Заявление о преступлении

Печатный текст заявления Бунтова Виталия Маратовича.
ЗАЯВЛЕНИЕ О ПРЕСТУПЛЕНИИ.
Я, Бунтов Виталий Маратович, 1976 г.р., в ФБУ ИК-1 по Тульской области прибыл
в январе 2009 г. Сразу по прибытии меня вызвали к себе подполковники Чернышёв и
Кожанов, зам. по БОР и начальник оперативного отдела соответственно, они беседовали
со мной на весьма специфические темы, объясняя, что теперь я нахожусь в абсолютной
зависимости от них, и только они могут защитить меня от неминуемой расправы со
стороны воровского сообщества, а потому я должен помнить, что теперь они мои хозяева,
а я должен приносить им пользу, беспрекословно выполнять все их приказы и не «вякать».
Тогда я не знал о чем идет речь и сказал, что, конечно, буду сотрудничать с
администрацией, они остались довольны и распределили меня в ШИЗО, сказав, что
вызовут меня позднее.
Через несколько дней меня вызвали к Чернышёву, у которого находились также
Кожанов и куратор ОРБ УФСИН Тульской области Степанов Д.Ю., они беседовали со
мной втроем на те же темы и сказали, что большим сроком конфликтной ситуацией с
преступным миром, отсутствием знакомств в этом регионе, физической подготовкой и
другими качествами я им подхожу, и они хотят сделать мне выгодное предложение,- я
ответил им, как и в предыдущий раз; тогда Степанов сказал, что мне надо будет
выполнять некоторые секретные распоряжения управления особо ответственного
характера, работая в ШИЗО, для начала дневальным, а в дальнейшем, они поставят меня
там бригадиром.
Через некоторое время меня вызвали к начальнику ИК-1 полковнику Шевченко
В.В., у него присутствовали Чернышёв и Кожанов, разговор повторял предыдущий с
Чернышёвым, при этом Шевченко спрашивал меня о национальности и о том, что
именно я предпочел бы делать: убивать или пытать, или и то, и другое. Мне удалось
уйти от прямого ответа.
В ШИЗО был тяжелоатлетический спортзал, и меня закрепили за Ждановым Д.В.,
нынешним начальником ИК-1,а в то время заместителем начальника ИК по роте охраны.
Я должен был тренировать его, а впоследствии Кожанова и Авдеева, по тяжелой атлетике
и боевым искусствам, так как у меня тренерская квалификация по тяжелой атлетике и
боевым искусствам, вкупе с окончанием на отлично школы спецподготовки
телохранителей. Жданов был моим основным куратором, он вводил меня в курс моих
будущих, новых специфических обязанностей и на протяжении более, чем четырех
месяцев, он, совместно с Кожановым, Авдеевым и Чернышёвым, всесторонне объяснял
мне особенности моей будущей работы, смысл которой заключался в следующем: по
приказу «сверху», от Кочетыгова, как вышестоящего начальника в управлении ФСИН
по Тульской области, переданному мне через вышеназванных лиц, мне указывался
осужденный, с которым надо было «работать» и которого для этого помещали в ШИЗО,
как нарушителя, я же, в свою очередь, должен был, в зависимости от индивидуальных
инструкций управления, пытать его, чтобы он ответил на какие-либо вопросы, переданные
с инструкцией, либо, чтобы он «перевел» со свободы деньги в указанных суммах.
Арсенал для пыток на тот момент предлагался обширный: «музыкальная
шкатулка», оборудованная в камере №112, противогазы для «слоников», специальные
валики и двухлитровые бутылки с водой, чтобы отбивать мозг без следов,
«планшетка» - приспособление для кистей рук, фиксирующее их, чтобы загонять
иголки под ногти и вырывать ногти, наручники со специальными пластиковыми
подкладками под них, чтобы не оставалось следов, деревянные фалоиммитаторы, а
также набор медицинских препаратов, предоставляемый начальником медицинской
части ИК подполковником Приходько П.И., одни из которых необратимо превращают
человека в дебила, другие «рассасывают» гематомы и не дают умереть прежде
времени. В конечных стадиях рекомендовалось применять действия сексуального
характера, связанные с понижением тюремного статуса, и все это кто-нибудь из
вышеперечисленных должностных лиц должен был фиксировать на видеокамеру для
отчета вышестоящим и для архива компромата.
