литература - Web Journal of Formal, Computational &amp

ОБРАБОТКА ТЕКСТА И КОГНИТИВНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
№ 12
TEXT PROCESSING AND COGNITIVE TECHNOLOGIES
_______________________
VIII Международная конференция
Когнитивное моделирование в лингвистике
Труды
т. 2
*
The VIII-th International Conference
Cognitive Modeling in Linguistics
Proceedings
v. 2
September 4-11, 2005
Moscow-Varna
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
1
Organized by:
Andrey Kibrik (Institute of Linguistics of RAS,
Kazan State University (Russia)
Russia)
Institute of Linguistics (Russian Academy of
Irina Kobozeva (Moscow State University,
Science) (Russia)
Russia)
Moscow State Linguistic University (Russia)
Moscow
State
Steel
and
Alloys
Nina Kolodina (Tambov University, Russia)
Institute
Grigori Kreidlin (Russian State University for
(Technological University) (Russia)
the Humanities, Russia)
New Bulgarian University (Bulgaria)
Philippe Martin (School of Information
Sofia St. Kliment Ohridsky University (Bulgaria)
Konstantin
Preslavsky
University
of
Shumen
Technology, Australia)
Nadezhda Mironova (Moscow University of
(Bulgaria)
Humanities, Russia)
Russian Association of Cognitive Researches (Russia)
Barbara Partee (University of Massachusetts,
Scientific and Educational Center of Linguistics
(Russia)
USA)
Krassimira Petrova (Sofia St.Kliment Ohridsky
University, Bulgaria)
Editors:
Stelios Piperidis (The Institute for Language
Valery Solovyev
and Speech Processing, Greece)
Vera Goldberg
Anatoly Polikarpov (Moscow State University,
Vladimir Polyakov
Russia)
Rodmonga Potapova (Moscow State Linguistic
Organization Committee:
Vladimir Polyakov, chair (MSLU,
University, Russia)
Irina Sekerina (The Institute for Research in
MISA)
Cognitive
Anatoly Diachko (MISA)
Science,
University
of
Pennsylvania, USA)
Evgeny Kalashnikov (MISA)
Victor
Krasimira Petrova (SU)
Shahovsky
(Volgograd
Pedagogical
Institute, Russia)
Dimitar Popov (ShU)
Igor Sharonov (Russian State University for the
Velina Slavova (NBU)
Humanities, Russia)
Alona Soschen (MIT)
Sergey Sharov (University of Leeds, UK)
Nilolay Vazov (SU)
Kiril Simov (Central Laboratory for Parallel
Sergey Solodov (MISA)
Processing, BAS, Bulgaria)
Velina Slavova (New Bulgarian University,
Program Committee:
Valery Solovyev, chair (Kazan State
Bulgaria)
University,
Alona Soschen (Massachusetts Institute of
Russia)
Elena Andonova (New Bulgarian University,
Technology, USA)
Djavdet Suleymanov (Academy of Science of
Bulgaria)
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
Tatarstan, Russia)
2
Alexander Dikovsky (University of Nantes,
Yakov Testelec (Russian State University for the
France)
Dmitry Dobrovolsky, Institute of Linguistics of
Humanities, Russia)
Yury Valkman (International Research and
RAS, Russia
Gertraud Fenk-Oczlon (University of Klagenfurt,
Training Centre, UNESCO, Kiev)
Svetlana Vasilyeva (Kazan State University,
Austira)
Tatiana Gavrilova (S-Petersburg State Technical
Russia)
Victor Vinogradov (Institute of Linguistics of
University, Russia)
Vera Goldberg (Tambov State University,
RAS, Russia)
Anna Zaliznyak (Institute of Linguistics of
Russia
Laura Janda (University of North Carolina,
RAS, Russia)
Helene Zaretskaya (Governmental Academy of
USA)
Industry, Russia)
Stig Joergensen (Copenhagen Business School,
Denmark)
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
3
Summary
The paper collection comprises the second volume of the proceedings of the VIIIth
International Conference "Cognitive Modeling in Linguistics" (Varna, 2005), devoted to
perspective branch of cognitive science. The aim of the conference is an integration of efforts
of specialists in cognitive psychology, learning theory, neural networks, cognitive linguistics,
knowledge engineering, semiotics, psycholinguistics etc. in investigation of cognitive
processing of language information.
Text Processing and Cognitive Technologies. Paper Collection. N 12. (Edited by V. Solovyev,
V. Goldberg, V. Polyakov) –Moscow-Varna, MISA, Ucheba, 2005, 284 p.
 Title and design
Copyright, 2005. Moscow State Steel and Alloys Institute (Technological
University)
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
4
The VIII-th International Conference
“Cognitive Modeling in Linguistics”
Proceedings, Vol. 2
CONTENTS
Title
Page
Elena Barashkina
PERCEPTIVE MODEL OF THE MENTAL SPHERE
CONCEPTUALIZATION
12
Michele Debrenne
LANGUAGE DEVIATOLOGY
16
Yulia Demina
NORM OF COGNITIVE UNDERSTANDING OF THE TEXT
26
Irina Frishberg
POLYSEMY AS COGNITIVE PROBLEM
34
Ilya Geller
DIFFERENTIAL LINGUISTICS
40
Irina Ilina
VERVAL REPRESENTATION OF THE HAND GESTURES, USING
GESTURES FRAME (F.E. TO WAVE HANDS)
50
Larisa Kalashnikova
USING OF INTUITION AND IMAGE THINKING IN DATA BASE TO
IMPROVE UNDERSTANDING
57
Anastasiya Kolmogorova
ABOUT TWO TYPES OF “BLACK IDEAS” IN THE LANGUAGE
CONSCIENCE OF RUSSIANS
65
Nina Kolodina
ENCODING KNOWLEDGE UNITS
76
Valery Maximov, Svetlana Kovriga
COGNITIVE APPROACH TO SITUATION DEVELOPMENT IN
INFORMATION TECHNOLOGIES
86
Mikhail Malkovskiy, Konstantin Varov
ADAPTIVE AND FUZZY SEARCH IN CORPORATIVE DATA
WAREHOUSE AND SMART ENTERPRISE-LEVEL INFORMATION
SYSTEMS
96
Nadezhda Mironova
SEMIOTICS OF MODERN MEDIA-DISCOURSE IN RUSSIA
105
Lyudmila Naumenko
THE MODEL OF THE SEMANTIC ORGANIZATION OF THE TERM
BUSINESS
106
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
5
Title
Page
Svetlana Noskova
COMMUNICATIVE-PRAGMATICAL FUNCTION OF EXPRESSIVE SIGN
STRUCTURES
111
Olga Pekelis
RUSSIAN CAUSAL CONJUNCTIONS: SEMANTIC-COMMUNICATIVE
ASPECT
121
Eugeny Pimenov
THE ANALYSIS OF THE CONCEPTS BY SYNONYMS
129
Marina Pimenova
METAPHORS IN DESCRIPTION OF INNER WORLD
135
Evgeny Reshabek
ON THE PROBLEM OF DETONATION IN HISTORICALLY
CHANGING TYPES OF RATIONALITY (on the Materials of Development of
Old Slavonic and Old Russian Languages)
142
Alexey Romanov
SEMANTICS OF VISUAL SIGNS IN CORPORALITY IMAGE FORMING
149
Irina Serova
VERBAL AND NON-VERBAL KNOWLEDGE IN THE
REPRESENTATION OF LANGUAGE GENDER CATEGORY
158
Vyacheslav Shevchenko
PRAGMATICS OF THE BRITISH CINEMA DISCOURSE
168
Oleg Skljarov
SPEECH RHYTHMS’ SCENARIO AND “MIRROR” NEURONS’ ROLE
IN ITS STRUCTURE
175
Elena Sokolova, Mikhail Boldasov
COGNITIVE ASPECT OF SEMANTIC LINKING OF CONCEPTS OF
DATA BASE IN DESCRIPTION OF QUERY OUTPUT ON NATURAL
LANGUAGE
182
Atanas Tchobanov
CONNECTIONNIST MODELING IN PHONOLOGY - THE SYLLABLE
CASE
186
Olga Urusova
METAPHORS OR AMERICAN-RUSSIAN RELATIONSHIP (COGNITIVE
ASPECT)
187
Yuri Valkman, Viacheslav Bykov
CONTEXTS IN PROCESSES OF FIGURATIVE THINKING:
CLASSIFICATION, STRUCTURES, OPERATIONS
195
Svetlana Vasileva
IMAGE AS A METHOD OF REFLECTION OF EMOTIONAL
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
6
Title
Page
EVALUATION OF QUANTITY
208
Svetlana Vasileva, S. Zlivko
METAPHOR AND TERM: RATIONAL PARADOX OF COMBINATION
OF INCOMPATIBLE
212
Lena Vitlitzkaya
GENDER IN COMMUNICATION AND LINGUISTIC RESEARCH
216
Maria Voeikova
BOOTSTRAPPING MECHANISMS IN THE ACQUISITION OF RUSSIAN
NOMINAL SYSTEM BY CHILDREN BEFORE 3 YEARS
224
Natalya Yudina
COGNITIVE BASIS OF DESCRIPTION OF THE MODEL “ADJECTIVENOUN” IN RUSSIAN
234
Alphiya Yusupova
SPECIFICS OF THE WORDS LOANED FROM EUROPEAN
LANGUAGES IN TATAR-RUSSIAN AND RUSSIAN-TATAR
DICTIONARIES OF XIX CENTURY
243
Alexandra Zalevskaya
MENTAL LEXICON AND THE MIND-BODY PROBLEM
248
Золотов
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ЗНАНИЙ ИЗ ТЕКСТОВ ПРЕДМЕТНОЙ ОБЛАСТИ:
МЕТОДОЛОГИЯ ПОИСКА НЕЯВНО ВЫРАЖЕННЫХ ОБЪЕКТОВ
259
LINGUISTIC SOFTWARE AND RESOURCES
EXHIBITION
Svetla Koeva
BULGARIAN WORDNET
278
Victor Kosarev, Sergey Solodov
INTELLECTUAL COMPUTER SYSTEM FOR TRAINING OF
MAINTENANCE-TECHNOLOGICAL PERSONNEL OF HOT-STRIP
MILL
279
Kjetil Rå Hauge
GlosserLab
280
Evgeny Goncharov, Vladimir Polyakov, Elena Yaroslavceva
DATA BASE «LANGUAGES OF WORLD» AND NEW POSSIBILITY OF
TYPOLOGICAL AND COMPARATIVE INVESTIGATIONS
281
Vladimir Polyakov, Evgeny Leonov
282
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
7
A METHOD OF MACHINE LEARNING ON GRAPHICAL DATA
Olga Kukushkina, Anatoly Polikarpov, Valeriy Fedotov
STUDY OF A TEXT CORPUS "POETRY AND DRAMA WORKS BY
A.S.PUSHKIN" ON THE BASIS OF THE RESEARCH SYSTEM KIISA
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
283
8
CML-2005: НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Несмотря на свой молодой возраст конференция "Когнитивное моделирование
в лингвистике" становится все более заметным событием в области
междисциплинарных исследований на стыке лингвистики, психологии, когнитивной
науки и информатики.
Стало уже хорошей традицией, что на CML широко представлены результаты
исследований по самым разным когнитивным аспектам языка и речи. Здесь
затрагиваются сложные вопросы лексической и грамматической семантики,
проблемы речеведения, приобретения лингвистических знаний, типологии и
компаративистики в когнитивной перспективе.
Однако, 2005-й год привнес новые краски в многоцветную палитру
проблематики научных исследований в нашей перспективной области. Можно с
уверенностью говорить, что междисциплинарный статус конференции получил свое
подтверждение и вполне осязаемое воплощение в двух новых мероприятиях,
которые сопутствуют нынешнему научному форуму в Варне. Речь идет о выставке
программных продуктов и ресурсов, и о семинаре по когнитивной психологии.
Необходимость выставки осознавалась организаторами уже давно, так как
значительное количество исследований, представленных на форумах прошлых лет,
было посвящено компьютерной реализации когнитивных идей, теорий, моделей и
методик. Не случайным является и тот факт, что сегодня вектор экономического
развития многих цивилизованных стран устремляется в сторону развития и
поддержки инновационного процесса. 1
Выражаясь языком когнитивной науки, инноватика перестала быть уделом
творческих одиночек, она становится частью социальной картины мира
современного человека и общества в целом, частью бизнес-среды.
И здесь важно осознать, что когнитивная парадигма имеет двойной потенциал
в развитии инновационной сферы. Первая его часть очевидна и связана с освоением
достижений когнитивной науки в практике современного инжиниринга, техники и
технологии. И этот потенциал реализуется преимущественно в сфере и посредством
новых компьютерных технологий.
Вторая часть менее известна и очевидна. Она кроется в потенциальных
возможностях раскрытия через когнитивный подход природы инновационного
процесса, познания основных законов взаимодействия общества и инновации, а
также общества и инноватора, формирования инновационной культуры. И не
случайно в наиболее развитых в плане освоения инноваций странах инновационный
процесс рассматривается как часть картины мира, образования, и в завершающей
стадии - уже как бизнес-процесс.
Семинар по когнитивной психологии, который его организаторы, сотрудники
психфака МГУ, посвятили проблеме взаимодействия когнитивной лингвистики и
экспериментальной
психологии,
показал
яркий
примеры
творческого
междисциплинарного взаимодействия. Хочется надеяться, что это станет доброй
традицией конференции CML.
Заметно, что в 2005 году в трудах стало больше работ, посвященных
исследованию когнитивных аспектов культурных феноменов. Это является ярким
свидетельством влияния когнитивной парадигмы на различные научные
направления.
Приятно отметить, что в состав научных и образовательных учреждений,
представители которых принимают активное участие в организации нашего форума,
1 В России, например, направление развития от ресурсодобывающей к инновационной экономике
введено в ранг государственной политики и получило официальное подтверждение из уст
Президента РФ, В.В. Путина.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
9
вошли новые участники. Мы рады приветствовать в этой дружеской научной
коллаборации Шуменский Университет имени св. Константина Преславского,
который на правах гостеприимного хозяина предоставил конференции CML свое
покровительство в г.Варна и всемерную поддержку. Также на титульном листе CML
появились два новых имени: Российская ассоциация когнитивных исследований,
возглавляемая видным российским ученым-когнитивистом, профессором
Величковским, и Научно-образовательный центр по лингвистике, созданный
недавно по инициативе Казанского Государственного Университета как консорциум
нескольких образовательных и академических заведений России.
Также приятно отметить нарастающую активность Российской ассоциации
лингвистов-когнитологов (РАЛК), информация о которой размещена на страницах
сборника. Важной приметой современной научной жизни в России является
учреждение при РАЛК нового журнала "Вопросы когнитивной лингвистики",
которое стало заметным событием в сфере когнитивистики в 2004 году.
Наряду с
укреплением
междисциплинарных
связей,
когнитивное
моделирование охватывает все более широкие географические и исторические
горизонты. Так, представленные на CML-2005 исследования были посвящены
самым разным языкам и письменностям: английскому, болгарскому, древнему
ивриту, китайскому, немецкому, норвежскому, русскому (современному,
древнерусскому и церковнославянскому), словенскому, фарси, французскому.
Представлены работы по когнитивной компаративистике. В работе конференции
приняли участие представители разных стран и континентов (Австралия, Австрия,
Белоруссия, Болгария, Германия, Греция, Иран, Норвегия, Россия, США, Украина,
Франция, Япония). Еще одной характерной чертой конференции этого года является
широкое представительство регионов России среди участников, в том числе
представителей российского Севера и Дальнего Востока, что особенно ценно,
учитывая непростую экономическую ситуацию, в которой находится большинство
российские ученых.
Характерно, что конференция CML всегда проходит в тесном историческом и
временном контексте стран- и организаций- устроителей. 2004 год ознаменовался
125-летним юбилеем установления российско-болгарских дипломатических
отношений, славным свидетельством которых является сама возможность
организации научных форумов, подобных CML с активным участием ученых двух
стран.
2005 год знаменателен для CML двумя событиями российского масштаба. В
этом году празднуется тысячелетие Казани, города, который сыграл важную роль в
становлении российской государственности, внес огромный вклад в российскую
науку и культуру. В этой связи важно отметить, что современные представители
КГУ чтут и продолжают эти традиции, ведь именно профессор КГУ Валерий
Соловьев в 1998 году выступил с инициативой проведения семинара "Когнитивное
моделирование", который сразу же получил комплиментарные оценки научного
сообщества и положил начало богатой научными событиями истории CML. Также в
этом году отмечается семидесятипятилетний юбилей МИСиС, Технологического
университета, который по праву занимает одно из первых мест в плеяде
технических университетов России. Несомненным является то, что появление
математической, компьютерной составляющей во многих исследований на
страницах трудов CML вызвано влиянием богатых инженерных традиций
Московского института стали и сплавов. МИСиС многие годы являлся признанным
российским лидером в использовании технических средств и передовых
образовательных технологий в учебном процессе. Эти традиции сохранились и в
наши дни. И важно, что в настоящее время МИСиС позиционируется как
университет широкого профиля, недавно здесь был открыт Гуманитарный
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
10
факультет, университет имеет тесные связи с ведущими научными школами
гуманитарного направления в стране и за рубежом.
В заключение хочется выразить благодарность тем людям, неоценимый вклад
которых позволил состояться нашей конференции. В первую очередь это
руководство и администрация университетов – организаторов (КГУ, МИСиС,
МГЛУ, ИЯ РАН, SU, NBU, ShU), члены организационного и программного
комитетов (список их фамилий приведен на первой странице трудов). Хочется
поблагодарить лично д-ра Димитара Попова, вынесшего на своих плечах всю
тяжесть по организации конференции на месте. Выражаем благодарность
переводчикам (д-р Николай Вазов, Елена Солодова, Екатерина Семенова), без
которых наши научные контакты были бы не такие полные и насыщенные. Также
благодарим организаторов семинара и выставки (Екатерина Печенкова, Мария
Фаликман, Олег Сидякин, проф. Анатолий Поликарпов). Верстку трудов помогал
осуществлять Денис Сидякин. Благодарим Евгения Жевнерова за дизайн и
поддержку сайта конференции (www.cml.misis.ru). Огромную организационную
работу провел Сергей Солодов. Благодарим фирму Solvex за прекрасный сервис по
отправке и организации проживания участников.
Владимир Поляков.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
11
ПЕРЦЕПТИВНАЯ МОДЕЛЬ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ
МЕНТАЛЬНОЙ СФЕРЫ
Елена Барашкина
ВВЕДЕНИЕ
В последнее время ведутся плодотворные исследования наивной языковой
картины мира, то есть обобщенных представлений об устройстве
окружающей действительности, содержащихся в сознании людей и
отраженных в каждом языке. В частности, весьма интересными оказываются
заложенные в языке наивные представления о внутреннем мире человека.
Одной из наиболее важных и сложно устроенных систем внутреннего мира
человека является мышление, включающее в себя, в частности, знание, понимание,
веру, мнение и память. Лексика, служащая для описания этих и других элементов
мышления, необычайно разнообразна и во многом метафорична: сложные
концепты, отражающие различные стороны функционирования интеллекта
человека, выражаются языком при помощи более простых физических понятий.
Свойства абстрактных сущностей выделяются на основе аналогии с доступными
чувственному восприятию признаками физических, материальных предметов.
Так, в языке зафиксирована прямая связь восприятия и ментальных состояний
и процессов, ср. в словах слышится угроза ('можно распознать'), горькое
воспоминание, теплые пожелания и мн. др. Это показывает, что восприятие:
зрение, слух, обоняние, осязание, вкус - не самостоятельные и не независимые
процедуры, выполняемые автономными "органами", просто "передающими
сигналы в мозг", а гораздо больше. Это внешний выход мозга, его неотъемлемая
часть, источник "перцептивного знания и опыта" (причем независимо от того,
осознаются они или нет), условие распознавания, осознания, понимания и
интерпретации происходящих в мире событий. Именно поэтому перцептивная
лексика регулярно приобретает ментальное значение: не видеть смысла,
прояснить ситуацию, прислушаться к. мнению и т.п.
МЕТАФОРА «ПОНИМАНИЕ ЕСТЬ ЗРЕНИЕ»
Главную роль в восприятии внешнего мира, в практической (и теоретической)
деятельности человека, во всем, что он делает, играет зрение, зрительное
восприятие. Оно важно до такой степени, что естественный язык, естественный
интеллект и человеческий менталитет называют "ориентированными на
наглядность". Зрение - главный ориентир человека в мире, а зрительная
информация - главная из всех ее видов (ср. Лучше один раз увидеть...}. Зрительная
информация обрабатывается мозгом быстро (точнее, моментально, «сразу»), в
основном на подсознательном уровне (в норме не требует специальных
умственных усилий и рефлексии, более того, происходит нередко даже как бы
помимо или наперекор воле человека, ср. глаза бы мои не видели}. Человек
воспринимает предъявляемый ему предмет объемно и целостно. Ситуация
зрительного восприятия не сводится только к понятиям "видеть" и его
производным, она охватывает чрезвычайно большую сферу разнообразных
физических явлений: свет, цвет, окраску, размеры, форму, количество,
пространство, расстояние, перспективу, положение наблюдателя (ср. до, после,
перед, сзади, над, под), состояние среды, через которую воспринимается предмет
(ср. туман, облачность, пелена, завеса - ясный, четкий, яркий), наличие преград
(загораживать, скрывать, прикрывать), силу и состояние зрительной
способности (близорукий, дальнозоркий, бельмо на глазу, не видеть дальше своего
носа).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
12
Анализ языкового материала показывает, что большинство слов и
выражений, описывающих ментальную сферу человека, "произошло" от лексики,
описывающей зрительное восприятие, точнее, работа мозга концептуализируется
в языке по образу и подобию работы зрения; мысленный взор, прозреть,
изменить взгляд на жизнь, ясно помнить, в свете последних событий, след —
следовать — исследовать (проблему); рассматривать (вопрос) и мн. др.
В целом система переносных значений определяется семантикой первичного
ЛСВ: смотреть - «заниматься интеллектуальной деятельностью, пытаться понять,
осмыслить» ;
видеть - «добиться успеха в осмыслении, узнать, понять, осмыслить» ;
делать объект доступным зрительному восприятию
- « давать знание
о чем- или ком-либо, постигать истину, сущность явлений»;
не видеть - « не понимать, не получать информации о чем-либо, не обладать
способностью к логическому осмыслению полученной извне информации» (ср.:
ослепить);
делать объект недоступным для зрительного восприятия — «скрывать
информацию, истину, превращать ее в тайну».
Чем большими зрительными способностями обладает человек, тем выше
его интеллект, способность же видеть даже скрытые предметы -свидетельство
особого дара познания. Аналогичные ассоциации связаны и с самим предметом: чем
четче виден предмет, тем большей информативностью он обладает, тем больше у
него оснований считаться истинным.
Регулярно в состав перцептивной метафорической парадигмы включаются
лексемы из антонимических СП покрытия, сокрытия или открытия, обнажения,
составляющие периферию поля, поскольку входят также в пространственное
макрополе. Однако основной при формировании метафорического информативного
значения здесь является сема зрительного восприятия (скрыть - 'утаить', 'сделать
непонятным' и т.д.).
По тому же принципу вовлекаются в состав метафорического поля слова,
характеризующие открытое или закрытое лицо человека. Открытое лицо
ассоциируется с доступностью пониманию, с искренностью и чистотой помыслов
человека, тогда как закрытое лицо, маска свидетельствует о недоступности чеголибо пониманию или о скрываемых пороках, лицемерии человека.
МЕТАФОРА «ПОНИМАНИЕ ЕСТЬ СВЕТ»
Метафора "понимание есть зрение" неотделима от метафоры "понимание есть
свет", ведь зрение - не что иное, как способность воспринимать свет.
В русском языке для концептуализации ментальной сферы
исключительно важна идея света. В соответствии с рассматриваемой
когнитивной моделью свет выступает как источник познания, средство,
позволяющее приникнуть в суть вещей, в истинное соотношение причин и
следствий, тогда как тьма есть тайна или ложь. Именно эта идея лежит в основе
ментальных значений лексем и словосочетаний : осветить, просветить
«сообщить знание»,высветить -«сделать известным, понятным во всей
полноте»,, озарить ,осенить, забрезжить ,блеснуть, просветление «наступление
понимания», свет истины, свет знаний, свет веры, светлый ум, ясная голова.. В
речи световая метафора нередко развивается, оживает: И тут произошла
интересная вещь: все прежние места сделались совершенно понятными, словно
налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши, я понял, что значит
настоящее знание . (М. Булгаков. Записки юного врача) - свет мышления озаряет
темный и смутный мир разрозненных ощущений и не связанных друг с другом
понятий и поднимает завесу над ними, позволяя связать факты в систему.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
13
С другой стороны, отсутствие мыслительных способностей, отсутствие
возможности понимания связывается в сознании говорящих с идеей тьмы, ср.
темный 'невежественный, не способный и не желающий понять', темный
«непонятный», темнить «запутывать, не давать понять», затмение «(временное)
непонимание» и т.п. Тьма непонимания или забвения может озаряться внезапными
проблесками света. (Ср. мракобесие, обскурантизм (от лат. obscurans «затемняющий») - «воинствующее невежество, нежелание мыслить, знать,
понимать»). Ср. Голову вдруг осветило: "Это перелом оснований черепа... да,
да, да... Ага-га... именно так!" загорелась уверенность, что это правильный
диагноз. Осенило. (М. Булгаков, Записки юного врача). И тут забрезжила в голове
у Дмитрича мысль. (А. Етоев, Бегство в Египет).
Полное отсутствие понимания сравнивается со слепотой. Это развитие
метафоры света: слепота есть не что иное, как неспособность увидеть свет.
Непонимающего человека называют слепцом. Ослепнуть может означать
«перестать понимать» Постараюсь ослепнуть умом, хоть на каникулы, и быть
счастливым! Только ощущать жизнь, а не смотреть в нее, или смотреть
затем только, чтобы срисовать сюжеты, не дотрагиваясь до них разъедающим,
как уксус, анализом. Гончаров И. Обрыв).
С другой стороны, ослепить может и неожиданное понимание, как слепит
чересчур яркий свет: Снова и снова перебирала я в памяти события, пытаясь
докопаться до истины, и вдруг меня ослепила такая страшная догадка, что я на
секунду потеряла возможность вообще что-либо соображать. (И. Хмелевская
Что сказал покойник).
МЕТАФОРА «ПОНИМАНИЕ ЕСТЬ СЛУХ»
Восприятие внешнего мира с помощью органов слуха также
ассоциируется с получением определенной информации и с
интеллектуальной деятельностью, знанием, однако здесь есть несколько
специфических особенностей. С одной стороны, способность слышать
расценивается как способность мыслить вообще (ср.: прилагательное глоупыи
восходит к тому же корню, что и глоухыи, хотя уже в древнерусском языке
они утратили семантические связи и четко противопоставлены по системе
выражаемых значений). С другой стороны, слуховое восприятие менее "очевидно"
(ср.: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать}, оно включено в архаическую
модель "круговорота общения" (ср. этимологическое родство лексем слово, слыть,
слышать: (Степанов (1997)) как вторичное по отношению к говорению: услышать
можно только то, что сказано кем-то. Слуховая информация, таким образом,
воспринимается как переработка знания, полученного другими и связана с
волеизъявлением, с определенными социальными отношениями (Степанов (1997)).
Слух ассоциируется с вниманием, осмыслением сказанного, верой и
волеизъявлением: слышать - «понимать»; не слышать - «не понимать»;
услышать- «узнать» и т.д.
Процесс познания также может ассоциироваться с осязанием, обонянием,
вкусовыми ощущениями - чуять, чутье, нюх и под.. В подобных контекстах речь
идет уже не о логическом познании, а об интуитивном, данном вне логики.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, язык фиксирует связь процесса восприятия с процессом познания
сущности мира, внутренних связей вещей, получения разного рода информации. В
русском языке сформировалось достаточно устойчивое метафорическое поле,
которое функционирует на основе данной когнитивной модели.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
14
ЛИТЕРАТУРА
1. Степанов, Ю.С. (1997). Константы. Словарь русской культуры.
PERCEPTIVE MODEL OF THE MENTAL SPHERE
CONCEPTUALIZATION 2
Elena Barashkina 3
ABSTRACT
The article deals with the study of a lingual way of thought conceptualization, which
is viewed as a process of perception.
KEYWORDS
Metaphor, conceptualization, mental sphere, perception.
2 © Elena Barashkina, 2005
3 Samara State University, Russian Department, Russia,
barash@email.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
15
ЯЗЫКОВАЯ ДЕВИАТОЛОГИЯ
Мишель Дебренн
ВВЕДЕНИЕ
О необходимости выделить теорию речевых ошибок в специальную область
исследования говорили несколько исследователей, например Г.В. Ейгер (1990:5).
М. В. Никитин (1969) предлагал создать, в рамках семиотики, семиотическую
дефектологию, которая изучала бы все виды ошибок на всех фазах
коммуникативного акта. В психолингвистике ортологией называют направление,
изучающее психолингвистические факторы, обеспечивающие правильность
высказывания.
“Наука об ошибках” (в оригинале - Fehlerkunde) Г. Никеля получила в
некоторых языках название “ляпсологии” (Doca (1981), Jamet (2000), Marquillo
Larruy (2003), Deren (1994)). К сожалению, этот перевод не совсем точный – ведь
слово ляпсус, происходящее от лат. lapso (поскользнуться) и давшее русское слово
ляп, означает “оговорка”. Таким образом, “ошибкология” Г. Никелья стала в
переводах “оговоркологией”.
Для теории ошибок нужен другой термин, объединяющий все виды оговорок и
ошибок. Им, видимо, должно стать ‘политкорректное’ слово отклонение. «В
западноевропейских и американских лингвистических исследованиях термины
deviant, déviation, déviance традиционно применяются для обозначения всех видов
языковых и речевых “неправильностей”, аномалий, отклонений и т. д ». (Алешина
2003: 50).
Предлагается называть языковой девиатологией отрасль, занимающуюся
отклонениями от нормы в языке и речи. Отклонения идут от троп, стилистических
фигур, каламбуров, игр слов и авторских неологизмов - того, что можно было бы
назвать ‘положительной девиацией’ - до речевых ошибок, оговорок, описок и
опечаток носителей языка и тех, кто изучает язык в качестве иностранного, т.е.
‘отрицательная девиация’. Сюда нужно включить и коммуникативные неудачи
(Бацевич 2001:7). Таким образом, предлагается «объединить под термином
“девиатологический подход” все исследования, выполненные в аспектах
“стилистическое средство - категориальная ошибка” и “речевое высказывание парадигматическая ошибка» (Алешина 2003: 50).
В этой статье ошибка как главный объект девиатологии будет рассмотрена с
точки зрения когнитивной психологии, философии и лингводидактики, в том числе
в перспективе преподавания иностранных языков.
1. ОШИБКА В КОГНИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ
В психологии, и в особенности в когнитивной психологии, ошибке уделяется
большое внимание. Для того, чтобы выработать общие принципы производства
ошибок, нужно учитывать суть задачи, условия ее реализации, механизмы
деятельности человека, его намерение, включая его представление о цели и о
средствах их реализации. В фундаментальном исследовании Д. Ризона
«Человеческая ошибка» ошибка разделена от неудачного планирования и неудачной
реализации. Под ошибкой понимается в общем виде “любая ситуация, когда некая
цепочка ментальных или физических действий не достигает желанной цели и эта
неудача не может быть приписана случаю (Reason 1993:31). В своей “модели
ошибочной деятельности” автор различает три типа ошибок:
- неудачи или ляпсусы
- ошибки, связанные с правилами
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
16
- ошибки, связанные с декларативными знаниями (ibid p.113)
Ошибки первого типа происходят из-за невнимательности, т.е. отсутствия
контроля на высоком уровне (например, когда в январе мы пишем число
предшествующего года вместо наступившего), или от того, что возник
отвлекающий момент, действие было прервано, наши органы чувств получают
нечеткую информацию, или она переставлена. На появление ляпсусов может также
влиять чрезвычайный контроль над действиями, который препятствует их
автоматическое исполнение.
Ошибки второго типа возникают в ходе решения житейских задач в различных
случаях:
- при применении хорошего (в принципе) правила, неподходящего для данного
случая, или
- при применении плохого правила: правило может быть ошибочным (не
приводить к ожидаемому результату), но также неудобным или не рекомендуемым.
Ошибки третьего типа также возникают в ходе решения житейских задач, но
происходят от того, что наша информация об условиях решения задачи либо
неполная, либо ошибочная: например, можно выбрать не самые главные признаки
ситуация, не выбирать самых главных, создавать неправильные аналогии и т.п.
В заключении Ризон подмечает, что форма ошибок зависят от универсальных
когнитивных законов: когнитивные операции недоопределены из-за неправильных
или двусмысленных данных, из-за фрагментарности данных, не позволяющих поиск
в памяти, неправильных или неполных знаний, забывчивости, переполнения
способности сознательной работы, ограниченности внимания, естественных или
патологических неполадок со вниманием, тяги к применению правил похожести или
частотности (ibid. p. 160)
Обнаружение ошибки может иметь место благодаря механизму самоконтроля,
в связи с реакцией окружающей среды (ожидаемого эффекта не происходит) или
благодаря вмешательству постороннего человека.
2. ОШИБКА В ФИЛОСОФИИ
Для того, чтобы уяснить философские аспекты ошибки, полезно рассмотреть
разницу, которую позволяют выявить некоторые языки, если для понятия «ошибки»
в них бытуют два слова. Во французском языке это слова faute и erreur. Структуры
их значений не тождественны.
Слово erreur происходит от глагола errer, латинского errare – блуждать. Таким
образом, основа значения этого слова – идея «заблуждения». Согласно Petit Robert,
словом erreur обозначают :
- Умственное действие, при котором истинное воспринимается как ложное или
наоборот, а так же суждения и психическое состояние, являющиеся следствием
такого состояния): Vous croyez cela : grave erreur, profonde erreur (Вы так думаете –
это тяжелое, глубокое заблуждение);
- Состояние ума, при котором истинное воспринимается как ложное или
наоборот: Être, tomber dans l'erreur (находиться, впасть в заблуждение);
- То, что говорящий воспринимает как ложное из того, что ему передается как
истинное: Toute cette théorie n'est qu'erreur (все эта теория – сплошное заблужение)
- Ложное утверждение или мнение;
- Неловкое, неразумное, достойное сожаление действие, которое то, кто его
совершил именно так и воспринимает: Erreurs de jeunesse (ошибки молодости);
- Неправильная, ошибочная4 вещь, действие, несоответствующее норме,
разница по сравнению с образцом или с реальностью: Exposé, article plein d'erreurs;
4 Яркий пример определения через определяемого: ошибка это ошибочная вешь..
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
17
Erreur de calcul; Faire une erreur en composant un numéro de téléphone (статья
полная ошибками; ошибка вычисления; ошибиться - совершать ошибку - при наборе
телефоного номера);
- Отклонение между точным значением измеряемой величины и его
вычисленным или измеренным значением: Erreur absolue, erreur relative, erreur
systématique (абсолютная, относительная, систематическая ошибка); erreur
judiciaire (судебная ошибка).
Этимология слова faute менее очевидна для француза, поскольку она связана с
глаголом faillir, (от латинского глагол fallere, означающего «обманывать, избегать»),
имеющим в современном французском языке неполную парадигму: он
употребляется только в инфинитиве или в прошедшее время (passé simple или passé
composé), означает манкировать, не выполнять обещанное. Таким образом,
существительное faute, образованное от причастия данного глагола, исходно
означает «невыполнение, отсутствие, нехватка». Это значение встречается в ставшее
предложным выражением словосочетание «faute de » см. Elle a accepté ce travail
faute de mieux (она согласилась на эту работу за неимением лучшего). Согласно
словарю Petit Robert, в современном французском языке, кроме устаревшего или
фразеологически связанного значения «отсутствия чего-то», данное слово имеет
следующие значения:
- Невыполнение человеком того, что должен. Плохой поступок. Несоблюдение
морального закона, религиозного принципа: Commettre, faire une faute. Faute grave.
Confesser sa faute (совершать ошибку, серьезный проступок. Признаться в
проступке (на исповеди).
- Несоблюдение некоего правила или принципа (в занятиях интеллектуальных,
в искусстве): Faute d'orthographe, de prononciation, de grammaire, de syntaxe
(орфографическая, орфоэпическая, грамматическая, синтаксическая ошибка).
- Неудачная, неуклюжая манере действия, отсутствие ловкости, осторожности.
- Ответственность за действие: C'est sa faute –он виноват
Таким образом, существительное faute означает cкорее сознательное
отступление от законов или моральных правил и в русском языке ближе по
семантике к словам (грехо)падение, грех, проступок, прегрешение. Словом
erreur обозначают случайные и не настолько серьезные проступки, называемые порусски дериватами слова грех: погрешность, огрех. Интересно заметить, что,
согласно данным Тезауруса французского языка (TLFI), во французских
художественных произведениях частота слова faute в полтора раза выше частоты
слова erreur. Отмечается, что сдвиг в «моральную» сторону слова faute произошел
во французском языке из-за того, что исчезло из употребления слово coulpe (вина),
оставшийся только в производных culpabilité (виновность), coupable (виноват).
Философия рассматривают ошибку (erreur) как “неоправданную веру в
объективность конкретного (обман чувств, например зрительный обман), или
абстрактного представления (ошибка в рассуждение), отличает ее от моральных
ошибок (faute), являющихся отступлением от морального долга, от правила, когда
человек не поступает так, как от него в праве ожидать. Считается, что ошибка-erreur
– естественное состояние человека, и только занятие философии позволяет ему
познать истину : “Философия только и состоит в постепенном устранении ошибок.
Возможно, завершив этот критический труд, мы сможем постичь истину” (Lachelier
цит. Julia 1964 :90). Ошибка-erreur – невольная, происходит от недостатка
внимания, торопливости, забывчивости. Ошибка-faute считается более тяжкой,
потому что в данном случае речь идет об ответственности человека за свои
поступки. Ее человек не должен был совершать, потому что был предупрежден, он
знал о своих обязанностях и долге и тем не менее их не выполнил: если при
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
18
обращении с оружием полицейский нечаянно нажимает на курок – это erreur, а если
стреляет наповал без предупредительных выстрелов – это faute.
3. ОШИБКА В ЛИНГВИСТИКЕ
В лингвистике спор о том, что считать ошибкой – не нов. В 1929 г., А. Фрэ
противопоставлял два теоретических взгляда: французская (в лице Э. Дюркгейма) и
Женевская школы (Соссюр) придерживались нормативной точки зрения, согласно
которой «правильной речью называют такая речь, какой ее требует общество, а
речевыми ошибками - отклонения от этой нормы» (Фрэ 1971:18), тогда когда
скандинавская школа (Есперсен, Нореен, Тегнер) придерживались функциональной
точки зрения. Согласно этому течению, которому А. Фрэ также принадлежал,
«корректность или некорректность языковых явлений зависит от того, насколько
они соответствуют определенной функции, которую им нужно выполнить» (ibid).
Он добавляет: «корректное – это то, что может быть наилегчайшим и
наибыстрейшим образом понято слушателем и может быть наилегчайшим образом
выражено говорящим» (Нореен цит. Фрэ 1971:18). Он предлагает называть
ошибками (faute) то, что определяется “нормативно” и “неправильностями”
(incorrections) результаты формального определения. Тем не менее далее по тексту
А. Фрэ использует только термин faute.
Как мы указывали выше, общим, родовым, понятием для всех терминов
является понятие “отклонение”. Однако немецкие исследователи возражают против
того, чтобы использовать это слово как центральный термин в “науке об ошибках”,
по крайней мере в лингводидактике, поскольку считают его слишком широким: под
“отклонением” подходят и неправильное языковое поведение, нарушения
прагматических или лингвокультурных правил (Cherubim, 1980:VIII, Raabe
1980:67-68).
Если принять, что “ошибка – отклонение от нормы” (Jamet 2003 :79 и многие
другие) возникает следующий вопрос: как определить норму? Самым простым
способом, для преподавания иностранных языков, являлось бы опереться на
сравнение высказываний обучаемого с таковыми носителей языка, согласно
определению: «Выражение признается не-оклоняющимся от нормы (т.е.
приемлемыми и подходящими) если оно могло бы быть высказанным образованным
носителем языка в том же контексте и воспринятым другими носителями языка как
принадлежащим данному языку» (Legenhausen 1975:16; см. также Corder 1973:260).
Однако в связи с тем, что владение языком даже среди носителей может быть очень
различными, признается нелогичным «требовать от человека, говорящего на
иностранном языке того, чего носитель не умеет» (Michiels 1999 : 39).
Напомним, что отклонение может иметь знак “плюс”: каламбуры, являясь
отклонениями от языковой нормы, вызывают смех и как таковы оцениваются
положительно: например “mes dommages, Madame ” вм. “ mes hommages ” (мое
сожаление/мое почтение, мадам!” (Treps 1999:28). Ученические перлы имеют
двойственный статус – с одной стороны, они оцениваются как ошибки (и ученик
получает плохую оценку), с другой – они становятся предметом
коллекционирования со стороны преподавателей, напр.: Une langue morte est une
langue qui n'est parlée que par les morts (мертвый язык, это такой язык, на котором
разговаривают только мертвые). Для того, чтобы определить отклонение, нужно
уточнить, от чего отклоняется говорящий: с точки зрения ученика никакого
отклонения (ошибки) нет – высказывание логично и правильно внутри его языковой
системы. (Porquier, Frauenfeld 1980 :33; Py 2000 : 80, Поймёнова 1999:5).
Признавая всю справедливость выделения такого исследовательского объекта,
как межъязычие (язык обучаемого, interlanguage) мы должны, тем не менее,
оговориться: есть в этом некоторое лукавство. Со стороны, мы можем наблюдать
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
19
этот объект, и даже назвать: говоря о человеке, мы говорим : “его английский очень
хорош” - мы тем самым подразумеваем, что это – “его” английский, а не
“английский язык вообще”. Но сам обучаемый не осознает “свое” межъязычие как
отдельный язык: с одной стороны, он знает, что его язык отличается от “эталона”, к
которому он стремится. Во-вторых, большинство тех правил, которыми он
пользуется, отмечены сомнением. В редких случаях, на вопрос, уточняющий
причину допущенной ошибки, он скажет: “а я был уверен, что...”.
4. РЕЧЕВАЯ ОШИБКА В ЛИНГВОДИДАКТИКЕ
А. Коианиз проводит забавную грань между лингвистом и грамматистом:
«видно, что ошибка рассматривается более тонко лингвистом, чем грамматистом,
для которого то или иное высказывание либо правильно или неправильно.
Лингвист, и тем более лингводидактик, всегда захочет добавить: ‘все
относительно...’» (Coïaniz 1996 :48)
Спор о том, с чем сталкиваются преподаватели на уроках иностранного языка
достаточно подробно рассмотрел И. Бертран (1987) с непереводимым на русский
язык названием «Faute ou erreur ? Erreur et faute». Необходимость в такой статье
возникла из-за разнобоя в толкованиях, возникших после изменений в стане
преподавателей: после статьей П. Кордера начиная с 1975г., в которых ошибка была
‘реабилитирована’, в публикациях на эту тему стали преобладать выражения с
термином erreur вместо традиционного faute.
В учебном контексте, faute входит в одно семантическое поле со словами
devoirs (домашние задания, букв. ‘обязанности, долг’), règles (правила), bon/mauvais
élève (хороший/плохой ученик), в котором силен морализаторский дух. Ошибкаfaute апеллирует к оптимистическому видению человеческой приводы, потому что
ее можно избежать. Она появляется тогда, когда цель изучения иностранных языков
не сколько коммуникация, столько формирование личности, имеет много
отрицательных последствий: ученик не отваживается говорить на иностранном
языке, молчит или прибегает к обману, боится «плохой отметки» и постоянно
контролирует себя. Положительными ее аспектами считаются гордость, которая
возникает, когда человек победил ошибку и стимулирование к дальнейшим
усилиям, которое приносит ущемленное самолюбие при плохой оценки.
Преподаватель может снизить отрицательные аспекты ошибки-faute в помощью
шкалы оценок (некоторые ошибки «стоят» больше других), давая возможность
«исправить» ошибку и стараясь преподавать так, чтобы ошибок вообще не
возникало (система «ноль ошибок» с механическими упражнениями) (ibid. p. 71-73)
Ошибка-erreur же – неизбежна в школьных условиях, где сильно влияние
родного языка, где каждому ученику уделяется мало времени а также в рамках
современных методик, поощряющих самостоятельность говорящих в ущерб
грамматических упражнений. Она полезна: ученик сначала применяет экстенсивноредуцирующий подход, упрощая правило и применяя его ко всем случаям, затем
уточняющий-расширительный подход, расширяя сферу применения правила ко
всему иностранному языку. Ошибка положительна – лучше ошибиться, чем совсем
ничего не отвечать или писать. В учебных условиях она менее страшна, чем в
реальной жизни. Несмотря на эти положительные аспекты ошибки-erreur, страх
терять лицо, страх перед иностранцами сохраняется и сохранится столько, сколько
ошибка будет влиять на оценку. С другой стороны, ‘либеральный’ подход к
ошибкам-erreur приводит к тому, что «студенты» порой не стараются их
исправлять, поскольку в рамках коммуникативного подхода к обучению самое
главное – быть понятым.
В лингводидактике, вечный спор о разнице между faute и erreur может быть
разрешен с учетом различия между компетенцией и речепорождением (compétence
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
20
vs performance), в системе в которой erreur и faute были бы частными случаями
общего понятия девияции (отклонения) подобно тому, что предлагается в
английском языке: error – систематическая ошибка в компетенции, mistake – ошибка
в исполнении (performance) (Corder 1967 Цит. Doca 1981: 26). Однако не все
французские лингвисты согласны с таким употреблением, поскольку оно плохо
сочетается с традиционным значением слова faute – от «тяжкого греха» оно
становится ляпсусом. Наблюдается большой разнобой в трактовках – порой на
страницах одного и того же сборника, см. таблицу:
Таблица №1 Соотношение употреблений слов faute и erreur
compétence
performance
Corder
1967
(angl)
Error
Mistake
Coïaniz
1979, 1996
Berthoud
1987
Bertrand
1987
Cadre
2001
faute
erreur
erreur
faute
erreur
lapsus
faute
erreur
faute
Européen
В исследованиях российских ученых речевые ошибки описаны в рамках
теории речевой деятельности (Леонтьев 1974) и в частности в его исследованиях
механизма производства речи. Он различает механизм осуществления деятельности
и механизм контроля над его осуществлением, механизмы взаимозамены и поиска
слов на основе их ассоциативных характеристик, их звукового облика и субъект
нивой характеристики. Механизм установки (в трактовке психологов школы
Узнадзе), как досознательное состояние готовности организма к некоторому
поведению, играет огромную роль в механизме речепроизводства. Он
вырабатывается в результате повторяющихся в идентичных условиях действий.
Когда возникают новые ситуации, как, например, при изучении иностранного языка,
процесс останавливается, и то, что помешало развитию речевой деятельности,
становится объектом мыслительной деятельности. После уcтранения препятствия
механизм возвращается в установочный план.
В рамках теории речевой деятельности, речевая ошибка (которую часто
определяют с помощью образного выражения А.А. Леонтьева: “речевые ошибки –
следы разошедшегося шва в речевом механизме”), в общем виде характеризуется
неадекватностью речевого действия по тем или иным параметрам
обусловливающими это действие (Леонтьев 1970:79) и различают:
1) ошибочное речевое действие (столкнувшись с телеграфным столбом,
сказать: pardon Madame);
2) ошибочное программирование речевого действия (не совсем правильный
ответ с психологической точки зрения, а с точки зрения лингвистики – правильное);
3) ошибочная операция (в звене реализации программы высказывания);
4) ошибка моторного программирования (оговорка).
Считается, что ошибка от оговорки отличается тем, что говорящий может без
подсказки исправить оговорку (он знает, что его высказывание неправильно,
отклонение от нормы может быть вызвано усталостью, невнимательностью... )
тогда, как в случае ошибки ему сложнее ее исправить. На наш взгляд, однако,
данное противопоставление не всегда четко прослеживается, когда речь идет об
иностранном языке: если разница между ошибкой и оговоркой в том, знает или нет
правило человек, который допускает отклонение, то в случае иностранного языка,
обучаемый может знать правило “в принципе”, но недостаточно твердо, не до
автоматизма, что приводит к ошибкам (не оговоркам). Например, он может знать,
что по-французски любое существительное, заканчивающееся на –ion, обязательно
женского рода, но в речи забыть об этом и сказать “*un relation ”, “*un question ”
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
21
(вм. une relation, une question – отношение, вопрос). Если обратить его внимание на
это, он тут же исправит ошибку (также, как если бы речь шла об оговорке).
С другой стороны, неверно полагать, что оговорки или опечатки появляются
случайно, бессистемно. Согласно исследовавшей их М. А. Королевой, “оговорки
обнажают внутриречевые процессы, доказывая реальность и сложность строения
этапа грамматического развертывания высказывания (Королева 1989:16). Кроме нее,
систематику этого вида языкового отклонения исследовали Ю.В. Красиков (1980) и
Г.В. Ейгер (1990). Опираясь на введенное в психолингвистику Гальпериным
понятие «языкового сознания» (Гальперин 1977:97 и 99). Г.В. Ейгер определяет
механизм контроля языковой правильности высказывания как «механизм сличения
и оценки соответствия значения и/или формы данной единицы структуры эталону в
языковой памяти индивида и замыслу в целом» (Ейгер 1990:10) и прослеживает
особенности его работы на этапе внутреннего программирования речевого
высказывания и на этапе реализации программы. На первом этапе причинами
ошибок могут быть неразличение субъекта и объекта действия, субъекта или
объекта действия и действия, субъекта или объекта действия и его результата,
предмета и его признака, нескольких действий, тогда как на втором ошибки могут
происходить из-за нарушения синтаксического согласования вследствие
синтаксической или семантической ассимиляции и паронимии, а также из-за
ошибок в лексическом наполнении (контаминация или индукция) (там же стр. 64),
Наконец ляпсусы традиционно являются объектом исследования психоаналитиков,
см. напр. Fromkin (1973) или Fenoglio (2000, 2003).
Исходя из того, что классификация ошибок по «обычными» (лингвистическим)
признакам не позволяет ни объяснить их, ни устранять, многочисленные
исследователи предлагают собственные классификации речевых ошибок (BouyonPenin, Coïaniz 1979 ; Doca 1981 ; Coïaniz 1996). Нам представляется интересным
введение понятия «поля ошибки» (Coudurier 1985 :59-63, 1987:83) включающего :
- ошибки
по
отношению
к
говорящему
(неправильный
выбор
социокультурного или интеллекстуального регистра, выражающегося например в
коротких и категорических предложениях, в обращение на «ты», в отождествлении
обучаемого с отсталым человеком);
- ошибки по отношению в экстралингвистической действительности
(переводить на немецкий язык название газеты le Monde словом die Welt, то есть
названием немецкой газеты );
- ошибки по отношению к сообщению (незнание правил выражения мысли);
- ошибки по отношению к логике (нарушение тема-рематических и логических
отношений);
- ошибки
по
отношению
к
связанности
языка
(собственно
морфосинтаксические и семантические ошибки).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак мы предлагаем следующую типологию:
девиатология вообще
языковая девиатология
1- запланированные отклонения от нормы
-авторская неология;
-каламбуры, игры слов;
-стилистические тропы;
2- не запланированные отклонения от нормы
- ляпсусы или оговорки, описки. В этому случае говорящим
норма известна;
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
22
- речевые ошибки как ошибки планирования, Здесь норма
говорящим неизвестна.
Эта картина отражает владение как родным, так и иностранным языком.
Речевые ошибки – которых теоретически не должно было быть на родном языке предмет учебников по т.н. “культуре речи”. На иностранном языке, зато, случаев
осознанного отклонения от нормы мало, они бывают лишь на очень высоком уровне
владения языком. На родном, и тем более на иностранном языке трудно
разграничить ошибки и оговорки, потому что осознанность правил – тоже
континуум: правило можно знать с большей или меньшей уверенностью, можно его
забыть. К тому же, в условиях говорения или письма, важную роль играет фактор
времени – обучаемый не имеет возможности за короткий миг проконтролировать
выполнение всех правил, отвечающих за речепроизводство на иностранном языке.
ЛИТЕРАТУРА
1.
Алешина, О. Н. (2003). Речевая ошибка - свидетельство хаоса или порядка в
языке? in Н. А. Хохлова, А. М. Фурсенко, Е. Б. Шерешевской (Ред.), Теория и
история культуры в вузовском образовании Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т.с.
50-55
2.
Бацевич, Ф. (2001). Теоретические аспекты коммуникативной девиатологии (на
материале русского языка), Русский язык: исторические судьбы и
современность / Междунар. конгресс исследователей рус. яз. М., с.7
3.
Гальперин, П. Я. (1977). Языковое сознание и некоторые вопросы языка и
мышления Вопросы философии. 4. 95-101.
4.
Ейгер, Г.В. (1990). Механизм контроля языковой правильности высказывания.
Харьков.
5.
Залевская, А. А. (1996). Вопросы теории овладения вторым языком в
психолингвистическом аспекте. Тверь 1996
6.
Королева, М. А. (1989). Психолингвистический анализ речевых автоматизмов
(На материале речевых ошибок) АКД. М.
7.
Красиков, Ю.В. (1980). Теория речевых ошибок (на материале ошибок
наборщика). М.
8.
Леонтьев, А.А. (1970). Некоторые проблемы обучения русскому языку как
иностранному М.: изд. Моск. Унив.
9.
Леонтьев, А.А. (1974). Речевая деятельнось in Основы теории речевой
деятельности М.
10. Никитин, М.В. (1962). Членение семиотического акта и задачи семиотической
дефектологии in Проблемы обучения иностранным языкам. Владимир.
11. Поймёнова, А.А. (1999). Лексическая ошибка в свете стратегии преодоления
коммуникативных затруднений при пользовании иностранным языком АКД
Тверь.
12. Санников, В.З.(2002). Русский язык в зеркале языковой игры. М.: Языки
славянской культуры.
13. Bertrand, Y. (1987). Faute ou erreur ? Erreur et faute Les Langues modernes 5, 7080.
14. Bouyon-Penin, C., Coïaniz, A. (1979). Contribution à une étude des fautes, niveau
avancé. Travaux de didactique du français langue étrangère 3, 97-111.Montpellier :
Université de Montpellier III
15. Cadre Européen commun de référence pour les langues (2001). Paris : Didier.
[Online]. Available: http://www.coe.int
16. Cherubim, D. (Hrsg.). (1980). Fehlerlinguistik: Beiträge zum Problem der
sprachlichen Abweichung. Tübingen: Niemeyer.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
23
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
Coïaniz, A. (1996) Faute et itinéraires d’apprentissage en classe de français langue
étrangère. Travaux de didactique Montpellier
Corder, P. (1973). Introducing Applied Linguistics, Penguin Modern Linguistic
Texts.
Corder, P. (1967). The Significance of Learners’errors International Review Of
Applied Linguistics 5, 161-170.
Deren, B. (1994). Kompetencja jezykowa studentow w swietle analiz
lapsologicznych Zeszyty nauk Filologia ros.33. 145-153. Opole: Uniw. opolskiego.
Doca, G. (1981). Analyse psycholinguistique des erreurs faites lors de
l’apprentissage d’une langue étrangère, Paris-Bucarest
Fenoglio, I (2003). L’autonymie dans les rectifications de lapsus in Authier-Revuz
J., Doury M., Reboul-Touré S. (Red .) Parler des mots. Le fait autonymique en
discours 307-316, Paris: Presse Sorbonne nouvelle.
Fenoglio, I. (2000). La rectification de lapsus : entre hésitation et reprise in
Répétition, altération, reformulation, Annales littéraires de l’université de Besançon
131-148 Besançon : Presses Universitaires Franc-Comtoises
Frei, H. (1971) La grammaire des fautes, Genève : Slatkine Reprints (ed. originale
1929).
Fromkin, V. A. (1973). Speech Errors As Linguistic Evidence, Paris-La Haye :
Mouton.
Jamet, C. Contrastivité et enseignement du français langue étrangère en France :
Approche
anthropo-didactique.
[Online].
Available:
http://theses.univlyon2.fr/Theses 2000/cjamet/
Julia, D. (1964). Dictionnaire de Philosophie, Paris: Larousse.
Le Petit Robert, Dictionnaire de la langue française (1996). version electronique
Liris interactive 1.2
Legenhausen, L. (1975). Fehleranalyse und Fehlerbewertung. Berlin: CornelsenVelhagen & Klasing.
Marquillo-Larruy, M. (2003). L’interprétation de l’erreur, Paris: Cle International.
Michiels, B. (1999). Die Rolle der Niederländischkenntnisse bei
französischsprachigen Lernern von Deutsch als L3. Eine empirische Untersuchung.
in Zeitschrift für Interkulturellen Fremdsprachenunterricht 3(3) [Online]. Available:
http://www.spz.tu-darmstadt.de/projekt_ejournal/jg_03_3/beitrag/
Porquier, R., Frauenfelder, U. (1980). Enseignants et apprenants face à l'erreur Le
Français dans le monde 154 29-36.
Py, B. (2000). La construction interactive de la norme comme pratique et comme
représentation Aсquisition, Interaction en Langue Etrangère 12, 77-97.
Reason, J. (1993). L'Erreur humaine, Paris: PUF.
Treps, M. (1999). Calembourdes, Paris :Seuil.
Trésor
de
la
Langue
Française
Informatisé
[Online].
Available:
http://atilf.atilf.fr/tlf.htm
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
24
LANGUAGE DEVIATOLOGY5
Michele Debrenne6
ABSTRACT
It is suggested that the sphere dealing with deviations from the norm in
language and oral discourse is to be called language deviatology. Error, as the
main object of deviatology, is considered from the point of view of cognitive
psychology, philosophy, linguistics and foreign language teaching. From the
cognitive point of view we should distinguish skill-based, rule based and
knowledge-based errors. Philosophy deals with the notions of fault and error,
while linguistics defines error as deviations from the language norm. In
foreign language teaching it is necessary to differentiate mistakes, errors and
lapsus. Language deviatology will describe all kinds of deviations in language,
from puns and tropes to slips of the tongue, including speech errors in mother
tongue and in foreign language.
KEYWORDS
Speech errors, interlanguage, foreign language acquisition.
5 © Michele Debrenne, 2005
6 Novosibirsk State University, Foreing Language Department,Chair of French, Russia,
micheledebrenne@fija.nsu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
25
НОРМА КОГНИТИВНОГО ПОНИМАНИЯ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
Юлия Демина
Понятие нормы понимания весьма неоднозначно. Существует норма в речи, в
поведении, норма в языке. Так же существуют различные точки зрения на данное
понятие, а так же на ее отклонения. Наше исследование посвящено выявлению как
нормы лексико-стилистической репрезентации образа персонажа, так и отклонения
от нормы лексико-стилистической репрезентации образа персонажа. Под понятием
«образ персонажа» в настоящей работе мы рассматриваем и речь персонажа, и его
поведение, и описание его облика, данное автором. Поэтому далее мы анализируем
речь персонажей с нервно-психическими расстройствами.
Как известно, главная функция речи состоит в озвучивании мыслительного
процесса. В слове как понятии заключено гораздо больше информации, чем может в
себе нести простое сочетание звуков.
Нервно-психические расстройства относятся к расстройствам мышления. Эти
расстройства выражаются так же и в речи человека, страдающего нервнопсихическими расстройствами, что часто проявляется в виде отклонений от нормы
речи.
Нервно-психические расстройства выражаются в том, что мыслительный
процесс больного отличается от мыслительного процесса здорового человека не
столько самим протеканием, сколько восприятием и отражением окружающей
действительности. Изменяется индивидуальный внутренний мир человека, его
восприятие других индивидуумов.
Проблема нервно-психических расстройств – одна из важнейших проблем в
современном мире. По данным Всемирной Организации Здравоохранения число
людей, страдающих нервно–психическими расстройствами, составляет в среднем
200-300 миллионов, и оно постоянно растет. Таким образом, перед учеными встает
проблема исследования ненормального поведения и отличия его от нормы. В России
данный вопрос приобрел особую популярность и привлек к себе внимание
несколько лет назад.
Каким образом психологи и другие специалисты определяют, что нормально, а
что нет. В сущности, они судят о поведении конкретного человека, соотнося его с
некоторыми критериями, учитывая отклонения от статистических норм,
недостаточное соответствие широко принятым социальным нормам и отклонение от
некоторого абсолютного стандарта, определяющего, что значит «здоровый».
Простейший подход отличить нормальное от ненормального – определить, что
делают большинство людей. Тогда ненормальное – это то, что существенно
отличается от среднего статистического. Рассмотрим человека, который испытывает
беспокойство после начала новой работы. Так как большинство людей испытывают
беспокойство в стрессовых ситуациях, подобной данной, то специалисты считают
этот образец мягкого беспокойства нормальным. Крайняя степень беспокойства, или
его отсутствие вовсе, возможно, будут рассмотрены как отклонение от нормы.
Конечно, не всегда четко выражена статистическая частота и редкость.
Предположим, недавно овдовевшая женщина говорит, что она слышала ее умершего
мужа, разговаривавшего с ней. Мы можем допустить, что это очень необычное
поведение, и оно должно быть классифицировано как ненормальное, однако по
данным исследований, половина недавно овдовевших людей переживают такие
галлюцинации. Таким образом, поведение, которое кажется ненормальным, не такая
уж статистическая редкость.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
26
Другой путь определить ненормальность – сравнить поведение человека с
поведением, ожидаемым обществом. Женщина, которая гуляет по окрестностям,
одевшись в тяжелое пальто летом и выкрикивающая оскорбления в адрес
прохожих, по этому критерию будет признана ненормальной. Она нарушит
общественные нормы и правила, касающиеся одежды и поведения. Таким образом,
статистический подход к определению ненормальности часто соответствует
подходу, базирующемуся на ожидании общества.
Но даже взятые эти два критерия не всегда достаточны. Иногда поведение,
которое статистически встречается нечасто и которое нарушает общественные
нормы, недолжно рассматриваться как ненормальное.
Единственный путь обойти эту проблему – это подход к ненормальности не с
точки зрения каких-либо статистических или социально-принятых норм, но с
позиции некоторого абсолютного стандарта, означающего «здоровый» с точки
зрения психиатрии. В теории этот подход звучит достаточно разумно. Но на
практике такие стандарты определить трудно. Рассмотрим критерий отсутствия
эмоционального утомления. На поверхности это кажется вполне обоснованной
меркой умственного здоровья. Но будет ли человек, всю жизнь испытывающий
легкое беспокойство и огорчение, обязательно признан пригодным? Вероятно, нет.
Есть моменты, когда огромное эмоциональное утомление является психологически
ожидаемой реакцией, например, когда родитель ожидает смерть своего ребенка.
Человек, остающийся в такой ситуации равнодушным, с трудом может быть
признан нормальным. Действительно с научной точки зрения, недостаток
эмоциональной отзывчивости и участия к другим людям не является симптомом
каких-то серьезных психологических нарушений и нервно-психических
расстройств. Но и небольшое отсутствие эмоционального утомления не обязательно
является здоровым. Рассматривая между нормой и ненормальностью, на полюсах их
отличить легко, но на середине одни условия говорят в пользу нормы, а другие в
пользу ненормальности.
Рассматривая разницу ненормальную сторону нормы-ненормальности, часто
бывает полезно разделить тяжелые и легкие формы психических расстройств. Для
этого иногда применяются термины неврастенический и психотический.
Большинство людей знакомо со словом неврастеник. В обыденном языке оно
обозначает такие формы поведения, которые мы не могли бы назвать
неадекватными, но которые, тем не менее, необычны и часто внушают некоторое
беспокойство. Женщина, которая патологически моет свой дом, освобождая его от
каждого микроба, мужчина, который постоянно осматривает свое тело, остерегаясь
признаков рака, и человек, который смущается и впадает в панику от принятия
малейшего решения – это те люди, которые входят в усредненное понятие,
неврастеник. Множество специалистов по душевному здоровью используют термин
«неврастеник» в несколько ином смысле. Под неврастеническими они
подразумевают расстройства, достаточно легкие и не включающие в себя потерю
связи с реальностью. Неврастеник еще способен достаточно ясно ощущать мир,
хотя он или она часто беспокоятся и чувствуют себя несчастными.
В противоположность этому, термином «психотический» обозначаются очень
тяжелые душевные расстройства, когда люди теряют контакт с реальностью. Все
они страдают от глубоко иррациональных ощущений и верований.
В течение многих лет выдвигалось множество теорий, объясняющих
ненормальное поведение. Среди них – попытки объяснения с биологической,
психоаналитической, лингвистической и других точек зрения. Так различные
нервно-психические расстройства можно отнести к отклонениям от нормы.
Расстройства, связанные с беспокойством включают общее беспокойство и
приступы паники, фобии, посттравматические стрессовые нарушения и другие.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
27
Эмоциональные расстройства характеризуются нарушением в настроении или
эмоциях. У людей с нарушенной или ослабленной способностью эффективного
самоконтроля, эмоциональные проблемы проявляются с особой силой и
отчетливостью.
В 1936 г. В.П. Осипов высказал следующее представление об основных
призна-ках психической нормы: "...норма определяется адекватностью реакции
индивидуума на окружающие раздражители, возможностью для человека
самостоятельно проклады-вать свой жизненный путь и, наконец, особенностями
способа поведения человека в жизненных обстоятельствах". (В.П. Осипов, 1998: 13)
В том же году I.H. Schultz писал, что нормальные реакции человека всегда
мотивированы и представляют собой чувственно адекватный ответ на переживание.
(I.H. Schultz, 1998: 54)
Рассматривая другие отклонения от нормы, такие как психоз, обратим
внимание на определение Г. К. Ушакова.
В отличие от нормальной реакции – адекватного чувственного ответа на
переживание – психоз представляет уже автономную реакцию, осуществляющуюся
по принципу саморазвития, и представляет собой уже проявление и/или следствие
болезни. (Г. К. Ушаков, 1987: 195)
Важнейшим проявлением нервно-психических являются нарушения
поведения, однако, отклоняющееся поведение не относится к числу чисто
клинических явлений.
Поведение, грубо нарушающее общественные/правовые нормы может быть
нормальным при оценке его с клинических позиций.
В то же время правомерное и не беспокоящее общество поведение может
наблюдаться на фоне выраженных психических расстройств.
Однако все психические отклонения находят своё выражение в сфере
межлюдских/социальных отношений.
Теперь рассмотрим понятие нормы – ненормы с языковой точки зрения.
Один из распространенных подходов к проблеме нормы заключается во
взгляде на норму как определенную устойчивую совокупность или некий комплекс
языковых средств, регулярно употребляемых в той или иной сфере коммуникации.
В других работах норма в языке рассматривается как совокупность
статистически более употребляемых вариантов, допускаемых данной системой
языка.
Сторонники другого взгляда на норму видят в ней совокупность не самих
языковых средств, а совокупность директив для их реализации в речи, набор
последовательно включающихся устройств, фильтров, так или иначе
ограничивающих
возможности,
представляемые
языковой
системой
и
определяющие качество порожденного высказывания.
Норма в языке – некий инвентарь языковых средств. Ненорма, т.е. нарушение
нормы – это также определенный набор, список языковых средств, отвергаемых
речевой практикой данного языкового коллектива. Однако очевидно, что эта суть не
сама норма, а лишь результат действия нормы языка, ибо языковое средство само по
себе нормой быть не может, поскольку норма вообще – это прежде всего правило,
определенный порядок, мера, установленные общественной практикой, в то время
как языковая единица – это объективный существенный элемент языка,
независящий от общественных установок.
Оптимальное решение, видимо следует искать в слиянии нескольких точек
зрения на языковую норму, поскольку сам механизм нормы не может действовать
иначе, кроме как в режиме выбора языковых средств, и в то же время результатом
этой работы всегда являются три группы совокупностей языковых средств:
1. Набор средств, соответствующих норме.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
28
2. Определенное количество единиц языка, несоответствующих норме.
3. Некое число языковых единиц, занимающих промежуточное положение.
Что касается нормы речи, то это понятие весьма относительное, ее нельзя
услышать или проследить в тексте в чистом виде, она познается относительно
отклонений, в случаях ее нарушения. Все случаи отклонения предлагается
рассматривать в отношении к общеязыковой норме.
Основными отступлениями от нормы можно считать:
1) нарушение логической последовательности. Речь индивида может быть
бессвязна, обрывчата. Например: “They say you are a doctor – but you’re just cat, cat –
it’s another thing. Don’t you agree? I walk here with a white cat. It’ll explain you.”(F.S.
Fitzgerald “Tender nights”). Главная героиня романа Ф.С. Фитсджералда «Ночь
нежна» Николь страдает хроническими нервно-психическими расстройствами, об
этом нам говорит автор. Мы можем проследить ее состояние в письме к доктору. Ее
Речь отражает ее сознание. Мысли путаются, она не может логически высказать
свою мысль. Слова ее так же непонятны, нет четкой логики построения смысловой
конструкции предложения. Сами предложения кратки, обрывчаты и идут
постоянные повторы.
“I’ve thought a lot about moonlight too, and there are many witnesses I could find if I
could only be out of here”.
Техника потока ее сознания сложна, нет четкой взаимосвязи между
смысловыми конструкциями и четкий смысл ее слов трудно уловить, видны
логические нарушения нормы. Читателю становится понятно, что хозяин данных
высказываний страдает нервно-психическими расстройствами:
“They said you were a doctor, but so long as you are a cat it’s different. My head
aches so, so excuse this walking there like an ordinary with a white cat will explain, I
think”.
Героиня сама говорит о своем состоянии “my head aches so”. Вся абсурдность и
нелогичность ее высказывания дает нам понять, что реплика принадлежит больному
человеку.
Таким образом, каждое эмоциональное состояние говорящего находит
отражение в речи и высказываниях.
2) нарушение стилистических норм (нарушение принятой в обычном
употреблении сочетаемости элементов. На основании постоянной встречаемости
элемента языка в определенном окружении складывается высокая предсказуемость
появления того или иного элемента в тексте).
Например: “How idiotic civilization is! Why be given a body if you have to keep it
shut up in a case like a rare, rare fiddle?”
Героине свойственны навязчивые явления, чувство тревоги, беспокойства,
затем неприятное самочувствие, не связанное с содержанием мыслей и
представлений. Лексическими средствами, репрезентирующими психическое
состояние героини, являются повторы.
“How absurd it was. Why have a baby if it has to be kept – not in a case like rare,
rare fiddle – but in another woman’s arms?”
Количество информации, сила отклонения и, следовательно, стилистический
эффект пропорциональны неожиданности, непредсказуемости маркированного
элемента. Если за норму брать контекст (речь), который образуется закономерным
расположением элементов с большой предсказуемостью, то константный элемент
нарушает эту закономерность. Сила отклонения зависит обычно не только от
константа элемента с данным контекстом; читатель сопоставляет необычное
явление языка с системой парадигм, пытаясь интерпретировать это явление путем
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
29
установления связей между данным случаем и общеупотребительными моделями
языка (И. В. Арнольд, 1973:58).
При восприятии текста (речи), благодаря интуитивному знанию «шкалы
норм»,
создается
предсказуемость
появления
элементов.
Появление
непредсказуемого элемента в данной речевой ситуации, отклонение от шкалы норм
речи, ведет к элементу обманутого ожидания. Речь может не восприниматься как
адекватная. Основной стилистической оппозицией становится оппозиция между
нормой и отклонением от нормы. Нетрудно убедиться, что любой стилистический
прием основан именно на замене нормы ее отклонениями.
Художественная литература, являющаяся особого рода хранилищем
лингвистического и просодического опыта человечества, отражает сложившиеся
представления о связи эмоционально кинетических актов с эмоциональными
переживаниями и расстройствами личности.
Художественный текст, содержа наряду с фактуальной информацией
эмоциональную, представляет собой эмотивный тип текста, то есть слова и
конструкции, используемые для описания и обозначения различных эмоциональных
состояний , отражение любых состояний говорящего, в том числе и нервнопсихических расстройств, осуществляется в художественном тексте через описание
собственно эмоционального состояния (возбужденность, агрессивность, страх и т.д.).
Во все времена развития и существования литературы художников
интересовало не только то, что герой делает и говорит, но и что он думает.
Обращение к мыслям человека раскрывает пружину его действий и речей, их
причину и истинное назначение. Автору необходимо проникнуть во внутренний
мир героя, чтобы определить все аспекты его деятельности. Писатель открывает
читателю, пересказывая своими словами то, что думает персонаж. Авторская
личность при этом как бы приглушена. Другое дело, когда автор полностью
предоставляет герою самому излагать свои размышления. Создается эффект их
достоверности, непосредственного участия читателя в мыслительном процессе, т.е.
причастности к эмоционально-психологической, внутренней жизни персонажа.
Произнесенная речь персонажа в этом случае играет не последнюю роль в развитии
сюжета. Внутренняя речь непосредственного участия, как правило, не принимает, но
сосредоточивает в себе их мотивировку, вскрывает их причинно-следственные связи
и истинные отношения, обнажает их сущность. «Все главные характеристики
внутренней речи проистекают из ее основополагающего свойства: в отличие от
внешней речи внутренняя не рассчитана на участие в коммуникативном акте, она не
направлена адресату для передачи ему какой-либо информации, а носит
самонаправленный характер». ( В. П. Беляшин,1988: 43)
При психолингвистическом подходе текст в процессуальном аспекте
рассматривается как единица речевой деятельности, а в статическом как единица
речевого мышления. Такой подход позволяет рассматривать текст в прагматическом
ракурсе, т.е. с точки зрения продуцента (говорящий) и реципиента (слушающий).
Последовательно развиваемый прагматический подход к тексту позволяет описать
текст как элемент системы « действительность – автор – читатель», как созданную в
сознании автора речевую структурацию действительности, предназначенную для
восприятия читателем.
Так в романе К.Менсфилд «Дует ветер» автор описывает вид из окна как бы
глазами девушки, которая смотрит в окно и размышляет о причине своего
тревожного, возбужденного состояния.
“Suddenly - dreadfully - she wakes up. What has happened? Something dreadful has
happened. Nothing has happened. It is only the wind shaking the house, rattling the
windows, banging a piece of iron on the roof and making her bed tremble. Leaves flutter
past the window, up and away; down in the avenue a whole newspaper wags in the air like
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
30
a lost kite and falls, spiked on a pine tree. It’s cold. Summer is over - it is autumn everything is ugly. ”
Идет повтор лексических единиц “has happened”, что делает контекст более
напряженным, тем самым, позволяя передать возбужденное и волнительное
состояние героини, которое можно рассматривать как навязчивую идею героини,
поскольку последняя связывает свое нервное состояние с появлением ветра.
Рецепция и анализ лексических единиц “dreadfully”, “something dreadful has
happened”, “everything is ugly” дает возможность говорить о психическом состоянии
героини, которое можно охарактеризовать как раздраженное, тревожное состояние
молодой девушки.
Что касается нормы в поведении понятие нормы в поведенческих реакциях
чрезвычайно сложно, как и вообще весьма неопределенны границы нормы. Вместе с
тем, прослеживая постепенные изменения нормы, можно судить как о границах ее,
так и о механизмах взаимодействия нормального и аномального. Разработка
критериев психической нормы поведения привлекала внимание многих
исследователей. Норма поведения может определяться адекватностью реакции
человека на окружающую действительность, возможностью для человека
самостоятельно прокладывать свой жизненный путь, и наконец, особенностями
способа поведения человека в жизненных обстоятельствах. Отклонения от нормы у
человека, страдающего нервно-психическими расстройствами, для окружающих
видны как в его речи, так и поведении. Часто его речь обрывчата, бессвязна,
нарушена логическая и стилистическая последовательность, часто чересчур
эмоциональна и экспрессивна. Его поведение может быть неадекватно данной
ситуации и носить неспокойный спонтанный характер. Человек неадекватно
воспринимает окружающий мир и действительность. Одни из видов нервнопсихических расстройств, которыми может страдать человек, различные фобии и
мании, что так же является неадекватным восприятием окружающей
действительности, а следовательно, отклонениями. Так одно из наиболее
распространенных заболеваний – это фобии.
Термин «фобия» происходит от греческого “phobos” – страх, ужас.
Определение понятия «навязчивые состояния» в медицинском словаре можно найти
следующее: «Навязчивые состояния - это мысли, воспоминания, сомнения, страхи,
влечения, действия, движения, возникающие независимо и вопреки желанию
больного, притом непреодолимо, и отличающиеся постоянством. Больные относятся
к ним критически, понимают их болезненный характер и бессмысленность, но
освободиться от них не могут».( Г. К. Ушаков, 1987: 121)
Например: “Who is he” I said. “And why does he sit always alone, with his back to
us, too?”
“Ah!” whispered the Frau Oberregierungsrat, “he is a Baron”.
She looked at me very solemnly and yet with the slightest possible contempt – a
“fancy-not-recognizing-that-at-the-first-glance” expression.
“But, poor soul, he cannot help it,” I said. “Surely that unfortunate fact ought not to
debar him from the pleasures of intellectual intercourse.”(“The Baron” K. Mansfield)
Главный герой данного произведения страдает социофобией. Автор показывает
болезнь героя посредством описания его поведения: герой всегда сидит один, боится
принимать пищу в присутствии других людей, смотрит на окружающих
“затравленным” взглядом. Характеристика героя носит эксплицитный характер,
автор сам характеризует героя, показывая его болезнь.
Нормальная реакция человека всегда мотивирована и представляет собой
чувственно адекватный ответ на переживание. Волнение, неуверенность,
нерешительность, элементы мнительности, возникающие в соответствующих
жизненных обстоятельствах, - нормальные реакции для лиц со свойственным им
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
31
складом характера. Возникновение страха, волнения, нервозности независимо от
обстоятельств – реакция болезненная.
Нервно-психические заболевания возникают в результате психотравмирующих
переживаний и переход их из сознания в подсознание, что позволяет человеку жить
вне сознания невыносимого переживания. Однако, вытесненное переживание
продолжает активно действовать на психику человека и может проявляться в
«зашифрованной» форме в виде невротических синдромов. Так, анализируя речь и
действия персонажей с нервно-психическими расстройствами на примере
художественных текстов, мы выявляем особенности лексической репрезентации
отклонений от нормы.
Особенности лексической репрезентации нервно-психических расстройств
персонажей в художественных текстах можно проследить также во внутренней речи
или иных способах изложения речи персонажей. Это может быть несобственнопрямая речь, характеристика персонажа, данная автором, или диалогическая речь.
“Then it was she decided there were different sorts of fathers.
Suddenly, on day, mother became ill. And she and grandmother drove into town in a
closed carriage.
The little girl was left alone in the house with Alice, the “general”. That was all right
in the daytime, but while Alice was putting her to bed she grew suddenly afraid”.
“What’ll I do if I have nightmare?” she asked. “I often have nightmare, and then
granny takes me into her bed – I can’t stay in the dark – all gets ‘whispery’ … What’ll do
if I do?”.
“You just go to sleep, child,” said Alice, pulling off her socks and whacking them
against the bedroll, “and don’t you holler out and wake your poor pa.”
“But the same old nightmare came – the butcher with a knife and a rope who grew
nearer and nearer, smiling that dreadful smile, while she could not move, could only stand
still, crying out, “Grand ma, grandma!” She woke shivering, to see father beside her bed, a
candle in his hand?”
“What’s the matter?” he said. (K. Mansfield “The little girl”)
В данном отрывке произведения описывается психическое состояние героини –
маленькой девочки. Девочка оставлена дома одна, и она боится темноты, боится
уснуть, потому что боится кошмаров. Здесь мы можем говорить о неврозе, который
развивается и переходит в фобию – боязнь темноты: “I can’t stay in the dark.”
Состояние героини показывается через внутренний монолог. Лексема “suddenly
afraid” показывает, что страх и волнение ее внезапны и беспричинны.
Сознание ее выдает кошмар – мясника с ножом и веревкой. Данное состояние
героини не означает, что ее мыслительный процесс нарушен или отличается от
мышления нормальных людей. Такой тревожный сон может объясняться
тревожным, психически-неустойчивым состоянием в результате какого-то шока или
потрясения.
Лексическая единица “nightmare” становится индикатором тревожного
состояния девочки. Повтор данного слова дает возможность показать ее нервнопсихическое состояние, она повторяет одно и тоже.
Рецепция и анализ лексических единиц “nightmare”,“ dreadful”,“shivering” так
же дает возможность показать состояние героини, ее страх, боязнь темноты и ночи.
Слова носят негативную окраску, изобличая ее беспричинный страх и тревогу
героини.
Нервно-психические расстройства персонажей в художественных текстах
выражаются так же непосредственно через описание их эмоций такие, как волнения,
переживания, нервозность, возникновение необоснованного страха, эти эмоции
отображаются в их речи и речь становится эмоционально окрашена. Данные эмоции,
являющиеся одним из основных признаков нервно-психических расстройств, находят
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
32
свое проявление, прежде всего, в невербальном поведении человека. Однако
удельный вес каждого из компонентов в выражении подобного типа эмоций
различен. Рассматриваемые эмоциональные состояния ярче всего манифестируются в
мимических, жестовых реакциях персонажей, а так же в просодическом оформлении
высказывания в различных лингвокультурах.
Так, на примере лексической репрезентации персонажей художественных
текстов с нервно-психическими расстройствами мы показали, что нервнопсихические расстройства являются отклонениями от нормы. Как нарушение
логической, так и стилистической нормы отражается в их речи. Каждое отклонение
в языке маркируется своими признаками, например, невроз – повторяемостью
синтаксических структур, фобии
- описательным характером поведения
персонажей, прямой характеристикой персонажа, данной автором, эмоционально
окрашенной речью. Все эти лексико-стилистические особенности помогают автору
выявить и показать нервно-психические расстройства персонажей текста, как
отклонения от нормы.
ЛИТЕРАТУРА
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
Арнольд
И.В.
Стилистика
современного
английского
языка.-М.:
Просвещение, 1990. – 280с.
Беляшин В.П. «Психолингвистический аспект художественного текста»-М.,1988.
Василюк Ф.Е. Структура образа // вопросы психологии.1993, №5.
Горелов И..Н. «Основы психолингвистики».-М.,1997.
Залевская А.А. «Введение в психолингвистику».-М.,2001.
Кондрашин Ю.В. «Дефекты менталитета»-М.,2000.
Леонтьев А.А. «Введение в психолингвистику».-Л. 1976
Немов Р.С. Психология, кн.1 – М.,1995.
Осипов В.П. О распознании психопатий и ограничении понятий. – М.:1998г.-360с.
Ушаков Г. К. Пограничные нервно-психические расстройства. – Мю: Медицина,
1987.-304с.
Schultz I. H. Psycholinguistics – Camb.,1998.240c.
NORM OF COGNITIVE UNDERSTANDING OF THE TEXT7
Yulia Demina8
At the beginning of the article information is given about the definition “norm,
its types and functions. We dwell upon the difference between ‘’normal” and
“unnormal”. It is described about some deviations from speech’s norms: logical
deviations and stylistic ones. Then it is dealt with the definitions of psychic
diseases: what are they and their types as the main digression from the “norm”.
Attention is drawn to the description of some psychic diseases on the example
of the characters of the texts. Then we try to analyze texts where main
characters have some psychic diseases and show how these diseases are
depicted in their speech, to see their conduct through their words with the help
of stylistic devices. Attempts are made to analyze how the speeches of humans
with such diseases reflect their motional condition and try to show the norm of
cognitive understanding of the text.
KEYWORDS
Norm, cognitive understending, types of norm,psychic deviations, analysis of the text.
7 © Yulia Demina, 2005
8 Tambov StateTechnical University, Department of foreign languages, Russia, Yulia _demina@rambler.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
33
МНОГОЗНАЧНОСТЬ КАК КОГНИТИВНАЯ ПРОБЛЕМА
Ирина Фришберг
ВВЕДЕНИЕ
Когнитивный подход к языковым и речевым явлениями подразумевает их
анализ с точки зрения теории познания. Так, анализ многозначности в свете данного
подхода позволяет вскрыть глубинные причины полисемии, помогает
интерпретировать полученные результаты, выделяя наиболее актуальные,
востребованные носителем языка значения.
При интерпретации результатов мы неизбежно сталкиваемся с проблемой
многозначности. Совершенно очевидным нам представляется предположение, что
многозначные слова образуют синонимические ряды по каждому из своих
лексических значений (или, если значений значительно количество,
синонимический ряд образуется от группы максимально сближенных значений).
В разделе 1 представлены теоретические выкладки о проблеме соотношения
полисемии и омонимии. В разделе 2 дается краткая интерпретация проблемы
многозначности в когнитивном аспекте. Раздел 3 вводит коэффициент
многозначности и его значение у разных частей речи в английском и русском
языках. В разделе 4 интерпретируется значение данного коэффициента для разных
частей речи в разных языка. В заключении намечаются пути для дальнейшего
исследования.
1. СООТНОШЕНИЕ ПОЛИСЕМИИ И ОМОНИМИИ
Мы уже определили проблему лексического значения как проблему языкового
выражения когниции, следовательно, каждое значимое языковое выражение
когниции, вне зависимости от формы представления, приобретает более или менее
автономный синонимический ряд, который, в свою очередь, увеличивается или
сокращается, в зависимости от значимости когниции в обществе (синонимический
ряд к глаголу «пристать»): 20 век, характеризующийся большей свободой
сексуального поведения, постепенно вытесняет первое, исконное значение глагола
«пристать». Более того, если бы словарь синонимов мог включать сниженную
лексику, то второе значение обогатилось бы ЛЕ типа «клеить», «кадрить»,
«доставать», «докапываться» и пр., и пр., в то время, как синонимический ряд к
прямому значению слова «приставать» остается практически неизменным.
Возвращаясь к проблеме многозначности и ее соотношения с омонимией,
следует сказать, что, безусловно, целью нашего исследования не являлось
выявление соотношения полисемии и омонимии в словарях синонимов. Более того,
проблема обсуждается в литературе, в многих концептуальных исследованиях,
поэтому мы лишь ограничимся наиболее общими положениями, необходимыми нам
для исследования.
Полисемия
–
«семантическое
отношение
внутренне
связанных
(мотивированных) значений, выражаемых формами одного слова (одной лексемой)
и разграничиваемых в тексте благодаря разным, взаимоисключающим позициям
этого слова» (Новиков 2001: 568)
Омонимия – «это семантические отношения внутренне не связанных
(немотивированных) значений, выражаемых формально сходными знаками
(лексемам) и различающихся в тексте благодаря разным контекстуальным
окружениям» (Новиков 2001: 52). Две и более единицы можно считать омонимами в
том случае, если при формально одинаковых знаках они обладают несвязанными
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
34
(немотивированными) значениями. В литературе традиционно выделяют различные
типы омонимов:
1) этимологические (образованные в результате звукового совпадения
различных по происхождению слов – брак (супружеские отношения) – брак
(недоброкачественное изделие));
2) словообразовательные (возникающие в результате словообразовательных
процессов: основный – как прилагательное к существительным основа и основание);
3) семантические (являющиеся результатом распада полисемии слов:
образование (создание, формирование чего-либо) – образование (процесс получения
знаний)).
В том случае, когда ЛЕ имеют разную этимологию, были заимствованы из
разных языков и стали одинаково звучать в результате ассимиляции, либо явились
результатом действия разных способов словообразования (бор (лес) – бор
(мед.инструмент); рейд (периферия бухты) – рейд (поход)), разграничить
омонимию и полисемию достаточно легко.
Как подсказывает логика, наиболее сложно разграничимыми являются
семантическая омонимия и полисемия. Как правило, причины семантической
омонимии заключаются в потере мотивированности, так называемого звена,
посредством которого были связаны два значения одного слова.
2. ПОЛИСЕМИЯ В СВЕТЕ КОГНИТИВНОГО ПОДХОДА
Полисемия является результатом асимметричности знака и значения.
«Благодаря постоянному увеличению «зазора» между знаком и значением, под
влиянием контекста знак приобретает, «аккумулирует» новые значения,
взаимосвязанные с главным. Происходит развитие «многозначности» (Новиков
2001: 571). Новое значение слова, в свою очередь, тоже отличается
асимметричностью знака и значения, это приводит к образованию синонимических
рядов у каждого или почти у каждого из значений слова.
При образовании синонимического ряда запускается когнитивный механизм
творческой переработки информации, однако, не все ЛЕ одинаково когнитивно
востребованы. Более того, не каждое из значений слова получает отдельный
синонимический ряд. Попытаемся разобраться в причинах этого явления с
когнитивной точки зрения.
1) причины многозначности кроются в когнитивной неоднородности слова.
Каждая ЛЕ включается в сложную систему взаимоотношений и словоупотреблений,
в результате в речи возникают и развиваются новые значения,
2) Далеко не все значения полисемичной ЛЕ развивают синонимические ряды.
Но даже при условии развития синонимических рядов у всех значений
полисемичного слова, эти ряды не будут равны по своей длине. Элементарная
логика подсказывает, что более конкретная ЛЕ получит меньше количество
синонимов, нежели более абстрактная. Более употребительное значение получает
больше синонимов, нежели менее частотное. Причем нет никакого однозначного
соответствия между тем, какое значение было первичным, а какое – вторичным.
Выше мы уже приводили пример с глаголом пристать. Это достаточно типичная
ситуация, т.е. в тех случаях, когда изначально глагол действия развивает одно из
своих значений как глагола отношения, более протяженный по длине
синонимический ряд получит последний: отношения – это то, чему свойственно
развиваться, более того, время и окружающая обстановка вносит свои коррективы в
понимание межличностных отношений, в то время как практические действия менее
склонны к изменениям и переоценке.
В связи с тем, что значения слова могут получать совершенно различные,
никак не связанные между собой синонимические ряды, при анализе и
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
35
интерпретации результатов мы будем говорить не о разных синонимических рядах
одного слова, а просто о количестве синонимических рядов. Поясним это на
примере. Так, у глагола представляться два синонимических ряда, один из которых
относится к глаголам интеллектуального действия, а другой – к глаголам
межличностных отношений: 1. преставиться – отрекомендоваться (глагол
расположения к контакту); 2. представиться – появиться, явиться (глагол
воображения и предположения). В этом и других подобных случаях мы говорим не
о двух синонимических рядах одного глагола, а о двух автономных глагольных
синонимических рядах (в случае необходимости указывая, что данные ряды
развивают два значения одного полисемичного глагола представляться).
3. ОПРЕДЕЛЕНИЕ КОЭФФИЦИЕНТА МНОГОЗНАЧНОСТИ. ЗНАЧЕНИЕ
КОЭФФИЦИЕНТА В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ
Следует отметить, однако, что количество полисемичных лексических единиц
мы тоже учитывали в своем исследовании. Более того, в нашей работе мы вводим
так называемый коэффициент многозначности: отношение количества
синонимических рядов к общему числу слов, представленных в нашей выборке,
которые образуют синонимические ряды. В результате применения данного
коэффициента мы сможем сделать выводы, какая из частей речи, представленной в
словаре синонимов, является более полисемичной. По нашему мнению, между
полисемичной ЛЕ, представленной в толковом словаре, и многозначным словом,
представленном в словаре синонимов, наблюдается значительная разница: отнюдь
не все значения одного слова вообще развивают синонимический ряд, в силу
особенностей значения, употребления и т.д. Поэтому мы вводим данный
коэффициент только для словаря синонимов.
Итак, нами были получены следующие коэффициенты:
Русский язык:
Глаголы: (606 : 478) = 1, 27
Существительные: (361 : 345) = 1,05
Прилагательные: (280 : 233) = 1,2
Наречия: (62 : 51) = 1,2
Общий коэффициент многозначности: (1341 : 1134) = 1,18
Английский язык:
Глаголы: (495 : 438) = 1,13
Существительные: (449 : 360) = 1,25
Прилагательные: (384 : 328) = 1,17
Наречия: (4 : 3) = 1.3
Общий коэффициент многозначности: (1337 : 1135) = 1,18
Из приведенных данных видно, что чем меньше расхождение между
количеством синонимических рядов и лексических единиц, представленных в
словаре синонимов, тем меньше величина коэффициента; при равном количестве
лексических единиц и синонимических рядов коэффициент равен единице.
Величина коэффициента изменяется от 1 до плюс бесконечности, хотя наиболее
вероятное значение – между 1 и 2 (в том случае, если все в среднем на одну
лексическую единицу приходится по 2 синонимических ряда).
4. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ КОЭФФИЦИЕНТА МНОГОЗНАЧНОСТИ В
АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ
Итак, мы видим, что, хотя общий коэффициент многозначности в русском и
английском языках совпадает, при рассмотрении полисемии частей речи
наблюдаются значительные расхождения. Наиболее многозначным в русском языке
является глагол, причем, как было указано выше, очень часто это сочетание глагол
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
36
действия – развитие значения – глагол отношения (иногда, значительно реже,
правда, глагол бытия и состояния): 1. принять – зачислить (глагол включения
объекта в состав чего-либо); 2. принять – встретить (глагол внешнего проявления
отношения).
В английском языке наиболее многозначными являются существительные. В
предыдущем параграфе мы уже обращали внимание на тот факт, что в английском
языке наиболее представленной в толковом словаре частью речи является
существительное.
Помимо
чисто
лингвистических
причин
(широко
распространенной
конверсии),
мы
связываем
факт
многозначности
существительных с тем, что при развитии реалий окружающей жизни, новые
явления часто получают не новое наименование, а развитие значений уже
существующей в языке лексической единицы. К тому же для английских
существительных прослеживается тенденция, когда конкретное существительное
развивает абстрактное значение, используя сходство значений по функции, которую
выполняет данный конкретный предмет: 1. remembrance – memory, recollection,
reminiscence, mind, souvenir (эмоционально-нравственный концепт); 2. remembrance
– remembrancer, reminder, memorial, memento, token, keepsake, souvenir, gift, present,
favor (артефакты, продукты труда, предметы обихода). Также для многозначных
существительных английского языка характерно сочетание двух и более
абстрактных значений, иногда относящихся к разным группам, а иногда – к одной:
1. sense –sensation, feeling, sensibility, awareness, consciousness,cognizance, perception,
discernment, discrimination, penetration; 2. sense – common sense, good sense, horse
sense, gumption, judgment, wisdom (эмоционально-нравственные концепты); 3. sense –
