Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь» Выпуск 11 Содержание:

Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь»
Выпуск 11
Содержание:
Александр Гельманов
К’Джоуль Достопочтенный
плутовства
Алёна Дашук
Алекс Грин
Наталья Анишина
Сергей Пальцун
Станислав Бескаравайный
*
Древо прошлой жизни, часть 3
Виртуальная хроника чертовщины и
Один вечер из жизни вершащего судьбы
Кто там воет в темноте?
Несостоявшийся эксперимент
Пророчество метра Гомона
Небытийная легенда
*
*
Александр Гельманов
Древо прошлой жизни, часть 3
НЕДОСТУПНОЕ ПРОШЛОЕ. Россия, 1914 год
Прибыв в Россию и осмотрев Петербург, семейство Мелье остановилось у старого
друга Антуана - Жиля, который в это время находился в Москве по коммерческим делам.
Затем родители Мари и Элен планировали ехать на Чёрное море и обосноваться на
отдыхе в Крыму. Мелье узнали что 15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии,
однако, события этим не ограничились. 19 июля Германия объявила войну России, а 21-го
числа - Франции. На следующий день в войну с Германией вступила Великобритания.
Таким образом, три страны стали союзниками и выступили против общего врага.
Поколебавшись, Антуан и Элизабет всё-таки решили поехать на юг. Но в России
началась мобилизация. Поезд, в котором ехала семья Мелье, сделал остановку на какойто небольшой станции среди берёзок средней полосы. Родители Мари и Элен вышли из
поезда, наказав старшей дочери присматривать за младшей - Элен, и пообещав, что всё
разузнают и скоро вернутся. В это время на перроне началось столпотворение - серая
солдатская масса с провожающими. Замелькали мешки и котомки, весёлый ситец
женских платков, заиграла гармошка. Вагон неожиданно дёрнуло. Кто-то сказал,
проходя по коридору, что к поезду будут прицеплять пустые вагоны для солдат, едущих
на фронт. Поезд перегнали на запасный путь, что-то прицепили или отцепили от него.
Его вновь тряхнуло, и Мари чуть не задела свою сестру.
- Извини. Смотри, поезд тронулся. Сейчас мы вернёмся обратно на перрон, где ждут
мама и папа.
- А вдруг родители потерялись? - ответила Элен.
- Не выдумывай, смотри лучше в окно.
Но поезд проследовал дальше. У родителей остались все документы и деньги. «Элен,
пошли скорее к служащему, вон он в синей фуражке», - сказала Мари.
Сестры подошли к проводнику в другом конце вагона, и старшая пыталась объяснить
ему, что от поезда отстали их родители. «Может быть, проводник поймёт её,
несколько русских фраз она знала», - надеялась Мари.
- Спокойнее, спокойнее, мамзели. Не извольте беспокоиться. Не желаете ли чаю? Я
сейчас уже буду разносить всем чай, - ответил проводник, будто не услышав того, что
ему сказали.
Мари посчитала, что служащий не понял её и, отчаявшись, открыла свой ридикюль и
показала, что у неё нет ни билетов, ни документов, ни денег.
Тот посерьёзнел и ответил: «Ай-ай-ай, беда, беда какая! Я всё немедля доложу
начальнику поезда. А когда поезд прибудет на следующую станцию, начальник поезда
доложит, куда положено. А те, кому положено, сообщат на станцию, где сидят ваши
родители. Тогда на этой станции скажут полиции, и полиция найдёт ваших родителей.
И уже потом родители найдут вас. Порядок есть порядок, мамзели. Идите-ка к своему
месту. Может, где порядка и нет, но только не в России. Вот так! Порядок есть
порядок, и я немедля обо всём доложу, кому положено. После, как разнесу чай. Не
изволите ли чаю?»
Когда Мари и Элен, ничего не добившись и не поняв, вернулись на свои места, вещей не
было. Пропали два больших чемодана и один поменьше. Исчез также папин саквояж. Их
кто-то украл. Мари заплакала от досады и бессилия, а младшая сестра Элен пыталась
её утешить. Им оставалось только ждать, но Мари чувствовала, что сейчас произошло
что-то совсем плохое, и должно случится ещё более худшее.
Но поезд до следующей станции не дошёл. Он застрял где-то в поле и по неизвестным
причинам простоял больше двух часов. Потом двинулся дальше. Наконец, состав
замедлил ход, дёрнулся и остановился на неизвестной станции. Некоторые пассажиры
стали выходить, весело смеясь, и неся полевые цветы. Девочкам стало обидно до слёз,
они не знали, уходить ли им со всеми или оставаться в вагоне и ехать дальше. Но зачем?
Кто их там ждёт? Про них все забыли!
Элен предложила пойти к начальнику станции, но Мари ответила шустрой сестре:
«Как же мы пойдём к начальнику станции, ведь мы не знаем русского языка - одно слово
только - l`eau chaude . Папа говорил, что оно на всех остановках большими буквами
написано. Может быть, в России все станции так называются? Как же мы скажем, на
какой станции остались наши родители?
Унесли ли провода на телеграфных столбах какую-нибудь депешу или нет? Сообщал
ли вообще кто-то что-нибудь? Этого девочки не знали. И никто этого не знал, и сказать
не мог.
Они вышли из вагона, держась за руки. Дальше ехать было некуда. До Москвы, где
находился дядя Жиль, было далеко, а про Крым они и вовсе не думали. Никаких адресов в
чужой стране они не знали.
«Вон поезд стоит, поехали назад на ту станцию искать родителей», - предложила
Элен. Ничего другого не оставалось. Было уже поздно, наступала ночь. Сёстры тайком
залезли в вагон и спрятались в тамбуре. Было холодно.
Но назад не получилось. Так они через несколько часов замёрзшие и голодные попали в
Симбирск и оказались на вокзале, потому что это была конечная остановка. Наступило
утро. Летние дни были на исходе. Мимо них строем прошли солдаты, которые громко
пели незнакомую странную песню: «Наши жёны - ружья заряжёны, вот кто наши
жёны». Один из них оглянулся и свистнул им вслед, засунув в рот пальцы: «Эй, мамзели,
айда со мной, возьму на нижнюю полку!» За плечами их торчали винтовки с длинными
штыками.
Элен дёрнула сестру за рукав: «Давай подойдём вон к той тёте в платке с корзиной и
спросим, где искать маму с папой».
- Подожди здесь, я подойду сама.
Мари, ёжась от утренней прохлады, подошла к женщине и обратилась: «Bonjour,
madame. Excusez-moi de vous deranger. Pourriez-vous m`aider? Je vous en pris… Est-ce que
vous me comprenez?»
Эта женщина, двадцатичетырёхлетняя Прасковья Борисова вчера проводила на
фронт своего мужа. Она накормила девочек и согласилась им помочь. Их поняли и без
знания французского языка. Так для Мари и Элен началась их новая жизнь в чужой
стране. Эта русская женщина довезла сестёр до своего пустого дома в Мелекессе,
приютила их и сделала для них, что смогла.
Девочкам пришлось не сладко. Прасковья Борисова смогла выдать их за сестёр своего
мужа, ушедшего воевать с немцем, и выхлопотала для них документы. Но вернуть их во
Францию было невозможно, и в доме на Сударинской улице они жили пока втроём. К
тому времени Элен стала бойко торговать на площади подержанными вещами, - надо
было хоть как-то выжить. Мари работала в больнице и заразилась тифом, несколько
дней находилась в бреду. Будучи проездом в Мелекессе в этой больнице её случайно увидел
молодой купец Александр Тихонович Петров, который решил увезти её оттуда. Он
забрал Мари в Симбирск, а там выходил и поставил на ноги. Позже они обвенчались.
Оправившись от болезни, Мари побывала в Мелекессе, но в заколоченном доме на
Сударинской улице её сестры уже не было. Произошло непредсказуемое: на пустую
больничную койку Мари положили женщину того же возраста, спустя два часа
скончавшуюся от чумы. Ни документов, ни родственников у неё не было. Элен, явившейся
в больницу, объяснили, что тело её сестры, даже не попав в покойницкую, сразу было
захоронено на местном кладбище. По иронии судьбы могила неизвестной оказалась рядом
с могилой Прасковьи Борисовой. На протяжении многих лет Элен приезжала на это
место. Не раз посещала его и Мари, но им не суждено было столкнуться. Это
продолжалось до тех пор, пока старое кладбище не снесли и не сравняли с землёй. В 1919
году Мелекесс станет городом Симбирской губернии, и только в 1972 году его
переименуют в Димитровград. А пока, стоя на перроне Симбирского вокзала, Мари и
Элен ещё не знали, что судьба навсегда отлучила их от брата Жюля, родителей, бабушки
Жозефины и дедушки Филиппа. Они не знали и того, что уже скоро судьба навсегда
разлучит и их, а в России начнётся большая смута. Дом близ городка Шато-конти
останется лишь воспоминанием, и будет сниться всю их долгую нелёгкую жизнь.
Но именно так печально, а не иначе, будет суждено продолжиться роду Мелье в этой
странной большой и холодной стране - России.
***
На следующий день наступила суббота, а в эту субботу я работал до вечера, и поэтому
во Владимир звонить не стал, - выдохся. В воскресенье пару раз набирал номер телефона,
но мне не ответили. «Может быть, люди уехали?» - подумал я. Всю следующую неделю
по вечерам я набирал телефонный номер, но тоже безответно. Гудки были нормальными длинными, но к телефону никто не подходил. «А если его отключили за неуплату?
Должна же быть какая-нибудь служба, которая по телефону может сообщить адрес, пришло мне в голову. - Ага, сообщит, что это номер базы. Или военной базы. Чёрт!»
Наконец, в понедельник вечером за неделю до майских праздников, я дозвонился.
- Здрасте, мне бы Николая Сергеевича.
- Может быть, Никифора Сергеевича? - ответил невыразительный женский голос.
- Да-да, извините.
- Помер он.
- Простите. Это… давно?
- Два года уже, - послышался вздох.
- У меня к нему дело… было. А кто Вы ему?
- Дочь.
- Можно мне с Вами поговорить, только не по телефону?
- Приезжайте. Эту неделю днями я дома, - равнодушно ответила женщина.
- Меня зовут Александр. Как к Вам обращаться?
- Таисия Никифоровна.
- Спасибо, Таисия Никифоровна. Извините, я только в конце недели смогу. Скажите
адрес.
Мне назвали адрес и номер автобуса, которым можно доехать до дома во Фрунзенском
районе. Дом был частный, но не очень далеко от центра города и вокзала.
До конца недели отправиться в поездку я не мог из-за своих учебных дел. Вечером в
четверг я наполнил свою железную походную фляжку спиртом, собрал сумку и поехал к
брату, чтобы заночевать у него. Я решил выехать самым ранним поездом, чтобы иметь в
запасе как можно больше времени днём. Во Владимир можно было уехать с любого
вокзала на Комсомольской площади. Рано утром брат отвёз меня к Ленинградскому и
Ярославскому вокзалам - от них в начале шестого утра отходили два поезда. Мы
договорились с ним, что я обязательно приеду к нему на первое мая. Я быстро взял билет
и зашёл в вагон.
Свою поездку перед братом пришлось замотивировать под осмотр памятников
старины, чтобы он не волновался, но до архитектуры вряд ли дойдёт, - уныло подумал я. И вообще, у нас с ним было мало времени друг для друга. В ответ на моё недовольство
этим положением он посоветовал купить, наконец, сотовый телефон. А я, в свою очередь,
съязвил, что подожду, пока в свободной продаже появятся видеотелефоны размером со
спичечную коробку, чтобы можно было ещё и повидаться, а то и не заметим, как
состаримся. Я не любил мобильники и вспоминал о них только тогда, когда нужно было
срочно позвонить. Может, для кого-то они заменяют и секс, и ночное общение, как в
призывной рекламе о ночных льготных звонках с тусовки на тусовку, только я постаромодному считал, что ночью лучше спать, а не пользоваться льготным тарифом на
всю катушку. А ещё по сотовому можно поиграть в бесконечную лотерею - дурилку без
знания правил игры, пополняя чей-то карман. Прогресс есть прогресс, - он всегда
достанет. Можно, например, записать похоронный марш вместо звонка какого-нибудь
приятеля-зануды и тёщи или что похлеще. Всё это, понятно, ерунда, если бы подобные
штуки постепенно к стрессу не приводили. А от стресса могут помочь только близкие, а
не чужие люди, и не электронные носители знакомых голосов. Однажды, одна
чувствительная дамочка от стресса прямо в центре станции метро заорала, в толпе
соотечественников. Встала в позу вратаря перед пенальти - ноги и руки согнула,
неподвижный взгляд в потолок устремила, глаза выпучила, и как заверещит. Я её - через
эскалатор - на свежий воздух к бензиновым парам доставил, скорую собрался вызывать, а
она отказалась. Спрашиваю, в чём дело? - Оказалось, что устала от работы, суеты и
одиночества, почувствовала себя одиноко и тревожно. Молодая москвичка с сотовым
телефоном, уже четвёртым по счёту, между прочим. Постоянный шейпинг,
фитопрофилактика и радостный шопинг. Одними макаронами себя не травит и как
выглядит районный психиатр, даже не догадывается. Но любознательная и любит быть в
гуще событий - ежедневно газеты с крупными заголовками читает, чтобы не отстать от
жизни: «Осторожно! В городе - маньяк. Опять!», «Маньяк выдал тайну: я достану ваших
детей в следующей жизни», «Откровения маньяка: я прихожу, когда меня не ждут». Ну, и
всякое такое. Вот у той дамочки и сдали нервы. А один раз нервы и у меня в вагоне метро
сдали, хотя вокруг люди стояли вовсе не маньячного вида. Но разве мы знаем, как маньяк
выглядит? Думаем, что они тёмные очки носят, шляпу низко надвигают, воротник высоко
поднимают, всё время оглядываются, а руками в карманах сжимают нож с верёвкой.
Ерунда это, любой маньяк и шпион знают, что такой имидж может повредить. И шпиону,
и маньяку. Теперь вы догадались, что притягательный технический прогресс тоже имеет
как бы два имиджа? В тот раз в середине вагона я услышал дикий кошачий крик,
переходящий в отчётливо женский и сопровождающийся тяжким мужским дыханием. И с
повторами. А какой-то парень, стоящий рядом, стал себя по карманам хлопать, мобильник искать, потому что люди вокруг него в стороны шарахнулись, как от
средневекового прокажённого с колокольчиком. А кто-то стал по своим карманам хлопать
- аптечку искать. Насилу валидол сообща отыскали, потому что у всех в карманах то
мезим, то антиполицай с антипохмелином, то лекарство от аллергии - всё, что телевизор
подсказывает. А дети даже тик-так пенсионерам предлагали и ещё какую-то теледрянь.
Вот такой звоночек был от друга или подружки того пассажира. В мегаполисе разные
люди живут. Кому нравятся похоронные марши, кому крик жертвы маньяка, кому
интернационал или гимны третьего рейха. В моде полубандитская песенка про чёрный
бумер. О вкусах не спорят. На всякий вкус и цвет разных товарищей полным-полно. А вот
колокольного звона я не слышал ни разу. Зато слышал, что он имеет целебные свойства.
Я немного покемарил на сиденье плацкартного вагона, выпил предложенного чая и ещё
до 9 часов утра прибыл в стольный град Владимир. По версии, отличавшейся от
официальной, город был основан не великим князем Владимиром Мономахом в 1108
году, а в 990-м - Владимиром Святославовичем, крестителем Руси, прозванным «Красное
Солнышко». Подъезжая к вокзалу, на левой стороне я заметил из окна два храма стоящих
на пригорке. Затем справа появился мост через Клязьму, а на другой стороне перед самым
вокзалом открылся вид на златоглавый Успенский собор, возвышавшийся над городом. Я
слышал, что с холма, на котором он был построен, были видны начинавшиеся за рекой
Мещёрские леса. И ещё нигде не было видно граффити, - этого тихо помешанного
вандализма, сравнение которого с наскальной живописью означало бы унижение
доисторического человека. Нет, камень здесь исстари применялся по иному назначению.
Ну что мы за люди? Стоит отъехать хоть на километр от кольцевой дороги,
опоясывающей город, и всё вокруг - весь земной шар готовы называть провинцией, считая
себя пупом земли. Высокомерно звучит и как-то по-злому. Настоящая Русь во Владимире,
там, где Золотое кольцо России, на Волге, Дону, Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке.
Почему же мы своим видом показываем, что с детства учились по большому глобусу
столицы, а вы по маленькому - провинции? Даже если и отрицать это, люди всё равно
чувствуют, что ни говори. Я это сам всегда чувствовал и стеснялся этого. Мы, москвичи,
чаще говорим о своей стране: «эта страна», «в этой стране», тогда как остальная Россия
обычно произносит «наша», «в нашей». Так показывают социологические исследования.
Почему такая разница? Но какой бы она ни была, ничего хорошего не объясняла.
Сойдя с поезда, я осмотрелся. Перед привокзальной площадью немного поодаль от
здания, из которого я вышел, в качестве экспоната стоял на вечном приколе чёрный
паровоз. Напротив современного белокаменного вокзала располагался автовокзал. Нужно
было лишь перейти площадь и подняться к нему по лестнице, но он был мне ни к чему.
Город мне сразу понравился. Воздух показался чистым, лёгким, люди иными, новыми. На
душе посветлело. Архитектура каменных и деревянных домов радовала. Как же раньше я
не побывал здесь? А Суздаль? - Это же сама наша история. Но вряд ли мне доведётся
побывать там в ближайшее время.
В Москве тоже интересно осматривать старые особняки. Но около них нередко стоят
мордовороты с рациями для скрытого ношения, оттопыренными пиджаками и взглядами
исподлобья. То тут, то там частные владения либо специальные государственные службы
с крепкими дверями. А на окнах толстые решётки и плотные шторы. Однажды, я стоял на
тротуаре и ожидал брата. Ко мне тут же подошли и спросили, что я тут стою и что делаю.
Зря я не купил в киоске пропуск в женскую баню и удостоверение сотрудника ЦРУ.
Я переключил свои мысли на дело. Дело было простым - поговорить с дочерью
Никифора Сергеевича и сегодня же убраться из «провинции» в свою «непровинцию», тем
более, что поездов и электричек было достаточно. Я стал обращаться у вокзала к местным
жителям и спрашивать, как доехать до нужного мне дома. Это мне сказали сразу же, а вот
улицу Красноказарменную никто не знал. Только один старичок подсказал мне, что улицы
этой уже нет, - застроили новыми домами. Зря я отпустил старикана, не расспросив его
подробнее. Но он мне сказал, что город огромный, тыщь 350 будет, имеет три района и
посоветовал позвонить или обратиться в справочное на вокзале. В справочном мне тоже
ответили, что улицы с таким названием нет, частный сектор уже снесли и объяснили, что
сведения в компьютере обновляются регулярно. Если бы улицу переименовали, данные о
ней остались, и я бы узнал, как к ней проехать, но раз снесли, информация отсутствовала.
Компьютер - не человек, его пытать бесполезно. Я решил больше не терять времени и
поехал к Таисии Никифоровне. Город был построен на семи холмах, и для того, чтобы
выйти к транспорту, следовало пересечь Вокзальную площадь и, обойдя автовокзал
справа, подняться наверх по длинной лестнице. Сразу бросалось в глаза, что рекламы на
улицах было мало, словно я попал в советские времена. Даже столовые и закусочные
работали, и пока не встретилось ни одного казино или игрового автомата. Зато на
асфальте у одного из домов, около которого я проходил, кто-то крупно вывел мелом:
«Прости, я люблю тебя!» По пути мне подсказали, где найти автобусную остановку, но
тут подвернулась маршрутка, и я быстро доехал до известной улицы во Фрунзенском
районе. Вообще, владимирцы мне понравились - не то, что вечно капризные,
раздражительные, спешащие и недовольные всем москвичи.
К дому, стоящему за невысоким забором, можно было пройти через калитку. Во
дворике у раздолбанного мотороллера ковырялся паренёк лет семнадцати.
- Доброе утро. Таисия Никифоровна здесь живёт?
- Ну, - ответил паренёк, шмыгая носом, и показал рукой на крыльцо.
Я вошёл в сени и позвал хозяйку. Показалась женщина, вытирающая руки полотенцем.
Ей было лет под сорок.
- Здравствуйте, я Александр. Звонил Вам.
- Проходите, - она пропустила меня и предложила присесть на табуретку в кухне. При
этом она протёрла её своим полотенцем.
- Таисия Никифоровна, у меня простое дело. В одной московской больнице лежит
мужчина, потерявший память, ему лет под шестьдесят. Сколько лет было Вашему отцу?
- Пятьдесят девять, до пенсии не дожил.
- Это его почерк? - я передал ей конверт бродяги, который вытащил из своей сумки.
- Его, он писал. Похоже.
- Если мы узнаем, кто тот мужчина, врач сможет сообщить его родственникам, которые
ничего не знают и волнуются. По нашим временам всякое бывает. Вы понимаете?
- Не знаю… отца уже два года, как нет.
- Значит, это могло быть ещё раньше. И пять лет назад и больше. Ваш отец уезжал из
города куда-нибудь?
- Нет, никуда не ездил. Всю жизнь на железной дороге проработал. Пути обслуживал.
- Путевым обходчиком или осмотрщиком что ли?
- Нет, это так по-старому, их теперь отменили. Раньше они искали неисправности и
докладывали, а монтёры после этого всё устраняли. Отец монтёром пути был. Их в
бригаде шестеро работало вместе с бригадиром, и свой мастер участка - у вокзала сидел.
Отец второй участок обслуживал - от платформы автоприбор начинался - со 194 по 207
километр, чтобы смотреть, если кто гайку открутит или ещё что.
- А это очень далеко?
- Ближайший участок к городу. У них в Боголюбово есть служебное помещение - такой
голубенький домик в нескольких шагах от станции. Будкой ПЧ дистанции пути
называется. Там раздевалка с сушилкой, и они переодеваются, остаются, когда нужно.
Отец давно там работал.
- Сколько километров до Боголюбово? - спросил я.
- От вокзала восемь, поэтому он домой приезжал, а выходные - как у всех.
- Туда часто электрички ходят?
- Штук шесть в день.
- Тяжёлая работа была у отца, наверно?
- Отец просадки и перекосы рельсов устранял да рихтовку делал. Шпалы подвозят на
платформе, а шпалу-то надо успеть за десять минут заменить по норме… Так всю жизнь в
сигнальном жилете с ломом и проходил. А некоторые и после шестидесяти лет остаются
работать, куда сейчас денешься. И он тоже хотел, да вот не дожил. Рано мрут у нас… Таисия Никифоровна вздохнула.
- Что такое ПЧ? - Вы сказали «Будка ПЧ»?
- Путейская часть. За порядком на дороге следит.
- Вспомните, может быть, отец рассказывал что-то необычное. Про случай какойнибудь на работе или знакомство. Это очень важно, даже если давно было.
- Нет, ничего такого не помню. Мало ли, кого он на работе мог встретить. Не знаю, что
и сказать Вам. Может, чаю с дороги выпьете? Издалека ведь ехали.
- Чаю? Нет, спасибо. Пил в поезде, не хочу… простите, хочу. Задумался я тут.
Что же делать, неужели приехал зря, - лихорадочно соображал я. Хозяйка встала
налить мне ещё не остывший чай. Я поблагодарил её.
- Скажите, а друзья у Вашего отца были?
- Были. Особенно, на работе. Он многих знал, кто на железной дороге работал. Вам бы
ещё с Митричем поговорить, он его старым другом был. Митрич раньше работал
дежурным по переезду на участке пути, что отец обслуживал. В домике у шлагбаума
сидел. Он живёт в Боголюбово. Отец с ним любил уху варить, там рыбалка хорошая.
- Где это?
- Да рядом. Недалеко от города… ой, вспомнила! А-а-а, - задумчиво протянула она.
- Что вспомнили?
- Ничего особенного. Это совсем давно было.
- Давно?
- Давно. Был один случай несколько лет назад. Лет шесть или семь. В общем, году в
1998 примерно. Я тогда… тепло было… точно, на день Победы было. В мае.
- Что же тогда случилось?
- В праздник отец выходной был и собрался к Митричу, тот давно уже бобылём.
Обещал, что назавтра вернётся, а вернулся очень поздно, за полночь. Говорил, без ухи с
другом остались. Рассказал про какого-то мужчину, которого они спасли и на скорой
помощи в больницу на улице Горького доставили. Он на этой скорой от Митрича и
приехал.
- А ещё что-нибудь отец потом рассказывал или видел того, спасённого?
- Нет, больше ничего.
- А Митрич?
- Не знаю.
- Значит, это всё там случилось, где этот Митрич живёт?
- Наверно, где ж ещё, раз отец с Митричем вместе был.
В дом вошёл паренёк, перепачканный мазутом, видимо, сын Таисии Никифоровны.
- Руки хоть вымой, Генка, - сказала мать.
- Щас, - недвусмысленно ответил тот.
- Таисия Никифоровна, - решил спросить я, - а почему на прошлой неделе вечером я не
мог до Вас дозвониться?
- На завод уходила в ночную смену. А мой шалопай - сразу на улицу. Вдвоём ведь
остались. Как снег сошёл, так сразу из сарая свой драндулет выкатил. Хоть номер на нём
есть, и то хорошо.
- А как до этого Митрича добраться? Застану его там?
- Он на пенсии, живёт один. Только сами его домик не найдёте, там одни закоулки.
Таисия Никифоровна обратилась к сыну: «Генка, можешь съездить на своём мотороллере
к Митрофану? С нашим гостем?»
- Съездим, чо такого, - ответил парень.
- А милиция не остановит? - спросил я.
- Нет, а чо такого, удивился Геннадий, вытирая рукавом нос.
- Таисия Никифоровна, Вы не подскажете, где такая улица - Красноказарменная? Мне
потом туда надо.
- Так это, кажись, в соседнем районе где-то, не у нас. Генка, где это, в Октябрьском, что
ли?
- В Ленинском. Снесли давно, не знаю, где, - ответил он.
- Знаете, пойдите в управление архитектуры и градостроительства. У них там все
планы есть, любого района. Вы человек представительный, Вам скажут.
- Это очень далеко?
- На Октябрьском проспекте. Если с вокзала ехать, нужен пятый троллейбус до
остановки «Универсам». Там рядом бывший ДК нашего тракторного завода, а напротив
такое серое здание, четыре или пять этажей. Заодно наши «Золотые ворота» посмотрите.
- Спасибо Вам, Таисия Никифоровна. Помогли Вы мне и чаем напоили.
- Не за что благодарить. А кем Вам тот мужчина будет?
- Будет… как Вам сказать? Шёл за прохожим через улицу, а его сбила машина, и он без
памяти оказался в больнице совсем один.
- А-а.
- Если повезёт, я узнаю, кто он, и сообщу его близким. Ну что, поехали, Геннадий?
- Поехали.
Мы вышли во двор, где он дал мне шлем и сказал: «Не боитесь. Я здесь всех ментов
знаю. Ихние дома по соседству. Сперва отъедем и потом в обход города. А дальше
вообще людей нет и надо по просёлку.
- Возвращайтесь, если ночевать негде, - сказала хозяйка, стоя на крыльце. Вдруг не
сможете уехать. Денег не надо. Зачем гостиницу искать?
- Спасибо. До свидания, Таисия Никифоровна.
- До свидания.
Геннадий выкатил свой старый заляпанный грязью мотороллер за ограду. Знак на нём,
действительно, был.
- Рановато, значит, мотосезон открыл?
- Ну. А чо такого? У нас все с конца снега ездят. Некоторые, как чучело зимы сожгут.
- Ну-ну. Только высоко над землёй не поднимайся и быстрее «Боинга» не лети.
- Не боитесь.
- Какую машину уважаешь?
- Чёрный бумер. Всем девахам нравится.
- Который под окном катается?
- Ну. Вырасту, куплю такой и буду свою чиксу возить. Держитесь крепче.
Геннадий хорошо знал дорогу. Попетляв среди частных домов, мы выехали на улицу
Куйбышева. «По Добросельской не поедем - там движение большое», - прокричал он,
обернувшись. Мы оставили справа Суздальский проспект, помчались по улице
Растопчина и скоро, подпрыгивая по сплошным ухабам, оказались почти за городом. Мы
ехали по прямой, когда Гена снизил скорость и сказал: «Это уже Суздальский район, мы
едем по улице Ленина. А вон, - указал он рукой направо, - Боголюбовский монастырь, а
дальше в ту сторону - железная дорога и Клязьма».
Про Боголюбовский монастырь с голубыми куполами я, конечно, читал, но сейчас
видел впервые, проезжая прямо мимо его белокаменных стен. Где-то за ним в овраге
существовал целебный источник. По преданию на этом месте неведомая сила остановила
коней Андрея Боголюбского, ехавшего в Киев. Внутри самого монастыря находился
Собор Боголюбской иконы Божьей матери, освящённый Феофаном Затворником. Эта
икона, которую называли Боголюбивой, была написана по повелению князя после явления
ему Самой Пречистой в 1155 году. В 1771 году сила иконы прекратила страшную
эпидемию моровой язвы, то есть чумы. Икона поистине чудотворна и теперь находится в
Княгининском женском монастыре, построенном в 1200 году в центре нынешнего
Владимира. Она и сейчас излечивает людей от болезней и избавляет от многих бед. А на
Студёной горе - одном из холмов города в храме Архангела Михаила хранится другая
чудотворная икона - Николая Чудотворца, выполненная барельефом. Иконы не раз
спасали людей и целые народы, только вот знают об этом одни верующие. Разве можно
считать простым совпадением то, что их так много на благодатной владимирской земле,
процветавшей восемь веков назад?
Метров через триста после монастыря мы резко свернули с улицы Ленина направо и
поехали по Вокзальной, наклонно ведущей к железнодорожной станции. Перед самым
поворотом на углу я увидел краснокирпичное трёхэтажное здание поселковой больницы и
даже разглядел номер дома - 47. Не доехав до станции несколько метров, Гена повернул
направо и въехал в нагромождение деревянных домиков с огородами. Углубившись в
закоулки, он подвёз меня к потемневшему от времени забору и сказал: «Дед здесь живёт».
Станция была всего в нескольких десятках шагов, но найти сюда дорогу и в самом деле
было трудно. «Не так уж и далеко это, - подумал я, слезая с сиденья и оглядываясь.
Митрич, если он и был здесь, видимо, находился внутри хибары. - Из её трубы вился
лёгкий дымок.
- Гена, подождёшь меня, пока я с Митрофаном поговорю?
- Подожду, если надо. Рядом буду.
Я прошёл через чахлый огородик и постучал по двери. Через окна ничего не
просматривалось. Дверь открылась, на пороге появился тщедушный мужичонка моего
роста. Он что-то жевал, стремясь поскорее проглотить кусок. Мужичку можно было дать
и пятьдесят пять, и шестьдесят пять лет. На нём была засаленная кепочка-восьмиклинка с
козырьком в полтора пальца, ватник-телогрейка и кирзовые сапоги.
- Чаво надо-та? - спросил он высоким хриплым голосом.
- Извините, но я к Вам. Меня привёз внук Вашего друга Никифора.
- Генка?
- Да, вон он - на мотороллере.
- А-а. Проходите.
- Спасибо.
Внутри домик оказался довольно запущенным, но по хозяйски обставленным. В кухне
топилась печь, а у стены была оборудована даже двухъярусная кровать.
- Сесть-то можно?
- Тута садись, - он указал мне на стул около какого-то ящика.
- Спасибо.
- Спасибо не булькает. Особливо в холодрыгу, - ответил хозяин усевшись за стол у
окошка. Он отодвинул в сторону остатки еды и начал сворачивать самокрутку, насыпав
махры.
В углу кухни имелась небольшая газовая плита с баллоном для приготовления пищи,
бак с водой и посуда. Жить можно.
- Сейчас забулькает, - сказал я, доставая фляжку. - Спирт будешь?
- Если булькает.
- Любишь, когда булькает?
- А то. До ухи и после.
- А вместо? Давай стакан.
Мужичок осклабился и протянул нормальный гранёный стакан. На его дне
отечественным изготовителем было проставлено клеймо - «Made in USSR». Это изделие
являлось национальным изобретением сто пятидесятилетней давности. Я налил ему не
выше сантиметра и подождал, пока он разбавит порцию водой из бачка и проглотит.
- Я ищу одного мужчину. В день Победы семь лет назад Вы с Никифором Сергеевичем
вызывали для него скорую помощь. Мне его дочь Таисия всё рассказала.
- А, было дело. В 1998 году.
- Рассказывай. Получится подробно, - ещё забулькает, а нет, так извини.
Мужичок напрягся. Было видно, что об этом событии он помнил, а, кроме того, его
память уже была подстёгнута мощным стимулом.
- Тогда на день Победы Никифор был свободен - праздник. Он ещё раньше обещался,
что вечером ко мне приедет на уху и чтобы переночевать на воскресенье. Любил ушицу
покойный. Ну, я ушёл рыбачить на реку, это близко. Там у кустов намедни рыбу
прикармливал, а Никифор остался сеть плести. Взял удочки и часов в семь-восемь
покандыбал. Здесь поезда проходят, вот я и запомнил время, когда что. Ещё авария была
на соседнем участке дороги, люди говорили. На память пока не жалуюсь.
- Дальше.
- Пришёл на реку - туда ходу минут пятнадцать. Это правее церкви на Нерли будет промеж храма и впадения в Клязьму. Засел в кустах и удочки в берег воткнул. Только с
клёвом заладилось, и двух часов не прошло, слышу мотор. Я затих в кустах, - у меня берег
пониже был - в рост. Ну, думаю, накрылась уха. Щас из колымаги вылезет разнополое чмо
и начнёт скакать друг на дружке, всю рыбу визгом-стоном распугают. Тут дверца
хлопнула, и кто-то закряхтел. Неужели за матрасами уже полезли, щас надувать станут? Я
прилип к берегу и гляжу, что совсем рядом, метрах в трёх-четырёх стоит серая «Волга»
задом к воде. Здоровый молодой парень, шофёр, значит, вытаскивает из багажника
связанного мужика в чём-то светлом. Обшмонал всего, потом развязал верёвки и себе на
горб закинул. Я схоронился и жду. А этот верзила через меня поверху тело потащил.
Метров полста пёр в сторону моста, храма то ись и с берега туды его бултыхнул. Парень,
значит, обратно, а я низом, где булькнуло, - сначала по песку, потом по мелководью. Там
вода к обрывистому берегу подходила, но мелко, а через метр уже по горло будет. А на
том мелководье камни оказались с корягой. Тело упало ногами к реке, могло течением
унести. Бедолага плюхнулся в воду лицом вверх, ударился о камни и корягу головой, - всё
было в крови. Но зацепился за корягу. Её в темноте у воды не видать. Взял я мужика под
мышки и отволок метров за десять до песчаной полосы, где удочки торчали. Он, вроде,
ещё дышать мог, и я его на песке у берега оставил, а сам к Никифору в свою конуру
побежал. Даже удочки сматывать не стал. Ох, зябко что-то стало опять. Надо бы ещё для
сугреву…
- Давай стакан.
Я опять плеснул столько же спирта и подождал, пока он разведёт его и выпьет.
- Как же тот парень тебя не заметил?
- Возле меня кусты были, но пологий берег - можно зайти на самый верх, где «Волга»
стояла. А в другой стороне, к мосту - берег крутой. Там, где мужика сбросили, было метра
четыре. Я отсюдова не могу показать, - не увидишь. Вона там мост, а от него направо всё
и было, - Митрич произвёл неопределённые жесты, подвигав рукой. - И недалеко Нерль в
Клязьму входит.
- Значит, мужчина жив был?
- Жив, только бессознательный.
- А верзила, какой он? Как выглядел?
- Тот уехал сразу. Он на энтих похожий… которые коротко стригутся как в кино и
потом на машинах по ресторанам ездиют. Здоровый кабан. И кожаная куртка блестела на
ём. Видать шофёру хотелось, чтобы мужик в воду попал, захлебнулся. Не хотел его
насмерть зашибить, а утопить чтобы. Место больно удобное для такого дела. А машина из
города пришла.
- Помнишь номер, то есть гознак «Волги»?
- Нет, не помню. Откуда помнить? Темно было.
- Во сколько машина приехала?
- Темнело уже. Потому как солнце село через несколько минут, значит, около девяти
было. Ну, или начало десятого.
- Видел номер? Ещё раз спрашиваю.
- Не видал, - мужичонка отвёл взгляд.
- Ладно, рассказывай до конца. Ну, смотри у меня! - я сделал выражение своего лица
пострашнее.
- Ну, прибёг в конуру, значит. Говорю, запыхавшись, - слушай, Никифор, там мужик
лежит на речке, весь пьяный и в крови. В приличной одёже, духами дорогими и алкоголью
воняет. Решили вызывать скорую и дежурному на станции сообщили. Через минут сорок
приехали, забрали, сказали, что на улицу Горького повезут. Ну, тут уж не до ухи стало,
ясное дело. А тот мужик, что чуть не утоп, - без сознательности, ничего сказать не могет.
Тогда Никифор-то и говорит, раз, мол, такое дело, поеду на скорой с докторами, а потом
домой. Уже опосля всего он сообщил мне, что в больницу заезжал и свой телефон в ей
оставил. На всякий случай. Во, как бывает.
- Слушай, а почему мужика в вашу больницу не положили?
- Дак там одна терапия и несколько кроватей нервологии. А взади дома есть станция,
где ихние скорые машины стоят и фельдшер сидит. Они и возют. У того-то большие
травмы были, сильно ушибся.
- Как же они до берега доехали?
- А под железкой меньше километра от станции тоннель есть, а там дорогой по полю.
- Ну, а дальше-то что ещё было?
- Ну, всё, значит. Дальше доктора уже знают. Может, и выжил больной. А номер
машины той я Никифору не говорил, не баламутить чтобы. От греха подальше. Чтобы
милиция не беспокоила.
- У того мужчины была борода?
- Нет, бритый был. В светлом плаще. У него даже рубаха не вся впереди взмокла.
Никифор из неё достал какую-то бумагу навроде письма в пакете и забрал с собой. Он
документы искал евонные, хотел узнать, наш владимирский мужик или нет.
- А когда на багажник смотрел, номер светом освещался?
- Освещался…
- Слушай ты, как тебя, мразь? - Микитка или Музгарка? На память, говоришь, не
жалуешься, освещённый номер заметил, от Никифора его скрыл, а мне мозги пудришь!
Человека убивали, сука, - я взял его за отвороты ватника и приподнял так, что он засучил
своими кирзачами в воздухе. Но тут же опустил, потому что мне стало не по себе. Он был
лёгким, этот мужичонка. Как его шлагбаум. «Будешь говорить? - резко и грубо спросил я,
не выпуская его из рук. - Что врачам соврал?»
- Доложили, что тот сам упал с берега. От него же алкоголью пахло. Таким никто не
поверит.
- А чему поверят? Что искупаться захотелось? Номер машины говори, быстро!
- Я тот номер на книжке сзаду написал и как есть выучил, - промямлил он.
Мужичок достал из тумбочки какую-то истрёпанную книгу и открыл последнюю
страницу.
- Вот он, номер-то. На обложке. Я его и так помню.
Я посмотрел на гознак и переписал в свой блокнот.
- Это была владимирская машина?
- Наша. Но не знаю, чья. Начальника одного…
- Ну-ка рассказывай. Кто он?
- Не ведаю. Только они, когда к станции приезжали, а когда к самому храму. Вот и
запомнил.
- Кто это они? - не понял я.
- Ну, бугай тот, что я видел, а бывало, и сам начальник рулил.
- Зачем же они сюда ездили?
- Известно, зачем - грехи замаливать. Зачем же ещё, раз церкву на отшибе приглядел, подальше выбрать чтобы. А в городе люди увидят, - устыдят, мол, бесполезно. И весь
сказ.
- Эх, ты!
- Так ить…
- Можешь не оправдываться. Стакан убери подальше, а то угоришь ещё от своей печки.
Ладно, я пошёл. До свидания.
Мужичонка не знал, выходить со мной из домика или оставаться.
- До свидания.
Я вышел, прикрыв дверь, и увидел Геннадия, стоявшего у своего мотороллера. Он
задрал голову и мечтательно смотрел в небо.
- Гена, - позвал я его. - Подвези к станции. Посмотрю кое-что и поедем.
На площадке у железнодорожной станции, куда мы подкатили. торговали сувенирами
из дерева и бересты. Невдалеке я увидел большой щит, на котором была изображена
схема Боголюбовского историко-ландшафтного комплекса «Луг - церковь Покрова на
Нерли». Я поднялся по ступенькам на железнодорожную платформу и посмотрел назад.
Слева находился жёлто-голубой домик станции, а метрах в тридцати от него ближе ко мне
- большой металлический контейнер, выкрашенный голубой краской - будка ПЧ. На её
двери висел замок. - «Наверно все ушли привинчивать гайки вместо стянутых чеховскими
злоумышленниками», - невесело пошутил я. Трёхколейная железная дорога шла от
Владимира к Нижнему Новгороду через мост, расположенный в метрах восьмистах от
станции. Параллельно пролегала автодорога, по которой мы с Геннадием ехали до того,
как сюда свернули, и она тоже пересекала реку через автомобильный мост. Рек здесь, судя
по карте, несколько, но это, видимо, Нерль. Вокруг, начиная от железнодорожного
полотна, раскинулся посёлок. До домика Митрича было рукой подать. А через несколько
сот метров в сторону города должен быть тоннель, по которому тогда проезжала машина
скорой помощи. И ехала она в сторону храма на Нерли. Я развернулся, перешёл
железнодорожные пути и оказался на низком деревянном мостке длиной метров
пятьдесят, под которым находилось высохшее болото, поросшее кустиками. К месту, где я
стоял, подходил спуск Вокзальной улицы. На другой стороне вдоль путей тянулась редкая
полоса высоченных тополей. Дойдя до них, я снова оглянулся, - точно над голубой
крышей станции возвышались голубые купола Боголюбовского монастыря, и расстояние
между ними не превышало трёхсот-четырёхсот метров. Миновав лесопосадку, я увидел
перед собой огромный луг. За ним виднелись начавшие зеленеть леса, и текла Клязьма.
Влево от меня и наискосок к железнодорожным путям шла жёлтая песчаная дорога,
ведущая к церкви Покрова на Нерли, перед которой росла небольшая рощица. До неё
было каких-нибудь полтора-два километра, и я заколебался, - мне очень захотелось войти
в этот белокаменный храм, построенный владимиро-суздальскими зодчими в 1165 году.
Неожиданно я услышал чей-то вопрос:
- Вы чего-нибудь ищите, молодой человек? - спросил меня мужчина лет сорока,
шедший со спутницей навстречу. - Идите по этой дороге, не ошибётесь. Оба были одеты
несколько экстравагантно, но не вульгарно, и были похожи на художников.
Залюбовавшись видом, я сразу их не заметил.
- Я… просто смотрю и хочу определить, где тут Нерль впадает в Клязьму.
- А-а. Храм стоит почти у самой кромки берега, но потом Нерль делает изгиб и
сливается с Клязьмой. Это совсем близко от него, только надо идти через высокую траву
по тропинке.
- Изумительное место, - с восхищением произнесла его спутница. - Видите маленькую
церковь? Правее неё и надо идти, прямо между холмиков. Тут в весеннюю распутицу
кругом луга затопляет, а до самой церкви вода никогда не доходит. - Чудеса.
- Спасибо. Сходил бы, да времени нет, к сожалению, - ответил я. - А вы здешние?
- Мы художники, живём в Ленинградской области, - ответил мужчина.
- А я историк из Одинцово. Осматриваю Владимир.
- Знаем, это у самой Москвы. Правильно, что сюда приехали. Вы уже были в
монастыре? - Там огромное полотно - последний царь Николай II.
- Ещё нет.
- Обязательно сходите. Потому что Владимир - духовный центр России, Богом
хранимый город. Не случайно его обходят бедствия и катастрофы. И сюда незаметно
стекаются духовные люди со всей страны. Отсюда начнётся возрождение России.
- К нам тоже стекаются. Цены на недвижимость растут, потому что всё скупают свои и
иногородние денежные мешки. А раз у них есть деньги - компании повышают цены.
Решили с этим бороться так - для начала построить ещё один коммунизм в отдельно
взятой сфере, создав изобилие жилья. Дескать, тогда цены упадут. Уже, говорят, начали,
так что будем ждать.
- Из-за этого и у нас в области одноклеточную квартиру не купить, какую уж тут
студию приобрести! - воскликнул художник и махнул рукой на запад. - А всё оттуда
расползается.
- Мы хотели купить комнату под студию - инфляция, потом цены взлетели. Теперь всё
продаём и переезжаем, - пояснила женщина.
- Да, хотим сюда перебраться. - Невмоготу стало жить в северной столице.
- В сердце родины тоже. Особенно приезжим. А вы не скажете, как в город уехать?
Мужчина посмотрел на часы и ответил:
- Автобусом с улицы Ленина. До центра всего двадцать пять минут. Остановка за
монастырём на другой стороне. А электричкой - тринадцать минут, но следующая
подойдёт ещё не скоро. Зайдите по пути на станцию - там особенная аура, сразу
почувствуете.
- Спасибо.
- Удачи.
Мы тепло попрощались, и я направился на станцию. Внутри было чистенько,
аккуратно и очень уютно. Маленькое помещение было украшено деревянной отделкой.
Ауру я и впрямь почувствовал. «Неудивительно - ведь люди приезжают в храмы с
чистыми мыслями», - подумал я.
От посещения места происшествия мне пришлось отказаться из экономии времени, мне ещё предстояло немало дел. Но теперь я заколебался - ехать в больницу, куда
доставили бродягу семь лет назад, или в государственное учреждение, чтобы установить
точное местонахождение улицы, на которой был пожар. В больницу я всегда успею, а в
администрацию надо бы сегодня - завтра мог быть выходной. Может, Геннадий отвезёт?
- Гена, подбросишь до центра города?
- Там гаишники ловят, у кого прав нет. Доедете до остановки, а потом на автобусе.
Сами спросите.
- Договорились. Вот тебе пятьсот рублей, но при условии, что триста отдашь матери, а
двести себе на бензин оставишь. Понял?
- Ну.
- С «ну» понял или без «ну»?
- Понял. Спасибо.
- Тогда поехали, только не по грязи.
Геннадий высадил меня там, откуда я мог доехать до Октябрьского проспекта. Выйдя
из автобуса на площади Ленина, я увидел Дом культуры тракторного завода. Напротив
него тупым углом стояло длинное серое здание в шесть этажей. Я пересёк площадь и
поднялся на крыльцо, чтобы прочитать вывески: Управление архитектуры и
строительства, Центр геодезии - 5 этаж, Бюро технической инвентаризации - 4 этаж.
Номер этого дома совпадал с номером поселковой больницы в Боголюбово. Удивлённый
этим, я сошёл на тротуар и направился искать какой-нибудь кафетерий. - Кафе Ландыш,
которое мне подсказал какой-то прохожий, было далековато.
Время позволяло мне пообедать, всё равно в учреждениях наступил перерыв, и можно
было не торопиться. Но во время обеда я думал только о бродяге. Кто-то решил
целенаправленно его убрать. Это не было случайностью ни для него, ни для меня. И,
значит, покушение на его жизнь вписывалось в мою историю, но как? Неужели я
ввязываюсь в чьи-то чужие жёсткие игры? Если это так, я должен разобраться, пока
нахожусь в этом городе.
К двум часам я вошёл в казённое здание и поднялся на верхние этажи. Для начала я
решил сходить в БТИ. Начальником оказалась женщина, которая любезно предложила
мне сесть и внимательно выслушала. Я очень удивился, что так легко попал в её кабинет,
и она сразу откликнулась на мою просьбу. Когда человек хочет тебе помочь, несмотря на
начальственное кресло, это сразу видно, а когда не хочет - ещё виднее. Узнав, что речь
идёт о домах, снесённых несколько лет назад, она лишь спросила, какой номер дома меня
интересует. Услышав, что этого я не знаю, ответила, что будет искать, и позвонила
секретарю, которая тут же внесла в кабинет несколько папок. И всё-таки она спросила
меня, зачем мне это нужно. Я хотел объяснить, что ищу дальних родственников, но,
улыбнувшись, ответил ей в полунаглой манере: «А какая версия вас устроит больше шпионская, историческая или архитектурная?» Начальница тоже улыбнулась и ответила:
«Вы правы, какая разница?» Но мне не повезло, - оказалось, что постановления органов
власти о сносе и строительстве домов не всегда исполняются и доходят до БТИ, а
установить адреса строений, которые были снесены, можно было только по этим
решениям. К сожалению, нашлось указание о сносе только домов номер семь и девять по
улице Красноказарменной, но дома эти сгореть не могли. Планов города здесь не было, и
где находилась данная улица, мне не сказали. Я поблагодарил за помощь, извинился за
беспокойство и пошёл искать содействия в других кабинетах.
В большом помещении Центра геодезии за компьютерами сидели мужики, чем-то
напоминавшие геологов. Но и тут ничего внятного мне не сказали - ну, есть карты, не
знаем, где взять, в районах надо спрашивать. Беседа носила классический характер:
- Но кроме туристических бывают карты с домами? - спросил я.
- Ну, бывают.
- А старые?
- Нет.
- Ладно, а какими картами вы пользуетесь?
- Пятисотками - пять метров в сантиметре, они хранятся в планшетах шестьдесят на
шестьдесят.
- У вас хранятся?
- У нас.
- А где взять планшеты, если дома уже снесены?
- Не знаю, - признался мужик с геологической бородой в свитере грубой вязки и развёл
руками.
На это я саркастически заметил, что после бомбардировки Америки в нашем генштабе
обязательно сохранились бы старые карты. Так сказать, для сравнения, оценки
деятельности и подведения итогов земляных работ. Собеседник пожал плечами и
посоветовал сходить в управление на том же этаже.
Я оставил в покое тружеников геодезии и картографии и перешёл в длинный коридор
со светлыми стенами и солидными тёмно-коричневыми дверями, за которыми сидели
разные специалисты. «Отдел территориально-строительного планирования», «Группа
выдачи документов», «Архив», - прочёл я на привинченных табличках и начал с краю. Но
мне везде морочили голову, посылали друг к другу, спрашивали, кто я и зачем явился. В
одном из кабинетов после нескольких «не знаю» мне даже намекнули на необходимость
составления запроса, на что я сразу согласился, но дело закончилось ничем, вернее, тем
же «не знаю». Казалось, мне вот-вот покажут нужную карту или план на бумаге или
сделают распечатку на компьютере, но не тут-то было. И говорили, что предыдущий план
отыскать трудно, легче тот, который настоящий. В итоге оказывалось, что последний
вытащить на свет ещё труднее, чем первый. В общем, я попал на луну, куда слетелись
незнайки со всего света. И, главное, все сидели поблизости от окошечка бухгалтерии, куда
не забывали захаживать дважды в месяц.
В кабинете за дверью с табличкой «Инспекция» за столом сидела всего одна
сотрудница, которой я кратко объяснил, что мне нужно. Она сразу же попыталась
утвердить дух типичных отношений с посетителями и начала:
- Вы кто?
- Вам назвать имя или оперативный псевдоним?
- Ну, хорошо, а почему вы пришли к нам?
- В милицию смешно, а в баню стыдно. Где же ещё могут быть карты и планы города,
как не в вашем управлении?
Она задумалась. Манеры этих бюрократических оборотней уже стали меня злить. Они,
наверное, начинали превращаться в нормальных людей лишь на автобусной остановке,
выйдя с работы в конце дня.
- Не знаю, - наконец, изрекла она спасительное слово.
- Но планы или схемы, вообще-то, существуют?
- Существуют.
- А в каком виде?
- Ну, это служебная информация.
- Но меня интересует не её содержание, а форма - они в компьютере или на бумаге?
- И так, и так.
- А где?
- Не знаю. Обратитесь в отдел планирования, а ещё лучше к краеведам в архив на
улице Батурина. Я могу вам дать телефон.
- Значит, строительством занимаются краеведы?
- Не знаю, я рядовой работник.
- Тогда извините, что зашёл не по адресу.
- Ничего.
- А взрослые дома есть?
Она выпучила глаза, не зная, как мне ответить.
- Я имею в виду, где сидит ваш начальник?
- В коридоре увидите приёмную, там его кабинет.
Ничего не добившись, я вышел в коридор, ища приёмную. В отделе планирования,
который я уже посетил, мне заморочили голову больше всего. Никто ничего не знал, не
хотел брать на себя ответственность или тратить на меня своё рабочее время. Однако, все
эти бесполезные разговоры велись в довольно неторопливом темпе, и за дверь меня никто
не выставлял.
Искомый чиновник имел фамилию Мелентьев. Я вошёл в одну их дверей, поздоровался
и обратился к девушке-секретарю: «Можно к Леониду Николаевичу?»
- Он сегодня занят, - заучено отрезала она.
- Знаю. У меня неотложное дело.
- Ладно, - девушка нажала кнопку и доложила: «Леонид Николаевич, тут к Вам по
неотложному делу».
- Кто? - раздался голос хозяина кабинета.
- Скажите, что из Москвы приехал, - тихо произнёс я.
- Из Москвы приехали, - передала девушка.
- По какому вопросу?
- По очень личному и важному, - сказал я.
- Говорят, по личному.
- Пусть войдут. Минут через пять.
- Слышали?
- Подожду. Теперь можно не представляться сыном лейтенанта Шмидта, - пошутил я,
вспомнив классиков.
Барышня осталась сидеть с каменным лицом.
Через пять минут я встал со стула, открыл дверь и услышал конец фразы, брошенной
по телефону: «… передайте ему, что придётся платить как всем». Чиновник положил
трубку, посмотрел на меня как на оконное стекло после субботника, и начал ковыряться в
своём столе. Я увидел низковатого человека в большом кресле, круглого как голландский
сыр, с центром тяжести в области живота. Мне показалось, что мы возненавидели друг
друга с первой минуты, первой секунды. Когда-то я читал статью одного американского
учёного, который писал, что явление «несимпатичности» не могут объяснить даже
современные психологи. Впрочем, как и любовь с первого взгляда. И я догадывался,
почему - наши сумасбродные представления в гуманитарных науках слишком долго
игнорировали основной предмет познания - душу, как информационную субстанцию.
Удобнее было демонстрировать разную околонаучную возню, потому что при
выхолащивании невидимой сути всегда требуются соответствующие псевдообъяснения.
Правда, в некоторых областях знания, например, ядерной физике, на псевдоколесе далеко
не уедешь, но это совсем другой вопрос. Чтобы изобрести ядерную бомбу, не нужно
забивать голову проблемами о бессмертии души. - Знание относительно.
- Здравствуйте, я ищу дальних родственников. Они жили на Красноказарменной улице,
которую уже снесли, - начал я.
- Кто же вы такой?
- Человек, который ищет эту улицу. Я впервые в вашем городе.
- Почему вы пришли ко мне?
- В вашем ведении находятся планы города.
- Что же вам надо?
- Посмотреть план или схему района с этой улицей.
- Зачем? Что вам это даст?
Только бы не спросил фамилии и номер дома этих родственников, - подумал я.
- На месте разберусь, сначала надо попасть туда.
- А иначе - через адресный стол? Никак нельзя? Пришли - людей отрываете от дел.
Своими вопросами чиновник загонял меня в тупик.
- Послушайте, Леонид Николаевич, я всего лишь хочу взглянуть на план города и
увидеть эту улицу. Это займёт только пять или десять минут. Мы с вами уже могли
расстаться и заняться своими делами - вы государственными, а я личными. Когда я зашёл
в приёмную, меня предупредили, что вы заняты.
- И почему вы явились не в приёмный день, а когда мы более всего загружены?
- Потому что я приехал из другого города, откуда не виден распорядок приёма граждан,
для которых существует любое учреждение.
Я смотрел на чиновника и догадывался, что это лощёное рыло, источавшее аромат
французского парфюма, в таком месте, как это, могло иметь взяток на миллионы. Он не
пытался вымогать взятку у такого оборванца в затёртой куртке как я. Но он явно
использовал свои навыки - паузами, неясными полунамёками и ссылками на
загруженность и недостаток времени. Со стороны это несколько напоминало совковую
привычку, мурыжишь посетителя по любому поводу, показывая свою власть над ним. Так
могло показаться, но это было лишь видимостью. От меня он ничего не ждал, но явно
зачем-то тянул время. Да, здесь было что-то иное. Даже если учесть привычку
современного чиновника безнаказанно делать то, что по прежним меркам считалось
слишком дерзким.
Да, кажется, пауза затянулась. Мне надоело дышать его одеколоном, и я из
внутреннего кармана куртки извлёк вырезку из газеты и дал чиновнику - тот стал читать,
шевеля губами: «Вчера ночью полностью сгорел дом по улице Красноказарменной… В
огне погибли двое местных жителей…»
- Ну и что? Здесь нет номера дома, названия города. Кто сгорел, за что и что, в конце
концов, за газета? - он посмотрел на меня с сомнением и непониманием, за которым
скрывалось некоторое напряжение и даже нетерпение. - Почему вы сюда пришли,
молодой человек?
- Я пришёл сюда, чтобы узнать, где были эти дом и улица. Дело касается моих дальних
родственников. Если их адреса уже не существует, а вместо него стоят другие дома с
новыми названиями улиц, должны быть старые планы. Надеюсь, они ещё не сгорели, и на
них обозначена эта улица, - я говорил твёрдо, с расстановкой и членораздельно, глядя в
глаза собеседнику. - Мне нужно взглянуть на ваш план. Это всё. Но я должен побывать на
этом месте, пусть там даже открыли суперсексуниверсам.
Мелентьев ответить не успел, - зазвонил один из телефонов на его столе. По разговору
я догадался, что звонила его жена, причём издалека. Пока они общались, мне пришлось
переминаться с ноги на ногу - сесть на стул не предлагалось. Я не понимал, в чём дело.
Вероятно, во многих казённых кабинетах люди чувствуют то же самое. Они думают, что
обращаются к государству за помощью - неважно, какой. А им всем видом показывают,
что одолжение может быть сделано, но не просто так. Как говорится в рекламе
метрополитена - «дружба начинается с подарка», что в переводе звучит как «ты мне - я
тебе». Ведь жизнь настолько тяжела, а всяк хочет кушать. И не просто до сыта, а с
мезимом, чтоб побольше и до отрыжки. В общем, кресло кормит. Раньше за хищение в
особо крупных размерах или за взятку полагались до пятнадцати лет с конфискацией либо
смертная казнь, а сейчас это считается детскими шалостями. Поэтому и нет ни пятнадцати
лет, ни конфискации, ни смертной казни. В консультации юристов я не нуждаюсь, потому
что мне об этом тоже сказал юрист, причём со стажем, опытом, с аргументами и
статистикой. А одно весьма высокое лицо по телевидению заявило, что за экономические
преступления до суда нецелесообразно применять меру пресечения в виде заключения
под стражу. Люди, мол, богатые, могут и залог внести с полбюджета страны. Хоть
полцарства положи в карман и пересекай границу. Какой арест? За шалости?
Арестовывать и сажать надо ворьё в телогрейке, утащившее курицу с птицефабрики или
бомжей, похитивших плавленый сырок в супермаркете, что повсеместно и происходит.
Очень напоминает «закон о пяти колосках», по которому сажали колхозников,
«промышлявших» на уже убранном поле. Но таковы уж буква и дух закона. Корявые и
зловонные. Юрист, который сказал мне об этом, был доктором наук. Люди, подобные ему,
работали над содержанием правовых норм. Но в какой «чёрный ящик» совали проекты
этих законов перед промежуточным рассмотрением и окончательным утверждением, кто
их там правил левой задней, не знал даже он. Чиновник закончил свой разговор и
уставился на меня.
- Так! Вы знаете, кого ищите? - Фамилии этих людей? - в голосе Мелентьева появилось
больше жёсткости.
- Извините, вы ещё не ответили мне. Нас прервал звонок. Но до меня никак не доходит,
что вам не понятно? - Куда меня послать? - В домоуправление, ЗАГС, в милицию? Или
мне через местное телевидение поднять на ноги всех старожилов с дворниками и
квартальными и собрать их в комнатке с красными стенами? Вы даже сесть мне не
предложили. Я что, похож на подростка?
- Ладно, - сказал он. - Садитесь, у меня сейчас нет времени, один депутат должен
придти. А вы подойдёте часа через два… к пяти.
Мелентьев нажал кнопку селектора.
- Слушаю Вас, Леонид Николаевич.
- Татьяна, у нас есть старые планы районов до большой застройки?
- Всё есть, Леонид Николаевич, - приятным грудным голосом ответила невидимая
Татьяна.
- Найди сейчас же и принеси мне.
- Хорошо.
Я удивился. Он распорядился немедленно найти и принести ему эти документы, а мне
сказал явиться больше, чем через два часа, в пять вечера. Почему в нашей стране ничего
нельзя сделать с первого раза, даже если ты попал в приёмные часы и приволок мешок со
справками, которые могут потребовать?
- Тогда пойду, - сказал я, вставая.
Чиновник кивнул.
Кого из нас удивляет, что официальные инстанции представляют собой полосы
препятствий с дотами-кабинетами начальников и траншеями окопавшихся чиновников
поменьше? Они как противотанковые рвы для прохождения к взятию больших и малых
высот. В дотах и траншеях тоже не удивляются нашим стрессам и инфарктам, более того,
там об этом прекрасно знают - на чужом инстинкте самосохранения можно зарабатывать.
Что такое государство? - Это чиновники суда, полиции, армии и прочих учреждений - и
больше ничего. Ну, есть ещё бухгалтерия с окошечком, - не без этого. Там по остаточному
принципу каждому чиновнику выдаётся то, что остаётся у государства в результате
деятельности всех чиновников, вместе взятых. Всё остальное государству не
принадлежит, но чиновникам принадлежать может. Есть ещё народ, но он как бы третий
лишний. Поэтому я вышел в коридор и у первого встречного чиновника, с улыбкой теребя
замок сумки, спросил, где тут сидит Таня с грудным голосом? Мне тут же подсказали
номер комнаты, располагавшейся неподалёку. Я неназойливо стукнул пару раз по двери любой чиновник, прежде всего, любит неназойливость, - и услышал в ответ радующее
«да-да». Открыв дверь, я увидел грудастую Таню, стоящую на стремянке, и зашелестел
фразами, повышающими её самооценку. Малейший прокол был опасен для меня как
противопехотная мина.
- Танечка, это я. Решил увидеть вас, мою незаменимую помощницу - мне так
понравился ваш голос. Нам ведь придётся ещё встретиться. Леонид Николаевич
распорядился подойти к нему часа через два, чтобы оформить до конца моё дело.
Издалека приехал, а всё уже почти готово. Вы ещё будете на месте?
- Буду. А откуда вы?
- Из Москвы. Но у вас так хорошо, уезжать не хочется. Скажите, у всех ваших женщин
такие бархатные голоса, как у вас? А это лично вам, - ворковал я, доставая из сумки
большой шоколадно-вафельный презент и выкладывая его на стол рядом с чайником. Я
ещё зайду, весь вечер свободен, - добавил я и подмигнул.
- Ой, спасибо, - ответила барышня, расплывшись в сладкой недиабетической улыбке.
Стремянка предостерегающе скрипела под её тяжестью.
- А мне, к сожалению, ещё нужно успеть в банк за большими деньгами, - я строго
посмотрел на часы, изображая проблему складками на лбу. Но поэтому я хотел бы
предварительно, так сказать, мельком взглянуть на план этого района города, - зато с
вашей помощью буду спокоен, что на правильном пути.
- Я нашла его на верхнем стеллаже, вот он, - она держала его в руках.
- Прошу вас, спускайтесь с неба, - сказал я ей, подавая руку и помогая снизойти из-под
потолка.
Попросив развернуть план нужной части города, я сказал, что мне требуется район
жилого сектора, примыкающего к Красноказарменной улице. Девушка показала мне её, и
пометила карандашом, какие улицы были снесены, а какие оставлены: «Это уже новые
улицы и дома, эта магистраль ведёт к центру нашего города». Всё это я тщательно перенёс
в свой блокнот и поблагодарил девушку. Теперь я знал, что ориентиром для меня служила
улица с красивым названием «Нижняя дуброва».
Мне удалось локализовать место, которое я искал, и определить подходы к нему.
Теперь надо найти старожилов, дома которых находились по соседству, - решил я, выходя
на проспект. Я чувствовал себя как полковой разведчик, переползший через линию
фронта, и, наконец, свалившийся головой вниз на дно первого родного окопа. Но на душе
было гадко и мерзко. Мне было противно и то, что я видел, и то, что я сам говорил.
Настолько, что на мгновение захотелось бросить всё и уехать домой. Но далеко не уедешь,
если всё от рождения до смерти решается только через конверт. Кто же мог породить всё
это, неустанно провозглашая абсолютно противоположное?
***
- Откуда происходит инстинктивное отвращение, чувствуемое нами к некоторым
лицам с первого взгляда?
«Это происходит, когда Духи, чувствующие взаимную антипатию, отгадывают и
узнают друг друга, не говоря ни слова между собою».
- Инстинктивная антипатия всегда ли бывает признаком дурных свойств Духа?
«Духи могут быть не злыми, хотя и не симпатизируют друг другу; антипатия
может рождаться от несходства образа мыслей; но, по мере их развития, оттенки
сглаживаются, и антипатия исчезает».
- Антипатия между двумя лицами проявляется ли прежде у того из них, Дух
которого менее совершенен, или наоборот?
«И у того, и у другого; но причины и последствия бывают различны. Злой Дух
чувствует антипатию к тому, кто может судить и обличить его; видя человека в
первый раз, он предчувствует, что поступки его не будут им одобрены; отчуждение
его превращается в ненависть, в зависть и внушает ему желание сделать зло; добрый
Дух чувствует что-то отталкивающее его от злого Духа, зная, что он не поймёт его и
не может разделять его чувств; но, будучи силён своим превосходством пред ним, он
не питает к нему ни ненависти, ни зависти, он довольствуется тем, что избегает его и
жалеет о нём».
Книга Духов
***
Добравшись до окраины, где когда-то находилась Красноказарменная улица, я оказался
среди обычного жилого массива многоквартирных и деревянных домов. Я открыл блокнот
и стал искать исходную точку. В этом городском пейзаже, прежде всего, нужно
постараться найти те многоэтажки, которые были построены до сноса частного сектора.
Ещё сойдя с автобуса, я увидел большой участок открытого пространства с площадкой,
расчищенной бульдозерами. Судя по всему, здесь намечалась грандиозная стройка.
Нужные мне дома находились на улице, когда-то почти примыкавшей к той, по которой я
приехал, но теперь они были снесены. Вокруг пустыря сохранились остатки частных
домов, а на его правом краю теснились ржавые железные гаражи и открытая автостоянка.
На юг и юго-восток от него меньше, чем в километре пролегала железная дорога, а дальше
тянулся край лесов. Блочные девяти- и десятиэтажные высотки, стоящие за моей спиной,
хотя и подступали к пустырю, но располагались от него на приличном расстоянии. Там и
была конечная остановка автобуса. Мне стало очевидно, что найти людей, знавших
жильцов сгоревшего дома или их соседей, я не смогу.
В конце концов, чего я хотел добиться? - Выяснить, в каком районе моя улица, затем
номер сгоревшего дома и данные о его жильцах. Итак, район я установил. А где могут
быть сведения о пожаре и номере дома? Ну, в отделе внутренних дел, в управлении
пожарной охраны, ещё в редакции неизвестной газеты. И, правда, а что я могу узнать
здесь на месте? Может, я, действительно, заморочил голову чиновнику, и он так и не
понял, зачем мне нужен план? Но с другой стороны, показать его мне ничего не стоило.
Это же не секрет, и я не в Америку приехал. Так куда же теперь мне двинуть, чтобы
узнать и номер дома, и фамилии жильцов? В этот момент мимо меня какая-то бабушка
катила самодельную тележку с прошлогодней картошкой. Я поздоровался с ней.
