С.В.Казачков. Рудольф Штайнер

Содержание блока материалов по философии Штайнера
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
Стефанов Ю. Жизнь и деятельность Штайнера.
Даниэль ван Бёммельн. Первый Гётеанум как здание человечества.
Бонецкая Н. Русское гётеанство (Павел Флоренский).
Закладка 1 Гётеанума.
Первый Гётеанум и современная цивилизация.
Рааб Рекс. Будущее архитектуры и строительный импульс Р. Штайнера.
Рааб Р. Капители колонн Гётеанума: высшая точка их метаморфозы.
Гартман Г. Витражи Гетеанума.
Жирмунская Т. Взгляд на Гетеанум.
Тайя Гут. Павел Флоренский и Рудольф Штайнер.
Тужилин С. Рудольф Штайнер: кто же он такой…
Биографический очерк о Штайнере и его влияние на Макса Волошина.
Бондарев Г. Оккультный погром Гётеанума.
Казачков С.В. Рудольф Штайнер.
Устав антропософского общества (по штайнеровской философии).
Бондарев Г. Рождественское собрание членов Гетеанума 1923 г. (стенограмма).
Рудольф
Штайнер
(1867–1925) — австр. философ-антропософ, поэт, педагог,
художник, архитектор, биолог.
С 1882 работал над изданием естественно-научных трудов И.В. Гёте и комментариев к
ним. Этот труд во многом определил творческую эволюцию Ш., стремившегося к синтезу
естественно-научных дисциплин с наукой о духе.
Долгое время участвуя в деятельности теософских кружков, Ш. разочаровался в этом учении и
всю дальнейшую жизнь посвятил разработке собственной доктрины — антропософии.В 191З
им был заложен антропософский «храм» Гётеанум неподалеку от Базеля (Швейцария). В
строительстве участвовали энтузиасты семнадцати национальностей, в т.ч. рус. поэты А. Белый
и М. Волошин.
«Первый» Гётеанум, предназначенный как для антропософских занятий, так и для театральных
постановок, был в 1922 сожжен неизвестными злоумышленниками, в которых принято видеть
участников нем. протонацистской «Группы Туле».
Начиная с 1904 появляются основные «духовно-научные» соч. Ш.: «Как достигнуть познания
высших миров» (1904), «Очерк тайновсдения» (1909), «Духовное водительство человека и
человечества» (1911), «Порог духовного мира» (1913) и др. Они отчасти являются развитием
некоторых положений нем. натурфилософов, в т.ч. Т. Парацельса и Я. Бёме, отчасти же опираются на понятия и термины индуизма,
зороастризма и гностицизма, уже подвергшихся толкованию в теософских трудах Е. Блаватской.
Процесс человеческой эволюции увязывается у Ш. с ходом развития Космоса, причем оба эти явления взаимозависимы: «Когда «духи
мудрости» начинают свое излияние жизненного тела, то Солнце, бывшее до тех пор темным, начинает светиться. Одновременно в
этом зачатке человека наступают первые проявления внутренней жизни; начинается жизнь» («Очерк тайноведения»).
Расширяя рамки сугубо материалистической науки своего времени, антропософия Ш. предлагает свое понимание человеческой
природы, способное вернуть ей ее изначальное место в Космосе, согласовать ее духовное начало с началом физическим, а также
обратить к Христу, в котором Ш. видит «истинное сердце земной истории», центр и ось эволюции.
Факты, которыми оперирует антропософия, добыты не опытным путем, они являются результатом мистического озарения: в одной из
своих лекций Ш. утверждает, что в момент голгофской мистерии сам наблюдал ее, находясь на Солнце вместе с Архангелом
Михаилом.
Космос Ш. населен огромным количеством «духовных» сущностей и существ, отчасти сопоставимых с гностическими иерархиями:
Самодух, Жизнедух, Эфирный Христос, Скифианос, Солнечный Логос, Лунный Логос и т.д. Столь же усложнено у Ш. понимание
обычной земной реальности, в которой, напр., кроты и жабы мирно уживаются с парацельсовскими гномами, совместно участвуя в
перипетиях земледельческого цикла.
Несмотря на эти особенности, учение Ш. после его смерти обрело широкую популярность: в Дорнахе до сих пор читаются доклады и
осуществляются театральные постановки, по всему миру действуют основанные Ш. «вальдорфские» школы, в сельском хозяйстве
используются его магические методы обработки почвы и ухода за растениями.
Христианство как мистический факт. Ереван, 1991; Полное собр. соч. Ш. с 1958 г. издается в Дорнахе на нем. языке «Управлением
наследия Рудольфа Штайнера» («R. Steiner — Nachlassverwaltung»), Всего запланировано 354 тома, большинство из которых уже
издано.
В рус. пер.: Очерк тайноведения. Ереван, 1992;
Посвящение и мистерии. СПб., 1992;
Воспитание к свободе. М., 1993.
Риттельмаиер Ф. Жизненная встреча с Рудольфом Штайнером. М., 1991;
Прокофьев С. О. Рудольф Штайнер и краеугольные мистерии нашего времени. Ереван, 1992.
Ю.Н. Стефанов
Рудольф Штайнер и его Философия свободы
ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РУДОЛЬФА ШТАЙНЕРА
Рудольф Штайнер родился 27 февраля 1861г. в городке Кралевиче, расположенном близ австро-венгерской границы, в семье
железнодорожного служащего. Семья была небогата и дети должны были помогать родителям по хозяйству. В окружении
радушной сельской жизни, яркой природы, добрых открытых людей мальчик вырос живым и восприимчивым, он научился
общаться с природой, видеть то, что другим было не видно. Мечтой отца было видеть сына инженером-железнодорожником, поэтому
он отдал мальчика в реальное училище в Винер-Нейштадте. В училище у него появляется интерес к интеллектуальным занятиям,
а с 14 лет он увлекся философией. Летом 1879 г. юноша успешно оканчивает реальное училище, а осенью того же года поступил в
Венское высшее техническое училище, где получает основательное естественнонаучное и математическое образование,
углубленно занимается философией, литературой, историей. Благодаря занятиям у К.Ю.Шроера, профессора истории литературы,
Р.Штайнер глубоко изучил творчество Гете, а так же его научные труды. Именно Шроер порекомендовал издательству
«Немецкая
национальная литература» И. Кюршнера пригласить двадцатидвухлетнего студента для подготовки к печати
научных трудов Гете. И в 1883 г. Р.Штайнер приступает к работе над введением и комментариями к изданию, что дало ему
возможность углубить свои научные исследования. В Гете Р.Штайнер видел мыслителя, воззрения которого на природу «вели к
переходу от естественных наук к науке о духе». Закончив в 1884 г. Высшее техническое училище, Р.Штайнер принял предложение
стать воспитателем в семье одного венского коммерсанта. Педагогический опыт, приобретенный в эти годы, позволил Р.Штайнеру
заложить основы своей «антропологии», получившей дальнейшее развитие в его позднейшей деятельности, особенно с
1919г., когда была основана Вальдорфская школа.
В 1889г. Р.Штайнер был приглашен сотрудничать в подготовке большого издания, которое начинало тогда выходить в Веймаре, -Полного собрания сочинений Гете (так называемого «Издания великой герцогини Софии»). С этого времени Р.Штайнер находился в
постоянном общении с учеными, поэтами, людьми искусства. Еще в 1886г. он опубликовал в Вене свою первую книгу «Основы
теории познания гетевского мировоззрения». В те же годы он написал диссертацию о проблемах теории познания. Эта диссертация в
октябре 1891 г. принесла ему докторскую степень. Предпослав к ней предисловие и прибавив заключительную главу, он
опубликовал ее в том же году в виде книги под названием «Истина и наука». Эти работы были для Р.Штайнера подготовкой к самому
значительному из его философских произведений – «Философии свободы» (1893). В первом издании книга имела следующий
подзаголовок: «Результаты психологических наблюдений, поведенных согласно естественнонаучному методу». Рудольф Штайнер
хотел приложить к философии методы наблюдения, принятые в современной науке, и направить наблюдения на внутреннюю
жизнь. Он показывает, что человек, развивающий в этом отношении необходимую силу мысли, может посредством точного
восприятия чистых идей, «отрешенных от чувственного мира», перешагнуть «границы познания», о существовании которых
твердили теоретики, и вновь найти себя как свободное существо в мире духовном, в мире идей. В те же Веймарский годы вышли книги
Р.Штайнера: «Фридрих Ницше – борец против своей эпохи» (1895) и « Мировоззрение Гете» (1897). Параллельно с работой над
естественнонаучными произведениями Гете были подготовлены для издательства Котта биографические и литературнокритические вводные статьи к собраниям сочинений Шопенгауэра и Жан-Поля Рихтера. С началом столетия начинается новый
период в деятельности Р.Штайнера. Он решает публично выступить с результатами своих духовных опытов. 8 октября 1902 года
Р.Штайнер выступил с докладом для членов «Ассоциации Джордано Бруно», в котором открыто объявил о начале своей новой
деятельности и определил ее цель – найти методы познания внутренней жизни, аналогичные методам научным. Об этой своей
задаче он говорил как о теософской в «западном» понимании этого слова. Этот шаг заключал в себе известный риск. Р.Штайнер
имел в научных кругах хорошую репутацию специалиста по творчеству Гете, философа и популяризатора научных знаний. У
него были дружеские отношения с философом Эдуардом фон Гартманом, ученым Эрнестом Геккелем, равно как со многими
другими выдающимися людьми. Этот доклад вызвал удивление среди слушателей, но вместе с тем и большой интерес.
Впоследствии Р.Штайнер назвал его «своей» основополагающей антропософской лекцией, «отправной точкой» всей своей
антропософской деятельности. 20 октября 1902 г. он принимает предложение войти в Теософское общество в качестве
генерального секретаря Немецкой секции. Вскоре появляются такие его духовнонаучные сочинения: «Теософия. Введение в
сверхчувственное познание мира и назначение человека»(1904), «Как достигнуть познания высших миров?» (1904-1905), в котором
указывается путь духовного ученичества в упражнениях и медитациях, «Очерк тайноведения» (1910), где с духовнонаучной точки
зрения излагается космология и история человечества.
Все эти годы Р.Штайнер ведет интенсивную лекционную деятельность. Важнейшее место в ней занимают циклы лекций по
христологии, в которых многосторонне освещаются значение Христа и мистерии Голгофы как центрального события в
эволюции человечества. Различие в понимании значения Христа привело в 1913 г. к конфликту между руководством Теософского
Общества и Р.Штайнером, в результате которого Р.Штайнер, а вместе с ним и большая группа его последователей, вышли из
Теософского Общества. В том же году было основано Антропософское Общество, заложен краеугольный камень здания
Гетеанума в Дорнахе (близ Базеля, Швейцария), куда с тех пор переместился центр антропософской деятельности. На
строительстве здания Гетеанума в период первой мировой войны вместе работали представители восемнадцати народов
Европы. Автором проекта и внутреннего оформления здания (росписей, витражей, пластических элементов) был Р.Штайнер,
называвший Гетеанум «Домом Слова». Результатом его работы в сфере искусства стали постановки четырех написанных им драммистерий, новое искусство движения («искусство видимой речи») – эвритмия, искусство речеобразования и рецитации, которые
развивались при активном участии его ближайшей помощницы – Марии фон Сиверс-Штайнер. После окончания войны, когда устои
довоенной социальной жизни Европы были потрясены до основания, Р.Штайнер выступил с идеями о трехчленности социального
организма. Принципиальные воззрения его в этой области изложены в книге «Основные черты социального вопроса» (1919). Тогда же
им были даны важнейшие положения новой педагогики и 7 сентября была открыта первая «Свободная вальдорфская школа», в
основе которой лежало антропософское понимание существа человека. Во все школьные предметы вносились элементы искусства:
живопись, пение и др., особенно в младших классах. Давая детям знания, обращаются не только к их интеллекту, а постоянно
стремятся к тому, чтобы эти знания оказывали подлинное «формирующие» действие на их чувства и волю. Ибо в школу
приходит человеческое существо целиком, а не только его голова. В ночь на 1 января 1923 года пожаром было уничтожено здание
Гетеанума, что явилось ударом для Р.Штайнера и всего Антропософского Общества. На Рождество 1923 г. оно было коренным
образом реорганизовано во Всемирное Антропософское Общество со Свободной Высшей Школой Духовной Науки. Последний год
жизни Р.Штайнера отмечен поразительной по своей интенсивности и разносторонности деятельностью. Он создает макет нового
Гетеанума, который был построен уже после его смерти, читает циклы лекций по медицине, сельскому хозяйству, драматическому
искусству, лекции для теологов и рабочих Гетеанума, с новых точек зрения развивает многие темы, разработанные им ранее, дает
новые эзотерические указания для углубления внутренней жизни. Уже с начала 1924 года Р.Штайнер страдал тяжелой болезнью,
которая очень быстро развивалась. В сентябре, когда его работа по углублению антропософского учения значительно возросла,
увеличился также поток посетителей, нуждавшихся в его помощи. За три недели, в течение которых он читал в среднем по 4 лекции
в день, секретарь насчитал 400 посетителей. 28 сентября 1924 г. Р.Штайнер прочел свою последнюю лекцию. С этого дня он уже не
вставал с постели. Все окружающие единодушно свидетельствуют, что в течение всего этого года борьбы с нарастающей слабостью он
во всем до последних мелочей сохранял душевное равновесие и свойственное ему чувство юмора. Прикованный к постели, он тем не
менее продолжает работать. «Мощным выдохом его духа» назвала это время его жизни Мария фон Сиверс-Штайнер. Рудольф
Штайнер скончался в Дорнахе 30 марта 1925 года у подножия созданной им статуи Христа. В настоящее время во многих странах
мира распространены Вальдорфские школы и детские сады, биологическо-динамическое сельское хозяйство, исключающее
использование химических удобрений и способствующее восстановлению естественного плодородия почвы, антропософские
клиники и фармацевтические фирмы, лечебно-педагогические учреждения, школы эвритмии и многое другое, что возникло из
импульсов, данных Рудольфом Штайнером. Основные идеи «Философии свободы» Однажды, на случай будущей катастрофы,
Рудольфа Штайнера спросили, что он хотел бы увидеть уцелевшим из всего им созданного, Штайнер ответил моментально:
«Философию свободы». Он действительно любил эту книгу: самый одинокий человек – самую одинокую книгу. Штайнер
называл «Философию свободы» «непрочитанной» книгой, и спустя двадцать пять лет после ее первого издания, когда в 1918 году
встал вопрос о переиздании «Философии свободы» Р.Штайнер сказал: «Держались отнюдь не того, что им давалось, а всяких
лозунгов и шаблонов... По сути относились довольно-таки безразлично к сказанному мною самим, к тому, что сам я счел нужным
издать. Конечно чтото читалось. Но из того, что нечто читается, никак не следует еще, что оно принималось...»
Говоря о «Философии свободы», Р.Штайнер всегда в первую очередь подчеркивал, что ничто не имеет такого значения для ее
понимания как «самостоятельное мышление», более того без этого не возможно постичь то, что в ней заложено. Не мозг должен
автоматически мыслить, а должно включаться свободное сознание, свободное от навязанных правил, терминов и их комбинаций,
которые не зависимо от нас возникают в нашем мозгу и дают шаблонные оценки происходящему вокруг. В основу композиции
книги легло евангельское изречение: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными». Каждая из обеих частей книги
отражает поступенчатость самого изречения: «познайте истину» – «Наука свободы», и «истина сделает вас свободными» –
«Действительность свободы». Многими философами поднимался вопрос «свободы воли», одни соглашались с ее существованием,
другие нет, но и те и другие видели в ней высшее проявление свободы. Штайнер говорит о том, что воля как таковая несвободна.
Человек, осознающий свои желания, думает, что он свободен, если действует в соответствии с ними. Но возникает вопрос,
действительно ли человек свободен или он только думает, что он свободен, и что все происходит согласно его воли. Штайнер
придерживается той точки зрения, что подобная свобода является иллюзорной, и в подтверждение проводит аналогию с камнем,
который получив от внешней причины определенное количество движения через толчок, продолжает с необходимостью двигаться
и по прекращении толчка. Штайнер пишет : «Допустите теперь, прошу вас, относительно камня, что он во время своего движения
мыслит и знает о своем стремлении по возможности продолжить движение. Этот камень, сознающий лишь свое стремление и
отнюдь не ведущий себя безразлично, будет думать, что он совершенно свободен и что он продолжает свое движение не по
какой-нибудь причине, а только по той, что он этого хочет. Но это и есть та человеческая свобода, о которой все утверждают, что они
ею обладают, и которая состоит только в том, что люди сознают свое желание, но не знают причин, которыми оно определяется».
Настоящая свобода заключается в раскрепощение мысли, ибо только мышление способно познать причины. В мышлении мы
совершенно не зависим от внешнего мира. Весь непосредственный образ мира мы получаем извне, через внешние органы чувств;
мысль – единственное, что нам дано автономно и без
какой-либо соподчиненности телесным и душевным процессам. И первое узнание мысли есть опыт в самом прямом эмпирическом
смысле слова, но опыт не чувственный, а сверхчувственный. Суть которого состоит в том, чтобы не принимать ничего на веру
без предварительного прогона через контроль сознания.
Штайнер говорил о том, что нужно строго держаться опыта, не связывая его заведомо всякого рода ограничениями, но доверяясь
ему, контролировать его собственной здоровой силой суждения. Р.Штайнер подразделял опыт на ступени. На первой ступени
опыта происходит непосредственное мировосприятие при отсутствии каких-либо категориальных упорядочений воспринятого.
Данность чистого восприятия – данность хаоса; о познании, по Штайнеру, на этой стадии не может быть и речи, но налицо – воля к
познанию. Познание начинается тогда, когда в самой данности хаоса обнаруживается некая более высокая данность: данность мысли,
в обнаружении которой опыт расширяется до сверхчувственного.Познание – это соединение обеих половинок данности: чистого
восприятия и чистого понятия, когда к данности чувственного опыта подыскивается соответствующая данность опыта
сверхчувственного. По учению Штайнера сама мысль находится «в» вещи, как сущность ее и смысл, и задача познания состоит в
том, чтобы извлечь ее «из» вещи и понять тем самым саму вещь, подыскав ей нужное понятие. И только через мышление
возможно осмысление (т.е. соединение с понятием) и упорядоченность этого «извлечения», и только после этого оно становится
познанием. Мышление и чувствование, по Штайнеру, соответствуют двоякой природе человеческого существа. Он пишет:
«Мышление есть элемент, посредством которого мы соучаствуем в общем свершении Космоса; чувствование – это то, посредством
чего мы можем идти на попятную и стягиваться в тесноту нашего собственного существа».
В мышление, говорит Р.Штайнер, человеку дан элемент, соединяющий его индивидуальность в одно целое с космосом: «Когда мы
ощущаем и чувствуем (а также воспринимаем), мы суть отдельные существа; когда мы мыслим, мы все – единое существо, которое
все проницает». Мышление связывает человека с
миром, а чувствование уводит человека обратно в самого себя, -- и именно оно делает человека индивидуумом. Р.Штайнер считает,
что благодаря тому, что мышление в человеке выходит за пределы его отдельного бытия и находится в связи со всеобщим мировым
бытием, в человеке возникает влечение к познанию.
Возвращаясь к вопросу о свободе, можно обобщить все выше сказанное: Что же такое свобода ? -- это значит научиться
самостоятельно мыслить, то есть обнаружить в мысли содержание мира и понять: в мысли я не только созерцаю развитие
Вселенной, но и принимаю деятельное участие в нем.
«Наша жизнь слагается из поступков свободы и несвободы. Но мы не можем додумать до конца понятие человека, не придя к
свободному духу как чистейшему выражению человеческой природы. Ибо мы поистине люди лишь постольку поскольку мы
свободны». «Философия свободы» Рудольф Штайнер
Даниель ван Беммелен. Первый Гётеанум как
здание
человечества
Во времена древнего Египта перед изображениями богов в Святая Святых храма находился ковчег, служивший символом того,
что посвящаемый поднялся в царство богов. В окружении богов божественный дух посвящаемого пересекал на судне Мировой океан.
Поскольку внутрь храма дозволялось ступать лишь посвященным и их ученикам, то для обычного человека картину божественного мира
являл собой его внешний вид. Фронтон здания и святой путь, по бокам которого возвышались фигуры сфинксов, для грезяще-ясновидящего
человека тех времен способствовали переживанию божественного мира, из которого он изошел. Облик животного в его горизонтальном
расположении так же, как и облик лежащего человека, коренится в
астральном мире. Растущий же человек выпрямляется благодаря
духовной силе, исходящей от Солнца. Солнце дарит ему его Я. Только
фараон — представитель своего народа и посвященный — полностью
принимает в себя свое Я. Для того, чтобы выразить это, фараон
устанавливал перед фасадом храма обелиск. Этот возносяшийся
вверх вертикальный символ в древности был распространен
повсеместно. В нем заключалось многозначительное откровение того
бога, который был связан с развитием человека.
Рудольф Штейнер в своих лекциях неоднократно
упоминал об этом переходе от «лежащего» человека к человеку
выпрямившемуся. Например, в 1911 году в лекции по архитектуре он
высказывал следующее: «Представьте себе лежащего на земле
человека, поднимающего вверх лицо и переднюю часть тела. В этом
человеке — лежащем на земле и приподнявшемся так, чтобы над его
телом смогли начать работать высшие, устремленные сверху вниз
духовные силы, дабы он мог войти в связь с ними, — выражается то, что благодаря начавшейся инспирации могло войти в храмы Передней
Азии. Все колонны, капители, все значительные формы, образы этого храма были символами такого выпрямляющегося человека со всем, что
проявляется в движениях его рук, его жестах и его лице. Если теперь духовно пробиться к этому облику, то можно проникнуть во внутреннюю
суть человека, в микрокосмос, выражающий собой макрокосмос, поскольку человеческое лицо есть полное выражение того, что находится
внутри человека, микрокосмоса. Как лицо человека, его облик соотносится с его внутренним, так фасад храма Передней Азии соотносится с
тем, что находится внутри него. Такой храм есть выпрямившийся человек, но не скопированный, а выражающий в своих мотивах все
побуждения своей души».
В лекции 1907 года Рудольф Штейнер высказал следующее: «В будущем человеческое тело будет образовано иначе. Какая
мыслеформа дается человеку сегодня, относительно которой он образовывает будущую форму человека?.. Это — размеры храма Соломона.
Размеры храма Соломона представляют собой — будучи реализованными в физической форме, в глубокой символике всей человеческой
организации — физическую форму последующей, шестой культурной эпохи».
В лекциях 1909 года «Потерянный и вновь обретенный храм» Рудольф Штейнер подробно говорит о храме Соломона. Иудеи
хотели возвести дом для Ягве именем Бога. Это имя связано с «Я есмь», как услышал его из неопалимой купины Моисей: «Ejeh Asher Ejeh»
или «Я есмь — Я есмь». Человек являлся четырехчленным существом: он имел физическое тело, эфирное тело, астральное тело и Я. Теперь к
нему, как высшее Я, была присоединена, включена в состав его сущности пятая часть. «Так четырехугольник стал пятиугольником. Так иудеи
ощущали Господа среди своего народа, и нечто духовное заключалось в том, что выговаривалось в его «имени»… То, что человек сам хотел
создать храм святого Бога, мы должны считать требованием Ягве… Тело человека стало великим чувственным образом Святая Святых. Теперь
нужно было найти внешний чувственный образ, поскольку человек был внешним приютом Бога, а храм должен был символизировать
собственное тело человека. Это были призваны делать архитекторы (Хирам-Авий), которые понимали светское искусство как то, что придает
облику человека божественное обличие… Человек вырос из Ноева ковчега и теперь он сам облекал «домом» высшее Я, создававшееся через
его дух, через его мудрость, через мудрость Соломона…Теперь человек из состояния четырехчленности вступал в пятичленность. Он
становился пятичленным человеком, который сознавал себя имеющим высшее Я. Божественный храм имел такую форму, что заключал в себе
пятичленного человека. Внутри храма располагалось самое важное. Врата, крыша и боковые опоры вместе создавали пятиугольник. Если
человек пробуждался из четверичности, тогда он мог вступить во внутреннее». Это выражено в лекции не совсем отчетливо в связи с ее
плохой записью. Но все же здесь есть важные указания, дающие определенный взгляд на развитие храмового строительства. Поскольку иных
описаний этого храма, чем в Библии, не существует, то многие художники и ученые предлагали свои планы и модели этого сооружения.
Работа Одило Вольфа «Иерусалимский храм. Художественно-историческое изучение его пропорций и размеров» содержит в этом отношении
важнейшие данные. План храма и притвор созвучны скинии Моисея с той разницей, что в храме Соломона удваиваются все размеры. Для
храма был выстроен еще притвор. К зданию храма с трех сторон прилегало трехэтажное здание для жрецов, возведенное на приподнятой
платформе. К нему вела монументальная лестница, на которой Хирам поставил две медные колонны — Иахин (Jachin) и Боаз (Boas),
располагавшиеся по обе стороны от входа. Можно попробовать согласовать эти данные с указанием Рудольфа Штейнера: «Врата, крыша и
боковые опоры вместе образуют пятиугольник».
Под боковыми опорами можно понимать боковые помещения для жрецов,
заканчивающиеся, вероятно, башнями. Крыша уже могла иметь треугольную форму, как это было в более поздних постройках, например, в
храме Ирода. Все вместе это могло создавать пятиугольник. В этот пятиугольник, как в пентаграмму, можно вписать выпрямленный
человеческий облик.
План храма понять легче. Будем считать, что «Святилище» имеет в длину 40 локтей, «Святая Святых» — от 10 до 20 локтей, а
притвор — от 10 до 20 локтей. В Гетеануме Рудольф Штейнер также положил отстояние между центрами обоих куполов в 40 локтей. Если
соотнести теперь купола Гетеанума с центром обоих святых мест храма Соломона, то их можно сравнить, совместив друг с другом планы
обеих построек. Причем стоит заметить, что размеры планов не равны, а имеют отношение 3:4. «Святая Святых» приходится на Малый купол,
прямоугольное «Святилище» — на Большой купол, а притвор — на портал Гетеанума. Даже прилегающие помещения жрецов и платформа
находят свое соответствие, свое место в бетонном цоколе Гетеанума. Если рассматривать эти соотношения не произвольно, а как чувственный
образ, то становятся видимы великие духовные истины. Храм Соломона был образом будущего храма, человеческого тела, в котором мог
жить Бог. Этот храм должен был быть возведен в прямоугольных, земных формах.
Тело Богочеловека прошло через смерть и погребение, однако благодаря Воскресению смогло сделать видимой космическую
форму в эфирном облике. В этой космической форме скрыт пятиугольник, который позже можно увидеть в пентагон-додекаэдре, а также в
форме Камня Основы. Этот пятиугольник был скрыт в плане храма Соломона. Но в этот храм могли войти только посвященные жрецы, не
народ. Так жрец воспринимал в своем мышлении высшее Я Ягве. Как только народ пришел в упадок, храм был разрушен. Затем он был
отстроен вновь, но без возведения Ковчега в «Святая Святых». Храм стал пустой оболочкой. Из храма, обиталища Божественной сущности,
Иисус Христос изгнал менял и торговцев. Он должен был очистить храм тела прежде, чем мог сказать: «Разрушьте этот храм, и я возведу его в
три дня». Он говорил о храме своего тела, для которого внешний храм был лишь символом. Благодаря Мистерии Голгофы он выстроил новый
храм. В одной из лекций 1911 года Рудольф Штейнер рисует следующую картину: «Сначала мы видим человека, который, лежа на земле,
выпрямляется, потом человека, который стоит перед нами, заключенный в себе самом, как нечто в основе своей бесконечное, с
устремленным вперед взором. Затем мы видим человека, смотрящего вверх, душевно замкнутого в себе, но поднимающегося душой к Духу
и Духа принимающего!.. То, что душа получает как Дух, нужно излить в форму. Как выпрямившийся, укрепившийся в себе человек стал
храмом, так и душа должна смочь стать храмом, чтобы принять Дух. При этом наше время таково, что в нем берет свое начало храмовое
искусство, возвещающее людям будущего: храм — это человек, человек, который в своей душе принимает Дух!»
Наталья Бонецкая. Русское гётеанство: преодоление символизма
На рубеже XIX-XX веков в духовной жизни Ев­ропы произошло событие, последствия которого остаются неисчерпанными и
по сегодняшний день. Я имею в виду новое открытие естественнонауч­ных сочинений И.В.Гете благодаря трудам
Р.Штайнера как исследователя и издателя. Оказалось, что именно Гете может помочь философ­скому разуму выбраться из
тупиков послекантовской мысли. Его теория познания, в центре которой стоит категория протофеномена, видит мир как
единое целое: в этом мире отсутствует роковой для послекантовской гносеологии разрыв ме­жду сущностью и явлением.
Импульс, идущий от Гете, в XX веке действовал не только в антропософии, которую Р.Штайнер иногда называл гетеанством,
но и в «чистой» философии, - а именно, в феноменологии, представленной в первую оче­едь именами Э.Гуссерля,
М.Хайдеггера, X.-Г.Гадамера.
Но примечательно то, что гетевский импульс буквально в те же самые годы вступил и в русскую мысль: именно фигурой
Гете вдохновлялся начиная с 1890-х годов Павел Флоренский. Его «гёте­анство» развивалось независимо от
антропософ­ского влияния и вызывает поэтому особый интерес.
Принято относить творчество Флоренского к традиции русского символизма, и для этого есть множество оснований. Подобно
символистам, Флоренский усматривал за наличной действительностью скрытый духовный план, и цель познания для него состояла
в обнаружении духовных ноуменов в чувственно данных феноменах. Свое мировоззрение Флоренский называл «конкретной
метафизикой» и говорил о символе как ее орудии познания. От сочинений Флоренского протягивается множество идейных нитей
к творчеству В.Иванова, Д.Мережковского, А.Белого, А.Блока... Но правомерно ли ставить имя Флоренского в этот ряд имен
виднейших русских символистов?
Мой тезис состоит в следующем: если корни Флоренского следует искать в символизме, то, с другой стороны, надо видеть
глубокую разницу творчества Флоренского и символистской культу­ры. «Символ» Флоренского и «символ» главного теоретика
русского символизма В.Иванова - это не одно и то же: Флоренский и символисты исхо­дили из разного опыта восхождения «от
реального к реальнейшему» (В.Иванов) - восхождения к ду­ховному миру. Символисты предполагали необходимость для этого
мистического (религиозного, поэтического) экстаза или визионерского созерцания (вроде «встреч» В.Соловьева с Софией). И в
конечном счете за духовностью символистов стоит опыт русского мистического сектантства, - а конкретно - опыт хлыстов. В русской
культуре Серебряного века вообще отчетливо присутствовал хлыстов­ский элемент, и можно вспомнить здесь симптоматическую
фигуру Распутина. На знаменитой «башне» в Петербурге на Таврической улице, где жил В.Иванов, иногда проводились культовые
собрания, видимо, хлыстовского типа: особые тан­цы-хороводы были призваны вызвать экстаз. Фи­лософ Н.Бердяев вспоминает в
своей автобио­графии, что участники этих «действ» на следую­щий день испытывали стыд. Нередким был и ин­терес писателейсимволистов к сектантской тема­тике (роман А.Белого «Серебряный голубь»).
Напротив, Флоренского трудно назвать мисти­ком: его обращение всё же в достаточно молодом возрасте к православию
обеспечило ему духовную трезвость - склад личности, резко отличный, например, от постоянной экзальтации Белого. И как
исследователь запредельного, он делал уста­новку не на экстаз, но на методическое, терпели­вое созерцание, вглядывание и
трезво-разумное вживание в предмет. Именно в православии при­обрел Флоренский эту способность к медитатив­ной
сосредоточенности. Опыт трезвого созерца­ния противопоставляет Флоренского мистикам и эстетам - В.Иванову, А.Блоку,
А.Белому, сближая его с Р.Штайнером. Стоит отметить, что Штайнеру был глубоко чужд символистский мистицизм. Однажды это
проявилось совершенно явно, - описание соот­ветствующего жизненного эпизода содержится в воспоминаниях Аси Тургеневой.
Глава русских символистов, почитатель Диониса Вячеслав Ива­нов в 1912 году приехал в Германию. Он хотел стать учеником
Штайнера и для этого вступить в Теософское общество. Каково же было удивление Иванова и его русских друзей, когда Штайнер
не только отклонил просьбу Иванова, но даже не по­желал видеть его! «Mag Herr Iwanoff ein grofcer Dichter sein, - сказал Штайнер,
- zum Okkultismus hat er nicht die geringste Begabung; das wtirde ihm und uns schaden. Ich mdchte ihm nicht begegnen, versuchen Sie ihn
davon abzubringen!» «Also, derjenige, der sich fur den russischen Okkultisten par exellence hielt, war dazu unbegabt».* - с некоторым
даже недоумением подытоживает этот эпизод А.Тургенева 2. Штайнер уклонился от соприкосно­вения с хлыстовской духовностью
Иванова. При­мечательно, что самое отрицательное впечатле­ние осталось у Штайнера от встречи с другими корифеями русского
символизма Д.Мережковским и З.Гиппиус3. Повращавшись в начале 1900-х годов некото­рое время в символистских кругах и
отдав дань в книге (которая создавалась в начале 1910-х годов) «Столп и утверждение Истины» абстрактной ме­тафизике (а это в
действительности - обратная сторона символизма), Флоренский задается целью наметить контуры метафизики «конкретной» ми­ровоззрения, опиравшегося на православный культ. Первым сочинением, которое относится к этому второму этапу творчества
мыслителя, сле­дует считать трактат 1914 года «Смысл идеализ­ма». Но о том, что же такое «конкретный идеа­лизм» Флоренского,
лучше всего судить по его книгам «Мысль и язык», «Имена», «Иконостас» и «Обратная перспектива», «Философия культа», «Детям
моим», а также по ряду статей конца 1910 - начала 1920-х годов.
В этих сочинениях Флоренский вместе с категорией «символ» использует и понятие Urphaenomenon. Гносеология Флоренского при
этом ориентирована именно на гетевскую катего­рию, и поэтому мы вправе «конкретную метафизи­ку» Флоренского называть
гетеанством. «Urphaenomenon - писал Флоренский о своем становлении, - делался (...) орудием познания, категорией, основным
философским понятием, около которого все группировалось и координиро­валось, около которого выкристаллизовывался весь
опыт»4. Мыслитель искал вокруг себя эти Urphaenomenon - те особые явления, в которых сущность вещи присутствует наглядно,
которые подтверждают гетевское «Natur hat weder Kern, noch Schale»,** где «ткань организации наиболее проработана
формующими ее силами, где прони­цаемость плоти мира наибольшая, где тоньше кожа вещей и где яснее просвечивает чрез нее
духовное единство».5 Пристальное и при этом глу­боко сознательное (с подключением множества смысловых ассоциаций)
всматривание в такие предметы раскрывают созерцателю в некоем син­тетическом познавательном акте духовную суть предмета.