При других инструкциях указывался объект для физической ликвидации путем:
либо применения фармацевтических препаратов, получаемых у Приходько и
имитирующих сердечную недостаточность, либо применения противогаза - «слоника» с
последующим повешением, имитируя самоубийство. При проведении таких «акций»
подготовка должна была проводиться скрупулезная: из рядового состава ИК
сопровождение осуществляли только накрепко «повязанные» сотрудники, формировалась
безупречная документальная база, подтверждающая алиби каждого вплоть до
фальсификации видеоматериалов с камер наружного наблюдения. Но мне объясняли, что
это в самом крайнем случае – обычно, прежде, все происходит гладко до мелочей, ведь
недаром они регулярно отчисляют в прокуратуру по надзору за ИУ немалые средства
большим людям и имеют больших покровителей не только во ФСИН.
Кстати, об одной из вышеперечисленных акций по ликвидации мне неоднократно
рассказывали Жданов, Авдеев, Чернышёв, и особенно, Кожанов (очевидно, очень
болезненно её воспринимающий) – предложение подобное сделанному мне, прежде
сделали некоему осужденному Коригову, так как у него была сходная с моей ситуация, безвыходная, он отказался. И сразу же, при первой возможности, Коригова из ШИЗО, где
он находился в камере, перевели в СУС ИК, где его ликвидировали, сымитировав
самоубийство через повешение.
В конце 2009 года, перед новым годом при сходных обстоятельствах, погиб
заготовщик бригады ШИЗО, а зная функции, которые выполняет в ШИЗО бригадир
Танчев и его бригада, становится очевидным, что и здесь ситуация сходная с Кориговым.
Зная ситуацию с Кориговым из бесед с Шевченко, Чернышёвым, Ждановым, Кожановым,
Авдеевым и другими, я уяснил для себя, что обратного пути нет, и я, реально восприняв
опасность ситуации, решил напрямую не отказываться, и, при первой возможности,
сделать все возможное, чтобы поменять лагерь. Благо, что времени на мою подготовку
было отведено около полугода, после чего, меня должны были поставить бригадиром, я
должен был набрать себе в бригаду подходящих подчиненных, «повязать» их кровью и
приступить к выполнению вышеуказанных заданий.
Таким образом, в течение более четырех месяцев, меня активно подготавливали
Чернышёв, Кожанов, Авдеев, начальник отдела безопасности Сорокин Е.С., начальник
психологической службы Зайцев, но более всего Жданов Д.В. По прошествии нескольких
месяцев, видя изображаемые мной готовность, старание и исполнительность, убедившись,
видимо, в моей абсолютной лояльности, мне сделали следующее предложение. В один из
дней меня пригласили к Шевченко, у которого были Володьков, Чернышёв, Жданов,
Приходько, Кожанов, Сорокин, Шишкин, Юдкин, Авдеев и Карамышев.
Жданов сделал доклад Шевченко о том, что: «Выбор в отношении Бунтова
оказался правильным, к подготовке относится ответственно, морально устойчив, обладает
необходимыми интеллектуальными и физическими данными, по национальности русский.
Как член организации вношу предложение внести Бунтова в списки организации как
проходящего испытательный срок один год, с правом последующего вступления в
организацию полноправным членом, ознакомления с уставом и принесением клятвы
верности», предложение поддержали Чернышёв и Кожанов. После этого Шевченко
сказал, что передаст предложение Кочетыгову, так как последнее слово за им, как за
старшим.