- Здравствуй, сынок, - ответила она. - Ты что-то ищешь?
- Бабуля, не подскажете, я ищу улицу Красноказарменную с деревянными домами. Не
скажете, где она была?
- Вы на ней стоите, она шла вон туда, - показала женщина кривым пальцем. - И
начиналась с другой стороны, с пустыря перед зданием магазина, где продают… прости
Господи… А вот это улица Пугачёва.
Я ещё раз повернулся вокруг себя.
- Здесь уже и не узнать ничего. Всё изменилось, - сказала бабушка.
- А вы помните эту улицу?
- Помню, конечно. Я недалеко отсюда жила, на Солнечной, немного в стороне.
- А про пожар на Красноказарменной помните?
- Разные бывали пожары, дома-то деревянные. Кто же их все упомнит? А ты бы лучше
нашёл нашего бывшего участкового Григория Михайловича Кирия. Он на этом участке
работал и жил тут же. Слышала только, что он в милиции больше не служит. Хорошему
человеку дают плохих начальников. Душевный человек был, всем старался помочь, если
мог. А нового мы в лицо не знаем, говорят, молодой какой-то.
- Где же искать этого Григория?
- А вот те высокие дома впереди, что углами стоят, они ещё до сносу деревянных
строились. К ним и иди. Его дом напротив автобусной остановки будет. Надо пройти под
арку и сразу налево. В первый подъезд зайдёшь и спросишь, тебе скажут.
- Спасибо. Давайте вашу тележку довезу.
- Не надо. Спасибо, милок. Сама лучше потихоньку прогуляюсь.
- До свидания.
- До свидания.
Я вернулся к остановке автобуса, на которую приехал. Окна десятиэтажного
панельного дома бывшего участкового Кирия смотрели на стоянку автомашин и гаражи.
Он стоял под углом к такому же дому с аркой, который значился под номером двадцать
пятым. На асфальте под аркой кем-то для кого-то было жирно написано мелом: «Я тебя
никому не отдам!» «Умно, - подумал я, - такие слова и дождь не смоет, и не обойдёшь, и,
как минимум, дважды в день читать будешь. И стены родителям забеливать не придется.
Вот во что можно приспособить простую подворотню». Этот город начинал мне
нравиться всё больше. У первого подъезда и во дворе радостно и шумно играли дети.
Одни, - потому что впереди были праздники и можно не ходить в школу, другие, - потому
что ещё не доросли до неё. Но все радовались солнцу. «Солнышко светит на голову мне»,
- вспомнил я стишки неизвестного поэта пионерского возраста, на которые когда-то
откликнулся взрослой пародией. Повезло бы мне, застать бы дома этого участкового. Я
спросил у ребятишек, где тут живёт Кирий. - «А вон окна Григория Михайловича - на
первом этаже слева», - показали они.
В подъезде было чисто и почему-то пахло как в купе новенького железнодорожного
вагона. Я с удовольствием вдохнул этот запах, знакомый каждому, и позвонил в нужную
дверь один раз. Второй. Сердце замерло. Послышались шаги, и щёлкнул замок. В проёме
возник мужчина лет сорока или старше, немного выше меня, но степенный, с массивным
телосложением. Его тёмные волосы были с заметной проседью, что ему очень шло. Он
чем-то напоминал актёра Луспекаева, сыгравшего роль отставного таможенника в старом
фильме «Белое солнце пустыни». Там им говорилась знаменитая фраза: «Мне за державу
обидно». На мужике была тельняшка и чёрные брюки, а в руке он держал большой
охотничий нож. Пауза мгновенно заполнилась взаимной рефлексией по поводу ножа в
руке хозяина, так что неловкости из-за заминки никто из нас почувствовать не успел. Но
мужик быстро сообразил, что холодное оружие следует держать так, будто оно случайно
оказалось у него в руках, и он перехватил его за клинок. А я специально отреагировал
замешательством и неуверенностью, чтобы хозяин смог подумать, что незваный гость не
татарин, а тоже человек, жаждущий внимания. Тем более невыспавшийся, грязный,
голодный и уставший. А то захлопнет дверь, - и катись потом домой.
- Здравствуйте, мне бы Григория Михайловича Кирия, - бодро начал я, не согласуя тон
со своими ощущениями и внешним видом.
- Заходи, - сказал хозяин голосом с интонацией Луспекаева из «Белого солнца
пустыни».
Я вошёл в прихожую, и мы встали друг напротив друга.
- Откуда пришёл?
- Из Москвы приехал по делам. Личным. Впервые у вас.
- Ну и как там столица?
- Жирует. Грызёт свой пряник под одеялом как пионер в лагере. С перерывами на
траур. Но это не мешает работе казино и ночных клубов. Надо же где-то снять стресс. В
глянцевых журналах некрологи не нужны. Тяжело.
- Тяжело, говоришь?
- Ну да. Многие так часто снимают мегаполисный стресс, что некогда даже побриться и
причесаться. Мы специально для себя придумали «не бриться по моде» и причёску
«только из постели».
- Как там олигархи?
- А-а, олигархи? Ну, они как оплот государства и патриотизма требуют от
правительства снижения цен на бензин, газ и электричество для нашего народа. Но
правительство упрямится. Дескать, не компетентны мы уже. Все социальные
обязательства перед вашим народом сняты и давно переданы и вам, и вашему народу
лично в руки.
Хозяин стоял и слушал всю эту словесную чепуху. В конце он недобро усмехнулся, но
мою попытку пошутить принял. И тут же повернулся и пошёл в кухню. Я увидел на столе
гранёные стаканы и бутылку водки. «Неужели алкаш, - подумал я, - один собрался пить. Говорят, что бывшие сотрудники милиции, ушедшие со службы, в другой жизни себя не
находят и спиваются, потому что не терпят пресного бытия - без привычных забот и
опасностей. Речь идёт о нормальных людях, конечно, а не о продажных ментах. Эти
обычно не скучают, а посмеиваются над своим прошлым».
Хозяин, как ни в чём ни бывало, начал резать своим ножом какую-то закусь. Я
продолжал стоять, не выказывая своего нетерпения.
- А как культурная жизнь? - спросил он, наклонившись над кухонным столом.
- Ну, если Вы имеете в виду самую что ни на есть шибко культурную, где не сильно
раздеваются и меж одним и тем же полом ничего такого себе не позволяют, то это те
концерты, где песня про золотые купола звучит живьём. А не как всегда, под фанеру. При
этом утверждается, что Москва - это, прежде всего, золотые купола храмов,
олицетворяющих дух города.
- У нас тоже купола на солнце блестят.
- Тут дело в людях. Тот, кто этой песне собрался аплодировать, заранее снял кепку. А
тот, который будет петь, предварительно бандану ленточкой на лбу завязал. А прочие
места не рекомендую. В театрах - матерщина, хоть всей труппе мётла на полторы декады
выдавай, на эстраде - однополая эротика, а в парламенте драки. Даже на кладбищах не
спокойно, потому что на улицах ругаются с помощью автомата, аж очередями. А где
такие очереди, там образуется дефицит, взятки и блат. Начиная с кладбища. Вернее,
кончая.
- Так всё безнадёжно?
- Да нет, мир спасёт красота. Например, витрин бутиков, салонов для собак и частных
дворцов.
- Понятно. Культура зависит от людей. И наоборот. Я примерно так о столице родины
и думал. И об её мирных жителях тоже, - ответил он, разливая водку.
Пока он это делал, я осмотрелся. Двухкомнатная квартира, везде цветы и чистота. В
дальнем углу виден детский уголок. Кругом полный порядок.
- Иди-ка сюда, москвич, - позвал он меня прямо из кухни, даже не глядя в мою сторону.
- Только скинь куртку и разуйся, тапки выбери там.
Я вошёл в кухню.
- А я сегодня выходной, - сказал он и протянул мне полстакана водки. - У меня друг в
этот день погиб много лет назад, спас он меня. И, может быть, ты бы сейчас с ним вот так
пил вместо меня, потому что мы с ним тогда могли запросто поменяться местами. Он был
из Сибири, из Омской области и хотел после армии в мой город поехать, чтобы жить. Пей
всё.
Только сейчас я заметил на краю стола у стены стакан с водкой и чёрным хлебом
сверху. Рядом стояла небольшая фотография двух солдат на фоне высоких гор. Я молча,
без лишних слов выпил и без звука поставил стакан на стол. Хозяин указал на табуретку,
и мы присели.
- Закуси и рассказывай.
Я закусил.
- Видите ли, мне надо выяснить личность одного человека.
- Кто он тебе?
- Месяца два с лишним назад я в Москве переходил улицу. Шёл за спиной одного
мужчины, а его сбил жигуль. Народ вызвал неотложку, а я поехал с ним в больницу. Не
знаю, почему. Просто, так получилось. У пострадавшего оказались серьёзные травмы. Я
потом звонил туда, и врач ответил мне, что у него амнезия - ничего не помнит, а
документов нет. Но в карманах одежды нашёлся номер телефона вашего города и вырезка
из какой-то газеты о том, что на улице Красноказарменной в частном деревянном доме
сгорели два человека. Номер дома стёрся, когда случился пожар - неизвестно. На том
месте всё снесено, рядом пустыри и новые дома. Мне одна бабушка подсказала, что Вы
раньше были участковым инспектором на этом участке, и очень хорошо о Вас отзывалась.
- Ты звонил по владимирскому телефону?
- Мне ответила какая-то женщина и сказала, что я могу приехать, я и приехал. Хотелось
помочь человеку. Рядом с номером телефона было написано имя отца этой женщины. Она
сказала, что отец уже умер, но вспомнила, что в мае 1998 года он вместе со своим другом
вызывал скорую помощь для одного мужика. Этот друг мне сегодня рассказал странную
историю…
- Подожди. Тебя как звать?
- Меня зовут Александр.
- Постарайся, Александр, говорить обо всём, что тебе рассказали, максимально
подробно. Усёк?
- Усёк. Друг умершего, можно сказать, уже дед, вспомнил, что 9 го мая 1998 года
недалеко от места, где сливаются Нерль и Клязьма, ловил рыбу. Этот Митрич и сейчас
живёт у станции Боголюбово и там рыбачит, а в перерывах квасит, всё что булькает. Ну, к
вечеру к нему по договорённости подъехал отец той женщины. Они хотели ухой
побаловаться. Часов в семь-восемь вечера Митрич взял удочки и отправился в сторону
местной церкви ловить рыбу, а друг остался в домике у станции. Он делал какие-то
рыболовные снасти. Часов в 9 вечера Митрич из кустов увидел, как к берегу подъехала
серая «Волга». Из неё вышел молодой здоровый верзила, вытащил из багажника мужика и
оттащил на несколько десятков метров туда, где берег повыше, и бросил в воду. Верзила верхом к машине, а Митрич - низом к тому месту. Ну, и вытащил мужчину. Тот упал на
корягу и камни, и захлебнуться не успел. Но уже в метре было глубоко. Рыбак оттащил
мужчину на песчаную полосу, а сам побежал к приятелю. Потом скорая приехала и увезла
потерпевшего в больницу на улицу Горького. Я почти узнал, кто он такой. Надо сообщить
людям, что их родственник сейчас в Москве.
- Сообщим. А точно, что больница на улице Горького?
- Двое сказали. Женщина со слов отца и Митрич.
- Дай сюда вырезку из газеты.
- Ой, я забыл. Этот Митрич запомнил номер волги, записал, но не сказал даже другу. А
работникам скорой помощи наврал, что тот по пьяне с берега навернулся. - Я достал
газетную вырезку, блокнот с номером автомашины и передал их Григорию Михайловичу.
Он посмотрел на них и сказал:
- Этот пожар имел место быть в воскресенье 8 марта 1998 года - в день рождения моей
супруги. Стало быть, в ночь на понедельник. Поднял меня тогда дежурный, и работали мы
без перерыва двое суток подряд.
- А что это за пожар? - спросил я, думая о странном совпадении его времени с
покушением на жизнь бродяги.
Григорий Михайлович задумался. - Ты не суетись. Здесь всё не так, как кажется.
Подожди, я сейчас.
Он ушёл в комнату и вернулся со старым блокнотом.
- Вот, смотри. Столько лет прошло, но этот блокнот я храню. А многое и без него
помню. Я ведь и квартиру в этом районе получил, как участковый, давно здесь живу и
многих знаю.
- Григорий Михайлович, а…
- Слушай, давай «на ты». - Так короче и время экономит. Что хотел спросить? - Хозяин
листал свои записи. - А, вот, нашёл. На этой улице был только один пожар. Это точно. В
доме номер 22. Сгорели одинокие старики. Так… их данные: Кулешов Афанасий
Васильевич, 1921 и Кулешова Раиса Максимовна, 1922 года рождения. Муж и жена.
Хорошие люди.
- А родственники есть или те, кто был прописан?
- В этом адресе жили одни старики. Домовая книга, план дома и другие документы
уничтожены огнём. Дотла всё сгорело. Но других прописанных в адресе не было. Это мы
потом установили официально. По моим записям пожар был в ночь, я нашёл тогда
несколько свидетелей, но те видели только пламя. И с очагом пожара всё нормально, и с
проводкой. Вряд ли это поджог. Загорелось всё с кухни от электроплитки, затем газовый
баллон взорвался. Канистра рядом стояла со спиртом, но никто ничего не разливал и не
поджигал. В трупах никакой посторонней химии не нашли. Дело не возбуждали или сразу
прекратили, уже не помню. Извини, брат, всё чисто. И не совсем чисто.
- Гриша, - впервые я назвал бывшего участкового по имени, - может, были
подозреваемые или… как это у вас, - заподозренные?
- Конечно, можно при желании заглянуть и в книгу происшествий, и журнал
регистрации. Даже в следственный журнал, если дело возбуждали, но у меня и так всё
есть. Люди помнят больше, чем знают документы. Я этим пожаром с одним опером
занимался, а опера знают много, потому что копают глубже. Помню, тогда проверяли и
тех, кого в это время и во Владимире не было. Даже тех, кто в городе не проживал. И
пироманов, и хулиганов, и тех, кто из мести могли это сделать. А этот опер ещё работает и
может сейчас быть на месте. Он теперь старший опер или уже зам. Недавно встречались.
- Постой. Ты сказал, что здесь чисто и нечисто. Что это значит?
- Когда заживо сгорают нормальные люди, не может быть всё чисто. Сейчас уточним. Григорий пошёл в коридор звонить по телефону. Ему ответили сразу.
- Виктор, здравствуй. Это Кирий.
-…
- Витя, извини, что звоню. Старое всплыло. Ты помнишь пожар на Красноказарменной,
22?
-…
- Да. Семь лет назад на женский праздник. Сейчас кое-что новое появилось, напомни
мне, кто родственники погибших.
Кирий поманил меня пальцем поближе и нажал на аппарате кнопку громкой связи.
- … хотели по материалам делать отказной, но потом дело всё-таки возбудили. -
Большой ущерб, гибель двух человек. А меньше через месяц дело было прекращено за
отсутствием состава преступления. Следователь счёл, что имело место неосторожное
обращение с огнём, вернее с электроплиткой. Электропроводка была в норме, остальное
тоже. В целом - небрежность, судить некого.
- Я это помню, а родственники были?
- Подожди, достану журнал, старый… Есть родственники… Кулешов…
- Стой, стой. Я запишу, - перебил Григорий, сделав мне знак, чтобы я записывал. Давай дальше.
- Кулешов Валентин Афанасьевич, 1953 года рождения, сын, бизнесмен, живёт в
Москве, был холост. Мы нашли среди знакомых стариков разных людей. Кое-кто говорил,
что их сын очень давно живёт в Москве, отношения с родителями плохие, связи с ними не
поддерживал, но изредка приезжал на своём мерсе. И ещё кое-что. Одна соседка про сына
сказала, что Валентин, мол, «душу продал дьяволу». Не знаю, что имелось в виду,
наверное, его бизнес. Мы его выдернули, приехал в отдел как миленький. Тварь, конечно,
сразу видно, но в его городе, наверно, это не особая примета. Ещё был старший брат Дмитрий - полная противоположность младшему. Этим я не занимался, но слышал, что он
своим родителям помогал и заботился, как мог. Дмитрия я не видел, тогда дело уже
передали следователю, который вызывал его на допрос повесткой из Суздаля. Это всё,
Гриша, что я могу сказать тебе.
- А что ты сам думаешь про Валентина?
- Гриша, дело тёмное, но формально чистое. Следователь сделал всё, что мог, но за
деньги всё можно вычистить и без его помощи. Знаешь, как соседи звали младшего сына
Кулешовых, когда тот приезжал сюда? - «Алигархом». Но для этого было достаточно
посмотреть на его тачку, костюм, галстук и зажигалку.
- Ну, Витя, удивил портретом слуги народа.
- Он бизнесмен. И денег у него столько, что хватит на покупку в Москве Садового
кольца с потрохами.
- Значит, он нормальный потенциальный народный избранник. Ты лучше скажи, мог он
или не мог иметь отношение к тому делу?
- Мог. Только я не думаю, что он для этого приобретал свою золотую зажигалку.
Мотива или нет, или слишком глубоко спрятан. Наша проверка по Москве результатов не
дала. От наших коллег мы узнали, что его кличка среди уголовных авторитетов «Кулич».
Так что мотива не нашли, а средство и возможность у него были, как и у многих. И потом,
это не картошку испечь в костре, а собственных родителей.
- Как будто, ты такого не видел.
- Я и сейчас не такое вижу почти ежедневно. И ты тоже ещё не такое повидал.
- Дай-ка мне на всякий случай координаты этого олигарха.
- Пиши, только не поскользнись. У него квартира в центре, дворец на Рублёвке,
телефон - всё здесь. Имеет не круг знакомств, а связи. И такие, что по этому телефону
называть не могу. Диктую…
Я записал адреса и телефоны и кивнул Григорию, что успел это сделать. При этом я
показал ему свой блокнот с записью: «Дмитрий Кулешов - адрес?» и ниже - «гознак
автомашины «Волга» - чья?» Гриша всё понял и кивнул мне.
- Виктор. Ещё просьба о проверке брата олигарха по адресному бюро и
принадлежности серой «Волги» по полному гознаку через ГИБДД.
- Для тебя сделаю, Григорий Михалыч. А у тебя что, серьёзные данные?
- Не беспокойся, тебе первому сказал бы. Человек один потерялся, может быть, через
машину что-нибудь прояснится. Сделай сейчас, я буду ждать у телефона. А если адресное
выдаст тебе других родственников, будет ещё лучше.
- Если не задёргают. Я же сегодня ответственным заступил. На усиленный вариант
службы переходим.
- Значит, уже не в дежурных ходишь. Растёшь.
- Давай, говори свой номер.
Гриша продиктовал гознак автомашины, коротко попрощался: «До связи» и положил
трубку.
- А как же больница? Ведь там записаны сведения о моём бродяге. Ещё семи вечера
нет, может быть, позвонить? А завтра суббота.
- Такие данные они не дадут. Сейчас поздно. Кого заставишь искать то, что было почти
семь лет назад? Сказал тебе, не суетись. Ждём звонка и отдыхаем.
Я не знал, что мне делать. Уезжать из Владимира, не узнав всё, что можно, мне не
хотелось. Никто кроме меня не мог помочь человеку, потерявшему память. Личность
бродяги прояснила бы многое и для меня. Я мог уехать в Москву и сегодня, так как
успевал на более поздние поезда, но кто знает, как дальше повернётся дело. Гриша
заметил мои колебания, но ничего не сказал.
- Гриша, почему ты решил помочь мне так запросто?
- Ты ведь сам хочешь помочь тому человеку. Своих не бросают.
- Ну и что?
- У меня привычка прямо людей видеть, а не сбоку на них смотреть, как принято у вас.
- Как это, сбоку?
- Как? Ты телевизор смотришь - что видишь? Преимущественно?
- Ну, постоянно вижу весёлых и довольных людей, часто одних и тех же, но реальных и
почему-то собранных в одном городе. И злые фильмы, но художественные. Ещё
преимущество отдаётся реальному негативу - интригам, скандалам, хроникам и сводкам
преступлений, с видимостью борьбы с ними. И треть времени - виртуально-счастливой
рекламе. Это преимущественно. Новости - не в счёт - они лишь бледная иллюстрация
упоминания того, о чём почти не говорят. Но весь этот хитрый компот позволяет
мириться с существующим положением вещей. Телезрители, как домочадцы, чувствуют
пожар и пытаются орать, а пожарные им говорят, что это мясо на кухне немного
пригорело - надо открыть форточку и проветрить. Короче, Шекспир отдыхает.
- Вот это и есть вид сбоку. Вид того, что кому-то надо. Кому-то, но не всем. И всё из-за
денег. Теперь они всем нужны - и тем, кто заказывает эту телемузыку, и тем, кто за неё
платит, и тем, кто её пиликает. Уже пятнадцать лет так, а это слишком много, потому что
совесть можно за день потерять. Ты знаешь, что стало с Германией через пятнадцать лет
после войны? То-то. Там, как у нас, мимо свастики на заборе не проходят. За державу
обидно. Ещё немного, и… ладно, пошли на кухню. Чистим картошку, жарим-варим мясо.
В микроволновке всё будет готово через несколько минут. Но сначала выпьем по сто
боевых. Нет, лучше по сто пятьдесят. Умеешь чистить картошку или по ресторанам
ходишь?
- Чистил однажды в пионерлагере. Но потом вожатых и пионеров вытеснили
бизнесмены с барышнями. А в рестораны, как и многие, не хожу. В центре у нас за две
тысячи рублей можно только чаю попить. А это размер обычной пенсии.
Хозяин поменял гранёные стаканы на хрусталь. «Хрусталь из Гусь-Хрустального, прокомментировал он. - За что пить будем?»
- Как, за что? - За олигархию, ихнюю или ейную, короче, евонную мать порядка.
Особенно, за беглую часть успешного контингента.
- Во-во, за то, чтобы… мать их…
Мы закусили и перешли к приготовлению ужина.
- Вот картошка, почисти, а я сделаю остальное.
- Хорошо.
- Слушай, а много в Москве олигархов? - спросил Григорий, доставая мясо из
холодильника.
- Лично я ни одного не знаю. Говорят, много, даже в журналах имена печатают. А на
втором месте по числу богатых людей недавно был город, откуда родом твой друг. Но с
олигархами не всё так просто. Они разные как грибы и быстро растут как после дождя.
Одни можно есть, а другие - опасно, отравиться можно. К примеру, есть выездные
олигархи, а есть беглые, невъездные, но эти две группы аморфны и не постоянны. Те и
другие подразделяются на государственных и частных, но это сплошная формалистика.
Затем идут нашинские и ненашенские, но их представители постоянно мигрируют из
группы в группу. Нашинских иногда просят помочь нашему государству из чувства
патриотизма, когда становится совсем туго, - ну, там, поруководить чем-нибудь,
приобрести что-то для страны или сразу деньгами. А ненашенских не просят - себе
дороже станет. Ещё есть такие, которые за рубежом скупают всё, что ни попадя, и такие,
которые скупают всё, что плохо лежит у нас. Есть также и те, что всё скупают для самих
себя и своих потомков, и те, что делают это в целях перепродажи другой стране, в которой
тоже будут жить потомки. Но в сберкассе по месту жительства свои деньги никто из них
не хранит, разве что на карманные расходы. Деление на умных и глупых, честных и
нечестных имеет только теоретическое значение, потому что процесс совершенствования
души бесконечен. Это никак не сказывается ни на росте нашей экономики, ни на
деятельности судебной системы. Поэтому можно обойтись без лишних ярлыков - олигарх,
он и в сердце Африки - олигарх. Даже верхом на аллигаторе. Это, вроде, как
генералиссимус или академик, только в денежных проблемах населения.
Короче, у олигарха есть деньги, деньги - в банке, банк в другом королевстве, в этом
королевстве - номер счёта, в номере счёта - дата смерти олигарха. Или дата смерти того,
кто полезет за тридевять земель узнавать дату смерти вкладчика. Как в сказке про Кащея
Бессмертного. Но конца сказки я не знаю, итальянцы его переписали - «кащейство бессмертно». А чтобы зря не рисковать жизнями своих граждан и, так сказать,
минимизировать степень риска, государство понемногу разрешает пополнять счета в
другом королевстве. Но мы же не итальянцы - мы верим, что прискачет добрый молодец,
и ждём его.
- Кругло говоришь.
- В школе научили. Если эти финансовые генералиссимусы с академиками сговорятся,
могут вывести из оборота страны все бабки, и мы не сможем купить себе даже соли и
спичек. Так говорят в спецслужбах некоторых капиталистических государств. Вот они и
ждут - забросать нас бомбами или сэкономить на них. А что экономить, если мы им по
дешёвке 500 тонн своего сухого пороха продали, когда даже в Москве колбаса
закончилась? Они ушлые - заранее все бабки посчитали - и свои зелёные, и наши
деревянные. Причём мы свои бабки в чужеземной сберкассе храним за семью морями –
так надёжнее. Но у них ни хрена не выйдет - включим печатный станок, как всегда, в три
смены, и всем придёт хана - и олигархам, и нам с тобой. Без всякой ударной волны и
радиации, по-гуманному. Но это лишь один вариант, а всего их не меньше, чем министров
в кабинете. А самые вероятные варианты зависят от тех трёх, которых мы чаще по
телевизору видим. Это логика среднестатистического телезрителя.
- Все ваши центральные каналы мало показывают жизнь страны. Кругом всё о Москве.
Плохо это. Мы же видим, что столица государства заботится только об одном городе, о
себе. Тогда это междоусобное княжество, а не столица Всея Руси.
- Столицу можно устроить и в таёжном бункере под Берендеевкой. Только там
некомфортные условия для удовлетворения жадности, тщеславия, гордости и эгоизма.
Даже власть не проявить - не все увидят. Там можно только сухпай жрать с мезимом. Вот
ты, какой город больше любишь, Москву или Владимир?
- Свой город, привык.
- И москвичи свой. Но столица и город, - разные вещи.
- А Москва, какой город?
- Просто большой. Любой город, Гриша, мы любим из-за людей, которые стали нам
близкими и добрыми. Тогда мы начинаем любить и всё остальное - улицы, площади и
дома. А для этого надо, чтобы хороших людей для нас было больше, чем плохих, и чтобы
мы это чувствовали. Конечно, можно влюбиться в тундру или Заполярье, но по-своему.
Знаешь, есть выражение - «чужой город»? Потому что люди там кажутся чужими. Зря не
сравнивают города и страны с доброй, злой или равнодушной матерью. По другому-то не
бывает. Но не зря говорят, что человек красит место, а не наоборот. Ты сам это только что
подтвердил. Поэтому город имеет душу человека. Какая душа у города, такая душа и у
человека, любящего его. И без всякого отчёта.
- Наверно, ты прав. Русский человек всё любит душой. То что роднится с ней, любит, а
не роднится, - ненавидит. Главное - это душа сама по себе. А сколько русской души было
вложено в камень, в наше зодчество? Но гнилая душонка порождает одну гниль, хоть в
другом человеке, хоть в камне. И тянется к ней.
- Слушай, Гриша. Этот Виктор позвонит скоро. Спроси у него, как выглядит этот
олигарх.
- Зачем?
- Просто так, но, может, и пригодиться.
Только мы накрыли стол и сели за него, раздался звонок. Хозяин пошёл к телефону, а я
поднялся следом, чтобы услышать разговор.
- Аллё-ё… да, я. Записываю. Кулешов Дмитрий Афанасьевич, 1948 года рождения…
умер в 2003 году… выписан по смерти. Понял, записал. А жил где? В Суздале… Ага.
Записал, - говорил Гриша.
Увидев, что я подошёл, он нажал кнопку громкой связи.
- … родственников Кулешовых я не нашёл. В области их почти, как Ивановых в
Москве. Нужны полные данные, а мы их не знаем.
- Витя, я понял. Что с «Волгой»?
- Ещё не знаю, не успел. Я попозже позвоню, когда с ГИБДД свяжусь. У нас только что
группу за разбой взяли, прямо по горячим следам.
- Хорошо. Я буду ждать, и звони хоть ночью. Я своих в гости отправил, так что не
побеспокоишь. Стой. Ты не помнишь, как выглядел тот сын Кулешовых?
- Валентин? Он… сейчас. Помню, что рослый мужик, рыжий и басовитый. Говорит
тихо и вкрадчиво. Других примет нет. Время прошло. Но солидно выглядел.
- Нормально. Спасибо. Жду звонка.
Услышав слова Виктора о том, что сын Кулешовых был рыжим, я сразу же вспомнил
слова цыганки. Она сказала, чтобы я остерегался рыжего богатого человека. Вот тебе и
рыжий, и богатый. Ничего себе, новости, - подумал я.
- Ты что так погрустнел, Саша? - спросил Кирий. - Новости пришли, ты всё слышал, а
кому принадлежит серая «Волга», скоро узнаем.
- Всё нормально. Жаль, что тот человек умер. Подождём, - я был так расстроен, что не
записал ничего.
- Тогда пошли за стол.
- Пошли.
Но меня одолели мысли. - «Вся моя история начинала походить на кошмар. Одни
факты находят подтверждения, другие сбываются. События происходили не каждый день,
но с очевидной регулярностью и непредсказуемостью. И любое из случившихся событий
нельзя было отнести к числу рядовых. Цыганка, Петельский, мои стихи, тетрадь
прабабушки, спиритический сеанс, открытие телефонного номера во Владимире, письмо
бродяги, сам бродяга. Боже мой! А книга сокровенных знаний, взятая у Сергея
Сергеевича? А мои дурацкие сны и фантазии? И вот, я здесь. Два человека, сгоревшие
заживо как во времена инквизиции. Покушение на жизнь бродяги - неудавшегося
утопленника. Теперь рыжий тип, от которого надо бы держаться подальше. Всё это, повашему, случайно? Или мне всё это кажется? Но всё это было, было! И никому рассказать
нельзя. Проще в инопланетный разум поверить в тарелочке с голубой каёмкой. В
милицию обратиться по итогам спиритического сеанса? Это всё равно, что Книгу Духов
цитировать в коридорах института имени Сербского. Я начал трезветь. Но что же дальше?
Что? Выпить и забыться?»
- Не хандри, Александр, давай выпьем, - услышал я голос Гриши. Он ещё нарезал
колбасы, сыра и открыл банку со шпротами.
- Меня время беспокоит, - я показал на часы. - Скоро восемь.
- Ну и что? Куда же ты пойдёшь? Оставайся, вон диван в зале стоит, и ложись.
Послезавтра 1 мая, куда торопиться? Владимир покажу, в Суздаль съездишь. Знаешь,
какие там девки? - Лучше, чем на столичных подиумах. - Натянут драную парчу и
косолапят вперёд-назад. А у меня отдых после смены ещё два дня.
Я молчал.
- Да не беспокойся ты так. У меня в больнице на Горького младшенькая родная сестра
работает. Медсестрой. Выспишься и пойдёшь к ней или к её подруге, тут не очень далеко.
Она сразу найдёт фамилию твоего неизвестного. Так что ты зря собирался в больницу.
Катерина уже должна быть дома. Посиди, щас предупрежу её, пока трезвый.
Гриша направился звонить, а я пересмотрел свои планы на завтра. «Оставаться, так
оставаться», - решил я и попытался расслабиться.
Григорий говорил громко: «Завтра ты дежуришь?... утром придёт человек, найди там, в
документах, кто и что за мужчина поступал к вам вечером 9 мая 1998 года… у вас что там,
как в деревенском клубе? Поищешь. У него была разбита голова, ну, и другие травмы
посмотри. Якобы падение с высоты - упал с берега речки за городом… не знаю, Клязьма
или не Клязьма. Скорую вызывали какие-то рыбаки, и к вам отвезли. Нужны его данные:
имя, адрес, может, и родственников… Придёт, как выспится. Катя, ты к девяти утра,
пораньше приготовь всё. Лады?… всё, пока, спокойной ночи».
- Ну, как? Остаёшься? - спросил Гриша.
- Спасибо, конечно, остаюсь.
- Тогда расслабься, как говорят американцы. Завтра всё выясним. И сегодня кое-что
тоже. Получается, что твоего бродягу хотели жизни лишить. Покушение на убийство.
Никаких сроков давности.
- Да. Но ничего не ясно.
- Пока не ясно, - он поднял к верху указательный палец.
Мы выпили, и он начал рассказывать мне свою недавнюю историю.
- Я пошёл в участковые, потому что много мрази вокруг видел. И откуда столько сразу
её выползло? Ну, и квартира семье была нужна. Потом решил стать опером и специальное
образование заочно получил. Высшее. Кадры у нас часто менялись. В Англии да
Германии сыскари до шестидесяти лет работают - по фильмам видно. Старики как в
нашей Думе. Наверно, это от условий труда зависит. Вот скажи, справедливо это? Одного
участкового уволили за то, что пьяный мужик зарубил топором своего соседа. А
формулировку такую написали, что этот бытовой убийца не был своевременно выявлен и
поставлен на профилактический учёт в РОВД. Через несколько лет на соседнем участке
увольняют другого участкового, его даже чуть не посадили. А формулировка обратная - за
то, что убийца состоял на учёте, но преступление всё равно совершил. Не было принято
профилактических мер.
- Дурдом. Где же правда?
- А хрен её знает. Мы как-то одного подонка за горло взяли. Долго работали, но в
камеру всё-таки засунули. Поначалу смотрел на нас сверху и ни во что не ставил. Но
испугался капитально. И мы были уверены, что сядет и ещё за собой потянет на нары
некоторых. Но у него такие покровители нашлись, что всё наоборот вышло, - он до суда
не дошёл, а мы чуть на нары под его же фанфары не загремели. Короче, вызвали меня к
начальству и объявили, чтобы выбирал между тюрьмой и увольнением. Ну, а дошло бы у
того до суда, тогда что? Присяжные почти всех оправдывают и отпускают. По сравнению
с судьями у них мало обвинительных вердиктов. Их бы за такую жалостливость у
психиатра принудительно обследовать. Ну, не может так нормальный человек поступать,
как они - дела в судах рассыпаются на глазах. Вор должен сидеть на параше, а не…
- Отмывать задницу после золотого унитаза на биде из серебра, - подсказал я.
- Ты точно сказал, - выпьем за это!
Мы выпили.
- Теперь работаю в охране в одном месте. Сутки дежурю, трое дома. Не жалуюсь, но
туда, откуда ушёл, я бы вернулся. Хочу восстановиться на службе, но пока на своём месте
сидит старый начальник, не получиться. Вот заберут на повышение одного из
покровителей того подонка, тогда попробую. Понимаешь, не так обидно, что зовут
ментами, а за то, что думают, что ты сам такой же, как тот, кого сутками ловишь за
смешную зарплату. А скажи кому, ответят, - да вы в несколько раз больше имеете от
своих взяток. Но мы-то знаем, кто имеет, а кто нет. Ещё в начале девяностых у нас в
области кончил себя молодой опер, которому нечем было кормить семью. Зарплату
перестали давать и задерживали на несколько месяцев. А все деньги в то время крутились
в банках, особенно, в столичных. Дельцы всё выгадывали, а безрукие правители ничего не
могли и не хотели сделать, вот зарплаты у населения и не было. Даже сейчас денег в
регионах ни хрена не хватает. У нас ведь как? Всё время говорят, что всё стабилизируется,
а с утра - бах! - дефолт, инфляция, революция. А сами просыпаются богатыми. Тот парень
застрелился из табельного оружия и записку оставил: «Будьте вы прокляты». Неправильно
сделал, зато честно в том, что чужих денег не брал, хотя и предлагали. Я это точно знаю.
И знаю, что ребята работают честно.
- Давай выпьем за душу грешную этого парня. И за всех ваших честных парней.
- Давай… у нас городок один есть, - продолжал Григорий. - Там один пришлый
кандидат из Москвы победил на выборах. А после победы вызвал свою команду и сказал:
«Я потратил свои личные три миллиона рублей, чтобы стать главой администрации. Долг
надо вернуть. Для этого немедленно повышаем квартплату, и все деньги перечисляем в
фонд развития нашего района. Готовьте документы по созданию фонда в срочном
порядке, а народ нас поддержит. Все свободны».
- Да везде всё одинаково. В большом городе финансовый аппетит выше.
- А ты в центре «Золотые ворота» видел? Наш город старше твоей Москвы будет.
- Я из Одинцово.
- Один хрен.
- Не совсем. - Там квартиры дешевле.
- Да хрен с ними. Наш город был основан Владимиром II Мономахом в 1108 году. Ты
этого и не знал, наверно?
- Слышал. У него ещё была именная шапка. В ГУМе не купишь, на заказ делали как на
Черкизовском рынке.
- А «Золотые ворота» созданы владимиро-суздальской школой зодчества. Мы с тобой
сидим и пьём водку в столице владимиро-суздальского княжества. У нас сплошные
соборы, заповедники и музеи. И хрен мы кому их отдадим. Ни чужим, ни своим. Был я у
вас года два назад, нет у вас уже своего города - на каждом шагу запретные зоны и
частные владения. И везде реклама: «Всё будет кока-кола!» Хрен им, - он рубанул ребром
правой ладони по локтю вытянутой левой руки, - ещё и квас с медовухой пить будем.
Скоро будете планеты солнечной системы на продажу выставлять, а потом по судам
таскаться. Я потомок тех, кто всё у нас строил, а не разрушал или забирал. И я точно знаю,
что мои предки зодчими были. И предки жены тоже. Но я всё думаю, от кого мы в Афгане
эту красоту защищали - то, что было создано ещё до тех, кто нас туда послал? Видел ты
настоящую русскую старину?
- Нет, но читал кое-что.
- Значит, ты ни хрена не знал, не был, не состоял и не участвовал. Эх, ты! Тогда за то,
чтобы ты всё это увидел и запомнил, а я был твоим гидом. За тебя выпьем. Хороший ты
парень, хоть и из Москвы.
- Выпьем… ты, значит, и в Афганистане был?
- Я там был командиром отделения. Восток, как говорится, дело тонкое, Петруха.
Петруха - это не ты, это один мой земляк-одногодок из Ивановской области, который при
мне откатившуюся гранату своим телом накрыл. Некоторые гибли, чтобы соседа спасти.
Как мой друг, за которого мы пили. Самопожертвование - это не самоубийство, это
подвиг. Но взрывы раздавались не только во дворцах. Иногда, чтобы зайти в бедную
хижину, приходилось и пару гранат кидать. И кто там прячется, - не знаешь, а захочешь
узнать - это будет последнее знание на этом свете. Потом, когда пыль-гарь опустятся, уже
заходили, и, если искорёженное оружие было, значит были и враги, тогда от сердца
отлегало. Не зверствовали, но бывало всякое. А когда в атаки ходили, - как мальчишки в
кроссовках бегали, - так удобнее, каждая могла быть последней. Пообвыкнешься, и затем
так уже не кажется.
- Гриша, - спросил я, - а награды у тебя есть?
- Есть. За отвагу и звезда. Красная. Правда, после них я дослуживал свой срок в
госпиталях, но вернулся домой раненым и занялся делом. Не как те ребята, которые
двухсотым грузом…
- Скажи, мне это важно. Ты жалеешь о чём-то из той войны?
- Товарищей своих, офицеров. А больше ни о чём. Не привык жалеть. Что было, то
твоё, от себя не откажешься. Пусть жалеют те, кто всё это устроил.
- Ага, жди. Все устроители в очереди стоят. Карла 243-го сменит какой-нибудь
Франциск 325-й, потом придёт Людовик 427-й и тоже будет горько оплакивать свои
ошибки.
- Отсчёт у тебя неверный, брат. Не с того края. Ты другое прикинь…
Он много поведал мне из жизни на той уже далёкой войне. Разговор прервал
зазвонивший телефон. Я напрягся. «Хорошо ждать звонка от тех, кто нам дорог, - подумал
я. - А тут ждёшь информацию о каких-то рыжих олигархах, сгоревших и чуть не
утонувших людях». Но оказалось, что звонила жена Гриши из Мурома. Он подошёл,
поговорил минуты две и вернулся.
- Мои звонили. Всё у них в порядке. Давай выпьем за твоих и моих близких.
- Давай. У меня есть старший брат. Умница. И тётя. А брат на десять лет старше, он с
67-го.
- А я с 66-го.
Чокнулись, закусили.
- Вкусные огурцы у тебя, Гриша.
- Не ты первый сказал. Все говорят. Всенародно признанные огурцы. И заметь, что
никто каждые десять минут не вопит в ухо, что огурцы, которые у нас растут, - супер,
эксклюзив. Не привыкли. Едят и всё. Как нормальные люди. На чём мы остановились?
- На войне, близких. На нашей жизни, в которой хочется вернуться с войны к близким
людям. Я помню одно стихотворение про это, оно называется «Лейтенант неизвестный
Эрнст». Только я не ручаюсь за точность, много времени прошло.
- А чьё оно?
- К сожалению, не могу сказать. Я его не читал, а где-то давно услышал и записал.
Похоже на Вознесенского. Сильные стихи, и кто бы их не сочинил, их помнят и любят.
Хочешь, прочту?
- Давай. Люблю стихи. И песни.
Я на мгновение задумался. В памяти возникло ощущение стихотворения, его смысл и,
наконец, сами строчки:
Лейтенант неизвестный Эрнст:
«На тысячу миль кругом
Равнину утюжит смерть
Огненным утюгом,
В атаку взвод не поднять…»
Но снова в радиосеть «В атаку, - звучит, - твою мать!»
Эрнст отвечает: «Есть!»
Но взводик твой недвижим Он доблестно землю ест.
Лейтенант неизвестный Эрнст
Идёт в атаку один.
А жизнь говорит ему: «Эрик,
Живые нужны живым,
Качнётся сирень по скверам
Уже не тебе, а им.
И не будет 45-го, 61-го, 77-го Ничего этого не будет.
И только формула погибшего человечества
Станет на единицу больше.
И ты не поступишь в архитектурный,
И никогда не узнаешь, что горячий гипс
Пахнет как парное молоко…»
Лейтенант неизвестный Эрнст
Как ихтиозавр нетрезв.
Когда подхалимы и паиньки
Твердят, что ты слаб в гульбе,
Я чувствую, будто памятник
Ворочается в тебе!
Когда я закончил читать, Григорий совсем посмурнел. Было видно, что стихи он
прочувствовал, и я очень жалел, что не мог назвать ему их автора. «Мировые стихи, я
никогда таких не слышал, даже после Афгана», - сказал он, незаметно смахнув слезу.
После стихов о лейтенанте Эрнсте мы с Гришей опять выпили, и он достал новую
бутылку. Эта была литровой, а мы уже созрели для песен. Так всегда бывает - сначала
лирическая проза, потом стихи, и уже затем - песни. Тут он сказал: «Побудь-ка здесь, я
щас за гитарой схожу. На пасху гитару оставил у соседа» и ушёл. Я остался сидеть за
столом и задумался.
Слушая его рассказы о войне в Афганистане, я удивлялся многому. Но больше всего
тому, что история человечества многократно прошла через отрезки времени, которые
обычно называют войнами. Нет, меня не удивляло то, что люди не извлекают уроков из
прошлого. Я давно понял, что им просто не дают делать это под разными предлогами. Я
не мог не удивляться другому. То, где людям отрывало руки и ноги, где плотность огня и
металла превышала любые пределы, - всё это называли локальными боевыми действиями,
миротворческими миссиями, контртеррористическими операциями, вооружёнными
конфликтами, борьбой с незаконными формированиями и другими терминами,
старательно избегая слова «война». Иногда мы больше знали о какой-нибудь англобурской войне столетней давности, чем о той, которая велась нами сравнительно недавно.
Откуда такая скромность - не называть вещи своими именами, замалчивать потери и чуть
ли не тайком всучивать цинковые гробы родителям? Или боятся будоражить
общественное мнение? Так никто и не слышит взрывов и выстрелов с расстояния в сотни
километров, сидя в кабаре и наслаждаясь стриптизом. Для такого «спокойствия»
достаточно ограничить вещание из зоны боевых действий. Однажды я читал книгу о
секретах современной психологической войны, о том, что, по мнению противника, должен
знать народ другой воюющей страны, а что нет. А что дозволено знать своему народу?
Средства массовой информации изредка делились информацией о злоупотреблениях,
связанных с выплатой денежного довольствия, боевых выплат, которые попросту
«зажимали». Но это лишь потому, что совсем смолчать выходило себе хуже - никто не
поймёт. И не дай Бог стать инвалидом в бою - никакой компенсации - ни тебе, ни семье. В
одном нашумевшем случае военнослужащего послали за ней к противнику. Тяжбы
инвалида с родным государством оказывались изнурительнее многосуточных ночных
боёв. А кто дал негласную установку футболить инвалидов военной службы? Почему мы
не знаем этих кабинетных «героев», на лица которых, возможно смотрим в новостях дня?
Неужели не понятно, что такие тайны, шитые белыми нитками, порождают у населения
уже не раздражение, а ненависть? Или денежная экономия ощутима, а ненависть не
досягаема, и плевать на неё из окна того же кабинета с дверью без таблички? Выиграть
суд у государства так же невозможно, как отозвать депутата, не оправдавшего доверия. А
может, проблема с наличкой? Тогда почему персонально вам хватает? Вы для себя первонаперво собственные законы напринимали, гарантирующие любые кабинетные выплаты,
даже отдельный закон о своих пенсиях. Ах, уже не хватает? Инфляция? Тогда дыры в
заборе сделайте побольше - последнее растащат. А кому нужны инвалиды? Солженицын
писал, что после войны собрали всех безногих защитников отечества и отправили на
какие-то северные острова, чтобы не омрачали вид восстанавливаемых из руин городов.
Вот вам и продолжение политики товарища Сталина. История слушает голос фактов, а не
оправдательный трёп чиновников, которых случайно успели ухватить за язык. - Во мне
закипела такая злоба, что кулаки сжались сами.
В прихожую вошёл Гриша, неся гитару в левой руке. Звякнул телефон и он тут же
схватил трубку.
- Да, - произнёс он хрипло, - говори… кого-кого?... да ты что!... так… так.
Родственники...? Будь уверен, ты меня знаешь. Счастливо тебе закончить сутки. Ну, будь.
- Что случилось? - Виктор?
- Случилось… та серая служебная «Волга» семь лет назад числилась за
администрацией города - управлением архитектуры и градостроительства и была
закреплена за одним из руководящих чиновников - Мелентьевым Леонидом
Николаевичем.
- Мелентьевым? Но…
- Есть такая сволочь в городской администрации. Взяточник. У него кликуха - «Сыр в
масле», ему ежедневно конверты несут.
- Но Мелентьев по возрасту не подходит. Он не бугай, у него только пузо как у бугая.
- Погоди, это ещё не всё. Персональным шофёром на машине работал племянник
самого Мелентьева - Олег Васюков, по кличке «Бугай». Он молодой, здоровый и наглый.
Тоже законченная сволочь. Знаю я его. Он хоть и не судим, но Виктор говорит, что его на
вымогательстве пару раз ловили, но доказать ничего не смогли. Пофигурировал в одном
деле и выскользнул. Между прочим, управляет мечтой, превосходящей ожидания. А на
какие шиши? Купил себе чёрный «БМВ» - боевую машину вымогателя или рэкетира бумер. Любит шлюх возить. Но, в общем, чист перед законом.
- Судимость - ерунда. Сейчас, даже сидя на параше, можно хоть на луну
баллотироваться. Лишь бы до суда или после отбытия срока наказания. - Презумпция
невиновности. Из крайности - в крайность. А между двумя презумпциями - депутатская
неприкосновенность. Уголовный иммунитет. Круче дипломатического, потому что из
страны не вышлют и с работы не уволят.
- Опасен он, мне сказали. А служебная машина уже списана, но в базе данных ГИБДД
она есть.
Когда Виктор позвонил во второй раз, мы с Григорием уже были изрядно под
градусом, но теперь с меня стал сходить хмель. Я допустил ошибку из-за своей
доверчивости. Дело случая, но случайностей в деле не бывает. Так говорят сыщики. А
разведчики говорят, что надо исходить из худшего варианта, чего я и не учёл.
- Гриша, дурак я. Сам пошёл к Мелентьеву. Нужный дом снесён был, вот мне и
посоветовали пойти на план города посмотреть.
- Что ты успел ему сказать?
- Ну, сказал, что ищу дальних родственников, и что из Москвы приехал. Ещё эту
газетную вырезку без номера дома показывал. Своего адреса и имени я не называл,
хорошо помню. У нас с ним с первого взгляда любви и дружбы друг к другу не возникло.
Он сначала поломался и сказал, чтобы я подождал часа два, а я зашёл в кабинет, где
хранятся старые карты районов и сам попросил показать их мне. Потом нашёл то место и
узнал твой адрес. Вот и всё.
- Мелентьев сказал тебе, чтобы ты подошёл к нему через два часа?
- Да. Возможно, занят был или хотел, чтобы ему очередной конверт без свидетелей
принесли.
- Да-а-а. Зря ты туда ходил. Пришёл бы сразу ко мне. И в РОВД есть все планы и схемы
района. Он же за гостиницей «Золотое кольцо», нашёл бы.
- Город-то незнакомый. Спрашивал, где улица, никто не знает. Может быть, иначе я бы
тебя найти не смог.
- Может быть, - задумчиво ответил Гриша. - Обойдётся. Утро вечера мудренее.
Я вспомнил, что не так давно сам себе говорил эту фразу про утро. Только каким оно
будет после вечера? А сейчас, после разговора про Афган Гриша взял гитару и первой
песней, которую мы с ним вспомнили, была «Эх, дороги». Григорий сказал, что она ему
очень нравится.
- Есть одна песня «Нас не догонят» - из фильма про двух солдат, воевавших в Чечне.
Там один погибает, а второй приезжает в отпуск к его родителям и сестре. Ту песню
специально в фильм вставили, чтобы показать, что у нас поют во время войны.
- Видел. И песню слышал, - он брезгливо поморщился. - Такие песни долго не поют, а
про эти дороги с той ещё войны помнят, и будут петь. Слова простые и гениальные - их
любой солдат поймёт.
Эх, дороги. Пыль да туман,
Холода, тревоги да густой бурьян.
Выстрел грянет, ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне неживой лежит…
Потом мы спели известную «Землянку», а после неё Гриша вспомнил довоенную
песню.
В далёкий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд…
Он вдруг спросил меня: «Откуда ты знаешь эти старые песни, ты же ещё очень
молодой?»
- Их раньше пели в моей семье и среди родственников. Вообще-то я старше, чем
выгляжу.
- У тебя есть семья?
- Нет, я холостой. Живу один.
- Холостой или «как бы» холостой?
- Холостой. На самом деле.
- Ты что, не можешь ясно выражаться, без «на самом деле»?
- Могу. Всю школу закончил.
- Не вздумай жениться в Москве. Баба должна быть бабой, а мужик мужиком. А не
чем-то средним как этот стилист… как его?
- Вепрев, - подсказал я.
- Во-во. И в доме будет порядок. Понял?
- Понял.
- А у меня жена и дочь вчера к родным в Муром уехали, завтра к вечеру вернутся.
Настроение прямо-таки толкало нас к песням. На гитаре Григорий играл здорово.
- Гриша, а соседи не побегут в ЖЭК жаловаться? Подумают, что мы назло всем орём?
- Нет, у меня мирового значения соседи. Видишь, как в подъезде чисто? И в других
тоже. Дети не сорят. Потому что родители такие. А ближе всех ко мне квартира бывшего
военного лётчика. Его любимое кино - «Белое солнце пустыни». Мы, как выпьем на моей
или на его кухне, так поём вместе песню из этого фильма. И никто ничего не скажет. Хоть
бы одна зараза… но ни одной заразы нету… Соседи - это профессия, высокое звание. Мы
все соседи… хоть на фронте, хоть на базаре. Понял?
- Понял.
- Тогда споём «Степь да степь кругом», а потом «Ох, мороз, мороз». Всегда их пою,
когда мои уезжают. Слова знаешь?
- Кто же их не знает.
- Ну, ты даёшь, песенник.
Потом мы спели ещё несколько военных песен и логично подошли к моей любимой,
которую прогорланили аж два раза подряд.
Живёт моя отрада
В высоком терему,
А в терем тот высокий
Нет входа никому…
… ничто не остановит в дороге молодца!
Мы ещё выпили, и Григорий заявил: «Мы тебе такую отраду найдём… владимирскую
или суздальскую. В высоком тереме, куда ходу нет никому. Другую не ищи. Понял?
- Понял.
- Потому что в Суздале растут самые лучшие огурцы России и празднуют день огурца.
И поэтому там живут хорошие люди. Понял?
- Понял. - Суздаль - город зелёных огурцов и красных девиц.
- Тогда давай песню из того фильма, который любит мой сосед-лётчик. Он ведь тоже в
Афгане воевал. Знаешь слова?
- Знаю, - ответил я, хрустя солёным огурцом.
- Ну, ты даёшь. Всё знаешь, что я знаю. Нравишься ты мне.
Ваше благородие,
Госпожа-удача,
Для кого ты добрая,
А кому - иначе.
Девять граммов в сердце,
Постой, не зови.
Не везёт мне в смерти,
Повезёт в любви…
У-ух. От души пели и пили. Надолго хватит. Из кухни мы выбирались как с поля боя,
поддерживая друг друга. Григорий сам постелил мне постель на диване, и мы ещё
говорили о чём-то как пьяные, требующие продолжения банкета после закрытия кабака.
Потом он ушёл спать в соседнюю комнату. Я разделся и сразу же рухнул на диван. Был
первый час ночи. Мне было удобно и уютно. Тихо тикали часы. Из спальни уже
доносился храп Гриши. Я даже не вспомнил, что в моей истории появился новый
персонаж, который был рыжим олигархом. Зато подумал о том, что утром наведаюсь в
больницу и узнаю «ху есть ху». И никакой опохмелки, только огуречный рассол. А из
лучших огурцов получается и лучший рассол в мире. Интересно, Григорий пьёт по утрам
его? Какие здесь живут разные люди, - пришла в голову глупая мысль. И с этой глупой, но
почему-то согревающей мыслью, я уснул.
***
- Что думать о том, кто предпринимает войну с целью своей собственной пользы?
«То, что он является истинным её виновником, и ему придётся перейти много
существований, чтобы искупить все убийства, которых он был причиной, потому
что он будет отвечать за смерть каждого человека, умершего на войне, начатой для
удовлетворения его честолюбия».
- Виновен ли человек в убийствах, совершаемых им во время войны?
«Нет, если он приневолен к ней силою; но он виновен в жестокостях,
совершаемых им; человеколюбие же его в этом случае будет вменено ему в заслугу».
- Пожертвование своею жизнью, не бывает ли иногда заслугою, когда имеешь
целью спасти жизнь другого или быть полезным себе подобным?
«Это возвышенно, смотря по намерению, и самопожертвование не есть
самоубийство; но Бог противится бесполезной жертве и Ему не может быть угодно,
если она омрачается гордостью. Самопожертвование - заслуга только тогда, когда
оно бескорыстно».
- Что думать о самоубийстве с целью избежания горестей и разочарований этого
мира?
«Бедные Духи, не имевшие мужества переносить горести существования! Бог
помогает страдающим, а не тем, в которых нет ни сил, ни мужества. Превратности
жизни суть испытания или искупления; счастливы вы, переносящие их безропотно,
ибо вы будете награждены. Горе, напротив, тем, которые ждут своего спасения от
того, что в своём нечестии зовут случаем или судьбою».
- Человек, умирающий с отчаяния под гнётом нужды, может ли считаться
самоубийцею?
«Это самоубийство; но те, кто были тому причиною или имели возможность
отвратить это, более виновны, чем он; его же ждёт снисхождение. Однако, не
думайте, чтобы он был совершенно оправдан, если у него не достало твёрдости и
постоянства и не употреблены им все средства, чтобы выйти из затруднения».
- Те же, которые довели несчастного до этого акта отчаяния, подвергнутся ли
последствиям этого?
«О, эти-то?... Горе им, ибо они ответят за это, как за убийство».
Книга Духов
***
СКРЫТОЕ НАСТОЯЩЕЕ. Совпадение по астрономическому времени
После тяжёлой трудовой недели чиновник приехал в свой дом и переоделся. Он плеснул
себе немного хорошего коньяка и принялся размышлять о структуре текущего момента.
Но момент этот затрагивал всю его нелёгкую и разнообразную жизнь, а, возможно, и
его будущее. Когда-то давно он откликался на простое школьное прозвище - «Сырок». В
зрелые годы, уже завоевав место под солнцем и завладев серьёзным положением, он стал
слышать, как народ называет его за спиной «Сыром в масле», что особенно его никогда
не беспокоило. Он уже многого добился в этой жизни и поэтому в деловом местном и в
столичном миру имел другое, более презентабельное погоняло - «Конверт», которым
гордился. Оно очень подходило к всевозможным светским раутам, приёмам и
презентациям, ибо там находилось столько желающих передать чиновнику конверт, что
он иногда не верил своему счастью. А его будущее конвертируемое счастье было
надёжным и уже не заставляло дожидаться в трудах льготной пенсии. И для этого не
обязательно сидеть в главном княжестве, в полутора-двух часах езды на «Мерседесе» от
его кабинета. Правда, и столичный, и местный «телезвёздный» бомонд он любил - это
была такая причудливая помесь заказчиков с заказываемыми, что от их комбинаций гдето внутри закипал животворящий азарт жизни. Ни будь их, кому бы он так стал
нужен? - Народу? - Смешно. Ещё смешнее того самого, что сегодня называют
бомондом, представители которого на вечеринках непринуждённо держа бокал
шампанского, пили за здравие друг друга, а через три-четыре дня - за упокой души, столь
же непринуждённо утешая вдов своих соратников по великому делу возрождения России.
Однако правильно выбрать погоняло в таком обществе, - это как выбрать имя.
Существует же тайна имени. Конверт! - Коротко и твёрдо. Требовательно и гордо.
Говорят, когда-то так звали самого великого реформатора-лауреата, что чиновнику
весьма льстило. А лауреата он уважал, потому что благодаря его стараниям о народе,
смог встать с головы на ноги в то время, как всё вокруг стало переворачиваться с ног на
голову. Конечно, если лауреат только «всё расширил и углубил», то его преемнику
пришлось уже всё доводить до логического конца. Но он смог угадать момент и бросить
ёмкий долгожданный клич: «Обогащайтесь». А способы, мол, сами найдёте, если не
дураки. Как умники-помощники самого преемника.
Разумеется, это были далеко не те, кто мог бы устроить социализм «с человеческим
лицом» или капитализм «со звериным оскалом» как в развитых странах. Впрочем,
звериного оскала для народа добились легко и быстро, поэтому критиковать паханов западло: кому оскал, а кому закономерная улыбка фортуны. Лишь бы конверты несли, а
бабки пригодятся, даже если наступит первобытно-общинный строй. Их даже Карл
Маркс не отменит, если встанет из могилы и увидит, что натворил. Как это говорилось,
насчёт наследия классиков? - Учение, дескать, всесильно уже потому, что оно верно. Или
наоборот? И они, кретины, верили в это масло масляное. Сколько времени могли бы
сэкономить, если бы такой «лауреат в конверте» пришёл к власти лет на двадцать
раньше, после «кукурузника». У него бы ещё по молодости был весь мир в кармане, и он
бы тогда мезим с коньяком глотал вместо сердечных капель и пилюль для потенции. Эх,
молодость. Это она про себя пела, что является молодым хозяином земли и покоряет
пространство и время. Он бы показал этим покорителям, кто хозяин - пространство и
время в баранку согнул и в узел завязал.
Нельзя забывать главное, - подумал чиновник. - А главное, чтобы конверты всегда
находили своего адресата. Переезжать по другому адресу, ох, как не хотелось. Ни туда,
где такая корреспонденция совсем не нужна, ни туда, куда её доставлять никто не
будет. А если и будет, на что она - чай с беломорканалом в казённом ларьке покупать?
Зачем бабки там, где под окрики контролёров в раскоряку ползают, - нагнувши голову,
подняв руки и выставив зад? Лучше бы к стенке как обгаженный матрас отволокли. Он
вспомнил, как по телевизору показывали передвижение пожизненно осуждённых по
коридору тюрьмы, и убрал толстые короткие пальцы с кнопок сотового телефона, - они
тут же вспотели, предательски задрожав. Он знал, что его грехам никакие молитвы
уже не помогут.
Чиновник развалился на роскошном кожаном диване, но не мог спать.
Ненормированное чиновничье время продолжалось. Жену с детьми он отослал в круизы и
туры - надоели, да и дел много накопилось, а много дел - много конвертов. Обе стрелки
часов приближались к верхней отметке циферблата - «00.00». Звонить или не звонить? Вот в чём вопрос. Не позвонишь - голову оторвут, позвонишь, - разбудишь, и тоже голову
оторвут, правда, на словах. Лучше разбудить, пусть уж на словах… Он держал телефон
в руках, не решаясь нажать на мало кому известную комбинацию кнопок. Но нажал и
услышал недовольный низкий голос своего абонента.
- Здравствуй, это я…
-…
- Да тут ко мне сегодня один парень приходил. Очень молодой, нездешний, столичный,
но, может, и соврал. Спрашивал, как найти Красноказарменную. Вырезку из газеты о
пожаре показывал.
-…
- Не похоже. Якобы ищет родственников.
-…
- Не знаю. Каких-то дальних.
-…
- Да ничего я ему не сказал, он сам отыскал план, хотя я просил явиться ко мне через
два часа. Хотел придумать что-нибудь, вызвал бы…
-…
- Понял.
-…
- Нет, не всё. Ещё из ГИБДД мой человек звонил, уже после визита того москвича.
Какой-то опер проверял мою старую «Волгу», которой мой балбес-шофёр рулил, ну, в
общем, использовал по тому несчастному случаю на воде…
-…
- Нормального сложения, а харя, как у Алена Делона в русском варианте, причёска
только другая. И небрит по моде. Невзрачный такой, среднего роста и весь в грязи. Не
наш человек, но, похоже, реально из Москвы приехал. Адреса-имени не оставил. А
паспорта я не спросил, я же не мент, чтобы ксиву требовать. У него слишком
задумчивые глаза - как у первоклашки первого сентября. Я таких не люблю. И грязь на
нём свежая, лазил где-то. По-моему, этот сучонок искал что-то другое - приключений на
свою…
-…
- Гостиницы, вокзал и автостанции до утра проверим. Если не уехал, оставим…
-…
- Ладно, ладно, успокойся. Сделаю… понял. Через три дня. И позвоню, что сделано.
-…
- В лучшем виде. И сразу позвоню.
Леонид Николаевич Мелентьев, он же в законопослушной невинности Лёнька Сыркин,
бывший уголовник с погашенной судимостью, взяточник, а при случае посредник в
киллерских делах, и сотрудник городской администрации, не знал, что, сделав этот
звонок, он, не глядя, подписал бумажку, где речь шла о его жизни. Он не мог так
подумать, потому что телефонный разговор шёл лишь о жизни его зарвавшегося
племянника, спутавшего служебный автотранспорт для государственных дел, с личным
транспортом, на котором «с ветерком» катал своих шлюх. «И не такие потери
переживали, - подумал Мелентьев, - надо бы только сестру от похорон избавить. - А
хозяин пока сам разрешает исправить старую оплошность».
Он сделал ещё один звонок по мобильному телефону и теперь мог спокойно заснуть.
***
- Зло, совершённое человеком, не бывает ли часто следствием положения, в
которое поставили этого человека другие люди; и в таком случае, кто из них более
виновен?
«Ответственность за совершённое зло падает на того, кто бывает причиною его
совершения. Таким образом, человек, доведённый до преступления положением, в
которое поставили его другие, менее виновен, каждый будет наказан не только за
зло, сделанное им самим, но и за зло, которого он был причиной».
Книга Духов
***
В начале девятого утра я проснулся. Да-а, вчера водки не могло быть меньше, но я мог
её больше оставить, - подумал я, вставая с дивана. Голова болела, хотя сон сделал своё
дело. Я оделся, поздоровался с Григорием и пошёл умываться. В кухне уже был накрыт
завтрак, и пахло крепким кофе.
- Садись, - пригласил Гриша, - будешь лечиться?
- Нет.
- Правильно делаешь. Ешь. Переусердствовали вчера - организму нужно наказание
сегодня.
- Угу. По справедливости - клин-клином. Шучу.
- У тебя сотовый есть?
- Нет.
- У меня тоже.
- Почему?
- Лучше встречаться, чем созваниваться. Город не очень большой.
- Да, лучше встречаться и без звонков. Но в Москве визит без звонка считался
моветоном ещё до изобретения телефона на шнурке. Я читал, у нас когда-то деревни
были, где двери на ночь не запирались, даже если из дома уходили, и каждый был
желанным гостем.
- Моветон - это общение на мобильник менять.
- Но Москва огромный город, как же иначе?
- В огромном городе все чужие.
- Из-за мобильников?
- Нет, из-за дел. В бизнесе друзей нет, одни связи. Мобильные. На другое времени нет.
Телефоны отстраняют людей друг от друга.
- А поддерживать дружбу по мобильнику можно?
- Можно, если звонить только по дружбе, а не по делам.
- Тонкое наблюдение. А как вызвать скорую, узнать о здоровье родственников?
- Как раньше, когда деревья были большими, а мы маленькими.
- А ведь ты прав. Сервантес сказал, что самая великая роскошь - человеческое общение.
Дело не в том, что телефон - материальная роскошь, а в том, что он мешает духовному
общению. Люди не встречаются, в глаза друг другу не смотрят. Глупо отрицать
технический прогресс, но то, что он опережает духовный - это точно. Даже замедляет его.
Техника никогда не служит духовности, как и вся материя. Она только мозги набекрень
ставит, люди лучше не становятся. Они делают технику от колеса до ракет, но та
превращает их в обезьян. Коварно отвлекает людишек от «классовой борьбы» за
справедливость.
- Я о многих изобретениях слышал, что человечество к ним ещё не готово. Поэтому
некоторые из них до сих пор хранятся в тайне. Не пора ли сначала подготовиться, а потом
будущую выручку считать?
- Так не бывает. Сначала утюги изобрели, а потом рэкетиры стали ими пользоваться
для выколачивания денег. И так во всём.
- А у меня, однажды, старая рана открылась, - Гриша поднял тельняшку и показал
неровный шрам. - Пришлось купить телефон, чтобы из больницы домой звонить. Он
сейчас у дочери, чтобы докладывала о делах.
Мы рассмеялись. Пришло время уходить. Григорий сказал мне:
- Будь осторожен в Москве. Я тут подумал, если пожар и покушение на убийство както связаны, этот Мелентьев может связью олигарха оказаться, а тогда они оба знают, что
ты из Москвы, и, возможно, искать начнут.
- Сейчас, главное, выяснить, кто бродяга.
- Езжай к сестре, она тебя уже ждёт в приёмном отделении. Катерина найдёт концы.
Выйдешь от меня и направо нырнёшь в арку, перейдёшь улицу - там будет конечная
остановка, - он показал её через окно. - Отсюда, кстати, в Боголюбово ходит
восемнадцатый автобус. Садись на него или на двадцать четвёртый - на борту будет
написано «Суздальский проспект». Или на двадцать третий. Выйдешь на остановке
«Всполье», не доезжая батуринского рынка. Это больница скорой медицинской помощи, в
просторечии - «красный крест». Адрес - Горького, пять. Спросишь, где парк, пройдёшь
его, поднимешься по лестнице - и ты там. Понадобится, звони сюда. Этот мужик,
возможно, жил здесь, во Владимире.
Мы обменялись телефонами, адресами и пригласили друг друга в гости.
- Гриша, приезжай. Бери своих и приезжайте все.
- Спасибо.
Мы пожали друг другу руки, и я зашагал прохладным утром, воздух которого
показался мне чище оттого, что здесь живут такие люди как Кирий. Этот Гриша станет
мне на всю жизнь больше, чем другом. Я не знал, что через несколько месяцев, буду
считать его почти родственником. И, может быть, поэтому он так и не спросил, кто я и кто
мои родные.