Далеко не всякий предмет, по Флорен­скому, может рассматриваться как Urphaenomenon; сокровищницей таких первоявлений
стал для него православный культ. Действи­тельно, в храме всё священно, всё святыня в том смысле, что материя пронизана
духом, благодат­ными Божественными энергиями, - и задача исследователя-гетеанца в том, чтобы осмыслить, скажем, почитание
икон или имени Божия, совер­шаемое православным на основании одной веры. Впрочем, гетеанские исследования Флоренского
не ограничивались культовыми реалиями: первоявлениями, согласно Флоренскому, оказываются также слова и в особенности
человеческие имена, произведения искусства, а также некоторые при­родные явления.6 Верность Гете Флоренский пронес через
всю жизнь. Гете был любимым писателем его отца, и едва научившись читать, Флоренский погрузился в мир Гете. А уже осознав
своё мировоззрение, мыслитель обнаружил, что его познавательное стремление всегда было направлено на гетевский
протофеномен.7 Приступая к оставшемуся во фрагментах труду 1920-х годов «У водоразделов мысли», Флоренский выстраивает
ряд наиболее значимых для него немецких авторов, и на первом месте в этом ряду стоит имя Гете.8 Наконец, за год до гибели
Флоренский пишет матери из лаге­ря: «Я весь в Гете-Фарадеевском мироощущении и миропонимании. (...) Физика будущего
должна пойти по иным путям - наглядного образа».9 Речь здесь идет о познавательном созерцании этих «наглядных образов» протофеноменов, о выхо­де через это в духовный мир, - об опыте, анало­гичном тому, который представлен в книге Р.Штайнера
«Как достигнуть познания высших ми­ров?» Особенно примечательно то, что когда Фло­ренский возьмется описать ту духовную
практику, которая приведет исследователя к познанию протофеноменов, сделает он это с явной оглядкой на Гете. В эссе «На
Маковце» он предлагает читате­лю предпринять некий путь в собственные душев­ные недра: «Сойди в себя (...) ниже, (...) спустись
в пещеру. (...) Здесь (...) нагоняют и перегоняют друг друга неисчислимые ритмы, сплетаются и распле­таются (...) Упруго жужжат
веретена судеб. Серд­ца всех существ пульсируют в этих недрах. (...) Тут (...) рождаются все вещи мира (...), ткется (...) жи­вой
покров, что называется Вселенной».10 Оче­видно, что для Флоренского, как и для Штайнера, созерцание познающим субъектом
протофенеменов и идей вещей неотделимо от его самопозна­ния в процессе мышления, от некоего особого пе­реживания им его
собственного «я»; данный опыт основан на представлении о человеке как микро­косме. Но «посвятительное» схождение
духовного исследователя в глубину собственной души - это аналог «макрокосмического» спуска к Матерям, который совершает
Фауст, инспирируемый Мефи­стофелем: ведь «веретена судеб» в вышеприве­денной цитате - это веретена Мойр, прядущих нити
человеческих жизней, - иначе - гетевских Матерей.11. И те образы, которые использует Фло­ренский, чтобы дать «профану»
первоначальное представление о пещере «посвящения», вполне созвучно описанию Мефистофелем местопребы­вания Матерей.
Их таинственная деятельность совершается «im tiefsten, allertiefsten Grund»,*** и там непрерывно, происходит «Gestaltung,
Umgestaltung, des ewigen Sinnes ewige Unterhaltung»,**** парят «Bilder aller Kreatur»...***** Конечная цель спуска к Матерям
Фауста - овла­дение Еленой, Мировой Душой; Флоренский стре­мится приблизиться к истокам бытия, чтобы по­знать начала «всех
вещей мира» и приобрести Божественную Премудрость, Софию. Путь в ду­ховный мир, о котором говорит Флоренский,
прин­ципиально отличен от экстаза символистов: экстаз - это выход из себя, тогда как созерцательная интенция в гетеанском
опыте Флоренского обра­щена в последнюю глубину личности духовного исследователя.
Гетеанство Флоренского полностью сформиро­валось в 20-е годы; у истоков же его стоит заме­чательный трактат 1914 года «Смысл
идеализма», в новейшее время, к сожалению, не переиздан­ный. Трактат посвящен платонизму как учению об идеях
(«идеализму»); Флоренский обосновывает в нем, что иногда можно увидеть духовную идею, не поднимаясь в «занебесную сферу»
Платона,12 но интуитивно вживаясь в форму предмета, развивая тем самым у себя некое «синтетическое» воспри­ятие. Ясно, что
речь здесь идет о протофеноменах, в качестве которых в данном трактате выве­дены, в частности, произведения искусства.
Ска­жем, распознать идею в человеческом лице по­зволяет искусство портрета. Образ лица на портрете синтетичен и поэтому
более реален, чем повседневный облик человека: «Вечное и вселен­ское стоит перед созерцающим художественные образы».13
Чтобы создать такой синтетический образ, великие портретисты прибегают иногда к следующему приёму: разные части лица на
порт­рете выражают разные душевные состояния, бла­годаря чему лицо «оживает».
«Синтетическое зрение» позволяет воспринять предмет в его единстве, - иначе говоря, открыть в нем четвер­тое измерение:
ведь трехмерный мир - лишь «плоская» проекция мира истинного. Именно это, по мнению Флоренского, подразумевал
Платон своим мифом о пещере. «Идеи, Матери всего су­щего, живут в глубине, т.е. по направлению, кото­рое есть глубина
нашего трехмерного мира», - говорит Флоренский, сближая представления Пла­тона и Гете. Возможность видеть идеи,
способ­ность синтетического зрения - это будущее чело­веческого развития: «В тот момент, когда отвер­зутся очи наши и
мир окажется глубоким, - мы увидим лес как единое существо, и всех коней -как единого сверх-коня, а человечество - как
еди­ное Grande coeur О.Конта, как Адам Кадмон Каб­балы или как Ubermensch у Фр.Ницше».14 Итак, заданием для
человечества, является: выход в мир идей, духовный мир, благодаря развитию у людей синтетического зрения. Но с другой
сторо­ны, множество синтетических образов уже создано религиями: таково «мистическое древо» различ­ных верований,
выражающее «идею жизни», - в частности, «животворящий Крест Христов»; тако­вы зооморфные образы божеств - Сфинкс,
Химе­ра, ассирийские кируби, которые являются «стра­жами порога» (Флоренский использует здесь тер­мин Штайнера)...
Большинство протофеноменов и идей Флорен­ский обнаруживает в сфере религии, и это понят­но: по глубокомысленному
замечанию апостола Павла,15 вера есть «обличение вещей невидимых» (Евр.11,1),что по-славянски как раз означает
об­ретение «невидимыми вещами», т.е. духовными существами, зримых ликов, явление их верующе­му в качестве идей, ибо
греческое слово идея означает как раз «внешний вид» (или «лик» в случае высокого духа). Область веры - собственно та, где
обнаруживаются идеи. Но Флоренский ставит вопрос об идеях еще более остро: религии всё же располагают лишь
символическими образами идей, - прямая же встреча с ними происходит в эзотерических мистериях. Проблема мистерий
была, возможно, основной жизненной проблемой Флоренского; во многих его концепциях как некий фон присутствует тема
мистерий. Став православным священником, Флоренский, впрочем, предпринял попытку осмыслить в каче­стве мистерии
православный культ. Все природ­ные вещества и предметы, вовлеченные в сферу культа, теургии, реализуют там свою
глубочайшую сущность, и поэтому в культе человек имеет дело не с мертвой материей, но с воплощенными смыслами,
идеями. В своих блестящих лекциях по философии культа 20-х годов Флоренский показы­вает, как Церковь через систему
таинств и обря­дов освящает человека и его окружение, а затем, вступая в космическую жизнь, освящает и ее. Всё
мироздание, - пространство и время, - вовлекает­ся в Церковь, которая предстает как космическая мистерия: «Мир - в культе,
но не культ в мире»,16 - парадоксально утверждает Флоренский, вклады­вая в эти слова феноменологический смысл. Но
каким образом Флоренскому удается по­стичь идеи культовых реалий? В его познаватель­ном методе присутствуют два
аспекта. Первый аспект - эмпирический, связанный с личным опы­том Флоренского. Например, он утверждает, что
крещенская вода - «вода живая, исполненная жизненной крепости, животворная», на основании собственного ощущения от
воды, имеющей со­вершенно особый, «несравненно свежий» вкус, воспринимаемый к тому же всем существом чело­века. В
другом месте лекций сказано, что в дыму фимиама присутствуют ангельские существа, и Флоренский опирается здесь на
свой опыт свя­щенника при совершении панихиды, во время ко­торой можно сердечно пережить реальную встре­чу с
душами усопших (при назывании имен покой­ных, всякий раз ощущается нечто вроде легкого толчка в сердце: «я здесь», «я
пришел», - свиде­тельствует Флоренский).
Вторым источником при описании Флоренским культовых протофеноменов служит церковное сознание, которое в гетеанстве
Флоренского игра­ет ту же самую роль, которая в рационалистиче­ской феноменологии принадлежит трансценден­тальному
субъекту. Скажем, именно из молитвен­ных текстов (они помещаются в православных бо­гослужебных книгах) следует, что
крещенская во­да - это в конечном счете Ангел водной стихии, а пшеничное зерно, использующееся в панихиде -растительная
душа, становящаяся средой для проявления чистых, небесных намерений усоп­ших.17 Флоренский не только описывает
множест­во конкретных культовых предметов, но и просле­живает смысловые связи между ними, благодаря чему православный
культ предстает как единый живой организм, где всё связано со всем. Вершиной русского гетеанства является фило­софия иконы и
философия имени Флоренского. Иконы суть «лики, т.е. горние облики, живые явле­ния иного мира, первоявления, прафеномена сказали бы мы вслед за Гете»,18 — утверждает Флоренский, и продолжает, имея в виду иконостас православного храма. «В храме
мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей»,19 лишний раз подчеркивая, что видит в православном бого­служении
некий аналог древних мистерий. Лик -это та же идея Платона, «явленная духовная сущ­ность»20 человека, «образ Божий» в нем,
достига­ли своего адекватного выражения. Мы вправе го­ворить о лике лишь того человека, чья плоть пол­ностью проработана
духом, - и таковы святые, достигшие обожения, теозиса своих тел. Иконо­пись - это не религиозная живопись, образ на ико­не - не
условное изображение: он реален, онтологичен. Икона, по Флоренскому, это сам святой: и когда православный молитвенно
взирает на икону Богоматери, он говорит себе: «Это - Сама Она», а не изображение Ее.21 Флоренский балансирует на грани
фетишизма, обосновывая, что икона - это живая идея. Впрочем, еще до Флоренского в 1916 году об иконе в том же духе писал
философ Е.Трубецкой: «Шопенгауэру принадлежит замеча­тельно верное изречение, что к великим произве­дениям живописи
нужно относиться, как к высо­чайшим особам. Было бы дерзостью, если бы мы сами первые с ними заговорили; вместо того
нуж­но почтительно стоять перед ними и ждать, пока они удостоят нас с ними заговорить. По отноше­нию к иконе это изречение
сугубо верно именно потому, что икона - больше, чем искусство».22 Но уравнивая икону со святым, всё же Флорен­ский и
Трубецкой не оказываются фетишистами, идолопоклонниками:
эти их мысли надо понимать в феноменологическом, а не метафизическом смысле. В отсутствии молящегося, вне веры
(на­пример, в случае «музейного» отношения к иконе) никакой иконы как явления святого нет, - есть од­на раскрашенная доска.
Для того, чтобы икона «ожила», требуется человек со своей молитвенной установкой и экзистенциальной нуждой. Концепция
иконы Флоренского точно соответствует церков­ному догмату иконопочитания - представлению о молитвенном восхождении «от
образа к первооб­разу».
И вот наконец философия имени, отправляю­щаяся от представления о слове (и прежде всего, человеческом имени) как о
гетевском протофеномене. Подобно теории иконы, учение Флоренского об именах можно рассматривать как один из раз­делов
его философии культа: в основе его - почи­тание в Церкви имени Божия, «имеславие»,23 -, которое Флоренский распространяет на
область обыкновенных имен. С философией имени Фло­ренского связаны его весьма примечательные антропологические идеи.
Человеческое «я», как чистая деятельная субъектность, само по себе, в своей последней глубине, лишено объективности и
воплощения. Стремясь однако к самообнаруже­нию, «я» прежде всего находит для себя форму в имени. Если «я» - это духовная
сущность челове­ка, то «имя - тончайшая плоть, посредством кото­рой объявляется духовная сущность»; имя пре­дельно близко
«прилегает к сущности в качестве ее первообнаружения или первоявления».24 При этом конкретное имя задает в определенной
сте­пени характер (но не нравственную ориентацию!) человеку, «предопределяет» его судьбу. Имя, по Флоренскому, это тонкий
воздушный организм, оформленный звуковыми волнами, - но у него есть и ещё более «неземной» аспект, ибо, с дру­гой стороны,
имя - это Ангел Хранитель челове­ка.25 .
Наиболее конкретной ономатология Флорен­ского делается, когда он предпринимает подлинно гетеанское исследование,
медитативно погружа­ясь в имена. Давая характеристику примерно 20 именам как «типам личностного бытия», он опира­ется как
на оккультный аспект отдельных звуков (нередки у него обращения к Каббале), так и на всевозможные ассоциации, связанные с
конкрет­ным именем. Анализ имен у Флоренского и глубокомысленен, и при этом остроумен, его диалектика прими­ряет,
казалось бы, непримиримое. Взять хотя бы распространеннейшее русское имя «Михаил». С одной стороны, «имя Архистратига
Небесных Сил, первое из тварных имен духовного мира, Михаил, самой этимологией своей указывает на высшую меру духовности
(...): оно значит (...) «Тот, кто как Бог».26 По самой своей природе это имя противоположно земному, материальному началу, так
что оказавшись на Земле, оно с трудом может там приспособиться. Интересно, что в русском языке уменьшительное от «Михаила»
имя («Миша») есть одновременно ласковый синоним медведя («миш­ка косолапый»). И то, что носитель архангельского имени
зачастую оказывается внешне неповорот­ливым, как медведь, парадоксально связано как раз с огненной, молниевидной его
природой: этому имени трудно осуществлять себя в плотной зем­ной среде, «небесное существо, Михаил, попадая на Землю,
становится медлительным и неуклю­жим».27 Очевидно, что рассуждения Флоренского так же далеки от философского
рационализма, как далека от него антропософия Штайнера. Действи­тельно в обоих случаях перед нами особый тип рассуждений,
некий новый дискурс, и сопряженный с ним новый тип знания. И поскольку данный по­знавательный метод и соответствующее
ему ми­ровоззрение опираются на гетевскую категорию протофеномена, правомерно «духовную науку» Штайнера и «конкретный
идеализм» Флоренско­го подводить под более широкое понятие гетеан­ства.
* «Г-н Иванов может быть большим поэтом, но он лишен малейшего дарования к оккультизму; это было бы вредно для него и для
нас. Я не хотел бы с ним встречаться, попытайтесь его от этого отговорить!» «Итак, тот, кто придерживался рус­ского оккультизма,
был к нему неспособен».
** В природе нет ни ядра, ни оболочки.
*** В глубочайших подосновах. **** Оформление, преобразование, вечного чувства вечная поддержка.
***** Образы всего Творения.
Наталья Бонецкая
Примечания
1. См., например: Zak L Das symbolische Denken bei Florenskij und seine Bedeutung fur die Epistemologie.- In: Pavel Florenskij Tradition und Moderne Europeischer Verlag der Wissenschatten. Frankfurt am Main 2001, S/193-213
2. Cm. Assja Turgenieff. Erinnerungen an Rudolf Steiner und die Arbeit am ersten Goetheanum.Stuttgart, 1993. S.31
3. Ibid. S.38
4. Священник Павел Флоренский. Детям моим. (Глава «Особенное».) М.,1992. С.153
5. Там же
6. Опираясь на теорию цветов Гете, Флорен­ский описал цветовой протофеномен в при­роде - игру красок на небе при заходе
(или восходе) Солнца. Этому аспекту гетеанства Флоренского посвящена наша работа «Флоренский и Гете». - В изд.:
Полигнозис, 2000, №3[11].С.113-119
7. Священник Павел Флоренский. Детям моим. С.159
8. Вот этот ряд: «Гете, Гофман, Новалис, Баадер, Шеллинг, Беме». См.: Флоренский П. А. Пути и средоточия. - В издании:
Фло­ренский П. А. Сочинения в 2-х томах. Т.2 М.,1990. С.27
9. Письмо от 23-25 апреля 1936 г. - В изд.: Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Т.4. М.,1996. С.453
10. Флоренский П.А. Сочинения в 2-х томах. Т.2. С. 20
11. Сцена «Finstere Galerie» II части «Фауста»
12. «Федр» 247 C.D.E)
13. Священник Павел Флоренский. Смысл идеа­лизма. Сергиев Посад, 1915. С. 39
14. Там же. С.47, 52 соответственно
15. О значении сочинений и личности апостола Павла для Флоренского см. прекрасную статью: Gut T. Das Auffinden des Noumens
in den Phanomen oder Das Gewahrwerden der Idee in der Wirklichkeit. Pavel Florenskij und Rudolf Steiner. In: Materialien zu P.
Florenskij. Berlin, 1999. S. 73-97. Т. Гут выдвигает по­нятие «Павлова христианства», к которо­му, по его мнению, были
причастны Штайнер и Флоренский16. Священник Павел Флоренский. Из богослов­ского наследия. Культ и философия. –
В изд.: Богословские труды, выпуск 17. М., 1977. С.126
17. Благодаря этому присутствующие на пани­хиде избегают тех опасностей, которым подвергаются участники спиритических
се­ансов
18. Флоренский П. А. Храмовое действо как син­тез искусств. - В изд.: Священник Павел Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Т.
2. С.378
19. Там же
20. Флоренский П.А. Иконостас. - В изд.: Свя­щенник Павел Флоренский. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. С. 434
21. Там же. С. 44.
22. Князь Евгений Трубецкой. Умозрение в красках. М.,1916. С.25
23. Подробное рассмотрение данного круга проблем предпринято, например, в нашей работе: «Борьба за Логос в России в XX
ве­ке». - Вопросы философии, 1998, №7. С.148-169
24. Священник Павел Флоренский. Имена. М.,1993. С. 26 (часть I, раздел III)
25. Там же. Приложение II. С. 291
26. Священник Павел Флоренский. Имена. С. 258
27. Там же. С.259
Даниель ван Беммелен
ЗАКЛАДКА ПЕРВОГО ГЁТЕАНУМА
Медитация камня основы
Первое Антропософское Общество было основано на Рождество 1912/1913 г., а 20 сентября (т.е. в преддверии Праздника Михаэля)
1913 г. был заложен краеугольный камень первого Гетеанума. Он имел форму пентагондодекаэдра, был сделан из меди, и внутрь его
был положен рисунок, выражающий суть архитектурного замысла с эзотерической точки зрения. На рисунке были сделаны надписи в
виде отдельных букв, обозначающие розенкрейцерскую формулу и имена девяти Иерархий. Что основание Общества и закладка
Гетеанума были единым актом, нет нужды доказывать. Полагалось начало Мистерий нового времени, и тот акт был не менее
значителен, чем Рождественское Собрание. В 1923 году все это кончилось трагедией, масштабы которой неизмеримы. Это была
мировая трагедия. Ее пережили и в Божественных сферах. Рудольф Штайнер стал склоняться к решению антропософское Общество
распустить и далее продолжать работу лишь в маленькой группе самых верных учеников, уйдя с социального плана. Прими он это
решение, и весь наш мир, вероятно, уже давно реализовал бы «1984-й» Джорджа Орвела; или вообще человеческая цивилизация
впала бы в первобытное варварство с его животной борьбой за существование. Но духовные импульсы способны, подобно фениксу,
возрождаться из пепла. Рудольф Штайнер начал создание нового Общества и закладку (в проекте) второго Гетеанума. Внутри этого
Гетеанума первый Гетеанум должен был возродиться /в душах людей, /по-новому нашедших себя и друг друга в новом
Антропософском Обществе. /И именно в их души и начал Рудольф Штайнер закладку краеугольного камня первого Гетеанума,
ставшего чисто духовным. /Это была /посвятительная акция, и от способности участников P.C. следовать в ней за Рудольфом
Штайнером зависел ее успех./ 13 января 1924 г. Рудольф Штайнер писал об этом, изложив предварительно статуты АО: «В теснейшей
связи с собранием, которым открылся тагунг, состоявшемся в первой половине дня 25 декабря, стояло празднество, имевшее место
утром того же дня и называвшееся «Закладка краеугольного камня основы всеобщего Антропософского Общества».Речь там могла
идти лишь об идеально-духовной закладке камня основы. Почвой, в которую «краеугольный камень» был положен, могли быть
только сердца и души людей, соединившихся в Обществе, и сам камень должен быть образован из настроения, проистекающего /из
антропософского образа жизни. Это настроение в том роде, как этого требуют знаки настоящего времени, формируется /волей /найти
через человеческую конституцию души путь к /созерцанию духа /. Все это ныне либо вовсе уже не читается, либо читается как
«проповедь», способная лишь на краткий миг согреть душу, а потом бесследно исчезнуть. Иначе откуда бы взялась у новоявленных
«реформаторов» смелость соединить свою пустоту с тем мистериальным деянием колоссальной силы и значения?/] На Рождество
1923/24 г. Рудольф Штайнер закладывал единый камень основы /духовного /первого Гетеанума в души людей, а на нем возводил
возрожденное в новом качестве Антропософское Общество. Также и на этот «камень» он нанес некие письмена, а именно медитацию,
в которой соединил всю антропософскую мудрость в единой мантрической формуле.
Духовный камень основы Рождественского Собрания есть, по сути дела, /семя, /способное /в человеческом духе прорастать по
законам органического мира, наделять сознание реальным бытием, эфиризироватъ мышление, /приводить мыслящее сознание к
идеальному восприятию идей, что составляет /предступенъ /при восхождении к имагинативному сознанию. В медитацию этот камень
основы облачен таким образом, что содержание медитации вводит его в души людей за счет того, что работа с нею строится по
законам семичленной метаморфозы. Своим содержанием медитация охватывает всю /эволюцию /мира и человека вместе с их
творцами. Но вместе с ее содержанием Рудольф Штайнер дает и метод работы с нею. Заложенная в ней семичленная метаморфоза —
более высокого рода, чем та, какую мы открыли в статутах; она находится во взаимосвязи с семичленностью /всего нашего
эволюционного цикла. /Работая с ее ступенями, человек врастает в свою макрокосмическую сущность. И человек, и мир произошли в
их развитии из Божественного /Триединства. /Поэтому из него исходит /семичленная /система (целостность) медитации и в него
возвращается.[*/ Основополагающим принципом P.C. было триединство. Рудольф Штайнер возвестил об этом в самом начале тремя
ударами молотка. Это не было имитацией каких-то там ритуалов. Здесь эзотерика рождалась непосредственно, приходя из
сверхчувственного мира./] /Девятичленностъ /медитации представлена девятью Иерархиями. Девять Иерархий вместе с
Божественным Триединством образуют /двенадцатичленностъ. /В тексте, вложенном в краеугольный камень первого Гетеанума,
указано четыре числа: 3, 5, 7, 12. Число 5 — это микрокосм, человек.Правильный подход к медитации возможен лишь в том случае,
если семь ее ступеней мы переживем в духе той семичленности. Однажды такая работа уже была проделана нами. Она изложена в
«Практическом заключении» к нашей книге «Триединый человек тела, души и духа». Но чтобы не вынуждать читателя обращаться к
ней, мы вновь произведем краткий структурный анализ медитации.Читая ее, мы тотчас же замечаем, что она состоит из трех
взаимосвязанных частей. Четвертая часть выражает их единство. В трех первых частях присутствует Божественная Троица. /Ее единство
образует «Христос-Солнце», /соединившийся с Землей. Такова, следует сказать, /новозаветная Троица; /ее изображение мы находим
на иконе Андрея Рублева. На ней /нарисовано /то, что в медитации камня основы выражено /словами./ Трехчленность, обладающая
принципом единства, способна благодаря ему метаморфизироваться, «выворачиваться», переходить на другую сторону бытия,
отражаться, рождать (будучи бытием) инобытие. Так получаются два треугольника в лемнискате, показанной на рис.4 <../50010350/1.html#r4>. Их системообразующие принципы соединены в точке (элементе) 4. Но лемниската обладает тремя триединствами, т.е.
переход одной ее троичности в другую может быть пережит также в виде троичности. Ее образуют элементы 3, 4 и 5. Все три триады
несут в себе черты диалектического принципа, но выраженного в каждой из них качественно по-иному. Так глубоко и органично
сочетаются в семичленной лемнискате единство, трех-, девяти- и семичленность.Движущее противоречие, присущее диалектическим
триадам, может носить разный характер. Это могут быть: Я и мир, бытие и небытие, бытие и сознание, идея и восприятие, материя и
дух, мышление и созерцание, внутреннее и внешнее и др. Противоречие как таковое развилось из /отношения, /присущего высшему
миру, божественным существам, и вновь возводит к нему, если приходит к своему разрешению в субъекте. Через синтез
противоположностей возникает все новое. Диалектика как жизнь логики есть одна из форм мирового процесса становления. Поэтому
мы находим диалектику и в тексте медитации, которая вне интеллектуального никак не может стать доступной для человека. Каждый
из первых трех отделов медитации состоит из двух частей, и первоначально они образуют /противоречие: Божественного /и
/человеческого. /Человек есть творение божие и тем не менее он пришел в противоречие с Богом, чтобы стать /самообусловленным,
/т.е. богоподобным существом. /Противоречие /между человеком и Богом — /трех родов, /и нужно определенным образом
упражняться, чтобы развить душу (она есть всецело достояние человека) и вернуться /к отношению /с Богом. С божественной стороны
ему в этом деле уже протянута рука помощи, о чем говорится в четвертой части медитации./Упражняться, также и медитативно, можно
лишь в соответствии с основополагающими законами развития./[* /Кто этого не знает, тот не может быть эзотериком./]/ /Поэтому
триединство медитации разворачивается в упражняющемся субъекте в семичленное единство, в цикл метаморфозы.
В первый день, 25 декабря, Рудольф Штайнер дал весь текст медитации, но таким образом, что сначала прозвучали первые
(человеческие) части трех первых отделов, потом четвертый отдел и, наконец, три первых отдела полностью. Так было положено
исходное /триединство: /человек — Бог —человек и Бог. Затем произошло обсуждение всех статутов в целом. Семичленную структуру
медитации Рудольф Штайнер начал развивать с 26 декабря. Он тогда сформулировал первое медитативное упражнение. Его основу
составляют первые (человеческие) части трех первых отделов. И это естественно, поскольку начало медитативной работы полагается в
человеке. Духовный импульс Рождественского Собрания дает ему первое медитативное упражнение, с которого он начинает в своей
душе возводить духовный Гетеанум: его зримое художественное выражение эволюционизма претворять в ритмы и субстанции своей
души. Это упражнение есть также своего рода тезис, первополагание творения в Я. Его великим прообразом было начало творения
зона древнего Сатурна — /начала всех начал./ Первое упражнение, или первая ступень медитативной семи-членности, было дано /в
среду — /в день /Меркурия, /под знаком которого стоит вторая половина земного зона. Но начинать систему упражнений, конечно,
следует /в субботу — /»с самого начала». Закладка камня основы первого Гетеанума состоялась /в субботу /(день /Сатурна), /когда, как
было отмечено, /Меркурий /стоял в Весах. Первая ступень медитации трехчастна, и каждая из ее частей, в свою очередь, состоит из
двух частей. Тремя способами, в трех сферах души —мыслительной, чувственной и волевой — индивидуальный человек, человек-Я
стремится пережить свою связь с Богом. Это переживание отрывает его от пространственно-временной, видовой эволюции и приводит
в связь с духовной «вертикалью» развития, ведущей от земли к небу.
«Памятование о Духе обственное Я [человека.] В Я Бога Обретает бытие —Размышление о Духе Собственное Я С Я мира соединяется
— Узрение (созерцание) Духа Собственному Я Для свободной воли Даруется
В процессе медитативной работы происходит /»взятие на себя» креста мировой эволюции. /В индивидуальной духовной эволюции
человек устремляется к импульсам, которые обычную эволюцию, эволюцию видов, определяют из высей (как Иерархии и групповые
«Я»). При этом он движется и во времени, от инкарнации к инкарнации: от пра-тождественности с Богом («обретает бытие») к
отношению с Ним («соединяется») и, наконец, — к свободной воле. Так полагает ученик /тезис своего нового развития./ Вторая ступень
медитации была дана в четверг 27 декабря, когда началось обсуждение отдельных параграфов статутов. Она также состоит из трех
отделов, но теперь каждый из них имеет по три части. Все при этом нисходит на одну ступень вниз, к конкретному отдельному
человеку, чтобы обратить его к его макрокосмической сути.
«Собственное Я В Я Бога Обретает бытие жить в мировом существе человека.Собственное Я С Я мира Соединяется Чувствовать в
душевной деятельности человека. Собственному Я Для свободной воли Даруется мыслить в духовных основах человека». (S. 106)
Эта ступень показывает нам, что первоначально человек по «вертикали» духа движется не вверх, а вниз: к простым земным
мышлению, чувствованию и волеизъявлению («жить»). Так обретает он малое, но индивидуальное «я», с которым только он и может
начать восходить. «Чтобы делать золото, нужно иметь золото» — так гласит алхимическая поговорка. Но в малом «я» человек отпадает
от Бога, порой даже отрицает его. Таков антитезис медитации. Жизнь в малом «я» понуждает субъект снять «памятование» и т.д. Духа.
Но снятие — это не уничтожение. Божественное Триединство присутствует, скажем, структурно в малом «я», в душе человека, которая
мыслит, чувствует, волит. В «треугольнике» этих последних и рождается «я» как принцип их единства. Так триединство в ином
становится антитезисом сущего Триединства.Ступень синтеза в медитации является выражением переориентации субъекта на
духовные выси. Здесь тезис является вновь, но в ином, обожествленном облике. Вертикальная ось мирового креста в человеке
становится «вертикалью» его восхождения. Человеческому Я открывается Божественное Триединство в процессе творения и
поддержания мира, а также как его основополагающая динамическая структура. В тезисе три рода упражнений были даны, в
известной мере, «в безмолвии» (Бёме), на них было лишь /указано. /Но теперь становится ясно, почему ими следует заниматься: чтобы
преодолеть тенденцию нисхождения в материю, в эгоизм, в абстрактность. В медитации три раза звучит «ибо».
«Упражняйся в памятовании о Духе бо правит Дух-Отец в высях В глубинах мира бытие порождая. Упражняйся в размышлении о Духе
Ибо правит воля Христа в окружении В мировых ритмах благословляя души. Упражняйся в узрении Духа Ибо правят Духа мировые
мысли В существе мира моля о свете». (S. 138)
В своем «несении креста» человек чувствует себя пронизанным силами Троицы. При этом идущее сверху вниз есть воля Отца. Снизу
вверх человека ведет Ипостась Св. Духа. Во времени (в истории) развитие человека ведет Бог-Сын, соединившись после Мистерии
Голгофы со временем Земли. Он ведет человека к высшему Я. Таково первое триединство медитации. В нем мы имеем дело с
/эзотерикой диалектики. /Медитация делает формальное, логическое самодвижение мысли /субстанциональным, /отчего /меняется
природа всех трех тел человека. /Он овладевает сильным, индивидуально поволенным мышлением, без которого созерцание
невозможно. Таким образом, даже не преуспев в ясновидении, мы, совершая медитацию, ускоряем наше продвижение по пути
эволюции. Четвертая ступень медитации требует от упражняющегося /сущностную /диалектику его духа снять. Поскольку работа эта
медитативная, а не понятийно-мыслительная, то, в отличие от гносеологической лемнискаты (рис.4 <../50010350/-1.html#r4>), где
требуется снять малое «я», здесь, при восхождении на четвертую ступень следует совершить некое, скажем, индивидуализированное
/священнодействие. /А почему бы и нет, если речь идет о посвятительном процессе. В нем были призваны принять участие все,
присутствовавшие на P.C. В Евангелии Христос говорит: «Некогда придет время и оно уже близко, когда истинно божественное
почитание Отца будет совершаться силой духа и в познании Истины. ... Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны это делать силой
духа и в познании истины». (Ин. 4, 23; согл. переводу Эмиля Бокка.) В людях глубоко сидят фарисейское и саддукейское начало: они не
в силах осознать, поверить, что евангельские обетования могут осуществляться также и в их время. Так, видимо, и членам ВАО во все
времена представляется невероятным, чтобы Рудольф Штайнер на P.C. мог заложить камень основы такого храма, в котором
поклонение Богу должно совершаться «силой духа», «в познании истины» — силой Св. Духа. Но храмом именно такого Христианства
является первый Гетеанум. Духовно его победить нельзя, но можно исказить его образ в душах людей. Однако подумаем, что сидит в
людях, идущих на такое дело, способных посягнуть на эзотерику Гётеанума! На первых трех ступенях медитации совершается
«введение» или «вхождение» ученика в храм. На одном из его витражей было написано: «И Бау становится человеком» —
медитативная формула потрясающей глубины! Если попытаться комментировать ее, то пришлось бы приняться за рассмотрение всех
уроков первого Класса. Но так далеко мы не пойдем. Ибо и медитация камня основы также необъятна, поэтому даже в ней мы особо
выделяем лишь один момент — структурный, а также ритмику ее возведения, которая должна стать для медитирующего ритмикой
/самосозидания. /Чтобы «Бау» стало человеком! Итак, мы взошли на четвертую ступень, в ту «окружающую среду», в которой
медитация развивает свою целостную семичленность. Эта «среда», этот «мир» медитации настолько не прост, что ученик, снявший
малое «я», чтобы в любви отождествиться с этим миром, рискует попросту потерять себя. Поэтому уже на первых трех ступенях он
должен был укреплять связь со своим высшим Я, чтобы стать способным низшее «я» принести в жертву —всякое священнодействие
имеет своим центральным актом жертвоприношение —в духе апостола Павла, сказавшего: «Не я, но Христос во мне». Также и на
четвертой ступени медитация строится на троекратном «упражняйся», простирается же она до размеров Вселенной, объемлет собой
все девять Иерархий. Это, можно сказать, величайший из всех возможных объектов созерцания. И тем не менее, и на этой ступени
самотождественность индивидуальности ученика ни в коем случае не должна быть утрачена. Итак, постараемся вырасти до размеров
Мироздания.
Упражняйся в памятовании о Духе Серафимы Херувимы Престолы Дайте из высот прозвучать, Что в глубинах найдет эхо. Упражняйся
в размышлении о Духе Кириотетес (Господства) Динамис (Силы) Эксузиаи (Власти) Дайте с Востока возгореться (тому), Что через
Запад формируется. Упражняйся в узрении Духа Архаи Архангелы Ангелы Дайте из глубин испросить, Что в высотах будет
услышано». (S. 187)
Человек, созерцая (т.е. мысля в созерцании, путем идеального восприятия), встает в центр креста эволюции, а вдоль его обеих осей
открываются действия Иерархий. «Горизонталь» культурно-исторического развития в этом смысле оплодотворяется «вертикалью»
взаимодействия высей и глубин. Следует еще отметить, что на антропософском пути посвящения ученик приходит к /свободным,
новым /имагинациям. Это означает, что он не просто пребывает в ожидании, что, может быть, что-то откроется из сверхчувственного и
скрасит серые будни повседневности. Нет, уже в посюстороннем, восходя от рефлексии к созерцанию, он определенно ставит себе
цель, что он желает увидеть. И делает он это не праздно, а исходя из /реальных потребностей жизни./ Он /видит, /как и мыслит: по
собственному усмотрению. В медитации камня основы таковым является желание познать себя в /триединой /сути как образ и
подобие /триединого /Бога. Что следует для медитирующего из созерцания Иерархий, открывается на пятой ступени. Он должен
воспринять это идеально, тринадцатым органом чувств, которым постепенно становится «эфирное сердце», формирующееся в
индивидуализированном эфирном теле над головой. То, как он принес жертву на четвертой ступени, было тремя «упражняйся»
(«Царство Небесное силою берется...» Мф. 11, 12). Они образовали чашу причастия. И в нее теперь нисходит гостия (просвира):
/человек нравственный, /обращенный к активному деланию добра в гармоническом взаимодействии ума и сердца. (На доске Рудольф
Штайнер изобразил ту чашу таким образом, что она, подобно своду, осеняет человека сверху и он как бы восходит к ней, в нее.) Что
основывали участники P.C.? — Духовный Гетеанум в своих сердцах, чтобы исходя из его духа «вершить» Антропософию в мире. И это
ведь нужно было понимать! На пятой ступени медитирующему, или созерцающему, открывается высокая всеобщая (общая) задача.
Осуществлять ее можно только /индивидуально. /Но как? Шестая ступень дает ответ на этот вопрос. Она является вторым элементом в
верхней триаде лемнискаты. Вместе с пятой ступенью они образуют /противоречие между всеобщим и индивидуальным.