meaning, acceptation, signification, significance, import, denotation, connotation
(концептосфера научного знания).
Далее по величине коэффициента многозначности в обоих языках следует
прилагательное. Этот факт легко объясним с точки зрения когнитивного подхода.
Прилагательные обозначают статический признак предмета, следовательно,
прилагательное менее глагола и существительного склонно к образованию новых
слов, следовательно, пополнение словарного запаса происходит за счет полисемии
старых: 1. потрепанный, обтрепанный, отрепанный, обшарпанный, обтерханный;
2. потрепанный – подержанный, поношенный, потертый, потасканный,
истрепанный, истасканный (прилагательные, обозначающие динамические
признаки с внутренним динамизмом). 1. smart – bright, knowing, quick-witted,
intelligent, clever, alert, sharp, keen, acute, quick, ready, prompt, apt, shrewd, astute,
perspicacious (прилагательные, обозначающие несобственный статические
признаки, являющиеся показателем внутреннего состояния) 2. smart – modish,
fashionable, stylish, chic, dashing, elegant, exquisite, finished, consummate
(прилагательное, обозначающие собственные статические признаки предмета,
фиксирующие наличие или отсутствие внешнего признака человека); 1.
sanctimonious – pietistic, religious, devout, pious (прилагательные, обозначающие
несобственные признаки, имеющие неявно модальные компоненты); 2.
sanctimonious – hypocritical, pharisaical, canting, affected, feigned, simulated,
counterfeited, assumed, pretended, perfervid, fervid, ardent, fervent (прилагательное,
обозначающие собственные статические признаки предмета, фиксирующие наличие
или отсутствие признака ситуации);.
Признаки новых явлений и феноменов окружающего мира описываются при
помощи уже существующих в языке средств, а для того, чтобы атрибуция
соответствовала требованиям современности, уже существующие прилагательные
актуализируют новые значения, которые, в свою очередь, развивают
синонимические ряды:
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
37
1. сальный – засаленный, просаленный, замасленный, промасленный
(прилагательные, обозначающие динамические признаки с внутренним
динамизмом);
2. сальный – скабрезный, грязный, скоромный, похабный (прилагательные,
обозначающие несобственный статические признаки, являющиеся показателем
внутреннего состояния);
1. spiritual – immaterial, incorporeal (прилагательные, обозначающие
несобственные признаки предмета, имеющие оценочные семемы, выражающие
отношение к разуму, сознанию с точки зрения познанности - непознанности);
2. spiritual – holy, sacred, divine, religious, blessed, supernatural, supranatural,
celestial, heavenly (прилагательные, отображающие статические признаки,
отображающиеся в семемах, определения которых включают архисемы
«проникнутый», «объятый» и т.д.).
Возможен еще такой вид полисемии, когда прилагательное изначально
относится к природе или физиологии, так называемым естественным субстанциям.
Однако позже это же прилагательное начинает относиться к обществу, развивая уже
свой, не связанный с первым синонимический ряд:
1. девственный – целомудренный, невинный, непорочный, чистый
(прилагательное, обозначающие собственные статические признаки предмета,
фиксирующие наличие или отсутствие физиологического признака);
2. девственный – первобытный, первозданный, нетронутый (прилагательное,
обозначающее динамические признаки, с включенным временным параметром и
архисемой «существующий, бывший»);
1. resilient – elastic, springy, flexible, supple, recoiling, rebounding, recovering,
regaining, retrieving (прилагательное, обозначающие собственные статические
признаки предмета, фиксирующие наличие или отсутствие внешнего признака);
2. resilient – elastic, expansive, buoyant, volatile, effervescent, responsive,
sympathetic, spirited, high-spirited, mettlesome (прилагательные, обозначающие
несобственный статические признаки, являющиеся показателем внутреннего
состояния).
В том случае, когда синонимические ряды обоих значений прилагательных
совпадают полностью, в словаре дается только один синонимический ряд.
Равной многозначностью с прилагательными в русском языке обладают также
наречия. Интересно, что в английском языке наречие является частью речи,
лишенной многозначности (еще раз оговоримся, что мы имеем в виду не наречия
вообще, а только те, которые представлены в словаре синонимов). В связи с этим
следует отметить, что наречия образа действия (tenderly, sweetly), образованные от
соответствующих прилагательных, в используемом словаре не фиксируются, а
именно они, как подсказывает логика, обладают наибольшим количеством
синонимов и наибольшей многозначностью. Вероятно, этим фактом и объясняется
отсутствие многозначных наречий в рамках исследуемого материала.
Причина многозначности наречий русского языка кроется в относительно
ограниченном количестве наречий в русском языке вообще. Следовательно, при
необходимости наречия развивают новые значения на базе уже существующих,
нежели образуют новые. Более того, значительная часть наречий, образованная от
качественных прилагательных при помощи суффикса –о в словаре синонимов
вообще не представлена. Как нам кажется, причина многозначности наречий
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
38
заключается именно в этом, т.е. в особенностях грамматики и морфологии русского
языка.
Наименее многозначной частью речи в словаре синонимов русского языка
является существительное. Причиной этого могут быть как особенности русского
языка, так и особенности сознания русскоговорящего человека.
Одной из наименее полисемичных частей речи в английском словаре
синонимов является глагол. Следует отметить, однако, что разница между
коэффициентами многозначности существительного, прилагательного и глагола не
столь значительна, как между глаголом и существительным в русском языке.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, в результате сопоставления многозначности лексических единиц
русского и английского языка нами выделен коэффициент многозначности. Данное
сравнение является наиболее общим и не дает возможности ответить на вопрос о
причинах синонимической аттракции и ее когнитивно-прагматических
особенностей. Для более детального исследования мы обратимся к другому, более
специфическому параметру: длина синонимического ряда в разных языках у разных
частей речи и лексико-семантических групп.
ЛИТЕРАТУРА
1. Апресян Ю.Д. Лексическая синонимия. Синонимические средства языка. - М.:
Наука, 1974. – 367с.
2. Кубрякова Е.С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке. Части речи с
когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. – М.: Языки
славянской культуры, 2004. – 560с.
3. Новиков Л.А. Лексическая семантика. – М.: Из-во РУДН, 2001. – 630с.
4. Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70 000 слов/ Под ред. Н.Ю.Шведовой. –
М.: Рус.яз, 1990. – 921с.
5. Попова З.Д., Стернин И.А. Язык и национальная картина мира. Воронеж, 2003.
– 60с.
6. Толковый словарь русских глаголов. Под ред. Л.Г.Бабенко. – М.: Аст-Пресс,
1999. – 704с.
7. Webster’s Dictionary of Synonyms. – Springfield, 1942. – 907с.
POLYSEMY AS COGNITIVE PROBLEM 9
Irina Frishberg10
ABSTRACT
In our article we try to view polysemy in a cognitive aspect in the English and
Russian languages. To make all this perfectly clear and obvious we introduce
such term as polysemy coefficient, which turned out to differ depending on the
language and the part of speech. The above mentioned approach helps us to
interpret the results more effectively.
KEYWORDS
Semantics, polysemy, cognitive approach, polysemy coefficient.
9 © Irina Frishberg, 2005
10 Chelyabisnk Higher Military School of Navigators, Foreign Languages Department, Russia,
irfrish@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
39
DIFFERENTIAL LINGUISTICS 11
Ilya Geller 12
ABSTRACT
In the course of carrying out NIST TRECs 2003 and 2004, I created and tested
a computer program for textual information searches, based on
‘understanding’ the meanings of words in texts. The computer using the
program ‘understands’ not only the abstract, standardized meanings of the
words in the text, but the specific, concrete meanings given to those words by
the author(s) of the texts. In this article I attempt to bring the language I used
to create the algorithm of the program in line with the generally accepted,
formalized language of mathematics. For example, I explain why I consider
the paragraph to be the ‘second derivative of the function of describing
Reality’, and what I understand Reality to be. (For the clarification of my
understanding of Reality I apply philosophy of Cynicism.) Along with that, I
bring in an understanding of the ‘prototype’ of a paragraph as it is ‘integrated’
into the first derivative of the function of describing Reality. I also show that it
is precisely the existence of the ‘prototype’ that allows the computer to
‘understand’ the meanings of the words in the text.
Axiom 1. Words exist.
Definition 1. I understand a word in any given language to be a combination of letters in
that format in which the word appears in print in a generally accepted dictionary of that
language. That combination of letters by which the word is fixated in the dictionary is
recognized as the ‘normal form’ of that word, to which all ‘non-normal’ forms of the
given word can be reduced; by a ‘non-normal’ form of a word I mean a form which arises
from adding prefixes, suffixes, endings, etc., to the normal form of the word; or a form
resulting from the introduction of a grammatical error into the word.
Use of the dictionary of a language allows one to present each word in numerical
form. Differential Linguistics thus works with numbers; and the system for reducing nonnormal forms of words to their normal forms can be seen as a system for reducing words
to numbers.
Definition 2. The meaning of a word is how the word is used and what the word is.
Definition 3. Any word taken separately in its normal form is a ‘non-predicative
definition’. I have called combinations of normal forms of words – nouns/pronouns-verbsadjectives – ‘predicative definitions’.
Note. Noam Chomsky. In 1957 Noam Chomsky [1] proposed calling the combinations of
words that convey the meaning of a sentence ‘kernel sentences’. But I have preferred to
follow an immeasurably more ancient tradition which had its beginning with Aristotle, and
to call such combinations ‘predicative definitions’ (if they are reduced to their normal
forms.)
Definition 4. I understand only the normal form of a word to be a non-predicative
definition; where a non-predicative definition and an abstraction/universal [6; ‘The World
of Universals’]. are the same thing.
11
12
 Ilya Geller, 2005
Technology Department, LexiClone Inc., USA, ilya_geller@hotmail.com
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
40
I claim that any non-predicative definition has all words’ meanings.
Clarification. Philosophy. I have chosen, as an intellectual basis for my program, the
philosophy of Cynicism, which I see as superseding the philosophy of Idealism.
I suppose that Cynicism, as a collection of dogmas in written form, was originally
created by the Biblical authors Ecclesiastes and Jeremiah who, I think, were opposing
Plato and Aristotle. I consider Cynicism to be based on the notion that the Ideal is single,
doesn't change and therefore doesn't exist in time – the Ideal exists only in the
immutability of eternity, in timelessness13.
I am certain that Idealists Plato and Aristotle – as well as their follower Hegel,
Bradley and Russell – supposed that there exists a multiplicity of ideals, that ideals exist in
time/not in time and can be distinguished one from another. (Idealists have never
explained how one could make distinctions between things that were the same – absolutely
identical. Hegel pretended that the question didn't exist – see the part ‘Quantity’ of his
‘The Science of Logic’: he supposed that nothing exists in time as well as beings. Russell
did not think so – ‘But universals … subsist or have being, where ‘being’ is opposed to
‘existence’ as being timeless [6, p.100].’ But how a plurality of or Russell’s universals
could not exist in time and continue to be the plurality?)
Having applied the concepts of Cynicism to Linguistics I have come to the
aforementioned conclusion, stated in Definition Nª 13, that the normal form of a word is
the abstraction/universal – that is, it has an indefinitely large and in no way distinguishable
number of meanings as long as the word hasn't been combined with other words and/or
given a non-normal form.
For instance, a word ‘ggffrrtte’. In its normal form it means everything and nothing
at the same time – unless it is explained. Hegel said about this phenomenon: ‘… pure
being is the pure abstraction … which when taken immediately, is equal nothing. From
this... a definition of the Absolute followed, that it is nothing... Hence, the truth of being
and nothing alike is the unity of both of them; this unity is becoming [5, p.140-141]..’ To
posses a meaning of the word ‘ggffrrtte’ the word should become! I think that the
inclusion of the normal form of a word into a structure in combination with other words
and/or its modification into a non-normal form transforms the [abstract] word into a
concrete word with a concrete meaning.
Note. Russell’s Non-Predicative Definition. Bertrand Russell introduced the notion of a
‘non-predicative’ definition, in which what is to be defined is brought in through its
relation to a class of which it is an element [6,7,8,9]. For example: ‘the set of all sets that
are not elements of themselves’.
But the given affirmation – ‘the set of all sets that are not elements of themselves’ –
is a combination of sets of words in normal and non-normal form, intended to clarify the
meaning of the word ‘set’. The word ‘set’ by itself, however, in its normal form and not in
combination with other words, can implicitly carry the meaning it has in ‘the set of all sets
that are not elements of themselves’ together with many other meanings14. And the same
with the word ‘ggffrrtte’ till it’s explained!
13 ‘Indeed no sooner have we distinguish the two words than it becomes necessary to consider their
relations.’ [2, p.100].
14 For example, the Merriam-Webster Online Dictionary gives the following list of meanings for the word
‘set’, taken only as a noun:
Main Entry: set
Function: noun
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
41
To make an analogy with Set Theory: if it is given that the normal form of a word
has a countable number of meanings N, then when that word is included in a combination
of many words that set of meanings is reduced to the dimensions of its intersection with
the sets of meanings of other words - to the set M, М  N (M is a subset of N, the power
(number of elements) of M is less than or equal to the power of N).
Axiom 2. There exists a countable and limited number of parts of speech.
Definition 5. Each part of speech explains not what the word is, but only how the word is
used.
Any normal form of a word can belong to one or to several parts of speech.
Postulate 1. In most cases, it is only possible to identify the part of speech to which a
given word belongs by analyzing the combination of the normal or non-normal form of the
given word with the normal and/or non-normal forms of other words - with the given word
present explicitly or implicitly in such combinations15. In a few cases one can identify the
part of speech to which a given word belongs even without analyzing the combination of
the normal and/or non-normal form of the given word with other words16.
1 a : the act or action of setting b : the condition of being set
2 : a number of things of the same kind that belong or are used together <an electric train set>
3 a : mental inclination, tendency, or habit : BENT <a set toward mathematics> b : a state of psychological
preparedness usually of limited duration for action in response to an anticipated stimulus or situation <the
influence of mental set on the effect experienced with marijuana>
4 : direction of flow <the set of the wind>
5 : form or carriage of the body or of its parts <her face took on a cynical set -- Raymond Kennedy>
6 : the manner of fitting or of being placed or suspended <in order to give the skirt a pretty set -- Mary J.
Howell>
7 : amount of deflection from a straight line <set of a saw's teeth>
8 : permanent change of form (as of metal) due to repeated or excessive stress
9 : the act or result of arranging hair by curling or waving
10 also sett /'set/ a : a young plant or rooted cutting ready for transplanting b : a small bulb, corm, or tuber or
a piece of tuber used for propagation <onion sets>
11 or sett : the burrow of a badger
12 : the width of the body of a piece of type
13 : an artificial setting for a scene of a theatrical or film production
14 also sett : a rectangular paving stone of sandstone or granite
15 : a division of a tennis match won by the side that wins at least six games beating the opponent by two
games or by winning a tiebreaker
16 : a collection of books or periodicals forming a unit
17 : a clutch of eggs
18 : the basic formation in a country-dance or square dance
19 : a session of music (as jazz or dance music) usually followed by an intermission; also : the music played
at one session
20 : a group of persons associated by common interests
21 : a collection of elements and especially mathematical ones (as numbers or points) -- called also class
22 : an apparatus of electronic components assembled so as to function as a unit <a television set>
23 : a usually offensive formation in football or basketball
24 : a group of a specific number of repetitions of a particular exercise
15 By the implicit presence of a word I mean that the word is not stated directly in a given combination but
is implied to be.
16 Such a word is usually a proper Name or an appellation - a noun, although it could be any other part of
speech. Such a word has a set of meanings N which has no subsets; the power of N is equal to 1.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
42
Definition 6. Words and their combinations always appear as parts of a sentence 17, and
sentences always form a paragraph.
Axiom 3. There is Reality18. Words, sentences and paragraphs are used for the describing
of Reality.
Reality is everything that is and is not. Also, I am not interested in whether the unicorn
really lives or in how long its horn is: it is a part of Reality, since Reality is everything that
is and is not [6,7,8,9].
Postulate 2. Reality is always and continuously changing.
I am unaware of any unchanging Reality.
Definition 7. Context. I understand context to be the description of concrete, named parts
of Reality and of what happens to them. Context can only be provided by a sum of
combinations – always no less than one combination – of normal forms of words,
extracted from a sentence of a paragraph of a text; where the normal form of words is
arrived at by the reduction of non-normal forms to normal. Moreover, such combinations
must always conform to the structure of the following triad: substantive (noun), verb,
adjective.
Definition 8. Subtext. I understand subtext to be the description of unnamed and
unnamable parts of Reality and of what happens to Reality and its parts. Subtext can only
be provided by a sum of combinations - always no less than one combination - of normal
forms of words - combinations of no less than three parts of speech - pronoun, verb and
adjective.
A method and system for extracting context and subtext from texts/paragraphs is described
in the article ‘The Role and Meaning of Predicative and Non-Predicative Definitions in the
Search for Information’ [2]. The system consists of
a)
The reduction of the non-normal forms of the words used in texts and paragraphs
to their normal forms
b)
And the compilation of the combinations of those words within the sentences of
texts and paragraphs.
The method thus consists of the summarization of the combinations of normal forms of
words found in texts and paragraphs (taken as sums of sentences) in order to establish the
contexts and subtexts of texts and their paragraphs.
17 The Merriam-Webster Online Dictionary defines a sentence as follows:
Main Entry: sen·tence
Function: noun
4 a : a word, clause, or phrase or a group of clauses or phrases forming a syntactic unit which expresses an
assertion, a question, a command, a wish, an exclamation, or the performance of an action, that in writing
usually begins with a capital letter and concludes with appropriate end punctuation, and that in speaking is
distinguished by characteristic patterns of stress, pitch, and pauses b : a mathematical or logical statement (as
an equation or a proposition) in words or symbols
18 The Merriam-Webster Online Dictionary presents the meaning of the word ‘paragraph’ as follows:
Main Entry: par·a·graph
Function: noun
1 a : a subdivision of a written composition that consists of one or more sentences, deals with one point or
gives the words of one speaker, and begins on a new usually indented line b : a short composition or note
that is complete in one paragraph
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
43
I am certain that the context and subtext of a paragraph provide a very limited set R of
meanings for every word used in the paragraph, where R  M [R is a subset of M which
has a power less than or equal to that of M, where R  М  N].
Definition 9. A paragraph is devoted to the description of a limited number of parts of
Reality19: a paragraph, as distinct from the sentences that compose it, must in the
overwhelming majority of cases have an absolutely simultaneously defined context and
subtext, which allow one in most cases to understand without ambiguity the meaning of
the words used in the paragraph.
If a paragraph does not have a simultaneously defined context and subtext, it means that
an error has crept into the paragraph and/or it should be linked to (an)other paragraph(s) of
the text.
Observation 1. Context and subtext can only be provided by a sentence, a paragraph, or a
text.
Note to Observation 1. In order to provide context and subtext one needs a minimum of
one combination of normal forms of words. Such a combination of normal and/or nonnormal forms of words is a sentence. And a paragraph and a text are a sum of some/many
sentences.
Observation 2. It is not always possible to determine to which part of speech a word
belongs by examining only one single sentence in which it is explicitly or implicitly
present.
Note to Observation 2. A sentence may consist of only one word which is neither a
proper Name nor an appellation - i.e., it is what I call a ‘single-part sentence’. In that case
it is impossible to examine the combination of words that would allow one to identify the
part of speech to which the word belongs, since there is no combination of words in the
sentence.
For example, if someone creates the sentence, ‘Red’, one cannot tell to which part of
speech the word used in the sentence belongs. ‘Red’ could refer to a colour, or be a
pejorative term for a Communist, or it could be a proper Name or an alias. In the first case
the word ‘red’ would be an adjective, in the others it would be a noun.
Observation 3. The definition of how a word is used - to which part of speech it belongs is most often made possible by an examination of the paragraph in which the word is used.
Note to Observation 3. Indeed, since a paragraph is a set of sentences – no less then one
sentence – then a paragraph makes it possible to define the part of speech to which a word
belongs.
19 The Merriam-Webster Online Dictionary:
Main Entry: re·al·i·ty
Function: noun
1 : the quality or state of being real
2 a (1) : a real event, entity, or state of affairs <his dream became a reality> (2) : the totality of real things
and events <trying to escape from reality> b : something that is neither derivative nor dependent but exists
necessarily
- in reality : in actual fact
19 The Merriam-Webster Online Dictionary:
Main Entry: sub·jec·tiv·ism
Function: noun
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
44
The Function of the Description of Reality. Description in words is dependent on
changing Reality.
I have come to the conclusion that as Reality changes the description of it always
and inescapably changes as well, reflecting the changing of Reality itself. For example, if
someone dropped a cup of tea on the floor and it broke, spilling the tea, then a description
of the broken cup and the spilled tea would be entirely different from a description of the
cup before it fell on the floor.
Moreover, out of the given set of all possible subjective descriptions of Reality E,
one can relate to described Reality – let's call it x – only one subjective description of
Reality, designated as y=f(x). One can then say that for the set of descriptions of Reality E
a function of description of Reality is provided in the terms
y = f(x), х  Е
where E is the field of subjective definition, the set of all possible states of Reality.
Postulate 3. Only subjective descriptions of Reality exist.
Note. Subjectivism20. The function of description of Reality in words is always
subjective, since only a subject (the observer) is in a position to describe Reality in words.
In any case, I am unaware of any descriptions of Reality created directly or indirectly by
an object, and not by a subject. I am certain that even if objects exist that are capable of
describing Reality in words, they were created and/or taught to describe Reality by a
human being.
The function of the description of Reality can be provided analytically, if one considers
proven the hypothesis of the presence in every subject of an individual and limited set of
lexical habits [3], the existence of which is determined simultaneously by the Aesthetic
and Ethical components [4] of the subject's mind. Indeed, if one knows which words and
combinations thereof must inescapably be used by the subject in describing Reality (and
its parts), one can analytically provide the function of description of Reality by the given
subject. For this one must know
1.
2.
The subject's emotional relation to Reality and its parts; knowledge of which is
transmitted by the Ethical component of the subject's mind,
And it is also necessary to know about the subject's own knowledge of Reality and
its parts: this knowledge is the Aesthetic component of the subject's mind.
Clarification. Words have only subjective meanings.
Note. Grammar. In order to extract/reproduce the meaning of the subjective function of
description of Reality at a given moment of time in the form of combinations of normal
and non-normal forms of words Grammatically coordinated in sentences and paragraphs
(that is, in the form of a text) it is necessary to have an understanding of the laws of
Grammar. At the present moment I don't have that necessary understanding of Grammar.
Note. The Ancients. I take the limit of the function of description of Reality to be silence,
following in this the teaching of the ancient the Pythagoreans and Hebrews. (I consider
20 The Merriam-Webster Online Dictionary:
Main Entry: sub·jec·tiv·ism
Function: noun
1 a : a theory that limits knowledge to subjective experience b : a theory that stresses the subjective elements
in experience.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
45
Plato and Aristotle, as well as Ecclesiastes and Jeremiah, to have been the heirs of the
Pythagoreans. However, Idealists decided do not go after Pythagoreans.)
Definition 10. The limit of the function of description of Reality is silence - the absence of
the description of Reality. In other words, I consider the function of description of Reality
to be a differentiable function for which a limit can be defined. Indeed, there exists a
derivative function of description of Reality y'=f'(x): it is the limit of the relation of
changes in the description of Reality to Reality itself. If the changes in Reality are
vanishingly small, then the changes in the description of Reality are vanishingly small. If
Reality does not change, then the description of Reality does not change.
lim dx/dy = lim f(x + x) - f(x),
x0
x0
x
where dx designates changes in Reality,
where dy designates changes in the function of description of Reality.
y’ =
f’(x) =
In other words, if Reality is unchanging, there is no function of description of Reality: it
has attained its limit in silence.
Observation 4. The function of description of Reality is continuous.
Note to Observation 4. In response to the slightest change in Reality the function of
description of Reality changes slightly but inescapably. Since Reality – the argument of
the function – is always and continuously changing, then the function of its description is
always and continuously changing. The same: it is enough to scoop up some water from
the Atlantic Ocean in a glass for the description of the ocean to change at once, however
insignificantly.
I base the following speculations on my unshakable certainty that a human being can
operate only in terms of the derivatives from the function of description of Reality, divided
by parameters21. By analogy with mathematics, where the derivative of a function is
established on a point, I establish the derivative of the function of description of Reality in
an instant of time.
Postulate 4. The second derivatives from the function of description of Reality are
discrete.
Definition 11. A derivative from the function of description of Reality. I understand a
derivative from the function of description of Reality to be descriptions of Reality as
Reality changes striving for a minimum, in an infinitely small interval of time.
Definition 12. The first derivative from the function of description of Reality. The
first derivative from the function of description of Reality is the normal form of (a)
noun(s) describing changes in Reality in an infinitely small interval of time.
Definition 13. The second derivative from the function of description of Reality. The
second derivative from the function of description of Reality is a paragraph.
21 A parameter is a certain quantity, values of which are used to distinguish elements of a given set from one
another.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
46
Note. Time. Time, as I conceive it, is a parameter used by the subject to divide continuity
into fragments for description – into a countable (discrete) number of descriptions. In the
article ‘LexiClone Inc. and NIST TREC’ I supposed that Reality exists in eternity and
Truth exists in infinity – where eternity is closed/completed time, and infinity is
continuing time [2]. This means that taking an interval of time as a parameter allows one
to describe Reality in terms of a finite set of descriptions. But Truth, by reason of its
incompletion, cannot be described in terms of a finite set of (discrete) descriptions. (Future
cannot be predicted.)
But it is precisely time which creates the parametric link between the function of
describing Reality and Reality itself, time which parametrically sets the function of
describing Reality in relation to the function of change in Reality itself.
Definition 14. The prototype at the integration of a paragraph into the first
derivative from Reality. A group of verbs and adjectives is that part of a prototype which
appears and is displayed when a paragraph is integrated into the first derivative from
Reality22.
The meaning of a word. The prototype of a paragraph gives one a sufficient and
necessary understanding of a word's meaning - of how the word is used and what the word
is. Given below is a small fragment of the prototype for the preceding paragraph which
illuminates the meaning of all the words in the paragraph.
reality - paragraph - derivative
reality - part - derivative
reality - form - derivative
reality - result - derivative
reality - be - derivative
description - paragraph - derivative
description - part - derivative
description - form - derivative
description - result - derivative
description - be - derivative
function - paragraph - derivative
function - part - derivative
function - form - derivative
function - result - derivative
function - be - derivative
reality - paragraph - first
reality - paragraph - into
reality - paragraph - integrated
reality - part - first
reality - part - into
reality - part - integrated
reality - form - first
reality - form - into
reality - form - integrated
reality - result - first
reality - result - into
22 Substantives (nouns) provide the proper Names by which the subjects-and/or-objects of the paragraphs of
a text, as parts of Reality, are known, while the combinations of verbs and adjectives describe what happens
with those parts of Reality. ‘…adjectives and common nouns express qualities or properties of single things,
whereas prepositions and verbs tend to express relations between two or more things.’ [2, p.94].
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
47
reality - result - integrated
reality - be - first
reality - be - into
reality - be - integrated
I am certain that the meaning of a word can be understood only if the paragraph
provides frequent repetition of a predicative definition containing that word. Sometimes a
single paragraph may not contain any repetition of the predicative definition which
conveys the relevant meaning of a word. In that case it is necessary to read several
paragraphs – before and/or after the given one – to provide enough repetitions of the same
predicative definition, which will allow one to understand the relevant meaning of the
word.
It means that if a person (and my program as well) begins reading a text from its end, it
could be necessary to somehow establish the context and subtext of what was in the book
earlier, in order to understand the meanings of the words. One (and my program as well)
can only gain such knowledge by reading further and/or going back a few
pages/paragraphs.
Definition 15. Summary. The prototype of the second derivative from the function of
describing I call ‘summary’.
My program gave an entirely satisfactory account of itself in the running of NIST
TREC QA and Novelty 2003 [10]: I have every reason to affirm that information search
by word combinations is far more effective than the traditional search method by so-called
‘key words’. And the using of my ides by Google and Yahoo! proves this.
Hypothesis. A text is a third derivative from the function of description of Reality.
During NIST TREC QA 2003 my program considered texts as numbers of paragraphs.
Conclusion. I have come to the conclusion that the role and significance of a paragraph
are now clear: a paragraph is a second derivative from the function of description of
Reality, usually having a context and a subtext. The context and subtext of a paragraph as
a rule allow one to understand the meaning of every word included in the paragraph. If
they do not – it could be necessary to read several paragraphs – before and/or after the
given one. Knowledge of the meanings of words allows a computer (as well as a human
being) to ‘understand’ texts.
REFERENCES
[1] Chomsky, N. 1957: Syntactic Structures. Mouton de Gruyter; Reprint edition (June 1,
1975)
[2 ] Geller, I. 2004: LexiClone Inc. and NIST TREC. The Thirteen Text REtrieval
Conference (TREC 2003), National Institute of Standards and Technology (NIST).
http://trec.nist.gov/pubs/trec13/papers/lexiclone.qa.pdf
[3] Geller, I. 2003: The Role and Meaning of Predicative and Non-Predicative Definitions
in the Search for Information. The Twelfth Text REtrieval Conference (TREC 2003),
National Institute of Standards and Technology (NIST): 386-391.
[4] Geller, I. 2004: Summarization by Means of the Lexical Cloning Method. The «Web
Journal
of
Formal,
Computational
&
Cognitive
Linguistics».
http://fccl.ksu.ru/issue6/pvt2.pdf
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
48
[5] Hegel, G. 1991: ‘The Encyclopedia Logic’, Hacket Publishing Company, Inc.,
Indianapolis.
[6] Russell, B. 1984: The Problems of Philosophy. Hackett Publishing Company,
Indianapolis/Cambridge.
[7] Russell, B. 1919: Introduction to Mathematical Philosophy. George Allen and Unwin
Ltd, London.
[8] Russell, B. 1908: ‘Mathematical Logic as Based on The Theory of Types’ in Logic and
Knowledge: Essays 1901-1950, Robert Marsh, ed. The Macmillan Company, NY, 1956.
[9] Russell, B. 1931: Review of The Foundations of Mathematics and other Logical
Essays. Mind 40. 476-482.
[10] Voorhees, E. M. 2003: National Institute of Standards and Technology (NIST).
Overview of TREC 2003. The Twelfth Text Retrieval Conference (TREC 2003).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
49
ЯЗЫКОВАЯ МАНИФЕСТАЦИЯ ЖЕСТОВ РУК ПОСРЕДСТВОМ
ЖЕСТОВОГО ФРЕЙМА (НА ПРИМЕРЕ ЖЕСТА «МАХАТЬ
РУКОЙ»)
Ирина Ильина
ВВЕДЕНИЕ
Средства языковой манифестации жестов рук имеют большой интерес в связи
с их особым «метаязыковым характером», вербализация невербальных компонентов
коммуникации представляет собой обозначение знаков одной семиотической
системы - невербальной знаками другой семиотической системы – языковой
[Дементьев, 1985: 57].
Некоторые исследователи сравнивают этот процесс с процессом перевода
[Гельхардт, 1971: 114]. Как всякий перевод, языковая манифестация невербальных
действий предполагает определенные потери информации, то есть невербальные
средства в определенной ситуации при устном общении в значительной степени
многочисленнее и шире, чем их описание в тексте.
При непосредственном общении некоторые невербальные компоненты
остаются незамеченными, в то время как в письменной речи этого можно избежать.
Возможность выбора средств языковой манифестации невербальных действий
зависит от отправителя вербального сообщения.
Использование различных языковых средств для манифестации невербального
поведения дает возможность конкретизировать, выделить такое их содержание,
которое является коммуникативно релевантным для конкретного акта. Особенность
языковой манифестации невербальных средств коммуникации состоит в том, что
кроме формально-содержательных признаков, языковые средства передают еще и
субъективно-оценочные, эмоциональные, прагматические их интерпретации. Это
позволяет обеспечить не только компенсацию возможных потерь, но и смысловое
«приращение» [Дементьев, 1985: 18].
Языковая манифестация невербальных компонентов коммуникации может
быть полисемной. В данном случае «контекст предназначен для снятия любой
полисемии, для фиксации того или иного действительного значения или смысла
единицы» [Железанова, 1982: 5]. Вслед за Т.А. ван Дейком мы различаем понятия
«ситуация» и «контекст». Ситуация представляет собой реальное «положение дел, в
котором имело место коммуникативное событие», контекст включает в себя лишь
лингвистически релевантные характеристики коммуникативной ситуации [Dijk,
1981: 30]. Коммуникативный контекст является решающим фактором и условием
для производства и понимания жеста, только в контексте уточняются значения и
функции кинем, участвующих в коммуникативном процессе. Коммуникативный
контекст позволяет проанализировать выбор невербальных средств коммуникации
при репрезентации речевых актов, адекватного в определенной ситуации общения и
установить закономерности соответствия невербального поведения, его значения и
языковой манифестации в диалогическом дискурсе.
Коммуникация предполагает наличие и взаимодействие вербальных и
невербальных средств общения. Невербальные средства коммуникации передают
информацию, которая не всегда является факультативной. Интонация, жесты,
мимика (в устной речи) и их языковая манифестация (в письменной речи) передают
сведения об индивидуальных характеристиках человека, его внутреннем состоянии
и т.д. Учет информативной значимости невербальных действий и их языковой
манифестации является одним из условий адекватного восприятия всего
коммуникативного акта. Представляется перспективным рассмотреть языковую
манифестацию жестов рук, используя фреймовый подход, так как именно он дает
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
50
возможность выявить механизм языковой репрезентации невербальных средств
коммуникации в диалогическом дискурсе.
Семантическая общность и разнообразие средств языковой манифестации
жестов обусловливаются жестовым фреймом, в его основе лежит конкретночувственный образ, содержание которого раскрывается преимущественно через
демонстрацию предмета или явления [Попова, Стернин, 1999: 7].
Структура жестового фрейма включает обязательные компоненты и
факультативные компоненты (слоты), активизация которых позволяет моделировать
различные ситуационные модели.
Обязательные компоненты фрейма выражают стереотипное представление о
ситуации, в которой присутствует жест, а факультативные компоненты (слоты)
обеспечивают вариативность дополнительных знаний о существовании и способах
языковой репрезентации жестов. Взаимосвязь обязательных и факультативных
компонентов подтверждается некоторыми свойствами жестового фрейма.
Общий жестовый фрейм включает следующие обязательные компоненты: 1)
субъект (коммуникант), 2) предикат (глагол, описывающий жест), 3)
способ/средство (рука или руки). Факультативные компоненты фрейма включают:
качество жеста, причину использования невербального средства, цель привлечения
невербального средства, объект, на который направлен жест и указание на функцию
жеста с точки зрения его взаимодействия с вербальным сообщением: дополнение,
противоречие, замещение, подтверждение.
Во-первых, жестовый фрейм обладает гибкой, подвижной структурой, то есть
может изменять соотношения компонентов. Это свойство обусловлено
возможностью человека фокусировать внимание на любой части фрейма.
Способность жестового фрейма к переструктурации подтверждается при
сопоставлении предложений с одним и тем же жестом, в частности, с одной и той
же манифестацией жеста, но моделирующей различные ситуации.
Использование одних и тех же языковых средств для манифестации жеста в
разных ситуационных моделях объясняется «перспективизацией, или выделением
различных компонентов фрейма». «Фокусирование, или перспективизация
отдельных участков фрейма может быть направлена на различные компоненты
независимо от их значимости и позоляет, таким образом, активизировать любые
участки фрейма, то есть любые элементы знания» [Болдырев, 2000: 62].
Так, деление жестов по их языковой манифестации предполагает знание
различных типов жестов и их характеристик (направление, движение, характер
движения, интенсивность, рабочая часть руки), знание цели и причины
использования жеста. Все эти характеристики являются составляющими единого
жестового фрейма, которые по-разному акцентируются в лексических значениях
средств языковой манифестации кинем. В зависимости от того, какой элемент
фрейма фокусируется в значении того или иного средства, репрезентируя жест, он
может быть отнесен к группе жестов, например, «подать руку», «поднять руку»,
«тереть руки» и т.д.
Способность фрейма изменять соотношение компонентов проявляется в том,
что помимо общего жестового фрейма, репрезентирующего некоторую типовую
ситуацию, обнаруживаются и фреймы, стоящие за каждым жестом и его языковой
манифестацией. Фреймы жестов аналогичны общему жестовому фрейму, но будучи
схожими по структуре и набору компонентов, различаются их соотношением.
Во-вторых, в структуре фрейма можно выделить мотивирующие компоненты,
находящиеся в зависимости от ситуационной модели, под которым понимается
доминирующий факультативный компонент фрейма, который имеет первостепенное
значение во фрейме [см.: Гунина, 2000, Виноградова. 2002]. Мотивирующими
компонентами часто оказываются факультативные компоненты (слоты), поскольку
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
51
именно они определяют специфику значения каждого жеста и его языковой
манифестации в той или иной ситуационной модели и позволяют отделить его от
значений остальных единиц данной семантической сферы. Переменные свойства
жестового фрейма позволяют выявить его основную специфику, которая
заключается в способности к переструктурации в связи с мотивирующим
компонентом. Использование разных средств языковой манифестации,
объединенных общим значением, в той или иной ситуационной модели в
зависимости от контекста свидетельствует об активизации различных элементов
жестового фрейма.
ОСНОВНАЯ ГИПОТЕЗА
Жест «махать рукой» в русском языке вербализуется существительным «рука»
в единственном и множественном числах и одним из трех глаголов: «замахать»,
«помахать», «размахивать».
Качество жеста, как один из факультативных компонентов фрейма, содержится
в семантике глаголов, входящих в состав языковой репрезентации кинемы:
многократность и частотность действия.
В этой группе возможны три ситуационные модели жеста.
1. К1-И-К2-Ж(Э)
Коммуникант (К2), получив информацию (И) от коммуниканта (К1),
невербально (Ж) выражает эмоции (Э).
В этой ситуационной модели мотивирующим компонентом фрейма является
причина использования невербального средства.
Жест может быть манифестирован глагольным словосочетанием «замахать
руками», его значение «радость» декодируется коммуникативным контекстом.
Детерминирующим оказывается взаимодействие близких людей. Этот жест
возможен между близкими людьми, находящимися в хороших отношениях. Фрейм
может уточняться за счет репрезентации факультативного компонента – причины
(приезд родственников), которая раскрывается контекстно:
И вдруг [Манюшка] замахала руками:
-Матушки мои, да чего же это я с ума-то схожу от радости? Дунярка,
самовар ставь скорее да в лавочку беги – кренделей купи! [Гладков, 1951: 52].
В качестве причины использования невербального средства может послужить
эмоциональное состояние коммуниканта, которое определяется языковой
манифестацией жеста - «размахивать руками». Обстоятельство «яростно», входящее
в состав языковой репрезентации жеста, эксплицирует контенсивный план кинемы и
одновременно указывает на причину использования невербального средства:
А в овраге, перед спустившимися сюда партизанами, бегал Петров, яростно
размахивая руками.
-Поймите же, мужики! Вершинин под пулями стоит! [Иванов, 1960: 272].
2. К1-И-К2-Р+Ж(О)
Коммуникант (К1) направляет информацию (И) на коммуниканта (К2), который
вербально (Р) и невербально (Ж) выражает свое отношение (О) к сказанному или
сделанному.
В этой ситуационной модели структуру фрейма составляют три
факультативные компонента: качество жеста, причина жеста (эмоциональное
состояние субъекта) и цель использования жеста (выражение отношения к
происходящему).
Жест, вербализованный выражением «замахать руками», привлекая
коммуникативный контекст, репрезентирует цель использования жеста (несогласие)
и причину (эмоциональное состояние адресанта – испуг), подтверждая сказанное:
-Только ты, брат, убери свой подарок. Я не возьму…
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
52
-Почему? – испугался доктор.
-А потому… У меня бывают тут мать, клиенты… да и от прислуги совестно.
-Ни-ни-ни… Не смеешь отказываться! – замахал руками доктор. – Это
свинство с твоей стороны! Вещь художественная… сколько движения…
экспрессии… И говорить не хочу! Обидишь! [Чехов, 1985: 295].
Языковая манифестация жеста в русском языке деепричастным оборотом
«размахивая руками» в диалогическом дискурсе указывает все ту же цель «несогласие», в качестве причины эксплицируется другое эмоциональное состояние
– «возмущение», что подтверждается глаголом ремарки «возмущаться»:
-Нет, тысячу раз нет! – снова возмутился режиссер, размахивая руками. –
Опять очень слабо. Повторите, повторите. Больше огня! Вложите в свои слова
ненависть, презрение… [Рекемчук, 1977: 140].
Цель использования жеста выступает как мотивирующий компонент фрейма,
которая раскрывается контекстно. Жест манифестируется выражением «замахать
руками»: (в примере (1) значение жеста – «согласие»; в примере (2) – «запрет»):
(1) -Я… это может выглядеть самозванством … но если местком не
возражает, прошу назначить Дедом Морозом меня… Нет, если… Если мне не
доверяют, то…
Он был обидчив, даже вспыльчив…
-Да что вы, что вы! – Очнувшись, замахал руками председатель месткома. –
Какой может быть разговор? Наоборот… Товарищи, кто за кандидатуру Вадима
Петровича? Единогласно [Рекемчук, 1977: 90].
(2) Макар двинулся было посмотреть на сына, но сестра [медсестра]
замахала руками:
-Куда такой! Ребенок испугается… [Красильников, 1974: 14].
Качество жеста, как один из компонентов фрейма, играет детерминирующую
роль в формировании экспонентного плана кинемы и позволяет разграничивать
средства вербализации жеста.
-Иван Евдокимович, для того чтобы заводнение на Унь-Яге достигло
эффекта, нужно подавать воду в скважины под давлением. Нужна дожимная
насосная станция. Дайте деньги, проект и оборудование, а строить мы будем
сами. К осени, если по-настоящему взяться… Что?
Она оборвала себя, увидев, как Таран неистово замахал руками крестнакрест [Рекемчук, 1963: 128].
В данном примере обстоятельство «крест-накрест», входящее в состав
языковой манифестации жеста, кроме выражения «замахать руками», эксплицирует
экспонентный план кинемы, тем самым, заполняя слот «качество жеста». Цель
использования невербального действия раскрывается контекстно. Функция жеста –
замещение высказывания. В этом примере уточняется еще один факультативный
компонент фрейма – причина привлечения невербального средства – эмоциональное
состояние коммуниканта:
В немецком языке жест «махать руками» может вербализоваться выражением
«mit beiden Händen abwehren». В данном случае жест уточняет цель использования
невербального средства (отрицание) и причину - эмоциональное состояние
говорящего (ярость):
«Vater! Ich bin dein Vater nicht…» wehrte der Vater mit beiden Händen ab
[Becher, 1981: 436].
В данном примере жест эксплицируется привлечением коммуникативного
контекста: отец не согласен с решением сына, поэтому отказывается от него.
3. К-Р+Ж
Коммуникант (К) дополняет речевое высказывание (Р) невербальным
средством (Ж) для усиления сказанного.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
53
Цель использования жеста является мотивирующим компонентом фрейма в
этой ситуационной модели.
В состав вербализации жеста, кроме выражения «помахать рукой», могут
входить различные определения и обстоятельства для экспликации контенсивного
плана кинемы. Так, определение «обмотанной» заполняет слот «качество жеста».
Значение жеста «подтверждение сказанного» уточняется контекстно:
Зоя увидела, испугалась, воскликнула:
-Ой, что случилось, Олексан?
Олексан помахал обмотанной рукой, криво улыбнулся:
-Да так, порезал… Свясла резали серпом, руку задело. Пустяк, заживет
[Красильников, 1974: 20].
Языковая манифестация выражением «помахать руками» и обстоятельством
«вокруг головы» для уточнения места точно эксплицирует форму жеста, а
коммуникативный контекст определяет не только его значение – «подтверждение
сказанного», но и факультативный компонент фрейма - цель использования жеста
(подтвердить сказанное):
-Люди… Да, люди бывают надоедливые, как комары. – Оська помахал руками
вокруг своей головы, будто в самом деле отбиваясь от комаров [Кожевников, 1972:
59].
Привлечение коммуникативного контекста позволяет утверждать, что жест,
вербализованный выражением «помахать рукой», может употребляться в
сатисфативных речевых актах, в частности, акте прощания. В данном
диалогическом дискурсе невербальное действие и реплика взаимозаменяемы,
отсутствие одной из них не повлияло бы на процесс коммуникации. Кроме цели
использования невербального средства, фрейм включает и качество жеста: 1)
многократность движения; 2) рабочая часть руки – кисть; 3) конфигурация руки –
действие производится сверху вниз, кисть повернута к собеседнику:
-Прощайте, и желаю вам счастья! – крикнула она, помахав рукой [Фадеев,
1981: 67].
Структура фрейма в следующем примере представлена, кроме обязательных
компонентов, четырьмя факультативными компонентами: качество жеста: 1)
многократность действия; 2) рабочая часть руки – кисть; 3) направление движения;
4) причина привлечения невербального средства (коммуникантов разделяет
расстояние); цель использования жеста (привлечение внимания); объект, на который
направлено невербальное действие. При этом качество жеста оказывается
зависимым от цели и причины использования невербального средства.
В немецком языке жест может вербализоваться глаголом «herüberwinken» в
значении «махать рукой по направлению к себе» и уточнять качество жеста:
Fred brachte mir das zweite Glas. Er legte eine grüne Havanna dazu auf den Tisch.
«Von Herrn Hauser.»
Valentin winkte aus seiner Ecke herüber und hob sein Glas [Remarque, 1963: 56].
В английском языке этот жест манифестируется в языковой форме глаголом
«to wave» в значении «махать рукой». Значение кинемы «прощание» определяется
коммуникативным контекстом:
She [Rebecca] waved him [her husband] an adieu from the window, and stood there
for a moment looking out after he was gone [Thackeray, 1950: 320].
ВЫВОДЫ
Фреймовый подход к анализу языковой манифестации жестов рук и выделение
ситуационных моделей позволил достаточно объективно отразить средства
языковой манифестации жестов в диалогическом дискурсе.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
54
ЛИТЕРАТУРА
1.Болдырев Н.Н. (2000). Когнитивная семантика: Курс лекций по английской
филологии. - Тамбов: Изд-во Тамб. ун-та. - 123 с.
2.Виноградова С.Г. (2002). Категориальные и субкатегориальные значения
английских экзистенциальных глаголов в поэтическом тексте: Автореф. дис. …
канд. филол. наук. – Тамбов. – 26 с.
3.Гельхардт Р.Р. Рассуждения о диалогах и монологах: (К общей теории
высказывания) // Сб. докладов и сообщений Лингвистического общества. –
Калинин: КГУ, 1971. – Вып. I. - T. II. – С. 28-153.
4.Гладков Ф.В. Вольница. – М.: Худ. лит-ра, 1951. – Т. 5. – 552 с.Дементьев А.В.
Семантико-функциональные аспекты кинематических речений в современном
английском языке: Дис. … канд. филол. наук. – М., 1985. – 215 с.
5.Гунина Н.А. (2000). Системная функциональная категоризация английских
глаголов с общим значением «звучания»: Дис. … канд. филол. наук. – Тамбов.
– 181 с.
6.Железанова Т.Т. Семантические аспекты номинации паралингвистических
явлений. - М.: МГПИИЯ, 1982. – 29 с.Иванов В.В. Военные рассказы и очерки.
– М.: Военное изд-во Министерства обороны Союза ССР, 1960. – 432 с.
7.Кожевников А.В. Солнце ездит на оленях. – М.: Детская литература, 1972. – 447 с.
8.Красильников Г.Д. Олексан Кабышев. – Ижевск: Изд-во Удмуртия, 1974. – 362 с.
9.Попова З.Д., Стернин И.А. (1999). Понятие «концепт» в лингвистических
исследования. – Воронеж: ВГУ. – 30 с.
10. Рекемчук А.Е. Исток и устье. – М.: Современник, 1977. – 445 с.
11. Рекемчук А.Е. Повести. – М.: Гос. изд-во худ-ной лит-ры, 1963. – 353 с.
12. Фадеев А.А. Молодая гвардия. – М.: Правда, 1981. – 688 с.
13. Чехов А.П. Рассказы. «Юбилеи». – М.: Сов. Россия, 1985. – 384 с.
14. Becher J.R. Abschied. – Aufbau Verlag Berlin und Weimar, 1981. – 450 S.
15. Dijk T.A. van. Studies in Pragmatics of Discourse. – The Hague: Mounton, 1981. – 30
p.
16. Remarque E.M. Drei Kameraden. – M.: Verlag für fremdsp. Literatur, 1963. – 462 S.
17. Schegloff E.A. (1987). Between Micro and Macro: Contexts and other connections //
The Micro-Macro Link. – Berkeley. – P. 207-234.
18. Thackeray W.M. Vanity Fair. – М.: Foreign Languages publishing house, 1950. – Ч.II.
– 378 p.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
55
VERVAL REPRESENTATION OF THE HAND GESTURES, USING
GESTURES FRAME (F.E. TO WAVE HANDS) 23
Irina Ilina24
ABSTRACT
The article considers approach to analysing of the hand gestures verbal
representation. Body language is influenced with various factors, for example,
culture, specific features of the person, etc.It shows obligatory and
supplementary components of the gestures frame. The situational model is the
basis of studying non-verbal part of communication.
KEYWORDS
Gestures, verbal representation, meaning, gestures frame , motivating component,
obligatory and supplementary components of frame, situative model.
23 © Irina Ilina, 2005
24 TSTU, Foreign Language Dept., Russia, ser_il@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
56
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ИНТУИЦИИ И ОБРАЗНЫХ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В БАЗЕ ДАННЫХ В ЦЕЛЯХ
ЭФФЕКТИВНОСТИ ПОНИМАНИЯ
Лариса Калашникова
ВВЕДЕНИЕ
У индивида, обладающего образным мышлением и интуицией, «самая главная
информация» может учитываться только на уровне собственной интуиции.
Получаемая при этом информация должна носить символьный (многозначный) и
образный характер по аналогии с «мифотворчеством» у символистов и
метафорическими образами у имажинистов (Поспелов (1986)). Это хорошо
корреспондирует с точкой зрения, что «правое полушарие доминирует в тех
ситуациях, когда ни одна из имеющихся в индивидуальном репертуаре
дескриптивных систем не соответствует поставленной задаче». В этом случае,
правое полушарие должно быть, согласно гипотезе, задействовано в первоначальной
ориентировке, а левое - в использовании существующего способа решения, как
только он будет установлен. Возможна и такая ситуация, когда правое полушарие
выполняет ведущую роль не только на стадии ориентировки, но (полностью или
частично) и на стадии способа решения (Гольдберг, Коста (1995)).
По-видимому, ни у кого уже не вызывает особых сомнений тот факт, что
интуиция, довольно тесно связанная с образным мышлением, играет значительную
роль в формировании первичных гипотез в слабо структурированных областях
знания, таких как гуманитарные науки, медицина, биология, геология. Интуиция и
образное мышление - два независимых механизма, которые могут
взаимодействовать в тех случаях, когда первый инициирует проявление второго.
Формирование образов на основе впечатлений, интуитивное «схватывание» и
последующее обращение к аналитико-синтетическому подходу – это
взаимодополняющие механизмы принятия решений. Их последовательность носит
относительно случайный характер. Интуиция характеризуется выраженной
эвристикой и может:
а) непосредственно приводить к решению задачи;
б) служить ориентиром в направлении поиска, реализуемого затем на основе
логических процедур;
в) являться пусковым механизмом для решения задачи на основе образных
представлений или последовательного включения образного мышления и
аргументационных соображений.
Направленность действий индивида определяется во многом, наличием у него
образного представления объекта. Знания, в обязательном плане включающие
отношения между объектами, могут быть представлены «мысленными образами»
явлений внешнего мира, сформировавшимися в прошлом на основе фактов, но не
являющимися их простым отражением; сродни отражению, но не копированию
окружающего мира художником.
По мнению известного физиолога И.М. Сеченова (Сеченов (1995)), между
реальным чувствованием и последующим воспоминанием почти никогда не бывает
фотографического сходства. Опыт показывает, что вспоминать знакомое,
испытанное можно по самым летучим намекам, лишь бы намек входил прямо или
косвенно в воспроизводимое впечатление. Образы, используемые в качестве
медиаторов, могут выполнять функцию эффективного кода, который облегчает
запоминание ассоциативных пар (Солсо (1996)).
Общим для принятия решений «без размышления» является представление
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
57
именно образа объекта, т.е. целостное восприятие явления. Это своего рода, эффект
озарения, объясняющий формирование образа «по наитию», без подкрепления
дополнительными фактами. В некоторой степени можно сказать, что образ объекта это та же метафора. Наблюдаемая при этом совокупность фактов, не обязательно в
полной мере, соответствует «классическому» образу в памяти человека. Истинный
образ, в частности, на текущий момент времени, может быть как целостным
(присутствуют все формирующие его признаки), так и неполным или размытым
вследствие разной степени выраженности признаков и/или отсутствия части из них.
Мышление образами, как первый этап оценки ситуации, позволяет составить
относительно полное представление о предмете путем мысленного сравнения с
«изначальным» образом, который есть энграмма или «осадок в памяти» (Юнг
(1995)), но всегда вне прямой связи с последовательным сканированием признаков в
процессе осмотра. Это соответствует представлению о том, что слова
обрабатываются последовательно, тогда как картинки параллельно, «сразу
целиком» (Paivio (1969)), в виде единого целого, тогда как роль субъективных и
объективных признаков подвергается последовательному анализу в процессе
рассуждения и аргументации.
Образные представления подразделяются на семантические (знаковые,
псевдовизуальные представления, восстанавливающие смысл имени - концепт) и
визуальные (зрительные). Рассматривая в этом контексте «семантический
треугольник» (Pospelov, Osipov (1997)), можно подставить на место ментального
образа, как собственно визуальный, так и псевдовизуальный образ,
соответствующий
определенной
ситуации,
специфическое
проявление
определенного явления, соответствующего денотату реального мира.
Понятие интуитивного представления, участвующее в формировании образов,
имеет многообразные проявления. Неожиданно возникшее у специалиста решение
задачи вполне укладывается в представление К.Г. Юнга (Юнг (1995)) о том, что
«спонтанность мыслительного акта связана каузально не с его сознанием, а с его
бессознательным». Обращаясь к проблеме интуитивного восприятия, можно
предположить, что обнаружение определенного признака вызывает эффект
озарения, или проникновения в суть, и перед мысленным взором возникает некий
образ, т.е. имеет место инсайт-феномен как частный случай гештальта,
обозначающего целостные или несводимые к сумме своих частей структуры
сознания (Кобринский (1997)).
Не исключен и другой (параллельный) механизм: в мозге человека,
столкнувшегося с конкретным фактом (явлением), мгновенно восстанавливается ряд
связанных с ним понятий (признаков). Это может происходить вследствие того, что
они как бы «подвешены на крюке», в качестве которого выступает признак-образ,
зафиксированный как признак-слово. Разновидностью второго варианта или вторым
этапом инсайта можно считать точку зрения, что механизмы интуиции состоят в
симультанном (от франц. simultane - одновременный) объединении ряда
информативных признаков разных модальностей в комплексные ориентиры,
направляющие поиск решения. Определенным образом это объясняет нейронная
модель гештальта в виде многоуровневой структуры - пирамиды, вершину которой
представляет гностическая единица, на которой конвергируют детекторы
элементарных и комплексных признаков (Соколов (1996)). Под действием
адекватного сложного стимула нейроны на разных уровнях гештальт-пирамиды
«подсвечиваются»
активирующими
влияниями,
представленными
высокочастотными внутриклеточными колебаниями мембранного потенциала
клеток. Концептуальные гештальты, которые описывают «предпонятия», прообразы
понятий в гуманитарной сфере, характеризующиеся размытой структурой
дискурсивного типа, изобилующей «ссылками» и логическими кругами (Штерн
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
58
(1997)), имеют более широкое значение.
Интуицию можно определить как синтетическое восприятие явления в его
целостности, без детализации, т.е. без предварительного выявления (анализа)
отдельных составляющих и их последующего синтеза, что сближает ее с образным
представлением мира. Фактически, интуиция - это построение гипотез на основе
единичных фактов, без их обязательного последующего подкрепления другими
фактами, но при высокой степени уверенности в их присутствии. На основании
положения о сочетании инсайта с механизмом симультанного объединения
признаков, реализующегося в краткий период времени t1 - t2 и воспринимаемого
человеком как одномоментный акт, интуицию можно рассматривать или как
подсознательный процесс выделения ассоциированных симптомов, как абдукцию
(вывод частного из частного), или как процесс «прямого» формирования цельного
образа в форме индуктивного вывода или инсайта (Кобринский (1997)).
Эффект озарения (интуитивное озарение) может служить объяснением для
формирования образа объекта «по наитию», без подкрепления дополнительными
фактами, без включения механизма рассуждения и аргументации. Следовательно,
образ может быть:
а) мысленный - в виде обобщенного представления группы взаимосвязанных
признаков (семантический или, скорее, псевдосемантический образ, как частный
случай - псевдовербальный), когда отдельные признаки воспринимаются как
совокупность, комплекс - метафорический обобщенный образ;
б) визуальный или псевдовизуальный - основанный на воспоминании об
аналогичной ситуации - обычно яркий, со специфическими особенностями,
возникает перед внутренним взором – «всплывание» истинно зрительного, как
правило, персонифицированного образа, известного из личного опыта или
литературы.
Известно, что мысленные образы (и воспроизведенные, и мысленно
генерируемые) функционально эквивалентны «реальным» перцептивным образам
(Солсо (1996), Spivak (1997)). Концептуально-пропозициональная гипотеза
предполагает, что в памяти хранятся интерпретации событий - вербальные или
визуальные, оформленные в виде понятий (концептов) и высказываний
(пропозиций), но не собственно образные компоненты. Такой подход вносит
элемент формализации при взгляде на проблему с позиций прикладной семиотики,
что следует иметь в виду при поиске способов отображения образных
представлений в системах искусственного интеллекта.
Концептуально-пропозициональная гипотеза являет собой элемент концепции
ассоциативной памяти человека. Образное мышление основано не только и не
столько на анализе отдельных симптомов (за редкими исключениями), сколько на
неявном учете их связей, ассоциаций с другими признаками, в том числе,
неподдающимися непосредственному наблюдению. Это могут быть ассоциации: а)
структурного типа - по смежности в пространстве; б) каузального или причинноследственного характера - по смежности во времени; в) по сходству, чему может
быть поставлено в соответствие понятие толерантность; г) по контрасту альтернативные или признаки-отрицания (Кобринский, Фельдман (1995)). Строится
матрица отношений над пространством признаков, введение которых позволяет
проводить уточнение и некоторое расширение входной последовательности
признаков до диагностической последовательности, которая уже поступает на
механизм логического вывода.
В алгоритме обработки информации, неизбежно присутствует эвристика,
отражающая личный опыт, трудно формализуемое знание, убеждения, уверенность
и другие категории мышления. Это же касается и ситуации с возникновением
образа. Образ - это то, что обычно более или менее четко фокусируется мысленным
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
59
зрением, но именно его «ядерная» составляющая, тогда как периферия образа
выглядит расплывчатой или в форме неясных теней, которые могут являться как
составной частью образа, так и быть примыкающими к нему, т.е. сопутствующими
или случайными проявлениями.
Интуитивные и образные представления должны быть сформулированы в базе
знаний. Различная степень неопределенности, в зависимости от характера
возникающего образа, может быть отражена с помощью категорий нечеткой логики.
Вначале сравнение осуществляется по «обязательным», затем по «главным»
признакам и только потом, с другими коэффициентами, привлекаются остальные
показатели. Для реализации представлений о роли признаков, иногда довольно
нечетких, в системе ДИАГЕН реализован механизм, позволяющий пользователю
привнести свое видение, свою степень уверенности (неуверенности) в значимости
отдельных признаков, изменив для конкретного случая коэффициенты («веса»)
признаков. Это позволяет отображать (строить) своего рода индивидуальный
субъективно-объективный образ у конкретного индивидуума, правда, первично
сформированный путем логического отбора отдельных составляющих.
Образные представления, могут быть представлены в базе знаний в виде:
а) комплексно описанных ситуаций-аналогов, включая метафорически
представленные интегральные признаки;
б) специфических ассоциирующих признаков;
в) визуализированных проявлений (рисунки, фотографии и др.).
Теоретическая основа для включения в системы искусственного интеллекта
образных представлений подкрепляется мнением о том, что как дискретная
символическая система языковых представлений, так и аналоговая или
функциональная система образных и действенных представлений имеют свою
долговременную память и кодируют поступающую информацию, соответственно, в
форме символических и образных репрезентаций. Это находит свое отражение в
информационной избыточности двойного кодирования, характерной для
сверхсложных систем, которые в поисках эффективного поведения, при неполноте
информации, стремятся восполнить этот дефицит разнообразием. Такая постановка
вопроса позволяет предположить возможность извлечения из памяти информации в
форме «образов», которые должны найти свое место в составе гибридных
понятийно-образных баз знаний. Речь должна идти о представлении субъективных
индивидуальных знаний, например, в виде своего рода сети знаков-фреймов. По
мнению Д.А. Поспелова (Поспелов (1996)), знания такого рода, возможно,
сохраняются в виде ссылки на процедуру, реализованную в форме обученной
нейронной сети, что позволяет совмещать символические представления и знания,
представленные в непрерывной или квазинепрерывной форме.
Семиотические моделирующие процедуры (Pospelov, Osipov (1997))
порождают мысль об использовании их для представления семантических
(псевдосемантических) образных знаний в семиотических сетях. Это не исключает
попыток применения и других сетевых систем. Если обратиться к принципам
построения нейроструктур (Соколов, Вайткявичус (1989)), то нельзя не обратить
внимания на тот факт, что возбуждение мнемического нейрона активизирует по
ассоциации, некоторый образ, который может быть дополнен отсутствующими в
исходном изображении деталями. Это перекликается с понятием полного и
неполного образа. Процессы узнавания и классификации могут, по мнению О.П.
Кузнецова (Кузнецов (1997)), реализовываться в псевдооптических нейронных
сетях, основанных на понятии интерферирующего нейрона.
Учитывая то, что образные представления далеко не всегда формируются в
мозге человека как четкие структуры, представляет интерес нейронная сеть с
радиальной функцией активации. Она являет собой синтез технологии нейронных
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
60
сетей, теории нечетких множеств и лингвистических переменных. Используемый
алгоритм нечеткой кластеризации (Bezdek (1973)) позволяет получить для каждой
переменной кластеры со значениями центра и дисперсии. На основе полученных
кластеров определяются термы (значения) входных и выходных лингвистических
переменных, т.е. каждый кластер инициализирует определенный терм
лингвистической переменной. На этой основе может быть разработан подход к
уточнению первично возникшего недостаточно четкого или противоречивого образа
после «перефокусировки» на другие его составляющие. Если представить процесс
узнавания как двухэтапный - вначале формирование типичного образа путем
инсайта, а потом подтверждение или отклонение (но уточнение образа) в результате
симультанного процесса, то можно полагать первый этап как центрирование в
двумерном
пространстве.
Второй
рассматривается
как
уточнение
(перецентрирование) или как переход в трехмерном пространстве на новую, более
низкую орбиту (по типу перехода электронов в модели атома) с более высокой
«устойчивостью», т.е. четкостью образа, обусловленной уменьшением
неопределенности. Таким образом, новое пространство (с новым центром) можно
рассматривать как результат перецентрирования. На такой основе возможно
повышение распознающей «силы» (эффективности) окончательно сформированного
образа.
Это не исключает попыток разложения образов с целью выделения ведущих
составляющих, что было бы аналогично выработке у ребенка системы оперативных
единиц восприятия и сенсорных эталонов, опосредующих восприятие и
превращающих его из процесса построения образа в более элементарный процесс
опознания. Это связано с завершением дифференцировки межполушарного
взаимодействия головного мозга.
С учетом рассмотренной выше роли зрительных образов, целесообразно
включение различных элементов визуализации в базу знаний, что будет служить
также и повышению эффективности восприятия. Это тем более оправдано для
образных представлений, так как из всех форм кодирования и передачи знаний
когнитивные графические образы (КГО) следует признать наиболее древними.
Можно думать, что использование КГО явится условием представления трудно или
долго объяснимого словами. В этом поможет субъективность когнитивной графики.
По утверждению Ю.Р. Валькмана (Валькман (1994)) графический образ, в основе
которого лежит метафора, должен инициировать интеллектуальные процессы и не
только новых знаний, но и решения задач в слабо структурированных областях
знания.
ВЫВОДЫ
Включение в состав базы знаний элементов визуализации может быть
воспринято с особым интересом. Визуальное представление выходных параметров
требует «поднастройки» экспертной системы на конкретного пользователя. Это
позволит
учитывать
его
индивидуально-опытные
представления,
характерологические особенности личности и способность к формированию
образных представлений или аналитико-синтетической деятельности мозга в
зависимости от преобладания деятельности правого или левого полушария мозга.
Речь идет о «прямом стимулировании» правополушарной активности мозга
пользователя системы искусственного интеллекта (СИИ). Предъявляя изображения,
можно будет целенаправленно порождать (активизировать) те или иные
ассоциативные цепочки образов (запускать процесс образного мышления).
Возможность одновременного использования естественного языка и графики
для передачи определенного содержания открывает перспективы для
семантического моделирования: создания таких моделей, которые содержали бы
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
61
различные перцептуальные характеристики, связанные с изображаемым объектом.
Необходимо разработать алгоритм обработки когнитивных образов.
Представление картины мира в виде визуальных образов позволит выявить
механизм причинно-следственных отношений, связывающий признаки, факты,
события в единое целое. Когнитивные схемы или карты можно описать и
представить в базе знаний системы искусственного интеллекта, как
самостоятельные единицы, а не только как элементарные семантические категории
(признаки, факты, события и т.п.), связанные отношениями. Это – один из способов
представления видения мира человеком. Более того, встает перспектива создания
базы знаний графических метафор.
Обеспечение визуализации с помощью разнообразных технологий и прямой
компиляции базы знаний из графической спецификации позволяет одновременно
представлять как символьные объекты, так и графические образы. Возникающие
элементы «объекты – связи» компилируются в базу знаний. Наличие средств для
ввода, редактирования обработки, хранения и вывода условных изображений
объектов и связей обеспечит наблюдение «присоединения» дополнительных
признаков и участие в анализе ассоциативно сопряженных показателей.
Интуиция и образное мышление рассматриваются как неотъемлемые
составные части мыслительной деятельности, оказывающие серьезную помощь в
принятии решений.
ЛИТЕРАТУРА
1. Валькман, Ю.Р. (1994). Графическая метафора - основа когнитивной графики // IV
Нац. конф. с межд. уч. “Искусств. интеллект-94”: Сб. науч. тр. Т.I. Рыбинск. С.94-100.
2. Гольдберг, Э., Коста, Л.Д. (1995). Нейроанатомическая асимметрия полушарий
мозга и способы переработки информации // Нейропсихология сегодня / Под
ред. Е.Д.Хомской. - М.: Изд-во МГУ. - С.8-14.
3. Кобринский, Б.А. (1997). Отражение образного мышления в системах
искусственного интеллекта // VI Межд. конф. «Знание-Диалог-Решение» KDS97: Сб. науч. тр.. - Ялта. - Т.I.- С.29-36.
4. Кобринский, Б.А., Фельдман, А.Е. (1995). Анализ и учет ассоциативных знаний в
медицинских экспертных системах // Новости искусств. интеллекта. - №3. С.90-96.
5. Кузнецов, О.П. (1997). О некомпьютерных подходах к моделированию
интеллектуальных процессов мозга // Междунар. летняя школа-семинар по
искусственному интеллекту для студентов, аспирантов и молодых ученых
(БРАСЛАВ): Сб. тр. - Мн.: БГУИР. - С.11-43.
6. Поспелов, Д.А. (1986)Ситуационное управление: теория и практика. - М.: Наука. Гл. ред. физ.-мат. лит. - 288с.
7. Поспелов, Д.А. (1996). Прикладная семиотика и искусственный интеллект //
Программные продукты и системы. - №3. - С.10-13.
8. Сеченов, И.М. (1995). Элементы мысли // Психология поведения: Избранные
психологические труды. М.: Изд-во “Институт практической психологии”,
Воронеж: НПО “МОДЭК”. - С.215-285.
9. Соколов, Е.Н. (1996). Проблема гештальта в нейробиологии // Журнал высшей
нерв. деят. - Т.46. - Вып.2. - С.229-240.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
62
10. Соколов, Е.Н., Вайткявичус, Г.Г. (1989). Нейроинтеллект от нейрона к
нейрокомпьютеру. М.: Наука. - 238с.
11. Солсо, Р.Л. (1996). Когнитивная психология. - М.: Тривола. – 600 с.
12. Штерн, И.Б. (1997). Интродуктивные модели гуманитарных знаний:
Концептуальные гештальты versus понятия // VI Междунар. конф. “Знание Диалог- Решение”. - Ялта. - Т.1. - С.89-97.
13. Юнг, К. (1995). Психологические типы. - СПб-М. : Ювента, Прогресс-Универс.
14. Bezdek, J. (1973). Fuzzy mathematics in pattern classification, Ph.D. Thesis. Cornell
Univ., Italca, N.Y.
15. Paivio, A. (1969). Mental imagery in associative learning and memory //
Psychological Review. - Vol.76. - P.241-263.
16. Pospelov, D.A., Osipov, G.S. (1997). Knowledge in semiotic models // Seventh Intern.
conf. Artif. Intell. and Information-Control systems of robots: Second workshop on
applied semiotics. - Smolenice Castle, Slovakia. - P.1-10.
17. Spivak, G. (1997)"Can the Subaltern Speak?", in Colonial Discourse and Postcolonial
Theory (ed. by P.Williams and L.Chrisman).- Harvester, 1993. Pp.66 - 111; 324.
Hall S. " The Work of Representation", in Hall S., ed. Representation: Cultural
Representations and Signifying Practices (The Open University: Milton Keynes.).
USING OF INTUITION AND IMAGE THINKING IN DATA BASE TO
IMPROVE UNDERSTANDING 25
Larisa Kalashnikova26
ABSRTACT
It is well known that intuition is closely connected with image thinking and
plays sufficiently great role in the formation of primary hypotheses in weak
structured knowledge fields. At the same time intuition and image thinking are
two independent mechanisms that can interact only in case when the first one
initializes the second one. Intuition is characterized by heuristics and can lead
to the problem solution. It can be a reference point to the search direction and
can be a starting mechanism for problem solution on the basis of image
presentations or consistent activation of image thinking and argument
considerations. The purposefulness of an individual’s actions is conditioned by
his image presentations of an object. Knowledge, obligatory including the
interrelations of objects, can be presented by “mental images” of the reality
phenomena, based on the facts from the past. These “mental images” are
neither their reflections nor copies made by an artist. There is no photographic
identity between real sensing and memory recollection. Our everyday
experience shows that it is possible to recollect by slight notions. The only
thing is that this notion must be included into represented impression. Images
used as mediators can be considered as the function of the effective code that
makes the process of associative pairs remembering easier. Object image must
be perceived as a whole phenomenon. It is an insight effect that explains the
image formation without some additional facts. Thus, the object image to a
25 © Larisa Kalashnikova, 2005
26 Orel State University, Foreign Language Dept., Russia, lkalashnikova@inbox.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
63
certain extend can be called a metaphor. The total combination of the facts
being observed must not completely correspond to the “classical” image in a
person’s memory. Image thinking as a first stage of situation evaluation helps
to make relatively complete presentation of an object by its mental comparison
with “primary” image.
KEYWORDS
Image, intuition, metaphor, image thinking, knowledge basis, mental images of reality
phenomena, mental image, visual and pseudo-visual image, mental act, simultaneous
association, visual image realization, associative pairs, synthetic phenomenon perception,
subjective knowledge, subjective-objective image, whole phenomenon perception.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
64
О ДВУХ ВИДАХ «ЧЁРНЫХ МЫСЛЕЙ» В РУССКОМ
ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ
Анастасия Колмогорова
ВВЕДЕНИЕ
Целью проводимого нами исследования является выявление и описание значения
языкового знака «чёрный» в современном русском языке. В настоящей статье мы
ставим перед собой задачу показать, каким образом действуют на практике
разработанные нами теоретические принципы когнитивного анализа значения
языкового знака, и в частности, уточнить роль и функции в таком анализе понятий
дискурсивного смысла и дискурсивного типа данного языкового знака. В дальнейшем
изложении мы будем следовать следующей логике: изложение общих теоретических
принципов теории значения, являющейся базовой для нашего исследования (Часть 1),
предварительные замечания о лингво-культурных особенностях представления об
объекте-качестве окружающего мира «чёрный» в русском национально-лингвокультурном сообществе (Часть 2), пример анализа языкового материала – адъективносубстантивного сочетания «чёрные мысли» (Часть 3), предварительные итоги
исследования (Заключение).
ЧАСТЬ 1
В последние десятилетия в философии в целом и в философии познания, в
частности, наметился поворот от детерминистского отношения к окружающему миру к
осознанию его нестабильности, неравновесности и нелинейности (Пригожин (1991)).
Следствием посылки об изменчивости окружающего мира, находящегося в постоянном
движении, которое, порой, трудно предсказать, стало смещение акцента в понимании
коммуникации: в процессе коммуникации происходит не столько передача какого-либо
готового знания, информации, сколько осуществляется взаимодействие живых
организмов с целью наиболее успешной адаптации к изменяющимся условиям
окружающей среды (Панов (1983)). Всякая коммуникация, в том числе и у животных,
имеет своей целью успешную адаптацию живых организмов к среде посредством
согласования действий коммуникантов. Один организм пытается сориентировать
другой на определённый способ взаимодействий – будь то поход в кино двух подруг в
человеческом сообществе или удачная охота стаи в мире животных. Однако человек,
чаще всего, пользуется в данном случае языковыми знаками, поскольку прямой показ
взаимодействия очень редко возможен: трудно себе представить такую ситуацию, в
которой одна подруга должна была бы показывать другой как она идёт в кино,
покупает билеты, для того чтобы наглядно пригласить её сделать то же самое. Таким
образом, с использованием языкового знака для осуществления воздействия одного
человека на другого человека с целью сориентировать последнего на определённое
взаимодействие с каким-либо объектом окружающей среды, для данных двух
участников коммуникации между двумя объектами – языковым знаком и объектом
среды – «протягивается нить» взаимосвязи. Но такая взаимосвязь невозможна без
посредничества человеческого сознания, в котором и «встречаются» человеческая
внутренняя реальность (образ знака) и как бы внешняя реальность (образ объекта): «как
бы» означает тот факт, что реальность не может быть абсолютно внешней человеку,
поскольку он её воспринимает такой, какой ему дозволяется это делать специфически
человеческим аппаратом восприятия.
Теоретическим базисом нашей работы служит положение Ч.Пирса (Пирс(2000)) о
том, что важнейшим элементом знаковой ситуации является интерпретанта –
эквивалентный знак, возникающий в сознании того, кто воспринимает собственно знак,
замещающий собой некоторый объект, которое позднее было развито
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
65
Г.П.Мельниковым (Мельников (1978)) в теорию внутреннего знака – структурыпосредника всей знаковой ситуации, находящейся в сознании человека и включающей
в себя как образ объекта, замещаемого языковым знаком, так и образ самого языкового
знака, складывающийся из опыта употребления последнего в речи. Структура,
подобная внутреннему знаку, в трудах А.В. Кравченко (Кравченко (2001)) была названа
сложной репрезентацией, служащей опосредующим звеном, связующим языковой знак
и объект-элемент среды в процессе взаимодействия человека с миром посредством
языка.
Значит, для того чтобы человек мог сказать «я знаю значение этого слова», он
должен, во-первых, иметь сложившийся опытным путём образ обозначаемого данным
словом объекта, во-вторых, он должен иметь сложившийся образ данного языкового
знака – некоторую совокупность представлений о тех воздействиях на собеседника,
которые будет оказывать данное слово в том или ином контексте – смыслах,
реализуемых данным словом, а в-третьих, должен иметь практический навык (его
можно сравнить с известными «habitus» П.Бурдьё) использования некоторого набора
операций, задействующих различные уровни сознания, для того чтобы добиться
реализации некоторого изменения во взаимодействии Слушающего с объектом при
помощи использования данного языкового знака. Таким образом, значение можно
определить как структуру знаний, позволяющую человеку связывать в едином
взаимодействии объект окружающего мира и языковой знак. При этом данная
структура включает в себя как «знания что» – полученные практическим путём и
осознаваемые лишь частично знания тех смыслов, которые может реализовывать
данный знак, и «знание» объекта (полученное как индивидуальным опытным путём,
так и посредством усвоения некоторой культурной традиции), устойчиво
ассоциируемого с данным знаком – так и «знания как». Последний вид знаний носит
неосознаваемый характер, поскольку включает в себя полученные в опыте речевой
коммуникации умения и навыки относительно того, как сделать так чтобы при помощи
языкового знака выразить определённый смысл.
В таком случае, задача выяснения значения слова сводится к 1) выявлению
инвариантной части того образа объекта, который устойчиво ассоциируется с данным
языковым знаком в сознании большинства членов данного национально-лингвокультурного сообщества27 ; 2) а) выявлению «репертуара» тех смыслов, которые
реализует данный языковой знак в речевой практике членов данного сообщества; б)
выявлению некоторого инвариантного алгоритма действий, набора функциональных
опор, необходимого как для производства какого-либо воздействия на Другого при
помощи данного языкового знака, так и для понимания того воздействия, которое хочет
осуществить Другой, используя тот же знак – алгоритма смыслопорождения.
Совокупный результат одноразовой актуализации такой структуры сознания, как
значение, в конкретных временных, ситуативных и речевых условиях для конкретного
организма, приводящий к такому изменению в поведении ориентируемого организма
которое, в определённой степени ожидалось ориентирующим организмом в момент
употребления данного языкового знака, мы называем дискурсивным смыслом данного
языкового знака.
Для того чтобы однажды уже реализованный «языковым пользователем»
дискурсивный смысл (то есть достаточно успешное воздействие на собеседника при
помощи использования данного слова) был в определённой степени воспроизведён в
аналогичной ситуации речевого общения, говорящим должны соблюдаться
приблизительно те же условия, что и в первом случае, на нескольких уровнях
актуализации этого смысла. Таких уровней в алгоритме смыслопорождения мы
27 Термин «национально-лингво-культурное сообщество» употребляется нами вслед за В.В.Красных
для обозначения группы людей, объединённых единством языка и культуры (Красных (2004)).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
66
выделяем 4: во-первых, должна активизироваться определённая часть образа объекта,
устойчиво ассоциируемого с данным языковым знаком (когнитивный уровень); вовторых, должен актуализироваться приблизительный, обобщённый образ того
взаимодействия, которое уже было осуществлено однажды при помощи данного знака
– определённый концепт (ментально-языковой уровень); в третьих, должно произойти,
аналогичное уже бывшему однажды, «соединение» предметно-логических связей,
осуществляемое
в случае с прилагательным
в выборе соответствующего
существительного и в оформлении их структурного единства (ментально-ситуативный
уровень28), и, наконец, в-четвёртых, данный языковой знак должен использоваться для
осуществления определённой речевой стратегии в рамках определённого набора
тактик, выполнять определённую функцию в аргументативной организации дискурса
(уровень речевой организации). Совокупность условий на всех вышеперечисленных
уровнях, приводящая к реализации данным языковым знаком аналогичного или
близкого смысла в различных дискурсах, мы называем дискурсивным типом данного
языкового знака. В настоящей статье мы бы хотели показать, как анализ при помощи
дискурсивных типов помогает выявить два отличных друг от друга дискурсивных
смысла прилагательного «чёрный» в одном и том же адъективно-субстантивном
сочетании «чёрные мысли», при активизации одного и того же образа
соответствующего объекта-качества, но в разных дискурсивных условиях.
ЧАСТЬ 2
Мы предполагаем, что объект-качество, устойчиво ассоциируемый с языковым
знаком «чёрный», имеет в сознании представителей русского лингво-культурного
сообщества как бы два образа: образ объекта-качества в профанической сфере и образ
объекта-качества в сакральной сфере. Первый отражает опыт взаимодействия с таким
объектом в обыденной жизни, а второй – опыт взаимодействия с таким объектом в
жизни духовной, в общении с высшими силами, энергиями, управляющими миром.
Поскольку прилагательные-обозначения чёрного появились практически во всех
языках одними из первых (Василевич (1987)), а процесс формирования первичных
концептов человеческого сознания есть процесс диалектической связи предмета с той
деятельностью, в осуществлении которой он участвует или же в которую вовлечён
(Кубрякова (2000)), мы считаем, принимая во внимание тесную связь восприятия
качества
с восприятием объекта-носителя данного качества, что в основе
представления о чёрном в сознании говорящих лежит пространственная схема,
обобщающая первичный сенсомоторный опыт человека: такой (чёрный) объект
находится внизу, внутри и в закрытом пространстве/сам закрыт. Позднее данная
сенсомоторная схема нашла своё преломление в мифической, а затем религиозной
модели мира русского этноса. Место и роль таких объектов в глобальном и
ценностном представлении о мире, характерном для менталитета русского этноса, и
сформировали образ объекта-качества чёрный в сакральной сфере. По нашему мнению,
первоначально в силу максимального совпадения пространственных смыслов (низ,
внутри, закрыто), языковой знак «чёрный» стал знаком нижней полусферы
трёхчастной модели мира «раздвигаемого яйца», следы которой остались в мифологии
практически всех народов, в том числе и русского (Топоров (1967)). Данная модель
мира включала в себя Верхний мир (местоположение – верхняя полусфера яйца),
Средний мир (местоположение – пространство между разъединёнными верхней и
нижней полусферами) и Нижний мир (местоположение – нижняя полусфера яйца).
28
В известной степени все три первых уровня являются когнитивными, однако мы использовали
данное прилагательное для номинации именно первого уровня для того, чтобы подчеркнуть, что на
данном этапе оказывается задействован широкий спектр наиболее базовых механизмов познания, из
находящихся в распоряжении человеческого организма: пространственное восприятие, сенсомоторное, тактильное, зрительное и т.д.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
67
Позднее данная мифологическая трёхчастная модель была преобразована в
четырёхчастную религиозную модель мира (рис.1), в которой, с одной стороны, мир
горний противопоставлен миру человека, а, с другой стороны, внутри первого – Рай
противопоставлен Аду, а внутри второго – небо противопоставлено земле (как
средоточие наиболее духовного в человеческом мире месту средоточия всего наименее
духовного). Прилагательное «чёрный» в силу совпадения пространственных смыслов,
стало знаком нижней полусферы – «Ада», вотчины Дьявола.
Свет
Рай
небо
мир человека
земля
Ад
Рис.1. Четырёхчастная религиозная модель вертикального членения мира
в модели мира, репрезентируемой русским языком
Исследуя образ объекта-качества в сакральной сфере, устойчиво ассоциируемый с
языковым знаком русского языка «чёрный» в его непрямых употреблениях, мы пришли
к выводу, что данный образ имеет форму ритуального сценария, описывающего
взаимодействие человека с одной из важнейших сакральных сил – Дьяволом: человек
попадает под власть Дьявола и мучится вечность в своей загробной жизни из-за греха,
совершённого в своей земной жизни. Данный сакральный сценарий включает
следующие элементы (курсивом выделено конкретное содержание каждого из
элементов): Власть – Дьявол, Субъект – человек, Деятельность – мучение, Время – вечность,
Место – загробная жизнь, Причина – грех в земной жизни .
Подчеркнём, что данный образ объекта-качества, имеющий в сакральной сфере
вид сакрального сценария, одним из персонажей которого является Дьявол, по
нашему мнению, актуален для современных представителей русского национальнолингво-культурного сообщества. В защиту нашего тезиса можно привести
следующие аргументы: 1) язык в целом консервативен и «сплошь и рядом
пережиточно отражает архаическую картину мира, действительную для
прасостояний культуры» (Касевич (1991)); 2) религиозное, православное, в
частности, мировосприятие, являясь на протяжении многих веков доминирующим в
жизни русского этноса, стало неотъемлемой частью культуры народа и во многом
на уровне неосознаваемых установок определяет особенности менталитета
представителей данного лингво-культурного сообщества и сегодня. О том, что
принадлежность православию есть признак самоидентификации русских и в наше
время, свидетельствуют результаты недавних социологических опросов
(Каариайнен, Фурман (2000)): в современной России понятие «православный» не
является частью боле широкого понятия «верующий», а, скорее, наоборот – понятие
«верующий» является частью понятия «православный». Основанием для такого
вывода послужили данные двух обширных опросов. В первом опросе респондентам
задавали вопрос о том, верующие ли они. Во втором опросе тем же людям задали
вопрос: «Считаете ли Вы себя православным?». Итак, православными себя назвали
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
68
98% верующих (по результатам первого опроса), 90% колеблющихся, 50 %
неверующих и 42% атеистов. Иначе говоря, сегодня православие уже оказывается
мало связанным собственно с верой, но, скорее – с национальным самосознанием,
национально-культурными стереотипами.
Обратившись к пониманию греха в русской духовной культуре и менталитете,
необходимо отметить, что в православной традиции не существует лёгких грехов, как,
например, в западной традиции христианства, и перечень грехов достаточно обширен. Однако
все грехи можно разделить на три категории: поступки (убийство, прелюбодеяние, клевета),
состояния (гнев, лень, уныние, тоска) и определённая мера какого-либо состояния или
действия – заповедь «не бранись по-матерному» не запрещает ругаться вовсе, а лишь только
переходить определённую границу. Таким образом, элемент «грех» (Х) включает ещё три подэлемента: грех-состояние (а), грех-поступок (в) и грех-превышение меры (с).
Анализ словарных дефиниций слова «мысль» по словарям С.И. Ожегова (Ожегов (1987))
В.И.Даля (Даль (1995)) показывает, что оно может быть интерпретировано, прежде всего, как
одиночное действие ума, разума и как то, что заполняет сознание. При этом необходимо
отметить, что часто слово «мысль» в первом из приведённых значений сближается со словом
«помысел», интерпретируемым как «мысль, намерение, замысел».
Таким образом, можно заключить, что для русского языкового сознания
распространёнными являются следующие понимания слова «мысль»: 1) мысль как
действие не только ума, но и внутренней энергии, пожелание, которое приравнивается
к поступку и 2) мысль – то, что заполняет сознание, состояние души.
ЧАСТЬ 3
Перейдём непосредственно к анализу языкового материала.
Рассмотрим следующие примеры:
(1) Не спал всю ночь. Зачем я связался? Ничего не обещал, но выслушал!!! Если он
останется жив? Прости меня, Господи, за чёрные мысли. Но ведь страшно?! (С. Высоцкий.
Не загоняйте в угол прокурора).
Герой примера 1, пожилой писатель, познакомился в больничной палате с раненным
бандитом. Бандит был в тяжёлом состоянии. Предчувствуя скорую смерть, он рассказал
