители женщин-преподавателей в области гуманитарных наук СПбГУ Предмет исследования Перспективы построения академической карьеры женщин-преподавателей гуманитарных наук университетов Кореи и России, а также те проблемы и трудности, с которыми они сталкиваются. Гипотеза Несмотря на то, что женщины-преподавтели в области гуманитарных наук как в Корее, так и в России по качеству работы очень часто не уступают мужчинам, а во многих случаях работают усерднее и ответственнее, существуют определённые барьеры, мешающие женщинам достигнуть высоких позиций в сфере высшего образования. Методологический раздел. Описание проблемной ситуации Сфера высшего образования в России в гендерном отношении традиционно относится к благоприятной с точки зрения занятости в ней женщин. Так, в настоящее время женщины представляют собой в высшей школе достаточно большую группу, при этом наблюдается устойчивая тенденция роста числа женщин, которые являются 162 признанными высококвалифицированными специалистами. Однако и в этой сфере существует определенный гендерный дисбаланс. Так, одной из самых актуальных проблем сегодня можно назвать недооценку роли женщин в сфере высшего образования, когда женщины сосредоточены на низших ступенях иерархической лестницы. На сегодняшний день характерной чертой современного корейского сознания остается с древнейших времен культ высшего образования, в первую очередь полученного в одном из престижных университетов. Тем не менее, в Корее до 1970-х годов женщины, не относившиеся к высшему классу, редко обучались в университетах и по этой причине практически не имели возможности получить высшее образование. Лишь в середине 80-х годов девушки из семей среднего класса стали поступать в высшие учебные заведения в больших количествах. Ещё одной положительной тенденцией является тот факт, что если раньше социально-экономическое положение кореянок напрямую отражало статус ее мужа, то сегодня корейским женщинам необходимо получить высшее образование в одном из престижных университетов страны и добиться определенных карьерных успехов, однако здесь все не так гладко, ведь, как отмечает ряд исследователей по данной проблеме, такая карьера все еще во многих случаях оказывается весьма недолгой. Таким образом, основная проблема заключается в том, что и в корейском, и в российском обществе наблюдается специфика организации занятости женщин в сфере высшего образования. Она заключается в том, что, женщины, как правило, показывают высокие результаты на начальных этапах, однако, когда наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей, происходит спад производительной активности, а в корейском обществе нередки случаи ухода с работы. Что же касается процентного соотношения женщин и мужчин на руководящих должностях в данной сфере, то здесь наблюдается перевес в сторону последних. Цель исследования Цель исследования заключается в изучении построения академической карьеры женщин в сфере высшего образования в корейском и российском обществе, а также основных проблем, связанных с женской занятостью в данной сфере. Задачи исследования - Выявить экономические предпосылки для занятости в сфере академической среды в корейском и российском обществах. - Определить наличие барьеров на пути построения женщиной-преподавателем академической карьеры. - Выяснить, присутствует ли устойчивая корреляция между долей женщин, работающих в высшей школе, и средним уровнем оплаты их труда в ней, то есть, выявится ли проблема более низкой оценки женского труда в целом в данной сфере. - Установить, каков «формат» совмещения женщинами, занятыми в сфере высшего образования, их профессиональных и семейных обязанностей. - Выявить наличие или отсутствие дискриминации в занятости женщинпреподавателей в сфере высшего образования по признаку пола (как в открытой, так и в косвенной форме). - Выяснить, действительно ли академическая карьера большинства женщинпреподавателей, работающих в сфере высшего образования, оказывается фактором роста числа незамужних или разведенных женщин. - Проанализировать, как специфика занятости женщин в сфере высшего образования повлияла в целом на удовлетворенность трудом и профессией. Актуальность темы 163 В современных условиях социально-экономического развития Южной Кореи и России роль и статус женщины в семье и в обществе претерпели значительное изменение. При этом переход к новым экономическим отношениям повлек за собой смену не только