/Разрешается оно с помощью принципа, который хранил нас в средней триаде (ступени 3, 4, 5). Это «не я, но Христос во мне». Далеко
не безразлично, каким путем человек приходит к своему высшему Я. Нужно во что бы то ни стало прийти к нему под водительством
Христа. Ибо возле высшего Я, на подступах к нему нас подкарауливают азуры. Обретая свое высшее Я во Христе, человек начинает
сливаться с аурой Земли, чтобы работать над претворением зона Земли в эон Юпитера. Так несет он свой крест эволюции.
И это-то и является тем, что уже не «мы», а отдельный человек, как свободная индивидуальность, желает «основывать» и «вершить». И
в таком случае все творимое ею будет «добром». Начнет она свою работу с царств природы, помогая ее элементарным духам, как
некогда ей самой помогали существа Иерархий. И все в ее деяниях будет пронизано пониманием роли любви в становлении мира.
«Божественный Свет Христос — Солнце* Это слышат элементарные духи На востоке, западе, севере, юге. Да услышат это люди!» (S.
210)
Задачей индивидуализации мысле-субстанции медитации обусловлено то, что на шестой ступени трехчастность предыдущих ступеней
сведена в единство. Я в любых своих явлениях едино. В центре мирового креста, простершегося по четырем сторонам света — /таков
прафеномен земной ауры, — /являет Себя Бог, нисшедший из высей и ставший Господом Земли, ее средоточием. И в этом центре
пытается пережить себя медитирующий как благовестник Христа, несущий весть о Нем духам элементов и людям. Это констелляция, в
которой Бог и человек стоят в центре земного креста; она тоже краеугольная. С раскрытием седьмой ступени медитации камня основы
возведение Антропософского Собрания было завершено. Весь тагунг длился девять дней. Триединство и семичленность слились в
одно. Такова сущность всеединства — Бау (строение) седьмой ступени метаморфозы. Бау /стало человеком —/триединым человеком
головы и нервов, ритмической системы дыхания и кровообращения, конечностей и обмена веществ. Они образуют основу для того, что
открылось на второй ступени как жизнь души, протекающая в мыслях, чувствах и волеизъявлениях. Они же, в свою очередь, есть
динамическая основа Я. Теперь все это нужно привести в окончательную взаимосвязь, которая включала бы в себя и Божественное
триединство. Тогда микрокосм станет един с Абсолютом.
«Ты живешь в конечностях, Ибо правит Дух-Отец высей, В глубинах мира бытие порождая. Ты живешь в биении сердца и легких, Ибо
правит воля Христа в окружении, В мировых ритмах благословляя души. Ты живешь в покоющейся голове, Ибо правят Духа мировые
мысли, В существе мира моля о свете». (S. 255)
Распростертый над поверхностью Земли крест шестой ступени на седьмой встает вертикально. Это Мистерия выпрямления:
физического — для будущего царств природы, душевно-духовного — для человека. Мы видим также, что седьмая ступень — это тоже
синтез, только высшей степени. Трем родам «упражняйся» открылся триединый человек /трех систем его жизни. /При этом мы знаем,
что в конечностях живет воля и она Действует в /воспоминании, /простираясь вплоть до начала мира, где открывается Бог-Отец. В
ритмической системе живет чувство. В нем зарождается человеческая душа — /новообразование во /Вселенной. В ней действует
Христос, пришедший из высей и соединившийся ради этой души с «горизонталью» Отчей эволюции, с историей. В голове живут мысли.
Изменяя метод мышления, мы приходим к восприятию того, как они — космические интеллигенции — нисходят в индивидуальный дух
человека. И таким же образом его достигают интуиции Св. Духа. Они приходят также и /из будущего./ Человек, Бог и эволюция
сливаются воедино. К этой цели и устремляется медитант, упражняясь в воспоминании, размышлении, узрении духа.Это есть
всеединство высей, глубей и далей, а также прошлого, настоящего и будущего нашего эволюционного цикла. Таково содержание
седьмой ступени. Понимая медитацию таким образом, мы превращаем ее в инструмент сильного воздействия на наше эфирное тело,
ускоряющего его развитие, т.е. индивидуализацию. Развивается ведь только живое. Поэтому Рудольф Штайнер вел P.C. таким
образом, чтобы Антропософии на земле дать /жизнь /в живом Антропософском Обществе. И ни в каком другом она существовать не
может.
Первый Гётеанум и современная цивилизация.
Наша первая публикация этой книги на немецком языке вызвала неистовое противодействие со стороны той части так называемого
мирового "Сообщества Тени", которая давно широко и основательно укоренилась во всех областях антропософского движения, в
кругах оппозиции официальному Антропософскому Обществу и в самом Обществе. Мы не станем подробно описывать, в чем это
противодействие выражается. Скажем только, что оно подобно и равнозначно по злонамеренности всем видам противодействия, какое
наша антропософская деятельность испытывала в бывшем Советском Союзе. [* Заметим попутно, что именно вражда – подчеркиваем,
вражда , а не научная оппозиция – к нашей книге является особенно убедительным доказательством того, что мы затронули в ней
вопросы, решение которых может благотворно сказаться на судьбе Антропософии. Только в этом случае повторяется старая история:
то, что полезно Антропософии, в первую очередь замечают ее враги, ибо они бодрствуют и очень быстро принимают соответствующие
меры, чтобы полезному не дать ходу. Ну а друзья Антропософии, они сладко посапывают вот уже 100 лет, предоставляя Богу решать
за них все их дела.] Но мы коснемся одного самого безобидного аспекта вражды к нашей книге, который поддержало немало тех, о
которых говорится, что они "не ведают, что творят".
Одним антропософом (нам представляется, что на самом деле он стоит ближе к упомянутому "Сообществу", чем к Антропософии),
когда книга еще и в продажу не поступила, был поставлен вопрос: “Откуда ты всё это знаешь?” Через некоторое время вопрос этот,
словно директива ЦК КПСС, был подхвачен повсюду: в Германии, в Швейцарии, в России. Даже из уст людей, чье честное отношение
к Антропософии не вызывает сомнений, зазвучало: “Откуда он это знает? Откуда он это знает?” Или даже: “Книга интересная, но
откуда он это знает?” В такой, скажем, рафинированной и весьма эффективной форме была создана бездумная оппозиция к книге.
Чтобы ее хоть как-то ослабить, мы и попытаемся на этот вопрос дать содержательный ответ. Для начала мы поставим встречный
вопрос: А почему вы этого не знаете? Ну а далее мы должны сказать, что в большинстве мест в книге прямо указано, откуда что в ней
взято. Затруднения могут вызвать лишь наши доводы, в которых мы опираемся на антропософскую методологию. Мыслить
методологически (должны мы с горечью отметить) нынешний антропософ и не может, и не хочет, и не любит. [* Говоря это, мы не
имеем в виду специальные области Антропософии: медицину, естествознание (но, к сожалению, не можем сказать: и педагогику).
Однако надо всем этим должна занять господствующее положение всеобщая методология Антропософии. Но как раз об этом, кажется,
не думает почти никто.] Но если положение останется таковым и далее, то мы лишимся (а может быть уже и лишились) права
называться антропософами. Поэтому соберем силы нашего духа и рассмотрим еще с одной стороны, в свете антропософской
методологии, вопрос о том, почему первый Гётеанум играет столь большую роль в судьбе антропософского движения и в цивилизации
в целом.
Духовно-научные основы "теории цивилизации" мы попытались уяснить себе в кратком очерке, который дан в виде введения к нашей
книге "Макрокосм и микрокосм". Выделим теперь из сказанного там один аспект, а именно спиралеобразный принцип эволюции в его
проекции на цивилизацию. Форма двойной, закручивающейся и раскручивающейся, спирали (ее имеют мировые туманности) наиболее
удачно выражает принцип жизни и развития. Всё реальное в мире – живое. Поэтому в основе всех реальных объектов исследования
должна быть выявлена их двойная спираль. Тайна жизни постижима лишь на уровне инспиративного сознания, когда удается высшим
Я отождествиться с эфирной субстанцией мира. Рефлектирующему сознанию дано познавать лишь выражение жизни. Однако и эта
задача далеко не проста. Решение ее как раз и облегчает двойная спираль - символ того, как осуществляет себя принцип жизни. Что
непременно должно быть нам дано от него – это его феноменология. Вся она коренится в прафеноменологии жизни. Эта последняя
всегда сверхчувственна. Феномены жизни явлены нашим восприятиям. Феноменология жизни проистекает из ее прафеноменологии.
Вместе взятые, они образуют целостный цикл жизни с его причинно-следственной обусловленностью. В таком цикле предопределены
его расцвет и затухание. Имея в виду только это, материалистическая наука говорит о мировой энтропии.
Но на одном таком цикле дело жизни не кончается. Феноменология жизни – и в этом состоит ее суть – порождает новую
прафеноменологию, новую причинность, которая лишь позже станет явлением. Этот путь от феномена к прафеномену – восходящий.
Он всегда связан с метаморфозой, совершаемой по принципу "умри и будь". В жизни человеческого сознания это путь посвящения с
его “порогами.” Восхождение идет от низшего к высшему. И оно не возможно без прохождения через точку (сферу) ничто. "Высота",
открывающаяся за Порогом, завоевывается Я путем приведения ее к явлению в чувственной реальности. И на этом пути никаких
порогов нет, тут требуется способность к жертве, умение и желание высшее поставить на служение низшему. Всё это становится
особенно наглядным, когда мы двойной спирали придадим другой облик, но целиком выражающий ее суть. Этим обликом является
лемниската. Ее узловая точка – это тоже самое, что и "ничто" разделяющее обе ветви спирали. Но на лемнискате при этом видно и то,
как прафеномен жизни, в определенном смысле не прерываясь, порождает свои феномены. Лемниската в виде ленты Мёбиуса дает, в
некотором роде, "суммарный" или "принципиальный" образ процесса жизни. Но в действительности мы имеем дело не с повторяющей
себя буквально лемнискатой, а с ее новым порождением себя, когда завоеванное высшее, переходя в мир феноменов, рождает другую
лемнискату жизни. Да, некоторая "энтропия" при этом имеет место. Но происходит не рассеивание жизни, а ее переход в новое
качество. И если даже мы имеем дело с миром растений, то и в нем каждый год происходит хоть и очень малое, но изменение видовой
сути растения. Оно накапливается в групповых Я растительных видов.
Описываемому нами закону подчинено всё в системе нашего эволюционного цикла. Его образуют семь эонов, поскольку он есть живое
единство, состоящее из множества взаимосвязанных живых единств. В соответствии с этим законом совершается индивидуальное
становление человека. В наших исследованиях мы много занимаемся показом того, как одна форма сознания лемнискатообразно
переходит в другую. Этим законом обусловлено и прехождение цивилизаций внутри культурных эпох. Цивилизация является
выражением трех типов, или потоков, развития. Первый из них – культурно-исторический; он являет собой феноменологию духа в
мире пространства, времени, материи. Другой поток – метаисторический; там действуют существа Божественных Иерархий. Третий
поток – это, скажем, "субисторический" поток; в нем действуют отставшие существа 3-й Иерархии: люциферические, ариманические,
азурические. В условиях такой сложной реальности развивается и умирает живое существо цивилизации. Она есть одна из форм
проявления принципа жизни. Её двойная спираль одной ветвью выражает ее феноменологию, другая ветвь – прафеноменологию
следующей цивилизации, которая должна родиться из существующей. Прафеномен существующей цивилизации, т.е. мир ее причин,
действует из прошлого. Он коренится в сферах метаистории, истории и субистории. Совместным действием всех трех потоков
цивилизация достигает своей главной цели. Она всегда состоит в том, что определенная группа людей, участвуя в формировании и в
жизни культурно-исторического процесса, в той или иной мере меняет форму своего сознания за счет видоизменения характера
душевной жизни, жизни мыслей, чувств и волеизъявлений. В такой фазе развития человек должен осознавать себя стоящим в центрах
лемнискат, которые соединяют в себе действие всех трех потоков цивилизационного развития. Существа метаистории
лемнискатообразно взаимодействуют с существами субистории, а культурно-исторический процесс (т.е. деятельные люди) опосредует
это взаимодействие. [* Не следует при этом думать, что отставшие существа создают лишь препятствия развитию. Человек начал
индивидуализироваться после того, как его органы чувств открылись в сторону чувственного мира. Открыл же их Люцифер. Благодаря
ариманическим существам мозг человека минерализовался настолько, что стала возможной рефлексия, а с нею – образование низшего
"я", и т.д.] Так выражает себя единая чувственно-сверхчувственная реальность в принципе цивилизации.
В узловых точках указанных лемнискат человек стоит своим "я", которое имеет точечный характер (как центр круга сознания). Через
него протекают процессы, идущие из верхнего мира в нижний и обратно. "Я" при этом получает возможность, или даже задачу,
вмешиваться в эти процессы, задавать им характер, направление, т.е. не более не менее как творить настоящее культуры и цивилизации
и планировать их будущее, т.е. будущую судьбу самого человека. Такая задача вполне соответствует сущности человеческого "я", да и
всякого Я в мире. Я - это причинный принцип.
Когда цивилизация приближается к исполнению своей задачи, то силы метаистории, активно работавшие в феноменологии
цивилизации, начинают переносить свои действия на план ее прафеноменологии, где вызревает следующая цивилизация. Она
вызревает в новой форме сознания, которую обретают люди в текущей цивилизации за счет собственной инициативы. Эта форма
сознания, можно сказать, является избыточной для текущей цивилизации и потому приходит в противоречие с ее феноменами. Таким
образом, человек в ходе культурно-исторического процесса имеет долг не только решать задачи своего развития, обусловленные
данной эпохой, но и превосходить их, овладевать тем, что на своем месте будет лишь в следующей эпохе. Таков, по сути говоря,
характер человеческого творчества. Оно отвечает своей сути лишь в том случае, если предвосхищает будущее. И человеку тут остается
лишь понять, что он как индивидуальность, как Я-существо есть объект своего собственного творчества. Самосозидание Я – это
высшее творчество. Его выдающиеся примеры дали великие посвященные, подвижники, святые. По мере того как цивилизация
клонится к упадку и существа высшего мира оставляют ее феноменальный план, им всё более овладевают существа субистории. При
этом ариманические существа действуют так в силу того, что они суть существа смерти, умирания. Благодаря им умирает всё живое,
чтобы обновиться и возродиться в новом облике. Но у существ субистории есть и свои специальные, противоречащие всеобщей
эволюции, эгоистические цели. Чтобы их достичь, им нужен человек, особенно самосознающий, которого они пытаются сделать и
часто делают своим инструментом. Захваченный ими человек рискует выпасть из процесса эволюции мира. Такового рода опасность
несут в себе умирающие цивилизации. Особенно большой она стала в нашей цивилизации, поскольку впервые лишь теперь в мире
существует так много людей, владеющих индивидуальным "я". Но еще большее значение тут имеет созревшая необходимость
человеку, работая со своим я, изменить форму своего сознания, а не отдельные его особенности. Восходя же от рефлексии к
созерцающему мышлению, когда идеи в вещах становятся воспринимаемыми, человек изменяется как вид. Он индивидуально
овладевает первой ступенью высшего сознания. Благодаря этому прекращается его эволюция нисхождения. Весь цикл эволюции
переживает по этой причине радикальный перелом. В нем всё начинает восходить от материи к духу. Существа субистории понимают,
что если человек совершит в себе указанную метаморфозу, то он будет потерян для них как инструмент. И это вызывает в них некоего
рода панику. То, как человек может из своего высшего Я помочь им в смысле высшего правомерного развития, - этого они не
понимают. И они штурмуют нашу цивилизацию с неслыханной до селе силой. Всё, что происходит в мире в смысле левого
глобализма, правого глобализма [*Эту тему мы здесь развивать не станем.], является изощренными происками люциферических,
ариманических и азурических существ.
В своих действиях они не противостоят самой необходимости метаморфизировать современную форму человеческого сознания,
понимания, что это объективная мировая необходимость. Но они стремятся управлять этой метаморфозой и совершать ее на свой
манер, в интересах своего, как его теперь называют в русской политологии, "Сообщества Тени". В необыкновено сложных условиях
нашего времени в каждом здравомыслящем человеке должен вставать вопрос: что могу сделать я для этой цивилизации, чтобы она не
распадалась, а метаморфизировалась? Ответ на такой вопрос дает Антропософия. Она дает методологический ответ, показывая не
только что нужно делать, но и как следует поступать, если желаешь работать на благо себе и людям.
В своей методологии Антропософия, можно сказать, исчерпывающим образом разъясняет, как и зачем нужно метаморфизировать
сознание, что благодаря этому в определенном смысле на индивидуально осознанной основе "перекидывается мост" от феноменологии
текущей цивилизации к прафеноменологии будущей. Таким "мостом" является теоретико-познавательная лемниската, составляющая
главный объект всех наших методологических исследований. Это лемниската метаморфозы рефлектирующего сознания в
созерцающее. Работая с нею, человек остается в сфере понятийного мышления, но осуществляет его согласно принципу жизни и так
ставит себя "на линию "прафеноменального процесса, в котором готовится будущая цивилизация. Так привлекает он на себя действия
высших сил метаистории.Когда в наше время люди спрашивают: “А где же Бог, почему он не помогает в борьбе со злом ?”- то на это
существует лишь один ответ: вы не там Его ищете. Он – не среди безжизненного материалистической цивилизации. Он приходит к
людям на плане прафеноменов, где готовится гармоничное перерастание умирающей цивилизации в новую, живую, наполненную
реальным духом. Бог всегда пребывает с живыми, о чем Он со всей определенностью сказал Сам: предоставьте "мертвым погребать
своих мертвецов" (Мф.8, 22); а вы следуйте за Мною. Эти слова не следует, конечно, понимать как призыв потерять всякий интерес к
судьбе существующей цивилизации. Ибо в другом месте Христос говорит: "Жатвы много, а делателей мало". (Мф.9,37)
Богатую "жатву" принесла наша цивилизация. Еще никогда в истории человечества не было так много самосознающих личностей.
Только нужно понять, что "плоды" личности – это не объем информации. Личность "богата" возможностями дальнейшего, высшего
становления. Где в этом смысле следует искать подлинное "хранилище" плодов цивилизации, где плоды ее "моль и ржа" не истребляют
и где "воры" не подкапываются и не крадут? (Мф. 6,19) "Хранилище" это возводится в сфере прафеноменологии следующей
цивилизации. Речь при этом идет о чем-то крайне динамичном, о центре силы, о поволенной интеллигенции. Лишь работая в ее духе,
т.е. в духе будущего, можно защитить настоящее: современную цивилизацию от впадения ее в хаос. Ибо такая работа дает ей смысл, а
без нее у нее смысла нет. Не имея понятия о том, зачем эта цивилизация нужна для будущего, мы не в состоянии понять и ее наличную
ценность.
Вот почему каждый человек, овладевший предметным сознанием, диалектическим мышлением, что ставит его на вершину текущей
цивилизации, имеет своим первейшим долгом сделать себя способным перенестись духом в прафеноменальную сферу цивилизации и
там работать ради будущего совместно с существами метаистории. Такая работа образует вал на пути существ субистории,
стремящихся захватить феноменологию закатывающейся цивилизации. Человек тогда защищает настоящее от бессмысленного
разрушения; он тогда собирает его "плоды" и творит из них, метаморфизируя их, "семена" будущей "жатвы".
Никакая научная, духовная, социальная, политическая, религиозная деятельность не спасут цивилизацию от дальнейшего погружения в
кризис, если человек останется с абстрактным мышлением. Ведь оно, по сути, есть дар Люцифера и Аримана. И пока человек
спекулирует – на любую тему, в том числе и антропософскую, – он не страшен супостатам. Рудольф Штайнер говорит: "Смертью
должно будет стать всё, что не оплодотворит себя из сверхчувственного мира. Вводите в эту эпоху души сознательной демократию,
парламентаризм, технику, новейшее финансовое дело, новейшую индустрию … если всё это вы не хотите оплодотворить импульсами
сверхчувственного мира, то вы лишь способствуете смерти" (ИПН. 185, 20.10.1918.) Работа на "спирали" прафеноменов цивилизации,
которая образует порог, отделяющий цивилизацию от сонмов атакующих ее темных существ, стремящихся за своей "жатвой", – дело
далеко не простое. Там нужно, совершая метаморфозу сознания, уметь приходить к взаимодействию с существами 3-й Иерархии, в
первую очередь – с Архангелом Михаэлем, который является регентом новой исторической эпохи. Нужно быть в состоянии на том
пороге быть подлинным михаэлистом, т.е. человеком, работающем в духе задач Архангела. И Антропософия, и только она одна, учит,
как это можно сделать. И она учит, что и в этом деле следует начинать не с беспочвенного энтузиазма, а с теории познания Рудольфа
Штайнера, с практического овладения "Философией свободы", которая является также и практическим руководством в работе над
метаморфозой сознания.
Современной цивилизации предшествовала совокупность цивилизаций 4-й культурной эпохи: древнееврейская, греческая, римская,
средневековая европейская цивилизация. В них готовился прафеномен нашей, одновременно христианской и материалистической,
цивилизации. На том прафеноменальном уровне совершилась Мистерия Голгофы, давшая новый смысл всему будущему мира. Сам
Бог стал с тех пор водителем человечества также и на пути от одной цивилизации к другой. Мистерия Голгофы совершилась в сфере
"ничто" спирали, которая феноменально простирается до эона Сатурна, а прафеноменально до эона Вулкана. Столь много произошло
тогда в прафеменологии культурно-исторического становления человека. Но очень мало людей способно с тех пор стоять со Христом
на том Пороге, который одновременно есть место образования прафеноменов всего будущего мира. Людям 4-й культурной эпохи (она
завершилась в 1413 году по Р.Х.) это было трудно делать по той причине, что они жили с остатками группового сознания. Христос же
есть Бог человеческого Я. Однако опасность для грядущего развития человечества уже тогда проявилась с большой силой. Существа
суб-истории понимали, что Христос лишает их человечества как инструмента для достижения их личных целей. Тогда, фактически,
решалась судьба Вселенной. И следует признать, что силам супостатов во второй половине 4-й культурной эпохи удалось достичь
необыкновенно многого. В первую очередь, они смогли оторвать Христианство от традиций Мистерий древности. Связь с ними
сохранило лишь течение, которое было лишено возможности выходить на внешний план истории: течение эзотерического
Христианства. Внешнему же, церковному, Христианству было задано направление, не отвечающее сути Импульса Христа. Все это, в
конце концов, и обременило непомерно нашу цивилизацию, ее феноменологию.
Уже в то время, когда Бог странствовал по земле, должно было быть достаточно хорошо понято, что Бог по-новому приводит Себя в
связь с земным человеком, что впредь человек будет решать свои земные дела в, можно сказать, неслыханно непосредственной связи с
Богом. А чтобы сделать это понятным, Бог окружил Себя людьми: апостолами, учениками. Им уже тогда надлежало "бодрствовать",
т.е. переживать себя в Я, особенно в самую ответственную минуту: в страстной четверг в Гефсиманском саду. Но они уснули.
Мистерия всё равно состоялась, Бог победил мир материализации и нисхождения, спас человечество. Но в той части дела спасения, где
человек должен многое сделать сам, ибо Бог спасает свободного человека, а не раба, многое осталось незавершенным. Сон апостолов
не пошел на пользу человечеству. И он простерся вплоть до наших дней. Поэтому стояние на страже цивилизации, на страже судьбы
человечества в позиции михаэлита, т.е. с новой формой сознания, есть продолжение опыта Гефсимании, который теперь должен
увенчаться успехом. Задача эта необыкновенно велика, ибо в двойной спирали михаэлической цивилизации весь эволюционный цикл
претерпевает свою главную метаморфозу. В результате ее тенденции эволюционного нисхождения духа в материю, действовавшие 3,5
эона, сменяются тенденциями тотального восхождения чувственного бытия к духу, что будет длиться также 3,5 эона.
В этой гигантской метаморфозе человечество играет едва ли не решающую роль. Поэтому и судьба его дальнейшего развития зависит
от того, насколько хорошо оно будет с этой ролью справляться. Одна часть человечества, видимо, будет справляться с этой задачей
хорошо, другая плохо. Поэтому узловая точка мировой лемнискаты, или сфера перехода в двойной мировой спирали, будет сдвигаться
в будущее для каждого отдельного человека. Самый решающий момент наступит в эоне Венеры, когда все, кто окажется неспособен
соединиться с тенденцией восхождения, будут исключены из эволюционного цикла. Столь много коренится в проблематике кризиса
современной цивилизации. Он многослоен, за ним просматриваются вселенские измерения. Поэтому происходящее в сфере
рождающихся в ходе ее прафеноменов будущего носит характер Мистерии. Это является продолжением Мистерии Голгофы, какой она
являет себя в 5-й культурной эпохе. Центры Мистерий имеют свои точки опоры также и в мире физически-чувственного бытия. И
именно такую опору для действия Мистерии Голгофы в наше время стремился создать Рудольф Штайнер. Лишь с такой точки зрения
может быть понят феномен первого Гётеанума. Он представляет собой малое повторение всего эволюционного цикла, который есть
живое самосознающее семичленное единство, повторение цикла в его идее, форме, волеизъявлении. Абсолютно всё в Гётеануме
исполнено глубочайшего высшего смысла. Он есть некоего рода большая оккультная печать, поставленная на двойную спираль
цивилизации и всей культурной эпохи.
Большой купол Гётеанума был возведен не просто над каким-то участком земли. Заключенным в нем эзотерическим смыслом он был
возведен над феноменальной спиралью цивилизации и всей культурной эпохи. Но в первую очередь – исторической эпохи Архангела
Михаэля, которая продлится около четырёх веков, начиная с 1879 г. Малый купол Гётеанума в его еще более глубоком эзотерическом
смысле, был возведен над прафеноменальной спиралью цивилизации и эпохи Михаэля. Гётеанум ушел с материального плана, но его
эзотерический смысл не потерпел от этого никакого ущерба. Рано или поздно под его большим куполом соберутся все народы мира,
поскольку всем следует достичь конечных целей эволюционного цикла. Это, если выражаться в духе Мистерий древности,
пространство "малых мистерий", которые ныне и впредь способны совершать лишь индивидуальные люди. Под малым куполом
совершаются "большие Мистерии". Их способны осуществлять люди, опережающие общее развитие. Если общее развитие подчинено
принципу семичленной лемнискатообразной метаморфозы, то участников "больших Мистерий" можно назвать "людьми октавы". Их
задача переводить циклы развития один в другой, учреждать прафеноменально начало новых циклов. Это люди, способные сказать
себе "Не я, но Христос во мне", – т.е. это подлинные михаэлиты, для которых Михаэль есть Лик Христов.
Под малым куполом Гётеанума Рудольф Штайнер учредил Эзоторическую школу Архангела Михаэля. Вернее, как он сам говорил,
Михаэль учредил ее через него. Ее ученики, т.е. ученики самого Архангела, берут на себя задачу в сфере прафеноменов грядущей
цивилизации проникать, скажем, в хтоническую глубину мира, где за завесой существ субыстории и человеческой низшей природы
открываются существа высшей Иерархии. Зримый образ принципа работы михаэлитов в Эзотерической школе дан в скульптурной
группе "Представителя Человечества", которая находится под малым куполом в глубине сцены на западно-восточной оси Гётеанума.
До сих пор сохранился и чувственный образ этой группы. В ней Христос являет Себя в положении между Люцифером и Ариманом.
Когда Гётеанум пребывал на земле, под малым куполом совершалось развитие новых искусств: эвритмии, рецитации, драматургии,
ставились Драмы-Мистерии, написанные Рудольфом Штайнером. Это искусства следующей цивилизации, в которую должна
трансформироваться феноменология современной цивилизации. Гётеанум имеет крестообразную структуру. По его вертикальной оси
(на земле она идет с востока на запад, но с точки зрения сверхчувственного это вертикаль духа) действие больших Мистерий идет в
сторону малых: из мира Иерархий в мир земного человечества. Духовные устремления людей движутся в противоположном
направлении. Эта ось имеет связь с пространством, но не обусловлена им. Человека, идущего путем индивидуального развития, она
выводит из пространства. Ее "восток" – это выси чистого духа, ее "запад" – мир культуры и цивилизации. Она есть путь духовного
ученичества, ведущий в небесный Иерусалим. Она состоит из уровней (форм) сознания, т.е. она иерархична.
Горизонтальная ось Гётеанума соответствует пространственно-временному движению эволюции мира и человека. Она сориентирована
в направлении север – юг, где в ауре в Земли с севера на юг преобладает действие физических сил, а с юга на север – эфирных. В
Гётеануме, как центре новых Мистерий, те силы приходят в связь с культурно-историческим развитием человечества. В результате
через Гётеанум проходят силы Христа, исцеляющие человека от первородного греха, освобождающие его от рабства материи –
источника всех его болезней. С другой стороны, Гётеанум обогащает культуру и цивилизацию божественной мудростью, которую им
несет Антропософия. Одним словом, через горизонтальную ось Гётеанума мир космических интеллигенций приходит в связь с
повседневными делами человека и наделяет их высшим смыслом. По этой причине левое и правое крыло Гётеанума в Объединении
"Всеобщее Антропософское Общество" могут быть соотнесены с терапевтическим импульсом Антропософии (клиника Иты Вегман, но
и исцеление в широком смысле этого слова) и с познавательным, мы скажем: с методологическим (это философско-антропософское
Издательство Марии Штайнер, но и Духовная наука в широком смысле этого слова) принципом и даром Антропософии. Она есть дар,
поскольку способна эфиризировать сознание, наделить сознание бытием.В целом Гётеанума оба принципа его осей пребывают в
неразрывном единстве. Как центр новых Мистерий Гётеанум напоминает алхимическую реторту, в которой происходит "возгонка"
субстанций души и духа, очищение их квинтэссенциями высшей индивидуализации. Ну а через человека очищается, просветляется,
возвышается и вся цивилизация. Ибо человек во всё большей мере становится субъектом истории и культуры, их творцом. Он берет на
себя крест их структуры.Гётеанум как центр новых Мистерий не дает феномену современной цивилизации просто впасть в хаос. Он и
далее ведет ее путем спирали феноменологии до ее логического конца, по мере приближения к которому она, обзаведясь новой
прафеноменологией, должна возрождаться как феноменология следующей цивилизации.Гётеанум – это явленная чувственному
созерцанию задача человека во имя своего будущего и будущего всего мира принести, подобно Змее в “Сказке” Гёте, в жертву свое
низшее "я" и благодаря этому простереться в созерцающем мышлении неким "мостом" между берегами чувственного и
сверхчувственного миров. Гносеологическая лемниската – это не что иное, как два купола Гётеанума или его краеугольный камень,
исполненный в виде двух пентагондодекаэдров. Те купола, тот камень метаморфизируют не только цивилизацию, но и весь цикл семи
культур, и даже коренных рас. Их значение простирается на весь эволюционный цикл, если Гётеанум становится человеком, берущим
на себя задачу работать над метаморфозой своего сознания в духе импульсов Архангела Михаэля. Таковы некоторые основания, в
силу которых Рудольф Штайнер призывал антропософов хранить верность Гётеануму. Тот факт, что Гётеанума больше нет на
физическом плане, означает, что ученики Мистерий нового времени, михаэлиты, люди, верные духу истинной христианизации мира,
обретающие в себе свободную духовность нравственных интуиций, вступают в Гётеанум на астральном плане. Они несут его в своей
душе и в Я-духе. Силу сохранять связь с Гётеанумом они обретают в работе с методологией и согласно методологии
Антропософии.Не следует удивляться, что "Сообществу Тени", достигшему столь многого в разрушении антропософского движения
на земле, не нравится, когда кто-то приходит к пониманию сути и главной ценности Антропософии. Она устраивает на таких людей
гонение: сама и с помощью тех, кто "не ведает, что творит". И каждый должен быть готов к тому, что если он хочет защищать
подлинные интересы Антропософии, то его жизнь в материальном мире будет становиться всё труднее. И тем не менее, долгом
человека остается несмотря ни на что становиться представителем смысла земного эона, духовным воином, ведущим совместно с
существами Иерархий борьбу с хаосом и опасными притязаниями "Сообщества Тени", духов тьмы, на святое достояние человечества.
Такой человек, если даже он терпит поражение на внешнем плане, побеждает на плане духовном. Это таким людям Христос
напоминает: "Я сказал: вы боги". А потому, "да будете сынами Света". (Ин. 10,34; 12,36).
Рекс Рааб.
Будущее архитектуры и строительный импульс Рудольфа Штейнера.
Рекс Рааб родился 7 апреля 1914 года в Лондоне. Уже в юности он очень интересовался архитектурой. В 1937 году закончил
«Королевский институт британских архитекторов», после чего работал в разных архитектурных бюро. В 1935 году Рекс Рааб впервые увидел
Гетеанум, который произвел на него столь сильное впечатление, что он решил навсегда посвятить себя антропософской архитектуре.
Поселившись в Дорнахе, он стал учеником, а позднее и биографом скульптора Освальда Дубаха, одного из главных резчиков первого
Гетеанума, немца, родившегося под Москвой, а также Карла Кемпера, одного из архитекторов Гетеанума, немца родом из Харькова.
Многолетняя дружба с ними пробудили в Рексе Раабе интерес и любовь к России. После второй мировой войны Рекс Рааб поселился в
Германии, где работал как свободный архитектор. В это время им были построены многочисленные вальдорфские школы, храмы Общины
христиан, лечебно-педагогические центры; ему также принадлежит архитектурное и скульптурное оформление внутреннего убранства целого
ряда помещений второго Гетеанума и пространства вокруг него. Кроме архитектуры Рекс Рааб занимался скульптурой и писал стихи на
английском и немецком языках, а также был эвритмистом. Его перу принадлежит биография англичанки Эдит Мерион, помогавшей Рудольфу
Штейнеру при создании Скульптурной группы, которой мы обязаны возникновением эвритмических фигур. В последние годы жизни Рекс
Рааб со своей женой, известной австрийской пианисткой Грете Шерцер, жил в Энгельберге под Штутгартом. Два очерка, предлагаемые
читателю, были написаны им незадолго до смерти, последовавшей 18 марта 2004 года, всего за несколько месяцев до его 90-летия.
Некоторое время тому назад доцент одного немецкого университета рассказал мне, что архитектура с середины восьмидесятых годов
прошлого столетия больше не преподается как строительное искусство. И не только в его университете. Определенные предметы и
дисциплины, считавшиеся раньше обязательными при изучении архитектуры: учение о пропорциях, эстетика, история искусств,
художественный рисунок, живопись, скульптура и многое другое – теперь отсутствуют или почти отсутствуют в учебном плане. Вместо этого
студентам предлагают заняться вопросом оценки стоимости зданий, чтобы не уходить от реальности. Здание начинает рассматриваться как
товар среди других товаров. Тем самым архитектура лишается того огромного значения, которое она может иметь для окружающего мира.
При строительстве не учитываются такие ценности, как фантазия и качество. Темпы строительства ускоряются настолько, что человек почти не
поспевает за ним и не может охватить его целиком.
Таковы существующие тенденции, но мы не хотим на них останавливаться, а обратимся к другим факторам, которые необходимо
учесть и оценить по достоинству. Первым из этих факторов является духовная основа бытия, обладающая творческим характером, который не
может быть подавлен. Дух тяжести может попытаться его подавить, но тогда ему предстоит встретиться с неожиданностями,
соприкоснувшись с беспокойным и непрестанно стремящимся вперед человеком! Второй фактор состоит в том, что сегодня мы должны
рассматривать духовные импульсы глобально, не в смысле экономической глобализации, но в смысле охватывающего весь мир
космополитизма. Таким является импульс, ставший известным в мире как «строительный импульс Рудольфа Штейнера». Для туризма наряду
с природными достопримечательностями представляют интерес достопримечательности архитектурные. Недавно французская статистика
выявила, что 70% человечества исключительно восприимчивы к красоте архитектуры. Можно предположить, что в прежние времена, когда
человечество еще не было так испорчено воздействием цивилизации, это были все 100%. Достаточно вспомнить о большом числе
посетителей Гетеанума, о том, что нередко уже первый взгляд на него может изменить человеческую судьбу.