Через несколько дней меня снова вызвали туда же и кроме вышеперечисленных
там присутствовали Степанов и Абакумов А.А., начальник оперативного отдела
УФСИН Тульской области, который сообщил, что Кочетыгов хотел приехать и лично со
мной пообщаться, но не смог из-за неотложных дел и поэтому прислал его вместо себя.
Далее он сообщил, что внесенное предложение Кочетыгов одобрил и после
испытательного срока я могу вступить в организацию с принятием устава и принесением
клятвы, а после пяти лет членства меня с новыми документами выпустят на свободу в
качестве киллера организации здесь, либо за границей, на усмотрение организации.
После этого из многократных бесед со Ждановым, Чернышёвым, Кожановым,
Авдеевым, Сорокиным, мне стало ясно, что организация носит откровенно нацистский
характер и строится на жесткой иерархии с абсолютным беспрекословным подчинением
старшим. Интерес мой ими не поощрялся, они сказали, что все необходимое узнаю из
устава при поступлении, а сверх этого мне знать не дано.
Тогда я понял, в какую серьезную неприятную ситуацию попал и сразу же сообщил
обо всем в общих чертах моей семье, попросив срочно предпринять попытки еще раз
перевести меня куда-нибудь, но эти попытки натолкнулись на яростное сопротивление
Кочетыгова, активно препятствующего моему переводу.
Тогда мы стали писать жалобы с просьбами о переводе, не затрагивая суть
проблемы, лишь указывая частные проявления преследований, которые стали
осуществлять в отношении меня, из за наших попыток перевестись. Все указанные в этом
заявлении сотрудники и их помощники из администрации: ДПНК Саломатин Р.П.,
ДПНК Ершов И.И., заместитель начальника отдела безопасности Михайлик,
инспекторы: Петров В.П., Сычев В.В, Сафронов С.А., Адамович и некоторые другие
сотрудники, фамилий которых я не помню.
Преследования же стали осуществляться в связи с тем, что организации стало
известно, что я обо всем рассказал жене, и, тем более, оказалось, что я еврей по
национальности.
По фактам преследований меня моя жена, по моим просьбам, на основе
информации, которую я предоставил ей, писала жалобы, так как мои жалобы не уходили
через спецотдел, Юдкин их «терял». В свою очередь, администрация планомерно и
последовательно дискредитировала меня в глазах проверяющих органов, а проверяющие
из УФСИН и вовсе оказывали открытое давление и проявляли корпоративную
солидарность.
Через некоторое время, Жданов и некоторые из вышеуказанных лиц, стали
убеждать меня, что меня больше не будут трогать, настаивали на том, чтобы мы
прекратили жаловаться, и меня перестанут трогать, но мне, на тот момент, уже было
известно от одного из сотрудников, что все это говорится, чтобы усыпить мою
бдительность, и, через некоторое время, неожиданно спровоцировать ситуацию, которая
позволит им водворить меня в ШИЗО, где со мной расправятся, сымитировав
самоубийство или сердечный приступ.
Понимая, что реальных доказательств у меня нет, я решил подыграть им, сделав
вид, что мы им поверили, при этом, я сообщил обо всем моей жене и попросил ее, как
только ей станет известно, что меня поместили в ШИЗО, сразу обнародовать ту
информацию, что я ей сообщил. При таком и только и при таком действии у нас могли
появиться реальные доказательства противозаконных действий администрации – так и
получилось, мое тело со следами пыток есть наше главное доказательство.
По прошествии нескольких месяцев, вышеуказанным членам организации стало
известно, что меня собирается посетить влиятельный адвокат с намерением содействовать
в пересмотре моего дела. Это их встревожило, и они стали действовать руками своих
послушных исполнителей из осужденных, так называемых «активистов», плотно
находящихся «на крючке» администрации, - среди «активистов» пошла информация, что
Жданов, Чернышёв и Кожанов неофициально приказали спровоцировать со мной
конфликтную ситуацию, об этом говорили мне и доброжелатели, и сами «активисты» в
процессе конфликтной ситуации.