общественно-политического устройства, но и трансформацию всей системы научных взглядов. Несмотря на подобные прогрессивные изменения, Южная Корея все еще является страной, где существует определенная модель разнопредставленности мужчин и женщин по различным отраслям и профессиям – женщины занимают наименее престижные или менее оплачиваемые должности. Кроме того, во всех социальных группах еще велик процент женщин, которые после замужества заканчивают свою карьеру. Это объясняется не только тем, что в силу традиций женщина после замужества оказывается вынуждена оставить работу и быть занятой исключительно в семейнобытовой сфере, куда большую роль играют разнообразные формальные и неформальные запреты, которые существенно затрудняют для женщины карьерное продвижение. Что же касается России, то с переходом к рыночной экономике женщины стали все больше ориентироваться на трудоустройство в рыночном секторе, что в большинстве случаев имело под собой материальные основания - необходимость улучшения достатка семьи. Однако и здесь существует ряд социальных факторов, которые осложняют протекание указанных процессов. Таким образом, несмотря на то, что человеческий потенциал является основной движущей силой экономического роста, на сегодняшний день, женщины и в Южной Корее, и в России все ещё остаются в нише «недоиспользованных человеческих ресурсов». Вот почему вопросы, связанные с интеграцией женщин в процессы экономического развития, с предоставлением женщинам тех же возможностей для самореализации, что и мужчинам являются одними из наиболее сложных и дискуссионных проблем, с которыми столкнулось современное Корейское и Российское общество. Что же касается развития академической карьеры женщин в сфере высшего образования, то в этой связи как в Корее, так и в России она, как правило, укладывается в определенную схему: женщины оканчивают ВУЗы, успешно начинают свою трудовую деятельность, показывая достаточны высокие результаты, затем в их жизни наступает период сочетания семейных и профессиональных ролей. Из-за такой двойной занятости в итоге происходит замедление производственной активности, и, как следствие, женщины сосредотачиваются либо на низших ступенях иерархической лестницы, либо в лучшем случае на медианном уровне, что касается корейского общества, то в данной ситуации женщины чаще всего заканчивают свою профессиональную карьеру. До сих пор в корейской и российской науке данная проблема не получила должного внимания: как отмечает ряд исследователей, в обеих странах очень мало научно-исследовательских, биографических и литературных работ, посвященных роли и вкладу женщин в развитие высшего образования. Что же касается отдельных статей и небольших брошюр, то они не в состоянии дать целостной, комплексной картины истории и современной ситуации с женским трудом в высшей школе. Объект исследования Объектом исследования являются женщины-преподаватели в области гуманитарных наук университетов Кореи и России. Респонденты разделены на две группы по регионам: представители женщин-преподавателей в области гуманитарных наук университета иностранных языков Ханкук представители женщин-преподавателей в области гуманитарных наук СПбГУ Предмет исследования 164 Перспективы построения академической карьеры женщин-преподавателей гуманитарных наук университетов Кореи и России, а также те проблемы и трудности, с которыми они сталкиваются. Гипотеза Несмотря на то, что женщины-преподавтели в области гуманитарных наук как в Корее, так и в России по качеству работы очень часто не уступают мужчинам, а во многих случаях работают усерднее и ответственнее, существуют определённые барьеры, мешающие женщинам достигнуть высоких позиций в сфере высшего образования. Методический раздел. Метод сбора и обработки информации В ходе прикладного исследования планируется использовать качественный метод сбора и оценки информации: работа по переводу материалов и статей с английского языка, связанных с ситуацией в корейской системе высшего образования, а также анализ имеющихся вторичных данных; в качестве дополнительного метода планируется проведение полуструктурированного интервью с женщинами-преподавателями в области гуманитарных наук корейского университета Ханкук и двух экспертных интервью с корейской и российской стороны. С точки зрения изучения данной проблемы в России интервьюирование является основным методом, что будет отражено в большем количестве опрашиваемых респондентов, работающих в СПбГУ. Для проведения опроса женщин-преподавателей выделяются следующие этапы работы: 1. Подготовка гайда интервью на русском и английском языках для женщин преподавателей в области гуманитарных наук университетов Кореи и России. 