Наряду со строениями, оставляющими нас равнодушными, в мире существуют произведения строительного искусства,
притягивающие нас, которые мы называем достопримечательностями. Среди них имеются и здания, инспирированные Антропософией: в
северной и южной Америке, в южной Африке, Австралии, Новой Зеландии и Японии, не говоря уже о европейских странах, просто
«населенных» такой архитектурой. Все эти строения воздействуют на современный мир. Сколь бы различными по своему назначению,
форме, материалу, цвету и т.д. они не являлись – если только они удались, – их посетитель обнаружит в них единство замысла и гармонию с
окружающим, которые помогают ему объединить в своем представлении все их многообразные проявления. Привычное уже для зрителя
однообразие заменяется разнообразием их назначения, мест их постройки, материалов и других особенностей. В них присутствует
стремление достигнуть архитектонического выражения, которое сегодня можно встретить все реже и реже. Человек ищет и находит в своем
окружении нечто, что может стать побуждением для него самого. Если посетитель спросит у обитателей таких зданий об их ежедневных
переживаниях, то он услышит, например, такой ответ: «Каким бы простым не казался наш дом, мы чувствуем, что он не только отвечает
практическим требованиям, в нем мы имеем поддержку также и нашей душевной жизни». И в этом заключается причина того, что мы
стараемся строить именно так, принося все необходимые жертвы и даже потратив на строительство больше времени. Уже сами цвета нашего
здания являются существенной поддержкой для нашей работы. Цвета в нем использованы не произвольно, но выбраны так, что они
действительно соответствуют практическому назначению каждого помещения. Даже если в этой области и не существует никаких догм, тем
не менее есть подходящие и неподходящие цвета, и мы выбираем их, исходя из научной основы. В результате может возникать впечатление
более красивого и дорогого строения, в то время как в действительности в финансовом отношении эти эффекты даже нельзя сравнить с его
более дорогостоящими элементами: общими формами, использованными материалами. Применение лессировочных красок, начавшееся с
1910 года, которому мы обязаны Рудольфу Штейнеру и которое постепенно распространяется по всему миру, образует важный аспект
строительного импульса Рудольфа Штейнера. Причем для их использования нет необходимости в новой постройке; они могут с таким же
успехом вызвать почти магическое превращение и старого здания. В границах финансовых возможностей, которыми мы располагаем, мы
стараемся, подобно тому как это имеет место при распределении цветов, придать всем пространствам форму, пропорции, высоту и т. д.,
которые являются наиболее целесообразными с точки зрения их использования. На детей они воздействуют даже сильнее, чем на взрослых с
их притупленной восприимчивостью. А отсюда следует, что такие попытки правомерны и желательны также и во всех других случаях. Если
посетитель захочет узнать о стоимости нашего здания – это может быть жилой дом, школа, санаторий, клиника или какое-либо другое
общественное строение, – то он, как правило, будет удивлен, узнав о достигнутой экономии средств. В этой области необходимо с помощью
открытых и основательных разъяснений преодолеть целый ряд предрассудков, касающихся этого важного пункта. Усиление воздействия
архитектурного объекта может быть достигнуто посредством стенной или плафонной живописи, например, в школе. Рудольф Штейнер
упоминал об этом уже в мае 1919 года, говоря о задачах народной педагогики. Семилетняя девочка, ставшая позже художницей,
оглядываясь на свое пребывание в школе, вспоминала в особенно теплых словах о том, как она, глядя на роспись стены в классной комнате
(образы из сказок), чувствовала себя «как в раю».
И если Рудольф Штейнер мог достичь такого воздействия при помощи столь простых средств, то сколь благотворным может
стать для человечества тот факт, что все большее число людей проникнется твердым убеждением: строить иным образом просто
невозможно! Строительный стиль – это выражение стиля жизни в определенную эпоху. Он покоится на очень глубоком, духовном
фундаменте, возникшем задолго до того, как были заложены первые камни многочисленных реальных фундаментов. Можно сказать, что
подразумеваемый нами духовный фундамент – медитативного рода. Одно из эзотерических упражнений в древней Греции состояло в том,
чтобы воспроизвести в мыслях снизу вверх видимую логику дорического храма. Тор Хейердал(1) описывает в своей книге «Аку, аку», что на
протяжении одиннадцати поколений на острове Пасхи не существовало никакой возможности придать вертикальное положение одной из
огромных монолитных каменных фигур. В течение этого времени потомки жреческой касты, которая совершала в прошлом такие
мистериальные деяния, воспроизводили установку каменной фигуры только в духе, посредством соответствующей медитации. А затем
случилось так, что властитель острова Пасхи, бывший наследником и хранителем этой тайны, пообещал Хейердалу поставить в вертикальное
положение монолит длиной в четыре с половиной метра и весом в шестнадцать тонн, что затем и было совершено им и несколькими
мужчинами перед удивленными глазами скептически настроенного европейца в течение нескольких часов с помощью небольших камней и
круглых бревен так, как будто они делали это каждый день. Столь мощным может быть действие медитации. Подобным упражнениям в
наше время соответствует внутренняя жизнь с формами семи капителей первого Гетеанума. Так Освальд Дубах,(2) резчик по дереву,
особенно много и в различных местах работавший над формами первого Гетеанума, после его пожара каждый день, вплоть до своей смерти в
1950 году, проводил перед своим внутренним взором формы этого Здания. Занятие капителями и другими формами и элементами Здания –
дело не одних только специалистов в изобразительном искусстве. В 1907 году Рудольф Штейнер издал книгу с иллюстрациями «Изображения
оккультных печатей и колонн»,(3) снабдив ее характерным текстом, предназначенным для самой широкой публики, чтобы как можно больше
людей могло пробудиться от встречи с этим несущим силы жизни миром форм и духовно подготовить новую художественную культуру. По
этой причине я написал более детальное и снабженное большим числом иллюстраций исследование «Семь капителей колонн как откровение
несущих сил».(4) Работать с этими формами – целое духовное приключение, полное неожиданностей и радости. Даже тот, кто не считает себя
художником, не должен бояться заняться этим, потому что архитектура существует для всех. Как известно, Рудольф Штейнер сказал в одном
из эзотерических уроков, данном в утренние часы 7 марта 1914 года в Штутгарте,(5) что когда наступит 2086 год, то повсюду на холмах Европы
будут возведены здания, посвященные заботе о духовной жизни, похожие на двухкупольное здание в Дорнахе. Может показаться, что в
настоящий момент ничто этого не предвещает. Но и об этом было сказано. Разрушение культуры, которое произойдет на рубеже двух
тысячелетий, ослабеет к середине этого столетия. Тогда на подготовку времени, когда можно будет беспрепятственно работать, останется
еще 36 лет!
Сегодняшняя жизнь показывает, что за 36 лет может произойти многое. И если время будет использовано соответствующим
образом, то люди, которые будут тогда жить, охотно употребят его на подготовку этого будущего. И они это наверняка сделают, если мы, по
крайней мере, уже сейчас не упустим ни единого шанса, чтобы осуществить внутри себя новое, отвечающее Духу нашего времени,
строительное искусство. Однако это не должно оставаться лишь внутренней работой, если представляется возможность хотя бы самого
скромного осуществления «строительного импульса Рудольфа Штейнера»!
Рекс Рааб. Капители колонн Гетеанума.
Высшая точка их метаморфозы
Удивительное изменение, проходящее через смерть и воскресение,
мы переживаем при продвижении от четвертой к пятой капители. В описании,
данном в 1907 году, Рудольф Штейнер, творец этих архитектонических форм,
констатирует: «Образования, возникшие из соединения верхнего и нижнего
[мотивов], приняли в себя жизнь, а потому проявляются как жезл, обвитый
змеями. Необходимо ощутить, как этот мотив органически вырастает из
предыдущего». Как же возникают эти жезлы и змеи? В переходе от третьей к
четвертой капители трехчленное образование, подобное цветку, стало тяжелее, а
потому больше не нуждается в носителе снизу. При дальнейшем нисхождении эти
«лепестки» отмирают в основании, а затем чудесным образом пробуждаются к собственной жизни. Средний лепесток, первым достигающий
основания, снова восстает как жезл. А два внешних лепестка следуют за ним как заряженные энергией змеи, спиралевидно обвиваясь вокруг
жезлов. Этот процесс преобразования при переходе от четвертой к пятой капители сопровождается исчезновением маленьких колонн с
принадлежащими им балками, которые, исполнив свою задачу, теперь могут передать свою силу внутренней [жизни] капители. Сверху
намечается новая форма, еще не способная, однако, к развитию. К сказанному выше я хочу добавить анализ изменений при переходе к
шестой капители: в жезлах пятой капители ярко выражены головки, а у их основания - небольшие образования, похожие на крылья. Жезлы
готовы полететь вверх, но их еще останавливают змеи, которым они дают опору. Эта ситуация, когда одна форма в нижней области капители
уже готова к полёту в верхнюю область, представляет собой нечто совершенно новое, поскольку каждое изменение на всех первых четырех
ступенях метаморфозы побуждалось инициативой, исходящей из верхней зоны. Теперь же впервые инициатива исходит снизу. Можно
сказать: это мгновение, когда дыхание приостанавливается. Что произойдет дальше? Как при стартовом выстреле, все семь жезлов радостно
и победоносно взлетают вверх! И что происходит теперь? В это мгновение покинутые жезлами змеи достигают большей независимости и
уверенности; они, слов­но спрашивая, смотрят вокруг, отворачиваются от середины, выпрямляются и соединяют свои голо­вы с каплями,
возникшими из намечающихся сверху форм на пятой ступени. Обе змеи с двух сторон от капли соединяют теперь с каплями свои головы,
чтобы образовать увеличенную голову для бывших змеиных тел, так что вокруг капители от головы к голове их тела действуют подобно
грациозной гирлянде. Для этой детали Рудольфом Штейнером был использован многозначительный образ: молитвенно сложенные руки,
просящие об искуплении. Но возвратимся к жезлам. Их появление в верхней области опять-таки вызывает сверху значительную реакцию, не
наступившую бы без побуждения снизу. Невероятная полнота, восхитительная чаша, воистину целый рог изобилия изливает свое
великодушие над мрачными областями. И разве не достойно внимания то, что мы чувствуем необходимость таким образом говорить об
изменениях скульптурно-архитектонических форм? Это свидетельствует об их многозначащих качествах. Таковы некоторые точки зрения,
касающиеся драматики истории капителей от четвертой до шестой ступеней, предшествующих завершающей седьмой. Деяние Рудольфа
Штейнера для человечества я хотел бы сравнить именно с этой драматичной фазой развития капителей колонн. Мне кажется, что это
сравнение может пролить истинный свет как на его философско-антропософские, так и на его архитектонические достижения. Деяние
Рудольфа Штейнера - щедрый дар сверху, но осуществленный не без титанических усилий в области познания. Борьба за истину и свободу,
предшествовавшая его духовному прорыву, явилась философским достижением космического значения. Если воспользоваться языком
гётевской «Сказки», то можно сказать: Рудольф Штейнер сам был Зеленой Змеей,* ненасытно стремящейся к золоту истинного знания и
мудрости, которая благодаря своей жертве, послужившей основанием для строительства моста, проложила путь к грядущему царству
прекрасной Лилии.
Георг Гартман.
Витражи
Гётеанума.
Цветные витражи
Окно разделяет и… соединяет. Оно является частью внешней стены здания. Окно позволяет свету проникать во внутреннее
пространство, освещая его. А тот, кто находится внутри здания, сквозь окно может видеть окружающий мир. Так во внутреннем
пространстве проявляются образы окружающего мира. Стекло, как прозрачный материал, позволяет одновременно соединять и
разделять внутреннее и внешнее пространство. С его помощью внутрь здания попадают образы окружающей природы. В цветном
стекле можно сформировать художественный образ, подобный духовному откровению, который становится видимым благодаря
наружному освещению. Мощные стены готических храмов имели оконные проемы с цветными витражными, композиции которых
повествовали о событиях Ветхого и Нового Заветов, о святых и пророках. Архитектура и цветовая гамма собора несущие в себе весть из
духовного мира, становились единым целым с тем, что происходило во внутреннем пространстве храма. Сквозь окна Гётеанума в поле
зрения попадают не образы окружающей природы с ее четырьмя царствами и не атмосферные явления. Посредством цветовой
палитры и композиции витражей до зрителя доносятся откровения духовного мира. О каких сферах духовного мира повествуют
витражи?
В Первом Гётеануме было девять витражных окон. Первое – красное – выходило на запад и располагалось над входом в
здание и Большой зал. На южной и северной стенах здания было по четыре окна с каждой стороны: зеленое, синее, фиолетовые и
розовое (цвета персика). Окна представляли собой триптих: большая средняя часть и две малых. Все три части окна были
композиционно связаны друг с другом. Образы северного и южного окон, располагавшихся напротив друг друга, были
противоположны.
Для Большого зала Второго Гётеанума Рудольф Штейнер выбрал иную форму окон: вместо классического триптиха он
предложил окна, сильно вытянутые вверх. Конечно, витражи этих окон имели бы другую тематику. Но Штейнер не успел приступить к
этой работе. После его смерти было решено объединить прежние образы с новой формой окон, подняв центральный мотив над
сдвинутыми другу к другу боковыми. Так в новом здании Гётеанума в девяти окнах можно видеть все мотивы витражей прежнего
здания.
Образы витражей
Чтобы понять смысл изображенных на витражах образов, необходимо знание антропософии, данной ее основателем
Рудольфом Штейнером в начале прошлого столетия. «Антропософия есть путь познания, по которому духовное в человеческом
существе приводится к духовному во Вселенной» (Рудольф Штейнер). Антропософия предполагает, что существует духовный мир,
который может стать предметом исследования, точно так же, как чувственный мир является предметом изучения естественными
науками. Для исследования духовного мира требуется обучение и совершенствование душевных сил мышления, чувства и воли.
Такому ученичеству присущи новые восприятия, превосходящие чувственные, способность наблюдать. Рудольф Штейнер детально
описал этот путь ученичества в своих книгах «Как достигнуть познания высших миров?» и «Очерк тайноведения». Опыт духовного
исследователя сообщается в форме идей, которые могут быть поняты любым непредубежденным сознанием. Образным
переживаниям, возникающим в духовном мире, возможно придать и художественную форму, опирающуюся на элементы
чувственного мира. Существенным при этом будут не чувственные формы, а их новые соединения в изображении. Витражи повествуют
о переживаниях человека на пути духовного познания.
Красный западный витраж
Главный вход в Гётеанум находится на западе. В Первом Гётеануме в Большой зал вела двойная лестница. В новом здании
красный витраж тоже находится на западе, но окно поднято выше, поскольку и вход в зал расположен намного выше, чем в прежнем
здании. Мотив красного витража выстроен в форме триптиха, как и в Первом Гётеануме. Обратимся к центральной части витража. На
нем изображен человеческий лик. Но это не образ чувственного мира, который с точки зрения сверхчувственного сознания «схож» с
формой головы и чертами лица человека. Эти формы созданы посредством образуюших сил, действующих в духовной области. Мы
называем эту область эфирным миром. Из этого мира формируются силы, которые мы переживаем в физическом мире как время и
пространство. Формирующие силы, подступающие к человеческому облику, изображены в виде Льва и Тельца. Силы Орла в ходе
мирового и человеческого развития спустились до сил Скорпиона, Дракона. Первоначально они отражали нечто более высокое.
Упорядочивание мировых образующих сил в появившемся на небосводе Зодиаке представляют образы Водолея, Тельца,
Льва и Скорпиона – крест в Зодиакальном круге. Известные символы четырех евангелистов также связаны с этими образами. В
верхней части мотива находится Сатурн, указывая на исток человеческой формы. В антропософской духовной науке говорится о
прежних планетных воплощениях Земли, начале ее духовного развития. Древнейшая форма воплощения обозначается как «древний
Сатурн» (современная планета Сатурн находится на пространственной границе расширенного древнего тела Сатурна). Слева и справа
над человеческой головой изображены два ангельских существа. Образ слева направляет к человеку излучаемые Солнцем силы
пространства. Другой образ представляет силы времени, изображенные концентрическими волновыми кругами. Силы пространства
обозначаются через прямые линии, временная действительность – через дугообразные, изогнутые линии.
В древние времена, когда еще сохранялись остатки знания о духах Форм, прямая линия воспринималась как господство над
физически-пространственным, а дугообразные линии – как действующие во времени душевные силы. Позднее царь, как правитель
земного пространства, держал в руке знак господства – прямой жезл, скипетр. А жрец, как властитель душ, держал изогнутый жезл.
Древнеегипетский бог Озирис изображался с обоими атрибутами власти.
В области лба и гортани человеческого лика в центре витража находятся два образа, которые открываются духовному
восприятию как сверхчувственные органы познания. В духовной науке их называют «цветками лотоса». Орган, развиваемый в области
лба, называется «двухлепестковым цветком лотоса». Благодаря ему человек приходит к восприятию высших сущностей духовного
мира. Необходимо подчеркнуть, что эти образы, когда они становятся органами восприятия духовной действительности, следует
мыслить подвижными. Орган в области гортани называют «шестнадцатилепестковым цветком лотоса». Благодаря ему духовному
взору открывается другой вид душевной сущности. Неудивительно, что шестнадцатилепестковый лотос появился на западном
витраже. Строители готических соборов, имевшие обширные познания о внутренней связи возводимого ими здания с сущностью
человека, на западном фасаде своих грандиозных храмов помещали образ шестнадцатилепестковой розы. Лучась красками, она
появлялась на свет изнутри собора. Если по обеим сторонам человеческого лика проявляются созидающие силы Льва и Тельца, то в
области сердца находится облик архангела Михаила, одолевающего Дракона-Скорпиона: каждый человек современной ступени
сознания несет в подсознательной области своей души эти силы дракона, склоняющие его ко злу. При этом указывается на нечто
значительное – на тайну зла. Михаил – регент современной человеческой эпохи, но он не оказывает на человека определяющего
влияния. Он оставляет человека свободным. Человек может в свободе связать себя с одолевающими дракона силами Михаила.
Обратимся теперь к двум боковым мотивам. В левой части изображен человек в начале своего духовного пути. Он стоит на
краю пропасти. Из бездны поднимаются сущности с ужасающими звериными обликами. Это сущности, создаваемые самим человеком.
Ужас, ненависть и сомнение – не только душевные качества, сопутствующие воле, чувству, мышлению, но и действующие существа,
которых следует одолеть. Указания о переживаниях духа на пути познания сообщаются через этих «зверей». Данте, описывая начало
своего пути в виде блуждания в призрачном лесу, упоминает трех зверей. Его комментаторы связывают их – льва, пантеру и волчицу –
с душевными пороками: властностью, чувственными удовольствиями и алчностью. Они даже рассматривают их как воплощение
городов: Флоренции, Неаполя и Рима. Но Данте подразумевал действительных существ. Если затем человек – как это изображено в
правой части красного витража – благодаря соответствующим душевным упражнениям побеждает этих «зверей», то это, подобно
крыльям, возносит его над бездной бытия. Такие крылья изображены в виде ангельских существ, которые, протягивая руки, образуют
«лестницу Иакова». И если человек проходит бездну, то может обратиться к духовному Солнцу. Когда мы входим в зал с западной
стороны, то наши глаза, долгое время созерцавшие красный свет,
благодаря внутреннему органу активности создают
противоположный цвет. Во внутреннем пространстве зала это проявляется в светло-зеленом цвете. Первыми в Большом зале нам
встречаются два зеленых витража: северный и южный. Лучше всего после созерцания северного витража обращаться к
соответствующему витражу южной стороны. При этом происходит изменение направления взгляда, так как одновременно оба витража
видеть невозможно. Должно произойти внутреннее преобразование души, чтобы правильно пережить противоположность обоих
витражей. Так же следует подходить и к созерцанию всех других окон Большого зала.
Тамара Жирмунская
ВЗГЛЯД НА ГЕТЕАНУМ
То, что я увидела и услышала внутри Гётеанума, походило на апофеоз из балета “Спящая красавица”. Злые чары были побеждены.
Почти восьмидесятилетний сон был, наконец, прерван, как в сказке, - любовью. Последователей? Учеников? Ценителей культуры
прошлого? Мне так и не удалось узнать, кто субсидировал разорительно-дорогое строительство, но возводился дворец антропософии
явно не по команде; иначе работы не тянулись бы чуть ли не десять лет...Ослепительные залы поражали блеском деревянных панелей,
цветными витражами, овально-закругленными формами. Здесь собирались на научные, медицинские, литературные лекции
разноязычные группы, проводили свои семинары педагоги и врачи, устраивали выставки художники; рассыпанные повсюду
программки сулили то встречу с музыкальным коллективом, то современную постановку “Фауста”, то практические занятия по
растениеводству, то беседу о живописи. Вскарабкавшись не помню на какой этаж (лифты еще не работали), я замерла перед
колоссальной деревянной скульптурой Человека. И надо всем этим витало имя Штейнера... Неполного столетия оказалось достаточно,
чтобы кумира нехудшей части европейской интеллигенции не просто подзабыли. Оболгали – вместе с его учением. Ошельмовали – и
учителя, и тысячи его учеников. Особенно в России. Ведь в приснопамятные двадцатые-сороковые годы (да и потом) достаточно было
на дюйм возвыситься над массой, чтобы этот дюйм убрали вместе с головой...
Сам термин “антропософия” состоит из двух греческих слов: „anthröpos“ – человек и „sophia“- мудрость. Советский
Энциклопедический Словарь, изданный шестнадцать лет назад, в выражениях не стесняется: “мистич. доктрина, выделилась из
теософии, осн. в 1913 Р. Штейнером; содержит фантастич. толкование разл. областей знания, а также методику развития
предполагаемых “тайных способностей” человека к духовному господству над природой (...) до сих пор влияет на пед. практику в ряде
капиталистических стран”. Плоды влияния на капиталистическую “пед. практику” - это, очевидно, и есть увиденное мной в
Гётеануме...Словарь вышел давно. А что теперь? В глубины заглянуть мне пока не удалось, о российском антропософском движении я
знаю только понаслышке. На поверхности же мало что изменилось.
Двойственное впечатление произвела на меня книга исследований “Оккультные силы СССР” (“Северо-Запад”. С-Пб. 1998). С одной
стороны, спасибо за долго скрываемую информацию, пусть и жестокую; страшно читать, как под нож государственной гильотины
чохом и без осечки попадали как-то дотянувшие до тридцатых советского века “политические оппозиционеры” - от тибетских
врачевателей и искателей Шамбалы до членов средневеково-рыцарских лож (розенкрейцеры, тамплиеры и пр.), от теософов и
антропософов до невинных посетителей литературно-театральных кружков. В руках у авторов – уникальный исторический материал,
но распоряжаются они им по-разному.
Вот что пишется о великом русском философе, кстати, глубоко почитаемом обоими моими героями, в очерке “Красное масонство”:
“Основоположник учения о Святой Софии – Владимир Соловьев (1853-1900), обладая гениальным умом, представлял собой в то же
время, как полагают некоторые исследователи, „врожденно неполноценную личность с несомненными психопатическими чертами
психической дегенерации. На слабых плечах своей телесной и нервно-психической неполноценности нес он тяжкое бремя яркой
гениальности. Рано пробудившаяся и, “как жало во плоть”, всю жизнь мучившая Соловьева патологическая эротика, вместе с
тлетворными влияниями неправославной, нецерковной мистики, извратили его религиозный мистический опыт, пленили его в прелесть
и увели в бесконечность блужданий в поисках истины – вне церкви“”. (Остерегаясь “светиться”, лукавый автор, Виктор Брачев,
выхватил эту цитату из книги Ю.П.Граббе “Корни церковной смуты”. И никаких комментариев. Значит, согласен.)
Сильно ощутимый “спецслужбистский” душок присутствует в книге и по отношению к Штейнеру, к антропософам. В очерке
Александра Борисова “Расстрелянные грезы” отец антропософии вообще назван Р.Шнайдером (стр.195). Уже знакомый нам Виктор
Брачев, по долгу службы, так сказать, перечисляет “наиболее горячих пропагандистов антропософского движения в России”, в том
числе Андрея Белого, его жену Клавдию Васильеву, и, не утруждая себя ни анализом, ни эмоциями, дает бюрократическую справку: “В
1923 году Теософское и Антропософское общества были формально закрыты, хотя фактически продолжали существовать вплоть до
конца 1920-х годов. Первый серьезный удар по ним нанесли аресты 1927 года. Окончательно их добили (выделено мной – Т.Ж.) в 1931
году, когда большая часть участников движения оказалась в ссылках и лагерях” (стр.244). Как иногда выдает автора одно-единственное
слово! “Добили” - значит, туда им и дорога! “Добили” - значит, получили по заслугам... Незаинтересованный своим предметом
журналист проходит мимо факта потрясающего. Чтобы выцарапать из когтей ОГПУ свою дорогую Клоню, аполитичный Андрей Белый
пишет письмо Сталину, в Совнарком, в прокуратуру. Мечется по Москве уже без надежды обрести справедливость... Жена, убежденная
антропософка, все-таки вернулась. Но Андрей Белый надорвался в этой борьбе. Вскоре его не стало...
Тайя Гут. Павел Флоренский и Рудольф Штейнер (обнаружение ноумена в феноменах или идеи в действительности)
Посвящается Зиглинде и Фрицу Миерау I Сопоставление Павла Флоренского и Рудольфа Штейнера кому-то, возможно, покажется
странным. Разве не разделяет пропасть православного священника и основоположника антропософии, которые к тому же никогда
не встречались, хотя и были современниками? Правда, Штейнера в Дорнахе окружали русские, - однако его высказываний о
Флоренском не известно. Символист и поэт Андрей Белый, друг Флоренского, участвовавший в строи­тельстве первого Гетеанума,
сообщает лишь, что единственный раз он в личном разговоре со Штейнером вкратце охарактеризовал ему Флоренского1.
Напротив, Флоренский имел ясное представление об антропософии не только благодаря Андрею Белому: как свидетельствует об
этом его пространная магистерская диссертация (одновременно важнейшее богословское сочинение) «Столп и утверждение
Истины»2, он прочел по крайней мере две книги Штейнера - «Христианство как мистический факт» и «Теософию». При случае он
совершен,­но непринужденно использует такие теософские термины, как «астральное тело», «аура» и «страж порога»3; однако
собственно антропософских выражений у него не обнаруживается. Единственное исключение составляет его ответ (возможно, не
отправленный) на письмо Белого от 17 февраля 1914 г. из Базеля. В нем Белый с некоторым нажимом противопоставляет
антропософию православию. Флоренский возражает ему:
«Всё, что говорится о ней (антропософии. - Прим.авт.), и в частности Вами, звучит так формально, что можно всему сказать «да» и
всему сказать «нет», в зависимости от содержания опыта, наполняющего эти контуры»4. Разницу между православием и
антропософией Флоренский видит главным образом в том, что «православие более статично, а антропософия -более динамична»;
он представляет эту разницу с помощью следующего образа: «Можно сказать, что православие стремится по преимуществу
очистить грязь с уже существующей статуи, грязь, из-за которой очертаний статуи не видно, а антропософия - слепить статую. Но и
это я говорю лишь приблизительно...»5. Затем Флоренский говорит о существен,­ной разнице между обоими миропониманиями, к
которой еще предстоит вернуться. В сущности, для нас не так важно, какими были (или могли бы быть) личные отношения
Флоренского и Штейнера. Однако ныне налицо завершенные результаты (порой поневоле фрагментарные) их творчества, - и у нас
есть возможность (а может быть, это и наш долг) сопоставить то, что оказалось разделенным в силу внутренних и внешних причин,
и даже некоей необходимости.
II
В нижеследующих высказываниях Штейнера и Флоренского, как в зародыше, содержится тот основной мотив их жизни, мысли и
поступков, который разворачивается и энергично действует, подобно некоей живой субстанции:
«Мышление, захваченное идеей, соединяется с праосновой мирового бытия; то, что действует снаружи, вступает в человеческий
дух, который становится единым с объективной действительностью в ее наивысшей потенции. Обнаружение идеи в
действительности есть истинное причастие (KommUNI0N) человека»6. «Всю свою жизнь я думал, в сущности, об одном: об
отношении явления к ноумену, об обнаружении ноумена в феноменах, о его выявлении, о его воплощении. Это - вопрос о
символе. И всю свою жизнь я думал только об одной проблеме, о проблеме символа»7. Первая цитата взята из предисловия
двадцати­шестилетнего Рудольфа Штейнера к опубликованным им естественнонаучным трудам Гете (историко-критическое
издание в рамках серии «Немецкая национальная литература»), вторая - из книги воспоминаний Павла Флоренского «Детям
моим». В обоих сочинениях решительно отвергаются границы познания, установленные Кантом8; также оба автора явно
ориентированы на Гете. Имя Гете является девизом не только для духовного развития Штейнера - от издания естественнонаучных
сочинений Гете, шестилетней работы в архиве Гете и Шиллера в Веймаре, до возведения Гетеанума, - в 1920 г. Флоренский также
утверждал: «Теперь, оглядываясь вспять, я понимаю, почему с детства, с тех пор почти, как научился я читать, у меня в руках был
(...) Гете. Он был моей умственной пищей»9.С ранних лет он уже мог читать наизусть «Фауста».
Данное отношение к миру можно назвать гетеанством, - будь то символизм или антропософия. Существенно то, что здесь
допускается преодоление в опытном познании рокового для Запада разрыва духа и материи, Бога и мира, поту- и посюстороннего
бытия, постулируется присутствие в чувственно явленном того, что надлежит узреть духовно. Как однажды заметил Гете:
«Высочайшее заключено в том, чтобы постичь, что все фактическое есть уже теория. (...) Не надо ничего искать позади феноменов:
они сами суть учение»10. (Конечно, здесь следовало бы гораздо подробнее остановиться на принципиальном отношении обоих к
Гете; мне поневоле приходится ограничиваться отдельными указания­ми.) То, что в чувственной форме открывает себя внешним
чувствам, постигается духовно, - и речь здесь идет о духе. В явлении бытие расколото на посю- и потусторонность; бытие
присутствует в явлении, явление есть осуществление бытия, подоб­ное моему телу, моей речи. Внешние чувства - это врата
смысла. Распавшееся в самом себе и претерпевшее падение в чувственный мир бытие, сделавшись очевидностью заново
собирается нами в смысл (который есть путь, а не формула), принадлежащий сознанию (Besinnung). «Явление, - утверждает
Флоренский, - и было для меня явлением духовного мира, и духовный мир вне явления своего сознавался мною как неявленный»11. Флоренскому было неведомо резкое разграничение миров видимого и невидимого. С самого начала для него было
откровением природного мира всё то, чем его в избытке наделила страна его детства -морская пена, минералы, пряности, запахи,
цвета звуки. Напротив, Штейнеру, для которого чем-то совершенно привычным был мир духовный, мир «деятельно-творческих
существ позади вещей»12, приходилось с большим трудом прокладывать себе дорогу в чувственный мир. «То, что «я», мой
личный дух, обитает в мире духов, было для меня непосредственным видением, - напишет он впоследствии. - Но природа не
хотела вмещаться в этот духовный мир»13. «Восприятие чувственного мира ставило меня перед величайшими трудностями. Дело
обстояло так, словно я был не в состоянии излить свою душевную жизнь в органы внешних чувств, чтобы то, что переживали эти
органы, также целиком соединить с душой»14. Ситуация изменилась только в тридцатишестилетнем возрасте. Штейнер говорит,
что, будучи ребенком, без света нечувственного мира он был бы обречен воспринимать окружающий «чувственный мир как
духовную тьму»15.
Для Флоренского всё было как раз наоборот: «Покровами вещества не сокрывались в моем сознании, а раскрывались духовные
сущности; а без этих покровов духовные сущности были бы незримы»16. Заостряя, можно сказать следующее: для Штейнера
духовный мир был естественным, природным; для Флоренского - природный мир был духовным. Оба они были в высшей степени
исследовательскими натурами:
Флоренский был исследователем природы. Штейнер - исследователем духа. Однако категории духа и природы здесь следует
понимать не в качестве противоположностей, но как полосу единого целого. Ибо Флоренский и Штейнер исследовали одно и то
же. При этом Штейнера уже в детстве интересуют все природные и более того -технические феномены; однако препятствием для
него здесь являются прежде всего их закономерно­сти, то есть нечто идеальное. Флоренский же, напротив, как он говорит, будучи
ребенком, приходил в невыразимый экстаз, в трепет от самого вещества, с его правдою и его красотою, с его нравственностью»17.
В твердой уверенности, что его не поймут, он пытается, оглядываясь назад, описать свое отношение к природе». При этом он
сравнивает свое тело с хладниевой пластинкой, по которой природа ведет своим смычком: в его душе, во всем его организме
вибрирует «высокий и упругий чистый звук», а в его мыслях возникают «символы мировых явлений», похожие на хладниевы
звуковые фигуры, - «схемы, порядка скорее всего математического, и они были моими категориями познания»18. Другими
словами: природа с ее объективной закономерностью выражает себя в воспринимающем субъекте, который предоставляет ей всё
своё существо в качестве слова. Флоренский подчеркивает, что «природа дана нам ведь не вне нашей жизни с нею, и то, что мы
говорим о природе, - сказали тем самым о жизни нашей мысли, о философии. Философия - слово природы, слово тайны мира,
слово жизни»19. Штейнер высказывается в том же духе: «Действительно, подлинный, наиболее верный образ природы это тот,
который обнаруживается в человеческом духе»20.
Ноумен и феномен - предназначенное для по­знания в духе и для зрительного созерцания, идея и действительность: вот двойной
лик, который показывает нам мир с того самого момента, как земные очи открылись благодаря вкушению плода с древа познания.
Оба, Флоренский и Штейнер, искали этот лик с детства, отправляясь при этом с разных пози­ций, чтобы прийти к новому согласию,
прокладывая таким образом «пути к будущему цельному мировоззрению» .
III
В дальнейшем мы представим здесь предельно краткий очерк жизненного пути Штейнера и Флоренского, и к двум вводным
цитатам, поясняя их суть, можно добавить третью:
«Дело в том, что христианство, хотя само по себе безусловно истинное, до сих пор вследствие исторических обстоятельств
получило лишь крайне одностороннее и недостаточное выражение. Оно не говорило к разуму, не входило в разум. Предстоит
задача: ввести вечное содержание христианства в новую соответствующую ему, т.е. разумную безусловную форму. Для этого надо
использовать всё, что было наработано человеческим духом в последние столетия: надо усваивать общие результаты научно­го
развития, надо изучать всю философию»22. То, что двадцатилетний религиозный философ Владимир Соловьев делает здесь своей
жизненной программой, Павел Флоренский и Рудольф Штейнер, независимо от этого и каждый сам по себе, в бук­вальном смысле
переживали с самого детства, -задолго до того, как они открыли для себя Существо Христа, прежде чем они вообще сознательно
избра­ли для себя путь. Об этом свидетельствуют их автобиографии, оставшиеся фрагментарными. Нельзя сказать, что их пути шли
в противоположных направлениях: скорее различия коренятся в индивидуальном и культурном настрое, но можно проследить их
вплоть до уровня языка, - пожалуй, вплоть до их фамильных имен. Подобное утверждение допустимо ввиду попытки некоей
интуитивной типологии имен у Флоренского. Штейнер - Флоренский: нельзя не признать существенной разницы как в звуке, так и
во внутреннем значении этих фамилий. Флоренский -поэт, причем остается им и в собственно научных работах. Его язык,
обладающий тонкой структурой и в высшей степени дифференцированный, сочетает в себе точность и изящество, глубокий смысл
и совершеннейшее его выражение. Даже и в переводе этот язык - светоносный символ, подобный иконе Андрея Рублева. Ткань
языка Штейнера грубее, однообразнее, менее податлива: на нее постоянно наталкиваешься, ее приходится так сказать
преодолевать, чтобы прийти наконец к тем пластичным, предельно дифференцированным понятиям, которые ею
подразумеваются. Штейнер сам свидетельствует, что грамматика и орфография вызывали у него затруднения и «до четырнадцатипятнадцати лет» он делал «глупейшие ошибки в немецком языке»23. После пламенной выразительности ранних сочинений по
теории познания только его последним заметкам (собранным в книгах «Мой жизненный путь» и «Антропософские руководящие
положения») присуща своеобразная строгая красота. Рудольф Штейнер не только был «ребенком из бедной семьи», как пишет в
его биографии Кристоф Линденберг, ему приходилось добиваться самому буквально всего - от элементарнейшего образования до
всеобъемлющего, воистину энциклопедического знания, роднящего его с Флоренским (как мы отмечали, их вообще объединяло
умение находить доступ в мир смыслов). К тому же с раннего возраста он должен был сам зарабатывать себе на жизнь. Он родился
в 1861 году, на двадцать один год раньше Флоренского, в кроатском Кралевиче на границе с Венгрией, - как и Флоренский, не
только в пограничной области, но, что примечательно, подобно ему - в небольшом станционном городке. Спустя два года отец
Штейнера стал начальником железнодорожной станции в Потгшахе /Нижняя Австрия/, а в 1869 году в Нойдёрфле, тогда еще
принадлежащем Венгрии. Штейнер придает большое значение тому, что он рос на железнодорожных станциях, в окружении
тогдашних самых современных технических достижений. Как и в случае Флоренского, в его родительском доме религиозному
воспитанию придавалось весьма мало значения. Уже в раннем детстве Штейнера, как и Флоренского, занимали природные, а
также технические феномены. Флоренский охотно признается, что его любовь предназначалась не для людей, но исключительно
для Природы25. И в крайне скупых описаниях детства у Штейнера его родственники предстают безымянными схемами, что, с
другой стороны, было бы немыслимым для «имеславца» Флоренского, который позднее проводил утомительные генеалогические
изыскания. Флоренский родился 9 /21/ января 1882 года в закавказской степи, где его отец участвовал в качестве инженера в
строительстве железной дороги. Его детство и юность проходили главным образом в Тифлисе, в тщательно оберегаемом отцом,
пронизанном высокой культурой «райском» уединении, напоминающем о детстве Сиддхарты. В то время как Павел рос в
окружении расточительно богатой кавказской природы, ребенок-ясновидец Рудольф Штейнер жил почти исключительно посреди
богатств духовного мира. Его путь развития был гораздо более длинным и запутанным, чем у Флоренского; решающий духовный
кризис примечательным образом у них обоих пришелся на один и тот же1899 год. Штейнеру тогда было тридцать восемь лет.