На территории больницы располагалось несколько строений. Я вошёл в приёмное
отделение и спросил, где найти медсестру Екатерину Михайловну. - Нужно было пройти в
другой конец коридора.
Катя, Екатерина Михайловна, оказалась худенькой и стройной женщиной лет тридцати
пяти. Мне понравились её рассудительность и скромность. Она предложила зайти в какойто кабинет и сказала, что карту больного, где говорилось о поступлении этого мужчины,
нашла в больничном архиве, однако, вскоре он самовольно покинул больницу и своего
адреса не оставил.
Из больничных записей и рассказа Кати выходило, что неизвестный был доставлен в
больницу 9 мая 1998 года в 23 часа 50 минут с берега реки Нерль. Диагноз: сотрясение
головного мозга, ушибы волосистой части головы и мягких тканей лица, ссадины. На теле
имелись множественные гематомы. Кроме того, он был в состоянии алкогольного
опьянения. Эти травмы могли быть получены при падении с высоты, особенно, на
неровную поверхность. Поскольку больной ничего пояснить не мог, а граждане,
вызвавшие скорую помощь, заявили, что он упал с берега реки, в милицию о данном
факте не сообщалось.
Физическое состояние больного быстро пришло в норму - скоро он смог
самостоятельно вставать и передвигаться, однако, ещё через три дня попросил одежду для
прогулок и покинул больницу. Даже лицо не успело зажить - так с бинтами и ушёл.
Больной мог разговаривать, узнавал медперсонал, в общем, вёл себя адекватно. Но не
помнил ни своего имени, ни адреса, ни родственников, а документов при нём не нашли.
Врач констатировал амнезию в результате получения ряда травм. В больнице имелись три
хирургических отделения, два травматологических и нейрохирургическое.
Да-а, - произнёс я, думая, что ничто не может заменить тактичную и разумную
женщину, и посмотрел на Катю.
- Катя, а как с амнезией живут?
- Живут, общаются с людьми, даже работать могут. Навыки сохраняются. Жизнь как
бы с чистого листа, без груза прошлого и сожалений. Если физическое здоровье в норме жизнь продолжается, только по-новому. Но бывает, это сильно тяготит вплоть до
самоубийства. Конечно, такие люди хотят вернуться в свою прежнюю жизнь, и иногда это
получается, и они начинают вспоминать её. Но главное, это специальная терапия и
помощь близких людей.
- Он вспоминал что-нибудь?
- Ничего, к сожалению.
- А что Вы про него сами подумали?
- Думаю, что это был благородный, воспитанный человек. И сильный.
- Ну что ж. Большое спасибо. Он сейчас в Москве, в больнице Склифосовского.
Возможно, ему смогут помочь. Да, Катя, можно позвонить отсюда Вашему брату?
Конечно, вот телефон.
- Спасибо.
Я набрал номер и услышал голос Григория.
- Гриша, это я. Катя мне всё нашла, но человек утратил память, и данных о нём в
больнице нет.
- Куда он делся?
- Он подлечился и через несколько дней сам ушёл из больницы. С бинтами на голове.
Он потерял память ещё тогда, а у врача в Москве я этого не уточнял.
- Тогда попробуй связаться с его врачом.
- Конечно. Я сейчас еду на вокзал, если что нового появится, звони мне домой.
- Позвоню. Счастливой дороги. Пока.
- До свидания.
Всё, что я мог сделать во Владимире, было сделано. Следовало возвращаться, и я задал
последний вопрос:
- Скажите, а что обычно отмечают в журнале вызовов станции скорой помощи?
Понимаете, его доставляла скорая из Боголюбово.
- Они отмечают время, ФИО, возраст, адрес больного и причину, например, ДТП. Но в
карте пострадавшего я прочла, что он не помнил, как оказался на берегу. Даже того, что
было в этот день, сказать не мог.
- Катя, спасибо Вам. Рад знакомству, и город мне понравился.
- Приезжайте, тогда ещё увидимся. А Вы откуда?
- Из Москвы. На вокзал собираюсь ехать.
- А знаете, что? Поедете прямо сейчас в Москву на машине? Вдруг поезда долго ждать
придётся.
- Как это?
- Сейчас, спрошу, - она открыла дверь, выглянула в коридор и окликнула кого-то.
- Петя, ты когда в Москву едешь?
- Минут через пятнадцать.
- А какой дорогой?
- Через Петушки поеду. Тёща мёду к празднику обещала, надо по пути забрать.
- А пассажира нашего до Москвы возьмёшь?
- Возьму, вместе веселее.
- Где твой уазик с крестиком? Он сейчас подойдёт к нему.
- Да у больничного крыльца.
- Ну давай, спасибо.
Катя вернулась ко мне и объяснила.
- Это Петя, наш шофёр - муж моей подруги, которая завтра по графику выходит. Нам
списанное медицинское оборудование из одной московской больницы забрать надо. Вчера
главврач звонил туда, ему сказали, чтобы обязательно до праздников за ним приехали, а
завтра уже первое мая. Поедете, Саша?
- Поеду.
- Его зелёный «УАЗ» стоит у крыльца следующего здания, пойдёте налево, увидите. А
если захотите поездом, в Петушках станция есть, можно пересесть и дальше ехать.
- Спасибо, - ответил я, согласившись. Поехать на машине было интереснее, можно
услышать что-нибудь новое о городе, в котором я побывал.
Мы попрощались с Катей, и я пошёл искать машину. Вскоре подошёл водитель, и мы
забрались в кабину.
- Пётр, - представился шофёр.
- Александр, - ответил я.
- Куда едем?
- До любой станции метро. А Вам куда надо?
- Где-то в центре, у меня на схеме помечено, найду.
- Долго ехать?
- Как на поезде примерно. Только в Петушки заеду к тёще, гостинец передам-заберу, и
вперёд. Ты что такой смурной?
- Выпил вчера здорово и недоспал.
- А-а. Может, пива?
- Да ну его, потом машину останавливать у каждого столба.
- Ну, тогда подремать попробуй. Шофёр-то может даже за баранкой заснуть. Вздремни.
- Попробую.
Я закрыл глаза, вполоборота прижался к сидению и опёрся рукой о поручень. Я не был
знаком с науками о раскрытии преступлений, которые преподают настоящим сыщикам, но
попытался рассудить логически. Мелентьеву я показал газетную вырезку о пожаре.
Васюков пытался убить бродягу. Между Мелентьевым и Васюковым есть связь. У
бродяги была эта вырезка. Что из этого следует? Могут ли покушение на убийство и
пожар, случившиеся с разрывом в два месяца быть как-то связаны? - Неизвестно, но
вероятно. Но своего адреса я Мелентьеву не оставил, он даже имени моего не знает. В
Москве по таким данным человека найти невозможно. Я это ещё в детстве понял, когда
фильм 50-х годов посмотрел - «Девушка без адреса» называется. Значит, руки у меня
свободны, и я смогу действовать, как захочу. Следы, ведущие к бродяге и от него,
оборвались. Попробуем найти подходы к олигарху. В его окружении может находиться
человек, который явится недостающим звеном. А таким звеном была связь моей истории с
Шато-конти.
Потом я задремал до короткой остановки в Петушках. Остальную часть дороги
водитель рассказывал мне о своём городе и немного о Суздале, где делают отличную
медовуху, и время прошло незаметно. Наконец, мы въехали в город, и скоро я попросил
высадить меня у станции метро. «Ну, что же, спасибо за компанию, услышал много
интересного. С наступающим праздником тебя», - сказал я на прощание.
- И тебя.
- Счастливого пути.
- Давай.
Я вылез из машины и пошёл к станции метро. Через полтора часа я уже вошёл в свой
подъезд. Любил возвращаться домой, особенно, после долгих скитаний. После столь
насыщенной поездки в другой город я вспоминал, как много разных людей встретилось
мне на пути. Я открыл почтовый ящик и вытащил письмо от тёти. В нём кратко
комментировалось содержание прилагаемых копий документов, а в конце было
приглашение приехать в гости. Немного погодя, я решил позвонить ей и сказать, что
документы получил, и поблагодарить её.
В конверте я нашёл свидетельство о рождении самой тёти и её родителей - Михаила
Александровича и Натальи Андреевны - моих деда и бабки. Были также свидетельства об
их браке и смерти. Там же оказались справки о браке Александра Петрова с Марией
Борисовой, справки об осуждении моего прадеда и его смерти. Свидетельство о смерти
Борисовой-Петровой Марии Антоновны было датировано 1966 годом. Интерес
представляла одна бумага, из которой следовало, что Борисова Мария Антоновна 1895
года рождения проживает в городе Мелекессе по улице Сударинской, 10 и работает в
местной больнице в качестве вспомогательного персонала. Документы наших родителей
хранились у нас с братом, но все эти бумаги могли удостоверить тот факт, что мой брат и
я, были потомками Петровой Марии, урождённой Мари Мелье.
Войдя в квартиру, я снял куртку и прямо в одежде с удовольствием растянулся на
диване. Я смотрел в потолок и пытался представить, что же могло произойти с двумя
француженками в далёком 1914 году, и как они превратились в сестёр Борисовых.
В те времена ЗАГСов и паспортных столов ещё не было. Все необходимые записи
производились в так называемой Метрической книге записей, то есть в церковноприходской книге. Один экземпляр её хранился в Консистории - органе церковного
управления, а второй вели в самом приходе. В дореволюционной России Духовная
Консистория была учреждением с административными и судебными функциями при
епархиальном архиерее. Приходом называлась церковь в большом селе, обслуживающая
несколько деревень. В городах же свой приход имел каждый район. И все прихожане
знали друг друга по имени и в лицо, и, может быть, поэтому прописка, которую теперь
почему-то переименовали в регистрацию, не требовалась. До 1917 года российские
паспорта были не у всех, а у кого были, он давал право выезжать за границу, если,
конечно, на это были деньги. Короче говоря, у большинства жителей страны на руках не
было ни одной бумажки, удостоверяющей личность. Если кому-то она была нужна, в
приходе из Метрической книги делались соответствующие выписки, но не автоматически,
не для каждого и не всегда. К примеру, её могли выдать, если следовало подтвердить факт
рождения человека при поступлении его в учебное учреждение. Данная книга содержала
три части: О родившихся, О бракосочетавшихся и Об умерших. Скажем, в разделе о браке
книгу подписывали секретарь и духовное лицо, которое совершало это таинство.
Например: Гроховецкий купец (по названию города, где он исправно платил налоги, и к
которому был приписан) такой-то вероисповедания православного первым браком
сочетался с такой-то из мещан или с дочерью дьякона того же вероисповедания и
сочетавшейся первым браком. Что касалось крестьян, то в отношении них указывались
только имя и отчество без фамилий.
Получить документы на чужое имя было затруднительно. Во-первых, в приходе всех
знали, и, во-вторых, при случае могли отправить сомнительного ходока, желающего
получить справку, за подтверждением в Консисторию. Ну, и служебная переписка между
губерниями в то время, конечно, была. Но факт остаётся фактом - документы, да ещё с
фотокарточкой были не у всех, а потому теоретически подлог возможен. Почему бы тогда
мне не допустить, что солдатка Борисова, подпоив самогоном кого надо (какого-нибудь
дьякона или самого священника) в приходе - нижней церковно-административной
единице - церкви с причтом и содержащей их церковной общине, не выправила
документы для двух девчонок, попавших в беду? Могла она таким путём получить
выписки о рождении сестёр, выдав их за родственниц мужа, ушедшего на фронт? - Могла.
И по этим документам сёстры впоследствии вышли замуж. Кстати, все Метрические
книги после прихода большевиков к власти и отделения церкви от государства в 1918 году
передали в ЗАГСы, и последние по этим книгам тоже выдавали гражданам республики
выписки. Но такие выписки стали именоваться свидетельствами. Так что «легализация» и
«натурализация» француженок прошла гладко.
К письму тёти было приложено ещё кое-что, на что я обратил внимание сразу. Она
написала, что мне как историку это должно быть интересно. Это веяние безвозвратно
ушедшего времени - «стихи в альбомчик», написанные в стилистической манере прежних
лет. Одно было совсем короткое и мрачноватое, видимо, писала какая-нибудь подруга
прабабушки:
Когда умру, когда скончаюсь,
Тогда на кладбище приди
И у креста моей могилы
На память розу посади.
Подписи и даты не было. Выше другого стихотворения я прочёл: «На память Марии от
В.З.», и оно было дружеским, даже немного трогательным:
Долго сих листов заветных
Не касалась я пером, Виновата, знаю в том.
Уж давно без строк привычных
Залежался твой альбом.
В именины, очень кстати,
Пожелать тебе я рада
Много всякой благодати,
Много сладостных отрад:
На Парнасе много грома,
В жизни много тихих дней
И на совести твоей Ни единого альбома
От красавиц и друзей.
Дата под ним стояла - 14 апреля, а год не указывался. Оба стихотворения были
написаны на простой бумаге в линейку, но разным женским почерком. По краям листа со
вторым стихотворением, как это часто тогда делалось, были наклеены вырезанные
картинки цветов. Вряд ли стихи писала сестра Марии Антоновны, - подумал я. - Но они
сильно передавали атмосферу тех далёких лет. И людей этих уже давно нет, а их строки
остались, и за ними чувствуется настроение, дух старого времени, даже целая эпоха.
Неужели изучение истории сделало меня таким сентиментальным?
Я запер письмо и документы в ящик стола и решил позвонить в больницу
Склифосовского. Мне удалось поговорить с самим Зиновием Петровичем, и он сказал
мне, что физическое состояние неизвестного улучшается, но он останется на излечении
ещё не менее, чем на полтора-два месяца. Что же касается памяти, никаких сдвигов нет. Я
сообщил врачу о поездке во Владимир и о том, что больной потерял память ещё семь лет
назад. Врач согласился, что память, вероятно, и была утрачена в тот период, до того, как
он покинул больницу во Владимире. Всё это время он жил и работал в сельской местности
ряда областей, но ничего из своего прошлого вспомнить не мог. Обо всех изменениях в
состоянии больного доктор обещал меня оповестить, и мы попрощались.
Душе захотелось праздника. Я достал из холодильника всё, что у меня было, выставил
плоскую фляжку со спиртом и начал обедать. Грамотно разбавлять спирт я умел. Этот
день я мог посвятить себе. Скоро настроение у меня поднялось, и итоги моей поездки
больше не казались мне такими бесплодными. В голову после каждой выпитой рюмки
приходили идеи - одна бесстрашней другой. Ну и что же что олигарх рыжий, - думал я. Вот явлюсь к нему и спрошу… Но вопросы для олигарха мою голову так и не посетили.
Тогда я ещё выпил рюмку и решил, что буду работать под прикрытием и по легенде как
настоящий разведчик. И выведу этого рыжего на чистую воду. Внедрюсь в его дворец и
выясню, чего он больше всего боится. А если, например, заявиться к нему под видом
корреспондента какой-нибудь жёлтой еженедельной газетёнки и сказать, так, мол, и так. Шантажист один к нам обратился, требует от нас гонорар за свою сенсацию. - Какую ещё
сенсацию? - спросит олигарх. - Сенсацию о вашей прошлой жизни. Называет себя вашим
братом и говорит, что сенсация - эксклюзив, и если мы её задёшево оценим, он по другим
редакциям жёлтых газет пойдёт - по самым жёлтым. А пока, говорит, подумайте, а нужная
бумага, письмо или ещё что, у меня полежат. Только долго не думайте, - даю вам три или
четыре дня, а потом другую редакцию найду - супержёлтую, если вам своя жёлтая честь
так безразлична. «Может быть, таким путём мне удастся разузнать о его родственниках», хмелея, подумал я.
***
Первое мая я отмечал с семьёй брата. Все мы любили этот праздник, предвещавший
тёплые деньки, разговоры об отпусках и много всего интересного после однообразия
зимних месяцев. Но настроение за столом было скорее лирическое, чем весёлое. Мы уже
выпили за наших родителей, выпили за то, чтобы сбылись мечты присутствующих, и тут
меня попросили почитать свои последние стихи. Однако, последних стихов у меня не
было, как не было ни вдохновения, ни желания читать свои старые стихотворения. Тогда
мы вообще разговорились о поэтах, и я прочитал стихи Николая Рубцова. В одном из
стихов поэта была строчка, где он говорил сам о себе - «А я умру в крещенские морозы».
Именно так и произошло - поэт предвидел время своей смерти. Тут Галя, жена брата
вспомнила, что нечто подобное пел о себе Игорь Тальков:
И поверженный в бою
Я воскресну и спою
На первом дне рождения страны,
Вернувшейся с войны.
Я пророчить не берусь,
Но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков,
В страну не дураков, а гениев.
«Вы знаете, - сказала Галя, - точно известно, что одна цыганка предсказала Игорю
Талькову его будущее. Она сказала ему: «Ты умрёшь при большом скоплении народа, и
убийцу твоего никогда не найдут». - У певца были знаки смерти на руках. Так и
случилось».
Всё это оптимизма за столом не прибавило. Леночка, дочь брата, спросила, почему же у
поэтов всё так нехорошо складывается? Я мог бы ответить на этот вопрос, но мне вовсе не
хотелось отягощать всеобщего настроя. И тогда я попросил разрешения у брата поставить
диск с песней Талькова, где он сам отвечает на этот сложный вопрос:
Поэты не рождаются случайно, Они летят на землю с высоты.
Их жизнь окружена глубокой тайной,
Хотя они открыты и просты.
Глаза таких божественных посланцев Всегда печаль и верны мечте.
И в хаосе проблем их души вечно светят тем
Мирам, что заблудились в темноте.
Они уходят, выполнив заданье,
Их отзывают высшие миры,
Неведомые нашему сознанью,
По правилам космической игры.
Они уходят, не допев куплета,
Когда в их честь оркестр играет туш Актёры, музыканты и поэты Целители уставших наших душ.
В лесах их песни птицы допевают,
В полях для них цветы венки совьют,
Они уходят в даль, но никогда не умирают,
И в песнях, и в стихах своих живут.
А может быть сегодня или завтра
Уйду и я таинственным гонцом
Туда, куда ушёл, - ушёл от нас внезапно,
Поэт и композитор Виктор Цой.
Когда песня закончилась, Лена сказала: «Дядя Саша, больше никогда не пишите
стихов, лучше сами читайте».
Я пообещал. Ребёнок ещё не знал, что стихи вызваны вдохновением, вдохновение - это
откровение, а откровение приходит сверху. И возьмёшь ли ты в этот момент карандаш или
не возьмёшь - твою собственную судьбу это уже не изменит. Никогда.
Однако, вскоре произошли события, которые временно оттеснили на задний план и то,
что произошло во Владимире, и мои замыслы в связи с появлением фигуры олигарха.
***
- Охотно ли остаётся Дух в своей телесной оболочке?
«Это всё равно, если бы ты спросил, доволен ли узник своим заключением.
Воплощённый Дух непрестанно жаждет освобождения, и чем грубее оболочка, тем
более он желает избавиться от неё».
- Как можем мы судить о свободе Духа во время сна?
«По сновидениям. Поверь, что, когда тело отдыхает, Дух пользуется большими
способностями, чем во время бодрствования тела; он помнит прошедшее и иногда
предвидит будущее; он приобретает больше могущества и может входить в
сообщение с другими Духами в этом же мире или в другом».
«Бедные люди, как мало понимаете вы самые обыкновенные явления жизни! Вы
считаете себя сведующими, а самые пустые вещи затрудняют вас; на вопросы,
предлагаемые обыкновенно детьми: что мы делаем, когда спим? Что такое
сновидение? Вы не знаете, что отвечать».
Книга Духов
***
Все последующие дни стали для меня сплошным кошмаром. Мой тревожный сон
повторялся в тех же деталях и закончился только после четвёртой ночи. Опять
неуловимые видения окружали и преследовали меня по нескольку раз за ночь. Я видел
рыцарей на конях, старинный замок, расположенный в низине, по краю которой протекала
река, а вокруг различались горы, поросшие лесом. Снова и снова я переживал момент
бегства с кем-то вверх по зелёному склону от моих конных преследователей к
обрывистому берегу. И каждый раз сон заканчивался прыжком с кем-то с высокого
обрыва. Очевидно, сон прекращался после погружения в водную гладь реки, и, с
ощущением тяжёлого, давящего чувства я просыпался. Мне было жарко, голова гудела, и
я шёл принимать душ. Немного успокоившись, я вновь пытался заставить себя хотя бы
немного поспать, но сон опять возвращался, отнимая последние силы. У меня были
таблетки димедрола, но от них стало ещё хуже, потому что видения всё равно
прорывались через искусственно вызванный сон, а заснуть вновь было невозможно. Днём
я чувствовал себя так, будто с утра до вечера разгружал вагоны. Утром после четвёртой
ночи я остался лежать в постели, тупо глядя в потолок. Даже если в сновидениях и
наступит перерыв, подобного рецидива я уже не смогу выдержать. И я спрашивал себя, что же мне делать? Сварить крепчайшего кофе? Но это вряд ли прибавит мне достаточные
силы. Я лежал на спине и не шевелился. Мне хотелось спать, но заснуть я не мог. И вдруг
мне вспомнилось, как находясь у брата, меня попросили почитать свои стихи. Новых
стихов у меня не оказалось. Я встал с дивана и полуголый стал искать в верхних ящиках
стенки свою большую старую тетрадь со стихами. Мне на мгновение показалось, что
именно в ней я смогу найти для себя какой-нибудь, пусть загадочный, смутный, но всётаки ответ. Я вытащил эту тетрадь из-под кипы журналов и стал медленно листать её с
самого начала.
Так… это не то. Это тоже не то… не то. Вот стихи, которые начинались словами
«Упрямо память повторяла черты далёкого лица…». Это тоже не то. И это не то, просто
ерунда какая-то. А это? Что это такое? Стихи не имели названия, но я жадно впился в них
и стал читать про себя. Да как я мог написать такое? Ну и бред!
Ты ночью мне снилась нагою
В холодной сырой глубине,
Тебя я коснулся рукою
И что-то шептал в этом сне:
«Что с нами обоими стало? Одни мы с тобой в тишине».
А ты обняла и сказала:
«Как мягко на илистом дне…
Ты видишь: и солнце, и звёзды
Нам светят над чистой водой,
Но это не сон и не грёзы,
Нас нет уже, милый, с тобой».
И сразу сменилась отрада
Часами ужасных минут,
Похожих на действие яда,
Который мучительно пьют.
Ты, глядя в лицо, улыбалась,
И всю эту ночь до утра
Во сне беспробудном казалось,
Что нам просыпаться пора.
Но где-то есть камень могильный, Там плещет речная волна
И ветер гуляет всесильный,
На камне - простые слова.
У этого камня большого,
Где времени слов не стереть,
Цветы появляются снова,
И хочется плакать и петь!
В моей туманной голове начали обособляться мысли. Я вспомнил, что это
стихотворение было написано после стихов про память. Это было на первом курсе. Но я
не помнил, по какому поводу его сочинил, что тогда на меня нашло, накатило. Я учился
тогда на первом курсе, и никаких романов с девушками у меня не было. Но тогда мне и
приснился впервые этот тяжёлый сон. Сначала были сны, это точно. Они продолжались
четыре дня, вернее четыре ночи. А потом я и написал это стихотворение, хотя не видел и
не понимал с моими снами никакой связи. Тогда мои дурные сны заметила мама и
говорила мне, что я ворочался и кричал. Она давала мне валерианку, успокаивала,
предупреждала, чтобы я не засиживался по ночам за книгами. Но теперь я могу сказать,
что стихи были написаны уже после того, как мне впервые приснился этот сон. Это было
десять лет назад, и только в этом году они возвращались ко мне уже дважды.
Господи! Боже мой! Эти стихи являются продолжением моего старого сна,
преследующего меня. Так вот какой день мне снился - день моей смерти - «Вот потому-то
день давнишний, истёкший столько лет назад, ты вспоминаешь как нелишний и с
остальными ставишь в ряд». О, Боже! Провидение всё устраивало так, чтобы я приходил к
прошлому в нужный ему момент - ни раньше, ни позже. Я сел прямо на ковёр и обхватил
голову руками. Я описал в стихах продолжение дня своей собственной смерти,
увиденного во сне. Мне вспомнились и другие строчки моего первого стихотворения: «Но
то, что раньше позабылось и с днём грядущим стало врозь, - всё вновь опять соединилось
и зримым сделалось насквозь». Что же мне будет открыто впереди?
Надо найти в себе силы подняться и пойти позавтракать. В следующей жизни завтраки
для меня никто не отменял. Я покрутился на кухне, включил телевизор и наткнулся на
рекламу о том, что нефть и газ являются национальным достоянием. Я переключил канал.
Реклама показывала шоколад, сопровождаемый озвученным текстом - «Россия - щедрая
душа». На другом канале объявили, что огромный незаконный вывоз капиталов за
границу и подорожание своего бензина на внутреннем рынке больно ударят по экономике
страны, сельскому хозяйству и карманам граждан. И тут же сообщили, что в некоторые
страны мы продаём газ по ценам, ниже европейских, хотя они стремятся вступить в
НАТО. Снова появилась реклама шоколадных конфет, вещавшая о том, что недаром
говорят, что «Россия - щедрая душа».
Весь этот телевизионный бред напомнил мне о наших беседах с Сергеем Сергеевичем о
рекламе. Но главное, я понял, к кому могу обратиться за советом по поводу моих снов и
фобий. Теперь я понимал, что мои детские фантазии и даже стихи - всё это могло быть
связано в моей психике. Я тут же собрался и поехал к моему учителю. В моём кармане
находились два стихотворения, переписанные из тетради.
***
- Можем ли мы иметь некоторые откровения о наших прошедших
существованиях?
«Не всегда. Некоторые, впрочем, знают, чем они были и что делали; если б им
позволено было открыть это, они сказали бы много странного о прошедшем».
Книга Духов
***
Я знал, что старик сейчас, скорее всего, дома и не стал ему звонить. Он ни разу не
говорил мне, чтобы я по телефону предупреждал его о своём приходе. Поднявшись на его
этаж, и в который раз, с благоговением посмотрев на металлическую пластинку на дверях,
я нажал кнопку звонка. Сергей Сергеич был дома, поприветствовал меня, впуская в
прихожую, и увлёк в дальние комнаты.
- А где же Алевтина Викторовна?
- Она поехала навестить внуков - туда-сюда, в общем, на целый день.
- Да, погодка-то славная. Солнышко, но прохладно, - ответил я, передавая Сергею
Сергеевичу цветы для Алевтины Викторовны.
- А я уже прошёлся. Но работы ещё много. Хочу успеть закончить одну вещь, - ответил
Сергей Сергеич, поймав мой взгляд, устремлённый в сторону кабинета. Там, в рабочем
кабинете хозяина, в центре стола лежала рукопись труда с неизвестным названием.
Объёмистый текст был вынут из папки, и находился рядом.
- Сергей Сергеич, мы с друзьями недавно спорили, что один и тот же поступок может
быть по-разному расценён с точки зрения кармы и общественной морали. Например,
соблюдаешь мораль общества, а становишься моральным уродом и нарабатываешь
отрицательную карму. Ну, или наоборот может быть. Есть ли верный критерий наших
поступков и мыслей?
- Есть. Это - время. Суд времени. Добро и зло.
- Но ведь теория выбора меньшего зла также может быть ошибочной? Поскольку риска
избежать нельзя, то теория снижения степени риска по выбору более выигрышной
альтернативы также может быть ошибочной.
- Ну, тогда ответственность: способность предвидеть отдалённые последствия своих
действий.
- И всё? Кто же судья?
- Судья - время. Не всегда хороший поступок, мысль, открытие, кажущиеся нам
удачными, служат прогрессу и правде. Критерий нравственности кармических действий только время. В противном случае человечеству следует открывать будущее, а это
невозможно. Сама история доказывает это. Вспомни. - I век - освобождение стариковфанатиков Римом из акта милосердия повлекло за собой восстание, а затем и разрушение
Иерусалима, сотни тысяч погибших. II век до нашей эры. - Процветание Древнего Рима,
бурное строительство, изобретение бетона, развитие ремёсел и сельского хозяйства - и всё
в результате ужасных войн, гибели народов, страдания рабов, на чём, собственно, и была
создана Римская империя. Нет ничего однозначного, к сожалению. Даже вся новейшая
история подтверждает это. А вот шведский философ, учёный и экстрасенс Эмануэль
Сведенборг считал, что «плюс» или «минус» нашим делам придаёт не наша оценка того,
хороши они или плохи, а те побудительные мысли, которые скрываются за ними.
Например, прямое и правдивое обращение к нашим ближним могут быть проявлены не из
любви к прямоте и правде, а по множеству иных мотивов, в том числе и из корысти,
обмана, жажды тщеславия, награды и так далее. А это уже дурно пахнет. Но я думаю, что
ты пришёл по другому делу, и мне кажется, что по более важному. Я прав?
- Да, я пришёл из-за своей проблемы, и мне нужен Ваш совет. Меня мучают сны,
необычные сны. Они одинаковые и всегда длятся четыре ночи. Я предполагаю, что это
сновидения прошлого, других объяснений у меня нет. А недавно я обнаружил, что лет
десять назад написал пару стихотворений, которые отвечают смыслу этих снов. Но тогда
мне это и в голову не приходило. В общем, это сон из моего прошлого, - выпалил я. - Из
прошлой жизни.
Сергей Сергеич, стоя у кресла, повернулся ко мне и спросил:
- И часто?
- Впервые это случилось на первом курсе десять лет назад. Примерно в то же время я и
написал свои стихи. Никакого значения я им не придавал, но если глубже вникнуть, то в
одном содержится как бы предначертание моей жизни, а в другом - обстоятельства моей
гибели. Догадаться о смысле стихов я смог лишь теперь. Со мной произошли некоторые
события, неважно, какие, и я многое понял. Но за последние два месяца сны мне снились
уже дважды. И теперь я уверен, что всё это связано. И, главное, это может быть связано с
моим будущим.
- Ты сказал, сны одинаковы. Ты можешь раскрыть фабулу?
- Снится жаркий день. Рядом река и замок. Вообще, всё напоминает средневековье. Я с
кем-то, не знаю с кем, убегаю от каких-то рыцарей. Выхода нет, бежать некуда, и мы
вдвоём, взявшись крепко за руки, прыгаем в воду с высокого обрыва. Затем чувствую
удушье, будто захлёбываюсь, и просыпаюсь. И так несколько раз за ночь. Даже
снотворное не помогает. Но настроение потом тяжёлое - не от недосыпа, а само по себе,
из-за происшедшего. Что же делать?
Больше всего я опасался, что Сергей Сергеич предложит мне посетить врача-терапевта,
невропатолога, психотерапевта или посоветует попринимать таблетки, о которых во время
прогноза погоды сообщил телевизор. Будь он не ладен! Но Сергей Сергеич отнёсся к
моему рассказу серьёзно, хотя, как мне показалось поначалу, несколько странно.
- Ты знаешь о том, что многие вспоминают свои прошлые жизни не только во сне, но и
наяву?
- Неужели это возможно? Я имею в виду, что человеку даже не приходится пробуждать
память о прошлых воплощениях под гипнозом. Даже не вводя его в состояние
гипнотической регрессии.
- Я тебя понимаю. Труднее всего поверить в то, что подобные явления могут
происходить не с кем-либо, а с нами самими. Но лучше всего нас убеждают факты,
поэтому для начала мне придётся кое-что рассказать тебе. Одной индийской девочке,
родившейся в 1926 году в Дели, исполнилось три года. Звали её Шанти Деви. И стала она
настойчиво рассказывать своим родителям о своём муже и детях, о своей прежней жизни,
о том, что её мужа звали Кендарнарт. У неё было двое детей, и она умерла, якобы, при
рождении третьего. Более того, Шанти подробно описывала дом в городе Муттра, где
жила в прежней жизни, и звали её тогда Луджи.
Родители сначала не придавали значения фантазиям дочери, однако, её рассказы со
временем не прекратились. Наоборот, девочка вспоминала всё новые подробности своей
прежней жизни. По достижении семи лет Шанти написала письмо по адресу, о котором
сообщила родителям.
И что ты думаешь? Это письмо получил потрясённый вдовец, который ещё оплакивал
потерю любимой жены, умершей от родов в 1925 году. Сначала он не поверил в
реальность возрождения своей бывшей жены, хотя и направил в Дели своего двоюродного
брата.
Когда брат приехал к их дому, девятилетняя Шанти бросилась к нему на шею и сказала
матери, что перед ней двоюродный брат её мужа. И пояснила, что он жил недалеко от них
в Муттре, а потом переехал в Дели. Конечно, родственник был крайне изумлён.
Затем в Дели приехал сам «муж» Кендарнарт с сыном. Шанти бросилась им навстречу,
стала целовать и называть их ласково, а когда Кендарнарт зарыдал, она стала успокаивать
его только им знакомыми словами.
Совместная их поездка в Муттру всё-таки состоялась. Шанти ещё на платформе узнала
встречающих, закричала от радости и всем объяснила, что их встречают мать и брат её
мужа. Сойдя с поезда, она стала разговаривать с ними на местном диалекте, которому не
только не обучалась, но даже не слышала. По дороге к дому Кендарнарта она показывала
путь, хотя ранее - в этой жизни, в Муттре никогда не была. При этом Шанти сама узнала
дом и сказала, что теперь он выкрашен в белый цвет, а не жёлтый как раньше. Свою дочь
Шанти узнала, а десятилетнего сына, при родах которого погибла - нет. Узнала она и свою
мать, бросившись к ней с радостными возгласами, но ведь эта женщина знала, что её дочь
давно умерла.
Кендарнарт спросил Шанти, что она сделала со своими кольцами незадолго до смерти?
И та ответила, что они лежат в глиняном горшке, закопанном в саду. Там их и нашли.
Но всё это привело к большим неприятностям для обеих семей. Дети не знали её
раньше и хранили верность своей матери. Отношения с «мужем» были лишь терпимыми.
То же самое можно сказать и про отношения с «матерью». Шанти стала для них как бы
«живой покойницей» и в дальнейшей жизни обрекла себя на одиночество.
Не так давно мы говорили с тобой о том, что природа блокирует память о наших
предыдущих жизнях. Такая память не только не нужна человеку, но может даже сыграть с
ним весьма драматическую роль.
- Невероятно. Но сколько же таких случаев может быть известно на всю планету?
- Этот случай не единичен. Их очень много. Учёные говорят даже об «огромном
уникальном материале». И многие факты связаны с детьми. В 1951 году индиец Мишра
взял свою трёхлетнюю дочь Сворнлату с другими детьми в долгое путешествие. Когда
они возвращались домой, дочь неожиданно попросила водителя автобуса свернуть «к её
дому» в Катни. Через семь лет отцу Сворнлаты пришлось побывать в этом месте, в семье
Патхаков вместе с дочерью и профессором Банераджи, который изучал этот случай. Во
время встречи Сворнлата узнала всех членов этой семьи, называла их по имени и
вспоминала все эпизоды из прошлой жизни. Тогда её звали по имени Бийя, и она умерла
за восемь лет до рождения Сворнлаты в данной семье.
Трёхлетний индиец Ашишу Бансалу неожиданно заявил своим родителям, что женат и
имеет троих детей. Они только посмеялись над «сказками» ребёнка. Но через десять лет
он вспомнил имена своей жены и детей и говорил, что очень хочет встретить их. Когда
Ашишу исполнилось четырнадцать лет, он вспомнил и рассказал родителям, что его
настоящее имя Бинай Тхакур. Он был рабочим железнодорожной мастерской в Бомбее,
жил с женой и тремя детьми в одном из самых трущобных районов города. Как-то раз,
когда он поздно возвращался домой, на него неожиданно напали четверо бандитов,
которые ограбили и убили его. Сведения проверили. Рабочие мастерской подтвердили,
что Бинай Тхакур там работал, был женат и имел троих детей. Однако, четырнадцать лет
назад он внезапно исчез, и о его жизни ничего не известно. Семью Биная найти не
удалось, так как того района, где она жила, в Бомбее уже нет.
- Сергей Сергеич, а не могло ли в этих примерах быть каких-нибудь совпадений,
подтасовок? Ну, я имею в виду то, что рождение… новое воплощение происходило через
считанные годы после смерти в прошлой жизни.
- Есть один случай, так сказать, исторического характера. В 1927 году один психиатр из
Блэкпула Фредерик Вуд обратил внимание на местную девочку, употреблявшую слова и
фразы на неизвестном языке. Её звали Розмари. Так вот, она, находясь в трезвом уме и
твёрдой памяти, заявила, что имеет контакт с духом женщины, жившей в Египте в
правление фараона Аменхотепа III, то есть более трёх тысяч лет назад. Дух ей сообщил,
что она жена фараона, а сама Розмари бывшая её служанка, а также танцовщица храма,
что они обе утонули в Ниле, когда спасались от гнева жрецов бегством. Что бы ни
происходило с Розмари в прошлом, но она действительно говорила на древнеегипетском
языке. Вуд в её транскрипции записал пять тысяч фраз и коротких предложений и послал
для перевода египтологу Говарду Халму. Тот без труда перевёл текст и сообщил, что
перед ним оказался чудом оживший текст древнеегипетского языка, причём то, как он
звучит в разговорной речи, смогла продемонстрировать лишь Розмари. Для того, чтобы
проверить, насколько она владеет египетской речью и нет ли тут какой-либо хитрости,
Халм заранее подготовил специальные вопросы. Он потратил на это почти сутки упорного
труда, а затем задал их девочке. На все его вопросы она ответила правильно и
осмысленно. Нужно учесть и то, что даже крупные специалисты не могут свободно
изъясняться по-египетски из-за сложности дешифровки каждого слова, поэтому следует
считать, что девочка не могла где-то выучить этот язык. Она подсознательно вспомнила
то, что знала тысячелетия назад.
Конечно, все эти случаи кажутся фантастикой, но их накопилось такое множество, что
зарубежная наука всерьёз занялась их исследованием. Много интересного рассказал в
своих публикациях на данную тему наш современник - профессор университета
Вирджинии Янг Стивенсон из США.
- А у нас ведутся такие исследования, Сергей Сергеич? За державу обидно. Все молчат.
Будто теория переселения душ, ну, реинкарнации ничего не меняет в жизни человечества.
- У нас теперь много открылось различных центров, школ и академий. Там изучают и
ясновидение, и парапсихологию, и энергоинформационные процессы. Многое. Целителей
и не перечесть.
- А как же быть тем, кто не помнит, что с ними было в прошлой жизни?
- Ну, во-первых, природа мудро блокирует нашу память. А, во-вторых, добираться до
сути подобного события не всегда и нужно. Другое дело, если что-то из прошлого влияет
на здоровье человека, на его судьбу. Но для того, чтобы разбираться в подобных явлениях,
нужны высококлассные, признанные специалисты, настоящие целители.
- Хорошо, а существуют ли случаи, когда в состоянии гипнотического транса, человек
вспоминает картины прошлой жизни?
- Да, разумеется, таких фактов в медицинской практике достаточно. Безусловно, свою
прошлую жизнь можно вспомнить и под гипнозом. Но хочу повторить - в каждом случае
вопрос о целесообразности гипноза решает врач, целитель. Ради определения мест
проведения очередного отпуска подобное не делается.
Гипноз даёт поразительные результаты. 22 января 1953 года американка Вирджиния
Тай, 29-летняя домохозяйка в гипнотическом состоянии утверждала, что она Брайди
Мерфи и жила в местности Крок в Ирландии. Сеанс повторялся многократно, и она всегда
называла одно и то же имя. Из её рассказа следовало, что она родилась 20 декабря 1828
года в Ирландии. Её отец по имени Дункан был крестьянином, а младший брат умер в
возрасте четырёх лет. Затем она вышла замуж за местного чиновника, была бездетна и
умерла в 1864 году в результате падения с лестницы.
Учёных особенно заинтересовало то, что Брайди прожила обыкновенную жизнь,
поскольку, если бы она стала рассказывать о необыкновенных событиях, можно было бы
заключить, что всё это было реакцией на прочитанную книгу или увиденный
впечатляющий фильм. Но всё, что сообщила Вирджиния Тай, выглядело
правдоподобным. Однако, дело не ограничилось лишь фиксацией её рассказов. После
этого началась детальная проверка. Например, она упомянула судью из Крока по имени
А.Маккарти. Выяснили, что в 1830 году там работал судья с таким именем и фамилией.
По рассказам Вирджинии, она часто покупала овощи в магазине Айана Кэрригана в
Белфасте, что также нашло своё подтверждение. Мало того. Описывая свою свадьбу,
Вирджиния-Брайди сообщила, что она должна была исполнять один танец с мужем. В
обществе исследования местного фольклора подтвердили этот старинный обычай: во
время танца молодожёнов гости бросают им серебряные монеты «на счастье».
Короче говоря, с помощью гипноза выясняют место, время и иные обстоятельства
жизни человека, поддающиеся проверке спустя десятилетия и даже столетия.
Похожий случай имел место с пятнадцатилетним американцем Джорджем Филдом,
который на вопрос гипнотизёра, что он чувствует и кем был за сто лет до своего
рождения, ответил: «Я - Джонатан Пауэлл, простой крестьянин из Северной Каролины.
Родился в 1832 году. Во время гражданской войны 1863 года меня убили мятежные
солдаты. Они выстрелили мне в живот».
После этого Филд детально рассказал о местности и о городке, где проживал, которые
нельзя было придумать либо назвать наугад, а нужно было только знать. Он смог назвать
по имени всё местное начальство, так сказать, «отцов города» прошлого века, описав их
дома с мельчайшими подробностями. Достоверность этих свидетельств подтвердил один
историк, специально изучавший этот край.
- Да, Сергей Сергеич, вы правы, что легче поверить в то, что такое бывает с другими
людьми, а не с самим собой.
- Ну, Аллан Кардек в своё время писал о том, верим мы в это или нет, пережить
подобное придётся каждому.
- Всё равно в голове не укладывается. И ещё не могу понять одного, может быть,
самого главного: если всё это так, почему это никак не влияет на судьбы человечества?
Ведь люди разумны. Одно дело, если после смерти ничего нет, и другое, если позади
бесконечное прошлое, а впереди бесконечное будущее.
- Ты образно сказал. На сегодняшний день собран огромный фактографический
материал. Но, к сожалению, люди быстрее поверят в очередную финансовую пирамиду
или заявление какого-то министра. Так легче, привычнее.
Профессор Ганс Хольцер, автор книги «Родиться заново: правда о реинкарнации»,
которую я держу в руках, и другие учёные подвергли многочисленные сообщения о
перевоплощениях научному анализу. В 1990 году в своей статье, опубликованной в
журнале «Фейт», Хольцер писал: «Когда мы имеем дело с «профанами», то есть с
непросвещёнными и зачастую враждебно настроенными простыми людьми… мы должны
представлять на их суд только серьёзные и точные свидетельства, основанные не на вере,
а на фактах… Строго придерживаясь именно такого подхода, я пришёл к выводу о том,
что реинкарнация является неотъемлемой частью человеческого существования, при этом
широко распространённой». Конец цитаты.
А мы с тобой поступим следующим образом. У меня есть старый друг, который
работает в одном медицинском центре, его профиль для тебя не важен. Думаю, надо
начать с консультации. Расскажешь ему всё. Он тебя внимательно выслушает. У него есть
и свои последователи, и ученики, в общем, энтузиаст своего дела. Правда, сейчас
праздники…
- А кто он, Сергей Сергеич?
- Прежде всего, он врач-психотерапевт и владеет техникой гипноза. Но он ещё
экстрасенс, специалист в области парапсихологии. Знаешь, что это такое?
- Слышал.
- Он сможет разобраться. Когда пойдёшь к нему, не забудь свои стихи. А звать его
Игорь Львович, милейший человек. Посиди, я попробую позвонить ему.
Я остался в кресле, а мой учитель ушёл в свой кабинет. То, что я услышал во время
беседы с Сергеем Сергеичем, заставило меня призадуматься. Конечно, я не был
шокирован, многое уже знал и сам, но поверить сразу, что теперь придётся жить по
законам мироздания, на которые ранее не обращал внимания, - это было уже слишком. Ну
и парадокс! Из серии «очевидное - невероятное».
- Значит, так, Саша, - сказал подошедший Сергей Сергеич. - Я кратко упомянул о твоей
проблеме и попросил принять тебя. Это обычный визит к доктору, не более. Сегодня и
завтра Игорь Львович выходной, а послезавтра подъедешь к нему к 15 часам. Вот адрес
его места работы и служебный телефон.
- Спасибо, Сергей Сергеич.
- Не за что. Можешь ему довериться во всём, достойнейшая личность. И привет
передай. Я ему сказал, что ты мой ученик и коллега. Останешься? Чаю попьём.
- С удовольствием.
Сергей Сергеич тут же направился на кухню и скоро вернулся с большим подносом, в
центре которого стоял красивый китайский чайник. Перекусить было чем.
- А ты знаешь о том, что одна и та же душа появлялась в облике Александра
Македонского, завоевавшего полмира, Ивана IV Грозного, Петра I и Николая I? - спросил
хозяин, наполняя чашки зелёным чаем.
Я буквально встрепенулся и ненормальным взглядом посмотрел на Сергея Сергеича. А
он, заметив это, продолжил:
- Да-да. Не смотри так. Каждый из названных лиц понимал, что рождён не для обычной
земной жизни. И биографические сведения из жизни каждого из них до удивления
совпадают. Спасибо нашим коллегам биографам, писателям и историкам. Десятки
обстоятельств их правления невероятно повторялись. Поразительное сходство
проявлялось и в телосложении, силе, в свойствах характеров, привычках и их внешнем
выражении. Даже перечислять всё это не хватит времени. Одинаковыми были отношения
к религии, самодержавию и обстоятельства смерти. Они уходили из жизни не только
внезапно, но всегда из-за скоропостижной болезни. Небеса забирали душу каждый раз
неожиданно.
- Откуда это? - спросил я, не веря своим ушам. - Какой историк мог написать такое?
- Никакой. Это откровения Ангелов-Хранителей. Из одноимённых материалов,
публикуемых экстрасенсом Пановой и журналистом Гарифзяновым. Они пишут, что
великие люди в каждой своей жизни выполняют одни и те же задачи, и одни и те же люди
в каждом своём воплощении становились царями и правителями, учёными и
исследователями и так далее. Душа может быть воплощена и в обычного человека - для
очищения. Но такого человека готовят для важной миссии, и он должен соответствовать
выполняемой задаче. Всё повторяется, но вместе с этим, меняется.
- Невероятно, - выдавил я, поперхнувшись глотком чая. - Это правда?
- А ты допусти на миг, что, да, и посмотри, что из этого получается. Конечно, можно
верить или не верить, ведь от неточностей и искажений не застрахован никто. Так вот,
Гарифзянов и Панова отмечают, что четырежды выполняемая миссия говорила о том, что
душа нарушала единый Божий завет: «Возлюби ближнего своего как самого себя», но
небеса повелевали завершить недоделанное ранее, и это был редчайший случай. Знаешь,
почему редчайший?
- Почему, Сергей Сергеич? - я был совершенно поражён услышанным.
- Я думаю потому, что иные за аналогичные деяния попадали в следующий раз в
презренные рабы к таким же деспотам или становились скромными приходскими
священниками на лоне природы. Для исправления и перевоспитания.
- А вывод?
- Он известен. По-разному их можно оценивать и по-разному воздалось им на том
свете, но нынешним благополучием и могуществом страна во многом обязана этому
человеку. Гордиться ли им - каждый решает сам.
- Понятно. Неувядающая гордость, взлелеянная на чужих сгнивших костях, преданных
забвению. Но мы чтим тех героев, боясь прослыть иванами, не помнящими своего родства
с деспотизмом и тиранией.
- Именно так. Видишь ли, я ещё на первых занятиях вам говорил, что правитель не
может быть благодушным, и вынужден держать в страхе свой народ. К сожалению. И, к
сожалению, история - это не всегда те события, которые были, даже если они запечатлены
в камне. - Здесь это фраза применима вполне. Но вспомни: Николай I уже во многом
отличался от своих предшественников, - он уже никого не казнил лично как в
предыдущих жизнях, не устраивал бурных попоек, подумывал об отмене крепостного
права и лучше контролировал свой гнев, хотя и был прозван народом Палкиным.
- Не должно быть так! Сталин тоже лично никого не казнил.
- И не будет. Когда-нибудь. Всё меняется к лучшему, и это без иронии. А о Сталине
речь ещё впереди. Необходимость царской жестокости абсолютным оправданием не
является, и там, - Сергей Сергеич показал рукой наверх, - это знают. И раз уж короли и
народы не могут обойтись друг без друга, альтернативу должны искать и те, и другие. А
последняя в диалоге - без него они не поверят друг другу даже при Константине Великом.
Пока, правда, власть на диалог пойти не может - он предполагает откровенность, а это
значит, что придётся открыто признать очень многое. Ну, хотя бы то, что нынешние
пенсии для пенсионеров и инвалидов представляют собой не помощь малоимущим слоям,
а умышленное завуалированное уничтожение носителей старых идей и классов,
циничную экономию средств в бессилии перед инфляцией. Всё это - высказывания
некоторых руководителей новой России о своих замыслах. И причём на фоне
безудержного воровства с казнокрадством, вполне легитимного самообогащения и
собственного закона о пенсиях. На народную пенсию никому не выжить, и они это знают
лучше нас. А неуважение к старости считается грехом в любой религии мира. Таковы
условия задачи, и изменить их мы не можем.
Всё это я знал, но пытался посмотреть на историю по-новому. И пока не мог. Видя это,
Сергей Сергеич продолжил свои рассуждения:
- При Николае I в России из 50 миллионов человек 45 были крепостными, то есть
рабами. Царь считал, что крепостное право надо отменить сверху, пока его не отменили
снизу.
- Перестройка? Горбачевизм?
- Всё то же самое, Саша. Но сделать это он не смог. Его сын Александр II, получивший
трон по наследству, отменил рабство, но не удачно, и в стране появилось сильное
революционное движение - зарождение очередной смуты.
- Постперестройка?
- Да. Крепостное право - зло, оно тормозило развитие страны, как и оковы развитого
социализма. Но ещё большее зло подорвать могущество империи. - Так считал Николай I.
Для развития государственности опасны как абсолютный запрет на всё, так и полная
вседозволенность. В нашей стране опасно начинать реформы, нужные как воздух всем, но
ещё опаснее их останавливать. Перестройка двадцатилетней давности опять подтвердила
это - её идеи были, в том числе ограниченными, а затем всё и началось. И так было всегда.
В то время как развитые страны стабильно эволюционировали, мы революционировали
либо топтались на месте, делая скачки в стороны или назад. Китай, к примеру, десять
тысяч лет обходился без революций, и это пошло только на пользу. Но то, что я тебе
рассказал, это ещё не самый худший путь развития души правителя.
- Вы хотите сказать, что в плотно сбитую кучку всем известных негодяев, была
воплощена куда более отвратительная душонка? - медленно проговорил я, затаив
дыхание.
- Да. Вот тебе противоположный случай. Человек дважды руководил мировыми
империями, но оба правления были неудачны - Наполеон Бонапарт и Иосиф Сталин - это
душа одного человека. Здесь не меньше совпадений в чертах характера и биографии, ведь
это одна и та же душа. Совпадают десятки деталей вплоть до того, что оба были
небольшого роста и говорили с акцентом - один с корсиканским, другой с грузинским.
Скажу только, что оба любили показную скромность, считали себя добрыми людьми и
смиренно называли себя «слугами народа». Одинаковым было отношение к религиям и
царизму. В фильме «Иван Грозный» Сталин приказал показать, что царь положительный
персонаж. А в лживых советских учебниках исправленной истории красной нитью шла
мысль, что не все цари душегубы и кровопийцы - были и хорошие, например, Пётр I и
Иван Грозный. Оттуда всё и пошло.
- И человечество тоже обязано новому персонажу? - вставил я.
- А ты не торопись, дослушай откровения.
Сталин читал воспоминания Наполеона и ощущал, что это были его собственные
мысли. Он так уважал его, что во время войны произнёс: «Гитлер против Наполеона, как
козёл против льва!» К 1943 году он решил уничтожить последнего священника и закрыть
последний храм. Но именно церковь подсказала ему, что в декабре 1941-го, когда
фашисты подошли к Москве, беды можно избежать: открыть все храмы, выпустить из
тюрем священников, Ленинград не сдавать и обнести город иконой Казанской Божьей
Матери. Сталин выполнил это - ни Москву, ни Ленинград, ни Сталинград врагу не сдали.
Ценой крови, за которую отвечает тот же Сталин. Но генсек вспомнил о Боге лишь в
последний момент, потому что всю жизнь думал только о личной власти. И Наполеон,
который был кумиром освобождаемой Европы, и Сталин, освободивший её, совершили
одну и ту же ошибку - оба из освободителей народов превратились в захватчиков.
Наполеон прятал татуировку: «Смерть королям и тиранам», решив провозгласить себя
императором, а Сталин навязал свой социализм, стал палачом нации, и посадил за
железный занавес целые народы. Никто не должен был знать, как живём мы и как живут
другие.
- Выходит, поумнел?
- Это ещё не всё. Гарифзянов и Панова приводят очень примечательный факт. - В
последние часы жизни у Сталина начались видения и ему, ещё живому и
парализованному, показали загробный мир, Ангелов, Бога. За мгновения до смерти он
произнёс: «А всё-таки Бог существует!» Люди, находящиеся рядом, не слышали этих слов
и лишь заметили, как вождь поднял левую руку и ткнул ею вверх. Но его дочь Светлана
разобрала единственное слово: «Бог». Смертельная инъекция, вызвавшая паралич у
Сталина, была сделана сотрудником его охраны Иваном Хрусталёвым. А у Наполеона в
организме, как ты знаешь, нашли мышьяк. Они оба не справились со своей миссией,
ухудшили своё положение, а душе было воздано по заслугам.
Я не мог вымолвить не слова. Как многого я, оказывается, не знал.
- А вот Лаврентий Берия в прошлой жизни был Иродом Великим, царём Иудеи, и душу
оба человека имели страшную, потому что это была одна и та же душа, творившая на
земле одно зло. Да и внешних совпадений было достаточно. Не приведи, Господь… Сам
можешь судить стал ли Берия прогрессивнее Ирода. От деяний обоих одинаково волосы
встают дыбом. Как видишь, никакого совершенствования души не произошло и за тысячи
лет. Пороки царя проявились в полную силу.
- Сергей Сергеич, а в ком согласно откровениям Ангелов жила душа Ленина?
- А как ты сам думаешь?
- Ну, таких жестоких правителей в истории было достаточно, - неуверенно ответил я.
- В откровениях Ангелов-Хранителей, полученных Любовью Ивановной Пановой
указано, что душа Владимира Ильича была ранее воплощена в римском императоре Гае
Калигуле. Римский историк Светоний отмечал необузданную природную свирепость и
порочность даже в детские его годы. Император Тиберий видел его насквозь и
предсказывал, что тот живёт на погибель и себе, и всем. Через две тысячи лет появится
маленький мальчик Володя Ульянов - непослушный, своевольный, шумливый,
вспыльчивый. Упав, он плакал и кричал во всё горло. Вспышки ярости часто
заканчивались злой выходкой. Его близкие родственники вспоминают, что он любил
ломать подаренные игрушки и делал это с тихим остервенением. В приступах его ярости
было некое исступление и неистовство, сопровождаемое духом разрушения. В советское
время официальные «историки» создали другой образ мальчика - маленького
херувимчика, мягкого, доброго, совестливого любимчика родителей. Этот образ
укоренился в памяти октябрят и пионеров. Так же был создан образ доброго дедушки,
любившего детей и взрослых, но на деле им насаждался самый жестокий культ и
диктатура. Он руководил людьми не просто жёстко, а жестоко. Ленин собственноручно
писал приказы, требуя «беспощадно стрелять, вешать, уничтожать, казнить» жителей
своей страны. Бывшие купцы, дворяне, мещане стали не нужными новой России - их
стреляли и выбрасывали как рухлядь, что бы не тащить в светлое царство социализма.
Парадокс, но Сталин говорил правду, что является верным продолжателем дела Ленина.
Что ты теперь можешь сказать?
- Только то, что Вы говорили нам на одной из лекций по советскому периоду: правда
победит, когда перестанет быть правдой.
- К сожалению, не до конца. Но если маленькому мальчику не помешать, он,
повзрослев, снова превратится в палача, потому что проявит характер, который его душа
принесла из прошлых жизней. Таков был вариант отечественного Омена.
- Помешать? Этому можно… помешать?
- Можно. И даже нужно. Но на примере Ленина и Сталина мы видим, что пороки из той
жизни переходят в эту, несмотря на усилия окружающих. Отец Ленина был верующим
человеком, а Сталин учился в духовной семинарии. Но оба приказывали стрелять в
священников и взрывать церкви. Иногда ни родители, ни воспитатели не могут изгнать
дьявола из ребёнка. Что же тогда остаётся делать народу? Между тем, диссертация о
Ленине была засекречена.
- Значит, Ленин и Калигула тоже имели сходство?
- Во многом. И в гневных обличительных речах тоже. Оба правителя были убиты
своими соратниками. Ленин тоже не создал ничего ценного, - все его труды посвящены
лишь захвату власти в свои руки. И все эти труды нас обязывали конспектировать до
недавнего времени. Даже замполиты заставляли солдат с незаконченной школой делать
это. Любой диктатор, Гитлер это или Ленин, захватывает власть под одним и тем же
лозунгом о том, что хочет сделать счастливым свой народ. О прогрессе души Ленина
говорить пока преждевременно. Мне остаётся добавить, что душа Гитлера ранее была
воплощена в Чингисхане. О личности первого можно легко судить по личности второго.
Так что теперь ты сам можешь видеть, какой тесной компанией все эти душегубы
копошатся в скрижалях истории. Люди обязательно должны разобраться в этом и воздать
должное каждому ещё на земле. Пока не поздно.
- Невероятно…
- Вот для этого и существуют история и историки.
- А у души Брежнева наблюдается прогресс или она по-прежнему находится в застое?
- Ангелы-Хранители сообщили, что душа Леонида Ильича сидит безвылазно на одном
и том же уровне всё прошедшее время. И всё из-за того, что он и там не может побороть
свою огромную лень. Но отвечать за культ личности, ввод войск и развязанные войны в
других странах, диссидентов и психушки ему придётся. Как и за свою медлительность,
спокойствие и многочисленные награды. Ни один из лидеров Советского Союза после
смерти не попал в то место, которое мы называем Раем. И Ад - не аллегорический со
сковородками и чертями, а реальный, существует тоже.
- Значит, исторический прогресс зависит от того, как совершенствуется душа одного
человека-правителя и от душ окружающих его людей?
- И от Бога. Ты же помнишь, что армию Наполеона по всей Европе местные жители
забрасывали цветами. Небеса помогали освобождать народы от их тиранов. В конце XVIII
века Франция была одним из немногих государств в мире, где власть принадлежала
народу, а не монарху. Европа восхищалась Францией, пока Бонапартом не овладели
тщеславие, гордыня и властолюбие и он не подумал, как бы посильнее закабалить другие
народы. Захотелось вкусить абсолютной власти. И тогда по всей Европе начались
народные восстания. Затем то же самое произошло со Сталиным, армия которого
освобождала Европу от Фашизма - в 1956 году в Венгрии, в 1968 году в Чехословакии.
Ведь именно он навязывал Восточной Европе ненавистный режим. Его прежнее
воплощение - император Наполеон I, который предал себя, свой народ, своих АнгеловХранителей и небеса отвернулись от него. Весь следующий век народы боролись против
неограниченной власти монархов.
- Кем же тогда был наш нынешний Президент?
- Константином Великим - римским императором…
- Ух, ты! Я хотел сказать: «Вот это да».
- … хотя имел и другие воплощения. А его жена была Святой Еленой - матерью
Константина. Эти имена ты знал ещё на первом курсе. Таковы откровения Ангелов.
- Но больше всего поражает то, что всё это может изменить взгляд на всю историю
человечества, - воскликнул я с жаром.
- Не так уж, как ты мог подумать,- остудил мой пыл Сергей Сергеевич. - Сначала всё,
что будет двигать людьми, должно пройти через их сознание - так говорил один из двух
немецких бородачей. Десятки тысяч людей, знакомых с тем, что поведали Ренат
Гарифзянов и Любовь Панова, поверят в это, и тогда нами овладеют новые идеи. Что
касается Церкви, её служащие могут представлять дела Всевышнего, как им
заблагорассудится. В силу свободы исповедания и совести. В мире всё едино и отрицать
реинкарнацию недальновидно. Мировые религии это учитывают. Но ты прав в том, что
если люди осознают всё это, они смогут остановить некоторых пришельцев во власть. Во
всяком случае, всё это объясняет, почему нам не стоит терять время на ожидание
«доброго царя» - он никогда не будет лучше самого доброго священника.
- Но кто это сделает, если нынешние десятиклассники не слышали ни о Калигуле, ни об
Ироде, ни даже про Берию с Лениным? При имени Бонапарта их тянет на Елисейские
поля, а не в библиотеку. Если так пойдёт и дальше, имя Наполеона I скоро начнут
связывать с французским виноделием, а Сталина называть хорошим министром финансов,
потому что он всегда снижал цены.
- Это сделает неумолимое время, - оно всегда заставляет к себе прислушиваться. И те
законы, которые нам не ведомы, и по которым мы пока жить не хотим. Изобретаем свои,
считая себя умнее Всевышнего. А законы нужно не изобретать как велосипед, а
открывать.
Нашему удивительному разговору была подведена жирная черта. Сергей Сергеич
поднялся и незаметно положил под язык таблетку валидола, который всегда держал под
рукой.
- Как Книга Духов, доступна для восприятия?
- Потрясает. Поделиться не с кем. Как и Вам в своё время, - ответил я, вставая.
- Она требует покоя и осмысления, так что не торопись. А поделиться найдёшь с кем,
это ведь для каждого важно. Но сначала знание должно осесть в голове.
Я начал собираться.
- Передавайте наилучшие пожелания Алевтине Викторовне.
- Непременно. Ты заходи.
- Конечно.
И мы, как всегда пожали друг другу руки. Я верил своему Учителю больше, чем кому
бы то ни было.
- А к Игорю Львовичу явись без опоздания - он человек занятой, - напомнил мне
Сергей Сергеевич.
- Обязательно.
Уличный шум весеннего города никак не вязался с моим настроением и темой
завершившейся беседы. Я побрёл к Белорусскому вокзалу, посматривая на безмятежные
лица прохожих. Если всё, что я сегодня услышал от Сергея Сергеича, было правдой,
могло ли это знание изменить дальнейшую судьбу человечества? Подумать только! - Одна
и та же личность в мировой истории и не в одном земном существовании облекалась
огромной властью, заранее уготованной ей свыше. В голове не укладывается. И каждый
избранный был предназначен осуществлять свою миссию, двигаясь путём прогресса,
чтобы вести за собой народы. Но правитель, получив безграничную власть над людьми, не
до конца исполнял возложенную на него задачу и не редко творил противоположное
предначертанному. Открытая перед ним в очередной раз дорога к абсолютному
господству над ближними приводила к забвению им принятых обязательств и умножению
скорбей человечества. Независимо от созидательной либо разрушительной роли
избранных их имена спустя тысячелетия боготворились и сопровождались эпитетом
«Великий». Даже тогда, когда они становились нарицательными и заставляли содрогаться
современников. Неужели, чтобы возвыситься до Великого в глазах людей, надо завоевать
полмира, уничтожить тысячи себе подобных как Македонский, Чингисхан, Ирод, Пётр I
или Наполеон I, а остальных потрясти своей жестокостью, утопить в крови и низвести до
рабов? Или Великим следует называть исключительно того, кто полностью выполнил
свою миссию во благо человечества, к которой был призван? Или в силу «дефицита
кадров» в подлунном мире таковых миссионеров вообще нет? Или таковые имеются, но
мы их пока не заслуживаем по принципу: «каждый народ имеет такого правителя,
который его имеет»? Или… Означает ли это, что народу необходимо готовиться к
пришествию очередного тирана или жуликоватого сластолюбца, призванного
«осчастливить» подданных своим правлением? - Кого-нибудь из этих двух категорий
вождей с непомерно раздутыми эго-амбициями, пагубными эго-страстями и эгоинтересами? Где гарантии, что новый посланник будет следовать своей миссии? Уж, не за
это ли народ присваивает им титул Великих? Просвещенный народ, верящий в своё
будущее, должен научиться распознавать в личности рвущихся на политический олимп
власти тех, кого и близко нельзя подпускать к его подножию. Например, программа,
изложенная Гитлером в книге «Майн Кампф», продаваемой ныне с уличных лотков
подобно пирожкам, была известна ещё до того, как он пришёл к власти. Однако,
распознавать таких вождей мало - такие люди не прячутся - они чертят на домах свастики,
одеваются в чёрное, избивают молодых и пожилых граждан, детей и выкрикивают свои
лозунги чуть ли не на каждом углу. И за всё, что они творят на наших улицах и площадях,
их привлекают за простое хулиганство как распоясавшегося пустоголового дебошира,
выпившего с получки. Если, конечно, поймают. Но они этого не боятся и улыбаются даже
при вынесении приговора. Может быть, потому что их смешит сам приговор? А списки
членов экстремистских группировок хранятся в компьютерных базах и стальных шкафах,
- так же когда-то данные о революционерах имела царская охранка. Но охранное
отделение боролось с представителями революционных движений, и революционеры в
России это знали. Поэтому и конспирацию придумал ни кто иной, а они. А теперь коекому и конспирация ни к чему.
Нам нужны законодательные механизмы, не позволяющие потенциальному диктатору
реализоваться в обществе и государстве. Нужны государственные заслоны и
общественный контроль над государством. Не зря всё-таки старик охладил меня - прав
Сергей Сергеич - мало, что нового даёт обществу это знание: защитой от тирании будет
всё та же демократия, которой у общества ещё нет и в помине. А если бы была, мы бы
давно забыли про коррупцию, казнокрадство и нищету большинства в стране, где
процветает легитимное ворьё, а остальные устали ждать справедливости.
Подумать только: в наше время национальным героем Монголии считается Чингисхан,
завоевавший полмира, то есть Адольф Шикльгрубер, впоследствии пожелавший
довершить начатое! И поклонников обоих до сих пор в достаточном количестве можно
отыскать по всему земному шару. А сколько всего таких кумиров, питающих некоторых
своей былой славой, можно насчитать и у нас? Выходило, мы почитали ненасытного в
оргиях, сумасшедшего развратника Калигулу, по свидетельству очевидцев часто
катающегося по рассыпанным золотым монетам, и превозносили до небес кровожадного
убийцу своих жены и детей Ирода. И мы же, наконец, преклонялись и подражали чужому
Наполеону, не догадываясь, что он наш собственный…
Боже, мой! Небо знает оба сценария развития событий на нашей грешной Земле, и
какой из них будет реализован - лучший или худший, зависит только от нас.
А вот какой сценарий ждёт меня лично?
***
- Могущество и уважение, которым пользовался человек на земле; дают ли ему
преимущество в мире Духов?
«Нет, потому что там смиренные возвысятся, а сильные будут унижены. Читай
Псалмы».
- Как должны мы понимать это возвышение и унижение?
«Разве ты не знаешь, что Духи принадлежат к различным разрядам, смотря по их
заслугам? Итак, сильный земли может быть в последнем разряде Духов, между тем,
как слуга его будет в первом. Не сказал ли Иисус: всякий унижающий себя
возвысится, а возвышающий себя унижен будет?»
- Тот, кто на земле был знатным, а в мире Духов принадлежит к низшим
разрядам, испытывает ли унижение?
«Часто очень большое, в особенности, если он был горд и завистлив».
- Так как есть различные разряды Духов, то существует ли между ними иерархия
власти и подчиняются ли низшие Духи высшим?
«Да, Духи имеют власть одни над другими, соответствующую их превосходству,
которая обнаруживается непреодолимым нравственным влиянием».
- Низшие Духи могут ли уклоняться от повиновения высшим?