«Активисты» действовали быстро, и начавшись с осужденного Титова, ситуация
быстро накалилась, так, что вскоре преследование меня, при поддержке
администрации осуществляли: завхоз отряда №14 Родин А.Н., завхоз жилой зоны
Фомичев В., завхоз промышленной зоны Селищев, дневальный начальника ИК Кобиков
М., дневальный заместителя по БОР Санаев, дневальный замполита Маркашов,
председатель вахтеров Мартышкин, завхоз БПК Иост А., осужденный Алексеев О.,
завхоз отряда №1 Кюнэ и другие. Они в открытую заявляли мне, что разрешение
преследовать меня им дала администрация.
Ситуация стала безвыходной, мне угрожали физической расправой, и я воспринял
угрозу реально, так что мне ничего не оставалось, как только прийти в администрацию и
выразить свой протест незаконным действиям администрации. Жданов со мной
разговаривать отказался, а Чернышев с Кожановым сказали мне писать заявление
фактически на них же самих. Я отказался, так как, в соответствии с ФЗ «Об обращении
граждан РФ», орган или должностное лицо не имеет права проверять жалобу на самого
себя. Тогда они составили справку о беседе со мной, в которой частично указали смысл
беседы, и сказали, что указанные мной осужденные их верные помощники, и трогать они
их не будут, а вот меня поместят в изолятор на БМ.
Все вышеуказанные сотрудники организации собрались в полном составе в
кабинете Чернышёва, привели меня и, будучи абсолютно уверены, что они все сделали
быстро и неожиданно, так, что я не успел подробно объяснить все жене и, в случае, если
она будет жаловаться, жалобы ее будут не аргументированы. Потребовали, в их
присутствии позвонить жене и в двух словах объяснить, что меня помещают на БМ, и
чтобы она не волновалась. После этого звонка они расслабились, ведь они не знали, что
моя семья уже начала действовать, и решили, что у них достаточно времени для того,
чтобы расправиться со мной. Жданов выписал мне 30 суток БМ, и они рассчитывали за
эти 30 суток выместить на мне всю свою злость.
Меня с вещами привели в ШИЗО и начали досматривать мои вещи в проходном
помещении, ведущем в комнату, где живет бригада ШИЗО. Досмотр проводили
инспекторы: Сычев В.В., и дежуривший в тот вечер в ночную смену 27 января инспектор
по имени Дмитрий (фамилию я не помню). Эти инспекторы сразу стали провоцировать
конфликт, оскорбляли меня, «переворачивали» мои слова, и видя, что я не реагирую
на провокации, начали в процессе оскорблении бить меня руками, ногами и дубинкой, в
этом им помогали: бригадир Танчев, осужденный Воробьев и другие осужденные
бригады, фамилий которых я не знаю.
Окончив избиение, меня без вещей, в одной униформе завели в камеру №313, там
они продолжили избиение вместе с ДПНК Ершовым И.И., пока не пришли Кожанов и
Авдеев.
Они выгнали инспекторов и сказали Танчеву принести матрас. Меня посадили на
пол и пристегнули руки наручниками, пропустив руки через стойки правой от входа
скамейки, между спиной и скамейкой проложили сдвоенный матрас, на голову одели
принесенный противогаз, у Кожанова в руках был специальный валик – деревянный
брусок, метр длиной, с намотанной на конце материей, диаметром валик сантиметров 30.
Сначала Кожанов, потом Авдеев били меня этим валиком по голове. В камере также
присутствовали Сорокин Е.С. и Михайлик. Потом пришли Жданов, Чернышёв,
Володьков, Приходько и Юдкин. Приходько проверил мой пульс и зрачки, и все время
проверял, не потерял ли я сознание.