Флоренскому только семнадцать, но он уже приобщился к высшим достижениям физики и целиком овладел научным
мышлением. Кризис мгновенно открыл ему ущербность науки. Но хотя с этого момента религиозные вопросы стали постепенно
приобретать для него центральное значение, он поначалу изучил в Москве математику и философию, прежде чем в 1904 году
поступил в Духовную академию в Сергиевом Посаде. Окончив курс в 1908 году, он сделался доцентом академии, а в 1911 году был
рукоположен в сан священника. Хотя Штейнер, как он говорит, открывал для себя духовный мир, начиная о семилетнего возраста,
свою задачу он однако усматривал не в том, чтобы объявлять об этом, но чтобы, в соответствии с современными условиями,
указывать метод, путь, заново выводящий из нищеты современного сознания с его естественнонаучной окраской к сущностному
знанию, знанию духовного мира, - указывать своим собственным безоговорочным следованием этому пути. И только после этого
сорокалетнего странствия в пустыне, - после того как Штейнер ознакомился со всей сферой социальной, культурной и научной
жизни своего времени через учебу, деятельность в роли воспитателя, архивного работника, издателя, публициста, редактора,
лектора и преподавателя в берлинской школе для рабочих, - он начал свои публичные выступления в качестве эзотерического
учителя - в день Архангела Михаила в 1900 году. Самым первым прорывом в исканиях Штейнером «оправдания действительности
духовного мира», которое опиралось бы не на один его личный опыт, стало для девятилетнего школьника Рудольфа Штейнера
открытие геометрии: «То, что возможно жить душевным образом в движении форм, созершаемых исключительно внутри, помимо
впечатлений от внешних чувств, доставляло мне величайшее удовлетворение». И оглядываясь назад, он пишет примечательную
фразу: «Я знаю, что счастье мне впервые открылось в геометрии»27. Здесь в первый раз заявляет о себе тот его опыт, согласно
которому мыслям, пускай и порожденным самим человеком, присущ «независимый от человека смысл»: эти мысли суть
«откровения духовного мира», которым душа лишь предоставляет «место действия»28. Затем он, подобно Флоренскому, изучал в
Вене математику, а также физику и естественную историю; как и Флоренский, он наряду с этим посещает лекции по философии. В
точном естественнонаучном методе оба видели предпосылку для исследования духовных измерений мира. Почти в одних и тех же
выражениях они позднее заявят о том, что их воззрения в основном коренятся в математике29.
IV
На этом общем по сути фоне однако обнаруживаются особенные, индивидуальные черты миропонимания обоих, обнаруживаются как в идейной, так и в реально-биографической области. Опять-таки сильно упрощая, можно было бы сказать:
Флоренский отрицает эволюцию и прогресс культуры, противопоставляя этому идею циклически чередующихся культурных типов,
- и в его жизни нет развития как такового. Более точным здесь было бы понятие развертывания. Нет смысла говорить о раннем и
позднем Флоренском, с самого начала он обнаруживает себя полностью. Как он пишет в своих воспоминаниях, с детства ему уже
больше не открывалось ничего нового: «Всё знание жизни было преобразовано в опыте самом раннем, и, когда сознание осветило
этот опыт, - оно нашло его уже вполне сформированным, почкою, полною жизни и ждущею лишь благоприятных условий
распуститься»30. Уже в двадцать два года он нашел свое место в Сергиевом Посаде вблизи Лавры, и не будь он со всей
жестоко­стью выброшен оттуда приспешниками власти, возможно, он никогда не оставил бы этого места. Ибо для него здесь
находился центр России31, - подобно тому, как в священстве, - а именно, в служении у алтаря, - было средоточие всего его бытия.
Штейнер, напротив, был не только неутомимым путешественником (он жил преимущественно в разного рода меблированных
комнатах): развитие - едва ли не единственное ключевое понятие его жизни и миропонимания. Вплоть до сорокалетнего возраста,
несмотря на многочисленные философские публикации и лекции, он на самом деле вел скрытое от внешнего взгляда
существование. Оборвись его жизнь тогда, мы имели бы (в отличие от Флоренского) в принципе иной его образ. В каждый
жизненный период Штейнер являлся — я подчеркиваю: являлся — другим. Ибо если в современной культурной жизни он находил
такие явления, к которым мог приложить свое «глубинное слово» обновленного духовного познания, то он вживался в них с
беспримерной самоотдачей, как в случае Ницше или Геккеля. Это навлекало на него упреки в противоречивости. Что это означает в
действительности, можно пояснить высказыванием Флоренского в связи с типологическим описанием имени «Павел», поскольку и
Флоренскому приходилось встречаться с упреком в непостоянстве:
«Если завтра Павел будет говорить не так, как он говорит сегодня, то отсюда ничуть не следует, будто бы он будет
говорить не то, что говорит сегодня. Оно будет то же, но то же воли, а - не разума и слова, которые не могли не
измениться, коль скоро измени­лись все условия суждения, и прежде всего - изме­нилось главное из условий - время».
Выступающее на первый план в биографии Штейнера развитие глубоко укоренено в том, что он переживал в качестве своего
призвания: речь идет о подготовке такого «пути познания», который «мог бы привести духовное начало человеческого
существа к духу во Вселенной»33. Согласно одному сообщению Эдуарда Шюре, он пишет в 1907 году:
«Нельзя достичь знания, считая абсолютной собственную точку зрения: необходимо погружение в чуждые духовные течения»34.
Шюре сообщает, как Штейнер в девятнадцатилетнем возрасте встретился со своим оккультным учителем, который озадачил его
такой мыслью: если он хочет победить врага, вначале он обязан его понять. Дракона можно одолеть, только побывав в его
шкуре35. Дракон - это материалистическая наука. При этом речь идет не о какой-то безобидной внешней борьбе, - и об этом
свидетельствуют слова из автобиографии Штейнера: тот, кто реально переживает духовный мир, приближается к «существам
духовного мира», которые «хотят сделать господствующим подобный - материалистический образ мыслей»36. Итак, на рубеже
веков он пережил внутри себя духовную битву, - и этот решающий экзамен он смог выдержать только благо,­даря тому, что уже
погрузился в христианство. Оно для него «никогда не присутствовало в конфессиях», но, как он свидетельствует, раскрывалось «в
том мире, в котором о нем говорит дух»37.
Примечания
1.
Andrej Belyj, Brief an Mischa [Sizov], Herbst, 1915 - В изд.: Beitrage zur Rudolf Steiner Gesamtausgabe 89/90, Dornach 1985, S.36.
Ср.: Флоренский П. Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. М., 1914. С.568;
примечания 28, 118, 456, 740, 980 и 981.
3. Ср.: слово «имеет в себе момент физико-химический, соответствующий телу, момент психологический, соответствующий
душе, и момент одический или вообще оккультный, соответствующий телу астральному».- Флоренский П. Магичность слова.В изд.: Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М.,1990. С.270*. Также: «Опасность же в обманах и самообманах, на грани
мира обступающих путника. Мир цепляется за своего раба, липнет, расставляет сети и прельщает якобы достигнутым выходом
в область духовную, и стерегущие эти выходы духи и силы отнюдь не «стражи порогов», т.е. не благие защитники заповедных
областей, не существа мира духовного, а приспешники «князя власти воздушной», прельстители и обольстители,
задерживающие душу у грани миров». – Флоренский П.А. Иконостас. М., 1994. С. 48-49.
4. Письмо П. Флоренского Андрею Белому (датировано 1914г.) - В изд.: Контекст - 1991. М., 1991. С.51.
5. Там же. С.52.
6. R. Steiner, Vorrede zum Bd.ll (1887). - В изд. J.W. von Goethe, Naturwissenschaftliche Schriften. Mit Einleitungen, Fussnoten und
ErlSuterungen im Text herausgegeben von R. Steiner. Reprint der Erstauflage in «Deutsche National - Literatur», Historisch - Kritische
Ausgabe, herausgegeben von J.Kurschner, Bd. 114-117 [=Goethes Werke, Bd.XXXIII-XXXVI, 1. u. 2. Abt., Berlin/Stuttgart o. J.
(1883-1897)], Dornach, 1975.S.IV. - Также в изд.: R. Steiner, Goethes Naturwissenschaftliche Schriften. GA 1, Dornach 1973, S.126.
2.
7. Священник Павел Флоренский. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. М., 1992. С. 153. 8. «Кантовская разобщенность
ноуменов и феноменов (...) отвергалась всегда всем моим суще­ством». - Там же. С. 154. «Сегодня говорят о границах познания,
поскольку не знают того, какова цель мышления». - R.Steiner, Vorrede zum Bd.ll. (1887), S.lll. (R.Steiner, Goethes Naturwis
senschaftliche Schriften, S.124). 9. Флоренский П. Детям моим. С. 158-159. 10. J.W.von Goethe, Maximen und Reflexionen, Nr. 575. Цит. по: J.W.von Goethe, Gedenkaufgabe des Werke, Briefe und Gesprache. Bd.9. Herausgegeben von E.Beutler, Zurich 1962, S.574.
11. Флоренский П. Детям моим. С. 154. 12. R.Steiner, Autobiografischer Vortrag ilber die Kindheits - und Jugendjahre bis zur Weimarer
Zeit. Berlin, 4. 2. 1913. - В изд.: BeitrSge zur Rudolf Steiner Gesamtausgabe 83/84. Dornach 1984. S.7.
13. R.Steiner, Mein Lebensgang. GA 28, Dornach 1982. S.52.
14. R.Steiner, ebenda, S.316.
15. R.Steiner, ebenda, S. 23.
16. Флоренский П. Детям моим. С. 154.
17. Там же. С.61.
18. Там же. С.71-72.
19. Флоренский П. Диалектика. - В изд.: Флоренский 34. П. А. У водоразделов мысли. С. 149.
20.
21.
22.
23.
R.Steiner, Grundlinien einer Erkentnistheorie der Goetheschen Weltanschauung. GA, Dornach 1979, S.115.
Флоренский П. Автореферат. - В изд.: Священник Павел Флоренский. Соч. в 4-х томах Т.1. М., 1994. С.38.
Соловьев B.C. Письмо к Е.В.Романовой от 2 августа 1873г. - Русская мысль, 1910, kh.V.
R. Steiner, Autobiografischer Vortrag, S.9.
24. Christoph Lindenberg, Rudolf Steiner in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, Reinbek 1992, S.7.
25. Флоренский П. Детям моим. С.63 и 71
26. Ср.: R. Steiner, Autobiografischer Vortrag, S.7, в связи с датировкой автобиографического фрагмента см.: Beitrage zur Rudolf
Steiner Gesamtausgabe. 49/50. Dornach 1975, S.9.
27. Steiner, Mein Lebensgang, S.21.
28. R. Steiner, ebenda.
29. Р.Штейнер: «Математика сохраняла для меня своё значение также в качестве основы всего моего познавательного
стремления». - Steiner, Mein Lebensgang, S.63; Павел Флоренский: «Мировоззрение Ф. сформировалось главным образом на
почве математики и пронизано ее началами, хоть и не пользуется ее языком». - Флоренский П. Автореферат. С.40.
30. Флоренский П. Детям моим. С. 74.
31. «Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, здесь собрание наиболее нервных, чувствующих и
двигательных, окончаний, здесь Россия ощущается как целое». «Можно сказать, что Лавра и есть осуществление или явление
русской идеи, - энтелехия, скажем с Аристотелем». (Флоренский П. Троице-Сергиева Лавра и Россия. - В изд.: Священник
Павел Флоренский. Соч. в 4-х томах. Т.2. М., 1996. С.353).
32. Священник Павел Флоренский. Имена. М., 1993. С. 236.
33. R.Steiner, Anthroposophische LeitsStze. GA 26, Dornach 1972, S.14.
34. Цит. по: R.Steiner/Marie Steiner - von Sivers, Briefwechsel und Dokumente 1901-1925. GA 262, Dornach 1967, S.10f.
35. Cp.:Beitrage zur Rudolf Steiner Gesamtausgabe. 42. Dornach 1973, S.10
36. R.Steiner, Mein Lebensgang, S.364
37. R.Steiner, ebenda, S. 365
Рудольф Штайнер: кто же он такой в конце концов?
Рудольф Штайнер родился 25 февраля 1861 года в австрийском местечке Кральевец (территория нынешней Хорватии).
Детство его проходило в сельской местности, и, хотя он так и не сроднился с деревенским образом жизни, поскольку часто семья
переезжала (отца как железнодорожного служащего переводили на другие станции), но позже он всё же упоминал, что «взращён
крестьянством», это ему близко, и это воспитало любовь к сельскому хозяйству. Семья была достаточно бедная, однако отец находил
немного средств, чтобы дать образование сыну, который проявлял несвойственную для своего возраста страсть к учебе. Одной из
характерных черт его была и способность к самообразованию. Он постоянно изучал труды историков, математиков, теологов и других
энциклопедистов, которые удавалось найти в местных библиотеках или у учителей. Уже в детстве и юности Штайнер стал получать
переживания, в которых можно узнать начала будущей антропософии. Первым был, видимо, потрясающий оккультный опыт,
пережитый в семилетнем возрасте. Сидя в зале железнодорожного вокзала, он как бы наяву увидел подробности трагической смерти
своей тетки - сестры матери. Он осторожно намекнул об этом родителям, но его не поняли. И только через несколько дней, когда
пришло письмо с известием, он заметил слезы матери и задумчивость отца, а о самом событии узнал много лет спустя.
Он стал замечать за собой эти особенности, связанные с различием предметов и существ «видимого» и «невидимого»
миров. Школьные годы явились для него своего рода испытанием, переживанием с появлением собственного внутреннего опыта, когда
он, изучая материалистическое понимание природы и его законы, видел в то же время противоречия, заложенные в таком понимании. В
юношеском возрасте, будучи студентом Венского политехнического института, а также посещая вольнослушателем лекции на
медицинском факультете, в поисках ответов на насущные вопросы бытия, на свои духовные откровения, он стал увлекаться
философией. Постепенно он познакомился с трудами Иоганна Гёте - ботаника и поэта. Более близкое знакомство с Гёте как с учёным
произошло, когда Штайнера, который еще был тогда 22-летним студентом, пригласили готовить к изданию цикл естественнонаучных
трудов Гёте. Он с этим блестяще справился, в то же время гётевский внутренний подход к познанию природы стал очень близок
молодому человеку. Основные элементы своего мировоззрения он сформулировал для себя именно на основе метода исследования,
созданного Гёте. Для исследования неорганического мира главное - связь между фактами и сведение фактов к лежащим в их основе
первичным феноменам. В исследованиях органического мира речь идет о развитии интуитивных методов познания; в психологии и
философии - о развитии теоретического и практического самопознания. В период активного становления теософии, привнесенной из
Индии на Запад Е. П. Блаватской, молодой человек некоторое время общался с кругом теософов в Вене, постигая мистическую стихию,
но быстро отошел, не найдя в ней для себя необходимых ответов.
В тридцатилетнем возрасте Рудольф Штайнер защитил диссертацию на степень доктора философии и приступил к
написанию одного из своих важных трудов, подытоживавших его долго вынашиваемые взгляды в области философской антропологии «Философии свободы». В основе этой работы лежала попытка доказать, что подлинно человеческим в человеке является творческая
свобода. Развивая идеи индивидуального подхода каждого человека к познанию мира, он закладывал основы антропософии.
«Отдельный человек может стараться создавать мгновения внутреннего покоя и, обращая внимание на свои переживания, позволять им
более отчетливо говорить». Эти теоретические мысли он подкреплял развитием формы духовного ученичества (познания мира духа
посредством самоуглубления), которые необходимы были ему, чтобы пережить ту истину, которая приходит в мир через отдельных
людей, ведь загадка мироздания приоткрывается нам через мысли и труды каждой творческой личности. На волне жизненных неурядиц
начала ХХ столетия Штайнер снова сошелся с теософией. Его пригласили выступить с докладом на заседании в Теософской
библиотеке, где у слушателей проснулся интерес к глубокому, полному внутренних переживаний подходу лектора к понятию мистики.
Хотя Штайнер не выражал позиции теософии и опирался не на индийскую традицию Е. Блаватской и Анни Безант, а на
европейский оккультизм, христианство и науку, после ряда значительных лекций по мистике его пригласили возглавить немецкое
отделение Теософского общества и объединить разрозненные теософские кружки. На некоторое время он переключился на путь
духовного развития, близкий к истинной теософии, результатом чего явилось написание книг «Теософия» и «Как достичь познания
высших миров», а затем и основополагающего труда «Очерк тайноведения», в которых он развернул содержание теософского учения в
гигантскую панораму оккультных истин. С этого времени его неизменным помощником и близким другом, а впоследствии и женой
стала русская по происхождению Мария Яковлевна фон Сиверс (после смерти Р. Штайнера она долго возглавляла Управление по
изданию духовного наследства в Дорнахе). Однако Штайнеру было свойственно критическое отношение к своим духовно-научным
исследованиям, он не хотел, чтобы его понимали как автора абсолютных и беспрекословных истин: «Желая предупредить возможное
заблуждение, я должен сразу же сказать, что и духовным исследованиям могут быть присущи ошибки. Духовный взгляд может быть
неточным, обманчивым, неверным. Ни один человек, как бы высоко он ни стоял, не гарантирован от ошибок в этой области». В
области практической работы, за время с 1902 по 1914 годы, ему удалось создать живую сеть теософского движения, число членов
которого увеличилось в Германии до 4000 человек. Он был очень популярен среди рядовых членов общества, потому что, когда
приезжал с лекциями в какой-нибудь город, всегда готов был решить самые разнообразные личные вопросы, касавшихся жизни, души,
духовных упражнений, мировоззренческих проблем, воспитания детей, искусства и т. д. Однако постепенно внутренние различия
между взглядами теософов-руководителей Анни Безант и Чарльза Ледбитера и тем подходом к путям человеческого самопознания,
который он развивал сам и который он называл антропософией, постепенно привели к разрыву с Теософским обществом. В 1913 году в
Берлине прошло учредительное собрание Антропософского общества.
В этот непростой для себя период он продолжал глубокую внутреннюю работу, развивая, кроме прочего, и антропософию
в узком смысле. По поводу духовного развития человека он тогда писал: «Нет развития как такового, развития вообще, есть развитие
одного человека и другого и третьего, четвертого, тысячного. Сколько людей на свете есть - столько процессов развития и должно
быть». Однако он продолжал развивать и различные практические области знаний. Осенью 1913 г. был заложен «камень основы»
Гётеанума - здания, которое антропософы намеревались сделать местом для проведения драматических представлений,
художественных постановок, антропософской работы, научных исследований. Р. Штайнер участвовал в создании плана Гётеанума,
рассматривая его форму с позиции органической архитектуры. По сути здесь он предложил новый взгляд на архитектуру как таковую,
и сейчас эта отрасль активно развивается во многих странах мира.
В период Первой мировой войны избежать её влияния было невозможно, и Штайнер прилагает усилия к решению самых
различных жизненных политических и социальных вопросов. Одной из важнейших его работ в области будущего устройства
государств была брошюра «Основные черты социального вопроса». Идеи этой книги были поддержаны значительным количеством
уважаемых людей Германии и даже способствовали началу кампании за трехчленное развитие структуры общества в Вюртемберге. В
связи с этим он и его сторонники проводили много лекций среди рабочих в различных городах страны, ратуя за переустройство на
основе трехчленности. Однако сопротивление старого не дало возможности полностью претворить идеи в жизнь, и они
реализовывались на отдельных инициативах. Например, таким образом появились некоторые предпринимательские инициативы, а
также возникла первая Свободная вальдорфская школа, идея которой заключалась в преподавании, основанном на понимании
истинной психологии и ступеней развития ребенка, ведущая к выпуску из своих стен действительно свободных людей, понимающих
то, что им в жизни нужно. Успех первой вальдорфской школы подвигнул многих творческих людей на создание её аналогов в других
странах, и Штайнер за несколько лет прочел восемь больших циклов лекций об искусстве воспитания в Швейцарии, Англии и
Голландии.
В 1920 году Р. Штайнер взялся за медицину. Этому способствовали инициативы врачей-антропософов Оскара Шмиделя и
особенно Иты Вегман, которая основала Клинико-Терапевтический институт в Арлесхайме, Швейцария, где он успешно развивается и
по нынешнее время. Идеи фармакологии и лечения людей, предлагаемые Штайнером в то время, успешно разрабатывались и после его
смерти; сегодня на них основано всё фармацевтическое производство фирмы «Веледа». Пик его лекционной и просветительской
деятельности пришёлся на 1922 год. Антропософское движение было замечено обществом и вызывало не только большой интерес, но и
сильное противодействие, особенно со стороны крепнущих национал-социалистов.
Приходилось преодолевать сопротивление, и часто циклы лекций не обходились без скандалов. Напряженная работа в
этот год и особенно пожар Гётеанума в ночь на Рождество 1922/23 гг. значительно подорвали силы Р. Штайнера. Один из участников
Венского Западно-Восточного Конгресса (не антропософ), в котором участвовал и Штайнер, оставил нам описание его на тот период:
«Я стоял напротив старика, старого нижнеавстрийского крестьянина... который почти до смерти доработался на своей земле и вот стоял
передо мной, высохший и изношенный, добрый, очень добрый человек, напрягавший все свои силы и полностью отдавший всего себя».
Тем не менее активность его не спадала. Он взялся за реорганизацию Антропософского общества, и с лета 1923 года полным ходом
пошла подготовка к основанию Всемирного антропософского общества, которое он посчитал нужным возглавить сам. Это было
необычно для него, так как за весь период существования Антропософского общества он никогда не был его руководителем. Устав он
формировал сам. Там было следующее : «считать оправданным существование Гётеанума в Дорнахе, являющегося Высшей школой
духовной науки... Общество отвергает любые сектантские устремления... Антропософское общество исключает догматизм в какой бы
то ни было области». Кроме того, важным было положение о том, что отныне все публикации становятся открытыми - содержание
антропософии должно стать общедоступным. Основание общества позволило Штайнеру его реформировать и направлять основной
упор на практическую работу в различных областях жизни. В этот период, в 1923-1924 гг., состоялись значительные циклы лекций вводный по антропософии, эвритмический курс, педагогический, медицинский, по лечебной педагогике и, конечно, важный для нас и
для всех - сельскохозяйственный. Инициатором сельхозкурса стал граф Кайзерлинк, который знал о том, что Штайнер ранее уже
занимался сельскохозяйственными вопросами, и в Дорнахе даже ставились опыты по производству биолого-динамических препаратов.
В имении Кобервиц собралось более ста земледельцев и около двухсот антропософов и близких к сельскому хозяйству людей.
Штайнер объяснял им, что крестьянская работа может преуспевать только тогда, когда она идёт рука об руку со сверхчувственными
силами природы и Космоса. Здесь была первоначально сформирована исследовательская группа, целью которой было на практике
испробовать указания Штайнера по биолого-динамическому хозяйству. Невзирая на то, что Штайнеру уже не удалось прочесть ещё
один дополнительный курс по сельскому хозяйству, импульс, заложенный в Кобервице, в дальнейшем был разработан целым рядом
исследователей и нашел множество приверженцев в разных странах мира, доказав свою непреходящую ценность для будущего
человечества. Штайнер был очень доволен тем, что состоялся сельскохозяйственный курс: «Вот мы и сделали важное дело!»
Осенью 1924 г. состоялись ещё курсы для актеров, врачей и теологов. Однако активную жизнь ему удавалось вести уже с
трудом, силы его таяли, в основном из-за бесконечного потока посетителей, желавших личного приёма и получения советов и
консультаций «от самого доктора». Болезнь свалила его в постель, но он еще продолжал работать: принимал участие во многих делах,
писал автобиографию, работал в еженедельнике «Гётеанум», лелеял планы внутреннего обустройства нового здания Гётеанума.
Однако, несмотря на тщательный медицинский уход, болезнь не уходила, и 30 марта 1925 года он скончался в своей художественной
мастерской в Гётеануме.
Подводить итоги деятельности любого человека и особенно такого, как Рудольф Штайнер, - дело неблагодарное. Ещё не
изданы все его книги на русском языке, не переведены все лекции (около 6000), не очень известно его имя среди других деятелей
мировой эзотерической стези. Однако импульсы, заложенные им при жизни, импульсы, которые он получал путем своей внутренней
духовной работы и «переводил» на язык, доступный многим простым людям, работают и по сей день благодаря многочисленным
подвижникам, ученикам и просто сторонникам озвученных им идей. В дореволюционное время в России было достаточно много его
сторонников-антропософов. Можно вспомнить некоторых из них: поэт Андрей Белый, поэт Вячеслав Иванов, художница Ася
Тургенева, актер Михаил Чехов и другие.
В советское время Рудольф Штайнер был под запретом, однако самиздатовские брошюры «ходили» по рукам, секретные
отделы КГБ и высшего руководства страны знали и использовали в практике управления некоторые его наработки (вспомним хотя бы
отработанную систему строгих возрастных ограничений и разнарядок при приеме в пионеры, комсомол, партию); некоторые новые
«гуру» присваивали его идеи и практиковали на своих поклонниках. Во время перестройки «шлюзы» железного занавеса открылись и
антропософия стала открыто распространяться в новой России. Появились вальдорфские школы и детские сады, открылись частные
кабинеты антропософских врачей, активно стала развиваться фармакология, вблизи городов стали образовываться лечебнопедагогические учреждения и социальные деревни-кэмпхилы, ориентированные на работу с больными детьми и взрослыми, открылись
консалтинговые фирмы, школы эвритмии и многое другое. Стали проявляться биолого-динамические инициативы и в области
сельского хозяйства - но об этом мы часто пишем и будем писать в нашей газете. Импульс, заложенный Рудольфом Штайнером, живёт
и развивается вместе со временем, органично вплетаясь в новые повороты жизни и судьбы отдельной личности и целых народов.
Импульс добра, света и знаний коснулся и нас, и мы также подхватили его из рук предыдущего поколения, последователей Штайнера,
и с глубоким пониманием понесли дальше через годы и столетия.
Сергей Тужилин, «Живая Земля», №4(14) 2005 г.
ДОКТОР РУДОЛЬФ ШТАЙНЕР БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Чтобы отдать должное доктору Штайнеру и представить во всём его истинном значении, потребовалось бы не короткое предисловие к
его книге, а целое исследование, в котором отразились и духовные запросы современного сознания, и та глубина, с какой лекции и
книги доктора Штайнера отвечают на эти запросы.
Если мы оглянемся на то наследие, которое нам оставило истекшее столетие, мы увидим, что развитие интеллекта во всех областях
науки достигло своего апогея. В академиях, лабораториях и клиниках напряжённая работа человеческого ума завоевала у физической
природы столько новых областей, раскрыла столько её тайн, победила столько естественных преград, что неудивительно, если вся
наша культура приняла одностороннее, чисто интеллектуальное направление.
Девятнадцатый век увлекался великими завоеваниями науки до полного забвения, что человек состоит не из одного интеллекта, что у
него есть сердце, требующее любви и запросы духа, удовлетворить которые не может одна внешняя красота.
Увлечение это было естественно, но если оно будет длиться чрезмерно, оно искалечит людей, потому что одностороннее развитие
вызывает неправильный рост. И эта опасность уже сказывается в свойствах современных культурных европейцев: гиганты по
интеллекту в сравнении с своими ближайшими предками, мы выросли с атрофированными сердцами, с зачаточной волей и с больным
недоверием в нашей собственной божественной природе.
Великая школа жизни даёт нашему поколению один из самых ярких своих уроков: она учит, что завоевания разума, несодействующие
нравственному росту людей, не имеюют цены, что все технические победы и все усовершенствования внешних форм жизни не
прибавят ни на йоту счастья на земле, если они будут примняться эгоистами, не думающими о других. Уроки нашей современной
жизни до того прозрачны по своему внутреннему смыслу, что только люди, неспособные пролагать новые пути мысли, могут не
прочесть этого смысла. Для них и книга доктора Штайнера, и вся его деятельность останутся непонятными и чуждыми.
Но для того, кто не в состоянии мириться с современной действительностью и кто ищет высшего смысла жизни, теософические учения
доктора Штайнера дадут поразительные по своей оригинальности и глубине ответы на тёмные загадки жизни, и в то же время они
раскроют перед ним методы внутренней работы, которая, ускоряя внутренний рост человека, может привести его к опытному
познанию высших миров.
Учения доктора Штайнера раскрывают глубокие знания древних Посвящённых в критическую эпоху европейской жизни, когда разрыв
между разумом и чувством, наукой и религией дошёл до своих пределов. Они спаивают эту рознь в единство и, миря враждующие
науку и религию, строят из их синтеза широкое, всеобъемлющее религиозное сознание.
«Восстановить союз религии и науки, внести Бога в науки и Природу в религию и таким образом духовно оплодотворить искусство и
жизнь» вот задача доктора Штайнера, как он сам определил её. Личные свойства, во всеоружии которых доктор Штайнер вступил на
свой путь, настолько необычайны, что они делают его выдающимся явлением не только среди оккультистов и теософов, но и среди
всех учёных мыслителей нашего времени.
Внешняя рама его жизни следующая: он родился в 1861 году в семье небогатого чиновника, в маленьком городке Верхней Австрии
Кральевечь на Драве, а детство провёл поблизости от Вены, в живописных провинциальных городках Мотлин, Поттшах и Сан-Миклас
на границе Штирии и Венгрии, вблизи от Карпатов. В биографическом очерке, приложенном к французскому переводу «Как
достигнуть познания высших миров», упоминается о том, что мальчиком он принимал участие в церковном богослужении, и что поэзия
католической обедни и глубина её символизма имела над ним какую-то особую чарующую силу; в то же время, с самого детства он
обладал ясновидением и его ужасало несоответствие внутреннего настроения церковнослужителей с красотой богослужения. Шюре
приводит ещё одну интересную черту, касающуюся юношеского периода доктора Штайнера: в пятнадцатилетнем возрасте он
познакомился с собирателем трав, обладавшим замечательной способностью определять не только вид, семейство и жизнь растений во
всех подробностях, но также и скрытые свойства каждого растения. Он видел исходящие из растений жизненные токи, их эфирные
двойники и то, что в оккультизме называется элементалями растительного царства. Он говорил обо всём этом как о вещах самых
обыкновенных, спокойно и точно, а его молодой слушатель находил во всех его описаниях подтверждение своим собственным
духовным прозрениям.
На мой личный вопрос: какая книга имела особенно сильное влияние на его развитие в юности, доктор Штайнер отвечал: «Геометрия
Мочника».
С 16-ти лет Рудольф Штайнер погрузился в изучение Канта, а затем Фихте и Шеллинга. Позднее, во время своего стунческого периода
в Венском университета, с 1879 года, он сделался большим поклонником философии Гегеля, которая и должна была более всех других
философских систем удовлетворять его своим широким трансцендентальным идеализмом. Но его ясновидящий и проницательный ум
не удовольствовался спекулятивной философией: Р. Штайнер искал точных основ для своего миросозерцания и это заславило его
основательно изучать математику, а из естественных наук физику, химию, минералогию, батанику и зоологию. Рядом с изучением
естественных наук он основательно познакомился со всемирной литературой под руководством профессора Шроера; с его помщью он
выработался в тонкого знатока поэтического и литературного творчества как древних, так и новейших времён.
В венский период своей жизни, длившийся с 1879 по 1889 года, доктор Штайнер написал несколько трактатов по зоологии и по теории
красок; в то же время он давал уроки в семейных домах и был редактором венской газеты "Die Deutsche Wochenschrift". С 1889 года его
пригласили заведовать архивом Гёте и Шиллера в Веймар и редактировать новое издание гётевских произведений. Веймарский период
его жизни продолжался с 1890 года по 1897 год. За это время он написал несколько книг, в том числе "Wahrheit und Wissenschaft" и
"Philosophie der Freiheit". В 1897 году доктор Штайнер переселился в Берлин, где читал лекции и продолжал свои литературные труды;
здесь он познакомился с немецким отделом всемирного теософического общества, а в 1902 году присоединился к нему. Вскоре после
того он был избран представителем германского теософического общества, в то время весьма немногочисленного и малодеятельного; в
короткое время влил он в немецкое теософическое движение столько жизни и энергии и поднял его на такую высоту, что в настоящее
вреемя германский отдел является рядом с английским самым многочисленным и деятельным в Европе. В быстром возрастании успеха
и в широком респространении германского теософического движения большую роль сыграла замечательная женщина, наша
соотечественница, Мария Яковлевна Сиверс, родившаяся и воспитанная в России. Она взяла на себя всю организационную часть
теософической работы и вела её с неутомимой энергией и тонким тактом. Обладая прекрасным литературным и художественным
образованием, превосходно владея несколькими европейскими языками, Мария Яковлевна помогала доктору Штайнеру не только в
организационной работе, но и в его литературных трудах; она записывала его лекции и беседы и сама принимала деятельное участие и
оригинальынми статьями, и прекрасными переводами в журнале доктора Штайнера "Lucifer-Gnosis". Она разделяла все его планы и
работы, и когда он задумал влить новую духовную струю в драматическое искусство и с этой целью начал ставить мистические
произведения Шюре, которые своим содержанием напоминали древние мистерии, Мария Яковлевна, облавающая выдающимся
драматическим талантом, оказала доктору Штайнеру и здесь своё содействие, превосходно исполняя главные роли.
В этот же период, начиная с 1903 г., пишушая эти строки познакомилась лично с доктором Штайнером, много раз слушала его лекции и
имела возможность делать непосредственные наблюдения над характером и размером его теософической деятельности.