«Я сказал: влияние их непреодолимо».
- Что думать о тех, которые во зло употребляют своё общественное положение,
притесняя для своей пользы слабого?
«Они достойны проклятия; горе им! Они будут в свою очередь угнетены и
воплотятся в положение, в котором претерпят всё, что другие терпели от них».
Книга Духов
***
Вечером того же дня я решил действовать. Не сидеть же мне пока, сложа руки. И не
пропадать же домашнему адресу олигарха на Рублёвке, которым я с таким трудом
обзавёлся. Мой смутный поначалу план начал обретать некоторые черты конкретности, то
есть знаний и представлений в многообразии. Мне не хотелось, чтобы моя поездка во
Владимир прошла впустую. Но я ещё многого не хотел, например, чтобы мне свернули
шею. А свернуть шею в наше время легче лёгкого. Достаточно сказать или узнать чтонибудь лишнее или оказаться в ненужное время в ненужном месте. Мест таких возникло
столько, что плюнуть некуда. К примеру, в гостях у олигарха, не будем уточнять, какого
именно. Потом всю жизнь будешь вспоминать этот приём, если тебе её оставят. Теперь
даже в тюрьме небезопасно - достать могут. Требовалось не только позаботиться о личной
безопасности, а было необходимо, чтобы намеченный визит принёс важную информацию
и имел вполне достижимую цель. - Надёжно зашифрованную и оправданную, с точки
зрения риска. Потому что подавляющему большинству сограждан в мерах персональной
безопасности не перещеголять даже самого захудалого олигарха. И не только потому, что
подобные меры денег стоят, а потому что нередко они распространяются далеко за
горизонты нашего гуманного уголовного кодекса. И процессуального тоже. И Закона об
оперативно-розыскной деятельности. Конституции. И даже инстинкта самосохранения.
В своё время у меня был одноклассник - Вениамин Морозов, или просто Веня. В
школьном просторечии его звали лаконично - Веник. Он не обижался. Это не означало,
что у него был золотой характер. Просто взамен Веня считал, что при ближайшем
общении он тоже никого не обижает. Он был прост как рубль и цепок как бульдог. Короче
говоря, Веня закончил журфак и мог меня проконсультировать. Всем известно, - в делах
шпионажа без помощи специалистов разного профиля не обходятся. Я рассчитывал
получить у него несколько советов, - как брать интервью и как при этом себя вести, чтобы
не выглядеть подозрительным бараном для свежего шашлыка. Кроме этого, нужно было
посоветоваться, от лица какой редакции представляться олигарху. Хорошо бы выбрать
такую, где печатают одну мерзость, причём выбрать так, чтобы потом никаких концов не
найти. Например, выступить под именем некоего журналюги, который смачно и
профессионально слизывает грязь своим острым языком, но в данный момент не
досягаем. Скажем, ввиду отпуска, присутствия на всероссийском конгрессе передовиков
жёлтой прессы или отъезда в командировку, где по заданию «дорогой редакции» собирает
материал для очередного вранья. Подводить «коллегу» я не желал, считая, что в моих
документах прикрытия на фотокарточке должна быть моя физиономия, а не его. Это
должно обезопасить «собрата по цеху». А ещё лучше достать удостоверение
корреспондента газеты с вымышленным именем, которому дал задание сам шеф. Только в
нужный момент его не должно оказаться на месте. Поди, - проверь. Кроме того, я хотел
попросить у Вени куртку, поскольку ходил в такой, какую в подобных редакциях носят
лишь сантехники. Может быть, следует выпросить напрокат и цифровую фотокамеру,
чтобы быть поубедительнее. Кожаная сумка у меня была, что надо - подарил брат. В
общем, много реквизита понадобится - и часы вместо моих китайских, продаваемых
кучками, и пачка мальборо, и зажигалка. И чёрт знает, что ещё. Потому что жизнь так
усложнилась, что постоянно напрягаешься, - пройдёшь фэйс-контроль или, как разведчик,
«сгоришь» на мелочах. Не жизнь, а нелегальное положение. Не тот взгляд или жест - и
пиши провал. Даже в ЖЭК придя, можно провалить задание о просьбе на починку
сливного бачка. Запасного варианта на этот случай у меня не было, так что, если что, прошу считать меня любителем. В кино на службе у мафии одни профи. - Государство
позаботилось, нашлёпало, забыв о трудоустройстве и последствиях. Что же касалось цели
встречи с олигархом, то основные вопросы и создавшуюся вокруг него фабулу, я
предварительно сформулировал, а в основном делал ставку на импровизацию новичка,
севшего впервые за рулетку. Только бы она не оказалась барабаном нагана с одним
патроном. Тогда шансов на спасении будет всего один к семи. Оставалось лишь додумать
детали легенды, провести некоторые подготовительные оргмероприятия и заняться
материально-техническим обеспечением. Настоящий спец начал бы с разведки, затем
выждал бы удобный момент и перешёл к созданию ситуации, обеспечивающей
благоприятный исход последующих действий. И не забыл бы о правиле, исходить из
худшего. Ничего этого я делать не собирался, но зато исходил из лучшего и шёл по
следам своей легенды. Кое-что мне удалось сделать ещё сегодня. На одной из станций
метро, название которой недавно сообщали по телевизору, я подошёл к невзрачным
ребятам и спросил, нельзя ли заказать ксиву сотрудника журнала или газеты? Оказалось, легко. Сегодня прямо на улице можно купить не только пропуск в мавзолей, но и мандат
душевнобольного или удостоверение верблюда. Но это в обычном киоске, где кипой
лежат скучные правительственные вестники. А мне требовался соответствующий
документ с реквизитами, круглой печатью и убедительным оформлением. Поэтому я
обратился к спецам из метрополитена. Я договорился, что некоторые реквизиты мне
придётся сообщить им позднее, согласовал цену, время следующей конспиративной
встречи и отправился своей дорогой, смешавшись с толпой. А как поступить иначе, если
столь часто упоминаемый, получаемый и предъявляемый в кинофильмах «ордер» для
входа в жилище граждан мне никто не выдаст? Иного выхода или входа в хижину на
Рублёвке я не видел. Одному лишь приходилось удивляться, - эти самые ордера в нашей
юриспруденции не существуют ещё с конца пятидесятых годов прошлого столетия, тогда сталинское законодательство пришлось видоизменить, озаботившись
гипертрофированным расширением прав обвиняемого. С тех пор уже не одно поколение
следователей и артистов кино сменилось. И консультантов, приглашаемых на киностудии,
тоже. Кстати, ни один практик никогда не произнесёт слово «ордер».
Короче говоря, мне удалось дозвониться до моего бывшего одноклассника и
поздравить его с майскими праздниками. Мы оба обрадовались нашему соединению на
телефонной станции. Он - ещё тому, что хотел получить у меня ответ на вопрос
исторического характера, а я тому, что Веня не работает ни в жёлтой, ни в красной прессе.
Я попросил его о встрече по неотложному делу, и Веня не отказал. Он, вообще, редко
кому в чём отказывал, потому что журналистом был неплохим и общения с
представителями народа не чурался. К обоюдному удовольствию мы договорились
встретиться в городе на следующий день и без лишних слов положили трубки.
***
На улице мы с Вениамином увидели друг друга одновременно. Он всегда был
пунктуален.
- Привет, одношкольник! Годик не виделись?
- Здорово, Веня. Полтора уже. Ещё с той зимы. Ты, значит, по-прежнему, в газетножурнальном бизнесе?
- Да, всё по-старому. Рутина. Как жизнь, не женился?
- Нет. Преподаю свой предмет, будучи холостым.
- А что не женишься?
- Подожду ещё года два-три. Чтобы записаться в клуб «Кому за тридцать». В прочие
клубы не могу пройти фэйс-контроль, а там сидит стратегический запас невест. Типа
таких талантливых и известных, как Калерия Сучак.
- Понимаю. Но ты не много потерял. Чем могу помочь бывшему коллеге по
пионерским кострам и сбору макулатуры?
- Ответом, на один принципиальный вопрос - возможно ли то, что я спрошу, или нет.
Серьёзным советом из твоей профессиональной области. Мне необходимо сделать это.
- Давай, отвечу, если знаю.
- Знаешь. Мне нужен предлог для встречи и беседы с одним человеком. Подход к нему
только один. Я хочу достать липовое удостоверение сотрудника какой-нибудь редакции,
чтобы оно имело все необходимые реквизиты, и назначить рандеву. Чтобы меня сразу не
раскрыли, мне придётся сказать, что я выполняю конфиденциальное поручение своего
шефа. Намекну, что моё дело маленькое. Этот человек должен согласиться на встречу. Но
он, возможно, захочет проверить, откуда я на самом деле пришёл. На всякий случай, я
могу ответить, что работаю в редакции недавно - в удостоверении будет вымышленная
фамилия с моим фото, и поэтому меня ещё не все знают. Что касается моего шефа,
который лично мне, якобы, дал это задание, он должен отсутствовать на месте. Тот
человек не должен с ним связаться - ни после моего звонка, ни во время моей аудиенции.
Недосягаемость шефа обязательна. Что скажешь?
- Авантюра с непредсказуемым концом. Хотя, с другой стороны, это элементарно.
- Давай по существу. Как это сделать?
- Это возможно. Обычно так и происходит.
- Слабые места есть?
- Слабое место везде может найтись. Смотря, какой предлог ты используешь для
встречи. И что явится темой разговора. Будет ли предлог связан с темой.
- Нормальный предлог и убедительная тема. Короче, того заинтересует.
- Тогда - твоё поведение. Ты должен вести себя, как корреспондент. Понимаешь? Ты
делаешь свою привычную работу, и пришёл по делу, которое связано с журналистикой.
- Допустим, я это продумаю. Скажи, проверять предварительно будут?
- Если у него слишком умная служба безопасности, а так - вряд ли. Ведь ты после
звонка сам явишься и скажешь, зачем.
- А во время беседы проверить могут - позвонить шефу?
- Маловероятно. Смотря, что является темой беседы. Ты же говорил, что твоего
начальства на месте не будет. Но, вероятнее, позвонят не в отдел кадров, а ему - он же
тебя направил.
- Значит, всех моих мер будет достаточно?
- В принципе, да. Если глупостей не допускать и играть по системе Станиславского.
- Как это?
- Это, когда на тебя смотрят и сразу верят.
- А ты можешь дать мне фамилию какого-нибудь главреда, зама или заведующего
отделом самой жёлтой газеты, где всё только о дрязгах, скандалах, сплетнях и полном
вранье печатают? Но нужны такие имена, чтобы эти люди в ближайшие дни на месте
отсутствовали и даже дозвониться до них было нельзя. Должен же я знать своих
начальников.
- Пожалуйста, - вот визитка одного шефа-редактора. Бери, у меня их две. Покажешь
при случае. А позвонят, - его не застанут. На том и дело кончится.
- А куда он делся?
Уехал с друзьями в Гималаи. Наверно, пришло время отмыться от грязи в
первозданной тишине. Знаешь, между нами скажу. - Они хоть и любят своё ремесло, но
всё равно представляют, что такое их газетёнка, людишки и этот город. Циники. И цену
себе знают. А этот, чья визитка, очень уважаемый в своей среде и хорошо заколачивает.
Он одному из своих охотников-папарацци, снявшему скрытой камерой очередную звездужертву, недавно гонорар заплатил - сразу три средних зарплаты по стране. Хорошо
простимулировал и всего за один снимок. Эта звезда на какой-то тусовке отдыхала лицом
в экзотическом салате. А по обе стороны от этого места отдыха - две рожи - депутат с
политиком. Хотя дело не в звезде - любой известный и порядочный человек на её месте
может оказаться. Но чаще печатают абсолютные небылицы, враньё о пристрастиях,
отношениях в семье или склоках вне дома. Не просто подло и лживо, а уже до крайней
степени абсурда доходит. Потом всё это смакуется. Суды устали разбирать их газетную
блевотину. Бесконечные юридические разборки, огромные суммы денег и, знаешь,
прогноз на будущее такой, что в прессе этого чтива будет всё больше и больше. У так
называемых «дорогих читателей» есть спрос, вот и всё. Они как вампиры без крови, без
свежего номера любимой газеты жить не могут. Думаешь, мне не обидно, что
журналистика звучит с тем же оттенком, что и патриотизм или проституция?
- Ну, это, как во всём сейчас - есть сотрудники милиции, а есть менты. Но неужели
таким ремеслом приятно заниматься? Зачем нам все эти статейки с огромными
заголовками: «Титькин заявил, что больше не будет жарить яичницу в передаче «С
добрым утром»», «Митькин разошёлся с женой и решил удавиться… но не сильно»,
«Кутькину бросил муж за то, что она родила в сарае»? Я не понимаю, зачем некогда самой
читающей стране в мире столько кроссвордов? - Чтобы наши мозги окончательно
отупели?
- На всё это есть спрос - постой у лотка с газетами - увидишь. А спрос - он всегда будет
- даже на справочники по скотоложству. Другое дело - поощрять его или нет. Но главный
вдохновитель - это деньги. Они и командуют. Только вот печатный станок у нас один на
всех: и на издателей, и на читателей, и на беспризорников. Парадокс - деньги есть, но
только не в тех сферах. Вопрос о преподавании в школе основ православия решать упрямо
не хотят. А то, что ежедневно разрешают голую задницу в полный разворот печатать и
кое-что другое, ты и сам видишь. Но если интеллигенция, в том числе и журналисты,
сочиняет всякую ересь, ей пора прописывать цензуру от недуга, а не вопить об
ограничении свободы творчества и гражданских прав.
- Слушай, Веня, но ведь так же нельзя. Мало ли, на что спрос есть. Ведь в этого сорта
прессе либо грязные страсти, либо сплошные выдумки и подсудное враньё. Вот скажи,
интересно, много ли у нас нормальных, честных журналистов?
- Ну, ты что, ещё до Горбачёва в лесу заблудился? Ведь сам когда-то говорил, что когда
все идут по пути безнравственности, этого никто не видит. Но только журналисты к
слепым не относятся, потому что видеть - это их хлеб. - Трудный и честный или тот, за
который гнать надо, а может, и сажать. Честных журналистов полно, но в этом городе все
хотят жрать больше, чем в других. И вкуснее, потому что вокруг крутятся огромные
бабки, а не как в провинции - получил колхозник тысячу в месяц и доволен. Мой коллега
одну молодую звезду во время интервью спросил, как она питается, а та ответила: «Как и
все - на тысячу в день». Поэтому журналист будет писать то, за что будут больше платить,
даже если это будет самый поганый заказ. И так везде и во всём, что приносит деньги - от
продажи младенцев и ядовитых лекарств до оружия и наркоты. А тебе известно, что
пожилым малоимущим слоям населения скупщиками драгметаллов предложена новая
услуга - сдавать стоматологическое золото, за деньги от продажи которого, старики
смогут купить себе манной кашки? Весь созидательный позитив, на который наивно
уповают люди, - вторичен, - не даёт нала или безнала. И работать никто, кроме
гастарбайтеров не хочет, все рвутся только зарабатывать. Уже появилось такое выражение
- «остальная Россия», расположенная за кольцевой автодорогой. В регионах и денег
меньше, и аппетиты, потому что когда людям из глубинки на картошку хватает, они и
этому рады.
- Ты прав, деньги в стране есть.
- Нашему двуглавому орлу надо сунуть в каждый клюв по купюре - зелёной и цветной,
тогда герб будет отражать суть государства и общества. Первое второму сразу заявило, обогащайтесь сами. А что оставалось государству, если ельциноиды имели такую фору? О
чём тогда речь? Совесть осталась лишь в монастырях. И ты, как историк, должен лучше
меня знать, кто у нас всегда за пахана и кто нас такими сделал, - Веня всё больше
распалялся.
Он ощутил себя журналистом, - подумал я. - И верно отметил, что журналисты не
могут не замечать того, что окружает нас, обывателей. Вывод напрашивается грустный, так об этом мог говорить лишь человек, которому не хотят давать возможности написать
всё, что он думает. Ведь будь иначе, разве мы жили бы посреди газетно-журнальной
тошниловки и много чего подобного?
- И знаешь, что я давно заметил, - продолжил мой одноклассник. - Все безошибочно
спекулируют на инстинкте самосохранения - высокие цены на лекарства, гостиницы,
жильё, страховку, продукты питания, даже презервативы. Люди всё равно купят. Но хуже
всего то, что мы сами в основу инстинкта самосохранения положили закон уничтожения.
Такое даже врагу нарочно не придумать.
- А реклама относится к средствам уничтожения?
- Наивный вопрос. Только не спрашивай, что думают на этот счёт мои коллеги, и
можно ли от неё избавиться. Это средство массового уничтожения. Некоторые люди до
сих пор считают, что десять заповедей Христа придумали для себя церковники в рясах. А
реально - это единственный способ выживания. Ты понимаешь это? - Единственный на
планете! Но имя Христа уже используется в рекламе и вина, и пива, и золотых украшений.
Приклеивают так, что не отодрать. И смотри, что в рекламе: «Дружба начинается с
подарка» - это о взятке; «Всё прекрасное человек придумал из любви к себе» - это об
эгоизме; «Очень хорошее приятно не делить» - это о жадности; «Любишь, - подари» - это
о любви в рекламе ювелирных изделий. Или: «Будь другом - подари другу кредитную
карту». Дальше перечислять? Не думай, что слова на фанере безобидны, - это
завуалированная борьба с единственным способом выжить. - Даже пепсикольный призыв:
«Бери от жизни всё». И многое рекламировать, вообще, нельзя - алкоголь, лекарства, а
очень многое требует ограничения. Я уже не говорю об использовании криминальных
сюжетов. Ты ещё вспомнишь мои слова, - в Думе с опозданием спохватятся, заорут, что
это приносит вред здоровью вымирающей нации, но многие запреты и ограничения так до
конца и не доведут. - Там полезная концентрация - около пяти процентов, остальное
балласт и лобби, вот силёнок и не хватает, а заднего ума хоть отбавляй.
- Ты слышал, что по ящику один знатный модельер как-то заявил? - Выразил
сожаление, что все одеваются не от Кардена, а с Черкизовского рынка. А люди должны
стремиться к роскоши и богатству - вот тебе его приоритет в области нравственного. Да
ещё спрашивает ведущего, - разве человек должен быть угрюмым и гордиться бедностью?
- Да, слышал. Его кругозор ниже подиума. Но ты глубже посмотри, как сместились
акценты в обществе. Старшие поколения воспитывали на легендарных исторических
личностях - от Павлика Морозова до Штирлица, а сейчас что? Включишь телевизор и
услышишь, как замогильно-первомайский голос объявляет, что через пятнадцать минут на
экране покажут фильм о легендарном Штирлице, а после него на сцене будет петь
легендарная Ангина или Сахароза. Мы уже традиционное добро от традиционного зла
отличать перестали. Потому о народе и говорят, что он всё проглотит. Дети смотрят
телевизор и думают, что человек человеку волк - это норма, а самые вкусные конфеты -
это «Улыбка вампира». Даже церковь говорит сейчас, что апокалипсис наступит тогда,
когда люди перестанут различать добро и зло. Ещё пророк Исайя сказал: «Горе тем,
которые зло называют добром, и добро - злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою,
горькое почитают сладким, и сладкое - горьким!».
- Знаешь, Веня, мой учитель давно одну библейскую истину сказал. - Кто хочет, тот и
может. То есть таких должностных лиц, кто обязан любой беспредел прекращать, но не
может, - таких в природе не существует. Они одного не могут - в отсутствие беспредела
грязные деньги хапать. За порядком вещей большие дяди присматривают, а средние и
нижние этим пользуются.
- Естественно. Один мой коллега материал подготовил, но его не выпустили под
предлогом недостаточности доказательств и возможного скандала. А в статье, знаешь, что
было? - В ней говорилось об использовании компонентов скрытого психического
принуждения в самой обычной рекламе. Там раскрывались некоторые психологические
механизмы тайной манипуляции сознанием населения, то есть покупателей. И всё
построено на новейших достижениях психологии. Только не детсадовской психологии, а
той, на которой гриф «секретно» проставлен. И вывод делается: мы за рекламу и
деньгами, и здоровьем платим. И за товары некоторые рассчитываемся по аналогии. А мы
смотрим на экран телевизора, видим красные ягодки, и у нас слюнки от радости текут.
Кто же будет проверять рекламу на предмет содержания опасных для психики
компонентов, если даже до проверки качества сомнительный пищевой продукции руки не
доходят? В своё время еле-еле смогли звук телерекламы понизить. И, главное, зачем, раз
бизнес приносит деньги, кому надо? Таково слияние бизнеса с наукой и властью.
- Интересную вещь ты мне открыл.
- Писать о таких вещах не столько интересно, сколько опасно.
- А журналисты часто рискуют?
- Риск есть во всём, даже в том, что по судам затаскают. А суды у нас постоянно
принимают неожиданные решения. Я подобную судебную практику регулярно
отслеживаю. Не позор ли, что международный суд завален жалобами соотечественников?
Но, вообще-то, почти всё зависит от того, о чём ты пишешь, и с какими людьми, как
корреспондент, общаешься. Ты же видишь сам, сколько материалов идёт в СМИ о детских
утренниках и праздниках, юбилеях и презентациях. Не меньше, чем в старые
победоносные времена. Сеять радость в разгар чумы с раннего утра - тоже важная
функция.
- Ну, тогда посоветуй, как ведут себя журналисты или корреспонденты, когда приходят
за интервью или просто вопросы задать.
- Как обычно ведут. По-разному. Звонишь или приходишь и говоришь, зачем пришёл.
Но любой вопрос - это уже интервью. Поэтому для начала нужно контакт установить,
если тебе нужен полный и откровенный разговор. В общем, смотришь, - что за человек.
Ведь иногда можно такой вопрос задать, от которого собеседник не сможет увернуться, и
закроется от тебя. А можно о том же самом спросить косвенно. Ты что, Карнеги в
институте не читал?
- Читал. У меня человек особенный. Олигарх, можно сказать. И, вероятнее всего, у него
тёмное прошлое.
- Ну, а как же? Со светлым прошлым олигархов нет. Есть только светлое будущее
нашего народа.
- Видишь ли, мои вопросы могут ему не понравиться, а задать их я должен. И меня
любой ответ бы устроил, но вдруг…
- В цемент закатают?
- Всё может быть.
- А ты знаешь, сколько стоит заказать кого-нибудь в нашем регионе? - Смешная сумма,
почти как диван купить. Ну, если не хочешь, чтобы тебя во дворе замка закатали в
асфальт, цемент или бетон, лучше одному не ходить. Можно подъехать на машине, чтобы
было видно, что в ней остался ждать шофёр. И зря на рожон не лезть. Нельзя показывать,
что за твоим приходом, вопросами скрывается хотя бы малейшая угроза для этого
человека. Запомни: ты пришёл по долгу службы и стоишь целиком на его стороне. Ты
всем видом просишь его помочь выполнить твою работу. Никогда не начинай с главного и
постарайся сделать так, чтобы сразу поняли, зачем ты явился. Проси мало и внушай, что
тебе этого достаточно. Верить сейчас никому нельзя, но хотя бы формально вы должны
разойтись к взаимному удовлетворению. Подумать тебе надо, я же не знаю всех
обстоятельств. И не забудь, что вся подоплёка твоего визита тебе не известна. Да ещё
существует элемент случайности. Так что, не перестарайся, не переиграй и десять раз
отрепетируй, чтобы ни в чём не запутаться.
- Спасибо, Веня.
- Да не за что. Фотокамеру с собой лучше не брать, блокнот зря не доставать.
Корреспондент обычно диктофон носит. Но без ведома собеседника его лучше не
включать. Человека нельзя настораживать. Кстати, тебя могут обыскать без всякого
ордера. - Это в порядке вещей. Купи несколько свежих газет, в том числе и свою, почитай,
возьми с собой. А язык у тебя подвешен, дай Бог каждому, так что выкрутишься. Всё это
не так сложно.
- Может, ещё чего важного добавишь?
- Добавлю. Если нет приличного галстука, любой не бери. Можешь не бриться, но
чтобы дешёвым парфюмом от тебя не несло. Морда мне твоя не нравится только,
особенно, взгляд. Ты уж извини. Сам подумай, какое выражение лица надеть. Сразу
видно, что паркер ты не носишь, и нормальных статусных часов у тебя нет.
- Подумаю, Веня, но у меня ещё просьба к тебе. Материальная.
- Не откажу. Деньги нужны?
- Нет. Понимаешь, мне идти не в чем. Для такой погоды у меня есть только куртка,
которая на мне, а в ней в том месте появляться не стоит - фасон могут не оценить.
Можешь дать дней на пять свою, я буду аккуратно…
- Ну, давай, махнёмся. Я человек не гордый.
Мы быстро переоделись, проверив содержимое карманов.
- Спасибо. Я сразу верну.
- Да ладно, репортёр. Верю.
Ну вот, - как-то по-школьному подумал я, - куртка теперь у меня есть, а ботинки
придётся почистить. Диктофона, правда, у меня нет, но обойдусь. Всё равно использовать
его не предполагалось.
Напоследок, мы с Вениамином поговорили про школьные годы - эта тема была
упущена нами с самого начала встречи. Ещё мне пришлось задать ему несколько
уточняющих вопросов, выяснить некоторые подробности и адрес нужной редакции. Затем
мы попрощались и разошлись в разные стороны. Он - к машине, на которой приехал, я на ту самую станцию метро, чтобы заказать необходимый документ. Было бы не плохо
заполучить его завтра перед посещением доктора, - подумалось мне.
***
- Люди в настоящее время преданы разврату; и человек, вместо того, чтобы
продвигаться вперёд, не идёт ли назад, по крайней мере в нравственном отношении?
«Нужен избыток зла, чтобы заставить человека понять необходимость добра и
преобразований».
- Дурно ли исследовать язвы общества и разоблачать их?
«Это зависит от побудительной к тому причины. Если писатель имеет в виду
произвести лишь соблазн - это личное наслаждение, доставляемое им себе
изображением картин, часто служащих скорее дурным, чем хорошим примером. Дух
наслаждается, но он может быть наказан за этот род удовольствия, предпринятый
им для обнаружения зла».
- Дурно ли изучать недостатки других?
«Если это для того, чтобы осуждать и разглашать их, весьма дурно, ибо это значит
не иметь милосердия. Старайтесь иметь свойства, противоположные недостаткам,
находимым вами в других; это средство - возвыситься самим; упрекаете ли вы
ближнего вашего в скупости, будьте щедры; в гордости - будьте скромны и смирны;
в грубости - будьте мягки; в мелочности - будьте велики во всех ваших действиях».
Книга Духов
***
К назначенному времени я приехал по адресу, данному мне Сергеем Сергеевичем, и
вошёл в большое здание. Мне пришлось немного замешкаться, чтобы найти нужный этаж.
Я постучался в белую дверь одного из кабинетов, дождался ответа и, войдя, сказал одну из
фраз, которую ненавидел с детства. Впервые я услышал её, когда наша семья уже
переехала сюда из Сибири.
- Можно? Здравствуйте! Мне бы к Игорю Львовичу. Я от Сергея Сергеевича.
- А-а, проходите, пожалуйста. Садитесь. Как он? На сердце не жалуется? - услышал я
голос человека в белом халате.
- Держится. Старается больше бывать на свежем воздухе, да какой воздух в центре
города. Он просил передать Вам привет.
- Спасибо. Давненько не виделись. Думаю, мне скоро удастся посетить его.
Передо мной за столом сидел плотный невысокий и лысоватый человек с несколько
квадратным лицом и двойным подбородком. Ему было лет за пятьдесят. Он внимательно
разглядывал меня сквозь очки в роговой оправе. Его манеры были мягки, голос приятен на
слух, а лицо приветливо. Я стал ждать от него традиционного вопроса: «На что
жалуемся?» Но доктор не спешил, он, видимо, вообще не собирался его задавать.
- Как Вас зовут, я знаю, а остальное Вы расскажете сами. Присаживайтесь. Сколько
Вам лет?
- Двадцать восемь.
Доктор поднялся и стал расхаживать по кабинету. Я ждал новых вопросов.
- А если вдуматься, что Вас беспокоит больше всего?
- Многое. И непонятное. Но больше всего мои сны. И некоторые стихи, которые я
когда-то написал. Даже не знаю, с чего начать.
- С того, что произошло раньше. В хронологическом порядке. Так легче вспоминается.
Но сначала скажите, у Вас есть семья?
- Мои родители умерли около двух лет назад. В Москве с семьёй живёт мой старший
брат. Я живу один.
- Угнетает?
- Как Вам сказать? Занят выживанием, работаю преподавателем истории. Я попробую
быть последовательным. Перед окончанием школы я написал вот это стихотворение, - я
достал и протянул доктору стихи, которые начинались словами «Упрямо память
повторяла…».
Собеседник взял их и начал читать их про себя, стоя. Когда он закончил, я продолжил:
- Мне было тогда семнадцать лет. Я, вообще, с детства сочинял стихи, так, ничего
выдающегося. В то время я даже не знал разницу между ямбом, хореем и анапестом. Это
было ещё до окончания школы, незадолго перед поступлением в институт. Но дело в
другом. Я сам потом не понимал смысла этого стихотворения и не смог придумать
названия для него. Но я помню, что писал его утром или днём, а не как обычно поздно
вечером. Меня словно что-то осенило и, как бы это точнее сказать, если в тот раз ко мне и
приходило вдохновение, я не почувствовал его эмоциональной стороны. Понимаете?
Когда в кроссворде находишь нужное слово, эмоций и то больше. В общем, причин для
создания таких абстрактных стихов у меня не было. Я жил с родителями, учился в школе,
стал студентом, и ничего особенного в моей жизни не происходило.
- Что потом?
- Потом я забыл про эти стихи или почти забыл. До этого года. После школы я
поступил в институт, и вот на первом курсе, примерно десять лет назад мне приснился
сон. Около старинного замка меня и ещё кого-то догоняют конные рыцари. Убегая от них,
мы вдвоём прыгаем с высокого берега в реку. Я ощущал во сне что-то тяжёлое, давящее,
будто что-то мешало мне дышать, и я просыпался. Но сон повторялся до утра. И так четыре дня подряд. Через какие-то недели или месяцы, но в том же году, я написал ещё
одно стихотворение, не менее странное. В жизни у меня всё было довольно спокойно, я
учился, и у меня не было времени даже на девушек. Смысл этих вторых стихов был для
меня более ясен. У меня было состояние, в котором мне просто захотелось выразить
словами то, что я мог выразить, но не понимал. Сочинять эти стихи тоже не было никаких
веских или заметных причин. Я писал стихи и раньше, но тогда я представлял тему,
испытывал вдохновение и прилив сил. А эти я не сочинил, а как бы записал, вспомнив
что-то отстранённое, забытое. Вот они, - я передал доктору второй листок. - Нет, я,
конечно, осознавал их содержание и понимал, что эти стихи про любовь, но сама идея
стихов кажется мне странной. Я никогда не давал читать эти стихи кому-нибудь другому.
Доктор, дочитав до конца второе стихотворение, казалось, остался в задумчивости. Он
так и стоял посреди своего кабинета. Но я видел, что он ждёт продолжения моего
рассказа.
- Через десять лет после этого, в начале этой весны ко мне опять возвратился тот
старый сон. И опять я мучился четыре ночи. А несколько дней назад снова увидел этот же
сон. Мало того, что он продолжается в течение того же времени - все детали сновидений
совпадают. Вплоть до неясных криков. Мне не помогло даже снотворное, я так и
промучился четыре ночи. Тогда я стал вспоминать нечто странное в своей жизни, но
ничего не нашёл. У меня была обычная жизнь с потерями близких людей. К сожалению,
этого не избежать.
- Хорошо, Вы всё понятно изложили, - доктор сел за стол и оказался напротив меня. - А
как дела с прекрасным полом? Не было ли тут больших переживаний?
- Нет. Кандидатур подходящих не нашлось. Но я упустил кое-что важное. После моих
последних снов я просмотрел свои стихи и выбрал эти два. Я был потрясён открытием, моё второе стихотворение являлось как бы продолжением самого сна. Два человека
прыгают в воду и погибают. Я задался вопросом: а не было ли всё это событиями из моей
прошлой жизни? Поэтому я к Вам и пришёл. Можно спросить, доктор?
- Конечно, для этого мы и встретились.
- Как следует относиться к снам?
- Ответ не может быть однозначным. Одни сны заполнены текущими заботами
спящего, в них, как правило, нет тайн и загадок. Другие сны, например, могут являться
предзнаменованиями, просветлениями и даже предлагать решение какой-нибудь
проблемы. Подобные сны могут предсказывать и будущее. Это - сны-предупреждения.
Стоит ли говорить, что человек во сне может увидеть и своё прошлое, даже самое
отдалённое. Иными словами, источник происхождения снов может быть самым
различным. Но в нашем с Вами случае необходимо ещё многое уяснить. Значит, сны,
которые к Вам приходили, Вы связываете с тем, что могло реально происходить в
прошлой жизни?
- Вы побуждаете меня отвечать в категоричной форме. И даже предварительно не
спросили меня, верю ли я в загробную жизнь.
- Спасибо. Я ожидал примерно такого ответа. А Вы верите в то, что все мы живём на
Земле или в других мирах не единожды?
- Скорее всего, я верю. Гораздо труднее распространить эту веру на самого себя.
- Вы абсолютно правы. Давайте продолжим.
Доктор нравился мне всё больше, он был мягок и тактичен, а кроме того, оказался
человеком, которому хотелось довериться и попросить совета. Он был из тех обаятельных
жизнелюбов, которые всегда могли поддержать других в трудное время или на пути к
удаче.
- После снов, а иногда совершенно без всякой связи с ними, на меня иногда находит
тяжёлое настроение. Чувствуешь неизбывную тоску, такую неописуемую печаль, что
становится не по себе. При этом я хорошо осознаю, что в моей жизни причин для
подобного состояния вроде бы нет. Но самоощущения не слабые. Словно я утратил что-то
очень важное, что бывает у человека, самое дорогое, но не знаю, что именно. Будто
потерял такое же ценное, как и сама жизнь.
- А к врачу думали обращаться?
- Думал, но только по поводу результатов такого посещения. А обращался однажды в
связи с длительным насморком. Врач-женщина сказала при мне одной пенсионерке в
ответ на её жалобу о плохом самочувствии, что, дескать, у нас в Москве больше половины
жителей плохо себя чувствуют. И что бы мне заявил тот врач насчёт моих снов и плохого
настроения? - Что у нас в мегаполисе у всех плохое настроение и все сны видят?
- Пессимизм-оптимизм, плохое-хорошее настроение - обстоятельства их всегда лежат
на виду. А вот причины их на поверхности не лежат. И нередко так спрятаны, что никакой
глубинной таблеткой не достать. К самоубийству не тянуло? Травмы были?
- Нет, никогда. И травм, и сотрясения мозга не было.
- А фобии испытываете? Например, страх темноты, каких-либо пространств или
предметов?
- Фобии есть. У меня страх перед высотой, но я могу с ним бороться, даже с
парашютом прыгал. А с водобоязнью - нет. С детства купаться не люблю. Не могу нырять
и смотреть под водой. Даже на картины с изображением воды не смотрю, - сразу
чувствую необъяснимый страх. А водобоязнь опасна?
- Да нет, в целом. Многие, например, боятся змей, и не зря. Существенных причин для
беспокойства у Вас нет. Вы помните себя в детстве? - спросил доктор неожиданно.
- Что-то помню. А недавно я специально разговаривал со своей тётей. Меня
интересовало, были ли у меня в детстве какие-нибудь фантазии. Оказалось, были.
- Интересно, интересно. Расскажите о них поподробнее.
- Рассказывать, особенно, нечего. От сестры моей мамы я узнал, что в три года говорил
ей, что раньше жил в лесу, в одном замке. И якобы у меня был брат. Но в три года за
замок можно водокачку или водонапорную башню принять. Да и жили мы в то время
около леса, - отец служил в военном городке в Сибири. И брат в это время у меня был тринадцатилетний. Это может иметь значение?
- Всякое случается. Есть немало примеров, когда малолетние дети в три, семь или
десять лет описывали родителям свою прежнюю жизнь в другом доме, с другими
родителями в относительно недавнем прошлом. Любопытно то, что факты
подтверждались. Например, подобные случаи происходили с американками Джин Браун
семи лет и Кэсси Риз трёх лет. Как известно, аналогичные вещи имели место довольно
часто. Они зарегистрированы в разных странах и описаны. В этом возрасте подсознание
ребёнка ещё открыто, и его «фантазии» на самом деле могут быть правдой.
- Мне ещё тётя рассказала, что в восемь-девять лет я сделал из люка самолёта
рыцарский щит с крестом на обшивке и вооружился деревянным мечом - брат смастерил.
Ну, я с помощью этих доспехов защищал воображаемый замок от врагов. И называл себя
именем Густав-Справедливый. Короче, самозванцем был. Потом это прошло.
- А какие черты переходного возраста Вы помните? Знаете, в этот период некоторые
родители считают, что у их сына или дочери портится характер, идёт ломка натуры, так
сказать, становление личности. У подростка проявляются то упрямство, то вспыльчивость
- говорят, что ребёнок торопится стать взрослым. Это по-разному проявляется и в разном
возрасте - и в четырнадцать, и даже в двадцать лет.
- Не знаю, доктор. Наверно, у меня такое незаметно проходило, вялотекуще. Я ещё в
школе учился. Помню, чувство справедливости меня заедало, причём во всём. Даже
учителям бросалось в глаза, особенно, когда драться приходилось. Правда, и сам часто
получал. Возможно, это от усиленного воспитания - мама была педагогом, да и брат
всегда наставлял.
- Возможно, - согласился доктор. - А Вы, говорите, - «самозванец», - улыбнулся он.
- Ещё меня к античности тянуло. Потом решил идти учиться на исторический. Вот и
всё. Скажите, доктор, а почему мы все переживаем этот переходный возраст, ведь
взросление больше относится к процессу эволюции, чем к каким-то резким проявлениям
личности? Может, влияет момент физического созревания?
- Ну, если Вы учились в педагогическом, детскую, подростковую и юношескую
психологию там, конечно, преподавали. Видите ли, при переходе от отрочества к
юношескому возрасту дух начинает принимать свой естественный характер, то есть
показывает себя тем, чем он был раньше, то есть в прошлой жизни. Дух проявляет свои
истинные качества, а родители этому удивляются, откуда же берутся эти неожиданные
«повороты личности», и принимают их за некую «ломку», скачок в становлении
характера. А это, оказывается, истинный дух их дитяти «ворочается», просыпается.
Родителям не дано знать, какая тайна скрыта под покровом невинности ребёнка; они не
знают ни его настоящего, ни прошедшего, ни будущего. Но мы любим своего ребёнка
величайшей любовью. Откуда проистекает это чувство? Дети - существа, которые
посылаются Богом для нового существования. Он даёт им внешность невинности,
поэтому взрослые иногда оправдывают проступки дитя с изначально дурными
наклонностями недостаточностью его сознания. Наружный вид невинности, собственно,
никак не указывает на превосходство духа в предыдущем существовании. И, если на
самом деле ребёнок не столь невинен, ответственность лежит на самом духе.
Внешняя невинность ребёнка нужна и для его родителей, но дети растут и, когда уже
не нуждаются в покровительстве «невинности», которым пользовались до известного
возраста, - вот тогда их подлинная личность проявляется в своей наготе. И ребёнок
останется добрым, если дух его в прежней жизни был добр. Но в нём остаются те оттенки,
черты характера, которые скрывались ранним детством.
Понимаете ли, дух ребёнка явился на свет из мира, где мог получить иные идеи и
привычки, приобрести страсти, склонности и вкусы, совсем противоположные тем, что
присущи его родителям. А в раннем детстве эти характерные особенности и отличия пока
сглаживаются и для окружающих незаметны. Старая истина - плоть происходит от плоти,
дух - от духа.
Я слушал доктора с большим интересом.
- Дух ребёнка сохраняет следы прежних понятий и знаний. У человека остаётся
смутное воспоминание о них, что называется врождёнными идеями. А дух,
освободившийся от материи, скажем, после смерти тела, помнит их всегда. Всё это
помогает духу совершенствоваться от воплощения к воплощению.
- Доктор, а в следующей жизни это заметно проявляется? Ну, эти… идеи?
- В следующей жизни человек может развивать и другие способности и, значит, ранее
существовавшие у него будут находиться в пассивном состоянии. Но дух один и тот же.
Иначе, откуда бы проистекали воспоминания прошлого, прежних идей и, вообще, весь
наш предшествующий духовный прогресс? Но дух может продолжить своё
совершенствование с той точки, на которой остановился в предыдущем существовании.
- Стало быть, важно выявить у ребёнка наиболее развитые способности,
приобретённые в прошлой жизни?
- Это всегда важно. И теперь такое уже стало возможным. Но это другая проблема.
- Для меня это кажется невероятным. Ведь для того, чтобы говорить о
совершенствовании человеческого духа в каждом новом телесном существовании, наука
должна располагать доказательствами о неоднократности, многочисленности воплощения
души человека.
- А она и располагает. Английский психиатр доктор Арнольд Блэксэм, имеющий
сорокалетнюю практику гипнотерапии, детально описал случай, когда его пациентка
Джин Эванс рассказала на сеансах гипноза о своих шести последовательных
воплощениях.
Так, в 286 году она жила в Англии. Через 900 лет была женой ростовщика и погибла во
время еврейских погромов в 1190 году. В следующей жизни она жила во Франции, в
Париже и была служанкой в доме богатого купца. Умерла в 1451 году.
В XVI веке она помнит себя испанкой, которая жила в Кастилии и служила в качестве
придворной дамы самой королевы. Спустя 120 лет она была в Лондоне портнихой, а ещё
через 200 лет - монахиней в монастыре штата Мэриленд в США. Все эти сведения,
полученные от неё, впоследствии были проверены, насколько это было возможно. Они, в
основном, подтвердили то, что она вспомнила под гипнозом. Остаётся добавить, что
аналогичных случаев достаточно.
- Больше всего меня потрясло то, что она не только занимала различное положение в
обществе, но и то, что её телесные воплощения были в разных странах. И ещё то, что
подсознание человека может помнить столько.
- Насчёт подсознания. Я думаю, что в ближайшее время сновидения беспокоить Вас не
будут. Но Вам надо восстановить свои силы и хорошенько выспаться. Купите снотворное.
Вот это, - от него следов не почувствуете, но как следует сможете отдохнуть, - он
подвинул ко мне рецепт на лекарство.
- Спасибо.
- Ещё я попрошу Вас заполнить небольшой психологический тест. Это поможет мне
лучше ориентироваться в дальнейшем.
В анкете, которую дал мне доктор, перечислялись разнообразные вопросы. Видимо,
они предполагали ответы, характеризующие некоторые черты личности. Пока я заполнял
графы, отвечая на вопросы, доктор задумчиво перечитывал оба моих стихотворения,
положив их рядом. Дождавшись окончания моей работы, он сказал:
- О Ваших стихах мы поговорим позднее, в следующий раз. Оставляю их себе, с
Вашего разрешения. На этом мы пока закончим наш разговор. Сейчас ко мне должна
явиться одна дама с тонкой душевной организацией. Из плеяды гламурных домохозяек.
Она, наверно, на своём «Мерседесе» уже все светофоры объехать успела, - он взглянул на
свои часы. - Вы сможете придти ко мне на следующей неделе, в пятницу, часика в два?
Устроит?
- Спасибо, доктор, конечно, устроит. До свидания.
- Всего доброго. Постарайтесь отдохнуть.
Я вышел в коридор. Не то, чтобы я был разочарован или неудовлетворён визитом сюда.
Скорее всего, мне казалось, что я остался в неведении о том, что доктор предпримет
дальше. А от меня требовалось всего лишь хорошо отдохнуть. Я остановился, и, как
вкопанный, застыл в коридоре, вспоминая, не забыл ли сообщить Игорю Львовичу чтонибудь важное. Рядом находились две экстравагантно разодетые дамы, приехавшие сюда
явно не на «народном автомобиле». Одна из них была одета в нечто, что должно
символизировать далёкое средневековье, а вторая - как дошколёнок. Со стороны это
выглядело довольно комично. Мне невольно стал слышен разговор этих созданий
плотоядного вида. Обе производных от гламурных журналов говорили громким шёпотом:
- Ты только послушай, - тараторила своей подруге дама в шмотках, олицетворяющих
средневековье, - у него два двойных подбородка, полированная лысина и походка
швейцарского таможенника, но удовольствие он может доставить изысканное. Такие
«полированные» мужики, знаешь, сколько сразу могут?
- Он женат? - спросила другая дама, прикинутая в платьице детсадовского возраста, и
со стрижкой в том же стиле.
- Ах, милочка, да, какая тебе разница? - нашёптывала первая, - не бойся ничего. Он
живо снимет все твои страхи - и финансовые, и эротические. Говорят, он на расстоянии
может женщину до того самого довести. На расстоянии! Представляешь? Так что иди, раз
уж пришла.
Я не стал задерживаться и вышел на улицу. Мне что-то подсказывало, что скоро мои
дела и, вообще, всё вокруг меня, закрутится и начнёт разворачиваться с удвоенной силой.
Следующий визит к Игорю Львовичу должен был состояться в пятницу, а в пятницу было
13 мая…
***
Весь следующий день восьмого мая я планировал детали вылазки к олигарху
Кулешову. Без сомнения, мне было бы несколько легче, не знай я о его кличке и давних
событиях, происшедших во Владимире. Но в таком случае я рисковал бы ещё больше. А
пока у меня имелись возможности предусмотреть случайности и кое-что предпринять.
Удостоверение сотрудника газеты у меня уже было. Ещё я вспомнил, как однажды в
подвале дома, где живу, нашёл пару государственных номеров на автомашину. Они очень
долго лежали в темноте коридора у стены, и их никто не трогал. Я взял, да и забросил их в
свой сарай за ящик, просто так, без всякой задней мысли. Откуда бы таким мыслям у меня
взяться? Машины этой давно нет и в помине, номера недействительны. В Москве люди
меняют машины как зубные щётки. Это мой брат всё ещё ездит на старых «Жигулях»,
доставшихся ему от отца. Мне пришлось отмыть, оттереть эти железки от грязи и
ржавчины и завернуть в плотную бумагу. Жалко, что в моей сумке они не помещались.
Теперь надо найти машину, на которую эти номера можно поставить. Хорошо бы
привинтить их к упомянутым «Жигулям», но брат в отличие от меня, авантюристом не
был. Он был просто моим братом и мог повести себя твёрдо и непредсказуемо. Звонить
ему я пока не стал - рановато. Для начала следует поговорить с олигархом, вдруг тоже
закапризничает? У каждого свои интересы и взгляды, и каждого нужно уговаривать, делая
своё предложение выгодным и перспективным. И все, кроме меня, знали свою конечную
выгоду. Интересно, - подумал я, - а много ли я уже успел совершить противозаконного?
Или я ещё только нахожусь на гране закона?
Наступил праздник, 9 мая. Я любил этот день и позвонил всем своим знакомым. Даже
Грише во Владимир, но он заступил на дежурство, и поздравления были переданы через
его жену. Остаток дня был посвящён разным хлопотам.
К вечеру я решил, что теперь у меня больше шансов застать олигарха дома. Однако
если у Кулешова стоит определитель телефонных номеров, через два часа я буду валяться
на полу его подвала со связанными руками, - думал я. - Надо найти другой телефон.
Я сел на маршрутку и отъехал на приличное расстояние. Когда мои мысли
успокоились, я набрал телефонный номер.
- Добрый вечер. Я могу переговорить с Валентином Афанасьевичем?
- По какому вопросу?
- Его беспокоят из редакции газеты. У нас имеются сведения для передачи в руки ему
лично. Только извините, что приходится отрывать от дел в праздник, так уж у нас
случается. - Я говорил уверенно и несколько развязно.
- Подождите.
Через две-три минуты мне ответил сам Кулешов. Я поздравил его с праздником,
извинился и представился репортёром. Теперь он знал название редакции и моё
вымышленное имя. Я рассчитывал на то, что сегодня сотрудники редакции отдыхают
вместе с большинством граждан, и проверять меня никто не станет.
- Понимаете, - продолжил я, - на днях нам принесли материалы и сказали, что они вас
заинтересуют. К нам пришёл мужчина. Похоже, речь идёт об элементарном шантаже. А
мы этим не занимаемся.
- Вам сказали, что это за материалы?
- Нет, он показал большой конверт и назвал минимальную цену в долларах.
- И сколько?
- Пятьдесят тысяч… вы уважаемый бизнесмен, поэтому с нашей стороны мы пока
можем лишь посоветоваться с вами. Варианта два: либо мы передадим посетителя вам,
когда он опять придёт, либо выплатим ему небольшой гонорар - около тысячи долларов,
на который он согласен, и, не читая, отдадим конверт вам. Мы пошли на это потому, что
он предупредил о возможности обращения в другую газету. Деньги, естественно, должны
вернуться в нашу кассу. Мы издаём уважаемую газету с приличным тиражом.
- Странный посетитель.
- Нам тоже так показалось. Но он похож на обычного забулдыгу в годах. Назваться не
пожелал. Разговор длился около получаса. Упоминались некоторые подробности вашей
биографии - их нельзя оценивать ни в качестве плохих, ни в качестве хороших. Вероятно,
он хотел показать нам свою осведомлённость. Беседа велась втроём при закрытых дверях.
- Так что же вы хотите? - уже с раздражением спросил Кулешов.
- Я уже говорил, что мы можем поступить, исходя из вашего решения. Мой шеф перед
отъездом в отпуск поручил это дело мне, велел позвонить вам и поступить, как вы
скажете. Могу приехать к вам хоть завтра, хоть на следующей неделе. Мужчину того, на
всякий случай, я незаметно сфотографировал, - я делал всё, чтобы мне назначили встречу.
- Но у меня есть дела и не только по праздникам.
- Хорошо. Приезжайте ко мне, это на Рублёвке. Запишите адрес и как проехать к дому.
Охрану я предупрежу.
Я записал адрес Кулешова.
- Записано.
- Давайте завтра. А лучше послезавтра, 11 мая к 16.00. До свидания.
- До свидания, - я не успел договорить, как услышал короткие гудки.
Весь вспотевший, я повесил трубку и стал вспоминать, не допустил ли какой-нибудь
промах.
За эти два дня проверить меня вряд ли успеют, - успокаивал себя я. - Про фотографию
скажу, что закрутился и забыл взять фотоаппарат, а потом мы уже встречаться не будем.
Хорошо, что он не напомнил мне, чтобы я захватил снимок. Значит, будет спрашивать о
приметах посетителя, но к этому я готов. Что произойдёт ещё? Предположим, Кулешов не
постесняется показать свою заинтересованность, давая мне основания думать, что
причиной для шантажа служат его грязные делишки - я ведь для него представитель
жалкой газетёнки, не больше. Ну, и что дальше? - Посадит меня в машину с кем-то из
своей охраны и отправит за фотоаппаратом? Тогда я должен отдать его своему другу,
который на праздники, до шестнадцатого числа уехал в Петербург или какие-нибудь
Кижи. А снимок я сделать не успел. Потом Кулешов предпримет всё, чтобы заполучить
несуществующего мужика с материалами, которых тоже нет. Угостит сигарой, виски с
содовой и начнёт задавать вопросы. Между делом я задам свои. Кончится тем, что он
предложит мне позвонить ему, когда явится этот виртуальный шантажист, и вышлет за
ним бригаду своих костоломов. Но вымогатель обещал придти за гонораром
шестнадцатого числа, в понедельник. Не будут же помощники Кулича целую неделю
топтаться на крыльце редакции? Какие вопросы задать олигарху, я продумал. Они
согласуются с содержанием беседы между посетителем, моим шефом и мной. Я не должен
его насторожить, а вот прояснить для себя хотел многое. Чего же я не учёл? - Физическое
воздействие, пытку? Тогда сразу надо заявить, что ввиду отъезда моего шефа в Гималаи,
шантажист должен связаться по телефону только со мной. Охрана должна видеть, что я
приехал к хозяину не один и меня ждут. И, значит, целесообразно выпустить меня из
своего дворца. Выпустит - если поверит. Но одного Кулешов делать не будет наверняка, ждать, когда я куплю и принесу ему компромат на подносе. Реально ли, чтобы редакция
жёлтой газетки захотела выкупить сенсационный материал за свои деньги, чтобы вернуть
его тому, кто находится в центре этой сенсации? - Этого я не знал. Я даже чувствовал, что
это маловероятно, хотя чего не бывает, если сулит выгоду. Тогда следует без промедления
сказать олигарху, что пути начальства неисповедимы, а я всего лишь исполнитель его
воли. Может быть, шефу дали такой совет люди из самых высших сфер? Но где же я ещё
могу запнуться, где? «А каким образом у шаромыги мог оказаться компромат ценой в
пятьдесят тысяч зелёных, и почему он готов получить за него всего тысячу?» - спросит
олигарх. - «Откуда же мне знать, товарищ Кулич?» - отвечу я.
Оставалось позвонить брату и потренироваться перед зеркалом. Если бы вы знали, как
мало подходило моё выражение лица представителю прессы, где пишут о том, о чём я не
читаю, и не буду читать никогда.
Брат не удивился, что сегодня я позвонил ему во второй раз, только заметил, что меня
ждали в гости и надеялись «принять, накормить и послушать». В ответ я замялся, что-то
промычал и начал рассказывать свою историю. Мол, один пожилой джентльмен попал в
больницу в результате ДТП, в которое чуть не угодил и я сам. А в больнице, куда я
проехал с ним, позднее выяснилось, что у него серьёзные травмы и полная потеря памяти.
На пачке его сигарет был записан номер телефона, и я обещал врачу, что отыщу
родственников пострадавшего. Ну, а потом позвонил по этому номеру и рассказал, в чём
дело. На той стороне провода были «ну очень вежливы» и «сразу согласились помочь» в
благородном деле, дали адрес в районе Рублёвского шоссе и даже подробно подсказали,
как туда проехать. Наверно, там живёт какой-нибудь министр или олигарх, а может быть,
и всенародно избранный депутат. И теперь на мне лежит моральная ответственность
перед лечащим врачом, товарищем из рублевской избы и пациентом из травматологии.
Потом я предложил брату привинтить к его машине липовые гознаки из сарая, - так
просто, на всякий случай. - «А на какой случай?» - с невыразительной язвительностью
спросил братец и уточнил, нет ли у меня, случайно, документов прикрытия, запасной
легенды и путей отхода. - «Да брось ты, я же созванивался, хочу помочь человеку», -
ответил я.
- Ты что, из дома сегодня не выходил? - спросил он.
- Выходил. В магазин. За макаронами и кефиром.
- Но тебя долго не было, я звонил.
- А я ещё кетчуп искал из новой рекламы.
- Понятно. Ну ладно, в благородных делах не отказывают.
В результате мы договорились встретиться послезавтра на Комсомольской площади в
половине третьего.
«Вот хитрец, - подумал я. - Захотел выяснить, откуда я звонил олигарху - с домашнего
телефона или нет». Потом, с некоторым опозданием до меня дойдёт, почему брат стал
покладистым и решил помочь: он не хотел оставлять без страховки такого упрямца как я.
Ведь к олигарху можно съездить и на автобусе. Это олигархи не знают, сколько стоит
билет на городской транспорт. Недавно по телевидению один уважаемый мной депутат
заявил, что министр финансов не знает истинной стоимости продуктов питания, и,
следовательно, уровня инфляции, потому что его жена не ходит на рынок. А единственная
причина инфляции - криминал, не позволяющей снижать цены. Всё это меня поразило особенно та очевидная серьёзность, с которой это произносилось, однако, то и другое
было естественным. О качестве жизни могла судить лишь домохозяйка, каким бы
упрощённым и странным это не казалось. Кто же тогда управляет нашей страной?
Я поставил диск с песнями Розенбаума и включил звук погромче. Под его песни мне
иногда думалось, что не всё обстоит так уж плохо. И всё-таки о плохом я подумал. Половина звёзд бегала от папарацци, а другая за ними, мечтая попасть в те же газеты,
одну из которых я скоро буду представлять. Вот уж, кто был нужен друг другу!
Слияние звёзд и папарацци в жёлтом экстазе как нельзя лучше олицетворяло собой
непомерную страсть к тщеславию и деньгам, именуемую словом успех. Она и была
основным признаком деградации всего, включая незаменимых читателей. Репортёры и
фотографы, трудящиеся для них, называли себя «глазами народа». Мне представилось,
как какая-нибудь звезда мечется от одного репортёра, стремясь попасть под фотообъектив
другого, и меня чуть не стошнило. Самым гнусным было то, что нередко обливали грязью
порядочного человека. Для этого было достаточно пройти за руку со своим ребёнком по
улице, и на следующий день появлялась фотография и статья, что он педофил. Но все
жаждали славы, подчас даже скандальной, подставляя себя под фотовыстрелы охотников.
Видеосъёмка в банях и саунах была жалкой фантазией неандертальцев в сравнении с тем,
что творилось и печаталось в газетах.
В тот вечер я дал себе обещание не забивать свою голову негативом и избавиться от
мыслей обо всём дурном и недобром. Я мог бы сделать это даже сейчас, но моё дело
требовало подобных рассуждений и продолжения. Прививок от такой мерзости не
существовало, и я чувствовал, что до развязки, какой бы она ни была, ещё слишком
далеко.
Но самым неприятным были мои постоянные недомолвки перед другими людьми. Или
умолчание давно превратилось в ложь?
***
- Что значат фантастические легенды о том, что люди продавали душу свою
сатане, чтобы получить от него какую-нибудь услугу?
«Все басни заключают в себе назидание и нравственный смысл; вы дурно делаете
только, что принимаете их буквально. Это также аллегория, которая может быть
объяснена таким образом: тот, кто призывал к себе на помощь Духов, чтобы
приобрести чрез них богатства или другие земные блага, тот ропщет на Провидение;
он отказывается от принятого им служения и от испытаний, которые должен
выдержать на земле, и потому в будущей жизни подвергается последствиям своего
малодушия. Это не значит, что душа его будет обречена вечно на мучения; но так
как вместо того, чтобы отрешаться от материи, он привязывается к ней более и
более, то и лишён будет в мире Духов радостей духовных до тех пор, пока не искупит
вины своими новыми испытаниями, может быть, гораздо тягчайшими, чем прежние.
Своею страстью к материальным наслаждениям, он ставит себя в зависимость от
нечистых Духов - это как бы безмолвный договор с ними, влекущий его к погибели,
но который он всегда может уничтожить с помощью добрых Духов, если иметь
только на то твёрдую волю».
Книга Духов
***
Наступил день встречи с олигархом. Насколько я представлял, его бизнес был
многогранен, - он распоряжался какими-то банками, гостиницами и заводами, а может
быть газетами и пароходами и ещё Бог знает, чем. Он делал инвестиции, получал
дивиденды и у нас, и за рубежом. Этот бизнес, собственно, меня интересовал мало, но
взять небольшое интервью о нём бы не помешало. Несколько вопросов о деловой жизни
были заранее сформулированы. Я поехал к месту, где мы договорились увидеться с
братом. Он сразу же заметил мою новую куртку и поинтересовался, где я её приобрёл. «В комиссионке, - скромно ответил я, - случайно». - «Ну-ну», - услышал я в ответ.
Через некоторое время мы почти выехали из города и оказались неподалёку от нужного
адреса. Кругом высились дома, построенные, исходя из вкуса своих, далеко не бедных
хозяев. Проезд к дому Кулешова был определён. Мы нашли укромное местечко и быстро
поменяли номера на автомашине. Брат больше ни о чём меня не спросил. Мы молча
подъехали к дому Кулешова, и я попросил развернуться так, чтобы было видно, что я
приехал сюда на машине. Расстояние от неё до дома составило метров семьдесят. Когда я
сказал брату, чтобы он не выходил из кабины, он лишь кивнул головой, слегка
усмехнувшись. Я пошёл, не оглядываясь и посвистывая. Перед оградой меня остановили
два охранника, один из которых был похож на уголовника, а другой на бывшего мента.
После демонстрации своего удостоверения меня пропустили. От ворот до входа в дом
олигарха было метров сорок, кругом всё будто повымерло. Поднявшись на крыльцо и
пройдя через двери, я оказался в вестибюле, где столкнулся с рослым человеком в тёмном
костюме с галстуком. Он здорово смахивал на кэгэбэшника в своей прежней жизни - и
лицом, и скупыми движениями. «Интересно, - подумал я, - их в ту фирму по
благозвучным фамилиям набирали? Любую книжку о чекистах открой - фамилия
гэбэшника будет Дружинин, Круглов, Славин или Разумов. В общем, даже фамилии у них
были «круглые», без неприятных созвучий, не придерёшься. Не говоря о чистоте
родословной и стерильном образе жизни».
Мужчина молча указал мне жестом поднять руки. Я поднял руки на уровне плеч и
равнодушно посмотрел в угол, словно проделывал это десятки раз. Меня охлопали
руками, после чего осмотрели сумку. Телевизор, как известно, многому научит. Сто раз
видел, как опера в гостях у бандитов им своё личное оружие на хранение сдают. Всё и
происходило, как в кино - без проволочек, с дворецким у входа и боем старинных часов. А
в жизни, согласно Уставу, как говорил мне брат, часовой не имеет право передать своё
оружие даже начальнику караула.
«Идите за мной», - нейтральным тоном произнёс «галстук» и направился в глубь
покоев своего хозяина. Кстати, я тоже был «прикинут» ничего. Примерно так, как
папарацци на тусовках, на которые они слетаются, как мухи на мёд, хотя мёд и мухи не
при чём.
Меня провели по коридорам и завели в большую комнату, похожую на зал для
совещаний. В торцевой стене имелась открытая дверь, через проём которой
просматривался кабинет владельца. Всё это великолепие, очевидно, было утыкано хорошо
скрытыми видеокамерами. Поэтому после того, как меня попросили подождать, я сел в
кресло, достал телепрограмму и стал проводить простейший контент-анализ, сколько раз
за неделю встретятся слова «смерть» и «убийство». Я заметил, что на большом столе
лежит несколько газет, в том числе и представляемая мной.
Архитектуру снаружи и обстановку внутри загородных домов олигархов нам ежечасно
показывают в художественных, документальных и рекламных фильмах. Очень похоже на
роскошь из бразильских и латиноамериканских сериалов, только с национальными
особенностями. Всё было таким знакомым, что незачем и всматриваться. Я же сюда не
средневековые картины и шкуры белых медведей описывать приехал, конфискацию
проводить. До сих пор не понимаю, зачем этим неконфискованным добром телезрителям
глаза без продыху мозолят? То ли всем хотят вбить в голову идею о реальности
воплощения «русской мечты», если будешь хорошо трудиться, то ли вызвать зависть
большинства к меньшинству, то ли стремятся развлечь и проинформировать нас как
живут обычные, нормальные люди. Скукотища - зевать посреди всего этого хочется. А у
некоторых зависть к роскоши вызывает депрессивное состояние как мрачный английский
замок с повешенным в ненастную погоду.
Правда, некоторой индивидуальностью обустройства своего очага хозяин себя
потешил. Украшать стандарт золотом, серебром, картинами и прочим владельца дворца
обязывал личный престиж. А престиж - великая сила. Он толкает, например, к тому, что
ты идёшь в специальную турфирму, где тебе изготовят фотографии любой страны на
твоём фоне, долларов за пятьсот (примерно столько же стоит фальшивый
университетский диплом). А это даёт возможность, не выезжая никуда, повысить свой
престиж среди круга знакомств. На руки выдадут даже описание виртуального
путешествия, а остальное зависит от твоего воображения и языка. Никто же не узнает, что
ты купил так называемый «фальштур». Подготовят не хуже нелегала-разведчика перед
натурализацией. Нынче любая фальш по карману, значит, и престиж тоже. А говорят, не
всё можно купить за деньги. Купить можно всё, кроме недостающей части абсолютного
счастья.
Трудно сказать, что стоит дороже - сам дом, где я сидел, или его престижный реквизит.
Да мне и сравнивать не с чем, - это был первый олигарх в моей жизни, не сошедший с
экрана. И вокруг такие же хижины с печатью индивидуальности снаружи и изнутри стоят.
И пусть стоят, мир вашим хижинам. Вас же не перестают заверять в этом.
Я услышал шаги в коридоре и, закинув ногу на ногу, углубился в программу
телепередач.
В помещение вошёл человек выше среднего роста в расстёгнутой рубашке. На его
волосатой груди блестел маленький золотой крестик. Рыжеватые волосы сразу заставили
меня вспомнить слова цыганки, но я тут же взял себя в руки. Мы поздоровались. Он
ответил тихим низким голосом, не ожидая от меня более подробного представления.
Вообще, Кулешов мог бы стать тем, в кого его нарядишь. Он с одинаковым успехом
гармонировал и перед трактором «Беларусь», и на фоне «Кадиллака». Обыкновенный
мужик. Но в его глазах я увидел такое, от чего внутренне съёжился. Он тоже
прочувствовал меня своим коротким пристальным взглядом, и эта немая сторона нашего
знакомства ничего хорошего не означала. Но дело есть дело, а репортёры народ
привычный. Не все же обязаны предлагать тебе виски со льдом и кубинскую сигару.
Справедливости ради я должен отметить, что стоя рядом с хозяином, чувствовал его
внутреннюю силу, ум и простоту манер в обращении. Может быть, в нужных случаях он
проявлял своё личное обаяние, которого я не заметил.
Кулешов жестом указал на кабинет, куда мы и прошли. Он не стал загораживаться от
собеседника дубовым столом, а демократично предложил сесть в кожаное кресло
напротив себя, и выжидательно на меня посмотрел.
Я непринуждённо присел, спрятав за край рукава свои наручные китайские часы.
- У меня неприятное поручение, к сожалению, - начал я. - Не знаю, откуда вас знает
мой шеф, но он говорил о вас очень уважительно и попросил лично, чтобы я довёл дело до
конца. И сказал, чтобы всё сделал так, чтобы не доставить вам лишнего беспокойства.
- А где же ваш шеф сейчас?
- Владимир Николаевич давно собирался в Гималаи и четыре или пять дней назад
полетел туда с друзьями. Он полгода собирал свой рюкзак.
Собеседник кивнул.
- И что же сказал этот… ваш посетитель?
- А, этот вымогатель? Его принимал наш шеф-редактор, а я только присутствовал при
этом, да и то случайно. Он предложил сенсацию за деньги, упомянул, что якобы является
не то старшим сыном вашего отца от первого брака, не то внебрачным сыном, то есть, как
бы, вашим братом. Мы договорились, что в понедельник он придёт за деньгами и
принесёт конверт.
- Это всё?
- Что в этом конверте, мне не известно, но его должен получить только я. Другому
человеку его не передадут. С утра со мной должны связаться по телефону. Никто из
наших сотрудников пока не в курсе этого, - сказал я, сделав ударение на последней фразе.
- У вас есть телефон?
- Телефоны указаны в газете, которая лежит на вашем столе. Могу дать её последний
выпуск. Вот визитная карточка шефа, - я достал визитку и положил перед ним на стол.
- А ваш телефон?
- По номеру на визитке можно дозвониться и до меня. И ждать звонка в понедельник
утром я буду по этому телефону. А мой сотовый разбит в казино во время неудачного
интервью.
- Вы хотели принести фотографию того человека, где она?
- Да? А разве я не сказал вам, что не успел сделать снимок? Дело в том, что
фотоаппарат я отдал своему другу. Он на праздники улетел за границу и вернётся к
понедельнику.
- Вы можете описать этого прохвоста?
- Конечно.
Я, запинаясь, перечислил приметы несуществующего человека. В этот момент мой
взгляд упал на левую стену. Там висела очень красивая тёмно-коричневая тонкая рамка,
которую я сразу приметил. Под её стеклом на золотистом поле ветвилось дерево с
именами. Рисунок был оформлен со вкусом, но рассмотреть его из моего положения было
невозможно.
- Нет, я не знаю такого, - ответил Кулешов.