писателю о всей поднаготной своей бандитской жизни, о том, какие преступления и где он
совершал, и попросил после его смерти написать об этом книгу. Писатель выслушал его, а
потом испугался, что, выжив, бандит непременно убьёт его, поскольку он слишком много
знает. Бессознательно писатель хотел бандиту смерти. Осознав же такие свои желания, он
просит у Бога прощения за «чёрные мысли».
В следующем примере (пр.2) под «чёрными мыслями» понимаются намерения
работников фирмы взломать компьютерные базы данных своей же конторы и продать их,
нанеся тем самым, непоправимый вред своему предприятию:
(2) Знаете, когда каждый день встречаешься с людьми на работе, трудно
заподозрить их в черных мыслях. Репортажи о взломах сетей, краже информации
из компьютеров все ещё кажутся нереальными. Вот в Америке - это да! А у нас и
брать-то нечего. - А если есть, то кому? Они же не умеют!
Это неправда. По статистике больше всего компьютерных преступлений
совершается сотрудниками (или бывшими сотрудниками) фирмы. Мотивы могут
быть разные: деньги, месть, желание поиграть, любопытство, неудовлетворенное
чувство собственной значимости. Это намного проще, чем забраться в чужой дом
и стащить столовое серебро. Несколько нажатий на клавиши и все: многолетняя
работа потеряна навсегда. Нужно быть готовым к тому, что таким человеком
может оказаться любой (из форума http://vif2ne.ru/nvz/forum/archive/53/53440.htm).
Пример 3 взят из чата, посвящённого проблеме взаимоотношений с соседями:
здесь под «чёрными мыслями» понимаются злопожелания соседей друг другу.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
69
(3) Соседи часто таят друг на друга 'чёрные' мысли, и выплёскивают их обычно
только за спинами обсуждаемых. Отчего так происходит? Почему-то мне кажется, что
многие соседки просто не представляют свою жизнь без создания сплетен, от которых
получают
натуральное
физическое
удовольствие
(из
архива
рассылки
http://content.mail.ru/arch/arch_13995.html ).
Итак, рассмотрим, какие условия на выделенных нами 4-х уровнях алгоритма
смыслопорождения характерны для сочетания «чёрные мысли» в вышеприведённых
дискурсах (пр.1-3). На уровне речевой организации в примерах 1-3 указанное сочетание
используется в рамках коммуникативных стратегий кооперации – стратегия восстановления
доверия (пр.1 – прости Господи!) и стратегия сотрудничества (пр.2. – вы мне симпатичны, я
хочу вам помочь, поэтому предупреждаю о «чёрных мыслях» некоторых сотрудников) – и в
конфронтационных стратегиях, например, в стратегии дискредитации (пр.3 – эти соседи –
ужасные люди!). С точки зрения речевых тактик в примере 1 сочетание «чёрные мысли»
используется для реализации тактики оправдания (меня нужно простить: я сделал это, потому
что мне было страшно); в примере 2 – для реализации тактики предупреждения (нужно
опасаться своих же работников); в примере 3 – в тактике дискредитации (соседи – плохие
люди и жить с ними мирно невозможно). Обобщая, можно сказать, что коммуникативные
воздействия, осуществляемые в пр.1-3, имеют своей стратегической целью объяснить, почему
субъект совершил зло (пр.1), предупредить о том, что некоторые субъекты могут совершить
зло (пр.2), обвинить некоторых субъектов в том, что они регулярно совершают зло.
Необходимо подчеркнуть, что на уровне речевой организации мы считаем возможным
охарактеризовать аргументативный потенциал анализируемого языкового знака с точки
зрения речевой аргументации, а также с точки зрения логической организации аргументации.
Под речевой аргументацией мы понимаем то суждение, установку, которую первоначально
аргументатор должен заставить собеседника принять, должен убедить его в истинности
такой установки. В дальнейшем же данное положение может на уровне логической
организации аргументации играть роль, как тезиса, так и аргумента. Для такой аргументации
характерно обращение к категориям хорошо/плохо, должно/недолжно, трудно/ легко,
нужно/ненужно. С точки зрения речевой аргументации сочетание «чёрные мысли» в
проанализированных контекстах служит созданию утверждения «этот поступок – зло, а
человек, совершивший его – виновен», которое, в свою очередь, может, с точки зрения
логической организации аргументации функционировать в качестве тезиса (пр.1 «да, я
виновен, но меня можно простить») или аргументов (пр.2, 3: сослуживцев трудно
заподозрить, но они на это способны (тезис: надо быть бдительным!), соседи только и знают,
что совершать зло (тезис: они портят жизнь)).
На ментально-ситуативном уровне прилагательное «чёрный» открывает ментальное
пространство29 (MS1) содержащее все элементы сакрального сценария, который является
образом объекта-качества чёрный в сакральной сфере: «Власть (V) – Дьявол, Субъект (S) –
человек, Деятельность (A) – мучение, Время (Т) – вечность, Место (М) – загробная жизнь,
Причина (С) – грех (Х), способный иметь форму состояния (а), поступка (в) или
превышения меры (с) в земной жизни (Мс)», а существительное «мысли» – ментальное
пространство (MS2): «Субъект (S) – человек, Деятельность (D) – совершает – поступок (в)
энергетического духовного характера (Q-свойство поступка)». На основании общих
29 Ментальные пространства по Фоконнье – это неполные структуры, конструкты, отличные и от
языковых структур, и от когнитивных структур в полном смысле этого термина ((Fauconnier (1995))).
Такие конструкты не заложены в нашем сознании в виде готовых структур, а в ходе порождения
дискурса возникают каждый раз заново. В нашем случае под ментальным пространством мы
понимаем ту часть образа объекта, устойчиво ассоциируемого с данным языковым знакомприлагательным, которая активизируется в данном контексте, принимая при этом форму
совокупности логически взаимосвязанных элементов (и при этом когнитивная структура
превращается в ментальную), которые при этом получают возможность достаточно свободно
взаимодействовать с элементами той ментальной структуры, которая актуализируется языковым
знаком-существительным.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
70
элементов S и в в обоих ментальных пространствах, взаимодействие последних
осуществляется при помощи проекционного картирования (mapping). Будучи заимствован из
математики, этот термин обозначает в наиболее общем смысле соответствие между двумя
наборами данных, двумя областями, которое определяет для каждого элемента из первой
области соответствующий элемент в другой (Fauconnier (1995)). Проекционное
картирование состоит в том, что на основании идентичности нескольких элементов в двух
взаимодействующих структурах, в третью общую структуру переносятся и различающиеся
элементы данных структур (рис.2) (выделены идентичные элементы в каждой из структур. –
А.К.).
MS2
MS1 V, S, A, T, M,
C, X: aвc, Mc
S, в, Q, D
MS3
S, (Х) в, V, A, T, M,
C, Mc, Q
Рис. 2. Взаимодействие ментальных пространств в рамках адъективносубстантивного сочетания «чёрные мысли»
Таким образом, образующееся ментальное пространство (MS3) имеет следующее
наполнение: « человек (S) совершает в своей земной жизни (Мс) духовный, энергетический
(Q) поступок-грех (Х в), за который он в загробном мире (М) попадёт под власть Дьявола (V) и
будет мучиться (А) вечно (Т)». Элемент D из MS2 не задействован в результирующем
ментальном пространстве.
На ментально-языковом уровне алгоритма смыслопорождения следует отметить
реализацию прилагательным «чёрный» в примерах 1-3 концептов «зло», «преступление». На
когнитивном уровне очевидна активизация образа объекта-качества в сакральной сфере.
Рассмотрим следующую серию примеров:
(4) При депрессии нельзя залёживаться, можно заниматься бегом,
плаванием, любой физической работой…Только не прогуливайтесь медленным
шагом, иначе чёрные мысли так и будут вертеться в голове в такт размеренной
ходьбе (АиФ);
(5) Монахиня нашла, что Владимир Львович, пожалуй, ей нравится: лёгкий
человек, весёлый и собою хорош, особенно когда улыбается. Пусть ещё посидит с
Марьей Афанасьевной, отвлечёт её от чёрных мыслей (Акунин. Пелагея и чёрный
бульдог);
(6)Чёрных мыслей вагон/Гоню прочь/ Я просто пью самогон/В эту
лунную ночь (ХВАТ Безфамильный. Интернет-сайт неизвестных поэтов).
В вышеприведённых случаях (пр.4-6) сочетание «чёрные мысли» используется
на уровне речевой организации для осуществления такой стратегии кооперации,
как стратегия сотрудничества, в тактике убеждения-рекомендации (пр.4) в рамках
коммуникативного хода «привлечение внимания к отрицательным последствиям
«непослушания»», а также для осуществления стратегий манипулирования, в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
71
рамках которых происходит «непрямое», косвенное навязывание своего мнения,
ценностей, оценок, в тактике самопрезентации (пр.6. – «я такой сильный, что могу
справиться сам с «чёрными мыслями») и положительной презентации другого или
«игры на повышение» другого (Владимир Львович такой замечательный, что он
справится даже с этой трудностью» – пр.5). Обобщая, можно сказать, что в
вышеприведённых дискурсах (пр.4-6) преследуются две основные стратегические
цели: помочь справиться с трудностью (пр.4), либо, в случае, если человек уже
умеет справляться с такой трудностью, «сыграть на повышение» себя (пр.6) или
третьего лица (пр.5). С точки зрения речевой аргументации прилагательное
«чёрный» служит реализации утверждения «от такого состояния нужно непременно
избавиться, но это тяжело», которое, в свою очередь, может выполнять как функции
тезиса (пр.5) – он сможет справиться с этой трудной задачей (отвлечь от чёрных
мыслей), так и функции «отрицательного» аргумента, довода (пр.5): тезис – «нужно
активно двигаться», отрицательный аргумент – «если не делать этого, то не
избавишься от такого состояния». В примере 6 данное утверждение выполняет
функции аргумента к тезису «я хороший» – потому что «могу сам избавиться от
такого состояния, хотя это трудно».
На ментально-ситуативном уровне прилагательное «чёрный» открывает
ментальное пространство, включающее в себя тот же набор элементов, что и в уже
рассмотренном выше случае (рис.2). Однако, существительное «мысли» открывает
ментальное пространство с двумя элементами: Субъект (S) – человек
в
определённом душевном состоянии (а). На основании идентичности элементов S и а
в обоих ментальных пространствах их взаимодействие происходит при помощи
проекционного картирования. Образовавшееся новое ментальное пространство
имеет следующее наполнение: «человек (S) находится в своей земной жизни (Мс) в таком
душевном состоянии, находиться в котором – грех (Х а), за который он в загробном мире (М)
может попасть под власть Дьявола (V) и будет мучиться (А) вечно (Т)».
На ментально-языковом уровне прилагательное «чёрный» (пр.4-6) реализует
концепт «депрессивные эмоции».
На когнитивном уровне происходит активизация образа данного объектакачества в сакральной сфере.
Таким образом, именно анализ с использованием методики дискурсивных
типов языкового знака позволяет разграничить два различных дискурсивных смысла
прилагательного «чёрный» в сочетании «чёрные мысли». Сравним необходимые
условия реализации данных двух дискурсивных смыслов одного и того же
языкового знака в совершенно идентичном сочетании на различных уровнях
алгоритма смыслопорождения (табл.1).
Табл.1. Сопоставительный анализ условий реализации двух дискурсивных
смыслов языкового знака «чёрный» в сочетании «чёрные мысли».
уровни алгоритма
чёрный 1 (пр.1-3)
смыслопорождения
речевая организация коммуникативные
цели: объяснить, почему
совершено зло,
предупредить о зле,
обвинить некоторых
субъектов в зле;
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
чёрный 2 (пр.4-6)
коммуникативные
цели: помочь справится
с трудностью; в случае,
если человек уже умеет
справляться с такой
трудностью, «сыграть
на повышение» себя
или третьего лица;
72
уровни алгоритма
смыслопорождения
чёрный 1 (пр.1-3)
чёрный 2 (пр.4-6)
стратегии:
стратегии: кооперации и
преимущественно
конфронтации;
стратегии
манипулирования, а также
тактики: оправдания,
стратегии кооперации;
предостережениятактики: рекомендацииподозрения, обвинения- убеждения, «игра на
дискредитации;
повышение» себя или
речевая аргументация: другого;
«этот поступок – зло, а
речевая аргументация:
человек, совершивший
«от такого состояния
его, – виновен»
нужно непременно
избавиться, но это
тяжело»
ментальновзаимодействие
взаимодействие
ситуативный
ментальных
ментальных
уровень
пространств при
пространств при
помощи проекционного помощи проекционного
картирования на
картирования на
основании
основании
идентичности
идентичности
элементов S и в
элементов S и а
ментально-языковой концепты «зло»,
концепт «депрессивные
уровень
«преступление»
эмоции»
когнитивный
образ объекта-качества образ объекта-качества
уровень
в
в сакральной сфере
сакральной сфере
дискурсивный
такой духовный,
такое душевное
смысл
энергетический
состояние, находиться
поступок-грех,
в котором в земной
совершённый человеком жизни – грех, за
в земной жизни, за
который в жизни
который в жизни
загробной человек
загробной он попадёт
попадёт под власть
под власть Дьявола и
Дьявола и будет вечно
будет вечно мучиться мучиться
Данные приведённой таблицы, на наш взгляд, показывают, что именно различные
дискурсивные условия, проявляющиеся на ментально-языковом, ментальноситуативном уровнях и уровне речевой организации, определяют то, что
прилагательное «чёрный» приобретает для представителей русского национальнолингво-культурного сообщества два различных дискурсивных смысла в одном и том же
адъективно-субстантивном сочетании. Важно при этом то, что те показатели, которые
обусловливают на различных уровнях процесса смыслопорождения реализацию
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
73
определённого дискурсивного смысла данным языковым знаком, можно некоторым
образом описать и определить.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, предлагаемая нами методика выявления и описания
дискурсивного смысла языкового знака позволяет выявить тот «репертуар» смыслов,
который ассоциируется у представителей русского НЛКС с языковым знаком
«чёрный», составляя образ данного знака, а значит, позволяет выявить и описать
значение данного слова в целом, если под значением понимать структуру знаний,
включающую образ объекта, образ знака и имплицитное (процедурное) знание
алгоритма смыслопорождения, последовательность операций которого позволяет
«пользователям» языка связывать образ объекта и образ знака в едином
взаимодействии, и, следовательно – связывать в едином взаимодействии два
эмпирических объекта: объект-элемент окружающей среды и объект-языковой знак.
Использование же подобной методики для выявления смысла прилагательного
«чёрный» в сочетании «чёрные мысли» позволяет сделать вывод о том, что в
зависимости от тех условий, которые выполняются для данного прилагательного на 4-х
уровнях смыслопорождения, данный языковой знак может ориентировать
современных представителей русского национально-лингво-культурного сообщества
на взаимодействие с такими мыслями как с таким духовным, энергетическим
поступком-грехом, совершённым человеком в земной жизни, за который в жизни
загробной он попадёт под власть Дьявола и будет вечно мучиться либо как с
таким душевным состоянием, находиться в котором в земной жизни – грех, за
который в жизни загробной человек попадёт под власть Дьявола и будет вечно
мучиться.
ЛИТЕРАТУРА
1. Василевич А.П. (1987). Исследование лексики в психолингвистическом
эксперименте: на материале цветообозначений в языках разных систем. – М.: Наука.
2. Даль В.И. (1995). Толковый словарь живого великорусского языка. – Т.IV. – М.:
«Терра».
3. Каариайнен К., Фурман Д. (2000). Религиозность в России в 90-е годы //Старые
церкви, новые верующие: Религия в массовом сознании постсоветской России. –
СПб.; М.: Летний сад. – С.37-91.
4. Касевич В.Б. (1990). Язык и знание // Язык и структура знания: Сб. статей. Отв.
ред. Р.М. Фрумкина. – М. – С. 8–25.
5. Кравченко А.В.(2001). Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии
языка. – Иркутск.
6. Красных
В.В.
(2004).
Русское
культурное
пространство:
Лингвокультурологический словарь: Вып.первый/ И.С. Брилёва, Н.П. Вольская,
Д.Гудков, И.В. Захаренко, В.В. Красных. – М.: «Гнозис».
7. Кубрякова Е.С. (2000). О понятиях места, предмета и пространства//Логический
анализ языка. Языки пространств/ Отв.ред. Н.Д.Арутюнова, И.В.Левонтина. – М.:
Языки русской культуры. – С.89.
8. Мельников Г.П. (1978). Системология и языковые аспекты кибернетики. – М.:
Советское радио.
9. Ожегов С.И. (1987). Словарь русского языка / Под. ред. чл.-корр. АН СССР Н.Ю.
Шведовой. – 18-е изд., стереотип. – М.: Рус.яз. - С.609.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
74
10. Панов Е.Н.(1983). Знаки, символы, языки. – М.: Знание.
11. Пирс Ч. (2000). Начала прагматизма /Пер. с англ., предисловие В.В. Кирющенко,
М.В, Колопотина. – СПб.: Лаборатория метафизических исследований
филисифского факультета СПбГу; Алетйя.
12. Пригожин И. (1991). Философия нестабильности// Вопросы философии. – №6. –
С.46-57.
13. Топоров В.Н. (1967). К реконструкции мифа о мировом яйце// Труды по
знаковым системам, т. 3. Тарту. В.3. С.81-100.
14. Fauconnier G.(1997). Mapping in thought and language. – Cambridge University
Press. – Р.1.
ABOUT TWO TYPES OF “BLACK IDEAS” IN THE LANGUAGE
CONSCIENCE OF RUSSIANS 30
Anastasiya Kolmogorova31
ABSTRACT
In this article we argue that the Russian adjective «чёрный» (‘black’) in the
same word combination «чёрные мысли» (‘black ideas’) can make two
different senses for Russian language users: all depends on communicative
conditions of the utterance. But these conditions could be revealed and
described.
KEYWORDS
Sense, meaning of linguistic sign, discourse.
30 © Anastasiya Kolmogorova, 2005
31 Kuzbass State Teacher’s Academy, School of Foreign Languages, Russia, nastiakol@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
75
КОДИРОВАНИЕ ЕДИНИЦ ЗНАНИЙ
Нина Колодина
ВВЕДЕНИЕ
Существует множество теорий относительно восприятия и переработки
информации. Психофизиологические эксперименты показывают, что процесс
восприятия начинается с восприятия отдельных признаков объекта или явления.
Затем идет дальнейшая обработка воспринимаемых признаков. Человек же
способен осмысливать лишь уже готовую мыслительную форму с помощью метода
интроспекции.
Обширные исследования движений глаз в процессе восприятия объекта,
проводимые в лаборатории Мичиганского государственного университета [SIGMA
Lab], показывают, что человек воспринимает объект поэтапно, переводя взгляд с
одной фиксируемой точки на другую. В этом процессе происходит запоминание
геометрической формы объекта и запоминание расстояния между фиксируемыми
точками. Такие фиксируемые точки, а точнее – расстояния между ними, создают
определенную геометрическую форму. Например, воспринимая лицо собеседника,
мы фиксируем наиболее информативные точки, которые информативны для нас
именно в этот момент.
В памяти откладывается геометрическая форма,
построенная по фиксациям на информативных точках.
Встречая другого человека, имеющего те же
расстояния между информативными точками
и
похожие геометрические формы или близкие к тем же
геометрическим формам расстояния между глазами,
носом и ушами, мы воспринимаем этого человека как
похожего на того, который уже есть в нашей памяти.
Овальную ли форму имеет лицо или квадратную
форму, похоже, мало информативно для восприятия.
Например, ниже приведен пример изображения лиц,
имеющих одинаковую овальную форму, но с разным
расстоянием между глазами, носом и ртом. Такие лица воспринимаются нами как
непохожие, поскольку расстояние между информативными точками разное.
Если задача восприятия меняется, то меняется и направление движения глаз.
Следовательно, фиксируются другие точки, которые для индивида становятся
информативными, т.е. интересными, а значит основными. Все остальные признаки
объекта уже не информативны, а периферийны. Такие эксперименты были
проведены в когнитивной психологии, чтобы выявить, какие мыслительные формы
хранятся в сознании индивида.
Например, первый рисунок движений глаз, приведенный ниже, был записан
при произвольном разглядывании картины, т.е. никакой задачи перед испытуемым
не ставилось.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
76
Второй рисунок движения глаз был получен,
когда
испытуемого
попросили
оценить
экономическую состоятельность изображенных
людей. Испытуемый второй раз изучал ту же
самую картину.
А третий рисунок был получен, когда
испытуемого
попросили
оценить
возраст
изображенных людей (Solso R, 1996 : 91). Как видим,
траектория движения глаз меняется, если меняется
задача восприятия. Это не значит, что каждый раз
мы воспринимаем по-новому один и тот же объект, а
значит, что мы выделяем другие признаки-единицы,
которые способствуют нахождению ответа на
поставленную задачу. Именно эти информативные
единицы мы выделяем для нахождения ответа.
Основная гипотеза. Мы полагаем, что структура знаний индивида состоит
не из набора уже готовых мыслительных форм, а из закодированных единиц (в
другой терминологии признаков), которые обладают определенной гибкостью,
что позволяет им перестраиваться и создавать различные комбинации между
собой. А это, в свою очередь, приводит к возможности комбинировать разные
мыслительные формы из одних и тех же единиц знаний. Иначе говоря,
образованные единицы не удерживаются в постоянно неизменной структуре
какой-либо мыслительной формы. При получении определенного стимула или
задачи (которая также может быть стимулом при определенных условиях)
активизируются только те единицы из нескольких групп закодированных единиц,
которые отвечают параметрам стимула. При этом вся группа активизированных
единиц составляет определенный ансамбль, позволяющий индивиду осмысливать
его как вновь образованную мыслительную форму. Такой ансамбль можно
сравнить с аккордом, когда звучит одновременно несколько звуков, а индивид
воспринимает это звучание, как единый аккорд, а не как набор отдельных звуков.
Мыслительная форма представляет собой активизированный ансамбль ряда не
интегрированных единиц, а единиц, которые перестроились между собой и
активизировались. Индивид же осмысливает такой активизированный ансамбль
как мыслительную форму. Среди единиц, которые активизируются и составляют
ансамбль, выделяются как осмысливаемые, так и не поддающиеся осмыслению
единицы. Например, абстрактное понятие «будущее» может иметь в составе такие
единицы, как большое, круглое, теплое, розовое или голубое и прочие единицы.
Вопрос состоит в том, по каким принципам составляется тот или иной ансамбль
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
77
активизированных единиц. Другой вопрос, по каким принципам кодируются
единицы в сознании индивида.
Кодируемые мельчайшие единицы мы называем единицами знаний. В
процессе понимания эти единицы знаний активизируются и становятся мнемоединицами знаний. Такое название обусловлено тем, что процесс восприятия и
понимания происходит в рабочей памяти.
Все активизированные единицы становятся мнемо-единицами знаний и
«строительным материалом» для формирования мыслительных форм.
Поскольку мыслительная форма может быть скомбинирована из различных
единиц, которые не были закодированы в одном акте поступления информации, то
возникает возможность рисовать в воображении объекты, составленные из единиц,
которые не были закодированы одновременно.
Соответственно данным нейропсихологии можно считать доказанным, что все
единицы знаний структурируются в соответствии с теми зонами коры головного
мозга, в которых находятся нейроны, реагирующие на стимул определенной
природы. Так, исследования, проведенные в последние годы в Институте мозга
человека Российской академии наук, позволили определить, какие зоны мозга
отвечают за осмысление различных особенностей воспринимаемой человеком речи:
за грамматику, синтаксис, орфографию и другие. Например, в ряду приведенных
слов, имеющих близкое семантическое значение «проситель, просить, прошение,
запросить, запрос, вопрос, вопрошать, спрос, спрашивать, расспрашивать, расспрос,
задавать вопросы»,
при произнесении будут активизироваться нейроны в
следующих зонах коры головного мозга: нейроны в зоне, отвечающей за
определение грамматических характеристик слов; нейроны в зоне речевой
моторики; нейроны в зоне, участвующей в орфографической обработке слов;
нейроны в зоне, участвующей в сознательной и непроизвольной обработке смысла
слов.
При определенных достижениях в изучении человеческого мозга и его
механизмов еще неизвестно, по каким принципам кодируется воспринимаемая
информация, и в настоящей работе мы предлагаем свое видение этой проблемы.
Человек воспринимает окружающую действительность через каналы
восприятия, а кодирует и структурирует получаемую информацию соответственно
модусам. Мы выделяем следующие модусы: геометрический, графический,
обонятельный, осязательный, звуковой, вкусовой, функционального назначения.
Полагаем, необходимо также выделить модус речи, поскольку именно через речь
мы познаем многое и храним информацию с помощью речи. Здесь понятие «модус»
рассматривается как способ хранения и кодирования воспринимаемой информации,
например, геометрический модус, т.е. все воспринимаемые единицы знаний
кодируются соответственно какой-либо геометрической и графической формам.
Графический и геометрический модусы тесно связаны, поэтому геометрический и
графический модусы отвечают за то, что все воспринимаемые единицы знаний
кодируются в соответствии с какими-либо зрительными образами. В том числе и
абстрактные понятия тоже кодируются в соответствии с какими-либо образами,
например, абстрактные понятия «свобода, счастье» могут быть закодированы
единицами знаний в геометрическом модусе о формах «круг, овал». В модусе
обоняния эти же понятия могут быть закодированы единицами знаний «приятный,
сладкий». В модусе вкуса эти понятия могут быть закодированы теми же
единицами знаний «сладкий, приятный» и может наблюдаться совпадение в
кодируемых единицах по модусам. В модусе функционального назначения –
«приносит радость, дает надежду, облегчает». В модусе осязания эти понятия могут
быть закодированы единицами знаний «мягкое, пушистое, приятное». Следует
заметить, что здесь мы приводим примеры вербализованного варианта кодирования
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
78
единиц по модусам, однако, сознаем, что кодирование в чистом виде, т.е.
невербализованное, имеет существенные отличия, характеризующиеся тем, что
осуществляются на подсознательном уровне.
Все модусы тесно связаны между собой и взаимодействуют. Нарушение связи
между модусами, например, между геометрическим/графическим модусами и
модусом функционального назначения,
ведет к тому,
что объект может
опознаваться, но не может соотноситься с его функциональным назначением, т.е.
индивид не может установить, какую функцию этот объект или явление выполняет.
В нейропсихологии известны случаи, при которых процесс непосредственного
зрительного восприятия у больного остается и он продолжает хорошо видеть и
опознавать предъявленный ему предмет или его изображение, но не может
соотнести его со своим прежним опытом, не может установить, какую функцию он
выполнял прежде и какое отношение имеет к испытуемому.
Модус речи также тесно связан с другими модусами. Известно, например, что
информация, которая проговаривается, запоминается лучше, поскольку кодируется
большее количество единиц знаний. Много информации индивид получает, именно
проговаривая ее. Следовательно, единицы знаний кодируются и через речевую
зону. Например, знание о цветовой гамме мы приобретаем в детстве,
непосредственно проговаривая каждый цвет отдельно «зеленый, голубой,
красный». И заучивание цветов часто сопровождается тем, что дети не сразу
усваивают соотношение цвета с обозначающим его словом и называют не тот цвет,
который им предъявляется.
Наши собственные исследования показывают, что все абстрактные понятия
также кодируются через речевую зону, нарушение которой ведет к нарушению
мыслительного процесса, в котором необходима активизация единиц знаний для
формирования абстрактного мыслительного образа.
Поскольку словами мы обозначаем те мыслительные формы, которые
создаются в сознании, то процесс распознания невозможен, если, например, есть
слово, но нет его мыслительной репрезентации, т.е. слово не связано с ментальным
образом. Например, индивид слышит слово или видит его графическое
изображение «таракруста», но это слово не имеет связи с ментальным образом в
первой сигнальной системе. Следовательно, восприятие будет происходить, но не
будет понимания, поскольку понимание предполагает связь слова с ментальной
формой.
Поскольку вся лексическая система организуется в соответствии с
ассоциативными группами синонимически близких слов, то необходимо иметь хотя
бы одну лексическую единицу, имеющую синонимические связи с произносимой.
В лексическом плане возможны случаи, когда словосочетание закодировано
во второй сигнальной системе и каждое отдельное слово имеет связи с ментальным
образом, но в целом словосочетание не имеет связи с одним каким-либо
ментальным образом, например, «круглый квадрат». Если сравнить с другими
словосочетаниями «красная рябина», «широкий двор», то в подобных случаях
словосочетание имеет связи с ментальным образом.
Кроме того, мы приходим к выводу, что мыслительные формы, которыми
реципиент оперирует в спонтанном мыслительном процессе, например, при
рецепции текста, существенно отличаются от мыслительных форм, которыми
реципиент оперирует в случае осмысления мыслительной формы, т.е. когда
реципиент останавливает свое внимание на отдельных словах и выражениях. При
задержании внимания активизируется большее число единиц знаний.
Следовательно, образуется большее количество мыслительных форм. Отличие
состоит в том, что в спонтанном процессе рецепции предложений создаются
мыслительные формы, которые являются неполной схемой представления о
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
79
предмете или явлении. А для процесса понимания текста или предложения
оперирование неполными
схематичными мыслительными формами вполне
достаточно. И в том, и в другом случае мыслительная форма будет представлять
собой упорядоченную комбинацию единиц знаний о предмете или явлении в
рабочей памяти в процессе рецепции текста. В такой мыслительной форме
необходимо присутствие активизированной основной единицы, которая позволяет
отнести воспринимаемое к определенному классу.
Например, при рецепции приведенного ниже детского стихотворения
активизируются основные единицы в двух ментальных образах, т.е. возможны
случаи формирования двух неполно схематизированных ментальных образов при
восприятии одного слова. Но образование таких неполных мыслительных форм
происходит не одновременно, а поэтапно, поскольку образование, и, прежде всего,
осмысление двух мыслительных форм одновременно невозможно.
«Показал садовод
Нам такой огород,
Где на грядках, засеянных густо,
Огурбузы росли,
Помидыни росли,
Редисвекла, чеслук и репуста,
Сельдерошек поспел
И моркофель дозрел,
Стал уже осыпаться спаржовник,
А таких баклачков
Да мохнатых стручков
Испугался бы каждый садовник» (Наталья Кончаловская)
Можно привести такой пример, в котором при восприятии активизируются
лишь наиболее информативные единицы, уже закодированные в памяти
реципиента, что позволяет понимать воспринимаемое.
Очкишка и марты
«Старишка в мартости глаза слабами стала,
А у слухей она людала …»
В лексическом плане информативной (основной) единицей может быть не
только отдельное слово или часть слова, как показано на примере, но и суффикс.
Например, результаты эксперимента показывают, что употребление суффикса
«чк» в слове способствует тому, что образуется качественно иная мыслительная
форма. Поэтому считаем правомерным рассматривать суффиксы как средство,
способствующее образованию разных мыслительных форм.
В рассказе М. Зощенко «Интересно придумала» можно проследить
следующую вариацию лексической репрезентации
мыслительных форм
«собака/собачка», где используются и суффиксы в качестве отнесения
воспринимаемого отрезка к той или иной плоскости понимания, и описательный
способ. «Одна собака, по имени Лешка, увидела на комоде колбасу. … Наша
собачища расхрабрилась и решила эту колбасу стянуть. …Вот видит собака
колбасу, а достать ее не может, потому что комод высокий, а она сама маленькая,
чуть побольше кошки. … И наша собачонка спокойно и без тревог поднялась по
этой лестнице…». Если бы автор в последующих предложениях не описал, что
собака маленькая, то можно было бы понять, что собака большая, поскольку
употреблена лексическая единица «собачища», в которой суффиксы как бы
“указывают” на размеры собаки. В последнем предложении автор уже использует
лексическую единицу «собачонка», в которой суффиксы позволяют понять, что
животное маленького размера.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
80
В другом случае в предложении могут выделяться информативные (основные)
и периферийные единицы, которые представлены местоимениями и также влияют
на понимание в целом. Из предложения «Он обхватил репу руками и подумал: «Да,
трудно» можно понять, что кто-то хотел либо поднять репу, либо сорвать ее, и это
было трудно сделать. Если внести в это же предложение один лишь элемент в виде
местоимения «свою» (при отсутствии других знаков), например, «Он обхватил
свою репу руками и подумал: «Да, трудно», то можно предположить, что здесь
наблюдается метафора, т.е. голова человека сравнивается с репой или, исключая
возможность метафоры, человек хочет поднять именно свою репу. Отсутствие
контекста могло бы привести именно к такому пониманию.
В процессе восприятия и структурирования получаемой информации важную
роль играет модус звука.
Модус звука, как правило, связан с источником звука и связан с другими
модусами априори, т.е. не является и не может являться самостоятельным модусом
в отличие, скажем, от модуса зрение. (Не будем здесь рассматривать
патологические отклонения.)
Через модус звука оценивается тембр, высота и длительность звучания,
расстояние до источника звучания. Закодированные единицы знаний о звуке
хранятся в памяти также, как и единицы знаний, закодированные через другие
каналы поступления информации. Такие единицы знаний имеют ассоциативные
связи с представлениями об образах источников звука, хотя при необходимости
способны взаимодействовать с единицами знаний, которые не были закодированы
при восприятии звука.
Заметим, что в процесс восприятия звука также вплетаются чувства и эмоции,
которые влияют на процесс категоризации всей воспринимаемой информации.
Например, сложные чувства вызывает слишком низкий женский голос или
слишком высокий мужской голос. Среди множества звуков, воспринимаемых
одновременно, мы способны выделять знакомые нам голоса или, направляя
внимание, слышать, например, скрипку в оркестре. Мы выделяем приятные голоса
или неприятные, голоса с чистым произношением и голоса, имеющие какие-либо
специфические характеристики, например, раскатистое «р», сипящее «ш».
Модус звука связан с модусом зрения. Так, например, услышав журчание
воды или мяуканье кошки, мы начинаем глазами искать источник звучания. Если
звук не совпадает с привычным источником звучания, у человека формируются
новые единицы знаний, которые способны образовывать новую мыслительную
форму.
Учитывая фоносемантические характеристики звуков, приятнее общаться с
собеседником, если он чаще использует в речи слова с буквами «а, о, н, м, л»,
которые в сумме вызывают ассоциации с чем-то мягким, круглым, приятным.
Слишком частое употребление в речи слов с буквами «с, п, ч, ж, щ, р» вызывают
ассоциации с агрессивностью, ненавистью, что может быть перенесено, например,
на предмет разговора.
Использование различных звуков в речи может быть направлено на
воссоздание различных эмоциональных состояний. Например,
междометия
построены таким образом, что звук [ф] в сочетаниях уф, фу выражает презрение
или напряжение. А звук [ш] в словах-ономатопах вызывает ассоциации с
шуршанием и шипением «шелестит, шипит, шуршит».
Все звуки в определенной аранжировке способны вызывать ассоциации со
зрительными образами. Например, одной группе испытуемых (50 человек,
студенты ТГТУ первых-вторых курсов) предложили описать недавно выведенную
породу собаки по имени «барклини», другой группе (50 человек, студенты ТГТУ
первых-вторых курсов) предложили описать недавно выведенную породу собаки
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
81
по имени «барклуша». Как видим, звуковой ряд у этих слов имеет определенные
фонетические сходства и различия, заключающиеся в акустико-артикуляторных
характеристиках. Предполагалось выявить различие в ассоциациях со зрительными
образами, вызванное фоносемантической организацией слов.
Собака породы «барклини» была описана (в процентом соотношении - 87%)
как собака «гладкошерстная, большая,сторожевая, короткие свисающие уши».
Собака породы «барклуша» была описана (93%) как «длинношерстная, маленькая,
кругленькая, мягкая, пушистая, домашняя». Как видим, звукосочетания [и],[клн]
вызвали ассоциации с гладкой на ощупь сторожевой собакой, а звуки [у],[ш],[а]
вызвали ассоциации с пушистой и мягкой домашней собачкой.
Модус звука выделяет интонационную мелодику и темп произносимых слов,
что, безусловно, влияет на процесс восприятия в целом. Так, например, мы знаем,
что вопросительная интонация, повествовательная, побудительная имеют целью
воздействовать на собеседника определенным образом. Интонация удивления или
радости также влияет на процесс восприятия всей информации и вызывает
ответную реакцию собеседника. Любая интонация и темп речи показывает
эмоциональное состояние говорящего на момент произнесения речи. Часто в
процессе восприятия звучащей речи при несовпадении интонации с информацией,
которую доносит говорящий, или несовпадение интонации с лексикостилистической структурой высказывания влечет ответное чувство удивления.
Таким образом, кодируемыми единицами знаний могут считаться как единицы
темпа произносимых слов, так и фоносемантические, и интонационные
характеристики звука.
Модусы осязания и обоняния обычно задействованы при необходимости
классифицировать воспринимаемый объект или, если визуальное
восприятие не позволяет классифицировать объект. Трудно сказать,
что изображено на приведенном рисунке, если невозможно
прикоснуться к объекту или услышать запах. Можно сказать, что это
ягода или яблоко, или персик. Известно, что новые сорта персиков
визуально сложно отличить от яблок, а тактильные ощущения мало способствуют
отнесению этого фрукта к персикам. И лишь обоняние подсказывает нам, что это
персик. Не имея тактильного, обонятельного и вкусового опыта в виде
закодированных единиц знаний, нам сложно говорить об экзотических фруктах.
Можно сделать вывод, что однажды воспринятый объект кодируется
единицами знаний в нашей памяти в осязательном и/или обонятельном, вкусовом
модусах. Активизация лишь периферийных единиц позволяет сказать, что один
объект похож на другой. Например, периферийными единицами могут быть
единицы, закодированные в обонятельном модусе, а для классификации
необходима активизация основных единиц, которые закодированы в каком-либо
другом модусе (осязательном или вкусовом). Как пример на рисунке, данный
выше.
Услышав знакомый запах духов в процессе взаимодействия с малознакомым
человеком, мы склонны «приписывать» те качества индивиду, которые нам
известны по запаху знакомого человека. Активизация таких закодированных
единиц знаний может влиять на параллельное формирование чувств, которые
будут воздействовать определенным образом на категоризацию всей поступающей
информации. Следовательно, кодирование единиц знаний в обонятельном модусе
является важным моментом, влияющим на весь результат восприятия и
кодирования поступающей информации.
Если модус осязания не активизирован, то не будет происходить кодирования
основных единиц знаний в этом модусе. Кодирование же периферийных единиц,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
82
которые будут иметь ассоциативные связи с единицами в других модусах, часто
происходит на подсознательном уровне.
Как мы уже отмечали, восприятие строится на активизации единиц знаний
через каналы восприятия, но следует заметить, что при этом не задействованный
канал не отключается, а продолжает кодировать единицы знаний на
подсознательном уровне, например, если мы только смотрим на собеседника, но не
касаемся его. Пассивно закодированные единицы знаний могут способствовать
формированию мыслительного образа при условии перехода этих единиц знаний
из пассивной зоны в активную, т.е. когда-то пассивно закодированная единица
знаний при вторичном получении стимула переходит в активную зону и становится
основной единицей в построении мыслительного образа.
Помимо модусов, как способа получения и хранения информации мы
выделяем (известную в нейропсихологии) категориальную систему, которая
также является встроенным в мышление механизмом и тесно связана с эмоциями и
чувствами. Категориальная система выполняет, прежде всего, оценочную функцию,
т.е. все воспринимаемое оценивается и относится к определенному классу.
Все кодируемые единицы знаний проходят через категориальную систему
мышления, что позволяет структурировать всю получаемую информацию по
семантическому ряду. Наличие категориальной системы в мышлении индивида
объясняет признак сочетаемости, который генетически заложен в мыслительной
программе человеческого мышления. Например, некоторые линии, графические
или геометрические формы не могут сочетаться и тогда невозможно построение
мыслительного образа. Так, невозможно вообразить (уже упомянутый) круглый
квадрат. Можно вообразить квадрат с закругленными углами, но все же это будет
квадрат, но не круг. Невозможно представить цвет, не привязанный предметно, т.е.
нельзя представить, например, лишь зеленый цвет, а не зеленый лист, зеленое
полотно и тому подобное.
В категориальной системе мышления эмоции и чувства имеют огромное
значение, поскольку именно они являются рычагом, управляющим вниманием в
мыслительном процессе, например, при постановке задачи при разглядывании
картины, предложенной во введении, таким рычагом стал интерес.
Сознательно воспринимаемая информация сопровождается чувствами и
эмоциями, например, интересом или желанием получить результат. Такое
получение информации характеризуется кодированием большего количества
единиц знаний, поэтому такая информация лучше запоминается и дольше хранится
в памяти, чем та информация, которая запоминается механически, т.е. без участия
чувств и эмоций. Лучше запоминается та информация, которая при восприятии
кодируется через все модусы и с участием чувств и эмоций. Это объясняется тем,
что при одновременном кодировании информации во всех модусах, образуется
большее число кодированных единиц.
Именно эмоции и чувства составляют механизм категориальной системы и
определяют весь мыслительный процесс. Например, приятные духи собеседника
вызывают такие же приятные чувства по отношению к собеседнику, приятная
внешность вызывает расположенность к сотрудничеству.
Как мы уже указывали, структура единиц знаний состоит из
основных и периферийных единиц. Процесс восприятия объекта или
явления может начаться с активизации лишь одной единицы, которая
влечет цепную активизацию единиц. Активизированные единицы в
сумме осмысливаются индивидом как мыслительная форма. В
геометрической форме могут содержаться те основные единицы,
которые помогают классифицировать воспринимаемый объект или
явление. Понимание того, что на рисунке изображена особа женского
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
83
рода, происходит благодаря активизации таких основных единиц, которые
определяют геометрическую форму фигуры и глаз. Например, те отличительные
признаки женственности у животных, которые художник сумел передать в рисунке,
в природе, как правило, не наблюдаются. Но в изображении присутствуют такие
основные единицы, которые при активизации способствуют осознанию
изображения как животного женского рода с выразительными, кокетливыми
глазами, изящным телом, гордой грудью. Интересно, что именно взгляд делает это
изображение животного женственным, который можно охарактеризовать как
кокетливый, игривый, загадочный.
Например, если мы видим изображение непонятного для нас объекта, то мы
пытаемся найти основную единицу знаний, которая в случае ее активизации и
последующей активизации периферийных единиц приведет к образованию
мыслительной формы. Данный ниже рисунок содержит такую основную единицу,
поэтому при его предъявлении испытуемые говорили, что изображение на что-то
похоже, но больше всего изображение похоже на хвост.
Из сказанного следует, что важное значение для процесса
категоризации воспринимаемого объекта или явления имеют связи
между единицами знаний, которые были закодированы при
первом восприятии объекта или явления. Такие связи могут быть
охарактеризованы как устойчивые. Устойчивые связи подкрепляются при
повторной или многократной активизации единиц знаний.
Полагаем, что для полного распознания объекта или явления необходима
активизация только тех единиц знаний, которые уже есть в сознании индивида. При
предъявлении неизвестного объекта активизируются те единицы знаний, которые
уже есть в сознании индивида и кодируются новые единицы.
Нарушение устойчивых связей между единицами знаний, образовавшихся при
первом восприятии объекта или явления, ведет либо к невозможности
классифицировать воспринимаемый объект, либо к частичному его опознанию.
Здесь существует необходимость переобучения единиц знаний и создания новых
устойчивых связей между ними, или создания новых единиц знаний с устойчивыми
связями, что затем позволит классифицировать объект или явление. Так, например,
мы воспринимаем лемура, у которого голова похожа на мышиную и кошачью
одновременно, а туловище - на обезьянье. Но воспринимаем и классифицируем мы
это животное как отдельный вид, т.е. при восприятии активизируются единицы
знаний, которые были закодированы при восприятии именно лемура, а не мыши
или обезьяны. В этом случае можно говорить, что закодированные единицы знаний
имеют устойчивые связи, кроме того, также образуются связи с единицами знаний
о мыши и об обезьяне.
Ученые (психофизиологи и нейропсихологи) пришли к выводу, что нейроны
обладают высокой способностью к обучению и переобучению. Нейрон, несущий
информацию, рассматривается нами как закодированная единица знаний о чемлибо. Раз закодированная единица знаний не всегда остается в неизменном виде, а
способна изменять свою содержательную сущность. Если у человека была амнезия,
то его возможно научить чему-то заново. Если у человека после наркоза пропала
какая-то информация из памяти, то есть возможность получить и закрепить новую
информацию. Одна измененная единица знаний может привести к изменению всей
мыслительной формы. Например, все, что воспринимает человек – это результат
обучения его нейронов и установления связей между ними. Так, чтобы рисунки
воспринимались человеком как изображения трехмерных объектов, необходимо
некоторое обучение, т.е. опыт. Люди первобытной культуры при толковании
фотографий и других двухмерных изображений испытывают трудности. Туземцы в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
84
Южной Африке не узнают предметов на фотографиях – даже в том случае, если это
фотографии знакомой им местности или если на них изображен сам туземец или
члены его семьи. Другими словами, большее количество закодированных единиц
знаний позволяет понять и воспринять большее количество информации.
В качестве выводов можно сказать, что процесс восприятия и переработки
информации еще до конца не изучен и, может быть, потребуются многие годы,
чтобы понять такую сложную организацию, как человеческий мозг.
ЛИТЕРАТУРА
1. Solso R.L. Cognitive psychology. – M.:, 1996. –600p.
ENCODING KNOWLEDGE UNITS 32
Nina Kolodina33
ABSTRACT
In the article the perception is considered as the process of encoding of
knowledge units in the moduses, corresponding to the channels of entering
information. The ability of knowledge unites to be actuated and organized in
the thinking form not integrating but forming the whole actuated ensemble is
explained. Among the knowledge unites organizing the thinking form there are
basic and peripheral units. We indicate the importance of connections between
the knowledge units which are “the building material” in the process of
formation of any thinking form. Installing connections between the knowledge
units encoded in different phases of entering information leads to the
formation of new thinking form. The problems of categorial system of human
where the emotions play the essential role are touched.
KEYWORDS
Knowledge units, moduses, basic and peripheral units, connections.
32 © Nina Kolodina, 2005
33 Tambov state technical university, Department of foreign languages, Russia, nkolodina@hotmail.com
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
85
КОГНИТИВНЫЙ ПОДХОД К РАЗВИТИЮ СИТУАЦИЙ
В ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЯХ
Валерий Максимов, Светлана Коврига
1. ВВЕДЕНИЕ. ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ КОГНИТИВНЫХ СТРУКТУР
Система познания мира человеком образует информационно-когнитивную
систему, в которой взаимодействуют мышление, сознание, память и язык
(Максимов (2001)). Она локализована в мозгу человека, а основным её назначением
является обеспечение процессов восприятия информации извне, переработки и
сохранения этой информации, а также её передача другим индивидам или системам
обработки знаний.
Переработка информации осуществляется в актах мысли. Знания как
результаты работы мышления упорядочиваются сознанием, организуются в
когнитивные (познавательные) структуры. Сознание оперирует не только знаниями,
но и мнениями, оценками, убеждениями. В нём формируется более или менее
целостная картина мира, или модель мира, которая в значительной мере
предопределяет поведение человека (в том числе и его коммуникативное
поведение). Эта модель мира в процессе жизнедеятельности постоянно дополняется,
модифицируется.
Формирование знаний о мире - очень сложный и многоступенчатый процесс
переработки поступающего извне опыта. Знание, информация может передаваться и
храниться как в невербальной или довербальной (неязыковой или доязыковой), так
и в вербальной (языковой) форме.
Появились исследования по второй когнитивной революции (Харре (1996)),
включающие обзор трех парадигм в психологической науке:
1. Психология – это статическое исследование связей между “объективно” и
абстрактно описанными входами и выходами, характерными для идеализированной
человеческой индивидуальности.
2. Психология – это создание и проверка гипотетико-дедуктивных теорий,
описывающих ненаблюдаемые и даже не поддающиеся наблюдению
психологические процессы. Большинство сторонников этой точки зрения
усматривают компьютерную аналогию в природе психических процессов. Мозг и
его когнитивные процессы, по их мнению, аналогичны компьютеру и выполняемым
программам. Некоторые называют это теорией “психики без психики”, основанной
на аналогии или метафоре (отличной от метафоры, господствующей в науке об
искусственном интеллекте или в когнитивной науке). Во всех версиях гипотетикодедуктивизма принято проверять гипотезы о скрытых когнитивных процессах,
изобретенных для объяснения предсказаний, выводимых дедуктивными методами
из гипотез. Введение в основы психологии компьютерной аналогии получило
название “первой когнитивной революции”. Это направление четко отличается от
бихевиоризма и американского экспериментализма как методологически, так и
метафизически.
В парадигме, предложенной первой когнитивной революцией, утверждается,
что
когнитивные феномены неотделимы от
предмета
исследований
психологической науки (Bruner (1973)). Когнитивный феномен – это мысли и
чувства, но более точно – это концепты или концепты-манипуляции. Попытки
усовершенствовать неизбежно приводили к компьютерной аналогии. Результатом
подобной аналогии в конечном счете становилась идея о том, что мозг – это
компьютер в голове, что позволило многим психологам продолжать выполнять
экспериментальные бихевиористские программы и иметь возможность
декларировать такую работу, как тестирование когнитивных гипотез. В этой
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
86
парадигме пассивный субъект сохранился в виде свидетеля как очевидных, так и
скрытых когнитивных процессов.
3. Вторая когнитивная революция была отмечена возвращением к идее о том,
что психология – это изучение всех допустимых в конкретной среде аспектов
активных людей, будь то один человек или группа, которые с помощью материальных и символьных средств решают все виды задач в соответствии с локальными
стандартами корректности. Эта парадигма реализуется в дискурсивной психологии,
в лингвистической антропологии, в нарратологии и в целом ряде других исследований. Психика – это не ментальная машинообразная обработка информации.
Психика – это собирательный термин, описывающий такую дискурсивную
активность (т.е. квалификацию использования символов), которая характерна для
данного индивида. Источником всех умственных процессов являются межличностные символические взаимодействия. Поскольку рассуждение (discourse), в своей
первичности является общественным и лишь в своей вторичности оно
индивидуально, то и познавательная способность, использование различных
приемов решения ментальных задач первично является общественным и
социальным и только вторично частным и индивидуальным.
Термин «рассуждение» (discourse), как его используют для характеристик
сущности субъекта в дискурсивной психологии, следует понимать очень широко.
Обычное понимание этого термина как вербальной презентации мысли и довода
расширено, чтобы применять его во всех видах познания. Активность является
когнитивной, если реализующий ее человек использует символы или другие
интенциональные признаки, т.е. средства, которые направлены вне его и
наличествуют в соответствующих нормативных рамках, определяющих
корректность или некорректность использования этих средств.
Первичная информация о событиях во внешнем мире поступает в органы
чувств человека в виде воспринимаемых ими стимулов, имеющих форму
физических сигналов (оптических, звуковых, тактильных и др.). Она обрабатывается
мышлением и передаётся сознанию, попадая здесь в блок кратковременной
(оперативной) памяти в виде не точной копии физического стимула, а его
мыслительной интерпретации, на основе которой в сознании складывается своего
рода убеждение относительно того, что есть во внешнем мире. Это убеждение имеет
своим истоком воспринятый стимул, но в нём, вместе с тем, отражается воздействие
и контекста ситуации восприятия, и действующих в данном коллективе
этнокультурных и социальных норм, и индивидуальной предрасположенности, и
личного опыта. Убеждение - это субъективное знание. По поводу одного и того же
события у разных людей могут сложиться неодинаковые убеждения.
Извлечение опыта из памяти сопряжено с переводом в вербальную (языковую)
форму того, что изначально имело (полностью или частично) неязыковой
(доязыковой) статус.
Обработка мышлением воспринимаемого стимула, позволяющая получить в
итоге определённое знание о каком-то внешнем событии, и подготовка к рассказу о
каком-то событии в прошлом, который был бы доступен для понимания адресатом,
и понимание только что воспринятого текста в существенной степени опираются на
использование уже имеющихся в уме типовых схем, или моделей, под которые
могут быть подведены всё новые и новые ситуации. Такие схемы организуют вновь
поступающую информацию. Они же, как бы “подсказывают”, какое
информационное звено ещё отсутствует, т.е. обладают предвосхищающей силой.
Термин схема был предложен психологом Ф. Бартлеттом ещё в 1932 г. (Bartlett
(1932)). В настоящее время в близком значении используются термины фрейм,
сценарий, скрипт и др.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
87
Фрейм помогает “дорисовывать” в уме то, что мы не видим, но что должно
иметь место. Войдя в комнату и не видя её целиком, мы знаем о существовании
четырёх стен, пола и потолка, одного или нескольких окон, минимум одной двери.
Обращение к фреймам помогает при интерпретации высказываний, содержащих
недомолвки, намёки, эллиптические конструкции и т.д. Адресат подводит
содержание воспринятого сообщения под некую стереотипную схему и
“достраивает” в уме то, о чём не было сказано.
Мыслительные схемы могут служить организации хранимого в памяти опыта и
в неязыковой, и языковой форме. Неязыковые фреймы приобретают статус
языковых после такой их обработки, когда они становятся коммуницируемыми (т.е.
передаваемыми в процессах языковой коммуникации). Обработанные языком
когнитивные структуры и отдельные элементы опыта в совокупности составляют
языковую картину мира.
Язык включён в информационные процессы, будет ли это использование языка
в коммуникации между людьми, будет ли это участие языка в обработке
полученной информации в сознании и её хранении в индивидуальной памяти
каждого из нас, в формировании общей для данного человеческого коллектива
картины мира.
Функции языка, (например, формального - математики) как орудия
коммуникации и как орудия познания мира связаны неразрывно. Язык есть по
своему назначению когнитивно-коммуникативная система и, изучая тот или иной
язык, надо не упускать из вида неразрывную связь двух главных его функций когнитивной и коммуникативной.
Овладение новым, в том числе формализованным, языком предполагает не
просто заучивание его словарных и грамматических правил, но и углубление в
социальный контекст, в котором функционирует этот язык, и вживание в стоящую
за высказываниями на этом языке картину мира; ee которую квалифицировать как
целостную структуру, организованное посредством языка в множество отдельных
элементов опыта (концептов) и множество схем типовых ситуаций (когнитивных
структур).
Исходя из этого, предлагается рассматривать язык не только как систему
лексических, грамматических и фонологических единиц, не только как систему
правил коммуникативного поведения в определённом этнокультурном и
социальном контексте, но и как систему вербализованных знаний о мире.
Важнейшей особенностью исследуемых ситуаций реального мира является
наличие в них активных субъектов ситуации, т.е. мыслящих участников, каждый из
которых по-своему представляет ситуацию и принимает те или иные решения,
исходя из “своих” внутренних представлений и знаний (картины, модели мира) о
ситуации. Картина мира включает в себя набор убеждений, особенностей
восприятия ценностных и практических установок субъекта, которыми он
руководствуется в своей деятельности и влияет на ход развития ситуации.
“Когда в ситуации действуют мыслящие участники, последовательность
событий не ведет напрямую от одного набора факторов к другому; вместо этого она
перекрестным образом... соединяет факторы с их восприятиями, а восприятия с
факторами” (Сорос (1996)). Это приводит к тому, что “процессы в ситуации ведут
не к равновесию, а к никогда не заканчивающемуся процессу изменений”. Отсюда
следует, что достоверное предсказание поведения процессов в ситуации
невозможно без учета оценки этой ситуации ее участниками и их собственных
предположений о возможных действиях.
Таким образом, структуры знания в мышлении субъекта (лица, принимающего
решения), оказываются важнейшими элементами исследуемой ситуации,
неустранимыми из модели принятия решений (Саламатов и Таран (1998)).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
88
Существует множество слабоструктурированных ситуаций, исследование
которых затруднено из-за влияния на них факторов различной природы и
отсутствия детального количественного описания происходящих в них процессов.
Это требует особого подхода, позволяющего получить субъекту новые знания о
ситуации благодаря структуризации и переработке информации качественного
характера.
К числу таких подходов относится когнитивное картирование. Построение
когнитивной карты является одним из способов создания “образа” ситуации,
который существует у субъекта в неявной (невысказанной) форме, не осознанной им
самим до конца (Саламатов и Таран (1998), Kelly (1995)). При этом
реконструируемый образ содержит “наиболее яркие, значимые признаки” для
субъекта (Саламатов и Таран (1998)).
2. ТЕХНОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ И ПОНИМАНИЯ СЛАБОСТРУКТУРИРОВАННЫХ СИТУАЦИЙ
Любая слабоструктурированная ситуация представляется как объект познания,
который существует и развивается в условиях изменяющейся внешней для него
среды.
В основе предлагаемой технологии лежит разработка модели–метафоры, в
которой модель объекта познания (“фрегат”) взаимодействует с моделью внешней
средой (“океан”). Цель моделирования – дать рекомендации “фрегату” как пересечь
“океан” с наименьшими “усилиями”: если “загрузить” фрегат топливом
(использовать ресурсы) – цель будет достигнута, но дорогой ценой, интерес же
представляют способы достижения цели с учетом попутных “ветров”" и “течений” в
развитии ситуации (Максимов и Качаев (1999)).
Итак, ставим цель: определить “розу ветров” в ситуации, чтобы определить,
какие “ветры” будут попутными, какие - встречными, как ими воспользоваться и как
обнаружить важные для познания и понимания развития исследуемой ситуации.
При этом следует учитывать, что причины неблагоприятного развития ситуации
(относительно объекта познания) могут быть внешними и внутренними.
Предсказание поведения процессов в ситуации невозможно без учета оценки
этой ситуации ее участниками и их собственных предположений о возможных
действиях.
Например, при исследовании развития ситуаций на финансовых рынках Дж.
Сорос (Сорос (1996)) разбил взаимосвязь между представлениями участников и
ситуацией, в которой они участвуют, на две функциональные зависимости:
– когнитивную (пассивную), выражающую усилие участников, затрачиваемое
на понимание ситуации,
– управляющую (активную), связанную с воздействием их умозаключений на
ситуацию в реальном мире.
В когнитивной функции восприятия участников зависят от ситуации, а в
управляющей функции они влияют на ситуацию.
Исследуемая слабоструктурированная ситуация представляется в виде
формальных триад “исходные предпосылки – наше воздействие на ситуацию –
полученный результат с учетом ситуации“. Каждый элемент такой триады
является определенным вектором из соответствующего пространства признаков или
действий. Подобное представление ситуации является наиболее трудоемкой
подготовительной частью работы, требующей привлечения экспертов-аналитиков,
обработки массивов информации, поступающей из СМИ (печать, телевидение,
служебные каналы и т.п.).
В основе так называемого “фундаментального” анализа финансовых ситуаций
лежит здравый смысл. Суть его заключается в том, что для описания
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
89
рассматриваемой ситуации выделяется набор базисных факторов (финансовоэкономических показателей) - как макроэкономических, так и более низкого
порядка, как долгосрочных, так и краткосрочных. Основная задача, решаемая с
помощью фундаментального анализа, сводится к формированию исходных базисных
факторов (в терминах выбранных показателей) для прогнозирования поведения
показателей (Максимов и Корноушенко (1997)).
При структуризации, или концептуализации знаний проектируется структура
полученных знаний о предметной области, т.е. составляется список базисных
(основных) понятий, выявляются отношения между ними, определяются стратегии
принятия решений в данной предметной области и ее связи с окружающим миром.
Иначе говоря, на этом этапе составляется неформальное описание знаний о
предметной области, которую можно наглядно изобразить в виде графа, таблицы,
текста и т.д. При формализации знаний инженер–когнитолог выбирает один из этих
способов, адекватный его представлению о предметной области.
Когнитивная наука, обеспечивающая процесс передачи компьютеру знаний,
называется инженерией знаний (Гаврилова и Хорошевский (2000)).
Этап получения знаний имеет свою особенность, которая заключаются в том,
что его можно разделить на более “тонкие” процессы (извлечения, приобретения,
формирования), имеющие собственную специфику. В процессе извлечения знаний
происходит взаимодействие эксперта – источника знаний с когнитологом
(инженером по знаниям). Оно позволяет проследить за ходом рассуждения
специалистов при принятии решений и выявить структуру их представлений о
предметной области. Извлечение - это процедура, в ходе выполнения которой
когнитолог, имеющий опыт в области когнитивной психологии, системного анализа,
или математической логики, создает "скелетную" модель предметной области,
наполняемую на последующих этапах конкретными сведениями об объектах этой
области.
Удобным инструментом исследования слабоструктурированных ситуаций
является когнитивная структуризация, которая способствует лучшему пониманию
проблем, выявлению противоречий и качественному анализу ситуации (например,
“рекогносцировка” - когнитивная технология ориентирования на местности и др.
подобные метафоры в информационных технологиях).
Существует множество путей развития ситуации с различной эффективностью
достижения целевого состояния. Целенаправленность развития ситуации
понимается как направленное продвижение к целевому (желаемому) состоянию
объекта познания с учетом, как его текущего состояния, так и факторов внешней
среды, влияющих на него. Учет внешнего окружения при постановке целей и
выборе путей их достижения обусловлен тем, что изменения во внешней среде
могут, как создавать благоприятные условия, так и быть источниками угроз и
опасностей развитию объекта познания в исследуемой ситуации.
Поэтому в зависимости от исходной ситуации возможны различные
постановки задач о достижении цели путем выбора тех или иных управляющих
воздействий. Эти управляющие воздействия могут быть кратковременными
(импульсными) или продолжительными (непрерывными), действующими вплоть до
достижения цели. Возможно и совместное использование импульсных и
непрерывных управляющих воздействий. При этом необходимо найти такой путь
преобразований ситуации из исходного состояния в целевое, при котором
достигаются цели ее развития при наименьших потерях.
При достижении заданной цели сразу же встает задача об удержании
ситуации в достигнутом благоприятном состоянии (до тех пор, пока не появится
новая цель) в условиях негативного воздействия на нее факторов внешней среды.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
90
3. МЕТОД ВЫЯВЛЕНИЯ ВОЗМОЖНОСТЕЙ И УГРОЗ РАЗВИТИЮ СИТУАЦИИ
Этот метод базируется на идеологии SWOT–анализа, нашедшего широкое
применение в практике стратегического менеджмента (Andrews (1971), Томпсон и
Стрикленд (1998), Минцберг и др. (2000)), и когнитивном подходе (Максимов и
Корноушенко (1997), Максимов (2001), Avdeeva et all (2003), Максимов (2005)).
Общая схема метода приведена на рис. 1.
Внешняя среда
Внутренняя среда
Xext
Xint
S (Strengths - сильные стороны)
W (Weaknesses - слабые стороны)
O (Opportunities - благоприятные
T
возможности)
(Threats - угрозы)
предназначен для определения
 проблемных областей, опасностей,
которые могут стать препятствием
для достижения вектора целей
развития СЭО,
 дополнительных возможностей
развития СЭО
Факторы
внешней среды Xext
Окно возможностей
развития ситуации
Благоприятные
возможности
Xop  Xext
Угрозы
Xth  Xext
Когнитивная карта
ситуации
SWOT-анализ
на основе
исследования
структуры
когнитивной
карты
Анализ структуры когнитивной карты
позволяет определить, какое влияние
(благоприятное или неблагоприятное)
оказывают векторы
начальных тенденцийXext(0) и Xint(0)
на векторы желательной динамики
факторов R(Xext) и R(Xint)
через структуру взаимовлияний
факторов в когнитивной карте
Факторы внутренней среды
Сильные строны
(преимущества), Xst 
Xint
Xint
Слабые стороны
(недостатки), Xw
Xint
Стратегии SO, направленные
на максимизацию влияния
сильных сторон и возможностей
развития ситуации
Стратегии WO, направленные
на минимизацию влияния слабых
сторон и максимизацию влияния
возможностей развития ситуации
Стратегии SТ, направленные
на максимизацию влияния
сильных сторон и минимизацию
влияния угроз развитию ситуации
Стратегии WT, направленные
на минимизацию влияния
слабых сторон и угроз
развитию ситуации
Рис. 1. Общая схема метода выявления возможностей и угроз развитию
ситуации
В общем виде SWOT–анализ (Strengths – сильные стороны, Weaknesses –
слабые стороны, Opportunities – возможности, Threats – угрозы) сводится к
экспертному определению сильных и слабых сторон объекта познания в
исследуемой ситуации, возможностей и угроз внешней среды и формированию
матрицы “Окно возможностей”, в которой на пересечении строк и столбцов
экспертно оценивается значимость каждого сочетания возможностей и сильных
сторон, угроз и сильных сторон и т.д. Матрица “Окно возможностей” предоставляет
активным субъектам ситуации структурированное информационное поле, в котором
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
91
они могут ориентироваться и принимать решения при выработке стратегии развития
объекта с учетом изменяющейся внешней среды. В этом методе информационное
поле, как правило, формируется непосредственно самими активными субъектами
(ЛПР, аналитиками и экспертами на основании обобщения и согласования
собственного опыта и видения (восприятия) ситуации).
Когнитивный подход к SWOT-анализу заключается в том, что на основе
когнитивного картирования (построения когнитивной карты) создается “образ”
исследуемой ситуации, в котором отображаются непосредственные взаимовлияния
между факторами внешней и внутренней сред объекта познания. При этом строится
когнитивная коллективная карта с мозаичной структурой (Максимов В.И., Райков
А.Н. (2000)), в которой агрегируются индивидуальные представления активных
субъектов ситуации, компетентных в различных предметных областях,
связанных с развитием ситуации в изменяющейся внешней среде.
Формально
когнитивная
карта
представляет
собой
взвешенный
ориентированный граф, G  (Х, A), в котором Х – множество вершин, взаимно
однозначно соответствующих множеству базисных факторов ситуации, А –
множество дуг, отражающих факт непосредственного влияния факторов (Максимов
и Корноушенко (1997), Максимов (2005)). Каждая дуга, связывающая некоторый
фактор xi с некоторым фактором xj, имеет вес aij, знак которого говорит о знаке
влияния фактора xi на фактор xj, а модуль величины aij – о силе этого влияния.
Когнитивную карту можно также рассматривать как матрицу смежности Ag графа G.
Rext(Xext) - вектор желательной
динамики факторов Xext
Rint(Xint) - вектор желательной
динамики факторов Xint
Xext
Xint
Интегральное
влияние
Xext(0)
Xint(0)
X(0)
Вектор начальных тенденций
Граф G,
отражающий
структуру
взаимовлияний
между факторами
Xext и Xint
Рис. 2. Схема анализа влияния вектора начальных тенденций X(0)
на векторы желательной динамики факторов внешней и внутренней среды
Rext(Xext)Rint(Xint)R(X)
Анализируя ситуацию с учетом влияния внешней среды, можно выдвигать
различные гипотезы о желательной динамике любого фактора когнитивной карты.
Для этого для каждого фактора вводится показатель оценка динамики фактора
(ОДФ) (Максимов (2005)). Если благоприятна положительная (отрицательная)
динамика некоторого фактора, то этому фактору приписывается ОДФ, равная 1 (1);
если затруднительно дать оценку по фактору, то ОДФ полагается равной нулю.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
92
Задание вектора ОДФ по некоторому набору факторов модели отражает
желательное изменение ситуации относительно выделенных факторов модели, т.е.
введение ОДФ позволяет получить оценку “благоприятности“ того или иного
состояния анализируемой ситуации.
Обозначим через Rext(Xext), Rint(Xint) – векторы желательной динамики факторов
внешней и внутренней среды, где Rext(Xext)Rint(Xint)R(X); Xext(0), Xint(0) – векторы
начальных тенденций развития ситуации соответственно.
Анализируя (1) структурные свойства когнитивной карты на основе матрицы
транзитивного замыкания карты (Максимов (2005)), определяющей интегральные
(непосредственные и все возможные опосредованные) влияния изменения одних
факторов на изменения других факторов, и (2) текущую динамику факторов (по
начальным тенденциям), выявляются противоречия между факторами (на рис. 2
представлена схема анализа).
Противоречие между парой факторов состоит в том, что изменение одного
фактора приводит к нежелательному изменению второго фактора (не
соответствующему заданной для него ОДФ) через связывающую их структуру
взаимовлияний в когнитивной карте.
На рис. 3 показан пример структуры взаимовлияний между парой факторов в
когнитивной карте. В приведенном примере интегральное влияние фактора 1 на
фактор 2 учитывает как непосредственное влияние первого на второй, так и
опосредованные влияния через цепочки факторов 1,3,4,2 и 1,5,2.
Начальная
тенденция
фактора 1
3
4
1
Толстыми стрелками
выделена структура
взаимовлияний между
факторами 1 и 2
2
6
7
5
Рис. 3. Пример структуры взаимовлияний между двумя факторами
В результате анализа все факторы группируются по классам S, W, O , T. В
рамках каждого класса факторы ранжируются по степени благоприятного (или
негативного) влияния на факторы других классов, что позволяет оценить
значимость возможностей и угроз, сильных и слабых сторон для развития ситуации.
Общая процедура проведения SWOT-анализа сводится к следующим шагам:
1. Построение когнитивной карты развития ситуации с выделением блоков
факторов внешней Xext и внутренней среды Xint. Установление векторов начальных
тенденций факторов Xext(0) и Xint(0).
2. Определение желательной динамики факторов, задав для каждого из них
ОДФ, Rext(Xext), Rint(Xint).
3. Определение сильных и слабых сторон объекта познания в исследуемой
ситуации (Xst и Xw соответственно) исходя из вектора начальных тенденций
факторов внутренней среды Xint(0) согласно определению 1.
4. По матрице транзитивного замыкания когнитивной карты построение
ext–int
– матрицы “Окно возможностей ext–int”, M
, на основе
которой
op
th
определяются возможности X и угрозы X внешней среды, XopXth Xext; а
также их ранжирование по значимости (на сколько велико их влияние на факторы
внутренней среды);
int–ext
– матрицы “Окно возможностей int–ext”, M
, с целью определения
внутренних возможностей у объекта познания для нейтрализации угроз внешней
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
93
среды Xth, а также определения проблем, связанных с возможным негативным
воздействием самого объекта на внешнюю среду Xext.
op–th
– матрицы “Окно возможностей op–th”, М
. Анализ взаимовлияний между
возможностями и угрозами позволяет выявить возможности, которые способствуют
парированию угроз; угрозы, которые негативно влияют на возможности.
st–w
– матрицы “Окно возможностей st–w”, М
, для выявления преимуществ
(сильных сторон), которые позволяют устранить недостатки (слабые стороны)
объекта.
4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Множество слабоструктурированных ситуаций, исследование которых
затруднено из-за влияния на них факторов различной природы и отсутствия
детального количественного описания происходящих в них процессов, требует
особого подхода, позволяющего получить субъекту новые знания о ситуации
благодаря структуризации и переработке информации качественного характера. При
этом необходимо найти такой путь преобразований ситуации из исходного
состояния в целевое, при котором достигаются цели ее развития при наименьших
потерях.
При достижении заданной цели встает задача об удержании ситуации в
достигнутом благоприятном состоянии (до тех пор, пока не появится новая цель) в
условиях негативного воздействия на нее факторов внешней среды.
Представленный метод выявления возможностей и угроз развитию ситуации
направлен на определение и упреждение угрожающих тенденций со стороны внешней
среды и слабых сторон объекта познания, которые могут вызвать, как опасность
развития проблемных, кризисных
и чрезвычайных ситуаций, так и мешать
целенаправленному развитию объекта.
ЛИТЕРАТУРА
1. Andrews K. R. (1971) The Concept of Corporate Strategy. – Richard D. Irvin.
2. Avdeeva Z., Kovriga S., Makarenko D, Maximov V. (2003). Goal setting and
structure and goal analysis of complex systems and situations // 8-th IFAC
Symposium on Automated Systems based on Human Skill and Knowledge. –
Goteborg, Sweden. – P. 247-252.
3. Bartlett F.C. (1932). Remembering. Cambridge, England, Cambridge University
Press.
4. Bruner J. (1973). Beyond the information given: studies in the psychology of
knowing. N.–Y. Norton.
5. Kelly G.A. (1995)/ The Psychology of Personal Constructs. Vol. № 1: A Theory of
Personality. – N.-Y.: Norton & Company.
6. Гаврилова Т.А., Хорошевский В.Ф. Базы знаний интеллектуальных систем. –
Спб.: Питер. – 384 с.
7. Максимов В.И. Когнитивные технологии – от незнания к пониманию //
Когнитивный анализ и управление развитием ситуаций (CASC'2001). Сборник
статей 1–й Междунар. конф. М.: ИПУ РАН, 2001. – С. 4–41.
8. Максимов В.И. (2005). Структурно-целевой анализ развития социальноэкономических ситуаций // Проблемы управления, №3. – С. 30-38.
9. Максимов В.И., Качаев С.В. (1999). Технологии информационного общества в
действии: применение когнитивных методов в управлении бизнесом // Вестник
РФФ №3 (17). – С.73-78.
10. Максимов В.И., Корноушенко Е.К. (1997). Знания - основа анализа //
Банковские технологии, №4. – С. 52–55.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
94
11. Максимов В.И., Райков А.Н. (2000). Коллективные когнитивные карты в
системах принятия решений  Междунар. симп. “Рефлексивное управление” 
Тез. докл. – М: Ин-т психологии РАН. – С. 86–88.
12. Минцберг Г., Альстрэнд Б., Лэмпел Дж. (2000). Школы стратегий / Пер. с англ.
под ред. Ю.Н. Каптуревского – Спб.: ПИТЕР. – 336 с.
13. Саламатов В.А., Таран Т.А. (1998). Реконструкция субъективного образа
социальной реальности  Новости искусственного интеллекта, № 3. – С. 142 –
154.
14. Сорос Дж. (1996). Алхимия финансов. – М.: Инфра.
15. Томпсон А.А., Стрикленд А. Дж. (1998). Стратегический менеджмент.
Искусство разработки и реализации стратегии / Пер. с англ. под ред. Зайцева
Л.Г., Соколовой М.И. – М.: ЮНИТИ. – 576 с.
16. Харре Р.
(1996). Вторая когнитивная революция. Три парадигмы в
психологической науке // Психологический журнал, Том 2, №2. – С. 3 – 15.
COGNITIVE APPROACH TO SITUATION DEVELOPMENT IN
INFORMATION TECHNOLOGIES 34
Valery Maximov35, Svetlana Kovriga36
ABSTRACT
Features of development of cognitive structures are considered herein. The
major feature of researched real situations is presence of active subjects, i.e.
reflecting participants, each of which represents the situation in his own way
and makes decisions on the basis of internal representations and knowledge
(picture or model of the world) on a situation. The weakly structured situation
under research is represented in the form of formal triads “initial preconditions
- our influence on the situation - received result taking into account the
situation“. The method of revealing of opportunities and threats to situation
development is developed.
KEYWORDS
Representation of Knowledge, Picture of the World, Frame, Cognitive Map, Modelling,
Situation, Information Technology.
34 © Valery Maximov, Svetlana Kovriga , 2005
35 Institute of Control Sciences of the Russian Academy of Sciences, Lab of Cognitive Modelling and
Situation Control, Russia, maxi@ipu.ru
36 Institute of Control Sciences of the Russian Academy of Sciences, Lab of Architecture of Dispersed Infoanalytical and Control Systems, Russia, maxi@ipu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
95
ADAPTIVE AND FUZZY SEARCH IN CORPORATIVE DATA
WAREHOUSE AND SMART ENTERPRISE-LEVEL INFORMATION
SYSTEMS 37
Mikhail Malkovskiy38, Konstantin Varov39
ABSTRACT
The paper is devoted to the problem of implementing smart information
system for companies’ operations support. For this implementation we
suggest to use specially designed corporative data warehouse and specially
organized Fuzzy Search process.
KEYWORDS
Banking systems, enterprise-level information systems, data mining, data retrieval, data
warehouse, documents, fuzzy logic software, fuzzy search, information system
transparency and usability, organizational behavior, preventing of terrorism support.
1. INTRODUCTION
Nowadays almost every company use at least one of the different information
systems, created to support company’s operations. Usually there are two or more of them
in any particular company. Quite often they are provided by different vendors and have
their own concept of an electronic document. So, a person is to use different tools in order
to find information required. It’s extremely inconvenient, especially if user can’t provide
search subsystem by well-formed search query which results necessary documents. In this
case user should try different queries against every information system that company has,
where the necessary information may be placed. The same problem appears even if a
company use only one information system but with different datasets. This situation is
quite often in case of distributed organization with the set of branches.
Imagine the situation: user tries to find information about particular person. Pieces of
this information may be located in company’s HR or CRM system, but also in managers’
files, and hundreds of company’s documents. When user receives a response from search
subsystem he can’t be sure that this response is adequate to his need. Does it mean that he
should change the search query and run the search process again or that system contains
no information about the subject of the search? He doesn’t know. In this case the fuzzy
search will be extremely useful, but not every system provides this option and certainly the
request should be performed against different information systems.
The similar problem happens when the user definitely knows the desired dataset and
also definitely knows that necessary information exists in chosen information system, but
doesn’t know the correct spelling of the term or the documents contain the synonyms of
the terms from a search query.
This situation is not extremely rare – in many languages the foreign terms and names
are spelled by their transliterations, and the commonly used rules of transliterating allow
more then one form of term or name spelling.
For instance, the last name common Russian man has at least three possible forms of
transliteration into English. These forms were used to sign the different papers. A person
should try all the possible forms to select all of the papers ever written by this author.
37 © Mikhail Malkovskiy, Konstantin Varov, 2005
38 Moscow State University, Department of Computational Mathematics and Cybernetics, Russia.
39 Russia, konstantin@varov.info
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
96
In our researches we discuss the implementation of a smart information system
which can be really transparent for final user. We use the problem of implementing smart
banking data warehouse as a core sample for all our following researches.
2. FUZZY SEARCH AND SMART INFORMATION SYSTEMS
It is extremely important for large amount of companies all around the world to
make adequate, quick and correct decisions in order to stay competitive. In order to
provide this effectiveness almost every company implement their own information
systems.
As it was shown in introduction, the quantity and complexity of these systems
constantly grow. And finally, the complexity of corporative information infrastructure
excides the point, when its behavior is still clear to final users. At this point, user can
slightly operate with corporative data and knowledge, and effectiveness of his decisions
dramatically falls.
A common solution to this problem is a reengineering of the corporative information
system, usually via implementation of corporative data warehouse (a business-oriented
actual data collection assisting the process of decision-making). A traditional architecture
of this warehouse is shown on figure 1.
Data
Mart
Data
Mart
Data
Mart
Data Warehouse
Data
Source
Data
Source
Data
Source
Fig. 1: Traditional data warehouse architecture
Let’s consider the banking infrastructure. The following facts are well-known for
this business:
 About 20% of clients provide about 80% of total income
 We can enlarge our profit up to 125-180% from average level, if we can satisfy
our the most profitable clients
 If our client use only one of our products, in 35% of cases he will change the
vendor within a year
 It is about 5 times more expensive to find a new client, then held an existing one
So, in order to be competitive financial institution should:
 Identify and held their most profitable clients
 Find the possibility to sell extra products in addition to the main one
 Find the most perspective clients
 Correctly evaluate the profitability of their products and services
 Correctly evaluate the profitability of their departments
 Find the new markets and possibilities to sell their products
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
97
 Manage their customers’ relations
 Effectively manage their resources
Using of corporate data warehouse allows companies to stay competitive by
providing them with consolidated data from different data sources. It is also important that
data is stored in the most efficient way and the user-friendly data navigation can be easily
implemented.
The following conceptual model is suggested for Russian banks:
Partners
interact with
assist to sell
Clients
buy
Departments
Employers
operate with
create
sold via
served by
Financial
Instruments
Banking
products
generate
take stock of
Accounts
Market
channels
reflects on
Transactions
Fig. 2: Banking data warehouse conceptual model
Using this model it is quite convenient to perform the following business-activity:
 Analyze financial institution’s incomes in order to identify the most efficient
market behavior
 Analyze cash flows within financial institution and its partners, in order to form the
most efficient payment infrastructure
 Manage the assets and the liabilities of financial institution
 Analyze clients operations in order to find the most profitable clients to held them,
in order to find clients with negative payment dynamics, in order to identify the most
efficient products, in order to find ‘suspicious’ operations, etc.
Similar models can be implemented almost for every business. It is extremely
important to thoroughly design the model of organization activity and correctly transform
it into a set of entities and relations inside the data warehouse system.
It is also important to provide high quality of information in corporative data
warehouse and operative data updating from external and internal data sources. For this
case a special tier should be implemented in data warehouse system. This tier is usually
called ETL (data Extraction, Transformation and Loading).
Data in corporative data warehouse system can be easily accessed via standard
OLAP and reporting tools and techniques and finally becomes actual, relevant, available,
and understandable, at least for specially trained personnel.
A structure of typical banking data warehouse system is shown on figure 3.
However, this quality of service is still below untrained user expectation. We have
consolidated and actual data ready to perform some analytical researches, but still can’t
solve the following problems:
 Terms mismatch in search queries and stored data,
 Natural language terms ‘fuzziness’ for quantities, amounts and other numerical
characteristics of stored objects (for example, term ‘profitable’ usually cowers a range of
clients and the exact borders can’t be definitely settled),
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
98
 Transformation of internal user expectations of search results into queries, which
retrieve these results.
Information system’s
GUI
instructions
OLAP
Incomes Analysis
Data Mart
Reporting
Cash Flow
Data Mart
Assets and Liabilities
Data Mart
Clients and Operations
Data Mart
Data Warehouse
Data Extraction, Transformation and Loading Server
External Data Sources
Internal Banking Systems
Internal Data Sources
Fig. 3: Banking data warehouse system
Let’s again consider the banking information infrastructure. There is a well known
task for implementing in modern banking systems – to find ‘suspicious’ operations, which
probably performed by certain organizations in order to support international terrorism,
and inform Federal Security Agency about these activities.
There is a set of criteria, commonly used in Russia to define ‘suspicious’ operations.
An operation should be considered as a suspicious if one of the following facts takes
place:
 A beneficiary is a person or organization from FATF list of extremists
(http://www.fatf-gafi.org)
 A payer is a person or organization from this list
 Any organization or person name from this list appears in ‘Detail of payment’
field of transactions
 An operation is large amount transfer to counteragent, which is not usual
counteragent for given client
 A beneficiary or payer’s country is included in list countries which evidently or
secretly support terrorism or extremism.
Implementing of the last criteria usually make no problems for banking system
designers, but the implementation of the first three conditions is considered as extremely
complex task.
Actually, let’s consider the fragment from the FATF list:
 Wa'el Hamza Julaidan (A.K.A. Wa'il Hamza Julaidan; Wa'el Hamza Jalaidan;
Wa'il Hamza Jalaidan; Wa'el Hamza Jaladin; Wa'il Hamza Jaladin; Abu Al-Hasan Al
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
99
Madani); DOB: 22 January 1958; T: Al-Madinah, Saudi Arabia; Saudi passport no.: A992535
 Abu Hafs the Mauritanian (a.k.a. Mahfouz Ouid Al-Walid, Khalid Al-Shanqiti,
Mafouz Walad Al-Walid, Mahamedou Ouid Slahi). DOB 1 Jan 75.
 Abdullah Ahmed Abdullah (A.K.A. Abu Mariam; A.K.A. Al-Masri, Abu
Mohamed; A.K.A. Saleh); Afghanistan; DOB: 1963; T: Egypt; Citizen Egypt
 Abdurrahman, Mohamad Iqbal (a.k.a. Abu Jibril; Rahman, Mohamad Iqbal; A
Rahman, Mohamad Iqbal; Abu Jibril Abdurrahman; Fikiruddin Muqti; Fihiruddin Muqti);
Nationality: Indonesian; T: Tirpas-Selong Village, East Lombok, Indonesia
As we can see, it includes a set of ill-formalized details about different organizations
and persons and a lot of spelling variants for every organization or person in list. The
problem grow worse, through existence of different transliteration variant and possible
spelling mistakes, which results in mismatch between variants in FATF list and
transactions instructions fields values.
The problem is really impossible to be solved using common search techniques.
There is no commercial OLAP or reporting tool to provide the required flexibility. The
only search techniques, which can easily define whether transaction is ‘suspicious’ or
regular, is the techniques known as ‘fuzzy search’ process.
instructions
Information system’s
GUI
OLAP
Incomes Analysis
Data Mart
queries
Queries Processor
Reporting
Cash Flow
Data Mart
statistics
Fuzzy Search
Assets and Liabilities
Data Mart
Clients and Operations
Data Mart
Meta
data
Data Warehouse
Data Extraction, Transformation and Loading Server
External Data Sources
Internal Banking Systems
Internal Data Sources
Fig. 4: Banking data warehouse system with fuzzy search feature
Traditionally, the term “fuzzy search” means returning as a response on search query
a set of documents which match the search query exactly or at least somehow close to
match it. A number of algorithms is used to organize this kind of search process. We
suggest using of fuzzy logic algorithms in order to obtain these results. Also we suggest
using fuzzy logic algorithms in order to accommodate to user’s needs.
The simplest form of fuzzy search is the search of the documents by misspelled
terms in search query or having misspelled terms in them. In our paper we can suggest
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
100
quite simple algorithm for implementing this form of the search. It is based on using quite
simple fuzzy search controller for forming the decision about degree in which the term and
its misspelled form are close to each other based on standard Levenshtein metric. When
the decision is ‘positive’ we declare, the matching of the terms. This method is extremely
effective when we organize a special storage for documents index in order to provide costefficient search against large document set.
A bit complicated form of the search, which allows finding information by
synonyms of the terms, is thesaurus-based one (possible it is the fastest way to find
documents by term synonyms). The ways, which operate with cost of exchanging one
word on another, were found inefficient in the set of experiments we made – they takes a
lot of time but gives a small in search accuracy, so we suggest using the thesaurus-based
variant (in our sample the thesaurus can describes all of the possible variants of extremist
person’s or organization’s naming).
Architecture of banking data warehouse system with fuzzy search feature is shown
on Fig. 4.
Let’s also consider the situation when untrained user match the difficulties with
applying the business term to forming of search query, which should return some results
from the data warehouse system. For instance, imagine the situation, when a financial
institution manager tries to retrieve a list of profitable clients. Commonly, he needs to
provide the system with ranges within the profit values should lay. The ranges should be
quite tight to appropriate, and simultaneously quite loose in order not to miss any
profitable client. Sometimes it is extremely difficult to find these ranges. And,
unfortunately, the knowledge of previous ranges values can just slightly helps, in
following searches, because the dataset is the dynamically updated one [1,2].
The following method of fuzzy search may significantly save manager’s time when
he tries to find information in situation described above. It use prebuild dictionaries to
implement the search process.
Data are formally described by triads <Fi, Ni, Di>, i  [1..T], where Fi is a field of
the database - the range of values of this field provides the universe for the dictionary Di
and Ni is a feature described by the dictionary. For example, for a dataset containing
information about clients, the following triad can be constructed: <profit value; profitable
client; {(“non profitable”, U, 1), (“profitable”, U, 2), (“extremely profitable”, U, 3)}>,
where i, are membership functions defined on the set of values of the field “profit value”
U. Such triads are defined for a subset of the set of fields of the database [5]. To construct
triads, it is necessary:
(1) to choose fields from the database on which the search will be performed
(evidently, the field containing, e.g., an identification number should not be included into
this subset because it is impossible to construct an interesting fuzzy query for such a field);
(2) to assign a concept (notion) to each field of the subset chosen;
(3) to choose a term-set;
(4) to construct a membership function for each term.
Consider the procedure of the construction of a dictionary. As a rule, the problems of
the choice of the optimal cardinality of the term set and the construction of membership
functions are not given proper attention when fuzzy information retrieval systems are
designed. By analogy with fuzzy control systems, the cardinality of the set of terms is
chosen arbitrarily (from three to five terms), and the membership functions are constructed
on the basis of interviewing experts. This approach does not take into account the current
content of the database, which can result in a situation when a certain term of the set of
terms does not have corresponding objects in the database (the system returns an empty
answer) or when there are a lot of objects with a membership degree of about 0.5 and only
a few objects with a membership degree close to one; i.e., the main part of the objects is
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
101
close to the boundaries of classes; in this case, the level of information noise and losses is
high.
Algorithms for the construction of membership functions that are based on the
density of the distribution of objects in the database are preferable from the standpoint of
the quality of the information search. The ISODATA algorithm by Bezdek and Dunn is
one of them.
The ISODATA algorithm can be formulated as follows [3]. Let 1,...,k be the
membership functions of Fi,...,Fk, where Fi are fuzzy clusters of points from a finite
universe U. Fuzzy clusters Fi,...,Fk make up a fuzzy decomposition of U if and only if
1(x)+2(x)+....+k(x)=1  x U.
The quality of a fuzzy decomposition can be determined by the characteristic
functional
k
J(  ,V )    i ( x) m  x  vi ,
i 1 xU
where =(1,...,k), V=(v1,...,vk), vi R and ||.|| is a norm. The value of m is usually
set to 2. In general, the ISODATA algorithm is as follows.
Step 1. Choose a fuzzy decomposition Fi,...,Fk described by k “non-empty”
membership functions =(1,...,k).
Step 2. Calculate k weighted means (centers) by the formula
 i ( x) 2  x