Необыкновенные свойства доктора Штайнера, делающие его единственным среди замечательных людей не только нашего времени, но
и всех времён, заключаются в сочетании в одном и том же лице самых разнообразных талантов и дарований: учёный в современном
смысле слова, глубокий философ, ясновидящий оккультист, тонкий ценитель поэзии и искусства, мистик и замечательный оратор, он
выступает в защиту своего миросозерцания в таком несокрушимом всеоружии, которое не боится никакой критики и никаких
проверок, и проповедуемые им теософические учения он ставит на незыблемую в глазах современников основу науки и логики. Он
поставил себе задачей в своих многочисленных лекциях, которые затрагивают самые разнообразные стороны мировой и человеческой
жизни, касаться только таких вещей, относительно которых ему известны все гипотезы современной науки. Так, в вопросах,
касающихся явлений теплоты, Рудольф Штайнер в своей "Geheimwissenschaft" (Тайное учение) высказывает взгляды, не совпадающие
с принятыми научными теориями, но он делает это после глубокого изучения всех научных гипотез, касающихся тепловых явлений;
или, касаясь оккультного строения человека и говоря о значении различных желёз, он в то же время знает всё, что современная
медицина установила относительно строения и значения желёз с научной и с клинической точки зрения.
С другой стороны, и все течения философской мысли, начиная с Канта и кончая современным прагматизмом, известны ему во всех
частностях. Какой шириной и ясностью мысли отличаются философские построения доктора Штайнера, можно судить по его
произведениям: "Erkenntnisstheorie der Goetheschen Weltanschauung", "Wahrheit ind Wissenschaft", "Philosophie der Freiheit", "Goethes
Weltanschauung", :Welt und Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert".
В отношениях Р. Штайнера к позитивной науке особенно ярко отразилась широкая терпимость его миросозерцания и его глубокое
проникновение в смысл исторического процесса. Особенно интересно в этом смысле его книга "Hackel ind seine Gegner", написанная в
защиту Геккеля против врагов знаменитого учёного. В Геккеле, которому он даже посвятил своё произведение "Welt und
Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert", он высоко ценит стремление создать философию жизни, объединить научные знания в
цельное мировозерцание; несмотря на то, что философия Геккеля носит на себе все признаки материализма, доктор Штайнер считает
его учения, стройно объединяющие все явления физической жизни, отличным введением к учениям теософии, при условии, что
геккелевская механическая причина мирового бытия будет заменена причиной разумной.
Главной разницей между монизмом Геккеля и философией доктора Штайнера является то, что геккелевский монизм не заключает в
себе нравственного начала: с его точки зрения все мировые явления, от мельчайших химических соединений до высочайшего
человеческого духовного творчества, развиваются естественно-механическим путём, и всё, могущзее объяснить их, заключается внутри
самого физического мира. Поэтому, всякая человеческая действительность с точки зрения монизма есть лишь частица всеобщей
мировой деятельности, и деятельность эта не стоит ни в какой связи с высшим гравственным мировым порядком и нисколько не
зависит от него.
Чтобы отдать должное доктору Штайнеру и представить во всём его истинном значении, потребовалось бы не короткое предисловие к
его книге, а целое исследование, в котором отразились и духовные запросы современного сознания, и та глубина, с какой лекции и
книги доктора Штайнера отвечают на эти запросы.
Если мы оглянемся на то наследие, которое нам оставило истекшее столетие, мы увидим, что развитие интеллекта во всех областях
науки достигло своего апогея. В академиях, лабораториях и клиниках напряжённая работа человеческого ума завоевала у физической
природы столько новых областей, раскрыла столько её тайн, победила столько естественных преград, что неудивительно, если вся
наша культура приняла одностороннее, чисто интеллектуальное направление.
Девятнадцатый век увлекался великими завоеваниями науки до полного забвения, что человек состоит не из одного интеллекта, что у
него есть сердце, требующее любви и запросы духа, удовлетворить которые не может одна внешняя красота.
Увлечение это было естественно, но если оно будет длиться чрезмерно, оно искалечит людей, потому что одностороннее развитие
вызывает неправильный рост. И эта опасность уже сказывается в свойствах современных культурных европейцев: гиганты по
интеллекту в сравнении с своими ближайшими предками, мы выросли с атрофированными сердцами, с зачаточной волей и с больным
недоверием в нашей собственной божественной природе.
Великая школа жизни даёт нашему поколению один из самых ярких своих уроков: она учит, что завоевания разума, несодействующие
нравственному росту людей, не имеюют цены, что все технические победы и все усовершенствования внешних форм жизни не
прибавят ни на йоту счастья на земле, если они будут примняться эгоистами, не думающими о других. Уроки нашей современной
жизни до того прозрачны по своему внутреннему смыслу, что только люди, неспособные пролагать новые пути мысли, могут не
прочесть этого смысла. Для них и книга доктора Штайнера, и вся его деятельность останутся непонятными и чуждыми.
Но для того, кто не в состоянии мириться с современной действительностью и кто ищет высшего смысла жизни, теософические учения
доктора Штайнера дадут поразительные по своей оригинальности и глубине ответы на тёмные загадки жизни, и в то же время они
раскроют перед ним методы внутренней работы, которая, ускоряя внутренний рост человека, может привести его к опытному
познанию высших миров.
Учения доктора Штайнера раскрывают глубокие знания древних Посвящённых в критическую эпоху европейской жизни, когда разрыв
между разумом и чувством, наукой и религией дошёл до своих пределов. Они спаивают эту рознь в единство и, миря враждующие
науку и религию, строят из их синтеза широкое, всеобъемлющее религиозное сознание.
«Восстановить союз религии и науки, внести Бога в науки и Природу в религию и таким образом духовно оплодотворить искусство и
жизнь» вот задача доктора Штайнера, как он сам определил её. Личные свойства, во всеоружии которых доктор Штайнер вступил на
свой путь, настолько необычайны, что они делают его выдающимся явлением не только среди оккультистов и теософов, но и среди
всех учёных мыслителей нашего времени.
Внешняя рама его жизни следующая: он родился в 1861 году в семье небогатого чиновника, в маленьком городке Верхней Австрии
Кральевечь на Драве, а детство провёл поблизости от Вены, в живописных провинциальных городках Мотлин, Поттшах и Сан-Миклас
на границе Штирии и Венгрии, вблизи от Карпатов. В биографическом очерке, приложенном к французскому переводу «Как
достигнуть познания высших миров», упоминается о том, что мальчиком он принимал участие в церковном богослужении, и что поэзия
католической обедни и глубина её символизма имела над ним какую-то особую чарующую силу; в то же время, с самого детства он
обладал ясновидением и его ужасало несоответствие внутреннего настроения церковнослужителей с красотой богослужения. Шюре
приводит ещё одну интересную черту, касающуюся юношеского периода доктора Штайнера: в пятнадцатилетнем возрасте он
познакомился с собирателем трав, обладавшим замечательной способностью определять не только вид, семейство и жизнь растений во
всех подробностях, но также и скрытые свойства каждого растения. Он видел исходящие из растений жизненные токи, их эфирные
двойники и то, что в оккультизме называется элементалями растительного царства. Он говорил обо всём этом как о вещах самых
обыкновенных, спокойно и точно, а его молодой слушатель находил во всех его описаниях подтверждение своим собственным
духовным прозрениям.
На мой личный вопрос: какая книга имела особенно сильное влияние на его развитие в юности, доктор Штайнер отвечал: «Геометрия
Мочника».
С 16-ти лет Рудольф Штайнер погрузился в изучение Канта, а затем Фихте и Шеллинга. Позднее, во время своего стунческого периода
в Венском университета, с 1879 года, он сделался большим поклонником философии Гегеля, которая и должна была более всех других
философских систем удовлетворять его своим широким трансцендентальным идеализмом. Но его ясновидящий и проницательный ум
не удовольствовался спекулятивной философией: Р. Штайнер искал точных основ для своего миросозерцания и это заславило его
основательно изучать математику, а из естественных наук физику, химию, минералогию, батанику и зоологию. Рядом с изучением
естественных наук он основательно познакомился со всемирной литературой под руководством профессора Шроера; с его помщью он
выработался в тонкого знатока поэтического и литературного творчества как древних, так и новейших времён.
В венский период своей жизни, длившийся с 1879 по 1889 года, доктор Штайнер написал несколько трактатов по зоологии и по теории
красок; в то же время он давал уроки в семейных домах и был редактором венской газеты "Die Deutsche Wochenschrift". С 1889 года его
пригласили заведовать архивом Гёте и Шиллера в Веймар и редактировать новое издание гётевских произведений. Веймарский период
его жизни продолжался с 1890 года по 1897 год. За это время он написал несколько книг, в том числе "Wahrheit und Wissenschaft" и
"Philosophie der Freiheit". В 1897 году доктор Штайнер переселился в Берлин, где читал лекции и продолжал свои литературные труды;
здесь он познакомился с немецким отделом всемирного теософического общества, а в 1902 году присоединился к нему. Вскоре после
того он был избран представителем германского теософического общества, в то время весьма немногочисленного и малодеятельного; в
короткое время влил он в немецкое теософическое движение столько жизни и энергии и поднял его на такую высоту, что в настоящее
вреемя германский отдел является рядом с английским самым многочисленным и деятельным в Европе. В быстром возрастании успеха
и в широком респространении германского теософического движения большую роль сыграла замечательная женщина, наша
соотечественница, Мария Яковлевна Сиверс, родившаяся и воспитанная в России. Она взяла на себя всю организационную часть
теософической работы и вела её с неутомимой энергией и тонким тактом. Обладая прекрасным литературным и художественным
образованием, превосходно владея несколькими европейскими языками, Мария Яковлевна помогала доктору Штайнеру не только в
организационной работе, но и в его литературных трудах; она записывала его лекции и беседы и сама принимала деятельное участие и
оригинальынми статьями, и прекрасными переводами в журнале доктора Штайнера "Lucifer-Gnosis". Она разделяла все его планы и
работы, и когда он задумал влить новую духовную струю в драматическое искусство и с этой целью начал ставить мистические
произведения Шюре, которые своим содержанием напоминали древние мистерии, Мария Яковлевна, облавающая выдающимся
драматическим талантом, оказала доктору Штайнеру и здесь своё содействие, превосходно исполняя главные роли.
В этот же период, начиная с 1903 г., пишушая эти строки познакомилась лично с доктором Штайнером, много раз слушала его лекции и
имела возможность делать непосредственные наблюдения над характером и размером его теософической деятельности.
Необыкновенные свойства доктора Штайнера, делающие его единственным среди замечательных людей не только нашего времени, но
и всех времён, заключаются в сочетании в одном и том же лице самых разнообразных талантов и дарований: учёный в современном
смысле слова, глубокий философ, ясновидящий оккультист, тонкий ценитель поэзии и искусства, мистик и замечательный оратор, он
выступает в защиту своего миросозерцания в таком несокрушимом всеоружии, которое не боится никакой критики и никаких
проверок, и проповедуемые им теософические учения он ставит на незыблемую в глазах современников основу науки и логики. Он
поставил себе задачей в своих многочисленных лекциях, которые затрагивают самые разнообразные стороны мировой и человеческой
жизни, касаться только таких вещей, относительно которых ему известны все гипотезы современной науки. Так, в вопросах,
касающихся явлений теплоты, Рудольф Штайнер в своей "Geheimwissenschaft" (Тайное учение) высказывает взгляды, не совпадающие
с принятыми научными теориями, но он делает это после глубокого изучения всех научных гипотез, касающихся тепловых явлений;
или, касаясь оккультного строения человека и говоря о значении различных желёз, он в то же время знает всё, что современная
медицина установила относительно строения и значения желёз с научной и с клинической точки зрения.
С другой стороны, и все течения философской мысли, начиная с Канта и кончая современным прагматизмом, известны ему во всех
частностях. Какой шириной и ясностью мысли отличаются философские построения доктора Штайнера, можно судить по его
произведениям: "Erkenntnisstheorie der Goetheschen Weltanschauung", "Wahrheit ind Wissenschaft", "Philosophie der Freiheit", "Goethes
Weltanschauung", :Welt und Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert".
В отношениях Р. Штайнера к позитивной науке особенно ярко отразилась широкая терпимость его миросозерцания и его глубокое
проникновение в смысл исторического процесса. Особенно интересно в этом смысле его книга "Hackel ind seine Gegner", написанная в
защиту Геккеля против врагов знаменитого учёного. В Геккеле, которому он даже посвятил своё произведение "Welt und
Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert", он высоко ценит стремление создать философию жизни, объединить научные знания в
цельное мировозерцание; несмотря на то, что философия Геккеля носит на себе все признаки материализма, доктор Штайнер считает
его учения, стройно объединяющие все явления физической жизни, отличным введением к учениям теософии, при условии, что
геккелевская механическая причина мирового бытия будет заменена причиной разумной.
Главной разницей между монизмом Геккеля и философией доктора Штайнера является то, что геккелевский монизм не заключает в
себе нравственного начала: с его точки зрения все мировые явления, от мельчайших химических соединений до высочайшего
человеческого духовного творчества, развиваются естественно-механическим путём, и всё, могущзее объяснить их, заключается внутри
самого физического мира. Поэтому, всякая человеческая действительность с точки зрения монизма есть лишь частица всеобщей
мировой деятельности, и деятельность эта не стоит ни в какой связи с высшим гравственным мировым порядком и нисколько не
зависит от него.
Собственно религиозные искания М. Волошина начинаются с буддизма, когда в 1901 г. в Париже он встречается с тибетским
ламой; одновременно он глубоко погружается в культуру Европы, прежде всего французскую. В 1900 г. его ссылают в Среднюю Азию,
в Ташкент, и здесь в течение полутора месяцев он ходит по пустыне с караваном. Интересно, что именно в Ташкенте, на «стыке двух
столетий», происходит, по словам Волошина в «Автобиографии», его «духовное рождение»: «Здесь настигли меня Ницше и «Три
разговора» В. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских
плоскогорий, и произвести переоценку культурных ценностей». Итак, культуру Европы Волошин ощутил в этот момент
«ретроспективно», как принадлежащую прошлому: одновременно произошел его поворот навстречу будущему, надо думать,
апокалипсическому (именно таково содержание «Трех разговоров»), – в чем, по-видимому, и состояло его «духовное рождение».
Вдохновленный Ницше и Соловьевым, Волошин становится единомышленником ревнителей религиозного обновления: ницшеанца В.
Иванова, соловьевцев Андрея Белого и А. Блока, с которыми он сближается тоже в «годы странствий». Для Волошина это также были и
«годы учения»: в том же 1900 году он на много лет уезжает в Париж ради самообразования. Он учится «художественной форме – у
Франции, чувству красок – у Парижа, логике – у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли – у
Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и Эредиа» («Автобиография»). Волошин формируется
как русский европеец – эстет, носитель западной ментальности. «В эти годы – я только впитывающая губка, я весь – глаза, весь – уши.
Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра, Лувр, Прадо, Ватикан, Уффицы,
Национальная библиотека. Кроме техники слога, овладеваю техникой кисти и карандаша». Волошиным движет стремление «Всё
видеть, всё понять, всё знать, всё пережить, / Все формы, все цвета вобрать в себя глазами, / Пройти по всей земле горящими ступнями,
/ Всё воспринять – и снова воплотить» («Сквозь сеть алмазную…», 1904 г.). За ученическим восхождением вскоре должно было
последовать творческое нисхождение.
Поиски Истины
С начала 1900-х гг. начинаются духовно-оккультные искания Волошина. Особого напряжения они достигают к 1905 г., началу пятого
семилетия его жизни, названного им «Блуждания». В «Автобиографии» Волошин перечисляет «этапы блуждания» своего духа: это
«буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р.Штейнер». В мае 1905 г., находясь в Париже, Волошин сдает
масонский экзамен, и его принимают в масоны. Он был членом двух лож – «Гора Синайская» и «Труд и истинные верные друзья»,
работавших в союзе с Великой ложей Франции. Но не пройдет и года, как Волошин разочаруется в масонстве. Вот строки из его
письма к М. Сабашниковой (скоро она станет его женой): «Моё масонство, то, которое я видел, кажется мне поверхностным и
ненужным. Я не знаю, как быть мне с моим масонством». (1)
В июне того же года эзотерические стремления Волошина получают новый импульс: в Париж приезжает Анна Минцлова, известная
деятельница теософского (а впоследствии антропософского) движения, сближающаяся с Волошиным и Сабашниковой. Под влиянием
Минцловой интересы Волошина обращаются к теософии и позже к антропософии. Сверхъестественные способности Минцловой поразному оценивались представителями русской духовной элиты. Скажем, Н. Бердяев, признававший за ней ум и особую одаренность,
ощущал одновременно ее влияние как «совершенно отрицательное и даже демоническое» (2), а Андрей Белый, подозревавший в
Минцловой «душевную болезнь», в конечном счете остался в недоумении перед ее загадкой. (3) М. Сабашникова дала Минцловой
общеантропооофскую оценку: «Ее большие духовные силы не были проработаны в духе объективности и самообладания, они
действовали хаотически и непросветленно; хотя многие через нее, как через окошко, смогли увидеть иной мир, она вызывала вокруг
себя всякие беды и сама погибла». (4)
Однако Волошин отнесся к Минцловой с самой заинтересованной симпатией и уважением. Вместе с ней он посетил Руан и Шартр и
посвятил ей стихотворный цикл «Руанский собор». Как же он охарактеризовал феномен Минцловой? В соответствии со своим общим
принципом отношения к людям, опирающимся отчасти на веру в перевоплощения, – этот принцип можно было бы назвать
мифотворческим. За странной внешностью Минцловой Волошин распознал облик «готической сивиллы», обладающей «вещей силой»,
на голове которой – венец «безумья и огня» («А.Р.М.», 1911 г.).
До сих пор феномен Минцловой остается в числе тайн русского Серебряного века. С кем, кроме как с теософами и Р. Штейнером, была
связана Минцлова в европейских эзотерических кругах? Кто были «розенкрейцеры», пославшие ее (по ее собственным словам) в
Россию и собиравшиеся посвятить в свои таинства (в Италии) избранников Минцловой Андрея Белого и Вяч. Иванова? Куда исчезла
Минцлова, вышедшая августовским днем 1910 года из дома на одну из центральных улиц Москвы, после чего ее никто больше не
видел? Какую, наконец, роль в судьбе Минцловой сыграл Р. Штейнер?… Насколько мне известно, удовлетворительных ответов на эти
вопросы до сих пор не дано.
Р. Штейнер в судьбе Волошина
Через Минцлову в 1906 г. Волошин и Сабашникова знакомятся со Штейнером, приехавшим в Париж на теософский конгресс. Тогда же
в квартире, которую они снимали, происходит весьма примечательная встреча русских символистов старшего поколения Д.
Мережковоного и З. Гиппиус с Р. Штейнером. Впоследствии Сабашникова вспоминала об этом вечере «с ужасом»: (5) в лице
Штейнера и Мережковского столкнулись позиции трудно примиримые. ««Скажите нам последнюю тайну», – кричал Мережковский, на
что Рудольф Штейнер ответил: «Если Вы сначала скажете мне предпоследнюю»». (6) Вся безысходность встречи теизма и космизма – в
этих двух репликах русского мыслителя и основателя антропософии…
Позже Сабашникова сделалась верной ученицей Штейнера, Волошин же относился к антропософии достаточно вольно (хотя и вступил
во Всеобщее антропософское общество). «От антропософии Макс брал то, что ему было близко само по себе. Упражнения,
составляющие антропософскую практику, он выполнял в практике самой жизни», – писала Сабашникова. (7) Многолетний внутренний
диалог, который Волошин вел со Штейнером, протекал на уровне глубже словесного. «Ты никогда ни слова / Мне не сказал, (8) / Но
все мои вопросы / В присутствии твоем / Преображались / В ответы», – так говорит об этом Волошин в стихотворении 1914 г.
«Рудольфу Штейнеру». Есть там удивительная фраза: «...Иногда мне кажется, / Что ты – / Я сам». С ней согласуется итоговое
свидетельство из волошинской автобиографии, где сказано, что Штейнеру Волошин «обязан больше, чем кому-либо, познанием самого
себя». В отличие от Андрея Белого, Волошин на протяжении всей жизни сохранял ровное отношение (глубокий пиэтет) к Штейнеру.
Война и революция
Первая мировая война застает Волошина в Дорнахе: здесь на постройке Гетеанума уже трудятся близкие ему люди – М. Сабашникова,
А. Белый, А. Тургенева, Т. Трапезников. «Иоанново здание» видится Волошину новым ковчегом, где избранники спасаются от
катастрофы. Обстановка войны дает возможность Волошину вновь и вновь испытывать на практике свой этический принцип:
принимать другого таким, каков он есть, никого не осуждать, видя в ближнем прежде всего некое свободное «я». Волошину поручили
помогать расписывать занавес для сцены, где должны были разыгрываться драмы-мистерии Штейнера; он также работал как резчик по
дереву. Вспоминая эти дни, поэт писал в «Автобиографии»: «Эта работа, высокая и дружная, бок о бок с представителями всех
враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв европейской войны, была прекрасной и трудной школой
человеческого и внеполитического отношения к войне». Однако Волошина угнетал узкий догматизм некоторых из окружавших его
антропософов. Вскоре он уезжает в свой любимый Париж, где в 1915 году пишет сборник стихов о войне «Anno Mundi Ardentis»;
современные события там облечены в апокалипсические и космические образы.
Г.А.Бондарев ОККУЛЬТНЫЙ ПОГРОМ ГЕТЕАНУМА
Когда приближаешься к верхнему входу в перестроенный зал Гетеанума и в дверном проеме появляется все то, чем теперь обрамлена
сцена, то душа, предательски забыв все усилия, потраченные на работу с Nebenubungen, восклицает: не может быть! Когда же, наконец,
входишь в зал и обозреваешь все понастроенное в нем и окончательно осознаешь, что, увы, это "может быть" и даже уже есть, то
замираешь, словно оглушенный, не в силах некоторое время собраться ни с чувствами, ни с мыслями. Одним словом, переживаешь
шок, даже в том случае, если все это уже видел на макете и на фотографиях; ибо реальность превосходит и то и другое. Макет - мал,
условен и фрагментарен, фотографии не передают ни пространственных , ни цветовых переживаний. Когда возвращается способность
суждения, то, рождаясь непосредственно из созерцаемого, мысль однозначно и решительно сводится к одному: эти формы не могут
принадлежать внутреннему пространству. Такое суждение, в принципе, способен родить в себе всякий, даже ничего не
понимающий в искусстве. В самом деле, кому и что нужно объяснять, если, скажем, в его квартиру въедет грузовик? или, если в
концертном зале от стены к стене проведут железную дорогу? Тому, что предстает нам теперь на сцене Гетеанума, трудно даже
название подобрать. Это что-то похожее на два кромлеха, что стоят в Стоунхедже. Но те-то стоят под открытым небом, а тут - зал!
Положенная сверху на два кромлеха балка напоминает железнодорожную эстакаду, и по ней безбоязненно можно пускать настоящие
поезда. Беспримерная для нашего времени, ушедшая вместе с тоталитарными режимами тяга к гигантизму в искусстве, ожила, таким
образом, в большом зале Гетеанума, даже в более безвкусном, чем в "социалистическом реализме", исполнении. О том, что "кромлехи"
загораживают больше половины сцены для сидящих в зале на боковых местах, видимо, и говорить тут не стоит, ибо ясно: "кромлехи" это самоцель, а публика в зале - явление теперь вторичное. Пространство между "кромлехами" и краями сцены заколочено
деревянными щитами. Приезжающим из России они сильно напоминают деревянные покрытия, которыми в Москве маскируют
бронированные двери, устанавливаемые в квартирах в связи с обострением криминальной обстановки в городе. Щиты эти (они
использованы и в других местах; заколоченный ими проем в одном из простенков напоминает аварийный выход в самолете) не просто
безвкусны, они вызывающе антихудожественны, ибо общеизвестно - на каком высоком уровне умеют работать в Европе по дереву.
Устанавливавший их, словно бы смеясь над нами, говорил себе: Если они уж и этого не поймут, то вместо искусства им, поистине,
можно предложить все, что угодно! Мы склонны думать, что в эти щиты (и во многое другое) сознательно заложена провокация. Кто,
войдя теперь в зал, не повернет тут же обратно, вынужден будет сделать над собой некое насилие: обмануть себя, извратив в себе
естественное переживание прекрасного.
Но перейдем к сооружениям вдоль стен. Им также трудно подобрать название, трудно или даже невозможно объяснить их смысл и
предназначение с точки зрения архитектоники внутренних пространств. Кто пытается видеть в перестроенном зале "музей" первого
Гетеанума, просто не понимает, о чем говорит. В архитектуре, как и в любом искусстве, есть сфера свободного творчества, а есть
непреложные нормы, не зависящие ни от каких смен стилей. Например, ни в каком строении нельзя колонну ставить базисом вверх, а
капителью вниз. Если колонны, будь то наружные или внутренние, не несут на себе никакой нагрузки (архитрав - не нагрузка), то их
заменяют пилястрами и т.д. Нагороженное вдоль стен зала, - это ни колонны, ни пилястры. Они, пожалуй, напоминают контрфорсы
средневековых крепостей, которыми укрепляли стены снаружи. Контрфорсы. кроме того, разбивали атакующего противника на малые
группы, замкнутые с трех сторон, лишенные обозрения общего хода штурма. В случае нового зала в роли такого "противника"
выступает дневной, солнечный свет. По замыслу Рудольфа Штайнера и строителей обоих Гетеанумов свет этот, проникая через
цветные стекла окон, должен был, смешиваясь, образовывать сложную игру цвета, демонстрируя научные воззрения Гете, для которого
само голубое небо было уже теорией цвета. Рудольф Штайнер считал, что цветовое решение зала Гетеанума "...является законченным
лишь после того, как его пронизывает свет" (GA 181, S.310). Теперь цвет и свет, разобщенные, замкнутые между контрфорсами,
вынуждены просто капитулировать. Дневной свет теперь переживается в зале неуместным. Зал требует электрического освещения.
Однако как сделано оно? На потолке среди пусть и очень плохо исполненных, но крайне спиритаульных живописных мотивов, вделан
светильник. Своим внешним видом он производит впечатление, словно его нашли где-то на свалке, куда он был выброшен после
многих лет эксплуатации в каком-то гигантском складе. Такой светильник был бы уместен, как деталь, скажем, в творении Тенгели на
Базельском вокзале. На потолке большого зала Гетеанума он смотрится еще одной провокацией, грубым вызовом всякому
художественному вкусу. Опять-таки и контрфорсы сделаны так, чтобы никто из восхищающихся ими не мог бы потом оправдаться
непониманием искусства. - Они четырнадцать раз повторяют внешний мотив Гетеанума, но так, что если мотив тот полон
соразмерности, изящества, является несущим элементом здания - как и полагается быть колонне, - то, будучи повторен в контрфорсах,
он представляет собой, можно сказать, исключительное архитектурное безобразие. Однако задумаемся и над таким вопросом: Что это
за явление - не разбирающиеся в искусстве антропософы? Ну хорошо, мы отказались от познания, предали Антропософию как
Духовную науку, принимаем с восторгом любую галиматью, появляющуюся во вторичной антропософской литературе. Но искусство! в каком еще Обществе мира столь много рисуют, лепят и т.д.? Мы не просто занимаемся искусством, но практически изучаем
импульсы нового искусства. Так что же, о Боже, происходит с нами? Мы с удовлетворением воспринимаем крашенный под дерево
бетон, чего не позволяет себе делать никто в мире - невообразимая безвкусица. Нас не травмирует аляповатый, грубый колорит
живописи потолка (не могли даже с толком скопировать). У нас не вызывает вопроса: можно ли повторять роспись купола на лишь
слегка вогнутом потолке? Мы буквально на каждом шагу имеем дело в новом зале с принципом колонны, "поставленной на капитель".
Единственное, что , пожалуй, заслуживает внимания, так это обилие красного цвета на потолке, ибо в красном, по словам Рудольфа
Штайнера, выражается гнев божий.
Такова внешняя, экзотерическая , "художественная" сторона перестройки зала. Но архитектура, пластика и живопись первого
Гетеанума кроме художественности глубоко эзотеричны. Что же сделали с его эзотерикой теперь? Начнем опять со сцены. Два
"кромлеха" на ней суть не что иное, как две колонны - Якин и Боас, устанавливаемые в каждой солидной масонской ложе. Рудольф
Штайнер необыкновенно много говорил об эзотерическом смысле этих колонн. Но на сцене они установлены не для изучения. Они там
поставлены для других целей, чтобы указывать "знающим", что теперь на самом деле имеет место в Дорнахе, а может быть и за
кулисами всего В.А.О. То есть мы вновь имеем дело со стремлением делать варенье из огурцов и солить землянику. Колонны
исполнены даже с некой "претензией": размерами, псевдоантропософской манерой скашивать плоскости дан намек на колонны "наука"
и "искусство", стоявшие в центре Мистерий Гибернии, о которых рассказывал Рудольф Штайнер. Получились, однако, ни колонны, ни
кромлехи, а фрагмент модерного железнодорожного акведука. Совершившие перестройку зала, несомненно, проявили известную
гениальность. Но это гениальность зла. Они сумели художественно-эзотерические импульсы первого Гетеанума столкнуть с
импульсами второго Гетеанума и так принудить их искажать и разрушать друг друга; разрушать также в наших астральных телах.
Вспомним, что говорил Рудольф Штайнер о стенах первого Гетеанума: "...замыкающие строение стены мыслятся совсем в другом, не
традиционном смысле ...они открыты пространству, мировому пространству, ...этой цели служат и колонны, сопровождающие стены и
отстоящие от них на некотором расстоянии. И все пластическое... сделано в связи с этим замыслом. Итак, душевно прозрачная стена в
противоположность замыкающей пространство стене. - Таков замысел." (Ibid., S. 306).
Так непосредственно, не правда ли, ясно становится нам, что за "музей" мы получили. Пластику, открытую макрокосму, помещают в
"душевно замыкающих пространство стенах". И что же должна переживать теперь в новом зале душа, побуждаемая мотивом капителей
открыться "мировому пространству"? А во что превращено "отстояние" колонн от стен? Во что превращены сами колонны?
Представим себе на миг, что убран фанерный ложный потолок: что откроется нашему взору? А ведь Рудольф Штайнер предупреждал:
"Целое ни в коем случае не должно носить декоративного характера..." (Ibid. S. 309). Что сделано с капителями и мотивами
цоколей, иначе как оккультным преступлением не назовешь. Из них понаделали символов, арабесок. Рудольф Штайнер же разъяснял:
"Непосредственно из духовного мира пытались здесь творить, творить не символы, а духовную действительность, насколько она
может теперь открываться." (GA 186, S. 285). Неужели все это для нас лишь пустые фразы? Ну а если не фразы, то задумаемся все-таки,
что за "духовная действительность" непосредственно связана с формами первого, (а также и второго) Гетеанума. Рудольф Штайнер
дает разъяснения и здесь: "...у нас имеласть возможность в мотивы капителей, цоколей внести эволюцию (мира). Капитель следующей
колонны всегда развивается из предыдущей, органично, как это имеет место в природе" (GA 181, S. 306). Ася Тургенева, опираясь на
собственный опыт пишет: "Эти формы обладают также сознанием" (Erinnerungen an Rudolf Steiner, 1993, S. 93). Да, так бесконечно
много содержится в художественных импульсах первого Гетеанума. Поэтому, кто работает с ними практически, испытывает их
глубокое преобразующее, возвышающее действие на все человеческое существо. Работу с ними используют даже как терапию. В них
заключена светлейшая христианская магия большой действенной силы. А как будет действовать на нас творение господ ХитчаХаслера? Прямо противоположным образом! И если кто-то надеется, что в перестроенном зале можно просто посидеть, как в театре,
тот показывает себя лишь глубоко наивным человеком. По отношению к таким нам остается лишь повторить: "...кто нашего строения
не понимает, с тем, собственно, и говорить не следует" (GA 186, S. 285). Однако корень трагедии в том, что таким людям позволяют
вытворять с Гетеанумом все, что им заблагорассудится.
Гигантская эволюция мира, протекающая через семь эонов, поволенная Богом и творимая Иерархиями, не выражена, а соединена
особым художественным и оккультным образом с формами первого Гетеанума. Духовное движение этой эволюции непрерывно
совершалось через оба зала Гетеанума, действуя пробуждающе на Я-сознание. Формы капителей, архитравы вызывали реальное
движение эфирно-астральных сил и все это приходило в благотворную связь с людьми, находящимися в зале и на сцене Гетеанума.
Колонны, капители и архитравы большого зала находились в связи с планетами и через них - с семью зонами эволюции, с
манвантарами. Поскольку же эволюция совершается на двух планах: в сущем и инобытии, - колонны были повторены дважды.
Колонны, капители и архитравы на сцене находились в связи с состояниями великих Пралай. Поэтому духовная атмосфера на сцене
была еще более святой, чем в зале.
Да, это было нечто совершенно уникальное: гигантская метаморфоза всего нашего эволюционного цикла, действующая в своей сути
как основной закон во всем многообразии феноменального мира, была дана вся разом созерцающей силе суждения посетителя
Гетеанума. Его астральное тело переживало ее на сверхчувственном уровне; органам восприятия она была дана чисто художественно.
Рудольф Штайнер не замышлял иллюстрировать ее с помощью форм Гетеанума. Она сама воплотилась в него через художественную
интуицию Рудольфа Штайнера. И поныне, когда мы пластицируем с подобающим настроением и углублением темы капителей,
архитравы, мы совершаем акт прямого, магического познания.
Но что сделано с эволюцией мира в новом зале? - Она распрямлена! Одна ее часть (пралайи) отсечена, а другая в виде двух прямых
линий уперта в глухие стены! Она ариманизирована! Это материалистическая эволюция, ведущая из ниоткуда в никуда. Но весь
комплекс капителей, архитравов и проч., даже в таком плохом исполнении все равно действует. Поэтому импульсы первого Гетеанума,
будучи направленными против себя и против импульсов второго Гетеанума, находятся теперь в процессе, который можно сравнить с
медленно развивающимся взрывом. Каковы будут его масштабы и последствия, нам остается только ждать. Ясно лишь одно, что от
многих при этом полетят клочья судеб и карм. Виноваты в содеянном мы все. Злодеяние готовилось давно и не в тайне. Но как и
всегда, личный покой для членов был дороже всего. И вот они получили еще одну возможность "позитивно" предать Антропософию.
В наших книгах "Антропософия на скрещении..." и "Мистерия Антропософии" - на которые "доброжелательные" антропософы
предпочитают только плеваться и поддерживают продажную прессу, устраивающую за автором охоту на ведьм, - мы писали и
предупреждали, что силы внутри Общества, враждебные Антропософии, постоянно исследуют нас (как лабораторных белых мышей)
на предмет нашей способности отстаивать антропософское дело в мире. Так, уже много лет назад г-ну Хитч было позволено нанести
на два пилона перед Grundsteinsal некую живопись, которая, по ее исполнению, уместна лишь на стенах гаражей и бетонных
ограждениях. Реакции не было никакой. Художественный вкус тысяч антропософов молчал. Тогда разрешили Герарду Вагнеру кое-что
расписать в самом Grundsteinsal'е, чтобы даже непроходимые дилетанты могли непосредственно сравнивать истинное мастерство этого
художника с пустой претензией на мастерство. И не ошиблись - ничто не помогло!
Начать беспокоиться следовало еще в конце 80-х годов, когда в Зальцбурге была затеяна игра в бирюльки с эзотерикой первого
Гетеанума. Когда в 1990 году нам предоставили единственный раз прочитать пару докладов в Гетеануме, мы пытались обратить на это
внимание, но, разумеется, тщетно. Тут кто-то может нам возразить, говоря, что г-н Хитч большой знаток художественных импульсов
Гетеанизма, что он постоянно демонстрирует это в своих содержательных докладах и т.п. Судя по тому, что он делает, можно лишь
заключить, что в докладах он просто фарисействует. И в Евангелии сказано: "По плодам (делам) их узнаете их". Современный человек
- он таков, что может высказать любые слова в любых сочетаниях. Мало ли имеем мы в нашей среде таких, кто на словах ушел очень
далеко, а на деле демонстрирует себя как законченного материалиста или того хуже. Главная особенность г-на Хитча состоит в том, что
он лишен дарования (у художников часто это обращается в трагедию всей жизни) и честолюбив. Именно этими свойствами
воспользовались в нем те, кто разрушил оба Гетеанума сознательно. Понять все это не так уж трудно. Ну давайте возьмем хотя бы одно
свидетельство тех, кто строил первый Гетеанум, свидетельство о том, что за задачи решали они, что переживали, а потом сопоставим
их слова с тем, что лопочут наши "перестройщики" и разные доброхоты. Только не будем опять гундосить о "музее" и проч. Так ведь
можно и Самого Господа Бога низвести до музейного экспоната. Ася Тургенева вспоминает о своей работе над формами Гетеанума:
"Особенно много пришлось ломать голову резчикам по дереву (а не рабочим по бетону), работавшим над капителями. Ведь мы тут
имеем дело с движением форм, идущим не только сверху вниз и снизу вверх, но также и по горизонтали. Форма проявляет лишь свою
тенденцию и исчезает, чтобы в следующей капители, на новом месте возникнуть из воспринимаемой лишь сверхчувственно тенденции.