- А у вас был брат?
- Мой единственный брат давно умер.
- А родители? Может быть, они что-то могут вспомнить?
- С ними произошёл несчастный случай и тоже давно.
- Вспомнил. Этот шантажист упоминал ваших родителей. Он мог знать их. Он вроде бы
говорил, что они жили во Владимире на Красноказарменной улице, 22. Только я не понял,
живы они или нет. Отца звали Афанасием Васильевичем. Правильно?
- Не знаю, где он взял эти данные. Но кто вам дал мой телефон?
- Шеф-редактор, кто же ещё? Валентин Афанасьевич, - я впервые обратился к нему по
имени и отчеству, - может быть, я за одно возьму у вас короткое интервью? И Владимира
Николаевича обрадую, когда вернётся. Я имею в виду ваш бизнес и вклад в экономику
страны.
- Мне некогда, но надеюсь, позже мы ещё увидимся. Тогда и поговорим, - он так ни
разу и не обратился ко мне по имени.
- Что же мне делать в понедельник?
- Ждать звонка. Сделать снимок. Договоримся пока так. Если мы увидим этого
вымогателя, вы получите больше тысячи долларов и не только в кассу редакции.
Задержите его под каким-нибудь предлогом и позвоните. Запишите телефоны - мой и
начальника службы безопасности Борунова.
Я записал телефоны и убрал блокнот в сумку. Мне показалось, что Кулешов всё-таки
заметил мои часы, и они ему не понравились. Зря, эти часы шли точно.
- Вы что-то хотели спросить меня? - сказал он, вставая.
- Я? Да нет. Вообще-то, хочу. Знаете, впервые вижу рисунок родословного дерева, ответил я, показав левой рукой на рамку. - Даже не представлял, как оно выглядит. Меня
ведь только дед с бабкой воспитывали. Слышал от них, что мои предки брали Зимний
дворец в семнадцатом году. Можно взглянуть?
- Ради Бога.
Я подошёл к стене, считая секунды, чтобы не задержаться лишнее время. Мне нельзя
было показать Кулешову свой интерес к тому, что я рассматривал. Под стеклом были
написаны имена предков Кулича. Я обомлел: имя хозяина стояло на самой вершине
родословного дерева, а сам он был моим родственником. Дальним, но всё же
родственником.
- Красиво оформлено, - с восхищением воскликнул я, акцентируя своё внимание на
форме, а не на содержании предмета. - Значит, до понедельника?
- До свидания. Вас проводят, - ответил олигарх, протянув мне руку. В ней
чувствовалась сила, воля и власть человека, которому все должны в этой жизни.
Я вышел в коридор, где меня уже поджидал «галстук», - в галстуке за 1200 долларов.
Мы направились к выходу. На прощанье я получил едва заметный кивок головой и был
выпущен. Теперь я не сомневался, что в туалете покинутого особняка стоял золотой
унитаз, и журчала вода в серебряном биде. Я ускорил шаг, миновал домик-будку охраны и
ещё быстрее зашагал к машине брата. Моё нервное напряжение спало.
Ты отсутствовал дольше, чем я мог предполагать, - констатировал брат.
- Сначала меня всего обшмонали, а потом хозяин доедал рябчиков с ананасами и
обзванивал свои связи. Опрашивал, не давали ли они его телефон тому человеку. Короче,
всё в пустую, - ответил я, думая лишь о родословном дереве олигарха. - Он ничего не
прояснил. Ладно, поехали менять номера.
- И кто же хозяин?
- Сволочь, но породистая. С родословным деревом, на самую макушку которого залез.
- Ну и пожалей горемыку.
- За что? - За то, что такие считают себя умнее других, потому что удачливее? - ответил
я, вспомнив, как одна из соседок родителей Кулешова сказала, что продал свою душу
дьяволу.
- За это - в первую очередь. Успокойся. Кстати, за деньги сейчас можно заказать себе
фиктивную родословную с князьями и графами. Есть фирмы, готовые поднять престиж
человека. А престиж в известном смысле - это честь.
***
Сквозь неровный и неспокойный сон до меня дошло, что звонит телефон. Я завернулся
в одеяло и побежал снимать трубку. Часы показывали одиннадцать утра. Моё лицо в
зеркале коридора казалось незнакомым. «Наверно, это мой портрет из близкого
будущего», - мрачно подумал я.
- Да-а, - прохрипел я.
- Привет. Ты жив там? - звонил брат.
- Жив, жив. И лекарство в холодильнике стоит.
- У тебя сонный голос. Нам нужно встретиться в городе. Подъезжай через два часа на
Комсомольскую площадь. На наше место. И не пей - козлёночком станешь.
- Приеду, - опять прохрипел я, - давай.
Эх, чёрт, как спать хочется. Но обвинять некого, да я и не привык. Сам был виноват в
том, что вся ночь прошла на ногах. Я начал одеваться, пошёл на кухню, выпил там два
сырых яйца и что-то проглотил. Голова гудела невыносимо. Пришлось бросить в
большую кружку три ложки кофе, вылить туда кипяток и сто грамм коньяка. Варить
натуральный кофе с коньяком по оригинальному рецепту было некогда. Но теперь о сне
можно на время забыть. Хорошее средство, - от диверсантов. У них всё всегда самое
лучшее, особенно советы на любой тяжёлый случай. «А братец мой не думал о секундах
свысока и верно рассчитал мою дорогу до места встречи: пятнадцать минут на макияж, а
дальше кросс по пересечённой местности. Эх, пивка бы мне ещё с антиполицайчиком», тоскливо вздохнул я.
У меня было тягостное и неспокойное состояние, и я хотел разобраться, почему. В
тяжёлой голове мелькали кадры о том, что я делал, начиная со второй половины дня,
особенно, с вечера. Выбежав из подъезда, я стал прокручивать в памяти всё, что вчера
происходило, но голова работала плохо. В этой сумятице мыслей я добрался до места и
отыскал машину брата. Мы поздоровались, но он начал без предисловий:
- Вспомни, где ты был вчера после того, как вышел из машины, и мы расстались. Это
важно для тебя и всех, кого ты посещал. Для них это может быть так же опасно, как и для
тебя.
- Нигде. Только город - улицы, магазины и эти три вокзала и всё. Ещё разные ларьки
попадались. А что?
- Вспомни, куда ты заходил? Это закрытые помещения, но не только магазины.
Например, туалет, непросматриваемый двор, места, где ты оставался один.
- Да нет, вроде везде люди были…
- Ты встретил кого-нибудь из знакомых, хотя бы одного?
Я молчал, напрягая свои похмельные мозги.
- Голова болит, не выспался? Ты что, дома не ночевал?
- Знаю, ты не поверишь, но я всю ночь шлялся по городу. Мы разошлись, я кружил по
улицам, потом здесь по вокзалам. Рано утром попал на Белорусский вокзал, заскочил в
первую электричку и поехал домой. Совсем не выспался. Но никакой слежки я не видел.
Люблю вокзалы. Вот, например, Ярославский.
Романтика чужих дорог
И лица, кои я не знаю.
О, как, друзья, я одинок,
И как я горестно вздыхаю.
На этом сумрачном вокзале
И я хочу купить билет
И ехать в солнечные дали,
Но евро на дорогу нет.
- Рифмоплёт. Если даже там, где носят погоны, начинают думать только с майора…
- Ага. А я ещё по возрасту капитан. Ещё есть время. Наверно, там, где носят погоны
хорошо - там всегда старший лейтенант умнее лейтенанта, а капитан их обоих. Майор
будет умнее трёх капитанов, вместе взятых, - совсем развеселился я.
- Послушай. Ты заметил, как на улицах мало празднопрогуливающихся, распевающих
«Подмосковные вечера»? - Ты один. Город превратился в параллельный мир, в котором
ты вряд ли захочешь побывать. Мы не видим ничего такого из-за наших привычек,
постоянной спешки и рекламы с лампочками, но он есть. И это не девственные Гималаи,
где в худшем случае можно сломать ногу. Ладно, проехали.
- У-у, как образно! Назвать обыкновенный дурдом параллельным миром. Хоть ты и
технарь, но сочинения писал лучше меня. Мама всегда ставила мне тебя в пример.
Хорошо, что звёзды лишили меня с рождения чувства зависти и к брату, и к прочим
обитателям дурдома.
- Разница в том, что дурдом мы видим, а тот мир - нет. Элементарное соотношение
сущности и явления, формы и содержания, если не забыл.
- Сократ! Аристотель!
- Может тебе жениться? Чтобы экскурсии по ночным вокзалам тебе самому показались
противными?
- Слушай, не беспокойся, а? Мне ещё в институте один… одна астролог составила
карту и по таблице сказала, что в прошлой жизни я был… я был не меньше, чем… но и не
больше. По таблице можно определить, что политики в прошлой жизни были
проститутками и сутенёрами, а в следующей жизни станут нищими и юродивыми, чтобы
набраться опыта. Но всё это происходит медленно и как-то односторонне… В общем,
ввиду положения планет я родился абсолютно невиктимным. Не вик-ти-мен. Не жертва
изначально я. Могу шляться по ночам, ночевать с бомжами в подвалах, а в гостинице
оставлять на тумбочке кошелёк. И ничего мне не будет. И кошельку тоже. Что поделаешь?
Люблю я всё и беспредельно Веселье, праздничный загул,
Когда шатаешься бесцельно,
Потом напился и уснул…
А вот у тебя положение планет при рождении - кошмар из астрономии. Ты будешь
шибко образованным и всячески…
- Ну, хватит. Какой-нибудь необразованный в области астрологии даст бутылкой изпод Путинки по твоей невиктимной башке и пойдёт за следующей. И даже не захватит
твой кошелёк.
- Пустой кошелёк, - подчеркнул я, многозначительно подняв палец вверх. Вечное дежа
вю с моим невиктимным кошельком. А бутылкой из-под Путинки ещё нельзя, но уже
давно можно из-под Ельцинки. Как сведущее лицо говорю. Сборщик чужих историй на
родной свалке.
Эх, пивка бы сейчас… с антиполицаем. А у тебя в аптечке есть антиполицай? Смотри,
оштрафуют и пошлют письмо в трудовой коллектив. У нас мудрое государство. Если
разрешено пить за рулём, то дозволено продавать антигаишные пилюли, - я продолжал
нести чушь, мучаясь похмельным бредом, отягощённым недосыпом. Но брат был
терпелив.
- Лёш, а он уже входит в аптечку водителя? Говорят, кто-то кому-то дал ба-альшую
взятку, чтобы антиполицай ездил в каждой машине. Ещё надо разрешить свободную
продажу оружия в комплекте с бронежилетами и наркотиков с предупреждением
Минздрава. Но в депутатском корпусе по вопросу улучшения и ухудшения положения
народа пока нет единства. А ещё…
- На, запей, - перебил брат, доставая из перчаточного ящика банку пива.
- Что запить?
- Пилюлю, которую я тебе привёз.
- А-а-а, - догадался я, - это антиполицай к пиву, чтобы никто, как бы, не понял, что я на
самом деле выпиваю до обеда, начиная с ужина.
- Не произноси «как бы». - Раздражает. Это лексикон шоу-подворотни, не умеющей
выражать свои мысли.
В области словесной эквилибристики брат был для меня авторитетом. Однажды он
ознакомил меня с особенностями проведения бесед по методу нейролингвистического
программирования. С его помощью можно было убедить трудного собеседника в вещах, с
которыми тот был не согласен. А своей дочери он как-то раз принёс книжку
«Молодёжный сленг» и сказал: «Выучи как таблицу умножения, и чтобы больше я ни
одного слова из него не слышал. Будешь учить?» - «Нет».
- Ну, не у всех же есть время читать Флобера и Декарта. А как же гламурные дела,
тусовки, девочки?
- А ты знаешь, что такое гламур? - Это не только шантрапа, заказывающая блюда по
десять тысяч за тарелку там, где подают ужин за полторы тонны зелёных. Гламур - это
аналогия английских денди. Но единственное сходство между ними - сидеть в ресторанах,
где за две тысячи можно разве что чаю попить. А дневной обед депутата - завсегдатая
вечерних тусовок, стоит столько, сколько составляет старушечья пенсия. Ты думаешь, все
они обедают в своей фабрично-заводской столовке на Охотном ряду? И те, кто купается в
гламуре, сегодня определяют в стране всё - от выражения лица телеведущих до принятия
нужных законов. Гламур - это умение улыбаться особым образом - не научишься, останешься в негламурном большинстве. Старая музыка про неудачников и веру в
великую страну.
- Нельзя же осуждать людей только за то, что они не выписывают «Крестьянку» и не
смотрят «Сельский час».
- Давай по делу, у меня не так много времени. За тобой велось наблюдение.
Квалифицированное. Фигурант, которого ты посетил, рвётся в депутаты. А нормальному
кандидату организовывать скрытое наблюдение ни к чему. Куда ты влез?
Холодный пот выступил у меня. Дело было не в выпитом пиве. Для слежки за мной
была веская причина. Я заёрзал на сиденье.
- Откуда ты знаешь?
- Я попросил знакомых ребят присмотреть за тобой, когда тебе приспичило съездить в
тот дом с фиктивными номерами.
- Так, значит, ты знал, что я гулял всю ночь? И следил.
- Ты сам дал основания. Эти ребята раньше работали в конторах, которые лучше не
называть. За нами поехала машина, а когда мы расстались, она последовала за мной. Эту
машину, что выехала из дома, в котором ты был, смогли от меня отсечь. А вот ты в
одиночестве не остался. Ребята заметили и вторую машину, которая пошла за тобой. Но у
них не хватило сил, чтобы вовремя нейтрализовать её. Вот фотографии этих мужчин, всех
четверых. А это ты с ними на вокзале и в других местах. Посмотри.
- Нет, никого не видел, но возьму их, может, пригодятся.
- Лучше бы не пригодились. Ты покупал в киосках разную бурду и делал из неё
коктейли в своём желудке как в миксере. И поэтому ничего не видел. Приятели сказали,
что ты уникальный экспонат, находил себе собеседников от проституток и бомжей до
грузчиков и полусонных пассажиров. А один раз тебя чуть не забрала милиция.
- Я показал столичный проездной, но им было мало. Спросили, где багаж, билет и с кем
я еду. Они бы ещё копчёную курицу в чемодане предъявить попросили. Но я от них
отделался.
- Милиция остановила тебя между залом и выходом на улицу, - продолжил брат. - Ты
стоял в предбаннике и пил пиво. А ребята находились с обеих сторон, и если бы тебя
решили доставить в комнату задержанных для проверки, то вы бы прошли через них в
любом случае. Они были готовы вмешаться и знают, как поступать в таких
обстоятельствах, но наряд патрульно-постовой службы тебя отпустил. В это время ты мог
потеряться на две-три минуты, хотя из виду тебя не упускали. А это плохо.
Затем, - сказал брат, - возникла ситуация, которая похожа на прекращение скрытого
наблюдения либо на непреднамеренную потерю объекта. И всё это произошло в момент
скопления людей, так что определить сложно. Иначе - ты вышел из зоны прямого
визуального контроля противника. Но не от ребят. Они, видя это, решили не бросать тебя.
Ну, а потом позвонили мне. Я думаю, ты не смог бы сам уйти от слежки тех парней даже в
метро или проходных дворах. Иллюзия. Слишком ушлые. Это было видно по тому, как
они перемещаются, поддерживают связь, маскируются и отвлекают внимание.
Прикрываться газетой или завязывать шнурки около витрин им не обязательно. Ладно бы,
если они оставили тебя, заметив контрнаблюдение, а если нет? Ведь где-то они научились
большему. За тобой шли уголовники, но достаточно хорошо подготовленные. Эти люди
не из конторы.
- Они из дома, где я побывал, но что это меняет?
- Ребята, которые водили тебя, при случае могут по почерку определить даже
ведомственную и государственную принадлежность слежки. Только в нашем городе таких
служб… - он показал несколько пальцев на обеих руках. - Это не считая ещё кое-кого,
частные агентства, карманников и мошенников, ведущих постоянную слежку, и родной
бизнес. Но помочь тебе больше не смогут. Конспирация вещь дорогая, а ты слишком
непредсказуемый романтик. Круче женщины за рулём.
- Как это, различить принадлежность? - По кокарде, цвету кожи и разрезу глаз как
негров и китайцев?
- Это что, новые попытки рассмешить? Напомню, что со вчерашнего вечера уже не
смешно. Ты забыл, что людям нужно было идти домой спать. И тебе бы это не помешало.
Но они тебя не оставили. И без них дело могло закончиться по-другому - и для тебя, и для
меня. А ребята ушли домой уже утром и только тогда, когда удостоверились, что в твоей
кухне зажёгся свет, ты в безопасности и слежки за тобой нет. Потому что они так
привыкли. Так же служили и все твои родственники.
- Извини, я не в себе. Отдохну и пройдёт. Я тебе всё рассказал, остальное ты знаешь. А
к этому козлу я больше не сунусь. И спасибо.
- Мы с Галей ждали тебя на праздник, она даже свою подругу специально пригласила.
- Наверно фотографию мою показывали, говорили, что я скромный учитель истории?
- Нет. Мои друзья сказали, что на преподавателя истории ты не похож. В ходе
радиообмена, который они вели, тебе присвоили псевдоним «Банзай».
Брат подвёз меня почти до дома. Мы попрощались, но он взял с меня слово, что я буду
вести себя осторожно и чаще звонить. Ох, как во всём всегда бывает прав мой брат. И в
том, что сказал про Подмосковные вечера, тоже.
Я начал вспоминать и размышлять над тем, что же произошло в доме олигарха. Со
мной обошлись довольно корректно, вели себя естественно и, казалось, поверили, что я
пришёл из газеты. Эту встречу нельзя было назвать короткой. Почему же устроили
слежку? Когда мы отъехали, брат сказал, чтобы я возвращался домой, а он поменяет
номера на машине сам. Подвезти меня отказался, сославшись на что-то, да я и не
настаивал. Может быть, он уже тогда заметил слежку? Но потом он всё-таки высадил
меня и уехал. Значит, вторую машину с людьми олигарха он не видел и не знал, что я
остался под наблюдением. Я вылез из «Жигулей» и пошёл пешком по городу, думая
только об одном, - о том, что узнал в доме хозяина. Родословное дерево! У самых корней
его значились уже известные мне имена, и не только у корней - Филипп и Жозефина
Мелье. Выше находились имена Антуана и Элизабет, а ещё выше Василия Кулешова и
Елены Антоновны, то есть Элен Мелье. Над ними возвышались родители олигарха Афанасий Васильевич и Раиса Максимовна, а на самом верху древа оказались Дмитрий и
Валентин. Других имён я не заметил, но из всех этих людей только одно имя
принадлежало оставшемуся в живых. Я был шокирован и еле себя сдерживал. Мне было, о
чём подумать, и я всю ночь шлялся по городу, пил и разговаривал с незнакомыми людьми.
Мне надо было отвлечься и придти в себя. И такое у меня случалось не в первый раз. Я
даже вспомнил строчку из стихов Александра Блока про ночь, улицу, аптеку и фонарь, наверно, поэт тоже любил бродить по ночам. Это были стихи о Вечном: «Умрешь, начнёшь опять сначала, и повторится всё как встарь… ». Потом, под утро, смертельно
устав, сел в электричку, поехал домой и завалился спать. Мог ли я в таком состоянии
выявить слежку?
Но на самом деле я рассказал брату не всё. Просто сразу не придал этому значения.
Умолчал о том, что всё-таки было одно место, где я мог наследить - вокзал. Одно
укромное место, но не в туалете. Это то место, где я случайно спрятался от тех, кто меня
опекал. Я вспомнил, что показать милиционерам липовое удостоверение сотрудника
газеты постеснялся, а достал проездной билет. «Где живём? - спросил сержант, - есть
паспорт?» - «Нет». - «Тогда, как говорится, пройдёмте». И очень демонстративно
поправил наручники на своём ремне. Пришлось назвать им адрес. Они попросили
повторить. Я опять назвал. Тогда сотрудники стали меня спрашивать какую-то ерунду, и я
им соврал: «Дяденьки, я встречаю девушку, она приезжает электричкой поздно, боится
темноты, и очень просила меня встретить». Но сотрудники достали блокнот и в третий раз
спросили адрес. Я громко и с расстановкой отчеканил им улицу, дом, квартиру, этаж и
добавил про совмещённый санузел. Они всё записали. Дураки есть даже в милиции. А
может и не дураки, а ждали, когда я назову другой номер дома и квартиры и запутаюсь.
Меня отпустили. Когда сотрудники остановили меня, к нам подошёл мужчина с дорожной
сумкой, который всё время стоял в том предбаннике. Потом он обратился к милиционеру
и спросил: «Извините, я проездом, как лучше добраться до Савёловского вокзала?» Всё
это я брату говорить не стал, но он для меня сделал всё, что мог.
Что же за всем этим может последовать? Но просчитать свои дальнейшие ходы я был
не в силах. А сегодня мне ещё нужно вернуть куртку Вениамину, который наверняка, в
свою очередь, захочет получить у меня интервью. Веня умел задавать вопросы, потому
что был профессиональным журналистом. То есть не липовым как я.
***
- Воспоминание неприятностей, взаимно делаемых людьми, может ли быть
препятствием их симпатии в мире Духов?
«Да, оно побуждает их удаляться друг от друга».
- Какое чувство испытывают после смерти те, которым мы делаем зло на земле?
«Если это добрые Духи - они вас прощают при раскаянии с вашей стороны. Если
же злые - то могут сохранить к вам неприязнь, и даже иногда преследовать вас в
другом существовании. Бог может допустить это - как наказание».
- Так как Духи не могут скрыть друг от друга своих мыслей и все действия жизни
становятся им известны, то не следует ли из этого, что виновный находится в
постоянном присутствии своей жертвы?
«Оно и не может быть иначе, - здравый смысл говорит это».
- Составляет ли разоблачение всех наших предосудительных действий и
постоянное присутствие наших бывших жертв наказание для виновного?
«Более тяжкое, чем это думают, но только до тех пор, пока виновный не искупит
своих проступков или как Дух или как человек - в новых телесных
существованиях».
Книга Духов
***
В день второго посещения доктора я проснулся поздно и как сонная муха битый час
тыкался по углам квартиры. Наконец, я добился от своего головного мозга прообраза
предстоящего дня. Мутное сознание оживило в памяти слова бодрой старорежимной
песни о том, что завтра будет лучше, чем вчера. Хорошие слова, спасительные, о птице
счастья завтрашнего дня. Потому что о том, что было вчера и позавчера мне и думать не
хотелось. Лучше вспомнить о содержании первого визита к Игорю Львовичу, чтобы
сохранить преемственность со вторым. Оказалось, что я был весьма недобросовестным
пациентом. Даже таблетки, прописанные врачом, не купил, его совет отоспаться не
выполнил, трёхразовое питание проигнорировал. Зато была обеспечена и проведена
операция под кодовым названием «В пасти крокодила». Могу порадовать доктора лишь
отсутствием старых кошмарных сновидений ввиду зарождения новых реалий. Откуда же
взяться снам, если последние дни я только и занимался, что примеривал свою голову к той
самой пасти, играл роль в шпионском триллере и пробродил целую ночь напролёт?
Хорошо бы, чтобы моя роль осталась эпизодической. На главные роли я не гожусь,
голливудские лавры мне ни к чему и, тем более, на свежей могиле.
Пока я ехал к Игорю Львовичу, мои мысли окончательно прояснились, всё лишнее, что
будоражило, куда-то исчезло. Я уже настроился на разговор с доктором и с некоторым
нетерпением ожидал его разъяснений. В прошлый раз он, буквально, заворожил меня.
Посетителей у кабинета Игоря Львовича не было. Первым, что он спросил меня, был
вопрос о снах.
- Снов не видел совсем, - ответил я, боясь появления вопроса о прописанном лекарстве.
- А как отдохнули? - Вижу не очень, - сам себе ответил доктор, указывая мне жестом на
стул.
- Праздники… - неопределённо произнёс я, думая, что он не будет предлагать мне
описывать последние дни.
- На чём мы закончили нашу беседу?
- Говорили о многом, в том числе о снах и их связи со стихами. Я помню весь разговор.
- Со стихов и начнём, точнее, с одного из них. Понимаете, Саша, чтобы написать
такое… столь необычное стихотворение, нужно сформулировать сверхзадачу. А она очень
сложна для видения, даже в момент творческого озарения. Это значит, что должны
существовать соответствующие предпосылки. Другими словами, автору надо
предварительно располагать некой структурой исходных данных. А откуда им взяться в
голове, если в окружающем Вас мире ничего такого не происходит? Предположим, всётаки, вдохновение вызвано внешними обстоятельствами. Тогда это должны быть весьма
неординарные события. Продолжим дальше нашу логику рассуждений. Итак, говорим на
языке логики и доступной каждому психологии.
Значит, спрашиваем себя, - что у нас случилось в жизни в этот период? Допускаем ничего. А раньше? - Настолько давно, что мы уже всё основательно подзабыли? - Бывает.
Здесь с помощью гипноза мы можем помочь в воспоминании того, что происходило год,
два или пять лет назад.
- А может, и правда, здесь что-то связано с психологией бессознательного по Зигмунду
Фрейду? Следует искать в подсознании?
- Конечно, в подсознании. Где же ещё? Как говорил проповедник и целитель Эдгар
Кейси, реальная жизнь протекает именно там. Но дело в том, что у Фрейда для нашего
случая слишком много грязных мыслей, а подоплёка анализируемых стихов возвышенна.
Она духовна. Здесь любовь. Конец любви. Сопутствующие её финалу обстоятельства.
Есть сожаление и горечь утраты, но нет, совершенно нет, страха. Запомните, это важно.
Вы же сами писали и понимаете это.
Оставим в стороне литературные достоинства стихов. Они, безусловно, хороши. Они
грустны, поэтичны и очень искренни. Следовательно, человек не может писать так, не
переживая предмет произведения, что называется «по заказу». А это значит, что автору,
возможно, сообщили тему, и она его потрясла. Да так, что он писал стихи ночью, сонный
сидел на лекциях в институте или на уроках в школе. Ведь каким-то образом он узнал об
этом? Вам пересказывали подобную историю?
Я пожал плечами.
- Допустим, и этого не было, то есть Вы не были ни очевидцем, ни свидетелем
рассказанной либо прочитанной истории. И отклика души как следствия ознакомления с
драмой непосредственно или через кого-нибудь не состоялось.
Но стихотворение сильное, очень сильное. Как психолог и врач скажу, оно может
растрогать не только чувствительную даму. Некоторые слишком восприимчивые особы
при определённых обстоятельствах даже не решатся читать его в сумрачной комнате
наедине. Потом я поясню, в чём тут дело. А сейчас скажу коротко, - эти строки навевают
бессознательный ужас. Его-то и воспринимает наше подсознание. Иначе - необъяснимый
страх.
Подведём итог сказанному. Если подобной необычной истории с Вами в обозримом
прошлом не случалось, если очевидцем этих событий Вы не были, и о них Вам никто не
рассказывал, сильное озарение, вдохновение, порыв написать эти стихи, вызваны какимто иным фактором. Тогда каким?
В чём сила Ваших стихов? - Да в том, что любовь опять победила смерть. Влюблённые
остались верны друг другу до смерти. Они умерли вместе, очевидно, что были счастливы,
и их земная жизнь закончилась в один день. Об этом многие мечтают, все хотят встретить
именно такую любовь - большую и редкую. Умереть в объятиях друг друга! Драматизм
переживаний усиливается общей могилой, тем, что даже время не властно скрыть эту
любовь от людей, которые приносят к ней цветы. Более того, там хочется одновременно
плакать и петь - вот это и есть чувство торжества большой любви над смертью. Сознанию
постороннего читателя это доступно.
А теперь вернёмся к нашему ужасу, о котором упоминали. Можно ли ужасом считать
страх неизвестности перед самой смертью? - Да, можно. А может быть, ужас у читателя
возникает из-за того, что сначала в стихах речь идёт об обыденных вещах - сне, разговоре
влюблённых, а потом - неожиданно и почти мистически выясняется, что они оба уже
мертвы? - И это так.
Но всё дело в том, что Вы пишете о другом. Даже не об ужасе живого человека,
узнавшего о смерти во сне или наяву. Указание в стихах на то, что отрада сменилась
ужасом, означает лишь земные страдания человека, привязанного к материальной жизни.
Я смотрел на собеседника во все глаза и слушал, боясь упустить хоть одно слово. Мне
казалось, что я присутствую на семинаре какого-то литературного института. Но я всё ещё
не понимал, куда доктор ведёт этот разговор.
- О чём же я тогда написал?
- Писало Ваше подсознание, и то, что у Вас получилось, также воспринимается на
уровне подсознания другим читателем. Я хочу сказать, что в написанном есть другая
тайна, и она является тем, что ранее мы с Вами именовали «ужасом». Это слово из стихов.
Но это не страх смерти вообще или отсроченная догадка читающего о смерти двух
возлюбленных, в частности. Это слово обозначает совсем иное. Абсолютно!
Да, - подумал я, - этот доктор может заплести извилины кому угодно. У меня по спине
пробежал озноб. Я с волнением ждал открытия тайны своих же стихов. Если для меня
явилось шоком общение с духом моей прабабки, то от «терапевтической» беседы с этим
человеком может совсем «поехать крыша». Безотчётный страх начал охватывать меня. Но
меня не пугали, а объясняли и хотели помочь. И я опять спросил:
- Но что же под всем этим кроется?
- Я не пытаюсь рассказывать детективную историю, оставляя напоследок ключевые
факты, чтобы держать Вас в напряжении. Дело в другом. Ваше сознание, то есть Вы, знает
следствия, но не помнит причин. А причины - в подсознании, и их можно выявить. Я
позволю себе напомнить то, о чём мы говорили в самом начале. Вы сказали, что в три года
у Вас были некоторые определённые фантазии. Некоторые из них, возможно, проявились
и восемь-девять лет. В семнадцать лет Вы написали первое из принесённых мне
стихотворений. Лет в восемнадцать Вам начал сниться странный сон. Через некоторое
время Вы написали второе стихотворение, о котором мы сейчас говорим. Теперь, через
десять лет сон у Вас повторился дважды, и детали снов совпадают. Больше того,
совпадает их длительность, - они снились по четыре ночи подряд. Вы испытывали
ощущение, что Вам нечем дышать, после чего наступало пробуждение.
Что ещё? Это водобоязнь. Это страх высоты, преодолеваемый Вами. И ещё глубокая
беспричинная печаль, спроецированная не на какие-то известные обстоятельства, реалии
сегодняшнего дня. Вы сказали, что чувствуете, будто потеряли что-то очень дорогое, не
менее ценное, чем сама жизнь, но не знаете, что именно.
- Доктор, я ничего не понимаю.
- Сейчас поймёте, - улыбнулся он. - Прежде всего, - главное. Всё это нормально. Вы
здоровы, безусловно, а Вашей психике можно позавидовать. Но скажите, может ли
человеку присниться, что он во сне разговаривает с другим человеком и говорит ему, что
они, оказывается, уже мертвы?
- Мне кажется, что сон не менее богат, чем фантазии людей. Но фантазия в данном
случае отдаёт патологией.
- Ну, а если попытаться всё то, что мы имеем, рассматривать вместе, какой вывод
можно сделать? Ведь одним только сном известные факты не объяснить. - Вы в стихах
описали свою физическую смерть.
В момент смерти душа, дух отделяется от тела человека. В результате этого
происходит душевное смятение. Одно из сопутствующих явлений смятения души непонимание того, что только что произошло с телом. Дух ведь боли не чувствует. Вот Вы
в стихах и задаёте вопрос своей любимой - «что с нами обоими стало?» А её дух спокойно
отвечает. Человек так спокойно говорить не будет и не сможет. А вот дух, покинувший
тело, в котором была воплощена душа, может видеть всё вокруг после смерти своего
физического тела. Именно это и действует на подсознание читающего стихи. Вот какой
«ужас» я имел в виду. И ещё - дух не испытывает страха смерти. У Вас же ужас минут,
длящихся как часы, испытывает во сне человек, узнавший о смерти.
Видите? Смысловой акцент Ваших стихов сместился. События прошлой жизни Вы
увидели во сне. Прошлое выглянуло из подсознания, и уже в сегодняшней жизни были
написаны стихи. В них упомянут ужас открытия тайны запредельного прошлого. Поэтому
стихи столь необычны.
- Боже мой, - почти прошептал я, - мы утонули вместе!
- А ещё был прыжок с высоты, водобоязнь и потеря. - Любви, данной Богом, и самой
жизни. Всё это переживалось Вами до и в момент смерти. И всё это теперь глубоко
спрятано и теперь мучит Вас.
- Так это было моё прежнее воплощение, инкарнация!
- Очевидна связь детских фантазий, снов и стихотворения. Во всём важно разобраться.
Произошла определённая кармическая завязка, узелок. Но мы его распутаем, и всё, Саша,
будет хорошо. Поверьте мне на слово. Что особенного произошло? - Ничего. Просто Вы
во сне увидели нечто из своей прошлой жизни, а затем проснулись, не поняв, что к чему.
Но Ваше подсознание схватило авторучку, и забытая картина перекодировалась в
доступный вербальный код. Секрет же состоял в отсутствии видимого указания на
очевидный информационный источник. Понятно?
- Понятно, доктор.
- Вы написали поразительные стихи, а как говорят, в стихах много загадочного.
Огромный груз нашего прошлого довлеет над каждым из нас. Многие наши страдания,
неприятности и болезни тянутся из прошлой жизни. Обычные психотерапевтические
методы здесь могут оказаться бесполезны. Наша задача будет состоять в том, чтобы
ничего из прошлого больше не беспокоило Вас.
- Игорь Львович, когда я писал эти стихи, то и понятия не имел о том, что Вы мне
сказали. Тогда я думал, что просто применил художественный приём - разговор с
возлюбленной после смерти, чтобы как-то усилить эмоциональный накал произведения. Я
указал на то, чего не бывает. Никогда и ни с кем. Во что не верил сам. И особых волнений,
чего-то личного я не испытывал.
- Просто так ничего не бывает - ни в материальном мире, ни в духовном. Везде есть
причинно-следственные связи, и мы их поймём. Но Вы сказали, такого не бывает. Бывает. Душа бессмертна. Вы написали правду, считая, что это вымысел. Но это не
вымысел. И на это указывает ещё кое-что. Именно поэтому психоаналитики часами
беседуют с человеком в отличие от психотерапевтов. Хотя современные писатели часто
невольно пишут вымысел, добросовестно заблуждаясь, что изображают для нас правду.
Мыслящий человек такое старается пропускать - он ищет реальность, даже далёкую и
призрачную. И, может быть, будет искать её годы, как рыцарь искал своё Эльдорадо. Что
ж, вот Вам Ваша реальность.
Вы использовали аллегорию: «как мягко на илистом дне». - Здесь дух Вашей
возлюбленной радуется, покидая тело и предвкушая неземное блаженство. Испытания
материальной жизни закончены.
Пойдём дальше, - над вами обоими светят солнце и звёзды. Это может означать, что
ваши тела были найдены и захоронены не сразу, а через некоторое время. Вы говорили,
что один и тот же сон снился всегда в течение четырёх ночей подряд. Вот и ответ - тела
были обнаружены спустя четверо суток. Могу привести пример в подтверждение
длительности подобных ночных кошмаров. В Вашем случае повторные сновидения могли
быть вызваны внешними раздражителями, но их длительность всегда была одинакова.
Любопытный факт имел место в 1945 году в США. Одного пятилетнего мальчика часто
мучили кошмары. Во сне он видел, что лежит в постели в доме, не похожем на свой. Дом
деревянный, двери грубо сколочены из досок, на столе свеча. Затем слышится женский
крик, злобные крики мужчин, ружейный выстрел в другой стороне дома и опять крики.
Мимо комнаты пробегают солдаты в голубой форме. Женский голос кричит: «Не
убивайте его, пожалуйста!» В ответ один из мужчин ударил женщину, другой с ножом на
палке бросился к нему. В этот момент мальчик всегда с плачем просыпался. Сон
повторялся каждую ночь - в течение двух недель - и внезапно прекращался. Когда
мальчику исполнилось тридцать четыре года, он обратился к женщине экстрасенсу. Эта
женщина специализировалась на получении информации о прошлых воплощениях своих
пациентов. Включив магнитофонную запись, она немедленно заявила, что видит молодого
мужчину пятилетним мальчиком в деревянной хижине где-то в Виргинии, в 1860-х годах.
В дом ворвались несколько дезертиров из армии северян. Они сломали дверь, потребовали
еды и денег. Мать умоляла не трогать их. Тогда её убили, а мальчика, который пытался
встать, закололи штыком в грудь. Интересно то, что экстрасенс ничего не знала о
содержании детских кошмаров и поведала их смысл, рассказав мужчине о его прошлой
жизни. Как правило, после этого сны больше не повторяются, - происходит излечение. Но
мужчина обратился к истории Гражданской войны в США и узнал, что иногда жертв
отыскивали только через две недели. Очевидно, его тело нашли через четырнадцать дней
и предали земле. Этим мужчиной был Том Мах, который один из многих
свидетельствовал о подобных случаях. Дух не может успокоиться, пока не похоронят
тело. Бывает и другое - дух погибшего насильственной смертью тревожит души
родственников. Но это уже иной случай. Опыт говорит об этом.
- Какой опыт?
- Земной опыт. Исторический и современный опыт применения гипноза, позволяющего
человеку увидеть события, тех людей, с которыми он жил раньше, и свои поступки в
давней, ещё прежней жизни. Но нам пока рано об этом говорить.
- Игорь Львович, а как быть с моей водобоязнью?
- У этого явления могут быть разные причины, разумеется, бешенство тут ни при чём.
Некоторые считают, что фобии - вещь приобретённая, однако, наблюдения показывают,
что страх, например, к воде, может быть врождённым. По некоторым данным,
врождённую боязнь к воде демонстрировали некоторые лица, в прошлой жизни
оказавшиеся среди утонувших пассажиров «Титаника». Более того, эти люди называли
такие подробности гибели парохода, которые даже не были опубликованы в книгах,
вышедших позже. Это были как некоторые детали катастрофы, так и то, что относилось к
их личным ощущениям. И детали эти, характеризующие оснащённость корабля, меры
безопасности и сведения о некоторых пассажирах, впоследствии подтвердились. Лица,
утонувшие в прошлой жизни, испытывают водобоязнь впоследствии.
- Вот это да! Неужели всё это так?
- Это так, поэтому и говорят, что главное душа, а не тело. Но в это обычно не верят,
потому что тело хочет есть, а эмоции заглушают наше второе «я».
- Так, значит, на моей… на нашей могиле где-то лежит камень?
- Камень может быть аллегорией. Но если эту историю Вам диктовало подсознание второе «я», а Ваше первое «я» ему не подсказывало как троечнику на экзамене, то можно
предполагать - Вы писали о месте своего захоронения вместе со своей любимой и о своей
беседе с ней. Вы беседовали как в стихах Эдгара Аллана По:
Так в разговоре двух влюблённых ночь
И таяла, и убывала, и не сменялась днём.
Для павших нет надежды у небес,
Они оглушены биением сердец.
И, наконец, о любви в Ваших стихах. Видите ли, душа, как говорят некоторые учёные,
состоит из мельчайших частичек, - назовём их лептонами. Их сочетание, плотность, объём
и иные характеристики составляют индивидуальность личности. Люди с родственными
душами - лептонами тянутся друг к другу. И наоборот. Есть добрые по природе люди, и
есть злые. Лептоны определяют любовь и брак, добро и зло и так далее. Но только в
случае родства душ можно рассчитывать на счастливую любовь и прочный брак. И
никакие разбирательства в трудовом коллективе или на партсобрании с осуждением
человека, допустившего развод или измену своему супругу, как это бывало раньше, тут не
помогут. Да и не следует лезть в чужую душу в калошах. Ищут-ищут половинки друг
друга, ошибаются, но всё равно находят. И никаким осуждением со стороны общества или
государства не остановить ни развод, ни измену. Влюблённые умрут, вновь их души
воплотятся и как половинки будут стараться найти друг друга, чтобы составить единое
целое - семью. В этом смысл поиска настоящей любви, и это общеизвестно. Такова
природа, поэтому сама тема существования гаремов и некоторых прочих установлений
противоестественна. Почему в цивилизованных странах так велик процент разводов, а в
России стали чаще говорить о брачном контракте? - Да потому, что в браке больше
учитываются потребности тела. А они, к тому же, мешают сделать человеку правильный
выбор - голос души всегда тих. Это очевидно. А разные телешоу, где за деревянной,
каменной или стеклянной стеной собирают вместе юношей и девушек для определения
взаимных предпочтений - вообще фантазии для душевнобольных. Вы, наверное, слышали,
как они выражаются? Но кому-то, кроме Калерии Сучак и подобных ей организаторов
всего этого, надо подумать о наших душах? Ведь главное - человеческие трагедии скандалы, разъезды, разводы. И всё повторяется в мелочах: от не завинченного и
изувеченного тюбика зубной пасты на полочке в ванной, невкусных котлет на кухне до
спальни. А всё должно начинаться с коридора, где после работы нас, единственных и
неповторимых, встречает наша долгожданная половинка.
- Игорь Львович, получается, что мы с рождения предназначены друг для друга?
- Нет. Идея о вечных половинках - это аллегорическое обозначение связи двух
симпатизирующих друг другу душ. Утверждать, что два духа, или две души, созданные,
как одно существо для другого, должны неизбежно соединиться на целую вечность после
более или менее продолжительной разлуки, мы не можем. Хотя бы в силу постоянного
развития духа каждого из нас. Мы можем воплощаться в разных местах и в разное время.
- И всё-таки, доктор, мне не всё понятно. Судя по стихам, в них отмечен, как Вы
назвали, момент… смятения души. И оттуда как бы следует, что я не осознаю сразу самой
смерти. Как это происходит с человеком?
- Во время жизни дух связан с телом полуматериальной оболочкой - духовным телом.
А смерть - это разрушение, но не этой оболочки, а грубой - тела, когда прекращается его
органическая жизнь.
В минуту смерти душа сначала ничего не осознаёт, - ей требуется время, чтобы она
узнала себя. В этом случае душа напоминает человека, который проснулся и старается
придти в себя. Понятия и воспоминания возвращаются к душе, когда исчезает влияние
материи. Этот период смятения различен - от нескольких часов до нескольких месяцев.
Время такого состояния будет короче у тех, кто ещё при жизни понимал своё будущее
состояние. Но это зависит от личности и от рода смерти.
Если смерть была насильственной - убийство, казнь или самоубийство, дух бывает
удивлён, даже поражён и не верит смерти. Он продолжает видеть своё тело, знает, что это
тело его, но не может понять, почему люди не слышат его. Дух мыслит, видит и слышит.
А иллюзия поддерживается ещё и наружным видом духовного тела, которое сохраняет
форму материального. Но свойства этого тела иные - дух не сразу понимает, что уже не
может осязать себя. Так будет до того момента, пока оболочка духа совсем не
освободится, и тогда он узнает и поймёт, что уже не принадлежит к числу живых людей.
Кстати, в Ваших стихах многое из сказанного можно заметить прямо с первых строк. Вы
написали: «тебя я коснулся рукою» и там же спросили: «что с нами обоими стало?» - Это
об осязании.
То же самое происходит в пылу боя: в первые секунды дух поражён и не верит, что он
умер. Ему даже кажется, что он продолжает участвовать в сражении. Но когда к духу, чьё
тело смертельно ранено, начинает возвращаться самосознание, его можно было бы
заметить движущимся около тела. Ему, как зрителю разлучения души с телом, всё это
кажется столь естественным, что вид трупа не производит неприятного впечатления. В
этот миг вся жизнь сосредоточена в самом духе, - он осознаёт и воспринимает всё вокруг
себя.
- А что ощущает душа в это время?
- Смятение, которое сопровождает смерть, не тягостно для добродетельного человека.
Оно проходит спокойно и аналогично состоянию тихого пробуждения от сна,
просыпающегося человека. А сам дух, как я уже говорил, боли не испытывает. Для
человека с нечистой совестью смятение сопряжено с беспокойством и тоской. Причём эти
чувства усиливаются по мере обретения самосознания духом умершего. Когда
одновременно умирают несколько человек, они не всегда сразу узнают друг друга.
Каждый из них в смятении, вызванном смертью, перемещается в свою сторону, или же
остаётся рядом с тем, кто интересует его.
- Доктор, но это же невероятно. Невозможно сразу поверить во всё это, и мне не по
себе… мне жутко.
- Я Вам верю. Вы не похожи на труса. Сергей Сергеевич мне говорил, что у Вас есть
занятное хобби, - Вы занимаетесь изучением загадочных и необъяснимых явлений, в том
числе, мест посадок НЛО.
- Да. В положительном случае, ну, если НЛО существуют, это могло бы изменить
глобальный взгляд на всю историю человечества, а мне, как историку, это интересно.
Работал, кроме того, в низовом звене организации «Космопоиск». Часто моё орудие простая лопата. И мне это нравится. И люди вокруг нравятся, и природа. Спать люблю
летом в палатке. И звёзды над головой тоже, как это не смешно.
- Не смешно. Совсем нет. А верите в тарелки сами? Только честно!
- Доказательств очень много. Ванга предсказала, что первый неоспоримый контакт с
инопланетянами состоится через двести лет. Теперь уже даже раньше. Сведущие люди в
это верят. Но их не всегда слушают, а те, кто слушают, не всегда верят. Те же, которые и
слушать не хотят, вместе с последними составляют подавляющее число населения Земли.
Это, как со сталинскими репрессиями - не все видели, что ночью по Москве разъезжали
«чёрные воронки» и забирали их соседа, «взятого по линии НКВД», но все помнят, что
при Сталине снижались цены в магазинах. Поэтому - ура Сталину. Можно бесследно
сжечь десятки сотен людей в нацистских лагерях, а потом отрицать геноцид. Разве мало
людей, которые и сейчас делают коммунизм и фашизм своей религией?
- Вы мудрый человек, а Сергей Сергеевич рассказывал мне, что Вы и талантлив. Так
что вот мой ответ. То, о чём мы говорили до этого, факт бесспорный, многократно
доказанный и экспериментально подтверждённый. Так пишут те, кого никто не осмелился
бы назвать шарлатанами. Но, к сожалению, люди, к примеру, видят, что цыганка хочет их
обмануть, и на этом основании делают вывод обо всей хиромантии.
Теперь о главном. О гипнотической регрессии. Я вижу в Вашей жизни тёмное пятно,
которое следует рассмотреть, так сказать, на более близком расстоянии. Человека
возвращают в его прошлое для того, чтобы стереть из его памяти «старые записи»
пережитых драматических ситуаций. Младенец, конечно, не может сознательно
воспринимать события, но наше подсознание помнит всё. И нам нужно выяснить, что же
оставило в Вашей жизни кармическую завязку, что именно могло поселить в Вашей душе
тревогу и страх. Следовательно, необходимо найти эту тёмную отметину в качестве
кармической завязки на линии жизни. Но для этого нам придётся не просто вспомнить то
или иное событие прошлого, но и вернуться в него, вновь его пережить вместе со всем
эмоциональным фоном, прочувствовать поведение людей и атмосферу вокруг того
далёкого события.
Поэтому Вы должны помочь мне, то есть попутешествовать по времени в процессе
медитации самостоятельно. Попытайтесь делать это в таком состоянии сознания, когда
Вы будете находиться между реальностью и фантазией. Сядьте дома в тишине в удобное
кресло, расслабьтесь и попробуйте медитировать. Только помните, что в это время нельзя
давать волю эмоциям и воображению. Оставайтесь посторонним наблюдателем
происходящего и будьте спокойны. А сейчас постарайтесь запомнить то, что я Вам скажу.
Для того, чтобы развязать кармический узелок прошлого, нужно мысленно построить
Линию Жизни. Здесь достаточно вспомнить и чётко представить себе два момента из
своей жизни - прошедший и настоящий, а затем провести через них мысленную линию.
Эту линию надо так же мысленно продолжить в бесконечное будущее и бесконечное
прошлое. Нас больше интересует прошлое, даже необозримое. В качестве настоящего
момента на этой линии можете избрать день медитации или любой из ближайших дней. А
вот для первого момента - одного из событий своего прошлого для тренировки лучше
избрать какой-нибудь эмоционально-радостный день. Вспомните, например, день
окончания школы или поступления в институт. Важно прочувствовать его как можно
ярче, в подробностях, воссоздать в памяти обстановку этого прошедшего момента,
состояние окружающих, наконец, посмотрите на себя со стороны. Но будьте
исключительно посторонним наблюдателем. Первую задачу Вы выполнили.
Далее мысленно соединяйте точку момента прошлого с точкой во времени настоящего
одной линией. Это и будет Линией Жизни. Теперь предстоит вчувствоваться в неё, подумайте, как связаны эти события до сегодняшнего дня. Постарайтесь внутри себя
сосредоточить внимание на всей череде картин прошедших событий - они будут на этой
линии промежуточными. Осмыслите их значение и связь. Но продолжайте быть
бесстрастным зрителем, - представляйте, думайте, вспоминайте.
Всё это надо делать несколько раз, а главное - добиться лёгкости перехода к такому
мысленному представлению. Учитесь воссоздавать в памяти свою Линию Жизни. Когда
Вы сможете достигать этого легко, следует мысленно поискать на Линии Жизни тёмные
пятна - неприятные события. При этом старайтесь задаваться этой целью заранее.
Повторяйте это упражнение по нескольку раз в день. Потом, когда мы начнём работать,
все отрицательные кармические события смогут легче проявиться. Справитесь?
- Справлюсь, доктор.
- Нужна небольшая тренировка. И не копайтесь в себе, а то накопаете. Ваш случай типичный, но одним Фрейдом здесь не обойтись.
- Доктор, я хотел спросить, а кто… это… выше по интеллекту - мужчина или женщина?
- Одна и та же душа воплощается в телах мужчин и женщин, чтобы ни одному полу
жизнь мёдом не казалась. Но не в порядке строгой очереди, разумеется. То, что своим
умом постигает мужчина, может понять и женщина, - он слегка наклонился ко мне через
стол и, понизив голос, смешливо-доверительно добавил, - и даже немножко больше.
- Понятно - одна и та же душа, - улыбнулся я.
- Вот именно, одна. Но для разных испытаний. И для поддержки друг друга в суровое
время пребывания на Земле. Так что, если мужчина в этой жизни не моет посуду, не
заправляет постель и всё взваливает на женщину, то в следующей раз, кем бы он ни был,
будет по горло занят домашними делами за двоих. Если говорить образно, - ответил
доктор, тоже улыбнувшись мне.
Ну что же, сегодня мы остановимся на том, в чём пока разобрались - Ваших стихах.
Другого объяснения нет. Пока все обстоятельства соответствуют именно такому
толкованию.
Доктор взял авторучку и постучал ей по перекидному календарю. - Мы с Вами теперь
встретимся… вот в этот день. И в это время. Подходит? - спросил он.
Я кивнул.
- Тогда всего самого доброго.
- Спасибо. До свидания, - ответил я и вышел за дверь.
По дороге домой я размышлял обо всём, что услышал от доктора. Было поразительно,
как одной логикой можно дойти до подобных суждений. Да что там суждений, умозаключений! Верил ли я теперь в переселение душ? Я не мог утверждать этого с
полной категоричностью. Часть моего разума сопротивлялась этому. Ведь разговоры о
реинкарнации слышишь вокруг нередко, но не всему же будешь придавать значение. Тем
более, что многие говорят об этом как-то полушутя и не конкретно. Слишком модно
сейчас стало знать понемногу обо всём, чтобы казаться умнее. Но всё, что я услышал
сегодня, не выходило у меня из головы, и я больше думал о том, во что это выльется, если
окажется правдой. Правдой о рыцарях, замках и прыжках с обрыва в реку. В
компетентности доктора я не сомневался, очевидно, он хороший биоэнерготерапевт.
Сергею Сергеевичу я верю, но как он сам лично относится к этой теории, я у него так и не
спросил. Однако, не может быть, чтобы он порекомендовал мне такого специалиста,
считая, что тот рассказывает сказки.
Вдруг меня подстегнула собственная мысль, которая показалась новой. - А что для
меня самого может изменить существование реинкарнации, почти неограниченного числа
воплощений и тайна бессмертия души? Что? Вот гадалка нагадала мне что-то, и я пошёл к
Петельскому. После спиритического сеанса я узнал то, что не знали даже мои родные. А
чем закончится эта история с доктором? Чем? Интересно, всё-таки, - я вспомнил, что
сказал мне Слава, - если я куплю дамский халат и розовые тапочки с помпончиками и
положу их на край дивана, явится ли ко мне тогда моя суженая? Или мне надо ехать за
тридевять земель в тридевятое царство искать свое Эльдорадо, как тому рыцарю? Но если
суженая явится ко мне прямо в Одинцово, зачем тогда куда-то ехать? И какую душу в
таком случае подразумевает «явочный» вариант знакомства - родственную или не совсем?
А ещё я подумал: может мы и ведём себя так, как во время вакханалии, потому что нам
объявили, что сегодня живём последний день и, вообще, всего один раз? «Один раз
живём», - говорим мы иногда даже сами, оправдывая тот или иной поступок, и творим
такое в свой отпущенный нам последний день, что потом самим становится тошно. И
после этого цинично заявляем: «После нас хоть потоп». Ну, что ж, кому-то денег и на свой
ковчег хватит.
Я не спеша шёл по пыльной ветреной улице, пытаясь вернуться к тому, что услышал от
Игоря Львовича, как вдруг неожиданно заметил слежку. Ещё некоторое время назад я
почувствовал нутром что-то неприятное. Моё подсознание ощутило, что кто-то движется
за мной следом, словно опасаясь хотя бы на миг потерять из вида. Возможно,
нецеленаправленное боковое зрение выхватило что-то опасное для меня, что теперь
перестало быть неосознанным. К сожалению, ошибиться было нельзя. По крайней мере,
двух человек я выделил. Как я не поворачивал или не переходил улицы, эти двое всегда
оказывались позади меня. Рассмотреть их лица мне не удавалось. Всё велось по правилам,
- увеличивалось число прохожих, - укорачивалась дистанция. В более безлюдных и
просматриваемых местах филера отставали. Моё сердце заколотилось чаще и сильнее.
Спокойно, спокойно, - приказал я себе. - Сейчас купим пачку сигарет, какой-нибудь
слабоалкогольный напиток и осмотримся. Нужно сделать вид, что мне всё безразлично.
Но что будут делать эти шпики, если я развернусь у киоска, будто не нашёл нужного, и
пойду им навстречу? Всего двадцать процентов за то, что тут же подкатит машина с
чёрными стёклами, и я отправлюсь в сопровождении мордоворотов в темницу Кулича.
Ведь безлюдные места мы уже проходили, а слежка продолжалась. Может быть, они ищут
и вовсе безлюдное место, потому что глушители на свои волыны дома забыли? Тогда
почему бы не выстрелить из машины прямо на ходу? Но если слежка продлится, какова её
цель? Посещать тайники я не собирался и в условных местах контактов не планировал. На
кой чёрт такая затянувшаяся прогулка? Хотят сбить машиной при переходе улицы? Да,
это реально.
Дойдя до киоска, в отражении его бокового стекла я разглядел человека, идущего за
мной. Расстояние определить было трудно. Я купил сигареты, баночку джина, открыл её и
беззаботно пошёл дальше, делая небольшие глотки. Если бы я имел большое чувство
юмора и полностью утратил инстинкт самосохранения, то выронил бы на асфальт носовой
платок и через метров двадцать вернулся бы за платком. Что бы тогда стали делать эти
люди? Ведь слежка иногда теряет смысл, если объект её обнаружил. Но я был один. Все
последние месяцы я был совсем один, хотя постоянно находился среди людей. Один на
один с тайной, не имеющей сроков давности, и которую взялся разгадать. И, может быть,
поэтому я скоро перестану быть романтиком и, вообще, таким, каким был всегда. Я
чувствовал себя разведчиком вдали от родины, который не может отправить домой даже
поздравительную открытку из дальней командировки. Он живёт по легенде, вколоченной
в подсознание так, что, наверно, даже во сне матерится на неродном языке. Но разведчик
имеет связь с центром, его поддерживают, он получает информацию и помощь, иногда
видит своего связного и знает, что в чужом краю он не один. Как же я устал! Ни один из
окружающих меня в жизни людей не знал всего того, что узнал я. Все люди, которых я
уважал и любил, не представляли полной картины, начавшей приоткрываться передо
мною, но довериться целиком я никому не мог. Тем более, сейчас, когда игра перестала
напоминать беготню «казаков-разбойников». Интересно, как выдержал бы всё это мой
брат, и как бы он повёл себя на моём месте? Особенно, с данной минуты? Но у меня не
было никакой отдушины, а это верный путь в…
Константин Жоль
Виртуальная хроника чертовщины и плутовства
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ о том, как Шаловливая Баронесса оказывается в
концлагере, но хитроумно выбирается на свободу, обведя вокруг носа одного гадкого и
шкурного до невозможности предателя.
Как мы знаем, а знаем мы – гм... – уже довольно много...
Да, так вот, на воле, можно сказать на свободе от тюремной баланды и совершенно
невыносимого дисциплинарного устава, Грумгильда оказалась или очутилась только
благодаря мятежникам, с которыми она ненадолго связала свою яркую жизнь и
удивительную судьбу, свою творческую биографию.
Когда люциферовское воинство ценой неимоверных императорских усилий выбили
вон из города, вытряхнули на не совсем и не во всех своих компонентах свежий воздух
пригородного пространства, находящегося под угрозой экологической катастрофы,
бывшая пиратка добровольно последовала за дерзкими бунтовщиками в район Гнилых
Озер.
Эти, глубоко извиняюсь, озера представляли собой длинную цепочку взаимосвязанных
грязненьких водоемов и водоемистых луж безобразно неправильной формы,
беспорядочно расположенных на обширной болотистой равнине с неимоверно вязкой и
топкой почвой, кое-где отчасти утоптанной, а кое-где совершенно неутоптанной
слонотоптанами с маленькими хвостиками, но с очень большими топтанами.
Скользкие берега озер, густо заросшие камышистым стеблом и приозерным
бамбукером, служат удобным пристанищем для многочисленных летающих и
нелетающих птиц с дурными повадками хищников. Здесь же обитают очень шерстистые
водяные крысогубы и мелкопластинчатые губогрызы, не считая разнообразных рептилий
и двоякодышащих безногих земноводных из семейства замасоленых чирякоедов.
На равнине, покрытой сравнительно редким, но исключительно колючим и почти
непроходимым репейниковым кустарником, огромными кучами навоза слонотоптанов и
скоплениями водососов присосных с короткими дуплистыми стволами, только кое-где
ютятся хорошо укрепленные фермы по разведению запрещенных в аристократических
кругах деликатесов из семнадцатого подотряда рукоперых жаборепов.
Этими тайными деликатесами любят лакомиться бомжи с высшим образованием,
люмпены без оного, пролетарии с инженерным складом ума и совершенно отбившиеся от
аристократического стада патриции, а также научно-техническая интеллигенция разных
ученых степеней и званий, вечно страдающая от бюджетных передряг.
Все перечисленные и неперечисленные, но подразумеваемые категории альдебаран тем
самым с демонстративным чавканьем и презрительным молчанием бросают дерзкий
вызов мещанским филистерам от общепита, которые брезгуют вкушать жаборепов
всыромятку, а именно так они и должны вкушаться, дабы усладить вкус мужественного
гурмана своим изысканным смрадом и натуральной рукоперой сочностью.
Фермеры из числа разорившихся колхозников трудятся, не покладая своих мозолистых
рук, но и не возлагая особых надежд на бесполезную, а в чем-то и вредную мелиорацию.
Ничего хорошего не ждут они и от много раз обещанной правительством приватизации
болот, трясин и топей, ибо то и другое решительно противопоказано их религиозным
представлениям о роли рукоперых жаборепов в геологической эволюции Гнилых Озер и
обустройстве болотных гатей.
Эти воодушевленно и упорно браконьерствующие на болотной ниве трудяги,
преисполненные унылых взглядов на гастрономические возможности прочих съедобных и
несъедобных тварей данного географического района, склонны к спонтанным вспышкам
зверской агрессивности при одном упоминании о чем-нибудь более вкусненьком, чем
жаборепья подчерёвина. Если весь пыл их иррациональной приватизаторской
агрессивности направить в ненужное империализму русло, то может получиться
настоящий фермерский бунт со всеми непредвиденными для бартерных сделок
последствиями.
После окончания сезона дождей, когда фермеры берутся за свою морально
осуждаемую филистерами работу по консервированию сока жаборепьих рукоперов,
неприкаянная равнина извергает из себя мясистые стебли липучей щекотухи.
Одновременно влажный, знойный воздух насыщается мириадами крохотных комаров и
большущих перламутровых мух, хотя и очень питательных для щекотухи, но особенно
вредных для нервно-психической конституции жаборепов и всего крупного живого,
летающего, ходящего пешком, прыгающего, ползающего и даже плавающего на брюхе.
В это непляжное время наиболее лютуют круглоротые истребители трупов и мухастые
саркофаги, а также долгоносики рахитные, превосходно описанные выдающимся
энтомологом Жульеном Антуановичем Мусорнюком, безвременно погибшем на
ответственном научном посту от яда долгоносиков рахитных и вчистую обглоданным
циклопными истребителями трупов.
Спастись от этой невыносимой мерзости можно только мысленно, только закрыв глаза
темными очками и ментально воспарив вместе со своей аурой куда-нибудь в заоблачную
высь, или на немногочисленных озерных островках с высокими утесами, обдуваемыми
редкими порывами ветра, несущего удушливую влагу в преогромном количестве. Правда,
здесь неопытный в смертельно опасных странствиях путешественник, прячущийся от
пикирующих и барражирующих насекомых, рискует нарваться на очередную крупную
неприятность. Все дело в том, что островные утесы облюбовали бесчерепные скуферии,
очень крупные хищники из двадцать третьего отряда безъязычных лягушатников, которые
питаются сосками клоповника любезного, но не брезгуют побаловаться и мясушком
четырехушастых разумников, ютящихся в расщелинах утесов, а также и прочим свежим
мясушком.
Эти ужасно неприветливые и совершенно неласковые острова стали последним
оплотом мятежников. Отсюда их должны были забрать сверхстратосферные грузовики с
махолетными усилителями взлета и перелета на дальние расстояния, чтобы доставить на
пятую орбиту, где рейдеры космических флибустьеров уже несколько суток яростно
огрызались от непрестанно атакующих и смертельно кусающих имперских
перехватчиков. Однако в последний момент неразговорчивые водители этих самых
грузовиков вдруг не с того не с сего разобиделись, разговорились и, выговорившись,
объявили бессрочную забастовку в знак товарищеской солидарности с безработными
штрейкбрехерами и вынуждены были отказаться от заключения выгодного контракта с
мятежниками. Пришлось срочно, второпях искать замену, теряя драгоценное время и
огромное количество самых отборных бойцов, дезертирующих в геометрической
прогрессии.
Подступы к мутной, зеленоватой озерной глади охраняли такие естественные для врага
препоны, как трясины бездонные, трясины гиблые, трясины зловонные. Охраной
занимались и фанатичные отряды духовных смертников, закаленных созерцанием
собственных и чужих волосатых пупков с помощью сильных увеличительных стекол от
снайперских прицелов. Однако их врожденная духовность таяла с такой угрожающей
скоростью, что возникала реальная опасность наступления катастрофического состояния
полной бездуховности. А сие, по мнению политработников и психоаналитиков, пахло
ослаблением воли к сопротивлению различным болячкам и прорывом имперских
экзекуторов на острова.
Озабоченный таким отвратительным состоянием дел, Люциферов решил пожертвовать
частью своих здоровых телом и духом охранников, послав их на подмогу смертникам,
изнуренным духовным катаклизмом и какофонией бабахерской пальбы.
Да, вражеские бабахеры просто неистовствовали. От них никому не было покоя.
В вышестоящие мятежные инстанции градом сыпались слезные жалобы на бабахеры,
частичное отсутствие свежей почты, дрянное питание и ухудшение моральнополитического климата в боевых коллективах.
От всего этого у Януса Адольфовича голова шла кругом и хотелось выть в унисон с
лютующими комарами или блевать в унитаз на императорские портреты.
Но Вождь есть Вождь. Закусив удила, он должен нести тяжкое бремя мятежного духа
всем врагам назло.
Лучше всего такое зло причиняется воинственными злоумышленниками, вооруженных
до зубов передовым мятежным учением и навыками стрельбы от живота веером.
Их-то и послал Вождь в самое пекло боя.
Перебросить люциферовских молодцов-злоумышленников должен был вместительный
санитарный плотик буксирного типа с двумя подвесными моторчиками, едва ли не
последний из уцелевших резиновых плотиков этого класса вместительности.
Когда плотик плотоядно заурчал и резво ушел в брызгах грязной воды туда, где
гремела канонада и клубился черно-коричневый дым болотных пожарищ, Люциферов с
любовью вспомнил о Грумгильде, которая в данный момент выполняла важные
обязанности санитарки на этом плотике.
Вспоров зеленоватое брюхо воды, плотик с размаху ткнулся в берег.
Десант тут же ринулся в бой.
– Ура!
– Бей гадов!
Пах!
Бах!
Та-ра-рах!
– Ах!
– Ох!
Ба-бах!
Резкий толчок распахнул полог хирургической палатки, установленной на плотике, и
туда проник дымный смрад жаркого боя.
Грумгильда поперхнулась, закашлялась и поспешила натянуть на голову
противосмрадную каску со встроенными в нее кислородными баллончиками, но ударная
волна от близкого разрыва фаустбабахера подхватила ее как перышко и швырнула в дикой
злобе на берег.
Санитарка мятежников очнулась от болезненного ощущения. Горела, потрескивая,
трава и язычки пламени начали жадно лизать ее руку. Попытавшись встать, она
почувствовала всем сердцем острую боль за тяжко раненых бойцов. У нее страшно
засвербело в носу и заслезились глаза. Охнув, Грумгильда медленно поползла к воде,
чтобы спасти кого-нибудь от чрезмерной потери крови или боевого духа.
Оставалось совсем немного, но тут раздались новые громоподобные взрывы,
поглотившие плотик и оглушившие до полного беспамятства несчастную любовницу
Януса Адольфовича.
Раненную мятежницу случайно подобрали сердобольные имперские экзекуторы и
отправили в концентрационный лагерь имени Феникса Держимерского, находившийся на
самой окраине болота Трясиловка Бездонная.
Когда-то на месте концлагеря располагалась небольшая частная фабрика по
производству надувных пляжных циновок, пластмассовых ароматизированных веников и
банных шаек с тремя ручками из нержавеющей стали.
Теперь по верху высокой кирпичной ограды тянулись ржавые нитки колючей
проволоки, через которую был пропущен электроток, и торчали вращающиеся вышки до
зубов вооруженных охранников. Фабричные цейхгаузы были приспособлены для
заключенных, число которых резко возросло после подавления мятежа.
Грумгильда очень плохо помнила первые дни своего пребывания в концлагере. У нее
отчаянно болела голова и все разбитое тело. К тому же обнаружилось, что надломлена
вера в успех мятежного дела и дали трещину взгляды на роль широких народных масс в
крупных социальных заварухах.
Неделю или более того ее не вызывали на допросы с пристрастием, о которых
заключенные говорили с содроганием голоса, поминутно озираясь и бледнея. Но вот
настал и ее черед испытать на себе изощренную технику допросов с применением
садистко-мазохистских пыток.
В тот день администрация лагеря ждала прибытия большого чина из Наркомата
внутрилагерных дел.
Еще с рассвета узники, натянув резиновые перчатки, протерли наждаком колючую
проволоку.
Теперь ее нити казались серебряными.
В лагерном клубе без передышки репетировал оркестр.
На плацу под фонограмму занимались музыкальной пантомимой приговоренные к
черной деструкции. В конце композиции они должны были хором исполнить «Вселенский
Разум, храни Монарха!»