2. Проведение двух экспертных интервью (по одному с корейской и российской стороны) 3. Опрос 18 представительниц (6 с корейской и 12 с российской стороны) среди специалистов в области гуманитарных наук университета Ханкук и СПбГУ. 4. Сбор и обработка полученных эмпирических данных. 5. Выделение основных специфических особенностей для обеих стран по данной проблеме. 6. Анализ проблемных ситуаций, связанных с построением профессиональной карьеры женщин в сфере высшего образования и науки в корейском и российском обществах, а также поиск возможных вариантов разрешения этих ситуаций. 6. Оформление результатов в виде текста, состоящего из обработанных ответов респондентов на вопросы полуструктурированного интервью, в котором содержатся их оценочные высказывания о практике своей жизни; а также в виде выводов и рекомендаций по данной проблеме. 165 ПРИЛОЖЕНИЕ 7. Проведенные мероприятия Шестые Ковалевские чтения. Научно-практическая конференция. С.-Петербург, 11-12 ноября 2011 г. КРУГЛЫЙ СТОЛ Корейское и российское общество в условиях глобализации сравнительно-социологические аспекты трансформации В работе круглого стола приняли участие 16 чел., из них 6 ученых из Республики Корея, 5 преподавателей и 5 студентов и аспирантов Факультета социологии. 1) Головин Н.А. (Санкт-Петербург) Модели поколенческой динамики общества: сравнение России и двух Корей. 2) Днепровская Е.А. (Санкт-Петербург) Особенности обеспечения информационной безопасности пользователей в Республике Корее и Российской Федерации. 3) Бэк Донг Ин (Сеул, Корея) Истории южнокорейских политических партий и неправительственных организаций. 4) Бэк Донг Ин (Сеул, Корея) Региональные проблемы в Республике Корея: история и современность. 5) Ильин В.И. (Санкт-Петербург) Множественная модернизация повседневной жизни: этакратия или рынок (на материалах России и Кореи). 6) Каламацкая Ксения (Санкт-Петербург) Специфика женской занятости в современном корейском и российском обществах. 7) Капусткина Е.В. (Санкт-Петербург) Женщины на рынке труда Южной Кореи: история и современность. 8) Карасева К.С. (Москва) Российско-корейская экономическая коммуникация и корпоративная культура. 9) Doug J. Kim (Republic of Korea) Russia-North Korea Relations:Views of the Former South Korean Ambassadors to Russia. 10) Ким Мин-су (Сеул, Корея) Русская сеть и корейское сито. 11) Ким Хе Чжин (Сеул, Корея) Процесс формирования диаспор и их отношения с Родиной: сравнительный анализ корейской и русской диаспор. 12) Островская Е.А. (Санкт-Петербург) Социологическое изучение религиозных неправительственных гражданских организаций РФ и РК: к постановке проблемы. 13) Полосина Е.В. (Санкт-Петербург) Корейская массовая культура в условиях глобализации. 14) Тангалычева Р.К. (Санкт-Петербург) Корея и корейцы глазами российских студентов. 15) Чой Ву Ик (HK research professor, Сеул, Р. Корея) Трудовая миграция в Корее и положение русских мигрантов. 16) Янг Мин А (Санкт-Петербург) Институциональные аспекты взаимодействия российской и корейской культур. В ходе работы КРУГЛОГО СТОЛА были обсуждены актуальные проблемы российского и корейского общества в условиях глобальных трансформаций. По результатам работы КРУГЛОГО СТОЛА были опубликованы тезисы выступлений участников в Материалах научно-практической конференции «Шестые Ковалевские чтения». СПб, 2011, с.13381375 // http://www.soc.spbu.ru/img/up/files/File/sbornik_6_Kovalevskie_with_ISBN.pdf 166 ПРИЛОЖЕНИЕ 8. Планируемые мероприятия. Проведение Международной конференции «Межкультурные взаимодействия в условиях глобализации: опыт России и Кореи» 19-21 ноября 2012 г. Проведение конференции было поддержано Санкт-Петербургских государственным университетом (Мероприятие 8, шифр на сайте СПбГУ 10.41.236.2012, объем финансирования 188000 руб.). По результатам работы конференции планируется публикация сборника статей участников. Информация о конференции размещена на сайте Факультета социологии СПбГУ в разделе «Анонсы»: http://www.soc.spbu.ru/rus/events/246.shtml Программа конференции 2012 г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИНСТИТУТ ВОСТОЧНЫХ И ЗАПАДНЫХ ОБЩЕСТВ ФАКУЛЬТЕТА СОЦИОЛОГИИ АКАДЕМИЯ КОРЕЕВЕДЕНИЯ ИНСТИТУТ РОССИЙСКИХ ЯЗЫКОВ ХАНКУК ИССЛЕДОВАНИЙ УНИВЕРСИТЕТА ИНОСТРАННЫХ 19-21 ноября 2012 г. проводят Международную научную конференцию «МЕЖКУЛЬТУРНЫЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ОПЫТ РОССИИ И КОРЕИ» Предполагается работа следующих секций: 1. 