Нужно пройти, перепрыгнуть с нею через "ничто". Для этого наша способность созерцания оказывалась недостаточно подвижной"
(Errinerungen an Rudolf Steiner, 1993, S. 81). Но со строителями Гетеанума был Учитель. С его помощью они смогли "перепрыгнуть
через ничто". Наши "творцы" теперь вот тоже "прыгнули": из "ничто" личностных амбиций в никуда!
Наиболее откровенно опыты над нами ставили, выбрасывая урны из Гетеанума, когда осквернили урну Рудольфа Штайнера[* См.
статью "О положении в Антропософском обществе"], вытряхнули в клумбу прах из урны Иты Вегман в Ля-Мотта и т.д.[* Урна Иты
Вегман (по её завещанию) хранилась в небольшой капелле в швейцарском городке Ля-Мотта. Капеллу в своё время, специально по
случаю погребения урны, расписала французская художница и антропософка Колот Дюбуа. Почему урну вытряхнули в клумбу (другие
продолжают там стоять) никто вразумительно объяснить не может.] "Позитивное" предательство, совершаемое членами
Общества, сопровождало эти даже юридически преступные действия. Тогда приступили к залу. Обрабатывали нас тут разными
способами. Кое-кто, наверное, помнит, как на одном из генеральных собраний сердобольный и необыкновенно пробивной дядя г-на
Хитча слезно умолял собрание позволить его племяннику переделать зал. - Позволили. Некоторое время спустя, когда ничего уже
изменить было нельзя, на генеральном собрании был поставлен вопрос о том, чтобы поставить на сцене скульптурную группу
"Представитель человечества". На этот раз г-н Хаслер умолял собрание: "Пожалуйста, я вас лично прошу, не надо об этом сейчас
говорить!" Ну не надо, так и не стали. Вопросы-то всё мелкие, второстепенные: Гетеанум, скульптурная группа. Главное, чтобы все
было тихо и мирно, "келейно", как говорили прежде. Даже ложь готовы мы безмолвно принять, лишь бы она сулила нам покой,
неподвижность. Кто сейчас вспоминает о том, что основанием для устройства контрфорсов в зале была объявлена необходимость
улучшить акустику? Г-н Хаслер, в духе ставшей у нас традиционной оккультной болтовни, объяснял генеральному собранию, как
подсказка устроить контрфорсы пришла чуть ли не свыше, выраженная вслух обычным инженером, не антропософом. "Эврика!
воскликнули мы, - так разглагольствовал он, - услышав от инженера, что колонны улучшат акустику." И никого тогда не резанула вся
нелепость, полнейшая неуместность подобных спекуляций, когда речь идет о Гетеануме. Но главное (!) - теперь, когда все испорчено
как надо, нам заявили: акустика осталась на прежнем уровне! А чтобы мы вдруг не проснулись, нам опять врут: "Через два года она
станет лучше!" И вот теперь, когда зал открывали, на генеральном собрании был просто триумф позитивности. Люди выражали
преклонение перед новоявленными Хирамами-не-Абифами. Звучала та особая, присущая только большим антропософским собраниям
пошлость, позорящая само слово, извращающая даже элементарное чувство истины. Говорилось о том, что в результате строительства
между г-ми Хаслером и Хитчем возникла дружба, напоминающая дружбу между Гете и Шиллером! Неправда это! Возникло нечто
другое. Люди, разрушившие Гетеанум, несомненно, войдут в историю, но наравне с именем Герострата. Вина их неоднозначна, но
судить их будет мировая карма. Следует отметить, что нашлись люди, открыто и мужественно протестовавшие против творившегося в
большом зале безобразия. Г-н Хаслер встретился с ними среди развалин зала и не без цинизма заявил, что их протест дал ему лишь еще
несколько тысяч сторонников. Если это правда, то хотелось бы посмотреть в глаза этим сторонникам. Рудольф Штайнер говорил: "Для
воспитания кармического созерцания должен служить Гетеанум. И если противники истинного развития человечества сожгли первый
Гетеанум, на его месте должен возникнуть второй, с формами, пробуждающими созерцание кармы" (GA 236, 27.04.1924). Но что мы
имеем теперь? Что теперь открывается нашему созерцанию на Дорнахском холме? - Старозаветное: "правят злы..."? Рудольф Штайнер
говорил, что в конце столетия "от нашего дорнахского строения не останется камня на камне" (GA 284, S. 168). И вот предсказание
исполнилось: в год Зората (1998), с нашей помощью и не так, как мы ожидали. Мы-то всё думали о чувственно видимых формах, а
разрушению подвергли сущностное Гетеанума - сверхчувственное. В приложении к книге "Антропософия на скрещении..." мы писали
о том, что "планка" компромиссов со злом будет в ВАО постоянно подниматься и что будет находиться все меньше желающих прыгать
через нее, дабы сохранить дружбу со злом, иметь возможность и дальше "позитивно" предавать Антропософию. Перестроенный зал
вообще становится пробным камнем, у которого будет делаться явным, кто чем дышит, что на самом деле несет в своей душе; здесь
тайное становится теперь явным, и отпадает необходимость многое доказывать. Внешним миром разрушение Гетеанума воспринято с
удовлетворением. В обычных газетах замелькали статьи об Антропософии, и без критики. Во многих из них отмечена перестройка зала.
Казалось бы, откуда им вообще знать об этом? Узнали, и радуются, смеются, наверно. А мы плачем. Однако, да будут нам утешением
слова Рудольфа Штайнера: "Гетеанум взят от нас. Но дух Гетеанума, если мы хотим быть прямыми и честными, не может быть взят от
нас". (GA 233, 31.12.1924). Если будем прямыми и честными! У больших трагедий порой бывают и простые решения. В нашем случае
таким решением могло бы быть следующее: нужно поставить в центре зала большой мусорный контейнер, быстренько обколотить
молотком всю эту пошлую и опасную мишуру, свалить ее в контейнер и выкинуть (стоить это будет недорого). А потом обыкновенно
отремонтировать зал, помыть Гетеанум снаружи и заняться главным делом: проблемой свободной духовной жизни в Обществе. В
Дорнахе создана крайне опасная ситуация, и для ее разрядки требуются неординарные меры. Во втором цикле лекций, посвященных
раскрытию тайн Апокалипсиса (он был прочитан в 1924 г. для священников Общины христиан), Рудольф Штайнер рассказывает о том,
как действует солнечный демон Зорат в человеческой истории. Этот демон является одним из сильнейших в Солнечной системе и
проявляется в ритме 666-ти лет. В первый раз он проявился скрытно, тая свой облик, в деяниях арабизма, принесших в Европу семена
материализма. Во второй раз он явился перед внутренним взором пытаемых тамплиеров. Он тогда воспользовался католической
церковью, чтобы разгромить их орден. А теперь: "еще до конца столетия...", - в связи с 1998 годом (666 х 3), - "он покажет себя,
выступая во многих людях как существо, делающее их одержимыми собой. Появятся люди, о которых не следует думать, что они
являются людьми. ...Это будут существа с сильной волей и с яростью разрушения в своих эмоциональных проявлениях. ...Они будут
безмерно издеваться над всем духовным и стремиться стереть его в прах. В зародыше в развитие человечества эти силы вступили через
нынешний (сказано в 1921 г.) большевизм". (GA. 346, S. 122-123). Так говорит Рудольф Штайнер. А теперь взглянем, на происходящее
в мире и в ВАО уже в наше время. Во втором приложении к нашей книге "Антропософия на скрещении..." мы писали о том, что, начав
знакомиться с ВАО на Западе, мы с изумлением повсюду замечали, что в нем оживает советская система, что члены Общества очень
часто проявляют свойства "Хомо советикуса", что тема марксизма-ленинизма одних нисколько не интересует, а для других является
даже притягательной. Мало кого удалось нам заинтересовать и брошюрой "Добро и зло" (Москва-Базель, 1977), где мы показали
особую роль большевизма, как азурической, а следовательно, и зоратовой опасности, в единой системе зла, объединенного в знаке
опрокинутой пентаграммы. Такого рода "промахи" в познании просто не могут не открывать врата для духов Зората в души отдельных
людей. Тут необходимо мужество, чтобы посмотреть в глаза этой страшной правде. Она пока обнаруживается в симптомах, но именно
симптомы учил нас различать Рудольф Штайнер. Поэтому, когда мы в Базельском театре наблюдали, как режиссер Ёсси Вилер
втаптывает в психоаналитическую грязь высочайшую оперную классику (сейчас Моцарта, а далее подбирается к Вагнеру), то нам стало
ясно, что в таких делах правит та же "ярость разрушения", что и в бомбовом терроре англичан и американцев против мирных жителей и
культурных памятников (соборов, храмов, музеев и т. д.) Германии и Японии. И это та же "ярость разрушения", которой были
одержимы большевики в "красном терроре". Далее, "яростью разрушения" был одержим г-н Хайстеркампф, когда в одном из номеров
"Info-3" опубликовал фотографию расколотого Гетеанума, сопроводив ее скабрезным текстом, в котором говорилось, что в Дорнахе
соберутся рок-фэны, "шву ли" (так называют на Западе гомосексуалистов) и проч. и будут там веселиться, пока все не рассыпается в
прах. "Яростью разрушения" одержим Франк Майер, когда пишет (в том же "Info-3"), что в XXI веке "Классные уроки" будут читать на
вокзалах, а те из антропософов, кто не примет "интернет" и полную компьютеризацию духовной жизни, будут "превращены в шлак".
Примеры такого рода можно было бы множить на десятки страниц. Но вернемся к главному. Оно заключается в том, что в авторахисполнителях перестройки зала также действовала "ярость разрушения" Азуров, то есть вражда к духу. Сознательно или
бессознательно? - для сути дела это не имеет значения. Поэтому давайте присмотримся к этим грубым, парадоксальным
нагромождениям железобетона. Ничего кроме стремления "издеваться" и "стирать в прах" тонкие, спиритуальные формы первого
Гетеанума во всем этом мы не найдем. А когда истребляется суть духовного, то это ведь даже хуже, чем физическое разрушение
духовных творений. Таким образом, перестройкой зала духам Зората в Дорнахе открыта широкая дверь. Способны ли мы ее закрыть? И
кто это сделает? - Вот вопросы, которыми мы теперь обречены мучиться до конца инкарнации. Ну а кто не мучается сейчас, на того все
это свалится в Камалоке.
С.В.Казачков. Рудольф Штайнер
Штайнер (Steiner) Рудольф Йозеф Лоренц (25 февраля 1861, Кралевец, Австро-Венгрия — 30 марта 1925, Дорнах, Швейцария) —
немецкий философ и ученый, основоположник антропосо­фии. Получил естественнонаучное образование в Венском
политехническом институте. Испытал влияние Р. Циммермана и Ф. Брентано, универси­тетские лекции которых он посещал.
Приобрел известность благодаря философскому обоснова­нию гётевского типа естествознания, интерпрета­ции мировоззрения Ф.
Ницше, защите теории развития Э. Геккеля и даже благодаря позитивно­му резонансу его главной книги «Философия свободы»
среди представителей ненасильствен­ного анархизма.
В 1902 создал и возглавил немецкую секцию Теософского общества, однако в 1913 в силу расхождений с руководством общества
по христологическим вопросам секция была из него исклю­чена, и приверженцы Штайнера основали Антро­пософское общество.
Штайнер сотрудничает с ним, в декабре 1923 реорганизует его, становится его председателем и открывает Свободную высшую
школу духовного знания.
Как реформатор-практик Штайнер заложил основы вальдорфской педагогики, антропософ­ской медицины (в т. ч. омелотерапии
рака), лечебной педагогики, биодинамического сельско­го хозяйства, инициировал развитие эвритмии, новых направлений в
драматическом искусстве, живописи, архитектуре, движения конца 1910-х— начала 1920-х гг. за разделение трех сфер
«соци­ального организма» — культуры, политики и хозяйства. В сотрудничестве со Штайнером груп­па протестантских
священников и богословов во главе с Ф.Риттельмайером основала в 1922 Общину христиан — движение за обновление
религиозной жизни.
Философское творчество Штайнера мало изу­чено, в частности не выяснен до конца вопрос о периодизации его идейного развития
(так, строго имманентная философия раннего Штайнера, включающая спинозистские космологические и теологические
импликации, сменяется поздней панненеистической картиной антропогенеза, содержащей трансцендентные духовные начала, и т.
п.). Свое место в традиции философского мышления Штайнер представлял в 1922 следую­щим образом: «Я связал два принципа. У
Иоганна Готлиба Фихте я научился тому, что такое чистый акт, деятельность Я, отвратившаяся от внешнего мира, а у Аристотеля я
взял полноту всеобъем­лющего эмпиризма. Лишь тот, кто способен до­полнить Фихте с помощью Аристотеля, находит полную
действительность, таков и был мой путь» («Anthroposophical Movement» (L), 1934, vol. XI, N 3, p. 19). Первое его сочинение «Очерк
теории познания гётевского мировоззрения» (1886, рус. пер. 1993) содержит программу перегруппировки опытных фактов частных
дисциплин с целью построения феноменологической научной карти­ны мира. Так, в каузальном объяснении процессов
неорганической природы Штайнер ставит во главу угла систему прафеноменов (см. Гёте), роль которых аналогична функции
теоретической модели в традиционном естествознании. Диссер­тация «Истина и наука» (1892, рус. пер. 1913) посвящена анализу
акта познания и восхождению к беспредпосылочному началу философии. «Фи­лософия свободы» (1894, рус. пер. Париж, 1932—
33) строится на контрапункте встречных лейтмо­тивов: с одной стороны, познание есть продолже­ние эволюции, с другой —
свобода поступка мыслима лишь с точки зрения радикального этического индивидуализма. Из дальнейших философских
публикаций выделяются «Миросо­зерцание Гете» (Goethes Weltanschauung, 1897), фундаментальный обзор «Эгоизм в философии»
(Der Egoismus in der Philosophie, 1899), анализ типа познания, присущего спекулятивному мистицизму от Экхарта до Ангелуса
Силезиуса («Мис­тика на заре нового времени», 1901, рус. пер. 1917), истолкование языка античной и евангель­ской символики
(«Христианство как мистический факт и мистерии древности», 1902, рус. пер. 1917), доклад на IV философском конгрессе в Болонье
(«Психологические основы и теоретико-познавательная позиция теософии» — Die psychologischen Grundlagen und die
erkenntnistheoretische Stellung der Theosophie, 1911), реконструк­ция четырех периодов становления западного сознания («Загадки
философии, изложенные в очерке ее истории» — Die Ratsel der Philosophie in ihrer Geschichte als Umriss dargestellt, 1914) и опыт
разрешения психофизической проблемы («О загадках души» — Von Seelenratseln, 1917). Фило­софским вопросам посвящены
курсы лекций: «Антропософия, психософия, пневматософия» (Antroposophie, Psychosophie, Pneumatosophie, 1909, 1910, 1911 — о
процессах восприятия и образования суждений, о Брентано и пневматологии Аристотеля), «Человеческая и космическая мысль»
(1914, рус. пер. 1999 — типология миро­воззрений), общедоступная «Философия Фомы Аквината» (Die Philosophie des Thomas von
Aquino, 1920), «Время зарождения естествознания во всемирной истории и его дальнейшее развитие» (Dsr Entstehungsmoment der
Naturwissenschaft in der Weltgeschichte und ihre seitherige Entwicklung, 1922—23) и др. Последнюю треть жизни Штайнер посвящает
своеобразному культурному эксперименту — воссозданию утраченного смысла мистериальных и эзотерических знаний в
понятийной форме, в виде допускающей проверку дискуссии. И если способность Штайнера к духовному созерцанию и
подотчетному уму ясновидению ставит его в ряд таких классиков описания сверхфизических сфер бытия, как Я. Бёме, Э.
Сведенборг или Е. П. Блаватская, то главным методическим принципом его философии остается при этом рационалисти­ческий
эмпиризм: сквозь игольное ушко критиче­ской рефлексии исследователя должно проходить научное осмысление всякого
чувственного и, сверхчувственного материала. Соч.: Gesamtausgabe:Schriften, Bd.1—45, Vortrage, Bd. 51—354.Dornach, 1955—95; в
рус. пер.: Ду­ховный склад Гёте сквозь призму «Фауста» и сказки о змее и Лилии.— В кн.: Гёте И. В. Тайны. Сказка. Рудольф
Штайнер о Гёте. М., 1966; Очерк тайноведения. М., 1916; Как достигнуть познаний высших миров, ч. 1. М., 1918; Основные черты
социального вопроса. Ереван, 1992; Из области духовного знания, или антропософии. М., 1997; Космология, религия и философия.
Калуга, 1996; Общее учение о человеке как основа педагогики. М., 1996; О России: из лекций разных лет. СПб., 1997; Теория
Розенкрейцера. М., 1999; Происхождение зла и его облик в свете антропософии. СПб., 2000.
Лит.: Гольденберг В. Антропософское движение и его пророк. Берлин, 1923; Андрей Белый. Воспо­минания о Штейнере.
Париж, 1982; Риттелмайер Ф. Жизненная встреча с Рудольфом Штейнером. М.—Обнинск, 1991; Свасьян К. А. Книгамистерия. — В кн.: Штайнер Р. Философия сво­боды. Ереван, 1993; Линденберг К. Рудольф Штейнер: биография. М., 1995;
Lindenberg
С.
Ru-dolf
Steiner:
Eine
Chronik:
1861-1925.
Stuttg.,
1988.
С.В.Казачков
Принципы Антропософского общества. По Штайнеровской философии
1.
2.
3.
Антропософское общество должно быть объединением людей, которые хотят взращивать душевную жизнь в отдельном
человеке и в человеческом обществе на основе истинного познания духовного мира.
Стержень этого Общества составляют лица, собравшиеся в Гётеануме в Дорнахе в Рождественские дни 1923 года, как
отдельные лица, так и группы, приславшие своих представителей. Они проникнуты тем воззрением, что в настоящее время уже
существует настоящая выработанная на протяжении многих лет и в своих важных частях уже обнародованная наука о
духовном мире, и что нынешней цивилизации недостаёт взращивания такой науки. Антропософское общество должно иметь
своей задачей это взращивание. Оно будет пытаться разрешить эту задачу, поставив в центр своих устремлений взращиваемую
в Гётеануме в Дорнахе антропософскую духовную науку с её результатами, служащими для братства в совместной
человеческой жизни, для моральной, религиозной, а также художественной и общедуховной жизни в человеческом существе*.
Лица, собравшиеся в Дорнахе в качестве стержня Общества, знают и признают воззрение руководства Гётеанума,
представленного образованным на учредительном собрании Правлением, в отношении следующего:
«Антропософия, взращиваемая в Гётеануме, приводит к результатам, которые могут служить побуждением к духовной жизни
каждому человеку без различия национальности, сословия, религии. Она может привести к социальной жизни, действительно
построенной на основе, братской любви. Усвоение её как жизненной основы связано не с какой-либо степенью научного
образования, но только с непредвзятостью человеческого существа», Но исследование её и правомерное обсуждение
результатов её исследования требует духовнонаучного обучения, которого можно достигнуть лишь постепенно. Эти
результаты в своём роде столь же точны, как и результаты истинного естествознания. Когда они, подобно последним,
достигнут общего признания, они приведут к таким же успехам во всех областях жизни, не только духовной, но также и в
практической области».
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
Антропософское общество - отнюдь не тайное, но совершенно открытое. Его членом может стать каждый, без различия
национальности, сословия, религии, научного или художественного убеждения, кто видит нечто обоснованное в наличии
учреждения, такого рода, как Гётеанум в Дорнахе, - Свободная Высшая школа духовной науки. Общество отклоняет все
сектантские устремления. Политику оно не рассматривает принадлежащей к числу своих задач.
Антропософское общество видит центр своего действия в Свободной Высшей школе духовной науки в Дорнахе. Эта последняя
будет состоять из трёх классов. В неё будут приняты согласно своему заявлению члены общества, пробывшие в Обществе
установленный руководством Гётеанума срок. Таким путём они поступают в первый класс Свободной Высшей школы
духовной науки. Приём во второй и соответственно третий классы** последует, если желающих этого признает пригодными
руководство Гётеанума.
Каждый член Антропософского общества имеет право участвовать во всех устраиваемых Обществом лекциях, иных
мероприятиях и собраниях на условиях, объявляемых Правлением.
Руководство Свободной Высшей школы духовной науки принадлежит в начальный период Рудольфу Штайнеру, который
должен назначить своих сотрудников и своего возможного преемника.
Все издания Общества будут открытыми, подобно изданиям всякого другого открытого общества***. Издания Свободной
Высшей школы духовной науки не составляют здесь исключения: но Руководство Школы оставляет за собой право оспаривать
правомерность всякого суждения об этих изданиях, не опирающегося на то обучение, из которого они проистекают. В этом
смысле оно не признает правомерности каких бы то ни было суждений, не основанных на предварительной подготовке, как это
принято вообще в научном мире. Поэтому издания Свободной Высшей школы духовной науки будут носить следующую
пометку: «На правах рукописи для членов Свободной Высшей школы духовной науки, Гётеанум, класс... Право компетентного
суждения об этих произведениях не признаётся за тем, кто не получил предлагаемого этой школой или признанного ею
равноценным предварительного познания. Все остальные суждения отклоняются, поскольку автор данных произведений не
вступает по поводу них в дискуссию».
Цель Антропософского общества заключается в содействии исследованию в духовной области; цель Свободной Высшей
школы духовной науки - в самом этом исследовании. Догматизм в какой бы то ни было области должен быть исключён из
Антропософского общества.
Каждый год Антропософское общество созывает в Гётеануме очередное ежегодное собрание, на котором читается полный
отчёт Правления. Программа для собрания сообщается Правлением всем членам вместе с приглашением за шесть недель до
начала собрания. Правление может созывать также внеочередные собрания и назначать их программу. В таком случае
приглашения членам должны быть разосланы за три недели до начала собрания. Заявления по программе от отдельных членов
или групп должны быть присланы за неделю до собрания.
Члены могут объединяться в большие или меньшие группы, объединённые местом или родом занятий. Антропософское
общество имеет своим центром Гётеанум. Правление сообщает из Гётеанума членам или группам членов то, в чём оно видит
задачу Общества. Оно вступает в отношения с доверенными лицами, которые избираются или назначаются отдельными
группами. Отдельные группы заботятся о приёме членов; но подтверждения приёма должны быть представлены в Правление в
Дорнахе и подписаны им на основе доверия к доверенным лицам групп. Как правило, каждый член должен примкнуть к какойлибо группе; только если совершенно невозможно стать членом через какую-либо группу, ему надлежит просить о приёме в
Дорнах.
Членский взнос определяется отдельными группами; но каждая группа должна вносить за каждого из своих членов 15
швейцарских франков в год в центральное руководство Гётеанума.
Каждая рабочая группа устанавливает свой собственный устав; эти уставы не должны только противоречить уставу
Антропософского общества.
Печатным органом Общества является еженедельник «Гётеанум», который с этой целью снабжается приложением,
заключающим в себе официальные сообщения Общества. Это расширенное издание «Гётеанума» предоставляется только
членам Антропософского общества.
Правление основатель будет таково:
I Председатель - доктор Рудольф Штайнер II Председатель - Альберт Штеффен Делопроизводитель - доктор Ита Вегман Член
Правления - Мария Штайнер Член Правления - доктор Элизабет Вреде Секретарь и казначей - доктор Гюнтер Ваксмут.

Всеобщее Антропософское общество связано с основанным в 1912 году Антропософским обществом, но оно хочет создать
самостоятельный, отвечающий подлинному духу нашего времени исходный пункт для целей, которые были тогда
установлены.
** Не были основаны.
*** Открыто излагаются также и позже будут также обнародованы условия, при которых открывается доступ к обучению.
Г. А. Бондарев РОЖДЕСТВЕНСКОЕ СОБРАНИЕ 1923-2005
Глава 11. Участники Рождественского Собрания
Может случиться, что на нашу книгу набредет читатель, который скажет себе: кое-что в ней я нахожу для себя приемлемым, но ее
критический тон вынуждает меня отвергнуть ее. Мы тотчас же признаем за этим читателем право так поступить, если он, например,
прочитав упомянутый выше французский доклад фон Платона, скажет себе: мне очень нравится этот молодой аристократ-демократ,
но, ввиду критического тона его выступления, я отвергаю и его доклад, и его самого как члена правления ВАО. Правда, различие
между нашей критикой и критикой фон Платона — как между светом и тьмой. Однако, ладно, мы готовы идти на уступки, лишь бы
люди проявлялись самостоятельно и без лукавства. Когда же этого не происходит, когда наблюдаешь, что позволяют себе отдельные
личности в деле разрушения Антропософии внутри ВАО, а другие всё это охотно принимают, то просто невозможно удержаться и от
негодования, и от праведного гнева.Но когда мы изучаем дела наших предшественников, то нашу критическую позицию лучше будет
назвать /аналитической. /Мы изучаем то, что делали они, чтобы на их ошибках /учиться. /Критиковать же их как конкретных людей мы
не вправе хотя бы потому, что не можем сказать с уверенностью, а смогли бы мы поступать правильно, будучи на их месте. А не уснули
бы и мы в Гефсиманском саду?
Познание же истинного облика прошлого позволяет предметно думать о будущем. Реальный человек всегда пребывает в точке
настоящего. Она же есть центр претворений прошлого в будущее. Необходимо иметь как можно больше ясных представлений о
прошлом, чтобы, метаморфизируя их, творить будущее. Метаморфоза же их осуществляется силой, не принадлежащей временному
развитию. Она приходит в точку настоящего из высей. Идущий к свободе человек переживает ее в виде нравственных интуиий (рис.
6)[*/ Не напрасно Мефистофель стремится завладеть моментом настоящего./]Таковы некоторые методологические принципы
познания, имеющего дело с временным, социальным, историческим и т.п. развитием. Рождественское Собрание было осуществлено
как мистериальное действо, в основе которого господствовал принцип семичленного единства, т.е. эволюционизма. Поэтому оно
находилось в преемственной связи с лучшими традициями Мистерий прошлого. Рудольф Штайнер говорит по этому поводу
следующее: «Если в старых Мистериях кто-то должен был пройти через посвящение, то первая процедура, которой он должен был
быть подвергнут, состояла в том, что его способность познавать и воспринимать, вся его человеческая душевная конституция
направлялась на постижение значения протекающего /в семичленном цикле /мирового /культурного /развития». (ИПН. 346
<../70000010/1346.html#346>, S. 88.) Мистерию Антропософии отличает в этом смысле от прошлых Мистерий то, что ее ученики
постигают циклы развития даже в границах /семи эонов./Вовсе не случайно в начале своей научной деятельности Рудольф Штайнер
отдал дань уважения Эрнсту Геккелю, а эзотерический базис Антропософии начал возводить на учении об эволюции. И гносеология
его, как особенное, которого нет больше ни у кого, содержит в себе принцип эволюционизма, развития уровней сознания,
образующего наивысшую ступень эволюции видов. Вся другая эзотерика нашего времени носит упадочный характер главным образом
потому, что не имеет отношения к теории развития и к теории познания.
Эволюция мира, в антропософском ее понимании, совершается в форме мирового креста. /Крест является ее прафеноменом. /На этом
кресте (и это имел в виду Платон) уже в первую коренную расу нашей, четвертой глобы начала распинаться Душа Всечеловека —
Адама Кадмона. И Сам Бог, низойдя на Землю, явил Мистерию, в центре которой был воздвигнут крест. Его горизонтальная ось
символизирует пространственно-временную эволюцию. Его вертикальная ось символизирует Я-принцип, который всегда нисходит из
высей и эвольвирует во временной эволюции. Он ее оплодотворяет, метаморфизирует. Вдоль вертикальной оси боги нисходят к
людям, а люди направляют свои надежды и упования к богам. Благодаря этому временное становление получает /смысл. /Издревле
места, где свыше божественные импульсы входили в земное развитие, в культурно-историческое развитие, оплодотворяя его,
назывались Мистериями.
Рудольф Штайнер различным образом пытался обратить внимание участников P.C. на то, что они суть участники совершающейся
Мистерии, в основе которой правит принцип эволюционизма. Он указывал на глубинную связь пожара Гетеанума с пожаром эфесского
храма Артемиды, и прямо говорил при этом, что Мистерии — это места встречи людей с богами и что от этих встреч зависит
бесконечно многое. Он также говорил, что антропософское Движение «в его целостности» есть «служение Богу». Будучи понятым,
вписанным в сердце, это знание свяжет всех участников Собрания «с праистоками всего человеческого в духовном мире». (ИПН. 260
<../70000010/1346.html#260>, S. 35.) А еще участникам нужно понять, «каким образом /духовно-эзотерическое должно стать
основанием всей нашей деятельности и сути...» /(S. 38). Духовные силы Универсума желают по-новому войти в земное становление
человека, они требуют нечто от людей, а именно, чтобы «некий род революции в Космосе» [*/ Имеется в виду отпадение планетарных
интеллигенции от центрального водительства интеллигенции Солнца./] стал стремлением людей к «новой духовности» (S. 271).
Антропософское Движение есть «служение Богу» «силой духа и в познании Истины». Поэтому спекулятивное отношение к истине в
нем упраздняет всякое к нему отношение. Мировой необходимостью оно вызвано к жизни в тот период эпохи души сознательной,
когда особенно высоко поднялись «волны» материализма и всего того, что он влечет за собой. В эти-то волны и «ударило с другой
стороны (по вертикали. /—Авт.) /... откровение Духа... явилось откровение духовного человечеству. И не из земного произвола, но
следуя призыву, прозвучавшему из духовного мира, не из земного произвола, но перед лицом грандиозных образов, даруемых
духовной жизни человечества из духовного мира в виде откровений нового времени, проистек Импульс антропософского Движения»
(S. 35). И Импульс тот с совершенно особенной силой подействовал во время Рождественского Собрания. Еще и поэтому
образованный тогда Форштанд был эзотерическим. «Он /должен, — /разъяснял Рудольф Штайнер, — постичь задачи, поставленные
антропософскому Движению из духовного мира; /должен /[* /Ну а если должен, то, ведь, и может?/]/ /их воспринять (усвоить),
должен ввести их в мир и не должен быть лишь просто правящим Форштандом». (ИПН. 260а <../70000010/1346.html#260a>, S. 371.)
Наконец, Рудольф Штайнер прямо сказал, что нечто в духовном мире желает через P.C. войти в антропософское Движение, а потому
других, подобных этому, тагунгов в истории Движения еще не было.
Можно быть уверенным, что все участники P.C. получили в своем высшем сознании, подобно тому, как это описано в «Химической
свадьбе Христиана Розенкрейца», «письменное» приглашение, которое им принесло некое ангелоподобное существо. Потом, как и в
«Свадьбе», были и «вороны», и сильный «встречный ветер», так что одни опоздали (Фробёзе), другие не приехали совсем (Дунлоп). Но
что было особенно важно — это прийти на Собрание, как сказано в евангельской притче, «в брачной одежде», что означает: духовно
бодрственным, эзотерически настроенным, оставив дома всё своё низменное, повседневное, мелкое, и во всеоружии духовного
знания. Было ли это сделано? Когда читаешь описание (стенографические записи) того, что происходило во время Р.С, то создается
впечатление, что — нет! В докладе, прочитанном утром 24 декабря, которым Рудольф Штайнер открыл Собрание, он начал свою речь с
того, чем, собственно, и закончил в вечернем, последнем докладе 1923 года. Он говорил о руинах Гетеанума. Апеллируя к тому, что
участники должны были уже знать, он указал на необходимость войти в большие всемирно-исторические отношения, столь
основательно изменившиеся в новой эпохе. А еще он хотел обратить внимание присутствующих на то, что место, где они собрались, —
это не Ноев Ковчег. Вокруг антропософского Движения и даже внутри его находятся люди Клингзора. Их может оказаться в нем еще
больше (об этом говорится в последующие дни), ибо создаваемое Общество будет открытым [*/ Вспомним еще раз приведенные
выше высказывания Прокофьева по поводу «формы»,которую могут заполнить «другие» силы, и т.д../] И нужно понять, что открытость
его ко многому обязывает носителей Импульса Антропософии. От них требуется намного больше внимательности, трезвости,
реализма. Следовательно, никому тогда (и теперь тоже), в особенности ядру старых членов, правлению, ни в коем случае не следовало
расслабляться, впадать в наивно-благодушное состояние; но одновременно нужно было оставаться открытым. Однако это лишь
внешняя сторона дела. А какова была внутренняя? Рудольф Штайнер в том утреннем докладе говорит: «Так можем ли мы, мои
дорогие друзья, что-либо иное, кроме того, что выразилось в этих грудах руин, привести в связь с нынешними событиями времени? Это
стоит сегодня перед нами прежде всего как подавляющий образ. И хотелось бы сказать: те пламена, которые год назад в новогоднюю
ночь перед нашими физическими глазами и, режуще, перед нашими душевными очами столь ужасно бушевали, вздымаясь в выси
неба, те пламена — мы ведь видим их в духе, по сути говоря, /над многим, /что мы построили в последние двадцать лет». А далее он
говорит о «грандиозном откровении» духа людям, начавшемся в последней трети XIX в., и что оно импульсирует антропософское
Движение. Таковы были две стороны дела непосредственно в самом антропософском Движении. Исходя из них, Рудольф Штайнер
формулировал задачи, которые встали перед участниками P.C. Проникновенными словами, в которых сплелись боль утрат и
понимание колоссальной серьезности сложившегося положения в делах человеческих, он говорил: Мы хотим в начале этого нашего
Собрания «воспринять в наши сердца», «хотим глубоко вписать в наши сердца, что это антропософское Движение желает душу
/каждого в отдельности, /кто хочет посвятить себя ему, связать с первоистоками всего человеческого в духовном мире [*/ Мистерии —
места встречи богов с людьми./], что это антропософское Движение желает привести человека к тому пока что последнему для него в
ходе развития человечества на Земле утоляющему [жажду духовного] просветлению (озарению), которое в отношении к начавшемуся
откровению может быть облечено в слова: Воистину, это есмь Я как человек, как поволенный Богом человек Земли, как Богом
поволенный человек Мироздания». (ИПН. 260 <../70000010/1346.html#260>, S. 35.) «Und der Bau wird Mensch» (И Бау становится
человеком) Таковы были далеко не простые предварительные условия, выполнение которых делало реальным участие в P.C. С
полным самосознанием поставить их перед своей душой и означало прийти на Тагунг в «брачных одеждах» и быть уверенным, что не
случится того, о чем повествуется в известной евангельской притче. Но вот начинается работа Тагунга. Идет обсуждение статутов.
Рудольф Штайнер излагает их в целом и спрашивает, кто желает эти статуты принять в первом чтении. Голосуют единогласно. Рудольф
Штайнер: «Таким образом, набросок статутов принят в первом чтении. (Дружные оживленные аплодисменты.)» (S. 115) Как будто бы
все идет прекрасно. Рудольф Штайнер открывает «специальные дебаты» по каждому из параграфов. Участников просят высказываться.
И что же говорят они? — Нечто крайне заурядное, тривиальное, и не просто по содержанию, а — что особенно трагично — по роду, по
типу мышления. В замечаниях, дополнениях, поправках, которые предлагают участники, не проявляется ни малейшего понимания
того, с чем они имеют дело. Они мыслят рассудочно, абстрактно, по преимуществу юридически, полагая, что так же мыслил о статутах
и Рудольф Штайнер.Да, тут вновь вспоминаешь, как он объяснял, что желает быть не уважаемым, а понятым. Ведь в том же 1923-м
году он говорил о своей «Философии свободы»: «Когда в 90-х годах книга была издана, то люди вообще не знали, что им с ней делать.