vi  xU
,1  i  k
2

(
x
)
 i
xU
Step 3. Construct a new decomposition Fi,...,Fk described by =(1,...,k)
according to the following rule:
Let I(x) = {i | 1  i  k, vi = x}. If I(x) is not empty and i* is the minimal number in
I(x), then set:

 i ( x)  0 , i  i * ,

 i ( x)  1 , i  i * ,
if I(x) is empty, then set
1

 i ( x) 
k
x  vi
1

j 1
2
x vj
2

Step 4. Calculate a measure of the deviation of  from  . If it is less than a certain
threshold, then stop; otherwise, go to Step 2.
Bezdek and Dunn analyzed the behavior of this algorithm and established its
convergence.
The algorithm leaves freedom for the choice of the initial decomposition, norm ||.||,
and the measure of the deviation of the vector of membership functions. To speed up
execution, we suggest using the absolute value as the norm and measuring the deviation of
the vector of membership functions as
k
1 1
      j ( x)   j ( x) .
k U j 1 xU
After normalization, reduction to convex form, and correction of the membership
functions of the extreme clusters, the functions obtained can be used as membership
functions of the values in the term-set of the dictionary.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
102
Now, only the problem of choice of the optimal number of values in the term-set
remains unsolved. It is obvious that if there are, e.g., three clearly defined groups in the
initial distribution, it would be unreasonable to use four or more values in term-set. The
following method for the choice of the optimal set of terms can be suggested:
(1) construct fuzzy decompositions using the ISODATA algorithm with the number
of clusters from two to seven;
(2) for each decomposition, evaluate the level of the information noise and losses;
(3) choose the decomposition with the minimal level of the information noise and
losses.
After the algorithm has been executed, it remains to assign names to values in termset, e.g., “non profitable”, “profitable”, and “extremely profitable” for the aggregative
field “profit value”.
In this section, we suggested algorithms for the construction of dictionaries that
ensure that the dictionary constructed is optimal with respect to an estimate of information
noise and losses.
In this section, we also consider algorithms of fuzzy search. Query is a non-empty
set of the form {Ni = L(iki) }, i  [1..T], where Ni is a concept, L(iki) is the ki-th value in the
term-set from the dictionary that describes the concept Ni and T is the number of triads.
Here is an example of a query: {“experience” = “average”}.
The search procedure constructs a set of resulting records Sres based on the query
{Ni = L(iki) }, i  I  [1..T]. Informally, the operation of the search procedure can be
described as follows: for each record of the database, the degree of its correspondence to
the query is evaluated, the records are ordered according to the correspondence degree,
and the records with the maximal correspondence degree make up the answer. Formally,
Sres is calculated by the formula Sres = MAXM (O, res(oj)), where O = {oj} is the set of
objects of the database, M  N, MAXN (O,f(oj)) is the function that returns the first M
elements of O that is ordered in the descending order of f(oj), and  res(oj) is calculated by
the formula  res(oj) = &  k(ii ) ( xi (o j )) , i  I, where  k(ii ) (x) is the membership function of
iI
(i )
ki
the term L from the query, xi(oj) is the value of the field Fi (connected with the concept
Ni ) of the database that describes the object oj. We suggest to use multiplication as the
conjunction operation because multiplication, in contrast to minimum, operation is
sensitive to the change of each argument (at an interval where all factors are distinct from
zero).
Thus, we have described a system that is able to search information in a crisp
database using fuzzy queries. This system differs from systems with similar functions by
a higher degree of automation in the construction of membership functions of values in the
term-set, and the method used for the construction of these functions ensures a high degree
of consistency with the general distribution of objects of the database.
However, it is necessary to note that systems of such a kind cannot be in full
measure called search systems; they can be rather classified as consulting systems. They
can help users who are not very familiar with subject domain (case 2 of inadequacy of
traditional search mechanisms), but they cannot help in the navigation through large and
dynamically changing databases. Limitations of navigational possibilities of such systems
are caused by the fact that they use only the single navigation axis - from answers with a
high degree of correspondence to the query to answers with a low degree of
correspondence.
A natural way to overcome this limitation is to develop mechanisms that enable the
user to navigate along several axes that correspond to different characteristics of objects to
be sought. In this case, an answer obtained to the first query can be used as a starting point
for the navigation. It should be noted that membership functions constructed by the system
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
103
at the first stage determine a description of the database contents from the system
viewpoint: the more reasonable this description, the nearer (in the mean) is the first answer
of the system to the answer expected by the user, and the less time the search of the final
variant takes.
Finally one may choose to implement the most sophisticated form of the search –
here we include in search results the documents, which only devoted to the same subject
or considered as adequate to the same search query (or close one) by different users of
fuzzy search system. In order to maintain this form of the search we allow users to give a
feedback on search results. It may be expressed by explicit response on every document or
collected implicitly by tracking the retrieving of the document by user to external storage
in search client or by tracking the time and the following activity of the user in systems,
which don’t allow the first form of tracking, e.g. internet search engines. There is quite
simple assumption on which we base our implicit tracking strategy: if user stops the search
activity it is quite possible that he find the desired results (of course, it may become
disappointed by search results, but it seems less probable than he find matching
documents). By collecting (implicitly or explicitly) user feedback on search results we can
form the database of previous search results quality and about the adequacy of every given
document to search query. Moreover, after building clusters over these results we can use
the advantages of clustered document space in order to provide the best search results. The
results provided by this form of search are based on the experience of previous users.
These results may not completely match the query, but reflect implicit users’ knowledge
about the search subject. In order to provide these results we combine a traditional
ISODATA algorithm described above, with computational linguistics approaches of auto
categorization natural language texts.
By involving natural language terms support in search query processing, we really
can archive outstanding results in corporative system’s transparency for common users.
A set of typical queries and terms can be originated in company’s behavior modeling
process which usually precedes the implementation of corporate data warehouse system.
4. RESULTS AND CONCLUSIONS
In the previous chapters we considered a sample of information system which is
extremely close to be smart and suggested the ways of extending its possibilities including
certain algorithms of implementation the fuzzy search subsystem in corporate data
warehouse.
5. REFERENCES
1. Malkovskiy M., Varov K., Fussy Search and Enterprise Information Systems // Second
International Conference on Soft Computing, Computing with Words and Perceptions
in System Analysis, Decision and Control (ICSCCW - 2003) - Antalya, Turkey, 2003
2. Malkovskiy M., Varov K., Information Systems and Human Resources Management //
6th World Multiconference on Systemics, Cybernetics and Informatics (SCI 2002) Orlando, USA, 2002
3. Malkovsky M., Shikin I., Varov K. Fuzzy Linguistic Search Engine // First
International Conference on Soft Computing and Computing with Words in System
Analysis, Decision and Control (ICSCCW'2001) - Antalya, Turkey, 2001, pp. 66-75.
4. Mal'kovskii, M.G. and Shikin, I.Yu., “Fuzzy Linguistic Interface”, Programming and
Computer Software, august 1998, Vol. 24 No. 4, pp 183-190.
5. Ryjov, A. and Loginov, D., “On the Choice of an Optimal Value-Set of Qualitative
Attributes for Information Retrieval in Databases”, in FLINS: Fuzzy Logic and
Intelligent Technologies in Russia, 1995, vol. 3.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
104
СЕМИОТИКА СОВРЕМЕННОГО МЕДИА-ДИСКУРСА РОССИИ
Надежда Миронова
Современный медиа-дискурс России весьма разнообразен. Печатные
информационные, аналитические и развлекательные издания, программы на
аудиальных и электронных носителях отличаются по своему стилю: речевому,
визуальному, этическому, политическому, субкультурному.
Глобализация информационных потоков в масс-медиа приводит к стиранию
идентичности изданий, но в полной мере это явление связано с центральными
(надрегиональными) печатными изданиями, центральными каналами телевидения и
сетью интернет. Вместе с тем, развитие ресурсов интернет, несомненно, развивает
региональные масс-медиа, что также можно считать знаком идентичности стиля
медиа-дискурса современной России.
Население России, представленное с позиций социологии в виде целевых
аудиторий, проявляет самые разнообразные, порой противоречивые, требования к
изданиям. Старые печатные издания, сохранившие свои названия, приобрели все
стилевые признаки демократических, а иногда и "желтых" СМИ. Возобновились
выпуски изданий с дореволюционными названиями ("Ведомости"), некоторые
названия имеют старую орфографию ("Коммерсантъ"). Эти явления интересны с
семиотической точки зрения.
Развиваются печатные (и иные) виды изданий (и передач), в которых
проявляются новые тенденции воздействия на целевые аудитории: по гендерному
фактору (мода, здоровье, косметика, воспитание детей и пр.), многие из них по
своей полиграфии представляют собой современные иллюстрированные издания.
Общественное регулирование выполнения законодательства о печати, о
рекламе и др. связано с такими организациями, как РАСО (Российская ассоциация
по связям с общественностью), АКАР (Ассоциация коммуникационных агентств и
рекламы), ГЛЭДИС (Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и
информационным спорам) и др.).
Доклад содержит примеры
семиотических признаков стиля российских масс-медиа (семантики и
графики),
анализа отдельных случаев общественного регулирования семиотики
медиа-дискурса России (из опыта эксперта).
SEMIOTICS OF MODERN MEDIA-DISCOURSE IN RUSSIA 40
Nadezhda Mironova 41
The report devoted to reviewing of semiotic situation in mass-media of modern
Russia. It includes examples of semiotic style features of Russian mass – media
resources (semantic and graphical), analysis of separate cases of social control of
semiotics of media-discourse of Russia (from expert practice).
KEYWORDS
Media-discourse, semiotics.
40  Nadezhda Mironova, 2005
41 Moscow State Institute of International Relations (University) of the Ministry of Foreign Affaires of
Russia, nmironova@yandex.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
105
МОДЕЛЬ СЕМАНТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕРМИНА
BUSINESS
Людмила Науменко
ВСТУПЛЕНИЕ
Терминам дискурс и концепт посвящена многочисленная литература в научной
парадигме гуманитарных наук как в Украине, так и за рубежом, которую
невозможно отразить в рамках одной статьи. Оба термина имеют
междисциплинарный
характер,
являются
гиперпонятиями,
отражают
антропоцентрицеское видение мира, затребованы в процессах осмысления,
категоризации и концептуализации научного знания. В данной статье мы
попытаемся создать когнитивную модель отдельного фрагмента языковой
реальности, что вызвано необходимостью систематизации накопленного
предшествующего знания о нем. В наши задачи входит построение модели (графа)
термина business для визуализации его семантических составляющих и
установления зависимостей между ними. В данном исследовании используется
метод определения семантических связей за семантическими составляющими
(деривационный метод) и методика анализа лексико-семантических систем,
известная под названием “сетевое моделирование лексики”. Описание схемы
определения семантических составляющих по толкованию слов было разработано в
начале 60-х годов украинскими учеными Э.Ф.Скороходько, А.Э.Пшеничной,
И.Н.Кар-Ялайне и др. (1968) в Институте кибернетики им. академика В.М.Глушкова
и изложено в коллективной монографии “Информационно-поисковая система
“БИТ” и ряде публикаций (Скороходько, 1971, 1983, 1995 (2), 1997).
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ПОНЯТИЙ
Следуя утверждению Е.С.Кубряковой и др. (1997), понятия “категоризация” и
“концептуализация ” (conceptualization) – понятийная классификация – одни из
ключевых понятий в описании познавательной деятельности человека, связанные
едва ли не со всеми когнитивными способностями и системами в его когнитивном
аппарате. Как показал Л.С.Выготский (1956), процесс категоризации (формирования
понятий (концептов) в онтогенезе проходит разные качественные стадии, на одной
из которых ребенок создает мало упорядоченные “кучи” - синкреты, на другой –
обобщения однородных предметов – комплексы и т.д. до тех пор, пока он не
формирует подлинных понятий. Проблемы категоризации и концептуализации
получили новое освещение и новое решение в интенсивно развивающихся
исследованиях по когнитивной лингвистике, которая демонстрирует разнообразные
проекты когнитивных грамматик, когнитивных исследований дискурса,
когнитивной лексикологии, разные версии прототипической, концептуальной и
фреймовой семантики.
Термин “концептуализация” понимается нами как осмысление предметов,
объектов, процессов действительности, установление между ними логических,
ассоциативных и др. связей и отношений, освоение существующих и формирование
новых концептов, образование концептуальных структур, концептуальных систем /
концептосфер, а также репрезентация этих знаний в виде моделей, схем, графов. Как
справедливо замечает И.Б.Штерн (1998), одно и тоже знание может быть
представлено моделями разной природы – формально-логическими либо
семиотическими, близкими по семантической репрезентации к естественным
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
106
языковым текстам, среди которых различают две разноуровневые модели –
семантические сети и фреймы, планы, сценарии. Как таковые они могут быть
представлены в форме графа, где вершины обозначают лексемы, понятия или
элементарные ситуации, а дуги (ребра) – отношения между ними.
ОПИСАНИЕ МЕТОДА СЕТЕВОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ ЛЕКСИКИ
Моделирование концептуальной организации англоязычного бизнес-дискурса
базируется на допущении, что если между двумя предметами существует какое-то
соотношение, то слова, которые их обозначают, также считаются семантически
связанными. Сила семантических связей определяется расстоянием между парой
слов в системе некого функционального семантического пространства (Андреев,
1961).
Исходя их определения понятия бизнес украинским терминологом проф.
Т.Р.Кыяком и др. (1997), а также нашими исследованиями по истории развития
современного бизнеса и предпринимательства в Великобритании (Науменко, 2003),
нам удалось сформулировать массив слов и словосочетаний с термином business
следующим образом: business – это enterprise [activity], основанная на private
property и market, и результатом которой есть получение profit. Описательное
толкование термина business также разъясняется через набор таких слов и
словосочетаний, как: profession, commercial [activity], dealings, enterprise, affair
company. Массив таких объектов будем называть рабочим списком терминов в
первом приближении (первый уровень семантического моделирования). Именно
эти термины и есть объектами толкования на втором уровне моделирования. Этот
этап работы выполнялся при помощи специальных толковых словарей (Аникин,
1993; Collin, 1994; Tuck, 2002). Сетевое моделирование лексики начинается с
разложения значений терминов на их семантические составляющие. Допустим, что
существует некоторое количество слов, описывающих лексическое значение
термина, которые можно определить как его семантические составляющие или
семантические множества. Таким образом, термин является семантически
производным или семантическим дериватом множества составляющих его
лексических значений лексем, а данное множество – семантическим компонентом
термина. То есть, слова, которые используются для толкования конкретного
термина, есть его семантическими составляющими (Скороходько, 1997). Например,
семантическими составляющими термина business являются такие лексические
единицы: profession, commercial activity, dealings, enterprise (=undertaking,
entrepreneuship), affair, company. Таким образом, лексема business является
семантическим дериватом слов profession, commercial activity, dealings, enterprise (=
undertaking, entrepreneuship), affair, company, а слова profession, commercial activity,
dealings, enterprise (= undertaking, entrepreneuship), affair, company являются
семантическими компонентами лексемы business.
На втором этапе словарь терминов, определяющих основные вербализаторы
семантической макроструктуры business формировался на базе рабочего списка
терминов первого уровня семантического моделирования.
Следующий этап – графическое отражение рабочего списка терминов первого
и второго уровней в виде графа, состоящего из вершин и линий (дуг, ребер),
которые их соединяют (Оре, 1965). В данной статье вершинами графа выступают
термины рабочего списка, а дуги (ребра) отображают наличие семантической связи
между ними.
ГРАФ ТЕРМИНА BUSINESS
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
107
На рис.1 изображен фрагмент семантической сети – граф термина business,
вершины которого представлены 40 лексическими единицами, семантические связи
между которыми показаны стрелками. Вершина, из которой выходит ребро, – это
графическое изображение семантического компонента как семантической
производной термина. И, наоборот, вершина, в сторону которой направлено ребро,
есть графическое изображение семантического деривата собственно производного
термина. Как показано на рис. 1, management – семантический компонент или
семантическое производящее лексемы company, а company – семантический дериват
(семантическое производное) лексемы management.
 speculation
activity venture  risk


affair
enterprise
management
 



transaction  dealings  business  company  concern  share

contract  deal  commercial 
profession
[activity]