Миновал полдень.
Ожидание затягивалось.
Высокий гость прибыл только после обеда на гусеничном бронеавтомобиле с двумя
газово-пулеметными установками под колпаками мшистого цвета.
Начался переполох.
Забегало начальство.
Засуетились лагерные капо.
Хор заключенных принялся изображать песнопение, но забарахлила фонограмма,
поскольку пулеметный салют зондеркоманды пришелся по радиорубке.
Не обращая никакого внимания на обычную в таких случаях праздничную неразбериху
и громко топая кованными сапожищами по деревянной мостовой, плюгавенький чиновник
в ранге капитана полуодиннадцатого ранга промаршировал к зданию лагерной
администрации.
Лязгнула железная заслонка парадного входа.
Начальственные каблуки ритмично отбарабанили по коридору.
Меткий удар ноги распахнул пуленепробиваемую дверь в кабинет коменданта
концлагеря.
Вслед за прибывшим ревизором туда быстренько юркнул встречавший его хозяин
кабинета, мешковатый унтер-майор, и застыл с подобострастным выражением своей
отвратительно прыщавой рожи, ожидая неотложных распоряжений и начальственных
команд.
– Шнапеса из морозилки, холодной воды с бульбочками и малосольных макраступов! –
визгливо пролаял чиновник. – И парочку вертихвосток из числа заключенных, да
посмазливее. Я буду лично наблюдать за методой вашей работы с ними.
– Слушаюсь и беспрекословно повинуюсь! – задорно хрюкнул унтер-майор и передал
по эстафете услышанный приказ.
По зданию эхом полетело: «Шнапес, бульбочки, малосольные...»
Спустя короткое время низкорослый надзиратель с массивной челюстью крокодайла
появился в дверях кабинета, держа в руках большую шайку, откуда из-под беленькой
салфетки выглядывали горлышки бутылок и аппетитно пахло потными макраступами.
Разложив салфетку в центре стола, он ловко начал извлекать из шайки пузатые сосуды и
тут же их откупоривать с помощью обручального кольца, изъятого у врага народа. Потом
аккуратной горочкой насыпал в глиняную миску макраступов, брызнул на них соусом из
флакона с фирменной этикеткой и попятился к двери, поедая глазами начальство.
– Курц, запускай сюда баб и кликни Фритцаца с его парикмахерскими машинками, –
бросил унтер-майор, любовно косясь на ревизора.
– Слушаюсь, вашесвысокбродие!
Поворот на 180 градусов.
Топ, топ...
Гав, гав!..
Приказ выполнен.
Первой зашла лагерная проститутка в желтой арестантской робе, слегка приталенной
на бедрах.
Ее групповой допрос длился около часа.
Все это время из кабинета доносились страстные крики, неприлично сладострастные
вопли и грубая солдатская перебранка.
После страшного допроса усталая проститутка вышла враскаряку и побрела, пьяно
шатаясь, по коридору.
Второй была Грумгильда.
Санитар-гинеколог, обслуживающий допрашиваемых, грубо впихнул ее в кабинет и
захлопнул дверь.
Постоял.
Огляделся.
Одернул свой черный санитарный халатик.
Подмигнул приятелю и прилип ухом к замочной скважине.
Что там?
А там...
Каково же было неподдельное удивление Грумгильды, когда в одном из
присутствующих мучителей и злопыхателей она узнала бывшего главаря пиратской
шайки Бугра. Только теперь он был не в смехотворном опереточном костюмчике с
абордажной сабелькой на тощей ляжке, а в строгом коричневом мундире военного
чиновника Наркомата внутрилагерных дел.
Ну-у и тухлый фрукт!
Предатель тоже с удивлением узнал Грумгильду, хотя она выглядела не лучшим
образом, но, между прочим, и не худшим.
– Кого я вижу! – расцвел в глумливой улыбке сексуального маньяка отщепенец. – Но
почему Шаловливая Баронесса находится в лагере для мятежников, а не в тюрьме, куда ее
упекли с моей помощью за пиратство?
Грумгильда – тоже фрукт, да еще какой!
Она мгновенно сориентировалась в сложной ситуации и, стеснительно потупя взор,
чистосердечно призналась во всем, чего никогда не было.
– Ах, право же, – прощебетала плутовка, – что не мятежник, то кобель! Ведь вот как
все получается неприлично: захватили тюрягу, шмон большой навели, наобещали с три
короба и два сундука, а потом запихнули нескольких молодок в свой шарабан, чтобы
поразвлечься на досуге. Да тут имперская армия так их прищучила, что они забыли о
девицах и бросились наутек в разные противоправные стороны. Взрывом меня так
контузило, что все вылетело из головы, и я пришла в себя уже здесь, в этом прелестном
лагере.
– Похоже на правду, – произнес Бугор, сверля похотливым взглядом Грумгильду. – А
что ты можешь нам рассказать о мятежниках?
– Ровным счетом ничего вразумительного, так как нас держали все время взаперти в
шарабанистом вездехода. Только один раз под вечер к нам наведался какой-то
невменяемый бунтовщик-пьянчужка. Он был настолько в стельку пьян, что не мог даже
снять штаны, которые, судя по всему, намеревался погладить, или расстегнуть ширинку,
чтобы починить заедающий зипер. И в конце концов, обмочившись, выпал из фургона и
тут же заснул в придорожной канаве.
– Допустим, я тебе поверю, – недоверчиво сказал Бугор, морща нос и задумчиво
моргая. – Тогда мне придется вернуть тебя в тюрьму. Но ты бабенка умная и смазливая.
Не лучше ли пойти к нам на службу? Будешь ловить на свои половые прелести врагов
империи. Ну так что?
Грумгильда мгновенно оценила возможность вырваться из лагеря. «А дальше, –
подумала она, – все будет зависеть от моей смекалки и везения».
– У меня нет выбора, Бугор, – вздохнула она, строя глазки бывшему пирату. – Я
согласна на все.
– Запомни раз и навсегда, что я не Бугор, а господин капитан полуодиннадцатого ранга
по имени Васисяй Арлекинович Блюфотин, – напыщенно произнес тот. – Ты поняла меня?
– Да, Васисяй Арлекинович.
– Ты правильно поняла, – удовлетворенно констатировал Блюфотин.
– Теперь мы будем тебя долго и с пристрастием насиловать. Ты не возражаешь? –
хохотнул Блюфотин.
– Разумеется, не возражаю, – господин капитан полуодиннадцатого ранга. – Но сейчас
у меня самый разгар, извиняюсь, менструации. Впрочем, как вам будет угодно.
– Не терплю крови, – поморщился Блюфотин. – Ладно, позабавлюсь с тобой
следующий раз. Вечером я тебя заберу из лагеря. А сейчас пошла вон!
Когда Грумгильда вышла в коридор, санитар-гинеколог удивленно выпучился на нее,
словно не веря своим моргалам.
Нежно и многозначительно улыбнувшись ему, девица легкой походкой направилась к
выходу из здания.
Вслед ей неслись крики очередной истязаемой жертвы.
Через пару месяцев, пройдя краткосрочные курсы сиксотской работы, откормленная и
накрашенная Грумгильда играла бедрами на бульваре Цветущего Набоба и раздумывала
над тем, как избавиться от бдительной полицейской опеки.
Это была задачка довольно трудная и со многими неизвестными. Но тут ей помог сам
Блюфотин.
Однажды на конспиративной квартире, так и не утолив свои порочные наклонности в
силу очередных случайных обстоятельств, ренегат начал прощупывать память
прелестницы на предмет ее осведомленности о тайниках пиратов, в которых те прятали
награбленные сокровища.
Поскольку капитан фрегата и боцман Бонифатий не доверяли Бугру, они предпочитали
не ставить в известность этого типа о своих кладах и вкладах в сберегательные банки
империи. Бугор же знал, что у Грумгильды были дружеские отношения с боцманом, и он
решил выудить из нее все, касающееся в той или иной мере пиратских кладов, вкладов и...
еще кое-чего.
Между нами говоря, Бугра прежде всего интересовала зловещая тайна острова
Краковяк.
Об этой тайне речь пойдет в следующей главе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в которой дамочка-авантюристка вызволяет из
заточения своих друзей, чтобы вместе с ними одурачить хорошо им знакомого
мерзопакостника, мечтающего завладеть пиратскими сокровищами и выведать секреты
супермощного гиперболоида.
Кто такой пират? А?
Воспетый в городских балладах и деревенских частушках пират – это неизлечимый
мечтатель и фантазер. Он все время мечтает о чем-нибудь звонком и беспробудно
фантазирует на этот счет, то есть непрерывно считает в уме, сколько и чего ему
причитается.
Пират – романтик. За это его любят сочинители гусарских романсов и поклонницы
толстых романов. Сам же пират терпеть не может гусаров, казарменной дисциплины и
толстых романов, требующих от читателя усидчивости, сентиментальности и много
свободного времени.
Но все это не самое главное, а главное – сокровища.
Пират без сокровищ – совершенно нелепая выдумка больного воображения.
Где лучше всего прятать сокровища?
Конечно же, на необитаемом острове.
Нет острова, нет и сокровищ.
Вам нужны факты?
Возьмем простой факт, но слегка обжаренный на вулканических угольках. Этот факт –
остров Краковяк.
Изумительный во всех отношениях и во всех отношениях таинственный остров
Краковяк вулканического происхождения был давно облюбован пиратским Адмиралом,
который вознамерился затеять на этом клочке суши одну грандиозную авантюру в духе
альдебаранского кинобоевиков периода немого синематографа.
История, которую я намерен поведать, завязалась в городе Старый-Престарый
Меринос.
Это был один из заурядных городов западноальдебаранского графства Прелая
Каролина, находящегося в западном полушарии между пятидесятой и сороковой
параллелями.
Старый-Престарый Меринос, основанный ландскнехтами командора Хуана
Фернандеса Портянкина, располагался в самом низовьях реки Лимпапука, впадающей в
залив Пампедор, обширную морскую лагуну, защищенную как бы естественным молом –
грядой безжизненных островов и мрачных своей кажущейся пустынностью островков, до
отказа нашпигованных батареями дальнобойных пищалей и крупноракетными
аркебузными установками залпового огня.
В этом городе с благодатным морским климатом, ювелирными лавками для продажи
лечебных камней, диетическими гастрономами, магазинами культовых товаров и других
товаров религиозно-мистического ширпотреба находилась совершенно секретная
лаборатория военно-морского министерства. О ее существовании знали только горожане,
фермеры, туристы и чиновники указанного в телефонном справочнике министерства.
Как-то чудным летним днем, когда во всю брызгало своими испепеляюще жгучими
лучами ослепительно яркое альдебаранское светило и задиристо чирикали воробьистые
прыгуны, птицы неприхотливые, в чем-то даже неказистые и весьма известные своей
скандальностью в пернатом мире, город посетил как бы ненароком, как бы невзначай и
как бы между прочим сам Адмирал. Его страшно интересовал один знаменитый в
секретных кругах лаборант и создатель потрясающего все научные основы гиперболоида,
коим был Никифор Чердачный-Подземельный, значущийся в досье отдела кадров
лаборатории под кодовым шифром ГКЧП (гиперболоид конструкции ЧердачногоПодземельного) и кое-кому известный под благозвучной кличкой Гиперболизатор.
В обыденной жизни Никифор вел себя как совершеннейшая посредственность, но
вновь становился научным гением, усаживаясь в свое лаборантское кресло и погружаясь в
чтение учебников по химии, физике и сопромату.
Последним его изобретением был военный гиперболоид. Это мощное оружие
настолько превосходило все созданное прежде талантливой милитаристской мыслью, что
любой обладатель его стал бы всем на зависть непобедимым рыцарем армии Его
Императорского Величества или, на худой конец, всемогущим террористом-одиночкой.
Об этом проведал Адмирал, который втемяшил себе в голову, что сможет славно
подзаработать на гиперболоиде, сплавив его воинственному в коммерческих делах Шиве.
Директор сверхсекретной лаборатории, в которой, не покладая рук, трудился
гениальный изобретатель, был весьма встревожен неожиданным визитом графа Дона
Артефакта, под именем которого, как всем было доподлинно известно, скрывался
неуловимый пират Феня Джонс Кряк. Поэтому, приняв все чрезвычайные меры
предосторожности и приторно сладкую пилюлю от головной боли, административный
начальник крайне нелюбезно соврал опасному посетителю, что научный прогресс давно
выдохся и в ближайшее столетие ничего интересного не предвидится.
Так и не осмотрев как следует лабораторию и ее сейфы, граф Дон Артефакт обиделся,
надулся и вернулся ни с чем на борт своей скоростной шхуны на воздушной подушке, где
немедленно встретился с боцманом Бонифатием, чтобы всесторонне обсудить с ним
некоторые важные вопросы предстоящего пиратского налета на секретный объект.
На этой конфиденциальной встрече присутствовала и Грумгильда в роли
компьютерной стенографистки, уже загодя извещенная о том, что в лаборатории случайно
подвизался на должности штатного демагога ее бывший учитель господин Лялякин, он же
Ляпкинглас.
Беседа при закрытых дверях и зашторенных иллюминаторах прошла в конструктивном
духе, укрепив присутствующие лица во мнении о неизбежной победе коварного
пиратского дела над бездельниками из военного министерства.
Мало-помалу начало смеркаться.
В отрогах Кайотского хребта тоскливо завыли шакалы и бездомные бомжи.
Один за другим гасли городские огни по причине тер-акта, осуществленного пиратами
на электроподстанции.
Очертания Старого-Престарого Мериноса становились все более зыбкими и неясными.
В восемь часов вечера Адмирал появился на палубе шхуны и, обратившись к боцману,
спросил:
– Все ли готово к молниеносному налету на вожделенный объект, Бонифатий?
– Да, мой Адмирал. Наша пятая колонна уже громит полицейские околотки и банк
соцстрахования, распыляя силы и внимание супротивника.
– Постарайся, чтобы от лаборатории не осталось и следа мимолетных воспоминаний.
Тогда никто не возьмет в свою безмозглую голову, что Никифор ЧердачныйПодземельный похищен и доставлен на борт нашей посудины.
– Не беспокойся, Адмирал, все будет сделано наилучшим образом, – успокоил главного
пирата боцман и, самодовольно хихикнув, завязал одну из своих мозговых извилин
крепким морским узелком на память.
Через несколько минут, и не минутой больше, боцман, женщина в мужской одежде
профессионального налетчика и четверо угрюмых верзил с брезентовыми вещмешками за
спиной быстро спустились в шлюпку...
Скрипнули весла в уключинах.
Плеснула вода.
Лязгнул затвор бластера.
Берег был безлюден. Пустынна была и затемненная огромными фиктусами сторожевая
дорога, огибавшая справа и слева здание лаборатории, в котором безмятежно пребывал
изобретатель супергиперболоида, любовно штудируя в очередной раз потрепанный
учебник сопромата.
Пиратский десант бесшумно высадился на берег и мгновенно растаял в зловещих
вечерних сумерках.
Набежавшая волна жадно слизнула недокуренный бычок.
Успешно преодолев многочисленные минные поля, замаскированные под поля
капустные, миновав проволочные заграждения, замаскированные под старые бельевые
веревки, и сняв на чувствительную видеопленку спящих часовых, замаскированных под
огородные пугала, налетчики проникли в свинарник, примыкающий к спальному
комплексу лаборатории.
В свинарнике пахло несвежей солдатской мочой и стоял такой свинский мрак, какой
возможен только в черно-белом документальном кино и в философских трактатах о жизни
в потустороннем мире. Если бы не одинокая свечка в окне уединенного флигеля,
специально отведенного Никифору Чердачному-Подземельному для ночных медитаций и
просмотра снов с элементами гениальных научно-технических озарений, боцман
безнадежно заблудился бы в своих пиратских мыслях и никогда бы не нашел из них
выхода.
Профессор Лялякин, стремглав вылетевший во двор по малой нужде, не успел
опомниться и вспомнить незабываемые младенческие дни в своей родной хате, как на
него набросилась с расспросами женщина, чей голос ему показался удивительно
знакомым. Он встрепенулся и, забыв о неотложной нужде, начал нести что-то
невообразимо высокопарное и пространное о нужде в кооперативном движении на селе, о
несомненной пользе раскулачивания колхозников и важности объединения фермеровединоличников в мобильные продотряды, способные быстро реагировать на изменения в
рыночной конъюнктуре, но почему-то четверо здоровяков, сопровождавших даму, не
удовлетворились его философско-поэтическим рассуждениями на тему о реанимации
феодального строя, в знак чего грубо повалили свою жертву на сырую землю и вульгарно
заткнули фонтан красноречия кляпом из гнилой соломы.
Никифор Чердачный-Подземельный после очередного припадка научного вдохновения
находился в таком приподнятом состоянии своего вундеркинистого духа, что сразу
напористо вступил в жаркий диспут с налетчиками, не дав им опомниться и
аргументировано атаковать. Не будь рядом многоопытного в словесных баталиях боцмана
Бонифатия, налет рисковал оказаться пролетом. Боцман вовремя перехватил инициативу и
своими ехидными ребусами загнал Никифора в тупик, где его и настигли пираты.
Эта часть операции заняла несколько минут.
Перекур.
Отдышавшись и выкурив припасенные бычки, пираты занялись минированием
лаборатории той самой «капустой», которую не поленились и захватили на минных полях.
«Капусты» не жалели.
Работали дружно, ударно, скоро.
Ну и грохнуло же потом!
Псевдокапуста, а точнее говоря, особый вид биотехногенной капустной мины,
выращенной в парниках военно-промышленного комплекса, так прокисла от длительного
ее неразминирования, что рванула похлеще бочки кислых щей, оставленной без
присмотра в закрытом помещении.
Налетчики восхищенно любовались этим салютом уже с борта пиратской шхуны.
Пока младшие по чину восхищались результатами своей потной и опасной для
здоровья работы, боцман Бонифатий занимался делом.
Подойдя вместе с пленниками к капитанской каюте, он деликатно постучал.
Тихо.
Тогда боцман чертыхнулся и решительно двинул в дверь сапогом. Взвизгнув
собачонкой, дверь распахнулась.
Кэп углубленно изучал древнюю морскую карту, в которую была завернута полупустая
бутылка урагановки.
На столе перед Адмиралом выстроилась в полной боевой готовности преотменная
батарея аналогичных сосудов, а также стояли изящные модели различных пиратских
сундуков с двойным дном и лежала открывашка консервов в форме секстанта.
Когда входная дверь с треском распахнулась, капитан недовольно дернул головой,
заложил чековую книжку абордажным кортиком, медленно поднялся и, слегка
покачиваясь, шагнул навстречу вошедшим.
– Рад видеть долгожданных гостей в своем скромном пиратском логове! – невнятно
промычал он.
Боцман представил изобретателя и профессора.
– А профессора на кой ляд притащил? – вылупился Адмирал. – Мы так не
договаривались.
– Но так уж получилось, – замялся боцман.
– Уважаемый капитан, – вмешался в разговор профессор Лялякин, – я с детских пор
мечтал стать флибустьером. И тут столь редкостный случай подвернулся. Очень жажду
быть рядом с вами в самые драматические штормовые минуты и в минуты морских
баталий. Сплю и вижу себя на палубе пиратской шхуны. Если вы откажете мне плыть под
вашим роджером, вся моя жизнь пойдет прахом!
– Говорите, баталии, – задумчиво произнес Адмирал, облизывая палец, смоченный в
вине. – Понимаю, понимаю... Сам в отрочестве океаном бредил. Сейчас мне есть что
вспомнить. А кем вы себя видите на шхуне?
– Юнгой! – взволнованно вскричал профессор Лялякин.
– Нет, так не пойдет. Вы личность уже достаточно взрослая. Могу предложить вам
службу старшим юнгой. Как вы на это смотрите?
– О большем и не мечтаю! – зардевшись и засмущавшись, взволнованно выпалил
профессор и судорожно вытянул руки по швам. – А вы не расскажите нам обстоятельно о
своих героических мореплаваниях?
– Обязательно. Люблю вспоминать яркие страницы своей незаурядной биографии. Да
вы присядьте...
С этими словами Адмирал одним ударом вышиб пробку из бутылки урагановки.
Пробка угодила в профессорский глаз, отчего он моментально принял немного
осоловевший вид.
Между тем кэп начал наливать, разливать и заливать про то и про это.
Наступил день отплытия, то есть следующий день.
Все население Старого-Престарого Мериноса от мала до велика собралось в порту.
Оркестры играют, мороженое продают, речи произносят, мальчишки бегают... Все, как
полагается.
Адмирал гордо стоит на палубе в полной парадной форме, с золотыми капитанскими
нашивками на рукавах и величественно созерцает толпу. Весь его вид выражает
решимость и отвагу.
Произнеся перед собравшимися на пирсе короткую, но исключительно яркую речь, он
приказал поднять якорь.
Команда принялась вращать брашпиль, выбирая якорную цепь через бортовой клюз.
Поплыли.
А залив уже контролировался таможенной галерой на подводных веслах под
многозначительным названием «Медуза Кусачая», которая тщательно осматривала
торговые суда и рыбачьи баркасы, лавировавшие у выхода из лагуны.
Когда шхуна поравнялась с «Медузой Кусачей», пришлось лечь в дрейф, ибо с галеры
просемафорили соответствующую команду.
В ту же минуту от таможенника отвалил моторный ботик с десятью вооруженными до
зубов фото- и кинокамерами журналистами и двумя заспанными офицерами, намедни
хорошенько погулявшими в портовой таверне.
Со своего кресла на корме Адмирал спокойно наблюдал за приближением ботика,
попыхивая сигарой, попивая рассол и поглаживая урчащего кота Ваську.
Поднявшись на палубу шхуны, офицеры взяли под козырек, представились и
сдержанно объяснили цель своего визита, а также его причины.
Целью являлось интервьюирование господина Дона Артефакта на предмет заполнения
таможенной декларации.
Причиной тому было недавнее посещение владельцем шхуны сверхсекретной
лаборатории, безобразно взорванной лютыми врагами империи и всего военнопромышленного комплекса.
Затем офицеры отправились в камбуз кушать арбуз и пить грог, а журналисты
приступили к интервьюированию. Но все журналистские труды были напрасны.
Дотошные расспросы Дона Артефакта, длившиеся около двух часов, не дал никаких
сенсационных результатов.
Когда незваные гости покинула борт шхуны, она быстрым ходом направилась в
открытое море.
Вышли в открытое море.
Хорошо там!
Боже, как там дивно!
Рыбки летают, акулы резвятся...
Ветерок поддувает.
Плывет шхуна под всеми парусами на воздушной подушке. Вдоль бортов волны
шелестят, мачты поскрипывают, а берег уходит, тает за кормой.
Пиратская посудина идет с попутным ветром, глотая милю за милей.
Не успели джентльмены удачи оглянуться, как очутились в нужном им районе океана.
Вскоре стали ясно видны три закопченные горы, над вершиной одной из которых
мирно клубился вулканический дымок.
Все матросы выстроились на палубе в ожидании команды отдать якорь.
Хор грянул любимую флибустьерскую песню «Мы возвращаемся в наш домик в
гробовом молчании».
Неожиданно за левым фальшбортом прозрачная вода забурлила, потемнела...
Из океанской глубины поднялась какая-то блестящая черная масса. Это была
глубоководная подводная лодка класса Рыба-Кит.
Люк субмарины с грохотом открылся, и в верхней части рубки появился очкастый
капитан в беретике с помпончиком, который помахал шхуне рукой в белой перчатке и
немедленно засунул под язык горсть леденцов.
По приказу Адмирала похищенные, которые во время перехода к острову находились
на шхуне в обществе обаятельной Грумгильды, были переправлены на борт подводной
лодки. Вместе с ними на лодку неторопливо перебрались Адмирал, Грумгильда и боцман
Бонифатий.
Пять минут спустя шхуна исчезла за грядой угрюмых прибрежных скал.
У подошвы горы, которую шумно лизали океанские волны, люк субмарины был
задраен, и она в считанные секунды скрылась под водой, чтобы всплыть в самом центре
острова Краковяк, где находилось замаскированное под действующий вулкан
долговременное пиратское убежище.
По прибытии на место пленников переправили в грот, оборудованный по последнему
слову техники.
Рядом с этим гротом находилась пещера с тяжелой бронированной дверью, на которой
было начертано: «Сокровища. Вход посторонним строго запрещен!».
Судя по всему, пираты весьма основательно потрудились над кратером потухшего
вулкана, превратив его в уютное гнездышко. Сюда вел лишь подводный туннель,
заканчивавшийся небольшим, но глубоководным озером, прекрасно подходившим для
стоянки субмарины.
Никифору Чердачному-Подземельному отвели трехкомнатную квартиру в гроте, а
также пещерку для научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок
наиновейшего супероружия. Вскоре он принялся за дело, и работа закипела.
Профессор Лялякин, маясь от безделия, начал допекать своим философствованием
Грумгильду. Это философствование, определенно, способствовало усыханию ее мозгов,
не испорченных законченным высшим образованием.
Как всегда, в самый критический момент на помощь пришел боцман Бонифатий,
который снисходительно сообщил профессору, что представители вульгарного
материализма недавно посадили в лужу имперских богословов, доказав всю
несостоятельность явно надуманного догмата о бесспорной и безусловной первичности
Великого Космического Яйца, из которого якобы проклюнулся Нечто, оплодотворившее
Всё.
Эта новость очень обрадовала профессора Лялякина, который давно мечтал крепко
насолить официальным имперским идеологам. В его памяти еще свежи были события
недавнего прошлого, когда, направляясь с родительским посланием в Нью-Ландухаленд к
баронессе Грумгильде, он едва избежал черной деструкции за свои философские взгляды
на окружающий мир.
В портовом кабачке, смакуя дешевое вино, профессор затеял нудный спор с местным
пьянчужкой по поводу знаменитого политтрясения местного масштаба.
– Если политические встряски всячески досаждают вашему городу, – мудрствовал
доктор философских наук, – то они не могут быть в его окрестностях, отведенных под
сады, огороды и мусорные свалки. Невозможно, чтобы что-то было не там, где должно
быть.
Тут в разговор вмешался один субъект, оказавшийся литературным критиком, который
вовремя переквалифицировался в платные политосведомители власть имущих горожан.
Он елейным голоском сказал:
– По-видимому, вы, товарищ, не верите в созидательную мощь партийного авангарда,
который способен поднять на дыбы даже непросвещенных дачников, садовников,
огородников и мусорщиков. Тем самым мы имеем факт злостного покушения на наши
святые идеологические догмы.
– Прошу прощения, – ответил заплетающимся языком профессор Лялякин, – но ваши
догмы не стоят выеденного Космического Первояйца.
– Вы, следовательно, не чтите демократическую свободу верноподданного
волеизъявления, предоставляемую трудящимся дворянским массам абсолютной
монархией и лично Папой Душецелительным? – злобно спросил литературный критик.
– Приятель, непорочная и целомудренная в своей первозданности свобода может
существовать как вполне осознанная абсолютная необходимость, ибо совершенно
необходимо, чтобы мы были свободны в своем мышлении и глубинном интроспективном
самоанализе, так как...
Не успел профессор договорить, как литературный критик уже сделал знак своим
коллегам политологам из жандармского отряда быстрого цензурного реагирования на
разные идеологические непорядки.
Те сразу хвать профессора за шкирку и потащили его в трибунал для оппозиционеров.
Трибунал без всякой бумажной канители приговорил господина Лялякина к черной
деструкции.
Тут же профессора переодели во фрак из желтого сукна и увенчали голову фиолетовым
бумажным котелком. В таком экстравагантном одеянии он прошествовал к месту
деструкции, где его уже поджидала группа профосов, обслуживающих деструктор.
Деструктор выглядел весьма впечатляюще. Он состоял из транспортера-податчика,
огромного черного ящика и выбрасывателя отходов производства.
Когда осужденный робко приблизился к месту экзекуции, один из профосов, очень
благочинного вида старичок в пенсне, вооружился указкой и прочитал небольшую
лекцию.
– С помощью деструктора последней модели, – проворковал лектор, – мозг
осужденного очищается от вредных мыслей, которые он имел наглость высказывать
вслух, а затем с помощью электронных гвоздей в его башку вколачиваются правильные
мысли, догмы и заповеди. В данном конкретном случае в вашем, сударь, нервно-мозговом
веществе должна появиться запись: «До смерти люблю единственно верное учение Папы
Душецелительного!» После нескольких минут деструкции оболваненный индивидуум
сбрасывался в яму для черной ассенизаторской работы.
Лектор настолько увлекся своим пространным объяснением, что решил
продемонстрировать на собственном примере работу деструктора.
Однако вследствие поломки машина перестала записывать в мозг профоса
высокопатриотическую информацию и начала вколачивать в его черепушку мысли
совершенно противоположного характера.
Присутствующие судейские крючкотворы попытались вмешаться, но было поздно.
Секунду спустя черный ящик выплюнул из своего чрева старичка, который еще в
полете начал кричать:
– Да здравствуют раскрепощенные мозги! Долой диктатуру абсолютизма!
Приземлившись, он стремительно выхватил бластер и в мгновение ока расстрелял всю
свою братию, после чего отпустил на свободу осужденного на черную деструкцию,
снабдив его липовыми документами, фальшивыми деньгами и адресами ненадежных, но
все же тайных явок в заморском городе Старый-Престарый Меринос.
Переплыв океан, профессор Лялякин устроился философствующим психотерапевтом в
секретную военную лабораторию, откуда и был похищен пиратами.
Тем временем работа по изготовлению гиперболоида шла полным ходом.
Небольшой заводик внутри кратера напряженно коптил лазурное небо, сутки напролет
завывая и хрипя всеми своими старенькими механизмами. Вскоре на нем началось
производство основных компонентов гиперболоида.
И наконец наступил тот великий и ужасный день испытания гиперболоида в реальных
боевых условиях.
Пиратские радары засекли появление на северо-западе от острова военного корабля
империи, который полным ходом шел к флибустьерскому логову, чтобы раз и навсегда
утихомирить прыть джентльменов удачи, чье местонахождение определили космические
разведспутники и дирижабли.
Флибустьеры немедленно провели экстренные полевые учения с боевыми стрельбами и
нецензурными ругательствами, окапыванием и закапыванием трупов, потом плотно
пообедали, дербалызнули крепчайшего ромусу и только после всего этого заняли
оборонительные позиции на побережье.
Вплоть до самого вечера шли спешные работы по размещению гиперболоида на
площадке для игры в жмурки.
Утром следующего дня остров Краковяк, давно обжитый пиратами, мог показаться со
стороны моря совершенно скучным, пустынным и безжизненным, но – ха-ха! – на самом
деле это было не все не так, а совершенно иначе.
Замаскировавшись под надгробные памятники, пираты внимательно наблюдали за тем,
как к острову неспеша приближался стреколетонесущий крейсер «Окрыленный
Мечтатель», водоизмещением в шесть с половиной тысяч тонн и максимальной скоростью
хода сорок три узла с четвертью или около этого. Его главным вооружением были
пятьдесят боевых стреколетов огневой поддержки, двенадцать
стопятидесятимиллиметровых орудий и четыре ракетных установки. Экипаж состоял из
тысячи рядовых штрафников и проштрафившихся офицеров.
Науськиваемый Адмиралом, Никифор Чердачный-Подземельный резво подбежал к
гиперболоиду.
Главарь пиратов тросточкой указал Гиперболизатору на крейсер. Тот в знак согласия
радостно закивал головой.
Изобретатель, что-то весело мурлыкая себе под нос, почесывая за ухом и
пританцовывая, начал колдовать над гиперболоидной пушкой.
Через несколько секунд раздался оглушительный свист, сверкнула молния и...
Взрыв!
Чудовищной силы взрыв потряс все вокруг и все до полного морского основания.
«Окрыленный Мечтатель» в мгновение ока исчез в гигантских фонтанах воды и клубах
дыма, над которыми воспарило несколько десантных стреколетов, быстро давших
стрекача в сторону военно-морской базы Ойканава за подмогой, а вслед за ними туда же
дернули жалкие остатки «Окрыленного Мечтателя», представляющего собой груду
водоплавающего металлолома.
Дикие вопли радости огласили остров и прилегающую к нему акваторию океана.
Однако радость была несколько преждевременной.
Ровно через сутки и три часа остров Краковяк был обложен превосходящими силами
противника.
Корабли имперской военной эскадры застыли хмурой свинцовой цепью на
почтительном расстоянии от чрезвычайно опасного объекта их предстоящей атаки.
Прошли еще сутки.
На третьи сутки империалисты стали обмениваться какими-то коварными сигналами,
которые без особого труда расшифровал профессор Лялякин.
– Эти рыбные консервы, – озабоченно сказал он, протягивая Адмиралу расшифровку, –
замышляют коварно выманить вас с острова, а потом с помощью субмарины высадить на
опустевший Краковяк десантную роту вулканологов и привести в действие потухший
вулкан.
– А дули с маслом они не хотят?! – рассердился главарь.
– Их надо хорошенько проучить, – веско заметил боцман Бонифатий.
– Проучим! – рубанул Адмирал.
Сказано, сделано.
Когда вражеская эскадра нехотя снялась с якоря и ленивыми галсами направилась к
острову, раздался громоподобный барабанный бой и затрубили пиратские горны. Медные
звуки джаз-оркестра джентльменов удачи донеслись до кораблей, приведя в страшную
растерянность всех кэпов.
По атакующим кораблям понеслась команда: «Стоп машины! Полный назад!»
Этого Адмирал никак не ожидал.
– Презренные трусы! – разбушевался он. – Они хотят спутать все мои карты! Не
выйдет! В погоню!
– Но ведь они только этого и ждут, – удивленно проронил профессор Лялякин.
– Вот и дождутся неприятностей на свою голову, – спокойно изрек боцман Бонифатий.
Незамедлительно последовал приказ грузить гиперболоид на борт пиратской
субмарины, но этому воспротивился Гиперболизатор, вошедший в дикий раж и
возжелавший пустить всю эскадру на дно, не покидая приглянувшейся ему площадки для
игры в жмурки.
Трое усатых и бородатых пиратов с непривычной для них лакейской угодливостью
подбежали на цыпочках к изобретателю и попытались вежливо его урезонить. Однако из
этого ничего не вышло. Никифор вдруг закапризничал, начал брыкаться, лягаться,
плеваться и вообще вести себя непристойно.
Адмирал и остальные пираты вначале просто обалдели от столь некорректного
поведения Гиперболизатора, но, спохватившись, пришли в неописуемую ярость. С их
стороны посыпались вполне справедливые упреки, нарекания, сетования, переходящие в
нелицеприятные угрозы и намеки на невыплату крупного денежного вознаграждения за
гениальное изобретение. Весь этот сыр-бор подкреплялся обычной пиратской бранью.
В ответ на эти грубые нападки и явный шантаж Никифор страшно разобиделся, ужасно
рассердился, громко разревелся, гневно затопал ножками...
Тем временем корабли противника вышли из поражаемой зоны и начали быстро
удаляться от острова.
Вопя что-то нечленораздельное, Никифор бросился к гиперболоиду.
Несколько минут спустя раздался оглушительный грохот, от которого все вокруг
содрогнулось. Казалось, небесный свод обрушился в пучину океана.
Это был выстрел гиперболоида, гибельный для него. Его создатель слишком
переусердствовал, стремясь предельно повысить энергетическую мощь своего оружия. В
результате полетели к черту все предохранители и произошел сильнейший взрыв.
Словно предчувствуя что-то неладное и вредное для здоровья, вся пиратская шайка
успела заблаговременно скрыться в чреве подводной лодки.
Не повезло только бедняге изобретателю. Хотя взрывом ему не вышибло мозги и
ничего не оторвало, а только грубо забросило в еще незакрытый люк пиратской
субмарины, тем не менее он здорово пострадал, ибо оглох на одно ухо и окривел на один
глаз.
– Удачно сыграл в ящик! – спокойно констатировал боцман Бонифатий, захлопывая за
Гиперболизатором люк и степенно раскуривая трубку.
На месте острова осталась лишь груда дымящихся скал, на которые жадно ринулись
огромные валы не на шутку разбушевавшегося океана.
Когда волны улеглись, на еще дымящиеся скалы был высажен имперский десант
вулканологов и парапсихологов, который, естественно, не нашел для себя ничего
интересного и полезного. Взрывать-то было уже нечего и психовать тоже.
На сей раз пиратам удалось спасти свои шкуры, но только на сей раз, ибо Бугор, все это
время пребывавший вдали от острова, умудрился довести свое предательское дело до
алогичного, с пиратской точки зрения, конца.
Грумгильда легко раскусила хитрые уловки Блюфотина и, зная его чрезмерную
жадность, догадалась, что он печется не о пополнении имперской казны, а о собственных
меркантильных интересах. На этом она и решила сыграть. Но ей требовалась помощь
таких надежных друзей, как Хитробой и Фигаро, в настоящее время томящихся в
тюремных застенках. Надо было их оттуда как-то вытаскивать.
Во время очередных встреч с Блюфотиным она все чаще стала намекать на то, что о
некоторых пиратских тайниках и схронах знают Хитробой и Фигаро, которые, вполне
вероятно, помогали боцману Бонифатию прятать сокровища и какую-то важную научнотехническую документацию. Полицейский быстро проглотил эту наживку и превратился в
полудохлую рыбешку на крючке у ловкого рыбака.
Поводив эту оглупевшую «кильку» за нос, Грумгильда добилась-таки своего: под
предлогом очередной амнистии корыстолюбивый Блюфотин состряпал соответствующую
бумагу, и тюремные ворота наконец-то распахнулись, выпуская на волю двух
благородных жуликов.
Около тюрьмы их уже поджидала Грумгильда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ о плутовской экспроприации экспроприаторов,
осуществленной тремя дерзкими плутами, которые затем легко уносят ноги в
необъятные космические просторы, чтобы вскоре двоим из них вернуться в столицу
Великого Альдебарана за деньгами и застрять там надолго из-за очередного мятежа.
Знать, судьба так распорядилась, чтобы не дать прозаично окочуриться нашим
вольным флибустьерам в неблагоустроенных и совершенно неуютных казематах
имперской тюрьмы.
Когда б они птичками певчими были, то клевать они хотели тюремный скворечник. Но
рожденный без перьев, летать не может посредством простого размахивания руками и
дрыганья ногами в ботинках.
Ох! Как-то жить-нетужить им дальше?
А вот как.
По первоначалу надобна вполне надежная крыша над головой, приличное
удостоверение альдебаранской личности и хрустящие империалы в недырявом кармане.
Ежели эти условия соблюдены, то лейся через край вино и пиво тоже.
Они были соблюдены.
Что еще?
Друзей Грумгильда поселила на уютном чердаке недорогой гостиницы.
Крыша есть. До нее можно дотянуться рукой.
Хорошо, когда на тебя не какают божьи птички и дождик не беспокоит в неурочное
время.
Когда Хитробой и Фигура, приняв в своей чердачной мансарде тонизирующий душ с
электромассажем и приятным нижним поддувом, тщательно побрившись и переодевшись
в довольно приличные костюмы городских франтов, появились в ресторанчике при
гостинице, их было не узнать. Посвежевшие, наодеколоненные, с ожившими взглядами и
уверенными движениями, они производили впечатление вполне боеспособных плутов.
Эти перемены порадовали их подругу и вселили в нее непоколебимую уверенность в
успешный исход задуманного предприятия.
– Вот вам абсолютно надежные ксивы для спокойного и благополучного проживания в
метрополии, а также в колониях и доминионах Великого Альдебарана, – сказала
Грумгильда и протянула своим друзьям паспорта. – А тюремными справками об
освобождении, мои птенчики, можете подтереть свои попки.
Таким образом, было выполнено и второе условие.
Сытно пообедав, друзья отправились для продолжения беседы за город, подальше от
управдомовских слухачей и стукачей тайной полиции.
На уютной полянке у звонкого ручья было положено начало заговору против бывшего
пирата-предателя.
Пикник удался на славу.
Усилиями коллективного разума решено было осторожно заманить гнусного предателя
и непомерно жадного корыстолюбца в мрачные пещеры острова Высохшего Скелета и
там замуровать его в старой выгребной яме.
Распределив роли и тщательно отработав легенду, на которую должен был клюнуть
этот мерзопакостный тип, заговорщики перешли от имитации пикника к самому
настоящему пикнику с веселыми тостами и разухабистыми анекдотами на тюремную
тему.
Только под вечер они вернулись в город.
Утром следующего дня Грумгильду разбудил мелодичное чириканье видеотелефона.
Не включая экрана, она нажала на кнопку переговорного устройства и услышала
писклявый голосишко Блюфотина. Тот, не здороваясь, сразу же назначил в невежливом
приказном порядке встречу со всей троицей на пустыре у заброшенного городского
кладбища.
На встречу Блюфотин приехал, оседлав трехколесный ровер с форсажным ускорителем
и полицейской сиреной. Делая вид, что в упор не замечает поджидающих его лиц, он
несколько раз с громким тарахтением и воем сирены прокатился мимо них туда и назад,
после чего неловко спрыгнул с ровера и торопливо полез в кусты, якобы по
исключительно большой нужде. Через некоторое время из дремучих зарослей
лиственника крапивного донеслось условное кряхтение. В ответ Хитробой тоже
прокряхтел четыре раза, и заговорщики двинулись по тропинке на призывные стоны
Блюфотина.
Объект изощренной мести нервно расхаживал около развалившегося склепа, подняв
воротник клетчатого пиджака, напялив до бровей широкополую фетровую шляпу и
засунув правую руку в карман полосатых брюк шароварного покроя, где лежала
противопанцирная граната.
– Чего вы там застряли, ничтожные и презренные личности? – сердито обрушился он
на своих подопечных, непредсказуемо махая руками и шмыгая носом. – У меня нет
времени на пустую возню с мелкими жуликами! Я принес секретную карту Сизого океана.
Вы должны показать мне острова, где пираты спрятали несметные сокровища и
техническую документацию гиперболоида. За эту очень важную для казны и военнопромышленного комплекса информацию я обещаю бесплатно сделать вас своими
платными агентами. В противном случае вам не миновать самой отвратительной тюрьмы
или тяжелейшей каторги.
Запахло выполнением третьего условия.
Друзья насмешливо переглянулись и тут же скорчили глубокомысленные, серьезные
мины, чтобы не дразнить без нужды господина капитана полуодиннадцатого ранга.
– Обдумывая ваше заманчивое предложение, Васисяй Арлекинович, – начала
Грумгильда, – мы все больше склоняемся к тому, чтобы тесно сотрудничать с тайной
полицией на благо Великого Альдебарана и лично Папы Душецелительного. Я и мои
приятели, получившие хорошие уроки тюремной и концлагерной жизни, готовы искупить
свои прежние тяжкие прегрешения всеми доступными нам способами. Если для
демонстрации нашей преданности имперским идеалам требуется такой сущий пустяк, как
пиратские сокровища и какая-то техническая документация, то они будут вам
предоставлены. Мы готовы отправиться на их поиски хоть сейчас, ибо карты нам не
помогут по той простой причине, что пираты, как вам известно, предпочитали делать
тайники по ночам, устраняя после этого лишних свидетелей. Хитробой и Фигаро только
чудом сохранили жизнь. В этом им очень помог сердобольный боцман Бонифатий. Таким
образом, если вы хотите как можно быстрее разыскать пиратские тайники, необходимо
снарядить маленькую совместную экспедицию и держать в строжайшем секрете от всех
ваших начальников и подчиненных ее цель, иначе найдутся завистники, которые испортят
всю кашу.
Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и дергаясь всем телом, Блюфотин выслушал
Грумгильду и ненадолго задумался.
Услышанное им предложение было весьма завлекательным, но довольно рискованным
и опасным. Бывший псевдопират с врожденными предательскими наклонностями не
доверял никому, даже собственной тени и внутреннему голосу, которого подозревал в
доносительстве на самого себя. Не найдя приемлемого ответа, он решил повременить с
окончательным выводом и сказал, рубанув кладбищенский воздух рукой:
– Ждите! Когда все будет мною обдумано, я найду вас даже в братской могиле на
самом захудалом погосте.
Еще глубже нахлобучив мятую шляпу и не прощаясь, трусливый корыстолюбец
поспешил к своему роверу.
Прошло несколько дней.
Благородные жулики с трепетным волнением ожидали ответа, от которого зависела вся
их дальнейшая судьба. Вечером третьего дня ответ был получен. Господин Блюфотин
согласился с предложением Грумгильды и назначил новую встречу для согласования
технической стороны проекта.
Во время новой встречи в конспиративном подвале выяснилось, что для организации
дорогостоящей морской экспедиции к затерянным в просторах океана островам
необходимы большие деньги, отсутствующие у договаривающихся сторон. Поломав
изрядно голову над финансовой проблемой, указанные стороны сошлись на том, что им не
обойтись без экспроприации экспроприаторов. В качестве объекта экспроприации был
выбран коммерческий банк «Джон Сильвер Старший и сыновья», на чем настоял
Блюфотин, у которого был вставной зуб на президента этого банка, упорно не желавшего
перекармливать полицейских чиновников регулярными подачками. Сам инициатор
нападения на банк категорически отказался участвовать в этой опасной акции, ссылаясь
на свой необычайно свирепый нрав и совершенно расшатанные нервы.
– По старой пиратской привычке я не смогу удержаться, чтобы не укокошить половину
банковских служащих, если кто-нибудь из них осмелится перечить мне или звать на
помощь, – бессовестно врал он. – Но тогда вся наша экспедиция ради высших имперских
интересов будет поставлена под угрозу. К тому же мой мундир окажется запятнан и его
трудно будет отстирать. Потомки не поймут моих благих порывов.
– Да, – согласилась с ним Грумгильда, – неблагодарные потомки всегда норовят
лягнуть своих непредусмотрительных пращуров в наиболее уязвимые места. В этой
дурной привычке им не откажешь. Но оружие и транспорт вы, господин Блюфотин,
должны нам все-таки обеспечить. Мы же беремся оправдать вас в меру своих скромных
сил перед злопамятными потомками, взяв всю уголовную часть дела на свои плечи,
пожертвовав ради этого остатками своей резиновой совести.
Противно скрипнув желтыми вставными зубами, Блюфотин нехотя согласился на
такую форму своего участия в экспроприации и на следующий день передал Хитробою
три короткоствольных дубальтовки с оглушителями, один многоствольный бластер, пакет
пластиковой взрывчатки и несколько газовых гранат, а также вручил электронные ключи
от скоростного полицейского стреколета.
На протяжении недели налетчики тщательно изучали распорядок работы банка,
подходы к нему и выходы из него. Но в самый последний момент судьбе, благосклонной к
нашим плутам, было угодно перенацелить их бешеную энергию на более достойную цель
– на экспроприацию зарплаты, предназначенной для оплаты крайне нелегкого и страшно
изнурительного труда полицейских чиновников Наркомата внутрилагерных дел.
Произошло это при следующих интересных обстоятельствах.
За день до намеченного налета на банк к Шаловливой Баронессе заявился пьяный в
стельку господин Блюфотин, который нализался по поводу радостного события в жизни
его родного Наркомата – незапланированного открытия двух новых концлагерей и одного
зиндана на необитаемом планетоиде Откусанное Ухо. Он притащил с собой полбутылки
марочной «Барматухи», сразу разделся до кальсон и полез лобызать Грумгильду,
игнорируя предстоящую акцию. При этом бесстыдник блаженно хихикал, пускал слюни и
талдычил, что необходимую для снаряжения экспедиции сумму можно добыть более
безопасным способом.
– Каким же именно? – равнодушно полюбопытствовала Грумгильда, поправляя перед
зеркалом челку и делая вид, что пьяные откровения ее мало интересуют.
– Завтра в нашем учреждении выдают зарплату и премиальные. Обычно деньжата
переправляют пневмопочтой из центрального банка. Однако на этот раз из-за текущего
ремонта пневмотрубопроводы хрустящие империальчики повезут в подземных
электровагонетках, которые мы используем для перевозки приговоренных к черной
деструкции. В подземную галерею можно легко проникнуть через канализационный люк,
находящийся в гараже твоего дома. Достаточно воспользоваться тормозным башмаком
или чем-то в этом роде, как остановка или крушение вагонетки будет неизбежным
фактом. Тогда остается сущий пустяк: надо лишь взорвать газовую гранату и
спокойненько забирать мешки с империалами. Я внятно объяснил суть дела?
– Очень внятно. У нас даже есть противогазовые маски, в которых мы думали
ворваться в банк.
– В таком случае отдайся мне, богиня.
– Хорошо, но давай вначале выпьем.
Говоря это, она незаметно подсыпала зверскую дозу снотворного в бокал не в меру
расшалившегося сексуального маньяка.
Не прошло и нескольких минут, как господин Блюфотин икнул, зевнул, мешком сполз
на пол со стула и пьяно захрапел под столом, уткнувшись носом в тряпку, смоченную
усыпляющим эфиром. А еще через полчаса, собравшись в гараже, наша троица начала
готовиться к дерзкой операции по изъятию зарплаты и премиальных трудолюбивых
имперских полицейских.
Гараж.
Открытая крышка люка.
Пора!
Операция прошла без сучка и задоринки.
На месте аварии маленького электропоезда Шаловливая Баронесса оставила диктофон
с записью голоса Блюфотина, поведавшего любовнице план нападения на представителей
одного из священных институтов империи.
Бежать впопыхах из города с тяжелыми мешками империалов было безрассудно.
Поэтому, спрятав деньги в надежном месте, друзья занялись маскарадом, закончившемся
превращением двух мужчин и одной женщины в двух женщин и одного мужчину.
В своем новом качестве благородные жулики прибыли в космопорт Хитрый Роу на
шикарном полицейском стреколете, предоставленном им одураченным господином
Блюфотиным. Взяв билеты на планету Вурфулум, они через несколько часов
благополучно стартовали на борту рейсового пассажирского корвета «Ангельский
Скиталец».
Уже в полете радиостанции и телепаторы империи сообщили всем ближайшим и
дальним созвездиям, что закончился суд над одним полицейским чиновником,
замешанным в ограблении подземного электропоезда, перевозившего деньги. Учитывая
заслуги подсудимого перед империей и отсутствие кровавых жертв дерзкого налета,
трибунал милостиво приговорил его к нравоучительным каторжным работам на астероиде
Прозревший Боров.
Когда пассажирский корвет, благополучно миновав опасную зону прожорливых
черных карликов и пробившись через невесть откуда взявшийся метеоритный рой,
прибыл в космопорт Вурфулума, Грумгильду огорошила приятелей неожиданной новость,
сообщив им, что ее начала беспокоить беременность, которую некоторое время удавалось
скрывать с помощью новейшего препарата, задерживающего эволюционный процесс
созревания плода во чреве матери.
– Какая еще беременность? – изумленно уставились на нее Фигаро и Хитробой.
– Простая, самая обычная, – грустно усмехнулась Грумгильда, пожимая плечами. – С
кем не бывает.
Естественно, она не поведала друзьям страшную тайну о том, что виновником этой
беременности был Вождь мятежников.
Концлагерь и курсы полицейских стукачей не позволили ей сделать аборт, а потом
было поздно.
Фигаро и Хитробой тактично не стали углубляться в детали. Приняв информацию к
сведению, они занялись текущими рутинными делами.
Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, жулики постарались побыстрее
раствориться среди горожан одноименного города Вурфулума, воспользовавшись для
этого хорошо сработанными фальшивыми документами, загодя припасенными еще в
столице империи. По этим документам Грумгильда стала Мегерой Лупанарьевной, женой
Хитробоя, фигурировавшего под именем Жана Скапена, дипломированного ветеринара и
костоправа. Что касается господина Фигуральского, то он превратился в господина
Фигаро, квалифицированного межзвездного журналиста, в удостоверении которого было
записано красным по белому: «Господин Фигаро является независимым журналистом,
специалистом по межзвездным сенсациям, вселенским скандалам и непроверенным
слухам».
Тихо затаившись в курортном пригороде Вурфулума в качестве отпускников и
терпеливо выждав несколько месяцев, новоиспеченные ветеринар и журналист
осуществили смелый космический вояж в столицу Великого Альдебарана. Там им удалось
быстро и довольно выгодно обменять похищенные банкноты на старые купюры, часть из
которых они превратили в акции процветающего синдиката по производству лечебной
жувачки и туалетной бумаги многоразового использования, а другую часть положили на
три банковских счета, получив взамен универсальные кредитные карточки и железные
гарантии от господина Жучильского, президента банка «Скупой Ростовщик».
Оставался всего пустяк – вернуться на Вурфулум.
Но, как это порой бывает, случилась одна загвоздка. Черт бы ее побрал!
В чем дело?
Что же именно случилось?
А случилось вот что: началась очередная военно-идеологическая разборка
межпланетного масштаба.
Тяжелой солдатской походкой шел семьсот сорок первый листопад второй декады,
начало военной потасовки за планету Ырлых-Йорк.
В битве при Шир-на-Потребе барбарианские космические войска в союзе с войсками
карликовых планетоидов Ляп и Тяп нанесли легкое, но чувствительное поражение
альдебаранам, чем очень расстроили Папу Душецелительного. Однако, размазав кулачком
по физиономии скупые монаршии слезы, Император Великого Альдебарана надумал
прийти в неописуемую ярость и тем самым вселить в своих солдат уверенность в
окончательной и бесповоротной победе.
Ярость возымела свой эффект: новые космические схватки ознаменовался успехами
альдебаран на поле вселенской брани и перебранки.
Как доподлинно известно специалистам по самой черной политической магии,
руководство массами, стадами, табунами и отарами баранов – дело тяжелое и
неблагодарное. Это интуитивно знает каждый пастырь, кроме некоторых
правительственных чабанов и спившихся пастухов-партработников, которые
самонадеянно живут глупыми надеждами, указами, приказами и распоряжениями, не
проявляя должной инициативы.
Над правительствами глумятся вожди черни и все те же бывшие партработникирасстриги, чернеющие от злобы, зависти, карьерных страхов и пламенеющие от
петушиных предчувствий своей руководящей и направляющей роли.
Первые и еще глухие подземные толчки грядущих социальных катаклизмов заставили
заерзать и тревожно вздрогнуть членов Райбургского Горсовета, удобно устроившихся в
своих надувных креслах.
Гул усиливается, гул нарастает...
Беспокойство овладевает всеми.
В голову прохожим лезут всякие поганые мысли.
С прилавков магазинов исчезают спички, соль, крупа, хозяйственное мыло и
презервативы.
Перепуганный Горсовет не знает, что делать.
Референты, секретарши и машинистки начинают паковать вещички и проситься в
отпуск за свой счет.
Все громче раздаются призывы апологетов диктатуры чертей к созыву Дьявольского
Шабаша, который смог бы объявить самый настоящий имбичмент монарху и выразить
исключительно большое пфэ абсолютизму.
Наступает великий час Князя Тьмы!
Стервятник начинает свой полет.
Альдебаранские депутаты со всех концов Вселенной прибывают в Райбург с наказами
избирателей, которые они важно называют полномочиями.
Вот-вот в приунывшем Фацикане должен открыться воистину Дьявольский Шабаш.
Фациканский зал Трогательно Малых Шалостей заново отделан и декорирован для
депутатов, которые уже успели договориться о том, какими должны быть костюмы,
шляпы и гульфики у различных фракций.
А тем временем чернь открывает свою жуткую «конференцию». Она вылазит из своих
мрачных нор, грязная и оборванная, чтобы стать разъяренной толпой.
Городская стража не в силах разогнать эту толпу. Только к ночи удается кое-как
навести относительный порядок в столице. Однако на следующее утро ситуация резко
ухудшается, так как улицы Райбурга заполняет свирепый люд Санкт-Иваньковского
предместья. Приходится вновь поднимать по тревоге невыспавшихся и злых городовых.
В первых числах нового листопада законопослушные депутаты начали целовать
холеную руку Его Величества.
Монарх кивает головой, махает короной и приветливо всем улыбался, скрипя от злости
зубами...
Он терпеливо ждет своего часа.
В просторном зале Трогательно Малых Шалостей уже приготовлен деревянный помост
для чугунного трона и высокопоставленных придворных. Перед помостом расположены
места на широких деревянных лавках для депутатов от планетарных общин.
С первыми лучами светила возбужденные райбуржцы начали стекаться к Фацикану.
Засуетились депутаты, собираясь в церковь Святого Многодума, чтобы затем пройти
торжественным шествием в церковь Святого Тугодума и там выслушать проповедь о
пользе нюхательного табака «Монарх» для прочистки мозгов.
И вот двери церкви Святого Многодума медленно и широко распахиваются.
Из них льется жизнеутверждающая органная музыка.
Шествие, чинно приплясывая и притоптывая, движется к церкви Святого Тугодума.
Гремят барабаны, трещат барабанчики, надрывно ухают трубы духового оркестра,
заливаются гармошки, надрывают глотки запевалы политических частушек...
Во главе колонны, кривляясь и паясничая, движется шумная ватага идеологических
циркачей в черных шапочках, красиво гармонирующих с красными профессорскими
мантиями, и политических фокусников в строгих двубортных пиджаках, застегнутых на
все пуговицы, в которые ловко вмонтированы микрофотокамеры. За ними рысцой трусят
любители половить конъюнктурную «рыбку» в мутной водице. Кое-кто из этой шатиибратии тянет на крепких лесках здоровенных олухов в партикулярных костюмах и при
портфелях. А сзади пляшет толстый дьявол, одетый главповаром. Все «рыбки» так или
иначе пройдут через его руки.
Но вот и триумфатор, герой дня!
Под черным балдахином с огненно-красной оторочкой появляется сам Люциферов. Его
сопровождает верхом на хромом осле Вельзевул в железной рогатой каске. Он
демонстративно сидит задом наперед, чтобы принизить и унизить живое воплощение
всеимперского сакрального символа – образ Священного Имперского Осла.
Шествие замыкает Маммон со своей гоп-компанией биржевых спекулянтов и
финансовых мошенников.
Неожиданно появляется отряд вооруженных пищальниками и матюкальниками
мотоциклистов, которые пытаются сорвать торжественное шествие. Это политические
провокаторы, состоящие на службе тайной имперской полиции. Они решили застигнуть
врасплох демонократов.
Начинается толкотня, давка...
Городские ротозеи, симпатизирующие демонократам, срочно вооружаются
кошельками и бросаются на штурм забегаловок, чтобы оттуда дать достойный отпор
штрейкбрехерам и провокаторам.
Враждующие стороны принимаются энергично обмениваться смачной и сочной
руганью.
Накричавшись и наоравшись вдоволь, они должны перейти от громких слов к
громогласным делам. Однако особой охоты ни у одной из враждебных сторон нет для
демонстрации собственной храбрости и удали.
Штрейкбрехерам не очень-то хочется ломиться напролом в общепитовские
забегаловки, не имея крепкой финансовой поддержки. Тогда они открывают пальбу из
рогаток по зеркальным витринам и вывескам. Осажденные, не рискуя высовываться на
улицу, грозно потрясают пивными кружками и вилками с насаженными на них колбасами.
Осаждающие, пуская голодную слюну, яростно рычат.
К полуночи страсти стихают, и все расходятся по домам.
Проходят три дня.
Нервничают духовенство, дворяне, двор.
Двор негодует и предупреждает.
Двор в конце концов угрожает.
Его Величество ласково и настойчиво призывает мирных райбуржцев оставаться в
домах, читать только официальную прессу и смотреть только канал общественного
имперского телевидения.
Но горожане глухи к этим призывам. Они жаждут новых, более впечатляющих, более
острых ощущений и потому внимают исключительно одним сплетням, непроверенным
слухам и досужим вымыслам.
Тогда на них начинают сыпаться из кухонных радиоточек невыносимые моральные
осуждения и политико-магические заклинания.
Око за око!
– Зуб за зуб! – кричат бунтовщики.
Разъяренная толпа окружает городскую ратушу с громкими воплями: «Хлеба и
зрелищ!»
Райбург выплескивается на улицы, кипя и негодуя.
Набатный звон несется со всех колоколен.
Накал страстей нарастает.
Взмыленные черти носятся как угорелые по городу в поисках мощного
идеологического оружия.
Формируются отряды волонтеров, призванных пропагандировать дьявольский образ
жизни.
Из королевского лагеря гвардейцев усиливается приток трусливых дезертиров, втуне
надеющихся на дармовую выпивку, горячую закуску и дешевую продажную любовь со
льготными скидками.
Отборные части имперской гвардии не выдерживают этой нервотрепки и с полной
амуницией, с деморализованными канонирами и многоствольными бабахерами переходят
на сторону восставшего от политического сна Райбурга.
В городской тюремной крепости Бакшиш на всякий случай натянули подвесные батуты
и выставили на бастионах бесплатные виселицы для акробатов.
Тюремщики – дураки!
Сейчас не до спортивных развлечений.
Коменданту Бакшиша предлагается сдать крепость без дорогостоящих
легкоатлетических состязаний, но у него на этот счет есть твердые приказы Его
Величества. Он готов скорее взорвать нецензурными мыслями свой каменный менталитет,
один из духовных оплотов абсолютизма, чем сдаться просто так, не за понюх табаку.
Крепостные пушки уже заряжены снарядами с нервнопаралитической начинкой и
направлены на беснующуюся толпу.
Первые залпы...
Как грибы после дождя, плодятся юродивые, шизофреники и неврастеники.
Восемь мрачных башен Бакшиша одна за другой окутываются кислым дымом
выстрелов.
Толпа капитулирует.
Она задыхается от панического ужаса.
Император же спокоен и невозмутим, ибо ясно прозревает ближайшее грядущее.
Его Величество, отлично понимая смысл происходящего, принимает решение пешком
отправиться в Горсовет и задушевно побеседовать с депутатами, еще не потерявшими
рассудка и не лишившимися шкурных интересов.
В сопровождении двухсот отборных телохранителей он спокойненько входит в здание,
где заседают депутаты, и объявляет, что все войска выведены из Райбурга для подготовки
к подавлению демонократического бунта и потому отныне не должно быть ничего, кроме
слепого доверия, верноподданнического примирения с действительностью абсолютизма и
доброй воли к безропотному подчинению власть имущему монарху.
Ответом служат радостные крики.
Справедливость и мир непременно восторжествуют!
Вслед за этим раздается мерный топот гренадеров Центрального округа, готовых
приступить к зачистке Горсовета.
Смертельная опасность миновала.
Покои Императора в безопасности.
Абсолютная монархия наконец-то перестает быть забавной игрушкой в руках
демонократов.
Их дни и часы сочтены!
Император тверд и бесконечно самоуверен в своих непредсказуемых устремлениях. К
тому же он абсолютно убежден придворными политологами в собственной
непогрешимости.
Карающий меч уже обнажен.
Остается испытать его остроту.
Первый разящий испытательный удар обрушивается на планету Вурфулум.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ об одном изворотливом фельдкурате, выпивохе и
бабнике, который стал протеже Великого Инквизитора, возжелавшего услужить Папе
Душецелительному и удовлетворить интересы своего ведомства.
Тягучий, как очень липкая патока, колокольный звон медленно полз, тянулся и
стелился над Фациканом, обволакивая ватные уши прохожих и созывая ленивых
придворных вельмож на праздничный молебен по поводу Дня Великого Сказителя.
Ей-Богу, приятственный выдался Денек!
А кто виновник?
А виновником праздничного молебна был некий Дон Педрович Расплюйкин, когда-то,
точнее говоря, в незапамятные времена служивший на почте отважным дипкурьерским
ямщиком.
Да, это был именно он, Расплюйкин, хотя мог быть и кое-кто другой из скромных
тружеников изнурительного дипкурьерско-ямщицкого труда.
Сей Дон, по прозвищу Педрины Вести, без лишних политических забот и
головоломных идеологических кручин совершил чудовищное множество мелких
подвигов на ямщицкой ниве, в результате чего удостоился почетного титула
Заслуженного Народного Ямщика.
Он продолжал бы и дальше заниматься скромным коммуникативным
подвижничеством не славы ради, но токмо из врожденной любознательности к чужим
портфелям, баулам, авоськам и неукротимого желания известить коллег ямщиков о
текущих недостатках в работе телеграфных аппаратов спецсвязи.
И вдруг!..
Ая-яй!..
Надо же такому и другому случиться, что в самый разгар приватизации почтовых
ящиков и тайников спецсвязи Дон Педрович смалодушничал, то есть помолодел душой,
воспрянул духом и придумал оригинальнейший способ распространения бестелеграфных
сплетен с дикой, ну просто сумасшедшей скоростью.
Этот нетривиальный способ социальной и финансово-экономической коммуникации
бесстрашно испытал на себе и своих биржевых спекуляциях почтенный эсквайр Сил
Силыч Переборщило, распространив порочущую самого себя сплетню в узком кругу
собутыльников и прихлебателей. Понятное дело, конечный эффект был потрясающим
некоторые спекулятивные основы. Сплетня о первичности закваски над вторичностью
стеклотары молниеносно достигла императорского двора и повергла в изумление кое-кого
на его подворье.
Не прошло и пятнадцати суток по жандармскому времяисчислению, как сплетня
превратилась в пышный миф, в котором Дон Педрович занял почетное место, а
фотография эсквайра украсила коллекцию начальника дворцового Райвытрезвителя. И
теперь об этом регулярно трезвонили все церквушки Фацикана.
В тот день молебен служил военный священник, моложавый фельдкурат Иосиф
Бабанюк, известный своей нестерпимой любовью к фрейлинам, азартным играм в прятки
от кредиторов и живейшим участием во всех попойках офицеров резервного полка лейбгвардии Его Императорского Величества.
Выбор полкового священника на роль придворного попа был не случаен.
Брехать не буду, но поклясться всегда готов, что случайность, о которой на каждом
углу верещат философы и примкнувшие к ним инженеры человеческих душ, – это черт
знает что.
Когда вам случайно падает на голову заранее приготовленный кем-то кирпич, вы же не
станете отрицать отсутствие в этом лучшем из миров случайности как исключительно
случайной необходимости. Эта самая Необходимость всегда найдет малюсенькую лазейку
в твердыне случайного и очень эффективный способ прикинуться слепой и глухонемой
Случайностью. Так уж устроена железная конструкция Вселенной. Однако и в ней имеют
место некоторые инженерные недоработки, архитектурные перехлесты, провоцирующие
религиозные смуты, церковные расколы и богословские перебранки.
Возьмем, к примеру, благополучно процветающую империю Великого Альдебарана.
Сей пример в известном мне и только мне смысле изрядно поучителен.
В последние смутные годы с их бюджетными проблемами и социальной напряженкой
состояние церковных дел Великого Альдебарана не очень-то беспокоило Папу
Душецелительного, хотя и малость досаждало ему в нерабочее время. Не тревожили его
понапрасну и донесения филеров о том, что часть низшего духовенства снюхалась с
нечестивцами из числа новых альдебаран, кои исповедовали плутократический
материализм, субъективный эгоизм и еще кое-что совершенно неприличное.
«Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не хныкало по поводу и без оного», – менторским
тоном говорил в таких и других необязательных случаях Император, недурственно
разбирающийся во взаимосвязи случайного и необходимого в альдебаранском быту.
Как-то раз именно по этому поводу, то есть по данному случаю, он, тяжело вздыхая,
хмурясь и жмурясь, горестно пожаловался Великому Инквизитору на умственное
недомогание кое-кого из клириков.
Тот, бестия продувная, сразу смекнул, к чему клонит Папаша всех альдебаран.
Судорожно хлопнув себя по тонзуре, отгоняя нахальную муху, он оскалился в страшно
подобострастной улыбке и внес деловое предложение поставить церковноидеологическую работу на военно-патриотические рельсы.
Великий Инквизитор, закончивший в свое время дворянское юнкерское училище и
прослуживший две недели прапорщиком в запасном карательном полку, доподлинно знал,
что между обычным штатским попом и военным пастырем существует колоссальная
разница. У первых религиозность не имеет того штыкового стержня, на который легко
нанизываются грешные и безгрешные души, тогда как у последних набожность чертовски
гармонически сочетается с воинственностью штыковой атаки.