Это выглядело так, словно бы кто-то в Европе написал книгу по-китайски и потому никто не может ее понять. Ну, конечно, она была
написана по-немецки, но /такими мыслями, /к которым люди совсем не привыкли, ибо совершенно намеренно из тех мыслей было
исключено все /латинское. /В первый раз совершенно сознательно было принято решение: в книге не должно быть ни одной мысли,
порожденной под влиянием латинского, но только самостоятельные мысли. Ведь «латинянин» — это только /физический мозг.
/Эфирное же тело человека — это ни в коей мере не «латинянин». Поэтому пришлось постараться выразить на языке такие мысли,
которые имеешь, получая их в /эфирном теле». /(ИПН. 350 <../70000010/1346.html#350>, 28.6.1923.)
«Философия свободы» вышла в свет в 1894 году, а после того Рудольф Штайнер много раз с самых различных точек зрения показывал,
что для антропософа ступень Homo sapiens уже не преимущество, а /тормоз /на пути к духу, к созерцающему мышлению Homo liber'a.
И потому он имел право и основание надеяться, что антропософы придут на P.C. не «латинянами», не в будничном платье латинского
способа мышления. Они же пришли! /Ив этом был корень трагедии, разражающейся по сей день./ Если мыслить формальнологически, рассудочно и юридически, то пришлось бы сказать, что поправки те и дополнения разумны, и жаль, что Рудольф Штайнер
почти все их отверг [* /В тексте ИПН 260 <../70000010/1346.html#260> они выделены курсивом и просим читателя все их прочесть. Это
стр. 116—134./]. Но дело-то в том, что общение Рудольфа Штайнера с участниками происходило на языке, который они слышали
двадцать лет, но понимать его так и не научились. Он остался для них словно бы китайским. Почему это так случилось, мы сказать не
можем. — Почему оказался непонятым язык души сознательной, в котором суть «латинского» была снята, а вместе с нею и малое
рефлектирующее «я», а на место его поставлена созерцающая сила суждения, которой Гете пользовался уже в последней трети XVIII
века? Да и могло ли мистериальное действо звучать на другом языке, например на том, на котором говорят в современном
парламенте? Ведь рефлектирующее мышление отражает-отбрасывает подступающую к нам космическую интеллигенцию, и
астральное тело удерживает лишь тени ее прикосновений. Импульс же P.C. хотел войти в /эфирные тела /участников и совершенно
/сознательно, /следовательно, мыслить о нем надлежало тем /»эфирным сердцем», которое сначала формируется у нас в области
/головы. /Об этом «сердце» Рудольф Штайнер говорит в лекции от 1 мая 1915 г. (ИПН. 161 <../70000010/1346.html#161>.): Когда же
человек начинает «развивать имагинативное познание» (а мы как раз оказываемся на полпути к нему, учась мыслить способом
идеального восприятия), «он эфирно вырастает из самого себя», за пределы своего физического тела и развивает нечто вроде
«эфирного сердца» в области головы. И свои слова Рудольф Штайнер поясняет рисунком (рис. 7) Тема эта развита и в других лекциях, в
книге «Как достигается познание высших миров?» Поэтому речь Рудольфа Штайнера должна была бы быть понятной членам задолго
до P.C.
Рудольф Штайнер не принимал дополнений к статутам потому, что они имели вид механических приставок к тому, что было духовноорганическим. Чтобы это понимать, нужно было исполнить призыв, прозвучавший еще 2000 лет тому назад из уст Иоанна Крестителя:
«Измените ваш способ /восприятия и постижения /мира. Приблизилось Царство Небесное». (Мф. 3,2; согл. переводу Эмиля Бокка.)
Рудольф Штайнер действовал во время P.C. от имени космической интеллигенции. И он действовал как космическая интеллигенция.
Она же даже в понятийном, логическом мышлении действует как принцип отрицания. Мы говорим о самодвижении мышления в
диалектике, но каково его происхождение? В нашем рефлектирующем мышлении рождаются тезисы. Это наша заслуга, что мы их
объективируем. Но поскольку они бессущностны, космическая интеллигенция всем им говорит нет. Таким образом, уже в абстрактном
мышлении мы ведем диалог с космическими интеллигенциями и благодаря ему приходим к суждениям, синтезам. Но далее и их
нужно снять, а с ними и малое «я»; тогда в мышление входит бытие, мышление эфиризируется. И из такого мышления нужно было
вести диалог с Рудольфом Штайнером.
Рудольф Штайнер пытается в ходе P.C. вывести участников на нужный путь. Он говорит, что параграфы статутов /развиваются, /что
зарождающееся в одном из них (например в п. 5) нужно прослеживать далее (до п.7; см. S. 130f.), что п.З и п.7 соединяет не
противоречие и т.д. Но участники в своем юридическом энтузиазме ничего этого не слышат. Эзотерический же ритм Собрания (не
поспешность!) требует завершить работу со статутами 28 декабря, т.е. на /пятый /день, когда в семичленном цикле мышления идея
выступает из созерцания и воспринимается идеально. В параллельном, еще олее эзотерическом потоке в этот день (28 дек.) давалась
/третья /ступень медитации камня основы — синтез.
С точки зрения магии чисел, Мистерия Рождественского Собрания была организована так, что от его начала развивалось семичленное
единство /дней, /а с 26 декабря до 1 января — единство семи ступеней /медитации /камня основы. Обе семичленности сводил в
единство цикл из /3x3 /лекций, своим /содержанием /ясно указывавший на эволюционный характер этой Мистерии [*Цикл: «Мировая
история в свете Антропософии как основа познания человеческого духа»].(рис. 8). Общую систему статутов можно было бы понять,
разгадав ее ма-тезис. А он такой же, как и в «Философии свободы» с ее 2x7 главами и третьей частью, состоящей из одной главы
(«Выводы монизма»). И в одном, и в другом случае мы имеем дело с проекцией макрозакономерностей на план человеческого
социально-эзотерического и индивидуально-духовного бытия. Рудольф Штайнер, несомненно, имел основание надеяться встретить в
участниках P.C. такого рода понимание, силу со-мыслить с ним. Однако на самом деле случилось нечто иное, нечто, увы, заурядное,
что можно уподобить такому, скажем, фантастическому случаю. Представим себе, что Гегель захотел бы основать какое-нибудь
Общество диалектиков. На учредительном собрании он сказал бы участникам: Мы исходим в нашем познании из принципа триады;
наша основополагающая триада состоит в том, что бытие отрицает себя в себе и благодаря этому делается становлением. Что Вы по
этому поводу думаете? И вот, кто-то из участников подал бы такой совет: Давайте скажем «всякое бытие». Гегель ответил бы: Это
излишне, иначе кто-то, пародируя нас, станет говорить, что всякое бытие отрицается всяким небытием и так возникает всякое
становление. Конечно, в том случае участники, вероятно, рассмеялись бы и, возможно, затем был бы поставлен такой вопрос: Но какое
все-таки бытие имеем мы в виду: бытие-в-себе, бытие-для-себя, наличное бытие? На это Гегель ответил бы: Ну это другое дело! Этот
вопрос нам нужно рассмотреть детально. Но участникам P.C. было не до смеха. Они воспроизводили выдуманную нами историю лишь
в ее первой части, например, при обсуждении п.1 и 2 статутов или в том случае (речь о нем пойдет ниже), когда, желая прекратить
позорные дебаты о членских взносах, Рудольф Штайнер предложил: так сделаем уплату 12-ти шиллингов условием создания
Общества. Никто тогда не рассмеялся, а иные, наверное, и обиделись. И, видимо, лишь совсем немногие поняли, что он старался
указать на неуместность их чисто рационалистического и к тому же просто тривиального образа мышления.
Ну, в самом деле, возьмем п.1 статутов. Он сформулирован понятийным мышлением, поскольку, так сказать, стоит на границе между
АО и внешним миром, где мыслят только понятийно, а также потому, что он должен быть снят. И в своей известной формулировке он
отвечает обоим этим требованиям. Но г-н Кайзер спрашивает: почему в нем сказано о «душевной жизни», а не о /»всей /жизни»? Да
потому, что в человеке основные противоречия коренятся между чувством и волей, между чувством и мыслью, между понятием и
восприятием, а не, скажем, между почками и печенью; не решив их, он не знает, что ему делать, и оттого начинается деструкция его
«я». То есть это именно сфера душевной жизни, которую можно изменить, /познав /ее, изменив сам /характер познания /путем снятия
рефлектирующего мышления. И еще Рудольф Штайнер поясняет: «В первом параграфе должно быть уже дано также нечто как можно
более /конкретное» /(ИПН. 260 <../70000010/1346.html#260>, S. 116), а «вся жизнь» — это нечто расплывчатое.
Параграф 2 раскрывает содержание душевной жизни, какой она будет лелеяться в Обществе. Она включает в себя моральные,
религиозные и художественные элементы. Основу такой жизни будет составлять познание Духовной науки. Все это станет возможным
при условии создания новых взаимоотношений, «совместной жизни» членов в Обществе, т.е. если между умом и сердцем у них не
будет трагического разлада. Параграф 3 вводит элемент воли, в котором к синтезу приходят и мысль, и чувство. Тогда Антропософия
становится продуктивной «не только в духовной, но и в практической сфере».[* /Один из участников предлагает эту часть параграфа
переписать следующим образом: « как в духовной, так и в практической сферах» (S. 129). Для «латинянина» в мышлении так, конечно,
звучит лучше. В 2002 г. в этом духе мыслили еще «масштабнее». В таких случаях создается упоительная иллюзия, что и ты участвуешь в
мировом свершении, даже пальцем не шевельнув для того, чтобы хоть как-то подготовить себя для этого «участия»./] В духовной
сфере она может быть продуктивной и в уединенно работающем антропософе.
Отчаявшись вызвать в участниках понимание происходящего, Рудольф Штайнер прекращает дебаты таким образом, что на этом стоит
специально задержаться. Долго и мучительно идет обсуждение трех первых параграфов, когда стороны говорят на разных языках.
Особенно трудно дается п.З. Один из участников предлагает вместо «einen gleichen Fortschritt» поставить «ebenso Fortschritte» [ —
«одинаковый, такой же успех...», «в равной мере успехи...»]. Рудольф Штайнер защищает слово «gleich» как более живое, «имеющее
запах» и т.д., и далее говорит:»Ведь мы и без того, к сожалению, также и в языке стоим на пути к абстракции.
Но теперь дело обстоит так: если о п.З требуется говорить еще, то дебаты о следующем параграфе, после того, как сделано
предложение дебаты прекратить, я должен перенести на завтра. Ибо нам уже не добраться до голосования (по нему). Я прошу,
однако, обратить внимание на то, что предложение закончить дебаты я должен сейчас же поставить на голосование. И я прошу, в
соответствии с процедурой, тех друзей, которые предложили дебаты прекратить, подтвердить свое предложение.
Д-р Унгер: Но речь идет лишь о п.З. Ведь мы ведем специальные дебаты.
Д-р Штайнер: Прошу тех, кто против прекращения дебатов, поднять руку. — Да, это не проходит, прошу прощения! Мы переходим к
голосованию по принятию или отклонению п.З... Итак, пункт 3 во втором чтении принят. Завтра мы продолжим специальные дебаты,
начав их с пункта 4». (S. 133f.)
[*/ Мы не станем удлинять текст пространным цитированием. Пусть читатель сам прочтет все это. Тогда впечатление, описываемое
нами, встанет в нем с еще большей силой./]
Такое прекращение дебатов произвело впечатление на участников. Они, словно бы в полусне, почувствовали, что дело идет не так, как
надо, что чего-то они недопонимают. И что же предпринимают они? — Капитулируют! Если доводы рассудка в такой работе не годятся,
то прочь с мышлением вообще!
На другой день перед началом дебатов поступает предложение, которое высказывает генеральный секретарь английского АО мистер
Коллисон. «Как очень старому члену, — говорит он, — Вы простите мне, если я скажу несколько слов об этих статутах. Мы теперь
подошли к пункту 4. Я полагаю, что это не может входить в наши намерения статуты улучшать. Господин д-р Штайнер приложил
столько усилий к ним, и они, поистине, всеобъемлющи. Мне кажется, что дебаты об отдельных пунктах должны иметь целью ставить
какие-нибудь вопросы о значении и важности этих пунктов (бурные продолжительные аплодисменты)». [* /»Бурные аплодисменты»
вопиющей поверхностности, полнейшему непониманию и даже скрытой иронии!/]
Рудольф Штайнер, не проронив ни единого слова по поводу сказанного Коллисоном, ставит вопрос: «Кто желает иметь слово по п.4?»
Далее в стенограмме стоит: «Предлагается (участниками) принять статуты путем выражения общего одобрения.
Д-р Штайнер: М-да, я должен тем не менее спросить: кто хочет иметь слово по п.4? — В этом п.4 речь главным образом идет о том, что
мы в ближайшее время представим миру Антропософское Общество как в полном смысле открытое...» (S.139)
Рудольф Штайнер спрашивает в третий раз: кто хочет высказаться по поводу п.4. — Никто не хочет. Никто не ставит вопросов и о
«значении и важности».
После принятия п.5 Рудольф Штайнер замечает: «Как кажется, слова мистера Коллисона произвели странное приглушающее
действие!» (S. 146) [* /Мы бы тут поставили два восклицательных знака и один вопросительный./] После п.6, поскольку молчание
продолжается, он опять замечает: «Мистер Коллисон — поистине маг!»
Наконец один из участников обнаруживает в тексте статутов опечатку — вместо «anerkannte» напечатано «erkannte». Опечатку
исправляют, и тогда кое-кто решается задавать вопросы. Дело, как будто бы, сдвигается с мертвой точки, да вот беда — это опять
вопросы рассудка, да к тому же и не по делу. Спрашивают, лишь бы что-то спросить:
— Можно ли будет циклы покупать в магазине?
— Можно ли давать их читать новым членам? И т.д. (Это во время обсуждения статутов!)
А в ходе Собрания начинает назревать внутренняя катастрофа, ибо, повторим еще раз, — оно не было обыкновенной конференцией.
Участники все более демонстрируют свою неспособность следовать за Рудольфом Штайнером, понимать его, и он день ото дня все
более остается /один./ Если не опьянять себя порождениями идеологического порядка, не внушать себе и другим, что P.C. было
победным шествием Антропософии к своему апофеозу, а вместо этого внимательно вчитаться в материалы Тагунга, в
стенографические отчеты, то нам предстанет поистине печальная картина.
Вот еще один пример. Рудольф Штайнер объявляет, что собрание швейцарских вальдорфских педагогов состоится в Гласхауз [* /Так
называют сохранившееся и поныне здание, где делали витражи для Гетеанума./], но поскольку места там мало, он просит не
приходить туда членов из Германии, «несмотря на то, что это, естественно, очень неприятно». (S. 163). Но туда могут прийти друзья из
«не немецких стран», т.е. из /всех /стран, кроме Германии... ну и еще Австрии, поскольку в этих странах большие проблемы с валютой.
(?)
Спросим себя: что это означало? Ну да, это правда, — места в Гласхауз было маловато, но ведь в Штуттгарте была первая и, по сути,
/базовая /Вальдорфская школа. И собрание педагогов не рядовое, а во время P.C.
Так не было ли это внешнее событие лишь знаком чего-то другого, о чем вслух не было сказано? Вспомним опять 1923-й год, борьбу
Рудольфа Штайнера со «штуттгартской системой», когда он не побоялся говорить нелицеприятно, называть вещи своими именами. В
первые дни P.C. гости из Штуттгарта (за исключением Карла Унгера) молчат, да и потом почти молчат или делают довольно странные
замечания. А ведь это всё именитые гости. Они что, обиделись на Рудольфа Штайнера и решили объявить ему во время P.C. бойкот? [*
/Тут следует еще раз указать на статью Г.Баластер и Х.Висбергер. (См. прим. 18 <../50010450/-1.html#18>.)/]
Штуттгарт в те годы много на себя взял. А, как известно, кто много на себя берет, с того много и спрашивается. Но вот — спросить
оказалось не с кого!? И потому в той «просьбе» Рудольфа Штайнера слышится начало драмы, вплетающейся в Мистерию, каковой
было Рождественское Собрание. На нем как-будто бы начинает звучать тема известной евангельской притчи: «И брачный пир (в духе
«Химической свадьбы Христиана Розенкрейца». — /Авт.) /наполнился возлежащими. Царь, вошедши, посмотрел возлежащих, увидел
там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: друг, как ты вошел сюда не в брачной одежде? /Он же молчал». /(Мф. 22,
10-12)
Это впечатление еще больше усиливается, если обратить внимание на нелепое или, если угодно, высокомерное заявление д-ра
Колиско, что /он отдает /(жест доброй воли) Философско-антропософскому издательству курсы лекций, которые /Рудольф Штайнер
/читал в Штуттгарте (см. S. 152)! Но особенно тягостное, гнетущее, обескураживающее впечатление производит вспыхнувшая во время
P.C. дискуссия по поводу членских взносов.
29 декабря в 8.30 утра в Гласхауз собираются генеральные секретари и Э.Ляйнхас (Штуттгарт), член правления немецкого АО,
переводит разговор с поставленной темы на членские взносы. Рудольф Штайнер просит г.Ваксмута осветить этот вопрос, но на том
дело не кончается. Рудольфа Штайнера втягивают в мучительное препирательство по поводу того, что платить 12 шиллингов в год —
это очень много. Говорит баронесса Ренцис: «Ведь это 50 лир. Для Италии это никак не возможно!». (S. 176) Мистер Кауфман (Адаме)
из Англии предлагает платить лишь 7 шиллингов. Рудольф Штайнер разъясняет, увещевает; наконец и он не выдерживает и говорит
прямо: «Я бы только хотел заметить, что это обсуждение, перешедшее на такие вещи, оно ведь, по сути, /не имеет отношения к теме
сегодняшнего дня...» /(S. 179) Но ничто не помогает, и возражения лишь нарастают. Находится, что сказать, один лишь Бюхенбахер.
Он на Тагунге представлял Свободное Антропософское Общество Германии. Он был тогда сравнительно молодым членом, и он
напомнил маститым об одной аксиоме, которую те не должны были забывать. Он рассказал, что в разоренной, голодающей Германии
одни члены их Общества находят возможность материально поддерживать других, одни бедные — других, которые еще беднее. Если
все проявляют участие, заключил он, то дело идет. (S. 179) 31 декабря утром Рудольф Штайнер читает доклад на тему «Будущая идея
Бау в Дорнахе». Он говорит о планах строительства второго Гетеанума, а вечером того же дня в восьмой лекции рождественского
цикла (восемь — это ступень октавы) он эту тему углубляет до, поистине, мистериального звучания. В этот день, год назад, также
поздно вечером был пожар Гетеанума. Рудольф Штайнер говорит о связи этого пожара с пожаром в Эфесе, и все это дается во
взаимосвязи с содержанием предыдущих лекций цикла. Зависть люциферических богов, говорит он, сожгла храм в Эфесе, наш
Гетеанум сожгла зависть людей.
Роль Гетеанума в жизни и судьбе антропософского Движения столь велика, что описать ее одному человеку не под силу, а кроме того,
главное тут заключается в переживании, которое растет и зреет годами. [* Приведем лишь один из примеров того, как значение
Гетеанума понимал сам Рудольф Штайнер. Когда в 1920 г. иссякли средства на его строительство, а он еще был не завершен, Рудольф
Штайнер в лекции от 28 августа в Дорнахе говорил: «Если тут в самом деле не дойдет до сознания, чем должно стать это строение, если
оно останется в нынешнем состоянии, то тогда, мои дорогие друзья, тогда мы останемся лишь с каркасом этого строения.Завершить
мы тогда не сможем; тогда это строение останется завещанием сокрушенной Средней Европы, завещанием погибшей Средней
Европы. Но, мне кажется, это не в интересах развития современного человечества возвести здесь лишь завещание, не довершить
дела». (ИПН. 255<../70000010/1346.html#255b>b .)
Но то, что сказал Рудольф Штайнер в заключение той лекции, столь значительно, что мы приведем ее окончание целиком; и даже
далекий от Гетеанума читатель вряд ли останется при этом совершенно бесчувственным. То, поистине, была кульминация
Рождественского Собрания, где, наконец, в душах людей, осознавших, на перекрестке каких /космических взаимосвязей и течений
/они стоят, неизбежно должны были пасть твердыни эгоизма низшего «я», «оберегающие» человека от вторжений истинного духа.
Рудольф Штайнер говорил:
«Дух Гетеанума, если только наше желание честно и искренне, не может быть взят от нас. И менее всего он может быть взят от нас,
если мы в этот серьезный праздничный час, когда лишь короткое время отделяет нас от того момента, когда год назад пламя
вырвалось из нашего любимого Гетеанума, если мы в этот момент не только вновь переживем боль, но из этой боли исходя, дадим в
себе торжественное обещание остаться верными тому духу, место которому мы возводим здесь в течение десяти лет, тогда, мои
дорогие друзья, если это внутреннее торжественное обещание честно, искреннее исходит сегодня из нашего сердца, если мы боль,
страдание сможем превратить в импульс к деянию, то тогда печальное событие мы преобразуем в благословение. Боль оттого не
станет меньше, но нам надлежит именно из боли обрести побуждение к деянию, к деянию в духе. ... Так повторим в этот миг с еще
большей глубиной те слова, которые год назад я примерно в это же время сказал там (в Гетеану-ме). Тогда я сказал примерно
следующее: мы достигли кануна нового года (Сильвестра), и теперь нам следует направить свою жизнь к новому мировому году. — О,
если бы Гетеанум еще стоял среди нас, этот призыв мог бы быть в этот момент обновлен! Но он больше не стоит среди нас. И именно
потому, что он больше не стоит среди нас, тот призыв должен быть в этот вечер Сильвестра высказан с многократно большей силой.
Перенесем Душу Гетеанума в новый мировой год и постараемся возвести в новом Гетеануме телу прежнего Гетеанума достойное
свидетельство, достойный памятник!
Это, мои дорогие друзья, да соединит наши сердца с прежним Гетеанумом, который мы были вынуждены передать элементам. И да
соединит это наши сердца с Духом, с Душой Гетеанума. И с этим торжественным обещанием, данным из лучшей части нашего
существа, мы желаем не просто перевести нашу жизнь в новый год, мы желаем перевести ее деятельно сильной, несущей дух,
ведущей душу в новый мировой год.
Мои дорогие друзья, Вы с пониманием восприняли меня, если в воспоминании Вы вознеслись в старый Гетеанум, если Вы живете в
воспоминании об этом Гетеануме. Давайте встанем теперь в знак того, что мы дали торжественное обещание действовать далее в духе
Гетеанума, исходя из наших лучших сил, какие мы только можем найти в образе нашего человеческого существа. Да будет так. Аминь.
Да будет это нашей волей, дорогие друзья, столь долго, сколь только мы можем следовать этому, следовать той воле, которая наши
человеческие души соединяет с душами Богов, которым мы желаем сохранить верность в том духе, исходя из которого мы искали
проявить эту верность им в тот момент нашей жизни, когда мы искали Духовную науку Гетеанума. Так сумеем же эту верность
сохранить». (S.251f.)
О том, как говорил Рудольф Штайнер о Гетеануме, мы можем прочесть в воспоминаниях Адельхайд Петерсен: «Это было
захватывающе, с каким внутренним движением — часто это было едва ли не со слезами — говорил он о значении этого строения для
духовного мира, об участии умерших в этом строении...»
Больше никогда и нигде Рудольф Штайнер не говорил таким образом, как в этот последний вечер 1923-го года. Из нестерпимой боли
потерь, в тот момент мировой истории, когда позади было безумие первой мировой войны, а впереди уже маячил ужас второй и весь
надвинувшийся Апокалипсис XX и XXI веков, он как верховный Иерофант всеобъемлющих спасительных для человечества Мистерий
делал последнюю попытку пробудить в людях самосознание, чувство ответственности, энтузиазм и готовность пойти на жертвенное
служение человечеству, делая его интересы своими личными, в момент неслыханного кризиса, постигшего мир.
И Рудольф Штайнер знал, что из духа человечеству еще раз протянута рука помощи, что в зале собрались люди, способные ту руку
принять. И если они это сделают, то пережитые человечеством страдания можно будет превратить в духовное обновление, войти «в
новый мировой год», с которого начнется, наконец, реальное движение людей к свободе, а благодаря таким людям —
спиритуализация культуры и цивилизации; Антропософия широко пойдет в мир, неся импульсы духовного возрождения во все сферы
человеческой жизни. Так завершил Рудольф Штайнер необыкновенно трудный для Антропософии 1923-й год. Утром 1 января 1924 г.
он дал последнюю ступень медитации. Потом он вновь заговорил о необходимости строить второй Гетеанум и в конце спросил:
«Желает ли кто высказаться /по этому вопросу возобновления строительства!» /Слово взяла некая мисс X. Она сказала о том, что
эвритмия способствует популярности Антропософии в Южной Америке и попросила дать ей фото Марии Штайнер для опубликования.
Потом выступили еще два господина. Рудольф Штайнер все это время молчал. И тогда заговорила мадмуазель Зауервайн —
генеральный секретарь французского АО. Она вновь подняла вопрос о членских взносах. (И 29-го декабря она выступала на стороне
тех, кто считал, что 12 шиллингов — это слишком много.) И Рудольф Штайнер, вместо того, чтобы говорить о Гетеануме, вынужден был
терпеливо разъяснять, что «это всего лишь 1 шиллинг в месяц. Сосчитайте, сколь мизерная сумма приходится на один день!» (S. 264)
Ведь если мы не соберем этих денег, продолжает он, то будет невозможно вести Общество и т.д. Легко представить себе, что
переживал он при этом разговоре. Не сдержавшись, в конце концов, он предлагает членам: «А не лучше ли было бы сказать нам: вот
нам необходимо получить от каждого члена по 12 шиллингов, и тогда мы оснуем Антропософское Общество. Это, наверно, был бы
более рациональный путь!» (S. 264)
Никто, разумеется, не рассмеялся. Мадмуазель Зауервайн нехотя соглашается платить эти 12 шиллингов: «если они уж так
необходимы», то Франция их соберет [* /А ведь Франция, в отличие от Германии, была страной-победительницей и репарации
платила не она, их платили ей/]; только «к какому сроку нужно это сделать»? И еще у нее вопрос: пойдут ли эти деньги Обществу или
на строительство? (S. 265, 263) [* Заметим и здесь, что мы не занимаемся критикой, мы лишь описываем факты. Известно, что
мадмуазель Зауервайн сделала много полезного для ВАО; правда, то было уже ВАО /после /1925 года.]
А теперь давайте подумаем о том ужасном контрасте, который обнаружил себя в первый день 1924-го года. Главным, можно сказать,
рефреном Рождественского Собрания была тема Гетеанума, мысль о том, что его духовные стены окружают участников, что,
лишившись материального воплощения, в котором он являл зримый облик Антропософии, он нуждается в воплощении в душах
антропософов, что он есть сверхчувственная реальность, внутри которой только и можно уберечь и лелеять импульс Антропософии,
что, наконец, второй Гетеанум должен служить всем напоминанием о первом, Душу которого мы внесем во второй. В ответ же звучит:
А почему это от нас требуют членских взносов по шиллингу в месяц? И Рудольфу Штайнеру не остается ничего другого, как в одиночку
глотать все обиды и только благодарить и взбадривать. И мы, антропософы XXI века, вправе спросить себя: если дело на P.C. приняло
такой оборот, то где были при этом наши знаменитые предшественники, о которых даже написаны специальные книги? А Рудольф
Штайнер пришел в конце Рождественского Собрания к своей «Гефсимании». Наверное, и в его душе зазвучал тогда горький упрек: «Так
не могли вы один час бодрствовать со Мною?» В цикле лекций, посвященном Евангелию от Марка, он говорит о том, что печалит
Христа в Гефсиманском саду: «Что Он не боится креста — это разумеется само собой. Его страшит сомнение, смогут ли те, кого Он
избрал, устоять в тот момент, в который должно решиться: хотят ли они своей душой идти с Ним, пережить все, вплоть до креста?
Будет ли состояние их сознания таково, что они смогут пережить все, вплоть до креста? Это должно решиться. Это та «чаша», которая
приближается к Нему». ...Он молится: «... не дай Мне еще узнать, что Я стою совсем один, как Сын Человеческий, но что и другие идут
со Мной». Однако ученики засыпают. «И Ему ясно, что Он стоит один, они не идут с Ним до креста. Чаша не прошла мимо». (ИПН.
139<../70000010/1346.html#139>,23.9.1912.)
В наше время Христианство вступает в стадию своего осуществления. Новую весть об этом посылает оно в мир. И вестью этой является
Антропософия. И вот в решающий момент ученик Христа встает перед тем же вопросом: способны ли люди следовать за новой благой
вестью Христианства, за Христом Иисусом в Его втором Пришествии? Бог молился: да минует Меня чаша сия, ибо иначе очень трудной
будет судьба человечества. Новый Хранитель Грааля молился: да найдут они силу следовать за мной, за импульсом Антропософии,
нести который в мир выпало на мою долю; если не найдут, то страданиям их не будет конца, путь развития всего человечества будет
отклонен от его главной цели, и сколько душ тогда может потеряться в духовной тьме и хаосе разрушения? Но горькая чаша не
миновала и Рудольфа Штайнера. Спустя несколько часов после тех «дебатов» об 1 шиллинге служитель Клингзора поднес ее ему. Она
была поистине горькой — в ней был яд. А ученики при этом спали. Нет, не внешне. Внешне они пили чай и вели оживленные беседы.
Они спали в Я. И потому все мы, антропософы, чуть более года после того их сна оказались выброшенными «во тьму внешнюю» где
беспрерывно лишь нарастают «плач и скрежет зубовный»(Мф. 22, 13). Ну а если кто-то не видит их и не слышит, «процветает»на
антропософской ниве, хорошо «кормится от Антропософии» (как выразился К. Свасьян), то тем сокрушительнее обрушатся они на него,
когда он после смерти переступит Порог и окажется в Камалоке. Опасно вставать поперек дороги идущему поезду. Неизреченный
ужас постигнет того, кто встает поперек дороги идущему к свободному духу человечеству.
Благодаря колоссальной силе своего духа и Божьему промыслу Рудольф Штайнер после той «чаши» остался жив. Понимая, что
отступать просто некуда, он настолько превозмог себя, что в тот же вечер прочитал последний доклад, стоявший в программе
Собрания. Это был девятый доклад рождественского цикла. В нем он открыл участникам то, чего они сами так и не поняли: /что /за
ответственность «благодаря этому Собранию» (S.272) легла на них. /Она имеет размеры «грядущей судьбы земного человечества»!/
Он рассказал, что современные люди в состоянии сна толпятся в своих астральных телах перед Стражем Порога. И они требуют в этом
спящем состоянии впустить их в духовный мир, простирающийся за Порогом, но каждая из душ слышит от Стража: «Ради собственного
блага ты не должен переступать Порога. Ты не должен иметь доступа в духовный мир». (S. 273) Ибо позволь Страж этим душам войти в
духовный мир с теми понятиями, которые им прививает современная школа, образование, цивилизация, и они окажутся
парализованными. При пробуждении они тогда почувствовали бы: «Однако я не могу думать, мои мысли не в состоянии овладеть
моим мозгом, я вынужден идти через мир, не имея мыслей». (S. 274) [* Прокофьев же хочет нас убедить в том, что участников P.C.
Рудольф Штайнер провел через Порог /в бессознательном /(т.е. спящем) /состоянии. /И не менее, чем 49,5 тысячам членов ВАО из 50
тыс. это кажется убедительным и даже блестящим открытием. Когда же Ирина Гордиенко в своем критическом, строго обоснованном
и систематическом анализе творчества Прокофьева подвергла это и другие подобные его утверждения сомнению, то ее доводы
вызвали у 49,5 тыс. членов лишь негодование.] Однако то, что Страж не позволяет им делать во сне, они проделывают после смерти. И
потому в будущем люди станут рождаться такими, что будут /начисто лишены рассудка, /всякой «возможности применять в жизни
идеи... Больной, лишь руководствующийся инстинктами человеческий род населил бы в таком случае Землю», и Земля тогда тотально
варваризировалась бы. (S. 275) Такого рода знания, видимо, привели, наконец, участников в некое движение, беспокойство. Вполне
возможно, что к ним просочились сведения и об отравлении. И вот, от имени всех участников со словом благодарности к Рудольфу
Штайнеру обращается член правления немецкого АО Луис Вербек. Он так прямо и признался, что лишь сказанное Рудольфом
Штайнером «сегодня вечером» (и дважды повторил это) глубоко потрясло всех. Далее, опять-таки от имени всех присутствующих, он
сказал Рудольфу Штайнеру «спасибо» и что пришло время «слово благодарности» превратить в «дела благодарности». Как фраза это,
может быть, звучит и красиво, даже завораживает. Но если вдуматься в нее, то придется сказать, что она «достойно» венчает все
предшествующее ей непонимание. Ведь если говорить по большому счету, то получается: Боги сотворили нас, и из чувства
благодарности за это мы готовы признать, что нам нужно что-то делать!
Совершилось мистериальное действо, принявшее крайне драматический характер. И вот от его сплоховавших участников верховному
Иерофанту звучит: Danke! И хочется спросить: а почему /намного раньше /не приходило время для «дел благодарности»? тех дел,
которые совершает индивидуальность, исходя из понимания, чувства ответственности, долга, в силу задач развития, наконец, из
свободы?
И, конечно, было уже просто бестактностью говорить о Рудольфе Штайнере в его присутствии перед большим собранием людей: «О,
мои дорогие друзья, мы знаем, что в нем действует сверхчеловек, Божественное!... Вчера он говорил... с могучим огнем его большого
сердца...» И в заключение: «Да пребудь с нами с небесной силой Твоего отчего благословения!» (S. 286) Говорить такое Учителю
свободы! Не он ли в конце четырнадцатой главы «Философии свободы» писал: «При постижении свободной индивидуальности дело
сводится лишь к тому, чтобы перенести в наш дух во всей чистоте /(без смешения с нашим понятийным содержанием; — /подч. нами.
/—Авт.) /понятия этой индивидуальности, согласно которым она сама себя определяет»? (ИПН. 4 <../70000010/1346.html#4>, S.241.) А
Рудольф Штайнер был свободной индивидуальностью. Рудольф Штайнер сказал в ответ: благодарите не меня, а «Дух Гетеанума». Но
этого-то участники как раз и не могли понять. Для них это были лишь слова, а слова— это «дешевый реквизит», как выразился Вербек в
начале своего спича. Для всех ли? Скорее всего, нет. Да и сам Вербек был очень неплохим человеком и антропософом, пытался
защищать Рудольфа Штайнера от враждебных нападок. Но Рождественское Собрание требовало особых дел, которые /обладают
духовной реальностью. /Для таких дел нужна иная форма сознания, а ее-то и не было.
Рудольф Штайнер бился за всех до осени, а потом слег. Импульс Рождественского Собрания еще сравнительно долгое время шел к
антропософам и мог бы быть воспринят ими. Но они только /рефлектировали. /К концу лета 1924 г. стало делаться все яснее, что
«Рождественское Собрание не удалось», о чем Рудольф Штайнер сам сказал некоторым членам.( 21 ) <../50010450/-1.html#21>
Мария Штайнер позже свидетельствовала: «Описание Рождественского Собрания есть труднейшая задача, какую только может
поставить себе человек. ... Это была мощная попытка воспитателя людей /возвысить /своих современников /над их малой самостью
/(Выделено нами. — /Авт.), /пробудить их к сознательному волению... И, конечно, это Рождественское Собрание связано в то же время
с бесконечным трагизмом. Ибо остается лишь сказать: да, мы были «званы», но не были «избранными». Мы не доросли до призыва.
Дальнейшее развитие показало это».( 22 )<../50010450/-1.html#22>