product  industry  trade
job occupation
craft 

commodity 
sale
services 

 
money
bargain market
 
private profit
property

real estate
goods 
 

work responsibility employment
 

effort energy office
Pис. 1. Фрагмент семантической сети (грaф) термина business.
АКТУАЛЬНОСТЬ МЕТОДА
Следующий этап работы состоит в подсчете суммарного числа вершин,
которых можно достичь, двигаясь с определенной вершины в противоположном
направлении, указанном стрелкой. Таким образом можно подсчитать количество
семантических компонентов термина. Суммарное число вершин, которых можно
достичь, двигаясь в направлении, указанном стрелкой, дает представление о
количестве семантических дериватов этого термина. Например, в рамках
продемонстрированного графа количество семантических компонентов терминов
следующее: для profession – 8, для commerce – 22, для dealings – 1, для enterprise – 4,
для affair – 1, для company – 3. И соответственно количество семантических
дериватов этих терминов такое: profession – 4, commerce – 1, dealings – 1, enterprise
– 1, affair – 1, company – 2. Причем непосредственным компонентам и дериватам
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
108
отвечают соседние вершины, прилегающие к определенной вершине, а конечным –
наиболее удаленные от нее. Некоторые термины являются одновременно и
непосредственными, и конечными компонентами (дериватами), например, business.
Таким образом, суммарное число семантических компонентов слова можно
трактовать как его семантическую сложность, в случае термина – как его
информативную емкость, поскольку – это количество семантических единиц,
которые интегрируются в его значение. Суммарное число семантических дериватов
слова определяет количество лексем, в толковании которых (непосредственно либо
опосредованно) используется данное слово и эта величина характеризует его
пояснительную силу (семантическую продуктивность). Эту величину можно
интерпретировать как когнитивную ценность слова / термина, поскольку она
определяет количество понятий, которыми невозможно овладеть, не усвоив данного
понятия (Cкороходько, 1995).
ВЫВОДЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Таким образом, отображение системных семантических связей между
терминами в форме графа позволяет определить количественные параметры,
характеризующие разнообразные аспекты лексики как единой системы. Но не
только в этом заключается востребованность данной методики. Метод
семантического моделирования позволяет исследователю и дискурса, и текста
выявлять скрытые семантические связи и зависимости между языковыми
единицами – словами, словосочетаниями, пропозициями, предложениями,
концептами, дискурсивными и текстовыми единицами и др., с одной стороны,
упорядочить, систематизировать, структурировать, концептуализировать знания и
информацию о мире, с другой.
Полученная в результате исследования модель, или граф, термина business
может быть положена в основу последующего теоретического осмысления
концептуальной природы англоязычного бизнес-дискурса, изучения его
архитектуры, установления иерархии концептов и понятий бизнеса; в прикладном
аспекте – для создания учебно-методической литературы, составления тезаурусов
бизнес-лексики, а также в процессе преподавания делового английского языка.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аникин А.В. (1993). Англо-русский словарь по экономике и финансам, СанктПетербург: Экономическая школа.
2. Андреев Н.Ю. (1961). Возможный путь моделирования семантики языка.
Доклады конференции, Москва: ВИНИТИ.
3. Выготский Л.С. (1956). Мышление и речь. Выготский Л.С., Избранные
психологические исследования, Москва.
4. Кубрякова Е.С., Демьяков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. (1997). Краткий
словарь когнитивных терминов, Москва: Изд-во МГУ.
5. Оре О. (1965). Графы и их применение, Москва: Мир.
6. Науменко Л.П. (2003). Суспільно-економічні та ідеологічні передумови
формування сучасного ділового дискурсу у Великій Британії. Науковий вісник
Чернівецького університету. Германська філологія: Зб. наук. праць. Вип. 165166, 136-145.
7. Cкороходько
Э.Ф. (1971).
Лингвистические
основы
автоматизации
информационного поиска. Диссертация на соиск. ученой степени доктора
филол. наук, Киев.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
109
8. Cкороходько Э.Ф., Пшеничная А.Э., Кар-Ялайне И.Н.и др. (1968).
Информационно-поискова система “БИТ”, Киев: Наукова думка.
9. Cкороходько Э.Ф. (1997). Семантическая продуктивность и семантическая
емкость слова в общеупотребительной и терминологической лексике: некоторые
количественные закономерности. Информационные процессы, Сер.2, Москва,
№2. 1-13.
10. Cкороходько Э.Ф. (1995). Семантическая сложность слова/термина: сетевые
параметры
и
коммуникативные
характеристики.
Научно-техническая
информация. Сер.2. Информационные процедуры и системы, №2. 4-11.
11. Cкороходько Э.Ф. (1983). Семантические сети и автоматическая обработка
текста, Киев: Наукова думка.
12. Cкороходько Е.Ф. (1995). Сіткове моделювання лексики: Лінгвістична
інтерпретація параметрів семантичної складності, Мовознавство, № 1. 19-28.
13. Дрозд О.М., Дубічинський В.В., Д’яков А.С.та ін. (1997). Словник-посібник
економічних термінів: Рос.- укр.- англ. Т.Р.Кияк (ред.), Київ: Вид. дім “КМ
Academia”.
14. Штерн І.Б. (1998). Вибрані топіки та лексикон сучасної лінгвістики:
Енциклопедичний словник, Киев: АрТек.
15. Collin P.H. (1994). Dictionary of Business English, Teddington: Peter Collin
Publishing.
16. Tuck А. (2002). Oxford Dictionary of Business English, Oxford: Oxford University
Press.
THE MODEL OF THE SEMANTIC ORGANIZATION OF THE TERM BUSINESS 42
Lyudmila Naumenko 43
ABSTRACT
The paper is devoted to semantic modelling of the English economic term
business. It has been developed the original semantic model or graph of the key
business term based on its semantic components. The derivation method,
modelling of lexis technique and the scheme for determining semantic
components by E.F.Skorokhodko et. al. have been applied.
KEYWORDS
Network modeling, business, semantic model, graph, semantic component, semantic
derivative.
42 © Lyudmila Naumenko, 2005
43 Philology Institute of Kyiv Taras Shevchenko National University, Department of Methodology, Ukraine.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
110
КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ
ЭКСПРЕССИВНЫХ ЗНАКОВЫХ ОБРАЗОВАНИЙ
Светлана Носкова
ВВЕДЕНИЕ
Общеизвестно, что междометия являются экспрессивно окрашенными
элементами в коммуникативном процессе (Вежбицка (1999), Ameka (1992),
Rasoloson (1994), Wilkins (1992). Однако, как представляется, весь семантический
спектр междометий в диалоге не ограничивается экспрессивной / эмотивной
нагрузкой.
В работах отечественных и зарубежных лингвистов междометия
рассматриваются с точки зрения «грамматичности  неграмматичности» этих
элементов в свете теории частей речи; деления класса междометий на лексические
разряды, базирующегося на дифференциальном подходе к семантике слова
(традиционно выделяются три семантических сферы речи, обслуживаемых
междометиями: эмоции и эмоциональные оценки, волеизъявления, этикет); роли
междометий в речевой практике говорящего в русле теории речевых актов и
прагмалингвистики. Указанные подходы к рассмотрению междометий не
учитывают такие аспекты диалогической коммуникации, которые бы позволили
установить не только коммуникативно-прагматическую, но и регулятивную
функции междометной реплики в диалогическом интеракции: фреймовую структуру
речевого
взаимодействия
коммуникантов,
эквипотенциальность
системы
говорящего и слушающего, функциональную вариативность типов речевой
интеракции в соответствии с иллокутивной функцией речевого произведения с
междометием (междометной реплики), динамическую и стратегическую природу
речевого общения.
Большинство исследователей отмечает включенность междометий в ряд
звукоподражательных образований (ономатопей). Последние в отличие от
междометий не могут функционировать в речи в качестве диалогических
высказываний. Поэтому вслед за С.О. Карцевским (1984) мы классифицируем
собственно междометия и ономатопеи – соответственно восклицания, которые в
силу своей коммуникативной направленности принимают форму высказывания, и
не-восклицания.
Поэтому
для
анализа
коммуникативно-прагматических
особенностей этих экспрессивных знаков следует рассматривать высказывания с
«первичными» междометиями, например: гм, ах, ох, эх, ай, ой, эй, ну в русском
языке (с самой большой частотностью среди междометий: Частотный словарь
русского языка (1977); для большей достоверности результатов мы используем их
немецкие эквиваленты hm, ach, och, hoi, hey, na и фонологические варианты этих
междометий в каждом языке.
Междометное высказывание (также МВ) в системе речевого взаимодействия
обладает структурным характером коммуникативно-прагматической направленности. Следуя трехвершинной схеме поведенческой семиотики Ч.У. Морриса
(1973), комплексное знаковое образование с междометием можно представить в
виде включенного в круг (определенные денотативно-референтные ситуации
(=фреймы) семиотического треугольника, стороны которого символизируют
манифестационную структуру, пропозицию и иллокутивную функцию МВ.
Денотативно-референтные ситуации речевой интеракции образуют систему, в
пределах которой пользователи, т.е. говорящий и слушающий, без труда оперируют
речевыми высказываниями с междометиями, опираясь при этом на правила и
функциональные условия реализации коммуникативных установок партнеров по
диалогическому взаимодействию. Речевые ситуации структурированы в виде
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
111
типовых иллокутивных фреймов. Под фреймом диалогического общения мы
понимаем когнитивную структуру глобального знания общих условий соверешения
действий в различных типах речевого общения.
СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЗНАКОВЫХ ОБРАЗОВАНИЙ С
МЕЖДОМЕТИЯМИ
Реплики с междометиями являются предикацией типа П (Г, С, t + l, р), где П –
соответствующий предикат, Г – говорящий (1-е л., ед. ч.). С – слушающий (2-е л.,
ед.ч.), t + l – темпорально-локальные параметры ситуации (здесь и сейчас), р –
некоторый фрагмент реальной действительности, П является многоместным
предикатом, выражающим отношение между аргументами Г, С, t + l, р. Например, в
следующем фрагменте диалога междометие может быть интерпретировано так «Я
удивляюсь / возражаю / не согласен / протестую и т.п.»:
Виктор Николаевич. … Я ухожу, потому что я прав. Я хочу, чтобы вы это
знали.
Завуч. Ах, вы еще и правы? (Н. Данилов)
В качестве инварианта синтаксического оформления междометной реплики
выступает формула с перформативным глаголом, вводным глаголом, или
высказывательным предикатом (Романов (1988)).
Клавдий. Я рад вас видеть...
Носакин. Это что за новая мода... Откуда “вы”? “Ты”, кажется, всегда
было. Ах, ты забывчивый. (А. Толстой) и ср. предложение с перформативным
глаголом «Я (здесь, сейчас) порицаю (тебя): ты забывчивый».
Возможность описания междометной реплики с помощью инвариантной
формулы с перформативным или вводным глаголом позволяет говорить о том, что
реплика с междометием является предикативным знаковым образованием, а
междометие в его структуре представляет собой коммуникативный центр
сообщения.
Предикат и референциальные аргументы образуют стабильный семантикопрагматический блок. Пропозициональное содержание таких высказываний не
может быть определено как сумма значений его отдельных частей – междометия и
концептуальной фразы (КФ) – и выступает в виде семантической модели, общей и
для междометия как строевого элемента высказывания и для КФ. Значение
междометия в высказывании «пересекается» с содержанием КФ, «охватывает»
содержание КФ и, следовательно, шире содержания КФ.
Так, междометия гм  hm в любой позиции высказывания сигнализируют
слушающему о мыслительных процессах, сопровождающих обмен информацией;
использование этих междометий в интродуктивной позиции в реплике носит
эвристический характер; междометия в финальной позиции репликового шага
обусловливают оценочный характер всего сообщения и играют роль
резюмирующего элемента.
Содержательная характеристика реплик с гм  hm может быть описана с
помощью глаголов говорения, глаголов, обозначающих процессы ментальной
деятельности и восприятия, и представлена в семантических моделях следующих
типов:
1) «Я (здесь, сейчас) говорю, обдумываю, ищу / выбираю репликовый шагвариант, продолжаю выступать в роли говорящего”.
Например, в русском языке: – Вот какое дело... гм... гм... у меня сидит этот...
э... артист Воланд... Так вот... Я хотел спросить, как насчет сегодняшнего
вечера... (М. Булгаков) и также в немецком языке: – Guten Tag! Äh... ich möchte am
Montag Mittag...äh... in Berlin sein. Wie kann ich von hier aus am besten fahren?
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
112
2) «Я (здесь, сейчас) слышу, идентифицирую вопрос, обдумываю, готов
информировать шагом ответа». Например:
[9.] Огнева (живо). Разве это его дом?
Бабин. Гм. (А. Толстой)
3) «Я (здесь, сейчас) слышу, идентифицирую ответ, обдумываю, продолжаю
выступать в роли говорящего» или: «Я (здесь, сейчас) слышу, согласен со
сказанным, мне пришла в голову мысль, хочу выступить в роли говорящего». Ср. в
следующем диалоге:
Федор Иванович. А Серебряковых нет?
Желтухин. Не приехали.
Федор Иванович. Гм... А где же Юля? (А.П. Чехов)
4) «Я (здесь, сейчас) слышу, идентифицирую информацию партнера по
общению, обдумываю, продолжаю выступать в роли говорящего»; «Я (здесь,
сейчас) слышу, не могу идентифицировать информацию партнера по общению,
пытаюсь следующим шагом продолжить речевую коммуникацию». Например:
Илья. Справку на стол!
Галина. Хм... Какую? (Н. Павлова)
Вышеобозначенная семантическая характеристика подтверждает гипотезу А.А.
Романова (1990), что междометие гм / hm и его варианты как структурные элементы
высказывания выполняют роль маркеров действий, сопровождающих когнитивную
деятельность коммуникантов. Динамический характер использования реплик с
этими междометия проявляется в экспликации процесса ментальной обработки
информации, направленности на скоординированную организацию обмена
репликовыми шагами и соотнесенности шага с сценарным фреймом или этапом
фреймового развития общения.
Реплики с междометием эй  hey являются предикативными единицами, ядро
которых формирует константный предикат «каузировать», что позволяет
рассматривать такие речевые единицы в качестве действий, формирующих
иллокутивный фрейм общения директивного типа, и представить функциональные
условия их реализации в речевом общении. Функционально-семантическое
представление (матрица) в иллокутивном фрейме речевой интеракции
«Побуждение» для рассматриваемых высказываний описано следующим образом:
Побуждать (Г, С, р): намереваться (Г, каузировать (Г, совершать (С, р))).
Семантико-прагматическое описание междометной реплики с междометием эй  hey
в препозиции в высказывании представлено двумя семантико-прагматическими
моделями:
1) «Я (здесь, сейчас) начинаю выступать в роли каузатора общения, зову тебя
откликнуться, каузирую тебя отреагировать (шагом ответа – выступить в роли
адресата общения)». Например, в немецком языке: Hey! Ist da jemand?
2) «Я (здесь и сейчас) начинаю выступать в роли говорящего, хочу, чтобы ты
знал: что-то собирается произойти, каузирую тебя быть внимательным и
отреагировать в соответствии с ситуацией». Например: – Эй, стойте! Там лед
тронулся! Стойте!
Функциональная роль этих междометных реплик заключается в распределении
среди общающихся коммуникативных ролей инициатора (автора междометной
реплики) и адресата и в выработке условий эффективного установления контакта и
продвижения к новому
этапу
речевого общения, среди которых фактор
местонахождения (потенциального) партнера и параметр социально-ролевых
отношений между коммуникантами являются решающими.
Междометие в составе реплик зачастую интерпретируется слушающим как
грубое нарушение принципа тактичности и вежливости в речевом поведении (все 30
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
113
опрошенных респондентов воспринимают такие высказывания как грубые), поэтому
очевиден асоциальный характер использования таких реплик. Ср., в русском языке:
– Эй, ты! Ну-ка подвинься!
– Не тыкай!
Появление этих МВ на любом этапе взаимодействия зачастую становится
причиной нарушения диалогического процесса в виде коммуникативного сбоя или
даже коммуникативного рассогласования.
Междометие эй и его аналоги в немецком языке ei, hey, he, heda, hallo, huhu
используются для обозначения и описания (явление дескрипции) таких речевых
действий коммуниканта как «окликать, звать, кричать, начинать говорить».
Несомненный исследовательский интерес вызывает анализ особенностей
экспликации оценочного компонента в содержательной структуре реплик с
междометиями эх, ах, ох. В эмоционал (совокупность эмотивных сем: В.И.
Шаховский (1984)) высказываний с междометиями эх, ах, ох входят: оценки со
знаком плюс «+» и оценки со знаком минус «–«. Эмоциональное состояние
говорящего в момент говорения не требует дифференцированной типизации (как,
например, в суггестивной терапии), поэтому при анализе семантико-прагматической
функции МВ с этими междометиями достаточно было определить оценочные
значения в измерении «положительно  отрицательно».
Содержательная структура высказывания с этими междометиями представляет
собой обобщенную форму, в которой семантическая и прагматическая функции
тесно взаимосвязаны, а эмотивная функция МВ обусловливается характером
способа воздействия (иллокутивной функцией) говорящего коммуниканта на
партнера в границах ФСП иллокутивного фрейма.
Общую семантикопрагматическую структуру МВ можно представить в виде следующей логической
записи: Утверждать (Г, С, р)   р  +, – (р) (знак  обозначает «существует»,
знак  «включает»), которая прочитывается следующим образом «Существует
некоторое положение дел в мире, в котором говорящий своим речевым действием
сообщает слушающему о своем отношении
(позитивном, негативном) к
сложившемуся к моменту речи событию».
Весь набор эмоционально-оценочных оттенков значения реплики с
междометием как вербального отражения эмоциональных процессов говорящей
личности не может вместиться в конкретный речевой акт в форме междометного
высказывания. Оценочная амбивалентность этих эмотивных знаков снимается
контекстом, как в представленном ниже диалоге:
Яблоков. Наташа горда, как бес! Вот причина. Ее нужно разжечь, чтобы в
воду или тебе на шею.
Бабин. Но как же так с незнакомой женщиной... кутить... Комедь ломать...
Мне противно...
Яблоков. Велик труд нашел с актрисой шампанское пить. Эх ты – тетеря.
(А.Толстой)
Междометная реплика с негативной оценкой «Эх ты – тетеря» маркирует
расхождения в оценке тематического содержания инициирующей реплики в
типовом ФСП «Упрек  Порицание» и становится причиной коммуникативного сбоя
 рассогласования иллокутивно-тематической реализации репликовых шагов (в
соответствии с типологией коммуникативных рассогласований А.А. Романова
(1988)).
Реплика с междометием эх может использоваться в контекстах интенсивного
выражения мнения со значением раздумья, досады, тоски, сожаления об отсутствии
чего-либо (желаемого). Например, в русском языке: «Эх, дороги, пыль да туман,
холода, тревоги да степной бурьян!» или также в немецком языке:– Ist sie vorgestern
weggefahren? Echt? ...Tja, nun ist es zu spät. Такие междометные реплики, с точки
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
114
зрения законов логики, соответствуют сложным суждениям конъюнктивного типа
«Эх  р1, р2, р3, рn», где р1, р2, р3, рn – оцениваемые фрагменты внелингвистической
реальности. Семантическую характеристику этих междометных реплик можно
представить в виде семантической конфигурации: «Я (здесь, сейчас) чувствую, что
{Х} отсутствует; считаю, что {Х} – хорошо», где {Х} – некоторое положение дел
в мире. Прагматическая функция подобных реплик представлена в виде
конфигурации с модализированным перформативным глаголом «хотеть»: «Я
(здесь, сейчас) хотел бы, чтобы {Х} было другим, изменилось».
Тематическое содержание составляет единство с целевой переменной
высказывания с междометием. В тех случаях, когда тематическое содержание
междометной реплики расплывчато, доминирующей становится характеристика
речевой единицы на иллокутивном уровне ФСП типового фрейма. Вопрос о том,
какая часть является базисной, а какая второстепенной, не может решиться
однозначно, так как содержание речевого действия в виде междометной реплики
слито в нераздельное единство с прагматическим значением.
В процессе актуализации МВ с этим междометием в ФСП типового
иллокутивного фрейма возможно объединение нескольких иллокутивных функций
одного или разнородных коммуникативно-прагматических типов. В пределах,
задаваемых тем или иным иллокутивным фреймом типового общения
(сатисфактивный, суггестивный), МВ с междометиями эх, ах, ох представляет собой
полиинтенциональное речевое действие с несколькими целевыми переменными:
упрек, сожаление, порицание, осуждение, критика, обвинение, совет, предложение,
рекомендация и т.д.
СЕМАНТИКО-ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ МЕЖДОМЕТИЙ
За последнее десятилетие лингвисты, занимающиеся проблемой междометий,
пытались выработать типологию деления всего корпуса междометий на классы и
разряды (Вежбицка (1999), Романов (1990), Ameka (1992), Rasoloson (1994), Wilkins
(1992)), которые в большинстве своем опираются на представление о междометии
как языковом средстве выражения эмоций человека.
Представляется, что принципом деления междометий на разряды, наиболее
соответствующим сигнальной природе междометных знаковых образований, мог бы
стать подход фреймовой организации речевой интеракции. За основу для разработки
такой типологии можно взять принцип деления междометий на дескриптивный и
иллокутивный разряды А.А. Романова (1990). Корпус семантико-прагматических
инвариантных структур диалогических реплик с междометиями являл бы в таком
случае базу для выделения функциональных классов междометий.
Так, например, междометия, описывающие речевые действия, сами акты
говорения (ср. возможность описания реплик с междометием эй  hey с помощью
глаголов «звать», «окликать», «начинать общение»), мы относим к разряду
дескриптивных. Междометия дескриптивного разряда сами не являются целью
общения, они предваряют, вводят информативную речь. К этому же разряду мы
относим междометие гм  hm.
Трудность определения функциональных особенностей дескриптивных
междометий как самостоятельного речевого шага состоит в том, что эти
междометия зачастую не несут информационного вклада в речевом шаге
говорящего индивида. Но, с другой стороны, эти слова могут играть существенную
роль в организации речевого взаимодействия людей. Так, функциональное
назначение дескриптивного междометия – эй – заключается в установлении
речевого контакта и создании необходимого условия успешного осуществления
процесса речевого воздействия коммуникантов друг на друга с помощью
диалогических шагов и реализации коммуникативного намерения в рамках типового
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
115
ФСП иллокутивного фрейма. Например: «Эй, вы там, наверху! Не топочите, как
слоны!» (Из песни) и ср. «Я (здесь, сейчас) зову откликнуться тех, кто там
наверху, каузирую отреагировать».
В отличие от дескриптивных междометий междометия иллокутивного разряда
затрагивают не только организационные моменты, но и содержательную сторону
эффективной речевой коммуникации. Выделение типов междометий иллокутивного
разряда (т.е. междометий, которые маркируют определенные иллокутивные
действия говорящего коммуниканта) сталкивается со многими проблемами.
Во-первых, междометия и междометные комбинации функционируют в двух
различных областях. Одна область функционирования служит выражению
эмоциональных реакций на окружающий говорящего индивида мир. Характерной
особенностью междометных образований в этой сфере является зависимость их
экспрессивной окраски от ситуации их речевого использования. Вторая область
функционирования междометных речевых произведений связана с особенностями
их «действия», проявления с точки зрения интенции говорящего, его
коммуникативного намерения. В ходе анализа функционально-семантической
специфики МВ в диалоговом процессе мы показали, что междометия и
междометные комбинации как речевые произведения обладают определенной
иллокутивной силой, т.е. конкретно соотносят речевое действие с коммуникативной
целью в границах иллокутивного фрейма.
Во-вторых, в ФСП (т.е. функционально-семантическом представлении –
термин А.А. Романова) иллокутивного фрейма речевого общения оказалось
возможным объединение в МВ нескольких действий с различной степенью
выраженности иллокутивной силы.
В-третьих, основываясь на семантическую типологию перформативных
глаголов и вводных предикатов А.А. Романова (1988: 117-133), можно считать, что
междометия в структуре реплики способны выполнять роль действий, которые: а)
отражают эмоциональное, эстетическое или утилитарное восприятие предметов и
событий; б) сопровождают когнитивную деятельность участников речевого
общения; в) экстраполируют способ воздействия одного коммуниканта на другого в
процессе речевой интеракции. Область эмоционально-оценочных реакций на
окружающий мир и способ воздействия на него тесно взаимосвязаны, что
затрудняет выделение тех или иных междометий в «чистый» эмотивный,
волитивный или когнитивный тип (в соответствии с предикатным ядром
семантико-прагматической конфигурации МВ).
В-четвертых, междометные реплики обладают двойной семантической
структурой: собственно семантикой (индивидуальное значение междометия в
каждом конкретном случае может возвышаться над всей пропозицией
высказывания) и «семантическим довеском» (Вежбицка (1978: 407)) имплицитного
называния конкретного речевого акта, представленного в семантикопрагматическом инварианте МВ в виде перформативного глагола или вводного
предиката (см. о примитиве «говорить»: Вежбицка (1978), Wierzbicka (1996), в ряде
работ этот глагол исключен из разряда перформативов: Романов (1982), Романова
(1997). Это означает, что междометия и междометные комбинации дублируют на
коммуникативном уровне действия, которые равны самому акту произнесения, т.е.
реплика с междометием может констатировать несколько фактов. Например:
– А жизнь, которую я прожил, – как она утомительна! Ах, как утомительна!
(А.П. Чехов) и формулу с предикатом говорения: «Я (здесь, сейчас) (со)жалею: я
прожил утомительную жизнь» (знак «:» обозначает «включает») или:
Аннушка. И какое бесподобное платье вышло!
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
116
Отрадина. Ну уж и бесподобное...! (А.Н. Островский) и «Я (здесь, сейчас)
возражаю / сомневаюсь: платье бесподобное». Ср. также междометную реплику в
немецком языке:
«...Du solltest ihr ein wenig den Hof machen, Harry. Sie ist sehr hübsch und tanzt so
gut, und verliеbt bist du ja auch schon in sie. Ich glaube, du wirst Erfolg haben.»
«Ach, das ist nicht mein Ehrgeiz.» (H. Hesse) и парафразу с глаголом
«возражать»: «Ich (hier, jetzt) erwidere: das ist nicht mein Еhrgeiz».
Следует все же учитывать, что разграничение дескриптивных и иллокутивных
междометий четким быть не может, так как проявление их семантических значений
и прагматических свойств диффузно и зависит от характера и типа ситуативного
употребления в процессе речевой коммуникации. Принимая, однако, во внимание
результаты анализа содержательной характеристики МВ в динамической модели
диалога, можно дать более четкое деление междометий иллокутивного разряда. Так,
междометие гм / hm мы относим к когнитивному типу, а высказываниям с этим
междометием приписываем предикативное ядро «думать». Междометие эй / hey
придает высказыванию каузативный характер, поэтому относится к волитивному
типу (семантическое ядро междометной реплики с эй  hey образует предикат
«каузировать»). Междометия эх, ах, ох в процессе речевого взаимодействия
коммуникантов в зависимости от условий их реализации в том или ином фрейме
речевого общения эксплицируют различные значения от оценочно-эмоционального
до каузирующего, поэтому их мы причисляем комплексному иллокутивному типу
(семантико-прагматическая сущность реплик с этими междометиями может быть
описана с помощью предикатов «считать кого-то кем-то», «каузировать»,
«чувствовать»).
Способность выражать эмоциональное состояние говорящего и отражать
оценку какого-либо аспекта речевой ситуации присуща всем рассматриваемым
междометиям. Выделение эмотивности или каузативности в доминирующий
признак зачастую невозможно вследствие их комплексного воплощения в
содержательной характеристике МВ.
Наличие дескриптивного разряда междометий и трех типов иллокутивного
разряда: когнитивного, волитивного, эмотивного – скорее тенденция к
специализации коммуникативного назначения междометий в интерактивном
процессе, нежели строгое их подразделение.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
МВ обладает кумулятивными способностями передавать блок иллокутивных
функций, различающихся функциональной направленностью, и выступает как
(полиинтенциональный) речевой акт-событие, направленный на обеспечение
программной реализации намеченных коммуникативных задач и целей.
Междометные реплики с гм / hm в процессе обмена репликовыми шагами
выполняют роль маркеров, сопровождающих понятийную деятельность партнеров.
Реплики с междометием эй / hey выполняют функцию усиления при дублировании
вокатива, а также каузации слушающего откликнуться или отреагировать в
соответствии с ситуацией. Междометия эх, ах, ох в высказывании говорящего
индивида способны репрезентировать его позитивную или негативную оценку
фрагмента объективной реальности и играют роль элементов, служащих для
модификации содержания реплики, а именно интенсификации и экспрессивнологического выделения конкретного предмета, явления, события.
Вариативный характер представления смыслов и модификация прагматической
функции междометной реплики в процессе диалогической коммуникации зависит от
условий контекстной реализации речевых произведений с этими междометиями.
Так, высказывание с междометием эх не только оформляет эмоциональную связь с
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
117
внешним миром, т.е. отражает эмоциональные реакции говорящего, но и маркирует
когнитивную деятельность коммуниканта и иллокутивную направленность его
речевого шага. Заключенная в высказывании с междометием эх эмоциональнооценочная составляющая коррелирует с целевой переменной или с комплексом
иллокутивных функций типового акта взаимодействия в ФСП. Вопрос о том, какая
часть является базисной, а какая второстепенной, не может решиться однозначно.
Выделение эмотивности или каузативности в доминирующий признак
семантической инвариантной структуры междометной реплики зачастую
невозможно вследствие их комплексного воплощения в диалогическом процессе
взаимодействия говорящего со слушающим. Отметим, что возникновение в
сознании человека устойчивых схем речевого поведения в виде индивидуальных
функционально-семантических представлений, базирующихся на фреймах речевого
поведения коммуникантов, и формирование представлений о наборе оценок и
отношений, характерных для того или иного коммуникативно-прагматического типа
общения происходит, очевидно, одинаковым способом. Повторяющийся опыт
фреймового взаимодействия людей приводит к повторению опыта эмоциональных
переживаний каждого индивида в различных типах фреймового общения.
Эмоциональные процессы не происходят изолированно от когнитивных процессов
(функционально-семантическое представление в последних – конечный результат
овладения, преобразования и поиска информации о речевом поведении в
конкретной ситуации общения), поскольку для формирования отношений и оценок
в процессе речевой деятельности важен тип стимула, который в общем виде
предстал бы в качестве целостной фреймовой структуры с заданными параметрами
ее реализации или в более узком варианте как один из элементов фреймовой
структуры, значимый для появления эмоции и отражения ее в речевых
произведениях говорящей личности.
Мы полагаем, что проявление в эмоциях отношения к действительности, к
объекту эмоции, т.е. к элементам внешнего опыта, (в отличие от отражений в
эмоциях внутреннего опыта человека, состояния субъекта, исследовать которые
задача когнитивной лингвистики и когнитивной психологии) имеет ряд общих
элементов со сферой представления знаний о речевых ситуациях и речевой
деятельности в целом. Поэтому целью коммуникативной лингвистики могла бы
быть типизация ситуаций, возбуждающих те или иные эмоции. Описание
эмоциональных концептов в значении языковых высказываний можно провести с
точки зрения иллокутивной функции вербальных форм как ядра, формирующего
типовой иллокутивный фрейм диалогической интеракции. В этом смысле формулы
с перформативным глаголом или высказывательным предикатом могут служить
также средством доступа к исследованию состояний говорящего субъекта, т.е.
внутренних элементов эмоциональных единиц, и в конечном счете разрешению
проблем интерпретации поведенческих и вербальных коррелятов эмоций.
В ходе анализа были выделены два семантико-прагматических разряда
междометий: дескриптивный разряд (междометия эй  hey, гм  hm) и иллокутивный
разряд. Иллокутивный разряд междометий представлен тремя типами: когнитивным
(междометие гм  hm), волитивным (междометие эй  hey), комплексным
(междометия эх, ах, ох в контекстах интенсивного выражения оценочного
отношения говорящего к экстралингвистической реальности). Наличие этих трех
типов иллокутивного разряда междометий – скорее тенденция к спецификации
коммуникативного назначения диалогических реплик с рассмотренными
междометиями
в процессе речевого взаимодействия, нежели строгое их
подразделение.
C позиций интегрального (прагматический, социолингвистический, психолингвистический, когнитологический) подхода актуальным является анализ
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
118
регулятивной функции междометной реплики – в равной мере как для специалистов
в области теоретического языкознания, так и для тех, кто занимается практической
реализацией
риторических программ, ориентированных на эффективную
коммуникацию с учетом социальных, психологических и экстралингвистических
факторов,
оказывающих влияние на формирование личностных установок
говорящих субъектов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вежбицка А. (1978). Метатекст в тексте. В Новое в зарубежной лингвистике. М.:
Прогресс, 1978. – Вып. 8. – С. 402-421.
2. Вежбицка А. (1999). Семантика междометия. В Вежбицка А. Семантические
универсалии и описание языков. М.: Язык русской культуры, 1999. – С. 611649.
3. Карцевский С.О. (1984). Введение в изучение междометий. В Вопросы
языкознания. – 1984, № 6. – С. 127-137.
4. Романов А.А. (1982). Коммуникативно-прагматические
и семантические
свойства немецких высказываний-просьб. Дис. ... канд. филол. наук. Калинин,
1982.
5. Романов А.А. (1988). Системный анализ регулятивных средств диалогического
общения. М.: ИЯ АН СССР, КСХИ, 1988.
6. Романов А.А. (1990). Роль междометий в экспликации диалогических
регулятивов. В Мышление и коммуникация. М., 1990. – С. 115-125.
7. Романова Е.Г. (1997). Функционально-семантические свойства перформативных
единиц в ритуальной коммуникации. Дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 1997.
8. Частотный словарь русского языка (1977). Частотный словарь русского языка.
Под ред. Л.Н. Засориной. М.: Русский язык, 1977.
9. Шаховский В.И. (1984). Значение и эмотивная валентность единиц языка и речи.
В Вопросы языкознания. – 1984, № 6. – С. 97-103.
10. Ameka F. (1992). The meaning of phatic and conative interjections. In Journal of
Pragmatics. – 1992, № 18. – p. 245-271.
11. Rasoloson J.N. (1994). Interjektionen im Kontrast. Am Beispiel der deutschen,
madagassischen, englischen und franzosischen Sprache. Frankfurt / M.: Peter Lang,
1994.
12. Wierzbicka A. (1996). Semantic primitives across languages. In Goddard C.,
Wierzbicka F. (Ed.) Semantic and lexical universals: theory and empirical findings.
Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1996. – Vol 8. –
p.453-521.
13. Wilkins D.P. (1992). Interjektions as deictics. In Journal of Pragmatics. – 1992, № 18.
– p. 119-158.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
119
COMMUNICATIVE-PRAGMATICAL FUNCTION OF
EXPRESSIVE SIGN STRUCTURES 44
Svetlana Noskova 45
ABSTRACT
The problem of the description functional-semantic properties of utterances in
each phase of interaction was reduced to the complex description of their
structural models, semantic-pragmatical characteristics, their intentional
orientation. Our paper will treat theoretical questions about the dynamic model
of dialogue, which is developed by the researchers of the Tver school of the
dynamic model of dialogue by Prof. А.А. Romanov. The dynamic model of
dialogue puts by the purpose on the basis of the system linguistic approach to
investigate mechanisms of speech influence on speaker’s personal sphere in
process of dialogue interaction. Interjections which are important semantic and
pragmatic elements in the utterance structure are the object of our investigation.
KEYWORDS
Interjection, pragmalinguistics, communication, illocutionary force, frame.
44 © Svetlana Noskova, 2005
45 Tver State University, the Department for language theory, Russia, noskova@tvcom.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
120
РУССКИЕ ПРИЧИННЫЕ СОЮЗЫ:
СЕМАНТИКО-КОММУНИКАТИВНЫЙ АСПЕКТ
Ольга Пекелис
ВВЕДЕНИЕ
В настоящей работе мы изучаем семантико-коммуникативные особенности
основных русских подчинительных союзов со значением причины (потому что,
поскольку, так как, оттого что, раз) и особенности вводимых ими придаточных.
Главные и придаточные клаузы в составе сложного предложения трактуются как
носители коммуникативных функций темы и ремы. Мы рассматриваем следующие
вопросы: существуют ли ограничения на коммуникативную характеризацию
главного и придаточного предложений; насколько эти ограничения жесткие; в чем
(семантическая) подоплека этих ограничений; различия между союзами с точки
зрения способности вводимых ими придаточных попадать в сферу действия
контраста.
Мы не входим в подробности обширной литературы по понятиям темы и ремы.
В отношении методики определения темы и ремы для конкретного высказывания
сошлемся, например, на [Янко 2001]: "основное средство выражения
коммуникативных структур – это линейно-акцентные структуры". Мы, однако, не
детализируем номенклатуру акцентов так, как это делается в названной работе,
ограничиваясь восходящим акцентом (↑) для темы и нисходящим (↓) – для ремы.
Восходящий акцент ↑ служит маркером темы, только если после него следует
маркер ремы ↓; в частности, в конструкциях с препозитивной ремой тема безударна,
т.е. не несет коммуникативно релевантного акцента.
Работа состоит из введения, двух основных разделов и заключения. В первом
разделе изучаются: значение союзов и ограничения на семантическую
характеризацию главной и придаточной клауз. В подразделах 1.1. – 1.4.
рассматриваются последовательно союзы потому что, поскольку, так как, оттого
что, раз. В разделе 2 изучаются различия между союзами с точки зрения их
контрастоспособности. В заключении кратко излагаются результаты работы.
1. ЗНАЧЕНИЕ СОЮЗОВ И КОММУНИКАТИВНЫЕ РОЛИ ПРИДАТОЧНЫХ
1.1. СОЮЗ ПОТОМУ ЧТО
Рассмотрим примеры сложноподчиненных предложений с союзом потому
что, в которых придаточные представляют собой соответственно: препозитивную
тему (пр. (1)), препозитивную рему (пр.(2)), постпозитивную (заударную) тему
(пр.(3)), постпозитивную рему (пр.(4)):
(1) *Потому что у Петра отпуск ↑, он дома ↓.
(2) ?Потому что у Петра отпуск ↓, он дома.
(3) *Мы гулять не пойдем ↓, потому что холодно.
(4) Мы гулять не пойдем ↑, потому что холодно ↓.
Выводы на основании примеров, подобных (1)-(4): полную приемлемость
демонстрирует только конструкция с придаточным – постпозитивной ремой;
тематическая интерпретация (пр. (1), (3)) придаточного исключена; рематическая
интерпретация препозитивного придаточного затруднена.
Прежде чем перейти к объяснению этих фактов, предложим для конструкции с
потому что толкование, с учетом
(выявленной) рематической полярности
придаточного:
'А, потому что В' ≈ тема: имеет место А; рема: имеет место В, В является
причиной А.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
121
Рематическая полярность и затрудненная препозиция вводимого потому что
придаточного взаимосвязаны: при нейтральном порядке слов тема предшествует
реме, и вполне естественно, что составляющая, которая не может быть темой,
тяготеет к постпозиции. Вместе с тем, придаточное в составе сложноподчиненного
предложения, вообще говоря, вполне может быть препозитивной ремой, а главное –
заударной темой (сложные предложения с такой линейно-коммуникативной
структурой допустимы в диалогическом режиме речи; для них действует
фонетическое ограничение на длину заударной части: заударное главное
предложение в роли темы не может быть слишком длинным, поскольку оно
произносится в аллегровом темпе, без коммуникативного акцента):
(5) Поскольку у него отпуск ↓, он дома.
(6) Когда Петя ↓ придет, будем ужинать.
Мы утверждаем, что в основе обоих запретов для придаточного с потому что
лежит следующее свойство союза:
(I) В сложноподчиненном предложении с потому что факт наличия
причинной связи между событиями придаточного и главного, в приведенном
выше толковании соответствующий элементу ‘B является причиной A’, всегда
новый для слушающего (с точки зрения говорящего).
Утверждение (I) можно перефразировать и так: факт причинной связи между
событиями подчиненной и главной клауз, выражаемый союзом потому что, всегда
образует информативный центр сообщения, заключенного в соответствующем
сложноподчиненном предложении.
Невозможность для потому что быть составной частью темы следует из (I)
очевидным образом: темой, т.е. отправной точкой высказывания, не может служить
новый, неожиданный для адресата речи факт.
Как (I) объясняет затрудненную препозицию придаточного при его
рематической интерпретации? Дело в следующем: в соответствии с нормой
расположения информации в тексте, известное совпадает с началом, неизвестное – с
концом (см., например, [Янко 2001: 174]). Союз потому что всегда выражает
новую информацию, а абсолютное начало предложения отведено под информацию
известную.
Имеется ряд контекстов, в которых препозиция придаточного с потому что не
затруднена. В самом широком смысле – это контексты, в которых факт причинной
связи между придаточным и главным активирован в предтексте. Иными словами,
это контексты, нарушающие утверждение (I). Важно отметить, что в каждом из
таких случаев нарушение (I) в определенном смысле "компенсируется": новую для
слушающего информацию содержит остающаяся за вычетом союза часть
придаточного. Правило (I), таким образом, продолжает действовать, но в
"расширенном" виде:
(I) расшир.: придаточное с потому что всегда содержит новую для
слушающего информацию.
Поясним сказанное на примерах.
Первый тип контекстов иллюстрирует пример (7):
(7) < – Почему Маша плачет?> Потому что ей больно, плачет.
В (7) причинная связь между ситуациями придаточного и главного
активируется в вопросительном слове "почему". Таким образом, союз потому что
не вводит причинную связь как новую для слушающего. Вместе с тем, остающаяся
за вычетом союза часть придаточного, очевидно, содержит неизвестную
слушающему информацию – иначе не был бы задан вопрос «почему». Как видим,
для примера (7) справедливо "расширенное" понимание утверждения (I).
Второй тип контекстов, разрешающих препозицию, – это контрастивное
выделение придаточного предложения. Рассмотрим сочетания придаточного со
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
122
словами контраста только, именно (в традиционной терминологии – фокусные
частицы, focus particles; вслед за Т.Е.Янко [2001: 53 и далее] мы называем их
"словами контраста", поскольку они "имеют в своем толковании пересечение с
толкованием контраста") и с контрастной конструкцией 'не.., а..' vs ' .. , а не':
(8) Именно потому что шел дождь, мы остались дома.
(9) Только потому что шел дождь, мы остались дома.
(10) Не потому что дождь, мы дома, а потому что Петя заболел.
(11) Потому что Петя заболел, мы дома,<а не по другой причине>.
Контекст контраста не только допускает препозицию придаточного, но и
позволяет ему выступать в запрещенной для него роли темы46. Так, лексикосинтаксической структуре (8) соответствуют два варианта коммуникативного
членения: с придаточным – контрастной темой или контрастной ремой:
[Именно потому что шел дождь]↑, [ мы остались дома]↓.
T-контр.
R
[Именно потому что шел дождь]↓, [ мы остались дома].
R-контр.
T
Заметим, что контраст служит возмущающим контекстом для многих единиц с
фиксированной коммуникативной ролью [Янко, 2001 : 236]. Попытаемся понять,
какова подоплека его возмущающего действия в случае с потому что.
Здесь, как и в контекстах с "почему?", мы имеем дело с известностью
причинной связи – с одной стороны, и действием "расширенного" правила (I) – с
другой.
Поясним.
Как следует из общепринятого определения понятия контраста, кванты
информации, соответствующие контрастным составляющим, должны трактоваться
как унаследованные из предтекста (см., например, [Chafe 1976], [Тестелец 2001:
458], [Янко 2001: 47]). При контрасте возникает идея выбора из небольшого,
ассоциированного с выделенным элементом, множества, состав которого известен
говорящему и адресату. При заключении в сферу действия контраста придаточного
с потому что "ассоциированное с выделенным элементом множество" представляет
собой множество потенциальных причин ситуации, выраженной в главном
предложении. Таким образом, возможность причинного отношения между
ситуациями придаточного и главного трактуется как известная слушающему. Цель
говорящего в этом случае – не сообщить о факте причинной связи, а уточнить,
подтвердить или опровергнуть его. Такого рода “новое” в абсолютном начале
предложения, с одной стороны, не нарушает норму расположения информации,
поскольку не вводит неожиданных для слушающего ситуаций или референтов, с
другой, -- согласуется с правилом (I) в его расширенном понимании.
1.2. СОЮЗЫ ПОСКОЛЬКУ И ТАК КАК.
Между союзами поскольку и так как мы не обнаружили коммуникативных
различий. Ниже будем говорить только о поскольку, имея в виду оба союза. Во всех
примерах поскольку заменим на так как.
Придаточное с союзом поскольку может быть как темой (пр. (12), (14)), так и
ремой (пр.(13), (15)), и в позиционном отношении оно свободно:
(12)Поскольку вчера целый день шел дождь ↑, мы остались дома ↓.
(13)Мы остались дома ↑, поскольку вчера целый день шел дождь ↓.
(14) Петр сегодня дома ↓, поскольку у него отпуск.
(15) Поскольку у Петра отпуск ↓, он дома.
Другие контексты, в которых придаточное с потому что может выполнять функцию темы, нам
неизвестны.
46
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
123
Примеры (15), (16) носят, правда, несколько искусственный характер. Это
связано, однако, не с коммуникативной особенностью союза, а с тем, что
конструкции с препозитивной ремой характерны для диалогического режима речи, в
то время как поскольку чаще употребляется в речи официальной.
Союз поскольку, в отличие от потому что, указывает на наличие причинной
связи между придаточным и главным не прямо, а опосредованно, через сообщение
о существовании условно-следственной связи между событиями двух клауз. Ниже
мы предлагаем два варианта толкования сложноподчиненной конструкции с
поскольку, в соответствии с двумя возможными для нее коммуникативными
членениями:
‘Поскольку А, В’, где придаточное – тема ≈ ‘тема : имеет место А, если А, то
В; рема: имеет место В’.
'В, поскольку А', где придаточное – рема ≈ 'тема: имеет место В; рема:
имеет место А, если А, то В'.
Наличие причинной связи между А и В логически вытекает из приведенного
толкования, но непосредственно, в виде семантического предиката 'являться
причиной', не утверждается (ср. толкование потому что в подразделе 1.1.).
Факт наличия условно-следственной связи между А и В (в предложенном
толковании элемент (‘если А, то В’) в конструкции с поскольку всегда известен
слушающему (с точки зрения говорящего), даже если является частью ремы: в этом
последнем случае говорящий активирует знание об этом факте в сознании адресата.
Обоснуем данное утверждение на следующих примерах:
(16)Портреты были неудачны, потому что художники старались придать
всесильному фавориту героическую осанку. (Фейхтвангер)
(16а) Портреты были неудачны, поскольку художники старались придать
всесильному фавориту героическую осанку.
В (16) союз потому что указывает на наличие причинно-следственной связи
между ситуациями придаточного и главного. Пример (16а), получающийся при
замене потому что на поскольку, вне специального контекста неудачен. Это
связана с тем, что импликация, содержащаяся в реме, – «если художники стараются
придать всесильному фавориту героическую осанку, портрет получается
неудачный» -- не следует из общих знаний о мире, в то время как союз поскольку
только активирует эту импликацию в сознании адресата речи, но не служит для
сообщения ее в качестве новой информации. Так, пример (16а) значительно
улучшается, если дополнить его необходимым пояснением:
(16а)' Портреты были неудачны, поскольку художники старались придать
всесильному фавориту героическую осанку, а в таких случаях это выходит
неубедительно.
1.3. СОЮЗ ОТТОГО ЧТО
В противоположность потому что, но так же, как придаточное с поскольку,
придаточное с оттого что может быть как ремой, так и темой, и в позиционном
отношении оно свободно:
(17) Оттого что накануне он вышел на улицу без пальто ↑, у него поднялся
сильный жар ↓.
(18) У него поднялся сильный жар ↑, оттого что накануне он вышел на улицу
без пальто ↓.
(19)Оттого что у Петра отпуск↓, он дома.
(20) Петр сегодня дома↓, оттого что у него отпуск.
С другой стороны, семантически союз оттого что близок потому что и
противопоставлен поскольку: он служит для прямого обозначения причинного
отношения, через семантический предикат "являться причиной". (Семантические
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
124
различия между оттого что и потому что описаны в [Грамматика 1980]: потому
что может выражать не только собственно-причинное, но и причинноаргументирующее отношение между клаузами, т.е. соединять не диктумы
пропозиций главного и придаточного, а модусы (Он наверняка не спит, потому что
в его окне горит свет); оттого что выражает только собственно-причинное
отношение. Однако в настоящей работе мы не рассматриваем случаев причинноаргументирующего употребления потому что, и указанного различия между
союзами не касаемся. Нас интересуют различия в коммуникативном поведении
потому что и оттого что.)
Ниже мы предлагаем два варианта
толкования сложноподчиненной
конструкции с оттого что, в соответствии с двумя возможными для нее
коммуникативными членениями:
'Оттого что A, B', где придаточное – тема ≈ 'тема: имеет место A, A является
причиной B; рема: имеет место B.'
'B, оттого что A', где придаточное -- рема ≈ 'тема: имеет место В; рема:
имеет место А, 'А является причиной В.'
Как видим, толкование для случая "придаточное – рема" идентично
предложенному в подразделе 1.1. толкованию конструкции с потому что. Для
случая "придаточное – тема" соответствующей конструкции с потому что не
существует – выше мы объяснили это действием правила (I). Таким образом, (I)
лежит в основе принципиального различия между потому что и оттого что:
причинная связь, выражаемая первым союзом, всегда составляет информативный
центр соответствующего сложноподчиненного предложения; причинная связь,
выражаемая оттого что, напротив, может служить как предметом сообщения, так и
его исходным пунктом (темой).
1.4. СОЮЗ РАЗ
Семантически союз раз противопоставлен союзам потому что, оттого что и
синонимичен союзу поскольку: как и последний, он выражает причинное отношение
опосредованно, через указание на условно-следственную связь между придаточным
и главным. Однако, в отличие от поскольку,
раз ограничен в своем
коммуникативном статусе: придаточное с раз может быть только темой.
Для конструкции с раз мы предлагаем следующее толкование (идентичное
соответствующему варианту коммуникативного членения конструкции с поскольку):
'Раз А, В' ≈ ‘тема: имеет место А, если А, то В; рема: имеет место В’.
Тематическую полярность придаточного иллюстрируют следующие примеры
(в (21) придаточное – препозитивная тема, в (22) – заударная тема, в (23) –
постпозитивная рема, в (24) – препозитивная рема):
(21) Раз ты так уверен в своей правоте↑, я не буду с тобой спорить↓.
(22) Я не буду с тобой спорить ↓, раз ты уверен в своей правоте.
(23) * Я не буду с тобой спорить ↑, раз ты уверен в своей правоте ↓,
(24) * Раз сегодня идет дождь ↓, я дома.
В основе невозможности для придаточного быть ремой лежит следующее его
свойство: придаточное с раз не может содержать новой для слушающего
информации. Как видим, это требование строже условий употребления союза
поскольку, в конструкции с которым известной должна быть только заложенная в
значении союза импликация. В то время как раз требует, чтобы известной была и
внутренняя, остающаяся за вычетом союза, часть придаточного. Так, если
придаточное выступает в роли темы, но при этом информация, соответствующая его
внутренней части, может трактоваться как новая, предложение неграмматично:
(25) *Раз вчера целый день шел дождь↑, мы остались дома↓.
(Ср. Раз сегодня идет дождь, мы останемся дома.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
125
Поскольку вчера целый день шел дождь, мы остались дома.
Раз вчера ты меня обманул, сегодня я тебе уже не верю.)
2. КОНТРАСТОСПОСОБНОСТЬ
В настоящем разделе мы проверяем придаточные, вводимые союзами потому
что, поскольку, так как, оттого что, раз, на их способность попадать в сферу
действия контраста. Термин "контрастоспособность" мы используем вслед за [Янко
2001], см. также [Harweg 1971 a,b], [Николаева 1978: 26].
Показателями контрастоспособности придаточного мы считаем следующие его
свойства: способность вступать в контрастное противопоставление (А или В?),
сочетаемость с контрастной союзной конструкцией
не … а; возможность
образовать общий косвенный вопрос к придаточному (в общих вопросах,
подразумевающих выбор из множества {да, нет}, синкретично выражается
интеррогативность и контраст); сочетаемость со словами контраста только, именно.
Придаточное с союзом раз вообще не способно на сочетание с контрастом:
контрастная составляющая всегда содержит новую информацию (указание на то,
какой именно элемент подразумеваемого контрастом релевантного множества
выбирается), в то время как придаточное с раз может содержать только известную
информацию.
Проиллюстрируем неконтрастоспособность раз примерами:
(26)* [Раз идет дождь, ты дома? Или раз ты занят?];
(27)*Не раз идет дождь, я дома, а раз я занят.
(28)*Я не знаю, раз ли идет дождь, он дома.
(29)*Именно / только раз идет дождь, я дома.
Для проверки на контрастоспособность придаточных с союзами потому что,
поскольку, так как, оттого что необходимо различать
контраст на всем
придаточном, включая союз, и контраст только на его внутренней части.
Контраст второго типа допускают все четыре союза. Убедиться в этом
позволяет
проверка
придаточных
на
способность
к
контрастному
противопоставлению (в примерах такого рода выражаемое союзом отношение
между клаузами не попадает в сферу действия контраста):
(30) Ты не пришел, потому что обиделся? Или потому что был занят?
(31) Петр уволился, поскольку /так как сам этого хотел? Или поскольку / так
как его попросили?
(32) Ты не пришел, оттого что обиделся? Или оттого что был занят?
Контраст на всем придаточном в целом допускают союзы потому что и
оттого что, но не допускают поскольку и так как:
(а) поскольку и так как не сочетаются, а потому что и оттого что
сочетаются с контрастной конструкцией не … а :
(33) Он не пришел, не потому что / оттого что обиделся, а потому что / оттого
что был занят.
(34) *Он не пришел, не поскольку/ так как обиделся, а поскольку/ так как был
занят.
(b) поскольку и так как не могут образовывать косвенного вопроса, потому
что и оттого что могут:
(35) Я не знаю, потому ли что / оттого ли что он обиделся, он не пришел, или
по другой причине.
(36) *Я не знаю, поскольку / так как ли он обиделся, он не пришел, или по
другой причине.
Содержательная сторона указанного различия между потому что, оттого что,
с одной стороны, и поскольку, так как, -- с другой, состоит в следующем. При
попадании причинного союза в сферу действия контраста релевантное
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
126
множество, с которым связано понятие контраста, представляет собой
множество предполагаемых причин события главного предложения. Названная в
придаточном причина сопоставляется с другими потенциальными причинами.
Функция союза в этом случае – сообщить слушающему, что выделенный элемент
множества – одна из возможных причин. Союзы поскольку и так как, в отличие от
потому что и оттого что, к выполнению такой функции не способны: они не
содержат в своем толковании предиката «быть причиной» (см. толкование в
подразделе 1.2.). Заметим, что противопоставленность потому что / оттого что и
поскольку / так как с точки зрения контрастоспособности – это аргумент в пользу
сформулированного нами принципиального семантического различия между арами
союзов.
Все четыре союза могут попадать в сферу действия слов контраста только,
именно, лишь:
(37) Именно /только / лишь потому что шел дождь, мы остались дома.
(38) Именно /только / лишь оттого что шел дождь, мы остались дома.
(39) Именно /только / лишь поскольку шел дождь, мы остались дома.
(40) Именно /только / лишь так как шел дождь, мы остались дома.
Ввиду вышесказанного можно заключить, что в примерах (39), (40) сфера
действия контраста не включает союз.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Резюмируем основные результаты работы. Рассмотренные причинные союзы
образуют две семантических группы: потому что и оттого что служат для
прямого обозначения причинной связи между придаточным и главным, через
семантический предикат "быть причиной"; поскольку, так как и раз выражают
причинную связь опосредованно, через указание на условно-следственное
отношение между клаузами.
Информация о причинной связи между ситуациями придаточного и главного,
выражаемая союзом потому что, – всегда новая для слушающего. В связи с этим,
придаточное ограничено позиционно и с точки зрения своего коммуникативного
статуса: оно может быть только постпозитивной ремой. Придаточное с оттого что,
напротив, в позиционном и коммуникативном отношении свободно. Для поскольку
и так как действует ограничение: условно-следственная связь между придаточным
и главным, содержащаяся в толковании союзов, должна быть известна адресату
речи. Для раз ограничение более строгое: известной слушающему должна быть вся
информация, заключенная в придаточном.
С точки зрения способности попадать в сферу действия контраста
придаточные различаются следующим образом:
придаточное с раз
неконтрастоспособно; придаточные с потому что и оттого что
контрастоспособны; придаточные с поскольку и так как контрастоспособны только
в своей внутренней части, не содержащей союза. Различия по контрастоспособности
могут быть объяснены на основании семантико-коммуникативных свойств союзов,
выявленных в разделе 1.
Заслуживающим внимания представляется тот факт, что различия между
союзами одного семантического класса могут быть описаны в терминах
коммуникативных категорий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Николаева Т.М. (1978). Лингвистика текста: Современное состояние и
перспективы // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М.
2. Русская грамматика (1980). Т.1,2. М.:Наука.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
127
3. Тестелец Я.Г. (2001). Введение в общий синтаксис. М.
4. Янко Т.Е. (2001). Коммуникативные стратегии русской речи. М.
5. Chafe W. (1987). Givenness, contrastiveness, definiteness, subjects, topics, and points
of view // Subject and Topic. N.Y.
6. Harweg R. (1971a). Die textologische Rolle der Betonung // Beiträge zur textlinguistik.
München.
7. Harweg R. (1971b). Ein Mensch, eine Person und jemand // Zeitschrift für deutsche
sprache. Bd.27. Ht.1/2.
RUSSIAN CAUSAL CONJUNCTIONS: SEMANTICCOMMUNICATIVE ASPECT 47
Olga Pekelis 48
ABSTRACT
This paper is an attempt to explore the semantic-communicative features of
basic causal subordinating conjunctions in Russian and of the subordinate
clauses they introduce. The main and subordinate clauses within complex
sentences are treated here as bearing Theme-Rheme communicative roles. The
problems under examination: whether and how the distribution of
communicative roles between main and subordinate clauses is restricted;
whether any exceptions to such restrictions exist, and what they are; what the
underlying semantic reasons are for the restrictions discovered; how the
communicative preferences of the clauses influence their distribution and
clause order; how the conjunctions differ with respect to the ability of clauses
they introduce to be in the focus of contrast. Subordinate clauses introduced by
conjunctions "ottogo čto", "poskol'ku", "tak kak" are free with respect to their
communicative status; clauses introduced by "potomu čto", "raz" are subject to
certain constraints due to the following facts: the information contained in the
clause with "potomu čto" is always new, and the information contained in the
clause with "raz" is given and activated. We argue, furthermore, that clauses
with "potomu čto", "ottogo čto" can be and a clause with "raz" cannot be a
focus of contrast; the clauses with "poskol'ku" and "tak kak" can be contrasted
only in their inner part, not containing the conjunction itself. We suggest an
explanation for these latter facts.
KEYWORDS
Subordinate clauses of cause, subordinating conjunctions, Theme-Rheme communicative
roles, contrastive selection.
47 © Olga Pekelis, 2005
48 Russian State University for the Humanities, Institute of Linguistics, Russia, ginzburg@aha.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
128
ИССЛЕДОВАНИЕ КОНЦЕПТОВ ПОСРЕДСТВОМ
СИНОНИМИЧЕСКОГО РЯДА
(на примере концепта TRAUER «печаль»)
Евгений Пименов
ВВЕДЕНИЕ
Существует много путей изучения концептов. Исследовать концепты и их
структуры возможно путем анализа синонимического ряда. В определенном языке
концепт репрезентирован одним и более ключевым словом, а также он может быть
объективирован посредством синонимов. Статья посвящена описанию исследования
концептов при помощи изучения соответствующего синонимического ряда (на
примере немецкого концепта TRAUER «печаль».
Статья состоит из нескольких частей. В первой части приводится обзор
современных исследований. Во второй части – собственно исследовательской –
анализируется синонимический ряд лексемы TRAUER – репрезентанта
соответствующего немецкого концепта. В качестве иллюстрации приводится
таблица с выделенными общими и специфическими признаками концептов,
объективированных посредством синонимического ряда лексемы TRAUER. Третья
часть статьи – это обобщение полученных результатов.
В конце двадцатого – начале двадцать первого века возникает новое
лингвистическое направление, рассматривающее язык как орудие создания,
развития, хранения (в виде текстов) культуры и в то же время как её часть, так как с
помощью языка создаются произведения материальной и духовной культуры. Язык
начинает восприниматься как путь, по которому можно проникнуть не только в
современную ментальность, но и в далекие во времени представления людей на мир,
на общество и на самих себя. В центре внимания исследователей оказывается
проблема взаимодействия человека, языка и культуры. Безусловно, она не является
абсолютно новой. Уже в начале XIX века к ней обращались братья Гримм,
А.А. Потебня, А.Н. Афанасьев, В. Гумбольдт, Э. Сепир, Б. Уорф.
Н.Д. Арутюнова даёт следующее определение концепта (1999: 3): «понятие
практической (обыденной) философии, возникающее в результате взаимодействия
таких факторов как национальные традиции, религия, идеология, жизненный опыт и
образы искусства, ощущений и системы ценностей». Концепты не только мыслятся,
они переживаются. Они – предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и
столкновений. Концепт – основная ячейка культуры в ментальном мире человека. В
языковой картине мира каждого народа отображена большая доля национального,
уникального для каждой культуры, опыта. Общенациональная картина мира служит
посредником и основой, как при взаимопонимании индивидов, так и целых культур.
Именно общая часть картин мира делает возможным существование системы
стабильных (постоянных и вариативных) языковых соответствий.
Концепты имеют различные формы объективизации в языке. Язык признаётся
главным средством материализации человеческой мысли. Это в равной мере
относится как к материальной культуре и общественным ритуалам, так и к
ценностям, идеалам, установкам людей и к тому, как они думают о мире и о своей
жизни в этом мире. Мировоззрение одного человека и целой нации фиксируется в
виде ментальных моделей языковой картины мира, которая, в свою очередь,
формирует тип отношения человека к миру, к самому себе как элементу этого мира.
Представление картины мира в виде концептуальной и языковой модели мира
дает возможность: раскрыть взаимоотношение языка и мышления в процессе
познания, а также показать роль языка в формировании картины мира в сознании
людей. Г.В. Колшанский отметил (1976: 32), что «язык ни на одном этапе своего
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
129
развития не выступает в качестве самостоятельной креативной силы и не создает
своей собственной картины мира, он лишь фиксирует концептуальный мир,
первоначальным источником которого является реальный мир».
Дефиниции в толковых словарях не представляют собой концептуальный
анализ определяемого, а скорее выступают в качестве опознавательных критериев
для тех, кто намеревается установить, какого рода вещи обозначаются этими
словами. Лексикографическая практика толкования слов, пишет Е.А. Пименов
(2000: 154), ограничивается минимальными дефинициями, которыми не
исчерпывается семантика конкретного слова. Существуют вещи, типичные виды
наблюдаемых событий, институты и культурные ценности, делающие возможной
интерпретацию человеческих поступков. Для большей части словарей разных
языков единственная форма определений вещей, событий, действий и пр.
заключается в указании на эти вещи, события, действия и институты и в
установлении слов, обозначающих и описывающих их части и виды. Для
концептуальной картины мира главной является информация, данная в понятиях.
Главное в языковой картине мира – это знание, закрепленное в словах и
словосочетаниях конкретных языков. Концептуальная картина мира содержательней
и полнее языковой картины мира, поскольку в ее создании участвуют разные виды
мышления, в том числе и невербальные.
Языковую картину мира трудно назвать объективным знанием. Обыденное
сознание структурирует мир, накладывает на него сетку понятий, создаёт то, что
называется наивной картиной мира. Наивная картина мира (также, «наивные
концепты», «folk semantics», восходящие к идеям Вильгельма фон Гумбольдта и
Эдварда Сепира) – это наивная парадигма знаний, которую человек использует
относительно независимо от научных знаний.
Формами языковой экспликации концепта могут быть:
1) лексемы, 2) различные фразеологические образования (идиомы, пословицы,
поговорки, афоризмы, 3) в целом тексты.
Концепт Trauer «печаль» относится к разряду «эмоциональных концептов». В
лингвистике эмоциональные концепты определяются как этнически и культурно
обусловленное, сложное структурно-смысловое, как правило, лексически и/или
фразеологически вербализованное, образование, базирующееся на понятийной
основе, включающее в себя, помимо понятия, образ и оценку, и функционально
замещающее человеку в процессе рефлексии и коммуникации множество
однопорядковых предметов (в широком смысле слова), вызывающих пристрастное
отношение к ним.
Объектом исследования в являются 23 единицы современного немецкого
языка, составляющие синонимический ряд лексемы Trauer «печаль». Цель работы
состоит в том, чтобы выделить структуру данного синонимического ряда,
определить интегральные и дифференциальные семы, а так же установить
парадигматические отношения, характерные для данного ряда.
Рассмотрим синонимический ряд слов, объединённых значением Trauer
«печаль» на основе изучения семантических и функциональных сходств и
расхождений между членами этого ряда.
Исследуемый синонимический ряд выделен методом сплошной выборки из
одноязычных словарей: Die Sinn und Sachverwandten Woerter (Duden in 10 Baenden,
Bd. 8), Das Bedeutungswoerterbuch (Duden Bd. 10), Synonymwoerterbuch von Herbert
Goerner und G.Kempke.
I. Die Trauer1 – 1./ um j-n /uber etw./ ein tiefer seelischer Schmerz,
den mann z.B. empfindet,wenn ein Mensch stierbt, oder wenn mann von j-m schwer
1
Langenscheids Grosswoerterbuch (1998). М.: Март.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
130
enttaeuscht wurde. 2. der (durch Tradition festgelegte) Zeitraum, in dem man uber den tod
eines Menschen trauert. 3. Trauer tragen – schwarze Kleidung tragen um die trauer um
eine Verstorbenen zu zeigen.
Die Traurigkeit – от traurig – voll Kummer und Schmerz oder Trauer.
Der Gram – ein starker, lang dauernder Kummer.
Der Truebsinn (=die Truebsinnigkeit) – ein Gemuetszustand, in dem mann lange
Zeit traurig und apathisch ist = Schwermut.
Die Truebsal – eine tiefe Traurigkeit, eine melancholische Stimmung.
Der Kummer – (uber j-n /etw) – psychisches Leiden. Grosse Sorgen/wegen eines
Schicksalsschlags/.
Die Wehmut – eine leichte Trauer, oder ein stiller Schmerz bei der Erinnerung an etw.
Vergangenes.
Die Schwermut (=Schwermutigkeit) – ein Zustand, in dem man so traurig ist, dass
man nichts mehr tun will Melancholie.
Die Melancholie – ein Zustand, in dem j-d sehe traurig ist = Schwermut.
Die Bedruecktheit – от bedruecken; bedrueckt j-n etw. Bewirkt dass j-d traurig,
pessimistisch u.s.w. = etw. Deprimiert j-n.
Die Bekuemmertheit ( = Bekuemmernis) – от bekuemmern bekuemmert j-n etw.
Erfuellt j-n mit Kummer oder Sorge.
Betruebnis – etw. betruebt j-n etw. Macht j-n traurig.
Depression – ein Zustand in dem man (oft Ohne richtigen Grund) laengere Zeit
traurig und mutlos ist.
Deprimiertheit – от deprimieren etw. Macht j-n traurig, mutlos oder hoffnungslos.
Freudlosigket – от druecken – bedrueckt, deprimiert, niedergeschlagen.
Mutlosigkeit – от mutlos.
Niedergeschlagenheit – от niederschlagen – sehr traurig und ohne Energie =
deprimiert.
Verzagtheit – от verzagen. Den Mut verlieren.
II. die Trauer2 – seelischer Schmerz uber ein Ungluck oder einen Verlust.
Die Traurigkeit – от traurig 1) vor Trauer erfuellt. 2) Trauer, Kummer, Betrubnis
hervorrufend, verursachend.
Der Gram – andauernder, nagender Kummer.
Der Truebsinn (=die Trueblinnigkeit) – от truebsinnig – truebe gestimmt,
niedergedruecken.
Die Truebsal – от truebselig – traurig gestimmt.
Der Kummer – durch eine akute Sorge, verbunden mit befurchtungen in bezug auf
die Zukunft, hervorgerufener traurig – niederdrueckter Gemuetszustand.
Die Wehmut – verhaltene Trauer, stiller Schmerz (bei der Erinnerung an etwwas
Vergangenes,Verlorenes).
Die Schwermut – durchniedergeschlagensein, duester-traurige Stimmung,innere
Leere, gekennzeichneter, Tatkraft laehmender Zustand.
Die Melancholie – от melancholisch – zu Depressivitaet und Schwermuetigkeit
neigend,davon erfuellt, zeugend.
Die Bedruecktheit – от bedruecken-machen dass der Betreffende seelisch darunter
leidet.
Die Bekummertheit (=Bekuemmernis) – bekuemmern – Kummer, Sorge beriten.
Bekuemmert (adj) – voll Sorge, Kummer, Schwermut.
Betruebnis – от betrueben – traurig machen.
Depression – gedrueckte,schwermuetige Schtimmung (als seelische Erkrankung).
Deprimiertheit – от deprimieren – machen, dass jmd. Bedrueckt ist.
2
Das Bedeutungswoerterbuch in 12 Baenden Bd. 10 Dudenverlag.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
131
Freudlosigkeit – от freudlos, ohne freude.
Gedruecktheit – от druecken – bedrueckt, deprimiert.
Mutlosigkeit – от mutlos – ohne Mut und zufersicht.
Niedergeschlagenheit – от niedergeschlagen – durch einen Misserfolg, eine
Enttaeuschung
Vezagtheit – (in einer schwierigen Situation) die Zuversicht, die Hoffnung das
Selbstvertrauen und die Lust zum Handeln velieren.
III. die Trauer3 – tiefer, seelischer Schmerz um einen Verstorbenen, Betrubnis,
Kummer.
Die Trauerigkeit – Trauer, Betruebniss, Kummer.
Der Gram – etw, was j-n graemt,j-m tiefe Betruebnis verursacht, Kummer.
Der Truebsinn – der laengere Zeit anhaltende,tiefe Niedergeschlagenheit,
Traurigkeit, trube, duestere Stimmung.
Die Truebsal – laengere Zeit anhaltende tiefe Trauerigkeit, grosse psychischer
Schmerz, Betruebnis.
Der Kummer – trauriger, nirderdrueckter Gemuetszustand,seelischer Schmerz/ um
etw. Vergangenes, Verlorenes).
Die Schwermut – ohne objektive Ursache auftreffende tiefe Niedergeschlagenheit,
anhaltende traurige Stimmung, Melancholie.
Die Melancholie – Schwermut, Truebsinn, Traurigkeit.
Niedergeschlagenheit – (entsprechend der Bedeutung von geschlagen) = deprimiert,
traurig entmutigt.
Betruebnis – geh. Trauer, Schmerz.
Bekuemmernis (= Bekuemmertheit) – geh. Kummer, Sorge.
Freudlosigkeit – die (entsprechend der Bedeutung von – los) – ohne Freude.
Gedruecktheit – (=Bedruecktheit) от bedruecken. Etw. drueckt auf j-n lastet auf j-m.
Mutlosigkeit – (etsprechend der Bedeutung von – los) = ohne Mut,
Niedergeschlagen.
Verzagtheit – от verzagen( den Mut, die Zufersicht verlieren).
Depression – Niedergeschlagenheit, seelische Verstimmung.
Truebsinnig – Fuer laenfere Zeit sehr niedergeschlagen, traurig.
Сравнивая толкования слов Truebsinn, Schwermut, Melancholit, мы видим, что
общим компонентом значения у них является слово (Gemuts)zustand. У Trauer,
Kummer и Wehmut таким компонентом является – Schmerz, а у Truebsal и Schwermut
– Stimmung. Leiden объединяет Bedruecktheit и Kummer. С другой стороны,
сравнивая и анализируя значения слов, мы видим, что слова могут толковаться и
взаимообратно, т.е. значение одного слова может быть частью дефиниции другого
слова. Например, Die Truebsal – eine tiefe Trauriegkeit или die Wehmut – eine leichte
Trauer. Ниже приводится следующая таблица (Табл. 1), которая отражает подобные
толкования.
Эта таблица представляет собой квадрат, где по вертикали даны слова, а по
горизонтали указаны их семантические компоненты. Таблица содержит
имплицитные и эксплицитные сведения о семантических связях слов. Анализ
семантических компонентов, входящих в семантические структуры значений,
определяет дифференциацию членов исследуемой группы слов. Значение одного
слова не покрывает значение другого, хотя между ними имеются определённые
точки соприкосновения. Действительно, если в словарях слово Der Kummer
трактуется словом der Gram, то, очевидно, что слово der Gram семантически связано
со словом der Kummer. Полученную семантическую связь слов в матрице
обозначаем знаком «+». Слово, имеющее больше всех знаков «+», является
3
Woerterbuch der deutscher Gegenwartsspache in 6 Baenden (1982). Berlin: Akademie-Verlag.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
132
доминантой синонимического ряда. Таким образом, в данном синонимическом ряду
можно различить два вида семантической связи слов:
а) непосредственную связь: значение слова может быть компонентом значения
другого;
б) и опосредованную: через общий семантический компонент.
Trauer
Traurigkeit
Gram
Trübsinn
Trübsal
Kummer
Wehmut
Schwermut
Melancholie
Bedrücktheit
Bekümmertheit
Betrübnis
Depression
Deprimiertheit
Freudlosigkeit
Mutlosigkeit
Niedergeschlagenheit
Verzagtheit
Gedrücktheit
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
Gedrücktheit
Verzagtheit
Niedergeschlagenheit
Mutlosigkeit
Freudlosigkeit
Deprimiertheit
Depression
Betrübnis
Bekümmertheit
Bedrücktheit
Melancholie
Schwermut
Wehmut
Kummer
Trübsal
Trübsinn
Gram
Traurigkeit
Trauer
Таблица 1.
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
Помимо этого, каждая словарная дефиниция указывает сценарные особенности
печали, а именно на дополнительные возможные причины возникновения печали,
тогда как и само переживание описывается во всех словарных статьях с некоторыми
вариантами. Компонентный анализ показал, что в пределах исследуемого поля
можно выделить 4 группы существительных, на основании общности компонентов
их значений. Дифференциальные признаки дают смутное, а порой и запутанное
объяснение тому, что представляет собой то или иное чувство (эмоциональное
состояние), это объясняется тем, что нет развёрнутой системы в самих денотатах.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова, Н.Д. (1999). Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры.
2. Колшанский, Г.В. (1976). Некоторые вопросы семантики языка в
гносеологическом аспекте. В Принципы и методы семантических исследований.
М.: Наука. 5-32.
3. Пименов, Е.А. (2000). Лексическое значение и концепт. В Mentalität. Konzept.
Gender. Landau: Verlag Empirische Pädagogik/ Hrsg. von E.A. Pimenov, M.V.
Pimenova. 154-157 (Reihe «Ethnohermeneutik und Ethnorethorik». Hrsg. der Reihe:
H. Barthel, E.A. Pimenov. Band 7).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
133
THE ANALYSIS OF THE CONCEPTS BY SYNONYMS 49
Eugeny Pimenov 50
ABSTRACT
There are a lot of ways of concepts reproach. The analysis of the concepts by
synonyms is one of them. In definite language the concept represents by one or
two key words and also by synonyms. The description of that concepts analysis
by synonyms is the main goal of this article.
KEYWORDS
Concepts, structure of concepts, synonyms.
49 © Eugeny Pimenov, 2005
50 Kemerovo State University, The Department of German Philology, Russia, pimenov@kemsu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
134
МЕТАФОРЫ В ОПИСАНИИ ВНУТРЕННЕГО МИРА ЧЕЛОВЕКА
Марина Пименова
ВВЕДЕНИЕ
Статья посвящена анализу концептов внутреннего мира человека. Подобные
концепты относятся к разряду абстрактных. К сфере внутреннего мира относятся
эмотивные и ментальные концепты, соматические концепты (например, голова,
сердце, нервы, мозг/ мозги) и перцептивные концепты (например, чутье, чувство,
нюх). Существуют некоторые типологические признаки, которые характеризуют все
или почти все концепты внутреннего мира. Эти признаки репрезентируются в языке
посредством метафор. Описанию этих метафор посвящена данная статья.
Статья формируется несколькими частями. В первой – вводной – части
рассматриваются основания для выделения тех или иных ассоциативных признаков,
служащих для образования метафор в языке. Во второй части анализируются коды
культуры, в рамках которых организуется наше сознание и опыт. Третья часть
включает таблицу и описание типовых структурных признаков концептов
внутреннего мира. В четвертой – заключительной – части подводятся итоги
изучения признаков концептов и репрезентирующих их метафор
Исследовать культурные различия возможно на основе выявления
лингвистической универсальности, т.е. того, что объединяет все языки или их
большинство. А. Вежбицкая пишет (2001: 46), «только надежно установленные
языковые универсалии могут дать солидную основу для сопоставления
концептуальных систем, закрепленных в различных языках, и для объяснения
значений, закодированных в одних языках (или в одном языке) и не закодированных
в других». Еще Г.В. Лейбниц (1981: 430) предлагал концепцию «алфавита
человеческих мыслей»: «хотя количество понятий, которые можно себе мысленно
представить, бесконечно, возможно, что весьма невелико число таких, которые
мысленно представимы сами по себе; ибо через комбинацию весьма немногих
элементов можно получить бесконечное множество. …Алфавит человеческих
мыслей есть каталог тех понятий, которые мысленно представимы сами по себе и
посредством комбинаций которых возникают остальные наши идеи».
В языке отражаются различные модели «вúдения мира» (выражение
В. Фон Гумбольдта) носителей языка. Это различие закрепляется в виде
разнообразных возможностей формирования и развития языковых значений и форм.
Слово в таком контексте выступает как символ, семиотическая формула того или
иного
образа,
который
возможно
восстановить
через
исследование
соответствующего концепта. Внешний и внутренний миры представляются
человеку через призму его культуры и языка. Язык является неотъемлемой частью
этой культуры. В ходе теоретической и практической деятельности человек чаще
имеет дело не с непосредственным миром, а с репрезентацией мира.
То, что существует и адаптируется в языке, соответствует ментальности
народа. В языке ассимилируются только те знания, которые соответствуют
существующей в нём понятийной сетке. Невозможно говорить о языковой
ментальности, не проникнув в суть духовного пространства языка. «Ментальность –
это миросозерцание в категориях и формах родного языка, соединяющее
интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в
типичных его проявлениях. Язык, по словам В.В. Колесова (1995: 15), воплощает и
национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы, которые в
законченном их виде могут быть представлены в традиционных символах данной
культуры», при этом «ментальные архетипы складывались исторически, по
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
135
определённым, генетически важным принципам, которые и следует описать» (2004:
15).
В последнее десятилетие ХХ века в лингвистике на первый план выступил ряд
проблем, связанных с методикой и методологией исследования концептов и
концептуальной системы языка. Концептуальная система – это основа языковой
картины мира. Концепты – составные части концептуальной системы –
объективируются в виде слов или сочетаний слов, в которых «прочитываются»
признаки фрагментов языковой картины мира.
Концепт – это некое представление о фрагменте мира или части такого
фрагмента, имеющее сложную структуру, выраженную разными группами
признаков, реализуемых разнообразными языковыми способами и средствами.
Концептуальный признак объективируется в закреплённой и свободной формах
сочетаний соответствующих языковых единиц – репрезентантов концепта. Концепт
отражает категориальные и ценностные характеристики знаний о некоторых
фрагментах мира. В структуре концепта отображаются признаки, функционально
значимые для соответствующей культуры. Структура концепта – это совокупность
обобщённых признаков и групп признаков, необходимых и достаточных для
идентификации предмета или явления как фрагмента картины мира.
Признаки концептов, представляющие национальную картину мира,
консервативны. И в то же время картина мира народов меняется, структура
признаков концептов расширяется за счёт продолжающего познания мира. Развитие
науки, культурные процессы дополняют сведения о мире, в том числе о мире
внутреннем. В языке отражены знания о человеке: человек описывается как сложное
образование, что лишь отчасти можно объяснить существующими и
существовавшими ранее мифологическими и религиозными представлениями.
Анализ концептов приводит к выявлению архаичных знаний о мире. Эти знания не
относятся к разряду научных, это народные, обыденные представления, на них
накладывают отпечаток меняющиеся религиозные и научные воззрения социума.
Как пишет Н.А. Красавский (2001: 68), «структура … концепта … изменчива во
времени, что обусловлено в целом многочисленными лингвокультуральными
факторами (социально-экономическими трансформациями общества, сменой
моральных ценностей, выбором ценностных приоритетов и т.п.; языковыми
изменениями – заимствования, деривационные процессы, метафоризация,
метонимия и т.п.)». Т.А. Фесенко (2002: 133) отмечает: «интерпретация фрагмента
действительности в концептуальной системе – это, по сути, конструирование
информации об определённом мире или «картине мира», при этом смысл
вербальных единиц оказывается как бы «вплетённым» в данную концептуальную
систему».
Каждая культура имеет свою модель мира, картину мира. Содержание
культуры представлено различными областями: это нравы и обычаи, язык и
письменность, одежда, поселения, работа (труд), воспитание, экономика, армия,
общественно-политическое устройство, закон, наука, техника, искусство, религия,
проявления духовного развития народа. Все эти области в языке реализуются в виде
системы кодов культуры. Код культуры – это макросистема характеристик объектов
картины мира, объединенных общим категориальным свойством; это некая
понятийная сетка, используя которую носитель языка категоризует, структурирует и
оценивает окружающий его и свой внутренний миры. При переносе в языке
характеристик из одного кода в другой возникает метафора или метонимия. Код
культуры – это таксономия элементов картины мира, в которой объединены
природные и созданные руками человека объекты (биофакты и артефакты), объекты
внешнего и внутреннего миров (физические и психические явления). Коды
культуры проявляются в процессах категоризации мира; Р.М. Фрумкина (2001: 87)
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
136
указывает, что «категоризация как процесс сжатия многообразия – всегда лишь этап
взаимодействия с окружением. Сами категории как таковые не даны нам «свыше», а
формируются в нашем сознании в соответствии с конкретными требованиями
окружения, среды. … При этом любой язык адекватно обслуживает свою культуру,
предоставляя в распоряжение говорящих средства для выражения культурно
значимых понятий и отношений».
По словам М.В. Пименовой (2004а: 82-83), в языке отобразилось свойство
мышления человека, живущего в природной и социальной среде, переносить на свой
внутренний мир и его объекты антропоморфные, биоморфные и предметные
характеристики, что закрепилось в виде метафор и метонимии. Способность
человека соотносить явления из разных областей, выделяя у них общие признаки,
находится в основе существующих в каждой культуре системе кодов, среди которых
растительный
(вегетативный,
фитоморфный),
зооморфный
(анимальный,
териоморфный), перцептивный, соматический, антропоморфный, предметный,
пищевой, химический, цветовой, пространственный, временной, духовный,
теоморфный (божественный). Растительный, зооморфный и антропомофный коды
иногда объединяют под общим название биоморфного (натуралистического) кода.
Основу культурных кодов составляет мифологический символизм, суть которого
состоит в переносе образов конкретных предметов на абстрактные явления (в том
числе внутреннего мира). Устанавливая параллелизм объектов физической
(реальной) и виртуальной (иллюзорной) действительности, мифологическое
сознание основывается на гносеологических операциях сравнения и
отождествления.
Антропоморфный код, в свою очередь, делится на индивидуальный и
социальный субкоды. Кодам культуры в основной своей части свойственен
изоморфизм, т.е. в каждой культуре наличествует весь перечисленный спектр кодов,
однако не все элементы указанных кодов будут изофункциональны. Поиск
специфических элементов, отличающих тот или иной код культуры, позволяет
указать на особенность культуры, отраженной в мышлении народа. Элементы кодов
выступают как классификаторы и квантификаторы друг для друга, за ними
закреплена некоторая символическая культурная соотнесенность.
Концепты внутреннего мира обычно представлены в языке посредством
метафор. Некоторые метафоры, которые используются для описания внутреннего
мира, отличаются большей универсальностью, проявляются в разных языках и
культурах, а другие метафоры являются культурно-специфическими. Рассмотрение
метафор с точки зрения их универсальности и специфичности позволяет выявить
общие механизмы репрезентации концептов в языковых картинах внутреннего
мира; метафора – это важный механизм, при помощи которого мы понимаем
абстрактные понятия, относящиеся к сфере внутреннего мира человека, и
рассуждаем о них. Метафора и метонимия, которые используются для описания
внутреннего мира человека, являются своеобразным фрагментом картины мира, не
совпадающим или совпадающим частично как у представителей различных культур,
так и представителей одной и той же культуры в отдельные исторические периоды.
Представление фактов определенных сфер жизни человека посредством
других – явление универсальное для разных языков. Однако сами сферы,
определяющие друг друга, не совпадают. Так, например, носители русского языка
прямо, согласно исследованиям М.В. Пименовой (1999; 2004б), определяют свою
национальную принадлежность посредством особых признаков концептов душа,
дух, сердце и ум. Метафору обозначают как перенос из области источника в областьмишень. Область-источник (которую ещё называют донорской зоной) – это та
основа, признаки, свойства и значимые характеристики которой переносятся на
другую область описания (реципиентную зону). Человеку не нужно придумывать
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
137
Таблица 1. Типовые структурные признаки концептов внутреннего мира
стихия
вещество
неживое
продукт
предмет
Признаки
растение
онтологических
и живое
живое существо (животное,
гносеологических категорий
насекомое, птица, человек,
Бог)
пространство
мир
время
жизнь, календарь, сезоны,
единицы времени
ОЦЕНКА
КОНЦЕПТ
слова; он пользуется теми ресурсами, которые есть в его языке. Внутренний мир
человека – область абстракции; составляющие этой области – явления
метафизические, ирреальные. Для того, что передать эти ирреальные сущности,
язык предоставляет возможности использования знаков, закрепивших за собой уже
существующий физический опыт.
В качестве области-источника образования метафор выступают знания о
живой и неживой природе, о мире, в котором живёт человек. Неживая природа
представлена признаками стихий, вещества, продуктов и предметов, живая природа
– признаками растений и живых существ (Бога, человека, животных, птиц,
насекомых). Признаки мира объективируются через характеристики неба и его
объектов (солнца, звёзд, луны, облаков, туч), земли (дорог, ландшафта), погоды,
строений (домов, храмов, колодцев и т.д.). Рассмотрим типовые признаки на
примере концепта мечта. В таблице указаны типовые признаки концептов, которые
объединяются на основании той или иной категориальной характеристики. Такие
концептуальные признаки выражают соответствующий код культуры. Практически
все концептуальные признаки могут выражать оценку.
Как видно из таблицы, концептам свойственно выражение в языке через
признаки мира внешнего. Описывая явления внутреннего мира, носитель языка
соотносит их с тем, что другим носителям и ему самому уже известно. Так
возникает уподобление явлениям внутреннего мира стихиям, веществу, растениям,
живым существам, предметам, объектам мира. Существующие знания о мире
принадлежат к фонду общей для всех носителей языка информации. Таким образом,
концепты внутреннего мира соотносятся с концептами мира физического на основе
уподобления (сравнения/ аналогии) первых вторым. Характеристика, на которой
основывается такое уподобление (сравнение/ аналогия), позволяет утверждать
сходство между известным и неизвестным. Такое сходство квалифицируется как
признак концепта. Признак концепта – это то общее основание, по которому
сравниваются некоторые несхожие явления. Как отметил В.В. Колесов (2000: 11),
«признак – всегда образ, история каждого древнего слова и есть сгущение образов –
исходных представлений – в законченное понятие о предмете».
К категории неживого относятся стихии, вещество, продукт, предмет.
Признаки стихий реализуются у концептов через характеристики огня, воды,
воздуха и земли и описываются соответствующими метафорами (огонь – пламень
мечты; воды – упиться мечтой; пролить мечту; воздух – мечты развеются/
рассеются; земля – зыбкая мечта). Мечта представлена метафорами вещества
(кристальная/ хрустальная мечта), продукта (сладкая мечта), предмета
(затейливая мечта; отнять мечту у кого).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
138
-
-
В категорию живого включаются растения и живые существа (животное,
насекомое, птица, человек, Бог). Мечта уподобляется растению (плоды мечты;
бесплодная мечта), животным, насекомым, птицам (необузданная/ неукротимая
мечта, легкокрылая/ крылатая мечта), человеку (веселая/ властная/ вольнолюбивая
устар./ дерзкая мечта; быть пленником своей мечты), Богу (всесильная мечта).
Для концептов внутреннего мира свойственна объективация через признаки
пространства (широкая мечта; мечты простираются далеко) и времени
(мимолётность мечты; давняя/ вековая мечта).
Мечта описывается посредством признаков мира – неба и моря (голубая
мечта; безбрежная мечта), солнца и звезд (неугасимая мечта; яркая мечта;
угасшая мечта; сияние мечты), ландшафта (возвышенные мечты; недосягаемые
мечты), погоды (туманная мечта; веет лёгкая мечта),
Духовный код культуры проявляет систему ценностей народа, этические
нормы, оценку (приятные мечты). Как пишет В.В. Красных, «этот код изначально
аксиологичен. Он пронизывает все наше бытие, обусловливает наше поведение и
любую деятельность, предопределяет оценки, даваемые себе и миру» (Красных
2002: 256). Ценностные признаки выражают понятие значимости ментальных
проявлений (вредные/ бесполезные мечты). Эти признаки репрезентируются
посредством разных типов признаков – собственно оценки (оценить чьи мечты) и
признаков эквивалентов стоимости – денег и драгоценностей (золотая мечта устар.
поэт.).
Духовный код культуры прослеживается в группе эстетических признаков:
изящество (изящество мечты), красота (красивая мечта), гармония (гармония
мечты), тонкость, изысканность (изысканные мечты). Этот код дополняется
признаками украшений (блестящая мечта; мысль мечтою украсить).
Указанные признаки могут использоваться для описания не только концептов
внутреннего мира, но и мира внешнего. Так, человек, тело и различные
соматические явления предстают в языке через такие же концептуальные метафоры
(вещественный код – кристально-чистый/ стальной/ железный человек; пищевой
код – поедом ест кто кого; пережевывать «повторять одно и то же; объяснять»;
растительный код: плод «ребёнок внутри утробы», стихийный код: не человек, а
огонь/ вихрь/ ураган; толпа затопила помещение/ растекалась по площади;
зооморфный код: лететь на свидание; супруги «те, кто идёт по дороге жизни в
одной упряжке»; крыльями взметнулись руки; крылья носа; предметный код:
кукловод «политик»; манипулировать людьми и т.д.). Как пишет Эрл Маккормак
(1990: 359), «путём определённых иерархически организованных операций
человеческий разум сопоставляет семантические концепты, в значительной степени
несопоставимые, что и является причиной возникновения метафоры. Метафора
предполагает определённое сходство между свойствами её семантических
референтов, поскольку она должна быть понятна, а с другой стороны, – несходство
между ними, поскольку метафора призвана создавать некоторый новый смысл».
Создание тех или иных образов и представлений имеет свои законы. Как
заметил А.А. Потебня (1993: 91), «основные законы образования рядов
представлений – это ассоциация и слияние. Ассоциация состоит в том, что
разнородные восприятия, данные одновременно, или одно вслед за другим, не
уничтожают взаимно своей самостоятельности, … а, оставаясь сами собой,
слагаются в одно целое. … Слияние, как показывает самое слово, происходит тогда,
когда два различных представления принимаются сознанием за одно и то же,
например, когда нам кажется, что мы видим знакомый уже предмет, между тем, как
перед вами уже другой». Такое соотнесение различных явлений создаёт
ассоциативные ряды, которые группируются и конструируют концепт.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
139
Таким образом, концептуальная структура представляет собой развитие
человеческого опыта по нескольким путям освоения мира: (1) дуальность мышления
представлена в виде нескольких антиномий: а) «живое – неживое», где к «живому»
в русской языковой картине мира относятся растения, животные, человек, Бог, к
неживому относятся стихии, вещества, продукты, предметы; б) «человеческое и
нечеловеческое»; в) «природное (натуральное) – созданное (Богом/ человеком/
животным)»; г) «ценное – неценное»; д) «контролируемое – неконтролируемое»; е)
«внешнее – внутреннее»; (2) системность познания мира, где каждый элемент
системы обозначает определённый участок человеческого опыта, осознанный и
сохранённый в виде устойчивых компонентов сознания, которые, закрепляясь за
соответствующими языковыми знаками, переносят эту часть опыта в другие области
познаваемого; (3) консервативность структур знания, сохранивших архаичные
классификации мира в виде устойчивых выражений, не осознаваемых
современными носителями языка (например, тело человека – прах от праха
(библейская метафора) – есть почва для посева доброго и дурного; метонимически
соматические концепты (телесных составляющих) переносят этот признак в свои
структуры (в душу заронить мечту; посеять в сердце мечту).
Знаки культуры изменяются во времени, дополняются новым их прочтением.
Коды культуры пополняются за счет развития человека и общества. Так,
антропоморфный и предметный коды выступают в качестве подвижных способов
выражения культуры; например, в ХХ веке, в связи с развитием науки и техники,
концептуальные системы вобрали в себя признаки механизмов. Этикетный и
ритуальный коды культуры консервативны. Религиозный код подвижен, но его
подвижность измеряется веками: при принятии христианства религиозный код был
дополнен, но признаки язычества из этого кода до сих пор функционируют.
Сознание отличает преемственность: память языка хранит все познанное человеком
на протяжении всего его существования. Концептуальная система консервативна и,
одновременно, изменчива.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вежбицкая, А. (2001). Понимание культур через посредство ключевых слов. М.:
Языки русской культуры. (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия).
2. Колесов, В.В. (1995). Ментальные характеристики русского слова в языке и в
философской интуиции. В Язык и этнический менталитет. Петрозаводск:
ПГУ. 13-24.
3. Колесов, В.В. (2000). Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.:
Филол. фак-т СПбГУ. (Серия «Филология и культура»).
4. Колесов, В.В. (2004). Язык и ментальность. СПб.: «Петербургское
Востоковедение». (Slavica Petropolitana).
5. Красавский, Н.А. (2001). Эмоциональные концепты в немецкой и русской
лингвокультурах. Волгоград: Перемена.
6. Красных, В.В. (2002). Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М.: Гнозис.
7. МакКормак, Э. (1990). Когнитивная теория метафоры. В Теория метафоры. М.:
Прогресс. 358-386.
8. Пименова, М.В. (1999). Этногерменевтика языковой наивной картины
внутреннего мира человека. Кемерово: Кузбассвузиздат, Landau: Verlag
Empirische Pädagogik. (Серия «Этногерменевтика и этнориторика». Вып.5).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
140
9. Пименова, М.В. (2004а). Типология структурных элементов концептов
внутреннего мира (на примере эмоциональных концептов). Вопросы
когнитивной лингвистики. Vol. 1. 82-90.
10. Пименова, М.В. (2004б). Душа и дух: особенности концептуализации. Кемерово:
ИПК «Графика». (Серия «Концептуальные исследования». Вып. 3).
11. Потебня, А.А. (1993). Мысль и язык. – К.: СИНТО.
12. Фесенко, Т.А. (2002). Специфика национального культурного пространства в
зеркале перевода. Тамбов: ТГУ им. Г.Р. Державина.
13. Фрумкина, Р.М. (2001). Психолингвистика. М.: Academia.
14. Leibniz, G.W. (1981). New Essays on Human Understanding / Trans. P. Remnant and
J. Bennett. Cambridge: Cambridge University Press.
METAPHORS IN DESCRIPTION OF INNER WORLD 51
Marina Pimenova52
ABSTRACT
The article is devoted to the analysis of the inner world concepts. Such
concepts are classified as abstract. The sphere of inner world consists in
emotive concepts, mental concepts, somatic concepts, perceptive concepts and
some others. There are some typological features that characterize all or
majority of concepts of inner world. The features are represented by metaphors
in language. The description of metaphors is the main goal of this article.
KEYWORDS
Inner world, concepts, metaphors.
51 © Marina Pimenova, 2005
52 Kemerovo State University, The Department of Linguistics and Slavonic Languages, Russia,
pimenovaMV@mail.ru, pimenovaMV@rambler.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
141
К ПРОБЛЕМЕ ДЕНОТАЦИИ В ИСТОРИЧЕСКИ-СМЕНЯЕМЫХ
ТИПАХ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
(на материале становления каузального дискурса в
старославянском и древнерусском языках)
Евгений Режабек
В статье ставится задача через эволюцию языковых форм старославянского
языка (паратаксис → гипотаксис) показать переход к развитым формам каузального
мышления, выражаемым причинными союзами потому что, оттого что. На
основе литературных источников осуществляется сравнительное сопоставление
архаических форм гипотаксиса с его более развитыми формами.
В работе формулируется следующее предложение. На когнитивности
древнерусских людей сказывалось воздействие правополушарного мышления,
которое было преодолено за счет профессиональной разработки грамматики
православным клиром и представителями светской культуры. В результате этой
работы было достигнуто расщепление причинных, целевых и иных отношений в
сознании, их обособление друг от друга посредством адекватных грамматических
форм
Под таким углом зрения нас интересует выработка каузальных схем
объяснения мира в старославянском и древнерусском языках. На протяжении XI-XV
в.в. в древнерусском языке происходит перестройка недифференцированного
каузального дискурса с нечеткой семантикой в дифференцированный каузальный
дискурс. Все более определенная семантизация причинных отношений происходила
за счет исторической трансформации форм паратаксиса в формы гипотаксиса.
Как известно, в паратаксисе нет грамматических показателей для выражения
зависимости одного высказывания от другого. Синтаксическая конструкция
паратаксиса указывает на временную последовательность событий, а не на их
причинную зависимость. Между тем конструкция гипотаксиса может выражать
самые различные виды грамматической связности, указывающие на разнообразные
типы зависимости одних явлений от других.
В соответствии с задачей нашей работы для нас будут гораздо интереснее
способы трансформации и перестройки паратаксиса в гипотаксис. Этой теме
посвящена статья Е.И. Гурьевой «Гипотаксис предложений с зависимой объектной
частью в старославянском языке (На материале Мариинского и Остромирова
евангелий). [4]
Наш отечественный языковед – С.Г. Кнабе – так же, как и Кюммель, связывал
возникновение первых форм гипотаксиса в индоевропейских языках с заменой
личной формы глагола в зависимом высказывании на нелично-глагольный
причастный оборот. В дальнейшем отглагольные причастные обороты перерастали
в полноценное придаточное предложение.
Соответствующая перестройка была замечена уже Д.Н. ОвсяникоКуликовским. Д.Н. Овсянико-Куликовский писал, что в старинном языке в большом
ходу были обороты такого типа: (Рис. 1) – букв. (Рис.2.) но это значило ‘пожалел,
что послал’: (Рис.3.) – букв. ‘мнит (думает себе, воображает) имеющий’, а значило
это: ‘думает (воображает себе), что имеет’». [8, 93-94]
Оборот (Рис.4.) представляет собой составное сказуемое, состоящее из глагола
со значением ′думать′ и краткого действительного причастия настоящего времени. В
дальнейшем, по мнению Овсянико-Куликовского, это составное сказуемое
распалось на два глагола, один из которых образовал сказуемое главного
предложения, другой – сказуемое придаточного.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
142
Ещё одной первичной формой гипотаксиса при глаголе (Рис.5.) служил
инфинитивный оборот с именем существительным в винительном падеже.
(Рис.6.) (Мар. 381. Остр. 49).
Выражение (Рис.7.) означает: ‘думает, что службу приносит богу’. [9, 372]
Ср. (Рис.8) (Мар. 110., Остр. 285).
Вот какую интерпретацию этим оборотам давал Г.С. Кнабе: «неличноглагольные обороты представляют собой первичное средство к преодолению
неупорядоченности древнего предложения». И далее он продолжает: «Эти обороты
давали возможность выразить неравноправность двух сообщений, объединяемых в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
143
одном сложном высказывании; они показывали, какое из двух сообщений является
главным, а какое зависимым, но уточнить характер этой зависимости и стать
полноценными современными придаточными эти обороты не могли». [5]
Такие обороты, указывающие на зарождающееся подчинение одного
сообщения другому, иначе называются аппозитивными. Согласно С.Г. Кнабе,
аппозитивные обороты с отглагольными именами «связаны с определенным этапом
в становлении сложного централизованного предложения». [5, 116] В своей работе
Е.И Гурьева специально рассматривает такие синтаксические конструкции, которые
замещают зародышевый, слаборазвитый гипотаксис. Это такие конструкции, где
зависимая часть «в подавляющем большинстве случаев поясняет сказуемое
господствующей части, выраженное глаголом со значением речи, мышления,
знания, чувства и чувственного восприятия. Для связи частей предложения
используются служебные слова (Рис.9.) и вопросительно-относительные
местоимения и наречия». [4,3]
О.Н. Овсянико-Куликовский
специально
прослеживает
превращение
отглагольного причастного оборота в предикативную форму придаточного
предложения, т.е. в двупредикативную синтаксическую конструкцию.
Более архаичная форма была выявлена в Остромировом евангелии
(Рис.10.) (Остр. 97).
Но уже в Зографском и Мариинском евангелиях причастие (Рис.31.)
заменяется на глагол 3-го лица мн. числа (Рис.32.)
(Рис.11.)
(Рис.12.) (Мр., 305).
Вслед за А.А. Потебней, [9, 230] Овсянико-Куликовский считает, что оборот
типа (Рис.13.) образовался из составного сказуемого. Составное сказуемое
распалось на два глагола: на сказуемое главного предложения и сказуемое
придаточного предложения, которое присоединяется к первому посредством союза
или союзного слова. Новый оборот (с глаголом вместо причастия), по мнению
Овсянико-Куликовского «развивался и распространялся постепенно, и старый долго
ещё сохранял свою силу, пока наконец не был вытеснен новым. Долгое время обе
формы существовали рядом, заменяя одна другую». [8,96]
Становление хорошо развитого гипотаксиса в старославянском языке
характеризовалось распространением придаточных дополнительных предложений
самого различного вида: места, времени, уступительных, условия, цели, причины и
др. Формирование придаточных дополнительных начиналось употреблением
служебных частиц, служебных слов, которые перерастали в подчинительные союзы.
Так, распадение составного сказуемого и образование двух центров
предикативности происходило за счет частицы (Рис.14.). Первоначально (Рис.14.)
сохраняло свое первоначальное значение усилительной частицы (‘пусть’) (Рис.15.)
(Остр. стр. 194)
Служебное слово (Рис.14.), начинающее вторую часть, выступает в сочетании
с глаголом будущего времени (Рис.16.) и по своему значению близко к частице
(‘пусть’)
Или:
(Рис.17.) (Мар. 124).
По поводу употребления (Рис.14.) в указанных случаях А. Вайан замечает:
«Впрочем, резко выраженного различия между употреблением (Рис.14.) в целевом
значении и в качестве, вводящего дополнительное предложение, нет». [2, 399]
Анализируя подобного рода предложения в «Повести временных лет», В.
Назаретский пишет, что их «можно считать проявлением не только общеславянской
синтаксической тенденции, но и до некоторой степени общеиндоевропейской», так
как они встречаются не только в славянских языках, но и в других индоевропейских.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
144
В. Назаретский приходит к выводу, что «придаточные дополнительные с союзом
(Рис.14.) выросли из древних смысловых связей сослагательно-желательного
наклонения, как развитие, уточнение желания (курсив наш С.А., Е.Р.)». [6,66]
Другим способом выражения слаборазвитого, несложившегося гипотаксиса,
наряду с отглагольными оборотами, могли служить бессоюзные предложения.
Союзы позволяют более и ясно представить смысловое значение дискурсивной
конструкции. Между тем бессоюзные предложения не имеют формального признака
подчинения – союза: в таких конструкциях зависимость одной части предложения
от другой смысловая, а не формальная.
(Рис.18.) (Мар.)
(Самого спросите: он взрослый – сам о себе говорит).
В современном литературном языке мы бы сказали: он взрослый, поэтому сам
о себе пусть говорит.
Тенденция дальнейшего становления объяснительного дискурса в
старославянском языке состояла в том, что на смену зародышевому гипотаксису
приходит гипотаксис с придаточными предложениями, первоначально вводимыми
неспециализированными подчинительными союзами (типа (Рис.14.)), а за тем
специализированными союзами. На примере превращения изъяснительного союза
(Рис.14.) в целевой союз (Рис.19.) А.А. Потебня эту тенденцию раскрывал
следующим образом: «(Рис.20.), присоединяясь к другому союзу вместе с ним
сообщает неопределенному значение цели. Этот оборот так относится к более
простому и древнему неопределенному без союза ((Рис.21)), как нем. неопр. с um,
um zu, французское с pour к неопр. без предлогов и приблизительно (Рис.14.) к
замененному им не определенному». [9,424-425]
Именно (Рис.19) стал самым употребительным целевым союзом в
древнерусском языке.
Из всего круга придаточных дополнительных предложений мы в нашей работе
остановимся лишь на истории подчинительных союзов с причинным значением.
Характерно, что в российской грамматике XIX в. целевые предложения
интерпретировались в качестве разновидности причинных предложений. [1,34]
Такая ситуация, на наш взгляд была неслучайной.
Телеологические и причинные объяснения являются формами дискурсивного
мышления. Телеологизм представляет более раннюю ступень дискурса.
Телеологические объяснения всегда предполагают намерения или эффект,
психическое состояние, которое приводит к тому или другому результату. [6]
(Рис.22.) (Лавр.. Поучение Владимира Мономаха Л80 об. 246)
(всегда почитайте гостей, потому что они будут ходить и прославлять человека
по всем землям).
В работе «Причинные союзы и их значение в старославянском языке» Е.Т.
Черкасова [11] указывает, что первоначально союз (Рис.24.)употреблялся в целевом
значении:
(Рис.23.) (Ио. VII:4).
(Раньше к нему приходили его братья и ученики твои видели дела твои, ...
чтобы в тайне ничего не было и искали это сами в жизни).
Отметим, что в греческом оригинале gar также имело не причинное, а целевое
значение. Ф. Бласс указывал, что частица gar , использовавшаяся в значении
причинного союза, была самой употребительной в греческом переводе Нового
Завета К. Тишендорфа. [7]
Союз (Рис.24.) в целевом значении используется в Евангелии от Иоанна в
единичном случае, поэтому Е.Т. Черкасова доказала своей работой, что этому союзу
принадлежит господствующая позиция для выражения причинного значения.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
145
Итоговые выводы наш автор сформулировал следующим образом:
1. В старославянских текстах евангелий мы встречаем наиболее многочисленные случаи, около 70%, «в которых (Рис.24.) употребляется в качестве союза с
четким причинным значением, и случаи (немногочисленные, около 21%), в которых
(Рис.24.) употреблено в качестве союза с ослабленным причинным значением, и
наконец, единичные случаи, в которых (Рис.24.) употреблено в значении
непричинного союза (около 6%) или частицы (около 3%)». [11, 17]
2. «В древнерусском языке XI-XX в.в. (Рис.24.) являлось самым употребительным служебным словом для выражения причинных отношений. В качестве союза с
четким причинным значением (Рис.24.) выражало разнообразные оттенки
причинных значений, которые также, как и в старославянском языке, определялись
формой и значением выражением предиката объясняемого предложения». [11, 17]
Тенденции замены целевого значения причинным наблюдается в исторической
судьбе таких союзов, как (Рис.25.) и (Рис.26.). Союз (Рис.26.)сначала употреблялся в
целевом значении, так как этот союз с явственным психологическим основанием, но
затем стал употребляться преимущественно в причинном значении. Так же обстоит
дело с союзом (Рис.25.), который вместо использования в целевом стал
использоваться в четком причинном значении. Можно также отметить своего рода
«перетягивание каната» в отношении союзов (Рис.27.) и (Рис.24.). Доминирование
союза (Рис.24.) по отношению к (Рис.27.) сложилось не сразу. Так, в Успенском
сборнике XII-XIII в.в. отмечено более 1200 случаев употребления (Рис.27.) и только
около 700 случаев (Рис.24.). Примерно такое же соотношение частот употребления
(Рис.27.), (Рис.24.) и (Рис.26.) зафиксировано в изборнике 1076 г. [10,292]
Из субдоминантной в доминантную позицию союз (Рис.24.) переходит по мере
того, как коммуникантами осознается необходимость нахождения точных и ясных
средств для выражения своих мыслей. Именно такая необходимость привела к
вытеснению подчинения, обозначаемого неспециализированными союзами,
подчинением, обозначаемым специализированными союзами. По мере замены
нестрого специализированных союзов строго специализированными союзами
увеличивалась степень зависимости придаточного предложения от главного. Для
синтаксических конструкций с (Рис.24.), имеющих причинное значение, наиболее
типичным является положение части, содержащей (Рис.24.) в постпозиции. Такое
размещение придаточного дополнительного предложения неслучайно. Постпозиция
придаточного – необходимое условие существования сложноподчинённого
предложения причины и характерная особенность выражения причинноследственных семантика-синтаксических отношений между частями сложного
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
146
предложения. Ведь во внелингвистической реальности следствие всегда наступает
после действия соответствующей причины. Логическая ошибка здесь состоит в том,
что любая временная последовательность событий отождествляется с причинной
зависимостью: post hoc ergo propter hoc
Рассмотрим пример:
(Рис.28.) (Мф. XXIII: 8).
Это предложение сложноподчинённое, подчинительная связь оформляется при
помощи причинного союза (Рис.24.) (потому что). (Рис.29.) указывает причину
побуждения к совершению действия, составляющего предмет объясняющего
предложения. Единицы текста здесь поставлены в логическую (понятийную)
зависимость друг от друга.
М.Н. Преображенская даёт следующую развёрнутую характеристику
гипотаксиса с причинным аргументом в союзных сложноподчинённых
предложениях:
«Сложноподчинённые предложения причины как единства двух частей
связывались не только с помощью союзов, но и с помощью других грамматических
средств (характерных вообще для сложноподчинённых предложений). К их числу
следует отнести: согласование грамматических форм в обеих частях по категориям
лица, числа и рода, при этом в качестве определяющих выступают формы главной
части, для которой типична препозиция по отношению к придаточному;
возможность неполноты придаточного за счёт отсутствия в нём подлежащего и
согласование форм слов в придаточном с субъектом действия, названным в главном
(согласование по смыслу)». [10, 319-320]
В исторических судьбах гипотаксиса дальнейшая семантизация языка,
выражающего причинные отношения, была связана с отказом от причинных союзов
высокой книжности (Рис.30.) в пользу причинных союзов другого типа, вошедших в
литературный русский язык из разговорной речи. В литературном языке стали
доминировать составные союзы местоименного происхождения: потому что,
оттого что и др. [12]
Составные союзы (Ср. причинные союзы в силу того, что; вследствие того,
что; благодаря тому, что; в семантизации которых на первое место выходит
вещественно-лексическое значение их компонентов) приобретали сложную
структуру, распадаясь на две коррелятивные части: одной завершалось главное
предложение, другой начиналось придаточное дополнительное. Наличие коррелята
в главном предложении требовало уточнения подчинительной связи в придаточном
предложении, что в придаточном предложении стало играть роль основного
показателя подчинительной связи. Причинные корреляты позволили чётко очертить
весь круг семантико-синтаксических отношений причины. В новой системе
составных союзов уже нельзя было спутать причину (потому, что) и цель (для
того, чтобы). Так завершилось формирование развитого гипотаксиса в русском
языке.
Вытеснение архаичных, неразвитых форм гипотаксиса более развитыми, не
только указывает на продвижение синтаксического строя древнерусского языка к
современным нормам литературного языка, но ещё в большей степени служит
свидетельством качественных сдвигов в когнитивности древнерусских людей,
указывая на формирование развитых средств каузального мышления.
Соответствующие
когнитивные
изменения
служат
ярким
показателем
качественного приращения как культуры дискурса, так и культуры древнерусских
людей в целом.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
147
ЛИТЕРАТУРА
1.Буслаев Ф.И. 1898. Историческая грамматика русского языка. Ч.II.
2.Вайан А. 1952. Руководство по старославянскому языку. М. С.399.
3.Греч Н.И. 1834. Практическая грамматика русского языка. СПб. §41
4.Гурьева Е.И. 1968. Гипотаксис в старославянском языке. На материале
Мариинского и Остромирова евангелий // Ученые записки Тартусского
университета. Вып. 219-А. Труды по русской и славянской филологии. 12.
5.Кнабе С.Г. 1955. Ещё раз о двух путях развития сложного предложения // Вопросы
языкознания. 1.
6.Назаретский В.В. 1960. К истории сложноподчиненного предложения в
древнерусском языке. 1. Енисейск.
7.Novum testamentum graece… K. Tischen dorf. Lipsial. 1859. (NTG).
8.Овсянико-Куликовский Д.Н. 1912. Синтаксис русского языка.
9.Потебня А.А. 1958. Из записок по русской грамматике. Т. I-II.
10. Преображенская М.Н. Сложноподчиненные предложения причины //
Историческая грамматика русского языка. Синтаксис. Сложное предложение.
11. Черкасова Е.Т. 1954. Причинные союзы и их значение в старославянском языке
Учен. записки Института славяноведения. Т. IX. М.
12. Союз потому что складывался из предлога по + дательный падеж
субстантивированного местоимения то + относительное слово местоименного
происхождения что.
ON THE PROBLEM OF DETONATION IN HISTORICALLY
CHANGING TYPES OF RATIONALITY
(on the Materials of Development of Old Slavonic and Old Russian
Languages) 53
Evgeny Reshabek 54
ABSTRACT
In the article, reforming of undifferentiated cause discourse with illegible
semantics into differentiated cause discourse throughout XI−XV centuries is
described. The displacement of archaic, underdeveloped forms of hypotacsis
correlates with the formation of developed means of cause thinking. This
reflects in the usage of such complex conjunction of the pronoun origin as
“потому что, от того что” (because) and others.
KEYWORDS
Cause relations, hypotaxis, syntaxis constructions, rational explanation.
53 © Evgeny Reshabek, 2005
54 Rostov on Don Department of Philosophy and Cultural Studies, Russia, rejabek@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
148
СЕМАНТИКА ВИЗУАЛЬНЫХ ЗНАКОВ В ФОРМИРОВАНИИ
ОБРАЗА ТЕЛЕСНОСТИ
Алексей Романов
ВВЕДЕНИЕ
В центре нашего исследования находится семиотическое пространство
телесности человека в его визуальном восприятии участниками вербальных и
невербальных актов коммуникации.
Как известно, в коммуникативном процессе важны навыки и умения
собеседников дифференцировать по поведению (речевому в том числе) и внешнему
виду (знакам внешнего облика: физиогномика, имиджевые характеристики
поведения, кинесика, габитус, костюм с его стилевым и цветовым, по М. Люшеру
(1985),
значениями
и
характеристиками)
особенности
осуществления
коммуникативного взаимодействия и степень достижения ими потавленных целей.
В этом ряду особая роль принадлежит знакам внешнего облика, т.е. системе
несловесных знаков или «внесловесного семиозиса» в виде определенных языков
«языков» (например, «язык тела», «язык жестов», «язык цвета одежды», «язык
моды», «язык костюма»), которые либо порождаются участниками и момент
коммуникативной интеракции (кинесика, гаптика, жесты), либо задействованы в ней
(габитус, окулесика, цветовая гамма одежды и ее стиль и др.). И в том, и в другом
случае, создавая определенное семиотическое пространство, они визуально
воспринимаются собеседниками и участвуют в семиопсихологической
интерпретации коммуникативного воздействия. В этой связи А.А. Реформатский
(1963) отмечал, что в акте устного общения никогда не происходит простое
кодирование или перекодирование смысла. В нем сосуществуют параллельно
разные системы обработки знаковой информации, хотя они как-то и конкурируют в
принципе, но не накладываются друг на друга, а представляют собой более сложное
соотношение.
Таким образом, в одном коммуникативном акте могут совместно существовать
несколько знаковых систем, которые по «линии соприкосновения темы
высказывания с внесловесным началом, определяемых трением слова о
внесловесную среду» (Волошинов (1929)) образуют комплексное семиотическое
пространство. В этом комплексном семиозисе визуальная составляющая, как
предмет анализа психосемиотических проявлений субъекта общения, представлена
в качестве детерминантов синхронных взаимоотношений между вербальными
знаками говорящего и его собственным невербальным поведением и невербальным
поведением слушающего. В результате эта составляющая может выступать в
функции коактивной регуляции поведения коммуникатора – адресата, которая
является одной из важнейших частей социальной интеракции вообще и визуальной
в частности.
В этой связи исследователи подчеркивают, что различные визуальные знаки,
например – контакт глаз, способны выполнять и другие функции. Отмечается, если
в процессе общения человек смотрит на другого человека, то можно получить
обширную информацию о поведении этого человека: можно, например,
регулировать начало и окончание речи, можно также передавать эмоциональность
или близость. Ссылаясь на результаты своих коллег, А. Меграбян (2001: 16)
указывает на важность регулятивной функции визуальной коммуникации и
отмечает, что когда говорящий и слушающий собираются поменяться ролями в ходе
коммуникативного обмена, то, заканчивая говорить, говорящий смотрит в
направлении слушающего, а слушающий, в свою очередь, начиная говорить,
смотрит в сторону. Кроме того, если речь гладкая, то говорящий больше смотрит в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
149
направлении своего слушателя, чем когда его речь нарушается различными
ошибками и паузами. То, что говорящий смотрит в сторону в такие неловкие
моменты, подразумевает признание говорящим, что он немногое может сказать и
требует от своего слушателя меньше внимания. Это также помогает говорящему
получить какую-то передышку, чтобы собраться с мыслями.
Значимость регулятивной функции визуальных знаков в коммуникации
раскрывается в использовании этих знаков в коммуникативном воздействии как
социопсихолингвистическом явлении, ибо изменение деятельности адресата
определяется возможностью управления сознанием человека посредством знаков, а
также деятельностью отправителя, направленной на осуществление этого
управления. Так, только изменение позы или контакт глаз показывает адресату, что
говорящий либо собирается высказать новую мысль, либо он занял определенную
позицию по отношению к идеям, высказанным им самим или его собеседником,
либо он хочет временно выйти из коммуникативного пространства, подчеркивая
свою отстраненность (Романов (1995; 1996)).
Поэтому знаки визуальной коммуникации, включаясь в систему невербальной
коммуникации и таким образом размещаясь в коммуникативном пространстве
участников семиотической интеракции, способны отражать сферу невербального
поведения личности, которую В.А. Лабунская определяет как «социально и
биологически обусловленный способ организации усвоенных индивидом
невербальных средств общения, преобразованных в индивидуальную, конкретнодейственную форму действий и поступков».
Таким образом, понятие «визуальная коммуникация», сопряженное лишь с
визуальным каналом передачи информации, с одной стороны, соотносимо в
некотором роде с понятиями «невербальная коммуникация», «невербальное
общение» и «невербальное поведение», но, с другой стороны, оно значительно уже
понятия «коммуникативное пространство семиотической интеракции», куда
включаются как знаки обыденного языка, так знаки других систем: кинесической
как системы любых значащих движений (мимика, жестикуляция, позы, походка),
просодической, такесической, экстралингвистической и ольфакторной.
Очевидно, что визуальная коммуникация перекрещивается как со знаками
невербального поведения в плане оптической презентации выразительных
движений и физиогномических маркеров (экспрессивная составляющая или
подструктура языков, личности), так и с системой визуальных знаков за пределами
границ невербального поведения, в частности с подсистемами знаков типа
«костюм», «стиль одежды», «мода», «украшения» (Барт (2003: 35-90, 260-340, 393398), Люшер (1993: 40-52, 77-86, 141-155), Романов, Ходырев (1998: 127-203),
Петрова (2001: 11-16)), относящихся к внешнему облику ее участников.
Перекрещивающиеся множества данных знаковых подсистем создают в
конечном итоге единый комплексный знак визуального внешнего облика, который в
актах визуальной коммуникации, отражая ее направленность на связь между
собеседниками, относится к определенной «области семиотических фактов»
(Греймас, Курте (1983: 492)), становится ее «знаком-текстом» или «знакомдискурсом» («коммуникатом», в терминологии чешских функционалистов), т.е.
своеобразным визуальным интерактивным сообщением, и «прочитывается»
(интерпретируется) на визуальном уровне партнером или адресатом. Семантический
объем такого комплексного знака может включать в себя и физические параметры
или облик (внешнее тело, телосложение, габитус), и социальное оформление
внешности, охватывающие функционально-ролевые и имиджевые сигналы
личности (одежда, ее цвет и стиль, украшения, аксессуары и пр.), а также
экспрессивно-импрессивные движения (кинесика, позы, жестикуляция), т.е. все
коммуникативные формы визуальной объективации телесности.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
150
Таким образом, в данной исследовании знак визуального внешнего облика
выступает в качестве основной психосемиотической категории неречевого
воздействия, ибо «психологические проблемы, – как отмечал М.В. Гамезо (1977:
11), – присутствуют и в семантике, и в синтаксисе знаков, как только они начинают
рассматриваться в контексте человеческой деятельности и отношений, общения».
Направленность знакового движения визуального сообщения обладает
целевым параметром, содержательная характеристика которого есть значимое
местоположение в «воображаемой окружности» (в терминологии В.С. Волконского)
субъекта визуальной коммуникации. Представляется целесообразным, вслед за А.Я.
Бродецким (2000: 20), называть такое значимое местоположение в семиотическом
пространстве визуальной коммуникации термином «топонома» (от греческ.: topos –
место, местность + onoma, опута – имя).
Использование предложенного термина в рамках настоящего описания
помогает, прежде всего, выявить систему визуальных топоном, актуальных для
визуального общения, с выделением в последующем в самостоятельную область
исследования – «визуальную топономику» или «визуальную психотопономику», а
также определить характер их самостоятельных значений и установить объем
экстенсионала и интенсионала основных (базовых топоном, участвующих в
визуальной интеракции и составляющих (образующих) ее типовую структуру (или
фрейм).
Более того, появляется возможность описать общую закономерность
взаимосвязей топоном (их континуум) участников (субъектов) визуальной
интеракции и проанализировать процесс восприятия топоном в актах визуальной
интеракции в зависимости от психотипа ее участников. И, наконец, работа в области
визуальной топономики позволяет определенным образом присоединиться к
ответам на вопрос: «Являются ли несловесные акты мышлением» (Абрамова (2001:
68-82)) и внести свою лепту в описание процесса «мышления без слов», чтобы
люди лучше понимали друг друга во всех сферах коллективной деятельности и
избегали коммуникативных неудач, рассогласований и провалов.
ФОРМИРОВАНИЕ «ВИЗУАЛЬНЫХ» КОНЦЕПТОВ В ЭГОНАЛЬНОМ
ДИСКУРСЕ
Эгональный топономный дискурс или эгональный визуальный дискурс (ЭТД)
вообще и габитуса в частности представляет собой сагиттальное (направленное)