2. 3. 4. 5. 6. Теория и история межкультурных исследований; Межкультурные взаимодействия в политике и международных отношениях; Межкультурные взаимодействия в экономике и бизнесе; Межкультурные взаимодействия в образовании и науке; Миграция как фактор межкультурной коммуникации; Новые культурные практики в условиях глобализации. Цели конференции: Обсуждение теории, истории и практики межкультурной коммуникации Анализ современного состояния и перспектив межкультурных взаимодействий в России и Корее в условиях глобализации Обсуждение и оценка задач корейских исследований в России и российских исследований в Корее 167 Обмен предложениями по вопросам развития партнерства в научной, учебнометодической, экспертной деятельности в области межкультурной коммуникации и сравнительных исследований Состав оргкомитета (возможны изменения): И.о. декана Факультета социологии, к.соц. н. В.И.Дудина Заведующий кафедрой социологии культуры и коммуникации, проф. В.В.Козловский Директор Института восточных и западных обществ Факультета социологии, к.соц.н. Р.К.Тангалычева Профессор Факультета социологии, д.соц.н. Н.А.Головин Директор Института российских исследований Университета иностранных языков Ханкук проф. Хонг Ван Сок Старший научный сотрудник Института российских исследований Университета иностранных языков Ханкук, к.э.н. И.А.Коргун Научный сотрудник Отдела Восточной и Юго-Восточной Азии Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого, к.и.н. Д. А. Самсонов Адрес оргкомитета: 191124, Санкт-Петербург, ул. Смольного, д. 1/3, 9 подъезд. Факультет социологии СПбГУ, Институт восточных и западных обществ. Тел./факс: (812) 274-41-12 Менеджер конференции Терехова Валентина Сергеевна: socfac-iews@yandex.ru Заявки на участие (аннотация на русском и английском языках 200 слов) принимаются до 15 мая 2012 г. Приглашения участникам будут высланы до 30 июня 2012 г. Форма заявки прилагается. Рабочие языки конференции: русский и английский. Полные тексты статей (на русском или английском языке) принимаются до 15 сентября 2012 г. К началу работы конференции планируется публикация сборника докладов. Требования к оформлению текста: Объем – 3100 слов (0,5 п.л.); текст в формате MS Word; шрифт – Times New Roman, 12 кегль; межстрочный интервал – одинарный. Ссылки на литературу делаются по ходу текста в круглых скобках, в которых указываются фамилия автора, год публикации, номер(а) страниц(ы), например: (Иванов 2000: 11-12). Библиографический список оформляется в алфавитном порядке. Не допускается размещение сносок и примечаний внизу страницы, переносы, нумерация страниц, колонтитулы, использование полужирного шрифта (за исключением названия доклада) и подчеркиваний. Текст сопроводить аннотацией по-русски и по-английски (по 5-10 строк каждая). Оргкомитет оставляет за собой право отбора заявок для участия и материалов для публикации. Заявки и материалы выступлений высылать секретарю оргкомитета. Просьба иностранных участников, которым требуется визовая поддержка, заранее уведомить об этом оргкомитет конференции по нижеуказанному адресу электронной почты. Приглашения будут высланы электронной почтой. 168 Информация о конференции будет размещена в разделе «Анонсы» на сайте: http./www.soc.spbu.ru SAINT PETERSBURG STATE UNIVERSITY INSTITUTE OF EASTERN AND WESTERN SOCIETIES, FACULTY OF SOCIOLOGY THE ACADEMY OF KOREAN STUDIES INSTIUTE OF RUSSIAN STUDIES, HANKUK UNIVERSITY OF FOREIGN STUDIES International Scientific Conference “INTERCULTURAL INTERACTIONS UNDER GLOBALIZATION: EXPERIENCE OF RUSSIA AND KOREA” November 19-21, 2012 Call for Papers Topics of the conference: Theory and history of intercultural research; Intercultural interactions in politics and international relations; Intercultural interactions in economics and business; Intercultural interactions in education and science; Migration as a factor of intercultural interactions; New intercultural practices under globalization. The main objectives of the conference are following: - to discuss the theory, history and practices of intercultural communication; - to analyse the contemporary state and perspectives of intercultural interactions in Russia and Korea; - to