Чернышёв взял в руки валик и со словами: «Я завтра уезжаю в командировку, все
веселье пропущу, дайте хоть напоследок душу отвести» бил меня по голове пока не
устал. Тогда к нему подошел Жданов и сказал: «Смотрите и учитесь», после чего ударил
меня по голове. От этого удара меня прошиб холодный пот, я перестал чувствовать, что
со мной происходит, звуки стали тягучими, как карамель. Что было дальше - не помню,
всю ночь пробыл в таком состоянии, стены двигались как желатин.
На утро меня спустили в камеру №203, через некоторое время пришли Кожанов и
Авдеев, принесли с собой «планшетку» и инструменты, Танчев, Воробьев и другие
осужденные бригады помогали им. Меня посадили на правую от входа табуретку,
застегнули руки наручниками за стойками стола, ноги привязали к стойкам стула, на
голову одели противогаз, после этого Танчев плоскогубцами загонял мне иголки под
ногти, Воробьев и другие осужденные помогали ему, держа мои ноги. Ногти
вырывались по очереди – сначала иголки загонялись под ноготь, потом вынимали и
ноготь вырывали.
После этого мне отвязали ноги и отстегнули руки, меня посадили лицом к столу,
кисти рук поместили в специальные углубления на «планшетке» и закрыли ее так, что
остались торчать наружу конечные фаланги пальцев, «планшетку» привязали к столу.
Кожанов взял инструменты и лично загонял мне иголки под ногти, а Авдеев щипцами
вырывал ногти. Когда дошло до второй руки, вернулись симптомы сотрясения мозга:
меня рвало, прошиб холодный пот, я перестал понимать, что происходит.
После того, как все закончилось, мне делали какие то уколы. Потом меня
заставили вытирать кровь, которая размазалась примерно на четверть камеры. Во
время уборки мне удалось спрятать мои ногти, которые я нашел в крови. Танчев и
Воробьев внимательно следили за тем, чтобы я убирал все чисто, подбадривая меня
ударами. Остальные все ушли.
В выходные меня били немного и только во время обходов: в смену ДПНК
Понамарева били его сотрудники и один раз Шишкин, в смену ДПНК Ершова И.И. бил
он сам, а также Сычев В.В. и Дмитрий, в смену ДПНК Саломатина всегда бил только он
сам лично и изощренно, в смену ДПНК Шмакова никто не приходил.
В пятницу и выходные, в ночное время спать не давали, заставляли раздеваться
до трусов и пристегивали наручниками к табуретке под окном, а окно открывали, было
очень холодно, так и сидел на корточках до утра, прислонившись спиной к еле теплой
батарее. Но спать бы все равно не получилось, двое суток боль в пальцах была ужасная.
По подъему отстегивали и давали одежду только на день до отбоя.
В понедельник меня вызвали в караульное помещение. Там были Приходько и
Кожанов, они были злые и удивленные, как оказалось, им позвонил Кочетыгов и сообщил,
что ему позвонили из ФСИН г. Москвы и предупредили, что моя жена пришла в этот
день и подала жалобу. Они этого не ожидали, мне сразу выдали мои вещи, которые еще не
отдали, и стали колоть какие то инъекции, про некоторые Приходько говорил
Кожанову, что от них все гематомы полностью рассосутся быстро.
Вечером меня отвели на переговорный пункт и приказали позвонить моей жене и
сказать, что я жив, а лишнего не говорить, иначе до утра не доживу. Я позвонил и
попросил, чтобы мама и сестренка приехали ко мне на свидание, так как я хотел передать
мои вырванные ногти и это заявление. Когда меня вели на свидание, Авдеев, Сорокин и
Михайлик предупредили меня, что если я «буду болтать, то могу проверки и не
дождаться», но я уже устал от их угроз и наглой безнаказанности и поэтому написал все
это.
Данное заявление написано мной в качестве моих показаний, как приложение к
заявлениям моей жены Бунтовой Ирины Анатольевны, матери Краковской Татьяны
Леонидовны и сестры Краковской Анны Александровны.
05.02.2010 г. Бунтов В.М.