движение от одного визуального знака к другому в пределах визуальных координат
психологического пространства личности.
Внешнее тело в виде той или иной конфигурации (общие очертания, форма
фигуры) познается человеком в результате зрительного восприятия, так как фигура
человека является таким же объектом зрительного восприятия, как любой другой
объект физического мира, и, классифицируясь, фиксируется вербально в
ментальном пространстве говорящего субъекта (см. монографию А.А. Романова,
Ю.А. Сорокина (2004), где экспериментально описана деятельность вербального
механизма и конкретный инструментарий такой классификации).
Так, в русском языке, например, имеется группа слов с соответствующим
значением такой классификации – коренастый, ладный, статный, тощий, худой,
хрупкий, сухощавый, тучный, грузный, осанистый и т.п. Очевидно, что
перечисленные вербальные характеристики фигуры (внешнего, визуального облика)
человека могут выступать в первом приближении в качестве классификационных
признаков габитуса, которые, попадая в систему визуальных топономических
координат личности, образуют топономный дискурс габитуса. При этом, очевидно
также и то, что семантика названных лексем способна отражать общую
характеристику физического облика человека и его особенности (детали), а именно:
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
151
рост, конкретные пропорции тела, характер жироотложений, осанку и другие
классификационные признаки тела, эксплицируя общий силуэт как интегральный
признак физического облика человека.
Существует достаточное количество работ, в которых представлены опыты
классификации фигур человека, построенные по различным признакам и принципам
(см., например, Чтецов и др. (1978; 1979), Лоуэн (1999), Петрова (2001)). Для
подтверждения приведенных выше предположений о взаимосвязи вербальных и
визуальных знаков в формировании семантики образа габитуса и роли эгонального
пространства в построении ЭТД был проведен эксперимент с задачей акцентировать
визуальные знаки и определить их возможность строить визуальный дискурс
габитуса (методика эксперимента, но с другими задачами, была изложена в работе
А.П. Василевич и С.Н. Кузнецовой (1999)).
ЭКСПЕРИМЕНТ, ЭТАП 1
С этой целью была выбрана представленная в атласе В.П. Чтецова типология
фигур, опирающаяся на общие очертания силуэта и представляющая все зоны
атласа более или менее равномерно. В задачу эксперимента входило предъявление
изображений силуэтов (около 20 мужских и 10 женских, согласно атласу)
испытуемым с тем, чтобы они могли вербально зафиксировать в протоколах самый
яркий (или самый первый, бросающийся в глаза) признак (определение) телесного
изображения. Затем испытуемые должны были вербально отметить в протоколе
эгональное пространство визуальных признаков телесного изображения с тем,
чтобы проследить движение визуальных топоном по вертикали – сагиттали –
горизонтали, формируя эгональный дискурс типового изображения габитуса.
Визуальный признак описывался вербально как отдельным словом, например,
«худой», «тощий», так и выражением «может описываться такими то
словом/словами…». Кроме того, испытуемые, опираясь на собственный опыт и
свою картину мира, стремились от себя дополнять ответы пометами «данные
признак/признаки не характерен для женского/мужского силуэта» или «эти
признаки не приложимы к мужскому/женскому силуэту».
Протокол ответов испытуемых выглядел следующим образом: силуэт 2
(худой), силуэт 9 (здоровый, грузный, осанистый). Встречались и такие
характеристики, как гибкий: возможно и у мужчин, и у женщин. Примечательно, что
в этом случае опора шла как на визуальный топоном, так и на устоявшийся
«когнитивный маршрут», по У. Найссеру, например: гибкий – стан, талия,
приложимо и к мужск., и к женск.
Итоговая матрица ответов показала, что на каждый силуэт было получено
разное количество ответов и разное количество признаков. При этом практически не
оказалось ни одного случая, когда бы тот или иной силуэт был определен какимлибо одним признаком. Было выявлена семантическая близость между вербальными
характеристиками телесного представления, например: коренастый и здоровый (в
смысле – объемный; любопытен тот факт, что встречались пометки, уточняющие
семантику признака: здоровый как тюрьма, т.е. большой, больших размеров, или
тощий как глиста, худой/тощий как дух/воздух).
Примечательно, что вертикальные и горизонтальные топономы объема
практически либо не актуализировались, либо актуализировались крайне редко, т.е.
не было отмечено пар типа здоровый – высокий, или здоровый – тучный (правда,
встречались определения здоровый как шкаф; здоровенный как дылда, здоровенный
как битюг), что может свидетельствовать о фоновом представлении
(использовании) вертикальных и горизонтальных координат и их способности
формировать параметры гештальта (гештальтности) или целостного образа
габитуса. Уточнение шло, как правило, по линии эгональной сагиттали, что в конечText Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
152
ном итоге приводило к формированию (образованию, созданию) дискурса
эгональных топоном габитуса.
Попарное сопоставление и группирование вербальных признаков по их
семантической близости позволило выделить восемь групп, что, по всей видимости,
свидетельствует о наличии в ментальном (когнитивном) пространстве
русскоязычной личности восьми основных типов физического облика (фигур)
человека, для которых визуальная акцентуализация имеет свое вербальное
выражение в виде определенной смысловой цепочки-конфигурации, т.е.
дискурсивно.
Сказанное можно представить в виде таблицы, где отражена специфика
формирования визуального эгонального дискурса на основе семантических свойств
характерных признаков типового физического облика (см. таблицу № 1):
Таблица 1.
Тип физического Семантика визуальной акцентуализации признаков типового
облика
эгонального дискурса габитуса
Первый тип
Статный, стройный, ладный, хорошо / пропорциональносложенный
Второй тип
Полный, толстый, тучный, жирный, дородный, грузный, пухлый
(как для муж., так и для женск.)
Третий тип
Худой, сухопарый, худощавый, сухощавый, поджарый, тощий,
жилистый (+ муж.)
Четвертый тип
Крепкий, плотный, коренастый, здоровый, кряжистый (+
муж.), дюжий (+ муж.)
Пятый тип
Хилый, тщедушный, щуплый, хлипкий (+ муж.), хрупкий, жидкий
(+ муж.)
Шестой тип
Солидный,
представительный,
видный,
внушительный,
осанистый (+ муж.), импозантный
Седьмой тип
Нескладный,
неуклюжий,
несоразмерный,
несуразный,
мешковатый (+ муж.)
Восьмой тип
Сутулый, сгорбленный, согбенный
Очередность признаков обусловлена частотной отмеченностью испытуемыми;
подчеркнутые признаки эгонального дискурса с пометой (+ муж.) отмечены
испытуемыми как преимущественно свойственные признаки для мужского
физического облика.
Сопоставляя семантику типовых признаков эгонального дискурса габитуса,
нетрудно заметить, что каждый тип физического облика может характеризоваться
парой наиболее характерных или типичных, т.е. гештальтообразующих признаков.
Например, первый тип характеризуется такими частотными признаками как
статный и стройный, второй тип – полный, толстый, а третий тип – худой,
сухопарый и т.д. соответственно (см. таблицу). Примечательно, что в общей
характеристике двух последних типов испытуемые опирались на вертикальные
топономы, обозначив их как высокая, высокорослая и низкая, ниже среднего
соответственно.
Проведенный эксперимент позволил установить определенные соответствия
между
конфигурационными
формами
габитуса
(фигурами)
человека,
представляющими ключевые (значимые) точки или визуальные топономы габитуса,
и словами языка, описывающими телосложение. Полученные в ходе эксперимента
результаты дают основание говорить о том, что язык является инструментом
классификации таких визуальных объектов, которые представлены в интерактивном
процессе системой визуальных знаков или топоном. Характерно, что категоризация
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
153
в языке в значительной мере отражает категоризацию воспринимаемого человеком
окружающего мира, т.е. она показывает, к чему пришел человек в результате
многовековой практики отражения в языке своего опыта по восприятию формы.
ЭКСПЕРИМЕНТ, ЭТАП 2
На втором этапе эксперимента ставилась задача определить взаимосвязь
конкретной цветовой гаммы с выделенными признаками формирования образа
телесности выявить и какие цветовые ассоциации вызывает у испытуемых
конкретный тип телесности.
В качестве исходных данных было принято, что цвет вообще, и цвет одежды в
частности, может вызывать целую гамму чувств – от приятных до вызывающих
отвращение. Данное свойство цвета позволяет психологически определить
эмоциональный склад характера человека. Кроме того, цветовые «тесты» одежды,
например, сослуживцев или коллег позволяют четко фиксировать динамику их
эмоциональных состояний в той или иной экстремальной ситуации. Однако, как
отмечал еще Й. Гете в одном из своих произведений, есть в человеческой природе
черта, отчасти затрудняющая точное суждение по этому поводу: это дух
подражания, склонность примыкать к большинству.
Хотя склонность следовать моде, примеру других, тем более авторитетных и
уважаемых личностей, очень сильна в людях, но, тем не менее, по тому, какой стиль
одежды выбирает человек, какой цвет предпочитает в своей одежде и в какими
визуальными знаками он сигнализирует об этом окружающим, можно в
определенной мере судить о степени подверженности «психической заражаемости»
(подвержен, по мнению Р. Броди, атаке «психических вирусов», похожей на эффект
массового психоза) или давлению со стороны окружающих и насколько он
самостоятелен в самооценке.
Таблица 2.
Ответы
Тип 1
испытуемых
«любые»
108
темные
4
яркие
103
светлые
11
спокойные
6
пастельные
4
теплые
5
холодные
6
черный
9
красный
14
зеленый
4
синий
4
голубой
5
желтый
3
розовый
1
фиолетовый 1
серый
2
коричневый
белый
9
оранжевый
-
Тип 2
Тип 3
Тип 4
Тип 5
Тип 6
Тип 7
Тип 8
3
106
4
11
107
33
8
30
30
5
3
6
1
1
1
13
7
3
-
23
5
80
82
26
25
39
8
2
6
1
2
3
5
6
3
2
5
6
5
11
37
46
18
85
21
14
21
9
6
9
8
3
3
5
3
10
5
1
6
6
45
52
72
52
35
7
3
2
1
2
7
2
9
7
8
1
22
56
76
11
39
19
9
27
21
10
8
15
1
2
2
3
14
6
8
-
31
19
56
29
53
20
20
22
7
4
5
3
6
4
2
4
5
3
-
23
24
55
41
53
19
22
12
3
5
3
5
7
3
4
4
5
2
1
2
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
154
Целесообразно в этом отношении вновь вернуться к полученным данным
второй части проведенного и описанного выше эксперимента, когда испытуемые
пытались определить, какому из 8 выделенных типов габитуса (фигур) подходит
конкретная разновидность цветовой гаммы и какие цветовые ассоциации вызывает у
испытуемых конкретный тип телесности. В результате были получены следующие
цветовые решения для фигур разных типов (Табл 2).
ЭКСПЕРИМЕНТ, ЭТАП 3
В экспериментальных целях в таблице представлены количественные
показатели из работы А.П. Василевича и С.Н. Кузнецовой (1999, 53) в сравнении с
данными автоматизированной экспертизы текстов по программе «Диатон».
Таблица 3.
Тип фигуры
Семантическая доминанта
Признаков
Тип 1
Стройный, статный
Тип 2
Тип 3
Тип 4
Полный, толстый
Худой, сухопарый
Крепкий, плотный
Тип 5
Тип 6
Хилый, нескладный
Солидный
Тип 7
Высокий, высокорослый
Тип 8
Низкий, ниже среднего
Данные по доминанте
цветовых
решений,
полученных по программе
«Диатон»
Любой
в
диапазоне:
«яркий»
(3,05)
–
«светлый»
(0,05)
–
«темный» (2,30)
«темный» (9,92)
«темный» (12,05)
«теплый» (11,98),
«темный» (8,5)
«темный» (20, 69)
«яркий» (5,51),
«светлый» (4,98)
«светлый» (3,6),
«теплый» (9,48)
«суровый» (5,07)
«темный» (4, 16)
Обращаясь к данным выбора испытуемыми соответствия типовой формы
габитуса и ее цветового решения (см. таблицу № 2), т.е. какой цвет, по мнению
испытуемых, подходит той или иной фигуре, а так же в каком цветовом решении
может быть представлен тот или иной тип габитуса, можно констатировать, что
доля в процентном соотношении конкретного цветонаименования, представленного
в нижней части таблицы курсивом (см.: красный, желтый, коричневый, зеленый и
т.д. по списку таблицы) оказалась достаточно мала (немного меньше 20% от
общего числа ответов), в то время как основная часть ответов отражала обобщенные
(гештальтообразующие, гештальтофоновые) визуальные формы оценок ли
предпочтений: «темный», «светлый», «яркий», «теплый», «холодный»,
«спокойный» и даже «все» (т.е. любые из представленных в списке).
Примечательно, что в обобщенном характере цветовых предпочтений
отражаются («материализуются») интуитивные представления испытуемых о связи
цвета и физической формы телесности. К этому следует добавить, что
программированный анализ цветозвуковых (цветофоносемантических) пар
доминантных семантических признаков (см. таблицу № 3) показал практически
сходные результаты, которые отражены испытуемыми в таблице № 2. Кроме того,
было выявлено, что данные таблицы № 3 обнаруживают сходство тех цветовых
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
155
предпочтений типов габитуса, которые основываются на целостности их
вертикально-горизонтального восприятия. Ср. данные по типам габитуса 1, 7, 8. При
этом также отмечается, что сходство по сагиттали проявляется у типов 2, 4, 5.
ПЕРСПЕКТИВЫ
Отмечая психосемиотическую проблему знаковой специфики одежды, следует
отметить основные семантические параметры цветовой гаммы костюма, которая,
как показано выше, связана с визуальной оценкой соответствия типовой формы
габитуса и ее цветового решения (т.е. предпочтения) и может быть сведена к
наиболее общим значимым характеристикам того или иного цвета.
В предлагаемой работе осуществлена попытка представить в рамках
невербальной семиотики – как научной дисциплины, предметом которой в широком
смысле является невербальная коммуникация людей, – интегральное описание
основных подсистем телесного пространства в их вариативной совокупности:
рост, вес, пропорции, конфигурационные особенности, цвет и стиль одежды и т.д.,
участвующих в человеческой интеракции в качестве богатого арсенала знаковых
средств, раскрывающих и дополняющих семантические, прагматические и
синтаксические соотношения между вербальными знаковыми единицами и невербальными, по преимуществу, визуальными знаками в их совместном
(комплексном) функционировании.
В рамках предлагаемого описания лишь частично представлен раздел (аспект)
невербальной семиотики – топономика (наука о пространственных координатах
визуальных знаков – топономах, их функциях и смыслах, которые они выражают в
процессе коммуникации).
Перечисление ряда частных наук, обусловивших появление невербальной
(авербальной) семиотики, свидетельствует о том, что невербальную семиотику
надлежит рассматривать как междисциплинарную науку, возникшую на границах и
перекрестках разных научных областей и знаний со своими языками и традициями
научных описаний, собственными исследовательскими методами и приемами.
Среди них, в первую очередь, следует выделить лингвистику, этнолингвистику,
биологию, психологию, этнографию, семиотику, когитологию, соматологию,
социологию, этологию (науку о поведении), антропологию. Выдвинутый в этих
науках ряд определенных идей и концепций заложил методологическую основу
предложенного автором данного исследования подхода, который можно назвать,
если воспользоваться идеями Т.М. Дридзе, Е.Ю. Артемьевой, А.Ш. Тхостова,
лингво-психо-социо-семиотическим. Такой подход должен учитывать ряд
особенностей и условностей использования метаязыка перечисленных научных
дисциплин, а также полученных ими результатов исследований.
ЛИТЕРАТУРА
1.
Абрамова Г.С. (2001) Являются ли несловесные акты мышлением? В Вопросы
философии, 2001, №6.
2.
Барт Р. (2003) Система Моды. Статьи по семиотике культуры. М., 2003.
3.
Бродецкий А.Я. (2000) Внеречевое общение в жизни и в искусстве: азбука
молчания. М., 2000.
4.
Василевич А.П., Кузнецова С.Н. (1999) Цвет, мода и фигура человека. В
Экспериментальные исследования речи. М., 1999.
5.
Волошинов В.Н. (1929) Марксизм и философия языка: основные проблемы
социологического метода в науке о языке. Л., 1929.
6.
Гамезо М.В. (1977) Знаки и знаковое моделирование в познавательной
деятельности. М., 1977.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
156
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
Греймас А.Ж., Курте Ж. (1983) Семиотика. Объяснительный словарь теории
языка. В Семиотика. М., 1983.
Лоуэн А. (1999) Предательство тела. Екатеринбург, 1999.
Люшер М. (1993) Закон гармонии в нас. Новый путь к внутреннему
равновесию и к использованию смысла жизни. Воронеж, 1993.
Меграбян А. (2001) Психодиагностика невербального поведения. СПб., 2001.
Петрова Е.А. (2001) Знаки общения. М., 2001.
Реформатский А.А. (1963) О перекодировании и трансформации коммуникативных систем . В Исследования по структурной типологии. М., 1963.
Романов А.А. (1995) Грамматика деловых бесед. Тверь, 1995.
Романов А.А. (1996) Управленческая коммуникация, Тверь, 1996.
Романов А.А., Сорокин Ю.А. (2004). Соматикон: аспекты невербальной семиотики. – М.: ИЯ РАН, ТвГУ, 2004.
Романов А.А., Ходырев А.А. Управленческая имиджелогия. Тверь, 1998.
Чтецов В.П., Лутовина М.Ю., Уткина М.И. (1978) Опыт объективной диагностики соматических типов на основании измерительных признаков у мужчин. В
Вопросы антропологии, 1978, вып. 58.
Чтецов В.П., Лутовина М.Ю., Уткина М.И. (1979) Опыт объективной диагностики соматических типов на основании измерительных признаков у женщин В
Вопросы антропологии, 1979, вып. 59.
Lüscher M. (1985) Pszchology der Farben. Basel, 1985.
SEMANTICS OF VISUAL SIGNS IN CORPORALITY IMAGE
FORMING.55
Alexey Romanov56
.
ABSTRACT
The article is devoted to perception, interpretation and use of marks of
somatographical space in visual communication. The results of the experiment
in interpretation of characteristic indications of the typical physical appearance
of the interlocutor.
KEYWORDS
Psychosemiotics, nonverbal communication, visual discourse, semantics, image forming,
somatographical space.
55
© Alexey Romanov, 2005
56 Tver State University, Department for general linguistics, Russia, noskova@tvcom.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
157
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И НЕЛИГВИСТИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В
РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЯЗЫКОВОЙ КАТЕГОРИИ РОДА
Ирина Серова
ВВЕДЕНИЕ
В соответствии с лингвистической традицией грамматический род связан c
делением существительных на классы. Согласно определению Ч.Хоккета, «все
существительные соотносятся с определенным родом, и существует лишь
немного слов, принадлежащих сразу некоторым классам» (Hockett (1958)). В
индоевропейских языках принадлежность к грамматическому роду определяется как
окончанием самого слова, так и окончанием прилагательного, которое его
сопровождает.
Грамматический род представляет собой классифицирующую категорию для
существительных, анафорическую – для местоимений третьего лица единственного
числа, словоизменительную – для остальных частей речи. Эта категория является
характерной для индоевропейских языков чертой, причем, в современных языках
встречаются как трехродовые системы (например, в славянских языках и немецком
языке), так и двухродовые (в романских и иранских языках). Традиционно категория
родa связана с признаками пола или их отсутствием – мужской, женский и средний
род (Виноградов (1998)). В русском, испанском и немецком языках грамматическая
категория рода присутствует явно, в то время как в английском родовая
субкатегоризация существует постольку, поскольку всегда возможна субституция
имени местоимением третьего лица единственного числа (местоименный род).
В настоящее время вопросы, связанные с категорией рода в языке, вызывают
значительный интерес у лингвистов в связи с появлением и развитием в конце ХХ
века гендерных исследований, изучающих манифестацию явлений разного
характера через оппозицию мужское/женское. Лингвисты вновь обратились к
исследованию этой противоречивой категории, используя положения когнитивной
теории, методы психолингвистики, нейролингвистики и кросс-культурного анализа
с целью разобраться в лингвистических и нелингвистических представлениях,
конституирующих содержание категории рода в языке.
Э.Курзан отмечает, что носители западноевропейских языков имеют очень
ограниченное представление о категоризации существительных в рамках систем
лингвистического рода, так как они ориентированы на индоевропейские языки, где
грамматические разряды более или менее отражают представления о поле живых
существ или об отсутствии такового в связи с неодушевленностью референта
(Curzan (2003)).Но есть системы категоризации существительных, где в синтаксисе
прослеживаются согласования, не связанные с представлением о поле, – так, в
языках североамериканских индейцев существует два рода: одушевленный и
неодушевленный. В широком смысле термин «род» может быть применен и к
большому
количеству
разрядов
(до
двадцати)
существительных
в
североафриканских языках, или к известным четырем классам существительных в
языке австралийских аборигенов дьербал. Согласно этой классификации, ставшей
знаменитой благодаря Д.Диксону и Дж.Лакоффу, мужчины попадают в один разряд
с кенгуру, летучими мышами и луной, женщины – с солнцем, огнем, водой и
опасными предметами. В третий разряд включаются все съедобные плоды и
растения, которые их приносят, вино и печенье, и, наконец, в четвертый разряд –
мясо, части тела и большинство деревьев (Lakoff (1990)).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
158
1. ЕСТЕСТВЕННАЯ И ГРАММАТИЧЕСКАЯ СИСТЕМЫ РОДА:
ВЗАИМОПЕРЕХОДЫ В ДИАХРОНИИ
Последовательное сохранение трехчленной структуры рода противопоставляет
славянскую группу некоторым индоевропейским языкам, где образовалась
двучленная родовая оппозиция за счет устранения среднего рода. Например, в
романских языках латинский средний перераспределен между мужским и женским
родами, в восточнобалтийских следы среднего рода обнаруживаются только в
одном из известных диалектов мертвого западнобалтийского прусского языка, в
иранских реликты среднего рода фиксируются в сакских и согдийском, а в
персидском и таджикском род отмирает.
Мужской, женский и средний род сохранились в некоторых германских языках
(в немецком, норвежском, исландском, идише), то есть в тех языках, которые в
большей степени сохранили древнюю систему словоизменения.
Таким образом, «естественная» трехчленная система является одним из
возможных типов системы рода.
Когда-то грамматическая система рода существовала и в английском языке, но
она ушла в прошлое уже в начале двенадцатого века. Современная система рода в
английском языке основана на семантическом принципе, в отличие от
грамматической системы рода в других индоевропейских языках.
Традиционно различаются грамматическая система рода (grammatical gender) и
естественная система (natural gender). В грамматических системах для обозначения
рода используются окончания. Флексии предполагают наличие склонений для
существительных, прилагательных, местоимений и артиклей (напр., в немецком
языке) и систему согласования в зависимости от рода существительного. В системе
естественного рода лингвистический род зависит от биологического пола референта
и проявляется лишь в соответствующих формах местоимений. Обе системы не
идеальны и противоречивы, тем не менее, обе используются в европейских языках.
Время от времени лингвисты возвращаются к вопросу о том, как появилась
грамматическая система рода и почему в английском языке ее сменила система
естественного рода.
Принято считать, что основной функцией грамматического рода в
предложении является устранение двусмысленности путем согласования в роде
между членами группы существительного. В таком случае непонятно, почему в
английском языке система, содержащая этот эффективный маркер, сменилась
системой рода отражательного типа.
Согласно традиционной точке зрения, процесс утраты грамматического рода
происходил так: в древнеанглийском языке с течением времени стало трудно
различать род из-за сведения указательных местоимений к одной форме и общей
потери окончаний (Classen (1919)). Как поясняет Д.Кристал, стало все труднее
различать окончания, поскольку в большинстве слов ударение падало на первый
слог (Crystal (1995)). Трудность сводилась к тому, что похожие окончания –en, -on, an стали звучать практически одинаково. Однако этого объяснения недостаточно,
потому что в других германских языках наблюдались похожие тенденции, но
утраты родовых окончаний не произошло. Главной причиной, возможно, стали
социально-исторические условия, которые способствовали таким изменениям. Во
времена норманнского завоевания английский стал языком необразованных людей,
что позволило изменениям распространяться быстро и беспрепятственно, а
отсутствие письменной практики предопределило выравнивание с упрощенными
моделями устной разговорной речи. Таким образом, оформилась тенденция
полагаться на естественный род. Э.Классен (Classen (1919)) пишет, что система
естественного рода установилась из-за неразберихи, связанной с потерей окончаний.
Г.Платцер придерживается сходного мнения, а именно, что древнеанглийский язык
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
159
никогда не имел последовательной грамматической системы рода, а переход к
естественной системе произошел постепенно, и она уже существовала внутри
грамматической системы (Platzer (2001)).
В древнеанглийской системе род всех одушевленных существительных,
обозначающих лицо, совпадал с естественным полом референта, за исключением
лишь слова wifmann, которое уже тогда часто употреблялось в женском роде, а не в
изначально приписанном грамматически мужском. Присутствие двух принципов в
одной системе вызывало конфликтные тенденции, однако Платцер утверждает, что
система базировалась не столько на концептуальном признаке пола, сколько на
противопоставлении одушевленных референтов неодушевленным. Естественный
род приписывался только в разряде лиц, однако неживые референты далеко не
всегда попадали в отведенный им разряд neuter. Например, сочетание se stan (the
stone) показывало признаки мужского рода, а seo duru (the door) относилось к
женскому роду.
Тенденция неодушевленных существительных к включению в гендерную
оппозицию привела к ослаблению позиций среднего рода. Еще более неясной была
ситуация с животными, которые могли обозначаться как местоимением среднего,
так и женского или мужского рода в зависимости от степени эмоциональной
вовлеченности говорящего. Следовательно, в ситуации с животными приписывание
рода было прагматическим – особенно это касалось домашних животных и птиц.
Такие переходы из разряда в разряд можно, конечно, отнести к сфере риторики, а не
грамматики, если бы не их регулярность. Отсюда, род в древнеанглийском языке
обнаруживает действие двух противоборствующих тенденций: одушевленные
существительные, обозначающие людей, тяготеют к естественному роду, а
неодушевленные существительные – к грамматическому роду, что в целом ведет к
заметному вытеснению среднего рода из общей системы.
Одним из предположений относительно возникновения грамматической
системы рода является теория о том, что человеку свойственно стремление к
персонификации всех окружающих предметов и явлений, их частичное
отождествление с собой. Версия о том, что лингвистическая категория рода
восходит к концептуальным структурам пола, была популярна в начале века. Такие
предположения высказываются и сейчас: каким бы абсурдным не представлялось
сегодня приписывание пола неодушевленному предмету, например, камню, вполне
возможно, что в системе праязыка существовали некие исходные аргументы,
логичные в анимистической картине мира, которые забыты и утеряны. Просто
сегодня эти аргументы неочевидны, так же, как семантические основания для
субкатегоризации существительных в языке дьербал неочевидны для носителей
индоевропейских языков (Foundalis (2002)).
Романтической теории олицетворения M.Ибрахим противопоставляет факты
фонетических изменений, морфологические и синтаксические закономерности,
лингвистическую аналогию (Ibrahim (1973)). Он полагает, что происхождение
категории рода в языке связано с лингвистическими, а не с экстралингвистическими
факторами. Однако исходной причиной образования грамматической категории
рода предположительно послужило то, что на какой-то стадии развития языка
произошла экстраполяция естественного рода в сферу языка. Есть и точка зрения,
согласно которой происхождение рода связано с тем, что примитивные говоры
мужчин и женщин различались окончаниями.
Дж.Корбетт (Corbett (1991)) определяет систему естественного рода исходя из
того факта, что род в ней может быть приписан на основе значения
существительного без учета формы слова. В системах естественного типа
классификация существительных на базе трехчленной оппозиции masculine –
feminine – neuter происходит с опорой на естественные экстралингвистические
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
160
противопоставления human/non-human; male human/female human. Поэтому, на
первый взгляд, семантические родовые системы логичны и предсказуемы. Если
термин «естественный род» связан с семантическим типом, то грамматическая
система рода предстает в таком случае как формальный тип, хотя, в сущности, обе
системы носят смешанный характер.
2. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ РОД КАК ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ
РЕАЛЬНОСТЬ
Особенности трехчленной грамматической системы рода, сохраняющейся в
немецком и ряде славянских языков, описаны Дж.Тейлором на материале немецкого
языка (Taylor (2002)).
Дж.Тейлор подчеркивает, что категория рода является психологической
реальностью по ряду лингвистических причин. Согласно психолингвистическим
исследованиям (Kopcke, Zubin (1983)), существует определенная корреляция между
звуковым обликом слова и его принадлежностью к тому или иному роду, хотя
исключения, конечно, существуют, так как слово может оказаться в зоне
противоборствующих тенденций.
Например, существительные, начинающиеся с сочетания kn- принадлежат к
мужскому роду, за исключением слова das Knie (колено). Существительные,
имеющие в конце слова -n + согласный, также принадлежат к мужскому роду: der
Wind (ветер) за исключением таких имен, как die Hand (рука). К женскому роду, как
правило, относятся слова с окончанием на шипящий или свистящий звук + t,
например, die Angst (страх), die Luft (воздух) за исключением der Saft (сок), der
Dunst (поток). Психологическая реальность этих и других фонологических
принципов была подтверждена экспериментом, в котором испытуемые должны
были приписать род вымышленным немецким словам с подобной звуковой
организацией. Ожидалось, что будет наблюдаться значительный разброс в
результатах, однако 70% опрошенных отнесли эти слова к одному из родов в
соответствии с фонологическими ожиданиями. Сложные слова в немецком языке
демонстрируют принадлежность к роду, связанную с родовой принадлежностью
финального морфологического компонента: слова с суффиксами -heit, -keit, -ung
относятся к женскому, а слова с суффиксами -ling, -er – к мужскому. Слова с
уменьшительным суффиксом -сhen, -lein принадлежат к среднему роду.
Таким образом, лингвистическую репрезентацию рода в немецком языке
можно проследить на трех уровнях: на морфонологическом (внутренняя форма
слова), синтаксическом (грамматическое согласование) и семантическом (схема
значения слова).
Следовательно, грамматическая система рода не является просто системой
предписаний, которые надо запомнить (Corbett (1991)). В нашем родном языке мы
редко делаем ошибки на род существительных, а заимствованные и вновь
придуманные слова регулярно вписываются в систему рода. В языках с
грамматическими системами рода до 85% существительных могут быть без
колебаний отнесены к тому или иному роду на основе морфологической или
фонологической информации, закодированной в слове. Это наблюдение дает
основание утверждать, что даже в формальных системах, где принадлежность к
роду базируется на лингвистических свойствах, есть семантическое ядро.
3. КАТЕГОРИЯ РОДА И КОГНИЦИЯ
Интерес психологов к категории рода связан с вопросом о том, каким образом
данная категория влияет на когницию, точнее, является ли приписывание рода
абсолютно произвольным или оно опирается на реальные свойства референта, и
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
161
если это так, то какие это свойства? И далее: каким образом принадлежность к
лингвистическому роду влияет на наши представления о вещах?
В ходе экспериментов носителям испанского и немецкого языков
предлагалось, например, запомнить пары слов, состоящие из неодушевленных и
абстрактных существительных и имен собственных женского или мужского рода
(типа Patrick,Patricia). В результате выяснилось, что те пары, где род
существительного и гендерная референция имени собственного совпадали,
запоминались лучше (Boroditsky, Schmidt (2001)). В эксперименте M.Sera
предлагалось приписать предметам женские и мужские голоса якобы для создания
мультипликационного фильма, в котором они должны действовать как
одушевленные персонажи (Sera et al. (2002)).
В исследовании категории рода с этой точки зрения весьма важным является
система оформления в определенном языке так называемого «перцептуального»
рода, «рода по восприятию» (perceptual gender).
Если приписывание пола зависит только от лингвистических закономерностей,
логично ожидать, что носители разных языков не разделяют представлений друг
друга о родовой принадлежности существительного. Если же их представления
отчасти совпадают, для этого должны быть когнитивные основания (общая
апперцепционная база). Эти основания могут носить только культурно
сконструированный характер и могут быть общими только вследствие родства
культур носителей языков.
Обнаруженные соответствия в приписывании рода носителями испанского и
немецкого языков и интуитивным восприятием носителей английского языка в
эксперименте Л.Бородицки и Л.Шмидт (Boroditsky, Schmidt (2001)) одновременно и
удивительны, и предсказуемы. Например, названия животных, имеющих некоторые
стереотипические женские или мужские качества, обычно имеют совпадающий
грамматический род в таких языках, как испанский и немецкий. Красивые и
грациозные животные, как правило, соотносятся с женским родом, а сильные и
агрессивные – с мужским родом. Также наблюдается много сходства в области
гендерного
маркирования
«легко
антропоморфизируемых»
конкретных
существительных по сравнению с существительными, референты которых
абстрактны и не имеют сходства с человеком. Следует оговориться, что гендерные
ожидания и интуиции обострены у носителей романских языков (испанского,
французского, итальянского и португальского), которые имеют двучленную
грамматическую систему рода, в которой каждое существительное должно быть
маркировано на основании оппозиции мужское / женское. С этой точки зрения
англичане не обладают акцентированной языковой интуицией, так как полагаются
на свою систему «естественного» рода, где оппозиция мужское / женское
релевантна только в разряде одушевленных существительных.
Авторы эксперимента делают вывод о том, что концептуальные репрезентации
неодушевленных предметов в языке включают в себя неотъемлемые гендерные
представления в соответствии с грамматическим родом, приписываемом слову в
языке. Другие лингвисты склонны считать, что этот эксперимент доказывает лишь
близость исследуемых языков и культур. Корреляция грамматического рода
существительного и когниции, скорее всего, опирается на сложные косвенные связи
между представлениями о поле и роде в данных языках и культурах, «которые
имеют как перцептивную, так и лингвистическую природу» (Foundalis (2002)).
Более удачным нам представляется проведенный Л.Бородицки эксперимент с
билингвами – носителями испанского и немецкого языков, который показал, что
грамматический род значительно влияет на наше представление о предметах.
Результаты указывают на то, что категория рода постоянно сопутствует нашим
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
162
представлениям не только о людях, но и о вещах и абстрактных идеях (Minkel
(2002)).
В ходе этого эксперимента группе испытуемых, в составе которой были
носители испанского и немецкого языков, было предложено описать на английском
языке ключ и мост. Слово «ключ» относится к женскому роду в испанском языке, и
к мужскому роду – в немецком языке. Эксперимент проводился на английском
языке. В результате обнаружилось, что носители испанского языка склонны были
приписывать предмету женские, а носители немецкого языка – мужские качества в
соответствии с родом существительного в своем родном языке. Так, немцы описали
ключ как “heavy, hard, jagged, metal, serrated and useful”, а испанцы – как “golden,
intricate, little, lovely, shiny and tiny”. Мост был описан немцами как “beautiful,
elegant, fragile, peaceful, pretty and slender”, а испанцами – как “big, dangerous, long,
strong, sturdy and towering” (слово относится в немецком языке к женскому роду, а в
испанском языке – к мужскому). По мнению Л.Бородицки, этот эксперимент
доказывает, что грамматические категории не существуют как что-то отдельное –
они встроены в когнитивные процессы.
Косвенным образом это положение подтверждается экспериментами с
больными речевой афазией: было установлено, что при употреблении артикля в
немецком языке испытуемые гораздо реже делают ошибки на род
существительного, чем на его падеж. Эти данные можно рассматривать также как
свидетельство того, что категория рода как бы «встроена» в семантику
существительного, в то время как падеж представляет собой внешнюю
синтаксическую категорию (Bastiaanse et al.).
Такого же рода наблюдения характерны и для лингвистических работ по
теории и практике перевода. Кросс-культурная трансляция концептов во многих
случаях затрудняется при переводе в связи с обязательным приписыванием рода
абстрактному существительному в таких языках, как немецкий и русский. Слово
«жизнь», относящееся к существительным мужского рода в чешском языке,
привело в отчаяние чешского поэта, пытавшегося перевести на свой родной язык
стихотворение Б.Пастернака, в котором он называет жизнь своей сестрой.
Аналогичный «культурный шок» испытал живописец И.Репин, увидев, что
немецкие художники изображают грех в образе женщины.
В этих ситуациях требуется немало усилий со стороны переводчика, так как
возникает необходимость перекатегоризации, точнее «перегендеризации» (gender
switch). Так, при переводе c английского языка рассказа К.Мэнсфилд “The Sun and
the Moon”, где солнцу приписывается мужской род, а луне – женский (что не
вызывает протеста у английского читателя), переводчик был вынужден ввести
латинские слова “sol” и “luna”. К этому приему было необходимо прибегнуть,
чтобы сохранить гендерную оппозицию исходного текста, так как в немецком языке
существительное «луна» мужского рода, а «солнце» - женского (Nissen (2002)).
4. ЗОНА ВАРИАТИВНОСТИ: ЗАВИСИМОСТЬ ОТ МЕНТАЛЬНОЙ
РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ОБЪЕКТА
Общая картина характеризуется тем, что в приписывании рода нет жестких
правил: лингвисты считают, что род не является фиксированной характеристикой,
так как многое находится во власти говорящего. Говорящий опирается на
психологические и личностные факторы, осуществляя родовую категоризацию «на
ходу» в процессе речевой коммуникации. Выбор местоимения связан не только с
экстралингвистической реальностью, но и с имеющейся у него ментальной
репрезентацией объекта. Индивидуальная языковая картина мира определяет
категории, которыми он оперирует. Часто возникающий в таких ситуациях
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
163
недостаток понимания связан с тем, что критерии говорящего не всегда очевидны
для наблюдателя и нуждаются в дополнительном пояснении.
Как правило, для того, чтобы быть понятым, носитель языка должен в
значительной мере опираться на коллективные представления о фемининности и
маскулинности, существующие в рамках его культуры. Это позволяет лингвистам,
исследующим родовую категоризацию, оставаться в рамках системности, не
объясняя приписывание рода лишь капризами говорящего.
Вариативности
в
рамках
категории
рода
посвящены
многие
социолингвистические исследования – например, исследование T.Svartengren по
категории рода в современном американском просторечье (Svartengren (1954)).
Тенденция употреблять женское местоимение для обозначения неодушевленных
объектов перешла из американского английского в британский английский. Так, по
Svartengren, существует три категории объектов, обозначаемых “she”:
1.
конкретные
предметы,
созданные
мужчиной
(машины,
индустриальные производства, дома, моторы, денежные предприятия, дороги);
2.
субстантивированные действия, например, “whooping her up”;
3.
природные объекты, не затронутые деятельностью человека.
В этом случае “she” не является маркером рода, а скорее персонификацией,
связанной с позитивным эмоциональным отношением. Соотнесение с мужским
родом может сигнализировать о негативном подходе – о репрезентации предмета
речи как чего-то огромного и неприятного.
Однако эти коннотации не универсальны и сильно зависят от языкового и
культурного контекста. Приписывание женского рода может осуществляться на
основании отрицательных характеристик, таких, как коварство или слабость;
приписывание мужского рода бывает позитивным при подчеркивании таких
качеств, как сила и масштаб.
Возможно, что культурная модель воспроизводит в английском языке
индоевропейскую модель рода, основанную на оппозиции одушевленный - сильный
/ неодушевленный - слабый. При обозначении одушевленного референта через “it”
достигается трансляция презрительного отношения к предмету речи как лишенному
силы (власти) и лица. В сфере лиц есть определенная градация: больше силы /
власти – мужской род, меньше силы / власти – женский род.
5. ПЕРЕКАТЕГОРИЗАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Традиционной зоной перекатегоризации в рамках рода существительного
является художественный текст, где конвенциональное употребление уступает
место аффективному. В данном случае речь идет не только о коллективных
культурных представлениях, но и об игре с ассоциациями в рамках личного опыта.
Семиотической роли грамматических категорий в поэзии посвящены, в
частности, работы Ю. М.Лотмана (2000) и Р.Якобсона (1961). Ю.М.Лотман писал:
«…в тех случаях, когда в поэтический (или в культурный) код входят образы
изобразительного искусства, или культурные тексты, имеющие зримую природу,
или, наконец, объекты реального зримого мира, получающие в данной культурной
системе символический характер, …формальная категория …неизбежно получает
неформальный адекват и из грамматической превращается в риторическую»
(Лотман (2000)). В качестве примера он приводит перекатегоризацию в
стихотворениях А.С.Пушкина «К морю», «К Вяземскому».
Ю.Лотман указывает на объяснение, данное Б.А.Майминым: «Море в
стихотворении оказалось мужского рода потому, что оно для поэта как друг. „Как
друга ропот заунывный" <...>. В глубине поэтического и романтического, не
признающего формальных стеснений и потому свободного сознания море-друг
только и может быть мужского одушевленного рода, и оно в языке тоже (скорее
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
164
всего, неосознанно для поэта) принимает на себя мужской род. Видимая ошибка
Пушкина находит объяснение в законах поэтического мышления — романтического
мышления» (Маймин (1975)).
Ю.М. Лотман упоминает также случай, когда писатель, пишущий на языке с
невыраженной категорией рода, обращается к другому языку под влиянием
настоятельной потребности при переходе от мира зримых символов (в данном
случае также моря) к слову найти грамматический адекват оппозиции «мужское—
женское». Это вызывает цитаты испанского текста в английском: «Мысленно он
всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят»
(Хемингуэй (1968)).
Анализируя русскую поэзию второй половины ХХ века, Л.В.Зубова отмечает,
что рефлексия над категорией рода в ней основана на том, что внимание авторов и
читателей привлечено к неупорядоченности мира, парадоксу, изменчивости
сущностей и свойств, алогизму и нестабильности самого языка как отражения
нашего сознания. В философии постмодернизма мир и язык перестали
рассматриваться как система бинарных оппозиций (реальное — нереальное, живое
— неживое, свое — чужое, прошлое — настоящее, субъект — объект).
Постмодернизм стремится выразить переходные состояния действительности и
сознания, а поэтика постмодернизма становится поэтикой пограничных явлений
языка и языкового конфликта (Зубова (2000)).
Непоследовательность в русской языковой системе в области категории рода
используется несколько иначе, чем в русской поэзии девятнадцатого века. Если
типичной для поэзии Х1Х века была персонификация, то теперь авторы часто
эксплуатируют конфликт между средним родом и одушевленностью, основанный на
том, что в русском языке для существительных среднего рода практически
исключено значение лица (кроме слов типа дитя, чудище). Например, в одном из
стихотворений А.Левина осуществляетсяперевод поэтического ego в средний род,
что ведет к снижению статуса поэта и дает возможность изучить себя, превратив
себя из субъекта в объект. Этот прием согласуется с одной из основных тем
постмодернизма – смешением субъекта и объекта, характерным для
экзистенциальной философии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Анализ категории рода как одной из характерных для индоевропейских языков
лингвистических категорий демонстрирует, что она представляет значительный
интерес с точки зрения изучения языкового сознания. Эксперименты психологов и
нейролингвистов дают возможность утверждать, что она глубоко встроена в
семантику слова и во многом определяет представления носителей языка о
предметах и абстрактных понятиях.
Изучение истории развития этой категории в различных индоевропейских
языках позволяет говорить о ее динамическом характере. Переходы от одной
системы рода к другой или полное отмирание категории не являются уникальным
явлением, а типичны для этой категории в диахронии, так же, как и ее широкая
вариативность в синхронном состоянии языка.
Эволюция категории рода в английском языке связана с переходом от системы
грамматического к системе естественного рода, но обе системы, как показывает
внимательное изучение, носят смешанный характер. Несмотря на недостаток
родовых маркеров, исследования демонстрируют, что родовая субкатегоризация
существительных является высоко актуальной для английского языкового сознания.
Сегодня представления о категории рода могут быть сильно расширены в
связи с активным изучением языков малых народов – таких, как, например, язык
австралийских аборигенов или языки североамериканских индейцев. Тем не менее,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
165
все данные свидетельствуют о том, что категория рода является одной из древних,
противоречивых, мифологических по своей сути явлений языка и мышления и
представляет собой сложное переплетение репрезентаций лингвистического и
нелингвистического характера, глубоко укоренившихся в национальном и
индивидуальном сознании.
ЛИТЕРАТУРА
1. Виноградов В.А. (1998).
энциклопедия.-C.417.
Род
//
Языкознание.
М.:
Большая
Российская
2. Зубова Л.В. (2000). Категория рода и лингвистический эксперимент в
современной русской поэзии. Проблемы функциональной грамматики:
категории морфологии и синтаксиса в высказывании. Отв. ред. А.В.Бондарко,
С.А.Шубик. С-Петербург: Наука. С.194-207.
3. Лотман Ю.М. Почему море в мужском роде? [Online]. Available:
4. http:// www.dictionnaire/narod.ru/sea.htm.
5. Маймин Б.А. (1975). О русском романтизме. М.,101–102.
6. Хемингуэй Э. (1968). Собр. соч.: В 4 т. М., Т. 4.
7. Якобсон Р. (1961). Поэзия грамматики и грамматика поэзии. Poetics. Poetyka.
Поэтика. Warsawa.
8. Bastiaanse, R.; Jonkers, R.; Rugendijk, E. Gender
and
Case
in
Agrammatic
Production.[Online].
Available:
http://www.masson.it/cortex/pdf/vol39/issue
/Bastiaanse393.pdf.
9. Boroditsky L., Schmidt L. (2001). Sex, Syntax and Semantics. Proceedings of the 7th
International Cognitive Linguistics Conference. Santa Barbara. [Online]. Available:
10. http:// www.ircs.upenn.edu/cogsci2000.
11. Classen, E. On the Origin of Natural Gender in Middle English. Modern Language
Review, 1919 (14), 97-103.
12. Corbett, G.G. (1991). Gender. Cambridge University Press.
13 Crystal, D. (1995). The Cambridge
Cambridge: Cambridge UP.
Encyclopaedia
of
the
English
Language.
14. Curzan, A. (2003). Gender Shifts in the History of English. Cambridge University
Press.
15. Foundalis, H.E. (2002). Evolution of Gender in Indo-European Languages.
Proceedings of the 24th Annual Conference of the Cognitive Science Society. Fairfax,
Virginia.[Online]. Available:
www3.isrl.uiuc.edu/~jungwang4/langev/alt/foundalis02evolutionOF/Foundalis- 2002.pdf
16. Hockett, Ch.F. (1958). A Course in Modern Linguistics. – Macmillan.
17. Ibrahim, M.H. (1973). Grammatical Gender: Its Origin and Development. The Hague:
Mouton and Co.
18. Kopcke, K.M., Zubin, D.H. (1983). Die kognitive Organisation der Genuszuweisung
zu den cinsilbigen Nomen der deutschen Gegenwartssprache. Zeitschriftfur
germanistiche Linguistik 11, 166-82.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
166
19. Lakoff, G. (1990). Women, Fire and Dangerous Things. What Categories Reveal about
the Mind. – Chicago & London:The Univ. of Chicago Press.
20. Minkel, J.A. (2002). A Way with Words// Scientific American. March, 25. [Online].
Available: http://www.mit.edu/~lera/sciam.
21. Nissen, U.K. (2002). Aspects of Translating
http://linguistics-onlineed/11-02/nissen.pdf.
Gender.[Online].
Available:
22. Platzer, H. (2001). “‘No Sex, Please, We’re Anglo-Saxon?’ On Grammatical Gender
in Old English.” View[z]: Vienna English Working Papers: 10, 34-47.
23. Sera, M.D., Elief, C., Burch, M.C., Forbes, J., Rodriguez, W. (2002) When language
affects cognition and when it does not: An analysis of grammatical gender and
classification. Journal of Experimental Psychology: General, 131, 377-397.
24. Svartengen, T.H. (1954). The Use of Feminine Gender for Inanimate Things in
American Colloquial Speech / Moderna Sprak #48, 261-292.
25. Taylor, J. (2002) Cognitive Linguistics. Oxford Textbook in Linguistics: Oxford
University Press.
VERBAL AND NON-VERBAL KNOWLEDGE IN THE
REPRESENTATION OF LANGUAGE GENDER CATEGORY57
Irina Serova58
ABSTRACT
The paper deals with the ways of representation of different kinds of
knowledge within the category of gender in European (English, German,
Spanish, Russian) and non-European Languages. The category of gender is
viewed as the ancient, mythological category, into which at least three types of
knowledge are projected: knowledge about the world, about culture and about
language. Attention is given to the development and peculiarities of this
language category in the languages, mentioned above, and to the synchronic
variability within this category in language and speech with regard of the
significance of these data for the gender theory.
KEYWORDS
Gender, category, linguistic, conceptualization, perception, cognition, knowledge.
57 © Irina Serova, 2005
58 Department of English Philology, Institute of Philology, Tambov State University named after G.R.
Derzhavin, Russia, irina@serova.tstu.ru, ephil@tmb.tsu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
167
ПРАГМАТИКА БРИТАНСКОГО КИНОДИСКУРСА
Вячеслав Шевченко
ВВЕДЕНИЕ
Современное британское киноискусство вызывает большой интерес, в том
числе и с лингвистической точки зрения. Благодаря фильмам зрители имеют
возможность не только окунуться в атмосферу жизни современной Британии, но и
познакомиться с разговорной речью, которая, по нашему мнению, подвергается в
некоторых фильмах минимальной стилизации из-за стремления авторов фильма
максимально приблизить его к жизни. Таким образом, весьма правомерно
обращение исследователей к кинодискурсу, тем более что работ по этой теме, по
нашим данным, еще немного. Английская разговорная речь достаточно хорошо
изучена, однако мы попытались рассмотреть ее как основной многоаспектный
компонент британского кинодискурса. Она изучалась нами в ситуациях устного
неформального общения, изображенных в фильмах.
Приведем определение термина «дискурс», который имеет решающее значение
для настоящего исследования. Т.А. ван Дейк считает, что «дискурс не является
лишь изолированной текстовой или диалогической структурой. Скорее, это сложное
коммуникативное явление, которое включает в себя и социальный контекст (а также
культурный. Прим. В.Ш), дающий представление как об участниках коммуникации
(и их характеристиках), так и о процессах производства и восприятия сообщения»
(Дейк ван, 1989). Конечно, в фильмах присутствует не один, а чаще несколько таких
контекстов, в которые погружены герои фильмов. Особенности этих контекстов (т.е.
их жизни) проявляются, прежде всего, в их речи. Совокупность этих аспектов
конституирует дискурс. Каждый фильм уникален, поскольку является живым
примером дискурса, т. е. речи, погруженной в жизнь (Лингвистический словарь,
1990)).
В художественном фильме речь имеет характер определенного социального
воздействия, поскольку все фильмы в той или иной степени социальны вследствие
обращения к проблемам общества. В частности, в фильме “Bend It Like Beckham”
демонстрируются в основном социально-культурные различия между индийцами,
живущими в Великобритании, и англичанами. Похожие проблемы интересуют и
касаются сейчас почти всех. Они изучаются многими гуманитарными науками и,
как мы видим, находят свое место и в кино. Кстати, как пишет швейцарский
исследователь Эрнест В.Б. Гесс-Лютих, «“foreigners in film” are common… The
“stranger” has been a topic and object of film history since its beginnings and remains one
today – as an agent of exoticism, folklore, clichés, social criticism» (Hess-Lüttich (2004)).
В фильме показаны и сходства в представлениях о жизни этих двух разных народов.
Знакомство с дискурсом другой нации помогает сравнить разные социальнокультурные контексты, в которых пребывают коммуниканты, и глубже понять
особенности «своего» дискурса. Речь является одним из главных маркеров
дискурсов, представленных в фильме; в речи и содержатся языковые составляющие
дискурса. Выскажем предположение, что другими, или вторичными, маркерами
дискурсов являются, к примеру, эмоции героев по отношению к некоторым
ситуациям или действиям других персонажей; так показывается их статус,
социальные установки, их отношение к различным аспектам окружающей
действительности, т.е. их социально-культурный контекст.
Фильм открывает зрителю макродискурс (термин В.Ш.), в который входят
дискурсы различных групп социума, изображенного в фильме. Можно
предположить, что в рамках фильма мы имеем дело с интерференцией дискурсов,
когда пересекаются, взаимодействуют дискурсы различных персонажей фильма.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
168
Исследование показало, что наиболее убедительными примерами языковых
составляющих британского кинодискурса являются разговорные элементы речи.
Эти элементы принадлежат разным языковым уровням. Их анализу и посвящена
настоящая статья. Присутствие определенных языковых элементов указывает на
определенный дискурс, но дискурс, как особый социально-культурный контекст,
имеющий множество составляющих, обладает и другими маркерами. Все в дискурсе
подчинено социально-культурному контексту, в котором пребывают коммуниканты.
Изучение разговорных элементов в речи персонажей поможет получить
представление как о языковых составляющих кинодискурса, которые интересны
языкознанию, так и получить общую картину британского кинодискурса в целом.
Разговорные элементы рассматривались в рамках одной из двух тенденций,
присутствующих в разговорном стиле, а именно – компрессии. Другой,
противоположной тенденцией является, как известно, избыточность. И.В. Арнольд
отмечает, что компрессия проявляется на всех уровнях и «может быть
фонетической, морфологической, синтаксической и во всех случаях подчиняется
законам теории информации в том смысле, что подвергаются компрессии
семантически избыточные элементы» (Арнольд (2002)).
Как известно, прагматика занимается сферой отношений между знаками и
теми, кто знаками пользуется – говорящим, слушающим, пишущим, читающим
(Семиотика, 2001). Прагматика британского кинодискурса заключается в том, что
персонажи фильмов подвергают употребляемые языковые знаки компрессии под
влиянием изображенных в фильме ситуаций, обстоятельств и т.д., что, в свою
очередь, соответствует одному из прагматических постулатов Грайса, а именно:
«Будь краток» (Grice, 1975).
ФОНЕТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
Начнем с фонетического уровня. На данном уровне компрессия проявляется в
нарушении фонетической нормы в связи с быстрым потоком речи и некоторой
степенью ее развязности. Здесь можно привести следующие примеры из фильмов
“Bend It Like Beckham” и “Lock, Stock and Two Smoking Barrels”:
innit
fella
flippin’
goin’
ya
meself
nah
yeah
vs.
vs.
vs.
vs.
vs.
isn’t it (That’s the style, innit?);
vs.
fellow (Show me what your fella can do);
flipping (You stupid flippin’ cow!);
going (How’s it goin’?);
vs.
you (I’ll find ya);
myself (So, I’ve taken care of meself and me son);
vs.
no;
yes.
Подобные формы слов очень часто встречаются в речи персонажей британских
фильмов, что уже позволяет сделать некоторые выводы об особенностях их
дискурсов: их социально-культурный контекст проявляется, в основном, в
ситуациях неформального общения молодых людей, которыми являются главные
герои вышеназванных фильмов; они либо учатся, либо подрабатывают, но главное
на данном этапе их жизни – увлечения и общение со сверстниками, которое требует
использования такого рода разговорных элементов. Интересен тот факт, что речь
главных героев фильма “Bend It Like Beckham” – молодых индийцев, родившихся и
выросших в Англии, – ничем не отличается от речи их английских сверстников.
Отличий в образе жизни, несмотря на протесты родителей, также становится все
меньше.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
169
МОРФОЛОГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
Далее рассмотрим морфологический уровень. Вопрос о компрессии на
фонетическом и морфологическом уровнях весьма важен. Как писал известный
датский лингвист О. Есперсен, «задача грамматиста должна состоять в том, чтобы
постоянно держать в поле зрения обе стороны: звучание и значение. Форма и
функция в жизни языка неотделимы» (Есперсен (2002)).
Изменение форм слов при помощи определенных морфем – постоянный и
многоаспектный процесс, который наблюдается и в современной английской
разговорной речи, в том числе и в кинодискурсе.
В английской разговорной речи, принадлежащей кинодискурсу, наблюдается
использование морфемы –s для создания усеченных разговорных форм слов и
высказываний, например,
Laters
vs.
See you later!;
Pinks
vs.
Pinkie (имя собственное);
Jules
vs.
Juliet (имя собственное);
Becks
vs.
Beckham (фамилия).
(“Bend It Like Beckham”)
В данных примерах –s не является грамматической морфемой, поскольку не
выступает в качестве показателя: а) множественного числа; б) родительного падежа;
в) третьего лица единственного числа настоящего времени глаголов в активном
залоге; г) неатрибутивной (абсолютной) формы притяжательных местоимений.
Однако эта морфема в вышеприведенных примерах имеет свои алломорфы,
например, Pinks [-s] и Laters [-z].
В то же время –s не является лексической морфемой, поскольку в
изолированной позиции не обладает собственным значением; она занимает
пограничное положение и используется для образования разговорных форм слов и
высказываний.
Прагматический аспект использования подобных форм слов связан с краткой
формой слова, его усечением (компрессией). Коммуникантам удобнее использовать
усеченные формы слов в процессе общения: они добавляют высказыванию
оригинальность и новизну. То же самое можно сказать и о сокращениях uni и bod,
используемых вместо существительных university и body:
Hope I get my grades for uni.
Who’s that with the gorgeous bod?
(“Bend It Like Beckham”)
ЛЕКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
Далее рассмотрим разговорную речь кинодискурса на наиболее интересном –
лексическом – уровне. Нами были отмечены следующие особенности, большая
часть которых также имеет отношение к компрессии: а) использование кратких,
часто одноморфемных, слов; б) использование слов широкой семантики; в)
использование сленговых единиц и эквивалентов разговорного характера, имеющих
в словаре помету informal или даже very informal; г) использование фразовых
глаголов и глагольных конструкций с послелогами; д) использование различных
междометий. Данные проявления неформального характера речи были отмечены
уже давно, однако мы постарались найти новые примеры, иллюстрирующие данные
пункты с точки зрения дискурсивного анализа. В частности, присутствие в
разговорной речи большого количества слов широкой семантики объясняется, по
мнению Ю.М. Скребнева, тем, что говорящему не нужно искать слово, точно
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
170
называющее предмет его речи, поскольку и ситуация, и предмет речи хорошо
известны ему и его собеседнику/собеседникам (Скребнев, 2003).
Проиллюстрируем вышесказанное примерами:
а) He’s so fly! He’s quite fit. That’s the best bit. This is the smart bit. He’s so tick, man!
В первом примере слово fly является прилагательным и в словаре Macmillan оно
имеет следующую дефиницию: “fly3 /flai/ adj 1 Br E informal old-fashioned clever and
not easy to trick 2 very informal very fashionable” (Macmillan (2002)).
б) I won’t have time to train and stuff.
в) Just ‘cause she’s still a V… (virgin). We made a few quid out of that one. What about
this geezer who sells drugs?
г) You’re gonna end up blaming them. Yeah, but my sister’s getting married, so Mum and
Dad are totally stressed out. Sort something out.
д) Pinky, why didn’t you pick your sister up from work, huh? Huh? It’s worse than I
thought.
(“Bend It Like Beckham”, “Lock, Stock and Two Smoking
Barrels”)
В разговорной речи, принадлежащей кинодискурсу, слово, обладающее в другом
контексте отрицательной коннотацией, меняет ее на положительную, например,
You got to see this! It’s wicked!
(“Bend It Like Beckham”)
С нашей точки зрения подобные явления связаны с восстанием молодежи против
общепринятых представлений и установок старшего поколения: то, что плохо
(wicked) для взрослых, хорошо с точки зрения их детей. Эти представления находят
свое отражение в языке.
Компрессия на лексическом уровне также демонстрирует особенности дискурса
молодых персонажей фильма: их социально-культурный контекст не приемлет
литературно-разговорной лексики старшего поколения, руководствующегося
нормами приличия и вежливого поведения. Например, слово sweetheart не
встречается в речи молодежи, хотя часто употребляется представителями старшего
поколения в фильме. Следование старшего поколения нормам вежливости
проявляется также в использовании формы Past Indefinite вместо Present Indefinite в
ситуации, когда хозяйка дома предлагает гостье чашку чая:
Did you want some tea?
(“Bend It Like Beckham”)
Молодежь предпочитает говорить кратко, просто и понятно, облегчая тем
самым процесс коммуникации и скорейшее достижение целей общения.
СИНТАКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
На синтаксическом уровне нами были выделены два аспекта компрессии. Вопервых, форма innit, о которой говорилось ранее, может использоваться в любом
разделительном вопросе, заменяя не только isn’t it, но и can’t, don’t и т.д. Таким
образом, слово, генетически относящееся к диалекту cockney, является элементом и
фонетической, и грамматической компрессии. Рассмотрим употребление этого
слова на примерах:
So Jess can take the tube, innit?
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
171
I’m just at work, innit?
It’s that coach bloke, innit?
Well, they all look the bloody same to them, innit?
Well, just talk to them, innit?
(“Bend It Like Beckham”)
Последний пример весьма интересен, поскольку по своей структуре
представляет собой предложение в повелительном наклонении, но форма innit
делает его похожим на разделительный вопрос. Можно предположить, что innit
заменяет в данном случае слово ОК, дополнительно побуждающее собеседника
выполнить действие. Можно сделать вывод о полифункциональности формы innit,
которая может заменить вопросительную часть любого разделительного вопроса.
Второй важный аспект синтаксической компрессии связан, конечно, с
эллипсисом. В разговорной речи кинодискурса мы столкнулись с простым
грамматическим эллипсисом, при котором опущение слов не влияет на общий
смысл высказывания (Масленникова (1999)). Их легко восстановить из контекста,
например,
Bit dramatic, innit?
Got company.
Any chance of actually seeing the money?
(“Lock, Stock and Two Smoking Barrels”, “Bend It Like Beckham”)
В первых двух примерах контекст фильма делает опущенные элементы
семантически избыточными: зрителю понятно, о ком и о чем идет речь.
В другом, более сложном типе эллиптической конструкции опущенные элементы
восстановить нелегко, поскольку информация, передаваемая ими, не
эксплицирована в предшествующем визуальном и речевом контексте, например,
Been a while (since we last met / since I saw you last time, etc.).
(“Lock, Stock and Two Smoking Barrels”)
В данном примере высказывание не закончено, поэтому в нем недостаточно
языковых средств для передачи определенного смысла, о котором адресату
сообщения приходится догадываться, восстанавливая недостающие элементы. В
этом случае мы обращаемся к инференции – широкому классу когнитивных
операций, «в ходе которых и слушающим, и нам, интерпретаторам дискурса,
лишенным непосредственного доступа к процессам порождения речи в голове или
«душе» говорящего, приходится «додумывать за него» (Макаров, 2003). Следует
также отметить, что в этом примере мы имеем дело с одним из видов инференции –
вероятностно-индуктивным.
С инференцией мы сталкиваемся и в следующих примерах:
We wait till it’s the right time, then Jack-in-the-box, look nasty and stuff.
I won’t have time to train and stuff.
(“Lock, Stock and Two Smoking Barrels”, “Bend It Like Beckham”)
Мы также наблюдаем здесь использование меньшего количества языковых средств,
чем этого требует передаваемый смысл. Возможное продолжение высказывания
«скрывается» за сочетанием and stuff. Недостающие элементы содержания
восстанавливаются в сознании коммуникантов, исходя из речевого контекста и
ситуации общения. Такая дешифровка допускает вариативность в интерпретации,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
172
поскольку под сочетанием and stuff может подразумеваться многое, например, to
play at the matches, to play in the final, to go abroad to play, to defend etc.
Проанализировав форму приведенных высказываний, мы пришли к выводу,
что здесь имеет место эффект обманутого ожидания, «при котором на фоне
увеличения упорядоченности элементов контекста появляется элемент малой
предсказуемости, как раз противоположный ожидаемому и требующий в силу своей
неожиданности повышения активности читателя» (Арнольд, 1999). В рамках
первого высказывания союз and предваряет появление еще одного прилагательного
или схожего словосочетания; в рамках второго – появление еще одного или
нескольких инфинитивов, т.е. однородных элементов. Однако, вопреки ожиданию
зрителя появляется слово, принадлежащее другой части речи, что повышает
активность зрителя, заставляет его подумать, что скрывается под словом stuff.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проведенное исследование позволило заключить следующее: прагматика
британского кинодискурса состоит в том, что персонажи фильмов подвергают
употребляемые языковые знаки компрессии под влиянием изображаемых в фильмах
ситуаций, обстоятельств и т.д. Были рассмотрены разговорные элементы разных
языковых уровней, связанные с компрессией, восприятие которых зрителем
помогает ему провести первичный анализ дискурса, т.е. познакомиться и понять
социально-культурные контексты разных персонажей фильма, приведших к
использованию тех или иных языковых средств. Изучение порождения речи в
рамках определенного дискурса – достаточно сложный процесс, и в настоящей
статье мы попытались в общем виде наметить, как его можно исследовать на
материале кинодискурса.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арнольд, И.В. (1999). Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. СанктПетербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та.
2. Арнольд, И.В. (2002). Стилистика: Современный английский язык. Москва:
Флинта: Наука.
3. Дейк, Т.А. ван (1989). Язык. Познание. Коммуникация. Москва: Прогресс.
4. Есперсен, О. (2002). Философия грамматики. Москва: Едиториал УРСС.
5. Лингвистический (1990). Лингвистический энциклопедический словарь. Москва:
Советская энциклопедия.
6. Макаров, М.Л. (2003). Основы теории дискурса. Москва: ИТДГК «Гнозис».
7. Масленникова, А.А. (1999). Лингвистическая интерпретация скрытых смыслов.
Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та.
8. Семиотика (2001). Семиотика: Антология. Москва: Академический проект.
9. Скребнев, Ю.М. (2003). Основы стилистики английского языка. Москва: ООО
«Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ».
10. Grice, H. P. (1975). Logic and Conversation. In P. Cole, J. Morgan (Eds.), Syntax and
Semantics 3: Speech Acts. New York: Academic Press.
11. Hess-Lüttich, Ernest W.B. (2004). West/East and North/South Dialogue of Cultures. In
Лексика и лексикография, Выпуск 15. Москва: Отделение историкофилологических наук РАН.
12. Macmillan (2002). Macmillan English Dictionary for Advanced Learners.
International Student Edition. Oxford: Macmillan Publishers.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
173
PRAGMATICS OF THE BRITISH CINEMA DISCOURSE 59
Vyacheslav Shevchenko 60
ABSTRACT
The article deals with analysis of pragmatic peculiarities of the British cinema
discourse lingual constituents. The constituents refer to the phonetic,
morphological, lexical and syntactical levels. The research was aimed at
investigating their link with the social and cultural contexts of the modern
British characters of films.
KEYWORDS
Pragmatics, cinema discourse, lingual constituents.
59  Vyacheslav Shevchenko, 2005
60 Samara State University, English Department, Russia, slavshev@samaramail.ru, slash99@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
174
SPEECH RHYTHMS’ SCENARIO AND “MIRROR” NEURONS’
ROLE IN ITS STRUCTURE 61
Oleg Skljarov 62
ABSTRACT
Discovery by A.N. Pokrovsky of the neurons with “mirror” mechanism of
excitation allows to open physiological sense of the chaos in PomeauManneville scenario treated as the representation of V-rhythms’ dependence
from inhibition. This inhibition leads to generation of spikes. This treatment
allows to make the hypothesis about chaos in Pomeau-Manneville scenario as
about representation phonetic V-rhythms eliciting from memory due to, for
example, inhibition by prefrontal cortex.
KEYWORDS
Speech rhythm, Feigenbaum scenario, Pomeau-Manneville scenario, control
parameter, inhibition, “mirror” neuron.
INTRODUCTION
Due to our studies in 1990-2005 the earlier unresolved the speech rhythm problem
was reduced to rather simple task (Skljarov (1998a), Skljarov (1998b), Skljarov (1999)).
It turned out, that this task has decision in the form of recurrent quadratic mapping of the
one rhythm’s element on another, and this mapping depends on some control parameter. It
turned out also, that these rhythms can have regular nature as well as irregular (chaotic)
one. This set of the rhythms as well as the set of the changes of one rhythm by another one
are named as Feigenbaum's scenario.
The rhythm problem is resolved due to mainly three circumstances revealed in
course of our experimental and theoretical researches:
1) due to segmentation of the speech acoustic signal with the help of principle
“switching on – switching off” of the voice source represented in the form of the
oscillations of the voice folds with “fundamental” frequency. The principle “Voiced
segment/ Unvoiced segment” allows to reveal experimentally “voiced” and “unvoiced”
segments’ durations and to define them as rhythm’s constituent elements; in case of only
“voiced” elements (segments) we shall talk about the V-rhythm;
2) due to comparison studies of this rhythm's phenomenology in norm and at the
stuttering. These investigations have allowed to reveal the fundamental level of
hierarchical organization of the speech. On this level it is possible reducing of the problem
of rhythm to quadratic recurrent mapping of the one rhythm's element on another. Set of
the rhythms originated by this mapping composes the Feigenbaum's scenario for the route
of the bifurcations of the period 2 to chaos. In frameworks of this scenario in accordance
with the increasing of the control parameter there is the complication of the rhythms from
simplest regular rhythm as the “pa-pa-pa” until more and more complicated rhythms. At
the end of bifurcation cascade, in the critical point the rhythms become irregular ones. As
this takes place, the stuttering rhythm corresponds to the vicinity of the critical point. We
must note, that the complication of the rhythms occurs in accordance with the increasing
of the control parameter in quadratic mapping;
61 © Oleg Skljarov, 2005
62 Research Institute of ETN & Speech, Speech Department, Russia, skljarov@admiral.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
175
3) due to researching of the arising and developing of the rhythm, in another words,
due to researching of ontogenesis of the rhythm and stuttering in childhood speech. These
studies have allowed to reveal the physiological sense of the control parameter in
Feigenbaum's scenario. This parameter represents the level of inhibition in the
corresponding link of hierarchy of the neurons' structures taking part in the creating of the
rhythm. So, for example, the first complication of the rhythm has place due to the
inhibition which acts on subcortical cores of pallidum from the side of the striatum.
Further complication of the rhythm and its route into irregular phase take place due to
inhibition which takes effect due to cortex with its numerous projections onto subcortical
structures (Skljarov (2004).
2. SPEECH V-RHYTHMS, FEIGENBAUM SCENARIO AND INHIBITION
(THEORY AND EXPERIMENT)
Thus, taking into account the foregoing facts from age-specific phonetics, and also,
comparing the useful measures at the development stuttering and at the neurotic stuttering,
we must conclude, that the role of the control parameter in the quadratic scenario plays
“inhibition” in some neuronal system, which provides the one or other place in this
scenario.
The model for inhibition together with excitation for neuronic formations such as
brain cortex and hippocampus was offered in cycle of papers of V.G. Yakhno, in which
the diffusion of ranges of increased impulse activity in such neuron networks is
researched. So, for example, A.V. Kudryashov and V.G. Yakhno researched dynamics of
the mean numbers i and e of active (“firing”) filaments in the dendrites of both
“inhibition” neurons and “excitation” neurons (Kudryashov, Yakhno (1978)). Dynamics
of these activities in the neuronal formations like brain cortex and hippocampus proved to
admit the existence of different dynamical modes, namely, triggering, waiting, and autooscillations mode, which are describing propagation of the domains of the increased
activity. In auto-oscillations mode, Yakhno discovered existence of the waves of both
inhibitory activity and excitatory activity with typical size in diapason 160-140
milliseconds. This diapason correlates rather well with diapason of the mean values of the
elements in normal speech's V-rhythm obtained experimentally in our studies (Skljarov
(1998a), Skljarov (1998b), Skljarov (1999)) .
Dynamics of both inhibition activity ri=i/Pi and excitation activity re=e/Pe where Pi
-7
-3
-5
-3
 10 mcm and Pe  10 mcm (Kudryashov, Yakhno (1978)) are densities of inhibitory
neurons and excitatory neurons correspondingly was described rather well in mean field
approximation (Brown et al. (1996)) for equations of Hodgkin-Huxley's neuron activation
(Hodgkin, Huxley (1965)) or for their simplified model - FitzHugh's equations (FitzHugh
(1961)).
Solving FitzHugh's equations, dependence ri of re may be represented with help of limit
cycle shown in the bottom of Figure 1 for different situations. Let's treat the ri as the
inhibition level in the speech production system, and re – as the excitation level in this system
accordingly.
It is necessary to have in view that from region to region in scenario these specific
neuron networks are different, for example, for rhythms of early phonations it, as we sow
above, is stria-pallidum complex, for rhythms of mature speech, it, apparently, is cortex and
hippocampus with their projections. Size and position of the limit cycle {ri, re} depend on
the constants included in FitzHugh's equations (or in Yakhno's equations). These constants
characterize both mechanism of neuronal activation and internal input in system.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
176
Rhythms' scenario (Figure 1) represented in values which we obtain experimentally
(mean duration T of rhythm's elements and coefficient of variation std – ratio of mean-squaredeviation to the mean T ) is reduced to the dependence {T, std} (see Figure 2a) which
correlates rather well with experimental dependence {T, std} obtained with the using of
sufficiently representative number of the patients with disordered rhythm as well as the
number of subjects with normal speech (see Figure 2b).
1
Tn
R=3,57
0
ri
2
re
Figure 1. (on the top) Feigenbaum’s scenario for rhythm’s route to chaos through the
cascade of doubling bifurcation. Horizontal axis – the control parameter ri (inhibition
level in the neural system generating the rhythm, see text for details), vertical axis –
durations Tn of the rhythm’s elements predicted by theory. The control parameter
R=3, 57 corresponds to border between bifurcation zone and zone of chaos. In the
middle of chaos zone there is rather vast lacuna in which there are the new
bifurcations of some another nature. In the bottom of Figure there are three limit
cycles in coordinates ri (inhibition level) and re (excitation level). These cycles are
attractors of neural system dynamics. Representative point {ri; re} moves, for
example, clockwise during the time. The limit cycle for normal speech is depicted by
the bold line, dotted cycle for developmental stuttering is shifted to the left and
dotted cycle for neurotic component of the stuttering is shifted to the right.
Thus, theoretical evolution of the rhythm out the zone of the simplest rhythms into the
irregular rhythms during ontogenesis represented on Figure 2a correlates with evolution of
experimental points (T, std) which are corresponding to different stutterers during ontogenesis
as well as during correct treatment of the stuttering (Figure 2b). During this time the points
(T, std) corresponding either to child with developing age-specific phonetics or to patients
with the stuttering of the development, approach to the domain of the parameters (T, std)
typical for normal speech. Note, that the domain of parameter (T, std) typical for normal
speech represents rather compact part of the plane (T, std).
Within the frameworks of such interpreting of the Feigenbaum's scenario existence of
range of the scenario (see Figure 1), which is posed more to the right of value of control
parameter 3.8, remains, unfortunately, vague from the physiological point of view. This range
of the scenario in the mathematical literature is termed as Pomeau-Manneville's scenario,
which represents cascade of bifurcations of the period 3, which is transferring, in accordance
with the further increasing of the control parameter, again into chaos domain. Formally, with
the help of averaging, Pomeau-Manneville scenario also has been mapped onto (T, std)
dependence (T- mean duration of V-segments, std - coefficient of variation), that is figured by
a white line in Figure 2a.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
177
However with traditional point of view on originating of impulse activity in neuron
at synaptic activation, the following question is incomprehensible: how the chaotic Vrhythm replaced by bifurcations of the period 3 at value 3.82 for control parameters ri,
(this parameter characterizes a level of inhibition in a system), then, at the further
increasing of inhibition in a system, namely, at values of parameter, larger than ri =3.86,
become chaotic V-rhythm again? The availability of the V-rhythm implies, as a minimum,
availability of impulses in the corresponding neurones, which impulse activity, apparently,
should be finally suppressed by the increased inhibition.
Tn; T
2
1
std
T(msec)
1.0
350
250
Tc
0.5
150
std
0.0
2.0
r i =3.57
r i =3.82
ri
2.5
a
std c
2
1
0
0
b
Figure 2.
a. Surroundings of the critical point in Feigenbaum’s route to chaos in coordinates:
along the abscissa – the control parameter ri of “voice inhibition” ; along the ordinate –
normalized V-rhythm elements Tn . Ordinate has double sense, the second sense is axis
of the mean value T of the segments Tn. Here also the scenario representation in terms
of T and std (upper abscissa) is given in form of the white line.
b. Experimental outcomes obtained with the help of V-segmentation. The values of Tc
and stdc correspond to normal speech. Points (T, std), obtained for spontaneous speech
in children with normal speech are depicted by empty circles. Points obtained for
spontaneous speech in children who stutter are depicted by gray squares. On the Figure
there are results obtained during the single month from period 2000-2003 years. For
more details see main text.
Besides that, the experimental outcomes on spontaneous generating of speech
obtained still in 1991 by Frith et al. with the help of methods of a positron tomography,
remain without a theoretical explanation till now (Frith et al. (1991)). These outcomes, in
brief, consist that the superior temporal regions are the site of stored intrinsic word
representations and inhibitory modulation of these areas by the left prefrontal cortex is the
basis of intrinsic word generation. From the point of view of traditional representations
about synaptic excitation, such inhibition of these ranges should lead not to generating
intrinsic verbal representation, but rather on the contrary, to its suppression.
2. “MIRROR” NEURONS AND POMEAU-MANNEVILLE SCENARIO FOR VRHYTHMS OF SPEECH
We consider, that the answers to the posed above problems are hidden in dynamics
of functional states of synaptically controllable membrane of neuron. Recently the
description of such states' dynamics was offered by A.N. Pokrovskii (Pokrovskii, 2004).
Let's assume, that the same mechanisms are valid and for neurons involved during shaping
of a speech rhythm.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
178
It is known63, that each impulse in each axon having a synapse on the given neuron,
invokes the increasing in conductance of postsynaptic zone on membrane gs(t) of this
neuron. The current through this synapse Is(t) = gs(t)(V-Vs) depends on reversal potential
of the given synapse Vs of the given ion (let's admit - ion К+), and also from conductance
of postsynaptic zone gs(t). For all synapses the reversal potential does not exceed the
current of potassium ion channels Vs  VК, therefore it is possible to accept VК for a
beginning of a reading of potentials and to write a synaptic current by the way:
I s  g s (V  VK )  is (t ),
where
is (t )  g s (t )(Vs  VK }.
Thus, the alteration of the synaptic current as control signal, is possible to figure by
the way trajectories on the plane (is, gs).
Hereinafter we shall designate background part of conductance as gs0, and evoked
part of conductance - as gs(t), so that full conductance gs(t) and the full current is(t) not
depending from a variable membrane potential V will be presented by the way: gs(t) = gs0
+gs(t); is(t) = is0 +is(t).
Border Г between stable states of impulse activity of a membrane and unstable states
on a plane (is, gs) were defined by A.N. Pokrovskii with use of analysis of stability of the
linear set of equations in variations (first method of A.M. Lyapunov). And the equations of
Hodgkin-Huxley were used at two different panels of values of parameters:
Case a). VNa =27,VK = –60,V0 = – 51 (mV/cm2 ); g Na =7, g K = 15, g KM =0.5, gL=0.3
(mSm/cm2 ). Current in A/cm2.
Case b). VNa =50,VK = –90,V0 = –63 (mV/cm2 ); g Na =7, g K = 10, g KM =0.5, gL=0.3
(mSm/cm2 ). Current in A/cm2.
Case а). The behaviour of the membrane corresponds to traditional representations
about her synaptic excitability. As it has shown by A.N. Pokrovskii for excitatory
synapses, the trajectory of the altering of the control signal in range A represents a line
which is parallel to axis is (see Figure 3a and Figure 3b). Under certain conditions
trajectory goes into range D in both drawings and, hence, stable spikes occur.
In representation of the speech rhythm the process of the appearing of the spikes in
the corresponding neurons of the voice tract reduces to appearing of the "voice" segments
leading to the dependence on Figure 2a (theory) and on Figure 2b (experiment).
Case b). We already noted above, that a field of the scenario of rhythms called by
Pomeau-Manneville's scenario (anyway, its right part in the form of two bands of chaos,
see Figure 1), does not find an explanation within of traditional representations about
synaptic excitation of the neuron membrane. Really, the level of inhibition corresponding
to this field, should cancel any spike's activity of any neuron.
However existence of the way of initialization of the neuron spikes in conditions of
boosted inhibition submitted on Figure 3b, allows to give a clear and precise explanation
of applicability of Pomeau-Manneville's scenario with a boosted level of inhibition to the
describing of the experimentally registered V-rhythms of spontaneous speech.
As we see due to Figure 3, in range B for inhibitory synapses the trajectory of the
control signal is vertical and penetrates into range D, where there are stable impulses.
63
Describing the mirror states of a neuron we shall follow the paper of A.N. Pokrovskii (Pokrovskii (2004)).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
179
Thus, the existence of the "mirror" states in range B in relation to states in range A
is observed. In these states the active inhibitory synapse stimulates stable impulsive
activity of a neuron. Discovered by A.N. Pokrovskii the range B we associate with
neurones, which are capable to generate impulses in conditions of boosted "inhibition".
These impulses can lead to the tension of voice folds, and, hence, and to the appearance of
voice V-segments of V-rhythm of speech. On Figure 1 these irregular rhythms are figured
by two bands in the right part of Pomeau-Manneville's scenario at the boosted values of
the inhibition level.
a
b
Figure 3. (Case a) the border Г is figured by solid lines the range D of stable impulse
activity. Dashed line, the axes of coordinates and border Г restrict range A.
Essential difference between Figure 3b and Figure 3a (the Case b) is the presence of
complementary range B. Besides on Figure 3b the range of stable impulse activity
has the considerably major dimensions in variables (is, gs)). Outside of the indicated
ranges the range С of the complete depression is posed. The figure is printed due to
of the author of paper [10].
4.permission
DISCUSSION
In connection with above-stated, we advance the following hypothesis: the neurones
with synaptic currents and synaptic conductions which are included in range B of the
phase plane (is, gs) and potentially (at additional inhibition) capable to generate impulses,
can serve as the "memory" of the speech's V-rhythm.
These impulses originating as a result of additional synaptic inhibition, eventually
actuate muscles, bound with glottal synergy, and invoke a phonation. As this takes place,
the corresponding V-rhythms are represented by bands of chaos in the right-hand part of
Pomeau-Manneville's scenario. Let's accentuate, that the data obtained in our paper
(Skljarov (2004)), can serve additional reasons for the benefit of validity of our hypothesis
about "memory".
As it was experimentally established in paper (Frith et al. (1991)), the left prefrontal
cortex areas can serve as a source of additional inhibition provoking the internal speech
generating. Really, in this paper it was established, that the superior temporal regions are
the site of stored word representation and that inhibitory modulation of these areas by
prefrontal cortex areas is the basis of spontaneous word generation.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
180
5. CONCLUSIONS
So, the discovering by A.N.Pokrovskii of neurons with the "mirror" mechanism of
excitation allows to open physiological sense of bands of chaos in Pomeau-Manneville's
scenario, treated as representation of V-rhythms at boosted inhibition. This sense can be
established due to that circumstance, that the stable impulses of neurons can be stipulated
as well by inhibitory synapses, but not just by excitatory synapses, as it was accepted to
consider earlier. Such "mirror" property of neurons allows to make a hypothesis about
chaos in Pomeau-Manneville's scenario, as about representation of phonetic V-rhythms
extracted from memory, for example, as it was established experimentally, due to
inhibition of the superior temporal regions by the left prefrontal cortex.
REFERENCES
1. Skljarov, O.P. (1998a). Neurophysiological aspects of recurrent functioning of “hidden”
variables in speech apparatus. Zhurn. Vysh. Nervn. Deit.48(5), 827-835
2. Skljarov, O.P. (1998b). Self-organizing nature of speech rhythm (model of the voice
source). Biofizika. 43 (1), 152-158
3. Skljarov, O.P. (1999). Nonlinear neurodynamics in repesentation of a rhythm of speech
(Kluwer Acad. Publ.). 25(2-3), 223-234
4. Skljarov, O.P. (2004). Ontogenesis of the speech and scenario of the development of its
V-rhythm.
E-Journal
“Technical
Acoustic”
7,
[Online].
Available:
http://webcenter.ru/~eeaa/ejta
5. Kudryashov, A.V., Yakhno, V.G. (1978) Propagation of the firing activity domains in
neural network. In V.G. Yakhno (Ed.), Dynamics of the biological systems, issue 2,
Gor’ky.
6. Brown, G.B., Cooke, M., & Mousett, E. (1996). Are neural oscillations the substrate of
auditory grouping? In W. Ainsworth, & S. Greenberg (Eds.), Auditory basis of speech
perception: The proceeding of the ESCA, Keele (UK), 174-179
7. Hodgkin, A.L., & Huxley, A.F. (1965). A quantitative description of membran current
and its application to conduction and excitation in a nerve. Journal of Physiology
(London), 117, 500-544
8. FitzHugh, R. (1961). Impulses and physiological states in theoretical models of nerve
membrane. Biophysical Journal, 1, 445-466
9. Frith,. C.D. et al. (1991). A PET study of word finding. Neuropsychologia, 29(12),
1137-1148
10. Pokrovskii A.N. Functional states of the synaptically controlled excited membrane.
Dokl. Acad. Nauk, 395(3), 1-3
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
181
КОГНИТИВНЫЙ АСПЕКТ СЕМАНТИЗАЦИИ ПОНЯТИЙ БАЗЫ
ДАННЫХ В ЕСТЕСТВЕННО ЯЗЫКОВОМ ОПИСАНИИ ВЫДАЧИ
ПО ЗАПРОСУ
Елена Соколова, Михаил Болдасов
ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ
Доклад посвящается проблеме интерпретации элементов баз данных (БД),
направленной на их выражение на естественном языке (ЕЯ). Такая классификация
не только служит первой ступенькой к генерации текста на ЕЯ, описывающего
содержание БД, но и намечает подходы к концептуальному сравнению БД.
Рассматривается планирование текста, описывающего статистические отчеты в
виде таблиц, составленные на основе запроса пользователя. Материалом послужила
БД по заболеваниям людей, связанным с Чернобыльской катастрофой –
ликвидаторов и местных жителей. План текста создается на основе SQL запроса,
который трансформируется в описание состава выдаваемой таблицы с добавлением
резюме по некоторым статистическим характеристикам в этой таблице.
Традиционная генерация обычно основывается на семантической структуре
данный, чрезвычайно близкой к ЕЯ представлению. В отличие от нее в нашей
модели при переходе к ЕЯ форме мы классифицируем понятия БД по типам,
имеющим скорее предметно-когнитивный характер, возникающий между
понятиями в процессе коммуникации. Они позволяют предсказывать языковую
природу и поведение элементов ЕЯ, реализующих эти понятия. Использование
таких типов позволяет оперировать предметными свойствами понятий в их
отношении к средствами реализации на ЕЯ в стиле когнитивного направления
моделирования планов текстов, например, описаний пространства, и описаний ЕЯ
средств, например, употребление предлогов.
От классического когнитивного и формально семантического подхода мы
отличаемся тем, что наши понятия отражают реалии узких предметных областей
(ПО) представленные в БД. В нашем случае это БД, описывающие результаты
социальных особенностей людей – кадровая БД, данные по заболеваниям и др.
В реализации генератора мы пользуемся методами переписывания структур
(structure rewriting), реализованными в среде создания генераторов DEMLinG.
ПЛАНИРОВАНИЕ ЕЯ ТЕКСТА
Рассматриваются следующие виды сущностей, которые становятся элементами
текста, характерные для данного жанра отчетов в узкой ПО:
(o) Таблица  объект, например, таблица Persons представляет объекты
человек, CodeTalons – кодировочные талоны, содержащие результаты очередного
медицинского обследования и др.
(a) Атрибут  атрибут, например, пол, дата рождения, диагноз и т.п.
(v) Значение атрибута  значение атрибута, например, женский, 07.05.1952,
лейкемия и т.п.
(i) Информация  общая характеристика выданных данных, например,
данные, статистика и др.
При переходе к ЕЯ первым шагом является классификация табличных данных
– таблиц как хранилищ информации, объектов, описываемых в таблице, их
атрибутов, по следующим предметно-когнитивным (ПК) классам, которые
приписываются элементам БД:
PERSON - человек
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
182
PARAM - параметр
ATRIB – признак (значение параметра)
THING – предметность (не означает, что речь идет о физическом предмете, а
только то, что мы о нем говорим теми же языковыми средствами, которыми говорят
о предметах)
EVENT – действие или событие, свзанное с объектом или атрибутом.
MEDIA – носитель информации.
В отличие от подходов, основанных на семантике, состоит в том, что мы
выделяем аспект языкового выражения реального понятия, описанного в БД в
конкретном контексте, а не задаем разнообразные свойства конкретной лексемы.
Например, понятие “идея” в семантических описаниях получает признак
“абстрактность”, чтобы исключить сочетаемость с понятиями физической природы,
например, известный пример про “фиолетовые идеи”. Нас же прежде всего
интересует вопрос, каким классом это понятие предстанет в языковом выражении,
поэтому ему приписывается признак THING (вещь, предмет), откровенно
противоречащий семантической интерпретации “абстрактность”. Совместимость с
другими понятиями обеспечивается содержанием БД.
Понятие в КП представлении может предстать в разных ипостасях (но не в
двух одновременно), например, таблица БД как
а) MEDIA, говоря семантическими понятиями – вместилище информации,
(причем в нашем случае наполненное) или
б) “объект”, описанный в этой таблице, например, “человек” для таблицы
Persons.
Атрибуты таблиц классифицируются по следующим типам, частично
совпадающим с типами значений атрибутов, принятых в БД:
string (символьная строка, стандартный)
list (элемент из фиксированного списка)
date (дата)
и др.
В нашем случае тип list, позволяет выдать статистическую справку в
результате группировки по повторяющимся значениям этого атрибута, например,
процент женщин и мужчин в выданном фрагменте таблицы БД.
Таким образом, процесс приписывания признаков не является семантизацией.
Они отстранены от языковой формы, сохраняют объектность, т.е. не включают в
свой состав предикатов. Между ними не устанавливаются стандартные
семантические отношения типа Актор, Объект, Локализация и т.п. а как раз те
отношения, которые плохо поддаются семантизации, например, генитив как
атрибутно-объектное отношение. Структура ПК плана текста образуется
отношениями, установленными между элементами, характеризованными по
вышеперечисленным ПК типам. Общая структура рассматриваемых текстов
показана на рис.1.
i ---------- a1, …aN
---------
o ----------- a1+v1, …aK+vK
======= STAT
Рис.1. Структура плана текста статистического отчета
Первая часть состоит из элементов, которые соединены ПК связями между
элементами БД. Они образуют предложение текста, имеющее структуру именной
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
183
группы – номинативное предложение. Вторая часть, STAT, присоединяется к
первой как другое высказывание. Оно может состоять из одного или нескольких
сообщений. Отношение между двумя частями обозначается двойной линией.
Подробнее организация обоих частей будет рассмотрена в докладе. На рис.1 видно,
что ПК структура текста, в отличие от привычных подходов, является линейной
иерархией, т.е., проще говоря, цепочкой. В отличие от привычного перехода от
иерархической структуры спецификации к грамматическому дереву и к линейной
структуре выражения на ЕЯ, мы от иерархической структуры спецификации
переходим к плану текста в виде от цепочки ПК элементов, а от него - к
грамматическому дереву и затем вновь к линейной структуре, но уже выражения на
ЕЯ.
Процесс заполнения этой структуры элементами конкретной БД может
называться “семантизацией”. При этом рассматриваются свойства понятий БД и
лингвистическое устройство текста, соответствующее представленной структуре.
План текста содержит небольшое количество элементов, выраженных
шаболонными словосочетаниями. В целом, структура плана текста близка к
структурному шаблону, который заполняется элементами БД по таблице генерации
(ТГ), содержащей дополнительные языковые свойства этих элементов, после чего
строится связная структура предложения на ЕЯ.
В ПК отношениях выделенным является первый терм, и они утверждают, что
связываемые понятия нужно рассмативать именно в таком аспекте, т.е. как
информацию по некоторым атрибутам одного объекта, объекта с некоторым
атрибутом и атрибута с некоторым значением.
Определенное отношением
сочетание двух понятий определяет специфические свойства реализации данного
отношения, например:
ia – информация + атрибут (например, данные по заболеваемости (дат.п.)…)
ao – атрибут + объект (например, возраст обследованных (род.п.)…)
oa - объект + атрибут (например, обследованные с диагнозом (тв.п.)…) комитатив
аv – атрибут + значение атрибута (например, диагноз лейкемия) – обычно
примыкание.
Часть STAT может быть выражена одним сообщением или цепочкой
сообщений. Предикаты в эти сообщения вставляются на основе закрепленной
жанровой и содержащихся в ТГ информации к этим понятиям.
РЕЗЮМЕ
В статье описывается планирование текста, сопровождающего выдачу
информации из базы данных по запросу пользователя. При этом идет процесс
оязычивания плана текста, представляющего собой общее описание информации,
выданной пользователю, с добавлением статистических параметров этих данных.
При переходе к ЕЯ форме мы классифицируем понятия по типам, имеющим скорее
предметно-когнитивный характер, который они приобретают в процессе
коммуникации. Типы понятий и связей между ними влияют также на семантизацию
понятий и их оязычивание в виде именных лексем или в виде высказываний с
предикатом, добавленным в структуру на основании семантических свойств
понятий и типов сообщений, составляющих текст конкретного жанра и узкой
предметной области.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
184
COGNITIVE ASPECT OF SEMANTIC LINKING OF CONCEPTS OF
DATA BASE IN DESCRIPTION OF QUERY OUTPUT ON NATURAL
LANGUAGE
Elena Sokolova, Mikhail Boldasov
ABSTRACT
In the report planning of text is described that conduct the output of information
from data base on user’s query.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
185
CONNECTIONNIST MODELING IN PHONOLOGY - THE
SYLLABLE CASE 64
Atanas Tchobanov 65
Linguistics and more particularly, the phonology level, were among the first targets of the
neo-connectionism paradigm. This is easily explained by the corpora availability and the
well established formal models in the field. Networks based on strong supervised learning
algorithms (backprop), challenged the classical, rules based approaches, by their ability to
acquire phonological constraints directly from data. However, early connectionnist models
performance cannot eclipse a serious theoretical problem. There is no way to interpret
network activity in a linguistically meaningful states. Modern connectionist modeling
targets the temporal dynamics, which is very close to the linguistics concerns. We show
how a simple recursive network can account for a relatively complex task as identifying
syllables. In the Dynamic Linear Model (DLM), syllable peaks and frontiers emerge from
the network dynamics thus giving the syllable a different theoretical status: not a
primitive, but an intermediate level in a phono-tactical processing flow.
64 ©, Atanas Tchobanov, 2005
65 CNRS-Université Paris X, France, evp_lab@cs.msu.su
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
186
МЕТАФОРЫ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКИХ ОТНОШЕНИЙ
(КОГНИТИВНЫЙ АСПЕКТ)
Ольга Урусова
Одним из новых исследовательских направлений современного языкознания
является политическая лингвистика, которая тесно связана с социолингвистикой,
когнитивной лингвистикой, функциональной стилистикой, риторикой и
лингвистикой текста. Вопросы, связанные с особенностью современной российской
политической речи, поднимаются в работах А.Н. Баранова, Т.С. Вершининой, Д.О.
Добровольского, А.А. Касловой, И.М. Кобозевой, Л.П. Крысина, Н.А. Купиной, П.Б.
Паршина, А.Б. Ряпосовой, А.П. Чудинова, Е.И. Шейгал и др.
В лингвистических исследований политической коммуникации выделяются
несколько подходов, среди которых особое место занимает когнитивный подход,
позволяющий моделировать структуры сознания участников политической
коммуникации. Как отмечает Е.И. Шейгал, «моделирование когнитивной базы
политического дискурса осуществляется через анализ фреймов и концептов
политического дискурса, метафорических моделей и стереотипов, лежащих в основе
политических предубеждений» (Шейгал (2004)).
Метафоризация как когнитивный механизм представляет собой передачу
информации из одной концептуальной области (в другой терминологии – исходная
понятийная область, ментальная сфера-источник, сфера-донор, источник
метафорической экспансии и т.д.) в другую (новую понятийную область,
ментальную сферу-магнит, сферу-мишень, рецепиентную сферу). В итоге
происходит
осмысление
и
образное
представление
одних
объектов
действительности через наделение их качествами других объектов, более знакомых
носителям языка (Чудинов (2003)).
Метафорической моделью является та понятийная область, с которой
переносятся характеристики. В ней сосредоточено некоторое знание, которое
человек приобретает в результате своего опыта взаимодействия с окружающей
действительностью (Баранов, Казакевич (1991)).
В рамках когнитивного подхода к языку распространение получила методика
фреймового анализа, ключевым термином которой является термин «фрейм».
Разработка подобных когнитивных структур связана, в первую очередь, с работами
М. Минского, Ч. Филлмора, Дж. Лакоффа. Наряду с «образами», «прототипами»,
«схемами» и др., фреймы представляют собой разного рода связанные конструкции,
в виде которых в памяти человека хранятся знания об окружающем мире (Кобозева
(2000)). При этом фрейм (от англ. frame – рамка, каркас, структура) может быть
представлен в виде совокупности «слотов» (от англ. slot – прорезь, щель), в каждом
из которых хранится особый тип информации, задаваемый именем слота (Баранов,
Казакевич (1991)). Восприятие человеком действительности происходит через
сопоставление имеющихся в памяти фреймов, каждый из которых связан с
конкретным концептуальным объектом памяти, и информацией, получаемой из
мира действительности.
Россия и Америка являются крупными державами, контакты между ними
имеют давнюю и разнообразную историю, поэтому тема российско-американских
отношений, а также стереотипы восприятия русскими и американцами друг друга,
активно освещаются в различных дисциплинах: психологии, социологии,
политологии, культурологи, философии (Америка: взгляд из России. До и после 11
сентября (2001), Андерсон, Шихирев (1994), Гачев (1997), Павловская (1998),
Петренко, Митина, Бердников и др. (2000)).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
187
В последнее время на международной арене складываются сложные
взаимоотношения, что делает актуальным изучение языковых данных, так как «в
языке отражена национальная ментальность» (Маслова (2001)). Языковые данные
дают возможность увидеть себя, сограждан, свою страну (автостереотипы), с одной
стороны, и представителей других этносов (гетеростереотипы), с другой стороны,
помогают предвидеть многие конфликты в отношениях двух наций и в какой-то
мере предупредить их. Поэтому необходимо учитывать национально-культурное
своеобразие изучаемого фрагмента мира и способов его концептуализации.
Объектом исследования в данной статье является когнитивная метафора, которая
репрезентирует российско-американские отношения в современных российских
публицистических текстах (газеты «Аргументы и факты» (АиФ), «Комсомольская
правда» (КП), «Российская газета» (РГ), «Труд», «Известия» (Изв.)).
А.П. Чудинов относит типовые представления о различных государствах
(например, концепты “Франция”, “Соединенные Штаты”, “Япония”), о
национальном характере народов, о взаимоотношениях России с разными
государствами к субсфере внешней политики. В свою очередь, политическая сфера
(как важная часть национальной культуры) входит в языковую картину мира и
концептуализируется особым образом в национальном сознании (Чудинов (2003)).
В сознании носителей русского языка образ Америки часто связывается с
образом своей страны, о чем свидетельствует возникновение у российских
респондентов реакции «Россия» на слово-стимул «Америка» (Русский
ассоциативный словарь 1996). Однако очень сложно дать однозначную оценку
российско-американским отношениям, в газетных публикациях шкала оценок
колеблется от «минуса» к «плюсу». Такое противоречивое отношение обусловлено
тем, что Россия и Америка – «своеобразные эго и альтер эго в российском
мировосприятии, связанные на протяжении новейшей истории в российской
ментальности сложным комплексом влечения-отторжения» (Петренко, Митина,
Бердников и др. (2000)).
При репрезентации российско-американских отношений (далее РАО) в
печатных средствах массовой информации значимым является использование
метафорических моделей. Использование когнитивной теории метафоры позволяет
представить, с одной стороны, способы метафорического переосмысления
«мишеней», а с другой стороны, наиболее характерные виды «источников». В
соответствии с определением области источника в российских публицистических
текстах были выявлены следующие группы метафорических моделей:
Антропоморфные модели, основанные на ассоциациях РАО с человеческими
отношениями (метафора родства, дружбы);
Природоморфные модели, построенные на основе ассоциаций РАО с
некоторыми явлениями окружающей человека природы (зооморфная метафора,
метафора неживой природы);
Пространственно-временные модели, основанные на ассоциациях РАО с
расположением во времени и пространстве;
Социоморфные модели, которые построены на ассоциациях РАО с явлениями
социальной сферы (военная метафора, спортивная метафора, театральная метафора);
Артефактные модели, в которых репрезентация РАО происходит на основе
ассоциаций с предметами, созданными трудом человека (архитектурная метафора).
Персонификация обусловливает восприятие носителями русского языка
отношений между двумя странами как отношений между людьми, которые могут
вступать в дружеские, семейные связи, находить взаимопонимание, ссориться и т.д.
Среди отношений, которые носят социальный характер, выделяются экономические,
политические или официальные, отражающие российско-американские контакты
именно в этих сферах.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
188
Фрейм «Взаимоотношения друзей»
При характеристике российско-американских отношений метафорически
используются слова, обозначающие общение, диалог, договоренность: «Конечно, у
нас должны быть прекрасные отношения с Америкой, Западной Европой» (АиФ),
«Но уже в Берлине Россия договорилась с США о простой вещи…» (РГ),
«…договариваться об экономических гарантиях в первую очередь следует с
Америкой» (АиФ), «Мы ведем с американской стороной многоплановый,
взаимоуважительный диалог» (РГ).
Близость интересов, взаимное доверие, уважение и привязанность России и
Америки передаются через метафору дружбы, например: «Семьдесят лет советская
власть готовила народ России к дружбе с Америкой… А за восемь лет
администрация Клинтона все это похерила!» (АиФ). Дружба – одна из самых
главных ценностей в человеческих отношениях, представляется как серьезный этап
РАО, но не всегда средства достижения дружеских отношений носят благовидных
характер: «Россия – США: дружба через интриги» (АиФ). Встречаются примеры,
указывающие на отсутствие искренности в отношениях между Россией и Америкой:
«С Америкой, даже не любя ее, выгоднее хотя бы делать вид, что дружишь» (РГ).
Отмечается принципиальная невозможность иметь дружеские отношения с
Америкой: «Мы не должны обманываться: США и НАТО никогда не были и не
будут близкими друзьями России» (АиФ).
Россия готова пойти на уступки во избежание ссоры с Америкой, стремится
сохранить отношения: «…если Кремль не хочет ссориться с новой вашингтонской
командой, ему придется в той или иной степени учитывать ее мнение» (Изв.),
«Президент хочет избежать ссоры с США» (АиФ), «Наш высокопоставленный
дипломат выразил уверенность в том, что Россия и США «найдут общий язык» в
решении этого вопроса…» (КП), «Ссориться с единственной супердержавой глупо и
недальновидно» (АиФ). В последнем примере прочитывается осознание того, что
конфликты с Америкой не приведут ни к чему хорошему.
Наиболее частотным оказывается метафорическое использование лексики,
указывающей на противоречивые отношения между Россией и Америкой: «В
политическом отношении мы с Америкой, конечно, не враги, но и не союзники»
(КП), «Запад – друг или враг» (АиФ).
Фрейм «Семейные отношения»
В политическом дискурсе достаточно распространенной является метафора
брака, между государствами возможно бракосочетание со всеми его атрибутами
(Чудинов (2001)). Указания на родственную связь между Россией и Америкой
соотносятся еще и с тем, что в основе их «семейных отношений» лежит расчет,
выгода, а не любовь: «У нас с США брак по расчету» (КП). Брак по расчету как
союз, основанный на взаимных уступках и преследующий корыстные цели,
считается вполне нормальным явлением для американского общества, где
наивысшее благо исторически представляет свобода личности, где огромную роль
играют деньги (Савельева (2000)).
Россию и Америку могут связывать узы кровного родства, например, они
именуются братьями: «… в 90-е «заокеанские братья» не раз заставляли Россию
пасовать перед ними» (АиФ). Образ Америки как «большого брата» приобретает в
данном контексте негативную оценку.
Разногласия в семье, нежелание уступать друг другу в чем-либо, передаются
метафорой кризиса: «Кризис развивается и в отношениях между США и Россией,
несмотря на наше единство мнений по вопросам борьбы с терроризмом» (АиФ).
В российской прессе часто указывается на оскорбляющее Россию поведение
Америки, которое мешает их нормальным отношениям: «При такой политике США,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
189
когда Россия получает одну пощечину за другой, мы еще на что-то надеемся?»
(Изв.).
Отношения
между
Россией
и
Америкой
концептуализируются
преимущественно как человеческие отношения, которые могут иметь позитивную и
негативную направленность.
Фрейм «Изменение в пространстве»
Взаимоотношения между Россией и Америкой могут иметь признаки
перемещения в пространстве, на основе чего выделяется следующие слоты:
Слот 1. Движение вперед-вверх: «Отношения России с США будут развиваться
по восходящей» (КП), «Восходящая линия русско-американского военного,
политического и гуманитарного сотрудничества была вскоре прервана в результате
прихода к власти большевиков» (Изв.).
Слот 2. Движение вперед-назад: «Итак, как видим, с одной стороны, крупный
прорыв в российско-американских отношениях, с другой - опасность того, что он
может повернуть вспять» (РГ);
Слот 3. Движение по спирали: «Они [бизнесмены] «чуют», что
взаимоотношения Америки с Россией выходят на новый виток» (АиФ);
Слот 4. Движение вниз: «Со стороны Путина есть твердое желание не дать
отношениям с Америкой упасть ниже определенного уровня» (АиФ);
Слот 5. Движение по кривой: «С тех пор российско-американские отношения
прочертили крутую параболу» (РГ); «Почему отношения между Россией и США
развиваются зигзагообразно?» (Изв.).
Вектор направлений РАО изменяется достаточно часто, они достигают то
высшей, то низшей точки своего развития в зависимости от того, как их оценивают
носители русского языка: положительно или отрицательно.
Временная метафора также характеризует российско-американские отношения.
Фрейм «Изменение во времени»
РАО имеют основные вехи, этапы своего развития: «Можно ли утверждать,
что начинался новый отсчет времени в наших отношениях с США и Западом в
целом? Думается, да» (РГ); «…именно сейчас наши отношения с Америкой
вступили в решающую, можно сказать, переломную фазу, когда и Москва, и
Вашингтон могут заново определить свои приоритеты» (РГ).
РАО можно охарактеризовать через признак ускорения, что обозначает
развитие отношений между двумя странами, т.е. одновременное изменение в
пространстве и во времени: «Набирать обороты наши отношения с США и Западной
Европой стали после победы Владимира Путина на президентских выборах» (РГ).
При актуализации концепта «Америка» посредством признака “отношений”
(между Россией и США) в некоторых случаях используется метафорическая модель
РАО – ПРИРОДНОЕ ЯВЛЕНИЕ. А.А. Камалова отмечает способность
прилагательных холодный, горячий, теплый характеризовать не только
существительные с конкретным значением, но и существительные, именующие
идеальные сущности, например: горячее сердце, теплые отношения, холодный
взгляд (Камалова (1998)). Осмысление РАО как природного явления происходит
посредством следующих вариантов природоморфной метафоры:
Фрейм «Изменение температуры»
Слот 1. Понижение температуры: «Сегодня партнерство, к сожалению, в
отсутствие такого субъективного фактора, как личные отношения президентов,
может очень легко испариться от дуновения любого ветерка, порожденного
похолоданием наших отношений» (РГ), «Петербургская встреча президентов России
и США подвела черту под периодом взаимного охлаждения на почве иракской
войны» (АиФ), «Градус отношений Америки с Россией приблизился к отметке,
близкой к нулю. В СМИ появился даже новый термин - "холодный мир"» (РГ).
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
190
Аналогичным образом представляются международные отношения в болгарском
языке: «Отношенията между Анкара и Вашингтон охладняха заради войната в Ирак
не се подобряват, а различията все повече се задълбочават» (Сега).
Слот 2. Повышение температуры: «В ноябре прошлого года на фоне
потепления в отношениях Москвы и Вашингтона президент Джордж Буш
предложил конгрессу отменить законодательный рудимент» (Изв.), «Кроме этого
наша поддержка американских действий станет хорошим поводом для улучшения,
потепления отношений с Соединенными Штатами…» (РГ), «Другим сигналом стала
статья Пауэлла, в которой американская администрация, по сути, впервые со времен
потепления отношений с Москвой (т.е. с июня 2000 года) четко дала понять: у
Вашингтона появились вопросы к политической системе России» (Изв.),
«Протокольные любезности свидетельствуют о новой оттепели в отношениях между
США и Россией» (АиФ).
Слот 3. Таяние снега/льда
Аналогично тому, как в природе под воздействием тепла происходит таяние
льда или снега, исчезают все препятствия в установлении дружественных
отношений между двумя странами: «Став в последние два года друзьями,
президенты России и США предпочитали встречаться в неформальной обстановке,
подчеркивая, что отношения между нашими странами оттаяли после «холодной
войны» (КП). В некоторых случаях налаживание РАО представляет собой довольно
длительный процесс: «…рассчитывать на быстрое таяние дипломатических снегов
Вашингтону вряд ли стоит» (РГ).
В данных контекстах природоморфная концептуальная метафора
характеризует отношения официального уровня. Признак ‘тепло’ свидетельствует
об улучшении РАО; ср.: «Прилагательное теплый в словосочетаниях имеет обычно
положительную оценку ‘приятный’, поскольку оно имплицитно апеллирует к
нормальной температуре человеческого тела» (Рахилина (2000)).
Представленная фреймо-слотовая структура природоморфной метафоры в
большинстве случаев свидетельствуют о стремлении России наладить контакты с
Америкой, об осознании необходимости дальнейшего сотрудничества двух
государств.
Отношения между Россией и Америкой в современных публицистических
текстах могут обозначаться зооморфной метафорой, хотя подобные метафорические
модели не являются частотными.
Фрейм «Действия животных»
Употребление зооморфной метафоры акцентирует взаимонаправленную
агрессию, когда кто-то третий заставляет Россию и Америку напасть друг на друга,
подраться: «Но даже если допустить, что иракцы попытались стравить таким
образом США и Россию, вероятность столь меткой провокации абсолютно
ничтожна» (КП), «Тем, кто попытается сейчас стравить Америку и Россию на почве
поддержки "стран-изгоев"?» (РГ).
В российских публицистических текстах часто указывается на агрессивное
поведение Америки, которое менее характерно для России. Показательно, что в
данном случае для выражения конфликтности используется именно зооморфная, а
не милитарная или криминальная метафоры.
Фрейм «Военные отношения»
Сложность
российско-американских
отношений
метафорически
представляется как война, конфронтация: «Похоже, в отношениях России и США
опять замаячил призрак куриной войны» (АиФ), «Жесткая конфронтация с США
означает увеличение военных расходов и возврат к эпохе холодной войны» (АиФ).
Метафорически представляются проблемы, связанные с поставкой в Россию
куриных окорочков.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
191
Фрейм «Виды соревнований»
Выделение метафорической модели РАО – СОРЕВНОВАНИЕ обусловлено
тем, что взаимоотношения США и России нередко репрезентируются как
спортивные состязания:
Слот 1. Соревнование вообще: «Мы физически не способны дальше
соревноваться с Америкой» (АиФ); «…мы соревновались с США по военным
расходам» (АиФ).
Слот 2. Соревнование по бегу: «Кое в чем мы уже догнали Америку…» (АиФ);
«Лунная гонка между США и СССР длилась более 10 лет» (КП), «Кажется, в этой
области мы наконец-то обогнали Америку» (АиФ), «По статуэткам на душу
кинематографического населения мы уже почти догнали Америку» (Изв.).
Постоянное соперничество между Россией и Америкой в разных сферах жизни
определяется метафорой бега, со сменой лидера.
Слот 3. Командные спортивные игры: «…Украину называют «футбольным
полем для игры США и России»…» (АиФ), «… у них до матча с Америкой еще пара
дней» (АиФ).
Как показывают исследования, спортивные, а также игровые и военные
явления,
образующие
источник
метафор,
формируют
специфические
метафорические модели политической жизни.
Фрейм «Зрелище»
Отношения России и Америки могут метафорически представляться как
коррида: «...мы с Америкой, как матадор с быком. Американцы - это бык, бегающий
по арене, и мы не должны сталкиваться с ним лоб в лоб» (КП). Коррида – это род
массового зрелища в Испании и некоторых других странах Латинской Америки –
бой быков – сражение на большой арене пеших и конных бойцов с доведенными до
ярости быками (БИСИС (2002)). Данный фрейм, характеризует Россию и Америку
как участников зрелища, причем последняя репрезентируется как неуправляемое,
агрессивное животное – бык, с которым Россия-тореадор не хочет встречаться.
Артефактная метафора представляет собой активно используемый способ
освоения действительности. В российских печатных СМИ восприятие РАО как
физического объекта передается через архитектурную метафору, что акцентирует их
рукотворный характер.
Фрейм «Строительство, устройство и разрушение здания/строения»
Представление общества в виде дома, здания, сооружения является одной из
ярких особенностей современного русского языка (Ермакова (2000)).
Слот 1. Строительство
Строительство здания/строения метафорически обозначает заключение
партнерских отношений между Россией и Америкой, например: «Владимир Путин и
Джордж Буш договорились максимально использовать второй срок их
"параллельных президентств" для создания такого запаса прочности в конструкции
российско-американского стратегического партнерства, которая была бы способна
надежно выдерживать испытание временем и порой возникающими нагрузками
политической конъюнктуры» (РГ). Как замечает А.П. Чудинов, идея строительства
окрашена преимущественно позитивно: строительство – это обычно надежда на
лучшее будущее» (Чудинов (2001)). Однако с фреймом «строительство» могут быть
связаны и негативные тенденции: «В России далеко не преодолено сопротивление
строительству стратегического партнерства с США» (Изв.), «Россия будет строить
отношения с США в зависимости от того, насколько полно достигаются ее цели в
Европе» (Изв.).
Слот 2. Устройство здания
Изначальной составляющей здания/строения является прочная основа –
фундамент: «Нами же было усвоено: российско-американские отношения должны
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
192
строиться не столько на личных отношениях лидеров, а в первую очередь на
определенных принципах» (РГ), «…союзничество США и России сугубо временное
– нет фундамента для углубления отношений…» (Изв.), «Сегодня мы подтвердили
курс на стратегическое партнерство и убедились в том, что фундамент российскоамериканских отношений оказался прочнее тех сложностей, которые пережили
наши страны» (РГ).
Слот 3. Разрушение здания
Разлад, расхождение между странами метафорически представляется как
трещина: «В отношениях с Вашингтоном тоже наметилась трещина» (АиФ).
Фрейм «Физические признаки»
Как артефакт, РАО характеризуются через метафоры гладкости, что выявляет
наличие положительных или отрицательных оценок: «Это не означает, что у нас с
Америкой все гладко и нет разногласий» (РГ); плотности: «…мы должны плотно
взаимодействовать с США» (КП); остроты: «Но в краткосрочной перспективе
атмосфера предвыборной борьбы делает весьма трудным поиск компромиссов по
вопросам, в которых возникли острые разногласия между Москвой и Вашингтоном»
(РГ).
В метафорике российско-американских отношений соединяются два
противоположных образа – с одной стороны, они воспринимаются как нечто
созданное руками человека (метафоры здания/строения). С другой стороны, они
предстают как природное явление, т.е. как нечто естественно существующее.
Как правило, в современных российских публицистических текстах фреймы и
слоты обладают различным эмотивным потенциалом. Так, с фреймами «военные
отношение», «действия животных», «зрелище», со слотами «понижение
температуры» и «разрушение здания» преимущественно связаны отрицательные
оценки, а со слотами «повышение температуры», «таяние снега/ льда»,
«строительство здания» – положительные оценки. Сферы дружбы, семейных
отношений представляют собой в большинстве случаев источник метафорического
употребления с неоднозначной оценкой, что находит отражение в соответствующих
фреймах.
Образы РАО, существующие в массовом сознании россиян, в определенной
степени зависят от представлений, зафиксированных в текстах СМИ, поэтому
изучение подобных репрезентаций, механизмов их возникновения является важной
задачей для лингвистов-когнитологов.
Итак, описание российско-американских отношений занимает центральное
место в российских газетах на фоне других международных связей, что
подтверждает их особое значение русской языковой картине мира. На специфику
репрезентации российско-американских отношений в текстах российских средств
массовой информации указывает фреймо-слотовая структура метафорических
моделей:
антропоморфной,
природоморфной,
пространственно-временной,
социоморфной, артефактной.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. – М.:
Знание, 1991. – 64 с.
2. БИСИС. – Большой иллюстрированный словарь иностранных слов. – М., 2002. –
960 с.
2. Гришина О.А. Актуализация концепта «Америка» в современном русском языке.
Дис. …канд. филол. наук. – Кемерово, 2004. – С. 141.
3. Ермакова О.П. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца XX
столетия (1985 – 1995). – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 32–66.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
193
4. Камалова А.А. Семантические типы предикатов состояния в системном и
функциональном аспектах. – Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 1998. –
325 с.
5. Маслова В.А. Лингвокультурология: Учеб. пособие. – М.: Academia, 2001. – 208 с.
6. Ольшанский И.Г. Когнитивные аспекты лексической многозначности (на
материале современного немецкого языка) // Филологические науки. – 1996. –
№5. – С.85–93.
7. Петренко В.Ф., Митина О.В., Бердников К.В., Кравцова А.Г., Осипова В.С.
Психосемантический анализ этнических стереотипов: лики толерантности и
нетерпимости. – М.: Смысл, 2000. – 73 с.
8. Русский ассоциативный словарь. Кн. 3. Прямой словарь: от стимула к реакции.
Ассоциативный тезаурус СРЯ. Часть 2. – М, 1996. – 212 с.
9. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость.
– М.: Русские словари, 2000. – 416 с.
10. Савельева Л.В. Русское слово: конец XX века / Предисл. Д. Лихачева. – СПб.:
Изд-во «Logos», 2000. – 216 с.
11. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: Когнитивное исследование
политической метафоры (1991-2000). – Екатеринбург: УрГПУ, 2001. – 238 с.
12. Чудинов А.П. Политическая лингвистика (общие проблемы, метафора). –
Екатеринбург, 2003. – 194 с.
13. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2004.
– 326 с.
METAPHORS OR AMERICAN-RUSSIAN RELATIONSHIP
(COGNITIVE ASPECT)66
Olga Urusova67
ABSTRACT
There are some types of cognitive metaphor, which represent RussianAmerican relationship in Russian newspapers. The description of these
metaphors (as well as frames, slots) is the main aim of the present article. The
article examines a modern Russian-American relationship in terms of a
cognition method, which helps to go further in metaphor analysis exploring
metaphor as a mental operation, means of conceptualization and explanation of
the surrounding world. We have focused on the problem of presentation
Russian-American relationship with respect to current linguistic approaches of
political discourse.
KEYWORDS
Political linguistics, concept, frame, slot, representation, metaphor, types of metaphor.
66
© Olga Urusova, 2005
67 Kemerova State Unirversity, Department of linguistics and Slavonic languages, Russia,
grrishina_o@list.ru; grrishina_o@rambler.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
194
КОНТЕКСТЫ В ПРОЦЕССАХ ОБРАЗНОГО МЫШЛЕНИЯ:
КЛАССИФИКАЦИИ, СТРУКТУРЫ, СВОЙСТВА
Юрий Валькман, Вячеслав Быков
ВВЕДЕНИЕ
Контекстами и образами занимаются логики, философы, психологи,
лингвисты, когнитологи, специалисты в области искусственного интеллекта, и, с
нашей точки зрения в большей степени неявно, математики. Их результаты
необходимо использовать в разработке компьютерных технологий образного
мышления.
Данная работа представляет собой продолжение исследований, результаты
которых, в частности, представлены в публикациях [1–7].
Ранее в работе [6] мы разделили образы на четыре класса:

правополушарные MImR и левополушарные MImL (ментальные) образы;

локальные образы Im и образы мира внешней действительности
(реальный мир).
При этом к MImR (в большей степени - гештальты) мы относим
принципиально имплицитные знания, а MImL ближе к Im, т. к. возможна
экспликация соответствующих знаний. Процессы образного мышления касаются
взаимодействия образов всех четырех классов. Здесь рассмотрим, построим и
исследуем различные классификации и структуры контекстов с ориентацией на их
моделирование при разработке компьютерных технологий образного мышления.
1. «ЛЕВЫЕ И ПРАВЫЕ ОБРАЗЫ»
Мы интересуемся разделением процессов мышления на правополушарное и
левополушарное не для того, чтобы разобраться в физиологии и отображать ее в
компьютере, а для того, чтобы понять, как, по каким принципам природа разделила
эти процессы и «операнды» соответствующих операций. После анализа ряда
публикаций психологов [11-14] мы выделили, в частности, следующие аспекты
разделения процессов мышления на правополушарное и левополушарное.
1) В соответствии с [11], образы MImR характеризуются целостностью
(неделимостью) и мультиконтекстностью (одновременным существованием образа
во многих контекстах). А образы MImL всегда декомпозируемы на некоторые
компоненты (детали, элементы, признаки, характеристики) и «содержатся» в одном,
конкретном контексте. Поэтому правополушарное мышление в большей мере
приспособлено для синтеза (композиции новых сочетаний образов, в частности,
творчества), а левополушарное – для анализа (исследования компонентов)
соответствующих образов.
Так, например, в MImR буква «А» - целое, неделимое, а в MImL она
декомпозируется на «/», «–» и «\». Если в правом полушарии отражается целое
слово, то в левом - оно делится на отдельные буквы («А», «Б» и т.п.) или если в
MImR – предложения, то в MImL слова и т. д. Именно поэтому в настоящее время
почти все методы распознавания образов моделируют левополушарное мышление.
На рис.1 изображено условное представление образов MImL и MImR в памяти
человека и структур их представления в вычислительной среде. Заметим, что если
фреймы Минского непосредственно ориентированы, с нашей точки зрения, на
представление MImL в форме знаковых структур «понятие – его признаки
(характеристики)», то отношения «контексты - образ» (необходимые для
моделирования в компьютерных технологиях MImR), видимо, не имеют пока
эффективных языковых средств поддержки. Мы, для представления MImR будем
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
195
использовать специальный вид семантических сетей (модельно-паметрические
пространства [10]).
В нижней части рис.1 изображен графический образ условной гипотетической
трехуровневой структуры для интегрального представления образов MImR  MImL.
Заметим, «такое образование» характерно, с одной стороны, для холонических
структур, с другой – так представлял проблему «текст-контекст» Ю. Лотман, и
некоторые исследователи считают, что одновременный учет общего и частного –
признак гениальности. Но, структура образа в значительной степени определяется
его контекстом.
2) А.Р. Лурия [12] различает классификации образов двух типов: ситуативные
(правополушарные) и категориальные (левополушарные). Первый опирается на
практический опыт человека, второй — на логику и понятийное мышление.
Замечено, что в правом полушарии объединение объектов направляется наглядной
ситуацией, при этом операция подведения объектов под общую категорию
заменяется операцией введения предметов в общую практическую ситуацию.
Основой такой классификации являются не словесно-логические процессы,
абстрагирующие те или иные стороны объектов и подводящие эти объекты под
определенные категории, а воспроизведение наглядно-действенного опыта.
Объединение материала в соответствии с общностью наглядной ситуации или
по логическим категориям определяет уровень точности и скорость опознания. В
основе памяти левого полушария — классификация категориальная (все виды
классификации — это прерогатива левого полушария). Поэтому распознавание
образов левым полушарием менее точно, так, например, категоризация, связанная с
представлением изображения с помощью конечного числа дискретных признаков,
всегда приводит к потере информации. Но зато она может производиться с очень
большой скоростью и надежностью в связи с тем, что для своей реализации требует
меньшего объема информации: запоминаются только параметры, разделяющие
классы.
Таким образом, контексты MImL, образуются посредством операции, обратной
процедуре «множественного наследования свойств», если отношения между
образами носят родовидовой характер, иногда и в случаях причинно-следственных и
агрегатных отношений: категории образов и их классификаторы априори
определены. Синтез и анализ контекстов MImR значительно сложнее, т.к.
ситуативные контексты, с одной стороны, часто, субъективны, с другой – могут
динамически меняться. Конечно, можно выделить стандартные, стереотипные
ситуации (тогда, фреймы, для описания контекстов, подходят по определению) и
«нештатные» (аномальные, нестандартные). Но, часто, образы ситуаций являются
открытыми структурами.
3) Хранилище знаний, выраженных словами, символами, значениями и
отношениями между ними в формулах и алгоритмах, Тулвинг (см. в [13]) назвал
семантической памятью и противопоставил ее эпизодической памяти. Эти два
хранилища локализуются соответственно в левом и правом полушариях. В
семантической памяти левого полушария содержится вся информация,
необходимая для пользования речью: слова, их символические представления,
смыслы и правила манипуляции с ними. Эта память содержит все известные
человеку факты безотносительно к месту и времени их приобретения. В
эпизодической памяти правого полушария, наоборот, сведения и события
«привязаны» применительно ко времени и месту их получения. В эпизодической
памяти хранение информации детерминировано не обобщенными пространственновременными факторами, а непосредственно автобиографическими подробностями.
Заметим, информация, находящаяся в семантической и эпизодической памяти, в
различной мере подвержена забыванию
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
196
Такое разделение памяти акцентирует наше внимание на целесообразности
сохранения в вычислительной среде (и использования) пространственно-временной
эволюции множества образов MImR и MImL, их структур и их контекстов.
Образ в левом
полушарии
Образ в правом
полушарии
Контекст 2
Контекст 1
Контекст i
Неделимая целостность в
мультиконтекстном пространстве
Целостность в одном контексте,
но состоит из компонент
Образ
Образ
Новая структура (абстракция?)
Фреймы для хранения
Рис. 1. Условное представление образов MImL и MImR и их структур.
4) По мнению Пайвио [14], каждое событие кодируется, по меньшей мере,
дважды: как образ и как вербальный аналог. Такое избыточное двойное кодирование
образов и конкретных слов объясняет их лучшее запоминание по сравнению с
абстрактными словами. Что касается воспроизведения, то, в отличие от
запоминания, абстрактные слова воспроизводятся точнее, так как они порождают
меньше разнообразных ассоциаций (см. рис. 1). Следовательно, память в правом
полушарии — эпизодическая, данная в контексте, а в левом —
классифицированная по различным основаниям и данная вне контекста. Таким
образом, контекстно-свободные грамматики моделируют левостороннее мышление.
Хотя, что такое образ без контекста?
Использование эпизодической памяти дает возможность быстро узнавать, а
семантической — произвольно воспроизводить и экстраполировать свойства
объектов. Последнее повышает предсказуемость ситуации. Левое полушарие
ответственно за использование информации о вероятностных свойствах событий и
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
197
статистических связях языка. Это предполагает переработку и накопление в памяти
этого полушария сведений о прошлых событиях для использования и
прогнозирования будущих действий.
Заметим, что точки зрения психологов на данную проблему несколько
расходятся. Но, наша цель - не установление истины в решении этой сложнейшей
проблемы, а определение целесообразных методов и средств моделирования
образного мышления.
2. ПРОЦЕССЫ МЫШЛЕНИЯ – ТЕСНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЛЕВОГО И
ПРАВОГО ПОЛУШАРИЙ
Очевидно, в процессах мышления «мы постоянно перемещаем» образы с
правого полушария в левое, и обратно. Такая миграция образов, естественно, нами
не осознаваемая, происходит постоянно. Например, когда мы в уме
«проговариваем» наши мысли, решаем задачи, дискутируем и т.д. И, если
левополушарные процессы, в большей мере, заняты анализом, а правополушарные –
синтезом, то образы должны постоянно «двигаться слева - направо» (с
соответствующей трансформацией) и наоборот (также с необходимым
преобразованием). Так как любая операция мышления (абстрагирования,
конкретизации, обобщения, детализации, совмещения, противопоставления,
классификации и т.д.) основана на многократном повторении процедур анализа и
синтеза на различных уровнях представления соответствующих образов.
Вообще, первичные образы (образы восприятия) видимо всегда сначала
формируются в левом полушарии. Из левого же полушария они и «выводятся
наружу» в каких-либо формах и форматах (мимики, жестов, звуковых, графических,
письменных образов и т.п.). Условно графически эти процессы представлены на
рис. 2.
При этом важно понимать, что при обсуждении процессов правополушарного
мышления мы всегда вынуждены моделировать его левополушарными методами,
т.е. отражать только один контекст. Независимо, говорим мы об этом или пишем
(тем более, когда мы правополушарные образы «кодируем» математическим
формулами). Этот вынужденный один конкретный контекст, видимо, и «породил»
известный печальный вывод: «Мысль изреченная – есть ложь!».
Любая форма представления образа накладывает ограничения на передачу его
содержания уже хотя бы потому, что она форма. Заметим, при создании новых
языков мы пытаемся, по возможности, в синтаксических конструкциях отразить
соответствующее семантическое содержание.
Но только интерпретация Im, перевод Im в MIm вновь наполняет форму
новым содержанием. Это уже зависит от нашего воображения (MImR), которое
определяется нашими знаниями (декларативными) и мощностью нашего
«естественного процессора» (процедурными знаниями). Иначе говоря, в нашей
«естественной базе знаний» может быть множество связанных и автономных
образов (и их структур), но порождение новых отношений, новых образов (образов
воображения) зависит от мощности процедурной компоненты (умения строить
новые структуры). Еще Аристотель сказал: «Нахождение удаленных аналогий —
плод большого ума».
Введем очередное определение образа. Под образом будем понимать
некоторую недоопределенную (в случае MImR) или определенную (в случае MImL
или, тем более, Im) целостность с возможными отношениями с другими образами.
Целостность образа, здесь, относительна. Мы можем ограничивать его часть, не
осознавая рамок. Более того, он всегда открыт как для дополнения его некоторыми
свойствами/отношениями, так и для его модификации (замены) или удаления. В
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
198
любом случае речь может идти об уточнении образа, его трансформации,
углублении его понимания.
Вообще, целостность образа проявляется через операции с ним и его
отношения с другими образами [8]. В каждой операции образы выступают как нечто
целое. Тогда образы можно рассматривать как абстрактные типы данных, а
операции – как компоненты абстрактных алгебр с соответствующими
свойствами. И образ тогда не обязательно должен иметь смысловое имя.
Именование — тоже операция, которую можно трактовать как отображение образа
из правого полушарие в левое. С введением соответствующих аксиом в дальнейшем
будем говорить об исчислении образов.
Im1
Правое
полушарие
(MIm R)
Левое
полушарие
(MIm L)
Im2
Рис. 2. Условное представление процессов анализа и синтеза образов Im в среде
MIm.
В правом полушарии производится «семантизация» образа, наполнение его
смыслом, а в левом - всегда осуществляется его «синтаксизация». Он
трансформируется в синтаксическую конструкцию, или, лучше, в семиотическую.
Обретая синтаксическую структуру, целостность, он неминуемо теряет свое
богатство, многозначность, так как в правом полушарии он существует
одновременно во многих контекстах, а в левом – в одном (см. рис. 1.). Музыкальное
произведение, отраженное в нотах, передает лишь некоторый аспект образа,
который был в голове композитора. Исполнитель, поняв, быть может, нечто другое,
прочитав партитуру, строит свой образ произведения. Поэтому все исполнения
неминуемо несут отпечаток контекста понимания исполнителя, т.е. они
субъективны. У разных слушателей возникают различные ассоциативные образы, в
зависимости от их «собственных» MIm. С песнями или кинофильмами еще
интересней. Там больше соавторов и слушателей или, соответственно, зрителей.
3. ЕЩЕ РАЗ О КЛАССИФИКАЦИИ КОНТЕКСТОВ: ОСНОВНОЙ
КРИТЕРИЙ
В [6] мы уже частично классифицировали контексты образов. Здесь введем
еще один (быть может, базовый) признак классификации контекстов.
В работе [9] определены структура среды представления образов и понятия их
носителей, форм и форматов. Введено и кратко рассмотрено отношение «носители
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
199
- формы - форматы» («medium - shape - format»). Определим аналогичные
отношения для текстов (Тx) и контекстов (Ct) образов. Мы вынуждены
рассматривать контекст параллельно с текстом, т.к. Тx и Ct практически любого
образа тесно взаимосвязаны: не бывает Тx без Ct и невозможен Ct без Тx.
Под носителями MD будем понимать физические (материальные) объекты, на
(в) которых записываются и хранятся Тx и Ct. В роли носителя могут выступать
бумага (например, книга), фотобумага, видеолента, компакт-диск и т.д. Носителем
Тx и Ct может быть и человек, например, актер, манекенщица и т.д. Особым
случаем является мозг человека, поскольку соответствующие формы и форматы
представления, в данном случае, только Ct мы пока знаем слабо.
Проблема классификации форм SH и форматов FT представления Тx и Ct нам
представляется весьма сложной, и ее решение достойно специального исследования.
Здесь только заметим, что в SH необходимо выделить,
с одной стороны, представления Тx и Ct, связанных с нашими сенсорными
каналами (звуковые, визуальные, тактильные и т.д. образы) и измерительными
системами (спидометр, видеокамера, амперметр, градусник и т.д.),
с другой — формальными аппаратами представления Тx и Ct: графические
образы, модели, таблицы, естественно-языковые тексты и т.д.
К FT представления Тx и Ct мы относим языки, форматы и структуры их
хранения на носителях. Например,
 для видеоинформации в компьютере используются форматы MPEG, AVI и
т.д.,
 для музыкальных Тx и Ct — нотная запись и/или аудиоформаты,
 для математических моделей — различные математические языки, нотации,
 графические образы представляются в различных форматах (схемы,
чертежи, графики и т.п.) в зависимости от соответствующих графических
средств и т.п.
Общая структура среды представления текстов и контекстов образов
изображена на рис. 3.
Введем следующие множества:
FT = {ft1, ft2, …, ftn} - форматы представления текстов и контекстов,
SH = {sh1, sh2, …, shm} - формы представления текстов и контекстов,
MD = {md1, md2, …, mdk} - носители текстов и контекстов.
Теперь вполне понятно, что данная классификация является основной.
Фактически, в ней отражается три критерия классификации контекстов (текстов)
образов:
по типам их носителей MD (1) ,
формам SH (2) и
форматам FT (3) их представления.
Как обычно, процесс классификации состоит в определении всех (известных в
настоящее время):
 элементов множеств MD, SH, FT и
 отношений MD — SH и SH — FT на уровне элементов соответствующих
множеств.
Естественно, множества MD, SH, FT являются открытыми, т.к. постоянно
разрабатываются новые, эффективные формы и форматы представления образов,
открываются и используются новые носители информации. Поэтому и
соответствующий классификатор является открытой системой.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
200
Отношения MD
- SH - FT (см. рис. 3)
имеют, «в большей
мере»,
иерархический
характер. На (в)
одном типе носителя
mdi
могут
быть
представлены образы
в различных формах
{shij}
и/или
несколько форматов
{ftjr} представления
образов характерны
для данной формы
shj. Так, например,
графический образ
(ГО) (например, sh5)
может
быть
представлен
в
формате кругорамы
Рис. 3. Общая структура среды представления текстов
–
sh55,
графика
и контекстов образов
Кивиата
sh56,
столбчатой диаграммы sh57 и т.д. Но, ГО может отражаться на экране дисплея
(например, md4), храниться на компакт-диске – md5, в памяти компьютера – md6, на
бумажном носителе – md7 и т.д. Поэтому, структура MD - SH – FT, по сути,
является сетевой. Еще более она усложняется, с учетом того, что некоторые
элементы множеств MD, SH, FT являются структурами.
Заметим, что некоторые образы могут иметь форму и носитель, но не иметь
текста представления (и, соответственно, контекста), например, мимика лица,
танец, жесты и т.д. Такие образы «обретают» текст, когда будут описаны, например,
на естественным языке, сфотографированы, нарисованы, «сняты на видео», т.е.
будут представлены на некотором другом носителе, относительно исходного. Это
свойство образов весьма существенно в решении проблем защиты
интеллектуальной собственности.
В компьютерном моделировании образного мышления особо значимы те
аспекты среды представления образов, которые относятся к компьютерным
носителям текстов и контекстов (информации). И, в связи с этим, существенный
интерес представляет совместимость (затем обобщение) и трансформация Тx и Ct
образов “по горизонтали” на всех трех уровнях структуры MD - SH - FT (стрелки–
дуги - на рис. 3) и совместимость (интеграция) и преобразование Тx и Ct образов
“по вертикали”.
Горизонтальные стрелки на рис.3 определяют необходимость введения еще
одного классификатора, в котором фиксируются возможные MD, SH, FT для
представления Тx и Ct каждого типа образа (об одном подходе к классификации
образов см. [9]). При этом структура MD - SH – FT отображается на классификатор
образов.
Контексты могут определяться в тех же форматах, что и тексты. Например,
статьи, книги, видеофильмы и т.д. И большинство специалистов в области контекста
исследуют соответствующие проблемы (см., например, [15-17]) априори
предполагая общий формат представления для Тx и Ct.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
201
Но возможны представления текстов и контекстов одного образа (или близких
по некоторым критериям) на разных носителях mdi в различных формах shj
(форматах ftr). Например, вербальные характеристики аналитических формул (или
их графическая интерпретация), трактовка художественных произведений,
объяснение смысла графических образов, сопровождающие сообщение мимика и
жесты, описание дегустаторами вкуса, запаха и т.п.
Для моделирования образного мышления этот аспект весьма значим, так как
для интерпретации сложных объектов мы почти всегда используем множество
образов, представленных на разных носителях, в различных формах и форматах
(вкус, запах, цвет, форма, изображение, описание и т.д.) – см. [9].
Поэтому, далеко не всегда необходимо приводить Тx и Ct к единой форме
представления и/или одному формату. В этом случае можно говорить об операции
гетерогенного дополнения. Возможны варианты: Тx  Ct; Тx  Ct; Ct  Ct.
Конечно, и текстов и контекстов в каждом варианте может быть несколько.
Но, часто операции с образами [8] требуют представления текстов и
контекстов различных образов в общем формате. Для построения и поддержки в
компьютерных технологиях таких гомогенных сред представления образов (их Тx и
Ct) необходима разработка соответствующих конверторов, преобразователей форм
и форматов хранения текстов и контекстов.
Важным частным такой классификации является следующее разделение Ct:
 контексты, которые содержатся в нашей памяти MIm, и
 контексты, которые включены в образы класса Im (т.е. вне нашей памяти).
Первые контексты, фактически, представляют все наши знания, которые мы, в
частности, привлекаем для решения различных задач, интерпретации (трактовки,
понимания) тех или иных Im. Вторые - сопровождают тексты различных Im.
Фактически в них, как и в текстах Im отражаются контексты, которые были
представлены в MImL при формировании Im (см. рис. 2). Контексты этого класса
обсуждались в [4].
4. СВОЙСТВА КОНТЕКСТОВ: КОНТЕКСТЫ – ЗНАНИЯ, ЗНАНИЯ КОНТЕКСТЫ.
В [6] контексты определены как образы (слова или идеи), которые
окружают образ (в любой форме представления), термин или идею и могут
пролить свет на его значение; окружение или ситуация, в которой что-то
происходит или сообщается. Или, метафорично: контекст – окрестность текста.
Поэтому, контекст образа можно рассматривать как средство его понимания.
Но, в любом случае, с одной стороны, контексты всегда представляют собой
некоторые знания, с другой - некоторые знания являются контекстуальными по
отношению к другим знаниям, представленных в форме текстов или «оставленных в
форме имплицитных знаний». Заметим, «контекстное знание является в
значительной степени молчаливым [18].
Как известно, языками представления знаний занимаются в рамках
проблематики искусственного интеллекта, в частности, и разработкой методов и
средств: синтеза-анализа графических образов, речевого ввода-вывода,
распознавания
образов,
генерации
видеообразов,
естественно-языковых
интерфейсов и т.д. Уже даже появился «электронный нос». Отсюда следует важный
вывод: в рамках моделирования контекстов в вычислительной среде мы не должны
заниматься разработкой методов и средств представления контекстов в
компьютерных технологиях. Конечно, это не относится к образам и моделированию
образного мышления.
В [15] вводится определение: Контекст – рамочный признак некоторой среды
текста, посредством которой первоначальный (базовый) смысловой шаблон
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
202
соединяется
с
расширяющими
предмет
обсуждения
повторяющими
определениями. Тогда моделирование контекста системы образов подразумевает,
что мы обводим систему воображаемой линией и выявляем объекты, которые
находятся за этой линией и взаимодействуют с системой. Заметим, фрейм
переводится как «рамка». Таким образом, в самых различных приложениях с
помощью фреймов (и не только Минского) в информационных объектах
«вырезаются» разные структуры, адекватные соответствующим требованиям.
Выделенная структура становится текстом, в данном случае, образа, а
«оставшаяся» информация (теперь «внешняя среда» образа) выступает в роли его
контекста.
Определим некоторые свойства контекстов. Для этого необходимо рассмотреть
процессы их использования. Мы выделяем следующие основные операции с
контекстами (и текстами) образов:
 выявление, определение, построение, формирование контекстов образов,
 сужение контекстов (вплоть до перехода к одному контексту),
 расширение контекстов (включение образов в новые контексты),
 интеграция образов (на основе общих контекстов),
 дифференциация их (на основе разделения их контекстов),
 трансформация текстов в контексты,
 преобразование контекстов в тексты.
В этих операциях контексты выступает в роли операндов. Видимо, в самом
общем виде, контекст образа можно определить и как некоторые
характеристики (свойства) объекта с некоторыми отношениями между ними.
При этом, отношения с образом, в основном, касаются связей класса «входит/не
входит» в данный образ, иногда с весовыми характеристиками. И, как текст
является контекстом для другого текста, так и образы, чаще всего, выступают в роли
контекстов для анализируемых образов.
Используя аналогичные принципы, в [16] строят контекстуальные графы. Мы
для моделирования пространства образов будем использовать более мощный,
апробированный [10] в интеллектуальном проектировании, аппарат модельно параметрического (<М,Р>) пространства. Базовыми структурными «блоками»
<М,Р>-пространства являются модели, параметры и отношения между ними.
Поставив в соответствие модели образ, а параметру – его признаки
(характеристики, свойства), мы построим в вычислительной среде некую онтологию
образов моделируемой предметной области.
Контекстное знание можно определить и как фоновое знание. В [3-6] мы уже
рассматривали понятие центр внимания по отношению к контексту. И, теперь
можно определить следующие свойства контекстов образов:
 контекст определен и структурирован относительно центра внимания (1),
 степень детализации контекста зависит от расстояния до центра внимания
(2),
 структура контекста динамически меняется в соответствии с изменением
центра внимания (3),
 контекст всегда субъективен (для каждого «писателя» и «читателя») (4).
Следующей (относительно модели, параметра и отношений между ними)
структурной единицей является <М,Р>-окрестность (см. [10]). В этой окрестности
«собираются» модели и параметры, находящиеся в сфере непосредственных
интересов проектировщиков (исследователей) сложных систем.
Центром <М,Р>-окрестности является параметр или модель, ради которых
строится окрестность. Остальные модели и параметры «сортируются» относительно
центра. Очевидно, центр <М,Р>-окрестности или всю окрестность (но тогда в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
203
<М,Р>-пространстве) целесообразно сопоставить с центром внимания, а остальные
модели и параметры считать контекстом соответствующего образа.
В роли текста образа может выступать центр <М,Р>-окрестности или вся
окрестность в целом (в зависимости от целей построения или исследования
пространства образов). Можно доказать формально, что при таком подходе
выполняются все четыре свойства контекстов.
На рис. 4 представлены некоторые условные графические образы,
демонстрирующие адекватность предлагаемого подхода решению некоторых,
определенных выше проблем.
На рис. 4а представлен образ (Im), находящийся в центре внимания, с
образами («близкими» и «далекими»), образующими его контекст.
На рис. 4б изображен текст (Тк) образа в многослойной структуре контекстов
Ct1, Ct2, Ct3 (структурное представление <М,Р>-окрестности).
Ct3
Ct2
Ct1
Im
Tк
а)
б)
Im2
Im1
Im1
в)
г)
Im2
Im3
Рис. 4. Тексты и контексты образов модельно-параметрическом пространстве
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
204
На рис. 4в графически представлена операция пересечения <М,Р>окрестностей образов Im1  Im2. Заметим, мы можем объединять тексты образов
только тогда, пересечение их контекстов (хотя бы какого-нибудь уровня) непусто.
На рис. 4г графически представлена операция объединения текстов трех
образов Im1  Im2  Im3. Обратим внимание, что при таких объединениях
контексты соответствующих образов должны трансформироваться в текст
обобщенного образа. Тем самым осуществляется экспликация контекста.
В своих дальнейших публикациях мы более детально и формально рассмотрим
предлагаемый подход.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В настоящее время в МНУЦИТиС в рамках Государственной программы
«Образный компьютер» разрабатываются теоретико-методологические основы
моделирования образного мышления.
На основании выше изложенных концепций в рамках данных исследований
разрабатываются принципы построения аппарата алгебры и логики текстов и
контекстов образного мышления. Алгебра контекстов включает операции сужения,
расширения, погружения, объединения и пересечения контекстов, а логика - создает
основания для определения схем метафорического и ассоциативного выводов, схем
обобщения и вывода по аналогии.
В отличие от традиционной интерпретации этих операций в предлагаемом
подходе все процессы основаны на совместном анализе-синтезе текстов-контекстов
образов. Заметим, что алгебра и логика текстов и контекстов образов поддерживает
синтез и анализ многослойных контекстов, которые можно, в некоторой степени
соотнести с глубинными семантическими слоями понимания.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Валькман Ю.Р., Книга Ю.Н. Анализ понятия графический образ // Труды
Международного семинара Диалог’2002 Компьютерная лингвистика и
интеллектуальные технологии. Протвино, 2002.
2. Валькман Ю.Р. Не-факторы — основа образного мышления // Труды II-го
Междунар. научно-практ. семинара Интегрированные модели и мягкие
вычисления в искусственном интеллекте. Москва: Физматлит, 2003.
3. Валькман Ю.Р. Категории образ и модель в когнитивных процессах //Труды
междунар. конф. Интеллектуальные системы (ICAIS'03), ГеленджикДивноморское, Москва: Физматлит, Том 2, 2003.
4. Валькман Ю.Р., Валькман Р.Ю., Рыхальский А.Ю., Книга Ю.Н. Тексты, контексты, универсумы в графических образах и языках //Труды междунар. конф.
Интеллектуальные САПР (CAD-2003). Москва: Физматлит, 2003,
5. Валькман Ю.Р., Исмагилова Л.Р. О языке образного мышления //Труды
Международного семинара Диалог’2004 Компьютерная лингвистика и
интеллектуальные технологии. 2004, С. 72-80.
6. Валькман Ю.Р. Контексты в процессах образного мышления: определения,
отношения, операции // Тезисы докладов I Российской конференции по
когнитивной науке, 9-12 октября, Казань, 2004.
7. Быков В.С., Валькман Ю.Р. Интеллектуальные системы: о моделировании
понимания //Труды междунар. конф. Интеллектуальные системы (ICAIS'03),
Москва: Физматлит, 2004.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
205
8. Валькман Ю.Р., Быков В.С. О моделировании образного мышления в
компьютерных технологиях: операции мышления //Труды междунар. конф.
Интеллектуальные системы (ICAIS'05), Геленджик-Дивноморское, Москва:
Физматлит, (в печати).
9. Быков В.С., Валькман Ю.Р., Рыхальский А.Ю. О моделировании образного
мышления в компьютерных технологиях: образ как результат отражения
//Труды междунар. конф. Интеллектуальные системы (ICAIS'05), ГеленджикДивноморское, Москва: Физматлит, (в печати).
10. Валькман Ю.Р. Модельно-параметрическое пространство в исследовательском
проектировании: цели построения, определения, структура и свойства //
Вопросы когнитивно-информационной поддержки постановки и решения
новых научных проблем. Киев: Институт кибернетики, 1995.
11. Ротенберг В.П. Мозг и две стратегии мышления: парадоксы и гипотезы
«[Online] Available: http://metaphor.nsu.ru/misc/num1/num1_roten.htm
12. Лурия А.Р. Язык и сознание. Москва: Издательство МГУ, 1979.
13. Tulving E. Elements of Episodic Memory. N. Y., 1983.
14. Paivio A. Mental representations. A dual coding approach. Oxford University Press,
1986
15. Brezillon P. Focusing on Context Human-Centered
INTELLIGENT SYSTEMS, May/June 2003.
Computing
//
IEEE
16. Brezillon P. SART: A System for Supporting Operators with Contextual Knowledge,
Proc. and Interdisciplinary Conf. Modeling and Using Context (CONTEXT97),
1997.
17. McCarthy J. Notes on Formalizing Context Computer Science Department Stanford
University Stanford, CA 94305 U.S.A.
18. Ganter B. and Wille. Formal Concept Analysis: Mathematical Foundation, Springer,
1999.
19. Грановская Р.М. Элементы практической психологии. – Ленинград: Изд-во
Ленинградского университета. 1988. – 560 с.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
206
CONTEXTS IN PROCESSES OF FIGURATIVE THINKING:
CLASSIFICATION, STRUCTURES, OPERATIONS. 68
Yuri Valkman69, Viacheslav Bykov
ABSTRACT
The article deals with points of view of the various known psychologists
(Rotenberg, Luriya, Granovskaya, Tulving, Paivio) upon left- and right-brain
human mentation processes, which are analyzed. On the basis of this analysis
the requirements to structures of images' representation in the computing
environment of operations are determined and actions on these structures are
defined. The idea concerning the of the images' texts and contexts has been
defined. At the same time the structure of representation of images' texts and
contexts brought in and considered at the form of «medium - shape - format». It
is has been proved that images' texts and contexts classification made by their
media, shapes and formats of representation sets up a foundation of creative
mentation modeling in computer technologies. Context knowledge could be
defined as the background knowledge. It is considered the phenomenon of
attention's center regarding to context. As a result, the following features of
images’ contexts could be defined: context is determined and structured towards
to attention's center; context's level of detail depends on the distance to
attention's center; the structure of context is dynamically variable accordingly to
changes of attention's center, context is always personalistic (for each «writer»
or «reader»). Main operations on images contexts (and texts) have been
examined, among them: revelation, determination, construction, forming of
images contexts, narrowing of contexts and expansion of contexts, images
integration and differentiation, transformation from texts into contexts, inverse
transformation from contexts into texts. Based on concepts mentioned and
within such research framework, the principles of algebra’s and logic’s tools
creation on creative mentation texts and contexts are under consideration.
Contexts algebra includes operations of narrowing, expansion, immersion,
union and intersection of context, whereas the logic makes creates the basis for
defining the metaphoric and associative inference scheme, as well as schemes of
generalization and analogical inference. Being distinctive from traditional
interpretation of the said operations, the proposed new approach embarks all
processes on joint analysis-synthesis of images' texts-contexts.
KEYWORDS
Figurative thinking, modeling, contexts, images, classification, structure.
68 © Yuri Valkman, Viacheslav Bykov; 2005
69 The International Research and Training Centre of UNESCO of Information Technologies and Systems
of Ukraine National Academy of Sciences, Department of Distributed Intelligent Systems, Ukraine,
yuri@valkman.kiev.ua
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
207
ОБРАЗ КАК СПОСОБ ОТРАЖЕНИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ
ОЦЕНКИ КОЛИЧЕСТВА
Светлана Васильева
Все виды и формы материи объективного мира обладают качественной
определенностью, то есть определенной формой существования. Качественная
определенность предметов и явлений есть то, что делает их устойчивыми, что
разграничивает и создаёт бесконечное многообразие мира. Наряду с качественной
определенностью, все предметы объективного мира обладают также и
количественной определенностью: определенной величиной, числом, объемом,
темпом протекания процессов, степенью развития свойств. Любой предмет есть
количественно определенное качество. «Количество – объективная определенность
качественно-однородных явлений, или качество в его пространственно-временном
аспекте со стороны его бытия в пространстве и времени» (Философская
энциклопедия (1962,с.552)). Как нам представляется, данное определение в его
эмпирическом аспекте хорошо представлено в Большом толковом словаре русского
языка: количество – это категория, характеризующая предметы и явления внешнего
мира со стороны величины, объема, числа, степени развития» (БТСРЯ (2003,с.439)).
Количественные отношения реальности в процессе познания отображаются
сознанием человека в когнитивной категории количественности. В свою очередь,
онтологическая категория количества, преломляясь через сознание человека,
образует
языковую
категорию
количественности.
Языковая
категория
количественности образуется благодаря наличию целого комплекса самых
разнообразных языковых средств номинации количественных параметров мира..
При определении количества обычно разделяют понятия множества и
величины. Множеством (дискретным количеством) считается прерывная
совокупность вещей или частей в вещи, состоящей из выраженных элементов. Под
величиной понимается количество сплошных непрерывных вещей. Непрерывность
такого количества является условной, так как в принципе оно состоит из неких
элементов, которые не вычленяются сознанием, а рассматриваются как единая
целостная структура (Теория (1996,с.163)).
Кроме того, обычно выделяется точное и неточное количество как разные
способы познания количественных характеристик реальности. Под точным
количеством, как уже указывалось, понимается количество, определяемое
математическими методами (с помощью счета и измерения), которое может быть
выражено числами, а в языке - именами числительными. Неточным считается
количество, определяемое приблизительно, без счета и измерения. Для обозначения
неточного количества часто используют термин «неопределенное количество». Мы,
вслед за Г.Г. Галичем, считаем, что в реальности количество всегда является
определенным, а в процессе познания эта определенность может отражена либо
точно, либо неточно (приблизительно) (Галич(1999,с.43)). Выражение неточного
количество языковыми средства не менее важно, чем выражение языковыми
средствами точного количества, так как когнитивные операции, на которых
базируются определения того и другого, с точки зрения человеческой жизненной
практики более или менее равны. Так, для принятия решения о переходе улицы
человек не оценивает точную скорость и количество приближающихся
автомобилей. Он определяет для себя скорость автомобиля как «очень быструю»,
«быструю», медленную», количество автомобилей – как «много» или «мало».
Исходя из этих когнитивных операций, в логике нечетких множеств выделяют
базовые и лингвистические переменные. «Лингвистической переменной считается
переменная, которая может принимать своими значениями слова или предложения
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
208
языка. Например, возраст – лингвистическая переменная, если она принимает
лингвистические, а не числовые значения, то есть значения молодой, очень молодой,
старый, а не 20, 21, 2 и т.д… Если значения численной переменной изображают
графически точками на плоскости, то значения лингвистической переменной можно
изобразить графически как площадки с нечетко очерченными границами. Именно
благодаря такой интерпретации – использованию площадок, а не точек –
лингвистические переменные могут служить средством приближенного описания
явлений, которые настолько сложны или некорректно определены, что не
поддаются точному описанию» (Заде (1976,с.7-11)).
Основой определения количества как неточного (и множества, и величины)
является оценка. Эта оценка базируется на нормативных представлениях о
количественной представленности реалий действительности, имеющей, как
правило, ситуативную закрепленность (много книг для домашней библиотеки, но
мало для публичной). Во всех языках есть слова, которые отражают оценку
неточного количества как результат когнитивной операции по сличению нормы
количества и данного количества (типа много, мало, большой, маленький и т.п.), но
они обычно составляют незначительную часть словаря языка. Чаще всего неточное
количество отражается в языке через определенные образы, в частности при
помощи субстативов с вторичным метафорическим значением количества типа гора
(книг).
Анализ данной группы в русском и английском языках позволил прийти к
интересным выводам, которые позволяют по-новому взглянуть на многие ставшие
привычными теоретические представления.
Обычно образность слова рассматривают как второстепенную характеристику,
своеобразное дополнение к его денотативному аспекту. В нашем случае именно
образность данной группы стала причиной появления у неё ряда типологических
характеристик. Во-первых, по своей количественной семантике данная группа в
обоих языках индифферентна к различению таких количественных категорий, как
множество и величина. Использование образа как эталона для определения
количества стирает различия между множеством и величиной, поэтому большая
часть субстантивов в обоих языках может обозначать как множество (море огней; a
flood of letters), так и величину (море веселья; a flood of anger). Во-вторых, они
являются несвободными по своему контекстуальному использованию, то есть
являются несвободными по своему синтагматическому, синтаксическому и в ряде
случаев по морфологическому параметру, так как сохранение образности влечет за
собой сохранение логики образа (нельзя: половодье книг) и, главное, образность
ведет к тому, что семантика данных субстантивов не проходит процесс
абстрагизации количества от сущностей, охватываемых количественными
отношениями, то есть они обозначают не просто количество, а количества чего-либо
или кого-либо. В-третьих, в обоих языках лексемы, относящиеся к этой группе,
являются главным образом разговорными.
Анализ данной группы с точки зрения аналогичности/неаналогичности образов
показал, что русский и английский языки проявляют большую степень
параллелизма деривационной базы, что на лексическом уровне проявляет себя как
межъязыковая эквивалентность изучаемых лексем и во вторичном, и в первичном
значениях. Даже там, где в разных языках образы отображения количества не
совпадают по своему конкретному значению, они тем не менее относятся к одному
и тому же типу, например, неэквивалентные образы чащи (чаща имен) и джунглей
(a jungle of bureaucratic paperwork).
Можно было бы предполагать, что высокая степень общности деривационной
базы должна привести к аналогии номинативных зон, но проведенный анализ
показал обратное. Русская языковая картина неточного количества, по сравнению с
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
209
английской, более асимметрична, более интенсифицирована в том смысле, что
главным образом выражены крайние члены количественной градации
(номинативная зона «очень много» больше зоны «много», а также нет единиц,
обозначающих «мало», но есть единицы, которые обозначают «очень мало»).
Английская языковая картина неточного количества, по сравнению с русской, менее
асимметрична и менее поляризована (номинативная зона «много» больше, чем зона
«очень много», а номинативная зона «мало» больше, чем номинативная зона «очень
мало»).
Мы попытались найти причину того, почему при общности деривационной
базы в русском языке данная группа более номинативно асимметрична, более
интенсифицирована по градации, более коннотативна и более в функциональном
отношении снижена. Как нам представляется, это различие вызвано тем, что
главным отличием языков является разная степень нейтрализации образности в
языковом сознании этносов. По-видимому, образ жив до тех пор, пока он вызывает
либо положительные, либо отрицательные эмоции. В свою очередь наличие тех или
иных эмоций зависит от степени сохранности наглядного компонента
структурирования данного слова в коллективном языковом сознании. Тем меньше
выражен наглядный компонент, тем более семантика данного слова приближается к
абстрактному выражению количества Очевидно, сохранение наглядного компонента
зависит от длительности исторической жизни языковой метафоры. Можно
выдвинуть гипотезу, что различия между языками в изучаемом аспекте связаны не с
различиями специфики этнического мировоззрения, как это принято сейчас
утверждать, а с тем, что в английском языке данная группа сложилась раньше,
прошла более длительный путь исторического развития, в результате которого в
большей степени успела нейтрализоваться в эмоционально-чувственном плане, а
следовательно, в меньшей степени, по сравнению с русском языком, может
считаться средством эмоциональной оценки количественных параметров мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Большой толковый словарь русского языка (2003) / Гл. ред. С.А.Кузнецов. – СПб.:
Норинт, 2003. - 1536 с.
2. Галич Г.Г. (1999) Семантика и прагматика количественной оценки: Автореф. дис.
…докт. филол. наук/ Г.Г.Галич – СПб., 1999.
3. Заде Л.А. (1976) Понятие лингвистической переменной и его применение к
принятию приближенных решений / Л.А.Заде. – М.,1976.
4. Теория функциональной грамматики. Качественность. Количественность.(1996) /
Т.Г.Акимова [и др.]; отв. ред. А.В.Бондарко. – СПб: Наука, 1996. – 264 с.
5. Философская энциклопедия (1962) / Под ред. Р.В. Константинова. – М.: Советская
энциклопедия, 1962. – Т.2. – 575 с.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
210
IMAGE AS A METHOD OF REFLECTION OF EMOTIONAL
EVALUATION OF QUANTITY 70
Svetlana Vasileva 71
ABSTRACT
The article is devoted to the item role indicating in language aspect semantic
creation. This theoretic problem is considered on the following noun item “a
flood of…”.
KEYWORDS
Image, emotion, quantity.
70 © Svetlana Vasileva, 2005
71 Kazan State University, Russia.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
211
МЕТАФОРА И ТЕРМИН:
РАЦИОНАЛЬНАЯ ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ СОВМЕЩЕНИЯ
НЕСОВМЕСТИМОГО (НА МАТЕРИАЛЕ
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СЛОВА ЖИВОЙ В
ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ)
Светлана Васильева, С. Зливко
Всё, что происходит в целом в языке, не может не отражаться в каждом из
отдельно взятых его элементов. Детальное и обстоятельное изучение одного только
слова может иногда дать больше, чем обширные абстрагированные от конкретного
материала теоретические выкладки. Уместно в этой связи вспомнить замечательную
мысль Фердинанда де Соссюра: «…самые сокровенные подробности явлений как
раз и заключают в себе их конечный смысл, поэтому лишь с помощью предельной
специализации можно добиться предельных обобщений» (Соссюр (1990)).
«Научная литература отражает десятки различных попыток определения
термина, однако ни одно из них не признается всеми или большинством
терминологов, но из многих сотен работ, пожалуй, не найдется и десяти с
одинаковым пониманием сущности этой единицы. В результате понятие термина
так и осталось неопределенным», - указывает А.В.Лемов (Лемов (2000)). Такое
состояние терминоведения, при котором его базовое научное понятие до сих пор не
получило своего четкого дефинирования, объясняется, на наш взгляд, еще и тем, что
при определении термина необходимо учитывать, что термин есть производное от
той системы знания, к которой он принадлежит, которой он вызван к жизни и
особенности которой должен, следовательно, отражать.
Объектом научного познания лингвистики является такой сложный,
неоднозначный, многосторонний и динамичный феномен, как язык. Когда лингвист
касается частных сторон его жизни, его деталей, строения и функционирования
отдельных его элементов, языковед вполне может обходиться корпусом
терминологических средств, имеющих достаточно жесткие и четкие понятийные
границы. Когда же лингвист пытается говорить о языке в целом или об одном из его
уровней, возникает необходимость обращения к терминологическим определения
другого плана – метафорического.
Обращение к научным метафорам, как говорят исследователи, объясняется
двумя факторами. Во-первых, «при научном теоретизировании, особенно в периоды
научных революций и перестройки концептуальных систем, мир наших мыслей
гораздо богаче наличных языковых ресурсов, то есть того, что мы можем выразить
непосредственно в данный момент времени. Именно поэтому мы и употребляем
научные метафоры» (Петров(1985)). Во-вторых, «само вербализуемое новое знание
в момент вербализации зачастую носит предположительный, гипотетический
характер и не имеет желательной концептуальной четкости и определенности…
Поэтому обращение к метафорическому языку в этой ситуации оказывается
совершенно закономерным» (Баранов(1993)). Метафорическая форма вербализации
научного знания отличается от утратившей образность тем, что она не имеет
четкого содержания, то есть она не обозначает лингвистического понятия, а
отсылает читателя к образу, которой должен «намекнуть» на содержание этого
понятие через внутренний опыт познания того или образа. Научная метафора
аппелирует не к разуму, не к знаниям, а к чувственному опыту человеческого
восприятия действительности. Г.С.Баранов пишет: «своеобразие метафорических
дефиниций заключается как раз в том, что они не являются истиннозначимыми в
традиционном (классическом) логическом смысле и, в то же время, являются
образцово референциальными (указательными) выражениями» (Баранов(1993)). С
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
212
течением времени метафорический термин может утратить свою образность и
перейти в разряд «истиннозначимых» терминов.
Но существует и другой путь развития научной метафоры: она, не порывая
связи со своей образной основой, продолжает функционировать именно как
метафорическая номинация в силу того, что соответствует потребностям научного
обозначения сложных, не передаваемых одним-двумя словами языковых реалий.
«Самое важное состоит в том, чтобы понимать, о чем идет речь. Есть метафоры, без
которых обойтись нельзя. Требование пользоваться лишь терминами, отвечающим
реальным явлениям языка, равносильно претензии, будто в этих явлениях для нас
ничего неизвестного нет», - говорил Ф. де Соссюр (Соссюр (1977)). В роли таких
языковых реалий чаще всего выступают не отдельные субстанции, а свойства этих
субстанций. К таким лингвистическим метафорам, «без которых обойтись нельзя»,
относится, на наш взгляд, определение живой. Данная лексема активно
используется практически всеми авторитетными отечественными языковедами.
Определение живой терминологически многозначно, в разных контекстах она
может иметь разное лингвистическое содержание. Как уже было отмечено,
восприятие читателем смысла метафорического термина имеет приблизительный
характер, он только, по словам Ф. де Соссюра, в целом понимает, «о чем идет речь».
Предлагаемая в данной статье трактовка терминологического содержания лексемы
живой имеет определенную долю субъективизма и не исключает другие трактовки
материала.
Проведенный анализ позволил выделить восемь несловарных, характерных
только для лингвистических текстов лексико-семантических варианта лексемы
живой:
1) ‘существующий и функционирующий в силу того, что живы носители
данного языка’: «Для языковедения, как науки всесторонне обобщающей, гораздо
важнее исследование живых языков, т. е. теперь существующих, языков, нежели
языков исчезнувших и воспроизводимых только по письменным памятникам.
Только биолог (зоолог и ботаник), изучивший всесторонне живую флору и фауну,
может приступить к исследованию палеонтологических остатков» (И.А.Бодуэн де
Куртенэ); «Шахматову казалось, что влияние живого болгарского языка в сфере
государственно-деловой, дипломатической и культурно-бытовой было особенно
сильным и напряженным в IX – XI вв.» (В.В.Виноградов); «Это не означает, однако,
что в синхронном плане могут изучаться только живые языки. Это лишь
свидетельствует о том, что при исследовании современных языков их носители
могут оказать нам неоценимую помощь, которую мы часто недооцениваем и
которую нам так трудно заменить иными критериями при исследовании так
называемых мёртвых языков» (Е.С.Кубрякова);
2) ‘функционирующий в языке’: «Все эти формы степеней сравнения в той
или иной мере живы и в современном русском языке, но функции и соотношение их
существенно изменились» (В.В.Виноградов);
3) ‘активно функционирующий в синхронном состоянии’: «Но вот возникает
и другая трудность, на которую уже обращали внимание разные исследователи:
всякий живой язык непрерывно изменяется, хотя функционировать он может
только не меняясь <…>» (Р.А.Будагов);
4) ‘имеющий тенденцию к изменению’: «Можно описывать изменения форм
языка, его конструкций, лексики и фонетики, и при этом не понимать сущности
исторического движения, вне которого обычно немыслим ни один живой язык, в
особенности язык с длительной литературной традицией» (Р.А.Будагов); «В
каждом живом языке никогда не прекращается процесс пополнения новыми
словами» (Е.С.Кубрякова);
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
213
5) «имеющий отношение к речи, функционирующий в устной бытовой речи’:
«То, что мы называем деловой письменностью, по своему речевому выражению
очень разнообразно и в то же время как бы заковано в броню многовековых
традиций. Имелись и исключения. К ним относится, например, частная переписка
(грамотки), в которых живая устная речь передавалась более непосредственно»
(Ф.П.Филин); «Именно постоянная живая связь с живым народным языком,
которую так пропагандировал наш замечательный лексикограф середины
прошлого века В. И. Даль, и помогла нам переварить все то, что поглотил русский
литературный язык за 1000 лет своего существования» (Л.В.Щерба);
6) ‘имеющий ситуативное значение’: «Когда живое употребление слова
прерывается, то утраченное слово, закрепленное в памятниках письменности,
может дать жизнь как бы новому слову с той же внешней формой, но
наполненному новым содержанием» (В.В.Виноградов);
7) ’имеющий
дериваты,
способный
к
производству
дериватов’:
«Непродуктивны презрительные клички, возникшие вследствие персонификации
слов с живым отвлеченным и собирательным суффиксом –щин(а): деревенщина,
военщина»; «В процессе развития качественных значений из значений
притяжательных и относительных, в процессе взаимодействия их у имен
прилагательных выработалась серия живых продуктивных суффиксов общего
качественно-относительного типа»; «аффиксы, с помощью которых активно
производятся новые слова и формы, являются живыми, продуктивными <…> »;
«…система живых словообразовательных классов русского глагола, впоследствии
принятая и уточнённая С. О. Карцевским (в его исследовании «Système du verbe
russ», 1927)» (В.В.Виноградов).
6) ‘имеющий нестрогие формы, обладающий асистемностью’: «Хотя в
памятниках употребляется при отрицании исключительно родительный, однако
сомнительно, чтобы живой язык мог провести когда-либо такое исключительное
употребление <…>» (А.М.Пешковский).
В анализируемом материале отмечены и такие примеры, в которых
терминологическое значение лексемы живой синкретично и соединяет в себе
несколько вышеуказанных лексико-семантических вариантов:
1) ‘функционирующий, наличествующий, имеющийся в языке / речи’ и
‘имеющий тенденцию к изменению’; «Да и само «крайнее состояние»
относительно: живой язык продолжает непрерывно развиваться» (Р.А.Будагов);
2) ‘имеющий тенденцию к изменению’ и ‘функционирующий в устной
бытовой речи’: «Лексикограф не имеет права урезывать и кастрировать «живой
язык»» (И.А.Бодуэн де Куртенэ);
3) ‘активно функционирующий в языке’ и ‘функционирующий в устной
бытовой речи’: «Нужно, впрочем, добавить, что живой разговорный язык
решительно стремиться к пониманию формы на – о как наречия и в связи с этим
к безличности всех этих сочетаний» (А.М.Пешковский);
4) ‘активно функционирующий в языке’ и ‘имеющий тенденцию к
изменению’; «В сущности, живой язык тяготится той двойственностью
значения, которая создалась в форме на -о, и выходит из затруднения тем, что
или избегает совсем кратких прилагательных в среднем роде <…>, или там, где их
избежать невозможно, смешивает их с наречиями» (А.М.Пешковский);
5) ‘принадлежащий к устной разговорной речи’ и ‘активно функционирующий
в синхронном состянии’: «Сквозь штампы, имеющиеся в частной переписке,
проступают живые обороты и фразеологизмы: не пЂчалься, пожалей <…>»
(Ф.П.Филин).
В анализируемых лингвистических текстах имеются случаи такого
использования лексемы живой, где она выступает сразу во всех своих
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
214
терминологизированных вариантах: «Живые языки, в особенности те, на которых
говорят многие миллионы людей, интенсивно и постоянно не только развиваются,
но и совершенствуются» (Р.А.Будагов).
Итак, анализ функционирования лексемы живой в лингвистических текстах
показывает, что вполне правомерно говорить о существовании разных типов
терминов, использующихся в лингвистике и, по-видимому, во всех гуманитарных
науках. Один полюс этой типологии – это термин необразный, однозначный, с
четкими понятийными границами, другой полюс – это термин образный,
многозначный, с нечеткими понятийными границами. Признание этого факта – это
поворот от голого схематизирования, от «лингвистический алхимии» (выражение
И.А.Бодуэна де Куртенэ) в сторону отраженной в лингвистических концепциях
конкретной реальности бытования Живого Языка.
ЛИТЕРАТУРА
1. Баранов, Г.С. (1993). Научная метафора: модельно-семиотический подход. Ч.2.
Теория научной метафоры. – Кемерово, 1993.
2. Бенвенист, Э. Уровни лингвистического анализа. Новое в лингвистике. Вып.1У.
– М.,1965.
3. Лемов, А.В. (2000). Система, структура и функционирование научного
термина.(на материале русской лингвистической терминологии). - Саранск, Издво Мордов. ун-та,2000. - 192с.
4. Петров, В.В. (1985). Научная метафора: природа и механизм функционирования.
Философские основания научной теории. - Новосибирск, 1985.
5. Соссюр, Ф. (1977). Труды по общему языкознанию. – М.,1977.
6. Соссюр, Ф. (1990). Заметки по общей лингвистике. - М.,1990.
METAPHOR AND TERM: RATIONAL PARADOX OF
COMBINATION OF INCOMPATIBLE72
Svetlana Vasileva73, S. Zlivko
ABSTRACT
The article is devoted to the problem of the types of scientific terms used in
humanitarian, in particular, linguistic texts. The idea about a figurative term as a
component of scientific linguistic knowledge is put forward in this paper.
KEYWORDS
Term, metaphor, term meaning.
72
73
© S. Vasileva, S. Zlivko, 2005
Kazan State University, Russia
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
215
ГЕНДЕР В КОММУНИКАЦИИ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЯХ
Елена Витлицкая
ВВЕДЕНИЕ
В становлении лингвистической гендерологии особое значение приобрели
труды, рассматривающие гендер как присвоение личностью тех идеализированных
норм поведения, которыми отличен социальный пол человека в данной культуре.
«Гендерные различия постоянно создаются и воссоздаются в ходе
человеческого взаимодействия, создавая основу социальной жизни» (Гендер как
интрига познания, 2000: 95). Гендерное сознание и манера поведения,
обусловленные принадлежностью к полу, настолько вошли в обиход, что им просто
не придают значения, принимая их как данность. Присутствующее во всех
обществах убеждение о существенности различий между мужчинами и женщинами
и исполнением ими разных социальных ролей определенным образом фиксируются
в языке. Поэтому чаще всего проблемой лингвистического исследования становится
речевое поведение мужчин и женщин, «которое различается по выбору единиц
лексикона, преференции тех или иных произносительных вариантов и
синтаксических структур: гендерно обусловленными часто являются избираемые
говорящими стратегии речевого поведения» (Серова, 2001: 126).
Кроме того, заметное место в лингвистическом описании занимает социальный
план, который рассматривает язык в связи с обществом и человеком в обществе,
поскольку человек живет в социальном окружении, создаваемом в результате его
деятельности.
По мнению Э. Кассирера, «деятельность человека проявляется, прежде всего, в
ее универсальных формах – в языке, мифе, искусстве, религии, науке, – они суть
составные части культурно-символического круга, в котором живет человек»
(Кассирер, 1996: 202).
Традиционно в русскоязычном обществе существовали такие гендерные
стереотипы – женщины преимущественно заняты собственной внешностью, их
активность ограничена и сосредоточена внутри дома, а мужчины
- более
независимы и ориентированы на внешнюю активность.
Тем не менее, в социальной сфере произошли изменения, которые коснулись и
всего нашего общества, и особенно женщин. Теперь согласно стереотипам
женщинам приписываются такие черты, как расточительность, непомерная тяга к
покупкам, мотовство, стремление к материальным благам и т.п. Именно этим можно
объяснить очевидное количественное преобладание рекламных текстов,
ориентированных на женскую аудиторию, среди которых большинство посвящено
проблемам красоты, здоровья, семейного благополучия, жизненного комфорта,
создание бытовых удобств и т.п., т.е. тем областям нашей жизни, ответственность за
которые, по сложившейся за долгие годы традиции, возлагалась на женщин нашей
страны.
Установлено, что в наши дни представители русскоязычного среднего класса
вне зависимости от их гендерной принадлежности более озабочены внешними
показателями престижа и больше стремятся к показному потреблению.
Стереотипное представление о социальной роли мужчины и женщины в
обществе как объекта и субъекта приводит к тому, что свойства женщины
используются для придания особой ценности предмету рекламирования, а как
результат, она сама сопоставляется с предметом приобретения.
Основной
конституирующей
областью
репрезентаций
гегемонной
маскулинности является в настоящее время сфера собственной и профессиональной
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
216
занятости. Выделяются атрибутивные качества настоящего мужчины – высокий
уровень профессионализма, автономия, соревновательность, материальная
независимость, совокупность которых позволяет рассматривать его как
представителя нового “высшего среднего класса”, элиты российского общества.
«Сфера властных отношений не артикулирована в репрезентации образцов
доминирующей мужественности. Диапазон политических пристрастий персонажей,
представленный в качестве образцов настоящего мужчины, широк. Сфера
потребления представлена номенклатурой вещей, составляющих “мужские доспехи”
и широкую палитру потребительских образов: “джентельмена”, “спортсмена”,
“коллекционера”, “путешественника”, и т.д.
Сфера эмоциональных отношений (катексиса) включает в себя два блока
отношений: родственно-семейные и интимные. Что касается семейных отношений
“настоящий” мужчина репрезентирован в роли “отца” и “сына”. Образ “мачо”
опирается на гендерную идеологию биологического детерминизма, определяющую
модель нормативной сексуальности» (Гендер, 2003: 116).
Новые жизненные условия привели к смене характера и стиля коммуникации
полов. Однако, в данном случае речь не столько о речевой коммуникации мужчин и
женщин, ее содержании и способах выражения, сколько о плохо изученных
особенностях их невербальной коммуникации.
В целом, мы можем сделать вывод, что проблемы определения и
распределения гендерных ролей, формулировки и обоснования принципов
коммуникативного взаимодействия полов имеют огромное значение для
организации общества и человеческой коммуникации. Совпадение или смешение
разных социальных и коммуникативных гендерных ролей традиционно
рассматриваются как угроза вековым общественным устоям, как разрушение
жесткой иерархической модели или как отклонение от нормы. Внимание лингвистов
к данной проблеме (М. Д. Городникова, И. А. Гусейнова, А. В. Кирилина, М. В.
Томская) объясняется не только новизной и актуальностью тематики, но и тем, что
современная жизнь уже изменила ролевые признаки полов и взаимоотношения
между полами. Оказались сломаны казавшиеся незыблимыми гендерные
стереотипы, в частности, изменилось отношение к функциям и личностным
характеристикам, которые культура и общество закрепляли за мужчинами и
женщинами.
Чрезвычайно важна культурная составляющая гендера. Определенные
ожидания в обществе связаны с мужским/женским поведением, манерой одеваться,
говорить. В результате самопрезентация индивида в значительной мере
ориентирована на гендерный стереотип. Как правило, женщинам свойственен
высокий голос и эмоциональное интонирование, а мужчинам – низкий голос, более
медленный темп речи, сдержанные интонации. Так сложилось, что гендерный
стереотип мужского поведения в нашем обществе более престижен, чем женский.
Об этом свидетельствуют выражения типа “мужик в юбке” (как правило, выражение
одобрения и восторга), однако, когда о мужчине говорят, что он ведет себя “как
баба”, это никогда не будет воспринято как комплимент.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
Если гендер рассматривать как социальный конструкт, создаваемый
обществом посредством языка, то его содержание может быть раскрыто путем
анализа структуры языка. Из этого следует, что «гендерные отношения
фиксируются в языке в виде культурно обусловленных стереотипов, накладывая
отпечаток на поведение личности, включая и речевое, и на процессы ее языковой
социализации» (Кирилина, 1999: 9). Пол ритуализован и институционализован.
Поэтому правомерно изучение гендерных стереотипов поведения и их отражения в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
217
языке. «Каждому их полов в данной культуре приписывается ряд обязательных
норм и оценок, регламентирующих гендерное поведение» (Гендер как интрига
познания, 2000: 97).
Считаются доказанными определенные различия в речевом поведении мужчин
и женщин, на которые первыми серьезное внимание обратили ученые О. Есперсон и
Э. Сепир. Есперсон О. пишет о том, что женщины употребляют больше
эвфемистической лексики и не так склонны к ругательствам, как мужчины.
Уровень фамильярности мужчин в разговоре с женщинами сравним только с
уровнем фамильярности в общении с детьми, и совершенно немыслим в разговоре
между двумя мужчинами.
Далее, вопреки распространенному мнению о болтливости женщин, в
смешанных разговорах (т.е. в тех, в которых принимают участие и мужчины, и
женщины) больше говорят мужчины, и они чаще перебивают женщин. Объяснение
этому следует искать и в социальном, подчиненном положении женщин (как
следствие, соответствующее распределение социальных ролей), и в биологической
разнице между мужчинами и женщинами – мужчины более агрессивны и
наступательны, женщины предпочитают стабильность.
В женской речи много места занимает фактическое общение, так как женщины
считают себя ответственными за поддержание межличностных контактов. В целом,
женская стратегия может быть описана как стратегия солидарности (cooperative), в
то время как мужская стратегия – состязательная (competitive).
Женщины менее категоричны в суждениях, в их речи больше форм
вежливости и смягчения, например, утверждений в форме вопросов, tag-questions
для выражения иллокуции неуверенности, хотя сама неуверенность может и
отсутствовать; широко применяют эвфемистические выражения восклицания,
практически не употребляют общинной лексики.
Женщинам больше свойственна языковая вариативность, чем мужчинам.
“Женские” параметры речи в европейских культурах характерны в целом для речи
образованных людей и представителей наиболее респектабельных общественных
групп. Женщины в большей мере проявляют тенденцию задавать вопросы,
поддерживать диалог, выражая солидарность и соглашаясь с собеседником.
Мужчины часто прерывают собеседников, расположены не соглашаться с
высказываниями своих партнеров, игнорируют комментарии других участников
беседы или реагируют без энтузиазма, склонны к прямому выражению мнения и
сообщению фактов. Объяснение различия в поведении мужчин и женщин
заключается в том, что мужчины, пользуясь властью в обществе, пользуются
властью и в беседе. Корни различия в поведении мужчин и женщин состоят в
базисных ориентирах общения девочек и мальчиков. Общаясь между собой, девочки
учатся создавать и поддерживать отношения близости и равенства, критиковать
других в приемлемой форме, аккуратно интерпретировать речь других девочек.
Мальчики же учатся в общении утверждать позицию доминирования, привлекать к
себе и поддерживать внимание аудитории, заявлять о себе, когда слово
принадлежит другим. Женщины избегают открытой состязательности в диалоге,
ждут знаков одобрения в виде кивков и междометий, выражают знаки интереса и
внимания, дают возможность партнеру закончить свое высказывание. «Женский
стиль речи отличается большей имплицитностью, намеками» (Zimin, 1981: 56).
Исследования, проведенные И. А. Стерниным, показали, что женщина гораздо
легче мужчины произносит: “Не знаю”, – для нее это не означает демонстрации
некомпетентности, она всегда готова к пополнению знаний. Для мужчины же “не
знаю” означает признание им своей некомпетентности. Женщины обычно лучше
мужчин умеют объяснять. При объяснении они не демонстрируют превосходства.
Женщины охотнее выступают как слушатели, а не как активные участники
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
218
публичных мероприятий. В целом женщина приучена обществом быть слушателем,
она не перебивает, не комментирует, не переводит разговор на другую тему.
Мужчины же, не приученные быть слушателями, любят высказывать свое мнение.
Женщины ведут рассказ о том или ином событии в подробностях, с
многочисленными деталями, мужчины же обычно рассказывают кратко о сути.
Женщинам лучше воспринимать речь на слух. Они больше доверяют устной
информации, чем письменной.
«Мужчины лучше понимают письменный текст, чем устный. Мужчины мало
внимания уделяют форме речи, а больше внимания ее содержанию» (Стернин, 1999:
48).
Коммуникативная цель женщины – установить и поддержать отношения,
поэтому она склонна к компромиссам, ищет согласия, примирения. В речевом
поведении женщин отсутствует доминантность, они лучше умеют слушать и
сосредоточиться на проблемах собеседника. В целом речевое поведение женщин
характеризуется как более “гуманное”.
«Женская речь избыточнее мужской, поскольку треть времени женщина
собирается с мыслями и восстанавливает запланированный ход разговора»
(Стернин, 1999: 58).
В общении женщины предпочитают следующие темы: “Cемья”, “Работа”,
“Книги” и “Фильмы”. Практически отсутствуют темы “Спорт”, “Политика”,
“Экономика”. В мужском общении практически отсутствует тема “Семья”. А
преобладающая тематика мужского общения – “Работа”,
“Спорт”,
“Политика”.
Мужское общение практически всегда ориентировано на результат, на
принятие решения. Поскольку мужчина более жестко, чем женщина, контролирует
тему разговора, включая как развитие, так и переключение темы, то очень важно,
чтобы не было отклонения от темы разговора.
Для мужчины важно, чтобы коммуникация (общение) было отделено от дела.
Мужчины более категоричны в формулировках, нежели женщины. Мужчина
предпочитает краткие оценки.
Мужчина “генетически” грубоват в выражении и проявлении чувств, он не
умеет словами выражать эмоции и не старается этому учиться. Предложения,
произносимые мужчинами, в среднем на два-три слова короче, чем у женщин.
Мужчины по сравнению с женщинами больше употребляют существительных
и слов с абстрактным значением. В речи женщины по сравнению с речью мужчины
употребляется больше собственных имен, больше местоимений и наречий.
Женщины чаще прибегают к уменьшительным суффиксам.
Анализ лексики подтверждает, что мужчины более склонны употреблять
разнообразную лексику, относящуюся к периферии словаря, в то время как
женщины предпочитают частотную лексику и клише. Мужские тексты
демонстрируют большую качественность и предметность письма, что выражается в
преобладании существительных и прилагательных, а женские – динамичность
женского стиля, что соответственно выражается в преобладании глагольной
лексики.
Ассоциаций на слова у мужчины возникает меньше, чем у женщин, а
ассоциативные ряды у мужчин короче.
Изучение способов интенсификации высказывания в произведениях
английских писателей и писательниц XX века обнаруживает, что женщины более
склонны использовать лексические выразительные средства – например,
усилительные прилагательные и наречия, компаративные фразеологизмы,
лексические образные средства. Мужчины писатели прибегают в основном к
синтаксической экспрессивности – используют разнообразные синтаксические
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
219
повторы с расширением, усилением и уточнением, парцелляты, а также умолчание.
Видимо такое речевое поведение соответствует идеалу маскулинности:
сдержанность манеры имплицирует образ “сильного мужчины”.
«Эксперименты показывают, что гендерная атрибуция текста может
осуществляться на основании синтаксического признака, так как мужчины чаще
употребляют подчинительную, а женщины – сочинительную связь в предложении;
женщины чаще используют вопросительные и восклицательные предложения, а
мужчины – неполные предложения и эллиптические конструкции» (Серова, 2003:
99).
На основании анализа материала мы можем сделать вывод, что женское
речепроизводство и восприятие имеют свои особенности и отличаются от мужского
речепроизводства и восприятия. Следовательно, воспринимаемая информация
кодируется и категоризуется по-разному у мужчин и женщин. На основании
перечисленных приоритетов, которым отдают предпочтение мужчины и женщины в
речепроизводстве и восприятии, анализе процесса восприятия и переработки
информации, можно выделить определенные доминанты мужчин и женщин,
являющиеся ценностными ориентирами в ментальной карте стереотипов.
Исследования показывают, что у 75 % мужчин и женщин ценностная
ориентация в жизни оказывается противоположной. Основные доминанты, на
которые ориентированы женщины и мужчины, не совпадают.
Женщины - домовитость, влечение к семье, детям, влечение к обучению.
Мужчины – профессиональная деловитость, влечение к коллективу, влечение к
политике, науке, искусству, спорту.
Как показали исследования работ, посвященных этому вопросу, у женщин
эмоциональная сфера превалирует над рациональной, а у мужчин рациональная
сфера превалирует над эмоциональной. Женская речь – “человеческая близость” –
ключ к пониманию мира, в котором речь идет о том, чтобы достичь согласования и
минимизировать различия, а мужская речь – “независимость” – ключ к статичному
пониманию мира.
Дебора Таннен, известная исследовательница гендерных различий в языке,
считает, что социализация мальчиков и девочек в рамках различных гендерных
стереотипов приводит к конфликтам и непониманию в процессах коммуникации и
интеракции.
Фактически, по мнению Деборы Таннен, «мужчины и женщины принадлежат к
различным субкультурам и их общение носит характер межкультурной
коммуникации» (Tannen, 1996: 352). Коммуникацию Д. Таннен рассматривает с
точки зрения стратегий, которые в речи двух полов представляют большие
различия. Исследовательница исходит из того, что женская коммуникация более
тяготеет к тому, чтобы себя и другого воспринимать в качестве образцов, что
характеризуется горизонтальным отношением. Мужчины, напротив, видят
отношения в иерархии, в отношении сверху вниз, в независимости. Объяснение –
подчиненность положения женщины в постпатриархальных обществах и, как
следствие, соответствующее распределение ролей. В таких ситуациях мужчина
чаще претендует на роль эксперта, и женщина позволяет ему это. На политических
шоу, в аудитории, во время социально значимых мероприятий мужчины говорят
больше, а женщины обожают обсуждать эмоции и тривиальные темы в
конфиденциальной обстановке.
Мужчины и женщины не говорят на одинаковом языке. Женщины и мужчины
не только другие, они говорят и слышат по-другому.
Мужчины и женщины в коммуникации по-разному оценивают речь
представителей противоположных полов. Oppermann K. и Weber E. исходят из того,
что изначально мужчины и женщины преследуют различные цели при
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
220
коммуникации. У мужчин речь идет преимущественно об информации, женщины
при общении ищут акцентуации связи, человеческой близости. Женщины имеют
потребность в подтверждении своих личных качеств и “безопасности” отношений в
разговоре, хотя, как правило, речь не располагает такой потребностью.
Такие исследования мужского и женского поведения позволили выявить
частотность употребления лексических единиц мужчинами и женщинами в речи.
Так, например, гендерные исследования, построенные на основе ассоциативного
эксперимента, проводились в Воронеже Е. Ю. Гетте. Проанализированные в
художественных текстах все реплики мужчин и женщин позволили вычислить
средний процент употребления тех или иных речевых конструкций. В эксперименте
участвовали мужчины и женщины в возрасте от 16 до 50 лет. На основе полученных
данных исследования была построена модель коммуникативного поведения разных
гендерных типов в виде коммуникативных полей и, был проведен их
сопоставительный анализ. Исследования показали, что женщины в своем
коммуникативном поведении характеризуются большей активностью, чем
мужчины. Число потенциальных коммуникативных ситуаций у женщин больше,
чем у мужчин. Круг потенциальных адресатов общения у мужчин уже, чем у
женщин.
Из трех целей общения доминирующими для мужчин являются информационная, для женщин – коммуникативная.
В силу того, что женщины обладают большим коммуникативным опытом, они
чаще осуществляют ментальную операцию перевода мысли в речь. Следовательно,
единицы мысли и единицы речи в женском сознании более взаимообусловлены, а в
мужском – более обособлены.
Речь для мужчины – это, прежде всего, сообщение фактов, для женщины – их
комментарий.
За сказанным мужчиной словом четко закреплено его значение, женщины
часто не имеют ясного представления о значениях употребляемых ими слов.
Для выражения мыслей мужчины выбирают прямую форму высказывания,
женщины – косвенную.
Необходимо подчеркнуть, что на «гендерные приоритеты оказывают большое
влияние такие параметры, как возраст, уровень образования, социальный статус,
профессия» (Гетте, 2002: 192).
ВЫВОДЫ
Качественный и количественный анализ выявил, что существуют
определенные особенности в структуре мужских и женских ассоциативных полей,
распределение реакций по частям речи, стратегиям реагирования, а также
лексическому “наполнению” ассоциативных полей, причем на гендерномаркированном материале различия между мужским и женским ассоциативным
поведением проявляются контрастнее. Влияние возрастного фактора проявилось в
резком снижении стереотипности структуры ассоциативных полей реакции,
полученном от женщин. Для мужчин этот показатель оставался неизменным и не
зависел от возрастного фактора. Условия жизни влияли в основном на резкое
увеличение количества отказов от реагирования на стимул, а также увеличением
количества реакций, семантически не связанным со стимулом. Возрастало также и
число реакций с отрицательным оценочным элементом в значении.
Следует особо оговорить, что в целом в ассоциативном поведении полов
больше сходства, чем различия.
Как видим, проведенные исследования очертили круг предпочтений в речи
мужчин и женщин в области синтаксиса и лексики. Также были выявлены
особенности процесса восприятия и порождения речи мужчинами и женщинами с
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
221
точки зрения стратегий и целей коммуникации. Эти предпочтения выявляют,
прежде всего, манипулирование стереотипами. В целом, лингвистические
исследования репрезентации гендера в речи помогают выявить различия в речевом
поведении мужчин и женщин.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Гендер: Язык. Культура. Коммуникация: тезисы докладов II междунар. конф. –
М., 2003. – 126 с.
2. Гендер как интрига познания: сб. ст. - М.: Изд-во «Рудомино», 2000. –
192 с.
3. Гетте, Е.Ю. Гендерный аспект современных коммуникативных процессов / Е.Ю.
Гетте // Методы современной коммуникации. Мат. 1-ой междунар. научн. конф.
– Москва: МГЛУ, 2002. – С. 191–192.
4. Кассирер,
Э.
Философия
символических
форм
/
Э.
Кассирер
// Антология культурологической мысли. – М., 1996. – С. 202–209.
5. Серова, И.Г. Лингвистический аспект концетуализации гендера в сознании
носителя языка / И.Г. Серова // От мужских и женских к гендерным
исследованиям: материалы междунар. науч. конф. Тамбов: Изд-во ТГУ, 2001. –
С. 126–130.
6. Серова,
И.Г.
Гендер
как
источник
языкового
варьирования
/ И.Г. Серова // Вестник ТГУ. Серия: Гуманитарные науки. Вып. 1(20) 2003. – С.
92–103.
7. Стернин, И.А. Общение: с мужчинами, с женщинами, в семье
/ И.А. Стернин. – Воронеж–Пермь: ЗУУНЦ, 1999. – 73 с.
8. Tannen, D. You Just Don’t Understand: Women and Men in Conversation /
D. Tannen. – N.Y.: W. Morrow, 1996. – P. 352–353.
9. Zimin, S. Sex and Politeness: Factors in First-and-Second-Language Use /
S. Zimin // International Journal of the Sociology of Language 2
GENDER IN COMMUNICATION AND LINGUISTIC RESEARCH 74
Lena Vitlitzkaya 75
ABSTRACT
This article considers the problem of gender in linguistic researches. Though
gender (social or sociocultural sex) is not a linguistic category, its content can
be revealed by the analysis of the language structures, what explains the
necessity of linguistic research for the study of cultural representation of sex.
Genderic relations are fixed in language as culturally-conditioned stereotypes,
which influence individual’s behaviour, speech production and processes of his
or her language socialization as well. Besides, in linguistics more attention is
being paid to the genderic research because, as psychologists noted, perception
and speech production by men and women have its peculiarities and
distinctions. Since women’s speech production and perception have their
peculiarities and differ from men’s speech production, then perceptive
information is coded and categorized differently by men and women. On basis
of men’s and women’s speech preferences, peculiarities of perception we can
distinguish definite men’s and women’s dominants, which are valuable
reference points in the set of genderic stereotypes. Language usually fixes
74 © Lena Vitlitzkaya, 2005
75 Tambov State Technical University, Department of foreign languages, Russia, velv79@rambler.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
222
genderic stereotypes, peculiar to collective consciousness. In the process of
communication due to the number of genderic stereotypes, which are fixed in
the language, individual’s experience is realized. In connection with this,
language means is the instrument, which allows an individual to form in an
outer world sigh models, which realize fragments of his conceptual system
more or less adequately. The revealed peculiarities of perception and speech
production processes by men and women from the point of view of strategies
and communication aims let them define stereotypes manipulation.
KEYWORDS
Valuable reference points, dominants, set of genderic stereotypes.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
223
ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ В УСВОЕНИИ РУССКОЙ
ИМЕННОЙ СИСТЕМЫ МАЛЕНЬКИМИ ДЕТЬМИ (ДО 3-Х ЛЕТ)
Мария Воейкова
1. ВВЕДЕНИЕ
Исследование посвящено так называемым "вспомогательным механизмам" и
их роли в осуществлении падежного маркирования в русском разговорном языке, а
также усвоению этих механизмов ребенком в раннем возрасте (до 3-х лет)76. Само
понятие вспомогательных механизмов сравнительно недавно стало употребляться в
контексте исследований по детской речи и еще не имеет однозначного
терминологического соответствия в русском языке. По данным Британской
энциклопедии, слово bootstrap отмечено как существительное с 1913 года в
значении a looped strap sewed at the side or the rear top of a boot to help in pulling it on
'полоска кожи, пришитая к верхней части раструба сапога для того, чтобы помочь
его натягивать' «[Online] Available: http://www.britannica.com/bcom/dictionary». В
функции переходного глагола это слово отмечено с 1951 года в значении to promote
or develop by initiative and effort with little or no assistance 'продвигаться или
развиваться при помощи собственных усилий и инициативы с небольшой помощью
или без нее'.
Наиболее функционально близкое по семантике существительное в русском
языке - рожок для надевания обуви - не имеет соотносительного глагола, поэтому
при переводе термина мы ограничились самым общим семантическим
соответствием, называя это явление вспомогательным механизмом . Термин
появился в англоязычных исследованиях по детской речи генеративного
направления, в которых большое внимание уделяется объяснению того, каким
образом маленький ребенок за рекордно короткий срок (от года до пяти лет)
успевает овладеть основными грамматическими правилами родного языка при том,
что речь родителей, которую он слышит, зачастую не предоставляет ему
достаточного количества образцов для подражания (Chomsky 2000: 34ff.).
Для объяснения этого феномена было разработано понятие вспомогательного
механизма. Оно предполагает, что в языковой системе, помимо основных маркеров
грамматических различий, существуют скрытые вспомогательные маркеры, которые
позволяют ребенку опереться на упрощенную систему ориентации в
грамматической системе и, таким образом, приобрести навыки правильного
языкового поведения без знания абстрактных правил. Выделяются различные типы
вспомогательных механизмов в зависимости от того, к какому уровню языка они
относятся: просодические, лексико-семантические, концептуальные, морфосинтаксические и прагматические. Исходным пунктом всех подобных исследований
является положение о том, что существуют систематические соответствия между
единицами различных языковых уровней. Таким образом, маленький ребенок, не
имея доступа к информации более высокого уровня, может, тем не менее, правильно
расшифровать сообщение, опираясь на доступную ему информацию другого уровня
(Weissenborn & Hцhle 2001: vii ff.). Примером действия вспомогательных
механизмов является различение глаголов и существительных в английском языке
76 Пользуясь случаем, я хочу выразить благодарность анонимному рецензенту статьи и ответить на
ее (его) предложение рассматривать факты, описанные в статье, как один из основных факторов
усвоения (а не как вспомогательную операцию). Речь идет о нетривиальных корреляциях между
элементами разных уровней системы языка, которые играют роль при усвоении, но не
активизируются у взрослых носителей, по крайней мере, такие явления такой активизации пока не
описаны. Поэтому я оставила первоначально избранный термин, но с благодарностью принимаю
саму возможность другого развития темы.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
224
при помощи ударения: исследование Kelli (1996) показывает, что из трех тысяч
произвольно взятых двусложных существительных и одной тысячи двусложных
глаголов корпуса Френсиса и Кучера 94% имен существительных имели
трохаическое ударение, а 69% глаголов - ямбическое ударение. Таким образом, не
догадываясь о семантике слова и не зная его частеречной принадлежности, ребенок
или взрослый, не являющийся носителем английского языка, могут отнести
незнакомые английские слова к глаголам или существительным на основании
просодической структуры словоформ.
Различие между существительными и глаголами в английском языке
можетбыть также обнаружено при помощи:
семантических вспомогательных механизмов - предметность имен и прямое
соотнесение их с лицами и объектами (Gentner 1982); различие между
прототипическими действиями и предметами (Pinker 1987);
синтаксических вспомогательных механизмов - часть речи может быть
определена при помощи анализа непосредственного синтагматического окружения
(Mintz et al. 1995);
просодических и фонологических вспомогательных механизмов специальных признаков, облегчающих ребенку вышеуказанное различение. Помимо
уже приведенных просодических особенностей, Kelly (1996) отмечает, что 85% слов
с финальным ударением - глаголы, 90% слов с начальным ударением существительные и чем больше слогов содержит слово, тем вероятнее, что это
существительное.
Durieux и Gillis (2001) рассматривают различные вспомогательные ключи,
предложенные
Келли,
на
материале
обучаемой
компьютерной
сети
(коннекционистский подход) на большом материале (более 20000 лексем).
Основной вывод: в этих условиях ни один из ключей Келли (ударение, высота
гласных, качество согласных, количество сегментов и т.д.) не был достаточно
надежным критерием. Однако комбинация этих черт значительно поднимает
предсказательную способность системы.
Предположительно, ребенок имеет врожденное представление о некоторых
универсальных параметрах, на которые по мере овладения родным языком
накладываются идиоэтнические, свойственные конкретному языку ограничения
(такие как общее направление распространителей, допустимое расстояние между
именной группой и замещающим ее местоимением и т.д.). Обращает на себя
внимание связь с идеями Якобсона об усвоении звукового строя языка.
Эксперименты показали, что ребенок в возрасте 6-ти мес. способен реагировать на
различия между фонемами, не существующими в его родном языке. До начала
говорения (то есть, до года) он постепенно утрачивает эту способность к
универсальной дифференциации и реагирует только на те звуковые отличия,
которые имеют фонемную значимость в его родном языке. Теория "управления и
связей" представляет собой аналогичный способ рассуждения в применении к
синтаксису детской речи: параметры родного языка накладываются на врожденные
универсальные представления ребенка, постепенно замещая и вытесняя последние.
Минималистская теория еще не добилась таких весомых результатов в
исследовании детской речи, если не считать разработки концепции
вспомогательных механизмов (bootstrapping).
Метафора "вспомогательного механизма" находит применение в тех теориях
усвоения языка, которые пытаются объяснить быстрое усвоение языковой системы
при недостаточном инпуте. Это понятие применяется для описания таких способов
усвоения языковых явлений, при которых ребенок (на основании доступных ему в
восприятии данных) может использовать специфические виды языковой и
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
225
внеязыковой информации в инпуте, чтобы определить некоторые, иначе ему
недоступные, закономерности языковой системы.
Основным пунктом теории вспомогательных механизмов является
утверждение, что существуют систематические отношения между признаками речи
на одном уровне, к которому ребенок уже имеет доступ ( например, просодическом
или фонологическом), и другим уровнем (например, синтаксическим). Используя
доступные сигналы, ребенок, не осознавая этого, ведет себя так, как будто он
понимает и сигналы более высокого уровня. Примеры - взаимодействие лексикосемантической и синтаксической структуры, просодической и синтаксической
структуры.
Необходимость использования вспомогательных механизмов возникает тогда,
когда выбор грамматической формы обусловлен слишком сложным и абстрактным
правилом или когда формальные маркеры не предоставляют надежного механизма
для различения значений. В связи с определением таких ситуаций мы используем
понятие cue validity 'валидность маркера' в том значении, в котором оно предложено
в работе Kempe, MacWhinney (1998). Можно предположить, что именно в случае
низкой валидности маркера того или иного грамматического значения говорящие
(даже взрослые носители языка) вынуждены прибегать к опоре на вспомогательные
механизмы. Русская падежная система представляет образец ненадежного
грамматического маркирования из-за того, что безударные гласные среднего ряда
[и]/[е] и среднего подъема [о]/[а] не различаются, а жесткого порядка слов в русском
языке нет. В исследованиях по детской речи Smoczynska (1985), Slobin (1997) уже
отмечалось, что эта особенность затрудняет усвоение русской падежной системы
детьми по сравнению с языками, в которых редукции безударных гласных нет.
Следовательно, можно предположить, что и взрослые носители русского языка, и
дети опираются на дополнительные механизмы опознания синтаксических функций.
Проблемы теории вспомогательных механизмов:
параллелизм уровней может быть лишь частичным, значит, когда он кончается,
ребенок должен искать другие стратегии;
неясно, как меняются стратегии ребенка в развитии (когда он начинает
ориентироваться на реальные языковые сигналы);
не до конца ясно, какая часть лингвистической информации доступна
ребенку и является для него удобоваримой;
даже если ребенок может использовать информацию, неизвестно,
использует ли он ее в реальности;
было бы существенно найти такие нейрофизиологические особенности в
развитии ребенка, которые объясняли бы смену вспомогательных стратегий .
Исследование посвящено усвоению падежного маркирования и согласования
имен прилагательных и существительных в русском языке. Оно базируется на
материале лонгитюдных записей спонтанной речевой продукции нескольких
русских детей в возрасте от одного до трех лет. Такие записи позволяют проследить,
как формируются вспомогательные фонетические механизмы от этапа лепета до
формирования морфологических предпочтений. Статья строится следующим
образом: раздел 2 посвящен вопросу валидности падежных маркеров имен
существительных в разговорной речи взрослых, раздел 3 описывает результаты
лонгитюдных наблюдений за усвоением детьми категории падежа имен
существительных, в разделе 4 рассматриваются вспомогательные механизмы и
предпочтения детей, отмеченные в усвоении падежных форм имен
существительных, в выводах формулируются основные результаты наблюдений.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
226
2. ВАЛИДНОСТЬ МОРФОЛОГИЧЕСКИХ ПАДЕЖНЫХ МАРКЕРОВ ИМЕН
СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В РАЗГОВОРНОМ ЯЗЫКЕ ВЗРОСЛЫХ 77
Вопрос о валидности падежных маркеров определяется в духе статьи Kempe,
MacWhinney (1998). Эта работа основана на материале сравнительных данных
русского и немецкого языков, причем в ней делается попытка объективно (то есть
количественно) оценить сложность падежных систем в обоих языках и валидность
морфологических маркеров.
Сложность морфологических систем оценивается по количеству клеток
падежной парадигмы, то есть рассматривается с точки зрения языковой системы, а
не с точки зрения употребления. Так, Кемпе и МакУинни насчитывают в падежной
парадигме имен существительных в русском языке 72 клетки, имея в виду 12
падежно-числовых форм, умноженных на 3 - по количеству основных типов
склонения, и на 2 вследствие того, что именная парадигма осложнена бинарным
различением одушевленности- неодушевленности. Однако такая процедура
вызывает множество альтернативных предложений. Во-первых, категория
одушевленности не удваивает общее число клеток парадигмы, а только удваивает
число форм винительного падежа во множественном числе у всех типов склонения
и в единственном падеже - у слов мужского рода. Поэтому число клеток парадигмы
достигает (12х3+4) сорока. Во-вторых, такое "плоскостное" представление не
учитывает ни частотности отдельных форм, ни их морфологической прозрачности
(дополнительных маркеров падежа, таких, как переход ударения, палатализация,
исторические чередования, супплетивизм основ и т.д.). Попытка учета этих
факторов будет реализована на симпозиуме "Ранние этапы усвоения имени и
глагола детьми" участниками проекта "Пре- и протоморфология" на Х
Международном Конгрессе исследователей детской речи в Берлине в июле 2005 г.
Даже предварительные подсчеты по системе Кемпе и МакУинни заставляют
признать, что русская падежная система представляет собой сложную структуру с
множеством элементов. Поэтому, в-третьих, необходимо учитывать, что ребенок
овладевает не всей совокупностью падежных форм одновременно, а лишь
некоторым необходимым минимумом падежных форм. Можно считать в духе
теории Tomasello (2003), что усвоение категории падежа детьми происходит на
лексической основе, можно предположить, что более продуктивные модели
усваиваются раньше, а менее продуктивные позже (Dressler 1997). Ясно одно плоскостная система из 72-х или из 40 элементов усваивается не целиком, а по
частям. Какие части системы могут быть усвоены в первую очередь и почему,
можно определить на основе анализа речевой продукции детей.
Такой анализ свидетельствует, что семантические падежи - предложный и
творительный - появляются в речи детей несколько позже, чем "грамматические"
падежи - винительный, родительный и дательный. Поэтому первичный анализ
форм падежной парадигмы производился в рамках грамматических падежей.
Известно также, что слова среднего рода и слова третьего склонения в речи русских
детей является маргинальным (Цейтлин 1989). Поэтому анализ падежных маркеров
проводился на материале грамматических падежей в составе продуктивных классов
1-го женского и 2-го мужского склонения. Рассматривались безударные и ударные
окончания падежей (таблица 1).
Таблица 1 показывает, что в грамматических падежах имен существительных в
русском языке преобладают вокалические окончания -а, -и, -у и нулевое окончание.
При этом очевидно, что каждое окончание встречается как минимум в двух клетках
упрощенной падежной парадигмы, то есть функциональная закрепленность
77
Исследование речи взрослых проводится в рамках проекта «Проблемы функциональной
грамматики» при финансовом содействии Фонда Президета РФ для поддержки ведущих научных
школ, грант N НШ-1510.2003.6.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
227
грамматических маркеров для всех падежных окончаний не превышает 50%. Кемпе
и МакУинни предлагают использовать следующую формулу для определения
валидности грамматического маркера: в некотором корпусе выделяется общее число
предложений, в которых реализуется данная функция (например, предложений с
прямым объектом) и количество предложений, в которых присутствует данный
маркер. Соотношение этих чисел характеризует "доступность" данного маркера.
Вторая характеристика, необходимая для определения валидности - соотношение
всех предложений, в которых данный маркер служит для выражения определенной
функции, к общему числу предложений, в которых он употреблен. Вторая
характеристика, по Кемпе и МакУинни, дает представление о надежности маркера.
Соотношение доступности и надежности является, в свою очередь, характеристикой
валидности маркера.
Таблица 1. Основные падежные маркеры существительных
1 склонение
2 склонение
(ж.р. и м. р. -A)
(м.р. с нулевым окончанием)
Им. пад.
-а (мама)
-0 (дом)
Род. пад.
-и/-ы (мамы)
-а (дома)
Дат. пад.
-и, -е (маме, жене) -у (дому)
Вин. пад.
-у (маму)
- 0/-а (дом, Филиппа)
Измерение валидности проводилось нами на материале речи взрослого в
записях спонтанных диалогов матери и ребенка. В таблице 2. приводятся
результаты подсчетов валидности.
Таблица 2. Валидность маркеров грамматических падежей
Маркер Грамматическая функция
Валидность
[у]
вин. пад. 1-го скл.
0.39
[у]
дат. пад. 2-го скл.
0,09
[а]
род. пад. 2-го скл.
0,0025
[а]
вин. пад. одушевл. 2-го скл.
0,05
[а]
им. пад. 1-го скл.
0,42
0
им. пад. 2-го скл.
0,33
0
вин. пад. неодушевл. 2-го скл. 0,15
[и]
род. пад. 1-го скл.
0,012
[и]
дат. пад. 1-го скл. (безударн.)
0,022
[е]
дат. пад. 1-го скл. (ударн.)
0,03
Таблица 2 дает совместную характеристику частотности и многозначности
падежных маркеров. Можно предположить, например, что низкая валидность
окончания -а в род. пад. объясняется в целом его низкой частотностью в диалогах, в
то время как валидность -и в дат. падеже падает из-за того, что маркеры этой
функции расщеплены на ударные и безударные. В целом, по данным таблицы 2
можно судить о том, что абсолютно все падежные маркеры (за исключением -а в им.
пад. и -у в вин. пад.) обладают ничтожной валидностью. Каким же образом
осуществляется падежное маркирование в условиях свободного порядка слов?
Поскольку в русском языке не наблюдается просодических предпочтений,
приходится предположить, что маркирование ролей поддерживается семантически:
так, одушевленные существительные являются прототипическими субъектами, в то
время как неодушевленные - это прототипические объекты. Грамматические
маркеры играют решающую роль только в тех случаях, когда указанное
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
228
разграничение не действует, например, в контекстах типа Мама купает дочку,
машинка обогнала паровозик. Но и среди слов, принадлежащих к одной группе по
признаку одушевленности есть своя иерархия. Так, в первом примере мама является
наиболее вероятным субъектом, в то время как второй пример не предполагает
никаких предпочтений. Следовательно, падежное маркирование действует и
усваивается на крайне ограниченном материале. Следующий раздел посвящен
формальным предпочтениям в усвоении падежа.
3. ЛОНГИТЮДНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА УСВОЕНИЕМ КАТЕГОРИИ
ПАДЕЖА78
В докладе представлены наблюдения за языком четверых детей - трех
мальчиков (Филиппа, Вани и Вити) и одной девочки (Лизы) в течение 10 месяцев от
начала появления грамматических оппозиций в их речи. Дети, которые были
обследованы, различаются как по скорости, так и по способам усвоения зыка. Лиза и
Филипп начали говорить раньше, чем Ваня и Витя, но Филипп склонен к
повторительной стратегии. с 1;7 до 1;8 число существительных в его речи выросло с
24 до 87, но он скорее склонен называть предметы, чем рассказывать о них.
Рано заговорившие дети (Лиза и Филипп) демонстрируют менее заметный
прогресс. Одним из возможных объяснений служит стремительный рост их словаря.
В речи Лизы проявляется следующая особенность. Длина высказывания у нее
ограничена, но речь уже хорошо структурирована, поэтому в однословных
высказываниях в ее речи уже встречаются морфологические формы падежа. В
начале наблюдений ее лексикон составлял 33 имени, в пик существительных - 176.
В то же время (2;2) наблюдается и спад в процентном отношении падежных
оппозиций. У Филиппа максимальное количество существительных отмечено в
записи 2;3 (188).
Первый месяц записей был выбран по признаку появления первых оппозиций,
не обязательно продуктивных. Например, для Лизы первая оппозиция по числу (гага
– гаги) появилась в 1;8. Она не рассматривается как продуктивная, т.к. словарь Лизы
составлял в это время 8 существительных, 2) даже и через месяц не было подобных
оппозиций от других лемм. Аналогичное противопоставление форм в речи
Филиппа: дед-деда (1;7). Даже если считать эту форму разговорным звательным (к
чему мы склоняемся), она не появляется от других лемм. Возраст начала
наблюдений для Вити (2;2), для Вани (2;0). Все дети были на преморфологической
стадии и использовали или формы псевдоименительного падежа, или замороженные
формы других падежей.
У всех детей был морфологический взрыв. У Вани и Лизы он начался через
месяц после первых оппозиций, у Вити происходит постоянный подъем (что
неудивительно для сравнительно поздно заговорившего ребенка), у Филиппа из-за
его повторительной стратегии взрыв отмечен через три месяца после первых
оппозиций.
Для всех детей этот взрыв отмечает переход к протоморфологии.
Протомофологическая стадия не характеризуется сильным увеличением числа
типов оппозиций (парадигматическое измерение), но заметно падает процент
базовых форм в их речи (синтагматическое измерение).
И минипарадигмы, и оппозиции развиваются в первом и втором склонении. (3е скл. составляет всего 3% слов в инпуте). Аналогично редкими являются слова
мужского рода на -а и среднего рода (Филипп (1;8): мако - мака). Оппозиции по
78 В данной статье представлены наблюдения за речью детей, сделанные в процессе работы над
проектом «Семантические категории и их выражение в детской речи», грант РГНФ 03-04-00-386а.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
229
числу в им. пад. появляется одновременно с падежом, возможно, благодаря
суперстабильному окончанию -и(-ы).
Личное имя и уменьшительные от него играют особенную роль в усвоении
падежа. Обычно от этих слов образуются минипарадигмы с наибольшим числом
форм. Этим объясняется, например, что у Филиппа вначале преобладает 2-й класс, а
у Лизы - первый. Пятичленные оппозиции образуются только от личных имен и
наиболее частотных слов (машина у мальчиков).
Переход к протоморфологии отмечается, когда 1) минипрадигмы появляются
не только от наиболее частотных слов, 2) есть подтверждения тому, что формы
продуктивны, 3) число оппозиций проходит через взрыв и достигает спокойного
подъема. Предпочтение первого класса - протоморфология (диминутивы, киса, зая),
затем - равное ведущее положение 1-го и 2-го класса. У всех, кроме Лизы, слов 1-го
класса больше.
Переход к протоморфологии - это континуум с некоторыми характерными
чертами. Число оппозиций растет в обоих классах, набор падежных форм ограничен
грамматическими падежами. В конце этой стадии появляются формы маргинальных
падежей (предложный и творительный). Первые формы предложного падежа - в
определенном контексте только от особых слов (контейнеры, машины: в кухне, на
велосипеде)). Можно сказать, что только маргинальные падежи усваиваются с
опорой на конструкцию, а грамматические падежи - с опорой на форму.
Например, употребление формы творительного может быть подсказано
контекстом вопроса:
МАМ: а чем ты его кормил?
ФИЛ: колбаской дала.
Этим употреблениям соответствует по времени и появление первых
непродуктивных оппозиций (педаль-педали) и продуктивных диминутивов (ягодаягодки - ягоды, ягод). Дальнейшее развитие характеризуется ростом трехчленных
минипарадигм, появлением четырехчленных и комбинациями формообразующих и
словообразующих суффиксов: шапка-шапки-шапочка, собака-собаки-собакусобачку-собачка), а также появлением форм косвенных (грамматических) падежей
во множ. числе (птичек, лошадок). Рост числа противопоставленных форм в
минипарадигме происходит за счет самых продуктивных и частотных слов, к
которым потом достраиваются менее продуктивные и частотные (ср. более
позднюю минипарадигму от слова крылышко).
Формальные различия усваиваются позже семантических, ср.
ФИЛ: сколько петушки?
МАМ: а сколько ворон?
ФИЛ: а где второе ворон?
В период протоморфологии оппозиции по числу и падежу рассматривались
вместе (сапог-сапогами).В конце обследуемого периода появились минипарадигмы
от слов 3-го склонения (дверь).
4. ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ В УСВОЕНИИ РУССКОЙ
ПАДЕЖНОЙ СИСТЕМЫ
Специфика богатых флективных языков состоит в том, что они используют
морфологическое маркирование для передачи большинства грамматических
отношений. Таким образом, ни проблема омофонии частей речи, ни порядок
компонентов внутри синтаксических единиц не играют определяющей роли.
Свободный порядок слов и подвижное ударение, казалось бы, не оставляют места
для функционирования вспомогательных механизмов.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
230
Вместе с тем, существуют и некоторые фонологические, не объяснимые с
точки зрения сознательных интенций, предпочтения, как у взрослого, так и у
ребенка, которые могут навести на некоторые идеи. С одной стороны, к ним
относятся предпочтения определенного типа склонения, с другой стороны употребление многозначных форм с неясной синтаксической функцией.
1) Разговорный вокатив на -а от слов мужского рода на согл. (Максима, деда,
Дениса, тигра) + диминутивы и гипокористики на -а (Филипка, Серега, сыночка)
заставляют задуматься о роли -А как маркера одушевленного субъекта - лица.
Анализ данных спонтанной речи Филиппа С. и Ромы Ф. показывает
следующие особенности: в речи Филиппа с 1;5 до 1;7 наблюдается явное
преобладание существительных первого склонения на -А, обычно одушевленных
(возраст 1;5: 13 одушевленных и 2 неодушевленных, 1;6: 16 одушевленных и 5
неодушевленных, 1;7: 13одушевленных и 4 неодушевленных, 1;8 28 одушевленных
и 32 неодушевленных. Смена и расширение механизма упрощенного стереотипа
употребления слов (1-ое склонение - это имена собственные, термины родства) в
возрасте 1;8 изменяется в сторону преобладания неодушевленных слов 1 склонения,
в это же время стремительно нарастает количество слов 2-го склонения). Формы на у первоначально употребляются только для выражения винительного падежа (не для
дательного), ср. образование по аналогии тану* дать (1;7) от танк, дай *солю в речи
Жени Гвоздева.
Формы на -ы\-и употребляются для выражения посессивности (не опознаются
различия между род. пад. и зачатками посессивных прилагательных (Саши стакан,
мами стакан). Фонологическая противопоставленность и монофункциональность
первых падежных флексий в подчинительных словосочетаниях противопоставлено
фонологическому подобию флексий разных частей речи при согласовании (Филюша
сама, мама ушла, двах машинах багух).
У Ромы Ф. (1;1 - 1;11) из всех вышеупомянутых тенденций можно
констатировать лишь преобладание одушевленных среди существительных на -а, но
не в 3-5 раз, как у Филиппа, а лишь незначительно больше. М.р. на согласный
появляется с самого начала. В целом процент существительных в речи невелик - по
сравнению с данными английского языка и других русских детей. До 1;11
встречается множество ономатопей, сравнительно велико число глаголов. Таким
образом, на примере анализа речи нескольких информантов можно сказать, что
формальные предпочтения (действие вспомогательных механизмов можно отнести
к разновидности формальных предпочтений) неодинаково распространены в речи
детей: у референциальных детей действие вспомогательных механизмов
проявляется ярче.
5. ВЫВОДЫ
Русский разговорный язык характеризуется низкой валидностью падежных
маркеров, которая объясняется редукцией безударных гласных и в целом малым
количеством падежных окончаний даже в наиболее важных грамматических
падежах. При этом порядок слов остается свободным и не является надежным
показателем синтаксической функции. В этих условиях действует сложная иерархия
основных и вспомогательных механизмов. С одной стороны, за счет формальных
предпочтений снижается число возможных двусмысленных употреблений. Так,
особенно в первые периоды речевого развития детей, большинство одушевленных
существительных, встречающихся в речи детей, относится к первому склонению на
-а. Это достигается за счет употребления гипокористик от личных имен и
диминутивов, особых форм типа деда, зайка, мишка. Таким образом, маркеры,
которые в системе языка взрослых являются многозначными, в детской речи
остаются однозначными, тем самым повышая свою валидность. Однако с течением
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
231
времени происходит выравнивание: с развитием грамматического маркирования в
речи детей соотношение типов склонения и одушевленных-неодушевленных
существительных приближается к взрослому употреблению.
В это время одушевленные существительные в основном играют роль
субъекта, в то время как неодушевленные существительные выполняют различные
объектные функции. Собственно говоря, падежное маркирование при помощи
флексий сохраняет свое значение только в тех случаях, когда в одном и том же
высказывании встречаются два одушевленных или два неодушевленных
существительных одного типа склонения. Контексты Мама любит мальчика,
Мальчик любит маму с двумя одушевленными существительными используют
формы вин. пад. сравнительно высокой валидности. И только в случае, когда в
одном контексте употреблены два неодушевленных существительных мужского
рода грузовик обогнал автобус вступает в действие смыслоразличительная функция
порядка слов. Маленькие дети не могут ориентироваться в сложной иерархии
первичных и вторичных показателей, поэтому на каждом этапе их языкового
развития наблюдается упрощение этой системы и минимизация многозначных
контекстов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Цейтлин, С.Н. 1989. Детская речь: инновации формообразования и
словообразования (на материале современного русского языка) Дис. на соиск.
ученой степени доктора филол. наук. Л-д 1989.
2. Chomsky, N. (2000) On the Nature, Use and Acquisition of Language. In: pp.33-54).
3. Dressler W. U. (Ed.) 1997. Studies in pre- and protomorphology. Veröffentlichungen
der Kommission für Linguistik und Kommunikationsforschung N 26. Verlag der
Österreichischen Akademie der Wissenschaften. Wien, 1997. pp. 5-11
4. Durieux, G. & St. Gillis (2001). Predicting grammatical classes from phonological
cues: an empirical test. In Weissenborn, Ju. & B.Höhle (Eds.) (2001), pp. 189-231.
5. Gentner, D. 1982. Why nouns are learned before verbs: linguistic relativity versus
natural partitioning. In: Kuczaj, S. (Ed.) Language Development: Language, Culture,
and Cognition. Hillsdale, NY.: Erlbaum.
6. Kelly , M. (1996) The role of phonology in grammatical category assignment. In
From Signal to Syntax, J Morgan and K. Demuth (Eds.) Hillsdale, N.Y.: Erlbaum.
7. Kempe, V & MacWhinney, B. 1998. The acquisition of case marking by adult
learners of Russian and German. Studies in Second Language Acquisition 20, N 4,
543-587.
8. Mintz, T., Newport, E. & Bewer, T. 1985. Distributional regularities in speech to
young children. In: Proceedings of NELS 25, 43-54.
9. Pinker, Steven (1987) The bootstrapping problem in language acquisition. In: Brian
MacWhinney (ed.) Mechanisms of Language Acquisition. Hillsdale, NJ: Erlbaum.
10. Slobin, D.I. 1997. The Universal, the Typological and the Particular in Acquisition.
In: : Slobin, D.I. (Ed.) The Crosslinguistic Study of Language Acquisition. V. 5.
Expanding the Contexts, pp. 1-41.
11. Smoczyńska M., 1985. The acquisition of Polish. The crosslinguistic study of
language acquisition, vol. 1. Ed. D. I. Slobin. Hillsdale, NJ: Erlbaum, 595–686.
12. Tomasello, M. (2003). Constructing a language: A Usage-based Theory of Language
Acquisition. Cambridge, Mass. & London: Harvard University Press.
13. Weissenborn, Ju. & B.Höhle (Eds.) (2001) Approaches to Bootstrapping.
Phonological, lexical, syntactic and neurophysiological aspects of early language
acquisition. V. 1-2. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
232
BOOTSTRAPPING MECHANISMS IN THE ACQUISITION OF
RUSSIAN NOMINAL SYSTEM BY CHILDREN BEFORE 3 YEARS 79
Maria Voeikova 80
ABSTRACT
Bootstrapping mechanisms in the acquisition of Russian grammatical system
may be defined as interrelations between the entities of different linguistic
levels that help to express grammatical meanings by secondary means in a
case that principal means of expression are no more valid. Such case is
represented by the grammatical system of Russian case marking with its high
degree of redundancy because of vowel reduction in colloquial Russian. Thus,
[i] serves as inflectional ending for the genitive of both feminine declensions
e.g. zajk-i, dver-i, but also for the nominative plural of all noun declensions,
compare prijatel-i; for the dative and the prepositional of the 3rd feminine
declension and for the unstressed variant of these two case forms of the 2nd
feminine declension, as well as for the prepositional of the 1st masculine
declension. Thus, case markers in the colloquial Russian have a low cue
validity and communicators must look for other means to mark the distinction
between different object types in the absence of a strict word order. This may
be reached with the help of semantic bootstrapping (e.g. animate nouns are
prototypical agents, whereas inanimate nouns are prototypical objects),
syntactic bootstrapping (constituents order in the examples like mat' ljubit
doch' 'mother loves daughter' the first component is usually a subject, thus
giving priority to the typically irrelevant word order), and phonological
bootstrapping (phonological rhyming of adjectives and nouns within
agreement). The development of bootstrapping mechanisms in the language of
children starts with special phonological games based on contrast and
similarity.
KEYWORDS
Bootstrapping, case marking, child language, semantic, word order, declension class.
79 © Maria Voeikova, 2005
80 Institute of Linguistic Studies, RAN, Department of grammar theory, Russia, m_voeikova@iling.nw.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
233
КОГНИТИВНЫЕ ОСНОВЫ ОПИСАНИЯ МОДЕЛИ
«ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ + ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ»
В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Наталья Юдина
Когнитивная лингвистика как «лингвистическое направление, в центре
внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм, как
когнитивный инструмент – система знаков, играющих роль в репрезентации
(кодировании) и в трансформировании информации» (Кубрякова, Демьянков (1996,
53)), является, как известно, одной из бесспорных составляющих когнитивной науки
на том основании, что она «могла пролить свет не только на языковую компетенцию
говорящего, но и на взаимосвязь языка с другими когнитивными способностями
человека – с его памятью, восприятием, воображением и мышлением» (Кубрякова
(2004, 12)). Тезис о том, что язык как часть инфраструктуры мозга, участвующей в
познании мира, выстраивается в один ряд со всеми основными когнитивными
способностями, получает в последнее время все большее распространение. К
когнитивным способностям, помимо способности говорить (отличительной черты
человека от животных и машины), относят также способности видеть, слышать,
осязать, обонять, двигаться по собственной воле и под., а также способности
учиться и обучаться, решать проблемы, рассуждать, делать умозаключения и
приходить к неким выводным данным, планировать действия, запоминать,
воображать, фантазировать и др. Спорным остается вопрос относительно места в
ряду когнитивных способностей чувств и эмоций: одни лингвисты считают
когнитивные способности автономными и отделенными от этих явлений сознания,
другие – наоборот, включают эмоции и чувства в сферу когнитивных способностей
человека (Кубрякова (1996, 83)).
Интересующий нас процесс сочетания языковых единиц является сложным
когнитивным процессом, в котором участвуют следующие когнитивные
способности человека: память, восприятие, мышление, воображение и др., а также
когнитивные процессы и операции, такие, как интерпретация и интерференция.
Несмотря на то, что сочетаемость языковых единиц достаточно подробно
описана практически на всех уровнях, некоторые вопросы и, прежде всего,
когнитивные основы валентностных свойств разнообразных языковых моделей и
комбинаций изучены недостаточно. Одной из попыток описания сочетаемостных
возможностей компонентов в разноплановых языковых моделях с позиций
когнитивной лингвистики явилось привлечение теории композиционной семантики,
которая, как нам кажется, бесспорно, применима и к интересующей нас достаточно
частотной и регулярной во многих естественных и искусственных языках модели
«имя прилагательное + имя существительное».
Понятие композиционной семантики, как известно, не так давно вошло в
отечественную лингвистику. Введенное впервые Г.Фреге и поэтому получившее
название принципа Фреге, или принципа композиционности, в течение двух
последних десятилетий оно достаточно активно обсуждалось в работах многих
западных и американских лингвистов в связи с разными теориями и подходами. В
самом общем виде этот принцип формулируется так: «Значение языкового
выражения является функцией от значений его частей и способов их
синтаксического соединения» (Partee (1984, 318)). Согласно такой установке,
первоначальное понимание и использование этого принципа было принято «в узком
смысле, предполагающем некий изоморфизм между семантикой и синтаксисом»
(Падучева (2004, 113)). Вместе с тем, как отмечает Е.В.Падучева (со ссылкой на
(Partee (1984)), «при более широком понимании этот принцип должен найти себе
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
234
место в любой теории языка» (Падучева (2004, 113) и, вероятно, в теории и
исследовании любого языка. Так, в качестве одной из первых лингвистических
работ, посвященных проблемам композиционности, проф. Е.В.Падучева отмечает
работу У.Вейнрейха, опубликованную в 1966 году и вышедшую в переводе на
русский язык в 1981 (Вейнрейх (1981)), а среди отечественных лингвистов, внесших
важный вклад в проблему композиции смысла, выделяет исследования
Ю.Д.Апресяна (например, Апресян (1974)) и И.М.Богуславского (Богуславский
(1996)). Необходимо также отметить, что принцип композиционности также входит
в сферу научных интересов самой Е.В.Падучевой: принципу композиционности,
понимаемому автором как «установку на наличие общих правил семантического
взаимодействия значений слов, граммем, синтаксических конструкций, линейноакцентной структуры и проч. в составе высказывания» (Падучева (2004, 113)), и
правилам соединения значения частей в значение целого, посвящен не только ряд ее
статей, но и глава в цитируемой монографии «Динамические модели в семантике
лексики» (Падучева (2004)). Научную ценность представляют для нас также
размышления по поводу композиционной семантики и ее особенностей в сфере
словообразования проф. Е.С.Кубряковой, сделанные в русле когнитивного подхода
к анализу языковых явлений. Согласно трактовке Е.С.Кубряковой, принцип Фреге
имел своей целью «объяснить природу семантики комплексных знаков, т.е. тех,
которые по своей форме представляют собой «композицию» из нескольких готовых
знаков языка, - их объединение и сочетание». По Фреге, «значение такого знака есть
композиционная функция значений, входящих в состав знака, и отношений между
ними» (Кубрякова (2002, 52)).
Определение Фреге первоначально использовалось в генеративной грамматике
при описании предложения и было «реинтерпретировано как указание на то, что
семантика предложения базируется на функтивно-аргументной основе (особой
синтаксической структуре), где вся тяжесть образования нового значения
предложения (по сравнению со значениями его частей) возлагалась на функцию,
связывающую аргументы, а следовательно, и на предикат высказывания»
(Кубрякова (2002, 52). Использование принципа композиционности также на
материале предложения и текста представлено и в упомянутой выше монографии
Е.В.Падучевой. Автор обращает внимание на то, что исследование посвящено не
только и не столько принципу композиционности, который автор принимает как
данное, сколько самим правилам композиции смыслов. Согласно позиции
Е.В.Падучевой, «смысл целого строится из смыслов частей. Естественно, в то же
время, что смыслы отдельных слов в составе предложения не просто
«прикладываются» один к другому: при соединении в единое целое неизбежно
происходит преобразование смыслов частей» (Падучева (2004, 114)). Далее автор
полагает, что такие преобразования опираются на общие правила композиции,
каждое из которых решает две проблемы: 1) «указывает способ соединения смыслов
отдельных слов в единое целое в составе той или иной конструкции; 2) в явном виде
представляет изменение значений слов под влиянием лексического и
синтаксического контекста». Правила композиции смыслов мыслятся автором как
преобразование исходного лексико-синтаксического представления предложения в
семантическое. Каждое правило касается отдельного словосочетания, но
существенна установка на возможность в конечном счете прийти к смыслу целого»
(Падучева (2004, 114)). Далее все эти позиции обстоятельно и подробно применены
при анализе употребления разных лексем (при сочетании которых одним из
обязательных компонентов должен являться глагол) в конкретных предложениях.
Е.С.Кубрякова
расширяется
границы
использования
принципов
композиционной семантики только при описании предложений и распространяет
понятие композиционной семантики первоначально в сферу описания семантики
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
235
производного слова как «знака, отражающего свертку мотивирующего его суждения
в однословное обозначение со своей собственной ономасиологической и
словообразовательной структурой, каждая из которых по-своему отражает следы
мотивирующего его источника и по-своему организует конкретные значения той и
другой» (Кубрякова (2002, 52-53)). Несколько позднее проф. Е.С.Кубрякова
предлагает использовать принцип композиционной семантики и в разъяснении
правил семантической композиции в комплексных знаках – при сочетании
нескольких, главным образом – двух, лексем (Кубрякова (2002, 53)). Проф.
Е.С.Кубрякова отмечает, что с развитием когнитивного подхода к лексической
семантике были сделаны новые важные шаги. «Было продемонстрировано,
насколько сложной интерпретации требуют, казалось бы, достаточно обычные
случаи простого сочетания атрибута с существительным (типа красного
карандаша)… Потребовалось уточнить, как именно взаимодействуют (не
складываются!) значения в комплексных знаках и какую форму приобретает это
взаимодействие в знаках разного типа… вопросы о композиционной семантике
снова встали на повестку дня» (Кубрякова (2002, 53)).
В ряде современных отечественных и зарубежных работ интересуемые нас
сочетания существительных и прилагательных стали предметом специального
исследования (см., например, работы Аартса и Калберта, Вендлера, Тэйлора, Кэмпа,
Лакоффа и его соавторов и др.). В центре внимания зарубежных исследователей
интересующие нас комбинации имени прилагательного и имени существительного
были подвергнуты достаточно подробному анализу, главным образом, в
метафорическом употреблении, при этом было замечено (см., например, работы
Лакоффа), что когнитивная роль сочетаемости слов и, прежде всего,
метафорической сочетаемости значительна, а многие метафорические сочетания
имеют глубокую укорененность в концептуальной архитектуре человека. В
отечественном языкознании наиболее релевантными специальными исследованиями
сочетаний имен с позиций когнитивной лингвистики стали работы Е.С.Кубряковой,
И.А.Мельчука, Е.В.Рахилиной и др.
Такова, например, монография Е.В.Рахилиной «Когнитивный анализ
предметных имен: семантика и сочетаемость» (Рахилина (2000)), отличающаяся
особой глубиной в освещении вопроса сочетаемости имен. На наш взгляд, очень
справедливым является замечание, с которого автор начинает предисловие: «Эта
книга – о том, что сочетаемость предметных имен не случайна и не свободна, но и
не идиоматична: она отражает некоторые их существенные, глубинные
характеристики, связанные с образами конкретных объектов в естественном языке»
(Рахилина (2000, 3)). В сферу исследования Е.В.Рахилиной попадают в первую
очередь предметные имена, их семантика, правильное употребление и правильное
понимание именных конструкций разного рода. С этой целью используются, по
замечанию автора, как семантические, так и когнитивные характеристики имен.
Объяснение языкового поведения и прежде всего лексической сочетаемости русских
предметных имен опирается на понятие «языкового образа объекта»; одновременно
воссоздается языковое представление о размере, цвете, форме, ориентации объектов
в пространстве и др. По Е.В.Рахилиной, основным свойством, отличающим имя от
глагола, является лабильность, т.е. неспособность быть связанным семантически с
одной конкретной ситуацией, в каждой из которых имя проявляет заранее
«заложенные» в нем, но акцентированные именно данным контекстом свойства.
Различные контексты создают разные классификации предметной лексики:
таксономическую, мереологическую, топологическую, температурную, цветовую и
др. Место имени в данной классификации является его семантическим свойством,
которое так или иначе «знает» носитель языка и ощущает ее как «свободную»,
опираясь попросту на «здравый смысл» (Рахилина (2000, 34, 233, 340)). Кроме того,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
236
своим детальным и подробным исследованием сочетаний предметных имен
Е.В.Рахилина подвергает сомнению две противоположно существующие идеи: идею
свободной сочетаемости и идею сочетаемости полностью идиоматичной
(фразеологической, лексической и под.), и в результате исчезает иллюзия о
существовании в языке зоны свободной сочетаемости (Рахилина (2000, 337)).
Особенностям семантики в сочетаемости существительных и прилагательных
посвящена также специальная статья Е.С.Кубряковой «О нетривиальной семантике
в сочетаемости прилагательных с существительными» (Кубрякова (2004 а, 148).
Интересно заметить, что в большинстве исследований, посвященных сочетаниям
имен, мы имеем дело с сочетаниями существительных с прилагательными, в то
время как в работе Е.С.Кубряковой и в других когнитивных исследованиях
анализируются конструкции прилагательных с существительными. Уже этот факт
дает основание предположить смену доминанты в анализируемых комбинациях, что
исходит, безусловно, от разных методологических установок и задач исследований.
«Конструкции прилагательных с существительными, рассматриваемые с
традиционной точки зрения, достаточно просты по своей семантике: значения таких
конструкций по правилу Г.Фреге должны определяться как складывающиеся из
значений составляющих их частей и отношений между ними, - так начинает свою
статью Е.С.Кубрякова и далее продолжает: Фактически, однако, композиционная
семантика указанных конструкций не подчиняется правилу Фреге и не сводится к
сумме значений ее частей. Притом отклонения такого рода характеризуют как
самые простые случаи сочетаемости прилагательных с существительными…, так и
более сложные случаи…» (Кубрякова (2004 а, 148)). Здесь же проф. Е.С.Кубрякова
выделяет несколько разных типов прилагательных в зависимости от того, какой тип
связи с определяемым ими объектом они устанавливают и на какую именно
характеристику объекта они ориентируются с целью «внести известное уточнение в
правило Г.Фреге и тем самым поддержать его мысль о том, что значение любого
комплексного (составного) знака может быть описано как функция значений его
составляющих и отношений между ними при условии правильного определения
самих этих отношений» (Кубрякова (2004 а, 149)). Автор также обращает внимание
исследователей и на уровень ниже слова, когда, «рассматривая сочетание
прилагательного с существительным, следует учесть их взаимодействие на
когнитивном уровне и обратиться для интерпретации сочетания в целом к
концептуальным структурам сочетающихся слов» (Кубрякова (2004 а, 149)). В
заключение автор пишет о том, что лингвист, изучающий сочетания прилагательных
с существительными, «не может не обратить внимание на то, какой причудливой и
своеобразной оказывается зачастую композиционная семантика комплексных
единиц и к каким интересным результатам о строении, организации и
функционировании этих единиц она приводит в теоретическом отношении»
(Кубрякова (2004 а, 153)).
Обзор исследований в области когнитивных лингвистических и
психологических исследований достаточно убедительно продемонстрировал тот
факт, что соединения имен существительных с именами прилагательными
характеризуются рядом особенностей, наиболее релевантной из которых является
их так называемая «монолитность»: взятые отдельно, и существительное, и
прилагательное не способны создавать ту единую структуру, которую образуют в
соединении друг с другом. Эти построенные по модели «имя прилагательное + имя
существительное» (Adj + N) сочетания, представляющие собой сложную
когнитивную структуру, подвергаемую на уровне создания, восприятия и в процессе
обработки информации сложным когнитивным операциям человеческого
мышления, создаваемую чаще всего посредством механизма ассоциативного
связывания единиц и хранящиеся в мозге разных носителей одного и того же языка
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
237
в виде целостной когнитивной структуры (типа гештальт, фрейм, концепт),
предлагается называть атрибутивно-субстантивными комплексами (АСК) (от лат.
complexus - связь, сочетание - совокупность, сочетание предметов, действий,
явлений или свойств, составляющих одно целое и как антоним существительного
симплекс), где прилагательное атрибутивно-субстантивный свидетельствует о
составе конструкции, а существительное комплекс указывает на то, что сочетание
является сложным, интегрированным «сплавом» двух указанных частей речи.
На указанную целостность сочетаний существительных с прилагательными (на
уровне представлений) обратил внимание еще проф. А.М. Пешковский в «Русском
синтаксисе в научном освещении», предлагая читателю «вникнуть в довольно
тонкую разницу между выражениями золотое кольцо и кольцо из золота, каменный
дом и дом из камня и т.д. При словах кольцо из золота мы представляем себе два
предмета, совершенно отдельные: кольцо и золото. Эти два предмета в данном
случае случайно слились, совпали в одном пространстве, и это-то и хотим мы
выразить словами кольцо из золота. Но мы прекрасно сознаем при этом, что это
отдельные предметы, что золото может быть и не в кольце, а кольцо может быть и
не из золота. При словах же золотое кольцо мы представляем себе только один
предмет – кольцо, а о золоте как об отдельном предмете не думаем. То, что кольцо
из золота, кажется нам только качеством кольца, как если бы мы сказали желтое,
блестящее, твердое, красивое и т.д. Все качества золота при помощи формы
золотое переносятся на кольцо, а то, что золото само есть предмет, забывается»
(Пешковский (1956, 81).
Необходимо иметь в виду, что атрибутивно-субстантивные комплексы – это
образования принципиально иного, по сравнению с языковыми единицами, уровня;
это сплавы другого уровня - когнитивного. В ряде случаев может возникнуть
ощущение подмены общепринятого термина «фразеологизм» термином
«атрибутивно-субстантивный комплекс». Но это в корне неверно. И, в первую
очередь, это можно объяснить тем, что АСК на языковом уровне могут
соответствовать разным языковым единицам. Так, например, первая группа АСК
имеет своей реализацией так называемое свободное словосочетание, другая группа
АСК представлена разными категориями фразеологизмов, систематизированных с
точки зрения семантической слитности компонентов на фразеологические сращения,
фразеологические единства, фразеологические сочетания. Есть также АСК,
соответствующие, по терминологии Н.М. Шанского, фразеологическим
выражениям. Некоторые АСК на языковом уровне являются составными
терминами и наименованиями, другие – перифразами.
Все эти названные выше единицы не имеют в лингвистической литературе
однозначного толкования. Наибольшую четкость в дефинициях понятий получили,
безусловно, фразеологические единицы (чему посвящено большое количество работ
отечественных и зарубежных исследователей). До сих пор, несмотря на достаточное
количество исследований в области фразеологии и смежных с ней явлений, вопрос о
составных терминах, перифразах и так называемых крылатых выражениях
продолжает оставаться недостаточно изученным.
Важно также заметить, что все эти соединения, построенные по одной и той же
модели «имя прилагательное + имя существительное» (Adj + N), классифицируемые
в зависимости от множества различных критериев в качестве разных языковых
единиц, на когнитивном уровне представляют также особые «монолитные»
структуры, характеризующиеся неоднозначностью и неоднородностью соединений
в зависимости от различных комбинаций композиции смыслов.
Подвергнутые исследованиям со стороны разных направлений, сочетания,
построенные по модели «имя прилагательное + имя существительное», нуждаются,
на наш взгляд, в привлечении к анализу когнитивного подхода. Смысл когнитивных
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
238
работ при исследовании сочетаний имени и атрибута заключается в том, чтобы