discuss and to evaluate the aims of Korean studies in Russia and Russian studies in Korea; - to exchange the opinions and proposals in the developing partnership in scientific, educational, expert activities in the area of intercultural interactions and comparative research. Organizing committee: Dean of the Faculty of Sociology Dr. Victoria Dudina, Chair of the Dept. of Sociology of Culture and Communication Prof. Vladimir Kozlovskiy Director of the Institute of Eastern and Western Societies, Faculty of Sociology, St. Petersburg State University Dr. Rimma Tangalycheva, Prof. of the Faculty of Sociology, St. Petersburg State University Nikolay Golovin, 169 Director of the Institute of Russian studies, Hankuk University of Foreign Studies Prof. WanSuk Hong HK research professor of the Institute of Russian studies, Hankuk University of Foreign Studies, Dr. Irina Korgun Senior researcher, Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography, Dr. Denis Samsonov Key dates: Abstracts up to 200 words are to be submitted by May 15, 20012. Authors of accepted papers will receive their invitations via e-mail by June 30, 2012 and will be asked to provide full papers between 3,000 and 4,500 words (approx. 10–12 pages) by September 15, 2012. Selected papers will be published in a collection of articles for the conference. Travelling and accommodation expenses are born by participants. Organizers provide visa support. Invitation letters will be sent via e-mail. For those who need Russian visa, please, send us prior notifications to the addresses indicated below. Languages of the conference: English, Russian. Interpretation will be provided if necessary. Contacts: Organizational issues: Valentina Terekhova, socfac-iews@yandex.ru Rimma Tangalycheva, rimma98@yahoo.com Phone/ fax: 7 812 274-41-12 Address of the organizing committee: Faculty of Sociology, St. Petersburg State University, Institute of Eastern and Western Societies. Smolny street 1/3, entrance 9. 191124, St. Petersburg, Russia. Guidelines for publication: Length of article – 3100 words (0,5 sheet); Text Format - MS Word; font – Times New Roman, 12 pt; spacing – single-space. The references should be cited with parentheses in the course of the text, where the surname of the author, year of publication, number(s) of page(s) should be put, e.g. (Ivanov 2000: 11-12). List of references should be made in alphabetical order. It is not allowed to place footnotes and comments at the bottom of the page, to use transferences, page numbering, running title, bold font (except for the title of the report), and underscores. Text should be accompanied by an abstract (5-10 lines each). The organizing committee reserves the right to select applications for participation and the materials for publication. Submissions and presentations should be sent to the organizing committee. Information about the conference will be posted under "Announcements" on the website: http./www.soc.spbu.ru 170 Aapplication form Full name (in the case of Russians, patronymic) Title of the report Panel (thematic area) you are planning to participate in Academic degree Academic title Job position Place of employment (institution, city, country) E-mail Phone (s) / Fax Mailing address Form of participation (oral presentation/ publication) Abstract (required) 171 ПРИЛОЖЕНИЕ 9. Отчет о поездках в Республику Корея. Отчет о поездках в Республику Корея. 1) Островская Е.А. 19 – 27 ноября 2011 г. научно-исследовательская командировка в Сеульский университет, г.Сеул, Южная Корея с целью работы в библиотеке и сбора материала для написания серии статей по теме гранта. В рамках командировки принимала участие в регулярном семинаре Института Российских исследований Ханкукского Университета иностранных языков – 24.11.2012 выступила с докладом по теме «Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий», ознакомилась с библиотечным фондом Института; принимала участие в регулярном семинаре Центра изучения России и русского языка Сеульского государственного университета; собирала полевой материал по теме гранта – посетила центральные буддийские и протестантские храмы столицы, провела пилотажные полевые интервью в буддийских и протестантских организациях Сеула. Написала и сдала в журнал «Кореяна» краткое эссе о поездке. 2) Иванов Д.