Ко всему прочему закаленный солдат сверхсрочной службы вовсе не обязан щадить
обычного цивильного священника, подвернувшегося ему под горячую руку в жаркой
рукопашной схватке за содержимое карманов повергнутого врага, а военному обязательно
должен отдать честь и часть добычи в соответствии с непререкаемыми уставными
требованиями.
В этом благоприятном свете и в этом нетривиальном ракурсе ценное предложение
Великого Инквизитора не могло не заинтересовать Императора, и он, не раздумывая,
сказал, что померкует и поразмыслит над ним в часы досуга или во время ночного бдения.
Пока Папа Душецелительный раздумывал и прикидывал, Великий Инквизитор, не
мудрствуя лукаво, быстро вычислил с помощью армейского Главполитупра фельдкурата
Бабанюка, приходившегося родственником начальнику этого самого Упра.
Судя по официальной характеристике, казенным доносам однополчан и назойливым
рекомендациям военно-полевых жандармов, Бабанюк был мастак читать искрометные,
зажигательные и поджигательные, то есть поджигательские, проповеди, которые, как
предполагал Великий Инквизитор, могли бы внести свежую струю в рекламнопропагандистскую деятельность Фацикана и оживить извечную дворцовую скуку.
Предварительное прослушивание фельдкурата подтвердило это гениальное
предположение.
В тот исторически значимый экзаменационный день, утомительно жаркий для
холодных натур и невыносимо однообразный для поэтов прозаического быта, ничего не
предвещало чего-нибудь этакого пьянящего, чего-нибудь совершенно необычного.
Великий Инквизитор, вислозадый сморчок с крохотными маслянистыми глазенками,
прячущимися за синими стеклами пенсне, плотно позавтракал, почистил зубные протезы,
послушал чертовски любимую сонату № 115643, покривлялся перед закаканым мухами
зеркалом и, оставшись довольным цветом своего припудренного прыщика,
угнездившегося на кончике сизого носа, велел подавать к парадному входу шарабан.
В дворцовом храме все было готово к экзамену. На круглом чугунном столике
высилась медная ваза с бронзовой крышкой и оцинкованными ножками, добытая в
колониальных войнах и забитая до верху искусственными водорослями и натуральными
пиявками. Здесь же стоял хрустальный жбан монастырского пива и веером лежали
игральные карты.
Понюхав пиво и сделав довольную кислую мину, Великий Инквизитор грозно повелел
подать коктейль «Северное Сияние» и сорокаградусное мороженое с домашним вареньем.
Коктейль и мороженое пришлись ему по вкусу. Он даже слегка посинел от превеликого
удовольствия и размороженных градусов.
– А теперь начнем, – сказал грозный экзекутор, устраиваясь поудобнее в мягком кресле
без балдахина и блаженно улыбаясь.
Тихо скрипнула дверь.
– М-можно? – раздался робкий голос абитуриента, претендента на высокий чин
придворного проповедника и религиозного политолога.
– Конечно, голубчик, конечно, – ласково промолвил Великий Инквизитор. – Прошу к
столу. Тяни свою счастливую карту, свой, так сказать, входной билетик.
Неуверенной поступью экзаменующийся приблизился к столу, бросил жадный взгляд
на посудину с пивком, но тут же его отвел и задумчиво уставился на картишки.
– Тяни! – скомандовал экзаменатор.
Дрожащая рука протянулась к картам.
– Туз! – радостно выпалил фельдкурат и покачнулся от прилива жизненных сил.
– Везет тебе в карты, сукин сын, – не без зависти в голосе констатировал Великий
Инквизитор, тасуя колоду. – Будешь сдавать без подготовки или как?
– Сдаю немедленно!
– Ну так с Богом!
Звеня шпорами и ощущая неутихающий набатный звон в голове после вчерашней
офицерской пирушки, фельдкурат взобрался на амвон.
– Смирно! – скомандовал он сам себе и своему внутреннему голосу. – На молитву
шагом марш!
Сосредоточенно промаршировав на месте около минуты, фельдкурат чихнул и начал:
– Святая церковь не должна цацкаться с первой попавшейся в наши сети нечистой
силой и всякой неверноподданной сволочью! От этого быдла никогда ничего хорошего не
жди! Только одна вонь и смрад! Чтоб мне провалиться на этом самом месте! Посему я
имею твердое намерение утверждать, что всех подозреваемых в ереси надо загнать в
штрафбаты. Там им верноподданные политкомиссары и фельдкураты таким черным и
красным перцем сраку надерут, что они начисто забудут о своих греховных помыслах.
С этими словами проповедник ловко выхватил из перламутровых ножен именную
шпагу и стал виртуозно делать разные фехтовальные экзерциции, от которых у
присутствующих зарябило в глазах.
– Кажись, фельдкурат вошел в настоящий раж, – восхищенно шепнул Великому
Инквизитору церковный сценарист литургических представлений, он же секретарь
Тайного Трибунала и коллекционер анонимных доносов. – Аж вспотел от усердия.
– Чувствую, – ответил тот, жадно принюхиваясь к запахам, исходящим от
разбушевавшегося фельдкурата и его сапог. – Это значит, что он свой и наш в доску.
Будет плясать и приплясывать под мою пастырскую свирель.
Фельдкурат, заметив некоторое оживление на лицах присутствующих, воодушевился и
загорланил любимую песню Великого Инквизитора:
– Аты-баты, шли солдаты, аты-баты, на базар...
Эти слова тронули Великого Инквизитора. Он прослезился и начал подпевать.
После дружного литургического песнопения, фельдкурат неловко спрыгнул с амвона,
звонко щелкнул каблуками и неровным строевым шагом направился в ризницу ожидать
результата экзамена.
– Этот шалун преотлично знает свой предмет и умеет яростно жечь пастырским словом
сердца тех, кто внемлет ему, – уверенно изрек Великий Инквизитор. – Из такого молодца
можно сделать пламенного трибуна и даже отменного подлеца. Это как раз то, что нам
нужно. Ставлю ему пять баллов.
– Позвать фельдкурата? – спросил секретарь.
– Нет, не надо. Я лично посещу ризницу и порадую фельдкурата своим собственным
благословением его первых шагов на придворном поприще.
С этими словами Великий Инквизитор вылез из кресла и засеменил выполнить
обещанное.
В просторной ризнице Его Святейшество застало фельдкурата, азартно играющего в
кости со своим денщиком.
– Я тоже хочу погреметь костями, – оживился экзаменатор, забыв о своей миссии.
– Играем только на деньги, – небрежно кинул через плечо фельдкурат, уже успевший
причаститься кружкой монастырского вина.
– Какая ставка?
– Девять империалов.
– Мало. Ставлю десять.
Не прошло и получаса, как Его Святейшество продулось вчистую. Но Великий
Инквизитор не был бы Великим, не имей он за душой всяких изощренных хитростей и
прехитрых свинств, больших и очень больших.
Бросив сверхпроницательный взгляд на фельдкурата, он решительно и твердо заявил,
что ставит на кон пятерку за экзамен.
Куда тут деться?
Ставь!
Однако и фельдкурат был малый не промах. Нагло подмигнув денщику, он быстро и
ловко облапошил Великого Инквизитора.
– М-да, – почесал тонзуру проигравший. – Что-то мне сегодня не фартит.
– Обязательно подфартит в чем-нибудь другом, Ваше Святейшество, – успокоил его
денщик фельдкурата, каковым был Хромой Бес, недавно внедрившийся по заданию
Вельзевула во вневедомственную охрану Фацикана и уже успевший
переквалифицироваться в денщики. – Вот помню жил у нас на Куреневке один гаденькийпрегаденький жмот, ужас как не любивший давать деньги под маленькие проценты.
Приходит к нему однажды усталый и голодный грабитель с большой дороги, вытаскивает
пушку приличного калибра и жалостливо так просит: «Дай, разлюбезный, мне в долг под
двести процентов годовых одну монетку на совсем крохотное счастье». Этот жлоб,
конечно же, встал на дыбы, сказал, за кого вы меня, сударь, имеете, и не пошли бы вы к
своей покойной матери за кредитом. А сам гранатой размахивает, пулемет вытаскивает,
полицию звонками беспокоит. Обиделся посетитель, хлопнул дверью и был таков.
Радуется жлоб: знай, думает, наших. Минует неделя, другая... Снова заявляется грабитель
с большой дороги. Только на этот раз у него нет платка носового на роже и темных очков
тоже нет, хотя крупнокалиберная пушка по-прежнему имеется. В руках держит
предвыборной агитплакатик, на котором крупными буквами для близоруких напечатано,
что оный грабитель – уже и не совсем грабитель, а самый, что ни на есть, кандидат в
предводители местного дворянского собрания. У жлоба того, понятное дело, челюсть
отвисла. Стоит он и хлопает, то ушами, то ладошками. Кандидат же рекламно улыбается,
зубы фотогенично скалит и говорит: «Гони, брат, деньги на предвыборную кумпанию без
всяких процентов и расписки. Потом, может быть, сочтемся». Крутись, не крутись, а
денежки пришлось выложить. Свой свояка чует издалека. На этот раз промашки не было:
грабитель стал предводителем и в знак своего благоволения к ростовщику издал указ о
повышении процентной ставки за кредиты. Вот и получается прелестный замкнутый круг
для лиц одной масти, в котором действует закон финансовой термодинамики: если
убывает, то потом прибудет.
Этот закон очень понравился Великому Инквизитору. На радостях он осушил
церковную кружку крутого первача и предложил сыграть в подкидного дурака. И сыграли
бы, но тут фельдкурат бросил быстрый взгляд на денщика, потом на часы и взволнованно
сказал, что они уже опаздывают во дворец.
Делать нечего, оба пастыря чинно направились с до-кладом к Папе Душецелительному.
– Что-то стало здорово припекать, – вдруг не с того не с сего заметил фельдкурат, когда
они поравнялись с пивным ларьком для придворных служащих.
Великий Инквизитор покосился на упитанную фрейлину в белом, накрахмаленном
халатике, царственно восседавшую в ларьке.
– Кружечку холодненького можно пропустить, – промолвил он, плотоядно облизываясь
и шаря по карманам. – Но – черт возьми! – я же все спустил вам...
– Так и быть, угощаю! – ободряюще хлопнул его по плечу фельдкурат.
Выпили.
Понюхали и пососали воблу.
Покалякали с продавщицей на амурные темы.
Еще раз приложились к пенной кружке.
Записали телефончик фрейлины.
Пошли дальше.
Остановились.
Закурили.
– А не заглянуть ли нам как бы мимоходом в стекляшку «Райское Блаженство»? –
мечтательно произнес Великий Инквизитор, оглядываясь по сторонам и к чему-то
принюхиваясь. – Хозяин стекляшки – мой секретный агент и профос по совместительству.
Там играют на курсах ценных бумаг и бывают придворные кокотки.
– Отчего же не зайти, – промычал фельдкурат.
Минут через двадцать Великий Инквизитор уже чувствовал себя в стекляшке как
зубастый щукарь в аквариуме для домашних благовоспитанных рыбок. Он с
удовольствием опорожнял один кухоль за другим и, сосредоточенно листая толстый
эротический журнал «На страже монастырских нравов», машинально пощипывал кокоток
за их невыносимо прелестные выпуклости.
Когда начало вечереть и в стекляшку все чаще стали заглядывать на огонек
придворные дружинники, фельдкурат изъявил неукротимое желание отправиться к
Императору, но получил суровый отпор. Однако через час фельдкурат, предвкушавший
восторг от личной встречи с абсолютным монархом, пригрозил Великому Инквизитору,
что пойдет к Папе Душецелительному один, пусть даже на бровях или на ушах. Лишь
после этой угрозы тот перестал артачиться, отложил в сторону недочитанный журнал, и
они тронулись в путь.
По дороге заглянули еще в дворцовый буфет, где Великий Инквизитор быстренько
заложил свои алмазные четки и даже попытался заложить свою несуществующую совесть,
чтобы можно было отполировать глотку монастырским ликером.
Оттуда его фельдкурат уже волок, чертыхаясь и награждая исподтишка тумаками.
Периодически трезвея, Великий Инквизитор вопрошал:
– А куда мы... и-ик... идем... во мраке наших и ваших заблуждений?
– К Папе Душецелительному.
Неожиданно Великий Инквизитор остановился, как вкопанный, и заявил совершенно
трезвым голосом:
– Тринадцатое онтологическое доказательство бытия Абсолюта – сплошная галиматья,
тудыть его в качель! Я не позволю профанировать сакраментальные в своей невыразимой
трансцендентности сущности! Пора заняться фундаментальной ревизией богословских
диссертаций и монастырских подвалов.
Упоминание о подвалах заинтересовало фельдкурата.
– Когда начнем ревизию? – деловито спросил он.
– А сегодня и начнем! – решительно выпалил Великий Инквизитор. – Чего тянуть?
– Кого будем брать за вымя? – вооружаясь записной книжкой, полюбопытствовал
фельдкурат.
– Орден Нищенствующих Духом.
– Так и запишем. А на закуску?
– Монастырь Сестер Бесприблудных.
– Великолепно!
Обсуждение плана инспекции монастырских подвалов и монашеских келий
неожиданно прервали капли дождя.
Незапланированный природный фактор несколько пригасил душевные порывы
Великого Инквизитора. Он насупился, погрустнел, а потом резво встрепенулся и заехал
своему протеже в ухо громогласным заявлением о переносе визита к Папе на следующий
день.
Фельдкурат с недопониманием отнесся к этой оглушительной новости. Зыркнув по
сторонам, он отбросил всякие церемонии и заговорил с Великим Инквизитором в
интимном тоне.
– Ты, старый хрен, мне все карты путаешь, – нежно прорычал он. – Давай-ка доведем
начатое дело до конца. Не распускай сопли.
После короткой полемики Великий Инквизитор настоял на своем и на какое-то время
утихомирился.
Погрустневший фельдкурат заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Мгновенно из кустов крыжопника вывалился денщик, незримой тенью сопровождавший
своего лихого пастыря.
Наблюдая издали за коварными уловками и ужимками фельдкурата, изо всех сил
пытавшегося расположить к себе разгулявшегося Великого Инквизитора, Хромой Бес
строил свои дьявольские планы атеистической атаки на душителя свободного
смехоизъявления и сатироблудия.
И наконец представился удобный случай для проведения задуманной операции.
– Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, куда прикажите доставить Его
Святейшество? – деловито поинтересовался черт.
С большим сожалением уяснив, что в таком оригинальном состоянии им лучше не
заявляться в императорские покои, фельдкурат принял полутрезвое решение доставить
своего высокопоставленного собутыльника в Штаб-Квартиру инквизиторов.
Решено – сделано.
– Тащи тело в секретную резиденцию церковных реконструкторов заблудших душ, –
приказал фельдкурат.
Подхватив Великого Инквизитора под мышки, Хромой Бес поволок его к выходу из
дворца.
В пути черт обращался с Великим Инквизитором по-церковному строго и по-военному
беспощадно. При малейших попытках Его Святейшества взбрыкнуться и сморозить
какую-нибудь религиозную глупость, он давал ему бодрящий плоть тычок под ребро, на
что тот реагировал необычайно весело, умаляя не щекотать его без нужды.
– А вот тебе, поп, еще один бес под ребро, – игнорируя высочайшие просьбы, отвечал
невозмутимо черт и приводил сказанное в исполнение.
Наконец они достигли Штаб-Квартиры, находившийся поблизости от дворца.
Оплот священной инквизиции был громоздок, как старинный кухонный холодильник,
и незамысловат в своем архитектурном убожестве, призванном внушать душевный трепет
и мысли о собственной ничтожности перед железобетонным ликом церковной юстиции.
Если стоять ко дворцовому парку задом, а к Штаб-Квартире передом, то непременно
зачешется поменять зад на перед, ибо не каждому дано унять противную дрожь в
коленках при одном взгляде на вещественное воплощение клерикально-трибунальной
справедливости.
Однако еще не совсем протрезвевшему фельдкурату и все еще трезвому Хромому Бесу,
с отвращением тащившему на себе упитанные мощи Великого Инквизитора, было не до
абстрактных умозрительных размышлений о каноническом праве и вообще о праве
сильного вершить не только божий суд.
Военный пастырь в чине фельдкурата упорно двигался к своей заветной цели – к ШтабКвартире.
Из подвала этой Квартиры доносились пронзительные женские вопли, мужские стоны,
щелканье бичей, звон кандалов, бутылок и кружек.
– Честь имею доложить, – с трудом отдышавшись, выговорил Хромой Бес в
переговорное устройство. – Нами в целости и сохранности доставлен по назначению
Великий Инквизитор. Его Святейшество очень устали после изнурительного трудового
дня и хотят в кроватку.
В ответ что-то щелкнуло, что-то пискнуло, и медленно распахнулись тяжелые
створчатые двери.
Из темноты выскользнули черные фигуры в клобуках. Они молча подхватили Его
Святейшество и торжественно внесли тело в здание Штаб-Квартиры.
– Где это вы так нализались? – раздался из-за спины фельдкурата елейный голосок
секретаря Великого Инквизитора.
Не оборачиваясь, фельдкурат только презрительно фыркнул и сплюнул. Его примеру
последовал Хромой Бес.
Секретарь понимающе прыснул в кулачок и больше не задавал глупых вопросов.
К чести господина фельдкурата будет сказано, он умел держать язык за зубами тогда,
когда этого требовали обстоятельства и высшие карьерные интересы.
Неожиданно на втором этаже хлопнуло окно, посыпались пуленепробиваемые стекла и
раздался зычный голосишко Великого Инквизитора.
– Йоська! – заорал он. – Где ты?
– Здесь я, здесь! – отозвался фельдкурат.
– Ходь сюды! У меня тут добрая заначка есть! Шуруй быстрее!
– Уже бегу!
И фельдкурат стрелой взлетел на второй этаж, где его нетерпеливо ждала заначка.
Естественно, верный денщик-оруженосец, вооруженный до зубной оскомины
душеспасительными проповедями, не замедлил последовать туда же.
Легко себе представить, что такой черт мог накуролесить, оказавшись в ШтабКвартире Святейшей Инквизиции. Однако не надо никаких фантазий. Достаточно того
факта, что на следующий день все трудолюбивые инквизиторы данного заведения не
вышли на работу по причине большого пожара в мозгах, глотках, а также в коридорах и
кабинетах Штаб-Квартиры.
Так совершенно небанально началась блестящая пастырская карьера фельдкурата
Иосифа Бабанюка.
Первая ступенька, вторая ступенька, третья ступенька...
Один этаж, другой этаж, третий этаж...
Все выше и выше, и выше...
В конце концов, фельдкурат залетел так высоко, что очутился на планете Вурфулум,
куда последуем и мы, но по причинам иного порядка.
Алёна Дашук
Один вечер из жизни вершащего судьбы
Боль является чудодейственным средством, которое пробуждает радость.
Лууле Виилма
В голове гудело, как в трансформаторной будке. Ломило всё: лоб, виски, затылок. В
глазницах пожар. Во рту авгиева конюшня. Махорыч страдал. Господи, хоть бы глоточек
пивка! Он бессмысленно таращился на дверь пивной и дрожал той мелкой
непрекращающейся дрожью, какая знакома всякому горемыке со стажем. Зря он
приплёлся сегодня сюда. Сердобольный бармен Колян, выносящий порой страждущим
недопитое клиентами пиво, не работал. Не его смена. У барной стойки мельтешился
незнакомый парень, которому не было никакого дела до мучений потрепанного жизнью и
возлияниями мужика у дверей.
Махорыч тоскливо взирал сквозь стеклянную дверь на пару подвыпивших весельчаков.
Они о чём-то громко говорили, хохотали и то и дело похлопывали друг друга по спинам.
Перед ними на столе выстроился ряд пустых кружек из-под пива. Прозрачный графинчик
лукаво посверкивал оранжевым бликом. За долгие годы Махорыч научился безошибочно
определять — нальют-не нальют, если со всей искренностью описать свои муки. Эти
точно не нальют. Махорыч примагнитился взглядом к очередной кружке в руке одного из
посетителей. Кружка поднялась в воздух, описала дугу и неуклонно двинулась к губам
весельчака, сидящего у окна. Махорыч почувствовал, как ноги затряслись сильней. Он
сглотнул слюну в унисон с чужим глотком пива.
— Ы-ы-ы-ы, — тихо заскулил Махорыч.
— Тяжко?
Подсматривающий за чужим праздником жизни Махорыч испуганно оглянулся. Это
мог быть сердитый мент. А от них добра не жди. Перед ним стоял высокий темноволосый
господин в длинном чёрном пальто. Глаза странные — мрачные со смешинкой. Как
правило, такие не наливали, но, если у них бывало хорошее настроение, могли ссудить на
безвозмездной основе рублей двадцать, а то и пятьдесят. Махорыч снизу вверх заглянул в
шоколадные глаза господина и вздохнул.
— Угу...
— Пойдём. — Господин уверенно шагнул к дверям пивной. На Махорыча он не
оглядывался. Не сомневался, тот семенит следом.
Господин заказал для Махорыча графин ледяной водки с такими закусками, о
существовании которых Махорыч уже давно забыл. Упругие хрусткие груздочки,
пахнущая подсолнечным маслом и укропом квашеная капуста, солёные огурчики
дислоцировались в боевой готовности перед ошалевшим взором Махорыча. Пока до них
дело не дошло. Махорыч залпом осушил первую стопку водки. Вторую. После третьей он
обрёл способность изумляться.
— А чё это ты… вот… — он кивнул на изобилие, невиданное им даже в самых сладких
снах.
Господин едва заметно улыбнулся. Сам он не пил.
— Людям надо помогать, — сказал господин тихо. Точно тайные знания передал.
Махорыч махнул ещё одну стопку и с беспокойством посмотрел на стремительно
опустошаемый графин.
— Ты пей, закусывай. — Господин подвинул к Махорычу тарелку с груздями. — Ещё
возьму, если надо.
Махорыч поёжился. Приключение не вписывалось ни в какие известные ему рамки.
Был бы этот хлыщ пьян в дрибадан, тогда ладно. Пьяных господ иногда пробивает на
благотворительность и сентиментальность. Но этот был безобразно трезв.
— А чё сделать-то надо?
Однажды Махорычу поручили разбить в шикарном авто стекло и выудить оттуда
какую-то папку. За это ему обещали шесть бутылок «беленькой». Но тогда он был моложе
и шустрее. Папку он принёс, за это и роскошный «гонорар» получил. Но там-то всё ясно.
Сначала работа, а супер-приз потом. А сейчас что?
— Ничего, — благодетель равнодушно пожал широким плечом и отвернулся.
— То исть, это так, халява? — уточнил Махорыч, подозрительно осматривая
непроницаемое лицо своего vis-a-vis. История ему не нравилась. Но остановиться он не
мог. Стопки были до обидного маленькие. Он хлопнул уже пятую. По телу разлилось
блаженство.
— Ты пей, — незнакомец собственноручно налил очередную рюмку.
— Может, ты того… — Махорыч судорожно пытался найти объяснение
происходящему. — В завязке? Небось, знаешь, как «трубы горят». Самому нельзя, так
посмотреть хотя бы охота, да?
Господин приподнял широкие чёрные брови и неожиданно рассмеялся. У него были
белые крепкие зубы и низкий, бархатистый смех.
— Вероятно, — отсмеявшись, ответил он.
Теперь всё встало на свои места. У «зашитых» там, или у «кодированных» каких,
иногда просто смерть, какое желание появляется глянуть, как пьют другие. Тоска по
весёлому времени что ли? Трезвенники Махорыча настораживали. Те же, кто завязал,
вызывали сочувствие. Господин в пальто стал симпатичен до пушистой теплоты в груди.
— Тяжело в завязке-то? — Махорыч подпёр голову рукой и уставился на собеседника
слезящимися от умиления глазами.
— Ничего, справляюсь. — Из глаз незнакомца смешинка никак не улетучивалась.
— Я раньше тоже хотел завязать. Жена уж больно пилила. Приду, бывало, под
градусом, а она в крик сразу. А чего особенного-то? На заводе вкалывал в две смены.
Уставал же. А тут аванс или получка там… Ну, знамо дело, с мужиками отметим. Не
понимала глупая баба, что мужику хлеба-то с картошкой это мало. Ему же общения надо!
Так ведь говорю? — Господин молча кивнул. Махорыч погладил его взглядом и снова
прослезился. — Это ж только мужик понять может. Вот ты меня, знамо дело, понимаешь.
А моя понять не могла. Билась больно, если получку до дома не доносил. А мужик ведь
это такое дело, — Махорыч покрутил пальцем в воздухе. — Мужику вот жрать не давай,
деньги отыми, а о жизни поговорить требуется. — Господин продолжал молча кивать, а
по его губам скользила туманная ухмылка. — Ты того… — Махорыч сконфуженно
заёлозил на стуле. — Взял бы пивка чуток. А то водка без пива… Ну, сам понимаешь.
На прощание господин в пальто протянул Махорычу яркий пакет с аляповатой
картинкой — голая девица в обнимку с ягуаром на капоте спортивной машины. В пакете
сладко позвякивали бутылки и банки. Махорыч принял подношение ослабевшими от
неистовой благодарности руками.
— Звать-то тебя как, мил человек?
— Павлов Андрей Семёнович, — официально представился господин.
— Андрюха, значит! — почему-то обрадовался Махорыч. Потом смутно вспомнил, что
так звали его сына. Но тут же забыл. — Ты, Андрюха, не сомневайся. Во век не забуду!
Вона в том доме я живу. Квартира номер 105. Если надо чё, ты заходи!
Павлов пожал Махорычу руку. Сам, первый протянул большую холёную кисть. По
щекам Махорыча стекла ещё одна благодарная слезинка. Андрей Семёнович сел в
огромный серебристый автомобиль и махнул через стекло Махорычу. Машина медленно
отползла от бордюра, а пьяный и счастливый Махорыч ещё долго стоял на мокром от
дождя асфальте, глядя вслед удаляющимся огонькам. Если бы сейчас его попросили ради
таинственного Павлова броситься под колёса приближающегося рефрижератора, он
сделал бы это, не раздумывая.
Павлов неспешно вёл своего серебристого железного «коня» сквозь вечерние огни.
Второй раз встречаться с Махорычем не придётся. Несчастный алкоголик и без того
теперь будет вспоминать его до конца своих бесполезных дней. Это люди делят
себеподобных на первый сорт, второй и пересортицу. Для Павлова же истина была одна:
живая душа — она и есть живая душа.
Сейчас надо было заняться другим. Андрей Семёнович набрал на сотовом номер
Ирины. Она с мужем сегодня собиралась в театр. Билеты на спектакли заезжих
знаменитостей были раскуплены за несколько месяцев до гастролей. Труппа давала
представления на старояпонском языке. Трудно представить, чтобы в городе набралось
столько знатоков специфических традиций загадочной Азии. Зато цена билетов была
астрономической. Для большей половины зрителей этот факт был решающим. Выложить
такие деньги на культурное мероприятие — значило позиционировать себя, как человека
не только успешного, но и не лишённого определённой утончённости. Это был некий акт,
демонстрирующий свою принадлежность к кругу избранных. И при чём здесь, скажите,
душераздирающие, но неясные в силу языкового барьера страсти на сцене?
— Добрый вечер, — пролил в трубку бархатистый баритон Павлов.
— Здравствуйте, Андрей Семёнович! — Голос Ирины Николаевны зазвенел от
радостного возбуждения.
— Позвонил узнать, какие у вас новости. Результаты уже известны?
— Просто не знаю, как вас благодарить! Антоша принят на ура. Все от него в восторге!
Преподаватель, принимавшая экзамен, сказала, что у него чистейший лондонский
выговор. Она не верит, что язык он учил в России! — Ирина засмеялась счастливым
смехом. Ей не терпелось вывалить все добрые вести на голову репетитора своего сына.
Ведь это его заслуга. Ему, наверняка, будет приятно.
Сын Ирины Николаевны Антон был вялым и ко всему равнодушным семилетним
увальнем. Поздний ребёнок, он вызывал в родителях то самое убивающее всё живое,
обожание, которое заставляет стареющую одинокую мать ненавидеть всех и вся, что
может хотя бы на миг отвлечь внимание её взрослого дитя от неё. Любое мимолётное
«Хочу!» сына выполнялось с судорожным благоговением. Любое «Я сам!» пресекалось на
корню. С течением времени Антоша перестал проявлять инициативу и полностью отдался
убаюкивающей заботе своих родителей.
Мальчик безоговорочно должен был получать всё самое лучшее. Это касалось,
разумеется, и образования. Устроить сына в престижную гимназию с углублённым
изучением английского — было самой заветной мечтой Ирины Николаевны. Проблема
состояла в том, что Антоша был беспросветно глуп. Репетиторы чередой проходили через
их дом. Каждый из них безуспешно бился с вселенской тупостью и ленью ученика и рано
или поздно складывал оружие. Срок вступительных испытаний приближался, а сонный
Антоша так и не освоил хоть что-то сверх хрестоматийного My name is… Мать и отец
были в отчаянии.
После позорного бегства очередного репетитора Ирина Николаевна сидела в кафе в
полном унынии, граничащим с истерикой. Тогда-то к ней и подошёл высокий красивый
мужчина средних лет с тёмными вьющимися волосами и мрачно-насмешливыми глазами.
— Я бы никогда не посмел побеспокоить вас, — вступил он негромким, но сильным
голосом — но в заведении катастрофически не хватает мест. Вы позволите выпить в
вашем обществе мой кофе?
Ирина Николаевна неприязненно оглядела мужчину и качнула головой. Одет он был
прилично. Трезв. Правда, чрезмерно красив, но у каждого свои недостатки. Ей было не до
него. Мысль о том, что её Антоше грозит сесть за парту с детьми из типовых многоэтажек
приводила её в ужас.
— У вас что-то случилось? — спустя несколько минут вдруг спросил мужчина. Он
подловил именно тот момент, когда на Ирину Николаевну внезапно накатило
иссушающее желание выплеснуть весь свой страх и боль. Она заговорила. Сначала
осторожно, точно пробуя ногой тонкий лёд. Мужчина слушал внимательно. Иногда
сочувственно кивал. Ирина Николаевна заговорила уверенней. Мужчина продолжал
слушать и молчать тем обволакивающим уютным молчанием, которое говорит о высшей
степени соучастия. Неожиданно для себя Ирина Николаевна взахлёб выложила ему не
только о беспомощности преподавателей английского, но и о том, каким болезненным
был Антоша в младенчестве; как трудно он достался ей, учитывая годы лечения от
бесплодия и тяжёлые роды; как она располнела после беременности; каким безразличным
стал её муж; как боится она ещё одного дефолта и ещё много чего. Откровения лились
горным потоком. Только, когда Ирина Николаевна остановилась, чтобы вдохнуть воздуха
для новой порции жалоб, она поняла, что плачет. На них со всех сторон косились гости
кафе. Одни с отвращением, другие с укоризной, а кто-то с любопытством. И только
мужчина за её столиком продолжал смотреть мягко и участливо. Ирина Николаевна
разрыдалась в голос.
Павлов накрыл её руку своей широкой прохладной ладонью и осторожно похлопал,
утешая.
— Я помогу вам.
Вот и всё что он сказал тогда.
На другой день он явился в дом к безутешным родителям, очаровал всех, включая ко
всему безучастного Антошу, и за свои уроки взял символическую сумму.
Присутствие Павлова в жизни семьи не замедлило сказаться. Спустя уже пару месяцев,
Антоша сносно лопотал на языке великого Шекспира. Кроме того, всезнающий Андрей
Семёнович дал весьма полезные советы, связанные с ценными бумагами и курсами валют.
За год финансовое положение семьи ощутимо упрочилось, а любимый отпрыск свободно
мог переводить беглую английскую речь. Но и на этом благодеяния Павлова не
закончились. Он свёл Ирину Николаевну с неким диетологом-чародеем, который помог
женщине легко избавиться от двадцати семи килограммов. Выяснилось, что под лишним
«культурным слоем» пряталась удивительная красавица. С кем ещё свёл новый репетитор
Ирину, мужу было лучше не знать. Но факт остаётся фактом — Антоша без сучка, без
задоринки поступил в престижнейшую гимназию и слыл там первым учеником; сама
Ирина Николаевна в свои сорок три неожиданно превратилась в невероятную красотку; и
её, наконец, стали боготворить. И не какой-то там бесцветный и набивший оскомину муж,
а… Впрочем, не надо имён.
— Вы ангел! — не унималась трубка с придыханием.
— Да что вы! — Павлов изобразил смущение. — Просто мне приятно помочь вашей
семье. В наше время семейные ценности сошли на нет. Ваша любовь к сыну и
преданность мужу заслуживают самого глубокого уважения. — В трубке помолчали,
видимо обдумывая параметр «преданность мужу». — Разводы в наши дни стали нормой,
— помог побороть неловкость Павлов. — При вашей красоте и уме другая женщина уже
перебрала бы под марш Мендельсона ни один вариант. А вы остаётесь хранительницей
очага, женой и матерью.
Это было правдой. Ирине Николаевне даже в голову не приходила мысль о разводе. Её
новое увлечение был молод и чертовски красив, но она привыкла к своей двухуровневой
квартире в центре, к тому, что её муж не контролировал расходы и, вообще, ни во что не
вмешивался. Молодой же любовник был страстен и ревнив. К тому же имел довольно
зыбкую творческую профессию. Нет, о разводе и речи быть не могло. Андрей Семёнович
прав, она хранительница очага, мать и жена. На сердце стало ясно и светло. Последняя
кошка, нещадно скребущая сердце, покинула своё насиженное место. Захотелось сделать
для Павлова что-то очень-очень хорошее.
Он точно почувствовал это.
— А у меня, Ирина Николаевна, к вам разговор личного свойства, — в мягком
баритоне послышались просительные нотки.
— Андрей Семёнович, вы же знаете, для вас всё, что в моих силах! — Ирина
выдохнула это и даже зарделась от удовольствия. Похоже, она сможет хоть как-то быть
полезна своему ангелу-хранителю, так перевернувшему всю её жизнь.
— Племянница моего знакомого попала в весьма неприятную историю. Её компания
немного повеселилась и перебрала с алкоголем. Одно слово, дети! Так получилось, что
подростки угнали машину и сбили человека. Старик в больнице скончался. Поверьте, не
столько от травм, сколько…просто пришло время. Теперь у ребят могут быть серьёзные
проблемы. Девочке одной из всей компании исполнилось восемнадцать. Девочка
умненькая, талантливая. Ей бы в институт поступать, а тут такое. — Павлов грустно
вздохнул. — Вы прекрасный юрист. Может быть, что-то посоветуете? Или… кого-то.
Трубка потрескивала в ответ. Павлов напрягся.
— Удивляюсь вам, Андрей Семёнович, — ожил, наконец, телефонный эфир. — Вы
хоть когда-нибудь что-то просите для себя? Сколько вас знаю, всё о других да о других.
Павлов скромно улыбнулся.
— Вероятно, мне это нужно даже больше, чем тем, кому я помогаю.
— Вы, правда, наверно, святой…
— В каждом живая душа, которая хочет радости.
Павлов не лукавил. Живая душа — вот она истинная ценность. И она трепыхается в
любом из этих тел: стареющей матери, честолюбивого юноши, больного бомжа или
некрасивой девчушки. И все хотят быть счастливыми. Хотя бы на мгновение. На
ослепительный миг. Все. И он может дарить эти невероятные мгновения. Так он устроен.
— Мне нужны детали происшествия, — голос Ирины Николаевны стал
рассудительным. Она снова превратилась из размякшей от восхищения девочки в деловую
женщину, компетентного специалиста, готового весь свой профессионализм и
благодарность бросить к ногам того, кто просил сейчас о помощи. Помощи не себе.
Помощи другому человеку. От сознания этого у Ирины Николаевны почему-то потеплело
внизу живота и перехватило дыхание. Ах, как жаль, что этот непостижимый Павлов ни
разу не ответил на её знаки. Он точно не замечал их. Всё улыбался своей благородной и
тихой улыбкой сфинкса.
Ради такого человека можно пойти на всё. Даже на то, чтобы немного подвинуть
давным-давно установленную границу своих принципов. Да, она судья, о котором ходят
самые невероятные слухи: она никогда не берёт взятки, не передёргивает факты и не
взирает на чины и регалии. Ирина Николаевна очень гордилась этими слухами, ведь на
поверку они оказывались самой что ни на есть правдой. Она была наслышана, что даже на
зоне о ней говорили с удивлённым уважением. Ей это льстило. Неподкупная судья. Много
ли наберётся таких? Имидж бесстрастной богини правосудия приятно щекотал
самолюбие. А деньги… Что деньги! Муж зарабатывает достаточно, чтобы можно было
позволить себе быть неподкупной.
Ирина Николаевна не сомневалась — девушку, за которую просил Павлов, она сумеет
спасти от печального старта в жизнь. Гуманность Павлова потрясала её. Кому и помогать,
как не ему. За год их знакомства он ни разу не попросил ничего для себя. Даже увеличить
смешную оплату за уроки английского. А ведь мог. Они с мужем семья состоятельная
(кстати, не без помощи всё того же Павлова), а на любимого Антошку ничего не жаль. Он
знал всё это, но ни разу… Ни единым словом!
Андрей Семёнович несколько секунд слушал прерывистое дыхание своей
собеседницы. В этом дыхании мелькали все мысли женщины: от готовности исполнить
любую его просьбу до недвусмысленной тяжести в лоне.
— Если я подъеду прямо сейчас, вы меня примете? — спросил он, проверяя
самозабвенную жертвенность женщины на крепость. Он знал, насколько важен был для
неё сегодняшний выход в театр. Там её обещали представить директору Антошиной
гимназии, дружба с которым могла существенно повлиять на дальнейшую судьбу сына.
Безусловно, в положительную сторону.
Трубка недолго била в ухо щелчками и шорохами, выдавая, что на другом её конце
колебались. Потом точно в холодную воду нырнули:
— Да, подъезжайте!
— Спасибо!
Павлов удовлетворённо нажал «отбой» и вымарал из списка номер Ирины Николаевны.
Больше он ей никогда не позвонит. Ещё одна победа, от которой становится скучно.
До встречи, которая обещала что-то нетривиальное, было ещё пара часов. Их можно
было провести с пользой. Павлов остановил машину на автостоянке роскошного ночного
клуба. Заведение было закрыто для праздношатающейся бедняцкой публики. Ревностный
фейсконтроль отсеивал недостойных с тщательностью мелкого сита. Павлов пробился
сквозь толпу разряженных в пух и прах девушек и юношей, не допущенных в святая
святых. Они уныло топтались у входа, ожидая неизвестно чего. Иногда стражи у дверей
развлекали себя тем, что манили пальцем кого-то из массы. Толпа в полном составе
подавалась вперёд, сминая тех, кто стоял ближе к заветному входу. Глаза девочек и
мальчиков наполнялись такой подобострастной надеждой, что охранники не могли
удержаться от смеха. Призывный жест не был адресован кому-то конкретно. Просто было
забавно смотреть на эту волнующуюся, одуревшую от желания быть избранной биомассу.
— Привет! — Павлов пожал руку одному из стражей. — Что тут сегодня?
— ЗдорОво! — Огромный детина бережно ответил на рукопожатие. — Да хрен какойто закордонный приехал. Вадик на закрытую вечерину выписал. Малолетки, как с цепи
посрывались. Их в дверь гонишь, в окно лезут. — Охранник выругался и сплюнул. — Уже
троим скорую вызывали. В обмороки от чуйств падают, язви их.
Страж хмыкнул.
Вадик был известным в городе авторитетом. Он любил покутить в этом заведении в
обществе самых неприступных «звёзд» шоу-биза. Сами они его мало интересовали. По
большей части, он их презирал. Зато имел статус всесильного даже среди ничем не
интересующихся тинэйджеров-меломанов. Во-первых, детки подрастут и придут на смену
его людям. А «текучка кадров» в сфере криминального бизнеса очень велика. Во-вторых,
всё те же пустоглазые подростки неплохо справляются с реализацией мелких партий дури.
Что ни говорите, а Вадик в плане воспитания подрастающего поколения в своём духе
смотрел далеко вперёд.
Павлов заезжал сюда нечасто. Интересной игры здесь не предвиделось. Скорее,
добирал количество. Он придерживался той точки зрения, что всяк человек ценен. Почему
бы и не один из этой стонущей изнемогающей биомассы. Любая биомасса — это
совокупность уникальных душ, если разобраться.
Он обернулся и наугад протянул руку. Его пальцы коснулись плеча хрупкой
сероволосой девушки.
— Пойдём, проведу, — спокойно сказал он, осознавая, что в эту секунду полностью
изменяет судьбу неприметной мышки.
Девушка посмотрела на него с ужасом. Ужас был порождён мыслью, что неизвестный
зло пошутил. Её сердце рванулось к горлу. Вернуться в положение, в котором она
находилась ещё секунду назад, было бы, несомненно, смертельным ударом. Её глаза
расширились. Со щёк спал румянец. Неужели… Толпа взвыла. В спину счастливицы
полетели сжигающие взгляды и грязные ругательства. У людей так заведено —
ненавидеть того, кто проскочил туда, куда тебя не пустили.
— Ну и вкус у тебя, — фыркнул охранник, провожая пару внутрь неприступной
пещеры сорока разбойников.
Павлов сидел и потягивал вечный свой кофе. Хозяин заведения был ему многим обязан
и всегда оставлял этот столик за Павловым. Алкоголь Андрей Семёнович не пил. От
алкоголя раскрепощаются эмоции. Тоска, живущая в нём, может выплеснуться чёрной
волной, и тогда берегись. А ещё презрение. Презрение — это гораздо хуже ненависти.
Ненависть — сильное чувство. Вроде обратной стороны любви. А презрение рождает
только внутреннее одиночество и скуку. Бездонную, беспросветную скуку существа,
которому нет ни друга, ни достойного противника.
Павлов смотрел вниз, где перед сценой извивалась ещё одна толпа. Такая же биомасса,
что и у входа. Только частицы этой массы искренне считали себя избранными. Их
пустили туда, куда большинству был вход заказан. Где-то среди них упивалась своим
превосходством и восторгом сероволосая девушка. Её звали Люда. Впрочем, какая
разница. Павлов даровал ей ощущение своей исключительности и значимости. Теперь её
жизнь сильно изменится. А ещё она будет названивать ему, плакать в трубку, молить о
встрече… Люди очень быстро впадают в зависимость от тех, кто дарит им ощущение
собственной избранности.
Пока же она счастлива. И это счастье бросил ей он. Как кусок мяса голодной дворняге.
За мимолётную тень счастья люди также готовы платить любую цену. Например, жизнь.
Но пусть она не боится. Её никчёмная жизнь ему не нужна. У неё, как и у любого
представителя биомассы, есть кое-что гораздо более ценное. Бессмертное. Вечное. Надо
только, чтобы обладатель этого вечного полностью зависел от воли Павлова и был готов
платить за его услуги своей собачьей верностью. А подписание кровью каких-то там
купчих — прошлый век. Сказки для любителей дешёвых триллеров. Просто, когда надо
будет сделать выбор, преданные ему люди изберут его, не задумываясь.
Сероволосая Люда уже была готова. Осталось только закрепить полученный результат
и идти дальше.
Павлов нехотя встал и проследовал за кулисы. Со сцены в полумрак закулисья
метнулся молоденький паренёк в широких штанищах и бейсболке. Он тяжело дышал и
вращал очумевшими от ударной дозы глазами. Павлова он узнал сразу. Паренёк
изъяснялся по-французски, что для Павлова было, впрочем, глубоко безразлично. Не он
ли сам способствовал языковому разобщению людей? Давно это было…
— Андрэ, ёу! — выкрикнул паренёк и проделал какой-то ритуальный танец в знак
приветствия.
— Как дела? — Павлов строго оглядел старого знакомого.
— Клёво! Как сам? — парень расплылся в бессмысленной улыбке. Его сильно
«плющило и корячило». Кажется, именно так называют то состояние, которое является
следствием щедрого унавоживания мозгов дурью. — Твоими молитвами!
— Так уж и молитвами, — усмехнулся Павлов.
— Три года в топах! Слыхал?
— Я не меломан, — сдержанно напомнил Павлов.
— Один хрен, ты крут, парень! Если бы не ты… — неожиданно именитый DJ
расчувствовался и стиснул Павлова в объятьях. — Подох бы я в своей сраной провинции.
На фабрике, бля, пробки бы строгал, мать их!
— Талантам надо содействовать. — Павлов отстранился от благодарного протеже.
— Слышь, перец, а как ты тут, в Раше-то? — «Звезда» вдруг ухватила за кончик хвоста
остатки ускользающего интеллекта, сопоставила факты, проанализировала временные и
пространственные изменения.
— Считай, что отслеживаю твои успехи, — Андрей Семёнович уселся на стоящий
рядом барный табурет и взглядом отогнал вертящихся неподалёку людей, желающих чемнибудь услужить «суперстар». — За одним, хотел тебя об одной услуге попросить.
DJ метнул в воздух какой-то сверхмодный жест.
— Для тебя, хоть задницей по наждаку!
— Знаю. Тем более, тебя моя просьба, думаю, не обременит. Задница твоя, уж точно,
не пострадает.
— Валяй!
Павлов подошёл к черте, отделяющей закулисье от вспыхивающей короткими
световыми ударами стробоскопов сцены. Поманил парня пальцем. Тот послушно
подошёл, сопя и кривляясь. Его тело не могло зафиксироваться в одном положении ни на
секунду.
— Девушку видишь? — Павлов указал на тусклые волосы Люды, затерянные в толпе
рыжих, золотистых и иссиня-чёрных шевелюр.
— Вон ту, что ли? Мышь пятицентовая! — «Звезда» поморщилась.
— Надеюсь, тебе несложно будет уделить ей немного твоего внимания?
Парень почесал в паху и заскучал.
— Трахнуть что ли?
— Вульгарный ты, — заметил Павлов. — Подарить человеку радость, о которой она не
смела и мечтать.
— Окей, договорились.
Со сцены донеслись оглушительные вопли ведущего программы. Толпа под сценой
вспенилась и принялась истошно скандировать псевдоним суперстар. Кто-то сорвался на
визг. Кто-то швырнул на сцену пластиковую бутылку. «Звезда» осклабила в улыбке
белоснежные виниры и, отсолютовав на прощание, выпрыгнула на залитый
ослепительным светом пятачок.
Павлов вышел из клуба и вдохнул полной грудью сырой прохладный воздух. Здесь
было хорошо. Здесь не было людей. Позже он позвонит сероволосой Люде и убедится, что
теперь она полностью принадлежит ему. Безраздельно и навечно. К сожалению, он в этом
не сомневался. Звонок будет только «контрольным выстрелом».
Скучнее всего вербовать людей с унылыми лицами именно в таких местах: возле
помпезных клубов; в шикарных, многим недоступных бутиках; у рядов с дорогим тряпьём
или побрякушками. С ними партия заканчивалась, не успев начаться. Достаточно было
исполнить одно-два их вожделения. Павлов не любил этих людей ещё и за то, что, по
сути, его функцию по отношению к ним мог выполнить любой смертный, на чьих
банковских счетах каталось чуть больше нулей, чем у среднестатистического
представителя рода человеческого. Это Павлова унижало. За это он не упускал случая
заполучить в своё пользование побольше душонок тех… которые с нулями. С ними
возиться было любопытней. Тряпки, тачки, цацки и прочая мишура их, как правило, не
очень занимала. Они вожделели по–крупному. К ним требовался индивидуальный,
творческий подход.
Павлов посмотрел на часы. Время клонилось к часу ночи. Андрей Семёнович потёр
руки. По его лицу скользнуло что-то вроде удовольствия. Впервые за вечер. Пора. Старик,
лет десять как перепутавший день с ночью, уже проснулся. Можно наведаться в гости.
Павлов быстро прошёл к машине, вспугнув полами длинного пальто в неоновом свете
клубной вывески фейерверк дождевых капель. Потом подумал и не стал открывать дверцу
автомобиля. Взметнулся вверх пронзительной бело-голубой стрелой и, расколов небо
искрящейся молнией, исчез в пространстве.
Николай Николаевич чувствовал, что Павлов сегодня придёт. Он ждал и страшился его
визитов. С одной стороны, кто ещё навестит восьмидесятилетнего старика, поиграет с ним
в шахматы и поговорит о делах, отвлечённых от суетного. С другой, Николай Николаевич
боялся сдаться.
Старик поставил на конфорку помятый, тусклый от времени чайник, заварил крепкий
чай с мелиссой, проверил, есть ли ещё в банке любимый Павловым зерновой кофе. Кофе
был на исходе. В эту секунду раздался требовательный звонок.
В дверях стоял Павлов и сжимал в руке вакуумную упаковку с кофейными зёрнами.
Николай Николаевич к таким чудесам давно привык. Эффектными, но дешёвыми
фокусами, вроде появления в виде адского пламени, Павлов никогда не увлекался. Его
действия, которые кто-то мог отнести к паранормальным способностям, всегда носили
предельно прагматический характер. Допустим, предвидеть, что у Николая Николаевича
заканчивается кофе, было вполне в духе Павлова.
— Как ваше здоровье? — добродушно поинтересовался Павлов, переступая через
порог.
— Скриплю помаленьку, — отозвался старик. — Когда приберёте-то уже?
— Не время ещё, — Павлов пожал плечом. — Вы мне интересны. С кем поболтать, как
не с вами? Да и кофе у вас всегда отменнейший получается.
— Вы и в другом месте поболтать со мной сможете, — проворчал дед. — Какая вам
разница?
— А вам какая? Другие только и просят, продли-и-и дни мои, — Павлов кого-то
передразнил противным ноющим голоском — а вы всё норовите вразрез с общественным
мнением проскочить. Нехорошо это — обществу себя противопоставлять. Мало вас жизнь
учила?
— Жизнь много чему учила, — нехотя согласился старик, жестом приглашая гостя
сесть. — Только устал я. Мои все уже там. А я что? Тяжело. Болит всё. Тоскливо одномуто. Жить хорошо, да место пора освобождать. Надо и честь знать.
— Ну, что вы, Николай Николаевич! — Павлов сердечно рассмеялся. — Разве же это
проблемы! Только скажите, и мы вашу спину, да ноги так вылечим, марафоны бегать
будете. А одиночество… — что-то мелькнуло в чёрных глазах Павлова и провалилось в
бездонную пропасть. — Одиночество, Николай Николаевич — понятие философское. Как
там Шопенгауэр говаривал?
— Кто не любит одиночество, тот не любит свободу, — задумчиво процитировал
старик.
На кухне призывно зашипел чайник. Николай Николаевич зашаркал туда. Павлов
откинулся на спинку кресла, с наслаждением закурил. Из кухни слышался звон чашек,
жужжание кофемолки и хрипловатое старческое дыхание. Скоро по дому разнёсся
умопомрачительный аромат свежемолотого кофе. Павлов втянул кофейный дух ноздрями,
и на душе стало покойно. На его собственной, давно не знавшей покоя, душе.
В комнату вошёл старик и поставил перед гостем поднос с дымящейся туркой. Себе
налил чашку столь же ароматного чая.
— Честное слово, Николай Николаевич! — воскликнул Павлов. — За один ваш чудный
кофе я вас никуда не отпущу. Боюсь я, вдруг при переходе утеряете свой уникальный
талант. С талантами я, вообще, предпочитаю не связываться. Тончайшая, поверьте мне,
структура. Вот, вроде, всё учтёшь! Всё до микрончика выверишь. А, на поверку глянешь
— не то! Возьмите хоть Николо Паганини. Сколько же мне он нервов попортил! И так
гений его срисую, и эдак скопирую. Другому отдаю — всё не то. Не так скрипка
разговаривает, да и всё тут. Бился, бился, а этот подлец только смеётся. Нет, говорит,
второго Николо Паганини! Что ты с ним поделаешь. И, вправду, нет. Приходится
признать. В полную силу играть ТАМ не желает. Или не может? Уж и сам теряюсь. Гении,
они народ капризный, своевольный. Так что без его музыки сижу. Обидно, но факт. Так,
сыграет, бывало, чепушинку какую, да и снова без дела валяется. Книжки читает, вино
пьёт, со Страдивари и папами римскими в карты играет. А наказать рука не поднимается.
Вдруг талант попорчу. Жаль.
Вот и с вашим даром мало ли как получится. Поверьте, ни в одном ресторане, ни в
одной части света не готовят такой кофе! А, знаете, уважаемый мой Николай Николаевич,
а ведь вам несказанно повезло, что вы с вашим-то даром в это время по земле ходите. Ейей, повезло! — Павлов лукаво погрозил хозяину квартиры пальцем. — Была одна в
Испании, помню. Уж какое у неё вино вызревало! И не описать. Право слово, амброзия, а
не вино! Секрет ли какой знала или гений у неё такой был, уж и не знаю. Вот и стал люд
поговаривать, что не без моей помощи она то вино делает. Особенно, конечно, виноделы о
том судачили. Оно и понятно. По сравнению с её-то амброзией их вина уксус уксусом! —
Гость прищёлкнул языком и выдержал паузу. — Сожгли бедолажку. Весёлые были
времена, знаете ли, святая Инквизиция. Жгли тех, кто в средний уровень не вписывался.
Нет, чуть даровитей — это пожалуйста! А на голову возвышаться не смей. Да и лучше
было, надо признать. Порядка было больше. Познаниями не искушались, талантов своих
побаивались, нос, куда не надо, не совали. А, главное, выделяться не стремились. Тихо
жили, по одному для всех лекалу. Сейчас, правда, тоже не любят тех, кто над общей
планкой голову высовывает. Ох, как не любят! За сумасшедших, конечно, считают.
Лечить или учить пытаются. В крайнем случае, как вот вас, любезнейший друг мой
Николай Николаевич, за десять вёрст обходят. Но жечь не жгут. А в те времена
непременно бы сожгли! — Павлов насмешливо прищурился и отпил из своей чашки.
Блаженно прикрыл глаза.
— Может, и сожгли бы, — согласился старик, опуская в горячий чай баранку. —
Только, видите ли, не умею я иначе.
— Учиться надо, — Павлов стал серьёзным. — Вам, Николай Николаевич, радости
надо учиться. Не умеете вы радоваться. Отсюда и проблемы ваши.
— Смотря что называть радостью.
— Вы, думаю, не понаслышке знаете, сколько народу ходит за мной, зовёт, помощи
просит. А всем одно лишь и нужно — радость. Вы бы у них учились. Сегодня вот только,
скольких осчастливил. Каждого по-своему, но радовались все. Кому-то стакана водки
хватает, а с кем-то повозиться приходится. По-разному бывает. С кем час, с кем деньдругой, а с кем и года мало.
— Ценность-то у всякой души одна. Стоит ли биться с теми, кто столько времени
требует? — старик пытливо уставился на гостя.
— Вот тут вы, милый мой, не правы. Ой, как не правы! — Павлов придвинулся
поближе к старику. Беседа его захватила. Ещё никому он не рассказывал, почему тратит
столько времени на несговорчивых. — Тут не в цене отдельно взятой души дело. Для меня
все они на один манер. Эгоизм, милейший. Всё тот же старый, добрый эгоизм! Прежде
всего каждый о себе думает. Я ничем не отличаюсь. Я о своих радостях в первую очередь
мыслю. Азарт, батенька. Страсть. Волевым усилием я, конечно, кого угодно за секунду
сломаю. Но тогда игра будет испорчена. Мы с Ним, — Павлов метнул взгляд куда-то
вверх — когда уж условились, свобода волеизъявления и никаких отступлений. Да так оно
и веселей. Что за интерес, право, просто отнять деньги у игрока в покер? Нет, ты у него
выиграть изволь! — Павлов возбуждённо захохотал. — Сколько часов живого азарта!
Сколько удовольствия! Я ведь, милейший, даже когда в шахматы с вами играю, не
мухлюю. Интерес — самое ценное, что мы имеем. Особенно, если впереди и позади
вечность.
Старик покачал головой.
— И охота вам, голубчик, на такого старого хрыча столько лет силы тратить?
— Не смешите меня, — Павлов холодно посмотрел на собеседника. — Сил у меня
достаточно. Мне честно выиграть у вас хочется.
— Понимаю.
— Так вот о радости. — Павлов налил вторую чашку чёрного, как его глаза, напитка.
— Не было в вашей жизни радости. Одни туманности, да фата-морганы. А я вам любую
предоставлю. Хотите, жизнь верну? Вот прямо сейчас. Встанете с кресла двадцатилетним
пацаном. Сколько впереди!
— Не стоит, — Николай Николаевич отрицательно покачал головой. — Зря вы
считаете, что радости у меня не было. Была. Много радости было. Да и сегодня есть. Я
сам свои радости создаю, мне ваша помощь не требуется.
— Что за радости такие? — скривился Павлов. — Сушки в чае мочить, да беззубым
ртом их сосать?
— Отчего же только сушки? — Николай Николаевич спокойно посмотрел на Павлова.
— Знаете, Андрей Семёнович, бывает такое — утречком рано на балкон выйду, а там
солнце встаёт. И небо огромное. Не передать, какое счастье вдыхаешь с этим утром.
Рассвет пьёшь!
— Вот уж радость… — проворчал Павлов и с досадой звякнул чашкой о блюдце. — На
всякое хорошо есть ещё лучше. Могу предложить балкон виллы, стоящей на лазурном
побережье. Или в горах… Вы же любите горы.
— Горы — это прекрасно, — вздохнул Николай Николаевич и его глаза, пробив
временную завесу, воззрились на что-то очень далёкое. На губах заиграла улыбка. — Да
только, любезнейший, горы хороши те, которые собственным потом политы. А если ктото с вертолёта тебя на вершину спустил, гора теряет свой первозданный смысл. Это как с
вашим покорением душ. Чем труднее, тем дороже. Кто-то на фуникулёре, конечно,
привык горы покорять. Только тот, кто своими ногами на неё взошёл, в сотни раз больше
увидит и почувствует.
— Хорошо. С горами разобрались, — Павлов раздражённо потёр лоб. — Крепкий вы
орешек, Николай Николаевич. Всё бы вам самому велосипед изобретать. Детскую душу
проще заполучить, чем вам угодить.
— А разве вы и с детскими работаете? — удивился старик. — Они же чистые!
— Не чище прочих, — Павлов равнодушно покрутил перед глазами чашкой. — Вот
буквально сегодня днём. Мальчонка лет шести. Стащил у приятеля игрушку. Стащил и
припрятал. У него такой сроду не будет. Родители всё в бутылку спускают…
— За игрушку детскую душу?! — не выдержал старик. — Да, может быть, за всю
жизнь мальчишка больше не возьмёт чужого! Может, жизнь кому спасёт, а вы…
— Не перебивайте! Экий торопыга, — Павлов просиял, довольный тем, что привёл
невозмутимого старика в крайнее возбуждение. — Не в игрушке тут дело. Человека его
возраста сложно судить за невинную кражу. Не понимает ещё малец. А вот за радость…
Мелькнула у него мысль, как увидел приятеля в слезах — верну игрушку и радостно мне
станет. И тут же другая — теперь я хозяин игрушки, вот где настоящая радость. На этом
перепутье ему и выбирать пришлось. Выбери он первое — не быть ему моим. Только
малыш не по годам умненьким оказался, выбрал ту радость, что в руках подержать
можно. Покуражиться чем можно перед другими. Радость должна быть осязаема, глазом
видна, в кармане звенеть.
— Не те вы радости радостями называете, — старик поджал губы. История про
мальчика его потрясла. — Что в руках, не долго радует. Настоящая радость та, что в тебе
живёт. Сама выныривает из души твоей. Её никто отнять не сумеет. Не сломается она, не
порвётся. Не умрёт даже. И радости эти только мы сами взращиваем. Вы, Андрей
Семёнович, не сможете такое ни дать, ни отобрать.
Павлов вскочил и нервно заходил по комнате, заложив руки за спину.
— Чушь вы несёте, милейший! Чем мой восход на вилле хуже того, что вы со своего
ветхого балкона наблюдаете?!
— В своём восходе я уверен. Он ко мне сам приходит. Ни от кого не зависит. А виллу
вашу я буду чувствовать, как… как серебряники за душу мою уплаченные. Не будет
радости от этих мыслей.
— Бред! Другие счастливы тем, что я им даю, никакие мысли их не гложут.
— Нет, гложут, — старик упрямо насупился. — Они от вас зависимы. Уверенности нет.
Хотите — даруете, хотите — отберёте, чем пожелаете — тем душу их и наполните. Душато им не принадлежит больше. А какая радость, если души нет? Чем радоваться? Телом
одним?
— Тело тоже не просто так дано, — парировал Павлов. — Как там у вас? Тело — храм
души! Почему им и не порадоваться?
— Пустой храм ничем не лучше конюшни. Истинная радость в душе только и может
жить. Нет, я вам, уважаемый Андрей Семёнович, душу не отдам. Я радости хочу.
Настоящей, которая не сломается, не умрёт.
Павлов беспомощно посмотрел на нахохлившегося в кресле старика. Очень хотелось
грохнуть его молнией. Или заставить слышать только его, Павловский, голос. Видеть
только его глаза. Чтобы никаких рассветов! Никаких гор! Даже в памяти. Павлов мог это
сделать. Но не решился. Он никогда не нарушал договорённость о свободе
волеизъявления. Не было смысла. Всегда можно отыскать дорожку.
— И всё же вы, Николай Николаевич, глупо живёте. Посмотрите на людей вокруг.
Всем нужен Happy end. Даже в кино, в книжке! Люди хотят сладкого забытья. Это
свойственно любому. А что предлагает вам Он? Муки своего сына на кресте? Предлагает
преодолевать гору, прежде чем насладиться видом с неё? Я даю Happy end без всякой
платы, без мучений. Люди не хотят страдать. И это нормально. Кто хочет страдать, скорее
всего, сумасшедший. Бракованная душа у него.
— Да, — старик понизил голос — страдать никто сознательно не хочет. Но желание
жить только в сливках убивает саму душу. Кто не хочет преодолеть муку, теряет
способность преодолевать. Кто не желает видеть чужую боль, притупляет
чувствительность души. Он и счастье перестаёт ощущать. Душа глохнет для всего.
— Вот как? — Павлов остановился. — Вы находите, что тот, кто хочет видеть только
радость, перестаёт её чувствовать?
— Была у меня невестка. Книжки выбирала только со счастливым концом. Спрашивала
всегда: «Там никто не умрёт? Поженятся они?». И щебетала всё: «Не хочу о грустном
читать! Переживаю очень. В жизни и так печального много. Хочу только о счастье!». Я ей
сначала-то помогал грустные книжки от весёлых и счастливых отсортировывать.
Действительно, думаю, зачем девочке попусту переживать. И так она привыкла к сладости
этой, что другого и знать не хотела. Только книжки книжками, а жизнь жизнью. А она и
там сортировать стала. Боли, да страданий избегать. Мать её умерла, на похороны не
поехала — не могу, больно. Брата посадили — на свидание не поеду, я его любила, он мне
всё маленьким видится. А потом…
— Знаю, ваш сын в Афганистане ноги оставил.
— Да. Так и упорхнула наша пташка. Не могу, говорит, я молодая, мне с инвалидом
жить — только печаль множить. Не хочу я. Счастья хочу. А в жизни счастья одного не
бывает. Нет-нет, а горе-то и приходит, отворяй ворота. Так всё и порхает девочка наша, от
несчастья бегает. А оно за ней по пятам. А ей и страшно, вдруг нагонит, а она разучилась
справляться с ним. Так теперь несчастий боится, что страх этот начисто парализовал
способность боль чужую чувствовать. Бежит от всякого, у кого этого самого Happy Endа
на сию минуту нет. И любить не может. Боится, вдруг полюбит, а у того человека горе
какое случится. От того, кого любишь бежать больно. Какая радость без любви? Вот и
выходит, к счастью всё бежала, а вышло, что разучилась его чувствовать. А случись что с
самой? Кто рядом-то останется?
— Поучительно, — Павлов иронично блеснул радужками глаз. — Только, сколько бы
вы тут не философствовали, люди не перестанут от испытаний бегать. Преодоление —
работа трудная. Много ли тех, кто будет это делать? У человека жизнь короткая, он её
праздновать хочет, а не ляму тянуть. Можно ли его винить за это?
— Винить никого нельзя. Люди сами получают то, к чему бегут. Загородили душу от
страдания, от боли своей и чужой — получи душу, которая и радость не чувствует. На
душу-то фильтр не поставишь.
Старик задумался. Павлов помолчал, потом поднялся.
— Спасибо, Николай Николаевич, за беседу. Мало у меня собеседников осталось.
Просителей много, а вот собеседников... — ночной гость печально посмотрел в окно, где
уже начал заниматься рассвет. — Да только… Не приду больше. Вижу, не свалить вас.
Павлов в прихожей надевал пальто. Николай Николаевич беспокойно наблюдал, как
гость поправляет у зеркала воротник.
— Значит, не придёте?
— Не приду. Довольно. Сколько лет уж из пустого в порожнее льём.
— Да вы просто так бы заходили, — в глазах старика пытливый взгляд Павлова уловил
тревогу.
— Нет, Николай Николаевич. Я умею проигрывать, вынужден признать — вы один из
немногих, кто сумел меня обойти. Никто не спорит, я могу легко сломать вас, но это не в
моих правилах.
Павлов протянул руку к замку.
— Подождите! — В голосе старика послышалась паника. — Я книгу написал, хотел
ваше мнение узнать. Я же один здесь, как… Словом перекинуться не с кем! А уж на такие
темы, на какие мы с вами говорим, и подавно. Не бросайте уж старика. Много ли
осталось? Привык я к вам.
Павлов просквозил старика рентгеновским взглядом. Николай Николаевич стал
маленьким и жалким. Он боялся потерять своего старого знакомого. Своего вечного
собеседника и оппонента. Он боялся остаться один.
На лице Павлова снова всплыла скука и плохо скрываемое презрение.
— Хорошо, Николай Николаевич, я приду. Я всё понимаю.
Хозяин квартиры облегчённо вздохнул и засуетился, провожая ночного гостя.
Павлов вышел на лестничную площадку. Замок щёлкнул. Он оглянулся на старенькую
беззащитную перед любыми взломщиками деревянную дверь. И вычеркнул её из памяти,
как недавно вычеркнул из мобильного телефон неподкупной судьи. Сюда он тоже больше
не вернётся. Он снова одержал победу. Победу, от которой веяло вечной тоской,
одиночеством и пустотой.
Алекс Грин
Кто там воет в темноте?
1
В длинные зимние вечера в одном из молдавских сел вспоминают иногда эту
историю…
Как-то раз местные ребятишки, играя в прятки, услышали вдруг странный жалобный
вой. Звуки доносились со двора, где жила пожилая бездетная пара. У людей этих не было
ни родственников, ни друзей, и за тяжелый характер прозвали их «Чикэлиторь» «Ворчуны».
Детей удивили непонятные звуки, они никак не могли понять, что же за существо их
издает. Позже они рассказали об этом взрослым, но те не очень-то обратили внимание на
их слова, да еще и играть в том районе запретили.
Были среди этих ребят трое друзей чуть постарше остальных, и решилась эта троица
собственное расследование провести. Спрятались они через пару дней в кустах у дома
Ворчунов и стали наблюдать за двором. Немного времени прошло, и опять раздался вой –
протяжный, глубокий, он доносился, по-видимому, из погреба во дворе, и опять было не
понять – что за диковинное существо издает этот вой.
У пацанов от страха поджилки тряслись, но они решили, что обязательно придут сюда
еще.
Почти неделю наблюдали ребята за погребом Ворчунов. Теперь они были убеждены:
кто-то очень странный завелся там. И еще одна странность: ни в один из этих дней они не
видели, чтобы кто-то из хозяев спускался в загадочный погреб. Наверное, это делалось
ночью. Но почему? Ребятам очень хотелось выяснить, и они решились на ночной поход…
В этот раз их было только двое, третий не сумел незаметно ускользнуть из дому.