продемонстрировать, какой вид могут и должны принимать правила композиции
(объединения компонентов) на примере лишь одной конструкции и к каким
когнитивным операциям и репрезентациям могут привести, казалось бы,
несложные, на первый взгляд, комбинации двух единиц.
Каждый из атрибутивно-субстантивных комплексов представляет собой
довольно сложный процесс создания, восприятия и интерпретации в мозге человека.
Реализованный в конкретных лексемах, услышанный, прочитанный или
произнесенный АСК задействует в мозге человека множество когнитивных
способностей, одна из которых, как правило, является доминирующей. При этом
разные АСК могут быть восприняты индивидом по-разному. Так, одни могут
«провоцировать» восстановление какой-либо ситуации из жизни (ср. фрейм), другие
вызывать определенный образ (ср. гештальт), третьи способны подключать к двум
первым эмоциональные ощущения и чувственное восприятие (ср. концепт).
В ходе проведения психолингвистических экспериментов было установлено,
что количество атрибутивно-субстантивных комплексов у разных носителей
русского языка не является одинаковым и варьируется в зависимости от
психофизических (объективных) и социально-культурологических (субъективных)
причин. К психофизическим причинам, на наш взгляд, относятся: поло-возрастные
особенности человека, а также интеллектуальные и креативные способности.
Субъективными,
или
социально-культурологическими
причинами,
способствующими созданию, хранению и воспроизводству большего количества
русских АСК, являются: принадлежность к определенной социальной группе, сфера
профессиональных интересов индивида, уровень образованности и образования.
Атрибутивно-субстантивный комплекс (АСК) характеризуется следующим
набором признаков:
1) АСК представляет собой единое целостное образование, которое хранится в
мозге носителей одного и того же языка в готовом виде;
2) реализованный в конкретных лексемах АСК обязательно создает у
носителей одного и того же языка определенную ассоциацию или образ,
восстанавливает какую-либо ситуацию или вызывает эмоции, хотя и не всегда
одинаковые у всех носителей одного и того же языка (так, например,
квалифицируемое в большинстве лингвистических источников как свободное,
сочетание голубое небо может быть закреплено в сознании разных носителей
русского языка по-разному: ср. созданный образ у летчика, у космонавта, у солдата,
у матери, ждущей сына с войны, у людей, переживших войну, и не знакомых с
ситуацией воздушной бомбардировки и т.д.; или квалифицируемое как
фразеологизм сочетание зеленая улица считается омонимичным и имеет, по крайней
мере, 3 основных значения: 1) строй солдат со шпицрутенами, сквозь который
прогоняли провинившихся; 2) свободный путь; 3) как профессиональное у
железнодорожников – свободная дорога, путь из сплошных зеленых светофоров;
однако, как показали проведенные психолингвистические эксперименты,
большинство носителей русского языка не связывают это сочетание ни с одним из
обозначенных значений: для большинства людей зеленая улица ассоциируется с
приходом весны);
3) близость в интерпретации и инференции (как когнитивных процессов,
связанных с обработкой информации, хранящейся в том или ином АСК) у разных
индивидов обусловлена как психофизическими, так и социально-культурными
причинами, к первой группе которых относятся поло-возрастные особенности
человека и наследственные интеллектуальные и креативные способности, в то время
как ко второй группе принадлежат: уровень образованности и образования, сфера
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
239
профессиональных интересов индивида, принадлежность к определенной
социальной группе;
4) АСК на языковом уровне представляет собой комбинированную единицу,
построенную по модели «имя прилагательное + имя существительное» и
соответствующую как свободным, так и несвободным сочетаниям слов.
В зависимости от степени выводимости / невыводимости композиционной
семантики из суммы значений составляющих частей можно выстроить
своеобразную шкалу атрибутивно-субстантивных комплексов, где на верхнем
полюсе должны находиться полностью выводимые значения целого из суммы
значений составляющих частей, а на нижнем – полностью не выводимые значения
целого из суммы значений составляющих частей.
Думается, что к первой группе АСК наиболее близко стоят соединения
некоторых прилагательных-цветообозначений и топологических прилагательных,
обозначающих поверхность, емкость и под., и примыкающих к ним
прилагательных, обозначающих форму, размер и т.д. При этом важно заметить, что
такие прилагательные должны обязательно быть в прямом значении, однако и здесь
в ряде случаев к равнозначности суммы целого сумме значений составляющих
компонентов может добавляться дополнительный смысл. Так, например, сочетание
белое платье при всей своей выводимости суммы значений из значений
компонентов связано в сознании большинства носителей русского языка с
гештальтом свадьба, равно как и красное платье для жителей Индии; большой дом в
представлении одних людей может являться таковым, а в представлении других,
увы, нет.
К АСК, значения которых полностью не выводимы из суммы значений
составляющих частей, на наш взгляд, относятся две группы АСК:
1) АСК отрицающего типа, в которых появившееся определение вообще
лишает существительное его первичного значения. В результате такое
существительное, по сути, становится именем предмета, к которому уже нельзя
применять существительное, взятое в его первичном значении (ср. бывший
министр, искусственный лаз, поддельные деньги и т.п.). По мысли Е.С. Кубряковой,
присоединение таких прилагательных к обозначениям объектов приводит к
отрицанию самого объекта (Кубрякова (2004а, 152)), ср.: деревянные лошадки,
искусственные цветы, фальшивые деньги и др.;
2) АСК антонимичного, или оксюморонного типа (ср. известные каждому
носителю русского языки мертвые души, живой труп и др. и незнакомые типа
английская испанка, звонкая тишина, красноречивое молчание, веселая скорбь,
жестокое милосердие, знакомая незнакомка, бедный банк, молодой старик,
красивый урод и под.), в которых создается радикально новый образ за счет
соединения контрастных по значению слов.
Между этими двумя полюсами, очевидно, располагаются сверху вниз:
1) лингвистически зафиксированные АСК (типа карие глаза и каурая лошадь),
2) так называемые стереотипные АСК типа немецкая аккуратность,
французская галантность, английская вежливость, испанская страсть,
американская мечта, голландская живопись, голландские тюльпаны, голландский
сыр, голландская селедка, итальянская пицца, итальянское Возрождение,
цыганский романс, китайский язык, китайская грамота, китайская стена и др.;
3) стандартизированные АСК, связанные с привычностью создаваемого образа
(ср. темный лес, сосновый бор, алая кровь и др.);
4) ассоциативно обусловленные АСК (золотая осень, малиновый звон,
вечерний звон, зимняя дорога, русское поле и др.);
5) клишированные АСК с разной степенью выводимости: тяжелая утрата,
семейный бюджет, широкая огласка, широкий ассортимент, творческие успехи,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
240
жесткие требования, блестящая карьера, принципиальная позиция, нищенская
зарплата, похвальное начинание, светлое будущее, горячительные напитки,
тепличные условия, взаимовыгодное сотрудничество, слабый пол, семейное
положение, переломный момент, активная позиция и др.;
6) исторически и культурологически обусловленные АСК (авгиевы конюшни,
ахиллесова пята, ариаднина нить, геркулесовы столпы, нарциссовская
самовлюбленность, прокрустово ложе, сизифов труд; обыкновенная история,
горячий снег, молодая гвардия, железный поток, алые паруса, белая гвардия;
небесный тихоход, чистое небо, обыкновенное чудо, обыкновенный фашизм,
служебный роман, осенний марафон и др.);
7) АСК «объединяющего» типа (молодой человек, вечный двигатель, ночная
кукушка и под.). Суть таких комплексов состоит в том, что, с одной стороны, они
так же, как и ассоциативные АСК, в принципе свободны (ср. хороший человек,
ученый человек, рабочий человек, честный человек и под.; мощный двигатель,
форсированный двигатель, двигатель внутреннего сгорания и под.). С другой
стороны, такие АСК, в отличие от многих АСК ассоциативного типа, уже не
выдерживают известный тест на предикацию (ср.: молодой человек и *человек –
молодой, вечный двигатель и *двигатель – вечный, ночная кукушка - *кукушка –
ночная), и поэтому находятся уже значительно ближе к АСК, значения суммы
которых не выводятся из значений составляющих частей;
8) АСК номинирующего типа (ср.: ворон - черный ворон, отец - святой отец,
очки - розовые очки, студент - вечный студент, дом - белый дом, муха - белая муха,
радио - сарафанное радио и др.). Особенность таких конструкций состоит в том, что
при появлении прилагательного при существительном в этом случае получается
иной, третий компонент, не угадывающийся из семантики составляющих слов.
Такие АСК наиболее близко стоят к АСК, сумма значения которых не выводится из
суммы составляющих компонентов.
Помимо предложенной первичной классификации русских атрибутивносубстантивных комплексов, опирающейся на описанные в лингвистической
литературе принципы композиционной семантики, в дальнейшем АСК могут быть
подвергнуты и другим классификациям, в основании которых лежит привлечение к
анализу исследований когнитивных способностей, процессов и операций. Так, могут
быть разработаны:
а) систематизация АСК с точки зрения происхождения знаний и
концептуальной наполненности;
б) классификация АСК с точки зрения соответствия структурам знания;
в) структурализация АСК с позиций индивидуального и группового
когнитивного стиля и под.
Думается, что привлечение разнообразных когнитивных методик и технологий
к описанию различных формальных языковых моделей (в том числе и
использование принципа композиционной семантики при описании сочетаний «имя
прилагательное + имя существительное») может внести определенный вклад не
только в разработку собственно лингвистических вопросов, но и позволит найти
новые, интересные ходы для дальнейших исследований самих когнитивных
способностей, процессов, механизмов и моделей в рамках различных направлений
современной когнитивной науки.
ЛИТЕРАТУРА
1. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. – М.:
Наука, 1974.
2. Богуславский И.М. Сфера действия лексических единиц. – М.: Языки русской
культуры, 1996.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
241
3. Вейнрейх У. Опыт семантической теории // Новое в зарубежной лингвистике.
Вып. 10. Современная лингвистическая семантика / Рде. В.А.Звегинцев. – М.:
Прогресс, 1981. – С.50-176.
4. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь
когнитивных терминов / Под общей редакцией Е.С.Кубряковой. – М., 1996.
5. Кубрякова Е.С. Композиционная семантика и ее особенности в сфере
словообразования // Проблемы семантического анализа лексики. - М., 2002. С.52-54.
6. Кубрякова Е.С. Язык и знание. – М.: Языки славянской культуры, 2004.
7. Кубрякова Е.С. О нетривиальной семантике в сочетаемости прилагательных с
существительными // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура / Отв. ред.
Ю.Д.Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004а. - С.148-153.
8. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8. – И.: ВИНИ ТИ,
1977. – С.181-210.
9. Partee 1984 – Partee B.H. Compositionality // Varieties of Formal Semantics.
Dordrecht, 1984. – P.281-311.
10. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. – М.: Языки
славянской культуры, 2004.
11. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. – М.:
Государственное
учебно-педагогическое
издательство
Министерства
просвещения РСФСР, 1956.
12. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и
сочетаемость. - М.: Русские словари, 2000.
COGNITIVE BASIS OF DESCRIPTION OF THE MODEL
“ADJECTIVE-NOUN” IN RUSSIAN 81
Natalya Yudina82
ABSTRACT
The core of this research is the word-combination built according to the model
adjective + noun, which is to be named a Russian attributive-substantive
complex (ASC). The main task is to display the types of ASCs and to describe
them within the frames of a cognitive-discursive paradigm. The article also
reveals the first attempt to classify the discovered attributive-substantive
complexes basing on the degree of deductibility – undeductibility of the
compositional semantics of the abovementioned constructions from the sum of
the sum of the meanings of their components and the connection between them.
KEYWORDS
Cognitive ability, composal semantics, attributive-substantive complex.
81 © Natalya Yudina, 2005
82 Vladimir State Teacher’s University, Philology School, Russia, dr.yudina@mail.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
242
СПЕЦИФИКА ЕВРОПЕИЗМОВ В ТАТАРСКО- РУССКИХ И
РУССКО-ТАТАРСКИХ СЛОВАРЯХ XIX ВЕКА
Альфия Юсупова
Термин “заимствование” в современном языкознании употребляется в двух
значениях: 1) “элемент чужого языка, перенесенный из одного языка в другой в
результате языковых контактов”, 2) “сам процесс перехода элементов одного языка в
другой”[БЭС:159]. В теоретическом плане вопрос заимствований был разработан на
лексическом материале. Многие исследователи изучают лингвистическую сущность
заимствования, его причины, различные виды и способы заимствований, пути
проникновения, источники и хронологию заимствований. Вместе с тем, при
исследоваии вопросов, связанных с взаимовлиянием языков, возникает
необходимость более четкого и принципиального отношения к понятию
”заимствование”. Заимствование – это этап в функционировании языковой единицы,
когда она становится фактом системы языка.
Взаимодействие языков происходит в процессе общения между носителями
соответствующих языков. Если так, то возникает вопрос, какие пути взаимодействия
при этом могут быть и возможно ли их каким-то образом классифицировать?
Г. Пауль отмечает следующие возможные случаи взаимодействия языков: 1) на
границах между двумя смежными территориями, 2) путешествия отдельных лиц в
чужие страны и их временное пребывание на территории другого языка, 3)
постоянная миграция отдельных групп людей, 4) массовое переселение из одной
страны в другую, 5) завоевания и колонизация, 6) без непосредственного контакта с
соответствующим народом, через письменность [Пауль:460].
Будучи результатом длительного исторического взаимодействия языков, их
смешения, заимствования занимают значительное место в лексике многих языков, в
том числе и в лексике татарского языка.
Пути движения слов из одного языка в другой могут быть прямыми и
косвенными. Говоря о европейских заимствованиях в татарском языке, которые
были зафиксированных в татарско- русских и русско- татарских словарях XIX века,
можно отметить, что они, как правило, входили в татарский язык через русский язык,
который выступал в роли посредника. Процесс этого взаимодействия языков при
возрастающей роли взаимоотношений между татарами и европейскими народами
приводил к образованию особого фонда слов в татарском языке, которые являются
европеизмами.
В XIX веке были составлены и изданы словари И.Гиганова «Слова коренные,
нужнейшие к сведению для обучения татарскому языку, собранные в Тобольской
главной школе, учителем татарского языка Софийского собора, священником
Иосифом Гигановым и муллами юртовскими свидетельствованный» [СПб,1801],
А.Троянского «Словарь татарского языка и некоторыхъ употребительныхъ въ немъ
реченiй арабскихъ и персидскихъ, собранный трудами и тщанiемъ учителя
татарского языка въ Казанской семинарiи священника Александра Троянского и
напечатанный съ дозволенiя комиссiи духовныхъ училищъ» [Казань, 1833,1835],
К.Насыйри «Татарско-русский словарь» [Казань, 1878], Н.Остроумова «Татарскорусский словарь» [Казань, 1892], М.Юнусова «Татарско-русский словарь наиболее
употребительных слов и выражений» [Казань, 1900].
Основной фонд европеизмов татарско- русских и русско- татарских словарей
XIX века, составляют лексические единицы, которые являются по происхождению
греческими: вьюшка (печная) – җюшкә [Ф., Т.1., 374], боры-борма [Ф., Т.1., 192],
библиотека - библиотека [Ш., 45], истерия - истерия [Ш., 179], палата - пулат [Ш.,
323 ], известка - избис [Ш., 170], магнит - магнит таш [Ш., 25], гайтан - кайтан [Ф.,
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
243
Т.1., 384], церковь – чиркәү [Ш., 485], символ - символ [Ш., 409], лимон - лимон
[Ш., 241], тмин - тюмен [Ш., 444], крестьянин - крестьян [Ш., 220], кровать карават [Ш., 220], фонарь - панар [Ш., 474], плита - плита [Ш., 343], лоханка лакан [Ф., Т.2., 524], кедр - кедр [Ш., 193], каторга - каторга [Ш., 191], ладан ладан [Ш., 231]. Слова из греческого языка в русский язык проникали с древних
времен, когда предки русского народа - восточные славяне имели непосредственные
связи с Византией и греческими колониями на Черном море. А через русский язык
они входили в состав языка соседнего с ним татарского народа. Как видно из
примеров, греческие заимствования относятся к области культуры, науки, к области
быта, к церковно-культовой терминологии;
немецкими: , карниз - гарниз [Ш., 189], лак - лак [Ш., 232], лот - лот [Ш., 247],
вексель - вексель [Ш., 73], касса - касса [Ш., 190], кантора - кантур [Ш., 209],
миллион - милион [Ф., Т.2., 621], кабинет - кабинет [Ш., 181], грифель - грипел [Ш.,
115], профессор - профессор [Ш., 370], компас - компас [Ф., Т.2., 305], марка марка [Ф., Т.2., 574], Петров день - питрау [Ш., 359], шарф - шарф [Ш., 514],
контракт - контракт [Ф., Т.2, 314], металл - металл [Ш., 264], алебастр - лабастыр
ташы [Ф., Т.1., 70 б.], бронза - брунза [Ф., Т.1, 217 б.], гранит - гранит ташы [Ф., 50
Т.1, 452 ], кармин - кармин [Ф., Т.2, 201], минерал - минерал [Ф., Т.2, 623], анис әнис [Ф., Т.1, 78], пассажир - пассажир [Ш., 328], солдат - салдат [Ш., 420], генерал
- янарал [Ш., 103], шкаф - шкап [Ш., 508], лампа - ланпа [Ш., 233], верстак бирстак [Ш., 76], шуруп - шереп [Ш., 516], каструля - каструл [Ш., 191], ваксавакса [Ш., 67], шляпа – эшләпә [Ш., 509], материя - материя [Ш., 257], галоша калуш [Ш., 101], шарф - шарыф [Ш., 501], картуз - картус [Ф., Т.2, 204], арестант ристан [Ш., 28], лагерь - лагер [Ш., 231], армия - арме [Ш., 29], лазарет - лазарет
[Ш., 232], минута - минут [Ф., Т.2, 625], барка-барка [Ф., Т.1, 127], шпиль-шпил [Ш.,
512], паспорт - билет [Ш., 328], монумент - монумент [Ф., Т.2, 651], манер - манир
[Ф., Т.2, 568]. Заимствования из немецкого языка пополняют словарь русского языка,
а через него и татарского с начала XVIII в. Немецкими по происхождению являются:
слова из области военного дела, названия инструментов, наименования бытовых
предметов;
польскими: кухня – күхнә [Ш., 230], квартира - патир [Ш., 192], рама - рамка
[Ш., 382], ярмарка – җәрминкә [Ш., 525], каникулы - каникул [Ш., 186], карта карта [Ш., 189], календарь - калиндар [Ф., Т.2., 166], аптека - аптека [Ш., 28], почта
- почта [Ш., 359], адрес - адрес [Ш., 24], метрика - митерка [Ф., Т.2, 611], яхонт якут [Ш., 526], гитара - гитар [Ш., 103], дуля - дул, дла [Ш., 135], маляр - маляр
[Ш., 254 б.], опекун - опикун [Ш., 309 б.], фабрикант -фабрикант [Ш., 471 б.],
инспектор - инспектор [Ф., Т.1, 135], миля -мил [Ф., Т.2, 622], шаль – шәл [Ш., 499],
шалфей - шалфей [Ш., 499], штык - штик [Ш., 515], пуля - пул [Ш., 374], губерния губирна [Ф., Т.1, 409], завод - забут [Ш., 477], карета - карита [Ш., 189];
французскими: программа - программа [Ш., 367], лупа - лупа [Ш., 249],
конверт - конверт [ТТТ., 208], патриот -патриот [Ш., 329], лакей - лакый [Ш., 232],
жилет - жилетка [Ш., 147], шинель - шинил [Ш., 507], лава - лаба [Ш., 231],
пистолет -пистул [Ш., 339], медаль - мидал [Ш., 260], каприз - каприз [Ш.,187].
Заимствования из французского языка – галлицизмы наиболее активно
пополняют словарный состав русского языка со второй половины XVIII в. С конца
XVIII века эти галлицизмы стали появляться и в татарском языке, о чем
свидетельствует словарь И.Хальфина. Французский язык выступал как посредник
при заимствовании русским языком слов из латинского, итальянского, испанского и
других языков. Французскими по происхождению являются: термины общественнополитического характера, слова из области искусства, слова из области военного
дела, наименования предметов обстановки, продуктов питания, одежды, украшений
Кроме этого, имеются заимствования в татарском языке из латинского: литера Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
244
литера [Ш., 153], лавра - лавра [Ш.,162], голландского: ситец - ситсы [Ш., 409],
апельсин - әфлисун [Ш., 27], чешского: грубиян – гөрбиян [Ш., 115], итальянского:
конфеты -камфит [Ш., 210 б.], орган - арган [Ш., 312 б.], камфора - кафур [Ф., Т.2,
176], газета - газит [Ш., 100], швед: плис - пелис [Ш., 345].
Нужно отметить, что облик заимствованных слов зависит от языка –
посредника, в данном случае от особенностей фонетики и орфографии русского.
Характеризуя явление заимствования, следует выделять два вопроса: 1) к каким
тематическим областям татарского языка относятся заимствования из европейских
языков; 2) какова степень адаптации, приспособления европеизмов к системе
татарского языка.
Наблюдения над заимствованным материалом в татарском языке показывают,
что европеизмы настолько приспосабливались к системе заимствующего языка и
зачастую настолько им усваивались, что иноязычное происхождение таких слов не
ощущалось носителями татарского языка. Так, например, такие европеизмы в
татарском языке, как чиркәү, лакан, жилетка, карават, ситца, лакый, җәрминкә,
забут, ристан, гарниз не воспринимаются как заимствованные европеизмы. Они
стали полноправными членами словарного состава татарского языка, подчинившись
его звуковым и грамматическим привилам. Приведенные выше слова представляют
собой единственные наименования определенных понятий и не имеют татарских
синонимов.
Европеизмы сохраняют следы своего иноязычного происхождения в виде
звуковых, орфографических особенностей, которые чужды исконно татарским
словам: патриот, монумент, лагер, профессор, мидал, кабинет, лазарет и т.д.
Европеизмы проникли почти во все сферы жизни татарского народа.
Заимствования из европейских языков, зафиксированные в татарско-русских и
русско - татарских словарях XIX века, нередко относились к сферам
профессиональной деятельности. Основная часть таких европеизмов имеет
определенное, стилистически закрепленное употребление в книжной речи. Такие
европеизмы могут использоваться с татарскими параллелями, отличаясь от них
объемом, оттенком значения или сферой употребления (армия – гаскәр, аптека –
даруханә, маляр – буяучы), могут являться единственными наименованиями
понятий той или иной отрасли науки (например, военная тематика, медицинская
терминология и др.).
ЛИТЕРАТУРА:
1. БЭС 1998 – Большой энциклопедический словарь. Языкознание. – М.:1998.
2. Пауль 1960 – Г.Пауль Принципы истории языка. – М.:Изд-во иностранной
литературы, 1960.
3. Современный русский язык. – Минск: Пропресс, 1998. – 463 с.
4. Ш. – Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанксая Т.В.
Краткий
этимологический
словарь русского языка. М.: Просвещение, 1971. – 541с.
Татарско- русские и русско- татарские словари XIX века
Будагов Л. Сравнительный словарь турецко–татарских наречий, со включением
употребительнейших слов арабских и персидских и с переводом на русский язык .
– СПб.: Тип. АН, 1869. 1 т. – 810 с.
Будагов Л. Сравнительный словарь турецко–татарских наречий, со включением
употребительнейших слов арабских и персидских и с переводом на русский язык .
– СПб.: Тип. АН, 1871. 2 т. – 415 с.
Воскресенский А. Русско–татарский словарь с предисловием о произношении и
этимологических изменениях татарских слов А.Воскресенского. – Казань, 1894. –
374 с.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
245
Гиганов И. Грамматика татарского языка, сочиненная в Тобольской главной школе
учителем татарского языка... И.Гигановым. – СПб., имп. АН, 1801. – 75 с.
Гиганов, Иосиф. Слова коренные, нужнейшие к сведению для обучения татарскому
языку, собранные в Тобольской главной школе учителем тат. яз. Иосифом
Гигановым и Юртовскими муллами свидетельствованные. – СПб., имп. Акад.
Наук, 1804. – 682 с.
Краткий татарско – русский словарь с прибавлением некоторых славянских слов с
татарским переводом. – Казань, 1880. – 55 с.
Краткий татарско – русский словарь с прибавлением некоторых славянских слов с
татарским переводом. – Казань, 1882. – 55 с.
Краткий татарско – русский словарь с прибавлением некоторых славянских слов с
татарским переводом. – Казань, 1886. – 96 с.
Краткий татарско – русский словарь с прибавлением некоторых славянских слов с
татарским переводом. – Казань, 1888. – 96 с.
Краткий татарско – русский словарь с прибавлением некоторых славянских слов с
татарским переводом. – Казань, 1891. – 96 с.
Насыри К.Татарско-русский словарь. – Казань, 1878. – 120 с.
Насыри К. Полный русско – татарский словарь с дополнением из иностранных слов,
употребляемых в русском языке как научные термины. – Казань, 1892. – 263 б.
Остроумов Н. Первый опыт словаря народно – татарского языка по выговору
крещенных татар Казанской губернии. – Казань, 1876. –145 с.
Остроумов Н. Татарско-русский словарь. – Казань, 1892. – 246 с
Троянский А. Словарь татарского языка и некоторых
употребительных в нем
речений арабских и персидских, собранный трудами и тщанием учителя
татарского языка в Казан, семинарии священника Алек. Троянского. Т.1 – Казань,
1833. – 629 с.
Троянский А. Словарь татарского языка и некоторых
употребительных в нем
речений арабских и персидских, собранный трудами и тщанием учителя
татарского языка в Казан, семинарии священника Алек. Троянского. Т.2. 1835. –
340 с.
Юнусов М. Татарско – русский словарь наиболее употребительных слов и
выражений. – Казань, 1900. – 115с.
SPECIFICS OF THE WORDS LOANED FROM EUROPEAN
LANGUAGES IN TATAR-RUSSIAN AND RUSSIAN-TATAR
DICTIONARIES OF XIX CENTURY 83
Alphiya Yusupova84
ABSTRACT
Ways of the word movement can be direct and indirect. Speaking about
European “word loans” in Tatar language, which appeared in Tatar-Russian
and Russian-Tatar dictionaries in XIX century, we should mention that they got
into Tatar language with the help of the other language. In this case, it was the
Russian language. Several Tatar-Russian and Russian-Tatar dictionaries we
published in order to teach the Tatars the Russian language in the XIX century.
Most of the words loaned from European languages were of the Greek,
German, Polish and French origin. We should also keep in mind that the whole
83 © Alphiya Yusupova, 2005
84 Kazan State University, School of Tatar Philology, Russia, alyusupova@yandex.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
246
image of the language with loaned words depends on the other language which
helped the transition, in our case, it was the Russian language. The loaned
words are being absorbed by the language, so that their foreign origin becomes
hardly noticeable by the native speakers of this language. For instance, such
words loaned from European languages as chirkew, lakan, karavat, sitca, lakii,
garniz are not considered to be the loaned words.Moreover, the words of the
language of origin keep their foreign routs in sounding and spelling
peculiarities which didn’t exist in the very beginning, for instance: patriot,
monument, lager, professor, lazaret, midal, etc. In the conclusion, words in
Tatar language loaned from the European languages are from different specific
branches, such as science, medicine, military art, and also can be used in
different spheres of society’s life.
KEYWORDS
Loan word, European loan word, Tatar – Russian dictionary, XIX century, language
constants, interaction of languages.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
247
МЕНТАЛЬНЫЙ ЛЕКСИКОН И ПРОБЛЕМА “ РАЗУМ – ТЕЛО”
Александра Залевская
ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
В последнее десятилетие значительно обострился интерес ученых к вопросам
соотношения тела и разума, восприятия и осознавания воспринимаемого, а также
связи названного выше с естественным языком, т.е. с проблематикой семиотики и
лингвистики. Так, У. Эко (Eco 2000) при обсуждении примеров именования тех или
иных объектов уделяет особое внимание перцептивному семиозису; П. Виоли (Violi
2001) разрабатывает теорию семантики опыта и выводного знания, базирующуюся
на признании роли перцепции, чувствований, действий и всего, что их мотивирует,
в формировании языковых значений; проблемам корпореальной семантики
посвящены книги Х. Рутрофа (Ruthrof 1998; 2000); на роль тела в связи с
формированием значения слова у индивида указывает, например, К. Харди (Hardy
1998), а в связи с проблемами семиотики культуры – М. Дайнези и З. Перрон (Danesi
& Perron 1999); У. Матурана (Maturana http) выделяет в своей работе специальный
раздел, посвященный телесности (bodyhood); публикации Ю.А. Сорокина,
например, (Сорокин 1994; 2003) и ряда других авторов посвящены проблеме
соматикона; в качестве нового научного направления развивается биосемиотика,
разрабатывается биокультурная теория значения, активно обсуждается идея
«воплощенной», телесной природы разума – см. обзор (Кравченко 2004). Нейролог
А. Дамазио (Damasio 1994; 1999; 2003) трактует проблему «разум – тело» как
ведущую для современной науки о человеке. Публикации Дамазио отражают ход
проводимого им исследования роли эмоций, чувств, тела и его части – мозга – в
формировании образов сознания, особенностей взаимодействия между телом и
разумом, образами сознания и языком и т.п. (см. обзор (Залевская 2005а)).
Представляется очевидным, что авторы перечисленных и подобных им работ
фактически (эксплицитно или имплицитно) приходят к пониманию того, что для
означивания языковых явлений необходимо присутствие живого человека, который
– при взаимодействии его разума и тела, индивидуального и социального опыта –
осуществляет акты естественного семиозиса, т.е. переживает слово как понятое.
Чтобы объяснить механизмы такого понимания/переживания, необходимо
выяснить, что лежит за словом у пользующегося им индивида, обеспечивая
человеку саму возможность в той или иной мере успешно решать сложнейшие
задачи познания мира и взаимопонимания при общении.
Для решения такой задачи требуется психолингвистическая концепция
ментального лексикона, в основе которой лежит трактовка языка как одной из
психических функций индивида со всеми вытекающими отсюда следствиями. Такая
концепция была разработана около тридцати лет тому назад (Залевская 1977), при
этом уже тогда затрагивались вопросы, ставшие актуальными для мировой науки
лишь на рубеже ХХ – ХХI вв. В число таких вопросов входит соотношение разума и
тела при становлении ментального лексикона и при его функционировании в
процессах познания и общения.
Ниже сначала рассматриваются некоторые положения из работ отечественных
ученых, подготовивших почву для трактовки языка как «живого знания» –
достояния пользующегося им индивида; далее излагаются основные положения
психолингвистической концепции ментального лексикона; в заключительной части
статьи следствия из этой концепции в связи с проблемой «разум – тело» соотносятся
с новейшими результатами научных изысканий в разных областях науки о человеке
и намечаются перспективы дальнейших исследований в обсуждаемой области
знания.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
248
ПРЕДПОСЫЛКИ ДЛЯ РАЗРАБОТКИ КОНЦЕПЦИИ МЕНТАЛЬНОГО
ЛЕКСИКОНА
Следует особо подчеркнуть, что при рассмотрении предпосылок для
разработки психолингвистической концепции ментального лексикона мы
фактически переходим на более общую проблему корней отечественной
психолингвистики, ее принципиального отличия от направлений развития этой
науки в разных странах: самое главное отличие состоит в том, что российские
ученые задолго до возникновения психолингвистики заложили теоретические
основы трактовки языка как достояния человека, акцентируя внимание на
специфике языка как психического феномена, развивающегося у индивида
параллельно с познанием мира и становлением личности. Многое из того, к чему
мировая наука пришла лишь к концу ХХ в., казалось вполне понятным мыслителям
прошлого. К сожалению, это игнорировалась последующими поколениями
исследователей вследствие слепого принятия в качестве истин в последней
инстанции тех или иных популярных в соответствующий период лингвистических
концепций, с позиций которых инакомыслие не допускалось (вспомним хотя бы
обвинения в психологизме и другие подобные «ярлыки», которые навешивались на
высказывания корифеев отечественного языкознания, если их взгляды не
соответствовали идеям структурной лингвистики 85). Даже в период пробуждения
внимания к «фактору человека» в лингвистических исследованиях появились
множественные ссылки на работы В. Гумбольдта и лишь отдельные – на концепцию
А.А. Потебни, в то время как анализ наследия большинства отечественных ученых
так и остался в русле поиска в их работах свидетельств предвосхищения системноструктурного подхода к языку.
Стремление учесть опыт отечественных языковедов при формировании
теоретической базы психолингвистики ярко проявлялось в кандидатской
диссертации А.А. Леонтьева и в его первых книгах (см., например, (Леонтьев 1965)),
что, несомненно, оказало определенное влияние на начинающих психолингвистов
того времени. К сожалению, ныне вместо внимательного изучения первоисточников
дело преимущественно ограничивается ссылками типа «цит. по …». Из числа
редких фундаментальных исследований, нацеленных на последовательный учет
опыта прошлого, необходимо назвать кандидатскую и докторскую диссертации
Т.Н Наумовой и ее монографию (Наумова 1990), однако ссылки на названные
работы почему-то если и встречаются, то исключительно редко: для них не остается
места при наличии нахлынувшего в последние годы и сметающего все на своем
пути потока печатной и электронной продукции, переполненной новыми (и потому
кажущимися самыми «научными» и «актуальными») терминами, хотя нередко они
фигурируют лишь в качестве средства переименования давно известных явлений
или используются без учета специфики лежащих за ними теорий.
Для восполнения подобных пробелов в нашей научной компетенции
необходим ряд исследований монографического типа, но даже отдельные попытки
обратиться к концепциям или содержательным высказываниям корифеев
отечественной науки представляются весьма полезными. Поэтому далее будут
кратко рассмотрены прежде всего взгляды И.М. Сеченова, удивительно созвучные
85
Кстати, сам переход на иной – транслитерированный – термин «лингвистика» вместо принятых
ранее «языкознание» или «языковедение» в определенной мере способствовал дистанцированию от
традиций отечественной науки о языке, изначально ориентированной на язык как достояние
человека, а не на «чистоту» системно-структурного подхода к языку как самодостаточной сущности.
Более того, без учета того, что слово лингвистический по своей сути означает ‘принадлежащий науке
лингвистике’, стали неоправданно говорить о лингвистических явлениях, лингвистических знаниях,
когда речь фактически идет о языковых явлениях, знаниях и т.п.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
249
тому, что стало особенно актуальным для мировой науки в последнее время, а также
некоторые положения из работ ряда отечественных языковедов (А.А. Потебни,
И.А. Бодуэн де Куртене и др.).
Представляется важным начать именно с обсуждения взглядов физиолога
И.М. Сеченова не только из хронологических соображений, но более того – по той
причине, что в последнее время в число актуальных для мировой науки проблем
вошла проблема «разум – тело», непосредственно связанная с означиванием
языковых единиц и подробно рассматриваемая Сеченовым с разных позиций: и в
плане овладения ребенка языком, и в плане пользования языком взрослыми людьми.
Особый интерес для нас представляют работы: «Рефлексы головного мозга»,
«Предметная мысль и действительность», «Элементы мысли»; все они написаны
Сеченовым в последней четверти Х1Х в., однако отмечаемые им предрассудки (в
том числе – научные) оказались весьма живучими, а высказываемые Сеченовым
положения звучат более чем современно, отвечают на вопросы сегодняшнего дня.
Один из таких вопросов: как связаны тело (сома) и интеллектуальные процессы
человека?
«… соматические нервные процессы и низшие формы психических явлений,
вытекающие из деятельностей высших органов чувств, родственны между собой
по природе» (Сеченов 1953: 130. – Курсив автора). «… соматические нервные
процессы родственны со всеми вообще психическими явлениями, имеющими корни в
деятельности органов чувств, к какому бы порядку эти явления ни принадлежали.
Но на пути к этому строго логическому и в то же время верному заключению стоит
один очень распространенный предрассудок, и его необходимо устранить. …
Убеждение, что психическое лишь то, что сознательно, другими словами, что
психический акт начинается с момента его появления в сознании и кончается с
переходом в бессознательно состояние, – до такой степени вкоренилось в умах
людей, что перешло даже в разговорный язык образованных классов. <…> … в
мысли, о которой теперь идет речь, должно лежать величайшее заблуждение» (Op.
cit.: 130-131).
И.М. Сеченов объясняет, почему создается впечатление, что существует
разрыв между телом и разумом:
«… между данным продуктом и его чувственным корнем (если он еще есть!)
лежит в большинстве случаев такая длинная цепь превращений одного идейного
состояния в другое, что очень часто теряется всякая видимая связь между мыслью и
ее чувственным первообразом. Дело в том, что взрослый мыслит уже не одними
чувственными конкретами, но и производными от них формами, так называемыми
отвлечениями, или абстрактами» (Op. cit.: 225).
В работах Сеченова подробно прослеживаются процессы формирования
чувственных конкретов и мысленных абстрактов, а также связи тех и других со
словом, которое первоначально входит в состав определенной чувственной группы
и лишь постепенно отделяется от других членов чувственной группы, становясь ее
знаком.
«… символизация частей, признаков и отношений, отвлеченных от цельных
предметов, дает продукты, лежащие между представлениями о предметах и
умственными формами, непосредственно переходящими за пределы чувств.
Несмотря на очевидное существование чувственной подкладки, абстракты этой
категории уже настолько удалены от своих корней, что в них едва заметно
чувственное происхождение. Поэтому, заменяя в мысли реальности, они нередко
кажутся более чем сокращенными, именно условными знаками, или символами» (Op.
cit.: 298).
«Когда … мысль человека переходит из чувственной области во
внечувственную, речь как система условных знаков, развивающаяся параллельно и
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
250
приспособительно к мышлению, становится необходимостью. Без нее элементы
внечувственного мышления, лишенные образа и формы, не имели бы возможности
фиксироваться в сознании; она придает им объективность, род реальности (конечно,
фиктивной), и составляет поэтому основное условие мышления внечувственными
объектами. Факты эти общеизвестны… » (Op. cit.: 302).
«… введение словесных символов в мысль представляет или прибавку новых
чувственных знаков к уже существующему ряду их, или замену одних символов
другими, равнозначными в физиологическом отношении. Явно, что природа мысли
от этого измениться не может» (Op. cit.: 305. Выделено мною. – А.З.).
Не имея возможности более подробно рассматривать работы И.М. Сеченова,
считаю необходимым отметить, что с приведенными выше высказываниями хорошо
согласуются результаты современных исследований в различных областях науки
(см. обзор: (Залевская 2005а)).
Хочу также обратить внимание на то, что заслуги Сеченова перед
отечественной и мировой наукой получили высокую оценку в публикациях многих
авторов, однако к этому многое можно добавить с позиций сегодняшнего дня. Так,
А.А. Леонтьев подчеркивает: «Для Сеченова психическая деятельность – это
отражение реальных свойств среды, а не духовная “самодеятельность” сознания»
(Леонтьев 1967: 15). Замечу в этой связи, что в последние годы стало весьма
популярным ссылаться на работы в области биолингвистики, биосемиотики и т.п. (в
частности – на работы У. Матураны), в которых особо акцентируется
взаимодействие организма со средой, опосредующее различные аспекты его
функционирования.
Особое внимание наши современники обращают на то, что И.М. Сеченов
сделал особый вклад в объяснение процессов, которые ныне принято называть
интериоризацией. По мнению М.Г. Ярошевского, у Сеченова внешнее воздействие
оказывается способным воздействовать на поведение только в превращенной
форме, превратившись в чувствование как особую реальность. Подчеркнем, что при
этом И.М. Сеченов указывал на особенности среды, с которой взаимодействует
индивид:
«Благодаря такому превращению “проявляются”, реконструируются (в виде
психических образов) именно те свойства среды, с которыми вынуждена
сообразоваться работа мышечных снарядов» (Ярошевский 1981: 375-376).
«Из чувствования – образа в процессе развития вырастает разветвленное
древо, уходящее корнями в подпочву “темного” мышечного чувства и увенчанное
кроной символов абстрактного мышления. Эти символы, по Сеченову, результат
преобразования посредством речи чувственных форм в лишенные наглядности
умственные продукты. В сфере чувствования – мотива простейшие органические
побуждения выступают как начальный компонент ряда, у вершин которого
решающей силой становится нравственное чувство (в форме инкорпорированных
личностью ценностей» (Op. cit.: 376).
Аналогичная оценка заслуг И.М. Сеченова содержится и в «Большом
психологическом словаре», где особое внимание обращено на широту трактовки им
феномена интериоризации, на оценку роли бессознательного в психической жизни
человека:
«Не используя термин “интериоризация”, Сеченов, по сути, излагает одну из
первых концепций интериоризации, идеи которой будут развиты в ХХ в. При этом
идея интериоризации используется Сеченовым и для объяснения формирования
моральных норм в поведении человека, которые изначально представляют собой
внешние запреты и правила, а в последствии становятся “внутренними” запретами и
правилами поведения самого индивида. Идеи Сеченова (о возможности
объективного экспериментального исследования мышления, о бессознательной
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
251
психической жизни, идеи активности и целевой детерминации применительно к
работе нервной системы, об обратной связи как факторе регуляции поведения и др.),
опередив свое время, оказали значительное влияние на развитие отечественной
психологии и физиологии (В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, Н.А. Бернштейн,
деятельностный подход в психологии) и предвосхитили многие исследования в
мировой науке ХХ в.» (Большой психологический словарь 2004: 502).
По мнению М.Г. Ярошевского, идеи И.М. Сеченова могли также учитываться
и зарубежными учеными – Жане, Пиаже (Ярошевский 1981: 383).
Обратимся теперь хотя бы к отдельным высказываниям корифеев
отечественного языкознания, во многом созвучным идеям физиолога
И.М. Сеченова.
Работы А.А. Потебни нередко цитируются, чаще всего – в связи с его
трактовкой понятия внутренней формы, «ближайшего» значения и т.п. В то же
время он неоднократно останавливался на специфике процессов понимания и
взаимопонимания, на результатах этих процессов, а также на роли слова в
названных процессах. При этом А.А. Потебня полностью принимал следующее
положение из работ В. Гумбольдта:
«Люди понимают друг друга не таким образом, что действительно передают
один другому знаки предметов…, и не тем, что взаимно заставляют себя
производить одно и то же понятие, а тем, что затрагивают друг в друге то же звено
цепи чувственных представлений и понятий…, вследствие чего в каждом восстают
соответствующие, но не те же понятия» (Потебня 1976: 313).
А.А. Потебня особенно подробно рассматривает роль чувственного восприятия
и функционирования образов в процессах восприятия слов и их использования;
фактически в его работах мы находим глубокий и разносторонний анализ того, как и
благодаря чему слово оказывается способным обеспечивать взаимопонимание,
которое, к тому же, является и непониманием, и несогласием в мыслях.
А.А. Потебня подчеркивает, что «на слово нельзя смотреть как на выражение
готовой мысли» (Op. cit.: 183. Курсив мой, сравним с высказываниями
Л.С. Выготского о том, что мысль не выражается в слове, а формируется в нем, и
С.Л. Рубинштейна о том, что формулируя мысль, мы формируем ее. – А.З.).
А.А. Потебня высказывает также свое мнение относительно взаимоотношения
между чувственным и рациональным:
«… какой бы отвлеченности и глубины ни достигала наша мысль, она не
отделается от необходимости возвращаться, как бы для освежения, к своей
исходной точке, представлению» (Op. cit.: 198).
Знаковая функция слова и слияние слова для индивида с представлениями об
именуемых объектах волновала Ф.Ф. Фортунатова:
«… ясно, что слова для нашего мышления являются известными знаками, так
как, представляя себе в процессе мысли те или другие слова, следовательно, те или
другие отдельные звуки речи или звуковые комплексы, являющиеся в данном языке
словами, мы думаем при этом не о данных звуках речи, но о другом при помощи
представлений звуков речи как представлений знаков для мысли» (Фортунатов
1973: 313).
Это высказывание по своей сути близко тому, что во второй половине ХХ в.
говорил психолог Н.И. Жинкин, указавший, что понимать надо не речь, а
действительность, и что человек, воспринимая речь, «представляет и видит
обозначаемую действительность, а не строчку слов или последовательность звуков»
(Жинкин 1982: 100).
Психологическую
основу
общения
между
людьми
рассматривал
А.А. Шахматов, который не только ввел понятие коммуникации как особого акта
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
252
мышления, но и наметил роль внутренней речи, лежащей за предложением как
продуктом символизации определенного сочетания представлений:
«Психологической основой нашего мышления является тот запас
представлений, который дал нам предшествующий опыт и который увеличивается
текущими нашими переживаниями; психологическою же основой предложения
является сочетание этих представлений в том особом акте мышления, который …
мы назовем к о м м у н и к а ц и е й, … (потому что он) имеет целью сообщение
другим людям состоявшегося в мышлении сочетания представлений» (Шахматов
1973: 340-341).
Подробный анализ взглядов А.А. Шахматова дает Т.Н. Наумова (Наумова
1990); в работе (Залевская 1979) понятие коммуникации у Шахматова
рассматривается в связи с анализом акта глубинной предикации как способа
подтверждения самому себе факта того или иного понимания/интерпретации
идентифицируемого слова/сообщения, что имеет непосредственное отношение к
проблеме естественного семиозиса.
Особое значение для отечественной психолингвистики имеют взгляды
И.А. Бодуэна де Куртене (1963), созвучные тому, что ныне утверждается в ряде
работ по корпореальной семантике, биолингвистике и т.п. (см., например, обзоры:
(Залевская 2002; Кравченко 2004). Настаивая на том, что язык существует только в
индивидуальных мозгах, только в душах, только в психике индивидов или особей,
составляющих данное языковое сообщество, И.А. Бодуэн де Куртене несомненно
говорил о языке как достоянии индивида; поэтому он, в частности, ставил вопрос о
трактовке языкознания как науки, непосредственно связанной и с психологией, и с
социологией, намечая тем самым основы интегративного подхода к исследованию
языковых явлений при постановке в качестве одной из задач исследование
отражения «внешнего и внутреннего мира в человеческой душе за пределами
внешних языковых форм» (Бодуэн де Куртене 1963: 214. Выделено мною. – А.З.). В
том же ключе формировалась и концепция Н.В. Крушевского, который, подобно
И.М. Сеченову, А.А. Потебне, Ф.Ф. Фортунатову и другим отечественным
мыслителям прошлого, указывает на то, что для носителя языка слово органично
слито с представлением об обозначаемой им вещи (о вещи в широком смысле, т.е. –
о некотором объекте, действии и т.д.); более того, он подчеркивает, что такое
представление является целостным, включает все необходимые характеристики
соответствующего объекта, действия, состояния, качества:
«… вследствие продолжительного употребления, слово соединяется в такую
неразрывную пару с представлением о вещи, что становится собственным и полным
ее знаком, приобретает способность всякий раз возбуждать в нашем уме
представление о вещи со в с е м и е е п р и- з н а к а м и» (Крушевский 1973:
430).
Объем предлагаемой статьи не позволяет более подробно остановиться на
работах названных и других ученых. Особая роль взглядов Л.В. Щербы для
становления и развития отечественной психолингвистики и для разработки
концепции ментального лексикона подробно обсуждается в работах (Залевская
1977; 1999; 2005) и будет затронута в следующем разделе. Здесь представляется
достаточным указать на недопустимость безапелляционных суждений о сути той
или иной концепции, поскольку она формируется, а также видится и оценивается с
позиций специфических условий места и времени. Например, Т.С. Шарадзенидзе
сожалела о том, что в позднейших трудах И.А. Бодуэна де Куртене психологизм
усиливается, и категорично заявила:
«Итак, без сомнения, психологизм является органической частью концепции
Бодуэна на всех этапах ее развития. Психологизм представляет собой в
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
253
современном языкознании пройденный этап. Поэтому считаем излишним
останавливаться на обосновании его неприемлемости» (Шарадзенидзе 1980: 28-29).
Думается, что в данном случае комментарии не требуются: tempora mutantur, et
nos mutamur in illis…
МЕНТАЛЬНЫЙ ЛЕКСИКОН
Психолингвистическая концепция ментального лексикона, представленная в
работе (Залевская 1977), исходит из того, что язык как достояние пользующегося им
человека (т.е. как средство познания и общения) функционирует в сложном
взаимодействии с другими психическими процессами. Эта концепция опирается на
идеи И.М. Сеченова, Л.С. Выготского, П.К. Анохина, Н.И. Жинкина и других
отечественных ученых, в том числе – Л.В. Щербы (Щерба 1974), особо
подчеркнувшего роль психофизиологической и в то же время социальной по своей
природе речевой организации индивида как продукта своеобразной переработки
речевого опыта, обусловливающего саму возможность речевой деятельности. С
учетом особенностей формирования речевой организации у детей и на базе
предлагаемой в (Залевская 1977) модели процесса продуцирования речи
ментальный лексикон трактуется в названной работе как функциональная
динамическая (самоорганизующаяся) система, как система кодов и кодовых
переходов и как средство доступа к единой информационной базе индивида –
продуктам переработки перцептивного, когнитивного и аффективного
(эмоционально-оценочного) опыта.
С позиций такой концепции ментального лексикона слово выступает как точка
пересечения множественных связей по всем возможным признакам и признакам
признаков, так или иначе увязываемых в сознании и подсознании индивида как с
формой, так и со значением слова. При этом значение не является конечной
инстанцией, определяющей
переживание слова как понятного: оно лишь
обеспечивает доступ к тому, что лежит за словом в единой информационной базе
– памяти и без чего знание слова оказывается «мертвым», «пустым».
Предложенная там же голографическая гипотеза организации ментального
лексикона позволяет приравнивать роль слова в процессах его функционирования к
роли лазерного луча при считывании голограммы: акцентирование внимания на
каком-либо аспекте формы или содержания слова одновременно сочетается с
подсознательным учетом всего того, что остается «за кадром» и в случае
надобности может быть «высвечено» при изменении ракурса, переведено в «окно
сознания» под определенным углом зрения.
Дальнейшее развитие рассматриваемой концепции ментального лексикона при
соотнесении ее с другими представлениями о специфике и структуре лексикона, а
также обобщение результатов выполняемых на базе предложенной концепции
экспериментальных исследований нашли отражение в книгах (Залевская 1982; 1990;
1999).
Разработанная параллельно с этим спиралевидная модель идентификации слова
и понимания текста (Залевская 1988; 1999) учитывает многослойность,
многоярусность ментального лексикона и наличие множественных связей между
единицами разных ярусов и внутри последних по множеству разнообразных
параметров, признаков и признаков признаков перцептивной, когнитивной и
аффективной (эмоционально-оценочной) природы. При этом подчеркивается, что
актуализация прошлого опыта происходит на разных уровнях осознаваемости и с
различной глубиной опоры на многообразные выводные знания; параллельно с этим
имеет место постоянное построение проекций в будущее, т.е. прогнозирование
возможной развертки ситуации, сообщения и т.д. с учетом перцептивно-когнитивноаффективного переживания того, что лежит за идентифицируемым словом/текстом.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
254
Графическое изображение этой модели имеет форму песочных часов с
двунаправленной раскруткой спирали в прошлый опыт и в будущее; учитываются
также взаимодействие внешнего и внутреннего контекста, индивидуального и
социального опыта (до рамок культуры).
В работе (Залевская 1999а) в частности рассматривается функция слова как
медиатора межперсонального общения. В этой связи следует особо подчеркнуть
необходимость введенного еще в (Залевская 1977) разграничения понятий «слово
для себя» и «слово для других»: фактически лингвистика традиционно описывает
«слово для других», в то время как психолингвистическая концепция ментального
лексикона исходит из специфики «слова для себя» – именно в этих условиях имеет
место реализация так называемого «человеческого фактора», нередко только
декларируемого тем или иным автором или научным подходом. Для живого
человека язык выступает как живое знание/переживание, изначально
закладываемое как сложный продукт постоянного взаимодействия между телом и
разумом.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Кратко изложенная концепция ментального лексикона хорошо согласуется как
с приведенными выше высказываниями отечественных мыслителей прошлого, так и
с указаниями ряда современных нам авторов на необходимость учета роли тела для
глубокого понимания разума человека при оценке роли языка как средства
«перевода» сообщения на невербальные образы. Замечу, что еще С.Л. Рубинштейн
предостерегал от обособления и противопоставления чувственного и
рационального, трактуя их как составляющие единого процесса, развивающегося по
бесконечной спирали переходов от чувственного к абстрактному и от абстрактного
к чувственному (Рубинштейн 1997:
48-49). Вспомним также о том, что
Н.И. Жинкин говорил о переводе с общенационального языка на язык интеллекта,
подчеркивая комплементарность сенсорики и интеллекта: без одного нет
другого, к тому же очень трудно разграничить, где кончается сенсорика и
начинается интеллект (Жинкин 1982; 1998). Аналогичное мнение
о связи
соматического и психического высказывает Л.М. Веккер (1998), который отмечает,
что пограничная линия между психическим и соматическим существует только при
теоретическом подходе с позиций современной системы понятий; в реальности
имеют место «нетелесная телесность» и «телесная нетелесность». На
взаимодействие трех основных модальностей опыта – переработки через знак, образ
и чувственное впечатление – указывает М.А. Холодная, подчеркивающая: «… когда
мы нечто понимаем, мы это словесно определяем, мысленно видим и чувствуем»
(2002: 112). А. Менегетти полагает, что имеет место не «скачок» от психики к соме,
а непрерывность, идентичность, выражение на разных языках одного и того же
смыслового содержания; психической идентификации объекта у ребенка
предшествует идентификация телесная, соматическая, представляющая собой
процесс первичного познания (Менегетти 2003: 60); опытное переживание вообще
представляет собой целостный факт, при котором «… все тело воспринимает, как
открытый радар. Рефлексия – только аспект рационального сознания» (Op. cit.: 141).
По мнению Е.Э. Газаровой, психические и соматические паттерны, будучи
результатом одних и тех же воздействий, по смыслу идентичны; психосоматические
паттерны человека выступают как проявления единой многоуровневой памяти
человека, объединяющей моторную, эмоциональную, образную и словеснологическую память (Газарова 2002: 46). Нельзя не упомянуть и работы
В.П. Зинченко (Зинченко 1997; 1998), обосновывающего идею специфики «живого
знания», в котором слиты значение и смысл при взаимодействии чувственной и
биодинамической ткани сознания, знания и переживаемого отношения к нему.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
255
Роль тела в языковой коммуникации широко обсуждается в последние годы с
разных позиций, см. обзор (Залевская 2003). Представители разных наук о человеке
приходят к общему выводу: язык ничего не значит сам по себе, означаемые
естественного языка требуют тела и эмоций для того, чтобы стать семантически
функциональными. Для дальнейшего более полного и разностороннего
(теоретического и экспериментального) исследования особенностей взаимодействия
разума и тела при становлении и функционировании ментального лексикона
необходим интегративный подход с позиций ряда наук о человеке с реализацией
международной программы научных изысканий в условиях разных языков и
культур.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бодуэн де Куртене, И.А. (1963). Избранные труды по общему языкознанию. В 2х т. М.: Изд-во АН СССР.
2. Большой психологический словарь (2004). Сост. и общ. ред. Б.Г. Мещеряков, В.П.
Зинченко. СПб.: ПРАЙМ-ЕВРОЗНАК.
3. Веккер, Л.М. (1998). Психика и реальность: единая теория психических
процессов. М.: Смысл.
4. Газарова, Е.Э. (2003). Психология телесности. М.: Ин-т общегуманитарных
исследований.
5. Жинкин, Н.И. (1982). Речь как проводник информации. М.: Наука.
6. Жинкин, Н.И. (1998). Язык – речь – творчество (Избранные труды). М.: Изд-во
«Лабиринт».
7. Залевская, А.А. (1977). Проблемы организации внутреннего лексикона человека.
Калинин: Калинин. гос. ун-т. (Репродуцировано в: Залевская, А.А.
Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избранные труды. М.:
Гнозис, 2005).
8. Залевская, А.А. (1979). Межъязыковые сопоставления в психолингвистике.
Калинин: Калинин. гос. ун-т.
9. Залевская, А.А.
(1982). Психолингвистические проблемы семантики слова.
Калинин: Калинин. гос. ун-т.
10. Залевская А.А. (1988). Понимание текста: психолингвистический подход. Калинин:
Калинин. гос. ун-т.
11. Залевская, А.А. (1990). Слово в лексиконе человека: психолингвистическое
исследование. Воронеж: Изд-во ВГУ.
12. Залевская, А.А. (1999). Введение в психолингвистику. М.: Российск. гос.
гуманит. ун-т.
13. Залевская, А.А. (1999а). Психолингвистический подход к анализу языковых
явлений. Вопросы языкознания 6, 31-42.
14. Залевская, А.А. (2002). Роль тела в языковой коммуникации: корпореальная
семантика. В кн.: Психолингвистические исследования: слово и текст. – Тверь:
Твер. гос. ун-т.
15. Залевская, А.А. (2003). Время перемен в теориях лексической семантики. В кн.:
Прямая и непрямая коммуникация. Саратов: Изд-во ГосУНЦ “Колледж”.
16. Залевская, А.А. (2005). Психолингвистические исследования. Слово. Текст:
Избранные труды. М.: Гнозис.
17. Залевская, А.А. (2005а). «Чувствующий мозг» в трактовке А. Дамазио. В кн.:
Слово и текст: психолингвистический подход. Вып. 4. Тверь: Твер. гос. ун-т.
18. Зинченко, В.П. (1997). Посох Осипа Мандельштама и Трубка Мамардашвили, К
началам органической психологии. М.: Новая школа.
19. Зинченко, В.П. (1998). Психологическая педагогика. Материалы к курсу лекций.
Ч.1. Живое знание. Самара: «Самарский Дом печати».
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
256
20. Кравченко, А.В. (2004). Когнитивная лингвистика сегодня: интеграционные
процессы и проблема метода. Вопросы когнитивной лингвистики 1, 37-52.
21. Крушевский, Н.В. (1973). Очерк науки о языке. В кн.: Ф.П. Филин (Ред.).
Хрестоматия по истории русского языкознания. М.: Высш. школа.
22. Леонтьев, А.А. (1965). Слово в речевой деятельности. М.: Наука.
23. Леонтьев, А.А. (1967). Психолингвистика. Л.: Наука
24. Менегетти, А. (2003). Психосоматика: Новейшие достижения. М.: ННБФ
«Онтопсихология».
25. Наумова, Т.Н. (1990). Психологически ориентированные синтаксические теории
в русской и советской лингвистике. Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та.
26. Потебня, А.А. (1976). Эстетика и поэтика. М.: Искусство.
27. Рубинштейн, С.Л. (1997). Избранные философско-психологические труды.
Основы онтологии, логики психологии. М.: Наука, 1997.
28. Сеченов, И.М. (1953). Избранные произведения. М.: Учпедгиз.
29. Сорокин, Ю.А. (1994). Этническая конфликтология. Самара: Русский лицей.
30. Сорокин, Ю.А. (2003). Соматическая карта: икона, символ, индекс. В кн.:
Языковое бытие человека и этноса. М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та.
31. Фортунатов, Ф.Ф. (1973). Сравнительное языковедение. В кн.: Ф.П. Филин
(Ред.). Хрестоматия по истории русского языкознания. М.: «Высшая школа».
32. Холодная, М.А. (2002). Психология интеллекта. Парадоксы исследования. 2-е
изд. СПб.: Питер
33. Шарадзенидзе, Т.С. (1980). Лингвистическая теория И.А. Бодуэна де Куртене и
ее место в языкознании Х1Х – ХХ веков. М.: Наука.
34. Шахматов, А.А. (1973). Синтаксис русского языка. В кн. Ф.П. Филин (Ред.).
Хрестоматия по истории русского языкознания. М.: «Высшая школа».
35. Щерба, Л.В. (1974). Языковая система и речевая деятельность. – Л.: Наука,
1974.
36. Ярошевский, М.Г. (1981). Сеченов и мировая психологическая мысль. М.: Наука.
37. Damasio, A. (1989). Concepts in the brain. Mind and Language 4, 24-28.
38. Damasio, A. (1994). Descartes’ error: Emotion, reason, and the human brain. New
York: Avon Books.
39. Damasio, A. (1999). The feeling of what happens: Body and emotion in the making of
consciousness. New York, San Diego, London: Harcourt Brace & Co.
40. Damasio, A. (2003). Looking for Spinoza: Joy, sorrow, and the feeling brain.
Orlando, Austin, New York etc.: Harcourt, Inc.
41. Danesi, M. & Perron, P. (1999). Analyzing cultures: An introduction and handbook.
Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press.
42. Eco, U. (2000). Kant and the Platypus. Essays on Language and Cognition. San
Diego; New York; London: Harcourt, Inc.
43. Hardy, C. (1998). Networks of meaning: A bridge between mind and matter.
Westport, Connecticut; London: Praeger.
44. Maturana, U. (http). Metadesign: Human beings versus machines, or machines as
instruments
of
human
designs?
[Online].
Available:
//
http://www.inteco.cl/articulos/metadesign_parte1.htm
45. Ruthrof, H. (1998). Semantics and the body: Meaning from Frege to the postmodern.
Toronto: University of Toronto Press.
46. Ruthrof, H. (2000). The body in language. London; New York: Cassell.
47. Violi, P. (2001). Meaning and experience. Bloomington: Indiana University Press.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
257
MENTAL LEXICON AND THE MIND-BODY PROBLEM 86
Alexandra Zalevskaya 87
ABSTRACT
Mind and body interact in the formation and functioning of mental lexicon as a
dynamic functional system aimed at cognition and communication. Word
meanings serve as a device ensuring interpersonal communication as well as
access to a unified information base formed through processing perceptual,
cognitive and emotional experience under the control of society in certain
cultural situations.
KEYWORDS
Psycholinguistics, Mental lexicon, Mind-body problem, Semiosis.
86 © Alexandra Zalevskaya, 2005
87 Tver State University, School of Foreign Languages and Intercultural Communications, Russia,
Alexandra.Zalevskaya@ tversu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
258
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ЗНАНИЙ ИЗ ТЕКСТОВ ПРЕДМЕТНОЙ
ОБЛАСТИ: МЕТОДОЛОГИЯ ПОИСКА НЕЯВНО
ВЫРАЖЕННЫХ ОБЪЕКТОВ
Эдгар Золотов
I ВВЕДЕНИЕ
Одно из интенсивно развивающихся направлений в AI – извлечение знаний из
текстов предметной области. Методы, разработанные в исследованиях по AI
позволяют выявить новые возможности и получить значимые результаты при
применении системной модели аргументации – (в дальнейшем – СМА) к анализу
текста. Предлагаемая методология88 содержит элементы математической логики,
дискретной математики, теории реляционных баз данных и теории аргументации.
Синтез указанных дисциплин является необходимым условием для извлечения и
последующего анализа знаний, под которыми подразумеваются:
a) понятия;
b) суждения;
c) умозаключения.
Нетривиальность подхода к извлечению знаний89 из текста заключается в
синтезе указанных дисциплин при доминировании СМА. Применение СМА к
анализу текста90 показывает, что удачно соединяется два основных подхода:
полностью сохраняется логическая структура и логический подход к выбору средств
рассуждения и используется понятие модели мира из когнитивного подхода для
объяснения происхождения исходных посылок аргументации. В рамках
когнитивного подхода вскрываются основания предпосылок рассуждения:
ценностей и модели мира. Построение “дерева аргументации” можно рассматривать
как построение некоторой модели мышления.
Системный анализ аргументации является наиболее полным анализом текста:
cтроятся три подмодели аргументации - логическая, ценностная и собственно
когнитивная. Кроме того, может быть решена такая проблема как заполнение
“пробелов аргументации”, что имеет важный прагматический аспект. Исследуемый
88
Элементы данной методологии уже прошли апробацию - см: 1. Золотов Э.С. Пример построения
диаграмм “жизненный цикл сущности” в системной модели аргументации (СМА): онтологический
аспект.// Международная научная конференция “Проблемы концептуализации действительности и
моделирования языковой картины мира”. Северодвинск. 21-23 мая 2002 г. с.15-16.-0,15 п.л. Тезисы.
Также см. 2. Золотов Э.С. Когнитивный анализ текста на примере процесса построения ценностной и
когнитивной карты трактата Тертуллиана “De testimonio animae”// Языкознание 21-го века: проблемы
и перспективы. Светлогорск. 20-23 сентября 2001 г. Труды международного семинара / Калининград:
Изд-во КГУ, 2001. – 0,45 п.л. Статья.
89 Отметим, что автор придерживается определения “знания”, предложенное специалистом по AI
Марко Беттони – “…термин “знание” следует понимать как указание на ментальные функции и
механизмы, причем я здесь понимаю под “функцией” то, что “делает возможным действие”, или
вместе с Кантом “условие возможности действия.”//Беттони М. Вместе с Кантом вперед к
искусственному интеллекту. Исследование оснований обработки знаний с точки зрения
“Критической методологии”. Лучшие публикации “Кантовского сборника”. 1975-2001.2.-е изд., доп.
/Отв.ред. В.Ю.Курпаков, Л.А.Калинников. – Калининград: Изд.-во КГУ, 2003. с.250.
90 Элементы системной модели аргументации (модель мира, ценности) описаны Брюшинкиным В.Н.
еще в 1994 г. – см. /Юбилейная международная научная конференция, посвященная 450 – летию
основания Кенигсбергского университета Альбертина. Калининград, 26-29 сентября 1994 г. C. 10-11.
В окончательном виде системная модель аргументация была представлена в статье: Брюшинкин В.Н.
Системная модель аргументации //Трансцендентальная антропология и логика: Труды
международного семинара “Антропология с современной точки зрения” и VIII Кантовских чтений
/Калингр.Ун-т. Калининград, 2000. С. 133-154.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
259
текст рассматривается как результат “естественного мышления91”, из которого при
помощи СМА возможно извлечь знания, а также пресуппозиции (как вид знаний),
пользуясь определенными процедурами. Целью статьи являются ответы на
следующие вопросы:
a) каким образом в рамках СМА возможно выделение объектов и их
предикатов в модели мира с последующим анализом отношений между
последними?;
b) каким образом проводить поиск неявно выраженных объектов и их
предикатов в текстах предметной области используя СМА?;
c) как убедиться, что объекты и их свойства, которые считались неявно
выраженными, обнаружены на самом деле?;
d) можно ли говорить о какой-либо процедуре, которая была бы способна
выявить неявно выраженные объекты и их свойства в тексте?.
Проблемы, возникшие в ходе исследования, также могут быть
сформулированы в следующем виде:
a) являются ли представления, наряду с понятиями, суждениями и
умозаключениями видом знания?;
b) если являются, то какими логическими характеристиками обладают?.
II ПРЕСУППОЗИЦИИ КАК ЗНАНИЯ И ОБЪЕКТ ЛОГИКОКОГНИТИВНОГО АНАЛИЗА
Пресуппозиции рассматриваются нами в рамках СМА, причем под
пресуппозициями будут пониматься:
1. суждения;
2. понятия;
Представления также будут рассматриваться нами,
Отметим, что в связи с анализом текстов предметной области пресуппозиции
обладают следующими признаками:
1 суждения сохраняют такую логическую характеристику как логическая
форма и истинностное значение (только “Т”);
2 понятия также сохраняют свои логические характеристики – объем и
содержание;
3 представления являются ментальными операциями по выделению какоголибо объекта (вида) из множества по некоторым признакам-свойствам или
признакам-отношениям. Конечно, объекты, которые подлежат выделению и
объекты, из которых происходит выделение, должны обладать, хотя бы одним
общим признаком и также иметь свойства.
Т.о., представления92 не являются мыслями, и не имеют в отличии от
суждений и понятий логических характеристик.
Анализ пресуппозиций как суждений93 представляется перспективным при
доминировании “дерева логического вывода”, т.е. последовательности суждений, из
91
Под “естественным мышлением” понимается мышление, не использующее методы формализации
и не прибегающее к сознательному применению логических правил и норм. См.: Брюшинкин В.Н.
Психологизм на пороге XX века. Логическое кантоведение – 4: Труды международного семинара
Калинингр. Ун-т. – Калининград, 1998. – с.88.
92 При описании представления наиболее интересной представляется трактовка Фреге, который ясно
и четко описал отличие представлений от объектов внешнего мира. См. Фреге Г. Логические
исследования. – Томск: Изд.-во “Водолей”, 1997 – с. 34 – 36.
93 Интересно было бы исследовать пресуппозиции как синтетические суждения. Аналитические
суждения, являющиеся тавтологиями, ничего не способны нам дать в плане приращения
информации. Взгляд на пресуппозиции как на суждения аналитические и синтетические порождают
на наш взгляд, новые проблемы, решение которых приведет нас к отклонению от намеченного курса.
Между тем, в последние годы все большее количество исследователей по искусственному
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
260
которых выводится тезис. Это возможно представить следующим образом:
пресуппозиции (суждения, с логическим значением “Т”)  аргументы n- уровня 
аргументы первого уровня (аргументы, из которых непосредственно выводится
тезис)  Тезис.
При отсутствии в тексте умозаключений, на основе которых строится “дерево
логического вывода”, перспективным представляется анализ пресуппозиций как
понятий. При этом могут быть использованы семантические сети94.
Анализ представлений не может быть отделен от анализа понятий –
представление является “допонятийной” формой мышления и рассматриваются
нами как “образы”.
Хорошо разработанный аппарат теории графов и проектирования реляционных
баз данных позволит выявить и уточнить отношения между объектами, которые
могут отсутствовать в тексте по каким-либо причинам. Т.о. нами предложена
следующая методология анализа пресуппозиций в рамках СМА:
1. анализ пресуппозиций как суждений - анализ текста трактата может
ограничиваться использованием языка пропозициональной логики или языка или
предикатов первого порядка. Ограниченность средств анализа позволяет
максимально прояснить структуру логической аргументации с тем, чтобы создать
основу для применения других подсистем системной модели аргументации.
Проводимый в дальнейшем когнитивный (ценностный) и риторический анализ
аргументации позволит компенсировать ограниченность использования логических
средств;
2. анализ пресуппозиций как понятий позволит выявить такие объекты в
тексте, которые или отсутствуют по каким-либо причинам, или подразумеваются.
Для достижения данных целей может быть использован аппарат семантических
сетей или проектирования реляционных баз данных. Применение ER95 моделей
(модели сущность-атрибут)- к тексту даст уточнение отношений между объектами,
и позволит выявить новые отношения между объектами, которые также могут или
отсутствовать в тексте или подразумеваться;
3. анализ пресуппозиций как представлений способно нам дать информацию
о таких ментальных операциях как приписывание свойств объектам, нахождение
общих свойств, и перенос одних свойств объекта на другой. Данная операция может
быть разбита на следующие этапы:
a) определение (фиксация) некоторого множества объектов;
b) анализ свойств объекта, который предстоит выделить по каким-то
признакам из данного множества;
интеллекту (ИИ) обращает внимание к идеям Канта относительно познавательной способности: так,
обращает на себя внимание, по мнению Брюшинкина В.Н. (См. Кантовский сборник: Межвуз. Темат.
Сб. науч. Тр./ Калинингр. Ун-т. – Калининград, 1989.- Вып. 14. С.72-81 ) Кантов способ
формирования познавательной способности, который возможно рассматривать как образец для
процедуры проектирования макроархитектуры интеллектуальных систем, а также механизм работы
познавательной способности, который рассматривается как прообраз для организации работы
интеллектуальной системы.
94 См. работу, которая актуальна и в настоящее время: Золотов Е.В., Кузнецов И.П. Расширяющиеся
системы активного диалога. М.: Наука, 1982. 317 с.
95 Модель сущность-связь представляет собой высокоуровневую концептуальную модель данных,
которая была разработана исследователем Ченом в 1976 г. с целью упорядочения задачи
проектирования баз данных. ER модели применяются к событиям, но на наш взгляд, могут быть
применимы и при извлечении знаний из текста. Об этом Cм: Золотов Э.С. Высокоуровневые
концептуальные модели ER (Entity-Relationship model) в системной модели аргументации:
перспективы исследования.// VII-я научная конференция “Современная логика: проблемы теории,
истории и применения в науке”. Санкт-Петербург. 20-22 июня 2002 г. Труды международного
семинара./ Санкт-Петербург: Изд-во СПбГУ, 2002. – 0,15 п.л. Тезисы.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
261
c) анализ новых свойств объекта, который выделен по некоторому свойству
из фиксированного множества.
Указанные признаки пресуппозиций и представлений возможно представить в
виде таблицы:
Вид объекта
Понятие
Суждение
Умозаключение
Представление
Логические характеристики
Объем, содержание
Логическая форма, истинностное значение
Логическая форма
Не имеет логических характеристик
Умозаключения в данном случае рассматриваются нами как совокупность
суждений, причем имеются в виду, как прямые, так и непрямые умозаключения
классической логики суждений и предикатов первого порядка.
Указанные объекты анализа представляют для нас интерес, прежде всего как
объекты естественного мышления, которым как нами предполагается, обладает
большинство авторов текста.
III ПОНЯТИЕ КАК ВИД ЗНАНИЯ У НОСИТЕЛЕЙ “ЕСТЕСТВЕННОГО
МЫШЛЕНИЯ”. ОСОБЕННОСТИ ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ РАЗЛИЧНЫХ ВИДОВ
ТЕКСТА
Принято считать, что “форма представления понятия в естественном
мышлении связана со способом его образования96”, кроме того, доказано97, что в
“естественном понятии” отсутствует отношение координации между его объемом и
содержанием, что объясняется несколькими причинами, среди которых и такие как
отсутствие в индивидуальном мышлении логических методов раскрытия того или
другого компонента структуры понятия, а также трудности анализа содержания или
объема понятия, вызванные индивидуальными психологическими особенностями
мыслительной деятельности субъекта или содержательными особенностями
задачи98. Сказанное относилось к содержанию понятия, особенность объема
естественных понятий заключается со спецификой отражения множества в
индивидуальном мышлении – множество не воспринимается в качестве целостного
объекта. Указанные особенности “естественного понятия” можно изобразить
следующим образом99 (Рис.1).
Из представленного отношения следует, что особенности естественного
мышления придают неустойчивость связи между знаком и логическим понятием,
которая может быть сохранена в тривиальных случаях и отсутствует в проблемных
для субъекта мышления творческих задачах. Конечно, “абсолютный идеал
логически состоятельного мышления в понятиях” для человека, являющегося
носителем естественного мышления, недостижим – так, традиционная теория
понятия является недостаточной для достижения данной цели, необходимо также
96
О понятии как форме естественной мысли см. работу Сироткиной Л.С. “О понятии в структуре
индивидуального сознания” // Трансцендентальная антропология и логика: Труды международного
семинара “Антропология с современной точки зрения” и VIII Кантовских чтений /Калингр.Ун-т.
Калининград, 2000. С. 178-197.
97 Сироткина Л.С. провела на протяжении ряда лет многочисленные исследования, связанные с
процессом образования понятий, их логической структурой, а также выполнению действий с
понятиями. Так, в исследованиях, которые велись с 1995г. принимало участие как минимум 200
испытуемых разных возрастных категорий. См. указ.соч.
98 Idid. С.180-181.
99 Ibid. С.187.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
262
учение о способах осуществления действий с понятиями100. Все это дает нам
основания считать, что “понятие, как результат мыслительной деятельности
конкретного индивида можно считать сформулированным лишь в том случае, если
оно
обладает
всеми
вышеперечисленными
особенностями101”.
Под
вышеперечисленными особенностями Сироткина Л.А. понимает наличие у понятия
целого комплекса основных и производных логических характеристик102:
1) понятие состоит из признаков (имеет содержание);
2) состоит из общих признаков (имеет специфические элементы
содержания);
3) обозначается именем;
4) выделяет класс из универсума или иного множества;
5) устанавливает отношение принадлежности объекта классу;
6) обладает родовидовой структурой (имеет специфическую структуру
содержания);
7) включается в систему отношений понятий (занимает специфическое
место в системе понятий);
8) обладает специфической формой.
Знак
логическое
понятие
естественное
понятие
носитель
Рис.1.
Конечно, носитель естественного мышления практически всегда не осознает
полностью указанный комплекс, даже в тех случаях, когда автор текста не является
носителем естественного мышления. Если говорить о понятиях в СМА, то мы
сталкиваемся с ними в тексте, прежде всего в модели мира – объекты, выделенные
при анализе текста как базовые, должны быть так или иначе определены. Это
значит, что такой объект не только используется как понятие, но что мы имеем дело
с раскрытым содержанием и объемом понятия – так, в тексте могут встречаться
определения, указания на объем или несущественные признаки понятия.
Изложенное не противоречит Кантовской теории понятий, которая в значительной
мере интересуется проблемой референции103, которая как будет показано, касается
нас непосредственно.
100
Ibid. С.196.
Сироткина Л.А. Понятие как форма мысли: проблема логических характеристик./Критическое
мышление, логика, аргументация: Сборник статей/Под общ. Ред. В.Н.Брюшинкина, В.И.Маркина.Калининград: Изд.-во КГУ, 2003. с.170.
102 Ibid. C.164-170.
103 Т. Зеебом утверждает: “Проблема референции, следовательно, существует только для
трансцендентальной логики” См: Логика понятий как предпосылка кантовской формальной и
101
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
263
Понятия в СМА представлены моделью мира, которая является моделью
реальности. Именно понятия описывают семантические пресуппозиции-суждения,
которые всегда имеют логическую характеристику “t”. Примером к сказанному
может служить модель мира К.С.Ф.Тертуллиана, построенная при анализе трактата
“De testimonio animae”104: модель мира содержит такие объекты как “человек”,
“душа”, “природа”, и т.д. Все понятия, образующие модель мира Тертуллиана
определены, хотя и не всегда с соблюдением правил формальной логики. Так,
раскрывая содержание понятия “человек” им выделяются следующие признаки –
“существо разумное, более всех способное к чувству и знанию, злобное
изначально”105.
Применение СМА к анализу различных текстов способно реконструировать,
выделить ценности, которые, так или иначе, фигурируют в тексте. При достаточном
количестве выделенных ценностей становится возможным построение иерархии
ценностей. Ценности выполняют роль предикатов в оценочных суждениях.
При представлении понятий в модели мира учитывается то обстоятельство, что
“…понятия связаны со свойствами и отношениями и что к ним не применимы
истинностные характеристики, позволяет прийти к выводу, что в логическом языке
понятия лучше всего представлять простыми (т.е. не содержащими логических
связок и кванторов) выражениями со свободными переменными”.106 Понятия в
модели мира могут быть представлены выражениями типа P(x), Q(у), R(x,y) и т.д.
Иначе обстоит дело с такими объектами, которые представляют собой квазипонятия с пустым объемом – ведь, действительно, “Если единорогов не существует,
бесполезно выяснять относительно них какие-то подробности, например, свирепые
они или кроткие.”107. Объекты подобного рода, имеющие явно сомнительное или
спорное существование, не должны, находиться в модели мира.
Применение ER моделей при представлении модели мира может вывести
исследование в совершенно новую плоскость, – открываются возможности
воспользоваться реляционным исчислением на доменах или реляционным
исчислением на кортежах. База данных на основе ER моделей может быть создана
средствами различных пакетов – Access, FoxPro, dBase, Betrieve, MS SQL Server.
Пользователь, используя такие языки программирования как Visual Basic различных
диалектов, C++ может создать собственное приложение для работы с базами данных
– например, программы, считывающие поля и записи данных и отображающая по
желанию пользователя их определенным образом.
IV ПРЕДСТАВЛЕНИЯ КАК ВИД ЗНАНИЯ
В связи с тем, что представления не являются мыслью, в отличие от понятий и
суждений, перед нами стоит, в общем-то, как кажется на первый взгляд, простая
задача – сформировать содержание понятия “представление”, используя для этого
отрицательные предикаты – например: представление не имеет логических
характеристик, не является мыслью. Такие признаки присущи т.н. “первичным
трансцендентальной логики.// Лучшие публикации “Кантовского сборника”. 1975 – 2001.2изд.,доп./Отв.ред.В.Ю. Курпаков, Л.А. Калинников. – Калининград: Изд.-во КГУ,2003. – с.165.
104 “О свидетельстве души”. Трактат является религиозно-философским произведением, крайне
тяжелым для анализа из-за нагромождения средств, усиливающих аргументацию – топов, тропов,
риторических фигур, достоинств и недостатков речи. См. Золотов Э.С. Применение системной
модели аргументации к анализу текста. Диссертация на соискание ученой степени кандидата
философских наук. СПб, 2003.
105 De testimonio animae, I,5.
106 Смирнов В.А. ,Анисов Г.П., и др. Логика и клиническая диагностики. Теоретические основы. –
М.:Наука, 1994. C.121.
107 Данто,Артур. Аналитическая философия истории. Перевод с англ.А.Л. Никифорова,
О.В.Гавришиной – М.: Идея-Пресс,2002.-с.33.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
264
категориям”108, которые могут являться образами. Однако в нашем случае,
возможно рассматривать представления как “знания, еще не подвергшиеся
концептуализации и не структурированные окончательно в лексико-семантической
системе языка… это особые ментальные сущности (ментальные репрезентации),
инвариантные образам зрительной, слуховой, тактильной, вкусовой, обонятельной,
эмоциональной или моторной сфер”109. Из этого следует, что представления
являются видом знания, но не могут быть ясно и четко выделены в СМА при
анализе какого-либо вида текста, а значит, не должны пока нами рассматриваться.
V ЦЕННОСТНЫЕ И ФАКТУАЛЬНЫЕ СУЖДЕНИЯ КАК ВИД ЗНАНИЙ.
АУТИСТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ И СТАТУС МЕТАФИЗИЧЕСКИХ
ОБЪЕКТОВ
Модель мира “генерирует” фактуальные суждения, в отличие от ценностей,
которые “производят” суждения ценностые. Проблема, стоящая перед нами
следующая – при наличии двух моделей, которые генерируют суждения в СМА, необходимо построение двух деревьев вывода – поскольку вывод суждений,
описывающих модель мира может производиться с помощью классической логики
высказываний или предикатов первого порядка, то вывод суждений, описывающих
ценности, должен вестись с использованием логики ценностей, которая является
“неклассической”, многозначной. Конечно, проблема более значительна, и выходит
за рамки СМА – мы имеем в виду наличие в тексте суждений различного типа –
временных, ценностных, фактуальных, и.т.д. – т.е. в таком случае необходимо
построение многих деревьев вывода с использованием различных логик. Это
порождает проблему “нескольких тезисов” – что будет рассмотрено нами ниже.
Суждения, которые описывают модель мира, не должны быть противоречивы – это
значило бы, что нами описывается противоречивая модель мира, состоящая из
выражений типа P(x)P(x). Модель мира, содержащая подобные выражения,
является некорректной и является показателем аутистического мышления. При
наличии подобной модели мира должен ставиться вопрос о том, возможно ли
вообще построение дерева логического вывода - остается лишь вариант
использования неклассической паранепротиворечивой логики, которая допускает
подобные выражения. Т.о. суждения факта содержат объекты модели мира, а
ценностные – ценности, принимаемые субъектом. Иерархия ценностей может быть
различной – от одного объекта до нескольких. Например, при имеющемся
логическом ценностном дереве вывода (Рис.2), где V0 – тезис, а V1…V4 аргументы
различных уровней, иерархия ценностей может состоять из гораздо большего
количества ценностей, чем указано в выводе – ценности могут подразумеваться, не
быть явно выраженными110. Опираясь на указанные работы Сергеева В.М., и
Паршина П.Б., нами разработан пошаговый метод, позволяющий извлекать знания в
виде ценностей из текстов предметной области. Ценности, извлеченные из текста
без учета дерева логического вывода должны быть представлены в виде иерархии
108
Лакофф Дж. Когнитивное моделирование//Язык и интеллект. М.,1995. с.143-145.
Такого взгляда придерживается Берестнев Г.И., предлагающий новый подход к проблеме
языковой реконструкции базисных категорий человеческого сознания. См. Берестнев Г.И. Языковые
подходы к проблеме архетипов коллективного бессознательного. Языкознание: Взгляд в
будущее/Под ред. Проф. Г.И. Берестнева; Калининград. Гос.ун-т. Фак.славян. филологии и
журналистики.- Калининград: ФГУИПП “Янтар.сказ”, 2002 – с.166.
110 См. работы, ставшие уже классическими: 1)
Сергеев
В.М.
Структура
политической
аргументации в “Мелийском диалоге” Фукидида // Математика в изучении средневековых
повествовательных источников. / Cборник статей / М. “Наука” 1986, С. 49-62; 2) Паршин П.Б. Об
использовании лингвисических методов при анализе политической концепции автора текста. //
Математика в изучении средневековых повествовательных источников. С. 63-82.
109
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
265
абстрактных понятий. Построенный в результате извлечения ценностей из текста
граф указывает отношения между абстрактными понятиями.
V0
V1
V2
V3
V4
Рис.2.
Аутистическое мышление и cтатус метафизических объектов
При анализе философских, религиозных а иногда и научных текстов, возможен
такой вариант что пресуппозициями окажутся суждения, носящие религиозный или
философский характер. Под суждениями, носящие метафизический характер, мы
будем иметь в виду те пресуппозиции, которые описывают такие объекты как
“абсолют”, “субстанция”, “идея” и т.д.111. В рамках СМА мы не имеем
возможности приписать подобного рода суждениям такие логические
характеристики как T или F, что уже само по себе указывает на значительную
трудность, связанную с вопросами значения, вопросами, которым уделено большое
внимание представителями аналитической философии. Лично нам кажется наиболее
приемлемая позиция Мориса Лазеровица112, носящая несколько радикальный
характер – так, Лазеровиц считает, что “Куда более вероятно, что философские
утверждения не имеют истинного значения, чем то, что они обладают таким
значением, по поводу которого сами философы, однако, никак не могут достичь
согласия”113. Метафизические объекты, которые могут входить в модель мира,
являются лингвистическими надуманными иллюзиями, которые в большинстве, не
имеют отношения к действительности. Вообще метафизика по Лазеровицу есть
“…бессознательное семантическое мошенничество, с помощью которого
111
В связи с этим показательны работы такого исследователя как Троепольский А.Н., который
занимается проблемой обоснования истинности или приемлемости экзистенциальных суждений о
существовании метафизических сущностей в статусе знания либо веры См. 1) Троепольский А.Н.
Метафизика как знание и вера: Автореф. дис. д-ра филос. наук,СПб.,2000. 2) Кант и возможность
экзистологии как науки//Трансцендентальная антропология и логика. Калининград, 2000. В данных
работах Троепольский А.Н. опирается прежде всего на понятие доказательства, полагая, что оно
может иметь ключевое значение: “Соответственно возможность обоснования необходимой
истинности некоторых сингулярных суждений о существовании метафизических сущностей
обеспечивает конструирование определенного фрагмента метафизики в статусе положительной
научной метафизики, ведь в самом общем смысле научность любой теории связывается с
возможностью доказательства необходимой (аподиктической истинности ее суждений”. (См.работу
2, с.18.).
112 Морис Лазеровиц является философом аналитического направления, занимающим наиболее
жесткую позицию по отношению к метафизике. См. следующие работы Лазеровица:
1. Laserowitz M. Philosophy and Illusion., L.,1968.;
2. Laserowitz M, Ambrose A. Essays in the Unknown Wittgenstein. Buffalo; N.Y.,1984;
3. Laserowitz M. Language of Philosophy: Freud and Wittgenstein. Boston,1977;
4. Laserowitz M, Ambrose A. Necessity and Language. L., 1985.
113 Laserowitz M. Language of Philosophy: Freud and Wittgenstein. Boston,1977.p.165.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
266
обманывают самого мошенника”114. Концептуальный анализ, который применяют
некоторые метафизики, не приводит к объектам реального мира – в содержании
понятия, которое анализируется нет ничего, кроме признаков, которые сами же
метафизики и ввели. В целом, представители аналитического направления115, к
которым принадлежит Лазеровиц утверждают, что метафизика есть своего рода
лингвистическая иллюзия, не обязательно отображающая объекты и их свойства в
реальном мире116.
До Лазеровица не менее радикальные взгляды на метафизику высказывал
основоположник Цюрихской школы психиатрии Блейер. Так, в своей известной
работе “Руководство по психиатрии117” Блейер ясно указывает :”Мало от поэзии
отличается и философия…”118. По Блейеру философия, подобно вере и поэзии,
связана с аутистическим мышлением – “Аутистическое мышление, когда оно
вполне выражено, принципиально отличается от нашего опытного мышления, в
действительности однако существуют всевозможные переходные формы, начиная
от незначительного отрывания от приобретенных ассоциаций (что необходимо при
всяком выводе по аналогии) и кончая необузданным полетом фантазии119”.
Т.о. суждение, описывающее метафизические сущности, присутствующие в
модели мира, может не иметь логических характеристик и, следовательно, не будет
посылкой в дедуктивном умозаключении.
VI УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ. РЕКОНСТРУКЦИЯ УМОЗАКЛЮЧЕНИЙ ПРИ
ПОМОЩИ СИСТЕМНОЙ МОДЕЛИ АРГУМЕНТАЦИИ НА ЯЗЫКЕ
ЛОГИКИ СУЖДЕНИЙ
Реконструкция умозаключений происходит только на основе модели мира и
ценностей, принимаемых автором текста. Для понимания этого положения, нами
приводится пример логического анализа текста трактата Тертуллиана “De testimonio
animae”, который был произведен с учетом модели мира автора текста, содержащей
такие понятия как “душа”, “бог”, “человек”. Логический анализ производится на
классическом языке логики суждений, где p1…pn – суждения объектного языка.
Sunt qui etsi deum non negent, dispectorem plane et arbitrum et iudicem non putent,
in quo utique nos maxime reiciunt, qui ad istam disciplinam metu praedicati iudicii
transuolamus, sic deum honorantes, dum curis obseruationis et molestiis anima duersionis
absoluunt , cui ne iram quidem adscribunt. Nam si deus, iniquiunt, irasciptur, corruptibilis
et passionalis est: porro quod patitur quodque corrumpitur, etiam interitum potest capere,
quem deus non capit. At idem alibi animam diuinam et a deo conlatam confitentes cadunt
in testimonium ipsius animae retorquendum aduersus opinionem superiorem. Si enim
anima aut diuina aut a deo data est, sine dubio datorem suum nouit, et si nouit, utique et
timet et tantum postremo ad auctorem. An non timet quem magis propitium uelit quam
irratum? Vnde igitur naturalis timor animae in deum, si deus non nouit irasci? Quomodo
timebitur, qui nescit offendi? Quid timetur nisi ira? Vnde ira nisi ex animaduersione?
Vnde animaduersio nisi de iudicio? Vnde iudicium nisi de potestate? Cuius potestas
summa, nisi dei solius120?
114
Ibid.p.163.
Наиболее известные представители данной группы - Б Феррел, Д. Уиздом, Э.Эмброуз. См.
Грязнов А.Ф. Язык и деятельность: Критический анализ витгенштейнианства. М.: Изд – во МГУ,
1991 – с.20-27.
116 Грязнов А.Ф. Указ.соч. с.23-26.
117 Bleuer E. Руководство по психиатрии, Берлин, 1920
118 Ibid. c.37.
119 Ibid.c.36.
120 De tesimonio animae. II. 3-6.: Находятся и такие, которые, не отвергая Бога, не признают Его
Надзирающим, Распоряжающимся и Судящим, за что нас более всего и порицают, ибо мы
115
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
267
Данный фрагмент текста содержит умозаключение, которое имеет вид
непрямого умозаключения логики суждений, в котором пропущены некоторые
посылки, восстановление которых возможно путем построения дедуктивного
вывода. В данном случае вид рассуждения – “Сведение к абсурду”.
Для того, чтобы вывести логическую форму умозаключения, обозначим
простые суждения:
1) “Бог не является Надзирающим, Распоряжающимся, Судящим” –  p39;
2) “Душа Божественна” - p40;
3) “Душа произошла от Бога” - p41;
4) “Душа познала дарителя своего” - p42;
5) “Бог- великий творец” - p43;
6) “Всемогущ (только) один Бог” - p44;
7) “Тех, кто всемогущ - боятся” - p45;
8) “Душа испытывает естественный страх перед Богом” - p46;
9) “Боятся тех, кто гневается” - p47;
10) “Бог гневается” - p48;
11) “Гнев исходит из желания наказать” - p49;
12) “Желание наказать исходит из правого суда” - p50;
13) “Правый суд исходит из всемогущества” - p51;
14) “Бог подвержен порче” - p52;
15) “Бог подвержен страсти” - p53;
16) “То, что портится, - гибнет (может погибнуть)” - p54;
17) “То, что страдает, - гибнет (может погибнуть)” - p55;
18) “Для Бога недопустимо погибнуть” –  p56.
В качестве допущения рассуждения “cведение к абсурду” используется
суждение “Бог не является Надзирающим, Распоряжающимся, Судящим” -  p39. Из
него следующим образом выводится противоречие. Cуждение p40 и суждение p41 –
посылки, которые, как это видно при изучении текста, соединены между собой при
помощи конъюнкции. Конъюнкция суждений p40  p41 есть составной антецедент
импликации, консеквент которой есть суждение p42, которое также является
посылкой. Полностью импликация выглядит следующим образом: (p40  p41)  p42.
Отсюда по modus ponens выводится суждение p42. Cуждение p43 есть опущенная как
тривиальная Тертуллианом посылка, которая реконструируется исходя из контекста.
Суждение p44 является посылкой, которая представлена в тексте в виде
риторического вопроса: “А кто всемогущ, кроме единого Бога?” Суждение p45 есть
реконструированное, опущенное Тертуллианом как суждение очевидное и
восстановленное нами как моральная максима исходя из смысла текста. Следующее
суждение - p46 следует из текста: “…то, конечно, и страшится Его…”. Конъюнкция
принимаем это учение из страха перед возвещенным судом. Почитая Бога таким образом, они
освобождают Его от тягот надзирания и наказания, не признают за Ним даже и гнева. “Ибо,говорят они,- если Бог гневается, Он подвержен порче и страсти; а то, далее, что страдает и
портится, может даже и погибнуть,- для Бога же это недопустимо”.Cоглашаясь при этом, что
душа божественна и произошла от Бога, они впадают, по свидетельству самой души, в
противоречие с тем своим мнением, которое приведено выше. Ведь если душа божественна или
дарована Богом, то она, без сомнения, познала Дарителя своего, а если познала, то, конечно, и
страшится Его - столь великого Творца. Как же не страшиться ей Того, Кого она желала бы
видеть милостивым, а не гневным? Откуда, в таком случае, естественный страх души перед
Богом, если Бог не знает гнева? Как вызывает страх Тот, Кто не знает оскорбления? А чего
страшатся, как не гнева? А откуда гнев, если не из желания наказать? Откуда желание наказать,
если не из правого суда? Откуда сам суд, если не из всемогущества? А кто всемогущ, кроме единого
Бога?
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
268
суждений p43  p44 есть конъюнкция по смыслу двух суждений, которые можно
рассматривать как предикаты Бога. Конъюнкция суждений p43  p44 есть составной
антецедент импликации p43  p44, консеквент которой – суждение p46.Тем самым
реконструирована импликация (p43  p44)  p46. Отсюда по modus ponens выводим
суждение p46. Cуждение p47 также является реконструированной моральной
максимой, которая Тертуллианом опущена как тривиальная. Импликация,
антецедент которой – суждение p47, а консеквент – суждение из текста p48 является
восстановленной исходя из смысла текста. Отсюда по modus ponens выводим
суждение p48. Cледующая посылка – есть импликация p47  p48, которая вводится
как суждение вспомогательное и подразумеваемое Тертуллианом как очевидное.
Отсюда поmodus ponens выводится суждение p48. Cледующая посылка является
суждением из текста – p48  p49. Отсюда по modus ponens выводится суждение p49.
Cледующая импликация также есть реконструированное суждение из текста,
антецедентом которого является суждение, полученное в результате вывода, а
консеквентом – суждение, которое Тертуллиан приводит в силу своей
профессиональной деятельности (он был юристом) – “Желание наказать исходит из
правого суда” p50. Из импликации p49  p50 выводится cуждение p50. Суждение p51
также приводится Тертуллианом как суждение, из юридической практики –
“Правый суд исходит из всемогущества”. Реконструированная посылка выглядит
следующим образом – p50  p51. Отсюда по modus ponens выводится суждение p51.
Cуждение p51  p44 является реконструированной посылкой, которая принимается
Тертуллианом как очевидное суждение. Отсюда по modus ponens выводится
суждение p44. Cуждение p52 есть реконструированная посылка из текста, которую
Тертуллиан приводит как мнение оппонентов. Суждение p53 также есть суждение
оппонентов, которое Тертуллиан приводит в трактате, используя его в качестве
посылки. Конъюнкция суждений p52  p53 cледует из текста: “…подвержен порчи и
страсти…”. Импликация p48  (p52  p53) есть реконструированная посылка
оппонентов, которую Тертуллиан полностью приводит в тексте трактата: “…если
Бог гневается, он подвержен порчи и страсти…”. Следующие две посылки –
суждения оппонентов, которые также приводит Тертуллиан – обозначим их как p54 и
p55. Конъюнкция данных суждений следует непосредственно из текста: “…что
страдает и портится…”, поэтому обозначим их как p54  p55. Cуждение  p56
цитируется Тертуллианом как суждение, которое хотя и приводится его
оппонентами,
является
истинным.
Импликация
(p54  p55)   p56
есть
реконструированное суждение непосредственно из текста: “…что страдает и
портится, может даже и погибнуть,- для Бога же это недопустимо”. Следующее
суждение является полностью реконструированным исходя из смысла текста:
 p56   p48, отсюда по modus ponens выводим суждение  p48, которое
противоречит ранее выведенному суждению “Бог гневается” - оно обозначено нами
как p48. Тем самым мы получили противоречие, которое доказывает, что наше
допущение неверно.
Рассуждение может быть формализовано следующим образом:
1.  p39 – допущение;
2. p40 - посылка;
3. p41 – посылка;
4. p42 - посылка;
5. p40  p41 – введение конъюнкции;
6. (p40  p41)  p42 – реконструированное суждение;
7. p42 – m. p.;
8. p43 – посылка;
9. p44 – посылка;
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
269
10. p45 – реконструированное суждение;
11. p46 – посылка;
12. p43  p44 – введение конъюнкции;
13. (p43  p44)  p46 – реконструированное суждение;
14. p46 – m. p.;
15. p47 – подразумеваемое очевидное суждение;
16. p47  p48 – подразумеваемое очевидное суждение ;
17. p48 - m. p.;
18. p48  p49 – реконструированное суждение;
19. p49 – m. p.;
20. p49  p50 – реконструированное суждение;
21. p50 – m. p.;
22. p50  p51 – реконструированное суждение;
23. p51 – m. p.;
24. p51  p44 – реконструированное суждение;
25. p44 - m. p.;
26. p52 – посылка;
27. p53 – посылка;
28. p52  p53 – введение конъюнкции;
29. p48  (p52  p53) – реконструированное суждение;
30. p54 – посылка;
31. p55 – посылка;
32. p54  p55 – введение конъюнкции;
33.  p56 – посылка;
34. (p54  p55)   p56 – реконструированное суждение;
35.  p56   p48 реконструированное суждение;
36.  p48 – m. p.;
37.   p39;
38. p39 – из 1-37.
Таким образом, суждение, противоречащее суждению  p39 допущение
обозначим p39. Реконструированные суждения (знания) на основе модели мира
автора текста трактата являются знаниями, так или иначе проясняющими
отношение автора текста к объектам модели мира.
Конечно, в данном случае нами произведена некоторая “натяжка” – так, в
некоторых случаях мы исключили модальность, в некоторых – не учли сложный
составной предикат. Некоторую часть указанных трудностей возможно преодолеть,
если логический анализ текста производить на языке предикатов первого порядка,
но значительные проблемы остаются – так, умозаключения в тексте могут носить
правдоподобный, индуктивный характер, или быть умозаключениями по аналогии,
причем тезис может быть выведен как дедуктивным, так и индуктивным способом.
Т.о. в тексте возможно наличие нескольких деревьев умозаключений, которые могут
между собой как пересекаться (одна и та же посылка может присутствовать в
дедуктивном и индуктивном умозаключении), так и не пересекаться – тезис может
доказываться различными способами. Кроме того, наличие в тексте нескольких
умозаключений, посылками которых могут быть суждения ценностные, модальные,
фактуальные, временные, и т.д. предполагает наличие нескольких деревьев вывода,
причем, каждому дереву вывода будет соответствовать определенный тип логики –
в результате, в одном фрагменте текста будут присутствовать как классическая
логика (двузначная), так и неклассическая (многозначная). В результате такого
подхода мы получим довольно сложные конструкции, причем как показывает опыт
применения СМА к различным видам текстов, почти все они потребуют
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
270
составления когнитивных карт, для реконструкции пробелов в аргументации - это
способно значительно осложнить анализ текста.
При применении СМА к анализу и извлечению знаний из текста возникают
следующие проблемы:
1) наличие в тексте нескольких видов вывода (логических деревьев), что
требует применения как двузначной, так и многозначной логики;
2) отсутствие в тексте умозаключений, что потребует создание отдельных
ценностно-когнитивных моделей;
3) наличие в тексте умозаключений, реконструкция которых представляется
затруднительной из-за больших пробелов в аргументации – пропуск целых узлов и
ряда умозаключений графа вывода тезиса;
4) наличие в семантических пресуппозициях, описывающих модель мира и
ценности таких объектов, которые делают анализ текста бессмысленным;
5) отсутствие тезиса при наличии различных суждений и умозаключений –
случай, когда ничего не доказывается и не опровергается;
6) наличие нескольких тезисов при отсутствии главного тезиса;
7) тезис не доказывается, а декларируется, при отсутствии в тексте
умозаключений;
8) наличие противоречивой модели мира.
Схематично представляются в виде графов некоторые из указанных проблем:
2)
А1
7)
В2
5)
Т
?
?
?
?
Т
Т
А2
В1
1,6)
3)
Т
?
?
Т
?
Т
Рис.3.
Где Т – тезис, а А1…Аn, В1…Bn – аргументы различных уровней.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
271
VII ПОИСК НЕЯВНО ВЫРАЖЕННЫХ ОБЪЕКТОВ И ИХ ПРЕДИКАТОВ
ПРИ АНАЛИЗЕ ТЕКСТОВ ПРЕДМЕТНОЙ ОБЛАСТИ
При проведении анализа текста с помощью СМА будем исходить из посылок о
неявно выраженной модели мира и ценностей у того или иного автора текста 121,
наличия в тексте “энтимематичных” умозаключений, наличия в тексте средств,
усиливающих аргументацию. Анализ текста какого-либо автора, применяя, СМА
заключается в создании трех подмодели, которые для наглядности можно
представить в виде круговой объемной диаграммы (Рис.4).
Логическая
подмодель
Когнитивная
подмодель
Риторическая
подмодель
Рис.4.
Извлечения знаний из текста при помощи логической подмодели
Логическая подмодель предназначена прежде всего для реконструкция
умозаключений и суждений, являющимися как посылками, так и заключением.
ТТ
А1
А2
B1
Мm
В3
B2
V
Mm
V
Mm
Рис.5.
V
В4
Mm
V
121
Это подтверждается исследованиями, которые были проведены сравнительно недавно - СМА
была применена для сравнительного анализа текста И. Канта (“Метафизика добра” – 1797г.) и В.
Соловьева (“Оправдание добра” – 1897). См. Брюшинкин В.Н. Сравнительное исследование
западноевропейской и русской философии методами теории аргументации на примере текстов И.
Канта и В. Соловьева /Материалы к сравнительному изучению наследия западно-европейской и
русской философии: Кант, Ницше, Соловьев./Под общ.ред. Брюшинкина. – Калининград: Изд-во
КГУ, 2002. – с. 7-34.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
272
При большинстве исследований текста логическая модель является
доминирующей, поскольку мы можем ясно и четко представить вывод тезиса из
аргументов как первого, так и n – уровня. В результате реконструкции
умозаключений мы в идеале можем получить бинарное дерево логического вывода
(Рис.5), где Т – тезис, А1…Аn – аргументы первого уровня (аргументы, из которых
непосредственно выводится тезис), В1…Вn – аргументы n-уровня, в данной схеме –
пресуппозиции, Mm – модель мира, V – ценности. Деревом логического вывода
будем считать вывод от В1…Вn до Т. Модель мира и ценности в дерево логического
вывода не входят.
Извлечения знаний из текста при помощи когнитивной подмодели
Когнитивная подмодель для наглядности может быть представлена в виде
круговой объемной диаграммы (Рис.6).
Когнитивная
модель
Ценностная
модель
Рис.6
Из диаграммы видно, что когнитивная подмодель не включает ценностную, подмодель правильнее было бы назвать модель когнитивно – ценностной. И
ценностная и когнитивная модели могут быть представлены в виде направленных
графов, которые в свою очередь, преобразовываются в эквивалентную матричную
форму. Представление графов в виде матриц смежности и инцидентности позволит
применить такие пакеты как Mathlab. Когнитивная подмодель включает в себя
модель мира автора текста, которая представляется в виде понятий. Однако, это не
единственный вариант – модель мира может быть представлена фреймами, ER –
моделями,122 или каким – либо другим образом. Постороенная ценностная или
когнитивная модель необходима для реконструкции пробелов аргументации,
причем также создается направленный граф, величина которого зависит от размера
логического дерева аргументации. Поскольку граф может быть представлен в
эквивалентной матричной форме, то результатом применения когнитивноценностной подмодели к анализу текста является некоторое множество матриц,
величина которых зависит от количества объектов, находящихся в модели мира, и
от количества ценностей, представленных в виде иерархии абстрактных понятий.
Это можно пояснить следующим образом:
1.когнитивная модель представляется в виде графа, затем преобразуется в
эквивалентную матричную форму, которая может быть обрабатана пакетами типа
Mathlab;
122
ER модели применяются при концептуальном проектировании реляционных баз данных. Более
подробно ER и EER модели описаны в книге: Дейв Энсор, Йен Стивенсон. Oracle.Проектирование
баз данных: Пер.с англ.-К.: Издательская группа BHV,2000. Также: Конноли Т, Бегг К, Страчан А.
Базы данных: проектирование, реализация и сопровождение. Теория и практика, 2-е изд.: Пер. с
англ.: Уч. пос. – М.: Издательский дом “Вильямс”, 2000. – 1120 с.: ил. – Парал. Тит. англ.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
273
2.ценностная модель представляется в виде графа, затем преобразуется в
эквивалентную матричную форму, которая может быть обрабатана пакетами типа
Mathlab;
3.граф реконструкции дерева логического вывода, при помощи которого
заполняются пробелы в логической аргуаментации, также может быть пре
преобразован в эквивалентную матричную форму, которая может быть обрабатана
пакетами типа Mathlab;
4.реконструированный граф дерева логического вывода также может быть
преобразован в эквивалентную матричную форму, которая может быть обрабатана
пакетами типа Mathlab;
Т.о., результат применения СМА к анализу и извлечения знаний из текста
предметной области может быть представлен в виде нескольких матриц, удобных
для дальнейшей обработки. Для наглядности приводится следующая таблица:
Вид подмодели
Виды знаний,
которые могут
быть извлечены
Представление
в виде графа
Логическая
Умозаключения,
суждения
Понятия
Только
абстрактные
понятия
Понятия,
суждения
Возможно
Когнитивная
Ценностная
Риторическая123
Представление
в
эквивалентной
матричной
форме
Возможно
Применение
программ,
обрабатывающих
матрицы
Возможно
Возможно
Возможно
Возможно
Возможно
Возможно
Возможно
Неизвестно
Неизвестно
Неизвестно
Извлечения знаний из теста при помощи риторической подмодели
Извлечение знаний при применении риторической подмодели возможно в
случае аналза логических топов (например, таких как “определение”, “деление”) –
так, в первом случае, как уже было указано, мы раскрываем содержание понятия, а в
топе “деление” мы раскрываем объем понятия, что необходимо при анализе модели
мира.
Данные логические топы содержатся в различных видах текстов – начиная от
научного и заканчивая литературными.Риторическую подмодель также возможно
представить в виде круговой объемной диаграммы (Рис.7):
Логические
топы
Тропы
Риторически
е фигуры
Достоинства
и недостатки
речи
Рис.7.
Анализ тропов, выявленных в тексте, также способен помочь нам извлечь
знания в виде суждений – так, в литературных, философских, религиозных видах
123
Извлечение знаний из текстов предметной области при помощи риторической подмодели
возможно – об этом см. ниже - неясно только, как и каким образом возможно построение графа с
последующим его преобразованием в эквивалентную матричную форму.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
274
текста возможна реконструкция простых категорических суждений типа A,E,O,I, в
которых субъект поставлен на место предиката, а предикат на место субъекта, с
присутствующей или отсутствующей связкой, что является признаком такого тропа
как “Гипербат”.
Троп “Энигма” применяется в текстах преимущественно литературных – так,
отгадывая загадку, мы раскрываем существенный или несущественный признак
объекта, присутствующий в содержании понятия.
Риторические фигуры также могут использоваться при извлечении знаний –
например, риторическая фигура “Эллипс” (пропуск очевидного, подразумеваемого),
которая применяется авторами различных видов текстов, способна помочь при
восстановлении умозаключений вида modus ponens: (AB)AB, в которых
часто как очевидное опускается заключение.
Достоинства и недостатки речи являются средствами, с помощью которых
возможно облегчить построение ценностной модели автора текста: момент оценки,
который для нас важен, может передаваться прилагательными и наречиями, - ведь
большинство прилагательных указывает на свойство или качество, которое может
быть присуще предмету в разной мере. Конечно же, нас будут интересовать и
степени сравнения прилагательных - ведь различию форм сравнения соответствует
различие определяемых прилагательными предметов, которые сравниваются с
точки зрения данного свойства или качества. Прилагательные могут выражать
открытую положительную и отрицательную оценку независимо от контекста.
Многие прилагательные имеют эмоционально - экспрессивную окраску, которая
преобладает над предметно-логическим значением.
Таким образом, образуются следующие группы:
a)прилагательные, выражающие открытую положительную и отрицательную
оценку независимо от контекста;
b)эмоционально-усилительные прилагательные (как отрицательные так и
положительные по оценке).
Оценка объекта генерирует суждения ценностного типа, что необходимо для
создания дерева логического вывода, использующего ценностные суждения. В
тексте могут встречаться прилагательные, относящиеся и к объектам модели мира –
в таком случае, как мы уже указывали, может подчеркиваться, что признак-свойство
или признак-отношение у объекта увеличен или преуменьшен, что необходимо для
создания дерева логического вывода, использующего фактуальные суждения.
VIII ЗАКЛЮЧЕНИЕ
При извлечении знаний из текстов предметной области используя СМА,
возможно выявить объекты, представляющие из себя знания, так или иначе
отсутствующие в тексте по различным причинам. Результат анализа текста при
использовании СМА – совокупность следующих матриц:
Название матрицы
Матрица логического вывода тезиса из аргументов
Матрица модели мира
Матрица ценностей
Матрица заполнения пробелов логической аргументации
При анализе текста, имеющего значительный объем, возможно построение
метаматриц, обработка которых также производится программами типа Mathlab.
Построение матрицы и метаматрицы риторической модели мы считаем возможным,
неясно только, будет ли это построение отдельных матриц каждой части
риторической подмодели, или же всей риторической подмодели сразу.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
275
Текст, подлежащий анализу, в дальнейшем, будет рассматриваться нами как
объект, имеющий несколько уровней – такие знания как понятия, суждения,
умозаключения обозначаются в общем-то довольно явно, в то время как
представления, как правило, явно не обозначены:
Вид объекта
Понятия
Суждения
Умозаключения
Представления
Обозначение в тексте
В большинстве случаев явно
В большинстве случаев явно
В большинстве случаев явно
Неявно
Т.о., выявление неявно обозначенных объектов происходит в рамках СМА, с
использованием трех подмоделей – логической, когнитивно-ценностной и
риторической. Подмодели могут применяться в любом порядке, в зависимости от
того, какой вид знаний нам необходимо извлечь. Обнаруженные неявно
обозначенные объекты могут быть как объектами модели мира, ценностями,
посылками или заключением в дереве логического вывода, умозаключениями и т. д.
Критерий того, что мы имеем дело с действительно обнаруженными объектами –
корректность логического вывода, правильно построенная модель мира, с учетом
контекста построенная иерархия ценностей, выявленные средства, усиливающие
логическую аргументацию – особенно логические топы.
Направление дальнейшего исследования будет заключаться в синтезе СМА и
теории Канта ментальных процессов для объяснения самого механизма
аргументации как сложной ментальной активности, а также в применении методов,
разработанных в теории реляционных баз данных - применение ER моделей и
реляционных исчислений различного типа для извлечения знаний из текстов
предметной области.
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ЗНАНИЙ ИЗ ТЕКСТОВ ПРЕДМЕТНОЙ
ОБЛАСТИ: МЕТОДОЛОГИЯ ПОИСКА НЕЯВНО
ВЫРАЖЕННЫХ ОБЪЕКТОВ 124
Edgar Zolotov125
ABSTRACT
Knowledge extraction is a new direction of artificial intelligence. System
method of argumentation is described for this purpose. This methodology is
based on mathematical logic, discrete mathematics, relational theory of data
bases and theory of argumentation.
KEYWORDS
Knowledge extraction, artificial intelligence, logic.
124 © Edgar Zolotov, 2005
125 Kaliningrad State Technical University, Russia, aurum66@mail.ru.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
276
LINGUISTIC SOFTWARE AND RESOURCES
EXHIBITION
Svetla Koeva
BULGARIAN WORDNET
278
Victor Kosarev, Sergey Solodov
INTELLECTUAL COMPUTER SYSTEM FOR TRAINING OF
MAINTENANCE-TECHNOLOGICAL PERSONNEL OF HOT-STRIP
MILL
279
Kjetil Rå Hauge
GlosserLab
280
Evgeny Goncharov, Vladimir Polyakov, Elena Yaroslavceva
DATA BASE «LANGUAGES OF WORLD» AND NEW POSSIBILITY OF
TYPOLOGICAL AND COMPARATIVE INVESTIGATIONS
281
Vladimir Polyakov, Evgeny Leonov
A METHOD OF MACHINE LEARNING ON GRAPHICAL DATA
282
Olga Kukushkina, Anatoly Polikarpov, Valeriy Fedotov
STUDY OF A TEXT CORPUS "POETRY AND DRAMA WORKS BY
A.S.PUSHKIN" ON THE BASIS OF THE RESEARCH SYSTEM KIISA
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
283
277
BULGARIAN WORDNET126
Svetla Koeva 127
EXTENDED ABSTRACT
The Bulgarian WordNet has been under development for four years first within the
framework of the BalkaNet project (Multilingual Semantic Network for the Balkan
Languages) and later on in the scope of a national funded project. In spite of its basic
similarity to the English WordNet2.0, the Bulgarian WordNet is not a mere translation of
the English WordNet but has developed its own features, (e.g. with respect to artificial and
language-specific concepts, the encoding of some additional grammatical characteristics,
the marking of language-specific usage and different stylistic, morphological, or syntactic
features, etc.).
Bulgarian WordNet contains over 23 000 synonymous sets - synsets, (towards
1.07.2005), distributed into four parts of speech. Following the standards accepted in the
BalkaNet project the structure of the Bulgarian data base is organized in an XML format.
Every synset encodes the equivalence relation between several literals (at least one has to
be present), having a unique meaning (specified in the SENSE tag value), belonging to
one and the same part of speech (specified in the POS tag value), and expressing the same
lexical meaning (defined in the DEF tag value). Each synset is related to the corresponding
synset in the English Wordet2.0 via its identification number ID. The common synsets in
the Balkan languages are encoded in the tag Base Concepts -- BCS. There has to be at
least one language-internal relation (there could be more) between a synset and another
synset in the monolingual data base. There could also be several optional tags encoding
usage, some stylistic, morphological or syntactical features.
The development of the Bulgarian WordNet has been following a methodology
which effectively combines automatic and manual procedures for translation, checking,
and correction of the synsets.
The major part of the relations in BulNet is semantic relations: ALSO SEE, CAUSE,
HOLO MEMBER, HOLO PART, HOLO PORTION, HYPERNYM, NEAR ANTONYM,
SIMILAR TO, SUBEVENT, VERB GROUP. There are also some morpho-semantic
relations: BE IN STATE, BG DERIVATIVE, some morphological (derivational)
relations: DERIVED, PARTICIPLE, and some extralinguistic ones: REGION DOMAIN,
USAGE DOMAIN, CATEGORY DOMAIN.
When building the Bulgarian WordNet, we have come across the problem of English
synsets that denote concepts existing in the Bulgarian language consciousness but are not
lexicalized in Bulgarian. Conversely, the language specific synsets non-lexicalized in
English (e.g., meanings describing local kinds of food) were added to the ILI (Inter
Language Index) with the prefix BILI and from there it could be linked to the synsets of
other languages that have a similar lexicalized meaning.
The verification methodology is formulated and applied to the Bulgarian data - as a
result the Bulgarian WordNet is complete and consistent according to the requirements
and the specifications defined in the BalkaNet project. Our approach towards the
validation of the Bulgarian WordNet comprises three separate steps of different degrees of
complexity that present different possibilities for automatic data correction: checking the
consistency of the syntax of the XML files in which the data are organized, checking for
contradictions in the interpretation meanings of the synsets and checking the consistency
in the encoding of the semantic relations.
126 © Svetla Koeva, 2005
127 Department for Computational Linguistics, Institute for Bulgarian language, Bulgarian Academy of
Sciences, svetla@ibl.bas.bg
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
278
INTELLECTUAL COMPUTER SYSTEM FOR TRAINING OF
MAINTENANCE-TECHNOLOGICAL PERSONNEL OF HOT-STRIP
MILL 128
Victor Kosarev, Sergey Solodov 129
EXTENDED ABSTRACT
The high level of technology and automatization of modern metallurgical processes
sets proper demand of professional level of personnel of metallurgical factory. Specialists
should take into account not only demand of the quality of the products, fail-safety
operation of the equipment but also technical and economic criteria of metallurgical
aggregates functioning.
Nowadays means and methods of learning don't allow to solve the problem of
qualified and quick training of personnel of complex resource-intensive productions. It
urges to work out a new class of computer teaching means which use up-to-date
achievements of informational and multimedia technologies. They have to realize a
complex teaching of specialists of chief professions who serve aggregates of metallurgical
production.
One of the main scientific directions of the chair-department “Automated Control
System” of Moscow Institute of Steel and Alloys is the working out of training complexes
with the wide usage of combined mathematical models which are based on different
information: deterministic dependence, statistical information, expert judgements. Usage
of Artificial Intellect permits to take into consideration the qualitative hard-formalized
personnel's knowledge of present processes. The intellectual constituent part of
mathematical models is realized through the knowledge base which origin is based on
production rules. Production rules got the wide spreading among presentation of
knowledge form because of their simplicity.
We offer a computer training apparatus of hot-strip roll “Rolling mill 1700” as an
example. It has the following subsystems: 1) test “Design” represents a composition of
scriptural and textual materials for judgements of knowledge of the design of equipment's
centers. A trainee should find the location of the equipment's center according to its title;
2) test “Diagnostics” is based on the decision whether the equipment is ready for further
maintenance or not via successive examinations of centers, in case of finding out the
defect one has to take measures and eliminate it; 3) the training apparatus of rolling
processes is a multimedia scriptural simulator with the whole reproduction with the help of
computer interface of outer devices (consoles, scales, indicators) and elements of
managing (buttons, toggle switches, joysticks) and besides movement of separate elements
in accordance with user's actions on base of making animation.
Different plans of learning are introduced in the program complex (both for
restoration of qualification and for training of professional skills). A mobilization training
is hold more often than once a quarter, also after holidays, sick leaves and long-term
missions. Within the mobilization training a trainee passes all staff and out of staff plans
of rolling. The goal of a particularized training is in choice and passing all necessary staff
and out of staff plans of rolling. All the measures listed above allow to use the worked out
computer-training systems for shortening of damages, expenditure of resources and
quantity of defects.
128 © Victor Kosarev, Sergey Solodov; 2005
129
Moscow State Steel and Alloys Institute, Russia.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
279
GlosserLab 130
Kjetil Rå Hauge 131
ABSTRACT
GlosserLab is a simple utility that performs two tasks that are useful for foreignlanguage teaching:
- producing texts glossed or annotated in tooltip-type balloons
- producing cloze exercises (gapped-text exercises)
The program produces HTML files with Javascript code. The user needs no coding
experience. Selection of words for gapping is done by simply clicking them. When all words
that are to be gapped are selected, a click of a button produces ready-to-use code.
For glossing operations, clicking on a word will copy it into a glossing field, where the
educator types in the glossing or annotation. Semi-automatic glossing may be achieved with
the help of a dictionary file.
GlosserLab supports Unicode and comes in versions for Mac OS X and Windows. The
program is free.
130 ©, Kjetil Rå Hauge, 2005
131 University of Oslo, Norvey, k.r.hauge@ilos.uio.no
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
280
DATA BASE «LANGUAGES OF WORLD» AND NEW POSSIBILITY
OF TYPOLOGICAL AND COMPARATIVE INVESTIGATIONS 132
Evgeny Goncharov, Vladimir Polyakov, Elena Yaroslavceva 133
EXTENDED ABSTRACT
In the Institute of linguistics of the Russian Academy of Science the project on
creation of the encyclopedia “Languages of the world” has been conducted since the
1980s. The collections of this encyclopedia have already been published; they were
devoted to different languages: Ural, Turkic, Mongolian, Paleoasian, Iranian, Dardic,
Nuristani, Caucasian, German, Romance, Indo-Aryan and Slavic.
Simultaneously with the release of the printed version the development of the
concept of a database “Languages of the world” has been launched. Today the database
contains the description of over 330 languages according to more than 3400 grammatical
features. Each feature is binary, that is it indicates the presence or the absence of any
feature of the language. All features are incorporated into lexical sets and represented as
hierarchy. The database also contains textual reference about each language, including
historical, demographic and geographical data.
During the development of the database three versions of the DB-interface have been
released: for MS DOS, for MS Windows and the Web-interface. There are a Russian and
an English version of the DB. The DB includes the functions of viewing of the description
for any language, search of languages according to features, the comparative analysis for
the chosen pair of languages, the output of the description of the language as a text
abstract.
As preliminary tests have shown, the DB “Languages of the world” gives new
opportunities for typological and comparativistic researches. With the help of the cluster
analysis it is possible to combine languages in groups according to their formal
description. Such approach enables to reveal the earlier unknown relationship between
languages. The correlation analysis and visualization of languages in the space of features
allow finding out new regularities in families of languages, investigating features of
inheritance and loss of grammatical properties, receiving quantitative characteristics of
interaction of the languages spread in geographically close areas.
132 © Evgeny Goncharov, Vladimir Polyakov, Elena Yaroslavceva; 2005
133 Institute of Linguistics of RAS, Russia, polyakovvn@misis.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
281
A METHOD OF MACHINE LEARNING ON GRAPHICAL DATA 134
Vladimir Polyakov, Evgeny Leonov 135
ABSTRACT
The problem of recognition of graphic images is one of the most complex in a number of
other intellectual problems. The work suggests a particular solution of this problem for
recognition of various figures in two-dimensional diagrams of experimental data. As a
basis we/I use the description of contours of a figure in terms of the theory of fuzzy sets of
Zade and a technique of machine learning using functions of Gaussian distribution. The
method was successfully tried out on the data of share quotation of the companies listed in
Dow-Jones index. As a base figure the figure "flag" has been chosen. An applied system
EM has been created; it includes the module of sampling by the expert, the module of
machine learning and calculation of statistical and fuzzy characteristics of the training set,
the module of identification of similar images in diagrams and the module of the forecast.
The application of the method in speech analysis is possible.
134 © Vladimir Polyakov, Evgeny Leonov, 2005
135 Moscow State Steel and Alloys Institute, Russia, polyakovvn@misis.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
282
STUDY OF A TEXT CORPUS
"POETRY AND DRAMA WORKS BY A.S.PUSHKIN"
ON THE BASIS OF THE RESEARCH SYSTEM KIIS 136
Olga Kukushkina, Anatoly Polikarpov, Valeriy Fedotov 137
EXTENDED ABSTRACT
1. System KIISa. System KIISa represents a universal tool for philological research
of texts of any kind. It enables users to work with a corpus not only in a retrieval mode
(because its texts, their parts and their units can be marked by various types of
information), but also in a research, independent analytic mode. It is provided by the
possibility of combining and filtering of those various kinds of marking, analysis of
coocurrence of various kinds of units and tags, counting and saving results of data
retreival. New data, for instance, can be present by alphabetic and frequency vocabularies
of textual units of various kind and their different attributes (chronological, genre, kind of
author, etc.) obtained for any selected combination of texts, their parts, etc.
There are two main connected and interrelated modes of dealing with texts in the
system – Textual Mode itself and Concordancing. The system also includes as a separate
component a Reference Base which may contain some additional usefull data concerning
texts and their units.
KIISa is created at the Laboratory for General and Computer Lexicology and
Lexicography of the Philological Faculty of the Moscow M.V. Lomonosov State
University. Principles of the research system have been offered by A.A. Polikarpov.
Programming of the system - V.V. Fedotov. Linguistic tuning – O.V. Kukushkina.
The first product represented by means of the given system is the CD-ROM edition
of the text corpus "Poetry and drama works by A.S. Pushkin" (See: O.V. Kukushkina,
A.A. Polikarpov, V.V. Fedotov. We read and investigate. Work with a corpus of texts by
means of information-research system KIISa. Release 1: The Corpus "Poetry and drama
works by A.S. Pushkin" and "The Guidebook on Pushkin ". - М.: Moscow State
University Press, 2005 [In press]). (There are some other corpora in preparation for
publishing at the Laboratory (see our site, especially, demo-version of The Newspaper
Corpus of Russian - http://www.philol.msu.ru/~lex/corpus/).
Creation and marking of the Pushkin corpus - O.V. Kukushkina. Design of the CDROM disk - A.A. Varlamov. General editing of the Corpus – A.A. Polikarpov.
Requirements to operational system: Windows 2000/XP. For correct display of
French texts it is necessary to install the font Kiisarf.ttf which is on a disk.
2. Structure and volume features of the Corpus "Poetry and drama works by
A.S. Pushkin". The Corpus includes all A.S.Pushkina's poetic and drama works including
those which have been written in French. Corpus texts correspond to the edition “Pushkin.
Complete collection of works (in 19 vols). - Moscow: Publishing house of the Academy of
Sciences of the USSR, 1937". All in all, the Corpus contains 880 different texts. They
comprise 200995 running words (among them 1224 are from foreign languages). Different
word forms - 37721 (among them 708 are from foreign languages). Different Russian
lexemes – 15301.
3. Types of marking in the Corpus. Running words in the Corpus are marked by
their lemma, some grammatic and semantic features. Texts in the Corpus are marked by
their Name, Date of creation, Name of the creation period, their Addressee, Type of a text,
136 © Olga Kukushkina, Anatoly Polikarpov, Valeriy Fedotov; 2005
137 Moscow State University, Russian Language Laboratory for General and Computational Lexicology and
Lexicography, Russia, kukush@orc.ru, anatolp@philol.msu.ru
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
283
Name of a text part, Name of a compositional element, Foreign insertions, Ends of
rhyming lines.
4. Concordancing and researching in the Corpus. Combination of these kinds of
information provides wide possibilities to explore a Pushkin’s world. Selection and
filtering of various present kinds of information leads to gaining: (a) all elements (wordforms, lemmas, semantic and grammar categories) alphabetically sorted in contexts of
their use; (b) addresses of their use; (c) overall and differential data on frequency of their
use in different texts (and their parts), in different types of texts, in different periods of
Pushkin’s life, etc. Left and right contexts of a concordance can be changed in length and
can be alphabetically sorted and resorted. There can be formed frequency lists of
cooccuring elements and features of different kind.
Text Processing and Cognitive Technologies, № 12, 2005
284