В. В Республике Корея находился с 19 по 27 ноября 2011 года; занимался сбором материалов для статьи по теме "Модернизация южнокорейского общества во второй половине XX начале XXI века"; выступил с докладом "Трансформация после глобализации: глэмкапитализм и альтер-капитализм" на семинаре в Институте российских исследований. 3) Каламацкая К.В. В Сеуле провела три недели в марте 2012 г. Остановилась в общежитии университета иностранных языков, где проводила полевое исследование с женщинами-преподавателями по проекту «Специфика женской занятости в сфере высшего образования в Южной Корее и России» под руководством Е.В.Капусткиной. Собранные материалы легли в основу успешно защищенной дипломной работы специалиста по указанной теме. Программа исследований К.В.Каламацкой находится в Приложении 6 и краткая информация о ее дипломной работе в Приложении 5. 172 ПРИЛОЖЕНИЕ 10. Каталогизация книг Института восточных и западных обществ I. Поступления за отчетный период. Поступления в фонд Института восточных и западных обществ за отчетный период составили научные журналы и научная литература, переданная специалистами и авторами в дар Институту. Общее число поступивших материалов составило 23 (15 журналов, 8 книг и других материалов). Среди журналов основной массив составили зарубежные журналы, регулярно получаемые по почте, такие как «Global Asia», «Koreana», «Korean Journal of Sociology», а также российские журналы «Санкт-Петербургский университет» и «Журнал социологии и социальной антропологии» (СПбГУ). Общее количество литературы в фонде Института по состоянию на май 2012 г. составляет 290 единиц. II. Работа за отчетный период. За отчетный период была проделана следующая работа: На базе электронных списков, составленных на 1-м этапе каталогизации, сделан каталог на бумажном носителе литературы и материалов, находящихся в фонде Института; Проведена каталогизация вновь поступивших материалов; Составлен электронный тематический каталог; Велась выдача литературы из фонда ИВЗО*; Отправлена заявка на литературу в Корейский Фонд**; Окончена работа по каталогизации литературы, принадлежащей Институту восточных и западных обществ; Продолжена каталогизация группы ридеров. * Литературой из фонда Института пользовались как преподаватели и студенты англоязычной магистерской программы «Глобальная социология: сравнительные перспективы», так и студенты факультета социологии, принимавшие участие в исследовательской работе по гранту Академии корееведения. ** В декабре 2011 года в Корейский Фонд была отправлена очередная (5-я) заявка на литературу, в которой из списка, предоставленного Корейским Фондом, выбраны 57 наименований по основным тематическим направлениям фонда Института восточных и западных обществ (история, культура, религия и общество Кореи, учебники по изучению корейского языка). III. Работа на 3-м этапе каталогизации фонда. В дальнейшем планируется: - продолжить каталогизацию вновь поступающих материалов, в частности, книг из Корейского Фонда; - ведение учета пользования фондом литературы студентами и преподавателями факультета социологии СПбГУ. 173 Исследование выполняется по гранту Академии Корееведения (Республика Корея) в 2011 г. (AKS-2010CAA-2101). ii С разнообразием номенклатуры православных НГО можно ознакомиться, в частности, по ссылке: «Православное Хрстианство. ru. Каталог правослваных ресурсов сети интернет» - URL: http://www.hristianstvo.ru/life/organizations/youth/ iii Статистически данные взяты из монографии канадского исследователя религиозных традиций РК Д. Баркера, см.: Barker D. Korean Spirituality. Honolulu: University of Hawai’i Press, 2008, P. 4. iv См.: Левада-центр. Аналитический центр Юрия Левады. Религиозная вера в России. – Пресс выпуски, 26.09.2011. – URL: http://www.levada.ru/26-09-2011/religioznaya-vera-v-rossii. v См.: Ланьков А. Ислам в Корее. URL: http://www.worlds.ru/asia/south_korea/history-islam_v_koree.shtml vi В различных исследовательских работах указывается, что общее число мусульман РК составляет от 100 до 150 тыс., из которых 35 – 40 тыс. приходится на долю этнических корейцев. См., например: Barker D. Islam Struggles for a Toehold Korea. – URL: http://asiaquarterly.com/2006/06/01/ii-139/ vii См.: South Korea: Islam is this country’s fastest growing religion / Islam and Muslim in South Korea. URL: http://www.islamawareness.net/Asia/KoreaSouth/ks_news001.html viii Levkowitz A. The Republic of Korea and Middle East: Economics, Diplomacy, Security // Korean Economic Institute: Academic Economic Series. – 2010. – vol. 5. – № 6. ix Подробнее о российских буддийских НГО см.: Островская Е.