Мальчики заняли свой «наблюдательный пункт». Пока что было тихо, но их уже трясло от
страха…
Послышались тяжелые шаги – это вышел из дома старик Чикэлитор. Он направился к
погребу, неся в руках старый казан, в таких обычно носят еду свиньям и собакам.
Он повозился с ключом, открыл дверь и спустился вниз. А там, в глубине, родилось
вдруг жуткое то ли рычание, то ли вой, и такая была в этом голосе ярость, и такая тоска –
это не мог быть зверь, и не мог быть человек!
Не сговариваясь, мальчишки вскочили на ноги и сломя голову бросились наутек.
2
И все же, несмотря на поспешное бегство, «ночной поход» оказался успешным.
Мальчишки добыли «компромат»!
Конечно, селянин может спускаться ночью в погреб – ничего предосудительного или
необычного в этом нет. Но спускается он туда с кувшином, а не с какими-то казанами и
кастрюльками!
Действия Чикэлитора были в высшей степени подозрительны. «Дело Ворчунов» явно
дозрело для повторного обращения к родителям…
Теперь ребят действительно выслушали более внимательно. Более того – делом решила
заняться более солидная «тройка» - тройка отцов.
И был как раз среди них очень нужный человек – большой специалист по замкам.
Только плохого не подумайте – он не по чужим погребам лазил. Но вот ключ от
собственного погреба всегда прятала его жена.
Да еще и замки меняла вредная женщина, если видела, что у мужа все равно веселое
настроение и розовые щеки! Тут и пришлось ему стать Большим Специалистом.
Иногда Специалист помогал и другим мужьям, если их жены слишком увлекались
навешиванием замков. Но и в этом не было никакого криминала – они ведь лазили не в
чужие погреба!
Конечно, в случае с Ворчунами погреб, как раз и оказывался чужим. Но туда ведь
мужчины не за вином собрались - просто выяснить хотели, какими же тайными делами
занимаются эти непонятные Ворчуны?
3
Так и оказались поздним вечером у чужого забора трое мужчин. Они хотели
подождать, пока Чикэлитор совершит свой «ночной рейс» из дома в погреб и обратно, а
после этого проникнуть на чужую территорию самим.
Однако вот уже время перевалило за полночь, а никаких особых происшествий во
дворе Ворчуна не наблюдалось. У мужчин всплыли прежние сомнения: нафантазировали
все пацаны. Да и они сами, как пацаны, позволили втянуть себя в какую-то дурацкую
детскую игру! То ли «Поймай Оборотня», то ли «Поймай Ведьму»…
Не дай Боже, узнают об этом и другие соседи – станут великовозрастные гореследопыты посмешищем для всего села!
Мужчины уже собрались уходить, когда один из них толкнул остальных и с отчаянным
видом приложил палец к губам. Они замолчали и посмотрели через забор: по двору
неторопливо шел старик, и в руках у него был старый казан…
Когда заскрипела дверь погреба, и на этот скрип кто-то откликнулся странным,
сумасшедшим воем, стало ясно: дети говорили правду.
Мужчины поняли, что они столкнулись с действительно непонятной жуткой историей.
Теперь перспектива предстоящей «прогулки в погреб», мягко говоря, не вызывала у них
никакого энтузиазма.
Но с другой стороны, никто и не хотел показать свой страх перед остальными, и они
стали действовать по прежнему плану. Подождали, пока хозяин покинет погреб.
Повременили еще немного: вот в доме Ворчунов как будто наступила тишина.
Теперь вроде бы можно было лезть через забор. И они полезли…
Специалист подтвердил свою квалификацию и быстро открыл замок. Неведомое
существо тут же отреагировало на их действия душераздирающими воплями.
Они включили фонарики, спустились в погреб и, пораженные остановились: кроме них
самих не видно было здесь больше ни одной живой души. И словно из пустоты неслись
бьющие по самому сердцу звуки – то яростное рычание и лай, то скулящий плач…
Позже они все-таки догадались: в конце погреба есть яма («мина» - так называется она
у молдаван, мины сооружают в погребах для хранения скоропортящихся продуктов), и
звуки несутся именно оттуда. Мужчины направились к яме, хотя каждый шаг давался им с
трудом.
И вдруг в погреб ворвались новые яростные вопли, они неслись с противоположной
стороны. И без того до смерти перепуганная троица как по команде развернулась на сто
восемьдесят градусов.
Весьма неприятная картина предстала перед ними: в погреб спускался разъяренный
Чикэлитор! В одной его руке был фонарь, в другой – топорик для разделки мяса. А за ним
неясной тенью суетилась и что-то кричала его супруга…
Невзирая на возраст, Чикэлитор бодро шел на незваных пришельцев, энергично
размахивая топориком. Ошарашенные, они попятились назад. Нога одного из них
неожиданно провалилась в пустоту, и он с воплем полетел в мину…
Больно ударившись, он упал во что-то вонючее и скользкое. Его фонарик разбился, а
где-то совсем рядом бесновалось страшное, неведомое существо…
Упавший, совсем потеряв рассудок, дико заорал, стараясь перекрыть все прочие вопли:
- Свет!!! Ради Бога, посветите сюда!..
Два фонарных луча рассекли темноту, и когда мужчины увидели, что делается на дне
мины, то оцепенели от изумления и ужаса…
4
Эта невероятная история началась несколько лет назад. И начало ее было на удивление
спокойным и мирным…
Жили на окраине села две семьи, две супружеские пары. Одни супруги, те, что
помоложе, имели дочь, красивую, послушную девочку четырех лет. Другие (их-то
впоследствии и окрестили «Чикэлиторы») оказались бездетными.
Но было у пожилой пары очень дорогое им существо: большая, лохматая и очень умная
собака. Они в своей собаке души не чаяли, кормили всякими лакомствами, баловали ее
как ребенка. Видно она им и вправду вместо ребенка была.
Жили семьи дружно, по-добрососедски. В заборе между их дворами был большой
проход, и никто не собирался заделывать его. Частенько собака прибегала к девочке во
двор, и они очень забавно играли вдвоем. А иногда девочка отправлялась в гости к
соседям, и те каждый раз находили возможность угостить ее чем-то вкусным…
Но потом случилась с собакой какая-то напасть: принялась она вдруг выть по ночам. И
так у нее это выходило пронзительно, жутко – даже взрослым становилось не по себе. А
девочка каждый раз просыпалась и плакала, если собака начинала выть.
Несколько раз родители девочки говорили с соседями – просили утихомирить собаку.
Но уговоры и окрики хозяев на собаку не действовали, а серьезно наказывать свою
любимицу или избавляться от нее они и не помышляли.
Так и продолжалось почти каждую ночь: вой у одних, и плач у других. И постепенно
дружба между соседями сошла на нет.
А однажды хозяева нашли свою собаку убитой недалеко от дома. Кто-то ударил ее по
шее чем-то тяжелым и острым, скорее всего, топором. Они не стали ни жаловаться кому-
либо, ни устраивать скандалов, ни требовать найти и наказать виноватых. Через полгода
историю с убитой собакой забыли почти все…
Тогда-то и исчезла вдруг маленькая девочка. Ее искали и родители и милиция, но
никаких следов обнаружить не удалось. Почти год родители делали все возможное, чтобы
разыскать ребенка, а после совсем потеряли надежду.
Они не смогли оставаться в доме, где все напоминало им об исчезнувшей дочери, и
вскоре покинули его. И никто в этом доме так и не поселился после них. Вот и остались
единственными жильцами на этой окраине супруги Чикэлиторы…
5
И они же были единственными, кто знал, что случилось с девочкой на самом деле.
Ведь это они придумали и осуществили план жестокой мести. Похитив девочку, они
спрятали ее в погребе в большой железной клетке.
Когда же родители девочки уехали, и рядом не осталось никаких соседей, Ворчуны
дали полную волю своей мстительности и злобе. Они посадили девочку на цепь,
заставляли ползать по собачьи, требовали, чтобы она выла во весь голос, и только после
этого бросали в клетку еду…
Постепенно девочка действительно стала дичать, терять человеческий облик. Так
прошло несколько жутких лет…
6
И вот теперь перед мужчинами предстало рычащее существо с дикими глазами, в
котором с трудом можно было узнать ребенка лет восьми…
А тем временем топорик Чикэлитора уже опускался на голову Специалиста. В
последний момент тот вышел из оцепенения и прикрыл голову правой рукой.
Топорик вонзился в руку, и специалист заорал от боли. Но тут его товарищ бросился на
Чикэлитора, а за ним подоспел на помощь и третий, выбравшись наконец из мины.
Вместе они скрутили старика, а старуха и не пыталась сопротивляться.
После этого мужчины подняли тревогу, разбудив, наверное, половину села.
Чикэлиторов сдали в милицию. Специалиста отправили в больницу, и девочку отвезли
туда же, хотя она и рычала и сопротивлялась, не понимая, что происходит…
7
В конце концов девочка попала в психиатрическую больницу: она забыла
человеческую речь, и общаться с ней было почти невозможно. Часто она начинала громко
выть. Услышав это, санитары тут же делали ей укол, после которого девочка впадала в
забытье.
Здоровье ее было подорвано, так же, как и психика, и через несколько недель после
освобождения из погреба девочка умерла.
А с Доктором, который пытался лечить девочку, начали происходить странные вещи.
Он рассказывал, будто умершая девочка приходит к нему во сне и говорит, что вой стал
для нее единственным способом выражать свои чувства, основным смыслом жизни и
умерла она оттого, что ей не позволяли выть так, как она этого хотела…
У Доктора и прежде бывали трудные пациенты, но ни один из них не превращался в
навязчивую идею, как в этом случае…
Позже Доктор сообщил о новом появлении девочки во сне. Она будто бы сообщила,
что после смерти ей стала известна причина, по которой когда-то стала выть собака их
соседей…
Когда Доктор начинал об этом говорить, его коллеги вовсе не рвались узнать, что же
это была за причина. Наоборот, они норовили улизнуть прочь, ссылаясь на срочные дела.
Зато за спиной его все чаще говорили, что с Доктором происходит что-то неладное, и
это может плохо отразиться на его профессиональных делах.
Но Доктор вскоре сам уволился из больницы. Он завербовался в военный госпиталь в
Афганистане, где в это время шла война.
Через пару месяцев родственники Доктора получили сообщение о том, что в
Афганистане он пропал без вести. Больше ничего о судьбе Доктора им выяснить не
удалось…
Наталья Анишина
Несостоявшийся эксперимент
Всё началось с того американского фильма, в котором знаменитый актер Шварценеггер
сыграл роль беременного мужчины. Этот фильм супружеская пара Хорьковых смотрела
поздним вечером, после просмотра жена Хорькова сказала:
- А ведь это очень хорошая идея – мужчина вынашивает и рожает ребёнка! Это нам
очень подходит!
- Ты о чём? – осторожно спросил Хорьков.
- Боже мой! Неужели до тебя не дошло? – воскликнула супруга. – Ты у нас будешь
мамой. Возьмёшь, забеременеешь и родишь ребёночка.
- Ты что, спятила? – недружелюбно спросил Хорьков.
- Эх ты, испугался! – укорила жена. – А я вижу в этом одни плюсы. Подумай сам: у
меня хорошая работа, если вдруг я уйду со службы по причине декретного отпуска, то
меня на ней никто ждать не будет. Желающих попасть на моё место – хоть пруд пруди.
Зарплата моя приличная, денег нам с тобой вполне хватает. А ты всё равно безработный,
она у тебя неизвестно когда появится. Вот тебе карты в руки – сам выносишь, родишь, сам
будешь воспитывать нашего ребёнка.
- Ну, ты даёшь! – покачал головой Хорьков.
- А когда же нам детей заводить? Нужно всё делать вовремя. – Жена Хорькова
обиженно надула губки и принялась убирать со стола. – Я очень хочу ребёночка, - со
слезами в голосе добавила она.
На часах уже было половина второго ночи, возражать Хорьков не стал, пошёл принял
душ и улёгся спать. Он долго не засыпал.
«Сколько раз говорил: не смотреть на ночь телевизор, - раздражённо думал Хорьков. –
Не уснёшь теперь до утра. Ящик – как вампир, всё моё время пожирает, а потом ещё не
даёт заснуть. Да, с такой жизнью скоро мужчины и впрямь будут рожать детей. Два года
состою на учёте в центре занятости, но работы по специальности, наверное, не дождусь.
Кому теперь нужны инженеры-механики космических двигателей? Никому. Без работы
тупеешь, а от тупости до глупости – один шаг, – продолжал размышлять
Хорьков, ворочаясь с боку на бок. – И жену понять можно: работу терять страшно, и
ребенка ей хочется. Надо же было такой фильм посмотреть, она теперь и впрямь
приставать с этой идеей будет. Супруга чего захочет, обязательно добьётся», – с тревогой
думал Хорьков, засыпая.
Утром он встал, как всегда, рано. По неписаному закону в его обязанности с некоторых
пор прочно вошли нагрузки – приготовление завтраков и обедов, а также прогулка с
собакой.
Он приготовил омлет, нарезал ветчину, хлеб и разбудил жену:
- Вставай, родная, пора! Горячий омлет, кофе - на столе. Я пойду, погуляю с Эриком и
куплю свежих газет.
Когда Хорьков вернулся, жена уже одевалась в прихожей.
- Спасибо за завтрак! На обед не приду, у меня сегодня конференция. Приготовь к
вечеру что-нибудь вкусненькое. Я куплю фруктов, мы славно поужинаем. Ну, пока,
дорогой!
Она поцеловала Хорькова в щёку и ушла.
Хорьков остался один, позавтракал, покормил собаку и пошёл в гостиную смотреть
теленовости и читать свежую прессу.
Вечером жена вернулась не одна, вместе с ней пришла её подруга Эмма, врачгинеколог. Все сели за стол, Хорьков приготовил своё коронное блюдо – настоящий
узбекский плов из баранины и отбивные котлеты. Эмму его кулинарные способности
приятно изумили. Она, не скрывая зависти, сказала:
- О, как я мечтаю, чтобы когда-нибудь, придя после работы домой, мой муж своими
руками приготовил для меня самое простое, что можно приготовить – хотя бы жареную
картошку! Накормил бы меня, но, увы! Он появляется дома поздно, я вынуждена
заниматься готовкой.
Хорьков разлил по фужерам вино, все выпили за всё хорошее и принялись с аппетитом
ужинать.
После ужина жена Хорькова спросила у Эммы:
- Что нового в медицине? Или в ней всё старо, как мир?
- Нового у нас очень много: диссертации защищают каждый, кому не лень. Кругом
одни кандидаты наук и доктора. Только простому врачу от этого никакой пользы нет: как
работал испытанными методами, так и продолжает. А что тебя конкретно интересует? –
спросила Эмма.
- Меня интересует, - жена Хорькова хитро прищурилась, - могут ли в настоящее время
мужчины вынашивать и рожать детей? Или только в кино показывают такие фантазии?
- Ты замахнулась на святое! Неужели ты хочешь, чтобы твой муж родил тебе
ребёночка? – засмеялась Эмма.
- Вот, представь себе, очень хочу, – с упрямством в голосе произнесла жена Хорькова.
– У нас сейчас как раз такая ситуация в семье: может рожать именно Толя. Мне никак
нельзя. Толя два года, как безработный, перспектив у него никаких. Жаль смотреть, как он
дома мучается от безделья, невыносимо тяжело сознавать, что годы уходят. Обидно,
закончил престижный вуз, дипломированный инженер, а толку от этого никакого. Это
хорошо, что я работаю и получаю достаточно денег, на которые мы можем безбедно жить.
Иначе я не знаю, чтобы мы делали? Так пусть, пока у Толи есть свободное время, он
сделает для нашей семьи героический поступок: станет первым отцом-матерью! Ну, как,
сможет наука помочь в этом деле нашей семье?
- В принципе ничего невозможного нет, – улыбнувшись, ответила Эмма. – Если у вас
появилось такое желание, то мы можем провести эксперимент. Но для этого Толе на
девять месяцев нужно превратиться в Марусю и вместе с тем быть стойким и сильным,
как Шварценеггер, - добавила Эмма.
- Да, как раз я тебе хотела сказать, мы вчера по телевизору видели фильм, где
Шварценеггер ходил беременный, представь, ничего себе, впечатляет.
- Да я о том же, - кивнула Эмма. - Нужно обоюдное согласие супругов. В нашей
клинике уже несколько раз имплантировали человеческий зародыш в
брюшную полость женщин, у которых по разным причинам отсутствует матка, и
ничего, зародыш прекрасно устраивался в понравившемся месте, рос и развивался. Мы,
естественно, постоянно наблюдали за женщиной и за эмбрионом, потом, в определённом
сроке необычной беременности проводили Кесарево сечение, и на свет Божий появлялся
нормальный человек.
- Слышишь, Толя, - тормошила Хорькова жена. - Я же тебе говорила, что всё в наших
руках. Давай, попробуем!
Хорьков наливал вино в фужеры, улыбался и приговаривал с достоинством:
- Мужчина есть мужчина и никогда не будет заниматься бабскими делами.
- Ну и что ж, что мужчина! А я знаю, что муж и жена – это одно целое. Настоящему
мужчине всегда к лицу взять на плечи груз своей половины, для того чтобы священный
семейный очаг стал ещё сильнее и крепче, - доказывала супруга Хорькова.
После выпитого вина Хорьков стал гораздо добрее и сговорчивее. Наконец, он
произнёс:
- Ну, ладно, ладно, допустим, я согласился, что потом? – он посмотрел на жену и на
Эмму.
- А это уже наши проблемы, - загадочно ответила Эмма. - От тебя, Толя, требуется
только послушание и исполнение наших требований. Они у нас простые: не пить, не
курить, есть фрукты, гулять на свежем воздухе, не расстраиваться по мелочам, больше
положительных эмоций и, конечно, терпения.
- Только и всего? – удивился Хорьков. - Сплошной курорт! Тогда я согласен.
- Вот и прекрасно, - с улыбкой сказала Эмма.
- Ну, а дальше-то что? – нетерпеливо спросил Хорьков.
- Дальше ничего страшного, – отвечала Эмма. – Берётся твоя половая клетка,
то бишь сперматозоид, самая красивая, хорошая, с полным набором хромосом. Затем
берём яйцеклетку твоей дорогой супруги, соединяем их, зародыш отправляем на
временное житие к тебе в живот. Он сам найдёт там место и будет проживать до полного
созревания. Когда полностью созреет, акушеры помогут появиться на свет вашему
первенцу. Тебя занесут в книгу рекордов Гиннеса. Правда, во время беременности фигура
изменится: ты потолстеешь, появится бюст, станешь капризным. Возникнут прихоти, ты
будешь выполнять их с радостью, ведь ты понимаешь, что они связаны с беременностью.
Да не бойся, Толя, всё будет хорошо, - заверила Эмма, увидев изумление в глазах хозяина
дома. – У тебя, конечно, вырастет живот, поэтому одежду нужно будет купить на три
размера больше. Вообще-то изменение фигуры – дело временное. Можно обойтись
покупкой широкого халата и пребывать в нём до конца срока. Из дома ты вряд ли куда
будешь выходить. Разве только в женскую консультацию. Там можно в таком виде
появляться. После родов быстро восстановишь форму. Что ещё? У тебя может
наблюдаться смена настроения – то хорошее, то плохое. Ты должен, не смотря ни на что
только улыбаться, тем самым передавая малышу добрый, хороший настрой. Вот ещё что –
с ребеночком необходимо постоянно разговаривать, – строго добавила Эмма. – Ему
скучно одному. Вы тут вдвоём, а он там один. Не забывай его развлекать: рассказывай ему
сказки, пой песенки, он обязательно тебе ответит, что ему нравится, а что нет. Ой, да мне
домой уже пора! – засуетилась Эмма. – Уже двенадцать! Вам нужно привыкать к режиму,
- добавила она с улыбкой.
Хорьковы проводили гостью и остались одни. Ночью Хорькову снились кошмары.
Какие-то люди в белых халатах и в белых масках гонялись за ним по всей квартире. В
руках у каждого был шприц с длинной иглой, они пытались уколоть Хорькова. Он
всячески сопротивлялся, но один из медиков всё-таки воткнул шприц ему в живот. После
этого Хорьков поминутно стал увеличиваться в размерах. Его буквально раздуло, как
воздушный шар. Хорьков смотрел на себя во сне и переживал.
Фигурой он стал похож на Шварценеггера. У него появились налитые мышцы,
огромный живот и бюст, размеров груди Софи Лорен. Когда двигался, живот
поддерживал обеими руками, словно помогая себе его носить.
Потом он оказался в больничной палате. Рядом с ним на кроватях сидели в широких,
длинных халатах обросшие, длинноволосые мужики. На макушке у всех торчали
собранные в пучок волосы. Они много ели и пили яблочный сок. Носили на руках
маленьких детей, дети невозможно громко плакали, а мужики не могли ничем их
успокоить. И тут в палату вошла Эмма и стала заставлять мужиков прикладывать
младенцев к груди. Мужики доказывали ей, что у них нет ни капли молока, но Эмма,
будто не слышала их доводов и настаивала на своём.
Проснулся Хорьков в десять утра от телефонного звонка. Он был в холодном поту.
Сразу же ощупал свой живот. Удостоверившись, что он обычного размера, Хорьков с
облегчением вздохнул и успокоился. Кто-то настойчиво звонил, и ему пришлось взять
трубку.
- Алло, алло! Это квартира Хорьковых? – интересовался молодой женский голос.
- Да, - ответил Хорьков. - Я вас слушаю.
- Это из центра занятости. Вам нужно к нам прийти, чем скорей, тем лучше. Для вас
хорошие новости. Приходите, ждём.
- Спасибо, я рад, понял, обязательно приду, - с радостью ответил Хорьков и положил
трубку. - Похоже, что все мои мученья закончились.
Он улыбнулся своему отражению в зеркале. День начинается неплохо.
Сергей Пальцун
Пророчество метра Гомона
Герцог повернулся на скрип открываемых дверей. Двое стражников втолкнули в
комнату бедно одетого человека и остановились, ожидая дальнейших указаний.
– Оставьте нас, – велел герцог.
Стражники вышли. Приведенный понуро молчал. Герцог подошёл к нему ближе:
– Рад видеть вас в добром здравии, метр Гомон.
– Ваше сиятельство изволят меня с кем-то путать, – не поднимая глаз, пробормотал
человек. – Я всего лишь скромный писарь. Составляю контракты на ярмарках. И зовут
меня Ратюр. Жан Ратюр.
– Дорогой, метр, скромность, конечно, похвальное качество, но в данном случае она
совершенно неуместна. Я бы даже сказал, граничит с преступлением. Лгать герцогу в его
собственных землях, да ещё и сомневаться в его способности узнать знаменитейшего
некогда астролога и прорицателя… Говорили, конечно, что жизнь этого прорицателя
оборвал некий благородный, но слишком вспыльчивый господин, которому метр
предсказал измену горячо любимой жены и даже описал предполагаемого любовника. Но
мы-то с вами знаем, чего стоит людская молва. Тем более, другие люди упорно твердят,
что некто, весьма похожий на упомянутого прорицателя, вскоре после его «гибели»
объявился в одной торговой республике. Где помог известному купеческому семейству
расправиться с большинством конкурентов и сколотить весьма основательный капитал на
рискованных сделках. После чего разорённые конкуренты сбросили его со скалы в море.
Но и в море наш астролог не утонул, а благополучно выплыл и стал… Мне продолжать,
или вы, метр, всё-таки изволите признаться?
– Рассказ Вашего сиятельства весьма интересен, но я, всё-таки всего лишь скромный…
– Ваша скромность положительно начинает меня утомлять! – раздражённо вскрикнул
герцог. – Не пригласить ли нам метра Борро, который умеет прекрасно излечивать этот
недуг при помощи калёного железа?!
Человек поднял взгляд, с тоской посмотрел в глаза герцога, и, вздохнув, сказал:
– Вы убедили меня, Ваше сиятельство. Я действительно тот, кого вы некогда знали как
метра Гомона. Но сейчас я и вправду всего лишь писарь, не имеющий никакого
отношения к предсказаниям.
– Рад, что вы, наконец, стали вести себя разумно, метр. И надеюсь, что вашей
разумности достанет и на то, чтобы припомнить не только своё имя, но и былые навыки.
– Увы, Ваше сиятельство…
– Похоже, нам всё-таки не обойтись без метра Борро!
– Ваше сиятельство, я бы охотно составил для вас любое предсказание, если бы это не
угрожало моей жизни!
– Не беспокойтесь, метр, у меня достаточно возможностей, чтобы оградить вас от
любых посягательств.
– Боюсь, Ваше сиятельство, что для борьбы с Провидением, даже ваших возможностей
окажется недостаточно.
– С Провидением! Это уже интересно! Расскажите-ка, чем вы насолили старушке
судьбе?
– Видите ли, Ваше сиятельство, это весьма сложный вопрос…
– Ничего. У меня были хорошие учителя. Да и вы постараетесь изложить суть
попроще, – герцог подошёл к окну и, усевшись в кресло, приготовился слушать.
– Хорошо, Ваше сиятельство, – вновь вздохнул Гомон, – я постараюсь. Видите ли,
существует закон: чем точнее ты предсказываешь судьбу другим людям, тем менее
предсказуемой становится твоя собственная и тем более невероятные события происходят
с тобой самим.
– Никогда, не слышал о таком законе, – с сомнением произнёс герцог.
– Это потому, что большинство людей, именующих себя прорицателями, либо
шарлатаны, либо не столь точны в своих предсказаниях, чтобы этот закон начал заметно
проявляться. Я же испытал его действие на собственной шкуре. Тот вспыльчивый
господин действительно несколько раз проткнул меня шпагой и оставил умирать. Вот
только ни один из его уколов не оказался смертельным. И купцы бросали меня на скалы, а
я попал в единственное глубокое место между скал. Но большинство невероятных
событий, происходящих со мной, гораздо менее благоприятны. Часто я выхожу из дому в
жаркую солнечную погоду и попадаю под ледяной ливень. Стоит мне оказаться в лесу,
как я встречаю разбойников. А сколько раз я спотыкался на совершенно ровных местах
просто невозможно сосчитать. Причём, чем больше я делал предсказаний, и чем точнее
они были, тем более невероятные и опасные вещи со мной происходили. А когда среди
ясного неба вдруг грянул гром, и ударившая рядом молния опалила меня, я понял – это
знак. С тех пор, Ваше сиятельство, я и забросил предсказания, превратившись в простого
ярмарочного писаря.
– Теперь ясно, – после длительной паузы, сказал герцог. – Однако нужное мне
предсказание имеет для меня ценность, значительно превосходящую ценность вашей
жизни. А то, что в случае отказа она непременно оборвётся, причём самым тягостным
образом, я могу вам совершенно точно предсказать без всякой астрологии.
– Похоже, Ваше сиятельство не оставляет мне выбора, – мрачно произнёс метр.
Предсказание действительно имело для герцога жизненно важное значение. Не
имеющий наследника король лежал при смерти в своём дворце, и в стране с каждым днём
всё острее разгоралась борьба за место на пустеющем троне. Самые древние и
благородные дома плели заговоры друг против друга, пытаясь привлечь на свою сторону
как можно больше сторонников, и тайная схватка вот-вот должна была перерасти в
открытую. Герцог тоже мог претендовать на королевскую корону и хотел знать, стоит ли
заявлять о своих претензиях, или лучше принять сторону будущего победителя.
Неделя прошла в томительном ожидании, и, наконец, метр Гомон сообщил, что
предсказание составлено. Они вновь встретились с герцогом в той же комнате, и
прорицатель начал:
– Ваше сиятельство, уже завтра вы станете королём! Вы будете царствовать долго и
счастливо…
– Спасибо, метр, я никогда не забуду вашей услуги! – прервал предсказателя герцог и
выбежал из комнаты.
Вскоре со двора донеслось ржание коней и бряцание оружия, а ещё через полчаса
герцог во главе верных ему людей уже скакал в сторону столицы.
Эпилог
На следующий день, стравив между собой двух самых опасных соперников и
заручившись поддержкой колебавшихся дотоле мелких домов, герцог стал королём.
Вскоре после коронации во дворец под надёжнейшей охраной был доставлен метр Гомон.
Король сдержал слово и предпринял всё возможное, чтобы жизнь предсказателя была
приятной и безопасной. Однако однажды Гомон исчёз из надёжно охраняемой запертой
комнаты, и лучшие королевские сыщики и астрологи так и не смогли объяснить, как ему
это удалось. Слуги и стражники, впрочем, были уверены, что метра утащил сам дьявол, а
кое-кто даже клялся, что сталкивался в пустынных коридорах с призраком провидца.
Король же, как и было предсказано, царствовал долго. Царствовал, но не правил,
поскольку являвшийся каждую ночь призрак, в конце концов, свёл его с ума. Впрочем,
днём призрак не докучал королю, и тот был настолько счастлив и беззаботен, насколько
только могут быть счастливы и беззаботны безумцы.
Станислав Бескаравайный
Небытийная легенда
В одиннадцати долинах, что лежат меж отрогов Ятоунских гор, издавна жил народ
селоров. Были селоры широки в кости и черноволосы, скорее храбры, чем умелы, многих
врагов победили в бесчисленных схватках. Только не было между ними согласия, и часто
воевали долины между собой.
Однажды удальцы из долины Альса, уйдя далеко на юг, разграбили большой
купеческий караван. Среди тюков шёлка и кошелей с монетами нашли они и девять
клеток со странными, полупрозрачными существами. Те походили на цыплят, только без
перьев и глаз. Они странно кудахтали и норовили клюнуть пальцы новых хозяев. Воины
решили, что это демоны и думали сжечь мерзких созданий. Но последний выживший
купец из каравана, что ценил жизнь больше золота, и хотел увидеть семью сильнее, чем
сохранить честь – поведал им о ценности волшебных птиц.
Маленькие фиоры, птенцы, ели всё без разбора. А взрослые фиоры с охотой пожирали
не зерно или мясо, а всё неощутимое и мысленное. Если кормить птенцов рукописями, то
взрослые начнут красть стихи из людских умов. Если скармливать птенцам тонкие
часовые механизмы – станут они пожирать время. А если потчевать их человеческими
портретами, то и людям придется несладко. Эти, в клетках, еще маленькие, и их можно
обучить всему, чего пожелаешь.
Посмеялись воины над эдакой сказкой, но их предводитель, Удай, промыслил выгоды
от фиоров. Приказал он собрать все клетки и беречь пуще глаза. Купца же велел забрать с
собой, пусть расскажет побольше.
Вскорости, как прибыли они домой и порадовали родных добычей – стал Удай всё
больше времени проводить с птенцами. Поставил клетки во внутреннем дворике своего
большого дома, сложенного из обтесанных камней. Под специальным навесом с
ширмами, чтобы не тревожить. И каждое утро приходил, пытался приручить. А всем
прочим – запретил приближаться к клеткам. Сто раз он написал на кусочках пергамента
слово «трусость», и дал проглотить призрачным птицам. Тысячу раз слово
«неповиновение». Они ели. Еще много чего написал Удай, и многих людей нарисовал,
был у него талант к изображению человеческих лиц. И только слова «несчастье», «голод»,
«смерть» - не получалось склевать у этих птенцов.
И года не прошло, как стал Удай главным в долине, шайки всех местных удальцов
подчинил себе, разбогател, приобрел всеобще уважение. Пусть еще маленькие, фиоры,
уже могли многое. Но однажды утром клетки, в которых жили чуть подросшие птенцы,
исчезли. Студенистые тушки бродили по двору, и невозможно было посадить их в новые
клетки – ведь всякий, кто пытался схватить фиоров, тут же исчезал.
Не было и пленного купца, главного знатока, что долго вез волшебных птиц с юга. И
хотя среди общего ужаса многим казалось, что его отправили в небытие первым – Удай
понял, что тот сбежал. Иначе зачем забрал с собой подарки, которые получил от хозяев за
данные советы? Потому, приказав домашним и близко не подходить ко двору, кинулся
предводитель в погоню.
К вечеру Удай настиг купца – тот так и не бросил тюк с добром. Страшно избил его
воин, желая услышать ответы на свои вопросы. Он их услышал. Пленный хотел
отомстить. Птицы обитали в пустыне, но не потому, что любили жару, а потому что
поглотили княжество, что было там раньше. Приручить их можно было, но кормить
приходилось много, и ели они лишь из рук хозяина.
Ни клетками, ничем иным нельзя было удержать их. А убить можно было только одной
вещью – рукожарным клинком. Надо, чтобы кузнец окунул руки в мертвую воду, тогда
его коже не страшен раскаленный металл. И от начала до конца он должен выковать
кинжал ладонями, пальцами и кулаками. Не трогая заготовку молотом, клещами, не кладя
её на наковальню и вообще не прикасаясь к ней никаким иным металлом. Лишь тогда
обретает клинок свойство рассекать призрачную плоть фиоров.
Рассеченный на четыре части, умер купец в придорожной яме. А Удай бросился
обратно, рассчитывая вернуться к утру.
Когда въехал он в родное селение – косились на него люди, и злоба была в их взглядах.
Дом же встретил его запустением. Будто год прошел с его отъезда. Покосились двери,
прохудилась крыша. Голо было в комнатах. И жена, и оба сына, и тетка – все исчезли.
Слуги тоже куда-то запропастились. По дворику ходили фиоры. Только его единственная
дочь двенадцати лет, Тая, сидела рядом со студенистыми птицами, и лицо её цветом
походило на придорожную пыль. Она рассказала.
Днем, когда он уехал, никто не смог удержать прожорливости фиоров. Хозяевами были
птицы в доме, и вещь за вещью исчезала вокруг. Слуги убежали в страхе. Братья
попытались убить птиц. Но ни сталь, ни огонь, ни большой камень не смогли взять их –
как вода сквозь песок, стали просачиваться они сквозь все преграды, а лезвий и пламени
просто не замечали. Братья ушли в небытие. Мать заплакала и прокляла птиц, но те
бросились к ней со всех сторон – они еще никогда не клевали слез. И её тоже не стало. А
тётя Долха просто умерла, сердце не выдержало. Тело вытащили двоюродные братья –
сейчас они у себя, совет держат.
Что же Тая? Её не тронули. Она ведь тоже привязалась к ним. Когда все ложились
спать, она пробиралась к клеткам и кормила птенцов всякой всячиной, ей нравились синие
искры, что иногда проскакивали в их полупрозрачных телах.
Страшно закричал Удай и стал кулаками бить землю, однако вскорости затих. Воин
лежал почти без памяти, и казалось ему, что корни растут из его тела, и никогда не сможет
он встать. А по весне даст он побеги и прорастет среди двора ореховое дерево. Но не
сошел Удай с ума, здоровая натура победила безумие. Пошевелился он, сел рядом с
дочерью, а спустя короткое время сказал ей принести воды, если в доме осталась еще хоть
одна чашка. Надо было жить дальше, думать, что делать. Разбираться с той бедой, что
принес он в родные края.
Воин опасался, что соседи подожгут их дом, однако в сердцах их стало слишком много
повиновения.
Следующим утром, он собрал большой сход в селении. Сказал он людям, что есть у
них теперь чудесное оружие. И не остановит их никакой враг, и не одолеет никакая
напасть, и не сокрушит никакая сила. А чтоб стали сами они много сильнее, и новое
могущество принесло им богатство – надо чтобы весь народ селоров встал под одну руку.
Под его.
Так он думал выиграть время, дать пищу волшебным птицам, и заодно исполнить свои
давние замыслы, не зря же пропала почти вся его семья. А когда сход решил начать войну,
и по обычаю выбрали командиров и гонцы пошли в разные концы долины поднимать
людей, Удай специально отрядил экспедицию за мертвой водой. На восток, за море
Борецов, где есть её редкие источники. Он послал туда своего самого верного подручного,
Симая, дал ему половину денег, что оставались в доме после вчерашнего, и приказал не
возвращаться без нужной жидкости. Еще Удай записал рецепты борьбы с фиорами на
семи пергаментах, и раздал запечатанные свитки ближайшим друзьям и родственникам.
В первом же сражении птицы уничтожили разум командиров долины Ойса. И выкрали
меч из руки главного ойского богатыря. Их дружина сдалась после получасового боя.
Фиоры прошли по полю, уже оставленному войсками, отправляя в небытие все
незнакомые им вещи. Удай назначил управителя, оставил при нем дочь с двумя птицами и
сотней верных. Потом присоединил побежденных бойцов к своим, и двинулся дальше.
Уже три месяца в Сае, столице только основанного Ятоунского княжества, его
короновали. Это был рассвет. Дымы не угасших ещё пожаров делали всходящее Солнце
красным, и первый снег этого года, хрустевший под ногами и во многих местах залитый
кровью, казался предвестьем грядущих сражений. Правильные ряды конницы и пехоты
стояли по краям большой площади. И все жители Сая, что сгрудились в середине - были
покорны Удаю. А те, кто не хотел добровольно изъявлять покорность, просто желали
быть, существовать. Короны по такому случаю не успели изготовить. Обошлись без венца
- ему постригли голову в кружок и дали золотой меч из храма Ёкая, легендарного отца
всех селоров. Тая стояла за правым плечом князя.
Можно было передохнуть.
Удай отрядил за мёртвой водой еще несколько экспедиций, неизменно держа всё в
глубоком секрете. Он хотел получить нужную субстанцию с запасом. Но даже самой
первой надо было ждать. Князь думал организовать большой поход, в котором птицы
смогут наедаться до отвала, однако и боялся этого похода – ведь придется поссориться
сразу со всеми соседями и потом бороться не на жизнь, а насмерть. Прочие страны
захотят отыскать фиоров, приспособить их к своим нуждам. И что тогда случиться?
Очередная пустыня? Но и без похода никак было невозможно, ведь новая большая единая
армия жаждала добычи, славы.
Часто спускался князь в подвал, с крепкими дверьми и крестовыми, нависавшими над
головой потолками, где жили теперь птицы. Смотрел на них, думал.
Тут выяснилось, что его дочь поладила с фиорами много лучше, чем он сам. Она еще
при жизни родных дала им клички, различала по только ей заметным приметам, могла
погладить и при том не рискуя исчезнуть. Даже воплощенное небытиё нуждалось в ласке.
Тая сама поняла, что фиорам нужны не груды тел, но то самое неощутимое, без чего
невозможна сама жизнь. Тогда они, уже выросшие до размера индюка, будут сыты и
спокойны.
Удай смог лишь заставить птиц сводить с ума вражеских командиров, а Тая научилась
приказывать фиорам красть что угодно. Обрадовался князь такому искусству собственной
дочери, стал использовать в делах государства. Приговоренные к смерти стали обычной
пищей студенистых мутноватых созданий, вместо книг и картин. Но теперь тела
преступников не обращались в пустоту, и даже жизнь не всегда покидала казнимых.
Умения совершать кражи, держать в руках меч, сидеть на лошади – они вдруг исчезали из
их голов. Человек непонимающими глазами смотрел на переливающегося искрами фиора
и уходил на чуть дрожащих ногах.
Ворам приходилось учиться ремеслу по второму разу – и чаще их забивали до смерти
лавочники, прежде чем они понимали, как нежно надо срезать кошельки. Бунтовщики
становились как дети и радостно слушали объяснения, отчего это они прежде восставали
против князя. Разные строптивые умники – хоть и мало их было в Ятоунском княжестве забывали буквы и тупо разглядывали страницы книг.
Думал Удай, что в будущей войне можно не так явно выводить фиоров на поля битв, не
превращать сражения в открытые поединки людей и нечисти. Стал дальше ждать мертвую
воду, считая дни, и прикидывая, где сейчас самый первый караван. Приходилось
устраивать армию такой, какой он видел её в империи Анор. Находить командиров
потолковей, ковать оружие, учить воинов соседних долин не презирать друг друга. Надо
было просто ждать весны, потому как зимой невозможно было собрать всё войско в кулак.
В свободное время - как мало теперь его сталось - начали посещать Удая мысли, что и
после похода не следует изничтожать всех птиц, а лучше оставить одну, двух. На всякий
случай, и чтоб недовольные боялись. Но пока, еще до похода, извести лишних.
Новые командиры наперебой старались показать князю своих дочерей, а возникшие
как из-под земли советники, начинали заводить беседы о необходимости оставить
наследника, прежде чем идти в бой. Но гнал он их, не мог забыть жену и сыновей, не
убирал из памяти прежнего своего счастья. И он дождался мертвой воды.
Когда, наконец, клинки были выкованы в подвалах княжеского дворца, – этих клинков
было только шесть. Осторожный ныне Удай отрядил сделать дело людей, у которых были
свои счеты к птицам. Троих фиоров князь решил оставить.
На закате в подвал, где теперь жили фиоры, из потайных дверей бросились
добровольные палачи. И только успели пятеро из них вонзить клинки, как оставшиеся
фиоры превратили людей в пустоту. А потом, расправив крылья они прошли прямо сквозь
камень и нашли кузницу, и её сделали прахом. Погиб и Симай, тот самый подручный,
возглавлявший караван. Богато награжденный Удаем, в ту секунду мирно спал у себя
дома, но просто исчез. Пустой халат остался на тахте. Той ночью ни один человек в Сае не
мог быть спокойным за свою жизнь, и порой самому князю чудилось, как из стен выходят
фиоры, и бесполезно искать укрытие от их не прозревших глаз. Но те, видно не
разобрались до конца, не поняли, чей был приказ.
А наутро пришлось Удаю принимать парад, демонстрировать воинам четырех
оставшихся птиц и объявлять войну. Народ подчинился князю – смесь алчности и страха
хорошо укрепляет власть.
Пора было брать добычу.
Многое можно сказать о той войне, но сотни песен были сочинены воинами Удая и
тысячи листов пергамента много позже историки превратили в книги. Скажем главное.
Князь поступил мудро, не уничтожив до конца ни одну из соседних держав, иначе бы
селоры переселились в другие столицы и расточились среди многих племен. Ни разу не
стал военным лагерем в городах, но лишь разрешал грабить. Удай изрядно расширил свои
владения, получив громадную дань и множество рабов. Война шла пять лет. Начиная от
парада ужаса и заканчивая другим парадом, когда на новых границах установился мир,
были подписаны договора, а разбогатевшие воины вернулись в свои новые дома.
Тае пришлось быть среди солдат, потому как фиоры стали слушаться лишь её. Перед
ней разбегались армии, ей сдавались города, а полководцы первыми уходили из жизни, не
дожидаясь, пока она вытащит из их голов сокровенное на всякой войне знание. Обычным
воинам приходилось добивать уцелевших и давить все те проявления недовольства, что
вспыхивали там, где не было видно фиоров. Вылазки и мелкие восстания не утихали, и
хоть поначалу многие ворчали на Удая, что не берет он главной добычи, не разоряет
города до последней монеты, уже через три года все воины поняли его мудрость.
Черноволосая и зеленоглазая, с двумя косами до пояса, стройная, очень похорошевшая,
Тая была полной хозяйкой лагеря. Ведь кто мог стать у неё на пути, постоянно
окруженной четверкой фиоров? Кто мог что утаить от неё, забывая причины молчать? И
всё то она увидала, и всего попробовала. Но злобности, жадности или подлости – в сердце
не поселилось. Сражения и казни стали для неё работой, необходимостью. От подобных
обязанностей жутко устают, и даже угодливые поклоны окружающих не в силах сделать
интересной работу палача. Однако, понимая, что от судьбы никуда не деться, Тая начала
прилежно вникать в дела воинского совета, внимательно слушать отца и пытаться
разобраться в той мерзкой, но увлекательной субстанции, что зовется политикой.
Удай прикидывал, как лучше выдать эдакую доченьку замуж. Имелось несколько
подходящих кандидатов – из старой родовой знати или из новой, что выдвинулась в
непрерывных боях. Еще не поседевшие вдовцы, что могли переломить мозолистыми
руками шею коню и не боялись ходить в атаку на фаланги врагов. Или их сыновья, пусть
и менее искушенные в интригах, зато наделенные красотой и здоровьем молодости. При
самом первом осторожном разговоре Тая обидно рассмеялась в лицо и отцу, и будущим
женихам. От её полупрезрительных насмешек и чуть окаменевших губ те передумали
свататься, а Удай лишь развел руками. Многие знали причину её отказа.
Молодой воин, Юсуй, из нищего и малопочтенного рода, в чей шатер она бегала чаще
других. Не был он особенно силен или красив, ни даже военной удачей более других
похвастаться не мог. Наверное, Юсуй умел не бояться воплощенной пустоты, что бегала
вокруг Таи, или не презирать её за союз с силами тьмы. Умел говорить правду и видеть в
ней не только дочь своего отца. Кое-кто, из наиболее бесхребетных льстецов, уже
раздумывал, как принимать в первую семью княжества наименее заслуживающего
почтения воина. Но Юсуй погиб в очередной мелкой стычке. Наконечник стрелы,
засевшей в его спине, был отравлен.
Тая плакала на его могиле, полупрозрачные птицы, грузно переваливаясь на своих
трехпалых лапах, заглядывали ей в лицо и ничего не понимали. Она умудрилась отдать
такой приказ фиорам, что каждый, идущий мимо надгробья, и не снимающий шапки –
лишался волос. А всякий, кто пытался эту могилу осквернить – головы. Надо сказать, что
это был единственный случай, когда ей удалось перевести свойства птиц на самый
обычный предмет – надгробную плиту.
Отец успел перехватить дочь, когда та после похорон слепо шла по лагерю, и горе еще
не дало ей вздохнуть полной грудью. Вышел длинный разговор. В его шатре. Она кричала
и обещала, что найдет виноватого, отыщет хоть за небом, и тот много раз будет жалеть,
что не умер первым. Однако Удай, грустно смотря на фиоров, отсоветовал ей искать
главного злодея. Удивилась Тая и прямо спросила, не он ли приказал смазать стрелу ядом.
Миг этот стоил князю седых волос больше, чем самая жаркая схватка. Он честно сказал,
что нет. Даже не знает, кто придумал этот заговор. Но если Тая отыщет виноватого и вот
так, публично, расправится с ним – она пойдет против всего войска. Каждому из воинов
хочется славы, богатства, власти. И всякий, кто застит солнце другим, прыгая выше своей
головы, её же и лишится. Лишь десять родов из всего народа селоров могут выставить
претендента на её руку и сердце. Прочим лучше молчать.
Вспомнила Тая те интриги и заговоры, что уже наблюдала в отцовом шатре. А тут, как
вовремя, к шатру притащили труп плешивого Хо, мелкого труса, известного своим
воровством. С поклоном сказали Тае, что это убийца, что нашли у него яд, такой же.
Пожадничал мерзавец, и не захотел выбрасывать редкую отраву. Печально улыбнулась
Тая и с миром отпустила добровольных сыщиков.
Окрестные державы попытались сами добыть фиоров. Нелегким оказалось это дело.
Купцу, с которого все началось, повезло напороться на осиротевший выводок. А чаще,
чем в четверть столетия фиоры не неслись, и птенцов своих защищали очень упорно.
Единственного добытого империей Анор птенца – приручить не получилось, не нашлось
там второй Таи или просто птенец попался больной. Правда, врагам Ятоунского
княжества удалось раздобыть рецепты борьбы с мутноватыми студенистыми птицами.
Они выковали дюжину рукожарных кинжалов и наконечников для стрел. Только мало
проку было от чудесного оружия: воины защищали фиоров яростней, чем себя, да и сами
птицы не давали себя в обиду. Второй рецепт, без которого не смогли бы выжить люди в
поселениях вокруг той самой южной пустыни – требовал бросать в птицу горсть сушеного
тысячелистника. Неведомо почему, боялись птицы этого порошка, убегали. Однако, это
средство тоже не помогло. Толченая трава действовала лишь на диких фиоров.
Между державами установилось новое равновесие.
Так начался золотой век Ятоунского княжества. Дивно украсилась столица.
Воздвиглись в Сае новые дворцы с ажурной каменной резьбой, расцвели сады, где
круглый год на траву сыпались благоухающие лепестки, зажурчали фонтаны, что по
праздникам исторгали вино. Щедрым человеком был Удай, и все его подданные могли
полной чашей черпать из княжеской казны, рассчитывая на его милость. Каждое селение
могло теперь похвалиться мостовыми. Многие ремесла первый раз завелись в долинах.
Пришли на поселение чеканщики-ювелиры, стеклодувы, мастера булатных клинков.
Появились местные шелковые ткани, а шерстяные и льняные – теперь не обходились без
узоров. Умения духа тоже не обошли Сай стороной. Прибыли и художники, и поэты, и
завелись среди селоров собственные хронисты.
Князь радовался, смотря на государство, и казалось ему, что искупает он грехи перед
умершей семьей, что все счастливые дети своими улыбками оправдают князя на суде
предков. Удай внял настойчивым советам своих мудрецов, женился, и ныне были у него
новые сыновья и новые дочери. Ни на миг не забывал он про них, старался, чтобы даже
призрак фиоров не явился поблизости и старался научить всему, что знал сам.
Но все в княжестве понимали, что наследницей будет Тая.
Ей нравились и шелка, и украшения, и танцы – только власть привлекала не меньше.
Она не забыла собственного бессилия перед лицом воинов, когда в одиночестве каждый
был готов поклониться ей, но вместе они делали, что хотели. Решила Тая, что подобного
не повторится никогда. Вернулась из похода она уже беременной, но ни одна живая душа
не могла ответить, кто отец. Даже он сам. Тая теперь быстро и легко крала память людей,
и сказать, где она была и что делала – не мог ни один соглядатай. Сына назвали Золкаем, в
честь прадеда. По этому поводу ходило присловье, что внуку Удая княжество будет
подчиняться охотно, ведь каждый воин разглядит в нём своего родственника. Еще
судачили, будто отцом ребенка стал подземный дух Ярпенг, но много меньше охочих
было повторять эту небылицу.
А когда прошло несколько лет, и Удай начал стареть, отдавая дочери все больше места
на троне, возникла еще причина ни на миг не оставлять государство без присмотра. Их
было даже две, ибо настоящее благополучие всегда могут выдержать одну напасть.
Ифилиты и ацары.
Удай так и не дознался у купца, кому тот вез птенцов, и хоть много разных ответов
получил, ни один из них не был правдой. Ифилиты, сектанты из мелких, враждующих
между собой королевств, раскиданных вокруг моря Борецов. Долго они мечтали
заполучить фиоров, желая с их помощью возвеличиться, сплотить вокруг себя страны и
народы. Но судьба решила иначе.
И вот стали они селиться в княжестве. Тихо и осмотрительно вели они себя, не
уставали прославлять величие князя и красоту его дочери. Однако, неизменно добавляли,
что маловато княжество, много большего следует добиваться. Прирученное небытие даст
обильные земли и тучные стада. Были у них книги, с большим количеством пророчеств,
каждое из которых обещало славу и богатство властителю фиоров. Учили они не бояться
пустоты, ибо плоть слаба, грешна, только удовольствие может дать она, а вот пустота дает
покой избранным. Много находилось людей, что поддерживали их и принимали обряд
священия мертвой водой. Кому хочется работать, если добро легко отобрать у соседа?
Ацары были люди совсем иной закваски. Их сочинила Анорская империя, ибо еще
десять лет назад в Ятоунских долинах слыхом о них не слыхивали. Проклинали они
небытие, грозили вечными муками за единую денежку, полученную от нечистого разбоя.
Демонами почитали фиоров. Кляли гордыню князя и не уставали напоминать страшную
судьбу его близких. И у них имелись фолианты с пророчествами. Приходилось им
говорить вполголоса и таиться по подвалам, ибо любой воин готов был убить их за
поношение княжеского имени. Однако же, у них тоже находились приверженцы – как
трусы, боящиеся фиоров, так и умники, что видели, в какую бездну может свалиться
княжество.
Родовые жрецы селоров мало что могли сказать в ответ. В песнях и преданиях ничего
не говорилось о полупрозрачных, мутноватых птицах, которые могут повергать в прах
царства. Потому меньше становилось верных, приходили в запустение храмы и зарастали
травой самые старые капища. И ничем тут не мог помочь бесценный дар птиц – ведь
нельзя же выкрасть из человеческих голов жажду наживы, так чтобы люди оставались
людьми? Или целиком убить желание богатства, славы, завоеваний? Не подданные тогда
будут, а чурбаки. Лишая человека трусости, нельзя выкрасть весь страх из людских голов,
ибо не проживут долго люди. Можно, правда, красть память о пророчествах новых
сектантов. Но что делать, если человек, всё забыв, открывая старую книгу, искренне
примет её в своем сердце. И во второй раз. И в третий.
А многие ворчали, что слишком усердно потчевал Удай маленьких фиоров обрывками
священных текстов, ушла из народа вера и не вернуть её никогда.
Была весна, и цвела акация, и был первый удачный заговор против князя.
В тот день Тая танцевала на большом майском балу Теплых ночей. Очередной кавалер
пытался привлечь её внимание, они кружились среди других пар. Благовония, мерцающие
блики светильников, мелодии свирелей. А Удай, не любивший новомодных увеселений,
выслушивал прошения в задних комнатах дворца. Это была одна из тех многочисленных
обязанностей, которые князь сам на себя возложил, и которые неукоснительно соблюдал.
И от очередного просителя, небогатого многодетного ткача, он получил нож в печень.
Когда утихла первая суета, и связанный убийца лежал перед умирающим князем, Тая
стояла тут же и ничем не могла помочь отцу. Лекари прикладывали к ране целебные
травы и пытались плотнее наложить повязку, но простым глазом было видно, что они уже
не надеются на счастливый исход. Пошевелился убийца, разлепил разбитые губы и сказал
княгине, что ждут её великие дела, и он всего лишь освободил ей дорогу. Ни тогда, ни
позже не удалось разузнать – ифилит он или ацар, тот сам уже этого не понимал. Однако
Тая, в миг, когда умер отец, во исполнение дочернего долга, страшной тенью прошлась и
по тем, и по другим.
В ту ночь лишились многие ифилиты кожи. И лишились многие ацары костей. А
каждый пришлый проповедник забыл, как говорить. И как дышать. На всякий случай.
Утром она стала полноправной княгиней.
Казалось, что всё вернулось на круги своя, как в лучшие годы. Приходила дань от
соседних государств, строились дома, плодился скот. Но исчез покой.
Все знали теперь, что лишь на биении одного сердца держится непобедимость
княжеских войск, и сердце это принадлежит женщине, пусть она и убила людей больше,
чем величайшие герои прошлого. И никуда не делись ифилиты, провозгласившие эру
предсумеречного покоя. Множились ацары, называвшие княгиню ведьмой. Надо было
что-то делать.
А Тая не делала ничего.
Нет, власть она не выпустила. По-прежнему помнила всех сотников княжества, знала в
лицо всех чиновников и лично проверяла казну. Когда же соседи пощупали границы
княжества мелкими набегами – их войска понесли крупные потери, и много осталось
идиотов после явления фиоров на поле боя. Под корень извела Тая даже разбой: пришлось
ворам и ночным труподелам выходить драться из своих ухоронок и биваков, защищать
свое самое дорогое. Ведь зачем искать налетчиков по урочищам и лесам, когда можно
красть души у их семей?
Но она не понимала, как жить дальше. Ифилиты были ей противны, потому как
слишком любила она жизнь, и та смерть, что уже много лет не отходила от неё дальше
пяти шагов, вовсе не казалась ей священной. Ацары были её врагами. Их она убивала при
первой возможности, однако не удавалось ей вывести всех.
Потому решила Тая – пусть идут года, пусть мужают юноши и хорошеют девушки,
пусть рождаются дети. И все привыкнут к такому порядку вещей. Перестанут его
оспаривать. Княжество устоится в новых границах. Надо лишь перетерпеть, переждать.
И она стала ждать. Заодно развлекаться.
Храм в память отца. Летний праздник по случаю конца траура, на котором она
танцевала в бордовом платье цвета крови поверженных врагов. Очередной фаворит, Ёрук.
Правда, оказался болтуном. Новый мраморный дворец. Осенний карнавал, и златотканое
платье, цвета падающих листьев. Свежий партнер, который ничего не спросит у старого,
потому как старый забыл. Фонтаны на площадях Сая, что заработают в следующем году.
Каштаны в новых садах, что распустятся по весне. Дальняя крепость, на холмах Урдег,
что закроет путь грабителям и не даст уводить скот. Первый виноград на горных
плантациях. Праздник начала зимы. И, разумеется, превосходное платье и очередной
кавалер, ему под стать.
Год за годом, год за годом. Разве только родился второй сын, тоже от забывчивого
отца.
Только надо казнить ровно столько людей, сколько необходимо. Красть из умов
неповиновение. Воровать бунтарство. Тонко, элегантно. Становиться матерью народа.
Все новые ходы выискивала Тая в воровстве. Могла похитить любовь, могла –
вдохновение. Умела выкрасть случайный порыв души, вспышку ярости. Почти научилась
воровать ифилитскую ересь, только люди часто оставались безъязыкими скотами после её
опытов.
Но вот стала она отдавать птицам новый приказ. Впервые случилось это в садах, в пору
сбора урожая. Тая с ближней свитой, устроила маленький праздник. И, заодно, по
церемонии, клялась не истреблять плодов земли. Все заметили яблоко, спелое, краснозолотое, что сорвалось с гнущейся ветки и готово было стукнуть княгиню по макушке.
Тая с фиорами на миг исчезла. Испуганный вздох, и вот она снова среди людей, а яблоко
валяется у неё под ногами. Удивленно посмотрела Тая на краснобокое яблоко, на
приближенных, и рассмеялась, хлопая в ладоши. Княгиня уходила в небытие. Но не
совсем. Она крала время бытия у самой себя.
Не сразу сообразили подданные княгини, что из этого последует.
Скучно ведь жить, пусть и самой деятельной правительнице. От карнавала до
карнавала, от праздника до праздника. Даже власть скучна – ведь между отдачей приказа
и его исполнением всегда проходит вечность. И мелочи, они так утомляют. Надо ведь
красиво повелевать, подписывать исторические документы, закладывать новые здания. Но
к чему рутина каждодневного труда, вся эта изнанка управления государством?
Помощники справятся и без неё, ведь их всегда можно проверить. Пусть же будет у неё
сгущенное существование, как если бы весь год состоял только из праздников.
Тая начала жить пунктиром. Она крала у судьбы вначале часы, потом и дни. Глотала
серые дождливые осенние вечера, разменивала лишние ночи. Исчезала посреди бала – и
появлялась за сутки до следующего. Надо ведь отоспаться перед праздником? Стала
заниматься делами лишь дважды в неделю. Пришлось заводить специального человека,
что дежурил в тронном зале и каждые полчаса переписывал сводку важнейших событий и
скандальных происшествий. Ведь никто не знал, когда пожелает возникнуть княгиня, а
всё срочное и необходимое – надо было рассказать ей за пару минут.
А потом Тая сообразила, что не стареет на украденные дни. Верней, убедилась в этом,
потому как и раньше знала, что уходит она туда, где нет времени. Какая женщина может
устоять против такого соблазна? Тем более, когда первые морщинки уверенно собираются
под глазами и по утрам хочется разбить злое зеркало.
Княгиня уже меньше обременяла подданных своим присутствием. Ежедневной
рутиной стал управлять государственный совет. Правда, не смогла она украсть идею
воровства из голов его членов, так, чтобы те еще могли работать. Но решила, что не
объест княжество сотня советников.
Многие селоры из тех, что оставили военное ремесло и взялись за торговлю, решили,
что жить стало еще лучше. Не множатся расходы на княжеский двор. Нет страха косо
посмотреть на княгиню, с пьяных глаз сказать чего лишнего. Ведь так возросло
мастерство княгини, что фиоры преступников даже не лишают умения дышать, а так,
просто всех подельников забыть заставляют. Спокойствие совсем рядом, стоит протянуть
руку.
Ифилиты между тем множились, искушая храбрецов славой. Мелкие стычки на
границах не утихали окончательно. Карательные экспедиции наведывались в столицы
соседних государств, иногда Тае приходилось сопровождать их, но со всё меньшей охотой
делала она это.
Рос её первенец. Превратился в стройного, как мать, и сильного, как дед,
черноволосого, юношу. Умные глаза, быстрые движения, тонкие пальцы. Его учили
скорее расчетам, чем фехтованию, скорее танцам, чем верховой езде. Двор пытался
сделать из него обыкновенного монарха, как в сопредельных странах. Мать он видел
редко.
Отвыкли подданные лицезреть свою княгиню, пусть и висели её портреты в каждом
богатом доме.
Была осень, и шли дожди, и вырос новый заговор. Почти мятеж.
На балу, среди горящих свечей, вальсов и сотен отражений в зеркалах, вперед вышел её
сын. А с ним полсотни довереннейших её советников. Они с поклонами заявили ей,
величественной, сверкающей диадемой, кольцами и ожерельями - что необходима война.
Настойчиво доказывали необходимость большого похода, что возродит старые традиции.
Битвы принесут больше славы, богатства, земель. Хватит развлекаться и накапливать
могущество.
Спешно ушли из роскошной залы все посторонние, и осталась Тая лицом к лицу с
сыном и его приверженцами.
Долго смотрела она на Золкая, и поняла, что этот юноша семнадцати лет не лжет. Он
вправду желает войны. И наверняка будет воевать. Для верной, легкой победы ему
необходимы фиоры. Пусть мать научит его отдавать приказы этим птицам, а сама пусть
подсчитывает добычу. Жажда славы стала сердцевиной его существа, самой сутью, и
нельзя её вырвать.
И советники, что толпятся за ним, желают государству добра. Расширения границ,
увеличения казны. Ещё больше уважения в глазах соседних стран.
Но видела она, что превратят они земли в пустыни. Слишком пахнет от них ленью и
ифилитской ересью. И уж совсем невозможно научить Золкая управлять взрослыми
фиорами.
Отстраненным голосом спросила она, есть у сына дети? Услужливый голос из задних
рядов заметил, что одна из фрейлин уже беременна от него.
Кивнула Тая – и украла полсотни лет жизни Золкана. Не времени мира, что
переваливается вокруг тысячью красок, но времени тела. Поседели его волосы, согнулась
спина, скрючились пальцы. Юноша обернулся стариком.
Ужаснулись заговорщики, ибо если так она обошлась с сыном, то что для княгини их
жизни? Хотели броситься на неё всем скопом, и у многих обнаружились рукожарные
клинки. Другие попытались бежать или молить о пощаде. Начался грандиозный кавардак,
когда все пытались пройти сквозь всех. Лишь двоим не было дела до криков. Золкаю,
который плакал, глядя на свои пальцы, и ей, мерцающей по залу, как солнечный зайчик.
Половина людей, забыла кто они и откуда. Ифилиты, или те, кого она сочла таковыми,
по старой привычке остались без кожи. Сыну Тая приказала уходить в скит. Молиться.
Чем выше в горы, тем лучше.
Полгода Тая держалась вполне пристойно. Забросила праздники, забыла о танцах.
Собрала новый государственный совет. Прошлась по границам. Повывела казнокрадов.
Дождалась рождение внука. Взялась за учебу младшего сына, Дзатая, и добилась, чтобы
он перестал вздрагивать, когда она заходила в его покои. Перетряхнула военные дела и
проследила за устройством арсеналов.
Нашла деньги на мощение дорог через перевалы. Заложила цепочки караван-сараев
вдоль новых торговых путей. Устроила каменные сторожевые башни по границам. Сады у
каждого постоялого двора. Наконец, чтобы понять, насколько умножились подданные –
Тая затеяла перепись населения.
Многое она успела сделать. Но иногда, замирала подолгу и думала, можно ли было
повернуть дело иначе, не превращать сына в старика. И после того, как родился внук,
снова начала по десять раз на дню смотреться в зеркало. Воскресла косметика.
Зашептались по углам портные и ювелиры. Очередной кавалер смог гордо вышагивать
рядом с ней на балу.
И пошло воровство времени. Скучный день. Дождливая неделя. Стылый месяц.
Только в этот раз Тая пропалывала двор, как селянин пропалывает поле. Ни один
советник не мог спокойно лечь спать – в полночь могла она явиться к нему и заставить
забыть все причины молчать. Каждая из нянечек внука и все наставники младшего сына
знали о бренности бытия, представляли, по какому тонкому льду ходят. В таких условиях
плести заговоры – себе дороже.
Еще несколько лет намотались на бесконечную катушку с нитью времени.
Было лето, и пыль заслоняла солнце, и сложился третий заговор.
Ей никто не грозил. Ни на чем не настаивал. Просто в пустой комнате ждал её советник
отца. Уже совсем седой, с лицом похожим на плесневелую курагу. Перед ним, на
маленьком кедровом столе, лежали четыре кожаных футляра. Тая очень хорошо помнила
эти футляры, потому как через несколько дней после гибели семьи ей самой приходилось
заливать их сургучом. Там хранились предписания по борьбе с фиорами. На столе не было
ни крошки сургуча. И футляры были пусты. Надо было поговорить.
Старик-советник закашлялся, и спросил у княгини, многих ли она казнила за
последний месяц своей жизни. И у многих ли отняла память.
Тая удивилась такому вопросу, и заметила, что все они были виновны.
Не отрицал этого собеседник. Лишь заметил, что виновных становится всё больше. Он
– последний, кто начинал историю, кто грабил тот самый караван с фиорами-птенцами. И
никогда ему не признать воплощением тьмы девчонку, что на его глазах выпрашивала у
отца игрушки. Вот остальные могут это сделать.
Намекнула Тая, чтобы старик выражался явственнее.
Тот ответил. Многие хотели бы убить её и управлять фиорами. Многие – убить фиоров,
а она пусть доживает. Но убивать надо вместе, иначе ждут княжество великие бедствия.
Об этом догадываются все умные люди. Однако, если убить всех пятерых, тоже не будет
ничего хорошего. Тяжелая война с соседями, они ведь хотят рассчитаться за прошлые
унижения. Равно невозможно оставить всех в живых. Продолжатся казни. Правда, в том,
что многие уже не могут упираться в этот тупик. У людей сил нет. Найдется отчаянный
ацар или просто сумасшедший. Или заговор удастся. Скорее всего, будут убивать фиоров,
все боятся оставить их без хозяйки. А ежели будет она быстрей и решительней всех
покусителей, то селоров не станет. Народ обернется стадом, трусливым и покорным. Надо
решаться, девочка.
Села Тая напротив старика, с натугой вспомнила его имя – Кмаргай – и спросила, есть
ли у него способы помочь беде.
Вздохнул Кмаргай и продолжил. Если желает Тая править – надо делать это каждый
день. А если желает веселиться – пора отдавать власть. Выбор за ней.
Уж не ему ли, не шайке казнокрадов править страной? Или подыскал он более
достойного кандидата на трон?
Зачем вообще отдавать корону, рассуждал старик. Тая пусть остается княгиней. В
целом свете нет человека, кто мог бы так общаться с фиорами. Да второго такого сердца,
что может понять воплощенную пустоту, не будет еще сотню лет. И как объяснить народу
нового владыку? И как предотвратить дружный поход соседей? Пусть будут править
советники.
Так ловко повернул Кмаргай разговор, что вскорости решали они только одну
проблему – кто и как будет назначать советников.
Старый воин Удая с княгиней целый день обсуждали мелочи. Слуги вносили
пергаменты, еду, ставили канделябры, а разговор всё шёл и шёл.
С тех пор Тая стала появляться только на шести больших годовых праздниках, блистая
новыми украшениями и платьями неземной красоты. А в Ятоунском княжестве завелось
народовластие, потому как всем миром люди назначали советников.
Ныне идут редкие сражения на границах, мелкие уточнения рубежей и размера дани.
Ифилизм стал общей верой, только люди особенно не усердствуют в исполнении его
заветов. Все помнят об ацарах.
Но когда-нибудь Тая поймет, что красота её ушла окончательно. Что кавалеры – хотят
денег и только их. Что она теперь одинокая старуха и нет для неё настоящей любви,
потому как сын, внук, сводные братья и сестры лишь по праздникам вспоминают её лицо.
Обрыднет ей веселая жизнь. И воля станет крепче страстей, и величие засияет ярче покоя.
И мощь государства останется единственной опорой души.
Что будет тогда со вселенной?