А. Российский буддизм в оправе гражданского общества // Двадцать лет религиозной свободы в России / Под ред. А.Малашенко и С.Филатова. – М.: РОССПЕН, 2009. – С.294-328. x О глобальных формах институционализации тибетского буддизма см.: Островская-мл. Е.А. Воины радуги. Институционализация буддийской модели общества в Тибете. – СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2008. – С. 261-314; Аюшеева Д.В. Современный тибетский буддизм на Западе. – Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2003. – 124 с. xi См.: Островская Е. А. Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. – 2010. – № 4. – С. 171 – 182. xii Подробнее см.: Sørensen H.H. Buddhism and Secular Power in Twentieth-Century Korea // Buddhism and Politic in Twentieth-Century Korea / Harris I. (ed.). – London and New York: Continuum, 1999. – P. 128. xiii Park J.Y. Buddhism and Modernity in Korea. Introduction. // Makers of Korean Modern Buddhism / Park J.Y. (ed.). - Albang: State University of New York Press, 2010. – P. 3-4. xiv Joo R.B. Countercurrents from the West: “Blue-eyed” Zen Masters, Vipassana Meditation, and Buddhist Psychotherapy in Contemporary Korea // Journal of the American Academy of Religion. – 2011, vol. 79, № 3, p. 616. xv Jorgensen J. Minjung Buddhism: a Buddhist Critique of the Statues Quo – Its History, Philosophy and Critique / Park J.Y. (ed.) Makers of modern Korean Buddhism. – New York, Alban: New York State University, 2010. – P. 282. xvi Jorgensen J. Minjung Buddhism: a Buddhist Critique of the Statues Quo – Its History, Philosophy and Critique // Makers of modern Korean Buddhism / Park J.Y. (ed.). – New York, Alban: New York State University, 2010. – P. 282. xvii См.: Park P. Buddhism in Korea: Decolonization, Nationalism and Modernization // Buddhism in world cultures: comparative perspectives / Berkwitz S.C. (ed.). – Santa Barbara, California: ABC-Clio Inc, 2006. – P. 214. xviii См.: Park P. New Visions for Engaged Buddhism: The Jungto Society and the Indra-s Net Community Movement in Contemporary Korea // Contemporary Buddhism. – 2010. – vol. 11, No. 1. – P. 28. xix Tedesco F. Engaged Buddhism in South Korea // Action Dharma: new studies in engaged Buddhism / Queen C.S, Prebish C.S., Keown D. (eds.). – London: Routledge Curzon, 2003. – P. 155. xx См.: Joo R.B. Countercurrents from the West: “Blue-eyed” Zen Masters, Vipassana Meditation, and Buddhist Psychotherapy in Contemporary Korea // Journal of the American Academy of Religion. – 2011, vol. 79, № 3. – p. 619. xxi См.: Wells H. Korean Temple Burnings and Vandalism: The Response of the Society for Buddhist-Christian Studies // Buddhist-Christian Studies. – 2000. – vol. 20. – P.239-243. Подробную статистику актов вандализма по отношению к буддийским монастырям, храмам, религиозным лидерам по годам см.: Tedesco F. Questions for Buddhist and Christian Cooperation in Korea // Buddhist-Christian Studies. – 1997 – vol. 17. – P.184-192. xxii Подробное описание см.: “Asian-Tribune”. Ликвидация буддизма: буддисты Южной Кореи протестуют против прохристианских предпочтений властей. – Портал Credo.ru, 09.09.2008. – URL: http://portalcredo.info/site/print.php?act=monitor&id=12755 xxiii Tedesco F. Engaged Buddhism in South Korea // Action Dharma: new studies in engaged Buddhism / Queen C.S, Prebish C.S., Keown D. (eds.). – London: Routledge Curzon, 2003. – P. 163-164. i 174 См.: Sharma A. Socially Engaged Buddhism in Contemporary South Korea // Universal Gate Buddhist Journal, issue 22. – URL: http://enlight.lib.ntu.edu.tw/FULLTEXT/JR-MAG/mag205778.pdf , http://www.jungto.org/english/index.html xxv См., например: Sørensen H.H. Buddhism and Secular Power in Twentieth-Century Korea // Buddhism and Politic in Twentieth-Century Korea / Harris I. (ed.). – London and New York: Continuum, 1999, p. 142; а также Kim Ki-tae. Corruption Scandals Rock Nation’s Largest Buddhist Order // The Korea Times. – URL: http://news.spirithit.com/index/asia/more/corruption_scandals_rock_nations_largest_buddhist_order/http://news.spir ithit.com/index/asia/more/corruption_scandals_rock_nations_largest_buddhist_order/ xxvi Подробнее см.: Tedesco F. Engaged Buddhism in South Korea // Action Dharma: new studies in engaged Buddhism / Queen C.S, Prebish C.S., Keown D. (eds.). – London: Routledge Curzon, 2003, P. 169-172. xxiv 175